Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
PAGE 190
Конн Иггульден: «Волк равнин»
Scan - Alex1979. OCR & ReadCheck - Юрчик.
«Конн Иггульден "Чингисхан. Волк равнин"»:
Эксмо, Домино; Москва, СПб.; 2010; ISBN 978-5-699-41986-9
Перевод: Н. Некрасова
Он родился при необычных обстоятельствах: одни посчитали это дурным знаком, а другие предрекли, что смерть будет ему верным спутником и он станет великим воином. Предательство тех, кому он доверял, едва не стоило ему жизни и заразило душу жаждой мести, а страдания закалили тело. Он ни перед кем не склонялся, не поддавался ни страху, ни слабости. Его не заботили ни богатство, ни добыча – одна только власть. Он создал империю, простиравшуюся от берегов Дуная до Тихого океана. Его звали Чингисхан. И это роман о его молодости.
Эта книга никогда бы не была написана без народа Монголии. Без людей, позволивших мне жить среди них и рассказывавших о своей истории за чаем с солью и водкой, пока зима плавно перетекала в весну.
Особая благодарность Мэри Клементс за советы о лошадях и Шейле Броутон, чьи великолепные научные работы позволили написать большую часть этого романа.
Моим братьям Джону, Дэвиду и Хэлу
Свора правителей зло,
Царь один должен быть у народа.
Бесновалась метель, залепляя колючим снегом глаза воинов. Монгольские лучники окружали татарский отряд. Их низкорослые лошади чутко повиновались легким движениям колен. Монголы, привстав на стременах, в полном молчании выпускали стрелу за стрелой и точно попадали в цель. Сквозь завывания ветра были слышны только вопли раненых и топот коней. Татарам не было спасения от смерти: она со свистом летела на темных крыльях битвы со всех сторон. Лошади с диким ржанием падали на колени, из ноздрей их текла яркая кровь.
Стоя на выступе желто-серой скалы, Есугэй следил за ходом боя, плотно укутавшись в меха. Стоголосым демоном выл над равниной ветер, обжигая его кожу там, где она не была смазана бараньим жиром. Есугэю все было нипочем. Он уже столько лет вел такую жизнь, что почти ничего не чувствовал. Суровая природа была частью его жизни, как и воины, которыми он повелевал, как и враги, которых он уничтожал.
Есугэй презирал татар, хотя и отдавал противникам должное: им было не занимать мужества. Он увидел, как они сплотились вокруг молодого воина. Услышал его голос, перекрывший даже вой ветра. Татарин был в кольчуге. Есугэй и сам страстно желал иметь такую кольчугу. Он завидовал врагу. А тот остановил своих всадников резкими окриками и не позволил им броситься врассыпную. И тогда Есугэй понял, что пора вступить в дело ему самому. Его арван – девять лучших воинов племени, кровных братьев и сородичей, – почувствовал это. Его товарищи, достойные носить дорогие доспехи из вареной кожи с вышитым на них скачущим волком.
– Вы готовы, братья мои? – спросил Есугэй, чувствуя на себе взгляды соратников.
Одна из кобыл взволнованно заржала, а его первый воин, Илак, усмехнулся.
– Ради тебя мы перебьем их, младший брат, – сказал он, почесывая лошадь меж ушами.
Есугэй ударил коня пятками, и они легкой рысью двинулись в сторону кипевшей битвы. С высоты они видели яростную круговерть пурги и ощущали злобную силу ветра и снега, что также участвовали в схватке. Есугэй, глядя на простертую над хрупкими фигурками воинов руку Отца-неба, из которой сыпался лед, в благоговейном ужасе зашептал молитву.
Воины перешли в галоп, не перестраиваясь и даже не задумываясь об этом, поскольку каждый с младенчества умел оценивать расстояние. Они думали только о том, как ловчее скинуть врага с седла и быстрее бросить его тело остывать на равнине.
Арван Есугэя врезался в самую гущу сражения, устремляясь к татарскому предводителю, который раскрыл себя лишь в последние мгновения. Если тот останется в живых, то, возможно, станет для своего племени факелом, за которым все и последуют. Конь Есугэя налетел на какого-то татарина, и монгол усмехнулся. Сегодня этот факел угаснет.
Страшный удар – и спина татарского воина переломилась как раз в тот миг, когда он повернулся лицом к новой опасности. Есугэй, держась за гриву коня, наносил удары мечом направо и налево, и враги падали мертвыми, словно осенние листья. Два раза он поберег отцовский клинок: одного противника затоптал конем, а другого – ударил рукоятью, как молотом. И тут Есугэй оказался в самой гуще сражающихся татар. Девять воинов Есугэя были по-прежнему с ним, оберегая жизнь своего хана согласно клятве, данной еще в детстве. Даже не оборачиваясь, он знал, что спина его прикрыта. Об этом говорил и мечущийся взгляд татарского предводителя. Тот видел свою смерть на их плоских ухмыляющихся лицах. А вокруг лежали мертвые, пронзенные стрелами тела его воинов. Татары были разбиты.
Есугэй обрадовался, заметив, что татарин поднялся в стременах и показал на него длинным окровавленным клинком. В глазах его не было страха – лишь гнев и досада, что этот день не принес ему удачи. Сегодняшний урок уже не пойдет на пользу холодеющим трупам, но Есугэй знал, что татарские племена скоро поймут значение этого разгрома. Когда наступит весна, они найдут почерневшие кости своих воинов и больше не осмелятся угонять его стада.
Есугэй и татарин смотрели в глаза друг другу. Есугэй ухмылялся, татарин хмурился. Нет, проигравшие ничему не научатся. Уж если татарину что-то взбрело в голову, то он лучше умрет, чем откажется от своей идеи. Назло. Проигравшие сегодня, они вернутся завтра, и Есугэй опять будет сражаться и проливать еще больше поганой крови. Впрочем, эта мысль была ему приятна.
Он разглядывал татарина, бросившего ему вызов. Совсем молодой. Есугэй вспомнил о своем ребенке, который сейчас, должно быть, появляется на свет там, за восточными холмами. Он размышлял о том, не суждено ли и его сыну когда-нибудь увидеть лицо седого закаленного воина на расстоянии клинка, грозящего смертью.
– Как твое имя? – прокричал Есугэй.
Сражение вокруг них уже стихло, монголы бродили среди трупов, снимая с них все ценное. Ветер завывал с прежней силой, но вопрос был услышан, и Есугэй отметил, что его юный противник на мгновение нахмурился.
– А твое, хрен ячий?
Есугэй хмыкнул. Он уже устал, кожу на лице начало саднить от ветра. Монголы шли по следу татар почти два дня, без сна и отдыха, питаясь только размоченным грутом.1 Меч Есугэя был готов забрать еще одну жизнь, и монгол поднял клинок.
– А тебе что за дело, мальчишка? Иди ко мне.
Возможно, татарский воин увидел в глазах Есугэя что-то более страшное, чем стрела, от которой можно увернуться. После краткого размышления татарин кивнул:
– Мое имя Тэмучжин-Уге. За мою смерть отомстят. Я сын великого рода.
Он ударил коня пятками и устремился к Есугэю. Меч хана свистнул в воздухе один-единственный раз. Тело татарина упало к ногам Есугэя, а конь его понесся по полю.
– Ты пожива для стервятников, мальчишка, – произнес Есугэй. – И такая судьба уготована каждому, кто осмелится угонять мои стада.
Он обвел взглядом собравшихся воинов. Сорок семь человек покинуло свои юрты по зову Есугэя. Четырех бойцов они потеряли, зато ни один из двадцати татар домой уже не вернется. Цена набега, конечно, высока, но зима всегда доводит людей до крайностей.
– Обыщите трупы, да побыстрее, – приказал Есугэй. – Домой возвращаться поздно. Переночуем под скалами.
Металл и луки были весьма ценной добычей. Их можно продать или взять себе вместо сломанного оружия. Но, если не считать кольчуги, нынешняя добыча была скудной. Это еще раз подтверждало догадку Есугэя: татары, которых они разбили, были просто юными воинами, которые пошли в набег, чтобы снискать славу. Они не намеревались биться насмерть на этой твердой как камень земле. Он поймал брошенную ему окровавленную кольчугу и обернул вокруг передней луки седла. Кольчуга была превосходной и могла защитить от кинжала. Кем же был этот молодой воин, раз владел такой дорогой вещью? Есугэй непрерывно повторял про себя его имя. А потом пожал плечами и решил, что имя убитого уже не имеет значения. Он обменяет свою долю коней на крепкое питье и меха, когда племена сойдутся для торга. Если не считать пробирающего до костей холода, день выдался удачный.
Метель не утихла и на следующее утро. Есугэй и его люди возвращались в улус.2 Только выделенные на случай нападения караульные ехали налегке, остальные были так нагружены мехами и добычей, что казались совершенно бесформенными и почти целиком покрылись слоем грязного льда и бараньего сала.
Племя выбрало хорошее место для улуса – у подножия каменистого холма, покрытого лишайником. Среди снегов юрты были почти незаметны. Совсем стемнело, лишь тусклый свет за спиной у воинов пробивался сквозь клубящиеся облака снежной пыли. Однако их возвращение заметили глазастые мальчишки, следившие, чтобы под покровом ночи никто не застал племя врасплох. Есугэй возрадовался, услышав звонкие голоса, возвещающие о прибытии воинов.
«Женщины и дети племени вряд ли успеют нас встретить», – подумал он.
Такими холодными ночами женщины просыпаются лишь для того, чтобы поддержать огонь в очагах. А время подниматься настанет часа через два, когда колючий снег выпустит из своих объятий большие сонные жилища из жердей и войлока.
Когда кони подошли ближе, Есугэй услышал крик, поднявшийся из юрты Оэлун подобно серому дыму, и от нетерпеливого ожидания его сердце часто-часто забилось. Смерть всегда ходит так близко к новорожденным! У него уже был сын, еще младенец, но хану надобно столько наследников, сколько сможет вместить его юрта. Есугэй зашептал молитву, прося еще об одном мальчике, о брате первому.
Хан услышал, как высоким резким голосом закричал в юрте ястреб, и спрыгнул с седла. Его кожаные доспехи поскрипывали при каждом шаге. Он едва заметил, как подхватил поводья закутанный в меха слуга, всегда стоящий наготове. Есугэй распахнул деревянную дверь и вошел в юрту. Снег на доспехах мгновенно растаял от жары и стек вниз, оставив на полу лужицы.
– Ха! Вон пошли! – смеясь, отогнал Есугэй двух своих псов, в безумной радости прыгавших вокруг и норовивших лизнуть его в лицо.
Ястреб закричал, приветствуя хозяина. Но тот, конечно, понимал, что птица не так уж привязана к нему, скорее ей хочется незамедлительно отправиться на охоту. Старший сын, Бектер, ползал в уголку голышом, играя твердыми катышками грута. Все это Есугэй заметил, не отрывая взгляда от женщины, лежавшей на мехах. Оэлун раскраснелась от жара очага, а глаза ее сияли в золотистом свете лампы. Красивое счастливое лицо блестело от пота. Она вытерла рукой лоб, оставив на нем пятнышко крови. Рядом возилась повитуха со свертком. По улыбке Оэлун Есугэй понял, что у него родился еще один наследник.
– Дай его мне, – потребовал Есугэй, шагнув вперед.
Повитуха попятилась, раздраженно поджав сморщенные губы.
– Ты раздавишь его своими лапищами. Пусть поест материнского молока. Потом, когда окрепнет, возьмешь на руки.
Однако Есугэй не мог удержаться. Вытянув шею, он смотрел на новорожденного. Навис над сыном, словно туча, в своих мехах. Повитуха положила ребенка и стала вытирать тряпками маленькие ручки и ножки. Младенец отчаянно завопил. А Есугэю показалось, что этим криком сын приветствует отца.
– Он узнал меня, – с гордостью произнес хан.
– Он еще слишком мал, – фыркнула повитуха.
Есугэй не ответил. Он с улыбкой глядел на краснолицего младенца, но вдруг его лицо перекосилось от злобы, и он грубо схватил старуху за плечо.
– Что у него в руке? – прошипел он.
Повитуха собиралась как раз вытирать маленькие пальчики. Под яростным взглядом Есугэя она осторожно разжала младенческий кулачок, открыв сгусток крови величиной с глаз. Черный комок вздрагивал от малейшего движения и маслянисто блестел. Оэлун приподнялась, чтобы увидеть, что так привлекло внимание Есугэя. Заметив черный сгусток, она застонала.
– У него в правой руке кровь, – прошептала она. – Всю жизнь он будет ходить со смертью рука об руку.
Резко втянув воздух, Есугэй пожалел, что жена не промолчала. Неосмотрительно привлекать внимание злой судьбы к только что родившемуся. Некоторое время он сидел молча, погруженный в размышления. Повитуха продолжала суетиться, вытирать и кутать младенца. Сгусток крови поблескивал на тряпках. Есугэй взял его, и комок задрожал на его ладони.
– Он родился со смертью в правой руке, Оэлун. Так и должно быть. Он сын хана, и смерть – его верный спутник. Он станет великим воином.
Младенца наконец отдали его измученной матери. И Есугэй наблюдал, как жадно малыш схватил сосок, лишь только его вложили ему в ротик. Оэлун, поморщившись, прикусила губу. А хан все никак не мог успокоиться.
– Брось кости, матушка, – обратился он к повитухе. – Посмотрим, добро или зло принесет Волкам этот сгусток крови.
Взгляд его был холоден, и не стоило никому объяснять, что от этого гадания зависит жизнь младенца. Есугэй был ханом и не мог проявлять слабость. Только силы, только холодного разума ожидало от него племя. Он и хотел бы надеяться, что его слова отвратили зависть Отца-неба, однако страшился, что пророчество Оэлун все же исполнится.
Повивальная бабка потупилась. Она понимала, что в таинство появления наследника на свет вторглось что-то чужое и страшное. Порылась в лежавшем у очага мешочке с бараньими бабками,3 раскрашенными мальчиками племени в красный и зеленый цвета. Такие бабки раскидывают по любому поводу. И по тому, как они ложатся, дают имена коням, коровам, овцам или якам. Старики же знали, что если их бросить в нужное время и в нужном месте, то они откроют очень многое. Повитуха подняла было руку, чтобы кинуть их, но Есугэй внезапно удержал ее. Она даже поморщилась – с такой силой он схватил ее.
– Он моя кровь, мой маленький воин. Дай их мне, – велел он и забрал у старухи четыре кости.
Она не противилась, оцепеневшая от жуткого выражения на его лице. Даже псы и ястреб замерли. Есугэй бросил кости, и повитуха ахнула, увидев, что выпало.
– Аййй! Четыре коня! Большая удача! Он станет великим всадником. Он будет завоевывать мир, сидя в седле! – закивал с облегчением и гордостью Есугэй.
Он хотел немедленно показать новорожденного сына людям племени и сделал бы это, если бы вокруг юрты не бушевал буран, выискивающий малейшую лазейку, чтобы проникнуть в тепло. Холод был врагом людей, но он же делал их сильными и выносливыми. В такие лютые зимы старики мучаются недолго. Слабенькая детвора тоже быстро вымирает. А вот его сын будет не из таких.
Есугэй наблюдал за крохотным комочком, присосавшимся к материнской груди. У мальчика были золотистые, как и у него, глаза, на свету почти желтые, будто у волка. Оэлун посмотрела на отца ее малыша и кивнула ему. Гордость заглушила все тревоги. Она была уверена, что кровь – дурной знак, но кости немного успокоили ее.
– Как ты его назовешь? – спросила повитуха у Оэлун.
– Имя моего сына Тэмучжин, – не сомневаясь ни на мгновение, ответил Есугэй. – Он будет железным.
Снаружи по-прежнему неистовствовал буран и, похоже, надолго.
Одним прекрасным весенним днем двенадцатилетний Тэмучжин скакал по степи вместе со своими четырьмя братьями. Они неслись в тени горы Делиун-Болдах. Старший, Бектер, мчался на серой кобылице. Великолепный наездник, он целиком сосредоточился на скачке. Тэмучжин приноровился к ходу его коня и поджидал лишь той минуты, когда можно будет обогнать старшего брата. Вслед за ними скакал Хасар, бешено улюлюкая и нагоняя вырвавшихся вперед братьев. Десятилетний Хасар, любимец племени, был столь же весел, сколь мрачен и серьезен был Бектер. Чубарый жеребец фыркал и ржал вслед кобылке старшего брата, что страшно веселило Хасара. За ним галопом несся Хачиун. Этому восьмилетнему мальчику недоставало открытости, за которую все любили Хасара. Хачиун казался самым серьезным из братьев, даже скрытным. Он говорил редко и никогда не жаловался, как бы Бектер его ни доставал. В обращении с лошадьми Хачиуну не было равных. Он мог заставить скакуна мчаться с невероятной скоростью даже тогда, когда другие лошади уже выдыхались. Тэмучжин через плечо бросил взгляд на Хачиуна. Тот уверенно держался в седле. Казалось, мальчик просто лениво тащится в хвосте, но он и прежде удивлял всех мастерством и неожиданной скоростью, так что Тэмучжин держал ухо востро.
А где-то далеко-далеко позади жалобно кричал самый младший из братьев, умоляя подождать его. Тэмуге слишком любил сладости и безделье, что сказывалось на его ловкости. Тэмучжин усмехнулся при виде пухлого мальчишки, размахивавшего руками в надежде подстегнуть коня. Мать предупреждала, чтобы они не втягивали младшего в свои шальные приключения. Тэмуге едва вышел из того возраста, когда детей еще привязывают к седлу. И когда он отставал от братьев, то начинал реветь. Бектеру еще придется сказать Тэмуге ласковое словечко.
Мальчишеские голоса далеко разносились по весенней степи. Братья неслись во весь опор. Словно птицы, сидели они на спинах своих низкорослых лошадок. Есугэй гордился их мастерством и однажды назвал сыновей воробьями. Тэмучжин сказал Бектеру, что тот слишком жирный для воробья, а потом целую ночь прятался от рассерженного брата.
Но в этот день все племя было в прекрасном расположении духа. Пришли вешние дожди, реки снова наполнили берега и потекли, извиваясь, по равнинам, где еще вчера была только потрескавшаяся земля. Кобылицы приносили вдоволь теплого молока. Его пили, из него делали сыр и холодный кумыс. На холмах уже пробивалась первая зелень, а вместе с ней пришло предчувствие лета и теплых дней. Это был год курултая. Еще до начала зимы племена соберутся вместе для состязаний и торговли. Есугэй объявил о своем решении, что в этом году семьи Волков отправятся в длительную кочевку, на тысячу миль, чтобы пополнить стада. Мальчики предвкушали удовольствие, которое принесут им состязания борцов и лучников, и поэтому вели себя как можно лучше. Их воображение больше всего будоражили предстоящие скачки. О них-то они и мечтали, мчась по степи сломя голову. Все мальчики, кроме Бектера, тайком ходили к матери, Оэлун, и упрашивали ее замолвить словечко перед Есугэем. Все они хотели участвовать в скачках на длинные или короткие дистанции, чтобы заслужить себе имя и всеобщее уважение.
По неписаному закону мальчик, вернувшийся в родную юрту со званием «несравненный всадник» или «победитель коней», займет однажды место отца, когда тот уже не сможет присматривать за своими стадами. Поэтому все сыновья Есугэя, за исключением, конечно, толстяка Тэмуге, не могли думать ни о чем другом. Тэмучжина злило, что место отца должен занять Бектер, словно разница в пару лет так уж важна. Отношения между братьями стали натянутыми, когда старший вернулся, проведя год женихом вне племени – у невесты. Он каким-то непонятным образом вдруг повзрослел. Правда, самым высоким по-прежнему оставался Тэмучжин. И новый Бектер оказался не слишком-то веселым товарищем.
Сначала Тэмучжин думал, что это игра, что старший брат только делает вид, будто теперь он стал взрослым. Мрачный юноша уже не говорил первое, что придет в голову. Наоборот, он взвешивал каждое слово, прежде чем оно слетало с его уст. Тэмучжин насмехался над его невесть откуда взявшейся серьезностью, но вот прошла зима, а брат так и не изменился. Его напыщенный нрав порой казался Тэмучжину забавным, но в глубине души он с уважением относился к рассудительности Бектера. Хотя по-прежнему не признавал его права наследовать юрты и меч отца.
Тэмучжин следил за Бектером, чтобы не позволить старшему брату вырваться вперед. Слишком уж хороший день, чтобы задумываться о далеком будущем. Тэмучжин мечтал, как четверо братьев – а с Бектером пятеро – покажут свою силу и ловкость на собрании племен. Есугэй раздуется от гордости, а Оэлун обнимет всех по очереди и назовет своими маленькими воинами, любимыми наездниками. Даже Тэмуге в свои шесть лет может участвовать в скачках, хотя велика опасность, что он свалится с коня. Тэмучжин нахмурился, когда Бектер обернулся посмотреть, насколько он всех обгоняет. Несмотря на их тайные поползновения, Есугэй еще ни одному не дал разрешения участвовать в скачках.
Оэлун была снова брюхата и уже на сносях. На сей раз она переносила беременность очень тяжело, не так, как прежде. Каждый день ее рвало с утра и вечером, рвало так сильно, что на лице под кожей появлялись маленькие кровавые точки. Ее сыновья вели себя тише воды ниже травы, а Есугэй беспокойно расхаживал по юрте. Наконец хан устал от их опасливых взглядов и напряженного молчания и велел выгулять лошадей, застоявшихся в течение долгой зимы. Тэмучжину хотелось поболтать с отцом, но Есугэй подхватил его властной рукой и забросил на спину жеребца с белыми бабками. Мальчик кувыркнулся в воздухе, приземлился на спину коня и пустил его вскачь. Белоногий был злым, кусачим зверем, но отец знал, что именно он – любимец мальчика.
Есугэй смотрел, как сыновья садятся на коней, но на его широком мрачном лице не было видно и проблеска гордости. Как и его отец, он был не из тех, кто показывает свои чувства, особенно перед сыновьями. Нельзя, чтобы мальчишки размякли. Они должны бояться отца. Но порой ему так хотелось схватить мальчишек и подбросить их к небесам! Вот как сильно он радовался тому, что они у него есть. Он знал о сыновьях многое, потому что любил их. Знал, например, кто какую лошадь предпочитает. Однако об отцовских чувствах сыновья могли догадаться только по блеску в его глазах, как и сам Есугэй некогда лишь догадывался, что думает о нем и что чувствует к нему отец. Есугэй ценил воспоминания, потому что трогательные моменты были редкостью. Он помнил ту минуту, когда отец нежданно-негаданно проворчал нечто одобрительное, заметив, как искусно сын закрепил веревкой тяжелый груз на коне. Это была такая малость, но с тех пор Есугэй вспоминал старика каждый раз, когда затягивал узел, крепко упираясь коленом в тюк. Он смотрел, как мальчики уносятся навстречу яркому солнечному свету, и только тогда, когда они, обернувшись, уже не смогли бы его разглядеть, жесткие черты лица его смягчились. Отец научил Есугэя тому, что требуется от сурового мужчины в суровом краю. И тот знал, что его наследникам тоже придется сражаться с врагами, терпеть голод и жажду, если им вообще суждено достичь возраста мужчины. Только один из них сможет стать ханом племени. Остальные либо будут верно служить ему, либо оставят племя, забрав свою долю коз и овец. Есугэй тряхнул головой, глядя, как клубится пыль, потревоженная копытами пятерых коней. Словно само грядущее нависало над степью, а мальчишки видели перед собой только весну и зеленые холмы.
Солнце ярко сияло на лице несущегося на коне Тэмучжина. Он воспарил духом от быстрой скачки и бьющего в лицо ветра. Впереди кобылка Бектера споткнулась о камень, но быстро выправилась. Старший брат сердито ударил кобылу по голове, но расстояние между ним и Тэмучжином все равно уменьшилось, и тот заулюлюкал, словно собрался обогнать Бектера. Однако время еще не пришло. Он любил вырываться вперед, хотя ему нравилось и подгонять старшего, потому что получал удовольствие, видя, как злится брат.
Бектер здорово вырос, уже было ясно, каким мужчиной он будет – широкоплечим и чрезвычайно выносливым. Проведя у олхунутов год женихом, он теперь делал вид, что приобрел житейский опыт и знания, и не упускал случая их показать. Это раздражало Тэмучжина, словно заноза в пальце, особенно в те минуты, когда братья засыпали Бектера вопросами о племени, в котором родилась их мать, требовали рассказать об их обычаях. Тэмучжину тоже хотелось это знать, но он мрачно решил, что подождет, когда Есугэй отправит его в другое племя, и тогда сам во всем разберется.
Только вернувшись из племени своей жены, молодой воин считается настоящим мужчиной. Лишь когда у девушки появляется первая кровь, ее с почетом, достойным ее положения, сопровождают в племя мужа. Для нее уже будет готова юрта, и молодой муж будет ждать ее у дверей, чтобы ввести в свой дом.
В племени Волков юноши могли вызвать на борьбу взрослых воинов хана, не дожидаясь того времени, когда их станут считать полноправными мужчинами. И Бектеру тоже не терпелось сразиться. Тэмучжин хорошо помнил тот случай, когда старший брат подошел к костру у юрты Есугэя – там сидели несколько воинов. Спрятавшись в тени, мальчик взирал тогда на брата с благоговейным страхом. Бектер кивнул собравшимся, и трое мужчин встали, чтобы проверить, не размяк ли он, проведя год у олхунутов. Тэмучжин со стороны наблюдал за ними. К нему присоединились Хасар с Хачиуном и тоже замерли, притихли. Бектер боролся со всеми троими мужчинами по очереди, без жалоб и стонов переносил жестокие удары. Последним был Илак. Гора мышц с огромными руками. Он бросил Бектера оземь так сильно, что у того из уха потекла кровь, но после этого, к удивлению Тэмучжина, Илак помог юному борцу встать и протянул ему чашу горячего черного арака. Бектер чуть не захлебнулся жгучим питьем, смешавшимся с его собственной кровью, но воины, казалось, не обратили на это внимания.
Тэмучжин был доволен: на его глазах старшего брата отделали почти до бесчувствия. Но он не мог не отметить, что мужчины у ночного костра теперь без презрения смотрели на Бектера. Отважный юноша почувствовал уверенность в своих силах. Может быть, внешне это было не так заметно, но зато весьма важно для него самого. С тех пор старший брат стал досадной помехой, острым камнем на пути Тэмучжина.
Братья скакали по степи под вешним солнцем, вовсе не стремясь как можно скорее попасть в назначенное место, как это будет на состязаниях среди племен. Зима слишком уж недавно закончилась, чтобы торопиться и подгонять коней. Мальчики очень хорошо понимали, что нельзя изматывать животных, пока те еще не нагуляли жирок на доброй сочной траве. Это была скачка без криков и улюлюканий толпы. И не было чувства, что нужно непременно быть первым. От сегодняшних соревнований ничего не зависит, но, когда братья прискачут, они все равно будут спорить до хрипоты, кто где слукавил и кто победил.
Лошадь Бектера неслась на большой скорости, а сам он так прямо держался в седле, что казался почти неподвижным. Тэмучжин знал: это лишь видимость. Бектер еле заметно, но властно управлял серой кобылкой, все еще свежей и сильной. Ничего, сейчас он получит. Тэмучжин скакал, пригнувшись в седле, как Хасар: почти распластавшись на шее коня. Ветер усиливался, и братья знали, что лучше ехать именно так.
Почувствовав, как начал выдвигаться вперед Хасар, Тэмучжин взбодрил Белоногого. Конь фыркнул, будто обозлился. Мальчик краем глаза уже видел младшего брата и решил чуть отклониться, будто случайно, чтобы Хасар сбился с курса. Тот угадал его замысел и придержал лошадь. Тэмучжин усмехнулся.
«Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы состязаться», – подумал он. Но тут оглянулся Бектер, и глаза братьев на мгновение встретились. Тэмучжин оскалил зубы.
– Я иду! – крикнул он. – Попробуй меня остановить!
Бектер отвернулся, ощутив вдруг неприязнь к брату. Старший не так уж часто скакал вместе с «малышней», но раз он сегодня здесь, подумал Тэмучжин, то сейчас наверняка покажет, как должен мчаться на коне настоящий воин. Он так легко не сдастся, поэтому Тэмучжин собрал все силы, чтобы одолеть соперника.
Хасар легко нагнал обоих и почти поравнялся со старшими – Тэмучжин не успел загородить ему путь. Мальчики переглянулись: на их лицах сияли улыбки, и это означало, что они в полной мере понимают друг друга – день такой славный, а скакать по весенней степи так здорово. Долгая темная зима позади, но очень скоро она вернется, так что нужно получать удовольствие от солнца и теплого ветра, пока еще можно. Разве где-то есть другая жизнь лучше этой? Сейчас у племени много жирной баранины, а стада скоро снова дадут приплод. Значит, будет чем кормиться и что продавать. Вечерами можно будет оперять стрелы и заплетать конские хвосты в косицы, петь песни, слушать сказки и легенды разных племен. Есугэй разгонит молодых татар, что осмеливаются угонять стада племени, и Волки будут вольно и спокойно кочевать по степи от реки к реке. Надо будет, конечно, много трудиться, но найдутся и свободные часы – ведь летом дни такие долгие. А вот зимой уж не погуляешь, где хочешь. Зачем уходить от родных юрт, если темной ночью тебя может укусить одичавшая собака? С Тэмучжином однажды такое случилось. Тогда он был чуть постарше Хачиуна, и с тех пор ему так и не удалось избавиться от страха перед собаками.
Хасар обернулся на Хачиуна посмотреть, не собирается ли тот сделать рывок к верхушке травянистого холма, и тут заметил Тэмуге, упавшего с лошади. Хасар всегда утверждал, что у него самый острый глаз во всем племени, и действительно первым разглядел неподвижное пятнышко. Он решил остановиться. Свистнул Бектеру и Тэмучжину и дал им знак, что выходит из скачки. Мальчики обернулись, увидели лежащего на земле Тэмуге. Несколько мгновений они размышляли, стоит ли останавливаться, так как не желали уступать друг другу. Затем Бектер пожал плечами, словно победа в скачке для него ничего не значила, и развернул лошадь в обратную сторону. Тэмучжин не отставал, и так они помчались следом за младшими братьями. Теперь они догоняли остальных. Впереди скакал Хачиун, хотя сейчас вряд ли он думал о том, чтобы оказаться первым. Восьмилетний Хачиун был Тэмуге ближе всех по возрасту и провел много долгих вечеров, обучая младшего говорить и запоминать названия вещей, проявляя при этом необыкновенное терпение и доброту. Возможно, именно поэтому Тэмуге говорил лучше своих сверстников, хотя безнадежно уступал Хачиуну в ловкости в завязывании узлов. Младший сын Есугэя был пухлым и неуклюжим, и если мальчикам сообщили бы, что кто-то упал с лошади, то они без малейшего сомнения сказали бы, что это Тэмуге.
Тэмучжин подъехал к остальным, спешился. Хачиун вместе с Хасаром уже поднимали и усаживали Тэмуге.
Мальчик был очень бледен. Хачиун легонько пошлепал его по щекам и поморщился: голова Тэмуге безвольно качнулась.
– Да очнись ты, маленький воин, – потребовал Хачиун.
Ответа не было. Тень Тэмучжина упала на них, и Хачиун посторонился, уступая место старшему брату.
– Я не видел, что он упал, – шепнул Хачиун, словно что-то изменилось бы, если б увидел.
Тэмучжин кивнул и стал умело ощупывать Тэмуге в поисках переломов или ран. На голове под темными волосами обнаружилась шишка. Он легонько потрогал ее.
– Ударился, но череп вроде цел. Дайте-ка воды.
Он протянул руку, и Хасар снял с седла кожаный бурдюк, вырвал зубами затычку, налил немного теплой воды в раскрытый рот Тэмуге.
– Смотри, чтоб не захлебнулся, – ввернул Бектер, напомнив остальным, что он-то еще сидит верхом, а значит, как бы присматривает за младшими.
Тэмучжин не удосужился ответить. Его раздирали страхи. Он думал, что сказать матери, если Тэмуге умрет. Вряд ли они осмелятся признаться, пока у нее в чреве очередной ребенок. Она еще слишком слаба после болезни, и Тэмучжин считал, что потрясение убьет ее, но как утаить несчастье? Оэлун очень любит Тэмуге, то и дело сует ему в рот сладкий грут. Вот почему младший такой пухлый.
Тэмуге вдруг закашлялся и выплюнул воду. Бектер фыркнул, словно все это глупые детские игры и он устал от этой малышни. Остальные радостно переглянулись.
– Мне привиделся орел, – вдруг сказал Тэмуге.
– Хорошее предзнаменование, – кивнул Тэмучжин, – но тебе надо научиться хорошо ездить верхом. Нашему отцу будет стыдно перед сородичами, если он узнает, что ты упал. – Тэмучжину пришла в голову другая мысль. – А если он узнает, то на курултае нам могут и не позволить участвовать в скачках!
Даже Хасар перестал улыбаться, а не на шутку встревоженный Хачиун поджал губы. Тэмуге открыл рот, и Тэмучжин дал ему еще воды.
– Если кто спросит про твою шишку, говори, что мы играли и случайно тебя ударили. Ты понял, Тэмуге? Это тайна! Сыновья Есугэя не выпадают из седла!
Тэмуге видел, что все смотрят на него в ожидании ответа. Даже Бектер, которого он так боялся. Он закивал и поморщился от боли.
– Я ударился головой, – словно во сне произнес он. – И увидел орла на красной скале.
– На красной скале нет орлов, – откликнулся Хасар. – Я там ловил сурков всего дней десять назад. Я бы заметил.
Тэмуге пожал плечами, что было на него совсем не похоже. Мальчик любил приврать и, когда его обвиняли во лжи, обыкновенно рыдал, словно ему поверят, увидя его слезы. Бектер начал было разворачивать кобылу, но вдруг задумчиво посмотрел на Тэмуге:
– Где ты видел орла?
– Он кружил над красной скалой, – сказал Тэмуге. – Вчера. Но в моем видении он был больше обычного орла. У него когти огромные, как…
– Ты видел настоящего орла? – перебил его Тэмучжин. Он взял брата за руку. – Настоящую птицу? Так рано? Одного орла видел?
Он хотел быть уверенным, что это не очередная дурацкая выдумка Тэмуге. Однажды ночью малыш вбежал к своим в юрту, крича, что за ним гонятся сурки, которые ходят на задних лапах и разговаривают.
По лицу Бектера было видно, что он тоже вспомнил этот случай.
– Он ударился и теперь не в себе, – проговорил Бектер.
Однако, как заметил Тэмучжин, Бектер вдруг крепче взялся за поводья. Медленно, словно подкрадываясь к дикому оленю, Тэмучжин поднялся и начал отходить в сторону своего коня, усердно щипавшего траву поблизости. Мальчик задумал кое-что. Ястреб Есугэя сдох, и отец все еще тосковал по своей преданной бесстрашной птице. Тэмучжин знал, что отец мечтает завести для охоты орла, но они встречались редко и гнездились на таких высоких и крутых скалах, куда и самые умелые скалолазы опасались забираться. А в гнезде можно найти птенца для Есугэя. Конечно, Бектер захочет забрать птицу себе. Но младшие братья точно знали, что отец будет очень доволен тем из них, кто принесет птичьего хана именно ему. Орлы правят небом, как племена – землей, и живут почти так же долго, как человек. И такой подарок будет означать, что в этом году все они наверняка смогут принять участие в скачках! Кроме того, орел, доставшийся отцу, будет доброй приметой и укрепит его положение среди прочих семей.
Тэмуге встал на ноги, пощупал голову и поморщился, увидев пятнышко крови на пальцах. Вид у него и правда был какой-то пришибленный, но братья поверили ему. Утренняя скачка была просто баловством. А вот теперь начнется настоящее состязание, где будут побежденные и всего один победитель.
Тэмучжин первым сорвался с места, словно пес, заметивший добычу. С криком «чу!» он вскочил на спину Белоногому и пустил вскачь своего любимца, который, по обыкновению, злился и фыркал. Хачиун взлетел на коня стремительно и ловко – он всегда хорошо управлял своим телом. Хасар отстал от него лишь на мгновение, громко смеясь от возбуждения.
Бектер уже мчался вперед. Он подгонял кобылицу, и копыта ее мелькали все быстрее. Мгновение – и Тэмуге остался на равнине в одиночестве, с удивлением глядя на облако пыли, поднявшееся после братьев. Помотав головой, чтобы прояснилось зрение, он наклонился и извергнул завтрак на землю. После этого ему стало полегче. Он взобрался в седло и заставил коня оторваться от сочной травы. Выдернув напоследок еще один зеленый пучок, конь фыркнул и пустился вскачь. Тэмуге, подпрыгивая и болтаясь в седле, пустился следом за братьями.
Солнце поднялось уже высоко, когда мальчики добрались до красной скалы. Сначала они скакали в бешеном темпе, потом перешли на быструю рысь: таким ходом их выносливые лошади могли двигаться в течение многих часов. Бектер и Тэмучжин ехали впереди, держась рядом и на время заключив перемирие. Хасар и Хачиун следовали за ними. Все уже утомились от такого долгого путешествия. Но вот показалась скала высотой в несколько сотен алдов,4 которую племена называли красной. Она возвышалась среди десятка других скал, словно волчица с волчатами. Прошлым летом мальчики здесь бывали часто, облазили все утесы, так что хорошо знали это место.
Бектер и Тэмучжин постоянно обозревали горизонт, высматривая, не появятся ли чужие всадники. Эти места, такие далекие от родных юрт, Волки своей территорией не считали. Все блага, которые степь дарует человеку, – вода, молоко, меха, мясо, – все они достаются только сильному, и недостаточно однажды завоевать их, нужно суметь все это удержать. Хасар и Хачиун не думали ни о чем, кроме предстоящих им приключений и орлят, которых надо найти, но старшие братья были начеку, готовые в случае опасности защищаться или спасаться бегством. Оба были вооружены ножами, за спинами у них висели небольшие, гибкие, легко натягивающиеся луки.
«С мальчишками другого племени сыновья Есугэя справятся, – подумал Тэмучжин. – Но если они наткнутся на взрослых воинов, то их не спасет даже имя отца».
Тэмуге сильно отстал от братьев и казался лишь пятнышком на фоне степи. Он старался догнать старших, пытаясь не обращать внимания на укусы досаждавших ему оводов. Несчастному Тэмуге скачущие впереди братья казались совсем чужими. Они настоящие ястребы, а он, Тэмуге, – жаворонок, они волки, а он всего лишь щенок. Ему хотелось, чтобы братья любили его, но они были такие взрослые, сильные и далекие. По сравнению с ними Тэмуге казался даже более неуклюжим, чем был на самом деле. При них он робел и стеснялся сказать все то, чем так хотелось поделиться. Правда, редкими тихими вечерами ему удавалось порой поболтать с Хачиуном.
Тэмуге изо всех сил подгонял коня пятками, но тот давно понял, что слушаться такого седока вовсе не обязательно, и редко переходил на рысь, не говоря уже о галопе. Хачиун уверял Тэмуге, что тот слишком уж мягкосердечный. Неправда: когда братья не видят, он лупит своего маленького коня, но только этой ленивой твари все равно.
Если бы он не знал, куда направляются братья, то потерялся бы уже в первый час и отстал бы. Мать велела никогда не бросать младшего брата, но мальчики все равно оставляли его одного, и Тэмуге не раз убеждался на горьком опыте: пожалуется – получит затрещин. Вдалеке показалась красная скала, но мальчика это слабо утешило. Он сильно устал, и ему было себя очень жалко. Тэмуге было слышно, как переругиваются скачущие впереди всех Бектер и Тэмучжин. Тэмуге вздохнул, поерзал в седле, усаживаясь поудобнее, – зад уже начал ныть. Пошарил в карманах в поисках сладкого и нашел небольшой засохший кусочек грута. Быстренько сунул его за щеку, пока другие не увидели, и отвернулся, скрывая от внимательных взглядов братьев пухлое довольное лицо и жующий рот.
Братья успели спешиться и теперь ждали отставшего Тэмуге.
– Да я бы на себе его скорее дотащил! – буркнул Тэмучжин.
Вскоре бешеная скачка началась снова. К красной скале мальчики подлетели на полном скаку, поднимая тучи пыли. И только тут они сообразили, что всем вместе карабкаться по скалам не получится. Должен же кто-то остаться стеречь коней. Их, конечно, можно стреножить, но братья были далеко от родного племени, а кто знает, не налетят ли конокрады, не уведут ли коней? Бектер предложил, чтобы внизу остался Хачиун, но тот лазил по скалам лучше остальных и поэтому отказался. После нескольких минут спора, когда все указывали друг на друга, дело дошло до потасовки. Хасар повис на спине Хачиуна, а тот молча, но яростно отбивался. Бектер растащил драчунов, когда Хачиун уже побагровел, и надавал тумаков и тому и другому. Единственным выходом было дождаться Тэмуге.
Мальчики стояли, задумчиво рассматривая крутые склоны красной скалы. По правде говоря, все они сомневались, так ли уж стоило сюда гнаться. Но больше всего братьев беспокоило, что на скалах не было видно и следа орлов. Если бы они заметили помет или кружащих над гнездом птиц, то это было бы слишком хорошо. Но ничего подобного не было, и братья стали снова подумывать, не наврал ли Тэмуге в очередной раз.
У Тэмучжина засосало под ложечкой. Он не поел утром, а впереди еще трудный подъем. Рисковать жизнью из-за слабости от голода он не хотел. Пока остальные смотрели на приближающегося Тэмуге, Тэмучжин взял пригоршню красной пыли, капнул на нее воды из седельного бурдюка и сделал что-то вроде лепешки. Белоногий оскалился и заржал, но не стал упираться, когда Тэмучжин привязал его к кусту и достал нож.
Проколоть вену на плече жеребца – минутное дело. Кровь была густой и горячей, и Тэмучжин сразу ощутил, как уходит голод. Жидкость согревала желудок, словно черный арак. Он сделал шесть глотков, оторвался от ранки и зажал ее окровавленным пальцем. Лепешкой из грязи мальчик залепил ранку и остановил кровь. Он знал: когда они вернутся, на плече жеребца останется только маленькая царапина. Улыбнулся окровавленными губами, повернувшись к братьям, и вытер рот рукавом. Теперь, когда желудок был полон, к нему возвращались силы. Он проверил, остановилась ли кровь, и проследил взглядом, как тонкая струйка медленно стекает по ноге коня. Белоногий как ни в чем не бывало снова принялся щипать траву. Тэмучжин согнал муху с кровавого следа и потрепал любимца по шее.
Бектер тоже спешился. Увидев, что Тэмучжин подкрепился, он опустился на колени возле своей кобылы, направил себе в рот струю теплого молока и стал причмокивать от удовольствия. Тэмучжин притворился, что не заметил этого представления, но Хасар и Хачиун смотрели на старшего брата с надеждой. Они знали по опыту: если попросят – откажет, но если сделать вид, что молока совсем не хочется, то Бектер может и предложить по глотку.
– Хочешь пить, Хасар? – спросил Бектер, резко подняв голову.
Младшего не нужно было упрашивать. Он наклонился и вытянул шею, как жеребенок, лишь только Бектер уступил ему блестящий темный сосок. Хасар жадно тянул молоко, капли стекали по лицу и рукам. Он фыркал и захлебывался, а старший брат улыбался, глядя на мальчика, присосавшегося к брюху лошади. Потом Бектер подозвал Хачиуна.
Хачиун посмотрел на Тэмучжина и заметил, в каком тот напряжении, но старается не показывать виду. Поэтому младший хитро прищурился и отрицательно покачал головой. Бектер пожал плечами в ответ, метнув короткий взгляд в сторону Тэмучжина, а затем отвернулся и стал смотреть, как тащится младший брат на своем маленьком коне.
Тэмуге слезал с лошади с присущей ему осторожностью. Для шестилетнего мальчика до земли было достаточно высоко, хотя любой другой ребенок племени спрыгнул бы с седла с бесстрашием старших братьев. Тэмуге даже такой простой вещи не мог сделать. И все братья скривились, увидев, как неловко он ступил на землю и зашатался. Бектер хмыкнул, и Тэмуге побагровел под его взглядом.
– Это и есть то самое место? – спросил Тэмучжин.
– Я видел, как тут кружил орел. Гнездо где-то на вершине, – сказал он и, прищурившись, посмотрел наверх.
– Может быть, это был ястреб, – пробормотал Бектер, проследив за взглядом Тэмуге.
Малыш покраснел еще сильнее и упрямо повторил:
– Это был орел! Темно-бурый, побольше любого ястреба!
Бектер лишь пожал плечами в ответ на вспышку младшего брата и сплюнул на траву.
– Ну может быть. Найду гнездо – узнаю.
Тэмучжин, возможно, и возразил бы старшему брату, но Хачиун, уставший от вечных перебранок, просто пошел к скале, по дороге развязывая кушак. Сбросил халат и остался в рубахе без рукавов и узких полотняных штанах. Затем он схватился руками за скалу, чтобы начать подъем. Мягкая подошва сапог позволяла цепляться за камни не хуже, чем босыми ногами. Другие мальчики тоже разделись, поняв, что тяжелую одежду лучше оставить внизу.
Тэмучжин прошел шагов двадцать вдоль подножия скалы и нашел место, где удобно было начинать подъем. Поплевав на руки, он ухватился за камень. Хасар радостно и взволнованно улыбался. Он бросил Тэмуге повод, испугав малыша резким движением. Бектер тоже нашел себе место для подъема и, упираясь в трещины сильными руками и ногами, крякнул и начал карабкаться вверх.
Через несколько мгновений Тэмуге снова остался один и почувствовал себя очень несчастным. У него затекла шея от того, что он долго следил за поднимающимися вверх фигурками. Но вот они стали не больше пауков, и тут желудок напомнил о себе. Бросив последний взгляд на своих более подвижных братьев, Тэмуге неторопливо направился к кобыле Бектера попить молока. У последнего тоже есть свои преимущества. Вот какое открытие сделал Тэмуге сегодня.
Тэмучжин поднялся довольно высоко. И если сейчас он не удержится и упадет, то наверняка разобьется насмерть. Тяжело дыша, он прислушался – где братья. Но ничего не услышал. Ему даже показалось, что вроде следом за ним никто и не ползет. Он карабкался, цепляясь пальцами рук и ног, запрокинув голову, чтобы видеть, что ждет его впереди. Воздух здесь был холоднее, а небо – пронзительно-голубым, чистым, без единого облачка. Казалось, он взбирается к огромной голубой чаше. Из-под его пальцев прыскали ящерки, и один раз он чуть не потерял опору, случайно схватив одну. Когда сердце успокоилось, Тэмучжин сбросил раздавленное тельце со скалы, где ящерка грелась на солнце, и посмотрел, как она летит к земле, переворачиваясь в воздухе.
Тэмуге остался далеко внизу, но было видно, как он припал к соску кобылы Бектера. Тэмучжин понадеялся, что младшему брату хватит мозгов оставить хоть немного молока. Бектер отлупит его, если поймет, что Тэмуге выпил все до капли. Да, прожорливый мальчишка заслуживает хорошей трепки.
Солнце немилосердно пекло шею и затылок, жгучий пот тек в глаза. Тэмучжин помотал головой, вися только на руках, пока ноги шарили в поисках опоры. Байка Тэмуге про огромных орлов могла окончиться для них плохо, но сомневаться было уже поздно. Тэмучжин даже не был уверен, что сумеет спуститься по такому крутому склону. Наверху нужно будет найти место для отдыха, а не то он просто рухнет вниз.
Тэмучжин карабкался вверх. Желудок его иногда бурчал, напоминая о теплой крови, которой поделился с хозяином верный Белоногий. Тэмучжин срыгнул и, стиснув зубы, подтянулся. Он не испугается. Он сын Есугэя, сын Волка. Однажды он станет ханом. Он не будет бояться и не упадет. Тэмучжин нашептывал себе эти слова, продолжая карабкаться все выше и выше, прижимаясь к скале все плотнее. Ветер усиливался, и Тэмучжин представил себе, как разозлится Бектер, если не он, а его младший брат первым доберется до вершины.
Внезапный порыв ветра – и желудок свело от мысли, что сейчас его сорвет со скалы и швырнет вниз к ногам Тэмуге. Схватившись за подвернувшийся выступ, Тэмучжин заметил, что пальцы дрожат – первый признак того, что силы на исходе. Он разозлился и продолжил подъем.
Трудно было понять, как высоко он забрался, но сейчас Тэмуге и их лошади казались точками внизу. Руки и ноги ныли от нагрузки. Тэмучжин добрался до уступа, на котором можно было укрыться от ветра. Там он и дал себе передышку: стоял, глотая воздух. Отсюда не было видно, как взбираться дальше, и он вытянул шею, чтобы заглянуть за скальный выступ. Не станет же он торчать здесь, пока другие ищут, как подняться полегче и побыстрее? Но из всех братьев только Хачиун лазил по скалам лучше него. К тому же нельзя лезть дальше, пока не перестанут ныть мускулы. Поэтому Тэмучжин решил расслабиться. Он наслаждался открывшимся перед ним видом сверху на много полетов стрелы. Было так хорошо, словно он видел всю степь до родных юрт. Может быть, Оэлун уже родила, пока сыновья ее тут поднимаются, думал мальчик. Ведь прошло уже немало времени с тех пор, как они добрались до красной скалы.
– Ты там что, прилип? – послышался голос откуда-то сверху.
Тэмучжин выругался, увидев Хачиуна, выглядывающего через край выступа. Младший брат встретил взгляд старшего с улыбкой, спрятавшейся в уголках глаз. Тэмучжин начал потихоньку продвигаться по площадке, пока не нашел удобного места, чтобы ухватиться руками. Он надеялся, что наверху тоже найдется, за что уцепиться. Хачиун наблюдал за ним, поэтому Тэмучжин успокоил дыхание и изобразил на лице спокойствие, подобающее настоящему воину. Ему пришлось подпрыгнуть, чтобы ухватиться за следующий камень, и на какое-то мгновение им овладел страх. На земле, внизу, такой скачок был бы пустяком, но ведь там и падать недалеко. А когда лишь ветер завывает вокруг, Тэмучжин не смел даже думать о пустоте за спиной.
Он, не чувствуя ни рук, ни ног, рывками поднимался наверх одной лишь силой воли. Остановиться – значит упасть, и Тэмучжин со стонами наконец дополз до того места, откуда Хачиун наблюдал за его продвижением.
– Эй! Ханы гор к месту не прилипают, – торжествующе заявил Тэмучжин.
Брат молча размышлял над этими словами.
– Прямо над нами скала раздваивается, – заметил он. – Бектер полез к южной вершине.
Тэмучжин был потрясен спокойствием брата. Он смотрел, как тот хладнокровно идет к краю красной скалы, по которому он только что в такой панике карабкался. Хачиун встал над пропастью, и ветер трепал его косички.
– Бектер не знает, где орлы, если они вообще тут есть, – сказал Тэмучжин.
– Он пошел легким путем, – пожал плечами Хачиун. – Не думаю, что орлы станут гнездиться в том месте, где до них проще добраться.
– Значит, есть другая тропа? – спросил Тэмучжин.
Он поднялся по небольшому склону, чтобы получше рассмотреть вершину красной скалы. Пиков, как и сказал Хачиун, было два, и на том, что южнее, Тэмучжин увидел Бектера и Хасара. Даже с такого расстояния мальчики узнали мощную фигуру старшего брата, который медленно, но верно продвигался вперед. Северный пик, нависавший над Тэмучжином и Хачиуном, был еще круче. Он приводил их в уныние и страшил сильнее, чем тот отвесный подъем, который они уже преодолели.
Тэмучжин стиснул кулаки, чувствуя в руках и ногах тяжесть.
– Готов? – поинтересовался Хачиун, кивая в сторону северной вершины.
Тэмучжин обхватил своего серьезного младшего брата за шею. Он заметил, что Хачиун сорвал ноготь с пальца правой руки. Струйка запекшейся крови доходила до локтя, но мальчик не обращал на это внимания.
– Я готов, – сказал Тэмучжин. – Только ответь, почему ты ждал меня?
– Если ты свалишься, то ханом в один прекрасный день станет Бектер, – ухватившись за скалу, захихикал Хачиун.
– Из него получится хороший хан, – проворчал Тэмучжин.
Сам он не верил в это, но забыть, как Бектер дрался с бойцами Есугэя, не мог. Взрослые занимаются такими вещами, которых Тэмучжин до конца не понимал, но к Бектеру они относились как к равному.
– Он скачет на лошади, будто каменный, – фыркнул Хачиун. – Кто пойдет за человеком, который так плохо сидит в седле?
Тэмучжин улыбнулся, и они начали взбираться наверх. Вдвоем это оказалось немного легче. Тэмучжин не раз подпирал ногу брата, когда тот полз вверх по скале, как быстрый паук. Хачиун карабкался к вершине не хуже, чем сидел в седле, но его тело уже выказывало признаки усталости. Тэмучжин видел, что брат с каждой сотней локтей становится все бледнее. Мальчики дышали тяжело, руки и ноги отказывались им служить.
Солнце вышло из зенита и начало клониться к закату. Тэмучжин отмечал его положение каждый раз, когда выбирался на какую-нибудь площадку перевести дух. Им нельзя оставаться в темноте на открытом склоне: они могут заснуть и рухнуть вниз. Но еще сильнее мальчиков тревожила далекая гряда надвигающихся облаков. Летняя гроза может запросто смыть их со скалы. И братьев на другой вершине тоже. Хачиун вдруг оступился и чуть не сбил обоих вниз.
– Я держу тебя, – крикнул Тэмучжин. – Ищи опору.
Он дышал часто-часто и пытался вспомнить, уставал ли когда-нибудь в жизни так, как сейчас. А вершина была все еще далеко. Хачиун, найдя подходящую опору, сумел перенести вес с плеча Тэмучжина. На мгновение оглянувшись, он увидел кровоточащую ссадину, которую оставил его сапог на плече брата. А Тэмучжин смотрел вдаль, на облака. Хачиун, проследив за взглядом брата, тоже напрягся. Трудно было судить о направлении свистевшего в скалах ветра, но братьям казалось, что облака идут прямо на них.
– Давай лезем дальше. Если пойдет дождь, нам конец, – взревел Тэмучжин, подталкивая брата наверх.
Хачиун кивнул и на секунду закрыл глаза, словно у него закружилась голова. Порой легко было забыть, как он юн. Тэмучжин почувствовал горячую гордость за брата и дал себе слово, что не даст ему сорваться.
Они взбирались наверх. Южный пик постоянно был в поле их зрения, однако Бектера и Хасара мальчики не видели. Тэмучжин подумал, а вдруг они уже добрались до вершины и, более того, уже спускаются вниз с орленком за пазухой? Бектер станет недосягаемым, если принесет величавую птицу в юрту отца. От одной этой мысли в уставшем теле Тэмучжина прибавилось сил.
Поначалу братья никак не могли понять, что означают эти пронзительные звуки. Они никогда не слышали крика орлят, к тому же в скалах постоянно свистел ветер. Тэмучжин был озабочен поиском укрытия больше, чем какими-то странными звуками, – ведь тучи уже заволокли все небо. При мысли, что придется спускаться по скользким камням, сердце уходило в пятки. Даже Хачиуну это не под силу, думал Тэмучжин. Раньше или позже, кто-то из них обязательно сорвется.
Когда мальчики выбрались к расселине, где было полно перьев и веток, они моментально забыли про надвигающиеся грозовые тучи. Тэмучжин почуял запах гниющего мяса задолго до того, как они поднялись к гнезду. Теперь он понял, что незнакомые звуки – это писк двух голодных орлят, с хищным любопытством наблюдающих за их подъемом.
Взрослые птицы наверняка спарились рано: птенцы не были уже тощими и беспомощными. Обоих все еще покрывал нежный пушок, лишь кое-где виднелись золотисто-коричневые перья. Вскоре все их тело покроется такими перьями, и молодые орлы будут парить над горами в поисках добычи. Но пока крылышки были короткими и уродливыми, хотя мальчикам казалось, что они никогда в жизни не видели ничего прекраснее. Когти выглядели слишком уж большими для орлят. Желтоватые, они кончались более темными остриями, уже способными рвать живую плоть.
Хачиун, держась только на руках, застыл на краю расщелины, восхищаясь увиденным. Один птенец принял его за врага, бросившего ему вызов, и храбро зашипел на мальчика, раскинув крылья и раскрыв клюв. Хачиун улыбнулся от удовольствия.
– Маленькие ханы, – сказал он, сверкая глазами.
Не в силах говорить, Тэмучжин лишь кивнул. Он думал только о том, как бы забрать обоих птенцов и донести их живыми, да еще в грозу. Он окинул взглядом горизонт, внезапно забеспокоившись, что взрослые орлы могут добраться до них гораздо быстрее туч. На такой рискованной высоте подвергнуться нападению огромных птиц – это было бы слишком для двух мальчиков, решивших забрать птенцов из родительского гнезда.
Тэмучжин смотрел, как Хачиун, припав к скале, подбирается к самому краю гнезда: младший как будто позабыл, в каком опасном положении они находятся. Хачиун уже протянул руку, чтобы забрать птенцов, но Тэмучжин резко остановил его:
– Облака слишком близко, мы не сможем спускаться сейчас. Оставь их в гнезде, заберем утром.
Не успел он договорить, как послышались первые раскаты грома. Мальчики обернулись: сияло солнце, но вдалеке уже были различимы темные полосы дождя. Огромная тень неслась к красной скале.
Братья переглянулись, Хачиун кивнул и спустился на выступ ниже гнезда.
– Ночью захочется есть, – сказал он, сунув в рот кровоточащий палец и посасывая засохшую корку.
– Это лучше, чем сорваться вниз, – задумчиво кивнул Тэмучжин. – Дождь почти совсем рядом, нам надо найти место, где можно поспать и при этом не свалиться. Тяжелая будет ночь.
– Но не для меня, – тихо сказал Хачиун. – Я смотрел орлу в глаза.
Ласково шлепнув брата по затылку, Тэмучжин помог ему перебраться через выступ, подняться к расселине между двумя вершинами. Она казалась вполне подходящей для ночевки. Там можно было прижаться друг к другу и отдохнуть.
– Бектер будет в ярости, – позлорадствовал Хачиун.
Тэмучжин помог ему залезть в расщелину. Он наблюдал, как брат заползает вглубь, распугивая ящерок. Одна из них в панике подбежала к краю и спрыгнула вниз с растопыренными лапками. В расщелине едва хватало места для двоих, но здесь они, по крайней мере, могли укрыться от ветра. После наступления темноты тут станет страшно и неуютно. И хорошо будет, если они смогут заснуть.
– Бектер выбрал легкий путь к вершине, – подвел итоги Тэмучжин, взял Хачиуна за руку и устроился рядом с братом.
Буря свирепствовала всю ночь, утихомирившись только на рассвете. В чистом небе снова сияло яркое солнце. Сыновья Есугэя вылезли из своих укрытий, чтобы поскорее обсохнуть. Все четверо попали в грозу, когда поднялись уже слишком высоко. Мальчики провели ночь, дрожа от холода, вздрагивая, когда им снилось, что они падают вниз. Когда солнечные лучи озарили раздвоенную вершину красной скалы, братья выползли наружу, зевая и потягиваясь, с темными кругами под глазами.
Тэмучжину и Хачиуну пришлось не так худо, как другим: их воодушевляла находка. Как только рассвело, Тэмучжин начал спускаться из расселины за первым орленком. И чуть не свалился вниз, когда рядом мелькнула темная тень. Взрослый орел показался мальчику почти таким же большим, как и он сам.
Птица не сильно обрадовалась, увидев двоих чужаков рядом со своим гнездом. Тэмучжин знал, что самки крупнее самцов, и понял: вернулась мать орлят, и, судя по жутким крикам, которые она издает, птица в ярости. На этот раз птенцы остались некормлеными. Матери было не до них – она все время кружила над выступом, где спрятались мальчики. Это было так здорово и так страшно – на большой высоте смотреть в глаза орлице, парящей на раскинутых крыльях. Она сжимала и разжимала когти, словно уже терзала человеческую плоть. Хачиун вздрагивал в благоговейном ужасе, когда огромная птица в очередной раз устремлялась на них, желая вытащить мальчиков из их укрытия, как сурков из норы. У них не было ничего, кроме жалкого ножика за поясом у Тэмучжина, а их противник – могучий хищник, который одним ударом может сломать собаке спину.
Тэмучжин не отрывал глаз от орлицы. Ее золотистая голова поворачивалась туда-сюда, высматривая, как бы стащить врагов со скалы. Он понял, что птица способна целый день охранять птенцов, и ему вовсе не хотелось оказаться на открытом выступе у гнезда. Один удар когтя – и орлица вытащит его. Он пытался вспомнить все, что когда-то слышал о диких птицах. Может ли он криком отпугнуть ее? Хотелось попробовать, но совсем не нужно было раньше времени привлекать внимание Хасара и Бектера. Птенцы сначала должны оказаться у него за пазухой.
За плечом Тэмучжина цеплялся за скалу Хачиун. Старший брат заметил, что тот нашел камень и взвешивает его на ладони.
– Попадешь? – спросил Тэмучжин.
– Может быть, – пожал плечами Хачиун. – У меня только один камень. Если повезет, собью.
Орлица на мгновение исчезла из виду. Однако эти птицы – искусные охотники, и мальчик не поддался ее хитрости и не вылез из убежища. Раздосадованно выдохнул. Он был голоден, а впереди – трудный спуск. Они с Хачиуном заслуживают большего, чем возвращение с пустыми руками.
Он вспомнил, что Бектер оставил лук внизу, и выругал себя за то, что не догадался взять свой. Бектер не дал бы ему свое оружие. Насчет этого старший брат был весьма придирчив, так же как и во всем, что касалось воинских обычаев.
– Возьми камень, – предложил Хачиун. – Я спущусь в гнездо, а если она вернется, сбей ее.
Это было самое разумное решение. Тэмучжин – превосходный стрелок, а Хачиун лучше всех карабкается по скалам. Но Тэмучжин не мог смириться с тем, что орлят из гнезда заберет другой, пусть даже и любимый брат. Может быть, это не так уж важно, но он не мог допустить, чтобы кто-то добрался до них раньше его.
– Нет, ты возьмешь камень, а я достану птенцов, – ответил он.
Хачиун посмотрел своими темными глазами на старшего брата, словно читая его мысли:
– Ладно. У тебя есть во что их завернуть?
Тэмучжин отрезал ножом несколько полос от края рубахи. Одежде, конечно, конец, но птенцы – драгоценнейший трофей, который перевесит все потери. Обмотал ладони тканью, чтобы она была под рукой, затем высунулся из-под выступа, высматривая летящую тень или точку в вышине. Он был уверен, что птица по его глазам поняла, что он намерен делать. Он видел в ее глазах разум, как у собаки или ястреба.
Выбравшись на солнце, Тэмучжин почувствовал боль в натруженных мышцах. Снова услышал крик над головой – отчаянно верещали изголодавшиеся птенцы, проведшие ночь в одиночестве. Может, они страдали от того, что мать не прикрыла их теплым телом от бури. Тэмучжин испугался: ему показалось, что слышит писк только одного птенца. Вдруг второй погиб? Оглянулся, не летит ли орел с намерением сбросить врага со скалы. Но никого не было, и он подтянулся на высокий выступ, подобрал ноги и оказался на том же месте, где вчера сидел Хачиун, восхищаясь орлятами.
Гнездо было расположено глубоко в расщелине, широкой и уступчатой, так что непоседливые птенцы, еще не научившиеся летать, не могли выбраться наружу и свалиться. Орлята увидели мальчика и неуклюже попятились, взмахивая беспомощными голыми крыльями. Они пронзительно звали на помощь. Тэмучжин еще раз окинул взглядом небо и произнес короткую молитву Отцу-небу, чтобы оно не дало ему погибнуть. Он продвинулся вперед, опершись коленом на мокрую подстилку из старых перьев. Под его весом захрустели высохшие косточки, и мальчик ощутил тошнотворный запах от остатков орлиных пиршеств.
Одному птенцу удалось увернуться от Тэмучжина, другой – попытался его клюнуть и оцарапать. Тонкие коготки оставляли лишь легкие царапины на коже. Не обращая на них внимания, Тэмучжин поднес к лицу сопротивляющегося орленка.
– Мой отец будет двадцать лет охотиться с тобой, – шепнул он, размотал полоску ткани и начал пеленать орленку крылья и лапы. Тем временем второй птенец почти выбрался из гнезда, и Тэмучжин едва успел схватить его за желтый коготь. Орленок заверещал и стал отбиваться. Мальчик заметил, что его младенческие золотистые перышки имеют красноватый оттенок.
– Я назову тебя красной птицей, если достанешься мне, – сказал он орленку и сунул обоих птенцов за пазуху.
Прижавшись к груди мальчика, они немного успокоились, но царапать его коготками не перестали. Когда он вернется домой, думал Тэмучжин, его грудь будет выглядеть так, словно он упал на колючий куст.
И тут мальчик увидел орла в небесах: огромное черное пятно летело на него, целясь прямо в голову. Тэмучжин успел только встать и поднять руку, чтобы хоть как-то защититься. Но Хачиун с воплем метнул камень. И этот один-единствен-ный камень ударил птицу в бок и отразил атаку. Орлица яростно завопила. Тэмучжин никогда не слышал, чтобы так кричало животное, однако понимал, что перед ним не просто птица, а птица-охотник. Со смешанным чувством страха и восхищения он смотрел, как орел машет огромными крыльями, стараясь сохранить равновесие и снова подлететь к выступу. Все, что мог, Тэмучжин – это свернуться в комок, прикрыть лицо и руки от растопыренных когтей. Он слышал крики орла, чувствовал дуновение ветра от крыльев, огромных и страшных, но вдруг птица начала падать. Мальчики смотрели, как она уходит вниз – спиралью, и слушали, как она зовет, зовет гневно и с тоской. Одно крыло было расправлено, но другое странно изогнулось и хлопало на ветру. Тэмучжин выровнял дыхание и почувствовал, как успокаивается сердце. Он добыл орленка для отца, а может быть, и ему позволят растить птицу.
Бектер и Хасар уже вернулись к Тэмуге и своим коням, а Тэмучжин все еще медленно спускался вниз. Хачиун держался рядом с ним, помогая в тех случаях, когда старший брат не находил, за что ухватиться, или рисковал драгоценным грузом. Когда мальчики наконец достигли земли и посмотрели наверх, то просто не смогли поверить, что это они были на вершине, а не кто-то другой. Вершина казалась невообразимо далекой и неприступной.
– Нашли гнездо? – спросил Хасар, хотя все было понятно и так – по сияющему виду братьев.
– Ага, – кивнул Хачиун. – Два птенца. Мы отогнали самку и забрали обоих.
Тэмучжин предоставил младшему брату рассказывать, как все было, но сам-то знал, что другие все равно не поймут, каково это – сидеть, сжавшись в комок, когда у тебя под ногами весь мир, а над тобою бьет крылами смерть. Он считал, что ему самому не было страшно, испугались только тело да сердце. На вершине красной скалы он испытал невероятные ощущения, и это было слишком важно для него, чтобы сейчас об этом рассказывать. Может быть, когда-нибудь он поделится с Есугэем, когда хан будет в добром расположении духа.
Тэмуге тоже провел жуткую ночь, хотя и укрылся вместе с конями и время от времени прикладывался к кобылице – сделать добрый глоток молока. Старшим братьям даже в голову не пришло поблагодарить его за то, что малыш рассказал про орла. Ведь Тэмуге не взбирался с ними на скалу. Вместо этого Бектер, обнаружив, что за ночь мальчик досуха выдоил кобылицу, надрал ему уши. Когда братья отправились в путь, малыш ревел во весь голос, но старшие не стали жалеть его. Они обгорели и сильно проголодались. Даже Хасар, обычно веселый и доброжелательный, посмотрел на Тэмуге мрачно, словно укорял за жадность. Вскоре мальчики пошли рысью по зеленой степи, опять оставив Тэмуге далеко позади.
Отцовских воинов братья увидели задолго до того, как на горизонте появились юрты родного племени. Как только мальчики выехали из тени красной скалы, их почти сразу заметили.
Сыновья Есугэя не показывали своего беспокойства, хотя появление всадников могло означать только одно – их отсутствие обнаружили и волнуются. Сигнальные рога далеко над степью разнесли весть о том, что их нашли. Братья узнали мчащегося к ним воина. Это был Илак. И бессознательно стали держаться ближе друг к другу. На лице воина не было приветственной улыбки.
– Ваш отец велел разыскать вас, – обратился он к Бектеру.
– Мы и прежде по нескольку дней пропадали, – тут же ощетинился Тэмучжин.
Илак развернул коня, посмотрел на Тэмучжина маленькими черными глазками и провел рукой по щеке.
– Раньше вы никогда не уходили, не предупредив, и не попадали в грозу. Да еще тогда, когда ваша мать рожает, – резко ответил он, словно отчитал маленького сорванца.
Заметив, что Бектер побагровел от стыда, Тэмучжин не стал огрызаться.
– Что ж, ты нас нашел. Если отец в гневе, то это дело только его и наше.
Илак покачал головой, и Тэмучжин заметил, как в его глазах вспыхнула злоба. Мальчик никогда не любил этого воина, хотя не мог сказать почему. Когда Илак заговорил, злоба слышалась и в его голосе.
– Ваша мать чуть не потеряла ребенка – так за вас тревожилась, – рявкнул он.
Взгляд Илака требовал, чтобы Тэмучжин потупил голову, но мальчик вдруг ощутил, как в груди закипает гнев. Он знал, что отец простит им все, как только увидит орлят. Он поднял руку, чтобы братья остановились, и даже Бектер натянул поводья. Илак вынужден был развернуть коня.
– Ты не поедешь с нами, Илак. Возвращайся, – бросил Тэмучжин. Он заметил, что воин напрягся, хотя и покачал головой с показным спокойствием. – Сегодня сыновья Есугэя путешествуют только с орлами, – добавил Тэмучжин, ничем не выдавая внутреннего веселья.
Братья заухмылялись, довольные общей тайной и хмурым видом Илака. Воин бросил взгляд на Бектера, но тот смотрел куда-то за горизонт.
– Отец вобьет тебе подобающее смирение в задние ворота, – сказал Илак, скривившись от злости.
Тэмучжин спокойно смотрел на старшего воина отца. Даже конь мальчика стоял под ним совершенно неподвижно.
– Нет. Однажды один из нас станет ханом, Илак. Помни об этом. Возвращайся, кому я сказал. Мы поедем одни.
– Поезжай, – велел Бектер более глубоким, чем у братьев, голосом.
У Илака был такой вид, словно он получил оплеуху. Он опустил глаза и развернул коня. Не сказав больше ни слова и только кивнув, он уехал. Мальчики остались одни, дрожа от странного облегчения. Тэмучжин был уверен, что им ничто не грозит. Илак не настолько глуп, чтобы поднимать меч на сыновей Есугэя. В худшем случае он избил бы их и отправил домой пешком. Однако Тэмучжин чувствовал себя так, словно выиграл битву. Он всю дорогу до реки и улуса отцовского племени ощущал на затылке взгляд Бектера.
Родные юрты еще не были видны, но запах застарелой мочи в дыхании ветра сыновья Есугэя уже почувствовали. За зиму, проведенную племенем в тени Делиун-Болдаха, испражнения впитались глубоко в землю вокруг жилищ. В ночной темноте человек не осмеливается отойти далеко от юрты. Поэтому запах мочи стал запахом родного дома.
Илак спешился у юрты Есугэя. Он явно собирался насладиться приятным зрелищем. Ведь мальчишкам от отца наверняка здорово влетит. Но Тэмучжин лишь усмехался про себя и высоко держал голову. Следом за ним шли Хасар и Хачиун, а Тэмуге плелся сзади, влекомый запахом жареной баранины. Бектер, приблизившись к родительскому жилищу, погрузился в привычное надменное молчание.
Заслышав приветственное ржание коней, Есугэй вышел из юрты. На бедре его висел меч. Хан был в сине-золотом халате до колен, штаны и сапоги хорошо вычищены. Сегодня он казался выше обычного. На лице его не читалось гнева, но мальчики знали, что он умеет скрывать чувства и гордится этим умением. Такому должен обучиться каждый воин. Однако по внешнему виду сыновей Есугэй каждый раз без труда угадывал их настроение. Он заметил, что у Тэмучжина что-то за пазухой, наверняка хрупкое и ценное. Братья его тоже едва скрывают волнение. Даже Бектер в глубине души чем-то очень доволен. И Есугэю стало любопытно, что же такое они привезли.
А еще он заметил, что Илак держится поблизости, хотя и делает вид, что чистит коня. И это человек, кобыла которого всегда ходит с хвостом, полным грязи и колючек! Есугэй хорошо знал Илака и понимал, что его мрачное настроение связано, скорее всего, с мальчиками. Он пожал бы плечами, но давно привык ничему не удивляться. Как подобает истинному воину. Поэтому выбросил из головы мысли об Илаке.
Хасар и Хачиун спешились, на мгновение заслонив Тэмучжина. Есугэй присмотрелся к сыну внимательнее и увидел, что за пазухой у него что-то шевелится. От радостного предвкушения сердце отца забилось чаще. Однако он не собирался облегчать жизнь сыновьям.
– У вас родилась сестра. Роды проходили тяжело. Ваша мать чуть не истекла кровью. По вашей вине.
И тут мальчишки потупили взоры. Отец хмурился, едва сдерживаясь, чтобы не отлупить их всех. Думают только о себе.
– Мы были на красной скале, – пробормотал дрожащий Хачиун, чувствуя на себе испытующий отцовский взгляд. – Тэмуге видел там орла, и мы полезли искать гнездо.
Сердце Есугэя запело. Только одно могло шевелиться под рубахой Тэмучжина, но он едва смел на это надеяться. Никто в племени уже три поколения не заводил себе орла, с тех пор как Волки пришли с далекого заката. Эти птицы стоили больше, чем дюжина отличных скакунов, и не в последнюю очередь из-за дичи, которую могли добыть на охоте.
– Ты принес птицу? – спросил Есугэй, шагнув к Тэмучжину.
Мальчик больше не мог сдерживаться и расплылся в улыбке, горделиво выпрямившись под взглядом отца.
– Мы с Хачиуном нашли двоих, – сообщил он, шаря за пазухой.
Суровое лицо отца смягчилось, он улыбнулся, сверкнув белыми зубами на темном лице, жидкая бородка дрогнула.
Тэмучжин осторожно достал птенцов и положил их отцу на ладони. Увидев свет, орлята запищали. А мальчик вдруг почувствовал, как пусто и холодно стало за пазухой. Он смотрел на красного птенца глазами хозяина и друга, следил за каждым его движением.
От восторга Есугэй был не в силах вымолвить ни слова. Заметив, что Илак подошел поближе, чтобы посмотреть на птенцов, хан поднес их к лицу, с интересом разглядывая. Затем повернулся к сыновьям:
– Идите к матери. Все. Просите прощения за то, что ушли, и поклонитесь сестричке.
Тэмуге бросился в юрту, не дав отцу закончить фразу, и все услышали, как Оэлун закричала от радости, увидев младшего сына. Хачиун и Хасар последовали за ним, но Тэмучжин и Бектер остались стоять на месте.
– Один чуть поменьше, – сказал Тэмучжин, показывая на птенцов. Он так отчаянно хотел, чтобы отец не отсылал его от себя. – У него перья красноватые, и я назвал его красной птицей.
– Хорошее имя, – согласился Есугэй.
Внезапно заволновавшись, Тэмучжин закашлялся:
– Я думал оставить его себе, то есть красную птицу. Здесь же два орла.
Есугэй холодно посмотрел на сына.
– Протяни руку, – потребовал он.
Тэмучжин повиновался, не понимая, чего хочет отец. Есугэй оставил спеленатых птенцов на одной ладони, а другой надавил на руку Тэмучжина.
– Когда птенцы вырастут, то будут весить не меньше собаки. Сможешь удержать собаку на запястье? Нет. Это великий дар, и я благодарен тебе. Но красная птица – не для мальчика, даже не для моего сына.
На глаза Тэмучжина накатились слезы. Все утренние мечты рухнули. Казалось, отец не замечает сыновнего гнева и отчаяния. Есугэй повернулся и подозвал Илака. Его усмешка показалась Тэмучжину неприятной и глумливой.
– Ты первый мой воин, – сказал Есугэй. – Красная птица – твоя.
Глаза Илака расширились от восторга. Он почтительно принял птицу, совершенно позабыв о мальчиках.
– Ты оказываешь мне великую честь, – отвечал он, почтительно склонив голову.
– Ты служишь мне верно, и это честь для меня, – рассмеялся Есугэй. – Мы будем охотиться вместе. Сегодня вечером будем играть музыку для орлов, что прилетели к Волкам. – Есугэй обернулся к Тэмучжину. – Расскажешь старому Чагатаю о том, как вы поднимались на скалу. Пусть он сложит великую песнь.
Тэмучжин не ответил. Он не в силах был смотреть, как Илак держит красную птицу. Вместе с Бектером он нырнул в низкую дверь юрты, к Оэлун и маленькой сестричке. Мать сидела в окружении сыновей. Они услышали, как отец зовет воинов посмотреть, что привезли ему наследники. Вечером будет пир. И все же почему-то неловко было смотреть друг другу в глаза. Радость отца много для них значила, но красная птица по справедливости должна была достаться Тэмучжину.
Вечером племя собралось вокруг костра. Горел кизяк, на огне жарилась баранина, кипели большие котлы. Сказитель Чагатай пел о том, как на красной скале были найдены два орленка, и его голос то поднимался до пронзительного визга, то падал до гортанного гудения. Молодые мужчины и женщины племени сопровождали песнь радостными криками, а Есугэю приходилось показывать всем любопытным птиц снова и снова, а те пищали, тоскуя по утраченному родительскому гнезду.
Мальчики, покорившие красную скалу, пили черный арак чашу за чашей, сидя в темноте у костра. Хасар стал бледным и молчаливым после второй, а Хачиун – после третьей – хрюкнул и медленно повалился на спину, чаша покатилась по траве. Тэмучжин смотрел на пламя, пока не перестал видеть все вокруг. Он не слышал, как подошел отец, да ему уже было все равно. Арак разогрел кровь, и Тэмучжину казалось, что по его венам течет радуга.
Подогнув под себя сильные ноги, Есугэй сел рядом с сыновьями. Халат, подбитый мехом, был надет на голое тело. Черный арак согревал Есугэя, к тому же он всегда говорил, что хану холод нипочем.
– Слишком много не пей, Тэмучжин, – сказал он. – Ты уже доказал, что достоин считаться мужчиной. Завтра я выполню отцовский долг – отвезу тебя к олхунутам, к племени твоей матери. – Тэмучжин бросил взгляд на отца, но тот не понял выражение золотистых глаз сына. – Мы посмотрим их дочерей, самых прекрасных на свете, и найдем ту, что согреет твою постель, когда у нее придет первая кровь. – И похлопал сына по плечу.
– И я останусь у них, пока Илак не вырастит красную птицу, – ответил Тэмучжин пустым холодным голосом.
Его дурное настроение перебило пьяное благодушие Есугэя.
– Ты сделаешь так, как говорит тебе отец, – отрезал хан и отвесил Тэмучжину крепкую затрещину, возможно, более крепкую, чем намеревался.
Мальчик качнулся вперед, затем выпрямился и в упор посмотрел на отца. Но тот уже потерял к нему интерес. Он повернулся к Чагатаю и поддержал его одобрительными криками, когда старик пустился в пляс, взмахивая руками, как орел – крыльями. Чуть позже Есугэй заметил, что Тэмучжин все еще смотрит на него.
– Я пропущу курултай и скачки, – борясь со злыми слезами, сказал Тэмучжин, когда их взгляды встретились.
Лицо Есугэя было непроницаемым.
– Олхунуты тоже поедут туда. У тебя есть Белоногий. Возможно, они разрешат тебе скакать за них против твоих братьев.
– Я бы предпочел остаться здесь, – произнес Тэмучжин и приготовился получить очередную оплеуху.
Но отец, казалось, не слышал его.
– Ты проживешь у них год, – проговорил он. – Как Бектер в свое время. Этот год будет для тебя нелегким. Но останется и много хороших воспоминаний. И конечно, не стоит тебе напоминать, чтобы ты примечал, сильны ли они, каково их оружие, сколько у них воинов.
– У нас нет вражды с олхунутами, – заметил Тэмучжин.
– Зима – пора долгая, – пожал плечами Есугэй.
На рассвете Есугэй и Илак вьючили коней. У Тэмучжина гудела голова. Оэлун хлопотала вокруг мужчин, положив спящую девочку за пазуху. Мать тихо переговаривалась с Есугэем, и в какой-то момент он вдруг наклонился и уткнулся лицом ей в шею. Это была нежность, которую они редко проявляли друг к другу, но мрачное настроение Тэмучжина ничуть не улучшилось. Этим утром он ненавидел отца так, как может ненавидеть двенадцатилетний мальчик.
В мрачном молчании Тэмучжин смазывал сбрую жиром и проверял все узелки и ремни на недоуздке и стременах. Он не даст отцу повода корить его на глазах у младших братьев, хотя их и не было поблизости. В юртах после хмельной ночи было тихо. Птенец золотого орла пищал и требовал еды, и Оэлун нырнула в юрту, чтобы дать ему кусок свежего мяса. Она будет кормить орленка, пока Есугэя не будет дома. Но Оэлун быстро вернулась, так как должна была удостовериться, что у мужа в поездке будет все, что может ему понадобиться.
Лошади фыркали и ржали, приветствуя друг друга и радуясь новому дню. На фоне этой мирной картины Тэмучжин был похож на строптивого жеребенка, готового сорваться по малейшему поводу. Мальчик не хотел жену, подобную покорной телушке. Он хотел укрощать коней и мчаться с красной птицей по степи, быть славным воином и внушать врагам страх. То, что его отсылали к олхунутам, он считал наказанием. Конечно, старший брат побывал там и вернулся довольный. Когда и Тэмучжину придет пора возвращаться, нареченная Бектера наверняка уже будет жить в юрте брата, а он, Бектер, будет мужем среди воинов.
Старший брат и был одной из причин дурного настроения Тэмучжина. Он уже привык посмеиваться над Бектером и старался, чтобы отец не относился к своему первенцу как к любимчику. Тэмучжин понимал, что в его отсутствие старший будет считаться наследником. А за год, проведенный в чужом племени, его собственные права будут почти забыты среди сородичей.
Но что он может сделать? Он знал, как Есугэй относится к непослушным сыновьям. Если он откажется ехать, его наверняка изобьют, а если будет продолжать упираться, совсем изгонят из племени. Есугэй частенько угрожал сыновьям изгнанием, когда они чересчур шумели или слишком жестоко дрались друг с другом. Он никогда не улыбался, произнося угрозы, и мальчики понимали, что отец не шутит. От одной мысли о том, как тяжко быть безродным скитальцем, Тэмучжина пробирала дрожь. Незавидная доля. Никто не будет следить за стадами, пока ты спишь, никто не поможет тебе взобраться на скалу. Одиночка обречен на голод, а если он попытается украсть еду, его почти наверняка убьют.
Самые ранние детские воспоминания Тэмучжина были полны веселой возней в юртах и перебранками с братьями. В его племени все жили вместе, и трудно было представить, каково это – оказаться одному. Тэмучжин тряхнул головой, отгоняя печальные мысли, и стал смотреть, как отец вьючит коней. Мальчик знал, что нельзя показывать чувства и что лицо его должно оставаться бесстрастным. Он слышал, как покряхтывают Есугэй и Илак, туго затягивая ремни. На этот раз в поездку брали не слишком много тюков.
Тэмучжин подождал, пока они закончат, а потом прошел мимо Илака и еще раз проверил за ним все узлы на сбруе своего коня. Отцовский воин напрягся, но Тэмучжину было наплевать на его оскорбленные чувства. Есугэй часто говорил сыну, что мужчине не следует полагаться на умения других. И все-таки Тэмучжин не осмелился проверить узлы, затянутые Есугэем. У отца был слишком уж непредсказуемый нрав. Он мог рассмеяться, найдя это забавным, а мог и затрещину отвесить за наглость.
Подумав о том, что придется ехать с отцом вдвоем, без братьев, с которыми можно было скоротать дорогу за болтовней, Тэмучжин нахмурился, а затем пожал плечами. Вытерпит и это. Это всего лишь очередное испытание. Он вытерпит гнев и Есугэя, и Отца-неба. Ведь пережил он голод и такую жажду, когда хочется укусить самого себя, чтобы напиться крови. Пережил он и суровые зимы, когда скот замерзал, а он сносил все тяготы без жалоб. Пережил и знойное лето, когда солнце обжигало кожу до волдырей. Его отец переносил такие тяготы без единого намека на слабость, показывая только бесконечную выдержку. Это воодушевляло всех вокруг него. Даже кислая физиономия Илака светлела в присутствии Есугэя.
Тэмучжин стоял рядом с лошадью, напряженный и бледный, как росток серебристой березы. Подошла Оэлун и обняла сына. Он почувствовал, как шевелится младенец у ее груди, уловил запах молока и бараньего сала. Когда мать разжала объятия, девочка проснулась и запищала. Личико раскраснелось от крика. Оэлун сунула ей сосок в голодный ротик. Тэмучжин не смел смотреть в глаза матери. А она наблюдала за горделивым и молчаливым Есугэем, взгляд которого был упорно устремлен куда-то вдаль. Оэлун вздохнула.
– Прекрати, Есугэй, – громко сказала она.
Муж ее вздрогнул, на щеках проступил румянец.
– Что-о? – начал он.
– Ты прекрасно понимаешь, про что я говорю, – перебила его Оэлун. – Ты не сказал сыну ни одного доброго слова. Ты что, хочешь ехать в молчании три дня?
Есугэй нахмурился, но Оэлун продолжала:
– Ты забрал у мальчика птицу и отдал ее своему мерзкому первому воину. Ты думал, что он обрадуется и поблагодарит тебя за это?
Побледнев, Есугэй переводил взгляд с Илака на сына – хотел понять, что они сейчас думают, слыша эти слова.
– Тэмучжин слишком мал, – пробормотал он.
Оэлун зашипела, как раскаленная жаровня:
– Он того и гляди женихом станет. К тому же он юн и слишком горд, как и его упрямый отец. Он так на тебя похож, а ты даже не замечаешь этого!
Есугэй не стал отвечать жене, а Тэмучжин не знал, что и сказать матери, когда та снова посмотрела на него.
– Он слышит, хотя и не хочет, чтобы мы это знали, Тэмучжин, – прошептала она. – В этом вы схожи. – Она взяла сына за подбородок своими сильными пальцами: – Не бойся людей моего племени. Они добрый народ, хотя среди молодых воинов тебе придется опускать взгляд. Они станут испытывать тебя, но ты не должен бояться.
– Я не боюсь, – отрезал он, и его желтые глаза сверкнули. Мать подождала, пока упрямое лицо сына смягчится снова.
– Хорошо. Я буду слушаться, – сказал Тэмучжин.
Оэлун кивнула и достала из кармана мешочек сладких творожных катышков, сунула ему в руку.
– В седельной суме есть бурдюк с черным араком, чтобы согреться в холод. Это тебе на дорогу. Расти сильным и будь добрым к девушке, которую выберут для тебя.
– Добрым? – спросил Тэмучжин.
Впервые с той минуты, как отец сообщил, что они уезжают, он ощутил в животе холодок. Где-то его ждала незнакомая девушка, которая будет ему женой, нарожает детей. Тэмучжин совсем не представлял, какой она может быть, и даже не понимал, хочет ли на самом деле жениться.
– Надеюсь, она будет похожа на тебя, – задумчиво добавил он.
Улыбнувшись, Оэлун на мгновение прижала сына к себе. Его сестренка недовольно заверещала.
– Ты хороший мальчик, Тэмучжин. Ты станешь добрым мужем, – сказала Оэлун.
К своему изумлению, он увидел слезы на лице матери. Она смахнула их, но мальчик почувствовал, что и у него в глазах защипало. Его стойкость плавилась. Тэмучжин увидел в глазах Оэлун не только слезы, но и страх. Ведь плакать, обнявшись с матерью, на глазах Илака и Есугэя – это унижение. Мужчина, собираясь к невесте, не должен плакать.
Легонько потрепав сына по затылку, Оэлун отвернулась, шепнула несколько слов мужу. Хан Волков вздохнул, не скрывая облегчения, кивнул в ответ и сел в седло. Тэмучжин ловко вскочил на своего коня.
– Тэмучжин! – позвал его кто-то.
Он улыбнулся, легонько двинул поводом и развернул Белоногого. Братья наконец-то проснулись и вышли попрощаться. Тэмуге и Хасар стояли у его стремени и с восхищением глядели на старшего брата. Хачиун жмурился от солнечного света, но успел быстренько осмотреть побитое переднее копыто. Мальчики собрались вокруг Тэмучжина шумной веселой стайкой, и он почувствовал, что боль в груди начинает ослабевать.
Из юрты вышел Бектер. И хотя его лицо было бесстрастным, Тэмучжин, бросив взгляд на брата, заметил искорку торжества в его непроницаемых глазах. Бектер наверняка думал, что без Тэмучжина ему станет намного легче жить.
Трудно было заставить себя не беспокоиться за младших, но мальчик не стал подвергать сомнению их способность выжить в сложных условиях. Он так и не сказал им, чтобы они берегли себя, хотя очень хотелось. Кости брошены, каждому выпала своя судьба. Сильный муж может склонить Отца-небо на свою сторону – но только для себя одного. Тэмучжин об этом знал. У каждого своя дорога.
Он поднял руку, прощаясь с матерью, и пустил Белоногого рысью рядом с конем отца. Тэмучжин чувствовал, что не сдержится, если обернется, потому и не стал оборачиваться. Звуки пробуждающегося племени и ржание лошадей стали еле слышны, а вскоре и совсем затихли. Слышались только топот копыт и позвякивание сбруи. Их племя осталось позади.
В небе поднималось солнце. Есугэй ехал молча. Племя Оэлун сейчас расположилось ближе, чем три года назад. Им с сыном придется провести в дороге всего несколько дней. К концу поездки будет понятно, способен ли мальчик управлять племенем. Способности Бектера Есугэй оценил уже к концу первого дня. В старшем сыне нет дикого огня, это верно, но племени нужна твердая рука, а Бектер, судя по всему, превращается в настоящего мужчину.
Размышляя о чем-то, Есугэй хмурился. Глаза его следили за окружающим, высматривая зверя или врага. Он никогда не терял дороги, помнил расположение холмов, а по клейменым ушам скота мог определить, какое племя живет поблизости.
Поездки с Бектером доставляли Есугэю огромное удовольствие, хотя он никому об этом не говорил. Трудно сказать, как из маленького мальчика вырастает настоящий вождь, но в одном хан был уверен: распускать и баловать мальчишку нельзя. Хан поднял глаза к Отцу-небу и подумал о толстячке Тэмуге, оставшемся в юртах родного племени. Если бы у малыша не было сильных братьев, Есугэй оградил бы его от влияния матери, может, даже отдал бы на воспитание в другое племя. Наверное, по возвращении он так и сделает.
Есугэй поерзал в седле. Рядом с Тэмучжином мысли в его голове не могли, как обычно, спокойно сменяться одна другой. Мальчик слишком живо и открыто интересовался окружающим, вертел головой туда-сюда. Бектер в отличие от него был спокойным спутником. А в молчании Тэмучжина отца что-то раздражало.
Путь к олхунутам пролегал рядом с красной скалой, и Есугэй невольно стал думать, как сын добывал птенцов. Он ощутил на себе взгляд Тэмучжина, когда осматривал крутые склоны, но упрямый мальчишка продолжал молчать. Есугэй раздраженно хмыкнул, не понимая, почему в такой ясный, светлый день у сына дурное настроение.
– Тебе повезло, что ты добрался до гнезда на такой высоте, – сказал Есугэй.
– Это не было везением, – ответил Тэмучжин.
Есугэй выругался про себя, а сын ощетинился, как колючий куст.
– Тебе повезло, что ты не свалился, мальчишка, пусть тебе и помогал Хачиун.
Тэмучжин прищурил глаза. Похоже, отец слишком много выпил и не слушал песнь Чагатая. Говорил ли он с Хачиуном? Тэмучжин не знал, что ответить отцу, а потому и не сказал ничего.
Есугэй внимательно посмотрел на сына, покачал головой и подумал об Оэлун. Ради нее надо попытаться разговорить мальчишку. Это ведь последняя возможность услышать, как закончилась история.
– Я слышал, это был славный подъем. Хачиун сказал, что орел чуть не сбросил тебя со скалы.
Мальчик чуть смягчился, пожал плечами. Как ни крути, а приятно, что отцу интересна его жизнь. Впрочем, на лице Тэмучжина этих чувств видно не было.
– Он сбил его камнем, – сказал он.
Это была тщательно отмеренная благодарность брату. Тэмучжин любил Хачиуна намного больше остальных, но к двенадцатому году жизни научился скрывать от других свою приязнь и неприязнь.
Хан замолчал, и Тэмучжин задумался, о чем бы еще поговорить с Есугэем.
– Твой отец тоже отвозил тебя к олхунутам? – наконец спросил мальчик.
Есугэй фыркнул, окидывая сына взглядом.
– Думаю, ты уже достаточно взрослый, и я могу тебе кое-что рассказать. Нет, я встретился с твоей матерью и двумя ее братьями, когда пошел в набег. Я заметил, как она красива и сильна. – Он вздохнул и облизал губы, погрузившись в прошлое. – Она ехала на прекраснейшей кобылке цвета бурной воды на рассвете. У нее были босые и очень смуглые ноги.
Тэмучжин раньше никогда не слышал эту историю. Он подъехал поближе.
– Ты украл ее у олхунутов? – спросил он.
Однако мальчик понимал, что этому не следует удивляться. Отец любил охотиться и ходить в набеги, и глаза его сияли от воспоминаний о битвах. Если время года было теплое, а еды имелось в изобилии, то он отсылал побежденных домой пешком. Те возвращались в свое племя, покрытые красными рубцами от ударов мечом. Зимой, когда еды было мало, приходилось убивать. В темные месяцы жизнь слишком трудна, а потому нельзя быть милосердным.
– Я отогнал ее братьев, как пару козлят, – похвастался Есугэй. – Я только-только вошел в возраст, когда начинают ходить в набеги, но взмахнул над головой мечом и закричал на них.
Погрузившись в воспоминания, он запрокинул голову и заулюлюкал, а потом рассмеялся.
– Видел бы ты эти лица! Один из них попытался напасть на меня, но я был сыном хана, Тэмучжин, а не каким-нибудь щенком, которого можно напугать и обратить в бегство. Я всадил стрелу ему в бедро, и он убежал. – Есугэй вздохнул. – То были славные дни. Я тогда думал, что холод никогда не одолеет меня. Я понимал, что в жизни ничто не приходит само, что все нужно брать своим разумом и силой. – Он посмотрел на сына, и во взгляде его засветились воспоминания, которыми хан почему-то не стал делиться. – То было время, мальчик, когда я сам бы полез за птицей на красную скалу.
– Если бы я об этом знал, то не полез бы сам, а вернулся бы и рассказал тебе о находке, – начал Тэмучжин, пытаясь понять этого огромного, как медведь, человека.
Но Есугэй только помотал головой и снова рассмеялся:
– Теперь не то время! Я слишком тяжел, чтобы лазать по узким выступам и трещинам. Да если бы и попытался, то наверняка упал бы вниз, словно звезда с неба. Зачем иметь сыновей, если они не растут сильными и боятся попытать свою отвагу? Когда мой отец бывал трезвым, то всегда говорил мне об этом. Отвага – это не гадальные кости в мешке. Ее нужно показывать снова и снова, становясь сильнее раз от разу. Если думаешь, что ее можно придержать до времени, когда она будет нужна, ты ошибаешься. Я говорю тебе о твоих силах и способностях вообще. Если забудешь о них, мешок опустеет именно тогда, когда они понадобятся тебе больше всего. Нет, ты имел право вскарабкаться на скалу к гнезду, а я имел право отдать красную птицу Илаку.
Внезапное отчуждение Тэмучжина не скрылось от Есугэя, и он издал разочарованный гортанный звук.
– Он мой первый воин, страшный воин, мальчик, верь мне. Пусть лучше Илак будет рядом со мной. Он стоит пятерых любых наших воинов – или десяти олхунутов. Его дети не будут править племенем. Его меч никогда не будет лучше моего. Ты понимаешь? Нет, тебе только двенадцать лет. Что ты можешь понять?
– Что ты должен был его как-то наградить, – откликнулся Тэмучжин. – Ты об этом говоришь?
– Нет. Это не долг. Я почтил его красной птицей, потому что он мой первый воин. Потому что он мой друг детства. Потому что он никогда не жаловался, что его семья ниже моей.
Тэмучжин открыл было рот, чтобы сказать отцу в ответ дерзость. Красная птица будет запятнана грязными лапами Илака с его толстой желтой кожей. Орел слишком хорош для этого мерзкого человека. Но мальчик ничего не сказал. Постарался взять себя в руки и сделать бесстрастное лицо. Так он защитился от испытующего отцовского взгляда. Есугэй понял это и фыркнул:
– Мальчик, я делал бесстрастное лицо, когда ты был еще только в мыслях Отца-неба.
Вечером они разбили лагерь на берегу извилистой речушки. Тэмучжин занялся подготовкой к завтрашнему переходу. Он отбивал рукоятью кинжала крошки от тяжелого твердого куска сыра и пересыпал их в кожаную флягу, наполовину наполненную водой. Смесь полежит под седлом, нагреется от конского бока и взболтается. К полудню получится теплое питье с мягкими комочками сыра, острое и освежающее.
Покончив с этим, Тэмучжин стал собирать кизяк, разламывая его, чтобы посмотреть, достаточно ли он сухой, будет ли гореть хорошо и чисто. Сложил лучшие куски и высек искру, ударяя кремнем о кинжал, раздул искорки. Появился язычок пламени, разгорелся костер. Есугэй нарезал вяленую баранину, лук и сало. От аппетитного запаха у них рот наполнился слюной. Оэлун дала с собой хлеба, который надо было съесть быстро, пока он не зачерствел. Отец и сын разломили плоские лепешки и обмакнули их в варево.
Они сидели напротив друг друга и слизывали жир с пальцев. Тэмучжин заметил, что отец бросил взгляд на бурдюк с черным араком, и принес его. Он терпеливо ждал, пока хан сделает большой глоток.
– Расскажи мне об олхунутах, – попросил Тэмучжин.
– Они не сильны, хотя и многочисленны, как муравьи, – скривился в невольной усмешке Есугэй. – Иногда думаю, что если бы напал на них, то мог бы один биться с ними целый день, прежде чем им удалось бы меня свалить.
– У них нет воинов? – недоверчиво спросил Тэмучжин.
Отец был не прочь присочинить, но сейчас казался серьезным.
– Таких, как Илак, – нет. Сам увидишь. Они предпочитают лук, а не меч и держатся подальше от врага, никогда не приближаясь к нему, если только ход битвы не вынуждает. Так что со щитом в руке ты можешь смеяться над ними. Хотя лошадей они могут перебить довольно легко. Они как жалящие осы, но если врежешься в их ряды, разбегутся как дети. Вот так я и умыкнул твою мать. Подкрался – и прыгнул.
– Как же я тогда научусь владеть мечом? – неожиданно резко спросил Тэмучжин.
Он забыл, как отец воспринимает такую дерзость, и едва успел увернуться от оплеухи, которая должна была вбить в него должное смирение. Есугэй продолжил рассказывать как ни в чем не бывало.
– Придется самому, мальчик. Бектеру тяжело пришлось, я знаю. Он говорил, что олхунуты не позволяли ему прикасаться к своим лукам и ножам с первого до последнего дня. Все они трусы. Но женщины у них очень хороши.
– Почему же тогда они выдают своих дочерей за твоих сыновей? – решился спросить Тэмучжин и приготовился к очередной затрещине.
Однако Есугэй уже укладывался на выщипанную овцами траву.
– Какому отцу хочется, чтобы юрта была полна незамужних дочерей? Что еще с ними делать, если я не буду приводить сыновей? Это обычное дело, особенно на сходке племен. Они загущают кровь семенем других мужчин.
– Волки и без того сильны, – хмыкнул отец, не открывая глаз.
– А мы становимся от этого сильнее? – поинтересовался Тэмучжин.
Острые глаза Есугэя заметили олхунутских дозорных в тот же миг, когда и те увидели их с Тэмучжином. Зазвучал сигнальный рог, извещая о появлении чужаков и призывая воинов встать на защиту стад и женщин.
– Не говори с ними, пока они сами не заговорят с тобой, – предупредил сына Есугэй. – Будь бесстрастен, что бы ни случилось. Понял?
Тэмучжин не ответил, но нервно сглотнул. Дни и ночи, проведенные наедине с отцом, были для него странным временем. Никогда еще Есугэй не оказывал Тэмучжину столько внимания. Они путешествовали вдвоем, и другие сыновья не попадались хану на глаза и не отвлекали его. Поначалу Тэмучжин думал, что рядом с отцом будет чувствовать себя униженным. Они не были друзьями. Однако порой он улавливал в глазах отца отблеск какого-то чувства. Гордость за сына? Может быть.
Вдалеке Тэмучжин увидел тучу пыли – это молодые воины хватали оружие и вскакивали на коней. Есугэй сжал губы и выпрямился в седле. Тэмучжин последовал его примеру, глядя, как приближается клубящаяся пыль, поднимаемая воинами, скачущими толпой навстречу двум одиноким всадникам.
– Не оборачивайся, Тэмучжин, – бросил отец. – Они играют, как малые дети, и ты осрамишь меня, если поддашься.
– Понял, – откликнулся мальчик. – Но если мы будем неподвижными, как камни, они сразу поймут, что ты их заметил. Может, лучше беседовать друг с другом и смеяться?
Он поймал на себе гневный взгляд отца и на мгновение испугался. Эти золотистые глаза были последним, что видели в своей жизни десятки молодых наглецов. Есугэй готовился к встрече с врагом. Все помыслы его были направлены на то, чтобы защитить себя и сына. Тэмучжин наблюдал за ним и видел, что отец усилием воли принуждает себя расслабиться. Скачущие на конях олхунуты были еще пока далеко. А день только разгорался.
– Я буду выглядеть глупо, если они скинут нас с коней, – усмехнулся Есугэй, но на мертвеце эта усмешка смотрелась бы куда лучше, чем на его побледневшем лице.
Тэмучжин рассмеялся в ответ. Ведь отец искренне старался его развеселить.
– Тебе худо? Так гордо подними голову, как ты обычно делаешь.
Отец постарался придать себе гордый вид, как посоветовал Тэмучжин, и оба они неожиданно для самих себя расхохотались. Как раз в этот момент и подъехали олхунутские всадники. Есугэй, раскрасневшись от смеха, утирал слезы, а воины тем временем остановились перед двумя веселыми путниками и загородили им дорогу. За ними тянулось облако пыли. Оно настигло всадников и окутало их такой плотной дымкой, что на несколько мгновений пришлось зажмурить глаза.
Олхунуты застыли в молчании, дожидаясь, когда же Тэмучжин с Есугэем справятся с собой и обратят на них внимание. Мальчик постарался сделать бесстрастное лицо, хотя на самом деле едва мог скрыть свое любопытство. Все здесь было другое, и воины были не такие, как в его племени. Кони олхунутов были превосходными, а воины в легких серых халатах и коричневых штанах с золотой нитью выглядели чище и опрятнее сородичей Тэмучжина. И мальчик почувствовал вдруг странное недовольство в душе. Его внимание переключилось на воина, который явно был предводителем. В ожидании распоряжений всадники смотрели на него с почтением.
Молодой воин держался в седле не хуже Хачиуна, как заметил Тэмучжин, но был уже почти взрослым мужчиной. Одет в легкую рубашку без рукавов, обнажавшую его сильные загорелые руки. К его седлу приторочены два лука и хороший метательный топор. Мечей у всадников не было, только топорики. Как же они сражаются с хорошо вооруженными противниками? Тэмучжин считал, что добрый меч превратит их топорики в щепки, только если эти топорики не попадут в цель раньше.
Олхунуты тоже внимательно рассматривали незваных гостей. Один из них подъехал слишком близко. Грязный его палец потянулся было к полам халата Есугэя. Тэмучжин едва успел заметить какое-то движение, а на руке наглеца уже вспухла красная полоса. Воин, так и не успев коснуться Есугэя, вскрикнул и подался назад, разозлившись от боли.
– Ты сильно рисковал, приехав сюда без своих воинов, хан Волков, – сказал воин в рубашке. – Ты привез еще одного сына, чтобы олхунуты сделали из него мужчину?
Есугэй повернулся к Тэмучжину, и глаза его снова странно сверкнули.
– Это мой сын Тэмучжин. Тэмучжин, это твой двоюродный брат Коке. Это его отцу я прострелил бедро в тот день, когда встретился с твоей матерью.
– И он до сих пор хромает, – кивнул Коке без улыбки.
Конь его вдруг тронулся с места, похоже, без малейшего приказа, и воин оказался на расстоянии вытянутой руки от Есугэя. Тот позволил похлопать себя по плечу, хотя сам даже не пошевелился. Так он давал понять, что всегда решает сам, позволять до себя дотронуться или нет. Когда Коке отъехал, всадники вздохнули с облегчением. Их предводитель показал, что не боится хана, а Есугэй признал, что не правит теми землями, где олхунуты поставили свои юрты.
– Дорога была долгая, и вы наверняка голодны. Нынешним утром наши охотники привезли жирных весенних сурков. Не разделите ли вы с нами нашу еду?
– Разделим, – ответил Есугэй.
С этой минуты их защищали законы гостеприимства, и напряженность Есугэя, говорившая о том, что он в любой момент готов выхватить меч, исчезла. Он спрятал оружие в подбитый мехом халат. А у Тэмучжина в животе вдруг похолодело. Он начал понимать, как одиноко ему будет среди чужаков. Пока они ехали к юртам олхунутов, он не отрываясь смотрел на отца и с ужасом представлял себе то страшное мгновение, когда тот уедет и оставит его одного.
Юрты олхунутов напоминали юрты племени Тэмучжина, но были не такого грязно-белого цвета. Лошади стояли в огромных загонах рядом с жилищами. Их было так много, что и не пересчитать. Коровы, козы и овцы паслись на холмах, и, судя по их количеству, олхунуты процветали. Да и само племя было многочисленным. Правду говорил Есугэй. Тэмучжин увидел мальчишек – ровесников его братьев. Они носились на лошадях вокруг улуса. У каждого был маленький лук, и целились они как будто в землю, постоянно при этом переругиваясь и смеясь от радости. В эти минуты Тэмучжину остро захотелось, чтобы Хасар и Хачиун были рядом.
Его двоюродный брат Коке спешился, бросил поводья худенькой женщине с лицом морщинистым, как осенний лист. Тэмучжин с Есугэем тоже спешились. Их коней увели, чтобы напоить и накормить после долгой дороги. Остальные всадники разошлись по улусу. Одни отправились в свои юрты, другие подошли к сородичам, чтобы обменяться новостями. Чужаки в племени не были обычным делом, и Тэмучжин чувствовал на себе взгляды сотен людей, пока Коке вел двоих Волков сквозь толпу в юрту отца.
Есугэй недовольно хмыкнул, так как ему пришлось идти позади какого-то юнца. В отместку хан шел медленно, останавливался и рассматривал узоры на юртах менее знатных семей. И Коке был вынужден ждать, пока гости удовлетворят свое показное любопытство, иначе ему пришлось бы идти одному. Тэмучжин внутренне ликовал: отец и в чужом племени показал всем, кто тут главный. Он не спешил за младшим. Нет, он вел себя так, чтобы всем стало понятно – высокие гости осматривают олхунутские жилища. Есугэй даже заговорил с парочкой простых воинов, но не задавал вопросов, а лишь бросал короткую похвалу или делал небольшое замечание. Олхунуты смотрели на двоих Волков, и Тэмучжин знал, что отец наслаждается затаенной злобой чужого племени не меньше, чем жаркой битвой.
Когда они наконец подошли к юрте с ярко-синей дверью, Коке уже кипел от злости, хотя и сам не мог понять почему.
– В добром ли здравии твой отец? – спросил Есугэй.
Молодой человек вынужден был остановиться, хотя уже собирался войти в юрту.
– Он силен, как всегда, – отвечал Коке.
– Скажи ему, что я здесь, – кивнул Есугэй и ласково посмотрел на племянника.
Коке покраснел и поспешил скрыться в темноте юрты. Есугэй и Тэмучжин остались вдвоем, хотя вокруг было полно чужих глаз и ушей.
– Прояви уважение, когда войдем, – прошептал Есугэй. – Эти семьи тебя не знают. Они отметят все твои промахи и не обрадуются.
– Понял, – ответил Тэмучжин и, едва шевельнув губами, спросил: – Сколько зим моему двоюродному брату Коке?
– Тринадцать или четырнадцать.
Тэмучжин посмотрел на отца с любопытством.
– Значит, он живет только потому, что ты попал стрелой его отцу в бедро, а не в сердце?
– Я не в бедро целил, – пожал плечами Есугэй. – Хотел его убить, но другой брат Оэлун уже метнул топорик, и у меня не было времени, чтобы прицелиться.
– Он тоже здесь? – огляделся по сторонам Тэмучжин.
– Разве что башку себе приставил, – усмехнулся Есугэй.
Тэмучжин молча обдумывал его слова. У олхунутов нет причин любить его отца, зато для ненависти причин много. Однако именно к олхунутам Есугэй посылал сыновей за женами. Уверенность, которую Тэмучжин чувствовал среди людей своего племени, быстро улетучивалась. Он вдруг ощутил себя одиноким и испуганным мальчишкой. Однако ему удалось взять себя в руки. В конце концов, выдержал же Бектер целый год среди чужих. Убить не убьют, а все остальное стерпеть можно, в этом Тэмучжин был уверен.
– Почему он не выходит? – прошептал он отцу.
Есугэй хмыкнул, оторвав взгляд от молодой олхунутки, доившей неподалеку коз.
– Он заставляет нас томиться в ожидании, потому что хочет меня обидеть. Он заставил меня ждать и два года назад, когда я привез Бектера. Не сомневаюсь, что так будет и тогда, когда мы с Хасаром приедем сюда. Он дурак. Ну да все шавки лают на волка.
– Тогда зачем ты вообще к нему поехал? – еще тише спросил Тэмучжин.
– Меня охраняют кровные узы. Им не нравится привечать меня, но так они оказывают почтение твоей матери. А я в свою очередь выполняю свой отцовский долг. У моих сыновей должны быть жены.
– Ты будешь встречаться с их ханом? – поинтересовался Тэмучжин.
Есугэй отрицательно покачал головой.
– Если увижусь с Сансаром, то он будет вынужден давать мне кров и женщин, пока я здесь. Ему придется устроить для меня охоту, как сделал бы и я, будь он гостем Волков.
– Он тебе нравится, – сказал Тэмучжин, вглядываясь в лицо отца.
– Он честный мужчина и другом мне не прикидывается. Уважаю его. Если решу угнать его стада, то оставлю ему несколько овец и пару женщин, а может, даже лук и хорошую одежду, чтобы не страдал от холода.
Есугэй улыбнулся и снова уставился на девушку, доившую блеющую козу. Тэмучжин подумал: а знают ли они, что волк уже среди них?
Внутри юрты было темно, пахло бараниной и потом. Тэмучжин низко пригнулся, чтобы пройти под притолокой. Ему впервые пришло в голову, насколько беззащитен человек, вступающий в дом другой семьи. Может, у этой двери есть и другое назначение, кроме как не пускать непогоду в дом?
В юрте стояли резные деревянные лежанки, посередине была маленькая жаровня. Тэмучжину с первого взгляда почему-то не понравилась обстановка, однако его острые глаза заметили отличный лук на дальней стене – с двойным изгибом, усиленный роговыми накладками и с жильной тетивой. Интересно, удастся ли ему потягаться в стрельбе с олхунутами? Если целый год он не сможет прикоснуться к оружию, то утратит искусство, наработанное с таким трудом.
Коке стоял, почтительно склонив голову. Навстречу Есугэю поднялся человек, чтобы поприветствовать гостей. Он был на голову ниже хана Волков.
– Я привез тебе другого сына, Энк, – сказал, как требует обычай, Есугэй. – Олхунуты нам друзья и оказывают Волкам честь, давая им сильных жен.
Тэмучжин с восхищением рассматривал своего дядю. Брат его матери. Странно думать, что она выросла в этой самой юрте, может, ездила вокруг верхом на баране, как это любят делать дети.
Энк был строен, как копье. Кожа плотно облегала кости, и на бритом черепе были хорошо видны все шишки и углубления. Даже в темноте юрты он блестел от жира, и лишь одна густая седая прядь свисала с его темени между глаз. Взгляд, которым Энк одарил Тэмучжина, не был ласковым, однако олхунут приветственно пожал Есугэю руку, и жена его подала соленый чай, чтобы гости освежились.
– Здорова ли моя сестра? – спросил Энк, когда воцарилась тишина.
– Она подарила мне дочь, – ответил Есугэй. – Может, в один день ты пришлешь ко мне сына.
Энк кивнул, хотя эта мысль вряд ли была ему по душе.
– Пришла ли кровь к той девушке, что ты выбрал для моего старшего сына? – поинтересовался Есугэй.
– Ее мать говорит, что нет еще, – поморщился Энк. – Она приедет, когда будет готова.
Казалось, он хотел сказать что-то еще, но передумал, закрыл рот и сжал губы с такой силой, что складки вокруг рта углубились.
Тэмучжин уселся на краю лежанки, незаметно оценив прекрасное качество одеял. Когда поднесли чаю, он, помня о том, что говорил отец, принял пиалу правой рукой, левой поддерживая правый локоть, как того требовал обычай. Ни один олхунут не сможет попрекнуть его за поведение.
Все расселись и в полном молчании выпили чаю. Тэмучжин начал было расслабляться.
– Почему твой сын меня не приветствует? – хитро спросил Энк Есугэя.
Отец нахмурился в ответ, а Тэмучжин снова напрягся. Он отставил пиалу и встал. Энк тоже встал, и мальчик с удовольствием обнаружил, что они одного роста.
– Для меня великая честь познакомиться с тобой, дядя, – произнес он. – Я Тэмучжин, второй сын хана Волков. Моя мать передает тебе поклон. Здоров ли ты?
– Здоров, мальчик, – ответил Энк. – Хотя вижу, придется поучить тебя правилам вежливости, принятым у нашего народа.
Есугэй тихонько кашлянул, и Энк тут же замолчал, хотя, возможно, и собирался еще что-то сказать. В его глазах мелькнуло раздражение. Мальчик вспомнил, что находится в мире взрослых игр, и ему снова стало страшно оттого, что скоро настанет минута, когда отец оставит его здесь одного.
– Как твое бедро? – шепотом спросил Есугэй.
Тонкие губы Энка искривились в усмешке.
– Даже не вспоминаю о нем, – отвечал он.
Однако Тэмучжин заметил, как неловко садится и встает дядя, и в душе порадовался. Он не обязан любить чужаков. Мальчик понимал, что это лишь еще одно испытание, предназначенное Есугэем для его сыновей, и он выдержит.
– Найдется ли для моего сына жена в твоих юртах? – поинтересовался Есугэй.
Энк поморщился, допил чай и протянул руку, чтобы пиалу опять наполнили.
– Только в одной семье не нашлось для дочери пары. Они обрадуются, если она будет есть чужое мясо и пить чужое молоко.
– Я посмотрю на нее до отъезда, – кивнул Есугэй. – Она должна быть здоровой и плодовитой, должна родить сыновей Волку. Кто знает, может, однажды она станет матерью племени.
В глубокой задумчивости Энк отпил соленой жидкости. Тэмучжину больше всего на свете хотелось убраться подальше от этого плохо пахнущего человека и его мрачной юрты, но он заставил себя сидеть спокойно и прислушиваться к каждому слову. В конце концов, от нынешнего разговора зависела его дальнейшая жизнь.
– Я приведу ее к тебе, – обещал Энк.
– Добрая кровь идет от доброго рода. Хочу увидеть ее родителей, – заявил Есугэй.
– Ладно, – с неохотой кивнул Энк. – Мне все равно надо выйти по нужде.
Тэмучжин встал и попятился, пропуская дядю к выходу. И почти сразу же услышал журчание. Есугэй рассмеялся, но смех был недобрым. Молча протянув руку, он обнял Тэмучжина за плечи, и они вместе вышли на солнечный свет.
Олхунутов снедало любопытство. Казалось, им хочется узнать все про их гостей. Когда глаза Тэмучжина привыкли к свету, он увидел, что вокруг юрты Энка столпилось несколько десятков чужаков. Есугэй едва удостоил собравшихся взглядом. Энк пошел сквозь толпу, пинком прогнав с дороги двух рыжих собак. Есугэй зашагал за ним, но перед этим на мгновение встретился с сыном взглядом. Тэмучжин спокойно посмотрел на отца, и тот кивнул ему, чтобы подбодрить.
Хромота Энка при ходьбе была видна куда сильнее. Каждый шаг напоминал о старой ране. Заметив, что гости за ним наблюдают, Энк покраснел. Они прошли между юртами к краю поселения. За ними шли олхунуты, переговариваясь и совершенно не скрывая своего любопытства.
За их спинами вдруг послышался грохот копыт, и Тэмучжин еле удержался, чтобы не оглянуться. Перехватив взгляд отца, он понял, что если бы была какая-то опасность, то хан выхватил бы меч в мгновение ока. Есугэй чуть улыбнулся, но пальцы его стиснули рукоять. Тэмучжин слышал приближающийся топот. Под ногами задрожала земля.
Есугэй вдруг отпрянул и схватил всадника. Лошадь, без узды и седла, пронеслась дальше. Освободившись от наездника, она пару раз взбрыкнула и успокоилась, опустила голову и начала щипать траву.
Тэмучжин обернулся. Интересно, кого это поймал отец, а Есугэй как раз опускал ребенка на землю.
Наверное, это была девочка, хотя сказать с уверенностью было трудно. Волосы коротко подстрижены, а лицо черно от грязи. Девочка вырывалась из рук Есугэя, плевалась и верещала. Тот поставил ее на землю, рассмеялся и, повернувшись к Энку, заметил:
– Вижу, олхунуты растят дочерей дикарками.
Лицо Энка скривилось в усмешке. Он смотрел вслед удирающей чумазой девчонке.
– Пойдем-ка к ее отцу, – произнес он, бросив взгляд на Тэмучжина.
Тэмучжин уставился на убегающую фигурку, сожалея, что не успел как следует ее рассмотреть.
– Это она? – спросил он, но никто ему не ответил.
Кони олхунутов паслись за пределами улуса, мотали головами и ржали в весеннем возбуждении. Крайние юрты стояли на пятачке пыльной земли рядом с загонами. Приземистые и простые, без украшений, даже двери были из некрашеного дерева. Это говорило о том, что их хозяева не имели ничего, кроме собственной жизни и места в племени. Тэмучжин вздохнул, подумав, что придется провести в такой бедной семье целый год. Он надеялся, что ему хотя бы лук для охоты дадут. По юрте можно было предположить, что семья невесты с трудом его прокормит.
Лицо Есугэя было непроницаемо, и Тэмучжин изо всех сил пытался сделать точно такое же лицо, пока Энк еще был здесь. Для себя он решил, что никогда не полюбит дядю, который принял его так неласково.
Отец девушки вышел им навстречу, улыбаясь и кланяясь. Одежда его была черна от грязи и засалена так, что Тэмучжин подумал, будто он носит ее, не снимая, уже который год. Открыв в улыбке беззубый рот, старик почесал голову и вытащил из волос какого-то паразита. Все это казалось ужасным, особенно если всю жизнь провел в чистой материнской юрте. Густой запах мочи висел в воздухе, а рядом не было даже выгребной ямы.
Мальчик смотрел на грязные руки старика, а тот тем временем пригласил гостей в юрту – выпить пиалу соленого чая. Тэмучжин сел слева от Энка и Есугэя. Сердце Тэмучжина совсем упало, когда он увидел кособокие лежанки и серую обстановку юрты. На стене висел старый лук, но плохой и много раз чиненный. Старик пинком разбудил жену и велел ей приготовить чай. В присутствии гостей он явно беспокоился и постоянно бормотал себе что-то под нос.
Энк не мог скрыть удовольствия. Он с усмешкой оглядел голый войлок и деревянные решетки каркаса юрты, латанные в сотнях мест.
– Благодарим за угощение, Шрия, – сказал Энк женщине, когда она с коротким поклоном разлила по неглубоким пиалам соленый чай. Его настроение все улучшалось. Он обратился к хозяину юрты: – Приведи дочь, Шолой. Отец этого мальчика желает ее видеть.
Снова осклабившись в беззубой улыбке, старик вышел, на каждом шагу подтягивая спадающие штаны. Тэмучжин услышал какой-то пронзительный визг, крик, но сделал вид, что ничего не слышит. Он глотал жидкость из пиалы, прятал испуганные глаза и чувствовал, как ужасно хочется выйти по нужде.
Шолой втащил ту самую чумазую девчонку, которую они встретили по дороге. Чувствуя на себе холодный взгляд Есугэя, старик стукнул ее по лицу, потом огрел по заду. Глаза девочки наполнились слезами, но она продолжала все так же решительно вырываться.
– Это Бортэ, – хитренько усмехнулся Энк. – Уверен, она станет твоему сыну верной и хорошей женой.
– А не старовата? – засомневался Есугэй.
Девочка вырвалась из рук отца и уселась в другом конце юрты, как можно дальше от незваных гостей.
– Ей четырнадцать, но кровь еще не пришла, – пожал плечами Энк. – Может, потому что такая худая. У нее были и другие женихи, но они предпочли девочек поспокойнее. А в этой горит огонь. Она станет хорошей матерью Волку.
Девочка, о которой шла речь, вдруг схватила сапог и швырнула им в Энка. Тэмучжин, сидящий рядом с дядей, перехватил сапог в воздухе. И она злобно на него уставилась.
Есугэй прошелся по юрте. Что-то в его лице заставило девочку притихнуть. Для своего народа он был высоким, а уж по меркам олхунутов – огромным. Он протянул руку и легонько взял ее за подбородок, приподнял лицо.
– Моему сыну нужна сильная жена, – сказал он, глядя ей в глаза. – Думаю, когда вырастет, станет красавицей.
Возмутившись, девочка попыталась ударить Есугэя, но не успела: тот уже отдернул руку. Усмехнулся, кивнул:
– Она мне нравится. Я согласен.
– Я рад, что нашел хорошую пару твоему сыну, – произнес Энк, скрывая недовольство за легкой улыбкой.
Есугэй встал и выпрямился, возвышаясь над всеми.
– Через год, Энк, я заберу его. Научи его послушанию, но помни: настанет день и он превратится в мужчину, который, может статься, вернется и отдаст олхунутам долги.
Энк с Шолоем поняли угрозу, таящуюся в этих словах. Хозяин юрты стиснул зубы, постарался взять себя в руки и ответить спокойным голосом:
– Нелегка жизнь в юртах олхунутов. Мы вернем тебе воина вместе с женой.
– Не сомневаюсь, – отвечал Есугэй.
Почти пополам пришлось согнуться Есугэю, чтобы выйти через низенькую дверь. И Тэмучжин внезапно испугался, поняв, что отец уходит. Ему казалось, что взрослые, выходящие следом за отцом, плетутся целую вечность. Но он заставил себя сидеть на месте, дождался, пока в юрте останется только старуха, и тогда вышел. Выбрался из юрты и зажмурился от яркого солнца. Коня для Есугэя уже привели. Отец легко взлетел в седло, посмотрел на всех сверху вниз. Наконец твердый взгляд остановился на Тэмучжине. Ничего не сказал отец сыну на прощание, лишь ударил коня пятками и умчался прочь.
Мальчик смотрел Есугэю вслед и думал, что отец возвращается к братьям, к матери, ко всему, что любил сам Тэмучжин. Он понимал, что Волк не обернется, но надеялся и ждал, ждал прощального отцовского взгляда. Он почувствовал, что на глазах его выступают слезы, и глубоко вздохнул, чтобы удержать их, понимая, как радостно будет Энку увидеть его слабость.
А дядя дождался, пока Есугэй не исчезнет вдали, зажал ноздрю пальцем и высморкался на траву.
– Наглый глупец, как и все Волки, – бросил он.
Тэмучжин резко обернулся, так что даже напугал Энка.
– А щенки еще хуже отца. Ничего, Шолой бьет щенков так же крепко, как дочерей и жену. Они все знают свое место, мальчик. И ты будешь знать свое, пока живешь здесь.
Он дал Шолою знак, и коротышка схватил Тэмучжина за руку, причем неожиданно крепко. Энк усмехнулся, глядя мальчику в лицо.
Тэмучжин молчал, понимая, что эти люди просто хотят его напугать. Постояв немного, Энк отвернулся и с мрачным видом заковылял прочь. И сейчас дядя хромал куда сильнее, чем в присутствии Есугэя. И среди страха и одиночества, которые поглотили его, только эта мелочь дала мальчику некоторое удовлетворение. Если бы с ним обращались по-доброму, он не обрел бы силы. А теперь его кипящий гнев был подобен глотку кобыльей крови, от которой ему всегда становилось теплее.
Есугэй так и не обернулся. Он проезжал мимо последних олхунутских всадников и не обращал на них внимания. Сердце его болело оттого, что он оставляет дорогого сына в руках этого червя, грязного Шолоя, но при олхунутах он не мог сказать Тэмучжину даже нескольких слов утешения – они бы возрадовались, став свидетелями отцовской слабости. Только оказавшись на равнине в одиночестве, оставив далеко позади юрты олхунутов, только тогда Есугэй позволил себе слабую улыбку. В Тэмучжине много гнева и огня, наверное, больше, чем в любом другом его сыне. Где Бектер погрузился бы в мрачное молчание, там Тэмучжин ошеломит своей силой того, кто думает, будто может безнаказанно издеваться над ханским сыном. Как бы то ни было, он переживет этот год, и благодаря приобретенному опыту и жене, которую сын привезет домой, Волки станут еще сильнее. Есугэй подумал о жирных овцах, которые так и кишели вокруг юрт родного племени его жены. Он не считал, будто охрана у олхунутов слабая, но если зима придет суровая, то вполне может такое случиться, что однажды Есугэй снова устроит набег со своими воинами. Настроение улучшилось: он представил себе, как Энк удирает от его воинов. Тогда-то этот хромой человечек не будет ухмыляться да смотреть искоса. Есугэй ударил коня пятками и пустил его вскачь по степи, полный сладостных мыслей о битвах и воплях раненых.
Тэмучжин проснулся оттого, что его грубо столкнули с лежанки на пол. В юрте было так темно, что он не видел даже собственных рук и ног, к тому же все вокруг было незнакомым. Он слышал, как поблизости бормочет и спотыкается Шолой, и решил, что это именно он так грубо его разбудил. Тэмучжин ощутил новый приступ отвращения к отцу Бортэ. Он с трудом поднялся, ударился обо что-то ногой, но стон подавил. Еще не рассвело, жилища олхунутов были безмолвны. Тэмучжин не хотел выходить, чтобы не тревожить собак. Надо плеснуть воды на лицо, подумал он, зевая, так и сонливость пройдет. Потянулся туда, где вчера, насколько он помнил, стояло ведро, но рука уткнулась в пустоту.
– Еще не проснулся? – послышался рядом голос Шолоя.
Тэмучжин повернулся и стиснул кулаки в темноте. На скуле со вчерашнего дня вспухал синяк, оставленный тяжелой рукой старика. На глаза навернулись стыдливые слезы. Энк не солгал насчет жизни в этом жалком жилище. Шолой подкреплял приказы ударами костлявых кулаков и когда гнал собаку с дороги, и когда заставлял жену или дочь что-то делать. Сварливая жена, видимо, усвоила, что надо молчать и держаться в сторонке, но Бортэ не раз получала от отца только потому, что подвернулась под руку в тесной юрте. Похоже, под грязью и потрепанной одеждой ее тело сплошь покрыто синяками. Шолою пришлось дважды сильно ударить его, прежде чем Тэмучжин потупил голову. Мальчик чувствовал на себе полный презрения взгляд Бортэ, но что он мог сделать? Убить старика? Он знал, что, если ударит Шолоя, жить будет недолго. Хозяину юрты стоит только позвать мужчин племени на помощь. Тэмучжин представил, с каким удовольствием они убьют его, дай он только повод. Последний раз ночью он проснулся от сладостного сна: за его конем тащится окровавленное тело Шолоя. Мечта, порожденная унижением. Тэмучжин со вздохом напомнил себе, что Бектер все это как-то пережил. Как же такой бык сумел обуздать свой нрав?
Мальчик услышал скрип петель – это Шолой открыл низенькую дверь и впустил холодный звездный свет, чтобы Тэмучжин мог обойти железный треножник, не потревожив спящую Бортэ и ее мать. Поблизости стояли две юрты. Там жили сыновья Шолоя со своими грязными женами и детьми. Много лет назад они покинули старика, оставив с ним Бортэ. Несмотря на жалкий вид, Шолой был ханом в своей юрте, и Тэмучжину оставалось только потупить голову и стараться заработать поменьше тумаков и затрещин.
Выбравшись наружу, он вздрогнул от холода и засунул руки в рукава халата, обхватив себя покрепче. Шолой снова мочился – ночью он бегал чуть не каждый час. Тэмучжин каждый раз просыпался, так как старик постоянно об него спотыкался. И теперь мальчик недоумевал, зачем его разбудили так рано. Желудок сводило от голода. Хотелось проглотить чего-нибудь горячего, хотя бы немного чаю, чтобы руки перестали дрожать. Но Тэмучжин знал: если попросит Шолоя, тот лишь ухмыльнется в ответ. Даже очаг еще не был разожжен.
Под светом звезд скот казался лишь темными тенями. Тэмучжин помочился на землю, глядя на поднимающийся парок. Стояла весна, ночи были еще холодными, а землю покрывала корочка льда. Дверь выходила на юг, и найти восток было несложно. Он посмотрел на небо. Еще и светать не начало. Тэмучжин надеялся, что не каждый день Шолой встает так рано. Зубов у старика не было, но он был жилист и костляв, как старый посох, и у мальчика возникло нехорошее чувство, что день будет долгим и тяжелым.
Тэмучжин заправил рубаху и вдруг почувствовал жесткую хватку Шолоя на своем плече. В руке у старика было деревянное ведро, а когда мальчик повернулся к нему, тот взял еще одно и вручил ведра Тэмучжину.
– Набери воды и быстро возвращайся, – велел Шолой.
Мальчик кивнул и пошел к реке. Жаль, что нет здесь Хасара и Хачиуна. Ему очень недоставало их. Он представлял, как просыпается в родной юрте, как Оэлун будит братьев, задает им работу. Тэмучжин набрал воды и с тяжелыми ведрами отправился назад. Очень хотелось есть, но он не сомневался, что Шолой заставит его голодать, стоит только дать повод.
Когда Тэмучжин вернулся, очаг уже горел, а Бортэ исчезла. Мрачная жена Шолоя, костлявая старуха Шрия, суетилась вокруг очага, поддерживая огонь. Потом вышла и захлопнула дверь. Она не сказала Тэмучжину ни слова с момента его появления в юрте. Тэмучжин жадно посмотрел на котелок с чаем. Но вошел Шолой и, взяв мальчика двумя пальцами за плечо, вывел его в спокойную предрассветную тишину.
– Когда встанет солнце, будешь валять войлок с моими сородичами. Стричь овец умеешь?
– Нет, я никогда… – начал было Тэмучжин.
– Мало от тебя толку, парень, – скривился Шолой. – Ведра и я сам могу таскать. Когда рассветет, соберешь кизяк для очага. Ну а стадо пасти можешь?
– Приходилось, – поспешно ответил Тэмучжин.
Он надеялся, что ему дадут кобылу и велят пасти стада олхунутов. И тогда он сможет каждый день уходить подальше от новой семьи. Однако Шолой понял, что мальчишка уже размечтался, и его беззубый рот собрался в мокрый и грязный кулак.
– Хочешь сбежать к мамочке, сынок? Испугался тяжелой работы?
– Я могу красить кожу и сучить веревку на сбрую и седла. Я могу резать дерево, кость и рог, – покачав головой, ответил Тэмучжин.
Он невольно покраснел, однако Шолой вряд ли заметил это в темноте.
– А зачем мне седло, если у меня и лошади-то нет? – хмыкнул старик. – Не все рождаются в шелках да мехах.
Старик поднял руку, собираясь ударить Тэмучжина, но тот успел уклониться. Шолой не отступил. Он бил мальчика, а тот, отходя назад, вдруг наступил на темное пятно, где моча протопила лед, и упал на землю. Когда же он попытался подняться, Шолой пнул его под ребра. Тэмучжин вскочил и стоял, пошатываясь, внезапно потеряв уверенность. Старик явно намеревался постоянно его унижать, и мальчик не понимал, чего тот от него добивается.
Шолой со свистом выдохнул, утомившись от избиения, плюнул. Потянулся узловатыми пальцами к Тэмучжину. Тот попятился, не зная, как ответить своему мучителю, чтобы тот прекратил его бить. Мальчик уворачивался и закрывал голову, но некоторые удары попадали в цель. Внутренние силы, растущие в нем, подстрекали его дать старику сдачи, но он не был уверен, что Шолой сейчас хоть что-то почувствует. В темноте он словно вырос и стал очень страшным. Тэмучжин даже представить себе не мог, как его стукнуть достаточно крепко, чтобы тот прекратил этот кошмар.
– Хватит! – закричал он. – Хватит!
Шолой хмыкнул, крепко ухватившись за полу халата Тэмучжина и тяжело дыша, словно пробежал расстояние в несколько полетов стрелы под полуденным солнцем.
– И не таких жеребчиков обламывал. И поупрямее тебя. А ты не лучше, чем я думал.
В его словах звучало презрение. Тэмучжин разглядывал лицо старика. На востоке затеплился рассвет, и племя наконец стало просыпаться. Мальчик и старик одновременно почувствовали, что за ними следят, и, обернувшись, увидели Бортэ.
Тэмучжин вспыхнул от стыда, еще более ужасного, чем побои. Шолой отпустил его, словно подчинившись молчаливому и внимательному взгляду Бортэ. Казалось, старику стало неловко. Не говоря ни слова, он протиснулся мимо Тэмучжина и исчез в смрадной темноте юрты.
По верхней губе струилась кровь, и Тэмучжин вытер ее, озлобленный на весь мир. Это движение спугнуло дочь Шолоя. Она отвернулась и побежала прочь, исчезнув в предрассветном сумраке. На несколько драгоценных мгновений он остался наедине с самим собой, почувствовав себя потерянным и жалким. Его новая семья была немногим лучше бродивших вокруг животных. А ведь это лишь начало первого дня.
Бортэ пробежала между юртами, промчалась мимо лающей собаки, и та бросилась за ней в погоню. Несколько быстрых поворотов – и собака осталась позади, рыча и гавкая. Только на бегу Бортэ чувствовала себя настоящей. Ничто на свете не могло коснуться ее в такие минуты. Когда она стояла или сидела, отец мог ударить ее, а мать – хлестнуть веткой березы. У девочки еще не зажили рубцы на спине: пару дней назад ее избили за то, что она пролила ведро холодного кумыса.
Дышалось легко, и Бортэ захотелось, чтобы солнце застыло над далеким горизонтом. Если племя останется спать в своих юртах, она сможет побыть в покое и счастье вдалеке от всех. Она знала, что о ней говорят плохо, и порой ей хотелось быть такой же, как другие девушки. Как-то она даже попыталась стать такой, как все, когда мать в очередной раз на нее накричала. Но ее хватило всего на один день: и шитье, и стряпня, и изготовление черного арака для воинов ей быстро надоели. Что в этом хорошего? Бортэ и внешне отличалась от остальных девочек: худенькая, маленькие груди, обтянутые кожей ребра. Мать все сетовала, что она слишком мало ест и не растет, но у Бортэ были другие виды на будущее. Она не хотела, чтобы у нее выросло коровье вымя для мужской дойки. Она хотела быть быстрой, как олень, и жилистой, как дикая собака.
Наслаждаясь ветром и свободой, она с жадностью глотала воздух на бегу. Отец, не задумываясь, отдал ее этому волчонку! Старик слишком туп, мог бы и ее спросить, хочет она этого или нет. Конечно же не хочет! Но ему все равно. Она знала, каким жестоким бывает отец. В такие моменты есть только одно спасение от его кулаков – спрятаться. Соседские женщины пускали ее на ночь в свои юрты, когда Шолой слишком уж бесился. Правда, если их мужчины напьются кумыса, то ночевать с ними в одном жилище тоже может оказаться опасным. Бортэ всегда прислушивалась к тихим голосам хозяев, к их учащенному дыханию, которое означало, что мужчина может наброситься на нее в темноте. Однажды она так и попалась, но больше этого не случится, по крайней мере, пока при ней нож.
Девочка пронеслась мимо последних юрт племени и, сама не зная почему, побежала к реке. Рассвет уже очертил черную линию воды, а ноги несли ее сами собой. Может, она сумеет перепрыгнуть на другой берег. Может, и приземляться не стоит, а полететь как цапля. Бортэ рассмеялась, представив, как бегают эти неуклюжие птицы – одни хлопающие крылья и тонкие ноги. А вот и берег. Сейчас разогнаться, присесть – и прыгнуть! Она взлетела, глядя в лицо восходящему солнцу и думая, что никогда больше не опустится на землю. Приземлилась на дальнем темном берегу и упала в траву, еще жесткую от ночных заморозков, переводя дыхание от полета собственного воображения. Бортэ завидовала птицам, которые могут улетать так далеко от земли. Как же они наслаждаются свободой, подумала девочка, высматривая птиц в рассветном небе. Как бы счастлива она была, если бы могла расправить крылья и взлететь, оставив на земле отца и мать! Они смотрелись бы сверху грязными черными точками. Тогда они стали бы маленькими, словно насекомые. А Бортэ устремилась бы к солнцу, и Отец-небо радостно встретил бы ее. Но вдруг он тоже поднимет на нее руку? Тогда придется снова улетать. Девочка не верила в абсолютную благость Отца-неба. Ее опыт подсказывал, что все мужчины, какого бы нрава они ни были, слишком походят на жеребцов, что спариваются с кобылами. Она видела такое в олхунутских табунах. Жеребцы дрожат от возбуждения, когда хотят излить свое семя. Они горячи, когда подходят к самкам со своими могучими кольями. А потом щиплют себе траву, словно ничего и не было. Никакой нежности и заботы она во всем этом не видела ни у лошадей, ни у людей. Всю свою жизнь она прожила в одной юрте с родителями. Отцу было наплевать на присутствие дочери, когда ему хотелось ночью забраться на Шрию.
Лежа на холодной земле, Бортэ дышала полной грудью, глотала прозрачный воздух. Если они думают, что волчонок попробует на нее взобраться, то ошибаются. Она отхватит под самый корень его мужское достоинство. Девочка представила, как отрезает и уносит член, держит в руках, словно кровавого червяка, а волчонок бежит за ней и требует его вернуть. Она расхохоталась и наконец успокоилась. Племя просыпалось. Есть дела в юрте, надо присматривать за стадами. Отец будет занят сыном хана, думала Бортэ, но все равно следует держаться поблизости на случай, если потребуется красить кожи или раскладывать шерсть для войлока. К тому же сегодня будут стричь овец, и если она не придет, ей опять всыплют березовым прутом.
Бортэ присела и выдернула стебелек травы, пожевала. Тэмучжин. Она произнесла это имя вслух, пробуя его на вкус. Имя означало «железный», и это было хорошее имя, если бы оно не принадлежало мальчишке, который только корчится под ударами отца и не может ответить ему достойно. Он моложе ее, трусоват, и за такого она должна выходить замуж? И этот мальчишка зачнет ей сильных сыновей и дочерей, которые будут бегать так же быстро, как она сама?
– Ни за что, – сказала Бортэ вслух, глядя на бегущую воду.
Она наклонилась к воде и уставилась на свое размытое отражение. Нет, совсем не красавица. Отрезала себе волосы ножом. Чумазая, как пастух. И на ней все равно хотят женить этого мальчишку. Но если бежать быстро-быстро, то ее не поймают.
Полуденное солнце пекло немилосердно. Тэмучжин смахнул пот. В животе урчало от голода. Мать Бортэ была неприятной женщиной и такого же дурного нрава, как и ее муж. И точно так же придиралась к любой мелочи. Мальчик ужаснулся, подумав, что и его жена станет когда-нибудь такой же уродливой и злобной. На завтрак Шрия дала ему пиалу соленого чая и кусок сыра длиной в палец, твердый, как кость. Он засунул его за щеку, чтобы рассосать, но только к полудню сыр едва начал размякать. А Шолой получил три горячие лепешки из пресного теста с острой бараниной и долго перекладывал их из руки в руку, пытаясь согреться. От вкусного запаха рот Тэмучжина наполнился слюной, но Шрия ударила его в живот и сказала, что до вечера он доживет и без еды. Это было оскорбление, но мальчику еще многое придется вытерпеть за сегодняшний день.
Пока Шолой смазывал жиром кожи и проверял копыта олхунутских коней, Тэмучжин таскал тюки с шерстью. Женщины племени раскладывали шерсть на старых тряпках, чтобы валять войлок. Никогда еще Тэмучжин не носил таких тяжестей. Да еще приходилось тащить их через весь улус, чувствуя на себе презрительные взгляды и терпя насмешки малышни. Ноги и спина уже начали ныть, когда он нес еще только второй тюк, однако отдохнуть ему не дали. Когда он нес десятый тюк, Шолой бросил смазывать кожи, чтобы проследить, как Тэмучжин, шатаясь, таскает тюки. Мальчик заметил, что некоторые олхунуты пересмеиваются и негромко бьются об заклад на него. Да пусть они ставят на что угодно! Но когда ноги его подломились и Тэмучжин упал, ему было уже наплевать. Никто не подошел помочь ему. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным, как в тот момент, когда с трудом, с дрожью в ногах поднимался, а все молча смотрели на него. На суровых лицах олхунутов не было жалости или хотя бы добродушия. Тэмучжин встал и поднял голову. Их ненависть придала ему сил. Пот разъедал кожу, в грудь словно вогнали кол, но мальчик с усмешкой посмотрел на окружающих. К его удовольствию, некоторые даже отводили взгляд, но большинство усмехались.
Неожиданно выражение лиц олхунутов изменилось, и Тэмучжин понял, что сзади кто-то подошел к нему. Мальчик встал, взгромоздив тюк на плечо и поддерживая его обеими руками. Ему не нравилась собственная уязвимость, и он обернулся, чтобы посмотреть, кто привлек внимание толпы. Узнал Коке и понял, что его двоюродный брат наслаждается происходящим. Стиснутые в кулаки руки Коке висели вдоль тела, но Тэмучжин легко представил, как эти самые кулаки будут молотить по незащищенному животу. Он попытался напрячь мышцы, хотя весь дрожал от усталости. Тэмучжин бесстрастно смотрел на Коке, пытаясь твердым взглядом привести врага в замешательство.
Не вышло. Коке подошел первым, а за ним и другие мальчишки с горящими глазами и жестокими лицами. Краем глаза Тэмучжин заметил, что взрослые подталкивают друг друга локтями и смеются. Он застонал про себя, сожалея, что при нем нет ножа, чтобы срезать надменность с этих чужих лиц. Неужели и Бектеру так доставалось? Он никогда не думал об этом.
– Подними-ка тюк повыше, парень, – потребовал Коке.
Тэмучжин открыл было рот, чтобы огрызнуться, но его сильно толкнули, тюк сполз на сторону, так что он чуть не упал с ним вместе. Мальчик, споткнувшись, налетел на Коке. Тот грубо его отпихнул. Тэмучжин побывал во многих драках с братьями и не мог спустить такое, а потому двинул Коке кулаком прямо в лицо так, что у того аж голова дернулась. Мгновение – и они катались в пыли, забыв об упавшем тюке. Остальные подростки прекратили смеяться. Один из них набросился на Тэмучжина и ударил его под дых. Тот заорал от злости, попытался оттолкнуть Коке и встать, но его пнули в спину. Нос Коке был разбит в кровь, и струйка засыхала, присыпанная пылью. Не успел Тэмучжин встать на ноги, как его противник снова вцепился в него, прижал голову к земле, а два парня уселись ему на грудь и ноги. Тэмучжин слишком устал, таская тюки, чтобы сбросить их. Он бешено вырывался, но пыль забила рот и нос, и вскоре он уже кашлял и царапался. Ему удалось схватить одного парня за глотку, но Коке начал бить его по голове. И Тэмучжин вдруг провалился куда-то, крики стихли, все исчезло.
Это был не сон, но и не бодрствование. Тэмучжин словно из глубокой ямы вынырнул, когда ему на голову опрокинули бадью с водой. Холодные струйки потекли на землю, смывая с лица грязь и кровь. Шолой поднял Тэмучжина, и мальчик, приходя в себя, понял, что старик отогнал мальчишек. Он посмотрел Шолою в глаза, но не увидел ничего, кроме раздражения. Старик помахал ведром перед его лицом.
– Принеси еще воды, раз уж это ведро я вылил на тебя, – словно издалека услышал мальчик голос Шолоя. – А потом пойдешь катать войлок, пока мы будем есть. Если будешь хорошо работать, получишь мяса и горячих лепешек, чтобы мог работать дальше. – На мгновение на лице старика появилось отвращение. – Похоже, у него до сих пор голова кружится, – пробормотал он. – Этому щенку нужен череп покрепче, как у его братца. У того черепушка была крепкая, как у яка.
– Я слышу тебя, – раздраженно буркнул Тэмучжин, стряхивая с себя остатки слабости.
Он схватил ведро, даже не пытаясь скрыть злобу. Ни Коке, ни других парней не было видно, но Тэмучжин поклялся себе, что эти издевательства им даром не пройдут. Он делал тяжелую работу и терпел презрение олхунутов, но избиение на глазах у всех – это уже слишком. Конечно, он понимал, что у него пока недостаточно сил, чтобы отомстить Коке. По-детски хотелось прямо сейчас пойти и избить этих парней. Но у него хватило выдержки воина, чтобы выждать время. А оно обязательно настанет!
Есугэй скакал по бескрайней зеленой равнине между гор, когда заметил вдали всадников. Что это были за всадники, он не знал. Это могли быть олхунуты, выславшие воинов, чтобы проводить его до родных юрт, а могли быть и люди чужого племени. Он надеялся, что это всего лишь пастухи, но надежды его быстро угасли, когда он окинул взглядом пустые холмы. По соседству не было видно ни одной отбившейся овцы. Есугэй понимал, что в случае нападения ему придется туго, и помрачнел. Краем глаза он следил за продвижением чужаков и надеялся, что никто не заинтересуется одиноким всадником. Однако они развернулись и, подняв тучу пыли, поскакали к нему. До первых дозорных его Волков было еще два дня пути. Ему просто необходимо было оторваться от всадников. Есугэй пустил жеребца вскачь, радуясь, что тот силен и хорошо отдохнул. Может, у преследователей уставшие кони и они отстанут.
Ни разу не обернувшись на скаку, Есугэй и так знал, что за ним гонятся. На открытой местности он был как на ладони. Погоня будет долгой, и в конце концов всадники настигнут его, если он не найдет укрытия. Есугэй лихорадочно осматривал холмы, глядел на деревья, растущие на вершинах. Здесь не спрятаться, думал он. Нужна густо заросшая долина, где деревья тянутся к небу от самого подножия гор, засыпая землю сухой листвой и иглами. Таких мест много, но до них еще далеко. Ему было досадно, но он продолжал мчаться вперед. Когда же наконец решил обернуться, то увидел, что преследователи ближе, чем он предполагал. Их было пятеро. От долгой погони их кровь забурлит, заговорят охотничьи инстинкты. Они начнут улюлюкать и подбадривать друг друга криками. Есугэй знал это. Он улыбнулся, глотнул ветра, что бил в лицо. Знали бы они, за кем гонятся, не торопились бы так. Коснулся рукояти меча. Длинный клинок принадлежал еще отцу и был привязан кожаным ремнем, чтобы не потерялся во время скачки. Лук надежно приторочен к седлу, но Есугэй мог схватить и натянуть его в мгновение ока. Плечи под халатом приятно тяжелила захваченная в набеге кольчуга. Если всадники нападут на него, то будут убиты, сказал самому себе Есугэй, чувствуя, как закипает в крови давно знакомое возбуждение, предчувствие жаркой схватки. Он был ханом Волков и никого не боялся. Они дорого заплатят за его шкуру.
Тэмучжин поморщился: уже в сотый раз грубая шерсть резанула по побагровевшим пальцам. Он и раньше, у Волков, видел, как это делается, но такую работу обычно поручали мальчикам постарше и молодым женщинам. У олхунутов все было по-другому, и он понял, что валять шерсть его отправили не нарочно. Даже самые маленькие дети таскали ведра с водой, чтобы сбрызгивать каждый слой – шерсти нельзя было давать высыхать. Коке и его товарищи привязывали войлок к раме с натянутой кожей и в течение долгих часов били его длинными гладкими палками. По их спинам ручьями стекал пот. Тэмучжин тоже так делал, с трудом сопротивляясь соблазну обломать палку о рожу ухмыляющегося Коке.
Сначала шерсть отбивали, пока она не становилась мягкой, а после женщины отмеряли раскинутыми руками один алд. Отметив нужную ширину, они раскладывали шерсть на ткани, разглаживая и расчесывая неровности, заправляя выбившиеся волокна до тех пор, пока шерсть не начинала напоминать ровную белую кошму.
Очередное смачивание помогало складывать шерсть слоями, но настоящее искусство было в определении нужной толщины. Тэмучжин работал вместе с остальными, и к концу дня его руки покраснели и распухли. Коке все время насмехался над ним, а женщины подхихикивали ему, что еще сильнее раздражало Тэмучжина. Но он осознал: все это уже не имеет значения. Теперь, когда он принял решение отомстить, Тэмучжин почувствовал, что может выносить и оскорбления, и колкости. Было даже некое тайное удовольствие в ожидании того момента, когда никого вокруг не будет и Коке получит свое. Руки мальчика, исцарапанные до самых локтей, горели, но на душе от таких мыслей было хорошо.
Когда шесть была выглажена и равномерно выложена, привели олхунутских коней и скатали полотно в огромный белый сверток. Тэмучжин многое бы отдал за право протащить его несколько миль, только бы подальше от этих людей. Но дело поручили смешливому Коке. Тэмучжин понял, что парень пользуется в племени популярностью. Может, потому что умеет рассмешить женщин своими дурацкими шуточками. И Тэмучжину ничего другого не оставалось, кроме как потупить голову и ждать очередной порции кобыльего молока да овощей с бараниной. Плечи и спина болели так, словно кто-то всадил ему нож и вращает его, но он терпел, стоя вместе с остальными и выкладывая очередную партию отбитой шерсти на ткань.
Не одному ему доставалось. Шолой вроде как присматривал за валянием, хотя Тэмучжин сомневался, что у старика есть хоть одна овца. Когда какой-то маленький мальчик пробежал слишком близко и пустил пыль на сырую шерсть, Шолой поймал его и немилосердно отколотил палкой, невзирая на визг и вопли. Шерсть должна оставаться чистой, иначе войлок будет непрочным, и Тэмучжин старался не совершить такой же ошибки. Он стоял на коленях у самого края кошмы и следил, чтобы ни один маленький камешек, ни одна пылинка не испортили его участок.
Некоторое время после полудня Бортэ работала напротив него, и Тэмучжин воспользовался возможностью присмотреться к девушке, которую выбрал ему в жены отец. Она была такой тощей, что казалась сущим скелетом, с клоками черных волос, свисающих на глаза, и засохшими соплями под носом. Ему трудно было представить, бывают ли девчонки еще противнее с виду. Когда Бортэ перехватила его злой взгляд, ей захотелось плюнуть ему в лицо. Однако девочка вовремя вспомнила о шерсти и проглотила слюну. Тэмучжин с изумлением покачал головой, не понимая, что такого нашел в ней отец. Может быть, гордость Есугэя заставила его принять, что дают, и таким образом унизить Энка и Шолоя. Тэмучжину придется смириться с тем, что девушка, которая будет жить с ним в одной юрте и рожать ему детей, – сущая дикая кошка. Это очень похоже на олхунутов, с сожалением подумал он. Они не щедры. Бортэ как раз из тех девок, которых желают сбыть с рук поскорее. Похоже, она у всего племени как заноза в заднице.
Шрия шлепнула по рукам Тэмучжина палкой для взбивания шерсти, и мальчик вскрикнул от боли. Конечно, другие женщины расхохотались, а кое-кто даже передразнил его, и он побагровел от злости.
– Кончай спать, Тэмучжин, – крикнула мать Бортэ в сотый раз.
Работа была тупой и однообразной, и женщины либо развлекались разговорами, либо работали как во сне. Но чужаку такой роскоши не давали. Малейшая невнимательность была наказуема. Жара, казалось, никогда не кончится. Вода, которую передавали по кругу, была теплой и солоноватой, так что Тэмучжин даже захлебнулся. Ему чудилось, что он уже целую вечность бьет палкой по вонючей шерсти, вытаскивает из нее гнид, скатывает ее и перетаскивает с места на место. Он не мог поверить, что это всего лишь первый день.
А где-то в южной стороне ехал домой отец. Тэмучжин представил, как встречают Есугэя собаки, прыгая вокруг него от радости. Он думал, как это здорово – учить орлят охотиться и сидеть на руке. Братья будут в этом участвовать, он знал точно. Им разрешат подносить птицам кусочки мяса, которые они будут держать дрожащими руками. Впрочем, Хачиун не вздрогнет, когда красная птица схватит корм, в этом-то он был уверен. Он завидовал братьям: им предстоит чудесное лето, которое они проведут вместе.
Шрия опять ударила размечтавшегося Тэмучжина. И тут он молниеносно вырвал палку из ее рук и аккуратно положил рядом с собой на землю. Женщина разинула от удивления рот и потянулась за палкой, но мальчик придавил свою добычу коленом и покачал головой. Голова у него кружилась, сердце отчаянно колотилось. Он заметил, что взгляд Шрии метнулся к Шолою, стоявшему поблизости, но тот наблюдал, как на земле раскладывают новый слой влажной шерсти, и не обратил на них внимания. Тэмучжин думал, что она закричит на него или призовет Шолоя на помощь, но, к его изумлению, женщина лишь пожала плечами и снова протянула руку. Мальчику стало как-то неловко, и он решил вернуть палку, готовый в любой момент увернуться от нового удара. Шрия в нерешительности подержала ее в руке, но вдруг отвернулась и пошла прочь. Тэмучжин несколько минут не сводил с нее взгляда, а пальцы сами собой продолжали выглаживать и дергать шерсть. Старуха так и не вернулась, а через некоторое время он снова полностью погрузился в работу.
Энк, его дядя, принес котел кислого молока, и люди подкрепились. Когда солнце коснулось холмов на западе, все получили по большому черпаку прозрачной жидкости – похожего на воду черного арака, но он обжигал все внутренности. Арак был горячее чая с молоком, что давали в юртах. Тэмучжин поперхнулся и закашлялся. Он отер губы и ахнул от боли, когда жидкость попала на ссадину и обожгла ее, словно огонь. Коке ушел волочить войлок позади своего коня, однако Шолой углядел, что мальчик попробовал арака, и расхохотался. Тэмучжин подумал даже, что старика сейчас хватит кондрашка и он окочурится у него на глазах. Но старик не умер, а вытер слезы и стал протискиваться к котлу за новым черпаком арака. Обидно было смотреть, что человек, который почти ничего не делал, получает уже вторую пиалу, но никому, похоже, не было до этого дела. Свет медленно угасал, последняя шерстяная кошма была скатана и привязана за лошадью.
Никто ничего и сказать не успел, а Бортэ уже взлетела в седло, ошеломив Шолоя, державшего повод. Они молча посмотрели друг на друга, и беззубый рот старика задергался, словно ему попал кусок хряща, который он не может прожевать. Смешавшись на мгновение, Шолой шлепнул коня по крупу, и Бортэ ускакала, исчезла в сгущающемся сумраке, чтобы раскатать войлок в плотное ровное полотно. Войлок не пустит зимний холод в юрты, из него получатся тяжелые ковры и чепраки. Обрезки пойдут младенцам, которые еще слишком малы, чтобы испражняться в отхожую яму. Тэмучжин сел на корточки, выпрямил спину и закрыл воспаленные глаза. Правая рука онемела. Он стал тереть ее, чтобы разогнать кровь и почувствовать пальцы, но, когда кровь пошла по жилам, на глаза от боли навернулись слезы. Никогда он еще так не работал. И задумался: станет ли он от такой работы сильным?
Тэмучжин поднялся на ноги, и тут к нему подошел Шолой. Мальчик еле заметно подобрался, увидев старика. Он ненавидел свой страх, но получил слишком много неожиданных ударов и старался быть начеку. Шолой крепко взял его двумя пальцами – знакомая уже хватка – и рыгнул. Из его желудка пахнуло кислым молоком. Старик указал на юрту кривым пальцем:
– Иди ешь и ложись спать. Завтра будешь рубить дрова на зиму.
Тэмучжин слишком устал, чтобы пререкаться, а потому пошел за стариком, еле волоча тяжелые ноги и с тяжелым сердцем.
Есугэй нашел достаточно безопасное место для стоянки. Долина, где он увидел всадников, кончилась, и он понесся к холмам, надеясь найти хоть какое-нибудь укрытие и тем самым сбить погоню со следа. Он понимал, что на пыльной почве его легко отыскать, но скакать всю ночь не мог, так как лошадь могла попасть в нору сурка и сломать ногу. Поэтому Есугэй направил отважного коня по крутому склону вверх, к пестрым зарослям деревьев. Он спешился и вел коня в поводу, постоянно его подбадривая. Это был трудный и опасный подъем. Глаза лошади побелели от страха, когда копыто скользнуло на камнях. Есугэй быстро обмотал поводья вокруг дерева и стал отчаянно тянуть, пока его верный товарищ не нашел опору. Так они добрались до вершины. Плечи и широкая грудь Есугэя ныли от напряжения. Вдруг конь его заржал, оглашая своим призывом окрестности. Эти звуки можно было услышать за несколько полетов стрелы. Есугэй не думал, что преследователи рискнут в такой темноте пойти за ним в заросли. Он пока затаится, а те пусть себе ищут следы на прошлогодних листьях да сухих иглах. Он весело усмехнулся бы от этой мысли, если б мог видеть своих преследователей. Но затылком он чувствовал чужой взгляд. Значит, всадники все еще поблизости, высматривают и прислушиваются, выискивая хоть какой-нибудь признак, что он скрылся где-то рядом. Есугэй опасался, что конь откликнется на ржание их лошадей и выдаст укрытие, но тот после подъема на холм и долгой скачки слишком устал. Если повезет и если ночью не разводить огня, чужаки оставят поиски и утром отправятся своей дорогой. Ничего страшного не случится, если он вернется к Волкам на день позже.
На вершине холма Есугэй нашел пару низкорослых кустиков и привязал к ним поводья. Конь опустился на колени, но не смог лечь – поводья натянулись слишком туго. Хан Волков не стал его расседлывать на тот случай, если придется быстро уходить, только ослабил подбрюшный ремень. Мерин фыркнул, словно поблагодарив за заботу, и улегся поудобнее. Через мгновение он закрыл глаза и задремал. Мягкие губы раскрылись, обнажив крепкие желтые зубы.
Есугэй прислушался, стараясь понять, отстали преследователи или подбираются ближе. Впрочем, по такой неровной местности подойти незаметно к его укрытию трудно. Он развязал ремешок, удерживающий меч в ножнах, обнажил его одним точным движением, осмотрел клинок. Добрая сталь, хорошая добыча. Разбойники могут на него охотиться из-за одного только меча. Если бы здесь был верный Илак, хан, не раздумывая, встретил бы их на равнине. Но пятеро на одного – многовато. Разве что они окажутся мальчишками, еще не пробовавшими крови. Таких можно напугать только криком да несколькими короткими взмахами клинка. Отцовский клинок был острым, как и прежде. И это хорошо, так как Есугэй не мог рисковать точить его ночью о камень: его не должны слышать. Он сделал пару глотков из кожаного бурдюка и поморщился: слишком он был легким. Утром конь захочет пить. Если ручей поблизости пересох, то день будет трудным независимо от того, заметили его преследователи или нет. Он пожал плечами. И не такое приходилось переживать.
Наконец Есугэй растянулся на земле и зевнул. Достал из седельной сумы полоску вяленого мяса и улыбнулся, глядя на спящего коня. Сунул мясо в рот, заурчал от удовольствия, наслаждаясь острым вкусом. Ему недоставало Оэлун и сыновей. Что-то они сейчас делают?
Улегшись на землю и засунув руки в рукава, чтобы не мерзнуть, он думал о Тэмучжине. Хан надеялся, что сыну хватит духу перенести испытания в племени Оэлун. Когда парень в таком возрасте, трудно понять, есть ли в нем настоящая сила. Есугэй бы не удивился, если бы Тэмучжин сбежал, но надеялся, что тот выдержит. Такие случаи – большой позор для семьи, слухи быстро разойдутся по племенам, и заставить забыть о побеге будет очень трудно. Есугэй произнес про себя молитву, чтобы сыну пришла помощь свыше. Он знал, Бектеру туго пришлось. Когда Оэлун не было поблизости, старший сын говорил об олхунутах без особой почтительности. Да любить их и не за что, по правде говоря. Есугэй улыбнулся и возблагодарил Отца-небо за принесенный ему богатый урожай сыновей. Он так и уснул с улыбкой. Сыновья, а теперь еще и дочь. У него сильное семя и хорошая жена. Другие женщины часто теряют по одному комку жалкой красной плоти на каждого явившегося в мир, но все дети Оэлун выжили и были крепкими. Да еще и жирок нагуляли, если говорить о Тэмуге. Совершенно ненужный жирок, так что надо решать, что делать с младшим. Наконец сон овладел Есугэем, дыхание стало медленным и ровным.
Когда он резко открыл глаза, на востоке уже появились первые проблески рассвета, по вершинам дальних холмов протянулась золотая полоса. Есугэй любил эту землю. Он начал тихонько шептать молитву, благодарный за то, что ему пожалован еще один прекрасный день, но вдруг услышал, что поблизости кто-то движется. Человек. Есугэй замер. Он приподнялся с холодной земли. Обнаженный меч всю ночь лежал у него под боком, и теперь пальцы нащупали рукоять и сжали ее. Он знал, что надо подняться и найти такое место, где удобно будет защищаться, причем подняться молниеносно, а ведь кровь еще не разогрелась после сна. И еще не ясно, знает ли неведомый враг, где прячется Есугэй. Он посмотрел влево, вправо и прислушался, пытаясь понять, откуда идет звук. Все еще теплилась надежда, что это пастух ищет козу, отбившуюся от стада. Однако Есугэй понимал, что такое вряд ли возможно. Где-то совсем близко фыркнула лошадь, и тут его конь проснулся и заржал. Вот чего он так боялся. Один из преследователей ехал на кобыле, и она ответила на призыв жеребца. Оказалось, что до нее не больше пятидесяти шагов. Есугэй взметнулся, как дым, не обращая внимания на хруст в коленях и спине. В одно мгновение сорвал лук с седла, выхватил стрелу из колчана, наложил на тетиву. Только Илак мог пустить стрелу дальше Есугэя, так что в верности своего глаза он не сомневался. Если это враги, то он завалит одного или двух раньше, чем они подберутся на длину клинка. Хорошо бы понять, кто у них главный, и первым убить его, тогда слабых, устрашив мечом, можно оставить в живых.
Теперь они знали, где спрятался Есугэй, и затаились. Он спокойно ждал, когда появятся его преследователи. За спиной у него вставало солнце. После краткого размышления Есугэй снял халат и вывернул его наизнанку. У него душа ушла в пятки, когда пришлось положить на землю лук и меч, но темная подкладка халата будет не так заметна на фоне кустов, и Есугэй станет не такой заметной целью. Он подобрал оружие и застыл, подобно деревьям и кустам вокруг. И вдруг поймал себя на том, что напевает про себя, и замолчал. Сон ушел совсем, кровь быстро бежала по жилам. Он радовался опасности, несмотря на то что она грозила смертью.
– О, стоянка! – послышался голос слева от него.
Поняв, что его окружили, Есугэй выругался про себя. Не раздумывая, он оставил коня, забрался поглубже в заросли и пошел на голос. Кто бы они ни были, хан Волков легко им не дастся, поклялся он. Мелькнула мысль, что, может, они не хотят ему зла. Ведь лишь глупцы могут так рисковать жизнью, конем и отцовским мечом ради призрачной надежды. А преследователи сейчас на самом деле сильно рискуют. В степи даже самый сильный выживает лишь благодаря осторожности. А еще Есугэй знал, что для разбойников он хорошая добыча. Ведают ли они, кто им попался, или нет. Он ждал. Струйка пота текла по лбу.
– Я его не вижу, – послышался голос в нескольких шагах от Есугэя.
Он присел, натянув лук.
– Тут его лошадь, – сказал кто-то более низким, чем у остальных, голосом.
Все голоса казались Есугэю юношескими, хотя их умение выслеживать врага и бесшумно передвигаться удивляло его. Даже стоя так близко, он не слышал, как они ступают.
Пытаясь оглядеться, Есугэй медленно повернул голову. Сквозь густые кусты он увидел человека, который пытался отвязать его коня, и гневно нахмурился. Он не мог позволить им угнать своего мерина.
Хан Волков глубоко вздохнул и поднялся во весь рост, напугав чужака, стоявшего рядом с конем. Рука мужчины метнулась было к кинжалу, но тут он увидел натянутый лук, направленный в грудь, и замер.
– Мы не ищем схватки, старик, – громко сказал чужак.
Есугэй понимал, что так он предупреждает своих товарищей, и шорох справа заставил его сердце забиться быстрее.
– Тогда выходите, чтобы я мог видеть вас, и кончайте подкрадываться сзади, – ответил Есугэй.
Голос его эхом прокатился над поляной. Шорох затих, и молодой человек, который так спокойно стоял под его стрелой, кивнул:
– Делайте, как он говорит. Не хочу перед самым завтраком получить стрелу в брюхо.
– Отзовитесь сначала, потом идите, – потребовал Есугэй, – или пристрелю его.
Воцарилось долгое молчание, и молодой человек вздохнул.
– Выходите, все! – резко приказал он.
Его невозмутимость дала трещину, когда он увидел стрелу, нацеленную ему в сердце. Есугей, прищурившись, наблюдал, как остальные четверо выходят из кустов. У двоих были наготове луки. Все вооружены и в толстых стеганых халатах, способных остановить стрелу и не дать ей глубоко войти. Есугэй узнал, кто его преследователи, по их одежде и подумал, что они, наверное, признали и его. Как бы беспечно ни вел себя тот, что стоял рядом с его конем, это был разбойничий отряд татар, а Есугэй узнавал закаленных воинов с первого взгляда, кем бы они ни прикидывались.
Когда все пятеро собрались на поляне, молодой человек, в которого целился Есугэй, сказал:
– Я всех созвал, старик. Окажешь ли ты нам честь, присоединишься ли к нашей трапезе?
А были бы они столь же вежливы, если бы лук не угрожал им, думал Есугэй. Но ведь у двоих тоже были луки. Он кивнул и стал целиться в ноги предводителя. Татары расслабились, молодой человек вздохнул с облегчением.
– Мое имя Улаган, я из татар, – представился он. – Ты из Волков, если только не похитил этот халат и меч.
– Я Волк, – откликнулся Есугэй и, следуя обычаю, добавил: – Вы мои гости, ешьте и пейте со мной.
– Как твое имя? – спросил Улаган, поднимая брови.
– Илак, – не задумываясь, ответил Есугэй. – Разведете костер – угощу черным араком, он согреет вашу кровь.
Все занялись приготовлением еды, но двигались с опаской, чтобы не всполошить Волка резким движением. А потому потратили времени больше обычного, собирая дрова и раздувая пламя. Взошло солнце, и воины плотно позавтракали вяленым мясом из седельной сумы Есугэя и медом, большой редкостью в этих местах. Улаган достал его из мешочка под халатом. Сладость меда была весьма приятна Есугэю, который не пробовал ничего подобного уже года три, с тех пор как люди его племени нашли гнездо диких пчел. Он облизал пальцы, чтобы до последней капли собрать золотую жидкость, полную комочков воска, но меч его все время находился под рукой и стрелы лежали на земле наготове. Было что-то неприятное во взгляде Улагана, наблюдавшего за тем, как Есугэй ест, но каждый раз, когда Волк перехватывал его взгляд, татарин приветливо улыбался. Ни одного слова не было сказано, пока они пировали, и взаимное недоверие ни на мгновение не ослабевало.
– Вы насытились? – наконец спросил Улаган.
Есугэй услышал в его голосе какую-то злобу. Один татарин отошел в сторону, спустил штаны, присел облегчиться. Он даже не пытался отвернуться, и все увидели его болтающееся мужское достоинство.
– Волки не мешают еду с дерьмом, – буркнул Есугэй.
Улаган пожал плечами и встал. Есугэй тоже поднялся, чтобы не оказаться в невыгодном положении. К его изумлению, татарин подошел к дымящейся кучке и обнажил меч.
Клинок Есугэя словно бы сам прыгнул ему в руку. Однако сейчас никто не собирался нападать на него. Вместо этого Улаган стал водить клинком по вонючей куче, пока тот не покрылся дерьмом по самую рукоять.
Улаган поморщился и обратился к тому, чьими стараниями возникла эта кучка:
– Говорил же я тебе, Насан, у тебя зараза в брюхе.
– Говорил, – без всякой усмешки ответил тот и тоже погрузил свой меч в дерьмо.
В это мгновение Есугэй понял, что его встреча с татарами не была случайной.
– Когда вы узнали меня? – тихо спросил он.
Улаган улыбнулся, но взгляд его оставался холодным.
– Олхунуты передали нам, что ты привез сына. Мы хорошо заплатили их хану, чтобы он послал вестника на нашу стоянку. Его нетрудно было уговорить, – усмехнулся Улаган. – Тебя не слишком-то любят. Порой нам казалось, что ты так и не появишься, но старик Сансар держит слово.
При этих словах сердце Есугэя заныло: он подумал о Тэмучжине. Прикидывая, как ему справиться одному против пятерых, Есугэй решил заставить татарина болтать и дальше, так как уже понял, что Улаган глупец. Незачем вести разговоры с тем, кого собираешься убить, но молодой воин наслаждался своей властью.
– Неужто моя жизнь настолько ценна, что вас послали за мной? – спросил Есугэй.
– Ты загрыз не того воина, Волк, – осклабился Улаган. – Ты убил ханского сына, которому хватило дури угнать твой скот. Его отец не прощает обиды.
Есугэй кивнул, словно внимательно слушал Улагана. Увидев, что и остальные трое намерены сунуть клинки в вонючее дерьмо, он неожиданно прыгнул и вонзил меч Насану в шею. Татарин упал с предсмертным воплем. Улаган яростно взревел, бросился на Есугэя, нацелившись клинком прямо в сердце. Татарин был проворен, но клинок лишь скользнул по кольчуге, разрезав халат.
Яростно бился Есугэй. Стремительность и напор – лишь в этом было его преимущество. Он покажет, что значит сражаться с ханом Волков. Есугэй сделал обманный выпад, резко отступил, тремя скачками выбрался из круга. Татары не успели опять вокруг него сомкнуться. Один из нападающих высоко занес клинок, и Есугэй пронзил его грудь. Он вырвал отцовский клинок, когда татарин начал падать. Но тут Есугэй ощутил острую боль в спине, однако сделал шаг вперед и быстрым косым ударом снес половину лица другому воину. Улаган наступал, лицо его перекосилось от гнева при виде гибели товарищей по оружию.
– Если вышел на хана, так надо было побольше народу с собой прихватить, – поддразнивал его Есугэй. – Всего пятеро! Не уважаешь!
Внезапно он упал на колено, уходя из-под удара Улагана, и резким выпадом рассек икру молодого воина. Рана не была смертельной, но кровь хлынула на сапог, и татарин зашатался.
Вскочив на ноги, Есугэй заплясал, прыгая то вправо, то влево, сбивая противника с толку. Он каждый день упражнялся с Илаком и своими воинами и знал, что в бою, когда противники сражаются мечами, все решает способность двигаться ловко и стремительно. Махать мечом может любой, но именно работа ногами отличает мастера от простого бойца. Есугэй ухмыльнулся, увидев, что татарин, хромая, идет к нему, и насмешливо поманил его рукой. Воин кивнул оставшемуся в живых товарищу, и тот встал с ним рядом. Улаган хорошо рассчитал момент, и Есугэй не успел увернуться. Он пронзил мечом грудь безымянного воина, но оружие застряло в ребрах, и Улаган ударил со всей силой, пронзил кольчугу Есугэя и вогнал острие меча в подвздошье. Хан Волков выпустил меч. Он вспомнил вдруг о своих сыновьях. Боль за них, оставляемых сиротами, была сильнее любой телесной боли. Правой рукой Есугэй схватил Улагана, а левой вытащил нож.
Увидев это движение, Улаган попытался вырваться, но хватка у Есугэя была железная. Он посмотрел на молодого татарина и плюнул ему в лицо:
– Твой народ сотрут с лица земли за все это, татарин. Твои юрты сгорят, скот разбежится.
Коротким ударом он перерезал глотку молодому воину. Татарский меч вывалился из раны, и Есугэй зарычал от боли, упав на колени. Он чувствовал, как бежит кровь по телу. Кинжалом он отрезал длинную полосу от своего халата, дергаясь и ругаясь от боли. Глаза его были закрыты, потому как смотреть уже было не на кого. Конь отчаянно дергал поводья и ржал. Запах крови напугал его, и Есугэй заставил себя говорить с ним спокойно. Если лошадь вырвется и убежит, он может и вовсе не вернуться к своему народу.
– Все хорошо, друг. Они не убили меня. Помнишь, как Илак свалился на ствол сломанного дерева и тот пронзил ему спину? Он выжил, потому что рану хорошенько промыли кипящим араком.
Вспомнив, как обычно молчаливый Илак орал тогда как малое дитя, Есугэй поморщился. Однако конь тем временем вроде успокоился от звука голоса и перестал дергаться, к великому облегчению Есугэя.
– Вот и хорошо, дружок. Отвезешь меня домой.
Кружилась голова, но он крепко затянул ткань на талии и завязал узлы. Поднял руки, принюхался, скривившись от запаха дерьма, оставленного клинком Улагана. Злое дело, подумал он. За одно это их следовало убить.
Есугэю хотелось постоять на коленях, перевести дух. Отцовский меч лежал под рукой, и прикосновение к холодному металлу успокаивало. Он чувствовал, что может стоять здесь долго-долго и смотреть на восход солнца. Но внутренний голос говорил: здесь нельзя оставаться, если хочешь, чтобы Тэмучжин остался жить. Есугэй понимал, что должен добраться до Волков и отправить воинов за мальчиком. Ему непременно надо вернуться. Тело казалось тяжелым и беспомощным, но он собрался с силами.
С криком боли он поднялся на ноги, шатаясь, побрел к коню. Прислонился лбом к его теплому боку, сунул меч в притороченные к седлу ножны, тяжело и резко дыша. Руки плохо слушались, когда он распутывал поводья. Однако Есугэй умудрился взобраться в седло. Он знал, что по крутому склону спуститься не сможет, но другой склон холма был более пологим, и Есугэй ударил коня пятками, устремив взгляд на горизонт: ведь где-то там были его дом и семья.
Наступил вечер. Бектер отпустил кобылу пастись, а сам уселся на высоком холме, ожидая возвращения отца. Спина болела: целый день он провел в седле, охраняя стада. Скучать не пришлось. Он спас козленка, увязшего в заболоченной почве у реки. Обвязав вокруг пояса веревку, он залез в черную грязь. Козленок отчаянно брыкался, но Бектер схватил его за ухо и вытащил перепуганное животное на сухой берег. Спасенный злобно смотрел на него, словно этот человек и был виноват в том, что случилось. Бектер лениво соскреб пятнышко засохшей грязи с лица и медленно обвел взглядом степь.
Вдали от болтовни и шума юноша наслаждался покоем. Когда отца не было рядом, Бектер чувствовал, что люди относились к нему совсем по-другому, особенно Илак. Если Есугэй был дома, этот человек вел себя смиренно и повиновался отцу, но если тот оставлял их, воин вел себя надменно, и от этого сыну Есугэя становилось неуютно. Изменить ситуацию он не мог, разве что рассказать отцу. Однако Бектер держал свои мысли при себе и с Илаком был всегда настороже. Бектер решил, что безопаснее всего помалкивать и держаться наравне с воинами, упражняться и развивать силу. Так он, по крайней мере, мог показать свои умения. Хотя и в эти минуты он всегда ощущал пристальный взгляд Тэмучжина на затылке – тот неотступно следил за тем, как старший брат натягивает лук. У Бектера гора с плеч свалилась, когда Тэмучжина отправили к олхунутам. Он надеялся, что там-то брату вобьют в голову здравый смысл и уважение к старшим, и от этой мысли на душе становилось легче.
Бектер с удовольствием вспоминал свой первый день у олхунутов. Коке начал поддразнивать его, хотя был младше и равняться с Бектером по силе и злости не мог. Бектер сшиб его с ног и избил до потери сознания. Олхунуты были ошеломлены такой жестокостью. Будто у них в племени мальчишки никогда не дрались. Бектер плюнул, вспомнив, как они испуганно смотрели на него, словно овцы. А Коке больше не осмеливался дразнить его. Это был хороший урок, преподанный сразу.
Конечно, Энк избил Бектера палкой для взбивания шерсти, но тот снес удары без единого звука, а когда дядя устал и запыхался, отнял у него палку и сломал ее голыми руками, показав свою силу. После этого его оставили в покое. Энк понял, что не следует чересчур нагружать его тяжелой работой. Олхунуты слабы, Есугэй говорил правду, но их женщины были сладки, как белое масло, и возбуждали его.
Бектер подумал, что его нареченная невеста наверняка уже встретила первую кровь, однако олхунуты так и не прислали ее. Как-то он уехал с нею в степь и там завалил ее на берегу речки. Поначалу, когда поняла, что он собирается с ней сделать, она сопротивлялась, да и он был неуклюж. И в конце концов он взял ее силой, хотя имел на это полное право. И если она ничего такого не хотела, то зачем терлась об него всякий раз, когда проходила мимо. Бектер усмехнулся, вспоминая тот день. Она потом немного поплакала, но ему казалось, что в глазах ее появился блеск. Он почувствовал, как от этих воспоминаний твердеет его плоть. Вздохнул, представив ее обнаженной, и с жадным нетерпением спросил себя, а пришлют ли ее когда-нибудь вообще. Ее отцу он не понравился, но олхунуты не посмеют отказать Есугэю. Едва ли ее отдадут другому после того, как он излил в нее свое семя. Может, она забеременела, размышлял Бектер. Вряд ли это возможно, когда кровь еще не пришла, но он знал, что бывают на свете чудеса, которых не поймешь, сколько мозгами ни раскидывай.
Ночь становилась слишком холодной, чтобы мучить себя воспоминаниями. Бектер прекрасно понимал, что отвлекаться от наблюдения нельзя. Семьи Волков были согласны с тем, что однажды он возглавит их. Он был почти уверен в этом. Однако в отсутствие Есугэя они ждали приказов от Илака. Именно он посылал разведчиков и ставил часовых. Но это закончится в тот день, когда Бектер возьмет себе жену и убьет своего первого врага. А до тех пор в глазах закаленных воинов он будет всего лишь мальчишкой, как были мальчишками для него самого его братья.
В сгущающихся сумерках острые глаза Бектера заметили вдалеке на равнине какую-то точку. Он тут же вскочил на ноги, вынул сигнальный рог из складок халата. Но к губам поднес не сразу, а сначала обшарил равнину глазами в поисках иной угрозы, кроме одинокого всадника. С высоты, на которой он сидел, все было хорошо видно. Кем бы ни являлся всадник, но он ехал один. Бектер нахмурился. Он надеялся, что это не кто-нибудь из его дурней братцев, удравших без предупреждения. Если оторвать воинов от трапезы без причины, положение Бектера в племени не укрепится.
Он решил подождать. Всадник явно не торопился. Бектер видел, что конь бредет по своей воле, словно всаднику было все равно куда ехать. При этой мысли мальчик нахмурился. По степи скитались люди, не принадлежавшие ни к какому племени. Они нанимались на поденную работу за еду или привозили какие-нибудь товары. Их недолюбливали: боялись, что стащат что-нибудь, а потом ищи ветра в поле. Человеку без роду-племени нельзя верить, это Бектер знал хорошо. Не из таких ли этот всадник?
Солнце опускалось за холмы, день быстро угасал. Бектер подумал, что ему надо затрубить в рог, пока всадник не растворится в темноте. Он поднес рог к губам, но его опять охватили сомнения. Что-то странное было в далекой фигуре. Поэтому Бектер не спешил поднимать тревогу. Разве Есугэй возвращался бы так? Отец никогда так плохо не сидел в седле.
Бектер тянул до последнего, но наконец затрубил тревогу. Долгий печальный звук эхом прокатился по холмам. Отозвались рога других часовых вокруг лагеря, и он с удовлетворением засунул рог в халат. Он предупредил всех, теперь можно поехать и посмотреть, кто этот всадник. Бектер оседлал кобылку, проверил, чтобы кинжал и лук были под рукой. Он уже слышал перекличку других воинов в вечерней тишине, звуки рогов. Мужчины выбегали из юрт. Бектер ударил кобылку пятками и пустил вниз по склону в надежде добраться до чужака прежде Илака и старших. Ведь он первым заметил всадника. Спустившись на равнину, он послал кобылку вскачь. Мысли об олхунутах и невесте мигом выветрились из головы, сердце забилось чаще. Бектеру очень хотелось всем показать, что он достоин стать их вождем.
Волки вылетели из лагеря под предводительством Илака. Солнце еще дарило людям последние лучи. Воины сразу увидели Бектера и бросились за ним. Однако причины, по которой он поднял тревогу, они пока не замечали.
Илак отослал по дюжине воинов направо и налево – прикрыть лагерь на случай неожиданного нападения со стороны. Нельзя оставлять юрты без защиты, ведь мужчин племени, вполне вероятно, просто выманивают. Враги хитры: отвлекают наблюдателей, а потом нападают, ведь последние светлые мгновения перед наступлением ночи – лучшее время устроить суматоху. Илаку было непривычно мчаться вперед одному, без Есугэя по левую руку, но и приятно, так как все подчинялись ему как предводителю. Он резким голосом отдал приказ, и воины построились в боевой порядок во главе с ним, и все помчались следом за Бектером.
Снова прозвучал рог, и Илак прищурился, пытаясь рассмотреть, что там, впереди. Но в такой темноте почти ничего не видел. Скакать галопом во мраке было опасно и для его кобылы, и для него самого, но он все равно погонял лошадь, зная, что Бектер просто так трубить не стал бы. Илак выхватил лук и привычным движением, на ощупь, наложил стрелу на тетиву. Остальные сделали то же самое. Кто бы ни осмелился напасть на Волков, он получит ливень стрел раньше, чем сумеет подобраться ближе. Закаленные воины мчались в угрюмом молчании, стоя в стременах, в совершенстве держа строй. Илак осклабился на ветру, ощущая радость предстоящего сражения. Пусть услышат топот наших лошадей, думал Илак. Пусть дрожат от страха.
В темноте воины чуть не столкнулись с двумя конями, одиноко стоящими на открытой равнине. Илак подъехал поближе, готовый выпустить стрелу, но услышал крик Бектера, заставил себя снова опуститься в седло и ослабил тетиву. Кровь бурлила в нем, хотелось биться с неведомым врагом, он кипел от ярости: сын Есугэя попусту потревожил их. Бросив лук в чехол, Илак легко соскочил на землю и обнажил меч. Вокруг было темно, и он еще не понимал, что случилось.
– Илак, помоги его поднять, – звенящим голосом попросил Бектер.
Илак приблизился и увидел, что мальчик поддерживает лежащего на земле Есугэя. Сердце воина болезненно сжалось, и вся его ярость улетучилась. Он упал на колени рядом с Бектером.
– Он ранен? – спросил Илак, протянув руку к своему хану.
Воин почти ничего не видел, но потер пальцы и понюхал их. Живот Есугэя был туго перевязан, кровь сочилась сквозь повязку.
– Он упал, Илак. Рухнул прямо мне на руки, – сказал Бектер дрожащим голосом. – Я не смог его удержать.
Илак положил руку на плечо Бектера, чтобы тот успокоился, потом встал и свистнул остальным. Воины подъехали ближе. Илак схватил под уздцы лошадь одного из них.
– Басан, поезжай к олхунутам и выясни, что случилось.
– Значит, война? – откликнулся всадник.
– Может быть. Скажи, что если ты не вернешься, то приедем мы. И тогда их юрты сгорят дотла.
Воин кивнул и ускакал прочь. Топот быстро затих в ночи. Есугэй застонал и открыл глаза, испугавшись движущихся вокруг него теней.
– Илак? – прошептал он.
Илак присел рядом.
– Я здесь, мой хан.
Все ждали, что Есугэй скажет что-нибудь еще, но он снова потерял сознание. Илак поморщился.
– Надо скорее отвезти его домой. Там займутся его ранами. Посторонись, парень, ты ему уже не поможешь.
Бектер поднялся, не в силах осознать, что отец умирает у его ног.
– Он упал, – словно в бреду, повторил мальчик. – Он умирает?
Илак посмотрел на неподвижно лежащего человека, за которым следовал всю жизнь. Он подхватил Есугэя под мышки и взвалил на плечо. Хан был могучим человеком, а в кольчуге весил еще больше. Илак был силен, и по нему не было видно, как ему тяжело.
– Помоги мне сесть в седло, Бектер. Он еще не умер, надо отвезти его в тепло. Если он проведет ночь здесь, холод его погубит. – Илак уложил Есугэя на спину коня, так что длинные руки хана почти коснулись земли. Вдруг ему в голову пришла мысль: – Где его меч? Не видно?
– Нет, наверное, упал вместе с ним.
Илак вздохнул, садясь в седло. Он не успел еще обдумать произошедшее. На груди он почувствовал теплую кровь Есугэя. Наклонившись вперед, Илак обратился к Бектеру:
– Отметь место, утром найдем меч. Отец твой не обрадуется, если меч его предков пропадет.
Бектер, не раздумывая, повернулся к стоявшему рядом воину. Тот был потрясен случившемся.
– Ты останешься здесь, Унэген. Я должен вернуться вместе с отцом. Как только начнет светать, ищи меч. Найдешь – привези мне.
– Сделаю, как ты сказал, – донеслось из темноты.
Бектер отправился к кобыле, вскочил в седло. Он не видел выражения лица Илака, очень внимательно слушавшего его разговор с Унэгеном. С этой минуты мир сильно изменился, и никто не мог сказать, что принесет новый день. Илак тоже этого не знал.
Оэлун вытерла слезы и встретила воинов мужа с сухими глазами. Мужчины и женщины Волков пришли к ее юрте, с тревогой ожидая новостей. Они уже знали о ранении хана. Ей и хотелось бы что-нибудь им сказать, но Есугэй еще не пришел в себя. Он метался в жару. Верные люди стояли у юрты, где лежал Есугэй, и не расходились, хотя уже начался день и солнце стало припекать.
– Он жив, – сообщила она. – Я промыла раны, но он еще не пришел в себя.
Илак кивнул. Оэлун заметила, как смотрят на него остальные воины. Хачиун, Тэмуге, Хасар, бедные мальчики, не сводили глаз с беспомощного отца. Казалось, что Есугэй стал меньше ростом. Его слабость пугала сыновей больше всего на свете. Он всегда был могучим воином, все боялись его, шли за ним. А сейчас он никак не может прийти в себя. Оэлун смотрела на Есугэя и думала о детях. Кто теперь защитит их, если отца не будет рядом? Она сама не сможет – слабая женщина! Оэлун замечала жадный блеск в глазах мужчин, когда они на нее смотрели. А Илак! Когда он обращался к ней, то казалось, что он прячет усмешку, хотя на словах был подчеркнуто вежлив.
– Я дам знать, когда он очнется, – сказала Оэлун воинам и вернулась в юрту, подальше от любопытных холодных глаз.
В люльке лежала Тэмулун. Тряпки, в которые она была завернута, намокли, и девочка расплакалась. Душа Оэлун тоже плакала и кричала, и этот крик она едва удерживала в груди. Нельзя поддаваться отчаянию, когда она так нужна сыновьям.
Тэмуге зашел в юрту вместе с ней. Его маленький рот дрожал от горя. Оэлун обняла мальчика и вытерла его слезы, хотя у самой они полились градом. Мать и сын вместе поплакали, сидя рядом с Есугэем. Оэлун знала, что хан не услышит их.
– Что с нами будет, если отец умрет? – всхлипывая, спросил Тэмуге.
Она хотела утешить его, но тут скрипнула дверь и вошел Илак. Оэлун покраснела от гнева, досадуя, что ее застали плачущей. Резким движением вытерла глаза.
– Я на денек отослал твоих сыновей, кроме Тэмуге, к стадам, чтобы они отвлеклись немного, – сказал Илак.
Может быть, Оэлун только показалось, но в глазах воина мелькнуло удовлетворение, когда он посмотрел на неподвижное тело Есугэя.
– Ты всегда был сильным, когда это требовалось племени, Илак, – заявила она. – Муж мой будет благодарен тебе, когда очнется.
Илак небрежно кивнул, как будто и не слушал ее, и подошел к Есугэю. Положил руку на ханский лоб и тихо присвистнул, ощутив сильный жар. Понюхал рану, и Оэлун поняла, что он знает про сжигавшую плоть Есугэя заразу.
– Я промыла рану кипящим араком, – произнесла Оэлун. – У меня есть травы для снятия жара.
Она говорила это, чтобы хоть как-то нарушить странное напряженное молчание, воцарившееся в юрте. Илак изменился с тех пор, как вернулся Есугэй. Он стал ходить с важным видом, и каждый раз, когда Оэлун обращалась к нему, смотрел на нее с вызовом. В разговорах с ним ей постоянно приходилось напоминать о Есугэе, словно только его имя могло утихомирить надменного воина. Мысли о том, что может случиться с детьми и ею самой, если произойдет самое худшее, сильно пугали Оэлун. Она не осмеливалась заглядывать в будущее. Есугэй обязан выжить.
– Моя семья с рождения связана клятвой с Есугэем, – тихо проговорил Илак. – И я всегда был ему верен.
– Он знает это. Я уверена: сейчас он слышит нас и знает, что ты первый среди его людей.
– Если он не умрет, – почти шепотом сказал Илак, поворачиваясь к ней. – Если умрет – клятве моей конец.
Оэлун в ужасе посмотрела на него. Пока эти слова не были сказаны, мир оставался прежним и она могла справляться со своими страхами. Она боялась, что он снова заговорит и вероломным своим голосом погубит ее.
– Он выживет, Илак, – возразила она, но голос дрогнул, выдав ее. – Жар спадет, и он узнает, что ты был верен ему и тогда, когда это было важнее всего.
Казалось, что-то теплое вдруг коснулось души первого воина, и он встряхнулся, настороженный взгляд исчез.
– Да. Еще слишком рано говорить, – произнес он, глядя на бледное лицо и грудь Есугэя. Сквозь повязки сочилась темная кровь. Он прикоснулся к ним, и на пальцах его остались следы крови. – Но у меня есть еще долг перед семьями нашего племени. Они должны оставаться сильными. Я должен думать о Волках и их будущем, – сказал он словно бы самому себе.
Оэлун едва удержалась от отчаянного крика, понимая, что в эти мгновения рушится ее жизнь. Она подумала о сыновьях, не в силах перенести выражение холодного расчета на лице этого человека. Сыновья, ее любимые мальчики, ни в чем не виноваты, но они пострадают.
Не сказав больше ни слова, Илак ушел, словно теперь в этой юрте можно было не соблюдать правил вежливости. Может, так оно и было. Оэлун увидела в его лице неприкрытую жажду власти. Даже если бы прямо сейчас Есугэй встал с постели здоровым, то вряд ли все стало бы как прежде. Илак почувствовал вкус власти и теперь не откажется от нее.
Услышав всхлипывания Тэмуге, Оэлун прижала малыша к себе, черпая утешение в его отчаянной хватке. В люльке заплакала дочка, которой так и не положили сухих тряпок.
– Что же будет с нами? – прошептал, всхлипывая, мальчик.
Оэлун лишь покачала головой, обняв его еще крепче. Она не знала.
Бектер заметил воина, которого отправил искать отцовский меч. Тот быстро шел между юртами, задумчиво потупив голову. Бектер окликнул его, но воин словно бы не услышал. Бектер бросился за ним и схватил его за локоть.
– Почему ты не подошел ко мне, Унэген? – сердито спросил он. – Ты нашел меч моего отца?
Но взгляд Унэгена устремился на человека, стоявшего за спиной Бектера. Юноша обернулся и увидел наблюдавшего за ними Илака. Унэген не посмел встретиться взглядом с Бектером.
– Нет, я не нашел его. Прости, – пробормотал Унэген, вырвал руку и зашагал прочь.
Лежа на траве под звездным небом, Тэмучжин чутко прислушивался к ночным звукам. Не так уж трудно было улизнуть из юрты Шолоя. Его жена и дочь громко храпели во сне, а сам старик только что вылезал наружу помочиться. Тэмучжин понимал, что у него совсем немного времени до того, как его отсутствие обнаружат, но к конским загонам подходить не осмеливался. Олхунуты хорошо стерегли своих скакунов, к тому же в такой темноте найти Белоногого среди прочих было почти невозможно. Но это и не важно. Сегодня Тэмучжин охотился на двуногого зверя.
Степь была залита серебряным светом. Тэмучжин бесшумно ступал, старался не наткнуться на камень и не вспугнуть свою жертву – мальчика постарше, шедшего впереди. Тэмучжин не знал, куда направляется Коке, да это и не волновало его. Заметив двигающуюся среди юрт фигуру, Тэмучжин застыл, боясь, что его заметят. Проведя семь дней среди олхунутов, он запомнил походку Коке. Узнав его, Тэмучжин скользнул за ним. Все его чувства обострились как на охоте. Он не собирался мстить именно этой ночью, но упускать такую возможность не хотел. Весь мир спал. Лишь две фигурки двигались в бледном сумраке по морю травы.
Тэмучжин следил за Коке, готовый в любую минуту припасть к земле, если тот почует его. Лунный свет все делал волшебным, и мальчик воображал, будто идет за призраком, заманивающим его в страшное место, где темные духи выпьют его жизнь. Отец рассказывал, что в степи находили замерзших соплеменников с застывшими глазами, словно они успели увидеть что-то ужасное перед тем, как зима сжала их сердца в ледяном кулаке. Тэмучжин задрожал от этих воспоминаний. Ночь была холодной, но злость согревала его. Он лелеял ее, прятал при свете дня, смиренно трудился под градом насмешек и ударов. А теперь… Руки жаждали схватиться за кинжал, но Тэмучжин считал, что достаточно силен и вполне может избить Коке и голыми руками. Сердце его гулко колотилось, он ощущал одновременно и страх, и восторг. Вот что значит быть живым, думал Тэмучжин, следуя за жертвой.
Но Коке шел не просто так. Он направился к густой тени у подножия холма. Сколько бы часовых ни выставляли олхунуты, они высматривали врагов в другой стороне. Они не заметят подростков. Однако Тэмучжин забеспокоился, что упустит жертву. Он ускорил шаг, когда Коке словно бы растворился в темноте. Дыхание Тэмучжина участилось, но двигался он осторожно, как учили в детстве, практически бесшумно, если не считать легкого шуршания мягких сапог. На его пути встретилась груда камней, сложенная у тропы в честь духов. Не задумываясь, Тэмучжин взял один камень, размером с кулак, и с мрачным удовлетворением взвесил его в руке.
Вступив в отбрасываемую холмом тень, Тэмучжин прищурился, высматривая Коке. Худо будет напороться на него, а тем более на целую группу олхунутских подростков с украденным бурдюком арака. Но еще тревожнее была мысль, что Коке нарочно заманивает его, чтобы опять избить. Тэмучжин помотал головой, отгоняя сомнения. Он уже вступил на дорогу и с нее не сойдет.
Услышав впереди тихие голоса, он замер. Прислушался, поднялся на цыпочки, чтобы посмотреть, кто там. Луна спряталась за холмом, и Тэмучжин почти ничего не видел. Струйки пота потекли по спине. Он осторожно подошел поближе. Раздался тихий смех Коке, ему ответил другой голос, повыше. Тэмучжин усмехнулся. Коке нашел-таки девку, которая решила наплевать на гнев родителей. Может, они будут трахаться, и он застанет их врасплох. Но Тэмучжин подавил в себе желание сейчас же броситься на Коке, решив подождать до его возвращения обратно в улус. Можно выиграть сражение не только за счет быстроты и силы, но и с помощью осторожности и долготерпения. Тэмучжин хорошо это знал. Он не видел, где улеглась парочка, но они были очень близко: мальчик слышал, как ритмично покряхтывает Коке. Тэмучжин осклабился, привалился к скале и стал ждать удобного для нападения момента.
Долго ждать не пришлось. Луна сдвинулась, темная полоса у подножия холма стала длиннее. Тэмучжин снова услышал разговор, затем тихий смех девушки. Интересно, кто она, та, что осмелилась явиться сюда, к Коке. Мальчик поймал себя на том, что думает о женщинах, валявших с ним войлок. Там были две девушки, проворные и черные от солнца. Он чувствовал странное беспокойство, когда они на него смотрели. Тэмучжин считал, что любой мужчина так себя чувствует в присутствии хорошеньких женщин. Жаль, конечно, но Бортэ никак его не волновала. При нем она только злилась да ругалась. Если бы она была стройной, гибкой, с длинными ногами, то он смог бы хоть какое-то удовольствие найти в отцовском выборе.
Вдруг послышались шаги, и Тэмучжин затаил дыхание. Кто-то шел по тропе. Мальчик прижался к скале, чтобы его не заметили. Он слишком поздно сообразил, что надо было спрятаться в высокой траве. Если они идут вдвоем, то остается или напасть на обоих, или пропустить их. Дыхание Тэмучжина участилось, а кровь стучала в ушах, грудь распирало. Незримые враги приближались.
Мучительно сжавшись, Тэмучжин выжидал момент, когда человек пройдет мимо него всего в паре шагов. Мальчик был почти уверен, что это не Коке. Шаг был слишком легок, а силуэт хрупок. Нет, это не его враг. Сердце Тэмучжина бешено заколотилось, когда девушка прошла мимо него, и он медленно перевел дух. Какое-то мгновение его голова закружилась от возбуждения. Затем Тэмучжин вышел на тропу и стал ждать Коке.
Он услышал шаги и дал парню подойти ближе. А потом заговорил, заранее наслаждаясь тем ошеломлением, которое охватит Коке при звуках его голоса.
– Коке! – шепнул Тэмучжин.
Тот подпрыгнул от страха.
– Кто тут? – прошептал Коке дрожащим голосом.
Тэмучжин не дал ему опомниться и бросился на него, взмахнув кулаком с зажатым в нем камнем. Удар пришелся вскользь, но Коке пошатнулся. Тэмучжин получил удар в живот, похоже, локтем, и дал выход своей ярости. Он набросился на Коке и стал молотить его кулаками. В темноте мальчик не видел врага, но это только придавало ему сил. Он бил и бил, пока Коке не упал. Тогда Тэмучжин навалился на него.
Во время драки камень потерялся, поэтому одной рукой мальчик прижимал Коке к земле, а другой шарил в поисках камня. Коке пытался позвать на помощь, но Тэмучжин дважды ударил его по лицу, а потом снова начал искать камень. Наконец он нащупал его. Ощутил прилив гнева и занес камень. Он уже был готов вышибить жизнь из своего мучителя.
– Тэмучжин! – послышался голос из темноты.
Оба подростка замерли. Коке застонал, услышав ненавистное имя. Тэмучжин отреагировал мгновенно, откатившись от врага и с быстротой молнии бросившись в сторону новой угрозы. Он налетел на чье-то маленькое тело, и незнакомец, ахнув, упал и покатился по земле. Тэмучжин сразу узнал голос. А в это время Коке поднялся на ноги и пустился наутек, спотыкаясь о камни.
Тэмучжин схватил незнакомца за руки, ощутив их жилистость и худобу, и выругался.
– Бортэ? – прошептал он, уже зная ответ. – Что ты тут делаешь?
– Шла за тобой, – ответила девочка.
Ее глаза сверкнули в лунном свете. Она дрожала от страха и возбуждения, а Тэмучжин смотрел на нее и удивлялся, как же он мог не заметить ее, если она шла за ним следом.
– Он удрал из-за тебя! – крикнул Тэмучжин.
Он все еще держал ее и был в бешенстве, ведь она не дала ему свести счеты. Коке, конечно, расскажет олхунутам, кто его избил, и Тэмучжина тоже изобьют или с позором отошлют домой. Его будущее зависит от одного-единственного слова! Проклиная все на свете, он отпустил Бортэ. Она села на траву и стала растирать руки. А он ощущал на себе ее укоризненный взгляд и не знал, что делать. В ярости зашвырнул подальше злополучный камень и услышал, как он ударился о землю.
– Зачем ты пошла за мной? – спросил Тэмучжин уже более спокойным тоном.
Ему почему-то захотелось, чтобы она сказала что-нибудь. В темноте голос Бортэ звучал тепло и низко, казался нежным, а отталкивающей худобы и злых глаз видно не было.
– Я думала, ты собираешься удрать, – призналась она и встала.
Тэмучжину не хотелось ее отпускать, хотя он и не понимал почему.
– Мне казалось, ты обрадуешься, если я сбегу, – буркнул он.
– Я… я даже не знаю. С тех пор как ты приехал, ты не сказал мне ни одного доброго слова. С чего бы мне хотеть, чтобы ты остался?
Мальчик от удивления моргнул. За минуту они сказали друг другу больше, чем за все прошедшие дни. И у него возникло желание, чтобы этот разговор не кончался.
– Зачем ты меня остановила? Коке побежит к Энку и твоему отцу. Когда они не найдут нас в юрте, то устроят облаву. Нам придется туго.
– Коке дурак. Но убить его – злое дело.
В темноте Тэмучжин нашел руку Бортэ и сжал ее. Прикосновение успокоило обоих. Девочка заговорила, пытаясь скрыть смущение:
– Твой брат избил его до полусмерти. Он схватил его и бил до тех пор, пока тот не закричал как ребенок. Коке тебя боится, потому и ненавидит. Не надо с ним драться. Это все равно что бить собаку, которая сделала лужу со страху. Его дух уже сломлен.
– Я и не знал, – вздохнув, произнес Тэмучжин. По его спине пробежала дрожь.
Многое встало на место, словно что-то щелкнуло в голове. Коке казался Тэмучжину озлобленным и сильным, но теперь он понял, что в глазах его врага всегда таился страх. Его снова охватило желание камнем размозжить Коке голову, но тут Бортэ коснулась ладонью его щеки.
– Ты… необычный человек, Тэмучжин, – шепнула она.
Он собирался было сказать что-то, но не успел: она скрылась во тьме.
– Подожди! – воскликнул он. – Мы ведь можем вернуться вместе!
– Нас обоих изобьют, – ответила Бортэ. – Может, мне лучше убежать. Может, вообще лучше не возвращаться.
Тэмучжин понял: больше он не сможет безропотно смотреть, как Шолой бьет свою дочь, и стал думать, что скажет отец, если он прежде срока привезет Бортэ в юрты Волков.
– Тогда пошли со мной. Возьмем моего коня и поскачем к нам домой.
Тэмучжин с волнением стал ждать ответа. Но ответа не было.
– Бортэ?! – позвал он.
Он пустился бежать, задевая высокие травы, поблескивающие в свете звезд, и сердце его бешено колотилось. Фигурка девочки виднелась далеко впереди и удалялась все быстрее и быстрее. Тэмучжин вспомнил, как его заставляли бегать по холмам с водой во рту, которую он должен был выплюнуть в конце, чтобы показать, что дышал как надо – через нос. Он бежал легко, без усилий, думая о том, что принесет грядущий день. Он не знал, что может сделать, но этой ночью жизнь его перевернулась, он обрел нечто драгоценное. Он больше не позволит бить Бортэ. Приближаясь к улусу, Тэмучжин услышал звуки рогов часовых на холмах, поднимавших по тревоге воинов в юртах.
Когда Тэмучжин добрался до улуса, там царил хаос. Приближался рассвет, но факелы еще горели, заливая грязно-желтым светом мечущиеся фигуры. Его дважды окликали возбужденные мужчины с луками наготове. Воины уже садились на коней, поднимая тучи пыли. Все происходило крайне неорганизованно, так как не было человека, который командовал бы всеми. Случись это в улусе Волков, то во главе стоял бы отец, раздававший приказы и рассылавший воинов прикрыть стада от грабителей. Сегодня Тэмучжин понял, о чем говорил Есугэй. У олхунутов много хороших лучников и охотников, но для войны они не годились.
Мальчик увидел куда-то ковылявшего хромого Энка и схватил его за локоть. Сердито крякнув, Энк вырвался, но, разглядев, что это Тэмучжин, сам схватил его.
– Он здесь! – крикнул Энк.
Тэмучжин инстинктивно оттолкнул дядю, и тот, упав навзничь, выпустил его. Мальчик увидел, что со всех сторон к нему несутся воины. Убежать он не успел – его схватили и понесли на руках. Он обмяк, словно лишился чувств, в надежде, что воины на мгновение ослабят хватку и тогда он сможет вырваться. Надежда была напрасной. Тэмучжину было непонятно, что происходит. Он знал только, что находится во власти чужаков. Если бы он смог добраться до своего коня, то удрал бы от любого наказания. Люди, несшие его на руках, вышли на свет, отбрасываемый факелами, и Тэмучжин вздрогнул от страха: его схватили личные воины хана, мрачные загорелые воины в доспехах из вареной кожи.
Их хозяина, Сансара, он видел только издали в свой первый день среди олхунутов. Тэмучжин стал вырываться, и один из воинов дал ему крепкий подзатыльник, от которого у мальчика искры из глаз посыпались. Бесцеремонно бросив на землю у входа в ханское жилище, воин грубо обыскал его и через открытую дверь швырнул в юрту. Тэмучжин рухнул на пол из полированного желтого дерева, золотисто поблескивавшего в свете факелов.
Снаружи ржали лошади и кричали воины, но Тэмучжин, поднявшись на колени, оказался в центре напряженной тишины. Кроме хана здесь были трое его охранников с обнаженными мечами в руках. Тэмучжин обвел взглядом незнакомые лица, увидел на них ярость и, к своему удивлению, немалый страх. Он решил, что не скажет чужакам ни слова, что бы с ним ни делали, но тут его взгляд упал на знакомое лицо.
– Басан! Что случилось? – изумленно воскликнул Тэмучжин и вскочил на ноги.
Присутствие отцовского воина среди чужаков испугало его так, что нутро свело в один тугой узел. Никто не ответил ему, а Басан стыдливо отвел взгляд. Тэмучжин опомнился и покраснел. Поклонился хану олхунутов.
– Господин мой хан, – произнес он, как подобало.
Сансар по сравнению с Илаком и Есугэем казался хрупким. Он стоял, сцепив руки за спиной, с мечом на бедре. Лицо его было спокойно, а взгляд так пронзителен, что Тэмучжин покрылся потом. Наконец Сансар заговорил. Голос его был резок и отрывист.
– Твоему отцу было бы стыдно, если б он услышал, как ты открываешь рот не по делу, – сказал он. – Следи за собой, мальчишка.
Тэмучжин сделал, как ему было велено: успокоил дыхание и выпрямил спину. Досчитал в уме до десяти и снова поднял взгляд.
– Я готов слушать, господин.
Сансар кивнул, словно оценивая его.
– Твой отец тяжело ранен, мальчик. Он может умереть.
Тэмучжин побледнел, но лицо его оставалось бесстрастным. Он услышал злобу в голосе хана олхунутов и решил, что больше не покажет перед ним свою слабость. Сансар молчал. Возможно, ожидал, что Тэмучжин заплачет или станет кричать. Но не дождался и заговорил сам:
– Олхунуты разделяют твое горе. Я обшарю все равнины в поисках тех людей, что осмелились напасть на хана. Они будут жестоко наказаны.
Суетливость в речах Сансара выдавала его неискренность. Он едва скрывал свое удовольствие. Тэмучжин позволил себе коротко кивнуть, хотя мысли неслись вихрем. Ему хотелось заорать, схватить этого старого змия и вытрясти из него всю правду.
Сансара раздражало молчание Тэмучжина. Хан посмотрел на неподвижно сидевшего по правую руку от него Басана.
– Ты еще не прожил и года среди нашего народа, мальчик. Сейчас опасное время, когда вслух произносятся такие страшные слова, которым лучше никогда не слетать с уст. Но все же будет вернее, если ты воротишься домой и оплачешь отца как подобает.
Тэмучжин стиснул зубы. Он больше не мог молчать.
– Значит, он при смерти? – спросил он.
Сансар раздраженно вздохнул, собираясь что-то сказать, но Тэмучжин отвернулся от него и обратился к воину отца:
– Отвечай, когда я спрашиваю, Басан!
Воин поднял голову и выдержал взгляд Тэмучжина. Напряжение возрастало. Мальчик рисковал жизнью обоих, грубо нарушив обычай в юрте чужого хана. Взгляд Басана говорил, как опасно положение, в которое поставил их Тэмучжин, но Басан тоже был Волком.
– Он тяжело ранен, – ровным голосом ответил Басан. – Есугэй могуч, потому-то и добрался до улуса живым, но… уже три дня прошло. Что сейчас, не знаю.
– Уже почти рассвело, – произнес Тэмучжин. Он устремил взгляд на хана олхунутов и снова склонил голову: – Будет так, как ты сказал, господин. Я должен вернуться и возглавить свой народ.
При этих словах Сансар застыл, сверкнув глазами.
– Отправляйся с моим благословением, Тэмучжин. И помни: здесь ты оставляешь только союзников.
– Понимаю, – отозвался Тэмучжин. – Я чту олхунутов. С твоего позволения, пойду проверю коня. Мне предстоит долгий путь.
Хан встал и по обычаю обнял Тэмучжина, и это вдруг вызвало страх у мальчика.
– Да направят духи верной дорогой твои стопы, – напутствовал его Сансар.
Отвесив поклон в последний раз, Тэмучжин покинул юрту. Басан последовал за ним.
Когда они вышли, хан олхунутов повернулся к своему первому воину, сжав кулаки так, что хрустнули пальцы.
– Все должно было быть сделано чисто! – рявкнул он. – А вместо этого кости разлетелись, и мы не знаем, как они упали! – Он схватил бурдюк арака с крючка и струйкой пустил жгучую жидкость себе в горло, сердито отер рот. – Я должен был знать, что татары не могут убить человека, не устроив суматохи! Я же отдал его им! Как они могли выпустить его живым? Если бы он просто исчез, не было бы никакого намека на наше участие в деле! Но если он выживет, то задумается, откуда татары узнали, где его искать. До зимы прольется кровь! Ну, скажите, что мне теперь делать?
Лица людей вокруг него не выражали ничего, кроме страха. Сансар глумливо хмыкнул:
– Идите и успокойте племя. Тут нет врагов, разве что те, кого мы сами пригласили. Молитесь, чтобы хан Волков уже умер!
Шагая мимо юрт, Тэмучжин старался успокоиться. То, что ему рассказали, было неправдой. Его отец – прирожденный воин, и на мечах его одолеть не могли даже двое Волков. Он хотел расспросить Басана, но опасался, что их подслушают. Пока отцовский воин молчал, все можно было считать ложью или ошибкой. Тэмучжин подумал о матери и братьях и резко остановился, так что Басан налетел на него. Если известия не лживы, то он еще не готов бросить вызов Бектеру.
– Где твой конь? – спросил Тэмучжин отцовского воина.
– Привязан с северной стороны улуса, – ответил Басан. – Прости, что принес дурные вести.
– Пойдем со мной. Я должен еще кое-что сделать, а потом отправимся в путь. Повинуйся.
Он не стал оглядываться и смотреть, послушался ли приказа Басан. Возможно, именно поэтому тот кивнул и последовал за юным сыном Есугэя.
Тэмучжин шел мимо олхунутских жилищ, и люди расступались, пропуская их. При виде Басана они тревожились, но никаких мер для защиты не предпринимали – знали, что сейчас он их не тронет. Тэмучжин ухмыльнулся, представляя, как однажды устроит набег на эти самые юрты. К тому времени, когда они дошли до окраины улуса, уже совсем рассвело. Тэмучжин заметил скособоченную фигуру Шолоя, стоявшего у дверей с дровяным топором в руке. Мальчик уверенно подошел к старику, не обращая внимания на его оружие, и спросил:
– Бортэ здесь?
Увидев перемену в поведении подростка, несомненно, объяснявшуюся присутствием мрачного воина, Шолой прищурился и упрямо вздернул подбородок:
– Еще не время, парень. Я думал, она с тобой. Твой брат сделал то же самое с девушкой, которую ему выбрали.
Тэмучжин от неожиданности остановился:
– Что?
– Он взял девушку до срока, как козел козу. Он что, не рассказывал? Если ты сделал то же самое, я руки тебе поотрубаю, парень, и на воина твоего отца мне наплевать. Я вот этими руками посильнее людей убивал. А топора на вас обоих хватит.
Тэмучжин услышал шелест стали – Басан обнажил меч. Но Тэмучжин властным прикосновением остановил его.
– Я не посягал на ее чистоту. Бортэ не дала мне убить Коке. Вот и все.
– Я велел ей не покидать юрты, парень, – нахмурился Шолой. – А она не послушала.
Тэмучжин подошел вплотную к старику:
– Сегодня ночью я узнал больше, чем хотел. И что бы там ни было, я не мой брат. Вернусь за твоей дочерью, когда к ней придет кровь. Возьму ее в жены. А до тех пор ты больше не поднимешь на нее руку. Если Бортэ получит от тебя хоть один синяк, ты станешь мне врагом, старик. А тебе не хочется такого врага. Дай только повод – и олхунутам достанется.
Шолой с кислой миной на лице слушал его, жуя беззубым ртом. Тэмучжин терпеливо ждал, пока тот обдумает эти слова.
– Совладать с ней сможет только сильный мужчина.
– Запомни, что я сказал, – повторил Тэмучжин.
Шолой кивнул, глядя вслед двум удаляющимся Волкам. Завидев обнаженный меч в руках Басана, олхунутские ребятишки разбегались. Шолой взвалил топор на плечо и, хмыкнув, подтянул штаны.
– Девчонка, знаю, ты прячешься рядом, – проговорил он, обращаясь куда-то в пустоту. Ответа не было, но тишина напряженно зазвенела, и он ухмыльнулся, обнажив черные десны: – Похоже, ты нашла себе хорошего мужа, если он, конечно, останется в живых. При нынешнем положении я бы на него не поставил.
В той стороне, где заходило солнце, Волки увидели Тэмучжина с Басаном и подняли тревогу. Запели сигнальные рога. Дюжина воинов вскочили на коней и помчались навстречу двум всадникам, в совершенстве держа строй – копейное острие из закаленных бойцов, способных отбить любой набег. Тэмучжин поневоле сравнил их молниеносную реакцию с паникой в олхунутском улусе и улыбнулся. Вот как надо защищать стада и женщин. Он заставил коня перейти на шаг: только дурак может рисковать жизнью и мчаться к дому во весь опор, так как и своего могут не узнать сразу. Глупо погибать из-за того, что тебя приняли за врага.
Бросив взгляд на Басана, Тэмучжин заметил, что на его лице сквозь усталость проглядывает какая-то напряженность. Мальчик всю дорогу торопил воина, чтобы успеть добраться до дому за два дня. Ехали, не останавливаясь на ночевку, питались кислым молоком и водой. За это время они не успели сдружиться. И как только добрались до родных краев, Тэмучжин почувствовал, что Басан отдаляется от него. Воин разговаривал с неохотой, и его поведение тревожило мальчика сильнее, чем он осмеливался себе признаться. Ему вдруг пришло в голову, что скачущие им навстречу воины могут оказаться его недругами. Но что он мог сказать, да и сделать? Разве что выпрямиться в седле, как поступил бы в этих обстоятельствах отец, подъехать поближе, а там будь что будет.
Когда воины оказались на расстоянии оклика, Басан поднял правую руку, показывая, что у него нет оружия. Тэмучжин узнал Илака и тут же отметил, что остальные повинуются именно первому воину отца. Илак резким голосом отдал приказ остановиться. Что-то в его уверенности чуть не вызвало у Тэмучжина унизительных слез. Он не мог плакать перед всеми, но глаза его заблестели.
Словно утешая Тэмучжина, Илак положил руку на поводья Белоногого. Воины окружили их, и все двинулись к улусу. Белоногий пошел вместе со всеми, хотя Тэмучжин не направлял его. Казалось бы, мелочь, но мальчику захотелось вырвать поводья из рук Илака. Худо будет, если его привезут в племя как маленького мальчика, но решительность, похоже, покинула Тэмучжина.
– Твой отец жив, – произнес Илак. – Рана его отравлена, и он уже много дней мечется в бреду.
– Значит, он пришел в себя? – с надеждой спросил Тэмучжин.
– Порой он начинает кричать и сражаться с врагами, видимыми ему одному, – ответил Илак. – Он сильный человек, но не принимает пищи, и плоть его тает, словно воск. Готовься. Я не верю, что он проживет долго.
Тэмучжин совсем упал духом и опустил голову. Илак отвел взгляд, чтобы не смущать мальчика в минуту слабости. Но тот вдруг в ярости вырвал повод из рук Илака:
– Кто это сделал? Есугэй назвал их?
– Пока нет. Твоя мать спрашивает его каждый раз, когда он приходит в себя. Но Есугэй не узнает ее.
Илак еле слышно вздохнул, и Тэмучжин увидел в его глазах огромную усталость. Волки оглушены и напуганы тем, что Есугэй в бреду и близок к смерти. Сейчас они наверняка ищут себе сильного предводителя.
– А что мой старший брат Бектер? – спросил Тэмучжин.
Угадав, по всей видимости, ход его мыслей, Илак нахмурился:
– Бектер поехал вместе с другими воинами обшаривать равнины. – Затем, помявшись, словно решал для себя, стоит ли доверяться мальчишке, сказал: – Не следует слишком сильно надеяться, что мы сразу найдем убийц твоего отца. Те, что остались в живых после сражения с Есугэем, уже успели разбежаться. Ведь это случилось несколько дней назад. Они не станут ждать, пока мы их отыщем.
Лицо Илака застыло, словно маска, но Тэмучжин угадал в нем скрытый гнев. Похоже, этому человеку не нравилось, что поиски возглавил Бектер. Но найти убийц все равно нужно было, а старший сын Есугэя, как очевидный претендент на место вождя, этим и занимался. Однако Илак не хотел, чтобы новые союзы верности образовывались вне его влияния. Тэмучжин подумал, что хорошо понимает отцовского воина, как бы тот ни старался скрыть свои мысли и чувства. Надо быть дураком, чтобы в такие дни не думать о том, кто займет место Есугэя. Тэмучжина уж точно сочтут слишком молодым, а Бектер был на пороге зрелости. С помощью Илака любой из них мог бы править Волками, но выбор очевиден, а потому и страшен. Тэмучжин выдавил улыбку и посмотрел в лицо человеку, представлявшему большую угрозу, чем любой олхунут.
– Ты любил моего отца не меньше, чем я, Илак. Как думаешь, кого он хотел бы оставить после себя? Захотел бы он, чтобы ты встал на его место?
Илак подобрался, словно его ударили, и устремил кровожадный взгляд на подростка. Тэмучжин не дрогнул. В этот момент ему было все равно, убьет его воин или нет. Чем бы ни грозило будущее, он понимал, что может выдержать этот взгляд без страха.
– Я всю жизнь был верен Есугэю, – произнес Илак, – но время твоего отца ушло. Наши враги, как только вести разнесутся по степи, будут ждать, когда мы ослабеем. Зимой нагрянут татары, чтобы угнать наши стада. А может, нападут олхунуты или кераиты, чтобы посмотреть, в силах ли мы защитить свое добро.
Стиснув поводья так, что костяшки пальцев побелели, первый воин отвернулся от Тэмучжина, не в силах вынести взгляд светло-желтых глаз.
– Ты знаешь, чего бы он хотел, Илак. И знаешь, что должен делать.
– Нет. Этого я не знаю, мальчик. Зато мне известно, о чем ты думаешь. И скажу тебе: ты слишком молод, чтобы стать во главе племени.
Комок горечи и гордыни застрял в горле Тэмучжина.
– Значит, Бектер. Не предавай нашего отца, Илак. Всю жизнь он относился к тебе как к брату. Почти его, оказав помощь его сыну.
К изумлению Тэмучжина, Илак вдруг ударил коня пятками и помчался вперед с красным от ярости лицом. Тэмучжин не осмеливался смотреть на людей вокруг. Он не хотел видеть их, так как понимал, что мир его рушится. Он не видел ни тревожных взглядов, которыми они обменивались, ни их печали.
В улусе Волков было тихо. Тэмучжин спешился у отцовской юрты и глубоко вздохнул. Ему показалось, что он отсутствовал много лет! Последний раз, когда он стоял на этом самом месте, отец был полон жизни и сил, был опорой семьи, ее защитником. Невыносимо было думать, что прошлое уже не вернется.
Онемевший от горя, Тэмучжин стоял у порога, не решаясь войти, и глядел на жилища других семей. По узорам на дверях юрт он мог назвать имена всех, кто жил там, – мужчин, женщин, детей. Это был его народ, и он знал свое место среди этих людей. Неуверенность стала для него новым чувством, словно в груди возникла дыра. Ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы войти в юрту. Он и дальше бы так стоял, если б с закатом солнца не стали подходить люди. Их сочувствующие взгляды были нестерпимы, поэтому Тэмучжин, скривившись, нырнул под низкую притолоку и закрыл дверь.
Над дымовым отверстием еще не опустили на ночь войлочную заслонку, но в юрте было жарко и стояла такая вонь, что он едва не задохнулся. Мать обернулась, бледная, истощенная, и все стены, которые Тэмучжин возвел вокруг себя, в один миг рухнули, и он бросился в ее объятия. Оэлун молча обнимала сына, а он вдруг увидел иссохшую плоть отца, и слезы против его воли потоком хлынули из глаз.
Тело Есугэя тряслось, словно лошадь от укусов слепней. Повязки на животе заскорузли. По коже отца, словно червяки, сползали на покрывало гной и сукровица. Волосы были расчесаны и намаслены, но казались редкими и седыми. Ребра резко выпирали. Лицо осунулось и ввалилось – посмертная маска человека, которого он помнил.
– Поговори с ним, Тэмучжин, – попросила Оэлун.
Мальчик поднял голову, чтобы ответить, но увидел, что глаза матери красны, как и его, и промолчал.
– Он все звал тебя, а я не знала, успеешь ли ты вернуться, – добавила Оэлун.
Кивнув и вытерев нос рукавом, Тэмучжин посмотрел на человека, который, как он думал, будет жить вечно. Лихорадка сглодала мышцы с его костей, и сейчас трудно было поверить, что это тот самый могучий воин, который так уверенно въезжал в улус олхунутов. Мальчик долго глядел на отца, не в силах заговорить. Оэлун намочила тряпку в бадье с водой, вложила сыну в руку и направила его пальцы к лицу отца. Вместе они вытерли Есугэю глаза и губы. Тэмучжин часто дышал, стараясь побороть отвращение. Смрад гниющей плоти был ужасен, но мать не показывала отвращения, и он старался быть сильным ради нее.
Есугэй шевельнулся, почувствовав прикосновение, и открыл глаза.
– Муж мой, это Тэмучжин. Он вернулся целым и невредимым, – ласково проговорила Оэлун.
Глаза отца ничего не выражали, и Тэмучжин снова начал плакать.
– Я не хочу, чтобы ты умирал, – сказал он отцу, задыхаясь от рыданий. – Я не знаю, что делать.
Хан Волков резко втянул воздух, ребра поднялись, натянув кожу. Тэмучжин склонился и взял его за руку. Кожа была сухой и обжигающе горячей, но он не отнял руки. Затем увидел, что губы отца зашевелились, и наклонил голову, чтобы услышать его.
– Я дома, отец, – произнес Тэмучжин.
Есугэй сильно, до боли, сжал руку сына. И когда тот попытался разомкнуть пальцы больного, на мгновение их глаза встретились, и мальчику показалось, что во взгляде отца промелькнуло сознание.
– Татары, – прошептал Есугэй.
Казалось, он последним усилием воли вытолкнул слова из глотки. В груди у него страшно заклокотало. Тэмучжин ждал другого вздоха, а когда его не последовало, то вдруг понял, что рука, которую он держит, обмякла. Он еще сильнее сжал ее в приступе отчаяния, в страстном желании услышать еще один вздох.
– Не оставляй нас, – взмолился он, хотя и понимал, что мольбы никто не услышит.
Оэлун сдавленно всхлипнула, а Тэмучжин не мог оторвать взгляда от осунувшегося лица человека, которого обожал всю жизнь. Говорил ли он когда-нибудь отцу, что любит его? Он не помнил. Его охватил ужас, что отец отойдет к духам, не зная, как много значил для своих сыновей.
– Все, что есть во мне, – от тебя, – прошептал он. – Я твой сын и ничего больше. Ты слышишь меня?
– Он ждал тебя, Тэмучжин. Теперь он ушел, – сказала Оэлун, положив руку на плечо сына.
Ему не хватало мужества посмотреть на нее.
– Как ты думаешь, знал ли он, как сильно я его люблю? – спросил он.
Она улыбнулась сквозь слезы и стала вдруг красивой, как в юности.
– Знал. Он тобой гордился так, что порой казалось, что сердце у него вот-вот лопнет. Он всегда смотрел на тебя, когда ты ездил верхом, или дрался с братьями, или спорил с ними. Я видела любовь в его улыбке. Он не хотел баловать тебя. Отец-небо даровал ему сыновей, которых он желал, а ты был его гордостью, особой радостью. Он знал.
Для Тэмучжина эти слова стали слишком большим счастьем, и он, не стыдясь, заплакал.
– Мы должны сообщить племени, что он умер, – проговорила Оэлун.
– А потом что? – откликнулся Тэмучжин, вытирая слезы. – Илак не поддержит меня как вождя Волков. Будет ли ханом Бектер?
Мальчик искал в лице матери утешение, но видел только усталость и скорбь, которая опять затуманила ее глаза.
– Я не знаю, что будет, Тэмучжин. Проживи твой отец еще несколько лет, это не имело бы значения. Смерть всегда приходит не вовремя, но сейчас особенно…
Она расплакалась, и Тэмучжин привлек мать к себе и обнял. Он даже представить себе не мог, что будет утешать ее, но это произошло само собой и каким-то образом укрепило его против всего, что могло бы с ними случиться. Он считал юность своей слабостью, но рядом с духом отца понимал, что придется найти в себе мужество, чтобы предстать перед племенем. Он обвел юрту взглядом:
– А где орел, которого я ему добыл?
– У меня не было сил за ним присматривать, – сказала Оэлун. – Илак отдал его другой семье.
Тэмучжин едва справился с закипевшей в нем ненавистью к человеку, которому отец доверял во всем. Мальчик отшатнулся от матери, и Оэлун встала и посмотрела на тело Есугэя. Не стесняясь Тэмучжина, она склонилась к мужу и ласково поцеловала его в раскрытые губы. Дрожащими пальцами закрыла ему глаза и набросила покрывало на его рану. Воздух загустел от жара и запаха смерти, но этот запах уже не беспокоил Тэмучжина. Он глубоко вздохнул, вобрав в себя воздух, которым дышал отец, и поднялся на ноги. Плеснул на лицо воды из ведра и вытер его чистым куском полотна.
– Я выйду и скажу им, – бросил он.
Мать кивнула, все еще глядя куда-то в далекое прошлое. Тэмучжин подошел к двери и вышел в холодную ночь.
Женщины подняли плач, обращаясь к Отцу-небу, плач о великом человеке, который навсегда покинул степи. Собрались и сыновья Есугэя, чтобы почтить память отца. Когда придет рассвет, они завернут тело в белую ткань, отнесут на высокий холм и оставят нагую мертвую плоть ястребам и стервятникам, которые милы духам. Руки, что учили их натягивать лук, родное лицо – все сорвут с костей птицы, а Отец-небо будет смотреть на это. Есугэй больше не будет привязан к земле, как они.
А теперь была ночь. Воины собирались группами, переходили от юрты к юрте, беседуя с семьями. Тэмучжин не принимал в этом участия, но хотел, чтобы Бектер был с ними, видел небесное погребение и вспомнил вместе с племенем великие деяния покойного. Тэмучжин не любил брата, но знал, как будет ему больно и обидно, что не услышит рассказов о жизни и подвигах Есугэя.
Никто не спал в эту ночь. Когда взошла луна, в центре улуса разложили большой костер, приготовили бурдюки черного арака, чтобы согреться на холоде. Старый сказитель Чагатай ждал, пока все соберутся. Только разведчики и часовые оставались на холмах. Все остальные мужчины, женщины и дети собрались у костра, чтобы, не скрывая слез, оплакать Есугэя и воздать ему почести. Все они знали, что пролитые над ханом слезы однажды вольются в реку, что утолит жажду скота и всех племен. Нет стыда в том, чтобы оплакивать хана, который провел их невредимыми сквозь суровые зимы и сделал Волков сильным племенем.
Поначалу Тэмучжин сидел один, хотя к нему подходили многие, касались его плеча и говорили несколько почтительных слов. Тэмуге, с красным от плача лицом, пришел вместе с Хачиуном и сел рядом с братом, без слов разделяя общее горе. Пришел и Хасар, бледный и печальный, чтобы послушать Чагатая, и обнял брата. Последней пришла Оэлун, неся за пазухой спящую Тэмулун. Она обняла одного за другим сыновей, а затем отсутствующим взглядом уставилась на огонь.
Когда собралось все племя, Чагатай прочистил горло и плюнул в ревущее за его спиной пламя.
– Я знал этого Волка с детства, когда он был еще мальчиком, а сыновья его и дочь были только в грезах Отца-неба. Есугэй не всегда был великим воином, главой нашего племени. Помню, как подростком он прокрался в юрту моего отца и стащил завернутые в тряпку соты. Тряпку он закопал, но его собака – у него тогда был желтый с черными подпалинами пес – ее откопала и принесла ему как раз в тот момент, когда он смотрел моему отцу в глаза и говорил, что вообще не знал, что у нас есть мед. Потом он несколько дней сидеть не мог! – Чагатай подождал, пока воины перестанут улыбаться. – Ему минуло двенадцать, когда он возглавил набеги на татар, уводя их лошадей и овец. Когда Илак захотел взять себе жену, именно Есугэй угнал лошадей, которых тот смог отдать отцу невесты. В одну ночь он пригнал трех гнедых кобыл и десяток коров. На его клинке сверкала кровь двоих мужей. Мало было тех, кто мог сравниться с Есугэем во владении мечом или луком. Он был бичом татар, а когда стал ханом, они научились бояться его и тех, кто рядом с ним.
Чагатай сделал большой глоток арака, облизал губы.
– Когда его отец был погребен под Небом, Есугэй собрал всех воинов и повел их в долгий и трудный поход. В день они получали лишь несколько пригоршней еды и немного воды, чтобы только глотку смочить. Все, кто пошел с ним, вернулись с огнем в груди и верностью Есугэю в сердце. Он подарил им гордость, и Волки окрепли и разжирели на баранине и молоке.
Тэмучжин слушал, как старик перечисляет победы отца. Память Чагатая до сих пор была тверда, он помнил все: и что говорили тогда люди, и сколько недругов пало от меча и стрел Есугэя. Может, число погибших от рук Волка и было преувеличено, мальчик не знал этого. Но старшие воины кивали и улыбались своим воспоминаниям, попутно не забывая опустошать бурдюки с араком. Чагатай расписывал в красках былые битвы, а мужчины сопровождали его повествование одобрительными восклицаниями.
– Тогда-то старый Йеке и потерял три пальца, – продолжал Чагатай. – Есугэй нашел их в снегу и привез ему. Йеке сказал, что надо бросить их собакам. А Есугэй предложил привязать их к палке, чтобы спину чесать.
Хасар хихикнул. Сыновья Есугэя впитывали каждое слово Чагатая. Это была история их племени, история мужчин и женщин, благодаря которым они стали такими, какие они есть.
Отхлебнув в очередной раз из бурдюка, Чагатай заговорил громче и значительней:
– Он оставил после себя сильных сыновей. Он хотел, чтобы Волков возглавил Бектер или Тэмучжин. Слышал я разные толки среди семей. Слышал споры и обещания. Но в сыновьях Есугэя течет кровь ханов, и если в племени Волков есть честь и память о прошлом, они не опозорят своего хана и в смерти его. Он смотрит на нас.
Все погрузились в молчание. Тэмучжин слышал шепот среди воинов: они обсуждали сказанное Чагатаем, соглашаясь и споря друг с другом. Сидя в ночи на освещенной костром поляне, мальчик чувствовал на себе сотни взглядов. Он начал было подниматься, но тут вдалеке послышались рога часовых. Они так печально и резко раскатились по холмам, что воины в мгновение ока вышли из пьяного забытья и вскочили. На свет вышел Илак и злобно поглядел на Чагатая. Чары вдруг развеялись. Тэмучжин увидел, как на самом деле слаб и немощен Чагатай. Ветер трепал его седые волосы, но старик бесстрашно смотрел Илаку в глаза. Воин резко кивнул, словно что-то для себя решил. Ему подвели коня, он взлетел в седло и, не оглянувшись, умчался во мрак.
Рога перестали гудеть, когда часовые выяснили, что это возвращается разведывательный отряд во главе с Бектером. Они спешились у костра. Волки привезли оружие и доспехи, не знакомые Тэмучжину. В свете костра он увидел гниющие головы, привязанные к седлу Бектера за волосы. Тэмучжин вздрогнул всем телом, когда глянул на раззявленные в немом крике мертвые рты. Плоть почернела, в ней уже ползали черви. Мальчик догадался, что видит головы убийц своего отца.
Только его мать и он сам слышали последние слова Есугэя, когда хан назвал убийц, но об этом никому не сказали. Ужасно было слышать, как воины снова и снова произносят это слово – татары. Они показывали всем луки и заляпанные кровью халаты, а люди собирались вокруг них с любопытством и страхом, трогали гниющие лица мертвецов.
Бектер вышел на озаренную костром поляну, словно уже было решено, кто станет главой племени. Тэмучжину с горечью подумал об этом, но после всего, что произошло за последние дни, ощутил какое-то дикое удовольствие. Пусть его старший брат ведет племя!
Поначалу разговоры были шумными, слышались потрясенные возгласы, когда воины описывали то, что нашли. Пять трупов остались гнить в том месте, где была устроена засада на хана Волков. И теперь взгляды соплеменников, устремленные на его сыновей, были полны восторга и благоговения. Но все вдруг замолчали, когда подъехал Илак. Он легко спешился и встал перед братьями. Мальчики смотрели на него и ждали, когда он заговорит. Наверное, это была их роковая ошибка, так как в этот миг все поняли: Илак – могучий воин, а сыновья Есугэя по сравнению с ним – просто юнцы. Да так оно в действительности и было.
– Твой отец ушел, Бектер, – сказал Илак. – Он уходил тяжело, но все уже кончилось.
Бектер исподлобья смотрел на первого воина отца, понимая, что ему брошен вызов и что сейчас ему грозит великая опасность. Он поднял голову и заговорил. В эти минуты он еще имел возможность заявить о своих правах.
– Для меня будет большой честью возглавить Волков в этой войне, – сказал Бектер ясно и громко.
Некоторые воины откликнулись на это заявление с радостью и приветствовали Бектера, но Илак медленно покачал головой. Его уверенность вызвала страх в тех немногих, кто открыто поддержал сына Есугэя. Снова воцарилось молчание, и Тэмучжин затаил дыхание.
– Ханом буду я, – заявил Илак. – Это решено.
Бектер схватился за меч, и глаза Илака радостно засверкали. Тэмучжин вцепился в руку брата, Хачиун тоже схватил его.
– Он тебя убьет, – шепнул Тэмучжин.
– Или я убью это дерьмо клятвопреступное! – крикнул в ответ Бектер.
Сцепившись друг с другом, братья не заметили, как Илак выхватил меч и рукоятью, словно молотом, ударил Бектера и сбил его на землю. Тот упал, увлекая за собой Тэмучжина, а Хачиун с голыми руками бросился на воина отца, пытаясь защитить братьев, не дать их убить. Оэлун закричала, словно это ее ударил меч, и крик Оэлун остановил Илака. Одним резким движением он стряхнул с себя Хачиуна. Злобно посмотрел на всех них и сунул меч в ножны.
– В знак почтения к вашему отцу сегодня я не пролью крови, – сказал он с пылающим от ярости лицом, затем поднял голову, чтобы все услышали его зычный голос: – Волки откочевывают! Я не останусь там, где землю запятнала кровь моего хана. Собирайте стада и табуны. В полдень мы отправляемся на юг.
Он шагнул к Оэлун и ее сыновьям:
– Вы не кочуете. Не хочу, чтобы мне в спину целились ваши ножи. Останетесь здесь и отнесете тело вашего отца в холмы.
Оэлун качнулась, лицо ее побледнело и осунулось.
– Ты оставляешь нас умирать?
– Выживете или подохнете – вы уже не Волки. Все кончено, – пожал плечами Илак.
Но тут поднялся Чагатай, схватил Илака за руку. Воин выхватил меч, но сверкание клинка у лица не испугало старика.
– Злое дело! – гневно произнес Чагатай. – Ты позоришь память великого человека, не отомстив еще его убийцам. Как же упокоится его дух? Ты не можешь бросить этих детей одних на равнинах! Это все равно что самому убить их!
– Отойди, старик. Хан должен принимать тяжелые решения. Крови детей и женщин я не пролью, но если они умрут, мои руки будут чисты.
Лицо Чагатая потемнело от гнева, он набросился на Илака, стал колотить по его доспехам. Ногти старика расцарапали шею воина, и страшный ответ последовал незамедлительно. Илак вонзил меч Чагатаю в грудь и опрокинул его на спину. Из открытого рта Чагатая хлынула кровь. Оэлун упала на колени, плача и раскачиваясь из стороны в сторону, а ее сыновья стояли рядом, оцепенев от ужаса. Кто-то крикнул: «Убийство!», и воины племени встали между Илаком и семьей Есугэя, держа руки на рукоятях мечей. Илак встряхнулся и плюнул на Чагатая, чья кровь уходила в сухую землю.
– Не надо было встревать, старый дурак, – бросил он, вложив меч в ножны, и твердым шагом ушел прочь.
Воины помогли Оэлун встать, а женщины подхватили ее и отвели в юрту. Они отворачивались от плачущих детей, прятали глаза, и для Тэмучжина это было худшее из всего того, что могло случиться этой ночью. Племя оставляло их, а значит, семье Есугэя конец.
Вместо юрт Волков на плотно утоптанной земле оставались лишь черные круги, усыпанные осколками костей, горшков и обрывками старой кожи. Стоя вместе с матерью и сестрой, сыновья Есугэя смотрели на все происходящее со стороны, словно чужаки. Илак был безжалостен. Оэлун вместе с остальными пришлось удерживать Бектера, когда новый хан Волков велел забрать их юрты и все, что в них было. Некоторые женщины стали кричать, укоряя его за такую жестокость, но остальные молчали. Хан просто не обращал на них внимания. Слово хана – закон.
Тэмучжин, не веря своим глазам, качал головой, глядя, как грузят добро на телеги и сгоняют палками скот. Он заметил, что у расхаживающего по улусу Илака на бедре висит меч Есугэя. Бектер в бессильном бешенстве стиснул зубы, увидев знакомый клинок. Проходя мимо них, Илак ухмыльнулся, наслаждаясь их беспомощной яростью. Сколько же лет он скрывал свою сущность, думал Тэмучжин. Еще тогда, когда Есугэй отдал первому воину красную птицу, мальчик почувствовал это, но не поверил, что Илак может так жестоко предать их. Тэмучжин печально покачал головой, услышав писк орлят, чьи крылья заматывали тканью на время перекочевки. Он не мог поверить, что все это происходит не во сне. Мертвое тело Чагатая стояло перед глазами, напоминая о событиях прошлой ночи. Старого сказителя бросили там, где он упал, и это казалось мальчикам не меньшим преступлением, чем все остальное.
Сыновья были бледны от отчаяния, но сама Оэлун раскраснелась от гнева, поражавшего всякого, кто осмеливался посмотреть ей в глаза. Когда Илак пришел с приказом разобрать ханскую юрту, то даже он побоялся взглянуть на нее и упорно отводил глаза куда-то в сторону, пока разбирали юрту. Толстые слои войлока были отвязаны от деревянной решетки и скатаны, а деревянный остов разобрали на отдельные части, рассекая жильные стяжки быстрыми ударами ножа. Забрали все: и луки Есугэя, и зимние халаты, подбитые мехом. Бектер стал осыпать воинов проклятиями и кричать, когда понял, что их оставляют ни с чем. Оэлун лишь покачала головой при виде непонятной жестокости Илака. Великолепные халаты были слишком ценны, чтобы оставлять их тем, кто обречен на смерть. Как только ляжет первый снег, зима возьмет их жизни так же верно, как стрела, пущенная из лука. Однако Оэлун смотрела на соплеменников, высоко подняв голову, с достоинством, гордо и без слез.
Сборы надолго не затянулись. Все было готово к откочевке, и когда солнце поднялось в зенит, на земле остались только черные круги от юрт. Телеги были нагружены, мужчины привязали все пожитки.
Ветер усилился, и Оэлун вздрогнула. Теперь, когда юрт не было и укрыться было негде, она почувствовала себя голой и оцепеневшей. Она знала, что Есугэй, увидев такое, выхватил бы меч отца и снес бы с десяток голов. Но его тело лежало на траве, завернутое в покрывало. Ночью кто-то закутал в старую ткань и тело Чагатая, скрыв страшную рану. Они лежали плечом к плечу, и у Оэлун не было сил смотреть на них.
Илак затрубил в рог, пастухи закричали и длинными палками погнали животных. Овцы и козы заблеяли и пустились бегом, чтобы избежать ударов. Племя начало откочевку. Оэлун стояла вместе с сыновьями, словно семейка белых березок, и смотрела вслед уходящему племени. Тэмуге тихо всхлипывал, и Хачиун взял его за руку, чтобы мальчик не побежал вдогонку за племенем.
Ветер быстро разнес по степи крики пастухов и блеяние стад. Оэлун смотрела, пока все не исчезли вдалеке, и тогда наконец вздохнула с облегчением. Она знала, что Илак вполне способен послать людей, чтобы вырезать брошенную семью. Когда племя растворилось за горизонтом, Оэлун повернулась к сыновьям и собрала их вокруг себя.
– Нам нужны кров и еда, но прежде всего нам надо уйти от этого места. Скоро сюда налетят стервятники, набегут хищные звери рыться в отбросах. И не все они будут на четырех лапах. Бектер! – Ее резкий голос вывел сына из оцепенения. – Ты мне сейчас нужен, чтобы позаботиться о твоих младших братьях.
– Зачем? – отозвался он, глядя в сторону ушедшего племени. – Мы уже мертвы.
Размахнувшись, Оэлун ударила его по лицу. Он пошатнулся, глаза его вспыхнули. Из ссадины, оставленной мечом Илака, снова потекла кровь.
– Кров и еда, Бектер. Сыновья Есугэя не будут покорно дожидаться смерти, как этого хочет Илак. Жена Есугэя тоже. Мне нужна твоя сила, Бектер. Ты понял?
– А что нам делать… с ним? – спросил Тэмучжин, показывая на тело отца.
Оэлун вздрогнула, стиснула кулаки и задрожала от гнева.
– Неужели нельзя было оставить нам хотя бы одну лошадь? – прошептала она, представив, как безродные бродяги со смехом срывают покрывало с тела Есугэя, но выбора не было. – Это только прах, Тэмучжин. Дух твоего отца улетел отсюда. Пусть увидит, что мы остались живы. Он будет доволен.
– Значит, мы оставляем его диким собакам? – спросил потрясенный Тэмучжин.
Но ответил брату Бектер:
– Мы должны. Собаки или хищные птицы – это уже не важно. Далеко ли мы с тобой сумеем его унести, Тэмучжин? Уже полдень, а нам надо добраться до деревьев.
– Красная скала, – сказал вдруг Хачиун. – Там можно укрыться.
– Слишком далеко, до ночи нам туда не добраться, – возразила Оэлун. – На востоке есть долина, где мы сможем переждать до утра. Там есть дрова. На равнине мы умрем, но в лесу мне плевать на Илака, как и на всех, кто желает нам смерти!
– Я есть хочу, – захныкал Тэмуге.
Оэлун бросила взгляд на младшего сына, и глаза ее заблестели от слез. Сунула руку в складки халата и достала полотняный мешочек с его любимым сладким сушеным творогом. Каждый взял по катышку торжественно и серьезно, словно в эту минуту они давали клятву.
– Мы переживем это, дети мои, – сказала Оэлун. – Мы доживем до той поры, когда вы станете мужчинами, а Илак состарится, и тогда он будет трястись при каждом стуке копыт в темноте, боясь, что это вы пришли за ним.
Они с восторгом и страхом посмотрели в лицо матери и увидели на нем лишь яростную решимость. Оэлун сумела развеять отчаяние сыновей и внушить им уверенность в собственных силах.
– Теперь в путь! – резко приказала Оэлун. – Кров, затем еда!
Мелкий дождик до костей промочил прижавшихся друг к другу Тэмучжина и Бектера. До наступления темноты они успели добраться до поросшего лесом холма и расположились у оврага, где по болотистой земле струился ручей. Узкая лощина стала приютом черным соснам и березам, белым, словно кость. Эхом отдававшийся в овраге плеск воды был непривычен и пугал мальчиков, устроившихся среди громадных корней.
Оэлун велела сыновьям собрать поваленные молодые деревца, найти среди опавших листьев большие жерди и навалить их на изгиб низкого дерева. Они в кровь исцарапали руки и грудь, но мать не давала им отдохнуть. Даже Тэмуге таскал охапки сухих иголок и насыпал их на тонкие ветки, приносил еще и еще, пока мальчики не соорудили незамысловатое укрытие. Бектеру и Тэмучжину там места не хватило, но Оэлун в благодарность расцеловала обоих, а они гордо стояли и смотрели, как она забирается в укрытие, придерживая младенца. Хасар свернулся у ее ног, словно дрожащий щенок, а после него внутрь заполз плачущий Тэмуге. Хачиун решил остаться со старшими братьями, хотя его качало от усталости. Тэмучжин взял брата за руку и подтолкнул в сторону их временного жилища.
Мать кое-как устроилась в тесном жилище и стала кормить малышку. А Тэмучжин и Бектер ушли прочь, стараясь не шуметь, и стали высматривать, где бы спрятаться от дождя и поспать.
Укрытия они не нашли. Однако спать среди корней деревьев было все же лучше, чем просто лежать на сырой земле. Невидимые в темноте корявые корни оставляли вмятины и синяки на боках, как ни повернись. Когда наконец к мальчикам пришел сон, ледяной дождь то и дело будил их, и они спросонья не сразу понимали, где находятся и почему оказались под открытым небом. Казалось, эта ночь никогда не кончится.
Проснувшись в очередной раз, Тэмучжин распрямил затекшие ноги и вспомнил, что случилось днем. Странно было оставлять отцовское тело лежащим на голой земле. Они постоянно оборачивались, глядя, как белое пятнышко становится все меньше. Оэлун замечала их тоскливые взгляды, и это раздражало ее.
– Вы всегда были среди соплеменников, – говорила она. – Вам прежде не приходилось прятаться от воров и бродяг. А теперь мы должны таиться. Нас может убить даже одинокий пастух, и никто его не осудит.
Новая жизнь оказалась такой жестокой, что леденила кровь, как дождь, который действовал на них угнетающе. Тэмучжин моргнул от упавшей на него капли. Он не был уверен, что вообще спал этой ночью. Желудок был болезненно пуст, и мальчик с тоскою спрашивал себя, что же они сегодня будут есть. Если бы Илак оставил им хотя бы лук, то Тэмучжин накормил бы всех жирными сурками. Но без лука они умрут от голода через несколько дней. Тэмучжин посмотрел на небо и увидел, что дождевые тучи ушли и светят звезды. Вода капала с деревьев по-прежнему, но мальчик надеялся, что к утру станет теплее. Он промок до костей, одежда была в земле и листьях. Тэмучжин растер скользкую грязь на пальцах, стиснул кулак и подумал об Илаке. В ладонь вонзилась не то сосновая иголка, не то шип, но он даже не заметил этого. Он мысленно проклинал человека, который предал его семью. Тэмучжин нарочно сжимал кулак изо всех сил, пока все его тело не задрожало, а под плотно закрытыми веками не замелькали зеленые точки.
– Оставь его в живых, – прошептал он Отцу-небу. – Пусть будет здоров и крепок. Оставь его в живых, чтобы я мог его убить.
Бектер что-то пробормотал во сне, ворочаясь у него под боком, и Тэмучжин снова закрыл глаза, мечтая, чтобы поскорее прошли предрассветные часы. Ему хотелось того же, что и всем маленьким детям на свете: чтобы мать обняла его, защитила от всех бед. Но он понимал: ему придется быть сильным, чтобы самому защищать мать и братьев. И он твердо знал одно: они выживут и однажды найдут Илака, убьют его и заберут меч Есугэя из мертвой руки. С этой мыслью Тэмучжин заснул.
Все поднялись, как только рассвело, и ужаснулись: до того грязны и растрепаны они были. Глаза Оэлун распухли, от усталости их обвело черными кругами, но она собрала всех своих детей и напоила их водой. Маленькая дочка нервничала: она испачкалась. Чистых тряпок не было, и малышка уже побагровела от воплей, но успокаиваться не желала. Оэлун могла только не обращать внимания на ее крики. Тэмулун отказывалась есть. В конце концов терпение матери иссякло, и она оставила попытки накормить ее. Младенец, сжав кулачки, стал верещать еще громче, взывая к небу.
– Если мы хотим выжить, то надо найти сухое место и добыть рыбы или дичи, – сказала Оэлун. – Покажите, что вам удалось взять с собой, и мы подумаем, что делать дальше. – Она заметила, что Бектер замялся, и прикрикнула на него: – Ничего не прячь, Бектер. Если не согреемся и не будем охотиться, нам всем придет конец – и луна не успеет вырасти.
Мальчики нашли место, где подложка из сосновых игл была посуше. Оэлун сняла халат и задрожала. На животе ее мальчики заметили темный след там, где их маленькая сестра облегчилась ночью. Острый запах накрыл всех, заставив Хасара зажать нос. Оэлун не обратила на него внимания, однако с раздражением поджала губы. Тэмучжин понимал, что мать едва сдерживается. Оэлун расстелила халат на земле и осторожно положила на него дочку. Это напугало девочку, и на братьев уставились полные слез большие глаза. Больно было смотреть, как трясется от холода маленький ребенок.
Бектер поморщился и снял с пояса кинжал. Положил его на землю. Оэлун попробовала острие большим пальцем и кивнула. Размотала завязанную вокруг пояса веревку из конского волоса, спрятанную под халатом прошлой ночью. Эта веревка, тонкая, но крепкая, легла рядом с ножами, оставшимися у мальчиков. Все это нужно было для того, чтобы пережить предстоящие испытания.
Кроме собственного маленького ножа Тэмучжин добавил еще и кушак, длинный и хорошо сотканный. Он не сомневался, что Оэлун найдет и для него применение.
Мальчики с изумлением наблюдали за матерью: из глубокого кармана халата она достала маленькую шкатулку. В ней были острый кусочек стали и хороший кремень. Мать отложила их в сторону почти с благоговением. Изящная темно-желтая шкатулка была прекрасной работы. Оэлун погладила резьбу и погрузилась в воспоминания.
– Ваш отец подарил ее мне, когда мы поженились, – сказала она, взяла камень и разбила шкатулку.
Острые как бритва осколки кости Оэлун аккуратно разложила перед собой, выбрала лучшие и протянула сыновьям:
– Этот пойдет на рыболовный крючок, еще два – на стрелы. Хасар, возьми веревку и хороший камень, сделай крючок. Накопай червей и найди укромное местечко для ловли рыбы. Твоя удача нам сегодня понадобится.
Хасар взял все, что мать доверила ему, с серьезным и решительным видом.
– Понял, – ответил он, наматывая на кулак конский волос.
– Оставь мне немного на ловушку, – сказала она. – Нам нужны кишки и жилы на лук.
Оэлун повернулась к Бектеру и Тэмучжину и протянула каждому по острому осколку:
– Возьмите ножи и сделайте лук из березы. Вы много раз видели, как их делают.
Бектер прижал острие кости к ладони, пробуя, насколько оно острое.
– Будь у нас рог или конская шкура для тетивы… – начал было он.
Оэлун сидела неподвижно, но ее строгий взгляд заставил Бектера замолчать.
– С одной ловушкой на сурков мы не выживем. Я не прошу вас изготовить лук, которым гордился бы ваш отец. Просто сделайте хоть что-нибудь для охоты на дичь. Или что, разляжемся здесь на листьях и будем ждать смерти от голода и холода?
Бектер нахмурился, раздосадованный тем, что его бранят перед братьями. Не удостоив Тэмучжина взглядом, он схватил нож и пошел прочь с крепко зажатым в кулаке осколком кости.
– Я могу привязать нож к палке – сделаю острогу, – предложил Хачиун.
Оэлун с благодарностью посмотрела на него и глубоко вздохнула. Взяла самый маленький нож и протянула ему.
– Славный мальчик, – сказала она, погладив его по лицу. – Твой отец учил вас всех охотиться. Вряд ли он думал, что однажды от ваших умений будет зависеть наша жизнь. Все, чему вы учились, сейчас пригодится.
Она посмотрела на жалкую кучку пожитков, разложенных на земле, и вздохнула:
– Тэмуге, я смогу развести костер, если ты найдешь что-нибудь сухое на растопку.
Маленький толстячок встал. Губы его дрожали. Он еще не оправился от испуга и неожиданного осознания своей беспомощности. Старшие братья понимали, что Оэлун на грани срыва, но Тэмуге по-прежнему видел в ней опору. Он потянулся к матери, чтобы она его приласкала. Она позволила ему лишь одно мгновение побыть в ее объятиях, а потом легонько от себя оттолкнула:
– Что сумеешь найти, Тэмуге. Твоя сестренка не переживет еще одной ночи без костра.
Маленький мальчик разрыдался так, что стоявший рядом Тэмучжин поморщился. Но Оэлун не обратила никакого внимания на малыша, и он бросился в заросли.
Тэмучжин попытался утешить мать. Он робко коснулся ее, и, к его удовольствию и удивлению, она положила голову ему на плечо. Всего на мгновение.
– Сделай лук, Тэмучжин. Найди Бектера и помоги ему, – попросила она.
Мальчик вздохнул, пытаясь забыть о голоде, который мучил его все сильнее, и оставил мать с сестренкой, которая заходилась в плаче. А с мокрых деревьев все падали холодные капли.
Тэмучжин нашел Бектера по звуку ножа, которым тот резал березку. Он тихо свистнул, давая брату знак, что идет свой. Ответом был мрачный взгляд. Тэмучжин, не нарушая молчания, стал придерживать тонкий ствол, чтобы брату было удобнее работать. Нож, изготовленный из хорошего металла, глубоко врезался в дерево. Бектер словно вымещал свой гнев на березе, и Тэмучжину пришлось собраться с духом, чтобы спокойно держать ствол, когда нож был так близко к его пальцам.
Вскоре Тэмучжин смог согнуть ствол и высвободить белесые волокна молодого дерева. Лук получится никудышный, мрачно думал он. Трудно было заставить себя не вспоминать с тоской о прекрасном оружии, что хранилось почти в каждой юрте Волков. Вываренные куски бараньего рога обматывались жилами и обклеивались берестой, затем сохли целый год в темноте, и только после этого отдельные части собирались вместе. Каждый лук был произведением искусства и страшным оружием (бил дальше, чем на две сотни алдов).
По сравнению с луками Волков лук, который они с братом с таким трудом сделали, был детской игрушкой. Но от него зависела их жизнь. Тэмучжин невесело хмыкнул, когда Бектер, зажмурив один глаз, поднял кусок березового ствола, все еще покрытый серебристой берестой. Однако, к его удивлению, старший брат вдруг стиснул челюсти и ударил куском вырезанного дерева о другой ствол, бросив обломки в опавшие листья.
– Пустая трата времени, – прорычал Бектер.
Тэмучжин с опаской посмотрел на нож в руке брата и вдруг понял, что они совсем одни и, если Бектеру что-то взбредет в голову, никто не поможет.
– Думаешь, далеко ли они уйдут за день? – вдруг спросил Бектер резким голосом. – Ты умеешь читать следы. Мы знаем стражу как своих братьев. Я смогу пройти сквозь охрану.
– И что ты сделаешь? – поинтересовался Тэмучжин. – Убьешь Илака?
Глаза Бектера сверкнули при этой мысли, но он подумал немного и покачал головой:
– Нет. До него нам не добраться. Но мы можем украсть лук! Только лук и немного стрел, чтобы добыть еду. Разве ты не голоден?
Тэмучжин и так старался не думать, как сильно сосет под ложечкой. Он и раньше испытывал голод, но его всегда согревала мысль о горячей еде, которая ждала дома. Но сейчас голод был злее, а до живота больно было дотрагиваться. Он надеялся, что это не признак расстройства желудка, которое бывает от заразы или плохого мяса. Здесь его может убить любая, даже самая пустяковая болезнь. Тэмучжин, как и его мать, прекрасно понимал, что они идут по тонкой грани между жизнью и риском превратиться в груду костей с наступлением зимы.
– Я хочу есть, – признался он, – но у нас не получится пробраться в юрту, не подняв переполоха. Даже если и повезет, нас все равно выследят, и на сей раз Илак нас не отпустит. Этот сломанный ствол – все, что у нас есть.
Подростки печально посмотрели на брошенный ствол, и Бектер схватил его в слепой ярости, согнул упрямое дерево и швырнул на землю.
– Ладно, давай попробуем еще раз, – мрачно предложил Бектер. – Хотя у нас нет ни тетивы, ни стрел, ни клея. С тем же успехом мы можем подбить дичь камнем.
Тэмучжин ничего не сказал, ошарашенный таким взрывом гнева. Как и все дети, выросшие под неусыпным родительским оком, он привык, что рядом всегда есть взрослый, который знает, что и как делать. Но в ту самую минуту, когда отцовская рука обмякла и начала холодеть в его ладони, он потерялся. Порой мальчику казалось, будто в груди пробуждается неведомая ранее сила, но он все ждал, что эта сила вот-вот заглохнет и вернется прежняя беззаботная жизнь.
– Сделаем тетиву из нитей. Может быть, пару выстрелов выдержит. В конце концов, у нас всего два наконечника.
Бектер буркнул что-то в ответ и потянулся за другой молодой березкой, гибкой, толщиной в большой палец.
– Тогда держи ее покрепче, братец, – ухмыльнулся он, занося тяжелый нож. – Уговорил ты меня: сделаю лук, которого хватит на пару выстрелов. А потом будем жрать траву.
Хачиун нашел Хасара высоко в лощине между холмами. Старший брат сидел так неподвижно, что мальчик, карабкаясь по скалам, чуть не упустил его. Взгляд Хасара был прикован к месту, где речушка разливалась небольшим озерцом. Хасар сделал удилище из длинной березовой ветки. Хачиун свистнул, чтобы дать знать о своем приближении, и подошел так тихо, как мог, глядя на прозрачную воду.
– Я видел их. Не больше пальца, – шепнул Хасар. – Правда, червей, похоже, они не хотят заглатывать.
Оба уставились на вялый кусок плоти, висящий на крючке. Хачиун задумался, нахмурившись:
– Одной рыбы нам будет мало, если мы хотим вечером накормить всех.
– Если у тебя есть другие предложения, говори, – хмыкнул в ответ Хасар. – Я же не могу зайти в воду и заставить рыбу заглотить крючок.
Но Хачиун не ответил. Мальчики наслаждались бы сейчас тишиной, если бы под ложечкой так не сосало. Наконец Хачиун встал и стал разматывать свой желтый кушак. Он был длиной в три роста взрослого человека. Мальчик, может, и не догадался бы, что кушак может пригодиться, если бы Тэмучжин не положил свой в общую кучу. Хасар посмотрел на него, и на губах у него появилась улыбка.
– Поплавать решил? – спросил он.
– Сеть будет получше крючка, – ответил Хачиун. – Давай перегородим ручей кушаком.
Хасар вытащил из воды полудохлого червяка и отложил драгоценный крючок.
– Попробовать стоит, – решил он. – Я поднимусь выше по течению, буду бить палкой по воде и идти назад. Если у тебя получится перегородить ручей, то, наверное, поймаешь несколько штук.
Мальчики с неохотой посмотрели на ледяную воду. Но делать нечего. Хачиун вздохнул и намотал ткань на руки.
– Ладно, все лучше, чем так сидеть, – сказал он и, поморщившись, вошел в воду.
Он ахнул и вздрогнул от холода, но брат помог ему, и они быстро привязали кушак поперек течения. Один его конец зацепили за корень, а другой – придавили камнем. Сложили кушак пополам и перетащили на другую сторону речушки. Ткани было предостаточно, и Хачиун даже забыл о холоде, когда увидел, как одна маленькая рыбка подплыла к оранжевому заслону и устремилась назад. Хасар отрезал кусок ткани и примотал нож к палке – получилась маленькая острога.
– Молись, чтобы Отец-небо послал нам большую рыбу, – сказал Хасар. – Надо бить наверняка.
Хачиун остался в воде, стараясь не слишком сильно дрожать. Хасар ушел, скрылся из виду. Ему не надо было повторять дважды.
Тэмучжин попытался было взять лук у брата, но Бектер ударил его по пальцам рукоятью ножа.
– Этот мой, – зло сказал старший брат.
Наблюдая за тем, как Бектер сгибает лук и пытается надеть петлю тетивы на другой конец, Тэмучжин поморщился в ожидании треска, означавшего бы, что ломается вот уже третий лук. Его возмущала злость, с которой Бектер пытался изготовить оружие, словно и дерево, и нитки были врагами и их требовалось усмирить. Всякий раз, как Тэмучжин хотел прийти на помощь, Бектер грубо отталкивал его, и только когда у старшего уже три раза ничего не получилось, он позволил брату придержать лук, пока сгибал его. Результаты их трудов были некрепки и ломались, тетива рвалась при первой же попытке ее натянуть. Солнце поднималось над головами, и терпение мальчиков иссякало от постоянных неудач, следующих одна за другой.
Новая тетива была сплетена из трех ниток, выдернутых из кушака Тэмучжина. Она была по-детски толстой и грубой. Бектер отпустил лук, надел тетиву, и она завибрировала. Он поморщился, ожидая, что тетива вот-вот порвется. Но она не лопнула, и подростки вздохнули с облегчением. Бектер дернул большим пальцем тетиву, извлекая резкий низкий звук.
– Ты стрелы сделал? – спросил он.
– Только одну, – ответил Тэмучжин, показывая ему тонкую березовую ветку с костяной иглой, крепко вогнанной в дерево.
Ему понадобилась целая вечность, чтобы придать кости такую форму, воткнуть и примотать ее, оставив небольшой кончик торчать из расщепа. Он работал, затаив дыхание, зная, что, если сломает острие, замены ему не будет.
– Давай сюда, – потребовал Бектер, протягивая руку.
– Сделай свою, – ответил Тэмучжин. – А эта моя.
Он увидел гнев в глазах брата и подумал, что Бектер сейчас ударит его луком. Тот и ударил бы, но удержался. Видимо, только потому, что помнил, сколько времени они промаялись.
– Чего еще от тебя было ждать, – скривился Бектер.
Он намеренно положил лук подальше от Тэмучжина и стал подыскивать камень, чтобы сделать собственную стрелу. Тэмучжин стоял и смотрел, раздосадованный тем, что приходится помогать дураку.
– Бектер, олхунуты дурно говорят о тебе. Ты это знаешь? – спросил он.
Бектер фыркнул, плюнул на камень и продолжал двигать наконечником взад-вперед.
– А мне плевать, что обо мне говорят, – угрюмо откликнулся он. – Стал бы я ханом, в первую зиму устроил бы набег. Я бы им показал, чего стоит вся их гордость.
– А ты обязательно расскажи об этом матери, когда вернемся, – предложил Тэмучжин. – Она будет счастлива узнать о твоих планах.
Бектер поднял на Тэмучжина маленькие кровожадные глаза.
– Мальчишка, – сказал он через некоторое время. – Ты никогда не смог бы вести за собой Волков.
Тэмучжин вспыхнул от гнева, хотя и не показал этого.
– Теперь мы никогда этого не узнаем, – произнес он.
Бектер уже не слушал его, а стачивал кость, придавая ей форму наконечника.
– А ты не торчал бы тут впустую, а поискал бы лучше нору сурка.
Тэмучжин не стал отвечать. Он отвернулся от брата и пошел прочь.
Ужин этим вечером был скудный. Оэлун удалось разжечь костер, хотя влажные листья дымили и шипели. Вторая ночь на холоде могла погубить их, но она боялась, что кто-нибудь увидит огонь. Ложбина в холмах скрывала их, однако мать все равно настояла, чтобы сыновья собрались вокруг огня и закрыли собой свет. Все они ослабели от голода, а у Тэмуге губы были зеленые – он пытался есть дикие травы, и его вырвало.
Этот день принес им двух рыб, пойманных в запруде, скорее благодаря удаче, чем умению. И хотя эти хрустящие полоски были маленькими, мальчики глядели на них с жадностью.
Тэмучжин и Бектер молча ненавидели друг друга после неудачного дня. Тэмучжин нашел нору сурка, но когда Бектер отказался дать ему лук, в ярости набросился на него. Они покатились по грязи. Одна стрела сломалась, та, что оказалась под ними. Услышав треск, мальчики прекратили драку. Бектер попытался схватить вторую стрелу, но Тэмучжин успел первым. Он решил попросить у Хачиуна нож и сделать завтра свой лук.
Оэлун дрожала, ей было не по себе. Переворачивая над огнем палочки с рыбой, она думала, кому из ее сыновей нынче придется остаться голодным. Конечно, Хачиун и Хасар заслужили в награду по кусочку рыбы. Но она понимала также, что ее сила – это самое важное, что у них есть. Если она начнет падать в обморок от голода или умрет, то и дети погибнут.
Оэлун посмотрела на двоих старших сыновей и сердито поджала губы. У них были свежие синяки, и ей хотелось взять палку и как следует отколотить их за глупость. Они не понимают, что сейчас никто не придет к ним на помощь, никто не даст отсрочки. Их жизнь зависела от двух рыбок, которых едва хватило бы на один зуб.
Стараясь не показать своего отчаяния, Оэлун попробовала ногтем запекшуюся рыбу. По пальцу побежал прозрачный сок, и она подхватила капельку ртом, закрыв глаза от наслаждения. Но не стала слушать свой голодный желудок, а, разломив рыбку пополам, протянула Хасару и Хачиуну. Но Хачиун покачал головой:
– Сначала тебе.
У нее на глазах появились слезы. Хасар, услышав эти слова, замер, не донеся кусок до рта и чувствуя запах печеной рыбы. Оэлун видела, что у него слюнки текут.
– Я могу потерпеть немного дольше, чем ты, Хачиун, – возразила она. – Я поем завтра.
Этого было достаточно для Хасара. Он запихнул свой кусок в рот и захрустел костями. Глаза Хачиуна потемнели от голода, но он снова покачал головой:
– Сначала тебе.
Он протянул ей рыбу, и Оэлун осторожно ее взяла.
– Ты думаешь, я способна отнять у тебя еду, Хачиун? У моего милого сыночка? – Голос ее стал жестким. – Ешь, или я швырну ее в костер.
Он поморщился, но рыбу взял. Все слышали, как он хрустел костями, разминая ее во рту, наслаждаясь каждой капелькой, каждой крошкой.
– Теперь ты, – сказал Тэмучжин матери.
Он потянулся за второй рыбиной, намереваясь передать ее Оэлун. Бектер ударил его по руке, и Тэмучжин чуть не набросился на него в приступе ярости.
– Сегодня вечером обойдусь без еды, – заявил Тэмучжин, овладев собой. – Бектер тоже. Раздели последний кусок с Тэмуге.
Он не мог вынести взглядов голодных глаз, встал и отвернулся. Покачнулся от слабости. Но тут Бектер взял рыбину и разломил ее пополам. Больший кусок сунул себе в рот, а меньший протянул матери, не смея посмотреть ей в глаза.
Оэлун скрыла раздражение. Она уже устала от раздоров, которыми голод разделил ее семью. Все они понимали, что смерть стоит за плечами и трудно оставаться сильными. Она простила Бектера, но последний кусок рыбы отдала Тэмуге, и мальчик тут же вцепился в него. Он ел и глядел по сторонам в поисках еще чего-нибудь съестного. Тэмучжин плюнул на землю, нарочно целясь на халат Бектера. И прежде чем старший брат успел вскочить на ноги, Тэмучжин исчез во мраке. Влажный воздух с наступлением темноты быстро остывал. Они приготовились к еще одной холодной ночи.
Уже долгое время Тэмучжин сидел неподвижно, с натянутым луком в руках. Сурки разбегались каждый раз, когда он приближался к ним, но были созданиями глупыми, а потому возвращались. Будь у него хороший лук и оперенные стрелы, то давно бы принес семье жирного зверька.
Тэмучжин устроил засаду на открытой местности, поэтому и сам был на виду. Конечно, он предпочел бы укрыться в кустах, но приходилось сидеть неподвижно и ждать, пока пугливые зверьки вернутся назад. Попутно он оглядывал близлежащие холмы на случай, если забредет какой-нибудь чужак. Оэлун так запугала сыновей, что они стали бояться собственной тени и осматривали горизонт каждый раз, когда выходили из убежища или поднимались из их долинки.
Так как мальчик сидел с подветренной стороны, то вряд ли его запах мог спугнуть добычу, но лук приходилось держать все время натянутым. Малейшее движение – и сурки снова нырнут в норки. Холмики бурой земли были рассыпаны повсюду. Руки дрожали от усталости, а внутренний голос постоянно твердил: «Стреляй, стреляй!», выбивая Тэмучжина из колеи. После четырех дней жестокого голода, лишь раздразниваемого крошечными кусочками рыбы да диким луком, сыновья и жена Есугэя измучились до смерти. Оэлун утратила силы и сидела неподвижно, безучастно глядя в одну точку, а младенец колотил ее ручонками и верещал. Три дня девочка ела вдоволь, но потом молоко у Оэлун начало пропадать. Мальчики не могли уже слышать этот душераздирающий плач.
Хачиун и Хасар рыскали по холмам в поисках скота, отбившегося от стада. Хачиун нес маленький лук и три стрелы: он сделал лук сам, заострил и обжег стрелы на костре. Тэмучжин мысленно пожелал мальчикам удачи, хотя и понимал, что их спасение зависит только от него. Хоть бы сделать хороший выстрел! Он чувствовал на губах вкус жареного мяса. Будь стрела с опереньем, и маленький ребенок смог бы подбить сурка. Но сейчас Тэмучжин был вынужден сидеть неподвижно и терпеть все нарастающую боль в руках. Он мысленно взывал к пугливым тварям, умоляя их отойти подальше от спасительной норки и чуть ближе к нему.
Едкий пот заливал глаза, и Тэмучжин не выдержал и моргнул. В этот момент из норки выполз сурок, огляделся по сторонам и почуял хищника. Мальчик смотрел с отчаянием, как он замер, и думал, что теперь зверек сбежит и даст остальным сигнал об опасности. Тэмучжин выдохнул и выпустил стрелу. Его затошнило от мысли, что он, скорее всего, промахнулся.
Стрела попала сурку в шею. Удар не был сильным, но стрела упрямо сидела в тельце, а зверек бешено бил по ней лапками, пытаясь избавиться от нее. Тэмучжин бросил лук, вскочил на ноги и бросился к сурку, пока тот не опомнился и не нырнул в нору. Мальчик видел светлое брюшко и дергающиеся лапки и побежал еще быстрее, не желая упустить добычу.
Он упал на сурка и схватил его. Зверек бешено отбивался и выворачивался, и ослабевший от голода Тэмучжин чуть не выпустил его. Стрела выпала, на землю хлынула кровь. Тэмучжин нащупал шею зверька и свернул ее. На глазах у мальчика выступили слезы облегчения. Сурок все еще дрыгал лапами, а Тэмучжин стоял над ним, задыхался и радовался, потому что теперь у них есть еда. Он подождал, пока перестанет кружиться голова, и взвесил зверька в руках. Тот был жирным и крупным, а значит, этим вечером мать поест горячего мяса и крови. Жилы сурка надо будет растереть в порошок и, смешав с рыбьим клеем, нанести на лук. Тогда оружие станет мощнее. Следующий выстрел будет дальше и сильнее. Тэмучжин опустил ослабевшие руки на колени и тихо рассмеялся. Такая малость, а столько значит. Он чувствовал огромную радость и облегчение. И вдруг за спиной он услышал знакомый голос.
– Что ты добыл? – спросил Бектер, бесшумно приблизившись к брату.
На плече у него лежал лук. Старший брат был не такой изголодавшийся на вид, как младшие. Хачиун первым высказал соображение, что Бектер не приносит семье свою добычу. Он всегда охотно съедал свою долю, но за четыре дня ничего не добыл к общему костру. Тэмучжин выпрямился. Ему не понравилось, как Бектер смотрит на его добычу.
– Сурок, – сказал он, поднимая зверька.
Бектер наклонился, якобы рассмотреть сурка, но вдруг схватил его. Тэмучжин вырвал добычу, и обмякшее тельце упало на землю. Подростки сцепились, бешено пинаясь и колотя друг друга. Тэмучжин был слишком слаб и мог только удерживать Бектера, и тот отшвырнул его. Тэмучжин упал навзничь, тяжело дыша и глядя в синее небо.
– Отнесу его матери. Ты бы его спрятал и сожрал сам, – ухмыляясь, заявил Бектер, глядя сверху вниз на Тэмучжина.
Унизительно было слышать такие слова. Ведь Хачиун думал так про самого Бектера! Но старший брат наступил ногой на грудь Тэмучжина, и тот уже не мог сопротивляться. Силы оставили его.
– Поймай себе другого, Тэмучжин. Без сурка не возвращайся.
Бектер засмеялся, подкинул добычу вверх, поймал ее и побежал по склону холма, направляясь к зарослям. Тэмучжин смотрел ему вслед. Он был так сильно зол, что, казалось, сердце вот-вот разорвется. Оно слабо трепыхалось у него в груди, и мальчик с ужасом подумал, что умирает от голода. Но Тэмучжин не мог позволить себе покинуть этот мир, пока Илак правит Волками, а Бектер не наказан.
Он сел и постарался взять себя в руки. Пока он лежал без сил, сурки вернулись, но, когда он начал шевелиться, тут же разбежались. Тэмучжин, нахмурившись, подобрал стрелу, наложил ее на тетиву и снова превратился в терпеливого охотника. Мускулы болели, ноги, казалось, вот-вот подломятся, но сердце снова билось сильно, а больше ему ничего и не нужно было.
В этот вечер большой семье на ужин достался только один сурок. Бектер с гордым видом вручил Оэлун добычу, и мать оживилась, сделала большой костер, чтобы нагреть камни. Руки ее дрожали, но она аккуратно выпотрошила тушку и наполнила брюшко раскаленными камнями. И хотя она обернула руки халатом, но все равно обжигалась и от этого морщилась. Пока мясо доходило изнутри, жирная шкурка запекалась в углях до вкусной корочки. Сердце сурка жарили на камнях, пока оно не зашипело. В еду пошло все.
Щеки Оэлун разрумянились от одного только запаха. Она обняла Бектера и от радости залилась слезами, но даже не заметила, что плачет. Тэмучжин не стал рассказывать, кто на самом деле раздобыл мясо. Ей нужно было, чтобы они все вместе боролись за жизнь и дружно трудились. Было бы жестоко разоблачать улыбающегося Бектера на глазах у матери, когда она так слаба.
Бектер наслаждался вниманием Оэлун и часто поглядывал на Тэмучжина блестящими глазами. Когда мать отворачивалась, тот отвечал ему мрачным взглядом. Хачиун это заметил и ткнул брата локтем.
– В чем дело? – шепотом спросил он, когда они принялись за еду.
Но Тэмучжин лишь покачал головой, не желая делиться своей ненавистью. Сейчас он не мог думать ни о чем другом, кроме горячего мяса, которое совал ему в руки Бектер, деливший добычу, как хан, угощающий своих людей. Тэмучжин приметил, что плечо – лучшую часть – Бектер приберег для себя.
Ничего вкуснее этого мяса они раньше не пробовали. Вся семья оживилась и повеселела. В каждом зародилась надежда, когда мясо согрело их тела. Один выстрел из лука – и такие перемены. Правда, Хачиун принес еще трех рыбин и несколько сверчков. Так что это был настоящий пир. Младшие чересчур жадно заглатывали куски, и мясо обжигало их животы, а потому им приходилось заливать жар водой. Тэмучжин забыл бы о краже сурка, если бы старшего брата так не хвалили. Бектер принимал это как должное, и его маленькие глазки горели от удовольствия. Что это было за удовольствие, понимал только Тэмучжин.
Ночью не было дождя, и мальчики, отправив мать и сестренку спать, улеглись в другом укрытии, которое для себя соорудили. Они, конечно, заморили червячка, но голод никуда не делся и по-прежнему терзал их. Но теперь они были сильнее голода и с уверенностью смотрели в будущее.
Тэмучжин не мог уснуть. Он потихоньку поднялся и, крадучись, двинулся в темноту, то и дело поглядывая на луну. А ведь лето недолго протянется, думал он, беззвучно шагая по мягкой траве. Приближается зима, и она убьет их так же верно, как всаженный в грудь кинжал. Сурки, набрав жирку, все холодные месяцы безвылазно спят в норах, где до них не доберешься. Птицы улетают на юг, и в силки их не поймаешь. Даже к тем людям, у кого есть теплые юрты, верные кони и жирный скот, зима беспощадна. Семья Есугэя погибнет.
Пока он мочился на землю, Тэмучжин не мог отделаться от мыслей об олхунутах и той ночи, когда выслеживал Коке. Тогда он был ребенком, который заботился только о том, чтобы свести счеты с другими детьми. Как же теперь ему не хватало беззаботности той ночи! Как ему хотелось увидеть Бортэ! Он усмехнулся, подумав, что его маленькая подружка сейчас сыта и спит в тепле, а он – только кожа да кости.
Вдруг Тэмучжин почувствовал, что к нему кто-то приближается, и резко обернулся, присел, готовый броситься на врага.
– Слух у тебя хороший, – послышался голос Хачиуна. – Я хожу тихо, как ночной ветер.
Тэмучжин встал и улыбнулся брату:
– Отчего не спишь?
– Есть охота, – ответил Хачиун. – Вчера голод перестал меня грызть, а тут Бектер принес сурка и только раздразнил мой желудок.
– Это был мой сурок. – Тэмучжин плюнул на землю. – Это я подстрелил его, а Бектер отнял.
Трудно было разглядеть выражение лица Хачиуна при лунном свете, но Тэмучжин знал, что тот сильно встревожился.
– Я так и думал. Но вряд ли это поняли остальные.
Он замолчал – темная хрупкая фигурка во мраке. Тэмучжин заметил какой-то сверток у него за пазухой и ткнул в него пальцем:
– Что это?
Хачиун тревожно оглянулся на их маленький лагерь, достал сверток из-за пазухи и показал Тэмучжину. Это были кости еще одного сурка. Взяв их в руки, Тэмучжин ощутил закипающий в груди гнев. Кости были расколоты так, будто зверски голодный человек пытался высосать из них капельки костного мозга. Бектер не рискнул разводить огонь. Кости были сырыми и пролежали не более дня.
– Я нашел это в том месте, где охотился Бектер, – взволнованным голосом проговорил Хачиун.
Тэмучжин повертел хрупкие кости в руках, провел пальцами по черепу. Шкурку Бектер оставил, но глаз не было. Он убил сурка в тот день, когда им совсем нечего было есть.
Тэмучжин опустился на колени и стал перебирать кости в поисках хоть какого-нибудь кусочка мяса. Кости уже пованивали, но за день не слишком-то испортились. Хачиун присел рядом, и они обсосали расколотые кости, вытягивая из них все, даже запах. Надолго не хватило.
– Что ты будешь делать? – спросил Хачиун, бросив кости на землю.
Тэмучжин уже принял решение, и никаких сомнений у него не было.
– Хачиун, ты когда-нибудь видел клеща на боку у лошади?
– Конечно, – откликнулся брат.
Они оба видели этих паразитов, распухавших до огромных размеров. Когда их отрывали, кровь долго еще не удавалось остановить.
– Клещ опасен, когда лошадь и так слаба, – тихо сказал Тэмучжин. – Знаешь, что надо делать с клещом?
– Давить его, – шепнул Хачиун.
Когда на рассвете следующего дня Бектер покинул лагерь, Тэмучжин и Хачиун тихонько последовали за ним. Они знали, где он чаще всего охотится, и дали ему уйти подальше, чтобы он не заподозрил, что за ним следят.
Мальчики крались между деревьями. Хачиун беспокойно поглядывал на Тэмучжина. Тот понимал, что брата терзает страх, но сам ни капельки не боялся, даже удивлялся этому. Страха не было, может быть, оттого, что его постоянно терзал голод. Тэмучжину дважды приходилось останавливаться: его несло зеленоватой жидкостью. Подтираться приходилось мокрыми листьями. Голова кружилась, он ощущал слабость, но голод выжег из него всякую жалость. Тэмучжина лихорадило, но он гнал себя вперед, не обращая внимания на сердце, которое тяжело колотилось. Вот что значит быть Волком, понял Тэмучжин. Ни страха, ни сожалений, только стремление уничтожить врага.
Следы Бектера на влажной земле были четкими. Он и не пытался прятаться. Мальчики опасались только одного: случайно не наткнуться на засевшего в засаде брата. Тэмучжин и Хачиун неслышно шли за ним, и все чувства их были обострены до предела. Они увидели у себя над головой двух жаворонков, и Хачиун тронул брата за плечо, предостерегая. Они обошли дерево, чтобы не потревожить птиц и не выдать своего присутствия.
Хачиун остановился, и Тэмучжин с горечью заметил, как натянулась кожа на голове брата. Больно было смотреть на исхудавшего Хачиуна. Тэмучжин подумал, что и сам, наверное, выглядит не лучше. Если он закрывал глаза, его вело. Ему потребовалось усилие воли, чтобы сделать глубокий вдох и успокоить сердце.
Вдруг Хачиун поднял руку, и Тэмучжин посмотрел вперед. При виде Бектера, засевшего на берегу ручья всего в нескольких шагах от них, мальчик застыл на месте. Трудно было не испугаться замершей в кустах фигуры. Братья испытали силу кулаков Бектера еще в детских играх. Тэмучжин смотрел на старшего брата и прикидывал, как бы подобраться к нему на расстояние выстрела. Сомнений в душе не было. Он все видел ярко, но чуть размыто. Мысли были холодными и тягучими. И путь его был определен.
Бектер выпустил стрелу из своего укрытия, и мальчики, вздрогнув от неожиданности, отступили в заросли. Послышалось хлопанье крыльев: три дикие утки взмыли вверх. Бектер вскочил и бросился в воду. Из-за дерева мальчикам его не было видно, но когда тот выбрался на берег, в руках он держал убитую красную утку.
Тэмучжин наблюдал за ним сквозь сплетение веток.
– Подождем здесь, – шепнул он. – Найди укрытие на другой стороне тропы. Мы перехватим его, когда он будет возвращаться.
Пытаясь не показать волнения, Хачиун сглотнул. Ему не нравилась холодность, возникшая в Тэмучжине, и он уже пожалел, что показал ему найденные накануне кости сурка. Сейчас, при свете дня, он страшился того, что они собираются сделать, но, когда Тэмучжин посмотрел на него, отвел взгляд. Хачиун подождал, пока Бектер повернется к ним спиной, и метнулся через тропу.
Прищурившись, Тэмучжин следил за каждым движением старшего брата: вот он выдергивает из утки стрелу, прячет добычу за пазуху. С досадой он увидел, что Бектер направился в другую сторону, вверх по распадку. Тэмучжин поднял ладонь, давая Хачиуну знак, хотя и не знал точно, где тот спрятался. Он представил себе, как Бектер жрет утку в укромном уголке, и ему остро захотелось немедленно убить брата. Будь у него силы, будь в желудке молоко и мясо, он кинулся бы за ним, но сейчас его единственная возможность избавиться от старшего брата – выстрел из засады. Тэмучжин медленно выпрямил ноги: они начали затекать. Но тут свело живот, и он закрыл глаза и согнулся пополам, ожидая, когда пройдет приступ. Находясь в засаде, он не посмел спускать штаны, так как чуткий нос Бектера сразу учуял бы его. Есугэй научил их всегда быть настороже, и Тэмучжин не желал терять преимущество. Он облегчился и вновь уселся в ожидании.
Но тут на дерево в нескольких шагах от засады Тэмучжина уселся лесной голубь. Мальчик с мукой смотрел на него, понимая, что с нескольких шагов легко мог бы подстрелить птицу. Она, похоже, ничего не замечала, а у него от голода сводило желудок, хотя он и пытался не обращать на это внимания. Он сообразил, что Бектер, скорее всего, уже возвращается и птицы, что взлетят, как только он выстрелит в голубя, выдадут засаду. Но мальчик все равно не мог оторвать от голубя взгляд и, когда тот слетел с ветки, все следил за ним и долго еще слышал хлопанье крыльев.
Бектер вернулся, когда солнце перевалило через лощину и тени удлинились. Тэмучжин услышал его шаги и заставил себя выйти из полудремы. Он удивился, что прошло столько времени, и все не мог понять, как он умудрился заснуть. Вода из ручья не могла утолить голод.
Наложив стрелу на тетиву, Тэмучжин встряхнул головой, чтобы унять головокружение, и стал ждать. Он твердил самому себе, что если промахнется – Бектер убьет его. Этими мыслями он хотел оживить свое тело, заставить его потрудиться еще немного. Мальчик сердито тер глаза, чтобы видеть яснее. Он слышал, что Бектер уже совсем близко. Еще несколько мгновений напряженного ожидания – и наступит время для мести.
Тэмучжин вышел на тропу всего в нескольких шагах перед Бектером. Натянул тетиву. Бектер от неожиданности разинул рот. Его рука метнулась было к кинжалу, но Тэмучжин выстрелил, направив костяную стрелу прямо в грудь брата. В тот же миг сзади выстрелил Хачиун, и от удара Бектер качнулся вперед.
Старший брат взревел от ярости. Выхватив кинжал, он сделал шаг вперед, еще один, но тут его ноги подкосились, и он упал в листья лицом вниз. Обе стрелы попали в цель, и Тэмучжин слышал бульканье и шипение воздуха, выходящего из пробитого легкого. С туманной головой, бросив лук, он шагнул к Бектеру и вынул кинжал из рук брата.
Бросил взгляд на перепуганное лицо Хачиуна, поморщился, наклонился и всадил кинжал в шею Бектера, выпустив кровь и вместе с ней – жизнь.
– Кончено, – заявил Тэмучжин, глядя в стекленеющие выпученные глаза.
В этот миг ему показалось, что его собственное тело куда-то исчезло. Он стал ощупывать халат и рубаху Бектера в поисках утки. Утки не было. Он пихнул ногой труп и, шатаясь, пошел прочь. Голова его кружилась, казалось, он сейчас потеряет сознание. Тэмучжин прижал лоб к прохладному стволу березы и подождал, пока утихнет сердцебиение.
Мягко ступая по листьям и обходя стороной тело Бектера, подошел Хачиун. Тэмучжин открыл глаза:
– Будем надеяться, что Хасар чего-нибудь добыл.
Но Хачиун ничего не ответил. Тэмучжин подобрал оружие Бектера и повесил на плечо лук.
– Когда наши увидят кинжал Бектера, они все поймут, – проговорил Хачиун дрожащим голосом.
Успокаивая и себя, и брата, Тэмучжин взял его за руку. Он почувствовал панику в голосе Хачиуна и услышал ее эхо в себе самом. Вот он убил врага. И что потом? Об этом он не думал. Никто не сможет отомстить за Бектера. Теперь старший брат не вернет отцовские юрты и скот. Тело его сгниет там, где лежит. Тэмучжин только-только начал осознавать страшную реальность случившегося и теперь едва мог поверить, что и вправду это сделал. Шальное состояние, в котором он находился до выстрела, ушло, и его место заняли слабость и голод.
– Я сам им скажу, – поднял голову Тэмучжин. Он ощутил, что его взгляд притягивается к телу Бектера, словно какой-то незримой веревкой. – Я скажу, что он заставлял нас голодать. Здесь нет места для жалости. Это я и скажу.
Они пошли по лощине вниз, находя утешение в присутствии друг друга.
Оэлун почувствовала неладное, как только мальчики вернулись в лагерь. Хасар и Тэмуге были рядом с ней, малышка Тэмулун лежала на тряпках у костра. Оэлун медленно поднялась с колен, на ее исхудавшем лице появился страх. Тэмучжин подошел поближе, и она, заметив лук Бектера, оцепенела. Ни Тэмучжин, ни Хачиун не смотрели ей в глаза, а когда она наконец обрела голос, он звучал не громче шепота.
– Где ваш брат? – спросила она.
Хачиун уперся взглядом в землю, не в силах ответить. Она шагнула вперед, Тэмучжин поднял голову и сглотнул застрявший в горле ком.
– Он крал еду… утаивал ее для себя… – начал было он.
Испустив бешеный вопль, Оэлун ударила его по лицу так, что у него голова откинулась в сторону.
– Где твой брат?! – завизжала она. – Где мой сын?
Из носа в рот потекла кровь, и Тэмучжин был вынужден сплюнуть. Он обнажил окровавленные зубы и с мукой посмотрел на мать.
– Он мертв, – отрезал он.
Больше Тэмучжин ничего не мог сказать. Оэлун снова ударила его, затем еще и еще, пока он не согнулся и не шагнул назад. Она преследовала его, беспомощно размахивая руками, не в силах сдержать боль.
– Ты убил его?! – вопила она. – Что же ты за тварь такая!
Тэмучжин пытался удержать ее, но она была слишком сильна, и удары градом сыпались на его голову и плечи.
– Перестань бить его! Пожалуйста! – завопил Тэмуге.
Но Оэлун не слышала его. В ее ушах стучала кровь, грудь была готова лопнуть от бешенства и ужаса. Она приперла Тэмучжина к дереву, схватила за плечи и затрясла с такой яростью, что у него замоталась голова.
– Ты что, и его убить хочешь? – кричал Хачиун, пытаясь оттащить мать.
Вырвав края халата из его рук, она схватила Тэмучжина за длинные волосы, запрокинув его голову так, чтобы он смотрел ей в глаза.
– Ты родился с комком крови в руке, со смертью! Я говорила твоему отцу, что ты принесешь беду, но он был слеп!
Она и сама ничего не видела сквозь слезы, а ее пальцы, словно когти, вцепились в волосы Тэмучжина.
– Он утаивал еду от всех нас, обрекал на голодную смерть! – рявкнул он. – Обрекал на голод тебя! – И расплакался, чувствуя себя таким одиноким, как никогда еще в жизни.
Оэлун посмотрела на него, как на чумного, и прошептала:
– Ты лишил меня сына, моего мальчика.
Устремив пронзительный взгляд на Тэмучжина, она протянула руку к его лицу, и перед глазами его дрожали сломанные ногти матери. Мгновение ужаса, ожидания, что она вот-вот набросится на него, длилось целую вечность.
Силы покинули ее так же внезапно, как и пришли. Она безвольно упала на землю. Тэмучжин еле держался на ногах, дрожа от пережитого. Его вырвало желтой едкой жидкостью.
Отойдя на несколько шагов от лежащей на земле матери, он обернулся и увидел, что братья пристально на него смотрят, и яростно заорал на них:
– Он жрал жирных сурков, пока мы умирали от голода! И убить его было правильно! Думаете, долго вы протянули бы, если он жрал и часть вашей добычи, кроме той, что утаивал? Я видел, как он сегодня добыл утку, и где она? Она здесь, чтобы накормить вас? Нет, она в его брюхе!
За его спиной зашевелилась Оэлун. Тэмучжин отскочил в сторону, ожидая очередного нападения. Он смотрел на горячо любимую мать, и глаза его были полны слез. Он мог бы утаить от нее подробности смерти Бектера, если бы знал, что она так сильно будет горевать. Может быть, придумал бы историю о падении со скалы. Нет, твердо сказал себе Тэмучжин. Все было правильно. Бектер был клещом на теле лошади. Он жрал больше своей доли и ничего им не давал, хотя они умирали от голода у него на глазах. Со временем мать поймет, что Тэмучжин был прав.
Открыв покрасневшие от плача глаза, Оэлун с трудом поднялась на колени, подвывая от горя. У нее не было сил встать на ноги, и Хасар с Тэмуге бросились ей помочь. Тэмучжин попытался стереть кровь, но лишь размазал ее по лицу и исподлобья посмотрел на мать. Ему хотелось убежать прочь, только бы ее не видеть, но он заставил себя стоять на месте.
– Мы бы умерли из-за него, – сказал он.
Оэлун устремила на него пустой взгляд, и он вздрогнул.
– Назови его имя, – тихо попросила она. – Назови имя моего первенца.
Тэмучжин поморщился, внезапно почувствовав головокружение. Кровоточащий нос стал горячим и тяжелым, перед глазами поплыли черные точки. Ему хотелось упасть и уснуть, но он оставался на ногах и смотрел на мать.
– Назови его имя, – повторила она, и тупое горе в ее глазах сменилось гневом.
– Бектер, – выплюнул это имя Тэмучжин. – Тот, что крал еду, когда мы голодали.
– Надо было сразу убить тебя, как только я увидела, что ты сжимаешь в руке, – произнесла Оэлун так легко, что это напугало его больше, чем ее гнев. – Надо было еще тогда понять, что ты такое.
Тэмучжину казалось, что его сердце разрывается. Он не мог заставить ее замолчать. Ему хотелось броситься к ней, чтобы она обняла его, защитила от холода, хотелось сделать хоть что-нибудь, только бы не видеть страшной и жалкой пустоты в ее глазах. Пустоты, причиной которой был он сам.
– Держись от меня подальше, мальчик, – тихо сказала мать. – Если я увижу тебя спящим, то убью тебя. За то, что ты сделал. За то, что ты у меня отнял. Не ты убаюкивал его, когда у него резались зубки. Не ты сгонял его жар травами и укачивал его. Тебя еще не было, а мы с Есугэем уже любили этого малыша. Тогда мы были молоды, и, кроме него, у нас ничего не было.
Окаменев от горя, слушал Тэмучжин. Может быть, мать просто не понимала, каким человеком вырос Бектер. Малыш, которого она укачивала, стал жестоким вором, и у Тэмучжина не находилось слов, чтобы рассказать ей об этом. Он уже готов был заговорить, но он прикусил губу, зная, что сейчас слова бесполезны, что Оэлун опять набросится на него. Он покачал головой.
– Прости, – сказал он, но прощения он просил не за то, что убил брата, а за то, что заставил мать страдать.
– Уходи отсюда, Тэмучжин, – прошептала Оэлун. – Не могу тебя видеть.
Он всхлипнул и бросился прочь, даже не оглянувшись на растерянных братьев. Дыхание раздирало ему горло, во рту стоял привкус крови.
Они не видели его пять дней. Хачиун искал брата, но единственным признаком существования Тэмучжина была добыча, которую он приносил и оставлял на краю лагеря. В первый день это были два диких голубя, еще теплые, с кровью, струящейся из клювов. Оэлун не отвергала приношений, хотя и не говорила ни с кем о случившемся. Они ели в подавленном молчании, а Хачиун и Хасар печально переглядывались. Тэмуге хныкал и ныл, когда Оэлун оставляла его одного. Смерть Бектера была бы облегчением для младших, случись она, когда они жили в племени Волков, в сытости и безопасности. Они оплакали бы его и отнесли тело в холмы для погребения под взорами Отца-неба, и нашли бы утешение в этом обряде. Но сейчас, в этой холодной лощине, случившееся было лишь очередным напоминанием, что смерть стоит у них за плечами. Сначала их положение казалось мальчикам приключением, но лишь до того момента, пока голод не натянул кожу на костях. И теперь они жили как дикие звери, стараясь не думать о предстоящей зиме.
Хасар оставил свою веселость в лощине между холмов. После ухода Тэмучжина он стал задумчив. Он надавал Тэмуге подзатыльников, когда тот слишком часто стал донимать мать. После смерти Бектера у всех них поменялись роли, и теперь на охоту каждое утро отправлялись Хасар с Хачиуном, и лицо Хасара было мрачным. Выше по распадку они нашли озерцо побольше, хотя для этого им пришлось миновать то место, где был убит Бектер. Хачиун нашел тело брата по следам на земле. Тэмучжин оттащил труп и засыпал его ветками, но тот все равно привлекал хищников. Когда на второй день после ухода Тэмучжина Хачиун обнаружил на краю лагеря тушку подстреленной дикой собаки, ему пришлось силой заталкивать в себя куски мяса. Он представлял себе, как Тэмучжин убивает зверя, пришедшего тревожить кости Бектера, но Хачиуну нужна была еда, а собака была лучшей добычей, которая досталась им с тех пор, как они были изгнаны из племени Волков.
На пятый день, вечером, Тэмучжин пришел в лагерь. Семья застыла при виде его, и младшие братья с тревогой посмотрели на мать. Она обернулась и увидела сына, который решительно шагал к ней, держа в руках живого козленка. Ее сын казался сильнее, его кожа потемнела от солнца и ветра после пяти дней, проведенных на вершинах холмов под открытым небом. Она не ожидала, что испытает такое облегчение, увидев его живым и здоровым. Но вместе с облегчением в ней поднялась ненависть, которая никуда не ушла. Оэлун не могла простить Тэмучжина.
А он схватил добычу за ухо и бросил к ногам братьев.
– К западу в десятке полетов стрелы два пастуха, – сказал он. – Они одни.
– Они видели тебя? – удивив всех, вдруг спросила Оэлун.
Тэмучжин повернулся к ней, и его твердый взгляд стал неуверенным.
– Нет. Я поймал козленка, когда они отъехали за холм. Может, он потерялся, не знаю. Слишком хороший случай. Я не мог его упустить.
Он переминался с ноги на ногу в ожидании, что еще скажет мать. Он не знал, что будет делать дальше, если она прогонит его снова.
– Они будут искать его и нападут на твой след, – проговорила Оэлун. – Ты приведешь их сюда.
Тэмучжин вздохнул. Сил на споры у него не было. И прежде чем Оэлун успела возразить, он сел, скрестив ноги, на землю у огня и вытащил нож.
– Мы должны есть, если хотим выжить. Если они нас найдут, мы убьем их.
Он увидел, что лицо матери опять стало замкнутым, и ожидал неминуемой бури. В этот день он пробежал расстояние во много полетов стрелы, и все мускулы его исхудавшего тела ныли. Еще ночь в одиночестве он не переживет. Наверное, Оэлун прочла на его лице этот страх.
Хачиун заговорил первым, чтобы нарушить жуткое молчание.
– Один из нас будет стеречь лагерь этой ночью на случай, если они вдруг придут.
Тэмучжин кивнул, не глядя на брата и не сводя глаз с матери.
– Мы нужны друг другу, – произнес он. – Даже если я был не прав, убив брата, это ничего не меняет.
Козленок блеял и пытался вырваться. Оэлун схватила его за шею, и в свете костра Тэмучжин заметил, что она плачет.
– Ну что мне сказать тебе, Тэмучжин? – прошептала она и уткнулась лицом в теплый мех козленка. – Ты сердце мне вырвал, и теперь мне все равно, что будет.
– Тебе не все равно, что будет с остальными. Без тебя мы не сможем пережить зиму. Тогда всем нам наступит конец, – возразил Тэмучжин.
Произнося эти слова, он выпрямился, и его желтые глаза сверкнули в свете пламени.
Оэлун кивнула, играя ушками козленка, и стала напевать про себя песенку своей юности. Она видела, как двое ее младших братьев умерли от чумы. Они почернели и распухли, и племя ее отца бросило их на равнине. Она слышала, как воины кричат от неизлечимых ран, пока жизнь наконец не покидает их. Некоторые даже умоляли о милости, прося прикончить их, и им оказывали эту милость. Она всю жизнь шла со смертью рука об руку и, возможно, сумеет пережить смерть сына, как мать Волков.
Но сможет ли снова полюбить человека, убившего ее первенца, Оэлун не знала. Ей вдруг захотелось обнять сына и прогнать его скорбь. Но вместо этого она взяла нож.
Пока сыновья охотились, Оэлун сделала несколько берестяных туесков и сейчас бросила один Хасару и Хачиуну. Тэмуге взял себе еще один. Когда осталось два туеска, Оэлун повернулась и посмотрела на своего последнего сына.
– Возьми туесок, Тэмучжин, – помедлив, сказала она. – Кровь придаст тебе сил.
Услышав эти слова, он опустил голову и понял, что ему позволили остаться. Трясущимися руками взял туесок и встал рядом с братьями. Оэлун вздохнула, ухватила козленка покрепче и вонзила нож в вену на шее. Кровь хлынула ей на руки, и мальчики столпились вокруг, стараясь не упустить ни капли. Козленок еще вырывался, а они уже наполняли туески и пили кровь, облизывали губы и чувствовали, как она проникает им в самые кости и успокаивает голод.
Когда поток превратился в тонкую струйку, Оэлун взяла обмякшее животное в одну руку и стала терпеливо наполнять свой туесок. Козленок еще трепыхался, но был уже мертв, его глаза стали огромными и темными.
– Завтра я приготовлю мясо, как только буду уверена, что огонь не привлечет пастухов, – сказала Оэлун. – Если они сюда заявятся, позаботьтесь о том, чтобы никто не узнал, что мы здесь. Поняли?
Мальчики облизывали окровавленные губы и сосредоточенно кивали. Оэлун глубоко вздохнула, загоняя скорбь в глубину души, туда, где она до сих пор оплакивала Есугэя и все, что они потеряли. Скорбь надо запереть в душе, там, где она не сможет сокрушить ее, но тоске Оэлун не было конца.
– Они придут нас убить? – тоненьким голоском спросил Тэмуге, тревожно поглядывая на украденного козленка.
Оэлун покачала головой и привлекла малыша к себе, чтобы успокоить его и утешиться самой.
– Мы Волки, малыш. Не так-то легко нас убить.
Произнося эти слова, она не сводила взгляда с Тэмучжина, и он содрогнулся от ее ледяной ярости.
Спрятавшись в прихваченной морозом траве, Тэмучжин с вершины холмов следил за двумя пастухами. Те спали внизу, лежа на спине, завернувшись в стеганые халаты и спрятав руки в рукава. Братья лежали рядом с ним, и холод пробирал их до самых костей. Ночь выдалась тихой. Люди и скот сбились в кучу, пытаясь согреться, и ведать не ведали, что за ними следят голодные глаза. Тэмучжин вглядывался во мрак. Все трое были вооружены ножами и луками, их лица были серьезны. Они смотрели и прикидывали свои возможности. Малейшее движение – козы испугаются и заблеют, пастухи тотчас проснутся.
– Подобраться ближе не получится, – прошептал Хасар.
Тэмучжин нахмурился. От долгого лежания на мерзлой земле у него затекли руки и ноги, но он не обращал на это внимания, а напряженно думал. Пастухи – народ закаленный, такие люди способны выжить самостоятельно. Под рукой у них лежали луки, и они легко могут убить волка, если тот попытается зарезать ягненка. А если жертвами окажутся трое ребятишек? Для пастухов разницы никакой. Тем более ночью.
Глядя вниз на мирную сцену, Тэмучжин еле слышно вздохнул. Он мог бы согласиться с братьями и забраться подальше в холмы, если бы не тощая стреноженная лошадка поблизости. Она спала стоя, опустив голову почти до земли. Тэмучжину не терпелось заполучить ее и снова, как когда-то, скакать по степи. Тогда он мог бы уезжать на охоту дальше и привозить добычу крупнее. Если это кобыла, то у них будет еще и молоко. Он вспомнил кислый вкус кумыса на языке. У пастухов при себе может оказаться много полезных вещей. Семья Волков не имеет права отпустить их просто так, какой бы ни был риск. Зима все ближе. Он ощущал ее дыхание в воздухе, мороз колол его кожу крохотными иголочками. Без бараньего жира они долго не протянут.
– Собак не видишь? – прошептал Тэмучжин.
Никто ему не ответил. Собаки вполне могли улечься среди коз, подобрать хвосты, стараясь согреться, и заснуть. И заметить их невозможно. Сама мысль, что они могут прыгнуть на него из темноты, пугала Тэмучжина, но выбора не было. Пастухам придется умереть, чтобы его семья выжила. Он глубоко вздохнул и проверил, достаточно ли туга и суха тетива лука.
– У меня самый сильный лук. Я подкрадусь и застрелю первого, кто проснется. Вы подойдете сзади и будете стрелять в собак, если они на меня бросятся. Понятно? – В свете луны он ясно видел тревогу на лицах братьев. – Сначала убить собак, затем того, кто останется в живых, – приказал Тэмучжин, молясь, чтобы мальчики не растерялись там, внизу.
Братья кивнули в ответ. Тэмучжин неслышно встал и пошел к спящим с подветренной стороны, чтобы его запах не всполошил стадо.
Казалось, обитатели маленького лагеря от холода ничего не чувствовали. Тэмучжин подходил все ближе, слыша только свое хриплое дыхание. Наконец он, держа лук наготове, побежал. Тому, кто умеет стрелять на скаку, надеялся он, стрелять на бегу будет несложно.
Примерно в тридцати шагах от него, рядом со спящими мужчинами, что-то шевельнулось. Черная тень вскочила на лапы и завыла. С другой стороны на него бросился еще один пес, рыча и лая. Тэмучжин вскрикнул от страха, отчаянно пытаясь сосредоточить все свое внимание на пастухах.
Мгновенно проснувшись, пастухи вскочили на ноги, когда Тэмучжин выпустил первую стрелу. В кромешной темноте он даже не пытался целиться в горло. Стрела пробила халат пастуха на груди, и тот упал на колени. Тэмучжин услышал, как он зовет на помощь товарища, и увидел, как тот откатился в сторону и вскочил с натянутым луком. Овцы и козы заблеяли в панике и разбежались в темноте, отсекая Тэмучжина от братьев, кидаясь в разные стороны, словно среди них оказался хищник.
Тэмучжин рванулся вперед, чтобы опередить выстрел пастуха. Вторая стрела была у него за кушаком, и он схватил ее, но не смог вытащить – зацепилась. Пастух натянул тетиву с уверенностью бывалого воина, и на мгновение Тэмучжин решил, что все кончено. Он никак не мог вытащить свою стрелу. А рычание слева заставило его запаниковать. Собака бросилась на него, норовя вцепиться в горло, и он отшатнулся. Пастух выпустил стрелу, и та прожужжала над головой Тэмучжина. Мальчик закричал от боли, когда собачьи зубы сомкнулись на его руке, но псу в шею вонзилась стрела Хасара, и бешеная рычащая тварь отпустила Тэмучжина.
Мальчик опустил лук, а пастух уже нацеливал вторую стрелу. Хуже того, второй пастух, шатаясь, поднялся на ноги и тоже взял лук. Тэмучжин решил, что пора спасаться бегством. Он понимал: все должно быть кончено здесь, иначе пастухи пойдут за ними следом и перебьют одного за другим. Тэмучжин высвободил-таки стрелу и дрожащими руками натянул тетиву. Где вторая собака?
Стрела Хачиуна попала пастуху прямо под подбородок. Какое-то мгновение тот еще стоял с натянутым луком, и Тэмучжин подумал, что перед смертью пастух все же успеет выстрелить. Он слышал о сильных и искусных воинах, которые, уже будучи мертвыми, успевали спрятать в ножны свой меч. Но тут пастух упал.
А тот, которого Тэмучжин ранил, возился со своим луком. Крича от боли, он натянул тетиву. Стрела Тэмучжина разорвала ему грудную мышцу, и он не мог согнуть лук с достаточной силой, чтобы выпустить стрелу.
Сердце Тэмучжина успокоилось. Он понял, что битва выиграна. Хасар и Хачиун подошли к нему, и все трое смотрели, как тетива в очередной раз выскальзывает из пальцев пастуха.
– Где вторая собака? – шепотом спросил Тэмучжин.
Хачиун не мог отвести взгляд от сражающегося с луком пастуха. Тот возносил молитву Отцу-небу перед лицом своих врагов.
– Я ее убил.
– Давай покончим с делом, – сказал Тэмучжин и благодарно похлопал брата по спине.
Пастух увидел, как самый высокий из врагов взял стрелу и натянул тетиву. Тогда он бросил лук, выхватил кинжал и посмотрел на луну и звезды. Голос его затих, когда Тэмучжин выпустил стрелу. Но даже со стрелой, торчащей в горле, мужчина еще постоял, шатаясь, и наконец рухнул наземь.
Братья с опаской двинулись к убитым, напряженно ища малейшие признаки жизни. Они должны были удостовериться, что враги мертвы. Тэмучжин послал Хасара за конем, который умудрился отбежать даже со спутанными ногами – так сильно напугал его запах крови. Тэмучжин повернулся к Хачиуну и, обхватив его за шею, так стремительно привлек к себе, что они стукнулись лбами.
– Теперь мы переживем зиму, – улыбнулся Тэмучжин.
Хачиун заразился от брата радостью, и вместе они испустили боевой клич над пустынной равниной. Может, это было глупо, но они все еще оставались мальчишками, хотя и научились убивать.
Илак сидел и смотрел на огонь, вспоминая о прошлом. Четыре года миновало с тех пор, как они оставили тень Делиун-Болдаха и земли вокруг красной горы. Волки процветали, умножились числом и разбогатели. В племени еще были живы люди, которые ненавидели его за то, что он оставил сыновей Есугэя умирать. Но никаких признаков злой судьбы, которой желали ему враги, не было. В первую же весну после ухода племени родилось куда больше ягнят, чем раньше, и в юртах появилось несколько десятков новорожденных. Ни один не умер при рождении, и те, кто высматривал знаки судьбы, были удовлетворены.
Илак довольно хмыкнул, наслаждаясь вкусом черного арака. Это был уже второй бурдюк. Перед глазами все плыло. Последние годы были хороши, по улусу бегали трое его сыновей, родившихся за это время, учились владеть луком и копьем. Сам Илак прибавил в весе, хотя скорее заматерел, чем разжирел. Зубы и глаза его были по-прежнему хороши. Другие племена боялись даже упоминать его имя. Он понимал, что должен был быть всем доволен.
За эти годы Волки все время двигались дальше на юг. И теперь они расположились в таком месте, где над головами вились тучи мух, а воздух был так влажен, что люди потели весь день, а на коже высыпала сыпь, раскрывались язвы. Илак тосковал по холоду, сухому ветру северных холмов, но как только он с Волками поворачивал на старые тропы, то сразу начинал думать о судьбе семьи Есугэя. В душе он до сих пор жалел, что не отправил тогда воинов завершить дело – не из-за ощущения вины, а потому, что не любил оставлять что-то незаконченным.
Фыркнув, он запрокинул голову и прикончил бурдюк. Ленивым жестом велел подать себе другой, и молодая женщина тотчас поднесла ему еще арака. Илак оценивающим взглядом окинул фигурку, стоявшую перед ним на коленях и со склоненной головой. Одурманенный араком, он никак не мог вспомнить ее имени, но она была стройной и длинноногой, словно вешний жеребенок. Он ощутил, как просыпается в нем желание. Илак за подбородок поднял ее лицо, чтобы она смотрела на него. С нарочитой медлительностью взял ее руку и положил себе на чресла, чтобы почувствовала его влечение к ней. У нее был испуганный вид, но Илак и помыслить не мог, что кто-то посмеет отказать хану. Если женщина угодит ему, он отплатит ее отцу хорошим конем.
– Иди в мою юрту и жди меня, – приказал Илак заплетающимся языком.
Глядя, как она идет, он отметил, что у нее красивые ноги. И собрался было сразу пойти следом за ней. Но желание быстро угасло, и он вернулся и снова уставился на огонь.
Он помнил, как дерзко смотрели на него сыновья Есугэя, когда он бросил их одних на произвол судьбы. Сейчас он сам бы зарубил их. Но четыре года назад, только-только взяв в руки бразды правления, Илак не знал еще, насколько терпимо племя отнесется к его действиям. Уж этому-то Есугэй его научил. Племя готово вытерпеть многое от того, кто его ведет, но всегда есть граница, которую переступать не следует.
Конечно же, этих тощих детей и их мать забрала первая же зима. Странно было возвращаться в края, с которыми связано столько воспоминаний. Сегодняшняя стоянка временная, только чтобы подкормить коней на хорошей траве. Примерно через месяц племя двинется к землям вокруг красной скалы. Илак слыхал, что олхунуты тоже вернулись в те края, поэтому вел Волков с твердым намерением начать войну. Арак горячил его кровь и заставлял желать сражение – или женщину в его юрте.
Радуясь морозному воздуху, Илак глубоко вздохнул. Он тосковал по холодам во влажном тепле юга, когда кожа краснела от укусов странных паразитов, которых приходилось вырезать кончиком ножа. На севере воздух был чище, и кашель в племени слышался реже. Недавно умерли один старик и еще двое детей, их оставили на холмах ястребам, но Волки радовались предстоящему возвращению в родные места.
– Толуй! – позвал Илак, хотя и не знал еще в точности, чего ему хочется.
Он смотрел, как поднимается воин и идет к нему. Илак обвел взглядом могучую фигуру, склонившуюся перед ним, и ощутил то же удовольствие, с которым осматривал умножившиеся стада. Волки хорошо показали себя на прошлом курултае, выиграв две короткие скачки и уступив в длинной лишь на корпус лошади. Его лучники получили награды, а два бойца вышли в последний круг в борьбе. Толуй был пятым и получил звание Сокола, хотя его и победил борец из найманов. В награду Илак взял его в свои ближние воины, и через пару лет, когда Толуй прибавит в силе, он спокойно поставит на его победу. Могучий молодой воин был беззаветно предан хану, и не случайно Илак выбрал того, кого возвысил собственной рукой.
– Ты был совсем мальчишкой, когда мы в последний раз видели север, – сказал Илак. Толуй кивнул, бесстрастно глядя на него темными глазами. – Ты был там, когда мы оставили детей и жену старого хана.
– Я все видел. Им не было среди нас места, – низким уверенным голосом протянул Толуй.
– Именно, – улыбнулся Илак. – В племени Волков для них не было места. И что ж, с тех пор, как мы ушли на юг, племя разбогатело. Это может означать одно: Отец-небо благоволит нам!
Так как Толуй не ответил, Илак подождал, чтобы молчание с его стороны показалось воину многозначительным. Какое-то решение зрело в нем. Это, конечно, лишь призраки да старые раны, но ему по-прежнему снилась Оэлун, и он просыпался в холодном поту. Иногда она снилась ему обнаженной, извивающейся под ним, а потом вместо ее прекрасной плоти появлялись кости. Это были просто сны, но земли вокруг холма воскрешали прошлое из пепла.
– Возьми с собой двух воинов, которым доверяешь, – начал Илак.
Толуй подобрался – весь угодливость. Он стоял, нависая над своим ханом.
– Куда ты нас отправляешь? – справился он и замер в ожидании ответа, пока Илак делал очередной глоток арака.
– Вернитесь в старые охотничьи угодья, – наконец ответил тот. – И посмотрите, остался ли кто-нибудь в живых.
– Мне убить их? – спросил Толуй.
В его голосе было только любопытство, ничего больше, и Илак задумчиво погладил свой расплывшийся живот. На бедре висел меч, некогда принадлежавший Есугэю. Было бы справедливо покончить с его родом несколькими хорошими ударами этого самого клинка.
– Если они выжили, то живут подобно зверям. Так что делай с ними, что хочешь. – Илак замолчал, глядя на пламя и вспоминая дерзкие слова Бектера и Тэмучжина. – Если найдешь старших, притащи их мне. Я покажу им, какими стали Волки под властью сильного хана, а после этого отдадим их птицам и духам.
Кивнув тяжелой головой, Толуй пробормотал: «Как прикажешь» – и отправился собирать своих товарищей в поездку. Илак, стоя в свете пламени, наблюдал, как тот уходит, твердо и уверенно шагая. Племя уже забыло о сыновьях Есугэя. Иногда ему казалось, что он единственный помнит о них.
Из улуса Толуй выехал в сопровождении Басана и Унэгена. Его спутники прожили почти тридцать зим, но, в отличие от него, не были прирожденными лидерами. Толуй же наслаждался своей властью и, хотя видел только девятнадцать зим, знал, что спутники опасаются его нрава. Обычно он не сдерживал себя, упиваясь встревоженными взглядами старших. Он заметил, что в холодные месяцы они осторожничают и жалеют себя. Толуй же мог проснуться и тут же броситься в сражение или взяться за работу. Он гордился своей молодостью.
Только Илак никогда не боялся бороться с ним. Когда Толуй вызвал его на борьбу, хан швырнул его оземь так крепко, что сломал Толую два пальца и ребро. Молодой воин испытывал какую-то извращенную гордость оттого, что следовал за единственным человеком, который оказался сильнее его, и среди Волков не было у Илака слуги вернее.
Первые три дня воины ехали молча. Старшие держались от Толуя на расстоянии, зная, как быстро меняется его настроение. Они обшарили местность у красной скалы, отметили, что трава здесь выросла густая и сочная и что она придется по вкусу стадам, которые Илак прикажет гнать перед племенем. Земля была хорошая, и за это время ни одно племя не заявило на нее прав. Только несколько пастухов вдалеке развеивали впечатление, что Волки одни на этих равнинах.
На двенадцатый день они увидели одинокую юрту у реки и галопом устремились к ней. Толуй крикнул «нохой хор», чтобы пастухи придержали собак, спрыгнул на землю, открыл низкую дверку и вошел внутрь. Басан и Унэген переглянулись и последовали за ним, сохраняя на лице бесстрастное выражение. Оба знали друг друга с детства, еще до того, как Есугэй стал вождем Волков. Их бесило, что ими командует надменный молодой Толуй. Однако они согласились ехать, так как это была единственная возможность узнать, что случилось с теми, кого они оставили на произвол судьбы.
Сидя на старой постели, Толуй принял чашу соленого чая с молоком своими огромными ручищами и шумно выхлебал его. Басан и Унэген вошли и поклонились пастуху и его жене, которые смотрели на чужаков с откровенным ужасом.
– Вам нечего бояться, – успокоил их Басан, принимая чай, чем заслужил презрительный взгляд Толуя.
Молодому воину было наплевать на всех, кроме Волков.
– Мы ищем женщину с пятью сыновьями и дочерью, – сказал Толуй.
Голос был слишком громким для маленькой юрты. Жена пастуха подняла испуганный взгляд, и у Унэгена с Басаном сердца заколотились быстрее. Толуй тоже заметил взгляд женщины.
– Ты их знаешь? – подался он вперед.
Пастух отшатнулся, явно перепуганный видом огромного чужого воина.
– Мы слышали о них, но где они – не знаем, – ответил он.
Сидя неподвижно, чуть приоткрыв рот и обнажив белые зубы, Толуй в упор смотрел на пастуха. Находиться в юрте стало опасно, и все это ощутили.
Тут вбежал маленький мальчик и резко остановился, увидев чужаков в доме родителей.
– Я заметил лошадей, – сказал он, глядя на всех большими темными глазами.
Хмыкнув, Толуй поймал мальчика, посадил на колено, перевернул вверх тормашками и стал подбрасывать. Мальчик захихикал, но лицо Толуя оставалось непроницаемым, и пастух с женой оцепенели от ужаса.
– Нам надо их найти, – сообщил Толуй, громким голосом заглушая смех ребенка, которого без видимых усилий держал на вытянутых руках и подбрасывал так, что мальчик становился ему на колено.
– Еще! – выдохнул мальчик.
Женщина поднялась, но муж схватил ее за руку.
– Вы их знаете, – уверенно заявил Толуй. – Скажите, и мы уйдем.
Он снова перевернул их сына вверх тормашками, не обращая внимания на его восторженные вопли. Склонил голову набок в ожидании их ответа.
– Женщина с сыновьями живет в дне езды отсюда, на севере. У них всего две юрты и несколько коней. Они мирный народ, – прошептала женщина.
Толуй кивнул, наслаждаясь властью над этими людьми, пока их сын был в его руках. Напряжение в юрте стало почти невыносимым, но тут он поставил мальчика на землю и подтолкнул его к родителям. Мать обняла сына и закрыла глаза.
– Если вы солгали, я вернусь, – предупредил Толуй.
В его темных глазах читалась явная угроза, а его огромные руки легко могли разорвать ребенка. Пастух упорно отводил взгляд и смотрел в пол до тех пор, пока Толуй и его спутники не покинули юрту.
Воины вышли наружу, и Толуй заметил большую собаку, появившуюся из-за юрты. Пес был слишком стар для охоты и глядел на чужаков белесыми полуслепыми глазами. Толуй осклабился, и пес ответил глухим гортанным рыком. Воин, хмыкнув, уверенно и быстро схватил лук. Басан нахмурился, когда увидел, как Толуй целится в собаку. Стрела вонзилась псу в глотку, и он задергался и будто закашлял. Мужчины ударили коней пятками и ускакали прочь.
Чуть позже они остановились отдохнуть, стали готовить мясо. Толуй находился в добром расположении духа. Вяленая баранина была не очень свежей, сыр чуть подванивал и пощипывал язык.
– И что велел сделать хан, когда мы их найдем? – спросил Басан.
Толуй сердито посмотрел на старшего воина, словно тот своим вопросом нарушил мирный ход его мыслей. Ему нравилось усмирять воинов взглядом, а они шарахались от силача, который одним ударом кулака сбивал коня на колени. Толуй не отвечал, пока Басан не отвел взгляда. Еще одна маленькая битва была выиграна.
– Что захочу, то и сделаю, – заявил Толуй, наслаждаясь победой. – Хотя сам хан приказал приволочь к нему старших. Привяжу их к хвостам коней и заставлю бежать всю дорогу.
– Может, это не те, кого мы ищем, – напомнил молодому воину Унэген. – В конце концов, у этих есть юрты и лошади.
– Посмотрим. В любом случае коней мы угоним, – сказал Толуй, улыбаясь своим мыслям.
Илак и не предполагал, что тут можно чем-нибудь поживиться, но никто не станет оспаривать права Толуя на имущество семьи Есугэя. Их судьба была решена в тот день, когда племя их бросило. На них не распространялся закон гостеприимства. Это были бродяги, у которых нет хана, защищающего их. Толуй рыгнул и засунул руки поглубже в рукава халата, намереваясь заснуть. Хороший выдался день. Вряд ли настоящий мужчина может пожелать большего.
Смахнув с глаз пот, Тэмучжин скрепил последние жерди для небольшого загона для коз и овец, готовых дать приплод. Маленькое стадо увеличивалось, так как ртов в семье было немного. Два года назад братья вместе со странниками отправились продавать шерсть и мясо в обмен на войлок. Они наторговали достаточно, чтобы сделать две маленькие юрты, и от взгляда на них у Тэмучжина всегда становилось легче на душе.
Неподалеку Хасар и Хачиун стреляли по мишеням, сделанным из нескольких слоев войлока, обмотанных тряпками. Тэмучжин выпрямился и потянул затекшие мускулы, опершись на ограду. Он смотрел на братьев, и мысли его вернулись к тем первым месяцам, когда за ними по пятам шли смерть и зима. Им пришлось туго, но свое обещание мать сдержала. Они выжили. Без Бектера между братьями возникла крепкая дружба, и они каждый день от рассвета до заката трудились вместе. Прошедшие годы закалили их. Все свободное время, если они не занимались стадом и не готовили товар на продажу, братья уделяли оттачиванию боевого мастерства.
Тэмучжин потрогал кинжал на поясе. Время от времени он точил его, чтобы легко резать кожу. В его юрте висел лук, равный тому, что был когда-то у отца, – прекрасное оружие с внутренним изгибом из блестящего рога. Когда Тэмучжин натягивал тетиву, она резала пальцы, словно нож, и ему понадобилось много месяцев, чтобы они загрубели. Этот лук еще ни разу не убивал человека, но Тэмучжин знал, что, если надо будет, он пошлет стрелу точно в цель.
Прохладный ветерок прошел по зеленой равнине, и он прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как ветер осушает пот на лице. Тэмучжин услышал, как в своей юрте мать поет песенку для Тэмуге и Тэмулун, и улыбнулся, забыв на время то, как они боролись за свою жизнь. Ему и так нечасто случалось побыть в покое и тишине.
Семья Есугэя вела торговлю с пастухами и отдельными семьями. Они с удивлением обнаружили, что кроме великих племен, пасущих скот, в степях есть и другая жизнь. Кто-то был изгнан из племени за преступление, убийство или прелюбодеяние. Другие родились без защиты хана. Такие люди были весьма осторожны, и Тэмучжин вел с ними дела только для того, чтобы как-то жить. Для рожденного в ханской юрте они по-прежнему были проходимцами без роду и племени, недостойными даже презрения. Тэмучжина не радовало, что и он оказался таким же, как они, и братья разделяли его недовольство. Взрослея, они все чаще думали о том, какой могла сложиться их жизнь. Один-единственный день навеки лишил их будущего. Тэмучжин приходил в отчаяние от мысли, что ему придется до самой старости влачить жалкое существование, довольствуясь горсткой коз и овец. Илак отнял у них все. Не только права, положенные им по рождению, но и целое племя, большую семью, которая защищает своих и делает жизнь сносной. Тэмучжин не мог простить Илаку этих тяжелых лет.
Услышав, как воскликнул от радости Хачиун, Тэмучжин открыл глаза и увидел стрелу в самом сердце мишени. Он выпрямился и пошел к братьям, поглядывая вокруг себя. Он всегда так делал. Мальчики не могли чувствовать себя в безопасности и постоянно жили в страхе, что на горизонте вот-вот появится Илак во главе десятка угрюмых воинов.
Со временем это ожидание притупилось, но не исчезло из их жизни. Тэмучжин понимал, что можно жить и в тени великих племен, не привлекая ничьего внимания. Но в случае набега они могли потерять все. Тогда на них станут охотиться как на диких зверей, а их юрты уничтожат или заберут себе.
– Ты видел, как я выстрелил? – спросил Хачиун.
– Я смотрел в другую сторону, – покачал головой Тэмучжин. – Но лук отличный.
Как и тот, что висел в его юрте, лук младшего брата был с двойным изгибом и сушился больше года, прежде чем к нему приклеили и примотали вываренные пластины бараньего рога. Потом в юртах несколько недель воняло рыбьим клеем, но дерево приобрело твердость железа, и они гордились делом своих рук.
– Стрельни, – предложил Хачиун, протягивая брату лук.
Тэмучжин улыбнулся, отметив про себя, как раздались плечи Хачиуна и как неожиданно он вырос. Сыновья Есугэя все были высокими, но Тэмучжин перерос остальных, в семнадцать лет сравнявшись с отцом.
Он крепко схватил лук, наложил стрелу с костяным наконечником и оттянул тетиву до самого уха, держа ее загрубелыми кончиками пальцев. Выдохнул, выпустил стрелу и увидел, что она вонзилась рядом со стрелой Хачиуна.
– Славный лук, – сказал он, проводя рукой по желтому рогу.
Лицо его было мрачным, и Хачиун первым заметил, что брат чем-то опечален. Он всегда чувствовал мысли Тэмучжина.
– Что с тобой? – спросил Хачиун.
– От старого Хорхуза я слышал, что олхунуты вернулись на север, – ответил Тэмучжин, глядя куда-то за горизонт.
Хачиун кивнул: он понимал охватившее брата беспокойство. Со дня убийства Бектера между ним и Тэмучжином образовалась крепкая связь. Поначалу семья просто пыталась пережить суровую зиму, потом другую, но к третьей у них было уже достаточно войлока, чтобы сделать юрты. За лук и шерсть Тэмучжин выторговал еще одну лошадь в подмогу старой кобыле, которую они увели у пастухов. Весна четвертого года принесла какое-то беспокойство на крыльях ветров, и на Тэмучжине это сказалось сильнее всего. У них было оружие и мясо, и стояли они достаточно близко к лесам, чтобы спрятаться, если на них нападут и у них не будет сил отбиться. Оэлун уже не была такой мрачной, хотя ворошила в памяти прошлое и по-прежнему видела Бектера во сне. Весна пробудила в ее сыновьях мысли о будущем.
В своих мечтах Тэмучжин по-прежнему видел Бортэ, хотя олхунуты давно ушли с равнин. Да и найди он их, они только посмеялись бы над оборванным бродягой. У него не было меча, и не на что было его выменять. Однако мальчики уезжали далеко от их стоянки, беседовали с путниками, слушали новости. Олхунутов видели ранней весной, и с тех пор не было Тэмучжину покоя.
– Ты собираешься привезти Бортэ сюда? – спросил Хачиун, окидывая взглядом их жилища.
Тэмучжин проследил за его взглядом, и горечь наполнила его душу при виде грубых юрт и блеющих овец. Когда он виделся с Бортэ в последний раз, то пообещал себе, что возьмет ее в жены и что она станет женой хана. Тогда он знал себе цену.
– Может, ее уже отдали другому, – мрачно отозвался Тэмучжин. – Сколько ей стукнет? Восемнадцать? Ее папаша не из тех, кто долго ждет.
– Ее обещали тебе, – фыркнул Хасар. – Если она выйдет за другого, ты сможешь вызвать его на поединок.
Посмотрев на брата, Тэмучжин понял, что младший не видит сути дела. Хасар никогда не сможет править Волками. В нем не было внутреннего пламени Хачиуна, его способности мгновенно схватывать все планы и замыслы. Но Тэмучжин хорошо помнил ту ночь, когда они убили пастухов. Хасар сражался рядом. В нем было кое-что от отца, однако он никогда не улавливал тонкостей, доступных Есугэю. Останься отец в живых, Хасара на следующий год отвезли бы к олхунутам. Его жизнь, как и Тэмучжина, свернула с протоптанного пути из-за предательства Илака.
– Будь у меня новый халат, я бы поехал и посмотрел, что с ней стало, – с неохотой произнес Тэмучжин. – Хотя бы узнал, что да как.
– Нам всем нужны женщины, – весело согласился Хасар. – Я уже и сам в нетерпении. Не хочу умереть, не подмяв под себя хоть одну.
– Бедные козы, как же им будет недоставать твоей любви, – ввернул Хачиун.
Хасар хотел дать ему затрещину, но тот увернулся.
– Может, я и сам смогу отвести тебя к олхунутам, – сказал Тэмучжин, окидывая Хасара взглядом с головы до ног. – Разве я теперь не хан в моей семье? Да и парень ты видный.
Так оно и было, хотя Тэмучжин намеревался только подшутить над братом. Хасар вырос гибким и сильным, смуглым и жилистым. Грива нестриженых волос падала ему на плечи. Они больше не заплетали волосы в косицы, а когда те отрастали, просто отхватывали ножом прядь-другую, чтобы не падали на глаза и не мешали охотиться.
– Овец десять скоро дадут приплод, – бросил Тэмучжин. – Если не позволим ягнятам пасть, то сможем продать пару коз и двух старых баранов. А за это выторгуем новый стеганый халат, а может, и поводья получше. Старый Хорхуз поигрывал такими, когда я с ним разговаривал. Думаю, хотел, чтобы я спросил цену.
Хасар попытался скрыть свою заинтересованность, но между собой им давно уже не надо было притворяться и делать бесстрастное лицо, подобающее воину. Им не надо было сдерживать себя, как учил их когда-то Есугэй, и они потеряли это мастерство. Решения всегда принимал Тэмучжин, и младшие братья давно уже признали за ним право их вести. Душа его радовалась, хотя он был ханом и хозяином всего лишь нескольких неказистых коней да пары юрт.
– Я съезжу к старику и поторгуюсь, – заявил Тэмучжин. – Мы поедем вместе, но я не смогу оставить тебя там, Хасар. Нам так нужны твоя сильная рука и верный лук. Если у них найдется девушка, к которой уже пришла кровь, я поговорю с ними о тебе.
Увидя, как Хасар помрачнел, Хачиун дружески похлопал его по плечу:
– А что мы можем им предложить? Они ведь знают, что у нас ничего нет.
Тэмучжин почувствовал, что его воодушевление угасает, и плюнул.
– Мы можем устроить набег на татар, – неожиданно заявил Хачиун. – Если нападем на их земли, то сможем забрать все, что захотим.
– Чтобы они начали на нас охоту, – отозвался Хасар с раздражением в голосе, не заметив, как вспыхнули глаза Тэмучжина.
– Смерть нашего отца осталась неотомщенной, – произнес тот.
Хачиун мгновенно заразился его настроением и сжал кулаки. А Тэмучжин продолжал:
– Мы достаточно окрепли, чтобы нанести хороший удар, и они даже не успеют разобраться, кто мы. Почему бы и нет? Олхунуты обрадуются, если мы придем со скотом и лошадьми, и никому не будет дела, что на них татарское клеймо. – Старший брат обнял младших за плечи. – Правда, втроем мы сможем взять у них только малую часть долга. Из-за них мы потеряли все.
Хасар и Хачиун почти уже согласились с ним, но Хачиун вдруг насупился:
– Мы не можем оставить нашу мать с младшими без защиты.
– Отвезем ее к старику Хорхузу и его семье, – подумав, предложил Тэмучжин. – У него жена и маленькие сыновья. Там она будет в безопасности. Пообещаю ему пятую часть добычи. Я знаю, что он сделает так, как я попрошу.
Но Хачиун уже не слушал его. Он устремил вдаль встревоженный взгляд, словно на горизонте появилась неведомая опасность. Тэмучжин и сам напрягся, увидев, что привлекло внимание брата.
– Всадники! – крикнул Хачиун матери.
Оэлун вышла из юрты, и сыновья повернулись к ней.
– Сколько? – спросила она, подойдя к ним и вглядываясь в даль, но зрение у нее было не такое острое, как у сыновей.
– Всего лишь трое, – сообщил Хачиун уверенным голосом. – Сматываемся?
– Ты столько лет готовился к этому, Тэмучжин, – тихо сказала Оэлун. – Вот и решай сам.
Тэмучжин чувствовал на себе испытующие взгляды всей семьи, но не отрываясь всматривался в темные точки на горизонте. Его собственные слова, которые он только что произнес, все еще воодушевляли его. Ему хотелось плюнуть на все и бросить вызов чужакам. Семья Есугэя не будет трусливо бегать, тем более что они уже так далеко зашли. Он глубоко вздохнул, приводя мысли в порядок. Эти люди могут быть передовым отрядом гораздо больших сил. А может, эти трое мужчин едут сюда убивать, жечь и насиловать. Тэмучжин стиснул кулаки и принял решение.
– Всем быстро в лес, – с бешенством в голосе рявкнул он. – Берите с собой луки и все, что можете унести. Если они пришли красть, клянусь, мы вспорем им брюхо.
Семья повиновалась мгновенно. Оэлун нырнула в юрту и вышла с Тэмулун на руках, за ней быстро семенил Тэмуге. За последние четыре года щенячий жирок сполз с мальчика, но, убегая в сторону леса, он, как и раньше, испуганно оглядывался, спотыкался и держался поближе к матери.
Вместе с младшими братьями Тэмучжин хватал луки и стрелы. Все трое забрасывали мешки за спину и бежали к деревьям. Они слышали крики всадников, которые успели заметить их, но в лесу семья будет в безопасности. Тэмучжин сглотнул горький комок в горле, ныряя в заросли, и остановился, переводя дух и оглядываясь назад. Кто бы ни были эти люди, он ненавидел их за то, что они заставили его убегать. Он поклялся, что такого больше не будет. Никогда.
Три воина с опаской подъехали к юртам, отметив и дымок, вьющийся над одной из них, и блеянье коз и овец, но во всем остальном утро было угрожающе тихим, и все они ощущали на себе чьи-то невидимые взгляды.
Маленькие юрты и хилый загон для скота были построены у ручья, бегущего у подножия лесистого холма. Толуй видел, что среди деревьев скрылись какие-то люди, а потому постарался спешиться так, чтобы конь прикрывал его от засады или случайного выстрела. Басан и Унэген, как и он сам, носили под халатами кожаные доспехи, хорошо защищавшие грудь даже от прямого попадания.
Держа руки за шеей коня, Толуй знаками отдал приказы. Басан получил задание обыскать юрты, прежде чем они двинутся дальше, чтобы не получить стрелу в спину. Воин кивнул в ответ, повел свою кобылу в тень юрты и, прикрываясь лошадью, нырнул внутрь. Толуй и Унэген ждали, пока он обыщет жилище, но при этом напряженно всматривались в лес. Они видели густые заросли колючих кустов между стволами деревьев, плотно обвитыми вьющимися растениями. Выходило, что им придется пешими преследовать беглецов. Люди, живущие здесь, похоже, давно ожидали набега и хорошо подготовились. До деревьев шагов тридцать надо было пройти по открытой местности, и если сыновья Есугэя ждут их с натянутыми луками, то дело будет тяжелое и кровопролитное.
Обдумывая положение, Толуй нахмурился. Теперь он больше не сомневался, что те убегавшие фигурки были сыновьями Есугэя, которых бросило умирать племя Волков. Отдельные семьи бродяг, подбиравшие на равнинах всякую падаль и отбросы, не подготовились бы к сражению так, как они. Толуй натянул лук, не отрывая взгляда от темного подлеска, в котором можно было бы спрятать целую армию. Он знал, что может вернуться и привести достаточно людей, чтобы загнать их всех, но Илак не видел этих колючих зарослей и, конечно, подумает, что Толуй попросту струхнул. Хан не поверит ему. И Толуй начал готовиться к сражению. Дыхание его, глубокое и медленное, стало частым и коротким, сердцебиение усилилось, тело наполнилось силой. Басан тем временем обследовал вторую юрту и вышел, качая головой.
Толуй сжал руку в кулак, а затем выбросил три пальца. Басан и Унэген кивнули, показывая, что поняли его. Они приготовили луки и стали ждать указаний Толуя. Тот чувствовал свою силу, к тому же на нем были кожаные доспехи. Сразить его сможет только пущенная очень сильной рукой стрела. Он поднял кулак, и все трое рванулись вперед. Выйдя на открытое пространство, они разделились.
Высматривая малейшее движение впереди, Толуй тяжело дышал на бегу. С одной стороны что-то мелькнуло, и он тут же упал и перекатился по земле, как в борьбе, вскочив сразу же, как что-то прожужжало над самым ухом. Басан и Унэген мчались зигзагами, направляясь к зарослям, но опередивший их Толуй уже заметил, что среди деревьев прохода нет. Все просветы, даже самые узкие, были завалены огромными связками колючих ветвей. Наверняка сыновья Есугэя, отступая в глубь леса, закрыли последний проход за собой. Толуй замешкался, сердце его тревожно заколотилось.
И прежде чем он успел принять решение, ему в грудь вонзилась стрела. Толуй пошатнулся от удара и нестерпимой боли, но постарался не обращать на нее внимания, надеясь, что доспехи не дали стреле проникнуть слишком глубоко. Толуй понял, что у мальчишек хорошие луки.
Три Волка оказались в самом худшем положении, какое только можно было вообразить, – прямо перед колючим заграждением, на виду у врага. Но они были прекрасными лучниками: каждый мог сбить птицу, попав ей в крыло. И в целом все было не так ужасно, как казалось Толую. Чтобы выстрелить, врагу придется хотя бы на мгновение выглянуть, и тогда один из трех воинов с молниеносной быстротой отправит стрелу в ответ, так что пригнуться враг уже не успеет.
Сыновья Есугэя наверняка понимали уязвимость своей тактики, так как за деревьями царила тишина. Птицы разлетелись, испугавшись внезапного вторжения, и единственным звуком, нарушающим безмолвие, было тяжелое дыхание людей, которые боялись за свою жизнь, но старались взять себя в руки.
Медленно отступив, Толуй сделал два шага вправо, а Басан с Унэгеном отошли влево. Все их чувства обострились до предела. Они следили, готовые убивать или быть убитыми. Толуй представил стрелу, которая входит в его тело, но не устрашился этой мысли, а поймал себя на том, что ему нравится чувствовать опасность. Он поднял голову и, повинуясь неожиданному порыву, обратился к незримому врагу.
– Я Толуй из племени Волков! – крикнул он зычным голосом. – Я первый воин Илака, некогда первого воина Есугэя! – Он глубоко вздохнул. – Нет нужды сражаться. Если вы примете нас по всем законам гостеприимства, мы вместе вернемся в юрты и я передам вам послание хана!
Он подождал ответа, хотя и не надеялся, что они так легко дадут себя обдурить. Краем глаза заметил, что Басан пошевелился, чуть изменив положение тела.
– Мы не можем так простоять весь день, – прошептал он, когда их глаза встретились.
– Ты хочешь, чтобы они от нас сбежали? – прошипел в ответ Толуй.
Басан ответил одними губами:
– Мы уверились, что они живы. Мы должны передать эту весть хану. Может, у него будет другой приказ.
Собираясь ответить воину, Толуй повернул голову, и эта оплошность чуть не стоила ему жизни. Он успел лишь заметить, что из кустов поднялся какой-то мальчишка и пустил стрелу. Все вспыхнуло перед глазами Толуя, но он собрался с силами и выстрелил из лука в тот момент, когда стрела вонзилась ему в грудь под горлом. Он упал, понимая, что ему повезло: выстрел сделан второпях. Лежа на земле, он видел, что Унэген стреляет в кусты. Толуй поднялся, зарычал от ярости и боли, налаживая вторую стрелу.
Басан стрелял, направляя лук в сторону движущихся в кустах теней. Ни Басан, ни Толуй не услышали предсмертного крика. Когда Толуй посмотрел влево, то увидел распростертого на земле Унэгена. Стрела насквозь пронзила его горло. Глаза закатились, язык вывалился. Толуй стал ругаться, в бешенстве потрясая луком.
– Ты захотел тяжелой смерти, и ты ее получишь! – орал он.
В какое-то мгновение Толуй подумывал было отступить к лошадям, но гордость и ярость удержали его. Он страстно желал покарать тех, кто осмелился на него напасть. Его халат топорщился стрелами, они мешали двигаться, и он сломал два древка одним движением огромной руки.
– Думаю, одного зацепил, – сказал Басан.
Снова воцарилось молчание в ожидании очередной перестрелки.
– Надо вернуться к лошадям, – предложил Басан. – Обойдем колючки и нападем с открытой стороны.
Толуй был в бешенстве. Наконечники стрел вошли довольно глубоко, и в груди пульсировала боль. Каждое слово он вылаивал как приказ.
– Стой, где стоишь! – рявкнул он, осматривая деревья. – Убивай все, что движется.
Тэмучжин припал к земле за валом из колючих кустов, сделанным много месяцев назад. Это его стрела попала Унэгену в горло, и юноша чувствовал жестокое удовлетворение. Он прекрасно помнил, что именно Унэген отдал меч его отца Илаку. Тэмучжин много раз мечтал о мести. Убить предателя для него было слаще дикого меда.
Братья давно ожидали нападения, однако появление Волков у их жалких юрт все равно оказалось для них потрясением. Тэмучжин подготовил смертельную ловушку для грабителей, которые явно не могли быть такими опасными, как лучшие воины Илака. Грудь Тэмучжина распирало от гордости, когда один из нападающих был убит. Но это чувство смешивалось с благоговейным страхом. Ведь это были воины его отца, самые быстрые и лучшие. Ему казалось, что, убивая их, он совершает грех, даже если это Унэген. Но никакие сомнения и сожаления не помешают Тэмучжину уничтожить и остальных.
Он помнил Толуя мальчишкой с наглым взглядом. Тот был достаточно неглуп и не связывался с сыновьями Есугэя, но при этом считался одним из самых сильных подростков в племени Волков. Едва взглянув на него поверх нацеленной стрелы, Тэмучжин понял, что у Толуя прибавилось и силы, и надменности. Он далеко пошел под властью Илака.
Сквозь завалы колючих кустов Тэмучжин, прищурившись, наблюдал за Басаном и Толуем. У Басана вид был нерадостный, и Тэмучжин вспомнил, что именно этого воина послали к олхунутам, чтобы привезти сына Есугэя домой. Знал ли о том случае Толуй, когда брал его с собой? Вряд ли. С тех пор мир изменился. Тогда Толуй был просто рядовым грязным драчуном, вечным источником неприятностей. Теперь он носил доспехи и халат ближнего воина хана, и Тэмучжину хотелось сбить с него спесь.
Сидя совершенно неподвижно, Тэмучжин размышлял о том, что делать дальше. Очень медленно он повернул голову в ту сторону, где затаился Хачиун, и стал молиться про себя, чтобы тот не шевелился, не привлекал внимания зоркого Басана. Иначе в него тут же полетит стрела. По лбу Тэмучжина тонкими струйками побежал пот.
Но когда он перехватил взгляд младшего брата, то похолодел от ужаса. Хачиун смотрел на него, молча ожидая, когда брат заметит его. Глаза подростка расширились от боли. Тэмучжин опустил взгляд и увидел, что стрела прошила тому бедро. Навсегда запомнит Хачиун холодное утро, когда за ними пришла смерть. С бледным, осунувшимся лицом он смотрел на старшего брата, не смея пошевелиться. Несмотря на его самообладание, оперение сидевшей в теле стрелы чуть подрагивало, и обостренными до головокружения чувствами Тэмучжин услышал слабый шорох листьев. Толуй увидит Хачиуна, подумал он, и добьет брата. Вполне возможно, люди Илака почуют и залах крови, принесенный ветром.
Тэмучжин впился в Хачиуна взглядом. Братья смотрели друг на друга в немом отчаянии. Они не могли уйти. Хасар затаился, его не было видно, но и он был в опасности.
Оторвав взгляд от Хачиуна, Тэмучжин стал медленно поворачивать голову, пока Басан и Толуй снова не оказались в его поле зрения. Они тоже выжидали, хотя Толуй уже явно впал в бешенство. Юноша отметил, что воин сломал стрелы, вонзившиеся ему в грудь, и от души позлорадствовал бы, если бы не ранение Хачиуна.
Противостояние не могло длиться вечно. Если бы Толуй отступил для того, чтобы привести больше людей, то они с Хасаром успели бы увести Хачиуна в безопасное место.
Стиснув зубы, Тэмучжин мучительно принимал решение. Он не надеялся, что Толуй, потеряв Унэгена, подожмет хвост и бросится к коням. Гордыня не позволит. Если он прикажет Басану идти вперед, то им с Хасаром придется рискнуть и сделать еще один выстрел. Но попасть человеку в доспехах в горло почти невозможно, особенно если тот бежит, пригнувшись. Придется шевелиться прежде, чем Толуй решит атаковать заросли. Придется выскочить и постараться увести их в сторону. Мальчики перекрыли все выходы в лесу, но оставались места, где одиночка мог бы протиснуться внутрь.
Тэмучжин проклинал свою злую судьбу. С последнего обмена выстрелами прошло всего несколько мгновений, но время словно растянулось, а мысли бешено проносились у него в голове. Юноша знал, что должен предпринять, но боялся этого. Он прикрыл глаза и собрал волю в кулак. Хан принимает тяжелые решения, и Тэмучжин знал, что отец давно бы уже двинулся вперед. Басана и Толуя надо отвлечь, прежде чем они найдут и добьют Хачиуна.
Стараясь держать врагов в поле зрения, Тэмучжин начал отползать. Он видел, что они переговариваются, но слов не слышал. Он прополз десять или двадцать алдов, пока не укрылся за стволом березы, вскочил и выхватил из колчана стрелу. Он не мог видеть врагов, а потому стрелял наугад, по памяти. Он послал мольбу Отцу-небу, чтобы оно даровало воинам несколько мгновений замешательства, натянул лук и выпустил стрелу в том направлении, где стоял Толуй.
Толуй услышал свист стрелы, когда она, вырвавшись словно из ниоткуда, прошла сквозь листья. Его собственная стрела слетела с тетивы прежде, чем вражеская успела процарапать длинную ссадину у него на предплечье. Взвыв от боли и удивления, Толуй заметил мелькающую среди деревьев фигуру. Он немедленно выпустил очередную стрелу, надеясь на везение. Она пропала в густой листве, и Толуй, забыв об осторожности, поддался ярости.
– За ним! – взревел он и махнул Басану, который тут же сорвался с места.
Они добежали до восточного края завала, стараясь не упустить из виду бегущую фигуру и одновременно высматривая проход среди деревьев. Нашли наконец просвет, и Толуй без промедления рванул в лес. Басан остался снаружи проверить, не отвлекают ли их мальчишки, чтобы напасть сзади. Толуй упорно взбирался вверх, и Басан, не желая отстать, бросился за ним. Они поняли, что у юноши есть только лук, и оба ощутили охотничий азарт. Сытые, сильные и уверенные в себе, они продирались сквозь заросли, перепрыгивали через ручейки. Тэмучжин не останавливался и не замедлял ход, хотя и свернул в самые густые заросли.
Толуй начал задыхаться. Басан побагровел от натуги. Но они упорно шли вперед, держа в руках обнаженные мечи.
На Хачиуна упала тень, и он поднял взгляд. Схватился за кинжал, но признал брата и вздохнул с облегчением.
– Тэмучжин выиграл для нас время, – сказал он.
Хасар посмотрел сквозь деревья туда, где выше по склону холма бежал человек. Березы и сосны покрывали холм только до половины, и мальчики понимали, что Тэмучжин вскоре окажется на виду, пока не перевалит через гребень и не нырнет в долину, где снова начинался лес. Они не знали, сможет ли старший брат спастись от преследователей, но сейчас испытывали облегчение при мысли, что воины Илака оставили их.
– Что теперь? – спросил Хасар, обращаясь скорее к себе самому.
Невзирая на боль, которая словно вгрызалась ему в ногу, Хачиун попытался сосредоточиться. Волнами накатывала слабость, и он изо всех сил старался не потерять сознание.
– Теперь вытащим стрелу, – шепнул он, скривившись при этой мысли.
Мальчики видели, как это делается, когда мужчины племени возвращались после набега. Рана была чистой, кровотечение уменьшилось до слабой струйки. Хасар сгреб с земли ком листьев, чтобы Хачиун закусил его. Сунул грязный ком брату в рот и схватился за древко стрелы, ловко сломал его, а затем вытащил обломок с острием. У Хачиуна закатились глаза, с губ невольно сорвался тихий стон, и Хасар зажал ему рот, не давая дышать. Быстрыми, точными движениями он отхватил полоску от своего кушака и перевязал ногу.
– Обопрись о мое плечо, – велел Хасар, поднимая Хачиуна на ноги.
Младший брат был в полуобморочном состоянии, но листья выплевывал, и Хасар ждал от него решения, что делать дальше.
– Они вернутся, – сказал Хачиун, приходя в себя. – Приведут остальных. Если мы поторопимся, то успеем взять коней и добраться до второй стоянки.
Хасар помог Хачиуну сесть на коня Толуя и вложил ему в руки повод. Они отправились туда, где вместе с младшими укрылась мать. Тэмучжин предусмотрительно подготовил запасное жилище, и сейчас Хасар мысленно благодарил брата за это. С давних пор воины Илака преследовали их в ночных кошмарах. Угроза нападения заставляла Тэмучжина постоянно думать, как защитить семью. От одной мысли, что надо возвращаться в ту темную лощину в холмах, где они провели свои первые ночи после ухода племени, Хасару становилось тошно. Но Тэмучжин настаивал, чтобы они поставили здесь маленькую юрту, однако они и подумать не могли, что она понадобится так скоро. Они опять будут одни, и охота на них начнется снова.
Пока они ехали, Хасар молился, чтобы Тэмучжину удалось уйти от преследователей. Когда старший брат вернется, он сразу решит, что делать дальше. Мысль, что тот может погибнуть, была так ужасна, что Хасар не смел и думать об этом.
Тэмучжин бежал, пока ноги не стали подкашиваться, а голова кружиться при каждом шаге. Поначалу у него хватало сил бежать, преодолевая все попадавшиеся на пути препятствия, но когда слюна во рту стала тягучей и горькой, а силы иссякли, он мог только идти, спотыкаясь, исхлестанный ветками и исцарапанный шипами.
Хуже всего было перебираться через гребень холма, голый, как речной камень. Толуй и Басан пускали в него стрелы, и Тэмучжин вынужден был передвигаться почти шагом, чтобы как-то заставлять усталое тело уклоняться от стрел. Они почти нагнали его на открытом пространстве, но затем он снова оказался среди старых деревьев. Его шатало, перед глазами все плыло, дыхание обжигало глотку, но он продолжал упорно двигаться вперед.
Лук он потерял, когда тот зацепился за ветку шиповника, да так крепко, что у него не хватило сил сдернуть его. Пришлось бросить. Тэмучжин проклинал себя за то, что не снял тетиву или хотя бы не перерезал ее. Теперь он не сможет отбиться, если враги его настигнут. Против Толуя нож не поможет.
Убежать от преследователей ему не удастся. Лучшее, что он может сделать, – найти укрытие. Продираясь сквозь кусты, Тэмучжин высматривал место, где он мог бы спрятаться. Горло сжалось от страха, но прочистить его юноша никак не мог. Оглянувшись, он увидел двоих мужчин, напористо пробиравшихся между деревьями. Они сняли тетиву с луков. Отчаяние охватило Тэмучжина. Он и не думал, что придется бежать так далеко и так долго. И что теперь толку жалеть, что не припас в тайнике по дороге оружия или не устроил волчьей ямы. Его тяжелое дыхание сменилось бормотанием, а потом хрипом, каждая частичка тела молила о передышке. Он не знал, далеко ли забрался. Солнце все еще висело над головой, и он мог только бежать вперед, пока сердце не лопнет или стрела не вонзится в спину.
Дорогу преградил узкий ручеек. Тэмучжин поскользнулся на мокром камне и упал в ледяную воду. Это вывело его из полуобморочного состояния. В мгновение ока он выбрался из ручья и пустился бежать вверх. Сознание прояснилось. На бегу он прислушивался и считал шаги, пока не услышал, как Толуй вбежал в воду. Пятьдесят три шага. Расстояние, которое легко покрыть и загнать его как оленя, если он позволит им сделать один чистый выстрел. Он поднял голову и собрал всю свою волю, чтобы двигаться дальше. Тело готово было сдаться, но Тэмучжин помнил, что Есугэй говорил ему: воля может держать человека на плаву, даже когда слабая плоть сдастся.
Внезапно перед ним открылся распадок, и он исчез из поля зрения преследователей, нырнув в заросли у старых берез. Шиповник был здесь в человеческий рост, и Тэмучжин, не задумываясь, врезался в него и стал продираться сквозь колючие кусты, заползая все глубже и глубже под их тенистую защиту. Он впал в отчаяние и был близок к тому, чтобы остановиться, но тут дневной свет потускнел, и он свернулся клубком и затаился.
Легкие требовали воздуха, но Тэмучжин заставил себя не шевелиться. Пот выступил на лбу. Подросток чувствовал, что лицо его горит, а руки дрожат, но он напряг мускулы вокруг рта, чтобы втягивать и выдыхать воздух лишь тонкой струйкой – это все, что он мог себе позволить.
Он слышал, как мимо с шумом протопали, перекликаясь, Толуй и Басан. Они недалеко уйдут и вернутся, как только поймут, что он спрятался. В этом Тэмучжин был уверен. А ему хотелось лишь одного – закрыть глаза и провалиться в темноту, но он использовал драгоценное время, чтобы заползти еще глубже в темные заросли. Шипы раздирали кожу, но он не кричал, а только протискивался все дальше, пока ветки не отпускали его. Эти царапины – ничто по сравнению с угрозой быть схваченным.
Тэмучжин заставил себя прекратить бессмысленное продвижение. Сначала он не мог думать ни о чем, кроме темноты и безопасности, как преследуемое животное. Будучи сыном своего отца, он сознавал, что шорох выдаст его, если он не остановится. Эта часть его «я» наблюдала за ним с холодным презрением и приказывала взять себя в руки. Голос Толуя заставил его замереть, и Тэмучжин закрыл глаза, почувствовав странное облегчение. Он сделал для своего спасения все, что мог.
– Спрятался, – ужасающе близко послышался голос Толуя.
Видимо, воины вернулись по своим следам, как только потеряли его.
Дикая боль в груди пронзила Тэмучжина, и он зажал руками рот, чтобы даже случайный крик не выдал его. Он сосредоточился, представив отца в юрте, снова увидев, как его покидает жизнь.
– Мы знаем, ты слышишь нас, Тэмучжин, – тяжело дыша, крикнул Толуй.
Он пробежал слишком много, но был крепок и здоров и быстро восстанавливал силы.
Тэмучжин лежал, прижавшись щекой к прошлогодним листьям, вдыхая их прелый запах. Он понимал, что в темноте сможет ускользнуть от них, но до заката еще далеко, а как переждать день, он не знал. Тэмучжин ненавидел преследующих его людей, ненавидел так страстно, что, казалось, они вот-вот почувствуют исходящую от него ненависть.
– Где твой братец Бектер? – снова крикнул Толуй. – Нам нужны только вы двое!
Тут Тэмучжин услышал, как совсем другим тоном Толуй прошептал Басану:
– Он залег где-то рядом. Обыщи тут все и кликни меня, когда найдешь.
Этот жесткий голос придал Тэмучжину уверенности, и он взмолился Отцу-небу, чтобы оно поразило этого человека, сожгло его, ударом молнии разорвало на части, как некогда у него на глазах молнией разбило дерево. Отец-небо молчал, а может, вообще ничего не слышал, но мысль о кровавой мести снова распалила в сердце Тэмучжина ярость.
Дыхание юноши выровнялось, но сердце по-прежнему колотилось, и он едва сдерживался, чтобы не шевельнуться или не задышать шумно, полной грудью. Он слышал поблизости шаги, шорох листьев и треск ломающихся кустов. В окружавших его ветвях был просвет, и Тэмучжин уставился на него, глядя на движущиеся тени. К своему ужасу, он увидел в просвете сапог, а затем свет загородило чье-то лицо. Оскалившись, словно дикие псы, Тэмучжин и Басан, казалось, вечность смотрели друг на друга, но затем воин исчез.
– Я не вижу его, – крикнул Басан, уходя прочь.
На глазах Тэмучжина выступили слезы, в ушах стучала кровь. Все раны его измученного тела, полученные во время мучительной погони, давали о себе знать. Он вспомнил, что Басан был верен Есугэю, и от нахлынувшего облегчения чуть не лишился сознания.
Вдалеке слышался голос Толуя, но Тэмучжин сейчас был наедине с собственным дыханием. Солнце опускалось за далекие, невидимые ему холмы, и над зарослями шиповника сгустилась темнота. Тэмучжин слышал, как перекликаются воины, но голоса раздавались будто бы вдалеке. Наконец усталость одолела его, обрушившись, словно внезапный удар, и он уснул.
Проснулся – и сразу увидел трепет пламени. Сначала Тэмучжин не мог понять, почему лежит, свернувшись, в таком густом шиповнике, что едва может пошевелиться. Страшно было застрять во тьме среди колючек, но он не знал, как выбраться. Был только один выход – ползти назад.
Наблюдая, как чертит огненные полосы факел, он заметил в золотом отблеске света лицо Толуя. Воин все еще искал его, и вид у него был мрачный и усталый. Несомненно, они проголодались так же сильно, как и он сам.
– Шкуру с тебя спущу, если сам не вылезешь! – вдруг заорал Толуй. – Заставишь искать всю ночь – в кровь изобью!
Когда огонь отодвинулся в сторону, Тэмучжин закрыл глаза и попытался расправить руки и ноги. В темноте Толуй не заметит дрожания ветвей. Юноша готовился снова бежать. Распрямил прижатые к груди ноги, чуть не застонав от облегчения. Все закоченело и затекло, и он решил, что боль, а не крики Толуя, разбудила его.
Он растер сведенные судорогой ноги. Первый рывок должен быть молниеносным. Нужно только собраться с духом, а уж потом, в такой темноте, они его не найдут. Он знал, что семья перебралась в лощину среди холмов. Если ему удастся выдержать хороший темп, то доберется туда до рассвета. Толуй и Басан никогда не выследят его по сухой траве. Им придется уехать за подмогой. Тэмучжин поклялся, что больше его никогда не поймают. Он увезет семью подальше от Волков Илака, и они начнут новую жизнь в безопасном месте.
Свет факела приблизился к его укрытию, когда он уже готов был подняться. Тэмучжин застыл. Он видел лицо Толуя. Казалось, тот смотрит прямо на него. Юноша не шевельнулся, даже когда воин начал пробираться к нему сквозь шиповник. Свет факела отбрасывал скользящие тени, и сердце Тэмучжина вновь заколотилось от страха. Он не осмеливался повернуть голову и посмотреть на Толуя, хотя пламя трещало уже прямо у его ног. Видимо, воин совал факел в заросли поглубже, чтобы проверить свои подозрения.
Почувствовав руку Толуя у своих щиколоток, Тэмучжин нанес удар ногой, но хватка воина была железной. И пока его выволакивали из кустов наружу, он успел выхватить из-за пояса нож и замахнуться с криком страха и гнева.
Толуй отшвырнул факел, схватил Тэмучжина и занес кулак. Огромная лапища вывернула руку с ножом, и юноша беспомощно задергался. Последнее, что он успел заметить, – опускающийся на него кулак. Потом его поглотила тьма.
Очнувшись, Тэмучжин увидел двух мужчин, гревшихся у костра. Его привязали к молодой березе. Ствол холодил спину. На губах запеклась кровь, и Тэмучжин облизал их, пытаясь разлепить запекшиеся губы. Руки были крепко связаны за спиной, и он даже не стал пробовать, прочны ли узлы. Ни один Волк не оставит свободных концов, до которых можно дотянуться пальцами. Тэмучжин понял, что сбежать не удастся, и мрачно уставился на Толуя, со всей силой своей ненависти желая тому смерти. Если бы хоть один бог услышал его, Толуй сгорел бы на месте.
А что думать про Басана, Тэмучжин не знал. Тот сидел, мрачно глядя на огонь. Еды они с собой не взяли, и ясно было, что они предпочитают провести ночь в лесу, а не тащить его к лошадям в кромешной тьме. В рот потекла кровь, и он закашлялся. Воины тотчас обернулись к нему.
Бычья морда Толуя засияла от удовольствия, когда он понял, что Тэмучжин очнулся. Толуй тут же вскочил. Басан у него за спиной покачал головой и отвел взгляд.
– Я же говорил, что найду тебя, – радостно сказал Толуй.
Тэмучжин посмотрел на молодого воина, которого помнил еще мальчишкой со слишком большими руками и ногами, и сплюнул кровь на землю. Толуй помрачнел и тут же выхватил нож. Тэмучжин заметил, что Басан при виде этого встал.
– Мой хан хочет получить тебя живым, – рявкнул Толуй, – но, может, в отместку за побег вырезать тебе глаз? Что скажешь? Или разрезать язык, как у змеи?
Он сделал движение рукой, словно собираясь схватить Тэмучжина за подбородок, и рассмеялся от удовольствия.
– Даже не верится, что твой отец был ханом, – продолжал Толуй, размахивая ножом перед лицом Тэмучжина. – Я все время наблюдал за тобой и Бектером, чтобы понять, что же в вас есть такого особенного, отчего вы лучше меня? – Он улыбнулся и помотал головой. – Я был слишком мал тогда. Ты не понимаешь, что делает одного человека ханом, а другого – рабом. А оно вот здесь! – стукнул он себя по груди, сверкая глазами.
Тэмучжин поднял брови: его уже утомило это бахвальство. От Толуя сильно несло прогорклым бараньим жиром, и когда Тэмучжин вдохнул этот запах, перед его глазами встало видение: орел, бьющий его крылами по лицу. Он вдруг почувствовал странную отстраненность, и страх ушел.
– Не здесь, Толуй. Не в тебе, – медленно проговорил Тэмучжин, поднимая твердый взгляд на угрожавшего ему огромного воина. – Ты тупой як, пригодный тяжести таскать.
Толуй ударил Тэмучжина по лицу, и голова его мотнулась. Второй удар был еще тяжелее, и на ладони Толуя появилась кровь. Во взгляде врага он видел злобу и жестокое торжество. Неизвестно, прекратил бы Толуй избиение, если бы Басан не подошел сзади и не заговорил, испугав обоих.
– Оставь его, – негромко произнес Басан. – Мало чести в том, чтобы бить связанного.
Толуй фыркнул, дернул плечом.
– Тогда он должен ответить на мой вопрос, – рявкнул он, повернувшись к Басану.
Но тот промолчал, и сердце Тэмучжина упало. Басан больше ничем ему не поможет.
– Где Бектер? – гаркнул Толуй. – Я задолжал ему настоящую выволочку.
При упоминании имени Бектера в глазах Толуя появилось странное выражение, и Тэмучжин задумался: что же связывало этих двоих?
– Бектер мертв, – заявил он. – Мы с Хачиуном убили его.
– Правда? – изумился Басан, на мгновение забыв о Толуе.
Понимая, что между воинами напряженные отношения, Тэмучжин решил сыграть на этом и ответил, обращаясь напрямую к Басану:
– Зима была тяжелой, а он крал еду. Я принял решение, как и подобает хану.
Басан уже хотел было что-то сказать, но тут в разговор вмешался Толуй, опустив громадные ручищи на плечи Тэмучжина.
– А откуда мне знать, что ты не врешь, сопляк? Может, он уже подкрадывается к нам, и что с нами тогда будет?
Убеждать его бесполезно, понял Тэмучжин и приготовился к новым побоям. С бесстрастным выражением лица он только сказал:
– Береги себя, Толуй. Я хочу, чтобы ты был силен и здоров, когда приду за тобой.
Толуй разинул рот, не зная, расхохотаться или ударить беглеца. В конце концов он выбрал последнее, ударил Тэмучжина под дых, а затем начал избивать его, довольно похрюкивая от сознания собственной силы и наслаждаясь тем, что может сделать с человеком.
Толуй избил Тэмучжина снова, когда обнаружил исчезновение лошадей. Молодой воин так бесился и так проклинал сыновей Есугэя, что почти рассмешил Тэмучжина. Один неосторожный взгляд – и Толуй выместил на нем свое бешенство и разочарование. Басан вмешался, но усталость и побои взяли свое, и остаток дня Тэмучжин провалялся без сознания.
День, когда Толуй сжег построенные Тэмучжином и его братьями юрты, был теплым и ласковым. За их спиной в небо поднялись клубы черного дыма, и Тэмучжин один раз обернулся, чтобы запомнить все до последней мелочи и потом отплатить сполна. Он шел, спотыкаясь, за воинами. Его тянули за руки, связанные веревкой.
Толуй сказал Басану, что коней они заберут у бродяг, на которых наткнулись во время поисков семьи Есугэя. Но когда после трудного дня они достигли того места, где стояли юрты, то увидели только круг почерневшей травы. Тэмучжин скрыл усмешку. Он знал, что старый Хорхуз разнесет весть среди бродячих семей и сам откочует подальше от жестоких воинов. Может, эти семьи и не были племенем, но одиночество и торговля связывали тех, кто был слаб. Весть о возвращении Волков разнесется быстро и далеко. Решение Илака вернуться на земли у красной скалы разойдется как круги по воде. Все племена в пределах ста дней пути узнают об этом и зададутся вопросом: друзья им Волки или враги? Люди вроде старика Хорхуза, прозябающие без защиты могучих родов, будут держаться еще более настороженно, обеспокоенные нарушением привычного порядка. Мелкие собаки всегда разбегаются при приближении волков.
Впервые Тэмучжин смотрел на мир с другой стороны. Ему бы возненавидеть племена за то, как они передвигаются по степям, разгоняя людей, но вместо этого он мечтал, чтобы однажды именно он, Тэмучжин, заставил людей разбегаться. Он был сыном своего отца, и ему трудно было считать себя скитальцем без роду-племени. Где бы ни был Тэмучжин, в нем по праву текла кровь ханов Волков. Отказаться от этого значило бы предать отца и прекратить собственную борьбу за существование. Тэмучжин все время помнил, что однажды станет ханом, и эта мысль помогала ему жить.
Сейчас, когда у него не было ничего, кроме жалкой речушки, чтобы напиться, и никаких надежд на свободу, он чуть не рассмеялся при этой мысли. Сначала надо избежать той участи, что приготовили ему Илак с Толуем. Тэмучжин, привязанный веревкой, спотыкался и бредил на ходу. Он решил рвануться вперед и затянуть петлю на горле Толуя, но могучий воин постоянно следил за ним. И даже если бы подвернулся удобный момент, то вряд ли Тэмучжину хватило бы сил сломать мощную шею воина.
Толуй был необычно молчалив. Разве мог он предположить, что будет возвращаться только с одним сыном хана, причем не со старшим, что у него угонят прекрасных коней и он потеряет Унэгена. Не будь у них пленника, набег можно было бы счесть полным провалом. Толуй внимательно следил за пленником, страшась, что тот каким-то образом улизнет и оставит его ни с чем, кроме позора. Когда наступала ночь, Толуй постоянно вскакивал и проверял веревки. И каждый раз видел, что Тэмучжин не спит и смотрит на него со скрытой насмешкой. Сын Есугэя тоже думал о том, как они придут в племя Волков, и радовался, что его младшие братья лишили Толуя возможности похваляться новым подвигом перед Илаком. Для гордого любимца хана вернуться пешком было страшным унижением, и не будь Тэмучжин так избит и беспомощен, он позлорадствовал бы, глядя на мрачное возвращение Толуя.
Без припасов, оставшихся в седельных тюках, они оголодали. На второй день Басан остался охранять Тэмучжина, а Толуй взял лук и направился к деревьям на вершине холма. Это был как раз тот случай, которого так долго ждал Тэмучжин, и Басан понял все прежде, чем тот успел открыть рот.
– Я не отпущу тебя. Даже не проси, – отрезал он.
Грудь Тэмучжина опала, словно вместе с воздухом из нее вышла надежда.
– Но ты же не сказал ему, где я прятался, – прошептал Тэмучжин.
Басан вспыхнул и отвел взгляд.
– Я сделал то, что должен был сделать. Дал тебе шанс в память о твоем отце, но Толуй все равно нашел тебя. Не будь тогда так темно, он понял бы, что я сделал.
– Только не он. Он дурак, – заявил Тэмучжин.
Басан усмехнулся. Толуй не только возвысился среди Волков, но и прославился дурным нравом. Давно уже никто не осмеливался вслух плохо отзываться о нем, даже если его и не было поблизости. Но сейчас Тэмучжин напомнил Басану, что мир не ограничивается племенем Волков. Когда воин заговорил снова, в его голосе звучала горечь.
– Говорят, Волки сильны. Да, мы сильны такими, как Толуй. Илак набрал себе в ближние воины новых людей, людей без чести. Он заставляет становиться перед ним на колени. Если кто-то из нас рассмешит его, или привезет с охоты оленя, или разорит чужую семью, он швырнет ему бурдюк черного арака, как кость в награду собаке. – Басан с тоскою посмотрел на далекие холмы, вспоминая иные времена. – Твой отец никогда не заставлял нас становиться на колени, – тихо сказал он. – Будь он жив, я не раздумывая отдал бы за него жизнь. Он никогда не заставлял меня чувствовать себя каким-то… не совсем человеком.
Для молчаливого воина это была долгая речь, и Тэмучжин слушал, не перебивая. Он понимал, как важно иметь Басана в союзниках. Больше среди Волков у него никого не было. Он мог бы опять попросить о помощи, но Басан говорил все это не просто так. Его понимание чести означало, что он не сможет отпустить Тэмучжина теперь, когда они его схватили. И Тэмучжин смирился с этим, хотя открытая степь манила его. Хотелось убежать как можно дальше от поганой смерти, которую приготовил ему Илак. Подросток понимал, что второй раз ждать милости бесполезно, особенно когда положение Илака так крепко. Когда Тэмучжин заговорил, он тщательно подбирал слова, чтобы Басан запомнил только их и не вспоминал о его мольбе.
– Мой отец был рожден править, Басан. Он легко шел среди людей, которым доверял. Илак не столь… уверен в себе. Да и не может быть уверен. Я не прощу ему того, что он сделал, но понимаю его и понимаю, почему он окружил себя такими, как Толуй. Их слабость делает их жестокими, и зачастую именно такие люди становятся безжалостными воинами.
Тэмучжин увидел, как от его слов расслабился Басан. Они разговаривали на равных, словно один из них не был пленником другого.
– Может, как раз это Илак и заметил в Толуе, – задумчиво продолжал Тэмучжин. – Я не видел Толуя в набеге, но, может, в деяниях бешеной отваги он лишь топит свой страх.
Тэмучжин не сказал бы этого, если бы верил собственным словам. Толуй, каким он его знал, был хвастуном, который, поранившись, убегал с ревом. Под бесстрастной маской Тэмучжин прятал удовольствие: он увидел, как встревожился Басан, которому после его слов на ум явно пришли какие-то воспоминания.
– Твой отец никогда не приблизил бы его, – покачал головой Басан. – Величайшей честью для меня было быть избранным Есугэем. Это значит больше, чем иметь силу и доспехи, чем нападать на слабые семьи и угонять их стада. Это значило… – Он помотал головой, прогоняя воспоминания.
Тэмучжин хотел, чтобы воин и дальше шел по этой тропе, но не осмеливался на него давить. Долгое время они молчали, затем Басан вздохнул.
– Рядом с твоим отцом я чувствовал гордость, – пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе. – Мы несли смерть тем, кто нападал на нас, но никогда не мстили одиноким семьям. Никогда не мстили Волкам. Илак сделал так, что теперь мы с важным видом сидим в доспехах по юртам, но не валяем войлока, не объезжаем новых коней. Мы разжирели на подачках и обленились. Молодые не знают иной жизни, но я в юности был поджарым, сильным, уверенным в себе. Помню, как мы с Есугэем совершали набег на татар.
– Значит, ты все же чтишь его память, – шепнул Тэмучжин, тронутый добрыми словами.
Лицо Басана стало бесстрастным, и сын Есугэя понял, что сегодня не услышит больше ни слова.
Толуй вернулся довольный, с двумя сурками на поясе. Они с Басаном испекли их, набив тушки раскаленными камнями. От запаха жареного мяса рот Тэмучжина наполнился слюной. Толуй разрешил Басану бросить Тэмучжину объедки, и тот тщательно обглодал косточки, понимая, что силы еще понадобятся. Толуй забавлялся, дергая веревку каждый раз, когда Тэмучжин подносил пищу ко рту.
Когда они снова пустились в путь, Тэмучжину пришлось бороться с усталостью и болью в натертых веревками запястьях. Он не жаловался, так как знал, что Толуй будет рад увидеть его слабость и что ханский любимчик скорее убьет его, чем даст сбежать, да Тэмучжин и не допускал такой возможности. Мысль о встрече с Илаком терзала страхом его пустое нутро. Наступил вечер. Толуй вдруг остановился, заметив что-то вдалеке. Тэмучжин прищурился, глядя против закатного солнца, и его охватило отчаяние.
Старый Хорхуз не успел далеко откочевать. Тэмучжин узнал его пегого коня и повозку, нагруженную небогатым семейным скарбом. Перед ними семенило маленькое стадо коз и овец. Ветер далеко разносил их блеяние. Наверное, Хорхуз и не понимал, какая опасность ему грозит. Тэмучжин с болью подумал, что старик, судя по всему, остался здесь из-за семьи Есугэя, с которой успел подружиться.
Хорхуз не был глупцом. Он не стал приближаться к пешим воинам, но, когда обернулся, они увидели, как он бледен. Тэмучжин молился, чтобы старик уезжал как можно быстрее и дальше.
Однако ему ничего не оставалось, как томиться в тоскливом ожидании. Толуй бросил Басану веревку, снял с плеча лук и быстрым шагом, стараясь, чтобы Хорхуз не увидел лука, направился к нему и его семье. Этого Тэмучжин не мог вынести. Он рванул веревку так, что Басан крутанулся на месте, вскинул руки и в отчаянии замахал старику, чтобы тот понял – надо бежать отсюда.
Глядя на идущего к нему одинокого человека, Хорхуз в нерешительности повернулся в седле. Он заметил Тэмучжина, но было слишком поздно. Толуй уже успел подойти на расстояние выстрела и натянул лук. И прежде чем Хорхуз успел крикнуть жене и детям, Толуй выпустил стрелу.
Это был легкий выстрел для человека, привыкшего бить на полном скаку. Хорхуз ударил коня пятками, но усталый конь не мог быстро умчаться. Басан и Тэмучжин следили за полетом стрелы. Толуй выстрелил снова. Стрела словно зависла в темном воздухе, а человеческие фигуры двигались слишком медленно.
Стрела вонзилась в спину Хорхузу, и конь его в ужасе встал на дыбы. Даже с такого расстояния Тэмучжин увидел, как его старый друг дернулся и взмахнул руками. Вторая стрела вонзилась в войлочное седло, когда Хорхуз уже соскользнул наземь и остался лежать на зеленой траве грудой темного тряпья. Тэмучжин зажмурился, услышав, как ударила вторая стрела. Толуй торжествующе взревел и пустился бегом с луком наготове. Он приближался к перепуганной семье, как волк к стаду коз.
Жена Хорхуза перерезала гужи, вырвала стрелу из седла, забросила в седло двоих сынишек. Она, может, и заставила бы животное пуститься в галоп, но Толуй что-то кричал ей и потрясал луком. Боевой дух тотчас покинул ее, и она, будто подкошенная, упала на землю.
Тэмучжин в ужасе смотрел, как Толуй подходит к женщине и беспечно достает новую стрелу.
– Нет! – воскликнул Тэмучжин.
Но Толуй развлекался. Первая стрела вошла женщине в грудь, а затем воин перебил вопящих детишек. Сила выстрела смела их с седла, и они распростерлись на пыльной земле.
– Что они сделали ему, Басан? Скажи – что? – кричал Тэмучжин.
Басан в легком удивлении посмотрел на него. Глаза его были темны и равнодушны.
– Они же не наши. Ты оставил бы их умирать от голода?
Тэмучжин отвел взгляд от Толуя, ногой отбросившего с дороги тело ребенка, мешавшее подойти к коню. Он понимал, что стал свидетелем преступления, но не мог выразить это словами. Между его семьей и Хорхузом не было кровной связи или браков. Они не были Волками.
– Он убивает как трус, – сказал Тэмучжин, тщательно подбирая слова. – А с вооруженными мужчинами он так же радостно бьется?
Басан нахмурился, и Тэмучжин понял, что попал в точку. Семья Хорхуза не пережила бы зиму, это правда. Есугэй, наверное, приказал бы сделать то же самое, но с печалью в душе и понимая, что в суровых краях это почти милосердие. Тэмучжин хмыкнул, когда Толуй подъехал к ним. Жалкий человечишка, несмотря на свое огромное тело и силу. Он убил всю семью, чтобы утолить свое разочарование, и теперь улыбался тем, кто его ждал. Тэмучжин возненавидел его и в душе дал себе клятву поквитаться с ним, но с Басаном больше не разговаривал.
Толуй и Басан ехали по очереди на пегой кобыле, а Тэмучжин спотыкался и падал на бегу, по-прежнему привязанный веревкой позади них. Трупы оставили стервятникам, но Толуй вырвал из них свои стрелы. Повозка заинтересовала его, и он обшарил ее, но там оказалось лишь вяленое мясо и старое тряпье. Бродяги вроде Хорхуза сокровищ не держат. Толуй перерезал глотку козленку и с явным удовольствием напился крови, а после привязал тушку к седлу. Остальных коз погнали впереди. Теперь у них было достаточно мяса, чтобы добраться до юрт Волков.
Проходя мимо, Тэмучжин бросил прощальный взгляд на застывшие бледные лица Хорхуза и его семьи. Они оказывали ему гостеприимство, делились соленым чаем и мясом, когда он был голоден. Тэмучжин отупел и устал от пережитого за день, но, оставляя их, вдруг понял, что эти люди и были его племенем, его семьей. Не по крови, но по дружбе и по более крепким узам, связывающим тех, кто пережил вместе тяжелую пору. И он поклялся отомстить за них.
Оэлун схватила Тэмуге за плечи и встряхнула его. За годы, прожитые без Волков, он вытянулся, как вешняя травинка, и потерял щенячий жирок, но, когда доходило до дела, оказывался слаб. Помогал братьям в работе, но делал только то, что ему было сказано, а чаще всего уходил погулять и поплавать в реке. Или забирался на холм осматривать окрестности. Оэлун справлялась с его ленью, пока у нее был прут, чтобы отхлестать его. Как и прежде, Тэмуге был несчастным маленьким мальчиком, который мечтал вернуться домой к Волкам и всему, что они потеряли. Ему часто хотелось побыть одному, вне семьи, а если ему этого не позволяли, то злился и ходил мрачным, пока Оэлун, потеряв терпение, не отсылала его, чтобы ветер выдул, словно паутину, дурные мысли из его головы.
Наступил вечер. Тэмуге вдруг разрыдался и, размазывая сопли по лицу, стал бормотать что-то себе под нос. В конце концов Оэлун вышла из себя.
– Куда же мы пойдем? – сквозь слезы спрашивал мальчик.
Подавив раздражение, Оэлун погладила его по голове. Сын был слишком мягкотелым, но Есугэй ведь предупреждал ее. Наверное, она действительно избаловала его.
– С ним все будет в порядке, Тэмуге. Твоего брата поймать нелегко.
Она пыталась говорить спокойно, но сама уже начала думать о будущем без старшего сына. Тэмуге-то мог плакать сколько угодно, но Оэлун нужно было что-нибудь придумать, иначе она потеряет всех детей. Хасар и Хачиун были потрясены сегодняшним нападением. Благодаря Тэмучжину они начали бороться за жизнь и надеяться на будущее. Потеря старшего брата означала возвращение к полнейшему отчаянию первых одиноких дней. Темная лощина давила на них, как тяжкий камень.
Выйдя из юрты, Оэлун услышала, как поблизости тихо заржала лошадь. И она приняла решение, разрывавшее ей сердце. Пока Тэмуге всхлипывал в углу юрты и глядел в пустоту, она обратилась к детям:
– Если послезавтра на рассвете Тэмучжин не вернется, мы откочевываем.
Все слушали ее, даже маленькая Тэмулун перестала играть раскрашенными костями и уставилась на мать широко открытыми глазенками.
– Выбора у нас нет. Волки вернулись к красной скале. Илак обшарит всю местность и найдет наше убежище. Тогда нам конец.
Первым заговорил Хачиун, тщательно подбирая слова:
– Если мы уйдем, Тэмучжин не сможет нас найти, ты это и сама знаешь. Я могу остаться и подождать, а ты забирай коней. Только скажи, куда вы пойдете, и мы с Тэмучжином отыщем вас, когда он вернется.
– А если не вернется? – спросил Хасар.
Хачиун хмуро посмотрел на него:
– Буду ждать, сколько смогу. Если Волки начнут рыскать по ущелью, спрячусь или уйду следом за вами. Если же мы просто уйдем, то он может погибнуть. Мы больше не найдем друг друга.
Улыбнувшись, Оэлун потрепала Хачиуна по плечу, заставив себя стряхнуть отчаяние. Но в глазах ее светилась тревога.
– Ты хороший брат и прекрасный сын, – сказала она. – Твой отец гордился бы тобой. – Она наклонилась. Напряженность, звеневшая в ее голосе, пугала Хачиуна. – Но не рискуй жизнью, если его схватили. Ты понимаешь меня? Тэмучжин родился со сгустком крови в руке. Возможно, такова его судьба. – Лицо Оэлун вдруг сморщилось. – Я не могу потерять всех моих сыновей одного за другим.
Воспоминание о Бектере заставило ее разразиться внезапным плачем, испугавшим детей. Хачиун обнял мать за плечи, а в углу снова начал всхлипывать Тэмуге.
В юрте, в два раза большей, чем любая другая в улусе, на троне из дерева и гладкой кожи восседал Илак. Есугэй презирал такие знаки власти, но Илаку нравилось возвышаться над своими воинами. Пусть помнят, кто тут хан! Илак слушал треск факелов и отдаленные голоса соплеменников. Он снова здорово выпил и когда провел рукой перед глазами, очертания юрты расплылись. Подумал: не приказать ли принести еще арака, чтобы окончательно напиться и уснуть, но продолжал сидеть в мрачном молчании, уставившись в пол. Его стражи хорошо знали, что не стоит отвлекать хана, когда он думает о былых днях.
На деревянном насесте по правую руку от него неподвижно, словно бронзовое изваяние, сидел орел, голова которого была накрыта колпачком. Но вдруг птица дернула головой, как будто что-то увидела сквозь толстый слой кожи. Ее перья сохранили красноватый оттенок и блестели при свете факелов. Илак гордился его размерами и мощью. Как-то орел напал на козленка, убил его одним ударом клюва и поднял обмякшую тушу в небо. За это Илак позволил птице съесть кусок козлиного мяса. Славный был день! Орла, принадлежавшего Есугэю, Илак отдал другой семье, привязав ее к себе благодарностью за ханский дар. Ему очень хотелось показать этих птиц Бектеру и Тэмучжину, и он почти желал, чтобы они выжили, чтобы еще раз насладиться их яростью.
День, когда Есугэй собственной рукой отдал ему красную птицу, Илак помнил хорошо. На глаза против воли накатились слезы, хан выругался и проклял арак за печаль, которую тот пробудил в его сердце. Тогда он был моложе, а молодым все кажется лучше, чище и красивее, в отличие от тех, кто заматерел и напивается каждый вечер. Но Илак все еще был силен и сознавал это. Достаточно силен, чтобы сломить любого, кто посмеет выступить против него.
Пьяным взглядом Илак обвел юрту, высматривая Толуя, забыв на мгновение, что тот еще не вернулся. С тех пор как уехали Толуй, Басан и Унэген, Волки неспешно кочевали дальше на север. Задача узнать, живы ли дети Есугэя или найти их кости, была несложной. Илак вернулся к воспоминаниям о своей первой зиме на месте хана и содрогнулся. Та зима была суровой даже для тех, кто откочевал на юг. Для тех же, кто остался на севере, она была убийственно жестокой и для молодых, и для старых. Оэлун и ее дети, должно быть, недолго мучились. Илак был почти уверен в этом. И все же что-то терзало его. Что могло так задержать Толуя и остальных? Молодого борца всегда полезно иметь под рукой, хан это понимал. В его верности он не сомневался. Илак знал, что многие до сих пор не признают его права вести племя. Глупцы, не желающие принимать новый порядок. Он уж постарался, чтобы за ними присматривали, а когда настанет время, на рассвете в их юрты ворвутся молодцы вроде Толуя. Он, как и подобает хану, собственноручно отсечет строптивым головы. Илак никогда не забывал, что взял племя силой. Значит, силой его и удержит. Семена неверности брошены на жирную почву, и однажды людям достанет мужества бросить вызов хану. Разве не догадался он обо всем давным-давно, еще до убийства Есугэя? В глубине души Илак всегда это знал.
Протрубил рог, и хан вскочил на ноги, схватил меч, прислоненный к трону. Красная птица закричала, но он не слушал ее. Тряхнул головой, разгоняя пьяный туман, и вышел на холодный воздух. Он уже ощущал кипение крови и волнение. Илак надеялся, что разведчики или Толуй вернутся с детьми бывшего хана. Его меч будет напоен кровью, и он наконец познает сон, сладкий и без сновидений, как всегда после убийства врага.
Подвели коня, и Илак осторожно сел в седло, стараясь не шататься. Арак здорово чувствовался, но лишь придавал сил. Хан посмотрел налитыми кровью пьяными глазами на собравшихся воинов, ударил коня пятками и послал его навстречу опасности.
Илак испустил боевой клич, когда воины построились вокруг него в совершенном порядке. Они – Волки, пусть их все боятся! Он никогда не ощущал себя таким живым, как в это мгновение, когда перед лицом врага забываются все раздоры. Вот чего он страстно желал, а не мелочных разборок и усобиц между семьями и родами. Что ему до них? Ханский меч и лук наготове, они защитят его племя. Пусть Волки плодятся и размножаются, как козы в стадах. Чего еще желать, пока воины скачут и он ведет их.
На полном скаку Илак положил меч между ушами коня и крикнул: «Чу!», чтобы конь еще прибавил скорости. Он ощущал, как выкипает арак. Он хотел встретиться с вражеским войском, хотел битвы, хотел испытать свою отвагу и снова ощутить восторг, пройдя перед лицом смерти. Но вместо этого он увидел две одинокие фигуры на бурых конях, слишком тяжело нагруженных, чтобы угрожать хоть чему-то. Разочарование наполнило рот горечью, но Илак справился с ним и принял холодный вид. Волки заберут у пришельцев все их пожитки, оставив им только жизнь, если только те не решат сражаться. Илак надеялся, что решат. Чужаки подъехали ближе, и воины окружили их.
С пьяной осторожностью Илак спешился и подошел к чужакам. К своему удивлению, он увидел, что оба вооружены, хотя и не настолько глупы, чтобы хвататься за мечи. Редко увидишь длинные мечи в руках бродяг. Искусство ковать металл высоко ценилось среди племен, и доброе оружие было ценной добычей. Но эти двое не казались богачами. Может, когда-то их одежда и была хорошей, но теперь она покрылась грязью и пылью. Несмотря на черный арак, бушующий в крови, Илак заинтересовался чужаками.
Подойдя поближе, он внимательно рассмотрел мужчин, помня науку Есугэя всегда правильно оценивать противников. Один был достаточно стар, чтобы быть отцом второму. Однако он казался могучим, невзирая на седину в намасленной и уложенной вдоль спины косе. Илак уловил щекочущее чувство опасности в его позе, а потому не обратил внимания на младшего, инстинктивно чуя, что присматривать надо за старшим.
И хотя чужаков окружали вооруженные всадники, эти двое не потупили взгляды. Илак нахмурился, удивляясь их сдержанности и уверенности. И прежде чем он успел заговорить, старший из двоих ахнул, увидев прыгающего волка на доспехах Илака, и что-то негромко сказал своему спутнику. Оба вздохнули с облегчением.
– Мое имя Арслан, – четко произнес старший, – а это мой сын Джелме. Мы дали обещание Волкам и наконец нашли вас. – Илак не ответил, и мужчина обвел взглядом лица воинов. – Где тот, чье имя Есугэй? Я выполнил обещание. Мы нашли Волков.
Илак мрачно смотрел на сидевших в его теплой юрте чужаков. Два воина стояли снаружи у двери, готовые ворваться по первому его зову. Внутри юрты вооруженным был только Илак. Однако в присутствии этих мужчин он постоянно ощущал какую-то неловкость. Возможно, потому, что в обоих не видел и намека на страх. Арслан не выказал ни удивления, ни восхищения огромной юртой Илака. Он отдал свой меч, даже не взглянув на того, кто забрал его. Взгляд Арслана скользнул по оружию на стене. Илак был готов поклясться, что заметил слабую усмешку, которую тот почти тотчас согнал с лица. Только красная птица привлекла внимание гостя, и, к досаде Илака, Арслан испустил гортанный клекот и провел по золотистым перьям на груди орла. Птица не шелохнулась, и в груди хана закипел гнев.
– Татары убили Есугэя почти пять лет назад, – сообщил Илак, когда все уселись и выпили по пиале чая. – Кто ты таков и почему пришел в эти дни?
Младший открыл было рот, но Арслан легонько тронул его за плечо, и тот повиновался.
– Останься вы на севере, я пришел бы раньше. Мы с сыном ехали больше тысячи дней, чтобы найти вас и выполнить клятву, которую я дал твоему отцу.
– Он не был мне отцом, – отрезал Илак. – Я был его первым воином.
Гости обменялись взглядами.
– Значит, слухи, что ты оставил в степи сыновей и жену Есугэя, – не пустые домыслы? – негромко спросил Арслан.
Под его спокойным вопросительным взглядом Илак принялся оправдываться.
– Я хан Волков, – начал он. – Я правил четыре года, и они стали сильнее, чем когда-либо. Если ты дал слово Волкам, то ты дал слово мне.
Он заметил, что Арслан с сыном снова быстро переглянулись, и разозлился.
– Смотри на меня, когда я говорю с тобой, – потребовал Илак.
Арслан послушно перевел взгляд на человека на деревянном троне, но не сказал ни слова.
– Как ты добыл свои мечи? – спросил Илак.
– Я обладаю искусством изготавливать их, господин, – негромко ответил Арслан. – Некогда я был оружейником у нейманов.
– И был изгнан? – тотчас отозвался Илак.
Он пожалел, что успел напиться до приезда чужаков. Мысли путались, а он по-прежнему ощущал исходящую от старшего опасность, хотя тот говорил очень спокойно. Арслан не спеша двигался по юрте, что указывало на знакомую Илаку твердость. Может, этот человек и правда кузнец, но он еще и воин. Его сын был гибок, как веревка, но в нем не было того, что делает человека опасным, поэтому Илак выбросил его из своих мыслей.
– Я покинул хана, когда он забрал себе мою жену, – ответил Арслан.
Илак вдруг подобрался, вспомнив историю, которую ему рассказывали много лет назад.
– Я слышал об этом, – начал он. – Так это ты вызвал на поединок хана найманов? Это ты клятвопреступник?
Арслан вздохнул, переживая боль старых воспоминаний.
– Это было давно, и я был моложе. Хан был жестоким человеком, и хотя он принял мой вызов, но сначала зашел в свою юрту. Мы бились, и я сразил его, но когда пришел за женой, она лежала с перерезанным горлом. Это трудная повесть, и я давно не вспоминал об этом.
Глаза Арслана потемнели от горя, но Илак не поверил ему.
– Я слышал об этом даже на юге, где воздух горячий и влажный. Если ты и правда тот человек, тогда ты искусный мечник. Так ли это?
– Сказители всегда преувеличивают, – пожал плечами Арслан. – Может, некогда так и было. Мой сын сейчас меня превосходит. Но при мне мои мехи, и я могу построить кузню. При мне мое мастерство, и я по-прежнему могу делать оружие. Я встретил Есугэя, когда он охотился со своим ястребом. Он решил, что мы можем пригодиться семьям, живущим под его рукой, и предложил нам нарушить обычай и принять нас в племя. – Арслан немного помолчал, вспоминая прошлое. – Когда мы с Есугэем встретились, я был одинок и полон отчаяния. Мою жену забрал другой, и я не хотел жить. Он предложил мне покровительство Волков, если я приведу жену и сына. Думаю, он был великим человеком.
– Я более велик, – ответил Илак, раздраженный тем, что в его собственной юрте кто-то посмел восхвалять Есугэя. – Если ты и правда так искусен, то Волки с честью примут тебя.
Долгое время Арслан не отвечал и не отводил взгляда. Илак ощутил, как в юрте нарастает напряжение, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не схватиться за меч. Он заметил, что красная птица тоже насторожилась.
– Я дал слово Есугэю и его наследникам, – заявил Арслан.
– Разве я здесь не хан? – фыркнул Илак. – Волки мои, а ты предложил себя Волкам. Я принимаю вас обоих, дам юрту, овец, соль и защиту.
Молчание снова затянулось и стало таким неуютным, что Илаку захотелось выругаться. Арслан кивнул и потупил голову.
– Ты оказываешь нам большую честь, – ответил он.
– Тогда дело улажено, – улыбнулся Илак. – Вы пришли как раз в то время, когда мне понадобится доброе оружие. Твой сын станет мне ближним воином, если он так сноровист с мечом, как ты говоришь. Мы поедем на войну с мечами из твоей кузни. Верь мне: настала пора Волкам возвыситься!
В дымном полумраке новой юрты Джелме повернулся к отцу и тихо-тихо спросил:
– Значит, мы остаемся здесь?
Отец покачал головой. Понимая, что их могут подслушивать, он понизил голос до еле слышного шепота.
– Нет. Человек, который зовет себя ханом, – просто брехливый пес, и руки его в крови. Ты можешь себе представить, чтобы я служил человеку, похожему на хана найманов? Есугэй был человеком чести, за которым я бы пошел без сомнений. Он нашел меня, когда я жрал дикий лук и у меня ничего не было, кроме маленького ножа. Он мог забрать все, что было при мне, но не сделал этого.
– Ты убил бы его, если б он посмел, – улыбнулся Джелме во мраке.
Он видел, как сражается его отец, и знал, что он даже голыми руками одолеет многих воинов с мечами.
– Я мог напасть врасплох, – без всякой гордости ответил Арслан, – но он-то этого не знал. Он охотился один, я понимал, что ему не нужны собеседники, но он обошелся со мной почтительно, разделил мясо и соль. – Арслан вздохнул. – Он мне нравился. Печально слышать, что он покинул степи. Этот Илак слаб в том, в чем Есугэй был силен. Я не дам Илаку в руки моих прекрасных мечей.
– Это я понял, – отозвался Джелме. – Ты не дал клятвы, и я догадался. Он даже не слышал, что именно ты говорил. Этот человек глуп, но ты же знаешь, что просто так он нас не отпустит.
– Не отпустит, – кивнул Арслан. – Надо было слушать, что говорят о новом хане. Не надо было привозить тебя сюда, где так опасно.
– А куда мне еще идти, отец? – хмыкнул Джелме. – Мое место рядом с тобой. – Он на мгновение задумался. – Мне вызвать его на бой, отец?
– Нет! – гортанным шепотом ответил Арслан. – Человека, способного бросить детей вместе с их матерью замерзать в степи? Да он может лишить тебя головы, не обнажая меча. Мы ошиблись, придя к Волкам, но теперь остается только поджидать удобного момента для побега. Я буду строить горн из глиняных кирпичей, а это займет время. Буду посылать тебя за дровами и травами – за всем, для чего потребуется покидать улус. Узнай имена стражей, пусть привыкнут, что ты уходишь добывать нужные материалы для кузницы. Найди место, где мы сможем припрятать все необходимое, и когда настанет час, я приведу коней.
– Он будет посылать с нами стражу, – заметил Джелме.
– Пускай, – захихикал Арслан. – Я еще не встречал человека, которого не мог бы убить. Мы уедем отсюда еще до конца лета, и кузня, которую им оставлю, будет годиться только для переплавки железного лома.
Джелме вздохнул. Он давно уже не жил в юрте, и часть его души не радовалась тому, что придется возвращаться в холодные ночи и суровую зиму.
– Здесь хорошенькие женщины, – произнес он.
Отец выпрямился, услышав в голосе сына желание, но ответил не сразу:
– Я не подумал об этом. Возможно, я сделал глупость, но я не собираюсь снова жениться. Однако если ты желаешь остаться здесь и найти себе место среди Волков, то я останусь с тобой. Не станешь же ты таскаться за мной всю жизнь.
В темноте Джелме коснулся руки отца:
– Я пойду туда, куда пойдешь ты, и тебе это известно. Твое слово связывает меня, как тебя самого.
– Клятва мертвецу никого не связывает, – возразил Арслан. – Если бы Есугэй или его дети остались в живых, я бы пошел за ними с легким сердцем. А сейчас для нас нет иной жизни, кроме как в степи, среди настоящих волков. Не отвечай мне. Ложись спать, утром поговорим.
Илак проснулся на рассвете, чувствуя себя совсем разбитым. Голова его гудела, он весь покрылся потом. Он приказал принести еще арака, после того как Арслан и Джелме отправились в свою юрту. Пока он спал, звезды сдвинулись всего на ладонь. Илак вышел из юрты, прошелся по улусу и с изумлением увидел, что Арслан с сыном уже на ногах. Они упражнялись на мечах, двигаясь в неком подобии танца, – или так Илаку показалось спросонья.
Вокруг них уже собирались воины, некоторые смеялись и отпускали грубые шуточки. Но эти двое не обращали на них внимания, словно никого, кроме них, не существовало. Для тех, кто умел смотреть, их умение держать равновесие и ловкость выдавали высокое мастерство. Арслан был обнажен до пояса, и была видна его грудь, покрытая шрамами. Даже Илака поразили эти отметины – белая решетка шрамов на руках, бугры от ожогов, рубцы, оставленные стрелами на плечах и груди. Этот человек умел сражаться. Когда он резко повернулся, Илак увидел несколько шрамов на бледной спине. Хан неохотно признался себе, что эта пара производит впечатление. Арслан весь блестел от пота, но дышал по-прежнему легко. Илак зло посмотрел на них, вспоминая вчерашний разговор. Заметил, что воины замолкли, и хмыкнул себе под нос, когда отец с сыном закончили разминку. Он не верил чужакам. Стоя и почесываясь, он наблюдал, как двое его воинов подошли и заговорили с Арсланом, явно любопытствуя по поводу того, что сейчас видели. Илак подумал, не соглядатаи ли эти двое, а то еще и наемные убийцы. Старший был особенно похож на убийцу, и Илак понимал, что придется заставить Арслана повиноваться, иначе его власть в собственном улусе пошатнется.
Несмотря на дурные предчувствия, появление кузнецов для Илака было благословением Отца-неба, так как хан задумал набег на олхунутов. Волки умножились числом, а у него весна и кровь бурлили в груди, призывая к войне. Ему понадобятся мечи, чтобы вооружить молодых воинов. Возможно, Арслан их и выкует. Кузнец Волков был старым пьянчугой, и только его мастерство не позволяло бросить его зимой замерзать в снегу. Илак усмехнулся при мысли, что Арслан сделает ему кольчугу и клинок. И Волки станут еще сильнее.
Когда Илак предавался мечтам, то в них всегда присутствовала смерть. Самая старая женщина, бросив кости в его юрте, предрекла великое кровопролитие под его властью. А вдруг Арслан послан духами, как говорится в легендах. Илак потянулся, чувствуя, как сильно его тело. Кости захрустели, мышцы сладко заныли. После смерти Есугэя он дал волю своим честолюбивым устремлениям. Кто скажет, к чему это его приведет?
Спустя четыре дня после приезда Арслана с сыном вернулись Толуй и Басан, волоча за собой избитого человека. Илак вместе с воинами выехал им навстречу. Он воскликнул хриплым от волнения голосом, когда увидел, что его люди вернулись с живым пленником. Ему хотелось, чтобы это был Бектер, но почему-то приятнее оказалось увидеть Тэмучжина, который смотрел на него распухшими глазами.
Дорога далась пленнику тяжело, но он стоял, выпрямившись, насколько мог, когда Илак спешился и подошел к нему. Тэмучжин боялся этой встречи с той самой минуты, как его схватили, но теперь от усталости и боли ничего не почувствовал.
– Гость ли я в твоем улусе? – спросил он.
Илак хрюкнул и ударил его по лицу так, что тот рухнул на землю.
– Добро пожаловать домой, Тэмучжин, – произнес Илак, обнажая крепкие белые зубы. – Долго же я ждал того дня, когда увижу тебя на брюхе.
С этими словами он поставил ногу Тэмучжину на голову, вдавил лицо его в пыль. И надавливал все сильнее, а в глазах появился блеск, который заставлял его воинов молчать.
Но Басан нарушил молчание.
– Господин, Унэген мертв. Остальные сбежали.
Илак постепенно пришел в себя и убрал ногу.
– Они все живы? – с изумлением спросил он.
Басан покачал головой:
– Бектер мертв. Как я понял, остальные живы. Мы нашли их стоянку и сожгли ее.
Илаку не было дела до смерти Унэгена. Тот был еще воином Есугэя, одним из тех, что до сих пор не считают Илака ханом. Глава племени потихоньку разбавлял таких молодежью, жадной до крови и завоеваний.
– Ты хорошо потрудился, – сказал Илак, обращаясь к Толую, и тот выпятил грудь от гордости. – Выберешь себе коня из моих собственных и получишь дюжину бурдюков арака. Выпей вволю. Ты заслужил благодарность хана.
– Ты оказываешь мне честь, господин, – откликнулся Толуй, искоса глянув на Тэмучжина. – С радостью посмотрю на унижение этого мальчишки.
– Хорошо, Толуй. Оставайся здесь. Духам нужна кровь, чтобы утолить голод. Он останется лишь пятном на дороге, которая поведет нас к победе и величию. К нам пришел кузнец. Кровь ханского сына будет нашей жертвой богам. Отец-небо даст нам красивых женщин и бросит нам под копыта тысячи племен. Так говорит моя кровь.
Тэмучжин с трудом поднялся на колени. Тело его ныло после тяжелого пути, а запястья горели как в огне. Он плюнул на землю и, оглядевшись по сторонам, подумал об отце.
– Я всегда знал, что у дерьма больше чести, чем у тебя, – медленно произнес он, обращаясь к Илаку.
А когда один из воинов бросился к нему и ударил его рукоятью меча, постарался не зажмуриться. Его ударили трижды, прежде чем он потерял сознание и упал на пыльную землю, но он так и не закрыл глаза.
Тэмучжин пришел в себя, когда на лицо и одежду хлынула какая-то теплая жидкость. Он задохнулся, с трудом поднялся на ноги, вскрикнув от боли, когда обнаружил, что один его палец сломан, а правый глаз так затек спекшейся кровью, что не открывается. Он надеялся, что его не ослепили, но все это уже не имело значения. Было так темно, что он не понимал, где находится. Над головой он разглядел решетку, через которую светили звезды, и вздрогнул. Его бросили в холодную яму. Решетка слишком высоко – до нее не допрыгнуть. Он прижал здоровую руку к стене – та была мокрой от влаги. Ноги находились по щиколотку в воде. Над головой слышалось тихое хихиканье.
К его ужасу, после еле сдерживаемого хрюканья ему на голову снова полилась вонючая жидкость. Воины Илака мочились в яму и хохотали.
Тэмучжин закрыл голову руками, стараясь не поддаваться черному отчаянию. Он знал, что может окончить жизнь в этой вонючей яме, придавленный камнями, которых набросают сюда, чтобы переломать ему руки и ноги. В мире нет справедливости, но это он знал еще со дня смерти отца. Духи не принимают участия в жизни людей с самого их рождения. Человек либо выносит все испытания, которые посылает ему на пути этот мир, либо ломается.
Люди с натугой положили тяжелый камень на решетку. Когда они ушли, Тэмучжин попытался молиться. К его изумлению, молитва придала ему сил, и до рассвета он просидел, прижавшись к холодной склизкой стене. Временами он погружался в чуткий сон. Его желудок был пуст, и опорожняться было нечем, но это не послужило ему утешением. Ощущение было таким, словно он всегда был голодным и избитым. Где-то там осталась жизнь, в которой он был счастлив и ездил с братьями к красной скале. Он цеплялся за эту мысль, словно за свет во тьме, но и она покинула его.
Перед рассветом Тэмучжин услышал шаги и увидел темную фигуру, склонившуюся к решетке и закрывшую звезды. Тэмучжин скривился в ожидании потока мочи, но вместо этого незнакомец заговорил.
– Кто ты? – послышался шепот.
Тэмучжин не поднимал головы, но гордость снова вспыхнула в нем, и он ответил:
– Я старший из оставшихся в живых сыновей Есугэя, хана Волков.
Перед глазами начали мелькать вспышки, и Тэмучжин подумал, что теряет сознание. Он вспомнил слова, что некогда говорил отец, и дерзко произнес:
– Я земля, я кости холмов. Я зима. Когда я умру, я приду к тебе в самую холодную ночь.
Он гордо поднял голову, решив не показывать своего унижения. Тень не шевелилась, но через некоторое время прошептала несколько слов и исчезла. Звезды опять заглянули в яму.
– Кто ты таков, чтобы советовать мне не отчаиваться? – спросил Тэмучжин.
Солнце проходило по небу прямо над головой Тэмучжина. Его сияние было приглушено густым облаком, и пленник мог, не жмурясь, смотреть на оранжевый диск. После холодной ночи тепло, хоть и слабое, всегда радостно. Утром, когда Тэмучжин пришел в себя, первым делом он вытащил ноги из замерзшей грязи, затем стал топать ногами и колотить рукой об руку до тех пор, пока кровь не побежала по жилам. Один уголок ямы он отвел под отхожее место, но нечистоты все равно были прямо под ногами, и к третьему дню вонь в яме стояла невыносимая. Через решетку залетали рои мух, и он убивал время, ловя их ради забавы живьем.
Пленнику кидали хлеб и баранину, хохоча над его усилиями поймать их прежде, чем они упадут в нечистоты. Когда ему в первый раз пришлось есть поднятое с земли, желудок болезненно свело, но выхода не было – иначе он бы умер от голода. Тэмучжин проглотил кусок, лишь пожав плечами. Каждый день он отмечал камешками время по перемещению тени, чтобы хоть так скрасить тупое времяпрепровождение и забыть об унижении.
Он не понимал, зачем Илак бросил его в эту яму, а не убил тотчас. Наедине с собой Тэмучжин воображал, что Илака заела совесть, что он не в силах убить сына Есугэя. Может, его поразила какая-то мерзкая болезнь в знак проклятия. Тэмучжин утешал себя такими картинами, а потом думал, что на самом деле Илак, наверное, уехал на охоту. Или придумывает для него ужасную смерть. Тэмучжин давно понял, что окружающий мир гораздо менее приятен, чем его собственный вымышленный мир.
Когда сняли камень и отбросили решетку в сторону, Тэмучжин почти с облегчением осознал, что смерть наконец пришла. Он протянул руки и позволил вытащить себя наружу. Услышал вокруг себя голоса собравшихся соплеменников и понял, что ожидается нечто из ряда вон выходящее. Тэмучжин даже не обратил внимания, когда вытаскивающий его человек схватился за сломанный палец и тот хрустнул.
Когда его поставили на землю, Тэмучжин рухнул на колени. Он видел вокруг лица более чем сотни людей и даже узнал некоторых. Кое-кто насмехался над ним, малышня бросала в него камни. Но у большинства в глазах стояла тревога, скрытая за маской равнодушия.
Тэмучжин приготовился к смерти, к концу. Годы, прожитые без племени, были подарком судьбы, какими бы трудными они ни были. Он видел и радости, и печали. И сейчас поклялся себе расстаться с жизнью достойно. Этого требовали его кровь и отец.
Илак сидел на троне, который вынесли на солнечный свет. Тэмучжин бросил на него взгляд и отвел глаза, предпочитая смотреть на соплеменников. Несмотря на то что ему многое пришлось из-за них пережить, душа успокаивалась от взгляда на эти лица. Не обращая внимания на Илака, Тэмучжин улыбался и кивал тем, кого хорошо знал. Они не осмеливались отвечать ему, но он видел, как выражение их глаз чуть смягчалось.
– Я бы привел его сюда с честью, – внезапно взревел Илак, обращаясь к толпе. Он опустил свою огромную голову и покачал ею с серьезным видом. – Но увидел, что он живет как зверь, лишенный людских добродетелей. Даже крыса может укусить. Но когда он убил моего воина, я приказал притащить сюда этого бродягу без роду-племени. Ради свершения правосудия. Должны ли мы его судить? Должны ли мы показать, что Волки не размякли?
Тэмучжин видел, что семьи ближних воинов Илака бездумно радуются. Некоторые даже выкрикивали что-то одобрительное. Но большинство стояли в молчании и глядели на грязного молодого человека, желтые глаза которого в упор смотрели на них. Тэмучжин медленно поднялся на ноги. Он провонял собственным дерьмом, весь был искусан мухами и покрыт ссадинами, но стоял, выпрямившись, и ждал удара меча.
Илак обнажил меч с волчьей головой, вырезанной на костяной рукояти.
– Духи оставили эту семью, Волки мои! Посмотрите же на его ничтожество, посмотрите сами. Где же удача Есугэя?
Ему не следовало упоминать имя прежнего хана. Он сделал ошибку. Многие потупили головы при этом имени, и Илак побагровел от злости. Ему вдруг показалось недостаточным просто снести Тэмучжину голову, и он убрал меч в ножны.
– Привяжите его к лошади, – буркнул он. – Проволоките, пока с него шкура не слезет, а после швырните в яму. Может, я убью его завтра.
И стал наблюдать за тем, как Толуй подводит карего жеребца и привязывает к седлу длинную веревку. Толпа расступилась и загалдела в возбуждении, предвкушая необычную забаву. Когда связанные руки захлестнули веревкой, Тэмучжин обратил на миг взгляд светло-желтых глаз в сторону Илака и плюнул. Тот расплылся в ухмылке.
Толуй обернулся, сидя в седле. На его лице смешались злоба и самодовольство.
– Ты быстро бегаешь? – спросил он.
– Посмотрим, – отозвался Тэмучжин, облизывая потрескавшиеся губы.
Подмышки взмокли от пота. Ему хватило мужества стоя ждать удара меча. Но мысль, что его разорвут в клочья, волоча за лошадью, была невыносима.
Тэмучжин попытался было собраться с духом, но Толуй уже ударил коня пятками и испустил дикий вопль. Веревка резко натянулась, и Тэмучжина рвануло вперед. Он был вынужден бежать, спотыкаясь на ослабевших ногах. Толуй же мчался, наслаждаясь властью. И вскоре сын Есугэя рухнул на землю.
Когда Толуй вернулся в улус, Тэмучжин бессильно волочился за конем. На нем живого места не было. Одежда превратилась в жалкие лохмотья, трепетавшие на ветру. Толуй обрезал веревку, и Тэмучжин без чувств повалился на землю. Руки его почернели, рот раскрылся, с губ сползала кровавая слюна – он прокусил язык. Тэмучжин увидел бледное окаменевшее лицо Басана, стоявшего на пороге юрты.
Илак вышел приветствовать Толуя, бросив довольный взгляд на жалкое подобие человека, которого когда-то считал значительным. Он был рад, что все не закончилось слишком быстро. От принятого решения даже шаг его стал легче, словно с плеч упала тяжесть. Он и правда был в лучшем расположении духа, даже сдавил Толуя в подобии борцовской хватки прежде, чем тот швырнул Тэмучжина в яму и опустил решетку.
Едва осознавая, где он и почему здесь, Тэмучжин сидел в ледяной грязи. Он нашел в нечистотах зуб, похожий на человеческий, взял его и стал рассматривать. Он не знал, сколько просидел, глядя на него. Может, он уснул, но не был в этом уверен. Боль и отчаяние иссушили его до той степени, когда человек уже не может понять, спит он или бодрствует. Ныли кости, лицо так распухло, что он с трудом мог приоткрыть один глаз. Второй был закрыт спекшейся кровью, и Тэмучжин боялся прикоснуться к нему. Он вообще не хотел шевелиться, чтобы снова не почувствовать боль от бесчисленных порезов и ушибов. Никогда в жизни он не ощущал себя таким разбитым, и единственное, на что его хватало, – не расплакаться и не завыть. Тэмучжин молчал, обнаружив в себе такую силу воли, о которой прежде и не подозревал. Она закалилась в горниле ненависти, и он был рад, что его внутренний стержень не согнулся. Он укреплял его, поняв, что только так может остаться в живых.
– Где отец мой? Где племя мое? – шептал Тэмучжин с искаженным от горя лицом.
Он жаждал вернуться к Волкам, но им нет до него дела. Трудно отбросить последние лохмотья детства, трудно отказаться от общей, связующей их истории. Он вспомнил простую доброту Хорхуза и его семьи, когда сыновья Есугэя были так одиноки. Бесконечно долго просидел Тэмучжин, привалившись к земляной стене, и мысли его ползли медленно, как плывущий по реке лед.
Что-то заскрежетало у него над головой, и он в страхе поднял голову, очнувшись, словно ото сна. Недремлющая часть его сознания уловила тень на дне ямы. Тэмучжин поднял затуманенный взгляд и с тупым изумлением увидел, что решетки нет. Звезды свободно светили ему, а он мог только смотреть на них, не в силах понять, что происходит. Не будь он так изранен, то попытался бы выбраться наружу, но едва мог шевелиться. Мучительно было видеть путь к спасению и не мочь им воспользоваться. Тэмучжин постарался, чтобы тело пострадало как можно меньше, но правую ногу словно в клочья порвали. Она до сих пор кровоточила, и он не мог прыгать точно так же, как и летать, словно птица.
Тэмучжин поймал себя на том, что хихикает как безумец от мысли, что неведомый избавитель ушел, предоставив ему выбираться самому. Утром этот глупец найдет его в этой же самой яме, и больше Илак не оставит его без охраны.
По стене что-то поползло, и Тэмучжин отпрянул в страхе, думая, что это змея. Разум отказывался верить ощущениям. Когда он почувствовал грубую плетеную веревку, в нем затеплилась надежда. Какая-то тень заслонила звезды над головой. Тэмучжин постарался говорить как можно тише.
– Мне не выбраться, – прошептал он.
– Обвяжись, – послышался голос, памятный по прошлой ночи, – и помогай мне, когда я буду тянуть.
Тэмучжин обмотал веревку вокруг пояса и завязал ее непослушными пальцами, гадая, кто же осмелился рискнуть навлечь на себя гнев Илака. Он не сомневался, что если их застанут здесь, то его спаситель попадет в ту же яму и его будет ждать та же судьба.
Веревка врезалась в спину, Тэмучжин заскреб ногами по стенам ямы, но безуспешно. Однако он понял, что может упираться руками, хоть от этого его кожа горела словно огнем. В горле заклокотало, из глаз против воли брызнули слезы. Но он не издал ни звука, пока наконец не оказался на земле посреди притихшего улуса.
– Уходи как можно дальше, – прошептал спаситель. – Вымажись в речном иле, чтобы отбить запах. Если останешься в живых, я приду к тебе и уведу еще дальше.
В звездном свете Тэмучжин разглядел волосы с проседью и широкие плечи, но, к своему удивлению, не узнал этого человека. Не успел Тэмучжин ответить, как незнакомец сунул ему в руки мешок, и от запаха лука и баранины рот Тэмучжина наполнился слюной. Мешок был теплый, и он вцепился в него, как в последнюю свою надежду.
– Кто ты такой и почему спасаешь меня?
Какая-то часть его сознания вопила, что это не имеет значения, что надо бежать, но он не мог уйти, не узнав имени этого человека.
– Когда-то я дал слово твоему отцу, Есугэю, – ответил Арслан. – А теперь ступай. Когда тебя станут искать и начнется неразбериха, я в суматохе последую за тобой.
Тэмучжин медлил в нерешительности. А вдруг Илак все это подстроил, чтобы найти его братьев? Он не мог рисковать, рассказав чужаку о лощине в холмах.
– Когда уйдешь, – начал Тэмучжин, – езжай пять дней на север, от заката до заката. Найди высокий холм и жди меня. Если смогу, приду и отведу тебя к моей семье. Я вечный твой должник, человек без имени.
Арслан улыбнулся отваге сына Есугэя. Он во многом напоминал кузнецу Джелме, хотя в этом юноше горел огонь, который не так-то просто потушить. Он не хотел называть своего имени на случай, если вдруг Тэмучжина схватят и заставят говорить. Но под его взглядом он кивнул, приняв решение.
– Мое имя Арслан. Странствую вдвоем с сыном Джелме. Если останешься в живых, мы еще встретимся, – сказал он, слегка сжав руку Тэмучжина, и тот чуть не вскрикнул от боли.
Арслан положил на место решетку и камень и ушел прочь, передвигаясь в ледяном свете звезд, словно кот. А Тэмучжин еле-еле волочил ноги. Он направился в другую сторону, сосредоточившись на желании выжить и уйти как можно дальше до того, как начнется охота.
В серо-голубых предрассветных сумерках двое мальчишек осмелились подобраться к краю ямы, чтобы посмотреть на пленника. Когда же они наконец набрались отваги и заглянули вниз, никто не ответил им взглядом, и они кинулись к родителям, оглашая воплями весь улус.
Лицо вышедшего из юрты Илака горело от возбуждения. Могучая красная птица сидела на руке, вцепившись в кожаный рукав. Орел время от времени приоткрывал темный клюв и показывал язык, темную полоску. Вокруг прыгали и бешено лаяли две охотничьи собаки, почуявшие настроение хозяина.
– Едем к деревьям, – крикнул Илак воинам, когда те собрались. – Я к восточному краю. Кто притащит его, получит от меня новый халат и пару ножей с костяными рукоятями! Толуй, будешь при мне. В седло, братья мои! Поохотимся нынче!
Он смотрел, как его личная охрана и простые воины разбиваются по отрядам, проверяют снаряжение и припасы, а затем вскакивают в седла. Илака порадовало, что настроение у них хорошее, и он похвалил себя за решение привезти Тэмучжина в улус. Может быть, увидев, как волочат пленника на веревке за конем, воины окончательно уверились, что Отец-небо любит нового хана. И молния не поразила Илака. Даже самые дряхлые старики и старухи должны быть довольны его деяниями.
В голове мелькнула мысль: как Тэмучжин вообще сумел сбежать? Но с этим Илак разберется по возвращении. С такими ранами мальчишка далеко не уйдет. Когда его приведут назад, Илак узнает, как тот выбрался по скользким стенам и кто помог ему. Он нахмурился. Видимо, среди подвластных ему родов нашлись предатели. Если так, он вырвет предательство с корнем.
Радуясь своей силе, Илак намотал повод на кулак и взгромоздился в седло. Красная птица раскинула крылья, чтобы не потерять равновесия, пока он устраивался в седле. Хан натянуто улыбнулся, ощутив, что сердце забилось быстрее. Обычно ему требовалось время, чтобы встряхнуться после крепкого сна, но предвкушение охоты на израненного человека горячило кровь, и он был готов сразу пуститься галопом. Красная птица уловила настрой хозяина и наклонила голову, срывая колпачок когтем. Илак развязал кожаный шнур, и орел, раскинув крылья, слетел с его руки и с криком набрал высоту. Освободившись от веса орла, рука хана поднялась, словно он приветствовал кого-то или прощался. В такое утро он ощущал эту землю всем своим существом. Окинул улус взглядом и кивнул Толую:
– Едем. Посмотрим, далеко ли он успел убежать.
Толуй ухмыльнулся господину, ударил коня пятками и послал его вперед. Охотничьи псы перестали завывать и помчались рядом, томясь в ожидании охоты. Воздух был прохладен, но воины надели стеганые халаты, да и солнце уже поднималось.
Тэмучжин лежал неподвижно, наблюдая, как перед самым его носом по грязи ползет муха. Он обмазался речным илом, чтобы отбить свой запах, но не был уверен, что это поможет. Под покровом темноты он ушел так далеко, насколько это было в его силах, и к рассвету уже сильно хромал и всхлипывал при каждом шаге. Удивительно, как слабость овладевает человеком, когда тот наедине с самим собой. Ему было наплевать, что по щекам, обжигая ободранную кожу, текут слезы – ведь никто их не видел. Каждый шаг отдавался мучительной болью, но он заставлял себя идти вперед, постоянно повторяя слова, сказанные Оэлун в их первую ночь в холмах. Чуда не будет, страданиям не будет конца, если они сами не справятся с ними. И он продолжал идти, надеясь, что мрак скроет его от наблюдателей на холмах.
Перед наступлением рассвета Тэмучжин ковылял как раненое животное, согнувшись пополам от боли и слабости. Наконец он упал на берегу речушки, обратив лицо к светлеющему небу и тяжело дыша. Он понимал, что Волки обнаружат его исчезновение при первых проблесках зари. Как далеко удалось ему уйти? Он увидел первый золотой луч на горизонте, показавшийся слишком ярким его усталым глазам. Тэмучжин начал копать ил распухшими руками, вскрикивая каждый раз, когда задевал сломанный палец.
Некоторое время он ни о чем не думал, и это принесло облегчение. Ил густой жижей тек между пальцев, и Тэмучжин намазался им с ног до головы, поверх одежды тоже. Ил был холодным, но, высыхая, вызывал отвратительный зуд.
Тэмучжин вдруг встряхнулся и понял, что уже долго смотрит на сломанный палец, на распухший сустав и багровую кожу, просвечивающую из-под ила. Испугался, что от усталости теряет ощущение времени. Он был на пределе сил, и ему хотелось только упасть и потерять сознание. Но в самой глубине души еще горела искра, которая жаждала жить. Однако и она потухла, залитая грязным прибрежным илом, и Тэмучжин едва нашел в себе силы повернуть голову и посмотреть, высоко ли поднялось солнце.
Вдалеке послышался собачий лай. Тэмучжин очнулся, терзаемый холодом и усталостью. Он давно уже проглотил еду, что дал ему Арслан, и теперь его снова мучил голод. Собаки лаяли где-то поблизости, и он вдруг испугался, что вонючий речной ил не перебил его запах. Он сполз по склону к поросшему травой берегу. Двигался рывками, неуклюже, бессильно. Собачий вой все приближался, и сердце Тэмучжина запрыгало от мысли, что сейчас на него накинутся псы и будут рвать его. Он не слышал конского топота, но знал, что всадники недалеко.
Со стонами он заполз в обжигающе ледяную воду, в самую гущу тростника. Часть его сознания, еще способная мыслить, приказывала ему отойти как можно дальше от места, где он прятался вначале. Если преследователи найдут место, где он лежал, то обшарят все вокруг.
Холодная вода приглушила острую боль. И хотя речка была мелкой, течение помогало ему ползти дальше, опираясь на дно руками и ногами, поднимая мягкий ил. Сквозь пальцы проползало что-то живое, но холод оставил ему только основные ощущения, не имевшие связи с внешним миром. Они увидят взбаламученную воду. Конечно, все безнадежно, но Тэмучжин продолжал упорно продвигаться, ища более глубокое место.
Река делала поворот, огибая старое дерево, наклонившееся к самой воде. На другой стороне берег был покрыт голубым льдом, пролежавшим в глубокой тени с зимы. Вода вымыла подо льдом небольшое пространство, и Тэмучжин без колебаний нырнул под кромку льда, хотя и страшился лютого холода.
Он вяло думал, долго ли протянет в обжигающе холодной воде. Заставил себя пролезть под ледяной навес и встал коленями на дно. Над водой оставались лишь нос и глаза. Чтобы найти его, охотникам придется залезть в воду, но Тэмучжин не сомневался, что они пошлют вдоль реки собак.
От холода все его тело онемело, и он решил, что, наверное, умирает, но крепко стиснул челюсти, чтобы зубы не стучали, и на время забыл обо всем. Он просто ждал, как рыба, замерзший и находящийся на грани сознания. Он увидел облачко своего дыхания над поверхностью воды, когда поднятая со дна муть вокруг него осела.
До Тэмучжина доносился возбужденный лай собак, но мысли его текли слишком медленно, чтобы он успел почувствовать страх. Кричат? Похоже на то. Наверное, нашли след в прибрежном иле. И конечно, решили, что такой след может оставить только человек, ползущий на брюхе, как животное. Ему было все равно. Холод добрался до него и стиснул сердце, оно билось все медленнее. Каждое биение ощущалось вспышкой тепла в груди, но с каждым мгновением эти вспышки становились все слабее.
Через некоторое время собачий лай стал тише. Тэмучжин пошевелился – это был зов тела, которое упорно не желало умирать. Он чуть не утонул, накрытый волной слабости, и с трудом удержал голову над водой. Медленно перебрался на более глубокое место и сел там. Руки и ноги настолько отяжелели, что он едва мог ими пошевелить.
Наконец Тэмучжин выполз на дальний берег и снова лег на темный ил, нарушая его совершенную гладкость, а затем заполз в высокие заросли травы и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, было еще светло, но вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь журчанием реки, стекавшей с заснеженных гор. Он очнулся от боли, когда кровь снова побежала по его жилам и стала сочиться из всех его ран и ссадин. Тэмучжин выбросил вперед руку и, подтянувшись, отполз подальше от воды, постанывая от вернувшейся в тело боли. Ему еще хватило сил приподняться, чтобы всмотреться сквозь деревья и понять, что вокруг никого нет.
Илак не оставит его в покое. В этом Тэмучжин был уверен. Если первая погоня ничего не даст, он отправит на поиски все племя, обшарит все вокруг улуса на день пути. Они знали, что далеко ему не уйти, и будут разыскивать его неустанно. Тэмучжин лежал, глядя в небо. Он понимал, что сейчас может спрятаться только в одном месте.
Солнце село. Тэмучжин с трудом поднялся на ноги. Его била сильная дрожь. Казалось, что он сейчас развалится на части. Ноги подкосились, и он пополз по траве. Горящие факелы улуса были хорошо видны, и он понял, что ушел недалеко. Наверняка большинство охотников разъехались в поисках его намного дальше.
Он подождал, пока погаснут последние отблески заката и вокруг воцарятся тишина, мрак и холод. Оказалось, тело еще способно двигаться, и Тэмучжин давно уже перестал задумываться, как далеко сможет уйти на своих разбитых ногах. В воде его заплывший глаз раскрылся, и он с облегчением обнаружил, что может видеть, хотя перед глазами все было размыто и колыхалось, как сквозь слезы.
Тэмучжин опасался собак, но надеялся, что речной ил отбил его запах. Страх попасться в зубы одной из этих злобных тварей не отпускал его, однако выбора не было. Если он не уйдет, то его поймают поутру, во время второй облавы. И он продолжал брести, а оглянувшись, даже удивился тому, что смог пройти такое значительное расстояние.
Тэмучжин знал, к какой юрте направляться, и поблагодарил Отца-небо, что она стояла на краю улуса. Он лег на живот и пролежал так довольно долго, наблюдая и высматривая любое движение. Илак выставил часовых, но им нужно было обладать совиным зрением, чтобы увидеть вымазанную илом фигуру, ползущую по темной земле.
Казалось, прошла целая вечность до того момента, когда Тэмучжин коснулся войлочной стены юрты, сухой и грубой на ощупь. Все его чувства обострились, вернулась и боль, но теперь он чувствовал себя живым и мыслил ясно. Сначала он решил проползти под стеной, но была опасность, что он свалит ее. А ему совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь заорал от страха, решив, что это волк. Тэмучжин усмехнулся при этой мысли. Очень драный волк, тайком пришедший к людям с холмов в поисках тепла и молока. Облака заволокли небо, и в темноте Тэмучжин добрался до маленькой двери юрты, открыл ее и нырнул внутрь, в еще более глубокий мрак.
– Кто тут? – послышался женский голос.
Слева зашуршало покрывало, и другой, более низкий, голос спросил:
– Кто здесь?
Это был Басан. Тэмучжин знал, что воин уже схватился за нож.
– Это Тэмучжин, – прошептал он.
Воцарилось молчание. Он ждал, понимая, что его жизнь висит на волоске. Услышал чирканье кремня по стали. Вспышка на мгновение осветила лица. Жена и дети Басана проснулись, и Тэмучжин мог только тупо ждать, пока Басан зажжет жир в светильнике и приглушит пламя, чтобы фитилек едва тлел.
– Тебе нельзя здесь оставаться, – сказала жена Басана.
Тэмучжин увидел на ее лице страх, но в немой мольбе повернулся к воину отца и стал ждать его решения. Басан покачал головой, пораженный видом оборванного человека, который, ссутулившись, стоял перед ним.
– Тебя ищут, – произнес Басан.
– Тогда спрячь меня на день, пока облава не закончится, – попросил Тэмучжин. – Прошу твоего гостеприимства.
Он не услышал ответа. Внезапно пошатнувшись и утратив последние силы, он рухнул на колени и упал головой вперед.
– Мы не можем выгнать его, – услышал Тэмучжин слова Басана. – Иначе его убьют.
– Он всех нас погубит! – чуть ли не крикнула женщина.
Тэмучжин смутно видел, как Басан подходит к жене и берет ее лицо в ладони.
– Приготовь чаю и дай ему что-нибудь поесть, – попросил он. – Я помогу ему ради его отца.
Жена ничего не ответила, но с недовольным лицом подошла к котелку и начала раздувать огонь под железным треножником. Тэмучжин почувствовал, как сильные руки Басана поднимают его, а затем провалился во тьму.
Илаку не пришло в голову обыскать юрты племени. Прошел второй день, третий, но никаких следов беглеца не нашлось, и хан был не в духе. На исходе четвертого дня Басан сообщил Тэмучжину, что Арслан с сыном тоже исчезли. Поутру вместе с одним воином они поехали на север, но к закату никто из них не вернулся. Илак от бешенства вышел из себя. Он отправил людей в юрту, которую выделил кузнецу. Те обнаружили, что самые ценные орудия Арслан забрал с собой. Никто и не надеялся, что воин, уехавший с ним, вернется живым, и долго еще слышался плач семьи пропавшего. Волки помрачнели. Илак избил до потери памяти человека, который осмелился спросить, пойдут ли они облавой и на следующий день.
Тэмучжин едва помнил два первых дня. Его била лихорадка, которую он, судя по всему, подхватил в вонючей яме. Ледяная река очистила его кожу. Скорее всего, это и спасло его. Жена Басана с угрюмым видом ухаживала за ним. Она вычистила остатки грязи, а потом промокала кровь и гной тряпкой, смоченной в горячем араке. Тэмучжин стонал от прикосновений. Потом смутно припоминал, как женщина зажимала ему рот, чтобы заглушить стон.
Каждое утро Басан покидал юрту, чтобы вместе с другими воинами идти облавой на беглеца. Он строго-настрого наказал двум своим сыновьям не говорить никому ни слова. Те смотрели на Тэмучжина с глуповатым любопытством, побаиваясь чужака, который все время молчал и был так страшно изранен. Но мальчики были достаточно взрослыми и понимали, что жизнь отца зависит от их молчания.
Каждый раз, когда воины возвращались ни с чем, Илак напивался все сильнее. К концу недели он спьяну отдал приказ сниматься и готовиться к откочевке на север. Видимо, хотел оставить позади и яму, и свою неудачу. В ту ночь он удалился в свою юрту с двумя самыми молоденькими девушками племени, и их родители не посмели и слова ему сказать. Басан вызывался нести охрану в самое позднее время – от полуночи до рассвета, полагая, что в это время сможет помочь Тэмучжину покинуть улус. Люди чувствовали себя неуютно, напряженно, и Басан знал, что кто-нибудь вполне может заметить уход сына Есугэя. Это было опасно. Но еще опаснее было оставлять Тэмучжина до того дня, когда юрты начнут разбирать. Тогда его непременно обнаружат.
Трудно скрывать что-нибудь от соседей в таком сплоченном племени. Басан ждал почти до полуночи, не закрывая дымового отверстия и наблюдая за ходом звезд. Когда он решил, что племя уже улеглось, все его домочадцы дрожали от холода. Те, кому не спится, думал Басан, не обратят внимания на проверенного воина, отправляющегося заступить на стражу. Ему мучительно не хотелось отдавать Тэмучжину одного из своих коней. У него их было одиннадцать, но он любил их как своих детей. После долгих размышлений Басан выбрал вороную кобылку, подвел ее ко входу в юрту и привязал ей на спину переметные сумы с провизией, которой Тэмучжину должно было хватить на дорогу.
Сын Есугэя стоял в глубокой тени и не находил слов, чтобы выразить свою благодарность. Ему нечего было дать детишкам, и он стыдился, что так долго был для них опасным бременем. Жена Басана не стала к нему добрее, а вот старший сын воина успокоился и даже преисполнился восторга, когда узнал, кто таков этот чужак. Младший же, когда Басан сообщил семье, что гость уходит нынешней ночью, собрался с духом и подошел к Тэмучжину с самоуверенностью двенадцатилетнего подростка. К общему изумлению, он опустился вдруг на колено и, поймав руку сына Есугэя, положил ее себе на голову, где среди жесткой щетины на темени был чуб длинных волос.
У Тэмучжина перехватило дыхание от этого простого мальчишеского жеста.
– Твой отец отважный человек, – прошептал он. – Иди же по его стопам.
– Да, мой хан, – откликнулся мальчик.
Тэмучжин посмотрел на него. Жена Басана выдохнула сквозь зубы. Муж ее, стоявший у дверей, услышал разговор и покачал головой. Не успел Тэмучжин что-нибудь сказать, как он шагнул к сыну и поднял его.
– Малыш, ты не можешь дать клятву этому человеку. Когда придет время, ты отдашь свой меч и верность Илаку, как и я. – У него не хватило мужества посмотреть в глаза Тэмучжину, но мальчик затих. Он бросился к матери, вырвавшись из сильных отцовских рук, и спрятался в ее объятиях, поглядывая из-под ее руки то на Басана, то на Тэмучжина.
– Дух моего отца видит нас, – прошептал Тэмучжин. – Выручив меня, ты почтил его.
– Иди за мной, – произнес ошеломленный Басан. – Не разговаривай ни с кем, и все подумают, что ты тоже идешь стоять на страже в холмах.
Он вышел наружу, и Тэмучжин, пригнувшись, последовал за ним, морщась от боли в едва подживших ранах. Ему дали чистые штаны и рубаху, а также зимний стеганый халат Басана. Самые тяжелые раны туго перевязали, но до полного выздоровления было еще далеко. И все равно Тэмучжину не терпелось оказаться в седле. Его племя – степные бродяги, он найдет среди них свое место, а Волки больше его не поймают.
Басан шел по улусу нарочито медленно, надеясь, что темнота скроет лицо его спутника, если вообще найдется, конечно, какой-нибудь дурак, пожелавший выбраться на холод. Может быть, кто-то и заметит, что он вернется без кобылы, но выхода не было. Вскоре они оставили улус позади, и никто не окликнул их. Басан в полном молчании вел лошадь в поводу. Когда они оказались в тени холма, воин вложил поводья Тэмучжину в руки.
– Я завернул и положил сюда свой второй лук. – Басан похлопал по привязанному к седлу свертку. – Тут немного еды, но оставляю тебе пару стрел, чтобы ты мог охотиться. Веди лошадь, пока не уйдешь достаточно далеко, чтобы часовые не услышали стука копыт. Держись в тени холмов как можно дольше.
Кивнув, Тэмучжин пожал воину руку. Этот человек преследовал его, повинуясь Толую, но после спас ему жизнь, рискуя жизнями всей семьи. Тэмучжин не понимал его, но был ему благодарен.
– Жди моего появления, Басан, – сказал он. – У меня есть счеты к Волкам.
Басан посмотрел на него, видя в нем решимость, которая пронзительно напоминала ему Есугэя в молодости.
– Это речи твоего отца, – вдруг содрогнувшись, сказал воин.
Тэмучжин ответил ему долгим взглядом и ударил по плечу:
– Когда мы встретимся снова, даю слово – твоей семье ничто не будет угрожать.
Затем он издал гортанный звук, подгоняя кобылу. Басан долго смотрел ему вслед, пока не вспомнил, что опаздывает на стражу, и пустился бегом. Когда Тэмучжин выйдет из тени холма, только Басан увидит его с вершины, но его рог будет молчать.
Утоляя голод последним, уже черствым хлебцем и последним куском острой баранины, Хачиун одиноко сидел на пологом склоне. Они с Хасаром сумели собрать большую часть разогнанного Толуем стада, и Оэлун заготовила ему с собой мяса на много дней, которые он провел в ожидании брата. Припасы истощались, несмотря на все старания Хачиуна есть понемногу. Он понимал: если не хочет голодать, завтра придется охотиться на сурков и птиц.
Мальчик тосковал по семье. Медленно жуя вяленое мясо, он думал, живы ли Оэлун, сестренка, братья. Бродячие семьи – легкая добыча на равнинах, даже если они передвигаются только по ночам. Однажды сыновья Есугэя застали врасплох пастухов. И на них могут напасть из-за жалкого скота и лошадей. Он не сомневался, что Хасар себя в обиду не даст, но против двоих или троих выехавших на грабеж воинов ему не выстоять. Тут исход ясен.
Хачиун вздохнул: он так устал от несправедливости мира к семье Есугэя. Когда с ними был Тэмучжин, они еще осмеливались надеяться на что-то большее, чем просто жизнь в страхе перед появлением любого чужака на горизонте. Старший брат неведомо как заставлял всех высоко держать голову и помнить, как они жили до гибели Есугэя. Теперь же Хачиун боялся за семью, и в его воображении вставали кровавые картины.
Быть одному нелегко. Хачиун ощутил непривычность своего положения, когда Оэлун увела оставшихся троих детей на запад. Мальчиком он не раз стоял на страже целую ночь, но рядом всегда были взрослые воины, которые следили, чтобы он не заснул. Но даже эти долгие часы не подготовили его к жуткому одиночеству среди пустынных степей. Он осознавал, что вполне может больше не увидеть свою семью, мать, Тэмучжина. Перед ним простиралось бескрайнее море травы, и трудно было даже вообразить, какое оно огромное. Если его родные погибли, то он даже и костей их не сыщет.
Осматривая далекие холмы, Хачиун начал разговаривать сам с собой, и звук собственного голоса успокаивал его. Место, выбранное им для наблюдения, находилось высоко над ущельем, довольно близко к тому месту, где они с Тэмучжином убили Бектера. Как же давно это было! Он до сих пор вздрагивал, возвращаясь на закате к своей наблюдательной точке. Хачиун убеждал себя, что дух Бектера не задержался здесь, но обряды знал плохо и смутно представлял себе, что происходит с человеком после смерти. Мальчик помнил, что старый Чагатай всегда обращался не к одному духу. Дух летает высоко, среди небесных ветров, но разве часть его не привязана к земле? Утром или днем Хачиун спокойно проходил мимо страшного места, но, когда задерживался и возвращался в темноте, легко представлял себе Бектера, стоящего в тени деревьев, бледного и ужасного. От этой мысли Хачиун содрогнулся. Воспоминания о старшем брате будто замерли на том самом мгновении, когда он выпустил стрелу ему в спину. Все, что было до того, тонуло в тумане. Это была иная жизнь. Он помнил ужас, охвативший его при мысли, что Бектер сейчас вырвет стрелу и в ярости набросится на него. Мир перевернулся в тот миг, когда старший брат упал на прелые листья, и Хачиун порой думал, что теперь расплачивается за тот день. Тэмучжин говорил, что духи дают ум и силы, чтобы человек появился на свет и начал жить, но потом им нет до него дела. Но в душе Хачиун побаивался, что за любую жестокость грядет расплата. Он был тогда ребенком, но ведь мог отказаться идти за Тэмучжином?
Хачиун хмыкнул и призадумался. Никто из братьев не мог отказать Тэмучжину. От отца он унаследовал больше, чем думал Хачиун поначалу. И это проявлялось все сильнее и сильнее, когда Хачиун видел, как Тэмучжин торговался с бродячими семьями вроде старого Хорхуза и его жены. Несмотря на свою юность, он никогда не уступал легко. Если бы Тэмучжина убили, Хачиун почтил бы его, следуя в жизни по его стопам. Он нашел бы мать и устроил бы где-нибудь безопасное убежище. Рядом с чистой водой и хорошим пастбищем. Может, они даже нашли бы небольшое племя, которое захотело бы принять к себе новую семью. Оэлун снова могла бы выйти замуж, и они опять зажили бы в тепле и безопасности.
Но все это были мечты. И хотя Хачиун хорошо это понимал, все равно грезил долгие часы, представляя себе жизнь, очень похожую на ту, что знал с детства в юртах Волков, среди коней, на которых так чудесно скакать под лучами солнца. Не каждый день он думал о будущем. Да и уверенность в прошлом стала покидать Хачиуна, он начал терять твердую почву под ногами. На высоком холме лишь ветер играл его волосами, и он тосковал по родным, горевал по Тэмучжину. Рана в бедре еще ныла, но Оэлун зашила ее, и теперь Хачиун, сидя на холме и слушая ветер, лишь изредка почесывал шрам.
В том, что Тэмучжин не сумел убежать от преследователей, Хачиун был уверен. Он помнил Толуя как злобного задиру, который щипался и дразнился, когда не видели взрослые. От мысли, что старший брат попал ему в руки, кулаки младшего сжимались сами собой. Семья Есугэя жила трудно. Изо дня в день это была борьба за существование. Но бывали дни – вроде того, в который явился Толуй, – когда у семьи зарождалась надежда на хорошую жизнь. Теперь у них отняли все надежды. Хачиун все еще ждал брата, но уже не верил, что увидит его здесь, в лощине среди холмов. Если бы Отец-небо был справедлив, он подверг бы страданиям не семью Есугэя, а Илака и его воинов. Но все это мечты. Справедливости нет, злодеи благоденствуют. Хачиун боролся с отчаянием. Порой его переполняла ненависть, как и Тэмучжина. Должна быть справедливость. Должно быть отмщение.
Мальчик доел мясо, порылся в мешке в поисках еще чего-нибудь съестного. Он устал, тело затекло от долгого сидения, но холод был хуже ветра. Где-то в западной стороне шла навстречу опасности Оэлун, а Хачиуна не было рядом, чтобы убивать ради нее или самому умереть за нее. Лишь упорство держало его на месте.
Тэмучжин заметил на горизонте двоих людей. Высоко на холме. Сердце горячо забилось от мысли, что это может быть Арслан с сыном. Впрочем, лук он положил так, чтобы тот был под рукой. Если это разбойники, то он поклялся, что сожжет их сердца на медленном огне. Раны не помешают метко выстрелить из лука Басана. После всего, что ему пришлось вытерпеть, он был настроен весьма мрачно.
Он ехал пять дней, от заката до заката, как и сказал Арслану. С едва заживших ран то и дело сдиралась корка, вновь сочилась кровь. Убежище в холмах, где жила его семья, располагалось далеко от уединенного места, где он договорился встретиться с кузнецом. Зато он узнает, можно ли доверять людям, покинувшим Илака. Новый хан Волков был не настолько хитроумен, чтобы подсылать своего человека. А вот Есугэй мог бы. Тэмучжин, прикрывая глаза от лучей садящегося солнца, смотрел, как эти двое направляют коней вниз по пологому склону, откидываясь назад для равновесия. Он хмыкнул, разглядев, что один из них спешился и в одиночку пошел к нему с поднятыми руками. Знак был понятен, и Тэмучжин в ответ поднял лук. Это мог быть только Арслан.
Тэмучжин послал коня рысью вперед, все еще держа лук наготове. Хотя этот человек и вытащил его из ямы, но Тэмучжин еще не скоро сможет доверять кому бы то ни было. Он остановился, предоставив Арслану пройти до него еще несколько шагов. Этот человек шагал по весенней траве так уверенно, как некогда ходил Есугэй, и сердце Тэмучжина заболело от воспоминаний. Однако на лице его ничего не отразилось.
– Я знал, что ты от них сбежишь, – крикнул Арслан и, подойдя поближе, улыбнулся. – Думал, ты еще долго не появишься, но вижу, ты нашел хорошую лошадь.
– Это подарок человека, который помнит моего отца, – коротко ответил Тэмучжин. – Но скажи мне, как думаешь, что будет дальше?
– Я думаю, ты позовешь моего сына, мы сядем и разделим трапезу, – сказал Арслан. – Поскольку стоянка тут моя, будь моим гостем.
Тэмучжин кашлянул. Он был перед этим человеком в огромном долгу, и это его тяготило.
– Почему ты помог мне? – спросил он.
Арслан поднял взгляд, увидел едва зажившие раны, подметил, как сутулится в седле молодой воин. Есугэй гордился бы таким сыном, подумал он.
– В свое время я дал клятву твоему отцу. А ты старший из его оставшихся в живых сыновей.
Глаза Тэмучжина блеснули – он вспомнил о Бектере. Помог бы этот человек старшему брату? Тэмучжин мог только дивиться поворотам судьбы.
– Но ты не знаешь меня, – заявил он.
Арслан замолк и стоял неподвижно.
– Не знаю. Сначала решил не вмешиваться, но ты гнил в яме, а я не из тех, кто остается в стороне. Даже если бы я не был знаком с твоим отцом, то все равно вытащил бы тебя.
Тэмучжин вспыхнул.
– Я… я благодарен тебе, – сказал он, глядя на холмы.
– Не будем говорить об этом, – отозвался Арслан. – Все позади. Пока я могу сказать только то, что ты меня не знаешь, но скоро поймешь, что слово мое – железо.
Тэмучжин резко перевел взгляд на Арслана, выискивая насмешку на его лице. Но ее не было – только суровая сдержанность.
– Да, так говорил твой отец, – продолжал Арслан. – Это привлекло меня к нему, и я ему поверил. Если ты хотя бы наполовину таков, как твой отец, мы с сыном принесем клятву верности тебе и твоему роду.
Тэмучжин уставился на него, ощущая в нем спокойную силу. Оружия при нем не было, но кобыла попятилась от Арслана на три шага, пока они разговаривали, видимо, чувствуя, как и ее хозяин, что перед ними хищник, который жестко держит себя в руках. Тэмучжин подумал: а вдруг Арслан считает, что возвращения сына Есугэя ждет целое войско? И человек, который даст ему слово, окажется не в большом племени, а всего-то с изголодавшимися мальчиками, что скрываются в холмах. Соблазн был велик, но Тэмучжин не мог играть в нечестную игру с тем, кто спас ему жизнь.
– У меня нет ни племени, ни богатства, только моя семья, которая дрожит за свою жизнь, – сказал Тэмучжин. – Мне нечего дать тебе и твоему сыну. Если решишь уехать, вернусь домой один, но буду вечно благодарен тебе за помощь.
– Ты сказал, что ты земля и кости холмов, – тихо проговорил Арслан. – Я верю, ты говорил словами отца. Я пойду за тобой.
– Тогда зови своего сына, – сказал Тэмучжин, внезапно охваченный усталостью.
Он не хотел давать волю пробудившейся надежде, но испытания, выпавшие на его долю, сильно изменили его. Сына Есугэя больше не удовлетворяло просто выживание. Он посмотрел на Арслана и представил себе след пожаров и крови, который потянется по улусам различным племен до юрт Волков. Он чуял запах пожаров даже в самые черные дни в яме. Вокруг жужжали и роились мухи, а в его воображении вспыхивало пламя.
Когда подъехал Джелме, Тэмучжин спешился и пошел, прихрамывая, к отцу с сыном.
– Если вы назовете меня своим ханом, то уже не будете принадлежать себе, – торжественно произнес он, вспоминая, как говорил отец. – Преклоните колена.
Джелме и Арслан опустились на колени, и Тэмучжин положил израненные руки на их головы.
– Требую у вас соли, молока, лошадей, юрт и крови.
– Они твои, мой хан, – ответили оба в один голос.
– Тогда мы одной крови и одного племени, – сказал Тэмучжин, и они подняли на него изумленные глаза. – Вы мне братья, и мы один народ.
Арслан и Джелме поднялись, потрясенные его тоном и смыслом его речей. С холмов пришел ветер. Тэмучжин повернул голову в ту сторону, где скрывалась его семья. Он понял, что найдет свое племя среди людей, презираемых другими, среди бродяг и пастухов. Среди людей вроде Хорхуза и его семьи, убитых Толуем. Их мало, но они закалены огнем. Они были изгнанниками, и многие, как и сам Тэмучжин, истосковались по племени, по возможности ответить ударом на удар миру, бросившему их.
– Здесь будет наше начало, – прошептал Тэмучжин. – Довольно мне прятаться. Пусть теперь прячутся от меня.
Хачиун увидел едущих на юг троих всадников и никак не мог предположить, кто это. Он тщательно прикинул их путь и заполз в лощину с луком и стрелами наготове. Он хорошо знал местность, поэтому уверенно помчался вниз по склону, перепрыгивая через упавшие деревья до тех пор, пока не стал задыхаться.
Спрятавшись в подлеске, он залег рядом с тем местом, где всадники обязательно должны будут проехать, и приготовился убивать. Если это со своим пленником вернулись Толуй и Басан, Хачиун решится на два дальних выстрела и испытает свое мастерство. Он уже набил руку, и ни Хасар, ни Тэмучжин не могли сравниться с ним. Он ждал топота копыт в тишине и готов был встретить врага.
Когда они появились, сердце Хачиуна запрыгало от возбуждения – он узнал брата. От одного вида живого Тэмучжина его дух воспрянул, и отчаяние, в которое мальчик впал от одиночества, исчезло. Он сжал губы, вдруг осознав, что произносит имя брата вслух. Слишком долго Хачиун был один. Он взял себя в руки и нацелил стрелу в старшего спутника Тэмучжина.
Острым взглядом замечая все мелкие подробности, Хачиун ждал. Тэмучжин сидел в седле прямо, на нем не было веревок, повод был в его руках. Разве они доверились бы пленнику, который при первой же возможности во весь опор пустился бы прочь? Что-то тут было не так. Хачиун ловчее ухватил могучий лук. Плечо заныло от напряжения. Он не даст им проехать – не должен, – но если сделает предупредительный выстрел, то потеряет возможность убить их быстро. Мужчины были вооружены луками, хотя тетивы на них не было. Они ехали не так, как передвигаются по враждебному краю. Хачиун заметил, что у них длинные мечи, вроде того, что был у Есугэя. Все это было непонятно, и, пока он медлил в нерешительности, путники поравнялись с ним. И он решил рискнуть.
– Тэмучжин! – взревел он, вскакивая и натягивая тетиву до уха.
Тэмучжин заметил его краем глаза.
– Стой! Стой, Хачиун! – закричал он, размахивая руками. Двое чужаков вмиг исчезли из виду, точно коты. Оба спрыгнули с седла, прикрывшись конями. Хачиун вздохнул с облегчением, когда Тэмучжин кивнул ему и с пугающей неуклюжестью спешился.
Сердце младшего брата болезненно забилось. Волки изранили Тэмучжина, но он был здесь и был жив, хотя и сильно хромал. Братья бросились навстречу друг другу, и Хачиун, охваченный радостью, крепко обнял Тэмучжина. Все будет хорошо.
– Я не знал, друзья это или враги, – переводя дух, сказал Хачиун.
Тэмучжин кивнул, обнимая его за шею и пытаясь выпрямиться.
– Это мои воины, – заявил Тэмучжин. – Арслан и Джелме, они спасли меня из плена. Их послал дух нашего отца.
Хачиун повернулся к чужакам.
– В таком случае вы всегда желанные гости в моем улусе, – крикнул он. – Я добыл пару уток, накормлю вас, если вы голодны. Хочу услышать вашу историю.
Тэмучжин кивнул, и Хачиун вдруг осознал, что старший брат ни разу не улыбнулся с момента встречи. Он изменился за это время, помрачнел под гнетом перенесенных испытаний.
– Мы проведем ночь здесь, – решил Тэмучжин. – Но где мать и остальные?
– Они поехали на север. Я остался ждать твоего возвращения. Я… я уже готов был уйти. Я потерял надежду снова когда-нибудь увидеть тебя.
– Никогда не теряй веру в меня, – хмыкнул Тэмучжин. – Мое слово – железо, я всегда вернусь домой.
К своему удивлению, Хачиун вдруг ощутил слезы на глазах. Он заморгал, смущенный присутствием чужаков. Слишком долго он был один и полностью потерял умение скрывать свои чувства. Он попытался снова овладеть собой.
– Идем же. Я разожгу огонь и приготовлю еду.
– Как скажешь, – кивнул Тэмучжин. – Нужно выступить на рассвете. Я хочу догнать нашу мать.
Все трое последовали за Хачиуном к его стоянке, на сырой пятачок земли, вряд ли достойный назваться улусом, где вокруг небольшого костра валялись обломки костей. Хачиун, сев на колени над потухшими углями, принялся неуклюже разводить костер.
– В половине дня пути отсюда, – говорил он, высекая искру, – находится бродячая семья. Они прошли мимо меня вчера вечером. – Он увидел, как поднял голову Тэмучжин, но неверно истолковал блеск в его глазах. – Трое мужчин и две женщины. Мы сможем обойти их, если пойдем прямо на юг, прежде чем срежем путь через черные холмы.
Хачиун довольно крякнул, когда пламя лизнуло трут. Тэмучжин смотрел на маленький костер:
– Я не хочу обходить их. Может, они этого и не знают, но они моя кровь так же, как и ты.
Хачиун уставился на него, присев на корточки.
– Не понимаю, – протянул он, заметив краем глаза, как Арслан и Джелме переглянулись. – К чему нам бродяги?
– Они великое племя, – ответил Тэмучжин, будто самому себе. Он говорил так тихо, что Хачиун напряг слух. – Я дам им новую семью. Я соберу их, закалю и пошлю их против тех, кто убил нашего отца. Я напишу имя Есугэя татарской кровью, а когда мы окрепнем, вернусь с севера и разгоню Волков по снегам.
Хачиун внезапно вздрогнул. Может, это была игра его воображения, но ему показалось, что он слышит щелканье гадальных костей в шуме ветра.
Хасар ждал, сидя в глубоком снегу. Лицо его, несмотря на толстый слой бараньего сала, онемело от холода. Ему стало жалко себя самого. Сегодня был его шестнадцатый день рождения, а братья словно позабыли об этом. Он высунул язык, чтобы поймать снежинку. Он давно уже тут сидит, устал, и ему стало скучно. Лениво подумал: а вдруг в татарском улусе удастся найти себе женщину? До улуса было всего-то сотня шагов по засыпанной белым снегом земле. Злой ветер гнал по небу рваные облака, словно приближающаяся гроза – стадо белых коз. Хасару понравилось это сравнение, и он повторил его про себя. Надо будет сказать Оэлун, когда они вернутся из набега. Хасар подумал, не глотнуть ли арака, чтобы согреться, но вспомнил слова Арслана и удержался. Кузнец налил во второй кожаный бурдюк только чашу драгоценного напитка.
– Не хочу, чтобы ты напился, – сурово сказал Арслан. – Если татары нападут, тебе нужны будут твердая рука и ясный глаз.
Хасару нравились отец и сын, которых привел с собой Тэмучжин, особенно Арслан. Порой тот напоминал ему отца.
Какое-то движение вдалеке отвлекло Хасара от рассеянных мыслей. Трудно оставаться сосредоточенным на своей задаче, когда боишься замерзнуть. Он решил хлебнуть арака, чтобы совсем не застыть, когда дойдет до дела. Он двигался медленно, чтобы не потревожить слой снега, что насыпался на его халат и покрывало.
Арак ожег его десны, но он быстро проглотил его, ощущая, как тепло расходится по груди и согревает нутро. Теперь он не замерзнет. А в татарском улусе тем временем что-то явно происходило. Хасар залег в западней стороне, скрытый покровом снега. Он видел бегущие фигуры и, когда ветер затихал на миг, слышал крики. Кивнул. Тэмучжин наконец напал. Теперь они точно узнают, действительно ли это лишь маленький отряд или засада, о которой предупреждал Арслан. Татары платили за кровь небольшого отряда, с севера тревожившего их земли. Тэмучжин набрал воинов из бродячих семей, взял под свою защиту детей и женщин и обходился с ними честно. Татары помогли ему собрать племя на ледяных пустошах.
Хасар услышал глухие удары выпущенных стрел. С такого расстояния он не мог сказать, татарские ли это стрелы, но сейчас это не имело значения. Он слышал лаянье собак и надеялся, что кто-нибудь перестреляет их, прежде чем они набросятся на Тэмучжина. Его брат по-прежнему боялся собак, и нехорошо будет, если он покажет свою слабость перед лицом новых воинов, многие из которых до сих пор не доверяли Тэмучжину и опасались его.
Хасар усмехнулся. Брат предпочитал брать к себе воинов с детьми и женами. Они не предадут его, зная, что их семьи находятся в его улусе под опекой Оэлун. О возможности предательства никогда не говорили, и, видимо, один лишь Хасар думал об этом. Но он знал, что его брат достаточно умен, возможно, умнее всех.
Хасар прищурился. Сердце его заколотилось вдвое быстрее, когда он увидел две убегающие из улуса фигуры и узнал Тэмучжина и Джелме. Они держали наготове луки с наложенными на тетиву стрелами. За ними мчались шестеро татар в своих мехах и пестрых одеждах, вопя и скаля желтые зубы.
Хасар не стал медлить. Его брат и Джелме промчались мимо, даже не взглянув на него. Он выждал еще мгновение, чтобы татары подбежали поближе. И выскочил из снега как демон мести, натянув тетиву до самого уха. Две стрелы свалили двух воинов. Остальные остановились, обуреваемые страхом и смятением. Они могли бы наброситься на Хасара, разорвать его в клочья, но Тэмучжин с Джелме не оставили его. Как только они услышали щелканье тетивы его лука, оба тут же развернулись и упали на колено, схватив стрелы и перебив оставшихся татар, дав Хасару и уцелевшему татарину время на последний выстрел. Хасар послал стрелу точно в бледное горло врага. Татарин схватился за нее и почти выдернул, прежде чем упал. Хасар вздрогнул, испугавшись этой смерти. У татар халаты были похожи на те, что носило его племя, но северяне были бледнокожими и с чужими лицами, и, казалось, они не чувствуют боли. Но умирали они так же быстро, как козы и овцы.
Тэмучжин и Джелме вырывали стрелы из трупов, вырезая их быстрыми ударами ножей. Работа была грязной. Когда Тэмучжин протянул Хасару с полудюжины стрел, лицо его было в красных точках, а стрелы – в крови. Не говоря ни слова, он похлопал Хасара по плечу, и они с Джелме побежали трусцой в татарский улус, пригибаясь и держа луки наготове. Сердце Хасара начало успокаиваться, и он аккуратно уложил в колчан окровавленные стрелы на случай, если снова придется убивать. Обернул тетиву промасленной тряпкой, чтобы она оставалась крепкой и сухой, и засел на прежнем месте. Жаль, что не взял с собой еще арака, подумал он, когда холод снова начал пробирать до костей, а снег стал засыпать его.
– Это не засада, Арслан! – крикнул Тэмучжин на весь татарский улус.
Кузнец пожал плечами и кивнул. Это не означало, что засады не будет вообще. Просто ее не было на сей раз. Он был против частых набегов на татарские земли. Слишком легко было расставить ловушку, когда Тэмучжин хватался за любую возможность набега, которую предоставляли ему татары.
Арслан смотрел на молодого хана, идущего между юртами убитых воинов. Женщины подняли вой, и Тэмучжин улыбнулся, слушая его. Это был знак их общей победы, и Арслан не помнил, чтобы в жизни ему попадался такой безжалостный человек, как сын Есугэя.
С удовольствием ощущая, как мягкие хлопья снега падают на волосы и ресницы, Арслан поднял голову. Он прожил сорок зим, зачал двух сыновей, из которых один остался в живых, а второй погиб. Если бы он был один, то знал бы, что проживет остаток своих дней вдалеке от племен, возможно, высоко в горах, где могут выжить только самые стойкие. Но рядом с Джелме Арслан был прежде всего отцом. Он понимал, что молодому человеку нужны сверстники, жена, дети.
Арслан почувствовал, как под стеганый халат, снятый с убитого татарина, пробирается холод. Он и представить себе не мог, что будет дергать тигра за хвост. Ему было тревожно от того, что Джелме смотрел на Тэмучжина с обожанием, как на героя, хотя тому едва стукнуло восемнадцать. Арслан мрачно подумал, что в его время ханом становился человек, испытанный многими годами и битвами. Но должен был признать, что сыновья Есугэя отважны и умны, что Тэмучжин в набегах не потерял ни одного человека. Арслан вздохнул, думая, долго ли с ним пребудет его удача.
– Ты замерзнешь до смерти, если не будешь двигаться, кузнец, – послышался сзади голос Хачиуна.
Брат Тэмучжина обладал спокойной настойчивостью, которая никогда не покидала его. Кузнец давно уже убедился, что Хачиун умеет передвигаться почти бесшумно. Арслан видел, как тот стреляет, и уже не сомневался, что этот юнец спокойно мог перестрелять их в тот день, когда они возвращались с Тэмучжином. Во всей семье было нечто особенное: они либо рано погибнут, либо заслужат великую славу. В любом случае он понимал, что Джелме останется с ними.
– Я не ощущаю холода, – улыбаясь, солгал Арслан.
Хачиун не был так расположен к нему, как Хасар, но природная настороженность все же таяла, хотя и медленно. В улусе Тэмучжина Арслан видел такую же отчужденность во многих новоприбывших. Они приходили потому, что сын Есугэя принимал их, но старые привычки трудно позабыть тому, кто долго прожил без племени. Зимы слишком суровы, чтобы легко доверять чужим и при этом оставаться в живых.
Умный и опытный воин, Арслан хорошо понимал, что Тэмучжин очень тщательно выбирает себе спутников для набега. Некоторых надо было постоянно подбадривать, и Тэмучжин отдавал таких Хасару с его грубоватым юмором. Остальные никак не могли отделаться от грызущих их сомнений, пока не убеждались, что Тэмучжин рискует жизнью, сражаясь плечом к плечу с ними. В каждом набеге они неизменно видели, что в нем совсем нет страха и что он готов броситься на вражеские мечи, зная при этом, что он не один. Так что пока они шли за ним. Арслан надеялся, что так и будет продолжаться, к их общему благу.
– Мы снова пойдем в набег? – вдруг спросил Арслан. – Татары долго этого терпеть не станут.
– Сначала мы высмотрим, где их улусы, – пожав плечами, ответил Хачиун. – Но зимой они тупы и неповоротливы. Тэмучжин сказал, что мы еще много месяцев можем вот так ходить на них.
– Но ведь ты сам понимаешь, что это не так, – заметил Арслан. – Они приманят нас жирным куском, а сами спрячут в каждой юрте вооруженных воинов. Разве ты сам не поступил бы так? Рано или поздно мы все же попадем в ловушку.
К его изумлению, Хачиун ухмыльнулся в ответ:
– Это же всего лишь татары. Мы побьем столько, сколько они против нас выставят. Я так считаю.
– Если всю зиму их подстрекать, они могут послать на нас несколько тысяч, – возразил Арслан. – Когда сойдет снег, они выставят войско.
– Надеюсь, – усмехнулся Хачиун. – Тэмучжин считает, что это единственный способ объединить племена. Он говорит, что нам нужны враг и угроза нашим землям. Я ему верю.
Хачиун потрепал Арслана по плечу, словно в знак утешения, и зашагал по снегу. Кузнец остался на месте в крайнем изумлении. Он дергал тигра вовсе не за хвост. Он дергал его за уши, а голову держал у тигра в пасти.
К нему бежал какой-то человек. Арслан услышал единственный дорогой ему голос.
– Отец! Ты тут замерзнешь! – крикнул Джелме, подходя к нему.
– Да, мне уже предлагали уйти с холода, – вздохнул Арслан. – Но я не так стар, как ты думаешь.
Он посмотрел на сына и заметил, что тот немного прихрамывает. Джелме был пьян победой, глаза его сверкали. Сердце Арслана переполняла любовь к сыну, но тот едва мог устоять на месте. Где-то неподалеку держал совет Тэмучжин, говорил об очередном нападении на племя, которое убило его отца. Каждое новое нападение было все более дерзким и все более опасным, чем предыдущие, и каждая ночь после победы превращалась в пьянку и оргию с захваченными женщинами вдалеке от их улуса. Утром все будет по-другому, и Арслан не мог лишить сына общества новых друзей. В конце концов Тэмучжин высоко ценил его искусство в обращении с мечом и луком. Арслан сумел обучить этому сына.
– Ты не ранен? – спросил он.
Джелме улыбнулся, показав мелкие белые зубы:
– Ни единой царапины. Я застрелил трех татар и зарубил одного тем самым верхним ударом, которому ты меня научил.
– Он хорош, когда твой противник потерял равновесие, – откликнулся Арслан, надеясь, что сын поймет, как он им гордится. Иначе выразить свои отцовские чувства он не умел. – Я помню, как учил тебя, – неловко продолжал Арслан. Ему хотелось найти больше слов, но между ними стояла стена, и он не знал, как сломать ее.
Джелме шагнул вперед и схватил отца за руку. Арслан подумал, не у Тэмучжина ли он перенял такой обычай. Для поколения Арслана это было вторжением в личное пространство, и он с трудом справлялся с желанием ударить по протянутой руке. Но только не сына. Он слишком его любил.
– Хочешь, я останусь с тобой? – спросил Джелме.
Арслан фыркнул, едва сдерживая горький смех. Эти молодые люди так самоуверенны. Его даже коробило от этого. С прибытием бродячих семей они сплотились в шайку, которая не сомневалась в доблести своего вожака. Арслан видел, как между ними создаются узы доверия, и когда у него было дурное настроение, часто думал о том, не придется ли ему увидеть, как его сына убьют у него на глазах.
– Я обойду улус, проверю, чтобы ничто не помешало мне нынче выспаться, – сказал Арслан. – Ступай.
Он выдавил улыбку, и Джелме радостно засмеялся. Его восторг перехлестывал через край. Он побежал между белыми юртами к месту пиршества. Эти татары были далеко от племени, думал Арслан. Насколько он понимал, они искали как раз тех, кто безжалостно терзает их набегами. Вести достигнут слуха местных ханов, и тем придется что-то предпринять, понимает это Тэмучжин или нет. Татары не могут не замечать набегов. Великие города восточной страны – Китая – отправят лазутчиков в степь. Они постоянно высматривают слабости своих врагов.
Обходя улус, он заметил двоих, которые делали то же самое, и с невольным уважением подумал о Тэмучжине. Молодой воин умеет слушать. Это Арслан вынужден был признать. Однако помощи просить не любит. Это следует запомнить.
Ступая по снегу и прислушиваясь к хрусту под ногами, Арслан вдруг уловил всхлипывания со стороны деревьев рядом с крайними татарскими юртами. Он бесшумно обнажил меч и замер на месте. Это могла быть ловушка, но Арслан сомневался в этом. Женщины имели возможность остаться в юртах или скрыться в зарослях. Летом они могли дождаться, пока враги не покинут улус, а потом вернуться домой, к своему народу. Но только не зимой.
Арслан не дожил бы до сорока, если б не был так осторожен. Поэтому он по-прежнему держал меч наготове, когда наткнулся на женщину вдвое моложе его. С довольной усмешкой кузнец сунул меч в ножны и протянул руку, чтобы поднять ее на ноги. Она ответила ему ошеломленным взглядом, и он гортанно рассмеялся:
– Твое ложе нужно согреть этой ночью, девушка. И, сдается мне, тебе лучше быть со мной, чем с кем-нибудь из этих юнцов. У людей моих лет, начнем с этого, огня поменьше.
К его чрезвычайному удовольствию, молодая женщина захихикала. Арслан догадался, что она не в родстве с убитыми, однако решил, прежде чем уснуть, хорошенько припрятать свои ножи. Не раз он слышал истории, как мужчину убивала хорошенькая, сладко улыбающаяся пленница.
Она взяла его руку, и он закинул добычу себе на плечо, похлопал по заду и пошел по улусу. Напевая себе под нос, он нашел пустую юрту с очагом и теплой постелью и закрыл двери, отгородившись от густо падающего снега.
Тэмучжин сжал кулак от удовольствия, когда подсчитали убитых. Мертвые не говорят, но их было слишком много, чтобы быть просто охотничьим отрядом, особенно в самый разгар зимы. Хачиун считал, что это воины, отправившиеся в набег, как и они сами.
– Коней берем себе и уводим, – сказал Тэмучжин соратникам.
Передаваемый по кругу арак сделал общее настроение праздничным. Пройдет еще чуть-чуть времени, и они напьются и будут петь, может, захотят женщин, но в пустом улусе вряд ли найдут их. Тэмучжин был разочарован, увидев, что большинство женщин – старые злые карги, которых берут в поход готовить еду да чинить одежду, а не услаждать воинов. Ему предстояло найти жен для Хасара и Хачиуна, и, как хану, необходимо было собрать вокруг себя как можно больше верных семей.
Старух расспросили про воинов, но те, конечно же, утверждали, что ничего не знают. Тэмучжин, сидя в юрте, которую себе выбрал, наблюдал за одной особенно морщинистой старухой, помешивавшей в котле тушеную баранину. Наверное, стоит заставить кого-нибудь попробовать варево первым, подумал Тэмучжин, и улыбнулся этой мысли.
– У тебя есть все, что нужно, матушка? – справился он.
Старуха посмотрела на него и злобно плюнула на пол. Одна из великих истин жизни состоит в том, что сила смиряет и самого яростного. Но никто не может смирить разъяренную женщину. Видимо, все же надо, чтобы она попробовала еду прежде воинов.
– Если не считать, что несколько человек могли укрыться в снегу, – подводил итог Тэмучжин, – то всего двадцать семь трупов, включая старуху, что пристрелил Хачиун.
– Да она набросилась на меня с ножом, – раздраженно ответил Хачиун. – Видел бы ты ее, сам бы пристрелил.
– Тогда хвала духам, что ты не ранен, – еле сдерживая смех, проговорил Тэмучжин.
Раздалось хихиканье, и Хачиун закатил глаза. Джелме тоже сидел в юрте. Снег на его плечах еще не растаял. Тут же находились трое братьев, присоединившиеся к ним месяц назад. Они были такими зелеными, чуть не пахли мхом, но именно их Тэмучжин выбрал прикрывать себя в первый, самый суматошный миг сражения. Хачиун, оценив братьев взглядом, переглянулся с Тэмучжином. Короткого кивка со стороны старшего брата было достаточно, чтобы он принял их как свою кровь. Признание это было истинным – они ведь показали себя и теперь улыбались, сидя среди остальных и откровенно радуясь первой победе с новыми друзьями. Арак нагрелся над очагом, и каждый отпил столько, чтобы изгнать холод прежде, чем похлебка придаст сил их усталым телам. Все они заслужили трапезу, и в юрте царило веселое оживление.
Тэмучжин обратился к самому старшему из братьев, невысокому шустрому человеку с очень темной кожей и нечесаными волосами, некогда жившему у кераитов. Из-за ссоры с ханским сыном он уехал, забрав братьев до того, как пролилась кровь. Тэмучжин принял всех троих.
– Бату? Думается, пора привести с холода брата моего Хасара. Этой ночью нежданных нападений уже не будет.
Бату встал, и Тэмучжин повернулся к Джелме:
– Отец твой обходит улус. Правда?
Джелме кивнул, подбодренный его улыбкой.
– Я так и думал, – сказал Тэмучжин. – Он человек основательный. Я бы сказал, лучший из нас.
Польщенный Джелме снова медленно кивнул. Тэмучжин дал знак старой татарке подать похлебку. Она откровенно не хотела подчиняться, но вдруг передумала и щедро налила ему варева.
– Благодарю тебя, матушка, – проговорил Тэмучжин. – Добрая еда. Сдается мне, что не едал я в жизни ничего вкуснее еды врага в его собственной юрте. Если бы мне прислуживали его прекрасные дочери, то больше ничего и не надо.
Его товарищи засмеялись, получив свою долю горячей еды, и набросились на нее как звери. За годы скитаний некоторые из них утратили всякое человеческое воспитание, но Тэмучжин ценил такую ярость. Если он прикажет убивать, они будут убивать, пока руки по локоть не омоются в крови, кто бы ни был врагом. Уводя свою семью на север, он встретил на пути много таких людей. Двое самых ожесточившихся были одиноки, а некоторые одичали настолько, что верить им уже было нельзя. Таких он вытаскивал из юрт и убивал мечом, выкованным для него Арсланом.
Поедая похлебку, Тэмучжин вспоминал те месяцы, что прошли с тех пор, как он вернулся к семье. Тогда он и не думал о жажде, которую видел в других людях, о жажде быть снова принятыми в общество. Но не всегда все проходило гладко. Одна семья присоединилась к ним только для того, чтобы сняться ночью и увезти с собой все, что удалось выкрасть. Тэмучжин и Хачиун выследили их и привезли останки в лагерь, чтобы все на них посмотрели, а потом бросили их диким зверям. Если уж люди пришли к нему, то о возврате к прежней жизни не должны и думать. Помня о том, кого он принимает, Тэмучжин не мог показывать слабости, иначе его разорвут.
Хасар вернулся с Бату, дуя на руки и растирая их. Он нарочно отряхнулся рядом с Хачиуном и Тэмучжином, чтобы осыпать их снегом. Они шарахнулись от него и стали ругаться.
– Опять про меня забыли? – с угрозой спросил Хасар.
– Нет! – замотал головой Тэмучжин. – Ты был моей засадой на случай, если на нас нападут. А то мы здесь расселись совсем без защиты!
Хасар зыркнул на братьев и пошел за своей долей похлебки. Тэмучжин же наклонился к Хачиуну и прошептал достаточно громко, чтобы все услышали:
– Я и забыл, что он остался снаружи.
– Я так и знал! – взревел Хасар. – Я чуть не замерз, но все время повторял: «Тэмучжин не бросит тебя, Хасар! Он вот-вот вернется и уведет тебя в тепло!»
Все в изумлении смотрели, как он сует руку в штаны и роется там.
– Кажется, у меня отмерзли яйца, – печально проговорил он. – Такое бывает? Там кусок льда.
Тэмучжин расхохотался, услышав жалобный тон брата, да так сильно, что чуть было не пролил похлебку.
– Ты отлично потрудился, брат мой. Я не послал бы туда человека, которому не доверяю. И разве не прекрасно, что теперь ты здесь?
Он рассказал остальным о нападении татар, которых перебили Хасар и Джелме. Когда арак согрел кровь, воины тоже стали рассказывать о сражении. Что-то рассказывалось весело, что-то – с долей печали, и тогда зимний холод проникал в тепло юрты. Коротышка Бату не умел стрелять так, как с детства обученные сыновья Есугэя, но с ножом был быстр как молния. И он утверждал, что ни одна стрела не попадет в него, если он заметит, как она слетела с тетивы. Джелме же не уступал отцу во владении луком и мечом и был настолько хладнокровен и умен, что Тэмучжин подумывал сделать его вторым после себя военачальником. На Джелме можно было положиться, и Тэмучжин возблагодарил духов за то, что они послали ему отца с сыном и всех, кто пришел за ними следом.
Были ночи, когда Тэмучжину снилось, что он снова сидит в вонючей яме и ждет смерти. Иногда в своих снах он был крепок и здоров. Но чаще всего его тело было в кровоточащих ранах. В одну из таких ночей Тэмучжину пришла странная мысль, что все еще горела у него в душе. В степи есть только одно племя. Называют ли они себя Волками, олхунутами или даже если это скитальцы без роду без племени, они говорят на одном языке и связаны кровью. Но Тэмучжин понимал, что легче петлей захлестнуть зимний туман, чем собрать племена воедино после тысячи лет войны. Он только начал. Сделал первый шаг.
– И чем нам теперь заняться? Мы уже пересчитали лошадей и юрты, – произнес Хачиун, оторвав Тэмучжина от размышлений.
Остальные перестали жевать в ожидании ответа.
– Думаю, следующий набег возглавит Джелме, – ответил Тэмучжин. Сын Арслана оторвался от еды и в удивлении раскрыл рот. – Хочу, чтобы ты стал молотом, – сказал ему Тэмучжин. – Не рискуй людьми, но если найдешь небольшой отряд, то уничтожь его в память о моем отце. Они не наши. Они не монголы, как мы. Пусть в эти дни, когда мы умножаемся, татары боятся нас.
– У тебя еще что-то на уме? – хорошо зная брата, с улыбкой спросил Хачиун.
Тэмучжин кивнул.
– Пора мне поехать к олхунутам и потребовать мою жену. Тебе тоже нужна хорошая женщина. Нам всем нужны дети, чтобы продолжать наш род. Теперь-то, когда мы приедем к ним, они не посмеют смотреть на нас с презрением. Я уеду на несколько месяцев, Джелме, – сказал Тэмучжин, глядя в упор на сына Арслана. Взгляд его желтых глаз был немигающим, и Джелме не смог долго его выдерживать. – Я приведу больше воинов, чтобы мы стали сильнее. Теперь я знаю, где их искать. Пока меня нет, будешь пускать кровь татарам: пусть боятся весны.
Джелме протянул руку, и они закрепили соглашение рукопожатием.
– Я стану для них кошмаром, – пообещал Джелме.
В темноте Тэмучжин стоял, пошатываясь, возле юрты, которую взял себе Арслан, и прислушивался к доносящимся оттуда звукам. Он радовался, что кузнец наконец-то нашел себе женщину, которая сможет успокоить его тревоги. Тэмучжин никогда не знал человека более преданного, чем Арслан. Он не знал другого человека, с которым бы ему хотелось в сражении биться плечом к плечу. Разве что с собственным отцом. Возможно, потому, что Арслан тоже был из отцовского поколения, Тэмучжин мог уважать его, не раздражаясь и не утверждая себя каждым словом и жестом. Хан медлил, не желая прерывать забав кузнеца, но теперь, когда решение принято, он намеревался направиться утром на юг и хотел взять Арслана с собой.
Это будет трудный разговор. Все видели, как Арслан смотрит на сына, куда бы ни летели стрелы. Оставить Джелме одного на холодном севере будет великим испытанием его верности, но Тэмучжин считал, что Арслан его выдержит. В конце концов, его слово – железо. Он поднял было руку, чтобы постучать в дверь, но передумал. Пусть кузнец насладится последними минутами мира и радости. Утром они отправятся обратно на юг. Тэмучжину стало горько при мысли о степях его детства. Воспоминания кружились, точно масло на воде. Земли, которых нельзя забыть.
Тэмучжин с Арсланом ехали рысью по морю травы. К удивлению кузнеца, молчание, воцарившееся в маленьком отряде, успокоило его. По ночам они разговаривали у костра и упражнялись на мечах, пока не покрывались потом. Меч Тэмучжина был прекрасно сделан и снабжен желобком, чтобы легко вынимать его из раны. Арслан выковал его для Тэмучжина и показал, как ухаживать за лезвием и смазывать сталь жиром, чтобы не заржавела. Мускулы правой руки Тэмучжина из-за каждодневных тренировок с мечом увеличивались, и под руководством такого наставника, как Арслан, мастерство его возрастало день ото дня.
Путешествие проходило то в размышлениях, то в полном отсутствии мыслей. Арслану казалось, что он странствует с Джелме, и это успокаивало его. Он наблюдал за Тэмучжином: вот он выезжает вперед, вот забирается на холм и высматривает более удобный путь на юг. Молодой всадник излучал спокойную уверенность, видную в каждом его движении. Арслан думал о своей судьбе, что привела его в улус Волков и помогла освободить Тэмучжина. В своем маленьком улусе сына Есугэя называли ханом, хотя среди его последователей было лишь два десятка мужчин и несколько женщин и детей. Однако Тэмучжин неизменно ходил с гордо поднятой головой, и его воины осуществляли успешные набеги один за другим. Порой Арслан задумывался: а что же такое он выпустил на волю?
С тех пор как Тэмучжин в сопровождении Басана уехал из улуса олхунутов, племя уже несколько раз перекочевывало с места на место. Два месяца сын Есугэя вместе с Арсланом добирался до красных скал, но до сих пор так и не узнал, где искать олхунутов. Вполне возможно, они снова начали откочевку на юг, как и много лет назад, и тогда ищи ветра в поле. Арслан видел, как растет беспокойство его молодого спутника, когда они расспрашивали об олхунутах каждого встречного странника, каждого пастуха.
Тэмучжину тяжело было приближаться к путникам вместе с Арсланом. Даже когда он прикреплял лук к седлу и ехал с поднятыми руками, их встречали стрелы и глаза перепуганных детей. Тэмучжин спешивался, чтобы мирно поговорить с людьми, лишенными племени, но некоторые из них уносились прочь во весь опор. Он предлагал странникам отправляться на север и обещал, что, услышав имя Тэмучжин, их там примут. Однако было непонятно, верят ли ему люди. Поход был нелегким, не раз они теряли надежду. Но как-то они встретили одну бесстрашную старуху, которая понимающе кивнула в ответ Тэмучжину и направила их на восток.
Сердце Тэмучжина волновалось: он ехал по местам, знакомым с детства. Он выспрашивал всех встречных о Волках, чтобы не столкнуться с ними. Илак до сих пор был где-то поблизости, и Тэмучжину не хотелось внезапно наткнуться на их разведчиков. Он понимал, что однажды их пути пересекутся, но только в тот день, когда у него будет много воинов. Тогда он обрушится на юрты Волков, точно летняя гроза.
После месяца, проведенного в пути, они наконец увидели улус олхунутов. Тэмучжин придержал коня, охваченный воспоминаниями. Когда они подъехали поближе, он заметил пыль, поднятую летящими навстречу, словно рой мух, всадниками.
– Держи руку подальше от меча, когда они подъедут, – пробормотал Тэмучжин.
Кузнец недовольно поморщился: он и так прекрасно знал, как следует себя вести. Сидел неподвижно, точно каменное изваяние. Лошадь Тэмучжина попыталась было щипнуть траву, но он шлепнул ее по шее, туго натянув поводья. Он помнил отца так ясно, словно Есугэй был сейчас рядом. Тэмучжин держал в кулаке свои чувства и глядел на всадников с таким равнодушием, которое отец одобрил бы.
Арслан почуял перемену в молодом человеке, увидел его напряженную позу. «Прошлое мужчины всегда полно страданий», – подумал Арслан, демонстративно принимая вольную, спокойную позу при виде враждебно настроенных воинов, чтобы показать, что не боится их.
– Что, если они не уступят? – спросил Арслан.
Тэмучжин посмотрел на него своими желтыми глазами, и под этим холодным взглядом в кузнеце поднялось странное чувство. Кто же таков этот юноша, что так тревожит его?
– Без нее не уеду, – ответил Тэмучжин. – Им придется меня убить.
Арслан кивнул, но забеспокоился. Конечно, он помнил себя восемнадцатилетним, однако тревоги тех дней давно миновали. С тех пор его мастерство укрепилось, и он еще не встретил человека, который превзошел бы его в искусстве владения мечом и стрельбы из лука. Хотя Арслан предполагал, что такой человек живет где-то на свете. Но чего кузнец не мог постичь – так это природы хладнокровия Тэмучжина, его полнейшего равнодушия к смерти, которое доступно лишь очень молодым. Вот таким, как Джелме.
Арслан ничем не выдал своей внутренней борьбы, но когда олхунуты доскакали до них, он уже очистил свой разум и был совершенно спокоен.
Всадники вопили и улюлюкали на скаку, натягивая луки. Это должно было поразить чужаков, но ни Арслан, ни сын Есугэя не обратили на представление ни малейшего внимания. Всадник-предводитель резко натянул повод, увидев лицо Тэмучжина. Конь его чуть не упал на колени, а лицо воина побледнело от изумления.
– Ты! – воскликнул всадник.
Тэмучжин кивнул:
– Я приехал за женой, Коке. Я же говорил тебе, что приеду.
Арслан следил за олхунутом. Тот плюнул на землю, выслушав Тэмучжина. Ударом пяток подогнал жеребца ближе, чтобы схватить новоприбывшего. Тэмучжин спокойно смотрел на бледное, перекошенное от злости лицо Коке, а тот поднял было руку, чтобы ударить его.
Арслан послал свою лошадь вперед. Меч, словно молния, вынырнул из ножен и уперся острым как бритва концом в горло Коке. Другие воины яростно заорали, закружились вокруг них. Стали натягивать луки, но Арслан не смотрел на них, словно их тут не было. Он ждал, пока Коке поднимет на него глаза. И дождался. В них стоял смертельный ужас.
– Ты не смеешь прикасаться к хану, – тихо проговорил Арслан.
Краем глаза он следил за воинами. Заметил, что один согнул лук сильнее прочих. Смерть была слишком близко, она чувствовалась в дыхании ветра, и день вдруг стал необыкновенно тихим.
– Говори громче, Коке, – сказал Тэмучжин с улыбкой. – Если твои люди начнут стрелять, ты умрешь раньше нас.
Арслан понял, что Тэмучжин тоже заметил согнутый лук, и подивился его спокойствию.
Коке застыл, словно изваяние, хотя его конь тревожно перетаптывался. Всадник покрепче взял поводья, чтобы ему не перерезали горло от случайного движения лошади.
– Если вы убьете меня, вас изрубят на куски, – прошептал он.
– Верно, – ухмыльнувшись, отозвался Тэмучжин, но больше ничем помогать Коке не собирался.
Он продолжал улыбаться, но в глубине рос комок ледяного гнева. Он не потерпит ритуального унижения чужаков – особенно от этих людей.
– Убери меч, – попросил Коке.
К его чести, голос был ровен, но Тэмучжин заметил выступивший у него на лбу, несмотря на ветер, пот. Вот что делает с мужчиной близость смерти, подумал он. Почему сам не ощущает такого страха, он понять не мог, но не находил в себе ни намека на боязнь смерти. К нему вернулось смутное воспоминание – ветер от крыльев в лицо, – и он оказался будто не здесь, а где-то вдалеке от опасности. Может быть, дух отца все еще наблюдает за сыном, думал он.
– Пригласи меня гостем в твой улус, – проговорил Тэмучжин.
Взгляд Коке метнулся от Арслана к молодому человеку, которого он знал так давно. Тэмучжин понимал, что Коке находится в сложном положении. Или он унизительно отступит, или его убьют.
И Тэмучжин ждал. Коке был ему безразличен. Он обвел взглядом воинов, уделив несколько мгновений тому, что натянул тетиву до самого уха. Тот готов был спустить стрелу, и Тэмучжин покачал головой, показывая, что все видит.
– Будь гостем в моем улусе, – прошептал Коке.
– Громче, – потребовал Тэмучжин.
– Будь гостем в моем улусе! – повторил Коке сквозь стиснутые зубы.
– Прекрасно, – ответил Тэмучжин и повернулся в седле к воину, который все еще натягивал лук.
– Если выпустишь стрелу, я вырву ее и всажу тебе в глотку, – пообещал Тэмучжин олхунуту.
Тот моргнул, а сын Есугэя не сводил с него взгляда до тех пор, пока острый как игла наконечник стрелы не опустился с какой-то непонятной робостью. Юный хан услышал, как выдохнул Коке, – это Арслан убрал клинок. И Тэмучжин глубоко вздохнул, чувствуя довольство собой и одновременно удивляясь этому чувству.
– Поехали с нами, Коке, – сказал он, хлопая двоюродного брата по плечу. – Я приехал за женой.
Немыслимо было войти в улус олхунутов и не предстать перед ханом. Тэмучжин вспомнил, покривившись от душевной боли, как Есугэй с Сансаром вели свою ханскую игру. Он держал голову высоко и не испытывал ни малейшей робости, когда Коке вел его в середину улуса. Несмотря на успешные набеги на татар, Тэмучжин не был Сансару ровней, как некогда его отец. В лучшем случае он был предводителем воинов, удальцом, который едва достиг славы, и лишь благодаря славе его принимали. Если бы за ним не было его дел, то только из-за уважения к памяти отца он мог повидаться с ханом. А может, и этого не получил бы.
Тэмучжин с Арсланом спешились и позволили увести своих коней, оставив луки на седлах. Коке возмужал с тех пор, как они виделись в последний раз, и Тэмучжину было любопытно видеть, как ханские стражники переговариваются с его двоюродным братом. Коке высоко стоит в племени, сделал он вывод. Любопытно, какую службу сослужил он хану олхунутов?
Коке нырнул в ханскую юрту и долго не выходил из нее. На Тэмучжина нахлынули воспоминания, и он тихо засмеялся, пробудив Арслана от молчаливой настороженности.
– Эти люди всегда заставляли меня ждать, – заявил Тэмучжин. – Но у меня ведь хватит терпения, как думаешь, Арслан? Я вынесу их насмешки с великим смирением. – Его глаза сверкнули чем-то вроде веселья, и Арслан склонил голову. Ледяное самообладание Тэмучжина среди этого улуса могло кончиться в любой миг. Хотя он ничем этого не выдавал, Арслан подумал: может случиться так, что их обоих убьют здесь из-за неосторожного слова.
– Своей сдержанностью ты почтишь память отца, – тихо проговорил он. – Это ведь не от слабости, а от силы.
Тэмучжин бросил на него острый взгляд, но эти слова, похоже, успокоили его. Но Арслан ничем не выдал своего облегчения. Несмотря на выдающиеся качества, Тэмучжину было всего восемнадцать лет. Кузнец с мрачным юмором подумал, что юный хан правильно выбрал себе спутника для поездки на юг. Они были сейчас в огромной опасности, а Тэмучжин был колюч, как любой молодой и гордый человек в новом положении. Арслан приготовился быть сдерживающей силой, которая нужна была Тэмучжину, если он верно понимал своего молодого спутника.
Не прошло и ста лет, как вернулся Коке. Каждое его движение говорило о презрении к гостям.
– Господин мой Сансар увидится с вами, – сообщил он, – но вы отдадите оружие.
Тэмучжин открыл было рот, чтобы запротестовать, но Арслан быстрым движением отвязал ножны и сунул рукоять меча в ладонь Коке.
– Стереги этот меч получше, мальчик, – сказал Арслан. – Такого славного меча ты больше в жизни не увидишь.
Коке не мог устоять перед соблазном осмотреть меч, но Тэмучжин лишил его этой возможности, сунув ему в другую руку свой меч, тоже выкованный Арсланом. И олхунут должен был либо взять меч, либо выронить оба. Отдав оружие, Тэмучжин ощутил себя почти что голым и задержал взгляд на мече, когда Коке отошел.
Арслан первым шагнул к ханскому стражнику у дверей, раскинул руки, как бы приглашая обыскать его. В его неподвижности не было безучастности – Тэмучжину она напоминала смертоносное спокойствие змеи перед броском. Стражник тоже это ощутил и обхлопал кузнеца с ног до головы, вплоть до отворотов на рукавах халата и щиколоток.
Тэмучжин не мог повести себя иначе, потому позволил обыскать себя, но начал закипать гневом. Он не мог любить олхунутов, хотя и мечтал объединить все племена на этой земле. Когда настанет время, олхунуты не войдут в созданное им племя, пока не истекут кровью.
Стражник удовлетворился обыском, они, пригнувшись, вошли в юрту. Тэмучжин тотчас вспомнил ту ночь, когда ему сообщили о ранении отца. Полированное дерево под ногами было все тем же, да и Сансара годы словно обошли.
Однако при появлении гостей хан олхунутов продолжал сидеть, глядя на них темными глазами с усталым удивлением.
– Великая честь увидеть тебя, господин, – проговорил Тэмучжин отчетливо.
Сансар улыбнулся, его кожа сморщилась, как пергамент.
– Не думал, что снова увижу тебя, Тэмучжин. Смерть твоего отца была потерей для всего нашего народа. Всех племен.
– Те, кто предал его, еще дорого заплатят за это, – отозвался Тэмучжин.
Он услышал, что в воздухе зазвенело еле заметное напряжение, а Сансар подался вперед, словно ждал чего-то еще. Молчание стало нестерпимым, и хан олхунутов улыбнулся.
– Я слышал о твоих набегах на севере, – сказал он. Голос его будто свистел во мраке. – Ты создал себе славное имя. Думаю, отец гордился бы тобой.
Тэмучжин потупился, не зная, как отвечать.
– Но ты ведь пришел ко мне явно не за тем, чтобы похваляться победами над мелкими разбойничьими шайками?
В голосе хана была еле сдерживаемая злоба, но Тэмучжин ответил спокойно.
– Я пришел за тем, что мне было обещано, – сказал он, глядя Сансару в глаза.
Сансар сделал вид, что не сразу понял.
– За девушкой? Но тогда ты приезжал к нам как сын хана, как тот человек, кто может стать вождем Волков. И та история рассказана и закончена.
– Вовсе нет, – начал Тэмучжин, все еще глядя на Сансара.
Тот на мгновение прикрыл глаза, и в его взгляде появилась насмешка. Этот человек любовался собой, и Тэмучжин решил, что, пожалуй, хан может и не выпустить их живыми. В юрте находились двое ближних воинов, оба в доспехах и при мечах. А в стороне, потупив голову, стоял еще и Коке. Посмотрев на него, Тэмучжин понял, что легко сможет выхватить у него мечи. Двоюродный брат как был, так и остался дураком.
Тэмучжин заставил себя расслабиться. Он пришел не за тем, чтобы умереть в этой юрте. Он видел, как Арслан убивает ударом руки, и решил, что первое нападение стражников они отобьют. Но как только на помощь сбегутся воины, все будет кончено. Тэмучжин оставил эти мысли. Сансар не стоил его жизни – ни тогда, ни сейчас.
– Значит, слову олхунута верить нельзя? – негромко спросил он.
Сансар выдохнул сквозь зубы. Его стражники зашевелились, положив руки на рукояти мечей.
– Только юные могут так беспечно относиться к своей жизни, рискуя оскорблять меня в моем собственном доме, – начал Сансар. Но тут его взгляд упал на Коке и загорелся при виде мечей-близнецов. – Что может простой удалец предложить хану олхунутов за олхунутских женщин? – спросил он.
Сансар не заметил, что Арслан на миг прикрыл глаза, борясь с негодованием. Его меч был с ним более десятка лет, это был лучший из мечей, что выковал он за всю свою жизнь. Больше им нечего предложить. Арслан спросил себя, догадывается ли Тэмучжин, что будет ценой за жену, и решил не предупреждать его.
Тэмучжин ответил не сразу. Воин, стоявший рядом с Сансаром, смотрел на чужака как на бешеного пса, ожидая, когда тот оскалится, чтобы убить его. Тэмучжин глубоко вздохнул. Выбора не было, и он не стал смотреть на Арслана в поисках одобрения.
– Я предложу тебе меч, сделанный человеком, которому нет равных в кузнечном деле, – сказал он. – Это не плата, а почетный дар народу моей матери.
Сансар милостиво кивнул и дал Коке знак приблизиться. Двоюродный брат Тэмучжина спрятал усмешку и протянул оба меча.
– Похоже, я могу выбрать меч, Тэмучжин? – усмехаясь, спросил Сансар.
Тэмучжин печально смотрел, как Сансар ощупывает резные головки, поглаживает подушечками пальцев кость и бронзу. Даже в темноте юрты они были прекрасны, и Тэмучжин ничего не мог поделать с собой – он все вспоминал отцовский меч, первый из тех, которых он лишился. Он вспомнил обещание, данное братьям, и заговорил прежде, чем Сансар успел объявить свое решение.
– Кроме обещанной мне женщины мне нужны еще две жены для моих братьев.
Сансар вздрогнул, вынул из ножен меч Арслана и поднес к глазам, чтобы рассмотреть клинок.
– Если отдашь мне оба меча, я найду тебе подходящих девушек, Тэмучжин. У нас в юртах слишком много дочерей. Можешь забирать дочь Шолоя, если она тебя захочет. Она – бельмо у нас на глазу, и никто не сможет сказать, что олхунуты не держат обещаний.
– И еще двух, молодых и крепких, – сказал Тэмучжин.
Сансар долго смотрел на чужаков, положив мечи на колени. Наконец он неохотно кивнул:
– В память о твоем отце, Тэмучжин, я дам тебе двух олхунутских дочерей. Они усилят твой род.
Тэмучжину очень хотелось схватить хана за морщинистую глотку, но он потупил голову. Сансар улыбнулся.
Костлявые руки хана все еще ласкали оружие, взгляд его стал рассеянным, и он словно забыл о людях, стоящих перед ним. Небрежным жестом он велел проводить чужаков из юрты. Стражники выставили их на холод, и Тэмучжин сделал глубокий вздох. Сердце его колотилось.
Лицо Арслана стало жестким от гнева. Тэмучжин коснулся его руки.
– Ты даже не знаешь цены своего дара, – проговорил Арслан.
Тэмучжин помотал головой, видя, как следом выходит Коке с пустыми руками.
– Меч – всего лишь меч, – сказал он. Арслан повернул к нему холодное лицо, но Тэмучжин не дрогнул. – Ты сделаешь еще лучше, для себя и для меня.
Он обернулся к Коке, который застыл, разглядывая их.
– Веди же меня к ней, брат.
За все годы, прошедшие с тех пор, как Тэмучжин в последний раз был в улусе олхунутов, кочевавших на большие расстояния, судя по всему, положение семьи Шолоя осталось прежним. Коке отвел Тэмучжина и Арслана к самому краю улуса, к той же залатанной и убогой юрте, сохранившейся в памяти сына Есугэя. Он провел там всего несколько дней, но воспоминания были ясны, и Тэмучжин с трудом отделался от чувства, что попал в прошлое. Тогда он был почти ребенком. Теперь же волновался, примет ли его Бортэ взрослым мужчиной. Наверняка Сансар сообщил бы ему, если б она уже вышла замуж. Тэмучжин мрачно подумал, что с хана олхунутов станется получить два меча ни за что ни про что; он еще и порадуется своей мудрости.
Когда Коке приблизился к юрте, Шолой вынырнул из низенькой дверцы и прикрыл глаза рукой от утреннего солнца. Годы обошлись с ним не так милосердно, как с ханом. Он похудел еще сильнее, плечи поникли. На нем был старый грязный халат. Они подошли поближе, и Тэмучжин увидел на узловатых руках старика сеть синих вен. Старик чуть не ахнул, точно только что признал их. Зрение явно подводило его, хотя в ногах, подобных старым корням, которые держатся до последнего, еще оставалась сила.
– Я думал, что ты помер, – сказал Шолой, вытирая нос рукавом.
Тэмучжин покачал головой.
– Еще нет. Я же говорил, что вернусь.
Шолой издал какой-то сиплый звук, и Тэмучжин не сразу понял, что он смеется. Старик закашлялся, и на землю упал ком коричневатой слизи.
Коке раздраженно хмыкнул и произнес:
– Хан дает свое позволение, Шолой. Приведи дочь.
Шолой повернулся к Коке:
– Что-то он не приходил ко мне, когда прошлой зимой разошелся шов на моей юрте. Что-то не видел я Сансара на ветру с куском войлока и жильной нитью. Надо же, я и сейчас его не вижу! Так что попридержи язык, пока мы будем разговаривать.
Коке вспыхнул, стрельнул глазами в сторону Тэмучжина и Арслана.
– Приведи остальных девушек, Коке, предназначенных для моих братьев, – сказал Тэмучжин. – Я дал за них хороший выкуп, так что найди крепких и приятных лицом.
Коке разозлился, что его так отсылают. Но Тэмучжин и Арслан не удостоили его взглядом.
– Как здоровье твоей жены? – спросил Тэмучжин, когда его двоюродный брат ушел.
Шолой дернул плечом.
– Померла две зимы назад. Просто легла в снег да померла. Теперь у меня осталась одна Бортэ.
Сердце Тэмучжина подпрыгнуло от звука этого имени. До сей минуты он толком не знал, жива ли она. Он понимал, как одинок старик, но ничего поделать не мог – Шолой лишь расплачивался за все тумаки и злые слова, которыми осыпал своих детей. Поздно жалеть о прошлом, такова участь стариков.
– Где?.. – начал было Тэмучжин.
Но не успел договорить: дверь юрты распахнулась, на мерзлую землю ступила женщина. Когда она распрямилась, Тэмучжин увидел, что Бортэ стала высокой, почти вровень с ним. Она встала рядом с отцом и посмотрела на Тэмучжина с откровенным любопытством, кивнула головой в знак приветствия. Этот кивок нарушил его оцепенение. Он заметил, что она одета в дорогу, в подбитый мехом халат. Черные волосы собраны в косу.
– Долго же ты шел, – обратилась она к Тэмучжину.
Он вспомнил этот голос, и грудь сдавило от нахлынувших воспоминаний. Она уже не была костлявым подростком. У нее было волевое лицо, а темные глаза смотрели в душу. Он не мог разглядеть ее фигуру, скрытую толстым халатом, но стояла она прямо и гордо, и на коже ее не было отметин от болезней. Когда она наклонилась к отцу и поцеловала его в щеку, волосы блеснули на солнце.
– Черному теленку надо вскрыть копыто, – сказала она. – Лучше сделать это сегодня.
Шолой кивнул с жалким видом, но обниматься на прощание отец с дочерью не стали. Бортэ взяла холщовый мешок из юрты и закинула его на плечо.
Тэмучжин был околдован ею, поэтому почти не слышал, как Коке привел коней. Рядом с ним шли две молоденькие девушка, раскрасневшиеся от плача. Тэмучжин глянул на них: одна закашлялась, прижимая ко рту грязную тряпицу.
– Эта больная, – повернулся он к Коке.
Двоюродный брат нагло пожал плечами, и рука Тэмучжина потянулась к мечу, которого при нем уже не было. Коке заметил этот жест и осклабился.
– Сансар велел привести тебе эту девушку и ее сестру.
Тэмучжин поджал губы, взял девочку за подбородок и поднял ее лицо. Она была очень бледна, и сердце его упало. Как это похоже на Сансара – искать выгоду, когда уже ударили по рукам!
– Давно ли ты больна, малышка? – спросил Тэмучжин.
– С весны, господин, – ответила она, глядя на него со страхом. – Болезнь то приходит, то уходит, но я крепкая.
Тэмучжин перевел взгляд на Коке и смотрел на него до тех пор, пока с лица брата не сползла улыбка. Наверное, вспомнил, как отделали его в ту далекую ночь. Тэмучжин вздохнул. Девочке повезет, если она переживет дорогу на север. Если же умрет, кому-то из братьев придется искать себе жену среди пленных татарок.
Арслан взял повод, и Тэмучжин сел в седло, глядя сверху вниз на Бортэ. В седле не было места для двоих, потому он протянул руку и усадил ее к себе на колени, обняв вместе с ее сумой. Арслан точно так же подхватил девочку, что кашляла. Ее сестре придется идти за ними. Тэмучжин сообразил, что надо было привести с собой коней, но сожалеть было поздно.
Он кивнул Шолою, понимая, что это последняя их встреча.
– Ты крепко держишь слово, старик, – сказал он.
– Береги ее, – отозвался Шолой, не сводя глаз с дочери.
Тэмучжин ничего не ответил. Они с Арсланом поехали по улусу прочь, и олхунутская девочка бежала за ними.
Арслан догадался оставить их наедине в первую ночь. Кузнец все еще тосковал по утраченным мечам. Он взял лук и пошел охотиться, предоставив Тэмучжину познавать свою олхунутку. Девушка, которая шла пешком, натерла ноги и к вечеру, когда они остановились на ночевку, окончательно выбилась из сил. Тэмучжин узнал, что ее зовут Елюн и что она всегда ухаживала за своей сестрой, Махдой, когда та заболела. Тэмучжин оставил их рядом с лошадьми после трапезы, но даже издали был слышен сухой кашель Махды. Они укутали девочек на ночь. Олхунутки не казались крепкими и выносливыми. Если Махда переживет путь на север, то Оэлун отпоит ее всякими травами, но надежда на это была слаба.
Бортэ была задумчива и молчалива, пока Тэмучжин раскатывал одеяло у трескучего костра. Он привык спать на земле в одном халате, но не мог заставить ее дрожать от холода. К тому же он не знал, к какой она жизни привыкла, не знал, как Шолой обходился с ней после его отъезда. У него не было взрослых сестер, поэтому ему было неловко.
Он хотел поговорить с ней по дороге, но она сидела, выпрямившись, напряженная, покачивалась в седле и глядела за горизонт. Он так и не нашел, с чего начать разговор, и теперь между ними возникла какая-то преграда, и он ничего не мог поделать.
Когда Арслан вернулся с охоты, то с обычной своей сноровистостью взялся послужить им. Выпотрошил подстреленного сурка, зажарил кусочки мяса до золотистой вкусной корочки. Потом ушел куда-то, затерявшись в сгущающихся сумерках. Тэмучжин ждал от Арслана хоть какого-то знака, что тот одобряет его обмен, но тот только мрачно молчал.
Ночь плыла над ними. Тэмучжин начал беспокоиться, не понимая, как развеять неловкое молчание. Он заметил гладкую смуглость лица Бортэ, когда она умывалась в ручейке, таком холодном, что даже зубы у нее застучали. У нее хорошие зубы, думал он, крепкие, белые. Он хотел похвалить ее, но это было все равно что восхищаться новой лошадью, а других слов не находилось. Да, ему хотелось, чтобы она оказалась с ним под одеялом, но годы разлуки точно возвели между ними стену. Бели бы она спросила, он рассказал бы ей обо всем, что произошло, но она не спрашивала, а он не знал, с чего начать.
Тэмучжин улегся, надеясь, что она услышит, как шумно он дышит, но девушка ничем не показала, что не спит. Он был как будто один – так он себя и чувствовал. Подумал было не спать до рассвета, чтобы она увидела, как он устал, и пожалела бы, что не обращает на него внимание. Любопытная мысль, но он не мог долго лелеять свою раненую гордость.
– Ты не спишь? – вдруг неожиданно для самого себя спросил он. И увидел, что она тут же поднимается и садится.
– А как тут уснешь, когда ты так пыхтишь? – откликнулась она.
Он вспомнил, как услышал тогда этот голос в темноте, и тот поцелуй. Его охватил жар, несмотря на то что ночь была ледяной.
– Я думаю, мы можем провести первую ночь под одним одеялом, – проговорил он. Ему хотелось быть мужчиной, но слова его прозвучали раздражающе жалобно, так что девушка хихикнула.
– Да как устоять перед такими нежными словами? – съязвила она.
С надеждой ожидал Тэмучжин продолжения, но воцарившееся вновь молчание было ясным ответом. Может, она и легла бы с ним. Он вздохнул, поймал себя на этом, когда Бортэ хихикнула, и быстро завернулся в одеяло. И, внезапно развеселившись, улыбнулся в темноте.
– Я часто вспоминал тебя все прошедшие годы, – сказал он.
Заметил, что девушка шевельнулась, и понял: она повернулась к нему. Он лег на бок и почесал нос – трава щекотала.
– И сколько же раз?
Он задумался на мгновение.
– Одиннадцать. А если считать эту ночь – двенадцать.
– Ты это все придумал, – заявила она. – И что ты обо мне помнишь?
– Что у тебя приятный голос и сопля под носом, – откликнулся он с такой небрежной искренностью, что она замолкла в изумлении.
– Я долго ждала, что ты заберешь меня у отца, – наконец сказала она. – Вечерами мечтала, что ты приедешь к нам на коне, возмужавший, настоящий хан Волков.
Тэмучжин напрягся во тьме. Не в этом ли дело? Может, из-за его нынешнего положения он умалился в ее глазах? Он приподнялся на локте, собираясь ответить, но она продолжала, не догадываясь о перемене в его настроении.
– Я отвергла трех молодых олхунутов, – рассказывала она. – Последнему отказала, когда моя мать была больна и вряд ли пережила бы зиму. Женщины смеялись над девчонкой, верной Волку, и все равно я ходила мимо них с высоко поднятой головой.
– Ты знала, что я приду, – сказал Тэмучжин с некоторым самодовольством.
– Я думала, что ты мертв, – фыркнула Бортэ, – но не желала выходить за какого-нибудь конюха и рожать ему детей. Над моей гордостью все смеялись, но больше у меня ничего не было.
Уставясь в темноту, Тэмучжин пытался представить, какую борьбу за жизнь ей пришлось выдержать. Может, не меньшую, чем его собственная. Если судьба чему и научила его, так это тому, что есть люди, которые от одиночества становятся только сильнее. Это полные жизни, опасные люди, и они взращивают в себе те качества, что не дают им сблизиться с другими. Похоже, Бортэ из таких. Да и сам он тоже. Он подумал о матери. Она говорила ему, чтобы он был ласков с Бортэ.
– Когда я в первый раз приехал к олхунутам, тебя предназначили мне, и мой отец одобрил выбор, – сказал он негромко. – Во второй раз я приехал по собственной воле, чтобы тебя найти.
– Ты хотел оставить во мне свое семя, и все, – глухо проговорила она.
Он пожалел, что не видит ее лица в темноте.
– Хотел, – признался он. – Хотел, чтобы в моих сыновьях и дочерях был твой дух – лучший среди олхунутов. Лучший из Волков.
Он услышал шорох и ощутил ее тепло: она приблизилась и забралась под его одеяло.
– Скажи мне, что я прекрасна, – прошептала она ему на ухо, возбуждая его своей близостью.
– Ты прекрасна, – хрипло ответил он. Распахнул ее халат и почувствовал гладкость ее живота. – У тебя очень белые зубы. – Она хихикнула ему в ухо, но руки ее уже ласкали его тело, и у него больше не было слов, да и не нужны они были.
Следующий день оказался неожиданно ярким. Тэмучжин ехал с Бортэ. Его чувства обострились почти до болезненности. Каждый раз, когда он касался ее кожи, то думал о прошлой ночи и грядущих ночах, потрясенный тем, что им пришлось испытать, и их близостью.
Они уехали не очень далеко, хотя Арслан усадил обеих сестер в седло и вел лошадь в поводу большую часть дня. Они останавливались поохотиться и в два лука добывали дичь, чтобы зажарить на ужин. Кашель Махды становился все сильнее, чем дальше уходили они от олхунутских юрт. Сестра девушки тихо плакала и ухаживала за ней. Арслан ласково разговаривал с ними обеими. К концу первого месяца Махду уже приходилось привязывать к седлу, чтобы она от слабости не свалилась с лошади. Никто не говорил об этом вслух, но все уверены были, что долго она не протянет.
Они медленно, но верно двигались на север, трава становилась желтее и суше, а как-то утром Тэмучжин, проснувшись, увидел снег. Завернулся в одеяло, обняв Бортэ, и они опять крепко заснули, уставшие от холода и однообразия степей. Снег остудил пыл Тэмучжина, ибо счастливые времена кончались. Может быть, он уже никогда не будет так счастлив. Он осознавал, что возвращается к трудам и сражениям, что ему придется вести братьев на татар. Бортэ уловила возникшую в нем непонятную отчужденность и сама отдалилась от него, так что каждый день они по многу часов проводили в настороженном молчании, а ведь раньше чирикали как пташки.
Странников первым заметил Арслан, и его окрик встряхнул Тэмучжина. Под прикрытием холма трое мужчин сгоняли небольшое стадо к маленькой покосившейся юрте. С той самой поры, как Сансар забрал мечи, Тэмучжин опасался таких встреч. Держа Бортэ в объятиях, он выругался себе под нос. Всадники быстро вскочили в седло и пустили коней вскачь. Может, намерения были у них самые мирные, но три молодые женщины любого вдохновят на убийство. Тэмучжин схватил повод, и Бортэ спрыгнула на землю. Достал лук и снял крышку с колчана, натянул лучшую свою тетиву. Глянул на Арслана – тот тоже был готов к сражению. Кузнец обрезал веревки, удерживавшие Махду, и вместе с сестрой спустил их на замерзшую землю. Усевшись в седло, он переглянулся с Тэмучжином.
– Будем ждать? – спросил Арслан.
Тэмучжин посмотрел на несущихся к ним воинов и пожалел, что при нем нет меча. Трое нищих бродяг клинков не имели, и мечи сделали бы исход стычки решенным заранее. А теперь они с Арсланом в мгновение ока могут достаться на корм стервятникам. Если они сами нападут, риска будет меньше.
– Нет! – крикнул Тэмучжин, перекрывая ветер. – Мы убьем их.
Он услышал, как воют от страха сестры, ударил коня пятками и поднял лук. Несмотря на опасность, он был в восторге от скачки, управлял конем одними коленями и в совершенстве держал равновесие. Готов был вот-вот спустить смерть с тетивы.
Сначала, пока они неслись по равнине, расстояние до врагов казалось большим, но вдруг чужаки оказались очень близко. Ветер ревел в ушах. Тэмучжин прислушался к ударам копыт своего коня, ощутил ритм. В галопе бывают мгновения, когда лошадь отрывает от земли все четыре ноги. Есугэй научил сына стрелять как раз в этот момент, потому он всегда попадал в цель.
Противники не имели такой многолетней выучки. Они, руководствуясь лишь азартом, неверно оценили расстояние, и первые стрелы просвистели мимо, прежде чем Арслан и Тэмучжин доскакали до чужаков. Копыта стучали по земле, и снова и снова наступало мгновение, когда кони точно зависали над землей. Тэмучжин и Арслан выстрелили одновременно.
Воин, в которого попал кузнец, тяжело упал с седла. Стрела торчала у него в груди. Его конь дико взвизгнул, взбрыкнул и встал на дыбы. Выстрел Тэмучжина тоже был метким: второй противник упал недвижимым на промерзшую землю. Третий на полном скаку выпустил стрелу, целясь в грудь Тэмучжина, когда они во весь опор проносились мимо друг друга.
Сын Есугэя отпрянул в сторону. Стрела прошла мимо, но он слишком сильно отклонился и теперь никак не мог усесться в седло. Он завопил от ярости, ведь нога его выскользнула из стремени, и он чуть не повис на полном скаку под шеей лошади. Земля неслась под ним, а он яростно дергал за поводья. Вырвал удила из лошадиной пасти и потерял второе стремя. Через мгновение его уже волокло по мерзлой земле, и он огромным усилием воли выпустил узду и упал, отчаянно стараясь откатиться подальше от копыт коня.
Конь помчался без него. Вскоре топот затих в тишине падающего снега. Тэмучжин лежал на спине, прислушиваясь к своему рваному дыханию и собираясь с мыслями. Все болело, руки тряслись. Он поморгал, прогоняя головокружение, сел и стал высматривать, что случилось с Арсланом.
Кузнец всадил вторую стрелу в грудь коня, и чужой воин покатился по земле. Тэмучжин увидел, как тот встал, шатаясь, на ноги, явно оглушенный.
Арслан достал нож и, не торопясь, пошел заканчивать дело. Тэмучжин попытался крикнуть, но когда он набрал в легкие воздуха, боль пронзила грудь, и он понял, что при падении сломал ребро. Он поднялся с усилием и сделал вдох.
– Стой, Арслан! – крикнул он, морщась от острой боли.
Кузнец услышал его и остановился, следя за человеком, которого спешил. Тэмучжин прижал руку к груди, сгорбившись от боли, и пошел к нему.
Чужак смиренно смотрел на врага. Неподвижные тела других лежали рядом, а кони щипали траву и волочили за собой спутанные поводья. Его же конь издыхал на подмерзшей земле. Тэмучжин подошел ближе и увидел, что чужак подошел к брыкающемуся коню и прикончил его ножом. Ноги коня замерли, из перерезанного горла потоком хлынула кровь.
Чужак с темной красноватой кожей и глубоко посаженными глазами был невелик ростом и крепко сложен. От холода он обмотал себя тряпками, на голове красовалась квадратная остроконечная шапка. Со вздохом он отступил от мертвого коня и поманил Арслана окровавленным ножом:
– Ну иди и убей меня. Увидишь, что я для тебя припас.
Арслан не ответил, а повернулся к Тэмучжину.
– Что, по-твоему, тут происходит? – крикнул чужаку сын Есугэя, подходя ближе. Он отнял руку от груди и попытался выпрямиться, но каждый вдох отдавался болью. Мужчина смотрел на него как на сумасшедшего.
– Я жду, что вы меня убьете, как и моих товарищей, – откликнулся он. – Или, может, собираетесь дать мне одну из ваших женщин и коня?
Тэмучжин хмыкнул, глядя в ту сторону, где вместе с Елюн и Махдой сидела на земле Бортэ. Ему казалось, что кашель девушки доносится даже досюда.
– Это подождет, пока мы не перекусим, – произнес он. – Будь моим гостем.
Мужчина открыл рот от изумления.
– Гостем?
– Почему нет? Мы же твоего коня есть будем.
Поутру они выступили в путь. Сестры сидели на лошадях, и у них прибавился еще один воин для похода на татар. Новичок совершенно не доверял Тэмучжину, но если повезет, его сомнения и смущение продержатся весьма долго и они успеют достичь затерявшегося в снегах улуса. Если нет, то он получит быструю смерть.
Ветер жестоко терзал их, снег обжигал обнаженную кожу, забивал глаза. Елюн стояла на коленях в снегу и выла над телом сестры. Махда умирала нелегко. Постоянный холод обострил болезнь, засевшую в ее легких. Всю предыдущую луну Елюн начинала утро, колотя сестру по спине и груди, чтобы выбить из нее сгустки крови и слизь, чтобы она хоть сплюнуть могла. Когда Махда совсем ослабела, Елюн руками прочищала рот и глотку сестры, а та в ужасе выкатывала глаза и давилась, отчаянно пытаясь сделать хоть один глоток морозного воздуха. Кожа ее приобрела восковой оттенок, и в последний день она дышала словно через тростинку. Тэмучжин дивился ее живучести и много раз думал, не дать ли ей легкую смерть, не перерезать ли горло. Арслан предлагал так и сделать, но Махда каждый раз вяло качала головой, когда ей предлагали быстрый конец.
Почти три месяца они ехали от олхунутов, когда девушка вдруг обмякла в седле, повисла на веревках, и Елюн уже не смогла посадить ее прямо. Арслан опустил Махду на землю, а сестра ее разразилась рыданиями, и они потонули в реве ветра.
– Мы должны идти дальше, – сказала Бортэ, положив руки на плечи Елюн. – Твоя сестра ушла от нас.
Елюн подняла покрасневшие глаза и молча кивнула. Сложила руки сестры на груди. Снег засыплет ее, возможно, до того, как придут дикие звери и набросятся на труп. Им тоже нужно бороться за жизнь.
Все еще всхлипывая, Елюн позволила Арслану поднять ее в седло. Она оглядывалась назад, на маленькую фигурку, еще долго, пока та совсем не исчезла. Тэмучжин заметил, что Арслан дал ей запасную рубаху, и Елюн поддела ее под халат. Всем было холодно, несмотря на меха и многослойную одежду. Их силы были на исходе. Но Тэмучжин знал, что улус не должен быть далеко. Чем дальше они продвигались на север, тем выше поднималась Полярная звезда, и он прикинул, что отряд, должно быть, уже вступил в татарские земли. Ну, по крайней мере, снег укроет их от врагов – как и от братьев с Джелме.
Когда коням давали передышку и вели их в поводу по глубокому снегу, Бортэ шла рядом с Тэмучжином. Они держались за руки, сунув их друг другу в рукава халатов, чтобы хотя бы так согреваться.
– Тебе придется найти шамана, чтобы тот нас поженил, – сказала Бортэ, не глядя на Тэмучжина.
Они шли, пригибаясь от ветра и снега, которые ярились вокруг них как зимние демоны. Он хмыкнул, соглашаясь, и на мгновение сильнее сжал ее руку.
– В эту луну моя кровь не пришла, – сказала Бортэ.
Он рассеянно кивнул и продолжил шагать. Лошади отощали без доброй травы, скоро их самих начнет шатать. Не пора ли еще несколько часов проехать верхом? Ноги ныли, сломанное ребро до сих пор отзывалось болью при каждом рывке повода.
Вдруг он резко остановился и повернулся к ней.
– Ты что, беременна? – недоверчиво спросил он.
Бортэ наклонилась и потерлась носом о его нос.
– Может быть. Еды было слишком мало, иногда месячные не приходят от этого. Но сдается мне, что я все-таки беременна. – Она заметила, как он очнулся, точно из глубокого забытья, в которое впал от долгой ходьбы, и в глазах его затеплилась улыбка.
– Сын, зачатый в таком тяжком путешествии, будет сильным, – сказал Тэмучжин.
Вдруг налетел порыв ветра, и ему пришлось отвернуться. Они не видели солнца, но день угасал. Тэмучжин крикнул Арслану, что надо поискать укрытие.
Кузнец принялся рыскать вокруг. А Тэмучжин вдруг уловил какое-то движение. Опасность словно колола его в затылок, и он тихонько свистнул, давая Арслану знак вернуться. Бродяга вопросительно глянул на него и молча достал нож, вглядываясь в снегопад.
В напряженной тишине они ожидали возвращения Арслана, а вокруг завывал ветер. Все почти ослепли от метели, но Тэмучжин разглядел силуэт всадника. Бортэ спросила его о чем-то, но он не услышал вопроса, стряхивая снег с лука и надевая тетиву. Кряхтя от усилий, он понял, что тетива отсырела, несмотря на промасленную тряпку. Ему удалось набросить петлю на другой конец лука, но тетива зловеще затрещала, и Тэмучжин подумал, что она легко лопнет при первом же выстреле. Где же Арслан? Тэмучжин слышал поблизости топот скачущих галопом коней. Стук копыт раздавался среди белого снега отовсюду, и он уже не знал, где мчатся кони. Наложив стрелу на тетиву, он поворачивался, прислушиваясь. Они все приближались. Тэмучжин услышал, как бродяга выдохнул сквозь зубы, готовясь встретить нападение, отметил, что тот не бежит прятаться, и обрадовался, что рядом оказался человек, которому хватает отваги остаться на месте. Тэмучжин поднял скрипучий лук. Увидел темные тени, услышал крики, и на миг ему почудилось, что это татары пришли за его головой.
– Здесь! – послышался голос. – Они здесь!
Тэмучжин чуть не бросил лук от облегчения: он узнал Хачиуна и понял, что вернулся к своим. Он стоял, не двигаясь, а брат, спрыгнув с седла в снег, налетел на него и стал горячо обнимать.
– Хорошая была зима, Тэмучжин, – говорил Хачиун, возбужденно колотя его по спине. – Поехали, сам посмотришь!
Оставшийся путь до улуса маленький отряд Тэмучжина проехал верхом, хотя кони валились от усталости. Улус был разбит на темном склоне древнего оползня, прикрытый от непогоды выступом холма. Два десятка юрт сгрудились там, словно пятна лишайника, и повсюду, где можно было укрыться от ветра, были привязаны одичавшие псы и кони. Тэмучжину смертельно хотелось поесть чего-нибудь горячего да заснуть, но он осматривал шумный улус, спрятавшийся в снегу. Он видел, что Джелме держит всех в боевой готовности. Воины шли на стражу, пригнув голову от ветра. Мужчин было намного больше, чем женщин и детей, как заметил Тэмучжин, разглядывая улус со стороны. Хорошо, что они всегда готовы к бою, но долго так продолжаться не может. Мужчины идут на войну за своим предводителем, но после сражений им хочется вернуться домой, обнять женщину в полумраке юрты, и чтобы дети резвились у их ног, словно кутята.
Для тех людей, кого терзали голод и страх в скитаниях, может, и достаточно было войти в племя, скрытое в снегах и медленно набиравшее силу. Однако и теперь они поглядывали друг на друга с опаской, как дикие собаки. Бродягам еще придется научиться считать братьями бывших врагов. Им нужно понять, что Отец-небо видит только людей, а не племена. В свое время и это придет, сказал себе Тэмучжин.
Идя по улусу, он стряхнул с себя усталость и приободрился, подмечая, как устроились люди. Разглядел караул высоко на холме. Воины были тепло укутаны, чтобы не бояться ветра. Им сейчас не позавидуешь: в таком снегу они мало что видят. И все же это говорило о предусмотрительности Джелме, и Тэмучжин был доволен. В улусе царила постоянная боеготовность, а не привычная зимняя сонливость, что всегда поражала племена в холодную пору. Как только Тэмучжин здесь оказался, ему пришлось подавить поднявшееся в нем волнение.
Он увидел новые лица мужчин и женщин, которые смотрели на него как на чужака. Наверное, приняли его потрепанный отряд за очередную бродячую семью, которую взяло племя под свое крыло. Тэмучжин глянул на Бортэ – хотел понять, понравилось ли ей маленькое северное племя. Она была бледна от усталости, но по-прежнему ехала рядом с ним, и ничто не ускользало от ее острого взора. Они проследовали мимо юрты, в которой несколько месяцев назад Арслан соорудил кирпичный горн, и Тэмучжин увидел отсвет пламени на снегу. Мужчины и женщины заходили погреться в юрту. Он услышал смех, доносящийся оттуда, и повернулся к кузнецу посмотреть, заметил ли тот свое творение, но Арслан выискивал взглядом своего сына.
Джелме выехал навстречу, как только услышал крик Хачиуна. Из другой юрты выскочил Хасар, сияя от радости при виде маленького отряда, что покинул их полгода назад. Когда новоприбывшие спешились, к их коням, не дожидаясь указаний, сразу подбежали улыбающиеся мальчишки. Тэмучжин дал одному легкий подзатыльник, заставив его присесть. Он был доволен тем, как Джелме управлял племенем в его отсутствие. Никто не разжирел и не размяк.
Арслан откровенно гордился сыном. Но тот лишь кивнул отцу и, к удивлению Тэмучжина, опустился на колено и взял его за руку.
– Нет, Джелме, встань, – почти с раздражением сказал Тэмучжин. – Я хочу уйти с холода.
Сын кузнеца остался на месте, только поднял голову.
– Пусть остальные видят, господин мой и хан. Они еще не знают тебя.
Тэмучжин понял, чего добивается Джелме, и еще сильнее стал уважать его. Многие бродячие семьи воспринимали Джелме как хана все те долгие месяцы, пока Тэмучжина не было. Важно было показать, что вернулся настоящий вождь племени. Он не стал спорить. Джелме положил руку хана себе на темя, и только после этого Тэмучжин поднял его и обнял.
– Нет ли среди новоприбывших шамана? – спросил Тэмучжин.
Джелме скривился от этого вопроса.
– Есть один, только он забрал себе запас арака и требует выпивку при каждом удобном случае.
– Тогда подержи его трезвым несколько деньков, – велел Тэмучжин. – Как только он совершит мой брак перед Отцом-небом и Матерью-землей, я позволю ему не просыхать целый месяц.
Он оглянулся по сторонам и увидел, сколько людей стоит посреди снегопада и ветра, привлеченных действом. Он смотрел в глаза тем, кого знал, и они склоняли головы. Взгляд Джелме упал на Бортэ и Елюн, и он поклонился девушкам в пояс.
– Мы рады приветствовать вас, дочери олхунутов.
Бортэ не знала, как вести себя с этим уверенным в себе чужаком. Она коротко кивнула и вспыхнула, отведя взгляд. Никогда в жизни ее не принимали с таким почетом, слезы выступили у нее на глазах.
Покончив с церемониями, Джелме наконец смог взять отца за руки и обнять его.
– Я пустил татарам кровь, – сказал он отцу, стараясь не слишком-то выдавать свою гордость.
Отец засмеялся и похлопал сына по спине. Может, в свое время тот еще привыкнет к простым отношениям среди воинов, отношениям, поощряемым Тэмучжином.
– Я дома, – буркнул хан себе под нос так, чтобы другие не услышали его.
Это был, почитай, разбойничий лагерь, разбитый на мерзлой земле, где всем едва хватало еды и крова, но это был его дом, а теперь и Бортэ была здесь.
– Проводи меня к матери, Джелме, – сказал Тэмучжин, дрожа от холода. – Ей наверняка не терпится узнать новости про олхунутов.
Он уловил беспокойство невесты и попытался успокоить ее:
– Она будет рада тебе, Бортэ, как родной дочери.
Джелме хотел уже проводить их, но тут Тэмучжин заметил, что разбойник, которого он взял под покровительство, переминается с ноги на ногу в хвосте отряда. В голове теснились тысячи мыслей о неотложных делах, но он не мог оставить человека одиноким среди чужих людей.
– Хачиун, это Барак, славный воин. Ему нужно поучиться стрелять из лука, и он никогда не держал в руках меча. Но он силен и отважен. Посмотри, что из него можно сделать. – Тэмучжин нахмурился при этих словах, вспомнив еще об одном своем долге. – Проследи, чтобы у Арслана было все для выковки новых мечей. Пошли людей накопать руды.
Хачиун кивнул.
– Мы нашли жилу в этом холме. Уже набрали больших камней. Джелме никому не позволял прикоснуться к ним до возвращения отца.
Тэмучжин заметил, что Арслан с сыном внимательно прислушиваются к разговору.
– И это правильно, – заметил он. – Арслан сделает два меча, каких мы еще не видывали. Правда?
У кузнеца все еще голова шла кругом от радости: он увидел сына живым и сильным, предводителем воинов. Он кивнул:
– Я сделаю их.
– А теперь, во имя Отца-неба, спрячемся от ветра, – предложил Тэмучжин. – Я-то думал, уже весна.
– Весна и есть, только северная, – пожав плечами, ответил Хасар. – Погода мягкая, мне хорошо.
Тэмучжин обвел взглядом Хасара, Хачиуна, Джелме, Арслана. Они были славными воинами, и сердце его парило в небесах при мысли о том, что они совершат вместе. Он был дома.
Оэлун жила в отдельной юрте. Ей прислуживала девочка из бродячей семьи. Мать втирала в кожу баранье сало, когда услышала снаружи какой-то шум. Служанка вышла узнать, что там такое, и вернулась вся раскрасневшаяся и задыхающаяся.
– Твой сын вернулся, госпожа! – крикнула она.
Горшочек с натопленным салом выпал из рук, Оэлун вытерла пальцы о старую тряпку и щелкнула ими, чтобы поторопить девочку, влезла в халат. Ее поразила сила охвативших ее чувств, сердце подскочило от радостной вести. Тэмучжин снова остался жив! И хотя она не могла забыть, что он сделал в самые тяжкие времена, он все равно оставался ее сыном. Материнская любовь – странное, непостижимое чувство.
К тому моменту, когда голос Тэмучжина послышался за стенами юрты, Оэлун уже взяла себя в руки, посадила на колени малышку Тэмулун и стала расчесывать ей волосы, чтобы успокоить дрожь в руках. Девочка, похоже, удивилась странному настроению матери и смотрела по сторонам широко открытыми глазами. Тэмучжин зашел, впустив ледяной ветер и снег. Оэлун вздрогнула, а Тэмулун завопила от радости, увидев старшего брата, который так давно ушел.
Оэлун смотрела, как Тэмучжин обнимает сестру, как хвалит ее красивые волосы. Девочка что-то рассказывала, а Оэлун впитывала в себя черты молодого человека, который вызывал такую бурю чувств в ее душе. Понимал он это или нет, но именно такого сына хотел Есугэй. В самые черные часы она думала, что отец одобрил бы убийство Бектера в голодные дни. Ее сыновья унаследовали отцовскую безжалостность. Или это тяжелая жизнь сделала их такими?
– Рада снова увидеть тебя, сын, – произнесла Оэлун положенные по обычаю слова.
Тэмучжин лишь улыбнулся и отступил в сторону, чтобы представить матери высокую молодую женщину и еще одну девушку. Глаза Оэлун расширились: она узнала тонкие черты, присущие ее народу. Ее охватил приступ тоски по дому – удивительно, спустя столько лет. Она встала, взяла двух младших женщин за руки и подвела к теплу. Тэмулун подошла, протиснулась между ними, спрашивая, кто они такие.
– Подбрось-ка дров в огонь, – велела Оэлун служанке. – Вы совсем закоченели. Кто из вас Бортэ?
– Я, матушка, – робко ответила та. – Бортэ из олхунутов.
– Я поняла это по твоему лицу и вышивке на халате, – сказала Оэлун и повернулась к другой девушке. – А ты, дочка? Как твое имя?
Елюн была ошеломлена горем, но взяла себя в руки и ответила. Оэлун поняла, что девушка чувствует, и порывисто обняла ее. Она усадила обеих и велела налить им по пиале горячего чая, чтобы они согрелись. Тэмулун заставили замолчать, выдав ей мешочек сладкого сушеного творога, и она уселась в углу, запустив в него руку. Тэмучжин смотрел на беседующих олхунуток. Он с радостью увидел, как заулыбалась Бортэ в ответ на воспоминания Оэлун. Его мать понимала, как страшно среди чужаков. Она и сама такое пережила в свое время. Пока девушки грелись, она забрасывала их бесконечными вопросами, и в ее речи появился забытый олхунутский говор. Странно было слышать такое из уст собственной матери, и Тэмучжин снова подумал о жизни, которую она вела, прежде чем узнала Есугэя и родила ему детей.
– Сансар по-прежнему хан? А как поживает мой племянник Коке и его отец Энк?
Бортэ легко отвечала Оэлун, без смущения принимая ее материнское отношение. Тэмучжин смотрел на них с гордостью, словно в этом была его заслуга. Мать, казалось, позабыла о нем, поэтому он сел и кивнул служанке, чтобы та подала ему пиалу чая, принял ее с благодарностью и закрыл глаза от удовольствия, когда по телу стало расходиться долгожданное тепло. Елюн тоже приняла участие в разговоре, и Тэмучжин позволил себе наконец расслабиться и закрыть глаза.
–…этот буран не может затянуться надолго, – услышал он слова матери. – Уже началась оттепель, проходы в горах открываются.
– Не помню, чтобы я когда-нибудь так замерзала, – ответила Бортэ, растирая руки. Женщины вроде понравились друг другу, и Тэмучжин окончательно успокоился.
– Я привез Елюн, чтобы она стала женой Хасару или Хачиуну. Ее сестра умерла по дороге, – сказал он, чуть приоткрыв глаза.
Женщины посмотрели на него и снова занялись разговором, словно он ничего и не говорил. Тэмучжин тихо хмыкнул. Ни один мужчина не будет ханом для своей матери. От тепла его разморило, и под тихую беседу он погрузился в сон.
В соседней юрте Хачиун и Хасар жевали горячую баранину, которая варилась в похлебке добрую часть дня. В холода похлебку постоянно держали на огне, чтобы всегда можно было проглотить миску горячего варева перед тем, как выйти на холод. Пока Тэмучжина не было, братьям редко выпадала возможность отдохнуть. Они послушно выполняли приказы Джелме, понимая, что так хотел бы Тэмучжин. Наедине друг с другом, однако, они сбрасывали маски и вели долгие ночные разговоры.
– Мне понравилась Елюн, – заявил Хасар.
Хачиун тут же схватил наживку, как брат и рассчитывал.
– Твоя невеста умерла, Хасар. Елюн была обещана мне, и ты это знаешь.
– Ничего подобного: не знаю, братец. Разве ты не заметил, что старший первым получает чай и похлебку? Так же и с женами.
Хачиун насмешливо фыркнул. Впервые он увидел Елюн, когда выехал из улуса после сигнала караульного. Но тогда он едва заметил ее, завернутую в несколько слоев одежды от холода, но считал, что это дает ему некое право нашедшего первым. И это, по его мнению, было сильнее требования Хасара, который просто вошел в юрту и увидел ее.
– Тэмучжин решит, – сказал Хачиун.
Хасар просиял и кивнул.
– Я рад, что мы не поссорились. В конце концов, я же старший.
– Я сказал, что он решит, а не выберет тебя, – недовольно ответил Хачиун.
– Она показалась мне хорошенькой. Длинные ноги.
– И как ты разглядел ее ноги? Она же во всех своих одежках была как як!
Хасар смотрел куда-то вдаль.
– Она высокая, Хачиун, разве ты не заметил? У нее должны быть длинные ноги, ты же не думаешь, что они не достигают земли. Сильные ноги, чтобы стискивать ими мужчину, если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Тэмучжин может отдать ее в жены Джелме, – ввернул Хачиун, чтобы уязвить брата, хотя сам-то в это не верил.
Хасар помотал головой.
– Сначала кровная родня, – заметил он. – И Тэмучжин это понимает лучше всех.
– Если ты хоть на минутку прислушаешься к тому, что он говорит, ты поймешь, что говорит он о кровных узах, связывающих всех мужчин и женщин в улусе, какого бы роду-племени они ни были, – проговорил Хачиун. – Во имя духов, Хасар, ты больше думаешь о своем брюхе и чреслах, чем о том, что он пытается создать.
Братья злобно уставились друг на друга.
– Если ты считаешь, что я не иду за ним, как бродячая собака, то ты прав, – буркнул Хасар. – Кроме тебя и Джелме у него есть свое собственное любимое стадо.
– Дурак же ты, – медленно и расчетливо проговорил Хачиун.
Хасар вспыхнул. Он знал, что ему не хватает проницательности и ума Тэмучжина и, может, даже Хачиуна, но скорее мир застынет, чем он признается в этом.
– Может, тебе пойти и лечь в снегу у материнской юрты? – предложил Хасар. – Уткнись в него носом.
Они убивали врагов вместе с Тэмучжином и Джелме, но когда, побагровев, сцепились, началась самая обычная драка двух разъяренных мальчишек, им не нужны были ножи. Хасар зажал голову Хачиуна под мышкой и начал трясти его.
– Говори, что ты его собака, – пыхтя от натуги, требовал Хасар. – Быстрее давай, мне на стражу заступать.
– Я первым увидел Елюн, и она моя, – придушенным голосом отвечал Хачиун.
Хасар сдавил его покрепче и потребовал:
– Говори, пусть она ляжет с твоим красивым старшим братом.
Хачиун отчаянно отбивался, они рухнули на постель, и он вырвался из хватки Хасара. Оба лежали, тяжело дыша и настороженно наблюдая друг за другом.
– Да пусть я и пес его, – сказал Хачиун. – Джелме вон тоже доволен. – Он глубоко вздохнул, ожидая, что брат снова набросится на него. – И ты тоже.
Хасар пожал плечами.
– Мне нравится убивать татар, но если они будут продолжать вместе с воинами посылать старух в набег, то не знаю, что буду делать. Даже Арслан сумел найти себе молоденькую и хорошенькую женщину до того, как уехал.
– Она до сих пор тебе отказывает? – спросил Хачиун.
Хасар нахмурился:
– Она говорит, что Арслан меня убьет, если я ее трону, и сдается мне, что так и будет. Вот ему я переходить дорогу не хочу.
Арслан стоял в юрте, которую построил вокруг своего горна, и жадно впитывал тепло. Его драгоценные инструменты были смазаны жиром и обернуты в тряпки, чтобы не заржавели, и ему не за что было жаловаться на Джелме.
– Ты хорошо потрудился, сын. Я видел, как другие на тебя смотрят. Наверное, сам Отец-небо направил нас к Волкам.
– Это в прошлом, – ответил Джелме. – Здесь, отец, я нашел место и цель. Теперь, когда зима близится к концу, я гляжу в будущее. Я никогда так хорошо не жил.
– Все свои годы, – улыбнулся Арслан.
Джелме стал увереннее в себе за месяцы, проведенные без отца, и кузнец уже не знал, как вести себя с молодым воином, который так спокойно смотрел на него. Может, ему действительно нужно было побыть одному, чтобы стать мужчиной. Это была невеселая мысль, но Арслан не желал печали.
– Ты не мог бы найти пару бурдюков арака, чтобы мы в удовольствие поговорили? – сказал он. – Хочу послушать о ваших набегах.
Джелме пошел в свою юрту и вернулся с большим бурдюком крепкого напитка.
– Я приказал, чтобы принесли горячей похлебки, – сказал он. – Она жидковата, но у нас не так много запасов вяленого и соленого мяса.
Оба стояли у горна, наслаждаясь теплом. Арслан развязал халат, чтобы пустить тепло ближе к телу.
– Вижу, твои мечи исчезли, – заметил Джелме.
Арслан раздраженно хмыкнул:
– Они стали выкупом за женщин, которых привез Тэмучжин.
– Жалко, конечно, – ответил Джелме. – Но ты сделаешь другие, не хуже, а то и лучше.
– Каждый стоил месяца упорных трудов, – нахмурился Арслан, – если не считать времени на добычу руды и отливку чушек железа. На сколько же еще мечей меня хватит, как думаешь? Сколько раз я смогу сварить нужную сталь и отковать ее в совершенстве? – Он сплюнул на горн, и слюна тихо зашипела: горн еще не раскалился до нужной температуры. – Я думал, мой меч достанется тебе в наследство.
– Может, так оно и будет, если мы достаточно окрепнем, чтобы забрать их у олхунутов, – отозвался Джелме.
Отец отвернулся от огня и посмотрел на него.
– Вот что у тебя на уме? Думаешь, эта жалкая шайка удальцов весной сумеет вычистить землю?
Джелме твердо встретил его взгляд, но ничего не ответил.
– Я растил тебя, чтобы у тебя было поболе здравого смысла, чем сейчас, – возмутился Арслан. – Думай как воин, предводитель воинов, Джелме. У нас сейчас десятка три бойцов наберется. И сколько из них обучены воинскому делу с детства, как ты и Темучжин?
– Никто, но… – начал было Джелме.
Отец взмахнул рукой, перебивая его. Гнев разгорался в нем.
– Даже самые жалкие племена могут выставить от шестидесяти до восьмидесяти хороших бойцов, Джелме, воинов, которые могут попасть на скаку в крыло птицы, умеющих обращаться с мечом, знающих, как строиться для нападения и отступать в правильном порядке. Не думаю, что этот улус выдержит атаку пятой части олхунутских воинов. Не обманывайся! Этому замерзшему крохотному улусу понадобится большое благословение Отца-неба, чтобы пережить один сезон после оттепели. Татары набросятся на нас с воем, чтобы отомстить за ваши мелкие зимние укусы.
Джелме стиснул челюсти и гневно посмотрел на отца.
– Мы добыли лошадей, еду, даже мечи…
И отец снова заставил его замолчать.
– Эти клинки я могу сгибать руками. Я знаю слабости татарского оружия, мальчик.
– Прекрати! – взорвался Джелме. – Ты ничего не знаешь о наших делах. Ты даже не дал мне возможности рассказать, а сразу начал меня предостерегать да предрекать злую судьбу! Да, весной нас могут уничтожить. Я сделал все, что мог, чтобы построить и обучить бойцов, пока тебя не было. Сколько людей ты брал к себе в кузню, скольким передал свое мастерство? Я не знаю ни одного!
Арслан открыл было рот, но Джелме разъярился, и остановить его было невозможно.
– Ты хочешь, чтобы я сдался и залег в снегу? Это мой путь, я сам его выбрал. Я нашел себе вождя и дал ему клятву. Мое слово – железо, отец, как ты и наставлял меня. Или ты полагаешь, что оно крепко, только пока перевес на нашей стороне? Нет. Ты слишком хорошо воспитывал меня, так что не жди, что я оставлю этих людей. У меня есть свое место, как я уже сказал, чем бы это ни кончилось. – Он замолк, глубоко вздохнул, чтобы утихомирить бурю чувств. – Я заставил татар бояться нас, как и обещал. Я надеялся, что ты будешь мной гордиться, а вместо этого ты, как слабый на желудок старик, повсюду множишь страхи!
Арслан не хотел бить его. Джелме стоял слишком близко к нему, и когда он махнул рукой, кузнец ударил инстинктивно, и железный кулак врезался в челюсть сына. Джелме упал, задев край горна плечом.
Арслан в ужасе смотрел, как сын, мгновенно придя в себя, встает с ледяным спокойствием на лице. Он потирал челюсть, лицо его побледнело.
– Не делай так больше, – тихо сказал Джелме, жестким взглядом удерживая отца.
– Это была ошибка, сын, – ответил Арслан. – Это все тревога и усталость, ничего больше. – Вид у него был такой, словно он сам испытывал боль.
Джелме кивнул. В учебных боях он получал от отца и покрепче, но в нем еще струился гнев, и справиться с ним было нелегко.
– Научи людей ковать мечи, – потребовал он. – Нам понадобится все оружие, что ты сумеешь выковать. И, как ты сам говоришь, ты не вечен. Как и все мы. – Он снова потер челюсть и поморщился, щелкнув зубами. – Я понял кое-что важное, – сказал Джелме, изо всех сил желая, чтобы отец его услышал. – Племена грызутся между собой и теряют силы. А мы показываем пример, что человек может начать с первого шага и не имеет значения, кем он был прежде – найманом или Волком.
Арслан увидел странный свет в глазах сына, и это его испугало.
– Он дает им еду, и на некоторое время они забывают старые раздоры и ненависть. Вот что я вижу! – рявкнул он на сына. – Племена грызутся тысячи лет. Думаешь, один человек заставит их забыть всю свою историю, всю ненависть?
– А есть выбор? – спросил Тэмучжин, входя в юрту.
Оба резко обернулись к нему, и он, увидев темный синяк на скуле Джелме, сразу все понял. Подошел к горну. Вид у него был усталый.
– Не могу спать, когда три женщины и моя сестра болтают над ухом. Вот я к вам и пришел.
Ни отец, ни сын не ответили, и Тэмучжин продолжал говорить, прикрыв глаза и нежась в тепле.
– Мне не нужны слепые последователи, Арслан, – произнес он. – Ты вправе сомневаться в достижимости нашей цели. Ты видишь оборванцев, у которых едва хватает еды, чтобы дожить до оттепели. Возможно, мы могли бы найти где-нибудь укромную долину и разводить там скот и растить детей, а племена тем временем будут кочевать и резать друг друга.
– Не говори мне, что тебе нет дела, сколько чужаков погибнет в этих сражениях, – жестко сказал Арслан.
Тэмучжин пригвоздил кузнеца взглядом желтых глаз, словно заполнив собой все пространство юрты.
– Во время наших бесконечных усобиц мы заливаем землю кровью, – наконец произнес он. – Так было всегда, но это не значит, что так должно быть всегда. Я показал, что из ойратов, кераитов, найманов, Волков может вырасти одно племя. Мы один народ, Арслан. Когда мы достаточно окрепнем, я заставлю их прийти ко мне или уничтожу поодиночке. Мы монголы, Арслан. Мы серебряный народ, у нас будет один хан.
– Ты либо напился, либо бредишь, – ответил Арслан, не обращая внимания на протестующий жест сына. – С чего ты взял, что они тебя примут?
– Я земля, – заявил Тэмучжин. – А земля не видит разницы между родами нашего племени. – Он перевел взгляд с одного на другого. – Я не просил твоей верности. Ты сам принес мне клятву, и она связывает тебя до самой смерти. Может случиться и так, что все мы погибнем, совершая наше дело, но сдается мне, не ты тот человек, что меня остановит. – Он усмехнулся своим мыслям, потер глаза от усталости, которая еще сильнее овладела им в тепле. – Когда-то я вскарабкался на скалу, чтобы добыть орленка, – продолжал Тэмучжин. – Я мог бы и не лезть туда, но цена стоила риска. А в гнезде сидело двое орлят, и я оказался счастливее, чем даже думал. – Он засмеялся, но в смехе звучала горечь, которой он не мог объяснить. Похлопал отца и сына по плечу. – Так что кончайте браниться и взбирайтесь на скалу вместе со мной.
Тэмучжин помолчал, пытаясь понять, приняли ли они его слова, и вышел навстречу снегу и холоду, чтобы найти место, где можно было поспать.
Вэнь Чао пристально следил за слугами сквозь бахрому паланкина, который они несли, сгибаясь под его весом. На каждую деревянную жердь приходилось по трое носильщиков, так что они не должны были замерзнуть, но, глянув между шелковыми занавесями, он заметил, что у некоторых из них уже посинели губы. Он дождался, когда снег начнет таять, но земля по-прежнему была покрыта хрустящим ледком, да и зима была жестокой. Он полагал, что потеряет еще одного раба, а то и двух, до того как они дойдут до улуса монголов. Поглубже закутался в меха и брюзгливо подумал, что они вообще никогда до него не доберутся.
На некоторое время отвлекся, посылая проклятия на Тогрула, кераитского хана, утверждавшего, будто знает, где пережидает зиму та разбойничья шайка. Но еще с большей горячностью и мастерски он проклинал китайских придворных в Кайфыне.
С первого взгляда на лица евнухов он понял, что его обошли. Они были хуже болтливых старух, и при дворе редко что могло пройти незамеченным для евнухов. Вэнь припомнил ядовитые слова коротышки Жаня, первого среди них, которыми тот сыпал, когда сопровождал его к первому министру.
Вэнь раздраженно поджал губы. Он гордился своим умением интриговать, но вот чем все кончилось. Его обворожила женщина лучшего Ивового домика в Кайфыне, и он пропустил очень важную встречу. Он вздохнул, вспоминая ее искусство, все ее легкомысленные прикосновения и то самое, что она проделывала с перышком. Он надеялся, что эти услуги хотя бы дорого обошлись его врагам. Когда его вызвали из ее постели посреди ночи, он сразу же понял, что придется теперь расплачиваться за удовольствия. Десять лет тонкой игры пошли прахом из-за одной хмельной ночи любви и поэзии. Насколько он помнил, и стихи-то были так себе. Министр объявил, что его отправляют посольством к варварским племенам, таким тоном, словно это была великая честь, и, конечно же, Вэнь был вынужден изобразить улыбку и стукнуть лбом об пол, будто это было его самое горячее желание.
Два года спустя он все еще ждал отзыва. Несомненно, среди закулисных игр и интриг китайского двора о нем позабыли. Он отсылал копии своих донесений верным друзьям с наставлениями передать их, но, похоже, его донесений даже не читали. Тысячам писцов, обслуживающих двор Поднебесной, особенно таким изворотливым, как Чжан, нетрудно их «потерять».
Хотя Вэнь и не желал поддаваться отчаянию, но прекрасно понимал, что, наверное, окончит свои дни среди поганых монголов, замерзнув насмерть или отравившись вонючей бараниной или кислым молоком. Это было не для человека его положения и лет. Он взял с собой едва ли десять слуг и носильщиков, но зима оказалась слишком суровым испытанием для самых слабых, отправив их в круг перерождений к следующей жизни. Воспоминания о том, как личный писец подхватил лихорадку и умер, до сих пор бросали Вэня в ярость. Этот негодяй сел в снег и отказался идти. Охранник по приказу Вэня стал бить его ногами, но этот маленький мерзавец испустил дух с явным удовольствием и злорадством.
Вэнь искренне надеялся, что писец возродится поломоем или лошадью, которую будут всегда и крепко бить. Теперь, когда он умер, Вэню оставалось только жалеть, что не избил его собственными руками. Даже самому добросовестному хозяину иногда не хватает времени.
Услышав топот, китаец решил отодвинуть тяжелую занавесь паланкина, прикрывавшую его от ветра. Он подумал, что наверняка это охранник, который пришел сообщить, будто по-прежнему не видно никаких признаков монголов, как и в предыдущие двенадцать дней. Когда он услышал крик, его старое сердце гулко забилось в груди от облегчения. Однако показывать свои чувства он не собирался. Это было ниже его достоинства. Разве он не пятый двоюродный брат второй жены императора? Именно так. Вэнь достал один из своих свитков и стал читать философский трактат, находя успокоение в простых мыслях. Его никогда не удовлетворял высокопарный тон поучений самого Конфуция, но его ученика Сюнь-цзы Вэнь с удовольствием пригласил бы выпить. Именно его слова он чаще всего повторял себе, когда бывал в дурном настроении.
Стражники оживленно обсуждали, кто из них должен побеспокоить уединение Вэня, и он пропустил мимо ушей их болтовню. Сюнь-цзы полагал, что путь к совершенству есть путь просвещения, и Вэнь находил в этом приятную параллель своей жизни. Только он успел достать письменные принадлежности, как паланкин опустили на землю, и он услышал у себя над ухом нервное покашливание. Вздохнул. Путешествие было утомительным, но мысль о том, что придется снова иметь дело с немытыми варварами, была почти невыносимой. И все это за одну-единственную хмельную ночь, думал он, отодвигая занавесь и заглядывая в лицо своего самого преданного стража.
– Что же, Юань, похоже, нас прервали, – сказал он, щелкнув длинными ногтями по пергаменту и тем самым показывая свое неудовольствие. Юань стоял у паланкина на коленях и в тот же миг, как Вэнь заговорил, прижался лбом к мерзлой земле. Посол шумно вздохнул.
– Говори, Юань. Иначе мы тут весь день проторчим.
Вдалеке послышался заунывный зов сигнального рожка. Юань оглянулся в сторону, откуда приехал.
– Мы нашли их, господин. Они едут.
Вэнь кивнул.
– Ты старший среди моих охранников, Юань. Когда они перестанут выделываться и вопить, скажи мне.
Он опустил шелковые занавеси и начал обвязывать свитки алыми ленточками. Топот коней приближался, и любопытство стало нестерпимым. Со вздохом усталости Вэнь открыл глазок в деревянной стенке паланкина. Только Юань знал об этом глазке, но хранил тайну. Для рабов же все выглядит так, словно хозяин презирает опасность. Надо сохранять достоинство перед рабами, подумал Вэнь и решил чуть позже добавить эту мысль в свои собственные философские записки. Он прикажет переплести и издать свои труды, пообещал он сам себе. Там будет много критики в отношении роли евнухов при дворе в Кайфыне. Глядя в глазок, Вэнь подумал, что лучше будет издать этот труд анонимно.
Тэмучжин ехал вместе с Арсланом и Джелме, которые держались по обе стороны от него. Десять лучших воинов отправились с ним, а Хасар с Хачиуном разослали вокруг лагеря отряды поменьше, чтобы высматривать нападение с другой стороны.
С первого взгляда Тэмучжин понял, что здесь что-то не так. Зачем столько вооруженных людей охраняют какой-то ящик? Да и сами люди были странные, хотя закаленных воинов он узнал в них с первого взгляда. Вместо того чтобы нападать, они построились для защиты этого самого ящика и стали ждать их приближения. Тэмучжин посмотрел на Арслана, поднял брови. Заглушая топот копыт, кузнец крикнул:
– Осторожнее, господин. Это может быть кто-то из китайских послов, причем высокого ранга.
Тэмучжин посмотрел на них с интересом. Он слышал о величественных городах Востока, но никогда не видел тамошних людей. Говорят, они многочисленны как мухи, а золота у них столько, что из него дома строят. Видимо, этот человек был важной персоной, иначе не путешествовал бы в сопровождении дюжины стражников и рабов, что несли его лакированный ящик. Такой ящик был необычным зрелищем в здешней глуши. Он поблескивал, а по сторонам был завешен тканью цвета солнца.
Держа стрелу на тетиве, Тэмучжин управлял конем одними коленями. Он опустил лук и коротко приказал остальным сделать то же самое. Если это ловушка, то китайцы очень быстро поймут, что сделали большую ошибку, придя в эти края.
Он натянул поводья. Его люди держали совершенный порядок и остановились мгновенно, как и он. Тэмучжин тщательно привязал лук ремнем к седлу, коснулся рукояти меча на счастье и подъехал к мужчине, стоящему в центре странного отряда.
И остановился в молчании. Эти земли по праву принадлежали Тэмучжину, и он не обязан был объяснять свое присутствие здесь. Желтые глаза твердо и с интересом смотрели на воина. Тэмучжин разглядывал его чешуйчатые доспехи. Как и ящик, чешуйки были покрыты веществом, которое блестело, точно черная вода. Связывающих чешуйки ремешков видно не было. Похоже, такие доспехи могут остановить стрелу, и Тэмучжин думал, как бы заполучить их на пробу.
Воин смотрел на хана из-под шлема. Лицо его было почти закрыто железными нащечниками. На взгляд Тэмучжина, вид у воина был болезненный – мертвенно-желтая кожа говорила о слишком частых ночных попойках. Однако белки глаз были ясными, и он не дрогнул при виде стольких вооруженных людей, ожидающих приказа.
Молчание затянулось. Тэмучжин ждал. В конце концов командир нахмурился и неловко произнес:
– Мой хозяин, господин нефритового двора, желает говорить с тобой.
Его говор был непривычен уху Тэмучжина. Как и его хозяин, Юань недолюбливал варварских воинов. У них не было понятной ему дисциплины, хотя боевой ярости им было не занимать. Он смотрел на них как на дурно вышколенных собак, и непристойно было говорить с ними как с людьми.
– Он прячется в этом ящике? – спросил Тэмучжин.
Командир напрягся, и Тэмучжин опустил руку поближе к мечу. Сотни вечеров провел он в учебных поединках с Арсланом и не боялся неожиданного звона мечей. Наверное, в его глазах мелькнула насмешка, поскольку Юань взял себя в руки и выпрямился, твердый как камень.
– У меня послание от Тогрула, хана кераитов, – продолжал Юань.
При звуке этого имени Тэмучжин навострил уши. Он и прежде слышал это имя, и в его лагере было трое бродяг, некогда изгнанных из этого племени.
– Продолжай, – потребовал Тэмучжин.
Воин заговорил так, словно повторял чужие слова, глядя куда-то вдаль.
– «Верь этому человеку и прими его как гостя от моего имени», – сказал Юань.
Тэмучжин вдруг ухмыльнулся, изумив китайца.
– Возможно, это действительно было бы разумно. А другого исхода ты не рассматривал?
Юань раздраженно ответил Тэмучжину:
– Другого исхода нет. Ты получил приказ.
Тэмучжин громко рассмеялся в ответ, а сам по-прежнему присматривал за воином, находящимся на расстоянии меча.
– Тогрул – хан кераитов, но не мой хан, – заявил он. – Здесь он не приказывает.
Однако его все больше интересовал этот отряд, забравшийся в земли вокруг его военного лагеря. Командир больше не стал ничего говорить, но от него волнами исходила напряженность.
– Я мог бы всех вас легко перебить и забрать все, что находится в вашем драгоценном ящике, – сказал Тэмучжин, скорее чтобы уязвить воина.
К его изумлению, на этот раз воин не разъярился. На лице его появилась мрачная усмешка.
– Тебе людей не хватит, – уверенно ответил Юань.
Тэмучжин уже готов был сказать что-то, но из ящика послышался резкий приказ на незнакомом Тэмучжину языке. Это было похоже на гагаканье гуся. Командир в знак повиновения тут же склонил голову. Тэмучжин не мог больше сдерживать свое любопытство.
– Хорошо же. Вы гости в моем улусе, – сказал он. – Поезжайте со мной, чтобы мои стражи не перестреляли вас. – Он заметил, как нахмурился Юань, и снова заговорил: – Поезжайте медленно, не делайте резких движений. В моем улусе есть люди, которые не любят чужаков.
Юань поднял кулак, и двенадцать носильщиков схватились за длинные шесты и встали как один, бесстрастно глядя вперед. Тэмучжин не знал, что обо всем этом думать. Он отдал приказ своим людям и поехал впереди, вместе с Арсланом и Джелме, остальные же пустили коней рысью, обошли маленький отряд и пристроились в конце.
Поравнявшись с Арсланом, Тэмучжин наклонился в седле и спросил шепотом:
– Ты знаешь этих людей?
– Встречался, – кивнул Арслан.
– Они для нас опасны? – Тэмучжин смотрел на Арслана. Тот задумался.
– Могут быть и опасны. Они невероятно богаты и утверждают, что города их обширны. Но не знаю, что им от нас понадобилось.
– Или какую игру затеял Тогрул, – добавил Тэмучжин.
Арслан кивнул, и они всю дорогу больше не разговаривали.
Вэнь Чао подождал, пока его паланкин поставят на землю и Юань подойдет к нему. Он с интересом смотрел на улус, в который они прибыли, и с трудом подавил стон при виде знакомых юрт и тощих овец. Зима была тяжелой, люди исхудали. Он учуял запах бараньего жира на ветру задолго до того, как они прибыли, и понял, что одежда пропахнет им надолго, пока ее заново не перестирают. Юань отодвинул шелковые занавеси, и Вэнь вышел наружу, стараясь дышать не слишком глубоко. По своему опыту он знал, что привыкнет, но ведь придется еще не один раз встретиться с варварами, которые моются в лучшем случае пару раз в год, да и то если упадут в речку. Тем не менее у него было поручение, он должен был его выполнить. И хотя в душе он немилосердно бранил коротышку Чжана, на холод вышел, держась как можно достойнее.
Даже если бы он и не видел, что остальные варвары подчиняются молодому желтоглазому воину, то все равно бы понял, что главный тут именно он. При кайфынском дворе они знали таких «тигров в камышах», тех людей, в ком течет кровь воина. Этот Тэмучжин как раз из таких тигров. Вэнь это понял, как только увидел его глаза. Какие глаза! Вэнь никогда не видел подобных.
Ветер был слишком жесток для его тонких одежд, но Вэнь не показывал беспокойства перед лицом Тэмучжина. Он поклонился. Только Юань понимал, что глубина поклона сильно не соответствовала той, что диктовали правила приличия, но Вэню нравилось дразнить варваров. К его изумлению, этот разбойник лишь посмотрел на него, и Вэнь почувствовал себя обиженным.
– Меня зовут Вэнь Чао, я посланец китайского двора Северной Сун. Для меня великая честь быть в твоем улусе, – начал он. – Слухи о твоих битвах с татарами разошлись далеко по всем краям.
– И поэтому ты приехал сюда в своем маленьком ящике? – отозвался Тэмучжин.
Он был очарован тем, что этому странному человеку прислуживало столько человек. У него тоже была желтоватая кожа, показавшаяся Тэмучжину болезненной. Однако странный человек хорошо держался на ветру, который трепал его одежды. Тэмучжин прикинул, что чужаку должно быть больше сорока, хотя морщин на его лице не было. Китайский дипломат был непривычным зрелищем для выросшего в степи человека. Он носил одеяние, переливавшееся зеленым. Его черные, как у Тэмучжина, волосы были зачесаны назад и собраны в хвост серебряным зажимом. Тэмучжин с изумлением смотрел на ногти этого человека, сверкающие, длинные, подобные когтям. Тэмучжину было любопытно, долго ли этот человек сможет выносить холод. Он не показывал, что ему холодно, но губы его синели на глазах.
Вэнь снова поклонился, прежде чем заговорить.
– Я привез тебе поздравления нефритового двора. Мы много слышали о твоих успехах, и нам есть что обсудить. Твой брат, хан кераитов, поздравляет тебя.
– И чего же хочет от меня Тогрул? – спросил Тэмучжин.
Вэнь вознегодовал, чувствуя укусы холода. Пригласят его в конце концов в теплую юрту? Он решил чуть подтолкнуть варвара.
– Разве я не твой гость, господин? Разве не лучше обсудить великие дела там, где нас не услышат чужие уши?
Тэмучжин пожал плечами, видя, что этот человек совсем окоченел от холода. К тому же ему не терпелось узнать, что за вести привез китаец, что заставило его предпринять путешествие по замершим степям, до того как тот испустит дух от холода.
– Ты здесь желанный гость. – Он покатал на языке незнакомое имя, прежде чем как следует исковеркать его: – Веньчо?
Старик ничем не показал своего недовольства, и Тэмучжин улыбнулся, оценив его гордость.
– Вэнь Чао, господин, – ответил посол. – Вот так, язык должен коснуться нёба.
Тэмучжин кивнул.
– Входи же в тепло, Вэнь. Я прикажу приготовить тебе горячего соленого чаю.
– Ах, чай, – пробормотал Вэнь Чао, следуя за Тэмучжином в потрепанную юрту. – Как же мне его не хватало.
В полумраке Вэнь уселся и стал терпеливо ждать, пока сам Тэмучжин не подал ему пиалу чая. Юрта была полна людей, которые с беспокойством рассматривали его, и Вэнь заставил себя дышать неглубоко, пока не принюхался к запаху пота. Он тосковал по бане, но такие удовольствия сейчас недоступны.
Тэмучжин наблюдал, как Вэнь пробует чай, поджимая губы и делая вид, что наслаждается вкусом.
– Расскажи мне о своем народе, – попросил Тэмучжин. – Я слышал, он весьма многочислен.
Вэнь кивнул, радуясь тому, что может говорить, а не пить.
– Мы разделенное царство. В пределах южных границ под властью сунского императора проживают шестьдесят тысяч, – начал он. – В Северном Китае примерно столько же.
Тэмучжин заморгал. Людей было больше, чем он мог себе представить.
– Думаю, ты преувеличиваешь, Вэнь Чао, – запротестовал он, от большого удивления правильно произнеся его имя.
– Кто знает? – пожал плечами Вэнь. – Крестьяне плодятся как вши. Только при дворе в Кайфыне чиновников больше тысячи, и подсчет населения займет много месяцев. Так что точного числа я не знаю.
Вэня забавляло ошеломление воинов.
– А ты? Ты хан среди них? – спрашивал Тэмучжин.
Вэнь покачал головой.
– Я прошел… – Он порылся в словах, которые знал, но нужного так и не нашел. Состязания? Нет. Он произнес странное слово. – Это означает сидеть за столом и отвечать на вопросы, как и сотни других, сначала в своем краю, затем в самом Кайфыне, перед чиновниками императора. Я был лучшим из тех, кто проходил эти испытания в том году. – Он погрузился в воспоминания и поднес пиалу к губам. – Это было давно.
– Тогда чей ты человек? – спросил Тэмучжин, всматриваясь в чужака и пытаясь его понять.
– Наверное, первого министра, – улыбнулся Вэнь. – Но думаю, что ты имеешь в виду сунских императоров. Они правят Югом и Севером. Может быть, доживу и до тех пор, когда обе части Срединного Царства воссоединятся.
Тэмучжин искренне пытался понять его. Под взглядами собравшихся Вэнь поставил пиалу и запустил руку за пазуху, чтобы достать мешочек. Его остановила общая настороженность.
– Я хочу достать рисунок, господин, только и всего.
Тэмучжин знаком дал разрешение. Ему и самому страстно хотелось увидеть, что принес Вэнь. А тот достал скатанную цветную бумагу и протянул ему. На бумаге были изображены странные значки, а в центре – молодой человек, смотревший на Тэмучжина. Он вертел бумагу и так и сяк, изумляясь, что нарисованный мужчина не сводит с него глаз.
– У вас искусные рисовальщики, – признал он с неохотой.
– Верно, господин, но тот рисунок, что ты держишь, отпечатан на большой машине. Рисунок имеет цену и может обмениваться на всякие товары. Если у тебя будет больше таких бумаг, то в столице на них можно купить коня или молодую женщину на ночь.
Вэнь наблюдал, как переходит из рук в руки купюра, и смотрел с интересом на выражение лиц. Наверное, перед отъездом надо подарить по такой купюре каждому.
– Ты говоришь слова, которых я не знаю, – заметил Тэмучжин. – Что за печатание такое? Что за большая машина? Не собираешься ли ты задурить нам голову в наших же собственных юртах?
Он говорил всерьез, и Вэнь вспомнил, что эти варвары безжалостны даже к друзьям. Если они вдруг подумают, что он смеется над ними, ему больше не жить. Они просты как дети, но не стоит забывать, что они еще и смертельно опасны.
– Это лишь способ рисовать быстрее, чем может слабый человек, – успокаивающе проговорил Вэнь. – Может, тебе стоит посетить Китай и увидеть все своими глазами. Я знаю, что хан кераитов весьма увлечен нашими достижениями. Он много раз говорил, что хотел бы получить земли в Срединном Царстве.
– Тогрул это сказал? – спросил Тэмучжин.
Вэнь кивнул и забрал купюру у дикаря, который последним осмотрел ее. Он тщательно скатал бумажку и положил в кошелек под внимательными взглядами.
– Это его сердечное желание. Земля в тех местах так черна и жирна, что будет расти что угодно, и табуны коней бесчисленны, и охота – лучшая в мире. Наши владыки живут в больших домах из камня, и тысячи слуг исполняют любой их каприз. Тогрул кераитский хотел бы такой жизни для себя и своих потомков.
– Но как же перевозить каменный дом? – воскликнул один из варваров.
Вэнь кивнул, словно поклонился.
– Его не перевозят, как вы перевозите свои юрты. Некоторые дома величиной с гору.
Тэмучжин рассмеялся, наконец поняв, в какую игру играет с ним этот коротышка.
– Тогда это не для меня, Вэнь, – заявил он. – Племена должны кочевать, когда охота становится плохой. Боюсь, в каменном доме я помру с голоду.
– Нет, господин. Твои слуги купят все на рынке. Они вырастят животных на забой и урожай пшеницы и риса. Ты можешь иметь тысячу жен и никогда не знать голода.
– И это по нраву Тогрулу, – негромко проговорил Тэмучжин. – Знаю почему.
В голове его хороводом кружилось множество новых и непривычных мыслей, но он пока не догадывался, что заставило Вэня искать его в степях, так далеко от дома. Он предложил Вэню чашу и наполнил ее араком, но заметил, что гостю приходится стискивать челюсти, чтобы зубы не стучали. Тэмучжин хмыкнул.
– Разотри руки и лицо араком, и я снова наполню чашу, – предложил он.
Вэнь в ответ с благодарностью склонил голову. Прозрачная жидкость вызвала румянец на желтоватой коже, заставив ее расцвести от внезапного прилива тепла. Он допил остаток и осушил вторую чашу, как только Тэмучжин наполнил ее, и протянул чашу снова.
– Вполне возможно, в один хороший день я отправлюсь на восток, – продолжил Тэмучжин, – и увижу все эти диковины собственными глазами. Но непонятно мне, почему ты все это покинул и отправился сюда, где с помощью меча и стрел правит землей мой народ. О вашем императоре мы здесь и слыхом не слыхивали.
– Хотя он отец нам всем, – не подумав проговорил Вэнь.
Тэмучжин уставился на него, и Вэнь пожалел, что выпил столько на пустой желудок.
– Я провел среди ваших племен два года, господин. Порой я очень тоскую по моему народу. Я послан на север, чтобы найти союзников против татар. Тогрул кераитский считает, что ты тоже ненавидишь этих бледнокожих псов.
– Похоже, Тогрул хорошо осведомлен, – ответил Тэмучжин. – И откуда только он узнал о моих делах?
Он в четвертый раз наполнил чашу Вэня и стал смотреть, как она быстро следует за остальными. Ему весело было наблюдать, как напивается китаец, и он налил и себе, стал отпивать понемногу, чтобы голова оставалась ясной.
– Хан кераитов – мудрый человек, – ответил Вэнь Чао. – Он много лет воюет с татарами на севере и за свои заслуги получил много золота от моих хозяев. Это обмен, понимаешь? Если я посылаю в Кайфын приказ перегнать на запад сотню лошадей, они прибывают до конца сезона, а взамен кераиты пускают кровь татарам и держат их подальше от наших границ.
Один из присутствующих заерзал, и Тэмучжин посмотрел на него:
– Я обязательно попрошу твоего совета, Арслан, но мы поговорим после, наедине.
Арслан успокоился. Он был удовлетворен. Вэнь окинул собравшихся взглядом.
– Я прибыл сюда предложить вам те же условия. Я могу дать вам золото, коней…
– Мечи, – перебил его Тэмучжин, – и луки. Если я соглашусь, то захочу получить дюжину таких же доспехов, что у твоих людей, а еще сотню лошадей – кобыл и жеребцов. Золото мне не нужно, так же как и каменный дом, который нельзя перевозить.
– Но я не вижу тут и сотни воинов, – возразил Вэнь. Он обрадовался. Торговля пошла куда легче, чем он думал.
– Да ты вообще их не видел, – фыркнул Тэмучжин. – И я еще не сказал, что согласен. А при чем тут Тогрул? Я никогда его не видел, хотя о кераитах знаю. Он тоже придет следом за тобой просить у меня помощи?
Вэнь покраснел, поставил на пол чашу с араком.
– Кераиты – сильное племя, у них более трехсот воинов, господин. От татарских пленников они узнали о тебе, о том, что ты совершаешь все более дальние набеги на север. – Он помолчал, тщательно подбирая слова. – Тогрул дальновидный человек, и он послал меня не умолять, а скорее побудить тебя объединить силы. Вместе вы на многие поколения изгоните татар.
Человек, которого называли Арсланом, снова забеспокоился, и Вэнь заметил, что Тэмучжин положил ему руку на плечо.
– Я здесь хан. И я отвечаю за моих людей, – проговорил он. – Ты хочешь, чтобы за пару коней я преклонился перед Тогрулом? – Еле заметная угроза слышалась в его голосе, и Вэнь пожалел, что Юаню не разрешили его сопровождать.
– Ты можешь отказать мне, и я уеду, – быстро откликнулся он. – Тогрулу не нужен простой воин. Тогрулу нужен военный вождь, сильный и безжалостный. Он нуждается во всех воинах, которых ты сможешь привести.
Тэмучжин посмотрел на Джелме. Все понимали, что после этой бесконечной зимы татары будут жаждать кровавой мести. Мысль объединить силы с большим племенем была соблазнительной.
– Ты рассказал мне много любопытного, Вэнь Чао, – спустя некоторое время произнес Тэмучжин. – Теперь оставь меня, ибо я должен принять решение. Хачиун, найди теплые постели для людей гостя и вели принести им горячей похлебки. Пусть утолят голод. – Он заметил, что взгляд Вэня упал на полупустую чашу арака. – И не забудь распорядиться насчет арака. Пусть принесут гостю, чтобы согрелся, – добавил он, увлеченный собственной щедростью.
Все встали, когда Вэнь поднялся на ноги, правда, уже не так уверенно, как до начала беседы. Он снова поклонился, и Тэмучжин отметил, что поклон на этот раз был пониже. Может, вначале у гостя спина затекла с дороги.
Когда Вэнь ушел, Тэмучжин обвел горящим взглядом своих самых верных соратников.
– Вот чего я хочу, – начал он. – Хочу узнать об этом народе как можно больше. Каменные дома! Тысячи рабов! Вас от этого дрожь не пробрала?
– Ты просто не знаешь этого Тогрула. Неужто серебряный народ продается? – фыркнул Арслан. – Этот китаец думает, что нас можно купить обещаниями, заморочив голову байками о несметном числе жителей в их городах. Что они нам?
– Давай подумаем, – предложил Тэмучжин. – С кераитами-то я точно вгоню копье татарам в спину. Пусть реки станут красными от крови.
– Я давал клятву тебе, а не Тогрулу.
Тэмучжин повернулся к Арслану:
– Знаю. Я и не собираюсь никому присягать. Но если мы объединим силы, то от этой сделки выиграю прежде всего я. Подумай о Джелме, Арслан. Подумай о его будущем. В нас слишком кипит жизнь, чтобы собирать наше племя по человеку, по два. Давай лучше огромными прыжками помчимся вперед, рискнем всем. Неужели ты будешь сидеть и дожидаться татар?
– Ты и сам знаешь, что нет.
– Тогда решено, – объявил Тэмучжин.
Его переполняло радостное волнение.
На три дня задержался Вэнь Чао в улусе Тэмучжина, обсуждая условия сделки. Он с видимым удовольствием принял в дар несколько бурдюков арака, опустил золотые занавеси паланкина, и Юань приказал рабам его поднять.
Оказавшись внутри паланкина, Вэнь тут же зачесался, уверенный, что в юртах точно нахватался вшей. Поручение, как он и ожидал, оказалось тяжким испытанием, но, похоже, эти разбойники жаждут войны с татарами. На что и рассчитывал Тогрул. Это и неудивительно, подумал Вэнь, словно сам был рожден в степях. Даже зимой племена нападают друг на друга. А теперь, когда сквозь мерзлую землю начала пробиваться трава, они снова с готовностью примутся за привычное дело. Так было всегда. Вэнь улыбнулся своим мыслям, читая Сюнь-цзы и проводя время в грезах. По ходу чтения он делал заметки на полях. Министр был прав, отправив со сложным поручением человека с такими дипломатическими способностями, думал он. Коротышка Чжан никогда не сумел бы договориться с этими варварами, даже наобещав им коней и доспехи. Шепелявый евнух наверняка не смог бы скрыть свое отвращение на свадебной церемонии, которую наблюдал вчера Вэнь Чао. Он содрогнулся, вспомнив питье из горячего молока и крови, которое ему поднесли. Сюнь-цзы был бы в восторге от его выдержки. Женщина, Бортэ, была такой же жилистой и суровой, как и ее муж, вспоминал Вэнь. Никакой тонкости. А молодому всаднику она нравится. Ах, много бы Вэнь отдал сейчас за ночь с женщиной из Ивового домика! В этой дикой стране не было таких гладких бедер. Вэнь опять принялся проклинать свою жалкую службу.
Шел четвертый день поездки. Он собирался в очередной раз приказать остановиться для трапезы, когда возвратился из разведки Юань. Вэнь, сидя в паланкине, нетерпеливо прислушивался к приказам Юаня. Необходимость изображать благородного господина, когда вокруг происходят такие интересные события, весьма сокрушала его. Он вздохнул. Любопытство не раз вовлекало его в неприятности.
Когда Юань наконец подошел к паланкину, Вэнь спрятал свои свитки и глотнул, чтобы согреться, прозрачной жидкости, подаренной варварами. По крайней мере, от нее есть польза, хотя по сравнению с рисовым вином, которое он пил дома, арак – лишь вода.
– Почему ты снова тревожишь меня. Юань? – спросил Вэнь. – Я хотел соснуть перед едой.
Но на самом деле от одного только взгляда на встревоженное лицо первого телохранителя у него часто забилось сердце. Нет, надо отдохнуть. Еще немного среди варваров – и он сам начнет хвататься за меч, точно простой солдат. Такая дикая жизнь влияет даже на самых культурных людей.
– Всадники, господин. Татары, – быстро проговорил Юань, коснувшись лбом посеребренной инеем травы.
– И что? Мы ведь в татарских землях? Так что неудивительно, что мы встречаем кого-то из них по дороге на юг, к кераитам. Пусть идут себе, Юань. Если будут мешать, уничтожь их. Ты напрасно меня побеспокоил.
Юань потупил голову, и Вэнь поспешил успокоить своего главного телохранителя. В вопросах чести тот был щекотлив, как евнух.
– Я поторопился, Юань. Ты был прав, предупредив меня.
– Господин, там тридцать воинов. Все они хорошо вооружены, едут на свежих конях. Они могут быть только отрядом из большого улуса.
Вэнь заговорил неспешно, стараясь обуздать свое нетерпение:
– Я не понимаю, какое это имеет отношение к нам, Юань. Они прекрасно знают, что на представителя Срединного Царства нападать не стоит. Скажи им, чтобы шли своей дорогой.
– Я подумал… – начал Юань. – Я подумал, не решишь ли ты послать гонца в улус Тэмучжина, господин. Чтобы предупредить их. Ведь татары, возможно, как раз их и ищут.
Вэнь смотрел на телохранителя и моргал в изумлении.
– Вижу, ты прикипел душой к нашим хозяевам. Это слабость. Юань. Что мне до того, если татары и монголы перебьют друг друга? Разве не это поручил мне первый министр? Честно говоря, на мой взгляд, ты забылся.
Послышался предостерегающий крик – это другой телохранитель сообщал об опасности. Вэнь и Юань услышали приближение всадников. Юань остался на месте.
Вэнь на миг прикрыл глаза. Нет ему покоя в этом краю. Нет тишины. Как только начинает казаться, что наконец он обрел минутку спокойствия, так обязательно кто-нибудь проскачет мимо, выискивая какого-нибудь врага. Тоска по дому охватила его, но он подавил ее. Пока не отзовут, его судьба – быть здесь.
– Если пожелаешь, Юань, скажи им, что мы не видели разбойников. Скажи, что я готовлю своих людей к путешествию перед весной.
– Как пожелаешь, господин.
Вэнь смотрел, как подъезжают татары. Они и правда выглядели так, будто собрались на войну. Однако ему было наплевать и на Тэмучжина, и на его жалкие юрты. Он и слезинки не проронил бы, если б татар вырезали под корень, а заодно и монголов. Может, тогда его наконец отзовут домой.
Юань переговаривался с предводителем, коренастым человеком в толстой меховой одежде. Вэнь содрогнулся от мысли, как тот, наверное, грязен и вонюч. Нет, он сам уж точно не унизится до личных переговоров. Татары были злы, но Вэня это не беспокоило. Его людей отбирали в личную стражу первого министра, и каждый из них стоил полудюжины таких горластых варваров. Юань получил свой меч после победы на общеармейском турнире. В отношении охраны Вэнь был хорошо обеспечен.
Татары бросали яростные взгляды на паланкин и тыкали в его сторону мечами, тогда как Юань неподвижно сидел на коне и качал головой. Только юношеская гордость не давала им уехать, и Вэнь подумал, уж не придется ли ему напоминать о своем высоком положении. Даже немытые татары знают, что посланцы Китая неприкосновенны, однако он все равно вздохнул с облегчением, увидев, что они кончили пререкаться и поехали прочь. Вэнь был даже отчасти разочарован тем, что они не обнажили мечей. Тогда Юань перебил бы их. Он рассеянно думал, готов ли Тэмучжин к сражению с такой силой. Решил, что ему все равно. Найдут ли они монгольский улус, победит ли та или иная сторона. В любом случае будет меньше варваров, тревожащих его сон.
Варвары уехали, а у Вэня вдруг прихватило живот. Раздраженно выдохнув сквозь зубы, он подозвал Юаня и приказал ему поставить маленькую ширму, дабы не облегчаться на глазах у всех. Он делал все возможное, чтобы устроиться с комфортом, но услады двора неизменно преследовали его во сне; а самое главное – он так давно, очень давно не спал с женщиной. Может, если написать униженную просьбу Чжану, тот устроит так, чтобы его отозвали домой? Нет. Эта мысль была невыносима.
Татары налетели почти сразу же после сигналов тревоги. Они пустили коней вскачь, и каждый взял лук наизготовку, чтобы пустить стрелу в горло любому, кто встанет на пути.
Тэмучжин с братьями выскользнули из юрт, едва заслышав звуки рогов. Воины четко и слаженно заняли позиции. Стоящие на главной тропе подняли с земли деревянные загородки и забили между ними колья для прочности, так что между юртами чужаки не смогут скакать галопом. Им придется объезжать препятствия и волей-неволей замедлять ход.
Тэмучжин видел, как его люди раскладывают стрелы на мерзлой земле. Все было готово к обороне. Через мгновение появились первые враги в своих вонючих мехах.
Татары ехали по трое в ряд, стоя в стременах, и глаза их высматривали цель. Тэмучжин понял, что они полагаются лишь на страх и смятение врагов, и улыбнулся. Он чувствовал дрожь земли под копытами их коней и жалел, что нет того меча, который сделал ему Арслан. Вместо того совершенного оружия теперь у него был жалкий татарский меч. Ничего, и этот сгодится.
Первые всадники заметили преграду. Двое пустили коней по сторонам, налетев на третьего. Увидели людей во мраке и выпустили стрелы, но те лишь вонзились в дерево. И тут же Хасар с Хачиуном поднялись над преградой и выстрелили сами. Загудели тетивы – и двое всадников на всем скаку полетели наземь и так и остались лежать. Им было не суждено подняться.
Поначалу это была сущая бойня. Татары, скакавшие позади своих соратников, увидели, что путь им загораживают кони, потерявшие всадников, и трупы. Двое перемахнули через завал, прежде чем Хасар с Хачиуном успели выпустить еще по стреле. Всадники оказались на открытом пространстве, и со всех сторон в них нацелились луки. Они едва успели что-то крикнуть, и черные стрелы оборвали их боевой клич и смели их с седла.
Еще один татарин попытался преодолеть первый заслон. Его конь не рассчитал прыжка и рухнул на частокол брюхом, сломав удерживавший его кол. Хасар откатился в сторону, но частокол повалился на ногу Хачиуна, и тот выругался от боли. Он лежал, беспомощный, на спине, понимая, что ему осталось жить всего несколько мгновений.
Один всадник увидел Хачиуна, пытавшегося выбраться из-под завала, и прицелился, чтобы стрелой пригвоздить его к земле. Но не успел выстрелить: рядом появился Арслан и резанул его мечом по горлу. Татарин рухнул, конь его дико заржал. Вокруг засвистели стрелы. Арслан рывком вытащил Хачиуна. Хасар пускал с колена стрелу за стрелой, но слишком нервничал, и шестеро воинов прорвались в улус.
Когда упал передний частокол, татары прорвались с левой стороны от главной тропы. Тэмучжин видел, что двое его людей упали. Второй заградительный отряд развернулся и пустил стрелы в спину прорвавшимся, а сзади, мимо его братьев, влетели еще шестеро татар. Несмотря на все приготовления, исход сражения был неясен.
Тэмучжин подождал, пока татарин выпустит все стрелы, и после этого выскочил и ударил его мечом по бедру. Мужчина завопил, и кровь его брызнула Тэмучжину в лицо. Татарин яростно дергал поводья, ничего не соображая от боли. Его конь бросился прямо на юрту, и та с треском рухнула, а сам воин перелетел через голову лошади.
Первые шестеро стали стрелять в Тэмучжина, вынудив его искать укрытия. На него с рыком наехал воин, собираясь стрелой пронзить ему грудь. Тэмучжин откатился, вскочил, выбросил руку с мечом. Татарин завыл, когда в живот вошел клинок, и стрела прошла над головой противника. Конь толкнул Тэмучжина, и он упал. Поднялся. Голова его кружилась. Осмотрелся по сторонам.
В улусе стоял переполох. Татары потеряли многих воинов, но те, кто выжил, носились, торжествуя, по улусу и выискивали жертвы. Многие побросали луки и обнажили мечи для ближнего боя. Тэмучжин увидел, что двое татар направили коней на Арслана, и схватил свой лук. Первая из подвернувшихся под руку стрел была сломана, остальные рассыпались. Он бешено шарил вокруг и наконец отыскал одну. В этот миг он услышал крик матери и, обернувшись, увидел, как из юрты за убегавшей Тэмулун рванулась Бортэ. Его маленькая сестренка перепугалась до смерти, выскочила из юрты и бросилась опрометью бежать. Никто из них не заметил устремившегося за нею татарина. Тэмучжин затаил дыхание. Арслан был силен и готов встретить врагов. И хан сделал выбор.
Он натянул тетиву и нацелился в одинокого воина, скакавшего за Бортэ. Вдруг послышался грохот: на него наскочил другой татарин, с обнаженным мечом. Времени увернуться не было, но Тэмучжин упал на колено и попытался прицелиться в нового врага. Стрела прошла мимо. И тут что-то ударило Тэмучжина по голове, мир содрогнулся, и он упал.
Джелме подскочил к отцу, когда увидел наступавших на него татар.
– Влево, – рявкнул Арслан сыну, отступая вправо.
Татары заметили это движение, но отец с сыном разошлись в стороны в самый последний момент, и те не успели перестроиться. Меч Арслана нашел глотку первого, и в тот же миг Джелме снес голову своему противнику. Оба татарина умерли в мгновение ока, а их лошади пронеслись мимо.
Предводитель татар не пережил первого нападения на заслоны, и от его отряда осталось меньше дюжины. Поскольку улус стоял под холмом, невозможно было насквозь проскакать по нему и умчаться, а потому те, кто остался еще в живых, вопили и кружились на месте, рубили все, что попадалось под руку. Арслан заметил, что двоих из них стащили с седел и зарезали ножами, пока те с воплями пытались вырваться. Схватка была кровавой, но большую часть татарского отряда перебили. Немногие оставшиеся в живых помчались прочь под градом стрел, низко пригнувшись в седлах.
Арслан увидел еще одного татарина, мчавшегося с другой стороны улуса, и приготовился убить очередного врага. Встал неподвижно на пути коня. Но в последний момент увидел брыкающуюся пленницу, брошенную поперек седла, и отвел удар. Выбросил левую руку, чтобы сдернуть Бортэ с седла, но схватился лишь за край халата, и всадник промчался мимо. Арслан видел, что за всадником бросился Хасар, со стрелой наготове, и крикнул:
– Стой, Хасар! Стой!
Приказ раскатился громом над внезапно затихшим улусом. Татарских воплей больше не было слышно. Не более шести врагов сумели уйти, и Арслан бросился к коням.
– В седло! – рычал он. – Они украли женщину! В седло!
На бегу он заметил Тэмучжина, лежащего на земле, и в ужасе остановился. Тот лежал в окружении мертвых тел. Рядом с ним стоял дрожащий конь со сломанной ногой, бока его были покрыты потом. Арслан отпихнул лошадь в сторону и упал на колени рядом с молодым человеком, которого спас от Волков.
Крови было много, и сердце Арслана болезненно сжалось. Он коснулся лоскута кожи, снесенного с головы Тэмучжина. И радостно вскрикнул: он увидел, что из раны по-прежнему сочится кровь и собирается в лужицу вокруг головы, значит, хан жив. Кузнец поднял его. Лицо Тэмучжина было наполовину залито кровью.
– Он жив, – шептал Арслан.
Тэмучжин так и не пришел в сознание, когда кузнец нес его. Младшие братья умчались в погоню, бросив мимолетный взгляд на раненого в руках Арслана. Лица у них были мрачные и злые, и кузнец не завидовал татарину, который подвернется им нынче под руку.
Арслан уложил Тэмучжина в материнской юрте, сдав его с рук на руки. Тэмулун отчаянно плакала в углу. Оэлун посмотрела на сына и потянулась за иглой и нитками.
– Утешь мою дочь, Арслан, – сказала она и занялась раной.
Кузнец кивнул и подошел к маленькой девочке.
– Хочешь на руки? – спросил он.
Тэмулун кивнула сквозь слезы, и он подбросил ее в воздух. Девочка смотрела на него, поэтому кузнец заставил себя улыбнуться. Боевой настрой начал уже уходить, голова стала кружиться, а сердце слишком часто застучало в тишине и покое юрты. Оэлун сделала первый стежок костяной иглой, и Арслан заметил, как девочка скривилась, открыла рот, чтобы снова заплакать.
– Все хорошо, малышка, я отведу тебя к Елюн. Она тебя искала, – быстро сказал он.
Он не хотел, чтобы девочка видела трупы вокруг юрт, но не мог оставаться здесь и чувствовать свое бессилие. Он надеялся лишь, что Елюн жива.
Собираясь уходить, он услышал, как судорожно вздохнул Тэмучжин. Арслан оглянулся и увидел, что хан открыл глаза, что они ясны и что он смотрит на Оэлун, которая быстро и умело пришивает ему кожу.
– Лежи смирно, – велела Оэлун, когда сын попытался встать. – Мне надо сделать это как следует.
Тэмучжин покорился. Взглядом нашел Арслана.
– Рассказывай, – велел он.
– Мы отбили нападение. Они увезли Бортэ, – ответил Арслан.
Пока они говорили, Оэлун потянула нить, и кожа пошла складочками. Арслан подбросил Тэмулун в воздух, но она уже успокоилась и занялась серебряной пуговкой на его халате.
Оэлун тряпицей промокнула кровь на глазах сына. Рана по-прежнему обильно кровоточила, но шов держался. Она проткнула иглой другой участок кожи и ощутила, как напрягся Тэмучжин.
– Мне надо встать, матушка, – прошептал он. – Ты еще долго?
– Твои братья пустились в погоню за уцелевшими, – быстро проговорил Арслан. – С такой раной идти в погоню смысла нет, по крайней мере сейчас. Ты потерял много крови и можешь свалиться с лошади.
– Она моя жена, – ответил Тэмучжин, и глаза его стали холодны.
Мать наклонилась к нему и поцеловала вместо того, чтобы откусить нитку. Он сел, как только она отпустила его, и поднес руку ко шву.
– Благодарю тебя, матушка, – сказал он.
Глаза Тэмучжина затуманились. Оэлун кивнула и отерла застывающую кровь с его щеки.
Арслан услышал голос Елюн у юрты и вышел, чтобы отдать ей Тэмулун. Вернулся с мрачным видом. Тэмучжин попытался встать. Молодого хана шатало, и, чтобы не упасть, ему пришлось ухватиться за центральную подпорку юрты.
– Сегодня ты не сможешь ехать, – сказал Арслан. – В лучшем случае ты пойдешь по следам братьев. Пусть они найдут ее.
– А ты тоже так оставил бы? – резко спросил Тэмучжин, прикрыв глаза от головокружения.
Сердце Арслана воспрянуло при виде такой решимости. Он вздохнул.
– Нет, я отправился бы в погоню, – ответил он, вздохнув. – Я приведу твоего коня и моего тоже. – И вышел из юрты.
Оэлун встала и взяла Тэмучжина за руку.
– Тебе не понравится то, что я скажу, – прошептала она.
Тэмучжин открыл глаза, смаргивая кровь.
– Говори, что хотела.
– Если твои братья не догонят их до ночи, то ей придется туго.
– Они ее изнасилуют, матушка. Я знаю. Она сильная.
Оэлун покачала головой.
– Не знаешь. Ей будет стыдно. – Она помолчала, желая, чтобы сын осознал ее слова. – Если они изнасилуют ее, сильным придется быть тебе. Очень сильным. Она больше не будет прежней ни с тобой, ни с кем из мужчин.
– Я убью их, – пообещал Тэмучжин. В нем вспыхнуло бешенство.
– Это успокоит тебя. Но для Бортэ ничего не изменит, – выговорила Оэлун.
– Но что я еще могу сделать? Она не может убивать их, как я, или заставить их самих убить себя. Что бы ни случилось, ее вины в том не будет. – Он понял, что плачет, и сердито стер со щек кровавые слезы. – Она верила мне.
– Здесь ты ничего не исправишь, сын. Ничего не исправишь, если они уйдут от твоего брата. И если ты найдешь ее живой, то должен быть терпелив и ласков с ней.
– Я знаю! Я люблю ее, и этого довольно.
– Было довольно, – возразила Оэлун. – Но теперь этого будет мало.
Тэмучжин стоял на ледяном ветру. В голове пульсировала боль. Арслан привел коней, и хан посмотрел вокруг, втянул запах крови, смешанный с ветром. Улус был завален телами. Некоторые еще шевелились. Один татарин лежал на спине, словно мертвый, но его пальцы тянули вонзившуюся в грудь стрелу. Они дергались, словно бледные пауки. Тэмучжин достал нож и, шатаясь, шагнул к нему. Этому человеку и так оставалось жить считаные мгновения, но Тэмучжин опустился на колени рядом с ним и приставил острие ножа к пульсирующему горлу. Пальцы раненого замерли, и татарин молча скосил глаза на Тэмучжина. Встретив его взгляд, Тэмучжин медленно надавил на нож, перерезал глотку и вдохнул глоток кровавого воздуха.
Поднявшись, Тэмучжин почувствовал, что его все еще шатает. Солнце показалось чересчур ярким, и его вдруг вывернуло. Он слышал, что Оэлун говорит ему что-то, но в ушах ревела кровь, и он ничего не разобрал. Мать спорила с Арсланом, ехать ему или не ехать, и Тэмучжин видел, что кузнец нерешительно хмурится.
– Я не упаду, – сказал он, вцепившись в луку седла. – Помоги мне сесть. Я должен их догнать.
Им пришлось подсаживать его вдвоем, но в седле Тэмучжин ощутил себя увереннее. Он помотал головой и поморщился от боли, вспыхнувшей за глазами.
– Джелме, – позвал он. – Где ты?
Сын Арслана, покрытый кровью, по-прежнему держал меч в руке. Он шагал к ним мимо мертвых тел. Тэмучжин смотрел на него, смутно припоминая, что прежде никогда не видел, как Джелме гневается.
– Пока нас не будет, сними улус, – велел Тэмучжин заплетающимся языком. Голова его была слишком тяжелой и клонилась вниз. Ответа Джелме он не услышал. – Идите ночами. Отведи людей в холмы, но южнее кераитов. Если у Тогрула найдутся воины, подобные нам, то я каленым железом выжгу татар с лика земли. Я найду тебя, как только отобью жену.
– Как пожелаешь, господин, – ответил Джелме. – Но если ты не вернешься?
Этот вопрос необходимо было задать, но Тэмучжин снова поморщился от приступа боли.
– Тогда найди ту долину, о которой мы говорили, расти сыновей и разводи скот, – сказал он наконец.
Свой ханский долг он выполнил. Джелме – отличный вождь, и те, кто искал покровительства, будут в безопасности. Тэмучжин крепко взялся за поводья. Он не мог сильно отстать от братьев. Осталось только отомстить.
Солнце клонилось к закату, заливая степи золотом. Тогда-то Хачиун с Хасаром и наткнулись на труп одного из тех, кого они преследовали. Хачиун, опасаясь ловушки, остался в седле с луком наготове, а Хасар подошел к трупу и ногой перевернул его.
Из живота татарина торчало сломанное древко стрелы. Вся нижняя часть тела почернела от крови, а застывшее лицо было белым как мел. Спутники забрали его коня. Более слабые отпечатки копыт были видны на земле рядом с остальными. Хасар быстро обыскал тело, но если на нем и было что-то ценное, то татары забрали все.
Братья ехали, пока могли различать следы, но сгущающийся сумрак заставил их в конце концов остановиться – иначе они рисковали проехать мимо тех, за кем гнались. Никто из них не сказал ни слова. Они смешали молоко и кровь из вены кобылы Хачиуна. В молчании выпили. Оба видели бесчувственного Тэмучжина на руках у Арслана, а потому страстно желали не упустить врагов.
Спали они плохо. Проснулись еще до рассвета и двинулись в путь, как только солнце осветило следы татар. Переглянувшись, пустились вскачь. Оба были крепки и закаленны. Они не дадут врагам удрать из-за своей усталости.
Отпечатки копыт становились все свежее и все различимее. Хачиун читал следы лучше брата – тому не хватало терпения усвоить все тонкости этого дела. Он спрыгивал с седла и разминал кучки конского помета, узнавая, теплы ли они. Был вечер второго дня, когда он радостно осклабился и ткнул пальцем в темный комок.
– Свежее остальных. Мы догоняем их, брат, – сообщил он Хасару.
Татары почти и не пытались сбить преследователей со следа. Поначалу они хотели запутать погоню, но на второе утро следы уходили почти по прямой, уводя к какому-то месту. Если татары и знали, что их все еще преследуют, то больше не пытались сбить врагов с толку.
– Надеюсь, мы поймаем их до того, как они доберутся до цели, – мрачно проговорил Хасар. – Если они направляются в большой лагерь, мы потеряем и их, и Бортэ.
Хачиун снова взлетел в седло и поморщился. Усталые мускулы начали ныть.
– Они ведь откуда-то пришли, – крикнул он. – Если даже и спасутся, то один из нас поедет назад и приведет остальных. Или отправится с Тэмучжином к кераитам, чтобы объединить силы. Они не уйдут от нас, Хасар. Так или иначе, мы их загоним.
– Если Тэмучжин еще жив, – пробормотал Хасар.
– Он жив, – покачал головой Хачиун. – Даже Волки не смогли убить его. Неужели ты думаешь, что это сможет сделать рана от татарского меча?
– Нашего отца она прикончила, – заметил Хасар.
– И этот долг еще не оплачен, – откликнулся Хачиун с хищным выражением на лице.
На третью ночь они легли спать усталые, с затекшими от скачки руками и ногами. Смесь крови с молоком могла поддерживать их силы бесконечно, но у них не было сменных лошадей, и кобылка уже начала проявлять признаки усталости. Во время погони они получили ушибы. У Хачиуна распухла лодыжка, и трогать ее было больно. Он не говорил брату об этом, но, когда они спешивались, не мог скрыть хромоты. Они уснули в ту ночь глубоким сном. Хачиун проснулся от прикосновения к горлу холодного клинка.
Было темно, хоть глаз выколи, только звезды горели в небе. Он попытался откатиться, но услышал знакомый голос и вздохнул с облегчением.
– Арслан может показать тебе пару тонкостей в чтении следов, Хачиун, – шепнул Тэмучжин ему на ухо. – Рассвело почти. Вы готовы к новому дню?
Хачиун вскочил на ноги и обнял Тэмучжина, а потом и Арслана, совершенно изумив кузнеца этим поступком.
– Мы не можем сильно отставать от них, – сказал Хачиун.
Хасар, спящий в нескольких шагах от них, вдруг перестал храпеть и перевернулся. Хачиун подошел к нему и пнул под ребра.
– Вставай, Хасар, у нас гости.
Они услышали, как вскочил на ноги Хасар и скрипнул лук. Хотя он и спал как убитый, боевая сноровка всегда была при нем.
– Это я, братец, – тихо сказал в темноте Тэмучжин.
Лук снова скрипнул, когда Хасар ослабил тетиву.
– Как твоя голова? – спросил он.
– Развалилась бы, да швы не дают, – отозвался Тэмучжин.
Он смотрел на восток и видел волчий рассвет, серый сумрак перед восходом солнца. Протянул братьям бурдюк арака.
– Быстро пейте – и в седло, – скомандовал он. – Погоня слишком затянулась.
В голосе его слышалась потаенная боль, понятная им всем. Бортэ провела у похитителей три ночи. Они не стали об этом говорить. Арак согрел пустые желудки и придал сил, которых так не хватало. Молока и крови они выпьют потом.
Когда они наконец увидели свою цель, братья и Арслан были уже покрыты пылью и полностью измотаны скачкой. След извивался по холмам, и ясно было, что из-за неровной местности татарские разбойники замедлили бег. Тэмучжин никому не говорил ни слова. Он все время шарил вокруг взглядом – высматривал татар.
Солнце висело низко над горизонтом, когда они достигли гребня холмов и в глубине долины увидели группу всадников. Все четверо спешились и повели коней в поводу, чтобы их труднее было заметить. Тэмучжин положил руку на шею лошади, заставил ее лечь в траву.
– Значит, нынче ночью, – решил он. – Накроем их, когда они будут разбивать лагерь.
– У меня всего три стрелы, – пожаловался Хачиун. – Все, что оставалось в колчане, когда пустился в погоню.
Тэмучжин с каменным лицом повернулся к младшему брату:
– Если сможешь, не убивай их. Я не хочу, чтобы для них все кончилось быстро.
– Ты усложняешь дело, Тэмучжин, – перебил его Арслан, глядя вдаль, на врагов. – Проще наброситься на них и перебить скольких сможем. Не забывай: у них тоже есть мечи и луки.
Тэмучжин пропустил слова Арслана мимо ушей, глядя в глаза Хачиуну.
– Если не будет крайней необходимости, не убивай, – повторил он. – Если Бортэ жива, то она должна видеть, как они умирают. И лучше от ее ножа.
– Понял, – пробормотал Хачиун, вспомнив, как они убили Бектера.
Тогда у Тэмучжина было такое же лицо, но сейчас оно еще страшнее из-за уродливого шва на лбу. Хачиун не смог выдержать яростного взгляда брата и перевел глаза на долину. Татары пересекли открытое пространство и скрылись в густых деревьях.
– Пора и нам, – поднялся Тэмучжин. – Мы должны догнать их до того, как они разобьют лагерь на ночь. Не хочу потерять их в темноте.
Не оглянувшись на соратников, он пустил коня галопом. Он и так знал, что они следуют за ним. Как всегда.
Бортэ лежала на боку, в сырых палых листьях и сосновых иглах. Татары умело связали ее руки и ноги, и только после этого начали разбивать лагерь в лесу. Она в ужасе смотрела, как они рубят топорами сухие ветви с дерева, как разводят костер. Они все были голодны, и тупое отчаяние первых ночей только-только начало отступать. Она прислушивалась к их гортанному говору и отгоняла от себя страх. Это было тяжело. Татары налетели на улус Тэмучжина в надежде на легкую победу. Однако их разбили, они потеряли друзей и братьев, да и сами едва ноги унесли. Двое из них из-за неудачи особенно сильно исходили злобой. Они-то и пришли к ней в первую ночь, чтобы выместить свою досаду и злость единственным способом, который был им известен. Бортэ почувствовала прикосновение грубых рук и задрожала. Самый молодой из них был почти ребенком, но был злее всех; он бил ее кулаком по лицу до тех пор, пока она не потеряла сознание; кровь залила ее лицо. А после он вместе со всеми изнасиловал ее.
Бортэ застонала тонко, как затравленное животное, не сумев справиться со своей боязнью. Она уговаривала себя быть сильной, но когда младший татарин встал и пошел к ней, ее мочевой пузырь опорожнился от охватившего ее ужаса. Поднялся пар от горячей мочи. Было темно, но он заметил это и осклабился.
– Я думал о тебе весь день, пока мы скакали, – сказал он, нагнувшись к ней.
Ее начала бить дрожь. Она возненавидела себя за слабость. Тэмучжин сказал, что она волчица, что она все выдержит. И она не стала кричать, когда татарин схватил ее за ногу и поволок к костру. Она изо всех сил старалась думать о детстве, когда она носилась между юртами и по степи. Но и детство ей помнилось только тем, как отец избивал ее, а мать не обращала на нее внимания. Единственным светлым воспоминанием был тот день, когда в последний раз к ней пришел Тэмучжин, такой высокий и красивый в своих мехах, что олхунуты даже смотреть на него не смели.
Татары, сидевшие вокруг костра, с любопытством смотрели, как младший развязывает ей ноги. Она видела похоть в их глазах и решила сопротивляться, как и в прошлый раз. Это не остановит насильников, но это все, что ей оставалось. Она решила не отдавать им последние остатки гордости. Как только ноги ее освободились, она ударила босой ногой молодого татарина в грудь. Тот с мрачной ухмылкой отбил удар.
– Вы все покойники, – выдохнула Бортэ. – Он всех вас уничтожит.
Младший побагровел. Он уже возбудился и не стал отвечать ей, а лишь распахнул ее халат и обнажил грудь. Она отчаянно сопротивлялась, и он кивнул одному из татар, чтобы он держал ее. Второй был коренастым и вонючим. Прошлой ночью он дышал ей в лицо смрадом, и ее замутило от одного воспоминания, только в желудке уже ничего не было. Она ударила изо всех сил, и младший выругался.
– Держи ей ноги, Элик, – скомандовал он, стаскивая с себя меха.
Татарин наклонился к ней. Но тут они услышали шорох листьев и чьи-то шаги.
Из-за деревьев вышли четверо мужчин. Трое были с мечами наготове, а четвертый натягивал лук.
Татары тут же вскочили и схватились за оружие. Бортэ швырнули спиной оземь, и она с трудом поднялась на колени. Сердце болезненно заколотилось в груди, когда она увидела Тэмучжина с братьями и кузнеца Арслана. Они все бросились вперед, готовые к схватке.
Татары заорали, предостерегая друг друга, а нападавшие действовали молча. Тэмучжин уклонился от размашистого удара, рукоятью меча сбил врага с ног, а затем со всей силы пнул ногой, услышав под пяткой хруст ломающейся кости. Второй поднимался от Бортэ, и Тэмучжин не осмелился посмотреть на нее, когда татарин бросился вперед с ножом в руке. Тэмучжин подпустил его ближе, так, чтобы нож застрял в его халате, и тотчас нанес жестокий удар левой рукой, швырнув татарина на спину, потом рубанул его по ногам и бросил его, орущего от боли, навзничь. Нож отлетел в листья, и Тэмучжин обернулся в поисках очередной жертвы. Нож упал рядом с Бортэ, и она схватила его связанными руками.
Молодой татарин лежал на земле, выл и молотил руками, пытаясь подняться. Тэмучжин отошел, чтобы вместе с Хачиуном напасть на другого врага, и татарин не сразу заметил Бортэ, ползущую к нему на коленях. Увидев ее, он в отчаянии замотал головой, поднял было кулак, но Бортэ прижала коленом его правую руку и попыталась опустить клинок. Татарин свободной рукой нащупал ее горло. Он все еще был страшно силен. У нее поплыло в глазах, но она не желала отступать. Он высоко задирал ей голову, но она уже нащупала его шею с пульсирующими венами. Она могла бы вонзить нож в горло, но рука ее поползла выше, удерживая голову врага на земле. Он сопротивлялся, но из ран в ногах хлестала кровь, и он все слабел, а в ней все прибывало сил.
Она нашла глаза татарина, вонзила в них ногти и стала слушать его вопли. Острием ножа она царапала лицо насильника, распорола щеку до кости и только после этого нажала на нож со всей силы. Внезапно его сопротивление ослабло, и тогда Бортэ вонзила нож татарину в глаз. Рука, стискивавшая ее горло, подломилась, и она упала, тяжело переводя дыхание. Она по-прежнему ощущала на себе его запах и с немой яростью крутанула нож в глазнице, вгоняя его еще глубже.
– Он мертв, – послышался голос Арслана.
Кузнец положил руку ей на плечо, но Бортэ отпрянула от его прикосновения, словно это был ожог. Она подняла глаза и встретила взгляд воина, полный печали.
– Ты в безопасности, – добавил кузнец.
Бортэ не могла говорить, слезы хлынули из ее глаз. Звуки, царившие в лагере, вдруг разом на нее обрушились. Отовсюду слышались крики татар, полные боли и ужаса. Большего она и не желала. Бортэ села на корточки и стала смотреть на кровь, покрывавшую руки. Уронила нож и уставилась вдаль пустым взглядом.
– Тэмучжин, – услышала она голос Арслана. – Иди, утешь ее.
Она заметила, что кузнец подобрал нож и швырнул его в заросли. Ей было непонятно, почему он выбросил хороший клинок, и она подняла голову, чтобы спросить его.
Тэмучжин бежал к ней с дальнего края лагеря, наступил по дороге в костер и не заметил этого. Схватил ее за плечи, обнял. И тут она начала вырываться, разразившись рыданиями.
– Бортэ, успокойся! – велел он, когда она подняла кулаки, собираясь ударить его по лицу. От первых ударов он увернулся, стиснул жену еще крепче. – Все кончено, Бортэ. Успокойся.
Боевой дух покинул ее так же внезапно, как и охватил, и она обмякла в руках мужа, продолжая плакать.
– Я нашел тебя, – прошептал он. – Ты жива, опасности теперь нет, все кончилось.
Он все бормотал и бормотал эти слова. Боль за нее распирала грудь. Он был счастлив, что она жива, но внутри все раскалилось от желания покарать тех, кто ее похитил. Он смотрел, как братья связывали татар. Двое плакали, словно дети, от боли в руках и ногах, пронзенных стрелами Хачиуна. Третий, видимо, умирал от раны в живот, нанесенной мечом Арслана, зато остальные протянут еще долго.
– Сложите костер, – велел Тэмучжин братьям. – Хочу, чтобы они почуяли жар и поняли, что их ожидает.
Хасар и Хачиун собрали разлетевшиеся угли, принесли к оставшимся дровам большое сухое бревно. Пламя лизнуло старое дерево, и оно быстро разгорелось.
Арслан смотрел на стоящих рядом мужа и жену. Лицо Бортэ было бледным и пустым, словно она вот-вот потеряет сознание. Кузнец покачал головой.
– Давай перебьем их и вернемся к своим, – предложил он. – В том, что ты затеял, нет чести.
Тэмучжин обратил на него дикий взгляд.
– Иди, если хочешь, – отрезал он. – Это долг крови.
Арслан замер.
– Я не буду участвовать в этом, – наконец сказал он.
Тэмучжин кивнул. Хасар и Хачиун подошли к нему, встали рядом. Трое братьев смотрели на кузнеца, и ему стало вдруг холодно. В их глазах не было жалости. За спиной у них выли татары в смертной тоске. Разгораясь, трещал костер.
Тэмучжин стоял с обнаженной грудью, весь блестя от пота. Братья подбрасывали дрова в огонь, пока костер не превратился в сущую огненную преисподнюю и к ревущему желтому пламени уже нельзя было подойти близко.
– Я отдаю эти жизни небу и земле, бросая их души в огонь, – говорил Тэмучжин, подняв лицо к холодным звездам.
Его рот и грудь были залиты кровью, темные потеки доходили почти до пояса. Он схватил за глотку последнего татарина. Тот ослаб от ран, но еще пытался сопротивляться, царапая ногами по земле. Тэмучжин словно и не чувствовал его веса. Он стоял так близко к огню, что волоски на его руках сгорели, но он, находясь в смертельном трансе, не чувствовал боли.
Хачиун и Хасар стояли позади и смотрели на него в мрачном молчании. Они тоже были помечены татарской кровью и тоже отведали плоти, обгоревшей в костре. Три обнаженных тела лежали у костра, у двух из них зияли дыры в груди, и их крови хватило, чтобы унять горе и гнев. Братья не вырезали сердце у того татарина, которого убила Бортэ. Костер был только для живых.
Не осознавая ничего вокруг, Тэмучжин начал напевать слова, которые слышал от Чагатая в одну морозную ночь много лет назад. Шаманское заклинание говорило об утратах и мести, зиме, льде и холоде. Ему не приходилось напрягаться, чтобы вспоминать слова – они сами слетали с языка, словно он всегда знал их.
Последний оставшийся в живых татарин взвыл в ужасе, вцепившись в руку Тэмучжина и царапая ее обломанными ногтями. Тэмучжин посмотрел на него.
– Подойди ближе. Бортэ, – велел он, глядя в глаза татарину.
Бортэ вышла на свет. Отблески пламени играли на ее лице, в глазах плясали языки огня, и казалось, в ней самой горит костер.
Тэмучжин посмотрел на жену и снова снял с пояса нож, скользкий от черной крови. Резким движением он вспорол татарину грудь, двинул клинок вверх и вниз, чтобы рассечь мускулы. Татарин разинул рот, но не издал ни звука. Внутренности задрожали, поблескивая в свете пламени, и Тэмучжин сунул руку внутрь и стал выдирать сердце. Двумя пальцами он оторвал кусок кровоточащей плоти, насадил на нож и сунул в огонь. Его собственная кожа пошла волдырями, когда мясо зашипело и стало брызгаться. Тэмучжин заворчал от боли, но продолжал держать сердце врага на огне. Он выпустил татарина, и мертвец рухнул на хрустящие листья с открытыми глазами. Без единого слова Тэмучжин снял с ножа обугленное мясо и протянул Бортэ. Стал смотреть, как она подносит его ко рту.
Сердце было почти сырым. Но она съела его, ощущая, как течет по губам горячая кровь. Она не знала, чего теперь ожидать. Это была древнейшая магия – поедание душ. Мясо скользнуло в желудок, а вместе с ним пришли огромное облегчение и сила. Она улыбнулась, а Тэмучжин чуть не обмяк, словно что-то из него вышло. Он только что творил темные заклинания и призывал к воздаянию. А теперь превратился в обычного усталого человека, подкошенного горем и страданием.
Бортэ поднесла руку к лицу мужа и коснулась его щеки, оставив на ней кровавый след.
– Довольно, – сказала она сквозь треск пламени. – Теперь ты можешь уснуть.
Он устало кивнул и отошел от костра к братьям. Арслан с мрачным лицом стоял поодаль. Он не участвовал в кровавом ритуале и не поедал мясо живых людей. Он не ощущал приходящего с этим прилива сил и последующего их упадка. Он не смотрел на изуродованные тела татар, укладываясь на земле и пряча руки в рукава халата. Он знал, что сны его будут ужасны.
Тогрула, хана кераитов, разбудила первая жена, немилосердно тряхнув его за плечо.
– Вставай, лентяй! – крикнула она, и резкий голос, как обычно, разогнал его сны.
Тогрул застонал и открыл глаза. Эта женщина принесла ему шесть дочерей и ни одного сына. Он раздраженно смотрел на нее, протирая глаза.
– Что ты беспокоишь меня, женщина? Мне снились те времена, когда ты была молода и красива.
В ответ она крепко пнула его в ребра.
– Пришел тот человек, которого ты звал. Со своими голодранцами явился. Вид у них – как у грязных бродяг. Ты будешь целый день валяться в непробудной дреме, пока они обшаривают твои юрты?
Тогрул нахмурился, опустил ноги на холодный пол и осмотрелся по сторонам.
– Не вижу, чем мне подкрепиться, – недовольно проговорил он. – Я к ним что, на голодный желудок пойду?
– Да твое брюхо никогда пустым не бывает, – буркнула она. – Негоже заставлять их ждать, пока ты запихиваешь себе в глотку очередного барана.
– Женщина, напомни, почему я держу тебя? – спросил Тогрул и поднялся с постели. – Что-то я позабыл.
Она фыркнула, а он стал одеваться, двигаясь удивительно быстро для такого крупного человека. Плеснул воды себе на лицо. Жена сунула ему в руку горячую баранину, завернутую в пропитанную жиром лепешку. Он улыбнулся, увидев еду, откусил добрую половину и стал жевать. Рыгнул, уселся, доел мясо, а жена в это время надевала ему башмаки. Он очень любил свою жену.
– Вид у тебя – как у пастуха, – сказала она, когда он направился к двери. – Если спросят, где настоящий хан кераитов, скажи, что ты его слопал.
– Женщина, ты свет моего сердца, – ответил он, пригибая голову, чтобы выйти наружу. Ему вдогонку что-то полетело и стукнулось о дверь. Это жена швырнула в него тем, что под руку подвернулось, и Тогрул хмыкнул.
Настроение его переменилось, когда он увидел воинов, пришедших в улус кераитов. Они спешились, и его тупые сородичи окружили их. Вид у гостей, оказавшихся в такой толпе, был весьма настороженный. Тогрул выдохнул сквозь сжатые пухлые губы, пожалев, что не взял с собой еще еды. В желудке у него заурчало, и он с надеждой подумал, что гости не откажутся от пира в их честь. Тогда жена вряд ли станет его пилить.
Толпа кераитских детишек раздалась, и Тогрул увидел свою стражу. Поискал взглядом Вэня Чао, но китайский посол еще не пробудился ото сна. Подошел к прибывшим, и сердце его упало при виде их малочисленности. И где же та орда, которую обещал Вэнь?
Многие из чужаков озирались по сторонам в восхищении и тревоге. В центре, рядом с лошадьми, стояли пятеро мужчин с жесткими напряженными лицами. Он улыбнулся и пошел к ним навстречу в сопровождении охранников.
– Вы гости в моем доме, – объявил он. – Кто из вас Тэмучжин из рода Волков? Я много слышал о нем.
Самый высокий выступил вперед, коротко кивнул, словно не привык кланяться.
– Уже не из Волков, господин. Я не связан с племенем моего отца. Вот эти люди – мой народ.
Тэмучжин никогда не видел такого толстого человека, как Тогрул. Он пытался не показать своего удивления, но не мог оторвать глаз от хана, который тем временем приветствовал его братьев и Джелме с Арсланом. Тогрулу, видимо, было немногим более тридцати лет, и рукопожатие его было крепким, но плоти было так много, что халат чуть ли по швам не трещал. Лицо у него было круглое, с толстыми складками жира, свисавшими на воротник. Но самым необычным в облике этого человека было его одеяние – такое же, как у Вэня. Волосы Тогрула были забраны назад, словно у китайца, и Тэмучжин не знал, как отнестись к этому человеку. Он не был похож ни на одного хана, каких видел Тэмучжин прежде. Лишь знакомые черты лица да красноватая кожа говорили о том, что Тогрул и Тэмучжин принадлежат одному народу.
Тэмучжин удивленно переглядывался с Хачиуном, а Тогрул тем временем закончил свои приветствия и сложил тяжелые руки на огромном брюхе.
– Зверь пробудился, друзья мои. Вы ведь проголодались с дороги, я угадал?
Он хлопнул в ладоши и приказал принести еды. Тэмучжин наблюдал за толпой, разбежавшейся по юртам, несомненно, с тем, чтобы наготовить еды для своего прожорливого хана. Похоже, они уже привыкли к этому.
– Но я вижу, у тебя наберется лишь три десятка воинов, – заметил Тогрул, пересчитывая про себя новоприбывших. – А Вэнь Чао говорил мне, что у тебя не меньше сотни.
– Я найду больше, – мгновенно ощетинившись, ответил Тэмучжин.
Тогрул изумленно поднял брови.
– Значит, правду говорят, что ты принимаешь к себе бродяг? Они не крадут?
– У меня – нет, – твердо сказал Тэмучжин. – И они хорошо сражаются. Мне говорили, что тебе нужен военный вождь. Если это не так, то я снова уведу их на север.
Тогрул аж глазами захлопал от такого резкого ответа. На мгновение ему захотелось отдать всех своих дочерей в обмен хоть на одного сына. Может, тогда не надо было бы обхаживать дикарей, которые вышли из холмов.
– Вэнь Чао лестно отзывался о тебе, и его словам я верю, – проговорил Тогрул. – Однако мы поговорим обо всем, когда поедим. – Он улыбнулся в предвкушении пира, чуя запахи жарящейся в юртах баранины.
– К северу, в месяце пути отсюда, есть татарский улус, – произнес Тэмучжин, пропустив предложение мимо ушей. – Там не меньше сотни воинов. Если дашь мне тридцать воинов, я привезу тебе татарские головы и покажу, чего мы можем достичь вместе.
Тогрул заморгал. Молодой воин находился в большом чужом улусе, среди множества вооруженных бойцов. Он говорил с человеком, которого ему надо было привлечь на свою сторону, но говорил так, будто бы самому Тогрулу надо склоняться перед ним. Кераит подумал, а не указать ли чужаку его место, но потом передумал.
– И об этом мы обязательно поговорим, – заявил он. – Но если вы не разделите со мной трапезу, я буду оскорблен.
Тэмучжин кивнул. На холодный воздух вынесли блюда с дымящимся мясом, и Тогрул облегченно вздохнул. Глаза новоприбывших не отрывались от еды. Несомненно, этой зимой они недоедали. Посреди улуса разложили костер, и Тогрул кивнул в его сторону, когда пламя разгорелось. Тэмучжин настороженно переглянулся с братьями: один пожал плечами, второй улыбнулся в предвкушении трапезы.
– Хорошо, господин, – неохотно сказал Тэмучжин. – Мы сначала поедим.
– Ты оказал мне великую честь, – отозвался Тогрул, не в силах скрыть язвительности.
Он напомнил себе об обещанных Вэнем землях. Может, этот разбойник действительно поможет ему приблизиться к мечте.
Когда лучи солнца озарили землю, к ним присоединился Вэнь Чао. Его слуги презрительно отказались от циновок. Вместо этого они принесли своему хозяину скамейку. Тэмучжин с любопытством смотрел, как слуги приправляют мясо специями из маленьких сосудов. Тогрул прищелкнул пальцами, чтобы и его мясо приправили, и слуги быстро повиновались приказу. Было очевидно, что хан кераитов не в первый раз требовал этого.
Воины Вэня Чао к пиру не присоединились. Тэмучжин следил за ними: первый среди них. Юань, расставил остальных вокруг лагеря, в то время как его хозяин трапезовал, явно не беспокоясь о безопасности.
Тогрул не начинал разговора, пока не утолил свой голод. Тэмучжин дважды начинал было говорить, но оба раза Тогрул указывал на еду, слишком занятый своим куском. Это разочаровало Тэмучжина, и он заметил проблеск насмешки в глазах Вэня Чао. Несомненно, китаец тоже удивлялся способности кераитского хана поглощать столько еды и питья. Жирный хан, казалось, мог есть бесконечно, и Тэмучжин с братьями покончили с едой задолго до того, как тот наелся, и чуть позже Вэня, который ел как птичка.
Наконец Тогрул объявил, что доволен, и рыгнул в ладонь.
– Как видишь, мы зимой не голодали, – весело сказал он, поглаживая брюхо. – Духи благосклонны к кераитам.
– И в грядущем будут благосклонны, – добавил Вэнь Чао, не сводя взгляда с Тэмучжина. – Я рад, что ты принял предложение, которое передал тебе, господин.
Последние слова в его устах прозвучали лживо, но Тэмучжин сделал вид, что так и должно быть.
– Зачем я здесь нужен? – спросил он у Тогрула. – У тебя достаточно людей и оружия, чтобы самому разбить татар. Зачем тебе мои люди?
Тогрул отер жирные губы тыльной стороной руки. Поймал на себе взгляд Вэня Чао и достал из-за пазухи платок.
– Твое имя славно, Тэмучжин. Кераиты сильны, это так. Слишком сильны, чтобы на них напало другое племя. Но Вэнь убедил меня первым начать войну на севере, чего желаешь и ты.
Тэмучжин не сказал ни слова. С первого взгляда на огромного толстяка он понял, что спрашивать, почему Тогрул сам не возглавит воинов, незачем. Он сомневался, что этот человек вообще может сесть на коня и проехать на нем несколько переходов. Но он видел, что в улусе сотни кераитов, и около пятидесяти из них присоединились к пиру вокруг костра. Это племя было многочисленней Волков и даже олхунутов. Неужели среди них не найдется ни одного человека, который мог бы повести людей в набег? Он не говорил этого вслух, но Тогрул глянул на него и захихикал:
– Разве не мог я послать одного из своих ближних воинов на татар, да? И сколько же пройдет времени до того, как он вернется ко мне с ножом в рукаве халата? Не думай, Тэмучжин, что я дурак. Кераиты размножились, потому что я держу их твердой рукой и потому что Вэнь Чао прислал нам коней, еду и золото с востока. Может быть, когда-нибудь я своими глазами увижу земли той страны. Кераиты познают мир и богатство при мне, если я сумею разогнать татар.
– Ты уведешь в Китай всех кераитов? – недоверчиво спросил Тэмучжин.
– А почему нет? – пожал плечами Тогрул. – Разве так трудно представить себе жизнь без десятка племен, которые грызутся у тебя под боком и только ждут, когда ты ослабнешь? Вэнь обещал мне землю, и кераиты туда откочуют.
Тэмучжин бросил дерзкий взгляд на китайского посла.
– Я слышал много обещаний, – сказал он. – Но пока ничего не увидел, кроме картинок на бумаге. Где кони, что были мне обещаны? Где доспехи и оружие?
– Если сегодня мы договоримся, я отправлю гонца в Кайфын, и ты получишь все до конца года, – ответил Вэнь.
– Опять обещания, – покачал головой Тэмучжин. – Давайте лучше поговорим о том, что я смогу потрогать руками. – Он посмотрел на Тогрула, и его желтые глаза засияли в лучах утреннего солнца. – Я уже говорил, что в месяце пути отсюда на севере стоит татарский улус. Мы с братьями как следует разведали все окрестности вокруг него, посмотрели, как они расставляют воинов. Мы с нашим маленьким отрядом подошли на расстояние одного дня пути от улуса, и нас никто не заметил. Если хочешь, чтобы я водил твоих людей в набег, дай мне воинов, что уже проливали кровь, и я уничтожу татар. Пусть это будет знаком скрепления нашего договора, а не дары, которых я могу и не получить.
Последние слова разгневали Вэня Чао, но он не показал виду.
– Тебе повезло, что ты не наткнулся на разведчиков из того улуса, господин. Я столкнулся с ними, когда ехал от тебя к кераитам.
Тэмучжин резко перевел взгляд на китайского посла.
– Все они мертвы, – заявил он. Вэнь застыл, словно изваяние, переваривая эти известия. – Мы выследили тех, кто остался в живых, по дороге в их улус.
– Наверное, потому ты и привел к кераитам так мало воинов, – кивнул Вэнь. – Тогда понимаю.
– Мы потеряли четверых и убили тридцать. Мы забрали их коней и оружие, но у нас нет воинов, чтобы оседлать этих коней, если только они не найдутся здесь.
Тогрул посмотрел на Вэня Чао, с интересом наблюдая за выражением его лица.
– Они славно порубились, не правда ли, Вэнь? Он заслужил свою славу по праву. Ты привел к кераитам нужного человека. – Взгляд хана упал на остатки жирного мяса на блюде. Он протянул руку и сгреб куски. – Ты получишь тридцать воинов, Тэмучжин. Лучших кераитских бойцов. Привези мне сотню голов, и твое имя зазвучит в песнях моего народа.
– Ты оказываешь мне великую честь, господин, – натянуто улыбнулся Тэмучжин, – но если я привезу тебе сто голов, то к лету захочу сто воинов.
Он смотрел, как Тогрул задумчиво вытирает руки платком. Этот человек был отвратительно толст, но Тэмучжин не сомневался в его остром уме, светившемся в темных глазах. Тогрул признался, что боится возможного предательства. Как же он поверит чужаку больше, чем человеку собственного племени? Тэмучжин предполагал, что Тогрул сейчас размышляет, вернутся ли кераитские воины после сражения с татарами в свои юрты такими же, какими были. Тэмучжин вспомнил давние слова своего отца. Нет уз крепче тех, что связывают воинов, рисковавших жизнями в одном бою. Эти связи крепче племенных и семейных уз, и Тэмучжин был намерен забрать этих воинов себе как своих собственных.
Нарушил молчание Вэнь Чао, возможно, разгадав опасения Тогрула.
– Отдай войне год, господин, и получишь тридцать мирных лет. Будешь править прекрасными землями, – почти шепотом произнес он.
Тэмучжин смотрел на Вэня с растущим отвращением. Тогрул не шевельнулся, когда слова достигли его слуха, но через некоторое время удовлетворенно кивнул.
– Я дам лучших воинов, чтобы уничтожить татарский улус, – решил он. – Если будешь удачлив, то, может быть, дам тебе и больше. Не стану отягощать тебя другими обещаниями, поскольку вижу, что ты их презираешь. Мы поможем друг другу, и каждый получит то, чего желает. Если тут затаилось предательство, я разберусь, когда оно покажет свое лицо.
Тэмучжин сумел сохранить спокойствие и ответил, не показывая своего гнева:
– Тогда мы достигли согласия. И еще я желаю, чтобы со мной был твой воин, Вэнь Чао. Тот, которого зовут Юань.
Вэнь сидел неподвижно, как бы размышляя над предложением. В действительности он хотел предложить то же самое и теперь дивился своему везению. Со стороны казалось, будто он не очень-то хочет этого.
– Возьми его для первого нападения. Он хороший солдат, хотя я не хотел бы, чтобы он узнал о моих словах.
Тэмучжин протянул руку, и Тогрул обхватил его кулак мясистыми пальцами, а сверху положил свои костлявые пальцы Вэнь.
– Я заставлю их бежать, – сказал Тэмучжин. – Вели Юаню прийти ко мне, Вэнь Чао. Хочу испытать его доспехи и посмотреть, сможем ли мы сделать еще несколько таких.
– Через год у тебя будет сотня таких, – возразил Вэнь Чао.
Тэмучжин пожал плечами:
– Может, через год меня и в живых не будет. Позови своего человека.
Вэнь кивнул одному из слуг, постоянно находившихся при нем, и отправил его за Юанем. Всего через несколько мгновений тот вернулся с воином, лицо которого было абсолютно бесстрастным. Сначала он поклонился Тогрулу и Вэню Чао, затем Тэмучжину. Тот подошел к Юаню, пока Вэнь что-то говорил ему на своем языке. Что бы там ему ни сказали, Юань стоял неподвижно, словно изваяние, а Тэмучжин тщательно рассматривал его доспехи, обращая внимание, как соединены перекрывающиеся пластины, как прикреплены они к тяжелой плотной ткани.
– Эти доспехи выдержат стрелу? – спросил Тэмучжин.
Юань опустил взгляд и кивнул:
– Вашу – да.
Тэмучжин натянуто усмехнулся.
– Тогда стой неподвижно. Юань, – бросил он и зашагал прочь.
Вэнь Чао с любопытством смотрел, как Тэмучжин берет и натягивает лук, накладывает стрелу на тетиву. Юань не выказывал ни малейшего страха, и Вэнь гордился его спокойствием перед лицом Тэмучжина, натягивающего тетиву до самого уха.
– Ну, посмотрим, – сказал Тэмучжин, с щелчком спуская стрелу.
Стрела ударила так сильно, что Юань упал на спину. Сначала он лежал неподвижно, оглушенный выстрелом, но как раз в тот момент, когда Тэмучжин уже было решил, что тот убит, Юань поднял голову и встал. Лицо его было бесстрастным, но Тэмучжин уловил в глазах воина блеск, говоривший о кипящей внутри жизни.
Раздались изумленные крики кераитов, но Тэмучжин не обратил на них внимания. Тогрул вскочил на ноги, и его охранники быстро загородили хана от чужака. Медленно, чтобы не всполошить их еще сильнее, Тэмучжин опустил лук и снял тетиву, а затем подошел к Юаню.
Стрела пробила первую пластину из покрытого лаком железа и застряла в толстой ткани, так что торчала теперь прямо и дрожала от дыхания Юаня. Тэмучжин распустил завязки на горле воина и на поясе и раскрыл шелковую рубаху, чтобы посмотреть, как сказался выстрел на теле.
На коже Юаня вокруг овальной дырочки виднелся синяк. Тоненькая струйка крови ползла по животу.
– Ты еще в силах сражаться? – спросил Тэмучжин.
Юань точно выплюнул ответ:
– Испытай меня.
Тэмучжин хмыкнул, узнав гнев. В этом человеке была великая отвага, и он похлопал его по спине. Внимательно осмотрел ранку, оставленную стрелой.
– Твоя рубаха даже не порвалась, – отметил он, трогая кровавое пятно.
– Это очень плотная ткань, – ответил Юань. – Я видал раны, когда шелк вдавливался глубоко в тело и не рвался.
– Где мне взять такие рубахи? – пробормотал Тэмучжин.
Юань посмотрел на него.
– Только в городах Китая.
– Наверное, я пошлю за такими, – сказал Тэмучжин. – Наша вареная кожа не может так хорошо останавливать стрелы. Нам пригодятся такие доспехи. – Он повернулся к Тогрулу, потрясенному происходящим. – Есть ли у кераитов кузня? Железо?
Тогрул молча кивнул, и Тэмучжин обратился к Арслану:
– Ты сможешь сделать такие доспехи?
Арслан подошел к Юаню, когда Тэмучжин вынул стрелу, и внимательно рассмотрел пробитую стрелой пластинку железа. Лак отваливался хлопьями, и металл сначала прогнулся и только затем пропустил стрелу. Последние стежки подались под пальцами Арслана, и чешуйка оказалась в его руках. Дыхание Юаня выровнялось. Тэмучжин поневоле восхитился выдержкой воина.
– Если мы задержимся у кераитов на пять дней, то сколько подобных доспехов сумеешь сделать? – спросил Тэмучжин.
– Такие пластинки выковать нетрудно, хотя доводить каждую придется вручную. Если я буду делать только сырые заготовки и у меня будут помощники и женщины, чтобы их пришивать… – он помолчал, раздумывая, – то, может, три, а может, и больше.
– Тогда принимайся за дело, – приказал Тэмучжин. – Если Вэнь Чао даст нам на время еще несколько доспехов своих стражей, у нас будут воины, которых татары не смогут перебить. Мы заставим их бояться нас.
Вэнь задумчиво поджал губы. Несомненно, первый министр пришлет по его просьбе коней и золото. Двор не жалел средств на взятки дикарям. Но он не был уверен, что там будут так же щедры на оружие и доспехи. Только дурак выдает свои военные преимущества, что бы там ни обещал Вэнь молодому разбойнику. Если Тэмучжин возьмет доспехи воинов, то при дворе на Вэня посмотрят косо, если узнают, конечно. Но какой у него есть выбор? Он склонил голову, изобразив улыбку.
– Они твои, господин. Вечером их принесут тебе.
Он подавил дрожь при мысли, что Тэмучжин однажды вооружит своих воинов не хуже китайских. Может быть, тогда придется умасливать уже татар, чтобы с их помощью усмирять монгольские племена. Он подумал, что его пребывание в степях может сильно затянуться, и от этой мысли сердце его упало.
Вечером, сидя в кераитской юрте, Хасар отвесил тяжелую затрещину младшему брату Тэмуге, и тот покатился по полу. Ему было уже тринадцать лет, но в нем не было огня старших братьев, и, когда он встал, в глазах его блестели слезы.
– За что? – крикнул Тэмуге.
– Как же вышло, человечек, что ты сын нашего отца? – вздохнув, спросил Хасар. – Хачиун голову бы мне оторвал, если б я попытался ударить его вот так, а он лишь на пару лет старше тебя.
Тэмуге с воплем бросился на Хасара, но брат снова ударил его, и он растянулся на земле.
– Так-то лучше, – признал Хасар ворчливым голосом. – Когда мне было столько же, сколько тебе, я уже убил человека… – Он замолк, потрясенный видом всхлипывающего Тэмуге, видом слез, бегущих по щекам. – Ты плачешь? Хачиун, ты не поверишь – этот жалкий человечишка плачет!
Хачиун лежал на постели в углу юрты и смазывал лук, не слушая их. Он оторвался на мгновение и глянул на Тэмуге, который вытирал глаза и нос.
– Он еще ребенок, – сказал Хачиун и вернулся к своему делу.
– Я не ребенок! – воскликнул побагровевший Тэмуге.
– А ревешь ты, как ребенок, – усмехнулся Хасар. – Если бы Тэмучжин увидел, то бросил бы тебя собакам!
– Не бросил бы, – буркнул Тэмуге, и на глаза его снова набежали слезы.
– Да бросил бы, сам знаешь. Он раздел бы тебя догола и оставил на холме волкам на поживу, – продолжал Хасар со скорбным видом. – Они любят нежное мясо молоденьких.
– Он сказал, что я могу пойти с ним на татар, если захочу, – презрительно фыркнув, заявил Тэмуге.
Хасар знал об этом, но сделал вид, будто изумлен до глубины души:
– Что? Такого нытика, как ты? Против огромных косматых татар? Эти воины куда злее волков, малыш. Выше нас, светлее кожей, прямо как призраки. Некоторые говорят, что они и есть призраки – приходят за тобой, когда спишь.
– Отстань от него, – пробормотал Хачиун.
Хасар неохотно повиновался. Хачиун принял его молчание за согласие и выпрямился, сидя на постели.
– Они не призраки, Тэмуге, но воины они крепкие, искусны во владении мечом и луком. Ты пока еще недостаточно силен, чтобы сражаться с ними.
– Ты в мои годы с ними дрался, – парировал Тэмуге.
Под носом у него блестели сопли, и Хасар подумал, что они затекут Тэмуге в рот. Он смотрел на Тэмуге с интересом, а Хачиун опустил ноги на пол и снова обратился к младшему брату:
– Я стрелял из лука в твои годы куда лучше, чем ты. Я упражнялся каждый день, пока не сводило руки и пальцы не начинали кровоточить. – Он продемонстрировал твердые мускулы, обнажив руки. На правой руке мускулы бугрились больше, чем на левой, и перекатывались при каждом движении. – От этого окрепла моя сила. Так ли трудился ты, Тэмуге? Каждый раз, когда я тебя вижу, ты играешь с детьми или болтаешь с матерью.
– Я упражнялся, – мрачно ответил Тэмуге.
Однако все они знали, что он врет или, по крайней мере, говорит полуправду. Даже с костяным кольцом, которое защищало его пальцы, лучник из него был никудышный. Хачиун часто забирал его и бегал вместе с ним, развивая его выносливость. И знал, что и дыхание у младшего брата не лучше. Они еще и трех полетов стрелы не пробегали, как Тэмуге начинал пыхтеть и задыхаться.
Хасар устало покачал головой.
– Если не можешь стрелять из лука и недостаточно силен, чтобы рубить мечом, то как убьешь татарина? До смерти запинаешь? – спросил он, надеясь, что мальчик набросится на него с кулаками, но Тэмуге уже сдался.
– Ненавижу вас, – буркнул он. – Надеюсь, татары убьют вас обоих.
Он хотел выбежать из юрты, но Хасар небрежно подставил ногу, и мальчик растянулся на выходе. Не оборачиваясь, Тэмуге выскочил наружу.
– Ты слишком суров с ним, – заметил Хачиун, снова принимаясь за лук.
– Нет. Если еще раз услышу о том, какой он «чувствительный мальчик», меня вывернет. Ты знаешь, с кем он нынче трепался? С китайцем, Вэнем Чао. Я слышал, как они болтали о птичках и прочей ерунде. Скажи мне теперь, что все это значит.
– Не скажу, но он мой маленький братишка, и мне бы хотелось, чтобы ты прекратил пилить его как старуха. Разве я многого прошу?
В голосе Хачиуна слышался затаенный гнев, и Хасар хорошо подумал, прежде чем ответить. Он все еще побеждал в драках с братом, но в последних схватках получил столько болезненных синяков, что предпочитал не ввязываться в очередную потасовку.
– Мы все по-разному к нему относимся, и что за воин из него вырос? – спросил Хасар.
Хачиун поднял взгляд.
– Может, он станет шаманом или сказителем, как старый Чагатай.
– В юности Чагатай был воином, – фыркнул Хасар. – По крайней мере, он всегда так говорил. Сказитель – это не для молодого человека.
– Пусть найдет свой путь, Хасар, – не согласился Хачиун. – Может, он не там, куда мы его ведем.
Бортэ и Тэмучжин лежали рядом, не касаясь друг друга. В ту ночь, когда они отомстили татарам, они, еще со свежей кровью на губах, любили друг друга. Она кричала от боли и ярости, когда муж вошел в нее. Он хотел было остановиться, но она обхватила его ягодицы и держала его, а слезы струились по ее лицу.
Но так было только один раз. Она больше не могла заставлять себя и не позволяла ему вновь прикасаться к ней. Как только он опускался на меховую постель, она целовала его и сворачивалась в клубок в его объятиях. Ее кровь не приходила с тех пор, как они покинули олхунутов, и теперь она боялась за ребенка. Она была почти уверена, что это ребенок Тэмучжина. Еще в племени олхунутов она часто видела, как сука спаривается со многими кобелями. Иногда щенки были разного окраса – от разных отцов. Она не знала, может ли такое случиться и с ней, но не осмеливалась спрашивать Оэлун.
Лежа в чужой юрте, она плакала в темноте, сама не зная почему, пока муж ее спал крепким сном.
Тэмучжин сердито отер с глаз пот. Доспехи, которые сделал для него Арслан, были куда тяжелее, чем он думал. Ему казалось, что его закатали в ковер, и правая рука стала двигаться гораздо медленнее. Солнце уже взошло, и он с досадой увидел, что Юань даже не вспотел, хотя был в таких же доспехах.
– Еще, – приказал Тэмучжин резким голосом.
Глаза Юаня изумленно сверкнули, и он поклонился, прежде чем поднять меч. Он посоветовал Тэмучжину носить доспехи постоянно, пока они не станут его второй кожей. Но даже через неделю после выступления на татарский улус они двигались слишком медленно. Тэмучжин заставил своих людей упражняться по два часа на закате и на рассвете, в доспехах они были или без. Это замедляло продвижение шестидесяти воинов, выехавших из улуса кераитов, но Юань одобрял его решение. Без тренировок люди в доспехах уподобились бы черепахам, которых он видел дома, на родине. Они, может, и не будут убиты первыми стрелами, но, спешенные, станут легкой добычей.
С помощью кераитских кузнецов Арслан сделал пять доспехов. Вэнь сдержал обещание и дал еще десять, придержав только один для своего личного телохранителя. Юань сам назначил этого человека и прежде, чем уехать, проследил, чтобы тот хорошо усвоил, что от него требуется.
Тэмучжин был в новых доспехах с чешуйками на длинной нагрудной части, еще одна прикрывала живот и пах, а еще две – бедра. Наплечная защита шла от шеи до локтя, и вот с ней у него было больше всего сложностей. Юань то и дело просто делал шаг в сторону и с легкостью уходил от его замедленного удара.
Он читал намерения Тэмучжина по тому, как тот подходил к нему. Молодой хан перенес вес на левую ногу, и Юань угадал, что противник нанесет удар слева направо, снизу вверх. Они дрались на острых стальных клинках, но пока настоящей опасности друг для друга не представляли. Юань был слишком опытен, чтобы ранить противника в учебном поединке, а Тэмучжин никогда не подходил слишком близко.
В последнее мгновение Тэмучжин перенес вес на правую ногу, превратив замах в выпад. Юань быстро переставил назад левую ногу, и клинок скользнул по чешуйке доспеха. Он не боялся получить рану, если удар противника не силен, и этому спокойствию надо было научить и Тэмучжина. На многие удары можно совсем не обращать внимания или отводить их без особых усилий.
Клинок прошел мимо, и Юань резко шагнул вперед и легонько стукнул Тэмучжина по носу рукоятью меча. В тот же миг он резко выдохнул «ха!» и сделал шаг назад.
– Еще, – раздосадованно повторил Тэмучжин и бросился в бой.
Юань не успел даже занять позицию. На сей раз Тэмучжин нанес удар сверху, занеся клинок над головой и резко опустив его. Юань поймал меч противника своим клинком, и они с железным грохотом сошлись грудь в грудь. Тэмучжин подставил Юаню подножку, и тот упал на спину. Юань смотрел на Тэмучжина, лежа на земле и ожидая следующего удара.
– Ну?
– Что – ну? – спросил Тэмучжин. – Теперь я могу пронзить твою грудь мечом.
Юань не двинулся с места.
– Не выйдет. Меня обучали драться в любом положении. – И пока он произносил эти слова, одним ударом подбил ногу противника, и тот свалился.
Тэмучжин вскочил, лицо его было напряженным.
– Если б на мне не висели эти тяжелые доспехи, ты так легко со мной не справился бы, – заявил он.
– Я застрелил бы тебя издали, – парировал Юань. – Или застрелил бы твоего коня, если бы увидел, что ты в доспехах.
Тэмучжин снова поднял меч. Запястья его ныли от усталости, но он намеревался нанести еще один сильный удар, прежде чем сесть в седло и проскакать весь день. Но вдруг замер.
– Тогда нам надо прикрыть и коней, только голову и грудь.
Юань кивнул.
– Я видел такие доспехи. Железные пластинки прикрепляют к коже так же, как на твоих доспехах.
– Ты искусный учитель, Юань, я не говорил тебе? – спросил Тэмучжин.
Юань внимательно смотрел на него, понимая, что Тэмучжин может нанести внезапный удар. В действительности воин до сих пор изумлялся, как это Тэмучжин позволяет побеждать себя снова и снова на глазах у своих людей. Среди дикарей это считалось унижением, но Тэмучжин либо не осознавал, что может потерять уважение людей, либо был равнодушен к этому. Варвары – странный народ, но они с жадностью схватывали все, что Юань рассказывал им о новых доспехах. Ему даже нравилось обсуждать тактику с Тэмучжином и его братьями. Для него было необычно, что его с таким вниманием слушают молодые воины. Когда он охранял Вэня Чао, то знал, что живет для того, чтобы отдать жизнь за посла или, в крайнем случае, перебить как можно больше врагов, прежде чем его самого убьют. Те люди, что пришли вместе с ним в степи, тоже знали свое дело, и Юаню редко приходилось поправлять их. А теперь ему нравилось обучать.
– Еще раз, – крикнул Тэмучжин. – Я нападаю слева.
Юань улыбнулся. Прошлых два раза, когда Тэмучжин предупреждал его, удар шел справа. На ход сражения это не влияло, но попытки сбить его с толку Юаня забавляли.
Тэмучжин напал стремительно, быстрее, чем Юань ожидал. Правое плечо Тэмучжина резко опустилось, и Юань поднял меч. И слишком поздно заметил, что противник продолжает удар слева. Юань мог отвести удар, но решил позволить Тэмучжину кончиком клинка коснуться его горла. И Тэмучжин стоял, задыхаясь от восторга.
– Это уже лучше, – резюмировал Юань. – Ты начинаешь быстрее двигаться в этих доспехах.
Тэмучжин кивнул.
– Ты ведь поддался, да?
Юань позволил себе улыбнуться.
– Когда будешь биться еще лучше, узнаешь, – ответил он.
Летя на полном скаку, Юань смотрел направо и налево, наблюдая, насколько хорошо братья Тэмучжина держат строй. Упражнения длились целый день, и Юань оказался вовлеченным в отработку тактики общей атаки. Он скакал с притороченным к седлу луком, как и остальные воины, но в лучном искусстве шестидесяти воинов сомневаться не приходилось. Тогрул дал двадцать собственных ближних воинов. Это были люди крепкие и обученные, но войной не испытанные, и Тэмучжин сразу же поругался с ними. Его собственные люди повиновались ему мгновенно и беспрекословно, а новички все время запаздывали.
Неожиданно для себя Юань получил командование левым крылом. Этот пост обычно отдавали старшему воину, и он полагал, что командовать будет Хасар. Тот явно на это и рассчитывал. Юань перехватил злой взгляд, которым юноша наградил его, мчась не во главе, а рядовым воином в составе своей десятки. После вечерних учений Тэмучжин обычно собирал их у костра и раздавал приказы на следующий день. Он включил Юаня в свой совет наряду с Джелме и Арсланом и задавал ему тысячи вопросов. Когда китайский воин мог дать ответ исходя из собственного опыта, все прислушивались к нему особенно внимательно. Иногда Тэмучжин качал головой, слушая Юаня, и тот понимал его опасения. Люди, которыми командовал сейчас хан, не сражались вместе в течение многих лет. И за такое короткое время он не мог научить их всему. Даже при немилосердной дисциплине они так быстро не станут закаленными воинами.
Юань услышал два коротких сигнала рога Тэмучжина. Это означало, что левое крыло сейчас должно выехать вперед, сделав строй косым. Юань обменялся с Хасаром взглядами, и обе группы из десяти человек прибавили ходу, чтобы перестроиться.
Юань огляделся. Исполнено было хорошо, и на сей раз даже воины Тогрула услышали сигнал и повиновались приказу. Они с каждым разом действовали все лучше, и Юань ощутил прилив гордости. Если бы его прежние командиры увидели его, то померли бы от хохота. Первый клинок Кайфына скачет с дикарями! Он хотел было посмеяться над собой, как поступили бы там, дома, но почему-то сердце не лежало.
Тэмучжин протрубил один раз, и правое крыло выдвинулось, оставив центр позади. Юань посмотрел на мчавшихся с мрачными лицами Джелме и Хачиуна. Оба были в доспехах. Всадники вокруг младшего ханского брата выстроились не очень ровно, но они на глазах выправились и помчались вперед как один. Юань кивнул и с удовольствием стал ожидать предстоящую битву.
Сзади еще раз длинно пропел рог Тэмучжина. Все дружно замедлили ход, каждый десятник отдал приказ своим людям. Выносливые кони перешли на легкий галоп, Тэмучжин вместе с Арсланом выдвинули центр.
Пока они перестраивались, Тэмучжин выехал вперед и поскакал к левому крылу, дав им себя догнать. Лицо его пылало от возбуждения, глаза сияли.
– Вышли разведчиков вперед, Юань, – бросил Тэмучжин. – Пока они будут обшаривать местность, мы дадим отдых коням.
– Как пожелаешь, господин, – отозвался Юань по привычке и вдруг сам удивился своим словам.
Он повернулся к двум молодым воинам. Пожал плечами. Он слишком долго служил, чтобы менять привычки, да и, честно говоря, ему самому нравилось создавать из варваров настоящее войско.
– Таян, Рулах, пойдете вперед до заката. Если увидите, что там не только простые бродяги, поворачивайте назад.
Теперь Юань знал всех воинов по именам, загнав их в память, что было уже личной привычкой. Те, кого он послал разведчиками, были из удальцов Тэмучжина. Они оба почтительно кивнули, проезжая мимо и подгоняя коней. Юань ничем не показал внутреннего удовлетворения, однако Тэмучжин, видимо, понял, что чувствует воин, и расплылся в широкой усмешке.
– Боюсь, что вот этого тебе, наставник, и не хватало, – крикнул он. – Весна закипает в твоей крови.
Наставник не ответил, и Тэмучжин встал в строй. Юань два года служил телохранителем Вэня Чао. Согласно присяге, данной императору, он должен был исполнять любые приказы, получаемые от законной власти. Но в глубине души он признавал справедливость слов Тэмучжина. Ему не хватало боевого товарищества, хотя дикари ничем не напоминали знакомых ему воинов. Он надеялся, что братья Тэмучжина переживут первую стычку.
Прошел месяц с тех пор, как отряд выступил из улуса кераитов, и в небе снова стояла полная луна. Оживление и азарт, царившие в первые недели пути, сменились мрачной решительностью. У костров велись уже не такие шумные разговоры, и разведчики были настороже. Они нашли то место, где Тэмучжин с братьями видели большую группу татар. Черные круги на траве разбудили мрачные воспоминания о людях, что тут стояли. Снова садясь в седло, Хачиун и Хасар были особенно молчаливы. Ночь, когда они спасли Бортэ, глубоко впечаталась им в душу. Они не могли забыть заклинания Тэмучжина и тот свет, который вспыхнул вокруг них, когда они глотали мясо своих врагов. Братья не говорили об этом. Та ночь казалась бесконечной, но когда наступил рассвет, они обыскали все вокруг, стараясь понять, куда ее увозили. Главный татарский улус не мог быть далеко. Остатки татарского отряда добрались бы до него утром, и Бортэ в лучшем случае увидела бы родных через много месяцев, но, скорее всего, они потеряли бы ее навсегда.
Тэмучжин потрогал угли и недовольно покривился. Они были холодными.
– Разошлите разведчиков во все стороны, – велел он братьям. – Пусть порыщут подальше. Если мы поймаем татар в дороге, то дело сделаем быстро.
Татарский улус был готов к новому сезону. Возможно, они намеревались выследить удальцов, что беспокоили их всю зиму. Они шли с повозками, куда сгрузили юрты, и большими стадами, по помету которых можно было разобрать, далеко ли ушли татары и сколько их. Тэмучжину хотелось узнать, как близко они подобрались к врагам. Он помнил ту опустошенность, которая охватила его, когда он лежал, слизывая с губ вражью кровь, и смотрел на спокойный татарский улус, слишком огромный, чтобы можно было напасть на него. Упускать их было нельзя, тут никаких вопросов быть не могло. Тэмучжин пришел к Тогрулу как человек, у которого нет другого выхода.
– Тут было много людей, – сказал Юань, оказавшийся у него за плечом. Китаец пересчитал круги и осмотрел следы. – Больше сотни, о которой ты говорил Тогрулу.
Тэмучжин поднял взгляд.
– Возможно. Наверняка знать не могу.
Юань смотрел на человека, который вел людей через дикие степи, чтобы убивать других людей, и думал, что надо было просить у Тогрула пятьдесят воинов, а не тридцать. Но в таком случае их стало бы больше, чем людей Тэмучжина, а это вряд ли пришлось бы по нраву молодому предводителю. Китаец заметил, как он перемешивает воинов в десятках, приказывает им упражняться вместе. Все знали о ярости Тэмучжина, как и об удаче, сопровождающей его. Они уже смотрели на него как на хана. Понимает ли Тогрул, чем рискует, думал Юань. Он тихо вздохнул, когда Тэмучжин пошел к братьям поговорить. Золото и земли стоят большего риска, если умело пользоваться этими рычагами. Вэнь Чао открыл ему эту истину.
Тэмучжин кивнул братьям, в том числе и Тэмуге. Младший получил самые маленькие доспехи. Люди Вэня Чао были легки сложением, но доспехи все равно были велики мальчику, и Тэмучжин подавил улыбку, наблюдая, как Тэмуге неуклюже повернулся к коню и стал проверять ремни и узду.
– Молодец, братишка, – бросил Тэмучжин, проходя мимо. Он услышал, что Хасар фыркнул, но пропустил это мимо ушей. – Скоро мы их найдем, Тэмуге. Будешь ли ты готов сражаться, когда мы помчимся на них?
Тэмуге поднял взгляд на своего обожаемого брата. Он не стал признаваться, что у него в животе затаился холодный страх, и не сказал о том, как устал от скачки. Он начал уже думать, что свалится с седла и опозорит всех. Каждый раз, спешиваясь, он чувствовал, как затекли его ноги: ему приходилось цепляться за коня, чтобы не упасть.
– Я буду готов, Тэмучжин, – сказал он нарочито весело.
Но в душе его терзало отчаяние. Он знал, что его даже лучником можно назвать с трудом, а татарский меч, который вручил ему Тэмучжин, был слишком тяжел для него. Под халатом Тэмуге спрятал клинок поменьше и надеялся, что ему удастся порубиться им. Однако мысль о том, что он будет на самом деле рубить и кровь потечет по рукам, пугала его. Он не был так силен и безжалостен, как остальные. И не мог понять, какая от него будет польза, но не хотел больше видеть презрение в глазах Хасара. Хачиун зашел к нему вечером накануне выступления и сказал, что Бортэ и Оэлун потребуется поддержка в кераитском улусе. В действительности брат не хотел пускать младшего в грядущее сражение, но Тэмуге отказался остаться. Если будет так, что понадобится помощь в улусе кераитов, тут и полусотни воинов не хватит. Оэлун и Бортэ оставались там, чтобы кераиты знали: Тэмучжин вернется с обещанными Тогрулу татарскими головами.
Из всех братьев только Тэмуге не получил отряда. Вместе с Джелме, Арсланом, Юанем и братьями у Тэмучжина было шестеро командиров, как и нужно было. Тэмуге понимал, что он еще слишком мал и неопытен в военном деле. Сев в седло, он потрогал острие ножа, попробовал его остроту. Он мечтал о том, как спасет братьям жизнь, и тогда все будут смотреть на него в изумлении и поймут, что он истинный сын Есугэя. Ему не хотелось отвлекаться от своих грез. И он вздрогнул, когда все двинулись вперед, ощущая холод, похоже, больше остальных. Он заглянул себе в душу в поисках той легкой отваги, которую показывали воины, но не нашел ничего, кроме страха.
Разведчики обнаружили основные силы татар через два дня после того, как Тэмучжин нашел место, где прежде стоял татарский улус. Всадники примчались во весь опор и спрыгнули с седел, чтобы доложить Тэмучжину.
– Они в походе, господин, – выпалил первый. – Выпустили передовых во все стороны, но войско ползет медленно, они идут по соседней долине, вон там!
Тэмучжин осклабился.
– Они выслали против нас тридцать воинов, и ни один не вернулся живым. Наверное, они подозревают, что по соседству с ними есть какое-то большое племя. Хорошо же. Если они будут так осторожничать, то далеко не уйдут.
Он поднял руку, подзывая командиров. Все они видели его оживленные переговоры с разведчиками и быстро подъехали, ожидая новостей.
– Скажите своим людям готовиться к бою, – велел Тэмучжин, садясь в седло. – Поедем как один, равняйтесь по скорости на меня. Если кто нарушит строй, скормлю стервятникам.
Он заметил, как ухмыльнулся Хасар, и ожег его взглядом.
– Даже если это будет мой брат Хасар. Даже если мой родной брат. Стрелять по сигналу, потом беритесь за мечи. Дружно ударим по ним. Если потеряете коней, просто постарайтесь остаться в живых, пока остальные не дорежут татар.
– Пленных велишь брать? – спросил Арслан.
Тэмучжин ответил, не задумываясь:
– Если кто-то останется в живых после нашего нападения, я допрошу их вожака, чтобы узнать о них побольше. А уж после они мне не потребуются. Кровных врагов в свои ряды я брать не стану.
Слова эти сразу разошлись среди воинов, как только командиры вернулись к отрядам. Они построили коней в ряд. Перевалив через гребень холма, они увидели татар, медленно передвигавшихся по равнине со своими повозками.
Все как один пошли рысью, устремляясь к врагу. Тэмучжин заслышал вдали сигнальные рога, на ходу надевая тетиву на лук и пробуя ее. Открыл колчан, прикрепленный к седлу, достал первую стрелу и тронул перья большим пальцем. Стрела устремится вперед прямо и верно, как и они.
Татарам было не занимать отваги. Как только их сигнальные рога запели по всей равнине, воины бросились к коням и прыгнули в седла с пронзительными криками, которые донеслись и до слуха отряда Тэмучжина. Его шесть десятков неслись вперед дружно и слаженно, разогнавшись до галопа. Командиры то и дело рявкали на тех, кто слишком вырывался вперед, и поглядывали на Тэмучжина, который тем временем с искусством закаленного воина выпустил первую стрелу.
Юань всегда настаивал, что атаку надо вести единой линией, и преимущество новой тактики проявилось в первом же кровавом столкновении с татарскими передовыми. Когда люди Тэмучжина домчались до них, те уже были утыканы стрелами и валились с седел. Татары разделились, оставив часть воинов стеречь повозки, но все равно противников было больше, чем ожидал Тэмучжин, и они кишели на равнине, как растревоженные осы.
Он промчался сквозь них, оставив позади себя мертвых лошадей и воинов. Татары встречалали врагов по одному, по два, пятерками или десятками. Луки приносили им быструю смерть, и это была такая могучая сила, что нестройное татарское войско не смогло противостоять ей. Тэмучжину казалось, что его сердце ударило лишь несколько раз, а его люди уже оставили за собой след из умирающих врагов и коней, лишенных всадников, повозки приближались с головокружительной скоростью. Он глянул налево и направо, трижды коротко дунул в рог, скомандовав перестроиться полумесяцем. Он чуть было не запоздал с этим приказом, но Юань двинул своих людей, не отставая от Хачиуна и Хасара на правом крыле. Все они, издавая страшные крики, охватили полукругом татарские повозки, скот и самих татар.
Тэмучжин нащупал колчан и обнаружил, что он опустел. Швырнул лук на землю и схватился за меч. Он был в центре полумесяца. Путь ему преграждала тяжело нагруженная войлоком и кожами повозка. Он едва заметил выскочившего наперерез человека, снеся ему голову ударом меча, а после ударил коня пятками и направил его в самую гущу татар. Арслан и еще десять воинов помчались следом за ним, убивая на ходу всех, кто попадался под руку. Женщины и дети в ужасе прятались под повозками, когда всадники проносились мимо, и их вопли были похожи на крики ястребов на ветру.
Перелом наступил внезапно. Один татарин бросил меч, но избежал смерти только потому, что кинулся на землю, когда мимо промчался Хасар. Остальные последовали его примеру, ложась на землю, а Тэмучжин со своими людьми носился по улусу в поисках сопротивляющихся. Не вдруг утихла жажда крови, и хан протрубил в свой рог, приказывая прекратить убийства. Люди его были в свежей крови, но услышали Тэмучжина, остановились и стали счищать кровь с клинков.
Наступила полнейшая тишина. Только что в ушах гремел топот копыт, звучали крики и приказы, и вдруг ничего этого не стало. Тэмучжин в изумлении слушал безмолвие, ожидая, пока его братья подъедут к нему. Где-то завыла женщина, снова заблеяли овцы и козы. Наверное, эти звуки и не затихали во время сражения, но Тэмучжин не слышал их – кровь ревела у него в ушах, так что он становился глухим, а сердце больно и часто билось в груди.
Он натянул поводья, повернул коня, осматривая место схватки. Лагерь был перевернут вверх дном. Те татары, что были еще живы, лежали ничком, неподвижные и со сломленным духом. Он обернулся и посмотрел на дорогу, которой они прорвались в улус, и увидел всадника, каким-то образом уцелевшего во время нападения. Этот человек стоял, разинув рот, настолько ошеломленный, что даже не стал удирать и спасать свою жизнь.
Тэмучжин прищурился.
– Приведи его или убей, – велел он Хачиуну.
Хачиун коротко кивнул и хлопнул Хасара по плечу, прося стрел. У Хасара остались только две, но он отдал их Хачиуну, и тот отцепил лук от седла. С завистливым удивлением Тэмучжин заметил, что брат не бросил ценное оружие.
Хан стоял и смотрел, как Хачиун мчится к татарину. Тот, увидев преследователя, очнулся и повернул коня. Но Хачиун успел подскакать достаточно близко, прежде чем татарин сумел пустить коня галопом. Хачиун пустил стрелу ему в спину. Раненый держался в седле еще несколько мгновений, потом упал, и Хачиун оставил его лежать на месте, повернув к лагерю и подняв лук над головой, показывая этим, что убил врага.
Тэмучжин даже вздрогнул от рева своих воинов. Все они наблюдали за Хачиуном, и его жест высвободил их боевое возбуждение. Те, что сохранили свои луки, воздели их вверх и победно потрясали кулаками. Все случилось так быстро, что они и не успели понять, что сражение окончилось. А теперь их охватила огромная волна радости, знакомая людям, смотревшим в лицо смерти и оставшимся после этого в живых. Мужчины спрыгивали с лошадей на землю. Несколько воинов Тогрула направились к повозкам. Они срывали с них кожи, ощупывая добычу.
Люди Арслана вязали пленников и отнимали у них оружие. На некоторых не было и царапин. С ними обходились жестко, с презрением. После такого сражения они не имели права жить, и Тэмучжину было наплевать на них. Спешившись, он вдруг заметил, что руки у него трясутся. Поспешно вцепился в повод, чтобы скрыть слабость.
От размышлений его оторвал подъехавший к нему Тэмуге. Мальчик остановился рядом и перекинул ногу через седло. Лицо его было белее молока, и потрясен он был до глубины души, но клинок в его руке покрылся кровью, хотя мальчик и смотрел на него так, словно не понимал, как эта вещь могла оказаться у него в руке. Тэмучжин попытался перехватить взгляд брата, похвалить его, но Тэмуге отвернулся, и его вырвало. Тэмучжин отошел в сторону, чтобы брату не было стыдно. Парень придет в себя, и тогда-то его можно будет похвалить.
Тэмучжин стоял среди повозок, чувствуя на себе взгляды командиров. Они чего-то ждали от него, и он поднес руку к глазам, прогоняя мрачные мысли, теснившиеся в голове. Прокашлялся и возвысил голос:
– Арслан! Найди в повозках арак и поставь надежную стражу. Хасар, поставь восемь воинов вокруг лагеря. Татары могут объявиться поблизости. – Он повернулся к Хачиуну, который только что подъехал и лихо спрыгнул с коня. – Пригони сюда пленных, Хачиун, и пусть твой десяток поставит три юрты, и как можно быстрее. Сегодня ночуем здесь.
Этого недостаточно, понял Тэмучжин – воины по-прежнему смотрели на него блестящими глазами и словно улыбались.
– Вы славно бились! – крикнул он. – Все, что захвачено сегодня, – ваше, и пусть добро будет поделено поровну!
В ответ послышались радостные крики, и воины обратили жадные взоры на повозки с татарским добром. Даже одни лошади, без пожитков, означали внезапное богатство для многих, но Тэмучжину было не до ценных трофеев. Битва выиграна, и теперь придется возвращаться к Тогрулу. Конечно, хан кераитов потребует свою долю. Это его право, даже если сам он в бою и не участвовал. Тэмучжин спокойно отдаст ему несколько десятков коней и мечей. Совсем не это его мучило. Он не хотел возвращаться. Мысль о том, что надо будет смиренно отдать хану воинов, которые так славно служат, заставляла его раздраженно стискивать челюсти. Ему нужны были все эти воины, а Тогрул ни о чем думать не хотел, кроме как о китайских землях, обещанных ему в награду. Тэмучжин вдруг наклонился и потрогал траву у себя под ногами. Здесь кого-то убили – капельки крови висели на травинках. Когда Тэмучжин выпрямился, рука его была в кровавых брызгах. Он снова возвысил голос:
– Запомните это. Будете рассказывать детям, как вы сражались плечом к плечу с сыновьями Есугэя. Есть одно племя и одна земля, и границ для нас нет. Это всего лишь начало.
Воины отозвались восторженными криками. Наверное, радовались победе. Но для Тэмучжина это не имело значения.
Татары готовились к долгой войне. В повозках было масло для светильников, плетеные веревки, ткани – от тончайшего шелка до холста, такого толстого, что его трудно было согнуть. Там же нашелся и кожаный мешок, полный серебряных монет, и хороший запас арака – отличного средства, согревающего в самую холодную зимнюю ночь. Тэмучжин приказал принести арак и поставить в юрте, собранной первой. Больше двадцати татар выжили после нападения, и он допросил их, ища их предводителя. Большинство пленных просто молча смотрели на него, и Тэмучжин зарубил троих. Только после этого один татарин выругался и плюнул на землю.
– Тут нет предводителя, – сказал татарин в бешенстве. – Он погиб вместе с остальными.
Не говоря ни слова, Тэмучжин рывком поднял татарина на ноги и толкнул к Арслану. Посмотрел на пленников. Взгляд его был ледяным.
– Я не люблю ваш народ, мне незачем оставлять вас в живых, – произнес он. – Разве что вы окажетесь мне полезны, иначе вас тут же перебьют.
Никто не ответил ему, татары прятали взгляды.
– Хорошо же, – проговорил Тэмучжин в полной тишине. Повернулся к ближайшему воину, к одному из братьев, которых привел с севера. – Убей вот этого быстро, Бату, – приказал он.
Коротышка с равнодушным видом достал нож.
– Стой! Я пригожусь тебе, – воскликнул татарин.
Тэмучжин пожал плечами и покачал головой:
– Поздно.
Арслан связывал единственного оставшегося в живых пленника. Они были в юрте, а снаружи слышались затихающие вопли остальных, и татарин с ненавистью смотрел на них.
– Ты убил всех. Ты и меня убьешь, что бы я ни рассказал! – выпалил он, дергая связанными за спиной руками.
Тэмучжин задумался. Ему нужно было узнать о татарах как можно больше.
– Если ты ничего не утаишь, то, клянусь, ты будешь жить.
– Сколько я проживу один, не имея даже оружия? – фыркнул татарин. – Пообещай, что дашь мне лук и коня, и я расскажу тебе все, что пожелаешь.
Тэмучжин вдруг ухмыльнулся:
– Ты торгуешься со мной?
Татарин промолчал, и Тэмучжин хмыкнул:
– Ты храбрее, чем я думал. Даю слово – получишь все, что просил.
Татарин вздохнул с облегчением, но Тэмучжин не дал ему собраться с мыслями.
– Зачем вы пришли в земли моего народа?
– Ты Тэмучжин из Волков? – спросил пленник.
Тэмучжин не стал поправлять его. Это имя сеяло страх по всему северу, из Волков он или нет.
– Я.
– За твою голову назначено вознаграждение. Ханы севера хотят видеть тебя мертвым, – с мрачным удовольствием проговорил татарин. – Они будут преследовать тебя всюду, куда бы ты ни пошел.
– Зачем охотиться за тем, кто сам к тебе придет? – тихо спросил Тэмучжин.
Татарин заморгал, вдруг вспомнив, что случилось сегодня. Этим утром он был среди сильных воинов, а кончил день среди трупов. Он содрогнулся и испустил отрывистый смешок.
– Значит, мы охотимся друг на друга, а стервятники и вороны жиреют, – сказал он.
Смех его был с оттенком горечи, и Тэмучжин терпеливо ждал, пока татарин не возьмет себя в руки.
– Твой народ убил хана Волков, – напомнил он пленнику. О Бортэ не стал говорить. Рана была еще свежей и кровоточила, нельзя было говорить об этом.
– Знаю, – ответил татарин. – Знаю, кто выдал его. Это были не наши люди.
Тэмучжин подался вперед, его желтые глаза яростно заполыхали.
– Ты поклялся рассказать мне все, – произнес он тихо. – Говори – и будешь жить.
Пленник потупил голову, словно в задумчивости.
– Сначала разрежь веревки, – попросил он.
Тэмучжин обнажил меч, покрытый кровью убитых. Татарин начал было поворачиваться к нему, протягивая связанные руки. Но холодное острие уперлось ему в горло.
– Говори, – приказал Тэмучжин.
– Хан олхунутов, – заикаясь, проговорил татарин. – Он взял серебром за услугу и дал нам знать.
Тэмучжин убрал меч. Татарин снова повернулся к нему. Глаза его были безумны.
– Значит, вот в чем корень этой кровавой вражды. Скольких ты уже убил?
– За моего отца? Каплю в море, – ответил Тэмучжин. – Слишком мало. – Он снова подумал о жене и той холодности, что пролегла между ними. – Я еще и не начал отдавать долг вашему народу.
Он не сводил глаз с татарина. Но вдруг кто-то ворвался в юрту, и пленный устремил взгляд на вошедшего, Тэмучжин тоже поднял голову. Резко вздохнул, увидев Юаня с мрачным лицом.
– Я тебя знаю! – отчаянно дергая руками, воскликнул татарин. Он обернулся к Тэмучжину с лицом, полным неприкрытого ужаса. – Прошу тебя, я могу…
Юань действовал молниеносно: выхватил меч и убил пленника одним движением. Клинок рассек шею, брызнула кровь.
Тэмучжин ответил с ошеломляющей скоростью: схватил Юаня за руку, прижал к деревянной решетке юрты и сжал ему глотку. Лицо Тэмучжина перекосилось от бешенства.
– Я пообещал ему, что он останется в живых, – прошипел Тэмучжин. – Кто ты таков, чтобы позорить мою честь?
Юань не мог ответить. Пальцы, державшие его за горло, были железными, и лицо китайца посинело. Тэмучжин стискивал руку Юаня до тех пор, пока тот не разжал пальцы и меч не упал на землю. Тогда он в ярости стал трясти его.
Когда Тэмучжин наконец отпустил Юаня, тот упал на колени. Тэмучжин отшвырнул ногой его меч, прежде чем китаец успел прийти в себя.
– Что за тайны он хранил, Юань? Откуда он тебя знает?
Когда Юань заговорил, голос его был хриплым; горло у него начало распухать.
– Ничего он не знал. Может быть, мы виделись, когда мой хозяин путешествовал на север. Мне показалось, что татарин вот-вот бросится на тебя.
– Стоя на коленях со связанными руками? – хмыкнул Тэмучжин. – Лжешь.
Юань поднял взгляд. Глаза его пылали.
– Если желаешь, я приму твой вызов. Ничего не изменится от этого.
Тэмучжин сильно ударил его. Голова Юаня мотнулась.
– Что ты скрываешь от меня? – прозвучал резкий вопрос.
За спиной у них отворилась дверь, и с обнаженными мечами в руках ворвались Арслан и Хачиун. Стены юрты не помеха чужим ушам, и те воины, что стояли рядом, услышали шум. Юань и не моргнул при виде мечей, лишь устремил мрачный взгляд на Арслана, глубоко вздохнул и закрыл глаза.
– Я готов умереть, если ты пожелаешь забрать мою жизнь, – спокойно сказал он. – Раз уж я навлек на тебя позор, как ты говоришь.
Тэмучжин в задумчивости пощелкал пальцами, глядя на стоящего на коленях Юаня.
– Сколько уже Вэнь Чао живет среди моего народа, Юань?
Казалось, китайцу приходится делать над собой усилие, чтобы заговорить. Он словно отозвался откуда-то издалека.
– Два года, – ответил он.
– А кто был до него? Кого посылал ваш министр?
– Не знаю, – пробормотал Юань. – Я тогда еще был в армии.
– Твой хозяин заключил сделку с татарами, – продолжил Тэмучжин.
Юань не отвечал, пристально глядя на него.
– Я узнал, что хан олхунутов предал моего отца, – негромко проговорил Тэмучжин. – Как татары могли договориться с таким большим племенем да подстроить такое? Для этого понадобился бы посредник, которому они оба доверяли бы, верно я говорю?
Он услышал, как у него за спиной ахнул Хачиун – брат догадался, о чем идет речь.
– Вы и к олхунутам ездили? До кераитов? – настаивал Тэмучжин.
Юань продолжал стоять неподвижно, словно каменное изваяние.
– Ты говоришь о временах, когда моего хозяина здесь еще не было, – отвечал он. – Ты ищешь тайну там, где ее нет.
– Любопытно, кто же побывал в наших краях до Вэня Чао, – прошептал Тэмучжин. – Сколько раз Китай посылал людей в наши степи и предавал мой народ? Любопытно, что же они наобещали?
Слова эти прозвучали так страшно, что показалось, словно теперешнее утро – последнее. Это было так жутко, что Тэмучжин чуть не терял сознание от сегодняшнего открытия и такого откровенного разговора.
– Они не желают видеть нашу растущую мощь, правда, Юань? Они хотят, чтобы монголы и татары порвали друг друга в клочья. Разве не это говорил мне Вэнь Чао? Что татары стали слишком сильны, слишком близко подошли к драгоценным границам?
Тэмучжин прикрыл глаза и увидел холодный взгляд Китая, устремленный на опасные чужие племена. Ему было известно, что китайцы натравливают народы друг на друга уже много столетий.
– И сколько же людей погибло из-за вас, Юань? – спросил он.
– Я рассказал тебе все, что знал, – поднял голову китаец. – Не веришь мне – убей или отошли к Вэню Чао. – Его лицо совсем окаменело. – Или дай мне меч и позволь достойно ответить на эти обвинения, – продолжил он.
Тут заговорил Арслан. После всего, что он услышал здесь, лицо его было бледным.
– Разреши мне, господин, – предложил он Тэмучжину, не сводя взгляда с Юаня. – Дай ему меч, и я сойдусь с ним.
Юань повернулся к кузнецу, улыбнувшись уголками губ. Не говоря ни слова, он чуть склонил голову, принимая вызов.
– Я услышал довольно. Свяжи его до утра, тогда я решу, – велел Тэмучжин.
Он смотрел, как Хачиун умело связывает Юаня. Тот не сопротивлялся, не вырывался, даже когда Хачиун пнул его в бок. Он лежал рядом с трупом убитого им татарина, и лицо его было спокойно.
– Поставь людей сторожить его, пока мы едим, – велел Тэмучжин и покачал головой. – Мне надо подумать.
На рассвете Тэмучжин расхаживал взад-вперед между юртами. Мысли его были полны тревог. Он не спал в эту ночь. Разведчики, которых он отправил под командованием Хасара, еще не вернулись, и в голове его были тысячи вопросов, а ответов не находилось. Он много лет карал татар за то, что они наделали, за своего отца и за ту жизнь, которую пришлось вести сыновьям Есугэя. Если бы отец остался в живых, ханом Волков стал бы Бектер или Тэмучжин и Илак оставался бы верным воином. Смерть и страдания преследовали семью с той поры, когда Тэмучжину сообщили о смерти отца, и до сегодняшнего дня, когда душа его была в тревоге и отчаянии, а жизнь точно разбилась на осколки. Чего он достиг за эти годы? Он подумал о Бектере и вдруг пожалел, что брат мертв. Эта дорога была бы совсем другой, если бы Есугэя не убили.
Оставаясь наедине с собой, Тэмучжин чувствовал, как в груди с новой силой разгорается гнев. Хан олхунутов заслуживал страшной кары за все страдания, что причинил семье Есугэя. Тэмучжин вспомнил откровение, снизошедшее на него в те дни, когда он сидел в плену у Волков. Нет в мире правосудия – разве только самому свершить его, нанеся рану вдвое более глубокую, чем та, что нанесли ему; надо ответить ударом на удар. Тэмучжин чувствовал свою великую правоту.
В смутной дали он заметил двоих разведчиков, галопом несущихся к юртам. Он нахмурился, глядя на их бешеную скачку, и сердце его забилось быстрее. Их прибытие не осталось незамеченным, и лагерь тотчас ожил. Люди стали натягивать халаты и доспехи, быстро седлали коней. Тэмучжин гордился ими. Он снова задумался, что же делать с Юанем. Больше он не мог ему доверять, но Тэмучжину этот человек пришелся по душе с той самой минуты, когда, будучи в улусе кераитов, Тэмучжин пустил стрелу Юаню в грудь. Он не хотел его убивать.
Когда разведчики подъехали поближе, он разглядел, что один из них – Хасар и что коня он гонит как бешеный. Скакун был в мыле, и Тэмучжин почувствовал, что тревога мгновенно распространилась по всему лагерю, замершему в ожидании вестей. Хасара нелегко было заставить потерять спокойствие, но сейчас он скакал, забывая и о своей безопасности, и о своей уставшей лошади.
Тэмучжин заставил себя оставаться на месте до тех пор, пока Хасар не подъехал и не спрыгнул с коня. Люди должны видеть в своем предводителе необычного человека, которому не ведомы их собственные страхи.
– Что, брат мой, заставило тебя скакать так быстро? – спросил Тэмучжин ровным голосом.
– Татары. Больше, чем я в жизни видел, – задыхаясь, начал Хасар. – Войско, по сравнению с которым те, кого мы перебили, – просто разбойничья шайка! – Он глотнул воздуху. – Ты говорил, что по весне они могут выступить в поход – вот они и выступили.
– Сколько их? – спросил Тэмучжин резким тоном.
– Не счесть. В лучшем случае в одном дне пути, но сейчас, наверное, уже ближе. Те, кого мы перебили, только путь разведывали. Там сотни повозок, кони. Может, тысяча воинов. Я никогда подобного не видел, брат. Никогда.
Тэмучжин поморщился.
– У меня тоже есть новости, которые тебе не понравятся. Но с этим подождем. Напои коня, а то он падет. Пусть люди сядут в седла. И найди себе свежего скакуна. Я желаю увидеть войско, так напугавшее моего младшего брата.
– Я не говорил, что испугался, – фыркнул Хасар. – Думал, тебе понравится, что все татары снялись с севера и идут за твоей головой. Вот и все. – Он ухмыльнулся. – Духи свидетели, Тэмучжин. Мы жалили, жалили их, и в конце концов они разъярились. – Он окинул взглядом собравшихся вокруг людей, которые ловили каждое слово. – И что будем теперь делать?
– Ждать, Хасар. Есть одно дело, которое я должен уладить в первую очередь.
Он пошел к юрте, где провел ночь Юань, и исчез внутри. Арслан и Хачиун пошли следом, и все трое вывели Юаня на серый рассвет. Он растирал запястья. Хасар глядел изумленно, недоумевая, что же тут приключилось, пока его не было.
Тэмучжин посмотрел на китайца.
– Я привык считать тебя другом, Юань. И нынче не в силах тебя убить, – проговорил он. Юань стоял молча, и Тэмучжин подвел к нему оседланного коня и сунул в руку поводья.
– Возвращайся к своему хозяину, – сказал он.
Юань легко взлетел в седло. Смерил Тэмучжина долгим взглядом.
– Желаю тебе удачи, господин, – медленно проговорил он.
Тэмучжин хлопнул лошадь по крупу, и Юань порысил прочь, не оглядываясь.
Хасар подошел к братьям, вместе с ними глядя вслед уезжающему воину.
– Как понимаю, теперь левым крылом командую я, – произнес он.
Тэмучжин хмыкнул.
– Найди свежего коня, Хасар, и ты тоже, Хачиун. Хочу посмотреть, что же такое ты там увидел. – Он огляделся по сторонам. Джелме уже сидел в седле и был готов ехать.
– Отведи людей обратно к кераитам и скажи, что татары собрали войско. Тогрулу придется либо сражаться, либо бежать – как ему будет угодно.
– А мы? – спросил Хасар с недоумением. – Нам нужно больше шестидесяти воинов. Больше, чем кераиты могут выставить в поле.
Тэмучжин посмотрел на юг.
– После того как я увижу это войско собственными глазами, мы вернемся в земли у красной скалы, – сказал он. – Я найду людей, сколько нужно, но у нас есть еще один враг, и прежде всего нам надо разделаться с ним. – Вид у него был настолько мрачный, что Хасар не осмелился заговорить. А Тэмучжин продолжал так тихо, что братья едва слышали его: – Мы должны заплатить кое-какой долг олхунутам, Арслан. Мы все можем погибнуть. Ты не обязан ехать с нами.
Арслан покачал головой.
– Ты мой хан, – ответил он.
– Разве этого достаточно? – спросил Тэмучжин.
Арслан поклонился:
– Это для меня все.
Пока олхунутский воин тщательно обыскивал его, Тэмучжин стоял, раскинув руки в стороны. Хасар и Арслан вытерпели такое же обшаривание и обхлопывание. Люди, охранявшие юрту Сансара, чувствовали мрачное настроение гостей и обыск устроили тщательнейший. Все трое были в китайских доспехах поверх летних халатов и в шелковых рубахах, отнятых у татар. Тэмучжин гневно глянул на воина, который дотронулся до чешуйки, пришитой к плотной нижней ткани. Какой-то олхунут начал было говорить что-то по поводу доспехов, но Тэмучжин ударил его по руке, словно достоинство его было оскорблено. Он стоял, ожидая встречи со своим злейшим врагом.
Вокруг столпились любопытствующие олхунуты. Они болтали друг с другом и показывали пальцами на странно одетых людей, оторвавших их от утренних трудов. Тэмучжин не увидел среди них старого Шолоя, но злобный дядя уже был здесь. Коке, как когда-то, забрал мечи и исчез в ханской юрте, чтобы объявить об их приходе.
Молодой воин взял мечи с некоторым разочарованием. С первого взгляда было видно, что они не того качества, что были у Тэмучжина прежде. Татарское оружие было грубо сделано, и затачивать эти клинки приходилось чаще, чем мечи Арслана, выкованные из лучшей стали.
– Можешь войти, – наконец сказал один из стражей. – И ты тоже, – указал он на Хасара. – А этот подождет здесь.
Тэмучжин постарался скрыть свое смятение. Он не был уверен, что Хасар сумеет держать себя в руках, но у Хачиуна, который покрепче духом, нынче утром была другая задача. Тэмучжин не снизошел до ответа и нырнул в юрту. В голове бешено носились мысли.
На сей раз Сансар не восседал в огромном кресле, возвышавшемся над всем в юрте, как это бывало при важных встречах. Когда вошел Тэмучжин, он тихонько переговаривался с двумя ближними воинами. Коке стоял в стороне. Мечи, которые ему отдали, были без всякого почтения брошены у стены, словно в знак пренебрежения к их малой ценности.
Когда скрипнула дверь, Сансар прервал разговор и шагнул к креслу. Тэмучжин заметил, что двигается он осторожно, словно кости с возрастом стали хрупкими. Хан по-прежнему напоминал старого змея со своей выбритой головой и глубоко сидящими беспокойными глазами. Тэмучжину было трудно смотреть на него, не выказывая ненависти, но он сумел сохранить равнодушное выражение лица. Олхунутские воины встали по обе стороны от своего господина, сурово глядя на гостей. Тэмучжин заставил себя вспомнить, как показывать свое уважение хану сильного племени.
– Великая честь для меня лицезреть тебя, господин мой Сансар, – сказал он.
– Опять ты, – отозвался Сансар. – Я думал, что уж не увижу тебя больше. Зачем ты потревожил меня в моем доме, Тэмучжин? Вижу тебя чаще, чем собственных жен. Что тебе от меня нужно на этот раз?
Тэмучжин увидел краем глаза, как ухмыляется Коке, и вспыхнул. Заметил, что Хасар раздраженно заерзал и послал брату предупреждающий взгляд.
– Возможно, ты уже слышал о татарском войске, идущем из северных степей, – заговорил он. – Я видел их собственными глазами и пришел предупредить тебя.
Сансар испустил сухой смешок.
– Да все бродяги и пастухи на много дней пути говорят об этом. У олхунутов нет вражды с татарами. Мы сорок лет не заходили так далеко на север. Это было еще до того, как я стал ханом. – Он подался вперед в своем кресле и посмотрел на сидевших перед ним людей. Глаза его сверкнули. – Это ты подтолкнул их к войне, Тэмучжин, своими набегами подтолкнул! Так что теперь сам и расхлебывай. Я боюсь за тебя, честное слово. – Но звучание голоса выдавало его, и Тэмучжин надеялся, что Хасар будет молчать, как ему было велено.
– А они не станут смотреть, есть ли у них с кем кровная вражда или нет, господин мой, – парировал Тэмучжин. – Я видел тысячи воинов, и у них много женщин и детей. Они пришли в наши земли такой силой, какой никто и не помнит.
– Я очень испугался, – ухмыльнулся Сансар. – И что ты намерен делать?
– Заступить им дорогу, – отрезал Тэмучжин. Его спокойствие дрогнуло под откровенно насмешливым взглядом старшего.
– С кераитами? О, я слышал о вашем союзе, Тэмучжин. Вести о таких любопытных вещах расходятся быстро. Но разве этого будет довольно? Не думаю, что Тогрул выставит более трех сотен ради такого пира.
Тэмучжин медленно выдохнул и взял себя в руки.
– Олхунуты – славные лучники, господин мой. Еще с тремя сотнями таких людей я мог бы…
Он осекся, услышав хихиканье Сансара, который обвел взглядом Коке и двоих своих стражей. Сансар заметил, какие гневные лица у Тэмучжина и Хасара, и попытался быть серьезным.
– Прости, но мысль эта… – Он покачал головой. – Ты пришел выпрашивать у меня воинов? Надеешься, что все олхунуты пойдут под твое начало? Нет.
– Татары перебьют нас поодиночке, племя за племенем, – сказал Тэмучжин и сделал шаг вперед, убеждая хана. Стражники заметили это движение и подобрались. Но Тэмучжин не стал обращать на них внимания. – И сколько же ты проживешь, если будут разбиты кераиты? Сколько проживут меркиты, найманы, Волки? Мы так давно разобщены, что, боюсь, ты забыл, что мы один народ.
Сансар застыл, глядя на Тэмучжина глубоко посаженными глазами.
– Кераиты мне не братья, – сказал он наконец почти шепотом. – Олхунуты стали сильными без их помощи. Так что бейся или беги один, Тэмучжин. Своих воинов я тебе не дам. Вот мой ответ. Другого от меня не получишь.
Тэмучжин помолчал несколько мгновений. И когда он заговорил, каждое слово будто бы вырывали из него силой.
– У меня есть мешки серебряных слитков, которые я захватил у татар. Дай цену за человека, и я куплю их.
Сансар запрокинул было голову, чтобы рассмеяться, и тут Тэмучжин сделал быстрое движение. Он рывком оторвал железную пластинку из своего доспеха и, прыгнув вперед, всадил ее в горло Сансара. Кровь брызнула ему в лицо, когда он вырвал чешуйку; руки Сансара цеплялись за него, но он и замечал этого.
Стражники не были готовы к такому повороту событий. Когда они очнулись и схватились за мечи, Хасар уже был рядом. Он сломал кулаком нос ближайшему воину. У него в руках тоже была железная заточенная пластинка, сорванная с того места, где они с Тэмучжином ослабили доспех. Резким движением перерезал ею горло второго стражника. Тот споткнулся, попятился, с глухим стуком рухнул на деревянный пол и стал судорожно колотить ногами. Умирая, он испражнился, и вонь заполнила юрту.
Тэмучжин отшвырнул от себя труп хана. Он весь был в крови и тяжело дышал. Стражник, которого ударил Хасар, в безумной ярости стал тыкать в него мечом, но Хасар схватил меч погибшего стражника. Тэмучжин прыгнул на олхунута, повалил наземь и стал держать его, а Хасар вонзил меч в грудь воину и вращал, пока тот не затих.
Только Коке остался стоять, разинув рот в безумном ужасе. Тэмучжин и Хасар повернулись к нему, и он попятился к стене, споткнулся о татарские мечи. В отчаянии схватил один из них и вырвал из ножен. Тэмучжин и Хасар переглянулись. Старший брат взял себе меч, и братья с угрожающими лицами двинулись к нему.
– Я твой двоюродный брат, – забормотал Коке. Его рука с мечом заметно дрожала. – Хотя бы ради твоей матери оставь мне жизнь.
Тэмучжин услышал снаружи тревожные крики. Вокруг юрты собирались олхунутские воины, и жизнь его была на волоске.
– Брось меч – будешь жить, – предложил он.
Хасар посмотрел на брата, но тот покачал головой. Меч Коке со звоном упал на пол.
– Иди же, – велел Тэмучжин. – Беги, если хочешь, ты мне не нужен.
Коке чуть дверь не снес, торопясь убежать. Тэмучжин с Хасаром несколько мгновений стояли молча, глядя на перерезанное горло хана олхунутов. Без единого слова Хасар подошел к креслу и пнул труп, так что тот сполз на пол и распластался у ног братьев, словно был лишен костей.
– Когда встретишь моего отца, расскажи ему, как ты умер, – шепнул Хасар мертвому хану.
Тэмучжин заметил два знакомых меча на стене и взял их. Они оба слышали крики и звон оружия снаружи. Он посмотрел на Хасара холодными желтыми глазами:
– Ну, брат, готов умереть?
Они вышли на ясный свет вешнего солнца, быстро оглядывая все вокруг, чтобы оценить свое положение. Арслан стоял в шаге от дверей, у ног его лежали два трупа. Прошлой ночью они до мелочей обговорили свои действия, но что будет далее, никто не мог предсказать. Тэмучжин пожал плечами, встретив взгляд Арслана. Он и не надеялся, что выживет в следующие несколько минут. Он дал им обоим возможность ускакать, но они настояли на том, чтобы идти с ним.
– Он мертв? – спросил Арслан.
– Да, – отозвался Тэмучжин, сжимая в руке меч Арслана.
Затем Тэмучжин сделал шаг и передал великолепное оружие кузнецу. Тот прекрасно понимал, что вряд ли ему придется долго держать меч в руках, но в знак благодарности кивнул и швырнул татарский клинок на землю. Тэмучжин видел, какое смятение охватило олхунутских воинов. Многие из них держали луки наготове, но некому было отдать приказ, и они медлили. Тэмучжин воспользовался их замешательством и заговорил, пока олхунуты не успели прийти в себя и перебить чужаков.
– Стойте спокойно и молчите! – взревел он, обращаясь к толпе.
Страх и крики усилились, но те люди, что стояли ближе, замолкли и уставились на Тэмучжина. Он вдруг вспомнил, как замирает зверь под взглядом охотника. Если только не слишком поздно. Посмотрел на олхунутов, оценил степень их страха и ярости. Некоторые воины подстрекали других, но в этой суматохе никто так и не попытался обрушить юрту хана и убить человека, который так уверенно стоял перед толпой.
Повинуясь инстинкту, Тэмучжин сделал два шага вперед к ближним воинам Сансара. Закаленные в битвах, они были для него опаснее всех. Если не успокоить их, они взорвутся от ярости – хотя и запоздалой: ведь спасти того, кого они поклялись защищать, уже не смогут. На их лицах унижение боролось с гневом, и Тэмучжин возвысил голос, обращаясь к ним:
– Я Тэмучжин из Волков. Вы знаете меня. Моя мать олхунутка. Моя жена олхунутка. Мои дети будут олхунутами. Я требую власти по праву крови. Наступит час, и я соберу под свои бунчуки другие племена.
Воины по-прежнему не отвечали. Тэмучжин опустил меч, понимая, что если поднимет его, то смерть сорвется с поводка. Он видел нацеленные на него стрелы и просил себя самого успокоиться. Где Хачиун? Брат наверняка слышал все это волнение.
– Не страшитесь, когда услышите рога часовых на холмах, – сказал он уже тише телохранителям Сансара. – Это мои люди, но им приказано не чинить вреда моему народу.
Воины начали уже приходить в себя от потрясения, и Тэмучжин не знал, что они сейчас могут сделать. Тот, кто стоял ближе всего к нему, вроде бы прислушивался к его словам.
– Я знаю, что сейчас вы в ярости, но будете в почете, когда я поведу мой народ на север против татар, – говорил он. – Вы отомстите за смерть моего отца, и мы станем единым степным племенем, одним народом, как всегда должно было быть. Пусть татары боятся нас. Пусть Китай боится нас.
Он увидел, что их луки опускаются, и постарался не показать своего торжества. Услышал вдалеке рога часовых и снова попытался успокоить толпу:
– Ни один олхунут не будет обижен, клянусь духом моего отца! Мои люди не тронут вас. Пропустите их и подумайте о слове, которого я попрошу от вас. – Тэмучжин оглядел толпу и увидел, что все взгляды обращены на него. – Вы слышали, что для татар я дикий волк, их бич. Вы слышали, что слово мое – железо. И теперь я говорю вам – под моей рукой олхунутам ничего не грозит.
Он наблюдал, как сквозь толпу медленно едет Хачиун со своим десятком, и был невыразимо счастлив снова их видеть. Некоторые олхунуты по-прежнему стояли как вкопанные, и лошади воинов Хачиуна осторожно отодвигали их с дороги. Толпа продолжала хранить молчание и тогда, когда Хачиун и его люди спешились.
А молодой предводитель совсем не знал, чего ожидать, но был потрясен взглядами, которые ошеломленные олхунуты бросали на его брата. К его удивлению, Тэмучжин порывисто обнимал каждого своего воина, охваченный чувствами, которые могли свести на нет все, чего он достиг.
– Я лично поговорю с воинами хана и приму их клятву, – обратился Тэмучжин к толпе. – А на закате приму вашу клятву. Не страшитесь. Завтра мы снимем улус и отправимся на север к кераитам, нашим союзникам.
Он огляделся по сторонам, увидел, что луки наконец опустились, и резко кивнул лучникам:
– Я слышал, что олхунуты боятся сражаться. Мы покажем татарам, что у них не получится безнаказанно войти в наши земли.
Сквозь толпу протискивался коренастый человек. Один мальчонка замешкался, не успел посторониться, и мужчина сбил его с ног ударом кулака по голове.
По мере приближения этого человека победное настроение Тэмучжина улетучивалось. Он знал, что у Сансара есть сыновья. Тот, что приближался сейчас к нему, лицом напоминал отца, а сложен был куда крепче. Возможно, некогда и сам Сансар был так же силен.
– Где мой отец? – грозно спросил мужчина, выступая вперед.
Воины Сансара повернулись к нему, и многие по привычке поклонились. Тэмучжин стиснул зубы, готовясь к тому, что сейчас они набросятся на него. Братья тоже подобрались, и у всех мужчин вдруг оказались в руках мечи либо топоры.
– Твой отец мертв, – заявил Тэмучжин. – Племя теперь мое.
– Кто ты таков, чтобы говорить со мной? – грубо спросил мужчина. Но не успел Тэмучжин ответить, как сын Сансара отдал приказ стоящим рядом воинам. – Убейте их всех!
Ни один не пошевелился, и Тэмучжин почувствовал, как в его измученной душе снова загорается надежда.
– Поздно, – негромко сказал он. – Я взял их по праву крови и победителя. Тут нет для тебя места.
Сын Сансара открыл было рот в изумлении, обводя взглядом лица людей, знакомых с детства. Они отводили глаза, и его лицо медленно превращалось в холодную маску. Тэмучжин видел, что отваги ему не занимать. У него были отцовские глаза, которые бегали, оценивая обстановку. Наконец он принял решение.
– Тогда я имею право вызвать тебя на бой перед всеми. Если хочешь сесть на место моего отца, то сначала придется убить меня, или я убью тебя. – Он говорил с абсолютной уверенностью, и Тэмучжин не мог не восхищаться внутренней силой этого человека.
– Принимаю, – отвечал он. – Хотя твоего имени я не ведаю.
Сын Сансара пошевелил плечами, расправил их.
– Мое имя Палиак. Я хан олхунутов.
Это было отважное заявление, и Тэмучжин кивнул, не стал спорить. Вернулся к Арслану и взял у него хороший меч.
– Убей его сразу, не медли, – шепнул Арслан. – Если они начнут подбадривать его, нам конец.
Тэмучжин ответил ему непроницаемым взглядом, повернулся к Палиаку и бросил ему меч. Увидел, как ловко сын Сансара поймал оружие, и нахмурился. Теперь жизни всех его соратников зависели от его мастерства и результатов бесконечных учебных схваток с Арсланом и Юанем.
Палиак взмахнул мечом и осклабился. Хмыкнул, посмотрев на Тэмучжина:
– В этих доспехах? Почему бы тогда просто не застрелить меня издали? Боишься драться со мной без доспехов?
Тэмучжин, может, и пропустил бы мимо ушей эти слова, но олхунутские воины одобрительно зашептались. Тогда он раскинул руки в стороны и стал ждать, когда Арслан и Хачиун расстегнут ремни. Доспехи были сняты, и Тэмучжин остался в одной легкой шелковой рубахе и плотных хлопчатобумажных штанах. Он поднял меч на глазах олхунутских мужчин и женщин.
– Ну, иди сюда! – скомандовал Тэмучжин.
Намереваясь в ярости своей одним ударом снести Тэмучжину голову, Палиак с ревом бросился вперед. Тэмучжин сделал шаг влево, быстро резанув Палиака по груди. В боку у того открылась рана, но он словно бы ничего и не заметил. Меч повернулся в воздухе с ошеломляющей скоростью, и Тэмучжин был вынужден отбить удар. Какое-то мгновение они боролись лицом к лицу, но затем Палиак ударом свободной руки отшвырнул Тэмучжина. В это мгновение Тэмучжин ударил мечом и рассек шею противника.
Сын Сансара пытался выхаркнуть кровь, забурлившую в горле. Меч Арслана выпал из его ладони, и он с чудовищной силой вцепился обеими руками в свою шею. Повернулся, словно чтобы уйти прочь, но упал лицом вперед и затих. Толпа вздохнула, и Тэмучжин смерил олхунутов холодным взглядом, ожидая, что сейчас его разорвут в клочья. Он увидел среди них и Коке с раскрытым от ужаса ртом. Тэмучжин встретился взглядом со своим двоюродным братом, и тот бросился бежать сквозь толпу.
Остальные олхунуты смотрели на него как бараны, и Тэмучжин ощутил, что его терпение иссякает. Он прошел мимо них к кухонному костру и выхватил из-под котла горящую головню. Повернувшись к воинам спиной, он с нескольких сторон коснулся ею ханской юрты, и стал мрачно глядеть, как занимается пламя, начинает лизать сухой войлок. Он будет хорошо гореть, и ханским телохранителям не будет позора – они не увидят своего мертвого хана.
– Оставьте нас теперь, – крикнул он толпе. – Работа для вас всегда найдется. На рассвете мы уходим. Готовьтесь.
Тэмучжин смотрел на людей гневным взглядом, и ошеломленная толпа начала расходиться, разбиваясь на группки, чтобы обсудить произошедшее. Они то и дело оглядывались на воинов у горящей юрты, а Тэмучжин не двигался с места, пока рядом не остались одни ближние воины Сансара.
Людей, отобранных Сансаром в личные телохранители, оказалось меньше, чем думал Тэмучжин. Олхунуты не воевали уже несколько поколений, и даже у Волков хана окружало гораздо больше вооруженных воинов. Но все равно они превосходили отряд Хачиуна, и когда олхунуты и чужаки оказались наедине, в воздухе повисла напряженность.
– Я не стану беспокоить жен и младших детей Сансара до утра, – объявил Тэмучжин. – Пусть достойно оплачут его. От моей руки они не пострадают, я не брошу их умирать, как некогда бросили меня.
Один воин одобрительно кивнул. История сыновей и жены Есугэя была известна всем. Она разошлась по племенам и стала сказкой в устах сказителей, как и тысячи других историй и легенд.
– Будьте гостями у моего костра, – пригласил воинов Тэмучжин. Он говорил так, словно никто не посмел бы ему отказать. Возможно, поэтому протестов никаких и не было. Он не понимал, почему так вышло, да и не думал об этом. Его охватила непомерная усталость, и вдруг он почувствовал такой голод и жажду, что едва мог говорить. – Пусть нам принесут поесть, а мы будем обсуждать дела войны, – велел он. – Мне нужны сообразительные люди, чтобы стать начальниками отрядов, а я пока не знаю, кто из вас способен быть предводителем, а кого надо вести.
Он замолк и стал ждать. Хачиун с Хасаром подбрасывали дров в огонь, и костер разгорался хорошо и сильно. Наконец Тэмучжин сел на землю у костра. Его братья и Арслан сели рядом, за ними последовали остальные. Все устроились на холодной земле, внимательно приглядываясь к новой силе, ворвавшейся в их жизнь.
Никогда олхунуты не подходили к кераитам близко, разве что между ними была война, поэтому воины с каждой стороны вели себя беспокойно. Оба племени кочевали, так как Тогрул держал расстояние между своим племенем и идущими на юг татарами.
Тэмучжин отправил Хачиуна вперед предупредить Тогрула, но кераиты все равно вооружились и сели на коней, организовав оборону центра улуса. Сигнальные рога печально звучали в холодном воздухе. Тэмучжин подвел народ своей матери поближе, на расстояние одного полета стрелы, и оба племени смогли увидеть друг друга. Он приказал всем остановиться и вместе с Хасаром, Арсланом и десятком телохранителей Сансара выехал в центр. Своих людей он оставил при повозках отражать нападения, с какой бы стороны они ни угрожали. Напряжением был пропитан воздух, так что незачем было приказывать людям держаться настороже. Даже при отступлении кераитов на юг татары были всего в паре недель пути, а Тэмучжин еще не был готов их встретить.
Он спешился и оставил коня пастись на зеленой траве. Заметил Тогрула вдалеке и рассеянно подумал: где же он найдет коня, который выдержал бы вес хана кераитов? И увидел, что Тогрул взбирается в повозку, запряженную двумя вороными меринами, и направляется к его отряду. С ним ехал Вэнь Чао, а кераитские воины окружали их плотным кольцом, держа наготове луки и мечи.
Тэмучжин поднял руки, показывая, что они пусты. Жест был бессмысленным, если учесть, что его окружали вооруженные воины. Но Тэмучжин не желал тревожить Тогрула еще больше. Ему нужна была поддержка жирного хана.
– Будь гостем в моем лагере, Тогрул, хан кераитов? – крикнул Тэмучжин. – Ты мой почетный гость!
Тогрул с нарочитой осторожностью спустился на землю. Его мясистое лицо было словно каменное. Когда он приблизился к Тэмучжину на расстояние вытянутой руки, посмотрел ему за спину, на ряды воинов и олхунутов, выстроенных боевым порядком. Бойцов было почти столько же, сколько у него самого, и прежде чем начать говорить, хан задумчиво пожевал нижнюю губу.
– Принимаю, Тэмучжин, – проговорил он. Что-то во взгляде Тэмучжина заставило его насторожиться еще более. – Теперь ты хан олхунутов? Как это понять?
Тэмучжин тщательно выбирал слова:
– Я потребовал этого по праву крови своей матери и жены. Сансар мертв, и они пошли за мной воевать против татар.
Зная привычки толстого хана, Тэмучжин приказал развести костры и наготовить еды сразу, как только олхунуты остановились на равнине. Пока он говорил с Тогрулом, поднесли огромные блюда жареной баранины и козлятины, а на земле расстелили белые войлочные кошмы. Согласно обычаю Тэмучжин, будучи хозяином, должен был сесть последним, но ему хотелось, чтобы Тогрул чувствовал себя непринужденно, а потому первым уселся на войлок, подобрав ноги. Хану кераитов ничего не оставалось, как устроиться напротив него и пригласить жестом Вэня Чао сесть рядом. Тэмучжин расслабился и не стал смотреть, где занимают места Хасар и Арслан. Чтобы сравнять силы, там село столько же кераитских воинов. За спиной у Тэмучжина ждали олхунуты, в молчании глядя на своего нового хана.
Юань тоже опустился на толстый войлок, однако потупил взгляд и на Тэмучжина не смотрел. Вэнь Чао глянул на своего главного телохранителя и нахмурился.
– Если никто не спрашивает, Тэмучжин, – начал Тогрул, – то спрошу я: как случилось так, что ты выехал с десятком воинов, а вернулся с великим племенем?
Прежде чем ответить, Тэмучжин знаком приказал принести еду. Тогрул начал есть почти машинально, и руки его работали независимо от внимательных глаз.
– Отец-небо взирает на меня благосклонно, – произнес Тэмучжин. – Он вознаграждает тех, кто отвечает на угрозу нашим землям.
Он не хотел рассказывать, как убил Сансара в его собственной юрте человеку, который был ему нужен союзником. Слишком легко тогда будет заставить Тогрула бояться собственного полководца. Но тот явно не был удовлетворен ответом и уже открыл рот, чтобы спросить что-то, роняя при этом на одежду пережеванное мясо. И прежде чем Тогрул успел заговорить, Тэмучжин быстро произнес:
– Я потребовал власти по праву крови, Тогрул, и мне не отказали. Да и что за дело до того, раз теперь у нас есть достаточно людей, чтобы сломать татарам, когда они придут, спину.
– Скольких ты привел? – спросил Тогрул, усердно двигая челюстями.
– Три сотни хорошо вооруженных всадников, – отвечал Тэмучжин. – Ты можешь выставить не меньше.
– У татар больше тысячи. Ведь так ты говорил? – ввернул Вэнь Чао.
Тэмучжин обратил взгляд желтых глаз на китайского посла. Он чувствовал на себе взгляд Юаня и думал, сколько знает Вэнь Чао. Все ли рассказал ему Юань?
– Это будет нелегко, – обратился Тэмучжин к Тогрулу, будто и не слышал слов посла. – Нам понадобится много китайских доспехов. У олхунутов двое кузнецов, они умеют ковать доспехи и мечи. Я уже отдал приказ. И еще нам понадобятся доспехи для коней, из кожи и железных пластин, чтобы прикрыть шею и грудь. – Он помолчал, наблюдая, как Тогрул сражается с аппетитным куском мяса, и продолжил: – Я уже показал, как успешны наши выступления против небольших отрядов, хотя и тогда нас превосходили числом. Татары не нападают строем, как мы, они не знают построения полумесяцем. – Он бросил короткий взгляд на Вэня Чао. – Я не боюсь их превосходства в числе.
– Но тем не менее требуешь, чтобы я рискнул всем, – покачал головой Тогрул.
И тут Вэнь Чао оборвал их разговор.
– Войско татар надо сокрушить, господин мой хан, – тихо обратился он к Тогрулу. – Мои хозяева не забудут твоих услуг. Когда битва окончится, тебя будут ждать отмеренные для тебя и твоего народа земли. Там ты станешь царем, и никогда больше не будешь знать ни войны, ни голода.
И Тэмучжин утвердился в мысли, что Вэнь Чао имеет особую власть над жирным ханом. Его неприязнь к китайскому послу сильно возросла. Хотя нужды у них были одни, ему не нравилось, что человек из его народа идет как раб на поводу у чужеземца.
Чтобы скрыть свое раздражение, Тэмучжин принялся за еду. Ему нравился вкус олхунутских трав. Он заметил, что только теперь Вэнь Чао последовал его примеру – потянулся к блюду. Этот человек слишком привык к интригам, подумал Тэмучжин. Это делает его опасным.
Тогрул тоже заметил это движение и задумчиво посмотрел на мясо у себя в руке, а после пожал плечами и забросил его в рот.
– Ты хочешь вести кераитов? – спросил Тогрул.
– В этом бою – да, как и прежде водил, – откликнулся Тэмучжин. В этом была вся суть, он не мог винить Тогрула за его страхи. – Теперь у меня есть свое племя. Многие ищут у меня безопасности и руководства, Тогрул. Когда разобьем татар, я отправлюсь на юг, в более теплые края, примерно на год. Мне надоел холодный север. Смерть моего отца отомщена, и теперь, возможно, я обрету покой, выращу сыновей и дочерей.
– А ради чего еще нам биться? – пробормотал Тогрул. – Хорошо же, Тэмучжин. Ты получишь людей, сколько надо. Получишь моих кераитов, но когда покончим с татарами, они вместе со мной пойдут на восток, в новые земли. Не думай, что они останутся, когда враги не будут больше угрожать.
Тэмучжин кивнул и протянул руку. Жирные пальцы Тогрула сомкнулись вокруг его ладони, глаза их встретились. Оба друг другу не доверяли.
– Теперь, думаю, моя мать и жена захотят поговорить со своей родней, – заметил Тэмучжин, крепко пожимая руку Тогрула.
– Я пришлю их к тебе, – кивнул хан, и Тэмучжин почувствовал, что в груди тают остатки напряжения.
Оэлун шла среди людей своего детства вместе с Бортэ и Елюн. Женщин сопровождали Хасар, Хачиун и Арслан. Тэмучжин велел им не расслабляться. Захваченные неудержимым потоком событий, олхунуты вроде приняли его. Но это не значит, что они могут расхаживать между их юртами как захотят.
Бортэ была на сносях, поэтому едва поспевала за Оэлун. Она ухватилась за возможность посетить олхунутские семьи. Она покидала племя женой разбойника. А вернулась женой хана – это ни с чем не сравнимое удовольствие. Она шагала, высоко подняв голову, окликая тех, кого узнавала. Елюн возбужденно вертела головой, высматривая свою семью. Наконец увидела родных, метнулась мимо двух спящих на земле собак и бросилась в материнские объятия. С того времени, как они оказались среди олхунутов, она стала вести себя намного увереннее. И Хасар, и Хачиун ухаживали за ней, и Тэмучжин, похоже, оставил их улаживать спор между собой. Елюн расцвела от такого внимания. Оэлун видела, что она сообщает родителям весть о смерти сестры. Говорила девушка тихо, и ее нельзя было услышать. Отец сидел на бревне у входа в юрту, опустив голову.
А сама Оэлун чувствовала только печаль. Все, кого она знала, выросли или уже ушли, и тела их были оставлены птицам и зверям, а души присоединились к духам. Странно и неуютно было видеть юрты и вышитые халаты знакомых с детства людей. В ее памяти все оставалось прежним, но наяву она видела вокруг только незнакомые лица.
– Не хочешь повидать брата, Оэлун? Племянника? – прошептала Бортэ. Она стояла как зачарованная, глядя на встречу Елюн с родными. О собственном доме она не говорила ни слова.
Вдалеке слышался топот копыт – Тэмучжин и его командиры обучали олхунутов и кераитов боевому построению. Упражнялись они с самого рассвета, и Оэлун знала, что в первые несколько дней сын загоняет воинов почти до смерти. Его новое положение не помешало некоторым кераитам возмущаться тем, что им приходится сражаться вместе с меньшими родами. Не наступил еще вечер первого дня тренировок, как случились две драки, а одного кераита зарезали ножом. Тэмучжин зарубил убийцу на месте, не дав ему возможности сказать хоть слово в свое оправдание. Оэлун содрогнулась от выражения лица старшего сына. Был бы Есугэй столь же безжалостен? Наверное, да, будь у него под началом столько людей. Если шаманы говорят правду, что одна душа остается земле, а другая уходит в небо, то он гордился бы достижениями сына.
Оэлун и Бортэ смотрели на Елюн, а она все целовала отца, и слезы их смешивались. Наконец она встала, и мать обняла ее, прижала голову дочери к плечу. Бортэ отвела взгляд. Лицо ее стало непроницаемым.
Оэлун не спрашивала, что делали с Бортэ похитившие ее татары. Все было и так понятно по тому, как вздрагивала молодая женщина от каждого прикосновения, отдергивала руку даже от Оэлун. А сердце той разрывалось при мысли, что пришлось пережить Бортэ. Но Оэлун лучше многих знала, что время притупляет скорбь. Даже воспоминания о Бектере отдалились. Стали не такими живыми, не приносили боли.
Солнце словно бы не грело ее, и Оэлун почувствовала, что возвращение к олхунутам не приносит той радости, на которую она надеялась. Она уже не была той маленькой девочкой, которая поехала куда-то вместе с братьями и попалась Есугэю. Она помнила его таким, каким он был в тот день, когда напал на них, – красивым, бесстрашным. Энк завопил, получив от Есугэя стрелу в бедро, ударил лошадь пятками и умчался прочь. В то мгновение она ненавидела чужого воина. Откуда же ей было знать, что она его полюбит? Откуда ей было знать, что однажды вернется в свой народ матерью хана?
Среди юрт Оэлун заметила старика, который брел к ним, опираясь на посох. Бортэ ахнула, завидев его, и Оэлун поняла, кто это такой по тому, как его дочь болезненно выпрямилась, собрав всю свою гордость.
Шолой хромал к ним, пристально рассматривая воинов, охранявших женщин. Сначала его взгляд скользнул по Оэлун, ушел и вдруг вернулся к ней. Старик узнал ее.
– Я помню тебя, девочка, – прошамкал он. – Хотя это было давно.
Пытаясь припомнить его, Оэлун прищурилась: каким он мог быть в дни ее юности? Смутные образы захватили ее, и она вспомнила человека, который учил ее плести сбрую из кожи и веревки. Он и тогда был стар, по крайней мере, для ее молодого взгляда. К ее изумлению, на глаза накатили слезы.
– Я помню тебя, – произнесла она.
В ответ старик усмехнулся, обнажив коричневые десны. Бортэ не сказала ни слова, и Шолой, еще шире расплывшись в беззубой улыбке, кивнул дочери:
– Не думал, что снова увижу тебя в наших юртах.
Бортэ подобралась, и Оэлун не поняла, услышала ли та теплоту в грубом отцовском голосе. Он вдруг рассмеялся.
– Две ханские жены да две ханские матери – и всего две женщины. Я бы заработал пару бурдюков арака за такую славную загадку.
Он протянул руку и коснулся подола халата Бортэ, потеребил его, чтобы узнать, добра ли ткань.
– Ты верный выбор сделала, девочка, как вижу. Я всегда думал, что в этом волчонке что-то есть. Разве я тебе не говорил?
– Ты говорил, что он наверняка мертв, – отозвалась Бортэ. Оэлун никогда не слышала, чтобы она говорила таким холодным голосом.
Шолой пожал плечами.
– Может, и говорил, – печально вымолвил он. Молчание, повисшее между ними, было почти болезненным, и Оэлун вздохнула.
– Старик, ты ведь обожаешь ее, – начала она. – Почему ты не скажешь дочке об этом?
Шолой покраснел, а от злости или смущения, сказать было невозможно.
– Да она сама знает, – пробормотал он.
Бортэ побледнела. Покачала головой.
– Не знаю, – отрезала она. – Как мне знать, если ты никогда об этом не говорил?
– Я-то думал, что наверняка говорил, – ответил Шолой, глядя на улус. Казалось, его внимание привлекли воинские упражнения на равнине, и на дочь он не смотрел.
– Я горжусь тобой, девочка, ты знай, – вдруг произнес он. – Я был бы с тобой поласковей, если бы снова мог воспитывать тебя.
– Не был бы, – покачала головой Бортэ. – И мне сейчас нечего тебе сказать.
Старик словно сжался от этих слов. Бортэ повернулась к Оэлун, и в глазах ее стояли слезы. Шолой не видел их – он все смотрел на равнину и юрты.
– Пойдем назад, – попросила Бортэ, умоляюще глядя на Оэлун. – Зря я пришла сюда.
Оэлун хотела оставить ее с отцом на несколько часов, но Тэмучжин запретил. Бортэ носила его наследника, и ставить ее жизнь под угрозу было нельзя. Оэлун подавила раздражение. Наверное, сложно быть матерью, но трения между отцом и дочерью казались ей сущей дурью. Если они сейчас уйдут, Бортэ никогда не увидит отца и до конца жизни будет в этом каяться. Тэмучжину придется подождать.
– Устройтесь поудобнее, – приказала Оэлун сыновьям и Арслану. По крайней мере, хоть Хасар и Хачиун ее слушались. – Мы останемся здесь, пока Бортэ посидит в отцовской юрте.
– Но хан же ясно сказал… – начал было Арслан.
Оэлун резко обернулась к нему.
– Разве мы не один народ? – спросила она надменно. – Нечего бояться олхунутов. Если бы ей что-то угрожало, я бы знала.
Арслан потупил взгляд, не зная, что ответить.
– Хачиун, – продолжила Оэлун, – найди брата моего Энка и скажи, что сестра желает с ним трапезничать.
Хачиун сорвался с места и убежал, даже не спросив, в какой юрте живет ее брат. Вот он остановился в нерешительности, и Оэлун улыбнулась. Он скорее будет спрашивать у других, чем вернется назад, уж это ей было известно. Ее сыновья способны сами о себе позаботиться.
– Ты, Хасар, и ты, Арслан, пойдете со мной, – велела Оэлун. – Подкрепитесь для начала, а потом найдем Бортэ с отцом и заберем их.
Арслан разрывался на части, помня о приказе Тэмучжина. Ему все это не нравилось, но он не осмеливался позорить Оэлун непослушанием перед лицом олхунутов, а потому не стал спорить. В конце концов он просто опустил голову.
Шолой повернулся к ним, когда они спорили. Он бросил взгляд на дочь, пытаясь понять, как она все это приняла.
– Мне по нраву, – решил он.
Бортэ кивнула, ее лицо озарила улыбка. Они вместе пошли к юртам олхунутов, и гордость Шолоя была видна издалека. Оэлун с удовольствием смотрела им вслед.
– Мы собираемся воевать, – пробормотала она. – Неужто ты не дашь им в последний раз поговорить как отцу с дочерью?
Арслан не понял, ему ли предназначался этот вопрос, потому не ответил. Оэлун словно бы погрузилась в воспоминания, а после встряхнулась.
– Я голодна, – заявила она. – Если юрта моего брата стоит там, где стояла всегда, я смогу ее найти. – Она зашагала вперед, и Арслан с Хачиуном последовали за ней, не в силах посмотреть друг другу в глаза.
Через четыре дня после того, как Тэмучжин привел олхунутов, на закате затрубили сигнальные рога. Хотя воины обоих племен за день измотались до предела, они бросили еду, забыв о голоде, и схватились за оружие.
Тэмучжин сел в седло, чтобы лучше видеть, что происходит. На мгновение пришла мысль, что это татары каким-то образом обошли их или разделили силы для нападения с двух сторон. И эта мысль была ужасна до тошноты. Он крепче стиснул поводья и побледнел.
Взгляд Хачиуна был, как всегда, остр. Младший брат тоже подобрался. Арслан смотрел на воинов, все еще не в силах разглядеть в сгущающихся сумерках подробностей происходящего.
– Кто это? – спросил он, прищурившись на темную массу всадников, несущихся к ним.
Тэмучжин зло сплюнул на землю, Арслану под ноги. Он увидел, как пришедшие воины держали строй, и рот его наполнился кровавой желчью.
– Это племя моего отца, Арслан. Волки.
Под треск и рев железных факелов на ночном ветру Илак вступил в совместный лагерь. Тэмучжин отправил Арслана передать хану приглашение, как только Волки остановились. Сам он не пожелал идти. Увидев Илака, шагавшего мимо юрт туда, где сидел он сам с братьями, Тэмучжин еще не знал, выпустит ли Волка живым. Напасть на гостя – преступление, которое запятнало бы и его, и олхунутов, и кераитов, но он думал, что, возможно, Илака удастся заставить нарушить обычай, и тогда появится законное право убить его.
Илак раздался с тех пор, как Тэмучжин видел его в последний раз. Голова его была выбрита, лишь одна заплетенная в косичку прядь болталась при ходьбе. Поверх рубахи и штанов на нем был тяжелый черный халат, подбитый темным мехом. Тэмучжин сузил глаза, узнав рукоять меча в виде волчьей головы, висевшего на бедре Илака. А Волк шел среди юрт, не оглядываясь по сторонам, не отрывая взгляда от фигур у центрального костра. Рядом с ним шел Толуй, еще более огромный и могучий, чем был несколько лет назад.
Чтобы показать, что ему наплевать на пришедшего человека, Тэмучжин хотел остаться сидеть, но не смог. Когда Илак и Толуй приблизились, он встал, и его братья тоже, словно по сигналу. Тогрул увидел, как они все подобрались, и со вздохом поднялся сам. За спиной его выпрямились Юань и десяток его лучших телохранителей. Что бы там ни задумал Илак, его жизни придет конец, подай он малейший повод.
Взгляд Илака перешел с Тэмучжина на Хасара и Хачиуна. Гость нахмурился, увидев и Тэмуге. Он не узнал младшего сына Есугэя, хотя заметил страх в его глазах.
В глазах других страха не было. Все они были готовы наброситься на него – бледные, напряженные, с колотящимися сердцами. Всем хан Волков являлся во сне, и они убивали его тысячи раз и просыпались в ярости. Хачиун и Хасар в последний раз видели Илака, когда он уводил Волков, бросив семью прежнего хана умирать в степи накануне зимы. Все, что они претерпели с того дня, можно было бросить к его ногам. В их воображении он приобрел черты чудовища, и странно было видеть перед собой обычного человека, постаревшего, но еще сильного. Трудно было оставаться невозмутимыми.
Взгляд Толуя был прикован к Тэмучжину. Желтые глаза не отпускали его. У него тоже были свои воспоминания, но сейчас он был куда менее уверен в себе, чем тогда, когда схватил сына Есугэя и привез его к своему хану. Он умел издеваться над слабыми и пресмыкаться перед имеющими власть, но не знал, как отвечать Тэмучжину, потому растерянно отвел взгляд.
Первым заговорил Тогрул, когда почуял, что молчание стало слишком взрывоопасным.
– Будь гостем, – предложил он. – Не поужинаешь ли с нами?
Илак кивнул, не сводя взгляда с братьев.
– Поужинаю, – отозвался он.
От звука его голоса Тэмучжина охватил новый приступ ненависти, но он вместе с прочими опустился на войлочную кошму, глядя, не потянутся ли к оружию Илак или Толуй. Его собственный меч лежал под рукой, и он не позволял себе расслабиться. Сансар тоже считал, что уж в собственной юрте он в безопасности.
Обеими руками Илак взял чашу соленого чая, и только тогда Тэмучжин взял свою и выпил, не ощущая вкуса. Он молчал. Как гость, Илак должен был заговорить первым, и Тэмучжин спрятал свое нетерпение за чашей.
– В прошлом мы были врагами, – начал было Илак, осушив свою чашу.
– Мы и сейчас враги, – перебил его Тэмучжин.
Илак повернулся к нему и сидел теперь неподвижно. Среди стольких людей, готовых вцепиться ему в глотку, он делал вид, что спокоен, хотя глаза его налились кровью так, словно он налился перед встречей.
– Может, это и верно, однако я не за этим приехал сегодня, – спокойно сказал Илак. – Племена судачат о том, что татары идут на юг. Это ты подтолкнул их к войне своими нападениями.
– И что с того? – отрезал Тэмучжин.
Илак натянуто улыбнулся. В нем закипал гнев. Давно уже с ним никто так резко не разговаривал.
– На равнинах не осталось бродяг, – продолжал Илак. – Они присоединились к тебе, чтобы встать против общего врага.
Тэмучжин вдруг понял, зачем Илак привел Волков. Он чуть приоткрыл рот, но не сказал ничего, позволяя Илаку самому закончить мысль.
– Я много слышал о молодом Волке, который изводит татар набегами, – продолжал Илак. – Твое имя славно теперь в степях. Твой отец гордился бы тобой.
Тэмучжин чуть не бросился на него. Ярость клокотала в горле, как кровавая желчь. Он с огромным трудом владел собой, и Илак, почуяв это, внимательно наблюдал за ним.
– Я не знал, что ты сумел объединить олхунутов с кераитами, пока Волки не начали кочевать. Но мне сдается, что тебе все же нужны мои люди, чтобы сокрушить татар и загнать их обратно на север.
– И сколько у тебя? – осведомился Тогрул.
Илак пожал плечами.
– Сто сорок. – Он посмотрел на Тэмучжина. – Их достоинства ты знаешь.
– Они нам не нужны, – отрезал Тэмучжин. – Теперь я хан олхунутов. Ты нам не нужен.
– Верно, ты не в таком отчаянном положении, как я думал, – улыбнулся Илак. – Но тебе по-прежнему нужны все всадники, каких ты только можешь найти, если мои сведения о числе твоих воинов верны. Иметь Волков с собой означает, что в живых останется больше людей из твоего племени. И ты это понимаешь.
– А что взамен? Ты же не задаром дашь воинов, – заметил Тэмучжин.
– У татар есть серебро и кони, – отвечал Илак. – У них есть женщины. Это войско состоит из многих племен. У них должно быть много добра при себе.
– Значит, тебя пригнала сюда жадность, – ухмыльнулся Тэмучжин.
Илак слегка покраснел от гнева, и Толуй рядом с ним заерзал, задетый замечанием.
– Волки одни не выстоят, – признался Илак. – Нам придется уйти на юг, когда приблизятся татары. Услышав, что кераиты остаются и что твои молодцы с ними, я подумал, что ты забудешь наши раздоры. Но что бы там ни было, это дела не меняет. Тебе нужны Волки. Я нужен тебе.
– За шестую добычи, – пробормотал Тогрул.
Илак глянул на него, пряча отвращение к жирному кераитскому хану.
– Если их встретят три хана, то и добычу делим на три части.
– Я не стану торговаться как купец, – отрезал Тэмучжин, прежде чем Тогрул успел ответить. – Я еще не сказал, что принимаю тебя.
– Ты не сможешь помешать мне драться с татарами, если я того пожелаю, – негромко сказал Илак. – И нет стыда в том, чтобы обсуждать дележку, которая непременно начнется, когда враги будут разбиты.
– Да я могу помешать тебе одним словом, – не согласился Тэмучжин. – Я могу сначала разбить Волков. – Гнев овладел им; он понимал, что ведет себя как глупец, но ничего поделать с собой не мог. Он стал подниматься.
– Ты не сделаешь этого с семьями, – уверенно начал Илак, останавливая его жестом. – А если бы и сделал – только отдал бы ветру жизни, необходимые тебе для сражения с татарами. Что толку резать друг друга? Мне говорили, Тэмучжин, что ты человек проницательный. Так покажи сейчас свою проницательность.
Все собравшиеся уставились на Тэмучжина в ожидании ответа. Он ощутил их взгляды, разжал загрубевший кулак и овладел собой, отвел руку подальше от меча. Илак не шевелился – иначе смерть настигла бы его в тот же миг. Увидев, как отважен его враг, Тэмучжин устыдился. Он вспомнил о тех временах, когда был мальчиком среди мужей. Он понимал, что без воинов Илака ему не обойтись, если, конечно, он сумеет принять этот союз.
– Твои Волки будут подчиняться моим приказам? А ты сам? – спросил Тэмучжин.
– В сражении только один командир, – отвечал Илак. – Дай мне под начало крыло. И я устремлюсь на поле битвы, подобно другим твоим воинам.
Тэмучжин покачал головой.
– Ты не знаешь наших сигналов рогов, ты не знаешь построений, которые ведомы другим. Это тебе не просто скакать вперед да убивать скольких получится.
Илак отвел взгляд. Он еще не знал толком, что его ожидает, когда велел Волкам свертывать юрты и готовиться к перекочевке. Он думал, что хочет захватить добро разбитых татарами племен, но в глубине души, как истинный волк, чувствовал запах крови и не мог противостоять этому зову. За всю его жизнь в степях не являлось ничего подобного татарскому войску. Есугэй сразился бы с этим невиданным войском, и весть о том, что его сыновья будут противостоять идущему на юг воинству, уязвило душу Илака.
Однако он ожидал, что встретит людей, дрожащих от страха, и думал, что они с радостью примут его. Но олхунуты были уже в союзе с кераитами, так что ценность воинов Илака оказалась для Тэмучжина не столь велика. Илак собирался вытребовать половину добычи, а вместо этого встретил холодность и надменность сыновей Есугэя. Но он уже принял решение. Он не мог плюнуть на все и увести Волков. Власть его над племенем пошатнется, если воины поймут, что их предводителя отвергли. В пляшущем свете факелов он видел десятки юрт; они растворялись в темноте. Вид такого множества воинов дразнил Илака, будил мечты. Чего только не может достичь человек, когда у него за спиной столько людей! Если сыновья Есугэя падут в битве, их люди будут напуганы и растеряются. И тогда они смогут пополнить ряды Волков.
– Мои люди будут слушать тебя – через меня, – наконец произнес он.
Тэмучжин подался вперед.
– Но после, когда мы выпустим татарам кишки, мы уладим одно наше старое дельце. Я требую власти над Волками, как старший из оставшихся в живых сыновей Есугэя. Будешь ли ты биться со мной вот этим самым мечом, который ты носишь, будто он твой?
– Он и есть мой, – отрезал Илак. Лицо его окаменело.
Тишина опустилась на лагерь. Тогрул посмотрел на двух мужчин и понял, какую ненависть они так тщательно скрывали под напускной вежливостью. Илак старался сидеть неподвижно, будто в раздумьях. Он знал, что Тэмучжин желает его смерти. Он рассчитывал включить оставшихся в живых воинов Тэмучжина в число Волков, забрать их из мертвых рук сына Есугэя. Но вместо разбойника встретил хана олхунутов, и ставки возросли в сотни раз. Возможно, духи теперь за Тэмучжина, хотя и не были благосклонны к нему прежде.
– Когда татары будут разгромлены, я встречусь с тобой, – решил он. – Уж не упущу случая.
Тэмучжин вдруг встал, и воины потянулись к оружию. Илак сидел, как каменное изваяние, и смотрел на него снизу вверх, но тот глядел мимо него.
Оэлун медленно шла к собравшимся, словно она была в бреду. Илак обернулся, чтобы посмотреть, кто привлек внимание Тэмучжина, увидел лицо вдовы Есугэя и вскочил, поднялся и Толуй.
Оэлун была бледна. Илак смотрел на нее: вот она провела кончиком языка по нижней губе, словно змея выстрелила своим жалом. Он встретился с женщиной взглядом, и она рванулась вперед, подняв руки, чтобы нанести удар.
Хачиун встал между ними, прежде чем Оэлун успела добраться до хана Волков. Он крепко держал мать, а она размахивала руками, целя, словно когтями, в лицо Илака. Она не дотянулась до него, а Илак не произнес ни слова, чувствуя, что Тэмучжин стоит наготове у него за спиной. Оэлун пыталась освободиться. Глаза ее нашли старшего сына.
– Как ты можешь отпустить его живым после всего, что он с нами сделал? – кричала она, вырываясь из хватки Хачиуна.
Тэмучжин покачал головой:
– Мать, он гость у моего костра. Когда мы разобьем татар, я получу Волков после него или он получит олхунутов.
Илак повернулся к своим людям, и Тэмучжин зло усмехнулся:
– Разве ты не этого хочешь, Илак? Я вижу, юрт в твоем улусе не прибавилось с тех пор, как ты бросил нас помирать в степи. Отец-небо отвернулся от Волков, когда они были под твоей властью, но так больше не будет.
Илак хмыкнул и расправил плечи.
– Я сказал все, что хотел. Когда мы пойдем в бой, ты увидишь, что твоим левым крылом командует лучший воин. А потом преподам тебе хороший урок: на этот раз не выпущу живым.
– Возвращайся в свои юрты, Илак, – завершил разговор Тэмучжин. – На рассвете я начну обучать твоих воинов.
По мере того как татары продвигались на юг, мелкие племена бежали перед ними. Некоторые, увидев на пути собранное Тэмучжином войско, даже не останавливались, а обходили его, темными пятнышками проползая по дальним холмам. Другие присоединялись к нему, пополняя число воинов, так что каждый день в войско вливался тонкий ручеек озлобленных людей. Тэмучжин разослал вестников к найманам, ойратам, во все крупные племена, но они либо были далеко, либо отказывались присоединяться. Тэмучжин понимал их нежелание драться, хотя и презирал его. Племена никогда не сражались плечом к плечу за всю свою историю. Собрать воедино даже три племени было неслыханным делом. Воины упражнялись вместе, пока Тэмучжин не пришел к выводу, что они готовы, лучше и желать нельзя. И все же его то и дело вечерами звали улаживать какую-нибудь кровавую вражду или наказывать воинов, сцепившихся из-за старых обид.
В юрты Волков Тэмучжин не заходил. Ни один человек из старых семей не заступился за его мать, когда ее с малыми детьми оставили на погибель. Было время, когда он хотел отдать все, только бы снова оказаться среди знакомых с детства людей, но, как уже поняла до него Оэлун, они не были прежними. Пока правит Илак, покоя им не будет.
На двадцатом рассвете после прихода олхунутов примчались разведчики с донесением, что татарское войско появилось на горизонте, всего в дне пути от них. С разведчиками пришли несколько бродячих семей, бежавших перед татарами, подобно испуганным козам. Тэмучжин протрубил в рог, и улус затих. Воины прощались с любимыми, седлали коней. Торопливо глотали завернутую в лепешку горячую баранину, что совали им в руки матери и дочери. Войско строилось. Волки Илака встали слева, Хачиун и Хасар с олхунутами – справа. Тэмучжин с кераитами был в центре. Оглядев войско, он удовлетворенно кивнул. Восемь сотен воинов ждали сигнала, готовые устремиться на врага. Кузни кераитов и олхунутов трудились денно и нощно, и почти треть воинов была в доспехах, изготовленных по образцу, данному Вэнем Чао. Коней защищали кожаные фартуки, на которые внахлест были нашиты железные чешуйки. Тэмучжин знал, что татары ничего подобного не видели. Он ждал, пока уйдут женщины. Наблюдал, как Арслан наклоняется с седла и целует молоденькую татарку, которую захватил и взял в жены. Тэмучжин огляделся по сторонам, но не увидел Бортэ. Срок ее родов приближался, и он знал, что она вряд ли покинет юрту. Вспомнил, как Оэлун рассказывала, что в ночь его рождения Есугэй тоже был в походе, и улыбнулся про себя. Круг замкнулся, ставки выросли. Он сделал все, что мог, и нетрудно было представить, как Есугэй взирает теперь на своих сыновей. Тэмучжин поймал взгляды Хасара и Хачиуна, нашел глазами Тэмуге во втором ряду слева от себя. Кивнул братьям, и Хасар ухмыльнулся. Они прошли долгий путь из той лощины в холмах, где каждый прожитый день уже был победой.
Когда все были готовы, вперед выехал олхунутский шаман на белоснежной кобыле. Он был худ и дряхл, с волосами под цвет его кобыле. Шаман начал нараспев читать заклинания, и все глаза были устремлены на него. Старик воздел руки к Отцу-небу. В руках он держал потрескавшуюся от огня баранью лопатку, и он взмахнул ею, точно мечом. Тэмучжин улыбнулся про себя. Кераитский шаман был не столь воинственно настроен, так что для свершения обряда был выбран правильный человек.
Шаман спешился и припал к Матери-земле, что повелевала всеми. Слова его были еле слышны на ветру, но воины стояли неподвижно, ожидая речей. Наконец старик всмотрелся в трещины на кости и прочел их, водя по ним узловатым пальцем.
– Мать-земля радуется, – провозгласил он. – Она жаждет татарской крови! Отец-небо призывает нас именем своим! – И сломал лопатку, явив недюжинную силу.
Тэмучжин набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:
– Земля знает только один народ, братья мои! Она помнит нашу поступь! Сражайтесь же сегодня славно, и враги побегут перед нами!
Все войско воздело луки и издало боевой клич, а сердце Тэмучжина забилось чаще. Шаман вскочил на кобылу и поехал назад сквозь ряды воинов. Из суеверного страха они старались не встречаться с ним взглядом, но Тэмучжин кивнул ему и склонил голову.
Всадники, стоявшие по краям, имели при себе маленькие барабаны. Они стали бить в них – в такт колотящемуся сердцу Тэмучжина. Он поднял руку и резко указал направо. Поймал взгляд Хасара, когда брат выехал рысью с сотней лучших олхунутских воинов. Все они были в железных доспехах. Тэмучжин надеялся на них, думал, что их невозможно будет остановить в атаке. Они отъехали от воина, и, глядя им вслед, он молился, чтобы ему довелось увидеться с братом снова.
Когда Хасар со своей сотней был уже в нескольких полетах стрелы от притихшего войска, Тэмучжин ударил коня пятками, и кераиты, Волки и олхунуты вместе двинулись вперед, оставив позади детей, женщин и безопасность улуса.
И хотя все воины знали, какой враг им противостоит, все равно страшно им было смотреть на несметное татарское войско. Как темное пятно, оно медленно ползло по степи: масса воинов, повозок и юрт. Тэмучжин с братьями обнаружили их за десять дней пути к северу и постоянно следили за ними, и зрелище леденило их души. Но они не дрогнули. Те, кто сейчас мчался вперед вместе с сыновьями Есугэя, понимали, что готовы к битве. Если кто и боялся, то прятал страх под маской холодной бесстрастности. Лишь тем, что они постоянно проверяли стрелы, заслышав вдалеке татарские рога, воины выдавали свое волнение.
Тэмучжин скакал по зеленой долине. Его кобыла окрепла на доброй весенней траве. Он то и дело выкрикивал приказы, чтобы унимать самых нетерпеливых из своих военачальников. Илак был хуже всех – левое крыло постоянно выдавалось вперед, и его постоянно приходилось сдерживать. В конце концов Тэмучжин решил, что Илак нарочно не слушает приказов. Впереди вокруг юрт кишели татары, вдалеке были слышны их пронзительные крики. Солнце ярко светило, и Тэмучжин ощущал, словно благословение, тепло лучей на спине. Он еще раз проверил стрелы – они, как и прежде, были на месте, в колчане. Он хотел налететь на татар на полном скаку и понимал, что разбег надо оставить на последние мгновения. Татары шли на юг по меньшей мере три луны, совершая переход каждый день. Он надеялся, что они будут не так бодры, как его воины, не столь жадны до боя.
В нескольких полетах стрелы от татар Тэмучжин подался вперед, и топот его кобылки ускорился. Его люди последовали примеру, а вот Илак, как и прежде, рвался в бой первым. Тэмучжин протрубил в рог, и хан Волков мазнул по нему злым взглядом, выравнивая строй. Грохот копыт заполнял слух, Тэмучжин слышал возбужденные крики своих воинов. Глаза приходилось щурить от бьющего в лицо ветра. Он наложил на тетиву первую стрелу, зная, что вскоре воздух будет кишеть ими. Может, одна из этих стрел вонзится ему самому в горло, и тогда сын Есугэя обнимется с землей в последний раз. Сердце глухо колотилось, страх ушел, вытесненный сосредоточенностью. Со стороны татар полетели со свистом первые стрелы, но Тэмучжин не давал пока воинам знака пуститься вскачь. Все должно быть исполнено с совершенством. Когда войска сблизились еще больше, он почувствовал, что пора.
Подгоняя кобылу криком «чу!», Тэмучжин ударил ее пятками. Кобыла тут же рванулась вперед, почти прыгнула. Наверное, ей передалось волнение наездника. Строй последовал за Тэмучжином, который со всей силы оттянул тетиву. На мгновение ему показалось, что он держит на весу двумя пальцами взрослого человека, но рука его была тверда. Он ощутил ритм скачки и поймал миг, когда кобыла зависла в воздухе, не касаясь копытами земли.
Татары уже неслись к ним сломя голову. Тэмучжин, рискуя головой, оглянулся на своих воинов. Они в два ряда неслись по степи, и все семь сотен держали луки на изготовку. Он оскалился от напряжения в затекшей руке и спустил первую стрелу.
Последовал общий щелчок, эхом раскатившийся по холмам. Стрелы взлетели в синее небо и словно зависли там на мгновение, прежде чем устремиться вниз, на татар. Многие просвистели мимо и ушли в землю по самое оперение. Но куда больше стрел поразили врагов, одним ударом вырвав их из мира.
Не успел Тэмучжин осознать, что случилось, в ответ полетели татарские стрелы. Он никогда не видел столько, казалось, что тень прошла над его войском, закрыв далекое солнце. Татарские стрелы, как показалось Тэмучжину, летели очень медленно, и он старался не жмуриться в ожидании удара. И вдруг они резко ускорились и зажужжали кругом, словно насекомые. Он выхватил из колчана вторую стрелу, его люди дружно спустили тетивы, и тут обрушились на строй, подобно удару молота, татарские стрелы.
Людей сметало с седла на полном скаку, и их крики угасали далеко за спиной. Что-то ударило Тэмучжина в бедро и плечо, отскочило от доспехов. Стрелы не пробивали пластин, и он завопил от радости, поднявшись в стременах почти в полный рост и посылая во врагов стрелу за стрелой. Глаза слезились от ветра, так что подробностей он не видел, но своих людей различал и поражал врагов с бешеной яростью.
До стычки с первым татарским воином прошло, наверное, всего несколько мгновений, но это время превратилось в бесконечность. Когда же они наконец столкнулись, Тэмучжин повесил лук на седельный крюк, чтобы он всегда был под рукой. Это было одно из нововведений, придуманных им и его военачальниками. Он выхватил меч, выкованный для него Арсланом, услышал шелест выходящего из ножен лезвия. От стука до стука сердца проходила вечность, и времени ему было достаточно. Он схватил висевший на шейном шнурке рог и поднес к губам, дунул три раза. Уголком глаза заметил выдвигающиеся вперед крылья и на всем скаку взялся двумя руками за рукоять меча, готовясь к бою.
Они врезались в татар с оглушительным грохотом. Кони мчались вперед во весь опор, ни один всадник не дрогнул, и казалось, что это грохот столкновения выдергивает их из седел. Войска врезались друг в друга, стрелы вонзались в лица и шеи в упор. Смерть приходила мгновенно, и оба войска тотчас потеряли десятки людей. Тэмучжин видел, что доспехи славно служат, и снова и снова испускал воинственный клич, вызывая очередного противника на бой. Какой-то татарский воин пролетел было мимо, но Тэмучжин зарубил его, прежде чем тот успел ускакать. Другой выпустил стрелу, целясь в Тэмучжина с такого близкого расстояния, что она пробила доспехи и острие вошло в грудь. Тэмучжин вскрикнул: он ощущал движение стрелы, чувствовал, как она разрывает кожу при каждом движении. Он широко взмахнул мечом и снес стрелку голову.
Кровь сочилась между стальными пластинами доспеха. Атака смяла первые ряды татар, но их было так много, что прорвать эту массу не удалось. Боевой строй начал рассыпаться на группки бешено рубящихся воинов. Онемевшие пальцы выпускали стрелы, пока колчаны не опустели, и после воины хватались за мечи. Тэмучжин искал взглядом братьев, но они затерялись в гуще схватки. Он убивал и убивал. Кобыла повиновалась малейшему движению его колен. С ревом налетел на него татарин, разинутый рот его уже был полон крови. Тэмучжин вонзил меч ему в грудь, вырвал. Второй, с боевым топором, налетел сбоку, ударил по доспехам. Прорубить не смог, но сила удара отбросила Тэмучжина в сторону. Мускулы бедер заныли от боли, когда он пытался удержаться в седле. Татарин промчался мимо.
Волки Илака прорубались вперед слева от него. Некоторые уже лишились коней и пешими бежали к татарам, стреляя на ходу. На них под халатами были кожаные доспехи, многие топорщились сломанными стрелами. У многих изо рта капала кровь, но они по-прежнему сражались, пробиваясь все ближе к центру татарского войска. Тэмучжин увидел среди всадников Илака с окровавленным лицом. В его руках был меч, что некогда принадлежал Есугэю.
Вокруг валялись умирающие, дико брыкающиеся лошади, опасные для любого, кто подъезжал близко. Тэмучжин пустил было своего скакуна в обход упавшего коня, но увидел, что тот придавил олхунутского воина, встретил взгляд воина и выругался. Спешился, чтобы помочь ему, и тут в грудь Тэмучжина ударила стрела, отскочив от пластин. Удар опрокинул его на спину, но Тэмучжин поднялся, схватил упавшего воина и тянул его, пока не вытащил. Рядом валялся колчан, полный стрел, и Тэмучжин подхватил его, прежде чем вскочить в седло. Он вновь ударил кобылу пятками и натянул лук со всей силы. Татары будто не замечали потерь, и их никак не удавалось сломить. Тэмучжин крикнул, вызывая их сразиться, и его воины увидели, что их предводитель снова в седле. Они воспрянули духом и бросились в битву с удвоенным рвением. Тэмучжин понимал, что это ненадолго. Он видел, как справа наступают олхунуты – сил на окружение врага им не хватало. У них кончились стрелы, и они стали метать топорики в толпу врагов и перебили множество, прежде чем взяться за мечи.
Тэмучжин услышал грохот копыт, увидел Хасара с запасной сотней. Они обошли поле битвы, сделав большой круг за холмами. Обернувшись к ним, Тэмучжин узнал плотный строй, несущийся во главе с его младшим братом. Татары пытались противостоять им по краям, но слишком тесно сгрудились. Тэмучжин слышал их крики даже на фоне грохота копыт. Враг попал в ловушку.
Воины в доспехах, на защищенных железной чешуей лошадях ударили татарам в бок, точно копье, и это копье вошло глубоко, оставляя за собой окровавленные трупы. И в людей, и в коней били татарские стрелы, но сотня Хасара не замедляла хода, пока не рассекла центр вражеского войска, так что татары с воплями стали разбегаться в стороны.
Почуяв, что татары начинают отступать перед ним, Тэмучжин даже завопить не мог из-за переполнявшего душу восторга. Он пустил кобылу легким скоком в толпу людей. Кобыла вздрагивала, когда стрелы попадали в защищавший ее кожаный панцирь. Колчан снова опустел, и Тэмучжин теперь бился выкованным Арсланом мечом, рубя всякого, кто пытался преградить ему путь.
Он поискал взглядом своих военачальников и увидел, что они снова собирают строй и движутся как один. Хачиун и Арслан под воинственные клики вели олхунутов следом за бешено атакующим Хасаром. Многие потеряли коней, но держались вместе и в ответ на свои смертоносные рубящие удары получали только безвредные царапины по доспехам. Татары услышали их крики у себя за спиной, и паника, словно рябь по воде, прошла по их рядам.
Битва затихала. Люди устали. Кто-то просто стоял, тяжело, судорожно дыша. Многие стали легкой добычей тех, кто еще сохранил пыл сражения. С полными безнадежности глазами они чувствовали, как их покидают силы. Трава под ногами была в крови, трупы валялись грудами. Кое-где еще слабо шевелились люди, не желая сдаваться проникающему в тело смертному холоду. Над кучками сражающихся летел ветер, наполняя усталые легкие запахом кровавой бойни. Наконец татары дрогнули и начали отступать шаг за шагом.
Илак бросался на отступающих как безумный. Он был настолько перемазан кровью, что казался бешеным духом смерти. Со всей своей страшной силой он сбивал людей с ног кулаком или локтем и топтал их ногами. Его Волки шли за ним, и татары в ужасе едва осмеливались поднять против них меч. Некоторые бросились бежать, но остальные пытались созвать людей на помощь, указывая друг другу мечами на юрты, вокруг которых толпились их семьи.
Тэмучжин, все еще в седле, видел бледные лица женщин и детей, которые смотрели на своих сражающихся мужчин. Ему не было до них дела. Отец-небо вознаграждает удачей сильных. Слабые должны пасть.
– Мы победили их! – взревел он.
И его люди отозвались криками, увидев, что предводитель снова с ними. Они устали, но черпали силу в его присутствии, и кровопролитие продолжилось. Тэмучжин скользкими от крови пальцами схватил рог и протрубил три раза, приказывая окружить врага. На полированной поверхности остался кровавый след от руки, но он не заметил этого, следя, как Хачиун и Илак двинулись вперед. Колчаны уже опустели, но мечи еще взлетали в воздух, и татары наконец сломались и бросились по юртам, прежде чем их успели полностью окружить. Тэмучжин увидел, что они готовятся принять последний бой. Его обуяла радость.
Люди его помчались следом, и он протрубил, чтобы приостановить атаку. Воины пошли, ступая по трупам, к татарским юртам. Уцелевших осталось не более двух сотен. Теперь Тэмучжин их не боялся. Он досадовал, что люди Илака увлеклись добиванием врагов и не услышали сигнала. На мгновение он решил было так: пусть в одиночку разбираются с воинами и юртами, но не мог допустить, чтобы Илак погиб так легко. У татар есть луки и стрелы. Любой, кто бросится на них, встретится лицом к лицу со смертоносной бурей. Может быть, Илак и прав, что не затягивает дело. Тэмучжин стиснул челюсти и дунул один раз в рог, приказывая наступать. Тронулся вперед, ломая кости павших.
Со стороны юрт вылетел неровный залп. Некоторые стрелы, пущенные женскими руками, не достигли цели, но другим хватило мощи поразить упоенных победой воинов. Тэмучжин слышал, как бойцы ахали и подгоняли коней, спешивались и подбегали к юртам. Их не останавливали свистевшие мимо стрелы. Лишь попадая в железную чешую, стрелы заставляли людей спотыкаться. Тэмучжин наклонился вперед, навстречу ветру, и направился к юртам, где предстояло закончить начатое.
Когда все было кончено, место последней обороны татар можно было определить по грудам трупов. Враги держались, пока Хасар со своими всадниками не прорубился сквозь них. Тэмучжин стоял и смотрел, как воины трех племен роются в повозках в поисках добра, снова действуя заодно. Они сражались плечом к плечу и вместе одержали победу, и Тэмучжин считал, что теперь не так просто им будет вернуться к прежнему недоверию. По крайней мере, недоверию к тем людям, которых они узнали в бою.
Тэмучжин устало спешился и поморщился, дернув за завязки, крепившие к доспехам нагрудную пластину. С десяток железных чешуек было сорвано, многие из уцелевших погнулись. Из пластины торчали три стрелы: две свисали вниз, а одна стояла торчком. Он хотел вытащить ее. Однако оказалось, что снять пластину не так-то просто. Когда Тэмучжин тащил ее, в мускулах что-то вращалось, вызывая волну головокружительной боли.
– Давай помогу, – послышался рядом голос Тэмуге.
Но Тэмучжин отмахнулся от младшего брата. Сейчас ему было не до разговоров. Боевая горячка начала проходить, и он стал чувствовать все ушибы и раны, которых не заметил в пылу сражения. Ему больше всего на свете хотелось сбросить доспехи и посидеть, но те висели на нем как прибитые.
Тэмуге подошел поближе. Тэмучжин не обратил на него внимания, однако младший брат стал прощупывать пробитую пластину и вонзившуюся в нее стрелу, которая поднималась и опускалась в такт дыханию.
– Глубоко войти не могла, – бормотал Тэмуге. – Если бы ты постоял, не дергаясь, я бы ее вытащил.
– Так вынимай, – отозвался Тэмучжин – ему стало все безразлично.
Он стиснул зубы. Тэмуге надрезал стрелу ножом и отломил древко, а после запустил руку под пластину, чтобы схватить ее с другой стороны. Медленно потянув, он снял пластину, бросил ее на землю и осмотрел рану. Шелк не порвался, но стрела глубоко вдавила его в грудную мышцу. Вокруг острия сочилась кровь, однако Тэмуге хмыкнул, довольный увиденным.
– Чуть глубже – и тебе пришел бы конец. Судя по всему, получится вытащить.
– Ты видел, как это делается? – спросил Тэмучжин, глядя на него сверху вниз. – Ее надо повернуть, чтобы она вышла.
К его удивлению, Тэмуге усмехнулся:
– Я знаю. Она застряла в шелке. Просто стой и не дергайся.
Глубоко вздохнув, Тэмуге крепко взялся за скользкое деревянное древко, вцепился ногтями в дерево, чтобы получше дернуть. Тэмучжин заворчал от боли – это шевельнулся наконечник стрелы. Грудь его невольно содрогнулась – так лошадь отряхается от мух.
– В другую сторону, – бросил он.
Тэмуге покраснел.
– Да я уже вытащил, – сказал он.
Тэмучжин почувствовал, как расслабились мускулы. Стрела, когда ее вытаскивал Тэмуге, повернулась в теле. Она вращалась и в полете, и Тэмуге умелыми пальцами повернул ее против движения, и она легко вышла, а за нею из раны вытекло немного густеющей крови.
– Зажми ее чем-нибудь ненадолго, – посоветовал Тэмуге. В голосе его слышалось тихое торжество. Тэмучжин склонился и похлопал его по плечу.
– У тебя верная рука, – произнес он.
– Стрела торчала не во мне, – пожал плечами Тэмуге. – Иначе я плакал бы как ребенок.
– Нет, ты не стал бы плакать, – сказал Тэмучжин.
Он протянул руку, обнял брата, затем поднял голову и посмотрел на воинов. Вдруг выражение его лица резко изменилось, и Тэмуге обернулся, чтобы понять, что такое увидел старший брат.
На татарской повозке с бурдюком арака в одной руке и с окровавленным мечом в другой стоял Илак. Даже издалека он казался полным сил и страшным. От этого зрелища тело Тэмучжина вновь наполнилось силой, усталость вмиг исчезла. Тэмуге смотрел, как Илак раздает приказы своим Волкам.
– Я не помню его, – пробормотал Тэмуге, опустив взгляд на окровавленную траву. – Я все пытаюсь, но это было так давно…
– Только не для меня, – отрезал Тэмучжин. – Каждую ночь вижу во сне его рожу. – Он медленно обнажил меч, и Тэмуге повернулся к нему, напуганный выражением его лица. Они слышали смех вокруг повозок, слышали, как кто-то славит Илака.
– Подожди, отдохни сначала, – проговорил Тэмуге. – Хоть рана и неглубокая, ты ослабеешь от нее!
– Нет. Час настал, – ответил Тэмучжин и шагнул вперед.
Тэмуге чуть было не пошел за ним, но увидел, как переглянулись Хасар с Хачиуном и приблизился к братьям. Тэмуге не хотел видеть еще одну смерть. Мысль о том, что Тэмучжина могут убить, была невыносима. Страх свел внутренности, голова закружилась. Если Илак победит в поединке, они потеряют все, чего достигли. Тэмуге смотрел, каким твердым шагом уходит Тэмучжин, и вдруг осознал, что должен быть с ним. Все они – сыновья Есугэя. Настал час расплаты. Он сделал один нерешительный шаг, еще один, а после поспешил за братом.
Илак хохотал в ответ на чьи-то шутки. Это была славная победа над татарами. Он отважно сражался, и его воины шли туда, куда он вел, – прямо в сердце битвы. Он не льстил себе, принимая похвалы. Он сделал все, что должен был, и даже больше, и теперь пришла пора порадоваться добыче. Прячущиеся под повозками женщины станут наградой, и много девушек увезет он в юрты Волков, чтобы они нарожали воинам сыновей. Племя умножится, пойдет слава о Волках как о племени, участвовавшем в разгроме татар. Радость жизни пьянила Илака, и он стоял на повозке, подставляя лицо ветру, осушавшему пот. Толуй боролся с двумя воинами, хохоча над усилиями повалить его. Все трое кучей рухнули на землю, и Илак засмеялся, ощущая, как стягивает кожу подсыхающая кровь. Он отложил меч и потер лицо огромными ладонями, стирая налет битвы. Подняв голову, увидел Тэмучжина с братьями.
Илак поморщился, наклонился и взял меч. Повозка была высока, но он спрыгнул с нее, не желая спускаться спиной к противнику. Спрыгнул ловко и предстал перед сыновьями Есугэя с кривой улыбкой на губах. Только они с Тэмучжином были тут ханами, одержавшими победу. Кераиты бились славно, это верно, но их жирный повелитель сидел в своей юрте, в полной безопасности, на юге, в целом переходе отсюда. Илак глубоко вздохнул, взял себя в руки и огляделся по сторонам. Волки заметили, что он спрыгнул вниз, и зашевелились, смыкаясь вокруг своего хана. Олхунуты тоже прекратили грабеж и стали собираться рядом с кераитами – посмотреть, что сейчас будет. Слухи о кровной вражде между предводителями ходили уже давно, и они не желали пропустить такое зрелище. Женщины под повозками причитали в голос, но их никто не слушал. Воины сбегались по окровавленной траве туда, где в молчании стояли Илак и Тэмучжин.
– Великая победа, – начал Илак, обводя собравшихся взглядом.
Его сотня Волков вышла из сражения невредимой, но в эти минуты, почувствовав угрозу, они уже не улыбались. Их превосходили числом, и Илак понял, что дело придется улаживать только им двоим – воинам, которые привели сюда всех этих людей.
– Это старые долги, – крикнул Илак. – Наше дело, и пусть никто не думает о мести! – Горящими глазами он смерил стоявшего перед ним Тэмучжина. – Не я требую крови, но я хан Волков и трусить не стану!
– Я требую власти над народом моего отца, – зарычал Тэмучжин, обводя взглядом воинов и нукеров. – И хана пред собой не вижу.
Илак крякнул, поднимая меч.
– Я заставлю тебя увидеть его, – ухмыльнулся он.
Так как Тэмучжин снял часть доспехов, Илак поднял руки, чтобы снять доспехи из вареной кожи, сохранившие ему жизнь в бою. Сын Есугэя стоял наготове, не шевелясь, пока Илак развязывал завязки. Тэмучжин тоже поднял руки, и братья помогли ему избавиться от его доспехов. Теперь враги остались только в штанах и рубахах, и ветер сушил темные пятна пота на них. Оба пытались скрыть свою усталость и тревожились, подмечая, как бодр соперник.
Тэмучжин поднял меч и проследил, как Илак поднял свой – словно тот ничего не весил. Лицо этого человека стояло перед ним во время тысяч учебных боев с Арсланом и Юанем. Но явь была иной, и он никак не мог вызвать в себе спокойствия, так отчаянно сейчас необходимого. Ему казалось, что Илак каким-то чудом прибавил в росте. Человек, бросивший семью Есугэя умирать в степи, был чудовищно силен и подавлял своим видом даже без доспехов. Тэмучжин помотал головой, точно отгоняя страх.
– Ну так иди сюда, стервятник, – шепнул он – и глаза Илака сузились.
После полной неподвижности они вдруг взорвались бешеным движением, бросились вперед быстрыми шагами. Тэмучжин отразил первый удар в голову и почувствовал, как по плечам и рукам прошла дрожь от столкновения мечей. Грудь отозвалась болью в том месте, где в нее вошла стрела. Он боролся с гневом, который своей неудержимостью мог его погубить. Илак ожесточенно теснил его, размахивая мечом, словно косой, с такой силой, что Тэмучжину приходилось либо отпрыгивать в сторону, либо принимать на себя сокрушительный удар. Правая рука онемела, отражая бесчисленные удары. Люди трех племен разошлись широким кругом, давая место для сведения счетов, но не кричали и не подбадривали ни того ни другого. Тэмучжин видел их размытые лица, когда кружил вокруг врага, меняя походку и направление, а меч Илака все свистел в воздухе.
– Да ты не так скор, как прежде, – бросил Тэмучжин.
Илак не отвечал, но лицо его побагровело. Он сделал выпад, Тэмучжин отбил клинок, ударил Илака локтем в лицо. Противник ответил тут же – прямым ударом кулака в незащищенную грудь.
Боль пронзила тело. Тэмучжин видел, что Илак целится прямо в кровавое пятно у него на рубахе, и зарычал в ярости, подпитываемой болью. Враг встретил его бешеный удар и снова ткнул в кровавое пятно. Тонкая струйка потекла по уже запекшейся крови. Тэмучжин вскрикнул и отступил, но, когда Илак набросился на него, увернулся от удара, из-под отцовского меча, и сильно рубанул противника. Не столь могучему человеку он отсек бы руку, но предплечья Илака были оплетены могучими мускулами. Все равно рана была ужасной, из нее хлынула кровь. Илак не смотрел на бесполезную уже руку, хотя кровь стекала по костяшкам его пальцев и большими частыми каплями падала на землю.
Тэмучжин кивнул Илаку и оскалил зубы. Противник будет постепенно слабеть, он знал это, но ему не хотелось, чтобы это случилось слишком быстро.
Снова бросился на него Илак, и его меч размытой полосой сверкнул в воздухе. Звон металла дрожью проходил по телу Тэмучжина каждый раз, когда мечи встречались, но он воспрянул духом, чувствуя, как слабеет Илак. Отходя, Тэмучжин получил рану в бедро, его правая нога подломилась, поэтому он оставался на месте, и теперь уже Илак кружил вокруг него. Недруги тяжело дышали, теряя последние силы, оставшиеся после сражения. Накатывала усталость, теперь только воля да ненависть питали их.
Воспользовавшись тем, что Тэмучжин ранен в ногу, Илак бросился на него и быстро отступил в сторону, прежде чем тот успел сменить стойку. Клинки дважды столкнулись почти у горла Тэмучжина. Илак с легкостью отражал ответные удары, но слабел. Рана на руке продолжала кровоточить. Отступив, он вдруг пошатнулся, перед глазами у него все поплыло. Тэмучжин посмотрел на руку Илака – оттуда толчками била кровь. Когда Илак стоял на месте, он слышал, как она капает в пыль. Лицо Волка побледнело – прежде такого не было.
– Ты умираешь, Илак, – проговорил Тэмучжин.
Тот не ответил, а снова атаковал, хватая воздух ртом. Тэмучжин уклонился от первого удара и дал следующему скользнуть по боку, чтобы подпустить противника поближе. Он ударил быстро, словно змея, и Илак, спотыкаясь, попятился на подгибающихся ногах. Высоко в груди зияла рана, и из нее обильно текла кровь. Илак сложился пополам. Левая рука не повиновалась ему. Он, задыхаясь, чуть не выронил меч.
– Мой отец любил тебя, – сказал Тэмучжин, не сводя с него взгляда. – Был бы ты верен ему, сейчас стоял бы рядом со мной.
Лицо Илака покрыла мертвенная бледность, он хватал воздух ртом, пытаясь собрать остатки сил.
– Он доверял тебе, а ты предал его, – продолжал Тэмучжин. – Умри же, Илак. Ты мне не нужен.
Он видел, что Илак пытается что-то сказать, но на губах его пузырилась кровь, и он не смог издать ни звука, упал на колени, и Тэмучжин вложил меч в ножны, ожидая конца. Илак долго цеплялся за жизнь, но в конце концов рухнул на бок и затих. Грудь его перестала подниматься. Тут Тэмучжин заметил, что один из Волков подходит ближе, и приготовился было к очередному нападению, но узнал Басана и настороженно замер. Человек, что некогда спас его от Илака, встал над телом своего вождя и глянул на него сверху вниз. Лицо Басана было взволнованным. Не говоря ни слова, он наклонился, поднял меч с рукоятью в виде волчьей головы и выпрямился. У всех на глазах Басан протянул меч Тэмучжину рукоятью вперед, и тот взял оружие, радуясь тяжести в руке, словно встрече со старым другом. На какое-то мгновение ему показалось, что он вот-вот лишится сознания, но братья поддержали его.
– Долго же я ждал этого, – прошептал Хасар себе под нос.
Тэмучжин очнулся, припомнив, как младший пинал тело Сансара.
– Похорони его с почетом, брат. Мне надо завоевать сердца Волков, а они не простят, если мы опозорим тело. Пусть отнесут его в холмы и оставят птицам. – Он обвел взглядом молчаливые ряды воинов трех племен. – А потом я хочу вернуться в улус и взять то, что мне принадлежит. Я – хан Волков.
Он наслаждался вкусом этих слов, повторял их шепотом. Братья еще крепче подхватили его, но те, что смотрели на них, ничего не прочли на их лицах.
– Я распоряжусь, – пообещал Хасар. – Тебе сейчас надо поскорее перевязать раны, а то истечешь кровью.
Охваченный усталостью, Тэмучжин кивнул. Басан стоял неподвижно, и Тэмучжин подумал было, что надо поговорить с Волками, пока они стоят здесь, ошеломленные случившимся, но потом решил, что это подождет. Им все равно некуда больше идти.
В сражении с татарами погибло больше двух сотен воинов. Войска Тэмучжина еще не успели покинуть место сражения, а небо уже заполонили ястребы, стервятники и вороны, склоны холмов зашевелились крыльями хищных птиц, расхаживающих между трупами. Они кричали и дрались над добычей. Тэмучжин приказал, чтобы между олхунутами, кераитами и Волками не делали различий. Шаманы трех племен забыли взаимную неприязнь и вместе пели погребальные заклинания, а воины наблюдали за кружащими в вышине птицами-падальщиками. Еще не успел закончиться обряд, как лохматые черные стервятники стали опускаться на землю и прыжками передвигаться среди мертвых, поглядывая на живых темными глазами.
Тела татар оставили там, где они и лежали. В конце дня повозки двинулись к главному улусу. Тэмучжин с братьями ехал во главе войска, за ним следовали телохранители-Волки. Не будь он сыном прежнего хана, его могли бы убить сразу же после гибели Илака, но Басан отдал ему отцовский меч, а потому никто даже и не помыслил причинить ему зло. Хотя Волки и не ликовали, как олхунуты и кераиты, они были стойкими воинами и теперь принадлежали ему. Толуй, весь подобравшись, ехал со всеми, и на лице его были видны следы побоев. Накануне вечером Хасар с Хачиуном тихонько отвели его в сторону, и теперь он старался не попадаться им на глаза.
Когда войско достигло улуса Тогрула, навстречу выбежали женщины – обнять мужей и сыновей. В тревоге они высматривали дорогие лица среди толпы воинов. Слышались вопли радости и скорби, и вся степь кипела радостным шумом.
Тэмучжин пустил свою усталую кобылку рысью в ту сторону, где стоял Тогрул, а рядом с ним – Вэнь Чао. Хан кераитов оставил небольшую охрану для своего племени, и теперь эти воины отводили глаза под взглядом Тэмучжина. Они не были с ним в бою.
Тэмучжин спешился.
– Мы сломали им хребет, Тогрул. На юг они больше не сунутся.
– А где хан Волков? – спросил Тогрул, глядя на воинов и их семьи.
Тэмучжин пожал плечами.
– Он перед тобой, – сообщил он. – Я взял себе это племя.
Он отвернулся с усталым видом и стал отдавать распоряжения братьям, а потому не видел, как изменилось лицо Тогрула. Все чуяли запах шипящей на углях баранины, и воины, что вернулись с поля боя, радовались предстоящему угощению. Они проголодались после целого дня сражения, и пока они не наедятся и не напьются вдоволь, ничего нельзя будет сделать.
Вэнь Чао увидел едущего к нему Юаня с окровавленной повязкой на ноге. Тэмучжин направился к юрте, где его поджидала жена. Вэнь Чао терпеливо смотрел, как Юань спешивается и преклоняет перед ним колено.
– Нам неизвестны подробности сражения, Юань. Ты должен рассказать нам, что видел.
– Как пожелаешь, хозяин, – согласился Юань, уставившись в землю.
Солнце садилось, и холмы покрылись полосами золотого солнечного света и теней. Пир продолжался долго, пока мужчины не напились и не насытились. Тогрул тоже пировал, хотя и не славил Тэмучжина вместе с прочими, даже когда воины Волков привели свои семьи, чтобы дать сыну Есугэя клятву верности. Тогрул увидел, что, когда они преклоняли колено, глаза Тэмучжина были полны слез, и в нем впервые шевельнулось негодование. Да, он не сражался вместе с ними, но разве его заслуги нет совсем? Победы не было бы без кераитов: ведь именно Тогрул призвал Тэмучжина с ледяного севера. Он не был слепцом и прекрасно видел: его кераиты перемешались с другими так, что уже невозможно было отличить одних от других. Они смотрели на молодого хана с благоговением и восторгом, как на человека, что собрал под своим началом племена и нанес давнему врагу сокрушительное поражение. Тогрул кожей ощущал эти взгляды. Он опустил голову и прислушался: внутри шевелился червячок страха. Илак погиб, как и Сансар когда-то. Нетрудно представить себе ножи, готовые посреди ночи вонзиться в него, в Тогрула, хана кераитов.
Когда пир окончился, он засел с Вэнем Чао и Юанем в своей юрте, и они проговорили далеко за полночь. Когда взошла луна, Тогрул глубоко вздохнул и ощутил в легких тяжелые пары черного арака. Он был пьян, но ему нужно было напиться.
– Я сделал все, что обещал, Вэнь Чао, – напомнил он посланцу.
Голос Вэня звучал успокаивающе.
– Ты все сделал, это так. И ты будешь ханом обширных земель, и твои кераиты познают мир и покой. Мои хозяева будут рады услышать о такой победе. Когда вы поделите добычу, я уеду вместе с тобой. Мне больше нечего здесь делать. И возможно, я смогу наконец насладиться покоем и провести оставшиеся годы в Кайфыне.
– Если я останусь в живых, – вдруг плюнул Тогрул. Его жирное тело всколыхнулось от негодования и тревоги, и Вэнь Чао склонил голову набок, как птица.
– Ты боишься нового хана, – прошептал он.
– А как не бояться-то? – фыркнул Тогрул. – За ним тянется след из трупов. Вокруг моей юрты стоит охрана, но кто знает, долго ли осталось до того, как… – Он осекся, сцепив пальцы. Задумался. – Ты видел, как его славили. И мои кераиты тоже.
Вэнь Чао встревожился. Если Тэмучжин прирежет поутру этого жирного дурака, то Вэню Чао придется туго. Он стал думать, что предпринять, и не упускал из виду бесстрастного лица Юаня, еле заметного во мраке.
Когда молчание стало невыносимым, Тогрул отхлебнул добрый глоток арака и рыгнул.
– И кому я теперь могу доверять? – спросил он скулящим голосом. – Он напьется сегодня и будет крепко спать всю ночь. Если он умрет в своей юрте, никто не помешает мне утром откочевать.
– Его братья тебе не дадут уехать, – заметил Вэнь Чао. – Они будут в бешенстве.
Тогрул почувствовал, что все плывет перед глазами, и потер их кулаками.
– Половина войска вокруг нас – мои кераиты. Они ничем не связаны с этими братьями. Если Тэмучжин умрет, я смогу увести их. Тогда меня никто не остановит.
– Если ты попытаешься убить и провалишь дело, мы все погибнем, – предостерег его Вэнь Чао.
Он боялся, что Тогрул промахнется в темноте, и он, Вэнь Чао, погибнет как раз в тот самый момент, когда после стольких лет надежда вернуться к китайскому двору начала становиться явью. Он понимал, что его безопасность под угрозой в любом случае, но лучше дождаться утра. Тэмучжин ничего ему не должен. Возможность, что Вэню позволят уехать домой, была высока.
– Ты не должен рисковать, Тогрул, – сказал он хану. – Законы гостеприимства охраняют вас обоих, и если ты со страху решишь нарушить их, это кончится кровопролитием, и только. – Вэнь выпрямился, стараясь понять, дошли ли его слова до Тогрула.
– Нет, – сказал Тогрул, рассекая рукой воздух. – Ты видел, как они его славили. Если он умрет нынче ночью, я уведу кераитов и откочую еще до рассвета. К рассвету я оставлю этот улус, охваченный смятением, далеко позади.
– Это ошибка… – начал было Вэнь Чао. К его величайшему изумлению, Юань перебил его.
– Я поведу людей в его юрту, господин, – обратился он к Тогрулу. – Мне он не друг.
Тогрул повернулся к китайскому воину и мясистыми ручищами сжал его руку.
– Сделай это, Юань, да поскорее. Возьми стражу, что стоит у моей юрты, и убей его. Он и братья его выпили куда больше меня. Этой ночью они тебя ждать не будут.
– А его жена? – спросил Юань. – Они спят вместе, поднимется крик.
Тогрул помотал головой, прогоняя хмельные пары.
– Нет. Разве что иного выхода не будет. Я не чудовище, но завтрашнее утро хочу пережить.
– Юань?! – резко окликнул его Вэнь Чао. – Что за безумие?
Старший телохранитель повернул к нему задумчивое мрачное лицо.
– Он быстро взлетел и высоко. Умрет сегодняшней ночью – и через пару лет мы не увидим его у наших границ.
Вэнь думал о будущем. Лучше бы Тэмучжин проснулся завтра утром. Если молодой хан прикончит Тогрула, то, по крайней мере, не придется терпеть его общество до границы родных земель. Неужели Тэмучжин не позволит уехать китайскому послу? Вэнь не был в этом уверен и погрузился в размышления, а Юань тем временем встал, поклонился обоим и вышел. Охваченный сомнениями, Вэнь Чао ничего не сказал ему. Он со встревоженным видом повернулся к Тогрулу и стал слушать, как снаружи разговаривает со стражей Юань. Воины вскоре ушли в темноту пространного улуса, и поздно было звать их назад.
Вэнь решил кликнуть носильщиков. Что бы там ни случилось, он решил уехать на рассвете, но никак не мог отделаться от колючего ощущения опасности и страха, который шевелился в груди. Он сделал все, о чем мечтал первый министр. Татары разбиты, и наконец можно снова предаться покою придворной жизни. Запахи пота и бараньего жира больше не будут постоянно преследовать его. Однако пьяный страх Тогрула может разрушить все. Вэнь мрачно хмурился, сидя рядом с ханом: он понимал, что нынче ночью ему заснуть не придется.
Тэмучжин спал глубоким сном, когда дверь его юрты со скрипом отворилась. Рядом с ханом лежала Бортэ, тревожно ворочаясь во сне. Она была уже на сносях, и ей было так жарко, что она сбросила меха, в которые куталась, спасаясь от зимнего холода. Тусклые угли в очаге подсвечивали юрту желтым светом. Когда Юань и с ним еще двое вошли, спящие супруги не пошевелились.
Двое стражей с обнаженными мечами шагнули было вперед, а Юань пристально посмотрел на Тэмучжина и Бортэ. Он вдруг раскинул руки и остановил спутников – и они словно на стену наткнулись.
– Ждите, – прошипел он. – Не стану убивать спящего человека.
Они переглянулись, не понимая, что задумал этот странный воин. Они стояли молча и глядели на него, а Юань набрал в грудь воздуха и шепнул на ухо спящему хану:
– Тэмучжин.
Хан пробудился от тревожных снов. Открыл сонные глаза. Голова гудела. Повернув ее, он увидел Юаня, и несколько мгновений они смотрели друг на друга. Руки Тэмучжина были скрыты мехами, но, когда он шевельнулся, Юань заметил, что у него отцовский меч. Молодой хан был наг, однако вскочил с постели и отшвырнул в сторону ножны. Бортэ открыла глаза и ахнула от страха.
– Я мог бы убить тебя, – тихо сказал Юань стоявшему перед ним обнаженному человеку. – Жизнь за жизнь, ведь ты когда-то пощадил меня. Теперь мы ничего друг другу не должны.
– Кто тебя послал? Вэнь Чао? Тогрул? Кто? – Тэмучжин помотал головой, но юрта все равно качалась перед глазами. Хану было нужно, чтобы мысли скорее прояснились.
– Мой хозяин тут ни при чем, – сказал Юань. – Утром мы отправляемся домой.
– Значит, Тогрул, – проговорил Тэмучжин. – Но почему он ополчился на меня именно сейчас?
Юань пожал плечами.
– Он боится тебя. Может, и правильно боится. Не забывай – этой ночью я мог забрать твою жизнь. Так что я был честен с тобой.
Тэмучжин вздохнул. Сердце начало успокаиваться. Голова кружилась, его шатало, и он боялся, что содержимое желудка сейчас окажется на полу. Арак свел живот судорогой, и, несмотря на то что он проспал несколько часов, Тэмучжину все еще было худо. Он и не сомневался, что Юань с легкостью убил бы его, если б только захотел. Хан подумал, что надо позвать воинов да приказать вытащить Тогрула из юрты. Но передумал – может, просто устал, а может, уже навидался смертей, слишком много, и кровь Илака все еще жгла кожу.
– Уезжай до рассвета, – распорядился Тэмучжин. – Забирай с собой Тогрула и Вэня Чао. – Посмотрел на двоих воинов, пришедших с Юанем. Они стояли, ошеломленные неожиданным поворотом событий, и не смели поднять глаза. – Его телохранители могут отправиться с ним. После всего, что они пытались сделать, не желаю видеть их в этом улусе.
– Он захочет увести кераитов с собой, – проговорил Юань.
Тэмучжин помотал головой.
– Если так, то я созову их и расскажу о той подлости, которую он задумал из трусости. Они не пойдут за дураком. Эти племена мои, Юань, и кераиты тоже. – Он сильнее выпрямился, и клинок с волчьей головой на рукояти отразил тусклый свет углей в очаге. – Передай им, что я не заберу его жизнь, если он уедет до рассвета. Если застану его здесь, брошу вызов перед всеми его воинами. – Тэмучжин смотрел на китайского солдата, и взгляд его был темен и жесток. – Все роды и племена, что кочуют по морю травы, признают меня своим ханом. Скажи это своему хозяину Вэню Чао, когда вернешься. Для него нет от меня угрозы. Сейчас. Но мы еще свидимся.
Его слова прозвучали эхом слов Юаня, но китайские земли лежали в тысяче переходов отсюда. Даже все племена, собранные под властью Тэмучжина, были лишь жалкой горсткой по сравнению с огромными армиями, которые видел Юань. Он не боялся честолюбивых устремлений этого человека.
– Улус пробудится, когда мы уедем, – проговорил Юань.
Тэмучжин посмотрел на него и забрался в постель, не удосужившись ответить. Он бросил взгляд на Бортэ, взиравшую на него с широко открытыми от страха глазами, и осторожно убрал с ее лица пряди черных волос.
– Просто уходи, Юань, – сказал Тэмучжин тихим голосом. Он собирался натянуть на себя меха, но мгновение помедлил. – Спасибо тебе.
Юань вытолкал обоих стражей на холодный ночной воздух, но, когда юрта осталась позади, остановил их. Скорее почувствовал, чем увидел во мраке, как они удивленно к нему повернулись. Они не заметили ножа, снятого Юанем с пояса, но даже если бы и заметили, им не сравниться было с первым мечом Кайфына. Два коротких удара – и оба повалились на колени. Он подождал, пока стражи рухнут на землю и затихнут. Юань нарушил приказ, но на душе у него было легко, к тому же не осталось свидетелей, которые могут поведать Вэню Чао о том, что он сделал. Застывший под звездным светом улус был тих. Единственным звуком был хруст мерзлой травы под ногами. Юань возвращался к хозяину, собираясь сказать ему, что Тэмучжина слишком хорошо охраняют. Он обернулся еще раз на ханскую юрту, запечатлевая ее в своей памяти, и пошел прочь, освещаемый луной. Он отдал долг.
Когда луна склонилась над холмами, хан проснулся снова. В юрту вошел Хасар. Тэмучжин спросонок схватил отцовский меч и вскочил. Бортэ пошевелилась во сне и застонала, и он повернулся к ней, погладил ее по щеке.
– Все хорошо, это пришел мой брат, – прошептал он. Бортэ что-то пробормотала ему в ответ, но на сей раз не проснулась. Тэмучжин вздохнул, глядя на нее сверху вниз.
– Вижу, тебе снились красотки, – хихикнул Хасар.
Тэмучжин вспыхнул, обернул меха вокруг пояса и сел на постель.
– Говори потише, а то разбудишь ее, – прошептал он. – Чего тебе надо?
Тут он увидел Хачиуна, входящего следом за Хасаром, и понял, что нынче ночью покоя ему не видать.
– Сдается мне, тебе будет интересно узнать, что снаружи лежат два трупа.
Тэмучжин сонно кивнул. Он этого ожидал. Хасар нахмурился, не услышав ожидаемого ответа.
– Тогрул и Вэнь Чао вроде бы откочевывать собираются, – удивленно проговорил Хасар. – Охрана седлает коней и готовит тот забавный ящик, в котором ездит Вэнь Чао. Прикажешь их задержать?
Тэмучжин положил отцовский меч на меховое покрывало. Задумался.
– Сколько народу уходит с ними? – осведомился он.
– Да десятков пять, – ответил Хачиун, стоя у входа, – если считать жену Тогрула и его дочерей. Вместе с Юанем и китайской охраной получается большой отряд. Тогрул для своей туши повозку взял. Ты знаешь о чем-то, нам неведомом?
– Тогрул подсылал ко мне убийц, да вот некстати выбрал Юаня, – сообщил Тэмучжин.
Хасар зашипел от злости.
– Я могу пустить за ним Волков, не успеет он отъехать на десяток полетов стрелы. Они стоят ближе всего и Тогрулу клятвы не давали. – Он с изумлением смотрел на Тэмучжина – тот качал головой.
– Пусть себе уходит. Кераиты остаются с нами. Мне все равно пришлось бы его убить.
Хачиун тихонько присвистнул себе под нос.
– Сколько еще возьмешь себе народу, братец? Не так давно ты был всего лишь ханом северных разбойников.
Тэмучжин долго не отвечал. Наконец поднял голову и заговорил, не глядя на братьев:
– Я стану ханом всех племен. Мы один народ, и вести его должен один человек. Как же иначе мы возьмем китайские города?
Хасар смотрел на брата, и на лице его медленно расплывалась улыбка.
– Но ведь есть племена, которые не участвовали в разгроме татар, – напомнил Хачиун. – Найманы, ойраты…
– Против нас они не выстоят, – отвечал Тэмучжин. – Мы одолеем их по одному, племя за племенем.
– Значит, мы снова Волки? – с сияющими глазами спросил Хасар.
Тэмучжин ненадолго задумался.
– Мы серебряный народ, монголы. Когда будут спрашивать, отвечайте – племен нет. Отвечайте, что я хан моря травы, и под этим именем – Чингис – меня будут знать повсюду. Да, так и говорите. Говорите, что я Чингис и что я приду.
Крепость на китайской границе представляла собой массивное сооружение из камня и дерева. Горсточка кераитов, сопровождающих своего хана в изгнании, беспокойно на нее поглядывала. Они никогда не видели ничего подобного этому огромному строению, с крыльями и дворами. Вход закрывали мощные деревянные ворота, окованные железом, а в воротах была проделана дверь поменьше. Возле нее стояли двое стражей в доспехах, очень похожих на те, что носили солдаты Вэня Чао. На утреннем солнце они напоминали полированные безупречные изваяния.
Тогрул посмотрел на высокие стены и увидел, что еще больше воинов в доспехах смотрят на него. Сама граница представляла собой простую тропинку. По дороге Вэнь Чао похвалялся огромной стеной, тянущейся на тысячи переходов, но она была далеко на юге. Вэнь направился прямо к этой крепости, и как только они ее завидели, поняли, что идти другим путем значило бы нарываться на скорую смерть. Китайские владыки не любят тех, кто проникает в их земли тайком. У Тогрула в мыслях не умещалось, как же можно построить такое здание – он в жизни таких не видел, так что смотрел на стены крепости с благоговейным страхом и не мог скрыть своего восхищения от Вэня Чао, когда тот вышел из поставленного на землю паланкина.
– Жди здесь. Прежде чем нас пропустят, я должен показать им кой-какие бумаги, – сказал Вэнь Чао.
Он оживился, оказавшись в родных краях. Скоро он окажется в самом сердце Кайфына, и коротышка Чжан будет локти грызть, завидуя его успехам.
Тогрул спустился с повозки, пристально следя за Вэнем Чао, который тем временем подошел к стражникам и стал с ними разговаривать. Те глянули на монгольский отряд, воинов и рабов и, открыв маленькую дверь в воротах, исчезли внутри. Вэнь Чао терпеливо ждал. В конце концов, он столько лет прожил вдали от удобств и уже привык.
Юань молча смотрел, как выходит комендант крепости, изучает бумаги Вэня Чао. Он не слышал их разговора, а потому не отвечал на вопросительные взгляды Тогрула. Юаню тоже осточертели варвары, и вид китайских земель напомнил ему о семье и друзьях.
Наконец комендант вроде бы удовлетворился и вернул бумаги. Вэнь снова заговорил с ним – уже как с подчиненным. Полномочия, данные ему первым министром, подразумевали полное повиновение, и стража вытянулась перед ним, как на параде. Юань продолжал наблюдать: вот опять отворилась дверь, и комендант вошел внутрь, забрав с собой стражников. Вэнь немного помедлил, повернувшись к ожидающим, а затем последовал за комендантом. Взгляд его остановился на Юане, и взгляд этот был полон тревоги. Он официальным тоном заговорил на придворном китайском диалекте:
– Этим людям не дозволено войти, Юань. Оставить тебя с ними?
Юань сузил глаза, и Тогрул шагнул вперед.
– Что он сказал? Что тут происходит?
Вэнь Чао, не сводя глаз с Юаня, сказал:
– Ты подвел меня, Юань, не сумев убить хана в его же юрте. Что теперь твоя жизнь для меня?
Не выказывая ни малейшего страха, Юань стоял неподвижно.
– Вели остаться – и я останусь. Вели идти – и я пойду.
Вэнь Чао медленно кивнул:
– Тогда иди ко мне и живи, но помни, что твоя жизнь принадлежит мне.
Юань подошел к двери и шагнул внутрь. Тогрул смотрел на все это с нарастающим страхом.
– Когда же мы войдем? – спросила его жена.
Тогрул обернулся к ней, и, когда она увидела его ужас, лицо ее исказилось. Китайский посланец снова заговорил, но это был уже язык монгольских племен. Он надеялся, что эти мерзкие звуки в последний раз слетают с его губ.
– Прости, – бросил он, отвернулся и вошел внутрь. Дверь закрылась за ним.
– Что это? – в отчаянии вскричал Тогрул. – Отвечай мне! Что происходит?
И застыл, заметив какое-то движение на стенах. Там стоял ряд лучников, и, к ужасу Тогрула, все они целились в него.
– Нет! Мне же обещали! – взревел Тогрул.
Стрелы сорвались с тетив. Стоящие внизу даже не успели закричать от ужаса, как стрелы поразили их. Тогрул упал на колени, раскинув руки. В нем торчало с десяток стрел. Его дочери кричали, но их крики обрывались глухими ударами, а эти удары ранили Тогрула не меньше, чем вонзавшиеся в него самого стрелы. И он проклял тех, кто играл судьбами племен, прикидываясь союзниками, рассыпая золото и обещания. Он упал в траву, и пыль монгольских степей заполнила его легкие. Закашлялся. Гнев угас, и утро вновь стало тихим.
«Нет для мужчины большей радости, чем побеждать и гнать врагов, ездить на его конях, захватывать его добро, видеть в слезах лица тех, кто ему дорог, обнимать его жен и дочерей» (Чингисхан).
Читать о юности Чингисхана чрезвычайно интересно. О тех временах осталось очень мало записей, и даже знаменитое «Сокровенное сказание», или «Тайная история монголов», практически утрачено. Оригинал, который надиктовал на родном языке сам Чингис, не дожил до наших дней. К счастью, сохранилась версия, фонетически записанная китайскими иероглифами, и из этого источника мы получили большую часть сведений о Тэмучжине из рода Борджигин – Синих Волков. Перевод «Сокровенного сказания» на английский, сделанный Артуром Уэли, стал моим основным источником при написании «Волка равнин».
Хотя точное значение имени Тэмучжин является предметом дискуссий, известно, что татарина, убитого5 Есугэем, звали Тэмучжин-Уге. Имя побежденного воина Есугэй впоследствии дал своему сыну. Оно напоминает монгольское слово «железо», а потому считается общепринятым «железное» значение имени Тэмучжина, хотя, возможно, это просто совпадение. Тэмучжин родился со сгустком крови в руке, и это напугало людей, склонных видеть злые предзнаменования.
Тэмучжин был высок для монгола и имел «кошачьи» глаза.6 Даже среди этого сурового народа он славился своей способностью переносить холод и жару, а также безразличием к ранам. Он был вынослив и полностью владел собственным телом. У монголов прекрасные зубы и острое зрение, черные волосы и красноватая кожа. Они считаются народом, родственным коренному населению Америки, племена которых пересекли Берингов пролив в эпоху оледенения и проникли на Аляску 15 тысяч лет назад.
В современной Монголии значительная часть населения по-прежнему охотится с луком или ружьем, разводит овец и коз. Они обожают коней. Практикуют шаманизм, и все возвышенности отмечены полосками синей ткани в знак почтения к Отцу-небу. Небесное погребение – когда трупы оставляют на холмах на растерзание птицам и зверям – таково, как я и описал.
Молодой Тэмучжин был отдан в племя его матери, к олхунутам, в семью будущей жены, хотя мать его Оэлун была взята в жены Есугэем по другому обычаю – он умыкнул ее вместе с братьями у мужа. Есугэй почти наверняка был отравлен татарами, хотя сведения об этом весьма смутны.
После смерти отца Тэмучжина племя выбрало себе другого хана и оставило на произвол судьбы Оэлун и ее семерых детей, включая грудного младенца, дочку Тэмулун. Я не включил в повествование сводного брата Тэмучжина Бельгутэя, поскольку заметной роли он не играл, а сходно звучащих имен и без того уже много. По той же причине я изменял имена, когда в оригинале они слишком длинны или труднопроизносимы. Илак звучит куда проще, чем Таргутай-Кирилтух. Монгольский язык довольно труден в произношении.
Никто не думал, что Оэлун и ее дети выживут, и то, что зиму пережила вся семья, многое говорит об этой выдающейся женщине. Мы не можем сказать в точности, как они выдерживали голод и холод при том, что зимой температура здесь падает до -20ºС, но смерть Бектера показывает, на каком пределе они находились в то время. Мой монгольский проводник рассказывал; что иногда, когда он спал в халате прямо на земле, у него волосы примерзали к земле. Монголы и доныне суровый народ. До сих пор выше всего они ставят три вида спорта: борьбу, стрельбу из лука и скачки.
Тэмучжин убил Бектера практически в точности так, как я описал, хотя вторую стрелу выпустил, вероятнее всего, не Хачиун, а Хасар. После того как Бектер украл еду, мальчики подстерегли его в засаде и застрелили. Чтобы понять их, надо, наверное, видеть, как умирает от голода твоя семья. Монголия – страна жестокая. В детстве Тэмучжин жестоким не был. Нигде не упоминается, что он испытывал удовольствие, истребляя врагов, но он был способен на абсолютную беспощадность.
Когда племя отправило воинов узнать, что стало с семьей Есугэя, они встретили отчаянное сопротивление и стрелы братьев. После погони Тэмучжин спрятался в густых зарослях кустарника и просидел там девять дней, пока голод не выгнал его наружу. Он попал в плен, но сбежал и спрятался в реке. В «Сокровенном сказании» не говорится о навесе голубого льда на берегу, хотя во время своего путешествия по Монголии я не раз такое видел. Имя человека, увидевшего Тэмучжина в реке и не выдавшего его, было Сорханшир, но я заменил его на Басан. Именно Сорханшир спрятал его в своей юрте. Когда поиски прекратились, Сорханшир дал Тэмучжину кобылу лакричного цвета с белой мордой, еду, молоко и лук с двумя стрелами, а потом отослал его к семье.
Жена Тэмучжина, Бортэ, была похищена не татарами, как я написал, а меркитами. Тэмучжин был ранен при нападении. Она провела в плену не несколько дней, а несколько месяцев. Поэтому происхождение его старшего сына, Джучи, считалось сомнительным, и Тэмучжин так и не признал его своим. Второй сын Чингиса, Чагатай, отказывался признавать Джучи наследником отца; а позже Чингис назначил преемником своего третьего сына, Угэдея.
Каннибализм в виде поедания сердца убитого врага был явлением редким, но не неслыханным среди монгольских племен. Кстати, лучшая часть тушки сурка, плечо, называется «человеческим мясом». И в этом видна связь между обычаями монголов и верованиями коренного населения Америки.
Тогрулу, хану кераитов, действительно обещали княжество в Северном Китае. Хотя поначалу он был наставником молодого разбойника, но начал опасаться внезапного возвышения Тэмучжина. После неудачной попытки убийства Тэмучжина Тогрул стал считаться неудачником, что шло вразрез с традиционными понятиями о ханах, которые непременно должны быть удачливы. Тогрул был изгнан и позже убит найманами, которые, похоже, не узнали его.
Предательство со стороны тех, кому он доверял, видимо, и зажгло в Тэмучжине искру мстительности, жажду власти, которая никогда не оставляла его. Перенесенные в детстве страдания сделали его тем, кем он стал: человеком, который не склонится ни перед кем и не поддастся никакому страху и никакой слабости. Его не заботили богатство или добыча – его заботило только, чтобы его враги были уничтожены.
Монгольский составной лук таков, как я его описал. Сила натяжения у него больше, чем у английского длинного лука, который так успешно показал себя против доспехов двумя веками спустя. Разгадка его силы – в его ламинатной форме, когда дерево усиливается слоями вареного рога и жил. Слой рога накладывается на внутреннюю часть, так как рог сопротивляется сжатию. Слой жил накладывается на внешнюю часть, сопротивляясь растяжению. Эти слои толщиной в палец приводят к тому, что натяжение лука становится равно весу двух взрослых человек, причем этот вес держат двумя пальцами на полном скаку. Стрелы делаются из березы.
Именно стрелковое мастерство позволило Чингису создать империю, а еще невероятная маневренность его войска. Его всадники передвигались быстрее, чем современная танковая колонна, и долгое время его воины могли жить на смеси крови и молока, а значит, армии не нужно было снабжения.
Воин имел два лука, два колчана, причем в каждом было от тридцати до шестидесяти стрел, меч (если он был), боевой топорик и железное точило для заточки стрел, прикрепленное к колчану. Кроме оружия у каждого имелись волосяной аркан, веревка, шило для проделывания дырок в коже, иголка и нить, железный котелок, два кожаных бурдюка для воды, десять фунтов грута – по полфунта на день. Каждый десяток имел юрту, которую везли на запасных лошадях, так что отряд был полностью автономен. Если у них было вяленое мясо, они размягчали его, кладя под седло на весь день езды. Следует заметить, что в монгольском языке слово «бедняк» производится от глагола «идти пешком».
Я не стал вводить в повествование историю, когда Оэлун показывает мальчикам, что отдельную стрелу можно сломать, а вот пучок стрел – нет. Это классическая метафора: сила – в единении.
Союз Тэмучжина с Тогрулом кераитским позволил ему создать из своих последователей успешный боевой отряд под покровительством сильного хана. Если бы он не увидел в китайцах кукловодов, которые тысячи лет дергали его народ за ниточки, как марионеток, возможно, он так и остался бы местным феноменом. Однако случилось так, что он сумел представить себе нацию, которая потрясет мир. Прежде невероятное военное искусство монголов всегда обращалось друг против друга. Постоянно окруженный врагами, практически из ничего, Тэмучжин поднялся, чтобы объединить всех под своей рукой.
От того, что случилось потом, содрогнулась Вселенная.
1 Грут — твердый сушеный творог. (Здесь и далее прим. перев.)
2 Улус — родоплеменное объединение с определенной территорией, подвластное хану. (Прим. ред.)
3 Бабки — специально обработанные кости нижних надкопытных суставов ног коров, свиней, овец. (Прим. ред.)
4 Алд — примерно полтора метра.
5 По «Сокровенному сказанию» — взятого в плен.
6 Имеется мнение, что глаза у Тэмучжина были зеленые, а волосы — рыжие.