Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Николай I и его система управления
Черты личности
Определенные способности у будущего царя проявлялись в математике и особенно в инженерном деле. Но настоящую страсть Николай с самых молодых лет проявлял лишь «ко всему военному».
При этом так же, как и его отец Павел I, буквально помешанный на смотрах и парадах, Николай увлекался чисто внешней стороной военного дела. Его радовали четко выполненная команда «На караул!» и столь же четкая «линия носка» у марширующей шеренги — когда многие сотни людей действуют как единый идеально отлаженный механизм. Он любил не поле боя, а плац. Он был очень непопулярным в гвардейской среде, приобретя репутацию мелочного, придирчивого и совершенно беспощадного командира, не прощавшего даже ничтожной ошибки.
Именно на плацу, где Николай проводил все больше времени, он получил настоящее образование, именно здесь формировалась его личность.
После восшествия на престол это исключительное пристрастие Николая I к фрунту лишь усилилось.
Казалось, он так и родился в мундире. Высокий, широкогрудый, до конца дней своих сохранявший отличную выправку, царь так и запечатлелся в памяти современников великолепным образчиком офицера-строевика. Холодный, зоркий взгляд его больших серых глаз замечал даже малейшую погрешность; звонкий тенор был просто создан для четкого приказа или строгого выговора. Сама походка царя носила сугубо строевой характер — предельно прямая осанка, устремленный вперед взгляд, четкий шаг…
Уже многим современникам было понятно, чем привлекают царя все эти бесконечные парады, смотры и учения, отнимавшие у него массу времени. Очевидно, что командуя войсками, Николай укреплял уверенность в своих силах, в своем безграничном могуществе и беспредельной власти. Очевидно, что плац привлекал царя той предельной четкостью и простотой, с какой определялись здесь взаимоотношения между людьми: мудрый командующий, отдающий хорошо продуманные, ясные приказы; преданные, на лету ловящие каждое слово этих приказов младшие командиры; и, наконец, покорная масса солдат, как один человек, повинующаяся начальству. Подобные отношения между правителем и управляемыми, с точки зрения Николая I, были близки к идеалу. Недаром царь так ценил «военный элемент» и стремился внести его в самые разные сферы жизни.
Так на плацу закладывались основы той «государственной мудрости», которой определялось все тридцатилетнее царствование Николая I.
Сейчас трудно без улыбки читать о том, что поездка в 1816 году будущего царя в Англию вызывала самые серьезные опасения у его матери: как бы сын не нахватался там по молодости «конституционных идей».
По просьбе Марии Федоровны министр иностранных дел граф Нессельроде даже составил для Николая специальную записку-предостережение. Конечно же, эти опасения оказались совершенно беспочвенными.
Если Александр I, который незадолго до этого также посетивший Англию, с большим интересом беседовал с лидерами парламентских фракций, рассуждая о «благодетельности для управления страной разумной оппозиции», то Николай решительно предпочитал общество английских военных. Парламентские дебаты не заинтересовали Николая совершенно, а многие проявления общественной жизни в этой стране просто-напросто вызвали отвращение. Так, по поводу распространенных в Англии митингов и клубов, он заметил одному из своих приближенных: «Если бы к нашему несчастью какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие больше шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление».
Таким образом, на престол Николай вступил, так и не получив приличного образования, но сумев тем не менее выработать очень несложные, но предельно твердые убеждения. Главную цель своего управления он видел в том, чтобы навести и поддерживать в стране жесткий порядок, близкий по сути своей к военному. С его точки зрения, этот порядок получил свое очень четкое и последовательное воплощение в самодержавном строе, который именно поэтому является великим благом для русского народа. Любое сколько-нибудь существенное изменение самодержавного строя неизбежно приведет к беспорядку — развалу, бунту, анархии.
Система управления
Николай стремился сохранить и укрепить господствовавший в России порядок вещей. А для этого, очевидно, нужно было привести в идеальное состояние систему управления страной, которая лежала в основе этого порядка: самодержавно-бюрократический механизм следовало отладить так, чтобы он действовал без перебоев. Средства же к достижению этой цели определялись в значительной степени властной, прямолинейной натурой царя, стремившегося управлять огромной страной с военной строгостью и простотой — как полком на плац-параде.
Основное средство для выполнения поставленных задач император видел в максимальном усилении контроля над жителями страны со стороны государства.
С этой целью он значительно увеличил численность чиновников как центральных, так и местных учреждений. Если в 20-е годы XIX в. в России было около 20 тыс. чиновников, то к середине XIX в. — более 60 тыс. В то же время, стремясь добиться от разбухшего государственного аппарата как можно более эффективной работы, царь придал ей строго централизованный характер.
Прежде всего Николай I не щадил своих собственных сил, стремясь максимально подчинить управление страной своему личному контролю.
Почти не было дня, чтобы царь пренебрег добровольно возложенной на себя обязанностью инспектировать казенные учреждения столицы — в любой момент он мог нагрянуть с проверкой и в кадетский корпус, и в сиротский дом, и в суд, и в таможню. С той же целью ежегодно, не жалея лошадей, Николай, «смерчу
подобно», стремглав носился по всей России, распекая и награждая, требуя от чиновников всех рангов одного: безупречного порядка в делах. Под строгим надзором императора в центральных органах управления разрабатывались основные направления внутренней политики.
Курьеры развозили по губерниям распоряжения и указы царя, руководящие указания министерств. В губернских органах— среднем звене управления — в соответствии с общими требованиями этих документов составлялись более конкретные указания для низшего звена — уездного начальства. В то же время снизу, в обратном порядке шел встречный поток: подробнейшие отчеты о проделанной работе, ответы на различные вопросы и т.п. Весь этот мощный круговорот бумаг совершался при Николае I плавно и бесперебойно. Порядок торжествовал по всей линии, и чиновникам всех уровней, начиная от самых высших, во избежание неприятностей приходилось соблюдать его.
Главе государства порядок нужен, чтобы развивать это государство соответственно духу времени, решая встающие перед ним проблемы, отстаивая его реальные интересы. Для Николая же порядок все в большей степени становился самоцелью, на достижение которой он тратил чуть ли не все наличные силы и средства. Подобный порядок неизбежно приобретал все более формальный характер: в должный срок и должным образом написанная бумага оценивалась как главный результат чиновничьей деятельности. С учетом разросшихся штатов чиновников все более интенсивной становилась переписка между различными инстанциями, все более сложным и запутанным становилось делопроизводство. При этом начальство на всех бюрократических уровнях, подобно самому царю, требовало соблюдения определенных форм, внешней четкости и аккуратности. Удовлетворяясь достижением такого чисто формального порядка в делах, начальство, как правило, нимало не беспокоилось о том, насколько он соответствует порядку действительному.
Недаром в это время издается книга с характерным названием: «Руководство к наглядному изучению административного течения бумаг в России», очевидно необходимая любому россиянину, входящему в соприкосновение с бюрократической системой, все в большей степени напоминавшей огромный, почти непроходимый лабиринт.
Но этот насквозь формализованный, действующий по своим особым законам аппарат управлял реальной страной, живыми людьми. И здесь деятельность бюрократии сопровождалась множеством злоупотреблений, особенно когда дело касалось безгласных и беззащитных народных масс. Ведь бюрократическая система была замкнутой, недоступной для контроля извне. Жалобы на чиновников рассматривались такими же чиновниками, только более высоких рангов. Круговая порука, связывавшая бюрократов всех уровней, позволяла им
действовать с почти полной уверенностью в своей безнаказанности.
Но даже немногие разоблачения потрясали современников, рисуя жуткую картину развала внешне так хорошо отлаженного бюрократического механизма.
М.А. Корф в своих записках рассказывал о ревизии Петербургского надворного суда, из которой выяснилось, что в нем около тысячи нерешенных дел, а «счет неисполненным решениям и указам никто не знал, проверить же их число не было возможности, потому что все реестры, книги и прочее пребывали в совершенном расстройстве… Денежная отчетность была в таком порядке, что о находившейся в суде частной сумме до 650.000 рублей потерян всякий след и, вследствие того, ее хранили под названием суммы “неизвестных лиц”». Положение усугублялось тем, что «место действия происходило в столице, в центре управления, почти окно в окно с царским кабинетом…».
Попытки Николая I придать своей системе управления более действенный характер, как правило, сводились на нет теми, кто окружал самодержца.
Ведь при том порядке, который завел Николай, на самый верх пробивались люди предельно исполнительные и в то же время лишенные всякой инициативы и самостоятельности. Эти качества отличали большинство высших сановников, окружавших Николая, таких, как военный министр А.И. Чернышов,
министр юстиции В.Н. Панин, министр иностранных дел К.В. Нессельроде и многие другие. Окружая себя такими исполнителями, царь в еще большей
степени превращал аппарат управления в бездушный механизм.
Сам Николай I достаточно ясно видел слабые места своей системы управления. Ему не раз приходилось сталкиваться с вопиющими злоупотреблениями чиновников самых высоких рангов. Бюрократия и в центре, и на местах работала к тому же чрезвычайно вяло, недобросовестно, сводя дело к формальным отпискам,
тормозя проведение в жизнь многих решений высшей власти, в том числе и принципиально важных. Это раздражало Николая, однако он и здесь остался верен себе, раз и навсегда отказавшись от сколько-нибудь серьезных преобразований существующих порядков. Царь пытался преодолеть эти недостатки по-своему. Самой значительной мерой было создание особых органов управления на основе Собственной его императорского величества канцелярии. Дела, которые царь считал наиболее важными, он изымал из ведения министерств и передавал этой канцелярии. Так, I отделение занималось надзором за службой гражданских чиновников, II отделение — созданием единого Свода законов, III отделение, самое знаменитое, — политическим сыском и т.д. Все отделения действовали под личным контролем Николая; прочие учреждения обязаны были оказывать им всестороннее содействие и поддержку.
Создавая подобные чрезвычайные органы власти, царь как бы сам признавал, что не рассчитывает на добросовестную и плодотворную деятельность обычных органов — министерств, губернских правлений и пр.
Теория «официальной народности»
Создавая систему управления, нацеленную на сохранение существующего порядка вещей, Николай I нуждался в соответствующей системе идей. Ненавистному революционному духу необходимо было противопоставить четкую, ясную консервативную идеологию.
Автором идеологической системы стал С.С. Уваров, назначенный в 1833 году министром просвещения и занимавший этот пост вплоть до 1849 года. По уму, образованности и разнообразным талантам Уваров был настоящей «белой вороной» среди николаевских сановников. В то же время он был беззастенчивым карьеристом, который все свои таланты использовал прежде всего для продвижения по службе. Ради карьеры он и сформулировал свою знаменитую теорию, в которую сам, очевидно, не верил. В сущности, Уваров повторял многих других защитников устоев во главе с Карамзиным, говоря об особом историческом
пути России. Но в отличие от всех прочих Уваров очень четко определил причины этой особенности России и тем самым превратил общие рассуждения в стройную идеологию.
По уваровской теории, православная церковь, чье учение полностью соответствовало характеру русского народа, воспитывала его духовно; самодержавие обеспечивало ему земное благополучие. Так, в одно неразрывное целое сплетались все звенья этой идеологической системы, названной впоследствии теорией «официальной народности». ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ, НАРОДНОСТЬ — эта патриотическая триада означала взаимосвязь духа, власти и единства царя с народом. От подобной теории нельзя было ожидать научной глубины и основательности, зато она как нельзя лучше отвечала идеологическим задачам, вставшим перед самодержавием. Ведь с позиций «официальной народности» николаевская Россия являлась идеалом государства для всякого истинно русского человека. И напротив, всякий, кто начинал выражать свое недовольство, критиковать существующий порядок вещей, воспринимался как изгой, потерявший духовную связь со своим народом. Таким образом, под господствующую систему правления подводилась надежная идейная база, и правящая бюрократия получала мощное идеологическое оружие в борьбе со своими противниками.
Система государственной безопасности
Основную задачу николаевского правления — сохранение самодержавно-крепостнического строя, - должна была решать мощная система государственной безопасности, которую царь создал практически заново.
События 14 декабря 1825 года ясно показали Николаю I, насколько его
предшественник запустил эту сферу государственной деятельности. Структуры политической полиции при Александре I поражали своим многообразием, некомпетентностью и хаотичностью действий. В это царствование, помимо Министерства полиции, существовало еще несколько тайных полиций— при московском и петербургском генерал-губернаторах, при штабе
гвардейского корпуса и ряд других — которые все работали одинаково плохо. Профессиональный уровень их сотрудников был, как правило, чрезвычайно низок. К тому же взаимоотношения этих ведомств, занятых, по сути, одним и тем же делом, не были четко определены, что неизбежно при-
водило к взаимным склокам и страшной неразберихе. Декабристскому движению все эти органы толком противостоять не могли.
Прежде всего в 1826 — 1827 годах был сформирован корпус жандармов, который стал основным поставщиком кадров для новой системы государственной безопасности.
У этого военно-полицейского формирования были свои предшественники, которые и послужили исходным строительным материалом. К середине 1820-х годов в России было 39 различных жандармских частей, занятых самой разнообразной полицейской деятельностью. Одни из них действовали в войсках, обеспечивая порядок и собирая сведения о настроениях солдат и офицеров; другие несли полицейскую службу в столицах и губернских городах: ловили преступников, выбивали недоимки, подавляли народные восстания и так далее. Теперь все они были собраны в одно формирование, подчинены единому начальству и направлены на выполнение единых
обязанностей.
Во главе жандармского корпуса стоял шеф жандармов, опиравшийся в своей деятельности на специальное Управление (впоследствии — Штаб). Вся Россия делилась на особые округа (сначала их было пять; с 1836 года — 7), во главе которых стояли генералы корпуса, подчинявшиеся непосредственно шефу жандармов. В каждый губернский город назначался жандармский штаб-
офицер, под началом которого находилась жандармская команда из обер-офицеров и нижних чинов.
Но одновременно с этой «явной» политической полицией создавалась и политическая полиция тайная. 27 июля 1826 года начало свою деятельность III отделение Собственной его императорского Величества канцелярии. III отделение, функционировавшее «негласно», секретно, составило двуединое целое с жандармскими органами в центре и на местах, по сути дела, возглавив их. Эта двуединая сущность новой системы подчеркивалась тем, что на протяжении всего ее существования шеф жандармов был в то же время и начальником III отделения. Первым шефом жандармов и начальником III отделения
стал Александр Христофорович Бенкендорф, с которым царя связывали особо доверительные отношения.
III отделение превратилось в настоящий мозговой центр новой системы государственной безопасности. Именно сюда стекалась и здесь систематизировалась вся информация с мест. По результатам этой работы царю за подписью начальника III отделения каждый год представляли “нравственно-политический отчет” о положении дел в Российской империи — к содержанию этих отчетов Николай I относился с огромным вниманием. Здесь же, в III отделении, составлялись циркуляры и инструкции, координирующие деятельность жандармов в округах и губерниях.
Делом первостепенной важности объявлялось всемерное укрепление самодержавного государства и православной церкви, с одной стороны, и беспощадная борьба с любыми попытками подорвать «основы основ» русской жизни — с другой. При этом «подрывная деятельность» понималась чрезвычайно широко. Жандармам приходилось принимать на себя массу обязанностей, как правило, политической полиции не свойственных: они должны были не только бороться с противниками существующего строя, но и брать под свою сурово-благожелательную опеку всех благонамеренных россиян, зорко следя за тем, чтобы эта благонамеренность нигде и ни в чем не давала сбою: чтобы чиновники не воровали, обыватели не спивались, мужья не изменяли женам, богатые не притесняли бедных, бедные не держали зла на богатых. Мало того: жандармам можно было жаловаться на несправедливости и притеснения со стороны чиновников; на их защиту предлагалось рассчитывать. Жандармы имели право вмешиваться в дела других ведомств, требовать пересмотра определенных дел.
Цензура
Действия в сфере цензуры стали одним из самых ярких проявлений николаевской политики, направленной на охранение устоев и на борьбу с их потрясателями.
В это время цензура приобрела небывалый размах; наряду с политической полицией она стала одним из двух главных столпов системы государственной безопасности. На первый взгляд может показаться, что ее функции были гораздо скромнее: ведь жандармы следили буквально за всем, а цензура — только за литературой. Но следует отметить, что в глазах Николая I и других защитников устоев именно литература представляла собой главную опасность: именно через нее проникал в общество чуждый россиянам «дух инакомыслия». В борьбе с этим вредным влиянием правительство с помощью цензуры попыталось взять литературу под полный контроль. Все, что публиковалось в России, должно было быть предварительно прочитано государственным чиновником-цензором и поступало в печать только после его дозволения.
Полномочия цензоров определялись соответствующими цензурными уставами.
Уже в самом начале правления Николая I, в 1826 году был принят устав, который современники за его жесткость прозвали «чугунным». В 1828 году этот устав был заменен другим, чуть более мягким. Но и новый устав открывал перед цензурой возможность для самого свирепого произвола. «Чугунный» устав 1826 года нацеливал цензоров на поиски «крамолы» не только в отдельных фактах, сообщаемых автором, тех или иных эпизодах, фразах героев, но и, главное, в
самом «духе» произведения. Цензор был вправе требовать от автора любых перемен в тексте, включая кардинальную переработку сюжета, отказ от принципиально важных выводов и так далее. Устав 1828 года, как будто, несколько ограничивал активное вмешательство цензора в авторский текст. В этом уставе перед цензором ставились задачи быть «как бы таможнею, которая
строго наблюдает, чтобы не были ввозимы товары запрещенные». На практике, впрочем, положение практически не изменилось: для того, чтобы обойти цензурные запреты, авторы все равно должны были уродовать свои произведения или отказываться от надежды увидеть их опубликованными.
Многие замечательные произведения, такие, как «Борис Годунов» А.С. Пушкина, «Горе от ума» А.С. Грибоедова и другие, публиковались с многочисленными цензурными пропусками и искажениями; другие, подобно гениальному «Демону»
М.Ю. Лермонтова, вообще не могли быть напечатаны. В 1830 — 1840-х годах за публикацию «крамольных» статей был закрыт целый ряд популярнейших журналов: «Европеец», «Московский телеграф», «Телескоп».
Редакторам, авторам, да и самим цензорам, постоянно угрожали отсидки на гауптвахте, высылка из столицы под надзор полиции. Недаром у историков эти времена получили название «эпохи цензурного террора».
Между цензурой и III отделением было налажено самое тесное сотрудничество. Цензорам вменялось в обязанность не только выискивать в текстах«опасные места» и беспощадно вычеркивать их, но сообщать о найденной крамоле в III отделение. Таким образом, цензура являлась очень важным источником информации для политической полиции в отношении «вольнодумства» и «инакомыслия» русского общества. Нередко после подобных сообщений над тем или иным автором устанавливался секретный надзор политической полиции.
Политика в области просвещения
Царь прекрасно понимал, что именно образованная часть общества в лице декабристов бросила вызов самодержавию. Не удивительно, что свою политику в этой сфере Николай I начал с того, что в принципе лишил огромную часть населения России всякой возможности получить среднее и высшее образование.
В 1828 г. был принят новый устав низших и средних учебных
заведений. Он резко отделил приходские и уездные училища, предназначенные для «низших» сословий, от гимназий, в которых учились дети дворян.
Преемственность, существовавшая раньше между школьными ступенями, была нарушена; перейти из низших училищ в гимназию стало почти невозможно.
Дети крестьян, ремесленников, мелких торговцев теперь имели возможность учиться грамоте, арифметике, Закону Божьему — и не более того. Власть «оберегала» их от знаний, которые могли бы помочь им изменить их сословное положение.
Однако эти меры не решали для царя вопроса о том, как быть со средним и, особенно, высшим образованием. В том виде, в каком это образование существовало в России, оно, по мнению царя, представляло опасность. Но и обойтись без него было совершенно невозможно: страна нуждалась в образованных людях — врачах, инженерах, учителях, да и тех же самых чиновниках.
В этом вопросе царю на помощь пришел С.С. Уваров. Он признавал, что западноевропейское просвещение, которое до сих пор насаждалось в России, действительно, опасно: оно порождает «смутьянов и бунтарей», поскольку основания его «безбожны», построены на логических рассуждениях, анализе, критике. Уваров обещал царю создать иное просвещение — совершенно безопасное, построенное на «истинно-русских началах» православия,
самодержавия, народности. Подобное просвещение, утверждал министр, будет формировать людей знающих, дельных, хорошо подготовленных — и в то же время верноподданных, законопослушных, исключительно дисциплинированных и исполнительных.
Уваров изгнал из университетов те науки, в которых это влияние сказывалось всего сильней: философию, политическую экономию и некоторые другие.
В 1835 году был принят новый университетский устав: университеты почти
полностью теряли свою автономию. Ученый совет университета сохранял право выбора ректора, деканов и профессоров, однако утверждал их в должности министр просвещения, который мог отклонить любую кандидатуру
и назначить того, кого считал нужным. В то же время, значительно усилилась власть попечителей учебных округов, которые стали постоянно вмешиваться во внутренние дела университетов, контролируя учебный процесс, вопросы дисциплинарного характера, взаимоотношения между профессурой и студентами.
То же самое в полной мере касалось средних учебных заведений — гимназий, их преподавателей и учеников.
Ответственность за подобную политику нес прежде всего С.С. Уваров. И все же его многолетнее пребывание на посту министра народного просвещения известно не только этими мерами. Будучи дельным управленцем и пользуясь влиянием на Николая, Уваров всячески способствовал развитию просвещения в России. Он добивался увеличения средств, отпускаемых на нужды просвещения; расширял сеть учебных заведений, прежде всего гимназий. В 1835 г. был открыт новый университет в Киеве (университет святого Владимира). Университеты и гимназии укреплялись все более опытными преподавателями; разрабатывались серьезные учебные программы; создавались неплохие учебники. Следует отметить, что Уваров был достаточно терпим по отношению к профессорам университетов. Как опытный, талантливый в своем роде карьерист, он ухитрялся долгое время сочетать подобные позитивные действия с теми жесткими
мерами, которые требовал от него царь.
Несмотря на все мероприятия правительства по ограничению сферы действия просвещения, по усилению бюрократического контроля над ним, период царствования Николая I оказался совсем не беспощадным в этом отношении. Правда, заметное развитие получили лишь университеты и, особенно, гимназии, ставшие в это время заметным явлением русской жизни. Гораздо хуже обстояло дело с начальным образованием, на которое правительство просто махнуло рукой. Уровень грамотности в стране оставался крайне низким.
Крестьянский вопрос
Самым серьёзным вопросом, который требовал быстрейшего решения, был, несомненно, вопрос крестьянский. Проблемы, порождавшиеся крепостничеством, явственно ощущались царем и его окружением. Помимо того, что крепостное право, как все понимали, тормозило экономическое развитие России, Николая беспокоили и волнения, которые становились следствием резкого усиления нажима помещиков на крестьян. Недаром А.Х. Бенкендорф в одном из своих отчетов о положении дел в России назвал крепостное право «пороховым
погребом под государством».
В то время заявить прямо и открыто о необходимости если не отмены, то хотя бы смягчения крепостного права Николай не мог и не хотел.
Во-первых, это неизбежно вызвало бы недовольство господствующего сословия — поместного дворянства, с которым власть ссориться опасалась. Во-вторых, не позволяли собственные идейные установки: ведь в соответствии с теорией «официальной народности» Россия являлась благоденствующей страной и ни в каких серьезных преобразованиях не нуждалась.
Крестьянский вопрос разрабатывался в секретных комитетах, которые в царствование Николая I сменяли один другой; всего их было создано десять.
Среди результатов деятельности правительства по крестьянскому вопросу можно отметить указ об обязанных крестьянах 1842 г., который явился своеобразным дополнением к указу 1803 г. о вольных хлебопашцах. По указу помещик мог предоставить крепостным личную свободу, оставив всю землю в своей
собственности. Однако часть этой земли он должен был передать освобожденным крестьянам в пользование на условии отбывания ими определенных повинностей — барщины или оброка (отсюда и название указа: крестьяне сохраняли определенные обязательства перед своим бывшим хозяином).
Так же, как и указ 1803 г., указ 1842 г. носил рекомендательный характер. Власть как бы приглашала помещиков добровольно отказаться от крепостного права. Весьма показателен ответ помещиков: по обоим указам было освобождено менее 1% крепостных.
В 1847 г. была проведена инвентарная реформа — единственное преобразование николаевского времени, имевшее обязательный характер для помещиков.
При составлении так называемых «инвентарей» — описей помещичьих имений — устанавливались четкие нормы барщины и оброка, которые владелец поместья не имел права превышать. Однако сфера действия этой реформы была чрезвычайно
ограничена: она носила экспериментальный характер, охватив лишь несколько украинских губерний.
Проводя эту реформу, правительство преследовало прежде всего политические цели. Помещики в этих краях были в основном поляками и католиками, находившимися в постоянной вражде к власти, которая стремилась найти здесь опору в православном украинском крестьянстве. Когда же Николаю предложили распространить эту реформу на великорусские губернии, он дал ответ в
высшей степени характерный: «Хотя я всевластный и самодержавный, я на это никогда не пойду — я не могу ссориться с моим дворянством».
Несколько смелее, чем в отношении помещичьих крепостных, Николай I действовал в отношении «своих», то есть государственных крестьян, чье положение в это время было достаточно тяжелым. В 1837 году было развернуто
целое новое Министерство государственных имуществ. Во главе этих структур был поставлен генерал П.Д. Киселёв, которого сам царь называл «своим начальником штаба по крестьянскому вопросу». Это был один из очень немногих государственных деятелей николаевского времени, настроенных реформаторски; он, несомненно, искренне стремился к улучшению положения крестьян.
В ходе реформы государственных крестьян было организовано частичное переселение крестьян из густонаселенных районов в менее населенные; увеличены земельные наделы; уменьшены подати; создана сеть медицинских заведений и школ в деревнях и селах. При этом свою задачу Киселев и его сотрудники стремились «подать благой пример» поместному дворянству.
Однако и здесь снова приходится отмечать, что успех реформы был весьма относителен. Даже эта самая серьезная мера Николая I в крестьянском вопросе страдала обычным для его царствования недостатком — она была предельно забюрократизирована. В ходе реформы создавался обширный штат чиновников Министерства государственных имуществ, которые, с одной стороны, должны
контролировать всю хозяйственную деятельность государственных крестьян, а с другой — существовать за их счёт. Что же касается попытки Николая I «заразить» поместное дворянство своим благим примером, подтолкнуть их к реальным
действиям по улучшению положения крепостных, то в этом отношении реформа государственных крестьян привела к совершенно иным результатам. Значительная часть помещиков восприняла деятельность Министерства государственных имуществ, как своеобразную провокацию, направленную на то, чтобы возбудить «несбыточные надежды» и недовольство среди помещичьих крепостных. В среде поместного дворянства чиновников Министерства государственных имуществ прямо называли «комиссарами Пугачёва».
В целом попытки Николая I смягчить крепостное право, улучшить положение основной части населения имели весьма незначительные последствия. Общий дух николаевского царствования, методы, которыми действовало правительство, делали невозможным последовательное решение крестьянского вопроса.
Кодификация
Еще одна важная задача, которую стремился решить Николай I, состояла в приведении в порядок российских законов. Последним упорядоченным сводом законов России оставалось Соборное уложение 1649 г. Огромная масса законов и указов, накопившихся с тех пор, нуждалась в выявлении, профессиональной обработке, сведении в одну систему — в кодификации.
Исполнение этой труднейшей задачи Николай I поставил под свой контроль:
в 1826 году было создано II отделение Собственной его императорского величества канцелярии, которое возглавил М.М. Сперанский. Кодификация была проведена в короткий срок и на самом высоком уровне. Сперанский вновь показал свои блестящие деловые качества. Опираясь на немногих сотрудников, он провел огромную работу по выявлению, сбору и публикации законов. В 1830 — 1832 гг. было издано 45 томов «Полного собрания законов Российской империи» (с 1649 по 1825 г.); затем стали публиковаться тома с новыми законами, принятыми уже при Николае I. Все законы располагались в строго хронологическом порядке.
Затем огромную массу всех законов тщательно обработали, систематизировали и расположили по тематическому принципу. В 1833 г. было опубликовано 15 томов «Свода законов», предназначенных для непосредственного использования. Законы стали теперь доступны и государственным чиновникам, и рядовым жителям страны. Сперанский получил от Николая I заслуженные награды: Андрея Первозванного — высший орден Российской империи и графский титул.
Работа по кодификации была выполнена добросовестно и с пользой.
Однако она имела чисто технический характер, не внося ничего нового ни в
законы, ни в государственный строй, ни в принципы управления.
Экономика и финансы
В начале правления Николая I в финансово-экономической сфере положение было еще более сложное, чем в сфере действующего законодательства.
Многочисленные тяжелые войны, которые приходилось вести России в предыдущее царствование, вконец подорвали и государственное хозяйство страны, и систему денежного обращения. Большинство министров финансов при Александре I своими необдуманными мерами лишь усугубляли положение. Бюджет постоянно сводился с дефицитом: государственные расходы значительно превышали доходы; денежное обращение было подорвано выпуском огромного количества ничем не обеспеченных бумажных денег; государство находилось на грани банкротства.
Все эти беды сумел избыть Е.Ф. Канкрин один из самых серьезных государственных деятелей николаевского правления. Канкрин не только не боялся иметь собственные соображения по важнейшим финансовым и экономическим вопросам, но и упорно отстаивал их перед самим царем. Николай, в свою очередь, терпел строптивость Канкрина, хорошо понимая всё значение его деятельности. Не случайно, возглавив Министерство финансов еще при Александре I, Канкрин занимал этот пост более двух десятилетий, почти до самой своей кончины (1821 — 1844). Свою главную задачу Канкрин видел в том, чтобы остановить инфляцию и привести в порядок денежное обращение — без этого невозможно было рассчитывать на нормальное развитие экономики. При этом, в отличие от многих деятелей финансовой сферы прошлого и настоящего, Канкрин стремился провести денежную реформу не за счет основной массы населения, и без того придавленной тяжелыми налогами, а за счет государства. Для этого он почти два десятилетия копил в государственном казначействе средства, прибегая для этого к самым различным мерам.
Прежде всего Канкрин ввел режим самой строгой государственной экономии, чем возбудил неудовольствие многих других министров. Однако Канкрин почти всегда умел настоять на своем, даже если при этом приходилось оспаривать требования самого царя. Министр финансов обратился и к мерам протекционизма ещё в 1822 г. он добился значительного повышения таможенных
пошлин на большинство промышленных изделий, ввозимых из-за рубежа. Помимо увеличения доходов казны, Канкрин с помощью этого защищал русскую промышленность от иностранной конкуренции и тем самым способствовал ее развитию. В 1826 году по инициативе Канкрина в России была введена система винных откупов. До того продажа спиртных напитков, приносившая высокие доходы, являлась монополией государства — т.е. торговлю водкой по кабакам контролировали непосредственно чиновники. Но как показала практика, значительная часть вырученных средств чиновниками-казнокрадами при этом расхищалась. Теперь же частные лица стали за огромные деньги откупать у казны право торговать спиртными напитками в различных губерниях. Это право периодически продавалось с аукциона, благодаря чему государственное казначейство получало гарантированные прибыли. Правда, откупщики вели свою торговлю с невероятными злоупотреблениями, наживая за счет местного населения огромные капиталы. Однако, с точки зрения Канкрина, это было меньшим из зол: он рассчитывал, что капиталы, неправедно нажитые
частными лицами, вероятнее всего, будут вложены в торговлю или в промышленное производство. От средств же, расхищенных ворами-чиновниками, министр никакой пользы для государства не ждал.
Накопив в казне достаточно средств, Канкрин в 1843 г. заменил обесцененные ассигнации кредитными билетами, причем правительство взяло на себя обязательство размена этих билетов на серебряные деньги по первому требованию. Это сыграло важную роль в оживлении промышленности и
особенно торговли.
Канкрин очень умело вывел российские финансы из состояния хаоса, а экономике помог стабилизироваться. Он был очень талантливым государственным деятелем. Но ни одна из его мер не носила принципиально нового характера, не способствовала изменению крепостной основы русского хозяйства. Следовательно, Канкрин так же, как и Сперанский и Киселев, не способствовал становлению новых отношений, а лишь закреплял, стабилизировал старые. Такая политика могла позволить Николаю I продлить крепостные времена, но перспектив у нее не было.
«Мрачное семилетье»
В 1848 году во Франции началась революция, охватившая и другие страны Европы. На Николая I и его окружение эти события произвели ошеломляющее впечатление. Сын царя великий князь Константин записал в свой дневник после первых известий о событиях во Франции: «Нас всех как громом поразило, у
Нессельроде выпала бумага из рук. Что же будет теперь, это один Бог знает,
но для нас на горизонте видна одна кровь». С точки зрения Николая I, самым страшным в европейской революции было то, что ее идеи могли проникнуть в Россию. В страхе перед такой возможностью царь занял глухую оборону: стянул к западной границе войска, запретил выезд из России и свел к минимуму въезд в нее. Внутри же страны он безоговорочно отказался даже от самых робких реформ. Начиная с 1848 года, вся мощная энергия царя была направлена исключительно на меры охранительного характера.
В эти годы Россия застыла в полной неподвижности.
Никаких принципиально новых мер Николай I, впрочем, принимать не стал. Он действовал в привычных направлениях, но еще более последовательно, чем в предыдущие годы.
Так, в сфере цензуры Николай I учредил комитет, который должен был контролировать работу самих цензоров: знакомиться со всей опубликованной литературой и сообщать царю о выявленной им крамоле, после чего следовали репрессии и против автора с издателем, и против недобросовестно отработавшего цензора. По имени своего председателя Д.П. Бутурлина комитет вошел в историю под названием «бутурлинского». Николай I прекрасно определил роль и значение этого комитета, уподобив его — самому себе. В разговоре с Бутурлиным царь сказал буквально следующее: «Цензурные установления остаются все как были, но вы будете — я, то есть как мне самому некогда читать все произведения нашей литературы, то вы станете делать это за меня и доносить мне о ваших замечаниях».
В 1849 году целый ряд охранительных мероприятий обрушился на университеты: им запретили заграничные командировки, отняли право выписывать литературу из-за рубежа, свели на нет остатки университетской автономии. Число студентов в каждом университете ограничили 300 человек. В результате в 1849 году на первый курс Петербургского университета, например, приняли всего 12 человек, да и то по «большому знакомству».
В 1849 году в отставку вынужден был подать С.С. Уваров, стремившийся развить русское просвещение — пусть и по “особому пути”. На его место назначили П.А. Ширинского-Шихматова, целью которого стало преобразование преподавания в гимназиях и университетах таким образом, «чтобы впредь все положения науки были основаны не на умствованиях, а на религиозных истинах». Обыгрывая фамилию нового министра современники острили, что его назначение привело к тому, что русскому просвещению объявлен не только «шах», как было раньше, но и «мат».
Целый ряд ученых, писателей, общественных деятелей подверглись в это время различным репрессиям — от кратковременного ареста до ссылки на каторжные работы, попали под тайный и явный полицейский надзор.
Подведем итоги