Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ПРАВОСЛАВНОЕ ХОЗЯЙСТВОВАНИЕ СЕРГИЯ БУЛГАКОВА
(к 125-летию со дня рождения С.Н.Булгакова)
Марк Лапицкий профессор доктор исторических наук
Сергея Николаевича Булгакова (1871-1944) в наши дни поминают часто: его издают, на него ссылаются, апеллируют к авторитету его имени, цитаты из его трудов служат внушительным подспорьем для подтверждения или опровержения тех или иных суждений. Резко негативное отношение властей к "философу-мистику", "защитнику капитализма" (что только не писали о нем в советское время) ушло в прошлое; "минус" сменился на "плюс", и теперь, похоже, на его имени теоретика православной экономики появляется даже нечто похожее на "хрестоматийный глянец", что, впрочем, вполне логично, учитывая наш родовой максимализм.
Мир как хозяйство
Почему для разговора о православном хозяйствовании мы выбрали идеи Сергея Булгакова, а не Павла Флоренского, Николая Федорова, Николая Бердяева или какого-нибудь другого яркого представителя русской православной мысли? Выбор этот, конечно, не был произвольным и объясняется несколькими причинами.
Во-первых, никто другой из русских религиозных мыслителей не вникал столь глубоко и скрупулезно в экономические проблемы жизни общества, не разрабатывал тему философии хозяйства, не связывал столь прочно православие и хозяйство в единое целое, как о. Сергий Булгаков.
Во-вторых, Булгаков (в отличие от большинства других видных русских философов-богословов) "не интимен" и представляет собой "широко-общественное", "характерно-типическое" явление для духовной жизни России1).
В-третьих, его концепции представляют особый интерес потому, что о. Сергий поворачивается к миру "своим хозяйственным, разумным, благоразумным и благоустрояющим обличьем", идет "от мира к Богу, но никогда не идет от Бога к миру"2).
Наконец, взгляды С.Булгакова на мир, хозяйственную деятельность, труд и творчество позволяют рельефно оттенить отношение к этим проблемам (при всем их различии и неоднозначности) других "реалистов православия"3) - таких, как Н.Бердяев, Н.Федоров, П.Флоренский; логически напрашиваются также некоторые параллели с "протестантским реалистом" Максом Вебером4). Главная цель его трудов - создание "софиологии хозяйства", основанной на "логосе вещей, вселенской связи мира", обосновывающей собой в том числе экономику. Святое Писание для отца Сергия - всеобщая система "социально-экономической этики", "высшее освящение хозяйственной заботы"5). Для него важнее был библейский дух, нежели конкретные тезисы Писания. И такой подход, видимо, наиболее плодотворен: поиски в тексте Библии конкретной экономической системы вряд ли дадут позитивный результат, ибо в ней не содержится практического учения, и изложение переходит на уровень высокой абстракции.
С.Булгаков пережил не одну духовную эволюцию: от марксизма через идеализм он пришел к православию, став практически единственным теоретиком православной экономики в России.
Фундаментальный труд Булгакова "Философия хозяйства" (1912) посвящен религиозному обоснованию экономической деятельности. Другой выдающийся русский мыслитель Н.А.Бердяев оставил множество превосходных, точных (правда, часто нелицеприятных) характеристик булгаковской философии, в том числе по философии хозяйства. Печать чисто бердяевской игры ума, парадоксальности лежит и на очерке "Возрождение православия", опубликованом в 1916 г.6), к которому мы будем обращаться в данной статье. Бердяев считал заглавие главной книги Булгакова "не совсем точным и слишком узким". Содержание работы значительно шире - это не философия хозяйства, а хозяйственная философия, даже хозяйственная религия.
В этой работе Булгакову, возможно, яснее и четче, чем в других трудах, удалось выразить свое религиозное мировоззрение, свое отношение к потустороннему и посюстороннему. Именно здесь в полной мере отец Сергий проявился как "богослов в экономике и экономист в богословии", перенеся экономический материализм на небо. Как заметил все тот же Бердяев, он превратил экономику в метафизику бытия. Для него, религиозного мыслителя, Бог и созданный Им мир - это "премудрость Божия, София". В "Философии хозяйства" Булгаков предпринял уникальную не только для русской, но и европейской мысли попытку выработать универсальное мировоззрение, которое смогло бы связать воедино Бога, Мира и Человека, раскрыть назначение человека в этом мире и значение мира для человека.
Главная книга Булгакова имеет отнюдь не только историческое, "мемориальное" значение. Она содержит немало ценных для современного читателя мыслей (например, Булгаков разрабатывает здесь такие понятия как модель, проект, закрепившиеся в философии XX века). Самое значительное и своеобразное создание Булгакова, этот труд полностью отвечает традиционному православию, по поводу чего Бердяев писал: "Философия Булгакова очень модернизирована и вооружена всеми современными философскими орудиями, но в основном дух ее тот же, что у епископа Феофана Затворника, для которого вся жизнь в мире оправдывалась как послушание последствием греха"7).
Человеку необходимо активно участвовать в мирской жизни, экономике, культуре - от этого хозяйски-теплого взгляда Булгакова на мир был далек аристократически-холодный Бердяев, проницательно, но отчужденно писавший о "таинственном родстве булгаковского православия с материализмом".
Современный писатель и философ Г.Гачев в очерке "Сергей Булгаков" заметил: "Он труженик земли и духа, муж зрелый, середняк - ответственный, а не пользующийся даровым... Трудяга. На таких мир стоит и жизнь продолжается и дух источается"8). Действительно, Булгаков являл собой удачное (и достаточно редкое) сочетание человека возвышенного, глубоко религиозного и в то же время практичного, рационального, здравого. Все тот же Гачев нашел удачное сравнение Булгакова с тургеневскими героями, - одновременно и с Хорем, и c Калинычем: "Он основателен, как Хорь; но он и мечтателен, чувствителен к горней красоте и податлив на обаяние Вечно Женственного, разлитого вокруг, в Природе, - как поэтический Калиныч"9). Точно подметила И.Роднянская: "как "политэкономиста" Булгакова можно считать предшественником Чаянова, а как натурфилософа - предшественником Вернадского; "эпоха хозяйства есть... эпоха в истории земли, а чрез нее и в истории космоса" - эта мысль, с убедительностью высказанная в "Философии хозяйства", совпадает с основами учения Вернадского о ноосфере10).
21 сентября 1912 г. в Большой богословской аудитории Московского университета состоялась защита докторской диссертации Булгакова "Философия хозяйства". Как отмечала на следующий день связанная с университетскими кругами газета "Русские ведомости", "защита привлекла массу интересующихся, и обширная аудитория была совершенно переполнена".
Экономическая проблематика булгаковского творчества отнюдь не ограничивается одной лишь "Философией хозяйства", "мотивы религиозного оправдания экономики" звучат и в других его работах, написанных в разное время и по разному поводу, таких, например, как "Церковь и социальный вопрос" (1906), "Загадочный мыслитель" (Н.Ф.Федоров) (1908), "Народное хозяйство и религиозная личность" (1909), "Христианство и социализм" (1917) и др. Третья часть третьего "отдела" одной из программных книг Булгакова "Свет невечерний" (1914-1916) также содержит множество свежих мыслей о хозяйстве и теургии, хозяйстве и искусстве, эсхатологии хозяйства и т.д.
Из перечисленных работ особенно следует отметить статью "Народное хозяйство и религиозная личность", посвященную памяти отца жены Булгакова Ивана Федоровича Токмакова. Ее изданию предшествовала другая булгаковская статья - "Средневековый идеал и новейшая культура" (1907), в которой автор обратил внимание на вполне земные последствия аскетики средневекового католицизма. Статья Булгакова комментировала книгу немецкого историка Генриха Эйкена "История и система средневекового миросозерцания"11). Многие мысли Эйкена оказались созвучными идеям Булгакова. Последний, в частности, пишет: "Парадоксия средневекового аскетического мировоззрения заключается... в том, что это мироотрицающее, безземное учение приводило к стремлению овладеть этим осужденным миром и этой землей, как бы натурализоваться в этом мире"12). В статье "Народное хозяйство и религиозная личность" он развивает этот мотив, основываясь уже не только на книге Эйкена, но и на идеях Макса Вебера, примеряя их к православию.
Эта булгаковская статья уделяет большое внимание выдающейся работе Вебера "Протестантская этика и дух капитализма" (она, по существу, ей посвящена), которая при жизни Булгакова еще не была переведена на русский язык. Многие страницы статьи "Народное хозяйство", как и некоторые позднейшие работы Булгакова, относящиеся к 1914-1917 гг., пронизаны духом веберовского труда. И дело не только в том, что Булгаков излагает основные мысли "Протестантской этики" и нередко ссылается на отдельные положения этого труда немецкого социолога и экономиста; "след" этот прежде всего проступает в специфически православном, русском переосмыслении Булгаковым идеи реформации.
Известный отечественный философ и социолог Ю.Н.Давыдов, автор статьи "Вебер и Булгаков", отмечает, что отец Сергий находился "под сильнейшим впечатлением" от "веберовской" концепции примата определенного - и именно религиозного - типа этики в процессе возникновения нового типа экономики и новой формы хозяйственной жизни"13).
Специалист в области политэкономии, хотя и прошедший тернистый путь от марксизма к идеализму и от идеализма к православию, С.Булгаков не мог не обратить внимание на парадоксально земные последствия аскетики средневекового католицизма, в особенности монашества. Изучая работы немецких исследователей Э.Трельча и Г.Эйкена, Булгаков находил параллели из области трудовой аскетики в истории католических и православных монастырей. Он рассматривал христианское подвижничество как феномен общий для западной и восточной ветвей христианства.
Повышенный интерес вызывала у него роль протестантской аскетики, особенно протестантской хозяйственной этики и ее взаимосвязи с тем, что В.Зомбарт и М.Вебер называли "духом капитализма".
Комментируя работу Вебера "Протестантская этика и дух капитализма", Булгаков выражает сожаление по поводу того, что "подобного рода исследования почти совершенно отсутствуют относительно русской хозяйственной жизни, в частности, истории русской промышленности"14). Между тем, он обращает внимание на "близкую связь" "русского капитализма со старообрядчеством", которое дало "представителей целого ряда крупнейших русских фирм".
Булгаков считает необходимым проанализировать "экономические тенденции православия", "коренным образом" отличающиеся от протестантизма. У православия, писал о. Сергий, есть могучие средства воспитания личности, пробуждения и "выработки" у нее "чувства личной ответственности и долга", столь необходимых "для экономической деятельности, как и для всех остальных видов общественного служения". Среди таких "могучих средств" он выдвигает на первый план дисциплину "аскетического послушания".
Высшее освещение хозяйства
Мало кто из религиозных мыслителей столь тесно увязывает христианскую (православную) этику с трудовой, хозяйственной, как это делает Булгаков. Во многих своих работах наряду с идеалом общественным он ставит вопрос об идеале экономическом; социальная жизнь для него не может быть оторвана от жизни хозяйственной. Наличие общественного идеала предполагает для Булгакова также наличие и идеала экономического. И если политику он рассматривает как общественную мораль (Булгакова с полным правом можно назвать "христианским полетологом", то в политической экономике он видит прикладную этику, именно этику экономической жизни.
Политическая экономия для С.Булгакова - наука, раскрывающая глаза на социальные обязанности, вытекающие из евангельской заповеди любви к ближнему. Откровение дает вполне определенные руководящие нормы общественного устройства, первейшей из которых является заповедь трудиться в меру сил и умения, исключающая праздность и недобросовестность.
Мир как объект трудового, хозяйственного воздействия, по существу, всегда находился в сфере интересов Булгакова. Он и сам об этом писал в "Предисловии" к "Философии хозяйства": "Факт хозяйства всегда возбуждал во мне философское "удивление", и проблема философии хозяйства - о человеке в природе и о природе в человеке - в сущности никогда не сходила с моего духовного горизонта, поворачиваясь лишь разными сторонами".
Булгаков в своем творчестве не раз возвращается к проблеме взаимоотношений двух жизненных сфер человека: его духовной жизни и мирской трудовой деятельности. Его интересует интерпретация этих взаимоотношений различными ветвями христианства, и прежде всего, естественно, православием.
Протестантизм четко и резко подразделяет эти две области человеческого существования. Трудовая деятельность протестанта непосредственно связана с его религией. Признаком истинной веры протестантизм считает не столько внешнее выполнение человеком религиозных предписаний, сколько честное выполнение своих обязанностей. Католичество разрешает важнейшие жизненные проблемы на основе строгого иерархического подчинения клерикальной организации жизни. В католичестве церковная жизнь вдохновляет человека на мирскую трудовую деятельность.
В отличие от католичества и протестантизма, православие, по мысли Булгакова, пронизывает "религиозным вдохновением" не только храмовую жизнь, но и весь быт человека. Освящение быта (труд, семейные отношения, еда, сон, одежда, любая повседневность) вообще свойственно православию, оно сопровождает человека от рождения до самой смерти.
По этому поводу Павел Флоренский писал в статье "Православие", что для русского крестьянина область ралигиозного не ограничивается церковью и природой; "третьей сферой его религиозной жизни является быт", заключающий в себе, в частности, земледельческий труд. Булгаков, как русский крестьянин, ощущает мир как хозяйство и Бога как Хозяина. Человек, по его мысли, управляющий этого хозяина, которому поручено возделывать землю.
Для православного мышления характерны как бы два подхода (отнюдь не разделенные каменной стеной между собой) к смыслу творчества, нормам трудовой деятельности человека:
1) внутреннее творение во имя Иисуса Христа;
2) творчество рассматривается не только как "внутреннее", но и как "внешнее" деяние, которое приведет к восстановлению падшего человека.
Булгакову ближе второй подход к этой проблеме. Об этом свидетельствует вся его концепция трудовой этики, основанная на этике православия.
Для Булгаков человек - существо действующее, активное, обладающее творческим началом. Недаром в речи на Съезде православной культуры, опубликованной в 1930 г. под названием "Догматическое обоснование культуры", Булгаков приводит слова одного из своих "кумиров" Николая Федорова, "мир дан человеку не для поглядения, а для действия"15).
Как у Федорова, так и у Булгакова познание и преобразование жизни идут вместе. Их морализм получает не только религиозное, но и эволюционно-научное обоснование. К Федорову и Булгакову многих привлекает их "деловой", "трудовой" пафос, не только "теория", но и "практика", переход от "слова к делу". Однако, нельзя не заметить, что у Булгакова этот переход не "мнимый", каким он выглядит у Федорова. У отца Сергия соединение потустороннего и посюстороннего выглядит логично. Он не противопоставляет божественному действию действие трудовое, а связывает их в один узел. Признавая первичность божественного, он придает значение и второму. Создавший человека по своему образу и подобию, Бог для него как бы и данность, и заданность. "Человек сам себе задан для того, чтобы творческим усилием осуществить свой предвечный образ", - пишет Булгаков. Отнюдь не отождествляя творчество человека с творчеством Божиим, философ так трактует назначение человека: "...Тема человека вложена в него Богом, а задача человеческого творчества - осуществление и развитие этой темы"16).
По мысли Булгакова, человек "со-творец мира" в том смысле, что он призван раскрывать Божественный замысел в мире. Будучи созданным не как обособленное существо, а как родовое, человек в своем творчестве представляет собой лишь часть целого, часть общего дела. Все, что он творит, должно быть оплачено трудом, усилием. Для Булгакова несомненен принцип Федорова, которому тот, кстати, неуклонно следовал всю свою жизнь: "Не должно быть ничего дарового".
Булгаков никогда не ставил знака равенства между обобщенным "экономическим человеком", этим условным двуногим политической экономии, и конкретным индивидуумом, обладающим неповторимыми чертами. За абстрактными рассуждениями о науке политэкономии русский мыслитель не забывал о том, что эта наука рассматривает весьма важную сторону человеческой деятельности. Однако, он не абсолютизировал ее, полагая, что она является не единственной, а одной из сторон проявления человеческой личности. Как личность не казалась Булгакову "счетной линейкой интересов", а живым творческим началом, так и хозяйство (какое бы то ни было - народное или мировое) не представлялось ему неким механизмом. "Исходя из одного представления о механизме, - пояснял Булгаков, - нельзя даже понять до конца хозяйственную жизнь; вне личной инициативы, вне творческого к ней отношения, вне различных волевых импульсов - одной рутиной, или одним своекорыстным интересом невозможно даже поддержания status quo, а тем более невозможен хозяйственный прогресс..."17).
В начале XX в. почти безраздельно господствовал экономизм, и исследователи хозяйства и экономических идей достаточно редко затрагивали в своих работах религиозные аспекты, которые Булгаков в своих исследованиях прочно связал с сугубо хозяйственными вопросами. И хотя у него были предшественники прежде всего в лице немецких исследователей конца XIX- начала XX вв., связывавших хозяйственные и этические проблемы, исследования Булгакова имеют вполне самостоятельную ценность, ибо он прикладывал эти идеи на достаточно самобытную российскую почву. Немалое значение имело и то, что в лице Булгакова читатель легко узнавал глубоко верующего человека, для которого нравственность была равнозначна религиозности.
Попытки отделения принципов морали от религиозных основ были в корне неприемлемы для него, также как далеко не созвучны его убеждениям были идеи создания надрелигиозной "гуманистической этики". Такая синтетическая этика должна была казаться художественной натуре Булгакова срезанным цветком, лишенным корней и обреченным тем самым на быстрое умирание. Этика без Бога - недолговечна, она не выдерживает жизненных испытаний, а главное - таких человеческих инстинктов как эгоизм, жадность, жажда власти...
Особую неприязнь у Булгакова вызывают концепции английского философа XVIII в. Иеремии Бентама, полагавшего руководящим принципом поведения человека принцип полезности. В ряде работ Булгаков именует эти идеи "моральной арифметикой", делающей попытку "применения числа к этике". В "Философии хозяйства" он пишет по этому поводу так: "К подобным построениям должен быть применен прагматический критерий со всей беспощадностью: при всей стройности, логической последовательности, может быть, даже и остроумии этих построений они бесполезны, ибо не имеют ориентирующей ценности, а потому должны быть признаны научными заблуждениями".
С именем Бентама Булгаков связывает меркантильный дух классической политэкономии. Этот дух Бентама, считает русский мыслитель, одерживает победу над духом Гегеля, что приводит к тому, что экономический материализм не только вульгаризируется в бентамизме, но и вырождается. "Он вырождается, - считает Булгаков, - в стремление объяснять все из жадности и видеть одну экономическую подоплеку в величайших движениях истории: история реформации превращается в историю свиноводства и земледелия XVI века, а история первохристианства - в историю рабства, латифундий и пролетариата в Римской империи и т.п.". Думается, под этими словами мог бы подписаться и Макс Вебер, - ему особенно близки были идеи реформации, положившие начало новому направлению христианства - протестантизму.
Человек для Булгакова - живая психологическая неповторимая личность; пренебрежение его индивидуальностью ведет к непониманию его сущности, его поступков, его действий. Бентам, по мысли Булгакова, задал некий тон этому пренебрежению, и по его стопам пошли Роберт Оуэн в Англии, Фердинанд Лассаль во Франции и особенно Карл Маркс в Германии.
Маркс чужд Булгакову прежде всего своим "механистическим" отношением к обществу, "бесцеремонным отношением к человеческой индивидуальности", устранением из своего анализа живого человека и неразрывно связанную с ним идею личной ответственности, творческой воли. Маркс для него "демократический диктатор", он воплощает"манчестерство" - слово почти бранное в устах Булгакова, означающее отношение к личности лишь как к "экономическому человеку". "Поскольку социализм духовно остается... на почве манчестерства, - пишет Булгаков, - он есть то же манчестерство навыворот или контрманчестерство, с той разницей, что вместо уединенного индивида здесь ставится общественный класс, т.е. совокупность личностей с общим интересом - тот же экономический человек, но не индивидуальный, а групповой, классовый".
И хотя Булгаков несколько огрубляет (или упрощает) Маркса, подчас судит о нем слишком прямолинейно, он четко фиксирует "ахиллесову пяту" марксизма, дающего "лишь геометрический чертеж человеческих отношений". Для Маркса рабочий - лишь отвлеченный, совокупный представитель "пролетариев всех стран", люто ненавидящий капиталистов-эксплуататоров. Этот рабочий - не реальный человек, противоречивый, многранный, а, как пишет Булгаков, некий "методологический призрак".
Глубоко мыслящий исследователь хозяйственной жизни, С.Булгаков для доказательства своих выводов нередко обращается к ранней истории христианства. Так, весьма интересны его суждения об отношении христианства к рабству в статье "Церковь и социальный вопрос", опубликованной в 1906 г. Будучи врагами любого угнетения, апостолы, заставшие рабство в полном расцвете, требовали от рабов повиновения господам, причем не только добрым и совестливым, но и жестоким и бессердечным. Они лишь бесстрастно фиксировали обязанности рабов и рабовладельцев. У апостола Павла можно прочесть следующее: "Рабы, повинуйтесь господам своим во плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимой только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души, служа с усердием, как Господу, а не как человекам, зная, что каждый получит от Господа в меру добра, которое он сделал, раб ли или свободный" (Еф. VI, 5-9).
Неужели апостолы мирились с такой вопиющей несправедливостью, каким был институт рабства, относясь к нему столь индифферентно, не чувствуя вопиющего его несоответствия с христианскими принципами? Некоторые исследователи, включая, например, такого знатока христианства, каким был немецкий протестантский богослов и историк конца XIX- начала XX вв. Адольф Гарнак, отвечали на этот вопрос положительно. Булгаков страстно полемизировал с Гарнаком, показывая сложность позиции христианства по этому вопросу.
При этом он не ограничивался рассмотрением одного лишь рабовладельческого общества, распространяя понятие "рабство" на более близкие ему исторические периоды. Булгаков писал: "Отрицая данный общественный строй, рабство, крепостничество, капитализм, в самых его основаниях, возможно, однако, допускают его относительную историческую необходимость в том смысле, что в данный момент его непосредственно нельзя устранить, не подвергая опасности самого существования общества". Этим русский философ и богослов хотел сказать, что христианство придерживается реальной, трезвой политики; оно вынуждено считаться, по его словам, "с пределами эластичности социальной ткани, чтобы не совершить ее разрыва или полома скелета во имя стремления придать социальному телу новую форму"18).
В позиции Булгакова нетрудно заметить поддержку исторического подхода к общественным явлениям, отрицание прямолинейности, упрощенчества, характерных для религиозного доктринерства. Он остается верным себе, продолжая придерживаться позиций социально-политического реализма.
Живя в том или ином обществе, считал православный священник отец Сергий, мы должны в известной мере "принять" его вместе со всеми свойственными ему пороками, причем "принять" и на свою совесть и видеть в нем арену борьбы добра и зла. В "век рабства" следует различать не только хороших рабов и плохих хозяев, но хороших и плохих рабов, хороших и плохих хозяев. К обязанностям своим следует относиться по-христиански. И все это относится отнюдь не только к древнему рабовладельческому обществу, но и к любому другому. Спасение души не зависит от внешних форм, оно личное дело каждого индивида. Христианство (как и любая другая религия) всегда требует личного подвига.
Даже в состоянии самого непосильного хозяйственного плена человек может (а потому и должен) чувствовать в себе Сына Божия, призванного к свободе. И хотя хозяйственная свобода не имеет решающего значения для христианской свободы, христианство строго относится к хозяйственным обязанностям человека. Труд, по мысли Булгакова, имеет "незаменимое значение для человека, как средство воспитания воли, борьбы с дурными наклонностями, наконец, как возможность служения ближним". Поэтому, считает он, значение христианства в хозяйственной истории трудно переоценить: оно безмерно возвысило сознание достоинства труда, не признававшегося в древнем мире. Христианство "оздоровило", укрепило хозяйственную жизнь Европы, о чем отчасти уже говорилось выше.
Христианское отношение к труду Булгаков выразил так: "Поскольку христианство велит каждому блюсти в себе свободу от хозяйства, не дозволяя заботе до конца овладевать сердцем, повелевая оставаться духовно свободным от хозяйства при всяком хозяйственном строе, настолько же решительно оно никому не позволяет освобождать себя от труда под тем или иным предлогом"19).
С такой точки зрения Булгаков подходит, например, к сокращению рабочего дня, которое, по его мнению, не является безусловным благом, ибо для него нужно духовно дорасти. Короткий рабочий день может стать источником деморализации, духовного вырождения трудящегося человека, если он не сумеет достаточно хорошо употребить освобождающееся время.
Хозяйственный расчет и "прибавочная ценность"
Размышления Булгакова на тему труда, творчества непосредственно связаны с его мыслями о собственности и богатстве. Отец Сергий рассматривает различные аспекты этой проблемы во многих своих работах, в том числе таких, как "Философия хозяйства", "Христианство и социализм", "Церковь и социальный вопрос" и некоторых других. Собственность, как и богатство, для Булгакова имеет двоякое значение: этическое, или религиозное, и социально-экономическое. Под первой он подразумевает не объект или право собственности, а чувство собственности: степень привязанности к ней, алчность, жадность, отделяющие человека от Бога. Булгаков писал, что "победа над собственностью в этом смысле - может быть не экономическая, а только нравственная, она должна совершиться в тайниках души, в незримых переживаниях совести. Можно (хотя и трудно) иметь обширную собственность и быть от нее духовно свободным, обладать весьма слабо развитым чувством собственности и, наоборот, можно (и чрезвычайно легко) быть бедняком, не имеющим никакой собственности и сгорающим от чувства любостяжания, жадности, зависти к имущим"20).
Для о. Сергия все хозяйственное оказывается своеобразно освященным божественным светом. В этом он близок русским православным старцам, таким, как, например, Амвросий Оптинский или Феофан Затворник, - они религиозно оправдывали именно родовой быт, хозяйственные заботы, естественное, натуральное жизненное домостроительство. Для монахов Амвросия, Феофана и некоторых других старцев любой физический труд, даже торговля в лавке имели больше божественного оправдания, чем художественное, философское и общественное творчество.
Нечто подобное (не столь определенное и откровенное) характерно и для некоторых высказываний Булгакова, абсолютизировавшего хозяйство и придававшего ему универсальный характер.
Отношение Булгакова к собственности и богатству, "недосказанность" в сфере социальных проблем позволило Бердяеву высказаться следующим образом: "Он в сущности склонен оправдывать "буржуазный" строй, подводит под него религиозный фундамент в явном противоречии со своим аскетизмом и народничеством. Капиталистическое накопление он пытается вывести из религиозного закала личности"21).
Часто предвзято относившийся к взглядам Булгакова, Бердяев и на сей раз увлекся пафосом ниспровержения булгаковских идей. Для Бердяева, в отличие от Булгакова, противоестественным было сочетание христианства, с одной стороны, и трудового пафоса, накопления, рачительного хозяйствования, с другой. В целом Бердяев весьма критически относился к булгаковскому типу религиозной мысли, и вместе с тем отдавал ему должное, преклонялся перед силой его логики, страстностью, стремлением "к религиозной серьезности и к исторической монументальности". "Искания Булгакова имеют большое значение и должны быть высоко оценены. В нем есть подкупающая серьезность и искренность. Он очень русский, и пережитый им религиозный кризис имеет значение для судьбы русского сознания. В лице Булгакова как бы русская интеллигенция порывает со своим атеистическим и материалистическим прошлым и переходит к религиозному созерцанию и христианству. Это - процесс большого углубления"22).
Собственность же для Булгакова с социально-экономической точки зрения находится в зависимости как от организации потребления, так и от организации производительного труда, производства, в связи с той экономической организацией, которая характерна для общества. В этом смысле вопрос о собственности приобретает несамостоятельное, производное значение, он решается в соответствии с общей постановкой вопроса о той или иной форме производства. Если рассматривать собственность с такой точки зрения, то она, как пишет Булгаков, "есть столько же право, сколько и обязанность, с ней связана важная и ответственная функция". "Такую собственность, - продолжает он, - можно (хотя, конечно, и трудно) иметь и без особенного развития собственнических чувств, "классовых интересов", господство которых, хотя фактически по слабости человеческой и составляет общее правило, но не представляет предела, его же не перейдеши"23). Так, например, можно представить себе владельца предприятия, капиталиста, который, проникшись христианским духом, мог бы в личной жизни оставаться аскетом, бессребренником, отдавая свои доходы на различного рода благотворительные цели, но в то же время, будучи человеком религиозным, не имевшего морального права снять с себя ответственность за судьбу и благо работников своей фирмы. Кстати, примеры такого рода вовсе не умозрительны, их не так много, но они все же встречаются.
Некоторые резкие суждения Булгакова в адрес частной собственности относятся не столько к собственности, сколько к собственникам, проявляющим алчность, эгоизм, различные злоупотребления. Как и любой индивидуум, собственник должен быть прежде всего человеком честным, нравственным, именно с этой точки зрения оценивает его Булгаков. "От собственника требуется особое поведение, - разъясняет он свою позицию, подчеркивая важность этического аспекта деятельности собственника, - именно исполненная доброжелательства помощь бедным и вообще полезное и разумное пользование богатством"24).
Христианство придает вопросам хозяйства "аскетический обертон, религиозно-этический мотив самообуздания и служения ближнему". Булгаков именно с этих позиций рассматривает проблему частной собственности, призывая тех, кто может прислушаться к его словам: "Не погружаться в хозяйство до конца, не давать овладеть собою его инстинктам, но по возможности и живя в хозяйстве осуществлять свою свободу от богатства, подчинять его религиозно-этическим нормам"25).
Не отделяя православия от других ветвей христианства, Булгаков излагает трактовку христианскими отцами церкви вопроса о проценте с капитала, т.е. их отношение к прибыли, присоединяясь к осуждению ими "прибавочной ценности". Философ предостерегает против бездумного отождествления (при всей видимой схожести) позиции церкви и социалистов в отношении к прибыли.
Социалисты подходят к этой проблеме с чисто материалистической, прагматической и уж во всяком случае не с этической точки зрения. Булгаков так излагает ее: "Социалистическое отрицание "прибавочной ценности" утверждается ими на зависти неимущих к имущим, эксплуатируемых к "эксплуататорам", или на утверждении "права на продукт труда как исключительную собственность, т.е. представляет собой притязание собственников, утесненных в осуществлении своей собственности"26).
Церковь отрицает прибавочную стоимость по иным мотивам. Ее позиция включает и федоровский аргумент "не должно быть ничего дарового", и более ранний, аристотелевский, - "деньги не могут родить деньги". Церковь обличает бесчеловечность, жадность, своекорыстие ростовщиков, т.е. подходит к "проценту на капитал" с сугубо этических позиций.
Впрочем, осознавая необходимость собственника (и ростовщика, очевидно, тоже) для нормального существования общества, Булгаков не настаивает на тотальном осуждении "процента", так же как не утверждает, что капитализм сам по себе аморален. Он прекрасно осознает, что этические нормы не только выступают в роли эффективного ограничителя соблазнов, побуждений, искушений, толкающих человека на их нарушения, но и способствуют реализации его частных (в том числе и собственнических) интересов. Поэтому Булгаков не столь жесток в своих оценках "прибавочной ценности". Он считает, что "принципиально... нет ничего невозможного для того, чтобы переменить это непримиримое отношение к проценту на более терпимое и снисходительное, раз было бы доказано, что вред от него превышается полезными его сторонами".
Не будем утверждать, что Булгаков здесь ставит знак равенства между этикой и прогрессом, однако признаем, что подобная постановка вопроса во всяком случае не была для него неприемлемой.
Правильное, нравственное личное отношение к богатству и собственности может быть и должно быть совместимо с признанием необходимости экономического прогресса для всего человечества. Именно такие духовно свободные и нравственно чистые люди для Булгакова были "наилучшими проводниками прогресса". Христианская экономия С.Н.Булгакова, ищущая осуществления свободы, правды и любви в экономической жизни, согласует с заповедью Христа планирование народного хозяйства (он называет его "предусмотрительным расчетом"). Позволим себе привести довольно пространную цитату из ранней работы Булгакова "Основные черты современного хозяйственного строя. Краткий очерк политической экономии" (1906), в которой автор соединяет в единое целое христианскую мораль, с одной стороны, и рациональность, расчет, хозяйственную необходимость, с другой:
" ...Не противоречит признанию необходимости экономической деятельности и вообще рационального ведения народного хозяйства, основанного прежде всего на предусмотрительном расчете, и запрещении пещись о завтрашнем дне, пище и питии, сделанное Спасителем. Здесь, как и в предыдущем, заповедуется свобода от духовного плена и отягчения заботами и тревогами о своем материальном благополучии, но вовсе не запрещается, во-первых, забота о материальном благе других, а, во-вторых, и вообще хозяйственная деятельность, поскольку она является одной из форм полезного и для всех обязательного труда. Неужели возделывать землю в расчете на будущий урожай значит нарушать заповедь: не заботьтесь о завтрашнем дне? Или даже расчетливо вести свое собственное промышленное предприятие, с которым связаны интересы стольких людей, так или иначе от него зависящих? Вообще, в Евангелии запрещается, по нашему пониманию, не хозяйственный расчет, без которого вообще невозможна и сама хозяйственная деятельность, но хозяйственное ослепление, та жадность и жестокость, благодаря которой замирает в человеке духовная его жизнь. Считаться же с суровой хозяйственной необходимостью и, следовательно, вести рациональное личное, народное и государственное хозяйство не может быть запрещено в той книге, где сказано: в поте лица твоего ешь хлеб твой, и еще: кто не работает, не должен есть"27).
Одна из стержневых тем хозяйственной концепции Булгакова - "обреченность" человека жить в этом мире, его "повинность" трудиться, связанная с законами естества, законами истории, законами экономики. Люди - "бескрылые рабы", действующие в определенных механизмом причин и следствий границах и призванные подчиняться высшим законам - должны не только заботиться о поддержании жизни, но и быть творцами истории, творцами культуры"28).
Булгаков показывает неразрешимость противоречия, с которым человек вынужден жить как бы одновременно в двух мирах: в царстве необходимости и царстве свободы. Это и оправдывает его обреченность на компромисс. Глубокая вера в то, что все вокруг создано Богом, не освобождает человека от необходимости "трудиться в поте лица своего", и труд этот объективируется в хозяйственных формах, в "хозяйственном скелете".
После новейших открытий XX в. в области экономики было бы крайне наивно смотреть на хозяйственную жизнь глазами первобытного человека. Булгаков мыслит современными категориями. "И если заповедь о всеобщей обязанности труда и помощи нуждающимся в материальной поддержке, - пишет он, - понималась раньше исключительно как обязанность личного поведения, то теперь, после того, что мы знаем из общественных наук, одна она не может успокоить совесть, для нас выясняются, кроме того, и обязанности социального поведения".
Христианская милостыня для Булгакова предполагает условия, неразрывно связанные с хозяйственными заботами и имущественными отношениями. Точно так же в его понимании библейские обязанности накормить голодного, одеть нагого, навестить заключенного, - то, что должно спроситься с людей, - предполагает внимательное отношение к хозяйственной стороне жизни, а, стало быть, к хозяйственному труду. Ведь, если искренне и горячо желать исполнения заповеди Христовой, то нужно уметь ее исполнять, знать нужные средства, с помощью которых добиться их воплощения в жизнь.
Именно с такой точки зрения рассматривает Булгаков молитву Господню в шестой главе Евангелия от Матфея, в которой наряду с другими прошениями непосредственно содержится и такое: хлеб наш насущный даждь нам днесь. Моление о хлебе насущном есть по сути просьба благословения хозяйственной деятельности." Это высшее освящение хозяйственной заботы, - пишет Булгаков, - включение ее в молитву молитв, все прошения которой таковы, что, требуя помощи свыше, они предполагают и нашу деятельную работу в соответствии богочеловеческому характеру всего исторического процесса, достаточно говорит за себя"29).
* * *
"Труден путь через современность к православию и обратно", - писал Булгаков в "Свете невечернем". Тернистость этого пути отец Сергий познал на своей собственной нелегкой судьбе. "Современность" со времени написания этой книги Булгакова сдвинулась вперед почти на столетие, и с тех пор вряд ли этот путь стал легче. Впрочем, это и предвидел Булгаков: "Осознать себя со всей исторической плотью в православии и чрез православие, постигнуть его вековечную истину чрез призму современности, а эту последнюю увидеть в его свете, - такова жгучая, неустранимая потребность, которая ощущалась явно с XIX в., и чем дальше, тем становится острее"30).
1) Бердяев Н.А. Возрождение православия (о. С.Булгаков) // Н.А.Бердяев о русской философии. Ч.2. - Сведловск, 1991. С. 170.
2) Там же. - С. 171.
3) "Мой реализм было православие", - писал Булгаков в статье "Агония" - Булгаков С.Н. Христианский социализм. - Новосибирск, 1991. С. 310.
4) См.: Давыдов Ю.Н. Вебер и Булгаков (Христианская аскеза и трудовая этика) // Вопросы философии. N 2. 1994. С. 54-73.
5) Булгаков С.Н. Церковь и социальный вопрос. // Булгаков С.Н. Христианский социализм. - Новосибирск, 1991. С. 78.
6) Бердяев Н.А. Возрождение православия (о. С.Булгаков) // Н.А.Бердяев о русской философии. - Сведловск, 1991. С. 167-197.
7) Бердяев Н.Ф. Типы религиозной мысли в России. Возрождение православия. // Русская мысль. 1916. N. VI. С. 8.
8) Гачев Г. Сергей Булгаков // Русская дума. - М., 1991. С. 223.
9) Там же. С. 222.
10) Там же. С. 238.
11) Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания. - СПб., 1907.
12) Булгаков С.Н. Два града. Исследования о природе общественных идеалов. Т. I-II. - М., 1911. С. 155.
13) Давыдов Ю.Н. Вебер и Булгаков (Христианская аскеза и трудовая этика) // Вопросы философии. 1994. N 2. С. 56-57.
14) Булгаков С.Н. Два града. Исследования о природе общественных идеалов. Т. I-II. - М., 1911. С. 197-198.
15) Булгаков С.Н. Соч. в II-х тт. Т. II. - М., 1993. С. 290.
16) Булгаков С.Н. Соч. Т. II. С. 637.
17) Там же. С. 347.
18) Булгаков С.Н. Христианский социализм. - Новосибирск, 1991. С. 96.
19) Там же. С. 212.
20) Там же. С. 99-100.
21) Бердяев Н.А. Возрождение православия (о. С.Булгаков). С. 188.
22) Там же. С. 193-194.
23) Булгаков С.Н. Христианский социализм. - Новосибирск, 1991. С. 101.
24) Булгаков С.Н. История экономической мысли. Т. I, вып. 3. - М., 1916. С. 43.
25) Там же.
26) Там же. С. 45.
27) Былое. 1996. N 8. С. 3.
28) Булгаков С.Н. Христианский социализм. - Новосибирск, 1991. С. 82.
29) Там же. С. 80.
30) Булгаков С.Н. Свет невечерний. - М., 1994. С. 3.