Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Ч.КУЛИ
Биография
КУЛИ (Cooley) Чарлз Хортон (17.8 1864, Анн-Арбор, шт. Мичиган, — 8. 5 1929, там же), американский социолог. Испытал влияние Конта, Спенсера, Шеффле, а также Дарвина. По Кули, общество есть развивающееся ограниченное целое; при этом он отвергал биологический детерминизм и поверхностные аналогии общества с организмом. Рассматривая сознание как общественное, коллективное, Кули ошибочно отождествлял общество и сознание. Из этого следовала психологизация общественных отношений. Главные проблемы, исследуемые Кули, — малые группы и формирование личности. Он ввёл различение первичных групп (ему принадлежит и сам термин) и вторичных общественных институтов. Первичные группы (семья, детские группы, соседство, местные общины) являются, по Кули, основой, общественными ячейками и характеризуются интимными, личностными, неформальными связями, непосредственным общением, устойчивостью и малым размером. Здесь происходит социализация, формирование личности, усваивающей в ходе взаимодействия основной общественной ценности и нормы, способы деятельности. Кули характеризовал личность как сумму психических реакций человека на мнение о нём окружающих людей (т. н. теория «зеркального Я»). Т. о., правильно отмечая некоторые существенные черты социализации и формирования самосознания личности, Кули вместе с тем неправомерно сводил их к непосредственному взаимодействию индивидов. Вторичные общественные институты (классы, нации, партии), по Кули, образуют социальную структуру, где складываются безличные отношения, в которые сформировавшийся индивид вовлечён лишь частично как носитель определенной функции.
Связывая существование классов с экономическими факторами, Кули недооценивал глубокие противоречия между ними. Сторонник буржуазной демократии и либеральный критик капитализма, Кули отвергал идеи революционного преобразования общества. Работы К. оказали влияние на развитие буржуазной социальной психологии.
Основные сочинения:
"Человеческая природа и социальный порядок" (1902);
"Социальная организация" (1909);
"Социальный процесс" (1918);
"Социологическая теория и социальное исследование" (1930).
ПЕРВИЧНЫЕ ГРУППЫ
Значение первичных групп. – Семья, игровая площадка и соседи. – Как велико влияние более широкого общества. – Значение и устойчивость «человеческой природы». – Первичные группы, воспитатели человеческой природы.
Под первичными группами я подразумеваю группы, характеризующиеся тесными, непосредственными связями (associations) и сотрудничеством. Они первичны в нескольких смыслах, но главным образом из-за того, что являются фундаментом для формирования социальной природы и идеалов индивида. Результатом тесной связи в психологическом плане является определенное слияние индивидов в некое общее целое, так что даже самость индивида, по крайней мере, во многих отношениях, оказывается общей жизнью и целью группы. Возможно, наиболее простой способ описания этой целостности – сказать, что они есть некое «мы»; она заключает в себе тот тип сопереживания, для которого «мы» является естественным выражением. Человек живет, погружаясь в эту целостность ощущения, и обнаруживает главные цели своей воли именно в этом ощущении.
Не следует предполагать, что единство первичной группы есть единство сплошной гармонии и любви. Это всегда дифференцированное и, как правило, состязательное единство, допускающее самоутверждение и различные присвоительные страсти; но страсти эти социализированы сопереживанием и подчиняются или имеют тенденцию подчиняться упорядочению со стороны некого общего настроения. Индивид будет предъявлять какие-то претензии, но главный объект, на который они направлены, будет желанным местом в мыслях других, и он почувствует приверженность общим стандартам служения и честной игры. Так, мальчик будет оспаривать у своих товарищей место в команде, но превыше таких споров будет ставить общую славу своего класса и школы.
Наиболее важные, хотя никоим образом не единственные, сферы этой тесной связи и сотрудничества – семья, игровая группа детей, соседи и общинная группа старших. Они практически универсальны, присущи всем временам и всем стадиям развития; соответственно они составляют основу всего универсального в человеческой природе и в человеческих идеалах.
Лучшие сравнительные исследования семьи, такие как работы Вестермарка 2 и Говарда 3 , представляют ее нам не только как некий универсальный институт, но и как в большей степени одинаковую во всем мире, чем это можно было вывести из преувеличения роли различных специфических обычаев ранней школой исследователей. Нельзя сомневаться и во всеобщем преобладании игровых групп среди детей и неформальных объединений среди старших. Такая связь, очевидно, воспитывает человеческую природу в окружающем нас мире, и нет никакой явной причины предполагать, что это положение дел где-то или в какое-то время чем-то существенно отличалось.
Что касается игры, я мог бы, если бы это не было предметом обычных наблюдений, привести многочисленные иллюстрации всеобщности и спонтанности группового обсуждения и сотрудничества, которым она дает начало. Главное заключается в том, что жизнь детей, особенно мальчиков, приблизительно старше 12 лет, протекает в различных компаниях (fellowships), в которые их симпатии, амбиции и честь часто вовлекаются даже в большей степени, чем это имеет место в семье. Большинство из нас может вспомнить примеры того, как мальчики стойко выносят несправедливость и даже жестокость, но не жалуются на товарищей родителям или учителям, например при издевательствах над новичками, столь распространенных в школах, с которыми по этой самой причине так тяжело бороться. А как развита дискуссия, как убедительно общественное мнение, как горячи амбиции в этих компаниях!
И эта легкость юношеских связей не является, как это иногда предполагается, чертой, свойственной только английским и американским мальчикам; опыт нашего иммигрантского населения, очевидно, показывает, что потомство даже рестриктивных цивилизаций на Европейском континенте образует самоуправляющиеся игровые группы с почти такой же легкостью. Так, мисс Джейн Аддамс, отметив почти полную универсальность «банды», говорит о непрекращающейся дискуссии по поводу каждой детали деятельности банды, замечая, что «в этих социальных песчинках, если можно так выразиться, молодой гражданин учится действовать на основе своих собственных решений»4.
О соседской группе можно сказать, в общем, что, начиная с того времени, когда люди стали образовывать постоянные поселения на земле, и, по крайней мере, вплоть до появления современных индустриальных городов, она играла главную роль в первозданном, сердечном общежитии людей.
У наших тевтонских предков сельская община была, по-видимому, основной сферой сопереживания и взаимопомощи для простых людей на протяжении всех «темных» и средних веков во многих отношениях она остается таковой и в настоящее время. В некоторых странах мы все еще застаем ее былую жизненность, особенно в России, где миръ, или самоуправляющаяся сельская группа, является главной сценой жизни наряду с семьей для примерно 50 миллионов крестьян.
В нашей собственной жизни близость с соседями была нарушена в результате роста запутанной сети более широких контактов, которая оставляет нас чужаками для людей, живущих в том же доме, что и мы. Этот принцип работает, хотя и менее очевидно, даже в деревне, ослабляя нашу экономическую и духовную общность с нашими соседями. Насколько этот процесс характеризует здоровье развития и насколько – болезнь, до сих пор, наверное, все еще не ясно.
Наряду с этими практически универсальными типами первичной связи существует множество других, формы которых зависят от особенного состояния цивилизации; единственно существенная вещь, как я уже сказал, - это некая близость и слияние личностей. В нашем собственном обществе, будучи слабо связаны местом проживания, люди легко образуют клубы, братства и тому подобное, основанные на сходстве, которое может привести к реальной близости. Многие такие отношения складываются в школе и колледже, а также среди мужчин и женщин, объединенных в первую очередь своим занятием, как, например, рабочие одной профессии и т. п. Там, где налицо хоть небольшой общий интерес и общая деятельность, доброжелательность растет, как сорняк на обочине.
Но тот факт, что семья и соседские группы являются наиболее влиятельными в открытую будущему и пластичную пору детства, делает их даже в наше время несравненно более значительными, чем остальные группы.
Первичные группы первичны в том смысле, что они дают индивиду самый ранний и наиболее полный опыт социального единства, а также в том смысле, что они не изменяются в такой же степени, как более сложные отношения, но образуют сравнительно неизменный источник, из которого постоянно зарождаются эти последние. Конечно, они не являются независимыми от более широкого от более широкого общества, но до некоторой степени отражают его дух, как, например, немецкая семья и немецкая школа довольно отчетливо несут на себе печать немецкого милитаризма. Но он, в конечном счете, подобен приливу, проникающему в устья рек, но, как правило, не поднимающемуся по ним достаточно далеко. У немцев и еще в большей степени у русских крестьянство создавало традиции свободного сотрудничества, почти независимые от характера государства; и существует известная и хорошо обоснованная точка зрения, что сельская коммуна, самоуправляющаяся в том, что касается ее местных дел, и привыкшая к дискуссии, является очень широко институтом в устоявшихся сообществах и наследницей автономии, схожей с той, которая ранее существовала в семейной общине. «Создает царства и устанавливает республики человек, но община кажется прямо вышедшей из рук Всевышнего»5.
В наших городах переполненные дома, общая экономическая и социальная неразбериха нанесла семье и соседству глубокую рану, но, учитывая подобные условия, тем более замечательна та живучесть, которую они выказывают; и нет ничего, на что совесть эпохи была бы настроена более решительно, чем их оздоровление.
Итак, эти группы являются источниками жизни - не только для индивида, но и для социальных институтов. Они лишь частично оформляются особыми традициями и в большей степени выражают некую всеобщую природу.
Религия или правительство других цивилизаций могут показаться нам чужими, но детская и семейная группы повсеместно имеют общий жизненный облик, и в них мы всегда можем чувствовать себя как дома.
Я полагаю, что только через человеческую природу мы можем понять те чувства и импульсы, которые являются человеческими постольку, поскольку возвышаются над чувствами и импульсами животных, а также и в том смысле, что они свойственны человечеству в целом, а не какой-то отдельной расе или эпохе. Сюда включаются, в частности, сопереживание и бесчисленные чувства, частью которых они являются: любовь, негодование, честолюбие, тщеславие, почитание героев и чувство социальной правды и неправды6.
Человеческая природа в этом смысле справедливо рассматривается как некий сравнительно неизменный элемент общества. Всегда и везде люди жаждут чести и страшатся осмеяния, считаются с общественным мнением, заботятся о своем имуществе, о своих детях, восхищаются мужеством, великодушием и успехом. Утверждение, что люди есть и были людьми (human), всегда можно принять безоговорочно.
Несомненно верно, что существуют различия в расовых способностях, причем настолько громадные, что значительная часть человечества, возможно неспособна создать какой-то высший тип социальной организации. Но эти различия, как и различия между индивидами одной и той же расы, едва уловимы, зависят от какой-то неясной умственной неполноценности, какой то нехватки энергии или дряблости моральной жилки и не предполагают несходство родовых импульсов человеческой природы. В этом все расы очень похожи. Чем глубже проникаешь в жизнь дикарей, даже тех, которых считают низшими, тем больше находишь у них человеческого, тем более похожими на нас они кажутся.
Возьмем, к примеру, аборигенов Центральной Австралии, как их описывают Спенсер и Гиллен7: племена, не имеющие никакого определенного правительства и культа и едва умеющие считать до 5.Они щедры по отношению друг к другу, стремятся к добродетели, как они ее понимают, добры к своим детям и старикам и никоим образом не грубы с женщинами. Их лица, как это видно на фотографиях, совершенно человеческие и многие из них привлекательны.
А когда мы подходим к сравнению между различными ступенями в развитии одной и той же расы, например, между нами и тевтонскими племенами времен Цезаря, различие заключается не в человеческой природе и не способностях, а в организации, диапазоне и сложности отношений, разнообразном выражении душевных сил и страстей, по существу, таких же, как у нас.
Нет лучшего доказательства этого родового сходства человеческой природы, чем та легкость и радость, с которыми современный человек чувствует себя как дома в литературных произведениях, описывающих самые разнообразные и отдаленные времена, - в поэмах Гомера, сказаниях о Нибелунгах, еврейских Писаниях, легендах американских индейцев, история … солдатах и моряках, о преступниках и бродягах и т.д. Чем более проницательно изучается какой-либо период человеческой истории, тем больше обнаруживается существенное сходство с ним.
Вернемся к первичным группам: идея, которая здесь отстаивается, состоит в том, человеческая природа не есть нечто такое, что существует отдельно в индивиде, но есть групповая природа или первичная фаза общества, относительно простое и всеобщее условие социального сознания. С одной стороны, это нечто большее, чем простейший, врожденный инстинкт, хотя он и включается сюда. С другой стороны это нечто меньшее, чем более совершенное развитие идей и чувств, которое обуславливает возникновение институтов. Именно эта природа развивается и выражается в подобных простых, непосредственных группах, которые достаточно схожи во всех обществах: семье, соседских группах и игровых площадках. В их существенном сходстве можно обнаружить эмпирическую основу схожих идей и ощущений в человеческом сознании. В них, где бы это ни было, и зарождается человеческая природа. Человек не имеет ее от рождения; он может обрести ее лишь благодаря товариществу; в изоляции она приходит в упадок.
Если эта точка зрения и импонирует здравому смыслу, не знаю, много ли пользы принесет ее разработка. Она просто означает применение к данному вопросу той идеи, что общество и индивиды – неотделимые аспекты какого-то одного общего целого, так что где бы мы ни обнаруживали индивидуальный факт, мы можем отыскать и сопутствующий ему социальный факт. Если в природе личностей есть что-то универсальное, то ему должно соответствовать универсальное и в ассоциации личностей.
Чем еще может быть человеческая природа, если не определенной чертой первичных групп? Конечно, не атрибутом отдельного индивида, - предположим, что таковые когда-либо имелись, - так как типичные ее характеристики, такие как аффектация, честолюбие, тщеславие и негодование, непостижимы вне общества. Далее, ели ее обладатель – человек, включенный в какую-то ассоциацию, то какой род или уровень ассоциации требуется для ее развития? Очевидно, это не какая-то развитая стадия, поскольку стадии развития общества преходящи и разнообразны, тогда как человеческая натура устойчива и универсальна. Короче говоря, для ее генезиса существенна семейная и соседская жизнь и ничего более.
Здесь, как и повсюду при изучении общества, мы должны научиться видеть человечество через призму скорее неких психических целостностей, нежели искусственного обособления.
Мы должны видеть и чувствовать общинную жизнь семьи и локальных групп как непосредственные факты, а не комбинации чего-то еще. И возможно, мы сделаем это наилучшим образом, вызвав в памяти свой собственный опыт и распространив его на сочувственное наблюдение других. Что значат в нашей жизни семья и товарищество, что нам известно о чувстве «мы» (wefeeling)? Мысли такого рода могут помочь обрести нам конкретное представление об этой первичной групповой природе, отпрыском которой является все социальное.
1 Colley Ch. Primary Groups // Colley Ch. Social Organization. Glencoe, 1956. P. 23-31(перевод Т. Новиковой)
2 The History of Human Marriage.
3 A History of Matrimonial Institutions.
4 Newer Ideals of Peace P. 177.
5 De Tocqueville. Democracy in America. Vol. 1 Chap.5
6 Эти аспекты более подробно рассмотрены в книге автора «Human Nature and the Social Order».
7 The Native Tribes of Central Australia. Сравните также со взглядами Дарвина и примерами, приводимыми им в седьмой главе его «Descent of Man
Дж. Мид
МИД (Mead) Джордж Герберт (27.2.1863, Саут-Хаджи, Массачусетс,— 26.41931, Чикаго), американский философ, социолог и социальный психолог. Последователь Джемса и Дьюи, один из представителей прагматизма и натурализма. Мид рассматривал реальность как совокупность ситуаций, в которых действует субъект (широко понимаемый как «живая форма»), а мышление трактовал с тоски зрения его инструментальной природы — как орудие приспособления субъекта к реальности. По Миду, общество и социальный индивид (социальное «Я») конституируются в совокупности процессов межиндивидуальных взаимодействий. Стадии принятия роли другого, других, «обобщённого другого» — этапы превращения физиологического организма в рефлексивное социальное «Я». Происхождение «Я», таким образом, целиком социально, а главная его характеристика — способность становиться объектом для самого себя, причём внешний социальный контроль трансформируется в самоконтроль. Богатство и своеобразие заложенных в той или иной личности реакций, способов деятельности, символичных содержаний зависит от разнообразия и широты систем взаимодействия, в которых она участвует. Структура завершённого «Я», по Миду, отражает единство и структуру социального процесса.
Социальная концепция М. повлияла на последующее развитие социальной психологии (решение проблем личности, социализации, социального контроля и др.) и легла в основу символичного интеракционизма. Вместе с тем она явно не способна выполнять роль общесоциологической теории, так как отмечена неисторичностью, отсутствием анализа содержат, аспекта социальных взаимодействий, а также игнорированием роли крупномасштабных социальных структур. Ряд исследователей (М. Натансон, П. Мак-Хью) не без оснований сближают представления Мида о социальной жизни с идеями феноменологической социологии.
ИНТЕРНАЛИЗОВАННЫЕ ДРУГИЕ И САМОСТЬ1
Предпосылки генезиса самости
Теперь рассмотрим детально, какими образом возникает самость. Мы должны отметить некоторые предпосылки ее генезиса.
Прежде всего, наблюдается общение жестами между животными, предполагающее некую кооперативную деятельность. Здесь начало действия одного есть стимул для другого откликнуться определенным образом, и начало этого отклика становиться опять таки стимулом для первого – приспособить свое действие к последующему отклику. Такова подготовка к завершенному действию, и, в конечном счете, она приводит к такому поведению, которое есть результат этой подготовки. Общение жестами, тем не менее, не сопровождается соотнесением индивида, животного, организма с самим собой. Оно не действует таким образом, чтобы добиваться отклика от самой (производящей жест) формы, хотя перед нами здесь такое поведение, которое соотносится с поведением других. Мы видели, однако, что есть определенные жесты, которые воздействуют, на данный организм так же, как они воздействуют на другие организмы, и могут, следовательно, пробуждать в организме отклики того же самого свойства, что и отклики, пробужденные в другом. Итак, мы имеем здесь ситуацию, в которой индивид может, по крайней мере, пробуждать отклики в самом себе и отвечать на эти отклики при условии, что социальные стимулы оказывают на индивида воздействие, подобное тому, какое они оказывают на другого. Именно это и предполагается, например, в языке; в противном случае язык как значимый символ исчез бы, поскольку для индивида смысл того, что он говорит, оставался не доступным.
Другой набор предпосылочных факторов генезиса самости представлен в таких деятельностях, как игра в соревнование.
У первобытных народов, как я сказал, признание необходимости различать самость и организм явствует из представлений о так называемом двойнике: индивид обладает некоторой самостью, подобной вещи (thing-like), которая испытывает воздействие со стороны индивида, когда он оказывает воздействие на других людей, и которая отличается от организма как такового тем, что может покидать тело и возвращаться в него. Это основа представления о душе как некоторой обособленной сущности.
В детях мы встречаем нечто такое, что соответствует этому двойнику, а именно незримых, воображаемых товарищей, которых множество детей производит в своем собственном сознании.
Они организуют, таким образом, те отклики, которые они вызывают в других людях и также вызывают в самих себе. Разумеется, это играние с каким-нибудь воображаемым товарищем есть лишь любопытная фаза обычной игры. Игра в этом смысле, особенно та стадия, которая предшествует организованным соревнованиям, есть игра во что-то. Ребенок играет в то, что он – мать, учитель, полицейский, т. е., как мы говорим, здесь имеет место принятие различных ролей. Мы встречаем нечто подобное в игре животных, когда кошка играет со своими котятами или собаки друг с другом. Две собаки, играющие друг с другом, станут нападать и защищаться в процессе, который, если он будет реализован, примет форму настоящей драки. Здесь на лицо некая комбинация откликов, регулирующая глубину укуса. Но в этой ситуации мы не видим, чтобы собаки принимали определенную роль – в том смысле, в каком дети сознательно принимают роль другого.
Эта тенденция, присущая детям, есть то, с чем мы работаем в детском саду, где принимаемые ребенком роли становятся основой обучения. Когда ребенок принимает какую-то роль, он имеет в себе самом те стимулы, которые вызывают этот особый отклик или группу откликов. Он может, разумеется, убегать, когда его гонят, как поступает собака, или же повернуться и дать сдачи, точно так же, как поступает в своей игре собака. Но это не то же самое, что играние во что-нибудь. Дети собираются чтобы <поиграть в индейцев>. Это значит, что ребенок обладает определенным набором стимулов, которые вызывают в нем те отклики, которые они должны вызывать в других и которые соответствуют <индейцу>. В игровой период ребенок пользуется своими собственными откликами на эти стимулы, которые он использует для построения самости. Отклик, который он склонен производить в ответ на эти стимулы, организует их. Он играет в то, например, что предлагает себе какую-нибудь вещь и покупает её; он дает себе письмо и забирает себе обратно; он обращается к себе как родитель, как учитель; он задерживает себя как полицейский. Он обладает некоторым набором стимулов, которые вызывают в нем самом отклики того же свойства, что и отклики других. Он принимает эту игру откликов и организует их в некое целое.
Такова простейшая форма инобытия (being another) самости. Она предполагает некую временную конфигурацию (situation). Ребенок говорит нечто в каком-то одном лице, отвечает в другом, затем его отклик в другом лице становится стимулом для него же в первом лице, и, таким образом, общение продолжается. В нем и в его alter ego, которое отвечает ему, возникает некая организованная структура, и они продолжают начатое между ними общение жестами.
Если мы сопоставим игру с ситуацией, имеющей место в организованном соревновании, мы заметим, что существенным различием, между ними является тот факт, что ребенок, который участвует в каком либо соревновании, должен быть всегда готов принять установку любого другого участника этого соревнования и что эти различные роли должны находиться в определенной взаимосвязи друг с другом. В случае простейшего соревнования, вроде пряток все, за исключением одного прячущегося, выступают в роли ищущего. Если ребенок играет в первом смысле, он просто продолжает играть и в этом случае не приходит ни к какой элементарной организации. На этой ранней стадии он переходит от одной роли к другой так, как ему заблагорассудится. Но в соревновании, в которое вовлечено определенное число индивидов ребенок, принимающий какую-нибудь роль, должен быть готов принять роль любого другого игрока. В бейсболе встречает 9 (ролей), и в его собственной позиции должны заключаться усе остальные. Он должен знать, что собирается делать каждый другой игрок, чтобы исполнять свою собственную роль. Он должен принять все эти роли. Все они не должны присутствовать в сознании в одно и то же время, но в определенные моменты в его собственной установке должны быть налицо установки 3 или 4 других индивидов таких, как тот, кто собирается бросать мяч, кто собирается ловить его и т. д. Эти установки должны в некоторой степени присутствовать в его собственной организации. Итак, в соревновании налицо некий набор откликов подобных другим организованным так, чтобы установки одного (индивида), вызывали соответствующие установки другого.
Этой организации придается форма правил соревнования. Дети проявляют большой интерес к правилам. Не сходя с места, они изобретают правила для того, чтобы выпутаться из затруднений. Часть удовольствия, доставленного соревнованием, состоит именно в изобретении таких правил. Правила, далее, являются неким набором откликов, которые вызывает какая-то особая установка. Вы можете требовать от других какого-то определенного отклика, если вы принимаете какую-то определенную установку. Эти отклики равным образом присутствуют и в вас самих. Здесь вы получаете некий организованный набор откликов, подобный тому, что я описал, который несколько более усложнен, чем роли встречающиеся в игре. В игре налицо просто некий набор откликов, которые следую друг за другом в неопределенном порядке. О ребенке на этой стадии мы говорим, что у него еще нет полностью развитой самости. Ребенок откликается достаточно разумным образом на непосредственные стимулы, достигающие его, но они не организованы. Он не организует свою жизнь, - чего мы от него хотели бы, - как некое целое. Здесь имеется просто набор откликов игрового типа. Ребенок реагирует на определенный стимул, и его реакция есть та, которая вызывается и в других, но он еще не является какой-то целостной самостью. В своем соревновании он должен иметь некую организацию этих ролей; в противном случае он не сможет участвовать в соревновании. Соревнование представляет собой переход в жизни ребенка от стадии принятия роли других в игре к стадии организованной роли, которая существенна для самосознания в полном смысле слова.
1 Mead G. Internalized Others and the Self // Mead G. Mind, Self and Society. Chicago, 1934. P. 144-145, 149-152. (перевод А. Гараджи).
АЗИЯ1
Мы говорили о социальных условиях возникновения самости как объекта. В дополнение к языку мы встретили еще две иллюстрации, одну к игре (play), другую – в соревновании (game), и я хочу подытожить и расширить свои взгляды на эти проблемы.
Я высказался о них применительно к детям. Конечно, мы можем обратиться и к установке более примитивных народов, из которых выросла наша цивилизация. Яркую иллюстрацию игры в ее отличии от соревнования можно встретить в мифах и разнообразных играх, устраиваемых примитивными народами, особенно на религиозных празднествах-маскарадах. Чистую игровую установку, которую мы обнаруживаем у маленьких детей, здесь не встретить, поскольку участники –взрослые, и взаимосвязь этих игровых шествий с тем, что они обозначают и истолковывают, несомненно, в большей или меньшей степени осознается даже наиболее примитивными народами. В процессе истолкования подобных ритуалов налицо такая организация игры, которую, вероятно, можно сопоставить с той, что имеет место в детском саду в играх маленьких детей, где они выстраиваются в определенный набор с определенной структурой или внутренней взаимосвязью. По крайней мере, нечто подобное можно найти в игре примитивных народов.
Этот тип деятельности можно встретить, конечно, не в повседневной жизни людей в их отношении км окружающим их объектам – там мы имеем более или менее определенно развитое самосознание, - но в их установках по отношению к окружающим их силам, природе, от которой они зависят, которая неясна и ненадежна, - вот там мы имеем куда более примитивный отклик.
Этот отклик находит свое выражение в принятии роли другого, игровом представлении своих богов и своих героев, совершении определенных обрядов, которые являются репрезентацией предполагаемых деяний этих индивидов.
Разумеется, такой процесс развивается в более или менее определенную технику и оказывается под контролем; и все же мы можем сказать, что он вырос из ситуаций, схожих с теми, в которых маленькие дети играют в родителей, учителей- индивидуальностей с неясными очертаниями, которые их окружают, воздействуют на них и от которых они зависят. Это именно те индивидуальности, которые они принимают, роли, которые они играют, и в этой мере контролируют развитие своей собственной индивидуальности. Этот результат — как раз то, на что нацелена работа детского сада.
1 Mead G. The I and the Me// Mead G. Mind, Self and Society. Chicago , 1934. P.152-164(перевод А. Гараджи).
Он берет характеры этих разнообразных неясных существ и ставит их в такое организованное социальное отношение друг к другу, которое позволяет им формировать характер маленького ребенка. Само введение организации извне предполагает отсутствие организации в детском сознании этого периода. С таким положением маленького ребенка и примитивных народов контрастирует соревнование как таковое.
Коренное различие между соревнованием и игрой состоит в том, что в первом ребенку необходимо иметь установку всех других вовлеченных в это соревнование индивидов. Установки других игроков, усваиваемые участником соревнования, организуются в своего рода единство, и эта организация как раз и контролирует отклик данного индивида. В качестве иллюстрации приводился игрок в бейсбол. Каждое из его собственных действий (acts) определяется усвоением им действий (actions) других (участников этого соревнования. Все, что он делает, контролируется тем обстоятельством, что он представляет собой одновременно любого из игроков этой команды постольку, по крайней мере, поскольку эти установки воздействуют на его собственный конкретный отклик. Мы получаем тогда такого «другого», который есть организация установок всех тех, кто вовлечен в один и тот же процесс.
Организованное сообщество (социальную группу), которое, обеспечивает индивиду единство его самости, можно назвать обобщенным другим. Установка обобщенного другого есть, установка всего сообщества1 . Так, например, такая социальная группа, как группа, как бейсбольная команда, выступает в качестве обобщенного другого постольку, поскольку она проникает как организованный процесс или социальная деятельность — в сознание (experience) любого из своих индивидуальных членов.
Для развития данным человеческим индивидом самости в наиболее полном смысле слова ему недостаточно просто принять установки других человеческих индивидов по отношению к нему и друг к другу внутри человеческого социального процесса, вводя этот социальный процесс как целое в свое индивидуальное сознание лишь в этой форме.
1 И неодушевленные объекты не в меньшей степени, чем человеческие организмы, обладают возможностью образовывать части обобщенного и организованного – полностью социализированного – другого для любого данного человеческого индивида постольку, поскольку он откликается на эти объекты социальным образом (посредством механизма мышления, интернализованного общения жестами). Любая вещь – любой объект или набор объектов, одушевленных или неодушевленных, человеческих или животных, или просто материальных, в направлении которых он действует или на которые он (социально) откликается, - есть некий элемент, в котором для него (раскрывается) обобщенный другой. Принимая установки последнего по отношению к себе, индивид начинает осознавать себя в качестве объекта или индивида, и, таким образом развивает самость или индивидуальность. Так, например, культ в своей примитивной форме есть просто социальное воплощение взаимоотношения между данной социальной группой (сообществом) и ее физическим окружением — организованное социальное средство, принятое индивидуальными членами этой группы (сообщества) для вступления в социальные отношения с этим окружением или (в некотором смысле) для поддержания общения с ним. Это окружение, таким образом, становится частью всеобъемлющего обобщенного другого для каждого из индивидуальных членов данной социальной группы (сообщества).
Он должен также, таким же точно образом, каким принимает установки других индивидов по отношению к себе и друг к другу, принять их установки по отношению к разным фазам или аспектам общей социальной деятельности или набору социальных предприятий, куда в качестве членов организованного сообщества или социальной группы все они вовлечены.
Затем он должен, обобщая эти индивидуальные установки самого этого организованного сообщества (социальной группы) в целом, действовать в направлении разнообразных социальных проектов, которые оно осуществляет в любой данный момент, или же в направлении различных более широких фаз всеобщего социального процесса, который составляет его жизнь и специфическими проявлениями которого эти проекты являются. Это введение крупномасштабных деятельностей любого данного социального целого или организованного сообщества в эмпирическую (experiential) сферу любого из индивидов, вовлеченных или включенных в это целое, является, иными словами, существенным основанием и предпосылкой наиболее полного развития самости этого индивида: лишь поскольку он принимает установки организованной социальной группы, к которой он принадлежит, по отношению к организованной кооперативной социальной деятельности или набору таких деятельностей, в которые эта группа как таковая вовлечена, постольку он развивает завершенную самость или обладает самостью такого уровня развития, какого ему удалось достичь.
Но, с другой стороны, сложные кооперативные процессы деятельности и институциональное функционирование организованного человеческого общества также возможны лишь постольку, поскольку каждый вовлеченный в них или принадлежащий к этому обществу индивид может принять всеобщие установки всех других подобных индивидов по отношению к этим процессам, деятельностям и институциональному функционированию, а также и к организованному социальному целому устанавливающихся при этом эмпирических отношений и взаимодействий (experiential relations and interactions) и может соответствующим образом направлять свое собственное поведение.
Именно в форме обобщенного другого социальный процесс влияет на поведение вовлеченных в него и поддерживающих его индивидов, т. е. сообщество осуществляет контроль над поведением своих индивидуальных членов, ибо как раз в этой форме социальный процесс (сообщество) проникает в качестве определяющего фактора в мышление индивида. В абстрактном мышлении индивид принимает установку обобщенного другого2 по отношению к себе безотносительно к ее выражению в любых других конкретных индивидах; в конкретном же мышлении он принимает эту установку постольку, поскольку она выражается в установках по отношению к его поведению тех других индивидов, вместе с которыми он вовлечен в данную социальную ситуацию или данное социальное действие. Но лишь принимая установку обобщенного другого по отношению к себе тем или иным из этих способов, он только и может мыслить вообще; ибо только так мышление — или интернализованное общение жестами, составляющее мышление,— может иметь место.
И лишь благодаря принятию индивидами установки или установок обобщенного другого по отношению к ним становится возможным существование универсума дискурса как той системы общепринятых или социальных смыслов, которую в качестве своего контекста предполагает мышление.
Самосознательный человеческий индивид, далее, принимает или допускает организованные социальные установки данной социальной группы (или сообщества, или какой-то их части), к которой он принадлежит, по отношению к социальным проблемам разного рода, с которыми сталкивается эта группа или сообщество в любой данный момент и которые возникают в связи с различными социальными проектами или организованными кооперативными предприятиями, в которые вовлечена эта группа (сообщество) как таковая. И в качестве индивидуального участника этих социальных проектов или кооперативных предприятий он соответствующим образом управляет своим поведением.
В политике, например, индивид отождествляет себя с целой политической партией и принимает организованные установки всей этой партии по отношению к остальной части социального сообщества и по отношению к проблемам, с которыми сталкивается партия в данной социальной ситуации; он, следовательно, реагирует или откликается в терминах организованных установок
партии как некоего целого. Так он вступает в особую конфигурацию социальных отношений со всеми другими индивидами, которые принадлежат к этой партии; и таким же образом он вступает в различные иные специфические конфигурации социальных отношений с различными классами индивидов, и индивиды каждого из этих классов являются другими членами какой-то из особых организованных подгрупп (определяемых в социально- функциональных терминах), членом которых он сам является в рамках всего данного общества или социального сообщества.
2Мы сказали, что внутреннее общение индивида с самим собой посредством слов или значимых жестов — общение, составляющее процесс или деятельность мышления,— поддерживается индивидом с точки зрения обобщенного другого. И чем абстрактнее это общение, тем абстрактнее становится мышление, тем дальше отодвигается обобщенный другой от всякой взаимосвязи с конкретными индивидами. Как раз применительно к абстрактному мышлению в особенности следует сказать, что упомянутое общение поддерживается индивидом, скорее с обобщенным другим, чем с какими-либо конкретными индивидами. Так, например, абстрактные понятия суть такие понятия, которые формулируются в терминах установок всей социальной группы (сообщества) в целом. 0ни формулируются на основе осознания индивидом установок обобщенного другого по отношению к ним как результат принятия им этих установок обобщенного другого и последующего отклика на них. И, таким образом, абстрактные высказывания формулируются в таком виде, который может воспринять любой другой — любой другой разумный индивид.
В наиболее высокоразвитых, организованных и сложных человеческих социальных сообществах — тех, которые развиты цивилизованным человеком,— эти различные социально-функциональные классы или подгруппы индивидов, к которым принадлежит каждый данный индивид (и другие индивидуальные члены, с которыми он, таким образом, вступает в некую особую конфигурацию социальных отношений), распадаются на два вида.
Некоторые из них представляют собой конкретные социальные классы или подгруппы, как, например, политические партии, клубы, корпорации, которые все действительно являются функциональными социальными единицами, в рамках которых их индивидуальные члены непосредственно соотнесены друг с другом.
Другие представляют собой абстрактные социальные классы или подгруппы, такие, как класс должников и класс кредиторов, в рамках которых их индивидуальные члены соотнесены друг с другом лишь более или менее опосредованно и которые лишь более или менее опосредованно функционируют в качестве социальных единиц, но которые предоставляют неограниченные возможности для расширения, разветвления и обобщения социальных отношений между всеми индивидуальными членами данного сообщества как организованного и объединенного целого.
Членство данного индивида в нескольких из этих социальных классов или подгрупп делает возможным его вступление в определенные социальные отношения (какими бы опосредованными они ни были) с почти бесконечным числом других индивидов, которые также принадлежат к тем или иным из этих социальных классов или подгрупп (или включаются в них), пересекающих функциональные демаркационные линии, которые отделяют различные человеческие социальные сообщества одно от другого, и включающих индивидуальных членов из нескольких (в иных случаях — из всех) таких сообществ. Из этих абстрактных социальных классов или подгрупп человеческих индивидов наиболее обширным является, конечно же, тот, который определяется логическим универсумом дискурса (или системой универсально значимых символов), обусловленным участием (participation) и коммуникативным взаимодействием индивидов. Ибо из всех подобных классов или подгрупп это именно тот (класс), который претендует на наибольшее число индивидуальных членов и позволяет наибольшему вообразимому числу индивидов вступить в некий род социального отношения (каким бы ни было оно опосредованным и абстрактным) друг с другом — отношения, вырастающего из универсального функционирования жестов как значимых символов во всеобщем человеческом социальном процессе коммуникации.
Я указал далее, что процесс полного развития самости проходит две большие стадии.
На первой из этих стадий самость индивида конституируется просто организацией отдельных установок других индивидов по отношению к нему самому и друг к другу в рамках специфических социальных действий, в которых он вместе с ними участвует.
Лишь на второй стадии процесса полного развития самости она конституируется организацией не только этих отдельных установок, но также и социальных установок обобщенного другого или социальной группы, к которой он принадлежит, как некоего целого. Эти социальные или групповые установки привносятся в сферу непосредственного опыта (experience) индивида и в качестве, элементов включаются в структуру или конституцию его самости — таким же образом, как и установки отдельных других индивидов. И индивид достигает их, ему удается принять их посредством дальнейшей организации, а затем обобщения установок отдельных других индивидов в терминах их организованных социальных значений или импликаций.
Таким образом, самость достигает своего полного развития посредством организации этих индивидуальных установок других в организованные социальные или групповые установки, становясь тем самым индивидуальным отражением всеобщей систематической модели социального или группового поведения, в которое она вовлечена наряду со всеми другими,— модели, которая как некое целое проникает в опыт (experience) индивида в терминах этих организованных групповых установок, которые посредством механизма своей центральной нервной системы он принимает в себя, точно так же, как принимает он индивидуальные установки, других.
Соревнование обладает определенной логикой, так что становится возможной подобная организация самости: налицо четко определенная цель, которая должна быть достигнута; все действия различных индивидов соотнесены друг с другом с учетом этой цели таким образом, что они не вступают в конфликт; человек не вступает в конфликт с самим собой, придерживаясь установки другого игрока команды. Если кто-то придерживается установки индивида, бросающего мяч, то у него может возникнуть отклик, выражающийся в ловле мяча. Они соотнесены таким образом, что преследуют цель самой игры. Они соотнесены между собою унитарным, органическим образом. Итак, мы имеем определенное единство, вводимое в организацию других самостей, когда достигаем такой стадии, как стадия соревнования в ее отличии от ситуации игры, где имеется простое следование одной роли за другой,— ситуации, которая, конечно же, является характерной чертой собственной индивидуальности ребенка. Ребенок — это нечто одно в один момент времени и нечто совершенно иное в другой, и то, чем он является в один момент, не определяет того, чем он является в другой момент. В этом и очарование, и непоследовательность детства. Вы не можете рассчитывать на ребенка; вы не можете исходить из того, будто то, что он делает теперь, должно определять то, что он будет делать в любой последующий момент времени. Он не организован в некое целое. У ребенка нет никакого определенного характера, никакой определенной индивидуальности.
Итак, соревнование есть иллюстрация ситуации, в которой вырастает организованная индивидуальность. Поскольку ребенок принимает установку другого и позволяет этой установке другого определять, что он совершит в следующий момент, с учетом какой- то общей цели, постольку он становится органическим членом общества. Он принимает мораль этого общества и становится значимым его членом. Он принадлежит к нему постольку, поскольку позволяет установке другого, которую он принимает, контролировать свое собственное непосредственное выражение (отклик). Здесь предполагается какой-то организованный процесс. Конечно, то, что выражается в соревновании, продолжает непрерывно выражаться в социальной жизни ребенка, но этот более масштабный процесс выходит за пределы непосредственного опыта самого ребенка. Значение соревнования в том, что оно полностью заключено в рамки собственного опыта ребенка, а значение современного нашего типа образования — в том, что оно проникает так далеко, как это только возможно, внутрь этой области. Различные установки, которые принимает ребенок, организованы таким образом, что осуществляют совершенно
определенный контроль над его откликом. В соревновании мы получаем организованного другого, обобщенного другого, который обнаруживается в самой природе ребенка и находит свое выражение в его непосредственном опыте. И как раз эта организованная деятельность в рамках собственной природы ребенка, контролирующая конкретный отклик, объединяет и выстраивает его самость.
То, что происходит в соревновании, постоянно происходит и в жизни ребенка. Он принимает установки окружающих его людей, особенно роли тех, которые в определенном смысле контролируют его и от которых он зависит. Первоначально он постигает функцию этого процесса абстрактным образом. Он в буквальном (real) смысле переходит из игры в соревнование. Он должен играть в соревнование (to play the game) . Мораль соревнования завладевает им крепче, чем более объемлющая мораль общества в целом. Ребенок переходит в соревнование, и это соревнование выражает некую социальную ситуацию, в которую он может погрузиться всецело; ее мораль завладевает им крепче, чем мораль семьи, к которой он принадлежит, или сообщества, в котором он живет. Здесь встречаются социальные организации самого разного типа; некоторые из них достаточно устойчивы, другие мимолетны, и в них ребенок играет в какую-то разновидность социального соревнования. Это тот период, когда он любит «принадлежать», и он постоянно попадает в разнообразные организации, которые возникают и исчезают. Он становится чем-то (а something), что может функционировать внутри организованного целого
и, таким образом, нацеливается на самоопределение своего взаимоотношения с группой, к которой он принадлежит. Этот процесс — поразительная стадия в развитии морали ребенка. Он превращает его в самостоятельного члена сообщества, к которому он принадлежит. Таков вопрос, в котором возникает индивидуальность. Я говорил о нем как о процессе, в котором ребенок принимает роль другого: существенным фактором здесь является использование языка. Язык основывается главным образом на голосовом жесте, с помощью которого в любом сообществе осуществляются различные кооперативные деятельности. Язык в своем значимом смысле есть такой голосовой жест, который имеет тенденцию пробуждать в (говорящем) индивиде ту установку, которую он пробуждает в других; именно это совершенствование (perfecting) самости таким жестом, опосредующим социальные деятельности, и дает начало процессу принятия роли другого. Возможно, последняя формулировка несколько неудачна, поскольку заставляет думать о какой-то актерской установке, которая в действительности сложнее той, что заключается в нашем личном опыте. В этом смысле она не описывает то, что я имею в виду, адекватно. Наиболее определенно мы наблюдаем этот процесс — в его примитивной форме — в таких ситуациях, когда играющий ребенок принимает различные роли. Здесь уже сам факт того, что он собирается, к примеру, заплатить (понарошку), вызывает в нем установку лица, которое получает деньги; сам процесс стимулирует в нем отклики, соответствующие деятельности другого вовлеченного (в данную операцию) лица. Индивид дает самому себе стимул к такому отклику, который он вызывает в другом лице, затем действует, откликаясь — в некоторой степени — на эту ситуацию. В игре ребенок определенно разыгрывает ту роль, которую он сам пробудил в себе. Именно это и обеспечивает наличие какого-то совершенно определенного (смыслового) содержания (content) в индивиде, который отвечает на стимул, воздействующий на него так же, как он воздействует на любого другого. Это содержание другого, которое проникает в чью-либо индивидуальность, является в данном индивиде тем откликом, который его жест вызывает в этом другом.
Мы можем проиллюстрировать нашу основную концепцию ссылкой на понятие собственности. Если мы говорим: «Это моя собственность, и я буду ею распоряжаться», подобное утверждение вызывает некий набор откликов, который должен быть одинаковым в любом сообществе, в котором существует собственность. Это предполагает какую-то организованную установку в отношении собственности, которая является общей для всех членов сообщества. Индивид должен иметь вполне определенную установку контроля над своей собственностью и уважения к собственности других. Эти установки (как организованные наборы откликов) должны иметься у всех, чтобы, когда кто-либо произносит нечто подобное, он вызывал бы в себе отклик других. Он вызывает отклик того, кого я назвал обобщенным другим. Общество делает возможным именно такие общие отклики, такие организованные установки в отношении того, что мы зовем собственностью, религиозными культами, процессом образования и семейными отношениями.
Конечно, чем шире сообщество, тем более определенно универсальными должны быть эти вещи. В любом случае должен присутствовать некий определенный набор откликов, которые можно назвать абстрактными и которые могут принадлежать весьма значительной по численности группе. Сама по себе собственность является чрезвычайно абстрактным понятием. Она есть то, чем сам индивид может распоряжаться и чем не может распоряжаться никто другой. Эта установка отличается от установки собаки по отношению к своей кости. Собака не принимает установки другой собаки. Человек, говорящий: «Это моя собственность», принимает установку другого лица. Человек заявляет о своих правах потому, что способен принять установку, которой обладает в отношении собственности любой другой член группы, пробуждая, таким образом, в себе самом установку других.
Организованную самость выстраивает организация установок, которые являются общими для всех членов группы. Индивид (person) является индивидуальностью (personality) постольку, поскольку принадлежит к какому-то сообществу, поскольку перенимает в своем собственном поведении установления этого сообщества. Он принимает его язык как средство, благодаря которому обретает свою индивидуальность, а затем — в процессе принятия различных ролей, которыми снабжают его все другие,— он в конце концов обретает установку членов этого сообщества. Такова — в определенном смысле — структура человеческой индивидуальности. Налицо определенные общие отклики, которыми каждый индивид обладает по отношению к определенным общим объектам, и поскольку эти общие отклики пробуждаются в индивиде, когда он воздействует на других индивидов, постольку он пробуждает свою собственную самость. Таким образом, структура, на которой зиждется самость, есть этот общий для всех отклик, ибо индивид, чтобы обладать самостью, должен быть членом какого-то сообщества. Такие отклики являются абстрактными установками, но они составляют как раз то, что мы зовем характером человека. Они снабжают его тем, что мы называем его принципами — установки всех членов общества по отношению к тому, что является ценностями этого общества. Он ставит себя на место обобщенного другого, который представляет собой организованные отклики всех членов группы. Именно это и направляет поведение, контролируемое принципами, и индивид, который обладает подобной организованной группой откликов, есть человек, о котором мы говорим, что у него есть характер - в моральном смысле слова.
Таким образом, именно определенная структура установок и выстраивает самость как нечто, отличное от какой-то группы привычек. Все мы обладаем определенными наборами привычек,
таких, например, как какие-то особенные интонации, которые человек может использовать в своей речи. Перед нами здесь набор привычек голосового выражения, которыми индивид обладает, но о которых он ничего не знает. Наборы привычек такого рода, которыми мы обладаем, не имеют для нас никакого значения; мы не слышим интонаций своей речи, которые слышат другие, если, конечно, не уделяем им особого внимания. Привычки эмоционального выражения, относящиеся к нашей речи, имеют тот же характер. Мы можем знать, например, что выразились забавно, но детали процесса не доходят до наших сознательных самостей. Имеются целые пучки подобных привычек, которые не проникают в сознательную самость, но способствуют формированию того, что зовется самостью бессознательной.
В конечном счете то, что мы подразумеваем под самосознанием, есть пробуждение в нас той группы установок, которую мы пробуждаем в других, особенно когда это какой-то важный набор откликов, которые являются определяющими для членов сообщества. Не следует путать или смешивать сознание в обычном смысле с самосознанием. Сознание в распространенном смысле есть просто нечто, имеющее отношение к сфере опыта; самосознание же относится к способности вызывать в нас самих какой-то набор определенных откликов, которыми обладают другие члены группы. Сознание и самосознание находятся на разных уровнях. Человек один, к счастью или несчастью, имеет доступ к своей зубной боли, но не это мы подразумеваем под самосознанием.
Итак, я выделил то, что назвал структурами, на которых строится самость, так сказать, остов самости. Конечно, мы состоим не только из того, что является общим для всех: каждая самость отличается от каждой другой; но чтобы мы вообще могли быть членами какого-либо сообщества, должна существовать именно такая общая структура, какую я обрисовал. Но мы не можем быть самими собой, если не являемся также
членами, в которых присутствует совокупность установок, контролирующих установки всех. Мы не можем обладать никакими правами, если не обладаем общими установками. Именно то, что мы приобрели в качестве самосознательных лиц, и делает нас такими членами общества, а также дарит нам самости. Самости могут существовать лишь в определенных отношениях к другим самостям. Нельзя провести никакой четкой грани между нашими собственными самостями и самостями других, потому что наши собственные самости существуют и вступают как таковые в наше сознание лишь постольку, поскольку также существуют и вступают в наше сознание самости других. Индивид обладает самостью лишь в отношении к самостям других членов своей социальной группы. И структура его самости выражает или отражает всеобщую повседневную модель его социальной группы, к которой он принадлежит, точно так же, как это делает структура самости любого другого индивида, принадлежащего к этой
социальной группе.
PAGE 7