ЯГибианский Установление коммунистического тоталитаризма в Восточной Европе происшедшее в конце второй
Работа добавлена на сайт samzan.net:
СССР, Восточная Европа и формирование советского общества*
Л.Я.Гибианский
Установление коммунистического тоталитаризма в Восточной Европе, происшедшее в конце второй мировой войны и в первые послевоенные годы, охватило все сферы функционирования государства и жизнедеятельности общества в каждой из стран региона. Вместе с тем одной из характерных черт утвердившейся там тоталитарной системы было то, что она представляла собой выходящее за национальные рамки единое целое, которое еще в ходе своего создания стало структурироваться в международном плане в виде возглавляемого Москвой советского блока. В сущности, само наступление тоталитаризма в Восточной Европе происходило как процесс, двумя неотделимыми друг от друга сторонами которого были установлены коммунистических режимов в странах региона и формирование советского блока, получившего затем название сначала "антиимпериалистический и демократический лагерь", а немного позже - "социалистический лагерь".
Проблема образования советского блока давно оказалась в фокусе внимания исследователей. В исторической и политологической литературе затрагивались различные аспекты этого явления. Западные ученые, обращавшиеся к этой теме в разной связи, начиная с вышедших еще по горячим следам установления коммунистической доминации в Восточной Европе таких работ, как книги Х.Ситона-Уотсона, Ф.Фейто, Ф.Боркенау, А.Улама, а затем в трудах З.Бжезинского, Ф.Клаудина, Ю.Браунталя, У.Маккэга, Ч.Гати и других дали серьезные научные характеристики общей природы и ряда конкретных сторон создания советского блока1. Но они были почти целиком лишены доступа к необходимым документам в архивах СССР и восточноевропейских коммунистических режимов. И потому многие важные стороны механизма образования блока, закулисные планы и комбинации советской политики и коммунистических лидеров "народных демократий" оставались им неизвестны, а некоторые конкретные выкладки и представления ряда западных авторов отнюдь не всегда соответствовали историческим реалиям.
Что же касалось советской и восточноевропейской историографии в период коммунистического господства, то там тема формирования советского блока была одним из объектов наибольшей фальсификации, определявшейся официальными идеологическими установками2. В СССР и странах, находившихся под советской доминацией, эти установки были направлены на глорификацию блока, на сокрытие его истинного характера и действительного процесса его создания. В Югославии, которая в результате конфликта 1948 г. оказалась вне "лагеря", официальная версия стала, наоборот, критической в отношении блока как орудия советской гегемонии, но в то же время глорифицировала якобы иную по направленности югославскую политику и искажала реальную роль Югославии в создании советского блока в период, предшествовавший конфликту. В обоих случаях использовались в той или иной мере цензурные запреты, искусственная селекция и тенденциозная интерпретация документального материала, отсутствие доступа к основным, наиболее важным архивным источникам.
Лишь с падением прежних запретов стали появляться в России и восточноевропейских странах первые исследования по данной проблематике, основанные на ранее недоступных архивных материалах и содержащие попытку более адекватного взгляда на те или иные стороны процесса формирования блока3. Это направление продолжает и данная статья.
Говоря об образовании советского блока, нужно отметить, что оно базировалось прежде всего на двух факторах. Одним было единство социально-политических целей режима, существовавшего в СССР, и компартий, вставших у власти в странах Восточной Европы, общность их основных представлений о путях и средствах достижения этих целей - "построение социализма" в каждой из стран и расширения его "сферы" на мировой арене, борьбы против "империализма". Другим фактором являлась организационная связь компартий с Советским Союзом как мировым коммунистическим центром, сложившаяся еще со времени Коминтерна. Выросшая из доктринально-политических основ коммунистического движения эта связь на завершающем этапе второй мировой войны особенно усилилась для компартий Восточной Европы ввиду той важнейшей роли, которую играл СССР в установлении и поддержке их господствующего положения. В большинстве стран региона советское военное присутствие и их включение в сферу советского военного и политического контроля имело решающее значение в приходе коммунистов к власти. Даже в Югославии и Албании, где коммунистические режимы выросли на собственной основе, советская политическая поддержка (подкрепленная в Югославии и временным участием советских войск в освобождении северо-восточной части страны от фашистской оккупации осенью 1944 г.) в огромной мере способствовала созданию условий, при которых движения, руководимые там компартиями, смогли не только одержать военно-политическую победу, но и закрепить ее, стабилизировать международное положение образованных ими режимов.
Указанные выше факторы во многом предопределили направленность и характер процесса формирования блока.
Они обусловили обоюдную заинтересованность Москвы и "народных демократий" Восточной Европы, в той или иной степени руководимых коммунистами, в тесном блоковом объединении. Коммунистические лидеры стран региона видели в таком объединении, и прежде всего в Советском Союзе как ядре формирующегося блока, поддержку и опору в укреплении политического, военного, экономического, международного положения своих режимов, а одновременно и в общем противостоянии "мировому империализму". В тот момент подобного рода противостояние конкретизировалось для "народных демократий" Восточной Европы в виде актуальной задачи противодействия негативной политике западных союзников по отношению к установлению коммунистического господства в названных выше странах. Советское руководство, со своей стороны, рассматривало создание блока как распространение - за пределами советских границ - "социалистической системы", существовавшей в СССР, а тем самым и сферы своего влияния и контроля. Характерно в этом смысле известное свидетельство Милована Джиласа о высказывании Сталина, сделанном в апреле 1945 г. в узком кругу на ужине в честь Тито, приехавшего в Москву: "В этой войне не так, как в прошлой, а - кто займет территорию, тот навяжет и свою социальную систему. Каждый навяжет свою систему там, куда дойдет его армия"4.
Одновременно образованию блока, нередко обозначавшемуся тогда в советском политическом лексиконе как объединение или союз славянских народов, Сталин, как и коммунистические лидеры "народных демократий", тоже придавал серьезное значение в качестве инструмента противостояния "империализму". Но не только и даже не столько применительно к конкретной обстановке 1944-1945 гг., сколько имея в виду будущее военное столкновение с "капиталистическим миром", которое он считал неизбежным. Об этом Сталин говорил на том же ужине, о котором свидетельствовал Джилас, и на состоявшемся двумя с половиной месяцами раньше, 28 января 1945 г., ужине с руководящими деятелями Югославии и Болгарии, о котором известно из дневника Георгия Димитрова5, возглавлявшего тогда Отдел международной информации ЦК ВКП(б). Хотя в обоих случаях кремлевский правитель связывал перспективу будущего столкновения и с возможным возрождением угрозы со стороны Германии, когда последняя оправится от поражения и вновь встанет на ноги, однако в своих высказываниях 28 января 1945 г. он сделал особый упор на неизбежность конфликта с западными союзниками. "Кризис капитализма, - записал Димитров слова Сталина, - проявился в разделении капиталистов на две фракции - одна фашистская, другая - демократическая. Получился союз между нами и демократической фракцией капиталистов, потому что последняя была заинтересована не допустить господства Гитлера, так как это брутальное господство привело бы рабочий класс до крайности и до свержения самого капитализма. Мы теперь с одной фракцией против другой, а в будущем и против этой фракции капиталистов"6.
По свидетельству Джиласа, в апреле 1945 г. Сталин считал, что новая война может разразиться через 15-20 лет7. Год с лишним спустя, в беседе с болгарскими руководителями в начале июня 1946 г., он сказал, что передышка до новой войны продлится примерно 10-15 лет8. Но независимо от того, какие конкретные сроки Сталин называл в том или ином случае, неизменным было главное - нацеленность на неизбежность такого военного столкновения и стремление к образованию блока как важного фактора в предстоявшей конфронтации.
Что касалось практического формирования структуры блока и системы внутриблоковых отношений, то, как свидетельствуют изученные автором многочисленные документы из бывших советских, теперь российских, и из восточноевропейских архивов (в Белграде, Варшаве, Софии, Праге), стержнем формирования, главной конструкцией блока стало складывание системы двусторонних взаимосвязей СССР с каждой из "народных демократий". Эти связи, вместе взятые, представляли собой "лучевую систему", сходившуюся к одному центру - Москве, занявшей доминирующую позицию в регионе. Правда, наряду с такой центральной конструкцией возникновение "народных демократий" сопровождалось начавшимся установлением связей и между ними самими, тоже, как правило, на двусторонней основе. Однако подобные связи носили, особенно в первое время, сугубо локальный характер, поскольку не объединялись непосредственно каким-то общим центром. Это особенно видно на примере треугольника Югославия-Болгария-Албания, где до конфликта 1948 г. взаимные связи между тремя упомянутыми коммунистическими режимами были самыми интенсивными в Восточной Европе. Тем не менее и они оставались локальными, в крайнем случае субрегиональными, хотя и были сами по себе одним из важных проявлений блокообразования9. Отношения же каждого восточноевропейского режима с Москвой, сходясь в едином центре, складывались тем самым в общеблоковую систему, включавшую в свою орбиту весь круг "народных демократий". Именно эти отношения были той практической структурой, через которую реально осуществлялась взаимосвязь в рамках всего блока. Вот лишь один, но более чем красноречивый пример. Только Москва имела в тот период специальную секретную радиотелеграфную связь с коммунистическими руководствами в восточноевропейских странах. Сами же эти руководства не имели такой связи между собой, за единичными исключениями: например, между Тито и Димитровым. И в случае необходимости быстрого оперативного контакта коммунистические лидеры Восточной Европы должны были сноситься друг с другом через Москву10.
Подобная "лучевая" структура, ставшая практическим организационно-политическим стержнем советского блока, вырастала во многом из той системы отношений между Москвой и восточноевропейскими компартиями, которая существовала к моменту, когда эти партии, начиная с 1944/45 гг., стали превращаться в правящие.
Хотя Коминтерн официально был распущен в начале июня 1943 г.11, на самом деле он в несколько реорганизованном виде продолжал действовать по крайней мере до поздней осени 1945 г. Центральный аппарат исполкома Коминтерна, его президиума и секретариата и система связи руководства Коминтерна с компартиями были подчинены созданному сразу после декларированного роспуска Коминтерна отделу международной информации (ОМИ) ЦК ВКП(б). Решение об образовании отдела было принято на совещании у Сталина вечером 12 июня 1943 г., где присутствовали некоторые из членов и кандидатов в члены политбюро ЦК ВКП(б) (Молотов, Ворошилов, Микоян, Берия, Маленков, Щербаков) и Димитров, зафиксировавший это в своем дневнике12. На следующий день это решение было оформлено как постановление политбюро ЦК ВКП(б)13. Практически на отдел возлагались задачи продолжения той деятельности, которую до этого осуществляли руководящие органы Коминтерна. Но для того, чтобы об этом не стало известно, постановление было сугубо секретным, отдел был учрежден без какой-либо огласки. Его заведующим назначили кандидата в члены политбюро и секретаря ЦК ВКП(б) Александра Щербакова, а заместителями - Георгия Димитрова и Димитрия Мануильского.
В отличие от прежнего положения, когда в руководящих органах Коминтерна работали представители компартий разных стран, ОМИ ЦК ВКП(б) укомплектовывался только из советских сотрудников. Единственным исключением был Димитров, которому поручили с самого начала фактически возглавить работу отдела, Щербаков в сущности являлся заведующим номинально. В конце декабря 1943 года было принято решение политбюро ЦК ВКП(б) о реорганизации отдела, в результате чего Димитров и официально занял пост заведующего14. Он остался в этой должности и после новой реорганизации в июле 1944 г., когда постановлением политбюро ЦК ВКП(б) было окончательно закреплено место отдела международной информации в организационной структуре ЦК15. Свой пост Димитров продолжал занимать вплоть до отъезда из СССР в Болгарию в ноябре 1945 г. Остальные иностранные коммунисты, которые до роспуска Коминтерна работали в его центральных органах в Москве, стали после роспуска работать в подчиненной отделу международной информации организационной структуре, созданной на основе бывшего аппарата Коминтерна. Эта структура состояла из ряда звеньев, основное место среди которых занимали так называемые специальные институты: институт Ж 99, чьей задачей была пропагандистская и кадровая работа среди военнопленных; институт Ж 100 - бывший отдел специальной связи Коминтерна, по-прежнему осуществлявший связь с компартиями через систему секретных радиопередатчиков и нелегальных курьеров; институт Ж 205, состоявший из бывших коминтерновских редакций радиовещания на различные страны и групп информации по странам и компартиям. Наряду с иностранными коммунистами в перечисленных "институтах" было и значительное число советских сотрудников, в том числе среди руководящих кадров. Особой частью структуры, подчиненной ОМИ ЦК ВКП(б), являлись так называемые заграничные бюро ряда компартий, образованные в Москве. Таких бюро было десять, и они охватывали компартии европейских стран, находившихся в то время под фашистским господством16.
Реорганизованный таким образом механизм бывшего Коминтерна, теперь уже не только фактически, но и прямо ставший частью советского партийного аппарата, продолжал прежнюю деятельность по руководству коммунистическим движением в соответствии с линией, определявшейся Кремлем. Это относилось и к компартиям Восточной Европы. Многочисленные архивные документы ОМИ ЦК ВКП(б)17 и дневник Димитрова свидетельствуют о том, что проблемы положения в странах Восточной Европы, долгосрочные цели и конкретные текущие задачи компартий этого региона занимали одно из главных мест в деятельности отдела. Большинство из подчиненных ему заграничных бюро компартий (6 из 10) составляли заграничные бюро компартий восточноевропейских стран. Их деятельность находилась в ведении референтов по соответствующим странам, работавших непосредственно в самом отделе18. В ряде случаев, как было, например, с компартиями Румынии или Польши, заграничные бюро создавались просто решением ЦК ВКП(б), без участия руководства соответствующей партии, действовавшего в своей стране19. Исключением среди восточноевропейских компартий были компартии Югославии и Албании: в Москве не было их заграничных бюро. Через действовавшую радиосвязь СМИ ЦК ВКП(б) и лично Димитров сносились непосредственно с руководством КПЮ20. Связь с руководством КП Албании осуществлялась через ЦК КПЮ, поскольку Москва считала тогда нецелесообразным прямой контакт с албанской компартией и санкционировала политический патронат ЦК КПЮ по отношению к ЦК КПА21.
Деятелям восточноевропейской коммунистической эмиграции в Москве и органам компартий в самих странах Восточной Европы постоянно давались отделом международной информации ЦК ВКП(б) директивы по актуальным политическим вопросам, передавались установки, выработанные советским руководством. Причем в 1944/45 гг., когда происходило освобождение Восточной Европы от гитлеровской оккупации и прогитлеровских режимов, центральными в этих указаниях становятся проблемы характера власти, устанавливавшейся в странах региона, взаимоотношения коммунистов с другими политическими силами и практической деятельности компартий в новых условиях, задачи укрепления и расширения коммунистических позиций. В сущности, не только принципиальные направления политики компартий, но и многие их конкретные шаги согласовывались либо даже просто определялись в Москве. Это касалось даже КП Югославии, которая в большей мере, чем другие, проявляла определенную самостоятельность в своих действиях. И когда, например, в марте 1945 г. югославское коммунистическое руководство при формировании временного правительства страны позволило себе некоторые небольшие отступления от того, что было предварительно согласовано в Москве, последняя строго одернула югославов, и те были вынуждены покаяться в "ошибках"22. Что уж говорить о других компартиях, которые в отличие от югославской, могли рассчитывать на власть в своих странах преимущественно за счет советской поддержки. Достаточно сказать, что когда в 1943 г. к руководству компартией в оккупированной гитлеровцами Польше (речь идет о Польской рабочей партии) пришел Владислав Гомулка, кандидатура которого не была предварительно согласована с Димитровым, в Москве фактически не признали Гомулку в качестве генерального секретаря. Более того, в январе 1944 г. решением политбюро ЦК ВКП(б) был тайно создан из находившихся в СССР польских коммунистических деятелей орган, альтернативный возглавлявшемуся Гомулкой руководству Польской рабочей партии, - Центральное бюро коммунистов Польши. Лишь после своего приезда в Москву летом 1944 г. Гомулка был, наконец, признан. А после вступления в июле 1944 г. Красной Армии в Польшу, когда Кремль поставил у власти так называемый Польский комитет национального освобождения, созданный в Москве при личном участии Сталина, политика этой коммунистической администрации полностью зависела от советских решений. "Посоветоваться со Сталиным", - этот рефрен сопровождал рассмотрение чуть ли не каждого серьезного вопроса на заседаниях польского политбюро в ходе формирования новой власти осенью 1944 г.23
По мере того, как, начиная с лета - осени 1944 г., развертывается установление "народных демократий" и коммунистический захват власти в Восточной Европе, иерархическая система отношений компартий региона с Советским Союзом становится одной из непосредственных основ формирования советского блока. При этом, как свидетельствуют архивные документы, посткоминтерновская организационная структура, о которой шла речь выше, продолжает сохранять существенное значение. ОМИ ЦК ВКП(б) по-прежнему выполнял функции контроля за деятельностью компартий, теперь уже участвовавших во власти или занявших господствующее положение в странах Восточной Европы. По действовавшей системе радиотелеграфной шифросвязи отдел систематически запрашивал у компартий информацию об их деятельности, о дальнейших планах, о положении в их странах, получал от партий соответствующие отчеты, направлял им разного рода указания, которые советское руководство считало в тот или иной момент необходимыми24. Наряду с шифроперепиской, другой важной формой контроля и руководства компартиями стали с этого времени периодические поездки восточноевропейских коммунистических деятелей в Москву для рассмотрения особо важных текущих вопросов. Как правило, обсуждения проходили в отделе у Димитрова или его ближайших сотрудников. Помимо специального рассмотрения конкретных вопросов и принятия по ним определенных решений, приезжавшие коммунистические руководители из Восточной Европы должны были, как и представители других компартий, выступать на заседаниях отдела с общей информацией о положении в своей стране и политике компартии. Как видно из хранящихся в архивах протокольных записей или стенограмм таких, по сути, отчетов восточноевропейских коммунистических лидеров, в ходе этих заседаний Димитров высказывал оценки услышанного, давал установки25.
Например, при заслушивании информационного доклада первого секретаря компартии Болгарии Трайчо Костова 26 января 1945 г., когда Костов упомянул о том, что Гемето, оппозиционный коммунистам лидер Земледельческого союза, просил визу на выезд из Болгарии и что болгарское коммунистическое руководство склонно пойти на такой шаг, полагая этим облегчить свою деятельность в стране, Димитров возразил, что за границей Гемето будет гораздо вреднее. Димитров указал Костову, что, если Гемето начнет очень мешать в стране, нужно просто посадить его в тюрьму26. Характерно и замечание, которое Димитров сделал Гомулке во время информации последнего на заседании отдела 10 мая 1945 г. В ответ на слова Гомулки о том, что противники "народной демократии" в Польше обладают сильными позициями среди населения и ведут острую борьбу против коммунистов, Димитров бросил обвинение в том, что польское коммунистическое руководство не применило достаточно крутых карательных мер. Попытка Гомулки объяснить, что политическую работу среди населения для нейтрализации антикоммунистической волны невозможно подменить мерами террора и что массовые аресты, заключения в концлагеря не решат проблемы, натолкнулась на реплику Димитрова, что "без концлагеря не обойдешься". И польский коммунистических лидер вынужден был оправдываться, заверяя, что "у нас есть концлагерь"27.
В особенно важных случаях вопросы с приезжавшими в Москву восточноевропейскими коммунистическими деятелями рассматривались не только у Димитрова, но и на более высоком советском уровне, вплоть до Молотова и самого Сталина. Судя по архивным материалам, в 1944-1945 гг. это касалось больше всего проблем Польши28, а также Югославии и болгаро-югославских отношений. Обсуждением указанных конкретных вопросов, являвшихся в тот момент актуальными, был вместе с тем обозначен принципиальный круг задач, которые стали решаться в рамках формирующегося советского блока. Во-первых, это была, как в случае с Польшей, задача обеспечения коммунистической власти в странах Восточной Европы и осуществления компартиями той внутриполитической линии, которая отвечала замыслам Кремля. Во-вторых, задача проведения "народными демократиями" внешнеполитического курса, соответствовавшего советским планам, прежде всего в отношениях с западными державами; примером этого, в частности, была политика, касавшаяся польского и югославского вопросов в антигитлеровской коалиции. В-третьих, задача строгого регулирования Москвой отношений между восточноевропейскими странами блока, обязательный для всех них советский арбитраж по поводу возникающих между ними взаимных претензий и спорных вопросов. Примером последнего было рассмотрение советским руководством, лично Сталиным в конце 1944 - начале 1945 г. проблемы отношений между Югославией и Болгарией (планы создания федерации южных славян), а также югославских территориальных претензий почти ко всем пограничным странам, включая оказавшиеся в советской орбите Болгарию, Румынию и Венгрию29.
Эти три принципиальных направления советских устремлений в рамках блока получили дальнейшее развитие после завершения второй мировой войны. Причем организационно в механизме функционирования блока происходят определенные изменения.
С освобождением стран Восточной Европы от гитлеровского господства и начавшимся установлением режимов так называемой народной демократии в процесс формирования блока включилась вся многоотраслевая система советских ведомств, развернувших активную деятельность в регионе. Это были военные, дипломатические, экономические, идеологические структуры СССР, его органы разведки, репрессивных служб (НКВД-МВД-МГБ). Их усилия и взаимодействие с восточноевропейскими компартиями и - чем дальше, тем больше - с государственными органами "народных демократий" создавали тот реальный повседневно действовавший разветвленный механизм, который охватывал страны Восточной Европы блоковой связью с Советским Союзом как центром-законодателем блока30. В этой многоканальной деятельности советских ведомств, направлявшейся и координировавшейся советским руководством, продолжал играть особую роль и тот специфический канал контроля за компартиями, которым почти до конца 1945 г. был ОМИ ЦК ВКП(б).
После того, как работавшие в этой структуре европейские коммунистические деятели, находившиеся в эмиграции в Советском Союзе, в том числе и восточноевропейские, включая самого Димитрова, вернулись в свои страны, отдел был реорганизован в чисто советский орган. Он стал работать с начала 1946 г. как отдел внешней политики (ОВП) ЦК ВКП(б), и его возглавил М.А.Суслов. В отношении восточноевропейских стран и их компартий функция реорганизованного отдела, действовавшего теперь параллельно с другими советскими органами, не была столь монопольной, как у его предшественника. В частности, из архивных документов видно, что после реорганизации, в 1946 - начале 1947 г. ОВП был потеснен с точки зрения роли в восточноевропейских вопросах министерством иностранных дел, что вызывало жалобы Суслова вышестоящим советским руководителям31. Тем не менее отдел являлся важным инструментом наблюдения за деятельностью компартий региона, а отчасти выработки и передачи им советских установок по различным вопросам. С этой целью по-прежнему использовались специальная радиотелеграфная шифросвязь с каждым из коммунистических руководств Восточной Европы и встречи с систематически приезжавшими в Москву деятелями компартий. Новым методом стали частые поездки сотрудников отдела в страны региона, где они на месте знакомились с положением, с работой компартий, обсуждали актуальные проблемы с восточноевропейскими коммунистическими функционерами и лидерами, передавали им советские рекомендации. По результатам поездок, носивших, по сути, инспекционный характер, в отделе составлялись информационно-аналитические записки, которые нередко направлялись советскому руководству и влияли на его позицию и принятие соответствующих решений32.
В неменьшей, а в еще большей мере подобного рода инспекционно-контрольные функции, но на постоянной основе, осуществлялись дипломатическими представительствами СССР, различными советскими экономическими, пропагандистскими и прочими учреждениями, корреспондентами, советниками и другим многочисленным советским персоналом в восточноевропейских странах "народной демократии". Частично ими выполнялась и роль каналов советского воздействия на деятельность компартий и государственных органов этих стран, внедрения оценок, мнений, желаний Москвы33.
Как свидетельствуют архивные документы, в большей или меньшей степени систему подчиненности советскому патрону принимали - или мирились с ней - руководящие деятели всех восточноевропейских компартий и утверждавшихся, где быстрее, а где более постепенно, коммунистических режимов. Особенно старались продемонстрировать свою лояльность такие наученные годами эмиграции в СССР коммунистические лидеры, как, например, Димитров, Ракоши, Готвальд. Дело доходило до почти анекдотических ситуаций, подобных той, что произошла весной 1947 г., когда инструктор ОВП ЦК ВКП(б) Федор Константинов приехал в Болгарию с заданием своего руководства подготовить аналитическую статью об экономической политике болгарской компартии, предназначенную для закрытого бюллетеня ЦК ВКП(б). Димитров, выразивший готовность оказать Константинову всемерное содействие в сборе необходимого материала, высказал даже пожелание, чтобы статья с "глубоким анализом" содержала, помимо прочего, и "критические замечания" по поводу экономической политики возглавляемой им партии34. Такая сервильность выглядела особенно нарочитой, если учесть, что лишь двумя годами раньше тот же Димитров, будучи тогда заведующим отделом международной информации ЦК ВКП(б), принимал молодого Константинова на работу в аппарат ЦК и был его начальством.
Следует, однако, отметить, что, судя по архивным материалам, которые автору удалось исследовать, в первые послевоенные годы советское руководство требовало от "народных демократий" и тамошних компартий прежде всего дисциплинированного проведения нужной Кремлю внешней политики - как в отношениях с Западом, так и в важных вопросах отношений между самими странами Восточной Европы. Причем это касалось не только тех государств региона, где уже были установлены по сути коммунистические режимы, но и тех, где до определенного времени таких режимов еще не было, как в Венгрии до лета - осени 1947 г. или в Чехословакии до февраля 1948 г.
Так, в июле 1946 г., а затем особенно ультимативно в феврале 1947 г. Москва, вопреки довольно серьезным чехословацко-польским противоречиям из-за Тешина, потребовала от конфликтующих сторон, в том числе от правительства Чехословакии, заключить чехословацко-польский договор о дружбе и взаимопомощи35. В результате договор был подписан в марте 1947 г. Еще более характерный пример - грубый нажим Сталина на чехословацкое правительство, включая лидера КПЧ Клемента Готвальда, возглавлявшего правительство, в связи с планом Маршалла в июле 1947 г. Под действием этого нажима Праге пришлось отказаться от намечавшегося участия Чехословакии в переговорах по осуществлению плана Маршалла36. По поводу позиции, которую следует занять ввиду программы, выдвинутой Джорджем Маршаллом от имени правительства США и поддержанной британским и французским правительствами, советский диктат в отношении восточноевропейских "народных демократий" не ограничился лишь одной Чехословакией. Из архивных документов видно, что Москва давала указания руководителям всех восточноевропейских компартий. Причем, поскольку Кремль сначала колебался, какую конкретно линию поведения избрать, эти указания на протяжении первых дней июля 1947 г. несколько раз менялись. Но от восточноевропейских коммунистических лидеров советская сторона всякий раз требовала следовать ее сменявшим одна другую установкам37. И когда руководство Польской рабочей партии (ППР), исходя из заинтересованности Польши в получении некоторой экономической помощи с Запада, попыталось потянуть время и поискать такое хотя бы чисто тактическое решение, которое позволило бы Варшаве уклониться от откровенно негативного ответа на план Маршалла, это вызвало серьезное советское недовольство и подозрения. От прибывшего в Москву члена политбюро ЦК ППР Якуба Бермана, принятого 22 июля Сталиным, затребовали объяснений по поводу польской позиции, несмотря на то, что польское руководство не пошло дальше всего лишь намерений и на деле дисциплинированно выполнило все советские указания. В ответ Берман всячески заверял Кремль в полной лояльности польской коммунистической верхушки38.
Особенно остро Москва реагировала на самостоятельные, не согласованные с ней заранее внешнеполитические инициативы стран "народной демократии", которые, по мнению советской стороны, более или менее ощутимо затрагивали либо отношения СССР и его подопечных с Западом, либо положение внутри советского блока. Так, в августе 1947 г. Сталин резко обрушился на Димитрова и Тито за то, что они объявили о подготовленном к заключению болгаро-югославском договоре о дружбе и взаимопомощи и тем самым нарушили предшествовавшие советские указания подождать с таким договором до тех пор, пока не будет ратифицирован, в том числе Англией и США, мирный договор с Болгарией39. А когда в январе 1948 г., опять-таки без спроса у Москвы, Тито договорился с Ходжей о вводе югославских войск в Албанию, а Димитров сделал свое известное заявление журналистам о будущем создании федерации и таможенной унии восточноевропейских стран, это привело к еще более резкой советской реакции, в том числе к публичному дезавуированию Димитрова и к жесткой проработке Сталиным и Молотовым руководящих представителей Болгарии и Югославии на секретном совещании с ними в Москве 10 февраля 1948 г.40 В результате совещания болгары и югославы подписали по советскому требованию соглашения с СССР об обязательных консультациях по внешнеполитическим вопросам41. Такое же обязательство было внесено в договоры о дружбе и взаимопомощи между СССР и Румынией, Венгрией и Болгарией, подписанные в феврале-марте 1948 г.42 Это было призвано еще больше закрепить лучевую блоковую подчиненность каждой из "народных демократий" Москве во внешнеполитической сфере. И нарушение такой подчиненности Белградом, особенно в отношениях с Албанией, стало одной из главных причин жестокого советско-югославского конфликта43.
Что же касалось внутриполитического развития "народных демократий", то, насколько видно из архивных документов, по крайней мере до лета 1947 г. Москва в основном стремилась к максимальному возможному в конкретных условиях каждой страны в тот или иной момент укреплению и расширению позиций коммунистов в государственной власти. И в тех случаях, когда, по мнению советского руководства, какая-то из восточноевропейских компартий допускала ошибки в достижении этой цели, Кремль давал ее лидерам соответствующие директивы. Например, в начале лета 1946 г. Сталин обвинил руководителей компартии Болгарии в уступчивости оппозиции и партнерам по Отечественному фронту, потребовал сместить некоторых некоммунистических министров, целиком установить контроль над армией, "показать зубы"44. Эти требования были выполнены. А осенью 1946 г., когда после парламентских выборов должно было быть сформировано новое правительство Болгарии, Димитров послал Жданову предварительный проект его состава с просьбой сообщить, если у Сталина возникнут замечания по проекту45.
Судя по архивным данным, с конца лета - начала осени 1947 г. в документах отдела внешней политики ЦК ВКП(б) появляются проблемы, касавшиеся установок восточноевропейских компартий на социалистическое развитие своих стран. Конкретно это было связано с подготовкой к совещанию девяти компартий в Шклярской Порембе, на котором был создан Коминформ. В ходе подготовки отдел по заданию советского руководства составил в августе - начале сентября 1947 г. информационно-аналитические записки почти о каждой существовавшей тогда компартии, в том числе особое внимание было уделено компартиям и "народным демократиям" Восточной Европы46. В записках содержались как положительные характеристики, так и критика того, что, с советской точки зрения, было неудовлетворительным.
Главными критериями оценки положения в той или иной стране были при этом степень сосредоточения власти в руках коммунистов, оттеснения, подчинения или фактической ликвидации других политических партий, изменения всей государственной структуры в соответствии с этими целями, осуществления национализации, т.е. перехода в государственную собственность промышленности, транспорта, финансовой системы, торговли, проведения аграрной реформы в деревне, развития кооперации под контролем компартии, Важнейшим критерием была также степень ориентированности внешней политики на Советский Союз, следования советской линии и советским интересам на международной арене. В качестве стран, которые по этим критериям в наибольшей мере продвинулись по пути "народной демократии", особенно с точки зрения установления коммунистической доминации и устранения оппонентов, в упомянутых выше записках и других материалах, подготавливавшихся отделом внешней политики ЦК ВКП(б) в связи с совещанием в Шклярской Порембе, наивысших оценок удостоились прежде всего Югославия и за ней Албания. Следом шли Болгария, далее ступенькой ниже - Польша, еще ниже - Чехословакия, затем Румыния, а замыкала этот ряд Венгрия. Такая иерархия особо обосновывалась в одном из сводных подготовительных материалов, где проводилось сравнение всех восточноевропейских стран "лагеря" между собой47.
Те или иные недостатки либо "ошибки" отмечались применительно ко всем компартиям этих стран. Но особо острой критике подвергались коммунистические лидеры Польши и Чехословакии, хотя обе страны в приведенной выше иерархии занимали вовсе не последние места, а находились в центре. В качестве одного из главных пунктов обвинения фигурировали недооценка советского опыта, концепция специфически польского либо чехословацкого пути к социализму, отличного от советского. В польском случае при этом указывалось на заявления Гомулки о неприемлемости диктатуры пролетариата и коллективизации деревни в условиях Польши. В чехословацком случае делался вывод об увлечении руководства компартии парламентской деятельностью, о притуплении борьбы с "реакционерами" в Национальном фронте, об упущенных коммунистами возможностях более широкой национализации, установления большего контроля над государственным аппаратом и армией48. Подобную критику в отношении чехословацкой компартии первоначально планировалось даже включить, вместе с критикой компартий Франции и Италии, в доклад Жданова на совещании в Шклярской Порембе49. Но в тот момент было решено этого не делать50.
Однако из архивных документов видно, что в начале весны 1948 г. параллельно с начавшейся фабрикацией политико-идеологических обвинений против югославов Москва вновь вернулась к вопросу о поляках и чехословаках. 18 марта отдел внешней политики ЦК ВКП(б), выполняя данное ему задание, представил Суслову, ставшему секретарем ЦК, записку "Об антимарксистских установках руководителей компартии Югославии в вопросах внешней и внутренней политики"51. Ее содержание стало основой последующих советских писем югославскому руководству, а затем резолюции Коминформа. 5 апреля тот же отдел представил Суслову еще две записки: одну - "Об антимарксистских идеологических установках руководства Польской рабочей партии", другую - "О некоторых ошибках коммунистической партии Чехословакии"52. В их основе лежала критика, которая уже была намечена в записках августа - начала сентября 1947 г., но теперь она была крайне ужесточена и сделана стержнем характеристики руководителей не только польской, но и чехословацкой компартии, несмотря на удачный переворот в феврале 1948 г. И поляки, и чехословаки обвинялись в "антимарксистских установках", а поляки к тому же - в сползании на позиции национализма.
По своей структуре и тональности обе записки были сходны с запиской по Югославии. Это наводит на мысль о возможных замыслах фабрикации, наряду с "югославским делом", таких же "дел" в отношении коммунистических руководителей Чехословакии и особенно Польши. Одновременно, в конце марта 1943 г., из отдела внешней политики ЦК ВКП(б) поступила Суслову и записка "О националистических ошибках руководства Венгерской компартии и буржуазном влиянии в венгерской коммунистической печати", также развивавшая и усиливавшая некоторые критические замечания, намеченные еще перед совещанием Коминформа 1947 г.53 Правда, она была заметно менее острой, чем записки по Югославии, Польше и Чехословакии, не касалась вопроса о концепции строительства социализма и не инкриминировала венграм "антимарксистские установки". Но вместе взятые, все эти записки свидетельствовали о стремлении Кремля к резкому ужесточению своего контроля теперь уже, после переворота в Чехословакии в феврале 1948 г., везде над чисто коммунистическими режимами Восточной Европы. И в качестве неотъемлемой части этого контроля стал курс на полную унификацию их внутреннего развития по советскому образцу. Хотя весной 1948 г. Москва, заинтересованная в содействии восточноевропейских коммунистов начавшейся советской атаке на Белград, воздержалась от действий в отношении коммунистических руководителей Польши и Чехословакии, однако через несколько месяцев обвинения, содержавшиеся в записке по Польше, были реализованы устранением Гомулки. А еще раньше, в ходе подготовки совещания Коминформа в июне 1948 г., отделом внешней политики ЦК ВКП(б) были составлены материалы, в которых почти всем коммунистическим руководителям Восточной Европы было инкриминировано влияние концепции "национального пути к социализму". В материалах содержалась установка на полный отказ от такой концепции, на развертывание борьбы с "кулачеством" усиление репрессивной политики, ужесточение большевистской модели компартий54. Практическое осуществление этой линии стало одной из основ модели советского блока.
В подобных условиях создание в сентябре 1947 г. Коминформа, а в январе 1949 г. Совета экономической взаимопомощи не привело на деле к возникновению подлинно многосторонней структуры советского блока.
Образование Коминформа планировалось и готовилось советским руководством в полной тайне от остальных восьми компартий, приглашенных на совещание в Шклярской Порембе 22-28 сентября 1947 г. Совершенно неожиданно для них советская сторона явочным порядком предложила на совещании создать координирующий орган в виде инфофрмбюро, поставив других участников совещания перед необходимостью немедленного ответа и обеспечив тем самым принятие желательного ей решения55. И последующая деятельность Коминформа всецело определялась Москвой. Это касалось и всех заседаний, и совещаний представителей компартий - членов Коминформа, и издания его газеты "За прочный мир, за народную демократию!", и работы созданной в августе 1948 г. постоянной канцелярии секретариата Коминформа. Характерно, что руководство и все политические сотрудники канцелярии, являвшейся постоянным оперативным органом Коминформа, были только советскими, а канцелярия действовала фактически как часть аппарата ЦК ВКП(б). На деле Коминформ являлся советским инструментом дополнительного контроля над восточноевропейскими коммунистическими режимами и организации с территории стран "народной демократии" пропагандистских и иных усилий, направленных против югославского коммунистического режима, отторгнутого от "социалистического лагеря"56.
В отличие от Коминформа Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ) по своей организационной структуре, а также по процедуре рассмотрения различных вопросов в большей мере напоминал многосторонний орган. В его деятельности проявлялись не только советские интересы, но и специфические экономические устремления ряда коммунистических режимов Восточной Европы. Это во многом было связано с особенностями самой сферы работы СЭВа, носившей конкретно-экономический, а не политико-идеологический характер. Однако, хотя при рассмотрении в рамках Совета ряда вопросов его восточноевропейские участники стремились реализовать те или иные собственные хозяйственные интересы и задачи, что находило отражение в некоторых конкретных решениях СЭВа, тем не менее, как видно из архивных документов, основные направления его деятельности и сколько-нибудь важные решения определялись советской стороной. С первых же шагов организации СЭВа Москва фактически продиктовала остальным его членам меры по разрыву экономических связей с Югославией и по установлению контроля над торгово-экономическими отношениями каждой из восточноевропейских стран с государствами вне "социалистического лагеря". Тем самым СЭВ сразу же превращался в инструмент политических блоковых решений, нужных советскому руководству. В то же время инициированные Москвой первые экономические решения СЭВа - о ценах и многостороннем клиринге между государствами-участниками Совета, о внедрении единой системы стандартизации - практически тоже вели к усилению диктата советской стороны, поскольку ставили рубль в необоснованно преимущественное положение по отношению к восточноевропейским валютам и фактически распространяли на Восточную Европу советские технические стандарты. На практике СЭВ целиком оказывался в советских руках и превращался в своеобразный придаток "лучевой" структуры советского блока57.
Характерны и такие внешнеполитические акции блока, многосторонние по форме, как совещания министров иностранных дел СССР и "народных демократий" по германскому вопросу в июне 1948 г. и в октябре 1950 г. Решение о проведении первого же из них, состоявшегося в Варшаве 23-24 июня 1948 г., было принято исключительно советской стороной58. Остальные страны-участницы, намеченные опять-таки советским руководством, были уведомлены о созыве совещания лишь в самый последний момент и даже не знали толком о его цели, не были заранее ознакомлены с проектом его итогового документа, выработанного Москвой. Фактически им была отведена лишь роль статистов, от которых требовалось изобразить "международное" выступление, полностью срежиссированное советскими распорядителями59.
На деле советский блок сформировался на завершающем этапе второй мировой войны и в первые послевоенные годы как монолит, всецело управлявшийся из Москвы и обеспечивавший как существование коммунистических режимов, так и советское господство в Восточной Европе.
Статья является частью исследования, поддержанного The Research Support Scheme of the Open Society Institute (grant N 941/94).
Примечания
Seton-Watson H. The East European Revolution. London, 1950; Fejtц F. Histoire des dйmocraties populaires. Paris, 1952; Borkenau F. Der europдische Kommunismus: Seine Geschichte von 1917 bis zur Gegenwart. Bern, 1952; Ulam A. Titoism and the Cominform. Cambridge (Mass.), 1952; Brzezinski Z. The Soviet Bloc: Unity and Conflict. Cambridge (Mass.), 1960; Claudin F. The Communist Movement: From Comintern to Cominform. Harmondsworth (Middlesex), 1975; Braunthal J. Geschichte der Internationale. 2 Auf. Bd. 3. Berlin-Bonn, 1978; McCagg W. Stalin Embattled, 1943-1948. Detroit, 1978; Gati Ch. Hungary and the Soviet Bloc. Durham, 1986, etc.
Исключением была лишь восточноевропейская диссидентская и эмигрантская историография, преимущественно чехословацкая и польская, реализовывавшаяся в "самиздате" или публиковавшаяся на Западе.
В числе первых работ см., например: Petranovi· B. Balkanska federacija 1943-1948. Beograd, 1991; Лалков М. От надежда към разочарование: Идеята за федерацията в балканския югоизток (1944-1949 г.). София, 1994; У истоков "социалистического содружества": СССР и восточноевропейские страны в 1944-1949 гг. Ответственный редактор Л.Я.Гибианский. М., 1995; Гибианский Л.Я. Проблемы международно-политического структурирования Восточной Европы в период формирования советского блока в 1940-е годы // Холодная война: новые подходы, новые документы. Ответственный редактор М.М.Наринский. М., 1995. Частично эта тема рассматривается и в: Kaplan K. ?eskoslovensko v RVHP, 1949-1956. Praha, 1995.
Аilas M. Razgovori sa Staljinom. Beograd, 1990. S.75; Idem. Revolucionarni rat. Beograd, 1990. S.423.
Аilas M. Razgovori... S.75-76; Idem. Revolucionarni rat. S.423; Централен държавен архив - София (документы бывшего Центрального партийного архива, далее - ЦДА-ЦПА), ф.146, оп.2, а.е. 15, дневник Г.Димитрова, 28.01.1945.
ЦДА-ЦПА, ф.146, оп.2, а.е. 15, Дневник Г.Димитрова, 28.01.1945.
Аilas M. Razgovori... S.76. Idem. Revolucionarni rat. S.423.
Стенограмма этой беседы опубликована по архивному оригиналу в газете "Отечествен вестник" [София], 13.07.1990. С.4.
Подробнее см.: Гибианский Л.Я. Проблемы международно-политического структурирования... С.100-112.
См., например: Archiwum Akt Nowych [Варшава] (далее AAN), KC PPR, 295/VII-247, k. 2, 3-5, 9-10; Arhiv Josipa Broza Tita [Белград], F. Kabinet Mar_ala Jugoslavije (далее - AJBT-KMJ), I-3-b/507, l. 2-3; I-3-b/643, 1. 2,4.
Постановление президиума исполкома Коминтерна (ИККИ) о роспуске Интернационала было принято и опубликовано в мае 1943 г., а 9 июня президиум ИККИ декларировал прекращение с 10 июня деятельности руководящих органов Коминтерна. Из дневника Димитрова видно, что на самом деле решение распустить Коминтерн было принято в начале мая на самом высоком советском уровне, Сталиным, и ночью 8 мая сообщено Молотовым генеральному секретарю ИККИ Димитрову и секретарю ИККИ Мануильскому (ЦДА-ЦПА, ф.146, оп.2, а.е.11, дневник Г.Димитрова, 8.05.1943). Руководство Коминтерна просто выполнило директиву Кремля. Все действия президиума и секретариата ИККИ по поводу роспуска Коминтерна предпринимались по советским указаниям, постановления президиума ИККИ о роспуске представлялись на согласование, редактирование и визирование советскому руководству, лично Сталину. Об этом свидетельствуют дневник Димитрова (там же, записи за 11-12 и 31 мая, 2, 3, 7 и 8 июня 1943 г.) и архивные материалы Коминтерна (анализ этих материалов см.: Лебедева Н.С., Наринский М.М. Роспуск Коминтерна // Вторая мировая война. Актуальные проблемы. М., 1995. С.72-85; Марьина В.В. Ликвидация или модификация? (Коминтерн. 1939-1943 гг.) // Славяноведение, 1994, Ж 5). Хотя в официально опубликованных постановлениях президиума ИККИ роспуск Коминтерна обосновывался нецелесообразностью руководства компартиями из единого центра в условиях специфичности их задач в различных странах, в действительности, дело было в стремлении Сталина устранить недовольство западных союзников существованием Коминтерна (подробнее см.: Гибианский Л.Я. Некоторые неизученные проблемы истории Коминтерна // Коминтерн: опыт, традиции, уроки. Под общей редакцией Ф.И.Фирсова. Москва, 1989. С.162-163; Волков В.К. У истоков концепции "социалистического лагеря" // У истоков "социалистического содружества"... С.13-15).
ЦДА-ЦПА, ф.146, оп.2, а.е.11, дневник Димитрова, 12.06.1943.
Российский государственный архив социально-политической истории, Москва (далее РГАСПИ), ф.17, оп.3, д.1049, л.59.
Там же; ЦДА-ЦПА, ф.146, оп.2, а.е.13, дневник Димитрова, 5 и 6.01.1944.
Основываясь на этом решении политбюро, в бывшем Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (на его базе и был после роспуска КПСС в 1991 г. создан Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории - РЦХИДНИ, ныне РГАСПИ) при составлении описи документов отдела международной информации ЦК ВКП(б) ошибочно указали, будто отдел стал функционировать лишь с июля 1944 г. Эта ошибка была повторена в "Кратком путеводителе" РЦХИДНИ (Москва, 1993. С.17), откуда заимствована рядом исследователей.
Об этой организационной структуре см., например: РГАСПИ, ф.17, оп.128, д.703, л.1. См. также: Лебедева Н., Наринский М. Роспуск Коминтерна в 1943 году // Международная жизнь (Москва), 1994, Ж 7-8.
Эти документы содержатся в РГАСПИ, в частности в ф.495, оп.10, 10а, 73, 74; ф.17, оп.128, а также в материалах Димитрова, увезенных им при отъезде из СССР в Болгарию в ноябре 1945 г.: ЦДА-ЦПА, ф.146, оп.2.
РГАСПИ, ф.17. оп.128, д.703, л.1.
См.: РГАСПИ, ф.495, оп.74, д.460, л.2-5; СССР-Польша: Механизмы подчинения. 1944-1949 гг. Сборник документов. Под редакцией Г.Бордюгова, Г.Матвеева, А.Косеского, А.Пачковского. М., 1995. С.13-15, 21-25; ЦДА-ЦПА, ф.146, оп.2, а.е.13, дневник Димитрова, 5-6, 13-14, 18-20, 24 и 25.01.1944.
Из этой радиопереписки, которая велась на русском языке, некоторая часть, находившаяся в югославских архивах, была опубликована в Югославии в переводе на сербско-хорватский язык, главным образом в собрании сочинений Тито (Tito J. Broz. Sabrana djela, t. 15-25. Beograd, 1982-1986) и в издании документов центральных органов КПЮ (Izvori za istoriju SKJ, serija A, t. II: Dokumenti centralnih organa KPJ. NOR i revolucija (1941-1945), knj. 13-21. Beograd, 1986-1990).
РГАСПИ, ф.495, оп.74, д.31, л.5; д.178, л.1; д.599, л.54, 57.
AJBT-KMJ, I-3-b/592; см. также: РГАСПИ, ф.575, оп.1, д.413, л.11, 68.
Подробнее об этом см.: Яжборовская И.С. "Согласовать со Сталиным" (Советско-польские отношения и проблема внутреннего устройства Польши в конце 1943 - начале 1945 г.) // У истоков "социалистического содружества"...
Многочисленные материалы такого рода исследовались автором в упомянутых выше коллекциях РГАСПИ, а также в ЦДА-ЦПА, ф.1, 3, 146, 147; AJBT-KMJ; Архив Jyгославиjе (Белград), ф.507, ЦК СКJ; AAN, Bierut (254), KC PPR (295); Státní úst ední archiv v Praze (далее SÚA).
См.: РГАСПИ, ф.17, оп.128, д.750, 751.
Там же, д.750, л.57-58.
Там же, л.151, 154. СССР-Польша: механизмы подчинения. С.117, 119-120.
По данным журнала регистрации лиц, принятых Сталиным (данные не являются исчерпывающими), в 1944-1945 гг. на различных польских деятелей приходилась почти треть всех посетителей Сталина в его кабинете в Кремле. Подсчеты произведены по: Посетители кремлевского кабинета И.В.Сталина. Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком. 1924-1953 гг. (публикация А.В.Короткова, А.Д.Чернева, А.А.Чернобаева) // Исторический архив, 1996, Ж 4. С.67-114.
Архив внешней политики Российской Федерации, Москва (далее АВП РФ), ф.06, оп.7, п.53, д.872, л.16-22; ф.0144, оп.30, п.118, д.10, л.9-12; РГАСПИ, ф.495, оп.74, д.599, л.86-90; AJBT-KMJ, I-3-b/586, l. 1, 2.
Обширная документация на эту тему исследовалась мною в архивах России (АВА РФ, РГАСПИ, Государственном архиве Российской Федерации, Центральном архиве министерства обороны, Российском государственном архиве экономики. Архиве министерства внешних экономических связей Российской Федерации) и ряда восточноевропейских стран (помимо упоминавшихся выше архивов в Белграде, Варшаве, Праге и Софии отмечу также архивы министерств иностранных дел Польши и бывших Чехословакии и Югославии).
РГАСПИ, ф.17, оп.128, д.846, л.53, 63-64.
Вся эта деятельность отражена в многочисленных материалах, хранящихся в РГАСПИ, ф.17, оп.128, а частично ф.575, оп.1. В записке на имя Жданова от 1 июня 1946 г. Суслов особо подчеркивал задачу как можно большего усиления связи с компартиями и получения от них большей информации (РГАСПИ, ф.17, оп.128, д.846, л.60-63).
Об их функциях послов и сотрудников посольств и дипломатических миссий СССР в странах Восточной Европы можно судить как по записям их бесед с восточноевропейскими лидерами и функционерами (советские записи исследовались автором в АВП РФ, а записи восточноевропейских собеседников - в упомянутых выше польских, болгарских, югославских и чешских архивах), так и по донесениям и различного рода справкам и отчетам, включая так называемые политотчеты и политписьма, поступавшим из советских дипломатических представительств в Москву, и указаниям, которые отправлялись им из министерства иностранных дел СССР (эти материалы хранятся в АВП РФ). Об аналогичных функциях, осуществлявшихся работниками других советских учреждений в странах советского блока, в частности корреспондентами ТАСС, Совинформбюро, центральных советских газет и журналов, свидетельствуют, например, их сообщения в ЦК ВКП(б), хранящиеся в РГАСПИ (некоторые из таких материалов РГАСПИ опубликованы, например, в упомянутом выше сборнике документов "СССР-Польша: Механизмы подчинения. 1944-1949 гг."). Роль советских советников стала получать освещение в последние годы главным образом на основании документов из архивов восточноевропейских стран, например: Kaplan K. SovЛt_tí poradoi v ?eskoslovensku 1949-1956. Praha, 1993. Кроме того в ряде стран восточной Европы значительное число советских представителей были просто зачислены в штаты вооруженных сил и репрессивных органов, выполняя там командные функции. Особенно массовым это было в польской армии - см.: Nalepa E.J. Oricerowie Armii Radzieckiej w Wojsku Polskim, 1943-1968. Warszawa, 1995.
РГАСПИ, ф.17, оп.128, д.220, л.64-65.
Archiv Ministerstva zahrani?ních vЛcí ?eské republiky (Прага), GS-Kabinet, karton 188, 020 SSSR. ?.149. 154< 9 srpna 1946, s. 1-2; SÚA, F. 100/24, sv. 99, a.j. 1143. S.14-16.
Документы об этом из пражских архивов опубликованы в Ceskoslovensko a Mar all v plan: Sbornнk dokument . K vydбnн p ipravili R. Ji?ín, K.Kaplan, K.Krбtkэ, J.Nilar. Se ity Ъstavu pro soudobй dЛjiny, sv. I. Praha, 1992. См. также: Kratky K. Czechoslovakia,the Soviet Union and Marshall Plan // O.A.Westad, S.Holtsmark, I.Neumann (eds.). The Soviet Union in Eastern Europe, 1945-89. London - New York, 1994.
На основе документов из АВП РФ и Архива президента Российской Федерации (бывший архив советского политбюро) это специально исследовано в: Наринский М.М. СССР и план Маршалла // Холодная война... Советское руководство сначала намеревалось участвовать в обсуждении плана Маршалла, чтобы изменить последний в своих целях; затем оно планировало участие там восточноевропейских "народных демократий", которые должны были на определенном этапе заявить о несогласии и уйти, с тем чтобы попытаться увести за собой и некоторые из малых западноевропейских государств; наконец, в итоге Кремль решил, чтобы страны Восточной Европы вообще отказались от участия в рассмотрении плана Маршалла.
Во второй половине июня и в течение первой недели июля политбюро ЦК ППР считало нужным, чтобы Польша занимала выжидательную позицию и не торопилась сразу выражать негативное отношение к плану Маршалла. Когда же в Москве склонились к тому, чтобы восточноевропейские страны не участвовали в парижских обсуждениях относительно осуществления американской программы, руководство ППР пыталось заручиться советским согласием на то, чтобы правительство Польши не прямо отказалось от плана Маршалла, а направило правительствам Англии и Франции запрос, который бы включал два заведомо неприемлемых для Запада условия. Протоколы политбюро ЦК ППР 21 VI и 3 VII 1947 г. (AAN, KC PPR, 295/V-3, k. 94, 99) и памятная записка Бермана Андрею Жданову 23 VII 1947 г. (записка, написанная в связи с беседой у Сталина 22 VII 1947 г. и разосланная Ждановым Сталину, Молотову, Берия, Микояну, Маленкову и Вознесенскому, находится среди материалов Жданова, поступивших недавно в РГАСПИ и еще не открытых для использования).
AJBT-KMJ, I-2/17, l. 70; ЦДА-ЦПА, ф. 146, лп.4, а.е.689, л.19. Подробнее см.: Гибианский Л.Я. Проблемы международно-политического структурирования... С.106-107.
Это на основе архивного материала подробно рассматривалось автором в серии работ "К истории советско-югославского конфликта 1948-1953 гг.", опубликованных в московских журналах "Рабочий класс и современный мир", 1990, Ж 2, 5 и Советское славяноведение (с 1992 г. Славяноведение), 1991, Ж 3, 4; 1992, Ж 1, 3. См. также: Gibianski L. The 1948 Soviet-Yugoslav Conflict and t
Советско-болгарские отношения, 1944-1948 гг.: Документы и материалы. М., 1969. С.405-406; АВП РФ, ф.06, оп.10, п.1, д.2, л.43.
Внешняя политика Советского Союза, 1948 год: Документы и материалы. Часть I. М., 1950. С.54, 129; Советско-болгарские отношения... С.412.
Подробнее об этом на основе исследования архивных документов см.: Гибианский Л.Я. От "нерушимой дружбы" к беспощадной борьбе: модель "социалистического лагеря" и советско-югославский конфликт 1948 г. // У истоков "социалистического содружества"... С.187-194, 198-202; Gibianski L. The Beginning of the Soviet-Yugoslav Conflict and the Cominform // The Cominform: Minutes of the Three Conferences 1947, 1948, 1949 (Fondazione Feltrinelli - Annali, Anno 30). Milano, 1994. P.470-472, 474-476..
См. записи бесед Сталина с Димитровым, Коларовым и Костовым 5 июня 1946 г. (Отечествен вестник, 13.07.1990. С.4) и с Тито 27 мая 1946 г. (Последний визит Й. Броза Тито к И.В.Сталину: Советская и югославская записи беседы 27-28 мая 1946 г. Публикация Л.Я.Гибианского и Ю.Г.Мурина // Исторический архив (Москва), 1993, Ж 2. С.27)
РГАСПИ, ф.77, оп.3, д.138, л.151-151 об.
Всего были составлены 37 записок о действовавших тогда компартиях (РГАСПИ, ф. 575, оп.1, д.7-43), из которых 7 были посвящены восточноевропейским "народным демократиям" и их компартиям - Албании, Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии, Чехословакии и Югославии (там же, д.9, 11, 14, 32, 33, 39, 41)
РГАСПИ, ф.575, оп.1, д.3, л.103-116.
Там же, д.32, л.26-28; д.39, л.21-29.
РГАСПИ, ф. 77, оп.3, д.90, л.12.
Там же, л.10.
РГАСПИ, ф.17, оп.128, д.1163, л.9-24.
РГАСПИ, ф.17, оп.128, д.1161, л.2-19; д.1162, л.44-73.
РГАСПИ, ф.575, оп.1, д.14, л.42; ф.17, оп.128, д.1165, л.64-68.
РГАСПИ, ф.575, оп.1, д.50, л.1-18, 23-33, 44-45.
Подробно смотри: Гибианский Л.Я. Как возник Коминформ: по новым архивным материалам // Новая и новейшая история (Москва), 1993, Ж 4.
На основе архивных материалов это рассматривалось автором в работах: Коминформ в действии. 1947-1948 гг. По архивным документам // Новая и новейшая история, 1996, Ж 1, 2; The Last Conference of the Cominform // The Cominform: Minutes of the Three Conferences... См. также: Адибеков Г.М. Коминформ и послевоенная Европа. 1947-1956 гг. М., 1994.
Образование и первый год деятельности СЭВа отражены в протоколах его учредительного совещания, первой и второй сессий, заседаний Бюро и комиссий, в различных рабочих материалах этих органов (Российский государственный архив экономики, ф.561, оп.1, д.1,2, 8-10, 12, 79-83; оп.13, д.3 и др.). Использование ряда этих материалов пока затруднено для исследователей. См. также: Kaplan K. Op.cit.
Оно было задумано Москвой еще в марте 1948 г. как пропагандистско-тактический противовес решениям о создании западногерманского государства, принятым на конференции шести западных держав в Лондоне 23 февраля - 6 марта 1948 г. См.: Наринский М.М. Берлинский кризис 1948-1949 гг.: Новые документы из российских архивов // Новая и новейшая история. 1995, Ж 3. С.20-21
См.: AJBT-KMJ, I-3-c/13, l. 1-6; Arhiva Saveznog sekretarijata za inostrane poslove. [Белград]. Politi?ka arhiva, F-IX, 1948, Str. Pov. 1657, 1658.
2. Лабораторная работа 2 Категория Колво DVD дисков на нача
3. Документооборот на предприятии ресторанно-гостиничного типа
4. Программа для проверки работы операторов
5. реферат дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата історичних наук1
6. Судебное разбирательство дел в суде первой инстанции
7. Бэй пешком Мне казалось что так правильней
8. Возраст Земли А
9. Таджикская литература
10. Права и свободы человека и гражданина история вопроса и современность1
11. Хемотроника.html
12. на тему- Операция при пупочной грыже у поросенка.
13. Лабораторная работа 21
14. Программная реализация модального управления для линейных стационарных систем
15. Генетический груз в популяциях человека как основа полиморфизма наследственных заболеваний
16. Булгар
17. тема ~ совокупность взаимосвязанных экономических элементов образующих структуру общества единство отнош
18. АРС Танцевальноспортивный клуб Тонус Приглашение Название-XII традиционный турнир по спортивным та
19. Намибия
20. Нитевидные сосочки языка окраска гематоксилин эозин Здесь в поле зрения верхняя поверхность язык