Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
-Роберт ван Гулик
Убийство по-китайски: Смертоносные гвозди
Судья Ди – 21
Роберт ван Гулик
Убийство по-китайски: Смертоносные гвозди
Детективная повесть, подсказанная подлинными древнекитайскими историями
С восемью иллюстрациями, выполненными автором в китайском стиле
Предисловие
«Смертоносные гвозди» – пятая, заключительная повесть из цикла «Загадки судьи Ди». В этой книге рассказывается о том, как окружной судья из северной провинции Бэйчжоу раскрыл три сложных преступления; книгу сопровождает схематический план города, а также послесловие с указанием всех источников.
Повести этого цикла относятся к первой половине жизни судьи Ди, то есть к тому времени, когда он служил окружным судьей и переезжал из города в город. Об этом периоде его карьеры мало сведений в древнекитайских хрониках; зато о его жизни в столице летописцы рассказывают подробнейшим образом, поскольку к этому времени судья Ди приобрел славу национального героя. Известно, что он был одним из немногих, кто мог как-то влиять на императрицу У, жестокую тиранку и вместе с тем решительную правительницу, управлявшую огромной Китайской империей в течение пятидесяти лет. Читая летописи, понимаешь, что судья Ди был фигурой поистине выдающейся и что реальные события порой бывают удивительнее и фантастичнее любого вымысла. В летописях повествуется о попытке судьи Ди произвести реформу в государственной администрации и преодолеть царившую там коррупцию; о том, как он был обвинен несправедливо и приговорен к смертной казни, но бежал из тюрьмы и снова добился высокого положения; о том, как впоследствии удерживал У от жестокостей; о том, как предотвратил воцарение на Драконовом троне незаконного наследника У.
Судья Ди умер в 700 г. н. э. в возрасте семидесяти лет. Он оставил двух сыновей; оба сделали хорошую карьеру, но ничем не выделялись на фоне остальных. Однако, как повествуют летописи, внук судьи Ди, Ди Жень-мо, занимавший одну из высших государственных должностей, мудростью и душевными качествами разительно напоминал деда.
Больше никто из рода Ди не занимался политикой; впрочем, несколько раз в этом роду появлялись философы и поэты. Род Ди не угас и поныне: в 1936 г. в Шанхае мне довелось встретиться с одним из потомков судьи Ди. Это оказался необыкновенно любезный пожилой человек, знаток древнего искусства; наша беседа, увы, ограничилась обменом вежливостями. Я не мог предвидеть тогда, что через четырнадцать лет его знаменитый предок будет представлять для меня такой интерес.
Роберт ван Гулик
Оглавление
Глава первая
Неожиданная встреча в садовом павильоне; судья Ди узнает об ужасном убийстве
Глава вторая
Торговец обвиняет владельца лавки древностей в совершении убийства; судья Ди прибывает на место преступления
Глава третья
Тело убитой поступает на вскрытие; судья советуется со своими сыщиками
Глава четвертая
Судья Ди присутствует на охотничьей пирушке; торговца древностями арестовывают по подозрению в убийстве
Глава пятая
Дао Гань пересказывает то, что узнал от борца; торговца древностями вызывают на допрос
Глава шестая
Дао Гань узнает много интересного; торговец рисом угощает его обедом
Глава седьмая
Друзья идут в гости к Ланю; грустная история одноглазого солдата
Глава восьмая
Судья Ди соединяет две загадки в одну; письмоводитель раскаивается в содеянном
Глава девятая
Судья Ди отводит домой заблудившуюся девочку; ему сообщают еще об одном убийстве
Глава десятая
Судья приступает к расследованию коварного убийства; он находит в чашке с чаем отравленный цветок
Глава одиннадцатая
Дело о жестоком убийстве слушается в суде; присяжный врач Го вспоминает об одной старой сомнительной истории
Глава двенадцатая
Судья Ди идет на Лекарский Холм; вдова отказывается явиться в суд
Глава тринадцатая
Судья беседует с торговцем древностями; он узнает, что лак для мебели разъедает кожу
Глава четырнадцатая
Молодая вдова приходит в суд; ее наказывают за непочтительное поведение
Глава пятнадцатая
Десятник Хун идет на рынок; в таверне он встречает человека в капюшоне
Глава шестнадцатая
Трое всадников возвращаются из ранней поездки; заблудшая женщина раскаивается в своем безумии
Глава семнадцатая
Судья Ди объясняет жуткое убийство; он догадывается, что должна означать фигурка кошки
Глава восемнадцатая
Госпожа Го приходит к судье с рассказом о двух заключенных; молодую вдову допрашивают вновь
Глава девятнадцатая
Строптивая вдова выводит из себя судью; неожиданное превращение бумажной фигурки
Глава двадцатая
На кладбище производят вскрытие; исповедь обмороженного человека
Глава двадцать первая
Судья получает срочное письмо; он отправляется в Зал Предков
Глава двадцать вторая
Неожиданный визит к судье; Ди принимает решение провести повторное обследование тела
Глава двадцать третья
Внеочередное заседание суда; тайна вдовы окончательно раскрыта
Глава двадцать четвертая
Судья Ди направляется на тайное свидание; он поднимается на Лекарский Холм
Глава двадцать пятая
Лекарь признается в совершенном им преступлении; двое государственных чиновников из столицы прибывают
Действующие лица
(Фамилии, здесь набранные заглавными буквами, в китайском языке предшествуют имени)
ДИ Жень-чжи (судья Ди), судья Бэйчжоу, города около северной границы Китайской империи.
ХУН Лян (десятник Хун), советник судьи Ди, десятник суда.
МА Жун, ЦЗЯО Дай, ДАО Гань – сыщики судьи Ди.
ГО – лекарь, владелец аптеки, также судебный эксперт.
Госпожа ГО – его жена.
Е Бинь – купец, хозяин писчебумажной лавки.
Е Дай – его младший брат.
БАНЬ Фэн – торговец древностями.
Госпожа БАНЬ – его жена, урожденная Е.
ГАО – страж юго-восточного квартала.
ЛАНЬ Дао-гуй – чемпион Северных провинций по борьбе.
МЭЙ Чжэн – его ученик и помощник.
ЛУ Мин – купец, торговец тканями, умерший пять месяцев назад.
Госпожа ЛУ – его вдова.
ЛУ Мэй-лань – ее дочь.
Господин ЛЯО – глава цеха кожевенников.
ЛЯО Лень-фан – его дочь.
ЧЖУ Да-юань – богатый землевладелец, почетный гражданин Бэйчжоу.
Ю Ган – его секретарь, жених Ляо Лень-фан.
Карта Бэйчжоу
1 Уездная управа
2 Бывшее поле для военных занятий
3 Барабанная башня
4 Усадьба Чжу Да-юаня
5 Аптека Го
6 Храм Бога Войны
7 Армейские лабазы
8 Лавка древностей Бань Фэна
9 Писчебумажная лавка Е Биня
10 Колокольная башня
11 Храм Городского Божества
12 Лавка вдовы торговца тканями г-жи Лу
13 Дом Лань Дао-гуя
14 Баня
15 Крытый рынок
16 Храм Конфуция
17 Усадьба г-на Ляо
18 Главная улица
19 Лекарский Холм
20 Кладбище
Глава первая
Неожиданная встреча в садовом павильоне; судья Ди узнает об ужасном убийстве
Прошлую ночь я провел в павильоне в саду. Дул прохладный ветерок; мои жены уже разошлись по своим покоям, я был совершенно один.
Весь вечер я работал в библиотеке, то и дело заставляя мальчика-слугу доставать мне с полок новые книги и переписывать из них целые страницы. Как вы, должно быть, знаете, я посвящаю свой досуг составлению энциклопедии преступлений, произошедших и раскрытых за время правления великой династии Мин, правящей и ныне. Приложение к энциклопедии составят биографии великих сыщиков прошлого, и сейчас я занят написанием биографии Ди Жень-чжи, выдающегося государственного мужа, жившего около семисот лет тому назад.
В начале своей карьеры, будучи еще уездным начальником в глухом уголке Поднебесной, Ди Жень-чжи разрешил немало загадочных и труднейших дел и вошел в историю под именем судьи Ди, величайшего уголовного следователя нашего славного прошлого.
Отправив спать зевающего слугу, я принялся за длинное письмо старшему брату. Брат мой два года тому назад покинул дом, препоручив его моей заботе, и поступил на службу в Бэйчжоу, далекую северную провинцию. Там он служил главным помощником областного правителя. Я написал ему о своем открытии: мне удалось узнать, что Бэйчжоу – последнее место, где служил судья Ди перед тем, как получил назначение на высший пост в столице. Я просил брата поискать для меня архивные записи, по которым я смог бы узнать об этом периоде жизни судьи Ди. Я знал, что могу полностью рассчитывать на брата, ибо мы всегда были с ним очень близки.
В библиотеке становилось жарко; закончив письмо, я вышел из дома в сад и направился в самый дальний уголок, к павильону, стоящему под сенью банановых деревьев. Мне не хотелось идти спать – меня тревожили некоторые семейные неурядицы, связанные с появлением в доме моей третьей жены. Это прелестнейшая женщина, к тому же великолепно образованная, и я не могу понять, почему ее так невзлюбили мои старшие жены и почему после каждой ночи, проведенной мной с нею, в доме вспыхивают ссоры. Эту ночь я пообещал себе провести в покоях первой жены, и, должен признаться, я не спешил войти в дом.
Встреча в садовом павильоне
Я сидел в бамбуковом кресле и, лениво обмахиваясь веером, предавался созерцанию природы в серебряном лунном свете. Вдруг я услышал, как открываются ворота в сад. Я выбежал из павильона, и вообразите же мое радостное изумление, когда я увидел перед собой старшего брата!
– Как ты здесь оказался?! – воскликнул я. – И почему ты не написал мне заранее, что собираешься на Юг?
– Мне неожиданно пришлось уехать, – ответил брат, – и первой моей мыслью было приехать к тебе. Ты извинишь меня за столь поздний визит?
Я порывисто схватил его за руку, и мы вошли в павильон. Я заметил, что его рукав был влажен. Я усадил брата в кресло и сел на стул напротив него; только сейчас я увидел, как изменился мой брат со времен нашей последней встречи – он похудел и осунулся, лицо его, казалось, потемнело, а глаза слегка слезились.
– Может быть, дело в обманчивом свете луны, – мягко сказал я, – но ты выглядишь нездоровым. Нелегок, верно, был путь из Бэйчжоу?
– Да, нелегок. Я надеялся быть здесь еще четыре дня назад, но задержался из-за тумана. – Он заметил пятно засохшей грязи у себя на одежде, соскреб его и продолжал: – Ты знаешь, я в последнее время чувствую себя не очень хорошо. Меня часто беспокоят боли – вот в этом месте, – и он коснулся макушки. – Тяжесть спускается сверху и давит на глаза. Иногда на меня находят приступы непонятной дрожи…
– Но наш теплый климат поможет тебе! – вскричал я. – И ты завтра же должен показаться моему лекарю! Но сейчас – расскажи мне все ваши новости. Как идут дела в Бэйчжоу?
Брат стал в подробностях рассказывать мне о своей работе. Служба у правителя нравилась ему, и дела его шли прекрасно; но едва разговор коснулся его личной жизни, брат помрачнел. Он рассказал, что его старшая жена в последнее время странно изменилась, и изменились их отношения. Я понял, что его приезд как-то связан с этим. Вдруг у него болезненно задергались плечи; рассказ, очевидно, причинял ему настоящую боль. Я не решился расспрашивать его дальше и перевел разговор на другую тему, сказав, что занимаюсь биографией судьи Ди и как раз сегодня написал ему об этом письмо.
– У нас в чайных домах, – сказал мой брат, – рассказывают легенду о том, как судья Ди, находясь на службе в Бэйчжоу, разрешил там три загадки. Трудно определить, где в этой истории правда, а где вымысел, слишком долго ее рассказывали и пересказывали.
– Послушай, – взволнованно сказал я, – сейчас всего лишь половина первого. Если это не утомит тебя, не мог бы ты рассказать мне эту легенду?
Лицо брата на миг перекосилось от боли, и я тут же принес ему извинения за мою неуместную просьбу. Но он жестом оборвал меня и сказал:
– Нет, лучше все же услышать эту историю. Не отнесись я сам в свое время к ней так легкомысленно, все было бы иначе…
Его голос на секунду прервался, и он сжал руками голову; но справившись с приступом боли, он продолжал:
– Ты, конечно, знаешь, что после победы над татарами границы нашей Империи расширялись к северу. Бэйчжоу, ныне густонаселенный и процветающий торговый район, был в то время полудикой, заброшенной местностью. Там жили остатки татарского народа. Несколько севернее, на границе, стояла армия Непобедимого Генералиссимуса Вэня, целью которой было защищать Империю от возможных вторжений.
Брат сделал паузу. Через несколько секунд он продолжил свой рассказ. Он говорил до самого утра. Это была поистине страшная повесть, и лишь под утро брат закончил ее и сказал, что пора ему уходить. Его дом, в котором он жил до отъезда на службу в Бэйчжоу, находился через улицу от моего. Я хотел проводить брата, но он пробормотал, что доберется сам. С трудом я разобрал его слова: он еле говорил, голос его прерывался – было видно, что его одолевает страшный озноб. Тем не менее он был решителен и настаивал, чтобы я отпустил его одного; я проводил брата до ворот, и мы расстались.
Спать мне совершенно не хотелось. Я вошел в библиотеку и принялся записывать историю, которую услышал только что от брата. С первыми лучами солнца я отложил кисточку, вышел из библиотеки на веранду и лег спать на бамбуковое ложе.
Проснулся я около полудня. В доме готовились к обеду; позвав слугу, я приказал принести еду на веранду. Я уже предвкушал, как в ответ на гневные расспросы старшей жены расскажу ей о неожиданном ночном визите брата. После этого я уйду из дома и приду к брату, и мы сможем поговорить по душам, и я наконец узнаю, из-за чего он так скоропалительно покинул Бэйчжоу. Кроме того, мне хотелось прояснить некоторые детали истории о судье Ди, которые казались мне не очень понятными.
Мои мысли неожиданно прервали. Вошел дворецкий и доложил, что прибыл гонец из Бэйчжоу. Дворецкий передал мне письмо от правителя области Бэйчжоу, в котором тот с сожалением сообщал о скоропостижной кончине моего брата.
Судья Ди, в толстой шубе и меховой шапке, сидел, вжавшись в кресло, в своем кабинете. Напротив него на низких табуреточках сидели двое немолодых людей – его помощников. По помещению гулял ледяной сквозняк, и судья, несмотря на теплую одежду, мерз.
– Дует из всех щелей, – сказал судья, обращаясь к помощникам.
– Ветер идет из пустыни на севере, ваша честь, – отвечал один из них. – Я велю слуге подбавить угля в печь.
С этими словами он поднялся и, шаркая, направился к двери.
– Ну, а тебя, Дао Гань, – обратился судья ко второму, – я вижу, северный климат совершенно не беспокоит?
Дао Гань, худой человек в пятнистом кафтане, втянул руки глубже в рукава и улыбнулся.
– А я, ваша честь, ко всему привык. И к холоду, и к жаре. Где мне только побывать не пришлось! К тому же у меня татарский кафтан, а он греет лучше всяких мехов!
Судья Ди подумал, что в жизни не видел более жалкого одеяния, чем пятнистый кафтан Дао Ганя. Впрочем, Дао Гань всегда отличался некоторой скупостью.
Когда-то он начинал как бродячий жулик в Ханьюане; девять лет назад судья Ди вытащил его из одной переделки, уговорил бросить прежнее ремесло и поступить к нему на службу. Впоследствии судье не раз пригождались знания, приобретенные Дао Ганем за время его бурной деятельности: Дао Гань прекрасно знал преступный мир, мог проникать в психологию преступников и предугадывать их действия.
Вернулся первый помощник судьи, десятник Хун. За ним шел слуга с ведром, полным угля. Хун взял ведро, бросил уголь в печь и сел на свою табуретку.
– Не в ветре дело, ваша честь, – сказал он, – а просто кабинет слишком большой. Тридцать цзиней, подумать только! Такого у нас еще никогда не было!
Судья оглядел деревянные колонны, поддерживающие почерневший от времени свод потолка, и окна, заклеенные промасленной бумагой.
– Так ведь здесь еще три года назад была ставка Генералиссимуса Северной Армии. А военные любят простор.
– Ну, сейчас у Генералиссимуса простора хватает, – заметил Дао Гань, – в его распоряжении – целая снежная пустыня!
– По-моему, – откликнулся десятник Хун, – столичная канцелярия несколько отстает от жизни. Когда они отправляли вас сюда, ваша честь, они, должно быть, думали, что граница все еще в Бэйчжоу.
– Пожалуй, ты прав. – Судья Ди улыбнулся. – Когда начальник канцелярии передавал мне бумаги, он был очень вежлив, хоть и несколько рассеян. Он сказал, что надеется, что на земле варваров меня ждут такие же успехи, как и в Ланьфане. Но от Бэйчжоу до границы с варварами – три сотни миль, да еще стотысячная армия на охране.
Десятник Хун дернул сам себя за клочковатую бороду, встал и пошел в дальний угол комнаты за чаем.
Хун Лян всю жизнь прислуживал в семье Ди и ходил за судьей, когда тот был еще маленьким ребенком.
Двенадцать лет назад, когда судья Ди получил первое назначение на должность уездного начальника, Хун, к тому времени уже пожилой человек, настоял, чтобы ему позволили сопровождать своего воспитанника. Судья Ди сделал его десятником, и, таким образом, Хун получил официальную должность при судье. Он был беззаветно предан и самому судье Ди, и всей его семье; судья знал, что может во всем положиться на Хуна: старик всегда готов исполнить любое поручение или помочь советом.
Хун передал судье чашку горячего чаю. Судья поблагодарил, обхватил чашку обеими руками, чтобы согреть их, и сказал:
– Как бы там ни было, а жаловаться нам не на что. Люди здесь хорошие – работящие, честные. За те четыре месяца, что мы тут находимся, кроме повседневных хлопот, нам пришлось столкнуться только с несколькими случаями грабежей, да и с теми Ма Жун и Цзяо Дай быстро разобрались. И надо отдать должное военным надзирателям: они прекрасно справляются с дезертирами и прочим сбродом, трущимся возле Северной Армии, которого так много в нашей округе. – Судья погладил свою окладистую бороду и прибавил: – Впрочем, одно дело меня беспокоит – исчезновение юной госпожи Ляо. Она пропала десять дней назад, и до сих пор о ней нет никаких вестей…
– Я вчера встретил ее отца, – сказал Дао Гань. – Господин Ляо снова спрашивал, нет ли каких известий о Лень-фан.
Судья отставил чашку и ответил:
– Мы прочесали весь городской рынок, мы передали описание ее внешности и военным, и гражданским властям провинции. Сделали все, что в наших силах!
Дао Гань кивнул головой.
– По мне, так даже больше, чем нужно, – сказал он. – Ляо Лень-фан, скорее всего, сбежала с любовником и наверняка скоро вернется – со смущенным мужем рядышком и с пухлым ребеночком на руках, бросится в ноги папочке и будет молить о прощении.
– Да, но у госпожи Ляо Лень-фан был жених, – сказал десятник Хун. – Скоро свадьбу играть собирались…
Дао Гань усмехнулся, но промолчал.
– Согласен, это больше всего похоже на любовное приключение, – сказал судья Ди. – Ляо Лень-фан пошла со своей воспитательницей на рынок, они стояли и смотрели на татарина с дрессированным медведем, но в какой-то момент она взяла и исчезла в толпе. Вряд ли кто-то решился бы на похищение девушки средь бела дня, да еще в оживленном месте. Так что Ляо, наверное, просто сбежала.
Вдалеке послышался гонг. Судья Ди встал.
– Нужно идти в присутствие. Ладно, я сегодня еще посмотрю записи по делу Ляо. Ужасное это занятие – расследовать чье-то исчезновение! Обычное убийство и то было бы легче… – Десятник Хун помог судье облачиться в мантию, и тот добавил: – Интересно, почему Ма Жун и Цзяо Дай еще не вернулись?
– Вчера вечером они говорили, что идут на охоту. Собирались выйти до рассвета и вернуться к утреннему заседанию, – ответил Хун.
Судья нехотя снял теплую шапку, надел свою шелковую судейскую шапочку и пошел было к двери, как вдруг в комнату вбежал староста приставов.
– Ваша честь, – выпалил он с порога, – ужасная новость! Утром в южном квартале нашли труп женщины!..
Судья Ди замер, потом медленно обернулся и пробормотал, обращаясь к Хуну:
– Ну и глупость же я сказал только что… С убийством лучше не шутить.
– Будем надеяться, что это не наша Ляо, – прошептал Дао Гань.
Судья Ди не ответил. Он вышел в коридор, соединяющий его кабинет с залом заседаний, и спросил у старосты приставов:
– Вы не видели Ма Жуна и Цзяо Дая?
– Они только что вернулись с охоты, ваша честь, – ответил тот. – Но как раз перед их приходом в суд прибежал охранник с рынка, сказал, что произошла большая драка в таверне, и попросил немедленно прислать кого-нибудь. И они оба ушли с ним, ваша честь.
Судья кивнул. Он открыл дверь, раздвинул занавес и вошел в зал.
Глава вторая
Торговец обвиняет владельца лавки древностей в совершении убийства; судья Ди прибывает на место преступления
В зале суда собралось около сотни человек. Судья занял свое место на возвышении; десятник Хун встал за ним, Дао Гань – чуть поодаль. Перед судейской скамьей выстроились шестеро приставов во главе со своим начальником. Главный писец, сидевший за столом рядом с судьей, приготовил кисточки для письма.
Судья Ди встал и поднял свой молоточек, как вдруг дверь распахнулась и в зал суда вошли двое мужчин в меховых одеждах. Они попытались прорваться через толпу к судейскому возвышению, но не смогли; тогда судья кивком головы приказал старосте приставов провести их вперед.
– Тишина в зале! – Судья постучал молотком по столу, и шум немедленно улегся.
Все обратили взгляды на двоих пришедших, которые преклонили колени на полу около судейской скамьи. Один из них, по-видимому старший, был высок, худ, на лице его были написаны одновременно и суровость, и тяжкое горе; второй, помладше, был намного толще, а его круглое лицо обрамляла жиденькая борода.
– Объявляю утреннее заседание суда Бэйчжоу открытым! – возгласил судья Ди. – Начинаю перекличку присутствующих официальных лиц.
Когда с перекличкой было покончено, судья откинулся на спинку и вопросил:
– Кто эти двое, пришедшие в зал суда?
Старший из мужчин, не вставая с колен, ответил:
– С вашего позволения, меня зовут Е Бинь, я торгую писчебумажными изделиями, а это мой брат и помощник Е Дай. Мы пришли, потому что нашу сестру убил ее муж, владелец лавки древностей Бань Фэн, и мы умоляем, ваша честь…
– Где этот Бань Фэн сейчас? – перебил Е Биня судья.
– Он сбежал из города вчера вечером, ваша честь, и мы надеемся…
– Хорошо, об этом расскажете в свое время, – сказал судья. – Где, когда и кем было обнаружено убийство?
– Сегодня утром, – начал Е Бинь, – мой брат отправился к Баню. Он долго стучался, но никто не открывал. Тогда брат испугался, что что-то случилось, потому что, ваша честь, сестра с мужем обычно по утрам никуда не ходят. Он побежал домой, чтобы…
– Постойте, – оборвал его судья Ди. – Почему твой брат сперва не спросил соседей, не видели ли они Баня с женой?
– Их дом находится на отшибе, ваша честь. В соседних домах давно никто не живет.
– Понятно. Продолжайте.
– Мы с братом побежали вместе к дому Баня, ваша честь, – они живут недалеко от нас, всего через две улицы. Мы снова стали колотить в ворота. Никто не открывал, тогда мы перебрались через ограду и оказались у задней стены дома. Там были раскрыты два окна, брат подсадил меня, и я смог заглянуть внутрь…
На этом месте голос рассказчика прервался. Несмотря на холод, по лицу Е Биня струился пот, но через несколько секунд несчастный овладел собой и заговорил снова:
– Ваша честь, на лежанке печи я увидел обнаженное тело сестры. Она была вся в крови. Я закричал от ужаса и упал вниз, брат помог мне подняться, и мы бросились бежать за квартальным.
– Истец, успокойтесь. Расскажите все по порядку. – В голосе судьи слышалось искреннее сострадание. – Как вы определили, что ваша сестра мертва, а не ранена?
Е Бинь не ответил. Его лицо исказилось от ужаса; наконец, подняв взгляд на судью, он проговорил:
– Ваша честь, она… у нее не было головы!
В зале суда повисла мертвая тишина.
Судья Ди, машинально потеребив бороду, откинулся на спинку скамьи.
– Продолжайте. Вы сказали, что вместе с братом пошли за квартальным.
– Квартального мы встретили прямо за углом, ваша честь, – немного успокоившись, продолжал Е Бинь. – Я рассказал, что увидел в доме, и еще сказал, что не знаю, где сам Бань Фэн, может быть, его тоже убили. Мы попросили позволения взломать дверь. Но, к моему ужасу, квартальный Гао сказал, что накануне видел Бань Фэна на улице с большим мешком! Бань Фэн тогда сказал Гао, что уезжает по делам на несколько дней…
– Этот ублюдок убил нашу сестру! – закричал Е Дай. – Пусть ваша честь найдет его, умоляю, найдите его, пусть его скорее казнят!
– Где сейчас Гао? – спросил судья.
– Я просил его пойти в суд с нами, – ответил Е Бинь, – но он остался сторожить дом, чтобы никто не вошел.
Судья Ди кивнул.
– Ну, хоть кто-то тут не теряет головы и знает, что надо делать, – прошептал он на ухо десятнику Хуну.
– Сейчас писец прочтет вслух запись вашей жалобы, Е Бинь. Если он все записал правильно, вы с братом приложите к бумаге большие пальцы.
Братья Е сообщают об убийстве
Писец встал, зачитал текст, и, когда братья Е заверили его отпечатками больших пальцев, судья объявил:
– Я отправлюсь вместе с помощниками на место преступления. Вы пойдете со мной. Но прежде чем выйти, опишите, как выглядит ваш зять Бань Фэн. Писец запишет с ваших слов, и мы разошлем словесный портрет по всем военным и гражданским постам. За одну ночь Бань Фэн далеко уйти не может, тем более что дороги сейчас плохие. Его скоро задержат. Суд раскроет убийство, и виновный будет наказан! – С этими словами судья ударил молотком по столу и объявил заседание закрытым.
Судья, Дао Гань и Хун зашли в кабинет, и первым делом судья подошел к печке и протянул озябшие руки к огню.
– Подождем, пока Е Бинь даст описание Бань Фэна, – сказал он.
– Вот что мне кажется странным, – заметил Хун, – так это отрезанная голова!
– А может, Е Бинь просто не разглядел в темноте? – предположил Дао Гань. – Там могла быть тень, или просто голову закрывал угол печи, или еще что-нибудь…
– Скоро увидим, – ответил судья.
Служка принес бумагу с описанием внешности Баня. Судья переписал текст, отдал бумагу обратно писцу, приказав ему отнести ее на ближайшую заставу военных приставов и проследить, чтобы те незамедлительно занялись розыском бежавшего.
Во дворе судью уже ждал паланкин. Ди сел, жестом пригласив Хуна и Дао Ганя последовать за ним, и восемь носильщиков, четверо спереди и четверо сзади, подняли паланкин на плечи. Шестеро приставов во главе со старостой ехали на конях вслед за судьей. На главной улице города приставы били в гонги и кричали:
– Дорогу, дорогу! Дорогу господину уездному начальнику!
Прохожие шарахались в стороны, освобождая путь.
Процессия проехала мимо Храма Бога Войны и довольно быстро оказалась на длинной и узкой улочке, на левой стороне которой тянулся ряд лабазов, а справа была высокая стена с множеством дверей. Несколько человек прижались к этой стене, пропуская паланкин.
Наконец носильщики опустили паланкин на землю. Судья Ди открыл дверь, и к нему приблизился человек с приятным, открытым лицом. Почтительно помогая судье выйти, он представился:
– Я Гао, ваша честь, надзиратель юго-восточного квартала.
Судья оглядел улицу.
– Здесь, я смотрю, совсем немноголюдно, – заметил он.
– Да, ваша честь, – ответил Гао, – это ведь бывшие солдатские кварталы. Вы видели лабазы? Раньше, когда здесь стояла армия, в них держали провиант, а теперь они стоят пустые. Но после того как войска ушли отсюда, многие горожане пожелали перебраться в пустующие дома. Тогда же переехали и Бань Фэн с женой.
– Как! – Дао Гань не смог скрыть своего изумления. – Торговец древностями – и по собственной воле поселился в таком заброшенном месте? Да здесь же и кондитерская лавка прогорит, не то что ювелирная торговля!
– Да, странно, – согласился судья. – Страж, ты знаешь, почему он жил именно здесь?
– Бань Фэн обычно сам приходил к своим покупателям с товаром, ваша честь, – проговорил Гао, – здесь у него не было торговли.
Задул резкий ветер, и судья, поежившись, попросил Гао скорее проводить их в дом. Пока они шли через большой и пустой внутренний двор, Гао объяснил, что к дому Бань Фэна примыкают справа и слева два дома, но в них давно уже никто не живет. Они прошли через проходное помещение, обставленное недорогой деревянной мебелью; задняя дверь вела во внутренний двор. В середине двора зиял колодец, около колодца была скамейка.
Гао показал судье на три двери.
– Средняя ведет в спальню, левая – в мастерскую Бань Фэна и дальше в кухню, правая – на склад.
– Был здесь с утра кто-нибудь? – быстро спросил судья Ди.
– Никого, ваша честь. Я никого не пускал дальше внутреннего двора. На месте преступления никто ничего не трогал.
Судья одобрительно кивнул и зашел в спальню. Первое, что бросалось в глаза при входе, – печь с широкой лежанкой, покрытой толстым шерстяным одеялом. На одеяле было тело женщины; убитая лежала на спине, руки ее были связаны, а ноги широко раскинуты. Голова отсутствовала, шея заканчивалась кровавым месивом. Все тело было в запекшейся крови, и одеяло было перепачкано кровью.
Судья Ди поспешно отвернулся и, стараясь не смотреть на тело, оглядел комнату. Между окнами помещалось зеркало, перед ним был стол; над зеркалом висело полотенце. Из окна дул сильный ветер, и полотенце трепыхалось на сквозняке.
– Заходите! – позвал судья Дао Ганя и десятника. – Ты, – обратился он к Гао, – стой за дверью и следи, чтобы никто не вошел и не помешал нам. Когда придут Е Бинь и Е Дай, попроси их подождать в гостевой зале.
Едва дверь за Гао закрылась, судья принялся за тщательный осмотр места преступления. В углу он увидел одежные сундуки, обитые красной кожей, – их было четыре, по числу сезонов года. Там же стояли низенький лакированный столик и две табуретки. Кроме этой мебели, в комнате больше ничего не было.
Сделав над собой усилие, судья перевел взгляд на убитую.
– Я что-то не вижу ее одежды, – сказал он. – Дао Гань, осмотри сундуки.
– Здесь все тщательно упаковано, ваша честь, – ответил тот, открывая первый сундук.
– Осмотри все, – велел судья. – Пусть Хун тебе поможет.
Пока десятник и Дао Гань рылись в сундуках, судья Ди стоял неподвижно, машинально поглаживая свою бороду. Сквозняка больше не было, и полотенце свисало, полностью закрывая зеркало; судья заметил, что и на нем чернеют пятна крови. Он вспомнил старую примету: увидеть в зеркале мертвое тело – это к несчастью. Похоже, убийца – человек суеверный.
Судья вышел из оцепенения, услышав изумленный крик Дао Ганя:
– Смотрите! В потайном отделении лежат драгоценности! – Дао Гань вытащил два золотых браслета с рубинами и шесть золотых гребней для волос.
– Да, – сказал судья Ди, – очевидно, у нашего торговца древностями была возможность доставать такие безделушки по дешевке! Положи их обратно, Дао Гань. Все равно здесь потом все опечатают. И потом, сейчас меня больше интересует, где же все-таки одежда убитой. Давайте осмотрим склад.
Склад оказался почти до потолка заставлен сундуками и коробками, и судья распорядился:
– Дао Гань, займись складом. И помни, что где-то здесь может быть не только одежда, но и отрезанная голова. Мы с Хуном пойдем в мастерскую.
На стенах в мастерской было множество полок, уставленных вазами всевозможных форм и размеров, разнообразными статуэтками, изделиями из нефрита и прочим антиквариатом. На небольшом квадратном столе посередине громоздились книги, бутылки, чернильницы и кисточки для письма.
Десятник Хун откинул крышку сундука в углу; сундук оказался доверху набит мужской одеждой. Судья Ди выдвинул ящик стола и изумленно воскликнул:
– Смотри! Тут деньги, бумаги и драгоценности! Похоже, Бань Фэн так спешил, что ему некогда было их забрать!
Когда судья и десятник Хун закончили осмотр кухни, в которой, впрочем, ничего особенного не нашли, к ним вышел Дао Гань. Отряхиваясь от пыли, он сообщил:
– В остальных сундуках лежат вазы, бронзовые статуэтки, – одним словом, всякие товары. И все покрыто пылью. Такое впечатление, что туда недели две никто не заглядывал.
Судья долго смотрел на обоих помощников, но молчал.
– Странно. Очень странно! – произнес он наконец и вышел в гостевую залу. Дао Гань и десятник Хун последовали за ним.
Перед дверью уже сидели братья Е и староста приставов.
Все трое встали и почтительно поклонились судье, судья же, ответив им кивком головы, приказал старосте:
– Пусть двое из твоих людей обыщут колодец, а остальные возьмут носилки и доставят тело в суд. Потом опечатай двери в комнаты, оставь двоих людей здесь на страже и жди дальнейших распоряжений.
Судья сел за стол, братья Е – на низенькие стулья около него, а Хун с Дао Ганем разместились на скамье у стены.
– Ваша сестра была убита с особой жестокостью, – медленно сказал судья. – Мы искали отрезанную голову, но не нашли.
– Значит, этот сукин сын Бань забрал ее с собой! – вскричал Е Бинь. – Говорил же страж, что видел у него в руках мешок с чем-то круглым!
– Расскажи, где и когда точно ты видел Баня, – обратился судья Ди к Гао.
– Господин Бань Фэн шел по улице в направлении западных ворот. Он шел очень быстро, и я спросил его, куда он так спешит. Он даже не остановился, только пробормотал на ходу что-то насчет срочной поездки по делам и побежал дальше. У него лицо блестело от пота, хотя он был без шубы. А в правой руке у него был большой кожаный мешок, чем-то набитый.
Судья на минуту задумался, потом спросил Е Биня:
– Твоя сестра когда-нибудь жаловалась тебе, что Бань Фэн с ней плохо обращается?
– Ваша честь… – Е Бинь запнулся, – она… Мне всегда казалось, что они отлично ладят. Бань Фэн вдовец, намного старше ее; у него есть взрослый сын от первого брака. Бань женился на моей сестре два года назад. Он сразу произвел на меня хорошее впечатление, разве что своими разговорами о болезнях иногда надоедал. Ну, кто бы мог подумать, что он нас всех обманывает!
– Ну, меня-то ему не удалось провести! – воскликнул Е Дай. – Я сразу понял, что у него на уме. Негодяй, мерзавец! Сестра не раз говорила, что он бил ее! – От злобы и ненависти у Е Дая еще сильнее надулись щеки.
– Бил? Но почему ты никогда не говорил мне об этом? – изумленно спросил старший брат.
– Не хотел тебя расстраивать, – угрюмо отвечал Е Дай. – Но сейчас все расскажу. Мы его из-под земли достанем!
– Почему вы сегодня утром решили пойти к ней? – спросил братьев судья.
– Мы… Да просто захотели проведать ее, – в некотором замешательстве ответил Е Дай.
– Понятно. Что ж, вам еще раз предстоит выступить в суде, и тогда ваш рассказ будет записан. Я сейчас возвращаюсь туда, и вы тоже – будете свидетельствовать при вскрытии.
Гао и братья Е вышли из дома вместе с судьей, чтобы проводить его к паланкину.
На пути в суд один из приставов подъехал к окну паланкина.
– Мы проезжаем мимо аптеки Го, ваша честь, – сказал он, – не прикажете ли, я зайду к нему и вызову его в суд на вскрытие?
Судья выглянул наружу; прямо перед ним был маленький, аккуратный домик, на котором красовалась каллиграфически выписанная вывеска:
КОРИЧНАЯ РОЩА
– Я сам с ним поговорю, – ответил судья. Он вышел из паланкина и добавил, обращаясь к своим помощникам: – Мне нравится заходить в аптеки. Вы подождите меня здесь, – там внутри, должно быть, тесновато.
Первое, что ощутил судья Ди, войдя внутрь, был приятный аромат сухих трав. За прилавком склонился хозяин – невысокий горбатый человек; он нарезал какое-то растение на куски большим ножом, но, увидев судью Ди, немедленно отложил нож и вышел к нему навстречу.
– Я лекарь Го, с вашего позволения, – представился горбун, отвешивая судье низкий поклон. Голос у Го был низкий и очень приятный.
Он был около четырех футов ростом, при этом очень широк в плечах. Голова, увенчанная копной черных спутанных волос, тоже была непропорционально крупной, и глаза казались слишком большими для этого лица.
– Мне еще не доводилось вызывать вас в суд в качестве присяжного врача, – сказал судья, – но я много слышал о вас как о прекрасном лекаре и решил обратиться именно к вам. Дело в том, что сегодня утром в юго-восточном квартале была убита женщина. Я хотел бы, чтобы вы произвели вскрытие тела.
– В вашем распоряжении! – Го оглядел помещение, заставленное всевозможными горшочками, вазами и мешками с травами, и извиняющимся тоном добавил: – Прошу прощения за столь безобразный вид моей аптеки. Здесь все в таком беспорядке…
– Напротив, – любезно возразил судья, – я вижу, что здесь все как нельзя лучше устроено. – Он заглянул в шкафчик перед собой и прочитал вслух названия, вырезанные на ящиках. – Прекрасный набор болеутоляющих. Как, у вас есть даже лунная трава! Но это же большая редкость!
Го выдвинул один из ящичков, достал связку сухих корешков и стал развязывать их. Судья Ди заметил, какие у него тонкие, длинные и подвижные пальцы.
– Эта трава растет только в одном месте – на скале около северных городских врат. В народе эту скалу называют Лекарским Холмом. Мы собираем лунную траву зимой, выкапываем прямо из-под снега.
– Да, – кивнул судья Ди, – зимой ее целебные свойства наиболее высоки, потому что весь сок накапливается в корнях.
– Ваша честь, вы превосходно разбираетесь в травах! – воскликнул изумленный Го.
Судья пожал плечами.
– Мне нравится читать старые трактаты по медицине… – ответил он. Внезапно он заметил, что около его ног что-то шевелится, и наклонился. Это оказалась маленькая белая кошечка – она прошмыгнула мимо судьи и стала тереться о ноги Го, и лекарь ласково взял ее на руки.
– Я ее нашел на улице. У нее была сломана лапка. Я наложил шину, но кость срослась неправильно. Надо бы обратиться к Лань Дао-гую, он хороший костоправ.
– Мне рассказывали о нем мои помощники, – сказал судья. – Они говорят, что Лань Дао-гуй – замечательный борец. Они действительно им восхищаются.
– Он необыкновенный человек, ваша честь! Таких, как он, немного, – вздохнул Го и спустил кошку на пол.
Приоткрылась занавеска, закрывающая вход в заднее помещение, и вошла высокая, стройная женщина с подносом, на котором стоял чайный прибор. Она с грациозным поклоном подала чашку судье, и тот заметил, какие правильные у нее черты лица, словно бы выточенные гениальным ваятелем из белого нефрита. Она не пользовалась никакими умащениями, а волосы ее были просто заплетены в три косы. За женщиной по пятам шли четыре большие кошки.
– Мне докладывали, что вы превосходно справляетесь со своими обязанностями в женской тюрьме, – сказал судья.
Госпожа Го снова отвесила низкий поклон.
– О, ваша честь, вы мне льстите. В тюрьме последнее время совсем мало работы. Сейчас у нас содержатся несколько женщин, которых перевозят с Севера в другую тюрьму, но их скоро увезут. И тюрьма снова будет пуста.
Судья был очарован ее манерой речи: она говорила уверенно, с достоинством и в то же время необыкновенно вежливо и скромно.
Го допил чай; его жена подошла к нему и заботливо укутала его в меховую накидку. От судьи не укрылся ее взгляд, обращенный к мужу, взгляд, полный любви и нежности. Ему не хотелось уходить. Мир и покой, царящие в маленькой аптеке, приятный запах трав были так прекрасны после холодной комнаты с изуродованным трупом… Вздохнув, судья допил ароматный жасминовый чай, отставил чашку и встал из-за стола.
– Что ж, мне пора в управу, – сказал он.
Он вышел на улицу и сел в паланкин.
Глава третья
Тело убитой поступает на вскрытие; судья советуется со своими сыщиками
Письмоводитель уже ждал судью Ди в кабинете. Десятник Хун и Дао Гань грели воду для чая, а судья уселся за стол, куда письмоводитель положил пачку бумаг.
– Позови старшего писца, – распорядился судья, просматривая бумаги.
Писец зашел через несколько секунд.
– Сейчас тело убитой Бань доставят в суд. Я не хочу, чтобы при вскрытии присутствовали всякие зеваки, так что публики не будет. Скажи остальным, чтобы помогли Го приготовить все необходимое, и пусть охранники не пускают в зал никого из посторонних, кроме братьев убитой и квартального Гао. Экспертиза будет проводиться в боковом зале.
Десятник Хун поднес судье чашку горячего чаю.
– Наш чай не идет ни в какое сравнение с жасминовым чаем Го, – улыбнулся судья, отпив немного. – Кстати, странная на первый взгляд пара, а как они счастливы друг с другом!
– Госпожа Го была вдовой, – сказал Дао Гань. – Ее первый муж, мясник, – Ван, кажется, его звали – умер года четыре назад от перепоя. И ей повезло, что умер, – я слышал, это был отвратительный, распутный тип.
– Да, – вставил писец. – Мясник Ван оставил своей вдове одни долги, в основном в веселом доме на рынке. Ей пришлось продать лавку и все, что в ней было, но хватило денег только на часть долга. Хозяин веселого дома решил взять ее в служанки, чтобы отрабатывала долг, но тут появился Го: он заплатил все деньги и женился на ней.
Ставя печать уездной управы на очередной бумаге, судья Ди заметил, что госпожа Го – великолепно воспитанная и образованная женщина.
– Да, ваша честь, она многое переняла от старика Го, – ответил секретарь. – Теперь она настоящий врач и лечит многих женщин. В первое время к ней относились с неодобрением: вышла замуж во второй раз, да еще разгуливает одна по всему городу… Но потом поняли, что женщинам намного лучше лечиться у нее, чем у врача-мужчины, которому только пульс и позволяют щупать.
– И я рад, что она занимается попечительством женской тюрьмы, – сказал судья, передавая бумаги писцу. – Не то что некоторые попечительницы, за которыми надо еще следить, чтобы не обворовывали и не избивали заключенных.
Писец прошел к двери, но тут она открылась сама, и двое высоких, широкоплечих мужчин вошли в кабинет. Это были сыщики Ма Жун и Цзяо Дай, помощники судьи.
Когда-то Ма Жун и Цзяо Дай были обычными разбойниками с большой дороги. Двенадцать лет назад, когда судья Ди ехал из дома на место своего первого назначения, на пустынной дороге его настигли эти «лесные братья», как их называют, но судья дал им такой отпор, что разбойники, придя в восхищение от его силы и смелости, стали умолять его взять их к себе на службу. В последующие годы эта парочка не раз помогала судье в делах, связанных с опасными преступниками.
– Что там случилось? – спросил судья Ма Жуна.
– Да обычная драка, ваша честь, две шайки сцепились в харчевне. Когда прибыли мы с Цзяо Даем, они как раз схватились за ножи. Ну, мы их успокоили, как смогли, и они разошлись. Четверых заводил мы забрали. Если позволите, хотим посадить их на одни сутки.
– Хорошо, – ответил судья. – Да, а как ваша охота? Удалось вам забить этого волка, на которого так жаловались все крестьяне в округе?
– Удалось, ваша честь, – ответил Ма Жун. – И набегались же мы! Сначала его поднял наш друг Чжу Да-юань, но только он замешкался и не выстрелил, а выстрелил Цзяо Дай. Прямо в горло, ваша честь! Хороший был выстрел!
– Это Чжу Да-юань помог мне своей заминкой. – Цзяо Дай улыбнулся. – Не знаю, что такое с ним случилось, он же первоклассный стрелок!
– Да, и каждый день тренируется, – добавил Ма Жун. – Видели бы вы, как он стреляет в снеговиков у себя во дворе! Снеговики в человеческий рост, он скачет галопом вокруг них и стреляет, и почти каждый раз попадает прямо в голову. – Ма Жун говорил с нескрываемым восхищением. После небольшой паузы он спросил: – А что это за преступление, о котором все говорят, ваша честь?
Судья помрачнел.
– Грязное дело, – ответил он. – Пройдите в боковой зал, узнайте, все ли готово к вскрытию.
Ма Жун и Цзяо Дай вышли и через минуту вернулись, сообщив, что все готово. Тогда уже все пятеро направились в зал.
В боковом зале поставили четырехугольный стол, по краям которого стояли в ожидании судьи староста приставов и двое писцов. Судья занял свое место за столом, четверо сыщиков выстроились у стены напротив. В углу судья Ди заметил Е Биня, Е Дая и квартального Гао. Он ответил кивком на их поклоны и сделал знак Го, что пора начинать.
Горбун откинул красное покрывало, наброшенное на циновку около судейского стола, и во второй раз за этот день судья увидел вблизи горб на его теле. Вздохнув еле слышно, он взял кисть и стал писать протокол.
– Тело убитой жены Бань Фэна, урожденной Е, – произнес судья, не отрываясь от писания. – Возраст?
– Тридцать два года, – отвечал Е Бинь. Лицо его было белее бумаги.
– Начинайте вскрытие! – провозгласил судья Ди.
Го сел на корточки возле убитой. Он окунул в таз с теплой водой кусок ткани и протер руки женщины; ослабив веревку, он попытался приподнять руки, но они уже окоченели и оторвать их от тела было невозможно. Сняв с пальца убитой серебряное кольцо, лекарь переложил его на листок бумаги. Затем он протер все тело, тщательно исследуя его. Это заняло довольно много времени. Наконец Го перевернул тело на живот и принялся осматривать рубцы на спине.
Десятник Хун тем временем шепотом рассказал Ма Жуну и Цзяо Даю обо всем, что произошло утром. У Ма Жуна перехватило дыхание, когда он увидел кровоподтеки.
– Только бы мне добраться до этого подонка, – прошептал он на ухо Цзяо Даю, – вот увидишь, что я с ним сделаю!
Го изучал рану на шее. Наконец он встал с пола и начал отчет.
– Тело замужней женщины, нерожавшей. Кожа гладкая, родимых пятен нет. Ран или шрамов нет. Есть только следы веревок на руках и рубцы на спине, скорее всего, следы ударов плетью. – Го подождал, пока писец запишет его слова, и продолжил: – Голова была отрезана большим ножом. Могу предположить, что это кухонный нож для разделки мяса.
Судья выдернул несколько волосков из бороды, что означало крайнюю степень гнева. Он приказал писцу прочитать вслух запись, потом велел Го приложить к бумаге большой палец. После того как Го заверил документ, судья велел ему вернуть кольцо убитой Е Биню.
Взглянув на кольцо, Е воскликнул:
– В нем не хватает рубина! Камень точно был на месте позавчера, когда я в последний раз виделся с сестрой!
– Были ли у твоей сестры другие кольца? – спросил судья Ди.
Е Бинь отрицательно покачал головой.
– Е Бинь, ты можешь теперь забрать тело сестры. Помести ее во временный гроб. Мы не нашли голову ни в доме, ни во дворе, но я заверяю тебя, что суд предпримет все возможное, чтобы отыскать ее и схватить убийцу. Тогда ты сможешь похоронить сестру, как подобает.
Братья Е молча поклонились. Судья встал. Вместе с помощниками он прошел к себе в кабинет.
Несмотря на то, что на нем была меховая накидка, судья дрожал. Он отрывисто приказал Ма Жуну подбавить угля в печь. Сев, он молчал некоторое время, поглаживая бакенбарды.
– Странный какой-то оборот приобретает это дело, – заметил Дао Гань.
– Я вижу только одну странность, – проворчал Ма Жун. – Что этот подонок Бань Фэн еще на свободе! Ублюдок! Зарезать свою жену, как овцу!
Судья Ди, погруженный глубоко в раздумья, казалось, не слышал этих слов. Внезапно он вскричал:
– Да нет, это невозможно!
Он вскочил с места и нервно заходил по кабинету.
– Смотрите сами: женщина лежит связанная, но ни ее одежды, ни обуви мы не находим. Утверждается, что ее избивали, но следов борьбы тоже нет. Муж, предполагаемый преступник, упаковал отрезанную голову в сумку, прихватил с собой одежду убитой, прибрал в комнате и бежал, при этом, заметьте, оставив дома драгоценности жены и собственные деньги! Что вы на это скажете?
Десятник Хун задумчиво сказал:
– Можно решить, ваша честь, что здесь замешан кто-то третий…
Судья остановился. Он снова сел за стол и внимательно, пристально вгляделся в своих помощников. Цзяо Дай кивнул головой и добавил:
– Чтобы отрубить голову, нужно быть очень сильным. Даже палачу, бывает, это удается не с первого раза. А мы знаем, что Бань Фэн – немолодой, слабый человек. Как он мог проделать это?
– И возможно, – подхватил Дао Гань, – Бань застал убийцу в доме и так испугался, что ринулся бежать оттуда, забыв обо всех ценностях.
– Да, – поглаживая бороду, медленно произнес судья Ди, – это похоже на правду. В любом случае мы должны взять этого Баня как можно скорее.
– И взять живым! – возбужденно сказал Дао Гань. – Если я прав, он может привести нас к настоящему убийце!
Внезапно дверь кабинета открылась, и вошел старик – домашний слуга судьи Ди. Судья удивленно посмотрел на него.
– В чем дело? Почему ты здесь?
– Ваша честь, – ответил тот, – прибыл гонец из Дайюаня. Ваша старшая жена спрашивает, не могли бы вы уделить ей немного времени.
Судья встал.
– Что ж, встретимся здесь вечером, – сказал он помощникам. – И вместе пойдем на обед к Чжу Да-юаню.
Вместе со старым слугой он вышел из кабинета.
Глава четвертая
Судья Ди присутствует на охотничьей пирушке; торговца древностями арестовывают по подозрению в убийстве
Вскоре после наступления темноты шестеро приставов стояли в ожидании судьи во дворе управы. Заметив, как они пытаются согреть руки о фонари, которые держат в руках, начальник усмехнулся:
– Ничего, ребята, скоро отогреетесь! Достопочтенный Чжу Да-юань о нас тоже не забудет, нам обязательно подадут на кухне хороший обед!
– Да, и хорошо бы вино было, – в предвкушении обеда добавил самый младший пристав.
У дверей появился судья со своими четырьмя помощниками. Староста приставов крикнул носильщикам, чтобы подавали паланкин. Судья сел внутрь вместе с Хуном и Дао Ганем, и тут же конюший привел лошадей для Ма Жуна и Цзяо Дая.
– Ваша честь, мы заедем по дороге за Лань Дао-гуем, хорошо? – сказал Цзяо Дай.
Судья кивнул головой, и носильщики пустились в путь быстрым шагом.
Откинувшись на спинку кресла в паланкине, судья рассказал Хуну и Дао Ганю, что гонец из Дайюаня привез неприятные известия: у старшей жены судьи серьезно заболела матушка, и она отправляется к ней вместе с детьми, а также со второй и третьей женами судьи. Путешествовать в это время года тяжело и небезопасно, но другого выхода нет – матушка уже на восьмом десятке, и оставлять ее одну нельзя.
Дао Гань и десятник Хун выразили судье свое сочувствие; судья тепло поблагодарил их и заговорил о другом.
– Этот обед сегодня пришелся как нельзя некстати! Мои домашние уезжают как раз сегодня вечером, а я не смогу проследить за сборами. Но Чжу все-таки один из самых важных людей в городе, и, отмени я внезапно свой визит, я обидел бы его и дал пищу для слухов.
– Ма Жун мне говорил, – сказал десятник, – что Чжу готовит торжество в главной зале своего дома и что ожидается нечто невероятное. Приятный он человек, Чжу. Веселый. Ма Жун и Цзяо Дай в восторге от его охотничьих пирушек, не говоря уж о количестве спиртного, которое там подается!
– Интересно, как ему удается быть таким веселым! – пробурчал Дао Гань. – Восемь жен на руках, и как он только справляется!
– Видишь ли, – ответил ему судья Ди, – у него ведь нет детей. Представь себе, как он мучается от мысли, что некому будет продолжить его род! Да и потом, Чжу – здоровый, сильный мужчина, так что вряд ли гарем ему служит только для украшения дома…
– Чжу Да-юань богат, но не все можно купить за деньги! – философски заметил Хун и, помолчав немного, добавил: – Ваша честь, должно быть, будет очень скучать без жен и детей в эти дни…
– Да нет, ведь с этим убийством я все равно не нашел бы времени для семьи, – ответил судья. – Что ж, пока никого нет, буду есть и спать прямо в кабинете. Кстати, Хун, передай это слуге.
Выглянув в окошко, судья увидел силуэт пожарной каланчи на фоне звездного неба, что означало, что они уже почти приехали.
Носильщики остановились у массивных ворот и опустили паланкин на землю. Красные полированные ворота отворились, и навстречу судье вышел высокий, крепкого сложения мужчина с красным лицом и аккуратно подстриженной бородой. На нем была дорогая соболья шуба. Это был сам Чжу Да-юань, хозяин дома.
Подав судье Ди руку и поприветствовав его, Чжу Да-юань посторонился, пропуская еще двоих мужчин. Судья узнал старейшину цеха Ляо и Ю Гана, секретаря Чжу. Он с тревогой подумал о том, что Ляо, конечно же, весь вечер будет расспрашивать его о ходе поисков своей дочери, да и Ю Ган, судя по его бледному и напряженному лицу, обязательно потребует новостей о своей пропавшей невесте.
Тревога судьи усилилась, когда Чжу, вместо того чтобы войти в дом, повел гостей на открытую террасу в южном крыле.
– Я думал, ваша честь, накрыть обеденный стол в доме, – громко говорил Чжу, – но ведь мы простые северные крестьяне, разве может наша убогая кухня сравниться с той, что подают у вас, ваша честь! И я позволил себе устроить охотничий обед на улице – с жареным мясом и с деревенскими наливками. Деревенские блюда, я уверяю вас, могут быть по-настоящему изысканны, если их хорошо приготовить!
Судья Ди вежливо поблагодарил хозяина, но про себя выругался. Удачная идея, что и говорить! Хоть террасу и обнесли временной стенкой из войлока, там было очень холодно. Судья передернулся и почувствовал, как у него начинает болеть горло. Он простудился еще утром, в промерзшем доме Баня, и сейчас предпочел бы нормальный обед в теплом помещении.
Террасу освещало множество фонарей. Четыре сдвинутых стола образовывали один большой; посередине террасы топилась печь, и вокруг нее стояли слуги и жарили мясо на железных вертелах. Чжу Да-юань усадил судью на почетное место во главе стола. По одну руку судьи сел он сам, по другую сидел Ляо. Десятник Хун и Дао Гань были посажены слева, рядом с письмоводителем Чжу Да-юаня, а Ма Жун и Цзяо Дай – справа, рядом с борцом Лань Дао-гуем.
Судья с интересом всматривался в знаменитого борца, первейшего в северных провинциях. Фонарь освещал его чисто выбритое лицо и такую же бритую голову: Лань не носил волос на голове, чтобы не лезли в глаза при борьбе. По рассказам Ма Жуна и Цзяо Дая судья знал, что Лань Дао-гуй все свое время посвящает телесным упражнениям, что он никогда не был женат и ведет суровый, монашеский образ жизни. Беседуя с Чжу, судья Ди подумал: как хорошо, что его помощники обрели в Бэйчжоу таких верных друзей, Чжу Да-юаня и Лань Дао-гуя.
Тем временем Чжу предложил выпить за здоровье судьи; судья произнес ответный тост, хотя настойка уже начинала жечь ему простуженное горло.
После тостов Чжу стал расспрашивать судью о последнем убийстве. Судья вкратце изложил, как все было. Подали очередную порцию мяса, и судье стало нехорошо от такого количества жира. Он попытался было заесть мясо овощами, но оказалось, что орудовать палочками, когда на руках надеты перчатки, практически невозможно. Нетерпеливым движением он стянул перчатки, но руки немедленно покраснели и затекли от пронизывающего холода.
– Это убийство, – шептал между тем Чжу судье, – совершенно оглоушило нашего друга Ляо. Он все думает, что на месте несчастной жертвы могла оказаться и его дочь Лень-фан… Может, хотя бы вам удастся немного отвлечь его от грустных мыслей, сударь?
Судья повернулся к Ляо. Он сказал, что суд не прекращает поисков его дочери, и в ответ на эти слова старика как будто прорвало – он тут же принялся многословно живописать судье все потрясающие достоинства своей дочери. Судья искренне сочувствовал несчастному отцу, но все это он уже слышал не раз в суде; к тому же сейчас у него болела голова. Его лицо пылало, ноги и руки, наоборот, были ледяными; судья представлял себе своих домашних – как они едут по темной, унылой зимней дороге, и волнение за них еще усиливало плохое самочувствие.
– Я убежден, что ваша честь найдет девушку, – раздался у него прямо над ухом голос Чжу. – Живой или мертвой. Мой письмоводитель уже и сам извелся почти до смерти. Его можно понять, ведь это не просто какая-то девица, а его невеста… Он не может как следует исполнять свои обязанности у меня в доме – в последнее время он просто сам не свой…
Чжу дышал настойкой и чесноком прямо в лицо судье. Тому неожиданно стало совсем нехорошо. Он пробормотал в который раз, что делает все возможное, чтобы отыскать девушку, встал, попросил извинения и вышел из-за стола. По знаку Чжу за судьей последовал слуга с фонарем и показал ему дорогу через несколько коридоров в умывальную во внутреннем дворике дома. Судья заперся там; когда он вышел, перед дверью стоял другой слуга с тазом, наполненным горячей водой. Судья протер лицо, вытерся и сразу почувствовал себя несколько лучше.
– Можешь не ждать меня, – сказал он слуге, – я помню дорогу к выходу.
Во внутреннем дворике было совсем тихо – шум с террасы не доносился сюда. Постояв немного в тишине, судья Ди решил вернуться. Но, идя по темным петляющим коридорам, он очень скоро заблудился; он хлопнул в ладоши, чтобы вызвать слугу, но никто не появился, – очевидно, все слуги были заняты на террасе. Судья увидел в конце коридора неяркий свет и пошел в том направлении. Коридор вывел его к лестнице в маленький садик, окруженный деревянной оградой. Садик был совершенно пуст, если не считать нескольких кустиков в уголке, ветки которых были покрыты тяжелым слоем снега.
Судья Ди неожиданно вздрогнул от страха. «Да я, похоже, и впрямь заболеваю, – пробормотал он про себя, – ведь здесь, в этом тихом садике, решительно нечего бояться…» Он заставил себя подняться в дом. Только снег скрипел у него под ногами. Но судья чувствовал, как разрастается в нем страх, как будто в самом воздухе вокруг него была некая невидимая угроза. Он обернулся. Перед кустами он заметил высокую белую фигуру – и тут же облегченно выдохнул: это был снеговик в натуральный человеческий рост. Фигура изображала буддийского монаха в позе лотоса, погруженного в самосозерцание.
Судья хотел было засмеяться собственной пугливости – но смех замер у него на губах, стоило ему увидеть глаза снеговика: вместо обычных черных угольков на белом лице были две дырки. От их пристального взгляда в душе поднимался холодный, смертельный ужас. Он бросился вверх по ступенькам, но на последней упал и поранил руку; не обратив внимания на ссадину, он побежал, не оглядываясь, вперед по коридору. На повороте он увидел слугу с фонарем, и слуга проводил его на террасу.
Уже порядком захмелевшие гости пели охотничью песню. Чжу Да-юань отбивал такт палочками, но, увидев судью, бледного, испуганного, он обеспокоенно вскочил с места.
– Вам нехорошо, ваша честь?
Судья вымученно улыбнулся.
– Простудился, должно быть… Представьте себе, сейчас испугался снеговика во дворе.
Чжу захохотал.
– Это дети слуг развлекаются, ваша честь. Прикажу им, пусть не лепят страшилищ! – пообещал он. – А теперь выпейте, ваша честь, это вам пойдет на пользу!
Внезапно на террасе появились двое – слуга судьи Ди и с ним незнакомец в форме старшины. Судья вышел к ним, и старшина громким, приподнятым голосом объявил:
– Имею честь доложить вашей чести о том, что наш отряд арестовал человека по имени Бань Фэн в двадцати ли к югу от деревни Пять Овнов, что к востоку от Главной дороги. Задержанный доставлен к начальнику тюрьмы.
– Отлично! – воскликнул судья Ди. И, обращаясь к Чжу, добавил: – Мне очень жаль, но я должен вас покинуть и вернуться в управу. Не хочу, чтобы из-за меня прерывали трапезу, так что я беру с собой только десятника Хуна.
Обедающие встали из-за стола и вместе с Чжу Да-юанем пошли проводить судью до ворот. Садясь в паланкин, судья Ди снова извинился за непредвиденные обстоятельства.
– Что ж, служба превыше всего! – любезно ответил Чжу. – Я рад, что преступника наконец поймали.
Как только судья с Хуном вошли в управу, судья распорядился позвать смотрителя тюрьмы. Тот появился немедленно.
– Что вы нашли у арестованного? – спросил судья.
– При нем оказались только его бумаги и немного денег, – ответил начальник тюрьмы. – Оружия нет.
– Была ли у него кожаная сумка?
– Нет, ваша честь.
Судья кивнул и попросил смотрителя провести его в тюрьму.
В камере было темно; услышав, что дверь открывают, арестованный встал. Звякнули тяжелые цепи. Бань Фэн не производил впечатление преступника. Он был небольшого роста, с взъерошенными седыми волосами, с усами, свисающими вниз, и с красным шрамом через всю щеку. Увидев судью, Бань Фэн не стал ни кричать, ни протестовать, – он смотрел на него в почтительном молчании.
Судья скрестил руки на груди.
– Бань Фэн, тебя подозревают в совершении тяжкого преступления.
Бань Фэн лишь вздохнул.
– Я и сам вижу, что произошло, ваша честь. Брат моей жены Е Дай, должно быть, возвел на меня обвинение. Этот бездельник никогда не давал мне прохода, все требовал денег. В один прекрасный день я ему отказал. Вот он и отплатил мне…
– Согласно закону, – ровным голосом сказал судья Ди, – вне суда арестованных не допрашивают. Но, может быть, тебе было бы легче отвечать в суде завтра, если ты предварительно расскажешь мне, были ли у вас с женой за последнее время какие-нибудь серьезные ссоры.
– Так, значит, это все из-за нее!.. – сказал Бань Фэн с горечью. – Теперь понятно, почему она вела себя так странно, почему так часто уходила из дому… Они с братцем сговаривались, как засадить меня за решетку! Ваша честь, когда я позавчера…
– Ладно, – прервал его судья Ди. – Остальное расскажешь завтра в суде.
С этими словами он вышел из камеры.
Глава пятая
Дао Гань пересказывает то, что узнал от борца; торговца древностями вызывают на допрос
На следующее утро судья Ди пришел в кабинет незадолго до начала утреннего заседания суда. Все четверо сыщиков уже ждали его.
Десятник Хун заметил, что судья бледен и явно не выспался. Еще бы, ведь он всю ночь следил за сборами, погрузкой вещей, провожая домашних в путешествие.
– Ну вот, они уехали, – сказал судья, садясь за стол. – Я дал им в сопровождение военных, и, если снова не начнется снегопад, они прибудут в Дайюань дня через три. – Судья прикрыл глаза и через несколько секунд заговорил снова: – Вчера вечером я успел поговорить с Бань Фэном. Все-таки наше предположение подтверждается, и он не убийца. Или он прекрасный актер, или он вообще не подозревает о том, что случилось с его женой.
– А куда он ездил? – спросил Дао Гань.
– Я не спрашивал. Узнаем сегодня на суде.
Десятник Хун поднес судье чашку чаю.
Судья медленно выпил горячий чай и продолжал:
– Вчера вечером, когда я уехал и оставил вас у Чжу, я не просто хотел соблюсти приличия, – я еще надеялся, что вы поможете мне понять, что происходит. Мне показалось, что в воздухе висит что-то, какая-то угроза, какая-то страшная тайна… Впрочем, я себя очень плохо чувствовал, так что, может, это просто больная фантазия. Но тем не менее мне хотелось бы знать, не показалось ли вам вчера что-нибудь странным? Может быть, после моего отъезда?
Ма Жун и Цзяо Дай переглянулись; Ма Жун покачал головой.
– Должен признаться, ваша честь, – сказал он, – что я вчера несколько перебрал наливки. Ничего особенного я не заметил. Может, Цзяо Дай что-нибудь заметил?
– Я заметил только общее веселье, – улыбнулся Цзяо Дай. – И сам отлично повеселился.
Дао Гань задумчиво наматывал на палец прядь волос.
В конце концов он сказал:
– Мне эти настойки не особенно по вкусу… К тому же я почти все это время разговаривал с Лань Дао-гуем, а он вообще не пьет. Но я наблюдал за остальными и могу сказать, ваша честь, что это был просто хороший, веселый обед. – Судья промолчал. Подумав, Дао Гань прибавил: – Но вот что мне рассказал Лань, когда мы заговорили об убийстве: Е Бинь, говорит он, не способен обидеть и мухи, зато его братец Е Дай – злой, жестокий человек.
– Вот как? И почему он так думает? – быстро спросил судья.
– Несколько лет назад Е Дай хотел стать его учеником. Но уже через неделю Лань отказался учить его: Е Дай потребовал, чтобы Лань показывал ему только приемы борьбы, и совершенно не желал вникать в духовные премудрости. Лань говорит, что Е Дай очень силен, но норов мешает ему стать хорошим борцом.
– Интересно, – отозвался судья Ди. – А что еще Лань говорил?
– Да больше ничего, в общем, – сказал Дао Гань, – он потом стал показывать мне фигурки из «семи кусочков».
Судья удивленно проговорил:
– «Семь кусочков»? Но это же детская забава! Я помню, что играл в них, когда был маленьким. Это когда разрезаешь квадратный лист бумаги на семь частей, а потом складываешь разные фигурки, так ведь?
– Да, – смеясь, ответил Ма Жун. – Это любимая игра Ланя. Он любит повторять, что это никак не детская забава, что человек таким образом учится сосредоточиваться и проникать в суть вещей.
– Лань может, не задумываясь, выложить из семи кусочков все, что ни попросите, – добавил Дао Гань. – Смотрите, как надо разрезать бумагу…
Он взял квадратный лист и разрезал на семь частей.
– Я попросил изобразить пожарную каланчу, и вот что Лань выложил:
Тут я подумал, что это слишком просто, и попросил выложить скачущую лошадь. Он выложил вот так:
Тогда я заказал женщину на коленях, которая выслушивает приговор в суде.
Наконец я попросил выложить пьяного пристава и танцовщицу. Лань и это сделал.
И тут я сдался окончательно!
Голос Дао Ганя потонул во взрыве смеха. Отсмеявшись, судья сказал:
– Что ж, раз никто из вас ничего не заметил, значит, мне просто что-то померещилось из-за плохого самочувствия… А у Чжу огромный дом. Я чуть не заблудился в коридорах и внутренних двориках!
– Их семейство живет в этом доме испокон веку, поколение за поколением. В таких старых домах иногда действительно бывает не по себе, – заметил Цзяо Дай.
– Дом-то огромный, но интересно, хватает ли места для всех многочисленных жен и наложниц? – насмешливо спросил Ма Жун.
– Чжу – хороший человек, – вступился Цзяо Дай, – прекрасный охотник, хороший хозяин, строгий, но справедливый. И крестьяне-испольщики его уважают, а это многое значит. И они все очень сожалеют, что у него нет наследника.
– Ну так завел бы, – засмеялся Ма Жун.
– Между прочим, я забыл сказать, – вмешался Дао Гань, – что его письмоводитель Ю Ган сейчас в очень плохом состоянии. Когда я с ним заговорил, он на меня так взглянул, словно духа увидел. И, кстати, он думает в точности то же, что и мы: что Ляо Лень-фан бросила его и сбежала с любовником.
Судья Ди кивнул головой и сказал:
– С юношей надо будет поговорить, прежде чем он окончательно падет духом. А что до отца девушки, он с таким пылом убеждает всех в ее чистоте и непорочности, что я уже подозреваю, что он пытается убедить себя самого. Дао Гань, сходи сегодня к нему и попробуй разузнать побольше об их прислуге. Кстати, проверь еще все то, что Лань Дао-гуй говорил о братьях Е. Только не спрашивай ничего у них самих, лучше поговори с людьми в округе, собери сведения, какие удастся.
Трижды ударил гонг, призывая на утреннее заседание.
Новость об аресте Бань Фэна, очевидно, сразу облетела весь город: зал суда был переполнен. Объявив заседание открытым и проведя перекличку, судья написал и отправил со слугой официальный запрос начальнику тюрьмы. Через несколько минут привели Бань Фэна. Едва завидев его, Е Бинь и Е Дай, стоявшие в первом ряду вместе с Чжу Да-юанем и Лань Дао-гуем, бросились вперед, но приставы задержали их и заставили отойти.
Судья ударил по столу молоточком, призывая к тишине.
– Назови свое имя и звание, – приказал он Баню, преклонившему колени перед судейской скамьей.
– С вашего позволения, мое имя Бань Фэн, я торговец древностями.
– Зачем ты вышел из города позавчера?
– Несколько дней назад ко мне явился один крестьянин из деревни Пять Овнов, что к северу от города. Он рассказал, что рыл могилу для издохшего коня и случайно нашел в земле старинный бронзовый треножник. Я вспомнил, что восемь веков назад, во время династии Хань, в Пяти Овнах был центр большого владения, и сказал жене, что должен поехать туда и взглянуть на треножник. Небо было чистое, снегопада не было, и я решил уехать утром. Поэтому…
Судья Ди перебил его:
– Что вы с женой делали утром?
– Я провел все утро в мастерской, чинил лакированный столик. Жена сходила на рынок и стала готовить обед.
– Хорошо. Дальше.
– Мы пообедали вместе, – продолжал Бань Фэн, – после обеда я упаковал в ее кожаную сумку свою шубу – в деревенской гостинице может быть холодно – и вышел из дома. На улице мне встретился бакалейщик, он сказал, что на почтовой станции осталось мало лошадей, и посоветовал поторопиться. Я побежал к северным вратам и успел взять на станции последнюю лошадь. Потом…
– Ты кого-нибудь еще встретил по дороге? – снова перебил его судья.
Бань Фэн подумал несколько секунд.
– Да, квартального надзирателя Гао. Мы поздоровались. – Судья кивнул, и Бань Фэн вернулся к рассказу: – Я добрался до Пяти Овнов засветло. Треножник действительно оказался старинным и очень красивым. Мы долго торговались с хозяином, он все никак не хотел уступать, но в какой-то момент мы все-таки сошлись в цене. Шубу я надел, а в сумку положил треножник и уехал. Не успел я проехать и пару ли, как на меня напали двое разбойников. Они выскочили откуда-то из-за сугробов, так что я слишком поздно их заметил. Я отбивался, мне удалось вырваться, и я поскакал галопом, но скоро понял, что заблудился. А самое худшее – я потерял сумку. Должно быть, она свалилась, когда я мчался, так или иначе, на седле ее больше не было. Я кружил вокруг снежных холмов, и мне становилось все страшнее и страшнее. И вдруг я увидел впереди военный отряд, пятерых человек. Я обрадовался и кинулся к ним, но, к моему ужасу, они набросились на меня, связали по рукам и ногам и привязали к седлу! Я попытался было спросить, что все это значит, но их командир ударил меня кнутом по щеке и велел молчать. Так ничего и не объяснив, они доставили меня в город и бросили в тюрьму. Вот и все, ваша честь!
Е Бинь дождался, пока Бань Фэн закончит, и закричал:
– Не верьте ему, это все сплошная ложь!
– Все, что он сказал, будет проверено, – спокойно ответил судья Ди. – Истец Е Бинь, ты будешь говорить, когда тебя спросят. – Он вновь обратился к Бань Фэну: – Опиши тех двоих разбойников.
Бань Фэн заговорил не сразу.
– Ваша честь, я был слишком испуган и не смог их как следует разглядеть. Помню только, что у одного была повязка на глазу.
Судья Ди велел писцу прочесть вслух запись показаний Баня, и тот заверил правильность отпечатком большого пальца.
– Бань Фэн, – медленно произнес судья, – твоя жена убита. Твой родственник Е Дай обвиняет в убийстве тебя.
Бань Фэн посерел от ужаса.
– Но я этого не делал! – закричал он. – Я ничего об этом не знаю!.. Когда я уезжал, она была жива и здорова! Ваша честь, я вам клянусь…
Судья жестом подозвал старосту. Он взял Бань Фэна под руки и вывел из зала. Из коридора, постепенно затихая, доносились вопли несчастного:
– Я не виноват! Я не убивал!..
Судья пообещал Е Биню, что его вызовут в суд, как только проверят истинность показаний Баня, сделал несколько формальных распоряжений и объявил заседание закрытым.
Когда судья и его помощники снова собрались в кабинете, десятник Хун с интересом спросил:
– И что вы, ваша честь, думаете по поводу его показаний?
Судья задумчиво провел рукой по вискам.
– Думаю, Бань Фэн говорит правду. Его жену убили в его отсутствие.
– Тогда понятно, почему деньги и драгоценности не тронули, – вступил Дао Гань. – Убийца их просто не нашел. Но все равно непонятно, где же одежда убитой.
– Одно сомнительно, – заметил Ма Жун, – он говорит, что на него напали, но ведь всю местность отсюда до границы патрулируют военные, и ни один разбойник не отважится грабить на этой дороге.
– Вот-вот, – подхватил Цзяо Дай, – и, помните, он не смог их описать, сказал только, что у одного из них на глазу повязка. Ну конечно, ведь во всех представлениях у разбойников обязательно есть повязка на лице!
– Как бы там ни было, его рассказ нужно проверить, – сказал судья. – Хун, передай старосте, чтобы взял двух людей, поехал в Пять Овнов и допросил там хозяина гостиницы и крестьянина, с которым встречался Бань Фэн. Я запрошу заставы обо всех разбойниках, замеченных в округе. – Судья задумался, потом добавил: – И еще нужно будет вернуться к поискам Ляо Лень-фан. Днем Дао Гань идет к Ляо и в писчебумажный магазин Е Биня, а вас я попрошу пойти на рынок, на то место, где она исчезла, и попробовать еще что-нибудь выведать.
– Можно, с нами пойдет Лань Дао-гуй? – попросил Ма Жун. – Он знает весь рынок как свои пять пальцев.
– Да, конечно, – ответил судья. – Я пообедаю и прилягу прямо здесь. Доложите мне обо всем, как только вернетесь!
Глава шестая
Дао Гань узнает много интересного; торговец рисом угощает его обедом
Десятник Хун, Ма Жун и Цзяо Дай пошли на обед в казарму стражи; Дао Гань же отправился прямо в город.
Он шел вдоль восточного края бывшего поля для военных занятий, а ныне пустыря, покрытого снегом. Дул ледяной ветер, но Дао Гань только плотнее закутался и прибавил шагу. Около Храма Городского Божества он спросил у прохожего, как найти писчебумажный магазин Е Биня. Прохожий указал на противоположную сторону улицы, и, пройдя еще чуть-чуть, Дао Гань увидел большую вывеску.
Он вошел в овощную лавочку напротив, достал медяк и попросил маринованной репы.
– Нарежь и заверни в промасленную бумагу, – сказал он хозяину.
– Ты разве не съешь ее прямо здесь? – удивился тот.
– Есть на улице – неприлично, – высокомерно произнес Дао Гань, но, увидев кислое выражение на лице у хозяина, добавил: – Какой у тебя чистый и уютный магазин! Дела, наверное, идут очень хорошо?
Хозяин заметно оживился.
– В общем, неплохо! Долгов нет, мы с хозяйкой едим каждый день рисовую похлебку и суп и даже мясо, – сказал он с особенной гордостью, – мясо, два раза в месяц!
– Вот кто небось ест вдоволь мяса, так это хозяин писчебумажной лавки напротив! – заметил Дао Гань.
– Ест он, – презрительно откликнулся хозяин. – Скоро перестанет, как все свои деньги проиграет.
– Проиграет? – удивленно переспросил Дао Гань. – Вот уж не думал, что старый Е Бинь любит азартные игры!
– Да не он! Не Е Бинь, а его младший братец. Только вряд ли у него теперь есть на что играть.
– А что такое? – спросил Дао Гань. – Лавка вроде как стояла, так и стоит…
– Да ты, выходит, совсем ничего не знаешь, – снисходительно сказал хозяин. – Ну, слушай: значит, у Е Биня масса долгов, и Е Даю он денег не дает. А Е Дай все одалживал деньги у сестры, жены Бань Фэна. А ее вчера убили. А он…
– А Е Дай теперь остался без гроша! – подхватил Дао Гань.
– Ну да!
– Вот оно как… – глубокомысленно произнес Дао Гань, положил сверток с репкой в рукав и вышел из лавки.
Он ходил по улицам квартала в поисках игорного дома: чутье бывшего игрока подсказывало ему, что такое заведение должно быть где-то рядом. Так что скоро он уже поднимался по ступенькам на второй этаж лавочки, торгующей шелком. В просторной, светлой комнате стоял стол, за которым четверо мужчин играли в кости. В уголке за отдельным столиком сидел грузный человек и пил чай. Увидев потрепанный кафтан Дао Ганя, хозяин с неудовольствием сказал:
– Ну, что тебе нужно? Самая низкая ставка – пятьдесят монет!
Дао Гань взял со стола чашку и дважды провел средним пальцем по ободку.
– Извини меня за грубость. – Голос хозяина мгновенно потеплел, когда Дао Гань показал ему тайный знак игроков. – Выпей чаю и скажи, чем могу тебе служить!
– Ну, честно говоря, мне нужен совет. Знаешь Е Дая из писчебумажной лавки? Он задолжал и клянется, что у него сейчас нет ни гроша. Я и подумал, что из сухого тростника сока не высосешь, но все же хотел проверить, правда ли, что он разорился.
– Да он тебя обманывает! – проревел хозяин. – Он тут был вчера вечером и расплачивался серебром!
– Серебром?! Вот лисица! А мне говорил, что брат ему не дает денег, что его сестру убили…
– Это-то, может, и правда, только, стало быть, он их где-то еще достал. Он вчера напился и что-то говорил насчет того, что у него есть из кого выдоить деньги.
– Интересно, что за дойная корова такая! Я и сам в деревне вырос, так что в дойке понимаю не хуже! Может, и мне удастся такой обзавестись?
– А что, могу выяснить сегодня вечером, – ухмыльнулся хозяин. – У этого Е Дая силы-то явно больше, чем мозгов. Так что может и нам на двоих хватить. Я тогда дам тебе знать.
– Я завтра еще зайду, – пообещал Дао Гань. – Кстати, не хочешь ли побиться об заклад?
– С удовольствием! – весело согласился хозяин.
Дао Гань достал из рукава «семь кусочков», выложил их на стол и торжественно сказал:
– Спорим на пятьдесят монет, что я выложу из них любую фигуру, какую пожелаешь!
Оглядев кусочки бумаги, хозяин согласился:
– Спорим! Я люблю смотреть на деньги, сделай мне кошелек!
Дао Гань принялся перебирать и перекладывать кусочки, но безуспешно.
– Что такое! – возмущенно сказал он. – Я же вчера видел, как это делается! Это же очень просто!
– Слушай, – спокойно сказал хозяин, – вчера здесь один игрок восемь раз выбросил две шестерки. Я тоже думал, что это очень просто. Но когда попробовал его дружок, он мигом проиграл все, что у него было. – Дао Гань уныло собирал кусочки бумаги, и хозяин прибавил: – Лучше заплати заклад прямо сейчас. Мы, настоящие игроки, играем честно.
Дао Гань печально кивнул и стал отсчитывать монеты.
– Знаешь, друг, – очень серьезно продолжал хозяин, – я бы на твоем месте эту игру оставил. Иначе можешь здорово на ней потерять.
Дао Гань снова кивнул и вышел. Идя мимо каланчи, он подумал, что добыл, конечно, ценные сведения, но и заплатил за них как следует…
Он легко нашел дом Ляо, расположенный прямо рядом с Храмом Конфуция. Остановившись у массивных деревянных ворот, Дао Гань огляделся в поисках какой-нибудь харчевни или лавочки, где можно было бы перекусить. Но в этом квартале были в основном жилые дома, и единственным местом, где можно поесть, был дорогой кабак напротив дома Ляо. Дао Гань вздохнул и направился туда, с неудовольствием подумав, что на таком расследовании можно и разориться.
Он поднялся на второй этаж и сел за столик у окна, так, чтобы наблюдать за домом напротив. Подошел подавальщик и почтительно склонился перед ним, ожидая заказа. Дао Гань попросил принести чарку вина, «самую маленькую, какая только есть», и слуга мгновенно сник, но чарку принес. Дао Гань поморщился.
– Пьянство поощряешь, – язвительно сказал он.
– Вот что, господин, хотите наперсток, так ступайте к портному, а мы наперстков не держим, – сердито отозвался подавальщик и поставил на стол тарелку с маринованными овощами. – За закуску с вас пять монет.
– Не надо, у меня своя есть, – сказал Дао Гань и достал из рукава репу.
Дао Гань жевал репу и поглядывал в окно. Через некоторое время он увидел, как из дома напротив выходят двое: человек, закутанный в меха, и с ним слуга с большим мешком риса. Человек, судя по виду – торговец рисом, посмотрел на вывеску кабака, крикнул слуге отнести рис в лавку и вошел. Дао Гань улыбнулся, поняв, что сейчас ему представился случай получить одновременно и ценные сведения, и хороший обед.
Тяжело отдуваясь, торговец забрался на второй этаж, опустился за столик рядом с Дао Ганем и заказал себе подогретого вина.
– Тяжко приходится! – пропыхтел торговец, обращаясь к Дао Ганю. – Чуть подмокнет товар, тут же отдают тебе обратно. А у меня, между прочим, печень слабая! – Тут он расстегнул шубу и положил руку на живот, показывая, где именно у него находится слабая печень.
– Ну, не знаю, не знаю, – немедленно подхватил Дао Гань, – кому тяжко, а кому и не очень! Мне вот, например, удалось обеспечить себя рисом на долгое время, а знаешь, за сколько? – по сто медяков за доу!
– Сто монет?! – недоверчиво воскликнул купец. – Да не может такого быть, на рынке доу стоит самое меньшее сто шестьдесят!
– А мне вот повезло, – самодовольно усмехнулся Дао Гань.
– Слушай, расскажи, как это!
– «Расскажи»! – передразнил Дао Гань. – Это вообще-то тайна, хотя если ты торгуешь рисом, тогда, конечно, другое дело…
– Вот что, выпей-ка со мной вина, – предложил купец, – и расскажи, хорошо? – Не дожидаясь ответа, он налил Дао Ганю горячего вина.
– У меня мало времени, так что расскажу вкратце. Подходят ко мне утром на улице трое парней и говорят, что, мол, ехали они с отцом в город, везли целую повозку риса. А у отца ночью схватило сердце, и он умер. Так что им бы собрать денег на дорогу обратно, чтобы тело отвезти… В общем, я согласился купить у них весь рис, уплатил по пятьдесят монет за галлон. Ладно, мне и правда пора домой. Эй, счет мне!
Увидев, что Дао Гань встал и собирается уходить, купец схватил его за рукав.
– Ну, куда тебе спешить? – спросил он. – Давай сперва поедим вместе. Эй, слуга, подай нам две тарелки жареного мяса и еще вина, я угощаю!
– Что ж, не хочется быть невежливым, – ответил Дао Гань, снова садясь за стол. Он кликнул подавальщика. – Мяса не нужно, у меня желудок слабый. Принеси лучше жареного цыпленка, самую большую порцию.
– То ему подавай самую маленькую, то самую большую, – пробурчал подавальщик по дороге на кухню, – поди на таких угоди!
– Знаешь, друг, – говорил между тем купец Дао Ганю, – я давно уже торгую рисом и могу дать тебе один совет. Если будешь держать все это количество у себя, рис просто испортится. А продать его ты не можешь, поскольку ты не в цехе, и тут я тебя выручу: я согласен купить у тебя весь рис по сто десять монет за доу.
Дао Гань сделал вид, что взвешивает предложение. Он выпил вина и сказал:
– Мы можем это обсудить. Выпей же! – Он налил чашки до краев, придвинул к себе тарелку с цыпленком и принялся за еду. – Скажи-ка, а этот дом напротив, это ведь дом старейшины цеха Ляо? Того самого, у которого дочка пропала?
– Да, это его дом. А что до дочки, так это, может, и к лучшему, что пропала, та еще была девица… Так как с рисом?
– Подожди, расскажи сначала про дочку Ляо, – попросил Дао Гань, жуя цыпленка. – Почему ты говоришь, что это к лучшему?
– Послушай… Не люблю я сплетничать о своих покупателях, – ответил купец. – Даже старухе моей ничего не рассказываю.
– Ну, если ты мне не доверяешь…
– Прости, не хотел тебя обидеть, – поспешно сказал купец. – Значит, дело было так. Позавчера я иду по рынку и вдруг вижу: дочка Ляо, одна, без воспитательницы, выходит из дома рядом с таверной «Весенний ветерок». Оглядывается по сторонам, потом убегает. Мне стало любопытно, я решил посмотреть, что это за дом и кто там живет. Не успел я подойти к дому, как дверь опять открывается, и оттуда выходит парень. Тоже оглядывается по сторонам и тоже убегает. Ну, я зашел в таверну и спросил, что это за дом, и знаешь, что мне ответили?
– Что это дом свиданий! – предположил Дао Гань, приканчивая остатки цыпленка.
– Откуда ты узнал?! – Купец был явно разочарован.
– Да просто угадал и попал! – Дао Гань допил вино. – Приходи сюда завтра в этот же час, и совершим сделку. И спасибо тебе за угощение!
Дао Гань сбежал по лестнице вниз, оставив купца одного за столиком с пустыми тарелками.
Глава седьмая
Друзья идут в гости к Ланю; грустная история одноглазого солдата
Ма Жун и Цзяо Дай пообедали с охраной, попрощались с Хуном и вышли. Во дворе их ждал конюший с лошадьми, но, поглядев вверх, на чистое синее небо, Ма Жун сказал:
– Снега вроде не будет. Может, пойдем лучше пешком?
Цзяо Дай не возражал, и они пустились в путь. За Храмом Городского Божества они свернули направо и скоро оказались в тихом квартале, где жил Лань Дао-гуй.
Им открыл дверь юноша крепкого телосложения, один из учеников Ланя.
– Господин Лань в зале, занимается, – сказал он.
Зал для занятий был просторный и почти пустой: в нем не было никакой мебели, кроме деревянной скамьи у входа. Зато по стенам были развешаны различные мечи, рапиры, шпаги в ножнах. Пол в середине зала был покрыт красной циновкой, и на ней Лань Дао-гуй, обнаженный, несмотря на холод – единственной его одеждой была набедренная повязка, – упражнялся с черным мячом диаметром в локоть. Ма Жун и Цзяо Дай присели на скамейку и завороженно наблюдали за Ланем. Мяч все время был в движении: Лань перебрасывал его то через левое плечо, то через правое, то катал по руке, то отпускал и ловил около самого пола, – и все это грациозно, с легкостью, с отточенностью, поражающей взгляд наблюдателя.
На теле Ланя, как и на голове, не было ни единого волоса, а на руках и ногах почти не были заметны мускулы. У него была узкая грудь, но широкие плечи и плотная шея.
– Подумать только, кожа гладкая, как у женщины, – шепнул Цзяо Дай, – а какая сила!
Ма Жун кивнул, не отводя восхищенного взгляда от борца.
Вдруг тот остановил движения, на секунду замер в неподвижности, чтобы восстановить дыхание, и с широкой улыбкой на лице подошел к скамейке. Он протянул мяч Ма Жуну.
– Подержи, пожалуйста, пока я оденусь, – попросил он. Ма Жун взял мяч, но тут же вскрикнул от неожиданности и уронил его на пол: мяч оказался железным!
Все трое рассмеялись.
– Небеса праведные! Посмотреть, как ты его гоняешь, – можно подумать, он деревянный!
– Хотел бы и я так научиться… – протянул Цзяо Дай.
– Я когда-то вам говорил, – улыбка не сходила с лица борца, – что не могу научить одному упражнению. Захотите пройти обучение целиком – пожалуйста!
Ма Жун покачал головой.
– Но я правильно помню, что ты не разрешаешь ученикам спать с женщинами?
– Женщины вытягивают из мужчин силу, – сказал Лань. В его голосе явственно слышалась горечь, и друзья поразились: никогда еще Лань Дао-гуй не был столь категоричен. – Впрочем, полностью отказываться от женщин нет необходимости, нужно лишь не впадать в излишество. Для вас я бы поставил особые условия: бросаете пить, соблюдаете в пище мои правила, любовные игры – не чаще одного раза в месяц. И больше ничего.
Ма Жун и Цзяо Дай переглянулись; Ма Жун сказал:
– В этом-то и загвоздка, друг Лань: не то чтобы я был пьяницей или там распутником, но только ведь мне уже под сорок, и все это у меня вошло в привычку, так просто не бросишь… А ты как, Цзяо Дай?
– Что касается женщин, согласен. Только уж раз в месяц тогда обязательно! Но вот чтобы совсем не пить…
– Ну вот, я так и знал! – рассмеялся Лань Дао-гуй. – Ну да ладно, вы же и так замечательные борцы. Вы на девятой ступени, а выходить на следующую вам ни к чему – противник с высшим уровнем вам никогда не встретится.
– Почему? – спросил Ма Жун.
– Очень просто, – объяснил Лань. – Чтобы пройти первые девять ступеней, достаточно обладать физической силой и регулярно тренироваться. Для достижения высшего уровня требуется другое: перейти на высший уровень может лишь человек с чистыми и ясными помыслами, а такой человек не может быть преступником.
Ма Жун ткнул Цзяо Дая под ребро и весело ответил:
– Что ж, друг, раз так, то и оставим все как есть! Лань, одевайся, мы хотим сходить вместе с тобой на рынок.
Лань Дао-гуй натягивал кафтан и задумчиво говорил:
– Вот наш судья, думаю, мог бы достичь высшего уровня, если бы пожелал. Он производит впечатление человека с потрясающе сильной волей.
– Это правда, – сказал Ма Жун, – а уж в сече нет ему равных! Однажды я видел, как он бился на мечах, и этого не забуду никогда! А еще он весьма умерен и в еде, и в питье, и с женами. Впрочем, одна проблема и у него возникла бы: вряд ли бы он просто так согласился сбрить бороду и бакенбарды!
Друзья расхохотались и вышли из зала.
Вскоре они уже были у ворот рынка. Народ толпился в узких проходах, но, завидев Ланя, люди почтительно сторонились и давали ему пройти: борец был хорошо известен среди жителей Бэйчжоу, его все почитали и любили.
– Этот рынок, – говорил между тем Лань Дао-гуй своим друзьям, – был построен еще при татарах, когда Бэйчжоу был большим торговым городом. Говорят, что если вытянуть все проходы в одну линию, то линия получится больше двадцати ли. А что вы здесь ищете?
– Нам приказано найти хоть какую-нибудь зацепку, которая привела бы к Ляо Лень-фан. Она исчезла здесь, на рынке, позавчера, – объяснил Ма Жун.
– Это произошло во время представления с дрессированным медведем, которое устраивали татарские парни, – сказал Лань Дао-гуй. – Пойдемте, я знаю, где это.
Лань Дао-гуй вывел друзей коротким путем мимо лавочек к широкому проходу в южной части рынка.
– Вот здесь, – сказал он, – татар, правда, сейчас нет.
Ма Жун огляделся.
Они стояли рядом с убогими прилавками, где продавцы на разные голоса расхваливали свой товар.
– Вообще-то Хун и Дао Гань уже наведывались сюда и порасспросили всех, кого можно, – сообщил он. – Снова им задавать вопросы нет смысла. Но все равно, я пока не понимаю, что этой девушке тут понадобилось? Все хорошие лавки с тканями находятся в северной части…
– А что говорит ее воспитательница? – спросил Лань Дао-гуй.
– Говорит, что они заблудились на рынке, но когда увидели ученого медведя, остановились посмотреть, – ответил Цзяо Дай.
– Между прочим, через два прохода дальше находятся веселые заведения, – заметил борец. – Может быть, там можно найти какие-нибудь следы?
Ма Жун отрицательно покачал головой.
– Я уже побывал там. И ничего не нашел. По крайней мере, ничего относящегося к делу, – усмехнулся он.
В этот момент он услышал позади себя какие-то странные звуки. Он обернулся и увидел паренька лет шестнадцати, одетого в лохмотья; его губы двигались, он явно был очень взволнован и пытался что-то сказать, но не мог. Ма Жун полез было за монеткой, чтобы дать ее маленькому оборванцу, но тот, не обратив на него никакого внимания, вцепился в рукав борца. Лань Дао-гуй улыбнулся и положил руку мальчику на голову, и мальчик тут же успокоился, глядя на Ланя снизу вверх и улыбаясь.
– Хорошенькие у тебя друзья! – удивился Цзяо Дай.
– Он не лучше и не хуже остальных людей, – спокойно сказал Лань. – Этот мальчик – сын солдата и татарки из веселого дома. Я нашел его на улице со сломанными ребрами – его сбил пьяный. Я вылечил переломы и еще некоторое время держал мальчика у себя в доме. Он немой, но понимает речь, если говорить медленно и четко. И он вовсе не глуп; я показал ему несколько приемов борьбы, и теперь на него так просто не нападешь! Не нравится мне, когда обижают слабых. Я взял его на службу, чтобы он исполнял мелкие поручения, но что-то у меня дома ему не понравилось, и он убежал обратно на рынок. Но он регулярно заходит ко мне – поесть и поговорить.
Тут мальчик снова задвигал губами, издавая странные звуки. Лань Дао-гуй пристально смотрел ему в лицо и вслушивался, а потом сказал:
– Ему интересно, зачем я пришел. Спрошу его, не знает ли он что-нибудь о пропавшей девушке, – у мальчика острый глаз, и он многое замечает из того, на что другие не обращают внимания.
Лань Дао-гуй рассказал мальчику про дрессированного медведя, про девушку, которая смотрела представление, а после пропала. Он сопровождал рассказ жестами, чтобы немому было легче понимать. Мальчик пристально следил за движением губ, от напряжения у него на лбу выступили капельки пота. Когда Лань договорил, мальчик пришел в страшное возбуждение: он залез борцу в рукав, вытащил оттуда «семь кусочков» и тут же принялся выкладывать из них что-то прямо на земле.
– Это я его научил, – улыбнулся Лань Дао-гуй. – Ему часто бывает легче объясняться с помощью фигурок. Смотрите-ка!
Все трое наклонились, чтобы рассмотреть фигуру на земле.
– Понятно, это татарин, – первым заговорил Лань. – На голове у него капюшон, какие носят степные татары. И что же он делал, этот татарин, дружок?
Немой сокрушенно помотал головой, взял Ланя за рукав и издал несколько звуков.
– Ему трудно объяснить. Он хочет, чтобы я пошел с ним вместе к старой нищенке, которая за ним присматривает. Она живет в яме около лавки. Там, конечно, грязновато, да и пахнет неприятно, но зато тепло… Я схожу один, вы подождите меня здесь.
Лань взял мальчика за руку, и они ушли. Через несколько минут Лань Дао-гуй вернулся один. На его лице играла довольная улыбка.
– Кажется, я узнал кое-что интересное для вас. Пойдемте-ка! – Он завел своих друзей за угол и продолжал, понизив голос: – Нищенка рассказала, что они с мальчиком тоже смотрели представление. Вдруг они увидели среди толпы хорошо одетую девушку с пожилой дамой и попытались пробраться к ним, чтобы попросить милостыни. Но не успела нищенка приблизиться к девушке, как к той подошла какая-то женщина и что-то прошептала ей на ухо. Девушка быстро посмотрела на свою спутницу, поняла, что та поглощена зрелищем, и ускользнула вместе с этой женщиной. Наш мальчик все-таки попробовал продраться через толпу и попросить у девушки медяк, но тут его оттолкнул какой-то крупный мужчина в татарском капюшоне. Татарин сам побежал за ними, и мальчик остановился, решив, что тут ему вряд ли что-нибудь перепадет. Ну как, занятные вести?
– Еще бы! – воскликнул Ма Жун. – А не могут мальчик или эта нищенка описать татарина и ту неизвестную женщину?
– Увы, нет, – ответил Лань, – я их уже спрашивал. У женщины было до половины закрыто лицо воротником, а у татарина была шапка с наушниками поверх капюшона.
– Об этом надо немедленно сообщить судье! – воскликнул Цзяо Дай. – Это первый настоящий след!
– Я выведу вас коротким путем, – предложил Лань Дао-гуй.
Они зашли в узкий полутемный проход, запруженный народом. Внезапно где-то рядом раздался истошный женский крик, и тут же послышался треск ломаемой мебели. Люди бросились назад, и через несколько секунд друзья оказались в проходе одни.
– Там, в темном доме! – крикнул Ма Жун.
Он бросился к двери, вышиб ее, и все трое вбежали в здание. На первом этаже, в гостиной, никого не было, и они взбежали по лестнице на второй. В комнате, где царил страшный беспорядок, происходила настоящая бойня: двое здоровых парней избивали двоих несчастных, корчившихся на полу; на одной кровати сидела, вжавшись в стенку, полуголая девушка; на второй кровати сидела еще одна девушка – на ней вообще не было никакой одежды, и она пыталась прикрыться одеялом. Обе были напуганы до полусмерти.
У одного из разбойников была повязка на глазу. Он первым увидел чужаков, бросил свою жертву и кинулся к Ланю, решив, что с ним справиться легче всех. Он занес руку, чтобы ударить Ланя в лицо, но борец сделал неуловимое движение головой в сторону, и удар пришелся в воздух. Лань ударил разбойника в плечо, и тот упал, отлетев в сторону, как пущенная из лука стрела. В это же время второй разбойник опустил голову вниз с расчетом нанести Ма Жуну удар головой в живот, но Ма Жун резко выбросил вперед колено, и нападающий получил сильный удар в лицо.
Обнаженная девушка закричала, и тут же одноглазый поднялся с пола, тяжело дыша.
– Будь у меня меч, я бы из тебя отбивную сделал, – с трудом произнес он.
Ма Жун занес над ним руку, но Лань Дао-гуй мягко остановил его:
– Друг, мне кажется, мы не на той стороне… Эти двое, – объявил он разбойникам, – члены окружного суда!
Двое избитых вскочили, кинулись к выходу, но Цзяо Дай опередил их и стал у двери.
Одноглазый тут же просиял радостью.
– Простите нас, господин! Мы подумали, вы с ними! Мы с товарищем пехотинцы Северной Армии, сейчас в отпуске.
– Предъявите ваши бумаги, – бросил Цзяо Дай.
Одноглазый достал из-за пазухи измятый конверт. Цзяо Дай проглядел бумаги и вернул конверт со словами:
– Документы в порядке. Расскажите, что тут произошло.
– Вот эта девушка, которая сейчас сидит на кровати, – стал рассказывать одноглазый солдат, – подошла к нам на улице и пригласила нас весело провести время. А в доме была еще одна девушка. Ну, мы заплатили им вперед, поразвлеклись с ними, потом вздремнули немного, а когда проснулись, у нас исчезли все деньги! Я закричал, тогда в дом ворвались эти двое и сказали, что девушки – это их жены и что, если мы не уберемся сами, они позовут военных приставов и заявят, что мы изнасиловали двух беззащитных женщин. Мы пришли в ужас – ведь если тебя схватят военные, то это все, конец, и не важно, виноват ты или нет! Они избивают людей просто так, чтобы согреться на морозе! Так что мы решили, что лучше уж потерять деньги, чем жизнь, но захотели сделать маленький прощальный подарок этим ублюдкам.
Ma Жун и борец выслушивают рассказ солдата
Ма Жун, во время рассказа солдата пристально изучавший лица «мужей», воскликнул:
– Слушайте, а я их знаю! Это молодцы из веселого дома через два квартала отсюда!
«Мужья» рухнули на колени и принялись умолять о пощаде. Старший вытащил из рукава кошелек с деньгами и, не глядя, протянул его одноглазому солдату.
– Да, люди, – с отвращением сказал Ма Жун, – придумали бы вы что-нибудь новенькое. Это ваше мошенничество уже порядком навязло в зубах. Явитесь оба в суд, вместе с женщинами, понятно?
– Вы можете подать жалобу, – предложил Цзяо Дай солдатам.
Те переглянулись в явном сомнении, и одноглазый ответил:
– По правде говоря, господин, нам не очень хочется подавать в суд. Суд ведь занимает время, а нам через два дня возвращаться в лагерь. Деньги мы получили назад, против девочек мы ничего не имеем, так, может быть, вы нас просто отпустите?
Цзяо Дай обернулся к Ма Жуну. Тот пожал плечами.
– Пожалуйста. Эту парочку мы заберем в любом случае, поскольку у этого дома нет разрешения на открытие веселого заведения, – сказал он и язвительно осведомился у старшего из сводников: – Скажи-ка, а ты сдаешь комнаты, если к тебе приходят мужчины с подружками?
– Никогда, ваша честь, никогда! – ответил тот тоном оскорбленной невинности. – Пускать в дом обычных девушек, не певичек, запрещено законом! Но был такой дом, где пускали всех, – на соседней улице, рядом с таверной «Весенний ветерок». Тамошняя хозяйка даже не состояла в нашем цехе! Но она позавчера скончалась, и дом закрыли.
– Мир ее праху, – заключил Ма Жун. – Что ж, больше здесь, кажется, делать нечего. Нужно будет попросить смотрителя рынка доставить этих двоих и их женщин в суд, а вы, – это относилось к солдатам, – можете идти.
– Спасибо вам, господин, – от души поблагодарил его одноглазый, – вот наконец и нам повезло! А то после того, как я глаза лишился, все одни неприятности шли!
Ма Жун заметил, как одна из женщин дрожит крупной дрожью, но стыдится надеть платье при мужчинах.
– Не стесняйся, – посоветовал он, – знаешь, стесняться надо было раньше!
Но вот наконец обе женщины были одеты, и, направляясь к выходу, Лань Дао-гуй участливо спросил солдата:
– А что с твоим глазом?
– Отморозил по дороге из Пяти Овнов. Мы хотели у кого-нибудь спросить, как побыстрее добраться до города, но на дороге никого не было. Нам попался только один всадник, но он почему-то бросился во весь дух, едва только нас увидел. Должно быть, нехороший был человек, раз испугался. Я говорю товарищу…
– Стой! – перебил Ма Жун. – Всадник? У него было с собой что-нибудь?
Солдат задумался, вспоминая.
– Да, вот вы спросили, и теперь я припоминаю, у него к седлу был приторочен мешок…
Ма Жун бросил взгляд на Цзяо Дая и снова обратился к солдату:
– Так получилось, что наш судья очень интересуется этим всадником. Придется тебе все же пойти с нами в суд, но я обещаю, много времени это у тебя не отнимет. Лань, пойдем!
– Вы, люди, на славу потрудились, – посмеиваясь, ответил Лань Дао-гуй, – и вряд ли я вам теперь понадоблюсь. Вы идите, а я куплю здесь чего-нибудь поесть и пойду в баню.
Глава восьмая
Судья Ди соединяет две загадки в одну; письмоводитель раскаивается в содеянном
К тому времени, как Ма Жун и Цзяо Дай привели солдат в суд, Дао Гань уже вернулся. Охранник у ворот сказал, что Дао Гань и десятник Хун сидят в кабинете судьи вместе с самим судьей. Ма Жун предупредил охранника, что скоро приведут четырех арестованных, двоих мужчин и двух женщин.
– Сводников и хозяина можно отправить прямо к смотрителю тюрьмы, а о девушках пусть позаботится госпожа Го, вызовите ее из дома, – добавил он, и они с Цзяо Даем и с солдатами отправились наверх, в кабинет. Солдат попросили подождать за дверью.
Судья был занят разговором с Хуном и Дао Ганем, но едва Ма Жун и Цзяо Дай вошли, он прервал беседу и потребовал немедленного отчета. Ма Жун в подробностях рассказал обо всем, что произошло на рынке, и закончил сообщением о том, что двое солдат сейчас ждут в коридоре.
Судья Ди был очень доволен.
– Вместе с тем, что узнал Дао Гань, у нас получается по крайней мере общее представление о том, что случилось с этой девушкой. И вызовите-ка этих солдат, послушаем, что они скажут.
Ввели солдат. Они отвесили судье Ди поклон, и судья попросил их снова рассказать обо всем, что с ними случилось. Когда они закончили, судья сказал:
– Все это для нас очень ценно. Я дам вам письмо к военному командиру, в котором попрошу его определить вас в гарнизон рядом с городом, чтобы, если понадобится, вы смогли бы прийти сюда снова. Сейчас десятник Хун отведет вас в тюрьму к подозреваемому, а после этого писец запишет ваши показания. Все, можете идти.
Поблагодарив судью, обрадованные солдаты вышли в сопровождении Хуна, а судья склонился над столом и написал прошение к военному командиру. Когда с этим было покончено, он велел Дао Ганю сообщить все добытые сведения Ма Жуну и Цзяо Даю. Он рассказал все, что узнал, и тут вошел Хун с сообщением, что солдаты опознали в Бань Фэне человека, которого видели на дороге в город.
Судья Ди допил чай, который оставался в чашке, и заговорил:
– Что ж, время подвести итоги. Во-первых, что касается убийства госпожи Бань: мы теперь точно знаем, что о встрече с так называемыми разбойниками Бань Фэн сказал правду. Думаю, что и все остальное тоже правда, но для полной уверенности мы все-таки подождем возвращения приставов из Пяти Овнов. Лично я, впрочем, и так не сомневаюсь, что Бань Фэн невиновен. Нам нужно направить усилия на поиски настоящего убийцы, который умертвил госпожу Бань где-то между полуднем пятнадцатого числа и ранним утром шестнадцатого.
– Раз убийца заранее знал, что Баня не будет дома, – вступил в разговор Дао Гань, – это должен быть кто-то, кто хорошо с ними знаком. Е Дай мог бы перечислить нам всех друзей своей сестры, ведь они с ней были очень близки.
– Допросить Е Дая необходимо в любом случае, – ответил судья Ди, – ведь то, что тебе сказали в игорном доме, само по себе требует расследования. И я лично расспрошу у Бань Фэна обо всех их друзьях и знакомых. Теперь перейдем к делу Ляо Лень-фан. Дао сообщил его друг-торговец, что Ляо Лень-фан тайно посетила дом свиданий для встречи с неким молодым человеком. Очевидно, что это тот же самый дом свиданий, который назвал сводник. Через несколько дней к Ляо Лень-фан подходит на рынке какая-то женщина, что-то ей сообщает и тут же уводит ее. Что она могла ей сказать? Очевидно, что ее ждет ее любовник. Но мы можем лишь гадать, какую роль в этом играл человек в татарском капюшоне.
– Понятно, что это не к нему девушка шла на свидание, – задумчиво сказал десятник Хун. – Торговец описывал Дао Ганю стройного молодого человеке, а немой мальчик говорил, что этот высокий и полный.
Судья кивнул, соглашаясь. Некоторое время он молчал, задумчиво водя пальцами по бакенбардам, а затем продолжил свою мысль:
– Как только Дао Гань рассказал мне о тайном свидании Ляо Лень-фан, я послал старосту в рисовую лавку нашего друга, чтобы тот пошел с ним на рынок и показал дом. После этого начальник должен был зайти к Чжу Да-юаню и вызвать в суд Ю Гана. Хун, сходи посмотри, не вернулся ли он уже!
Хун вышел и вернулся через минуту.
– Дом, где была Ляо, – отрапортовал он, – это действительно дом свиданий рядом с «Весенним ветерком». Соседи говорят, что хозяйка умерла позавчера, а единственная служанка уехала к себе в деревню. Соседи еще говорят, что в доме творились странные вещи, что по ночам часто оттуда доносился шум, но они почитали за лучшее делать вид, что не замечают. Когда пришел староста, дверь была открыта. Дом был обставлен очень хорошо, лучше, чем можно ожидать. С момента смерти хозяйки туда никто не заходил, и никто пока не заявил на него прав. Староста произвел опись имущества и велел опечатать двери.
– Опись, значит, произвел, – откликнулся судья. – Подозреваю, что часть имущества сейчас перейдет в его собственный дом. Что-то мне не нравятся эти его всплески энтузиазма… Очень жаль, что хозяйка скончалась именно сейчас, теперь нам никто не расскажет, что за любовник был у Ляо Лень-фан. Да, Ю Ган здесь?
– Ждет у охранников, сударь, – ответил десятник Хун. – Я схожу за ним.
Хун привел Ю Гана, и судья отметил, что у обычно цветущего юноши сейчас бледный, нездоровый вид. Губы его подергивались, руки дрожали, и он ничего не мог с собой поделать.
– Садитесь, Ю Ган, – пригласил судья Ди. – Наше расследование продвигается вперед, и сейчас нам нужно побольше узнать о вашей невесте. Скажите, как долго вы знакомы?
– Три года, ваша честь.
Брови судьи в удивлении поползли вверх.
– Древние говорили, что если между юными возникает приязнь, для них лучше всего сочетаться браком, как только они достигнут соответствующего возраста.
Ю Ган густо покраснел и торопливо ответил:
– Господин Ляо очень привязан к дочери, ваша честь, и ему было бы тяжело расстаться с нею. Мои же родители, живущие далеко на Юге, просили господина Чжу распоряжаться моей судьбой от их имени. Я жил у господина Чжу все это время. Он боится, и я могу это понять, что если я обзаведусь собственной семьей, я перестану быть полностью в его распоряжении. Он был для меня вторым отцом, ваша честь, и я просто не мог настаивать, чтобы он позволил мне жениться.
Судья Ди не стал ничего комментировать и просто спросил:
– Как вы полагаете, что могло случиться с Лень-фан?
– Я не знаю! – закричал юноша. – Я думаю об этом все время, мне так страшно…
Судья молча смотрел на Ю Гана. Тот сжал руки так, что они побелели; по щекам его медленно сползали слезы.
– Скажите, – внезапно спросил судья, – а вы не боялись, что она убежала с любовником?
Ю Ган изумленно воззрился на судью и, невольно улыбнувшись сквозь слезы, ответил:
– Нет, ваша честь, нет! Этого просто не могло быть, я вам ручаюсь!
– В таком случае, – печально сказал судья, – у меня для вас плохие новости, Ю Ган. За несколько дней до своего исчезновения Лень-фан посетила дом свиданий на рынке, где встретилась с молодым человеком.
Ю Ган побледнел. Лицо его стало пепельного цвета, он посмотрел на судью расширившимися глазами и внезапно закричал:
– Это конец! Наша тайна раскрыта!
Он разрыдался и забился в конвульсиях. Повинуясь незаметному знаку судьи, десятник Хун поднес ему чашку чаю, и юноша осушил ее одним глотком. Ему стало легче, и он продолжал уже почти нормальным голосом:
– Ваша честь, Лень-фан покончила с собой, и я повинен в ее смерти!
Судья тяжело откинулся на спинку кресла и, медленно поглаживая бакенбарды, сказал:
– Объяснитесь, Ю Ган!
Юноша с трудом овладел собой и начал:
– Примерно шесть дней тому назад Лень-фан пришла со своей воспитательницей в дом Чжу Да-юаня, чтобы передать письмо от матери для его старшей жены. Та принимала ванну, и им пришлось подождать. Лень-фан вышла в сад, и там я ее увидел. Моя комната расположена в той части дома; я уговорил ее подняться ко мне… И после этого мы несколько раз тайно встречались в том доме, на рынке. Ее воспитательница заходила в лавочку, которой владеет какая-то ее подруга, и не возражала, чтобы Лень-фан гуляла по рынку одна, пока они болтали. Последний раз мы с Лень-фан встретились за два дня до ее исчезновения.
– Так это вас видели около того дома! – вырвалось у судьи.
– Да, меня, ваша честь, – пролепетал Ю Ган. – В тот день Лень-фан призналась мне, что беременна. Она была в ужасе, потому что наша связь немедленно стала бы известна. И я тоже был в панике, ведь я знал, что после этого господин Ляо выгнал бы дочь из дому, а меня господин Чжу отправил бы к родителям. Я пообещал Лень-фан, что сделаю все возможное, чтобы вымолить у господина Чжу согласие на брак, и Лень-фан тоже решила поговорить со своим отцом. Я пришел к своему хозяину в тот же вечер, но он и слышать ничего не хотел. Он кричал на меня, называл меня неблагодарной скотиной и плутом. Я тайком отправил Лень-фан записку, в которой рассказал о своей неудаче и просил как можно скорее поговорить с отцом. Бедняжка, очевидно, пришла в полное отчаянье и покончила с собой. Она бросилась в колодец. И я, я один, в ответе за ее смерть! О, горе мне!
Ю Ган снова разрыдался. Через некоторое время прозвучал его прерывающийся голос:
– Эта тайна давила на меня все эти дни; каждую минуту я боялся, что найдут ее тело. И когда пришел этот ужасный человек, Е Дай, и сказал, что видел, как Лень-фан входила ко мне в комнату, я дал ему денег, чтобы он только молчал. Но ему было мало, и он явился снова! Он стал приходить каждый день. Сегодня он снова пришел…
– Как он узнал о вашей тайне? – прервал его вопросом судья.
– Нас выследила Лю, старая служанка Чжу. Когда-то она служила в доме Е и нянчила маленького Е Дая. Видимо, это она рассказала ему о том, что видела нас, когда они разговаривали в коридоре около библиотеки, – Е Дай ждал Чжу, чтобы поговорить о какой-то сделке. Е Дай клялся мне, что больше старуха никому ничего не скажет.
– А сама она не приходила к вам? – спросил судья.
– Нет, ваша честь. Но я хотел сам поговорить с ней, чтобы убедиться, что она будет молчать. Однако найти ее мне до сегодняшнего дня не удалось. – Заметив удивленный взгляд судьи, Ю Ган пояснил: – Мой хозяин разделил дом на восемь частей, не сообщающихся друг с другом. В каждой части своя кухня и своя прислуга. Главную часть занимает сам господин Чжу со своей старшей женой, там же находятся его кабинет и моя комната. Остальные части дома принадлежат его женам. За слугами следят, им строго запрещено ходить в чужие помещения, так что в доме, как видите, ни с кем из них просто так не поговоришь. Но сегодня утром я встретил Лю около кабинета хозяина, когда выходил оттуда после разговора о денежных расчетах с крестьянами. Я быстро спросил Лю, что она сказала Е Даю про меня и Лень-фан. Она притворялась, что вообще не понимает, о чем я говорю. Я понял, что она все еще верна старому хозяину… – Ю Ган остановился. – Но теперь уже не важно, сохранит ли она секрет, – прошептал он.
– Нет, это важно, Ю Ган, – возразил судья. – У меня есть доказательства того, что Ляо Лень-фан не убивала себя. Ее похитили.
– Что?! – закричал Ю Ган. – Но кто же это сделал? И где она сейчас?
Судья Ди поднял руку.
– Расследование продолжается, – ответил он. – Вы должны держать все в тайне, чтобы не спугнуть того, кто похитил Ляо Лень-фан. Когда Е Дай снова явится за деньгами, скажите ему прийти через день или два. Я обещаю, что за это время найду вашу невесту и того, кто воспользовался ею для совершения преступления. Ю Ган, вы наделали глупостей с самого начала. Вместо того чтобы позаботиться о девушке, вы воспользовались ее страстью, – утолили ее желание, которое на самом деле не имели права утолить. Предложение, женитьба – это не частное дело двоих любящих, это торжественная церемония, в которой должны участвовать обе семьи. Вы оскорбили память своих предков, которые объявляли о свадьбе перед семейным алтарем, и вы опозорили свою невесту. В то же время вы дали преступнику возможность воспользоваться девушкой, ведь он заманил ее, сказав, что это вы ее ждете. Вы сами продлили ее заключение тем, что не сказали мне всей правды сразу, как только узнали об ее исчезновении. Что ж, Ю Ган, сейчас вы можете идти. Я сообщу вам, когда найду ее.
Юноша попытался что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Он просто повернулся и вышел.
Помощники судьи заговорили все разом. Судья поднял руку, призывая к тишине, и сказал:
– Дело Ляо Лень-фан приближается к завершению. Очевидно, похищение организовал этот подонок Е Дай, ведь, кроме служанки, тайну знал только он. Вдобавок Е Дай подходит под описание, которое дал немой мальчик на рынке. Женщина, которая увела Ляо Лень-фан, – это, должно быть, хозяйка дома свиданий. Но она отвела девушку не в дом, а куда-то еще, где ее, наверное, и держит Е Дай – то ли для собственного пользования, то ли для продажи. Он знает, что он в полной безопасности, ведь бедная девушка ни за что не попытается связаться ни с женихом, ни с родителями. Только Небу известно, что он с ней делает!.. Но и этого ему мало, он еще шантажирует Ю Гана…
– Ваша честь, хотите, я пойду и разыщу этого ублюдка? – немедленно вызвался Ма Жун.
– Обязательно! Идите с Цзяо Даем в дом Е. Братья, скорее всего, сейчас ужинают. Дождитесь, когда Е Дай выйдет, и проследите за ним. Он должен привести вас в то место, где он прячет Ляо Лень-фан. Арестуйте его и всех, кого там найдете. С ним можете особо не церемониться. Только смотрите, чтобы он потом был в состоянии говорить… Удачи вам!
Глава девятая
Судья Ди отводит домой заблудившуюся девочку; ему сообщают еще об одном убийстве
Ма Жун и Цзяо Дай вышли. Вскоре и Хун с Дао Ганем отправились на ужин. Судья Ди сел за стол и принялся разбирать бумаги, которые пришли из областной управы.
В дверь кто-то постучал.
– Войдите! – крикнул судья, откладывая бумаги в сторону. «Должно быть, слуга принес ужин», – подумал он.
Но это была госпожа Го. На ней была длинная меховая накидка с капюшоном, которая удивительно ей шла; женщина отвесила судье почтительный поклон, и судья снова ощутил тот необыкновенно приятный аромат трав, что наполнял «Коричную рощу».
– Садитесь, госпожа Го, – пригласил судья. – Мы сейчас не в зале суда.
Она плавно опустилась на край стула.
– Ваша честь, – заговорила она, – я осмелилась явиться сюда, чтобы доложить о двух арестованных женщинах, которых привели сегодня днем.
– Я вас слушаю. – Судья откинулся в кресле и поднес к губам чашку, но она оказалась пуста. Заметив это, госпожа Го встала, налила судье чай из большого чайника, стоявшего на столе, и снова села.
– Ваша честь, они обе с юга, из крестьянских семей. Родители продали их прошлой осенью какому-то бродячему торговцу, когда случился неурожай. Торговец привез их в Бэйчжоу и перепродал в веселый дом возле рынка. А хозяин веселого дома поселил их отдельно и заставлял заманивать посетителей, чтобы потом отбирать у них деньги, – как это произошло сегодня. Ваша честь, я не думаю, что эти женщины такие уж плохие. Они ненавидят свою работу, но ничего не могут поделать, ведь родители продавали по закону, и у хозяина есть бумага с подписями.
Судья глубоко вздохнул.
– Старая как мир история! Но сейчас, кажется, им можно помочь, поскольку у хозяина веселого дома не было разрешения на открытие публичного заведения. Как обращались с девочками там?
– О, это тоже старая история, – госпожа Го невесело улыбнулась, – их били, заставляли исполнять всю домашнюю работу…
Она грациозно поправила капюшон, и судья в очередной раз подумал, что госпожа Го все-таки на редкость красивая женщина.
– Обычно за содержание подпольного притона полагается крупный штраф, – сказал судья. – Однако же в нашем случае накладывать штраф бесполезно – ну выплатит хозяин деньги, но потом-то просто взыщет убыток с девочек. Правда, его можно обвинить в вымогательстве, а после этого признать продажу девушек незаконной и аннулировать сделку. И раз вы считаете, что они не заслужили наказания, их лучше всего будет отправить к родителям.
– О ваша честь, вы так добры…
Госпожа Го встала, собираясь уходить. Судья вдруг поймал себя на мысли, что ему жаль отпускать ее, что он хочет продолжать разговаривать с ней…
Он взял себя в руки и коротко сказал:
– Благодарю вас за отчет, госпожа Го. Вы можете идти.
Она поклонилась и вышла из кабинета.
Судья встал и принялся шагать из угла в угол, заложив руки за спину. После ее ухода в кабинете как будто стало холоднее. Тут судья вспомнил, что его семейство должно сейчас находиться на первой почтовой станции. «Интересно, как они там устроились?» – подумал он. Вошел слуга и принес ужин; после еды судья еще долго стоял с чашкой чая у печки.
Неожиданно дверь распахнулась – вошел Ма Жун, и вид у него был удрученный.
– Ваша честь, Е Дай ушел из дома после завтрака, – с места в карьер начал он, – и не вернулся к ужину. Слуга сказал, что он часто ужинает с остальными игроками и приходит домой за полночь. Цзяо Дай остался следить за домом.
– Жаль! – вздохнул судья. – Я надеялся, что мы уже сегодня найдем девушку! Ну что ж, продолжать слежку вряд ли стоит. Завтра Е Дай явится в суд вместе с Е Бинем, и тогда мы его и схватим.
Ма Жун ушел. Судья Ди сел к столу и придвинул к себе бумаги, намереваясь закончить наконец с делами, но понял, что не может сосредоточиться. Его особенно беспокоило то, что Е Дай ушел из дома. Судья убеждал себя, что его тревога беспочвенна, что Е Дай вряд ли посещает место, где спрятана Лень-фан, каждый день, что сегодня у него могли быть какие-то другие дела… И тем не менее это ужасно – уже видеть перед собой конец дела и сидеть просто так, ничего не предпринимая. А вдруг Е Дай все-таки там? Вдруг он как раз сейчас идет к Лень-фан? Его капюшон не так трудно вычленить в толпе… И вдруг судью словно обожгло. Он понял, где видел этот капюшон. У Храма Городского Божества!
Судья вскочил, бросился к шкафчику в углу кабинета и стал рыться в ворохе старой одежды. Он вытащил поношенную, заплатанную, но все еще теплую меховую накидку и надел ее. Снял шапочку и вместо нее намотал толстый шерстяной плат, закрывающий шею и нижнюю часть лица. Затем достал маленький сундучок с лекарскими принадлежностями на ремне и надел его на плечо. Судья посмотрел на себя в небольшое зеркало: теперь он выглядел как обычный врач, возвращающийся после обхода больных.
Судья вышел из здания через черный ход. С неба падали крупные хлопья снега; судья шел к Храму Городского Божества, внимательно всматриваясь в редких прохожих, но видел лишь обычные меховые шапки – татарского головного убора ни у кого не было.
Небо постепенно очистилось. Судья подумал, что шанс встретить Е Дая – один из тысячи, если не меньше. Тут же ему пришло в голову, что на самом деле он и не надеется на эту встречу, скорее, ему просто необходимо пройтись по улице, подышать свежим воздухом после долгого сидения в холодном, пустом кабинете. Судье стало грустно. Он остановился и огляделся. На пустой и темной улице никого не было. Судья решил, что пора возвращаться. Его ждет работа.
И тут откуда-то донесся тихий плач. Судья Ди пошел на звук и увидел девочку лет шести, которая сидела на крыльце какого-то заброшенного дома и горько плакала.
– Что с тобой, малышка? – участливо спросил судья Ди.
– Я заблудилась! – сквозь слезы ответила девочка. – Я не знаю, где мой дом!
– Ничего, я знаю, где ты живешь. Пойдем, я тебя отведу домой! – сказал судья. Он снял сундучок, сел на него и посадил девочку на колени. Бедняжка дрожала от холода, и судья укутал ее в свою накидку. – Но сначала тебе нужно как следует согреться.
Девочка уже не плакала.
– А потом вы отведете меня домой, да? – доверчиво спросила она.
– Конечно, – ответил судья. – Скажи-ка, как тебя зовет мама?
– Мэй-лань. А вы разве не знаете?
– Знаю, конечно, я просто забыл. А теперь вспомнил. Ван Мэй-лань.
– Нет, это вы, наверное, пошутили! Меня на самом деле зовут Лу Мэй-лань!
– Ах, ну да, – извиняющимся голосом сказал судья, – еще у твоего отца есть лавка в…
– Ой, да вы просто притворяетесь, что знаете! – разочарованно протянула девочка. – У меня отец умер. А у мамы лавка хлопковых тканей. Ничего вы про меня не знаете!
– Понимаешь, малышка, я врач, я всегда бываю ужасно занят и все путаю, – попытался оправдаться судья. – Скажи мне, с какой стороны Храма вы с мамой проходите, когда идете на рынок?
– С той стороны, где два каменных льва, – быстро ответила Мэй-лань. – А какой из них вам больше нравится?
– Тот, у которого шар в лапе, – осторожно ответил судья, надеясь хоть в этот раз попасть правильно.
– И мне тоже! – радостно сказала девочка. Судья встал, перекинул через плечо сундучок, взял девочку на руки и зашагал к Храму.
– Интересно, какой это у мамы котенок, – задумчиво произнесла Мэй-лань.
– Котенок? – рассеянно переспросил судья Ди.
– Ну да, котенок. Понимаете, к маме приходит один человек, они разговаривают ночью, и он все время зовет какого-то котенка и разговаривает с ним! Я спрашивала у мамы, но она рассердилась и сказала, что котенок мне приснился. Но я то знаю, что не приснился!
Судья тихонько вздохнул. У вдовы Лу, наверное, есть любовник, которого она скрывает от дочки.
Они подошли к самому Храму. На улице была лавочка, и судья спросил у хозяина, где лавка вдовы Лу. Тот показал, куда идти, и судья с девочкой направился дальше.
– А почему ты убежала из дома одна так поздно? – спросил он.
– Мне приснился страшный сон, я от страха проснулась и выбежала, чтобы найти маму!
– Разве у тебя нет няни?
– Мама выгнала ее после смерти папы. Сегодня вечером дома никого не было…
Они подошли к лавке с вывеской «Лавка тканей Лу». Судья остановился на секунду, потом постучал в дверь.
Ему открыла женщина лет тридцати, небольшого роста и очень стройная. Она осветила лицо судьи фонарем и злобно спросила:
– Что вы делаете с моей дочерью?
– Она заблудилась на улице, и я привел ее домой, – сдержанно ответил судья. – Вам бы смотреть за ней получше. Она могла простудиться.
Женщина бросила на него недобрый взгляд. Судья подумал, что она могла бы быть хорошенькой, если бы не это злое, даже жестокое выражение ее глаз.
– А вам бы не лезть в чужие дела, – прошипела она. – Я вам не дам ни гроша, и нечего тут околачиваться!
Женщина выхватила дочку из рук судьи и захлопнула дверь у него перед носом.
– М-да, приятная дама, – еле слышно пробормотал судья, пожал плечами, развернулся и направился назад, к главной улице.
Проходя мимо кабака, судья налетел на двух мужчин, почти бежавших по дороге. Один из них тихо выругался и побежал было дальше, но вдруг разглядел лицо судьи и резко остановился. Второй тоже остановился, ничего не понимая.
– Небеса праведные, судья! – воскликнул первый.
Судья Ди улыбнулся, глядя на изумленные лица Ма Жуна и Цзяо Дая, и сказал:
– Я хотел найти Е Дая, но вместо этого пришлось отвести домой заблудившуюся девочку. Хотите, попробуем найти его вместе… – Увидев смятение на лицах помощников, судья понял, что что-то случилось. – В чем дело? – спросил он, разом посерьезнев.
– Ваша честь, – хрипло ответил Ма Жун, – мы как раз шли в суд, чтобы доложить вам: Лань Дао-гуй найден в бане убитым.
– Как его убили? – спросил судья.
– Его отравили, ваша честь, – с непередаваемой горечью в голосе сказал Цзяо Дай. – Какое зверское, кошмарное убийство!
– Идемте, – отрезал судья.
Глава десятая
Судья приступает к расследованию коварного убийства; он находит в чашке с чаем отравленный цветок
Вокруг бани уже собралась огромная толпа. У дверей стоял надзиратель с рынка. Он хотел было задержать судью, но тот откинул платок, и охранник тут же узнал его и посторонился, давая пройти.
Полный мужчина с круглым лицом, встретивший судью в холле, представился хозяином бани. Судья был в бане впервые, но знал, что вода здесь шла из природного источника и обладала целебными свойствами.
– Покажите, где произошло убийство, – велел он.
Хозяин провел судью и сыщиков в предбанник, где стоял жаркий пар, и Ма Жун посоветовал судье раздеться до белья: дальше будет еще жарче. Судья снял всю одежду, и хозяин объяснил, что коридор отсюда ведет к общему бассейну, а справа находятся десять отдельных банных помещений. Лань Дао-гуй всегда сидел в последнем, так как там было наиболее тихо.
Он открыл дверь, и в предбанник проникли струи горячего пара. Сквозь пар судья различил две фигуры в черных халатах и шароварах, защищающих от жара.
– Это мои люди, – пояснил хозяин, – они велели всем выйти. А вот и комната Ланя.
Они вошли в банное помещение. Пол был залит водой; в середине стояли небольшой стол и бамбуковая скамья. На полу около скамьи лежало обнаженное тело – какого-то неестественного, зеленоватого цвета. Изо рта вывалился распухший язык.
Судья осмотрелся. На столе он увидел чайник и несколько кусков бумаги.
– Смотрите, вот чашка, – сказал Ма Жун, указывая на пол.
На полу валялись осколки. Судья поднял самый большой и заметил, что внутри осталось немного коричневатой жидкости. Осторожно, чтобы не пролить ни капли, судья поставил его на стол и спросил хозяина:
– Как его обнаружили?
– Господин Лань приходил сюда через день, никогда не пропуская. Он приходил всегда в одно и то же время. Обычно он сначала окатывал себя водой, потом пил чай, потом делал упражнения. Мы никогда не беспокоили его, пока он сам не выходил и не просил еще чаю. Обычно он выходил где-то через час. После чая он одевался и уходил, и так каждый раз… Вся прислуга любила его и старалась ему угодить, поэтому обычно кто-нибудь стоял у дверей и ждал, когда господин Лань попросит чая. И вот сегодня вечером он не вышел. Слуга прождал около получаса, потом пошел за мной, поскольку не осмеливался сам беспокоить господина Ланя. Мы все знали его постоянные привычки, и вот поэтому я испугался. Я подумал, что ему стало плохо. Я открыл дверь и… и увидел его.
На несколько секунд воцарилась мертвая тишина. Наконец заговорил десятник Хун:
– Надзиратель послал своего человека в управу, но поскольку вас, ваша честь, не было, мы сами побежали сюда и проследили, чтобы сюда никто не входил. Мы с Дао Ганем расспросили слуг, Ма Жун и Цзяо Дай сделали список всех посетителей бани. Но никто из тех, кто сегодня здесь мылся, не входил к Ланю.
– Яд был в чае, – сказал судья Ди. – Как он там оказался?
– Скорее всего, чай отравили здесь, в этом помещении, – предположил десятник Хун. – В эти чайники заранее наливают чай из большого чайника в предбаннике. Если бы убийца насыпал яд туда, отравились бы все посетители. Но так как Лань не запирался, мы предполагаем, что убийца вошел к нему, отравил чай и вышел.
Судья согласно кивнул. На одном из осколков чашки он заметил мокрый белый цветок. Судья осторожно поднял осколок и спросил у хозяина:
– Вы подаете жасминовый чай?
– Нет, ваша честь, – покачал головой тот, – нет. Жасминовый слишком дорог.
– Понятно. Дао Гань, перелей в какой-нибудь сосуд остатки чая, заверни осколок с цветком в промасленную бумагу и возьми с собой. Чайник возьми тоже. Го определит, есть ли там яд, или отравлен был только чай в чашке.
Дао Гань рассеянно кивнул, не отрывая взгляда от кусочков бумаги на столе.
– Смотрите, – наконец сказал он. – Смотрите, ваша честь, Лань Дао-гуй играл в «семь кусочков»!
Все обернулись и посмотрели на стол. Кусочки бумаги лежали в явном беспорядке.
– Но здесь их только шесть, – заметил судья. – Посмотрите вокруг, где-то здесь должен быть и седьмой – маленький треугольник.
Помощники судьи опустились на колени и стали шарить по полу; судья неотрывно смотрел на тело.
– У него сжат кулак! – воскликнул судья. – Посмотрите, может быть, седьмой кусочек в его руке!
Десятник осторожно разжал мертвые пальцы. На ладони был маленький бумажный треугольничек. Хун взял его и передал судье.
– Это показывает, что Лань выкладывал фигурку уже после того, как принял яд! А не может ли быть такого, что он хотел показать, кто его убийца?!
– Похоже, что он смахнул кусочки, падая, – сказал Дао Гань. – И мы уже ничего не сможем увидеть.
– Все равно, зарисуй эти кусочки, – сказал ему судья. – На досуге мы их поизучаем. Хун, скажи надзирателю, чтобы тело доставили в управу. После этого осмотрите комнату как можно тщательнее. Я же должен задать несколько вопросов служителю, что собирает деньги у входа. – С этими словами судья вышел вместе с хозяином бани.
Одевшись в предбаннике, судья прошел ко входу, где сидел служитель, и сел на скамеечку рядом с ящиком для денег. Служитель был в таком страхе, что отвечать на вопросы мог с трудом.
– Ты помнишь, как вошел господин Лань?.. Слушай, перестань так дрожать! – нетерпеливо прибавил судья. – И так ясно, что раз ты сидел в кассе весь день, убийства совершить никак не мог! Так что успокойся, пожалуйста, и отвечай на вопросы.
– Да, я хорошо помню, ваша честь, – пролепетал служитель. – Господин Лань пришел в обычное время, заплатил пять монет и прошел в баню.
– Он был один?
– Да, ваша честь, как всегда.
– Хорошо. Я вижу, что ты знаешь большинство посетителей. Не припомнишь ли, кто приходил сюда после Ланя?
Служитель наморщил лоб, вспоминая.
– Да… Более или менее, ваша честь. Понимаете, приход господина Ланя как бы делил вечер на две половины, для меня его появление всегда было чем-то вроде вехи… После него пришел мясник Лю, заплатил две монеты за бассейн. Потом господин Ляо, пять монет за отдельную комнату. Потом четверо юношей, которые торгуют на рынке. Затем…
– Ты знаешь всех четверых? – прервал его судья.
– Да, ваша честь, – сказал служитель и, подумав немного, прибавил: – То есть нет, ваша честь, – я знаю только троих из них. Четвертый пришел сюда впервые. Он был одет в черный татарский камзол и шаровары.
– Куда он пошел? – спросил судья.
– Все четверо заплатили за бассейн, и я выдал им черные бирки. – Увидев, что судья непонимающе смотрит на него, служитель снял с вешалки две черные деревянные пластинки, которые висели на веревке, и объяснил: – Мы всем выдаем такие бирки, ваша честь. Черная бирка – в бассейн, красная – в отдельную комнату. Видите, бирка состоит из двух половинок, они помечены одним номером. Гость отдает одну половинку слуге в предбаннике, другую забирает с собой, а при выходе снова показывает слуге, и по ней слуга выдает одежду.
– И это у вас единственная мера предосторожности?
– Да, ваша честь, – извиняющимся тоном ответил служитель. – Мы просто следим, чтобы люди не проходили внутрь без оплаты и чтобы не уносили чужую одежду.
«Что ж, большего ожидать и не следовало», – про себя заметил судья.
– Вы видели, как все четверо юношей потом уходили? – спросил он.
– Э… я не могу точно сказать, – ответил служитель. – Когда обнаружили тело, поднялась такая суматоха, что я…
Его прервали: вошли Ма Жун и Цзяо Дай и сообщили, что ничего больше в комнате не обнаружено. Судья обратился к Ма Жуну:
– Когда проверяли всех пришедших после Ланя, не видели молодого человека, одетого в татарское платье?
– Нет, ваша честь, не видели. Мы спрашивали у каждого имя и адрес, и человека в татарской одежде я бы обязательно запомнил.
Судья повернулся к служителю и сказал:
– Выйдите на улицу и посмотрите, нет ли кого-нибудь из этих юношей среди толпы.
Служитель вышел; судья Ди сидел молча, задумчиво постукивая черной биркой по столу. Скоро его оторвали от размышлений, – служитель вернулся с испуганным молодым человеком.
– Кто твой приятель-татарин? – без предисловий спросил у юноши судья.
– Я его не знаю, сударь! – со страхом в голосе ответил тот. – Я видел татарского парня здесь позавчера, он вертелся у входа, но не шел внутрь. Сегодня он снова был здесь, и, когда мы вошли, он вошел за нами.
– Опиши его, – велел судья.
Юноша пришел в явное замешательство.
– Он был небольшого роста, кажется, худой. Вокруг головы у него был повязан черный платок, который закрывал рот. Не знаю, есть ли у него усы. Но, кажется, из-под платка выбивались длинные волосы. Мои друзья попытались было с ним заговорить, но он на них так посмотрел, что всякая охота говорить пропала. Еще, не ровен час, достанет нож из-за пазухи…
– Тебе не удалось получше рассмотреть его в бане?
– Нет, он, наверное, пошел в отдельную комнату, – сказал юноша. – В бассейне мы его не видели.
– Что ж, – сказал судья, бросив короткий, но пристальный взгляд на юношу. Тот поспешно вышел, и судья снова обратился к служителю: – Пересчитай бирки.
Служитель стал считать деревянные пластинки; судья неотрывно наблюдал за ним. Вскоре служитель повернулся к нему.
– Очень странно, ваша честь. Одной не хватает! Черной, номер тридцать шесть.
Судья резко встал, повернулся к Ма Жуну и Цзяо Даю и сказал:
– Можем возвращаться в суд. Вряд ли нам здесь удастся что-нибудь еще сделать. По крайней мере мы знаем, что убийца незаметно прошел в комнату к Ланю, и знаем, хотя бы приблизительно, его внешность. Пойдемте.
Глава одиннадцатая
Дело о жестоком убийстве слушается в суде; присяжный врач Го вспоминает об одной старой сомнительной истории
На следующий день судья Ди призвал в суд Го для проведения вскрытия тела убитого борца. На заседание пришли все видные жители Бэйчжоу, а кроме них – все, кто только смог пробиться в зал суда.
Го закончил осмотр тела и теперь подробно отчитывался.
– Причиной смерти, – говорил он, – послужило отравление ядом, который можно определить как толченый корень змеиного дерева, что растет на юге. Остатки чая, найденные в чайнике и в чашке, были испробованы на собаке. В первый раз ничего не произошло, но сразу после приема второй порции собака издохла.
– Каким образом попал яд в чашку? – спросил судья.
– Можно предположить, что ядовитый порошок смешали предварительно с сухим жасмином, и эту смесь всыпали в чай.
– На чем основывается это предположение?
– Порошок, – объяснил Го, – имеет слабый, но ясно различимый запах. В чашке с горячим чаем этот запах обязательно проявился бы. Но если положить в чай жасминовый цветок, аромат жасмина заглушит все остальные запахи. Я разогрел чай с ядом без жасмина, и запах порошка был ясно слышен, именно по нему я и смог опознать яд.
Не задавая больше вопросов, судья распорядился, чтобы писец прочитал запись отчета, и горбун Го поставил на бумаге отпечаток большого пальца. Судья постучал молоточком о скамью и объявил:
– Лань Дао-гуй был выдающимся борцом, неоднократным чемпионом Северных провинций. Кроме того, он был человеком высокого благородства и чистоты. Вся Поднебесная, и в особенности Бэйчжоу, который освещал своей жизнью Лань Дао-гуй, скорбит о гибели этого достойнейшего человека. Мир и покой его праху! Суд приложит все усилия к тому, чтобы найти его убийцу.
Судья сделал паузу. Все молчали. Затем он снова постучал молотком о скамью и заговорил:
– Перехожу теперь к иску Е против Баня. – Он сделал знак старосте, и тот вывел Бань Фэна к судейской скамье. – Пусть писец зачтет показания, касающиеся передвижений Бань Фэна.
Писец встал и вслух прочел показания солдат, встретивших Бань Фэна на дороге, и старосты приставов, ездившего в Пять Овнов. Когда он закончил чтение, судья объявил:
– Эти свидетельства подтверждают, что Бань Фэн говорил правду. И, кроме того, суд считает, что, если бы Бань Фэн действительно убил свою жену, он не стал бы уезжать из города, оставив тело на месте преступления. Поэтому суд постановляет, что обвинения, выдвинутые против Бань Фэна, безосновательны. Пусть истец скажет, желает ли он выдвинуть еще какие-либо обвинения или же снять все обвинения.
– С вашего позволения, ваша честь, – торопливо заговорил Е Бинь, – я желал бы снять все обвинения. Я приношу извинения за свои грубые слова и недостойное поведение, вызванное скорбью по сестре. Я говорю сейчас не только от своего имени, но и от имени моего брата Е Дая.
– Это будет записано, – произнес судья. – Но почему твой брат не явился в суд?
– Ваша честь, – в голосе Е Биня была тревога, – я не знаю, что могло произойти! Вчера днем брат ушел из дома и до сих пор не возвращался!
– Твой брат часто не ночует дома? – спросил судья.
– Это впервые, ваша честь! Он зачастую приходит домой поздно, за полночь, но спит всегда дома.
Судья нахмурился.
– Как только он придет, скажи ему, чтобы он немедленно явился в суд. Он должен будет лично засвидетельствовать снятие обвинений с Бань Фэна. – Судья ударил молотком о скамью и провозгласил: – Бань Фэн освобождается из-под стражи. Суд продолжит поиски убийцы его жены.
Бань несколько раз поклонился, стуча лбом об пол; как только он встал на ноги, Е Бинь бросился к нему с мольбами о прощении. Судья же приказал старосте привести в зал держателя веселого дома, двух певичек и сводников. Он вручил девушкам бумаги, удостоверяющие незаконность их продажи в веселый дом, и отпустил на свободу. Хозяина притона и обоих сводников судья приговорил к трем ударам батогами и трем месяцам тюрьмы. Все трое стали кричать и протестовать, причем хозяин громче всех: он-то понимал, что если спина и быстро заживет после порки, то убыток от отъезда девушек окупится не так быстро. Староста увел мужчин обратно в тюрьму, а бывшим певичкам судья пообещал, что их отвезут на Юг, к родителям, в сопровождении военной охраны. Пока же они могут поработать на кухне в суде.
Девушки бросились на пол, плача и благодаря судью Ди сквозь слезы, и на этом утреннее заседание завершилось. Но прежде чем уйти, судья Ди велел помощникам вызвать Чжу Да-юаня.
Судья сел в кресло и предложил Чжу садиться. Четверо сыщиков сидели, как обычно, на табуретках около двери; слуга принес чаю и молча вышел.
– Вчера вечером, – заговорил судья Ди, – я не стал вдаваться в обсуждение убийства Ланя, во-первых, потому, что еще не было результатов вскрытия, а во-вторых, потому, что я хотел посоветоваться с вами, господин Чжу. Ведь вы знали Ланя всю жизнь.
– Я сделаю все, что могу, чтобы помочь отыскать убийцу нашего Ланя! – вскричал Чжу Да-юань. – Он был самым лучшим борцом из всех, кого я знал. Ваша честь, как вы полагаете, кто мог это сделать?
– Убийца – молодой татарин, – ответил судья Ди, – или по крайней мере одет как татарин.
Десятник Хун и Дао Гань обменялись быстрыми взглядами, и Хун сказал:
– Ваша честь, мы хотели спросить, почему вы считаете, что это он убил господина Ланя. Ведь в бане вчера было больше шестидесяти человек!
– Но никто из этих шестидесяти человек, – сказал судья, – не мог проникнуть незамеченным к Ланю. Убийца знал, что служители в бане ходят в черных халатах, похожих на татарскую одежду. Он прошел в баню вместе с тремя молодыми людьми, но в предбаннике не отдал свою бирку, а проскользнул прямо в одежде в коридор, притворяясь одним из служителей. Вспомните, какой густой пар стоит в коридоре. Различить в нем кого бы то ни было практически невозможно. Убийца вошел в комнату, где сидел Лань, бросил яд в чашку с чаем и вышел. Наверное, он воспользовался черным ходом.
– Хитрый, сволочь! – воскликнул Дао Гань. – Обо всем позаботился!
– И тем не менее есть некоторые зацепки. Татарское платье и бирку он уже наверняка уничтожил. Но, выходя, убийца не заметил, что Лань в предсмертной агонии попытался выложить фигурку из «семи кусочков», которая могла бы навести нас на след. Кроме того, Лань, должно быть, хорошо знал этого человека; у нас есть приблизительное описание его наружности. Господин Чжу, может быть, вы знаете, не было ли у Ланя ученика – молодого татарина, небольшого роста, худого, с длинными волосами?
– Нет, – быстро ответил Чжу Да-юань. – Я знал всех его учеников, они все брились налысо, как сам Лань. Небеса праведные – борец, сильнейший человек, и убит ядом! Так мог поступить только трус!
Все молчали. Дао Гань задумчиво наматывал на палец пряди волос. Неожиданно он сказал:
– Да, трус – или женщина.
– У Ланя никогда не было женщин, – презрительно откликнулся Чжу Да-юань. Но Дао Гань, покачав головой, ответил:
– Вот именно поэтому его могла убить женщина. Лань мог отказать ей, а месть отвергнутой женщины страшна.
– Насколько я знаю, – вступил в разговор Ма Жун, – на господина Ланя заглядывались танцовщицы, и они обижались, что он не обращал на них внимания. Они сами рассказывали мне. Женщин привлекала его застенчивость, не знаю уж, почему.
– Глупости, – отрезал Чжу Да-юань.
Судья Ди, до этого молча слушавший, сказал:
– Должен сказать, что эта мысль кажется мне разумной! Худенькой женщине нетрудно притвориться юношей-татарином. Но тогда эта женщина – как раз отвергнутая любовница Ланя. Ведь когда она вошла к нему в комнату, он даже не попытался прикрыться, полотенце висело на стене…
– Нет, это невозможно! – вскричал Чжу. – Любовница – у Ланя! Да нет, этого просто не может быть.
– Я припоминаю, – медленно произнес Цзяо Дай, – что вчера утром он в разговоре с нами высказался неожиданно резко. Он сказал, что женщины отнимают у мужчин все силы. Никогда раньше я не слышал от него таких слов.
Чжу снова принялся горячо возражать. Судья Ди достал найденный в бане листок, на котором Дао Гань зарисовал фигурку, и комплект «семи кусочков».
Судья положил лист перед собой, выложил из шести кусочков такую же фигурку и некоторое время молча пытался приладить последний треугольник.
– Если Ланя убила женщина, – сказал он в конце концов, – эта фигурка, быть может, наведет нас на ее след. Но, падая, Лань смахнул кусочки, а последний даже не успел положить. Короче говоря, задачка не из легких… – Судья отложил кусочки и продолжил: – Но так или иначе, мы должны сейчас допросить всех, с кем общался Лань. Господин Чжу, если вы действительно хотите помочь суду, разделите эту работу с Ма Жуном, Цзяо Даем и Дао Ганем и начните сегодня же. Хун, пойди на рынок, найди тех молодых людей и поговори с двумя, которых я не допрашивал. Пусть они тоже попробуют вспомнить, как выглядел татарин. Расспрашивать их лучше в дружеской обстановке. Зайдите куда-нибудь, выпейте вина, – это поможет им вспомнить и рассказать как можно больше. Да, по дороге скажи Го, чтобы он пришел сюда, я хочу узнать побольше о яде, которым воспользовался убийца.
Чжу и четверо помощников судьи вышли вместе. Судья выпил несколько чашек чая подряд, думая об одном: почему не появляется Е Дай? Неужели он о чем-то догадался? Судья отставил чашку, встал и нервно заходил по кабинету. Ни убийство жены Баня, ни убийство борца не раскрыты. Распутать бы хоть дело Ляо Лень-фан, и то бы гора с плеч..
Вошел Го. Судья Ди тепло поздоровался с ним, усадил его напротив стола и сел сам.
– Как врач, вы, должно быть, представляете, где убийца мог достать яд. Это ведь не очень распространенный препарат?
Го откинул со лба волосы и подпер голову руками.
– К сожалению, ваша честь, этот яд может быть получен без особого труда. Его используют в малых дозах как лекарство от сердечных болезней, так что найти его можно в любой аптеке.
– Значит, здесь ничего не получится, – констатировал судья Ди с глубоким вздохом. Он снова придвинул к себе лист с изображением «семи кусочков» и недостающий треугольник и сказал: – Но, может, вот эта фигурка послужит ключом к разгадке? Ведь может же так быть, что Лань, когда понял, что умирает, специально начал собирать кусочки, чтобы как-то указать на убийцу?
– Вряд ли, ваша честь, – печально сказал Го. – Этот яд вызывает страшную боль и почти мгновенную смерть.
– Но ведь Лань обладал необыкновенной силой духа, – продолжал настаивать судья Ди. – И он очень хорошо умел выкладывать фигуры. Он понял, что не может ни открыть дверь, ни крикнуть, и вот он решил рассказать о своем убийце таким способом!
– Да, – согласился Го, – Лань действительно великолепно выкладывал фигуры. Он часто приходил к нам в гости и развлекал нас с женой тем, что выкладывал любую фигурку за несколько секунд.
– И все-таки я не могу понять, что бы эта фигурка значила, – сказал судья.
– Лань был удивительно добрым человеком, – задумчиво продолжал между тем Го. – Он узнал, что меня задевали негодяи на рынке, и специально для меня разработал приемы самозащиты – с учетом того, что у меня слабые ноги, но достаточно сильные руки. Лань потратил время, чтобы научить меня этим приемам, и с тех пор никто не решался на меня нападать…
Судья Ди и лекарь Го
Но последних слов судья Ди не услышал. Все время, что они разговаривали, судья вертел «семь кусочков», складывая их то так, то эдак, и внезапно у него получилась фигура кошки.
Он поспешно перетасовал кусочки.
Корень змеиного дерева. Цветок жасмина. Кошка. Нет, судья Ди отказывался что-либо понимать.
Заметив удивленный взгляд Го, судья торопливо заговорил, чтобы скрыть растерянность:
– Знаете, я сейчас почему-то вспомнил об одной странной встрече. Прошлым вечером я вышел пройтись и увидел маленькую девочку, которая потерялась, и отвел ее домой. Ее мать накричала на меня. Эта женщина – вдова, и из лепета девочки я заключил, что она тайком принимает у себя любовника.
– А как зовут эту вдову? – заинтересованно спросил Го.
– Ее фамилия Лу, она хозяйка лавки тканей.
Го резко поднял голову.
– Это ужасная женщина, ваша честь! – раздельно сказал он. – Мне пришлось иметь с ней дело месяцев пять назад, когда скончался ее муж, причем при весьма загадочных обстоятельствах!
Все еще поглощенный мыслями о кошке, судья Ди отметил про себя, что Лань действительно часто заходил в «Коричную рощу» к Го.
– А что там произошло? – машинально спросил он.
Го помолчал немного, прежде чем ответить.
– Прежний судья, который был до вас, ваша честь, не уделял особенно много внимания этому делу. Это понятно, ведь тогда как раз участились атаки татар на Северную Армию, в город стекались толпы беженцев, уходящих на юг, и у судьи была масса забот. Так что вникать в чью-то смерть от сердечного приступа он не стал.
– Естественно, – рассеянно подтвердил судья, – если бы было что-нибудь подозрительное, это показало бы вскрытие.
– Ваша честь, – медленно ответил горбун, – вскрытия не было!
От рассеянности судьи Ди не осталось и следа. Теперь он был весь внимание.
– Расскажите! – велел он.
– Однажды вечером, – начал Го, – госпожа Лу пришла в суд вместе с Кваном, известным тогда врачом. Кван заявил, что во время обеда Лу Мин пожаловался на головную боль, вышел из-за стола и прилег. Через какое-то время его жена услышала стоны; она вошла к нему, но он был уже мертв. Тогда она позвала врача, тот осмотрел тело, и женщина сказала, что у Лу Мина было слабое сердце. Кван спросил, что Лу Мин ел на обед, жена ответила, что он съел очень мало, но выпил два стакана вина, чтобы унять головную боль. На этих основаниях Кван подписал свидетельство о смерти и в качестве причины указал сердечный приступ, вызванный вином. Судья так и записал в заключении.
Судья Ди ничего не ответил. Горбун продолжал:
– Позже я познакомился с братом Лу Мина. Он рассказал мне, что помогал обряжать тело на похоронах и обратил внимание на то, что лицо не было посиневшим, как обычно бывает после приступа, но зато глаза вылезали из орбит. Эти симптомы указывают на то, что покойный получил сильный удар по голове, и я специально пошел к вдове Лу, чтобы расспросить ее о подробностях смерти Лу Мина. Но она стала кричать, что я тревожу прах ее покойного мужа, и выгнала меня. Я решился пойти в управу, но судья прямо сказал, что согласен с заключением Квана и не видит надобности во вскрытии. На этом все и кончилось.
– Вы разговаривали с самим Кваном? – спросил судья.
– Я пытался несколько раз, но он избегал меня. Тогда по городу ходили слухи, что Кван занимается черной магией. Кван уехал вместе с волной беженцев на юг, и больше здесь о нем не слышали.
Судья задумчиво поглаживал бороду.
– Действительно, весьма любопытная история! Интересно, остались ли тут еще колдуны? Вообще-то по закону за колдовство полагается смертная казнь.
Го пожал плечами.
– Многие жители Бэйчжоу имеют татарское происхождение, – ответил он, – и кое-кто считает себя знатоком древних секретов колдовства. У нас говорят, что татары способны убивать врагов, сжигая или разрывая их изображения; некоторые верят, что они продлевают свою жизнь, вступая в связь с оборотнями или злыми демонами… По мне, все это невежество и суеверия, но Лань когда-то изучал эти поверья и говорил мне, что в них есть и доля правды.
– Еще Конфуций учил людей не стараться постигнуть неизвестное с помощью черной магии, – отмахнулся судья Ди. – Удивительно, что такой мудрый человек, как Лань Дао-гуй, тратил время на глупости.
– Он был человеком широких интересов, – ответил Го, слегка задетый тоном судьи.
– Что ж, – сказал судья, – я рад, что вы рассказали мне эту историю. Я, пожалуй, вызову вдову Лу в суд и сам расспрошу ее о смерти ее мужа.
Судья Ди придвинул к себе бумаги, и горбун торопливо поклонился и вышел.
Глава двенадцатая
Судья Ди идет на Лекарский Холм; вдова отказывается явиться в суд
Едва за Го закрылась дверь, судья Ди отшвырнул бумаги, скрестил руки на груди и попытался сосредоточиться и привести мысли в порядок. Посидев так несколько минут, он встал, переоделся в охотничью одежду. Небольшая верховая прогулка поможет ему вновь привести мозг в рабочее состояние. Он приказал, чтобы ему подали лошадь, вскочил в седло и выехал на улицу.
Судья несколько раз объехал старое войсковое поле, после чего выехал на главную улицу города и поскакал к северным вратам. Выехав из города, судья осадил коня. Он ехал через широкое, пустынное поле к Лекарскому Холму. Судья взглянул на небо; оно было затянуто тучами, и все предвещало очередной снегопад.
Справа от дороги лежали два больших камня. Судья знал, что сразу за ними начинается проселок, ведущий к Лекарскому Холму. Судья свернул и поехал по этому проселку, пока он не превратился в узенькую тропинку, по которой можно только идти. Тогда судья спешился, потрепал коня по холке, привязал его к дереву и дальше пошел пешком.
У самого подъема судья остановился, заметив следы маленьких ног. Он постоял в нерешительности, раздумывая, стоит ли подняться или лучше повернуть обратно, но в конце концов тряхнул головой и стал подниматься наверх.
На вершине холма росло единственное дерево – слива, сейчас занесенная снегом. Сквозь снежный слой посверкивали маленькие красные плоды.
Около деревянной ограды судья Ди увидел закутанную в плащ женщину. Она пригнулась низко-низко к земле и выкапывала что-то в снегу маленькой лопаткой и складывала в корзинку. Заслышав шаги, женщина порывисто встала и обернулась. Судья узнал госпожу Го. Она положила лопатку и корзину на снег и низко поклонилась.
– Вы собираете лунную траву? – заговорил судья Ди.
Она кивнула.
– Да, ваша честь. Но здесь ее немного. Вот все, что мне удалось собрать, – улыбнулась госпожа Го и показала на корзинку, где лежали несколько связок травы.
– Я пришел сюда, чтобы развеяться и привести в порядок мысли, – признался судья. – Убийство Ланя висит надо мной, словно камень.
Лицо госпожи Го мгновенно изменилось, из приветливого став мрачным.
– Это в голове не укладывается, – тихо сказала она. – Он был таким сильным…
– Яд убивает даже сильнейших из людей, – сухо сказал судья. – Однако я нашел след, который ведет к убийце.
– Но кто же он? – еле слышно спросила женщина. Глаза ее расширились.
– Я не сказал, что убийца – мужчина.
Госпожа Го провела рукой по лбу.
– Но как же? – недоуменно спросила она. – Я хорошо знала господина Ланя, ведь он был другом моего мужа. Он был бесконечно благороден и добр ко всем, но к женщинам он относился… немного не так, как к мужчинам. Это ясно чувствовалось.
– Что вы имеете в виду?
– Видите ли… – Госпожа Го с трудом подыскивала слова. – Он был… Он, казалось, не понимал, что такое женщина. – Она вспыхнула и низко опустила голову.
У судьи закружилась голова.
Он подошел к ограде и взглянул вниз, но тут же отпрянул назад.
Под холмом были сплошные камни, покрытые снегом. В его ушах звучали слова госпожи Го: «Он не понимал, что такое женщина». Не понимал?.. Судья резко обернулся.
– Госпожа Го, а кто ухаживает за кошками в вашем доме – вы или ваш муж?
– Мы оба, ваша честь. Мой муж не может пройти мимо больного животного. Он приносит их домой, и я выхаживаю их. Сейчас у нас семь кошек, взрослых и маленьких.
Судья кивнул, погруженный в свои мысли.
– Как красиво должно быть это дерево, – вдруг сказал он, глядя на заснеженную сливу, – как красиво должно быть это дерево весной, когда оно в цвету!
– Да, – согласилась госпожа Го. – Оно может зацвести в любой день… Помните эти стихи? «И, раскрыв окно, увидишь белых лепестков круженье и услышишь, как упали лепестки на белый снег…»
– Да, что-то припоминаю, – сказал судья. Стихи он знал, но сейчас не хотел о них говорить. – Что ж, госпожа Го, мне пора. Прощайте!
Она снова поклонилась. Судья Ди, не оглядываясь, спустился вниз.
За ужином судья еще раз прокрутил в голове свою беседу с лекарем и, когда слуга принес чай, велел ему позвать старосту. Судья распорядился, чтобы в суд вызвали вдову Лу, хозяйку магазина тканей.
После ухода старосты судья вновь задумался. Сейчас ему казалось, что ворошить прошлое и копаться в смерти Лу Мина тогда, когда в суде висят два нераскрытых убийства, по меньшей мере глупо. Но судья не мог не думать о том, что рассказал ему Го, и мысли эти не давали ему сосредоточиться на текущих делах.
Судья прилег на кушетку, но заснуть ему не удалось. Он попытался припомнить стихи, о которых говорила госпожа Го, – «Зимний вечер в замке». Их написал поэт, живший около двухсот лет назад.
Одинока и печальна
птица в зимнем поднебесье,
Сердцу тоже одиноко,
сердце скорбное молчит.
Из глубин пережитого
что-то темное восходит,
Свет из прошлого уходит,
остается лишь тоска.
Но, согретая надеждой,
слива зацветет зимою,
И израненное сердце
обретет былую жизнь.
И, раскрыв окно, увидишь
белых лепестков круженье,
И услышишь, как упали
лепестки на белый снег.
Стихи были не очень известны, скорее всего, госпожа Го просто слышала где-то двустишие. Или она действительно знала все стихотворение наизусть? Судья нахмурился – сам он не признавал любовной лирики, отдавая предпочтение назидательным и нравоучительным стихам. Однако это стихотворение почему-то глубоко затронуло его, и судья почувствовал, как что-то доселе неведомое открывается ему в этих строчках.
Судья Ди встал, протер лицо горячим полотенцем и сел за стол. Вернувшийся староста застал его глубоко погруженным в чтение официальных бумаг.
Судья оторвался от стола. Он заметил, что начальник выглядит несколько растерянным.
– Что случилось? – спросил судья.
– Ваша честь, – староста приставов нервно подергивал себя за кончики усов, – госпожа Лу отказывается явиться в суд!
– Что?! – вскричал судья. – Что значит – отказывается? Как она смеет?!
– Она сказала, что никуда не пойдет, пока ей не вручат повеление, написанное красной тушью. – Судья не ответил, и начальник торопливо продолжал: – Она выгнала меня, да еще подняла шум на всю округу, так, что вокруг собралась целая толпа. Она кричала, что нет такого закона, по которому можно без причины вызвать в суд честную женщину. Я было схватил ее, но она вырвалась, а толпа закричала, чтобы я оставил ее в покое. Я счел за лучшее вернуться и рассказать вам об этом.
– Ничего, будет ей повестка, – сказал судья сквозь зубы, взял кисточку, быстро написал повестку и отдал ее старосте со словами: – Можешь взять четверых людей себе в помощь, чтобы привести ее в суд!
Начальник торопливо поклонился и выбежал.
Судья Ди ходил по кабинету большими шагами. Что эта женщина о себе мнит! Судья вдруг поймал себя на мысли о своих собственных женах. Несомненно, ему повезло. Старшая его жена – великолепно образованная женщина, дочь ближайшего друга его отца; между ними всегда было глубокое взаимопонимание, и в трудные минуты она поддерживала его, как никто. Их сыновья – постоянный источник радости, и судья по праву гордился ими.
Вторая жена судьи пусть не столь образованна, но она красива, по-житейски очень умна и вдобавок прекрасная хозяйка, и ее дочь унаследовала все эти качества. Третью жену судья взял в Пень-лай, где служил в первый раз на официальной должности. Она была служанкой в его доме и прислуживала его старшей жене; та быстро привязалась к ней и упросила мужа взять ее в семью. Вначале судья отказывался, полагая, что скоро ее чувство остынет, но понял, что хорошенькая служанка действительно по-настоящему привязалась к нему, и сдался. И ему не пришлось жалеть: девушка была просто прелестна. И к тому же теперь их стало четверо, и они могли играть в домино – любимую игру судьи Ди.
Сейчас судью пронзила мысль, что небогатая развлечениями жизнь в Бэйчжоу, должно быть, уже наскучила его женам. Скоро Новый год, сказал он себе, и нужно будет придумать для них какие-нибудь хорошие подарки.
Он приоткрыл дверь и вызвал слугу.
– Мои помощники еще не вернулись?
– Нет еще, ваша честь, – ответил слуга. – Они разговаривали с господином Чжу Да-юанем, а потом вместе с ним ушли.
– Вели подать лошадь, – приказал судья. Он решил, пока его помощники собирают информацию по убийству Ланя, съездить к Бань Фэну, а на пути проехать мимо писчебумажного магазина и узнать, не появился ли Е Дай. Судья не мог избавиться от тревоги: такое долгое отсутствие – явно не к добру.
Глава тринадцатая
Судья беседует с торговцем древностями; он узнает, что лак для мебели разъедает кожу
Судья Ди остановил лошадь у писчебумажной лавки. В дверях стоял мальчик-слуга, и судья велел ему позвать Е Биня. Тут же вышел и сам Е Бинь. Он почтительно поздоровался с судьей и пригласил его зайти, но тот отрицательно покачал головой и, не слезая с лошади, объяснил, что просто хотел узнать, не вернулся ли еще Е Дай.
– Нет, ваша честь, его еще нет, – с беспокойством ответил Е Бинь. – Я уже посылал слугу по всем окрестным кабакам и игорным домам, но брата не видели нигде! Я так боюсь, что с ним что-нибудь случилось…
– Если он не появится до ночи, – сказал судья Ди, – я дам знать военным приставам и разошлю его описание по всем заставам. Но пока я бы на твоем месте не тревожился. Твой брат не из тех, кто так просто даст себя ограбить или избить… Если он появится после ужина, дай мне знать.
С этими словами судья развернул лошадь и уехал.
Улицы были пустынны, хотя час был еще не поздний; около дома Баня судья остановился, спешился, привязал лошадь, постучал в ворота. Никто не отозвался, и судья постучал громче. Наконец к воротам вышел Бань Фэн.
Неожиданный приход судьи смутил Баня. Он пробормотал, что работал весь день в мастерской и еще не топил печь в комнатах, и бросился было в мастерскую за углем, но судья остановил его.
– Мы можем поговорить и в мастерской, – сказал он. – Мне нравится бывать там, где люди работают.
– Но там страшный беспорядок! – в смятении воскликнул Бань. – Я еще не успел убрать там вещи!..
– Ничего страшного, – ответил судья. – Пойдем.
Мастерская и в самом деле больше походила на захламленный чулан: прямо на полу стояли фарфоровые вазы, тут же были пустые картонные коробки, а на столе громоздились книги и коробки поменьше. Но печь топилась вовсю, и в мастерской было тепло.
Бань помог судье снять тяжелую шубу, усадил его на стул около самой печи и вышел в кухню, чтобы приготовить чай. Судья внимательно оглядел мастерскую. На низеньком столике в углу, покрытом куском материи, он заметил большой нож, который Бань, должно быть, перед приходом судьи очищал от грязи. Судья подошел поближе и протянул было руку к ножу, желая рассмотреть его, как вдруг раздался голос Баня:
– Не трогайте!
Судья застыл на месте, а Бань поспешно принялся объяснять:
– Понимаете, ваша честь, я чиню этот столик и только что покрыл его лаком. Пока лак не высох, к нему нельзя прикасаться голыми руками – он очень едкий, вызывает сильные ожоги на коже.
Судья припомнил, что некоторые лаки действительно делаются с применением ядовитых веществ. Он отошел от стола, Бань Фэн тем временем разливал чай по чашкам.
– Красивый нож, – сказал судья Ди.
Польщенный Бань бережно взял нож со столика и осторожно провел по клинку большим пальцем.
– Да, ваша честь, – ответил он. – Это древний нож, которым убивали жертвенных животных. Ему больше пятисот лет, а клинок остер, как будто его только что выковали!
Судья не ответил; он молча пил чай, поражаясь тишине, царившей в этом доме: в мастерскую не доносилось ни звука. Наконец он заговорил:
– Я должен задать тебе один очень неприятный вопрос, Бань Фэн. Убийца твоей жены заранее знал, что тебя не будет дома, и, скорее всего, его предупредила она сама. Ты никогда не думал, что у нее может быть любовник?
Бань побледнел.
– Ваша честь, – сказал он, – я должен признаться вам, что несколько недель назад я начал замечать какую-то перемену в ее отношении ко мне. Мне трудно объяснить, но это… – Он запнулся. Судья внимательно слушал, ничего не говоря и не перебивая. – Я не хотел бы никого обвинять понапрасну, но мне кажется, что это как-то связано с Е Даем. Он часто приходил к ней в мое отсутствие. Моя жена была красива, ваша честь, и я подозреваю, что Е Дай хотел убедить ее уйти от меня и потом продать какому-нибудь богачу в качестве наложницы. Она любила роскошь, а я ведь не мог делать ей дорогих подарков, так что…
– А золотые браслеты с рубинами – это дешевый подарок? – сухо осведомился судья.
– Браслеты? – непонимающе переспросил Бань. – Браслеты? Ваша честь, у моей жены не было никаких браслетов. Из украшений у нее было лишь одно серебряное кольцо, доставшееся от тетки.
Судья поднялся со стула.
– Бань Фэн, не пытайся меня одурачить, – хмуро сказал он, – тебе прекрасно известно, что у твоей жены была пара золотых браслетов и несколько золотых заколок для волос!
– Ваша честь, это невозможно, – бормотал несчастный Бань Фэн, – вы ошибаетесь, у нее никогда не было золотых украшений…
– Что ж, пойдем, я тебе покажу, – сказал судья холодно.
Они прошли в спальню, и судья кивнул на сундуки с одеждой.
– Открой крайний сундук. Драгоценности лежат сверху.
Бань Фэн повиновался; он осветил сундук фонарем, и судья, подойдя поближе, увидел лишь свернутые платья, до половины заполнявшие сундук.
Но он отчетливо помнил, что браслеты и заколки лежали именно здесь, и Дао Гань после осмотра положил их на место!
– Ну вот, видите, ваша честь! – с облегчением воскликнул Бань Фэн. – Здесь ничего нет!
– Подожди, – отстранил его судья. Он нащупал маленький замочек и открыл потайное отделение сундука.
В нем было пусто.
– Бань Фэн, – сказал судья, вставая, – ты зря меня обманываешь. Лучше скажи сам, куда ты спрятал драгоценности.
– Ваша честь, – очень серьезно сказал Бань Фэн, – я клянусь вам, что я и не подозревал о том, что в сундуке есть второе дно.
Судья задумался. Он пристально оглядел комнату и вдруг сорвался с места и кинулся к окну. Судья дотронулся до одной из досок в ставнях, и она распалась на две половинки. Точно так же были сломаны все остальные доски.
– Здесь побывали воры! – воскликнул он.
– Воры?! Но все деньги лежат на месте, ваша честь! – удивленно ответил Бань.
– А одежда? Когда я производил обыск в первый раз, сундук был полон. Ты можешь определить, что исчезло?
Бань наклонился и принялся разбирать ворох одежды. Через несколько минут он сказал:
– Ваша честь, не хватает двух платьев! Это платья из парчи, отороченные мехом, самые дорогие, их подарили моей жене к свадьбе!
Судья кивнул.
– Что-то еще… – задумчиво сказал он. – Ах да, столик! Раньше здесь стоял красный лакированный столик!
– Да, он сейчас в мастерской, я его чиню, – сказал Бань.
Судья стоял неподвижно, полностью погрузившись в размышления. Он тер бакенбарды, пытаясь понять, что происходит…
И внезапно его озарило. Каким же слепцом он был все это время! Браслеты, вот в чем дело! Он должен был понять с самого начала, и тогда он не совершил бы такой ужасной ошибки! Но теперь по крайней мере все вставало на свои места…
– Бань Фэн, я верю, что ты говоришь правду, – сказал судья. – Пойдем обратно в мастерскую.
В мастерской судья Ди взял чашку с недопитым чаем, а Бань натянул перчатки и снял со столика ткань.
– Вот столик, о котором вы говорили, ваша честь. Он старинный, но неплохо сохранился, его нужно было лишь заново покрыть лаком. Как раз позавчера, перед отъездом в Пять Овнов, я поставил его сохнуть в комнату, но, к сожалению, до него кто-то дотронулся – сегодня утром я заметил, что лак смазан в углу, и сейчас я его снова полирую.
– Могла твоя жена смазать лак? – спросил судья, отставляя чашку.
– Ни в коем случае, ваша честь. – Бань Фэн слабо улыбнулся. – Я не раз предупреждал ее, да она и сама знала, что лаком можно обжечься. Несколько месяцев назад сюда пришла вдова Лу, хозяйка магазина тканей, с таким ожогом и спросила, как его лечить. Вся рука у нее была в волдырях – просто ужас! Я ей посоветовал…
– Откуда ты знаешь эту женщину? – перебил Баня судья.
– В детстве она жила с родителями по соседству со мной, в восточном квартале. Но мы не общались с тех пор, как она вышла замуж. И не то чтобы я об этом сожалел, – в этой семье все женщины нехорошие. Отец-то ее был хорошим купцом, а мать – татарка да вдобавок колдунья. Дочка пошла в нее – вечно она то варила какие-то зелья на кухне, то заклинания какие-то бормотала… Она знала, куда я перебрался, вот она и пришла ко мне посоветоваться насчет ожога. И, кстати, тогда же она мне сказала, что ее муж скончался.
– Интересно! – сказал судья, взглянув на Баня с искренним сочувствием и теплотой. – Бань Фэн, теперь я знаю, кто совершил это преступление. Но преступник – душевнобольной человек, и поэтому он опасен вдвойне. Заделай ставни и запри дверь на все замки. А утром приходи в суд. Там ты все узнаешь.
Совершенно сбитый с толку Бань Фэн открыл было рот, чтобы задать вопрос, но судья не дал ему заговорить. Он поблагодарил за гостеприимство и быстро вышел.
Глава четырнадцатая
Молодая вдова приходит в суд; ее наказывают за непочтительное поведение
Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань ждали судью в кабинете. Одного взгляда на них хватало, чтобы понять: никаких хороших новостей у них не было.
– У господина Чжу Да-юаня был замечательный план, – печально сказал Ма Жун, – но мы так ничего и не добились. Они с Цзяо Даем составили список всех учеников Ланя, и бывших и нынешних, но и от него не оказалось никакого толку. – Он достал из рукава и подал судье исписанный лист бумаги и продолжал, пока судья изучал список: – В доме тоже не нашли ничего, что могло бы помочь. Зато мы поговорили с его учеником, и мальчик нам кое-что рассказал.
Судья слушал вполуха, больше думая о том, что произошло сегодня в доме Баня, но тут он заинтересовался.
– И что же? – спросил он.
– Он сказал, что однажды вечером совершенно случайно подслушал разговор своего учителя с женщиной!
– С какой женщиной?
– Он не знает. Мэй Чжэн не видел ее, только слышал голос, и голос показался ему незнакомым. Он не разобрал слов, но понял, что женщина сердится. Этот Мэй Чжэн – честный малый, ему и в голову не пришло подслушивать чужой разговор.
– Но это по крайней мере доказывает, что у Ланя была какая-то женщина! – сказал Дао Гань.
Судья ничего не сказал.
– Где Хун? – спросил он.
– Он должен был пойти на рынок и допросить там юношей из бани, но собирался вернуться к ужину, – ответил Дао Гань.
Трижды ударил гонг, возвещая начало вечернего заседания.
– Пора, – хмуро сказал судья Ди. – Я вызывал в суд вдову Лу, у которой при подозрительных обстоятельствах умер муж. Я хочу задать ей несколько вопросов и отпустить, вряд ли это займет много времени. Мне нужно еще рассказать вам, что я обнаружил в доме Бань Фэна. Похоже, его дело закончено!
Все трое набросились на судью с вопросами, но он остановил их.
– После заседания, – сказал он. – Придет Хун, и я все расскажу.
Он встал, надел мантию и вышел вместе с сыщиками.
В зале суда снова собралась целая толпа народу: все хотели узнать, как продвигается следствие по делу об убийстве Ланя. Судья начал с объявления, что поиски убийцы продолжаются и суд располагает некоторыми сведениями о нем.
После этого судья послал слугу в женскую тюрьму. По толпе пробежал удивленный шепот, когда госпожа Го ввела в зал вдову Лу.
Судья отметил, что вдова уделяет много внимания своей внешности. Щеки ее были нарумянены, брови тщательно выщипаны. Но ни скромное платье, ни светлые румяна не могли смягчить жесткого, даже жестокого выражения ее лица. Прежде чем встать, как подобает, на колени, вдова Лу взглянула судье прямо в глаза. Однако непохоже было, что она его узнала.
– Назови свое имя и звание, – велел судья.
– С вашего позволения, – тихо ответила вдова, – я вдова Лу, урожденная Чжэнь, хозяйка лавки тканей, которой раньше владел мой покойный супруг Лу Мин.
Писец записал это, и судья объявил:
– Я хотел задать тебе несколько вопросов по поводу смерти твоего супруга. Ты не пожелала явиться добровольно, и я вызвал тебя официально, и сейчас ты будешь отвечать в присутствии всех этих людей.
– Ваша честь, – холодно сказала вдова, – мой муж скончался еще до того, как вы заступили на пост судьи. Прежнему судье представили свидетельство о смерти, и он сохранил его в архиве. Меня никогда не обвиняли ни в чем, ваша честь, и сейчас я не могу понять, зачем понадобилось суду поднимать старые дела.
Судья оценил незаурядный ум и характер вдовы, просвечивающие в ее ответе. Без сомнения, эта женщина так просто не впадает в панику.
– Некоторые сведения, полученные от присяжного лекаря Го, ставят суд перед необходимостью вернуться к некоторым подробностям болезни и смерти твоего покойного мужа, – кратко ответил он.
Вдова Лу резко поднялась с колен, полуобернулась к залу и воскликнула:
– Как смеет какой-то горбун возводить обвинение на честную вдову?! Разве не сказано, что увечные телом увечны и умом?
Судья постучал молоточком о скамью.
– Женщина, ты оскорбляешь членов суда! – грозно возгласил он.
– Хорош суд! – презрительно сказала вдова. – Да ведь это вы вчера шатались вокруг моего дома переодетым, а когда я вас не пустила, выслали за мной своих прихвостней – без бумаг, без повестки!
Судья Ди побелел от гнева, но, совладав с собой, ровным голосом произнес:
– Эта женщина повинна в оскорблении суда. Она получит пятьдесят ударов плетью!
В толпе зашумели – приказ судьи пришелся не всем по нраву. Не обращая внимания на шум, староста шагнул к вдове, схватил ее за волосы и резким движением заставил опуститься на колени. Подскочили двое приставов, разорвали до пояса ее платье. Ее бросили на пол, заломили руки за спину и связали. Пристав поставил ногу на ее голени, и порка началась.
– Пес, – прокричала вдова после третьего удара, – нечестивый пес! Ты велел бросить меня в тюрьму, потому что я не впустила тебя к себе!
Снова взвилась плеть, и больше вдова не произнесла ни слова. Она лишь визжала от боли. Староста остановился, чтобы отметить двадцатый удар. Вдова попыталась заговорить, но не смогла; после двадцать пятого она дернулась и затихла.
По знаку судьи ее голову оторвали от земли и поднесли ей к носу горшочек с жженой смолой. Наконец вдова открыла глаза, но она была слишком слаба, чтобы самостоятельно сидеть. Двое приставов придерживали ее, не давая ей упасть.
– Женщина, – сказал судья, – ты получила половину наказания. Получишь ли ты вторую, зависит от твоего поведения. Завтра ты снова явишься в суд.
Женщину наказывают за оскорбление суда
Подошла госпожа Го. С помощью трех приставов она вывела вдову Лу из зала, чтобы отвести обратно в тюрьму.
Судья уже собирался закрыть заседание, но ему помешали. Выступил крестьянин и рассказал, сбиваясь и запинаясь от страха и смущения, что случайно сбил на улице пирожника с полным подносом хрустящих пирожков. Крестьянин говорил на местном диалекте, и судья понимал его с огромным трудом. Наконец он понял, что крестьянин готов возместить стоимость пятидесяти пирожков – именно столько было на подносе, который он выбил из рук пирожника. Пирожник же настаивал, что их было не пятьдесят, а самое меньшее сто, и требовал платы за сотню.
Когда крестьянин закончил, вышел пирожник, речь которого была еще менее понятной. Он клялся, что нес по меньшей мере сотню пирожков, называл крестьянина грабителем и лжецом и требовал, чтобы ему вернули деньги.
Судья Ди с большим трудом заставил себя сосредоточиться. Он велел одному из приставов выйти на улицу, собрать рассыпанные пирожки и принести их в суд, а по дороге купить такой же пирожок у какого-нибудь другого пирожника. Слуге судья велел принести в зал весы.
Он устало откинулся на спинку скамьи, снова обдумывая то, что произошло сейчас в суде. Единственное объяснение, которое он мог найти, – вдове Лу действительно есть что скрывать относительно смерти своего мужа…
Вернулся пристав с остатками пирожков, завернутыми в бумагу. Судья Ди высыпал их на весы. Они весили около шестидесяти лянов. Тогда судья взвесил целый пирожок – он весил около ляна.
– Пирожник лжет, – устало сказал судья. – Дать ему пятьдесят палок.
На этот раз из толпы послышались возгласы одобрения: людям понравилось, как быстро и изящно судья Ди рассудил спорщиков.
Пирожник получил пятьдесят ударов бамбуковой палкой, и на этом судья объявил заседание закрытым.
Войдя в кабинет, судья вытер со лба пот и рухнул в кресло.
– Двенадцать лет я работаю в суде, – сказал он. – Разных людей мне пришлось повидать, но такую женщину вижу впервые! Вы слышали, она говорила, что я будто бы домогался ее!
– Но почему вы, ваша честь, не заткнули ей рот сразу же? – спросил Ма Жун.
– А что толку? Получилось бы, будто я испугался… К тому же я действительно был вчера около ее дома и был переодет. Надо отдать ей должное – она умна, она знает, как перетянуть толпу на свою сторону!
– А по-моему, – сказал Дао Гань, – не так уж она и умна. Ей бы ответить на вопросы, показать свидетельство о смерти, и ничего бы не было! А своей дерзостью она только укрепляет нас в подозрениях.
– Да плевать она хотела на наши подозрения, – горько сказал судья. – Ей нужно одно: ни в коем случае не допустить расследования, потому что оно может вскрыть ее вину. И пока что она преуспевает в этом.
– Сейчас главное – быть осторожными и не сделать неверного хода, – заметил Дао Гань.
– Разумеется, – согласился с ним судья.
Дверь неожиданно распахнулась. На пороге возник староста приставов.
– Ваша честь, – взволнованно объявил он, – вас хочет видеть какой-то сапожник. Он говорит, что у него срочное сообщение от десятника Хуна.
Глава пятнадцатая
Десятник Хун идет на рынок; в таверне он встречает человека в капюшоне
Десятник бродил по улицам без всякой определенной цели. Постепенно сгустились сумерки, и он решил возвращаться в суд.
От тех двоих юношей, что видели татарина в бане, не удалось добиться почти ничего. Десятник долго и терпеливо расспрашивал их, но они могли только повторить то, что их третий приятель уже рассказал судье Ди. Решительно ничего выдающегося или запоминающегося не было в облике татарина, разве что лицо было закрыто платком. Юноши даже не помнили, точно ли из-под платка выбивалась прядь волос; десятник подумал, что ведь и тот юноша мог ошибиться и принять за волосы, скажем, бахрому платка.
На пути в суд десятник остановился у окна аптеки, разглядывая лежащие на виду корешки и высушенных животных, и в этот момент его кто-то задел рукой.
Десятник обернулся и увидел со спины широкую фигуру человека, на голове у которого был черный капюшон.
Десятник тут же рванулся за ним, прокладывая себе путь локтями. На улице в этот час было многолюдно, но десятник успел заметить, куда свернул человек в капюшоне, и побежал в тот же поворот. Человек остановился у ювелирной лавки и спросил что-то у продавца; тот вынес поднос с несколькими блестящими предметами, и мужчина стал перебирать их, внимательно разглядывая. Десятник подкрался совсем близко и сейчас пытался увидеть лицо незнакомца, но широкий капюшон полностью скрывал его. Хун подошел к лотку напротив, с которого торговали лапшой, и попросил порцию. Пока продавец отвешивал лапшу, десятник не сводил глаз с мужчины в капюшоне, но ему не повезло: к магазину подошли еще двое покупателей, и они заслонили его спинами.
Единственное, что удалось десятнику разглядеть, – руки незнакомца, когда он поднес к глазам стеклянную вазу с красными камнями. Незнакомец снял перчатку с правой руки и вынул из вазы один камень. Тут те двое посетителей, что заслоняли его, отошли, но он как раз наклонил голову, и снова десятнику не удалось взглянуть ему в лицо.
От волнения и напряжения десятник не мог проглотить ни кусочка. Он так и держал тарелку с лапшой в руках, пристально наблюдая за сценой напротив. Ювелир воздел руки к небу и стал что-то с пафосом доказывать покупателю – очевидно, они торговались и ювелир не хотел сбавлять цену. Но как ни напрягал слух десятник Хун, он не услышал ни слова из их разговора, – его заглушала толпа, собравшаяся у лотка с лапшой.
Хун на секунду отвернулся, а когда повернулся, увидел, как ювелир пожал плечами, достал лист бумаги, завернул в него что-то и подал сверток незнакомцу. Тот не стал задерживаться и немедленно скрылся в толпе. Хун поспешно бросил полупустую тарелку на лоток и кинулся вслед за незнакомцем.
– Эй, папаша, тебе что, лапша не по вкусу? – загоготал ему вслед продавец, но Хун не обратил внимания. Он шел за незнакомцем, ни на минуту не выпуская его из виду, и остановился, когда тот вошел в харчевню. Десятник с облегчением вздохнул, увидев знакомую вывеску: «Весенний ветерок».
Он окинул взглядом толпу около харчевни в надежде найти какого-нибудь знакомого и, к своей радости, заметил сапожника, которому несколько раз помогал. Хун схватил его за рукав. Сапожник открыл было рот, чтобы закричать, но узнал десятника, и лицо его расплылось в улыбке.
– Господин Хун! Добрый вечер! Уж не новые ли сапоги вы хотите мне заказать?
Не выпуская сапожника, Хун оттащил его на другую сторону улицы, достал из рукава шелковый мешочек для визитных карточек и слиток серебра.
– Слушай, – зашептал Хун, – можешь мне помочь? Беги сейчас в суд, скажи, что у тебя срочное сообщение для судьи Ди. Вот моя карточка, покажешь охранникам. Судье скажешь, чтобы он как можно скорее пришел сюда, в харчевню. На, вот тебе за труды!
Сапожник с жадностью схватил слиток и рассыпался в благодарностях, но Хун оборвал его:
– Некогда, некогда! Беги скорее!
Сапожник мгновенно растаял в толпе, а Хун перешел улицу и вошел в харчевню. Внутри оказалось просторнее, чем он думал, – около пятидесяти человек сидели за столиками группами по трое-четверо. Они пили вино, дешевые наливки и громко разговаривали. Подавальщик с большим подносом, уставленным бутылками и чашками, сбивался с ног, чтобы обслужить всех посетителей. Десятник огляделся, но человека в капюшоне среди них не было!
Он шел мимо столиков, всматриваясь в сидящих, и вдруг увидел небольшую нишу около двери. Там стоял одноместный столик, и за ним, спиной к залу, сидел незнакомец в капюшоне.
Десятник остановился, соображая, как ему поступить. В таких харчевнях посетители обычно платят сразу, так что незнакомец в любой момент может встать и уйти, и его невозможно будет остановить. Но его во что бы то ни стало нужно задержать до прихода судьи!
Десятник решительно подошел к столику и тронул незнакомца за плечо. Тот резко обернулся. На пол упали два рубина, которые он купил у ювелира, и десятник побледнел: он узнал незнакомца.
– Это вы? Что вы здесь делаете? – спросил он, все еще не веря своим глазам.
Человек в капюшоне бросил быстрый взгляд в зал. На них никто не обращал внимания – все были заняты своими делами. Он приложил палец к губам и прошептал:
– Тише! Сядь, я все тебе объясню.
Он придвинул табуретку, и десятник машинально опустился на нее.
– Слушай внимательно, – тихо сказал человек. Он наклонился к десятнику, словно хотел прошептать ему что-то на ухо, и в тот же самый момент в руке его блеснул нож, который он прятал в рукаве. Десятник не успел ничего сказать: человек одним движением вонзил нож ему в горло. Хлынула кровь, и Хун безвольно рухнул лицом на стол. Он застонал; голова его дернулась, и он затих…
Человек снова выглянул. Нет, их никто не заметил.
Последним движением десятник Хун поднес руку к горлу и написал кровью на столе единственный иероглиф – первый иероглиф своего имени. На этом его силы кончились, и он испустил последний вздох.
Человек досадливо поморщился, заметив иероглиф. Он стер его, вытер пальцы о плечо Хуна, встал, огляделся, убедился, что на него по-прежнему никто не обращает внимания, и вышел.
Первое, что увидели судья Ди, Ма Жун и Цзяо Дай, войдя в харчевню, была взволнованная толпа людей, сгрудившаяся около двери. Сердце судьи бешено забилось в нехорошем предчувствии.
– Вот пришли люди из суда! – крикнул кто-то. – Они найдут убийцу!
Люди расступились, давая судье Ди дорогу. Он подошел к столу и увидел тело Хуна в луже крови…
Судья и его помощники стояли не шелохнувшись. Хозяин таверны попытался что-то сказать, но слова замерли у него на губах, едва он увидел лица судьи и его помощников. Он повернулся и отошел, а за ним потянулись и остальные.
Судья Ди молча положил руку на плечо десятника. Он бережно поднял его седую голову, взглянул на рану в горле и опустил голову на стол. Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань поспешно отвернулись, увидев на щеке судьи слезы.
Дао Гань первым решился повернуться. Он увидел на пальцах правой руки десятника засохшую кровь.
– Посмотрите, – обратился он к остальным. – Десятник хотел написать что-то собственной кровью. Видите след?
– Он был храбрее всех нас. – Голос Цзяо Дая прервался, он не смог больше произнести ни слова.
Ма Жун закусил губу – так сильно, что на подбородок потекла струйка крови.
Дао Гань опустился на колени и внимательно осмотрел пол. Когда он поднялся, в руке его была пара ярких рубинов. Он молча показал их судье, и тот кивнул головой; он заговорил, но голос его был не его – чужой и хриплый.
– Рубины… Я знал. Но уже поздно.
Совладав с собой, судья сказал:
– Спросите у хозяина, разговаривал ли десятник здесь с человеком в черном капюшоне.
Ма Жун позвал хозяина. Тот забормотал, заикаясь:
– Мы… Я… Не знаю, ваша честь, ничего не знаю! Здесь был… был человек в черном капюшоне, сидел вот здесь… за столиком. Подавальщик говорит, что он заказал стакан вина… И заплатил вперед. Ваш… Десятник, наверное, подошел к нему позже – подавальщик нашел его… уже мертвым.
– Как выглядел тот человек?! – крикнул Ма Жун.
– Подавальщик видел только глаза, господин! Тот человек кашлял… У него был капюшон с наушниками и платок, который закрывал нижнюю часть лица…
– Не важно, – вдруг прервал его судья Ди. Хозяин понял, что больше его спрашивать не будут, и убежал.
Судья Ди молчал. Его помощники не отваживались заговорить первыми. Но наконец он взглянул прямо в глаза Ма Жуну и Цзяо Даю и отрывисто сказал:
– Слушайте внимательно. Завтра с рассветом езжайте в Пять Овнов. Попросите Чжу Да-юаня поехать с вами – он знает короткий путь. Зайдите на постоялый двор и допросите хозяина. Пусть он даст детальное описание того человека, которого видел Бань Фэн. Не задерживайтесь там, возвращайтесь в суд вместе с Чжу. Все понятно?
Оба кивнули.
– А тело Хуна доставьте в суд, – тихо сказал судья.
И с этими словами он вышел из харчевни.
Глава шестнадцатая
Трое всадников возвращаются из ранней поездки; заблудшая женщина раскаивается в своем безумии
Около полудня к зданию управы подъехали трое всадников, чьи меховые шапки были густо запорошены снегом. К суду было не так-то просто пробраться – здание осаждала толпа народа.
– Похоже, сегодня будет заседание, – удивленно заметил Ма Жун.
– Давайте-ка побыстрее, – буркнул Цзяо Дай.
Дао Гань тем временем вышел к воротам, чтобы встретить друзей.
– Судья внезапно назначил внеочередное заседание, – сообщил он. – Выяснилось кое-что новое!..
– Так давайте пойдем к нему и спросим! – с нетерпением воскликнул Чжу Да-юань. – Неужели он узнал, кто убил Хуна?
– Сейчас начнется заседание, – ответил Дао Гань, – а судья попросил не беспокоить его до начала.
– Хорошо, тогда пойдем сразу в зал, – сказал Цзяо Дай. – Пойдемте, господин Чжу, мы найдем вам место в первом ряду!
– Ну, я и в последнем ряду могу постоять, – усмехнулся Чжу, – не придется продираться сквозь толпу. Хотя спасибо вам.
Народу и в самом деле собралось огромное количество – заседание, как видно, ожидалось особенно интересное.
Они вошли в зал суда через боковую дверь, через которую обычно входил судья, и оказались прямо у возвышения.
Сыщики заняли свои места на возвышении, а Чжу прошел в первый ряд зрителей и встал там, прямо за спиной приставов.
В толпе послышался шепот: все увидели судью Ди. Он не спеша прошел на свое место, и, когда он сел, Ма Жун и Цзяо Дай заметили, что его лицо еще темнее и суровее, чем было вчера вечером.
Судья ударил молотком о стол и заговорил:
– Суд Бэйчжоу собрался сегодня на экстренное заседание в связи с тем, что были обнаружены новые улики, касающиеся убийства в доме торговца древностями Бань Фэна. Принесите первое доказательство!
Последние слова относились к старосте, который вышел и почти сразу же вернулся с большой коробкой.
Ма Жун и Цзяо Дай обменялись непонимающими взглядами.
Начальник поставил коробку на пол около судейской скамьи и аккуратно открыл. Он постелил на край скамьи лист чистой бумаги, вынул из коробки то, что в ней лежало, и поставил на бумагу. Это оказалась огромная снежная голова, вместо глаз у которой были два ярко-красных рубина.
Все присутствующие впились взглядами в снеговика. В глазах-рубинах словно таилась угроза – таким холодным и враждебным светом они сияли.
Судья молчал. Он не сводил взгляда с Чжу Да-юаня.
Чжу медленно, будто во сне, сделал несколько шагов вперед и остановился у снеговика, едва не соприкасаясь с ним лбом.
– Отдайте мне мои рубины! – хрипло выдохнул он и поднял руку, обтянутую перчаткой.
Но судья Ди опередил его движение. Он ударил по голове молотком, и снежное покрытие слетело, обнажив отрубленную голову женщины.
Ма Жун зарычал и бросился было на Чжу, но судья успел схватить его за руку.
– Стой, где стоишь! – приказал он. Цзяо Дай подскочил к Ма Жуну и крепко сжал его плечо, не давая вырваться.
Чжу Да-юань неотрывно смотрел на голову; в зале повисла мертвая тишина. Наконец Чжу опустил глаза. Он наклонился и поднял рубины, упавшие вместе со снегом. Он снял перчатки и, бережно положив рубины на ладонь, принялся нежно поглаживать их пальцами другой руки. На губах его играла какая-то детская улыбка.
– О, мои камни, – шептал он, – о, мои прекрасные камни, алые, словно капли крови.
Все взгляды были прикованы к его фигуре, все смотрели на этого высокого, статного человека, в приступе безумия разглядывающего свои сокровища, словно ребенок – любимую игрушку. И не сразу заметили собравшиеся женщину, которую ввел Дао Гань.
Высокая женщина, закутанная в покрывало, остановилась, пристально глядя в лицо Чжу.
– Ты узнаешь отрубленную голову Ляо Лень-фан? – прорезал тишину голос судьи Ди.
Одновременно с этими словами Дао Гань сорвал покрывало, закрывающее лицо женщины. Чжу словно очнулся ото сна. Он в смятении переводил взгляд со стоящей женщины на отрезанную голову и обратно и, наконец, выдавив на лице улыбку, сказал:
– Лучше снова покрыть ее снегом. Покройте ее, покройте быстрее!
Он упал на колени и низко опустил голову. В толпе зашумели, и судья поднял руку, призывая к тишине.
– Где Е Дай? – спросил он у Чжу Да-юаня.
– Е Дай! – Чжу поднял лицо. – Е Дай! Он в снегу. Как и она. – Он внезапно изменился в лице и, дрожа от страха, прокричал женщине: – Помоги мне. Мне нужен снег! Дай мне снега!
Женщина в ужасе прислонилась к скамье и закрыла лицо руками.
– Снега! Снега! – кричал Чжу Да-юань. – Больше снега! – Он снова упал, и слезы полились на каменный пол.
Судья дал знак старосте приставов. Двое приставов схватили Чжу Да-юаня и поставили его на ноги. Он снова упал, изрыгая проклятия, и изо рта его шла пена. На помощь подоспели еще двое приставов, и вчетвером им удалось связать его и вывести из зала.
– Суд Бэйчжоу, – отчетливо объявил судья, – обвиняет землевладельца Чжу Да-юаня в убийстве девицы Ляо Лень-фан, а также подозревает его в убийстве Е Дая. Сообщницей его была жена торговца древностями Баня, урожденная Е. – Подняв руку и призывая к молчанию присутствующих в зале, судья продолжал: – Сегодня утром я произвел обыск в доме Чжу Да-юаня и нашел жену Баня, занимавшую отдельную комнату. Голова убитой Ляо Лень-фан была спрятана в голове снеговика, украшавшего внутренний сад. То, что вы видите перед собой, – деревянная подделка. Ты же, женщина, сейчас перед лицом суда расскажешь всю правду о том, как познакомилась с Чжу Да-юанем и каким образом Чжу Да-юань похитил и убил девицу Ляо Лень-фан. Суд располагает доказательствами твоего соучастия в преступлении и будет ходатайствовать перед столичными властями о смертной казни для тебя. Однако чистосердечное признание может смягчить твою участь, и ты будешь казнена без мучений.
Женщина медленно подняла голову и заговорила тихо, но внятно:
– Я впервые встретила Чжу Да-юаня около месяца назад у витрины ювелирной лавки. Он покупал золотой браслет с рубином и заметил мой завистливый взгляд. Чуть позже, когда я остановилась у лотка с гребнями и заколками, он подошел ко мне и заговорил. Я назвалась, и он сказал, что знает меня, поскольку несколько раз покупал старинные изделия у моего мужа. Я была польщена его интересом к моей особе, и когда он спросил, нельзя ли ему прийти ко мне домой, немедленно согласилась. Мы договорились, что он придет на следующий день, когда мужа не будет дома. Он отдал мне купленный браслет и ушел, ничего не объясняя…
Она остановилась и, еще ниже склонив голову, продолжила:
– В тот день я нарядилась в свои лучшие одежды, как следует натопила в спальне и приготовила горячее вино. Чжу пришел ко мне; он разговаривал со мной вежливо и почтительно, как с равной. Он выпил вино, которое я подала, но, к моей неожиданности, не спешил делать мне никаких предложений… Тогда я, не дожидаясь его слов, сама сняла платье. Чжу резко побледнел, но я продолжала раздеваться. Когда я сняла нижнюю рубашку и осталась нагой, он отвернулся и велел мне одеться, но потом мягко пояснил, что считает меня очень красивой и мечтает сделать своей любовницей, но должен сначала убедиться, что мне можно доверять. Он попросил меня оказать ему одну услугу. «Все что угодно!» – немедленно согласилась я, поскольку отчаянно желала этой связи – связи со знатным, богатым мужчиной, который щедро вознаградил бы меня… Я ненавидела ту жизнь, которую вела в своем доме. Все деньги, которые мне удавалось скопить, постоянно забирал мой брат Е Дай, и…
Ее голос прервался. По знаку судьи пристав поднес ей чашку крепкого чая, и, выпив чай одним глотком, она снова заговорила:
– Чжу рассказал, что через несколько дней мне нужно будет прийти на рынок. Там будет девушка с воспитательницей, и я незаметно уведу эту девушку за собой. Мы договорились, где и когда встретимся, чтобы он мог показать мне девушку. Тогда Чжу подарил мне второй золотой браслет и ушел. Через несколько дней мы встретились у рынка. Чжу пришел в капюшоне, полностью закрывавшем лицо. Я попыталась пробраться к девушке, но ее воспитательница все время была рядом и следила за ней, и у меня ничего не получилось…
– Ты узнала эту девушку? – спросил судья.
– Нет, ваша честь, я клянусь, я не узнала ее тогда! – вскричала Бань. – Я подумала, что это какая-нибудь известная куртизанка. Еще через пару дней мы снова пришли на рынок. Они с воспитательницей засмотрелись на дрессированного медведя, и мне удалось подойти к девушке и прошептать ей, как велел мне Чжу, что ее хочет видеть Ю Ган. Она тут же пошла за мной, ни о чем меня не спрашивая. Я привела ее к пустому дому, который мне показал Чжу. Он следовал за нами и, когда мы подошли, втолкнул девушку в дверь, сказал мне, что придет ко мне позднее, вошел сам и запер дверь прямо передо мной. Когда я увидела развешанные по городу листки, я поняла, что Чжу похитил девушку из богатой и известной семьи. Под каким-то предлогом я убежала из дома к нему и стала умолять отпустить ее, но Чжу ответил, что привел ее к себе и запер в потайной комнате своего дома, где ее ни за что не найдут. Он дал мне денег и пообещал вскоре снова прийти ко мне.
Три дня назад я встретила Чжу на рынке. Он признался, что его пленница пытается привлечь внимание прислуги, и держать ее дома дальше может быть опасно. «Ты живешь на отшибе, – сказал он мне, – так не позволишь ли привести ее к тебе на одну ночь?» Я вспомнила, что вечером муж как раз должен уехать из города на два дня, и согласилась. Чжу пришел после ужина и привел девушку, переодетую монашкой. Я попыталась было заговорить с ней, но Чжу выставил меня за дверь и сказал, чтобы я не входила в дом до второй стражи.
Бань остановилась провела рукой по лбу. Когда она заговорила снова, ее голос был хриплым и прерывающимся.
– Наконец я вошла. Чжу сидел в прихожей и смотрел вперед невидящим взглядом. Я спросила, что случилось, и он ответил, что девушка мертва. Я бросилась в спальню и увидела труп. Он задушил ее. В диком страхе я выбежала в коридор и закричала, что позову квартального. Я готова была помогать ему в любовных делах, но я не хотела становиться соучастницей убийства!
Чжу был странно спокоен… Он сказал, что я и так уже стала его соучастницей, что я виновата и заслуживаю казни, но он скроет убийство и возьмет меня к себе жить, причем так, что никто ничего не заподозрит. Он втащил меня в спальню и заставил раздеться. Он осмотрел мое тело, убедился, что у меня нет ни родинок, ни шрамов, обрадовался и стал уверять меня, что все будет в порядке.
Он снял у меня с пальца кольцо и велел надеть монашескую рясу, которая валялась на полу. Лишь я взяла свою нижнюю рубашку, чтобы переодеться, Чжу стал кричать, отнял ее у меня, силой натянул на меня рясу, вытолкал за дверь и сказал, чтобы я ждала его там.
Не знаю, сколько времени я просидела у двери, дрожа от холода и страха… Наконец Чжу вышел с двумя большими узлами в руках. Он спокойно сказал: «Я отрубил ей голову и забрал твою одежду и обувь. Теперь все решат, что это твое тело, а я поселю тебя в своем доме, и мы, наконец, будем вместе!» – «Но ты сумасшедший! – закричала я. – Как ее могут принять за меня, ведь она невинна, а я – взрослая женщина!» И тут с Чжу произошло что-то странное – от его спокойствия не осталось и следа, на губах выступила пена, и он стал орать: «Невинна?! Да эта маленькая сучка путалась с моим письмоводителем прямо у меня на глазах, в моем собственном доме!» Он дрожал от гнева и злобы, но быстро взял себя в руки. Я подхватила узел с одеждой, и мы вышли. Чжу велел мне запереть дверь. Он повел меня к себе, мы шли вдоль городской стены, а я была в таком ужасе, что не чувствовала холода… Наконец мы пришли. Чжу бросил узел с отрубленной головой на землю в саду и провел меня через внутренний дворик и несколько темных коридоров в комнату. «Там уже есть все, что тебе нужно», – сказал он, и действительно, комната была великолепно обставлена, а глухонемая служанка подала мне изысканный ужин.
Назавтра Чжу пришел ко мне. Он был чем-то очень озабочен, сказал, что сейчас у него нет времени ни на что, и только спросил, где я храню браслеты, которые он мне подарил. Я объяснила, что они лежат в потайном отделении сундука с одеждой, он пообещал принести их мне и заодно захватить мои платья. И он ушел. Однако на следующий день он принес только платья: казалось, что браслеты исчезли из сундука. Я попросила его остаться и побыть со мной, но Чжу ответил, что не может – он сильно поранил руку. Он обещал прийти к вечеру… Вот и все.
Судья Ди велел писцу зачесть вслух весь рассказ. Бань внимательно выслушала и приложила к бумаге большой палец.
– Женщина, – сказал судья, – ты совершила много ошибок и поплатишься за них жизнью. Но поскольку ты действовала по чужому приказу, я буду просить о наиболее мягкой форме казни.
Староста взял тихо плачущую Бань за плечи и повел к двери, где ее уже ждала госпожа Го, чтобы увести в тюрьму.
Судья сказал:
– Суд выражает глубокие соболезнования старейшине цеха Ляо в связи с утерей горячо любимой дочери. Но в то же время суд обязан предостеречь всех отцов: когда дочери ваши достигают брачного возраста, долг отца – не только найти достойного жениха, но и способствовать скорой свадьбе. Так поступали древние, по чьим законам мы живем и поныне. Пусть услышат меня все, кто присутствует сегодня в суде!
Лекарь Го осмотрит Чжу Да-юаня, повинного в убийстве, и мы узнаем, полностью ли поврежден его рассудок. Если это не так, суд будет просить для убийцы казни в самой жестокой форме, ибо он убил не только Ляо Лень-фан и Е Дая – впрочем, последнее еще не доказано, – но и служителя суда, десятника Хуна. Суд незамедлительно организует поиски тела Е Дая. Бань Фэн пусть передаст гроб с телом Ляо Лень-фан старейшине цеха Ляо, дабы отец мог похоронить тело дочери вместе с головой. Столичные власти определят наказание для убийцы, а до тех пор из состояния Чжу Да-юаня должен быть выплачен штраф в пользу семейства Ляо. Само же состояние переходит под попечительство суда.
На этом судья Ди закончил речь и закрыл заседание.
Глава семнадцатая
Судья Ди объясняет жуткое убийство; он догадывается, что должна означать фигурка кошки
Дао Гань наполнил чашку судьи, и, смакуя ароматный горячий чай, судья Ди говорил:
– Чжу Да-юань был снаружи одним, но внутри – совсем другим. Он казался веселым, добрым человеком, прекрасным охотником, он притягивал к себе людей, и вы искренне привязались к нему. Но его душа источена болезнью, и он знал об этом, а это сознание терзало его еще сильнее! Сегодня мне посчастливилось застать его врасплох. Если бы он не убил десятника, я еще вчера поделился с вами своими подозрениями, и мы бы вместе пошли к нему. Но просить вас вести себя так, как будто вы ничего не знаете, я не мог, поэтому я решил услать вас с ним из города. Ведь я и сам выдал бы себя при нем…
– Если бы только знать заранее! – прорычал Ма Жун. – Я бы задушил этого ублюдка собственными руками!
Судья кивнул, но не ответил. Повисла тяжелая тишина.
Наконец Дао Гань спросил:
– Ваша честь, а когда вы поняли, что это не жена Баня?
– Когда!.. Я должен был понять это с самого начала! – простонал судья. – Ведь это же было очевидно!
– Очевидно? Почему? – спросил Дао Гань.
– Ее кольцо! – ответил судья Ди. – На экспертизе Е Бинь заметил, что из кольца вынули рубин. Но если убийце нужен был камень, он мог бы просто снять кольцо с тела!
Дао Гань со всей силы хлопнул себя ладонью по лбу.
Судья между тем продолжал:
– Это была его первая ошибка, которую я пропустил. Но ведь была еще одна вещь, и уж тут-то я мог бы понять! Помните, – на ногах не было обуви!
Ма Жун кивнул.
– Ну конечно, – воскликнул он, – белье ведь женщины носят просторное, и не разберешь, подходит оно или нет, но обувь! Обувь – совсем другое дело, она же шьется на определенный размер!
– Именно, – сказал судья. – Убийца знал, что оставлять обувь Бань нельзя, тогда каждый увидел бы, что она не подходит по размеру. Но и просто так снять с тела ботинки он побоялся, потому что тогда бы мы догадались, зачем он это сделал. И он поступил умно: снял с тела все – и одежду и обувь – чтобы отвлечь наше внимание от важной детали! – Судья горько вздохнул. – И ему это удалось! Впрочем, после этого он совершил еще одну ошибку, которая и навела меня на подозрение. Чжу помешан на рубинах, он и подумать не мог о том, чтобы оставить камни в доме Баня, и, когда Бань Фэн сидел в тюрьме, забрался в спальню и вынес браслеты. Он прихватил еще несколько платьев, и вот тогда я догадался, что жена Баня жива: ведь сначала он не знал, где она прячет браслеты, и не взял их, а потом узнал. Кто мог ему сказать? Только сама Бань! И вот тогда я вспомнил о кольце и понял, зачем ему понадобилось снимать с тела одежду. Единственный человек, который мог бы обнаружить, что это тело посторонней женщины, – это Бань Фэн. Но Чжу рассчитывал, – и снова правильно, – что к тому времени, как Баня выпустят из тюрьмы, тело уже положат в гроб.
– А когда вы начали подозревать Чжу Да-юаня? – спросил молчавший все это время Цзяо Дай.
– Только после моего последнего разговора с Банем. Сначала я подозревал Е Дая. Что убитая – не его сестра, я уже понимал. Но кто же она тогда? В розыске числилась только одна женщина, Ляо Лень-фан, и мне пришло в голову, что это именно она. Эксперт заявил, что убитая не целомудренна. Но со слов Ю Гана я знал, что и Ляо не была невинна! Потом, нам уже было известно, что Е Дай похитил Ляо, а ведь он достаточно силен физически, чтобы отрезать ей голову. Так что я было решил, что это Е Дай убил Ляо в приступе гнева, а его сестра помогла ему скрыть убийство, после чего скрылась сама. Но эту гипотезу мне пришлось отбросить…
– Почему? – перебил судью Дао Гань. – Все ведь сходилось: Е Дай был очень близок с сестрой, и он с радостью помог бы ей бежать от мужа!
– Не забывай, – сказал судья, отрицательно покачав головой, – о лакированном столике. Из того, что сказал мне Бань Фэн, я понял, что столика со свежим лаком мог коснуться только убийца. Его жена знала, что лак трогать нельзя; на руках Е Дая не было ожогов; а сделать то, что сделал убийца со своей несчастной жертвой, можно только голыми руками, без перчаток.
А ожог получил Чжу Да-юань. Я вспомнил две детали, сами по себе не примечательные, но внезапно открывшие мне глаза. Во-первых, обед у Чжу. Вместо того чтобы устроить обычный обед в помещении, он сервировал стол на открытом воздухе. Зачем? Да затем, чтобы не снимать перчаток и скрыть волдыри на коже! И второе: на охоте Чжу не смог выстрелить в волка. И это тоже можно объяснить только тем, что у него была повреждена рука! Дальше… Убийца, по всей вероятности, жил где-то неподалеку от Баня, потому что он смог выйти оттуда незамеченным. Он не хотел столкнуться с городской стражей, – эти славные люди имеют обыкновение останавливать запоздалых путников и спрашивать, куда и зачем они идут. Но дом Баня расположен на окраине; оттуда можно добраться до особняка Чжу коротким путем, вдоль городской стены с заброшенными лабазами, где нет никакой стражи.
– Но один раз ему все-таки пришлось рискнуть, – сказал Дао Гань. – Он должен был перейти главную улицу перед восточными воротами.
– Риск был невелик, – ответил судья Ди. – Стража у ворот обращает внимание только на тех, кто идет через ворота в город или выходит… Итак, все указывало на Чжу Да-юаня, но мне был непонятен его мотив. Тут меня озарило: Чжу – сумасшедший! Физически здоровый человек, имеющий восемь жен, но бездетный, – а ведь бесплодие может отразиться и на рассудке… Он помешан на рубинах, ради них он пошел на кражи. И, кроме того, он настолько сильно ненавидел Ляо, что умертвил ее.
– Но как вы это поняли, сударь? – снова спросил Дао Гань.
– Вначале я думал, что им двигала зависть и ревность к юной счастливой паре. Но я тут же понял, что это не так: Ю Ган уже три года как был обручен с Ляо Лень-фан, а ненавидеть ее Чжу стал только недавно. Я вспомнил такую вещь. Ю Ган рассказывал, что Е Дай узнал его тайну от старой служанки, с которой разговаривал у дверей в библиотеку Чжу. После этого Ю Ган сам разговаривал с этой служанкой, и опять в коридоре перед библиотекой. Чжу мог подслушать оба разговора: и когда служанка рассказывала Е Даю о тайном свидании, и когда с ней разговаривал Ю Ган. То, что рассказала служанка, привело его в бешенство: в его доме, у него под носом, к его письмоводителю приходит женщина, они счастливы вдвоем, тогда как он сам навсегда лишен этого счастья! Чжу воспылал одновременно ненавистью и желанием, он возомнил, что, если сам овладеет Ляо, к нему вернутся его молодость и здоровье. Во второй раз он услышал, что Е Дай шантажирует Ю Гана. Чжу знал, что Е Дай близко общается с сестрой, и испугался, что она все ему рассказала. Чтобы не позволить Е Даю себя шантажировать, он решил убрать его. Если помните, Е Дай исчез днем, сразу после того, как произошел разговор Ю Гана со служанкой.
И еще одно. Теперь я уже знал, что у Чжу был и мотив, и возможность совершить преступление, и тут я вспомнил еще одно. Вы знаете, что я не суеверен, но это не означает, что я отрицаю все сверхъестественное. В тот вечер, когда мы обедали у Чжу, я увидел во внутреннем дворе снеговика. И мне вдруг стало страшно, я почувствовал, что воздух как будто пахнет смертью. Чжу тогда объяснил, что это дети прислуги развлекаются и лепят страшилищ. Но Ма Жун как-то упомянул, что Чжу сам лепит снеговиков и стреляет в них с лошади, как по мишеням.
И меня озарило: чтобы спрятать отрезанную голову, ее можно залепить снегом и поставить сверху снеговика! Для Чжу это имело особенный смысл. Он метал стрелы в снежные фигурки и в каждой из них видел Ляо, которую так люто ненавидел.
Судья замолчал. По его телу прошла дрожь, и он плотнее закутался в мантию. Все четверо словно видели, как убийца совершает свои кровавые преступления… Нависла страшная тишина, и наконец судья Ди заговорил снова:
– Итак, у меня уже не оставалось сомнений в том, что убийца – Чжу Да-юань, не хватало лишь конкретных доказательств. Я собирался поговорить с вами вечером после заседания, поделиться своими соображениями и вместе подумать, как застать Чжу врасплох и обыскать его дом. Если бы нам удалось найти там жену Баня, мы закончили бы это дело… Но Чжу убил Хуна… Если бы я только пришел к Баню на несколько часов раньше! Мы схватили бы Чжу. Но судьба распорядилась иначе… – Судья помолчал немного. – Остальное может досказать Дао Гань. Когда вы вместе с Чжу уехали, мы с ним и со старостой приставов пошли в его особняк, обыскали все помещения и нашли жену Баня. Ее доставили в суд в крытом паланкине, так, чтобы никто ничего не узнал; Дао Гань обнаружил, что во всех комнатах есть потайные отверстия для подслушивания. Я допросил служанку – о Ю Гане она ничего не знала, но Бань в суде рассказала, что за Ю Ганом и его невестой шпионил сам Чжу. Скорее всего, Чжу сделал какое-нибудь неосторожное замечание при Е Дае, и тот сам догадался обо всем, однако Ю Гану солгал, будто узнал все от служанки Лю. Просто Е Дай пока не хотел, чтобы звучало имя Чжу. О том, что произошло дальше, – осмелился ли Е Дай шантажировать Чжу Да-юаня, или тот просто испугался, что его будут шантажировать, – можно только догадываться. Вряд ли Чжу расскажет нам… А потом я говорил с женами Чжу. Они рассказали, как он обращался с ними… и лучше бы я этого не слышал! Но я уже распорядился, чтобы их отправили назад, к родителям, а после закрытия дела они получат долю его состояния. Но его безумие ставит его вне действия закона. Пусть иная власть судит его.
Судья Ди бережно взял в руки шелковый мешочек для визиток, который носил Хун, стер с него пыль и положил в рукав; потом он пододвинул к себе стопку бумаги и кисточку. Сыщики поняли, что судья собирается заняться документами, и торопливо удалились.
Сначала судья написал в областную управу обстоятельный отчет об убийстве Ляо Лень-фан. После этого он принялся за личные письма. Он написал старшему сыну десятника Хуна, который служил дворецким в доме его брата в Дайюане. Десятник был вдовцом, и теперь его сын становился главой семейства. Он же должен был решить, где похоронить отца.
Второе письмо было адресовано старшей жене судьи в Дайюань. В первых строках судья, как полагается, осведомлялся о здоровье ее матушки, а дальше написал об убийстве Хуна и закончил письмо так:
«Когда уходят те, кто был нам дорог, мы теряем не только их, – мы теряем и частицу себя».
Судья запечатал письма, позвал слугу и велел немедленно их отправить. Потом ему принесли ужин. Во время еды им овладела меланхолия. Судья чувствовал себя усталым и разбитым, и, как ни пытался он сконцентрироваться на деле об убийстве Ланя, ничего не получилось. После ужина судья попросил принести ему бумаги, касающиеся предоставления займов крестьянам. Над этим проектом они много вечеров подряд сидели вместе с десятником Хуном, пытаясь ввести закон, позволявший крестьянам брать заем в управе в случае неурожая.
Как-то раз Хун сказал, что деньги для займов можно получить, если сократить другие статьи расходов уездной управы. Судья погрузился в вычисления и не сразу заметил, что в кабинет вошли сыщики.
– Что ж, – сказал он, откладывая в сторону бумаги, – давайте еще раз обсудим, что нам известно по делу Ланя. Я все-таки считаю, что убийца – женщина, но пока что мы располагаем только одним свидетельством в пользу того, что он был связан с какой-то женщиной. Я имею в виду то, что нам сообщил этот юноша, его ученик. Он ведь сказал, что однажды вечером случайно услышал, как Лань разговаривает с женщиной, но понял только, что он сам эту женщину не знает, – так?
Ма Жун и Цзяо Дай согласно кивнули.
– Он еще вспомнил, – сказал Цзяо Дай, – что вроде бы Лань не сказал ни «Здравствуйте», ни «Добрый вечер». Можно заключить, что они с этой женщиной были очень близко знакомы, раз обходились без церемоний. Впрочем, это и так было понятно, – ведь когда она вошла к нему в бане, он даже не попытался прикрыться.
– Все-таки что именно юноше удалось расслышать? – настойчиво спросил судья.
– Да толком ничего, – ответил Ма Жун. – Кажется, она злилась и говорила, что он специально избегает ее, а он отвечал, что это не так. И еще добавил что-то… что-то вроде «котенок».
– Котенок?! – переспросил судья Ди, резко выпрямляясь в кресле. – Котенок?!
В его памяти всплыли слова маленькой Лу Мэй-лань:
«Интересно, а что это за котенок у мамы…»
Но это меняет все дело!
– Ма Жун, – быстро сказал судья, – ступай сейчас же к Бань Фэну. Он знал вдову Лу еще ребенком. Спроси, было ли у нее когда-нибудь прозвище.
Ма Жун, окончательно сбитый с толку, понял, что сейчас не время задавать вопросы, и поспешно вышел из кабинета.
Ничего не объясняя, судья попросил Дао Ганя заварить чай, а после чая заговорил с Цзяо Даем о том, как лучше урегулировать стычки приставов с местным населением. Они не успели закончить разговор, потому что очень скоро вернулся Ма Жун.
– Я был у Баня, – с порога сообщил он. – Он убит горем. Похоже, ему еще тяжелее знать, что его жена преступница, чем думать, что она умерла… Но я спросил его насчет вдовы Лу, и он сказал, что в детстве у нее действительно было прозвище – друзья называли ее «котенок».
Судья со всей силы ударил кулаком по столу.
– Вот след, который я надеялся найти! – закричал он.
Глава восемнадцатая
Госпожа Го приходит к судье с рассказом о двух заключенных; молодую вдову допрашивают вновь
Через несколько мгновений после того, как трое сыщиков ушли, в кабинет вошла госпожа Го. Судья усадил ее и предложил чая. Он чувствовал свою вину перед ней, но когда она наклонилась, чтобы наполнить его чашку, снова поймал себя на мысли о том, что очарован ее изяществом и хрупкостью.
– Ваша честь, – начала она, – я пришла доложить вам, что Бань очень плоха. Она ничего не ест и целый день плачет. Сейчас она спросила, нельзя ли ей увидеть мужа.
– Заключенным не полагаются свидания, – хмуро сказал судья. – И потом, я сомневаюсь, что им есть что сказать друг другу.
– Она готова к тому, что ее казнят, – мягко сказала госпожа Го, – она смирилась и не снимает с себя вины. Она много думала о своем муже, ваша честь, и сейчас хочет попросить у него прощения, чтобы облегчить совесть перед смертью и искупить хоть часть своей вины.
Судья задумался.
– Что ж, – сказал он, – цель закона – восстановить нарушенный порядок и исправлять нанесенный ущерб. Раз ее раскаяние может хоть немного утешить Баня, ее просьба будет удовлетворена.
– И еще… Я положила вдове Лу компрессы с разными мазями, и ее раны скоро заживут. Но все же…
Ее голос прервался. Судья Ди ободряюще кивнул ей головой, и тогда она продолжила:
– Ваша честь, она очень слаба физически и держится на ногах только благодаря своей потрясающей силе воли. Но я боюсь, что второй порки ей не вынести.
– Хорошо, я это учту, – сухо ответил судья.
Госпожа Го низко склонила голову и, помолчав немного, сказала:
– Она все время молчала, и я решилась спросить, что сейчас с ее дочкой. Она ответила, что пока о ней позаботятся соседи, но что ее саму должны в ближайшее время отпустить, и тогда она вернется и заберет девочку. Но я подумала, ваша честь, что лучше мне самой сходить к ней и, если ей там плохо, привести ее к нам.
– Заберите ее в любом случае, – сказал судья Ди. – Заодно посмотрите, нет ли среди одежды Лу черного татарского кафтана или какой-нибудь другой черной одежды, которая похожа на кафтан. Такие вещи только женщина может определить.
Госпожа Го улыбнулась и почтительно наклонила голову. Судье вдруг захотелось спросить у нее, не знает ли она что-нибудь о связи между вдовой Лу и Ланем, но он тут же одернул себя. Достаточно того, что он обсуждает с женщиной судебные дела! И вместо этого судья спросил, как чувствует себя Чжу Да-юань.
– Мой муж побеседовал с ним и осмотрел его. Он считает, что Чжу окончательно повредился в рассудке.
Судья вздохнул; госпожа Го попросила позволения удалиться и вышла.
На вечернее заседание суда собралось гораздо меньше народу, чем в прошлый раз. Судья Ди начал с того, что зачитал вслух правила поведения для военных приставов, и добавил, что со следующего дня по всему городу будут развешаны листки с текстом этих правил. Когда с этим было покончено, судья приказал старосте приставов ввести в зал вдову Лу.
Ее ввели; судья заметил, что даже в тюрьме она продолжает следить за собой – ее волосы были тщательно заплетены в косу, одежда была свежей и чистой. Она по-прежнему держалась прямо, несмотря на то, что плечи у нее болели и кровоточили. Прежде чем преклонить колени, вдова метнула быстрый взгляд в зал и была явно разочарована тем, что людей сегодня так мало.
– Женщина, – сказал судья Ди, – вчера ты говорила оскорбления в адрес суда. Но я вижу, что ты достаточно умна, и надеюсь, что сегодня ты будешь правдиво отвечать на вопросы, действуя в интересах суда и в собственных.
– С вашего позволения, я не имею привычки лгать, – бесстрастно отвечала вдова.
– Правда ли, что у тебя, кроме имени, есть прозвище Котенок?
– Ваша честь, вы насмехаетесь надо мной?
– Здесь вопросы задаю я, – сдержанно сказал судья. – Отвечай!
Вдова Лу презрительно передернула плечами, но тут же ее лицо исказилось от боли, и, глотнув воздуху, она просто ответила:
– Да, мой отец в детстве прозвал меня Котенком.
Судья кивнул.
– Называл ли тебя так твой покойный муж?
В глазах вдовы сверкнул огонек.
– Нет! – воскликнула она.
– Надевала ли ты когда-нибудь черные одежды, какие носят татары?
– Ваша честь, вы оскорбляете меня! Разве пристало честной женщине переодеваться в мужское платье?
– Однако среди твоих вещей нашли татарский кафтан, – сказал судья и заметил, как напряглась вдова при этих словах.
– Ваша честь, – после небольшой паузы заговорила она, – у меня дома действительно хранился татарский кафтан. Когда-то давно его оставил у меня мой двоюродный брат, который жил у варваров.
– Сейчас тебя снова отведут в тюрьму, – сказал судья, – но позднее я вызову тебя на допрос.
Вдову увели. Судья зачитал новое постановление, изменяющее существующий закон о наследовании. Пока он читал, в зал прибывал народ: люди как-то узнали, что в суде снова допрашивают вдову Лу, и пришли послушать.
Староста приставов провел в первый ряд троих юношей, дрожащих от страха перед приставами и судьей.
– Не бойтесь, – мягко успокоил их судья. – Вы просто постоите здесь и посмотрите на человека, которого приведут на допрос. А потом скажете, видели ли вы этого человека раньше, и если да, то где и когда.
В зал снова ввели вдову Лу, которую успели переодеть в черный татарский кафтан.
Мелкими шажками прошла вдова к судейской скамье; она плавным жестом расстегнула кафтан, полуобнажив шею и грудь, и повернулась лицом к залу. Она улыбалась и поигрывала нижней пуговицей кафтана. Судья должен был признать, что Лу великолепная актриса.
Староста приставов подвел к судейской скамье троих молодых людей.
– Узнаешь эту женщину? – спросил судья Ди у старшего из них. Тот смотрел на вдову с нескрываемым восхищением, а она отвечала ему кокетливым взглядом из-под опущенных ресниц.
– Нет, ваша честь, я ее не узнаю, – наконец ответил он, с трудом переводя взгляд на судью.
– Не ее ли ты видел около бани в день, когда убили Лань Дао-гуя?
– Что вы, ваша честь, – улыбнулся юноша, – там был мужчина!
Судья Ди перевел взгляд со старшего юноши на его товарищей, но и они отрицательно покачали головой, не отрывая глаз от вдовы Лу. Судья тяжело вздохнул и велел старосте увести троих молодых людей.
Как только они вышли, лицо вдовы немедленно изменилось. Она больше не улыбалась и не опускала глаза, – она смотрела прямо перед собой, холодно и недоброжелательно.
– Могу ли я теперь узнать, для чего был нужен этот спектакль? – осведомилась она. – Неужели закон предписывает, что избитую до крови женщину должно переодеть в мужской наряд и выставить на посмешище?
Глава девятнадцатая
Строптивая вдова выводит из себя судью; неожиданное превращение бумажной фигурки
Несмотря на то, что вдову Лу не опознали, судья Ди был убежден, что отравила Ланя именно она.
– Суд требует, чтобы ты рассказала о своей связи с борцом Лань Дао-гуем, – сказал он.
Вдова подалась вперед и закричала на весь зал:
– Можете терзать меня как хотите, мне все равно, что случится со мной! Но не трогайте его! Своими подозрениями вы оскорбляете его светлую память, и я отказываюсь в этом участвовать!
В толпе послышались возгласы одобрения.
– Тишина в зале! – закричал судья, ударив молоточком по столу. – Женщина, я задал тебе вопрос. Отвечай!
– Я отказываюсь отвечать! – с вызовом крикнула вдова. – Делайте со мной что хотите, но оставьте в покое память Ланя!
С трудом сдерживая клокотавший в нем гнев, судья Ди сказал:
– Это оскорбление в адрес суда. – Вспомнив предостережение госпожи Го, он добавил: – Эта женщина получит двадцать ударов плетью по ногам.
Зрители возмущенно зашептались. Раздались голоса: «Лучше ищите настоящего убийцу!», кто-то прокричал: «Позор!»
– Тишина в зале! – возгласил судья. – Суду стало известно, что Лань Дао-гуй сам обвинил эту женщину в убийстве!
Все замолчали. Тишину прорезал визг вдовы Лу, – староста бросил ее на пол, стащил шаровары и тут же прикрыл ее наготу куском ткани, поскольку закон не позволял обнажать плоть даже во время порки. Двое приставов держали вдову за руки и за ноги, и начальник взмахнул плетью.
Вдова корчилась на полу и визжала, как дикий зверь; после десятого удара судья дал старосте знак остановиться.
– Отвечай на мой вопрос, женщина, – холодно приказал он.
Вдова подняла голову от пола. Она не могла говорить и беззвучно шевелила губами; наконец она слабым голосом произнесла: «Ни за что».
Судья пожал плечами. Снова взвилась плетка, и на ткани, покрывавшей ноги вдовы, проступила кровь. Староста ударил ее еще десять раз, и после последнего удара перевернул на спину и попытался привести в чувство.
– Вызови второго свидетеля, – распорядился судья.
К скамье подвели выбритого налысо молодого человека в скромном коричневом платье.
– Назови свое имя и звание, – сказал ему судья.
– С вашего позволения, – ответил тот, – мое имя Мэй Чжэн. Последние четыре года я был учеником и помощником господина Лань Дао-гуя. Я борец, нахожусь на седьмой ступени обучения.
– Мэй Чжэн, расскажи, что ты видел и слышал вечером три недели назад, когда твой хозяин разговаривал с женщиной.
– В тот вечер я, как обычно, попрощался с хозяином после вечерней тренировки и ушел. Но на пути домой я вдруг вспомнил, что забыл у него в доме железный мяч, и вернулся за ним, поскольку мяч мне бывает нужен для утренней зарядки. Когда я подошел к дому, я увидел, что к хозяину кто-то пришел, – он закрыл дверь за гостем. Я не рассмотрел, кто это был, и увидел только кусок черной одежды. Поскольку я знал всех друзей моего хозяина, я решил, что не побеспокою его, если войду. А в доме я услышал женский голос.
– Что говорила женщина?
– Они разговаривали в комнате, и до меня доносились только отдельные слова. Кажется, женщина была сердита на него за то, что он к ней не приходил… что-то в этом роде. Потом заговорил хозяин, и я ясно расслышал слово «котенок». Я понял, что это все меня не касается, забрал мяч и вышел.
Судья кивнул, и писец зачитал вслух запись показаний Мэй Чжэна. Тот заверил документ отпечатком большого пальца, и судья Ди отпустил его.
Между тем вдову Лу удалось привести в сознание. Ее снова поставили на колени, но теперь ее поддерживали с двух сторон приставы.
Судья Ди ударил молотком по столу.
– Суд считает, – сказал он, – что женщина, которая в тот вечер приходила к Ланю, – вдова Лу. Каким-то способом она добилась его расположения. Она домогалась его, но он отказывал ей в близости, и, движимая ревностью, она отравила его, бросив ему в чай отравленный цветок жасмина. Когда он был в бане, она пробралась туда, переодетая юношей-татарином. Да, свидетели не опознали ее, но ведь она хорошая актриса: в день убийства она изображала мужчину, а сейчас пустила в ход все свои женские чары. Впрочем, это и не важно. Я собираюсь продемонстрировать вам последнее доказательство, которое оставил сам Лань Дао-гуй!
В зале послышались возгласы удивления. Судья заметил, как настроение толпы переменилось, – теперь все склонялись на его сторону. Речь юноши-борца вызвала интерес у зрителей, и они не сомневались, что он говорил правду.
Судья дал знак Дао Ганю, тот вышел и вернулся с большой квадратной доской, которую сделал по просьбе судьи перед заседанием. К доске были приколоты шесть кусочков картона, каждый размером около двух футов, чтобы всем было видно. Дао Гань поставил доску на возвышение напротив стола, за которым сидел писец, и отошел в сторону.
– На этой доске, – сказал судья, – вы видите шесть кусочков из семи. Так они лежали на столе в комнате Ланя, когда нашли тело. – Судья взял со стола картонный треугольник и продолжал: – Седьмой кусочек – треугольник – был зажат у него в руке. Лань выпил отравленный чай, и у него пропал голос. Он не мог позвать на помощь, но последним усилием он все же попытался сообщить, кто его убийца. Перед ним на столе лежали «семь кусочков», и он выложил из них фигурку. Однако при падении он задел ее рукой, и три кусочка бумаги сместились. Но если поставить их на место и добавить недостающий треугольник, мы получим цельную фигурку. Смотрите!
Судья встал, отколол три кусочка от доски, приколол их по-другому и добавил треугольник.
Зрители, затаив дыхание, наблюдали за действиями судьи. Увидев, как на доске возникла кошка, они все разом в изумлении выдохнули.
– И с помощью этой фигурки, – закончил судья, – Лань Дао-гуй указал на вдову Лу.
– Ложь! – внезапно раздался голос вдовы.
Вырвавшись из рук приставов, она встала на четвереньки.
Ее лицо перекосилось, но, превозмогая боль, она проковыляла к доске, протянула руки и поменяла местами кусочки картона.
– Смотрите, – хрипло прошептала она. – Вот что это такое.
Она отколола большой треугольник и переместила его вниз.
– Лань выложил птицу… – Она говорила с огромным трудом. – Он вовсе не хотел… никого выдавать.
Ее лицо побелело, и она упала на пол перед доской.
– Да это чудовище, а не женщина! – пробурчал Ма Жун, когда они все собрались в кабинете судья.
– Она ненавидит меня, – сказал судья Ди. – Меня и все, что я защищаю. Она зла и жестока, но тем не менее я не могу не восхищаться ее умом и силой духа. Подумать только, она одна увидела в разрозненных кусочках фигуру птицы, и это при том, что она была полуживая после порки!
– Да, она необыкновенная женщина, – сказал Дао Гань. – А иначе Лань Дао-гуй никогда бы не обратил на нее внимания.
– Эта необыкновенная женщина поставила нас в очень трудное положение, – хмуро произнес судья Ди. – Мы не имеем оснований настаивать на обвинении ее в убийстве Ланя, но должны доказать другое, – что она имела отношение к смерти мужа. Позовите-ка Го!
И когда Дао Гань привел Го, судья сказал:
– Го, помните, позавчера вы говорили, что, когда умер Лу Мин, вам показались странными глаза на его лице? Вы еще сказали, что сильно выпученные глаза могут быть следствием удара по голове. Но даже если допустить, что вдова подкупила Квана, то все равно мне непонятно, как могли не заметить рану на голове, скажем, брат Лу Мина или похоронщик? Они ведь обряжали тело!
Го покачал головой.
– Ваша честь, – ответил он, – крови могло не быть, если удар был нанесен каким-нибудь тупым орудием. Например, это мог быть молоток, обернутый толстой тканью, или что-нибудь в этом духе.
– Вскрытие, естественно, выявило бы перелом черепных костей, – произнес судья. – Но допустим, что наше предположение неверно. Вообще, скажите, какие следы насилия можно найти на теле, учитывая, что с момента смерти прошло уже пять месяцев?
– Очень многое зависит от того, – ответил горбун, – в каком гробу и в какой земле пролежало тело. Но даже если оно уже почти разложилось, все равно по состоянию кожи можно определить, был ли человек отравлен.
Судья задумался.
– По закону, – сказал он, – извлечение тела из могилы без достаточно серьезной причины карается как преступление. Если мы сделаем это, но окажется, что на самом деле Лу Мин умер своей смертью, мне придется уйти с поста судьи и предать себя в руки властей, дабы меня судили за нарушение закона. Прибавить еще ложное обвинение в убийстве мужа, которое я возвел на вдову Лу, – этого будет достаточно, чтобы меня приговорили к смерти. Государство не прощает своим слугам ошибок, даже если эти ошибки совершались из лучших побуждений.
Судья Ди встал и заходил по кабинету, напряженно думая. Сыщики смотрели на него, не говоря ни слова; в конце концов судья резко остановился.
– Извлечем тело, – решил он. – Я беру ответственность на себя!
Дао Гань переглянулся с Цзяо Даем и осторожно сказал:
– Ваша честь, а что, если эта женщина просто напустила на него порчу? Она же занималась черной магией… Тогда на теле нельзя будет найти никаких следов.
– Дао Гань, я верю, что на свете есть многое, что недоступно нашему пониманию, – ответил ему судья. – Но в то, что с помощью черной магии можно убить человека, я верить отказываюсь. Такого не допускают Небеса. Ма Жун, ступай к старосте и передай ему, чтобы был сегодня в полдень на кладбище.
Глава двадцатая
На кладбище производят вскрытие; исповедь обмороженного человека
Ближе к полудню в северном квартале началось настоящее столпотворение: все ломились через северные ворота к кладбищу. Сквозь толпу пронесли паланкин судьи Ди. Люди молча посторонились, освобождая дорогу; но когда вслед за паланкином пронесли на крытом кресле вдову Лу, толпа разразилась громогласными приветствиями и аплодисментами.
Люди шли к центру кладбища, где перед их взорами представала разверстая могила, гроб, прислоненный к козлам, красные циновки на земле рядом, стол, за которым восседал старший писец, и большая скамья: приставы заранее позаботились о том, чтобы на время превратить кладбище в рабочее место, – разумеется, настолько, насколько это было возможно. Судья вышел из паланкина. Около гроба его уже ждали Го и городской похоронщик. Го сидел на корточках около гроба и разводил огонь в маленькой переносной печке. Судья занял свое место на скамье, по обе стороны которой стали Ма Жун и Цзяо Дай.
Кресло, в котором сидела вдова Лу, поставили на землю и открыли. Вдова сидела прямо, не шевелясь, и глаза ее были закрыты; в толпе послышались злобные выкрики, и люди подались вперед.
Госпожа Лу прибывает на кладбище
– Взгляните на эту женщину, – приказал судья Го и прошептал помощникам: – Небеса не допустят, чтобы она скончалась у нас на руках!
Го осторожно взял вдову за подбородок; ее веки дрогнули, и она открыла глаза. Го снял поперечную перекладину на кресле и помог вдове встать. Увидев гроб, вынутый из могилы, она застонала, закрыла лицо руками и без сил оперлась на спинку кресла.
– Вот притворщица! – злобно пробормотал Дао Гань.
– Да, но толпа явно на ее стороне, – прошептал в ответ судья.
Он ударил по столу молоточком. На открытом морозном воздухе этот звук прозвучал совсем иначе, чем в зале суда.
– Сейчас, – объявил судья, – будет произведено обследование тела Лу Мина, скончавшегося пять месяцев назад!
Внезапно вдова Лу шагнула вперед, опираясь на палку, и громко заговорила.
– О ваша честь! Вы отец нам, людям Бэйчжоу! Сегодня я вела себя непочтительно, ибо хотела защитить свою честь и светлую память покойного Ланя. За свою дерзость я понесла заслуженное наказание, но сейчас я молю вашу честь не тревожить бренное тело моего супруга и не вскрывать гроб.
С этими словами вдова упала на колени и три раза стукнулась лбом о землю. В толпе заволновались: всем показалась разумной и понятной ее просьба, и люди ждали, что судья Ди согласится.
– Я, судья Бэйчжоу, – жестко ответил судья Ди, – приказываю произвести обследование, имея на то достаточно веские основания. Я считаю, что Лу Мин был убит, и красноречие его вдовы не остановит меня и не заставит отказаться от моих намерений. Пусть откроют гроб.
Лишь похоронщик выступил вперед, вдова поднялась на ноги и, полуобернувшись лицом к толпе, закричала, обращаясь к судье:
– Ваша честь, почему вы так жестоки? Неужели же это обязанность судьи? Ваша честь обвиняет меня в убийстве мужа, но есть ли у вас хоть одно доказательство моей вины? Пусть вы судья, но вы не всемогущи! Помните, что высший закон всегда на стороне угнетенных и униженных! И помните, что за несправедливое обвинение невиновного судья сам несет то наказание, которое для него готовил! Пусть я лишь одинокая беззащитная вдова, но я добьюсь того, что с головы этого судьи снимут судейскую шапочку!
– Верно! Она права! – закричали в толпе. – Не нужно никакого обследования!
– Тишина! – выкрикнул судья. – Если на теле не окажется следов насильственной смерти, я уйду с поста судьи и приму наказание.
Вдова попыталась что-то добавить, но судья не дал ей заговорить:
– Чего мы ждем? Открывайте гроб!
Похоронщик подошел к козлам, на которых стоял гроб, и ударил по крышке долотом. Двое его помощников занялись взломом крышки с другой стороны, и через несколько мгновений крышку наконец сняли и положили на снег. Замотав нос и рот шарфами, они вынули из гроба тело вместе с подстилкой, на которой оно покоилось, и опустили его на циновку.
Те любопытные, что подошли чересчур близко, в ужасе отпрянули назад – мертвое тело являло собой неприятное зрелище.
Го поставил рядом с циновкой две большие вазы с тлеющей смолой, чтобы перебить трупный запах, надел маску из прозрачной газовой материи и сменил свои обычные перчатки на тонкие, лайковые. Он взглянул на судью в ожидании приказа начинать.
– Прежде чем начнется экспертиза, – сказал судья, – пусть похоронщик представит отчет о вскрытии могилы.
– С вашего позволения, ваша честь, – ответствовал похоронщик, – с наступлением полудня мы с двумя помощниками раскопали могилу и нашли каменную плиту, покрывающую гроб, в таком же положении, в каком мы оставили ее пять месяцев назад при похоронах.
– Хорошо, – кивнул судья и дал Го знак приступать.
Го протер тело влажной тканью и внимательно осмотрел его дюйм за дюймом. Все присутствовавшие следили за его действиями в напряженном молчании. Го между тем перевернул тело и занялся изучением задней стороны черепа. Он провел по кости пальцами, постучал по ней и перешел к осмотру шеи и спины. Судья становился все бледней и бледней.
Наконец Го закончил осмотр и поднялся на ноги.
– Экспертиза закончена, – объявил он. – На основании произведенного мною осмотра докладываю суду, что следов насильственной смерти не обнаружено.
В задних рядах послышались вопли:
– Долой судью! Свободу вдове Лу!
Но те, кто стоял впереди, молчали: они видели, что Го не закончил, и ожидали продолжения.
– И теперь я прошу у вашей чести разрешения на проведение вскрытия, чтобы установить, не было ли причиной смерти отравление ядом.
– Что? – выкрикнула вдова, прежде чем судья Ди успел ответить. – Разве этого недостаточно?! Неужели же нужно еще раскромсать тело?
– Мы с тобой, Лу! – закричал кто-то. – Мы знаем, что ты невиновна!
Вдова не успела ответить – в эту же минуту прозвучал приказ судьи начинать вскрытие.
Го снова опустился на корточки. Орудуя серебряным зондом, он внимательнейшим образом рассматривал концы костей, торчащие из тела. И когда он поднялся, передние ряды заметили полный смятения взгляд, которым Го смотрел на судью Ди.
Горбун заговорил не сразу.
– Докладываю суду, что во внутренностях тела нет никаких признаков того, что покойный был отравлен.
Вдова что-то прокричала, но ее голос потонул в возгласах толпы. Люди напирали друг на друга, протискиваясь вперед, и орали:
– Смерть судье! Смерть святотатцам!
Судья встал со скамьи. Ма Жун и Цзяо Дай подскочили к нему, но он оттолкнул их; в толпе же, когда увидели судью, поднявшегося в рост, испугались и замолчали. Всем было интересно, что последует теперь.
Судья Ди скрестил руки на груди и объявил:
– Я говорил, что уйду с этого поста, и не намерен отказываться от своих слов. Но прежде чем я сниму с себя полномочия, я хочу предупредить всех: пока что я еще судья! Вы хотите убить меня? Убейте, но помните, что совершите государственное преступление и поплатитесь за это! Подумайте!
Эта краткая речь, произнесенная властно и уверенно, произвела на присутствовавших сильное впечатление. Люди больше не кричали; они смотрели и слушали.
– Есть ли здесь люди из Совета старейшин? Если есть, пусть выйдут, чтобы получить полномочия на перезахоронение тела.
Вперед выступил толстый мужчина, глава цеха мясников.
– Я поручаю вам проследить, чтобы похоронщики поместили тело в гроб и опустили его в могилу. После вы поставите государственную печать на могильной плите.
Судья повернулся и поднялся по ступенькам в паланкин.
Приближалась ночь. В кабинете судьи Ди царила гнетущая тишина, не нарушаемая даже потрескиванием огня: уголья догорели, и в кабинете было почти так же холодно, как на улице. Но ни судья Ди, ни сыщики не замечали холода.
Когда стала оплывать последняя свеча на столе, судья наконец прервал молчание:
– Мы испробовали все средства, но преступления так и не раскрыли. И если мы не найдем больше доказательств ее вины, мне придется уйти. Так нам нужно найти это доказательство во что бы то ни стало, и не откладывая!
Дао Гань зажег новую свечу. Яркое пламя осветило хмурое, утомленное лицо судьи Ди.
Внезапно раздался стук в дверь. Вошел слуга и доложил, что пришли Е Бинь и Е Дай и просят, чтобы их пропустили к судье.
– Пусть войдут! – сказал судья, порядком удивленный и озадаченный.
Е Дай опирался на руку старшего брата. Его руки были перевязаны, он едва волочил ноги, а лицо его было не просто бледным, а какого-то жуткого зеленоватого оттенка. С помощью Ма Жуна и Цзяо Дая Е Бинь усадил его на диван.
– Ваша честь, – начал Е Бинь, – сегодня днем какие-то крестьяне из восточного предместья принесли брата домой на носилках. Его нашли вчера, – он лежал без сознания за высоким сугробом. У него тяжелое ранение в голову, вдобавок он отморозил пальцы на обеих руках, но те крестьяне выходили его, и утром он пришел в себя и сказал им, кто он и откуда.
– Но что произошло? – спросил судья Ди, мгновенно отвлекшийся от своих бед и переключившийся на братьев Е.
Ему еле слышным голосом ответил сам Е Дай:
– Я только помню, ваша честь, что два дня назад по дороге домой меня ударили сзади по голове…
– Е Дай, я знаю, кто тебя ударил. Это был Чжу Да-юань, – сказал судья Ди. – Теперь скажи, когда точно он рассказал тебе о том, что Ляо Лень-фан в его доме тайком виделась с Ю Ганом?
– Но он не говорил мне ничего такого, ваша честь, – ответил Е Дай. – Просто как-то раз я ждал его у дверей библиотеки, услышал, как он с кем-то громко разговаривает… Я подумал, что он с кем-то ссорится, и приложил ухо к стене. Он орал, что Ю Ган и Ляо Лень-фан путаются прямо у него под носом, выкрикивал самые грязные ругательства… Тут подошел дворецкий и постучал в дверь. Чжу вдруг замолчал, и когда меня наконец пригласили войти, я увидел, что с ним никого нет.
Он сидел там один и при этом был совершенно спокоен.
– Так вот в чем дело! Что ж, это снимает последние неясности в деле, – сказал судья и, снова обращаясь к Е Даю, закончил: – Случайно узнав об их связи, ты стал угрожать несчастному Ю Гану. Но Небеса уже сурово покарали тебя за это, Е Дай.
– Я лишился пальцев на руках, – простонал Е Дай.
Ма Жун и Цзяо Дай помогли Е Биню поднять Е Дая с дивана, и братья вышли.
Глава двадцать первая
Судья получает срочное письмо; он отправляется в Зал Предков
На следующее утро судья Ди отправился на верховую прогулку, но не успел он отъехать от здания суда, как услышал возмущенные крики прохожих, а перед пожарной каланчой на расстоянии пальца от его лица просвистел камень… Судья въехал на старое войсковое поле и, проскакав несколько кругов подряд, повернул назад. «Зря я выехал сегодня на улицу, – подумал он. – Лучше не показываться на людях, пока не найдутся доказательства по делу вдовы Лу».
Еще два дня прошло в переговорах с местными чиновниками по поводу денежных расчетов. Помощники судьи целыми днями ездили по городу, пытаясь найти хоть какие-нибудь зацепки, но каждый раз возвращались ни с чем.
Впрочем, один повод для радости все же был. Из Дайюаня пришло письмо от старшей жены судьи Ди, в котором она извещала, что ее мать благополучно одолела хворь и теперь быстро поправляется. Вскоре все жены судьи собирались выехать в Бэйчжоу. С грустью судья сказал себе, что, если дело Лу не разрешится, ему больше не придется свидеться с родными.
На третий день, когда судья Ди завтракал в кабинете, пришел слуга и доложил о приезде тысяцкого из ставки Генералиссимуса Вэня, привезшего письмо для судьи.
Тысяцкий – высокий, статный человек в полной военной амуниции – почтительно поклонился и вручил судье плотный конверт, запечатанный государственной печатью.
– Мне приказано дождаться ответа, – сказал тысяцкий.
Судья предложил тысяцкому сесть и распечатал письмо, не скрывая своего любопытства.
В письме говорилось, что военные приставы сообщают в ставку о народных волнениях в Бэйчжоу. Разведчики доносили, что на Севере готовится наступление варваров-татар, и в достаточно жесткой форме Генералиссимус приказывал судье немедленно установить порядок во вверенном ему городе, являющемся одним из оплотов Северной Армии. В случае если судье необходима помощь, в город пришлют гарнизон солдат. Письмо было подписано начальником военных приставов и завизировано самим Генералиссимусом.
Прочитав письмо, судья Ди побледнел. Он схватил кисточку и написал короткий ответ:
«Окружной судья Бэйчжоу благодарит за сведения и готовность помочь, но желает доложить, что сам примет незамедлительные меры по восстановлению порядка и спокойствия в своем городе».
Судья запечатал письмо красной печатью суда и отдал его тысяцкому. Тот принял его с поклоном и, сказав «С вашего позволения», покинул кабинет. Когда за ним закрылась дверь, судья позвал слугу, велел ему подать мантию и шапочку и вызвать сыщиков.
Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань с удивлением взирали на судью, облачившегося в церемониальные одежды; судья же, с тоской глядя на верных помощников, говорил:
– Так больше продолжаться не может. Я только что получил письмо от Генералиссимуса с жалобой на волнения в Бэйчжоу. Если они не закончатся, в город пришлют войска. Вообще, моя дальнейшая деятельность в Бэйчжоу – под вопросом. А сейчас я прошу вас быть свидетелями одной краткой церемонии в моем доме.
Пока шли через коридор, соединяющий судебные помещения с личными комнатами судьи Ди, он вдруг понял, что впервые после отъезда семьи идет к себе в комнаты.
Судья направился в Зал Предков. Это была мрачная, пустая комната, в левом углу которой стоял алтарь, а в центре высился ящик, достававший почти до потолка.
Судья зажег свечу, преклонил колени перед алтарем. Сыщики последовали его примеру и опустились на колени у дверей. Постояв немного, судья встал, подошел к алтарю и открыл створки ящика. Внутри на полках лежали небольшие деревянные пластинки с портретами, и на каждой были вытиснены золотые иероглифы: то были лица умерших предков судьи Ди, а иероглифы на пластинках обозначали их имена, звания, которые они носили на земле, а также год, день и час рождения и смерти.
Снова опустившись на колени, судья Ди трижды прикоснулся лбом к полу. Он закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Последний раз он входил в Дом Предков двадцать лет назад, вместе с отцом, и отец возвестил предкам первую помолвку сына. Жених и невеста стояли на коленях перед отцом, и судья хорошо помнил, как его отец возвышался над ними, – высокий, статный старик с большой белой бородой, благословляющий сына…
Ныне же лицо отца казалось чужим и бесстрастным. Перед глазами судьи вставали тени его предков, и тени заполняли зал, и все они смотрели на судью; и вот последним появился сам Великий Предок и опустился на трон посреди зала, – основатель семейства Ди, живший около восьмисот лет назад, ненамного позже Конфуция.
Здесь, перед душами умерших предков, судья Ди впервые за несколько дней почувствовал себя спокойно и умиротворенно, словно путник, вернувшийся домой из долгого и тяжелого путешествия. И когда судья заговорил, голос его прозвучал чисто и спокойно.
– Недостойный потомок рода Ди по имени Жень-чжи, старший сын советника Ди Чжэн-юаня, желает ныне сообщить о своем позоре. Совершив непростительные ошибки на посту судьи, я слагаю с себя полномочия. И более того, я намерен предаться в руки властей, чтобы меня судили за два серьезных преступления – за вскрытие могилы и за ложное обвинение невиновной. Я действовал в целях правосудия, но моих слабых сил не хватило для того, чтобы нести возложенные на меня обязанности. И теперь, поведав все без утайки, я смиренно прошу прощения у предков.
Судья поднялся с колен, трижды поклонился и закрыл створки. Он вышел вместе с сыщиками и вернулся в кабинет.
– Мне необходимо побыть одному, – сказал он. – Я буду писать официальное прошение об отставке… Приходите к полудню, я отдам вам письмо, чтобы вы переписали его и распространили по городу, – это должно успокоить народ.
Сыщики молча поклонились и опустились на колени перед судьей. Они ударили лбами об пол, чтобы показать судье, что остаются ему верны и, что бы ни случилось, сохранят свою преданность.
После того как они вышли, судья сел к столу и написал письмо в областную управу. Он изложил в подробностях все события последних дней, связанные с делом Лу, и обвинил самого себя в двух преступлениях. В последних строках он добавил, что не надеется на снисхождение и не просит ни о каких милостях.
Судья подписал письмо, запечатал его большой красной печатью и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Последний раз он выступает как судья Бэйчжоу. Сегодня же он вручит судебную печать и ключи от кабинета старшему писцу, который будет исполнять его обязанности до тех пор, пока из столицы не пришлют нового судью.
Предстоящий суд больше его не тревожил. Да, его, без сомнения, приговорят к смертной казни… Некогда судья был награжден государственным орденом, и сейчас он надеялся, что награду эту учтут при вынесении приговора и его имущество не будет конфисковано. О его женах и детях позаботится его младший брат в Дайюане… Хотя тягостно жить за счет чужого человека, пусть даже и родственника.
Одно радовало судью: мысль о том, что мать его старшей жены почти выздоровела и сможет поддержать свою дочь в предстоящие той тяжелые дни.
Глава двадцать вторая
Неожиданный визит к судье; Ди принимает решение провести повторное обследование тела
Судья подошел к печке и протянул руки к огню. Тихонько скрипнула дверь. Судья порывисто обернулся и увидел госпожу Го.
– Сударыня, – сказал он с мягкой улыбкой, – я сейчас занят. Если вы пришли с сообщением, пройдите лучше к старшему писцу.
Женщина, однако, не двигалась – она стояла у двери, опустив глаза.
– Ваша честь, – сказала она тихо, – мне сказали, что вы уходите от нас. Я хотела поблагодарить вас за вашу доброту… И за все, что вы для нас сделали.
Судья смотрел в окно на снег, сверкающий на рамах снаружи.
– Спасибо, госпожа Го, – с усилием сказал он. – И я тоже хотел бы поблагодарить вас и вашего мужа. Вы оказывали мне большую помощь все время, что я был судьей.
Он не оборачивался, ожидая, что она уйдет, и вдыхал чуть слышный аромат сухих трав, повсюду сопровождавший эту женщину.
– Ваша честь, – снова раздался ее тихий голос, – я знаю, что мужчине нелегко понять мысли женщины.
Судья резко обернулся. В ответ на его непонимающий взгляд госпожа Го продолжала:
– У женщин есть свои тайны, в которые мужчине никогда не проникнуть. И даже вы, ваша честь, не догадываетесь о тайне, которую хранит вдова Лу.
– Что?! – воскликнул судья, подходя ближе. – Неужели вы обнаружили что-то новое?!
– Нет, ваша честь, – вздохнула госпожа Го, – это не новое, это очень старое. Но я поняла, каким образом был убит Лу Мин.
– Говорите же! – хрипло произнес судья.
Госпожа Го поправила меховую накидку. Она дрожала, хотя было не холодно; когда она заговорила, голос ее звучал печально и устало.
– Целые дни поглощены домашним трудом… Когда мы готовим, или шьем, или чиним старую одежду, или зашиваем обувь, мы постоянно размышляем. Ведь голова свободна во время работы. И вот, сидя в одиночестве, мы думаем, думаем… Думаем о том, что это и есть вся наша жизнь. И вот мы берем ботинок, к которому нужно пришить подошву, и тут нас осеняет – труд можно облегчить. Мы берем острый гвоздь, молоток и делаем в подошве мелкие дырочки, одну за другой, одну за другой…
Судья хотел что-то ответить, что-нибудь сказать ей, но не нашел нужных слов.
– И просовываем иглу в дырку, вынимаем иглу, просовываем снова… И мысль как будто тянется за иглой вместе с нитью, такая же серая и грустная. Словно одинокая серая птица, кружащая над разоренным гнездом.
Госпожа Го подняла голову и встретилась взглядом с судьей. В его глазах засверкал огонек, которого прежде не было.
– Но однажды приходит счастливая мысль. И женщина отрывается от старых подошв. Она смотрит на старый гвоздь по-другому. Она словно видит его впервые. Старый гвоздь, с которым она просидела столько вечеров подряд…
– Так вы хотите сказать, что…
– Да, именно так, ваша честь, – ответила она тем же ровным голосом. – Шляпка у гвоздя совсем маленькая, и если вогнать его молотком в голову человека, ее ни за что не обнаружат. И ни за что не догадаются, что это было убийство.
– Сударыня, – судья смотрел на госпожу Го, и в глазах его плясало пламя, – сударыня, вы спасли меня! Я уверен, что вы правы! Ну разумеется, это все объясняет! И то, что вдова так боялась вскрытия, и то, что при вскрытии ничего не обнаружили! – Он улыбнулся. – Но вы правы, до этого действительно могла додуматься только женщина!
Госпожа Го не отвечала.
– Отчего же вы грустите? – спросил судья. – Я же говорю, – это, разумеется, правда, это и есть решение всей загадки!
– Да, – тихо сказала женщина, поправляя капюшон, и слабо улыбнулась. – Да, это и есть верное решение.
И с этими словами она вышла.
Судья Ди побледнел. Он долго стоял у двери, ничего не видя перед собой, а очнувшись, вызвал слугу и велел позвать сыщиков.
Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань не ожидали хороших новостей и, увидев широкую улыбку на лице судьи, одновременно и растерялись, и обрадовались.
Они поняли: за время их отсутствия что-то произошло.
– Друзья, теперь я не сомневаюсь, что мы раскроем убийство Лу Мина! Я велю провести повторное обследование тела.
Ма Жун растерянно взглянул на товарищей; но тут же он широко улыбнулся и воскликнул:
– Раз вы уверены, значит, дело уже почти раскрыто! А когда начнется обследование?
– Как можно скорее! На кладбище мы не пойдем, я прикажу, чтобы гроб принесли сюда.
Цзяо Дай кивнул.
– Да, народ сейчас в таком настроении, что лучше лишний раз не выходить. Лучше пусть приходят сюда, в суд.
Дао Гань, однако, все еще сомневался.
– Знаете, слух о вашей отставке уже распространился по городу. Да и плакаты сейчас уже развешивают… Боюсь, как бы не случилось серьезных волнений из-за этого обследования.
– Ничего, – жестко ответил судья Ди, – я знаю, что делаю. Я готов к тому, что придется рискнуть. Скажите Го, пусть приготовит все, что нужно, в зале суда. Вызовите старейшину цеха мясников и господина Ляо, сообщите им о моем решении и попросите, чтобы они пошли с вами на кладбище и свидетельствовали при изъятии гроба. Если действовать быстро и осторожно, гроб будет здесь раньше, чем в городе что-то узнают. Но даже если народ узнает, что мы снова раскрыли могилу, я вас уверяю, сначала всем будет любопытно, что у нас происходит. К тому же присутствие двух цеховых старейшин их сдержит. Одним словом, я надеюсь, что до начала заседания ничего серьезного не случится.
Судья ободряюще улыбнулся помощникам, и они вышли.
И тут улыбка исчезла с его лица. Все это время он усилием воли изображал оптимизм и уверенность, но на душе его было неспокойно. Судья сел к столу и закрыл лицо руками.
Глава двадцать третья
Внеочередное заседание суда; тайна вдовы окончательно раскрыта
В полдень слуга принес судье обед, но судья не притронулся ни к супу, ни к рису, а выпил лишь чашку чая. Го доложил, что гроб с телом Лу доставили в суд без каких-либо неожиданностей; но сейчас судья видел через окно, как у ворот собирается толпа. Судья слышал разъяренные выкрики, но слов не разобрал.
Вернулись Ма Жун и Цзяо Дай.
– Ваша честь, – с порога заговорил Ма Жун, – там, в зале суда, уже набилась куча народу, они орут и топают ногами, а кому не хватило места, те столпились у ворот. Они негодуют и швыряются камнями.
– Пусть негодуют, – отрезал судья, но Ма Жуна это не успокоило. Он тревожно взглянул на Цзяо Дая.
– Может, стоит позвать полицию? – поддержал Цзяо Дай товарища. – Пусть окружат здание суда, а если…
– Вот что, я пока еще судья! – воскликнул судья Ди и стукнул кулаком по столу. – Я как-нибудь обойдусь без чужой помощи, когда дело касается моего народа!
Ма Жун и Цзяо Дай боялись, что на этот раз судья Ди окажется не прав, но спорить дальше было просто бессмысленно.
Три звонких удара гонга возвестили о начале заседания.
Судья и его помощники вышли и направились в зал.
Там яблоку негде было упасть; на лицах приставов ясно читалась тревога. Судью, однако же, встретили гробовым молчанием.
Заняв свое место на скамье, слева от которой сейчас стоял гроб с телом Лу, судья поднял молоточек и звонко ударил им об стол.
– Объявляю заседание открытым.
Внезапно раздался визгливый голос вдовы:
– Не имеете права! Вы уже в отставке!
– Сегодняшнее заседание, – продолжал судья, игнорируя недовольные шепотки собравшихся, – проводится с целью доказать, что торговец тканями Лу Мин умер не своей смертью, а был зверски убит. Похоронщик, открывай гроб.
Одним прыжком очутившись у самого края возвышения, вдова обвела взглядом всех зрителей и прокричала:
– Пес! Тебе не позволят во второй раз осквернять тело моего бедного мужа!
– Правильно! – закричали в толпе, и люди стали сильнее напирать вперед. – Долой судью! Долой судью!
Ма Жун и Цзяо Дай стояли не шевелясь, держа руки на рукоятках мечей. Тем временем первые ряды зрителей уже оттолкнули приставов и протискивались вперед, к помосту.
В глазах вдовы сверкнул злобный огонек. Она победила! Сердце ее забилось сильнее, и, высоко вскинув правую руку, она застыла в неподвижности. Толпа остановилась. Все взгляды были устремлены на нее.
– Этот нечестивец… – начала она, указывая на судью. Дыхание ее остановилось, и она набрала в грудь воздуху, чтобы выкрикнуть очередное проклятье.
Но договорить ей не дали.
– Лучше вспомни свои дырявые ботинки, женщина! – негромко сказал судья.
Издав страшный крик, вдова согнулась пополам, как от боли, и впервые в ее глазах судья увидел неподдельный ужас. Те, кто стоял впереди, повторяли слова судьи для задних рядов, где их не расслышали.
– Что? Что он сказал? – спрашивали люди, вытягивая шеи вперед.
Овладев собой, вдова выпрямилась и что-то произнесла, но ее голос заглушили глухие удары молотка о крышку гроба. Похоронщик с помощью Дао Ганя снял крышку и положил ее на пол.
– Сейчас вы наконец все узнаете! – пообещал судья Ди.
– Не верьте ему! Он… – закричала вдова, но осеклась на полуслове, поняв, что ее не слушают: все взгляды были прикованы к телу, выложенному на красную циновку. Отойдя на шаг назад, вдова сама впилась глазами в это тело, вернее, в то, что от него осталось.
Судья ударил молоточком по скамье.
– На этот раз судебный эксперт осмотрит лишь голову тела. Пусть он уделит особое внимание верхушке черепа, где еще сохранились волосы.
Го склонился над телом и начал осмотр. В зале все стихло, и слышны были лишь крики с улицы.
Он встал, и все увидели, что его глаза сверкают бешеным гневом.
– Ваша честь, – хрипло произнес он, – я докладываю: на черепе трупа можно увидеть маленькую железную точку. По-видимому, это шляпка гвоздя.
К вдове полностью вернулось самообладание.
– Это заговор, – выкрикнула она. – Это вы сами подложили туда гвоздь!
– Молчи, женщина! – воскликнул какой-то толстый мясник из первого ряда. – Наш цеховой старейшина сам опечатывал гроб, так нам всем интересно, откуда там взялся гвоздь!
– Предъяви гвоздь, – велел судья Го.
Тот достал из рукава пару щипцов, но в этот момент вдова сделала резкий прыжок в его сторону. Тут же ее схватил староста приставов. Она вырывалась, шипя, словно дикая кошка; Го же в это время вырвал щипцами гвоздь из черепа, высоко поднял его, чтобы показать всем собравшимся, и положил на стол судьи.
Вдова разом обмякла в руках старосты, и тот ослабил хватку.
Теперь она опиралась на стол и смотрела на маленький гвоздь невидящим взглядом.
В толпе опять зашумели: люди впереди сообщали задним рядам, что им удалось увидеть, а кто-то выбежал на улицу, чтобы рассказать обо всем тем, кто осаждал здание у входа. Судья громко постучал по столу молоточком, призывая к тишине, и, когда шум наконец улегся, обратился к вдове:
– Ты признаешь, что умертвила своего мужа, вбив ему в голову железный гвоздь?
Вдова подняла голову. Она дрожащей рукой убрала прядь со лба.
– Признаю, – одними губами ответила она. – Признаю.
И тут же поползли шепотки по залу: те, кто расслышал, передавали ее признание задним рядам. Судья откинулся на спинку и молча ждал, пока наступит тишина.
– Суд готов заслушать твое признание, – сказал он.
Вдова машинально запахнула поплотнее накидку.
– Это было так давно… Какое это сейчас имеет значение? – пролепетала она, прислонившись к высокому столу и глядя в окно. Она простояла так долго, но в конце концов заговорила, и голос ее был тверд, а взгляд – ясен. – Мой муж, Лу Мин, был глупцом и тупицей. Жизнь с этим животным была мне ненавистна, я искала чего-то другого… Я родила ему дочь, но он хотел сына. И я поняла, что больше этого не вынесу. Однажды он пожаловался на боль в животе. Я дала ему крепкого вина, подмешав в него сонный порошок. Он уснул, а я взяла гвоздь, которым прокалывала дырки в подошве ботинок, и молотком вогнала ему в голову по самую шляпку.
– Смерть ведьме! – закричал кто-то, и к нему присоединились остальные. Настроенные еще несколько минут назад против судьи Ди, люди немедленно изменили свое отношение, и сейчас на вдову смотрела разъяренная толпа, жаждущая ее крови.
– Тишина! – Судья Ди ударил молотком по столу. Люди мгновенно замолчали: теперь на судью смотрели с прежним почтением и уважением.
– Пришел Кван, констатировал смерть от сердечного приступа, – продолжала вдова Лу. – Но за это он требовал, чтобы я стала его любовницей. Он-то считал себя знатоком древней магии, хотя на самом деле не знал практически ничего, кроме самых простых вещей. Так что, как только он подписал свидетельство о смерти, я порвала с ним. И вот я наконец оказалась на свободе… Однажды – это было где-то месяц тому назад – я упала и подвернула ногу у себя на крыльце. Мимо проходил мужчина, он увидел меня, помог мне подняться и войти в дом. По одному его прикосновению я поняла, какой огромной силой этот человек обладает. Именно такого мужчину я искала всю жизнь… Я пустила в ход все свои чары, чтобы удержать его рядом, но чувствовала сопротивление. И все равно, когда он ушел, я уже знала, что он обязательно вернется.
Сейчас, при этом воспоминании, к вдове вернулся былой румянец, и она заговорила оживленнее:
– И он вернулся – я победила! В этом мужчине пылало яркое, обжигающее пламя; он одновременно и любил и ненавидел меня, он ненавидел самого себя за то, что полюбил, и все же любил! Он любил меня! Нас свела сама судьба.
Она замолчала. Ее голова склонилась, голос снова стал тихим, печальным и усталым:
– Прошло немного времени, и я поняла, что теряю его. Он винил меня в том, что я забираю его силу, мешаю ему полностью сосредоточиться на борьбе… Он сказал, что нам нужно расстаться. Эти слова привели меня в ужас. Я не могла без него жить, он стал частью меня, частью моей жизни… И я пригрозила ему, что, если он оставит меня, я убью его, как убила мужа. – Вдова покачала головой. – Лучше бы я этого не говорила! Он посмотрел на меня так, что я поняла: все кончено. Теперь я должна убить его.
Я смешала ядовитый порошок с сухим жасмином и пришла к нему в баню, переодетая юношей-татарином. Я сказала, что хочу попрощаться, что не держу на него зла, и предложила расстаться друзьями… Он был как-то подчеркнуто вежлив со мной и ничего не сказал о том, что сохранит мою тайну. А когда он отвернулся, я бросила ему в чашку яд. Он выпил этот чай, а потом посмотрел на меня такими глазами… Попытался что-то сказать. Язык ему уже не повиновался, но я поняла, что он проклял меня. Для меня все кончилось. Ведь он был единственным человеком, которого я любила, единственным… И я убила его, потому что не могла иначе!
Вдова подняла голову и взглянула судье прямо в глаза.
– Я мертва. С моим телом делайте все что хотите.
Ее лицо изменилось прямо на глазах, и судью объял ужас. Глубокие морщины пересекли ее лоб, глаза затуманились, как будто она враз постарела на десяток лет. Теперь, когда ее дух был сломлен, от нее ничего не осталось – лишь оболочка, пустая окаменелая раковина.
– Прочитай вслух показания, – велел судья писцу. Староста передал бумагу вдове Лу, и она прижала к ней большой палец.
Судья Ди объявил заседание закрытым.
Глава двадцать четвертая
Судья Ди направляется на тайное свидание; он поднимается на Лекарский Холм
Раздались хлопки – сначала робкие, потом все сильнее и сильнее. В коридоре Ма Жун по-дружески ударил Цзяо Дая по плечу: ему захотелось как-то выразить свою радость. И даже скептик Дао Гань весело смеялся. Лишь судья был по-прежнему серьезен и бесстрастен.
– Тяжелый был день, – сказал он, когда все они зашли в кабинет. – Вы, ребята, можете идти отдыхать, а тебя, Ма Жун, я, к сожалению, отпустить не могу. Ты мне нужен.
Цзяо Дай и Дао Гань слегка удивились, но виду не подали и ушли. Судья Ди взял со стола письмо, которое писал в префектуру, разорвал его и выбросил клочки в огонь. Он молча наблюдал за тем, как горит бумага, и, когда от письма осталась лишь зола, повернулся к Ма Жуну.
– Ма Жун, переоденься в охотничий костюм. Потом спускайся во двор, я уже велел приготовить двух лошадей.
Окончательно сбитый с толку Ма Жун хотел было спросить, что все это значит, но по взгляду судьи понял, что вопросов сейчас лучше не задавать. И молча вышел.
Во дворе судья Ди взглянул на небо, густо затянутое облаками, и сказал:
– Лучше поспешить – скоро начнет темнеть.
Они выехали через задние ворота и направились по главной улице, причем судья специально закутал лицо платком так, что видны были одни глаза.
Несмотря на холодную погоду, на улице было многолюдно – вокруг лавочек, лотков и магазинчиков толпились люди, оживленно обсуждая последнее заседание суда. На двух всадников в капюшонах никто не обращал никакого внимания.
У городских врат судья Ди остановился и рукояткой кнута постучал в дверь сторожевого помещения. Навстречу ему вышел стражник, и судья попросил у него фонарик из промасленной бумаги.
Выехав за ворота, судья свернул налево. Снегопада больше не было, но небо стало постепенно темнеть.
– Далеко мы едем, ваша честь? – встревоженно спросил Ма Жун. – Как бы не заблудиться тут среди холмов!
– Не заблудимся, я знаю дорогу, – коротко ответил судья. – Уже недалеко.
Ма Жун узнал эту дорогу: она вела на кладбище.
У самой ограды судья перешел на шаг, и сейчас он медленно ехал мимо темных могил. Миновав раскопанную могилу Лу Мина, он направился в самый дальний угол кладбища и там спешился. Ма Жун последовал его примеру, и они вместе пошли дальше. Судья вглядывался в имена, начертанные на могильных камнях, и что-то бормотал себе под нос.
У одной из могил он остановился. Он нагнулся и протер рукавом плиту. Из-под снега появилась надгробная надпись, гласившая, что здесь похоронен некто Ван.
– Помоги мне раскопать могилу, – сказал судья. – Там в седельной сумке есть две лопаты.
Они вместе очистили могильную плиту от слоя снега и дерна, но сдвинуть ее оказалось непросто; к тому времени, как плита начала поддаваться, уже стемнело, и даже луны не было видно из-под облаков.
Несмотря на холод, судья Ди сильно вспотел. Но вот наконец плиту отодвинули, и, взяв из рук Ма Жуна фонарь, судья ступил вниз, в саму могилу. Три гроба стояли внутри. Невольно понизив голос до шепота, судья велел Ма Жуну держать фонарь над могилой, а сам достал из-под одежды резец и, пользуясь лопатой как молотком, стал открывать крышку одного из гробов.
– Зайди с той стороны, – прошептал судья.
Ма Жун, по-прежнему ничего не понимая, спустился в могилу, просунул лопату между гробом и крышкой, чтобы помочь снять ее. Осквернение могилы… Что происходит? В голове Ма Жуна вертелись беспорядочные мысли, и, хотя внутри могилы было не так холодно, а он с силой налегал на лопату, его била дрожь.
Ма Жун не мог бы сказать, сколько времени они провозились с гробом; но когда крышка в конце концов поддалась, он почувствовал дикую боль в спине. Крышку подняли с трудом, такая она была тяжелая.
– Брось прямо на землю, – пропыхтел судья Ди, и крышку с грохотом опустили.
Судья Ди закрыл лицо платком, Ма Жун последовал его примеру. Судья же наклонился над гробом, в котором лежал скелет, кое-где обтянутый остатками кожи…
Ма Жун выскочил наверх как ошпаренный, но судья успел передать ему фонарь. Он сел на корточки и осторожно прикоснулся к черепу. Череп легко отделился от скелета, и судья взял его в руки. Ма Жун светил ему фонарем, и судья внимательно осмотрел и ощупал черепные кости.
Но что это? Померещилось Ма Жуну или и в самом деле на мгновение что-то сверкнуло в черепе? Послышалось ему или действительно внутри черепа что-то тихо звякнуло, когда судья тряхнул его в руке?..
Проведя в последний раз пальцем по верхушке черепа, судья бережно положил его обратно в гроб и хрипло прошептал:
– Все. Можем идти.
Выбравшись из могилы, судья увидел, что ветер разогнал облака и на небе над кладбищем сияет полная луна…
– Нужно поставить плиту на место, – сказал он, потушив фонарь.
Это заняло у них довольно много времени, а когда плиту вкопали на место, судья обмазал ее основание снегом и землей, – теперь никто не заметит, что ее выкапывали.
За воротами кладбища Ма Жун больше не смог сдерживать одолевающее его любопытство.
– Ваша честь, но чья это могила? – спросил он.
– Узнаешь завтра, – ответил судья. – На утреннем заседании я объявлю о начале расследования убийства.
У северных врат Бэйчжоу судья натянул поводья и остановил лошадь.
– Что ж, сейчас достаточно светло, поэтому поезжай один. Я еще проедусь немного, – сказал он.
И прежде чем Ма Жун успел раскрыть рот, он резко повернул, пришпорил лошадь и скрылся.
Судья Ди ехал в восточном направлении. Скоро перед ним вырос Лекарский Холм; судья остановился, спешился, привязал лошадь к дереву и зашагал вверх.
Знакомая фигура в сером стояла у изгороди на самом верху, глядя сверху на заснеженную дорогу.
Заслышав шаги, она медленно обернулась.
– Я знала, что вы придете, – тихо произнесла она. – И ждала вас.
Судья смотрел на нее, не двигаясь.
– Да вы весь в земле и в грязи! Вы… Вы были там?
– Да, – медленно ответил судья, – я ездил туда. Мы ездили вместе с Ма Жуном. И теперь я обязан выступить в суде.
Судья видел, как наполняются отчаянием ее глаза, и беспомощно оглянулся, ища слов и не находя их.
– Я знала, что так и будет. – Она говорила ровно, без интонаций. – И все же… И все же… Вы ведь не знаете…
– Знаю. – В голосе судьи зазвенел металл. – Я знаю, почему вы это сделали, и знаю, почему… почему сказали мне сейчас.
Она еще ниже опустила голову и зарыдала, но зарыдала беззвучно – лишь слезы градом покатились по ее щекам.
– Восстанавливать порядок и исправлять нанесенный ущерб… – Голос судьи дрожал. – Пусть даже это сломает нас и нашу жизнь. Поверьте мне, я ничего не могу сделать… ничего. Это сильнее меня. Нас ждет ад. И вас, и меня. Видит Небо, я хотел бы поступить иначе! Но нет, я не могу. А ведь именно вы спасли меня… Простите же меня… если можете.
– Не говорите так, – всхлипнула она. И, улыбнувшись сквозь слезы, прибавила: – Я не сомневалась, что вы так и сделаете. А иначе ничего не сказала бы. И… мне совсем не хочется, чтобы вы были другим.
Судья попытался что-то сказать, но не смог. Его лицо исказилось от муки. Он лишь взглянул на нее, взглянул беспомощно, с отчаянием и ужасом.
– Не нужно говорить, – прошептала она. – И не смотрите на меня так. Я не вынесу…
Она закрыла лицо руками. Судья стоял неподвижно, чувствуя, как холодная сталь пронзает его сердце.
Женщина подняла глаза. Судья хотел заговорить, но она прижала палец к губам.
– Не нужно, – повторила она. На ее лице появилась улыбка. – Сейчас так спокойно… Помните: и услышишь, как упали лепестки на белый снег… Если прислушаться, можно расслышать…
Она порывисто подняла руку, показывая на сливовое дерево.
– Смотрите! Посмотрите сюда, слива цветет! – воскликнула она.
Судья взглянул туда, куда она указывала… И у него перехватило дыхание. Черное сливовое дерево, словно тушью нарисованное на белом фоне, сейчас было сверху донизу покрыто алыми цветками. Они сверкали в лунном свете, как драгоценные камни на серебряных ветках. И несколько лепестков, покружившись, упали вниз, на снег…
Тишину прорезал треск. Судья вздрогнул, повернулся и увидел, что ограда сломана, а он стоит на холме совершенно один.
Последняя встреча на Лекарском Холме
Глава двадцать пятая
Лекарь признается в совершенном им преступлении; двое государственных чиновников из столицы прибывают
Когда утром после этой бессонной ночи слуга принес судье чай, судья заметил, какое грустное у него лицо.
– Ваша честь, сегодня ночью произошел несчастный случай с женой нашего лекаря! – сообщил слуга. – Она была на Лекарском Холме, собирала травы и, наверное, облокотилась на изгородь – утром ее тело нашли охотники.
Судья Ди выразил сожаление и тут же велел позвать Ма Жуна.
– Ма Жун, – сказал он, едва тот явился, – вчера я совершил ошибку. Никому не говори о том, куда мы с тобой ездили. Понятно? Просто забудь вчерашний вечер.
– Что ж, – ответил Ма Жун, – я привык выполнять распоряжение. Раз вы приказываете: «Забудь!», я забуду.
Судья взглядом поблагодарил Ма Жуна, и тот вышел.
Почти тут же в дверь постучали. На пороге стоял Го.
Судья вскочил ему навстречу и, усадив его, принялся выражать свои соболезнования. Но, встретив тяжелый взгляд Го, судья запнулся и замолчал.
– Это был не несчастный случай, – спокойно сказал горбун. – Моя жена знала это место как свои пять пальцев. Да и ограда достаточно крепкая. Моя жена сама покончила с собой.
Судья Ди удивленно поднял брови. Го продолжал – так же ровно, так же спокойно:
– Ваша честь, я хотел бы признаться в совершении преступления. Когда я сделал предложение своей жене, она сказала, что сама умертвила первого мужа. Мне было все равно, и я так и сказал ей – это был зверь, которому больше всего нравилось мучить людей. Такие не имеют права на жизнь, хотя я сам не способен с ними расправляться… – Он в отчаянье поднял руки. – Я не стал расспрашивать ее о подробностях, и вообще мы больше про это не вспоминали. Но я видел, как она терзается сомнениями. Конечно, мне следовало убедить ее пойти в суд и самой признаться во всем, но… Но я думал лишь о себе, ваша честь. Я не мог потерять ее.
Он смотрел в пол, губы его дрожали.
– Тогда почему вы сейчас пришли ко мне? – спросил судья.
– Потому что знаю: она так хотела, – тихо ответил Го. – Суд над вдовой Лу очень глубоко затронул ее, ваша честь, и она почувствовала, что для нее настало время искупить свою вину смертью. Она была искренней всегда и во всем, и сейчас, я знаю, она хочет, чтобы об ее преступлении узнал суд, и она вошла в иную жизнь, не отягощенная земными долгами. Поэтому я и пришел сюда. И, кроме того, я обвиняю себя самого в том, что был соучастником преступления.
– Но вы понимаете, что за это вам грозит смертная казнь?
– Разумеется, – ответил горбун, несколько удивленный таким вопросом. – И моя жена знала, что без нее мне незачем жить.
Судья молча теребил бороду. Его глубоко тронула такая беззаветная преданность, и ему отчего-то стало стыдно.
– Го, обвинить вашу жену посмертно я не могу. Она никогда не рассказывала вам, что именно произошло с ее мужем, а вскрывать могилу и обследовать тело, имея только ваше свидетельство, я не имею права. И более того, я считаю, что, если бы ваша жена действительно хотела, чтобы о ее преступлении узнали, она бы оставила письмо.
– Да, письмо… Верно, мне не пришло это в голову, – задумчиво произнес Го. – Я вообще сейчас плохо соображаю.
Повисла пауза. Наконец Го прошептал, не обращаясь к судье:
– Как одиноко мне будет теперь…
Судья встал и подошел ближе к нему.
– А дочка вдовы сейчас у вас? – спросил он.
– Да, – ответил Го, слабо улыбнувшись. – Такая милая малютка! Моя жена успела к ней по-настоящему привязаться…
– Что ж, – сказал судья. – Тогда ваш долг ясен. Как только дело вдовы Лу закроют, вы удочерите девочку и будете воспитывать ее, как родную дочь.
Го благодарно взглянул в глаза судье Ди.
– Ох, ваша честь, а ведь я от горя совсем забыл попросить у вас прощения! Простите меня, что я в первый раз не заметил гвоздя! Надеюсь…
– Забудем прошлое, – махнул рукой судья.
Го опустился на колени и трижды ударил лбом об пол.
– Спасибо вам, сударь, – просто сказал он, встав с колен. – Ваша честь, вы – великий человек.
Го вышел, а судья остался стоять неподвижно. Ему казалось, что его отхлестали плетью по лицу.
Наконец он тяжелыми шагами подошел к столу и опустился в кресло. В памяти снова возникли слова Го: «Мою жену мучили сомнения…» Он вспомнил строчки стихов: «Из глубин пережитого что-то темное восходит, что-то светлое уходит, остается лишь тоска». Да, госпожа Го, конечно, знала стихотворение целиком.
«И израненное сердце обретет былую жизнь…»
Он опустил голову на стол.
Ему припомнилась давняя беседа с отцом. Лет тридцать назад, только что сдав первый экзамен по литературе, он воодушевленно делился с отцом своими планами на жизнь. «Я не сомневаюсь, что ты далеко пойдешь, Жень-чжи, – сказал тогда отец. – Но будь готов ко многим страданиям. Твой путь будет долог, а когда ты достигнешь вершины, ты поймешь, как там одиноко». Тогда он не понял, почему отец так грустно улыбается. Теперь понимал.
Вошел слуга, принес чаю; судья медленно выпил чашку до дна. И вдруг он поймал себя на том, что удивлен – удивлен тем, что жизнь продолжается, что ничего не изменилось вокруг. «Как странно! – сказал он себе. – Десятник Хун убит. Мужчина и женщина заставили меня устыдиться самого себя. И вот я сижу здесь, как всегда, пью чай! Изменился только я, жизнь осталась прежней. Но я больше не чувствую себя ее частью».
Он устал, смертельно устал. Ему захотелось бросить все и уйти на покой. Но он знал, что не сделает этого: уйти можно, если у тебя нет никаких обязательств и от тебя не зависят люди. Он же принес клятву служить государству и народу; он был женат, у него были дети. Уйти значит дезертировать, значит убежать, как трус. Нет, он должен остаться и продолжать работать.
Решение было принято, но судья еще долго, долго сидел в размышлении.
Неожиданно ему помешали: с шумом распахнулась дверь, и в кабинет вбежали его помощники.
– Ваша честь! – закричал прямо с порога Цзяо Дай. – Из столицы прибыли двое важных чиновников! Они всю ночь были в пути!
Удивленный судья попросил провести высоких гостей в приемный зал и сказал, что немедленно выйдет к ним, только сначала облачится в судейские одежды.
В приемном зале стояли двое мужчин в камзолах из блестящего шелка и шапочках с вышитыми иероглифами. По этим иероглифам судья догадался, что гости – из службы расследований при ведомстве правосудия и приехали они не просто так.
Судья Ди преклонил колени, но старший чиновник поспешно шагнул к нему и почтительно поднял его.
– Да не склонитесь вы, ваша честь, перед своими покорными слугами! – произнес он.
Ничего не понимая, судья Ди позволил усадить себя на почетное место и ждал, что ему скажут. Пожилой чиновник торжественно прошествовал к возвышению, взял со стола свиток и, держа его перед собой обеими руками, произнес:
– Ваша честь, соизволите ли вы прочесть Высочайшее повеление?
Судья встал, подошел ближе и принял из его рук бумагу, запечатанную Большой государственной печатью.
Это был императорский эдикт, провозглашающий, что Ди Жень-чжи из Дайюаня, в награду за двенадцатилетнюю верную службу, назначается отныне на должность Председателя Государственного суда Империи. Под приказом стояла подпись самого императора.
Судья Ди читает императорский эдикт
Судья свернул бумагу, положил ее обратно на стол и, обратившись лицом на юг, в сторону столицы, распростерся на полу и девять раз ударился лбом об пол, выражая таким образом благодарность за императорскую милость.
– Ваша честь, – заговорил чиновник, лишь только судья поднялся, – мы двое прибыли, чтобы передать себя полностью в ваше распоряжение. Мы осмелились вручить копию эдикта вашему старшему писцу, чтобы известие распространили по всему городу и люди могли возблагодарить государя императора за честь, оказанную их судье. Завтра на рассвете мы отправимся вместе с вами в столицу: государь император желает видеть вас как можно скорее.
– Ваша честь, – вступил младший, – ваш преемник уже назначен. Он прибудет на место сегодня вечером.
– Пусть ваша честь располагает нами, – подобострастно сказал старший.
В коридор доносились громкие звуки с улицы: это люди Бэйчжоу пускали в воздух ракеты, празднуя успех своего судьи. А уже около кабинета судью встретил старший писец и объявил, что члены суда собрались в зале и ожидают судью Ди, чтобы поздравить.
Войдя в зал, судья Ди увидел, что все писцы, приставы, секретари и охранники стоят на коленях перед возвышением. Среди них были и трое сыщиков. Судья взошел на возвышение, по обе стороны от него встали гости из столицы. Он в нескольких словах поблагодарил своих подчиненных за их службу и объявил, что все получат на прощание награды, каждый в соответствии с положением и званием. Взглянув на троих сыщиков, ставших ему за эти годы самыми близкими друзьями, он добавил, что назначает Ма Жуна и Цзяо Дая командирами Правого и Левого Крыла судейской стражи, а Дао Ганя – главным секретарем суда.
Он замолчал, и зал разразился бурными аплодисментами, смешавшимися с радостными криками горожан на улице.
– Да здравствует судья Ди! – скандировала толпа, и судья с горечью подумал, что жизнь все-таки местами сильно напоминает комедию.
Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань с шумом ворвались в кабинет, но растерянно замерли на пороге, завидев столичных гостей, помогающих судье снять мантию. Судья улыбнулся друзьям поверх чиновников, и его кольнула боль: он понял, что их дружба теперь уйдет навсегда.
Тем временем пожилой чиновник почтительно подал судье его меховую шапку. Он даже не смог скрыть удивления, заметив, до чего она вытертая и поношенная.
– Какая великая честь для нас – находиться в личном кабинете Председателя Государственного суда! – чересчур, может быть, восторженно воскликнул молодой чиновник. – Вы знаете, обычно высочайший выбор падает на людей преклонного возраста, а ваша честь, должно быть, едва перешагнули пятидесятилетний рубеж!
Столичный гость наблюдательностью не отличается, заметил судья Ди про себя. Что же он, интересно, не видит, что ему только сорок шесть? Но, поймав свое отражение в зеркале, он понял, что прошедшие несколько дней оставили отпечаток на его лице – борода и виски из черных стали серыми…
Судья разложил на столе стопки бумаг и дал приезжим чиновникам краткие разъяснения по содержимому каждой. Впрочем, когда он дошел до их с Хуном замысла о займах для крестьян, он незаметно для себя оживился и стал подробно, с воодушевлением его объяснять. Приезжие внимательно слушали, но судья быстро заметил, что на самом деле им просто скучно. С еле слышным вздохом закрыв папку, он снова вспомнил слова отца: «А когда ты достигнешь вершины, ты поймешь, как там одиноко…»
Сыщики сидели у очага, устроенного прямо в каменном полу дома стражи. Они вспоминали погибшего Хуна, но скоро разговор как-то сам собой сошел на нет, и теперь все трое молча глядели на пляшущее пламя. Первым заговорил Дао Гань:
– Может, предложить нашим столичным друзьям партию в кости?
Ма Жун поднял на него глаза.
– Забыл, кто ты такой? Не пристало достопочтенному господину главному секретарю заниматься азартными играми!.. Слава Небесам, наконец-то ты сменишь этот свой ужасный кафтан на пристойную одежду!
– Сменю, сменю, когда приедем в столицу, – пообещал Дао Гань. – А ты тоже помни о своем положении, Ма Жун, и не задирайся! Как-никак мы с тобой люди почтенные, пожилые… Смотри-ка, у тебя уже и седых волос сколько…
Ма Жун обхватил колени руками.
– И жирею я что-то, – угрюмо сказал он, но вдруг его лицо осветилось улыбкой. – Ну, ничего. Вы только представьте, каких девочек мы себе найдем в столице!
– Да кто на нас там посмотрит, – мрачно ответил Дао Гань.
Ма Жун глубоко задумался.
– А ты не каркай! – набросился на друга Цзяо Дай. – Что мы, старики, что ли? Ну, и поспим в одиночестве пару ночей, так что ж из этого? Зато уж одна-то вещь от нас точно не уйдет!
Цзяо Дай поднял руку, словно бы в ней был бокал.
– Хорошее вино! – подхватил Ма Жун. – Пойдемте, я вам покажу лучшее местечко в городе!
Друзья вскочили, схватили Дао Ганя под руки и зашагали к воротам.
Послесловие
История о теле без головы основывается на подлинном рассказе из китайской книги по криминалистике XIII века «Тан-инь-би-ши, аналогичные происшествия под сенью грушевого дерева. Учебник криминалистики и юриспруденции». Книга эта переведена мною и издана в Лейдене в 1956 г. В рассказе номер 14 (дело в нем происходит приблизительно в 950 г. н. э.) повествуется о том, как некий купец, вернувшись домой из деловой поездки, нашел мертвое тело своей жены, от которого была отрезана голова. Родственники жены обвинили в убийстве его, и под пытками у него вырвали признание своей вины. Однако чиновник, расследовавший преступление, оказался на редкость проницательным – у него возникли сомнения, и он стал допрашивать похоронщиков, не происходило ли каких-либо подозрительных событий в последнее время на кладбище. Кто-то вспомнил, что как раз недавно один богач заказывал похороны девушки, а гроб с телом показался уж слишком легким; чиновник распорядился вскрыть гроб, и оказалось, что внутри лежит лишь отрезанная человеческая голова. Чиновник сделал вывод, что этот богатый человек сам убил девушку, чьи похороны заказывал, но положил в гроб одну голову, а тело оставил в доме купца. Безголовое тело должны были принять за тело жены этого купца, которую убийца увел с собой и укрыл у себя дома, сделав своей любовницей. В этой истории, впрочем, есть несколько неясных моментов – непонятно, в частности, почему купец не заметил, что тело принадлежит не его жене; такого рода неясности я постарался устранить при работе над этим детективом.
Убийство с помощью гвоздя – один из наиболее известных мотивов китайской детективной литературы. Самый древний источник относится к началу нашей эры: в уже упомянутом сборнике «Тан-инь-би-ши», в рассказе номер 16, говорится о судье по имени Ен Цын, который заподозрил насильственную смерть мужа некоей вдовы, при том что на теле покойного не было никаких следов. Финал – находка гвоздя в черепе – имеет несколько вариантов. В самой старой версии этого рассказа судья Ен Цын замечает рой насекомых на верхушке черепа. В самой поздней версии, датируемой XVIII веком, судья заставляет вдову-убийцу признаться в совершенном преступлении, разыграв в суде настоящий спектакль и заставив ее поверить, что она в аду, перед подземным судом. Этот рассказ называется «У-цзэ-тянь-сы-да-ти-ань» и был издан в моем переводе в Токио в 1949 г. Впрочем, для «Смертоносных гвоздей», написанных для западного читателя, я намеренно выбрал другой финал, основанный на рассказе Г.-С. Стента («Двойное убийство с гвоздем»; журнал «China Review», 1881 г.). Там судебный эксперт осматривает тело, но ничего не находит, и тогда жена советует ему осмотреть череп и специально поискать гвоздь. Судья предъявляет обвинение вдове покойника и немедленно предъявляет другое – жене эксперта, ибо только собственный опыт мог натолкнуть ее на такую мысль. Выясняется, что судебный эксперт – не первый, а второй ее муж; производят вскрытие тела ее первого мужа и находят такой же гвоздь в черепе. Обеих женщин судья приговаривает к казни.
Если в предыдущих повестях судья Ди предстает как гениальный детектив, не совершающий ошибок, разгадывающий самые сложные интриги и наказывающий преступников, то здесь я попытался изобразить его с другой стороны: его расследование заходит в тупик, и он готов пойти на серьезный риск, чтобы докопаться до истины, а в случае неудачи понести наказание. Известно, что почет и уважение, которыми пользовались китайские судьи, относились не столько к ним самим, сколько к Закону, чьим именем они вершили суд, и к Империи, которой они служили. Закон всегда прав, но судья может впасть в заблуждение; и тогда судью должно приговорить к наказанию, как любого другого человека, – судьи не обладали неприкосновенностью и не могли рассчитывать ни на какие послабления. В Древнем Китае действовал принцип «фань-цзо» – принцип обращения приговора: тот, кто возвел ложное обвинение на невиновного, приговаривается к наказанию, которое было уготовано для обвиняемого. Несколько характерных деталей в сюжетной линии с вдовой Лу я почерпнул из книги «Ди Гун Ань», а кроме того, своему развитию этот сюжет обязан многочисленным просьбам моих читателей и читательниц, утверждавших, что в жизни судьи Ди пора бы появиться прекрасному полу.
История Ляо Лень-фан и Ю Гана основана на представлении древних китайцев о том, что добрачные связи позволены только мужчине и только с посторонними женщинами, но никак не с собственной невестой. Связано это было с тем, что отношения со свободными женщинами и куртизанками – частное дело каждого мужчины, но женитьба касается всей его семьи, в том числе и умерших предков, которым следовало торжественно сообщить о помолвке. Считался преступным тот союз, о котором не было объявлено предкам. С незапамятных времен китайцы смотрели на непочтительность к родителям и родственникам как на преступление, «бу-дао», то есть «преступная дерзость». Бу-дао каралось жестокой казнью.
Вообще, поклонение предкам являлось одной из основ китайской религии. В каждом доме имелось особое помещение, в котором стоял деревянный ящик с плитками, символизирующими души умерших предков рода. Глава семьи сообщал предкам обо всех важных событиях, происходящих с ним и его домашними, и, кроме того, душам регулярно приносили в жертву пищу. Так предки продолжали участвовать в жизни рода; родовые связи были превыше жизни и смерти.
Именно культ предков обусловливает то, что осквернение могилы считалось в Китае страшным преступлением и преследовалось по закону. В законодательстве, официально отмененном лишь в 1911 г. при провозглашении Китайской Республики, читаем: «Всякий, повинный в раскапывании могилы, приводящем к выставлению гроба на всеобщее обозрение, получает 100 ударов и подлежит ссылке из родных мест на расстояние не менее 3000 миль. Если же кто, раскопав, как сказано, могилу, далее вскрывает гроб с телом, того следует предать пыткам и смертной казни через удушение» (Да Цин Ле Ли, свод законов Китая, глава CCLXXVI. Перевод сэра Томаса Стантона, Лондон, 1810).
Для понимания личности Лань Дао-гуя нужно хорошо представлять себе, какую роль играл спорт, и в частности борьба, в китайской культуре. Борьба для китайцев была не столько средством самозащиты, сколько составной частью философии укрепления тела и духа человека. В XVII веке китайские переселенцы распространили эту философию в Японии, где и зародилось дзюдо (джиу-джитсу). Что же касается истории вдовы Лу, заинтересованный читатель может найти множество сведений в книге Дж. Нидхэма «Наука и цивилизация в Китае», я же сообщу только, что в Древнем Китае верили в существование женщин-вампиров, колдующих и насылающих порчу левой рукой.
История с пирожником и крестьянином (глава 14) взята из тридцать пятой главы «Тан-инь-би-ши», в которой рассказано, как разрешил аналогичный спор судья Сынь Бао, живший в начале нашей эры.
Игра «семь кусочков» – «Чи-цзяо-бань», «семь слагаемых мудрости», или «Чжи-хуэй-бань», «забава мудреца» по-китайски, – древнейшая китайская игра, получившая особенную популярность в XVI–XVII веках. Философы посвящали целые книги описанию того, как выкладывать фигурки из семи кусочков бумаги. Сейчас эта головоломка популярна и на Западе, такие наборы можно найти в европейских магазинах.
Здесь я не буду повторять описания китайской юридической системы, которые я давал в послесловиях к первым четырем повестям. Вместо этого мне бы хотелось коснуться некоторых деталей, которые, как показывают письма читателей, требуют дополнительных разъяснений.
На мой интерес к китайской литературе повлияло длительное изучение китайского языка и истории Китая. В 1940 г. мне в руки попала детективная повесть XIX века, написанная неизвестным китайским автором. Она произвела на меня такое сильное впечатление, что я немедленно занялся ее переводом, и в 1949 г. английский перевод вышел в Токио под названием «Ди Гун Ань». В предисловии я перечислил несколько китайских детективных повестей и романов, а от себя добавил, что современным авторам, возможно, было бы интересно попробовать себя в стилизации древнекитайской детективной прозы: образец – есть, дополнительные источники перечислены. Книжные прилавки в Японии в то время были завалены третьесортными переводными детективами; и я решил провести эксперимент сам: написать «древнекитайский» детектив, основываясь на подлинных источниках, чтобы продемонстрировать восточным читателям богатство их литературного наследия. Литературного опыта у меня тогда практически не было, но я подумал, что попробовать все равно стоит – опираясь на источники и придерживаясь традиционного китайского стиля повествования. Так в 1950 г. появились «Колокол», а год спустя – «Лабиринт». Это были, по существу, черновики для последующего перевода на китайский и японский, но поскольку эти черновики заинтересовали западных издателей, я не стал возражать против их публикации. Книги успешно расходились – мой эксперимент удался; последующие «китайские» повести писались уже не только для восточных, но и для западных читателей. В 1952 г. в Нью-Дели я написал «Озеро», в 1956 г., в Бейруте – «Смертоносные гвозди», там же в 1958 г. – «Золото». Главный герой всех книг – судья Ди; если читать их в порядке внутренней хронологии, то последовательность должна быть такой: «Золото», «Озеро», «Колокол», «Лабиринт», «Смертоносные гвозди».
На каждую повесть уходило примерно по полтора месяца, хотя предварительная работа с источниками занимала, конечно, много больше времени. В поисках сюжетов, которые можно было бы слить в одну повесть, я перерывал криминалистические и медицинские трактаты; но иногда бывало и так, что ключевой момент книги мне подсказывали пара строк в каком-нибудь сочинении, или исторический анекдот, или еще что-нибудь подобное.
Главным героем всех повестей оставался судья Ди: о нем, в отличие от других судей Древнего Китая, у нас есть относительно точные сведения. Исторические хроники содержат описания его деятельности и продвижения по службе, и на основании этих источников можно хорошо представить себе этого человека. Судья Ди – герой романа Линя Юдана «Госпожа By, или Правдивая история». В сборнике портретов знаменитых людей «Гу-цзинь-шэн-сянь-ту-као» есть портрет судьи Ди в возрасте 68 лет: он облачен в одежды министра, а в правой руке у него деревянная дощечка, знак его высокого положения.
Четверка сыщиков – десятник Хун, Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань – полностью моя фантазия. Имена я взял из уже упоминавшейся книги «Ди Гун Ань», а характеры, особенности судьбы и историю досочинил сам.
После того как я определял сюжетные ходы и главных героев, оставалось выбрать место действия. В каждой повести действие происходит в каком-нибудь провинциальном городе, где получает очередное назначение судья Ди, точнее, в городском суде, что соответствует китайской детективной традиции. Для каждого города вычерчивался план; впрочем, все они похожи друг на друга, поскольку города в то время строились практически одинаково: в центре – здание суда, неподалеку – Храм Конфуция, Храм Бога Войны, пожарная каланча. Такими рисунками-планами, выполненными в традиционной китайской манере, я сопровождал издания всех своих книг.
Последний этап подготовительной работы обычно заключался в составлении точного календаря действия. Я расписывал сутки на утро, день и вечер, намеренно не вставляя ни дат, ни часов, – древние китайцы не знали нашей системы подсчета времени. Календарь нужен мне еще и для того, чтобы самому точно знать, кто из героев когда и где находится.
Завершив всю эту работу – определение основного сюжета, главных героев, времени и места, – я принимался наконец писать. В процессе письма повесть наполнялась разными «мелочами»: подходящая реплика из какой-нибудь древней книги, философское рассуждение, вычитанное в трактате, шутка, тут же подслушанная в чайном домике, – все шло в ход. Иногда персонажи начинали выходить из-под контроля: например, кто-нибудь один так увлекал меня, что я с трудом удерживался от того, чтобы начать заниматься только им одним и приписать ему все приключения, все реплики и всю славу.
Судья Ди
Одна трудность возникла с фигурой судьи Ди: с одной стороны, китайская литературная традиция предполагает судью-сверхчеловека, не знающего ни усталости, ни неуверенности, ни волнения, стоящего как бы над всеми событиями; но с другой стороны, лично мне и, думаю, большинству моих читателей такой образ показался бы малоинтересным. Я попробовал примирить китайскую традицию с интересом современных читателей и совместить в образе судьи «сверхчеловека» и обычного человека. То, что нам кажется недостатками, древние китайцы сочли бы достоинствами: строгое, ортодоксальное конфуцианство, неприятие искусства, поэзии, непоколебимая уверенность в превосходстве всего китайского над всем иностранным, предубеждения против буддизма и даосизма. Судья жесток с подозреваемыми и подсудимыми; сыновние чувства перерастают у него в убеждение, что отец волен делать с детьми, особенно с дочерьми, все что угодно, в том числе и продавать их сводникам. Таким образом, судья предстает в повестях как реальная личность, со своим характером, со своими особенностями.
Каждой повести следовало предпослать пролог, рассказывающий вкратце о последующих событиях. Пролог настраивает читателя на соответствующий лад, как бы приготовляет его к дальнейшему чтению; и кроме того, подлинные древнекитайские повести также часто начинаются с пролога.
Я отошел от традиционной схемы детектива в двух важных моментах: во-первых, в древних детективах было принято раскрывать личность преступника сразу же, на первых страницах, и дальше читатель наслаждался описанием расследования, как наслаждаются созерцанием шахматной партии; во-вторых, число действующих лиц, у меня, как правило, не превышающее двенадцати, обычно бывало более сотни. (Китайцев такое количество отнюдь не смущало – они обладали прекрасной памятью на имена и каким-то шестым чувством, позволявшим не запутаться в семейных связях героев.)
Все ключи, подталкивавшие судью Ди к верному решению, я раскрываю перед читателем; если кто-нибудь вдруг пожелает вооружиться карандашом и бумагой и записывать все, что привлекало внимание судьи, он, несомненно, сам так или иначе придет к разгадке, не дочитывая повесть до конца. Стиль, которым написаны повести, определила китайская традиция, в соответствии с которой повествование должно вестись просто, без изысков, с минимальным количеством описаний и максимальным количеством диалогов. «Скажи многое в немногих словах» – было девизом древнекитайских романистов, и я, как мог, следовал этому девизу.
И, наконец, я бы хотел коснуться одного деликатного момента, а именно места сверхъестественного в повести. Известно, что неотъемлемой принадлежностью древнекитайской литературы были ведьмы, демоны, говорящие животные. Современный же детектив, наоборот, должен быть максимально реалистичным; я решил внести некоторый элемент сверхъестественного в свои повести, оставив при этом открытым вопрос о том, насколько сверхъестественные события объяснимы реальными причинами – пусть каждый читатель решает это для себя. Действительно ли рассказчик, написав письмо брату, встретил этого последнего в своем саду? Или это был просто сон, навеянный долгим копанием в старых книгах? Ответа нет, как нет ответов на многие вопросы, возникающие в нашей жизни. Может быть, и к лучшему, что их нет.