Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Перевод с финского П. ЛЕОНТЬЕВА.
Публикация из журнала “Север” ISSN 0131-6222 за 1995 г, №№ 4,5,6
ФИНЛЯНДИЯ КАК ОККУПАНТ В 1941-1944 ГОДАХ
|
ХЕЛЬГЕ СЕППЯЛЯ. Журнальный вариант. Хельге СЕППЯЛЯ, финский военный историк, родился в 1924 году в Ювяскюля. В 1942-1944 годах был на фронте. В 1958 году окончил артиллерийское училище, в 1960 — Высшее военное училище. Автор многих статей и книг по военной истории. В "Севере" публиковался в 1985 и 1988 гг. Живет в Хельсинки. |
Мы не вправе забыть ни одного испытания, даже самого тяжелого.
Даг Хаммаршельд
ОККУПАЦИОННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ВОСТОЧНОЙ КАРЕЛИИ И НАСЕЛЕНИЕ
К вопросу о Восточной Карелии
Восточной Карелией считается территория, определенная Тартуским мирным договором к востоку от Финляндии, по реке Свирь, побережьям Онежского озера и Белого моря'. Это примерно в границах нынешней Республики Карелия. Восточная Карелия никогда не принадлежала Швеции или Финляндии. Окончательно принадлежность Восточной Карелии России определилась Столбовским мирным договором 1617 года, хотя Швеция и пыталась в начале 18-го столетия отвоевать Карелию и тем самым восстановить утраченное свое величие.
После присоединения Финляндии к России в качестве Великого княжества Финляндия и Восточная Карелия оказались в одном государстве. Возникла идея родственности финноязычных народов, и финны начали оказывать поддержку восточным карелам, их ученые расширили область своих исследований до Свири, побережий Онеги и Белого моря. Во время первой мировой войны усилилось стремление к независимости Финляндии, предполагалось также присоединить к Финляндии и Карелию. После получения независимости в декабре 1917 года и начала внутренних войн в январе 1918 года мысли финляндских правителей традиционно вернулись к Восточной Карелии. Командующий белыми, то есть правительственными войсками К. Г. Маннергейм заявил, что он не вложит меч в ножны, прежде чем Финляндия и Восточная Карелия не будут свободными. В феврале 1918 года он отдал приказ о подготовке к захвату Восточной Карелии. Используя профинляндские настроения некоторой части населения, народное собрание, состоявшееся в Ухте 17 марта 1918 года, объявило Карелию отделившейся от Советской России и обратилось к Финляндии за помощью для Олонецкой и Беломорской Карелии, что на деле могло привести к присоединению Карелии к Финляндии. Конечно, едва ли собрание представителей малонаселенной Ухты вправе было представлять всю Карелию, так же как правительство Финляндии в силу непрочности своего положения и недостатка сил не могло оказать серьезной поддержки. 15 марта Маннергейм издал приказ экспедиционным отрядам из добровольцев двинуться в Восточную Карелию. Северный ударный отряд численностью свыше тысячи человек под командованием лейтенантов К. М. Валлениуса и О. Вилламо выступил из Куусамо и Куолаярви в сторону Кандалакши. Продвигались они медленно, с потерями и все же вынудили красных уйти из Кананайнена. Отряд численностью в 350 человек под командованием подполковника К. В. Малми отправился из Суомуссалми на Ухту, чтобы выйти затем к Кеми, но потерпел поражение. Поздней осенью 1918 года группировки белых, поддерживаемые англичанами, были разбиты красными финнами.
Под руководством так называемого Карельского комитета зимой 1919 года, поначалу тайком, начали готовиться к новому вторжению. Правительство Финляндии дало согласие на формирование на территории страны отрядов из добровольцев. Их вооружили и обеспечили всем необходимым для предстоящего захвата Олонца. Глава правительства Маннергейм 4 апреля 1919 года заявил, что поддерживает идею похода на Олонец вплоть до Свири и Онежского озера, так как Финляндия не может равнодушно смотреть на страдания родственных народов, оказавшихся под гнетом большевиков. И все же, несмотря на это, помощь в подготовке похода осуществлялась негласно.
Сначала в группе было 1000 человек, потом ее численность утроилась. Командование подбирали из самых лучших, прошедших егерскую подготовку в Германии. Группа, названная Олонецкой добровольческой армией, разделилась на три отряда. 1-й батальон под командованием капитана С. Сихвонена должен был ударить в направлении Олонец-Лодейное Поле. 3-й батальон майора П. Талвела двигался на Пряжу, чтобы оттуда вместе с 4-м батальоном капитана Маскула напасть на Петрозаводск. Один батальон оставался в резерве. Командиром группы был назначен полковник Аарне Сихво.
Согласно плану, границу перешли в ночь с 20 на 21 апреля, 24 апреля взяли Олонец и продвинулись к Лодейному Полю. Одновременно взяли Пряжу. Главной же целью был захват Петрозаводска. Для этого в Пряже была сформирована ударная группа под руководством Талвелы. Она выступила, но перед Петрозаводском была остановлена.
При содействии Финляндии образовалось Олонецкое временное правительство, которое созвало представителей с оккупированных финнами территорий. Собрание представителей восьми волостей 5-7 июня 1919 года постановило отделиться от России и присоединиться к Финляндии на условиях, которые будут разработаны позже. В собрании не участвовала ровно половина всех уездов.
1-я дивизия красных и Онежская военная флотилия мощным контрударом с высадкой десанта в районе Тулоксы сломили сопротивление финнов. Потерпев поражение, финны ушли на свою сторону. Присоединение Карелии с помощью военной силы не удалось, и в конце 1919 — начале 1920 гг. Олонецкую группу распустили. Во время мирных переговоров в Тарту в 1920 году финны настаивали на установлении границы по линии Ладога — Свирь — Онежское озеро — Белое море. Русские на это не согласились, выразив удивление, что финны посягают на не принадлежащие им территории. По мирному договору, подписанному 14 октября 1920 года, Финляндия получила лишь Печенгу.
Осенью 1921 года вспыхнул антисоветский мятеж. Была создана Карельская освободительная армия, численностью около 3000 человек, в нее входили более 500 жителей Финляндии, в том числе 27 егерей. Из финнов и карелов был сформирован Ребольский батальон под командованием майора Талвелы. Военные действия начались в ноябре 1921 года. Батальон Талвелы захватил Реболы и Поросозеро, возглавив все вооруженные отряды в Беломорской Карелии и северной части Олонецкой Карелии. Участие Финляндии в военных действиях обострило отношения между Советами и Финляндией, начался обмен нотами. К этому моменту в армии у большевиков на территории Мурмана и Карелии было более 26000 человек. Против Освободительной армии они направили примерно 13000 человек. Перевес в численности дал свои результаты. Финские добровольцы и карельские партизаны были разбиты и вытеснены в Финляндию в феврале 1922 года.
После неудавшегося похода в Восточную Карелию и крушения замыслов создания Великой Финляндии П. Талвела сказал: “Я убедился, что освободить Карелию от рюсся можно не иначе, как только взяв ее. Для освобождения Карелии потребуются новые кровопролития. Но не надо больше пытаться сделать это малыми силами, нужна настоящая армия. Нам сейчас крайне необходимо укрепить экономику страны, и война преждевременна и была бы большим несчастьем. Нам надо помочь развитию Карелии и позаботиться о беженцах из Карелии”.
Талвела отодвигал освобождение Карелии на будущее, но не отказывался от этой мысли:
“Карелия крайне важна для Финляндии как в хозяйственном, так и в военном отношении. Без освобожденной Карелии Финляндия не в состоянии даже защитить свои границы. В связи с этим каждому подлинному финну следует серьезно относиться к карельскому вопросу”.
Вопрос о Восточной Карелии не был похоронен из-за военных неудач. Подогреваемые откровенным духом реваншизма, студенты, участвовавшие в восточно-карельском походе, организовали в 1922 году закрытое студенческое общество — Академическое Карельское общество (АКС). Одной из целей этого общества было содействие освобождению Восточной Карелии. Члены АКС были носителями мировоззрения, проникнутого идеей Великой Финляндии.
Наряду с АКС, за присоединение Карелии к Великой Финляндии выступали в большей или меньшей степени Союз родственного воинства, кружок “Прометей” из Хельсинки, Карельский национальный союз. Центральное объединение карельских кружков, Восточно-Карельский комитет союза карельского народа. Карельское просветительское общество и Карельское общество студенток.
Отечественное национальное движение (ИКЛ) и маленькие национал-социалистические организации заложили в свои программы создание Великой Финляндии. АКС и ИКЛ сотрудничали во многом лишь во имя осуществления этой цели.
Организация сине-черных, из которой в 1932 году выросла молодежная организация ИКЛ, была военизированной. Идею Великой Финляндии общество провозглашало как ниспосланную Богом своему народу на поле брани заповедь. Члены общества мечтали соединить все родственные финнам народы вплоть до Урала. Это свидетельствовало о полном незнании сил и планов Советского Союза.
С 1923 года АКС издавало газету “Суомен хеймо”, в которой в духе верности отечеству обсуждались национальные и другие программные вопросы Общества. В 1934 году АКС издал объемное исследование “Восточная Карелия”, в котором подробно описывались население Восточной Карелии, работа транспорта, этапы освободительного движения, состояние хозяйства, культуры, просвещения, государственные вопросы. Даже несколько устарев, оно хорошо послужило очередным завоевателям Восточной Карелии как важнейший источник информации. Несмотря на пропагандистские издержки, АКС многое сделал для изучения Карелии.
Укрепление позиций Советского Союза в конце 1930-х годов отрезвило многих сторонников идеи Великой Финляндии, направленной на расширение территории Финляндии за счет Советского Союза.
Осенью 1939 года в Москве состоялись переговоры между СССР и Финляндией. В начале переговоров Советское правительство предложило некоторое расширение территории Финляндии за счет обмена территориями на Карельском перешейке и сдачи в аренду Ханко. Это предложение не заинтересовало финнов, они еще не знали тогда о тайном договоре между Советским Союзом и Германией, по которому Финляндия отходила в зону влияния Советского Союза.
Уже началась вторая мировая война, когда Финляндия из-за авантюрности своего правительства ввязалась в определившую ее судьбу Зимнюю войну, подлинные причины которой были значительно глубже, нежели события 1939 года. Своей восточно-карельской политикой Финляндия все более настораживала Советское правительство и заставляла думать об укреплении безопасности Ленинграда.
Слабость финляндской внешней политики была в отсутствии гибкости, что не соответствовало ни ее силам, ни внешнеполитической обстановке. Давшая совершенно непредвиденные для финского правительства результаты кровавая война 1939-1940 годов пробудила в стране всеобщий страх перед Советским Союзом. Горько переживались жесткие условия мирного договора, большие военные потери. Иным, нежели ожидалось, очень сдержанным, если не враждебным, было и отношение Советского Союза к Финляндии после заключения мира. Все это порождало дух реваншизма. Хотя в сложной обстановке тех лет надо было перенести даже несправедливость.
И это понимали многие, исключая, конечно, самых одержимых. Мысли о Великой Финляндии могли вынашивать только фантазеры. После Зимней войны Финляндия устремила все внимание на укрепление обороны против Советского Союза. Финляндия просила Германию помочь ей вооружением. Германия не преминула воспользоваться трудным положением Финляндии, она преследовала свои интересы и, согласившись осенью 1940 года на поставку вооружения, тем самым обязала Финляндию на оказание встречных услуг в будущем.
Ренессанс идеи Великой Финляндии
Во время финляндско-немецких совещаний на протяжении всего 1940, а также весной 1941 гг. стало ясно, что Гитлер в ближайшем будущем намерен напасть на Советский Союз и привлечь к участию в этом Финляндию. В правящих кругах Финляндии тотчас возникли замыслы о возврате отданных по мирному договору территорий и получении военной прибыли. Снова зазвучали утихшие было речи о Великой Финляндии. И, конечно же, АКС не замедлил объявить новый этап в деле объединения родственных Финляндии народов.
У политического и военного руководства Финляндии интерес к Восточной Карелии возрастал по мере приближения войны между Германией и Советским Союзом. Президент республики Ристо Рюти еще до официальных переговоров с Германией, состоявшихся 25-26 мая 1941 года, уделял большое внимание вопросам, касающимся Восточной Карелии. По его инициативе была написана работа, на “научной основе” доказывающая немцам, что Восточная Карелия исторически принадлежала Финляндии, потому должна вновь присоединиться к ней. Заказанное Рюти “исследование” появилось очень быстро, осенью 1941 г. оно было напечатано в Берлине под названием “Жизненное пространство Финляндии”.
Посол Финляндии в Берлине Т. Кивимяки просил президента Рюти сделать обоснования претензий Финляндии в отношении Восточной Карелии и Ингерманландии. Рюти поручил это профессору Ялмари Яакколе. А маршалу Маннергейму — составить предложения о приемлемой для Финляндии восточной границе. На основании этих предложений было начерчено пять разных вариантов границ: так называемая языковая граница, граница О. В. Куусинена со времен Зимней войны и несколько границ, начерченных рукой генерала А. Айро. Наиболее решительные предлагали сделать Онежское озеро внутренним озером Финляндии, а Свирь полностью финской рекой. Высшее руководство Финляндии вполне серьезно планировало создание Великой Финляндии.
Памятка профессора Яакколы под названием “Восточный вопрос Финляндии” была готова уже через месяц. В 1941 году она была издана в Финляндии отдельной книгой, хотя ее никак нельзя назвать научным трудом. Вот итоговые пункты этой книги:
а) До гигантских размеров возросшая на протяжении последних 20 лет и направленная против Финляндии и Фенноскандии угроза должна быть напрочь искоренена. В целях достижения безопасности для новой Европы необходимо, чтобы из Финляндии и Фенноскандии сформировалось новое геополитическое, хозяйственное и исторически гармоническое единство.
б) Часть Фенноскандии с приграничными областями, расположенная на востоке и юго-западе от Финляндии, на Евразийском материке, является обжитой финнами территорией, на которую у них есть право собственности и которая вместе с нынешней территорией Финляндии составляет целостную, не принадлежащую России территорию.
в) В подневольном подчинении Советскому Союзу живут древние и многочисленные народы карелов и ингерманландцев, а также родственное им вепсское население, которые на протяжении веков не однажды выражали в различных формах свое желание избавиться от российского господства и которые вопреки русско-финским соглашениям и в нарушение принятых в Европе положений и прав доведены большевистскими правителями до такого национального и социального унижения, что Финляндии, объединяющей родственные народы, нельзя пройти мимо этого.
г) Финляндия исполнит свой гражданский и исторический долг и упрочит свое место в новой Европе лишь тогда, когда сможет собрать эти народы в единое государство.
д) Многовековые жертвы Финляндии Похьеле и западной цивилизации, социальные страдания, которые они претерпели, отстаивая себя и культуру северных и западных народов от варварских нападений большевиков в 1939-40 и 1941 годах, требуют морального, правового и хозяйственного укрепления, которое гарантировало бы пережившему тяготы народу и всему подвергающемуся угрозе Северу стабильный мир и будущее.
В соответствии с этими основополагающими предпосылками в деле создания новой Европы Финляндия выдвигает следующие требования:
а) чтобы Советский Союз вернул в дополнение к отобранным по принудительному Московскому мирному договору Восточную Карелию и Кольский полуостров;
б) чтобы без промедления произвести обмен населения, по которому Финляндия получит оставшееся по ту сторону границы финское население, а Россия возьмет проживающих на будущей финской территории русских.
После того как эта реорганизация будет осуществлена, Финляндия гарантирует, что в меру возможностей будет развивать свободное передвижение на новых восточных землях и что целью ее является обеспечение свободного передвижения между Белым и Балтийским морями, которое будет доступно всем народам.
В памятке профессора Яакколы утверждалось, что Ленинградская область вовсе не относится к Советскому Союзу и что Финляндия должна получить Свирь и Беломорско-Балтийский канал. В целом выводы тенденциозны и соответствуют духу времени. Эта памятка была доведена до сведения высших кругов Германии и Финляндии.
Судя по всему, она имела большое влияние на финский Генеральный штаб, учитывалась им при планировании военных действий, стратегии наступления и во многом определила оккупационную политику, в частности, на отношение к русским и родственным финнам народам на оккупированной территории.
Как уже было сказано ранее, немецкие и финские военные руководители совещались 25-26 мая 1941 года в Зальцбурге и в Берлине. После этих совещаний верховное руководство Финляндии уже знало, что должно было произойти. О конкретном участии Финляндии в войне и совместных действиях договорились позже, в начале июня в Хельсинки и в Киле.
Хотя финские разведгруппы обследовали во время так называемого промежуточного перемирия Карелию и Карельский перешеек, сейчас вновь спешно собирали сведения, касающиеся Восточной Карелии, как для финского, так и для немецкого командования.
Нападение Германии на Советский Союз началось 22 июня 1941 года в ранние утренние часы необычайно большими силами. Финляндия официально включилась в войну против Советского Союза тремя днями позже. Бомбардировки советских вооруженных сил и обстрелы тяжелой артиллерии из Ханко 15 июня 1941 года ускорили принятие решения о вступлении в войну.
На основании немецких инструкций финны готовились к захватнической войне. Главной целью войны была борьба с большевизмом. Участие Финляндии в войне оправдывалось также необходимостью присоединения Восточной Карелии и освобождения родственных народов. Именно так это преподносилось армии, жителям страны.
Не только возврат утраченных в результате Зимней войны территорий, но и присоединение Восточной Карелии считало главной задачей и разведуправление Генерального штаба. По мнению разведорганов, это не должно было быть особенно трудным, поскольку народы Карелии и Ингерманландии исторически, прежде всего, по языковым и этническим признакам были родственными финнам.
Разведуправление 1 июля 1941 года дало своим служащим и фронтовым корреспондентам руководящие указания, которые позднее были уточнены. Согласно этим указаниям, к верующим православной церкви следовало относиться с уважением, в том числе и к военнопленным, невзирая на степень их вины. Таким отношением достигалось доверие карелов и других народов Восточной Карелии. Разведуправление в начале войны исходило из того, что нападение на Восточную Карелию призвано создать Великую Финляндию.
Согласно пожеланиям немецкого Генерального штаба, финская армия 10 июля 1941 года начала стратегическое наступление, крупнейшее по финским масштабам — силами Карельской армии в направлении на Свирь. Предложенное немцами направление всецело отвечало финским военным интересам. Накануне вторжения в финские подразделения поступил приказ главнокомандующего маршала Маннергейма, в котором в частности говорилось:
“Во время освободительной войны 1918 года я сказал карелам Финляндии и Востока, что не вложу меч в ножны, пока Финляндия и Восточная Карелия не будут свободны. Я поклялся в этом именем крестьянской армии, полностью доверяя самоотверженности наших мужчин и самопожертвованию женщин.
Двадцать три года Северная Карелия и Олония ожидали исполнения этого обещания, полтора года после героической Зимней войны финляндская Карелия, опустошенная, ожидала восхода зари...
Солдаты! Эта земная твердь, на которую вы ступите, орошена кровью и страданиями родственных народов, это святая земля. Я верю, что наша победа освободит Карелию, ваши действия принесут Финляндии большое счастливое будущее”.
Этот приказ Главнокомандующего, так называемый приказ “Меч в ножны”, был услышан во всей Финляндии, но особенно внимательно к нему отнеслись в политических кругах Хельсинки и среди дипломатов. Содержание приказа не оставили без внимания также и за рубежом, и его толковали так, что Финляндия, наряду с Германией, ввязалась в захватническую войну — ведь акцент в приказе делался на захват не принадлежащих Финляндии территорий.
Приказы маршала Маннергейма эмоциональны и стилистически отточены. Их целью было поддерживать высокий дух как в войсках, так и среди населения. Приказ “Меч в ножны” активно использовался средствами пропаганды, он был отдан в обстановке, когда армия Великой Германии считалась непобедимой, а предстоящая война ожидалась короткой и победоносной. Этот приказ можно рассматривать как жест, обращенный в будущее. Его можно толковать по-разному, но никакое объяснение не оправдает очевидную ошибку. Ясно только, что идея захвата Карелии наверняка была обсуждена с высшим руководством Финляндии на основе памятки Яакколы. Высказывание Маннергейма почти для всех явилось неожиданностью, хотя в некоторых кругах были готовы к захвату Восточной Карелии. Значительная часть солдат была морально подготовлена к возврату утраченных по Московскому договору территорий.
В различных источниках много упоминаний о том, что этот приказ послужил причиной разногласий между президентом и главнокомандующим. Президент слишком поздно прочитал приказ, и уже не было возможности отменить его публикацию. Этот приказ ослаблял позицию президента по сравнению с позицией командующего. Сдержанное отношение Рюти к приказу и рожденному приказом оживлению понятно. Тем более что в сущности он отвечал сокровенным замыслам президента, и запрет его означал бы обострение отношений между правительством и главнокомандующим. Военный кабинет считал возможным присоединение Олонии и Беломорской Карелии к Финляндии в самое ближайшее время, и категорический запрет вызвал бы недоумение.
Приказ Маннергейма в тот же день был передан немецким войскам. В нем подчеркивалось единство цели финнов и немцев.
“В этот исторический для мира момент немецкие и финские солдаты — как и в освободительную войну 1918 года — грудью стоят против большевизма и Советского Союза. Борьба немецких братьев по оружию рядом с нашими солдатами-освободителями на Севере еще больше укрепит давнее и прочное боевое братство, поможет уничтожить угрозу большевизма и гарантирует светлое будущее...”
Изложенная, в приказе маршала линия действий развивалась офицерами армии. Командир 30-го пехотного полка в день перехода “старой” границы отдал приказ, в котором говорится:
“С торжественным настроением мы переходим государственную границу. Ступая на старую финскую территорию страны Калевалы, которая была нам недоступна долгие столетия, мы в сражениях несем нашему народу, всем его последующим поколениям светлое будущее. На нашу долю легло исполнить великое пожелание финского народа. На это решились самые отважные...
Нанесем же последний сильный удар во имя устойчивого мира для всего нашего народа и во имя счастливого будущего родственных финнам народов на древней карельской земле!”
...В Олонце 10 сентября 1941 года оркестр исполнил марш Пори в честь взятия города. А затем ветеран карельских походов генерал Пааво Талвела произнес столь же патетическую речь...
Наступление финнов продолжалось частично по южной стороне Свири, а также по побережью Онеги, Масельги, Ругозера, вплоть до Ухты. Во взаимодействии с немцами наступление шло на восток от Кестеньги. Предупреждения Англии и Соединенных Штатов об опасности дальнейшего продвижения не волновали высшее военное руководство Финляндии, и наступление продолжалось до Дня независимости, до декабря 1941 года, на что Англия ответила объявлением войны. После прекращения наступления финнов советские войска начали контрнаступление под Москвой, где Германия потерпела стратегическое поражение на переломе 1941 и 1942 годов.
Финская армия захватила значительную часть Восточной Карелии, но не такую, о какой мечтали наиболее отчаянные головы. На Севере Карелии наступление финнов было остановлено уже на начальной стадии. Действия немцев на Севере не дали ожидаемых результатов. Финнам стало ясно, что немцы на Севере воевать не способны.
К концу 1941 года войска устали, но никто не мог сказать, когда война закончится.
Образование оккупационных властей
Финляндией 31 мая 1924 года был принят 4-й договор Гаагской мирной конференции о способах и законах ведения военных действий на суше. Договор касался условий управления, которые должна была соблюдать на оккупированной территории захватившая сторона, и защиты прав мирного населения. Руководящие указания по этим вопросам были опубликованы в военно-полевом наставлении Генерального штаба финской армии, и содержание его было известно как в войсках, так и в службах безопасности. Советским Союзом договоры Гаагской конференции не были ратифицированы, и финны часто ссылались на это, оправдывая свои противоправные действия.
Организация управления на территории Восточной Карелии оказалась делом сложным, все надо было начинать с нуля. Профессор Вели Мерикоски, бывший чиновником оккупационных властей, писал, что финны не просто соблюдали условия Гаагского договора по отношению к населению оккупированной Карелии в полной мере, но делали для населения значительно больше, нежели обязывает этот документ.
Книга Мерикоски была опубликована в 1944 году почти как защитительная речь. На ее основе отражена деятельность оккупационных властей в официальной истории Финской войны, в части 6. (Позднее мы сможем убедиться, как финские оккупанты “в полной мере” исполняли обязанности оккупировавшей стороны и как они относились к населению.) Для оккупационных властей Восточной Карелии была разработана специальная памятка.
Прежде чем оккупационные власти приступили к исполнению своих обязанностей, управление территорией взяли на себя военные. Таким образом, нужды армии определяли способы управления, что часто вело к экспроприации в пользу армии. Военные власти первым делом наладили обеспечение продовольствием местных жителей прямо с военных складов. Большинство русскоязычного населения, согласно изданному приказу, загнали в концлагеря, а в деревнях назначили старостами вызывавших наибольшее доверие людей. Использовали мирное население на разных работах без оплаты труда.
Штаб военного управления к июлю 1941 года подготовил инструкцию о принципах работы на оккупированной территории. Надо было добиваться доверия жителей, внушать, что они станут гражданами Финляндии и что у Финляндии вполне честные намерения улучшить жизнь людей на местах. Согласно этим указаниям, в задачи военного управления входила чистка местного населения от чужеродных элементов. Среди жителей надо было пробудить активное желание присоединиться к Финляндии. Это должны были заметить в других странах и прежде всего в Германии. Кроме того, надо было показать, что Финляндия готова и способна управлять этой территорией.
Программа исходила из того, что Восточная Карелия окончательно остается за Финляндией. Чистка населения от инородных элементов вполне определенно указывала на запланированный расизм. Военное управление стало развернутым институтом власти. У командующего военным управлением были отделы, руководимые начальником штаба, — комендантский, административный, хозяйственный, административно-хозяйственный, разведки, просвещения и здравоохранения. В дополнение к этим отделам были и самостоятельно работающие отделы: социальный, интендантский, почтовый и финансовый.
В подчинении у штаба военного управления находились территориальные штабы, которых поначалу было три; Беломорской Карелии, Масельгский и Олонецкий. Территории делились на районы, которыми руководили районные управления со своими штабами. Границы районов были определены по старому административному делению. В штабе военного управления значительная часть сотрудников была из членов АКС, во всяком случае, в момент организации по меньшей мере половина руководящих работников штаба были из упомянутого Академического Карельского Общества. Вероятно, предполагалось, что они лучше других знали Восточную Карелию и были создателями идеи Великой Финляндии. Возможно, что они изъявили также желание организовать будущее правительство Восточной Карелии.
При подборе кадров в оккупационную администрацию предпочтение отдавали профессиональной подготовке и деловитости, а не воинскому званию. Районными управляющими назначали людей, аттестованных для работы в административном управлении. В центры по работе с населением определяли иногда местных специалистов, которые действовали как финские полицейские констебли. Ранее упомянутые старосты были связующими между районными штабами и полицейскими констеблями, а также местным населением.
27 июля 1941 года Главнокомандующий назначил двенадцать бывших беженцев из Восточной Карелии в Совет при командующем военным управлением. Созданием этого Совета хотели показать, что в военном управлении слышат голоса и учитывают пожелания местного населения. Роль Совета оказалась очень незначительной, поскольку члены Совета были чужды коммунистической Карелии. Они были эмигрантами и для жителей Карелии — кулаками или капиталистами, изменниками родины, с которыми люди не хотели сотрудничать.
Восточно-Карельское военное управление пережило множество реформ и изменений, причиной которых отчасти было изменение политической обстановки. Оно получило в свое подчинение территорию Карелии только в январе 1942 года, когда уже началась позиционная война. Численность личного состава военного управления на 30 ноября 1941 года была следующая: офицеры и военные чиновники — 437, сержанты — 393, мужчины и юноши — 529, бойцы противовоздушной обороны — 993, лотты и трудообязанные женщины — 541. Всего — 2893 человека. На март 1942 года было уже 4355 человек, из них в противовоздушной обороне — 1900.
В самом начале 1944 гида военно-политическая обстановка подтвердила, что созданный ранее совет при военном командовании оказался недееспособным, и в феврале Маннергейм распустил его, приказав создать на местах представительство из местного населения. Было это сделано для того, чтобы залатать прорехи в военном управлении. Решение оказалось запоздалым, представительство так ни разу и не собралось. Но все же приказ отстранил прежних “кулаков” от влияния на оккупационные власти.
Население оккупированных территорий
По переписи 1939 года до начала второй мировой войны на территории Советской Карелии было свыше 700 000 человек, из которых 63,2 процента русских, 23,2 процента карелов и остальные 13,6 процента прочих национальностей. В городах проживало 32 процента, в сельской местности 68 процентов. По данным историка К. А. Морозова, карелов на территории республики было 160 000. По финским источникам, в Карелии проживало 762 000 человек, из которых родственных финнам было 149 000. Сколько населения было на оккупированной территории, подсчитать трудно, поскольку не все районы были захвачены.
Население оккупированных территорий было значительно меньшим, нежели ожидали финны. По неточным данным в другие области Советского Союза из них было эвакуировано свыше 500 000 человек. Только по воде было эвакуировано примерно 250 000 человек и свыше 250 000 тонн ценных грузов. По Кировской железной дороге было эвакуировано за июнь-ноябрь 1941 года много оборудования промышленных предприятий, большое количество населения. Было вывезено примерно 15000 голов крупного рогатого скота в Архангельскую, Вологодскую области и в Коми. По данным финнов, на оккупированной территории на 21 декабря 1941 года было зарегистрировано 86119 человек, но сведения эти не совсем точные, поскольку часть населения перешла на территорию, контролируемую Красной армией, также нет сведений о том, сколько человек умерло или погибло во время военных действий, в период оккупации или при побегах. Населения, находящегося на свободе, во всяком случае было лишь 67 324 человека, из которых родственных финнам — 35919. Морозов считает, что всего населения было немногим более 85 000 человек. Он ссылается на исследования Антти Лайне. Но пишет, что в это число входило и население Ленинградской области по Свири, оказавшееся на оккупированной территории.
Численность населения менялась, и в начале 1944 года составляла 83 385 человек, из которых признанных родственными было 41 875. Из неродственных в концлагерях и лагерях для перемещенных лиц было примерно 15 000. Изменения в численности объясняются высокой смертностью, а также проверками происхождения. Данные по численности сохранились на таком уровне почти до окончания оккупации.
Русское население составляло большинство, или около 47 процентов, карельского населения было 39 процентов. Это неравенство было “исправлено” за счет заключения значительной части русского населения в лагеря. Политика оккупационных властей была явно расистская, и для людей в начале оккупации имело большое значение, к какой касте их отнесут. Находящиеся на свободе люди подразделялись на национальных и ненациональных, что означало на родственные финнам народы и на русских.
Подразделялись на национальных и ненациональных и новорожденные, и умершие тоже. К примеру, в 1942 и 1943 годах умерло 1413 националов и 1330 ненационалов.
Для разных групп населения в начале войны и до сентября 1943 года были и разные права, в частности, при распределении продовольствия, в заработной плате, свободе передвижения, здравоохранении. На одном кастовом полюсе были привилегированные финны, на другом — заключенные в лагеря русские.
Существовала довольно сложная система разделения населения по оплате труда. Были две основные категории оплаты: для финнов и для местного населения, которое также делилось на две разные группы: национальные и ненациональные. Каждая из этих групп по оплате труда делилась на мужчин, женщин и детей. Дальнейшее разделение происходило еще почти на двадцать разных по оплате труда категорий. Скрупулезность, с которой оккупационные власти относились к расовым вопросам, вызывает удивление. В отдельных случаях делали даже расовые обследования. Жителей Заонежья, Шуньгского полуострова подвергли обследованию на предмет их принадлежности к родственным финнам народам. Майор медицинской службы, профессор антропологии Нийло Песонен осенью 1942 года провел с помощниками антропологические исследования среди местного населения в ряде деревень. Всего было обследовано 105 мужчин и 386 женщин. В письме от 21 ноября 1942 года он писал:
“В результате изучения расовых признаков обследуемого населения мы пришли к выводу, что налицо те же расовые признаки, что и у населения коренной Финляндии. Субъективный взгляд на обследованных людей оставляет впечатление сходства с финнами. Правда, среди них встречались люди и с чужими расовыми признаками, но, как мы убедились, они не относились к местному населению и были переселены сюда из других мест”.
После такого обоснования профессор Песонен считал вполне естественным и справедливым “присоединить” этих людей к Великой Финляндии.
Военный чиновник, магистр философии Рейно Пелтола в сентябре-октябре 1942 года изучал происхождение русского населения Заонежья и сделал отчет о результатах исследования, но не пришел к определенным выводам. Он установил некоторое сходство между жителями Заонежья и родственными финнам, однако высказался за проведение дополнительных исследований. Не причисляли их к родственным финнам и в штабе военного управления.
Все же результатам исследования Нийло Песонена, по всей видимости, придали значение, поскольку начальник штаба военного управления 21 февраля 1943 года телеграфировал в генеральный штаб следующее:
“На оккупированной территории Восточной Карелии на 1.1.1943 было карелов 32198, вепсов 7036, прочих родственных финнам 1220, заонежских и кондопожских карелов 20542, или родственных финнам вместе 60996, русских 21330 и прочих национальностей 2450. Всего 83785. К тому же в Финляндии в плену находятся 1031 восточный карел и 200 вепсов, из которых освободили...”
Телеграмма, вероятно, должна была представить данные о большей численности родственного финнам населения по сравнению с русскими.
Русское население Заонежья, несмотря на якобы утешительные результаты наблюдений, было верным Советскому Союзу, и оккупанты не теряли бдительности. Жителей Заонежья тысячами ссылали в концлагеря.
Еще до начала вторжения Маннергейм издал приказ, на основании которого русское население следовало заключить в концлагеря. Приказ этот был в духе времени и издан еще раньше приказа “Меч в ножны”. В документах о правилах и способах ведения войны не упоминается о концентрационных лагерях, но в параграфе 46 говорится, что необходимо уважать честь семьи и ее права. Действия финнов далеко не всегда соответствовали международным правилам. Однако все было покрыто мраком неведения, как это часто бывает на оккупированных территориях.
Профессор Вели Мерикоски, стараясь оправдать действия финских военных, написал после войны, что примерно 6000 человек русских вывезли с прежнего места жительства и поселили в других деревнях, примерно 15000 поместили в отдельные лагеря для перемещенных лиц, остальная часть населения осталась жить в своих домах.
Дело обстояло совсем не так. Термин “лагеря для перемещенных лиц” появился только поздней осенью 1943 года. Он вошел в употребление для придания видимости гуманности, цивилизованности оккупационной политики, и только после того, как решительно ухудшилось военное положение. Если переселение в деревни было относительно мягкой мерой наказания, то лагеря для перемещенных лиц по условиям содержания в них людей были такими же, как и концентрационные лагеря.
С выходом финских войск в начале сентября 1941 года к Свири, оттуда в четыре концлагеря эвакуировали примерно 3400 русских. С верховьев Свири ожидалось прибытие еще примерно 6000 русских, для которых приготовили концлагерь в южной части Петрозаводска.
В организованных финнами концлагерях на ноябрь 1941 года было 11166 человек. Они постоянно пополнялись, к концу 1941 года в концлагерях было уже 20005 русских или прочих, неродственных финнам, более или менее, здоровых людей. На начало 1943 года в концлагерях было 15420 “ненационалов”. Больше всего людей в концлагерях было в марте 1942 года — 23984, в подавляющем большинстве — русских.
В 1942 году численность в концлагерях заметно уменьшилась из-за большой смертности, кроме того, часть освободили или отправили в трудовые лагеря. Численность заключенных в концлагерях доходила до 27 процентов от всего населения, находящегося в оккупации. С точки зрения международной практики, это большой процент.
Советский исследователь Морозов уверяет, что в концлагерях погибла треть всего оккупированного населения. Сведения эти неточны, и они не подтверждаются финскими исследованиями. С другой стороны, во время моей беседы с ним Морозов представил очень серьезные доказательства относительно потерь в Восточной Карелии (к ним вернемся позже), которые не позволяют так просто отмахнуться от них. Но несмотря на все приведенные русскими обоснования, нельзя сказать, что финны виновны в таких больших массовых уничтожениях. (О лагерях мы поговорим позже, в главе о концлагерях и лагерях для перемещенных лиц.)
Численность населения, оставшегося в оккупации, а также заключенного в концлагеря, могла быть значительно меньшей, если бы финские подразделения не вторглись столь неожиданно и быстро по Свири и в Заонежье, население которого не было эвакуировано из-за ошибок в расчетах, которые признает Г. Н. Куприянов. Финны хотели, чтобы на захваченной ими территории осталось как можно больше трудоспособного населения, привлекая которое, можно было эффективнее использовать Восточную Карелию.
Правда, следует заметить, что советское военное командование и Коммунистическая партия призвали в армию военнообязанных и добровольцев, а также сумели эвакуировать промышленные предприятия вместе с оборудованием и работающими на них людьми. Из оставшегося взрослого населения большинство были женщины.
Перемещения местного населения
На основании многих документов, касающихся регистрации населения, видно, что во время оккупации финны постоянно перебрасывали население из одного места в другое; в концлагеря, оттуда в трудовые лагеря или в другие населенные пункты и снова в концлагеря. Перемещения объясняли военной необходимостью, стремлением улучшить условия жизни местного населения, или же национальными интересами — то есть, если быть точными, — расистской политикой. Переселяли жителей и для того, чтобы укрепить дисциплину и обеспечить их работой.
Первые перемещения были сделаны после захвата территорий на Свири, когда часть русского населения была отправлена в концлагерь Усланга, часть — в район Петрозаводска. Под переселение попало около 10000 человек. Чтобы сделать Паданы национальным селением, оттуда осенью 1941 года всех русских переселили в Святнаволоцкий концлагерь. Это перемещение было сделано по распоряжению Главного штаба, и его, как и многие другие, тоже объясняли военной необходимостью, но едва ли была надобность заключать людей в концлагерь.
В начале 1942 года население Заонежья сократилось примерно на 3360 Человек. Это означало, что именно такое количество людей было заключено в концлагеря, в основном в петрозаводский. Массовое переселение жителей из Заонежья в начале 1942 года было вызвано небеспочвенными опасениями, что местное население может давать Красной армии информацию о финнах.
Из Прионежья продолжали вывозить население вплоть до марта 1944 года, в основном в концлагеря, частично в другие населенные пункты. В то же время в Заонежье перемещали какую-то часть национального населения. В начале 1943 года 1730 человек было переселено в Кондопожский район. Штаб военного управления 11-мая 1943 года издал приказ, согласно которому следовало переселить еще 1900 человек: в Кондопожский район — 600, в Прионежье — 250, в Пряжинский район — 200 человек, в Видлицу — 50 и в петрозаводские концлагеря — 800 человек. Приказ был в точности исполнен. С начала 1942 г. по начало 1944 г. примерно 8300 русских было выселено из родных домов. Помещаемым в концлагеря приказано было даже скот оставить в Заонежье.
Перемещения были в компетенции штаба военного управления, число перемещаемых определялось его приказами. По отчетам штаба военного управления из Петрозаводска в сентябре 1943 года в лесные поселки переселили более 250 семей. Переселенцы должны были быть пригодными к работе в лесу, и их регистрировали в отдельных списках. Следует заметить, что гуманной чертой этих переселений было то, что семьи не разъединяли.
В Вилге лагерь закрыли, находившихся там заключенных вернули в прежние лагеря, а на их место из петрозаводских концлагерей доставили 80 освобожденных семей, которые должны были выполнять работы в лесу. Перемещаемые, которых набралось 361 человек, заносились в список “ненациональных” Прионежского района. Такой точности добивались при перемещениях лиц любой национальности, несмотря на многочисленные перемещения, следили за этим строго. Чиновники военного управления должны были знать, кто какой национальности, кто в трудовом лагере, в концлагере, кто освободился.
У историков Советской Карелии своя трактовка этих перемещений. Историк А. А. Шпак пишет, что, боясь партизанских и подпольных организаций, захватчики переселяли русское население в концлагеря, а на их место присылали из Финляндии кулаков и бандитов, а также сбежавших во время гражданской войны эмигрантов. Шпак в определенной степени права — штаб военного управления и в самом деле переселял русское население из прифронтовых деревень, опасаясь, что оно будет помогать партизанам и разведке. Что же касается кулаков и бандитов — их не было. Шпак пишет, что жителей почти всех сельских советов Прионежья, за исключением двух, согнали в концлагеря Петрозаводска, а большую часть переселили в Олонецкий, Шелтозерский и Сегозерский районы. Здесь приходится согласиться с нею.
Документ № 199 свидетельствует, что в начале войны большинство жителей Заонежья и Прионежья были эвакуированы в концлагеря, а остальных вывезли в Великую Губу в район Фоймогубы и Космозера, и только жители Липовиц остались на месте под надзором полиции. В этом документе даются не совсем точные сведения, но перемещений в самом деле было очень много, и жители Прионежья находились под более пристальным присмотром.
Перемещение населения в такой мере не было целесообразно ни с какой точки зрения. На большей части оно обеспечивало потребности финнов в рабочей силе. Едва ли при этом думали о правах человека и его безопасности. В этом исследовании невозможно рассказать о всех моментах переселения, это потребовало бы отдельной работы. В отчете штаба военного управления отмечено: “...большое количество одиноких людей и семей переселено из лагерей для перемещенных лиц в разные местности и возвращено назад в концлагеря”. Совет при коменданте военного управления, который никак не обвинишь в излишней мягкотелости, признал совершаемые военным управлением перемещения нецелесообразными, но сделал это только в январе 1944 года.
Находящиеся на свободе местные жители, в особенности русские, выехать из населенного пункта могли только в исключительных случаях. У всех отобрали советские документы, взамен выдали финские удостоверения. Каждого занесли в свой кастовый список. Передвижение из населенного пункта в другой разрешалось по особому пропуску, у русских он был красным, а у финнов — синим.
Назначенные финнами старосты следили за соблюдением правил передвижения. У них было право запрещать жителям уходить из своей деревни в другую. Старосты обязаны были также следить за населением деревни, передавать распоряжение властей, содействовать властям в поддержании порядка.
По мнению советских людей, старосты были предателями, так оно нередко и было в самом деле. Шпак пишет, что финны подбирали на эту должность людей подкупленных. Как, к примеру, в Шелтозерском районе в деревне Житноручей старостой назначили предателя, дезертира и хулигана Смолина. Однако не все старосты оправдывали доверие финнов. Таким в том же Шелтозерском районе в деревне Горнее Шелтозеро был староста Д. Тучин. Он, по крайней мере с 1943 года, являлся членом подпольной организации, но сумел настолько умело законспирироваться, что даже получил орден от финнов.
Оккупанты далеко не всегда соблюдали международные законы, но следует принять во внимание, что захватчики на оккупированных ими территориях везде одинаковы, и то, что советские люди к финнам были настроены непримиримо, потому что те воевали против их страны на стороне Германии. Исследователи Восточной Карелии расценивают поведение немцев и финнов на оккупированной территории примерно одинаково. В организации концлагерей и расовой политике сразу были отчетливо видны “немецкие” черты. Самое большое перемещение родственных финнам народов было произведено летом 1943 года, то есть относительно поздно. Это произошло на территории, захваченной не финнами, а немцами. Но перемещение это было сделано по инициативе финнов. Тогда из Ленинградской области переселили в Финляндию 63000 ин-германландцев. В связи с эвакуацией в Ингерманландии устанавливали щиты со следующим текстом:
“Ингерманландцы! Ваш переезд в Финляндию осуществляется исключительно добровольно. Финляндия принимает только тех ингерманландцев, которые добровольно хотят переехать в Финляндию. Переселенческая комиссия Финляндии”.
Переселение произвели немцы, и далеко не всегда это осуществлялось добровольно. Людям иногда давалось лишь несколько часов на сбор вещей. “Нас насильно вывозили из Ингерманландии в Финляндию, нас запихивали в телятники и запирали наглухо двери, так что в вагонах долгое время царила мертвая тишина”, — свидетельствовали эвакуированные. Судя по всему, немцы осуществили переселение ингерманландцев, не обращая внимания на то, было ли переселение добровольным или насильственным. Переселение ингерманландцев имело своей дальней целью переправить их впоследствии в Восточную Карелию. Таким образом можно было бы избавиться от русских, заключенных в концентрационные лагеря. Их тогда переселили бы на захваченные немцами новые территории. Но от этих замыслов пришлось отказаться ввиду ухудшения военно-политической обстановки, делать перемещений уже не хотели, они бы явно указывали на намерения Финляндии присоединить Восточную Карелию.
Переселение родственных финнам народов нашло свое отражение также в обмене пленными с немцами. Финны приняли от немцев 2181 родственного финнам военнопленного и передали немцам 2661 русского пленного. Нет сведений о том, по какому принципу и с какой целью передали военнопленных Германии. Финляндия же намеревалась полученных ею пленных после определенной подготовки отправить в качестве рабочей силы в присоединенную к Финляндии Восточную Карелию. Так думали финские руководители еще летом 1943 года, намереваясь осуществить идею Великой Финляндии, хотя война уже явно шла к своему непоправимому концу.
Распределение продуктов питания
Во время оккупации органы военного управления руководили обеспечением продуктами питания находящегося на свободе, а также заключенного в концлагеря населения. Для обеспечения продуктами “свободного” населения предприятия Туко, Кеско, СОК и ОТК организовали в августе 1941 года в Восточной Карелии монопольное объединение АО “Вако”, руководителем которого на протяжении всего времени существования был магистр торговли лейтенант Аарне Коскело. Главнокомандующий выдал АО “Вако” разрешение на работу и определил в правление двух офицеров представлять интересы штаба военного управления в Восточной Карелии. АО платило 5 процентов с оборота и подчинялось в части контроля над ценами штабу военного управления.
С точки зрения предпринимательства, АО действовало энергично. Первый магазин был открыт 18 сентября 1941 года в Видлицах. К концу года было уже 65 торговых точек, из которых 47 — магазины. К началу 1944 года объединение имело 94 магазина (в том числе три книжных), 54 пункта питания и отдыха, а также прочие предприятия: пекарни, мясопункты, цеха освежающих напитков, мельницы и т. д. В АО “Вако” работало 460 человек финнов и 770 человек местного населения, из которых 297 были русские.
Наряду с продажей товаров, объединение закупало у местного населения ветошь, шкуры, пушнину, ягоды, грибы, рыбу и дичь. Кроме шкур, чуть ли не все закупаемые товары реализовывались на оккупированной территории.
Ситуация с продовольствием в Восточной Карелии была очень сложной.
Комендант военного управления в конце августа 1941 года издал приказ, согласно которому определенные к раздаче в Финляндии продукты выдавались также и в Восточной Карелии — при меньших нормах выдачи.
Первые нормы были такими: финнам и карелам выдавали на день 300 граммов муки и 400 граммов сахара в месяц. На основании расистского разделения русским, или “ненациональным”, давали в день только по 200 граммов муки и 250 граммов сахара в месяц. Вне зависимости от национальности работающие получали в день добавку по 150 граммов хлеба. В октябре 1941 года карелам выдали по 500 граммов сахара, а русским до 300 граммов.
В отчете штаба военного управления к концу 1941 года отмечалось: “Обеспечение Восточной Карелии в достаточной мере разносторонним питанием ложится тяжелым бременем на обеспечение продуктами питания своего населения в Финляндии. Выдаваемые по карточкам нормы очень малы, если еще учесть, что у многих кроме этого нет никакой иной возможности добыть продукты”. Заметим, что в это время в Финляндии и в Карелии были еще не самые трудные времена и что положение с хлебом на оккупированной территории осложнялось тем, что в период военных действий армия использовала зерно для корма лошадям.
В декабре 1941 года карелы получили по 7,7 кг муки, по килограмму сахара, 150 граммов маргарина и 15 килограммов картофеля в месяц, а также на 15 марок мяса в ноябре-декабре. Русские получили по тем же нормам, за исключением хлеба. Было выдано по 6 кг муки в месяц. Работающие из этих групп получили дополнительно по 4,5 килограмма муки и по 350 граммов маргарина в месяц.
В первые месяцы 1942 года нормы выдачи продуктов оставались прежними, за исключением картофеля. Его сократили до 10 килограммов в месяц, но и эту норму не могли обеспечить. Чай не выдавали вообще, молоко — только больным, детям и кормящим матерям. Лето и весна 1942 года были особенно сложными. В апреле всем группам выдали только по 165 граммов хлебных продуктов в день, что означало настоящий голод. Картофель не выдавали совсем, а мясные пайки были ничтожно малыми. Неработающие русские мяса не получали.
В первый год войны люди неродственных финнам народов, в основном русские, были в значительно худшем положении. Этот вопрос многие финские исследователи обходили, хотя именно неравенством объяснялось многое в отношении к оккупантам. Такое разделение жителей Советской Карелии на различные группы увеличивало неприязнь и ненависть к финнам.
Сеппо Симонен, рассказывая о работе АО “Вако”, утверждает, что в августе 1941 года нормы выдачи продуктов для гражданского населения были тщательно выверены:
400 граммов ржаной муки, 40 граммов сахара, 10 граммов соли в день, а также три коробки спичек на десять дней. Эти нормы больше, нежели указанные в документах военного управления. Следует заметить, что Симонен вообще не упоминает о нормах выдачи продуктов для русских. Мери-коски утверждает, что количество и качество выдаваемых продуктов были те же, что и в Финляндии, и равны для людей всех национальностей. В самом конце войны было именно так, но важно знать, как обстояло дело тогда, когда были готовы бороться за Великую Финляндию и, в сущности, хотели избавиться от русского населения.
Советские исследователи серьезно заинтересовались тем, как военное командование обеспечивало население продуктами питания. В распространенных в Прионежье русских листовках говорилось, что “оккупанты отобрали у вас свободу и хлеб и заставляли вас работать как рабов за двести граммов овсянки”. Бывший политический деятель Финляндии, впоследствии один из руководителей Советского Союза О. В. Куусинен пишет:
“Были десятки случаев, когда обессиленных от голода советских людей избивали за то, что они пытались выкопать из своего огорода картофель для пропитания”.
Морозов приводит совершенно невероятные цифры, что из колхозного зерна 80 процентов увозили в Финляндию, а колхозникам оставляли лишь по 6-7 килограммов зерна на душу в месяц. По моим сведениям, в Финляндию зерно не отвозили вовсе, финны забирали колхозное зерно лишь затем, чтобы потом разделить его среди населения. Утверждения Морозова основаны на том, что военные подразделения брали у местного населения фураж и картофель, выдавая расписки или обходясь без этого. Осенью 1941 года финские солдаты кормили лошадей колхозным зерном и ели отобранную у населения картошку. Конечно, это наносило моральный урон финской армии. Что поделаешь, психология захватчиков такова, что все на оккупированной территории они считают принадлежащим им.
Летом 1942 года на совещании отдела управления отметили: “Отношение к личной собственности, в частности в Олонецком районе, было довольно неоднозначным. У населения отбирали домашний скот под расписку или без нее, обещая, что возместят позднее. В Генеральный штаб сейчас поступило много заявлений с просьбой о компенсации. В Заонежье было обещано возместить или вернуть корову тем, кто по спискам местного управителя проходит как карел, но не рюссям. Трофейные команды отобрали у местного населения нательное и постельное белье, лишив его права собственности даже на это”.
Исследования подтверждают, что далеко не все было в пределах правил еще летом 1942 года. Правда, часть жалоб оказалась необоснованной.
В октябре-декабре 1942 года карелы и русские получили одинаковые нормы зерновых продуктов, которые колебались в зависимости от возраста и трудоспособности человека от 4,5 до 15 килограммов в месяц. К примеру, на легких работах получали по 7,5 килограмма в месяц. Расовое разделение осенью 1942 года было еще сильным. Карелы получили в сентябре по 750 граммов сахара, в октябре-ноябре — 500 граммов, а русские соответственно 500 и 250 граммов. Жиров карелы получали с конца года по 300-400 граммов в месяц, а русские на 100 граммов меньше.
В дополнение к основным продуктам питания карелам каждый второй месяц выдавали по 250 граммов эрзац-кофе, 250 граммов гороха, 500 граммов мармелада, а также каждый третий месяц 125 граммов мыла и ежемесячно по восемь пачек табаку. Русские получали лишь табак.
Урожай 1942 года в Восточной Карелии был достаточно высоким, и положение с продовольствием улучшилось. Зерна собрали свыше 11 миллионов килограммов, или в три раза больше, чем в предыдущем году. Зерна запасли по 15 килограммов на взрослого и по 7,5 кг на ребенка в месяц, картошки для обеих групп — по 25 килограммов. Согласно данным Лайне, самая большая норма выдачи мяса в Финляндии была 1,9 кг. Финны и карелы в Восточной Карелии получали по килограмму, русские по 0,6 кг в месяц. Отнесенные к низшим группам русские в трудное время не получали мяса вовсе.
По подсчетам финнов, осенью 1942 года самый бедный рацион карелов составлял 1615 калорий, у русских — 1440 калорий. В верхних группах соответственно — 2315 и 2020 калорий. Но далеко не всегда обеспечение продуктами обстояло столь благополучно. В 1942 году карелы получали сахару по 1,0-0,5 кг, русские по 1-0,25 кг в месяц. Жиров и того меньше. Так что цифры калорийности были чисто теоретическими. Особенно страдали от голода зимой и летом 1942 года. И не только в Восточной Карелии, но и на фронте.
Автор этих строк летом 1942 года был в Петрозаводске, видел и испытал настоящий голод и его последствия. Если мы, финны, страдали от голода, то местное население страдало еще в большей степени. Хлеб тогда был в большей цене, чем деньги.
Рабочая сила и оплата труда
Постоянной проблемой военного управления, наряду с нехваткой продовольствия, была нехватка рабочей силы, трудоспособного населения. Целью оккупационных властей было заставить трудиться всех трудоспособных от 16 до 60 лет. На работу привлекались и 14-15 летние, причем без учета тяжести труда, что, конечно, не отвечало каким-либо законам. Заработная плата в самом начале была страшно низкая и не обеспечивала элементарных потребностей гражданского населения. Финнам и приравненным к ним карелам платили по финляндским нормам, свободное русское население за ту же работу получало половину, а заключенным в лагерях не платили вовсе. В декабре 1941 года Главнокомандующий установил для заключенных в концлагерях оплату для мужчин 9 и для женщин 7 марок в день. Эта зарплата, даже если ее сравнить с низкой зарплатой в Карелии, была чисто символической.
Взрослое население делили на три группы. К группе А относились те, кому было разрешено работать вне своего поселения. К группе В — те, кто мог работать лишь по месту жительства. К группе С — непригодные к труду.
В 1942 году 40 процентов находившегося вне лагерей населения было привлечено к труду. Если учесть, что детей моложе 16 лет было 47 процентов от всего населения, а стариков свыше 60 лет — 10 процентов, то это свидетельствует об очень интенсивном использовании рабочей силы.
Заметим, что из всех трудоспособных две трети были женщины и дети от 14 до 16 лет. Детский труд использовался также и на тяжелых работах. В документах военного управления постоянно говорится о нехватке рабочей силы на лесозаготовках. К концу 1941 года на лесозаготовках было:
финнов — 48, находившихся на свободе мужчин — 581, женщин — 615, детей — 94, стариков — 1563, заключенных из концлагерей — 194. Всего 3095 человек. Штаб военного управления всеми силами стремился увеличить численность работающих в лесу. В конце марта 1942 года в лесу работали уже 5821 человек, из них — 1972 — женщины и 182 — дети. Женщины считались в лесу лучшей рабочей силой, нежели мужчины. Женщины Советской Карелии отличались терпением и трудолюбием. По сведениям штаба, производительность труда местного населения была намного ниже, чем у финнов. Этому не следует удивляться, поскольку захватчики использовали на работе истощенных детей и стариков, а у заключенных не было никакого желания работать на врага.
Были организованы специальные трудовые лагеря, в которые свозились люди, пригодные для лесных работ, из поселений и из концлагерей. Привлекались также трудоспособные финны и даже солдаты и военнопленные.
Нужны были люди и на дорожных работах, строительстве и ремонте, в сфере обслуживания, на восстановление Онежского завода. На ремонте дорог и мостов использовалась также финская рабочая сила, трудообязанные, резервисты и добровольцы из молодежи. Оплата труда была самая различная, так как тарифы определялись в зависимости от национальности. Заключенным концлагеря платили чисто символически. По распоряжению штаба военного управления в июле 1943 года местное население разделили еще на две группы. К примеру, плотники-карелы получали 7-10 марок в час, русские — 4,9-7,0 марок, женщины на разных работах, соответственно, 3,50-6,00 и 2,50-4,00 марки. Часовая оплата могла меняться в большую или меньшую сторону, это использовалось для повышения материальной заинтересованности.
В связи с изменением военно-политической обстановки военное управление поспешило утвердить расценки вне зависимости от национальности работающих. Почасовая оплата женщин была также увеличена, и минимальная поднята до 4 марок.
Зарплата финских рабочих, работающих на оккупированной территории, была заметно выше, чем у местного населения. Так, на строительстве почасовая оплата финского рабочего была 13,30-14,90, на металлообработке — 17,70-20,00, у каменщика — 13,30-16,70. У женщин почасовая оплата была 8,50-10,80. Финская женщина получала такую же зарплату, как высокооплачиваемый специалист в Карелии.
Профессор Мерикоски оправдывает неравенство тем, что профессиональный уровень финских рабочих был выше, а социальные издержки в Финляндии больше, что на оккупированной территории не платили таких налогов, как в Финляндии.
Неловко, но приходится сознавать, что оплата местного населения выросла не по инициативе финнов, а под давлением извне. Комендант военного управления вынужден был в течение двух месяцев дважды издавать распоряжения по оплате труда.
Битва под Курском и события в Италии волной докатывались до Петрозаводска. Зарплату на оккупированной территории сделали равной с зарплатой в Финляндии. Но это еще раз подтверждает, что до осени 1943 г. финны придерживались принципов расистского неравенства.
Сельское и лесное хозяйство
Военному управлению Восточной Карелии постоянно приходилось заниматься обеспечением населения продовольствием, и потому главной своей задачей оно считало развитие сельского хозяйства. Необходима была новая организация ведения хозяйства. В Карелии собственность на землю была государственная и колхозная, а финны ранее объявили, что они пришли сюда, чтобы освободить народ от большевистского ига и в том числе и от колхозов. Комендант военного управления еще в самом начале стратегического наступления 14 августа 1941 года разослал инструкцию в действующую армию, согласно которой одной из первых задач была замена колхозной собственности на землю частной. Затем последовал указ о праве собственности для населения Карелии. Но в указе речь шла только о карелах. Введение указа в жизнь началось после завершения наступления, в некоторых случаях даже и раньше.
Урожай в Карелии в 1941 году был таким: рожь — 2 480 000 кг, ячмень — 450 150 кг, пшеница — 397 300 кг. Всего зерновых 3 337 450 кг.
Эти цифры подвергались сомнению. Штаб военного управления осенью 1941 года заявил, что зерновых было примерно на один миллион килограммов меньше и что значительная часть урожая ушла на нужды армии, особенно картофель, овес и сено. В последний день ноября 1941 года Штаб военного управления с тревогой сообщил, что в результате изъятия зерна у населения поголовье скота в Олонецкой и Беломорской Карелии катастрофически сокращается.
Точных сведений о численности скота на оккупированной территории нет, поскольку, как это подтверждают источники, много скота прирезали наступающие части, и так и осталось невыясненным, сколько его изъяли у местного населения. Приведем данные списка, сделанного штабом на конец 1941 года. Было: 6742 лошади, 7231 корова, 1300 нетелей, 2300 свиней и примерно 4000 овец. В следующем году, за исключением свиней, поголовье скота практически не изменилось.
Для осуществления передачи земли в частную собственность Маннергейм 29 января 1942 года издал приказ, по которому в Карелии могли дать землю в аренду живущим или жившим там карелам, родственным финнам по национальности людям, а также жителям Финляндии, которые были способны ее обрабатывать. Такого права русские были лишены.
На основании приказа Главнокомандующего приступили к разделу земли. Посевные площади были распределены так, что у военного управления оказалось 24 323 гектара, у действующих военных подразделений — 11 734 и у частных земледельцев — 7563 гектара. Всего 43620 гектаров. Цифры говорят о том, что из военного управления получился крупный землевладелец. Оно забрало себе более половины всех колхозных земель.
Урожай 1942 года составил 11 543 721 кг зерновых, в том числе ржи 5 769 678 кг. Он имел большое значение для местного населения, о чем мы говорили ранее. Но называются и другие цифры. Вероятно, это исходит из того, что часть урожая военное управление передало действующей армии. Раздача земель в частное пользование продолжалась, поскольку опыт их использования оказался положительным. К концу оккупации в частном пользовании было уже 12 722 гектара обрабатываемых земель и прочих земель было примерно 17 800 гектаров.
Финские исследователи оценивают ведение сельского хозяйства во время оккупации как положительное явление. Оценка советских исследователей иная. Морозов, в частности, утверждает:
“Одной из главных целей оккупантов был грабеж Советской Карелии. Землю, леса и все предприятия объявили государственной Собственностью Финляндии. Сельхозмашины, недвижимость, скот и прочую другую колхозную собственность объявили военной добычей, а в колхозах стали работать военнопленные и ставшие подневольными местные жители”.
Секретарь ЦК Компартии Карелии в годы войны, генерал-майор Г. Н. Куприянов высказывается намного резче историка Морозова. Он утверждает, что комендант военного управления полковник Котилайнен в своем приказе велел сельхозтехнику, колхозное имущество, инвентарь и прочую колхозную собственность считать военной добычей, которая подлежала сдаче на сборные пункты.
В 1941 году население было обязано сдать военному управлению скот, движимое имущество, а также армии 40 процентов коров. Осенью 1943 и весной 1944 гг. военное управление продало населению ранее изъятых у них коров и лошадей. При переселении жителей из Прионежья в петрозаводские концлагеря домашний скот у них отобрали и забили на мясо, весь — вплоть до куриц, а движимость увезли в сторону Медвежьегорска.
Высказывания советских исследователей довольно резки, но в них много правды. Колхозная собственность досталась военному управлению, а домашний скот стали возвращать в возмещение убытков владельцам арендуемых участков раньше, чем об этом говорит Морозов. Таким же образом военное управление отнеслось и к сельскохозяйственной технике и колхозному инвентарю. В какой мере резали скот для армии — неизвестно и едва ли прояснится когда-либо, но 40 процентов коров армия не получила, военное управление забрало значительную часть домашнего скота себе.
Количество домашнего скота на оккупированной территории к концу 1942 г. было следующим:
|
военное управление |
население |
всего |
|
|
Лошадей |
4713 |
1824 |
6537 |
|
Коров |
2965 |
6044 |
9009 |
|
Овец |
1300 |
3269 |
4569 |
|
Свиней |
1201 |
291 |
1492 |
Отсюда видно, что у военного управления была значительная часть скота, отобранного у населения. С другой стороны, военное управление за полтора года передало много коров владельцам арендованных участков.
Рыболовство было для карелов традиционным промыслом, и финны во время оккупации стремились возродить этот промысел. Все рыбопромысловые снасти и принадлежности финны отнесли к категории военной добычи. В первом списке реквизированного имущества было много наименований, как-то: 3812 сетей, 773 мережи, 175 неводов и 628 лодок. К концу 1941 года список этот пополнился.
Штаб военного управления создал специальную рыболовную организацию, которая находилась в его подчинении и под его пристальным надзором. Штаб выдавал снасти местным рыболовам, забирая за это треть улова. Рыбаки не имели права продавать улов, он подлежал сдаче на рыбоприемные пункты. Правила вылова рыбы были жестокими, но они разрешали отлов рыбы для своих нужд в водоемах близ поселения.
В 1942 году на рыбоприемные пункты было сдано 535621 килограмм рыбы. Из этого количества продали непосредственно потребителям 147 000 килограммов, передали АО “Вако” 200 300, рыбакам 116 000, армии 40 000 и военному управлению примерно 32 400 килограммов. Местное население получило наибольшую часть от вылова на приемных пунктах или же через магазины “Вако”. Для целого года улов кажется небольшим, но рыба была заметной добавкой к рациону.
О добыче охотников практически ничего не говорится в финских источниках. Леса в Карелии на основании закона принадлежали государству. По мнению профессора Мерикоски, в таком случае у военного управления было бы право использовать лес и все находящееся в нем не только для непосредственных военных целей, а и осуществлять заготовку древесины, чтобы на вырученные деньги оплачивать расходы на управление, поскольку значительная часть административных расходов легла на государство. Военное управление из-за нехватки рабочей силы использовало лесные ресурсы совсем в небольших размерах.
Законы о ведении войны на суше разрешают стране-завоевателю арендное использование лесов при условии, что она будет сохранять их ценность и ухаживать за ними на основании правил аренды.
У Мерикоски в его исследовании есть раздел объемом в страницу о ведении лесного хозяйства военным управлением. В 6 томе книги “Финская война” этому посвящено пять строк, которые касаются “заботы” об оставленных лесопромышленных предприятиях.
Каких-либо сведений об использовании карельского леса финнами нет, поскольку действующие военные подразделения не вели учета. Из документов штаба военного управления все же видно, что использованию лесов отводилась центральная роль.
Уже осенью 1941 года штаб дал указание об использовании лесов. Сразу же были перечислены участки вырубки и произведена инвентаризация заготовленного леса. Доставшийся в качестве военной добычи лес был очень нужным. Полностью эту добычу учесть невозможно, поскольку пришедшие в Карелию войска использовали заготовленную древесину и материалы без жалости и учета. На основании сведений штаба военного управления в качестве военной добычи на конец 1941 года леса было взято:
Бревен 2 022 565 шт.
Шпал 124460 шт.
Балансов 282 830 куб. м
Сульфатной древесины 85 450 куб. м
Дров 408 670 куб. м.
Позднее появились несколько отличающиеся от этих данные. Разных бревен 2 862 500 шт., 1 060 000 куб. м штабелеванного леса. Несмотря на эти несоответствия, можно сказать, что в руки финнов попало много заготовленного леса.
Военное управление на протяжении всей оккупации пыталось в меру своих возможностей использовать карельские леса. Главным препятствием было отсутствие рабочей силы, и штаб военного управления старался восполнить этот недостаток, хотя и не всегда успешно. За годы оккупации было вырублено указанное в таблице количество.
|
1941 |
1942 |
1943 |
1944 |
|
|
Бревна шт. |
1642 |
91828 |
173891 |
180000 |
|
Дрова куб. м |
42745 |
753441 |
637842 |
216000 |
|
Шпалы куб. м |
2348 |
7321 |
23641 |
|
|
Балансы куб. м |
19553 |
13677 |
||
|
Древ. Уголь куб. м |
450694 |
293372 |
210 000 |
Эти сведения взяты из различных источников. Объемы рубок были наверняка больше. К тому же производились и другие материалы, как, к примеру, свыше 600 000 кг смолы, примерно 135 000 кг скипидара, а также 1 555 000 гектолитров автомобильного и кузнечного угля.
Упомянутые выше данные не отражают всех рубок, так как лес брали для своих нужд действующие части, а также подразделения, которые рубили лес и для Финляндии. Объемы их неизвестны, но, судя по всему, они были значительными. К примеру, в Финляндии и Карелии осенью 1942 года вырубили 1 242 190 кубометров дров. Сюда входит древесина, вырубленная на во-енных субботниках в Карелии. За это время только военные вырубили примерно 60 000 кубометров дров. В 1943 году армия также проводила заготовку древесины, однако размеры ее неизвестны.
Войска использовали большое количество древесины для строительства так называемых домов для братьев по оружию. В 1942 году было построено 883 бревенчатых сруба и отправлено в Северную Финляндию 60 домов. Количество построенных в 1943 году таких домов неизвестно, но о масштабах строительства говорит то, что на оккупированной территории работали отдельные домостроительные заводы.
Помимо вырубок, военное управление продавало лес на корню финским предпринимателям. Такими предприятиями были, в частности, АО “Питкяранта”, АО “Торасьёэн Саха”, АО “Сайка”, АО “Лаатокан Пуу” и АО “Карпа”. На корню проданный лес исчислился сотнями тысяч стволов.
Военное управление в больших объемах передавало лес с оккупированных территорий вооруженным силам, а также государственным железным дорогам. Оно отправило в Финляндию, в частности, 650 000 различных бревен, свыше 500 000 кубометров дров, свыше 220 000 шпал, более 200 000. кубометров древесины для целлюлозной промышленности, а также меньшими партиями разные другие виды древесины. Помимо продажи леса на корню, военное управление в 1942-1944 гг. передало вооруженным силам, государственным железным дорогам и прочим организациям по меньшей мере 43500 штук и 4 986 556 погонных метров различных бревен, также 952 000 кубометров дров и 290 000 штук шпал.
Из переданной древесины часть использована для нужд населения и восстановления Петрозаводска.
Советские исследования показывают проводимую Финляндией практику использования лесов по-разному. Морозов пишет, что финны сосредоточили силы на интенсивной вывозке леса в Финляндию для строительства военных объектов, что в Финляндии еще до вторжения в Карелию создавали деревообрабатывающие объединения, нацеленные на использование карельских лесов. Он цитирует появившиеся в то время в финской прессе высказывания об использовании карельского леса в целях улучшения экономического положения Финляндии.
Куприянов утверждает, что военное управление за время войны вывезло из Карелии в Финляндию свыше четырех миллионов кубометров древесины и продукции переработки древесины.
Доводы Куприянова едва ли можно опровергнуть, если принять во внимание произведенные сплошные рубки и соответствующие им поставки в Финляндию. К тому же надо учесть, что в Финляндию было отправлено также много ценной древесины, к примеру, лыжный кряж, самолетная древесина и красная сосна. Финны в Восточной Карелии использовали древесины явно больше, нежели указывает Куприянов. Другой вопрос, сколько же именно древесины было вывезено в Финляндию.
Промышленность и военная добыча
Деятельность военного управления в области промышленности на оккупированной территории не получила заметного развития. Частично это происходило оттого, что оборудование промышленных предприятий было эвакуировано или уничтожено, как было приказано Сталиным. К тому же была острая нехватка рабочей силы, людей едва хватало на ведение сельского хозяйства, для работы в лесу, на строительстве и в сфере обслуживания. Промышленные предприятия с трудом успевали справляться с повседневными задачами.
В ведении Олонецкого окружного штаба военного управления в 1942 году были Томицкий, Кондопожский и Соломенский кирпичные заводы, Кондопожский карьер, Кондопожские целлюлозный и бумажный заводы, а также карьеры в Петрозаводске, Шокше, Руоппаоя и в Каллиаллинен. В распоряжении штаба округа находились лесозавод в Виелиярви и Петрозаводская слюдяная фабрика. На всех этих предприятиях велись лишь поддерживающие работы. Соломенская электростанция начала работать только осенью 1942 года. В то же время начал давать продукцию кирпичный завод в Софпороге. Из произведенного этим заводом армии было отдано 883 000 кирпича.
Древесину перерабатывали в 1942 году на 22 обжиговых участках, 12 смолокуренных заводах, а также на восьми предприятиях, заготовляющих живичный материал. Особенно важное значение имело производство газогенераторного угля для машин. В 1942 году его было произведено примерно 53000 гектолитров. За то же время смолы было произведено 95 000 кг, кузнечного угля 28 900 гектолитров и живицы 51 225 кг, которая была продана АО “Пихкатуоте”. В Северной Карелии в 1942 году также работало шесть лесопилок. В Видлице работали сушилка и завод столярных изделий.
В 1943 году по приказу Главного штаба из карьеров г. Петрозаводска, Шокши и Руоппаоя большую часть оборудования и инструмента отправили в Финляндию. Вероятно, в Финляндии надеялись использовать его эффективней, чем в Карелии.
В те же годы Соломенский и Видлицкий лесозаводы поставили 6465 стандартов пиломатериалов. Видлицкий завод изготавливал двери, окна, лодки и сани.
Производство смолы продолжили в 1943-1944 гг. на двенадцати заводах, которые произвели 553 000 кг. Живицы в 1943 году произвели примерно 137 000, газогенераторного угля 669 975 и кузнечного угля 62 214 гектолитров. Весь произведенный продукт был поставлен непосредственно потребителям.
Заводы были малопроизводительны и использовали в основном лесоматериалы. К ним присоединились и армейские подразделения с передвижными пилорамами и заводами по производству домов. Наряду с использованием древесины, добывали смолу, живицу, скипидар и деготь, которые военное управление поставляло по назначению. Воинские подразделения пиломатериалы использовали для обустройства окопов, оборонительных сооружений и ремонта жилья.
Как уже ранее упоминалось, военное управление большое внимание уделяло учету захваченной в качестве военной добычи древесины, ее сбору и отправке в Финляндию. Также начали активный сбор других материалов, являвшихся военной добычей. Группы по сбору от военного управления трудились производительно. Они собирали все то, что не было собрано действующими подразделениями в качестве военных трофеев.
Надо отметить, что в качестве военной добычи забирали книги из библиотек. Их отправили в Финляндию около миллиона томов, на макулатуру — 124 000 томов. В этом отношении финны нарушили параграфы 55 и 56 закона о ведении войны. Уничтожение книг не поддается разумному объяснению, так же как действия Военного управления, когда оно забрало книги из библиотеки Петрозаводского университета в свое пользование, а часть их отправило в Финляндию.
КОНЦЛАГЕРЯ — ЛАГЕРЯ ДЛЯ ПЕРЕМЕЩЕННЫХ ЛИЦ
Организация концлагерей
При регистрации местного населения, согласно приказу маршала Маннергейма, значительную часть русских отправили в концлагеря. Во время второй мировой войны само слово “концлагерь” вызывало ужас. Они воспринимались как символ ненависти к человеку, как предприятия по планомерному уничтожению людей. Немецкие лагеря стали реальным воплощением бесчеловечности.
Финские концлагеря, конечно, нельзя сравнивать с немецкими лагерями смерти, хотя их названия и сведения, которые просачивались из лагерей, создавали о финнах несколько иное впечатление.
Воинские подразделения на захваченных ими территориях учреждали первые концлагеря, в которых порядок соблюдался по-разному. В 1941 году в районе Петрозаводска было создано шесть концлагерей. Лагеря были созданы в Алавойнене и Святнаволоке. Были организованы также временные лагеря, впоследствии закрытые, за исключением “дисциплинарных” лагерей в Колвасъярви и Киндасово.
В мае 1942 года, согласно установленным для концлагерей правилам, в ведении военного управления лагерей находились:
Это давало военному управлению практически неограниченные права заключать людей в концлагеря по своему усмотрению.
Эта же инструкция содержала указания заключенным и лагерной администрации. Указания исходили явно из секретных органов власти. В основе своей они были следующими.
Помещенным в лагеря следует соблюдать порядок и чистоту. Заключенным надо быть старательными, честными и добросовестно относиться к работе. С 21 часа и до 6 не занятые на работах должны находиться в помещениях. Разговоры о государственных и военных делах в лагере запрещены. Заключенному в лагерь запрещается общение с посторонними людьми. Каждый заключенный обязан немедленно доложить о лицах, без разрешения появившихся на территории лагеря или в помещении для заключенных. Заключенным в лагере категорически запрещается иметь крепкие напитки, литературу, оружие, боеприпасы и взрывчатку. Заявления заключенных передаются руководству лагеря через старшего по бараку. Отправление и получение почты производится через управление лагеря.
Неповиновение и попытки к бегству пресекаются самым строгим образом, вплоть до применения оружия. Этот пункт давал служащим лагеря неограниченное право использовать для наказания оружие. В правилах также сказано, что обращение с заключенными в лагере должно быть гуманным и соответствующим законам и что продолжительность рабочего дня для них устанавливается начальником лагеря. Последний пункт означал, что рабочий день внутри лагеря мог быть более длинным, нежели за его пределами, где придерживались распорядка, действующего в Финляндии.
Требование соблюдать тайну о лагерях читается в следующем пункте: “О лагерных делах категорически запрещается говорить посторонним”. Это было обязательным как для заключенных, так и для охраны. Понятно, что не хотели обнародования сведений о состоянии в лагерях и применяемых наказаниях. Вероятно, поэтому имена многих служащих лагеря и их дела остались неизвестными.
Для руководства лагерей были разработаны меры наказания заключенных. Самым незначительным наказанием считались работы вне очереди. Затем простой и строгий арест. Самыми жестокими — телесные наказания, до 25 ударов, Мерикоски утверждает, что обычные наказания могли назначать лагерные чиновники, но телесные только комендант лагеря. Телесные наказания женщин были запрещены.
в апреле 1944 года концлагерям, к тому времени переименованным в лагеря для перемещенных лиц, были выданы новые установки по укреплению дисциплины. Причем, удивительно, что меры наказания были ужесточены. Хотя Финляндия в то время и отклонила советские предложения о заключении мира, но воина была уже проиграна.
По новым правилам определялись следующие наказания:
Коменданты концлагеря и лагерей для перемещенных лиц могли дать любое наказание, другие лагерные начальники могли определять первый, второй и четвертый пункты наказаний, а также сверхурочные работы, выполнение работ без оплаты до 15 суток и телесные наказания до десяти ударов.
Морозов пишет о применяемых финнами наказаниях несколько иначе. По его утверждению, финны усиленно использовали телесные наказания. Советских людей избивали по разным причинам резиновыми дубинками, палками и плетьми.
Далее Морозов уверяет, что у финнов было правилом наказывать за нарушения заключением в карцер на двое или трое суток без питья и что советских людей в лагерях пытали и истязали, расстреливали за самые незначительные проступки, не щадя даже детей.
Поскольку сведения, приведенные Морозовым, показались преувеличенными, а у финнов не было никакой охоты к воспоминаниям, то автор четырежды ездил в Петрозаводск для встреч с людьми, которые могли бы дать достоверные сведения. Писатели Карелии, да и все мои собеседники отнеслись с участием и желанием помочь и организовали встречи с нужными для этого исследования людьми. Важным источником знания была фотография, помещенная в книге Исаака Бацера, это фотография, сделанная корреспондентом Галиной Санько в Петрозаводске в 1944 году сразу после освобождения. Фотография была опубликована в советской и иностранной печати только в 1966 году. Опубликована была в надежде найти тех, кто находился тогда за колючей проволокой.
У автора была возможность побеседовать с находящейся в правой части снимка, тогда 9-летней девочкой Клавдией Соболевой, сейчас имеющий высшее образование Клавдией Нюппиевой.
О мерах наказания, применяемых финнами, Клавдия Нюппиева рассказывала прямо, без прикрас. Финны при детях расстреливали заключенных, назначали телесные наказания женщинам, детям и старикам, невзирая на возраст. Также она рассказала, что финны перед уходом из Петрозаводска расстреляли молодых ребят и что ее сестра спаслась просто чудом. Согласно имеющимся финским документам, расстреляли лишь семерых мужчин за попытку к бегству или другие преступления. Во время беседы выяснилось, что семья Соболевых одна из тех, которые были вывезены из Заонежья. Матери Соболевой и ее шести детям пришлось трудно. Клавдия рассказала, что у них отобрали корову, они были лишены на месяц права получать продовольствие, потом, летом 1942 года, их перевезли на барже в Петрозаводск и определили в концлагерь номер 6, в 125 барак. Мать сразу попала в больницу. Клавдия с ужасом вспоминала проводимую финнами дезинфекцию. Люди угорали в так называемой бане, а потом их обливали холодной водой. Питание было плохое, продукты испорченные, одежда негодная.
Лишь в конце июня 1944 года они смогли выйти из-за колючей проволоки лагеря. Их было шестеро сестер Соболевых: 16-летняя Мария, 14-летняя Антонина, 12-летняя Раиса, девятилетняя Клавдия, шестилетняя Евгения и совсем маленькая Зоя, ей не исполнилось еще и трех лет.
Рабочий Иван Мореходов рассказал об отношении финнов к заключенным: “Еды было мало, и та была плохая. Бани были ужасные. Финны не проявляли никакой жалости”.
О наказаниях в лагерях и возможных при этом случаях злоупотребления нет никаких документов, из которых можно было бы найти подтверждения сказанному...
После окончания войны руководитель Контрольной комиссии А. Жданов передал 19 октября 1944 года премьер-министру Финляндии У. Кастрену список, в котором значился 61 человек, которых необходимо было задержать за военные преступления. По этому не очень ясному списку задержали 39 человек, из которых почти все служили в Восточной Карелии.
Изучая этот составленный с ошибками список, удалось выяснить, что в дополнение к именам военных комендантов, 34 человека были на службе в штабе военного управления, в основном в лагерях, и шесть человек в лагерях военнопленных.
По списку, переданному Ждановым, с октября 1944 года по декабрь 1947 года было задержано 45 человек, из которых 30 были освобождены за отсутствием вины, 14 наказаны лишением свободы и один — штрафом.
Бывшие военные коменданты В. А. Котилайнен и А. В. Араюри после войны уехали из Финляндии. Их имена также были в списке Жданова, их обвиняли в неравном распределении продуктов и использовании детского труда. С обоих обвинение было снято после их возвращения в Финляндию в 1948 и 1949 годах. На основании финских документов оба они обвинялись в расизме, но уже в конце 40-х годов финские юристы не расценивали это как преступление.
По мнению доктора права Ханну Рауткал-лио, никакого состава преступления в сущности не было. “Правду в отношении к гражданскому населению надо искать между крайностями. Там, конечно, были отклонения, но комиссия Куприянова в своем рапорте объявила преступным почти все, что делали финны”.
Ссылка на рапорт комиссии Куприянова не является достаточно убедительной. Надо помнить, в каких условиях и как быстро обязан был Куприянов предоставить рапорт и к чему обязывало собственное его положение. Наши документы тоже лишь слегка освещали суть дела. Нельзя не учитывать и появившиеся позднее в Советском Союзе исследования, публикации и записи свидетелей.
В Карелии далеко не всех оккупантов вспоминают одинаково. Партизанская радистка Сильвия Паасо 28 марта 1986 года рассказала, что шелтозерский комендант капитан Ориспя был человек сдержанный, мягкий. Один раз финны задержали группу партизан, в которой была и сама Паасо, но не стали расстреливать, хотя основания для этого у финнов были.
Эта книга подтверждает преступление финнов, в особенности против ненационального населения. Сама атмосфера концентрационных лагерей, многочисленные перемещения населения, новые преобразования, расформирования лагерей и нежелание вспоминать пережитое явились причиной того, что после окончания войны жалоб на обращение в лагерях было относительно мало. В то же время в отношении финнов к военнопленным было выявлено много жестокостей.
По заявлениям бывших военнопленных обвинения были предъявлены 1381 человеку лагерного персонала, из которых подверглись разным наказаниям 723 человека, освобождено от наказания было 658 человек. Обвинялись они в 42 казнях, 242 убийствах. Было семь случаев, приведших к смерти по просьбе самих военнопленных, 10 случаев смерти в результате истязаний, восемь нарушений права собственности, 280 должностных нарушений и 86 прочих преступлений. На основании этих преступлений нельзя с полной достоверностью судить об отношении к заключенным в концлагерях, но все-таки видно, что многие установки для лагерей военнопленных и концлагерей были одинаковыми.
Заключенные в концлагерях не могли работать в полную силу, да едва ли и хотели. Они чувствовали себя униженными и унижаемыми со стороны оккупантов.
Пища в концлагерях, несмотря на заверения финнов, в 1942 году была скудной и часто недоброкачественной. Зарплата была ничтожной, да из нее еще удерживалась часть за дополнительное питание, так что дневная зарплата была около пяти марок.
Для сравнения напомним, что дневное жалование финского солдата до 1.8.1943 года было 12 марок, а затем 16 марок, у фельдфебеля на протяжении всей оккупации дневное жалование составляло 35 марок, у капитана — 45 марок плюс полное довольствие. Квалифицированные рабочие из националов получали 7—10 марок в час.
Из рассказа подпольщицы Марии Мелентьевой 30 августа 1942 года: “Из лагерей доходят сведения, что советские люди подвергаются истязаниям, издевательствам, голодают. Больных, детей и стариков выгоняют на непосильные для них лесные и дорожные работы”.
Морозов приводит те же самые сведения, что и казненная финнами Мария Мелентьева. Рано утром захватчики вели заключенных под конвоем на тяжелые работы, невзирая на их возраст и состояние здоровья. Зимой людей выводили на лесные и дорожные работы в рваной одежде и обуви. Рабочий день длился с шести утра до восьми вечера. На день выдавали 200-300 граммов плохого хлеба. Иногда добавляли к хлебу мороженую картошку и испорченную конину. Бесчеловечное обращение и принудительные работы, особенно в лесу, где оплата была мизерной, изматывали людей.
Свидетельства Морозова и Мелентьевой соответствуют обстановке весной и летом 1942 года, но уже позднее она была не такой. Советские исследователи по вполне понятным причинам описывают самое критическое время.
В беседе со мной в марте 1986 года бывшие заключенные концлагеря биолог Мария Нюппиева и рабочий Иван Мореходов во многом подтвердили написанное Морозовым. Рабочий день, правда, был примерно таким же, как у финнов, но в самих лагерях зачастую удлиняли время работы.
Скудость заработка заключенных была признана и финнами. Летом 1942 года капитан Сихвонен в штабе военного управления докладывал: “В части заработка заключенных концлагеря рюссей следует заметить, что установлением относительно сносной зарплаты можно бы хоть в какой-либо мере уменьшить их ненависть по отношению к финнам. Сейчас дневная зарплата у мужчин 9 марок, а у женщин 7 марок, из которых удерживают еще 4 марки за дополнительное питание”.
В 1942 году заключенные испытывали сильный голод, и им выдавали такую пищу, которую отказывались есть финны. На работы отправляли стариков и в какой-то мере детей, в основном же работали женщины.
Возможность использовать заключенных на тяжелых работах была ограничена потому, что значительная часть из них были нетрудоспособные старики и дети. К примеру, на лесных работах в начале 1942 года было 967 человек, а в начале 1943 года 1582 человека, в большинстве женщины. Численность мужчин неизвестна, поскольку заключенных не подразделяли на мужчин, женщин и детей, как это делалось с местным населением. Все они по документам значились просто заключенными.
На лесных работах доля заключенных, к великой досаде финнов, была лишь 2-16 процентов от общей численности работающих там. Правомерно задать вопрос, а был ли резон использовать на тяжелых работах такое небольшое количество истощенных, оборванных людей?
Можно только удивляться, что после войны и еще в середине 1950 годов у нас о концлагерях давали информацию, очень далекую от истины. К примеру, Мерикоски писал: “Проживающим в лагере зарплату начисляли по тем же нормам, что и остальным жителям”. Тут можно с полным основанием говорить о фальсификации истории. Мы порой с удовольствием указываем на белые страницы в работах советских историков, но они есть и у нас.
Автор этих строк не видел сам, как заключенные работали в лесу, сведения взяты из архивов, исследований, советских источников, и все это в сумме дает более или менее достоверную картину. Но у автора есть личные наблюдения об использовании заключенных на других работах за пределами лагеря. На территорию лагеря попасть могли немногие. К ним автор не относился.
Летом 1942 года я служил в 9-й отдельной роте, которая была под литерой 6208. Тогда воинские подразделения упоминали только по номерам. Рота выполняла строительные и ремонтные работы в Петрозаводске. Я был на Онежском заводе отметчиком и охранником заключенных. В задачу входило принять утром группу заключенных у ворот и вечером доставить обратно. То есть моих полномочий хватало лишь до ворот.
Вид рабочих-заключенных был удручающим. В колонне по три стояли оборванные дети, женщины и старики. Позади, за рабочими, каждое утро дежурила четырехколесная телега со свежевыструганными гробами. По понедельникам их было особенно много. Размер их колебался от неполного метра до двух, и были они искусно сделаны из сосновой доски. Перед входом витал удушливый запах смерти, это было голодное лето 1942 года.
Многие финские резервисты и трудообязанные выделяли в меру своих возможностей куски от своего пайка для работающих на Онегзаводе. Повар роты 6208 сквозь пальцы смотрел на то, что иногда наливали и уносили бидоны с супом или кашей для заключенных...
В конвоируемой автором команде политических заключенных люди были образованными. Все они были русскими, говорили также на немецком и английском языках. Эта группа не совершала никаких проступков, которые осложнили бы их положение. Ни один не пытался убежать с работы или во время конвоирования. По своему опыту они знали, что пытающихся бежать финны расстреливают.
Судьба заключенных
В некоторых финских исследованиях утверждается, что условия у заключенных были лучше, чем у находившегося на свободе населения. И прежде всего потому, что о питании заключенных заботились непосредственно чиновники военного управления, заключенные получали по той же норме, что и военнопленные. Правда, следует заметить, что питание у военнопленных было неважное.
Для заключенных были установлены две категории норм, с января 1942 года — три. Норма А — для нетрудоспособных, норма В — для работающих и норма С — для занятых на особо тяжелых работах и для больных.
Норма А, которую выдавали с августа по октябрь, содержала от 1500 до 2000 калорий. В-норма осенью 1941 года была примерно 2145, а позже стала составлять 2500 калорий. Получающих норму В было очень мало. В октябре 1942 года А-нормы были ликвидированы. Норма С все время была 2800 калорий.
Эти нормы были сносными, но в тяжелые времена из-за нехватки продовольствия они существовали лишь теоретически, их просто не могли выдавать. Дневной паек заключенных не содержал и 2000 калорий. Это подтверждается истощенностью заключенных и их высокой смертностью.
Некоторые источники сообщают о якобы большой заботе о здоровье заключенных. За здоровьем наблюдали два финских врача и четыре медсестры, в дополнение к ним девять русских фельдшеров, 25 медсестер, три нянечки и санитара. В больницах концлагерей в 1943 году было 231 больничное место. За тот же период было проведено 6775 приемов больных.
Вне сомнений, какая-то забота о здоровье заключенных была, поскольку опасались эпидемии. У нас уже был печальный опыт эпидемий среди военнопленных. В 1942 году в лагерях умерло 3536 человек.
Смертность была высокой, хотя охрана здоровья по отчетам была “удовлетворительной”. Лайне в своем исследовании пишет, что в лагерях, по его предположениям, умерло 4600 человек. Но достоверных сведений нет. Неизвестно, сколько умерло в лагерях в 1941 году, и понятно, что в 1944 году уже не хотели поднимать эти сведения.
По данным доцента Морозова, картина смертности выглядит несколько иной. В результате тяжелого принудительного труда, плохого питания, голода, эпидемий и в результате расстрелов погибло свыше 14000 советских людей, или пятая часть оставшихся на оккупированной территории.
В беседе со мной в июле 1985 года Морозов рассказал, что он имел в виду не только концентрационные лагеря, а всю захваченную территорию, всю Восточную Карелию. Морозов подчеркнул, что приведенные цифры основываются на исследованиях потерь во время войны всем Советским Союзом.
На самом же деле мы не знаем, сколько советских людей умерло в наших концлагерях, не знаем, сколько находящихся на свободе людей умерло во время войны, и не знаем, сколько карелов и вепсов, увезенных в Финляндию, осталось там по окончании войны.
Надо признать, что списки умерших штабом военного управления составлены крайне небрежно.
На основании их можно сделать лишь очень приблизительные выводы, если это вообще возможно.
Об именах умерших в концлагерях, датах их рождения и причинах смерти нет никаких упоминаний. Некоторые из умерших занесены в списки дважды, другие не записаны вовсе. Из списков невозможно получить сведения о количестве умерших. Сведения 1942 года еще как-то читаемы, но сведения следующего года совершенно запутаны. Списки являются подтверждением того, насколько безразлично относились финны к заключенным.
На основании списков 1942—1943 годов можно сделать вывод, что главной причиной смертности были кишечные заболевания. Если верить спискам, то именно кишечные заболевания стали причиной смерти 40 процентов всех умерших. По старости умерло 20 процентов, причем толкование старости было очень своеобразным — к старикам относили 30-40-летних. От сердечных заболеваний умерло 20 процентов. Остальные — от цинги, водянки, краснухи, брюшного тифа. Эти сведения, в связи с отсутствием медицинского персонала, весьма приблизительны. Сведения о родившихся в лагерях составлены с такой же небрежностью. В списках нашлись имена 276 детей и даты их рождения. Имена матерей, а также фамилии отсутствовали почти полностью или же были неясными. По сути эти тетради в черных обложках для исследователя бесполезны. Они еще раз подчеркивали, сколь мало внимания штаб военного управления оказывал заключенным.
По тем же причинам, по которым самая высокая смертность среди заключенных была в 1942 году, в лагерях для советских военнопленных умерло наибольшее число военнопленных. Всего финнами было взято в плен 64 188 человек, а после войны вернули лишь 42 412. По сведениям военной статистики, в лагерях для военнопленных умерло 18318 советских людей. В тот тяжелый и голодный год по различным причинам умерло еще около 15 000 человек.
Писатель Эйно Пиэтола опубликовал в 1987 году заслуживающий внимания труд “Военнопленные в Финляндии 1941—1944”, в котором он на конкретных примерах показывает, как обращались с военнопленными. В своем исследовании Пиэтола говорит о 18 700 погибших военнопленных. Это число, вероятно, точнее ранее названного, поскольку основано оно на следственных документах.
Из советских военнопленных, взятых финнами, погибло примерно 30 процентов, что является очень высоким показателем. Такого показателя достигли только Германия и Япония, а также, по сведениям немцев. Советский Союз. В немецких концлагерях предположительно погибло три миллиона советских военнопленных, а в советских — миллион немцев. По советским сведениям, в плену у них погибло 404 финна. Советский Союз вернул примерно 1930 военнопленных, но о судьбе 3940 пропавших без вести нет сведений.
Возможно, в это число входят и те, что остались на поле боя во время отступления и были сразу же захоронены. Часть пленных убежала, кто-то женился и остался в Союзе.
После ухудшения стратегического положения Германии в июле 1943 года в битве под Курском комендант военного управления Восточной Карелии решил переименовать заслуживающие дурную славу концлагеря в лагеря для перемещенных лиц.
С его подачи Главнокомандующий финской армией маршал Маннергейм одобрил сделанное предложение, и с 12 ноября 1943 года концлагеря были переименованы. Так появились Петрозаводский, Святозерский и Алавойненский лагеря для перемещенных лиц. Концлагерями остались известные Кол-васозерский и Киндасовский дисциплинарные лагеря.
Переименование лагерей не повлекло за собой никаких улучшений. Сделано это было для отвода глаз, а не для улучшения условий заключенных. И даже, как уже говорилось ранее, наказания заключенных следующей весной еще более ужесточились.
Об этом запоздалом переименовании лагерей писали лишь очень немногие и авторитетные исследователи, такие, как Антти Лайне. Официальные историки, такие, как и Мерикоски, все время писали лишь о лагерях для перемещенных лиц. Хотя бы этим способом хотели сохранить честь мундира.
ФИННИЗАЦИЯ ВОСТОЧНОЙ КАРЕЛИИ
Направленность на Великую Финляндию
В планах политических кругов и военного управления было присоединение Восточной Карелии к Финляндии и ее финнизация. На деле это означало очищение оккупированной территории от людей иной национальности, а конкретнее — от русских, и подчинение прочего населения финскому распорядку.
Верхушка финского руководства, а также некоторые организации считали своей задачей доказать другим правительствам, что народ Восточной Карелии хочет присоединиться к Финляндии. Хотели доказать, что Финляндия пришла в Карелию не как захватчик, а как освободитель Восточной Карелии. Всячески стремились опровергнуть утверждения, что Финляндия является агрессором, хотя с самого начала все было предельно ясно.
После захвата 111 армейским корпусом Вокнаволока, который находился на востоке от границы по Тартускому мирному договору, Восточно-Карельское военное управление, а также отделы разведки и информации Главного штаба совместно с Академическим Карельским союзом (АКС) поспешно собрали народное собрание в Вокнаволоке. На этом собрании руководство Движения за освобождение Карелии приняло решение от имени народов Беломорской и Олонецкой Карелии присоединиться к Финляндии. Анализируя поспешность действий, можно сделать вывод, что собрание и его решения были подготовлены заранее.
Активисты Карельского Академического союза и руководители родственных батальонов еще до этого собрались в Каяни и выступили инициаторами народного собрания в Вокнаволоке и, конечно же, приняли участие в самом собрании. Расцвеченное флагами, оно выглядело эффектно и празднично.
Избранное на собрании правление Освободительного движения направило обращение к финскому правительству, в котором, в частности, говорилось:
“От имени представляемых нами Беломорского и Олонецкого народов, просим вас, финские братья и сестры, всеми способами поддержать стремления нашего народа. Давайте общими усилиями сотрем силой навязанную нам и разделяющую нас, проведенную посреди нашей общей земли границу, воссоединим землю, которую сам Господь Бог ниспослал нам единой. Вместе осуществим предложение, высказанное нам финским поэтом: передвинем границы и посты сторожевые в глубь карельских просторов к морям. Пусть поможет нам Всевышний с помощью финляндско-карельского оружия обеспечить на веки вечные безопасность нашего общего Финского дома”.
Микко Карвонен, известный под литературным псевдонимом как Миихкали Онттонен, сказал на собрании:
“Сейчас под этим синим небом на берегу сияющего озера Куйтто собрался почти весь карельский народ. Люди, построившие эту деревню и вспахавшие в лесной глухомани эти поля, покоятся под колючим дерном. Но души их с нами, здесь, среди нас, они шепчут нам в ласковом летнем ветерке: это свершилось — Карелия свободна”.
Народное собрание в Вокнаволоке и его обращение вызвало много толков как в Финляндии, так и за рубежом. Всем было очевидно, что это фарс. Организаторы собрания, сторонники идеи Великой Финляндии, явно не способны были понять политической ситуации, не задумывались над тем, как к этому отнесутся сами карелы. Их к тому времени там было очень мало, а армия Финляндии тогда дошла только до определенной Тартуским мирным договором границы, но вся Восточная Карелия оставалась еще не захваченной. Вдохновило же на столь поспешную организацию собрания успешное в то время наступление немцев, как и наступление финнов в Карелии.
Политические руководители, не испытывая никакой неловкости, дали работникам средств пропаганды задание всеми средствами поддерживать организованное в Вокнаволоке Движение за освобождение Карелии, которое, опираясь на поддержку Маннергейма, претендовало на роль представителя народа Беломорской и Олонецкой Карелии в деле его освобождения и присоединения к Финляндии. В качестве пособия еще ранее была рекомендована книга, составленная АКС, — “Восточная Карелия” и карта Восточной Карелии, а также книга Ээро Кууссаари “Пути финноязычных народов”.
У собрания в Вокнаволоке не было никакого права и полномочий представлять народ Карелии и принимать от его имени обращение о присоединении к Финляндии. Во всем Ухтинском районе, в который входили оккупированные деревни Войница, Вокнаволок, Костомукша и Контокки, к концу 1941 года было лишь 534 жителя, и из них лишь небольшая часть в июле 1941 года была в Вокнаволоке.
Куприянов пишет, что в упомянутых деревнях оставалось не более 150-200 мужчин и женщин и что едва ли было у них право говорить от имени всех карелов.
Чиновники Военного управления были настолько сильно ориентированы на присоединение Карелии к Финляндии и ее финнизацию, что планировали эвакуацию русского населения на захваченные немцами территории и уже вели на эту тему с ними переговоры. Планы эти не осуществились, но из них видно — намерение полного подчинения Карелии Финляндии.
Действия по усилению финского влияния не остались вне поля внимания советских исследователей (финские историки стараются не писать об этом). Куприянов и Морозов отмечали, что оккупанты стремились упрочить свои позиции среди местного населения подачками для карелов. К примеру, выдаваемые карелам пайки были заметно больше тех, что выделялись русским, у карелов была большая свобода передвижения.
Куприянов пишет, что финны заверяли женщин и стариков, будто пришли сюда освобождать родственный им народ — карелов и хотят дать им красивую жизнь. И что именно поэтому, в целях присоединения Карелии к Финляндии, и начата эта война.
С началом военных действий 10 июля 1941 года штаб Карельской Армии издал приказ о развертывании просветительской работы. Предлагалось довести до людей обращение Вокнаволокского собрания и обращение Главнокомандующего к карельскому народу. Также рекомендовалось сообщать о слабости Советских Вооруженных Сил и о том, что финны пришли как освободители.
Пропагандистские мероприятия устраивались довольно часто в форме различных праздников, поводы для которых всегда находились. Во время этих мероприятий разными способами подчеркивалась мысль о единстве карельского и финского народов и об идее родственности. В беседах предлагалось делать упор на различия финноязычных народов и русских. Конечно же, карелы были народ особенный, в то время как национальными чертами русских были отсутствие способностей, необузданность, коварство, жестокость, нечистоплотность.
Просветительская работа ориентирована была на родственные финнам народы, которые хотели присоединения к Финляндии. Все касающееся Великой Финляндии и освободительной роли финнов преподносилось навязчиво и с нажимом, чтобы сильнее воздействовать на население. Просветительскую работу среди ненациональных начали проводить только к концу войны, когда поняли, что расистская политика не дала желаемых результатов и вызвала негативную реакцию не только в Карелии и Советском Союзе, но и среди западных союзников.
Обучение
Школьное обучение, а также учеба на различных курсах были действенными средствами усиления финского влияния. В первые годы оккупации сложилось мнение, что обучать следует только родственные народы. В штабе Военного управления были разработаны временные рекомендации по организации учебной работы в Восточной Карелии. Рекомендовалось воспитывать дух финского гражданства. Другими словами, из национальных детей необходимо было выкорчевать ростки коммунистического влияния. Осень 1941 года для школьного отдела была периодом оживленной работы. Объявили конкурс на учительские должности для Карелии. Желающих оказалось 630 человек, из которых выбрали в начальные школы 49, в старшие классы 79 учителей. В то же время взяли на учет учителей, оставшихся на оккупированной территории. Их оказалось 136, из них национальных 130. Для будущих учителей организовали подготовительные курсы в Хельсинкском университете. На курсах, наряду с различными дисциплинами, изучали историю Восточной Карелии, географию, языковые диалекты и местный быт.
В последнюю неделю ноября 1941 года на оккупированной территории открыли 46 народных школ, в которых обучалось 4823 ученика. В дополнение к этому по инициативе и на средства подполковника Р. Нордстрема направили 13 человек карельской молодежи на обучение в Ловизу и одного в Нурмиярви.
27 октября 1941 года в Сиикасалми, возле Липери в крестьянской школе открылись курсы, на которые было принято 52 молодых карела. В процессе обучения политические убеждения очень некстати всплывали на поверхность, и стало ясно, что коммунистическое воспитание оставило в учениках сильное влияние. В отчете в мягкой форме все же сказано, что у значительной части учеников настроения заметно склоняются к сближению с Финляндией. А также отмечено, что знание языка у учеников недостаточное, а представления о религии — нулевые.
В конце 1941 года в Карелии были 53 финские школы, в которых были 151 учитель и 4540 учеников. По неизвестным причинам количество учеников уменьшилось. Умение читать и писать на финском языке также оказалось слабее ожидаемого. Видимо, преувеличенным было мнение о том, что финский язык сохранился в коммунистической Карелии. К концу того же года советник министерства образования К. Мерикоски срочно подготовил и сдал в печать в качестве учебника “Книгу о Великой Финляндии”.
К концу марта 1942 года в народных школах на финском языке обучалось 5470 учеников, или 63,3 процента от общего числа детей из национальных семей. Весь 1942 год и почти весь следующий обучали только финноязычных детей. Были, правда, на местах какие-то попытки наладить обучение и русских детей, но они не принесли ощутимого результата.
В отчете за 1943 год говорится об открытии русских школ. Это диктовалось создавшейся обстановкой. Одна русская школа была создана в Петрозаводске для находящихся на свободе детей и пять — для детей, находящихся в лагерях.
Обучение началось в лагерях и в Петрозаводске в конце 1943 года. Учителями работали 72 педагога, получивших образование в СССР, учеников было 2395 человек.
Таким образом, только часть русских детей учились при оккупационном режиме.
Последний учебный год в организованных финнами школах закончился 20 мая 1944 года, тогда же завершилась и работа школьного отдела в Восточной Карелии. Школ для детей русских по окончании учебного периода было 15. Семь из них находились в лагерях. В них было 87 учителей и 3000 учеников.
Осенью 1942 года в лагерях для тысячи неграмотных было организовано 26 классов под руководством русских учителей. Предметами были чтение, письмо, рисование, финский язык, пение и в качестве дополнительного языка — русский язык. Финский язык преподавался детям в лагере, естественно, с прицелом на будущее. Но местные без особой охоты шли в финские школы.
В сельскохозяйственной школе Сиикасалми возле Липери было проведено шесть курсов, последние — в январе-апреле 1944 года. На этих курсах прошли обучение 80 человек. В 1942 году из Восточной Карелии на семинары в Финляндию было отправлено три человека, в торговую школу в Куопио восемь человек и в музыкально-балетную школу в Хельсинки три человека. На основании непонятно кем сделанного выбора 15 молодых людей было отправлено в земледельческую школу в Иломантси. Были организованы также другие курсы как в Финляндии, так и в Карелии. Но они не оказывали заметного идеологического влияния.
В народных школах стремились к панфиннизации, основной упор делали на преподавание истории, географии, финского языка и религии. “Книгу о Великой Финляндии” использовали в качестве учебника истории и географии.
При преподавании истории старались показать, что советская государственная система крайне слаба и что рюсся был и остается вековечным врагом родственных финнам народов, постоянно подчеркивали единство финнов и карелов.
Главная цель преподавания географии всецело укладывалась в два слова — “Великая Финляндия”, которые среди работников штаба военного управления произносились беспрестанно. В самой Финляндии о Великой Финляндии уже перестали говорить, деятелям внешней политики это было просто запрещено. Финны долгое время вели такую игру. На оккупированной территории произносилось взахлеб то, о чем нельзя было говорить в Хельсинки. И в то же самое время финское правительство распространяло по всему миру, что Восточная Карелия принадлежит Финляндии.
Религии финны придавали большое значение, поскольку заявляли, что Финляндия воевала за свой дом, веру и отечество. Богослужения и в армии занимали центральное место. Одной из самых действенных мер антикоммунистического воспитания считалось религиозное. Финские священники, очевидно, хотели отсечь карелов от язычества.
На основании полученных ими инструкций военные попы во время наступления войск торопились окрестить карелов, как это делалось при крестовых походах. Комендант Военного управления в ноябре 1941 года утвердил новые правила крещения. Религиозные общины, как бы соревнуясь между собой, стремились заполучить как можно больше людей в свою веру. К концу ноября 1941 года в лютеранскую веру окрестили 359 человек и в православную — 454 человека.
В национальных школах финский язык преподавался как родной. Вепсам он давался с трудом, так как финский и вепсский языки сильно отличаются.
Тема защиты страны была очень важной в обучении. Особое внимание уделялось тому, что граница по Ладоге — Свири — Белому морю является природной. Защита страны являлась защитой Великой Финляндии.
Точка зрения советских историков на организацию образования финнами на оккупированной территории соответствует действительности. Морозов пишет, что в деле идеологического воспитания оккупированного населения, а особенно карельского и вепсского народов, школам придавалось большое значение. Преследуя свои политические интересы, Военное управление с 1941 года организовало школы для вепсских и карельских детей, а с 1943 года для русских. По мнению Морозова, 70 процентов русских детей остались вне школы.
В марте 1942 года было организовано Управление по воспитанию молодежи, которое в силу трудностей с продовольствием поначалу сосредоточило свое внимание на создании сельскохозяйственных курсов и на воспитание финнов и карелов. Сельскохозяйственные кружки в какой-то мере помогали национальным семьям в улучшении их продовольственного положения. Ненациональные опять были оставлены в стороне.
Воспитание, обучение, финнизация главным образом были направлены на национальное население. Русские на протяжении первых двух лет оккупации остались от всего этого в стороне по вполне определенной причине: они были не нужны финнам. Попытки проявить человечность и внимание к русскому населению и тем самым улучшить его отношение к оккупационным властям остались в большей части нереализованными.
Газеты и радио
В деле информации и пропаганды штаб Военного управления использовал такие общепризнанные и действенные средства, как газеты и радио. Органом Военного управления была газета “Вапаа Карьяла” (“Свободная Карелия”). В редакционную коллегию осенью 1941 года входили прапорщик Вилхо Хеланен, учитель В. Кеунас, редактор Лаури Куутиярви, капитан Эйно Лескинен, капитан Вилхо Тимонен, военный чиновник Юрье Вуориеки и главный редактор У. Пелтониеми.
“Вапаа Карьяла” издавалась раз в неделю на протяжении всей оккупации. Первый номер вышел в августе 1941 года тиражом в 5000 экземпляров. К концу ноября 1941 — тиражом 9300, в декабре — 10 000 и с 1943 года — 11700. Газете надлежало принижать значение и возможности русских и возвеличивать идею Великой Финляндии. На более позднем этапе войны это стало делаться сдержаннее, но само направление газеты не изменилось.
Военное управление с 1942 года раз в неделю выпускало газету “Паатенан виэсти” (“Паданские вести”) тиражом 1400. Газета предназначалась для национальных местных жителей и была в стиле “Вапаа Карьяла”. Издавалась также газета карельских беженцев “Итя-Карьяла” (“Восточная Карелия”), которую предполагалось впоследствии сделать окружной газетой. Штаб Военного управления выделил средства только на первые три номера, но откуда-то средства нашлись, поскольку газета вышла 45 раз тиражом в 10000 экземпляров. Просвещением находящегося на свободе русского населения газеты себя не утруждали. В издававшейся для военнопленных газете “Северное слово” в четырех номерах за 1943 год и в двух за 1944 были приложения для русского населения. В приложениях публиковались лишь те новости, которые финны хотели довести до русских.
Наряду с газетами Военного управления издавались также фронтовые газеты. В 1941 году это были “Карьялан виэсти” (“Карельские вести”) (26 000), “Корвен каику” (“Голос тайги”) (6000) и другие газеты.
В начале войны Военное управление явно не придавало радио большого значения. Военное же командование, напротив, использовало радио для передачи новостей, поздравлений, развлекательных программ, а также для сообщений секретных сведений разведгруппам. Командованию вооруженных сил свое радио было необходимо, поскольку войска удалялись, а слышимость радиостанции в Лахти была ограниченной. Решили открыть для Карельской Армии свою радиостанцию, названную “Аунуксен радио” (“Олонецкое радио”). Военное командование получило также радиовремя для пропаганды местного населения.
Олонецкое радио в октябре 1941 года под руководством прапорщика Пекки Тииликай-нена переехало в Петрозаводск в находящийся там радиоцентр. Пекка Тииликайнен в своем выступлении в ноябре 1941 года особо выделил, что Олонецкое радио будет вести просветительскую работу для местного населения. Подразумевалось — национального.
“Олонецкое радио” — лишь маленькая страница в гигантской работе, которая духовно сближает многострадальный карельский народ с Финляндией. Олонецкое радио на пороге больших дел, поскольку нива, на которую оно ступило, еще не тронутая целина, и изжаждавшаяся, она жадно поглощает влагу цивилизации”, — подчеркнул он.
Во время позиционной войны “Олонецкое радио” подчинили вновь созданной военной единице — Олонецкой группе войск. Ответственным за программы вещания для местного национального населения был лейтенант Аймо Турунен. В начале 1942 года программе передач для гражданского населения отводилось только 15 процентов программного времени. Но постепенно она расширялась и позднее занимала уже примерно половину всего времени вещания. Передачи велись в основном на финском языке. От редких и коротеньких передач на русском языке отказались еще в апреле 1942 года. Временами появлялись небольшие передачи на вепсском и карельском диалектах.
Радио преследовало ту же цель — внушить карелам, что они являются частью финского народа. Для этого использовались разные приемы. Иногда передачи носили остро националистический характер. Исходили они в основном от членов АКС. К примеру, Лаури Хюппенен так обратился к карельской молодежи: “Ваша родина не Россия, а Великая Финляндия — общий дом и единое отечество для финнов”.
В 1942 году стало заметно, что пропаганда идеи родственности с финнами и постоянная ругань в адрес Советского Союза не дали ожидаемых результатов. Передачи, организованные АКС, были с явным перехлестом. Финны также далеко не сразу поняли, что часть местного населения оставалась верной коммунистическим идеалам. И поэтому с 1942 года основной пафос в передачах был направлен уже против партизан.
Военное управление заботилось о том, чтобы у пропагандистских передач было по возможности больше слушателей. В марте 1942 года на оккупированной территории было 84 радиоточки, власти организовали 900 коллективных прослушиваний, в которых приняли участие 16 000 человек. К весне 1944 года в Петрозаводске было более тысячи радиоточек.
В 1943 году вновь изменился характер передач. Вызвано это было изменением военно-политической обстановки. Передачи стали более спокойного и доверительного характера, начала исчезать идея присоединения Карелии к Финляндии. Но до лета 1944 года штаб Военного управления все же продолжал свои воспитательные передачи.
“Олонецкое радио” в период оккупации призвано было в значительной степени формировать общественное мнение. Невозможно сейчас оценить, в какой мере это ему удавалось. В книге “Финская война”, том 6 есть упоминания о работе радио: “Одним из надежных средств информации было радио. Для его прослушивания было организовано достаточно мероприятий. На радио ежедневно велись передачи на олонецком диалекте, а также на русском языке”. Правдивость этих слов весьма сомнительна и не подтверждается документами.
Религиозное воспитание
С точки зрения финнизации населения представители религии стояли на той же позиции, что и АКС. По результатам исследования вся лютеранская часть церковного управления принадлежала АКС. Для церкви целью этой войны была смерть большевизма. Военные попы были ярыми сторонниками захватнической войны. И эта мировая война была крестовым походом, войной священной и праведной. Карелов предстояло обратить в христианскую веру и, по возможности, в лютеранскую.
О деятельной работе попов говорит то, что к концу ноября 1941 года было организовано шесть лютеранских и десять православных школ, которые посещали 715 детей. В то же самое время было проведено 12 лютеранских богослужений (в них участвовало 2230 человек) и 47 православных богослужений, в которых приняло участие 5936 человек.
Лютеранские круги хотели обратить Карелию в свою веру. Все представители АКС и военный епископ были сторонниками лютеранства. Военное управление понимало, что Карелия традиционно православная. И тем не менее православные попы были в худшем положении по сравнению с лютеранскими коллегами. К примеру, в 1943 году лютеранские священники относились по категории оплаты к 28-29 разрядам, в то время как православные — к 25 разряду.
Для того чтобы прекратить это соревнование между священниками. Главнокомандующий 24 апреля 1942 года издал приказ, согласно которому население Карелии имело право выбирать православную или лютеранскую веру.
К концу 1943 года из находящегося на свободе населения к православной вере относились 30 632 человека, к лютеранской — 2208 человек. В религиозных общинах числилось примерно 47 процентов населения. О принадлежности к той или иной общине среди заключенных сведений нет, но на основании исследований полагаю, что почти все они были православными. Цифры также говорят о том, что на протяжении двух лет религиозное воспитание не в силах было перебороть веру в правоту советского строя, как и не смогло подчинить Восточную Карелию финскому влиянию. Традиционная православная вера осталась для карелов определяющей и при советской власти.
Обе ветви религии распространяли большое количество церковной литературы.
К 1944 году церковное управление сделало более или менее равное распределение штатов. Таким образом, оказалось девять православных попов, у которых было девять помощников.
Православный поп в петрозаводских лагерях с весны 1942 года исполнял религиозные обряды и крестил детей. За 1943 год в лагерях было совершено 203 богослужения. В концентрационных, а впоследствии в лагерях для перемещенных лиц преобладала православная вера.
Религиозное воспитание с самого начала оккупации преследовало цель возрастания финского влияния. Но эта работа не дала заметных результатов. Влияние лютеранской веры оказалось ничтожным. Стремление финских религиозных кругов обратить карелов к своей вере обернулось, наоборот, их возвращением к православию.
Топонимика и имена на финский лад
В названиях мест и до начала второй мировой войны было много разночтений. Карта, сделанная АКС в 1934 году, стала основой для картографии более поздних лет. Названия мест на финских картах отличались от названий на русских. На картах, составленных АКС, названия давали близкие по звучанию к народной речи, если такое сходство находилось. В результате карты отличались от ранее выпущенных финских и русских карт.
Во время второй мировой войны выпустили карты с новыми финскими названиями. Можно понять стремление сделать географические названия читаемыми на финском языке, но когда начали переиначивать личные имена, названия улиц, это уже было явным выражением финнизации.
Отдел просвещения Военного управления, ведавший изменением названий, уже в августе 1941 года предложил переименовать Петрозаводск в Ээнйслинна, а Кемь в Виэнанлинна. Обосновывали они это велико-финляндскими мотивами. Кемь в Финляндии уже была, а в государстве два одноименных города ни к чему, Петрозаводск же название слишком русское. Было решено дать новые имена сразу после захвата. Петрозаводск был переименован 1 октября 1941 года. А Кемь так и осталась Кемью, поскольку не была взята.
Олонец назвали Аунуксенлинна отчасти по инициативе Военного управления, а также потому, что на топографической карте уже успели отпечатать это название.
Военное управление осенью 1941 года отправило в оккупированные районы письмо с рекомендуемыми названиями. И тут же был отдан приказ на места выслать свои предложения по переименованию улиц. Медвежьегорский территориальный штаб Военного управления первым составил свои предложения. По этому поводу была долгая и обильная служебная переписка.
Новые названия улиц в Петрозаводске утвердили в конце 1942 года. Их оказалось примерно 90. Цель таких перемен была ясна. Вот что писала газета “Вапаа Карьяла” 12 февраля 1943 года: “У каждого карела есть основание радоваться исчезновению следов большевизма, позднее это будет сделано и в других городах Восточной Карелии. Появившиеся в названиях улиц национальные мотивы возвещают, что Восточная Карелия освободилась от оков рюссей”.
Так было в Петрозаводске именно в то время, когда Германия потерпела сокрушительное поражение под Сталинградом. В Главном штабе сознавали изменения в обстановке, и Разведотдел письмом от 8 июля 1943 года предупредил, что следует воздержаться от переименований, что все новые имена являются временными. Но все же через несколько дней отдел утвердил новые названия 28 деревень в Шелтозерском районе.
Улицам давали имена финских руководителей, войсковых подразделений, членов АКС. Маннергейм относился к этому сдержанно, но под сильным давлением согласился на временное переименование. Временность переименований была еще раз подтверждена его приказом.
Личные имена менялись на финские чаще всего по желанию самих жителей. Из регистрации крещений видно, что осенью 1941 года национальным детям давали русские имена. Олонецкий штаб Военного управления разъяснил попам, что такие имена для Финляндии неуместны. Но в связи с низкой рождаемостью этот вопрос остался чисто теоретическим.
Штаб Военного управления попросил Финляндское Общество составить для Карелии справочник финских фамилий и вскоре получил от Общества 500 экземпляров такого справочника. Но лишь очень немногие жители Карелии сменили фамилии на финские. За время оккупации таких оказалось 2263 человека.
Конфискация памятников истории, уничтожение памятных знаков никоим образом не относилось к переименованиям, и тем самым финны нарушили пункт 56 раздела, который запрещает такую деятельность. К примеру, после взятия Петрозаводска финны убрали с площади памятник Ленину и установили на постамент пушку царских времен. Об этом упоминает в своей книге Куприянов.
Финны хотели убрать всю коммунистическую и советскую символику. Напомним, однако, что и Красная Армия во многих случаях поступала именно так.
Родственные подразделения
Для возрождения идеи родственности народов и чтобы подчеркнуть освободительный характер войны, решено было создать родственные воинские подразделения. Идея эта созрела в политических кругах типа АКС. Предполагалось, что такие подразделения будут небесполезны при ведении боевых действий в Карелии, а также будут иметь большое пропагандистское значение. Тогда Маннергейм с полным правом может сказать своим отважным воинам, что наряду с ними освободительную войну ведут собственные батальоны родственных финнам народов.
Приказом от 23 июня 1941 года Маннергейм приказал составить план мобилизации проживающих в Финляндии ингерманландцев, олонецких и беломорских карелов, а также финнов — участников так называемых междоусобных войн, которые вышли из мобилизационного возраста. Так были организованы Беломорский (Виэнан) родственный и Олонецкий (Аунуксен) родственный батальоны. Из этих батальонов сформировали подразделение К под командованием подполковника Э. Кууссаари. Это родственное подразделение поначалу было показательным, оно было обучено, участвовало в народном собрании в Вокнаволоке.
Подразделение К подчинили Э. Рааппана, командиру 14-й дивизии, находившейся на Ругозерском направлении. Тот выдвинул подразделение на линию фронта, придав ему часть своей дивизии. Так на Ребольско-Поросозерском направлении появилась Бригада К, в которую, кроме родственных батальонов, входил еще один батальон и кое-какие подразделения. Бригада К начала наступление на Поросозеро.
Наступление должно было показать, что живущие в Финляндии ингерманландцы и карелы идут освобождать своих братьев. Этим надеялись вдохновить жителей Карелии на борьбу или хотя бы завоевать их расположение. Но нет сведений о том, что был достигнут хотя бы какой-нибудь результат.
Родственные батальоны бригады К состояли из людей немолодых и были маломобильными. Красноармейцы невысоко ценили боевые качества этих батальонов. В дальнейшем они были отодвинуты в тыл на борьбу с партизанами.
В дополнение к этим батальонам, сформированным из жителей Финляндии, были сформированы подразделения из родственных финнам народов, живущих на советской территории.
В июле 1941 года от Верховного командования поступил приказ организовать для военнопленных ингерманландцев и карелов отдельный лагерь. Так был создан в Савонлинна лагерь № 21 для родственных народов, которых в дальнейшем предполагали сделать жителями Восточной Карелии. Штабу Военного управления было вменено в задачу организовать среди них воспитательную работу. К концу 1941 года в лагере было 407 человек.
Эти пленные были в лучшем положении по сравнению с другими. Они получали более высокую продовольственную норму. На рукавах у них была повязка с надписью “хеймокансалайнен” — представитель родственного народа.
В 1942 году в Финляндии возникла идея использовать таких военнопленных на фронте. Автор этой идеи неизвестен, очевидно, она пришла от немцев. (Вспомним хотя бы армию Власова.) Штаб Военного управления возражал против использования родственных пленных в военных действиях. Штаб можно понять. Посылая таких пленных на фронт, из них делали предателей своей родины.
Однако у сторонников этой идеи были влияние и авторитет, поскольку Главнокомандующий 12 ноября 1942 года одобрил их план. И через четыре дня приступили к его исполнению. В батальон подбирались люди на добровольной основе, внушающие доверие, понимающие финский язык, а также физически и по всем другим показателям отвечающие армейским требованиям. Поступивший в батальон освобождался из плена.
В приказе о формировании батальона его численность определялась в 865 человек, но в январе 1943 года в батальоне было уже 990 человек. Батальон получил наименование 3-го родственного батальона. Вторым новым батальоном стал 6-й отдельный батальон, в который принимались ингерманландцы, служившие до этого в германской армии на Восточном фронте. Ингерманландцы стали своеобразным обменным товаром.
По мнению командования, 3-й родственный батальон должен был воевать за свое освобождение. Численность его была по одним данным 1070, по другим 1115 человек, из которых 837 ранее служили в Красной Армии. То есть все они в сущности были предателями, и по советским законам их ждала смертная казнь. Средний возраст бойцов батальона был 26 лет.
Хотя в батальон отбирали людей, заслуживающих доверия, за ними смотрели строго. Их надежность проверялась в особом лагере Ахонлахти, где служба безопасности внедрила в батальон своих людей. Уже там выявили несколько офицеров, которые намеревались перейти на советскую сторону или уйти в партизаны в тылу у финнов. Их отправили обратно в обычные лагеря для военнопленных.
3-й родственный батальон в мае 1943 года был переброшен на Карельский перешеек и через три недели направлен на передовую. Настроение в батальоне было боевое, но проводимая советской стороной целенаправленная пропаганда возымела свое действие. К концу августа 1943 года четыре бойца перебежали к русским, пятеро были задержаны по подозрению в побеге. 1 июня 1944 года, когда батальон входил в состав второй дивизии, раскрылось тайное намерение группы людей перейти на советскую сторону. Задержано было 26 человек, 17 из них отправлены в тюрьму.
На настроение батальона влияли также частые переброски из одного подразделения в другое, с передовой в тыл, с тыла на передовую. Вне сомнения, в батальоне были и хорошие бойцы, но в течение всего времени существования на батальоне лежала печать недоверия. Было немало случаев перебежек, правда, расстреляли только троих.
Лагерь родственных финнам военнопленных закрыли в 1943 году и освободили 949 человек, из которых более 400 были с оккупированной территории.
К родственным формированиям относился также 664-й Восточный батальон из ингерманландцев, которых немцы передали Финляндии и из которых был сформирован 6-й батальон. Батальон использовался на укрепработах на Карельском перешейке. К родственным батальонам можно отнести 200-й пехотный полк, сформированный по приказу Маннергейма от 18.2.1944 года из эстонцев. В августе 1944 года его перебросили в Эстонию воевать вместе с немцами против Красной Армии.
Использование в войне военнопленных из родственных народов тяжким грехом ложится на страну. Финляндия не выполнила данных этим людям обещаний. Часть людей из 3-го и часть из 6-го батальонов после войны передали Советскому Союзу, а часть их успела убежать на Запад, в основном в Швецию.
КРАХ ПОЛИТИКИ ВЕЛИКОЙ ФИНЛЯНДИИ
Изменение военно-политической обстановки
Первый раз военно-политическую уверенность Финляндии пошатнула победа Красной Армии под Москвой зимой 1941— 1942 годов, когда немцы вынуждены были отступить на несколько сот километров, неся потери в военной технике и живой силе.
Окончание Сталинградской битвы в 1943 году и уничтожение 6-й армии немцев и стремительное наступление советских войск открыли глаза многим. Высшее политическое и военное командование понимало, что Германии войну не выиграть. Выйти из войны сразу не представлялось возможным, для этого стоило подыскать подходящий случай. Президент вел двойственную политику. Она открывала возможность выхода из войны, но, поскольку Германия была еще сильна, надо было продолжать вести боевые действия.
Окончательный и необратимый поворот в войне произошел в июле 1943 года, когда Красная Армия отразила последнее стратегическое наступление немцев на Курской дуге и начала большое наступление, разбив группу армий Центр. Красная Армия захватила стратегическую инициативу и уже не упускала ее. Наступление ее не прерывалось вплоть до начала 1944 года. Немцев вынудили к отступлению широко по фронту.
Поражения немцев и на других театрах военных действий были сокрушительными. После военного успеха, достигнутого в Северной Африке, западные союзники в июле 1943 года высадились в Сицилии и примерно через месяц в Италии, которая капитулировала 8 сентября 1943 года. Западные союзники беспрерывно бомбили Германию. Промышленные предприятия Германии и города постепенно становились развалинами. Военное командование Германии понимало, что в данной ситуации Финляндия может выйти из войны, и планировало свои действия в соответствии с этим.
Поражения немцев, победы союзников и направленная пропаганда — все это влияло на действия военного командования. Участники Сопротивления присылали в Беломорск сведения о бесчеловечности и жестокости финнов на захваченной ими территории. Эти сведения переправлялись в Москву, а оттуда, порой разукрашенными, они шли в газеты и на радио. Москва заботилась, чтобы негативные сведения о финнах шли в Англию, Соединенные Штаты, а также в неприсоединившиеся страны. В Москве не осталось незамеченным, что Финляндия особенно болезненно относится к английской пропаганде, и советские специалисты использовали английские средства пропаганды в своих интересах. В советском посольстве в Лондоне отпечатали письмо О. В. Куусинена, в котором рассказывалось, как финские оккупанты уничтожали невинных людей, заключали их в концлагеря, где люди голодали. В письме также говорилось о применении издевательской системы оплаты труда.
В результате поражений немецких войск и распространяемой западными странами нелицеприятной для финнов информации в Финляндии назрел первый за время войны политический кризис. Так называемая мирная оппозиция 20 августа 1943 года передала президенту Рюти адрес, в котором выдвигались предложения, как Финляндия может выйти из войны. В адресе, подписанном 33 представителями различных партий, в частности, говорилось:
“Мы полностью осознаем, что современная обстановка требует от правительства других действий. В связи с этим хотим коротко высказать свои пожелания, чтобы правительство предприняло все возможные меры для выхода Финляндии из большой войны и путем соответствующих обстановке переговоров обеспечило независимость страны, свободу и мир. По нашему мнению, надо немедленно приступить к изучению таких возможностей.
Мы высказываем Вам, господин Президент Республики, свою озабоченность за судьбы страны и вместе с тем осмеливаемся просить Вас в проводимой Вами внешней политике обратить внимание на следующие наши предложения”.
Адрес сам по себе был ко времени и к месту, но один из подписавшихся опубликовал его в шведской прессе, что было на этот момент невыгодным для Финляндии. Содержание его деморализующе сказалось на фронтовиках, а противникам показало, что финский народ не является в своих помыслах единым. По этому поводу на заседании парламента была очень острая дискуссия, во время которой споры доходили до крайностей. Адрес мирной оппозиции нашел поддержку, но был подвергнут также серьезной критике, в частности, за то, что попал в прессу. Безусловно, это оказало влияние и на военное руководство.
Посол США в Финляндии получил письмо Куусинена и передал его содержание в Министерство иностранных дел Финляндии, которое довело его 9.10.1943 года до Главного командования. Командование было раздосадовано тем, что их солдат на весь мир обвиняют в бесчеловечности и грабежах, к которым, по мнению командования, они были непричастны, но поскольку Главное командование, конечно, не могло знать всего, что происходит на оккупированной территории, то немедленно направило запрос военному коменданту. Комендант Военного управления столь же незамедлительно дал ответ, в котором отклонил все обвинения, заявил, что нормы выдачи продовольствия совершенно одинаковы как в Финляндии, так и Восточной Карелии и что в распределении труда и заработной плате не было различий. О концлагерях он не счел нужным говорить, так как уже было запланировано их переименование. Комендант Военного управления успел осуществить в последний момент “элементы улучшения” обращения с местным населением. Некоторые “гуманные” поправки, такие, как открытие школ для русских, осуществили только после поступления запроса. В сущности военный комендант выпутался довольно легко и ловко, поскольку у него не спрашивали, как дела обстояли раньше.
В Советском же Союзе на основании получаемой от членов Сопротивления информации сложилось мнение, что финские солдаты и офицеры по своей жестокости не уступали немцам. На Тегеранской конференции 28.11.—1.12.1943 года Сталин сказал Рузвельту и Черчиллю, что финны были всегда жестоки и беспощадны к русскому населению, как и немцы.
Министры иностранных дел Советского Союза, США и Англии собрались в Москву 19-30.10.1943 года для подготовки встречи большой тройки в Тегеране. Главными вопросами переговоров были открытие второго фронта во Франции, послевоенное переустройство в Европе и наказание военных преступников. Министры начали с заявления, что все союзники Германии должны были безоговорочно сдаться.
По поводу Финляндии не пришли к единому мнению, и вопрос остался нерешенным. Высшее руководство Финляндии было обеспокоено ходом Московского совещания. Должна ли была Финляндия безоговорочно сдаться? Тревоги добавляло и то, что московское радио давало питающую эту тревогу информацию. По радио читали уже известное письмо Куусинена “Финляндия без маски”, в котором он осуждал финских оккупантов.
Руководство Финляндии вздохнуло с облегчением, когда в ноябре 1943 года Москва сочла возможным предложить Финляндии провести переговоры о мире. Советский посол в Стокгольме Александра Коллонтай 20 ноября 1943 года передала Финляндии сообщение, в котором говорилось, что если Финляндия желает вести мирные переговоры, то ее представителей ждут в Москве, и что у Советского Союза нет намерения превращать Финляндию в свою провинцию и ограничивать ее самостоятельность и независимость, если проводимая Финляндией политика не будет вынуждать к этому.
Передавая сообщение Москвы, Коллонтай заметила, что предложение Советского правительства не означает безусловной капитуляции Финляндии. Для успокоения финнов Москва дала понять, что не требует преследования и наказания Маннергейма. Предложение означало также установление полной ясности в вопросе с восточной Карелией.
Большая тройка в Тегеране приняла многие исторические для мира решения и во многом так, как этого хотел Сталин. Союзники должны были высадить войска в Северной Франции, восточная граница Польши должна была пролегать по так называемой линии Керзона. Решили также, что страны Прибалтики останутся Советскому Союзу и что Германию после войны поделят на самостоятельные государства.
Руководители Большой тройки в последний день совещания успели поговорить о судьбе Финляндии. Хотя Сталин и считал финнов коварными и жестокими, все же он высказался за то, что интересы смело сражавшейся за свою независимость Финляндии следует принять во внимание. Рузвельт и Черчилль предлагали сделать кое-какие скидки в условиях мирных переговоров, но Сталин их не принял. Советский руководитель уточнил свои требования по отношению к Финляндии, и ни у кого не возникло возражений. Эти требования в основе своей следующие:
- условия мирного договора 1940 года остаются в силе;
- Ханко и Печенгу присоединить к Советскому Союзу;
- Финляндия порывает с Германией и выдворяет немцев из страны;
- финны выплатят репарации в размере 50 процентов от нанесенного ущерба;
- финны объявят демобилизацию.
Военное командование Финляндии в ежегодном ответе записало некоторые положительные результаты своего правления за 1943 год.
“По мере того как работа Военного управления получала свое развитие, жизненный уровень населения постоянно повышался. Вместе с тем улучшалось настроение населения и укреплялось его доверие к Военному управлению. Причинами повышения настроения населения, кроме укрепления хозяйства, были высокий урожай, увеличение поголовья домашнего скота и постоянное увеличение приусадебных участков”.
К тому времени Военное управление уже знало, что Карелию придется оставить, и осенью 1943 года штаб разработал план осуществления эвакуации из Восточной Карелии. План был готов к ноябрю 1943 года. Эвакуации подлежало только родственное финнам население. Ненациональных предполагалось оставить по месту их жительства или в концлагерях.
План был разработан с позиции проигравшей стороны и чтобы не сердить победителя. Намечалось вывезти лишь те материалы, которые привезли сюда из Финляндии, Домашний скот вывозился только в том случае, если в Финляндию выезжали его владельцы. Подлежащих эвакуации насчитывалось по предварительным оценкам 43 000 человек.
В марте 1944 года поступили указания о работах по ликвидации объектов и сооружений при оставлении Карелии. Эти указания сводились к тому, что все работы по ликвидации были запрещены, если того не требовала военная обстановка. В указаниях уточнялось, что за такие работы отвечают воинские подразделения.
К уходу из Карелии были подготовлены заранее, по разработанным планам. С другой стороны, из стратегических соображений стремились удержать Карелию в своих руках как можно дольше. Маннергейм хотел, чтобы в оборонительном отношении Восточная Карелия была сильной. В феврале 1944 года он еще не был уверен, что советские войска нанесут удар по Карельскому перешейку. Несмотря на предложения главного квартирмейстера генерала Айро и начальника оперативного отдела полковника Нихтиля, Маннергейм не согласился весной 1944 года отвести войска на Карельский перешеек.
Маннергейм, видимо, полагал, что Карелия могла бы стать заложницей в возможных мирных переговорах. Если это было так, то тогда Маннергейм просто не учел военного превосходства Советского Союза.
В конце 1943 и начале 1944 года Маннергейм настоял на строительстве оборонительных сооружений в Олонецкой группе войск по так называемой линии ПСС (Писи-Самбатукса-Сааримяки), потом между ПСС и рекой Свирь и на укреплении Масельского рубежа и строительстве там бетонных сооружений. Стоило ли тратить огромные средства на строительство в глубине Карелии, которую уже было решено отдать?
В то же время требовалось строительство оборонительных сооружений на Карельском перешейке, где ожидался удар Красной Армии. Таково, по крайней мере, было мнение генерала Айро и президента Рюти. Еще в апреле 1944 года 45 процентов строительных батальонов и рот было в Карелии и 32 процента на Карельском перешейке.
Весной 1944 года в Генеральном штабе господствовали два мнения. Одно из них — Маннергейма — защищать Восточную Карелию по возможности дольше, и другое — Президента и генерала Айро — укреплять Карельский перешеек. Позиция Маннергейма находила большее число сторонников: что завоевано — надо удерживать.
Такие стратегические события, как поражение немцев под Ленинградом, начавшееся 14 января 1944 года большое наступление советских войск и даже то, что финские войска остались в одиночестве подпирать уже разорванное кольцо блокады Ленинграда, не повлияли на решение Генерального штаба.
В начале 1944 года советские войска почувствовали свою возросшую силу. За 1943 год на фронт было поставлено примерно 180 000 разных орудий, 24 000 танков, 36 000 самолетов и большое количество других военных материалов. В Красной Армии на фронте было примерно 6 500 000 человек. В начале 1944 года Советское командование готовилось к окончательному разгрому Германии и выводу ее союзников из войны.
Понимая положение Финляндии и ее отношения с Германией, США предложили финскому правительству связаться с Москвой и попытаться заключить мир. 8 февраля 1944 года правительство решило направить государственного советника Паасикиви в Стокгольм, чтобы выяснить выдвигаемые Советским Союзом условия заключения мирного договора. В этот период президент Рюти и маршал Маннергейм были готовы остаться в границах мирного договора 1940 года.
Во время предварительных переговоров о мире Ставка Верховного главнокомандования пыталась силой подтолкнуть финнов к заключению мира. Непосредственно подчиненные Сталину воздушные силы в ночь на 7, 17 и 27 февраля бомбили Хельсинки, общая численность составляла 2120 самолетов.
От Александры Коллонтай Паасикиви получил условия, выдвигаемые Советским правительством, которые следовало выполнить еще до начала переговоров в Москве. Финский парламент на тайном заседании отверг советские предложения и пояснил в своем ответе, что не может принять непомерные требования.
Финское правительство полагало, что этим отказом оно прекратило мирные переговоры. Но в марте Советское правительство известило, что Финляндия может выслать своих представителей в Москву для уточнения условий мирного договора. Государственный советник Паасикиви и министр Карл Энкель прибыли в Москву и 29 марта получили письменно четкие и недвусмысленные условия договора. Финские представители успели также встретиться и переговорить с Молотовым.
Финский парламент на закрытом заседании 12 апреля единогласно отверг советские предложения по перемирию, хотя перемирие было бы единственно разумным решением. 18 апреля правительство сообщило в Москву о своем отказе и спустя четыре дня получило ответ, что отказ получен и что ответственность за последствия ложится на правительство Финляндии. Финское военное командование почему-то переоценивало свою обороноспособность и убеждало в этом политических руководителей страны. Иначе нельзя объяснить отказ от мирных переговоров.
Уход из восточной Карелии
Оборонительную мощь Финляндии весной 1944 года считали достаточно прочной и, тем не менее, продолжали подготовку к эвакуации из Восточной Карелии. Советский Союз и его западные союзники, непрерывно ведя пропагандистскую обработку Финляндии, основываясь на реальных событиях и фактах, добивались неплохих результатов. Высадка войск в Нормандии в ранее небывалых масштабах означала, что у союзников все идет по плану.
На Карельском перешейке войска Ленинградского фронта начали 9 июня 1944 года очень сильной артиллерийской подготовкой большое наступление против финнов. Наступление явно грозило прорывом фронта. Находящаяся на направлении главного удара финская 10-я дивизия была почти в панике. После прорыва 4-я армейская группа начала отступать к Выборгу.
Стратегическое положение Финляндии в течение нескольких дней катастрофически ухудшилось. Главное командование 12 июня отдало приказ о переброске одной дивизии и одной бригады из Олонца на Карельский перешеек. В то же время был отдан приказ Олонецкой группе и находящейся на Масельском направлении 11-й армейской группе в случае наступления превосходящих сил противника отойти на укрепленные позиции. Этот приказ означал подготовку к отступлению.
В сущности судьба Восточной Карелии была решена 16 июня, когда Верховное командование дало приказ войскам в Восточной Карелии начать плановый отход к финской границе. В то же время было приказано направить на Карельский перешеек три дивизии.
Приказ командования вызвал изменения в планах эвакуации, по новому приказу местное население не подлежало эвакуации. В случае если население по собственной инициативе начало бы двигаться в Финляндию, людям следовало помочь. С эвакуацией скота решено было просто. Министерство сельского хозяйства и ветеринарная служба, опасаясь заболеваний скота, запретили перегонять коров из Карелии в Финляндию.
Находящемуся на свободе населению выдали продовольствие по талонам июня и за половину июля, практически месячную норму. В магазинах “Вако” для скорейшего освобождения складов началась распродажа товаров, так как в связи с отступлением армии все транспортные средства оказались занятыми.
В Шелтозерском районе в период подготовки к эвакуации произошли неожиданности.
Как пишет О. Тихонов, секретарь Центрального Комитета Куприянов 13 июня отдал Тучину приказ отправить людей и скот в леса, организовать партизанский отряд, подготовить базу и усилить политработу с местным населением. 16 июня Тучин сообщил, что он ожидал приказа ЦК и что численность партизанского отряда на данный момент 73 человека. На следующий день он запросил 20 автоматов и 70 винтовок. 20 июня Тучин получил разрешение на проведение активных действий.
Щелтозерский комендант капитан Лаури Ориспя в июле в отчете об эвакуации писал, что местное население соблюдало спокойствие, но “...к сожалению, один инцидент все же произошел. Староста деревни Мяен-кюля (Горнее Шелтозеро. — Ред.) Мийтро Пилвехинен, или Тучин, который очень усердно помогал нашему руководству и награжден медалью за помощь в поимке десанта, попросился с нами в Финляндию. Но его истеричная жена не согласилась на переезд, а Пилвехинен в одиночку не согласился уезжать. После этого, чтобы как-то оправдать себя в глазах русских, он организовал из местного населения шайку, задачей которой было противодействовать финнам”.
Далее Ориспя рассказывает, что “шайка” застрелила одного полицейского. При преследовании ее двое были задержаны, а самого Пилвехинена поймать не удалось.
Ориспя никак не верил, что Пилвехинен мог быть агентом, настолько он был старательным.
Лейтенант Монтонен хорошо знал Пилвехинена по работе в Военном управлении и допускал, что в самом конце он мог организовать какое-то сопротивление, но поначалу вызывал полное доверие. Монтонен также подтвердил, что в связи с убийством финского полицейского арестовали двух человек, которых расстреляли за попытку к бегству.
В списках партизанских отрядов нет упоминаний о создании партизанских отрядов в Шелтозере и Сегозере в конце войны. Судя по всему, в Шелтозере все же работала подпольная группа. Тучин-Пилвехинен искусно служил двум хозяевам и поддерживал подпольную группу в Шелтозере.
В начале эвакуации территории военных управлений закрепили за воинскими подразделениями, и первоочередными при эвакуации были объекты и грузы, представляющие военный интерес.
Несмотря на заранее подготовленные планы, эвакуацию пришлось проводить в такой спешке, что многие материалы и склады пришлось уничтожить, архивы сжигать, а порой оставлять военное имущество противнику.
В начале эвакуации в Карелии было 68453 человека находящегося на свободе населения, в лагерях для перемещенных лиц — 14926 и в концлагерях 162 человека. Или всего 83541 житель. Из них родственных финнам было 41803 и ненациональных 41783. Женщин в возрасте старше 15 лет 42 процента, мужчин 19 процентов, остальные — дети.
Когда планы эвакуации у финнов оказались нарушенными, среди населения появилось замешательство — кого вообще собираются эвакуировать? Заключенных это, естественно, не касалось. Ехать или не ехать родственным финнам? Многие меняли свои решения буквально перед отправкой, другие возвращались с пути, видя, что финнам не до них.
В составленных уже задним числом отчетах по эвакуации говорится, что многие жители были обеспокоены уходом финнов, потому, дескать, что финны, будучи оккупантами, хорошо относились к местному населению и как бы не пришлось отвечать за это перед вернувшимися советскими органами.
С оккупированной территории в Финляндию эвакуировалось 2799 человек, или 3,35 процента от всего населения, находившегося в оккупации. Из них национальных было 2196 человек, ненациональных — 603. Из национальных карелов было 1422, вепсов 314, финнов 214, ингерманландцев 176, прочих 70. Из ненациональных русских было 244, украинцев 259 и прочих 100 человек.
В целом можно сказать, что количество переселившихся в Финляндию было незначительным. На настроение местных жителей повлияли многие факторы, в частности, организованное сопротивление. Население также видело, что финны перед уходом уже не питали чувства родства и что сами были в большом затруднении. Значительная часть жителей поддерживала советский строй и не хотела переезжать в чужую страну, тем более в такую, которая была на грани военного краха и, как знать, возможно, и оккупации.
Для некоторых эвакуация была неизбежной. Для тех, например, что находились на службе у финнов и боялись привлечения к суду за предательство. Женщины, состоявшие в браке с финнами или мужчинами, ушедшими в родственные батальоны, также подлежали эвакуации.
Лагеря строго охранялись до тех пор, пока не уходили последние подразделения охраны. Лагерей к началу эвакуации было восемь, из них шесть — в Петрозаводске. Находящиеся в районе лесозаготовок отдельные лагеря закрыли и рабочих отправили в большие лагеря.
Заключенных обеспечили продовольствием до 8 июля 1944 года и зарплату им выдали продуктами. По отчетам об эвакуации заключенные были довольны отношением финнов в этот период. Правда, было и исключение.
“Порядок соблюдался до самого конца удовлетворительным, только в лагере № 6 были беспорядки и случаи бегства. В ночь с 25 на 26 в лагере появились отпечатанные рюссями листовки”.
На следующее утро начальник лагерей объявил по Петрозаводску, что всех, кто появится на улицах города, будут расстреливать как партизан, без следствия. Вечером 27 июня финны оставили лагеря, из которых было увезено в Финляндию 104 человека. В концлагере Колвасъярви осталось 107 человек, в Финляндию увезли 106 человек.
Впоследствии в отчетах были высказаны слова благодарности финнам за их гуманность и внимание к заключенным: “Заключенные высказывали удовлетворение и благодарность за полученные продукты, говоря, что русские солдаты ушли в свое время, не оставив продуктов даже на день”. Эти рассказы сделаны после войны, и тут следует принять во внимание, что высказавшие их уже не были в лагерях, они вместе с финнами оказались в эвакуации.
Почтовые отделения в Карелии закрыли в июне 1944 года, только в Вокнаволоке и Контокки они действовали до начала сентября. Почтовые марки для Восточной Карелии утратили силу к концу июня. Так исчез еще один символ Великой Финляндии.
После эвакуации из Восточной Карелии можно сказать, что финны больше не испытывали душевного влечения к оставленной территории и еще менее к живущим там родственным народам. По мнению многих, всего лучше было забыть этот неудавшийся поход.
Судьба эвакуированных
Благодаря упорной и самоотверженной обороне финны смогли заключить с Советским Союзом перемирие, которое вступило в силу из-за каких-то неясностей со стороны финнов 4 сентября 1944 года, а со стороны Советского Союза на следующий день. После переговоров в Москве 19 сентября 1944 года заключили временный мир на условиях, продиктованных Москвой. По мнению некоторых, эти условия были жесткими, и тем не менее, учитывая обстановку, вполне сносными. Но оставим условия перемирия и проследим за судьбой эвакуированных.
Требование Советского Союза о возвращении своих граждан не было неожиданным. К этому надо было быть готовым с марта 1944 года, когда Советский Союз выдвинул Финляндии условия перемирия, по которым:
“Советских военнопленных и военнопленных других стран вернуть незамедлительно. Если будет подписан мирный договор, то возврат пленных должен быть обоюдным”.
В 10 пункте подписанного договора говорится: “Финляндия обязуется Союзному (Советскому) Верховному командованию передать всех находящихся в ее ведении военнопленных, а также граждан Советского Союза и объединенных наций, интернированных и насильственно вывезенных в Финляндию, вернуть на их родину.
С момента подписания этого договора Финляндия обязуется всех советских и союзных военнопленных, а также всех интернированных и насильно вывезенных обеспечить достаточным питанием, одеждой и медицинским обслуживанием, а также обеспечить их доставку домой”.
Условия этого параграфа требовали большой подготовительной работы, задержку и интернирование подчас совсем неповинных людей. Пункт “насильственно вывезенных в Финляндию” не имел точного толкования. По мнению Советского Союза, речь шла о всех его гражданах, увезенных в Финляндию. Для Советского Союза было важно получить обратно тех, кто сотрудничал с финнами и был предателем.
Также в Договоре было требование о задержании и суде над военными преступниками. Далее следуют условия, выставленные победителем, по которым Финляндия обязуется вернуть захваченное в ходе войны имущество и собственность, исторические ценности, оборудование заводов и промышленных предприятий, средства транспорта, суда, вагоны, трактора, исторические памятники и всю собственность в хорошем состоянии. Этот пункт сулил финнам огромные трудности, поскольку из Карелии в Финляндию было вывезено огромное количество различных товаров и материалов, довольно точно оцененных советской стороной.
Пункт 20 договора затрагивал и наших граждан, дезертировавших с войны. В нем говорится, что Финляндия обязуется незамедлительно, независимо от гражданства, освободить всех людей, которые задержаны за действия в защиту интересов объединенных наций или выражение своей солидарности их интересам, или по национальным или расовым признакам, а также отменить все дискриминационные законы и вытекающие из них ограничения.
На деле эти пункты означали, что задержанные и осужденные на оккупированной финнами территории советские участники сопротивления должны быть освобождены вне зависимости от состава их преступления.
К примеру, 19 июля 1943 года около Петрозаводска была высажена советская разведгруппа, трое были арестованы. Двух из них, Камилатова и Эрте, осужденных на пожизненное заключение, освободили и на основании Договора вернули в октябре 1944 года на родину.
Эвакуированных из Карелии разместили частично в переселенческие лагеря Хаапамяки, Каухава, Руукки и Алапиткя. Их было 1180 человек. Прочих разместили в других местах. Размещение зависело от родственных и дружеских связей, завязанных еще в Карелии. Эвакуированные просили направить их на работу, как и ранее привезенных сюда ингерманландцев. Переселенцам из Карелии определили тот же статус, что и ингерманландцам, им выплатили компенсацию за имущество, которое они не сумели вывезти с собой.
Союзная контрольная комиссия, прибыв осенью 1944 года в Финляндию, приступила к сбору уехавших из Союза ингерманландцев и карелов для отправки их на родину.
Отдел по переселенцам Министерства внутренних дел Финляндии взял на себя заботы по организации репатриации. Опыт был еще с Зимней войны. Для этого был организован 21 пункт сбора, куда большая часть приехавших из Союза пришла добровольно. Это указывало на то, что многие приехали в Финляндию не по своей вине.
Естественно, не все появились на пунктах сбора, и по этой причине осенью 1944 года полиция начала целенаправленную “охоту” на ингерманландцев. Полицейским раздали списки разыскиваемых, которые еще раз уточнили летом 1945 года. И даже летом 1947 года был выпущен карманных размеров справочник “Хаку” (“Поиск”) с именами разыскиваемых советских граждан, подлежащих возврату в СССР. Справочник этот был роздан полицейским, чиновникам полиции и пограничникам. Государственная полиция разыскивала, наряду с простыми переселенцами, лиц, которые во время войны сотрудничали с финнами или подозревались в сотрудничестве. Вопрос был о советских предателях, которых финны задерживали и отправляли в Советский Союз. Конечно, в этом было что-то противоестественное, ведь финны передавали для расправы своих прежних помощников.
Финны вернули примерно 55 000 ингерманландцев. Невозвращенными осталось примерно 8000 человек, половина которых предположительно ушла в Швецию. Остальным удалось остаться в Финляндии. В Швецию ушло также какое-то количество беженцев из Карелии. Возвращение переселенцев в Советский Союз превратилось для Финляндии в большую и длительную операцию, с 1944 года и до 1953 года.
В Финляндии родилось неофициальное движение помощи советским беженцам. Многие люди помогали беженцам деньгами, транспортными средствами. Не случайно сообщение на лодках между Финляндией и Швецией осенью 1944 года было таким оживленным. Это вывозили беженцев финские рыбаки. Перевозка беженцев была организована также по дорогам на Севере Финляндии.
Созданный из ингерманландцев 6-й особый батальон и из военнопленных 3-й родственный батальон возвращались вместе с гражданским населением в Советский Союз. Возвращение их было трагическим.
После заключения перемирия финны сразу же отпустили по домам людей из 6-го отдельного батальона. Родственный же батальон перебросили сперва в Торнио, а в конце октября в Раахе. Желающие могли уехать в Советский Союз. Таких оказалось четыре.
Союзническая комиссия в довольно жесткой форме сделала замечание финскому правительству за использование военнопленных в активных военных действиях, что противоречило международным законам, и требовала возвращения всех военнопленных. На основании требования Контрольной комиссии бойцам 3-го родственного батальона 3 ноября финны объявили, что батальон перебрасывают на Наараярви, а весь его личный состав объявляют военнопленными.
Действия финнов ошеломили и озлобили людей из батальона, ведь ранее их уже исключили из числа военнопленных. С горечью пишет об этом ныне гражданин Швеции ингерманландец Эйно Хански. Он обвиняет финнов в предательстве, совершенно не учитывая тогдашней ситуации и безграничной власти победителей.
Еще до посадки в поезд родственного батальона на станции Лапинлахти начались беспорядки. В конце концов финны посадили в вагоны 644 человека, из которых 445 человек убежали между Раахе и Наараярви. Без содействия финских охранников побег такого количества людей был бы невозможен.
Контрольная комиссия 5 мая 1945 года потребовала возврата людей 6-го отдельного батальона. Требование было запоздалым, и многие ингерманландцы успели этим воспользоваться. В Швецию ушло по меньшей мере 172 ингерманландских солдата и 43 вернулись в Союз вместе с беженцами. Финны смогли вернуть Советскому Союзу всего 654 человека из родственных батальонов, свыше двухсот ушли за границу, судьба примерно ста человек неизвестна. Бывшие солдаты из родственного батальона и по сей день живут в Швеции и других странах, а также в Финляндии под другими именами и, как знать, возможно, и в Советском Союзе. О переданных в Союз людях из родственных батальонов нет достаточно точных сведений. Из книги Хански вытекает, что командир и его помощник были казнены, а бойцов батальонов осудили на 20 лет тюрьмы и отправили в Сибирь, откуда их освободили лишь после смерти Сталина. Но это только предположение Хански.
Пока нет сведений о том, сколько советских граждан было в Финляндии в период между прекращением огня и заключением перемирия и сколько их ушло за границу после этих событий. По мировым меркам количество перешедших в Финляндию с оккупированной ею территории и передача их обратно в Советский Союз была не столь большой.
Количество возвращенных в Советский Союз составляет примерно 100 000 человек вместе с военнопленными.