Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ,
МОЛОДЕЖИ И СПОРТА УКРАИНЫ
Государственное высшее учебное заведение
«ДОНЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ
УНИВЕРСИТЕТ»
Кафедра философии
ЭТИКА И ЭСТЕТИКА
Рекомендовано
Министерством образования и науки Украины
как учебное пособие
для студентов высших учебных заведений
Донецк: ДонНТУ, 2011
М-89 Муза Д.Е. Этика и эстетика: Учебное пособие (для студентов всех специальностей очной и заочной форм обучения). – Изд. 2-е, испр. и доп. – Донецк: ДонНТУ, 2011. – 188 с.
Рекомендовано Министерством образования и науки Украины
как учебное пособие для студентов высших учебных заведений
(письмо № 1/11 от 05. 12. 2005 года).
Предлагаемое пособие написано в соответствии с требованиями высшей школы в области гуманитарной подготовки и базовой программой курса «Этика и эстетика», который читается студентам
ДонНТУ. В систематической форме, в пособии изложены основы этических и эстетических знаний, необходимых для формирования мировоззренческой культуры личности современного человека.
Издание рассчитано на студентов, но может быть полезно всем тем, кто заинтересован в решении проблемы индивидуального и общественного духовно-нравственного совершенствования, находится в поиске ценностных ориентиров и эстетических критериев в современной жизни.
Рецензенты: Шкепу М.А., доктор философских наук, профессор
(кафедра философских и социальных наук Киевского
национального торгово-экономического университета; Институт проблем современного искусства Национальной Академии Искусств Украины)
Емельянова Н.Н., доктор философских наук, профессор (кафедра философии Донецкого национального
университета)
Шелюто В.М., доктор философских наук, профессор (кафедра мировой философии и эстетики
Восточноукраинского национального университета им. В. Даля).
ISBN 966 -7917-55-Х Муза Д.Е., 2011
ВВЕДЕНИЕ
В жизни многих народов огромную созидательную роль играли и продолжают играть такие сферы духовной сосредоточенности как религия, философия и искусство. Давно подмечено, что именно с ними связываются наивысшие идеалы и надежды, чувства и настроения, идеи и ценности людей; именно на языке этих пневмосозидающих компонентов культуры даются универсальные ответы на предельные (мировоззренческие) вопросы бытия; именно в зеркале образов, понятий и теорий, – возникающих в них, – отражены и целые эпохи, и жизненный путь отдельного человека.
При этом, из всей совокупности создаваемых в ходе духовной деятельности представлений, в особую группу выделяются те, которые акцентированы на: проблеме блага человека (т.е. его добродетельного существования, его адекватного отношения к миру природы и социуму, к себе самому, наконец, его счастья и достоинства) и на феномене красоты (проявление которого встречаются в природе, в созидательной деятельности людей, различных видах искусства, внутреннем мире человека и межличностных отношениях). Оба эти представления аккумулировали в себе содержание деятельности людей, выступая в качестве ее фундирующих моментов (как момент нравственный и как момент эстетический). Так два вида практик - моральной и эстетической, – поначалу стихийные и непрозрачные для разума, стали нуждаться в четких концептуальных представлениях. Ранее нравственные и художественно-эстетические предметы были прерогативой религии как области их синтеза. Позже разработкой названных сюжетов занялись две специальные философские дисциплины – этика и эстетика, в чьи задачи входило теоретическое осмысление и методологическое обоснование норм и критериев, канонов и законов, к ним относящихся. Упорядочение моральной деятельности и приведение к некоторому идеалу красоты всего объема жизненных устремлений человека – те фундаментальные проблемы, которые решали мыслители в Древнем Китае и Древней Греции, в Византии и империи Карла Великого, в Святой Руси и на современном Западе.
Не секрет, что для современного общества, как и культуры в целом, характерен кризис моральных и ценностных оснований жизни (идеи добра, свободы, долга, совести, ответственности и т.д.), девальвация эстетических и художественных стереотипов (образов, форм, стилей, методов и т.д.), подмена подлинных идеалов и критериев – «рыночными» идолами и эрзацами. В сложившейся ситуации обращение к тем универсальным знаниям, которые по своей природе и значимости превосходят «рынок» (т.е. гамму рыночных отношений), или не проходят утилитарный отбор по меркам информационного (постиндустриального) общества, - вполне оправдан. Ведь именно эти знания составляют тот твердый и нерушимый остов культуры, на котором формировали свою жизнь многие прежние общества и цивилизации. Для человека же современной культуры, живущего: а) в ситуации «после добродетели» (Э.Макинтайр), т.е. полной разочарованности в нормах и ценностях прежних эпох и невозможности их компенсации чем-то по-настоящему важным и значимым; б) в ситуации «принудительной эстетики» (Б.Хюбнер), т.е. будучи «прижатым к стенке» машиной СМИ, рекламой, модой и т.д., с их навязчивой идеей полисмысловой, релятивной, децентрализованной реальности / ирреальности, – без четких критериев эстетического вкуса и идеала, - знакомство с историей и теорией морали и художественно-эстетической деятельности, - одна из важных задач формирования духовного ядра его личности.
Предлагаемое пособие написано на основе одноименного курса, читаемого студентам ДонНТУ с 2002 года. Основная цель, которую ставит высшая школа перед изучающими основы этических и эстетических знаний, – ввести студента в обширный мир этической и эстетической мысли, а вслед за этим, познакомить с той фактурой деятельности, которая является проекцией в материальный мир этой универсальной по содержанию, мыследеятельности и «жизни» чувств. Элективное погружение в материал, нужно надеяться, станет первым опытом знакомства и осмысления нормативной моральной базы общественных и личных отношений, формирования элементарных эстетических реакций на природные, социальные и собственно художественные процессы и явления. Кроме того, этот опыт должен помочь становлению личностного «я», а значит, способствовать позитивному росту морального и эстетического сознания индивида.
В предлагаемом издании автор подает свой голос в защиту традиционной морали и нравственности, в пользу восстановления адекватного трагическому опыту человечества, и славянских народов, в частности, критериев добра и зла, высокого и низкого, хорошего и плохого. Напротив, все игры «по ту сторону добра и зла» здесь ставятся под вопрос, равно как под вопрос подпадают релятивно-эстетические практики постмодерна.
Вниманию студентов: материал курса подан в проблемно-ориентирующем ключе, что влечет за собой как теоретический охват проблемных ситуаций, так и разработку вариантов их адекватного решения. Поэтому в тексте пособия имеются ссылки на соответствующие источники, без знакомства с которыми, продвижение по пути: от незнания – к знанию, будет не столь быстрым и эффективным. В конце каждой темы помещены вопросы для самоконтроля и список рекомендуемой справочной и учебно-методической литературы, служащей совокупным источником для всего круга изучаемых в курсе проблем и затрагиваемых вопросов.
Пользуясь случаем, автор выражает благодарность доктору философских наук, профессору Шкепу М.А., доктору философских наук, профессору Емельяновой Н.Н. и доктору философских наук, доценту Шелюто В.М. за заинтересованное и профессиональное отношение к рукописи настоящего учебного пособия.
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ. ЭТИКА
ТЕМА 1. ЭТИКА КАК ФИЛОСОФСКАЯ НАУКА О МОРАЛИ И КОМПОНЕНТ ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ
1. Мораль: происхождение, свойства и функции.
2. Этика: предмет, структура и специфика этического знания.
3. Функции этики.
1. Мораль: происхождение, свойства и функции. Как и всякая наука, тем более наука социогуманитарного профиля, – этика или моральная философия, нуждается в первичном определении. Это определение возможно как самоопределение, ибо «этика» обнаруживает себя, свой предмет, свою специфику и функции, в первую очередь, – через содержание самого термина. Поэтому, проделаем небольшой экскурс в терминологическое поле изучаемой науки. Для этого необходимо уяснить этимологию слов «этика», «этический» и «этос» (происхождение и дальнейшее функционирование слов в пространстве культуры).
При знакомстве с основными значениями термина «этика», выясняется, что в древнегреческой культуре (начиная с языка поэм Гомера, через «греческое просвещение», диалоги Платона и трактаты Аристотеля) употребляется слово «этос», от которого впоследствии и будет образован термин «этика». Итак, под -ом (греч.) древние греки понимали: навык, привычку, обыкновение, образ действий, порядок, наконец, характер человека. «Этос» ассоциировался с поведенческим механизмом людей, который, как считали древние, или достался им от природы, или унаследован из культурных традиций – путем воспитания. Отметим, что история этики и есть теоретико-нормативная разработка обоих вариантов поведения людей.
Поэтому, «этос» – это коренная черта характера и человека, и социальной группы, которая приобретается (путем воспитания), используется (в качестве стереотипов деятельности) и передается (в качестве действенного внутренне / внешнего регулятива) последующим поколениям. Проще говоря, «этос» – это оптимальный способ поведения человека, вырастающий из его облагороженных чувств и мыслей. Сам поведенческий оптимум определялся для греков вначале мифологическим, а по мере развития знания, – естественным и социальным порядками, органической частью которого и являлся человек. Можно также отметить, что «этос» – суть поиск, закрепление и реализация нормы индивидуального и социального поведения. При этом считалось, что исполнение нормы обеспечивало реальное повышение положительных качеств и свойств личности (добро, мужество, мудрость, умеренность, справедливость), – на фоне неприятия и осуждения отрицательных (зло, трусость, неумеренность, неразумность, стяжательство и т.д.).
В качестве иллюстрации к содержанию понятия этос хотелось бы привести известную историю о пастухе Гиге из диалога «Государство» Платона. Гиг нашел кольцо, дарующее хозяину невидимость. Однако он использовал это кольцо в неправедных целях: совратил жену царя, вместе с ней напал на самого царя и убил его, и наконец, захватил власть в стране. Тем не менее, эта история служит поведенческой моделью для некоторых людей, считающих, что «нравственность – удел слабых». Более того, как утверждает один из персонажей диалога Главкон, если бы два таких кольца невидимости оказались у праведного и неправедного, то рано или поздно и благочестивый уступит отрицательной силе кольца. Но Платон устами Сократа опровергает этот довод: аморальный образ жизни разрушает душу человека, а именно, приводит к абсолютному несчастью: психическим расстройствам, потере друзей и любимых, эмоциональной несостоятельности1.
Подобную задачу, т.е. задачу нахождения, фиксации и адаптации норм и правил поведения, решали и в Древнем Риме. Известное нам слово «мораль» является калькой древнегреческого «этос», но с поправкой на развитую формальную сторону регулирования поведения посредством писанных законов. Поэтому, mos, mores (лат.) – это закон, правило, предписание, обычай, общественные нравы. Именно на эти смысловые структуры и должна быть сориентирована деятельность граждан Рима. Тех же из них, кто не просто знал законы и правила, но чтил их, а значит, поступал в соответствии с ними, называли моральными (moralitas) или нравственными людьми. Тем самым, человек приобрел одно из важнейших качеств личностного бытия – нравственность.
Таким образом, на греко-римской культурно-исторической основе сложилось обыденное понимание морали как: а) области нормативных требований к поведению людей, данных им «извне», т.е. в виде писанных (реже – неписаных) законов, правил, обычаев, предписаний, повелений; б) как «внутреннего» регулятора или «барометра» поведения, существующего в виде воспитанных в человеке черт его характера и оптимизирующих его жизненную позицию.
В иных культурных ареалах древности также наблюдается формирование подобных механизмов регуляции человеческого поведения. Так, в Древнем Китае мы встречаем представление о «дао» - законе социоприродного бытия; учение о «цзюнь-цзы» («благородном муже») как носителе знания этого закона и медиаторе всей социальной системы; о ритуале – «ли» как способе, обеспечивающем передачу традиции и нравов; об основном нравственном качестве человека – «жень» (человеколюбии), гарантирующем состояние внутриличностной и социальной гармонии, и т.д.
В религиозно-философских системах Древней Индии, прежде всего, в брахманизме, джайнизме и буддизме, имел место способ упорядочивания отношений людей, низших и высших существ, опирающийся на представление о воздаянии за злые и добрые поступки. Идея «кармы» тут выступала нравственно-организующей идеей для всего бытия, с которой не просто необходимо считаться, но которую важно оптимизировать, - вплоть до полного освобождения. Древний Египет и Палестина имеют не менее иллюстративный пример нравственной регуляции деятельности людей, оформленной в виде культовых предписаний и религиозных заповедей. Так, «Египетская книга мертвых», «Моисеев закон» и обличительные речи библейских пророков дают серьезный повод для уяснения важности задачи гармонизации отношений человека с Богом и другими людьми.
Итак, «этика», «этический», «этос», «нравы», «нравственность», «мораль» – различные слова для выражения одного и того же феномена. Их употребление возможно как в обыденной речи, так и в рамках специальной науки – этики, - занятой теоретическим изучением происхождения, функционирования и развития морали как таковой.
Для удобства дальнейшего изложения дадим рабочее определение морали:
мораль – это такой практически-оценочный способ отношения человека к действительности, в рамках которого осуществляется категоризация мира на первичные структурные компоненты – добро и зло, и обеспечивается регуляция человеческого поведения в системе противостояния добра и зла при помощи ориентации на универсальный образец, идеал, Абсолют, или культивирование такового.
Как видим, в этом определении обозначено фундаментальное условие бытия мира и человеческого бытия, которое для этики как теории морали имеет первостепенное значение: наличие трещины в бытии; раскол мира и человеческого сердца на добрую и злую грани, стороны, тенденции. С другой стороны, противостояние добра и зла выявляется в рамках практически-оценочного отношения (которое варьируется от агрессии и равнодушия по отношению к миру, до тактики «малых (добрых) дел» и абсолютного участия, попечения о судьбах мира и человечества).
Однако этот практически-оценочный способ прошел длительную историческую эволюцию, в рамках которой одни нормы (регулятивы) складывались спонтанно, другие вырабатывались в виде религиозных предписаний, третьи – этно-культурных стереотипов, четвертые, – как собственно социальные нормы. Однако, по мере развития философской рефлексии над социальными отношениями (Конфуций, Будда, софисты, и в особенности, Сократ), мораль попадает в ее фокус, становясь предметом изучения. При этом, появлением этики как науки о морали, мы обязаны Аристотелю, который заложил теоретический фундамент для всестороннего охвата, анализа и оценки феномена морали. Теоретизирование над общественной и индивидуальной моралью продолжается и поныне. Оно важно постольку, поскольку люди стремятся сделать свои отношения прозрачными и понятными, безущербными и прогнозируемыми, оптимальными и одухотворенными. Во всем этом им и помогает наука «этика», для которой основным вопросом является вопрос о критерии (различения) добра и зла2.
Естественно, этика заинтересована в прояснении времени и причин появления морали, которая, наряду с правом и политикой регулирует внутрисоциальные отношения. Поэтому, кратко остановимся на проблеме происхождения морали.
В решении этой проблемы этика выработала и предложила несколько версий:
1) так, сторонники теологической концепции (блаж. Августин, Фома Аквинский) уверены в том, что моральный закон дан людям Богом, т.е. имеет божественное происхождение, но помещен им в сердца (см. напр. слова ап. Павла в: Рим 2: 13 - 15), и выступает в виде непререкаемого набора норм и заповедей;
2) биологическая гипотеза основывается на признании за человеком статуса природного существа, а значит, его поступки можно объяснить либо генной обусловленностью поведения, либо «механизмом» естественного отбора, либо «отбором на альтруизм» (Ч.Дарвин, П.Кропоткин, К.Лоренц);
3) социально-договорная теория апеллирует к идее выхода человека из «естественного» состояния (инстинктивная программа деятельности), путем создания новых отношений (отношения личного интереса), а значит погружения в стихию «войны всех против всех» (Г.Гроций, Т.Гоббс, Дж.Локк). Нарастающие противоречия (частично) упраздняются в тот момент, когда заключается молчаливый (или официально оформленный) договор в пользу общей безопасности и свободы. Государство, институт права и мораль как раз и выступают тем общим знаменателем, который делает жизнь людей возможной;
4) социологическая теория (Конфуций, Сократ, Дж.Ст.Милль, К.Маркс, М.Вебер, Э.Дюркгейм) признает за моралью статус особого, хотя и внеинституционального, социального элемента, «отвечающего» за организованность и дисциплину всех членов общества;
5) антропологическая версия (Демокрит, Аристотель, Ж.-Ж.Руссо, К.Гельвеций, М.Шелер) происхождения морали дает повод видеть в морали реализацию «природы человека», отождествляя ее с главным атрибутом человеческого бытия;
6) супранатуралистическая гипотеза (Платон, Вл.Соловьев, И.Ильин, П.Тейяр де Шарден) усматривает в морали и нравственности реализацию высших начал (законов) бытия, их проекцию в ткань человеческой жизни;
7) перфектционистский взгляд (Б.Спиноза, И.Кант, Н.Бердяев) связывается с чаяниями людей быть совершенными, идеальными, со стремлением воплотить совершенство (насколько это возможно) – в самой действительности;
8) гуманистическая концепция (А.Шопенгауэр, Ф.Достоевский, Э.Фромм) своим главным аргументом делает человека гуманного (homo humanus), олицетворяющего своей жизнедеятельностью гармонию и полноту бытия.
При том, что все названные теории происхождения морали имеют свою долю объективности, ныне доминирует представление о зарождении морали в условиях раннеродового общества. Удовлетворение потребности в социальной регуляции поведения людей не исчерпывалась обычаями, традицией, насильственными формами воздействия на членов племени. В числе первейших социальных регулятивов возникают такие, которые ориентируют на внутреннее приятие или неприятие некоторых правил-образцов поведения (напр. экзогамный запрет). Можно сказать, что мораль развивалась по пути: от норм-запретов (табу) – к нормам образцам. Этому процессу способствовала произошедшая социальная дифференциация, повлекшая за собой усложнения функций человеческой деятельности и коммуникации. Впоследствии, моральная регуляция вобрала в себя как ограничивающие, так и ориентирующие (на образец, идеал) поведение, правила. Но если требования соблюдения каких-либо ограничений известны и религии, и праву, и обычаям, то «зрелая» мораль предлагает ориентации, преодолевающие привычный образ жизни, вносит в бытие образ идеала и совершенства. Эта существенная черта морали указывает на дихотомию: «сущее – должное», где «сущее» – это реальность, противоречивая и несовершенная действительность, а «должное» – предпочтительный (для индивида, социальной группы или общества) образ действительности, страстно желаемый абсолют.
В этой связи принято считать, что мораль – это целиком социальное явление, а ее сущность связана с той оптимальной мерой человеческого (благого, доброго, справедливого и т.д.), которая выявляется в многообразных формах совокупной общественной практики. Поэтому признается, что мораль – родовая характеристика, внутреннее свойство процесса жизнедеятельности людей, совокупность общезначимых норм и ценностей (добра, правды, справедливости, чести и т. д.), универсальный эталон отношения людей к миру, гармоничного способа бытия в нем. Ее масштаб, - это масштаб, связывающий индивида с родом, т.е. «я» – «мы».
Нравственность же, чаще всего, трактуется как сфера личной свободной активности: область, где сопрягаются внутренние мотивы и практические действия (результаты), где находят реализацию моральные чувства и моральная рефлексия (над миром и собой), смысложизненные устремления и самооценки, взятые в перспективе абсолютного блага. Масштаб ее реализации хотя и кажется более узким (отношения в системе «я» – «другой»), но он, включает в себя, в качестве актуальной величины, понятие морального закона. Как законы физики, химии или биологии, законы нравственности объективны и не терпят нигилистического к ним отношения. Их исполнение для конкретного человека обязательно, ведь выходя из-под «опеки» морали (игнорируя универсальные представления о добре и зле, пользе и справедливости, счастье и достоинстве и т.д.) он рискует утратить и саму нравственность, как атрибут собственно человеческого бытия. Но самое важное то, что мироотношение, которое выстраивает человек в процессе своей жизнедеятельности, может так и не состояться: в нем не будет представлен полноценный субъект (человеческая личность), объект (мир, природа, общество, «другой» и т.д.) и полноценная связь обоих элементов. Для уяснения объективной значимости морали перейдем к характеристике ее свойств.
Итак, мораль как способ утверждения человеческого в человеке имеет ряд свойств, которые отличают ее от иных вариантов регуляции человеческого поведения. Первым свойством морали является императивность (от лат. imperativum – повелевать), т.е. ее существование в виде предписаний-сценариев поведения, например – «делай добро!», «не лги!» и т.д. Второе свойство – ее всепроникающий характер или интегрированность морали во все сферы общественного бытия: политическую, производственно-хозяйственную, социальную, семейно-бытовую, досуговую и т.д. Затем, мораль выражает себя в незаинтересованной, неутилитарной мотивации поведения. Она важна сама по себе: критерий ее собственной специфики находится в ней самой. Это свойство можно проиллюстрировать требованием: творить добро ради добра, а не ради пользы, имиджа, «политических дивидентов» и пр. К свойствам морали также относиться реализуемая ею свободная причинность. И.Кант полагал, что добро, творимое человеком – это настоящее чудо, которого нет в природе (мире необходимости). Избирая добро (в виде долга), человек становится законодателем нравственности, нового бытия. Проще говоря: «тот, кто добр – свободен» (И.-В.Гете). Наконец, мораль отличается своей рестриктивностью (от лат. restrictio – ограничивать), ибо «механизм» ее реализации проникает в замыслы, действия, оценки и их критерии, ставя заслон девиантному (отклоняющемуся) поведению.
Разобраться в указанных тонкостях помогает наука этика, изучающая феномен морали во всех реальных аспектах его функционирования и развития.
2. Этика: предмет, структура и специфика этического знания. Итак, предмет этики – это мораль. Однако мораль как сложный социальный феномен имеет определенное внутреннее строение. Уже Аристотель, как создатель этой области знания (о морали, ее природе и функциях) усматривал место этики в пространстве между политикой и психологией. При этом он относил этику в разряд практических (прикладных) наук. За счет того, что этика – в отличие от теоретических наук, - интересуется не самими вещами, а отношением человека к ним, то ее главная задача состоит в разграничении добра и зла. Но поскольку, стихийная нравственная жизнь людей (за счет состава их души) и разумна, и неразумна – одновременно, то этика – апеллирующая к разуму, обязана подвести их к добродетельному, счастливому существованию, к сознательному усвоению добродетелей и их культивированию в социально-политическом процессе.
Можно сказать и о том, что потребность в этическом знании возникает тогда, когда люди начинают четко дифференцировать: нравственные и безнравственные явления (нравы, качества, мотивы, поступки), – с одной стороны; нравственные и вненравственные (нейтральные) – с другой. Желание найти четкие моральные критерии, подлинные основания, духовные законы социоприродного бытия, и с их помощью – перестроить как внутренний мир человека, так и окружающий мир, – созидают этику как науку. Подобным желанием были движимы Платон, блаж. Августин, Кант, Маркс, Ницше, Вл.Соловьев, Э.Фромм и многие другие мыслители-моралисты. История этики – в этом смысле, – и является историей формирования, уточнения, расширения и углубления знаний о предмете. Общим знаменателем этих поисков служит фиксация «пространства морали» как отношения между людьми по определенному поводу и в связи с реализацией ими определенных целей. Причем, отношения взятого не только в аспекте актуального времени существования людей, но и в иных бытийных аспектах: настоящее – прошлое, настоящее – будущее, прошлое – будущее.
Характеризуя предмет этики, укажем на то, что нравственные отношения, предстающие в качестве системы, «разложимы» на следующие элементы: 1) личностей, наделенных нравственным сознанием, волей, свободой выбора (добра и зла); 2) их нравственную деятельность, включающую в себя помимо цепочки: цель – средство – результат, ее поэтапную и совокупную оценку; 3) собственно моральные отношения, выступающие мерой социо-природной гармонии, духовной зрелости индивида и общества, их полноты и совершенства. В таком виде предмет этики максимально «расширен», ибо в нем динамически связано личностное бытие человека и бытие мира. Прояснение столь масштабного способа взаимосвязи личности и мироздания, – задача решаемая этикой.
Возможен и другой, «узкий» подход к предмету, а именно через нравственные нормы и ценности, которые аккумулируют в себе конкретный социокультурный опыт, преломляющийся в поступке конкретного человека. Акцентирование внимания на нормативно-ценностных параметрах бытия человека и общества, является важным ориентиром в предметной сфере этики. Поэтому выявление этикой содержания моральных норм на фоне анти-норм, - составляет важную задачу этой науки. Кроме того, этика пытается «связать» нормы морали с любой деятельностью людей, тем самым, пытаясь увидеть эти виды деятельности (напр. защиту Родины, врачебную практику, инженерную и журналистскую деятельность, предпринимательство и адвокатуру) в фокусе общезначимых требований. Наконец, этика проявляет свой интерес к сфере человеческого общения, рассматривая его как важнейшую компоненту бытия людей, компоненту, пронизанную нравственносозидающими и/или нравственноразрушающими импульсами.
Для уяснения того, как именно осваивается предмет науки этики, укажем на уровни его рассмотрения. Во-первых, этика является описательной наукой, ибо она стремиться охватить собственный предмет в развитии, т.е. представляя историю морали (нравов) и историю этических учений в хронологически и логически связной форме. Во-вторых, этика берет на себя функцию теоретической разработки (рационализации) моральных требований, ценностных и смысложизненных ориентаций. В-третьих, этика концептуализирует нормативную сторону морали, «достраивая» мораль до универсально-приемлемых моделей поведения. Наконец, этика призвана обеспечить профессиональную деятельность людей такими регулятивами, без использования которых процесс и результат этой деятельности теряют свою человекоразмерную привлекательность. То есть она выступает в роли целого ряда прикладных этик (инженерной, врачебной, спортивной, судебной, этики науки и т.д.).
В структуре социо-гуманитарного знания эта наука занимает особое место, будучи тесно связана с другими дисциплинами. Изучив этнологию и антропологию, психологию и социологию, лингвистику и право, мы, тем не менее, не станем ближе к феномену морали, к его воплощению в личности Сократа и Гамлета, Дон Кихота и князя Мышкина. Приблизиться к их нравственному credo, равно как и к обычным людям, позволит рефлексия над моралью, ее просвечивание средствами философии. Что же представляет собой это знание?
Говоря о специфике этического знания, обычно обращают внимание на то обстоятельство, что этика не в состоянии научить человека любить, реализовывать во всякой жизненной ситуации добро или поступать справедливо. Этика напоминает человеку о его человеческой свободе, экзистенциальном выборе и ответственности. Это напоминание напрямую связывается с нормативной основой деятельности людей, благодаря которой и сама деятельность, и ее субъект, получают духовно-оплодотворяющее содержание и направленность. Не даром возвышенные моральные идеи и чувства, принципы и идеалы выступали в роли ядра культуры, но вместе с тем, показателем (мерой) ее человечности.
Человеческая личность же всегда нуждалась в духовных координатах, смыслообразующих ориентирах, чаще всего разбросанных в различных культурных традициях. Чтобы быть цельной личностью и жить в цельной гармоничной вселенной (то, что А. Де Сент-Экзюпери называл «Цитаделью»), нужен багаж ценностных знаний, «изнутри» образующих человека в существо homo moralis. Поэтому, как верно заметил Николай Бердяев, «этика и должна быть учением о назначении и призвании человека, и она прежде всего должна познать, что есть человек, откуда он пришел и куда идет»3. Но человек, как это явствует из общего курса философии, отличается от животных своей духовностью, т.е. способностью вырабатывать прекрасные и возвышенные (идеальные) цели, а затем подчинять свою деятельность (средства) «обаянию» этих целей. Процесс духовного (религиозного, теоретического, этического, эстетического и правового) созревания человека ассоциируется с прорывом духа к высшим смыслам бытия, его позитивным координатам. Но если религиозный компонент духовности возвышает душу к Богу, теоретический «подводит» к истине, эстетический – к красоте, правовой – к законности, то этический – к добру и счастью. При этом считается, что все компоненты духовности взаимосвязаны, и в той или иной культуре превалируют одни над другими (напр. в культурах средних веков и Нового времени, - религиозный и теоретический - соответственно). По нашему мнению, мораль (этика) занимает совершенно особое место во всякой культуре постольку, поскольку она является ее ядром. Отсюда следует, что религиозная, теоретическая и иные виды деятельности (и типы сознания) пропитаны моралью, включают в себя те или иные нормы, этическую рефлексию и оценку. Поэтому, как никакое другое, этическое знание – есть целостное знание о самосозидании человеком своей личности, и самосозидание (способом наращивания духовной культуры) людьми своего мира.
3. Функции этики. Как и всякое социально-полезное знание, этическое знание должно себя реализовывать, проявлять, выражать… Тем более, что за этикой давно закрепился статус «практической философии». Отсюда следует, что этика имеет вполне определенный набор функций, помогая состояться общественной и индивидуальной морали как системе регулятивов. Первой ее функцией можно считать просветительско-пропедевтическую. Этика не учит (и не может научить) быть нравственным, но она дает широкую панораму моральных и этических взглядов и практик, и через знакомство с ними человека, подводит его к осознанной моральной позиции. Во-вторых, этика способна расставлять мировоззренческие акценты человека, выполняя функцию ценностно-ориентирующую. Поскольку в мировоззрении всегда имеет место нормативно-идеальный «слой», куда входят представления о добре и зле, долге и чести, справедливости и пользе, наконец, смысле жизни, то усвоение этической теории (на уровне норм и принципов), делает более «зрячими» жизненные ориентиры. В-третьих, этика назидательна и эта назидательность идет от совокупного опыта моральной деятельности человечества. Она реализует воспитательную функцию, чаще всего через демонстрацию характерных примеров моральной жизни выдающихся людей, «учителей человечества», литературных героев и т.д. Кому не известны примеры Сократа, Пьера Безухова или ребят из «Молодой гвардии»? Кроме того, этика служит задаче критики тех нравов, «ценностей» и «идеалов», которые иногда разрушают изнутри общественный организм, не давая состояться нормальным отношениям. Эта критическая функция способствует развитию морального самосознания и личности, и общества, а значит, становлению их морального совершенства, при этом указывая на «зашлакованность» культуры псевдо-нормами и идеалами.
В конце концов, этика напоминает человеку о единственности и важности его жизненной позиции (М.М. Бахтин), и о том, что «каждый час – это семя веков и веков» (У. Уитмен).
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Что такое мораль?
Где и в каком виде зарождается моральная регуляция поведения людей?
Какими свойствами характеризуется феномен морали?
Имеет ли мораль социально полезные функции?
Что изучает наука этика?
Какова структура этики как науки о морали?
Что дает человеку этическое знание?
Какие функции выполняет этика?
Нужна ли этика образованному человеку?
ТЕМА 2. ИСТОРИЯ ЭТИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ
И МОРАЛЬНЫХ СИСТЕМ
1.Проблема систематизации этических учений и моральных практик. Мораль, как и ее теоретическая составляющая - этика, являются историческим феноменом. После своего зарождения в недрах раннеродового строя, мораль проходит длительный этап становления в обществах с более сложной социальной организацией, включая современное общество. Причем, само это становление сопровождалось формированием моральных систем, школ и направлений, в конкурентной борьбе отстаивавших свое право на самую адекватную перспективу регуляции внутрисоциальных и межличностных отношений. Поэтому, знакомство с моралью целесообразно начинать с обзора того колоссального опыта, которым богаты культуры всех народов и всех времен. При этом нужно учитывать, что практически каждая из этических доктрин строится на представлении как о самой морали (ее природе, формах и функциях), так и на представлении о человеческом существе, способным быть восприимчивым к тому или иному моральному способу бытия. Последний и придает высший смысл человеческому существованию, нацеливая людей на вполне определенную нравственную ценность.
Подходя к рассмотрению истории морали нужно оговорить одну важную методологическую тонкость. Все многообразие созданных людьми моральных комплексов необходимо как-то упорядочить. Этот сугубо научный прием необходим не просто для сведения многообразия – к единству, но также для лучшей демонстрации аргументов, раскрывающих исходные моральные идеи.
Так, для удобства восприятия всего массива этико-моральных представлений (и практик) прибегают к:
а) делению их на материалистические (эмпирические) и идеалистические (трансцендентальные), – в соответствии с решением основного вопроса философии (напр., этика Демокрита, Эпикура, Гельвеция, Маркса, – с одной стороны, и этика Платона, блаж. Августина, Шопенгауэра, Вл. Соловьева, – с другой);
б) разбивке их на классы, – в соответствии с предметным содержанием основного нормативного принципа (напр.: этика удовольствия или гедонизм, этика счастья или эвдемонизм, этика пользы или утилитаризм, этика долга и т.д.);
в) дифференциации их в зависимости от целевой перспективы, которая отстаивается системой (напр.: этика счастья, этика самосовершенствования, этика любви, «этика благоговения перед жизнью», этика ответственности и т.д.);
г) выделению тех, в которых мыслителями отдается предпочтение либо разумной (интеллектуальной), либо эмоционально-чувственной сферам (Сократ, Декарт, Спиноза – с одной стороны, Ницше, Бердяев и Шелер – с другой);
д) размежеванию этик, основанных на внешнем авторитете, традиции, обычаях, или же на инстанции индивидуального сознания, личностном спецификуме (авторитарная и гуманистическая этика – соответственно);
е) экспликации этических программ, одни из которых автономны (самозаконны, т.е. самодостаточны, ибо черпают аргументы для собственной доктрины из себя), а другие – гетерономны (имеющие несколько источников и содержание которых определяется разнородными факторами); пример первой – этика И.Канта, второй – этика А.Шопенгауэра.
Как видим, историко-этический массив знаний поддается упорядочиванию, при выделении типов теории морали по определенному основанию. Основания могут быть различными, но важно уяснить, что каждый из способов упорядочивания (типологизации), подводит к системно-организованному восприятию этики. В дальнейшем изложении мы будем придерживаться наиболее распространенного варианта упорядочения истории этической мысли.
2. Натуралистическая этика (мораль). Натуралистическая этика источником моральных чувств, представлений и действий признает природу, понимаемую как проявление вечной и неизменяемой естественности в самом человеке. Таким «естественным» стремлением уже в античной культуре (Демокрит) признавалось стремление людей избегать страданий и испытывать наслаждения. На этой посылке строятся системы натуралистической этики.
Первая из них – эвдемонизм. Эвдемонизм (от греч. - счастье, блаженство) – принцип и основывающаяся на нем этическая теория, трактующие счастье как высшую и вожделенную цель человеческого бытия. Идею эвдемонизма развивал уже Сократ, поучаемый собственным даймонионом (гением) вести благоразумное, добродетельное существование. Счастье, как высшее благо для всякого человека, прежде всего, обязывает к приобретению особых качеств моральности, с последующим их культивированием. В этом плане только разум является надежной опорой в становлении человека как морального существа. Моральные качества или добродетели должны быть найдены разумом, им осмыслены и сознательно приняты – в качестве созидающих личность нравственных ценностей. Добродетели – это определенные виды познания, помогающие человеку утвердиться в мире, прежде всего, - в качестве субъекта нравственности, а значит, носителя положительного социального характера. Таких кординальных добродетелей Сократ (а за ним и практически весь античный мир) насчитывает четыре: 1) мудрость; 2) мужество; 3) умеренность; 4) справедливость.
В содержательном отношении добродетели выглядят вполне узнаваемо: мудрость – это умение совершать прекрасные и хорошие поступки, зная о том, что общее в вещах и явлениях; мужество – это знание о том, как правильно преодолевать опасности; умеренность – навык по обузданию собственных страстей (аффектов); справедливость – практика соблюдения законов божественных и человеческих.
Далее, знамя эвдемонизма подхватили последователи Сократа – киники (от греч. - собака). Эта школа развивала исходные посылки своего учителя, но внесла ряд нововведений. Так, Антисфен разграничивал счастье и наслаждение, полагая, что наслаждение делает зависимым человека от внешней среды (или от объекта наслаждения), в то время как счастье заключается в полной независимости от всякой чувственности. Разум, как о том учил Сократ, хотя и дает общее знание о моральных принципах, тем не менее, лишает человека индивидуальности. Отсюда требование к минимизации знаний, при максимальной аскетической направленности жизни. Принцип аскетизма, выдвинутый философом, гласит: желающий счастья ни в чем не должен нуждаться, его удел – обходиться минимумом благ, т.е. искать самодостаточности.
В полной мере эту идею развил на практике легендарный Диоген Синопский. Этот философ культивировал добродетели, выстраивал такие оценки и самооценки, которые вытекали из природы и во многом противоречили принятым в обществе культурным установкам. Традиционные формы жизни, как то: отечество, политику, дом, семью, хозяйство и проч. он отвергал, взамен предлагая жить по закону природы. Сохранились сведения о том, что Диоген обитал в пифосе (глиняном сосуде) и в своем распоряжении имел две вещи: плащ и кружку для приема пищи. Проиллюстрировать его этическую позицию можно словами: «истинное наслаждение заключается в том, чтобы душа была спокойной и веселой. Без этого все золото Мидаса и Креза не принесут никакой пользы. Когда человек печалиться о малом или о большом, его уже нельзя считать счастливым, он несчастен». Такая перспектива требует огромных индивидуальных усилий, ибо аскетизм – это не средство (для достижения счастья), а цель, с ним сопоставимая.
Говоря об эвдемонизме, мы не можем обойти вниманием учение Аристотеля. В его концепции настойчиво проводиться идея связи добродетелей и счастья. Для того, чтобы достичь счастья (блаженства) необходимо вести добродетельное существование. Возникает вопрос: что же такое добродетель? Согласно Аристотелю, «добродетель – это способность поступать наилучшим образом во всем, что касается удовольствий и страданий, а порочность – это ее противоположность». Эту способность люди приобретают в течение всей жизни, путем воспитания и самовоспитания, облагораживая свою душу. Такой личный жизненный опыт складывается под воздействием как внешних, так и внутренних факторов.
Обратим внимание на внутреннюю сторону процесса. Все дело в том, что человеческая душа неоднородна по составу, она включает: растительную, стремящуюся и разумную части. Проще: в ней происходит игра чувств, клокотание страстей и работа разума. Задача человека, как и общества (об этом учили уже Сократ, и учитель Аристотеля – Платон), подчинить разуму неразумную часть души. В отличие от предшественников, Аристотель предлагает собственное решение этой проблемы. Он считает, что разуму присущи собственные добродетели, т.н. дианоэтические или интеллектуальные: мудрость, благоразумие, остроумие и т.д. Они формируются при правильно выбранном направлении развития ума, развивая ментальный (доставшийся от природы) потенциал человека как члена общества. Однако и в той части души, которая обозначена как стремящаяся (куда входят гневливая и волевая составляющие), также возможно формирование добродетелей. К ним приучают, их формируют через привычку и навык. Причем Аристотель учит о том, что всякая добродетель – это середина, мера праведности, оптимум поведения, располагающийся между двумя крайностями (или пороками)4. Так, добродетель мужества располагается между отважностью (избытком) и трусостью (недостатком). Щедрость между расточительностью и скупостью. Умеренность (в наслаждениях) между невоздержанностью и бесстрастностью. Тем самым, «внутри» человека посредством привычки устанавливается моральный порядок, гармонизируются природные задатки, - для блаженства в масштабе социоприродного бытия. Существуют и «внешние» предпосылки, способствующие достижению цели счастья. В их число Аристотель занес свободное гражданство, благородное происхождение, удачливость, богатство, общественный почет, красоту и наличие друзей.
Несколько отличную точку зрения на пути достижения счастья занимали Эпикур и стоики. Эпикур, будучи философом- материалистом, трактовал счастье как максимальное дистанцирование от телесных страданий и душевных тревог, плюс правильное отношение к удовольствиям. Человек, соблюдающий ряд условий, может расчитывать на счастье. Такими условиями выступают: 1) атараксия, - (греч. – безмятежность, невозмутимость души); 2) индифферентность ко всему внешнему; 3) дружба; 4) правильное отношение к жизни и смерти. Последний пункт у атеиста Эпикура получает следующее выражение: «самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых…»5. Достойная человека жизнь трактуется как разумная, ибо разумность (мудрость) – мать всех добродетелей. Как мы можем убедиться, Эпикур утверждает самодовление в качестве высшего блага и призывает следовать ему людей.
Этическая теория стоиков (как греческих, так и римских) покоилась на их физике и космологии, в соответствии с которыми в мире господствует жесткая необходимость. Она объективна и обращена к людям неумолимой и часто катастрофической судьбой, fatum-ом. «Судьба вращает все», а значит человек ее игрушка. Изменить порядок вещей в мире людям не под силу, поэтому, в сложившейся ситуации они должны найти надежную точку опоры. Таковая – в самом человеке, в свободе его духа. Осознать и обрести внутреннюю свободу, - в условиях диктата судьбы, - составляет цель жизни. Для этого, т.е. для выстраивания внутренней нравственной цельности, обязательно выполнение нескольких условий: а) жить в соответствии с природой; б) жить добродетельно (культивируя т.н. кардинальные добродетели); в) жить разумно. Так полагали представители греческого стоицизма – Зенон из Китиона, Клеанф и Аристон (по прозвищу «Лысый»).
В Риме, в особенности, в период его разложения и упадка, акценты в способе достижения счастья становятся иными. Если первоначальный идеал стоиков – это апатия (греч. - бесстрастие), то римский стоик, император Марк Аврелий истинным плодом земной жизни считал деятельность направленную на общее благо. С другой стороны, знаменитый Сенека полагал, что гарантом человеческой свободы может быть только смерть, т.е. добровольный уход из жизни. Со свободой человека связывал свои надежды другой известный римский стоик – Эпиктет. При этом «свободный человек распоряжается только тем, чем можно распоряжаться беспрепятственно. А распоряжаться вполне беспрепятственно можно только самим собой»6. Поэтому тот, чья воля свободна – не раб внешних обстоятельств, вещей, людей и собственных страстей. Она (свободная воля) должна быть «алчной» только в отношении духовной пищи, - истины и добродетелей.
Оригинальную концепцию эвдемонизма предложил самобытный отечественный философ («украинский Сократ») – Григорий Сковорода. Его литературное и философское творчество центрировано на теме человеческого счастья. Уже в ранний период («Басни харьковские») Г.Сковорода размышлял о счастье как об особом божественном даре - человеку, данном ему для утверждения своего высшего достоинства и предназначения. Сети и соблазны мира велики (напр. басни «Верблюд и олень», «Пчела и шершень»), но человек должен дерзать быть счастливым именно потому, что его «внутренняя натура» тяготеет к гармонии, к совершению славных и добрых дел. Сократовский принцип самопознания у Сковороды нацелен на невидимую часть натуры, – «благое сердце», «добрую волю», т.е. «божеское» в нас. Последнее раскрывается как призвание человека, как сродность7. Счастье – есть духовное удовлетворение, радость и восторг души, не замкнутые на субъекта, а напротив, направленные на других людей, совместный быт и бытие с ними. Поэтому философ учит (в большинстве поздних диалогов) о «сродном труде». Концепция «сродного труда» (сродность, заметим, проявляется в хлебопашестве, в воинском деле, в богословии и воспитании) демонстрирует то, как именно возможно человеческое счастье. Оно – в удовлетворении и наслаждении самим процессом (социально полезного) труда, а не потреблении его продуктов. Причем, с теми, кто духовно родственен трудящемуся.
Следующим направлением натуралистической этики является гедонизм. Гедонизм (греч. - удовольствие, наслаждение) – это этический принцип и соответствующая ему практика, которые последовательно отстаивают идею о том, что основным мотивом поведения, его главным критерием служит наслаждение. Провозглашая наслаждение (удовольствие) высшим благом, теоретики гедонизма высказали ряд соображений в его поддержку. Так, уже Демокрит учил о том, что целью человеческой жизни можно признать хорошее расположение духа (-ю). Известно: человек может испытывать как телесные, так и душевные удовольствия. Но каковы последствия каждого из них для общей направленности жизни индивида?
На этот вопрос попытались ответить киренаики (из города Кирены), одна из философских школ – последователей Сократа. В противовес своему учителю Сократу, глава этой школы Аристипп утверждал возможность нерационального способа бытия. Главный источник нашего знания о мире – это ощущения. Понятия имеют малую познавательную ценность, поскольку не с их помощью, а с помощью ощущений мы регистрируем удовольствия и страдания (от чего-либо). Ощущения, помимо своей непосредственной функции в концепции Аристиппа приобретают статус критерия различения истины и лжи, доброго и злого. Но в силу того, что все ищут наслаждений и стремятся избежать страданий, необходим последовательный поиск именно наслаждений – в стремительно меняющемся мире. Теряет смысл сократовская установка на длительное нравственное совершенствование, но вместо нее провозглашается установка на получение удовольствий во всякий миг бытия. Проще говоря, человеческая жизнь должна стать длительным удовольствием. Аристипп, при этом, отдает себе отчет в том, что удовольствия могут быть телесными и духовными. Отсюда вывод: мы не должны быть их рабами, а искать разумную меру для каждого случая. Рассказывают, что Аристипп вместе со своим рабом нес тяжелый драгоценный груз и когда тот занемог, он посоветовал рабу бросить несомое. Так удовольствие сталкивается со страданием.
В дальнейшем гедонизм как этический принцип был востребован в Западной Европе, в эпоху Возрождения и Нового времени. Он отвечал индивидуалистически-либеральному пониманию человека, в соответствии с которым, свобода воли сопряжена (в том числе) и с выбором чувственных удовольствий. В наше время, во многих обществах, также наблюдается широкое культивирование гедонистического принципа, содержание которого определяется «парадигмой тела», т.е. исключительно телесными утехами. Чаще всего весь объем потребностей людей сводиться к биологическим и психологическим. Как отмечает современный чилийский философ Дарио Салас: «Безумие людей зашло уже так далеко, что они воспринимают мир как супермаркет, предлагающий развлечения и удовольствия, и думают, что они здесь ради бесконечных наслаждений, а не ради морального и духовного совершенствования»8. Этот гедонистический тупик, – острейшая проблема бытия человечества ХХI века.
Следующий сюжет натуралистической этики связывается с утилитаристской теорий. Утилитаризм (от лат. utilitas – польза) – продукт более поздний. Он возник в Великобритании в ХIХ ст. Утилитаризм как этический принцип признает основным источником нравственности «естественное» в человеке, а единственной достойной целью моральной деятельности – достижение наибольшего количества счастья для наибольшего числа людей. Основатель утилитаризма И.Бентам полагал, что все человеческие поступки имеют общим знаменателем пользу. Она есть цель и норма поведения, обеспечивающая как индивидуальное, так общественное счастье и благополучие. По большому счету, утилитаризм сводит моральный выбор к калькуляции выгод и потерь, которые влекут за собой те или иные поступки. Прежде чем совершить благодеяние, субъект должен подсчитать тот полезный эффект, которое оно принесет собой другим людям (их наибольшему числу). Недаром этику утилитаризма называют «моральной арифметикой». Другой представитель этой позиции, - ученый, философ и общественный деятель Дж.Ст.Милль, высказал идею о том, что ориентация на пользу предшествует всем частным целям человека. Более того, польза как этическая норма важнее справедливости, принципа «не вреди» и заповедей Декалога. Польза – это путь к счастью. Что же касается общества, то сделать счастливыми всех – невозможно, но, вместе с тем, существует путь уменьшения и устранения несчастья из жизни. Главным препятствиями, мешающими счастью людей, он считал: а) себялюбие каждого; б) недостаток умственного развития людей; в) дурные государственные законы. Сам Милль на деле (он был членом Палаты общин Британского Парламента в 1866 – 1868 г.г.) пытался решать эту задачу. Мотив счастья, определяющий содержание утилитаризма, позволяет различать утилитаризм и узкий практицизм, который «замкнут» на эгоистический расчет или выгоду.
Дальнейшее развитие натуралистической этики связано с ее трансформацией, с ее последовательным онаучиванием. Бурный рост науки Нового времени дал возможность произвести новые обобщения, в т.ч. в области этики. В ХIХ ст. Г.Спенсер, Ч.Дарвин, П.А.Кропоткин и др. пытались доказать гипотезу о том, что мораль является моментом развития биологической (природной) эволюции; что в ходе становления собственной природы человечество прошло длительный фазис отбора на моральность (напр., на альтруизм); что т.н. социальные инстинкты получены человеком (как и др. «социальными» животными) от природы, но они преобразуются в социальной среде – в нравственные навыки и качества. В ХХ веке натуралистическая этика (=эволюционистская этика) пошла по пути изучения эволюционной (генетической) предзаданности поведения людей. Так, представитель этологии (науки о поведении животных), лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц осуществил описание психофизических механизмов поведения животных и человека. Он назвал человека Двуликим Янусом, единственным существом, способным с воодушевлением посвящать себя высоким целям, но вынужденного для этого организовывать свою физиологию поведения, «звериные особенности которой несут в себе опасность…»9. Несколько в ином ключе ту же проблему, т.е. проблему согласования (коэволюции) генетической и культурной программ, в которые вовлечен человек, пытаются решить представители социобиологии (Э.Уилсон, Ч.Ламсден, М.Рьюз, В.Эфроимсон). Они указывают на то, что механизмы эволюционного отбора могут эффективно «сработать» в определенной социальной среде, где предрасположенность к морали примет форму моральной функции. Для этого в обществе должны быть созданы гибкие правила управления генетической программой человека, например, его «эгоистическим геном». В идеале, коррекция механизмов эволюционного отбора направлена на устойчивые чувства альтруизма, обязанности и кооперации. Однако реальная практика говорит об обратном.
Считается, что естественный отбор зависит не только от наличного генетического разнообразия, но и от разнообразия окружающей среды: «чем больше разнообразие этих двух факторов, тем выше интенсивность отбора»10. В свете этого положения любопытно посмотреть на тех субъектов, которых плодит и клонирует «цивилизация капитализма». Они сверхэгоистичны, деловиты, прагматичны, склонны к достижению успеха, холодны и эмоционально черствы, нацелены на войну «все против всех»...11. По большому счету, этот тип человека, метко названный А.А.Зиновьевым «западоидом», вовсе не способен к конструктивному диалогу с представителями иных культур и социумов, тем более не готов к отказу от достигнутого уровня жизни. Поэтому, вопрос о позитивном канале этико-антропологической эволюции остается открытым.
3. Религиозные и идеалистические системы нравственности. Приступая к рассмотрению этого класса учений, следует вспомнить о том, что религиозное мировоззрение, а также мировоззрение, основывающееся на идеальных, сверхчувственных факторах, имеет собственную специфику. Она связана: либо с представлением о Боге как источнике всякой нравственности; либо идеях-образцах для подражания и воплощения в жизни (в частности – идеей блага у Платона); либо о надчеловеческим (по характеру) моральным законом; либо о «работе» Мирового Духа в социальном и индивидуальном масштабах; либо о добре как идеальной, но конкретной форме жизнеутверждения;либо об индивидуальном сознании, полагающем нравственные ценности и, тем самым, достраивающем мир до совершенства. Специфика религиозно-идеалистического миропонимания как раз и проявляется в моральной сфере, где аккумулируется понимание абсолютных ценностей и идеалов жизни: примат вечного над временным, добра над злом, правды над кривдою, справедливости над ее антиподом, свободы над духовным рабством и т.д.
Знакомство с религиозными системами морали и этики мы предлагаем начать с конфуцианства. Конфуцианство, помимо того, что оно – национальная религия Китая, интересно в качестве этической доктрины, предложенной Кун Фуцзы (Конфуцием). Этот учитель китайской нации предложил этико-политический проект организации социоприродного пространства, где все отношения между людьми тщательно проработаны, кодифицированы и предложены в качестве непреложной системы норм. Конфуций мыслил мир иерархически, т.е. разбивая его на ряд уровней, восходящих к высшей инстанции – Дао. Дао (кит. – путь, дорога, закон, порядок) – это этико-эстетическая категория древнекитайской мысли, отражающая высшую точку иерархии – Небо, но не как природную (физическую) реальность, а как нравственный абсолют, закон. Дао спроецировано на общество, а общество строится и развивается, следуя высшему и совершенному. «Сыном Неба» является правитель, главная функция которого, – распоряжаться вверенным ему обществом (государством), адекватно «воле» Дао. Он справедливо правит большой семьей и служит Небу как главный священник (распорядитель ритуала). Ему вверена наибольшая собственность, даны наибольшие полномочия и на нем – самая большая ответственность. Князья, сановники, чиновники и простой люд, располагаясь по иерархии ниже, наделены убывающими привилегиями и полномочиями.
Данная модель описывается при помощи нескольких категорий, главная из которых – «ли». «Ли» – это строгая соразмерность уровней социальной организации, плюс строгие рангово-иерархические различия. «Ли» тесно связан с ритуалом, т.е. системой особых символических действий (от рождения – до погребения), с помощью которых осуществляется регуляция и корректировка поведения людей в государстве и семье. Ритуал призван воздействовать на чувства людей (радость, гнев, скорбь, страх, любовь, отвращение, вожделение), пробуждая в них нравственные качества. Из них наиболее известны «жень» – человеколюбие или человечность; «чжун» – преданность тем, кто старше по рангу и положению; «и» – справедливость, устанавливаемая по долгу; «сяо» – сыновья почтительность, связывающая людей в единый род. Выработкой этих качеств заняты все без исключения члены общества. При помощи «ли» они вспахивают свои чувства, а затем собирают урожай в виде «жень».
«Жень» или человеколюбие является внутренней морально-психологической установкой на любовь к людям. Она воспитывается (прививается) человеку от рождения при помощи комплекса мер: ритуала, музыкой, стрельбой из лука, управлением колесницей, письмом и счетом. Однако, самое важное найти именно нравственную точку опоры внутри, такую точку, которая бы соответствовала Дао. Поэтому категория «жень» тесно связана с «золотым правилом нравственности». В формулировке Конфуция оно звучит: «Чего себе не пожелаешь, того не делай другим»12. Исполнять это правило нужно всем, но лишь немногие из людей – «благородные мужи», - достигают нравственного совершенства и гармонии. Длительный путь поиска совершенного человека завещал Конфуций в своих «Беседах и рассуждениях». После Конфуция его ученики и последователи продолжили развитие этических взглядов учителя.
Буддийская этика также представляет особый интерес, поскольку в ней сосредоточены ценностно-мировоззренческие установки по преодолению несовершенства жизни. Учение Сиддхартхи Гаутамы явилось антитезой брахманизму (индуизму) – с его развернутой культовой практикой; с другой стороны, буддизм преодолевал крайности аскетики джайнизма, настаивавшего на особом образе жизни. Буддизм вобрал в себя многие из сложившихся религиозно-мифологических представлений Древней Индии, поэтому обратимся к ее культурному контексту.
Общий тезис всех религий, чья родина – Индия, состоит в неприятии существующего жизненного порядка. Все в мире, включая богов, людей и обитателей ада, подчиняется жесткой причинно-следственной связи. Она не дает никому шанса обрести счастье или состояния, близкие к нему. Круговорот жизни (сансара) – бесконечный переход от одного существования, - к другому, оплачивается (для всех) столь же бесконечными страданиями. Нравственное совершенствование и порочность формируют карму (результирующую опыта прошлых жизней, своеобразный закон воздаяния), тем не менее, не делают живые существа (человека) свободнее и счастливее. Разрыв и выход из цепи перерождений – центральный мотив религиозно-философских исканий Индии. Буддизм здесь не исключение. Гаутама предлагает свой вариант «выхода», связанный с интерпретацией бытия мира, человека и целей жизни. В своих «четырех благородных истинах» он фиксирует: состояние мира и существ, обитающих в нем - страдание; причину страданий – жажду (желание); возможность избавления от страданий, упраздняя причину; восьмишаговый путь к подлинной реальности (нирване). Если вдуматься в содержание «шагов» этого пути, то мы увидим их явную этическую окрашенность. Например, шаги с третьего по седьмой сконцентрированы вокруг идеи совершенства главных качеств и функций человека: помыслов, речи, дел, жизни. Отсюда вырастают упреждающие запреты (табу) на ряд действий обычного человека (не убивать, не красть, не лгать и т.д.), а затем и монаха (не спать на мягких постелях, не допускать излишеств в пище, не петь и танцевать и т.д.). Подобные дисциплинарные моменты отвлекают от страстей и настраивают на праведный путь – Дхарму. Кроме Дхармы, буддистская традиция признает наивысшей ценностью личность самого Будды плюс Сангху (общину). Поэтому разработанное в буддизме учение о грехе отражает избранные приоритеты. К смертным грехам относятся: развал общины; убийство учителя (архата); убийство отца или матери. В число грехов, близких к смертным, занесены: осквернение архата или матери; убийство бодхисатвы (святого); воровство собственности сангхи; разрушение буддийского реликвария. Основным нравственным законом буддийской этики, законом, регулирующим поведение людей, служит «золотое правило нравственности». В «Дхаммападе», где собраны изречения Будды, говориться о недопустимости ненависти в межчеловеческих отношениях, и о вечном торжестве любви над ненавистью. В буддийской традиции любовь трактуется как умение сострадать всему живому, умение соучаствовать в духовной трансформации людей и природных явлений.
Теперь остановимся на т.н. теистических (от греч. - Бог) этиках. Данная подгруппа этических программ основывается на идее о том, что источник морали и нравственности – сам Господь Бог. А человеку вменяется выполнение ниспосланных свыше норм.
Этика Ислама как мировой религии вырастает из вероучения и пронизывает собой не только культ, но и все стороны повседневной жизни мусульман. Ислам основывается на «Коране» (священном писании), сунне (предании) и шариате (этико-правовом своде правил). Все эти источники веры и нравственности даны Аллахом раз и навсегда, и требуют к себе особого, осознанного отношения. Главный источник Ислама – Коран, предлагает видеть в Аллахе нравственные атрибуты (всемилостивый, милосердный и т.д.) и предписывает верующему покорятся воле Всевышнего, как наивысшей благой воле. Этот момент, связанный с предопределением вовсе не означает, что люди не должны нравственно совершенствоваться. Напротив, отношения в семье, обязанности между родственниками, круг полезных и достойных мусульманина занятий, отношение к иноверцам, занятия торговлей, наконец, запреты, - прописаны в качестве руководств к действию. Так, шариат (букв. правильный путь) дифференцирует все поступки на пять категорий: 1) обязательные; 2) желательные; 3) дозволенные; 4) недостойные; 5) запретные13. И в земной, и в загробной жизни человек, действующий неоправданно с точки зрения норм Корана, Сунны и собственно шариата, - будет нести суровые наказания. Среди наиболее тяжких (перед Аллахом, и как отклонение от нравственно-правовых норм мусульманства) считаются: многобожие, вероотступничество, детоубийство, прелюбодеяние, воровство, ростовщичество и пьянство. Предостерегая людей от заблуждений и нравственных падений, Ислам дает и позитивную программу их совершенствования.
Поскольку целью жизни мусульманина считается «исхан» – внутреннее преображение человека, то соразмерно цели подобраны и средства. «Пять столпов Ислама» являются не только вероучительными и культовыми установками; они выполняют роль нравственных регуляторов – на пути приближения к Богу. Напомним, что молитва (и обязательное омовение), милостыня (свидетельствующая о нравственном качестве – щедрости), пост (как практика непорочности), паломничество (подготовка к загробной жизни) и священная война (в первоначальном варианте воспитывавшая добродетель мужества), выполняют свою функцию, – последовательной подготовки души верующего к совершенному бытию.
На очереди христианская этика. Термин «христианская этика» является собирательным для этических учений всех ветвей христианства: католицизма, православия и протестантизма. Остановимся на общем, а затем, на особенном в этической программе христианства. Но прежде чем сделать это, вспомним, что само христианство имеет смысловой корень или основание в «Ветхом завете», в его этических установках и нормах. Не даром считается, что учение о спасении человека сформулировано и развито в Декалоге, пророчествах о прощении (Иер. 33: 8), о Новом Завете (Иер. 31: 31 - 33), о новом сердце и новом духе человека, предназначенном для общения с Богом в Царствии Божием (Иер. 36: 25 - 27)14.
В этическом плане наиболее интересен «закон Моисея», или «царский закон», данный Богом – через Моисея – израильскому народу на горе Синай. В предложенных 10 заповедях дан своеобразный духовный регламент отношений человека к Богу, к ближнему и к самому себе. Итак, обратимся к первоисточнику:
1-я заповедь: «Я, Господь Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будут у тебя других богов пред лицем Моим»;
2-я заповедь: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что на воде ниже земли; не поклоняйся и не служи им...»;
3-я заповедь: «Не произноси имя Господа Бога твоего, напрасно...»;
4-я заповедь: «Помни день субботний, чтобы святить его...»;
5-я заповедь: «Почитай отца твоего и матерь твою, чтобы тебе было хорошо и чтобы продлились дни твои на земле...»;
6-я заповедь: «Не убивай»;
7-я заповедь: «Не прелюбодействуй»;
8-я заповедь: «Не кради»;
9-я заповедь: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего»;
10-я заповедь: «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ничего что у ближнего твоего» (Исх. 20: 17)15.
Переходя к анализу этих фундаментальных заповедей нужно учесть одно обстоятельство. В свое время британский богослов и писатель Ф.В.Фаррар высказал мнение о том, что «все остальное в Священном Писании является лишь дополнением к нему (закону – Д.М.)16. Тем не менее это мнение справедливо лишь отчасти. Прежде всего речь идет о неукоснительном соблюдении закона (всех десяти предписаний), ибо нарушение хотя бы одной ввергает человека в полное беззаконие17. При этом весь Новый Завет чтит Ветхий Завет, полагая что «конец закона – Христос» (Рим: 10: 4). Логика процесса эстафеты Заветов такова, что закон уступает место благодати, жесткий регламент – всепокрывающей любви и милосердию.
Подчеркну, что в качестве моральной доктрины христианство универсально, поскольку, во-первых, в нем провозглашен принцип этического равенства всех людей (в их отношениях к Богу, который любит все свои творения), принцип, отменяющий прежние национальные, имущественные, половые и иные рамки; во-вторых, в христианстве провозглашена решительная борьба с порабощенной грехом частью природы человека: с первородным грехом и индивидуальными прегрешениями (к т.н. «смертным грехам» относятся: гордость, скупость, нечистота, зависть, невоздержанность, гнев, лень); в-третьих, христианство призывает человека встать на путь добродетели, предлагая ему соблюдать заповеди «блаженства» (Мф. 5: 3 - 14). В их число входят: духовная нищета, кротость, алкание и жажда правды, «стояние» за правду, милосердие, миротворчество, сердечная чистота. В отличие от иных моральных и этических систем древнего мира, здесь человеку предписывается преодолевать зло добром, не отвечать насилием на насилие, любить врагов. Заповедь любви, данная Иисусом Христом людям в Новом Завете (Мф. 22: 39), имеет принципиальный характер. Хотя она и была известна ранее (Лев. 19: 18), все же ее содержание можно уяснить, зная земной путь Христа, своей жизнью и крестной смертью давшего урок божественной любви18.
В отличие от античных представлений о любви (любви как -е, или любви-дружбе - -и), в христианстве любовь предстает в виде , - жертвенной любви-самоотдачи (Сын Божий из любви к людям принимает человеческий образ и распинается за человеческие грехи, взяв это бремя на себя), самоуничижаясь () ради спасения рода человеческого, в пределе – всякой страждущей твари. Эта любовь Божия обращена ко всем людям, включая последних грешников, и, следовательно, она воплощает в себе наивысшую нравственную мудрость и свидетельство о благодати. Апостол Павел дал наиболее точное определение христианской любви, указав на ее главные, отличительные черты: она долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозноситься, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор. 13: 3 – 8). Вообще же любовь и «есть исполнение закона» (Рим. 13: 10), приведение его к невиданной ранее духовной высоте.
Соблюсти заповеди любви к Богу и к ближнему непросто (недаром Христос предлагает притчу о богатом юноше (см.: Мф. 22: 39)). Ее соблюдение, как и культивирование двух других христианских добродетелей – веры и надежды, - трудный путь познания в себе «внутреннего» человека. «Внешнему» же человеку необходимо вначале усвоить: а) нормы, совпадающие с естественным законом разума (почитание родителей, запрет на убийство и воровство); б) нормы, не противоречащие закону разума, но целиком к нему не сводящиеся (напр. заповедь о непротивлении злу силой или о любви к врагам). Кроме того, переходу из состояния «внешнего» человека, - к «внутреннему» или духовному человеку, - способствует исполнение «золотого правила нравственности». В Новом Завете оно звучит так: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7: 12).
Если кратко охарактеризовать этические позиции трех ветвей христианства, то следует учитывать их доктринальную эволюцию, в соответствии с которой менялись и моральные требования к человеку. В католицизме основной блок этических взглядов конституировался в эпоху средневековья. Они связаны с теоретической и практической деятельностью папы Григория I, Бенедикта Нурсийского, Франциска Асизского, Фомы Аквинского, Бонавентуры. Ими были разработаны общие положения монашеской аскетической жизни, монастырская трудовая этика, теория добродетелей и пороков, учение о праведном пути к Богу, теория ценностей. Эта традиция была продолжена в неотомизме. Центральной проблемой католической этики можно считать проблему согласования разума и веры на почве Откровения, данного людям свыше. Все жизненные принципы и установки, реализуемые в земной действительности, должны быть ничем иным, как реализацией христианской нравственности (отношение к себе, к ближнему и к конечной цели бытия – к Богу). Следуя благим намерениям и утверждаясь в них, человек, рано или поздно, получит свыше помощь в виде благодати. Накапливание багажа добродетелей возможно при осознании самих добродетелей. В католицизме принята их рациональная трактовка. Фома Аквинский, следуя за Аристотелем, показал, что добродетели – это наклонность воли человека к осуществлению блага, понимаемого по-христиански. Он считал, что благоразумие, справедливость, мужество и воздержание образуют нравственный стержень личности, готовят его к встрече с Богом. Кроме того, в этике католицизма (в особенности после I-го (1870) и II-го (1962 - 1965) Ватиканских соборов, совершился поворот к социальной этике, где нашли свою разработку традиционные проблемы: семейная этика, этика труда и досуга, этические вопросы войны и мира, и проч.
Этика протестантизма сложилась в ходе доктринальной эволюции протестанских деноминаций и сект. В трудах М.Лютера, Ф.Меланхтона, У.Цвингли, Ж.Кальвина, Дж.Уесли и др. нашли свое выражение вопросы индивидуальной нравственности верующего протестанта, общие для тех или иных течений моральные императивы. Эти императивы, как доказал в своих работах социолог М.Вебер, предопределили направленность и характер западного капиталистического общества. Остановимся на них подробнее. Согласно Жану Кальвину у каждого человека свой индивидуальный путь спасения. Но парадокс земной жизни состоит в том, что еще до рождения Бог одних избрал к спасению, а других проклял на вечную погибель. Отсюда – особое внимание к собственной избранности. Ее свидетельством являются земные успехи, процветание, удачливость. Но для того, чтобы стать таковым, человек должен пройти школу «мирского аскетизма», т.е. быть особо трудолюбивым, бережливым, невзыскательным, «замкнутым» на собственный успех. Последнее означает недоверие к ближним, часто переходящее в ненависть к тем из них, кто в своей жизни не показал ощутимых материальных результатов. Призрение к нищим – отличительная черта протестантских течений, предающих забвению нищенство как добродетель, сложившуюся в рамках средневековой католической культуры (орден францисканцев). В конце концов, нравственный постулат кальвинизма: «Бог помогает тому, кто сам себе помогает», настраивает на любовь к собственной персоне. Отношения же человека с Богом регламентируются, как считал Ричард Бакстер, подобно тому, как регламентируются отношения кредитора и должника. Место исповеди занимает дневник, куда верующий заносит значимые (по его мнению) сведения о происходящем во внутреннем и внешнем мире. Наступает период калькулируемости заслуг и прегрешений, рационализация нравов, их подгонка под определенные земные стандарты жизни. Поэтому не кажется странным то обстоятельство, что в современном мире наиболее богатые и процветающие государства – это государства, «заквашенные» на протестантском этосе.
Ничего подобного мы не найдем в православной этике. В ней не только сохранена мистическая (таинственная, в плане отношений человека с Богом) составляющая, но она поставлена в тесную связь с нормативной составляющей, не претерпевшей с эпохи раннего христианства качественных изменений. Речь идет, во-первых, об этико-нормативном содержании Закона Божия и вытекающих из него нравственных обязанностях; во-вторых, о христианских добродетелях и их противоположности – пороках; о нормативном таки понимании Царства Божия как цели человеческой жизни; наконец, о спасении и связанном с ним духовно-нравственном долге. Православное богословие, а за ним и этика, ориентируют на космологическое понимание происходящих в мире процессов. Это означает, что человек живет и действует в природном окружении, не противопоставляя ему собственное сознание (подобно тому, как в католицизме и протестантизме), а увязывая любой атомарный акт с возможными физическими и нравственными последствиями во вселенной. В отличие от католицизма и протестантизма, замкнутых на социум и индивида, православная этика – это этика Богочеловеческого домостроительства. В жизненном процессе задействованы все, и судьба природно-социального и индивидуального бытия, связаны воедино. Нельзя отдельно (для себя и своих родных) построить счастье, создать приватный мир, который бы окружал мир слез и страданий. Не отгораживание от других, не бегство в свой собственный мирок, а жизнь во имя Божьей правды составляет основу православного этоса. Он связан с бескорыстием, милосердием, и, кроме того, он по-настоящему деятелен. В казалось бы, безнадежно падшем и греховном человеке православный этос призывает видеть образ Божий, милосердствовать к нему насколько это возможно. Далее, православная этика – соборна, поскольку и добрые и злые дела отражаются на всей структуре универсума, а не только отпечатлеваются в душе индивида. В этом отношении, православная этика особое внимание обращает на источники греха (корень всех семи смертных грехов - это гордыня), на способы борьбы с ними, а также на динамику духовного роста человека. Характерно то, что православие делает акцент на любви, «связывающей» воедино Бога, человека и его ближних. Исполнение людьми нравственного закона (Декалога) всегда должно быть дополнено смирением и живой любовью (). Именно упование на всепобеждающую силу любви, делает возможным преодоление греховной природы, неправды, отъединенности людей друг от друга. Только совместно, соборно можно решать и социальные задачи, и готовить себя к Царству Небесному.
Среди идеалистических систем нравственности выделим две, которые репрезентируют субъективно-идеалистический и объективно-идеалистический взгляды на природу и сам механизм функционирования морали.
Немецкий философ И.Кант развивал собственную этическую концепцию в условиях неустойчивости общественной морали, во времена господства принципа «разумного эгоизма». Люди, подчиняя свою деятельность этому принципу считали, что преследуя свои собственные интересы зряче (разумно), они не будут входить в жесткое противостояние с другими людьми (их интересами). Общество же, основанное на «разумном эгоизме», также заинтересовано в некоторой жертвенности каждого в угоду целому. Но как склонить человека, наделенного свободой, - к уступкам ради других и общества как такового? Данный вопрос не имел адекватного решения в эпоху Просвещения, как он его не получил во время Французской буржуазной революции. Общество все больше хаотизировалось, поэтому И.Кант и предпринял решительные шаги в направлении создания общезначимой и автономной (независящей ни от религии, ни от социально-политической конъюнктуры) этической концепции.
Напомним, что кенигсбергский философ развивал рационалистическую теорию познания. Ее он дополнил рационалистической этикой, где главной инстанцией, обязывающей человека действовать в мире нравственно, был «практический разум». Причем, Кант ставил его выше «теоретического», в силу того, что практический разум обращен к порядку свободы (он его призван утвердить), в то время как «теоретический разум» нацелен на познание природы (порядка необходимости). «Практический разум» характеризуется через связь с волей, на содержание и функции которой до Канта мало обращали внимание. Он полагал, что наш разум, ставший практическим, обязан предписать воле вполне определенную направленность (цель), иначе, склонности человека – с одной стороны, невоспитанная разумом воля – с другой, сделают его легкой добычей произвола. Разумная же воля «вырывает» человека из эмпирической (всегда релятивной) среды и возводит его к миру абсолютного. Абсолютным в этом смысле является нравственный закон, «делающий» человека человеком и приложимый ко всем жизненным ситуациям.
Для того, чтобы обязать волю действовать разумно, нужны практические принципы. В своей повседневной деятельности люди чаще всего ориентируются на максимы (субъективные принципы воления). Одна из них, например, предписывает “отомстить за всякое нанесенное оскорбление”. Но проблема состоит в том, что исходя из разнообразия человеческих характеров, не всякий станет давать сдачу. Тем более, нет гарантии, что насилие не будет продолжено. Поэтому в основу процесса морального оформления воли должны быть положены объективные практические принципы, те, чье содержание не зависит от характера, эмоциональности, симпатий/антипатий и др. Такие принципы И.Кант называет императивами (от лат. impero, avi, atum, are - повелевать, приказывать). Он подразделяет их на две группы. В первую группу входит гипотетический, вторую - категорический императив. Гипотетический или вероятностный, строиться по схеме: «если хочешь…, ты должен». Например, если хочешь быть сильным, занимайся физическими упражнениями. В этом случае воля опять таки базируется на желаниях (склонностях) человека, а значит, она не будет выводить на общезначимый уровень, ведь одному нравится одно, другому – другое. Поэтому И.Кант заявляет, что только категорический императив обеспечивает моральность как таковую. Следование ему как метапринципу (основному закону чистого практического разума) дает возможность отличить моральный поступок от внеморального. И, кроме того, категорический (безусловный) императив делает шанс состояться подлинной человеческой свободе. Для человека важно то, считал философ, соблюден ли принцип свободы внутреннего законодательства или элевтерономия. Ведь человек – творчески созидающее (мир) и самосозидающее существо.
Иммануил Кант предложил несколько формулировок категорического императива. Первая: «поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу всеобщего законодательства»19. Вторая: «поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»20. К категорическому императиву примыкает практический императив: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству»21. Сформулированный Кантом категорический императив повелевает человеку поступать настолько высокоморально, чтобы его поступок служил примером (нравственным эталоном) в любом фактическом положении. Иллюстрирует свою мысль философ примером. У него был состоятельный друг, который поручил Канту на хранение деньги. Неожиданно друг скоропостижно скончался. Перед Кантом как человеком стоит выбор: либо найти родственников друга и передать сумму им; либо оставить деньги себе; либо, в память о друге, поставить на его могиле памятник. Из трех вариантов только последний отвечает требованиям нравственного закона, ибо воспитанная разумом воля всегда стремится выполнить нравственный долг. Поэтому Кант полагает, что формула категорического императива такова: «должен, потому что должен». Тем самым, человеку вменяется нравственное долженствование в любом эмпирическом жизненном случае, а также ему вменяется рассматривать (во взаимоотношениях) других людей и человечество в целом, как цель саму по себе, но никогда – как средство. Нравственное величие и достоинство человека, по Канту, в желании стать законодателем морального бытия, меняя и себя самого и несовершенный социум. «Ты должен, значит, ты можешь» - призыв, брошенный великим немцем всем людям. При всем своем априоризме, ригоризме и формализме этика Канта сыграла большую роль в дальнейшем развитии этических взглядов.
Примером объективно-идеалистической трактовки моральной практики служит этическая концепция крупнейшего русского философа В.С.Соловьева. В историю этики он вошел в качестве разработчика системы нравственной философии. Свою этику мыслитель строил на «первичных данных нравственности», присущих природе человека: чувстве стыда, чувстве жалости и благоговения. Соловьев полагал, что эти три первичные чувства исчерпывают собой весь объем возможных отношений к тому, что ниже его; к тому, что равно ему; к тому, что выше него. В первом случае человек стыдиться собственной животной природы (половая стыдливость, в которой человек выявляет свое сверхживотное значение); во втором, - жалость или симпатическое чувство выражает собой социальное отношение (к себе подобным); в третьем, благоговении или благочестии реализуется отношение к высшему началу, онтологически превосходящему человеческое существо (к Богу, предками, народу, человечеству). Реализуя эти отношения в полной мере, люди могут: а) взять под контроль материальную чувственность (аскетизм); б) солидаризоваться с другими (альтруизм); в) создать мотивацию по внутреннему подчинению сверхчеловеческому началу (религиозное начало нравственности). Из этих отношений (=добродетелей) вытекают как их модификации все остальные. Все они, нужно заметить, образуют некоторое единство, которым (и в природном, и в человеческом, и божественном мире) выступает добро как высшая и безусловная ценность.
Реализация добра в жизненном процессе возможна при условии, когда каждый по отдельности и все люди вместе сознают: а) собственное моральное несовершенство; б) наличие объективно данного (в мире) несовершенства; в) необходимость приближения к совершенству (Богу как высшему благу), преодолевая собственное несовершенство. При такой экспозиции понятен смысл безусловного начала нравственности, выполнение которого для полноты личного человеческого и всемирного бытия – обязательно. Категорический императив соловьевской «этики всеединства» звучит следующим образом: «В совершенном внутреннем согласии с высшею волею, признавая за всеми другими безусловное значение, или ценность, поскольку в них есть образ и подобие Божие, принимай возможно полное участие в деле своего и общего совершенствования ради окончательного откровения Царствия Божия в мире»22. Сформулированный философом нормативный принцип подкреплен теорией добродетелей, в которую входят уже известные нам кардинальные добродетели античной этики плюс теологические добродетели христианства. Культивирование всех их (мудрости, мужества умеренности, справедливости, веры, надежды и любви) в перспективе поиска личного совершенства и мировой гармонии и делает человека богоравным существом.
Однако, основной упор Соловьев как философ-идеалист делал на добродетели любви, видя в ней и высшую цель бытия, и «положительную избыточную силу», реально соединяющую отдельных людей, народ, народы – в человечество, человечество и Бога, - во всеединство. Соловьевское понимание любви носит подчеркнуто идеалистический характер. Студента мы отошлем к главному тексту философа, написанного на эту тему. Здесь же укажем, что он различал: а) нисходящую любовь (которая больше дает, нежели получает); б) восходящую любовь (которая больше получает, нежели дает); в) уравновешивающую любовь. Любовь Бога к людям или родителей к детям, любовь детей к родителям, наконец, любовь между мужчиной и женщиной, – суть основные варианты любви. Но все они интегрированы в процесс созидания целостного человека и человечества, в гармоничном единстве с природой и Богом. Искомое единство, – прежде всего внутреннее единство, поэтому установление истинно любовного отношения человека к природной, социальной и к всемирной среде, – это задача для человечества в истории. Нравственный же смысл человеческой любви Владимир Соловьев видел в «оправдании и спасении индивидуальности через жертву эгоизма»23. В этом плане она выше и больше чем сознание, поскольку именно последнее (а через него и человеческая телесность), «подтягивается» до решения истинно мировой задачи – соединения со всеми в целостность духовно-материального порядка.
4. Социоцентрические концепции морали. Рассматривая этические и моральные представления, предметно и практически сориентированные на общество и на человека как «животное общественное» (Аристотель), мы остановимся на тех из них, которые стали наиболее влиятельными в ХIХ и ХХ ст.
Первая концепция – это концепция добродетелей, предложенная в ряде работ («Необходимые предостережения для тех, кто хотел разбогатеть» (1136) и «Советы молодым предпринимателям» (1748)) известным общественным и политическим деятелем США - Бенджамином Франклином. Став успешным новатором и изобретателем (ему принадлежит идея республиканской формы правления американского государства, изобретение т.н. «газетной утки», конденсатора и громоотвода), Франклин теоретизировал над проблемой успешного и социально активного человека. Эта проблема имела для него, в том числе, и моральную составляющую. Успех и признание другими – определяющие ориентации его концепции. Однако добродетели как практические ориентиры к цели успешности, связаны с нравственным тренингом чувств и ума. Человек должен стать само-строителем, self-made man. Он – творец себя и ответственен перед собой за собственные успехи и неудачи. Разрабатывая свой нравственный кодекс, Б.Франклин по сути предложил модель нетрадиционного человека. Данная модель отражала интересы и чаяния переселенцев из Старого света, переселенцев, отчасти еще не растративших протестантский этос, отчасти, решившихся строить общество нового типа, на иных культурных основаниях (вспомним произведения Дж.Лондона, М.Твена, Т.Драйзера). Модель эта «прижилась» не только на родине ее автора, но позже, уже в наше время, востребована многими людьми, для которых американский образ жизни и соответствующие ему ценности – вещи достаточно привлекательные. Но попробуем вдуматься в комплекс франклиновских добродетелей.
В таблице добродетелей Б.Франклина они располагаются в соответствии с определенной логикой:
Как видим, в перечень добродетелей попали различные социокультурные нормы и правила, нравственные предписания и ценности. Эклектичный по составу кодекс включает в свой состав установки и аскетические приемы протестантской (кальвинистской, пуританской) этики – невзыскательность, бережливость и умеренность; кинические, стоические, вообще – античные идеалы – обуздание страстей, спокойствие духа; иудаистскую добродетель – чистоплотность; христианские добродетели – кротости, целомудрия (понимаемого явно не по христиански!); интенции гуманистической морали. Основной (хотя и скрытый) конфликт подобного перечня добродетелей заключается в центрировании добродетельной практики на собственное «я», при слабом (формально заявленном) обнаружении «другого». Так, лежащий в основе этой концепции индивидуализм как мировоззренческий и моральный принцип, существенно ограничивает возможность социальной гармонии в буржуазном обществе.
Следующее учение, заявившее свои серьезные претензии на скорое воплощение социальной гармонии стал марксизм. Его основатели – К.Маркс и Ф.Энгельс вошли в историю общественной мысли как принципиальные критики буржуазного общества, его политэкономических устоев (базиса). Элементы, входящие в «надстройку» социальной системы (политика, право, мораль, искусство, философия и религия) их интересовали в связи с прогнозируемым экономическим крахом капитализма. Поэтому они не создали целостной этической концепции, но часто писали и высказывались по проблеме радикального преобразования материального бытия общества и усовершенствования человека.
Преодоление противоречий капитализма (несомого им зла, прежде всего - классу пролетариев) возможно путем осуществления мировой революции, смены формы собственности на средства производства, освобождения угнетаемых. Общественная собственность, упраздняющая частную, создаст предпосылки для совместного труда, ради цели процветания всех и развития каждого. Новые общественные отношения (при коммунизме не будет классов) станут определяться принципом социальной справедливости. Уйдет в прошлое частный интерес, мотивация к наращиванию капитала, а значит, эксплуатации трудящихся исчезнет… Данный проект, прорисованный в «Манифесте коммунистической партии» (1848) рисовал контуры нового, коммунистического общества и человека, но также обнажал объективные причины вражды и ненависти членов капиталистического общества. Законы, мораль и религия этого общества – суть «буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы»24. Поэтому, упразднив «буржуазную личность», сведя на нет «буржуазную самостоятельность», подавив «буржуазную свободу», можно рассчитывать на успех в осуществлении этого проекта.
Коммунистическая революция, писали они в «Манифесте», «есть решительный разрыв с унаследованными от прошлого отношениями собственности». Помимо этих отношений, революция «самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого»25. Практически весь нравственный опыт человечества должен быть упразднен, ибо на нем лежит печать классово-имущественных отношений. Но страшнее всего то обстоятельство, что всем тем, кто воплощает собой (своей деятельностью и досугом) буржуазность, объявлена война. «Насилие – повивальная бабка истории», – формула К.Маркса, ставшая руководством к действию для коммунистов. Присвоить себе право вершить суд от лица Истории могли ранее великие исторические личности. Теперь речь шла о целом классе - пролетариате, который волевым усилием ниспровергал прежний порядок бытия, взамен предлагая новый. Неся в себе политический радикализм и моральный нигилизм, марксизм стал первой антинормативной тенденцией в европейской и мировой культуре ХIХ, и в особенности, ХХ ст.
Обсуждение путей и способов реализации высокой цели коммунизма началось после кончины К.Маркса и Ф.Энгельса. Социал-демократы настаивали на этической коррекции марксизма, считая, что движение к поставленной цели требует к себе внимания со стороны моральной рефлексии. Представители т.н. «этического социализма» обращали внимание на необходимость фундирования марксизма этико-нормативными и правовыми постулатами. Однако марксизм как теория, а затем и практика, развивался в ином направлении. С именем В.И.Ульянова (Ленина) связан наиболее трагический сюжет в истории России и многих других народов, взявших на вооружение «передовое учение». Ленин в ряде своих работ («Государство и революция», «Задачи союзов молодежи» и др.) отстаивал тезисы о классовом характере морали; о связи норм морали с целями классовой борьбы; о ничтожестве внечеловеческой, внеклассовой нравственности26. Теперь хорошо известно, как «железной метлой» часть человечества была «загнана в счастье». Цель, как учил соратник Ленина - Л.Д.Троцкий, оправдывает средства. Поэтому террор, объявленный народам России, ГУЛАГ, «стукачество», «чистки» и прочее, стали иллюстрацией к этому грандиозному проекту.
В СССР, разумеется, были позитивные нравственные явления. Например, классовая солидарность, интернационализм, коллективизм, взаимопомощь, труд на благо всего общества – считались важными составляющими морального сознания. Поэтому нарушение: а) внутрипартийных норм; б) общественных норм; в) норм «морального кодекса строителя коммунизма», считалось недопустимым. История распорядилась таким образом, что именно в партии началась деформация провозглашенных моральных принципов. За ним последовал обвал нравственности народа, не изжитый и по сей день.
Второй антинормативной тенденцией европейская культура обязана Ф.Ницше. Немецкий филолог и философ сформулировал ряд этических идей, содержание которых срезонировало не только в философии или литературе, но и в общественно-политической практике.
Еще в ранних своих работах он обосновал понятие «жизнь», включавшее в себя творческую энергию, физическую силу и здоровье, инстинкты и чувственные страсти. Жизнь – становление, буйство и напор, которое у греков олицетворял бог Дионис. Ему противится Аполлон, бог порядка, гармонии и статичной красоты. Мораль, а за нею и этические концепции (посвященные предмету «как правильно жить»), тесно связаны с жизнью и отражают в себе диониссийское и аполлонийское начала. Герои античных трагедий живут диониссийской моралью, а Сократ, – напротив, через познание (=подчинение) жизни собственному разуму, - аполлонийской. История человечества – это история нравов, их зарождения, культивирования, отрицания и вновь возрождения. Ницше считает, что в истории мы встречаемся с двумя типами людей, двумя моральными ориентациями: «господской» («аристократической») и «рабской» («стадной»). Первая определяется факторами физической мощи, телесности, здоровья, и поддерживается социальными институтами – ее хранителями (войной, рыцарскими турнирами, походами и охотой); вторая определяется противоположными факторами, так или иначе отрицающими буйство жизни – болезненность, уродливость, ограниченность. У каждой из двух групп закрепляется своя система нравственных оценок и их критериев. У первых «хорошее» – это знатное, благородное и органическое; «плохое» – неблагородное, незнатное, искусственное.
Основное противоречие жизни и культуры, по Ф.Ницше, состоит в том, что слабые, неразвитые, ущербные люди неадекватно реагируют на проявления жизненности у сильных. Этот феномен он обозначил термином resentiment (франц. – злопамятство, злоба, горькое воспоминание, озлобленность, враждебность), который указывает на реакцию чувствующего свою неполноценность человека, произрастающую из сравнения с превосходящими его (в чем-либо) людьми. Ресентимент оформляется в месть, зависть и злобу, ревность и вражду. Показательно то, что слабые люди формируют свои моральные оценки, отрицая превосходящие качества сильных, в тот момент как сильные – творчески развивая собственные соматические и психологические задатки. Поэтому понятия «добра» и «зла», равно как и другие моральные реакции ограниченных людей – относительны, и к ним легко приспособиться. Такая мораль (сюда Ницше относит христианскую, гуманистическую, социалистическую) апеллирует к слабостям человека, принижает в нем человеческое достоинство и затушевывает жизненность. Подобные моральные концепции уравнительны, что влечет за собой перманентное ослабление жизненных позиций тех немногих, чей удел – культивировать жизненную энергию.
Выход из создавшейся ситуации (ХIХ век для философа, – век невиданного морального упадка, господства «безобразных плебеев», заявивших свои права во время Французской революции) он видит в радикальном подавлении всего «стадного». История может продолжиться, если «высшие люди» осознают пагубность морали толпы, сумеют встать по ту сторону «добра» и «зла» (т.е. распространенных моральных оценок), осуществить переоценку ценностей. Нужно, говорит Ницше, отказаться от ценностей выдуманных людьми для людей и дерзнуть повысить свою мощь, показать «волю к власти», слиться с землей. Для решения этой задачи философ вводит понятие «сверхчеловека», т.е. новой генерации людей, кому под силу испытать великую скорбь и страдание, плюс стать субъектом полагания новых ценностей, нового бытия. Сверхчеловеческая порода как новый фактор эволюции должна быть выведена постепенно, в жесткой борьбе со слабыми и неудачниками, которые должны погибнуть. Для указания того, в каком направлении будет идти становление, Ницше вводит персонаж Заратустры – пророка сверхчеловека. Вслушаемся в его проповедь: «О высшие люди, не думаете ли вы, что я здесь для того, чтобы исправить то, что сделали вы дурного? Или что хочу я отныне удобнее уложить вас спать, страдающих? Или указать вам, беспокойным, сбившимся с пути и потерявшимся в горах, новые, более удобные тропинки? Нет! Нет! Трижды нет! Все больше все лучшие из рода вашего должны гибнуть, - ибо вам должно становиться хуже и жестче. Ибо только этим путем – только этим путем вырастает человек до той высоты, где молния порождает и убивает его…»27. Перед нами якобы идея естественного отбора (по низменным качествам). Но Ницше идет дальше дарвинистских представлений, пытаясь показать «позитив» в формировании сверхчеловека-аристократа. Отбор – это не эволюционный процесс и не диалектика исторических сил. Отбор – это метод воспитания, основанный на двух моментах: а) радикализации нигилизма (усугубляющего кризис человека и культуры); б) культивирование «пессимизма силы», работа «молотом», направленная на торжество воли (к власти) как сущности жизни. Ни буржуазия, ни ученые, ни крестьяне, ни пролетариат, - в принципе не годятся для этого проекта. Реализовать тезис «человек существо, которое необходимо преодолеть» под силу аристократам духа, апеллирующим к собственной силе и мощи, а не к потустороннему, классовому или национальному интересу, добродетелям или счастью. Такая этическая позиция чаще всего называется имморализмом, т.е. выходом за пределы всех этико-нормативных систем и генерированием новой бытийной перспективы.
И Марксу, и Ницше суждено было стать апостолами новых радикальных политических течений, где насилие стало самым «эффективным» инструментом социальных преобразований. На повестку дня встал вопрос о преступлениях, вырастающих «из логики, из философской доктрины» (А.Камю). В противовес взглядам этих мыслителей и бесчеловечным практикам уничтожения классового врага, расово, национально и физически неполноценных, - стали высказываться идеи ненасильственного устройства общества. Новатором в этой области можно считать великого русского писателя Л.Н.Толстого. После остро пережитого мировоззренческого и ценностного кризиса, писатель обратился к вопросам религии и нравственности. Его творчество после 1880 года (года обретения точки опоры в решении вопроса о смысле жизни), представляет собой развитие религиозно-нравственных идей.
Мучавший Льва Толстого вопрос «для чего жить?» разрешился в ответе: смысл жизни имеет то, что неуничтожимо смертью. Следовательно, жить нужно не для себя и для других смертных, а для Бога – бесконечного, бессмертного существа. Бог в принципе непознаваем, но Он оставил людям заповеди, свободное исполнение которых приближает нас к абсолютному. Любовь к Богу и братская любовь к «ближним» дают душе шанс нравственно вырасти, подняться над привычным (и обычно мало осознаваемым) несовершенством.
Концепция Л.Н.Толстого вытекает из христианства, хотя ряд аргументов заимствовался им из иных религий (буддизма, даосизма и конфуцианства) и философских учений (напр. А.Шопенгауэра). Христианство же в его моральной доктрине представлено не догматически, а лишь как нравственно-ориентирующая модель поведения. Поэтому, из числа всех новозаветных заповедей он оставляет пять, давая к ним собственные развернутые комментарии. Толстой считает, что заповеди «не гневайся», «не оставляй жену», «не присягай никогда никому и ни в чем», «не считай людей других народов своими врагами», наконец, «не противься злу», - составляют реальную силу в деле совершенствования человека.
Последняя заповедь о непротивлении злу силой, является системообразующей в его этике ненасилия. Она – фундаментальный закон человеческого общежития. «Движение к добру человечества совершается не мучителями, а мучениками. Как огонь не тушит огня, так зло не может потушить зла. Только добро, встречая зло и не заражаясь им, побеждает зло. То, что это так, есть в мире души человеческой такой же непреложный закон, как закон Галилея, но более непреложный, более ясный и полный» – читаем мы в трактате «В чем моя вера?»28. Суть этого закона состоит в прекращении мирным путем любых форм насилия одних людей над другими: от убийства – до узурпации воли. Живя по этому закону, исповедуя идеал непротивления, человек не только не участвует в приумножении зла, он отказывается от примирения со злом. Любые аргументы в пользу насилия над человеческой личностью неприемлемы как с точки зрения самого разума (воплощенной мудрости), так и с собственно нравственной точки зрения. Злу можно противопоставить смирение и любовь, ибо только они способны пробудить добрые чувства в стремящихся к насилию, отвратить их от греха.
В своей проповеди непротивления Толстой призывал «с грехом ссориться – с грешником мириться». Непротивление злу предполагает духовно-нравственное совершенствование личности и через нее - всей гаммы социальных отношений. Оно предполагает методы убеждения, разъяснения, протеста и отказа. В таком виде, считал писатель, непротивление – это реальный путь объединения людей, путь завещанный Христом. Характерно, что именно в России он видел реальную почву для принятия идеи непротивления, ведь ее духовно-политическая история знала немало примеров (св. князья Борис и Глеб, кн. Андрей Боголюбский, св. Нил Сорский и т.д.) действительной реализации этой заповеди. Но именно в России его взгляды подверглись жесткой критике: со стороны Православной Церкви, – от которой он был отлучен, со стороны В.И.Ленина и со стороны религиозного философа И.А.Ильина.
В своей работе «О сопротивлении злу силою» (1925) Иван Ильин обвинил Толстого в том, что его взгляды деморализовали русский народ в борьбе с внешними и внутренними (большевики) врагами. Спор о насилии был переведен в теоретическую плоскость, где Ильин предложил иной ракурс рассмотрения проблемы. Опираясь на мысль Ф.М.Достоевского о том, что насилие (в случае ответных действий на реально совершаемое зло) – вынужденная мера по утверждению справедливости, Ильин доказал ограниченность толстовской позиции. В случае военных действий и агрессии одного государства против другого – непротивление может стать той ценой, которую более слабый заплатит сильному в виде территорий, собственности и благополучия населения. Если непротивление оборачивается покорностью, то оно, вообще, ведет к прогрессии зла. Покорность в отношении бандита и громилы (прикрывающегося революционными лозунгами) – большее зло, чем попытка пресечения их бесчинств. В целом И.А.Ильин придерживался православного понимания этой проблемы, в соответствии с которым, любить мы должны личных врагов и им не противиться, но врагов Божьих и врагов Родины должны ставить на место29.
В дальнейшем этика ненасилия (на уровне реальной социальной практики) реализовалась в Южной Африке, Индии и США. Ее теоретиками и практиками были М.К.Ганди и М.-Л.Кинг. Первый сформулировал принцип борьбы за справедливость без применения силы – ahimsa и показал как должен выглядить «путь правды» - satyagraha. Они были применены в ситуации расовой дискриминации чернокожего населения Южной Африки и коренного населения Индии, в условиях британской колонизации. Результат ненасильственной борьбы – отмена «Черного закона» и независимость индийского государства. Второй построил аргументацию, а затем ввел ее в практику, - в ходе борьбы чернокожего населения Америки за свои гражданские права.
Последний сюжет социоцентрической этики мы посвятим Э.Фромму. В своих работах немецко-американский ученый предложил вариант этической концепции, направленной на утверждение гуманистического принципа в жизни современного общества. Мыслитель считает себя наследником великой гуманистической традиции в этике, которую заложил Аристотель, и которая позиционировала себя между крайностями религиозной этики (с ее аргументами к трасцендентному) и позицией нравственного релятивизма (с его нежеланием признавать абсолютные нормы и видела во всем относительное). Гуманистически ориентированная этика опирается на разум, следовательно, ее суждения вытекают из практики самопознания человеком себя и мира, в котором он живет.
Гуманистическая этика как «прикладная наука искусства жить» опирается на разработанную Фроммом теорию человека (человеческой природы). Природа человека раздвоена, ибо в ней наличествует биологическая программа, сформировавшаяся в ходе фило- и онтогенеза, и социальная программа, формирующаяся под воздействием социальных факторов. Человек как обладатель двух программ становиться человеком, когда он достигает личностного бытия. Личность же охватывается понятием «характер», т.е. через устойчивую психическую структуру, определяющую направленность поведения. Вообще, задача Фромма – показать многообразие типов характеров, присущим людям как социальным животным.
В работе «Человек для себя» он представил типологию социальных характеров, имеющих прямое отношение к сфере морали. Посмотрим какое. Характеры – «это относительно постоянные формы, в которых канализируется энергия человека в процессах ассимиляции и социализации»30. Если человек организовал свою жизнь согласно с собственным характером, то он достиг определенной степени соответствия между «внутренним» и «внешним» миром.
Типы человеческих характеров выделяются Фроммом в зависимости от принятой морально-психологической ориентации: либо непродуктивной, либо продуктивной. Непродуктивная ориентация несет в себе опасность неполноты бытия человека, деформацию его морально-психологического облика. Так, люди с «рецептивной» ориентацией полагают, что источник всех благ (знаний, удовольствий и любви) – во внешнем мире. Мягкость их характера имеет негативную сторону: они зависят от окружающих, доверяют авторитетам и надеются на любую внешнюю помощь. «Эксплуататорская» ориентация, девиз которой «что мне нужно, то я отбираю, восходит к пиратам и феодалам, а от них – к магнатам-грабителям ХIХ века. Позже она связывалась с тезисом о «праве» сильнейшего на самый лакомый кусочек, неважно, идет ли речь об эксплуатации природных или человеческих ресурсов. Целые государства, вставшие на путь авторитаризма, позволяют себе безнаказанно эксплуатировать мир. Человеческие способности и качества (напр. сострадательность, мышление, любовь) здесь объявляются признаком слабости и вырождения. Тип «накопительской» ориентации связан с собственностью, которая начинает играть роль символа самого человека. Вещи, деньги, мысли и чувства накапливаются не с целью траты или дара, они важны таким людям в качестве «защитного пояса» стабильности и безопасности. «Рыночная» ориентация вышла из недр западной культуры ХVIII – ХIХ вв. и олицетворяет собой то, что Фромм называет «Евангелием от продажи». Либерал-экономический, рыночный принцип требует от индивидов «предложения» на те их качества, которые в данный момент востребованы (на них есть «спрос») на рынке труда, услуг и развлечений. Люди с «рыночной» ориентацией ограничены, ибо они не стремятся к развитию собственных интеллектуальных потенций, а с успехом «продают» на рынке уже сложившиеся.
«Продуктивная» ориентация, напротив, позволяет раскрыться всей полноте имманентно присущих людям сил и способностей. Она – способ отношения человека (без эмоциональных и психических отклонений) к миру во всех сферах деятельности. Специфика этого типа в том, что он генерирует, оживляет, достраивает мир и самого человека, в отличие от репродуктивных характеров, комбинирующих и рекомбинирующих известное. Например, силой воображения человек с «продуктивной» ориентацией планирует, набрасывает конфигурации будущих вещей и ситуаций; силой разума он стремится проникнуть вглубь явлений, зафиксировать их сущность; силой любви – преодолевать существующие преграды, разделяющие людей и соединять их.
В целом позиция Э.Фромма в отношении судьбы современного человека такова: моральная проблема наших дней заключается в безразличном отношении человека к самому себе. Для «оживления» человека и придания человеческой ситуации нужной направленности он предлагает быть продуктивным, т.е. «использовать свои силы… для себя самого, для того, чтобы придать смысл собственному существованию, чтобы быть гуманным»31.
Как мы сумели убедиться, окидывая мысленным взором различные этические идеи и концепции, они – действенный способ организации конкретного жизненного уклада, или его ниспровержения. Кроме того, творцы этики (морали) создавали мощные импульсы, утверждавшие действенность либо божественных, либо природных, либо человеческих нравственных установлений. Обращаясь к конкретным людям, обществам и человечеству как таковому, они выступали от имени самой морали, чаще всего собственным поведением доказывая правдивость сделанных выводов. Важно также заметить, что часть учений пройдя сквозь «толщу» Истории актуальны поныне (значит они содержали универсально-значимые принципы и нормы). К таким учениям можно отнести большую часть античного этического наследия, конфуцианскую, буддийскую, христианскую (в частности – православную) этику, этику И.Канта, Вл.Соловьева и Э.Фромма, этику ненасилия. Другая часть учений содержала относительные нравственные образцы, поэтому их востребованность в современных обществах не столь велика.
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Какие типы этических учений и моральных систем вам известны?
Что такое гедонизм как этический принцип?
Имеет ли моральное оправдание гедонизм?
В чем состоит смысл утилитаристской этики?
Дайте характеристику конфуцианству, буддизму, исламу и христианству как этическим доктринам.
В чем специфика этики И.Канта?
Можно ли совершенствовать жизнь в соответствии с учением Вл. Соловьева?
Укажите на сильные и слабые аргументы в этической позиции Фр.Ницше.
Охарактеризуйте этические взгляды К.Маркса и его последователей.
Что такое «этика ненасилия»?
Прав ли Э.Фромм в своей критике «непродуктивной» ориентации и связанных с ней типов социальных характеров?
Литература:
1. Иванов В.Г. История этики Древнего мира / В.Г. Иванов. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1980. – С.44 - 54, 84 - 97, 142 - 196, 197 - 210.
2. Иванов В.Г. История этики средних векав / В.Г. Иванов. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. – С. 100 - 108.
3. Гусейнов А.А., Иррлиц Г. Краткая история этики / А.А. Гусейнов, Г. Иррлиц. – М.: Мысль, 1987. – С. 69 - 185, 201 - 215, 224 - 237, 431 - 464.
4. Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика: Учебник для студентов вузов. – М.: Гардарики, 2002. – С. 44 - 200.
5. Разин А.В. Этика: история и теория / А.В. Разин. – М.: Академический проект, 2002. – С. 110 - 201, 212 - 236, 269 - 307, 372 - 395, 431 - 437.
6. Этика: Учебник / Под общ. Ред. А.А.Гусейнова и Е.Л.Дубко. – М.: Гардарики, 2003. – С. 6 - 26.
7. Некрасов А.И. Этика: Учебное пособие / А.И. Некрасов. – Харьков: ООО «Одиссей», 2003. – С. 12 - 74, 105 - 121, 139 - 162.
8. Золотухина-Аболина Е.В. Современная этика: Учебное пособие для студентов вузов / Е.В. Золотухина-Аболина. – М. – Ростов-на-Дону: «Март», 2003. – С. 87 - 117, 137 - 143, 149 - 152, 155 - 163, 166 - 170.
9. Скрипник А.П. Этика: Учебник / А.П. Скрипник. – М.: Проспект, 2004. – С.15 - 28.
10. Тофтул М.Г. Етика. Навчальний посібник / М.Г. Тофтул. – К.: Видавничий центр “Академія”, 2005. – С. 249 – 251, 254 – 258, 267 – 289, 293 – 301, 321 – 324, 339 – 350, 362 – 368.
11. Дубко Е.Л. История европейской этики / Е.Л. Дубко. – М.: Гардарики, 2007.
12. Канке В.А. Современная этика: учебник / В.А. Канке. – М.: Изд-во «Омега-Л», 2007.
Повседневная жизнь, политические события, война, различные явления культуры вызывают в людях естественную эмоциональную, разумную и ценностную реакцию. Чаще всего эта реакция не носит систематизированного и устойчивого характера. В повседневно-практической установке человек довольствуется сплавом чувств, представлений и убеждений, которым не хватает нравственной полноты и глубины. Эта глубина и полнота приходит (помимо усвоения и культивирования норм традиции) с опытом жизни, - в аспекте восприятия мира и себя, - сознательно усвоенными, пропущенными через личностное «я» и ставшими поведенческими стереотипами, нормами. Проще говоря, человек нуждается в таком нравственно совершенном сознании, которое бы адекватно отражало (а при необходимости – корректировало) с точки зрения абсолютных требований и норм, всю гамму социальных и социо-природных отношений.
Прежде чем говорить о том, что такое моральное сознание необходимо усвоить его определение. Считается, что понятие «моральное сознание» имеет широкую и узкую трактовки. Рассматривая формы общественного сознания в рамках темы «Общественное сознание», в общем курсе философии, вы уже встречали широкое толкование этого понятия. В этом случае моральное сознание выступает формой общественного сознания, выполняя в обществе определенную функцию: внутреннего и внешнего регулятора поведения его членов, посредством соотнесения целей, средств и результатов деятельности, а также процессов в сфере общения, – с принятой (в обществе) шкалой норм и оценок. Тем самым, моральное сознание, вместе с политическим и правовым, осуществляют «настройку» поведения индивидов, социальных групп, партий и движений, - на реализацию значимых для всех благ и ценностей. Вместе с тем, не каждый член общества в ходе социализации (усвоения социально полезных образцов поведения, психологических механизмов и норм) усваивает необходимую с точки зрения личностной зрелости, нравственную модель поведения. Хотя это ему вменяется обществом. В таком случае, акцент делается на индивиде, его способности/неспособности преломлять окружающую его действительность, опираясь на нравственные чувства, принципы и категории, строить собственную жизнь с прицелом на определенный идеал.
Поэтому, во втором случае моральное сознание предстает в виде процесса идеального отражения социальных и межличностных отношений окружающих человека, и организуемых самим человеком, в оценивании и упорядочивании которых он заинтересован как член общественного организма. Специфика морального сознания проявляется в том, что оно в отличие от науки, искусства (его классических формах и методах), политики и права разворачивает проекты должного, наилучшего, идеального, обладающего высшим смыслом. Причем, не только для индивида и общества, но и для мироздания. Поэтому главными модусами его существования являются деонтологический (от греч. - должное; и - слово, учение) и аксиологический (от греч. - ценность) аспекты. Моральное сознание в своем функционировании как бы взвешивает мир на весах абсолютного смысла, а, взвесив, «зовет» всех следовать за наилучшим, воплощать его. Объектом морального сознания служат социальные отношения, коллективные и индивидуальные поступки. Субъектом является конкретный человек, группа, в идеале – общество в целом.
Однако его внутренняя фактура не так проста, как это кажется на первый взгляд. Поэтому далее рассмотрим структурную организацию морального сознания.
2. Структура морального сознания. Как и всякое сложносоставное явление, моральное сознание внутренне организовано или упорядочено. Структура морального сознания условно распадается на три уровня: эмоционально-чувственный, рациональный и ценностный. На первом переживаются и реактивно обрабатываются те или иные чувственные данные. На втором они осмысливаются и переводятся в понятийную форму. На третьем – «взвешиваются на весах ценностей». При этом все уровни подразумевают разбивку на более простые, элементарные образования.
Итак, первый элемент рассматриваемой структуры – это моральные чувства (и связанные с ними переживания, эмоции, сочувствие и сопереживание и т.д.), – служит «строительными лесами» для формирования устойчивых моральных представлений. Моральные чувства – суть первичные реакции субъекта нравственности на события, происходящие во внутреннем и внешних мирах. Вспомним концепцию Вл.Соловьева, где чувства стыда, жалости и благоговения рассматривались в качестве базиса нравственности вообще. То же можно сказать о таких, казалось бы, простых и известных чувствах как симпатия/ антипатия, ответственность/ безответственность, достоинство/ недостоинство, любовь/ ненависть, доверие/ недоверие. Если к ним прибавить чувство долга, то общая экспозиция выглядит вполне понятной.
Они то и образуют особую сферу нравственного опыта человека, в котором отражены личностные реакции и качества, плюс проявлен интерсубъективный, социоориентирующий механизм поведения. В свою очередь, чувства и эмоции в моральной практике обращены не только на события внешнего мира, но также на умопостигаемые структуры нравственности, - нормы, ценности и идеалы. Последние также переживаются как в позитивном, так и в негативном свете. Поэтому перейдем ко второму элементу, - моральным нормам.
Моральные нормы – как объективные требования общества, эталонные образцы поведения, обращены к сознанию человека (в виде наставлений, поучений, запретов, предписаний, заповедей), и необходимые для использования и формирования адекватного мироотношения. Нормы складывались исторически, главным образом эволюционным путем, но часть из существующих норм вводилась в культуру в качестве альтернативы прежним представлениям о благе. Практически все великие моралисты человечества «взрывали» нравственный космос, выводя мораль на новый уровень функционирования.
Все существующие нормы принято разделять: на негативные (запретительные) и позитивные (дозволяющие); простые и сложные; относительные и абсолютные. Одни нормы «уберегают» людей от пороков, бесчинств и преступлений, т.е. «заботятся» о том, чтобы люди не приносили себе и окружающим явный вред (напр., «не лги»). Другие ориентируют на образ нравственного совершенства, мотивируют к преодолению себя в свете бытия моральных абсолютов (напр., «будь справедлив»). Чаще всего они выражены простым повелительным предложением: «люди, будьте бдительны!». Иногда их формула более сложна. Так, правило талиона (от лат. talio/ talis – эквивалентное преступлению наказание, возмездие), или правило возмездия ориентирует на специфическим образом понимаемое воздаяние: «Душу за душу, око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу» (Втор. 19:21). В свою очередь, «Золотое правило нравственности», о котором речь шла выше, является нормой норм морали32, ведь не даром, в различных вариациях эта норма известна буддизму, конфуцианству, христианству и некоторым светским этическим концепциям. Напомним ее библейскую формулировку: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7: 12).
Следующим, более обобщенным в сравнении с нормами, элементом структуры являются моральные принципы. Под ними следует понимать требования, в которых, в общей форме закреплено содержание наиболее важных нравственных проблем: сущности человека, назначение человека (смысл его бытия), форм и способов взаимодействия с другими людьми, с природой и т.д. Все моральные принципы подразделяются на три группы: мировоззренческие, методологические и собственно нравственные. Рассмотрим их чуть подробнее.
Мировоззренческие принципы – это наиболее общие идеи, выражающие качественно определенное мироотношение, перспективу, в которой истолковываются явления жизни. К ним относятся: гуманизм (и его антипод – человеконенавистничество), индивидуализм и коллективизм; оптимизм и пессимизм; патриотизм и интернационализм; фатализм. К методологическим относятся те идеи, которые выступают в роли конкретного сценария поведения, регулятора нравственного действия человека. В число методологических принципов входят: авторитаризм, волюнтаризм, догматизм, изуетизм, конформизм, моральный нигилизм, ригоризм и пробабилизм, скептицизм, фанатизм, фарисейство33. Наконец, нравственные принципы образуют доминирующие в культуре требования общественной морали, показывая направление совершения поступка, его основание или оправдание. Среди самых известных нравственных принципов (от античности – до нашего времени), с помощью которых люди выстраивали свою деятельность, назовем: альтруизм и эгоизм, аморализм, аскетизм, гедонизм, квиетизм, пуританство, распутство, стоицизм, утилитаризм, целомудрие и цинизм. Попробуем дать наиболее известным из них краткую характеристику.
Гуманизм как важнейший мировоззренческий моральный принцип связан с верой в сущностные силы человека, в его способность (с опорой на разум) строить человекоразмерный мир, в котором могут быть реализованы главные атрибуты человеческого бытия: свобода, справедливость, достоинство, творчество, любовь и т.д. Вообще, гуманизм как принцип формировался в рамках определенных философских схем, идеологий и практик. История этики знает несколько трактовок гуманизма: античную, христианскую, ренессансную, марксистскую и современную. Чаще всего гуманизм ассоциируется с возрожденческим (сущность человека задается «возвратом» к античным культурным образцам, - для последующей творческой экспансии в мир) и марксистским вариантами (сущность человека определяется обществом, вставшим на путь достижения свободы, желающим воплотить «естественно-гуманное» состояние). Обе трактовки дают шанс именно человеку, и в человеке (а не в Боге) видят творца гармоничного бытия. Однако есть и принципиально иная его трактовка, принадлежащая А.С.Пушкину. В ней великий русский поэт предложил понимать гуманизм как синтез идей Просвещения и христианства. Здесь гуманизм предстает в виде культуры человека как личности, покоящейся на славе, свободе, искусстве, любви и сострадании34. Обе интенции – личное самоутверждение и сострадание (вспомним христианскую ) к другим, сопрягаются в единое человеческое целое. Кроме того, гуманизм связан с гуманностью, с навыком выстраивания адекватного (правдивого и ненасильственного) отношения ко всякому представителю рода человеческого.
Напротив, антигуманизм пытается всячески умалить свободу и достоинство человека, его личности. Для этого антигуманисты прибегают к расовым, этническим, религиозным, классовым и идеологическим аргументам, дабы показать «ущербность» какой-либо части человеческого сообщества, либо человечества как такового.
Аморализм как методологический принцип известен практически всем эпохам, включая нашу. Он репрезентирует такой взгляд (на жизнь), такую линию поведения и образ жизни, при которых те или иные индивиды, группы лиц и т.д. считают возможным не считаться с устоявшимися моральными стереотипами (нормами и принципами); созидать что-либо (семью, дело, политический проект и т.п.) при помощи безнравственных средств. Вслед за ним, моральный нигилизм является позицией, игнорирующей всякую общественную мораль, включая идеалы и ценности, авторитеты и традиции. История, в том числе история литературы и искусства, знает немало примеров такого негативного отношения к системе социальных ценностей. Вспомним хотя бы «кино-хит» последних лет «Бригада». Жаль что этот принцип, в виде тенденции, проявляется в наши дни, когда официальные моральные нормы третируются (отрицаются), а им на смену идет равнодушие, релятивизм, аморализм. В первую очередь, из-за негативного содержания предлагающейся «новой» морали.
Альтруизм (от лат. alter – другой) – это нравственный принцип, предписывающий сострадание к другим, бескорыстное служение, готовность к самопожертвованию (ради их блага и счастья), - в качестве центрального мотива поведения. Его антипод – эгоизм (от лат. ego - я) как жизненная позиция характеризуется «замыканием» всех линий бытия на собственном «я», вовлечение других (в ущерб их свободе, счастью и благополучию), - в процесс реализации собственных интересов. Эгоизм как нравственное качество личности вырастает на почве мировоззренческого индивидуализма, веры в особую самодетерминируемую роль индивидуума, его неповторимость и уникальность. Тем не менее, индивидуализм амбивалентен. Он может служить показателем демократии и гибкости социальных отношений. Но нередко он выражается и в отрицательных формулах: «моя хата с краю», «после меня хоть потоп». Но главное крайние формы индивидуализма как ранее («война всех против всех»), так и современного, – нарциссизма, суть аномалии, которые необходимо осознать и исправить. В т.ч., на пути к «другому», и тем горизонтам, которые они открывают35.
Индивидуализм тесно связан с волюнтаризмом и анархизмом, – практиками, не считающимися с какими-либо формами общественного контроля за поведением человека. Его противоположность – коллективизм, напротив, делает ударение на сочетании индивидуальных интересов и целей, – с интересами и целями социальных групп и общества в целом. Считается, что взаимодополнительность этих «величин» органична, поскольку человек – социальное животное «общественное животное» (Аристотель).
Рассматривая структуру морального сознания мы должны остановиться на мотивах. Моральные мотивы (от лат. moveo – двигать, приводить в действие) – это внутреннее, субъективно-личностное побуждение к действию, заинтересованность в его совершении субъектом деятельности. Можно сказать, что мотив является ответом на вопрос: «почему (в силу каких причин) человек совершил тот или иной поступок?». В качестве моральных мотивов в истории этики чаще всего упоминались: наслаждение, стремление к счастью, служение Богу и «ближним», всеобщее спасение, «разумно понятый частный интерес», аскетизм, долг, польза, общее или индивидуальное благо. В отличие от мотива, который, как правило, объективен по содержанию, намерение образуется на почве субъективного опыта жизни, духовных исканий (приобретений и потерь) личности.
Следующим фундаментальным элементом структуры морального сознания являются ценности. Ценности – это принятое в социально-гуманитарных науках понятие, с помощью которого обществом дается специальная смысловая характеристика (абсолютная или социально-историческая) определенных явлений действительности. Коллективное, а затем и индивидуальное сознание градуирует мир (людей, вещей и явлений), – в соответствии с предпочтительными значениями. Люди в разные культурные эпохи размечали мир по принципу: более значимо (предпочтительно) – менее значимо (предпочтительно). Между этими крайними величинами обычно таиться целая пропасть промежуточных значений. Людям это нужно именно затем, чтобы выстроить адекватное мироотношение, действуя в «откалиброванном» смыслами мире. Это отношение, по определению, будет ценностным. В нем субъект соотносится и с объектом, и с другими субъектами. Но их соединяет, соотносит аксиосфера (άξιωσ – ценность, достоинство), замыкающая на себе всех и вся.
Естественно, что ценности средневекового Запада и современной Европы разнятся, поскольку матрица культуры в них отлична. В эту матрицу входят и этические (нравственные) ценности. Причем, нужно обратить внимание на то обстоятельство, что ценности как «положительное значение»36 могут иметь два сценария образования: а) существуют ценности, смысл которых определяется потребностями и интересами человека, в случае, если эти потребности и интересы удовлетворяются; б) есть ценности, которые «извне» придают смысл существованию самого человека. Для того, чтобы прояснить разницу между ними вспомним понятие «потребности». Под потребностью чаще всего понимают заинтересованность субъекта в обладании определенной совокупностью внешних условий, необходимых для его существования и развития. Объективные потребности осознаются как субъективные интересы, но при их удовлетворении они становятся ценностями (по первому сценарию).
Так, все биогенные, материально-телесные и экономические потребности (в пище, тепле, одежде, труде, отдыхе и т.д.) образуют ценности «наслаждения»/ «страдания», «пользы»/ «вреда», «здоровья»/ «нездоровья», «успеха»/ «неудачи» и т.д. От них принципиально отличаются т.н. высшие или духовные ценности. Они носят надсубъективный (будь то индивид, класс, социум или культурный комплекс) характер, ибо они «возрождают» и «творят» самого человека, – в качестве человека37. Они же плюс генерируют культурную энергию, создают определенные духовные мотивации, направленные на повышение качества культуры. К этим ценностям относятся истина, добро и красота. Они самодостаточны, а человек к ним стремящийся, способен не только к обладанию знанием, красотой и добром, но и универсальным смыслом бытия.
Иногда в литературе можно встретить суждение о существовании социальных ценностей, т.е. ценностей пользы, счастья, безопасности, справедливости. К ним присоединяют профессиональные ценности и ценности семьи. Нередко делают ударение на политических ценностях, как то, демократия, свобода выражать своё мнение и волеизъявление, права и свободы личности. Они «привязаны» к внутрисоциальным процессам, характеризуя состояние и смысл этих процессов, событий и явлений.
Говоря о ценностях, хотелось бы подчеркнуть, что они, выражая определенную положительную значимость (вещи, либо явления), выявляются на фоне антиценностей, ценностей с отрицательным знаком. Известная пословица гласит: «нет худа без добра, как добра без худа». Позиция нравственного максимализма способна к созданию контрастности в восприятии и оценке явлений (правда – кривда), в то время как нравственный релятивизм затушевывает «пропасть», существующую между ними. Выход из этой ситуации один: помнить о том, что и мораль и этика рассматривают явления с точки зрения «должного», «благого», «правдивого», «справедливого»… Это значит, что «благое» и «неблагое», «доброе» и «злое» и в теории, и в практике должны четко разграничиваться. Для этого необходим особый инструмент, – этическая рефлексия (от лат. reflecxio – обращение назад) и соответствующее категориальное мышление.
3. Основные категории морального сознания. Особый слой морального сознания составляют категории. Они – своеобразный инструмент духовно-практического освоения человеком граней окружающего мира; «язык», выражающий универсальное в морали; ступени познания, на которых происходит фиксация и оценка явлений. Поэтому, категории морального сознания – это наиболее общие понятия, с помощью которых людьми отражаются существенные стороны моральной практики, выявляется ее качественная определенность. К наиболее функциональным категориям морального сознания принадлежат «добро» и «зло», «счастье», «справедливость» и «честь». Кратко охарактеризуем их.
Категория «добра» чаще всего употребляется интуитивно. В «Толковом словаре живого великорусского языка» Вл.Даля добро эквивалентно честному и полезному, как то, что соответствует долгу человека. Если заручиться поддержкой этической теории, то окажется, что «добро» выражает положительное значение какого-либо явления, процесса или социального действия. Проще говоря, «добро» – это прежде всего нормативно-оценочное понятие, обращенное к интересующему явлению объективного мира. Спрашивается: как формируется представление о добре, и вообще, что относить к добру, а что к его антиподу – злу? В истории морали (и этики) сложилось несколько линий в понимании рассматриваемых категорий: 1) конвенциональная (от лат. conventio – соглашение), которая рассматривает «добро» и «зло» как результат социокультурного договора, и учитывает факторы природно-социальный, национальный, конфессиональный, половой и т.д.; 2) онтологическая, требующая воспринимать «добро» и «зло» как субстанции или элементы структуры мироздания, к которым причастно Высшее начало, Бог; 3) интуитивно-априорная, отсылающая к их восприятию как врожденных идей человеческого ума, плюс соответствующим фундаментальным институтам. Так, «добро» чаще всего ассоциировалось с благом, пользой, наслаждением, атрибутом Бога, исполненным долгом, высшей ступенью биологической и социальной эволюции. Однако, как показал британский философ Дж.Э.Мур38, в «обращении» с добром возможна «натуралистическая ошибка», т.е. отождествление людьми добра с естественными вещами. Например, с любыми социальными и бытовыми аспектами жизни людей. На самом деле добро никак нельзя отождествить ни с совокупностью вещей, ни с наиболее совершенными их образцами.
Вследствие критики Муром данной категории более приемлемо следующее понимание: добро – это открытое, многомерное и динамическое явление самой жизни, которое – в понятийной форме, – предстает как интегральное содержание совокупности моральных требований, целостный образ того, что вообще мораль требует от людей.
Если принять эту дефиницию, то категория «зло» будет выражать нечто противоположное. В истории этики также разрабатывались концепции «зла». Первая из них (сократовская) предлагает видеть источник зла в незнании, невежестве или заблуждениях человека. Сократ считал: а) что никто не творит зла добровольно; б) что людям лучше терпеть несправедливость, чем совершать ее; в) что тот, кто чинит несправедливость (другому) намеренно, лучше того, кто делает ее ненамеренно (по незнанию). Вторая концепция принадлежит Платону, который трактовал зло как дисгармонию душевных сил человека. Поскольку человеческая душа трехчастна (в ней наличествуют яростная, вожделеющая и разумная составляющие), то рассогласованность эмоций, желаний и интеллекта, чревата большими неприятностями. Автором третьей концепции был христианский мыслитель блаж. Августин. Он усматривал истоки зла в «первородном грехе», передающемся «по наследству» всем людям. Кроме того, каждый человек сам может обременить себя греховным грузом, разжигая: а) похоть плоти; б) похоть очей; в) житейскую гордость. Отсюда требования аскетической и нравственной борьбы с греховной природой.
Особую проблему этики составляет проблема соотношения категорий «добра» и «зла»39. Вопреки крайностям этического догматизма – с одной стороны, и релятивизма – с другой, превалирует подход, рассматривающий это соотношение диалектически. Так, в античной культуре превалировал принцип «золотой середины», интерпретируемый как компромисс между избытком и недостатком. Христианство предложило антиномичный образ человека, соединявшего в себе ряд противоположностей: наследственную греховность и богоподобие, способность к бескорыстной любви и черную зависть, плотские немощи и духовную стойкость, хрупкость сердца и неистребимость бессмертной души. Однако, именно Сын Божий – Иисус Христос здесь является личностным образцом и критерием нравственности (добра). Эпоха Возрождения строила модели, в которых противоположности принципиально сходятся (отождествляются), поэтому добро неотделимо от зла. У Гегеля зло момент становления Абсолютного духа. У Достоевского зло, равно как и добро, «помещены» в самое человеческое сердце и в нем ведут непримиримую борьбу за право «обладать» человеком.
Как видим, эти точки зрения делают проблему более острой. Наиболее удачно ее выразил Э.Фромм в вопросе: «человек – волк или овца»?40 Из суммарного морального опыта человечества следует, что человек, прежде чем вести борьбу с внешним злом, должен его опознать в себе, а затем и упразднить. Поэтому, путь жизни человека – путь перманентного внутреннего нравственного конфликта, путь самопреодоления. Только достигнув внутренней гармонии можно рассчитывать на переустройство мира под шаблон добра41. Но это прогрессивный сценарий ответа, наряду с которым всегда возможна нравственная регрессия и дисфункция. Пример тому дал Ф.Кафка в ряде своих произведений, и, прежде всего в романах «Замок» и «Процесс». Здесь описана модель капитуляции человека перед активным злом.
Очевидно Ф.Кафка, как и целый ряд других этиков и моралистов, считал, что зло – это не только недостаток (отсутствие) добра, оно может быть активной силой в личностных и социальных процессах. Такова история Йозефа К., добропорядочного человека и гражданина. Тем не менее, Кафка, как и ранее Достоевский, дает нам понять и другое, при отсутствии вины человек сам может предопределять свою судьбу, разрывая связи с другими. Очень часто человек, оставаясь на первый взгляд нравственно вменяемым42, предстает в крайне неприглядном виде. В «Дневниках» Ф.Кафки от 7.02.1915 года есть такая запись: «При известной степени самопознания и при других благоприятствующих наблюдению за собой условиях неизбежно будешь время от времени казаться себе отвратительным. Любой критерий хорошего – сколь различны бы ни были мнения на этот счет – будет представляться слишком высоким». И далее самое важное: «Придется признаться себе, что ты являешься не чем иным, как крысиной норой жалких задних мыслей... Грязь, которую обнаруживаешь, будет существовать во имя самой себя, ты познаешь, что явился на этот свет насквозь пропитанный ею, из-за нее же, неузнанный или слишком хорошо распознанный, отойдешь в мир иной»43. Разумеется, такое наблюдение-признание требует дальнейшей концептуализации проблемы.
В этом плане целесообразно вспомнить философскую постановку проблемы бытия, в т.ч. бытия человека в контексте нигитологии, или учении о Ничто. Тут имеет место целая традиция, восходящая к Ареопагитикам Дионисия Ареопагита, развитое Я.Бёме, Г.В.Ф.Гегелем, о. Сергием Булгаковым, Н.А.Бердяевым, Ж.-П.Сартром и др. В наиболее концентрированной форме, при том, в виде фундаментального вопроса к самому человеку, эта традиция обнаруживается у М.Хайдеггера. В трактате «Что такое метафизика?» он указывает: «Человеческое бытие может вступать в отношение к сущему только потому, что выдвинуто в Ничто»44. Иначе говоря, природе человека присущи как бытийный, созидательный (космический) аспект, так и не-бытийный (хаосогенный) аспект. Их сложная взаимосвязь и является интригой человеческой экзистенции. Поэтому, имеет смысл ещё раз задаться вопросом о возможности морально-этического размежевания добра и зла, которые чаще всего ассоциируются с бытием и ничто соответственно.
Не менее важной гранью проблемы добра и зла является т.н. плата за них. Существует мнение, что между производимым добром (злом) и реакцией на них, есть некоторая эквиваленция. Каждый акт добра, равно как и зла возвращаются к субъекту, их адресовавшему другим людям. В этом смысле говорят о «законе бумеранга». Как тут не вспомнить рассуждения героев романа Б.Пастернака «Доктор Живаго» – Юрия Живаго и Ларисы Гишар на тему «пришествия неправды на русскую землю». Имеется в виду русская революция и гражданская война. Любопытно, что сам Пастернак в «Карандашной рукописи» отметил: «борьба с разрухой (потому что разруха создана б<ольшевиками>) и метод их, революционная тактика, их призвание, специальность это именно только заводить разруху, где ее не было, анархической, насильственной расправой со всем имеющимся налицо, точно жизнь – сырье для их исторической обработки. Но органическая действительность не минерал, с нею надо договариваться, а не ломать и дробить ее»45. Вместе с тем, очень остры вопросы, мучавшие автора и его героев: чем обернется зло большевиков для России? не является ли их зло возмездием за ранее проявленное зло (напр., Петром I), и не заложники ли его другие поколения?
Но есть и другая точка зрения, утверждающая неэквивалентность акции и реакции, действия и ответного действия. Так, ещё в древности поэт Феогнид, наставляя юношу Кира, говорил:
Низкому сделав добро, благодарности ждать за услугу
То же, что семя бросать в белые борозды волн.
Если глубокое море засеешь, посева не снимешь;
Делая доброе злым, сам не дождешься добра.
Ибо душа ненасытна у них. Хоть разок их обидел –
Прежнюю дружбу тотчас всю забывают они.
Добрые ж все принимают от нас, как великое благо,
Добрые помнят дела и благодарны за них.46
По большому счету такие экспозиции исходят из понимания разной природы зла. Согласно одной версии – зло это ничто иное как отсутствие добра. Согласно другой – зло активная сила, меряющаяся с добром и пытающаяся свести на нет все усилия добра в мире и человеке.
Вместе с тем, этические дискуссии нередко сосредотачиваются на идее активного противодействия злу. Выше мы говорили о позиции И.А. Ильина, считавшего недопустимым потакание злу в его личностных и социальных формах. Но вопрос о том, должно ли добро «быть с кулаками», остается достаточно дискуссионным в этике. Во многом это объясняется сверхсложным характером того критерия, который внесет ясность в их динамическую расстановку в жизни, и самих результатах противостояния этих величин.
Как мы помним, вопрос о критерии добра и зла, является центральным в науке этике. В его решении нужно исходить из определенных социальных контекстов, идеологических программ, традиций. Проще говоря, в случае реального разграничения добра и зла могут прибегать к религиозным традициям и правовым нормам, классовой морали и профессиональному долгу, гуманистической экспертизе и принципу «благоговения перед жизнью». На деле всё оборачивается просто: христианин соизмеряет свои поступки с заповедями Христа, представлением об образе Божием (который он носит и который нельзя осквернять) и ищет пути уподобления Богу; современный буржуа рассматривает своё поведение в свете определенных буржуазных норм и стандартов жизни (евроквартира, автомобиль, супермаркет, элитные развлечения и т.п.); эксперт, проводящий гуманитарную экспертизу научной или технической новации обязательно прибегает к представлению о нормах здоровья, безопасности и благополучия людей. В немалой степени искомый критерий связан также с идеей социальной справедливости.
Категория «справедливость» своим возникновением обязана деятельности людей, в пределах которой происходит их взаимодействие (обмен деятельностью и ее продуктами). Различные интересы, желания, обязанности и полномочия создают силовое поле, нуждающееся в упорядоченности. Этимологически термин справедливость восходит к обычаю, правилу и порядку. Наиболее общее нравственное значение состоит в том, что справедливость есть санкционированная общественной моралью соразмерность в удовлетворении интересов взаимосвязанных друг с другом людей. «Механика» ее проявления выглядит привычно: справедливость «распределяет» (уравнивает), обеспечивает обмен и связана с воздаянием. Проблема справедливости разрабатывается, начиная с Аристотеля вплоть до современных авторов, таких как Д.Белл, Р.Дворкин и Джон Ролз47 (США). Теоретизирование по поводу справедливости выстраивается вокруг двух ее видов – распределяющей и уравнивающей. Реальная практика по реализации справедливости в обществах различного социокультурного, экономического и политического порядков дает большой эмпирический материал для обобщений.
Функционирование морального сознания, пусть даже незрелого, невозможно без адекватного отношения к счастью. Само счастье как категория этики и философской антропологии базируется на обыденных, наивных представлениях о субъективной цели жизни всякого человека. Тем не менее, история этики дает серьезный повод говорить48 о емкости, богатстве и нетривиальности категории «счастье». Для всех людей очевидно, что стремление к счастью, – естественное желание. Но не все разграничивают субъективную (зависящую от его качеств и активности) и объективную (не зависящую от субъекта и представленную внешними обстоятельствами: Промыслом, судьбой, случаем) его компоненты. Отсюда вопросы: счастье цель жизни, формулируемая и достигаемая одним лишь субъектом, или счастье находиться выше всяких жизненных стремлений? Далее, счастье – это отсутствие несчастья, горя, страданий и лишений, или же оно принципиально самоценно? Наконец, почему часть людей, имеющих жизненные блага не считают себя счастливыми, а те, кто ими не обладает или имеет их в малом количестве, часто бывают счастливы? Ответы на подобные вопросы давались с позиции натуралистической, религиозной (идеалистической) и социоцентрической этики. Все они имеют право на существование, как, например, имеет смысл говорить о «парадоксе счастья»49. Но решение проблемы, по нашему мнению, может быть таким: рецепт счастья складывается из намерения сделать других (не обязательно родных и близких) счастливыми, намерения, которому «известно» самоограничение, самопожертвование и смирение. Не об этом ли многие русские, украинские и белорусские сказки, или, к примеру, сказка О.Уальда «Рыбак и его душа»?
Категория «честь» указывает на то обстоятельство, что человек обладает внутренним нравственным стержнем, благородством души и чистой совестью. Нравственные нормы ему вменены и знакомы. Он умеет держать данное кому-нибудь слово и выполнить свой долг. Понимание чести, как отмечают многие исследователи, определяется положением человека в конкретной социальной обстановке (среде). Вследствие этого, в истории культуры мы наблюдаем наличие различных «кодексов чести»: от «рыцарского» и «дворянского» – до современных, связанных с профессиональной деятельностью, национальным и корпоративным факторами.
Данный перечень категорий будет неполным, если обойти вниманием категорию совести. Но прежде чем говорить о ней, рассмотрим понятие и специфику морального (нравственного) самосознания.
4. Нравственное самосознание личности. Всякий человек, заинтересованный в знании себя, своих возможностей, наклонностей и пороков, обращает луч рефлексии на собственное «я», на текущее состояние своего внутреннего мира. Недостаток или избыток нравственных чувств, норм и принципов, а также ценностей (идеалов), влекут за собой процедуру самообнаружения человека, в первую очередь, как субъекта нравственных отношений, как личности. Эта процедура, затягивающаяся порою на целую жизнь важна и нужна ему, как лицу подотчетному нравственным законам.
Поэтому, нравственное самосознание – это высшая ступень в развитии морального сознания (моральных качеств) индивида, на которой он сознает себя как личность, - в рамках социоприродного целого, свое место и предназначение в бытии. Достаточно сложный и тонкий «механизм» работы самосознания описан многократно (вспомним хотя бы Вертера у И.-В.Гете, Родиона Раскольникова у Достоевского или Клима Самгина у Горького). Обратим внимание на то, что способность реализовывать свои идеи и убеждения тесно переплетена с навыком самостоятельного (таки) регулирования действий, вытекающих из них. Поэтому, субъект, наделенный нравственным самосознанием способен: 1) к рефлексии; 2) самоконтролю; 3) критическому переосмыслению имеющихся в собственном сознании моральных установок; 4) к санкционированию «новой» линии поведения, сориентированной на более совершенный образец. Перечисленные функции разворачиваются в сознании самого индивида, но предстают опять-таки, в категориальном срезе.
Всем известно понятие «совести», нашего «внутреннего «я»». У А.С.Пушкина есть такие строки:
Совесть – когтистый зверь, скребущий сердце,
Совесть – нежданный гость, докучный собеседник,
Заимодавец грубый, это – ведьма
От коей меркнет месяц и могилы…
Если от поэтических метафор перейти к этике, то согласимся с тем, что совесть – это категория нравственного сознания, выражающая нерасторжимую связь морали и человеческой личности, характеризующая способность человека осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности и требовать их строгого исполнения. Если человек отклоняется от нормального поведения, то «голос совести» предупреждает о недопустимости нарушения жизненных правил игры или компромиссов со злом. Она действует как моральная стыдливость, т.е. внимательность к соблазнам и ловушкам; и как раскаяние, т.е. как признание ошибок; и как сожаление о допущенных просчетах. К сказанному добавим, что есть люди, берущие на себя вину за нравственную неустроенность мира, тяжело переживающие дисгармонию человеческих отношений (вспомним Пьера Безухова). Именно поэтому совесть связана с долгом и ответственностью (перед обществом и перед самим собой).
Долг – это категория этики, указывающая на превращение требований морали (в равной мере относящихся ко всем), - в личную задачу конкретного человека. Решая ее, человек подтягивает свое сознание к самому высокому уровню. В этом смысле, всякая личность (подчеркнем, именно личность) – носительница определенных нравственных обязанностей перед обществом, а не наоборот (как часто можно слышать теперь). Умение их, требования, выполнять говорит об ответственности. В целом, здесь возможна такая общая понятийная рамка:
Ответственность – это категория этики, характеризующая личность с точки зрения выполнения ею нравственных требований и выражающая степень участия личности (социальных групп) в собственном совершенствовании, а также совершенствовании общественных отношений. При конкретизации категории ответственности важно осознать два в ней момента: а) за что именно ответственен человек? б) перед кем конкретно он несет ответственность? В настоящий момент границы (применимости) этой категории расширились: от сугубо индивидуальных и социальных, – до ответственности за природу и человечество в целом.
Завершая рассмотрение специфики нравственного самосознания необходимо остановиться на проблеме самооценки личности. Вообще, оценка как процедура высвечивания нравственного смысла поступков других людей, имеет определенную структуру. В нее входят: 1) субъект оценки (человек); 2) объект оценки (другой человек, его качества, добродетели и пороки); 3) форма и характер выражения оценки (вербальный или невербальный, прямой или косвенный); 4) основание вынесения оценки, ее критерий (моральная норма, ценность или идеал). Будучи обращенной на себя (в случае самооценки человеком самого себя), структура оценки видоизменяется. Субъект и объект в ней – формально одно и то же, но в содержательном отношении они разнятся. Прежде всего, потому, что субъект – лицо заинтересованное в адекватном познании себя, но он предстает себе же, как носитель определенных качеств, которые требуется оценить беспристрастно, без искажений и натяжек. В этой ситуации только правдивое следование объективным критериям, может гарантировать правдивую самооценку. Исполнение человеком буквы и духа нравственного закона создает ему доброе имя, в то время как пренебрежение одним из этих элементов, их деформация может привести к сворачиванию нравственной культуры личности, к фарисейству или ханжеству, например.
Выход из этой ситуации предложил Л.Н.Толстой, считавший, что нравственная самооценка личности есть дробная величина, в числителе которой находится оценка Ивана окружающими людьми, а в знаменателе – самооценка Иваном самого себя. Как будто бы универсальная формула, но история знает немало случаев, когда современники не могли трезво и по достоинству оценить человека. Поэтому, человек должен идти по всем возможным нормативным линиям самооценки, не сбрасывая со счетов мнения других.
Итак, внутренняя оценка выстраивается по пяти направлениям самоконтроля: а) гедонистического самоконтроля; б) утилитарного самоконтроля; в) когнитивного (познавательного) самоконтроля; г) эстетического; и д) собственно нравственного50. Усилия в этом направлении дают возможность избавиться от внутренней фальши, досады (от просчетов), беспокойства и страха, но развить в себе позитивные составляющие нравственной личности: чувство правды, стыда, ценность истины, эстетический вкус и совестливость.
Только координируя внутренний и внешний контроль, человек создает прецедент собственного нравственного прогресса, способствует улучшению состояния нравственных отношений вокруг себя.
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Что такое моральное сознание?
Охарактеризуйте структуру морального сознания.
В чем состоит специфика моральных норм?
Возможна ли морально ненормированная жизнь человека?
Что значит быть принципиальным в нравственном плане?
Что означает: быть гуманным?
Имеет ли смысл нравственный самоконтроль и в чем он состоит?
Должен ли человек подвергать себя нравственному самосуду или достаточно опираться на оценки других людей?
Все ли люди обладают моральным самосознанием? Если нет, то почему и что для этого нужно?
Литература:
13. Скрипник А.П. Зло / А.П. Скрипник // Этика. Энциклопедический словарь. – М.: Гардарики, 2001. – С. 154 - 156.
14. Сознание моральное // Словарь по этике / Под ред. А.А.Гусейнова и И.С.Кона. – 6-е изд. – М.: Политиздат, 1989. – С. 323 - 325.
ТЕМА 4. НРАВСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ И ПРОБЛЕМА МОРАЛЬНОГО ОПРАВДАНИЯ СМЫСЛА ЖИЗНИ
1. Понятие нравственного идеала. В известной сказке А. де Сент-Экзюпери «Маленький принц», главный герой говорит следующие слова: «У каждого человека есть свои звезды. Одним – тем, кто странствует, – они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для ученых они как задача, которую надо решить. Для моего дельца они – золото…»51. Подобный прием, использованный писателем, акцентирует внимание на очень важной этической проблеме – проблеме нравственного идеала и связанной с ней проблемой осмысленного (оправданного) существования человека.
К сожалению, люди часто не отдают себе отчета в том, насколько важна (для личностного самоосуществления и раскрытия полноты бытия вообще) названная проблема. Духовно овладевая внутренними и внешними обстоятельствами жизни, внутренне их преобразуя, они начинают задумываться о предпочтительной форме и содержании наилучшего, совершенного состояния мира и своего собственного. Это осознание необходимо, поскольку человек изначально един с Богом, природой, с другими людьми и с самим собой. Желание целостности и гармонии часто (в семье, в трудовом коллективе, государстве) служит руководством к действию, настраивает на поиск нравственного оптимума человеческого существования.
Идеал как ключевое понятие морального и ценностного сознания имеет свое содержательное наполнение. В отличие от обыденного понимания, где акцент сделан на завершенном виде какого-либо явления, высшей степени чего-либо ценного, стандарте личных качеств человека, в этике было выработано более дифференцированное и емкое представление об идеале. Здесь оно напрямую связывается с универсальным основанием человеческих суждений, решений и поступков. Для этого нравственный идеал приобретает теоретико-нормативное звучание. Нравственный идеал – это либо представление о благом и должном в их абсолютном выражении; либо образец совершенства в отношениях между людьми; либо безусловный (высший) образец нравственной личности, ее бытия.
Поясняя это определение мы должны указать на то, что нравственный идеал имеет прямое отношение к существующим в конкретном обществе и эпохе потребностям, социокультурным нормам и ценностям. Люди выбирают (находят) то или иное представление о лучшем и совершенном из копилки идей, образов и представлений, которые сложились или складываются в пределах культурной системы. Их выбор, как правило, не выходит за горизонт перфектного в культуре у данного народа, страны или соседних культур. Он, как полагают некоторые авторы, предопределен структурой потребностей, т.е. совокупностью ближайших условий бытия человека, его претензий к внешним обстоятельствам, которые «заданы» природой homo sapiens. Подобная точка зрения, – сведения идеальных представлений к элементарным или комплексным потребностям, – имеет своих оппонентов. Они считают (напр., Н.Чавчавадзе, Ю.Шрейдер, В.Малахов), что если бы человеческая деятельность целиком подчинялась потребностям, то она не могла бы быть свободной деятельностью. Тем более – ее субъект. Спрашивается: не это ли обстоятельство вызывает к жизни всевозможных идолов, признание которых отодвигает на задний план Идеал?
Поэтому приемлемее говорить о том, что идеальные представления выступают в роли обобщающих слепков прежнего нормативного опыта деятельности и коммуникации, его эталоном. Кроме того, часть исследователей настаивает на связи ценностей (см. выше) – с идеально-типическими конструкциями в морали. Последние, как и ценности, «призывают» человека к трансценденции наличного бытия, к преодолению косности первичных условий, наличной формы субъективности и касанию абсолютного. Понятно, что «прорыв» к идеалу – это бросок в никуда, если трактовать идеал поверхностно и приземлено. Но не все звезды – золото и маленькие огоньки, как не для всякого «синица в руках» – предел мечтаний.
Таким образом, мы переходим к проблеме абсолютного и относительного нравственных идеалов, их взаимосвязи и взаимоотношения. Если признать, что идеал интериоризован (помещен во внутреннее пространство) в сознании человека или группы людей, в виде смысло-образа, нормативного образца, то в соответствии с ним происходит выстраивание векторов деятельности и общения. Однако сам идеал (образец) имеет две стороны своего проявления: он ценностно нагружен, т.е. ему выставлена высшая оценка в принятой индивидом или обществом системе оценок; во-вторых, он императивен, т.е. призывает следовать ему как наилучшему. Отсюда явствует, что тот из людей, кто признает смысл идеала как вполне реальный и идет (по мере своих сил) к его воплощению или реализации, – тяготеет к абсолютному полюсу; тот же, для кого идеал либо незавершен (недостроен), либо психологически неприемлем, либо абстрактен, – ориентируется на относительную его составляющую. Конечно, фанатизм и индифферентизм в этом вопросе – наихудшие из отношений к смыслу. Но вспомним, что все великое в жизни человечества служило «движителем» истории и культуры.
Немалый интерес представляет сюжет, связанный с решением другой важной проблемы, – соотношением нравственного идеала и реальности. При натуралистическом подходе идеал есть: либо результат обобщения (абсолютизации) предмета человеческих потребностей (ценно все, в чем всегда нуждаются конкретные люди); либо развитие моральных норм в сторону их автономизации друг от друга и от форм деятельности (идеалов столько, сколько норм; всякая деятельность и ее результаты – значимы). При идеалистическом взгляде идеал мыслиться трансцендентным (запредельным) вещной реальности и «открывается» человеку: либо как «голос совести» (Платон); либо как регулятивная доопытная идея (И.Кант), либо как ценность, противостоящая сущим вещам и явлениям (неокантианцы Марбургской школы, В.С.Соловьев, С.Л.Франк, Н.О.Лосский).
Помимо этого, нравственный идеал имплантирован в ткань любых идеологических проектов, где обосновывается цель (жизни) и средства ее достижения. Тем самым он может принимать социологизаторский подтекст, усиливая (легитимируя) проект построения лучшего общества. Но чаще в этике речь ведут об индивидуализации нравственного идеала, придании ему соразмерных конкретному индивиду психологических, эстетических и пр. черт. Индивидуально понятый и принятый идеал – это представления человека о нравственном стандарте поведения, которые определяются качествами, добродетелями и ценностными ориентациями. Обычно идеальные представления складываются (с последующей их пригонкой) на основании выделения носителей предпочтительных качеств: родителей, друзей, литературных и киногероев, поп-звезд – для людей с базовой светской культурой; основателей религий (напр., Иисус Христос – Сын Божий, Мухаммед, Будда), святых и праведников – для людей с базовой религиозной культурой. Теперь попытаемся уточнить как (в какие формы и с каким содержанием) воплощается нравственный идеал. Тем более что он выступает в роли целевой причины человеческих действий52, основы построения межличностных отношений. При этом нужно учитывать то обстоятельство, что в подавляющем большинстве случаев люди руководствуются отнюдь не моральными целями.
Однако в этике сложилось представление о том, что по большому счету только «трансгрессивные личности» обнаруживают четкую ориентацию на идеал. Скажем, она угадываются в стихотворении литовского поэта Э.Межелайтиса:
Если душа окрыленная в небо взметнется
И попадет в восходящий воздушный поток,
То непременно домчится до самого солнца
И обозначит созвездьями свой потолок.
Но и тогда многомерная высь небосклона
Душу такую чюрлёнисским светом манит.
Ведь на нее вопреки увереньям Ньютона
Вовсе не действует тянущий к низу магнит.
Тяга иная – к всегда уходящему краю –
Падать в открытое небо её обрекла...
Эту готовность с рожденья в себе ощущаю
Остро и трепетно... Мне бы еще два крыла!53
Но выяснить весь драматизм подобных задач, равно как и установить факты их подмены при их решении, возможно при расшифровке проблемы реализации нравственного идеала.
2. Проблема реализации нравственного идеала. Типы нравственных личностей. В реальной жизненной практике между идеалом и самой реальностью находится «пространство», которое необходимо преодолевать, прилагая немалые к тому усилия. Тривиальна ситуация, когда человек «всегда доволен сам собой, своим обедом и женой». Она меняется, если в душе начато движение к тому, чтобы признать за собой массу несовершенств и пороков, и начать движение в сторону их минимизации. Все было бы просто, но несовершенства и пороки имеют свою противоположность – совершенства и достоинства, о приобретении которых нужно заботиться с не меньшим54 рвением и усилиями. На этом пути могут неоднократно возникнуть нравственные конфликты, которые имеют «внешнюю» и «внутреннюю» стороны.
Вообще нравственный конфликт – это специфический момент в жизни человека, возникающий в процессе выбора между равными или близкими по значению нормами и ценностями, содержание которых имеет как правило взаимоисключающий характер. Совершая выбор оптимальной нормы на фоне иных норм, люди вступают в конфликт с требованиями самой морали. Необязательных норм нет, но как быть в конкретной ситуации: закрыть глаза на одни, а выпятить другие? искать совет? задаться вопросом о том, как бы поступило авторитетное лицо (личный идеал)? Проще, когда люди выбирают между большим и меньшим добром, сложнее, – когда выбор касается доброго и злого в поступке и его результатах. Сложность здесь состоит в том, что, проходя через внутреннюю борьбу, человек ищет оправданного с точки зрения идеала (критерия нравственности) мотива поступка, а значит, стремится предвосхитить результат.
Такое личностное отношение к абсолютному в морали закрепляется в чувственно-эмоциональной и разумной сферах, где не только «прописаны» представления о совершенном, негативно-ценностные варианты развития событий, но также критерии нравственной самопроверки. Иногда совершив не вполне оправданный (с точки зрения морали) выбор, человек рискует быть не понятым и преданным нравственному суду окружающими. Поэтому, осуществляя самую разнообразную деятельность, живя в различных социально-экономических условиях и обладая неповторимым эмоционально-психологическим настроем, люди должны знать о возможности столкновений на почве нравственных идеалов, равно как и о преодолении возможных конфликтов.
В связи с трудностями, вызываемыми этой проблемой, этикой была предложена теория моральной референции55, т.е. концептуальный взгляд на возможные варианты воплощения идеала в жизнь, согласования чаемого и реального. Во-первых, люди могут мифологизировать собственную жизнь и деятельность, проводя невидимые нити к идеалу. Во-вторых, они четко разграничивают реальность и идеал, субъекта и (пока) недостижимое им совершенство, полагая, что существующая дистанция не может не приводить их в движение. В третьих, реализация идеала может происходить в рамках межличностного диалога, коррегирования жизненного пути индивида важными советами и подсказками «другого». Теперь попытаемся посмотреть на то, как преломляется проблема нравственного идеала в индивидуально-личностном сознании и бытии.
Для этого остановимся на типических случаях поведения и соответствующих им типах нравственных личностей. В описании выделенных по внутренним, сущностным признакам типах, были учтены56 такие параметры: а) общий смысл моральных представлений; б) господствующая моральная ценность; в) специфическое в моральном облике с возможными неповторимыми конфигурациями; г) жизненная судьба людей каждого из типов.
Конечно, кристаллизация этих типов имеет вполне определенную историю, которая может быть весьма поучительной. В т.ч., с точки зрения основных критериев понимания жизненного процесса – красоты (К.Леонтьев, Ф.Достоевский и Ф.Ницше), добра (Вл.Соловьев), творчества (В.Франкл), высшей жизни (Н.Бердяев), высшего блага (С.Франк).
«Конформистский тип» характеризуется наличием ведущей ценности (идеала) в виде чувства общности (мировоззренчески-ценностного единства) с определенной социальной средой. Все устремления человека этого типа имеют коллективистский (корпоративный) сценарий, ибо он «дитя» родного города, нации, класса, группы, «тусовки», словом, порождение социальной среды. Отсюда – ориентация и приспособление к господствующим в данной социальной группе морали, ее нормам, принципам и критериям оценки. Нравственное совершенствование предполагает «рост» в пределах коллективно-консесусных норм и идеалов. Проще говоря, этому типу нельзя (в среде своих) быть «белой вороной», вырываться вперед или высовываться. Его поведение закреплено и поддерживается традицией, благодаря которой прогнозируема форма жизни и само счастье. Последнее, по определению, – коллективистское. Живя и руководствуясь мотивом «как все», такой человек огражден от рисков и неприятностей, ибо мощь самой коллективистской морали «дает» ему гарантии благого финала. Но вспомним критику Ф.Ницше как раз нерефлектирующей себя «стадной морали», часто неспособной распознать и оценить моральную пассивность субъекта, позитивную ориентацию к самотрансценденции в направлении высших ценностей.
В ряде обществ, в особенности в современных обществах нашел свою «прописку» т.н. «потребительский тип». Немало людей ориентированы на личную пользу и успех, оценивая происходящее сквозь призму собственного благополучия. «Другие» с их бедами и невзгодами, счастьем и жизненными восторгами помещены в иную вселенную, или, как минимум, на периферию этой. Да и то, в качестве вещей, необходимых для его, потребителя, счастья и комфорта. Потребитель-индивидуалист выстраивает свою жизненную стратегему так, что именно ему должен достаться весь объем благ и привилегий, и именно он, – самый подходящий на роль счастливчика в жизненном марафоне. Счастье им ассоциируется с большими деньгами, властью и славой, положением и здоровьем, реже – благополучием семьи. И все это должно быть добыто им самим, его активностью и настойчивостью. Причем вопрос о том, как (на каких правах) в этот процесс вовлечены «другие», его волнует постольку, поскольку «другие» –функции разработанного и запущенного им самим механизма самоудовлетворения.
Как субъект морали он самореферентен, т.е. соизмеряет (оценивает) поступки с выработанной им самим (?) шкалой моральных критериев. Если во главу угла поставлена личная выгода, то спрашивается: способен ли такой типаж к альтруизму и бескорыстию, к деланию добра ради добра или осуществлению долга из любви к долгу? Ответы здесь прогнозируемы, как и прогнозируем общий вывод: люди, представители «потребительского типа» вряд ли могут похвастать единой (единообразной) линией поведения, для чего нужно сплавить общие нормы и принципы с частным темпераментом и характером. Все многообразие жизненных ситуаций нельзя подчинить нравственной логике «потребителя», замыкающей все жизненные комбинации «на себя». Напротив, такая логика нуждается в серьезной коррекции в сторону коллективистски-общезначимых норм и идеалов, в сторону самой гуманности.
Вообще, перечисленные типы личностей укладываются в бинарную схему человеческого бытия, предложенную Э.Фроммом57. В своем знаменитом трактате «Иметь или быть» он показал, что для многих наших современников счастье – суть удовлетворение всех без исключения желаний и субъективных потребностей. Но субъекта присваивающей ориентации отличает от его оппонента эгоизм, себялюбие и жадность, т.е. те свойства, которые формируются в ходе добычи все новых и новых наслаждений. На этом пути, по сути пути приобретения собственности, возможны насилие, несправедливость, одиночество. Напротив, путь (модус) бытия связан с желанием давать другим, делится с ними и жертвовать собой. По большому счету, полагает Фромм, если и возможен новый человек, то он обязательно будет человеком, преодолевшим собственный нарциссизм, и реализующим продуктивные качества – любви, труда, творчества, дарения. Но они возможны при процедуре самоуглубления.
Следует заметить, что значительно реже в реальной практике мы встречаем аристократов духа или «аристократический тип» нравственной личности, как раз связанной с этими качествами. Его резко выделяет из среды особость натуры, культурно-генетически расположенной к высшим сферам человеческого опыта. Будучи аристократом по происхождению и воспитанию, он наследует единственный поведенческий стереотип, покоящийся на чувстве собственного достоинства. Это чувство выделяет его из социальной среды и противопоставляет ей по кардинальным вопросам бытия. Он убежден в неспособности большинства адекватно воспринимать происходящее, как и неспособности принципиально менять мир на более совершенный. У толпы нет главного, – понимания того, что точка опоры, – в самой личности. Аристократ убежден, что именно ему досталась участь быть носителем подлинной свободы, проводником недевальвируемых идей и ценностей. Поэтому он всячески ограждает себя от внешней среды (всегда грязной политики, пошлой повседневности), ценя личностную автономию. Мерило его поступков – присутствие Бога в душе, гениальность, либо «голос совести». Отсюда понятно отношение подобных людей к «внутреннему» и «внешнему» суду. «Другие» для него – заложники собственного невежества и тлетворной среды. Им, если у аристократа хватит сил, он готов протянуть руку помощи. Но часто аристократ холоден с окружающими, поскольку считает, что требования морали для них, – принципиально нереализуемы. Полагаясь на собственные убеждения аристократ бросает вызов миру, но вследствие исходного неравенства сил, он обрекает себя на трагедию.
Кроме названных типов, следует упомянуть людей, реализующих в жизни героическое начало. «Героический тип» – человек высокой идеи, ее жрец. Активное служение идее, прежде всего, – идее абсолютного добра, резко выделяет его из окружения. Взяв в руки физическое и духовное оружие, этот человек объявляет всей несправедливости (как бы многолика она не была), – войну. Разумеется, в ущерб себе самому. Что же движет настоящим героем? Чувство справедливости и гармонии. Социальной и шире – вселенской. Вся жизнь отдается для реализации этой цели, сколь бы не велики и ужасающи были индивидуальные потери. Причем осознанное служение идее связывается со служением «другим»: окружающим, обществу, Родине, человечеству. В нем заключен особый смысл, не обязательно связанный с пафосом героического. Чаще всего замечают совершенный героический поступок, но не героя, не просто ушедшего в «тень», а готовящегося к очередному подвигу. Все оттого, что герой мыслит нешаблонно, воплощая принцип «в жизни всегда есть место подвигу». Пусть даже маленькому.
При рассмотрении нравственных типов личности возникает вопрос о людях с религиозным мировоззрением и моралью. Искренность их веры в Бога, во многом предопределяет саму специфику нравственного делания, которая обращена и к Богу, и к людям. Установленный Богом моральный миропорядок должен быть поддерживаем и, по мере человеческих сил, – усовершенствован (Н.Бердяев). Поскольку человеку Богом вменяется: изменив себя, - изменить мир, то решается глобальная задача по культивированию сверхнравственной жизни. Она, как мы видели ранее, основывается на универсальных заповедях, законах и нормах. Религиозная нравственная жизнь, тем самым, оправдана как квинтэссенция смысла для человека и человечества. В различных религиозных системах имеется собственная градация путей жизни, «способов» нравственного совершенствования. Если взять в качестве примера христианство, в частности - православное, то здесь мы найдем несколько вариантов. Так, известная представительница «социального христианства», монахиня Мария (Скобцова) выделила несколько типов религиозной жизни: синодальный, уставщический, эстетический, аскетический и Евангельский58. В отличие от эстетического типа, в котором «отложилась» красота культа, песнопений и проч., аскетического типа, с его «самоотрекающейся любовью к Богу и человеку», Евангельский тип воплощает в себе, как считает автор, саму установку на исполнение заповеди любви, «охристовление» человека. Здесь все силы души брошены на одухотворение жизни Смыслом – Христом, видение в других образа Божия, служение им как Христу. При таком подходе, христианская нравственность стремится «подтянуть» все социальные отношения к оптимальным, настаивая на этическом равенстве всех людей, их ответственности друг за друга, их общей человеческой судьбе.
Тем не менее, в современной этике существует взгляд, который утверждает легитимность и адекватность присутствия человека в мире повседневности, как на индивидуальном, так и на социально-групповом уровнях. Аргумент тут достаточно прост: в мире повседневности как главной жизненной форме человек как субъеки нравственности предстает как агрегированная (лат. aggregatio – присоединение) величина. Но против этой точки зрения есть определенные возражения. В этическом плане человек всегда находится в состоянии выбора между идеалами автономии и коммуникативной солидарности, которые не растворяются в повседневности. Далее, повседневность не снимает остроты одной из главных этических проблем – проблемы предназначения человека. Кроме того, мир повседневности оставляет в неопределенности вопрос об моральной вменяемости людей. Но главное, их смысложизненных перспективах. Подобная не-дифференцированность таит в себе опасности перекручивания, а то и забвения исходных и финальных смыслов человеческого бытия59. Дабы её снять, нужен шаг в сторону прояснения проблемы смысла жизни.
3. Смысл жизни: этический контекст. Смысложизненная проблематика – это та, которая вырывает людей из животного мира и позволяет говорить, об их, людской, особенности бытия. Бытия в горизонте смысла, в фокусе «истины бытия». Всякая человеческая душа, согласно австрийскому психологу В.Франклу, вообще устремлена к смыслу, даже в тех случаях, где его, как кажется, нет (существует «экзистенциальный вакуум»)60. Из чего же складывается проблематика смысла, хотя бы в первом приближении?
Человек способен задавать себе следующие вопросы: о своем месте и предназначении? о том, какой путь предпочесть, – из всех возможных жизненных путей? даст ли избранный путь искомый смысл, одарит ли счастьем? как соотносится жизнь и смерть, и можно ли говорить о кристаллизации смысла перед лицом всепожирающей смерти? есть ли жизнь вечная и кто ее достоин?.. Подобные вопросы, сводимые к более простому: для чего жить? (во имя чего я живу?) – норма человеческой природы, ее ведущая тенденция в деле прорыва человека к самому себе и к высшим тайнам мироздания.
Ранее, в общем курсе философии речь уже шла о концепциях смысла жизни, выводимых из самых широких мировоззренческих контекстов. Вы знакомились с религиозной концепцией, где утверждалась идея смысла, стоящего по ту сторону реальности, исходящая от Бога или Абсолюта. Человек, дабы прилучиться к смыслу, обязан осуществить трансценденцию в указанном направлении (Царства Божьего, нирваны и т.д.). Во-вторых, в секулярно-гуманистических концепциях, утверждалась способность человека постепенно устроить гармоничный мир (на началах добра и справедливости), для себя и себе подобных. Ориентируясь на конечную цель – совершенства, могущества и всеобщего счастья, люди усматривают в прогрессивном движении к ней реальный смысл. Но эту концепцию можно считать ограниченной, поскольку прошлое и настоящее – выступает материалом для «лепки» светлого будущего.
Серьезная критика концепции прогрессивного смысла жизни привела к появлению следующей концепции, – концепции актуального смысла. Ее сторонники настаивают на том, что смысл не выводим ни из прошлого, ни из будущего. Жизнь вообще не имеет раз и навсегда заданного смысла. Человек в моменте настоящего полагает (творит) смыслы и, следовательно, раскрывает самого себя (свою человеческую сущность). Здесь также речь идет о смысле бытия либо отдельного поколения, либо людей целой эпохи (напр., советской). Наконец, некоторые авторы (напр., атеистические экзистенциалисты) предлагают видеть в жизни полную бессмыслицу, абсурд, болезненный бред вида homo sapiens. Все, или почти все на этом пути – «Сизифов труд»61.
Последняя концепция неожиданно получила свое продолжение и развитие в наше время, в связи с практикой массовой манипуляции человеческим массовым сознанием. Возникла теория симулякров, утверждающая, что многие современные символы не имеют референта, а значит за ними нет никакого смысла и содержания62 Человек здесь получает (помимо своей воли) символическое удовлетворение от чего-либо: политики, образования, искусства, еды, развлечений, т.е. питается прогрессирующей иллюзией смыслов, создаваемых современной массовой культурой63.
Когда мы говорим об этическом понимании проблемы смысла жизни, необходим шаг в сторону общего тезиса: смысл жизни в этическом измерении – это полная индивидуальная реализация человеком универсальной связи бытия, выявление вечного - во временном. Для обретения индивидуального смысла жизни, который требует максимальной активности человека при его создании, осуществим на двух уровнях: мировоззренческом и социальном. На мировоззренческом уровне закладываются (всем идейным арсеналом эпохи, в которой живет индивид, культурой, органичной ему, национальными обычаями и традициями) фундаментальные идеи и принципы, ценности и идеалы. Их иерархия не может быть произвольно нарушена человеком, хотя они могут быть переосмыслены в свете уникального опыта личности, в фокусе реализуемой жизненной программы. Здесь находят свое место не столько физические законы и константы, сколько фундаментальные представления о добре и зле, справедливости и несправедливости, долге и чести и проч. Крупными мазками на этом полотне прорисована собственно гуманитарная специфика: о месте и назначении человека в мироздании, о счастье и свободе, о дружбе и любви… Помимо этого, в мировоззрении индивида «прописаны» оптимизм и пессимизм как смыслоулавливающие фильтры, один из которых связан с жизнеутверждением, другой, – с сомнением или отрицанием жизни и ее смысла.
В свою очередь, этот уровень спроецирован на плоскость реальных социальных отношений и находит свой выход в конкретике любых поступков и отношений. Социальный уровень задан всей фактурой социального окружения индивида, смысловыми интенциями (потребностями, интересами и ценностями) социальных групп, классов, коллег, родственников, друзей и т.д. Он конституируется не только в борьбе мнений, но и в осмысленном, социально-значимом поведении индивида как работника, защитника Родины, семьянина, отца (матери) и проч.
Теперь остановимся на существующих вариантах этического понимания смысла жизни. В типологии, предложенной В.Г.Немировским64, учтена доминирующая в мировоззренческой культуре личности, ценность (=смысл). Так, придерживаясь творчески-альтруистической позиции, люди движимы бескорыстной заботой об общем благе, о счастье других. Смысл здесь спроецирован либо на возможные продукты нынешних творческих усилий человека; либо на культурное творчество; либо на воспитание детей и внуков, которые станут продолжателями позитивных начинаний. К этой концепции примыкает т.н. игровая концепция смысла, которая получила популярность после работы голландского культуролога Й.Хейзинги – “Homo ludens” (человек играющий). Эта концепция предусматривает индивидуальное и групповое развитие в рамках игровой деятельности, направленной на духовное и физическое совершенствование личности. Театральное искусство, художественная самодеятельность, авторская песня, спорт и туризм, создают прецеденты смысла для многих людей. Немалое количество людей реализуют престижную концепцию смысла, считая, что их высокий профессиональный и социальный статус, дает приращение значимости индивиду, причем, как в своих собственных, так и в глазах окружающих. Отсюда желание «сделать» карьеру, «пробиться в люди»… К сожалению, люди часто наивно полагают, что, заняв «место под солнцем», они уже обрели искомый смысл. Жизнь, однако, гораздо сложнее подобных линейных схем.
Лидерская концепция смысла жизни основывается на желании человека быть подлинным субъектом власти, повелевать и наказывать, навязывать свою волю подчиненным и строго спрашивать ее исполнения. Правда, современный тип лидера должен учитывать в работе массу факторов: от психологии подчиненных – до «слабых мест» у конкурентов. Это не делает концепцию ущербной, но люди стремятся оптимизировать соотношение сил, – в реальной политической, производственной, семейной и т.д. жизни.
Сторонники гедонистической концепции, что видно из определения, сориентированы на получение удовольствий, связывая с ними смысл жизни. Их девиз: «лови каждый миг бытия» - хорошо известен. Дело не так худо, если человек, овладев в совершенстве искусством бильярдной игры, не знает себе равных. Хуже, когда игра существует не ради нее самой, а ради денег, наживы, перерастая в ничем неутолимую страсть. Современное общество, как никакое другое, дает серьезную пищу для размышлений, именно потому, что оно культивирует в людях низменные гедонистические страсти. Алкоголь, наркотики, коллекционирование ненужных вещей, «ночные клубы» – далеко не полный перечень развлечений, в рамках которых «свободная» личность находит «смысл».
Этой концепции противостоит аскетическая (в религиозном и светском вариантах) концепция. Ее адепты, напротив, всячески ограничивают в себе «темное» природное начало, подчиняя его духовно-нравственным принципам, и шире – совершенствованию своих психо-физических кондиций. Разумеется, эта концепция не имеет широкого распространения, в силу повышенных требований к человеку.
Разговор о смысле жизни будет неполон, если обойти вниманием проблему соотношения жизни и смерти. Нередко в категории «смерть» фиксируется момент прекращения жизни, ее угасание. Но поскольку человек, в отличие от других живых существ, сознает свою смертность, она выступает для него как конструктивный момент его жизни и мироотношения. Например, немецкий философ М.Хайдеггер считал, что «бытие-к-смерти», «бытие-к-концу» является определяющей нынешнюю жизнь человека интенцией. Более того, время идет к нам из будущего, приближая точку смерти к нашей жизненной актуальности. Но так было не всегда.
Как показал Ф.Арьес65, представление о смерти (по крайней мере, в европейской культуре) прошло длительную эволюцию и насчитывают пять этапов: от т.н. «прирученной» смерти в Древнем Египте – до «перевернутой смерти» в современном обществе. Важно и другое: смерть позволяет четче выявиться самосознанию индивида; усилить/ослабить веру в потусторонний мир; быть заслоном от дикой (непознанной) природы; акцентировать внимание на зле; найти точку опоры для этой, земной жизни, – в Царствии небесном.
В свою очередь З.Фрейд, и в особенности Э.Фромм предложили видеть в жизни и смерти – две главнейшие ориентации в бытии людей: Эрос и Танатос, биофилию и некрофилию. Эти психоаналитическая и психологическая точки зрения без сомнения любопытны, но их эвристика всё же нуждается в собственно этическом усилении.
Можно предположить, что современный человек чаще всего полноценно не артикулирует темы жизни и смерти, их интриги, их соотношения в бытии. На это есть свои объективные и субъективные причины. Тем не менее, на этот счет есть весьма оригинальное суждение словацкого поэта М.Руфуса:
Уже настолько ни во что не верует,
что верит, будто жизнь и смерть –
всего лишь два различных ремесла.
Жизнь лепит бытие из мягкой глины.
А смерть – резчик по дереву.
Но в конце концов
все дело лишь в различье ремесла.
От скуки два слепца занятьем этим
случайность всего присутствия на свете
хотят наполнить, как водой ушат.66
Вместе с тем, проблема смысла жизни должна иметь конкретное решение для всякого человека. В русской философии мы находим конструктивный вариант, преодолевающий дихотомию временного и вечного, эмпирического и трансцендентального. Так, С.Л.Франк показал, что человек – двуединое, природное и сверхприродное существо, а кн. Е.Н.Трубецкой сформулировал идею о совпадении смысла-истины со смыслом-целью жизни. К сожалению, люди видят их раздельными и поэтому живут ради средств жизни, игнорируя цели. Добывание средств, как о том свидетельствует трагедия западной культуры, ведет к дурной бесконечности, в то время как соподчинение средств сверхэмпирической цели, – единению людей в Боге, – делает жизнь нравственно оправданной.
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Что такое нравственный идеал?
Как соотносятся нравственный идеал и реальность?
Каким Вам представляется идеальный человек?
Хотели бы Вы дружить с человеком без идеалов?
Согласны ли Вы с утверждением о том, что за идеалы люди не идут на костер?
Могут ли люди иметь идолы вместо идеалов и поклонятся им?
Какие типы нравственных личностей Вам известны?
Воплощал ли в себе нравственный идеал идальго Дон Кихот Ламанческий и князь Мышкин?
Назовите нравственные качества «героя нашего времени».
Что Вы знаете о нравственном конфликте?
Что включает в себя понятие «смысл жизни»?
Перечислите и охарактеризуйте этические концепции смысла жизни.
Каково соотношение понятий «жизнь» и «смерть»?
Литература:
ТЕМА 5. ЭТИКА ОБЩЕНИЯ
1. Общение в моральном измерении. Человеческий мир устроен так, что в нем, в качестве основного «механизма» обмена опытом, профессиональными и бытовыми навыками, переживаниями и мыслями, интимными чувствами, – существует общение. Вряд ли требует доказательств положение о том, что вне общения невозможно полноценное развитие человека как личности и как субъекта деятельности. Так что же такое общение? Каков его моральный статус? Чем обеспечивается полноценная коммуникация между людьми?
Ответ на эти и подобные им вопросы ищут различные науки – психология и семиотика, политология и социология, соционика и лингвистика. Этика то же небезразлична к этому предмету, поскольку в нем, как считал М.М.Бахтин, «раскрывается человек в человеке, как для других, так и для самого себя». Поэтому остановимся на основных концептуальных моментах процесса межличностного общения.
Под общением мы будем понимать универсальный способ человеческой жизнедеятельности и форму межличностных отношений, в рамках которых находит свое удовлетворение потребность в выражении и определении собственно нравственной сущности человека, его глубинного «я». Как коммуникативная деятельность, общение несет «в себе» не просто информационные сгустки, но знания, переживания и проч. насыщенные человеческими оценками, так или иначе «взвешенные» на весах ценностей, отнесенные к идеалу. Процесс общения – это двуединство бытия морального сознания и поведения, обращенного во внешний мир (к другим «я»), и в отраженном виде, на самого себя (к собственному личностному «я»). Субъект морального общения – человек или группа людей – практически всегда заинтересованная в его осуществлении сторона. Но если психофизические кондиции, темперамент, знание языков и традиций составляют важную сторону в «запуске» коммуникации, то регуляция самой коммуникации возможна при наличии нормативных правил.
Какой бы из двух вариантов общения мы не взяли, – собственно моральное, куда чаще всего относят дружбу и любовь, или опосредованное (политическими, производственными, экономическими и др. отношениями), всюду необходимо трезвое отношение к элементам этого процесса.
Общение, дабы быть оформленным и нравственно безущербным должно включать в себя: 1) постановку цели общения или артикуляцию ценностей (напр., передать или подарить материальные предметы, обеспечить взаимодействие при совершении совместного труда, помочь «другому» в решении его психологических или духовно-нравственных проблем и т.д.); 2) выбор партнера, который адекватно воспринимает целевую программу и разделяет ценностные предпочтения (здесь важны не только пол, возраст, психо-эмоциональные и интеллектуальные показатели, но также сфера ценностей и интересов); 3) побудительные мотивы и настроения (спонтанные или устойчивые); 4) формы и способы коммуникации, в которых реализуется общение (вербальное, переписка и телефон, общение в каких либо местах – на природе, в музее или концертном зале, интернет и т.д.); 5) промежуточный и конечный результаты общения, их оценка. Перечисленные элементы структуры процесса общения должны быть известны всякому, кто приступает к этому процессу.
Эти формальные элементы, тем не менее, взаимосвязаны с содержательными моментами, образующими нравственную культуру общения личности. Поскольку в общении происходит презентация внутреннего мира человека, реализация его ценностных представлений, переживаний и эмоций, т.е. осуществляется его самовыражение, – на фоне других людей, – то нужно обратить внимание на само моральное содержание рассматриваемого феномена.
Но прежде чем приступить к этому, сделаем одну методологическую оговорку. В мировой этике, философии и ряде других социогуманитарных дисциплин сложилось особое теоретическое направление – гетерология, изучающее отношения в системе: «я» – «другой». Причем, главный упор здесь делается онтологической и моральной конституции другого. Сейчас можно говорить о том, что вполне оформились: интеррогативная (interrogate - допрашивать) позиция западной мысли, в наиболее разработанном варианте представленная Ж.-П.Сартром, его моделью: «бытие-в-себе» → «бытие-для-себя» → «бытие-для-других»67; респонсивная (response – ответ) позиция иудаистской мысли, выраженной М.Бубером, Э.Левинасом и др., и предполагающая формат: «я» → «другой» → «плюралистический мир» → «бесконечность» (Бог)68; евхаристическая, славянско-православная позиция, включающая в себя важнейший для конституирования отношений момент кенотизма (κενοσις – умаление), который дает схему: «я-для-себя» → «другой-для-меня» → «я-для-другого» (М.М.Бахтин и его диалогическая концепция).
Эта последняя схема является ничем иным как обобщением процесса «ответа» человека на крестную жертву Христа-Спасителя. На Руси она имела опытный характер (свв. Борис и Глеб), и предполагала жертвенность, которая, в свою очередь, вовлекала в процесс духовного единения всех других, их со-бытия в горизонте кенозиса и любви Христа69.
Конечно, эти модели не являются голой абстракцией, что подтверждает сама реальная жизнь. Скорее наоборот, они служат рационализацией многовекового опыта коммуникативной интеракции людей, поисков ими наиболее совершенной формы и способа взаимодействия в контексте религиозных и этнических традиций.
Тем не менее, диалогичность процесса общения предполагает ряд содержательных моментов, к рассмотрению которых мы и переходим.
2. Моральные принципы и нормы общения. Всякий, кто ценит общение и расположен к пониманию вовлеченных в него субъектов, должен обладать соответствующей нравственной культурой. Под нравственной культурой общения нужно понимать совокупность внутренних и внешних норм, принципов и правил поведения, выступающих в качестве фундамента стратегии и тактики поведения. Говоря о нравственной культуре поведения, мы должны четко представлять факт их взаимной увязанности и взаимодополнительности. Человек должен не просто отличатся хорошими манерами, они должны быть органичны его внутреннему пониманию поведенческих моделей в обществе. Иначе говоря, внутренняя культура находит свое проявление во внешней, и играет по отношению к ней ведущую, определяющую роль70. Поэтому, нравственные принципы первичнее этикетных форм поведения.
Основу внутренней культуры образуют принципы, определяющие тип и характер реализации нравственного отношения человека к миру. К моральным принципам общения относят нам уже известные моральные принципы и их антиподы: гуманизм/ человеконенавистничество, индивидуализм/ коллективизм, эгоизм/ альтруизм, аскетизм, требовательность, героизм, гедонизм, утилитаризм, стоицизм, формализм, ригоризм, конформизм и некоторые другие. Наряду с ними, в базис общения должны быть включены следующие принципы: сочувствия, доверия, милосердия, уважения, толерантности, умения слушать/ слышать (другую сторону), тактичность, деликатность, вежливость. Разумеется, всякий человек желает, чтобы общение с ним протекало под аккомпанемент этих принципов, которые рано или поздно трансформируются (в социуме) в нормы общения. Если вычеркнуть эти последние и опереться в поведении на эгоизм, корысть, месть, ненависть, то такое общение нужно отнести к классу аморального.
Кратко охарактеризуем моральные принципы общения. Сочувствие – это умение реагировать на изменения во внутреннем мире человека (причем, не обязательно близкого), «вживаться» в него и сопереживая, сделать шаги в сторону исправления ситуации. Доверие – отношение к поступкам «другого» и к нему самому, которое основывается на убежденности в его правоте (в том числе, принципов, которые отстаивает «другой»), верности, честности и искренности. Важно то, что доверие возникает поверх частных интересов и вызывает в жизни социальной системы, работу «механизма» взаимных обязательств. Милосердие – это участливое, заинтересованное желание помочь каждому, кто имеет потребность в помощи. И в религиозной, и в светской этике милосердие рассматривается в качестве добродетели: либо для спасения собственной души, либо для поддержания нуждающихся и обездоленных. И в том, и в другом случае, милосердие является высокой этической ценностью, проявлением морального здоровья конкретной личности и общества. Уважение – такое требование морали, которое предполагает в качестве главнейшего основания построения отношений между людьми, - принцип достоинства личности. Последний раскрывается через набор этико-правовых гарантий: справедливость, равенство прав и возможностей, удовлетворение естественных интересов, свобод, взглядов и убеждений. Толерантность (от лат. tolero – несу, терплю, выдерживаю) – это максимально терпимое отношение к «другому», признание за ним права жить, мыслить и действовать по-своему. Причем, в самых различных социально-экономических и политико-идеологических условиях. Как полагает известный отечественный этик В.А.Малахов71, толерантное отношение состоит в обеспечении возможности людям жить вместе даже тогда, когда в обществе отсутствуют высокие моральные факторы. То есть толерантность – это общий знаменатель бытия людей различных религиозных убеждений, политических взглядов и культурных традиций. Ныне он – ключевой принцип гражданского общества. Вежливость – это моральное качество, характеризующее поведение человека, для которого уважение к другим, - поведенческая норма. Тактичность (от фр. tact – прикосновение, чувство, осязание) – это чувство меры, подсказывающее человеку правильное отношение, подход к кому-либо, в какой-либо ситуации, событии или процессе. Кроме того, такт связан с умением «держать» себя подобающим образом в том месте, где человек находится. Деликатность – навык уважения к человеку (кем бы он ни был, какое бы место в обществе он ни занимал), умение ставить себя на его место и строить с ним корректные отношения. По настоящему деликатный человек знает, как обойти «острые углы», в какое время и в каком месте, - что сказать, а где промолчать. Наконец, умение слышать в разговоре другого проистекает из общей нравственной культуры, из неравнодушия как к самому собеседнику, так и к той информации, с которой он хочет нас познакомить. К сожалению, отсутствие этого качества нередко списывают на психологические особенности человека, что по большому счету, - неверно, поскольку общение, на то и общение, что это нравственно санкционированный диалог равных, и при том, заинтересованных сторон.
Как видим, структурирование и оформление отношений является не столь простой задачей. Оно требует того, что философы называют рефлексивностью, или способностью к рациональной организации общения, его форм и целей. Но люди как правило не рефлексивны, в т.ч. в областях применения своих сокровенных чувств и мыслей. Тем более, когда речь заходит о дружбе и любви как двух наиболее характерных формах межличностного диалога.
3. Дружба и любовь как нравственные категории. Межличностное общение имеет свой особый колорит и направленность, когда речь заходит о дружбе и любви. Эти избирательно-личностные отношения в людской среде не редки, но в отличие от иных, характеризуются полным взаимным признанием, эмоциональной окрашенностью, доверительностью, жертвенностью и заботой. В этико-нормативном плане правомерно говорить об этих отношениях, как об эталонных. История культуры и этики богата массой убедительных примеров дружественных и любовных уз, возвышающих, окрыляющих людей, подводящих их к заветной грани абсолютного. Вместе с тем, в понимании дружбы и любви царит плюрализм, который несколько ослабевает при ценностной рефлексии этих феноменов.
Понятие «дружба» (в древнегреческом языке дружба маркировалась термином , который имел следующий спектр значений: привязанность, расположение, соединение) прошло некоторую эволюцию, отражавшую эволюцию самого института человеческой дружбы. Пифагор, например, обозначал словом «дружба» принцип единения всего со всем; Геродот называл «дружбой» мирный договор между государствами; у Аристотеля, выразившего общеантичные представления: «дружба» была символом возвышенных человеческих отношений, одной из добродетелей, показателем мудрости человека; Эпикур, напомним, выставлял «дружбу» в качестве необходимого условия счастья; Цицерон полагал, что дружба, как особый тип отношений, возможна между стойкими, мужественными, верными и честными людьми. Хотя бы из этих древних представлений явствует, что дружба – это важная социально-нравственная ценность, распространяющаяся и на отдельных людей, и на целые народы.
В анализе дружбы учитывают инструментальный (практическая взаимопомощь, выручка) и эмоционально-экспрессивный (доброжелательность, сочувствие, взаимопонимание) аспекты. От Аристотеля берет начало традиция системного рассмотрения феномена дружбы. Во-первых, ценностно-мотивационной ее составляющей. Отвечая на вопрос: зачем люди дружат, он пришел к заключению о том, что в основе дружбы лежат три ценностных ориентации и соответствующих им переживаний. Первый, - утилитарный, связанный с пользой (выгодой), вступающих в дружественные взаимоотношения; второй, - гедонистический, продиктованный желанием получать удовольствия; третий, - собственно нравственный вариант дружбы, служащий благу дружащих, укрепляющий их прекрасные качества. Во-вторых, Аристотель обратил внимание на типы людей, вступающих в партнерские (дружеские) отношения. Он различал дружбу юношей и стариков, домочадцев и родственников, супругов и любовников, гостей и гостеприимцев. В-третьих, уроженец Стагиры обратил внимание на возможность равных и неравных отношений. Его собственный взгляд на дружбу таков, что он включает в себя: идею благодетельства «другого»; идею ценностного понимания другого (в трактате «Никомахова этика» находим такую сентенцию: «к другу относятся, как к самому себе (потому что друг – это иной я сам)»72); идею совместного проведения времени или жизни сообща; идею взаимного наслаждения от общения.
Говоря о дружбе нужно учесть ее сходство и отличие с иными социальными институтами. Например, существует дружба «сливающаяся» с родовыми и семейными отношениями; дружба может служить своеобразным компенсаторным механизмом при потере личностью каких-либо социальных ролей (потеря родственников, близких активизирует поиск друзей, партнеров); дружба выступает в роли «дополнительного» института к базисным (живя в семье, человек может дружить со сверстниками, сослуживцами); наконец, дружба является антитезой существующим институтам – семье, трудовому или учебному коллективу.
В свою очередь, целесообразно отличать дружбу от любви, которая, как считается, во многом ей подобна. Известный британский писатель и теолог К.С.Льюис предложил достаточно тонкую процедуру их сопоставления. С одной стороны, о чем говорят примеры отношений исторических и литературных персонажей – Тристана и Изольды, Антония и Клеопатры, Ромео и Джульетты, - дружба может совпадать с любовью. Но они и отличны. Дело в том, что дружба – это естественное по своей природе чувство, опирающееся на единство взглядов людей, не схожа с любовью по ряду моментов: 1) «Влюбленные ищут уединения. Друзьям его искать не надо, они и так отделены стеной от толпы»73; 2) «в отличие от влюбленных друзья не смотрят друг на друга… смотрят они на что-то третье, но это не значит, что они друг друга не видят и не любят»74; 3) несмотря на духовность дружбы, она – ограничена в сравнении с любовью, поскольку почти у каждого дружеского круга есть своя «болезнь» - глухота к окружающим, вызывающая ответную реакцию у людей – зависть; 4) наконец, Св.Писание не ставит знак равенства между любовью Бога к человеку, хотя в Евангелии от Иоанна Иисус Христос и называет апостолов друзьями.
Вообще, дружба справедливо расценивается как школа порока и добродетелей, недаром говорится: «Хорошего человека она сделает лучше, плохого – хуже». Все зависит от качества избираемых ценностей («что-то третье») и расположенности людей к общению посредством этих ценностей.
Принципиально иное, внутреннее единение субъектов, мы встречаем в любви. Причем именно любви, а не симпатии или влюбленности. Перед тем, как охарактеризовать нравственное содержание категории «любовь», укажем на широкое и узкое толкование самого термина. В первом случае, под любовью подразумевают отношение к кому-либо или к чему-либо как безусловно ценному, объединение и соединенность с кем (чем) воспринимается как благо (одна из высших ценностей). Во втором, любовь – это именно отношение к другой личности75. В «качестве» этого отношения и заложена тайна, и притягательная сила любви, равно как и специфика ее суррогатов. Иначе бы, зачем поэт В.Маяковский сказал: «Есть любовь, есть любовишка и любовище»?
Осмысление феномена любви следует начать с указания на сложносоставную «материю» любви, где сфокусированы противоположности биологического и духовного, личностного и социального, интимного и общезначимого. В свою очередь эти противоположности «снимаются» в некоторых относительно удачных вариантах формулы любви. Разумеется, носящей нормативный статус (вспомним хотя бы приведенный выше «гимн» любви св. апостола Павла или определение любви А. де Сент-Экзюпери: «любовь – это обретение божества»76).
Для адекватности восприятия столь универсального явления жизни, нужно сказать несколько слов о его архитектонике. Любовь предполагает субъекта, наделенного чувствами, сознанием и волей, объекта, или уже – предмет любви: Бога, мир, Родину, человека, идею, вещь… Объектом любви может быть и другой субъект, такой как Бог или человек. Форма и характер отношения между субъектом и объектом вытекают из основного признака любви – внутренней потребности в соединении с объектом. Причем, по сценарию: а) полного «растворения» в нем; б) с сохранением онтологической самостоятельности – на фоне превалирования объекта; в) взаимопроникновения, достигаемого при встречном (заинтересованном) движении субъектов.
В обширнейшей литературе, посвященной теме любви и любовных отношений, кристаллизовалось несколько типических вариантов – «канонов любви». Античная культура подарила нам эстетико-нравственное понимание любви, в котором смысловая акцентация сделана на -е (страстном желании обладания любимым существом), и на -и (дружбе по выбору). В государствах Древнего Востока превалировало чувственное понимание любви, служащей, как считалочсь, мостиком к божественному. Отсюда – всевозможные эротические кодексы, напр. Камасутра. Иное дело – Запад и цивилизации порожденные ближневосточным религиозно-культурным импульсом.
Так, христианство вынесло за скобки телесный элемент любви, считая его грязным и отягощающим душу. Оно провозгласило исключительно духовное понимание любви, любви – жертвенной самоотдачи. Ведь Бог – есть любовь, любовь не знающая границ в своем излиянии на человечество. Наряду с таким пониманием любви, в т.н. «карнавальной» культуре европейского средневековья сложился культ удовлетворения чувственных потребностей. Благодаря трубадурам и рыцарскому поклонению «прекрасной даме» возникает «куртуазная любовь». Она – средоточие эмоций во взаимоотношениях мужчины и женщины. Данте и Петрарка «возрождают» т.н. платоническую любовь, любовь к небесной красоте их избранниц, – Беатриче и Лауры. Сентиментализм стоял у истоков «несчастной любви», для которой характерно страдание из-за отсутствия взаимности, встречных чувств (Вертер у И.-В.Гете).
В романтизме вообще любовь возводится на уровень рока или откровения свыше, поскольку считается, что в таком виде она открывает истинную сущность человека. Далее, к этим сюжетам примыкают те, которые возникают в недрах западной индустриальной и постиндустриальной цивилизации (варианты их описания мы встречаем у З.Фрейда, Г.Маркузе, М.Фуко и ряда современных писателей). Впрочем, они отрицают канонические представления, а значит выходят за рамки этической нормативности.
Существующее разнообразие «канонов» можно представить через этико-психологические критерии. В таком случае, можно говорить77 о наиболее распространенных вариантах этого феномена, о «шести цветах любви»: 1) эросе – страстной, исключительной любви-увлечении, стремлении к полному физическому обладанию; 2) людусе – гедонистической любви-игре, не отличающейся глубиной чувств и допускающей возможность измены; 3) сторге – спокойной, теплой и надежной любви-дружбе; 4) прагме – рассудочной, легко поддающейся сознательному контролю любви по расчету (совмещение людуса и сторге); 5) мании – иррациональной любви-одержимости, для которой характерна зависимость от объекта влечения; 6) агапэ – бескорыстная любовь-самоотдача, синтез эроса и сторге.
Однако, для этики или философии морали, ищущей прежде всего абсолютные смыслы, инвариантную суть феноменов, такого понимания недостаточно. Поэтому, мы встречаем ряд оригинальных подходов, раскрывающих сущность любви, - из указанной выше ее «структуры».
Вл.Соловьев, например, полагал, что предмет истинной любви не прост, а двойственен. Мы любим, во-первых, идеальное существо (не в отвлеченном смысле, а в смысле положительного отношения к высшей сфере бытия78), которое необходимо ввести в наш реальный материальный мир; во-вторых, то природное человеческое существо, которое дает живой личный материал для реализации жизненности высшего существа в мире. В свою очередь, полное и окончательное воплощение любви мыслитель усматривал в соединенном человечестве, в т.н. всемирной сизигии (от греч. - сочетание, согласование).
Сама любовь, по учению немецкого философа М.Шелера, помогает раскрыться и состояться человеческой сущности. Человек не столько ens cogitas (вещь мыслящая или рациональная) и ens volens (вещь волящая), как о том учила вся новоевропейская метафизика, сколько ens amans (вещь любящая). Разум обезличивает людей, воля их «распыляет», а любовь максимально выявляет смысл бытия вообще, и человеческого, в частности. В этой связи Макс Шелер формулирует два закона: 1) закон примата любви над ненавистью (ненависть суживает шкалу ценностей, а любовь – расширяет); 2) закон примата любви над познанием (любовь выше познания, поскольку она обращена с вопросом к миру, на который мир рано или поздно даст свой ответ, «открыв» себя). Более того, философ заявляет о том, что в структуре мироздания, наряду с неорганическим, органическим и социальным порядками, существует ordo amoris (порядок любви). Он проходит через человеческие сердца, но ни у всех людей он гармонично сочетаем с разумом и волей. Чаще всего разум и воля подавляют «логику сердца», «душат» т.н. эмоциональное a priori. И только подлинные гении, у которых любовь (к миру, к людям, к Богу) является ведущей способностью сопряжения с бытием, демонстрируют духовно-созидающее начало жизни.
Далее, необходимо упомянуть оригинальную концепцию любви Э.Фромма, в которой отстаивается мысль, чуждая большинству: любовь определяется не содержанием чувственного опыта (который по большей части случаен и паталогичен), а развитостью человеческих качеств любящего. К сожалению, в человеческой среде бытует мнение о том, что любовь зависит от объекта (любви). Оно опровергается следующим образом: мужчина, как и женщина может всю жизнь подыскивать (под себя) нужный объект, по ходу «забраковав» тысячи претендентов. Трагедия этих людей не в том, что их принц или принцесса так и не выйдут на сцену жизни. Она в непонимании того факта, что любовь на самом деле определяется развитостью сил души, расположенностью к созидательному чувству, навыком и умением любить. В противном случае, люди обречены на реализацию принципа, гласящего: нужно чтобы любили меня, «я» же любить не обязан. Возникает индивидуальный, а затем и общественный нарциссизм. Выход из ситуации разложения любви в современном обществе Фромм видит в том, чтобы привить большинству идею любви как искусства, которое требует максимума нравственных усилий человека над собой, собственной душой и характером. Овладев этим искусством, как музыкант владеет скрипкой, живописец кистью и т.д. люди поднимуться на ступень подлинной любви. Прислушаемся к ее дефиниции: «Любовь это деятельное проникновение в другое существо, в котором моя жажда познания утоляется путем соединения… Только любя, отдавая себя другому и проникая в него, я нахожу себя, я открываю себя, я открываю нас обоих, я открываю человека»79.
В несколько ином, - аксиологическом ключе, - развернул категорию любви известный философ и теолог Дитрих фон Гильдебранд. В его фундаментальном труде «Метафизика любви» утверждается, что любовь – это ценностный ответ человека на ценностное (таки) бытие «другого», иной личности, будь то Бог, ребенок или женщина. При этом, любовь такой ответ, который принципиально отличен от всех прочих ценностных ответов человека, связывающих его с сущим. Это отличие лежит в эмоциональной плоскости, в настроенности сердца на предмет любви, в принесении своего сердца в дар любимому. Однако, человеку может быть доступна целая иерархия любовных актов: от естественной – до трансцендирующей любови (любви к Богу). Полнота же «счастья любви» дается в тройственном опыте: нашей собственной любви; любви, обращенной к нам и осознании чужой любви80.
Тема любви будет слишком радужной, если не вспомнить о драмах, с нею связанных. Настоящая любовь, что общеизвестно, не обязательно обоюдная, а значит, счастливая. Существует ситуации неразделенного, непринятого другой стороной чувства. Не секрет также, что любовь «граничит» с ненавистью. Эти сюжеты темы любви к сожалению остаются на втором плане, но о них много пишут и спорят. Так, болгарский автор Кирилл Василев обращает внимание на трагизм любви: «Любовные трагедии представляют собой особую форму эмоциональной и социальной коллизии, глубокого конфликта между возвышенным стремлением человека и противодействующей ему внешней силой, тем или иным значительным объективным препятствием. Этим препятствием может быть либо равнодушие любимого человека, либо неблагоприятное воздействие конкретной исторической ситуации»81. Но если первый случай связан с интимными психологическими, эстетико-ценностными моментами, то второй, - с социальными. Действительно, общество – время от времени – переживает кризисные явления, распространяющиеся на такую тонкую «материю» как любовь и ее социальный коррелят, - семью. В наше время тенденция, говорящая о «девальвации» института семьи, на фоне популярности т.н. «гражданского брака», - слишком красноречива. Не менее красноречивы факты нравственного одичания людей, их одиночества и отчужденности от собственной сущности, одним из репрезентантов которой является любовь.
Незащищенность и уязвимость любви, проистекает вследствие подмены ее существа (всегда жертвенной, духовно-нравственной, т.е. аскетической фактуры), - «самоцельностью чувственных радостей человеческого бытия», растворению ее в «сексе и анонимных влечениях плоти»82. Избежать подобного кризиса человеческих отношений можно, если придерживаться фундаментального положения о том, что любовь – это «ответственность Я за Ты» (М.Бубер). То есть, воспринимать любовь в свете нравственно совершенного, гармонизирующего обоих опыта.
Институализация любовных отношений связана с браком и семьей. Брак – это исторически обусловленный и санкционированный обществом союз между мужчиной и женщиной, предполагающий взаимные права и обязанности. Союз добровольный, поскольку в его основе должны лежать83 любовь, уважение, признание равных прав мужчины и женщины. В свою очередь, семья – это малая социальная группа, члены которой связаны союзом и кровным родством, общим бытом, ведением хозяйства и моральной ответственностью друг перед другом, перед детьми, внуками и т.д. Семья существует как институт, призванный регулировать половые отношения. Несмотря на важность экономических и правовых основ брачно-семейных отношений, именно любовь как нравственный фундамент (взаимопомощи, взаимопонимания, доверия, ответственности и взаимоуважения), гарантирует их устойчивость и длительность. Кроме того, нравственный пример, даваемый любящими родителями - детям, помогает их воспитанию (социализации), а значит укреплению морального климата в обществе.
4. Понятие этикета. Основные этикетные нормы поведения людей. Как указывалось ранее, помимо внутренней нравственной культуры, человеку необходима внешняя составляющая. Этикет (от фр. etiqeette – ярлык, этикетка), - это совокупность правил поведения, обеспечивающих поддержание существующих в обществе конкретного типа представлений о подобающем. Будучи безличной формой обхождения людей друг с другом, – по поводу тех или иных вещей, – этикет регламентирует поведение в конкретной ситуации, задавая одобряемую обществом модель общения (взаимодействия).
Этикет берет свои истоки в ритуальной практике многих народов, но его институционализация «привязана» к моменту выделения индивидуального способа бытия из некоторой социальной структуры. В античном мире этикет – это правила обхождения с представителями различных социальных слоев, плюс «внутри» самих социальных групп. В средние века, в Европе оформились придворный, рыцарский, монашеский и производственно-цеховой варианты этикета. Наиболее известный, рыцарский этикет включал в себя определенные «правила игры» на ратном поле (или турнире) и предписания, касающиеся почитания «дамы сердца». Примерно с XV века в Англии начинает оформляться комплекс представлений об эталоне поведения сыновей благороднорожденных граждан – джентельменов. Этим людям вменялось быть образованными, отважными и щедрыми, занимать соответствующие их статусу государственные (общественные) должности, носить подобающий наряд. Но главное, чем они отличались от большинства сограждан, так это собственным, аристократическим «кодексом чести». Его требования хотя и элементарны, но предполагают немало усилий. Так, джентельмену запрещалось пользоваться слабостями противника, или, в случае охоты, стрелять в сидящую птицу. Галантны эти люди во взаимоотношениях с женщинами. В дальнейшем нормы этикета становятся более утилитарными, ибо буржуазный мир не просто стирал грани между сословиями, он постепенно нивелировал саму поведенческую их разницу. Утонченность и детализация уступили место простым и понятным большинству поведенческим стереотипам.
Этикет современного общества – это, прежде всего, форма отношений между людьми в их повседневной жизни, негласный договор о том, что приемлемо, а что нет. При этом сохраняется деление на каждодневный и этикет «торжественных случаев». Кодификация поведения людей присуща также профессиональным сообществам (напр. воинский, дипломатический, спортивный и этикет работников научной сферы), национальным и религиозным общинам.
Существование этикета тесным образом связано с содержанием норм и принципов морального сознания (индивидуального и общественного), ими определяется и закрепляет ту или иную нравственную перспективу. Поэтому изучение конкретных этикетных форм – важная задача для каждого, кто стремится к гармоничным отношениям с окружающими.
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Что такое нравственное общение?
Какие принципы и нормы общения Вы знаете?
Может ли эгоист и интроверт быть общительным человеком?
Почему, на Ваш взгляд, люди страдают от избытка или недостатка общения?
Что значит быть вежливым?
Как Вы понимаете толерантность?
Дайте определение понятия «дружба».
Какому из трех видов дружбы, описанных Аристотелем, Вы бы отдали предпочтение? Объясните: почему?
Существует ли приемлемое для всех определение любви?
В чем заключается нравственный смысл любви?
Какой из «шести цветов любви» Вам кажется наиболее моральным? Обоснуйте свою точку зрения.
Что такое этикет, и в чем состоит смысл этикетных предписаний?
Литература
ТЕМА 6. ПРОБЛЕМЫ ПРИКЛАДНОЙ ЭТИКИ
1. Понятие профессиональной этики. Виды профессиональной этики. Если общая этика изучает общие закономерности функционирования морали, моделируя мир человека через обобщающие нормы и принципы, при этом, пытаясь дать обоснование ценностям и нравственному идеалу, то прикладная этика нацелена на применение этих же нормативно-значимых структур – в конкретной области деятельности, с учетом характера этой деятельности. Из всего объема «прикладных этик», куда входят профессиональная этика, социальная этика (политическая, этика бизнеса и социальной работы), биоэтика, экологическая этика и ряд других84, особого внимания заслуживает профиль под названием «профессиональная этика».
Профессиональная этика является составной частью общечеловеческой морали. Она призвана регулировать нравственные отношения в основной сфере общественной жизни – в рамках трудовой деятельности. Трудовая деятельность человека, если брать классическое представление о ней, помимо своей целесообразности (ибо, только трудясь, человек может создать предметы, необходимые для удовлетворения собственных потребностей), включает в себя и моральную компоненту. В моральном плане труд обладает ценностью в той мере, в какой его процесс (и результаты) способны гармонизировать межличностные отношения. Понятно, что труд, направленный на достижение эгоистических целей, подчиненный духу стяжательства и сребролюбия, не тождественен труду, несущему общее благо. Положительное нравственное его значение раскрывается в перспективе возвышенных целей (сочетании цели общего блага и цели самореализации), с обязательным этико-эстетическим моментом, т.е. переживанием удовольствия (удовлетворения) от красоты совершаемого трудового действия.
Для прояснения специфики профессиональной этики представляется важным сделать несколько важных замечаний. Они будут касаться понятия профессионализма. Нередко профессионализм отождествляют только с профессиональными знаниями. На самом деле это неверно, чему опровержением служит следующая аргументация. Она подразумевает экспликацию понятия «профессиональная культура». В ней, несомненно, ключевую роль играют профессиональные знания. Но, кроме того, в профессиональную культуру входит определенная методологическая культура специалиста, позволяющая использовать – из всего реестра существующих – только оптимальные методы. Третий, весьма важный признак профессионализма, это образ жизни человека, его труд, связанный со всеми другими формами и видами деятельности, включая повседневную. Далее, следует сказать о способности профессионала быть транслятором полученного знания. Кроме того, подлинный профессионал обнаруживает себя как субъект рациональной культуры, дающей возможность не только алгоритмически правильно решать задачи, но формулировать их, видеть перспективы и тупики в развитии той или иной предметной области.
Существует также мнение85, что профессионал обязан обладать специфической волей и быть харизматиком, т.е. человеком, с экстраординарными способностями. Но в большинстве своем люди таковыми не являются, о чем свидетельствует морально-психологическая диагностика человеческих характеров предложенная Р.Кэттером86. В ней имеет место 16 независимых факторов (обособленность, низкий интеллект, слабость «я», конформность, слабость «сверх-Я», робость и т.д.) ломающих привычную картинку. На этом основании можно сделать вывод о том, что настоящий профессионал (носитель профессиональной культуры) – это человек, пребывающий в поиске оптимума, сомневающийся, раздираемый муками сомнений. Для психологии – это предмет анализа, а для этики – факт неудовлетворенности собой и желания продвижения вперед.
Конечно, здесь речь идет о целой системе: о субъекте труда, о замысле, процессе и его результатах. Как и всякий сложносоставной процесс, труд должен быть организован и внутренне отрегулирован. Помимо сугубо организационно-административных методов оптимизации производственной деятельности, она подвержена внутренней нравственной стимуляции и нормативной самокоррекции. Совокупность моральных норм и предписаний, определяющих отношение людей к своему профессиональному долгу, а посредством его – к другим людям, с которыми они связаны в силу специфики своей профессии, равно как и к обществу в целом, называется профессиональной этикой. Ее содержательный потенциал двухслоен: он включает сами нормы деятельности и способы их обоснования для конкретного типа профессионального труда. Но прежде чем говорить о нормах профессиональной этики мы должны себе представлять внутреннюю организацию самого процесса коллективного труда. Он может быть представлен посредством развернутой структуры. В нее войдут следующие элементы:
а) отношение человека к труду (напр. заинтересованное, враждебное или нейтральное), и опосредованно, - к другим людям;
б) мотивация трудовой деятельности (напр. ради добычи средств к существованию, ради обогащения, ради удовлетворения интереса, ради выполнения долга, ради удовольствия от этого вида труда и т.д.);
в) управленчески-производственная регламентация трудовых обязанностей (цели и ресурсы деятельности, организация рабочего времени и времени отдыха, поощрение и наказание работников и пр.);
г) средства реализации производственных целей (система профессиональной подготовки и переподготовки, наставничества и воспитания);
д) теоретическая разработка вопросов профессиональной этики (и этикета) для конкретной специальности.
Указанная структура сохраняет свою определенность, несмотря на множество профессий и специальностей. В ходе эволюции человеческой деятельности произошла дифференциация профессиональных сфер и соответствующих требований к работникам, в них занятых. Однако не все профессии в равной мере морально «нагружены», т.к. не везде к субъекту труда обращены жесткие требования морали и санкции. Ряд сфер профессиональной деятельности связан с повышенными рисками, прежде всего с безопасностью, физическим и психическим здоровьем, благополучием работников (их семей), как и других членов общества. Проще говоря, производственные процессы, куда вовлечен человек в качестве объекта, являются антропологически и социально небезопасными. К этим профессиям предъявляются повышенные моральные требования.
Особенность данного блока профессий состоит в том, что они, - по мере эмансипации от религиозно-культовой опеки, т.е. внешней регуляции деятельности, - сумели выработать правила внутренней моральной регуляции, обязательные для представителя цеха. Так, медицина, бурно развивавшаяся у нескольких народов древности (вавилонян, египтян, иудеев, китайцев, греков и римлян), выделилась в самостоятельную область именно у греков, нашедших внутреннюю «точку опоры» в виде врачебных кодексов или профессиональных стандартов деятельности. Последние, что хорошо известно, морально кодифицированы.
В настоящий момент, среди профессий с повышенными требованиями значатся: военно-космические и инженерные профессии, профессия врача и юриста, журналиста и педагога, политика и ученого. Все они членятся на виды и подвиды. Например, инженерная профессия распадается на инженерию по индустриальному типу (строитель, металлург, горняк и пр.) и постиндустриальному типу (атомщик, программист, электронщик и пр.). Юридическая – на судебную, адвокатскую и прокурорскую. Педагогическая – на педагогику дошкольную, этику педагогов общеобразовательных учреждений и высшего образования. Разумеется, каждый из видов (и подвидов) обладает собственной спецификой, но все они подчинены универсальным моральным требованиям, сложившимся в едином нормативном поле профессии.
2. Этические нормы профессиональных сообществ. Итак, профессиональные сообщества заинтересованы в адекватном, – с этической точки зрения, – поведении его членов. Спрашивается: какие именно нормы реализуются в перечисленных выше профессиях? Кратко ответим на поставленный вопрос. Универсальным требованием для всех видов и подвидов профессий выступает требование «быть профессионалом в своей области». Оно подразумевает не только высокий уровень квалификации работника (теоретические знания и практические навыки), но и желание превзойти этот уровень, - в пользу более высокой квалификации (необходимой и индивиду, и обществу). Что означает: быть максимально требовательным к себе как представителю конкретной профессии, ведь работник NN – в своих действиях и их результатах, – представляет все профессиональное сообщество. Поэтому, вторым универсальным требованием, предъявляемым к представителям большинства профессий, выступает требование ответственного отношения к целям, процессу и результатам собственного труда, а также возможным его последствиям для общества.
В данном контексте профессиональных акций и интеракций, – ответственность – это категория метаэтики, характеризующая деятельность (и ее результаты) личности или профессионального коллективного субъекта, с точки зрения выполнения ими кодифицированных (или нет) моральных норм, и выражающая степень заинтересованности личности или группы в сохранении «лица» профессионального сообщества, плюс поддержании высокой степени социальной безопасности и общего блага. Например, для инженерного труда принципиально именно ответственное отношение, проявляющееся в том, что инженер обязан руководствоваться в своих действиях безопасностью, здоровьем и благополучием общества. В таком случае, сама деятельность подвергается ограничению, поскольку ее зримо-осязаемая созидательная фактура, может иметь некалькулируемые самими инженерно-техническими работниками, негативные социальные последствия. Настоятельным требованием современного производства-и-потребления является то, что ноу-хау в сфере техники и технологии должны подвергаться моральной экспертизе. Иначе говоря, внедрению в массовое производство того же ультра-модной модели мобильного телефона или компьютера «нового поколения», предшествует всесторонний анализ-прогноз их безущербной эксплуатации. Сами же работники, помимо норм-ограничений, в процессе труда используют нормы-обязанности и нормы-долженствования87. То есть их сознательная деятельность кроме «внешнего» или социального масштаба измерения, предусматривает «внутренний», цеховой. Говоря об этической стороне самого инженерного дела следует учесть: ролевые обязанности инженера реализуются на фоне общих моральных и правовых регулятивов. Приоритет общественного благополучия и безопасности, и здесь накладывает рамки на любое действие инженера, каким бы инновационно привлекательным оно не выглядело. В свою очередь, за процесс и результаты труда инженер несет индивидуальную (ролевую) ответственность, которая часто дополняется коллективной (групповой) ответственностью работников цеха, предприятия и т.д., интегрированных в общую логику производства вещей, людей и самой социальности. В этой связи показателен случай с катастрофой космического челнока «Челленджер» (США) в 1986 году. Инженеры фирмы «Мортон Тикол», проводившей испытания и эксплуатацию ракеты, накануне старта предупреждали руководство NASA об неудовлетворительном состоянии уплотнителей, находящихся между ступенями корабля. Кроме того, температура воздуха в день старта (- 8С) была значительно ниже проектной (для тех же уплотнительных колец). 14 инженеров и руководство компании просили руководство NASA отложить пуск, но четыре старших администратора, пытаясь выполнить график полетов (проводимых с отставанием), приняли роковое решение. В дальнейшем, президентская комиссия вынесла не вполне оправданный вердикт по этому делу, полагая, что именно инженеры были недостаточно квалифицированы и настойчивы.
Свой специфический профессиональный статус присущ ученым. Он определяется целями и результатами познавательной деятельности, но не в меньшей степени, - нормативными основаниями научного творчества. Эти основания понятийно отражены в этике науки. Этика науки представляет собой совокупность моральных норм, регулирующих поведение ученых по отношению к: 1) научному знанию (когнитивная свобода и ответственность); 2) друг к другу (коммуникативная свобода и ответственность); 3) обществу и государству (социальная свобода и ответственность); 4) самому себе (экзистенциальная свобода и ответственность)88. Нормативное поле науки ставит ученого в совершенно особое положение: по отношению к истине (заблуждению); по отношению к коллегам, с которыми возможно не только взаимопонимание, но и разногласия познавательного плана; по отношению к обществу и государству, которые испытывают «спрос» на продукты научного труда; по отношению к себе, к своему призванию (предназначению). Подобная ситуация, повторимся, подвергается регуляции со стороны норм науки. К ним относят следующие нормы: «ищите истину (и только истину), «избегайте бессмыслиц», «выражайтесь ясно», «старайтесь проверять свои гипотезы как можно более основательно» и т.д. В отношениях с коллегами предписывается ориентироваться на универсальность и коллективный характер научного труда, на бескорыстие и организованный скептицизм (Р.Мертон). В отношениях с обществом и государством, ученому желательно не быть конъюнктурным, а заниматься интересующей проблемой, несмотря на интеллектуальную моду или кажущуюся сегодняшнюю ее неактуальность.
На сегодняшний день существует попытки формализовать нормы научной этики. К наиболее известным относится Кодекс ученых, разработанный Обществом Макса Планка (1998). Он предполагает как общие требования к деятельности, так и специальные правила. Но в нем также предусмотрена система санкций (от выговора – до аннулирования контракта и уголовного наказания).
Общество и государство, в свою очередь, заинтересовано в моральной доброкачественности продуктов науки, поэтому нередко они инициируют т.н. этическую экспертизу. Данной процедуре сейчас подвергаются те научные новации, где задействован человек в качестве испытуемого существа. Наконец, в отношениях с самим собой как деятелем науки, человек должен трезво оценивать собственные возможности, место и положение, – в системе научного разделения труда. Без адекватной самооценки ученого научное творчество становиться достаточно проблематичным. Тем более, в условиях внешней несвободы (диктата идеологии), о чем свидетельствует история науки, затруднительно заниматься любимым предметом.
В медицинской сфере мы также встречаем пример того, как исторически сложившиеся и оправданные принципом блага (пациента) моральные нормы, дают возможность осуществлять врачебную практику. Медицинская деонтология, как и врачебная этика в целом, ведет свое «начало»89 с известного «корпуса» Гиппократа. При Гиппократе медицинские знания передавались от учителя – к ученику (по аналогии трансляции знаний от отца – к сыну), что предполагало определенное к ним отношение. Поэтому «клятва» же Гиппократа представляла собой этико-нормативную программу использования знаний в интересах пациента. «Клятва» не сводится к часто тиражируемой норме - non nocere! («не навреди!»), а дает спектр установок:
- бескорыстно передавать доставшиеся от учителя знания другим людям;
- не использовать свое профессиональное положение в каких-либо корыстных целях или для непристойных занятий;
- приходить на помощь больному независимо от его национальной или религиозной принадлежности, общественного положения и политических убеждений;
- всегда руководствоваться интересами и нуждами пациента, даже в тех случаях, если они противоречат твоим собственным;
- прикладывать все усилия для того, чтобы максимально облегчить страдания больного.
Однако в «Клятве» содержались установки, которые пришли в противоречие с более поздними мировоззренческими, научными и социальными процессами, и их результатами. Так, в «Клятве» врачу предписывалось не производить искусственное прерывание беременности, а в медицинской практике после второй мировой войны, в большинстве государств Запада90 возобладал принцип абортивного вмешательства. Кроме того, бурное развитие самой медицины, рост открытий в биологии и химии, привлечение в сферу здравоохранения новых технологий, поставило и перед медицинским сообществом, и перед современным обществом в целом, ряд принципиально новых проблем. Моральная сторона оказалась не только у проблемы аборта, но и у новых репродуктивных методов и технологий (искусственное оплодотворение, «пробирочное» оплодотворение, суррогатное материнство); проведения различных экспериментов на животных и человеке (вживление «стволовых» клеток, клонирование и т.д.); проблемы информированного согласия на проведение тех или иных действий людей с ограниченной компетентностью (детей, психиатрических больных), соблюдение их прав; выработки определения смерти («биологическая смерть», «клиническая смерть», концепция «смерти мозга» и др.) и выстраивании соответствующих тактик лечения; самоубийства и эвтаназии (активной или пассивной, добровольной или недобровольной); проблемы СПИДА-а; трансплантологии; адекватного отношения к больным в конкретном обществе. Эти проблемы вызвали к жизни междисциплинарное по характеру направление исследований (куда привлекаются социологи и правоведы, биологи и медики, психологи и философы), – биоэтику, которая генерирует новое этическое их понимание.
Под биоэтикой в настоящий момент принято понимать междисциплинарную область знаний, которая охватывает широкий круг этико-нормативных проблем, возникших в связи с бурным развитием медицины, биологических наук и использования в здравоохранении высоких технологий91. При этом в обществе (и профессиональных сообществах) ведутся дискуссии относительно масштабов проблемного поля этой области знания и практики. В нее, кроме вышеперечисленных проблем, включают: пренатальную диагностику (связанную с выявлением и устранением патологий на уровне хромосом); нейрофизиологическую и микрохирургическую коррекцию мозга человека; нейро-лингвистическое программирование (НЛП) и др.
Для судебной этики как области знаний характерна разработка и уточнение общих норм морали в специфических условиях судебного производства, расследований, защиты, вынесения наказаний (взысканий) и контроля за их исполнением. Формально-правовая сторона деятельности судей, прокуроров, следователей и адвокатов всегда дополняется нравственной компонентой, что способствует объединению «духа» и «буквы закона». Недаром считается, что в основе судебного процесса должны лежать категории «справедливость», «гуманность» и «добросовестность». Соответствие меры наказания мере совершенного преступления является незыблемым содержанием категории «справедливость». Но судья (в меньшей степени его коллеги по цеху) поставлен в такие условия, когда именно от его профессионализма и развитого нравственного сознания, зависит удачный исход в разрешении противоречия между законом (его соблюдением) и реальными обстоятельствами жизни граждан (политическими, экономическими и культурными). Можно сказать, что судья – это не безликий носитель правовой функции, интереса права в конкретной ситуации, а значит и своего профессионального долга, но ориентирующийся на моральные императивы и собственную совесть человек. Поэтому, на судьях всегда лежала и лежит огромная ответственность, которая предусматривает, например, в Европе и США определенные санкции или отстранение от должности.
Профессиональная деятельность предпринимателей также сопряжена с жизнью людей, прямым или косвенным осуществлением их материального благополучия и душевного комфорта. Этика бизнеса (коммерческой, предпринимательской или какой-либо другой деятельности, разрешенной законом для получения прибыли) – есть составная часть этой деятельности, отношений которые кристаллизуются вокруг нее и рефлексия над ее целями, средствами и правилами ведения. Последняя вырабатывалась по мере развития капиталистических отношений, реализации частных инициатив в различных сферах экономики. Затем она прирастала в новых контекстах, в процессе создания и оптимизации разнообразных услуг.
В современных обществах, этика бизнеса служит организационно-регулирующим механизмом отношений между: производителем и обществом; между производителями; между кооперирующимися предприятиями; между производителем (товаров и услуг) и потребителем. Проще говоря, этика бизнеса имеет два уровня: на макроуровне – гамма отношений между субъектом предпринимательства и обществом (государством), на микроуровне – гамма отношений «внутри» предприятия или корпорации. Для первого уровня отношений характерны правовые нормы, существующие в государстве и регламентирующие эти отношения, традиционные моральные стандарты. Для второго – нормы, выработанные и используемые на предприятии, а также индивидуальные нормы и обязательства. Например, купеческая гильдия России в 1912 году приняла, - в качестве морального руководства к действию, - следующий перечень норм:
В настоящий момент, когда наблюдается тенденция к большей дифференциации и индивидуализации предпринимательской деятельности, требования к менеджерам, исполнителям бизнес-ролей заметно возрастает. В частности это выражается в кодификации норм поведения современного предпринимателя, для которого взяточничество, обман (например, введение в обман путем предоставления неправдивой информации о товаре), воровство и принуждение к противоправным действиям, наконец, дискриминация других предпринимателей – явно девиантные (отклоняющиеся от русла нормативности) формы поведения. В свою очередь, следование гуманитарным приоритетам (ибо безопасность, несправедливость, ущемление экзистенциальных прав и деградация личности – основные риски, связанные с предпринимательством), – на фоне утилитарно-практического отношения к миру, – выступает привычной практикой зрелого цивилизованного общества.
В этой связи хотелось бы обратить внимание на Моральный кодекс банкира, принятый Национальным банком Украины совместно с Институтом независимых экспертов в 1999 году, и рекомендованный к исполнению всем остальным субъектам банковского сектора. Здесь, в частности, говорится о том, что банкир это:
- человек дела;
-человек слова;
- человек чести;
- человек, всегда играющий по правилам;
- человек, в чьи обязанности входит прогнозирование собственной деятельности;
- человек как собирающий, так и способный к морально обоснованным растратам (помощь бедным, нуждающимся, талантам и т.д.);
- человек, способный противостоять злу;
- человек, уклоняющийся от зла;
- человек, помнящий о диалектике бытия (борьбе добра и зла);
- человек – патриот своего города, области, страны93.
При всем несовершенстве десяти пунктов этого Кодекса, в нем отражены важнейшие аспекты нравственной жизни людей, занятых в банковской сфере. Причем, год от года уровень моральной и ценностной рефлексии этой, как и всякой другой деятельности, будет только возрастать. Для того, чтобы убедиться в этом, необходимо перейти к рассмотрению следующего весьма важного теоретического и практического вопроса.
3. Проблема прогресса морали и моральные вызовы современности. Реалии современного этапа жизни человечества все чаще свидетельствуют о коренной противоречивости той ситуации, в которой оказалось оно, идя по пути прогресса. Известно, что высказанная идеологами Просвещения, эта идея обрела в ХIХ – ХХ веках политическую и социально-экономическую, научную и техническую, правовую и антропологическую «практику». Сама эта практика нуждалась (и нуждается) в трезвом анализе и оценке. Как сложная, комплексная характеристика бытия общества, идущего по дороге Истории (причем, по восходящей траектории) – категория «прогресс» не так тривиальна, как это кажется на первый взгляд. Ее содержание связано с верой в всесилие человеческого разума, свободного от религиозных догм, мифов, да и просто, предрассудков. Именно разумное переустройство мироздания и социального организма, создание отлаженных механизмов регулирования всех (подотчетных разуму) процессов, вдохновляло разработчиков проекта Модерна. Их же вдохновляла возможность создания нравственно-совершенного человека, творца Истории и своей судьбы. Свято верили в нравственный прогресс человечества, давая ему (опять же) рациональное обоснование И.Кант и И.-Г.Гердер, Г.Гегель и К.Маркс, Ч.Дарвин и В.И.Вернадский.
Все бы хорошо, но субстанция нравственности, этос, наконец, нравственная истина, не всегда идут «рука об руку» с рациональным. На это обратили внимание философы и этики-пессимисты А.Шопенгауэр, К.Леонтьев, Ф.Ницше, Л.Шестов, А.Камю и др., указывая на явную регрессию в сфере человеческой морали, на обеднение нравственных чувств, девальвацию идеалов и ценностей людей и целых обществ. Были и те (напр. библейский Екклизиаст, блаж. Августин, Вл.Соловьев), кто считал нравственную конституцию человека раз и на всегда сформировавшейся, а за периодами подъема и упадка нравов видел факт ее постоянства или атрибут человеческой природы. Таким образом, в этике стали сформироваться на оптимистическая, пессимистическая и индифферентная концепции прогресса морали. Каждая из них имеет аргументы, почерпнутые из насыщенной разнообразными коллизиями эмпирической реальности. Современный глобальный мир, пожалуй, как никакая другая социоформа, предоставляет возможность дать ответ на вопросы: стал ли человек более человечнее, духовнее и нравственнее? сложились ли внутри общества (и между обществами) адекватное моральное общение, подчиняя деятельность нравственным императивам и ценностям?
Данная проблема важна постольку, поскольку она собирает в узел всю гамму отношений человека с внешним, окружающим миром, обществом и с самим собой (своим внутренним миром). Она же призывает выработать критерии, разграничивающие моральный рост и моральное увядание, изменение к лучшему и изменение к худшему, приверженность высшим целям и идеалу, и удовлетворенность пошлым и конъюнктурным. То есть, говоря о моральном прогрессе, мы имеем в виду системное развитие субъекта и той среды, в которой он живет, развитие под опекой нескольких этических императивов. Но перед тем как обозначить их, вспомним те наиболее болевые моральные точки, которые характеризуют бытие людей, отдельных обществ и глобального мира в целом.
Существующая классификация глобальных проблем учитывает: а) интерсоциальную специфику (цивилизации, социально-экономические системы, блоки государств), отражающую реальную милитаризацию, войны и размежевание государств (по экономическому, технико-технологическому и политико-правовому уровням); б) специфику в системе «личность» – «общество», где реализуется (возникшая на Западе и тиражируемая ныне по всему миру) модель индивида как исключительного разумного носителя прав и свобод; в) специфику взаимодействия социума и природы, в пределах которой доминирует модель «преобладания» homo sapiens-а над биосферой. Названные группы глобальных проблем имеют собственную «внутреннюю» динамику94.
Так, поляризация богатых (страны «золотого миллиарда») и бедных (все остальные) государств, регионов планеты – Севера и Юга, Запада и не-западных сообществ нарастает, как нарастает желание насильственного воздействия на соперников, прямым военным или косвенным путем, агрессией или террором. Противостояние этих субъектов имеет различные причины, – геополитические (продвижение институтов и ценностей одного общества в пространство другого) и геоэкономические (ресурсы, технологии, рынки сбыта и пр.). Кроме того, диалог разнообразных культур в современном мире часто затруднен95, поскольку сами геокультурные параметры стран и регионов различны, прежде всего из-за того, что культуры находятся на разных уровнях своего выражения и институционального закрепления (в аграрных, индустриальных и постиндустриальных сообществах соответственно).
Считается даже, что наш мир – самый насильственный из всех возможных миров. Поэтому многие современные мыслители и деятели культуры (К.-О.Апель, П.Рикер, Н.Моисеев, С.Кургинян, О.Тоффлер, У.Эко и др.) выступают за равноправный диалог во взаимоотношениях макросубъектов, за толерантное обхождение с «другим». Так, Умберто Эко предлагает лучше взвешивать (на моральных весах, разумеется) намерение одних государств вмешаться в жизнь другой страны, четче определяя «порог нестерпимости»96. Все мы стали свидетелями не одной кровавой бойни, развязанной США, Великобританией и рядом других государств, – без санкций ООН и моральных оправданий мирового сообщества, – в Югославии, Афганистане и Ираке. Даже нынешняя поддержка Запада повстанцев в Ливии на основе Резолюции Совбеза ООН № 1973 не выглядит убедительной, поскольку Ливия при Каддафи занимала 53 место в мировом табеле о рангах по ИЧР (индекс человеческого развития). Защита «прав человека» – слабый аргумент массового пролития крови… «Либеральный джихад», к сожалению, стал нормой жизни.
Тем не менее, осознание всеми членами мирового сообщества, и, в первую очередь высокоразвитыми странами своей ответственности за хрупкий и общий для всех мир, – вот реальный путь совместного выживания в ХХI веке. Но пока, похоже, Запад и его попутчики не готовы к реальному диалогу.
В этой связи, актуальной остается мысль академика В.И.Вернадского, высказанная им в середине прошлого века: «Человек впервые реально понял, что он житель планеты и может – должен жить и действовать в новом аспекте, не только в аспекте отдельной личности, семьи или рода, государств или их союзов, но и в планетарном аспекте»97. Сейчас же общепризнано, что без осознания себя членом планетарного сообщества и ответственности за судьбы чужих и далеких людей, отдельному человеку, как и человечеству в целом, нет пути в гармоничное будущее98.
Во второй группе проблем наиболее остро «стоят» проблемы загрязнения окружающей среды99, увеличивающихся антропогенных нагрузок на освоенные части биосферы, плюс желание «прибрать к рукам» космос и Мировой океан. Понятно, что энерго-сырьевая проблема, при нынешних аппетитах западного сообщества и приближающихся к нему (по уровню развития) стран, не дает спать спокойно его лидерам. Практически неконролируемая добыча ископаемых и спекуляция ими, стали «нормой» во многих государствах и на мировом энергетическом рынке. Более того, появились т.н. «сырьевые войны», в которых опять таки задействованы США и их политико-экономические союзники. Причем, на фоне доказанного специалистами Римского клуба тезиса: ресурсы планеты – вполне конечная величина. В дискуссиях по этой проблеме зазвучало даже мнение о том, что природу нужно беречь именно от человека как алчного и безответственного существа. Конечно, совместное выживание людей – в природном окружении, как на то указал в свое время автор «этики благоговения перед жизнью» А.Швейцер, должно определятся «безграничной ответственностью за все, что живет». Только бездумность, эгоистическое самоутверждение людей и те общества, жизнь которых построена на компромиссах100, могут служить препятствием в деле реализации воли к жизни, абсолютной и универсальной по определению. Другой известный автор – немецкий философ Г.Йонас, – обратил внимание на хищнический характер хозяйства современного поколения, по сути, отбирающего возможность жизни у еще не рожденных. Поэтому, его «новый категорический императив» достаточно однозначен: «Не приноси ущерба условиям, при которых может быть продолжено существование человечества на земле»101. Общая тенденция в рассуждениях современных авторов сводится к отходу от мировоззренческого антропоцентризма, и замене его биоцентризмом. Эту идею как идею коэволюции человека и природы, где природа – это высшая ценность вообще, а человек лишь часть ее, пусть даже самая разумная, развивали В.И.Вернадский, Н.В.Тимофеев-Ресовский, Н.Н.Моисеев.
Наконец, внутрисоциальный контекст дает серьезный повод говорить о кризисе не только в сфере прироста и убывания населения (на мировом Юге и Севере – соответственно), сфере образования и здравоохранения, обеспечения социальной стабильности и гарантий, взаимодействия культурных систем и миграции, но и нарастании анти-общественных процессов, следовательно, о кризисе самого человека. Масштабируемая – в пределах всей планеты, – западная модель человека-индивида, «западоида» (А.А. Зиновьев), жаждущего массы прав и свобод, но не желающего нести груза реальной ответственности, пришла в противоречие с биологической и культурной сложностью жизни на земле, с моральными и ценностными стереотипами многих не-западных культур.
Дело не только в том, что «потребляющее животное» не знает (и не хочет знать) ограничений своих потребностей, прав (политических, экономических и якобы, экзистенциальных) и свобод (главным образом, гражданских), а в том, что индивид – этот, якобы самодостаточный отщепенец от целого (общества, человечества, мироздания), не смог выработать адекватной стратегии бытия-в-мире, жизни в гармонии с миром. Примечательно, что критика этой модели, с трудом допускающей солидарность и согласие внутри общества, не говоря о природном окружении, усилиями многих мыслителей ставилась под сомнение. Но самый, пожалуй, интересный вариант изменения ситуации к лучшему, был предложен французской писательницей Симоной Вейль. Она доказала, что концепция прав (отраженная во Всеобщей Декларации Прав человека) – онтологически и нравственно неполноценна и взамен предложила «Декларацию Обязанностей Человека». В нее входят вечные и неизменные долженствования, соответствующие предназначению человека вообще. Среди них: порядок и ответственность, равенство и иерархия, свобода и подчинение, частная и коллективная собственность, правда и честь, безопасность и наказания102.
С другой стороны, опасности и риски, в том числе нравственного характера, содержатся в новых технологиях (био- и нан-технологиях), направленных на изменение биологической природы человека. Мир, похоже, вступает в постчеловеческую фазу существования. Социальные и политические последствия биотехнологической революции признаны неопределенными, зато существует четкое понимание того, что нравственность (свободный нравственный выбор)103 – это единственное основание идентичности человека, эмпирического его соответствия своей человеческой сущности.
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Что такое прикладная этика, и какие составные части ее Вам известны?
Что такое профессиональная этика?
Все ли профессии равноценны с точки зрения морального блага?
В чем состоит специфика профессионального труда инженера с этической точки зрения?
Перед кем и за что отвечает ученый?
Есть ли у медицинских работников универсальные нормы деятельности? Если да, то в чем они состоят?
Согласны ли Вы с высказыванием древнеримского императора Веспассиана о том, что «деньги не пахнут»?
Чем характеризуется моральная ситуация в современном глобальном мире?
Какие реальные шаги по нормализации отношений, а значит преодоления нравственного регресса, существуют в современных этических теориях?
Литература
РАЗДЕЛ ВТОРОЙ. ЭСТЕТИКА
ТЕМА 1. ЭСТЕТИКА КАК ФИЛОСОФСКАЯ НАУКА
1. Предмет эстетики как науки. Человечество всегда ощущало потребность в красоте. Эта крайне необходимая, и как теперь установлено – базисная для человеческого духа потребность, имеет собственную историю формирования. Такую же, условно говоря, параллельную историю имеет и растянувшееся на века удовлетворение этой потребности, связанное, прежде всего, с искусством. Но прежде чем говорить об этих двух историях как общей драме бытия и познания, нужно представить общую экспозицию человеческих дерзаний.
У истоков человеческой культуры стоял миф, который своим символическим (образно-презентативным) языком, давал пространные ответы на вопросы: откуда в мире красота и что она такое? Эти ответы хотя и не отличались теоретичностью, в них нашлось место идее космоса и оборачивания его в хаос, идее природной гармонии, ритма и симметрии, наконец, идее судьбы, к которой причастны и боги, и люди. Религия также способствовала выявлению и фиксации красоты на уровне Сверх-личностного, личностного (в качестве святого) и природного (ибо природа – это икона Божия) ее развертывания. Акцент, сделанный на духовно-нравственном содержании этой категории, способствовал становлению анагогического (от греч. - – вести вверх, возводить) мировоззренческого стиля средних веков. Прежде всего, - для жизни души, томящейся по божественному свету и неземной красоте. Искусство как древнейшее выражение (часто не вербализируемого) духовного опыта людей, как специфическая деятельность непосредственно направленная на удержание красоты в фокусе творческого усилия, являет собой «водворение в душах стройности и порядка» (Н.В.Гоголь). Доказано, что в своих классических образцах оно построено именно по законам красоты и гармонии. Да и практически весь остальной опыт жизни человечества (хозяйство и быт, промышленный труд и досуг, наука и спорт), тесно связан с феноменом красоты или с различными его модификациями. Исключение, пожалуй, составляет современная эпоха в развитии искусства, отличающаяся методичной релятивизацией всех абсолютов, их беспрецедентной подменой. Конечно, такое положение дел касается красоты как таковой.
Однако следует заметить: в каком бы виде люди не встречались с красотой, они всегда пытались понять ее природу, энергию и смысл, т.е. выстроить отношение к тем предметам и явлениям, которые она пронизывает и характер которых определяет. Это и мироздание («звездное небо над головой» – И.Кант), и Бог, своею кровью искупляющий грехи человечества, и нежный цветок, и хорал старого органа, и искусно выполненный архитектурно-парковый ансамбль (напр., Царское село), и кормящая ребенка мать… Вместе с тем, всегда существует необходимость понять, оценить (а затем и отделить) те явления и вещи, которых не коснулась печать красоты, либо те, которые воплощают нечто ей противоположное. Разумеется, люди всегда желали расширить пространство красоты (внутренней и внешней), и свести на нет ее антипод – безобразное. Для этого им понадобилось создать особую область знаний, соединяющую в себе особое чувство (переживание), рефлексию и оценку, направленных на красоту как опытно данный объект. Так возникла наука эстетика.
Хотя отдельные интуиции и идеи эстетики высказывались в античности, средние века и в эпоху Возрождения, ее оформление в самостоятельную научную дисциплину пришлось на Новое время. Термин «эстетика» (от греч. – чувственный, относящийся к чувственному восприятию) был введен в оборот немецким просветителем Александром фон Баумгартеном. В своем курсе лекций «Эстетика», им он обозначил ту область знаний, которая складывается у людей благодаря чувственному познанию мира104. Эта сфера человеческого опыта нуждалась в серьезной теоретической проработке, поскольку чувственность «тяготеет» к совершенству, а воплощенное совершенство онтологически соответствует искусству.
Вслед за ним, И.Кант высказал идею о том, что эстетика – это наука о «внешних чувствах», данные которых должны быть переведены в суждения вкуса, переработаны «внутренним чувством». Субъективные по характеру, эти суждения свободны от интереса (пользы), и представляют собой комбинацию из рассудочных актов и продуктивной способности воображения. В своем познавательном пределе «прекрасное» – символ нравственно доброго. Г.В.Ф.Гегель в эстетике видел средство фиксации становящейся красоты, – в масштабе природного и социального срезов реальности, наконец, в изобразительном искусстве. «Искусство освобождает истинное содержание явлений от их видимости и обмана, присущих этому дурному, преходящему миру, и сообщает ему высшую, порожденную духом действительность»105. Поэтому, только в искусстве «мировой дух» созерцает себя самое. Представители романтизма развивали собственную «философию красоты» и «философию искусства», т.е. те области знания, предметные сферы которых актуализировали задачу поиска социальной гармонии – на фоне вечного зла, устранения «мировой скорби», придания жизни гения (творца высшей красоты) меньшего трагизма. Позитивистская эстетика тяготела к натуралистическому пониманию предмета, объясняя художественную практику набором естественно ориентированных категорий. Эстетика реализма пыталась выразить и донести всю правду жизни человека, какой бы жестокой она не была. Для Ф.Ницше эстетика – это всегда печать борьбы двух онтологических начал жизни – дионисийского и аполлонийского, каждое из которых стремиться утвердить себя либо в высшем (но трагическом) реализме, либо в прекрасной иллюзии. Современное состояние эстетики отличается предметно-методологическим плюрализм, где уже нет места «изящным искусствам», а предпочтение отдано проблемам повседневности, хаоса, абсурда, игре, иронии, лабиринту, «смерти» автора, героя и читателя и т.д. Сквозь многообразие постмодернистских теоретических моделей и подходов, названные феномены осмысливаются в широких, открытых и подвижных контекстах, причем без былых рациональных стандартов и критериев. Само искусство имеет множество спорящихся дефиниций, преодолевающих его классическое греко-римское, христианско-готическое и новоевропейское понимание106. В том числе, за счет введения в круг рассмотрения квазиреальности – виртуальных миров, киберпространств и пр. В целом, постмодернистская ситуация в эстетике характеризуется невиданной ранее эклектикой художественных языков, направлений, стилей и методов.
Таким образом, многовековой ход развития представлений науки эстетики о своем предмете позволяет говорить о его многогранности. Так, известный российский специалист в области эстетики Ю.В.Борев предлагает различать: во-первых, «эстетику действительности»; во-вторых, «эстетику искусства» (или философию искусства); в-третьих, практическую эстетику; в четвертых, техническую или индустриальную эстетику; в пятых, теоретико-информационную; и, наконец, рецептивную эстетику 107. Понятно, что теоретическая часть здесь по-прежнему составляет опору эстетики, но активно развивающая прикладная, техническая и информационная эстетика, ставят новые вопросы перед эстетической теорией, как их неумолимо ставит современное искусство.
Тем не менее, сложносоставность предмета эстетики как науки может быть представлена посредством трех взаимосвязанных срезов: а) объективного, природно-социального как основания для существования эстетического сознания и реализации эстетической потребности; б) творчески-преобразующей деятельности субъекта, которая преломлена в эстетическом сознании при помощи системы категорий; в) общих, универсальных законах и зависимостях бытия искусства и развития художественного творчества. При этом нужно учитывать, что в зависимости от избираемого среза предмета, учеными даются либо «широкое»108 либо «узкое»109 толкование предмета, специфики науки и ее задач.
Нам представляется верным определение эстетики, в котором не просто учтены все указанные выше ее грани, но заявлена общая целевая установка науки о красоте и ее выражении. Или, говоря другими словами, указана внутренняя связь, организующая все ее строение – в некоторую целостность. Поэтому, далее мы будем исходить из того, что под понимать под эстетикой нужно понимать науку о неутилитарном (пассивно-созерцательном и активно-творческом) отношении человека к миру; чувственном, эмоционально-реактивном и оценочном освоении этого мира; посильной гармонизации его (через преобразование духовной сердцевины мира, - в человеке, обществе и природе, - при воздействии на материальную оболочку), - с целью достижения бытийной полноты и совершенства.
Абстрактность этого определения не должна пугать Вас читатель, поскольку предметная сфера эстетики, – для ее теоретической фиксации, – предусматривает ряд процедурных моментов: «работу» чувства, рефлексию и вынесение оценки. Посредством них и должно быть «удержано» своеобразие предмета, его основных пропорций и слоев. Однако, по признанию специалистов, единым основанием для охвата всех указанных сторон предмета, служит категория «эстетического». С помощью этой категории происходит как бы расчистка предметного поля науки, создается перспективная модель изучения действительности, творчества субъекта и законов красоты в их взаимосвязи и единстве. Поэтому имеет смысл остановиться на содержании и смысловом экстракте данной категории.
2. Природа и структура «эстетического». Соотношение понятий «эстетическое» и «художественное». История философской мысли, и, в частности, история мысли эстетической, дает реальный шанс разобраться в природе эстетического вообще и связанных с ним проявлений: чувств и вкусовых предпочтений, сознания и деятельности, наконец, идеала.
Категория «эстетическое» оказывается настолько фундаментальной и значимой, что ее содержательную фактуру нельзя рассматривать в отрыве от других универсальных связей бытия. Ее общекультурный характер не вызывает сомнений. Точно также не вызывает сомнений то, что «эстетическое» – это метакатегория, т.е. предельно общее понятие, служащее для фиксации совокупного знания науки эстетики о действительности, метакатегория, которая в восприятии и мышлении людей может расчленяться на более дифференцированные представления, - представления о прекрасном и безобразном, возвышенном и низменном, трагическом и комическом, и т.д. Тем не менее, данная категория «свидетельствует» об универсалиях в чувственном восприятии людьми, любых выразительных форм бытия. От Пифагора и Платона, - через блаж. Августина, И.Канта и Г.Гегеля, Вл.Соловьева и Б.Пастернака – вплоть до Ж.-П.Сартра и Т.Адорно, данная категория прирастала все новыми и новыми смысловыми оттенками110.
Согласно Ю.Бореву111, мыслители моделируя «эстетическое», разработали пять основных его вариантов. Первая модель, – объективно-духовная или объективно-идеалистическая. В соответствии с нею, эстетическое – это процесс и результат одухотворения Богом мира или эманация (погружение) в мир абсолютной идеи, креативной (по отношению к вещам) сущности. При этом, прекрасное улавливается в виде сути, сердцевины вещей и отношений, сокровенного или тайного начала. Вл.Соловьев, как бы давая иллюстрацию этой модели писал:
Милый друг, иль ты не видишь
Что все видимое нами -
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий –
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?..112
Вторая модель, – субъективно-духовная, персоналистская, субъективно-идеалистическая, напротив, утверждает субъективный, центрированный во внутреннем мире человека, на «движении» человеческого восприятия к красоте. Например, немецкий философ Фр.Брентано заявлял о том, что интенциональная (лат. intention – направленность, желание) установка человека, направленная на какой-либо предмет, по мере собственного развертывания в акте восприятия, «схватывает» красоту и гармонию внешних вещей. Третья модель, которая носит название дуалистической, учитывает факт соотнесения внешнего и внутреннего, объективного и субъективного порядков бытия, жизни и идеала. Считается, что только дополняя друг друга113, эти начала формируют новое качество самой реальности. Четвертая модель опирается на философский материализм, точнее его вульгаризированную версию. Она называется «материалистической» и «природнической» поскольку редуцирует «эстетическое», – к изменчивым свойствам предметов материального мира (цвет, вес, форма, симметрия). Поместив корни прекрасного в природу, представители этой концепции (напр. Н.Г.Чернышевский), не дали четкого ответа на вопрос о реальном проявлении прекрасного в общественно-историческом процессе, в частности, о содержании категорий «трагическое» и «комическое». Пятая модель прелагает уяснить то обстоятельство, что многие объективные свойства явлений, - в ходе сознательной человеческой деятельности, - вовлечены в нее, и в конце концов, они приобретают культурную значимость или положительную ценность. Например, золото как ископаемый металл привлек людей не только своими физико-механическими свойствами, но также со стороны своих хромо-световых (эстетических) характеристик, тем самым, стал использоваться в удовлетворении потребности в украшениях, в инкрустационных работах, наконец, в качестве «твердого» эквивалента денежной массы. Тем самым, красота – это встреча двух миров, и, вместе с тем, «совпадение двух мер» (А.Гулыга).
Вместе с тем, категория «эстетическое» включает в свое содержание не только модус прекрасного, но вообще, все возможные проявления в бытии всего объема феноменов, с ним связанных. Причем, вплоть до контрадикторных, на которых («абсурд», «шизоидность», «жестокость» и пр.) делает акцент эстетика постмодернизма. По сути дела эта тенденция (снятия предшествующих трактовок и утверждения принципиального плюрализма в понимании красоты, вплоть до отождествления ее с безобразным и низменным114), стала центральной в наши дни. Поэтому можно, хотя и условно, говорить о рождении шестой модели, при этом ставящей под вопрос все предыдущие варианты определения красоты и гармонии.
Однако «эстетическое» – категория, конструктивно отражающая универсальный тип отношения между личностью и универсумом, отношения ценностного, в пределах которого субъект испытывает (духовно переживает) реальную причастность к полноте Бытия. Так было всегда, но современная социальная и художественная действительность, увы, не хотят мириться с жесткими канонами прошлого. Но сама наука эстетика стремиться доказать противоположное: человеческий дух имеет широчайший спектр форм и смыслов, но он всегда сосредотачивался на главном, сердцевинном в жизненном процессе. И сознательное производство этого духа современной массовой культурой в логике подчеркнутого плюрализма, крайнего субъективизма, волюнтаризма (ложного проявления свободы), – небезопасно как для человечества, так и его духовного состояния. Тем более, фокусировать внимание на нижних этажах предметной среды.
Подобные недоразумения можно преодолеть, обратившись к еще одной, в данном случае, к методологической стороне этого вопроса. В эстетике принято исходить из того, что «мир природы» и «мир человека» связаны именно эстетической деятельностью, и в первую очередь искусством. «Мир искусства» есть «код эмоциональной памяти» людей (Д.Лукач), а значит, он хранит и транслирует сведения о важнейших, парадигмальных путях человеческого духа.
История и теория эстетики также дают повод к тому, чтобы рассматривать категорию «эстетическое» во взаимосвязи с категорией «художественное». Интуитивно многие люди полагают, что красота, прежде всего, воплощена в произведениях искусства как результатах художественного творчества. Действительно, область осуществленного творческого замысла, его материальная локальная репрезентация, воспринимается как оформление эстетических интуиций и идей художника. Сам процесс художественного творчества, – вместе с его результатами, – протекает и «откладывается» в отдельных видах искусства. Поэтому, под «художественным» принято понимать «осуществленное эстетическое, то есть эстетическое, оформленное в виде произведений искусства»115. Причем, само произведение искусства, например, живописное полотно, обязательно включает в себя определенным образом выстроенную (художественную) модель мира, сцену, группу вещей или людей, наконец, конкретную вещь, «поданную» реципиенту в виде конкретно-чувственных образов и деталей. Она, эта модель, и есть та художественная реальность, которая созидается художником как эстетическим субъектом, переносящим эстетическое в зримое пространство картины. Тем самым, понятие «эстетического» не просто шире «художественного» по объему, оно является основанием художественно-образного, идейно-выразительного моделирования реальности средствами искусства.
3. Эстетика в системе социогуманитарного знания. Задачи эстетики. Эстетика, выступая в роли науки, добывающей знания о чувственно-аксиологической фактуре бытия человека в физическом и символическом универсуме, его динамических реакциях на природную и искусственно созданную красоту, может трактоваться как составная часть системы социогуманитарного знания. Подчеркнем еще раз, знания связанного с неутилитарной установкой по отношению к вещно-предметному миру, а значит и процессу художественного освоения мира. В этом смысле, «монистическая» (а не «плюралистическая» или постмодернистская) эстетика дает знание социокультурно значимое, в том смысле, что оно ориентирует людей на духовно-материальную целостность и тотальность.
Известно, что эстетические параметры культуры – это ценностные параметры по преимуществу. Они связаны с доминированием эстетических идей и принципов, поиском адекватных вкусовых критериев и канонического понимания красоты, наконец, конституированием эстетического идеала. Не даром считается, что объем «эстетического» сопрягает несколько «мировых линий»: человеческое и божественное, вечное и временное, высшее и низшее, креативное и репродуктивное, свободу и необходимость. Отсюда следует, что эстетические знания – знания о «качественных ценностях» (Д. фон Гильденбранд), без которых невозможна никакая онтология мира и деятельность людей в нем116.
Важны эти знания и для личностного совершенствования, и для одухотворения той социальной вселенной, которую перманентно обживает человек, делая красоту путеводной нитью и мерой своей жизни. Вспомним, что еще Платон и блаж. Августин понимали «красоту» двумасштабно: а) свободную красоту, связанную только с совершенной формой; б) привходящую красоту, основанную на утилитарном, целевом аспекте предмета. За ними И.Кант учил о красоте как о «форме целесообразности предмета», без представления о его цели117, тем самым, предлагая людям модель красоты без каких-либо примесей утилитарности, но вызывающей (в нас) необходимые душе удовольствие и удовлетворение. Говоря проще, эстетика нацеливает человека на общение со «свободной красотой», которая не только «вечна, едина и неделима», т.е. духосообразна, но и выступает «символом нравственно доброго».
Эстетический подход к изменчивой и противоречивой действительности нужен постольку, поскольку людей по прежнему волнует и очаровывает красота, восхищает гармония, в их сознании вызывает различные реакции «безобразное» и «низменное», их все время привлекает «героическое»... Часто также, люди смеются (иронизируют) над собой, другими людьми и ситуациями, в которых оказываются, тем самым, развоплощая свой старый образ и находя новый, более совершенный. Кроме того, живая потребность в творчестве (прекрасных предметов) пробуждает в человеке желание стать полноценным субъектом-созидателем нового, более гармоничного мира, а значит, и самого себя. Все сказанное ставит эстетику с ее принципами и установками в совершенно особое положение. В первую очередь потому, что ее широкий и динамичный предмет должен быть воспроизведен на уровне закономерных связей, связей универсального ценностного (для природы общества и человека) порядка.
Для уяснения природы принципов и закономерностей развития эстетических объектов, есть смысл кратко познакомиться с историей эстетических идей.
То, что в мире существует множество культур, равно как и способов фиксации феномена красоты, догадывались многие (напр., Геродот, Максим Грек, К.Н.Леонтьев, О.Шпенглер). В современных культурологии и эстетике подобный взгляд выглядит как само собой разумеющийся118. Но здесь есть и мысль о том, что во всех культурах эстетический идеал (система образных и рациональных представлений о красоте, имеющих статус нормы) всегда связан с общекультурным идеалом, присущим ей. В таком случае он перекликается с мифологическими, религиозными, научными, но главное, с нравственными нормами и ценностями. Методологи в таком случае настаивают на идеалологии, как инструменте анализа и оценки тех или иных культурно-эстетических универсумов.
В этой связи любопытно в первую посмотреть на Древний Китай и Древнюю Грецию, как презентантов античного идейного наследия.
В разделе «Этика» данного пособия уже упоминалась мировоззренческая аксиоматика китайской культуры и цивилизации. Но в данном разделе есть смысл еще раз обратиться к ней, акцентируя внимание на сфере эстетического (хотя китайское миропонимание воистину синтетично).
Согласно древнекитайской мудрости природа – это изначально гармоничная система, поскольку в ней есть пять совершенств: человечностью (жень), чувство долга (и), благопристойность (ли), искренность (синь) и мудрость (чжи). Этой системой руководит имперсональный абсолют – Дао (закон, путь), устанавливающий определенный порядок вещей. При этом, данный порядок, помимо моральных совершенств имеет и собственно эстетические. Например, ключевым тут является понятие-метафора – «небесный узор», включающее в себя собственно природный и символический аспекты бытия. Этот взгляд можно проиллюстрировать строками из древнекитайской
поэзии:
Далеко, далеко
в выси неба звезда Пастух,
И светла, и светла
ночью Дева, где Млечный Путь.
И легки, и легки
взмахи белых прелестных рук.
И снует, и снует
там на ткацком станке челнок.
День пройдет, а она
не успеет соткать ничего,
И от плача ее
слезы падают, точно дождь.
Млечный Путь – Хань-река
с неглубокой прозрачной водой –
Так ли непроходим
меж Ткачихою и Пастухом?
Но ровна и ровна
полоса этой чистой воды...
Друг на друга глядят,
и ни слова не слышно от них!119
Кроме того, нужно подчеркнуть: в сознании древних китайцев отложилось представление о том, что мир – музыкален. Так, в трактате «Люйши чуньцю» (III в. до н.э.) проводится идея о том, что музыка есть идеальная, звукопластическая модель космоса. Более того, музыкальный канон служит основой ритуала (методичное установление для Дао необходимого равновесия), а значит, он помогает в правлении государством! Но самый важный вывод состоит в том, что мерой высоты и интенсивности музыкальных звуков выступает человек, «благородный муж». При этом музыка должна быть не «развратной» или «пьянящей», а «выпрямляющей», т.е. наставляющей на правильный путь120.
Далее, любопытно сложившееся представление китайцев об эстетическом объекте как таковом. Здесь имеет место идея всеобщего и непрерывного превращения вещей (хуа). При этом не физические параметры вещи, а именно эстетические – суть наиболее достойное занятие. На этот счет у ученого IX в. Чжун Цзиньсюаня есть мысль о том, что художник призван «изображать то, что не могут осветить ни солнце, ни луна»121. Не случайно для художника важно духовное настроение (цюи), простирающееся не только на объект, но и на его связи с Небом, с Великой Пустотой. Иначе говоря, эстетическое сознание и эстетический опыт имеют символическую или «небесную» глубину, которая проявляется в различных видах искусства – живописи, скульптуре, архитектуре, танце, оформлении рукописей. Перед взором проходят «образы без образа» (Лао Цзы), точнее, «поэзия без поэзии», «картина без картины»... Словом, торжествующее символическое миропонимание.
Греческая античность, в свою очередь, представляет собой грандиозный и непревзойденный проект эстетической рефлексии и организации бытия. Следуя А.Ф.Лосеву, нужно подчеркнуть, что этот проект распадается на три основных шага: 1) раннюю классику, реализовавшую космологическую эстетику (Пифагор и пифагорейцы, Анаксагор, элеаты и милетцы, Гераклит, Диоген Аполлонийский, Демокрит)122; 2) средняя классика, заслугой которой является антропологическая эстетика (софисты, Сократ и сократики)123; 3) высокая классика, подарившая нам эйдетическую эстетику (Платон, Аристотель)124. Им предшествует этап гомеровской эстетики, а завершает эпоха эллинизма.
Перед нами огромный период становления эпического мышления и архитектуры, зарождение театра (трагедии и комедии) и скульптуры, историографии и музыки, романа и прикладного искусства, танцев и пения. Тем не менее, греческая эстетика имеет некоторый общий знаменатель, который выражается в представлении о живом и развивающемся чувственно-материальном космосе, движимом космической душой, управляемым космическим умом, а значит самогармонизирующемся абсолюте. Правда, хотя сам космос трактовался как абсолют, как единое, он имеет внутренний принцип – судьбу, объясняющую все целесообразное и все нецелесообразное, что вообще в нем совершается. Речь идет о том, что древний грек видел в чувственно-материальном космосе как идеальный, вечный порядок в движении небесного свода, так и откровенный беспорядок, плюс необыкновенную случайность. Эти процессы касались как отдельных людей, так и целых народов.
Но универсальность его мирочувствия и миропонимания, выражавшаяся в скульптурности, все же давала шанс объединить мир богов, природу, человека и социум в одно гармонично-связное целое. Так рождается представление о красоте, как о единой и самотождественной идее, заметно отличающейся от бесконечного множества отдельных прекрасных вещей125. Оно, это представление имеет и математическое обоснование: красота обязана иметь определенную математическую структуру. Такова она у Платона в «Тимее» и «Послезаконии»: космос шарообразен126 и «разукрашен» демиургом при помощи тетраэдра («4» – огонь), куба («6» – земля), октаэдра («8» – воздух), икосаэдра («20» – вода) и додекаэдра («12» – эфир)127. Такова она и у Аристотеля: космос также шарообразен, он включает себя неподвижный ум, сферы неподвижных звезд, планетные сферы (Кронос, Зевс, Арес, Солнце, Афродита, Гермес и Луна), «блуждающие звезды» и эфир. Вместе с тем, центральное положение в космосе отведено именно Земле, которая тоже шарообразна128.
Но если перейти к более обобщающей и совершенной формуле космоса, выработанной неоплатониками и являющейся итогом развития античной эстетики, то нужно отметить ее структурную компоновку: «единое» – «число» и «континуум» – «ум» – «душа» – «материя» и «тело»129. Конечно, такая общеэстетическая расчлененность космоса требовала ряда процедурных категорий. Были выработаны категории: «эрос», «гармония», «мера», «число», «мимесис», «катарсис». Среди них едва ли не центральное место занимает категория «калокагатия», указывающая на единство прекрасного и нравственного аспектов бытия. И это не случайно, ведь для древних греков «красота – это высшая степень блага, обладание каким-либо материальным или гражданским преимуществом»130.
Отсюда вытекает то, что не только космос «выточен с изумительной точностью». В число гармоничных тел попадают боги и человеческое тело (Фидий – статуя Афины Промахос; Поликлет – скульптуры «Дорифор» и «Гера»; Пракситель – «Афродита Книдская»). Красота и гармония в наибольшей степени манифестированы в Афинском Акрополе (Парфенон, Эрехтейон, храм богини Ники, Пропилеи). Но эти же категории выявляются на фоне неумолимой судьбы, действующей в жизни людей (Эсхил – «Персы», «Прикованный Прометей»; Софокл – «Царь Эдип», «Антигона»; Еврипид – «Медея»), в любовных отношениях (Лонг – «Дафнис и Хлоя»), а также комических сюжетах (Аристофан – «Лисистрата», «Мир»; Менандр – «Угрюмец»). Общим знаменателем античной эстетики является принцип «золотого сечения» (АС/АВ= АВ/ВС), в соответствии с которым создавались храмовые комплексы, ваялись скульптуры и посуда.
Как видим, античная эстетика напрямую связана с общекультурными поисками и приобретениями, а эстетическое сознание греков на многие века стало по настоящему парадигмальным. В частности, речь идет и об эпохе Возрождения, и о более поздних этапах развития европейской культуры.
Заметное же отступление от его каноники в сторону трансцендентного понимания красоты мы наблюдаем в средние века. Речь идет о Византии и средневековой Европе. Справедливости ради нужно заметить, что основой средневекового мировоззрения было христианство, но какие разные продукты эстетической деятельности оно инспирировало на христианском Востоке и христианском Западе!
Византийская цивилизация, как известно, просуществовала более 1000 лет и оставила после себя огромный и часто невостребованный культурно-эстетический багаж. Например, образ мира в Византии сложился как подчеркнуто христианский. Кто не знает великолепия константинопольского храма Софии – Премудрости Божией или мозаичных полотен Равенны, уникальной гимнографии и иконописи? За всеми этими артефактами стоит эпоха неустанного поиска формулы «духовного космоса», его утверждения в жизни. Разумеется, искомая формула могла возникнуть на путях aesthetica interior (внутренней эстетики), т.е. эстетики византийского аскетизма131.
Последняя имела в качестве главной предпосылки «уязвленность божественной красотой». Не даром космос – в мировоззрении византийев, – состоит из небесных светил, носящих не имена языческих богов, но христианские имена – свв. Николая Мирликийского, Мины, Димитрия, Феклы132. Посредником между небесным и земным является Иисус Христос, Сын Божий и сын человеческий. Но как ни парадоксально, небесная красота и земная красота разделены терминологически и содержательно. Богом в мире создана иерархия (св. Дионисий Ареопагит), а значит, все ее ступени различаются по присутствию красоты133. Св. Троица – это абсолютная красота, тварный мир – антиномичен, поскольку одновременно отмечен Божьим Промыслом и печатью греха, ад – полное отсутствие красоты.
Восприятие красоты вообще осуществляется в символической парадигме, где нашли свое место и теория образа, и фотодосия (светодеяние), и хромосимволика, и утонченная герменевтика библейских текстов. В них реализуется идея возведения (αναγωγη) человеческого духа с помощью образов к Первообразу, к Истине, Красоте и Благу.
Нечто подобное мы наблюдаем на Западе. Вместе с тем, в средневековой западной эстетике европейских стран наблюдается интересная тенденция. Она, по мнению У.Эко, связана с августиновской интерпретацией Книги Премудрости Соломона, а именно, с библейской идеей о том, что мир был создан Богом соответственно числу (numerus), весу (pondus) и размеру (mensura). Иначе говоря, указанные космологические категории было предложено возвести в ранг эстетических134. Причем, эта явно рационалистическая тенденция будет определяющей для романской (XI – XII вв.) и готической (XIII – XIV вв.) эпох европейской культуры.
Справедливо считается, что романская (от лат. romanus - римский) эпоха характеризуется законченной эстетико-художественной системой, отразившей, прежде всего, в архитектурных формах понимание красоты и порядка мира. Следует иметь в виду то обстоятельство, что как романская эпоха – наследница предроманского, мятущегося времени. Великое переселение народов, – с одной стороны, а рецепция христианства, – с другой, обусловили несколько грубый натурализм ее эстетики. Так, рыцарский замок, монастырский ансамбль и собственно храм стали олицетворением эстетического мышления в это время. Как тут не вспомнить город-крепость Каркассон в Провансе (XI – XII вв.), замок Гайар на Сене (XII в.) и конечно собор Нотр-Дам в Шартре (сер. XII в.). Здесь мы видим суровость и мощь, которые опираются на иерархический принцип и парцелированное моделирование художественного пространства135.
В свою очередь, готическая (от итал. gotico – готский, варварский) эпоха характеризуется более высоким художественно-стилевым единством. Тут мы видим примат вертикальных композиций над всеми остальными, торжество линии, виртуозную деталировку, математическую точность, подчинение всех элементов логике целого. Наглядным примером для этого служат соборы в Реймсе, Руане, Амьене, Кельне. В зависимости от региона различают «перпендикулярную», «пламенеющую» и «кирпичную» готики. Все они отображают устремление средневекового общества к определенному культурно-историческому идеалу, который, в свою очередь, зависит от глубины понимания христианского Откровения теми или иными народами (британцами, французами и германцами соответственно). Однако наиболее известное из произведений эпохи – собор Нотр-Дам де Пари (заложен в 1163 г.). Разумеется, соборы на Западе и на Востоке христианского мира выполняли одну и ту же функцию, но в отличие от византийских базилик и русских храмов, они отличались интеграцией архитектуры, скульптуры, живописи и прикладного искусства (витраж, гобелен), книги (шрифт и миниатюра) и музыкального искусства (орган). Иными словами зрелое средневековое искусство манифестировало полноту эстетически расчлененного миропонимания, имеющего в знаменателе идею спасения человечества. В данном контексте уместно сослаться на мнение Д.С.Берестовской о том, что в готическую эпоху состоялся поворот к жизни, природе и человеку как главным координатам творчества136.
Правда, есть мнение что данный поворот произошел несколько позже, а именно, в эпоху Возрождения. Но здесь, как представляется, нужно различать две культурно-значимые ориентации – исихазм и гуманизм, которые кристаллизовались в Византии и транслировались на Русь и в Европу соответственно. Здесь мы наблюдаем две диаметрально противоположные установки на постижение мира и человека – теоцентрическую и антропоцентрическую. На Западе Ренессанс (при всех географических, этнических и культурных аспектах) есть ничто иное, как «эпоха стихийно-человеческого самоутверждения»137. На Руси же исихастский импульс объективировался в сакральное искусстве, слабо редуцируемое к профанному плану бытия138. Об этом, в частности, говорит «Троица» Андрея Рублева139.
Дальнейшая эволюция эстетических идей была ещё более драматичной, поскольку Реформация и Просвещение расставили новые акценты в мировидении, и в том числе, в понимании прекрасного. Теперь мы прервемся, но в следующих темах продолжим реконструкцию эстетического опыта человечества.
Итак, как мы сумели убедиться на примере краткого знакомства с культурно-эстетическими идеями, раскрытие универсальных законов красоты (художественного творчества) сближает эстетику с другими областями знания, с их методологией и праксеологией. Например, методология общей социологии, социологии культуры и искусства, дает немало полезного в вопросах конкретизации содержания стилей, направлений и характера художественных произведений. То же можно сказать о семиотике, которая расширят и углубляет поле предметного анализа искусства, рассматривая его как знаковую систему, как текст, адресующий определенные смысло-сообщения. Существует также мнение о том, что эстетика проникает во все социогуманитарные сферы, оставляя в них частицу своей неповторимой проблематики. Действительно, эстетика и искусство тесно связаны с моралью, ибо они – ценностные сферы знания, призывающие человека к подвигу добра и осуществлению красоты. Примечательно то, что эстетические чувства, о которых учит эстетика, вовлечены в «силовое поле» морали, ибо внешняя реакция на явления и само суждение вкуса (оценка) выстраиваются в соотношении с нравственными принципами и идеалами. Напрямую эстетика связана с психологией, точнее с механизмами «психофизического действия художественного произведения»140. На эту тему немало размышляли психологи и представители самой эстетики, нащупывая невидимые нити между художественно-образным миром и внутренним миром человека. Важно также отметить связь эстетики с естественными и техническими науками, проявляющими свой интерес к морфологии, системно-структурным описаниям, художественной эвристике и эстетической завершенности искусственно производимых вещей. Таким образом, названные области знания – через познавательные и практические процедуры, – «выходят» в точки соприкосновения, а то и пересечения, с предметом самой эстетики. О чем это говорит?
Предположим, что люди, следуя мысли Ф.М.Достоевского о том, что «красота спасет мир», станут организовывать жизнь сообщества по законам этой самой красоты. В таком случае, им понадобиться решить три по истине глобальных задачи: 1) творчески-познавательную, связанную с уяснением всеобъемлющего характера красоты; 2) практическую, направленную на приведение в соответствие с канонами красоты некоторых форм жизни и отношений; 3) воспитательную, дающую возможность наращивать эстетически-художественный потенциал личности и общества, формировать их духовную полноту и зрелость. Только так, и никак иначе, можно надеяться, что люди, вооружившись эстетикой как системой знаний, смогут изменить формы, характер и вектор собственной деятельности, окультурить самих себя и мир, в котором живут.
В противном случае, останутся справедливым приговором всякой эпохе слова И.-В.Гете: «первый признак варварства – непризнание прекрасного»141. Проще говоря, у эстетики есть большое поле деятельности в современном мире, а образование составляет одно из важных ее субполей.
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Что такое эстетика?
Когда и где возникла наука о чувственной культуре человека?
Каков предмет науки эстетики?
Что такое «эстетическое»?
Какие концепции «эстетического» Вам известны?
Как соотносятся понятия «эстетическое» и «художественное»?
Какие фундаментальные эстетические идеи достались нам от прежних эпох?
Чему нас учит эстетика?
Какое место занимает эстетика в системе социогуманитарного знания?
Какие задачи призвана решать наука эстетика?
Литература:
1. Левчук Л.Т. та ін. Естетіка: Підручник / Л.Т. Левчук. - К.: Вища школа, 2000. – С. 7 - 48.
2. Каган М.С. Эстетика как философская наука / М.С. Каган. – СПб.: ТОО ТК “Петрополис”, 1997. – С.17 - 49.
3. Эстетика: Учеб. Пособие для вузов / Научный редактор А.А.Радугин. – М.: Центр, 2002. – С. 10 - 23.
4. Бычков В.В. Эстетика: Учебник / В.В. Бычков. – М.: Гардарики, 2002. – С. 5 - 13, 154 - 170.
5. Кривцун О.А. Эстетика: Учебник. 2-е изд., доп. / О.А. Кривцун. – М.: Аспект-Пресс, 2003. – С. 6 - 18.
6. Кондрашов В.А., Чичина Е.А. Этика: История и теория. Эстетика: особенности художественных эпох и направлений / В.А. Кондрашов, Е.А. Чичина. – Ростов н/ Д: Феникс, 2004. – С. 308 - 316, 317 - 350, 531 - 371, 372 - 390, 391 - 413, 414 - 426, 427 - 452, 453 - 478, 479 – 492, 493 - 515.
7. Киященко Н.И. Эстетика – философская наука / Н.И. Киященко. – М.: Изд. дом «Вильямс», 2005. – С. 83 - 131.
8. Сморж Л.О. Естетика: Навчальний посібник / Л.О. Сморж. – К.: Кондор, 2005. – С. 7 - 22, 23 - 61.
9. Овинникова Ю.А., Рожковский В.Б. Эстетика для студентов вузов / Ю.А. Овинникова, В.Б. Рожковский. – Ростов н/ Д: Феникс, 2005. – С. 3-11.
10. Золкин А.Л. Эстетика: учебник для студентов вузов / А.Л. Золкин. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2008. – С. 3 - 142.
11. Эстетическое // Эстетика: Словарь / Под общ. ред. А.А.Беляева. – М.: Политиздат, 1989. – С. 422 - 424.
12. Бачинин В.А. Эстетика / В.А. Бачинин // Бачинин В.А. Эстетика. Энциклопедический словарь. – СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 2005. – С. 269 - 271.
1. Понятие эстетического сознания.
1. Понятие эстетического сознания. Для того, чтобы последовательно реализовывать потребность в красоте и гармонии, людям необходимо развитое сознание, предметно-познавательная, психологическая и ценностная стороны которого, последовательно отражают ступени освоения действительности. Всю гамму процессов, которые прямо или косвенно вовлечены в отражение (преломление) эстетических и художественных феноменов, принято обозначать термином «эстетическое сознание».
Чаще всего под эстетическим сознанием понимают форму общественного сознания142, нацеленную на воспроизведение действительности как актуальной и потенциальной «носительнице» феномена красоты, форму, в которой происходит оценка действительности сквозь призму эстетических ценностей и в горизонте искомого идеала. По большому счету, такая дефиниция верна, но в пределах обществ модерна, отличающихся представлением об онтологически однородных природе и социуме, и устойчивой связью между экономическим «базисом» и духовной «надстройкой». Эстетические чувства и суждения, вкус и взгляды, наконец, сам эстетический идеал здесь образуют относительно замкнутую (хотя и противоречивую) систему, позволяющую и обществу, и индивиду, чувственно-эмоционально (ценностно) реагировать на процесс освоения мира. Ситуация меняется в обществе постмодерна, где природно-социальный универсум «рассыпается» на элементы релятивистской онтологии, а сознание становится более мозаичным и лишенным былой целостности. Этот процесс общекультурной и мировоззренческой трансформации не обошла вниманием современная философия и эстетика, где чаще всего говорится об индивидуальном эстетическом сознании и опыте. Считается, что именно они обеспечивают человеку возможность выражения (хотя бы) простейших реакций на гетерогенную техноморфную среду, продукцию массовой культуры и искусства143.
Кроме того, представляется важным указание на то обстоятельство, что в любом обществе есть традиционные носители эстетического сознания, - художники и писатели, музыканты и поэты, критики и дизайнеры. Их чувства, мыслительные процедуры и опыт, более подпадают под определение эстетического (художественного) сознания, чем опыт контактов с прекрасным обычных людей. Поэтому корректнее говорить об эстетическом сознании как о сознании, определяющем существенные стороны творчества (исходный замысел, цель, концепцию, средства и методы объективации замысла, промежуточный и конечный результат), его структурно-функциональную определенность. В этом ракурсе, эстетическое сознание предполагает ряд других важных моментов: интенциональные (от лат. intentio – внимание, внимательность) акты, художественную интуицию и вообще специфическую эвристику прекрасного, сублимированную «работу» бессознательного, подбор и использование знаково-символических средств для выражения богатства эстетико-художественного содержания.
Проще говоря, эстетическое сознание служит термином, для обозначения процедур опытной фиксации, теоретического воспроизведения, символического выражения и практического закрепления феномена красоты и феноменов с ним связанных. Далее попробуем уточнить структуру эстетического сознания. Но прежде чем сделать это, вспомним, что любое сознание (эстетическое здесь не исключение) как когнитивная структура, отражающая противостоящий ему мир, совершает это в рамках деятельности. В нашем случае, - деятельности эстетической, которая и дает возможность обнаружиться, объективироваться прекрасному и совершенному в материале искусства, и самой жизни.
2. Структура эстетического сознания. Многогранность и гибкость эстетического сознания в полной мере обусловлена сложным и противоречивым характером самого процесса эстетического (художественного) освоения людьми окружающего мира. С одной стороны, – утилитарно-практические, с другой – собственно эстетические (неутилитарные) потребности/ ценности, задают динамику формирования атомарных актов сознания, логику развития его ступеней, равно как и бытия всей целостной его «конструкции». Последняя, хотя и достаточно условно, может быть разграничена на чувственно-эмоциональную, рациональную и ценностную сферы. Каждая из них имеет собственный спецификум (о чем ниже), но будучи «встроены» в единый алгоритм бытия эстетического сознания, они подчинены целому. Кроме того, каждая из сфер имеют внутреннюю дифференциацию.
Первым уровнем (элементом) структуры эстетического сознания, на котором происходит живой и непосредственный контакт с действительностью, являются эстетические чувства. Под ними следует понимать непосредственное вовлечение сенсорной системы человека (на уровне целого и отдельных чувств) в эстетическое отношение к миру, активное переживание этого отношения и закрепление его динамичных «результатов» в некоторой первичной выразительной форме. Формируемое в пределах предметно-чувственного бытия субъект-объектное отношение «наполняется» тем материалом, который попал в фокус зрительных или слуховых восприятий субъекта, материалом, внутренне эмоционально пережитым, активно обработанным человеком, - в отстраненности от утилитарно-практического. Отрыв от повседневности и погружение в мир форм и звуков, цветовых гамм и симметрии несет в себе особую интригу и динамику.
«Чувство формы» и «чувство ритма», «чувство гармонии» и «чувство цвета» стоят в особом ряду человеческих чувств. Вопросы о том, какова их природа и границы; связаны они с рассудком (разумом) и интуицией, и как именно; дают ли они помимо субъективно приятного адекватный образ красоты? – всегда стояли перед эстетикой. Недаром в ее истории длительное время шел спор о примате «внутренних» (духовных) над «внешними» (телесными) чувствами. Однако доказано, что существует «одна человеческая чувственность, которая при определенных социальных обстоятельствах может расщепляться»144. Считается, что эстетические чувства во многом организуются социальными и культурными доминантами, но их содержание зависит от внутренней свободы или избирательности личности. Иначе говоря, чувства носят предметно-ситуативный характер, но доставляемые ими многообразные «сведения», - культурно и ценностно-значимы. Вслед за А.Ф.Лосевым можно сказать, что чувства (алкание человеком чистой формы=смысла) – энергийны. Эстетические чувства могут (и должны) выводить субъекта эстетического сознания и опыта на более высокую - сверхчувственную ступень, т.е. туда, где группируется первичный смысл (значение) предмета или объекта восприятия. Поэтому, важно различать т.н. положительные и отрицательные чувства, сообщающие о полярных сторонах явления или объекта. Однако сама эстетическая практика показывает, что именно эстетически-позитивным чувствам и эмоциям людьми всегда отдается предпочтение. Более того, именно позитивный опыт транслируется людьми из поколения в поколение.
Реальная же амбивалентность чувств играет очень интересную роль в жизни эстетического сознания. Уже античными авторами (Пифагором, софистами, Платоном и Аристотелем) проводилась мысль о том, что такие виды искусства как музыка и поэзия, способны возбуждать в душе неизвестные и, на первый взгляд, чуждые чувства, «заслоняющие» разум. При этом, Аристотель в своем учении о «трагическом» показал, что трагедия в качестве необходимого элемента включает катарсис (от греч. - очищение), т.е. очищение души человека от страдания и страха, – на пути их активного переживания во время постановки трагедии. В свою очередь музыкальный катарсис Аристотель связывал с наслаждением. Далее, говоря об эстетических чувствах нужно указать на их связь с мыслительными процедурами, в частности, с воображением. И.Кант, как известно, полагал, что «продуктивная способность воображения» способна приводить в движение «работу» чувств. Противоположный взгляд (Л.Выготский), ориентирует на то, чтобы рассматривать воображение в качестве реагента чувств. Но какая бы из концепций не была права, несомненно то, что чувства – это наиболее важная и необходимая ступень в деле формирования эстетического опыта.
Опираясь на данные чувств, прежде всего на чувства удовольствия или неудовольствия, человек формирует в себе способность ценностно различать различные эстетические явления и объекты. Эту развитую способность к дифференциации принято называть эстетическим вкусом. Французский просветитель Ф.М.А.Вольтер дал такую характеристику вкусу: «Вкус, то есть чутье, дар различать свойства пищи, породил во всех известных нам языках метафору, где словом «вкус» обозначается чувствительность к прекрасному и уродливому в искусствах: художественный вкус столь же скор на разбор, предваряющий размышление, как язык и небо, столь же чувствен и падок на хорошее, столь же не терпим к дурному»145. Как видим, вкус связан со способностью или навыком дифференцировать и предварительно оценивать многообразие эстетических феноменов, опираясь на собственную субъективность. Такая, субъективная трактовка вкуса имеет давнюю историю (напр., она предложена Д.Юмом в трактате «О норме вкуса»). Вместе с тем, субъективность человека всегда предполагает основание, на котором и происходит возведение всей конструкции вкуса. На это обстоятельство в своих теориях обращали внимание Э.Берк, И.Кант и Г.В.Ф.Гегель, полагая, что вкус с необходимостью включает в себя объективный момент. Дело в том, что вкус базируется не только «на чувстве гармонии и игре душевных сил», а может иметь ярко выраженный ценностно-нормативный и общественно-значимый характер. Рассуждая о «культуре вкуса» в своих лекциях по эстетике, Г.В.Ф.Гегель обратил внимание на то, что художнику должен быть знаком достаточно широкий круг норм и правил художественного опыта, позволяющий: с одной стороны, – «улавливать» внутреннюю, истинную сущность искусства; с другой – утонченно воспринимать проявление этой сущности в художественном процессе. Более того, художник-гений именно своими вкусовыми реакциями может регулировать (ограничивать) собственную деятельность, опять же, концентрируя внимание на сущности художественного произведения и искусства в целом.
С категорий «эстетический вкус» связана еще одна важная проблема. Дело в том, что вкус – это динамическое явление внутренней жизни сознания, духа человека, место переработки позитивно-значимых и негативных впечатлений, их дифференциации и упорядочения. В другом ракурсе, – реальный эстетический опыт личности, встречаясь с новыми эстетико-художественными явлениями, субъективно «наращивается» и приобретает иные акцентации. Положительным (хотя и промежуточным) итогом этой «работы» сознания выступает хороший (развитый) вкус. Обладая хорошим вкусом человек способен более четко разграничивать лучшее, худшее и посредственное. Например, нынешняя истерия вокруг имени и творчества писателя Пабло Коэльо может свидетельствовать об особой невзыскательности современных любителей литературы, прощающих своему «кумиру» ошибки в знании истории (Сталинградская битва), элементарной психологии и культурологии146. Здесь частные вкусовые пристрастия «гасятся» о всемирную славу, а не требуют дальнейшей тонкой дифференциации эстетического предмета, на которую способен только человек с хорошим вкусом. Потому кажется странной бытующая в обществе мысль о том, что «о вкусах не спорят». Ведь «качественный» вкус всегда более требователен к предмету, к его глубине и предельной ценности, в тот момент как обычный частный вкус тяготеет к закреплению поверхностных реакций.
Вообще в этом плане нужно усвоить одно правило: если остановить развитие эстетического сознания на не оговариваемых простейших вкусовых реакциях, то не трудно догадаться, как такое сознание отнесется к более изящным и совершенным эстетическим объектам. Поэтому «шлифовка» вкуса с помощью критики выглядит вполне оправданной. В конце концов, «хороший эстетический вкус может быть только один, частных вкусов – много»147. Разумеется, дурных.
В настоящий момент в эстетической науке, хотя и наблюдается некоторое «размывание» и релятивизация категориального аппарата, все же говорится об интуитивно/ рациональном, активно/ пассивном «механизме» формирования вкусовых предпочтений. Причем в деле формирования вкуса задействован как сам субъект (с его воспитанием, характером, привычками, жизненным опытом), так и внешние социально-значимые процессы и явления (напр., активная суггестия СМИ, мода, общественное мнение). Рефлексивность (обращенность разума на собственные чувственно-эмоциональные акты) здесь самая важная процедура. Именно она дает возможность чувствам сделаться «умными». В таком случае, развитый вкус выступает предпосылкой для конституирования другого важного элемента структуры эстетического сознания, – эстетического идеала, имеющего рациональную природу.
Под эстетическим идеалом нужно понимать такое представление о высшей, желанной и должной эстетической ценности, которое конструируется людьми в процессе активно-творческого освоения ими мира, художественной практики и самопознания. Считается, что эстетический идеал – это не просто более обобщенная (в сравнении с эстетическим вкусом) конструкция. Эстетический идеал это также нормативно-образующая инстанция, критерий для вынесения суждений и/или оценок об эстетических предметах. Идеал, в нашем случае, тот вожделенный образец, который, с одной стороны, связан с реальными интересами и потребностями людей, а с другой стороны, он – то небытие, которое «разрывает» онтологию реального мира, ибо мир пока не заключает в себе идеала.
Для эстетического, да и художественного сознания проблема идеала или абсолютно совершенного, является центральной. В теоретической эстетике, за исключением эстетики постмодернизма, эстетический идеал является доминантной структурой, определяющей жизнь эстетического (художественного) сознания как отдельного человека, так и конкретной эпохи.
Говоря об эстетическом идеале, мы должны знать, что он внутренне противоречив: в нем слиты воедино единичное и общее, действительное и вымышленное, сущее и возможное, знание реального и выход за пределы реальности. Отсюда следует факт мобилизации человеческих чувств и воли, – в направлении его осуществления148. Правда, нужно оговориться: эстетический идеал как ценностно-ориентирующая основа деятельности людей входит в «соприкосновение» с социальным и моральным идеалами. Последнее означает, что эстетический идеал должен быть увязан со структурой мировоззрения (характерной для культуры конкретного общества), законами нравственности и идеологией. Его главным качеством считается то, что он не может быть сведен к абстракции, безжизненной схеме. Напротив, он – всегда исторически конкретен, духовно-совершенен, экзистенциально достоверен, наконец.
Каждая ушедшая эпоха дала свою трактовку идеала: античность – телесно-пластический и душевно-динамический человек; средние века – идеал святости и праведности, данный людям Иисусом Христом; эпоха Возрождения – материально-чувственной телесности; Новое время – фаустовской устремленности к вершинам знания и практики; русская культура, - в ее высших проявлениях, – образ Св. Троицы Андрея Рублева, образы Алеши Карамазова и Сони Мармеладовой у Достоевского и Матрены Васильевны из «Матрениного двора» А.И.Солженицына; новейшее время – целый плюрализм идеалов, каждый из которых претендовал на первенство в эстетической ценностной иерархии (Сверхчеловек, освобожденный от пут рабства пролетарий, свободно экзистирующий индивид, самодостаточный буржуа – «яппи», потребляющее животное, культурный маргинал…).
В силу того обстоятельства, что эстетический идеал в первую очередь реализуется в плоскости искусства, следует обратить внимание на тип и характер положительных персонажей. Например, киноискусство Андрея Тарковского насыщено проблемой поиска идеального (в эстетическом и этическом аспектах) героя, гармоничных отношений с окружающими и миром как таковым. В свою очередь, воплощаемый искусством идеал всегда выявляется на фоне безобразного или низменного. Например, образ главного героя – «сталкера» и его спутников, – «писателя» и «профессора», – в картине «Сталкер».
Завершает структуру эстетического сознания уровень эстетических взглядов и теорий. Понятно, что чувственно-эмоциональная сфера должна быть основательно «просвечена» разумом, поставлена в тесную связь с интеллектуальными процедурами фиксации красоты. Этот уровень строится на основе потребности проникновения в глубины (тайны) художественного универсума, овладении его сущностью при помощи концептуально-методологических средств. Как правило, – это уровень, на котором работают теоретики и критики искусства и культуры, искусствоведы, литературоведы и философы искусства. Именно они, опираясь на огромный багаж эстетико-философских и художественных знаний, способны к системной и объемной трактовке художественного процесса, равно как его отдельных этапов, направлений и произведений.
Если брать в расчет развитие теоретической эстетики, то в ее становлении выделяют три фазиса развития: канонический, нормативный и общетеоретический149. На первом этапе, который ассоциируется с теоретиками и практиками античности (напр., Демокритом и Платоном, Аристотелем и Цицероном, Эсхилом и Поликлетом), произошла выработка канонических представлений о прекрасном и гармонии, душе и теле, форме и материи, мере и числе150. Теперь хорошо известно (доказано), что именно канонические представления о красоте, выработанные античной мыслью, стали фундаментом возрожденческой художественно-эстетической деятельности. Второй этап становления эстетической теории связывается с выработкой мыслителями Нового времени нормативных представлений, для всего комплекса активно развивающихся искусств. Так, французский теоретик искусства Николо Буало предложил ряд нормативных требований, задающих характер, стилевые особенности и направленность поэзии, а за ней, - и всего искусства классицизма. Немецкие теоретики, братья Фридрих и Август Шлегели, Л.Тик, французские авторы – Ф.Р.Шатобриан и Б.Констан, британский писатель В.Скотт изложили нормативную программу романтического миропонимания, целей и задач искусства.
Важно также понимать, что в современном искусстве проблема нормативности имеет особый статус. Так, в большинстве течений искусства ХХ века стала привычной практика провозглашения новых нормативных представлений (напр., известный «Манифест футуризма» Ф.Т.Маринетти)151, как правило, отрицающих прежние нормы художественного творчества. Такое отрицание свой пик имеет в постмодернизме, где считается, что рациональная каноника искусства – репрессивна, ибо она сковывает свободу творца. В лучшем случае, постмодернисткая литература, архитектура и живопись идут по пути стилизаций и эклектики, видя в прежних эпохах недопустимую «заумь».
Наконец, на третьем этапе, появляются работы общетеоретического характера, в которых зафиксирован суммарный опыт развития искусства в связи с общим развитием культуры, даны прогнозы и намечены перспективы жизни искусства, и культурной системы как таковой152. Весьма важным аспектом, который проявлен на этом уровне, является аспект воздействия эстетической теории – воспроизводящей общие закономерности и тенденции развития искусства, - на художественную практику, ее стилевые, методологические и критериальные параметры. Так, современные теоретики искусства всерьез озабочены тем обстоятельством, что из современного искусства элиминированы ценностные и идеально-типические представления, а взамен предлагается трактовать художественную вселенную как изначально хаотизированную, прнципиально энтропийную и не поддающуюся негэнтропийным усилиям любого художника или культуры в целом.
3. Категории эстетики. Всякое сознание, функционирующее в когнитивном модусе или познавательной установке, «заинтересовано» в адекватном воспроизведении той предметной реальности, к которой оно обращено. Эстетическое сознание, которое направлено на воспроизведение мира в фокусировке красоты и гармонии, закрепляет моменты процесса духовно-практического освоения не только непосредственно (чувственно-эмоционально и путем вкусовых реакций), но также опосредованно, т.е. при помощи понятийного мышления. Правда, это мышление не тождественно мышлению ученого-естественника, технического специалиста или носителя обыденного сознания. Ему присуща собственная специфика, поскольку сам предмет эстетической мысли – природа, искусство, внутренний мир творца и процесс художественного творчества, - требует иных понятийных средств. Такие средства должны комплексно охватывать предмет – по «ширине» и проникать в его «глубину». Причем, предмет рассмотрения берется не в статике, а в динамике, ибо люди активно осваивают мир в котором живут, а результаты этого освоения опредмечивают в духовно-значимые формы. Фиксации подобных форм на деле способствуют мыслительные инструменты, каковыми и являются категории эстетики. С их помощью схватывается онтология, феноменонология и аксиология красоты, составляющей ядро науки эстетики. Категории эстетики, тем самым, есть ни что иное, как понятийные конструкции, в которых кристаллизовался опыт переживания и осмысления существенных сторон и черт окружающей действительности.
Первая из них, – категория «прекрасного» характеризует явления мира с точки зрения их совершенства и целесообразности, соответствия их внутреннего содержания – форме, а также, высшей ценности. При этом, история и теория эстетики настаивает на том, что прекрасное имеет место в природе, в общественной жизни и в искусстве. В первом случае речь идет о законах устройства мироздания, его гармонии и величии, о качестве вещей, органическом единстве жизни; во втором – о красоте человеческого труда, свободе, гармонии социальных отношений, доверии и справедливости; в третьем случае – о жизненной правде произведений, их идейном и ценностном пафосе, художественно-стилевом и образном совершенстве, наконец, мастерстве художника. Вообще, категория «прекрасного» комплиментарна эстетическому идеалу, перекликается с чувством радости и гармонии. Вместе с тем, ее содержательное наполнение в эстетике связывают с пользой, добром и истиной.
Категория «прекрасного» свое логическое и ценностно-смысловое развитие имеет в категории «возвышенное». Категория «возвышенное», - со времен античности (Цецилий, неизвестный автор трактата «О возвышенном», Псевдо-Лонгин) и с некоторыми вариациями эпохи классицизма и романтизма, - имеет собственную историю. Под ней понимают эстетическую ценность предметов и явлений, которые помимо большой социальной значимости, характеризуются масштабностью, превосходными количественными показателями, внутренней мощью и неподвластностью человеку. Структурно-мировоззренчески «возвышенное» всегда занимает верхний этаж модели мира. Прежде всего, это - природа. И.Кант полагал, что возвышенное нравится и захватывает нас «в силу своего противодействия интересу (внешних чувств)», в то время как прекрасное – без всякого интереса вообще. В творчестве Л. ван Бетховена, например, в его «девятой» симфонии, мы встречаемся с ярким примером трактовки возвышенного, поглощающего слушателя то тихими и простыми звуками, то колоссальной энергией и напором. «Возвышенное» также связано с действиями героев и великих исторических личностей, своими тектоническими силами «взрывающими» социум и прокладывающими новые горизонты жизни. Категория «возвышенного» тесно связана с «героическим», т.е. борьбой героев (титанов духа) с силами, во много раз их превосходящими. По Г.Гегелю, «героическое» – это внутриэпохальное явление, характерное для полисных государств Греции, их борьбы за свободу и независимость; для Т.Карлейля – плод усилий незаурядной личности, носительницы божественного замысла; для о. Сергия Булгакова – самоотречение и послушание человека, аскетизм, умерщвляющий страсти и направляющий душу к Богу.
Возвращаясь к категории «прекрасного» мы должны отметить наличие ее мировоззренческого, онтологического и понятийного антипода. Таковым выступает «безобразное». Категория «безобразное» - это категория с проявленной негативной эстетической ценностью, но с такой ценностью, которая полностью не устраняет и не отрицает красоты. «Безобразное» – это возможный и реальный метаморфоз любого предмета, тем более предмета искусства (Аристотель); дисгармония частей и целого (Г.Лессинг); неодухотворенное, лишенное света и внутреннего богатства лицо (Ш.Бодлер). «Безобразное», в свою очередь, связано с «низменным» и «уродливым». Но если «уродливое» сигнализирует нам о патологическом, эксцентрическом, карикатурном в жизни, то «низменное» как бы посягает на саму жизнь, «удаляя» из нее идеал. Иначе говоря, «низменное» – это крайняя степень «безобразного», предел его выражения. Обычно «низменное» связывают с какими-либо источниками бед, невзгод и опасностей для человека, и общества, т.е. эта категория «наполнена» конкретным социально-этическим содержанием. Те образы зла, которыми наполнено искусство и литература, дают право утверждать, что «низменное» стремится ниспровергнуть сам идеал жизни, ее основание. Нередко это ниспровержение осуществляется самим человеком. Вспомним, в этой связи полотна-предостережения И.Босха. Естественно, что процессы и явления – репрезентанты «низменного»: война и милитаризм, террор и тирания, лишение человека свободы и унижение его достоинства (проституция, торговля человеческими органами, наркозависимость и алкоголизм), могут быть представлены как проявления низменного.
С категорией «трагическое» эстетика связывает ту реально существующую гамму противоречий, которая довлеет над людьми в процессе реализации свободы – на фоне жесткой и не считающейся с ними необходимости. Трагедия жизни и человеческой личности – экзистенциальна, но вместе с тем, сам факт прохождения через ее горнило, рассмотренный эстетикой, делает трагедию особым феноменом. Страждущий и гибнущий под ударами судьбы герой, духовно совершенная личность, не находящая в социальной обстановке понимания и возможности приложения сил, без вины несчастные люди, - вот те немногие сюжеты, которыми полна реальная жизнь и на которые не могло не откликнуться искусство. Конструирование и развитие принципа трагедии находим у Эсхила и Аристотеля, Шекспира и Гегеля, Ницше и Ибсена. И художники, и философы здесь сходятся в одном: коллизия внешней необходимости и внутренней свободы, коллизия свободного действия и результата этого действия как необходимости, коллизия хаоса и порядка, диониссийского и аполлонийского, - демонстрируют принцип обязательности конфликта для человека, его нравственно-возвышающего характера. Следует также заметить, что трагедия имеет свою имманентную логику: страдание – гибель (героя) – скорбь – радость; логику, иллюстрирующую не только возможность, но и действительность метаморфоза человеческих чувств. Катарсическое (очищающее) действие трагедии дает возможность расширить жизненные и моральные рамки для тех людей, кто несет и утверждает высокие идеалы. Искусство – в форме трагедии постоянно дает урок воспитания трагедией, т.е. переживания разрыва с сущим и смыслом, и нового их обретения.
Своеобразным противовесом «трагического» в жизни и искусстве является «комическое». «Комическое» - это, прежде всего мера тех отношений и нравов, обычаев и поведенческих актов, которые частично или полностью не совпадают с магистралью жизни, эстетическим идеалом эпохи или нормами культуры. В «комическом» заключен целый спектр т.н. несоответствий: «безобразного» – «прекрасному», «ничтожного» – «возвышенному», нелепого – рассудительному, образа – идее, неценного – притязающего на ценность, ничтожного – великому, мнимо основательного – значительному, внутренней пустоты – внешности, притязающей на значительность153. Подобная человеческая ситуация без адекватного ответа на нее, всегда служила предметом осмеяния (реже – самоосмеяния), рассматриваемого как конструктивный шаг (с точки зрения эстетики) по ее преодолению. Недаром нелепое, неуклюжее и причудливое вызывают у людей смех. Последняя категория как рецептивно-эстетическая и психолого-терапевтическая реакция на комическое, сыграла особую роль в истории мировой культуры. Если в Европе, после постановления собора в Туре в 813 году «смех» был официально запрещен или, по крайней мере, вытеснен на периферию культурной матрицы, что в свою очередь породило бурное развитие «карнавального» (смехового) варианта культуры154, то в России он имел свое алиби и культурную прописку155. Вообще, категория «комического» имеет множество модификаций в искусстве и культуре, а значит, и самих жизненных проявлений. Так, уже Г.Гегель дифференцировал внутри «комического» такие формы: юмор, сатиру и иронию. Смешная и нелепая ситуация, человеческий характер или форма отношений, но те из них, которые не вступают в противоречие с эстетическим идеалом, следовательно, принципиально поправимы, могут вызывать иронию и служить основой юмора. Иллюстрацией здесь могут служить работы Э.Рязанова. В них мы встречаем «мягкие» оттенки смеха. Иначе обстоит дело с сатирой, которая выступает в роли «злой» иронии, порой нужного разоблачения или сарказма. Сатира нацелена на уже закостеневшие общественные (индивидуальные) пороки и недостатки, самим своим содержанием отрицающие идеал. Поэтому сатира – это актуальная критика действительности, освобождение ее из-под власти пороков. Так, «Ревизор» Н.В.Гоголя и «История одного города» М.Е.Салтыкова-Щедрина – яркий пример осмеяния социальных пороков. Необходимо также указать на попытки синтеза «легкого» и «тяжелого» смеха, а именно, на творчество Ч.Чаплина и С.Образцова.
Эстетика как наука о прекрасном, знает целый ряд иных категорий, являющихся модификацией исходных. К ним относятся: «гармония» и «грация», «героическое» и «гротеск», наконец, «эстетический идеал». Все они выявляются как на теоретическом уровне, так и на уровне художественной практики, помогая человеку «встретиться» с красотой. Например, категория «гармония» хотя и проделала длительную понятийную эволюцию156, ее содержание сводится к двум подходам: диалектическому, связанному с фиксацией эстетическим сознанием противоречий бытия и деятельности, и метафизически-созерцательному, фиксирующему числовую символику, количественные отношения и математические пропорции.
Тем не менее, именно наращивание содержательного потенциала категориального мышления, позволяет отделить гармонию от дисгармонии, меру от безмерности, сердцевину от периферии, целостность от фрагментарности.
4. Эстетическое сознание и эстетическая деятельность. Глубинная связь всякого сознания и деятельности, в нашем случае эстетического сознания и порождаемой им деятельности (иначе: связь «эстетического» и «художественного»), обнаруживается в аспекте практики. Вообще, практика может быть осмыслена как объективация тех или иных ценностей, их духовно-материальная демонстрация и утверждение. Эстетическая деятельность представляет собой специфический вид практики, в рамках которой, во-первых, ставятся и решаются практически-духовные задачи (создаются фольклор, произведения искусства, дизайнерские проекты); во-вторых, собственно духовно-образующие и духовно-воспитательные задачи и замыслы. Подобная деятельность представляет собой социокультурную форму бытия человека, организацию универсальных отношений в системе «мир» - «человек», отношений, которые изменяют и самого человека (его внутренний мир, способности и потребности), и мир его бытия.
Среди видов эстетической деятельности на первом месте располагается искусство. Поскольку об искусстве пойдет речь ниже (тема 3 и 4), здесь мы ограничимся лишь указанием на сами контуры этого вида деятельности. В силу того обстоятельства, что искусство определяется как узаконенный красотой творческий процесс, то нуждается в интерпретации сама категория «художественное творчество».
Природа художественного творчества – предмет непрекращающихся дискуссий. Что делать человеку, когда он откровенно свидетельствует о себе: «Ношу в груди… огонь, сильней и ярче всей вселенной» (А.Фет)? Как распорядиться этим даром во благо людям? Как вообще удовлетворить жажду творчества? Ответить на эти вопросы нам поможет предварительная дефиниция.
Художественное творчество можно трактовать как процесс созидания духовно-значимых эстетических ценностей, обращенных к обществу, но перекрывающих (превосходящих) существующий объем потребностей и интересов. Помимо субъекта и объекта (предмета) творчества, в нем выделяют сам творческий импульс, замысел, форму реализации творческого замысла, содержание и смысл творческого «продукта». Анатомия творчества ничего не скажет о той внутренней связи и динамике процесса, которые имеют место в реальном творчестве. «Загадка» или «тайна» художественного творчества, да и творчества вообще, – одна из самых трудноразрешимых. Тем не менее, существующие подходы к творчеству (онтологические, культурологические, когнитивно-психологические, антрополого-социальные, аксиологические и т.д.) дают повод к пониманию его природы и специфики. Два процесса, а именно: активное отражение эстетического (художественного) предмета и самовыражение (в процессе творчества) художника, – здесь образуют противоречивое единство. Причем, два процесса взаимообуславливая друг друга, делают принципиально возможной полноту творческого акта, его внутренний динамизм. В качестве его основы объединения этих процессов можно представить проект новой реальности, «прирост» бытия, уход от тяжести этого мира и касание иного (Н.Бердяев). Вместе с тем, творчество всегда связано с этим миром и в нем нужно искать его ростки. В психологическом плане – это «механизмы» воображения и памяти, атомарные впечатления и ассоциативное мышление, вдохновение (наитие), наконец. В ценностном плане, – это служение высшим, универсальным ценностям, как смыслоутверждающим структурам становления человеческой личности. В социокультурном плане, – это наращивание социального и культурного (духовного) «капитала» народа, страны, цивилизации.
Тем не менее, художественное творчество целесообразно рассматривать в качестве предмета междисциплинарного анализа. По мнению отечественных авторов в процессе развертывания художественных актов свою роль играют психологические (негативные и позитивные), этические, искусствоведческие факторы157. На объяснение феномена творчества здесь работают теории Ч.Ламброзо, З.Фрейда, К.-Г.Юнга, Ж.Лакана, В.П.Бранского и мн. других. Но, по большому счету, именно глубинные ресурсы творческой личности, могут дать ключ к пониманию художественных произведений. В частности, произведений И.Босха, Рембрандта, Ф.Шопена, М.Лермонтова, М.Врубеля, Ф.Г.Лорки и др.
Помимо творчества, эстетическая деятельность может разворачиваться в пределах материального производства, труда и бытовой сферы. В первом случае, речь идет об эстетических требованиях, предъявляемых как к продуктам производства (композиционность, цельность, единство функций и материального субстрата), так и условиям их создания (оптимальный, с эстетической точки зрения, фон производственного процесса, выражающийся в благоприятном интерьере, психолого-эстетически адекватных звуковых и акустических порогах). Во втором, – в одухотворении труда средствами и методами эстетики (создании культуры труда и трудовых отношений). В третьем, – насыщении быта (досуга) определенными эстетическими элементами (окружении себя высокохудожественными вещами), в идеале - перестройке средствами дизайна всего объема предметно-обиходной среды.
В условиях современной техноцивилизации особую роль начинает играть дизайн. Его следует определить как средство формирования гармоничного состояния жилищной, производственной и социальной сфер. Активное развитие этого вида деятельности (находящегося за пределами искусства), направленного на преобразование среды жизнедеятельности по законам красоты, привело к созданию целого ряда дизайнерских направлений: дизайн промышленных изделий, дизайн социальной сферы, дизайн человеческого окружения. Теоретической основой этого вида деятельности является техническая эстетика, та комплексная область знаний, которая аккумулирует представления об эргономических, технико-функциональных, социальных, антропологических и собственно эстетических аспектах предметно-пространственной среды жизнедеятельности людей. Так искусство проходит свое «социальное крещение» (Э.Неизвестный).
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Что такое эстетическое сознание?
Какие элементы образуют структуру эстетического сознания?
Какие чувства можно отнести в разряд эстетических?
Что вы знаете об эстетическом вкусе?
Считаете ли Вы верным тезис о том, «что о вкусах не спорят»?
Что такое эстетический идеал?
Как формируется эстетический идеал?
Для чего нужны эстетические теории и взгляды?
Что такое категории эстетики?
Дайте определение основных эстетических категорий.
Что такое эстетическая деятельность?
Является ли труд эстетическим феноменом?
Что такое художественное творчество?
Как можно определить понятие «дизайн»?
Литература:
ТЕМА 3. ИСКУССТВО: ПРИРОДА, ПРЕДМЕТ И ФУНКЦИИ
2. Виды искусства.
3. Полифункциональность искусства.
1. Понятие искусства. Основные концепции искусства. Вопрос: «Что такое искусство?», вынесенный Львом Толстым в название собственной статьи, – далеко не праздный. Не праздный он для науки эстетики, рефлектирующей над собственной предметной областью, ее спецификой и сущностью. Причем, эта рефлексивная «работа» начата еще в античности, продолжена и доведена до условно положительного результата гораздо позже. На сегодняшний день создано множество определений искусства, некогда удовлетворявших и исследователей, и соотносившихся с предметной деятельностью людей. В современных теоретических изысках: либо вообще отказываются от прежних определений; либо оставляют в качестве «рабочих» те, что обеспечивают понимание современного – постмодернистского искусства; либо вообще формулируют новые.
Прежде чем познакомиться с основными концепциями искусства, помогающими раскрыть его содержание и смысл, вспомним о наиболее раннем его толковании. Словом древние греки маркировали умение создать (смастерить) какую-либо вещь (одежду и посуду, корабль и статую, и т.д.), или умение адекватно распоряжаться вещью (измерить поле, выиграть сражение или создать хороший закон). Причем эти умения опирались на знание правил, т.е. алгоритмию обращения с реальными вещами. По мере изменения характера труда, дифференциации способов культурной деятельности, мировой эстетической мыслью длительное время вырабатывались иные взгляды на искусство, удачно систематизированные и описанные польским исследователем В.Татаркевичем158. В его схеме нашли отражение те понятия искусства, в которых наиболее выпукло проявляются те или иные отличительные черты данного феномена. Приведем самые известные из них:
- искусство есть то, что воспроизводит прекрасное (Платон, Альберти);
- искусство есть то, что воспроизводит действительность (Леонардо да Винчи);
- искусство – это деятельность по приданию вещам формы (Аристотель);
- искусство есть экспрессия (Б.Кроче, В.Кандинский);
- искусство есть то, что порождает эстетические переживания, прежде всего, переживание прекрасного;
- искусство – это то, что порождает шоковое состояние, «удар» у зрителя (А.Бергсон);
- искусство есть творчество символических форм (Э.Кассирер);
- искусство – это творение иллюзий или вещей нереальных;
- искусство – суть творчество вообще (М.Цветаева).
Как видим, хотя бы этот малый перечень дает предварительное представление о многообразии подходов к феномену искусства. Все существующие подходы, ради цели упорядочивания, можно разбить на такие группы: а) подходы, где фиксируется аспект предназначения искусства (либо это поиск оптимальной формы, либо экспрессия, либо воспроизведение действительности); б) подходы, в которых сделано ударение на воздействии искусства на людей (от чувства удовольствия – до «шока»); в) подходы, связанные с уяснением характера взаимоотношения искусства и действительности (воспроизведение реальных объектов, конструирование новой реальности или симбиоз); г) подходы, где заявлено об искусстве как носителе тех или иных эстетических ценностей (прекрасного, гармонии, утонченности, возвышенности и т.д.). Таким образом, в теоретической эстетике имеет место ситуация многозначного толкования феномена искусства, которая отражает вполне реальную его фактуру. Причем, вплоть до полного отказа дефинировать этот феномен.
Однако названные подходы не исчерпывают всей сложности природы искусства. В частности, ряд авторов пытались понять искусство из его истока, т.е. зафиксировав сам генезис этого феномена. Так, Аристотель предложил видеть начало процесса художественного творчества в подражании () естественным процессам, вещам и их свойствам. Люди, в отличие от животных, с самого рождения способны к воспроизведению действительности, в частности, таких способностей самого человека как членораздельной речи, внешнего образа, походки и осанки. Что касается искусств и поэзии, то причина их появления также кроется в мимезисе: «Сочинения эпоса, трагедий, а также комедий и дифирамбов, равно как и большая часть авлетики с кефаристикой, – все это в целом ничто иное, как подражания ()»159. Тот же принцип распространяется на изобразительное искусство. Таким образом, мимезис – это форма и способ воспроизведения субъектом, – чувственно воспринимаемого объекта в виде некоторого средства (краски и формы, ритма, слова и гармонии). В целом эта теория имеет гносеологический характер. Иной взгляд, принадлежащий К.Марксу и Ф.Энгельсу, основывается на практической стороне дела. Эти мыслители предложили т.н. трудовую теорию происхождения искусства. Только благодаря труду, писал Ф.Энгельс «человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини»160. В рамках трудовой деятельности формируется сама универсальная эстетичесая потребность и способы ее удовлетворения: развиваются чувственность и вкусовые реакции, кристаллизуется творчество как активное отношение человека к действительности и к самому себе. Возникнув из труда, – в виде синтеза форм социальной деятельности и сознания, – искусство обращено к миру, к существующим в нем противоречиям. Его социальная природа обусловлена тем, что искусство – это форма социальной идеологии, приоткрывающая или затушевывающая добродетели и пороки конкретного общества. Наконец, среди современных концепций, обращавшихся к проблеме происхождения искусства, нужно назвать концепцию немецкого философа М.Хайдеггера. В ряде своих работ161 он высказал идею о том, что искусство – это один из способов, которым вершиться история. Данный тезис нужно понимать в том смысле, что искусство – всегда «прорыв» в раскрытии целостности всего сущего или «бытия сущего». Поэтому искусство (как предмет эстетики) интерпретируется им в онтологическом ключе. «Исток» художественного творения или искусства он видит в «споре» «земли» и «мира», двух предельных бытийных категорий, объединяющих различные формы, материю и субъекта в единый процесс раскрытия истины бытия. Средоточие «земли» (сокрытости) и «мира» (открытости), охватываемое искусством, ведет к простой цельности и полноте сущего, к прекрасному как таковому. Причем, проявленного в самых обычных вещах, которые изображает художник (напр., хайдеггеровская медитация по поводу полотен В. Ван Гога).
Как видим, знакомство с решением проблемы генезиса искусства дает иные ракурсы его рассмотрения: познавательный, практический, онтологический. И все же, в качестве рабочего, мы предложим определение, которое сконструировано на основе стандартных аспектов его рассмотрения, но главный акцент ставит на ценностном измерении искусства. Искусство – это универсальные форма и способ презентации духовно-значимого содержания бытия людей-в-мире, осуществляемый при помощи системы художественных принципов, методов и категорий. Его мы будем придерживаться и в дальнейшем, при конкретизации структуры и динамики искусства. Эта динамика прослеживается на уровне выделения конкретных видов искусства: а) либо с последующими вариантами синтеза в некоторое системное единство; б) либо окончательной автономизации с сохранения видового суверенитета.
2. Виды искусства. Ныне признано, что искусство в качестве универсального феномена (=родового понятия), существует и развивается как система взаимосвязанных между собой видов. Виды искусства – звенья единого социокультурного космоса, «гибкие» варианты преломления предмета искусства. Чаще всего, виды искусства определяют как исторически обусловленные и устоявшиеся формы креативной деятельности, отличающиеся разнящимися фокусировками предмета искусства, а также способами (средствами) репрезентации «схваченного» содержания. Действительно, вид – это опорный элемент всей системы художественной практики, который «задается»: 1) наличным эстетическим богатством действительности; 2) духовным богатством субъекта творчества (художника); 3) ценностной иерархией той или иной культурной традиции, состоянием (качеством) художественно-выразительных средств и технических возможностей.
Наиболее ранняя эпоха, – эпоха культурного синкретизма, характеризовалась нерасчлененностью художественного мышления, неотрефлектированностью предмета и простотой средств организации творческого процесса. Тем не менее, в древности начался процесс отпочкования от единого древа праискусства, – танца и пения, музыки и театра, поэзии и изобразительного искусства. В дальнейшем, происходит обособление архитектуры и скульптуры, усложнение литературы (создание ее жанров), зарождение декоративно-прикладного вида искусства. Однако этот процесс, – при том, что каждый из выделившихся видов «давал» собственное прочтение реальности, - вывел искусство на дорогу синтеза искусств, на путь создания целостной художественной картины мира. Так возникает искусство кино, а архитектура вступает в тесное взаимодействие с монументальной живописью и скульптурой, «порождает» новое качество. В ХХ веке заметно усложняется театральное искусство, во многом, из-за включения в свой состав ферментов других искусств. При этом считается, что «для развития художественной культуры равно плодотворны и вычлененные специфики каждого из искусств, и их взаимодействие»162. Но для понимания тенденции синтеза искусств, тенденции, характерной для современной культурной ситуации, необходимо вкратце рассмотреть каждый из видов по отдельности.
К наиболее известным видам искусства относится изобразительное искусство. С момента своего зарождения, оно решает задачу отражения эстетического предмета при помощи пластических форм, композиции и цвета (колорита). Живопись осваивает мир, привлекая для этого цветовую гамму, варианты комбинаций цветов, динамику светотени, а также экспериментируя с формой вещей и отношений между ними. Графика стремится к передаче линейных соотношений, к реальной или символической фиксации форм предметов, их свето-теневых аспектов. Скульптура, являясь пространственно-изобразительным искусством, дает возможность запечатлеть мир (и многообразие его вещей), - в пластических образах. При этом, простой, на первый взгляд замысел (напр., портрет Бальзака скульптора О.Родена), драматично воплощается в «мертвый» материал (то ли глину, то ли мрамор, то ли бронзу), «оживая» в руках мастера163. Архитектура и декоративное искусство нацелены на: воспроизведение пространственно-объемных конструкций (от культовых сооружений – до небосребов и подземки), – в первом случае, и на введение в обиход вещей с повышенными эстетическими параметрами, - во втором. И в том, и в другом случае, утилитарный момент находится в привязке к художественно-эстетической модели вещи. Музыкальное искусство лишено предметной наглядности (тех же скульптуры и живописи), определенности понятий литературы, зато в нем сконцентрированы звуковые образы, ритм, гармония и интонации. Музыка по своей природе двусоставна: она включает в себя выражение состояний внутреннего мира человека без обязательного изображения их внешних проявлений; она включает в себя динамику чувств и переживаний, взятых в во всем субъективно-выразительном богатстве их оттенков и взаимопереходов164. Музыка имеет множество форм, в которых закрепляется (как правило, социально и культурно обусловленное) содержание. От пифагорейцев и платоников – до Шостаковича и Шенберга, – вплоть до наших дней, идет процесс созидания музыкальной формы, объединяющей в себе мелодико-интонационную и идейно-художественную специфику. Литература как один из старейших видов искусства, предлагает вербально-образную модель мира, событий, человеческих судеб. Литературно-художественное слово имеет массу функций, главная из которых, – быть «пластическим материалом» (Г.Гегель) для более совершенной и целостной реальности, для художественной «лепки» более совершенного человека и гармоничных человеческих отношений. Для этого в ней разрабатывается конкретная тема, пролог, сюжетно-фабульная структура и эпилог. Внутри себя литература распадается на: эпическую (романы, повести и рассказы), лирическую (все стихотворные жанры) и драматическую (собственно драма, трагедия, комедия, трагикомедия и т.д.). Мировой литературный процесс – это не только грандиозное зрелище становления художественной формы, но реализации идейно-образного содержания и смыслового экстракта жизни. Литература и жизнь – два спутника, которых связывает творчество писателя и сотворчество читателя.
Существует мнение, что тайна литературного творчества – в самом художнике, в глубинах его души, способной вовремя и искренне откликаться на происходящее, давать его художественно-правдивую модель, представлять конфигурацию таких смыслов, которые не видны ни ученому, ни обывателю. Б.Л.Пастернак считал, что писатель или поэт, должен «суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас», т.е. его произведение – это всегда «кусок горячей, дымящейся совести»165. Литература тесно связана с театром, воплощающем в себе драматическое (в широком смысле) действие, помещенное в специальное художественное пространство, и развертывающееся на глазах у зрительской аудитории в соответствии с законами драмы. При этом, само действие вершится актерами, мастерство и настрой которых, обязаны обеспечить трансляцию исходного (авторского) смысла – к зрителю (его рецепиенту). На сегодняшний день, театральное искусство – это сплав различных видов искусств, постоянно находящийся в движении по поиску новой формы, смысловой выразительности (даже если это «театр абсурда»), жизненности и правдивости.
Итак, перечисленные выше виды в той или иной (генетической, сенсорно-рецептивной, образно-семантической, художественно-мыслительной, творческой, идеал-эстетической) степени связаны друг с другом. Границы видов искусства подвижны: кроме того, что они соприкасаются друг с другом, они связаны с другими сферами общественного сознания, – политикой и философией, наукой и моралью. Кроме того, виды искусства могут развиваться более или менее интенсивно в том случае, если они сопряжены с материальным и духовным производством, т.е. производством потребностей. Отсюда – неоднородность в развитии видов искусства, в различные эпохи.
Способ имманентной связи видов, если он происходит на уровне средств, содержания и «продукта» художественного творчества – синтеза эстетико-художественного разнообразия в органическое единство, – всегда продуктивен. Речь не идет о механическом соединении (наложении) отдельных видов, а о том процессе, который реально соединяет и сами средства художественной выразительности, и «уклад духовной вселенной» (Б.Пастернак). Последний образуется не внешним путем, а соединением видов в целостность на почве творческих замыслов (задач) и их решений. Так возникают искусства цирка, эстрады, кино и телевидения. Сама художественная культура последних полутора столетий усиливает тенденцию к синтезу искусств, в котором выделяют моменты: синкретизма, подчинения, симбиоза, «снятия», концентрации, трансляционного сообщения166. Синтетический характер этих видов становится более понятен, если прибегнуть к процедуре классификации всех видов по определенному основанию.
Ею занимается такое направление теоретической эстетики как морфология искусства. Наиболее известный вариант дифференциации видов искусства основывается на способе восприятия (репрезентации) субъектом эстетического предмета. Это восприятие осуществляется: либо при помощи зрения, либо при помощи слуха, либо при согласовании обоих «умных чувств». В таком случае говорят о пространственной или статической (архитектура и изобразительные искусства), временной или динамической (литература и музыка), и пространственно-временной группах искусства. Однако эта классификация не учитывает конкретного облика тех явлений, которые художественно презентирует художник. В этом случае, развивая метод классификации, требуется учитывать различные способы формообразования, особенности художественных языков. Так появляется классификация, подразделяющая искусства, в основе которых лежит изобразительный принцип (словесный, пластический, жестомимический), неизобразительный принцип (орнаментально-ритмический) и смешанный167.
Кроме того, все искусства могут быть дифференцированы в зависимости от доминирования в процессе эстетического восприятия и деятельности, - конкретной познавательной способности субъекта. В таком случае можно говорить: об искусствах с содержательной эмоциональной доминантой (танец, музыка, живопись); об искусствах, в которых проявлено равновесие эмоционального и рационального подходов (словесно-музыкальный и актерско-танцевальный синтез); об искусствах с подчеркнутым рациональным началом (литература и актерское искусство)168. Наконец, любопытной представляется классификация, построенная на выделении качества образа как внутренней формы художественного произведения, – с последующей дифференциацией самих искусств. В этой связи принято выделять: искусства с репродуктивными образными структурами (напр., архитектура); искусства с образами интонационного типа (напр., музыка) и искусства со смешанной структурой (напр., балет).
Несмотря на разнообразную морфологию и внутреннюю организацию, искусство должно восприниматься как целостный феномен, в том числе через систему своих функций.
3. Полифункциональность искусства. Бытие искусства всегда разворачивается в социально неоднородной и культурно разнообразной обстановке. Освоенность его предмета, развитость эстетического (художественного) сознания той или иной эпохи, наконец, совершенство применяемых методов и средств, определяют характер, степень и направление воздействия на социум. С другой стороны, (более или менее) тесная взаимосвязь искусства с другими подсистемами общества – экономикой и политикой, религией и моралью, позволяет говорить о художественном формообразовании как о процессе, которой зависит от социально-значимых факторов, и, прежде всего, – духовно-эстетических запросов времени. Последние удовлетворяются развивающейся художественной культурой, как совокупностью художественных ценностей (поданных в конкретно-чувственной форме). Будучи произведенными искусством (его видами), эти ценности обращены ко всем членам общества, и к каждому из нас; они распределяются, воспринимаются и осваиваются людьми в реальном времени и пространстве, следуя по определенным каналам трансляции.
Поскольку искусство существует в виде системной целостности, его функционирование предстает в виде системы взаимосвязанных векторов. Часть из них, как считает ЮВ.Борев169, повторяет функции общественной деятельности (других отраслей духовного производства), и лишь эстетическая, гедонистическая и компенсаторная функции, задают «собственную практику» искусства, выражая его природу. Тем не менее, вначале необходимо остановиться на социальных функциях искусства, т.е. тех, которые реализуются им внутри социальной системы, а затем, охарактеризовать его аутентичные функции.
Общественно-преобразующая функция (поскольку искусство – это деятельность) проявляет себя через идейно-эстетическое влияние на общество, группы людей или конкретного человека. Идейный арсенал искусства, - это духовно преобразующее оружие, пользуясь которым художник стремится к облагораживанию общественного бытия, обличению реальных несовершенств и пороков (напр., искусство Н.Гоголя, М.Зощенко). С другой стороны, искусство – это камертон, способный настраивать людей на искомое совершенство, возводя их нравы на более высокую качественную ступень. Например, поиск литературой и другими видами искусства гармоничного и совершенного человека (А.С.Пушкин, И.С.Тургенев, Ф.М.Достоевский, А.П.Чехов, М.А.Врубель, М.А.Булгаков, Т.Манн, Дж.Д.Сэлинджер, А.А.Тарковский, В.С.Высоцкий), «запускал» ситуацию внутреннего поиска ответа на этот фундаментальный вопрос смысле жизни (и ее оправдании) у людей многих поколений.
Познавательно-эвристическая функция (в силу того, что искусство - это тип знания и просвещения) проявляется в том, что искусство «срывает» покровы с казалось бы, знакомых объектов, высвечивает глубинные связи жизненного процесса, дает им художественное обрамление и оценку. Считается, что опыт искусства нужен жизни, поскольку факты жизни не столь просты и очевидны, а искусство способно вносить в жизнь людей духовно-образующие импульсы, служить квинтэссенцией чувственного и нравственного аспектов бытия. Так, Поль Валери считал, что конечная цель искусства – «вызвать в ком-либо бесконечные превращения», породить в людях «мир чувственного резонанса»170.
Функция предвосхищения (искусство в модусе предсказания будущего) актуализирует намерение художника «заглянуть» за социальный горизонт эпохи, угадывая судьбы людские и что немаловажно, собственную судьбу. Эта функция свойственна искусству со времен античности (в древнегреческом мифе образ Кассандры-предсказательницы), – вплоть до современных утопий и антиутопий («1984» Дж.Оруэлла и «Дивного нового мира» О.Хаксли, где даны развернутые образы тоталитарного и гармоничного миров).
Суть информационной функции искусства сводится к трансляции определенных (закодированных языком искусства) сообщений, содержащих поверхностные и глубинные смыслы (напр., авангардистские проекты М.Дюшана или Ф.Леже). Последние нуждаются в дешифровке и интерпретации, поскольку не только бросают вызов общественному мнению, но и ставят под сомнение саму реальность. Так, М.Дюшан подготовил к выставке в Музее искусств в Филадельфии в 1966 году инсталляцию под названием «Etant Donnes». Она рассматривается как диверсия против культуры, хотя сам художник так не считал171.
Помимо информационной функции искусство с очевидностью коммуникативно, т.е. подчеркнуто диалогично, ибо обращено своей смысловой нагруженностью к актуальному и потенциальному слушателю, зрителю, читателю… В этой же связи вспомним мысль М.М.Бахтина о полифоничном характере литературы и искусства, об особой смысловой вселенной, где автор, герой и рецепиент образуют общую бытийно-логосную среду. Поэтому, художественное произведение это: акт коммуникации автора (находящегося в поисках смыслов, их первичной генерации) и героя (репрезентирующего драматические поиски автора); автора и читателя (заинтересованного в раскрытии этих смыслов применительно к себе); акт автокоммуникации (внутренний диалог автора, который, вместе с тем и читатель текста культуры), разворачивающих разнообразие культурных и личностных смыслов, и предлагающих рецепиентам варианты эмоционально-ценностного выбора.
Воспитательно-суггестивная функция нацелена на человеческое сознание и его скрытые возможности, причем как позитивные, так и негативные. Чаще всего человеческая психика и психология реагирует на художественные образы катарсически, т.е. очищая собственные чувства и возводя их на более высокий уровень восприятия мира. В этом состоит социальное значение искусства, раздвигающего границы личного опыта человека, - за счет вовлечения чувств в активную и последовательную рецепцию произведений художественного творчества. Кроме того, искусство может воздействовать на зрителя, привлекая для этого «механизм» внушения. Известна сила внушения не только выдающихся произведений искусства (главным образом музыки, поэзии), но и произведений современной эрзац-культуры (напр., продукции американского массового кинопроката). Наконец, искусство выполняет художественно-концептуальнуцю функцию, в своих наиболее совершенных образцах, давая обобщенную модель реальности, т.н. «художественную картину мира». Вспомним построение таковой у Гомера, Данте, Дж. Свифта, Ф.Тютчева, Фр.Кафки, П.Филонова. Разумеется, каждая эпоха вызывала к жизни близкий внутриэпохальным идеалам, художественно-синтетический образ мира. Этот образ, что пожалуй, самое важное, нес в себе нравственное оправдание или осуждение бытия, закреплял иерархию ценностей и идеалов.
Названные выше специфические функции искусства, – эстетическая (искусство как творчество духовных ценностей), гедонистическая (искусство как удовольствие) и компенсаторная (искусство как утешение), «направлены» в сторону человека, точнее, на утверждение самоценности человеческой личности, ее творческого духа, идеала красоты и гармонии (внутренней и внешней). Предстающие в свете эстетического идеала человек и мир человека, служат путеводной нитью жизни «искусства без искуса» (М.Цветаева), т.е. искусства без самообольщения.
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ
Что такое искусство?
Какие концепции искусства Вам известны?
Каков предмет искусства?
Какие теории происхождения искусства были выработаны эстетикой?
Что такое виды искусства?
Перечислите и охарактеризуйте виды искусства.
Что Вы знаете о тенденциях в развитии видов искусства?
Какие функции выполняет искусство?
Должно ли искусство быть одним из учителей человечества?
Согласны ли Вы с мыслью украинской художницы Т.Н.Яблонской о том, что без красоты и искусства жизнь была бы невыносима?
Литература
1. Гете И.-В. Об искусстве / И.-В. Гете. – М.: Искусство, 1975.
2. Зись А.Я. Виды искусства / А.Я.Зись. – М.: Знание, 1979.
3. Каган М.С. Эстетика как философская наука / М.С. Каган. – СПб.: ТОО ТК Петрополис, 1997. – С. 336 - 350, 433 - 445.
4. Левчук Л.Т. та ін. Естетика: Підручник / Л.Т. Левчук. – К.: Вища школа, 2000. – С. 108 - 137, 182 - 191, 201 - 232.
5. Татаркевич В. Історія шести понять. Мистетство. Прекрасне. Форма. Творчість. Відтворництво. Естетичне переживання / В. Татаркевич. – К.: Юніверс, 2001. – С. 17 - 69.
6. Эстетика: Учеб. пособ. для вузов/ Под ред. А.А.Радугина. – М.: Центр, 2002. – С. 170 - 172, 184 - 197
7. Бычков В.В. Эстетика: Учебник / В.В. Бычков. – М.: Гардарики, 2002. – С. 266 – 278, 281 – 287.
8. Кривцун О.А. Эстетика: Учебник. 2-е изд., доп. / О.А. Кривцун. – М.: Аспект Пресс, 2003. – С. 155 – 352.
9. Естетика: Навч. посібн./ За ред. В.О.Лозового. – К.: Юрінком Інтер, 2004. – С. 120 - 122, 136 - 138.
10. Этика и эстетика: Учебное пособие для самостоятельного изучения дисциплины/ Сост. Пальм Н.Д., Гетало Т.Е. и др. – Харьков: ИД “Инжек”, 2004. – С. 143 - 154.
11. Борев Ю.В. Эстетика / Ю.В. Борев. – М.: Русь-Олимп; АСТ; Астрель, 2005. – С. 199 - 300.
12. Киященко Н.И. Эстетика как философская наука / Н.И. Киященко. – М.: Изд. дом «Вильямс», 2005. – С. 407 - 454.
13. Золкин А.Л. Эстетика: учебник для студентов вузов / А.Д. Золкин. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2008. – С. 319 - 375.
14. Бачинин В.А. Искусство / В.А. Бачинин // Бачинин В.А. Эстетика. Энциклопедический словарь. – СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 2005. – С. 135 - 137.
ТЕМА 4. ИСКУССТВО КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ
1. Искусство как коммуникативная система. Язык (языки) искусства.
4. Искусство ХХ века: основные направления и проблемы.
1. Искусство как коммуникативная система. Язык (языки) искусства. В современной эстетике сложилось представление о том, что искусство выступает в роли мощного средства художественной (вообще – культурной) коммуникации и общения. Данная идея опирается на интуиции просветителей (Г.И.Лессинга, И.-Г.Гердера), представителей философии языка (А.Потебни, Р.Якобсона), философии культуры и искусства (Б.Кроче, Э.Кассирера, М.Бензе, Ч.Морриса и др.).
Рассмотрение искусства как совокупности знаков, т.е. как семиотической (греч. - знак, признак) системы восходит к Д.Дидро. В его «Салонах» анализировались произведения состоявшихся в Париже художественных выставок. Во-первых, он предал описанию содержательный аспект увиденного; во-вторых, он уделил внимание формальной или технической стороне дела, т.е. «сделанном» художниками по сугубо художественным мотивам.
Дело в том, что искусство черпает свои идеи из внешнего мира, из бытийных реалий социосферы: экономики, идеологии и политики. Такой подход не позволяет до конца исчерпать художественный замысел, равно как и адекватно воспринять результаты творчества. Поэтому и предлагается рассматривать искусство «изнутри», как особым образом организованную семиотическую вселенную, подчиняющуюся имманентным принципам. Целое направление современных исследований – семиотика «расшифровывает» формальные структуры искусства, его языки и возможности диалогового алгоритма восприятия конкретных произведений. В настоящий момент, в рамках семиотических исследований используются методы формализации и математизации, типологизации и таксономии (классификации), а также литературоведение и герменевтика. Имена Ф. Де Соссюра и Р.Якобсона, В.Шкловского и Ю.Лотмана, Р.Барта и Ж.Деррида, Ю.Кристевой и У.Эко, – как их семиотические идеи, - прочно вошли в арсенал эстетики и культурологии. В целом, семиотический подход акцентирует внимание на форме искусства, его языково-выразительных и коммуникативно-смысловых возможностях. «Подлинное изучение художественного произведения, – говорил Ю.М.Лотман в своих лекциях, - возможно при подходе к произведению как к единой, многоплановой, функционирующей структуре»172. Другими словами, нужно понимать, что искусство «разворачивает» себя перед нами в виде знаково-символической динамической системы, нуждающейся в декодировании заложенного (в нем) смыслосодержания. Попытаемся кратко охарактеризовать эту систему.
Во-первых, отдадим себе отчет в том, что «искусство – всегда функционально, всегда отношение. То, что воссоздано (изображение), воспринимается в отношении к тому, что воссоздается (изображаемому), к тому, что не воссоздано, и в бесчисленности других связей»173. Во-вторых, в том, что искусство, имея своим объектом жизнь, предстает в виде моделирующей (жизнь) системы. В-третьих, что искусство как моделирующая система является средством передачи культурно-значимой информации. Поэтому на правах элемента этой системы существует «знак». Знаково-символическая оболочка искусства требует разъяснения. Знак – это чувственно воспринимаемый предмет (явление, событие), воспроизводящий свойства и отношения некоторого другого предмета, и используемый для приобретения, хранения, преобразования и передачи сообщений. В качестве знаковых систем в семиотике рассматриваются «языки» изобразительного искусства, театра, балета, кино, литературы и т.д.
В современной теории знака проводится различие знаков-сигналов и знаков-индексов174. Суть различия между ними сводится к тому, что знак-сигнал – это нечто, требующее декодирования, а знак-индекс – интерпретации. Поначалу семиотика имела дело с первым типом знаков, позже, по мере усиления интереса к скрытым смыслам литературы, искусства, рекламы и т.д. – со вторым. Французский семиолог Ролан Барт показал, что такое явление как произведение искусства (как нечто готовое, завершенное, отождествляемое с книгой, а значит, находящееся в рамках традиции и культуры), обычно подчиняется общему, стандартному мнению. Это мнение формируется благодаря линейности построения, хронологической, событийной последовательности.
Однако оно может быть заменено понятием «текст», который по своей сути безначален, не имеет жанровых рамок, децентрирован, парадоксален, открыт для интерпретационной работы читателя175. Концепт «текст», понимаемый как любое отдельное сообщение, выраженное в определенной системе знаков, сейчас активно используется в социогуманитарном знании, в том числе для описания культуры как системы подвижных текстов (напр., Ю.Лотман и его школа). Философия культуры постмодернизма также дает толкование текста в расширенном значении: текст – это гетерономное сплетение знаков и дискурсов (языковых игр и практик), нарративов и культурных кодов, языков и «следов». В тексте культуры «сожительствуют» не только стандартные вербальные тексты, но и видеотексты (т.е. языки кино и живописи, рекламы и технического слэнга, массовых коммуникаций и субкультуры). Такой текст принципиально динамичен, децентрализован, анонимен, «открыт» для любых возможных и невозможных генераций смысла, но при этом лишен целевой функции. Он – сетевой лабиринт (У.Эко), сад расходящихся тропок (Х.Л.Борхес), дисперсия ходов субъекта культуры (У.Джеймисон). Такое понимание культуры корреспондирует с современным искусством, которое является ничем иным как «языком ощущений» (Ж.Делез, Ф.Гваттари)176 для пост-человека, – носителя подотчетных бессознательному желаний, сомнений, тревог.
Согласно М.М.Бахтину, «каждое слово (каждый знак) текста выводит за его пределы»177, т.е. трансцендирует поставленные (автором) границы в направлении других текстов. Так, тексты (реальное художественное произведение и его рецепиент) вступают в отношение диалогизма, в котором рождается понимание смыслов, происходит генерация смыслов прошлого, актуального и потенциального (временных) порядков. В конце концов, в акте понимания (комментирования, интерпретации) конституируются контексты, относящиеся как к прошлому, так и к будущему. Понятие «контекст», применимое к художественно-эстетической деятельности (искусству), указывает на семантическое (смысловое) поле, в котором разворачивается бытие художественного текста и его рецепция. Такое семантическое поле образуется как самими текстами (системой знаков), так и нетекстовыми моментами. К примеру, в «грамматологической» концепции французского теоретика Ж.Дерриды утверждается178, что «письмо» как первичная форма языка, порождает «текст» и открытый контекст, которые неподвластны ни автору, их породившему, ни читателю, их воспринимающему. Однако, читатель «прочитывая» текст, творит «новый» текст (внося в него собственные маргиналии), -на базе «старого». Так возникает интертекстуальность, т.е. коммуникативная связность текстов искусства и культуры в целом.
Живопись, хотя достаточно условно, также представляется как коммуникативная система, имеющая незаконченную систему знаков (собственный код). Уже В.В.Кандинский разрабатывал идею о том, что многообразие мира живописи может быть сведено к точке, линии и цвету. Динамика этих элементов художества создает конфигурации, планы и формы. Кроме того, живопись включает в себя два кода: графический и хроматический. Графические фигуры, по Кандинскому, ассоциируются с конкретными цветами: треугольник – с желтым, квадрат – с красным, круг – с синим цветом. В свою очередь, им разработаны и предложены модели соотношения формы и краски на художественном полотне179, ставшие позже отправной точкой для нескольких течений живописи ХХ века. Соответственно, практически весь объем сделанного художником после 1912 года (года выхода трактата), органично вытекал из его абстракционистских представлений180.
Музыка и искусство кино в современной эстетике и семиотике рассматриваются как коммуникативные системы с собственными «языковыми» средствами. В первом случае, мы имеем дело со специфической речью, дискурсом, в который «вмонтированы» образно-ролевые структуры, планы, сцены; во-втором, с нотами, темами, специфическими фразами, движениями и секциями. И в том, и в другом случаях, искусства структурированы, наполнены семантическими элементами или группами элементов, в конце концов, образуя единое целое, обращенное к слушателю и зрителю.
2. Понятие художественного образа. Категории «форма» и «содержание». В своем глубинном коммуникативном аспекте искусство несет в себе целый художественно-образный мир, который имеет конкретно-чувственную форму презентации, но при этом, выражает конструктивно-творческую, концептуально зрелую идею или группу идей (замысел) художника. Чаще всего под художественным образом понимают средство и форму освоения искусством природно-социальной реальности и внутреннего мира людей, посредством которых (рецепиенту) предлагается глубинно-смысловое, духовно-эйдетическое их обобщение. От Аристотеля идет традиция толкования образа как зеркала реальности, от Г.В.Ф.Гегеля – как чувственно-понятийного181 истолкования предмета искусства. Оформление этой категории в эстетике великого немецкого философа позволило дать трактовку поэтического искусства и искусства вообще. Именно он ввел различение: «образного претворения» реальности в искусстве – в собственном смысле (т.н. изоморфное изображение) и «образного претворения» - в несобственном смысле (через метафору, фигуры, сравнения и т.д.)182. Определение Гегелем искусства как «мышления в образах» считалось общепринятым до появления в ХХ веке концепций искусства, последовательно элиминировавших «художественный образ» или редуцировавших его к понятиям «знак», «символ», «структура», «значение» (символизм, футуризм, отчасти – экспрессионизм, феноменология). В современной эстетике существует множество подходов и позиций в интерпретации этой центральной для искусства категории183. Однако, преобладающим является мнение о центральном значении образа в архитектонике любого произведения искусства. Спрашивается: почему?
Ответ на этот вопрос требует уточнения самого понятия «художественного образа» и, прежде всего, в аспекте его генезиса и последующего бытия. В эстетических концепциях прошлого высказывались идеи о различных истоках образа: эйдетическом (Платон); божественном, поскольку Бог – первоообраз, - для создания иконы (св. Иоанн Дамаскин и св. Федор Студит); естественном (Микеланджело); познавательном (просветители); имагинативном (И.Кант); духовно-выразительном процессе становления Абсолютной идеи (Гегель); социально-экономическом и классово-историческом (К.Маркс и Ф.Энгельс); психологическом (З.Фрейд, К.Г.Юнг, представители гештальт психологии). Наиболее распространенной выступает концепция, в соответствии с которой образ, – суть конкретно-чувственный слепок из материала самой действительности, создаваемый (путем отражения, воображения и облагораживания ее) творцом в соответствии со своим заинтересованным, субъективно-личностным видением какого-либо предмета. То есть, образ – это идеальное, и при том, личностно-неповторимое преломление (в чувственно-понятийной форме) всякого социально-значимого содержания, предлагаемое художником в качестве его смыслового экстракта.
Считается, что художественный образ включает в себя ряд аспектов: онтологический (включает диспозицию и/или оппозицию реальное/идеальное); гносеологический (гипотетическая модель реальности); семиотический (специфическая знаковая система, несущая конкретно-эмоциональный и смысловой «заряд», направляемый к адресату-рецепиенту); семантический (включающий смысловой и оценочный моменты, однако требующий дальнейших герменевтически-уточняющих процедур184). Названные аспекты интегрированы в целостность, которая в различных пространственно-временных условиях, «ведет» себя либо статически, либо динамически. Динамичность образа зависит и от закладываемого в его автором смысла, а также от умения рецепиента «находить» смыслы на различных уровнях проявленности образа. Тем не менее, существует точка зрения185, утверждающая принципиальную неисчерпаемость некоторых образов литературы, музыки и других видов искусств. Вспомним знаменитые сказки Л.Кэрролла, фильмы И.Бергмана, полотна П.Пикассо.
Помимо этого, в структуре художественного образа принято акцентировать внимание на его «внутреннем» строении. В разных видах искусства, причем в тесной связи с фактурой используемого материала, имеют место словесные, акустические, изобразительные, пластические и т.д. образы. Наконец, художественный образ как сложный в структурном отношении элемент произведения искусства, конструируется путем: 1) типизации, т.е. выделении некоторых признаков эстетического предмета (напр., в стихотворении А.С.Пушкина «Я вас любил…» с его неповторимо-индивидуальным характером и конкретным адресатом, «просматривается» любовь к женщине вообще); 2) символизации, т.е. ассоциативном развертывании семантической нагрузки в нем заложенной (напр., в поэтическом творчестве О.Мандельштама есть стихотворение «Век»:
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?..).
И далее:
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать...186
Обе процедуры художественного обобщения касаются двух других категорий искусства: «формы» и «содержания».
Категории «форма» и «содержание» в искусстве выполняют в искусстве весьма значительную роль. Они, будучи соотносительными категориями, фиксирующими противоположные стороны вещей и явлений нашего мира, в эстетике они служат для фиксации природы и сущности художественного произведения. Под содержанием произведения искусства нужно понимать развернутую (средствами определенного вида искусства) тему, полноценно раскрытую основную идею и представленную (прямо или косвенно) авторскую оценку произведения. В этом определении обращают на себя внимание три момента: тема, идея и оценка. Как правило, тема произведения – это вопрос, на который и дается неповторимый авторский ответ. Идея () – это форма художественного мышления, сплавляющая собственно мысль, чувства и интуицию творца в единое целое. Таким целым является художественный образ или образы. Оценочный уровень содержания формируется самим художником, причем, как конкретным человеком, этим «центром художественного видения» (М.М.Бахтин). Автор и авторская оценка (героя) образуют единство в «событии произведения», в котором автор авторитетный (для читателя) участник его. Эстетический и этический авторитет автора определяется ответственностью художника за ту ценностную интерпретацию, которую он предлагает (в акте диалога - читателю), уже «приоткрыв» реальное устройство (архитектонику) и ценностную иерархию мира. Поэтому, по мнению М.М.Бахтина, художник всегда несет специальную ответственность за свое творчество, которое есть творчество «не в ценностной пустоте», а в архитектонически устроенном (высшей инстанцией) мире187. В противном случае, реализуя какое-либо содержание автор несет своим произведением «пустую претензию».
«Содержание» произведения диалектически тесно связано с его «формой». Хотя содержание «первично», именно состояние (качество) формы помогает полноценному раскрытию художественного замысла, идейному кредо творца. Это означает, что форма обусловлена содержанием, но также, - особенностями материала и способами его обработки в конкретном искусстве. Поэтому, под формой следует понимать внутреннюю организацию, структурную упорядоченность произведения, благодаря которой моделируется и внешне выражается художественное содержание и смысл. В различных видах искусства для создания формы используется слово, звуки, физические материалы, костюм и т.д. Кроме того, «форма» всегда подразумевает наличие таких элементов как: изобразительно-выразительные средства, сюжет и композиция. Поскольку искусство внутренне дифференцированно, можно говорить о классификации видов художественной формы. В работе А.Ф.Лосева188 содержится несколько вариантов такой классификации. Например, формы можно классифицировать по эйдетическому (идейно-образному) основанию. Отсюда, – словесно-смысловая, качественно-оптическая, качественно-акустическая, словесно-образная, пространственная, временная, словесная, живописная, музыкальная, архитектурная, скульптурная, кинетическая формы. По «персонному» основанию: драматически-театральная, пантомимическая, музыкально-театральная, декламационная, кинематографическая, музыкально-исполнительская, театрально-постановочная, актерско-исполнительская, хореографическая. По символическому основанию: схематическая, аллегорическая, символическая (в узком смысле) и др. Эти формы – предмет специального раздела эстетики, изучающего эмпирический материал искусства с точки зрения бытия той или иной формы.
Важным вопросом теоретической эстетики и искусствоведения является анализ взаимодействия формы и содержания произведения искусства. Любопытно, что эти категории в истории эстетики имели различную трактовку, а значит, трактовку «логики» их взаимоотношений. Одни теоретики (Платон, Аристотель, Николай Кузанский, некоторые мыслители Возрождения, представители течения «искусство для искусства»), видели в форме активное, конституирующее начало. Другие (напр., представители средневекового искусства, романтики) делали ударение на содержательном потенциале художественного произведения. В реальном художественном процессе динамичная форма (за счет подвижности самого произведения искусства), должна обеспечивать самотождественность произведения, сохранять субстанциальную опору смысло-содержания. В эстетике Г.Гегеля этот «механизм» реализуется через «внутреннюю форму». Но в реальной практике часто случается так, что содержание искусства «размыкает» границы (исторически обусловленные) формы и устремляется вовне, через пространственно-временные ограничения, - к иной форме обнаружения. Понятно, что в таком случае, неизбежен художественный конфликт. Дабы его минимизировать предлагается иная позиция. Так, Вл.Соловьев, а затем, Г.В.Плеханов в своих эстетических работах обозначили т.н. «вечный закон искусства». Он состоит в прогрессирующем соответствии формы и содержания. Совершенное содержание должно отлиться в оптимальную форму и наоборот, формотворчество «вырастает» из содержательного потенциала искусств. Отсюда задание всегда актуальное для всякого художника: найти идеал-органическое сочетание формы и содержания, с последующей инкарнацией его в материальную фактуру произведения.
3. Метод и стиль в искусстве. Художественная практика немыслима без стройной, организованной по определенным правилам системы средств, процедур и подходов, позволяющих оперировать предстоящим творцу материалом. Разумеется, как и всякий рационально-взвешенный тип деятельности, художественное творчество – это самоуправляемый процесс создания произведений зодчества, живописи, музыки, литературы и т.д.
Анатомируя этот процесс, обращают внимание на: а) социально-историческую обусловленность искусства, которая ведет к формированию некоторого спектра установок (в рамках конкретной эпохи); б) имманентные художественному творчеству способы организации материала, здесь, – когнитивно-психологические; в) нормативные и мировоззренческие параметры, отвечающие за введение в фактуру искусства идейного и духовно-нравственного содержания. В свете этого, художественный метод можно трактовать как совокупность принципов, правил и норм, позволяющих осуществлять отбор, производить обобщение, выносить эстетическую оценку и образно воплощать разнообразный жизненный материал. Комментируя это определение, укажем на то обстоятельство, что художественный метод есть четырех-шаговая процедура: 1) познание объекта (предмета) искусства – жизни; 2) ее, по возможности, всесторонняя оценка; 3) посильное преображение жизненной данности; 4) формирование образной ткани искусства и построение его языка. Такое громоздкое задание в истории искусства решалось по-разному. Эстетика и искусствоведение выделили и описали несколько характерных направлений, стилей и собственно методов западноевропейского и неевропейского искусства.
Так, говорят о методах классицизма, сентиментализма, романтизма, критического реализма, социалистического реализма, постмодерновых методах и практиках. Художественное осмысление мира в классицизме сложилось благодаря рационалистической философии и методологии Р.Декарта, а затем и Н.Буало. Оно включало в себя ряд принципиальных положений: верность природе (симметрия, мера, пропорции и т.д. находятся в ней); рационально строгая и объективная каноника красоты и гармонии (соотношение части и целого); подчинение формы - содержанию; единство повествовательных времени и места и т.д. Эти идеи нашли свое выражение в творчестве Н.Пуссена и К.Лоррена, Ж.Б.Мольера и Ж.Расина и многих других. Архитектурные ансамбли Лувра и Версаля стали зримым торжеством классициского рассудочно- лекального credo.
Метод сентиментализма сложился благодаря идеям Ж.-Ж.Руссо, учившего об антирационалистическом подходе к предмету искусства. В центре внимания здесь поставлен эмоционально-впечатлительный человек, умиляющийся добродетели и ужасающийся злу. Сентиментализм – метод, дающий максимальное изображение человеческой чувственности, наивно и идилично представляющей мир, но вместе с тем, умеющей в первом приближении распознать добро и зло. Сентименталисты полагали, что искусство должно быть нравственным, а источник нравственности усматривали в естественном, в неиспорченной цивилизацией человеческой природе. Отсюда - идеализация сельской жизни и простоты. Таковы положительные персонажи А.Ф.Прево, Д.Дидро, Т.Грея, Л.Стерна...
Романтизм как метод представляет собой достаточно сложное образование, покоящееся главным образом на внерациональных установках. В нем аккумулировались принципы: сущностная характеристика мира – зло; искусство и религия – средства сопротивления злу и «мировой скорби»; приоритет субъективного взгляда (фантазии, «голоса сердца») – по отношению к иррациональной объективной реальности; подчеркнуто личностное отношение к жизни посредством романтической иронии и гротеска; репрезентация противоречий бытия в романтическом идеале: бесконечность устремлений человеческого духа и реальная конечность человека189. Особого внимания в романтической эстетике заслуживают ирония и гротеск. Как верно подчеркивает Ю.В.Борев190, – романтическая ирония – это оттенок (тип) смеха, смех с «подводным течением», амбивалентный смех, направленный и на самого смеющегося, и на окружающий мир (напр., «Дон Жуан» Дж.Г.Байрона). Гротеск – заострение художественного образа, сочетающееся с гиперболизацией черт внешнего мира и характера конкретного персонажа (напр., творчество Э.Т.А.Гофмана – «Кавалер Глюк», «Собака Барганца», «Кот Мур» и т.д.). В целом, художественный метод романтиков значительно обогатил искусство и повлиял на художественную практику во многих странах мира.
Метод критического реализма – это метод, сложившийся в искусстве и эстетике ХIХ века, но во всю силу проявивший свои потенции в ХХ-м. Данный метод, представленный именами О. де Бальзака и О.Домье, М.Е.Салтыкова-Щедрина и Н.А.Некрасова, Дж.Пуччини и М.И.Глинки, А.П.Чехова и И.Е.Репина, стал методом художественного анализа действительности, методом выявления подлинного (не лакированного) образа жизни широких народных масс. Поэтому, он нес в себе критический, обличительный пафос по отношению к существующей социальной реальности. Демократизация жизни во многих странах, определила основные установки и критерии метода критического реализма. В их числе можно назвать: акцентацию творческого замысла на социально-исторической и психологической проблематике; внимание к естественно-образующим факторам жизни (т.н. натурализм); типизацию как способ обнаружения сущностных социальных качеств людей, обстоятельств их формирования и деятельности; внимание к контрастности (и противоречивости) эпох, поколений, ценностных систем; интерес к бытовым, и вообще, к низовым сторонам жизни. В свою очередь, метод критического реализма, – под воздействием мощных социальных изменений, – трансформировался в метод социалистического реализма.
Социалистический реализм определяется как творческий метод, отображающий сложные и противоречивые процессы социально-политического порядка, которые затронули и сферу художественной культуры. Этот метод принято связывать с именами М.Горького, А.Фадеева, В.Маяковского, А.Толстого, А.Платонова, Н.Островского, С.Эйзенштейна и др. В центре внимания этих художников находились не сами социальные тенденции (грозные революционные события в России), но их влияние на облик и характер «нового человека». Желая создать «стиль эпохи» (Н.И.Бухарин), представители соц.реализма двигались в направлении реализации средствами искусства коммунистического общественно-политического и эстетического идеала. В число основоположений данного метода входят: интенция на художественное раскрытие сущностных сил человека, судьба которого стоит в тесной связи с судьбой социума; интерес к общественно-значимому труду как фундаментальной ценности социалистического общества; внимание к живой конкретике жизни, к ее позитивным и негативным аспектам; центрирование искусства на теме подвига советского народа в Великой Отечественной войне; сочетание принципа народности и интернационального принципа; примат принципа партийности (В.И.Ленин) в искусстве, т.е. поиск и образная фиксация содержательной правды; акцент на воспитании и образовании человека, подготовкой поколений к коммунистическому «завтра»; оптимизм, связанный с революционными идеалами. Судьба советского искусства и метода социалистического реализма вызывает немало спорных мнений. Дискуссии вокруг данного метода191 и его прямых результатов, а значит и оценки конкретных произведений (напр., таких конкретных произведений, как: «Тихий Дон» М.Шолохова, «Один день Ивана Денисовича» А.Солженицына, а также творчества Б.Пастернака, С.Параджанова, В.М.Шукшина, В.С.Высоцкого и мн. др.), – еще не завершены. Здесь важно отметить то, что социалистический реализм – это метод-наследник просвещенческой идеологии, которую во многом отрицают методы постмодернистского искусства.
Понятие «художественный стиль», относимое к искусству как таковому, равно как к его конкретным эпохам и к творческому «почерку» конкретного художника, - многозначно. Стиль (от греч. - палочка для письма) в искусстве определяется как структурное единство образной системы и приемов художественного выражения, которое порождается в ходе развития отдельных видов искусств (прежде всего – архитектуры, изобразительного и декоративно-прикладного искусства)192. Данное понятие внутренне структурировано, и в качестве характеристики художественно-образно-смысловой целостности приложимо к генетическому и функциональному аспектам искусства. Так Ю.В.Борев предлагает193 видеть в стиле девять уровней стилистической общности. Стиль разворачивается как: 1) тематическая и интонационная общность культуры; 2) национальная стилистическая общность (напр., французское, русское и японское искусство); 3) национально-стадиальный вариант (напр., «стиль Людовика XIV»); 4) стиль конкретного художественного направления (напр., тот же классицизм); 5) индивидуальный стиль художника (напр., А.Дюрера); 6) стиль периода творчества (напр., «ранний» и «поздний» Л.Толстой); 7) стиль произведения (напр., неповторимый стиль романов Ф.Достоевского); 8) стиль элементов произведения (напр., сложноорганизованные «Симфонические танцы» С.Рахманинова); 9) стиль эпохи (напр., романский стиль, готика, классицизм, романтизм и т.д.). Правда, Г.Вельфлин еще в начале ХХ века писал о стилях отдельных школ: голландской, фламандской и пр.194. Такое расчленение стиля позволяет увидеть многоуровневость (многослойность) идеи художественной целостности, вытекающей из тотальности самой культуры, из ее смыслового ядра и главного вектора. Причем, стиль является презентативным способом взаимоувязки элементов произведения, культурного контекстуального окружения, - производимого художником «от имени» искусства и культуры. Поэтому, в качестве рабочего можно предложить следующее определение: художественный стиль – это набор нормативно-значимых принципов связанных с содержанием искусства, с помощью которых осуществляется организация формы оригинального культурного качества. Процесс стилистического развертывания новых художественных форм, как и их вторичное использование (феномен стилизации), ставит проблему манеры отдельного автора. Художник черпает для себя стилистику из различных копилок: других стилей и школ, национальной (народной) традиции, теории и практики конкретного искусства, наконец, он подпитывается волнующей его культурной темой. Но в любом случае, индивидуальная манера творца оказывает воздействие на состояние той формы, с которой он связывает «прорыв» к новому художественному мировосприятию. Вплоть до преодоления прежних художественно-стилевых тенденций. Чем, собственно и отличалось искусство Рембрандта и Гойи в эпоху его качественного развертывания. В современном искусстве это стало общим местом, но при условии, что стилистические поиски идут в атмосфере трансформации искусства, мировоззренческой неустойчивости и радикального экспериментирования с формой, включая полный отказ от таковой. Анализ эволюции художественного стиля в ХХ ст., фиксация т.н. стилевого синкретизма, достаточно красноречиво свидетельствует об отрыве от классических идейно-художественных опытов, об архаизации, экзотизации, создании суррогатов и откровенных провокаций в области стиля195. Но для того, чтобы разобраться в произошедшем метаморфозе искусства (а значит, изменении его содержательной компоненты), перейдем к рассмотрению искусства ХХ века.
4. Искусство ХХ века: основные направления и проблемы. Современное искусство, под которым принято понимать процессы и направления в искусстве Западной и Восточной Европы и Америки второй половины ХIХ – ХХ ст., - предмет особого анализа. Если попытаться дать краткую характеристику этого этапа в развитии искусства, то нужно иметь в виду ряд обстоятельств. Во-первых, искусство ХХ века, в одно и то же время и реализует начатую в эпоху европейского модерна (ХVII – ХIХ в.в.) идейно-художественную проблематику, и стремится ее ниспровергнуть, заменив смысловой слой исходных принципов. Во-вторых, в искусстве ХХ века намечается коммуникативный поворот к неевропейским культурным и художественным моделям, который способствует имплантации «чужого» опыта в европейский художественный процесс. В-третьих, искусство ХХ века, за счет радикального омассовления самой истории, ее интернационализации, тяготеет к пересмотру статуса национального искусства, – в свете интернациональных или глобальных контекстов.
Помимо этого, говоря об искусстве ХХ столетия нужно помнить, что оно формируется в русле культурной парадигмы модерна («проекта Просвещения») с его принципами субъективности, свободы и рефлексивности196. Сами эти принципы, казалось бы, обеспечили переход к объективистскому, рациональному мировоззрению, на самом деле, – к созданию субъективно приемлемой и субъективно же оправданной вселенной. Так, развернувшийся модерн (Реформация, Просвещение, Французская революция) подвел западную культурную элиту (в лице таких авторов как С.Киркегор, Ш.Бодлер, Ф.Ницше, М. Де Унамуно, Б.Кроче, Г.Ибсен и др.) к выработке ключевых установок, определивших художественную практику самого противоречивого века. Это предприятие коснулось критики классического искусства и формирования иного миропонимания, в котором искусство должно, наконец, сказать свое веское слово. Причем пересмотр затронул природу, задачи и само предназначение искусства. В искусстве второй половины ХIХ – начала ХХ в.в. исчез центр, середина (Бог, Красота, Совершенство)197, а взамен стали предлагаться разноликие вторичные персонажи: Разум, Природа, Машина, Искусство, Хаос и пр. Можно сказать, что искусство «пошло» по пути самоотрицания, переоценки всех прежних ценностей, включая ценность человека.
Существует точка зрения198, согласно которой путь трансформации искусства состоит из трех этапов, трех идейно-культурных комплексов: авангарда, модернизма и пост-модернизма. Каждый из них нуждается в типологической характеристике.
Авангард – это широкое течение в искусстве ХХ века, которое включало в себя разнообразные новаторские, революционно-бунтарские и эпатажные эксперименты, порывающие с реалистической традицией в искусстве – в пользу новых, часто неэстетических форм, приемов и средств художественной репрезентации. Пафос авангардного искусства – это бунт, ниспровержение и отрицание канонического понимания задач и целей искусства, плюс поиск и утверждение экстраординарных путей его бытия, - в переломное для обществ начала ХХ века время. Авангард низлагает миметическую природу искусства, ставит под сомнение натурализм и реализм, взамен предлагая непрямое (неизоморфное) толкование действительности. При этом: взвинченная чувственность; культ машин – взамен культу человека; расколдовывание (разрушение) смысла; поиск опоры в бессознательном и связанных с ним ассоциативных рядах; утверждение самоценности слова; отказ от нравственных норм и оценок; изменение роли художника, - составили основное поле авангардного экспериментирования. Считается, правда, что авангарду предшествовали (подготовили почву в области художественно-эстетической деятельности) символизм, импрессионизм и пост-импрессионизм. Изменения, вызванные этими течениями коснулись переосмысления художественно-выразительной сущности искусства: концептуальности формы, качества художественного образа, приемов идеализации и символизации, идейно-содержательной стороны художественного творчества, в частности, выдвижения идеи бессубъектности или антиантропоцентричности.
В дальнейшем художественный эксперимент, распространившийся на все виды искусства, приобрел более радикальный характер. Например, в фовизме (от франц. Les fauves – дикие, хищные животные) была провозглашена идея о том, что в своем творчестве художник должен стремиться «извлекать из форм элемент вечности» и благодаря этому сам к ней приобщатся; он обязан дать новое «прочтение» цвету и цветовым рефлексам (А.Дерен, М. Де Вламинк, А.Матисс, А.Марке, Р.Дюфи и др.)199. В кубизме (франц. cubisme от cube – куб) было сделано ударение не на облике предметов, а на их архитектонике, конструктивном принципе, структурной организации, т.е. на наиболее устойчивых элементах изображаемого (А.Матисс, Ж.Брак, Х.Грис, Ф.Леже, П.Пикассо – в один из периодов творчества, Дж.Поллок и др)200. В отличие от футуристов, дадаистов, сюрреалистов и др. представителей авангарда, кубисты не имели четкой концептуальной программы. Поэтому течение быстро «выдохлось», модифицировавшись в кубофутуризм. В экспрессионизме (от лат. expressio - выражение) была апробирована стратегия взвинченной, «повышенной» чувственности, которая возникает у рецепиента из-за переживаний (сопереживаний) жизни главного героя - мятушейся, отчужденной личности (Э.Мунк, А.Рембо, Р.-М.Рильке, А.Стринберг, Ф.Кафка, И.Стравинский, Б.Барток и др.) Экспрессионизм стал мощным импульсом для формирования т.н. «беспредметного искусства» или абстракционизма. Абстракционисты или представители «абстрактного искусства» (В.Кандинский, М.Ларионов, А.Крученых, А.Манисирер, позже – Г.Арп, А.Маньелли, Де Куннинг и др.) культивировали последовательный отказ от изображения форм реальной действительности, взамен предложив идею чистой выразительности, поиск в абстрактных формах «внутренней сущности» вещей. Характерно то, что один из представителей данного направления - Пауль Клее, очень точно выразил тенденцию, пробивающую себе дорогу в искусстве: «Чем ужаснее становится мир, тем более абстрактным становится искусство»201.
Супрематизм (от франц. supreme - высший) сместил внимание с сюжета, рисунка, пространственной перспективы – на гиперформы (геометрические фигуры, математические просчитанные модели и композиции) и «открытый» цвет (К.Малевич, И.Клейн, Ж.Танги, Фр. Стелла)202. В Дадаизме (от франц. dada – деревянная лошадка) уже самим разуму и вере художники отказывают в правах. В «Манифесте Дада» Т.Тцара объявлялись нелегитимными многие ценности прежней культуры и цивилизации, те самые, которые привели к первой мировой войне, этому торжеству абсурда и хаоса. Но в противовес ей дадаистами не было высказано сколько-нибудь последовательного миропонимания, кроме, пожалуй, пессимизма. Например, у Тристана Тцары в «Песенке дада» находим идею отрицания разума (мысли) 203:
мозги не с той ноги
мозги одна вода…
Анархизм и бунт против цивилизации выливается у дадаистов в ряд эпатирующих публику акций, проведенных в Париже: «Газовое» и «Бородатое сердце» (начало 20-х годов). В них нашло свое зримое воплощение подчеркнуто нигилистическое миропонимание.
Сюрреализм (от франц. surrealisme – сверхреализм), с которым обнаружил идейную близость дадаизм, стал направлением в литературе и искусстве, утверждающим конструктивность опыта бессознательного для творческого самовыражения. Концепция З.Фрейда204 получила свое практическое применение в творчестве большой группы авторов (А.Бретона, М.Эрнста, Р.Шара, С.Дали, Р.Кено, А.Арто, П.Элюара, Э.Ионеско, С.Беккета и др.), активно репрезентировавших в своем творчестве состояний «на пороге сознания» (сновидения, галюцинации, гипноза). Здесь же было провозглашен тезис о первичности образа, о его автопоэтическом характере. Об этом говорят картины и литературные опусы скандально известного Сальвадора Дали. Неотягощенная диктатом «Сверх-я» игра мысли, свободная ассоциация и мечта, стали креативной нормой данного течения205. Кроме названных, авангард включил в себя ряд более мелких течений, таких как: метафизическая живопись, наивное искусство, конструктивизм, кинетическое искусство, футуризм, додекафония и алеаторика206.
Модернизм как синтетическое движение в искусстве и культуре послевоенного периода (1940-е – 1970-е г.г.), обозначил себя: интересом к окончательной автономизации сферы искусства от нехудожественных сфер с сохранением связи с научно-техническим прогрессом; полным разрывом с классической эстетической и художественной практикой, - традицией реализма, его методами, стилями и условностями; канонизации опытов и экспериментов авангардистов, возведения их миропонимания в ориентиры творчества; формализации (акцентации искусства на форме) художественной практики, навязчивой аудиотизации и визуализации продуктов творчества. Причем, на фоне «холодной войны», тенденции консъюмеризма, «культурной революции» в Китае, «сексуальной революции» на Западе…
Среди направлений этого периода можно отметить поп-арт, минимализм, концептуальное искусство. Поп-арт (эквивалент англ. popular art – популярное искусство) - направление модернизма, поставившее своей целью уравнивание элитарных и профанных сегментов культуры, проводившее эстетизацию и фетишизацию привычного и повседневного. Уже М.Дюшан со своими коллажами («велосипедное колесо», «фонтан», «точная оптика» и пр.)207 получил хрестоматийную (хотя и скандальную) известность. Придание привычным предметам эстетических качеств стало главным принципом поп-арта и его ответвлений: оп-арта, эл-арта, окр-арта. Статические и динамические акции (коллажи, хэппеннинги, перформансы) привели к формированию особой поп-среды, пространства искусства для всех и каждого. Так, хэппенинг (от англ. happening – случающееся, непреднамеренное происхождение или событие) устраивается на автостоянках, во дворах, в подъездах и чердаках. Его главная цель – вызвать шоковую реакцию на определенныс способом поданные артефакты. В работах Э.Полоцци, Р.Раушенберга, Э.Уорхола, Ж.Матье, Д.Джонса, Ж.Сигала и др. развернута презентация «идеальной повседневности» массового общества, фактуры индустриальной действительности – с помощью самых разнообразных материалов, методов и средств (от фоторепортажей и инсталляций – до клиширования образов обычных вещей). Например, инсталляция (insallation – устройство, сооружение) Мосли «Гарнитур» (галстук-бабочка и носовой платок) дает простейшее художественное толкование предметов обихода.
Минимализм – это практика создания произведений современного искусства с опорой на принцип предельной экономии изобразительных средств. Данная практика призывает художника к минимальной активности в плане конституирования художественного пространства, равно как и к минимизации средств выразительности. Иначе говоря, минимализм предлагает кратчайшую формулу (концептуально продуманной) презентации различных объектов: природных, социально-технических, антропогенных и т.д. Минимализм зародился в США, но представлен именами С.ЛеВитта, Д.Флэвинга, Р.Морриса, С.Беккета, Д.Джадда.
Концептуальное искусство или концептуализм развивает идею синтеза гуманитарных наук (эстетики, искусствознания, лингвистики, философии), математики и искусства208. На этой основе вырабатываются стратегии оптимальной презентации какой-либо формализованной идеи - концепта, то ли визуальными, то ли вербальными, то ли ситетическими средствами (киноискусство). Представители концептуализма Дж.Кошут, Р.Берри, Д.Грехэм, Е.Хессе, Б.Науман осуществили прогрессирующую игровую модель презентации концептов, но не связанных со средой их породивших, не отягощенных идеолого-нравственным грузом. Концепты создаются или для провокации (поскольку его артефакты логично-алогичны), или для симуляции реальных вещей и отношений, или для проектирования новых смыслопорождающих/смыслоотрицающих контекстов.
В последней четверти ХХ века начинается новый фазис в развитии западной культуры и искусства, маркируемый термином «постмодернизм». Постмодернизм – в узком (интересующем нас смысле), - это мозаичное идейно-художественное движение, интегрирующее в себе ряд псевдореалистических художественных практик и стилей, и создающее особую ситуацию разочарования в прежних культурно-эстетических парадигмах и предлагающее (в рабочем порядке) контуры нового, плюралистического миропонимания и мироотношения. Сама приставка пост- указывает на завершающий характер эстетических опытов, в которых центральное место отводится прежним периферийным (для классического искусства и культуры) категориально-смысловым структурам: лабиринту, игре, иронии, абсурдному и безобразному. При этом принципы и законы классического искусства ставятся (напр., Й.Бойсом, Х.Л.Борхесом, Ж.Деррида, Ж.Делезом, Ж.Лаканом, К.-Х.Штокхаузеном, П.Гринуэйем, М.Павичем, Ц.Тодоровым и др.) под подозрение, «разоблачаются», деконструируются, делегитимируются - с целью выявления их логоцентрического (а значит, репрессивного) происхождения. Взамен предлагается комбинирование и рекомбинирование отживших форм, образов и стилей; создание параллельных, виртуальных пространств и кибер-миров; умножение смысловых перспектив – при отрицании их серьезности и однозначности; введение в практику метода «языковых игр» как способа организации минимальной связи в обществе и культуре209.
Кроме, того, «отец постмодернизма» Жан-Франсуа Лиотар дает принципиально иное представление о произведении искусства, где, по сути, предлагается новая эстетическая парадигма. Произведение обязано быть: нерепрезентативным (оно ничего не обозначает); иметь «энтропию смысла» (быть «размытым», в т.ч. за счет игры цитат, нести в себе парадоксы форм и двусмысленности); радикально ироничным (карнавализованным); вымышленным дискурсом (т.е. дискурсом о святом и грешном, оригинальном и банальном, человеческом и бесчеловеческом); дематериалистичным (неструктурным, без особой темы и сюжета). Субъект любого уровня сложности, - Бог, автор, герой, читатель, - объявляется умершим. Истина жизни не поддается «открытию», а если это и случается, то она объявляется истиной принципиально относительной, рядом с которой возможны любые другие ее проявления.
Изменение культурно-эстетической парадигмы совершается на фоне отрицания человека (М.Фуко), отрицания субъекта как такового, - путем (преформирования) изменения его психики, сенсорного аппарата, вынесения «за скобки» рационально-рефлексивных актов, нормативно-оценочных (в том числе, - вкусовых предпочтений) процедур. Всеобщая эстетизация среды (=диффузии постмодернистских принципов и концептов в ткань жизни/искусства: игры и повседневности, абсурда и лабиринта, артефактов и симулякров, нарциссизма и шизоидности) вытекает из интерпретации общества и культуры как ризомы210 (корневища, сети, мировой информационной паутины). Модель этого эстетически осваиваемого мира находим у аргентинского писателя Х.Л.Борхеса. В его «Саду расходящихся тропок» утверждается о незаконченности и материальной правдоподобности мира- лабиринта, в котором время «заключает в себе все мыслимые возможности»211. В пространстве ризомы, т.е. в децентрированной, неиерархической и неозначающей системе, находящейся в процессе постоянного изменения, которое представляет собой модус вечно настоящего времени, предлагается обжиться и обитать человеку ХХI века, «пост-человеку» - игровой функции – в контексте культуры глобального гипертекста.
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ:
Почему искусство является коммуникативной системой?
Как бы Вы определили понятие «знак»?
Что такое язык (языки) искусства?
Что включает в себя понятие «художественный образ»?
Может ли произведение искусства не иметь художественной формы?
Из каких источников формируется содержание искусства?
О чем, по Вашему мнению, должен заботиться художник: о форме или о содержании? (обоснуйте свой ответ).
Что такое художественный метод?
Что такое стиль в искусстве?
Дайте общую характеристику искусства ХХ века.
Перечислите основные этапы и направления искусства ХХ ст.
Каковы основные черты постмодернистского искусства?
Литература:
1. Силичев Д.А.. Семиотика и искусство: анализ западных концепций/ Д.А. Силичев. – М.: Знание, 1991 (Новое в жизни, науке и технике).
16. Власов В., Лукина Н. Авангардизм. Модернизм. Постмодернизм: Терминологический словарь / В. Власов, Н. Лукина. – СПб.: Азбука - классика, 2005.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, Ваше краткое знакомство с материалом учебного курса «этики и эстетики» состоялось. Но цель познания, в нашем случае – раскрытие содержания феноменов добра и красоты, нужно сказать честно, заметно не приблизилась. Все дело в том, что знание о добре и делание добра – вещи, часто несовпадающие. Примерно тоже можно сказать о красоте, «хрупкость» и мимолетность которой необходимо уметь схватить и удержать в опыте. Удержать для того, чтобы передать (поделиться) с другими. Проще говоря, речь идет об особом духовно-возвышающем человека процессе (длинною в жизнь) и его недевальвируемых для конкретного человека и человечества, результатах.
В свое время датский мыслитель С.Кьеркегор, размышляя об этой проблеме указывал «Старая пословица, относящаяся к внешнему и видимому миру, гласит «Кто не работает, тот не ест хлеба». Как ни странно, но пословица эта никак не приложима как раз к данному миру, с которым она наиболее естественно связана, ибо внешний мир подвержен закону несовершенства. Здесь вновь и вновь повторяется то же самое свой хлеб обретает тот, кто не работает, а тому, кто спит, он гораздо доступнее, чем тому, кто трудится. Во внешнем мире все принадлежит тому, у кого оно уже есть, внешний мир подчиняется закону всеобщего безразличия… В мире же духа все по-иному. Здесь царствует вечно божественный порядок, здесь дождь не проливается равно на праведных и несправедливых, здесь солнце не светит одинаково на добрых и злых, и только тот, кто трудится, получает здесь свой хлеб; и только тот, кто познал тревогу, находит покой…»212. Старая как мир истина, гласит только борьба за совершенство, за высший смыл, придает человеческой жизни особую ценность и нравственное величие.
Помнить об этом необходимо всем, живущим в эпоху духовных провалов и катастроф, тем у кого «сквозняк в душе». Сердце, переставшее петь гимн Богу, солнцу, добру, красоте, свету, гармонии, правде, - «заглохшее сердце» (И.А.Ильин). О его «глухоте» неоднократно предупреждали многие моралисты и художники. Так, К.Н.Леонтьев считал эстетический критерий наиболее важным мерилом совершенной культуры. Вл.С.Соловьев призывал людей объединиться для служения добру. Н.А.Бердяев – быть подлинными творцами и сотворцами Богу, и в этом качестве стать равными Творцу. Поэтому, в плане напутствия, хотелось бы привести слова русского философа И.А.Ильина о главной интенции творчества (самотворчества) «Настоящее искусство, как и всякая настоящая культура, начинается там, где… пустота, беспринципность и безответственность кончаются; где начинается духовный опыт, духовное созерцание и вырастающие из них убежденность, вера, ответственность и духовная необходимость; где человек не торгует талантом, а осуществляет служение. Духовное созерцание есть истинный и глубочайший источник всего великого на земле – и в религии, и в науке, и в добродетели, и в политике, и в искусстве»213.
Ищите же жизненную точку опоры в духовном созерцании. Подчиняйте свой талант задаче духовно-нравственного созидания.
СОДЕРЖАНИЕ
|
Введение |
3 |
|
ЧАСТЬ 1. ЭТИКА. |
|
|
ТЕМА 1. Этика как философская наука о морали и компонент духовной культуры |
6 |
|
ТЕМА 2. История этических учений и моральных систем |
18 |
|
ТЕМА 3. Моральное сознание |
52 |
|
ТЕМА 4. Нравственный идеал и проблема морального оправдания смысла жизни |
70 |
|
ТЕМА 5. Этика общения |
86 |
|
ТЕМА 6. Проблемы прикладной этики |
101 |
|
ЧАСТЬ 2. ЭСТЕТИКА. |
|
|
ТЕМА 1. Эстетика как философская наука |
117 |
|
ТЕМА 2. Эстетическое сознание |
135 |
|
ТЕМА 3. Искусство: природа, предмет и функции |
152 |
|
ТЕМА 4. Искусство как феномен культуры |
164 |
|
Заключение |
185 |
1 Подробнее см. первоисточник: Платон. Государство // Платон. Сочинения. В 3-х т. – М.: Мысль, 1971. – Кн. II – X.
2 Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики // Бердяев Н.А. О назначении человека. – М.: Республика, 1993. – С. 33.
3 Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики // Бердяев Н.А. О назначении человека. – М.: Республика, 1993. – С. 37 (курсив мой – Д.М.).
4 См. таблицу добродетелей в: Иванов В.Г. История этики древнего мира. – Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1980. – С. 165.
5 Эпикур. Письмо к Менекею // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.: Мысль, 1979. – С. 433.
6 Эпиктет. В чем наше благо? // Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. – М.: Республика, 1995. – С. 324.
7 Сковорода Г.С. Дружеский разговор о душевном мире // Сковорода Г.С. Сочинения в двух томах.– М.: Мысль, 1973. – Т. 1. – С. 423.
8 Салас Д.С. Мораль ХХI века. – М.: София, 2004. – С. 74.
9 Лоренц К. Так называемое зло. К естественной истории агрессии // Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. – М.: Республика, 1998. – С. 233.
10 Глэд Д. Будущая эволюция человека. Евгеника двадцать первого века. – М.: Захаров, 2005. – С. 46.
11 Более подробно см. в работе А.А. Зиновьева: Зиновьев А.А. Запад. Феномен западнизма. – М.: Центрполиграф, 1995. – С. 47.
12 Конфуций. Луньюй // Конфуций. Я верю в древность. – М.: Республика, 1995. – С. 140.
13 Родионов М.А. Ислам классический. – СПб.: Азбука-Классика; Петербургское востоковедение, 2004. – С. 105.
14 Шнакенбург Р. Етичне послання Нового Завіту. – К.: Дух і літера, 2005. – С. 23 – 24.
15 Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Библейские общества, 1995. – С. 73.
16 Фаррар Ф.В. Голос с Синая. Вечное основание нравственного закона. – К.: «Пролог», 2007. – С. 29.
17 Иначе говоря, нарушение одной заповеди приравнивается к нарушению всех десяти. За это Бог Яхве строго спрашивал со своего избранного народа.
18 Лахно А.І., Варенко В.М. Християнська етика (в поняттях та категоріях). Навч. посібник. – К.: Видавництво Європейського університету, 2002. – С. 93 – 95.
19 Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Сочинения в шести томах.– М.: Мысль, 1965. – Т. 4 (2). – С. 347.
20 Там же, с. 260.
21 Там же, с. 270.
22 Соловьев В.С. Оправдание добра. Нравственная философия // Соловьев В.С. Сочинения в 2 т.– М.: Мысль, 1990. – Т.1. – С. 261.
23 Соловьев В.С. Смысл любви // Соловьев В.С. Сочинения в 2 т.– М.: Мысль, 1990. – Т.2. – С. 505.
24 Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9 т.– М.: Изд-во политической литературы, 1985. – Т.3. – С. 151.
25 Там же, с. 159.
26 См. «каноническое» изложение этической позиции Ленина в: Очерк истории этики / Под ред. Б.А.Чагина и др. – М.: Мысль, 1969. – С. 373 – 413.
27 Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Сочинения в 2 т. – М.: Мысль, 1990. – Т.2 – С. 208.
28 Толстой Л.Н. В чем моя вера? // Толстой Л.Н. Исповедь. В чем моя вера? – Л.: Худ. литература (Лен. отделение), 1990. – С. 160.
29 Подробнее о позиции И.А.Ильина см. мою работу: Муза Д.Е. Иван Ильин: «Сопротивление злу силою» или парадоксия христианской этики // Живой родник. Православный собеседник. – 2008. – № 5 (60). – С. 41 - 46.
30 Фромм Э. Человек для себя // Фромм Э. Психоанализ и этика. – М.: Республика, 1993. – С. 59.
31 Там же, с. 189.
32 См. напр.: Гусейнов А.А. Золотое правило нравственности. 2-е изд. – М.: Мол. Гвардия, 1982. – С. 97 – 134.
33 Их содержательную расшифровку см. в: Словарь по этике / Под ред. А.А.Гусейнова и И.С.Кона. – 6-е изд. – М.: Политиздат, 1989.
34 Федотов Г.П. О гуманизме Пушкина // Пушкин в русской философской критике. – М.: Книга, 1990. – С. 375 – 379.
35 Тейлор Ч. Етика автентичності. – К.: Дух і літера, 2002. – С. 29 – 37.
36 Анисимов С.Ф. Введение в аксиологию. Учебное пособие для изучающих философию. – М.: Современные тетради, 2003. – С. 69. Тем не менее, нельзя сбрасывать со счетов присутствие в культуре отрицательных ценностей.
37 Хочу обратить внимание на мнение известного российского этика Ю.А.Шрейдера о том, что моральный закон (с его ценностью добра, блага, справедливости) должен быть признан абсолютным, т.е. превосходящим любые рациональные соображения выгоды или удовольствия. – Шрейдер Ю.А. Ценности, которые мы выбираем. – М.: Эдиториал УРСС, 1999. – С. 163.
38 Мур Дж.Э. Принципы этики. – М.: Прогресс, 1984. – С. 57 – 185.
39 Подробнее см. работу: Скрипник А.П. Моральное зло в истории этики и культуры. – М.: Политиздат, 1992. – С. 247 – 262.
40 Фромм Э. Душа человека. Ее способность к добру и злу // Фромм Э. Душа человека. – М.: Республика, 1992. – С. 16.
41 Здесь мы намеренно обходим понятие «нравственного идеала», о котором скажем в своем месте.
42 На этом основании строил свою аргументацию Э.Фромм в работе о душе человека и её двойственности.
43 Кафка Ф. Дневники. – М.: Изд-во «Аграф», 1998. – С. 256.
44 Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. – М.: Республика, 1993. – С. 26 (курсив мой – Д.М.).
45 Пастернак Б.Л. Из черновых набросков и планов // Пастернак Б.Л. Собрание сочинений. В 5-ти т. – М.: Худож. лит., 1990. – Т.3. Доктор Живаго. – С. 636.
46 Феогнид. «Низкому сделав добро...» // Лирика Древней Эллады и Рима: Сборник. – М.: Дет., лит., 1990. – С. 67.
47 См. наиболее дискуссионную работу: Ролз Дж. Теорія справедливості. – К.: Основи, 2001.
48 Здесь мы сознательно отсылаем студента к статье энциклопедического словаря:
Гусейнов А.А. Счастье // Этика. Энциклопедический словарь. – М.: Гардарики, 2001. – С. 486–487.
49 Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика: Учебник. – М.: Гардарики, 2002. – С. 306.
50 См. подробнее в: Скрипник А.П. Этика. Учебник. – М.: Проспект, 2004. – С. 254.
51 Сент-Экзюпери А. Де. Маленький принц // Сент-Экзюпери А. Де. Сочинения в 2 т. – М.: Согласие, 1994. – Т.1. – С. 502.
52 Бачинин В.А. Идеал нравственный // Этика. Энциклопедический словарь. – СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 2005. – С. 68.
53 Межелайтис Э.Б. Ника – богиня победы // Межелайтис Э.Б. Моя Итака. Стихи. – М.: Мол. Гвардия, 1978. – С. 80.
54 На самом деле - гораздо большим.
55 Малахов В.А. Етика: Курс лекцій. Навч. Посібник. – К.: Либідь, 2002. – С. 150 – 182.
56 Зеленкова И.Л., Беляева Е.В. Этика. Учеб. пособие для студентов вузов. 4-е изд., стереотип. – Мн.: Тетра Системс, 2001. – С. 266 и сл.
57 Фромм Э. «Иметь» или «быть». – М.: АСТ; АСТ МОСКВА, 2008.
58 Мать Мария (Скобцова). Типы религиозной жизни. – М.: Свято-Филаретовская Московская высшая православно-христианская школа, 2002.
59 Ренч Т. Конституції моральності. Трансцендентальная антропологія і практична філософія. – К.: Дух і літера, 2010. – С. 220 – 231.
60 Франкл В. Человек в поисках смысла: Сборник. – М.: Прогресс, 1990. – С. 284 и сл.
61 Подробнее см.: Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. – М.: Политиздат, 1990. – С. 222 – 318.
62 Бодрійяр Ж. Симулякри і симуляція. – К.: Основи, 2004.
63 К примеру, так нужно трактовать символику СССР и портреты Че Гевары на футболках и других предметах. То же касается использование священной символики: пенная вечеринка от Будда-party или ношение серьги в виде креста (!).
64 Немировский В.Г. Смысл жизни: проблемы и поиски. – К.: Знание, 1990.
65 Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. – М.: Прогресс, 1992.
66 Руфус М. Человек // Руфус М. Чтение по ладони. Избранное. – СПб.: Академический проект, 2000. – С. 47.
67 Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. – М.: Республика, 2000.
68 Левинас Э. Ракурсы // Левинас Э. Избранное. Тотальность и бесконечное. – М. - СПб.: Университетская книга, 2000. – С. 292 – 349.
69 Малахов В.А. Етика спілкування: Навч. посiбник. – К. Либiдь, 2006. – С. 237 – 260.
70 Основы этических знаний / Под ред. проф. М.Н.Росенко. Изд. 2-е, испр. и доп. – СПб.: Лань, 2002. – С. 160.
71 Малахов В.А. Етика: Курс лекцій. Навч. посібн. 3-тє вид.– К.: Либідь, 2001. – С. 331.
72 Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Сочинения: В 4-х т. – М.: Мысль, 1983. – Т.4. – С. 250 – 251.
73 Льюис К.С. Человек отменяется… // Льюис К.С. Любовь. Страдание. Надежда: Притчи. Трактаты. – М.: Республика,1992. – С. 233.
74 Там же, с. 235.
75 Апресян Р.Г. Любовь // Этика. Энциклопедический словарь. – М.: Гардарики, 2001. – С. 241.
76 Сент-Экзюпери А. де. Цитадель // Сент-Экзюпери А. де. Сочинения: в 2 т. – М.: Согласие, 1994. – Т. 2. – С. 294.
77 Кон И.С. Дружба. Этико-психологический очерк. 3-е изд. – М.: Политиздат, 1989. – С. 292 – 293.
78 Для Владимира Соловьева это – София, и премудрость Божья и «вечная женственность», которую он искал и верил как в высшую реальность, видя в своих возлюбленных – Е.В.Романовой, С.П.Хитрово, С.М.Мартыновой - лишь определенную степень воплощения.
79 Фромм Э. Искусство любить // Фромм Э. Душа человека. – М.: Республика, 1992. – С. 126.
80 Гильдебранд Д. фон. Метафизика любви. – СПб.: Алетейя, 1999. – С. 377 и сл.
81 Василев К. Любовь. – М.: Мысль, 1982. – С. 356.
82 Малахов В.А. Уязвимость любви // Малахов В.А. Уязвимость любви. – К.: Дух и литера, 2005. – С. 237.
83 Здесь мы опускаем неевропейские представления о браке и семье, - полигамию (многоженство) и полиандрию (многомужество). Речь пойдет о характерной для культурного космоса Европы и славянского мира моногамии, кристаллизовавшейся в недрах христианства и ставшей доминирующей формой отношений.
84 Алексина Т.А. Прикладная этика: Учеб. пособие. – М.: Изд-во РУДН, 2004. – С. 4.
85 Белолипецкий В.К., Павлова Л.Г. Этика и культура управления: Учебно-методическое пособие. – М. ИКЦ «МарТ»; Ростов н/Д: Изд. центр «МарТ», 2004. – С. 138.
86 Назаров В.Н. Прикладная этика: Учебник. – М.: Гардарики, 2005. – С. 77 – 87.
87 Ленк Х. Размышления о современной технике. – М.: Аспект Пресс, 1996. – С. 99.
88 Юдин Б.Г. Этика науки // Философия науки. Словарь основных терминов. – М.: Академический проект, 2004. – С. 294.
89 Здесь мы оставляем «за кадром» вопрос о первородстве этических кодексов в медицине (Древние Индия, Вавилон или Египет), а говорим о конкретном историческом примере, - примере древнегреческой медицины как основы медицины европейской.
90 Развернутый позже, в Кодексе Всемирной медицинской ассоциации (Осло, 1970, 1983).
91 Тищенко П.Д. Биоэтика // Этика. Энциклопедический словарь. – М.: Гардарики, 2001.– С. 39 – 41.
92 Алексина Т.А. Прикладная этика: Учебное пособие. – М.: Изд-во РУДН, 2004. – С.148.
93 Моральний кодекс банкіра. – К.: Вид. „Наша гривня”, 1999. – С. 5 – 6.
94 Более подробно см. в: Муза Д.Е. Введение в глобалистику. Учебное пособие. – Донецк: Изд-во «Ноулидж», 2010. – С. 54 – 143.
95 См. напр.: Муза Д.Е. Диалог современных цивилизаций как средство коррекции глобализации // Материалы II Международного научного конгресса «Глобалистика – 2011»: «Пути к стратегической стабильности и проблема глобального управления». Москва, 18 - 22 мая 2011 г. / Под общей ред. И.И. Абылгазиева , И.В. Ильина. В 2-х тт. – М.: МАКС-Пресс, 2011. – Т.1. – С. 65 – 66.
96 Эко У. Пять эссе на темы этики. – СПб.: symposium, 2003. – С. 152 и сл.
97 Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление // Вернадский В.И. О науке. Том 1. – Дубна: «Феникс», 1997. – С. 322.
98 Моисеев Н.Н. Быть или не быть… человечеству? – М.: б.и., 1999. – С. 51.
99 На сегодняшний день США – это государство, игнорирующее «Киотский протокол», который накладывает ограничения на вредные выбросы в атмосферу, гидросферу и т.д. Спрашивается: есть ли нравственное оправдание поведению супердержавы в условиях нарастания «парникового эффекта», глобального потепления, нехватки ресурсов и продовольствия и т.д.? Поэтому наступил момент Х, или момент, когда необходимо прямо поставить вопрос об ответственности Запада за происходящие в мире процессы.
100 Швейцер А. Благоговение перед жизнью. – М.: Прогресс, 1992. – С. 220 – 222.
101 Йонас Г. Принцип відповідальності. У пошуках етики для технологічной цивілізації. – К.: Лібра, 2001. – С. 28.
102 Вейль С. Укоренение // Вейль С. Укоренение. Письмо к клирику. – К.: Дух и литера, 2000. – С. 27 – 268.
103 Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции. – М.: АСТ; АСТ Москва, 2004. – С. 213 – 216.
104 Будучи последователем философии Г.В.Лейбница, Александр фон Баумгартен обратил внимание на то обстоятельство, что чувственная сторона жизни человека оставлена без надлежащего внимания, в то время как разум и воля уже стали предметом изучения логики и этики, соответственно.
105 Гегель Г.В.Ф. Эстетика в 4-х т.т. – М.: Искусство, 1968. – Т. 1. – С. 15.
106 См. напр.: Енциклопедія постмодернізму / За ред. Ч.Вінквіста та В.Тейлора. – К.: Основи, 2003. – С. 178 – 182, 412 - 416.
107 Борев Ю.В. Эстетика // Борев Ю.В. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов. – М.: Изд-во «Астрель»; изд-во «АСТ», 2003. – С. 556.
108 См. напр.: Борев Ю.В. Эстетика. – М.: Русь-Олимп: АСТ: Астрель, 2005. – С. 11.
109 См. напр.: Левчук Л.Т. та ін. Естетика: Підручник. – К.: Вища школа, 2000. – С. 7.
110 См. фундаментальное исследование известного российского автора, посвященное этой проблеме: Долгов К.М. Реконструкция эстетического в западноевропейской и русской культуре. – М.: Прогресс – Традиция, 2004.
111 Борев Ю.В. Эстетика. – М.: Русь-Олимп: АСТ: Астрель, 2005. – С. 40 – 43.
112 Соловьев В.С. Стихи // «Люблю я вас богини пенья». Антология. – М.: Сов. музыка, 1990. – С. 276.
113 См.: Гартман Н. Эстетика. – К.: Ника-Центр, 2004. – С. 18 – 19, 44 – 48.
114 Напр., некоторые современные художники склонны эстетизировать фекалии (!).
115 Лосев А.Ф., Шестаков В.П. История эстетических категорий. – М.: Искусство, 1965. – С. 112.
116 Гільденбранд, Дітріх фон. Етика. – Львів: Видавництво Українського Католицького університету, 2002. – С. 133 – 134.
117 Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Сочинения в шести томах.– М.: Мысль, 1965. – Т.5. – С. 240.
118 Отсылаю читателей к фундаментальной антологии: Антология исследований культуры. Интерпретация культуры. – 2-е изд. – СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2006.
119 Девятнадцать древних стихотворений. Десятое стихотворение // Китайская классическая поэзия. – М.: Худ. лит., 1975. – С. 30.
120 Ткаченко Г.А. Космос, музыка, ритуал: Миф и эстетика в «Люйши чуньцю». – М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. – С. 36 – 77.
121 Цит. по: Малявин В.В. Китайская цивилизация. – М.: ИПЦ «Дизайн. Информация. Картография: ООО «Изд-во Астрель»: ООО «Изд-во АСТ». 2001. – С. 200.
122 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. – Изд. 2-е исправленное, доп. – М.: Ладомир, 1994.
123 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: Ладомир, 1994. – С. 11 – 141.
124 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: Ладомир, 1994. – С. 143 – 477; Лосев А.Ф. История античной эстетики. Высокая классика. – М.: Искусство, 1974; Лосев А.Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. – М.: Искусство, 1975.
125 Платон. Государство // Платон. Сочинения. В 3-х т. – М.: Мысль, 1971. – Кн. V 479 а.
126 Вообще, в античной греческой культуре преобладает мотив, посвященный шару как наиболее совершенной из телесных форм. Отсюда и небо как средоточие всех совершенств мыслилось и переживалось греками в качестве шарообразной структуры.
127 Рожанский И.Д. Платон и современная физика // Платон и его эпоха. – М.: Наука, 1979. – С. 144 – 171.
128 Доказательство этой идеи см.: Аристотель. О Небе // Аристотель. Сочинения. В 4-х т. – М.: Мысль, 1981. – Т.3. – Кн. II, гл. XIV.
129 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития: в 2-х книгах. – М.: Искусство, 1992. – Книга 1. – С. 491 – 628.
130 Лосев А.Ф., Шестаков В.П. История эстетических категорий. – М.: Искусство, 1965. – С. 107.
131 Бычков В.В. Малая история византийской эстетики. – К.: «Путь к Истине», 1991. – С. 92 и сл.
132 Каждан А.П. Византийская культура (X – XII вв.). – М.: Наука, 1968. – С. 104.
133 Известный исследователь средневековой культуры Я.А.Гуревич констатировал по поводу иерархического миропонимания следующее: «иерархия символов была вместе с тем и иерархией ценностей». – Гуревич Я.А. Категории средневековой культуры. – М.: Искусство, 1972. – С. 276.
134 Эко У. Эволюция средневековой эстетики. – СПб.: Азбука-Классика, 2004. – С. 42.
135 Малое здесь уподобляется большому, а большое – малому. Подробнее см.: Тяжелов В.Н. Искусство средних веков в Западной и Центральной Европе. – М. Искусство, 1981. – С. 80 – 86.
136 Берестовская Д.С. Культурология. Учебное пособие. – Симферополь: Бизнес-Информ, 2005. – С. 200.
137 Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. - М.: Мысль, 1982. – С. 95.
138 Черный В.Д. Искусство средневековой Руси: Учебное пособие. – М.: Владос, 1997.
139 Демина Н.А. Андрей Рублев и художники его круга. – М.: Наука, 1972. – С. 45 – 81.
140 Выготский Л.С. Психология искусства. – М.: Педагогика, 1987. – С.15.
141 Эккерман И.-П. Разговоры с Гете. – М.: Худож. лит., 1981. – С. 426.
142 Сознание эстетическое // Эстетика: Словарь / Под общ. ред А.А.Беляева. – М.: Политиздат, 1989. – С. 324 – 325.
143 См. напр.: Козловски П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития. – М.: Республика, 1997. – С. 156 – 171.
144 Канарский А.С. Диалектика эстетического процесса. Диалектика эстетического как теория чувственного познания. – К.: Изд-во при Киевском университете изд. объединения высшая школа,1979. – С. 140.
145 Вольтер М.Ф.А. Эстетика. Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения. – М.: Искусство, 1974. – С. 267 – 268.
146 Шорохов А. Друг женщин и пассажиров // Литературная газета. 31 августа – 6 сентября 2005 г. - № 34 – 35. – С. 7.
147 Борев Ю.В. Вкус эстетический // Борев Ю.В. Эстетика. Литературная критика: Энциклопедический словарь терминов. – М.: Изд-во «Астрель»; изд-во «АСТ», 2003. – С. 78.
148 Каган М.С. Эстетика как философская наука. – СПб.: Петрополис, 1997. – С. 136 – 137.
149 Левчук Л.Т. та ін. Естетика: Підручник. – К.: Вища школа, 2000. – С. 65.
150 См. напр.: Татаркевич В. Античная эстетика. – М.: Искусство, 1977. – С.311 – 326; Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. Кн. I – II. – М.: Искусство, 1992 – 1994;
151 Футуризм // Великие художники. Часть 116. – К.: ООО «Иглмосс Юкрейн», 2005. – С. 3 – 4.
152 Среди многообразия работ этого уровня можно выделить работы: «Дегуманизация искусства» Х.Ортеги-и-Гассета, «Умирание искусства» В.Вейдле, «Художественное произведение в эпоху своей технической воспроизводимости» В.Беньямина, «Эстетическую теорию» Т.В.Адорно.
153 Борев Ю.В. Комическое // Борев Ю.В. Эстетика. Литературная критика: Энциклопедический словарь терминов. – М.: Изд-во «Астрель»; изд-во «АСТ», 2003. – С. 198.
154 См. напр. известную культурологическую работу М.М.Бахтина: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. – М.: Худ. лит, 1990.
155 См.: Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. – Л.: Наука; Лен. отделение, 1984.
156 Подробнее см.: Шестаков В.П. Гармония как эстетическая категория. – М.: Мысль, 1973.
157 Естетика: Підручник / Л.Т. Левчук, В.І. Панченко, О.І. Оніщенко, Д.Ю. Кучерюк. За заг. ред. Л.Т. Левчук. – 2-е вид., допов. і переробл. – К.: Вища шк., 2005. – С. 238 – 251.
158 Татаркевич В. Історія шести понять. – К.: Юніверс, 2001. – Розділ I, II, III.
159 Аристотель. Поэтика // Аристотель. Сочинения в 4-х т.– М.: Мысль, 1983. – Т. 4. – С. 646.
160 Цит по: Овсянников М.Ф. История эстетической мысли. Учеб. пособие. – М.: Высшая школа, 1978. – С. 333.
161 Прежде всего, в работе «Исток художественного творения». - См.: Хайдеггер М. Исток художественного творения // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. – М.: Гнозис, 1993. – С. 47 – 120.
162 Борев Ю.В. Виды искусства // Борев Ю.В. Эстетика. Литературная критика: Энциклопедический словарь терминов. – М.: Изд-во «Астрель»; изд-во «АСТ», 2003. – С. 74.
163 Вейс Д. «Нагим пришел я». – М.: Республика, 1993. – С. 338 и сл.
164 Зись А.Я. Виды искусства. – М.: Знание, 1979. – С. 78.
165 Пастернак Б.Л. Об искусстве. «Охранная грамота» и заметки о художественном творчестве. – М.: Искусство,1990. – С. 144.
166 Естетика: Навч. посібн. / За ред. В.О.Лозового. – К.: Юрінком Інтер, 2004. – С. 156.
167 Каган М.С. Эстетика как философская наука. – СПб.: Петрополис, 1997. – С. 337.
168 Там же, с. 344.
169 Борев Ю.В. Эстетика. – М.: Русь-Олимп: АСТ: Астрель, 2005. – С. 218 - 219.
170 Валери П. Эстетическая бесконечность // Валери П. Об искусстве. Сборник. – М.: Искусство, 1993. – С. 91.
171 Андреева Е.Ю. Постмодернизм: Искусство второй половины ХХ – начала ХХI века. – СПб.: Азбука-Классика, 2007. – С. 137.
172 Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике // Ю.М.Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. – М.: Гнозис,1994. – С. 26.
173 Там же, с. 37.
174 Косиков Г.К. Ролан Барт – семиолог, литературовед // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, 1989. – С. 19.
175 Сам Р.Барт предложил оригинальную интерпретацию новеллы О. де Бальзака «Саразин». – См.: Барт Р. С/Z. – К.: Основи, 2003.
176 Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. – С. 224.
177 Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. – С. 346.
178 См. напр.: Деррида Ж. О грамматологии. – М.: Ad marginem, 2000; Дерида Ж. Письмо та відмінність. – К.: Основи, 2004.
179 Кандинский В.В. О духовном в искусстве. – М.: Praxis, 1992. – С. 46 – 85.
180 См.: Василий Кандинский // Великие художники. Часть 98. – К.: ООО «Иглмосс Юкрейн», 2005. – С. 6 – 27.
181 Гегель Г.В.Ф. Эстетика в 4-х т.– М.: Искусство, 1968. – Т.1. – С. 44.
182 Гегель Г.В.Ф. Эстетикав 4-х т.– М.: Искусство, 1971. – Т. 3. – С. 386.
183 Казин А.Л. Художественный образ и реальность. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1985.
184 См. напр.: работу известного немецкого философа Г.-Г.Гадамера: Гадамер Г.-Г. Эстетика и герменевтика // Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. – М.: Искусство, 1991. – С. 256 – 266.
185 См.: Гулыга А.В. Эстетика в свете аксиологии // Гулыга А.В. Эстетика в свете аксиологии. Пятьдесят лет на Волхонке. – СПб.: Алетейя, 2000. – С. 217 - 218.
186 Мандельштам О. Век // Мандельштам О. Стихотворения. – Петрозаводск: «Карелия», 1990. – С. 120.
187 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Работы 20-х годов. – К.: Next, 1994. – С. 253 – 254. См. также важную для понимания проблемы ответственности автора работу: Бахтин М.М. Искусство и ответственность // Там же, с. 7 – 8.
188 Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы // Лосев А.Ф. Форма – стиль – выражение. – М.: Мысль, 1995. – С. 113 – 162.
189 См. напр.: Литературные манифесты западноевропейских романтиков. – М.Изд-во МГУ, 1980.
190 Борев Ю.В. Эстетика. – М.: Русь-Олимп: АСТ: Астрель, 2005. – С. 432.
191 Левчук Л.Т. та інш. Естетика: Підручник. – К.: Вища школа, 2000. – С. 279 – 289.
192 Напр. статью: «Стиль в искусстве» // Эстетика: Словарь. Под общ. ред А.А.Беляева. – М.: Политиздат, 1989. – С.333.
193 Борев Ю.В. Эстетика. – М.: Русь-Олимп: АСТ: Астрель, 2005. – С. 189 – 192.
194 Вельфлин Г. Основные понятия истории искусств. Проблема эволюции стиля в новом искусстве. – СПб.: Мирфил,1994. – С. 12 и сл.
195 Хиллер Б. Стиль ХХ века. – М.: Слово/ Slovo, 2004.
196 Так трактуется эпоха и парадигма модерна современным немецким философом Ю.Хабермасом: Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. – М.: «Весь мир», 2003. – С. 17 и сл.
197 В этой связи см. работы австрийского автора Ханса Зедльмайера: Зедльмайер Х. Искусство и истина. – СПб.: Axioma,1999.
198 Бычков В.В. Эстетика. Краткий курс. – М.: Проспект, 2003. – С. 280.
199 См. напр.: Фовизм // Великие художники. Часть 95. – К.: ООО «Иглмосс Юкрейн», 2005.
200 См. напр.: Кубизм // Великие художники. Часть 93. – К.: ООО «Иглмосс Юкрейн», 2005.
201 Цит. по: Власов В.Г., Лукина Н.Ю. Авангардизм. Модернизм. Постмодернизм: Терминологический словарь. – СПб.: Азбука-Классика, 2005. – С. 11.
202 Казимир Малевич // Великик художники. Часть 101. – К. : ООО «Иглмосс Юкрейн», 2005.
203 Тзара Т. Песенка дада // Западноевропейская поэзия ХХ века. – М.: Худ. лит, 1977. – С. 606.
204 См. напр.: Левчук Л.Т. Західноевропейська естетика ХХ століття. – К.: Либідь, 1997. – С. 179 – 180.
205 См.: Сюрреализм // Великие художники. Часть 106. – К.: ООО «Иглмосс Юкрейн», 2005.
206 Об этих течениях см.: Борев Ю.В. Эстетика. – М.: Русь-Олимп: АСТ: Астрель, 2005. – С. 615 –621.
207 Марсель Дюшан // Великие художники. Часть 96. – К.: ООО «Иглмосс Юкрейн», 2005.
208 Бычков В.В. Эстетика. Учебник. – М.: Гардарики, 2002. – С. 448.
209 Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. – С. 45 – 46.
210 Тімоти С. Мерфі. Ризома // Енциклопедія постмодернізму/ За ред. Ч.Вінквіства та В.Тейлора. – К.: Основи, 2003. – С. 361 – 362.
211 Борхес Х.Л. Сад расходящихся тропок // Борхес Х.Л. Коллекция: Рассказы; Эссе; Стихотворения. – СПб.: Северо-Запад, 1992. – С. 159 – 160.
212 Кьеркегор С. Страх и трепет. – М.: Республика, 1993. – С. 29.
213 Ильин И.А. «Моцарт и Сальери» Пушкина (гений и злодейство) // Ильин И.А. Одинокий художник. – М.: Искусство, 1993. – С. 100 – 101.