Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Итак, попробуем согласиться с тем, что вопрос о соотношении материи и сознания - в том смысле, который придавала ему марксистская философия, - не является «основным вопросом» философии. Об этом говорит нам логика, об этом же свидетельствуют история и современная мировая философия. Однако из наших рассуждений можно вывести слишком сильный тезис: вообще нет и не может быть философской проблемы, которую могли бы решать несколько философских систем. Каждая философская система создает свои собственные понятия, формулирует специфические идеи и принципы, конструирует особую онтологическую структуру, короче говоря, выражает определенную точку зрения на мир, на человека, на взаимоотношения человека с миром. И с этой специфической точки зрения философская система способна увидеть только определенные проблемы, которым она придает свой смысл. Некоторые проблемы, сколь бы важными они ни представлялись сторонникам других систем, для данной философской концепции оказываются лишенными смысла, ибо в ее языке отсутствуют средства их выражения.
У неискушенного читателя многих учебников по истории философии (в том числе и у меня) складывается впечатление, что эта история есть ряд сменяющих друг друга во времени или сосуществующих философских систем: досократики - Платон - Аристотель - ... - Августин - Абеляр - Фома Аквинский - ... - Бэкон, Декарт - Спиноза - ... Юм. Кант - и т.д. И если каждый из этих мыслителей создает свой собственный взгляд на мир, то мы начинаем видеть в философских системах нечто похожее на лейбницевские монады, замкнутые в себе и не имеющие никаких точек соприкосновения друг с другом. Как в концепции Куна представители разных парадигм говорят на разных языках и не способны понять друг друга, так и сторонники разных философских систем оказываются по разные стороны стены непонимания. Конечно, в этом есть доля истины. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить о том, что даже наши отечественные философы, специализирующиеся, скажем, в области философских вопросов естествознания и политической философии, с громадным трудом находят общий язык. В мае 2000 г. в Москву заезжал довольно известный американский философ Томас Нагель, занимающийся проблемами философии сознания. Он выступал и на философском факультете МГУ, и в Институте философии РАН, и, как мне показалось, никто так ничего и не понял из рассказанного им. Кто занимается переводами работ зарубежных философов, тот вполне оценивает глубину разделяющей нас пропасти, даже если мы размышляем над близкими проблемами. Что же говорить о философах, принадлежащих к разным философским направлениям!
К счастью, это не более чем доля истины, которую следует дополнить признанием того, что наряду с непониманием существует также и взаимопонимание между философами разных стран и эпох. Для объяснения этого факта мы должны согласиться с тем, что автономия философских систем не абсолютна. Что Платон - Декарт - Кант... - лишь высочайшие вершины колоссального горного массива, которые лишь издалека кажутся вполне изолированными. Если бы в философии существовали только отдельные концепции каждая со своим языком, проблемами и т.п., - то философия как некая целостность, как сфера человеческого духа, отличная от науки, искусства, религии, не могла бы существовать. Но она, по-видимому, существует. И ее единство обеспечивается, прежде всего и главным образом, общностью, одинаковостью проблем, решаемых философскими системами. Философия - как миф и религия - уходит своими корнями в обыденное мировоззрение и решает те проблемы, которые встают перед любым человеком: что есть жизнь и смерть, свобода и счастье, добро и несправедливость? Эти вопросы на протяжении тысячелетий вставали перед людьми разных эпох, стран и народов, они являются, в некотором смысле, «вечными», и философы античности, Средневековья и Нового времени отвечали на эти вопросы. Этим-то в первую очередь и обеспечивается единство философии. Поскольку мировоззренческие проблемы - это проблемы обыденного сознания, то и средства для их постановки и решения уже заложены в повседневном языке, из которого философия черпает свои категории. Понятия науки на ранних этапах ее развития также берутся из повседневного языка, скажем, «сила», «скорость», «атом», «время», «звезда» и т.п. Однако очень скоро они почти полностью изменяют свои значения и дополняются новыми, неизвестными здравому смыслу понятиями: электрический ток, валентность, волновая функция, хромосома и т.п. Категории философии сохраняют связь с повседневным языком и в своем значении не могут далеко оторваться от здравого смысла. Ну конечно! Философ же создает систему мировоззрения для широкого круга людей, которым его основные идеи должны быть понятны, и он в своих философских поисках откликается на запросы своего времени, которые доходят до него через посредство обыденного мировоззрения. Вот эта общность проблем и связь языка философии с обыденным языком и служит той средой, в которую погружены философские системы и которая обеспечивает их относительное сходство и возможность коммуникации между их сторонниками.
Эта среда подобна эфиру классической физики или электромагнитному полю, по отношению к которому элементарные частицы, атомы, планеты и звезды, звездные острова - лишь редкие сингулярности, сгустки этого поля. Среда, окружающая философские системы, образуется традицией употребления философских понятий, полуспециализированным повседневным языком, набором мировоззренческих проблем. Каждая философская система оказывает влияние на эту среду, придавая какие-то новые элементы содержания известным понятиям и утверждениям, изменяя формулировки известных проблем, вводя и передавая последующим поколениям новые идеи и принципы, и духовное излучение давно умерших систем столетиями питает ее, подобно тому, как пронизывает пространство свет погасших звезд. Поскольку каждая новая философская система возникает в среде, созданной предшествующей историей и современными ей учениями, она в значительной мере усваивает значения философских понятий, формулировки и решения проблем. Поэтому представители даже далеко расходящихся философских направлений способны понять друг друга и оценить значение полученных ими результатов.
Потребности общества, интересы различных социальных групп, научные открытия или нашумевшие произведения искусства, наконец, значительные философские работы периодически вызывают колебания философского «эфира». В нем возбуждаются волны интереса к тем или иным проблемам, которыми вдруг начинают заниматься представители самых разных школ и направлений. В нашей стране, скажем, в последние годы чрезвычайно увеличился интерес к «русской идее», к вопросам сходства и различия цивилизаций, к национальным проблемам и т.п. Проблемы, актуальные в один период развития общества и философии, теряют свою актуальность в следующий период и сменяются новыми проблемами, решения которых ищут философское сообщество и представители различных философских систем.
Однако история философии свидетельствует также о том, что забытые проблемы иногда вновь возвращаются, отчасти изменяя свое содержание и получая новую формулировку. Можно указать несколько таких проблем, или «тем» (в смысле Холтона), которые, то отступая на некоторое время в тень, то вновь выходя на авансцену философских дискуссий, проходят пунктиром через всю историю философии, обеспечивая единство философской области. Философия - одна из тех областей человеческого духа, в которой практически отсутствует граница между настоящим и прошлым и история часто оказывается более актуальной, чем сама современность. Владимир Соловьев и Фридрих Ницше, Маркс и Гегель, Кант и Юм - полноправные участники современных философских дискуссий. К «вечным» темам философии можно отнести, в частности, проблему соотношения единого и многого, субъекта и объекта, знания и веры, проблему человеческой свободы, добра и зла и т.п. В разные периоды они обретали определенное конкретное содержание, то становясь предметом широкого обсуждения, то на века исчезая из поля зрения философов. Например, проблема взаимоотношений гражданина и государства обсуждалась еще Платоном; затем она всплывает в Новое время у Гоббса и Локка, Руссо и Монтескье; в XX в. эта проблема вновь становится одной из самых актуальных философских проблем.
Признав наличие в философии таких сквозных «тем», мы получаем гораздо более полнокровное представление об историко-философском процессе: ряд «тем», уходящих корнями в обыденное и религиозно-мифологическое сознание, пронизывает всю историческую ткань философии и, трансформируясь под влиянием общественной жизни той или иной эпохи в конкретные философские проблемы, дает импульс к возникновению различных философских систем, представляющих такое решение этих проблем, которое соответствует запросам данного времени, интересам тех или иных социальных групп и общему уровню развития общественного сознания. Опираясь на это представление, легко увидеть, что, когда мы сводим всю историю философии к борьбе материализма с идеализмом, мы, по сути дела, из всего многообразия различных философских «тем» выхватываем лишь одну и тем самым страшно обедняем и искажаем историю. Какое представление о музыкальном произведении в исполнении симфонического оркестра может составить человек, который из гармоничного звучания сотни инструментов слышит, скажем, лишь партию флейты? Он видит, как скрипачи взмахивают смычками, а трубачи надувают щеки, но полагает, что звучание их инструментов не слишком отличается от звуков флейты. Конечно, такого человека можно лишь пожалеть, но пожалеем же и себя...
Так какими же проблемами занимается философия? Что говорят об этом сами философы? И. Кант, которого обычно цитируют в учебниках, писал:
«Сферу философии... можно подвести под следующие вопросы: 1. Что я могу знать? 2. Что я должен делать? 3. На что я смею надеяться? 4. Что такое человек?»1. В. Вундт говорит о трех важнейших проблемах:
«...Развитие главнейших направлений философской мысли связывается с тремя основными проблемами: с гносеологической, метафизической и этической. Среди них разрешение гносеологической проблемы является предварительным условием для разрешения двух других. Пока твердо не установлены происхождение, достоверность и границы познания, работа над метафизическими задачами уподобляется путешествию по морю без руля и парусов, а обсуждение этической проблемы лишается надежной опоры»2.
Красноречивый Б. Рассел в своей «Истории западной философии» набрасывает целый ворох философских проблем и вопросов: «Разделен ли мир на дух и материю, а если да, то что такое дух и что такое материя? Подчинен ли дух материи или он обладает независимыми способностями? Имеет ли вселенная какое либо единство или цель? Развивается ли вселенная по направлению к некоторой цели? Действительно ли существуют законы природы или мы просто верим в них благодаря лишь присущей нам склонности к порядку? Является ли человек тем чем он кажется астроному, - крошечным комочком смеси углерода и воды, бессильно копошащимся на маленькой и второстепенной планете? Или же человек является тем, чем он представлялся Гамлету? А может быть, он является и тем и другим одновременно? Существуют ли возвышенный и низменный образы жизни или же все образы жизни являются только тщетой? Если же существует образ жизни, который является возвышенным, то в чем он состоит и как мы его можем достичь? Нужно ли добру быть вечным, чтобы заслуживать высокой оценки, или же к добру нужно стремиться, даже если вселенная неотвратимо движется к гибели? Существует ли такая вещь, как мудрость, или же то, что представляется таковой, - просто максимально рафинированная глупость? На такие вопросы нельзя найти ответа в лаборатории»3.
Если спросить у современных философов, над какими проблемами они размышляют, мы получим тьму самых разнообразных ответов.
Как нам ориентироваться в этой тьме? В чем найти основание для классификации множества философских проблем? И вот здесь начинаешь осознавать, что недаром столь многие и разные философы упорно продолжают говорить об «основном вопросе» философии. Вопроса, конечно, нет, но, по-видимому, есть исходное и фундаментальное мировоззренческое отношение я к не-я. Для человека, осознавшего себя автономным самостоятельным существом, мир раскалывается на две части: я и не-я, т.е. все остальное, включая родных, близких и дальних, природу и общество. Здесь нет еще никакого вопроса, есть некоторая данность, противопоставленность я и всего остального, не-я. Когда Р. Авенариус говорил о «принципиальной координации» я и «среды», об их неразрывной связи, то с точки зрения науки он был, по-видимому, неправ, ибо наука стремится избавиться от я и описать мир таким, каков он есть независимо от я. Однако для мировоззрения, для философии это совершенно верно: мир, с которым имеет дело философ (как и всякий человек), это всегда не просто мир сам по себе, а обязательно среда его я.
Если признать, что исходным пунктом всякого мировоззрения - обыденного, мифологического, религиозного, философского - является расщепление мира на я и не-я («среду», «внешний мир» и т.п.), то это сразу же дает нам очевидное основание для классификации философских проблем. Все они в общем могут быть разделены на три большие группы: что есть мир? (онтологический вопрос); что есть я? (антропологический вопрос); каковы отношения между я и не-я (гносеологический, аксеологический, праксеологический и т.п. вопросы) Именно на них или на часть из них и отвечает каждая философская система.
1. Онтологический вопрос сразу же распадается на два вопроса: «Что есть физический мир (природа)?» и «Что есть социальный мир (общество)?» Общество противостоит индивиду как часть его не-я, причем часто даже еще более чуждое и враждебное ему, чем природа.
Собственно онтологический вопрос опять-таки расщепляется на целый ряд вопросов: конечен мир или бесконечен? Что такое движение? Лежит ли в основе видимого многообразия вещей некая единая основа, начало, субстанция? Какова природа этой субстанции (вот наш «основной вопрос!)?
Подчинено ли взаимодействие и изменение вещей каким-то законам? И т.д. Каждый из этих вопросов в свою очередь расщепляется на несколько дальнейших проблем, например: что такое бесконечность? Существует ли только потенциальная бесконечность или также актуальная? Проблемы ветвятся, пускают все новые побеги... Порой оказывается, что некоторые из них можно уже решать научными методами, тогда они выпадают из сферы философии.
Точно так же расщепляется и социальная онтология: что такое общество? Что скрепляет его в некоторую целостность? Что такое деятельность? Каковы отношения между индивидом и государством? И т.п.
2. Антропологический вопрос включает в себя проблемы, связанные с пониманием человеческой личности, творчества, свободы, этических и эстетических категорий. Он расщепляется на проблемы этики, эстетики, праксеологии и т.д.
Здесь, правда, есть одна трудность, которая существенно осложняет классификацию философских проблем. Общество, социальная среда противостоят индивиду как нечто внешнее, как не-я. Это дает нам основание говорить о социальной онтологии. Однако все мы прекрасно понимаем, что общество, общественные отношения и учреждения в какой-то мере есть продукт сознательной деятельности человека, т.е. различных я. С другой стороны, и сама личность человека, его я, в огромной, если не в решающей степени формируется тем обществом, членом которого он является. Таким образом, философское рассмотрение общества часто оказывается рассмотрением человека, анализ общества есть в то же время анализ личности. Социальная онтология и антропология пересекаются, и разделить их проблематику порой невозможно.
3. Важнейшей проблемой, относящейся к взаимоотношениям я и не-я, является гносеологическая: что и как я могу знать? Она расщепляется на вопрос о познавательных способностях человека, об истине, о том, что такое знание, каковы методы познания и т.п. Все это достаточно хорошо известно.
Все эти проблемы тесно переплетены, решение одних часто существенно влияет на решение других. Иногда возникает вопрос: какие из них важнее? С решения или рассмотрения каких проблем надо начинать? Как мы уже видели, Вундт, следуя Канту, важнейшей считает гносеологическую проблему. Авторы большинства наших учебников по философии начинают с рассмотрения онтологической проблемы. Ричард Поупкин и Аврум Строл, авторы прекрасного вводного курса по философии4, начинают свое изложение с этики и политической философии. Можно ли считать, что одни более правы, чем другие?
Нет, конечно. Начинать можно с чего угодно, но если ты стремишься к некоторой полноте рассмотрения сферы философии, то должен сказать о всех трех фундаментальных философских проблемах. Здесь, правда, следует учесть одно немаловажное обстоятельство. Мы уже не раз отмечали, что философия вырастает из обыденного мировоззрения и продолжает оставаться связанной с ним тысячью нитей. Изменение общественных интересов влияет на обыденное мировоззрение и делает актуальными те или иные мировоззренческие проблемы. И философ должен ответить на эти проблемы. Спросите современных философов, какие философские проблемы сейчас они считают наиболее интересными и важными? Таких проблем чрезвычайно много, и у каждого философа, по-видимому, имеется свое представление о том, какие именно философские проблемы являются наиболее актуальными сегодня.
Одни будут подчеркивать важность коммуникации между людьми и народами в нашу эпоху и выдвигать на первый план проблему понимания. Другие постараются обосновать значение науки для развития всех сторон общественной жизни и будут говорить о важности анализа научного знания, методов науки и способов его развития, о многообразных последствиях НТР. Третьи укажут на глобальные проблемы современности: проблемы войны и мира; экологические, демографические, национальные проблемы и т.п. Четвертые обратят внимание на всеобщее падение нравов и провозгласят, что на первое место должна быть поставлена этическая проблематика. Все эти философы будут правы: действительно, те проблемы, о которых они говорят, в самом деле важны и актуальны именно в наше время - сегодня, сейчас. Более того, это не просто академически интересные философские проблемы, от их решения в некотором смысле зависит само существование человечества. И перед отечественными философами - как и философами всего мира – стоит задача не только осознать наличие этих проблем, но и дать их решение. Все это обусловлено воздействием обыденного мировоззрения, которое - в конце концов - сохраняется и у каждого философа, за исключением той области, в которой он профессионально работает. Поэтому, чтобы быть интересным и нужным читателю, рассказ о философии должен начинаться с общественно интересных проблем. Поупкин и Строл нам это как раз и демонстрируют: этика и политика интересны и важны для современного американского общества - поэтому они с них и начинают «вводить в философию».
Теперь, кажется, мы можем ответить на вопрос о том что же объединяет философию, философские системы в нечто цельное. Это общность философских проблем. И Аристотель размышлял над тем, как устроен мир и как мы его познаем, и Спиноза, и современные философы. Какими бы проблемами ни занимался тот или иной философ, сколь бы экзотичными они ни казались, он всегда может показать что его проблема является дальним ответвлением одной из фундаментальных философских проблем: что есть мир? Что есть человек? Как я могу это узнать? Скажем, размышляете вы о взаимоотношениях политики и этики. Это связано с вопросом о понимании общественных отношений, природы нравственных ценностей, и в конечном итоге цепь приводит к вопросам: что такое социальный мир? Что есть человек?
Вот эта взаимосвязь «вечных» философских проблем и лежит в основе единства философской сферы.
Я не историк философии. Я плохо знаю историю и, что еще хуже, кажется, совершенно лишен чувства исторического. Когда историк читает труд мыслителя прошлого он принимает во внимание труды его предшественников видит, как постепенно вызревали те идеи, которые высказывает мыслитель. Одновременно он знает, что происходило с этими идеями в более поздние времена: как их критиковали, как они трансформировались у других философов, что от них, в конце концов, осталось нашему времени Он учитывает обстоятельства создания труда и культурно-исторический контекст, элементом которого он явился в свое время. Короче говоря, историк наполняет кровью и жизнью останки прошлого. Для меня же история не процесс, длящийся во времени, а ряд событий, упорядоченных в пространстве: Платон и Аристотель стоят подальше, Абеляр и Фома Аквинат - поближе. Кант и Гегель - еще ближе, а Рассел или Гадамер - совсем рядом. Все они даны мне одновременно, и к каждому из них я могу подойти с вопросом или критическим замечанием. Что делать! Нет во мне животворящей силы историка. Напротив, я умерщвляю философскую систему, подвешивая ее на дыбе собственного интереса: как она отвечает на занимающий меня вопрос? Плодотворен ответ или ведет в тупик?
«... Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию...»5.
Боюсь, однако, что этот недостаток присущ не только мне или пушкинскому Сальери. По-видимому, страдал им и Поп-пор, хотя в своем «Открытом обществе» дал обширный историко-философский обзор. Поэтому в отношении истории философии я позволю себе высказать лишь одно несмелое предположение.
Наши курсы по истории философии - это набор философских систем и взглядов тех или иных мыслителей. Экзаменационные вопросы в большинстве случаев имеют вид: «Философские воззрения такого-то». Я вовсе не хочу оспаривать ценности подобных курсов и вопросов. Но для работающего философа была бы, может быть, интересна еще и другая история философии - история философских проблем. Когда и кем была впервые осознана некоторая философская проблема? Как она решалась теми или иными мыслителями? Какие новые формулировки она получала в разные эпохи? На какие вопросы она расщеплялась? Ответ на такие вопросы порой чрезвычайно нужен философу. Меня не интересуют все воззрения Декарта или Гоббса, но, если я размышляю над каким-то вопросом, мне было бы интересно и полезно знать, как его решали эти выдающиеся мыслители.
Допустим, например, меня интересует вопрос о значении общих понятий, или универсалий», как говорят философы, типа «стол», «человек», «растение» и т.п. Что они обозначают? К чему относятся? При рассмотрении этого вопроса мне было бы полезно узнать, что о понятиях впервые заговорил Сократ, что Платон считал их неизменными, вечными идеями, существующими в особом мире и порождающими, в некотором смысле, конкретные чувственно воспринимаемые вещи. А вот Аристотель полагал, что безусловным существованием обладают лишь конкретные вещи, а общее воплощенное в понятии, не существует отдельно от них. Я бы с интересом почитал о спорах средневековых схоластов по поводу универсалий, о позициях реалистов, номиналистов, концептуалистов. Наконец, существенную помощь мне оказало бы знакомство с постановкой проблемы универсалии в первой половине XX в.: что и как обозначают предикатные знаки формальных систем?6 Вот такая история философии оказала бы неоценимую помощь любому философу. Кроме того. зная о связи рассматриваемого им вопроса с фундаментальными философскими проблемами, осознавая, ответвлением какой из них является его вопрос, философ смог бы гораздо лучше оценить свое место в общей сфере философских исследований.
С этой точки зрения мы можем теперь кое-что добавить и относительно развития философии. Выше мы отмечали, что развитие философии - подобно развитию искусства - есть кумулятивный процесс накопления все новых философских систем, новых систем мировоззрения. Но для проблемной истории философии дело обстоит иначе. Ее развитие по видимому, лучше всего может быть описано с помощью схемы развития знания Поппера: проблема - ее предположительные решения - критика и отбрасывание предложенных решений - новая проблема. Удивительно, но схема Поппера скорее описывает не развитие науки, а именно философии! Здесь следует лишь добавить, что старые проблемы изменяют формулировки и, расщепляясь, порождают новые проблемы. И. Лакатос в своей блестящей книжке «Доказательства и опровержения» на примере решений математической проблемы дал, в сущности, образец написания историко-философских работ.
6.4. Классификация философских систем и направлений
Марксистская философия классифицировала философов и создаваемые ими системы в соответствии с тем, как они отвечали на вопрос о первичности материи или сознания. Теперь мы ясно понимаем ограниченность этой классификации, ее неполноту, ее привязанность к одной из множества философских систем. Мы отмечали также, что, вообще говоря, каждый философ может по-своему классифицировать философские системы в зависимости от того, какой вопрос он считает самым важным для философии. Но можно ли подняться над частными точками зрения и дать классификацию философских систем с некоторой более высокой и общей точки зрения, не связывая себя с определенной философской системой?
Мне кажется, такая классификация невозможна. Каждая философская система решает какие-то проблемы, содержит какие-то утверждения, обладает множеством разнообразных черт. Для их классификации нам нужно выделить одни черты в качестве важных, существенных, другие - считать второстепенными, а это предполагает определенную точку зрения, определенную позицию. Поднявшись над всеми позициями и точками зрения, мы лишаем себя всякой опоры и всех ориентиров. «Объективная» классификация невозможна.
Но если нельзя классифицировать философские системы, то можно попробовать классифицировать варианты (направления) решения философских проблем. В сущности, именно это мы и делаем. Является ли основой мира одна или несколько субстанций? Варианты ответов дают нам монистические направления, дуализм и плюрализм. Если субстанция - одна, то какова ее природа? В качестве ответа получаем материализм и идеализм. Соединяя это с предыдущей характеристикой, получаем монистический материализм и монистический идеализм. Все ли в мире причинно обусловлено или нет? В качестве ответов имеем детерминизм и индетерминизм. Какая из наших познавательных способностей дает надежное, достоверное знание? Разные ответы дают эмпиризм, рационализм, мистицизм. Что есть истина? Классическое понимание, прагматизм, конвенционализм. И т. д. Философы расходятся практически по любому философскому вопросу и лучшее, что мы можем сделать, - это схематизировать варианты возможных (или существующих) ответов. Но тогда различных философских направлений будет необозримо много, гораздо больше, чем самих проблем! По-видимому, так оно и есть. Мы, правда, не останавливаем своего внимания на расхождениях по поводу ничтожных вопросов и обычно говорим лишь о «главных» философских направлениях, но что считать «главным»? Это уж, как говорится дело вкуса, моды, случайных исторических обстоятельств.
Теперь легко понять, почему так трудно и даже невозможно классифицировать философские системы и воззрения отдельных философов. Если философ всю жизнь отдал одному вопросу и дал его решение, то дело обстоит просто, можно сказать, что он идеалист, либо детерминист, либо конвенционалист и т.п. Но философская система или отдельный философ обычно обсуждает и решает множество философских проблем - одни так, другие - этак. и их невозможно загнать в какую-то одну клеточку. Лучшее, что мы можем сделать, это характеризовать позиции философа или его системы в решении тех или иных философских проблем Мы обычно так и делаем! Мы и говорим, что, скажем Декарт - дуалист в решении одного вопроса, рационалист - в решении другого, детерминист - в отношении третьего и т.д. По-видимому, имело бы смысл выделить варианты решения десятка - двух фундаментальных философских проблем и характеризовать взгляды философа или философской системы по тому, какие варианты ответов они разрабатывают.
6.5. О национальных особенностях философии
К сожалению, здесь я могу лишь задать вопрос, ответ на который требует, как мне кажется, специального и трудного исследования. А. может быть, на него давно ответили, и я просто не знаю этого ответа. Можно ли говорить о национальной философии? Если - да. то чем одна национальная философия отличается от другой?
Тем кто считает философию наукой, такой вопрос покажется бессмысленным. Наука интернациональна, и говорить, допустим, о французской или немецкой математике можно только в географическом смысле: и Феликс Клейн, и Анри Пуанкаре работали над одними и теми же проблемами, и получаемые ими результаты были важны и интересны для математиков всех стран и народов. То же самое с философией: ее проблемы и их решения равно важны и интересны для философов всех стран. Поэтому когда мы говорим об «английском эмпиризме», о «немецкой классической философии» или о «философии французского Просвещения», то имеем в виду только географическое разделение, временные рамки или, самое большее, языковые различия.
Но как только сформулируешь утверждение об интернациональном, общечеловеческом характере философии достаточно ясно и точно, так сразу же закрадывается сомнение: так ли уж оно верно? Вот, например, Гегель провозгласил прусскую монархию воплощением абсолютного духа. Возможно, у нас в России кое-кто из философов и мог бы увидеть в государстве нечто подобное. Но во Франции или в Англии трудно было бы найти философа, пропагандирующего такой тезис. Француз Огюст Конт изобрел позитивизм, однако во Франции позитивизм так и не прижился. Зато в Англии в лице Д.С. Милля и Г. Спенсера нашел горячих сторонников и пропагандистов. Ч. Пирс, У. Джеймс, Дж. Дьюи выдумали прагматизм, но он так и остался философией США и не смог перебраться через Атлантический океан для завоевания Европы. Такого рода вещи приводят к мысли о том, что дело, видимо, не в одной географии или языке.
Будучи несколько смущен тем ответом, к которому толкала меня логика моих рассуждений, я искал какой-нибудь опоры для них и вдруг счастливо натолкнулся на весьма основательный труд Н.С. Юлиной по американской философии7, из которого узнал, что американские философы вот уже сто лет обсуждают вопрос о том, отличается ли американская философия от европейской. И автор целую главу своей книги посвящает именно этому вопросу!
В частности, в 1980 г. в США был опубликован сборник «Два века философии в Америке».
«Вполне понятно, - отмечает Н.С. Юлина, - что выступавшие не могли не коснуться «особенностей американского философского опыта»8. В общем и целом они согласились, что такого феномена, как «американская философия», в том смысле, в каком это определение еще было применимо к прагматизму, больше не существует - американская мысль плюралистична и лучше говорить о «философии в США». Тем не менее принятие этого географического термина не уменьшает ощущение, что существуют некие особенности американской мысли, отличающие ее от европейской, и что разговор о них не беспредметен»9.
Один из авторов этого сборника - философ Джон Смит отметил следующие особенности американской философии: «Во-первых, восприимчивость к иному, открытость к приходящим извне идеям, экспериментирование как особое миро-отношение, получившее свое философское оформление, например, в прагматизме Дьюи. Во-вторых, изменение или «принятие всерьез времени». Это выразилось не только в особой восприимчивости американской мысли к теории Дарвина, но и особой чуткости к спектру философских проблем, связанных с развитием, изменением, длительностью, непрерывностью, а также в приверженности к антифундаменталистской стратегии в объяснении знания. В-третьих, релевантность или селекция тех или иных идей в соответствии с принципом активизма, насколько они являются «стоящими» для практического разрешения проблемных ситуаций»10.
Но если даже американская философия, которой нет еще и двухсот лет и которая находилась под постоянным воздействием иммигрантов из Европы, успела приобрести особые национальные черты, то сколь резкими и значительными должны быть особенности французской, немецкой, английской, русской философии!
Обсуждение национальных особенностей философии Н.С. Юлина совершенно справедливо связывает с пониманием природы философии, с решением дилеммы: «универсальна или контекстуальна (или коммунитарна) философия»? Для меня она конечно же «коммунитарна». Философия каждой эпохи и каждой страны очень тесно связана с обыденным мировоззрением страны и эпохи. И через обыденное мировоззрение в философию входят условия жизни, интересы, традиции, религиозные верования народа, представителем которого является тот или иной философ. И если уж протестантизм оказал влияние на становление капитализма, то как он мог не повлиять на философию? Католицизм и православие, христианство и мусульманство, буддизм и иудаизм, безусловно, влияли и влияют на мировоззрение философа, следовательно, на его философию. И подлинно крупный философ неизбежно в своих философских воззрениях отразит черты национального духа и своей эпохи.
По-видимому, проще всего национальные различия в философии увидеть в разнице обсуждаемых проблем. Хотя все философские проблемы так или иначе восходят к трем фундаментальным мировоззренческим вопросам, в разных странах они приобретают специфическую формулировку, и одни из них привлекают большее внимание, чем другие. Чтобы не ходить далеко за примерами, я сошлюсь на обширное сочинение австралийского философа Джона Пассмора «Сто лет философии»11. Там нет и речи о философии вообще! Автор рассматривает развитие англо-американской философии за последнее столетие (начиная с выхода в свет в 1843 г. работы Д. С. Милля «Система логики»), упоминая о континентальной философии лишь в той мере, в какой она влияла на «островную» философию. И, конечно, ни малейшего упоминания о философской мысли в России, Китае, Индии, Латинской Америке. И что за проблемы интересовали англоязычных философов в течение этих ста лет? Эмпиризм, поиски Абсолюта, логика, прагматизм и т.п. Если вспомнить теперь, какими проблемами интересовалась русская философия в течение этого столетия, то легко увидеть очень существенную разницу двух национальных философий.
Но... на вопрос о том, национальна философия или интернациональна, Н.С. Юлина в своей книге осторожно отвечает формулой: «с одной стороны, с другой стороны»12. Быть может, она и склонилась бы к признанию национального характера философии, но она - горячая сторонница так называемой «аналитической» философии, которая распростерла свои крылья на два континента. Поэтому она вынуждена признавать и интернациональные направления в философии. И мне кажется, она права, хотя и не по тем основаниям, на которые опирается.
Всякая философия национальна, никакой безнациональной философии нет, как нет безнациональной литературы. Но, точно так же как трагическая любовь Ромео и Джульетты трогает сердца людей всех континентов, антиномии Канта, обозначающие границы разума в познании, интересны для всех философов, ибо говорят об «общечеловеческом разуме». В конце концов, мировоззренческие проблемы, над которыми размышляют философы, одни и те же для людей, где бы они ни жили. Национальные традиции влияют на выбор проблем и на их решения. Но эти решения могут быть важны и интересны для всех философов и способны находить сторонников в разных странах. Национальный дух, нашедший выражение в национальной философии, может предстать как грань общечеловеческого духа, тогда такая философия становится интернациональной.
Высказанные соображения отнюдь не претендуют на решение проблемы. Я хотел лишь привлечь внимание к этому вопросу и показать, что он имеет определенный смысл. (Кстати сказать, еще больший смысл имеет вопрос о специфике женской философии. Не знаю, как отнесутся к этому наши феминистки, но из тезиса о том, что философия есть мировоззрение, довольно очевидно следует, что философия мужчин должна отличаться от философии женщин. Интересно было бы выяснить, так ли это?).
1 Кант И. Трактаты и письма. М., 1980, с. 332.
2 Вундт В. Введение в философию, ее. 214-215.
3 Рассел Б. История западной философии, сс. 6-7.
4 См.: Поупкин. Р., Строл. А. Философия. Вводный курс. М..-СПб., 1997.
5 Пушкин А. С. Моцарт и Сальери.
6 См. интереснейшую книгу: Кюнг Г. Онтология и логический анализ языка. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999.
7 Юлина Н.С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999.
8 Цит. по: Там же, с. 118.
9 Там же, с. 119.
10 Цит. по: Там же, с. 121.
11 Пассмор Дж. Сто лет философии. М.: Прогресс-Традиция, 1998.
12 Юлина Н.С. Очерки..., с. 121.