Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Через месяц после этих событий я вышел на работу. Первый раз пришел в офис за последние пол года. Какое же было удивление у стареньких "О! Ты жив" и удивление у новеньких "О! У них еще и дизайнер есть!". Хотя пара девочек смотрела на мою небритую рожу и растянутую не стираную одежду, и в их глазах можно было прочесть только "бомжара". Хотя бомжом я не был. Я жил в квартире, которая досталась мне от бабушки на похоронах, которой я не был. И самое ужасное, что я прожил с ней все годы обучения в университете.
Изначально мои родители хотели дать мне приличное образование, я сделал, как они хотели и поступил. Поступил в городе, который расположен далековато от моего родного, соответственно мне дали общежитие. Но к середине второго курса, я начал превращаться в типичного раздолбая с претензией на хиппи. Получилось это кончено же не само собой, но и, вспоминая это сейчас, сказать, чем я думал - сложно, хотя... Все началось с того, что я познакомился с весьма странной девушкой с факультета живописи. Она предложила мне побыть ее натурщиком, я согласился. После пары-тройки таких практических занятий, мы уже трахались, прямо в кабинете после занятий, благополучно перебив своей страстью все мольберты и всевозможные кубики и вазочки для натюрмортов. Она была необычная, не потому что носила дреды, штаны-алладины и по 20 браслетов на каждой руке, а потому что она была себе на уме. Своеобразная, почти не разговаривала, но часто улыбалась и смеялась, танцевала, если слышала любимую песню, все время носила контейнер со свежими овощами и бесцеремонно хрустела ими, где и когда вздумается.
Возможно, сейчас это звучит, как мейнстрим-бред, да таких особенных, полгорода, страны, мира... Возможно, так и есть, но не тогда, но не она. Она была действительно особенной для меня, и я влюбился. Ходил за ней хвостом, заинтересованный всем, что она делает. А она улыбалась, кокетничала, манила меня... Через какое-то время, я окончательно растворился в ней, вокруг меня не было ничего и никого, кроме ее страстных поцелуев и белоснежной улыбки. Я разрешал делать со мной все, что она захочет. Так прошло еще полгода и наступило время сессии, на которую я, кончено же, не пошел. Когда мои родители приехали навестить меня и забрать на новогодние праздники домой, то встретил их не любимый сыночек в обнимку с учебниками и большим потенциалом, а тощий, волосатый дредастый отморозок с косяком в зубах и в рваных тряпках.
Сказать, что мне попало это ничего не сказать. Мама была в истерике, отец, стиснув зубы, смотрел на меня, как на говно. Почти за шкирку меня привезли домой, и устроили самые незабываемые новогодние праздники. То, что меня ждало дома, мне даже страшно вспоминать. Отец никогда не поднимал на меня руку, но тогда он меня отметелил, аж до больничной койки. Поэтому праздники я провел в палате со сломанными ребрами и сотрясением мозга. Тогда я был зол, ненавидел всех, родителей особенно, да и Девочка с факультета живописи не давала знать о себе, не отвечала на звонки. Я гряз в депрессии и даже думал о самоубийстве. Когда меня выписали, я вернулся домой. Отец извинился, за то, что прибег к таким жестоким мерам, и сказал, что не позволит, чтобы его единственный сын скатился до низов вровень "той потаскушке", как он называл Девушку с факультета. Я пытался защищать ее, говорил, что ничего они не понимают, что мы с ней любим друг друга, всегда будем вместе. Отец орал на меня, мама плакала, боясь то ли за мое будущее, то ли за здоровье, то ли за папины нервы. Я упирался и ничего не хотел слышать. Тогда отец обрил меня наголо и запер дома на три недели. Все, что было в доступе это только учебники по программе семестра и компьютер с выходом в интернет на 3 часа в день. У меня не было выбора, мне пришлось учить все, не потому что я хотел, а от безысходности. А Девочка с факультета все также игнорировала мои звонки, а потом абонент и вовсе стал недоступен, я чувствовал себя самым одиноким и непонятым. Я не знал за что она со мной так, ведь это любовь, не так ли? Не понимал за что отец со мной так, разве проявлять чувства это плохо? Так думал я, но тогда я еще не знал того, что знали родители и преподаватели, и весь университет.
Время каникул и изоляции подошло к концу и меня отправили обратно в Питер исправлять все грехи, но уже во втором семестре.
Первым делом, приехав в общежитие, я побежал в Ее комнату. По началу я думал, что ошибся, в комнате все было по другому, даже обои переклеены и мебель совсем не та. На кровати около окна сидела девушка, она-то мне все и рассказала. Оказалось, что Девушка с факультета была ярким примером ребенка из неблагополучной семьи и не менее ярким показателем девиантного поведения, она была не особенной, а деструктивной. Я думал, что она художник, творец, а получилось, что она вандалка и наркоторговка, из-за чего ею и заинтересовались господа полицаи. И с конца декабря ее никто не видел, она просто пропала. Слухов ходило много и про тюрьму, и про суицид, и даже про интрижки с сицилийской мафией. Ее жалели, ее осуждали, над ней смеялись. Мой мир рухнул, сердце разлетелось вдребезги, я не мог понять, что делать и как это произошло? Я винил себя, что не помог ей, что не увидел ее грехов и проблем. Когда подкалывать стали меня, мол, я резко пропал вместе с ней, и мы торчали на героине в подвалах, я начал ненавидеть ее за такую подставу, всех "шутников" за их злобу, себя за то, что позволил себе попасть в такое дерьмо.
С тех пор, я никогда больше не приходил в общежитие. Родители уговорили мою эксцентричную бабулю, принять меня к себе в дом. Она сначала долго фыркала и говорила, что я жалкий шкед, который будет мешать ее старческим развлечениям, а уж поверьте, бабка моя была еще той егозой, даже в свои шестьдесят с копейками. Посещала какие-то литературные клубы, пила "мартини" литрами и после пятого бокала могла цитировать громогласно Маяковского или Высоцкого. Частенько таскала всяких "Гавриловичей" и "Вениаминов Петровичей" домой и они вместе прожигали вечера за прослушиванием старых грампластинок, поэзией и бухлом. И конечно же, такой, теперь уже бритый, как яйцо, придурковатый внучек, ей был не кстати. Но, тем не менее, мама очень настаивала, аргументируя это тем, что самовоспитанию я не подвержен и что я себя в общежитии, заживо похороню и за мной надзор нужен.
Вот так я и стал жить у чокнутой бабульки в самой дальней небольшой комнате, «в самом центре Петербурга», как она говорила. Поначалу она относилась ко мне с презрением, морщила нос, когда я выходил из комнаты, и мы сталкивались на кухне, даже пару раз отвесила мне подзатыльник, когда ей ее маразм напел какой-то бред обо мне, но потом все изменилось.
Как-то вечером я сидел на кухне с учебником в обнимку и курил в окно. Бабуля вплыла в кухню с бокалом в руках и, остановившись посередине кухни, уставилась на меня. Я продолжал невозмутимо пялиться в учебник и выпускать монотонно дым, но все мое тело было напряжено, я боялся, что сейчас мне прилетит по голове. Но бабуля просто стояла и смотрела на меня, я смотрел в учебник, сигарета уже была выкурена, план дальнейших действий еще не придуман.
Я чувствовал, как учащается сердцебиение и на лбу выступает пот. Собрав, все силы в кулак, я поднял на нее глаза, в ожидание увидеть ее суровый взгляд, но ничего подобного я не увидел. Она очень мило улыбалась и смотрела на меня добрыми глазами, в которых блестел огонек симпатии. Такая реакция меня напугала еще сильнее, первая мысль, промелькнувшая в моей голове, была "бабушка накурилась", и я невольно улыбнулся своей же бредовой догадке.
- Ты похож на Ивана, когда улыбаешься - вдруг сказала она. Кто такой Иван я не знал, но предположил, что это мой дедушка, раз у мамы отчество Ивановна. Я, несомненно, воплощение Шерлока Холмса. - Он был хорошим человеком, хоть и с виду холодным, словно сталь. Осанка его была великолепна, а черты лица идеальными. А еще помню, как прекрасно кудри обрамляли его лицо. Но из-за службы ему часто приходилось их состригать. - Она на секунду задумалась, глядя в окно, вздохнула с нежностью, поджала губы и вновь перевела взгляд на меня. - Так о чем я? Ах да, об улыбке. Она была не самой его любимой мимикой, но если вдруг удавалось ее увидеть, я как будто влюблялась в него заново. Тебе несказанно повезло, Женя. - Она опустила руку мне на голову и слегка погладила. - Ты получил от него прекрасный подарок, гордись им. Но никогда, слышишь никогда, не злоупотребляй им. Ты покоришь еще не одну нимфу, но, как же страшно думать, что ты сможешь пользоваться ей для всеобщего обольщения и для получения удовлетворения от глупеньких молодок.
В этот вечер я понял смысл фразы "ну а дружба начинается с улыбки", которая как нельзя, кстати, но и со здравой долей иронии, подходила к случившемуся. Мы действительно подружились, спустя восемнадцать лет. И я порой даже отказывался идти к друзьям, чтобы провести время с бабушкой и ее странными товарищами, за бокальчиком виски и обсуждением, например, английской классики. Мне безумно нравилось это, возможно мнимое, ощущение эдакого светского льва и литератора. Я чувствовал, что нахожусь в самом центре Петербурга.
Я хорошо окончил универ и устроился на работу стажером в крупную фирму. Когда мой потенциал все-таки окончательно раскрылся, а заказчики наперебой звонили и просили, чтобы я сделал им оформление, директор понял, что прибавка к зарплате и карьерный рост это хорошая награда. Так я стал полноценным дизайнером и сделал себе имя. Естественно головокружительный успех не прошел бесследно. Я стал реже бывать дома, все чаще пропадая на корпоративах, встречах и вечеринках, я часто приносил бабушке довольно крупный процент от зарплаты в качестве благодарности за ее любезность и дружбу минувших лет, но тогда я не знал, что деньги это не то чего она хотела. Она радовалась за меня искренне, как это делают любящие бабушки, но и боялась, боялась того о чем предупреждала меня в тот вечер на кухне. И ее страх оправдался, я стал злоупотреблять дедушкиным подарком, пользуясь им, чтобы подкладывать под себя всех девушек, которых мне только хотелось от глупых практиканток и журналисток-самоучек, до строгих руководительниц крупных изданий. Безусловно, улыбка не была моим единственным оружием, но была козырем...Уж поверьте в общение с женщинами, мне нет равных.
Через какое-то время я окончательно избаловался. Секс, наркотики, рок-н-ролл, и все было как в любой другой дурацкой истории о "райской жизни". И вот в один из дней, после очередной бухаловки, я проснулся от звонка. Мама плакала в трубку и что-то не членораздельно пыталась мне объяснить. Трубку забрал папа и сообщил о бабушкиной смерти в эту ночь. Этой самой ночью, когда я пытался посильнее надраться, мою бабушку не смогли спасти врачи «скорой помощи» и она скончалась по дороге в больницу.
Я разбил телефон об стену и, собрав свои вещи, выбежал на улицу. Придя домой, в пустую квартиру, я долго плакал около ее кровати. Потом поставил ее старую пластинку "Токката И Фуга Ре - Минор Для Органа", достал из шкафа недопитую бутылку Мартини и громко закричав «прости меня дурака» почти залпом выпил остатки.
К вечеру меня нашли родители, которые приехали на первом же поезде. Я спал, свернувшись калачиком на полу. Они разбудили меня, я с трудом разлепил пропитые, заплаканные глаза, не сразу узнал родителей. Мама тоже была заплаканная, папа стоял, плотно сжав губы, и сурово смотрел на меня, я понял, что он винит меня в случившемся, и упрекает за то, что сейчас я опять предстал не в лучшем свете. Но мне было все равно, я крепко вцепился в маму и рыдал навзрыд, как маленький, она тоже плакала и гладила меня по голове, приговаривая что-то невнятным шепотом. Мне на секунду показалось, что по щеке отца, который все также сурово смотрел на все происходящее, тоже скатилась скупая слеза.
Для меня тогда абсолютно все было пронизано трауром, и музыка больше не играла...
- Евгений, вы посмотрите мой эскиз? - послышался голос. Я несколько раз быстро поморгал, о господи, я же сижу в офисе за своим рабочим столом. Я посмотрел на свои руки, они зависли над клавиатурой и слегка подрагивали, на компьютере было открыто окно с корпоративной почтой, где я набирал письмо, где-то надрывался телефон... Так навязчиво, так противно, так долго...
- ДА ВОЗЬМИТЕ УЖЕ КТО-НИБУДЬ ТРУБКУ! - Сам того не ожидая, закричал я, подскочив с места и, ударив кулаком по столу. В офисе все резко замерли, затаив дыхание. Телефон как будто тоже, поняв всю ситуацию, пару раз пискнул и замолк. Все смотрели на меня, кто-то с ужасом, кто-то с удивлением. Я нервно дышал, озирая всех из-под лобья. Но гнев прошел так же резко, как и появился и я осознал, что произошло.
- Извините...Продолжайте работать...просто тут...- я начал бормотать себе под нос извинения, сумбурными жестами пытаясь призвать всех вернуться к своим делам. Все быстро ожили, и телефон снова начал звонить, кто-то ответил на звонок, где-то грохнулась чашка, слышен был рабочий гамм, смех, какие-то обсуждения, все это, просто, слилось в один шумовой эффект. Я безвольно упал на стул и только тогда заметил, что рядом со мной стоит девушка, прижимая к груди папку и с ужасом, смотря на меня.
- Вам чего? - спросил я. Она продолжала смотреть на меня широко открытыми глазами. - Девушка, чего вы хотите? - повторил я вопрос. Она молча, протянула мне папку, которую держала так крепко, словно ребенка родного. Я недоверчиво посмотрел на нее. Вид у нее был как у молодой студентки, которая старательно хочет стать карьеристкой и офисным планктоном. В погоне за этим, она даже надела мамины вещи, это было очевидно: пиджак великоват, а юбка-карандаш безвольно висит на уровне колен, и выглядит совершенно не сексуально. Вместо каблуков балетки. Но главное - выражение лица, такое невинное, заинтересованное, но напуганное. Глупое дитя, не знает в мир к каким акулам и змеям она попала, что гонится за холодом и мраком, где всем правят бесчувствие и материализм. Мне будет очень жаль, если ее сожрут живьем все эти гламурные натасканные стервы, и будет жаль ее еще сильнее, если она из столь кроткого существа сама превратится в гламурную стерву, в которой нет ничего настоящего.
В папке лежали эскизы, красивые аккуратные, очень живописные, с потрясающе подобранными цветами. У девушки есть талант, я с интересом разглядывал их, на некоторых я задерживался и старался внимательней разглядеть линии, которые были нарисованы настолько четко, что я не сразу поверил, что это рисунки от руки, а не распечатки. Чем дольше я крутил в руках листок, тем сильнее чувствовал, как она напрягается в ожидании моего ответа, я знал, что она безумно боится негативных отзывов и что мое мнение будет многое для нее значить. Я сволочь, но мне льстило это. Я чувствовал власть, чувствовал себя значимым и последние три работы разглядывал уже демонстративно, нежели с искренним интересом, а она стояла, не шевелясь, не зная упадет ли лезвие гильотины. Я чувствовал, как ее бросает в жар, как учащается ее дыхание, как поднимается и опускается молодая, упругая грудь под растянутым пиджаком.
Я начал медленно возбуждаться, а это то, чего мне сейчас совсем не надо.
- Очень не плохо. - Бросил я как будто невзначай. И захлопнул папку. Растянулся на рабочем стуле в позе подонка и убрал руку в карман, чтобы как-то поправить свое возбужденное хозяйство. Но я зря переживал, девушка не сильно интересовалась моей эрекцией, ее глаза наполнились слезами, она схватила папку, прижала к груди и убежала. Вот тут я почувствовал себя действительно сволочью. Даже больше, чем когда решил насладиться властью от своей должности.