Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Федеральное Агентство по образованию
Волгоградский государственный технический университет
Кафедра Политологии
Творческое задание
“Особенности политической культуры в России”.
Выполнил: студент группы
ТОА-324 Быкадоров А. С.
Проверил: преподаватель
Селезнева И. Г.
Волгоград
2008
Оглавление
Введение. - 3 -
Русский политический генотип. - 5 -
Шесть политических констант России - 8 -
Первая - 8 -
Вторая - 9 -
Третья - 12 -
Четвертая - 13 -
Пятая - 14 -
Шестая - 15 -
Трансцендентность Российской политической культуры - 17 -
Политическая культура советского периода - 19 -
После краха СССР - 21 -
Заключение - 25 -
Список Литературы - 26 -
Введение.
По всей видимости, в настоящее время уже можно с уве ренностью сказать, что реальные результаты политики, проводив шейся в России после падения коммунистического режима, оказались весьма далекими от ожидаемых и развеяли многие надежды, которые возлагало наше общество на избавление от тоталитарной системы. Перейти к реальной и эффективной демократии оказалось гораздо сложнее, чем это могло показаться в начале перестройки. Станов ление новых форм жизни столкнулось с многочисленными пробле мами, осложняющими внутриполитическую ситуацию — все более обостряющимся экономическим кризисом, конфликтом ветвей вла сти, хаосом в сфере конституционного законодательства, неопреде ленностью в отношениях между Центром и регионами и ростом сепаратизма, а также широким распространением коррупции и тяж ких видов преступности, по уровню которой мы все более прибли жаемся к временам гражданской войны. И во многом это обусловлено не случайными обстоятельствами, а изначальными ошибками госу дарственной политики, которая не учла ряд весьма существенных особенностей России и ее народа, историческую, национально-куль турную, социально-экономическую и даже психологическую само бытность страны.
Очевидно, что на политическое поведение граждан оказывают непосредственное воздействие не только на их личные взгляды и убеж дения, политические симпатии и антипатии, но и зачастую подсоз нательные стереотипы и привычки, вырабатываемые под влиянием окружающей социальной среды и передаваемые из поколения в поколение (подчас вопреки воле отдельных людей). Поэтому, ана лизируя современное состояние политических процессов в России и, тем более, пытаясь прогнозировать их дальнейшее развитие, мы постоянно сталкиваемся с проблемой политической культуры, т. е. совокупности принятых в стране (как официально, так и неофици ально) политических норм, правил, принципов и обычаев, которые накладывают довольно жесткие (хотя и подчас внешне незаметные) ограничения на поведение и рядового гражданина, и политического деятеля, на диапазон возможностей как при выработке каких-либо политических программ, так и во вполне конкретных политических действиях. Политическая культура, хотим мы того или нет, высту пает в качестве фундамента, на котором строится здание реальной политики. В том случае, если замысел политического деятеля всту пает в столкновение с политической культурой народа, он неизбежно отторгается им или искажается до неузнаваемости в процессе реа лизации, т. е. имеет место эффект «сопротивления среды». Поэтому понимание особенностей политической культуры России и изучение ее эволюции в период демонтажа тоталитаризма исключительно важно не только с научной, но и с практической точки зрения, поскольку оно может способствовать преодолению и предотвращению различных кризисных ситуаций.
В книге А. Фонотова, в которой излагается оригинальная концепция исторического пути России. Анализируя условия, в ко торых на протяжении многих веков приходилось находиться России,, автор приходит к выводу, что они привели к формированию в нашей стране особого мобилизационного типа развития, который опреде ляется им как «развитие, ориентированное на достижение чрезвы чайных целей с использованием чрезвычайных средств и чрезвы чайных организационных форм». Формированию мобилизационного типа развития, указывает А. Фонотов, благоприятствовали сложные природно-климатические условия и перманентная угроза со стороны внешних врагов, вследствие чего российскому обществу приходилось постоянно напрягать все свои силы в борьбе за выживание, подчинять частные интересы государственным и ограничивать личную свободу своих членов. И чем масштабнее угроза выживанию общества, «тем более высокие требования предъявляются государству, к его спо собности дать адекватный ответ бросаемому вызову, тем жестче вынуждены действовать субъекты государственной администрации и адепты государственных интересов. В результате все функциони рование общества подчиняется задачам достижения этой главной цели»1— заключает В. Фонотов. Иными словами, «догоняющее» развитие, на которое со времен татаро-монгольского нашествия была обречена Россия, обусловливало необходимость постоянного «при шпоривания» естественного хода событий, из чего следовало фор мирование разветвленных механизмов внеэкономического принуж дения и соответствующих им норм политического поведения.
Интересен вывод этого исследователя о том, что у России есть определенный социально-экономический «генотип», который пере дается как бы по наследству и оказывает определяющее воздействие на течение политических и социально-экономических процессов и формы отношений между индивидами и государством. Экстраполи руя это умозаключение на сферу политической культуры, можно с большой степенью уверенности утверждать, что у России есть также и свой специфический политико-культурный генотип.
Своеобразие России заключается и в том, что у нее прерывная история. «Историческая судьба русского народа была несчастной и страдальческой, и развивался он катастрофическим темпом, через прерывность и изменение типа цивилизации, — писал Н. Бердяев. — В русской истории... нельзя найти органического единства».
Исторический путь России проходил через следующие стадии культурного и государственного развития:
При этом каждый последующий исторический этап революционно отрицал предыдущий и, невзирая на крайнюю болезненность, от вергал не только те или иные устоявшиеся формы государственной и общественной организации, но также старые нормы и ценности. Вполне естественно, что при каждой такой революции происходило не только устранение каких-либо недостатков и органических по роков, но и утрата части накопленных к тому времени достижений, т. е., образно говоря, вместе с водой выплескивался и ребенок. Однако, сколь резкими, а подчас даже демонстративно грубыми ни были бы эти разрывы с прошлым, на каждом этапе развития вольно или невольно интегрировались некоторые основополагающие осо бенности предшествующих, и, таким образом, - изменчивость соче талась с преемственностью. Благодаря этому политическая культура России продемонстрировала удивительную устойчивость своих ба зовых характеристик, своей, если так можно выразиться, структуры. Поэтому представляется возможным говорить о некоторых вытека ющих как из русского национального характера, так и из особен ностей исторического развития России исключительно живучих тра диционных основах («константах») политической культуры нашей страны, которые, несмотря на все изменения, происходящие с обществом, передаются от поколения к поколению, получая различную «аранжировку», но сохраняя при этом почти неизменным свое со держание. Рассматривая эти «константы» политической культуры России, можно сделать следующие заключения.
Власть в России вне зависимости от смены режимов и наличия или отсутствия демократических ритуалов традиционно носит ав торитарный характер. Авторитаризм (в «мягком» или «жестком» варианте), как правило, пронизывает сверху донизу все обществен ные и государственные структуры и определяет характер их функ ционирования. В основе политической жизни перманентно лежит сильнейший персонализм, политические представления населения основываются на стихийном монархизме («вождизме»). Соответст венно политическая система всегда фактически строится на монар хических принципах, хотя сам монарх может быть наследным или избираемым, пожизненным или временным, может носить различные титулы — великого князя, царя, императора, генерального секретаря или президента. При этом монархическая система повсеместно вос производится не только в глобальном, но и в локальном масштабе, вплоть до общественных структур на микро-уровне. Еще М. В. Ло моносов, сравнивая по формальным критериям историю Российской и Римской империй, отмечал следующее несходство: «Римское го сударство гражданским владением возвысилось, самодержавством пришло в упадок. Напротив того, разномысленною вольностию Рос сия едва не дошла до крайнего разрушения; самодержавством как сначала возвысилась, так и после несчастливых времен умножилась, укрепилась, прославилась».
Из этого вытекает та прискорбная истина, подтверждаемая всем ходом нашей истории, что у России есть две постоянные угрозы — тирания и анархия (и, в принципе, еще неизвестно, что хуже). С другой стороны, авторитарная политико-культурная «матрица» нашей страны приводит к тому, что развитие России обычно осу ществляется в одном из следующих трех «режимов».
1. Застой (типичный пример — правления Николая I и Л. Бреж нева). Он характеризуется отсутствием каких-либо значительных достижений и побед, но вместе с тем и катастрофических провалов и потерь. Это время, когда правительство несколько ослабляет вожжи (либо просто не использует их для «вздыбливания» страны) и народ несколько отдыхает от постоянного перенапряжения. Однако обо ротной стороной застоя является то, что это — потерянные десятилетия, когда происходит подспудное накопление балласта из раз личных недостатков. При этом застой имеет тенденцию перерастать в следующий «режим», что в случае с правлением Николая I на глядно проявилось в годы Крымской войны.
2. Катастрофическая неэффективность (правление Николая II, начало царствования Петра I, политическая раздробленность нака нуне и во время татаро-монгольского нашествия и т. д.) — периоды, когда ослабление авторитарных начал приводит к ужасающим и подчас позорным поражениям.
3. Катастрофическая эффективность (правления Петра I и И. Сталина, в какой-то мере — Ивана Грозного) — преодоление неэффективности второго и третьего «режимов» путем огромных перегрузок, перенапряжения всех сил, бесчисленных жертв и не виданных лишений. Политическое оформление «режима» катастро фической эффективности — «развивающая диктатура», которая на сильственно прерывает тихую спячку страны и осуществляет мо дернизацию антигуманными, подчас даже варварски жестокими методами. Можно констатировать, что необходимость «догоняющего» развития обрекла Россию на постоянное блуждание в диапазоне между катастрофической эффективностью и катастрофической не эффективностью с соблазнительным, но опасным застоем в середине.
Одним из важнейших аспектов политической культуры яв ляется стиль взаимоотношений между обществом и государством, опосредованно выражающийся в отношении гражданина к государ ству и государства к гражданину. При этом следует иметь в виду, что государство в России в силу ряда исторических обстоятельств неизменно занимает доминирующее положение в общественной жиз ни. В России на протяжении многих веков не государство естест венным путем вырастало из гражданского общества, а гражданское общество развивалось под жестким патронажем государства. Мало что в России существовало вне и помимо государства, последнее всегда было (и пока остается) главным «мотором» общественного развития, инициатором всех существенных преобразований. Демок ратические права и свободы в России, как правило, не завоевывались обществом в упорной борьбе, а даровались милостью монарха. Даже перестройка, которую в историческом плане можно расценивать как буржуазную революцию, была предпринята руководящей элитой, а не народными массами. Переход к демократии был провозглашен лидерами отнюдь не демократической партии.
Можно сказать, что этатизм является принципом общественно» ,, жизни в России: государство доминирует, общество занимает подчиненное положение, что обусловливает неравноправные отношения . между государством и индивидом. Из этого вытекают:
Если западная либеральная демократия так или иначе бази руется на индивидуализме, при котором гражданин, как правило, стремится опираться на собственные силы, то русскому нацио нальному характеру в гораздо большей степени свойственен вы сокий уровень ожиданий от государства. Поскольку в России го сударство — отнюдь не абстрактная инстанция, от которой человек стремится дистанцироваться, а активное действующее лицо, роль которого во многих случаях исключительно велика, наш гражданин (в отличие от западного) очень часто ждет от государства не столько хороших законов, устанавливающих справедливые «пра вила игры» для самостоятельных, независимых субъектов, сколько вполне конкретных, зримых действий, непосредственно затрагива ющих его жизнь.
Одним из первых, вероятно, парадоксальность политической культуры России, ее «антиномичность и жуткую противоречивость» отметил Н. Бердяев. Он указал на двойственность и иррационализм «русской души» — поразительный симбиоз анархизма и этатизма, готовности отдать жизнь за свободу и неслыханного сервилизма, шовинизма и интернационализма, гуманизма и жестокости, аске тизма и гедонизма, «ангельской святости» и «зверской низости». Причину этого Бердяев справедливо видел в неразвитости лично стного начала в российском обществе, а также в стихийном кол лективизме. Кроме того, он высказал предположение о «женствен ной» природе русского народа, при которой государство восприни мается как «мужское» начало, т. е. как нечто внешнее, оформляю щее, вводящее бесконтрольную народную стихию в определенные рамки. Этот тезис — быть может, очень спорный — на уровне «рабочей гипотезы» образно, но, как представляется, достаточно адекватно описывает характер взаимоотношений между государством и обществом в России.
«Самой глубокой чертой нашего исторического облика является отсутствие свободного почина в нашем социальном развитии», — писал П. Я. Чаадаев. «Стоит лишь какой-нибудь властной воле вы сказаться среди нас — и все мнения стушевываются, все верования покоряются и все умы открываются новой мысли, которая предло жена им... Отлитые, созданные нашими властителями и нашим климатом, только в силу покорности стали мы великим народом. Посмотрите... наши летописи, — вы найдете в них на каждой странице глубокое воздействие власти, непрестанное влияние почвы и почти никогда не встретите проявлений общественной воли». В результате, в отличие от Западной Европы, где, как писал П. Н. Милюков, «общество и государство строились, так сказать, снизу вверх» и «централизованная власть... явилась как высшая надстройка над предварительно сложившимся средним слоем фео дальных землевладельцев», в России имело место государство иного типа — государство, формирующее общество.
Этатизм, гипертрофия государства и атрофия гражданского об щества, полное или почти полное подчинение первым второго обус ловливают такую черту России, как нехватка собственно обще ственных интегрирующих основ, очень слабая способность русских (как народа, на протяжении веков несшего на себе основную тяжесть государственного строительства) к самоорганизации, что особенно заметно проявляется во время кризисов. В периоды политических катаклизмов, когда государство разваливается или становится не способным выполнять свои функции, русские подчас демонстрирую удивительную беспомощность, в то время как многие национальные меньшинства, привыкшие полагаться на свои силы, а не на покровительство государства, оказываются в гораздо более выгодном положении.
Этатистский характер политической культуры России приводит также к тому, что в сознании граждан происходит смешение понятий патриотизма и лояльности к режиму, любовь к Родине не отличается от верноподданнической любви к власти. Поэтому патриотические мыслящие люди обычно проявляют неспособность дистанцироваться от непопулярных правительств и действовать самостоятельно, ока зываются в полной растерянности, когда к власти приходят некон сервативные силы (пример — полное банкротство консерваторов в 1917 году, поражение «патриотов-государственников» в конце 1980-х — начале 1990-х годов). Со своей стороны, радикалы, стре мящиеся к кардинальным изменениям, часто отвергают патриотизм как признак реакционности и даже склонности к фашизму.
Примерно со времени Петра I можно говорить о футуризме политической культуры Рос сии — обращенности в будущее (быть может, иллюзорное) при недостаточном внимании к прошлому, при отсутствии осознанного следования традициям (неосознанное, безусловно, имеет место), крайней восприимчивости, чувствительности к новым веяниям. Однако футуризм политической культуры России приводит к тому, что как только именно футу ристический потенциал конкретной модели развития ослабевает или оказывается исчерпанным, ее неумолимо сменяет следующая. Так коммунизм сменил Империю, а его, в свою очередь, — пост советская демократия. Итоги выборов 12 декабря 1993 года также подтверждают этот вывод, свидетельством чего можно считать го лосование четверти избирателей за В. Жириновского. И не следует думать, что В. Жириновский с его вроде бы реставрационными планами олицетворяет собой архаический проект. Напротив, судя по выступлениям и печатным работам В. Жириновского, его замыслы сопоставимы по своей грандиозной обращенности в «светлое буду щее» с коммунистическим проектом начала века. В результате народ достаточно однозначно пренебрег «Памятью», «Славянским собором» и т. п. национал-патриотическими организациями, в идеологии или даже только в имидже которых оказались сильны архаические компоненты, но поддержал партию с абстрактным название ЛДПР.
Политико-культурная «палитра» общества характеризуется в России крайней гетерогенностью, существованием субкультур с совершенно различными, если не диаметрально противоположными ценностными ориентациями, отношения между которыми склады ваются конфронтационно, а подчас и антагонистично. Если посмот реть на политическую историю России трех последних столетие нетрудно заметить постоянный конфликт субкультур — западниче ской и почвеннической, радикальной и патриархально-консерватм* ной, анархической и этатистской, а в современных условиях — «демократической» и «коммунопатриотической». При этом для яе~ следних примерно полутора веков характерно существование актив ной, агрессивной и достаточно многочисленной контрэлиты, мобг-лизующей и аккумулирующей потенциал социального и политиче ского протеста, стремящейся свергнуть элиту и занять ее месте (Если рассматривать с этой точки зрения сталинские «чистки», г; можно трактовать их как закономерный финал политико-культ»;"-ного расщепления молодой коммунистической элиты (еще недавм: бывшей контрэлитой) на часть, усвоившую новые нормы полити ческого поведения, подобающие правящему слою, и часть, сохра нившую свой контрэлитный характер, что в новых, более жестм»* по сравнению с царскими временами условиях воспринималось i^,«, тяга к недопустимому отклоняющемуся поведению. В этом плач; весьма симптоматично, что наибольшей ненавистью сталинское режима пользовались троцкисты, исповедовавшие доктрину «перма нентной революции».)
В общем, для политической культуры России характерно перманентное отсутствие базового консенсуса, национального согласия, болезненный разлад между различными социальными группами. Различия субкультур подчас настолько разительны, пропасть между ними на столько велика, что у некоторых наблюдателей может создаться впечатление, будто в России сосуществуют две нации, не объединенные почти ничем, кроме общности языка и территории.
И как показала практика всех более или менее свободных выборов парламент в России формируется из людей, не объединенных буквально ничем — ни какой-либо централь ной идеей, ни общим мировосприятием. В результате представи тельные органы изначально находятся в параличе, и лишь сильная авторитарная власть оказывается способной вывести страну из ту пика.
Поскольку та или иная политическая модель будущего обычно строится на определенном видении прошлого, а прошлое России настолько противоречиво и многогранно, что никак не допускает однозначных трактовок, острота политических и мировоззренческих разногласий часто бывает близка к критической отметке. С другой стороны, при смене режимов, когда к власти приходят люди с иным пониманием задач страны и иным видением ее будущего, история нещадно переписывается, из-за чего иностранные журналисты ост роумно окрестили Россию страной с непредсказуемым прошлым. Для русских характерно стремление (подчас сопряженное с мазо хистским самобичеванием) к постоянному сокрушению кумиров и воздвижению новых, экстремизм, нетерпение, желание «до осно ванья» разрушить «старый мир». Соответственно на стиль полити ческой жизни и характер взаимоотношений между государством и индивидом накладывает отпечаток такая ярко выраженная особен ность политической культуры России, как острая конфликтность (можно даже сказать, конфронтационность), «баррикадное сознание» (свойственное в других странах скорее ситуации гражданской войны, нежели мирного развития), неумение и нежелание искать точки соприкосновения с политическими противниками, латентное непри ятие плюрализма, стремление многих политических субъектов к гегемонии и мировоззренческой унификации. Прежде всего это про является в отношениях между правящими кругами и оппозицией, в стремлении ошельмовать, а при возможности и вывести из игры, раздавить политических оппонентов, за которыми не признается право высказывать и пропагандировать свои взгляды. Ограничен ность «политического пространства» и стремление правящих сил занять его целиком приводят к невозможности существования в России конструктивной оппозиции, к тому, что оппозиционность проявляется либо в форме робкого, верноподданнического стремле ния к «устранению отдельных недостатков» системы, либо в форме жесткой антисистемности.
Для России характерна специфическая державная (наднаци ональная) идея «гуманного» империализма, претерпевающая в за висимости от смены режимов различные метаморфозы. Соответст венно преобладает государственная, а не национальная самоидентификация гражданина, национальный фактор маргинален, г государство и большинство населения национально и религиозно толерантны. (В качестве доказательства этого тезиса можно указать на поразительную легкость, с которой русские вступают в межна циональные и даже межрасовые браки). В таких условиях имперски: сознание парадоксальным образом сочетается с интернационализмом, а патриотизм, как правило, носит государственнический, а не националистический характер. Достаточно бесспорно, что уже Ки евское государство строилось на полиэтнической основе — в неге вполне равноправно входили не только славянские, но также бал тийские, угро-финские и некоторые тюркские племена, что заведоме исключало какую-либо этнократию. Россия всегда (в том числе в советское время) была уникальной, единственной в своем роде империей, в которой «колонии» пользовались привилегиями и льго тами за счет «метрополии». При этом само слово «русский» до революции означало «православный подданный Российской импе рии», т. е. было не столько этнической, сколько политической и идеологической категорией. С течением времени дореволюционная «русскость» легко перешла в послереволюционную «советскость», а впоследствии — в «российскость». После распада СССР этнические русские легко растворились в «россиянах» и не испытывают от этого особых неудобств (трудно представить себе, чтобы нечто аналогичное произошло, например, с титульными нациями прибалтийских ре спублик). Однако оборотной стороной этого является недостаточная способность русских осознавать, формулировать и защищать собственно национальные и этнические интересы.
Русский народ, изначально восточный по своему психическому складу, подвергшийся сильному влиянию Запада и абсорбиро вавший в своем верхнем культурном слое различные западные идеи. При этом русская «душа» была «воспитана» православной церковью и получила чисто религиозную «формацию». Однако наряду с хри стианским элементом в «душе» русского народа сохранился и силь ный первобытный, природный, стихийный, языческий, дионисийский элемент. Поэтому, указывает Бердяев, в психике русского человека постоянно сталкиваются две конфликтующие силы — природное язычество и православный аскетизм, устремленность к потусторон нему миру. «Религиозная формация русской души выработала не которые устойчивые свойства: догматизм, аскетизм, способность не сти страдания и жертвы во имя своей веры, какова бы она ни была, устремленность к трансцендентному, которое относится то к веч ности, к иному миру, то к будущему, этому миру, — писал Н. Бер дяев и далее отметил конкретные проявления этого, имеющие, на наш взгляд-, принципиальное значение. — Религиозная энергия русской души обладает способностью переключаться и направляться к целям, которые не являются уже религиозными — например, к социальным целям. В силу религиозно-догматического склада своей души русские всегда ортодоксы или еретики, раскольники, они апокалиптики или нигилисты». Так, марксизм, бывший на За паде сугубо научной теорией, подлежащей критике и рациональному осмыслению, гипотезой, не претендующей на универсальность, в России превратился в разновидность религиозного откровения. Рус ским чужд скептический критицизм западных людей, и это посто янно приводит к смешениям и подменам.
Трансцендентный характер русской культуры выражается среди прочего в мессианстве. На протяжении нескольких веков он был связан с православной идеей и концепцией «Москвы — Третьего Рима», которые определяли русский народ как «народ-богоносец», несущий в себе некое боже ственное начало и имеющий некое божественное призвание.
При этом, что очень существенно, православие на протяжении многих веков занимало в России положение моноидеологии. Из этого, конечно, вовсе не следует, что православная религия, бывшая стержнем национальной культуры, играла какую-либо отрицательную роль — напротив. Для нас в данном случае важно другое: вошедший в политическую культуру России идеологический монизм прекрасно сохранился даже после того, как религия утратила прежнюю роль и возникло вполне се-кулярное общество. После 1917 года место и функции религии во многом переняла коммунистическая идеология и пропаганда, соз давшая нечто вроде атеистического культа со своими жрецами, святыми и священными книгами.
Как представляется, существенное значение для эрозии комму низма имел процесс формирования номенклатуры — замкнутой привилегированной элиты, принадлежность к которой стала чуть ли не наследственной. Разрастание и консолидация номенклатуры привели к тому, что она стала самостоятельной силой, способной противостоять даже главе партии (примером может служить сме щение Н. Хрущева в октябре 1964 года). Вождь все более терял свободу рук, обстоятельства вынуждали его все в большей мере считаться с интересами бюрократии, вследствие чего массовые «чистки» партийного и государственного аппарата прекратились, а в политической культуре снизилась репрессивность.
Растущие противоречия между номенклатурой и основной массой народа не только подрывали тоталитарные механизмы гармонизации интересов в коммунистическом обществе, но и дискредитировали ценности, на которых оно базировалось. Вследствие своего правя щего положения номенклатура все более «обуржуазивалась», отвер гая своим образом жизни требования аскетической коммунистиче ской морали. Видя это, народ утрачивал доверие как к личностям руководителей, так и к возглавляемой ими политической системе и, что немаловажно, к идеологии, персональным олицетворением которой они являлись.
(Следует иметь в виду, что деидеологизированность и прагматизм номенклатуры отнюдь не исключает наличия у ее конкретных пред ставителей определенных взглядов, симпатий и предпочтений. Од нако характер рекрутирования и специфика жизненного цикла но менклатурного работника обусловливает почти полное отсутствие воздействие этих (обычно не афишируемых) взглядов на его поли тическое поведение. Последнее оказывается чисто ситуативным и определяется лишь одной целью — удержанием власти и передачей ее по наследству. И когда коммунистическая система изжила себя, номенклатура первая нанесла ей удар в спину.)
В таких условиях неумолимо иссякал энтузиазм, готовность лю дей упорно и бескорыстно трудиться, жертвовать всем ради абст рактных идеалов. Они начали задумываться о неравноценности результатов своего труда для себя и для представителей номенклатуры. В итоге усилились потребительские настроения, которые отторгали коммунистическую идеологию, пропагандировавшую скромность и самоограничение. А поскольку возможности какого-либо позитивного самовыражения личности оставались недостаточными, первой жер твой либерализации оказалась трудовая этика, которая начала раз рушаться. Упала трудовая дисциплина, а с нею и производительность труда.
Без постоянного перенапряжения всех сил общества возможности тоталитаризма резко снизились, вследствие чего общественное раз витие утратило динамизм, резко упали темпы экономического раз вития — возникло явление брежневского «застоя». Усилились эле менты разложения — коррупция, преступность, «черный рынок». В противовес плановой экономике развилась «теневая», которая ни кому не была подотчетна и жила по своим собственным законам. Усложнение общественной жизни больше не позволяло правящей партии детально регламентировать все и вся, вследствие чего стала неизбежной подспудная либерализация и не только в политике, но и на чисто бытовом, поведенческом уровне. При этом привилеги рованной категорией населения в период позднего социализма наряду с номенклатурой стали так называемые «выездные» граждане. Сло жилась парадоксальная ситуация: преимущественное положение при социализме получили те люди, которые имели доступ к благам капитализма, и в этом можно видеть один из источников огромного влияния на российские умы Запада, западных идей, западного образа жизни и его символов.
Все эти процессы рано или поздно должны были разрушить коммунизм «изнутри». В конечном итоге сложилось положение, когда в его мнимые достоинства перестали верить все — как народ, уставший от бесконечных, но несбыточных обещаний лучшей жизни, так и сам правящий слой, все более ориентировавшийся на буржу азные жизненные стандарты. Система продолжала существовать как бы по инерции, и достаточно было какого-либо сильного толчка, чтобы она рухнула. Таким толчком стали реформы, предпринятые руководством КПСС под лозунгом устранения недостатков и демок ратизации общества. Однако как только народу было позволено высказать свое суждение о господствующем политическом режиме, он отказал ему в праве на существование.
Политическая культура посткоммунистической России представляла собой нечто неопределенное и противо речивое. После подспудной «легализации» идеологического плюра лизма в конце 1980-х годов очень быстро выяснилось, что преодо ление политико-культурной гетерогенности в коммунистический пе риод было иллюзорным. Можно констатировать, что и сейчас с переменным успехом идет иногда скрытая, иногда явная борьба разнонаправленных политических тенденций (демократизация — авторитаризм, централизация — регионализация, глобализация — изоляционизм), столкновение совершенно различных политических субкультур (коммунистической, радикал-либеральной, национал-патриотической), представители которых пользуются настолько не схожими политическими языками и в силу склада своего мышления прибегают к настолько разным системам политической аргумента ции, что, похоже, едва понимают друг друга. С другой стороны, сужение легального политического спектра после событий 3—4 ок тября 1993 года, приведших к удалению с политической «сцены» ряда радикальных оппозиционных организаций, что вынуждает оп понентов правительства переходить от антисистемной оппозиции к внутрисистемной (т. е. к политической борьбе в рамках рыночной экономики и президентской республики), а также постепенное осоз нание правящими кругами важности защиты государственных ин тересов и учета национальной специфики дает надежду на будущую консолидацию российской политической культуры на некоторых компромиссных началах.
Коммунистическое общество, бесспорно, сумело избавиться от наиболее вопиющих социальных контрастов, но при этом утратило значительную часть культурного и интеллектуального потенциала, аккумулированного образованными слоями дореволюционной Рос сии. Уничтожение старой культурной элиты, «аристократии духа» привело к духовной деградации населения, усреднению стандартов и господству посредственности. Более того, следует отметить, что из-за ущербности процесса модернизации в России и сверхбыстрого, неорганичного формирования в советское время высших социальных групп возникло такое парадоксальное явление, как неэлитарность элиты, ее плебейский характер. (Если рассматривать социальную структуру коммунистической России с точки зрения уровня потреб ления и отношения к собственности, то можно сделать вывод, что роль элиты в ней практически играл средний класс, в то время как абсолютное большинство народа было отброшено на позиции низшего класса.) Поэтому в 90-х годах, после легализации частной собст венности, распространенная в «верхах» психология выскочки-«вы-движенца» плавно трансформировалась в психологию выскочки-ну вориша. Длительное отлучение народа от собственности и процесса принятия решений неизбежно породило распространенное среди бук вально всех слоев населения люмпен-пролетарское сознание, кото рое, в свою очередь, обусловливает крайнюю неустойчивость обще ственных настроений, падкость на обещания, повышенную воспри имчивость к демагогии.
Особенности отношения гражданина к государству в России (осо бенно с учетом длительного тоталитарного опыта) обусловливают значительную специфику его политического поведения. В такой ситуации самоустранение властей от решения многих вопросов и передача слишком многих управленческих функций обществу, ко торое как структурно, так и психологически не готово к этому, приводит к негативным последствиям. При этом в России прави тельство, которое не решается употребить, где нужно, власть, не пользуется достаточным уважением. Отказ от жесткого контроля сверху часто воспринимается как признак слабости и стимулирует региональный сепаратизм и другие формы политического «отклоня ющегося поведения», вследствие чего возникает угроза анархии (не случайно поэтому паралич центральной власти во время конфликта между Съездом депутатов и президентом Б. Ельциным в 1993 году едва не поставил Российскую Федерацию на грань развала). Рос сийское общество, не привыкшее жить в условиях свободы, не приемлет политического вакуума, и властные полномочия, от ко торых отказывается государство, неизбежно перенимают другие, подчас нелегитимные структуры (в том числе и связанные с орга низованной преступностью). Кризис государственности, поразивший Россию практически сразу после падения коммунистического режи ма, еще раз продемонстрировал крайнюю слабость в нашей стране интегрирующих основ, раздавленных многолетней тиранией, отсут ствие прочных элементов гражданского общества, структурирующих и цементирующих нацию.
В конечном счете проблема эволюции политической культуры современной России сводится к тому, сможет ли наша страна по строить устойчивую демократическую систему и достойно войти в третье тысячелетие, или же, как уже бывало, перевесит груз авто ритарно-монархических и тоталитарных традиций и Россия вновь вернется на круги своя, обусловленные ее политико-культурным «генотипом». Причем следует иметь в виду, что демократия не сводится к регулярным выборам, многопартийности, парламента ризму и т. п. — эти внешние атрибуты имели и многие диктатуры (особенно в «третьем мире»). С другой стороны, развитие рыночных отношений и внедрение частной собственности отнюдь не гаранти рует автоматически политическую демократию: феномен «капита лизма в условиях диктатуры» хорошо известен на примере Латинской Америки.
Сложность нашего положения заключается в том, что демокра тические идеи в России не имеют глубоких корней. Октябрьская революция 1917 года прервала процесс медленного вызревания в нашей стране собственной демократической традиции, опиравшейся на опыт общинного и земского самоуправления, а также на опыт работы Государственной Думы. Пока что демократия в России почти всецело опирается на заимствование западных идей.
Не следует упускать из виду, что современная либеральная демократия — это не власть толпы, не власть механического боль шинства избирателей, а власть закона, диктатура процедуры, ос новывающаяся на абстрактном, формализованном мышлении. У мно гих же русских нет привычки к формализованному мышлению; наше мышление более предметно, более конкретно и, соответственно, наше восприятие политики более эмоционально, и часто оно обус ловливается негласным желанием «хлеба и зрелищ», даже если в качестве последних выступает штурм здания парламента.
Речь, напомним еще раз, идет не о том, можно ли привнести в российскую политическую практику формальные демократические процедуры — как раз возможность этого не вызывает никаких сомнений. Настоящая проблема заключается в другом: можно ли добиться в России цивилизованных и органичных отношений между человеком и государством, при которых граждане смогли бы дей ственно влиять на политику властей и государство было бы не самодовлеющей бюрократической корпорацией или инструментом удовлетворения каких-либо эгоистических интересов, а проводником и защитником общего блага, совокупностью институтов, обеспечи вающих обществу благоприятные возможности развития? Сможет ли, наконец, народ преодолеть хроническую безответственность по литических лидеров, изжить ситуацию, при которой власти остаются неподконтрольными обществу, добиться от государства квалифици рованного выполнения своих функций?
Окончательный ответ на этот вопрос, конечно, может дать только сама жизнь.
Перестроечный и реформистский периоды жизни России конца 80-х и начала 90-х годов привели к формированию некоторых предпосылок и элементов политических отношений типа конститу ционализма. Однако еще нет достаточного материала для утверж дения, что конституционализм — это наша политическая судьба, а гражданское общество — естественная социальная аура нашего бы тия.
Если на Западе идеи конституционализма развивались и реа-лизовывались в результате корректировки устоявшихся христиан ских максим и национальных- традиций, поиска основ мира в об ществе, то в России идея конституционализма возникла как попытка выйти из тупика, застоя, как обоснование условий ускорения раз вития, приобщения России к прогрессивным просветительским идеям.
Современный вариант приобщения к конституционализму является, с одной стороны, итогом и способом критики советского социализма, а с другой — решением проблемы выхода из режима администрирования, остаточной формы тоталитаризма, перехода от всеобщей огосударствленности к отношениям, основанным на разных формах собственности.
Имеющийся англо-американский и евроконтинентальный опыт говорит о том, что нет единой универсальной модели отношений общества и государства. Более того, можно подвергнуть сомнению общецивилизационность конституционализма, коль скоро он еще не стал частью всех национальных культур. Другое дело, допустить, что в европейских по происхождению ценностях есть общецивили-зационное начало. Это упрощает подход к нашим российским про блемам. Западные варианты в таком случае не эталоны, но поу чительные примеры.
1 Фонотов А. Г. «Россия: от мобилизационного общества к инновационности», М,1993