Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Ульяна Кривлякина.
Небесная икона.
- Светка, привет.
Звонит моя лучшая подруга Лерка, мне шестнадцать, я стою, упершись лбом в стену, пока разговариваю с ней, у меня кружится голова.
Уже несколько недель в городе стоит тугая жара, горчащая в горле пережженным асфальтом.
- Пошли купаться! Ко мне тут еще парочка друзей приедет – вот и сходим вместе.
Мы живем на окраине города рядом с небольшим озерцом. Водопой местных коров, кстати. Родители мне запрещают строго-настрого ходить туда, пугая заразой и называя разные там «палочки», но мне шестнадцать, и меня не беспокоят вопросы здоровья. Лерка счастливица – она общается со всеми соседями, знает всех парней и девушек, родители не мешают ей гулять, мои же выпускают меня из дома редко, и я ощущаю себя домашним зверьком. Лерка хамовато скалится моему отцу и даже не пытается изобразить вежливость, когда забирает меня.
Из того дня мне больше всего запомнилось ослепительное солнце, похожее на дыру в груди Господа и еще песок. Прилипая к мокрой коже, он делался похожим на панировочные сухари. Запустив пальцы в горячую крошку, я подставляла жгучим лучам спину, ощущая, как капли, медленно перетекая, высыхают, оставляя ощущение легкого холода. Это совершенно простое ощущение было приятным – сонная расслабленность, схожая с леностью домашней кошки, подмяла под себя. В этом было все мое лето – я плела легчайшую беззаботность, будто прозрачную паутинку. Агрессивная моя молодость все еще мешалась с детской наивностью, как то делает молоко, налитое в свежий кофе.
- У тебя хорошая фигура, – повернув голову, Толик внимательно вглядывался в песчаный налет на моем боку.
Я смущенно прикрыла глаза, растерялась. Что-то волнительно сжало мне желудок в комок. Он протянул короткие пальцы, погладил подушечками песочную корочку, та осыпалась перстью. Я вздрогнула.
Он бы мне нравился, если бы не его нос, похожий на клюв пингвина, да бесцветные невыразительные глаза с щеточкой русых ресничек. Он чудно шутил, и сам тут же смеялся. Все его лицо в этот момент переполнялось белозубой улыбкой, становилось каким-то рьяным, летне-солнечным. Мы обращались друг к другу хлестко, по фамилиям, так, что я порой забывала его имя, или даже свое. Странно, но спустя несколько лет, я, напротив, не в силах оживить в своей памяти фамилию, и это тихо бесит меня, потому что я даже не могу найти его в соцсетях и посмотреть в лицо тому лету, прощупывая ощущения внутри.
Но тогда я еще не знала, как мне будет все это важно, а потому не оставила себе на память даже фотографию. Родители жили в своем доме, рядом проходила незримая черта, за которой кончался город и начинались зеленеющие холмы, похожие на угодия Хоббитов. Можно было часами сидеть у окна и смотреть, как там, за стеклом, ветер расчесывает тонкие белесые волосы ковыля и изредка стада овец пересекают наискосок склон, подгоняемые окриком пастуха. Ночью ветер становился вкрадчивее, свистел и улюлюкал меж случайных камней, приводя в бешенство местных собак - они изводили себя напрасным лаем.
Ночами, когда темень плотно облегала дома, я сбегала из дома через окно. Как и все подростки, угловатые и слегка несуразные, мы собирались на пустыре, разжигали костер и фальшиво пели песни под расстроенную гитару. Лерка приписала нам с Толиком любовные отношения после того, как он пару раз проводил меня до дома, это беспокоило чуть больше именно потому, что ничего не значило; я ощущала себя женщиной-вамп, окруженной серьезными интригами и сплетнями. К тому же, с Толиком было весело и спокойно, но на этом все.
- Мне кажется, что у Луны лицо Божьей матери.
Мы с ним сидим на скале, свесив ноги в пропасть, и полная луна заливает все мертвенным светом, выравнивая цвета до однотонно-серого.
- Ты о чем?
- Ну, человек на луне, - лицо Толика совсем ничего не выражает, я ежусь от прохладного ветра и сбивчиво пытаюсь объяснить, – ну ты же знаешь, лунные кратеры такие… пятна делают… как будто чье-то лицо.
- Никогда раньше не слышал.
- Ну а разве не видно?
- Я ничего такого не замечал.
- А мне вот всегда казалось, что это небесная икона девы Марии, и она за нами приглядывает оттуда. Когда приходит боль, утешает, когда нам хорошо - радуется... Только вот она может приглядывать лишь ночью за нами, потому и творится столько бед...
- Возможно, - Толик равнодушно пожимает плечами, достает сигареты, подкуривает сразу две, протягивает одну из них мне. Я чувствую себя глупо и немного вздрагиваю от легкой брезгливости, ощущая чужой запах на фильтре. «Кто-то ведь целуется с ним,» - думаю, разглядывая пингвиний профиль его в неярком свете.
Толик ездил на омерзительной зеленой шестерке, в городе бы самой машине стало стыдно среди налакированных иномарок, но мы колесили по проселочным дорогам и слушали Рамштайн. Всё ждали нового альбома Земфиры, а когда он появился, несколько часов крутили кассету в магнитоле на полной громкости, лежа на траве и распахнув все дверцы машины, пока не сел аккумулятор. Это время, пока играл плеер, мы прибывали в каком-то странном мире, наполненным голосом Рамазановой и насыщенно-синим небом с ватными облаками. Больше не было ничего – ни насекомых, ни ветра, ни пестрых полевых цветов вокруг. Где-то между «Другом» и «Жужей» Толик дотянулся и поцеловал меня в голое плечо – чуть ниже тоненькой бретельки, я не вздрогнула, и не отстранилась. В какую-то секунду мне даже показалось, что сейчас он зависнет надо мной своим бесцветным лицом, а потом поцелует; я покорно закрыла глаза, готовясь к неизбежному, но ничего не произошло. Вокруг по-прежнему была безмятежность, дикое поле, посреди которого стояла старая разбитая «шестерка» и голос Земфиры лился в стеклянное небо, похрустывая старыми динамиками.
Осенью у Толика появилась девушка, и он больше уже не садился рядом со мной у костра, у нее были изумительные черные гладкие волосы, похожие на кукольные, и ровная челочка по бровям, так, будто бы ее отрезали по линейке. Я горько напилась впервые и сразу – водкой, одиноко сидела, привалившись к гладкому бревну чудовищных размеров, незнамо откуда взявшемуся на пустыре. Толик осторожно приподнял меня и положил на заднее сиденье, что-то крикнул в сторону костра и снова захохотал, бликуя плиткой зубов. Наверняка, про меня.
Он вез меня домой, в такт раскачивался крохотный пушистый птенчик у него на зеркале заднего вида, чудовищно накрывало тишиной, я беззвучно ревела, уткнувшись в чехол сиденья.
Толик притормозил у ворот моего дома. Не выключая двигателя, закурил все так же молча, не поворачиваясь ко мне. И тогда я жалобно позвала:
- Толик? – я первый раз, кажется, назвала его по имени.
- М? – он покосился своими бесцветными глазами на меня в зеркало заднего вида.
- Почему?.. Почему не я? – я отчаянно вытирала слезы мокрыми ладонями, чтобы капли не начали стекать с кончика носа – все это было слишком детским еще и кислым, как недозрелые яблоки в родительском саду. Он нахмурился, как-то скомкано и недовольно ответил:
- Ты слишком… - замешкался, будто бы оборвал на середине фразу и посмотрел снова в лобовое стекло, игнорируя меня.
- Слишком – что? – переспросила я.
- Всё.
Через несколько недель лето кончилось, больше он ни разу не заговорил со мной, я перестала приходить по вечерам на поле от нестерпимого стыда. Осенью Толик уехал поступать в институт, ему это удалось, и он уже не вернулся.
Я видела его потом лишь однажды – во сне спустя много лет. Надо мной снова было стеклянное небо, полное жаркого солнца, и что-то прорастало между ног вглубь моего тела, от горячего и влажного чужого языка в моем рту. Отчаянно жгло и вязало в гортани, я вновь не хотела его и любила больше своей жизни, до самой жажды потери, до тошноты и горечи. Облака в том сне начали раскачиваться надо мной, и я окунулась в небесную синь, парила, легонько покачиваясь в эфире, будто в кисельном студне. Тело скрутило и, в мгновение запульсировав, наслаждение вырвалось в каждую клетку, я проснулась, тяжело дыша. Прошло почти десять лет, но я точно знала, что мне снился Толик, хотя так и не видела его лица в этом наваждении.
Почему я вспоминаю это? Сегодня мама позвонила:
- Привет, дочеч.
- Привет.
- Я тут записку странную сегодня нашла. Может, ты чего знаешь?
- М?
- Закинули в почтовый ящик. Написано: «Да, ты права, у нее лицо Божьей матери. Такая вот небесная икона. Ты меня прости только. Твой Т.»