Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
JACK HOLLOWAY FOUND himself squinting, the orange sun full in his eyes. He raised a hand to push his hat forward, then lowered it to the controls to alter the pulse rate of the contragravity field generators and lift the manipulator another hundred feet. For a moment he sat, puffing on the short pipe that had yellowed the corners of his white mustache, and looked down at the red rag tied to a bush against the rock face of the gorge five hundred yards away. He was smiling in anticipation.
“This’ll be a good one,” he told himself aloud, in the manner of men who have long been their own and only company. “I want to see this one go up.”
He always did. He could remember at least a thousand blast-shots he had fired back along the years and on more planets than he could name at the moment, including a few thermonuclears, but they were all different and they were always something to watch, even a little one like this. Flipping the switch, his thumb found the discharger button and sent out a radio impulse; the red rag vanished in an upsurge of smoke and dust that mounted out of the gorge and turned to copper when the sunlight touched it. The big manipulator, weightless on contragravity, rocked gently; falling debris pelted the trees and splashed in the little stream.
He waited till the machine stabilized, then glided it down to where he had ripped a gash in the cliff with the charge of cataclysmite. Good shot: brought down a lot of sandstone, cracked the vein of flint and hadn’t thrown it around too much. A lot of big slabs were loose. Extending the forward claw-arms, he pulled and tugged, and then used the underside grapples to pick up a chunk and drop it on the flat ground between the cliff and the stream. He dropped another chunk on it, breaking both of them, and then another and another, until he had all he could work over for the rest of the day. Then he set down, got the toolbox and the long-handled contragravity lifter, and climbed to the ground where he opened the box, put on gloves and an eyescreen and got out a microray scanner and a vibrohammer.
The first chunk he cracked off had nothing in it; the scanner gave the uninterrupted pattern of homogenous structure. Picking it up with the lifter, he swung it and threw it into the stream. On the fifteenth chunk, he got an interruption pattern that told him that a sunstone—or something, probably something—was inside.
Some fifty million years ago, when the planet that had been called Zarathustra (for the last twenty-five million) was young, there had existed a marine life form, something like a jellyfish. As these died, they had sunk into the sea-bottom ooze; sand had covered the ooze and pressed it tighter and tighter, until it had become glassy flint, and the entombed jellyfish little beans of dense stone. Some of them, by some ancient biochemical quirk, were intensely thermofluorescent; worn as gems, they glowed from the wearer’s body heat.
On Terra or Baldur or Freya or Ishtar, a single cut of polished sunstone was worth a small fortune. Even here, they brought respectable prices from the Zarathustra Company’s gem buyers. Keeping his point of expectation safely low, he got a smaller vibrohammer from the toolbox and began chipping cautiously around the foreign object, until the flint split open and revealed a smooth yellow ellipsoid, half an inch long.
“Worth a thousand sols—if it’s worth anything,” he commented. A deft tap here, another there, and the yellow bean became loose from the flint. Picking it up, he rubbed it between gloved palms. “I don’t think it is.” He rubbed harder, then held it against the hot bowl of his pipe. It still didn’t respond. He dropped it. “Another jellyfish that didn’t live right.”
Behind him, something moved in the brush with a dry rustling. He dropped the loose glove from his right hand and turned, reaching toward his hip. Then he saw what had made the noise, a hard-shelled thing a foot in length, with twelve legs, long antennae and two pairs of clawed mandibles. He stooped and picked up a shard of flint, throwing it with an oath. Another damned infernal land-prawn.
He detested land-prawns. They were horrible things, which, of course, wasn’t their fault. More to the point, they were destructive. They got into things at camp; they would try to eat anything. They crawled into machinery, possibly finding the lubrication tasty, and caused jams. They cut into electric insulation. And they got into his bedding, and bit, or rather pinched, painfully. Nobody loved a land-prawn, not even another land-prawn.
This one dodged the thrown flint, scuttled off a few feet and turned, waving its antennae in what looked like derision. Jack reached for his hip again, then checked the motion. Pistol cartridges cost like crazy; they weren’t to be wasted in fits of childish pique. Then he reflected that no cartridge fired at a target is really wasted, and that he hadn’t done any shooting recently. Stooping again, he picked up another stone and tossed it a foot short and to the left of the prawn. As soon as it was out of his fingers, his hand went for the butt of the long automatic. It was out and the safety off before the flint landed; as the prawn fled, he fired from the hip. The quasi-crustacean disintegrated. He nodded pleasantly.
“Ol’ man Holloway’s still hitting things he shoots at.”
Was a time, not so long ago, when he took his abilities for granted. Now he was getting old enough to have to verify them. He thumbed on the safety and holstered the pistol, then picked up the glove and put it on again.
Never saw so blasted many land-prawns as this summer. They’d been bad last year, but nothing like this. Even the old-timers who’d been on Zarathustra since the first colonization said so. There’d be some simple explanation, of course; something that would amaze him at his own obtuseness for not having seen it at once. Maybe the abnormally dry weather had something to do with it. Or increase of something they ate, or decrease of natural enemies.
He’d heard that land-prawns had no natural enemies; he questioned that. Something killed them. He’d seen crushed prawn shells, some of them close to his camp. Maybe stamped on by something with hoofs, and then picked clean by insects. He’d ask Ben Rainsford; Ben ought to know.
Half an hour later, the scanner gave him another interruption pattern. He laid it aside and took up the small vibrohammer. This time it was a large bean, light pink in color. He separated it from its matrix of flint and rubbed it, and instantly it began glowing.
“Ahhh! This is something like it, now!”
He rubbed harder; warmed further on his pipe bowl, it fairly blazed. Better than a thousand sols, he told himself. Good color, too. Getting his gloves off, he drew out the little leather bag from under his shirt, loosening the drawstrings by which it hung around his neck. There were a dozen and a half stones inside, all bright as live coals. He looked at them for moment, and dropped the new sunstone in among them, chuckling happily.
VICTOR GREGO, LISTENING to his own recorded voice, rubbed the sunstone on his left finger with the heel of his right palm and watched it brighten. There was, he noticed, a boastful ring to his voice—not the suave, unemphatic tone considered proper on a message-tape. Well, if anybody wondered why, when they played that tape off six months from now in Johannesburg on Terra, they could look in the cargo holds of the ship that had brought it across five hundred light-years of space. Ingots of gold and platinum and gadolinium. Furs and biochemicals and brandy. Perfumes that defied synthetic imitation; hardwoods no plastic could copy. Spices. And the steel coffer full of sunstones. Almost all luxury goods, the only really dependable commodities in interstellar trade.
And he had spoken of other things. Veldbeest meat, up seven percent from last month, twenty percent from the last year, still in demand on a dozen planets unable to produce Terran-type foodstuffs. Grain, leather, lumber. And he had added a dozen more items to the lengthening list of what Zarathustra could now produce in adequate quantities and no longer needed to import. Not fishhooks and boot buckles, either—blasting explosives and propellants, contragravity-field generator parts, power tools, pharmaceuticals, synthetic textiles. The Company didn’t need to carry Zarathustra any more; Zarathustra could carry the Company, and itself.
Fifteen years ago, when the Zarathustra Company had sent him here, there had been a cluster of log and prefab huts beside an improvised landing field, almost exactly where this skyscraper now stood. Today, Mallorysport was a city of seventy thousand; in all, the planet had a population of nearly a million, and it was still growing. There were steel mills and chemical plants and reaction plants and machine works. They produced all their fissionables, and had recently begun to export a little refined plutonium; they had even started producing collapsium shielding.
The recorded voice stopped. He ran back the spool, set for sixty-speed, and transmitted it to the radio office. In twenty minutes, a copy would be aboard the ship that would hyper out for Terra that night. While he was finishing, his communication screen buzzed.
“Dr. Kellogg’s screening you, Mr. Grego,” the girl in the outside office told him.
He nodded. Her hands moved, and she vanished in a polychromatic explosion; when it cleared, the chief of the Division of Scientific Study and Research was looking out of the screen instead. Looking slightly upward at the show, back over his own screen, Victor was getting his warm, sympathetic, sincere and slightly too toothy smile on straight.
“Hello, Leonard. Everything going all right?”
It either was and Leonard Kellogg wanted more credit than he deserved or it wasn’t and he was trying to get somebody else blamed for it before anybody could blame him.
“Good afternoon, Victor.” Just the right shade of deference about using the first name—big wheel to bigger wheel. “Has Nick Emmert been talking to you about the Big Blackwater project today?”
Nick was the Federation’s resident-general; on Zarathustra he was, to all intents and purposes, the Terran Federation Government. He was also a large stockholder in the Chartered Zarathustra Company.
“No. Is he likely to?”
“Well, I wondered, Victor. He was on my screen just now. He says there’s some adverse talk about the effect on the rainfall in the Piedmont area of Beta Continent. He was worried about it.”
“Well, it would affect the rainfall. After all, we drained half a million square miles of swamp, and the prevailing winds are from the west. There’d be less atmospheric moisture to the east of it. Who’s talking adversely about it, and what worries Nick?”
“Well, Nick’s afraid of the effect on public opinion on Terra. You know how strong conservation sentiment is; everybody’s very much opposed to any sort of destructive exploitation.”
“Good Lord! The man doesn’t call the creation of five hundred thousand square miles of new farmland destructive exploitation, does he?”
“Well, no, Nick doesn’t call it that; of course not. But he’s concerned about some garbled story getting to Terra about our upsetting the ecological balance and causing droughts. Fact is, I’m rather concerned myself.”
He knew what was worrying both of them. Emmert was afraid the Federation Colonial Office would blame him for drawing fire on them from the conservationists. Kellogg was afraid he’d be blamed for not predicting the effects before his division endorsed the project. As a division chief, he had advanced as far as he would in the Company hierarchy; now he was on a Red Queen’s racetrack, running like hell to stay in the same place.
“The rainfall’s dropped ten percent from last year, and fifteen percent from the year before that,” Kellogg was saying. “And some non-Company people have gotten hold of it, and so have Interworld News. Why, even some of my people are talking about ecological side-effects. You know what will happen when a story like that gets back to Terra. The conservation fanatics will get hold of it, and the Company’ll be criticized.”
That would hurt Leonard. He identified himself with the Company. It was something bigger and more powerful than he was, like God.
Victor Grego identified the Company with himself. It was something big and powerful, like a vehicle, and he was at the controls.
“Leonard, a little criticism won’t hurt the Company,” he said. “Not where it matters, on the dividends. I’m afraid you’re too sensitive to criticism. Where did Emmert get this story anyhow? From your people?”
“No, absolutely not, Victor. That’s what worries him. It was this man Rainsford who started it.”
“Rainsford?”
“Dr. Bennett Rainsford, the naturalist. Institute of Xeno-Sciences. I never trusted any of those people; they always poke their noses into things, and the Institute always reports their findings to the Colonial Office.”
“I know who you mean now; little fellow with red whiskers, always looks as though he’d been sleeping in his clothes. Why, of course the Xeno-Sciences people poke their noses into things, and of course they report their findings to the government.” He was beginning to lose patience. “I don’t see what all this is about, Leonard. This man Rainsford just made a routine observation of meteorological effects. I suggest you have your meteorologists check it, and if it’s correct pass it on to the news services along with your other scientific findings.”
“Nick Emmert thinks Rainsford is a Federation undercover agent.”
That made him laugh. Of course there were undercover agents on Zarathustra, hundreds of them. The Company had people here checking on him; he knew and accepted that. So did the big stockholders, like Interstellar Explorations and the Banking Cartel and Terra-Baldur-Marduk Spacelines. Nick Emmert had his corps of spies and stool pigeons, and the Terran Federation had people here watching both him and Emmert. Rainsford could be a Federation agent—a roving naturalist would have a wonderful cover occupation. But this Big Blackwater business was so utterly silly. Nick Emmert had too much graft on his conscience; it was too bad that overloaded consciences couldn’t blow fuses.
“Suppose he is, Leonard. What could he report on us? We are a chartered company, and we have an excellent legal department, which keeps us safely inside our charter. It is a very liberal charter, too. This is a Class-III uninhabited planet; the Company owns the whole thing outright. We can do anything we want as long as we don’t violate colonial law or the Federation Constitution. As long as we don’t do that, Nick Emmert hasn’t anything to worry about. Now forget this whole damned business, Leonard!” He was beginning to speak sharply, and Kellogg was looking hurt. “I know you were concerned about injurious reports getting back to Terra, and that was quite commendable, but... ”
By the time he got through, Kellogg was happy again. Victor blanked the screen, leaned back in his chair and began laughing. In a moment, the screen buzzed again. When he snapped it on, his screen-girl said:
“Mr. Henry Stenson’s on, Mr. Grego.”
“Well, put him on.” He caught himself just before adding that it would be a welcome change to talk to somebody with sense.
The face that appeared was elderly and thin; the mouth was tight, and there were squint wrinkles at the corners of the eyes.
“Well, Mr. Stenson. Good of you to call. How are you?”
“Very well, thank you. And you?” When he also admitted to good health, the caller continued: “How is the globe running? Still in synchronization?”
Victor looked across the office at his most prized possession, the big globe of Zarathustra that Henry Stenson had built for him, supported six feet from the floor on its own contragravity unit, spotlighted in orange to represent the KO sun, its two satellites circling about it as it revolved slowly.
“The globe itself is keeping perfect time, and Darius is all right. Xerxes is a few seconds of longitude ahead of true position.”
“That’s dreadful, Mr. Grego!” Stenson was deeply shocked. “I must adjust that the first thing tomorrow. I should have called to check on it long ago, but you know how it is. So many things to do, and so little time.”
“I find the same trouble myself, Mr. Stenson.”
They chatted for a while, and then Stenson apologized for taking up so much of Mr. Grego’s valuable time. What he meant was that his own time, just as valuable to him, was wasting. After the screen blanked, Grego sat looking at it for a moment, wishing he had a hundred men like Henry Stenson in his own organization. Just men with Stenson’s brains and character; wishing for a hundred instrument makers with Stenson’s skills would have been unreasonable, even for wishing. There was only one Henry Stenson, just as there had been only one Antonio Stradivari. Why a man like that worked in a little shop on a frontier planet like Zarathustra...
Then he looked, pridefully, at the globe. Alpha Continent had moved slowly to the right, with the little speck that represented Mallorysport twinkling in the orange light. Darius, the inner moon, where the Terra-Baldur-Marduk Spacelines had their leased terminal, was almost directly over it, and the outer moon, Xerxes, was edging into sight. Xerxes was the one thing about Zarathustra that the Company didn’t own; the Terran Federation had retained that as a naval base. It was the one reminder that there was something bigger and more powerful than the Company.
GERD VAN RIEBEEK saw Ruth Ortheris leave the escalator, step aside and stand looking around the cocktail lounge. He set his glass, with its inch of tepid highball, on the bar; when her eyes shifted in his direction, he waved to her, saw her brighten and wave back and then went to meet her. She gave him a quick kiss on the cheek, dodged when he reached for her and took his arm.
“Drink before we eat?” he asked.
“Oh, Lord, yes! I’ve just about had it for today.”
He guided her toward one of the bartending machines, inserted his credit key, and put a four-portion jug under the spout, dialing the cocktail they always had when they drank together. As he did, he noticed what she was wearing: short black jacket, lavender neckerchief, light gray skirt. Not her usual vacation get-up.
“School department drag you back?” he asked as the jug filled.
“Juvenile court.” She got a couple of glasses from the shelf under the machine as he picked up the jug. “A fifteen-year-old burglar.”
They found a table at the rear of the room, out of the worst of the cocktail-hour uproar. As soon as he filled her glass, she drank half of it, then lit a cigarette.
“Junktown?” he asked.
She nodded. “Only twenty-five years since this planet was discovered, and we have slums already. I was over there most of the afternoon, with a pair of city police.” She didn’t seem to want to talk about it. “What were you doing today?”
“Ruth, you ought to ask Doc Mallin to drop in on Leonard Kellogg sometime, and give him an unobstrusive going over.”
“You haven’t been having trouble with him again?” she asked anxiously.
He made a face, and then tasted his drink. “It’s trouble just being around that character. Ruth, to use one of those expressions your profession deplores, Len Kellogg is just plain nuts!” He drank some more of his cocktail and helped himself to one of her cigarettes. “Here,” he continued, after lighting it. “A couple of days ago, he told me he’d been getting inquiries about this plague of land-prawns they’re having over on Beta. He wanted me to set up a research project to find out why and what to do about it.”
“Well?”
“I did. I made two screens calls, and then I wrote a report and sent it up to him. That was where I jerked my trigger; I ought to have taken a couple of weeks and made a real production out of it.”
“What did you tell him?”
“The facts. The limiting factor on land-prawn increase is the weather. The eggs hatch underground and the immature prawns dig their way out in the spring. If there’s been a lot of rain, most of them drown in their holes or as soon as they emerge. According to growth rings on trees, last spring was the driest in the Beta Piedmont in centuries, so most of them survived, and as they’re parthenogenetic females, they all laid eggs. This spring, it was even drier, so now they have land-prawns all over central Beta. And I don’t know that anything can be done about them.”
“Well, did he think you were just guessing?”
He shook his head in exasperation. “I don’t know what he thinks. You’re the psychologist, you try to figure it. I sent him that report yesterday morning. He seemed quite satisfied with it at the time. Today, just after noon, he sent for me and told me it wouldn’t do at all. Tried to insist that the rainfall on Beta had been normal. That was silly; I referred him to his meteorologists and climatologists, where I’d gotten my information. He complained that the news services were after him for an explanation. I told him I’d given him the only explanation there was. He said he simply couldn’t use it. There had to be some other explanation.”
“If you don’t like the facts, you ignore them, and if you need facts, dream up some you do like,” she said. “That’s typical rejection of reality. Not psychotic, not even psychoneurotic. But certainly not sane.” She had finished her first drink and was sipping slowly at her second. “You know, this is interesting. Does he have some theory that would disqualify yours?”
“Not that I know of. I got the impression that he just didn’t want the subject of rainfall on Beta discussed at all.”
“That is odd. Has anything else peculiar been happening over on Beta lately?”
“No. Not that I know of,” he repeated. “Of course, that swamp-drainage project over there was what caused the dry weather, last year and this year, but I don’t see... ” His own glass was empty, and when he tilted the jug over it, a few drops trickled out. He looked at his watch. “Think we could have another cocktail before dinner?” he asked.
JACK HOLLOWAY LANDED the manipulator in front of the cluster of prefab huts. For a moment he sat still, realizing that he was tired, and then he climbed down from the control cabin and crossed the open grass to the door of the main living hut, opening it and reaching in to turn on the lights. Then he hesitated, looking up at Darius.
There was a wide ring around it, and he remembered noticing the wisps of cirrus clouds gathering overhead through the afternoon. Maybe it would rain tonight. This dry weather couldn’t last forever. He’d been letting the manipulator stand out overnight lately. He decided to put it in the hangar. He went and opened the door of the vehicle shed, got back onto the machine and floated it inside. When he came back to the living hut, he saw that he had left the door wide open.
“Damn fool!” he rebuked himself. “Place could be crawling with prawns by now.”
He looked quickly around the living room—under the big combination desk and library table, under the gunrack, under the chairs, back of the communication screen and the viewscreen, beyond the metal cabinet of the microfilm library—and saw nothing. Then he hung up his hat, took off his pistol and laid it on the table, and went back to the bathroom to wash his hands.
As soon as he put on the light, something inside the shower stall said, “Yeeeek!” in a startled voice.
He turned quickly, to see two wide eyes staring up at him out of a ball of golden fur. Whatever it was, it had a round head and big ears and a vaguely humanoid face with a little snub nose. It was sitting on its haunches, and in that position it was about a foot high. It had two tiny hands with opposing thumbs. He squatted to have a better look at it.
“Hello there, little fellow,” he greeted it. “I never saw anything like you before. What are you anyhow?”
The small creature looked at him seriously and said, “Yeek,” in a timid voice.
“Why, sure; you’re a Little Fuzzy, that’s what you are.”
He moved closer, careful to make no alarmingly sudden movements, and kept on talking to it.
“Bet you slipped in while I left the door open. Well, if a Little Fuzzy finds a door open, I’d like to know why he shouldn’t come in and look around.”
He touched it gently. It started to draw back, then reached out a little hand and felt the material of his shirtsleeve. He stroked it, and told it that it had the softest, silkiest fur ever. Then he took it on his lap. It yeeked in pleasure, and stretched an arm up around his neck.
“Why, sure; we’re going to be good friends, aren’t we? Would you like something to eat? Well, suppose you and I go see what we can find.”
He put one hand under it, to support it like a baby—at least, he seemed to recall having seen babies supported in that way; babies were things he didn’t fool with if he could help it—and straightened. It weighed between fifteen and twenty pounds. At first, it struggled in panic, and then quieted and seemed to enjoy being carried. In the living room he sat down in his favorite armchair, under a standing lamp, and examined his new acquaintance.
It was a mammal—there was a fairly large mammalian class on Zarathustra, but beyond that he was stumped. It wasn’t a primate, in the Terran sense. It wasn’t like anything Terran, or anything else on Zarathustra. Being a biped put it in a class by itself for this planet. It was just a Little Fuzzy, and that was the best he could do.
That sort of nomenclature was the best anybody could do on a Class-III planet. On a Class IV planet, say Loki, or Shesha, or Thor, naming animals was a cinch. You pointed to something and asked a native, and he’d gargle a mouthful of syllables at you, which might only mean, “Whaddaya wanna know for?” and you took it down in phonetic alphabet and the whatzit had a name. But on Zarathustra there were no natives to ask. So this was a Little Fuzzy.
“What would you like to eat, Little Fuzzy?” he asked. “Open your mouth, and let Pappy Jack see what you have to chew with.”
Little Fuzzy’s dental equipment, allowing for the fact that his jaw was rounder, was very much like his own.
“You’re probably omnivorous. How would you like some nice Terran Federation Space Forces Emergency Ration, Extraterrestrial, Type Three?” he asked.
Little Fuzzy made what sounded like an expression of willingness to try it. It would be safe enough; Extee-Three had been fed to a number of Zarathustran mammals without ill effects. He carried Little Fuzzy out into the kitchen and put him on the floor, then got out a tin of the field ration and opened it, breaking off a small piece and handing it down. Little Fuzzy took the piece of golden-brown cake, sniffed at it, gave it a delighted yeek and crammed the whole piece in his mouth.
“You never had to live on that stuff and nothing else for a month, that’s for sure!”
He broke the cake in half and broke one half into manageable pieces and put it down on a saucer. Maybe Little Fuzzy would want a drink, too. He started to fill a pan with water, as he would for a dog, then looked at his visitor sitting on his haunches eating with both hands and changed his mind. He rinsed a plastic cup cap from an empty whisky bottle and put it down beside a deep bowl of water. Little Fuzzy was thirsty, and he didn’t have to be shown what the cup was for.
It was too late to get himself anything elaborate; he found some leftovers in the refrigerator and combined them into a stew. While it was heating, he sat down at the kitchen table and lit his pipe. The spurt of flame from the lighter opened Little Fuzzy’s eyes, but what really awed him was Pappy Jack blowing smoke. He sat watching this phenomenon, until, a few minutes later, the stew was hot and the pipe was laid aside; then Little Fuzzy went back to nibbling Extee Three.
Suddenly he gave a yeek of petulance and scampered into the living room. In a moment, he was back with something elongated and metallic which he laid on the floor beside him.
“What have you got there, Little Fuzzy? Let Pappy Jack see?”
Then he recognized it as his own one-inch wood chisel. He remembered leaving it in the outside shed after doing some work about a week ago, and not being able to find it when he had gone to look for it. That had worried him; people who got absent-minded about equipment didn’t last long in the wilderness. After he finished eating and took the dishes to the sink, he went over and squatted beside his new friend.
“Let Pappy Jack look at it, Little Fuzzy,” he said. “Oh, I’m not going to take it away from you. I just want to see it.”
The edge was dulled and nicked; it had been used for a lot of things wood chisel oughtn’t to be used for. Digging, and prying, and most likely, it had been used as a weapon. It was a handy-sized, all-purpose tool for a Little Fuzzy. He laid it on the floor where he had gotten it and started washing the dishes.
Little Fuzzy watched him with interest for a while, and then he began investigating the kitchen. Some of the things he wanted to investigate had to be taken away from him; at first that angered him, but he soon learned that there were things he wasn’t suppose to have. Eventually, the dishes got washed.
There were more things to investigate in the living room. One of them was the wastebasket. He found that it could be dumped, and promptly dumped it, pulling out everything that hadn’t fallen out. He bit a corner off a sheet of paper, chewed on it and spat it out in disgust. Then he found that crumpled paper could be flattened out and so he flatted a few sheets, and then discovered that it could also be folded. Then he got himself gleefully tangled in a snarl of worn-out recording tape. Finally he lost interest and started away. Jack caught him and brought him back.
“No, Little Fuzzy,” he said. “You do not dump wastebaskets and then walk away from them. You put things back in.” He touched the container and said, slowly and distinctly, “Waste... basket.” Then he righted it, doing it as Little Fuzzy would have to, and picked up a piece of paper, tossing it in from Little Fuzzy’s shoulder height. Then he handed Little Fuzzy a wad of paper and repeated, “Waste... basket.”
Little Fuzzy looked at him and said something that sounded as though it might be: “What’s the matter with you, Pappy; you crazy or something?” After a couple more tries, however, he got it, and began throwing things in. In a few minutes, he had everything back in except a brightly colored plastic cartridge box and a wide-mouthed bottle with a screw cap. He held these up and said, “Yeek?”
“Yes, you can have them. Here; let Pappy Jack show you something.”
He showed Little Fuzzy how the box could be opened and shut. Then, holding it where Little Fuzzy could watch, he unscrewed the cap and then screwed it on again.
“There, now. You try it.”
Little Fuzzy looked up inquiringly, then took the bottle, sitting down and holding it between his knees. Unfortunately, he tried twisting it the wrong way and only screwed the cap on tighter. He yeeked plaintively.
“No, go ahead. You can do it.”
Little Fuzzy look at the bottle again. Then he tried twisting the cap the other way, and it loosened. He gave a yeek that couldn’t possibly be anything but “Eureka!” and promptly took it off, holding it up. After being commended, he examined both the bottle and the cap, feeling the threads, and then screwed the cap back on again.
“You know, you’re a smart Little Fuzzy.” It took a few seconds to realize just how smart. Little Fuzzy had wondered why you twist the cap one way to take it off and the other way to put it on, and he had found out. For pure reasoning ability, that topped anything in the way of animal intelligence he’d ever seen. “I’m going to tell Ben Rainsford about you.”
Going to the communication screen, he punched out the wave-length combination of the naturalist’s camp, seventy miles down Snake River from the mouth of Cold Creek. Rainsford’s screen must have been on automatic; it lit as soon as he was through punching. There was a card set up in front of it, lettered:
away on trip, back the fifteenth. recorder on.
“Ben, Jack Holloway,” he said. “I just ran into something interesting.” He explained briefly what it was. “I hope he stays around till you get back. He’s totally unlike anything I’ve ever seen on this planet.”
Little Fuzzy was disappointed when Jack turned off the screen; that had been interesting. He picked him up and carried him over to the armchair, taking him on his lap.
“Now,” he said, reaching for the control panel of the viewscreen. “Watch this; we’re going to see something nice.”
When he put on the screen, at random, he got a view, from close up, of the great fires that were raging where the Company people were burning off the dead forests on what used to be Big Blackwater Swamp. Little Fuzzy cried out in alarm, flung his arms around Pappy Jack’s neck and buried his face in the bosom of his shirt. Well, forest fires started from lightning sometimes, and they’d be bad things for a Little Fuzzy. He worked the selector and got another pickup, this time on the top of Company House in Mallorysport, three time zones west, with the city spread out below and the sunset blazing in the west. Little Fuzzy stared at it in wonder. It was pretty impressive for a little fellow who’d spent all his life in the big woods.
So was the spaceport, and a lot of other things he saw, though a view of the planet as a whole from Darius puzzled him considerably. Then, in the middle of a symphony orchestra concert from Mallorysport Opera House, he wriggled loose, dropped to the floor and caught up his wood chisel, swinging it back over his shoulder like a two-handed sword.
“What the devil? Oh-oh!”
A land-prawn, which must have gotten in while the door was open, was crossing the living room. Little Fuzzy ran after and past it, pivoted and brought the corner of the chisel edge down on the prawn’s neck, neatly beheading it. He looked at his victim for a moment, then slid the chisel under it and flopped it over on its back, slapping it twice with the flat and cracking the undershell. Then he began pulling the dead prawn apart, tearing pieces of meat and eating them delicately. After disposing of the larger chunks, he used the chisel to chop off one of the prawn’s mandibles to use as a pick to get the less accessible morsels. When he had finished, he licked his fingers clean and started back to the armchair.
“No.” Jack pointed at the prawn shell. “Wastebasket.”
“Yeek?”
“Wastebasket.”
Little Fuzzy gathered up the bits of shell, putting them where they belonged. Then he came back and climbed up on Pappy Jack’s lap, and looked at things in the screen until he fell asleep.
Jack lifted him carefully and put him down on the warm chair seat without wakening him, then went to the kitchen, poured himself a drink and brought it in to the big table, where he lit his pipe and began writing up his diary for the day. After a while, Little Fuzzy woke, found that the lap he had gone to sleep on had vanished, and yeeked disconsolately.
A folded blanket in one corner of the bedroom made a satisfactory bed, once Little Fuzzy had assured himself that there were no bugs in it. He brought in his bottle and his plastic box and put them on the floor beside it. Then he ran to the front door in the living room and yeeked to be let out. Going about twenty feet from the house, he used the chisel to dig a small hole, and after it had served its purpose he filled it in carefully and came running back.
Well, maybe Fuzzies were naturally gregarious, and were homemakers—den-holes, or nests, or something like that. Nobody wants messes made in the house, and when the young ones did it, their parents would bang them around to teach them better manners. This was Little Fuzzy’s home now; he knew how he ought to behave in it.
THE NEXT MORNING at daylight, he was up on the bed, trying to dig Pappy Jack out from under the blankets. Besides being a most efficient land-prawn eradicator, he made a first-rate alarm clock. But best of all, he was Pappy Jack’s Little Fuzzy. He wanted out; this time Jack took his movie camera and got the whole operation on film. One thing, there’d have to be a little door, with a spring to hold it shut, that Little Fuzzy could operate himself. That was designed during breakfast. It only took a couple of hours to make and install it; Little Fuzzy got the whole idea as soon as he saw it, and figured out how to work it for himself.
Jack went back to the workshop, built a fire on the hand forge and forged a pointed and rather broad blade, four inches long, on the end of a foot of quarter-inch round tool-steel. It was too point-heavy when finished, so he welded a knob on the other end to balance it. Little Fuzzy knew what that was for right away; running outside, he dug a couple of practice holes with it, and then began casting about in the grass for land-prawns.
Jack followed him with the camera and got movies of a couple of prawn killings, accomplished with smooth, by-the-numbers precision. Little Fuzzy hadn’t learned that chop-slap-slap routine in the week since he had found the wood chisel.
Going into the shed, he hunted for something without more than a general idea of what it would look like, and found it where Little Fuzzy had discarded it when he found the chisel. It was a stock of hardwood a foot long, rubbed down and polished smooth, apparently with sandstone. There was a paddle at one end, with enough of an edge to behead a prawn, and the other end had been worked into a point. He took it into the living hut and sat down at the desk to examine it with a magnifying glass. Bits of soil embedded in the sharp end—that had been used as a pick. The paddle end had been used as a shovel, beheader and shell-cracker. Little Fuzzy had known exactly what he wanted when he’d started making that thing, he’d kept on until it was as perfect as possible, and he had stopped short of spoiling it by over refinement.
Finally, Jack put it away in the top drawer of the desk. He was thinking about what to get for lunch when Little Fuzzy burst into the living room, clutching his new weapon and yeeking excitedly.
“What’s the matter, kid? You got troubles?” He rose and went to the gunrack, picking down a rifle and checking the chamber. “Show Pappy Jack what it is.”
Little Fuzzy followed him to the big door for human-type people, ready to bolt back inside if necessary. The trouble was a harpy—a thing about the size and general design of a Terran Jurassic pterodactyl, big enough to take a Little Fuzzy at one mouthful. It must have made one swoop at him already, and was circling back for another. It ran into a 6-mm rifle bullet, went into a backward loop and dropped like a stone.
Little Fuzzy made a very surprised remark, looked at the dead harpy for a moment and then spotted the ejected empty cartridge. He grabbed it and held it up, asking if he could have it. When told that he could, he ran back to the bedroom with it. When he returned, Pappy Jack picked him up and carried him to the hangar and up into the control cabin of the manipulator.
The throbbing of the contragravity-field generator and the sense of rising worried him at first, but after they had picked up the harpy with the grapples and risen to five hundred feet he began to enjoy the ride. They dropped the harpy a couple of miles up what the latest maps were designating as Holloway’s Run, and then made a wide circle back over the mountains. Little Fuzzy thought it was fun.
After lunch, Little Fuzzy had a nap on Pappy Jack’s bed. Jack took the manipulator up to the diggings, put off a couple more shots, uncovered more flint and found another sunstone. It wasn’t often that he found stones on two successive days. When he returned to the camp, Little Fuzzy was picking another land-prawn apart in front of the living hut.
After dinner—Little Fuzzy liked cooked food, too, if it wasn’t too hot—they went into the living room. He remembered having seen a bolt and nut in the desk drawer when he had been putting the wooden prawn-killer away, and he got it out, showing it to Little Fuzzy. Little Fuzzy studied it for a moment, then ran into the bedroom and came back with his screw-top bottle. He took the top off, put it on again and then screwed the nut off the bolt, holding it up.
“See, Pappy?” Or yeeks to that effect. “Nothing to it.”
Then he unscrewed the bottle top, dropped the bolt inside after replacing the nut and screwed the cap on again.
“Yeek,” he said, with considerable self-satisfaction.
He had a right to be satisfied with himself. What he’d been doing had been generalizing. Bottle tops and nuts belonged to the general class of things-that-screwed-onto-things. To take them off, you turned left; to put them on again, you turned right, after making sure that the threads engaged. And since he could conceive of right- and left-handedness, that might mean that he could think of properties apart from objects, and that was forming abstract ideas. Maybe that was going a little far, but...
“You know, Pappy Jack’s got himself a mighty smart Little Fuzzy. Are you a grown-up Little Fuzzy, or are you just a baby Little Fuzzy? Shucks, I’ll bet you’re Professor Doctor Fuzzy.”
He wondered what to give the professor, if that was what he was, to work on next, and he doubted the wisdom of teaching him too much about taking things apart, just at present. Sometime he might come home and find something important taken apart, or, worse, taken apart and put together incorrectly. Finally, he went to a closet, rummaging in it until he found a tin cannister. By the time he returned, Little Fuzzy had gotten up on a chair, found his pipe in the ashtray and was puffing on it and coughing.
“Hey, I don’t think that’s good for you!”
He recovered the pipe, wiped the stem on his shirtsleeve and put it in his mouth, then placed the cannister on the floor, and put Little Fuzzy on the floor beside it. There were about ten pounds of stones in it. When he had first settled here, he had made a collection of the local minerals, and, after learning what he’d wanted to, he had thrown them out, all except twenty or thirty of the prettiest specimens. He was glad, now, that he had kept these.
Little Fuzzy looked the can over, decided that the lid was a member of the class of things-that-screwed-onto-things and got it off. The inside of the lid was mirror-shiny, and it took him a little thought to discover that what he saw in it was only himself. He yeeked about that, and looked into the can. This, he decided, belonged to the class of things-that-can-be-dumped, like wastebaskets, so he dumped it on the floor. Then he began examining the stones and sorting them by color.
Except for an interest in colorful views on the screen, this was the first real evidence that Fuzzies possessed color perception. He proceeded to give further and more impressive proof, laying out the stones by shade, in correct spectral order, from a lump of amethyst like quartz to a dark red stone. Well, maybe he’d seen rainbows. Maybe he’d lived near a big misty waterfall, where there was always a rainbow when the sun was shining. Or maybe that was just his natural way of seeing colors.
Then, when he saw what he had to work with, he began making arrangements with them, laying them out in odd circular and spiral patterns. Each time he finished a pattern, he would yeek happily to call attention to it, sit and look at it for a while, and then take it apart and start a new one. Little Fuzzy was capable of artistic gratification too. He made useless things, just for the pleasure of making and looking at them.
Finally, he put the stones back into the tin, put the lid on and rolled it into the bedroom, righting it beside his bed along with his other treasures. The new weapon he laid on the blanket beside him when he went to bed.
THE NEXT MORNING, Jack broke up a whole cake of Extee Three and put it down, filled the bowl with water, and, after making sure he had left nothing lying around that Little Fuzzy could damage or on which he might hurt himself, took the manipulator up to the diggings. He worked all morning, cracking nearly a ton and a half of flint, and found nothing. Then he set off a string of shots, brought down an avalanche of sandstone and exposed more flint, and sat down under a pool-ball tree to eat his lunch.
Half an hour after he went back to work, he found the fossil of some jellyfish that hadn’t eaten the right things in the right combinations, but a little later, he found four nodules, one after another, and two of them were sunstones; four or five chunks later, he found a third. Why, this must be the Dying Place of the Jellyfish! By late afternoon, when he had cleaned up all his loose flint, he had nine, including one deep red monster an inch in diameter. There must have been some connection current in the ancient ocean that had swirled them all into this one place. He considered setting off some more shots, decided that it was too late and returned to camp.
“Little Fuzzy!” he called, opening the living-room door. “Where are you, Little Fuzzy? Pappy Jack’s rich; we’re going to celebrate!”
Silence. He called again; still no reply or scamper of feet. Probably cleaned up all the prawns around the camp and went hunting farther into the woods, thought Jack. Unbuckling his gun and dropping it onto the table, he went out to the kitchen. Most of the Extee Three was gone. In the bedroom, he found that Little Fuzzy had dumped the stones out of the biscuit tin and made an arrangement, and laid the wood chisel in a neat diagonal across the blanket.
After getting dinner assembled and in the oven, he went out and called for a while, then mixed a highball and took it into the living room, sitting down with it to go over his day’s findings. Rather incredulously, he realized that he had cracked out at least seventy-five thousand sols’ worth of stones today. He put them into the bag and sat sipping the highball and thinking pleasant thoughts until the bell on the stove warned him that dinner was ready.
He ate alone—after all the years he had been doing that contentedly, it had suddenly become intolerable—and in the evening he dialed through his microfilm library, finding only books he had read and reread a dozen times, or books he kept for reference. Several times he thought he heard the little door open, but each time he was mistaken. Finally he went to bed.
As soon as he woke, he looked across at the folded blanket, but the wood chisel was still lying athwart it. He put down more Extee Three and changed the water in the bowl before leaving for the diggings. That day he found three more sunstones, and put them in the bag mechanically and without pleasure. He quit work early and spent over an hour spiraling around the camp, but saw nothing. The Extee Three in the kitchen was untouched.
Maybe the little fellow ran into something too big for him, even with his fine new weapon—a hobthrush, or a bush-goblin, or another harpy. Or maybe he’d just gotten tired staying in one place, and had moved on.
No; he’d liked it here. He’d had fun, and been happy. He shook his head sadly. Once he, too, had lived in a pleasant place, where he’d had fun, and could have been happy if he hadn’t thought there was something he’d had to do. So he had gone away, leaving grieved people behind him. Maybe that was how it was with Little Fuzzy. Maybe he didn’t realize how much of a place he had made for himself here, or how empty he was leaving it.
He started for the kitchen to get a drink, and checked himself. Take a drink because you pity yourself, and then the drink pities you and has a drink, and then two good drinks get together and that calls for drinks all around. No; he’d have one drink, maybe a little bigger than usual, before he went to bed.
HE STARTED AWAKE, rubbed his eyes and looked at the clock. Past twenty-two hundred; now it really was time for a drink, and then to bed. He rose stiffly and went out to the kitchen, pouring the whisky and bringing it in to the table desk, where he sat down and got out his diary. He was almost finished with the day’s entry when the little door behind him opened and a small voice said, “Yeeek.” He turned quickly.
“Little Fuzzy?”
The small sound was repeated, impatiently. Little Fuzzy was holding the door open, and there was an answer from outside. Then another Fuzzy came in, and another; four of them, one carrying a tiny, squirming ball of white fur in her arms. They all had prawn-killers like the one in the drawer, and they stopped just inside the room and gaped about them in bewilderment. Then, laying down his weapon, Little Fuzzy ran to him; stooping from the chair, he caught him and then sat down on the floor with him.
“So that’s why you ran off and worried Pappy Jack? You wanted your family here, too!”
The others piled the things they were carrying with Little Fuzzy’s steel weapon and approached hesitantly. He talked to them, and so did Little Fuzzy—at least it sounded like that and finally one came over and fingered his shirt, and then reached up and pulled his mustache. Soon all of them were climbing onto him, even the female with the baby. It was small enough to sit on his palm, but in a minute it had climbed to his shoulder, and then it was sitting on his head.
“You people want dinner?” he asked.
Little Fuzzy yeeked emphatically; that was a word he recognized. He took them all into the kitchen and tried them on cold roast veldbeest and yummiyams and fried pool-ball fruit; while they were eating from a couple of big pans, he went back to the living room to examine the things they had brought with them. Two of the prawn-killers were wood, like the one Little Fuzzy had discarded in the shed. A third was of horn, beautifully polished, and the fourth looked as though it had been made from the shoulder bone of something like a zebralope. Then there was a small coup de poing ax, rather low paleolithic, and a chipped implement of flint the shape of a slice of orange and about five inches along the straight edge. For a hand the size of his own, he would have called it a scraper. He puzzled over it for a while, noticed that the edge was serrated, and decided that it was a saw. And there were three very good flake knives, and some shells, evidently drinking vessels.
Mamma Fuzzy came in while he was finishing the examination. She seemed suspicious, until she saw that none of the family property had been taken or damaged. Baby Fuzzy was clinging to her fur with one hand and holding a slice of pool-ball fruit, on which he was munching, with the other. He crammed what was left of the fruit into his mouth, climbed up on Jack and sat down on his head again. Have to do something to break him of that. One of these days, he’d be getting too big for it.
In a few minutes, the rest of the family came in, chasing and pummeling each other and yeeking happily. Mama jumped off his lap and joined the free-for-all, and then Baby took off from his head and landed on Mama’s back. And he thought he’d lost his Little Fuzzy, and, gosh, here he had five Fuzzies and a Baby Fuzzy. When they were tired of romping, he made beds for them in the living room, and brought out Little Fuzzy’s bedding and his treasures. One Little Fuzzy in the bedroom was just fine; five and a Baby Fuzzy were a little too much of a good thing.
They were swarming over the bed, Baby and all, to waken him the next morning.
THE NEXT MORNING he made a steel chopper-digger for each of them, and half a dozen extras for replacements in case more Fuzzies showed up. He also made a miniature ax with a hardwood handle, a handsaw out of a piece of broken power-saw blade and half a dozen little knives forged in one piece from quarter-inch coil-spring material. He had less trouble trading the Fuzzies’ own things away from them than he had expected. They had a very keen property sense, but they knew a good deal when one was offered. He put the wooden and horn and bone and stone artifacts away in the desk drawer. Start of the Holloway Collection of Zarathustran Fuzzy Weapons and Implements. Maybe he’d will it to the Federation Institute of Xeno-Sciences.
Of course, the family had to try out the new chopper-diggers on land-prawns, and he followed them around with the movie camera. They killed a dozen and a half that morning, and there was very little interest in lunch, though they did sit around nibbling, just to be doing what he was doing. As soon as they finished, they all went in for a nap on his bed. He spent the afternoon pottering about camp doing odd jobs that he had been postponing for months. The Fuzzies all emerged in the late afternoon for a romp in the grass outside.
He was in the kitchen, getting dinner, when they all came pelting in through the little door into the living room, making an excited outcry. Little Fuzzy and one of the other males came into the kitchen. Little Fuzzy squatted, put one hand on his lower jaw, with thumb and little finger extended, and the other on his forehead, first finger upright. Then he thrust out his right arm stiffly and made a barking noise of a sort he had never made before. He had to do it a second time before Jack got it.
There was a large and unpleasant carnivore, called a damnthing—another example of zoological nomenclature on uninhabited planets—which had a single horn on its forehead and one on either side of the lower jaw. It was something for Fuzzies, and even for human-type people, to get excited about. He laid down the paring knife and the yummiyam he had been peeling, wiped his hands and went into the living room, taking a quick nose count and satisfying himself that none of the family was missing as he crossed to the gunrack.
This time, instead of the 6-mm he had used on the harpy, he lifted down the big 12.7 double express, making sure that it was loaded and pocketing a few spare rounds. Little Fuzzy followed him outside, pointing around the living hut to the left. The rest of the family stayed indoors.
Stepping out about twenty feet, he started around counter-clockwise. There was no damnthing on the north side, and he was about to go around to the east side when Little Fuzzy came dashing past him, pointing to the rear. He whirled, to see the damnthing charging him from behind, head down, and middle horn lowered. He should have thought of that; damnthings would double and hunt their hunters.
He lined the sights instinctively and squeezed. The big rifle roared and banged his shoulder, and the bullet caught the damnthing and hurled all half-ton of it backward. The second shot caught it just below one of the fungoid-looking ears, and the beast gave a spasmotic all-over twitch and was still. He reloaded mechanically, but there was no need for a third shot. The damnthing was as dead as he would have been except for Little Fuzzy’s warning.
He mentioned that to Little Fuzzy, who was calmly retrieving the empty cartridges. Then, rubbing his shoulder where the big rifle had pounded him, he went in and returned the weapon to the rack. He used the manipulator to carry the damnthing away from the camp and drop it into a treetop, where it would furnish a welcome, if puzzling, treat for the harpies.
THERE WAS ANOTHER alarm in the evening after dinner. The family had come in from their sunset romp and were gathered in the living room, where Little Fuzzy was demonstrating the principle of things-that-screwed-onto-things with the wide-mouthed bottle and the bolt and nut, when something huge began hooting directly overhead. They all froze, looking up at the ceiling, and then ran over and got under the gunrack. This must be something far more serious than a damnthing, and what Pappy Jack would do about it would be nothing short of catastrophic. They were startled to see Pappy Jack merely go to the door, open it and step outside. After all, none of them had ever heard a Constabulary aircar klaxon before.
The car settled onto the grass in front of the camp, gave a slight lurch and went off contragravity. Two men in uniform got out, and in the moonlight he recognized both of them: Lieutenant George Lunt and his driver, Ahmed Khadra. He called a greeting to them.
“Anything wrong?” he asked.
“No; just thought we’d drop in and see how you were making out,” Lunt told him. “We don’t get up this way often. Haven’t had any trouble lately, have you?”
“Not since the last time.” The last time had been a couple of woods tramps, out-of-work veldbeest herders from the south, who had heard about the little bag he carried around his neck. All the Constabulary had needed to do was remove the bodies and write up a report. “Come on in and hang up your guns awhile. I have something I want to show you.”
Little Fuzzy had come out and was pulling at his trouser leg; he stooped and picked him up, setting him on his shoulder. The rest of the family, deciding that it must be safe, had come to the door and were looking out.
“Hey! What the devil are those things?” Lunt asked, stopping short halfway from the car.
“Fuzzies. Mean to tell me you’ve never seen Fuzzies before?”
“No, I haven’t. What are they?”
The two Constabulary men came closer, and Jack stepped back into the house, shooing the Fuzzies out of the way. Lunt and Khadra stopped inside the door.
“I just told you. They’re Fuzzies. That’s all the name I know for them.”
A couple of Fuzzies came over and looked up at Lieutenant Lunt; one of them said, “Yeek?”
“They want to know what you are, so that makes it mutual.”
Lunt hesitated for a moment, then took off his belt and holster and hung it on one of the pegs inside the door, putting his beret over it. Khadra followed his example promptly. That meant that they considered themselves temporarily off duty and would accept a drink if one were offered. A Fuzzy was pulling at Ahmed Khadra’s trouser leg and asking to be noticed, and Mamma Fuzzy was holding Baby up to show to Lunt. Khadra, rather hesitantly, picked up the Fuzzy who was trying to attract his attention.
“Never saw anything like them before, Jack,” he said. “Where did they come from?”
“Ahmed, you don’t know anything about those things,” Lunt reproved.
“They won’t hurt me, Lieutenant; they haven’t hurt Jack, have they?” He sat down on the floor, and a couple more came to him. “Why don’t you get acquainted with them? They’re cute.”
George Lunt wouldn’t let one of his men do anything he was afraid to do; he sat down on the floor, too, and Mamma brought her baby to him. Immediately, the baby jumped onto his shoulder and tried to get onto his head.
“Relax, George,” Jack told him. “They’re just Fuzzies; they want to make friends with you.”
“I’m always worried about strange life forms,” Lunt said. “You’ve been around enough to know some of the things that have happened—”
“They are not a strange life form; they are Zarathustran mammals. The same life form you’ve had for dinner every day since you came here. Their biochemistry’s identical with ours. Think they’ll give you the Polka-Dot Plague, or something?” He put Little Fuzzy down on the floor with the others. “We’ve been exploring this planet for twenty-five years, and nobody’s found anything like that here.”
“You said it yourself, Lieutenant,” Khadra put in. “Jack’s been around enough to know.”
“Well... They are cute little fellows.” Lunt lifted Baby down off his head and gave him back to Mamma. Little Fuzzy had gotten hold of the chain of his whistle and was trying to find out what was on the other end. “Bet they’re a lot of company for you.”
“You just get acquainted with them. Make yourselves at home; I’ll go rustle up some refreshments.”
While he was in the kitchen, filling a soda siphon and getting ice out of the refrigerator, a police whistle began shrilling in the living room. He was opening a bottle of whisky when Little Fuzzy came dashing out, blowing on it, a couple more of the family pursuing him and trying to get it away from him. He opened a tin of Extee Three for the Fuzzies; as he did, another whistle in the living room began blowing.
“We have a whole shoebox full of them at the post,” Lunt yelled to him above the din. “We’ll just write these two off as expended in service.”
“Well, that’s real nice of you, George. I want to tell you that the Fuzzies appreciate that. Ahmed, suppose you do the bartending while I give the kids their candy.”
By the time Khadra had the drinks mixed and he had distributed the Extee Three to the Fuzzies, Lunt had gotten into the easy chair, and the Fuzzies were sitting on the floor in front of him, still looking him over curiously. At least the Extee Three had taken their minds off the whistles for a while.
“What I want to know, Jack, is where they came from,” Lunt said, taking his drink. “I’ve been up here for five years, and I never saw anything like them before.”
“I’ve been here five years longer, and I never saw them before, either. I think they came down from the north, from the country between the Cordilleras and the West Coast Range. Outside of an air survey at ten thousand feet and a few spot landings here and there, none of that country has been explored. For all anybody knows, it could be full of Fuzzies.”
He began with his first encounter with Little Fuzzy, and by the time he had gotten as far as the wood chisel and the killing of the land-prawn, Lunt and Khadra were looking at each other in amazement.
“That’s it!” Khadra said. “I’ve found prawn-shells cracked open and the meat picked out, just the way you describe it. I always wondered what did that. But they don’t all have wood chisels. What do you suppose they used ordinarily?”
“Ah!” He pulled the drawer open and began getting things out. “Here’s the one Little Fuzzy discarded when he found my chisel. The rest of this stuff the others brought in when they came.”
Lunt and Khadra rose and came over to look at the things. Lunt tried to argue that the Fuzzies couldn’t have made that stuff. He wasn’t even able to convince himself. Having finished their Extee Three, the Fuzzies were looking expectantly at the viewscreen, and it occurred to him that none of them except Little Fuzzy had ever seen it on. Then Little Fuzzy jumped up on the chair Lunt had vacated, reached over to the control-panel and switched it on. What he got was an empty stretch of moonlit plain to the south, from a pickup on one of the steel towers the veldbeest herders used. That wasn’t very interesting; he twiddled the selector and finally got a night soccer game at Mallorysport. That was just fine; he jumped down and joined the others in front of the screen.
“I’ve seen Terran monkeys and Freyan Kholphs that liked to watch screens and could turn them on and work the selector,” Lunt said. It sounded like the token last salvo before the surrender.
“Kholphs are smart,” Khadra agreed. “They use tools.”
“Do they make tools? Or tools to make tools with, like that saw?” There was no argument on that. “No. Nobody does that except people like us and the Fuzzies.”
It was the first time he had come right out and said that; the first time he had even consciously thought it. He realized that he had been convinced of it all along, though. It startled the constabulary lieutenant and trooper.
“You mean you think—?” Lunt began.
“They don’t talk, and they don’t build fires,” Ahmed Khadra said, as though that settled it.
“Ahmed, you know better than that. That talk-and-build-a-fire rule isn’t any scientific test at all.”
“It’s a legal test.” Lunt supported his subordinate.
“It’s a rule-of-thumb that was set up so that settlers on new planets couldn’t get away with murdering and enslaving the natives by claiming they thought they were only hunting and domesticating wild animals,” he said. “Anything that talks and builds a fire is a sapient being, yes. That’s the law. But that doesn’t mean that anything that doesn’t isn’t. I haven’t seen any of this gang building fires, and as I don’t want to come home sometime and find myself burned out, I’m not going to teach them. But I’m sure they have some means of communication among themselves.”
“Has Ben Rainsford seen them yet?” Lunt asked.
“Ben’s off on a trip somewhere. I called him as soon as Little Fuzzy, over there, showed up here. He won’t be back till Friday.”
“Yes, that’s right; I did know that.” Lunt was still looking dubiously at the Fuzzies. “I’d like to hear what he thinks about them.”
If Ben said they were safe, Lunt would accept that. Ben was an expert, and Lunt respected expert testimony. Until then, he wasn’t sure. He’d probably order a medical check-up for himself and Khadra the first thing tomorrow, to make sure they hadn’t picked up some kind of bug.
THE FUZZIES TOOK the manipulator quite calmly the next morning. That wasn’t any horrible monster, that was just something Pappy Jack took rides in. He found one rather indifferent sunstone in the morning and two good ones in the afternoon. He came home early and found the family in the living room; they had dumped the wastebasket and were putting things back into it. Another land-prawn seemed to have gotten into the house; its picked shell was with the other rubbish in the basket. They had dinner early, and he loaded the lot of them into the airjeep and took them for a long ride to the south and west.
The following day, he located the flint vein on the other side of the gorge and spent most of the morning blasting away the sandstone above it. The next time he went into Mallorysport, he decided, he was going to shop around for a good power-shovel. He had to blast a channel to keep the little stream from damming up on him. He didn’t get any flint cracked at all that day. There was another harpy circling around the camp when he got back; he chased it with the manipulator and shot it down with his pistol. Harpies probably found Fuzzies as tasty as Fuzzies found land-prawns. The family was all sitting under the gunrack when he entered the living room.
The next day he cracked flint, and found three more stones. It really looked as though he had found the Dying Place of the Jellyfish at that. He knocked off early that afternoon, and when he came in sight of the camp, he saw an airjeep grounded on the lawn and a small man with a red beard in a faded Khaki bush jacket sitting on the bench by the kitchen door, surrounded by Fuzzies. There was a camera and some other equipment laid up where the Fuzzies couldn’t get at it. Baby Fuzzy, of course, was sitting on his head. He looked up and waved, and then handed Baby to his mother and rose to his feet.
“Well, what do you think of them, Ben?” Jack called down, as he grounded the manipulator.
“My God, don’t start me on that now!” Ben Rainsford replied, and then laughed. “I stopped at the constabulary post on the way home. I thought George Lunt had turned into the biggest liar in the known galaxy. Then I went home, and found your call on the recorder, so I came over here.”
“Been waiting long?”
The Fuzzies had all abandoned Rainsford and come trooping over as soon as the manipulator was off contragravity. He climbed down among them, and they followed him across the grass, catching at his trouser legs and yeeking happily.
“Not so long.” Rainsford looked at his watch. “Good Lord, three and a half hours is all. Well, the time passed quickly. You know, your little fellows have good ears. They heard you coming a long time before I did.”
“Did you see them killing any prawns?”
“I should say! I got a lot of movies of it.” He shook his head slowly. “Jack, this is almost incredible.”
“You’re staying for dinner, of course.”
“You try and chase me away. I want to hear all about this. Want you to make a tape about them, if you’re willing.”
“Glad to. We’ll do that after we eat.” He sat down on the bench, and the Fuzzies began climbing upon and beside him. “This is the original, Little Fuzzy. He brought the rest in a couple of days later. Mamma Fuzzy, and Baby Fuzzy. And these are Mike and Mitzi. I call this one Ko-Ko, because of the ceremonious way he beheads land-prawns.”
“George says you call them all Fuzzies. Want that for the official designation?”
“Sure. That’s what they are, isn’t it?”
“Well, let’s call the order Hollowayans,” Rainsford said. “Family, Fuzzies; genus, Fuzzy. Species, Holloway’s Fuzzy—Fuzzy fuzzy Holloway. How’ll that be?”
That would be all right, he supposed. At least, they didn’t try to Latinize things in extraterrestrial zoology anymore.
“I suppose our bumper crop of land-prawns is what brought them into this section?”
“Yes, of course. George was telling me you thought they’d come down from the north; about the only place they could have come from. This is probably just the advance guard; we’ll be having Fuzzies all over the place before long. I wonder how fast they breed.”
“Not very fast. Three males and two females in this crowd, and only one young one.” He set Mike and Mitzi off his lap and got to his feet. “I’ll go start dinner now. While I’m doing that, you can look at the stuff they brought in with them.”
When he had placed the dinner in the oven and taken a couple of highballs into the living room, Rainsford was still sitting at the desk, looking at the artifacts. He accepted his drink and sipped it absently, then raised his head.
“Jack, this stuff is absolutely amazing,” he said.
“It’s better than that. It’s unique. Only collection of native weapons and implements on Zarathustra.”
Ben Rainsford looked up sharply. “You mean what I think you mean?” he asked. “Yes; you do.” He drank some of his highball, set down the glass and picked up the polished-horn prawn killer. “Anything—pardon, anybody—who does this kind of work is good enough native for me.” He hesitated briefly. “Why, Jack, this tape you said you’d make. Can I transmit a copy to Juan Jimenez? He’s chief mammalogist with the Company science division; we exchange information. And there’s another Company man I’d like to have hear it. Gerd van Riebeek. He’s a general xeno-naturalist, like me, but he’s especially interested in animal evolution.”
“Why not? The Fuzzies are a scientific discovery. Discoveries ought to be reported.”
Little Fuzzy, Mike and Mitzi strolled in from the kitchen. Little Fuzzy jumped up on the armchair and switched on the viewscreen. Fiddling with the selector, he got the Big Blackwater woods—burning. Mike and Mitzi shrieked delightedly, like a couple of kids watching a horror show. They knew, by now, that nothing in the screen could get out and hurt them.
“Would you mind if they came out here and saw the Fuzzies?”
“Why, the Fuzzies would love that. They like company.”
Mamma and Baby and Ko-Ko came in, seemed to approve what was on the screen and sat down to watch it. When the bell on the stove rang, they all got up, and Ko-Ko jumped onto the chair and snapped the screen off. Ben Rainsford looked at him for a moment.
“You know, I have married friends with children who have a hell of a time teaching eight-year olds to turn off screens when they’re through watching them,” he commented.
IT TOOK AN hour, after dinner, to get the whole story, from the first little yeek in the shower stall, on tape. When he had finished, Ben Rainsford made a few remarks and shut off the recorder, then looked at his watch.
“Twenty hundred; it’ll be seventeen hundred in Mallorysport,” he said. “It could catch Jimenez at Science Center if I called now. He usually works a little late.”
“Go ahead. Want to show him some Fuzzies?” He moved his pistol and some other impedimenta off the table and set Little Fuzzy and Mamma Fuzzy and Baby upon it, then drew up a chair beside it, in range of the communication screen, and sat down with Mike and Mitzi and Ko-Ko. Rainsford punched out a wave-length combination. Then he picked up Baby Fuzzy and set him on his head.
In a moment, the screen flickered and cleared, and a young man looked out of it, with the momentary upward glance of one who wants to make sure his public face is on straight. It was a bland, tranquilized, life-adjusted, group-integrated sort of face—the face turned out in thousands of copies every year by the educational production lines on Terra.
“Why, Bennett, this is a pleasant surprise,” he began. “I never expec—” Then he choked; at least, he emitted a sound of surprise. “What in the name of Dai-Butsu are those things on the table in front of you?” he demanded. “I never saw anything— And what is that on your head?”
“Family group of Fuzzies,” Rainsford said. “Mature male, mature female, immature male.” He lifted Baby Fuzzy down and put him in Mamma’s arms. “Species Fuzzy, fuzzy Holloway Zarathustra. The gentleman on my left is Jack Holloway, the sunstone operator, who is the original discoverer. Jack, Juan Jimenez.”
They shook their own hands at one another in the ancient Terran-Chinese gesture that was used on communication screens, and assured each other, Jimenez rather absently, that it was a pleasure. He couldn’t take his eyes off the Fuzzies.
“Where did they come from?” he wanted to know. “Are you sure they’re indigenous?”
“They’re not quite up to spaceships, yet, Dr. Jimenez. Fairly early Paleolithic, I’d say.”
Jimenez thought he was joking, and laughed. The sort of a laugh that could be turned on and off, like a light. Rainsford assured him that the Fuzzies were really indigenous.
“We have everything that’s known about them on tape,” he said. “About an hour of it. Can you take sixty-speed?” He was making adjustments on the recorder as he spoke. “All right, set and we’ll transmit to you. And can you get hold of Gerd van Riebeek? I’d like him to hear it too; it’s as much up his alley as anybody’s.”
When Jimenez was ready, Rainsford pressed the play-off button, and for a minute the recorder gave a high, wavering squeak. The Fuzzies all looked startled. Then it ended.
“I think, when you hear this, that you and Gerd will both want to come out and see these little people. If you can, bring somebody who’s a qualified psychologist, somebody capable of evaluating the Fuzzies’ mentation. Jack wasn’t kidding about early Paleolithic. If they’re not sapient, they only miss it by about one atomic diameter.”
Jimenez looked almost as startled as the Fuzzies had. “You surely don’t mean that?” He looked from Rainsford to Jack Holloway and back. “Well, I’ll call you back, when we’ve both heard the tape. You’re three time zones west of us, aren’t you? Then we’ll try to make it before your midnight—that’ll be twenty-one hundred.”
He called back half an hour short of that. This time, it was from the living room of an apartment instead of an office. There was a portable record player in the foreground and a low table with snacks and drinks, and two other people were with him. One was a man of about Jimenez’s age with a good-humored, non-life-adjusted, non-group-integrated and slightly weather-beaten face. The other was a woman with glossy black hair and a Mona Lisa-ish smile. The Fuzzies had gotten sleepy, and had been bribed with Extee Three to stay up a little longer. Immediately, they registered interest. This was more fun than the viewscreen.
Jimenez introduced his companions as Gerd van Riebeek and Ruth Ortheris. “Ruth is with Dr. Mallin’s section; she’s been working with the school department and the juvenile court. She can probably do as well with your Fuzzies as a regular xeno-psychologist.”
“Well, I have worked with extraterrestrials,” the woman said. “I’ve been on Loki and Thor and Shesha.”
Jack nodded. “Been on the same planets myself. Are you people coming out here?”
“Oh, yes,” van Riebeek said. “We’ll be out by noon tomorrow. We may stay a couple of days, but that won’t put you to any trouble; I have a boat that’s big enough for the three of us to camp on. Now, how do we get to your place?”
Jack told him, and gave map coordinates. Van Riebeek noted them down.
“There’s one thing, though, I’m going to have to get firm about. I don’t want to have to speak about it again. These little people are to be treated with consideration, and not as laboratory animals. You will not hurt them, or annoy them, or force them to do anything they don’t want to do.”
“We understand that. We won’t do anything with the Fuzzies without your approval. Is there anything you’d want us to bring out?”
“Yes. A few things for the camp that I’m short of; I’ll pay you for them when you get here. And about three cases of Extee Three. And some toys. Dr. Ortheris, you heard the tape, didn’t you? Well, just think what you’d like to have if you were a Fuzzy, and bring it.”
VICTOR GREGO CRUSHED out his cigarette slowly and deliberately.
“Yes, Leonard,” he said patiently. “It’s very interesting, and doubtless an important discovery, but I can’t see why you’re making such a production of it. Are you afraid I’ll blame you for letting non-Company people beat you to it? Or do you merely suspect that anything Bennett Rainsford’s mixed up in is necessarily a diabolical plot against the Company and, by consequence, human civilization?”
Leonard Kellogg looked pained. “What I was about to say, Victor, is that both Rainsford and this man Holloway seemed convinced that these things they call Fuzzies aren’t animals at all. They believe them to be sapient beings.”
“Well, that’s—” He bit that off short as the significance of what Kellogg had just said hit him. “Good God, Leonard! I beg your pardon abjectly; I don’t blame you for taking it seriously. Why, that would make Zarathustra a Class-IV inhabited planet.”
“For which the Company holds a Class-III charter,” Kellogg added. “For an uninhabited planet.”
Automatically void if any race of sapient beings were discovered on Zarathustra.
“You know what will happen if this is true?”
“Well, I should imagine the charter would have to be renegotiated, and now that the Colonial Office knows what sort of a planet this is, they’ll be anything but generous with the Company...”
“They won’t renegotiate anything, Leonard. The Federation government will simply take the position that the Company has already made an adequate return on the original investments, and they’ll award us what we can show as in our actual possession—I hope—and throw the rest into the public domain.”
The vast plains on Beta and Delta continents, with their herds of veldbeest—all open range, and every ’beest that didn’t carry a Company brand a maverick. And all the untapped mineral wealth, and the untilled arable land; it would take years of litigation even to make the Company’s claim to Big Blackwater stick. And Terra-Baldur-Marduk Spacelines would lose their monopolistic franchise and get sticky about it in the courts, and in any case, the Company’s import-export monopoly would go out the airlock. And the squatters rushing in and swamping everything.
“Why, we won’t be any better off than the Yggdrasil Company, squatting on a guano heap on one continent!” he burst out. “Five years from now, they’ll be making more money out of bat dung than we’ll be making out of this whole world!”
And the Company’s good friend and substantial stockholder, Nick Emmert, would be out, too, and a Colonial Governor General would move in, with regular army troops and a complicated bureaucracy. Elections, and a representative parliament, and every Tom, Dick and Harry with a grudge against the Company would be trying to get laws passed— And, of course, a Native Affairs Commission, with its nose in everything.
“But they couldn’t just leave us without any kind of a charter,” Kellogg insisted. Who was he trying to kid—besides himself ? “It wouldn’t be fair!” As though that clinched it. “It isn’t our fault!”
He forced more patience into his voice. “Leonard, please try to realize that the Terran Federation government doesn’t give one shrill soprano hoot on Nifflheim whether it’s fair or not, or whose fault what is. The Federation government’s been repenting that charter they gave the Company ever since they found out what they’d chartered away. Why, this planet is a better world than Terra ever was, even before the Atomic Wars. Now, if they have a chance to get it back, with improvements, you think they won’t take it? And what will stop them? If those creatures over on Beta Continent are sapient beings, our charter isn’t worth the parchment it’s embossed on, and that’s the end of it.” He was silent for a moment. “You heard that tape Rainsford transmitted to Jimenez. Did either he or Holloway actually claim, in so many words, that these things really are sapient beings?”
“Well, no; not in so many words. Holloway consistently alluded to them as people, but he’s just an ignorant old prospector. Rainsford wouldn’t come out and commit himself one way or another, but he left the door wide open for anybody else to.”
“Accepting their account, could these Fuzzies be sapient?”
“Accepting the account, yes,” Kellogg said, in distress. “They could be.”
They probably were, if Leonard Kellogg couldn’t wish the evidence out of existence.
“Then they’ll look sapient to these people of yours who went over to Beta this morning, and they’ll treat it purely as a scientific question and never consider the legal aspects. Leonard, you’ll have to take charge of the investigation, before they make any reports everybody’ll be sorry for.”
Kellogg didn’t seem to like that. It would mean having to exercise authority and getting tough with people, and he hated anything like that. He nodded very reluctantly.
“Yes. I suppose I will. Let me think about it for a moment Victor.”
One thing about Leonard; you handed him something he couldn’t delegate or dodge and he’d go to work on it. Maybe not cheerfully, but conscientiously.
“I’ll take Ernst Mallin along,” he said at length. “This man Rainsford has no grounding whatever in any of the psychosciences. He may be able to impose on Ruth Ortheris, but not on Ernst Mallin. Not after I’ve talked to Mallin first.” He thought some more. “We’ll have to get these Fuzzies away from this man Holloway. Then we’ll issue a report of discovery, being careful to give full credit to both Rainsford and Holloway—we’ll even accept the designation they’ve coined for them—but we’ll make it very clear that while highly intelligent, the Fuzzies are not a race of sapient beings. If Rainsford persists in making any such claim, we will brand it as a deliberate hoax.”
“Do you think he’s gotten any report off to the Institute of Xeno-Sciences yet?”
Kellogg shook his head. “I think he wants to trick some of our people into supporting his sapience claims; at least, corroborating his and Holloway’s alleged observations. That’s why I’ll have to get over to Beta as soon as possible.”
By now, Kellogg had managed to convince himself that going over to Beta had been his idea all along. Probably also convincing himself that Rainsford’s report was nothing but a pack of lies. Well, if he could work better that way, that was his business.
“He will, before long, if he isn’t stopped. And a year from now, there’ll be a small army of investigators here from Terra. By that time, you should have both Rainsford and Holloway thoroughly discredited. Leonard, you get those Fuzzies away from Holloway and I’ll personally guarantee they won’t be available for investigation by then. Fuzzies,” he said reflectively. “Fur-bearing animals, I take it?”
“Holloway spoke, on the tape, of their soft and silky fur.”
“Good. Emphasize that in your report. As soon as it’s published, the Company will offer two thousand sols apiece for Fuzzy pelts. By the time Rainsford’s report brings anybody here from Terra, we may have them all trapped out.”
Kellogg began to look worried.
“But, Victor, that’s genocide!”
“Nonsense! Genocide is defined as the extermination of a race of sapient beings. These are fur-bearing animals. It’s up to you and Ernst Mallin to prove that.”
THE FUZZIES, PLAYING on the lawn in front of the camp, froze into immobility, their faces turned to the west. Then they all ran to the bench by the kitchen door and scrambled up onto it.
“Now what?” Jack Holloway wondered.
“They hear the airboat,” Rainsford told him. “That’s the way they acted yesterday when you were coming in with your machine.” He looked at the picnic table they had been spreading under the featherleaf trees. “Everything ready?”
“Everything but lunch; that won’t be cooked for an hour yet. I see them now.”
“You have better eyes than I do, Jack. Oh, I see it. I hope the kids put on a good show for them,” he said anxiously.
He’d been jittery ever since he arrived, shortly after breakfast. It wasn’t that these people from Mallorysport were so important themselves; Ben had a bigger name in scientific circles than any of this Company crowd. He was just excited about the Fuzzies.
The airboat grew from a barely visible speck, and came spiraling down to land in the clearing. When it was grounded and off contragravity, they started across the grass toward it, and the Fuzzies all jumped down from the bench and ran along with them.
The three visitors climbed down. Ruth Ortheris wore slacks and a sweater, but the slacks were bloused over a pair of ankle boots. Gerd van Riebeek had evidently done a lot of field work: his boots were stout, and he wore old, faded khakis and a serviceable-looking sidearm that showed he knew what to expect up here in the Piedmont. Juan Jimenez was in the same sports-casuals in which he had appeared on screen last evening. All of them carried photographic equipment. They shook hands all around and exchanged greetings, and then the Fuzzies began clamoring to be noticed. Finally all of them, Fuzzies and other people, drifted over to the table under the trees.
Ruth Ortheris sat down on the grass with Mamma and Baby. Immediately Baby became interested in a silver charm which she wore on a chain around her neck which tinkled fascinatingly. Then he tried to sit on her head. She spent some time gently but firmly discouraging this. Juan Jimenez was squatting between Mike and Mitzi, examining them alternately and talking into a miniature recorder phone on his breast, mostly in Latin. Gerd van Riebeek dropped himself into a folding chair and took Little Fuzzy on his lap.
“You know, this is kind of surprising,” he said. “Not only finding something like this, after twenty-five years, but finding something as unique as this. Look, he doesn’t have the least vestige of a tail, and there isn’t another tailless mammal on the planet. Fact, there isn’t another mammal on this planet that has the slightest kinship to him. Take ourselves; we belong to a pretty big family, about fifty-odd genera of primates. But this little fellow hasn’t any relatives at all.”
“Yeek?”
“And he couldn’t care less, could he?” Van Riebeek pummeled Little Fuzzy gently. “One thing, you have the smallest humanoid known; that’s one record you can claim. Oh-oh, what goes on?”
Ko-Ko, who had climbed upon Rainsford’s lap, jumped suddenly to the ground, grabbed the chopper-digger he had left beside the chair and started across the grass. Everybody got to their feet, the visitors getting cameras out. The Fuzzies seemed perplexed by all the excitement. It was only another land-prawn, wasn’t it?
Ko-Ko got in front of it, poked it on the nose to stop it and then struck a dramatic pose, flourishing his weapon and bringing it down on the prawn’s neck. Then, after flopping it over, he looked at it almost in sorrow and hit it a couple of whacks with the flat. He began pulling it apart and eating it.
“I see why you call him Ko-Ko,” Ruth said, aiming her camera. “Don’t the others do it that way?”
“Well, Little Fuzzy runs along beside them and pivots and gives them a quick chop. Mike and Mitzi flop theirs over first and behead them on their backs. And Mamma takes a swipe at their legs first. But beheading and breaking the undershell, they all do that.”
“Uh-huh; that’s basic,” she said. “Instinctive. The technique is either self-learned or copied. When Baby begins killing his own prawns, see if he doesn’t do it the way Mamma does!”
“Hey, look!” Jimenez cried. “He’s making a lobster pick for himself!”
Through lunch, they talked exclusively about Fuzzies. The subjects of the discussion nibbled things that were given to them, and yeeked among themselves. Gerd van Riebeek suggested that they were discussing the odd habits of human-type people. Juan Jimenez looked at him, slightly disturbed, as though wondering just how seriously he meant it.
“You know, what impressed me most in the taped account was the incident of the damnthing,” said Ruth Ortheris. “Any animal associating with man will try to attract attention if something’s wrong, but I never heard of one, not even a Freyan kholph or a Terran chimpanzee, that would use descriptive pantomime. Little Fuzzy was actually making a symbolic representation, by abstracting the distinguishing characteristic of the damnthing.”
“Think that stiff-arm gesture and bark might have been intended to represent a rifle?” Gerd van Riebeek asked. “He’d seen you shooting before, hadn’t he?”
“I don’t think it was anything else. He was telling me, ‘Big nasty damnthing outside; shoot it like you did the harpy.’ And if he hadn’t run past me and pointed back, that damnthing would have killed me.”
Jimenez, hesitantly, said, “I know I’m speaking from ignorance. You’re the Fuzzy expert. But isn’t it possible that you’re over-anthropomorphizing? Endowing them with your own characteristics and mental traits?”
“Juan, I’m not going to answer that right now. I don’t think I’ll answer at all. You wait till you’ve been around these Fuzzies a little longer, and then ask it again, only ask yourself.”
“SO YOU SEE, Ernst, that’s the problem.”
Leonard Kellogg laid the words like a paperweight on the other words he had been saying, and waited. Ernst Mallin sat motionless, his elbows on the desk and his chin in his hands. A little pair of wrinkles, like parentheses, appeared at the corners of his mouth.
“Yes. I’m not a lawyer, of course, but...”
“It’s not a legal question. It’s a question for a psychologist.”
That left it back with Ernst Mallin, and he knew it.
“I’d have to see them myself before I could express an opinion. You have that tape of Holloway’s with you?” When Kellogg nodded, Mallin continued: “Did either of them make any actual, overt claim of sapience?”
He answered it as he had when Victor Grego had asked the same question, adding:
“The account consists almost entirely of Holloway’s uncorroborated statements concerning things to which he claims to have been the sole witness.”
“Ah.” Mallin permitted himself a tight little smile. “And he’s not a qualified observer. Neither, for that matter, is Rainsford. Regardless of his position as a xeno-naturalist, he is a complete layman in the psychosciences. He’s just taken this other man’s statements uncritically. As for what he claims to have observed for himself, how do we know he isn’t including a lot of erroneous inferences with his descriptive statements?”
“How do we know he’s not perpetrating a deliberate hoax?”
“But, Leonard, that’s a pretty serious accusation.”
“It’s happened before. That fellow who carved a Late Upland Martian inscription in that cave in Kenya, for instance. Or Hellermann’s claim to have cross-bred Terran mice with Thoran tilbras. Or the Piltdown Man, back in the first century Pre-Atomic?”
Mallin nodded. “None of us likes to think of a thing like that, but, as you say, it’s happened. You know, this man Rainsford is just the type to do something like that, too. Fundamentally an individualistic egoist; badly adjusted personality type. Say he wants to make some sensational discovery which will assure him the position in the scientific world to which he believes himself entitled. He finds this lonely old prospector, into whose isolated camp some little animals have strayed. The old man has made pets of them, taught them a few tricks, finally so projected his own personality onto them that he has convinced himself that they are people like himself. This is Rainsford’s great opportunity; he will present himself as the discoverer of a new sapient race and bring the whole learned world to his feet.” Mallin smiled again. “Yes, Leonard, it is altogether possible.”
“Then it’s our plain duty to stop this thing before it develops into another major scientific scandal like Hellermann’s hybrids.”
“First we must go over this tape recording and see what we have on our hands. Then we must make a thorough, unbiased study of these animals, and show Rainsford and his accomplice that they cannot hope to foist these ridiculous claims on the scientific world with impunity. If we can’t convince them privately; there’ll be nothing to do but expose them publicly.”
“I’ve heard the tape already, but let’s play it off now. We want to analyze these tricks this man Holloway has taught these animals, and see what they show.”
“Yes, of course. We must do that at once,” Mallin said. “Then we’ll have to consider what sort of statement we must issue, and what sort of evidence we will need to support it.”
AFTER DINNER WAS romp time for Fuzzies on the lawn, but when the dusk came creeping into the ravine, they all went inside and were given one of their new toys from Mallorysport—a big box of many-colored balls and short sticks of transparent plastic. They didn’t know that it was a molecule-model kit, but they soon found that the sticks would go into holes in the balls, and that they could be built into three-dimensional designs.
This was much more fun than the colored stones. They made a few experimental shapes, then dismantled them and began on a single large design. Several times they tore it down, entirely or in part, and began over again, usually with considerable yeeking and gesticulation.
“They have artistic sense,” van Riebeek said. “I’ve seen lots of abstract sculpture that wasn’t half as good as that job they’re doing.”
“Good engineering, too,” Jack said. “They understand balance and center-of-gravity. They’re bracing it well, and not making it top-heavy.”
“Jack, I’ve been thinking about that question I was supposed to ask myself,” Jimenez said. “You know, I came out here loaded with suspicion. Not that I doubted your honesty; I just thought you’d let your obvious affection for the Fuzzies lead you into giving them credit for more intelligence than they possess. Now I think you’ve consistently understated it. Short of actual sapience, I’ve never seen anything like them.”
“Why short of it?” van Riebeek asked. “Ruth, you’ve been pretty quiet this evening. What do you think?”
Ruth Ortheris looked uncomfortable. “Gerd, it’s too early to form opinions like that. I know the way they’re working together looks like cooperation on an agreed-upon purpose, but I simply can’t make speech out of that yeek-yeek-yeek.”
“Let’s keep the talk-and-build-a-fire rule out of it,” van Riebeek said. “If they’re working together on a common project, they must be communicating somehow.”
“It isn’t communication, it’s symbolization. You simply can’t think sapiently except in verbal symbols. Try it. Not something like changing the spools on a recorder or field-stripping a pistol; they’re just learned tricks. I mean ideas.”
“How about Helen Keller?” Rainsford asked. “Mean to say she only started thinking sapiently after Anna Sullivan taught her what words were?”
“No, of course not. She thought sapiently—And she only thought in sense-imagery limited to feeling.” She looked at Rainsford reproachfully; he’d knocked a breach in one of her fundamental postulates. “Of course, she had inherited the cerebroneural equipment for sapient thinking.” She let that trail off, before somebody asked her how she knew that the Fuzzies hadn’t.
“I’ll suggest, just to keep the argument going, that speech couldn’t have been invented without preexisting sapience,” Jack said.
Ruth laughed. “Now you’re taking me back to college. That used to be one of the burning questions in first-year psych students’ bull sessions. By the time we got to be sophomores, we’d realized that it was only an egg-and-chicken argument and dropped it.”
“That’s a pity,” Ben Rainsford said. “It’s a good question.”
“It would be if it could be answered.”
“Maybe it can be,” Gerd said. “There’s a clue to it, right there. I’ll say that those fellows are on the edge of sapience, and it’s an even-money bet which side.”
“I’ll bet every sunstone in my bag they’re over.”
“Well, maybe they’re just slightly sapient,” Jimenez suggested.
Ruth Ortheris hooted at that. “That’s like talking about being just slightly dead or just slightly pregnant,” she said. “You either are or you aren’t.”
Gerd van Riebeek was talking at the same time. “This sapience question is just as important in my field as yours, Ruth. Sapience is the result of evolution by natural selection, just as much as a physical characteristic, and it’s the most important step in the evolution of any species, our own included.”
“Wait a minute, Gerd,” Rainsford said. “Ruth, what do you mean by that? Aren’t there degrees of sapience?”
“No. There are degrees of mentation—intelligence, if you prefer—just as there are degrees of temperature. When psychology becomes an exact science like physics, we’ll be able to calibrate mentation like temperature. But sapience is qualitatively different from nonsapience. It’s more than just a higher degree of mental temperature. You might call it a sort of mental boiling point.”
“I think that’s a damn good analogy,” Rainsford said. “But what happens when the boiling point is reached?”
“That’s what we have to find out,” van Riebeek told him. “That’s what I was talking about a moment ago. We don’t know any more about how sapience appeared today than we did in the year zero, or in the year 654 Pre-Atomic for that matter.”
“Wait a minute,” Jack interrupted. “Before we go any deeper, let’s agree on a definition of sapience.”
Van Riebeek laughed. “Ever try to get a definition of life from a biologist?” he asked. “Or a definition of number from a mathematician?”
“That’s about it.” Ruth looked at the Fuzzies, who were looking at their colored-ball construction as though wondering if they could add anything more without spoiling the design. “I’d say: a level of mentation qualitatively different from nonsapience in that it includes ability to symbolize ideas and store and transmit them, ability to generalize and ability to form abstract ideas. There; I didn’t say a word about talk-and-build-a-fire, did I?”
“Little Fuzzy symbolizes and generalizes,” Jack said. “He symbolizes a damnthing by three horns, and he symbolizes a rifle by a long thing that points and makes noises. Rifles kill animals. Harpies and damnthings are both animals. If a rifle will kill a harpy, it’ll kill a damnthing too.”
Juan Jimenez had been frowning in thought; he looked up and asked, “What’s the lowest known sapient race?”
“Yggdrasil Khooghras,” Gerd van Riebeek said promptly. “Any of you ever been on Yggdrasil?”
“I saw a man shot once on Mimir, for calling another man a son of a Khooghra,” Jack said. “The man who shot him had been on Yggdrasil and knew what he was being called.”
“I spent a couple of years among them,” Gerd said. “They do build fires; I’ll give them that. They char points on sticks to make spears. And they talk. I learned their language, all eighty-two words of it. I taught a few of the intelligentsia how to use machetes without maiming themselves, and there was one mental giant I could trust to carry some of my equipment, if I kept an eye on him, but I never let him touch my rifle or my camera.”
“Can they generalize?” Ruth asked.
“Honey, they can’t do nothin’ else but! Every word in their language is a high-order generalization. Hroosha, live-thing. Noosha, bad-thing. Dhishta, thing-to-eat. Want me to go on? There are only seventy-nine more of them.”
Before anybody could stop him, the communication screen got itself into an uproar. The Fuzzies all ran over in front of it, and Jack switched it on. The caller was a man in gray semiformals; he had wavy gray hair and a face that looked like Juan Jimenez’s twenty years from now.
“Good evening; Holloway here.”
“Oh, Mr. Holloway, good evening.” The caller shook hands with himself, turning on a dazzling smile. “I’m Leonard Kellogg, chief of the Company’s science division. I just heard the tape you made about the—the Fuzzies?” He looked down at the floor. “Are these some of the animals?”
“These are the Fuzzies.” He hoped it sounded like the correction it was intended to be. “Dr. Bennett Rainsford’s here with me now, and so are Dr. Jimenez, Dr. van Riebeek and Dr. Ortheris.” Out of the corner of his eye he could see Jimenez squirming as though afflicted with ants, van Riebeek getting his poker face battened down and Ben Rainsford suppressing a grin. “Some of us are out of screen range, and I’m sure you’ll want to ask a lot of questions. Pardon us a moment, while we close in.”
He ignored Kellogg’s genial protest that that wouldn’t be necessary until the chairs were placed facing the screen. As an afterthought, he handed Fuzzies around, giving Little Fuzzy to Ben, Ko-Ko to Gerd, Mitzi to Ruth, Mike to Jimenez and taking Mamma and Baby on his own lap.
Baby immediately started to climb up onto his head, as expected. It seemed to disconcert Kellogg, also as expected. He decided to teach Baby to thumb his nose when given some unobtrusive signal.
“Now, about that tape I recorded last evening,” he began.
“Yes, Mr. Holloway.” Kellogg’s smile was getting more mechanical every minute. He was having trouble keeping his eyes off Baby. “I must say, I was simply astounded at the high order of intelligence claimed for these creatures.”
“And you wanted to see how big a liar I was. I don’t blame you; I had trouble believing it myself at first.”
Kellogg gave a musically blithe laugh, showing even more dental equipment.
“Oh, no, Mr. Holloway; please don’t misunderstand me. I never thought anything like that.”
“I hope not,” Ben Rainsford said, not too pleasantly. “I vouched for Mr. Holloway’s statements, if you’ll recall.”
“Of course, Bennett; that goes without saying. Permit me to congratulate you upon a most remarkable scientific discovery. An entirely new order of mammals—”
“Which may be the ninth extrasolar sapient race,” Rainsford added.
“Good heavens, Bennett!” Kellogg jettisoned his smile and slid on a look of shocked surprise. “You surely can’t be serious?” He looked again at the Fuzzies, pulled the smile back on and gave a light laugh.
“I thought you’d heard that tape,” Rainsford said.
“Of course, and the things reported were most remarkable. But sapience! Just because they’ve been taught a few tricks, and use sticks and stones for weapons—” He got rid of the smile again, and quick-changed to seriousness. “Such an extreme claim must only be made after careful study.”
“Well, I won’t claim they’re sapient,” Ruth Ortheris told him. “Not till day after tomorrow, at the earliest. But they very easily could be. They have learning and reasoning capacity equal to that of any eight-year-old Terran Human child, and well above that of the adults of some recognizably sapient races. And they have not been taught tricks; they have learned by observation and reasoning.”
“Well, Dr. Kellogg, mentation levels isn’t my subject,” Jimenez took it up, “but they do have all the physical characteristics shared by other sapient races—lower limbs specialized for locomotion and upper limbs for manipulation, erect posture, stereoscopic vision, color perception, erect posture, hand with opposing thumb—all the characteristics we consider as prerequisite to the development of sapience.”
“I think they’re sapient, myself,” Gerd van Riebeek said, “but that’s not as important as the fact that they’re on the very threshold of sapience. This is the first race of this mental level anybody’s ever seen. I believe that study of the Fuzzies will help us solve the problem of how sapience developed in any race.” Kellogg had been laboring to pump up a head of enthusiasm; now he was ready to valve it off.
“But this is amazing! This will make scientific history! Now, of course, you all realize how pricelessly valuable these Fuzzies are. They must be brought at once to Mallorysport, where they can be studied under laboratory conditions by qualified psychologists, and—”
“No.”
Jack lifted Baby Fuzzy off his head and handed him to Mamma, and set Mamma on the floor. That was reflex; the thinking part of his brain knew he didn’t need to clear for action when arguing with the electronic image of a man twenty-five hundred miles away.
“Just forget that part of it and start over,” he advised.
Kellogg ignored him. “Gerd, you have your airboat; fix up some nice comfortable cages—”
“Kellogg!”
The man in the screen stopped talking and stared in amazed indignation. It was the first time in years he had been addressed by his naked patronymic, and possibly the first time in his life he had been shouted at.
“Didn’t you hear me the first time, Kellogg? Then stop gibbering about cages. These Fuzzies aren’t being taken anywhere.”
“But Mr. Holloway! Don’t you realize that these little beings must be carefully studied? Don’t you want them given their rightful place in the hierarchy of nature?”
“If you want to study them, come out here and do it. That’s so long as you don’t annoy them, or me. As far as study’s concerned, they’re being studied now. Dr. Rainsford’s studying them, and so are three of your people, and when it comes to that, I’m studying them myself.”
“And I’d like you to clarify that remark about qualified psychologists,” Ruth Ortheris added, in a voice approaching zero-Kelvin. “You wouldn’t be challenging my professional qualifications, would you?”
“Oh, Ruth, you know I didn’t mean anything like that. Please don’t misunderstand me,” Kellogg begged. “But this is highly specialized work—”
“Yes; how many Fuzzy specialists have you at Science Center, Leonard?” Rainsford wanted to know. “The only one I can think of is Jack Holloway, here.”
“Well, I’d thought of Dr. Mallin, the Company’s head psychologist.”
“He can come too, just as long as he understands that he’ll have to have my permission for anything he wants to do with the Fuzzies,” Jack said. “When can we expect you?”
Kellogg thought some time late the next afternoon. He didn’t have to ask how to get to the camp. He made a few efforts to restore the conversation to its original note of cordiality, gave that up as a bad job and blanked out. There was a brief silence in the living room. Then Jimenez said reproachfully:
“You certainly weren’t very gracious to Dr. Kellogg, Jack. Maybe you don’t realize it, but he is a very important man.”
“He isn’t important to me, and I wasn’t gracious to him at all. It doesn’t pay to be gracious to people like that. If you are, they always try to take advantage of it.”
“Why, I didn’t know you knew Len,” van Riebeek said.
“I never saw the individual before. The species is very common and widely distributed.” He turned to Rainsford. “You think he and this Mallin will be out tomorrow?”
“Of course they will. This is a little too big for underlings and non-Company people to be allowed to monkey with. You know, we’ll have to watch out or in a year we’ll be hearing from Terra about the discovery of a sapient race on Zarathustra; Fuzzy, fuzzy Kellogg. As Juan says, Dr. Kellogg is a very important man. That’s how he got important.”
THE RECORDED VOICE ceased; for a moment the record player hummed voicelessly. Loud in the silence, a photocell acted with a double click, opening one segment of the sun shielding and closing another at the opposite side of the dome. Space Commodore Alex Napier glanced up from his desk and out at the harshly angular landscape of Xerxes and the blackness of airless space beyond the disquieting close horizon. Then he picked up his pipe and knocked the heel out into the ashtray. Nobody said anything. He began packing tobacco into the bowl.
“Well, gentlemen?” He invited comment.
“Pancho?” Captain Conrad Greibenfeld, the Exec., turned to Lieutenant Ybarra, the chief psychologist.
“How reliable is this stuff?” Ybarra asked.
“Well, I knew Jack Holloway thirty years ago, on Fenris, when I was just an ensign. He must be past seventy now,” he parenthesized. “If he says he saw anything, I’ll believe it. And Bennett Rainsford’s absolutely reliable, of course.”
“How about the agent?” Ybarra insisted.
He and Stephen Aelborg, the Intelligence officer, exchanged glances. He nodded, and Aelborg said:
“One of the best. One of our own, lieutenant j.g., Naval Reserve. You don’t need to worry about credibility, Pancho.”
“They sound sapient to me,” Ybarra said. “You know, this is something I’ve always been half hoping and half afraid would happen.”
“You mean an excuse to intervene in that mess down there?” Greibenfeld asked.
Ybarra looked blankly at him for a moment. “No. No, I meant a case of borderline sapience; something our sacred talk-and-build-a-fire rule won’t cover. Just how did this come to our attention, Stephen?”
“Well, it was transmitted to us from Contact Center in Mallorysport late Friday night. There seem to be a number of copies of this tape around; our agent got hold of one of them and transmitted it to Contact Center, and it was relayed on to us, with the agent’s comments,” Aelborg said. “Contact Center ordered a routine surveillance inside Company House and, to play safe, at the Residency. At the time, there seemed no reason to give the thing any beat-to-quarters-and-man-guns treatment, but we got a report on Saturday afternoon—Mallorysport time, that is—that Leonard Kellogg had played off the copy of the tape that Juan Jimenez had made for file, and had alerted Victor Grego immediately.
“Of course, Grego saw the implications at once. He sent Kellogg and the chief Company psychologist, Ernst Mallin, out to Beta Continent with orders to brand Rainsford’s and Holloway’s claims as a deliberate hoax. Then the Company intends to encourage the trapping of Fuzzies for their fur, in hopes that the whole species will be exterminated before anybody can get out from Terra to check on Rainsford’s story.”
“I hadn’t heard that last detail before.”
“Well, we can prove it,” Aelborg assured him.
It sounded like a Victor Grego idea. He lit his pipe slowly. Damnit, he didn’t want to have to intervene. No Space Navy C.O. did. Justifying intervention on a Colonial planet was too much bother—always a board of inquiry, often a court-martial. And supersession of civil authority was completely against Service Doctrine. Of course, there were other and more important tenets of Service Doctrine. The sovereignty of the Terran Federation for one, and the inviolability of the Federation Constitution. And the rights of extraterrestrials, too. Conrad Greibenfeld, too, seemed to have been thinking about that.
“If those Fuzzies are sapient beings, that whole setup down there is illegal, Company, Colonial administration and all,” he said. “Zarathustra’s a Class-IV planet, and that’s all you can make out of it.”
“We won’t intervene unless we’re forced to. Pancho, I think the decision will be largely up to you.”
Pancho Ybarra was horrified.
“Good God, Alex! You can’t mean that. Who am I? A nobody. All I have is an ordinary M.D., and a Psych. D. Why, the best psychological brains in the Federation—”
“Aren’t on Zarathustra, Pancho. They’re on Terra, five hundred light-years away, six months’ ship voyage each way. Intervention, of course, is my responsibility, but the sapience question is yours. I don’t envy you, but I can’t relieve you of it.”
GERD VAN RIEBEEK’S suggestion that all three of the visitors sleep aboard the airboat hadn’t been treated seriously at all. Gerd himself was accommodated in the spare room of the living hut. Juan Jimenez went with Ben Rainsford to his camp for the night. Ruth Ortheris had the cabin of the boat to herself. Rainsford was on the screen next morning, while Jack and Gerd and Ruth and the Fuzzies were having breakfast; he and Jimenez had decided to take his airjeep and work down from the head of Cold Creek in the belief that there must be more Fuzzies around in the woods.
Both Gerd and Ruth decided to spend the morning at the camp and get acquainted with the Fuzzies on hand. The family had had enough breakfast to leave them neutral on the subject of land-prawns, and they were given another of the new toys, a big colored ball. They rolled it around in the grass for a while, decided to save it for their evening romp and took it into the house. Then they began playing aimlessly among some junk in the shed outside the workshop. Once in a while one of them would drift away to look for a prawn, more for sport than food.
Ruth and Gerd and Jack were sitting at the breakfast table on the grass, talking idly and trying to think of excuses for not washing the dishes. Mamma Fuzzy and Baby were poking about in the tall grass. Suddenly Mamma gave a shrill cry and started back for the shed, chasing Baby ahead of her and slapping him on the bottom with the flat of her chopper-digger to hurry him along.
Jack started for the house at a run. Gerd grabbed his camera and jumped up on the table. It was Ruth who saw the cause of the disturbance.
“Jack! Look, over there!” She pointed to the edge of the clearing. “Two strange Fuzzies!”
He kept on running, but instead of the rifle he had been going for, he collected his movie camera, two of the spare chopper-diggers and some Extee Three. When he emerged again, the two Fuzzies had come into the clearing and stood side by side, looking around. Both were females, and they both carried wooden prawn-killers.
“You have plenty of film?” he asked Gerd. “Here, Ruth; take this.” He handed her his own camera. “Keep far enough away from me to get what I’m doing and what they’re doing. I’m going to try to trade with them.”
He went forward, the steel weapons in his hip pocket and the Extee Three in his hand, talking softly and soothingly to the newcomers. When he was as close to them as he could get without stampeding them, he stopped.
“Our gang’s coming up behind you,” Gerd told him. “Regular skirmish line; choppers at high port. Now they’ve stopped, about thirty feet behind you.”
He broke off a piece of Extee Three, put it in his mouth and ate it. Then he broke off two more pieces and held them out. The two Fuzzies were tempted, but not to the point of rashness. He threw both pieces within a few feet of them. One darted forward, threw a piece to her companion and then snatched the other piece and ran back with it. They stood together, nibbling and making soft delighted noises.
His own family seemed to disapprove strenuously of this lavishing of delicacies upon outsiders. However, the two strangers decided that it would be safe to come closer, and soon he had them taking bits of field ration from his hand. Then he took the two steel chopper-diggers out of his pocket, and managed to convey the idea that he wanted to trade. The two strange Fuzzies were incredulously delighted. This was too much for his own tribe; they came up yeeking angrily.
The two strange females retreated a few steps, their new weapons ready. Everybody seemed to expect a fight, and nobody wanted one. From what he could remember of Old Terran history, this was a situation which could develop into serious trouble. Then Ko-Ko advanced, dragging his chopper-digger in an obviously pacific manner, and approached the two females, yeeking softly and touching the first one and then the other. Then he laid his weapon down and put his foot on it. The two females began stroking and caressing him.
Immediately the crisis evaporated. The others of the family came forward, stuck their weapons in the ground and began fondling the strangers. Then they all sat in circle, swaying their bodies rhythmically and making soft noises. Finally Ko-Ko and the two females rose, picked up their weapons and started for the woods.
“Jack, stop them,” Ruth called out. “They’re going away.”
“If they want to go, I have no right to stop them.”
When they were almost at the edge of the woods, Ko-Ko stopped, drove the point of his weapon into the ground and came running back to Pappy Jack, throwing his arms around the human knees and yeeking. Jack stooped and stroked him, but didn’t try to pick him up. One of the two females pulled his chopper-digger out, and they both came back slowly. At the same time, Little Fuzzy, Mamma Fuzzy, Mike and Mitzi came running back. For a while, all the Fuzzies embraced one another, yeeking happily. Then they all trooped across the grass and went into the house.
“Get that all, Gerd?” he asked.
“On film, yes. That’s the only way I did, though. What happened?”
“You have just made the first film of intertribal social and mating customs, Zarathustran Fuzzy. This is the family’s home; they don’t want any strange Fuzzies hanging around. They were going to run the girls off. Then Ko-Ko decided he liked their looks, and he decided he’d team up with them. That made everything different; the family sat down with them to tell them what a fine husband they were getting and to tell Ko-Ko good-bye. Then Ko-Ko remembered that he hadn’t told me good-bye, and he came back. The family decided that two more Fuzzies wouldn’t be in excess of the carrying capacity of this habitat, seeing what a good provider Pappy Jack is, so now I should imagine they’re showing the girls the family treasures. You know, they married into a mighty well-to-do family.”
The girls were named Goldilocks and Cinderella. When lunch was ready, they were all in the living room, with the viewscreen on; after lunch, the whole gang went into the bedroom for a nap on Pappy Jack’s bed. He spent the afternoon developing movie film, while Gerd and Ruth wrote up the notes they had made the day before and collaborated on an account of the adoption. By late afternoon, when they were finished, the Fuzzies came out for a frolic and prawn hunt.
They all heard the aircar before any of the human people did, and they all ran over and climbed up on the bench beside the kitchen door. It was a constabulary cruise car; it landed, and a couple of troopers got out, saying that they’d stopped to see the Fuzzies. They wanted to know where the extras had come from, and when Jack told them, they looked at one another.
“Next gang that comes along, call us and keep them entertained till we can get here,” one of them said. “We want some at the post, for prawns if nothing else.”
“What’s George’s attitude?” he asked. “The other night, when he was here, he seemed half scared of them.”
“Aah, he’s got over that,” one of the troopers said. “He called Ben Rainsford; Ben said they were perfectly safe. Hey, Ben says they’re not animals; they’re people.”
He started to tell them about some of the things the Fuzzies did. He was talking when the Fuzzies heard another aircar and called attention to it. This time, it was Ben Rainsford and Juan Jimenez. They piled out as soon as they were off contragravity, dragging cameras after them.
“Jack, there were Fuzzies all over the place up there,” Rainsford began, while he was getting out. “All headed down this way; regular volkerwanderung. We saw over fifty of them—four families, and individuals and pairs. I’m sure we missed ten for every one we saw.”
“We better get up there with a car tomorrow,” one of the troopers said. “Ben, just where were you?”
“I’ll show you on the map.” Then he saw Goldilocks and Cinderella. “Hey! Where’d you two girls come from? I never saw you around here before.”
There was another clearing across the stream, with a log footbridge and path to the camp. Jack guided the big airboat down onto it, and put his airjeep alongside with the canopy up. There were two men on the forward deck of the boat, Kellogg and another man who would be Ernst Mallin. A third man came out of the control cabin after the boat was off contragravity. Jack didn’t like Mallin. He had a tight, secretive face, with arrogance and bigotry showing underneath. The third man was younger. His face didn’t show anything much, but his coat showed a bulge under the left arm. After being introduced by Kellogg, Mallin introduced him as Kurt Borch, his assistant.
Mallin had to introduce Borch again at the camp, not only to Ben Rainsford but also to van Riebeek, to Jimenez and even to Ruth Ortheris, which seemed a little odd. Ruth seemed to think so, too, and Mallin hastened to tell her that Borch was with Personnel, giving some kind of tests. That appeared to puzzle her even more. None of the three seemed happy about the presence of the constabulary troopers, either; they were all relieved when the cruise car lifted out.
Kellogg became interested in the Fuzzies immediately, squatting to examine them. He said something to Mallin, who compressed his lips and shook his head, saying:
“We simply cannot assume sapience until we find something in their behavior which cannot be explained under any other hypothesis. We would be much safer to assume nonsapience and proceed to test that assumption.”
That seemed to establish the keynote. Kellogg straightened, and he and Mallin started one of those “of course I agree, doctor, but don’t you find, on the other hand, that you must agree” sort of arguments, about the difference between scientific evidence and scientific proof. Jimenez got into it to the extent of agreeing with everything Kellogg said, and differing politely with everything Mallin said that he thought Kellogg would differ with. Borch said nothing; he just stood and looked at the Fuzzies with ill-concealed hostility. Gerd and Ruth decided to help getting dinner.
They ate outside on the picnic table, with the Fuzzies watching them interestedly. Kellogg and Mallin carefully avoided discussing them. It wasn’t until after dusk, when the Fuzzies brought their ball inside and everybody was in the living room, that Kellogg, adopting a presiding officer manner, got the conversation onto the subject. For some time, without giving anyone else an opportunity to say anything, he gushed about what an important discovery the Fuzzies were. The Fuzzies themselves ignored him and began dismantling the stick-and-ball construction. For a while Goldilocks and Cinderella watched interestedly, and then they began assisting.
“Unfortunately,” Kellogg continued, “so much of our data is in the form of uncorroborated statements by Mr. Holloway. Now, please don’t misunderstand me. I don’t, myself, doubt for a moment anything Mr. Holloway said on that tape, but you must realize that professional scientists are most reluctant to accept the unsubstantiated reports of what, if you’ll pardon me, they think of as nonqualified observers.”
“Oh, rubbish, Leonard!” Rainsford broke in impatiently. “I’m a professional scientist, of a good many more years’ standing than you, and I accept Jack Holloway’s statements. A frontiersman like Jack is a very careful and exact observer. People who aren’t don’t live long on frontier planets.”
“Now, please don’t misunderstand me,” Kellogg reiterated. “I don’t doubt Mr. Holloway’s statements. I was just thinking of how they would be received on Terra.”
“I shouldn’t worry about that, Leonard. The Institute accepts my reports, and I’m vouching for Jack’s reliability. I can substantiate most of what he told me from personal observation.”
“Yes, and there’s more than just verbal statements,” Gerd van Riebeek chimed in. “A camera is not a nonqualified observer. We have quite a bit of film of the Fuzzies.”
“Oh, yes; there was some mention of movies,” Mallin said. “You don’t have any of them developed yet, do you?”
“Quite a lot. Everything except what was taken out in the woods this afternoon. We can run them off right now.”
He pulled down the screen in front of the gunrack, got the film and loaded his projector. The Fuzzies, who had begun on a new stick-and-ball construction, were irritated when the lights went out, then wildly excited when Little Fuzzy, digging a toilet pit with the wood chisel, appeared. Little Fuzzy in particular was excited about that; if he didn’t recognize himself, he recognized the chisel. Then there were pictures of Little Fuzzy killing and eating land-prawns, Little Fuzzy taking the nut off the bolt and putting it on again, and pictures of the others, after they had come in, hunting and at play. Finally, there was the film of the adoption of Goldilocks and Cinderella.
“What Juan and I got this afternoon, up in the woods, isn’t so good, I’m afraid,” Rainsford said when the show was over and the lights were on again. “Mostly it’s rear views disappearing into the brush. It was very hard to get close to them in the jeep. Their hearing is remarkably acute. But I’m sure the pictures we took this afternoon will show the things they were carrying—wooden prawn-killers like the two that were traded from the new ones in that last film.”
Mallin and Kellogg looked at one another in what seemed oddly like consternation.
“You didn’t tell us there were more of them around,” Mallin said, as though it were an accusation of duplicity. He turned to Kellogg. “This alters the situation.”
“Yes, indeed, Ernst,” Kellogg burbled delightedly. “This is a wonderful opportunity. Mr. Holloway, I understand that all this country up here is your property, by land-grant purchase. That’s right, isn’t it? Well, would you allow us to camp on that clearing across the run, where our boat is now? We’ll get prefab huts—Red Hill’s the nearest town, isn’t it?—and have a Company construction gang set them up for us, and we won’t be any bother at all to you. We had only intended staying tonight on our boat, and returning to Mallorysport in the morning, but with all these Fuzzies swarming around in the woods, we can’t think of leaving now. You don’t have any objection, do you?”
He had lots of objections. The whole business was rapidly developing into an acute pain in the neck for him. But if he didn’t let Kellogg camp across the run, the three of them could move seventy to eighty miles in any direction and be off his land. He knew what they’d do then. They’d live-trap or sleep-gas Fuzzies; they’d put them in cages, and torment them with maze and electric shock experiments, and kill a few for dissection, or maybe not bother killing them first. On his own land, if they did anything like that, he could do something about it.
“Not at all. I’ll have to remind you again, though, that you’re to treat these little people with consideration.”
“Oh, we won’t do anything to your Fuzzies,” Mallin said.
“You won’t hurt any Fuzzies. Not more than once, anyhow.”
THE NEXT MORNING, during breakfast, Kellogg and Kurt Borch put in an appearance, Borch wearing old clothes and field boots and carrying his pistol on his belt. They had a list of things they thought they would need for their camp. Neither of them seemed to have more than the foggiest notion of camp requirements. Jack made some suggestions which they accepted. There was a lot of scientific equipment on the list, including an X-ray machine. He promptly ran a pencil line through that.
“We don’t know what these Fuzzies’ level of radiation tolerance is. We’re not going to find out by overdosing one of my Fuzzies.”
Somewhat to his surprise, neither of them gave him any argument. Gerd and Ruth and Kellogg borrowed his airjeep and started north; he and Borch went across the run to make measurements after Rainsford and Jimenez arrived and picked up Mallin. Borch took off soon after with the boat for Red Hill. Left alone, he loafed around the camp, and developed the rest of the movie film, making three copies of everything. Toward noon, Borch brought the boat back, followed by a couple of scow-like farmboats. In a few hours, the Company construction men from Red Hill had the new camp set up. Among other things, they brought two more airjeeps.
The two jeeps returned late in the afternoon, everybody excited. Between them, the parties had seen almost a hundred Fuzzies, and had found three camps, two among rocks and one in a hollow pool-ball tree. All three had been spotted by belts of filled-in toilet pits around them; two had been abandoned and the third was still occupied. Kellogg insisted on playing host to Jack and Rainsford for dinner at the camp across the run. The meal, because everything had been brought ready-cooked and only needed warming, was excellent.
Returning to his own camp with Rainsford, Jack found the Fuzzies finished with their evening meal and in the living room, starting a new construction—he could think of no other name for it—with the molecule-model balls and sticks. Goldilocks left the others and came over to him with a couple of balls fastened together, holding them up with one hand while she pulled his trouser leg with the other.
“Yes, I see. It’s very beautiful,” he told her.
She tugged harder and pointed at the thing the others were making. Finally, he understood.
“She wants me to work on it, too,” he said. “Ben, you know where the coffee is; fix us a pot. I’m going to be busy here.”
He sat down on the floor, and was putting sticks and balls together when Ben brought in the coffee. This was more fun than he’d had in a couple of days. He said so while Ben was distributing Extee Three to the Fuzzies.
“Yes, I ought to let you kick me all around the camp for getting this started,” Rainsford said, pouring the coffee. “I could make some excuses, but they’d all sound like ‘I didn’t know it was loaded.’ ”
“Hell, I didn’t know it was loaded, either.” He rose and took his coffee cup, blowing on it to cool it. “What do you think Kellogg’s up to, anyhow? That whole act he’s been putting on since he came here is phony as a nine-sol bill.”
“What I told you, evening before last,” Rainsford said. “He doesn’t want non-Company people making discoveries on Zarathustra. You notice how hard he and Mallin are straining to talk me out of sending a report back to Terra before he can investigate the Fuzzies? He wants to get his own report in first. Well, the hell with him! You know what I’m going to do? I’m going home, and I’m going to sit up all night getting a report into shape. Tomorrow morning I’m going to give it to George Lunt and let him send it to Mallorysport in the constabulary mail pouch. It’ll be on a ship for Terra before any of this gang knows it’s been sent. Do you have any copies of those movies you can spare?”
“About a mile and a half. I made copies of everything, even the stuff the others took.”
“Good. We’ll send that, too. Let Kellogg read about it in the papers a year from now.” He thought for a moment, then said: “Gerd and Ruth and Juan are bunking at the other camp now; suppose I move in here with you tomorrow. I assume you don’t want to leave the Fuzzies alone while that gang’s here. I can help you keep an eye on them.”
“But, Ben you don’t want to drop whatever else you’re doing—”
“What I’m doing, now, is learning to be a Fuzzyologist, and this is the only place I can do it. I’ll see you tomorrow, after I stop at the constabulary post.”
THE PEOPLE ACROSS the run—Kellogg, Mallin and Borch, and van Riebeek, Jimenez and Ruth Ortheris—were still up when Rainsford went out to his airjeep. After watching him lift out, Jack went back into the house, played with his family in the living room for a while and went to bed. The next morning he watched Kellogg, Ruth and Jimenez leave in one jeep and, shortly after, Mallin and van Riebeek in the other. Kellogg didn’t seem to be willing to let the three who had come to the camp first wander around unchaperoned. He wondered about that.
Ben Rainsford’s airjeep came over the mountains from the south in the late morning and settled onto the grass. Jack helped him inside with his luggage, and then they sat down under the big featherleaf trees to smoke their pipes and watch the Fuzzies playing in the grass. Occasionally they saw Kurt Borch pottering around outside the other camp.
“I sent the report off,” Rainsford said, then looked at his watch. “It ought to be on the mail boat for Mallorysport by now; this time tomorrow it’ll be in hyperspace for Terra. We won’t say anything about it; just sit back and watch Len Kellogg and Ernst Mallin working up a sweat trying to talk us out of sending it.” He chuckled. “I made a definite claim of sapience; by the time I got the report in shape to tape off, I couldn’t see any other alternative.”
“Damned if I can. You hear that, kids?” he asked Mike and Mitzi, who had come over in hope that there might be goodies for them. “Uncle Ben says you’re sapient.”
“Yeek?”
“They want to know if it’s good to eat. What’ll happen now?”
“Nothing, for about a year. Six months from now, when the ship gets in, the Institute will release it to the press, and then they’ll send an investigation team here. So will any of the other universities or scientific institutes that may be interested. I suppose the government’ll send somebody, too. After all, subcivilized natives on colonized planets are wards of the Terran Federation.”
He didn’t know that he liked that. The less he had to do with the government the better, and his Fuzzies were wards of Pappy Jack Holloway. He said as much.
Rainsford picked up Mitzi and stroked her. “Nice fur,” he said. “Fur like that would bring good prices. It will, if we don’t get these people recognized as sapient beings.”
He looked across the run at the new camp and wondered. Maybe Leonard Kellogg saw that, too, and saw profits for the Company in Fuzzy fur.
The airjeeps returned in the middle of the afternoon, first Mallin’s, and then Kellogg’s. Everybody went inside. An hour later, a constabulary car landed in front of the Kellogg camp. George Lunt and Ahmed Khadra got out. Kellogg came outside, spoke with them and then took them into the main living hut. Half an hour later, the lieutenant and the trooper emerged, lifted their car across the run and set it down on the lawn. The Fuzzies ran to meet them, possibly expecting more whistles, and followed them into the living room. Lunt and Khadra took off their berets, but made no move to unbuckle their gun belts.
“We got your package off all right, Ben,” Lunt said. He sat down and took Goldilocks on his lap; immediately Cinderella jumped up, also. “Jack, what the hell’s that gang over there up to anyhow?”
“You got that, too?”
“You can smell it on them for a mile, against the wind. In the first place, that Borch. I wish I could get his prints; I’ll bet we have them on file. And the whole gang’s trying to hide something, and what they’re trying to hide is something they’re scared of, like a body in a closet. When we were over there, Kellogg did all the talking; anybody else who tried to say anything got shut up fast. Kellogg doesn’t like you, Jack, and he doesn’t like Ben, and he doesn’t like the Fuzzies. Most of all he doesn’t like the Fuzzies.”
“Well, I told you what I thought this morning,” Rainsford said. “They don’t want outsiders discovering things on this planet. It wouldn’t make them look good to the home office on Terra. Remember, it was some non-Company people who discovered the first sunstones, back in ’Forty-eight.”
George Lunt looked thoughtful. On him, it was a scowl.
“I don’t think that’s it, Ben. When we were talking to him, he admitted very freely that you and Jack discovered the Fuzzies. The way he talked, he didn’t seem to think they were worth discovering at all. And he asked a lot of funny questions about you, Jack. The kind of questions I’d ask if I was checking up on somebody’s mental competence.” The scowl became one of anger now. “By God, I wish I had an excuse to question him—with a veridicator!”
Kellogg didn’t want the Fuzzies to be sapient beings. If they weren’t they’d be... fur-bearing animals. Jack thought of some overfed society dowager on Terra or Baldur, wearing the skins of Little Fuzzy and Mamma Fuzzy and Mike and Mitzi and Ko-Ko and Cinderella and Goldilocks wrapped around her adipose carcass. It made him feel sick.
TUESDAY DAWNED HOT and windless, a scarlet sun coming up in a hard, brassy sky. The Fuzzies, who were in to wake Pappy Jack with their whistles, didn’t like it; they were edgy and restless. Maybe it would rain today after all. They had breakfast outside on the picnic table, and then Ben decided he’d go back to his camp and pick up a few things he hadn’t brought and now decided he needed.
“My hunting rifle’s one,” he said, “and I think I’ll circle down to the edge of the brush country and see if I can pick off a zebralope. We ought to have some more fresh meat.”
So, after eating, Rainsford got into his jeep and lifted away. Across the run, Kellogg and Mallin were walking back and forth in front of the camp, talking earnestly. When Ruth Ortheris and Gerd van Riebeek came out, they stopped, broke off their conversation and spoke briefly with them. Then Gerd and Ruth crossed the footbridge and came up the path together.
The Fuzzies had scattered, by this time, to hunt prawns. Little Fuzzy and Ko-Ko and Goldilocks ran to meet them; Ruth picked Goldilocks up and carried her, and Ko-Ko and Little Fuzzy ran on ahead. They greeted Jack, declining coffee; Ruth sat down in a chair with Goldilocks, Little Fuzzy jumped up on the table and began looking for goodies, and when Gerd stretched out on his back on the grass Ko-Ko sat down on his chest.
“Goldilocks is my favorite Fuzzy,” Ruth was saying. “She is the sweetest thing. Of course, they’re all pretty nice. I can’t get over how affectionate and trusting they are; the ones we saw out in the woods were so timid.”
“Well, the ones out in the woods don’t have any Pappy Jack to look after them,” Gerd said. “I’d imagine they’re very affectionate among themselves, but they have so many things to be afraid of. You know, there’s another prerequisite for sapience. It develops in some small, relatively defenseless, animal surrounded by large and dangerous enemies he can’t outrun or outfight. So, to survive, he has to learn to outthink them. Like our own remote ancestors, or like Little Fuzzy; he had his choice of getting sapient or getting exterminated.”
Ruth seemed troubled. “Gerd, Dr. Mallin has found absolutely nothing about them that indicates true sapience.”
“Oh, Mallin be bloodied; he doesn’t know what sapience is any more than I do. And a good deal less than you do, I’d say. I think he’s trying to prove that the Fuzzies aren’t sapient.”
Ruth looked startled. “What makes you say that?”
“It’s been sticking out all over him ever since he came here. You’re a psychologist; don’t tell me you haven’t seen it. Maybe if the Fuzzies were proven sapient it would invalidate some theory he’s gotten out of a book, and he’d have to do some thinking for himself. He wouldn’t like that. But you have to admit he’s been fighting the idea, intellectually and emotionally, right from the start. Why, they could sit down with pencils and slide rules and start working differential calculus and it wouldn’t convince him.”
“Dr. Mallin’s trying to—” she began angrily. Then she broke it off. “Jack, excuse us. We didn’t really come over here to have a fight. We came to meet some Fuzzies. Didn’t we, Goldilocks?”
Goldilocks was playing with the silver charm on the chain around her neck, holding it to her ear and shaking it to make it tinkle, making small delighted sounds. Finally she held it up and said, “Yeek?”
“Yes, sweetie-pie, you can have it.” Ruth took the chain from around her neck and put it over Goldilocks’ head; she had to loop it three times before it would fit. “There now; that’s your very own.”
“Oh, you mustn’t give her things like that.”
“Why not. It’s just cheap trade-junk. You’ve been on Loki, Jack, you know what it is.” He did; he’d traded stuff like that to the natives himself. “Some of the girls at the hospital there gave it to me for a joke. I only wear it because I have it. Goldilocks likes it a lot better than I do.”
An airjeep rose from the other side and floated across. Juan Jimenez was piloting it; Ernst Mallin stuck his head out the window on the right, asked her if she were ready and told Gerd that Kellogg would pick him up in a few minutes. After she had gotten into the jeep and it had lifted out, Gerd put Ko-Ko off his chest and sat up, getting cigarettes from his shirt pocket.
“I don’t know what the devil’s gotten into her,” he said, watching the jeep vanish. “Oh, yes, I do. She’s gotten the Word from On High. Kellogg hath spoken. Fuzzies are just silly little animals,” he said bitterly.
“You work for Kellogg, too, don’t you?”
“Yes. He doesn’t dictate my professional opinion, though. You know, I thought, in the evil hour when I took this job—” He rose to his feet, hitching his belt to balance the weight of the pistol on the right against the camera, binoculars on the left, and changed the subject abruptly. “Jack, has Ben Rainsford sent a report on the Fuzzies to the Institute yet?” he asked.
“Why?”
“If he hasn’t, tell him to hurry up and get one in.”
There wasn’t time to go into that further. Kellogg’s jeep was rising from the camp across the run and approaching.
He decided to let the breakfast dishes go till after lunch. Kurt Borch had stayed behind at the Kellogg camp, so he kept an eye on the Fuzzies and brought them back when they started to stray toward the footbridge. Ben Rainsford hadn’t returned by lunchtime, but zebralope hunting took a little time, even from the air. While he was eating, outside, one of the rented airjeeps returned from the northeast in a hurry, disgorging Ernst Mallin, Juan Jimenez and Ruth Ortheris. Kurt Borch came hurrying out; they talked for a few minutes, and then they all went inside. A little later, the second jeep came in, even faster, and landed; Kellogg and van Riebeek hastened into the living hut. There wasn’t anything more to see. He carried the dishes into the kitchen and washed them, and the Fuzzies went into the bedroom for their nap.
He was sitting at the table in the living room when Gerd van Riebeek knocked on the open door.
“Jack, can I talk to you for a minute?” he asked.
“Sure. Come in.”
Van Riebeek entered, unbuckling his gun belt. He shifted a chair so that he could see the door from it, and laid the belt on the floor at his feet when he sat down. Then he began to curse Leonard Kellogg in four or five languages.
“Well, I agree, in principle; why in particular, though?”
“You know what that son of a Kooghra’s doing?” Gerd asked. “He and that—” He used a couple of Sheshan words, viler than anything in Lingua Terra. “—that quack headshrinker, Mallin, are preparing a report, accusing you and Ben Rainsford of perpetrating a deliberate scientific hoax. You taught the Fuzzies some tricks; you and Rainsford, between you, made those artifacts yourselves and the two of you are conspiring to foist the Fuzzies off as sapient beings. Jack, if it weren’t so goddamn stinking contemptible, it would be the biggest joke of the century!”
“I take it they wanted you to sign this report, too?”
“Yes, and I told Kellogg he could—” What Kellogg could do, it seemed, was both appalling and physiologically impossible. He cursed again, and then lit a cigarette and got hold of himself. “Here’s what happened. Kellogg and I went up that stream, about twenty miles down Cold Creek, the one you’ve been working on, and up onto the high flat to a spring and a stream that flows down in the opposite direction. Know where I mean? Well, we found where some Fuzzies had been camping, among a lot of fallen timber. And we found a little grave, where the Fuzzies had buried one of their people.”
He should have expected something like that, and yet it startled him. “You mean, they bury their dead? What was the grave like?”
“A little stone cairn, about a foot and a half by three, a foot high. Kellogg said it was just a big toilet pit, but I was sure of what it was. I opened it. Stones under the cairn, and then filled-in earth, and then a dead Fuzzy wrapped in grass. A female; she’d been mangled by something, maybe a bush-goblin. And get this Jack; they’d buried her prawn-stick with her.”
“They bury their dead! What was Kellogg doing, while you were opening the grave?”
“Dithering around having ants. I’d been taking snaps of the grave, and I was burbling away like an ass about how important this was and how it was positive proof of sapience, and he was insisting that we get back to camp at once. He called the other jeep and told Mallin to get to camp immediately, and Mallin and Ruth and Juan were there when we got in. As soon as Kellogg told them what we’d found, Mallin turned fish-belly white and wanted to know how we were going to suppress it. I asked him if he was nuts, and then Kellogg came out with it. They don’t dare let the Fuzzies be proven sapient.”
“Because the Company wants to sell Fuzzy furs?”
Van Riebeek looked at him in surprise. “I never thought of that. I doubt if they did, either. No. Because if the Fuzzies are sapient beings, the Company’s charter is automatically void.”
This time Jack cursed, not Kellogg but himself.
“I am a senile old dotard! Good Lord, I know colonial law; I’ve been skating on the edge of it on more planets than you’re years old. And I never thought of that; why, of course it would. Where are you now, with the Company, by the way?”
“Out, but I couldn’t care less. I have enough in the bank for the trip back to Terra, not counting what I can raise on my boat and some other things. Xeno-naturalists don’t need to worry about finding jobs. There’s Ben’s outfit, for instance. And, brother, when I get back to Terra, what I’ll spill about this deal!”
“If you get back. If you don’t have an accident before you get on the ship.” He thought for a moment. “Know anything about geology?”
“Why, some; I have to work with fossils. I’m as much a paleontologist as a zoologist. Why?”
“How’d you like to stay here with me and hunt fossil jellyfish for a while? We won’t make twice as much, together, as I’m making now, but you can look one way while I’m looking the other, and we may both stay alive longer that way.”
“You mean that, Jack?”
“I said it, didn’t I?”
Van Riebeek rose and held out his hand; Jack came around the table and shook it. Then he reached back and picked up his belt, putting it on.
“Better put yours on, too, partner. Borch is probably the only one we’ll need a gun for, but—”
Van Riebeek buckled on his belt, then drew his pistol and worked the slide to load the chamber. “What are we going to do?” he asked.
“Well, we’re going to try to handle it legally. Fact is, I’m even going to call the cops.”
He punched out a combination on the communication screen. It lighted and opened a window into the constabulary post. The sergeant who looked out of it recognized him and grinned.
“Hi, Jack. How’s the family?” he asked. “I’m coming up, one of these evenings, to see them.”
“You can see some now.” Ko-Ko and Goldilocks and Cinderella were coming out of the hall from the bedroom; he gathered them up and put them on the table. The sergeant was fascinated. Then he must have noticed that both Jack and Gerd were wearing their guns in the house. His eyes narrowed slightly.
“You got problems, Jack?” he asked.
“Little ones; they may grow, though. I have some guests here who have outstayed their welcome. For the record, better make it that I have squatters I want evicted. If there were a couple of blue uniforms around, maybe it might save me the price of a few cartridges.”
“I read you. George was mentioning that you might regret inviting that gang to camp on you.” He picked up a handphone. “Calderon to Car Three,” he said. “Do you read me, Three? Well, Jack Holloway’s got a little squatter trouble. Yeah; that’s it. He’s ordering them off his grant, and he thinks they might try to give him an argument. Yeah, sure, Peace Lovin’ Jack Holloway, that’s him. Well, go chase his squatters for him, and if they give you anything about being Company big wheels, we don’t care what kind of wheels they are, just so’s they start rolling.” He replaced the phone. “Look for them in about an hour, Jack.”
“Why, thanks, Phil. Drop in some evening when you can hang up your gun and stay awhile.”
He blanked the screen and began punching again. This time he got a girl, and then the Company construction boss at Red Hill.
“Oh, hello, Jack; is Dr. Kellogg comfortable?”
“Not very. He’s moving out this afternoon. I wish you’d have your gang come up with those scows and get that stuff out of my backyard.”
“Well, he told us he was staying for a couple of weeks.”
“He got his mind changed for him. He’s to be off my land by sunset.”
The Company man looked troubled. “Jack, you haven’t been having trouble with Dr. Kellogg, have you?” he asked. “He’s a big man with the Company.”
“That’s what he tells me. You’ll still have to come and get that stuff, though.”
He blanked the screen. “You know,” he said, “I think it would be no more than fair to let Kellogg in on this. What’s his screen combination?”
Gerd supplied it, and he punched it out. One of those tricky special Company combinations. Kurt Borch appeared in the screen immediately.
“I want to talk to Kellogg.”
“Doctor Kellogg is very busy, at present.”
“He’s going to be a damned sight busier; this is moving day. The whole gang of you have till eighteen hundred to get off my grant.”
Borch was shoved aside, and Kellogg appeared. “What’s this nonsense?” he demanded angrily.
“You’re ordered to move. You want to know why? I can let Gerd van Riebeek talk to you; I think there are a few things he’s forgotten to call you.”
“You can’t order us out like this. Why, you gave us permission—”
“Permission cancelled. I’ve called Mike Hennen in Red Hill; he’s sending his scows back for the stuff he brought here. Lieutenant Lunt will have a couple of troopers here, too. I’ll expect you to have your personal things aboard your airboat when they arrive.”
He blanked the screen while Kellogg was trying to tell him that it was all a misunderstanding.
“I think that’s everything. It’s quite a while till sundown,” he added, “but I move for suspension of rules while we pour a small libation to sprinkle our new partnership. Then we can go outside and observe the enemy.”
There was no observable enemy action when they went out and sat down on the bench by the kitchen door. Kellogg would be screening Mike Hennen and the constabulary post for verification, and there would be a lot of gathering up and packing to do. Finally, Kurt Borch emerged with a contragravity lifter piled with boxes and luggage, and Jimenez walking beside to steady the load. Jimenez climbed up onto the airboat and Borch floated the load up to him and then went back into the huts. This was repeated several times. In the meantime, Kellogg and Mallin seemed to be having some sort of exchange of recriminations in front. Ruth Ortheris came out, carrying a briefcase, and sat down on the edge of a table under the awning.
Neither of them had been watching the Fuzzies, until they saw one of them start down the path toward the footbridge, a glint of silver at the throat identifying Goldilocks.
“Look at that fool kid; you stay put, Gerd, and I’ll bring her back.”
He started down the path; by the time he had reached the bridge, Goldilocks was across and had vanished behind one of the airjeeps parked in front of the Kellogg camp. When he was across and within twenty feet of the vehicle, he heard a sound he had never heard before—a shrill, thin shriek, like a file on saw teeth. At the same time, Ruth’s voice screamed.
“Don’t! Leonard, stop that!”
As he ran around the jeep, the shrieking broke off suddenly. Goldilocks was on the ground, her fur reddened. Kellogg stood over her, one foot raised. He was wearing white shoes, and they were both spotted with blood. He stamped the foot down on the little bleeding body, and then Jack was within reach of him, and something crunched under the fist he drove into Kellogg’s face. Kellogg staggered and tried to raise his hands; he made a strangled noise, and for an instant the idiotic thought crossed Jack’s mind that he was trying to say, “Now, please don’t misunderstand me.” He caught Kellogg’s shirt front in his left hand, and punched him again in the face, and again, and again. He didn’t know how many times he punched Kellogg before he heard Ruth Ortheris’ voice:
“Jack! Watch out! Behind you!”
He let go of Kellogg’s shirt and jumped aside, turning and reaching for his gun. Kurt Borch, twenty feet away, had a pistol drawn and pointed at him.
His first shot went off as soon as the pistol was clear of the holster. He fired the second while it was still recoiling; there was a spot of red on Borch’s shirt that gave him an aiming point for the third. Borch dropped the pistol he hadn’t been able to fire, and started folding at the knees and then at the waist. He went down in a heap on his face.
Behind him, Gerd van Riebeek’s voice was saying, “Hold it, all of you; get your hands up. You, too, Kellogg.”
Kellogg, who had fallen, pushed himself erect. Blood was gushing from his nose, and he tried to stanch it on the sleeve of his jacket. As he stumbled toward his companions, he blundered into Ruth Ortheris, who pushed him angrily away from her. Then she went to the little crushed body, dropping to her knees beside it and touching it. The silver charm bell on the neck chain jingled faintly. Ruth began to cry.
Juan Jimenez had climbed down from the airboat; he was looking at the body of Kurt Borch in horror.
“You killed him!” he accused. A moment later, he changed that to “murdered.” Then he started to run toward the living hut.
Gerd van Riebeek fired a bullet into the ground ahead of him, bringing him up short.
“You’ll stop the next one, Juan,” he said. “Go help Dr. Kellogg; he got himself hurt.”
“Call the constabulary,” Mallin was saying. “Ruth, you go; they won’t shoot at you.”
“Don’t bother. I called them. Remember?”
Jimenez had gotten a wad of handkerchief tissue out of his pocket and was trying to stop his superior’s nosebleed. Through it, Kellogg was trying to tell Mallin that he hadn’t been able to help it.
“The little beast attacked me; it cut me with that spear it was carrying.”
Ruth Ortheris looked up. The other Fuzzies were with her by the body of Goldilocks; they must have come as soon as they had heard the screaming.
“She came up to him and pulled at his trouser leg, the way they all do when they want to attract your attention,” she said. “She wanted him to look at her new jingle.” Her voice broke, and it was a moment before she could recover it. “And he kicked her, and then stamped her to death.”
“Ruth, keep your mouth shut!” Mallin ordered. “The thing attacked Leonard; it might have given him a serious wound.”
“It did!” Still holding the wad of tissue to his nose with one hand, Kellogg pulled up his trouser leg with the other and showed a scar on his shin. It looked like a briar scratch. “You saw it yourself.”
“Yes, I saw it. I saw you kick her and jump on her. And all she wanted was to show you her new jingle.”
Jack was beginning to regret that he hadn’t shot Kellogg as soon as he saw what was going on. The other Fuzzies had been trying to get Goldilocks onto her feet. When they realized that it was no use, they let the body down again and crouched in a circle around it, making soft, lamenting sounds.
“Well, when the constabulary get here, you keep quiet,” Mallin was saying. “Let me do the talking.”
“Intimidating witnesses, Mallin?” Gerd inquired. “Don’t you know everybody’ll have to testify at the constabulary post under veridication? And you’re drawing pay for being a psychologist, too.” Then he saw some of the Fuzzies raise their heads and look toward the southeastern horizon. “Here come the cops, now.”
However, it was Ben Rainsford’s airjeep, with a zebralope carcass lashed along one side. It circled the Kellogg camp and then let down quickly; Rainsford jumped out as soon as it was grounded, his pistol drawn.
“What happened, Jack?” he asked, then glanced around, from Goldilocks to Kellogg to Borch to the pistol beside Borch’s body. “I get it. Last time anybody pulled a gun on you, they called it suicide.”
“That’s what this was, more or less. You have a movie camera in your jeep? Well, get some shots of Borch, and some of Goldilocks. Then stand by, and if the Fuzzies start doing anything different, get it all. I don’t think you’ll be disappointed.”
Rainsford looked puzzled, but he holstered his pistol and went back to his jeep, returning with a camera. Mallin began insisting that, as a licensed M.D., he had a right to treat Kellogg’s injuries. Gerd van Riebeek followed him into the living but for a first-aid kit. They were just emerging, van Riebeek’s automatic in the small of Mallin’s back, when a constabulary car grounded beside Rainsford’s airjeep. It wasn’t Car Three. George Lunt jumped out, unsnapping the flap of his holster, while Ahmed Khadra was talking into the radio.
“What’s happened, Jack? Why didn’t you wait till we got here?”
“This maniac assaulted me and murdered that man over there!” Kellogg began vociferating.
“Is your name Jack, too?” Lunt demanded.
“My name’s Leonard Kellogg, and I’m a chief of division with the Company—”
“Then keep quiet till I ask you something. Ahmed, call the post; get Knabber and Yorimitsu, with investigative equipment, and find out what’s tying up Car Three.”
Mallin had opened the first-aid kit by now; Gerd, on seeing the constabulary, had holstered his pistol. Kellogg, still holding the sodden tissues to his nose, was wanting to know what there was to investigate.
“There’s the murderer; you have him red-handed. Why don’t you arrest him?”
“Jack, let’s get over where we can watch these people without having to listen to them,” Lunt said. He glanced toward the body of Goldilocks. “That happen first?”
“Watch out, Lieutenant! He still has his pistol!” Mallin shouted warningly.
They went over and sat down on the contragravity-field generator housing one of the rented airjeeps. Jack started with Gerd van Riebeek’s visit immediately after noon.
“Yes, I thought of that angle myself,” Lunt said disgustedly. “I didn’t think of it till this morning, though, and I didn’t think things would blow up as fast as this. Hell, I just didn’t think! Well, go on.”
He interrupted a little later to ask: “Kellogg was stamping on the Fuzzy when you hit him. You were trying to stop him?”
“That’s right. You can veridicate me on that if you want to.”
“I will; I’ll veridicate this whole damn gang. And this guy Borch had his heater out when you turned around? Nothing to it, Jack. We’ll have to have some kind of a hearing, but it’s just plain self-defense. Think any of this gang will tell the truth here, without taking them in and putting them under veridication?”
“Ruth Ortheris will, I think.”
“Send her over here, will you.”
She was still with the Fuzzies, and Ben Rainsford was standing beside her, his camera ready. The Fuzzies were still swaying and yeeking plaintively. She nodded and rose without speaking, going over to where Lunt waited.
“Just what did happen, Jack?” Rainsford wanted to know. “And whose side is he on?” He nodded toward van Riebeek, standing guard over Kellogg and Mallin, his thumbs in his pistol belt.
“Ours. He’s quit the Company.”
Just as he was finishing, Car Three put in an appearance; he had to tell the same story over again. The area in front of the Kellogg camp was getting congested; he hoped Mike Hennen’s labor gang would stay away for a while. Lunt talked to van Riebeek when he had finished with Ruth, and then with Jimenez and Mallin and Kellogg. Then he and one of the men from Car Three came over to where Jack and Rainsford were standing. Gerd van Riebeek joined them just as Lunt was saying:
“Jack, Kellogg’s made a murder complaint against you. I told him it was self-defense, but he wouldn’t listen. So, according to the book, I have to arrest you.”
“All right.” He unbuckled his gun and handed it over. “Now, George, I herewith make complaint and accusation against Leonard Kellogg, charging him with the unlawful and unjustified killing of a sapient being, to wit, an aboriginal native of the planet of Zarathustra commonly known as Goldilocks.”
Lunt looked at the small battered body and the six mourners around it.
“But, Jack, they aren’t legally sapient beings.”
“There is no such thing. A sapient being is a being on the mental level of sapience, not a being that has been declared sapient.”
“Fuzzies are sapient beings,” Rainsford said. “That’s the opinion of a qualified xenonaturalist.”
“Two of them,” Gerd van Riebeek said. “That is the body of a sapient being. There’s the man who killed her. Go ahead, Lieutenant, make your pinch.”
“Hey! Wait a minute!”
The Fuzzies were rising, sliding their chopper-diggers under the body of Goldilocks and lifting it on the steel shafts. Ben Rainsford was aiming his camera as Cinderella picked up her sister’s weapon and followed, carrying it; the others carried the body toward the far corner of the clearing, away from the camp. Rainsford kept just behind them, pausing to photograph and then hurrying to keep up with them.
They set the body down. Mike and Mitzi and Cinderella began digging; the others scattered to hunt for stones. Coming up behind them, George Lunt took off his beret and stood holding it in both hands; he bowed his head as the grass-wrapped body was placed in the little grave and covered.
Then, when the cairn was finished, he replaced it, drew his pistol and checked the chamber.
“That does it, Jack,” he said. “I am now going to arrest Leonard Kellogg for the murder of a sapient being.”
JACK HOLLOWAY HAD been out on bail before, but never for quite so much. It was almost worth it, though, to see Leslie Coombes’s eyes widen and Mohammed Ali O’Brien’s jaw drop when he dumped the bag of sunstones, blazing with the heat of the day and of his body, on George Lunt’s magisterial bench and invited George to pick out twenty-five thousand sols’ worth. Especially after the production Coombes had made of posting Kellogg’s bail with one of those precertified Company checks.
He looked at the whisky bottle in his hand, and then reached into the cupboard for another one. One for Gus Brannhard, and one for the rest of them. There was a widespread belief that that was why Gustavus Adolphus Brannhard was practicing sporadic law out here in the boon docks of a boon-dock planet, defending gun fighters and veldbeest rustlers. It wasn’t. Nobody on Zarathustra knew the reason, but it wasn’t whisky. Whisky was only the weapon with which Gus Brannhard fought off the memory of the reason.
He was in the biggest chair in the living room, which was none too ample for him; a mountain of a man with tousled gray-brown hair, his broad face masked in a tangle of gray-brown beard. He wore a faded and grimy bush jacket with clips of rifle cartridges on the breast, no shirt and a torn undershirt over a shag of gray-brown chest hair. Between the bottoms of his shorts and the tops of his ragged hose and muddy boots, his legs were covered with hair. Baby Fuzzy was sitting on his head, and Mamma Fuzzy was on his lap. Mike and Mitzi sat one on either knee. The Fuzzies had taken instantly to Gus. Bet they thought he was a Big Fuzzy.
“Aaaah!” he rumbled, as the bottle and glass were placed beside him. “Been staying alive for hours hoping for this.”
“Well, don’t let any of the kids get at it. Little Fuzzy trying to smoke pipes is bad enough; I don’t want any dipsos in the family, too.”
Gus filled the glass. To be on the safe side, he promptly emptied it into himself.
“You got a nice family, Jack. Make a wonderful impression in court—as long as Baby doesn’t try to sit on the judge’s head. Any jury that sees them and hears that Ortheris girl’s story will acquit you from the box, with a vote of censure for not shooting Kellogg, too.”
“I’m not worried about that. What I want is Kellogg convicted.”
“You better worry, Jack,” Rainsford said. “You saw the combination against us at the hearing.”
Leslie Coombes, the Company’s top attorney, had come out from Mallorysport in a yacht rated at Mach 6, and he must have crowded it to the limit all the way. With him, almost on a leash, had come Mohammed Ali O’Brien, the Colonial Attorney General, who doubled as Chief Prosecutor. They had both tried to get the whole thing dismissed—self-defense for Holloway, and killing an unprotected wild animal for Kellogg. When that had failed, they had teamed in flagrant collusion to fight the inclusion of any evidence about the Fuzzies. After all it was only a complaint court; Lieutenant Lunt, as a police magistrate, had only the most limited powers.
“You saw how far they got, didn’t you?”
“I hope we don’t wish they’d succeeded,” Rainsford said gloomily.
“What do you mean, Ben?” Brannhard asked. “What do you think they’ll do?”
“I don’t know. That’s what worries me. We’re threatening the Zarathustra Company, and the Company’s too big to be threatened safely,” Rainsford replied. “They’ll try to frame something on Jack.”
“With veridication? That’s ridiculous, Ben.”
“Don’t you think we can prove sapience?” Gerd van Riebeek demanded.
“Who’s going to define sapience? And how?” Rainsford asked. “Why, between them, Coombes and O’Brien can even agree to accept the talk-and-build-a-fire rule.”
“Huh-uh!” Brannhard was positive. “Court ruling on that, about forty years ago, on Vishnu. Infanticide case, woman charged with murder in the death of her infant child. Her lawyer moved for dismissal on the grounds that murder is defined as the killing of a sapient being, a sapient being is defined as one that can talk and build a fire, and a newborn infant can do neither. Motion denied; the court ruled that while ability to speak and produce fire is positive proof of sapience, inability to do either or both does not constitute legal proof of nonsapience. If O’Brien doesn’t know that, and I doubt if he does, Coombes will.” Brannhard poured another drink and gulped it before the sapient beings around him could get at it. “You know what? I will make a small wager, and I will even give odds, that the first thing Ham O’Brien does when he gets back to Mallorysport will be to enter nolle prosequi on both charges. What I’d like would be for him to nol. pros. Kellogg and let the charge against Jack go to court. He would be dumb enough to do that himself, but Leslie Coombes wouldn’t let him.”
“But if he throws out the Kellogg case, that’s it,” Gerd van Riebeek said. “When Jack comes to trial, nobody’ll say a mumblin’ word about sapience.”
“I will, and I will not mumble it. You all know colonial law on homicide. In the case of any person killed while in commission of a felony, no prosecution may be brought in any degree, against anybody. I’m going to contend that Leonard Kellogg was murdering a sapient being, that Jack Holloway acted lawfully in attempting to stop it and that when Kurt Borch attempted to come to Kellogg’s assistance he, himself, was guilty of felony, and consequently any prosecution against Jack Holloway is illegal. And to make that contention stick, I shall have to say a great many words, and produce a great deal of testimony, about the sapience of Fuzzies.”
“It’ll have to be expert testimony,” Rainsford said. “The testimony of psychologists. I suppose you know that the only psychologists on this planet are employed by the chartered Zarathustra Company.” He drank what was left of his highball, looked at the bits of ice in the bottom of his glass and then rose to mix another one. “I’d have done the same as you did, Jack, but I still wish this hadn’t happened.”
“Huh!” Mamma Fuzzy looked up, startled by the exclamation. “What do you think Victor Grego’s wishing, right now?”
VICTOR GREGO REPLACED the hand-phone. “Leslie, on the yacht,” he said. “They’re coming in now. They’ll stop at the hospital to drop Kellogg, and then they’re coming here.”
Nick Emmert nibbled a canape. He had reddish hair, pale eyes and a wide; bovine face.
“Holloway must have done him up pretty badly,” he said.
“I wish Holloway’d killed him!” He blurted it angrily, and saw the Resident General’s shocked expression.
“You don’t really mean that, Victor?”
“The devil I don’t!” He gestured at the recorder-player, which had just finished the tape of the hearing, transmitted from the yacht at sixty-speed. “That’s only a teaser to what’ll come out at the trial. You know what the Company’s epitaph will be? Kicked to death, along with a Fuzzy, by Leonard Kellogg.”
Everything would have worked out perfectly if Kellogg had only kept his head and avoided collision with Holloway. Why, even the killing of the Fuzzy and the shooting of Borch, inexcusable as that had been, wouldn’t have been so bad if it hadn’t been for that asinine murder complaint. That was what had provoked Holloway’s counter complaint, which was what had done the damage.
And, now that he thought of it, it had been one of Kellogg’s people, van Riebeek, who had touched off the explosion in the first place. He didn’t know van Riebeek himself, but Kellogg should have, and he had handled him the wrong way. He should have known what van Riebeek would go along with and what he wouldn’t.
“But, Victor, they won’t convict Leonard of murder,” Emmert was saying. “Not for killing one of those little things.”
“ ‘Murder shall consist of the deliberate and unjustified killing of any sapient being, of any race,’ ” he quoted. “That’s the law. If they can prove in court that the Fuzzies are sapient beings... ”
Then, some morning, a couple of deputy marshals would take Leonard Kellogg out in the jail yard and put a bullet through the back of his head, which, in itself, would be no loss. The trouble was, they would also be shooting an irreparable hole in the Zarathustra Company’s charter. Maybe Kellogg could be kept out of that court, at that. There wasn’t a ship blasted off from Darius without a couple of drunken spacemen being hustled aboard at the last moment; with the job Holloway must have done, Kellogg should look just right as a drunken spaceman. The twenty-five thousand sols’ bond could be written off; that was pennies to the Company. No, that would still leave them stuck with the Holloway trial.
“You want me out of here when the others come, Victor?” Emmert asked, popping another canape into his mouth.
“No, no; sit still. This will be the last chance we’ll have to get everybody together; after this, we’ll have to avoid anything that’ll look like collusion.”
“Well, anything I can do to help; you know that, Victor,” Emmert said.
Yes, he knew that. If worst came to utter worst and the Company charter were invalidated, he could still hang on here, doing what he could to salvage something out of the wreckage—if not for the Company, then for Victor Grego. But if Zarathustra were reclassified, Nick would be finished. His title, his social position, his sinecure, his grafts and perquisites, his alias-shrouded Company expense account—all out the airlock. Nick would be counted upon to do anything he could, however much that would be.
He looked across the room at the levitated globe, revolving imperceptibly in the orange spotlight. It was full dark on Beta Continent now, where Leonard Kellogg had killed a Fuzzy named Goldilocks and Jack Holloway had killed a gunman named Kurt Borch. That angered him, too; hell of a gunman! Clear shot at the broad of a man’s back, and still got himself killed. Borch hadn’t been any better choice than Kellogg himself. What was the matter with him; couldn’t he pick men for jobs anymore? And Ham O’Brien! No, he didn’t have to blame himself for O’Brien. O’Brien was one of Nick Emmert’s boys. And he hadn’t picked Nick, either.
The squawk-box on the desk made a premonitory noise, and a feminine voice advised him that Mr. Coombes and his party had arrived.
“All right; show them in.”
Coombes entered first, tall, suavely elegant, with a calm, untroubled face. Leslie Coombes would wear the same serene expression in the midst of a bombardment or an earthquake. He had chosen Coombes for chief attorney, and thinking of that made him feel better. Mohammed Ali O’Brien was neither tall, elegant nor calm. His skin was almost black—he’d been born on Agni, under a hot B3 sun. His bald head glistened, and a big nose peeped over the ambuscade of a bushy white mustache. What was it they said about him? Only man on Zarathustra who could strut sitting down. And behind them, the remnant of the expedition to Beta Continent, Ernst Mallin, Juan Jimenez and Ruth Ortheris. Mallin was saying that it was a pity Dr. Kellogg wasn’t with them.
“I question that. Well, please be seated. We have a great deal to discuss, I’m afraid.”
MR. CHIEF JUSTICE Frederic Pendarvis moved the ashtray a few inches to the right and the slender vase with the spray of starflowers a few inches to the left. He set the framed photograph of the gentle-faced, white-haired woman directly in front of him. Then he took a thin cigar from the silver box, carefully punctured the end and lit it. Then, unable to think of further delaying tactics, he drew the two bulky loose-leaf books toward him and opened the red one, the criminal-case docket.
Something would have to be done about this; he always told himself so at this hour. Shoveling all this stuff onto Central Courts had been all right when Mallorysport had a population of less than five thousand and nothing else on the planet had had more than five hundred, but that time was ten years past. The Chief Justice of a planetary colony shouldn’t have to wade through all this to see who had been accused of blotting the brand on a veldbeest calf or who’d taken a shot at whom in a barroom. Well, at least he’d managed to get a few misdemeanor and small-claims courts established; that was something.
The first case, of course, was homicide. It usually was. From Beta, Constabulary Fifteen, Lieutenant George Lunt. Jack Holloway—so old Jack had cut another notch on his gun—Cold Creek Valley, Federation citizen, race Terran human; willful killing of a sapient being, to wit Kurt Borch, Mallorysport, Federation citizen, race Terran human. Complainant, Leonard Kellogg, the same. Attorney of record for the defendant, Gustavus Adolphus Brannhard. The last time Jack Holloway had killed anybody, it had been a couple of thugs who’d tried to steal his sunstones; it hadn’t even gotten into complaint court. This time he might be in trouble. Kellogg was a Company executive. He decided he’d better try the case himself. The Company might try to exert pressure.
The next charge was also homicide, from Constabulary, Beta Fifteen. He read it and blinked. Leonard Kellogg, willful killing of a sapient being, to wit, Jane Doe alias Goldilocks, aborigine, race Zarathustran Fuzzy; complainant, Jack Holloway, defendant’s attorney of record, Leslie Coombes. In spite of the outrageous frivolity of the charge, he began to laugh. It was obviously an attempt to ridicule Kellogg’s own complaint out of court. Every judicial jurisdiction ought to have at least one Gus Brannhard to liven things up a little. Race Zarathustran Fuzzy!
Then he stopped laughing suddenly and became deadly serious, like an engineer who finds a cataclysmite cartridge lying around primed and connected to a discharger. He reached out to the screen panel and began punching a combination. A spectacled young man appeared and greeted him deferentially.
“Good morning, Mr. Wilkins,” he replied. “A couple of homicides at the head of this morning’s docket—Holloway and Kellogg, both from Beta Fifteen. What is known about them?”
The young man began to laugh. “Oh, your Honor, they’re both a lot of nonsense. Dr. Kellogg killed some pet belonging to old Jack Holloway, the sunstone digger, and in the ensuing unpleasantness—Holloway can be very unpleasant, if he feels he has to—this man Borch, who seems to have been Kellogg’s bodyguard, made the suicidal error of trying to draw a gun on Holloway. I’m surprised at Lieutenant Lunt for letting either of those charges get past hearing court. Mr. O’Brien has entered nolle prosequi on both of them, so the whole thing can be disregarded.”
Mohammed O’Brien knew a charge of cataclysmite when he saw one, too. His impulse had been to pull the detonator. Well, maybe this charge ought to be shot, just to see what it would bring down.
“I haven’t approved the nolle prosequi yet, Mr. Wilkins,” he mentioned gently. “Would you please transmit to me the hearing tapes on these cases, at sixty-speed? I’ll take them on the recorder of this screen. Thank you.”
He reached out and made the necessary adjustments. Wilkins, the Clerk of the Courts, left the screen, and returned. There was a wavering scream for a minute and a half. Going to take more time than he had expected. Well...
THERE WASN’T ENOUGH ice in the glass, and Leonard Kellogg put more in. Then there was too much, and he added more brandy. He shouldn’t have started drinking this early, be drunk by dinnertime if he kept it up, but what else was there to do? He couldn’t go out, not with his face like this. In any case, he wasn’t sure he wanted to.
They were all down on him. Ernst Mallin, and Ruth Ortheris, and even Juan Jimenez. At the constabulary post, Coombes and O’Brien had treated him like an idiot child who had to be hushed in front of company and coming back to Mallorysport they had ignored him completely. He drank quickly, and then there was too much ice in the glass again. Victor Grego had told him he’d better take a vacation till the trial was over, and put Mallin in charge of the division. Said he oughtn’t to be in charge while the division was working on defense evidence. Well, maybe; it looked like the first step toward shoving him completely out of the Company.
He dropped into a chair and lit a cigarette. It tasted badly, and after a few puffs he crushed it out. Well, what else could he have done? After they’d found that little grave, he had to make Gerd understand what it would mean to the Company. Juan and Ruth had been all right, but Gerd— The things Gerd had called him; the things he’d said about the Company. And then that call from Holloway, and the humiliation of being ordered out like a tramp.
And then that disgusting little beast had come pulling at his clothes; and he had pushed it away—well, kicked it maybe—and it had struck at him with the little spear it was carrying. Nobody but a lunatic would give a thing like that to an animal anyhow. And he had kicked it again, and it had screamed...
The communication screen in the next room was buzzing. Maybe that was Victor. He gulped the brandy left in the glass and hurried to it.
It was Leslie Coombes, his face remotely expressionless.
“Oh, hello, Leslie.”
“Good afternoon, Dr. Kellogg.” The formality of address was studiously rebuking. “The Chief Prosecutor just called me; Judge Pendarvis has denied the nolle prosequi he entered in your case and in Mr. Holloway’s, and ordered both cases to trial.”
“You mean they’re actually taking this seriously?”
“It is serious. If you’re convicted, the Company’s charter will be almost automatically voided. And, although this is important only to you personally, you might, very probably, be sentenced to be shot.” He shrugged that off, and continued: “Now, I’ll want to talk to you about your defense, for which I am responsible. Say ten-thirty tomorrow, at my office. I should, by that time, know what sort of evidence is going to be used against you. I will be expecting you, Dr. Kellogg.”
He must have said more than that, but that was all that registered. Leonard wasn’t really conscious of going back to the other room, until he realized that he was sitting in his relaxer chair, filling the glass with brandy. There was only a little ice in it, but he didn’t care.
They were going to try him for murder for killing that little animal, and Ham O’Brien had said they wouldn’t, he’d promised he’d keep the case from trial and he hadn’t, they were going to try him anyhow and if they convicted him they would take him out and shoot him for just killing a silly little animal he had killed it he kicked it and jumped on it he could still hear it screaming and feel the horrible soft crunching under his feet...
He gulped what was left in the glass and poured and gulped more. Then he staggered to his feet and stumbled over to the couch and threw himself onto it, face down, among the cushions.
Leslie Coombes found Nick Emmert with Victor Grego in the latter’s office when he entered. They both rose to greet him, and Grego said “You’ve heard?”
“Yes. O’Brien called me immediately. I called my client—my client of record, that is—and told him. I’m afraid it was rather a shock to him.”
“It wasn’t any shock to me,” Grego said as they sat down. “When Ham O’Brien’s as positive about anything as he was about that, I always expect the worst.”
“Pendarvis is going to try the case himself,” Emmert said. “I always thought he was a reasonable man, but what’s he trying to do now? Cut the Company’s throat?”
“He isn’t anti-Company. He isn’t pro-Company either. He’s just pro-law. The law says that a planet with native sapient inhabitants is a Class-IV planet, and has to have a Class-IV colonial government. If Zarathustra is a Class-IV planet, he wants it established, and the proper laws applied. If it’s a Class-IV planet, the Zarathustra Company is illegally chartered. It’s his job to put a stop to illegality. Frederic Pendarvis’ religion is the law, and he is its priest. You never get anywhere by arguing religion with a priest.”
They were both silent for a while after he had finished. Grego was looking at the globe, and he realized, now, that while he was proud of it, his pride was the pride in a paste jewel that stands for a real one in a blank vault. Now he was afraid that the real jewel was going to be stolen from him. Nick Emmert was just afraid.
“You were right yesterday, Victor. I wish Holloway’d killed that son of a Khooghra. Maybe it’s not too late—”
“Yes, it is, Nick. It’s too late to do anything like that. It’s too late to do anything but win the case in court.” He turned to Grego. “What are your people doing?”
Grego took his eyes from the globe. “Ernst Mallin’s studying all the filmed evidence we have and all the descriptions of Fuzzy behavior, and trying to prove that none of it is the result of sapient mentation. Ruth Ortheris is doing the same, only she’s working on the line of instinct and conditioned reflexes and nonsapient, single-stage reasoning. She has a lot of rats, and some dogs and monkeys, and a lot of apparatus, and some technician from Henry Stenson’s instrument shop helping her. Juan Jimenez is studying mentation for Terran dogs, cats and primates, and Freyan kholphs and Mimir black slinkers.”
“He hasn’t turned up any simian or canine parallels to that funeral, has he?”
Grego said nothing, merely shook his head. Emmert muttered something inaudible and probably indecent.
“I didn’t think he had. I only hope those Fuzzies don’t get up in court, build a bonfire and start making speeches in Lingua Terra.”
Nick Emmert cried out in panic. “You believe they’re sapient yourself!”
“Of course. Don’t you?”
Grego laughed sourly. “Nick thinks you have to believe a thing to prove it. It helps, but it isn’t necessary. Say we’re a debating team; we’ve been handed the negative of the question. Resolved: that Fuzzies are Sapient Beings. Personally, I think we have the short end of it, but that only means we’ll have to work harder on it.”
“You know, I was on a debating team at college,” Emmert said brightly. When that was disregarded, he added: “If I remember, the first thing was definition of terms.”
Grego looked up quickly. “Leslie, I think Nick has something. What is the legal definition of a sapient being?”
“As far as I know, there isn’t any. Sapience is something that’s just taken for granted.”
“How about talk-and-build-a-fire?”
He shook his head. “People of the Colony of Vishnu versus Emily Morrosh, 612 A.E.” He told them about the infanticide case. “I was looking up rulings on sapience; I passed the word on to Ham O’Brien. You know, what your people will have to do will be to produce a definition of sapience, acceptable to the court, that will include all known sapient races and at the same time exclude the Fuzzies. I don’t envy them.”
“We need some Fuzzies of our own to study,” Grego said.
“Too bad we can’t get hold of Holloway’s,” Emmert said. “Maybe we could, if he leaves them alone at his camp.”
“No. We can’t risk that.” He thought for a moment. “Wait a moment. I think we might be able to do it at that. Legally.”
JACK HOLLOWAY SAW Little Fuzzy eyeing the pipe he had laid in the ashtray, and picked it up, putting it in his mouth. Little Fuzzy looked reproachfully at him and started to get down onto the floor. Pappy Jack was mean; didn’t he think a Fuzzy might want to smoke a pipe, too? Well, maybe it wouldn’t hurt him. He picked Little Fuzzy up and set him back on his lap, offering the pipestem. Little Fuzzy took a puff. He didn’t cough over it; evidently he had learned how to avoid inhaling.
“They scheduled the Kellogg trial first,” Gus Brannhard was saying, “and there wasn’t any way I could stop that. You see what the idea is? They’ll try him first, with Leslie Coombes running both the prosecution and the defense, and if they can get him acquitted, it’ll prejudice the sapience evidence we introduce in your trial.”
Mamma Fuzzy made another try at intercepting the drink he was hoisting, but he frustrated that. Baby had stopped trying to sit on his head, and was playing peek-a-boo from behind his whiskers.
“First,” he continued, “they’ll exclude every bit of evidence about the Fuzzies that they can. That won’t be much, but there’ll be a fight to get any of it in. What they can’t exclude, they’ll attack. They’ll attack credibility. Of course, with veridication, they can’t claim anybody’s lying, but they can claim self-deception. You make a statement you believe, true or false, and the veridicator’ll back you up on it. They’ll attack qualifications on expert testimony. They’ll quibble about statements of fact and statements of opinion. And what they can’t exclude or attack, they’ll accept, and then deny that it’s proof of sapience.”
“What the hell do they want for proof of sapience?” Gerd demanded. “Nuclear energy and contragravity and hyperdrive?”
“They will have a nice, neat, pedantic definition of sapience, tailored especially to exclude the Fuzzies, and they will present it in court and try to get it accepted, and it’s up to us to guess in advance what that will be, and have a refutation of it ready, and also a definition of our own.”
“Their definition will have to include Khooghras. Gerd, do the Khooghras bury their dead?”
“Hell, no; they eat them. But you have to give them this, they cook them first.”
“Look, we won’t get anywhere arguing about what Fuzzies do and Khooghras don’t do,” Rainsford said. “We’ll have to get a definition of sapience. Remember what Ruth said Saturday night?”
Gerd van Riebeek looked as though he didn’t want to remember what Ruth had said, or even remember Ruth herself. Jack nodded, and repeated it. “I got the impression of nonsapient intelligence shading up to a sharp line, and then sapience shading up from there, maybe a different color, wavy lines instead of straight ones.”
“That’s a good graphic representation,” Gerd said. “You know, that line’s so sharp I’d be tempted to think of sapience as a result of mutation, except that I can’t quite buy the same mutation happening in the same way on so many different planets.”
Ben Rainsford started to say something, then stopped short when a constabulary siren hooted over the camp. The Fuzzies looked up interestedly. They knew what that was. Pappy Jack’s friends in the blue clothes. Jack went to the door and opened it, putting the outside light on.
The car was landing; George Lunt, two of his men and two men in civilian clothes were getting out. Both the latter were armed, and one of them carried a bundle under his arm.
“Hello, George; come on in.”
“We want to talk to you, Jack.” Lunt’s voice was strained, empty of warmth or friendliness. “At least, these men do.”
“Why, yes. Sure.”
He backed into the room to permit them to enter. Something was wrong; something bad had come up. Khadra came in first, placing himself beside and a little behind him. Lunt followed, glancing quickly around and placing himself between Jack and the gunrack and also the holstered pistols on the table. The third trooper let the two strangers in ahead of him, and then closed the door and put his back against it. He wondered if the court might have cancelled his bond and ordered him into custody. The two strangers—a beefy man with a scrubby black mustache and a smaller one with a thin, saturnine face—were looking expectantly at Lunt. Rainsford and van Riebeek were on their feet. Gus Brannhard leaned over to refill his glass, but did not rise.
“Let me have the papers,” Lunt said to the beefy stranger.
The other took a folded document and handed it over.
“Jack, this isn’t my idea,” Lunt said. “I don’t want to do it, but I have to. I wouldn’t want to shoot you, either, but you make any resistance and I will. I’m no Kurt Borch; I know you, and I won’t take any chances.”
“If you’re going to serve that paper, serve it,” the bigger of the two strangers said. “Don’t stand yakking all night.”
“Jack,” Lunt said uncomfortably, “this is a court order to impound your Fuzzies as evidence in the Kellogg case. These men are deputy marshals from Central Courts; they’ve been ordered to bring the Fuzzies into Mallorysport.”
“Let me see the order, Jack,” Brannhard said, still remaining seated.
Lunt handed it to Jack, and he handed it across to Brannhard. Gus had been drinking steadily all evening; maybe he was afraid he’d show it if he stood up. He looked at it briefly and nodded.
“Court order, all right, signed by the Chief Justice.” He handed it back. “They have to take the Fuzzies, and that’s all there is to it. Keep that order, though, and make them give you a signed and thumbprinted receipt. Type it up for them now, Jack.”
Gus wanted to busy him with something, so he wouldn’t have to watch what was going on. The smaller of the two deputies had dropped the bundle from under his arm. It was a number of canvas sacks. He sat down at the typewriter, closing his ears to the noises in the room, and wrote the receipt, naming the Fuzzies and describing them, and specifying that they were in good health and uninjured. One of them tried to climb to his lap, yeeking frantically; it clutched his shirt, but it was snatched away. He was finished with his work before the invaders were with theirs. They had three Fuzzies already in sacks. Khadra was catching Cinderella. Ko-Ko and Little Fuzzy had run for the little door in the outside wall, but Lunt was standing with his heels against it, holding it shut; when they saw that, both of them began burrowing in the bedding. The third trooper and the smaller of the two deputies dragged them out and stuffed them into sacks.
He got to his feet, still stunned and only half comprehending, and took the receipt out of the typewriter. There was an argument about it; Lunt told the deputies to sign it or get the hell out without the Fuzzies. They signed, inked their thumbs and printed after their signatures. Jack gave the paper to Gus, trying not to look at the six bulging, writhing sacks, or hear the frightened little sounds.
“George, you’ll let them have some of their things, won’t you?” he asked.
“Sure, what kind of things?”
“Their bedding. Some of their toys.”
“You mean this junk?” The smaller of the two deputies kicked the ball-and-stick construction. “All we got orders to take is the Fuzzies.”
“You heard the gentleman.” Lunt made the word sound worse than son of a Khooghra. He turned to the two deputies. “Well, you have them; what are you waiting for?”
Jack watched from the door as they put the sacks into the aircar, climbed in after them and lifted out. Then he came back and sat down at the table.
“They don’t know anything about court orders,” he said. “They don’t know why I didn’t stop it. They think Pappy Jack let them down.”
“Have they gone, Jack?” Brannhard asked. “Sure?” Then he rose, reaching behind him, and took up a little ball of white fur. Baby Fuzzy caught his beard with both tiny hands, yeeking happily.
“Baby! They didn’t get him!”
Brannhard disengaged the little hands from his beard and handed him over.
“No, and they signed for him, too.” Brannhard downed what was left of his drink, got a cigar out of his pocket and lit it. “Now, we’re going to go to Mallorysport and get the rest of them back.”
“But... But the Chief Justice signed that order. He won’t give them back just because we ask him to.”
Brannhard made an impolite noise. “I’ll bet everything I own Pendarvis never saw that order. They have stacks of those things, signed in blank, in the Chief of the Court’s office. If they had to wait to get one of the judges to sign an order every time they wanted to subpoena a witness or impound physical evidence, they’d never get anything done. If Ham O’Brien didn’t think this up for himself, Leslie Coombes thought it up for him.”
“We’ll use my airboat,” Gerd said. “You coming along, Ben? Let’s get started.”
HE COULDN’T UNDERSTAND. The Big Ones in the blue clothes had been friends; they had given the whistles, and shown sorrow when the killed one was put in the ground. And why had Pappy Jack not gotten the big gun and stopped them? It couldn’t be that he was afraid; Pappy Jack was afraid of nothing.
The others were near, in bags like the one in which he had been put; he could hear them, and called to them. Then he felt the edge of the little knife Pappy Jack had made. He could cut his way out of this bag now and free the others, but that would be no use. They were in one of the things the Big Ones went up into the sky in, and if he got out now, there would be nowhere to go and they would be caught at once. Better to wait.
The one thing that really worried him was that he would not know where they were being taken. When they did get away, how would they ever find Pappy Jack again?
GUS BRANNHARD WAS nervous, showing it by being over-talkative, and that worried Jack. He’d stopped twice at mirrors along the hallway to make sure that his gold-threaded gray neck cloth was properly knotted and that his black jacket was zipped up far enough and not too far. Now, in front of the door marked the chief justice, he paused before pushing the button to fluff his newly shampooed beard.
There were two men in the Chief Justice’s private chambers. Pendarvis he had seen once or twice, but their paths had never crossed. He had a good face, thin and ascetic, the face of a man at peace with himself. With him was Mohammed Ali O’Brien, who seemed surprised to see them enter, and then apprehensive. Nobody shook hands; the Chief Justice bowed slightly and invited them to be seated.
“Now,” he continued, when they found chairs, “Miss Ugatori tells me that you are making complaint against an action by Mr. O’Brien here.”
“We are indeed, your Honor.” Brannhard opened his briefcase and produced two papers—the writ, and the receipt for the Fuzzies, handing them across the desk. “My client and I wish to know upon what basis of legality your Honor sanctioned this act, and by what right Mr. O’Brien sent his officers to Mr. Holloway’s camp to snatch these little people from their friend and protector, Mr. Holloway.”
The judge looked at the two papers. “As you know, Miss Ugatori took prints of them when you called to make this appointment. I’ve seen them. But believe me, Mr. Brannhard, this is the first time I have seen the original of this writ. You know how these things are signed in blank. It’s a practice that has saved considerable time and effort, and until now they have only been used when there was no question that I or any other judge would approve. Such a question should certainly have existed in this case, because had I seen this writ I would never have signed it.” He turned to the now fidgeting Chief Prosecutor. “Mr. O’Brien,” he said, “one simply does not impound sapient beings as evidence, as, say, one impounds a veldbeest calf in a brand-alteration case. The fact that the sapience of these Fuzzies is still sub judice includes the presumption of its possibility. Now you know perfectly well that the courts may take no action in the face of the possibility that some innocent person may suffer wrong.”
“And, your Honor,” Brannhard leaped into the breach, “it cannot be denied that these Fuzzies have suffered a most outrageous wrong! Picture them—no, picture innocent and artless children, for that is what these Fuzzies are, happy, trusting little children, who, until then, had known only kindness and affection—rudely kidnapped, stuffed into sacks by brutal and callous men—”
“Your Honor!” O’Brien’s face turned even blacker than the hot sun of Agni had made it. “I cannot hear officers of the court so characterized without raising my voice in protest!”
“Mr. O’Brien seems to forget that he is speaking in the presence of two eye witnesses to this brutal abduction.”
“If the officers of the court need defense, Mr. O’Brien, the court will defend them. I believe that you should presently consider a defense of your own actions.”
“Your Honor, I insist that I only acted as I felt to be my duty,” O’Brien said. “These Fuzzies are a key exhibit in the case of People versus Kellogg, since only by demonstration of their sapience can any prosecution against the defendant be maintained.”
“Then why,” Brannhard demanded, “did you endanger them in this criminally reckless manner?”
“Endanger them?” O’Brien was horrified. “Your Honor, I acted only to insure their safety and appearance in court.”
“So you took them away from the only man on this planet who knows anything about their proper care, a man who loves them as he would his own human children, and you subjected them to abuse which, for all you knew, might have been fatal to them.”
Judge Pendarvis nodded. “I don’t believe, Mr. Brannhard, that you have overstated the case. Mr. O’Brien, I take a very unfavorable view of your action in this matter. You had no right to have what are at least putatively sapient beings treated in this way, and even viewing them as mere physical evidence I must agree with Mr. Brannhard’s characterization of your conduct as criminally reckless. Now, speaking judicially, I order you to produce those Fuzzies immediately and return them to the custody of Mr. Holloway.”
“Well, of course, your Honor.” O’Brien had been growing progressively distraught, and his face now had the gray-over-brown hue of a walnut gunstock that has been out in the rain all day. “It’ll take an hour or so to send for them and have them brought here.”
“You mean they’re not in this building?” Pendarvis asked.
“Oh, no, your Honor, there are no facilities here. I had them taken to Science Center—”
“What?”
Jack had determined to keep his mouth shut and let Gus do the talking. The exclamation was literally forced out of him. Nobody noticed; it had also been forced out of both Gus Brannhard and Judge Pendarvis. Pendarvis leaned forward and spoke with dangerous mildness:
“Do you refer, Mr. O’Brien, to the establishment of the Division of Scientific Study and Research of the chartered Zarathustra Company?”
“Why, yes; they have facilities for keeping all kinds of live animals, and they do all the scientific work for—”
Pendarvis cursed blasphemously. Brannhard looked as startled as though his own briefcase had jumped at his throat and tried to bite him. He didn’t look half as startled as Ham O’Brien did.
“So you think,” Pendarvis said, recovering his composure with visible effort, “that the logical custodian of prosecution evidence in a murder trial is the defendant? Mr. O’Brien, you simply enlarge my view of the possible!”
“The Zarathustra Company isn’t the defendant,” O’Brien argued sullenly.
“Not of record, no,” Brannhard agreed. “But isn’t the Zarathustra Company’s scientific division headed by one Leonard Kellogg?”
“Dr. Kellogg’s been relieved of his duties, pending the outcome of the trial. The division is now headed by Dr. Ernst Mallin.”
“Chief scientific witness for the defense; I fail to see any practical difference.”
“Well, Mr. Emmert said it would be all right,” O’Brien mumbled.
“Jack, did you hear that?” Brannhard asked. “Treasure it in your memory. You may have to testify to it in court sometime.” He turned to the Chief Justice. “Your Honor, may I suggest the recovery of these Fuzzies be entrusted to Colonial Marshal Fane, and may I further suggest that Mr. O’Brien be kept away from any communication equipment until they are recovered.”
“That sounds like a prudent suggestion, Mr. Brannhard. Now, I’ll give you an order for the surrender of the Fuzzies, and a search warrant, just to be on the safe side. And, I think, an Orphans’ Court form naming Mr. Holloway as guardian of these putatively sapient beings. What are their names? Oh, I have them here on this receipt.” He smiled pleasantly. “See, Mr. O’Brien, we’re saving you a lot of trouble.”
O’Brien had little enough wit to protest. “But these are the defendant and his attorney in another murder case I’m prosecuting,” he began.
Pendarvis stopped smiling. “Mr. O’Brien, I doubt if you’ll be allowed to prosecute anything or anybody around here anymore, and I am specifically relieving you of any connection with either the Kellogg or the Holloway trial, and if I hear any argument out of you about it, I will issue a bench warrant for your arrest on charges of malfeasance in office.”
COLONIAL MARSHAL MAX Fane was as heavy as Gus Brannhard and considerably shorter. Wedged between them on the back seat of the marshal’s car, Jack Holloway contemplated the backs of the two uniformed deputies on the front seat and felt a happy smile spread through him. Going to get his Fuzzies back. Little Fuzzy, and Ko-Ko, and Mike, and Mamma Fuzzy, and Mitzi, and Cinderella; he named them over and imagined them crowding around him, happy to be back with Pappy Jack.
The car settled onto the top landing stage of the Company’s Science Center, and immediately a Company cop came running up. Gus opened the door, and Jack climbed out after him.
“Hey, you can’t land here!” the cop was shouting. “This is for Company executives only!”
Max Fane emerged behind them and stepped forward; the two deputies piled out from in front.
“The hell you say, now,” Fane said. “A court order lands anywhere. Bring him along, boys; we wouldn’t want him to go and bump himself on a communication screen anywhere.”
The Company cop started to protest, then subsided and fell in between the deputies. Maybe it was beginning to dawn on him that the Federation courts were bigger than the chartered Zarathustra Company after all. Or maybe he just thought there’d been a revolution.
Leonard Kellogg’s—temporarily Ernst Mallin’s—office was on the first floor of the penthouse, counting down from the top landing stage. When they stepped from the escalator, the hall was crowded with office people, gabbling excitedly in groups; they all stopped talking as soon as they saw what was coming. In the division chief’s outer office three or four girls jumped to their feet; one of them jumped into the bulk of Marshal Fane, which had interposed itself between her and the communication screen. They were all shooed out into the hall, and one of the deputies was dropped there with the prisoner. The middle office was empty. Fane took his badgeholder in his left hand as he pushed through the door to the inner office.
Kellogg’s—temporarily Mallin’s—secretary seemed to have preceded them by a few seconds; she was standing in front of the desk sputtering incoherently. Mallin, starting to rise from his chair, froze, hunched forward over the desk. Juan Jimenez, standing in the middle of the room, seemed to have seen them first; he was looking about wildly as though for some way of escape.
Fane pushed past the secretary and went up to the desk, showing Mallin his badge and then serving the papers. Mallin looked at him in bewilderment.
“But we’re keeping those Fuzzies for Mr. O’Brien, the Chief Prosecutor,” he said. “We can’t turn them over without his authorization.”
“This,” Max Fane said gently, “is an order of the court, issued by Chief Justice Pendarvis. As for Mr. O’Brien, I doubt if he’s Chief Prosecutor anymore. In fact, I suspect that he’s in jail. And that,” he shouted, leaning forward as far as his waistline would permit and banging on the desk with his fist, “is where I’m going to stuff you, if you don’t get those Fuzzies in here and turn them over immediately!”
If Fane had suddenly metamorphosed himself into a damnthing, it couldn’t have shaken Mallin more. Involuntarily he cringed from the marshal, and that finished him.
“But I can’t,” he protested. “We don’t know exactly where they are at the moment.”
“You don’t know.” Fane’s voice sank almost to a whisper. “You admit you’re holding them here, but you... don’t... know... where. Now start over again; tell the truth this time!”
At that moment, the communication screen began making a fuss. Ruth Ortheris, in a light blue tailored costume, appeared in it.
“Dr. Mallin, what is going on here?” she wanted to know. “I just came in from lunch, and a gang of men are tearing my office up. Haven’t you found the Fuzzies yet?”
“What’s that?” Jack yelled. At the same time, Mallin was almost screaming: “Ruth! Shut up! Blank out and get out of the building!”
With surprising speed for a man of his girth, Fane whirled and was in front of the screen, holding his badge out.
“I’m Colonel Marshal Fane. Now, young woman; I want you up here right away. Don’t make me send anybody after you, because I won’t like that and neither will you.”
“Right away, Marshal.” She blanked the screen.
Fane turned to Mallin. “Now.” He wasn’t bothering with vocal tricks any more. “Are you going to tell me the truth, or am I going to run you in and put a veridicator on you? Where are those Fuzzies?”
“But I don’t know!” Mallin wailed. “Juan, you tell him; you took charge of them. I haven’t even seen them since they were brought here.”
Jack managed to fight down the fright that was clutching at him and got control of his voice.
“If anything’s happened to those Fuzzies, you two are going to envy Kurt Borch before I’m through with you,” he said.
“All right, how about it?” Fane asked Jimenez. “Start with when you and Ham O’Brien picked up the Fuzzies at Central Courts Building last night.”
“Well, we brought them here. I’d gotten some cages fixed up for them and—”
Ruth Ortheris came in. She didn’t try to avoid Jack’s eyes, nor did she try to brazen it out with him. She merely nodded distantly, as though they’d met or a ship sometime, and sat down.
“What happened, Marshal?” she asked. “Why are you here with these gentlemen?”
“The court’s ordered the Fuzzies returned to Mr. Holloway.” Mallin was it a dither. “He has some kind of writ or something, and we don’t know where they are.”
“Oh, no!” Ruth’s face, for an instant, was dismay itself. “Not when—” Then she froze shut.
“I came in about o-seven-hundred,” Jimenez was saying, “to give them food and water, and they’d broken out of their cages. The netting was broken loose on one cage and the Fuzzy that had been in it had gotten out and let the other out. They got into my office—they made a perfect shambles of it—and got out the door into the hall, and now we don’t know where they are. And I don’t know how they did any of it.”
Cages built for something with no hands and almost no brains. Ever since Kellogg and Mallin had come to the camp, Mallin had been hypnotizing himself into the just-silly-little-animals doctrine. He must have succeeded; last night he’d acted accordingly.
“We want to see the cages,” Jack said.
“Yeah.” Fane went to the outer door. “Miguel.”
The deputy came in, herding the Company cop ahead of him.
“You heard what happened?” Fane asked.
“Yeah. Big Fuzzy jailbreak. What did they do, make little wooden pistols and bluff their way out?”
“By God, I wouldn’t put it past them. Come along. Bring Chummy along with you; he knows the inside of this place better than we do. Piet, call in. We want six more men. Tell Chang to borrow from the constabulary if he has to.”
“Wait a minute,” Jack said. He turned to Ruth. “What do you know about this?”
“Well, not much. I was with Dr. Mallin here when Mr. Grego—I mean, Mr. O’Brien—called to tell us that the Fuzzies were going to be kept here till the trial. We were going to fix up a room for them, but till that could be done, Juan got some cages to put them in. That was all I knew about it till o-nine-thirty, when I came in and found everything in an uproar and was told that the Fuzzies had gotten loose during the night. I knew they couldn’t get out of the building, so I went to my office and lab to start overhauling some equipment we were going to need with the Fuzzies. About ten-hundred, I found that I couldn’t do anything with it, and my assistant and I loaded it on a pickup truck and took it to Henry Stenson’s instrument shop. By the time I was through there, I had lunch and then came back here.”
He wondered briefly how a polyencephalographic veridicator would react to some of those statements; might be a good idea if Max Fane found out.
“I’ll stay here,” Gus Brannhard was saying, “and see if I can get some more truth out of these people.”
“Why don’t you screen the hotel and tell Gerd and Ben what’s happened?” he asked. “Gerd used to work here; maybe he could help us hunt.”
“Good idea. Piet, tell our reinforcements to stop at the Mallory on the way and pick him up.” Fane turned to Jimenez. “Come along; show us where you had these Fuzzies and how they got away.”
“YOU SAY ONE of them broke out of his cage and then released the others,” Jack said to Jimenez as they were going down on the escalator. “Do you know which one it was?”
Jimenez shook his head. “We just took them out of the bags and put them into the cages.”
That would be Little Fuzzy; he’d always been the brains of the family. With his leadership, they might have a chance. The trouble was that this place was full of dangers Fuzzies knew nothing about—radiation and poisons and electric wiring and things like that. If they really had escaped. That was a possibility that began worrying Jack.
On each floor they passed going down, he could glimpse parties of Company employees in the halls, armed with nets and blankets and other catching equipment. When they got off Jimenez led them through a big room of glass cases—mounted specimens and articulated skeletons of Zarathustran mammals. More people were there, looking around and behind and even into the cases. He began to think that the escape was genuine, and not just a cover-up for the murder of the Fuzzies.
Jimenez took them down a narrow hall beyond to an open door at the end. Inside, the permanent night light made a blue-white glow; a swivel chair stood just inside the door. Jimenez pointed to it.
“They must have gotten up on that to work the latch and open the door,” he said.
It was like the doors at the camp, spring latch, with a handle instead of a knob. They’d have learned how to work it from watching him. Fane was trying the latch.
“Not too stiff,” he said. “Your little fellows strong enough to work it?”
He tried it and agreed. “Sure. And they’d be smart enough to do it, too. Even Baby Fuzzy, the one your men didn’t get, would be able to figure that out.”
“And look what they did to my office,” Jimenez said, putting on the lights.
They’d made quite a mess of it. They hadn’t delayed long to do it, just thrown things around. Everything was thrown off the top of the desk. They had dumped the wastebasket, and left it dumped. He saw that and chuckled. The escape had been genuine all right.
“Probably hunting for things they could use as weapons, and doing as much damage as they could in the process.” There was evidently a pretty wide streak of vindictiveness in Fuzzy character. “I don’t think they like you, Juan.”
“Wouldn’t blame them,” Fane said. “Let’s see what kind of Houdini they did on these cages now.”
The cages were in a room—file room, storeroom, junk room—behind Jimenez’s office. It had a spring lock, too, and the Fuzzies had dragged one of the cages over and stood on it to open the door. The cages themselves were about three feet wide and five feet long, with plywood bottoms, wooden frames and quarter-inch netting on the sides and tops. The tops were hinged, and fastened with hasps, and bolts slipped through the staples with nuts screwed on them. The nuts had been unscrewed from five and the bolts slipped out; the sixth cage had been broken open from the inside, the netting cut away from the frame at one corner and bent back in a triangle big enough for a Fuzzy to crawl through.
“I can’t understand that,” Jimenez was saying. “Why that wire looks as though it had been cut.”
“It was cut. Marshal, I’d pull somebody’s belt about this, if I were you. Your men aren’t very careful about searching prisoners. One of the Fuzzies hid a knife out on them.” He remembered how Little Fuzzy and Ko-Ko had burrowed into the bedding in apparently unreasoning panic, and explained about the little spring-steel knives he had made. “I suppose he palmed it and hugged himself into a ball, as though he was scared witless, when they put him in the bag.”
“Waited till he was sure he wouldn’t get caught before he used it, too,” the marshal said. “That wire’s soft enough to cut easily.” He turned to Jimenez. “You people ought to be glad I’m ineligible for jury duty. Why don’t you just throw it in and let Kellogg cop a plea?”
Gerd van Riebeek stopped for a moment in the doorway and looked into what had been Leonard Kellogg’s office. The last time he’d been here, Kellogg had had him on the carpet about that land-prawn business. Now Ernst Mallin was sitting in Kellogg’s chair, trying to look unconcerned and not making a very good job of it. Gus Brannhard sprawled in an armchair, smoking a cigar and looking at Mallin as he would look at a river pig when he doubted whether it was worth shooting it or not. A uniformed deputy turned quickly, then went back to studying an elaborate wall chart showing the interrelation of Zarathustran mammals—he’d made the original of that chart himself. And Ruth Ortheris sat apart from the desk and the three men, smoking. She looked up and then, when she saw that he was looking past and away from her, she lowered her eyes.
“You haven’t found them?” he asked Brannhard.
The fluffy-bearded lawyer shook his head. “Jack has a gang down in the cellar, working up. Max is in the psychology lab, putting the Company cops who were on duty last night under veridication. They all claim, and the veridicator backs them up, that it was impossible for the Fuzzies to get out of the building.”
“They don’t know what’s impossible, for a Fuzzy.”
“That’s what I told him. He didn’t give me any argument, either. He’s pretty impressed with how they got out of those cages.”
Ruth spoke. “Gerd, we didn’t hurt them. We weren’t going to hurt them at all. Juan put them in cages because we didn’t have any other place for them, but we were going to fix up a nice room, where they could play together... ” Then she must have seen that he wasn’t listening, and stopped, crushing out her cigarette and rising. “Dr. Mallin, if these people haven’t any more questions to ask me, I have a lot of work to do.”
“You want to ask her anything, Gerd?” Brannhard inquired.
Once he had had something very important he had wanted to ask her. He was glad, now, that he hadn’t gotten around to it. Hell, she was so married to the Company it’d be bigamy if she married him too.
“No. I don’t want to talk to her at all.”
She started for the door, then hesitated. “Gerd, I... ” she began. Then she went out. Gus Brannhard looked after her, and dropped the ash of his cigar on Leonard Kellogg’s—now Ernst Mallin’s—floor.
GERD DETESTED HER, and she wouldn’t have had any respect for him if he didn’t. She ought to have known that something like this would happen. It always did, in the business. A smart girl, in the business, never got involved with any one man; she always got herself four or five boyfriends, on all possible sides, and played them off one against another.
She’d have to get out of the Science Center right away. Marshal Fane was questioning people under veridication; she didn’t dare let him get around to her. She didn’t dare go to her office; the veridicator was in the lab across the hall, and that’s where he was working. And she didn’t dare contact anyone.
Yes, she could do that, by screen. She went into an office down the hall; a dozen people recognized her at once and began bombarding her with questions about the Fuzzies. She brushed them off and went to a screen, punching a combination. After a slight delay, an elderly man with a thin-lipped, bloodless face appeared. When he recognized her, there was a brief look of annoyance on the thin face.
“Mr. Stenson,” she began, before he could say anything. “That apparatus I brought to your shop this morning—the sensory-response detector—we’ve made a simply frightful mistake. There’s nothing wrong with it whatever, and if anything’s done with it, it may cause serious damage.”
“I don’t think I understand, Dr. Ortheris.”
“Well, it was a perfectly natural mistake. You see, we’re all at our wits’ end here. Mr. Holloway and his lawyer and the Colonial Marshal are here with an order from Judge Pendarvis for the return of those Fuzzies. None of us knows what we’re doing at all. Why the whole trouble with the apparatus was the fault of the operator. We’ll have to have it back immediately, all of it.”
“I see, Dr. Ortheris.” The old instrument maker looked worried. “But I’m afraid the apparatus has already gone to the workroom. Mr. Stephenson has it now, and I can’t get in touch with him at present. If the mistake can be corrected, what do you want done?”
“Just hold it; I’ll call or send for it.”
She blanked the screen. Old Johnson, the chief data synthesist, tried to detain her with some question.
“I’m sorry, Mr. Johnson. I can’t stop now. I have to go over to Company House right away.”
THE SUITE AT the Hotel Mallory was crowded when Jack Holloway returned with Gerd van Riebeek; it was noisy with voices, and the ventilators were laboring to get rid of the tobacco smoke. Gus Brannhard, Ben Rainsford and Baby Fuzzy were meeting the press.
“Oh, Mr. Holloway!” somebody shouted as he entered. “Have you found them yet?”
“No; we’ve been all over Science Center from top to bottom. We know they went down a few floors from where they’d been caged, but that’s all. I don’t think they could have gotten outside; the only exit on the ground level’s through a vestibule where a Company policeman was on duty, and there’s no way for them to have climbed down from any of the terraces or landing stages.”
“Well, Mr. Holloway, I hate to suggest this,” somebody else said, “but have you eliminated the possibility that they might have hidden in a trash bin and been dumped into the mass energy converter?”
“We thought of that. The converter’s underground, in a vault that can be entered only by one door, and that was locked. No trash was disposed of between the time they were brought there and the time the search started, and everything that’s been sent to the converter since has been checked piece by piece.”
“Well, I’m glad to hear that, Mr. Holloway, and I know that everybody hearing this will be glad, too. I take it you’ve not given up looking for them?”
“Are we on the air now? No, I have not; I’m staying here in Mallorysport until I either find them or am convinced that they aren’t in the city. And I am offering a reward of two thousand sols apiece for their return to me. If you’ll wait a moment, I’ll have descriptions ready for you... ”
Victor Grego unstoppered the refrigerated cocktail jug. “More?” he asked Leslie Coombes.
“Yes, thank you.” Coombes held his glass until it was filled. “As you say, Victor, you made the decision, but you made it on my advice, and the advice was bad.”
He couldn’t disagree, even politely, with that. He hoped it hadn’t been ruinously bad. One thing, Leslie wasn’t trying to pass the buck, and considering how Ham O’Brien had mishandled his end of it, he could have done so quite plausibly.
“I used bad judgment,” Coombes said dispassionately, as though discussing some mistake Hitler had made, or Napoleon. “I thought O’Brien wouldn’t try to use one of those presigned writs, and I didn’t think Pendarvis would admit, publicly, that he signed court orders in blank. He’s been severely criticized by the press about that.”
He hadn’t thought Brannhard and Holloway would try to fight a court order either. That was one of the consequences of being too long in a seemingly irresistible position; you didn’t expect resistance. Kellogg hadn’t expected Jack Holloway to order him off his land grant. Kurt Borch had thought all he needed to do with a gun was pull it and wave it around. And Jimenez had expected the Fuzzies to just sit in their cages.
“I wonder where they got to,” Coombes was saying. “I understand they couldn’t be found at all in the building.”
“Ruth Ortheris has an idea. She got away from Science Center before Fane could get hold of her and veridicate her. It seems she and an assistant took some apparatus out, about ten o’clock, in a truck. She thinks the Fuzzies hitched a ride with her. I know that sounds rather improbable, but hell, everything else sounds impossible. I’ll have it followed up. Maybe we can find them before Holloway does. They’re not inside Science Center, that’s sure.” His own glass was empty; he debated a refill and voted against it. “O’Brien’s definitely out, I take it?”
“Completely. Pendarvis gave him his choice of resigning or facing malfeasance charges.”
“They couldn’t really convict him of malfeasance for that, could they? Misfeasance, maybe, but—”
“They could charge him. And then they could interrogate him under veridication about his whole conduct in office, and you know what they would bring out,” Coombes said. “He almost broke an arm signing his resignation. He’s still Attorney General of the Colony, of course; Nick issued a statement supporting him. That hasn’t done Nick as much harm as O’Brien could do spilling what he knows about Residency affairs.
“Now Brannhard is talking about bringing suit against the Company, and he’s furnishing copies of all the Fuzzy films Holloway has to the news services. Interworld News is going hog-wild with it, and even the services we control can’t play it down too much. I don’t know who’s going to be prosecuting these cases, but whoever it is, he won’t dare pull any punches. And the whole thing’s made Pendarvis hostile to us. I know, the law and the evidence and nothing but the law and the evidence, but the evidence is going to filter into his conscious mind through this hostility. He’s called a conference with Brannhard and myself for tomorrow afternoon; I don’t know what that’s going to be like.”
THE TWO LAWYERS had risen hastily when Chief Justice Pendarvis entered; he responded to their greetings and seated himself at his desk, reaching for the silver cigar box and taking out a panatella. Gustavus Adolphus Brannhard picked up the cigar he had laid aside and began puffing on it; Leslie Coombes took a cigarette from his case. They both looked at him, waiting like two drawn weapons—a battle axe and a rapier.
“Well, gentlemen, as you know, we have a couple of homicide cases and nobody to prosecute them,” he began.
“Why bother, your Honor?” Coombes asked. “Both charges are completely frivolous. One man killed a wild animal, and the other killed a man who was trying to kill him.”
“Well, your Honor, I don’t believe my client is guilty of anything, legally or morally,” Brannhard said. “I want that established by an acquittal.” He looked at Coombes. “I should think Mr. Coombes would be just as anxious to have his client cleared of any stigma of murder, too.”
“I am quite agreed. People who have been charged with crimes ought to have public vindication if they are innocent. Now, in the first place, I planned to hold the Kellogg trial first, and then the Holloway trial. Are you both satisfied with that arrangement?”
“Absolutely not, your Honor,” Brannhard said promptly. “The whole basis of the Holloway defense is that this man Borch was killed in commission of a felony. We’re prepared to prove that, but we don’t want our case prejudiced by an earlier trial.”
Coombes laughed. “Mr. Brannhard wants to clear his client by preconvicting mine. We can’t agree to anything like that.”
“Yes, and he is making the same objection to trying your client first. Well, I’m going to remove both objections. I’m going to order the two cases combined, and both defendants tried together.”
A momentary glow of unholy glee on Gus Brannhard’s face; Coombes didn’t like the idea at all.
“Your Honor, I trust that that suggestion was only made facetiously,” he said.
“It wasn’t, Mr. Coombes.”
“Then if your Honor will not hold me in contempt for saying so, it is the most shockingly irregular—I won’t go so far as to say improper—trial procedure I’ve ever heard of. This is not a case of accomplices charged with the same crime; this is a case of two men charged with different criminal acts, and the conviction of either would mean the almost automatic acquittal of the other. I don’t know who’s going to be named to take Mohammed Ali O’Brien’s place, but I pity him from the bottom of my heart. Why, Mr. Brannhard and I could go off somewhere and play poker while the prosecutor would smash the case to pieces.”
“Well, we won’t have just one prosecutor, Mr. Coombes, we will have two. I’ll swear you and Mr. Brannhard in as special prosecutors, and you can prosecute Mr. Brannhard’s client, and he yours. I think that would remove any further objections.”
It was all he could do to keep his face judicially grave and unmirthful. Brannhard was almost purring, like a big tiger that had just gotten the better of a young goat; Leslie Coombes’s suavity was beginning to crumble slightly at the edges.
“Your Honor, that is a most excellent suggestion,” Brannhard declared. “I will prosecute Mr. Coombes’s client with the greatest pleasure in the universe.”
“Well, all I can say, your Honor, is that if the first proposal was the most irregular I had ever heard, the record didn’t last long!”
“Why, Mr. Coombes, I went over the law and the rules of jurisprudence very carefully, and I couldn’t find a word that could be construed as disallowing such a procedure.”
“I’ll bet you didn’t find any precedent for it either!”
Leslie Coombes should have known better than that; in colonial law, you can find a precedent for almost anything.
“How much do you bet, Leslie?” Brannhard asked, a larcenous gleam in his eye.
“Don’t let him take your money away from you. I found, inside an hour, sixteen precedents, from twelve different planetary jurisdictions.”
“All right, your Honor,” Coombes capitulated. “But I hope you know what you’re doing. You’re turning a couple of cases of the People of the Colony into a common civil lawsuit.”
Gus Brannhard laughed. “What else is it?” he demanded. “Friends of Little Fuzzy versus The Chartered Zarathustra Company; I’m bringing action as friend of incompetent aborigines for recognition of sapience, and Mr. Coombes, on behalf of the Zarathustra Company, is contesting to preserve the Company’s charter, and that’s all there is or ever was to this case.”
That was impolite of Gus. Leslie Coombes had wanted to go on to the end pretending that the Company charter had absolutely nothing to do with it.
THERE WAS AN unending stream of reports of Fuzzies seen here and there, often simultaneously in impossibly distant parts of the city. Some were from publicity seekers and pathological liars and crackpots; some were the result of honest mistakes or over imaginativeness. There was some reason to suspect that not a few had originated with the Company, to confuse the search. One thing did come to light which heartened Jack Holloway. An intensive if concealed search was being made by the Company police, and by the Mallorysport police department, which the company controlled.
Max Fane was giving every available moment to the hunt. This wasn’t because of ill will for the Company, though that was present, nor because the Chief Justice was riding him. The Colonial Marshal was pro-Fuzzy. So were the Colonial Constabulary, over whom Nick Emmert’s administration seemed to have little if any authority. Colonel Ian Ferguson, the commandant, had his appointment direct from the Colonial Office on Terra. He had called by screen to offer his help, and George Lunt, over on Beta, screened daily to learn what progress was being made.
Living at the Hotel Mallory was expensive, and Jack had to sell some sunstones. The Company gem buyers were barely civil to him; he didn’t try to be civil at all. There was also a noticeable coolness toward him at the bank. On the other hand, on several occasions, Space Navy officers and ratings down from Xerxes Base went out of their way to accost him, introduce themselves, shake hands with him and give him their best wishes.
Once, in one of the weather-domed business centers, an elderly man with white hair showing under his black beret greeted him.
“Mr. Holloway, I want to tell you how grieved I am to learn about the disappearance of those little people of yours,” he said. “I’m afraid there’s nothing I can do to help you, but I hope they turn up safely.”
“Why, thank you, Mr. Stenson.” He shook hands with the old master instrument maker. “If you could make me a pocket veridicator, to use on some of these people who claim they saw them, it would be a big help.”
“Well, I do make rather small portable veridicators for the constabulary, but I think what you need is an instrument for detection of psychopaths, and that’s slightly beyond science at present. But if you’re still prospecting for sunstones, I have an improved microray scanner I just developed, and... ”
He walked with Stenson to his shop, had a cup of tea and looked at the scanner. From Stenson’s screen, he called Max Fane. Six more people had claimed to have seen the Fuzzies.
Within a week, the films taken at the camp had been shown so frequently on telecast as to wear out their interest value. Baby, however, was still available for new pictures, and in a few days a girl had to be hired to take care of his fan mail. Once, entering a bar, Jack thought he saw Baby sitting on a woman’s head. A second look showed that it was only a life-sized doll, held on with an elastic band. Within a week, he was seeing Baby Fuzzy hats all over town, and shop windows were full of life-sized Fuzzy dolls.
In the late afternoon, two weeks after the Fuzzies had vanished, Marshal Fane dropped him at the hotel. They sat in the car for a moment, and Fane said:
“I think this is the end of it. We’re all out of cranks and exhibitionists now.”
He nodded. “That woman we were talking to. She’s crazy as a bedbug.”
“Yeah. In the past ten years she’s confessed to every unsolved crime on the planet. It shows you how hard up we are that I waste your time and mine listening to her.”
“Max, nobody’s seen them. You think they just aren’t, any more, don’t you?”
The fat man looked troubled. “Well, Jack, it isn’t so much that nobody’s seen them. Nobody’s seen any trace of them. There are land-prawns all around, but nobody’s found a cracked shell. And six active, playful, inquisitive Fuzzies ought to be getting into things. They ought to be raiding food markets, and fruit stands, getting into places and ransacking. But there hasn’t been a thing. The Company police have stopped looking for them now.”
“Well, I won’t. They must be around somewhere.” He shook Fane’s hand, and got out of the car. “You’ve been awfully helpful, Max. I want you to know how much I thank you.”
He watched the car lift away, and then looked out over the city—a vista of treetop green, with roofs and the domes of shopping centers and business centers and amusement centers showing through, and the angular buttes of tall buildings rising above. The streetless contragravity city of a new planet that had never known ground traffic. The Fuzzies could be hiding anywhere among those trees—or they could all be dead in some man-made trap. He thought of all the deadly places into which they could have wandered. Machinery, dormant and quiet, until somebody threw a switch. Conduits, which could be flooded without warning, or filled with scalding steam or choking gas. Poor little Fuzzies, they’d think a city was as safe as the woods of home, where there was nothing worse than harpies and damnthings.
Gus Brannhard was out when he went down to the suite; Ben Rainsford was at a reading screen, studying a psychology text, and Gerd was working at a desk that had been brought in. Baby was playing on the floor with the bright new toys they had gotten for him. When Pappy Jack came in, he dropped them and ran to be picked up and held.
“George called,” Gerd said. “They have a family of Fuzzies at the post now.”
“Well, that’s great.” He tried to make it sound enthusiastic. “How many?”
“Five, three males and two females. They call them Dr. Crippen, Dillinger, Ned Kelly, Lizzie Borden, and Calamity Jane.”
Wouldn’t it be just like a bunch of cops to hang names like that on innocent Fuzzies?
“Why don’t you call the post and say hello to them?” Ben asked. “Baby likes them; he’d think it was fun to talk to them again.”
He let himself be urged into it, and punched out the combination. They were nice Fuzzies; almost, but of course not quite, as nice as his own.
“If your family doesn’t turn up in time for the trial, have Gus subpoena ours,” Lunt told him. “You ought to have some to produce in court. Two weeks from now, this mob of ours will be doing all kinds of things. You ought to see them now, and we only got them yesterday afternoon.”
He said he hoped he’d have his own by then; he realized that he was saying it without much conviction.
They had a drink when Gus came in. He was delighted with the offer from Lunt. Another one who didn’t expect to see Pappy Jack’s Fuzzies alive again.
“I’m not doing a damn thing here,” Rainsford said. “I’m going back to Beta till the trial. Maybe I can pick up some ideas from George Lunt’s Fuzzies. I’m damned if I’m getting any from this crap!” He gestured at the reading screen. “All I have is a vocabulary, and I don’t know what half the words mean.” He snapped it off. “I’m beginning to wonder if maybe Jimenez mightn’t have been right and Ruth Ortheris is wrong. Maybe you can be just a little bit sapient.”
“Maybe it’s possible to be sapient and not know it,” Gus said. “Like the character in the old French play who didn’t know he was talking prose.”
“What do you mean, Gus?” Gerd asked.
“I’m not sure I know. It’s just an idea that occurred to me today. Kick it around and see if you can get anything out of it.”
“I BELIEVE THE difference lies in the area of consciousness,” Ernst Mallin was saying. “You all know, of course, the axiom that only one-tenth, never more than one-eighth, of our mental activity occurs above the level of consciousness. Now let us imagine a hypothetical race whose entire mentation is conscious.”
“I hope they stay hypothetical,” Victor Grego, in his office across the city, said out of the screen. “They wouldn’t recognize us as sapient at all.”
“We wouldn’t be sapient, as they’d define the term,” Leslie Coombes, in the same screen with Grego, said. “They’d have some equivalent of the talk-and-build-a-fire rule, based on abilities of which we can’t even conceive.”
Maybe, Ruth thought, they might recognize us as one-tenth to as much as one-eighth sapient. No, then we’d have to recognize, say, a chimpanzee as being one-hundredth sapient, and a flatworm as being sapient to the order of one-billionth.
“Wait a minute,” she said. “If I understand, you mean that nonsapient beings think, but only subconsciously?”
“That’s correct, Ruth. When confronted by some entirely novel situation, a nonsapient animal will think, but never consciously. Of course, familiar situations are dealt with by pure habit and memory-response.”
“You know, I’ve just thought of something,” Grego said. “I think we can explain that funeral that’s been bothering all of us in nonsapient terms.” He lit a cigarette, while they all looked at him expectantly. “Fuzzies,” he continued, “bury their ordure: they do this to avoid an unpleasant sense-stimulus, a bad smell. Dead bodies quickly putrefy and smell badly; they are thus equated, subconsciously, with ordure and must be buried. All Fuzzies carry weapons. A Fuzzy’s weapon is—still subconsciously—regarded as a part of the Fuzzy, hence it must also be buried.”
Mallin frowned portentously. The idea seemed to appeal to him, but of course he simply couldn’t agree too promptly with a mere layman, even the boss.
“Well, so far you’re on fairly safe ground, Mr. Grego,” he admitted. “Association of otherwise dissimilar things because of some apparent similarity is a recognized element of nonsapient animal behavior.” He frowned again. “That could be an explanation. I’ll have to think of it.”
About this time tomorrow, it would be his own idea, with grudging recognition of a suggestion by Victor Grego. In time, that would be forgotten; it would be the Mallin Theory. Grego was apparently agreeable, as long as the job got done.
“Well, if you can make anything out of it, pass it on to Mr. Coombes as soon as possible, to be worked up for use in court,” he said.
BEN RAINSFORD WENT back to Beta Continent, and Gerd van Riebeek remained in Mallorysport. The constabulary at Post Fifteen had made steel chopper-diggers for their Fuzzies, and reported a gratifying abatement of the land-prawn nuisance. They also made a set of scaled-down carpenter tools, and their Fuzzies were building themselves a house out of scrap crates and boxes. A pair of Fuzzies showed up at Ben Rainsford’s camp, and he adopted them, naming them Flora and Fauna.
Everybody had Fuzzies now, and Pappy Jack only had Baby. He was lying on the floor of the parlor, teaching Baby to tie knots in a piece of string. Gus Brannhard, who spent most of the day in the office in the Central Courts building which had been furnished to him as special prosecutor, was lolling in an armchair in red-and-blue pajamas, smoking a cigar, drinking coffee—his whisky consumption was down to a couple of drinks a day—and studying texts on two reading screens at once, making an occasional remark into a stenomemophone. Gerd was at the desk, spoiling notepaper in an effort to work something out by symbolic logic. Suddenly he crumpled a sheet and threw it across the room, cursing. Brannhard looked away from his screens.
“Trouble, Gerd?”
Gerd cursed again. “How the devil can I tell whether Fuzzies generalize?” he demanded. “How can I tell whether they form abstract ideas? How can I prove, even, that they have ideas at all? Hell’s blazes, how can I even prove, to your satisfaction, that I think consciously?”
“Working on that idea I mentioned?” Brannhard asked.
“I was. It seemed like a good idea but...”
“Suppose we go back to specific instances of Fuzzy behavior, and present them as evidence of sapience?” Brannhard asked. “That funeral, for instance.”
“They’ll still insist that we define sapience.”
The communication screen began buzzing. Baby Fuzzy looked up disinterestedly, and then went back to trying to untie a figure-eight knot he had tied. Jack shoved himself to his feet and put the screen on. It was Max Fane, and for the first time that he could remember, the Colonial Marshal was excited.
“Jack, have you had any news on the screen lately?”
“No. Something turn up?”
“God, yes! The cops are all over the city hunting the Fuzzies; they have orders to shoot on sight. Nick Emmert was just on the air with a reward offer—five hundred sols apiece, dead or alive.”
It took a few seconds for that to register. Then he became frightened. Gus and Gerd were both on their feet and crowding to the screen behind him.
“They have some bum from that squatters’ camp over on the East Side who claims the Fuzzies beat up his ten-year-old daughter,” Fane was saying. “They have both of them at police headquarters, and they’ve handed the story out to Zarathustra News, and Planetwide Coverage. Of course, they’re Company controlled; they’re playing it for all it’s worth.”
“Have they been veridicated?” Brannhard demanded.
“No, and the city cops are keeping them under cover. The girl says she was playing outdoors and these Fuzzies jumped her and began beating her with sticks. Her injuries are listed as multiple bruises, fractured wrist and general shock.”
“I don’t believe it! They wouldn’t attack a child.”
“I want to talk to that girl and her father,” Brannhard was saying. “And I’m going to demand that they make their statements under veridication. This thing’s a frame-up, Max; I’d bet my ears on it. Timing’s just right; only a week till the trial.”
Maybe the Fuzzies had wanted the child to play with them, and she’d gotten frightened and hurt one of them. A ten-year-old human child would look dangerously large to a Fuzzy, and if they thought they were menaced they would fight back savagely.
They were still alive and in the city. That was one thing. But they were in worse danger than they had ever been; that was another. Fane was asking Brannhard how soon he could be dressed.
“Five minutes? Good, I’ll be along to pick you up,” he said. “Be seeing you.”
Jack hurried into the bedroom he and Brannhard shared; he kicked off his moccasins and began pulling on his boots. Brannhard, pulling his trousers up over his pajama pants, wanted to know where he thought he was going.
“With you. I’ve got to find them before some dumb son of a Khooghra shoots them.”
“You stay here,” Gus ordered. “Stay by the communication screen, and keep the viewscreen on for the news. But don’t stop putting your boots on; you may have to get out of here fast if I call you and tell you they’ve been located. I’ll call you as soon as I get anything definite.”
Gerd had the screen on for news, and was getting Planetwide, openly owned and operated by the Company. The newscaster was wrought up about the brutal attack on the innocent child, but he was having trouble focusing the blame. After all, who’d let the Fuzzies escape in the first place? And even a skilled semanticist had trouble making anything called a Fuzzy sound menacing. At least he gave particulars, true or not.
The child, Lolita Lurkin, had been playing outside her home at about twenty-one hundred when she had suddenly been set upon by six Fuzzies, armed with clubs. Without provocation, they had dragged her down and beaten her severely. Her screams had brought her father, and he had driven the Fuzzies away. Police had brought both the girl and her father, Oscar Lurkin, to headquarters, where they had told their story. City police, Company police and constabulary troopers and parties of armed citizens were combing the eastern side of the city; Resident General Emmert had acted at once to offer a reward of five thousand sols apiece...
“The kid’s lying, and if they ever get a veridicator on her, they’ll prove it,” he said. “Emmert, or Grego, or the two of them together, bribed those people to tell that story.”
“Oh, I take that for granted,” Gerd said. “I know that place. Junktown. Ruth does a lot of work there for juvenile court.” He stopped briefly, pain in his eyes, and then continued: “You can hire anybody to do anything over there for a hundred sols, especially if the cops are fixed in advance.”
He shifted to the Interworld News frequency; they were covering the Fuzzy hunt from an aircar. The shanties and parked airjalopies of Junktown were floodlighted from above; lines of men were beating the brush and poking among them. Once a car passed directly below the pickup, a man staring at the ground from it over a machine gun.
“Wooo! Am I glad I’m not in that mess!” Gerd exclaimed. “Anybody sees something he thinks is a Fuzzy and half that gang’ll massacre each other in ten seconds.”
“I hope they do!”
Interworld News was pro-Fuzzy; the commentator in the car was being extremely sarcastic about the whole thing. Into the middle of one view of a rifle-bristling line of beaters somebody in the studio cut a view of the Fuzzies, taken at the camp, looking up appealing while waiting for breakfast. “These,” a voice said, “are the terrible monsters against whom all these brave men are protecting us.”
A few moments later, a rifle flash and a bang, and then a fusillade brought Jack’s heart into his throat. The pickup car jetted toward it; by the time it reached the spot, the shooting had stopped, and a crowd was gathering around something white on the ground. He had to force himself to look, then gave a shuddering breath of relief. It was a zaragoat, a three-horned domesticated ungulate.
“Oh-Oh! Some squatter’s milk supply finished.” The commentator laughed. “Not the first one tonight either. Attorney General—former Chief Prosecutor—O’Brien’s going to have quite a few suits against the administration to defend as a result of this business.”
“He’s going to have a goddamn thundering big one from Jack Holloway!”
The communication screen buzzed; Gerd snapped it on.
“I just talked to Judge Pendarvis,” Gus Brannhard reported out of it. “He’s issuing an order restraining Emmert from paying any reward except for Fuzzies turned over alive and uninjured to Marshal Fane. And he’s issuing a warning that until the status of the Fuzzies is determined, anybody killing one will face charges of murder.”
“That’s fine, Gus! Have you seen the girl or her father yet?”
Brannhard snarled angrily. “The girl’s in the Company hospital, in a private room. The doctors won’t let anybody see her. I think Emmert’s hiding the father in the Residency. And I haven’t seen the two cops who brought them in, or the desk sergeant who booked the complaint, or the detective lieutenant who was on duty here. They’ve all lammed out. Max has a couple of men over in Junktown, trying to find out who called the cops in the first place. We may get something out of that.”
The Chief Justice’s action was announced a few minutes later; it got to the hunters a few minutes after that and the Fuzzy hunt began falling apart. The City and Company police dropped out immediately. Most of the civilians, hoping to grab five thousand sols’ worth of live Fuzzy, stayed on for twenty minutes, and so, apparently to control them, did the constabulary. Then the reward was canceled, the airborne floodlights went off and the whole thing broke up.
Gus Brannhard came in shortly afterward, starting to undress as soon as he heeled the door shut after him. When he had his jacket and neckcloth off, he dropped into a chair, filled a water tumbler with whisky, gulped half of it and then began pulling off his boots.
“If that drink has a kid sister, I’ll take it,” Gerd muttered. “What happened, Gus?”
Brannhard began to curse. “The whole thing’s a fake; it stinks from here to Nifflheim. It would stink on Nifflheim.” He picked up a cigar butt he had laid aside when Fane’s call had come in and relighted it. “We found the woman who called the police. Neighbor; she says she saw Lurkin come home drunk, and a little later she heard the girl screaming. She says he beats her up every time he gets drunk, which is about five times a week, and she’d made up her mind to stop it the next chance she got. She denied having seen anything that even looked like a Fuzzy anywhere around.”
The excitement of the night before had incubated a new brood of Fuzzy reports; Jack went to the marshal’s office to interview the people making them. The first dozen were of a piece with the ones that had come in originally. Then he talked to a young man who had something of different quality.
“I saw them as plain as I’m seeing you, not more than fifty feet away,” he said. “I had an autocarbine, and I pulled up on them, but, gosh, I couldn’t shoot them. They were just like little people, Mr. Holloway, and they looked so scared and helpless. So I held over their heads and let off a two-second burst to scare them away before anybody else saw them and shot them.”
“Well, son, I’d like to shake your hand for that. You know, you thought you were throwing away a lot of money there. How many did you see?”
“Well, only four. I’d heard that there were six, but the other two could have been back in the brush where I didn’t see them.”
He pointed out on the map where it had happened. There were three other people who had actually seen Fuzzies; none was sure how many, but they were all positive about locations and times. Plotting the reports on the map, it was apparent that the Fuzzies were moving north and west across the outskirts of the city.
Brannhard showed up for lunch at the hotel, still swearing, but half amusedly.
“They’ve exhumed Ham O’Brien, and they’ve put him to work harassing us,” he said. “Whole flock of civil suits and dangerous-nuisance complaints and that sort of thing; idea’s to keep me amused with them while Leslie Coombes is working up his case for the trial. Even tried to get the manager here to evict Baby; I threatened him with a racial-discrimination suit, and that stopped that. And I just filed suit against the Company for seven million sols on behalf of the Fuzzies—million apiece for them and a million for their lawyer.”
“This evening,” Jack said, “I’m going out in a car with a couple of Max’s deputies. We’re going to take Baby, and we’ll have a loud-speaker on the car.” He unfolded the city map. “They seem to be traveling this way; they ought to be about here, and with Baby at the speaker, we ought to attract their attention.”
They didn’t see anything, though they kept at it till dusk. Baby had a wonderful time with the loudspeaker; when he yeeked into it, he produced an ear-splitting noise, until the three humans in the car flinched every time he opened his mouth. It affected dogs too; as the car moved back and forth, it was followed by a chorus of howling and baying on the ground.
The next day, there were some scattered reports, mostly of small thefts. A blanket spread on the grass behind a house had vanished. A couple of cushions had been taken from a porch couch. A frenzied mother reported having found her six-year-old son playing with some Fuzzies; when she had rushed to rescue him, the Fuzzies had scampered away and the child had begun weeping. Jack and Gerd rushed to the scene. The child’s story, jumbled and imagination colored, was definite on one point—the Fuzzies had been nice to him and hadn’t hurt him. They got a recording of that on the air at once.
When they got back to the hotel, Gus Brannhard was there, bubbling with glee.
“The Chief Justice gave me another job of special prosecuting,” he said. “I’m to conduct an investigation into the possibility that this thing, the other night, was a frame-up, and I’m to prepare complaints against anybody who’s done anything prosecutable. I have authority to hold hearings, and subpoena witnesses, and interrogate them under veridication. Max Fane has specific orders to cooperate. We’re going to start, tomorrow, with Chief of Police Dumont and work down. And maybe we can work up, too, as far as Nick Emmert and Victor Grego.” He gave a rumbling laugh. “Maybe that’ll give Leslie Coombes something to worry about.”
GERD BROUGHT THE car down beside the rectangular excavation. It was fifty feet square and twenty feet deep, and still going deeper, with a power shovel in it and a couple of dump scows beside. Five or six men in coveralls and ankle boots advanced to meet them as they got out.
“Good morning, Mr. Holloway,” one of them said. “It’s right down over the edge of the hill. We haven’t disturbed anything.”
“Mind running over what you saw again? My partner here wasn’t in when you called.”
The foreman turned to Gerd. “We put off a couple of shots about an hour ago. Some of the men, who’d gone down over the edge of the hill, saw these Fuzzies run out from under that rock ledge down there, and up the hollow, that way.” He pointed. “They called me, and I went down for a look, and saw where they’d been camping. The rock’s pretty hard here, and we used pretty heavy charges. Shock waves in the ground was what scared them.”
They started down a path through the flower-dappled tall grass toward the edge of the hill, and down past the gray outcropping of limestone that formed a miniature bluff twenty feet high and a hundred in length. Under an overhanging ledge, they found two cushions, a red-and-gray blanket, and some odds and ends of old garments that looked as though they had once been used for polishing rags. There was a broken kitchen spoon, and a cold chisel, and some other metal articles.
“That’s it, all right. I talked to the people who lost the blanket and the cushions. They must have made camp last night, after your gang stopped work; the blasting chased them out. You say you saw them go up that way?” he asked, pointing up the little stream that came down from the mountains to the north.
The stream was deep and rapid, too much so for easy fording by Fuzzies; they’d follow it back into the foothills. He took everybody’s names and thanked them. If he found the Fuzzies himself and had to pay off on an information received basis, it would take a mathematical genius to decide how much reward to pay whom.
“Gerd, if you were a Fuzzy, where would you go up there?” he asked.
Gerd looked up the stream that came rushing down from among the wooded foothills.
“There are a couple more houses farther up,” he said. “I’d get above them. Then I’d go up one of those side ravines, and get up among the rocks, where the damnthings couldn’t get me. Of course, there are no damnthings this close to town, but they wouldn’t know that.”
“We’ll need a few more cars. I’ll call Colonel Ferguson and see what he can do for me. Max is going to have his hands full with this investigation Gus started.”
PIET DUMONT, THE Mallorysport chief of police, might have been a good cop once, but for as long as Gus Brannhard had known him, he had been what he was now—an empty shell of unsupported arrogance, with a sagging waistline and a puffy face that tried to look tough and only succeeded in looking unpleasant. He was sitting in a seat that looked like an oldfashioned electric chair, or like one of those instruments of torture to which beauty-shop customers submit themselves. There was a bright conical helmet on his head, and electrodes had been clamped to various portions of his anatomy. On the wall behind him was a circular screen which ought to have been a calm turquoise blue, but which was flickering from dark blue through violet to mauve. That was simple nervous tension and guilt and anger at the humiliation of being subjected to veridicated interrogation. Now and then there would be a stabbing flicker of bright red as he toyed mentally with some deliberate misstatement of fact.
“You know, yourself, that the Fuzzies didn’t hurt that girl,” Brannhard told him.
“I don’t know anything of the kind,” the police chief retorted. “All I know’s what was reported to me.”
That had started out a bright red; gradually it faded into purple. Evidently Piet Dumont was adopting a rules-of-evidence definition of truth.
“Who told you about it?”
“Luther Woller. Detective lieutenant on duty at the time.”
The veridicator agreed that that was the truth and not much of anything but the truth.
“But you know that what really happened was that Lurkin beat the girl himself, and Woller persuaded them both to say the Fuzzies did it,” Max Fane said.
“I don’t know anything of the kind!” Dumont almost yelled. The screen blazed red. “All I know’s what they told me; nobody said anything else.” Red and blue, juggling in a typical quibbling pattern. “As far as I know, it was the Fuzzies done it.”
“Now, Piet,” Fane told him patiently. “You’ve used the same veridicator here often enough to know you can’t get away with lying on it. Woller’s making you the patsy for this, and you know that, too. Isn’t it true, now, that to the best of your knowledge and belief those Fuzzies never touched that girl, and it wasn’t till Woller talked to Lurkin and his daughter at headquarters that anybody even mentioned Fuzzies?”
The screen darkened to midnight blue, and then, slowly, it lightened.
“Yeah, that’s true,” Dumont admitted. He avoided their eyes, and his voice was surly. “I thought that was how it was, and I asked Woller. He just laughed at me and told me to forget it.” The screen seethed momentarily with anger. “That son of a Khooghra thinks he’s chief, not me. One word from me and he does just what he damn pleases!”
“Now your being smart, Piet,” Fane said. “Let’s start all over... ”
A CONSTABULARY CORPORAL was at the controls of the car Jack had rented from the hotel: Gerd had taken his place in one of the two constabulary cars. The third car shuttled between them, and all three talked back and forth by radio.
“Mr. Holloway.” It was the trooper in the car Gerd had been piloting. “Your partner’s down on the ground; he just called me with his portable. He’s found a cracked prawn shell.”
“Keep talking; give me direction,” the corporal at the control said, lifting up.
In a moment, they sighted the other car, hovering over a narrow ravine on the left bank of the stream. The third car was coming in from the north. Gerd was still squatting on the ground when they let down beside him. He looked up as they jumped out.
“This is it, Jack,” he said. “Regular Fuzzy job.”
So it was. Whatever they had used, it hadn’t been anything sharp; the head was smashed instead of being cleanly severed. The shell, however, had been broken from underneath in the standard manner, and all four mandibles had been broken off for picks. They must have all eaten at the prawn, share alike. It had been done quite recently.
They sent the car up, and while all three of them circled about, they went up the ravine on foot, calling: “Little Fuzzy! Little Fuzzy!” They found a footprint, and then another, where seepage water had moistened the ground. Gerd was talking excitedly into the portable radio he carried slung on his chest.
“One of you, go ahead a quarter of a mile, and then circle back. They’re in here somewhere.”
“I see them! I see them!” a voice whooped out of the radio. “They’re going up the slope on you right, among the rocks!”
“Keep them in sight; somebody come and pick us up, and we’ll get above them and head them off.”
The rental car dropped quickly, the corporal getting the door open. He didn’t bother going off contragravity; as soon as they were in and had pulled the door shut behind them, he was lifting again. For a moment, the hill sung giddily as the car turned, and then Jack saw them, climbing the steep slope among the rocks. Only four of them, and one was helping another. He wondered which ones they were, what had happened to the other two and if the one that needed help had been badly hurt.
The car landed on the top, among the rocks, settling at an awkward angle. He, Gerd and the pilot piled out and started climbing and sliding down the declivity. Then he found himself in reach of a Fuzzy and grabbed. Two more dashed past him, up the steep hill. The one he snatched at had something in his hand, and aimed a vicious blow at his face with it; he had barely time to block it with his forearm. Then he was clutching the Fuzzy and disarming him; the weapon was a quarter-pound ball-peen hammer. He put it in his hip pocket and then picked up the struggling Fuzzy with both hands.
“You hit Pappy Jack!” he said reproachfully. “Don’t you know Pappy any more? Poor scared little thing!”
The Fuzzy in his arms yeeked angrily. Then he looked, and it was no Fuzzy he had ever seen before—not Little Fuzzy, nor funny, pompous Ko-Ko, not mischievous Mike. It was a stranger Fuzzy.
“Well, no wonder; of course you didn’t know Pappy Jack. You aren’t one of Pappy Jack’s Fuzzies at all!”
At the top, the constabulary corporal was sitting on a rock, clutching two Fuzzies, one under each arm. They stopped struggling and yeeked piteously when they saw their companion also a captive.
“Your partner’s down below, chasing the other one,” the corporal said. “You’d better take these too; you know them and I don’t.”
“Hang onto them; they don’t know me any better than they do you.”
With one hand, he got a bit of Extee Three out of his coat and offered it; the Fuzzy gave a cry of surprised pleasure, snatched it and gobbled it. He must have eaten it before. When he gave some to the corporal, the other two, a male and a female, also seemed familiar with it. From below, Gerd was calling:
“I got one. It’s a girl Fuzzy; I don’t know if it’s Mitzi or Cinderella. And, my God, wait till you see what she was carrying.”
Gerd came into sight, the fourth Fuzzy struggling under one arm and a little kitten, black with a white face, peeping over the crook of his other elbow. He was too stunned with disappointment to look at it with more than vague curiosity.
“They aren’t our Fuzzies, Gerd. I never saw any of them before.”
“Jack, are you sure?”
“Of course I’m sure!” He was indignant. “Don’t you think I know my own Fuzzies? Don’t you think they’d know me?”
“Where’d the pussy come from?” the corporal wanted to know.
“God knows. They must have picked it up somewhere. She was carrying it in her arms, like a baby.”
“They’re somebody’s Fuzzies. They’ve been fed Extee Three. We’ll take them to the hotel. Whoever it is, I’ll bet he misses them as much as I do mine.”
His own Fuzzies, whom he would never see again. The full realization didn’t hit him until he and Gerd were in the car again. There had been no trace of his Fuzzies from the time they had broken out of their cages at Science Center. This quartet had appeared the night the city police had manufactured the story of the attack on the Lurkin girl, and from the moment they had been seen by the youth who couldn’t bring himself to fire on them, they had left a trail that he had been able to pick up at once and follow. Why hadn’t his own Fuzzies attracted as much notice in the three weeks since they had vanished?
Because his own Fuzzies didn’t exist anymore? They had never gotten out of the Science Center alive. Somebody Max Fane hadn’t been able to question under veridication had murdered them. There was no use, anymore, trying to convince himself differently.
“We’ll stop at their camp and pick up the blanket and the cushions and the rest of the things. I’ll send the people who lost them checks,” he said. “The Fuzzies ought to have those things.”
THE MANAGEMENT OF the Hotel Mallory appeared to have undergone a change of heart, or of policy, toward Fuzzies. It might have been Gus Brannhard’s threats of action for racial discrimination and the possibility that the Fuzzies might turn out to be a race instead of an animal species after all. The manager might have been shamed by the way the Lurkin story had crumbled into discredit, and influenced by the revived public sympathy for the Fuzzies. Or maybe he just decided that the Chartered Zarathustra Company wasn’t as omnipotent as he’d believed. At any rate, a large room, usually used for banquets, was made available for the Fuzzies George Lunt and Ben Rainsford were bringing in for the trial, and the four strangers and their black-and-white kitten were installed there. There were a lot of toys of different sorts, courtesy of the management, and a big viewscreen. The four strange Fuzzies dashed for this immediately and turned it on, yeeking in delight as they watched landing craft coming down and lifting out at the municipal spaceport. They found it very interesting. It only bored the kitten.
With some misgivings, Jack brought Baby down and introduced him. They were delighted with Baby, and Baby thought the kitten was the most wonderful thing he had ever seen. When it was time to feed them, Jack had his own dinner brought in, and ate with them. Gus and Gerd came down and joined him later.
“We got the Lurkin kid and her father,” Gus said, and then falsettoed: “ ‘Naw, Pop gimme a beatin’, and the cops told me to say it was the Fuzzies.’ ”
“She say that?”
“Under veridication, with the screen blue as a sapphire, in front of half a dozen witnesses and with audiovisuals on. Interworld’s putting it on the air this evening. Her father admitted it, too; named Woller and the desk sergeant. We’re still looking for them; till we get them, we aren’t any closer to Emmert or Grego. We did pick up the two car cops, but they don’t know anything on anybody but Woller.”
That was good enough, as far as it went, Brannhard thought, but it didn’t go far enough. There were those four strange Fuzzies showing up out of nowhere, right in the middle of Nick Emmert’s drive-hunt. They’d been kept somewhere by somebody—that was how they’d learned to eat Extee Three and found out about viewscreens. Their appearance was too well synchronized to be accidental. The whole thing smelled to him of a booby trap.
One good thing had happened. Judge Pendarvis had decided that it would be next to impossible, in view of the widespread public interest in the case and the influence of the Zarathustra Company, to get an impartial jury, and had proposed a judicial trial by a panel of three judges, himself one of them. Even Leslie Coombes had felt forced to agree to that.
He told Jack about the decision. Jack listened with apparent attentiveness, and then said:
“You know, Gus, I’ll always be glad I let Little Fuzzy smoke my pipe when he wanted to, that night out at camp.”
The way he was feeling, he wouldn’t have cared less if the case was going to be tried by a panel of three zaragoats.
Ben Rainsford, his two Fuzzies, and George Lunt, Ahmed Khadra and the other constabulary witnesses and their family, arrived shortly before noon on Saturday. The Fuzzies were quartered in the stripped-out banquet room, and quickly made friends with the four already there, and with Baby. Each family bedded down apart, but they ate together and played with each other’s toys and sat in a clump to watch the viewscreen. At first, the Ferny Creek family showed jealousy when too much attention was paid to their kitten, until they decided that nobody was trying to steal it.
It would have been a lot of fun, eleven Fuzzies and a Baby Fuzzy and a black-and-white kitten, if Jack hadn’t kept seeing his own family, six quiet little ghosts watching but unable to join the frolicking.
MAX FANE BRIGHTENED when he saw who was on his screen.
“Well, Colonel Ferguson, glad to see you.”
“Marshal,” Ferguson was smiling broadly. “You’ll be even gladder in a minute. A couple of my men, from Post Eight, picked up Woller and that desk sergeant, Fuentes.”
“Ha!” He started feeling warm inside, as though he had just downed a slug of Baldur honeyrum. “How?”
“Well, you know Nick Emmert has a hunting lodge down there. Post Eight keeps an eye on it for him. This afternoon, one of Lieutenant Obefemi’s cars was passing over it, and they picked up some radiation and infrared on their detectors, as though the power was on inside. When they went down to investigate, they found Woller and Fuentes making themselves at home. They brought them in, and both of them admitted under veridication that Emmert had given them the keys and sent them down there to hide out till after the trial.
“They denied that Emmert had originated the frame-up. That had been one of Woller’s own flashes of genius, but Emmert knew what the score was and went right along with it. They’re being brought up here the first thing tomorrow morning.”
“Well, that’s swell, Colonel! Has it gotten out to the news services yet?”
“No. We would like to have them both questioned here in Mallorysport, and their confessions recorded, before we let the story out. Otherwise, somebody might try to take steps to shut them up for good.”
That had been what he had been thinking of. He said so, and Ferguson nodded. Then he hesitated for a moment, and said:
“Max, do you like the situation here in Mallorysport? Be damned if I do.”
“What do you mean?”
“There are too many strangers in town,” Ian Ferguson said. “All the same kind of strangers, husky-looking young men, twenty to thirty, going around in pairs and small groups. I’ve been noticing it since day before last, and there seem to be more of them every time I look around.”
“Well, Ian, it’s a young man’s planet, and we can expect a big crowd in town for the trial...”
He didn’t really believe that. He just wanted Ian Ferguson to put a name on it first. Ferguson shook his head.
“No, Max. This isn’t a trial-day crowd. We both know what they’re like; remember when they tried the Gawn brothers? No whooping it up in bars, no excitement, no big crap games; this crowd’s just walking around, keeping quiet, as though they expected a word from somebody.”
“Infiltration.” Goddamit, he’d said it first, himself after all! “Victor Grego’s worried about this.”
“I know it, Max. And Victor Grego’s like a veldbeest bull; he isn’t dangerous till he’s scared, and then watch out. And against the gang that’s moving in here, the men you and I have together would last about as long as a pint of trade-gin at a Sheshan funeral.”
“You thinking of pushing the panic-button?”
The constabulary commander frowned. “I don’t want to. A dim view would be taken back on Terra if I did it without needing to. Dimmer view would be taken of needing to without doing it, though. I’ll make another check, first.”
GERD VAN RIEBEEK sorted the papers on the desk into piles, lit a cigarette and then started to mix himself a highball.
“Fuzzies are members of a sapient race,” he declared. “They reason logically, both deductively and inductively. They learn by experiment, analysis and association. They formulate general principles, and apply them to specific instances. They plan their activities in advance. They make designed artifacts, and artifacts to make artifacts. They are able to symbolize, and convey ideas in symbolic form, and form symbols by abstracting from objects.
“They have aesthetic sense and creativity,” he continued. “They become bored in idleness, and they enjoy solving problems for the pleasure of solving them. They bury their dead ceremoniously, and bury artifacts with them.”
He blew a smoke ring, and then tasted his drink. “They do all these things, and they also do carpenter work, blow police whistles, make eating tools to eat land-prawns with and put molecule-model balls together. Obviously they are sapient beings. But don’t, please don’t ask me to define sapience, because God damn it to Nifflheim, I still can’t!”
“I think you just did.” Jack said.
“No, that won’t do. I need a definition.”
“Don’t worry, Gerd,” Gus Brannhard told him. “Leslie Coombes will bring a nice shiny new definition into court. We’ll just use that.”
THEY WALKED TOGETHER, Frederic and Claudette Pendarvis, down through the roof garden toward the landing stage, and, as she always did, Claudette stopped and cut a flower and fastened it in his lapel.
“Will the Fuzzies be in court?” she asked.
“Oh, they’ll have to be. I don’t know about this morning; it’ll be mostly formalities.” He made a grimace that was half a frown and half a smile. “I really don’t know whether to consider them as witnesses or as exhibits, and I hope I’m not called on to rule on that, at least at the start. Either way, Coombes or Brannhard would accuse me of showing prejudice.”
“I want to see them. I’ve seen them on screen, but I want to see them for real.”
“You haven’t been in one of my courts for a long time, Claudette. If I find that they’ll be brought in today, I’ll call you. I’ll even abuse my position to the extent of arranging for you to see them outside the courtroom. Would you like that?”
She’d love it. Claudette had a limitless capacity for delight in things like that. They kissed good-bye, and he went to where his driver was holding open the door of the aircar and got in. At a thousand feet he looked back; she was still standing at the edge of the roof garden, looking up.
He’d have to find out whether it would be safe for her to come in. Max Fane was worried about the possibility of trouble, and so was Ian Ferguson, and neither was given to timorous imaginings. As the car began to descend toward the Central Courts buildings, he saw that there were guards on the roof, and they weren’t just carrying pistols—he caught the glint of rifle barrels, and the twinkle of steel helmets. Then, as he came in, he saw that their uniforms were a lighter shade of blue that the constabulary wore. Ankle boots and red-striped trousers; Space Marines in dress blues. So Ian Ferguson had pushed the button. It occurred to him that Claudette might be safer here than at home.
A sergeant and a couple of men came up as he got out; the sergeant touched the beak of his helmet in the nearest thing to a salute a Marine ever gave anybody in civilian clothes.
“Judge Pendarvis? Good morning, sir.”
“Good morning, sergeant. Just why are Federation Marines guarding the court building?”
“Standing by, sir. Orders of Commodore Napier. You’ll find that Marshal Fane’s people are in charge below-decks, but Marine Captain Casagra and Navy Captain Greibenfeld are waiting to see you in your office.”
As he started toward the elevators, a big Zarathustra Company car was coming in. The sergeant turned quickly, beckoned a couple of his men and went toward it on the double. He wondered what Leslie Coombes would think about those Marines.
The two officers in his private chambers were both wearing sidearms. So, also, was Marshal Fane, who was with them. They all rose to greet him, sitting down when he was at his desk. He asked the same question he had of the sergeant above.
“Well, Constabulary Colonel Ferguson called Commodore Napier last evening and requested armed assistance, your Honor,” the officer in Space Navy black said. “He suspected, he said, that the city had been infiltrated. In that, your Honor, he was perfectly correct; beginning Wednesday afternoon, Marine Captain Casagra, here, on Commodore Napier’s orders, began landing a Marine infiltration force, preparatory to taking over the Residency. That’s been accomplished now; Commodore Napier is there, and both Resident General Emmert and Attorney General O’Brien are under arrest, on a variety of malfeasance and corrupt-practice charges, but that won’t come into your Honor’s court. They’ll be sent back to Terra for trial.”
“Then Commodore Napier’s taken over the civil government?”
“Well, say he’s assumed control of it, pending the outcome of this trial. We want to know whether the present administration’s legal or not.”
“Then you won’t interfere with the trial itself?”
“That depends, your Honor. We are certainly going to participate.” He looked at this watch. “You won’t convene court for another hour? Then perhaps I’ll have time to explain.”
MAX FANE MET them at the courtroom door with a pleasant greeting. Then he saw Baby Fuzzy on Jack’s shoulder and looked dubious.
“I don’t know about him, Jack. I don’t think he’ll be allowed in the courtroom.”
“Nonsense!” Gus Brannhard told him. “I admit, he is both a minor child and an incompetent aborigine, but he is the only surviving member of the family of the deceased Jane Doe alias Goldilocks, and as such has an indisputable right to be present.”
“Well, just as long as you keep him from sitting on people’s heads. Gus, you and Jack sit over there; Ben, you and Gerd find seats in the witness section.”
It would be half an hour till court would convene, but already the spectators’ seats were full, and so was the balcony. The jury box, on the left of the bench, was occupied by a number of officers in Navy black and Marine blue. Since there would be no jury, they had apparently appropriated it for themselves. The press box was jammed and bristling with equipment.
Baby was looking up interestedly at the big screen behind the judges’ seats; while transmitting the court scene to the public, it also showed, like a nonreversing mirror, the same view to the spectators. Baby wasn’t long in identifying himself in it, and waved his arms excitedly. At that moment, there was a bustle at the door by which they had entered, and Leslie Coombes came in, followed by Ernst Mallin and a couple of his assistants, Ruth Ortheris, Juan Jimenez and Leonard Kellogg. The last time he had seen Kellogg had been at George Lunt’s complaint court, his face bandaged and his feet in a pair of borrowed moccasins because his shoes, stained with the blood of Goldilocks, had been impounded as evidence.
Coombes glanced toward the table where he and Brannhard were sitting, caught sight of Baby waving to himself in the big screen and turned to Fane with an indignant protest. Fane shook his head. Coombes protested again, and drew another headshake. Finally he shrugged and led Kellogg to the table reserved for them, where they sat down.
Once Pendarvis and his two associates—a short, round-faced man on his right, a tall, slender man with white hair and a black mustache on his left—were seated, the trial got underway briskly. The charges were read, and then Brannhard, as the Kellogg prosecutor, addressed the court “being known as Goldilocks... sapient member of a sapient race... willful and deliberate act of the said Leonard Kellogg... brutal and unprovoked murder.” He backed away, sat on the edge of the table and picked up Baby Fuzzy, fondling him while Leslie Coombes accused Jack Holloway of brutally assaulting the said Leonard Kellogg and ruthlessly shooting down Kurt Borch.
“Well, gentlemen, I believe we can now begin hearing the witnesses,” the Chief Justice said. “Who will start prosecuting whom?”
Gus handed Baby to Jack and went forward; Coombes stepped up beside him.
“Your Honor, this entire trial hinges upon the question of whether a member of the species Fuzzy fuzzy holloway zarathustra is or is not a sapient being,” Gus said. “However, before any attempt is made to determine this question, we should first establish, by testimony, just what happened at Holloway’s Camp, in Cold Creek Valley, on the afternoon of June 19, Atomic Era Six Fifty-Four, and once this is established, we can then proceed to the question of whether or not the said Goldilocks was truly a sapient being.”
“I agree,” Coombes said equably. “Most of these witnesses will have to be recalled to the stand later, but in general I think Mr. Brannhard’s suggestion will be economical of the court’s time.”
“Will Mr. Coombes agree to stipulate that any evidence tending to prove or disprove the sapience of Fuzzies in general be accepted as proving or disproving the sapience of the being referred to as Goldilocks?”
Coombes looked that over carefully, decided that it wasn’t booby-trapped and agreed. A deputy marshal went over to the witness stand, made some adjustments and snapped on a switch at the back of the chair. Immediately the two-foot globe in a standard behind it lit, a clear blue. George Lunt’s name was called; the lieutenant took his seat and the bright helmet was let down over his head and the electrodes attached.
The globe stayed a calm, untroubled blue while he stated his name and rank. Then he waited while Coombes and Brannhard conferred. Finally Brannhard took a silver half-sol piece from his pocket, shook it between cupped palms and slapped it onto his wrist. Coombes said, “Heads,” and Brannhard uncovered it, bowed slightly and stepped back.
“Now, Lieutenant Lunt,” Coombes began, “when you arrived at the temporary camp across the run from Holloway’s camp, what did you find there?”
“Two dead people,” Lunt said. “A Terran human, who had been shot three times through the chest, and a Fuzzy, who had been kicked or trampled to death.”
“Your Honors!” Coombes expostulated, “I must ask that the witness be requested to rephrase his answer, and that the answer he has just made be stricken from the record. The witness, under the circumstances, has no right to refer to the Fuzzies as people.”
“Your Honors,” Brannhard caught it up, “Mr. Coombes’s objection is no less prejudicial. He has no right, under the circumstances, to deny that the Fuzzies be referred to as ‘people.’ This is tantamount to insisting that the witness speak of them as nonsapient animals.”
It went on like that for five minutes. Jack began doodling on a notepad. Baby picked up a pencil with both hands and began making doodles too. They looked rather like the knots he had been learning to tie. Finally, the court intervened and told Lunt to tell, in his own words, why he went to Holloway’s camp, what he found there, what he was told and what he did. There was some argument between Coombes and Brannhard, at one point, about the difference between hearsay and res gestae. When he was through, Coombes said, “No questions.”
“Lieutenant, you placed Leonard Kellogg under arrest on a complaint of homicide by Jack Holloway. I take it that you considered this complaint a valid one?”
“Yes, sir. I believed that Leonard Kellogg had killed a sapient being. Only sapient beings bury their dead.”
Ahmed Khadra testified. The two troopers who had come in the other car, and the men who had brought the investigative equipment and done the photographing at the scene testified. Brannhard called Ruth Ortheris to the stand, and, after some futile objections by Coombes, she was allowed to tell her own story of the killing of Goldilocks, the beating of Kellogg and the shooting of Borch. When she had finished, the Chief Justice rapped with his gavel.
“I believe that this testimony is sufficient to establish the fact that the being referred to as Jane Doe alias Goldilocks was in fact kicked and trampled to death by the defendant Leonard Kellogg, and that the Terran human known as Kurt Borch was in fact shot to death by Jack Holloway. This being the case, we may now consider whether or not either or both of these killings constitute murder within the meaning of the law. It is now eleven forty. We will adjourn for lunch, and court will reconvene at fourteen hundred. There are a number of things, including some alterations to the courtroom, which must be done before the afternoon session... Yes, Mr. Brannhard?”
“Your Honors, there is only one member of the species Fuzzy fuzzy holloway zarathustra at present in court, an immature and hence nonrepresentative individual.” He picked up Baby and exhibited him. “If we are to take up the question of the sapience of this species, or race, would it not be well to send for the Fuzzies now saying at the Hotel Mallory and have them on hand?”
“Well, Mr. Brannhard,” Pendarvis said, “we will certainly want Fuzzies in court, but let me suggest that we wait until after court reconvenes before sending for them. It may be that they will not be needed this afternoon. Anything else?” He tapped with his gavel. “Then court is adjourned until fourteen hundred.”
SOME ALTERATIONS IN the courtroom had been a conservative way of putting it. Four rows of spectators’ seats had been abolished, and the dividing rail moved back. The witness chair, originally at the side of the bench, had been moved to the dividing rail and now faced the bench, and a large number of tables had been brought in and arranged in an arc with the witness chair in the middle of it. Everybody at the tables could face the judges, and also see everybody else by looking into the big screen. A witness on the chair could also see the veridicator in the same way.
Gus Brannhard looked around, when he entered with Jack, and swore softly.
“No wonder they gave us two hours for lunch. I wonder what the idea is.” Then he gave a short laugh. “Look at Coombes; he doesn’t like it a bit.”
A deputy with a seating diagram came up to them.
“Mr. Brannhard, you and Mr. Holloway over here, at this table.” He pointed to one a little apart from the others, at the extreme right facing the bench. “And Dr. van Riebeek, and Dr. Rainsford over here, please.”
The court crier’s loud-speaker, overhead, gave two sharp whistles and began:
“Now hear this! Now hear this! Court will convene in five minutes—”
Brannhard’s head jerked around instantly, and Jack’s eyes followed his. The court crier was a Space Navy petty officer.
“What the devil is this?” Brannhard demanded. “A Navy court-martial?”
“That’s what I’ve been wondering, Mr. Brannhard,” the deputy said. “They’ve taken over the whole planet, you know.”
“Maybe we’re in luck, Gus. I’ve always heard that if you’re innocent you’re better off before a court-martial and if you’re guilty you’re better off in a civil court.”
He saw Leslie Coombes and Leonard Kellogg being seated at a similar table at the opposite side of the bench. Apparently Coombes had also heard that. The seating arrangements at the other tables seemed a little odd too. Gerd van Riebeek was next to Ruth Ortheris, and Ernst Mallin was next to Ben Rainsford, with Juan Jimenez on his other side. Gus was looking up at the balcony.
“I’ll bet every lawyer on the planet’s taking this in,” he said. “Oh-oh! See the white-haired lady in the blue dress, Jack? That’s the Chief Justice’s wife. This is the first time she’s been in court for years.”
“Hear ye! Hear ye! Hear ye! Rise for the Honorable Court!”
Somebody must have given the petty officer a quick briefing on courtroom phraseology. He stood up, holding Baby Fuzzy, while the three judges filed in and took their seats. As soon as they sat down, the Chief Justice rapped briskly with his gavel.
“In order to forestall a spate of objections, I want to say that these present arrangements are temporary, and so will be the procedures which will be followed. We are not, at the moment, trying Jack Holloway or Leonard Kellogg. For the rest of this day, and, I fear, for a good many days to come, we will be concerned exclusively with determining the level of mentation of Fuzzy fuzzy holloway zarathustra.
“For this purpose, we are temporarily abandoning some of the traditional trial procedures. We will call witnesses; statements of purported fact will be made under veridication as usual. We will also have a general discussion, in which all of you at these tables will be free to participate. I and my associates will preside; as we can’t have everybody shouting disputations at once, anyone wishing to speak will have to be recognized. At least, I hope we will be able to conduct the discussion in this manner.
“You will all have noticed the presence of a number of officers from Xerxes Naval Base, and I suppose you have all heard that Commodore Napier has assumed control of the civil government. Captain Greibenfeld, will you please rise and be seen? He is here participating as amicus curiae, and I have given him the right to question witnesses and to delegate that right to any of his officers he may deem proper. Mr. Coombes and Mr. Brannhard may also delegate that right as they see fit.”
Coombes was on his feet at once. “Your Honors, if we are now to discuss the sapience question, I would suggest that the first item on our order of business be the presentation of some acceptable definition of sapience. I should, for my part, very much like to know what it is that the Kellogg prosecution and the Holloway defense mean when they use that term.”
That’s it. They want us to define it. Gerd van Riebeek was looking chagrined; Ernst Mallin was smirking. Gus Brannhard, however, was pleased.
“Jack, they haven’t any more damn definition than we do,” he whispered.
Captain Greibenfeld, who had seated himself after rising at the request of the court, was on his feet again.
“Your Honors, during the past month we at Xerxes Naval Base have been working on exactly that problem. We have a very considerable interest in having the classification of this planet established, and we also feel that this may not be the last time a question of disputable sapience may arise. I believe, your Honors, that we have approached such a definition. However, before we begin discussing it, I would like the court’s permission to present a demonstration which may be of help in understanding the problems involved.”
“Captain Greibenfeld has already discussed this demonstration with me, and it has my approval. Will you please proceed, Captain,” the Chief Justice said.
Greibenfeld nodded, and a deputy marshal opened the door on the right of the bench. Two spacemen came in, carrying cartons. One went up to the bench: the other started around in front of the tables, distributing small battery-powered hearing aids.
“Please put them in your ears and turn them on,” he said. “Thank you.”
Baby Fuzzy tried to get Jack’s. He put the plug in his ear and switched on the power. Instantly he began hearing a number of small sounds he had never heard before, and Baby was saying to him: “He-inta sa-wa’aka; igga sa geeda?”
“Muhgawd, Gus, he’s talking!”
“Yes, I hear him; what do you suppose—?”
“Ultrasonic; God, why didn’t we think of that long ago?”
He snapped off the hearing aid. Baby Fuzzy was saying, “Yeeek.” When he turned it on again, Baby was saying, “Kukk-ina za zeeva.”
“No, Baby, Pappy Jack doesn’t understand. We’ll have to be awfully patient, and learn each other’s language.”
“Pa-pee Jaaak!” Baby cried. “Ba-bee za-hinga; Pa-pee Jaak za zag ga he-izza!”
“That yeeking is just the audible edge of their speech; bet we have a lot of transsonic tones in our voices, too.”
“Well, he can hear what we say; he’s picked up his name and yours.”
“Mr. Brannhard, Mr. Holloway,” Judge Pendarvis was saying, “may we please have your attention? Now, have you all your earplugs in and turned on? Very well; carry on, Captain.”
This time, an ensign went out and came back with a crowd of enlisted men, who had six Fuzzies with them. They set them down in the open space between the bench and the arc of tables and backed away. The Fuzzies drew together into a clump and stared around them, and he stared, unbelievingly, at them. They couldn’t be; they didn’t exist any more. But they were Little Fuzzy and Mamma Fuzzy and Mike and Mitzi and Ko-Ko and Cinderella. Baby whooped something and leaped from the table, and Mamma came stumbling to meet him, clasping him in her arms. Then they all saw him and began clamoring: “Pa-pee Jaaak! Pa-pee Jaaak!”
He wasn’t aware of rising and leaving the table; the next thing he realized, he was sitting on the floor, his family mobbing him and hugging him, gabbling with joy. Dimly he heard the gavel hammering, and the voice of Chief Justice Pendarvis: “Court is recessed for ten minutes!” By that time, Gus was with him; gathering the family up, they carried them over to their table.
They stumbled and staggered when they moved, and that frightened him for a moment. Then he realized that they weren’t sick or drugged. They’d just been in low-G for a while and hadn’t become reaccustomed to normal weight. Now he knew why he hadn’t been able to find any trace of them. He noticed that each of them was wearing a little shoulder bag—a Marine Corps first-aid pouch, slung from a webbing strap. Why the devil hadn’t he thought of making them something like that? He touched one and commented, trying to pitch his voice as nearly like theirs as he could. They all babbled in reply and began opening the little bags and showing him what they had in them—little knives and miniature tools and bits of bright or colored junk they had picked up. Little Fuzzy produced a tiny pipe with a hardwood bowl, and little pouch of tobacco from which he filled it. Finally, he got out a small lighter.
“Your Honors!” Gus shouted, “I know court is recessed, but please observe what Little Fuzzy is doing.”
While they watched, Little Fuzzy snapped the lighter and held the flame to the pipe bowl, puffing.
Across on the other side, Leslie Coombes swallowed once or twice and closed his eyes.
When Pendarvis rapped for attention and declared court reconvened, he said:
“Ladies and gentlemen, you have all seen and heard this demostration of Captain Greibenfeld’s. You have heard these Fuzzies uttering what certainly sounds like meaningful speech, and you have seen one of them light a pipe and smoke. Incidentally, while smoking in court is discountenanced, we are going to make an exception, during this trial, in favor of Fuzzies. Other people will please not feel themselves discriminated against.”
That brought Coombes to his feet with a rush. He started around the table and then remembered that under the new rules he didn’t have to.
“Your Honors, I objected strongly to the use of that term by a witness this morning; I must object even more emphatically to its employment from the bench. I have indeed heard these Fuzzies make sounds which might be mistaken for words, but I must deny that this is true speech. As to this trick of using a lighter, I will undertake, in not more than thirty days, to teach it to any Terran primate or Freyan kholph.”
Greibenfeld rose immediately. “Your Honors, in the past thirty days, while these Fuzzies were at Xerxes Naval Base, we have compiled a vocabulary of a hundred-odd Fuzzy words, for all of which definite meanings have been established, and a great many more for which we have not as yet learned the meanings. We even have the beginning of a Fuzzy grammar. As for this so-called trick of using a lighter, Little Fuzzy—we didn’t know his name then and referred to him as M2—learned that for himself, by observation. We didn’t teach him to smoke a pipe either; he knew that before we had anything to do with him.”
Jack rose while Greibenfeld was still speaking. As soon as the Space Navy captain had finished, he said:
“Captain Greibenfeld, I want to thank you and your people for taking care of the Fuzzies, and I’m very glad you learned how to hear what they’re saying, and thank you for all the nice things you gave them, but why couldn’t you have let me know they were safe? I haven’t been very happy the last month, you know.”
“I know that, Mr. Holloway, and if it’s any comfort to you, we were all very sorry for you, but we could not take the risk of compromising our secret intelligence agent in the Company’s Science Center, the one who smuggled the Fuzzies out the morning after their escape.” He looked quickly across in front of the bench to the table at the other end of the arc. Kellogg was sitting with his face in his hands, oblivious to everything that was going on, but Leslie Coombes’s well-disciplined face had broken, briefly, into a look of consternation. “By the time you and Mr. Brannhard and Marshal Fane arrived with an order of the court for the Fuzzies’ recovery, they had already been taken from Science Center and were on a Navy landing craft for Xerxes. We couldn’t do anything without exposing our agent. That, I am glad to say, is no longer a consideration.”
“Well, Captain Greibenfeld,” the Chief Justice said, “I assume you mean to introduce further testimony about the observations and studies made by your people on Xerxes. For the record, we’d like to have it established that they were actually taken there, and when, and how.”
“Yes, your Honor. If you will call the fourth name on the list I gave you, and allow me to do the questioning, we can establish that.”
The Chief Justice picked up a paper. “Lieutenant j.g. Ruth Ortheris, TFN Reserve,” he called out.
This time, Jack Holloway looked up into the big screen, in which he could see everybody. Gerd van Riebeek, who had been trying to ignore the existence of the woman beside him, had turned to stare at her in amazement. Coombes’s face was ghastly for an instant, then froze into corpselike immobility: Ernst Mallin was dithering in incredulous anger; beside him Ben Rainsford was grinning in just as incredulous delight. As Ruth came around in front of the bench, the Fuzzies gave her an ovation; they remembered and liked her. Gus Brannhard was gripping his arm and saying: “Oh, brother! This is it, Jack; it’s all over but shooting the cripples!”
Lieutenant j.g. Ortheris, under a calmly blue globe, testified to coming to Zarathustra as a Federation Naval Reserve officer recalled to duty with Intelligence, and taking a position with the Company.
“As a regularly qualified doctor of psychology, I worked under Dr. Mallin in the scientific division, and also with the school department and the juvenile court. At the same time I was regularly transmitting reports to Commander Aelborg, the Chief of Intelligence on Xerxes. The object of this surveillance was to make sure that the Zarathustra Company was not violating the provisions of their charter or Federation law. Until the middle of last month, I had nothing to report beyond some rather irregular financial transactions involving Resident General Emmert. Then, on the evening of June fifteen—”
That was when Ben had transmitted the tape to Juan Jimenez; she described how it had come to her attention.
“As soon as possible, I transmitted a copy of this tape to Commander Aelborg. The next night, I called Xerxes from the screen on Dr. van Riebeek’s boat and reported what I’d learned about the Fuzzies. I was then informed that Leonard Kellogg had gotten hold of copy of the Holloway-Rainsford tape and had alerted Victor Grego; that Kellogg and Ernst Mallin were being sent to Beta Continent with instructions to prevent publication of any report claiming sapience for the Fuzzies and to fabricate evidence to support an accusation that Dr. Rainsford and Mr. Holloway were perpetrating a deliberate scientific hoax.”
“Here, I’ll have to object to this, your Honor,” Coombes said, rising. “This is nothing but hearsay.”
“This is part of a Navy Intelligence situation estimate given to Lieutenant Ortheris, based on reports we had received from other agents,” Captain Greibenfeld said. “She isn’t the only one we have on Zarathustra, you know. Mr. Coombes, if I hear another word of objection to this officer’s testimony from you, I am going to ask Mr. Brannhard to subpoena Victor Grego and question him under veridication about it.”
“Mr. Brannhard will be more than happy to oblige, Commander,” Gus said loudly and distinctly.
Coombes sat down hastily.
“Well, Lieutenant Ortheris, this is most interesting, but at the moment, what we’re trying to establish is how these Fuzzies got to Xerxes Naval Base,” the chubby associate justice, Ruiz, put in.
“I’ll try to get them there as quickly as possible, your Honor,” she said. “On the night of Friday the twenty-second, the Fuzzies were taken from Mr. Holloway and brought into Mallorysport; they were turned over by Mohammed Ali O’Brien to Juan Jimenez, who took them to Science Center and put them in cages in a room back of his office. They immediately escaped. I found them, the next morning, and was able to get them out of the building, and to turn them over to Commander Aelborg, who had come down from Xerxes to take personal charge of the Fuzzy operation. I will not testify as to how I was able to do this. I am at present and was then an officer of the Terran Federation Armed Forces; the courts have no power to compel a Federation officer to give testimony involving breach of military security. I was informed, through my contact in Mallorysport, from time to time, of the progress of the work of measuring the Fuzzies’ mental level there; I was able to pass on suggestions occasionally. Any time any of these suggestions was based on ideas originating with Dr. Mallin, I was careful to give him full credit.”
Mallin looked singularly unappreciative.
Brannhard got up. “Before this witness is excused, I’d like to ask if she knows anything about four other Fuzzies, the ones found by Jack Holloway up Ferny Creek on Friday.”
“Why, yes; they’re my Fuzzies, and I was worried about them. Their names are Complex, Syndrome, Id and Superego.”
“Your Fuzzies, Lieutenant?”
“Well, I took care of them and worked with them; Juan Jimenez and some Company hunters caught them over on Beta Continent. They were kept at a farm center about five hundred miles north of here, which had been vacated for the purpose. I spent all my time with them, and Dr. Mallin was with them most of the time. Then, on Monday night, Mr. Coombes came and got them.”
“Mr. Coombes, did you say?” Gus Brannhard asked.
“Mr. Leslie Coombes, the Company attorney. He said they were needed in Mallorysport. It wasn’t till the next day that I found out what they were needed for. They’d been turned loose in front of that Fuzzy hunt, in the hope that they would be killed.”
She looked across at Coombes; if looks were bullets, he’d have been deader than Kurt Borch.
“Why would they sacrifice four Fuzzies merely to support a story that was bound to come apart anyhow?” Brannhard asked.
“That was no sacrifice. They had to get rid of those Fuzzies, and they were afraid to kill them themselves for fear they’d be charged with murder along with Leonard Kellogg. Everybody, from Ernst Mallin down, who had anything to do with them was convinced of their sapience. For one thing, we’d been using those hearing aids ourselves; I suggested it, after getting the idea from Xerxes. Ask Dr. Mallin about it, under veridication. Ask him about the multiordinal polyencephalograph experiments, too.”
“Well, we have the Holloway Fuzzies placed on Xerxes,” the Chief Justice said. “We can hear the testimony of the people who worked with them there at any time. Now, I want to hear from Dr. Ernst Mallin.”
Coombes was on his feet again. “Your Honors, before any further testimony is heard, I would like to confer with my client privately.”
“I fail to see any reason why we should interrupt proceedings for that purpose, Mr. Coombes. You can confer as much as you wish with your client after this session, and I can assure you that you will be called upon to do nothing on his behalf until then.” He gave a light tap with his gavel and then said: “Dr. Ernst Mallin will please take the stand.”
ERNST MALLIN SHRANK, as though trying to pull himself into himself, when he heard his name. He didn’t want to testify. He had been dreading this moment for days. Now he would have to sit in that chair, and they would ask him questions, and he couldn’t answer them truthfully and the globe over his head would turn red when he lied.
When the deputy marshal touched his shoulder and spoke to him, he didn’t think, at first, that his legs would support him. It seemed miles, with all the staring faces on either side of him. Somehow, he reached the chair and sat down, and they fitted the helmet over his head and attached the electrodes. They used to make a witness take some kind of oath to tell the truth. They didn’t any more. They didn’t need to.
As soon as the veridicator was on, he looked up at the big screen behind the four judges; the globe above his head was a glaring red. There was a titter of laughter. Nobody in the courtroom knew better than he what was happening. He had screens in his laboratory that broke it all down into individual patterns—the steady pulsing waves from the cortex, the alpha and beta waves; beta-aleph and beta-beth and beta-gimel and beta-daleth. The thalamic waves. He thought of all of them, and of the electromagnetic events which accompanied brain activity. As he did, the red faded and the globe became blue. He was no longer suppressing statements and substituting other statements he knew to be false. If he could keep it that way. But, sooner or later, he knew, he wouldn’t be able to.
The globe stayed blue while he named himself and stated his professional background. There was a brief flicker of red while he was listing his publications—that paper, entirely the work of one of his students, which he had published under his own name. He had forgotten about that, but his conscience hadn’t.
“Dr. Mallin,” the oldest of the three judges, who sat in the middle, began, “what, in your professional opinion, is the difference between sapient and nonsapient mentation?”
“The ability to think consciously,” he stated. The globe stayed blue.
“Do you mean that nonsapient animals aren’t conscious, or do you mean they don’t think?”
“Well, neither. Any life form with a central nervous system has some consciousness awareness of existence and of its surroundings. And anything having a brain thinks, to use the term at its loosest. What I meant was that only the sapient mind thinks and knows that it is thinking.”
He was perfectly safe so far. He talked about sensory stimuli and responses, and about conditioned reflexes. He went back to the first century Pre-Atomic, and Pavlov and Korzybski and Freud. The globe never flickered.
“The nonsapient animal is conscious only of what is immediately present to the senses and responds automatically. It will perceive something and make a single statement about it—this is good to eat, this sensation is unpleasant, this is a sex-gratification object, this is dangerous. The sapient mind, on the other hand, is conscious of thinking about these sense stimuli, and makes descriptive statements about them, and then makes statements about those statements, in a connected chain. I have a structural differential at my seat; if somebody will bring it to me.”
“Well, never mind now, Dr. Mallin. When you’re off the stand and the discussion begins you can show what you mean. We just want your opinion in general terms, now.”
“Well, the sapient mind can generalize. To the nonsapient animal, every experience is either totally novel or identical with some remembered experience. A rabbit will flee from one dog because to the rabbit mind it is identical with another dog that has chased it. A bird will be attracted to an apple, and each apple will be a unique red thing to peck at. The sapient being will say, ‘These red objects are apples; as a class, they are edible and flavorsome.’ He sets up a class under the general label of apples. This, in turn, leads to the formation of abstract ideas, redness, flavor, et cetera—conceived of apart from any specific physical object, and to the ordering of abstractions—‘fruit’ as distinguished from apples, ‘food’ as distinguished from fruit.”
The globe was still placidly blue. The three judges waited, and he continued:
“Having formed these abstract ideas, it becomes necessary to symbolize them, in order to deal with them apart from the actual object. The sapient being is a symbolizer, and a symbol communicator; he is able to convey to other sapient beings his ideas in symbolic form.”
“Like ‘Pa-pee Jaak’?” the judge on his right, with the black mustache, asked.
The globe flashed red at once.
“Your Honors, I cannot consider words picked up at random and learned by rote speech. The Fuzzies have merely learned to associate that sound with a specific human, and use it as a signal, not as a symbol.”
The globe was still red. The Chief Justice, in the middle, rapped with his gavel.
“Dr. Mallin! Of all the people on this planet, you at least should know the impossibility of lying under veridication. Other people just know it can’t be done; you know why. Now I’m going to rephrase Judge Janiver’s question, and I’ll expect you to answer truthfully. If you don’t I’m going to hold you in contempt. When those Fuzzies cried out, ‘Pappy Jack!’ do you or do you not believe that they were using a verbal expression which stood, in their minds, for Mr. Holloway?”
He couldn’t say it. This sapience was all a big fake; he had to believe that. The Fuzzies were only little mindless animals.
But he didn’t believe it. He knew better. He gulped for a moment.
“Yes, your Honor. The term ‘Pappy Jack’ is, in their minds, a symbol standing for Mr. Jack Holloway.”
He looked at the globe. The red had turned to mauve, the mauve was becoming violet, and then clear blue. He felt better than he had felt since the afternoon Leonard Kellogg had told him about the Fuzzies.
“Then Fuzzies do think consciously, Dr. Mallin?” That was Pendarvis.
“Oh, yes. The fact that they use verbal symbols indicates that, even without other evidence. And the instrumental evidence was most impressive. The mentation pictures we got by encephalography compare very favorably with those of any human child of ten or twelve years old, and so does their learning and puzzle-solving ability. On puzzles, they always think the problem out first, and, then do the mechanical work with about the same mental effort, say, as a man washing his hands or tying his neckcloth.”
The globe was perfectly blue. Mallin had given up trying to lie; he was simply gushing out everything he thought.
LEONARD KELLOGG SLUMPED forward, his head buried in his elbows on the table, and misery washed over him in tides.
I am a murderer; I killed a person. Only a funny little person with fur, but she was a person, and I knew it when I killed her, I knew it when I saw that little grave out in the woods, and they’ll put me in the chair and make me admit it to everybody, and then they’ll take me out in the jail yard and somebody will shoot me through the head with a pistol, and—
And all the poor little thing wanted was to show me her new jingle!
“DOES ANYBODY WANT to ask the witness any questions?” the Chief Justice was asking.
“I don’t,” Captain Greibenfeld said. “Do you, Lieutenant?”
“No, I don’t think so,” Lieutenant Ybarra said. “Dr. Mallin’s given us a very lucid statement of his opinions.”
He had, at that, after he’d decided he couldn’t beat the veridicator. Jack found himself sympathizing with Mallin. He’d disliked the man from the first, but he looked different now, sort of cleaned and washed out inside. Maybe everybody ought to be veridicated, now and then, to teach them that honesty begins with honesty to self.
“Mr. Coombes?” Mr. Coombes looked as though he never wanted to ask another witness another question as long as he lived. “Mr. Brannhard?”
Gus got up, holding a sapient member of a sapient race who was hanging onto his beard, and thanked Ernst Mallin fulsomely.
“In that case we’ll adjourn until o-nine-hundred tomorrow. Mr. Coombes, I have here a check on the chartered Zarathustra Company for twenty-five thousand sols. I am returning it to you and I am canceling Dr. Kellogg’s bail,” Judge Pendarvis said, as a couple of attendants began getting Mallin loose from the veridicator.
“Are you also canceling Jack Holloway’s?”
“No, and I would advise you not to make an issue of it, Mr. Coombes. The only reason I haven’t dismissed the charge against Mr. Holloway is that I don’t want to handicap you by cutting off your foothold in the prosecution. I do not consider Mr. Holloway a bail risk. I do so consider your client, Dr. Kellogg.”
“Frankly, your Honor, so do I,” Coombes admitted. “My protest was merely an example of what Dr. Mallin would call conditioned reflex.”
Then a crowd began pushing up around the table; Ben Rainsford, George Lunt and his troopers, Gerd and Ruth, shoving in among them, their arms around each other.
“We’ll be at the hotel after a while, Jack,” Gerd was saying. “Ruth and I are going out for a drink and something to eat; we’ll be around later to pick up her Fuzzies.”
Now his partner had his girl back, and his partner’s girl had a Fuzzy family of her own. This was going to be real fun. What were their names now? Syndrome, Complex, Id and Superego. The things some people named Fuzzies!
THEY STOPPED WHISPERING at the door, turned right, and ascended to the bench, bearing themselves like images in a procession, Ruiz first, then himself and then Janiver. They turned to the screen so that the public whom they served might see the faces of the judges, and then sat down. The court crier began his chant. They could almost feel the tension in the courtroom. Yves Janiver whispered to them:
“They all know about it.”
As soon as the crier had stopped, Max Fane approached the bench, his face blankly expressionless.
“Your Honors, I am ashamed to have reported that the defendant, Leonard Kellogg, cannot be produced in court. He is dead; he committed suicide in his cell last night. While in my custody,” he added bitterly.
The stir that went through the courtroom was not shocked surprise, it was a sigh of fulfilled expectation. They all knew about it.
“How did this happen, Marshal?” he asked, almost conversationally.
“The prisoner was put in a cell by himself; there was a pickup eye, and one of the deputies was keeping him under observation by screen.” Fane spoke in a toneless, almost robot-like voice. “At twenty-two thirty, the prisoner went to bed, still wearing his shirt. He pulled the blankets up over his head. The deputy observing him thought nothing of that; many prisoners do that, on account of the light. He tossed about for a while, and then appeared to fall asleep.
“When a guard went in to rouse him this morning, the cot, under the blanket, was found saturated with blood. Kellogg had cut his throat, by sawing the zipper track of his shirt back and forth till he severed his jugular vein. He was dead.”
“Good heavens, Marshal!” He was shocked. The way he’d heard it, Kellogg had hidden a penknife, and he was prepared to be severe with Fane about it. But a thing like this! He found himself fingering the toothed track of this own jacket zipper. “I don’t believe you can be at all censured for not anticipating a thing like that. It isn’t a thing anybody would expect.”
Janiver and Ruiz spoke briefly in agreement. Marshal Fane bowed slightly and went off to one side.
Leslie Coombes, who seemed to be making a very considerable effort to look grieved and shocked, rose.
“Your Honors, I find myself here without a client,” he said. “In fact, I find myself here without any business at all; the case against Mr. Holloway is absolutely insupportable. He shot a man who was trying to kill him, and that’s all there is to it. I therefore pray your Honors to dismiss the case against him and discharge him from custody.”
Captain Greibenfeld bounded to his feet.
“Your Honors, I fully realized that the defendant is now beyond the jurisdiction of this court, but let me point out that I and my associates are here participating in this case in the hope that the classification of this planet may be determined, and some adequate definition of sapience established. These are most serious questions, your Honors.”
“But, your Honors,” Coombes protested, “we can’t go through the farce of trying a dead man.”
“People of the Colony of Baphomet versus Jamshar Singh, Deceased, charge of arson and sabotage, A.E. 604,” the Honorable Gustavus Adolphus Brannhard interrupted.
Yes, you could find a precedent in colonial law for almost anything.
Jack Holloway was on his feet, a Fuzzy cradled in the crook of his left arm, his white mustache bristling truculently.
“I am not a dead man, your Honors, and I am on trial here. The reason I’m not dead is why I am on trial. My defense is that I shot Kurt Borch while he was aiding and abetting in the killing of a Fuzzy. I want it established in this court that it is murder to kill a Fuzzy.”
The judge nodded slowly. “I will not dismiss the charges against Mr. Holloway,” he said. “Mr. Holloway had been arraigned on a charge of murder; if he is not guilty, he is entitled to the vindication of an acquittal. I am afraid, Mr. Coombes, that you will have to go on prosecuting him.”
Another brief stir, like a breath of wind over a grain field, ran through the courtroom. The show was going on after all.
ALL THE FUZZIES were in court this morning: Jack’s six, and the five from the constabulary post, and Ben’s Flora and Fauna, and the four Ruth Ortheris claimed. There was too much discussion going on for anybody to keep an eye on them. Finally one of the constabulary Fuzzies, either Dillinger or Dr. Crippen, and Ben Rainsford’s Flora and Fauna, came sauntering out into the open space between the tables and the bench dragging the hose of a vacuum-duster. Ahmed Khadra ducked under a table and tried to get it away from them. This was wonderful; screaming in delight, they all laid hold of the other end, and Mike and Mitzi and Superego and Complex ran to help them. The seven of them dragged Khadra about ten feet before he gave up and let go. At the same time, an incipient fight broke out on either side of the arc of tables between the head of the language department of Mallorysport Academy and a spinsterish amateur phoneticist. At this point, Judge Pendarvis, deciding that if you can’t prevent it, relax and enjoy it, rapped a few times with his gavel, and announced that court was recessed.
“You will all please remain here; this is not an adjournment, and if any of the various groups who seem to be discussing different aspects of the problem reach any conclusion they feel should be presented in evidence, will they please notify the bench so that court can be reconvened. In any case, we will reconvene at eleven thirty.”
Somebody wanted to know if smoking would be permitted during the recess. The Chief Justice said that it would. He got out a cigar and lit it. Mamma Fuzzy wanted a puff: she didn’t like it. Out of the corner of his eye, he saw Mike and Mitzi, Flora and Fauna scampering around and up the steps behind the bench. When he looked again, they were all up on it, and Mitzi was showing the court what she had in her shoulder bag.
He got up, with Mamma and Baby, and crossed to where Leslie Coombes was sitting. By this time, somebody was bringing in a coffee urn from the cafeteria. Fuzzies ought to happen oftener in court.
THE GAVEL TAPPED slowly. Little Fuzzy scrambled up onto Jack Holloway’s lap. After five days in court, they had all learned that the gavel meant for Fuzzies and other people to be quiet. It might be a good idea, Jack thought, to make a little gavel, when he got home, and keep it on the table in the living room for when the family got too boisterous. Baby, who wasn’t gavel-trained yet, started out onto the floor; Mamma dashed after him and brought him back under the table.
The place looked like a courtroom again. The tables were ranged in a neat row facing the bench, and the witness chair and the jury box were back where they belonged. The ashtrays and the coffee urn and the ice tubs for beer and soft drinks had vanished. It looked like the party was over. He was almost regretful; it had been fun. Especially for seventeen Fuzzies and a Baby Fuzzy and a little black-and-white kitten.
There was one unusual feature; there was now a fourth man on the bench, in gold-braided Navy black; sitting a little apart from the judges, trying to look as though he weren’t there at all—Space Commodore Alex Napier.
Judge Pendarvis laid down his gavel. “Ladies and gentlemen, are you ready to present the opinions you have reached?” he asked.
Lieutenant Ybarra, the Navy psychologist, rose. There was a reading screen in front of him; he snapped it on.
“Your Honors,” he began, “there still exists considerable difference of opinion on matters of detail but we are in agreement on all major points. This is quite a lengthy report, and it has already been incorporated into the permanent record. Have I the court’s permission to summarize it?”
The court told him he had. Ybarra glanced down at the screen in front of him and continued:
“It is our opinion,” he said, “that sapience may be defined as differing from nonsapience in that it is characterized by conscious thought, by ability to think in logical sequence and by ability to think in terms other than mere sense data. We—meaning every member of every sapient race—think consciously, and we know what we are thinking. This is not to say that all our mental activity is conscious. The science of psychology is based, to a large extent, upon our realization that only a small portion of our mental activity occurs above the level of consciousness, and for centuries we have been diagramming the mind as an iceberg, one-tenth exposed and nine-tenths submerged. The art of psychiatry consists largely in bringing into consciousness some of the content of this submerged nine-tenths, and as a practitioner I can testify to its difficulty and uncertainty.
“We are so habituated to conscious thought that when we reach some conclusion by any nonconscious process, we speak of it as a ‘hunch,’ or an ‘intuition,’ and question its validity. We are so habituated to acting upon consciously formed decisions that we must laboriously acquire, by systematic drill, those automatic responses upon which we depend for survival in combat or other emergencies. And we are by nature so unaware of this vast submerged mental area that it was not until the first century Pre-Atomic that its existence was more than vaguely suspected, and its nature is still the subject of acrimonious professional disputes.”
There had been a few of those, off and on, during the past four days, too.
“If we depict sapient mentation as an iceberg, we might depict nonsapient mentation as the sunlight reflected from its surface. This is a considerably less exact analogy; while the nonsapient mind deals, consciously, with nothing but present sense data, there is a considerable absorption and reemission of subconscious memories. Also, there are occasional flashes of what must be conscious mental activity, in dealing with some novel situation. Dr. van Riebeek, who is especially interested in the evolutionary aspect of the question, suggests that the introduction of novelty because of drastic environmental changes may have forced nonsapient beings into more or less sustained conscious thinking and so initiated mental habits that, in time, gave rise to true sapience.
“The sapient mind not only thinks consciously by habit, but it thinks in connected sequence. It associates one thing with another. It reasons logically, and forms conclusions, and uses those conclusions as premises from which to arrive at further conclusions. It groups associations together, and generalizes. Here we pass completely beyond any comparison with nonsapience. This is not merely more consciousness, or more thinking; it is thinking of a radically different kind. The nonsapient mind deals exclusively with crude sensory material. The sapient mind translates sense impressions into ideas, and then forms ideas of ideas, in ascending orders of abstraction, almost without limit.
“This, finally, brings us to one of the recognized overt manifestations of sapience. The sapient being is a symbol user. The nonsapient being cannot symbolize, because the nonsapient mind is incapable of concepts beyond mere sense images.”
Ybarra drank some water, and twisted the dial of his reading screen with the other hand.
“The sapient being,” he continued, “can do one other thing. It is a combination of the three abilities already enumerated, but combining them creates something much greater than the mere sum of the parts. The sapient being can imagine. He can conceive of something which has no existence whatever in the sense-available world of reality, and then he can work and plan toward making it part of reality. He can not only imagine, but he can also create.”
He paused for a moment. “This is our definition of sapience. When we encounter any being whose mentation includes these characteristics, we may know him for a sapient brother. It is the considered opinion of all of us that the beings called Fuzzies are such beings.”
Jack hugged the small sapient one on his lap, and Little Fuzzy looked up and murmured, “Heinta?”
“You’re in, kid,” he whispered. “You just joined the people.”
Ybarra was saying, “They think consciously and continuously. We know that by instrumental analysis of their electroencephalographic patterns, which compare closely to those of an intelligent human child of ten. They think in connected sequence; I invite consideration of all the different logical steps involved in the invention, designing and making of their prawn-killing weapons, and in the development of tools with which to make them. We have abundant evidence of their ability to think beyond present sense data, to associate, to generalize, to abstract and to symbolize.
“And above all, they can imagine, not only a new implement, but a new way of life. We see this in the first human contact with the race which, I submit, should be designated as Fuzzy sapiens. Little Fuzzy found a strange and wonderful place in the forest, a place unlike anything he had ever seen, in which lived a powerful being. He imagined himself living in this place, enjoying the friendship and protection of this mysterious being. So he slipped inside, made friends with Jack Holloway and lived with him. And then he imagined his family sharing this precious comfort and companionship with him, and he went and found them and brought them back with him. Like so many other sapient beings, Little Fuzzy had a beautiful dream; like a fortunate few, he made it real.”
The Chief Justice allowed the applause to run on for a few minutes before using his gavel to silence it. There was a brief colloquy among the three judges, and then the Chief Justice rapped again. Little Fuzzy looked perplexed. Everybody had been quiet after he did it the first time, hadn’t they?
“It is the unanimous decision of the court to accept the report already entered into the record and just summarized by Lieutenant Ybarra, TFN, and to thank him and all who have been associated with him.
“It is now the ruling of this court that the species known as Fuzzy fuzzy holloway zarathustra is in fact a race of sapient beings, entitled to the respect of all other sapient beings and to the full protection of the law of the Terran Federation.” He rapped again, slowly, pounding the decision into the legal framework.
Space Commodore Napier leaned over and whispered; all three of the judges nodded emphatically. The naval officer rose.
“Lieutenant Ybarra, on behalf of the Service and of the Federation, I thank you and those associated with you for a lucid and excellent report, the culmination of work which reflects credit upon all who participated in it. I also wish to state that a suggestion made to me by Lieutenant Ybarra regarding possible instrumental detection of sapient mentation is being credited to him in my own report, with the recommendation that it be given important priority by the Bureau of Research and Development. Perhaps the next time we find people who speak beyond the range of human audition, who have fur and live in a mild climate, and who like their food raw, we’ll know what they are from the beginning.”
Bet Ybarra gets another stripe, and a good job out of this. Jack hoped so. Then Pendarvis was pounding again.
“I had almost forgotten; this is a criminal trial,” he confessed. “It is the verdict of this court that the defendant, Jack Holloway, is not guilty as here charged. He is herewith discharged from custody. If he or his attorney will step up here, the bail bond will be refunded.” He puzzled Little Fuzzy by hammering again with his gavel to adjourn court.
This time, instead of keeping quiet, everybody made all the noise they could, and Uncle Gus was holding him high over his head and shouting:
“The winnah! By unanimous decision!”
RUTH ORTHERIS SIPPED at the tart, cold cocktail. It was good; oh, it was good, all good! The music was soft, the lights were dim, the tables were far apart; just she and Gerd, and nobody was paying any attention to them. And she was clear out of the business, too. An agent who testified in court always was expended in service like a fired round. They’d want her back, a year from now, to testify when the board of inquiry came out from Terra, but she wouldn’t be Lieutenant j.g. Ortheris then, she’d be Mrs. Gerd van Riebeek. She set down the glass and rubbed the sunstone on her finger. It was a lovely sunstone, and it meant such a lovely thing.
And we’re getting married with a ready-made family, too. Four Fuzzies and a black-and-white kitten.
“You’re sure you really want to go to Beta?” Gerd asked. “When Napier gets this new government organized, it’ll be taking over Science Center. We could both get our old jobs back. Maybe something better.”
“You don’t want to go back?” He shook his head. “Neither do I. I want to go to Beta and be a sunstone digger’s wife.”
“And a Fuzzyologist.”
“And a Fuzzyologist. I couldn’t drop that now. Gerd, we’re only beginning with them. We know next to nothing about their psychology.”
He nodded seriously. “You know, they may turn out to be even wiser than we are.”
She laughed. “Oh, Gerd! Let’s don’t get too excited about them. Why, they’re just like little children. All they think about is having fun.”
“That’s right. I said they were wiser than we are. They stick to important things.” He smoked silently for a moment. “It’s not just their psychology; we don’t know anything much about their psychology, or biology either.” He picked up his glass and drank. “Here; we had eighteen of them in all. Seventeen adults and one little one. Now what kind of ratio is that? And the ones we saw in the woods ran about the same. In all, we sighted about a hundred and fifty adults and only ten children.”
“Maybe last year’s crop have grown up,” she began.
“You know any other sapient races with a one-year maturation period?” he asked. “I’ll bet they take ten or fifteen years to mature. Jack’s Baby Fuzzy hasn’t gained a pound in the last month. And another puzzle; this craving for Extee Three. That’s not a natural food; except for the cereal bulk matter, it’s purely synthetic. I was talking to Ybarra; he was wondering if there mightn’t be something in it that caused an addiction.”
“Maybe it satisfies some kind of dietary deficiency.”
“Well, we’ll find out.” He inverted the jug over his glass. “Think we could stand another cocktail before dinner?”
SPACE COMMODORE NAPIER sat at the desk that had been Nick Emmert’s and looked at the little man with the red whiskers and the rumpled suit, who was looking back at him in consternation.
“Good Lord, Commodore; you can’t be serious?”
“But I am. Quite serious, Dr. Rainsford.”
“Then you’re nuts!” Rainsford exploded. “I’m no more qualified to be Governor General than I’d be to command Xerxes Base. Why, I never held an administrative position in my life.”
“That might be a recommendation. You’re replacing a veteran administrator.”
“And I have a job. The Institute of Xeno-Sciences—”
“I think they’ll be glad to give you leave, under the circumstances. Doctor, you’re the logical man for this job. You’re an ecologist; you know how disastrous the effects of upsetting the balance of nature can be. The Zarathustra Company took care of this planet, when it was their property, but now nine-tenths of it is public domain, and people will be coming in from all over the Federation, scrambling to get rich overnight. You’ll know how to control things.”
“Yes, as Commissioner of Conservation, or something I’m qualified for.”
“As Governor General. Your job will be to make policy. You can appoint the administrators.”
“Well, who, for instance?”
“Well, you’re going to need an Attorney General right away. Who will you appoint for that position?”
“Gus Brannhard,” Rainsford said instantly.
“Good. And who—this question is purely rhetorical—will you appoint as Commissioner of Native Affairs?”
JACK HOLLOWAY WAS going back to Beta Continent on the constabulary airboat. Official passenger: Mr. Commissioner Jack Holloway. And his staff: Little Fuzzy, Mamma Fuzzy, Baby Fuzzy, Mike, Mitzi, Ko-Ko and Cinderella. Bet they didn’t know they had official positions!
Somehow he wished he didn’t have one himself.
“Want a good job, George?” he asked Lunt.
“I have a good job.”
“This’ll be a better one. Rank of major, eighteen thousand a year. Commandant, Native Protection Force. And you won’t lose seniority in the constabulary; Colonel Ferguson’ll give you indefinite leave.”
“Well, cripes, Jack, I’d like to, but I don’t want to leave the kids. And I can’t take them away from the rest of the gang.”
“Bring the rest of the gang along. I’m authorized to borrow twenty men from the constabulary as a training cadre, and you only have sixteen. Your sergeants’ll get commissions, and all your men will be sergeants. I’m going to have a force of a hundred and fifty for a start.”
“You must think the Fuzzies are going to need a lot of protection.”
“They will. The whole country between the Cordilleras and the West Coast Range will be the Fuzzy Reservation and that’ll have to be policed. Then the Fuzzies outside that will have to be protected. You know what’s going to happen. Everybody wants Fuzzies; why, even Judge Pendarvis approached me about getting a pair for his wife. There’ll be gangs hunting them to sell, using stun-bombs and sleep-gas and everything. I’m going to have to set up an adoption bureau; Ruth will be in charge of that. And that’ll mean a lot of investigators—”
Oh, it was going to be one hell of a job! Fifty thousand a year would be chicken feed to what he’d lose by not working his diggings. But somebody would have to do it, and the Fuzzies were his responsibility.
Hadn’t he gone to law to prove their sapience?
THEY WERE GOING home, home to the Wonderful Place. They had seen many wonderful places, since the night they had been put in the bags: the place where everything had been light and they had been able to jump so high and land so gently, and the place where they had met all the others of their people and had so much fun. But now they were going back to the old Wonderful Place in the woods, where it had all started.
And they had met so many Big Ones, too. Some Big Ones were bad, but only a few; most Big Ones were good. Even the one who had done the killing had felt sorry for what he had done; they were all sure of that. And the other Big Ones had taken him away, and they had never seen him again.
He had talked about that with the others—with Flora and Fauna, and Dr. Crippen, and Complex, and Superego, and Dillinger and Lizzie Borden. Now that they were all going to live with the Big Ones, they would have to use those funny names. Someday they would find out what they meant, and that would be fun, too. And they could; now the Big Ones could put things in their ears and hear what they were saying, and Pappy Jack was learning some of their words, and teaching them some of his.
And soon all the people would find Big Ones to live with, who would take care of them and have fun with them and love them, and give them the Wonderful Food. And with the Big Ones taking care of them, maybe more of their babies would live and not die so soon. And they would pay the Big Ones back. First they would give their love and make them happy. Later, when they learned how, they would give their help, too.
Г. Бим Пайпер
Кеннету С. Уайту,
который помог Маленькому Пушистику
найти свое место в печати.
1
Джек Хеллоуэй прищурился, оранжевое солнце слепило ему глаза. Нагнувшись к пульту управления, изменяющему скорость пульсации генераторов антигравитационного поля, он надвинул шляпу на лоб и поднял манипулятор еще на сотню футов. Некоторое время он сидел, дымя короткой трубкой, от которой пожелтели кончики его светлых усов, и смотрел вниз, на красноватый песчаник, покрытый кустарником, на каменистый провал ущелья в пятистах ярдах от него. Он улыбнулся, предвкушая добычу.
— Это будет великолепно, — громко сказал он самому себе, как человек, долгое время находившийся в одиночестве, оторванный от общества. — Мне хочется увидеть это великолепие.
Он всегда поступал так. Он мог вспомнить по крайней мере тысячу выстрелов из бластера, которые он произвел в прошедшие годы на разных планетах, включая также несколько термоядерных взрывов; все они были разными и всегда чем-нибудь отличались друг от друга, даже такие маленькие взрывы, как этот. Щелкнул переключатель. Большим пальцем Джек нащупал кнопку разрядника и излучил радиоимпульс; красный песчаник исчез в облаке дыма и пыли, вырвавшемся из ущелья; облако вращалось, приобретая медный цвет, когда свет солнца падал на него. Большой манипулятор, висящий в антигравитационном поле, мягко покачнулся, падающие осколки камней застучали по деревьям и с плеском упали в маленький ручей.
Джек подождал, пока машина стабилизируется, потом плавно повел ее вниз, где в нависающей скале зияла огромная рана. Хороший выстрел: обвалилась масса песчаника, треснула жила кремня, но вокруг разбросало не слишком много. Было освобождено множество огромных плит. Протянув вперед когтистые лапы-манипуляторы, он захватил и дернул одну из плит, а затем, пользуясь нижней стороной захватов, поднял кусок плиты и опустил его на ровную площадку между скалой и ручьем. Он опустил на него другой кусок, разбил оба обломка, а затем еще и еще раз, пока не переработал все, что было взорвано. Затем он сел, достал шкатулку ручной работы, отрегулировал антигравитационный подъемник и поднялся к площадке.
Разбив первый кусок, он ничего в нем не нашел; сканер дал непрерывное изображение однородной структуры. Подобрав кусок манипулятором, Джек раскачал его и сбросил в ручей. В пятнадцати кусках он обнаружил прерывистую структуру, что могло означать, что внутри находится солнечный камень или что-то другое — скорее всего, что-то другое.
Почти пятьдесят миллионов лет назад, когда планета, названная Заратуштрой (в последние двадцать пять лет), была молода, здесь находилось море со своей жизнью, в том числе и с существами, похожими на медуз. Эти существа после смерти опускались на морское дно, в ил; песок покрывал ил и спрессовывал его все прочнее и прочнее, до тех пор, пока он не превратился в плотный кремнезем, а погребенные медузы — в твердые камешки. Некоторые из них благодаря причудливым биохимическим реакциям сильно термофлюоресцировали; они были похожи на драгоценные камни и светились от тепла тела, на котором их носили.
На Земле или Бальдуре, Фрейне или Иштаре один-единственный осколочек полированного солнечного камня стоил небольшое состояние. Даже здесь они приносят заметный доход Компании Заратуштры, которая продает их тем, кто покупает. Продолжив дело и ожидая результатов, Джек достал из шкатулки небольшой вибромолот и стал осторожно оббивать камень вокруг чужеродного включения, пока в кремне не появилась трещина и не открыла гладкий желтый эллипсоид в полдюйма длиной.
— Состояние в тысячу солей — если это вообще чего-нибудь стоит, — прокомментировал он находку. Искусный удар здесь, другой там, и из кремня вырвался желтый лучик. Подняв эллипсоид, Джек потер его между ладонями рук, одетых в перчатки. — Кажется, это не то. — Он потер сильнее, затем подержал камешек над горячей чашечкой своей трубки. Однако камень никак не реагировал на это. Он отбросил его. — Еще одна медуза, которая не жила праведной жизнью.
Позади него в кустах что-то шевельнулось и сухо зашелестело. Джек сбросил с правой руки свободную перчатку и повернулся, отставив ногу в сторону. Он увидел то, что вызвало шум — существо в твердом панцире с ногами (шесть пар), переходившими в щупальца, и с двумя парами острых челюстей. Он остановился, поднял кусок кремня и с ругательством швырнул его. Еще одна проклятая, жуткая сухопутная креветка.
Он ненавидел сухопутных креветок. Они были ужасными созданиями, но это, в конце концов, не было их виной. Они были опасны. Они забирались в лагерь; они пытались все пробовать на вкус. Они заползали в машины, возможно, пытаясь отыскать там вкусную смазку, и причиняли вред. Они обгрызали изоляцию с проводов. Они пробирались в постели и кусались или, вернее, щипались очень болезненно. Никто не любил сухопутных креветок, даже сами сухопутные креветки.
Креветка увернулась от брошенного в нее камня, быстро пробежала несколько футов, и повернулась, размахивая щупальцами, что казалось насмешкой. Джек потянулся к бедру, но сдержал движение. Патроны к пистолету стоили безумно дорого, их не стоило расточать в порыве ребяческого возбуждения. Затем он подумал, что трата патронов на такую цель не является расточительством и что он в последнее время совсем не стрелял. Нагнувшись снова, он поднял другой камень и кинул его на фут ниже и левее креветки. Как только камень вылетел из его пальцев, его рука метнулась к прикладу длинноствольного автоматического пистолета. Он извлек его из кобуры и снял предохранитель прежде, чем камень упал. Как только креветка отбежала в сторону, он выстрелил с бедра. Квазиракообразное разлетелось на куски.
— О, выстрелы Хеллоуэя все еще попадают в цель.
Было время, и не так давно, когда он считал это само собой разумеющимся. Теперь же он стал слишком стар, чтобы подтвердить это. Он большим пальцем передвинул предохранитель и убрал пистолет в кобуру, затем поднял перчатку и снова надел ее.
Он никогда еще не видел такого губительного множества сухопутных креветок, как этим летом. Они и в прошлые года были вездесущи, но не было ничего, подобного этому. Даже старожилы, находящиеся на Заратуштре со времен первых колонистов, не видели ничего подобного. Конечно, специалисты находили этому множество простых объяснений, но его изумляла их глупость. Может быть, слишком сухая погода как-то повлияла на их численность. Или увеличилось количество их естественной пищи и уменьшилось количество врагов.
Он слышал, что сухопутные креветки не имели естественных врагов, но он сомневался в этом. Кто-то же убивал их. Он видел раздавленные панцири креветок, некоторые из них находили недалеко от лагеря. Может быть, их давило какое-нибудь копытное, а затем трупы начисто обгладывали насекомые. Он спросит об этом Бена Рейнсфорда. Бен должен это знать.
Полчаса спустя сканер показал ему еще один прерывистый рисунок узора. Джек отложил сканер в сторону и взял маленький вибромолот. На этот раз это был большой боб, светившийся розовым светом. Джек отделил его от породы и потер. Тот мгновенно запылал.
— Ага! Теперь у меня есть хоть что-то нужное!
Он потер сильнее, затем нагрел боб над чашечкой своей трубки. Камень красиво засветился. Этот потянет больше чем на тысячу солей, сказал себе Джек. К тому же великолепный цвет. Сняв перчатки, он вытащил маленький кожаный мешочек из-под рубашки и развязал шнурок, на котором он висел. В мешочке находилось полторы дюжины камней, все светящиеся, как раскаленные угольки. Он несколько мгновений смотрел на них, затем бросил туда вновь найденный солнечный камень, сразу же затерявшийся среди остальных. Джек счастливо улыбнулся.
Виктор Грего, прислушиваясь к своему собственному голосу, потирал солнечный камень на пальце ребром ладони, и ждал, когда тот оживет. Он заметил нотки хвастовства в своем голосе — неучтивый, невыразительный, его собственный голос звучал с ленты донесения. Если кто-нибудь из них заинтересуется, почему это так, они проиграют эту ленту через шесть месяцев на Земле в Йоганнесбурге, а сейчас она будет находиться среди груза в трюме корабля, который доставит ее сквозь пространство на расстояние в пятьсот световых лет. Она будет находиться среди слитков золота, платины и гадолиния. Мехов, биохимических препаратов и бренди. Духов, не поддающихся синтетической имитации. Невероятно пластичной и твердой древесины. Пряностей. И вместе со стальным ящиком, полным солнечных камней. Там также находились всевозможные предметы роскоши и товары, действительно заслуживающие доверия в межзвездной торговле.
А он говорил в донесении о других вещах. Количество мяса степняков увеличилось на семь процентов по сравнению с прошлым месяцем и на двенадцать процентов по сравнению с прошлым годом. И оно все еще пользуется спросом на дюжине планет, не способных производить питательные вещества, пригодные для людей. Зерно, кожа, лесоматериалы. И он добавил более дюжины пунктов к обширному списку того, что Заратуштра теперь может производить в достаточных количествах. И она теперь уже почти не нуждается в импорте. Ни в рыболовных крючках, ни в пряжках — а также ни во взрывчатых веществах, ни в ракетном топливе, ни в запчастях для генераторов антигравитационного поля, ни в инструментах, ни в лекарствах, ни в синтетических тканях. Компания больше не нуждалась в импорте на Заратуштру. Заратуштра могла сама обеспечивать и себя, и Компанию.
Пятнадцать лет назад, когда Компания Заратуштры отправила его сюда, здесь были груды бревен и сборные хижины рядом с импровизированным посадочным полем почти на том же месте, где теперь стоит этот небоскреб. Сегодня Мэллори-Порт является городом с семидесятитысячным населением; всего на планете находятся около миллиона человек, и население все время увеличивается. В городе имеются сталеплавильные заводы, химические предприятия, фабрики ракетного топлива и механические мастерские. Они сами получали радиоактивные вещества из местных руд и недавно начали экспортировать некоторое количество очищенного плутония. Они даже взялись за производство защитных экранов!
Голос на пленке умолк. Виктор перемотал кассету, установил скорость в шестьдесят метров в секунду и передал запись в радиоцентр. Через двадцать минут копия будет на борту корабля, который этой ночью отправится к Земле. Когда он уже заканчивал, зажужжал зуммер связи.
— Мистер Грего, вас вызывает доктор Келлог, — сказала ему девушка из бюро связи.
Он кивнул. Руки девушки шевельнулись, и она исчезла в многоцветной вспышке; затем экран прояснился. На нем появился глава Отдела Научных Исследований и Изысканий. Быстро взглянув на дешифратор над экраном, Виктор почувствовал теплоту, симпатию и чистосердечность и увидел слегка ироническую улыбку.
— Хелло, Леонард. У вас там все нормально?
Виктор заговорил первым: Леонард Келлог требовал больше доверия, чем заслуживал, и он пытался первым обвинить кого-нибудь, прежде чем кто-нибудь успевал обвинить его.
— Добрый день, Виктор. — Келлог упомянул его имя в первый раз, и в голосе его промелькнуло уважение. Большого человека к большому человеку. — Ник Эммерт говорил вам сегодня о проекте Большой Черной Воды?
Ник был Генеральным Резидентом Федерации. На Заратуштре он был земным представителем Федерации по всем делам. К тому же он был крупным держателем акций и привилегированным человеком в Компании Заратуштры.
— Нет. Этот проект подает какие-то надежды?
— Ну, я очень удивлен, Виктор. Он только что появлялся на моем экране. Он с какой-то враждебностью говорил о тесте на количестве осадков в Пейдмондской зоне на Континенте Бета. Он очень обеспокоен этим.
— Хорошо. Что-то могло воздействовать на количество осадков. В конце концов, мы осушили полмиллиона квадратных миль болот и избавились от преобладающих западных ветров. К востоку от нас была зона сильной влажности. Что беспокоит Ника, и почему он враждебен?
— Ну, Ник испуган общественным мнением на Земле. Вы знаете чувства масс народа, большое стремление противопоставить свое мнение какой-нибудь форме разрушительной эксплуатации.
— Милостивый боже! Человек не может назвать высвобождение пятисот тысяч квадратных миль земли и их заселение разрушительной эксплуатацией. Он так сказал?
— Ну, нет. Он не говорил этого. Конечно, нет. Но он интересовался слухами о нашем нарушении экологического равновесия, вызывающем засухи. Слухами, которые достигли Земли. Есть и факты, я специально поинтересовался сам.
Он знал, что они оба обеспокоены этим. Эммерт, напуганный Федерацией Колониальной Службы, мог обвинить его, направляя на него огонь консервативно настроенной части населения. Келлог боялся, что его обвинят в том, что он не предвидел всех последствий, прежде чем проект был утвержден. Как руководитель проекта он продвинулся в иерархии Компании так далеко, как только мог. Теперь он находился на беговой дорожке Красной Королевы, которая, как дьявол, мчалась к цели.
— За прошлый год выпало всего десять процентов осадков и пятнадцать за позапрошлый, — говорил Келлог. — И некоторые люди, не имеющие отношения к Компании, на этом добились власти и высокого положения. Они использовали Межзвездные Новости. Что ж, даже некоторые из моих людей обсуждают экологические стороны проекта. Вы знаете, что произойдет, когда это станет известно на Земле. Оставшиеся там фанатики получат повод и будут критиковать Компанию.
Это сильно задевало Леонарда. Он отождествлял себя с Компанией. Она была для него чем-то более великим и могущественным, чем он сам, она была для него словно Господь Бог.
Виктор Грего отождествлял Компанию с собой. Она была для него чем-то большим и могущественным, словно летательный аппарат, и он управлял им.
— Леонард, маленькая критика не повредит Компании, — сказал он. — Эти вопросы не повлияют на ее дивиденды. Я боюсь, вы тоже восприимчивы к критике. Во всяком случае, откуда Эммерт получает эти рассказы? От наших людей?
— Нет, конечно, нет, Виктор. Это не они. Их распространяет Рейнсфорд.
— Рейнсфорд?
— Доктор Беннет Рейнсфорд, естествоиспытатель, Институт Ксенобиологии. Я никогда ни на грош не доверял этим людям, они всегда суют свой нос не в свое дело, и Институт всегда передает их донесения Колониальной Службе.
— Я знаю, кого вы сейчас имели в виду: невысокий парень с рыжими бакенбардами, всегда выглядит так, будто он спит в одежде. Ну конечно, люди из Института Ксенобиологии всегда суют нос не в свое дело, и, конечно, они докладывают о своих открытиях правительству, — он начал терять терпение. — Я не думаю, чтобы все это меняло дело, Леонард. Этот Рейнсфорд великолепно провел наблюдения за метеорологическими эффектами. Я предлагаю вашим метеорологам проверить его выводы, и если они верны, передавать их своим службам вместе с другими нашими открытиями.
— Ник Эммерт считает Рейнсфорда тайным агентом Федерации.
Это рассмешило Виктора. Конечно, на Заратуштре были тайные агенты, сотни агентов. У Компании здесь были люди, наблюдающие за ними. Он знал это и считался с этим. Так же поступали и крупнейшие акционеры, такие, как Межзвездные Исследования, Банковский Картель, Космическая Линия Земля — Бальдур — Мэрдок. У Ника Эммерта была своя команда шпионов и провокаторов, а Федерация имеет здесь людей, наблюдавших за ними и за Эммертом тоже. Рейнсфорд может быть агентом Федерации — скитающийся по планете натуралист, это может быть великолепным прикрытием. Но заниматься проектом Большой Черной Воды было совершенно глупым делом. Ник Эммерт взял немало взяток и подношений, и это было плохо, потому что переотягощенная совесть может внезапно взорваться.
— Он так предполагает. Что он может донести на нас? Мы основали Компанию, и у нас есть великолепный юридический отдел, который охраняет нас от нападений. К тому же наша Хартия очень либеральна. Это необитаемая планета класса 4; Компания открыто владеет здесь всем. Мы можем делать все, что угодно, пока не нарушим один из общественных законов или Конституцию Федерации. Пока мы не сделаем этого, Нику Эммерту нечего бояться. А теперь отбросим все эти проклятые дела, Леонард! — Виктор начал говорить резко, и Келлог, казалось, обиделся. — Я знаю, вы интересуетесь неблагоприятными для нас донесениями, поступающими на Землю, и это вполне достойно похвалы, но...
Через некоторое время он справился с собой. Келлог тоже казался обрадованным. Виктор выключил экран, откинулся в кресле и засмеялся. В это мгновение зуммер зажужжал снова. Когда экран включился, девушка сказала:
— Мистер Генри Стенсон, мистер Грего.
— Хорошо, соедините меня с ним. — Он прекратил смеяться, прежде чем включился экран; не очень приятная обязанность — говорить что-то с чувством.
Лицо, появившееся на экране, было пожилым и худощавым; рот был плотно сжат, а от уголков глаз расходились косые морщинки.
— Здравствуйте, мистер Стенсон. Хорошо, что связались со мной. Как вы там?
— Спасибо, прекрасно. А вы? — Когда Виктор ответил ему, Стенсон продолжил: — Как двигается наш Шарик? Все еще синхронно?
Виктор взглянул через все помещение на самую большую ценность, которая у него была, огромный глобус Заратуштры, сделанный для него Генри Стенсоном, подвешенный в шести футах над полом на собственном антигравитационном поле, освещенный оранжевым светом, имитирующим оранжевый свет заката солнца, и два спутника, двигающиеся вокруг нет. Сам глобус тоже медленно вращался.
— Сам глобус все время движется нормально, да и с Дариусом все в порядке. Долгота Ксеркса на пять секунд уходит вперед по сравнению с нормальным положением.
— Это же ужасно, мистер Грего! — Стенсон был сильно обеспокоен. — Завтра я настрою его в первую очередь. Я давно должен был заглянуть к вам, чтобы проверить его, но вы же сами знаете, как это все бывает. Так много дел и так мало времени.
— Я немного обеспокоен, мистер Стенсон.
Они немного поболтали, затем Стенсон извинился за то, что отнял у мистера Грего так много ценного времени. Он хотел сказать, что его время, так ценимое им, было растрачено зря. Выключив экран, Грего некоторое время сидел, уставившись на него. Ему хотелось бы иметь в своей организации хоть сотню людей, подобных Генри Стенсону. Людей с мозгами и характером Стенсона, сотню мастеров на все руки, подобных Стенсону и могущих создать любой прибор и инструмент. Это желание могло бы быть и более умеренным, хотя было столько жаждущих. Но был только один Генри Стенсон, как был только один Антонио Страдивари. Почему же человек, подобный ему, работал в маленькой мастерской на пограничной планете, такой, как Заратуштра?
Затем Виктор горделиво посмотрел на глобус. Континент Альфа медленно двигался направо, маленькое пятнышко, изображающее Мэллори-Порт, сверкало оранжевым светом. Дариус, ближайшая к планете луна, на которой космическая линия Земля — Бальдур — Мэрдок арендовала конечную станцию, была видна, а дальняя луна, Ксеркс, уже уплывала из поля его зрения. Ксеркс был единственным небесным телом поблизости от Заратуштры, которое не являлось собственностью Компании; у Федерации на нем была военная база. И это было единственным напоминанием, что существует нечто более великое и могущественное, чем Компания.
Герд ван Рибик увидел Рут Ортерис, сошедшую с эскалатора, шагнувшую в сторону и теперь осматривающую коктейль-бар. Он поставил стакан с тепловатым, налитым на дюйм виски с содовой на стойку. Когда Рут повернулась в его сторону, он помахал ей рукой, увидел ее оживление и помахал снова, а затем направился к ней, чтобы встретить. Она быстро поцеловала его в щеку, увернувшись, когда он хотел обнять ее, и взяла за руку.
— Сначала выпьем, а потом поедим? — спросил он.
— О, боже! Конечно, да! Сегодня я заслужила это.
Он повел ее к одному из автоматов, выполняющих функции бармена, вставил в щель свою кредитную карточку и получил кувшинчик на четыре порции, заполненный по самое горлышко — это был коктейль, который они всегда заказывали, когда пили вместе. Сделав это, он заметил, во что она одета: короткая черная куртка, оранжевый шарф, светло-серая юбка. Ее обычные каникулы еще не наступили.
— Школьный департамент вызвал вас обратно? — спросил он, взяв кувшинчик.
— Всего лишь юношеское ухаживание, — она взяла из раковины автомата пару стаканов, а он поднял кувшинчик. — Пятнадцатилетний ночной налетчик.
Они обнаружили в глубине помещения пустой столик, туда почти не доносился шум, стоящий в коктейль-баре в этот час. Как только он наполнил ее стакан, она наполовину осушила его, затем закурила сигарету.
— Провинциальный угол? — спросил он.
Она кивнула.
— Только двадцать пять лет прошло со времени открытия планеты, а у нас здесь уже есть трущобы. Я прочесывала их вместе с парой полицейских всю вторую половину дня, — ей, казалось, не хотелось говорить об этом. — Что вы делаете сегодня?
— Рут, вы должны были попросить дока Мейлина зайти как-нибудь к Леонарду Келлогу и попытаться ненавязчиво переубедить его.
— Уж не доставил ли он вам новых неприятностей? — озабоченно спросила она.
Рибик поморщился и прихлебнул свой напиток.
— Меня беспокоит его характер, Рут. Пользуясь одним из выражений вашего профессионального языка, могу сказать: Леон Келлог, несомненно, «твердый орешек», — он еще раз прихлебнул свой напиток и достал из пачки сигарету. — Вот, — продолжил он, прикурив, — пару дней назад он сказал мне, что получил сведения об этой напасти — сухопутных креветках, обитающих на Бете. Он предложил мне возглавить проект и выяснить, что и как.
— Ну и что?
— Я провел исследования. Связался и переговорил с двумя людьми, затем написал рапорт и отправил ею ему. Этим я дернул за спусковой крючок; мне необходима пара недель, чтобы выбрать из этого что-нибудь реальное.
— Что вы рассказали ему?
— Факты. Сдерживающим фактором размножения креветок является погода. Их яйца созревают в почве, а весной молодые, еще незрелые креветки выползают наверх. Если там идет дождь, большинство из них тонет в своих норах или сразу же после выхода из них. Прошлая весна была самой сухой за все это столетие на Континенте Бета, и большинство креветок уцелело, а так как они могут размножаться и партеногенезом, все их самки отложили яйца и количество их снова увеличилось, как годовые кольца на деревьях. Эта весна была еще суше, так что теперь сухопутные креветки буквально заполонили всю центральную часть континента Бета. И я не знаю, что с ними можно поделать.
— Хорошо. Так он думал, что вам это известно?
— Я не знаю, о чем он думал. Вы психолог, так вот и попытайтесь представить себе это. Я отправил ему рапорт вчера утром. Он, казалось, был вполне удовлетворен им. Сегодня в полдень он послал за мной и сказал мне, что сделано еще не все возможное. Он пытался утверждать, что количество осадков на континенте Бета в норме. Это глупо. Я отослал его к метеорологам и климатологам, откуда я и получил эту информацию. Он выразил недовольство тем, что служебные новости доходили до него в последнюю очередь. Я ответил, что дал ему все имеющиеся у меня сведения. Он сказал, что просто не может употребить их. Ему нужны были другие объяснения.
— Если им не нравятся факты, то не информируйте их, а если им нужны иные факты, придумайте их для них, — сказала она. — Это типичное отклонение от реальности. Не психоз и даже не психоневроз. И, уж конечно, не здравомыслие. — Она уже допила первую порцию и сейчас медленно потягивала вторую. — Знаете, это довольно интересно. У него есть какая-нибудь теория, которая может конкурировать с вашей?
— Нет, это мне известно. У меня сложилось впечатление, что он не хочет при всех обсуждать вопрос об осадках на континенте Бета.
— Странно. В последнее время на континенте Бета не происходило ничего особенного?
— Нет. Мне ничего не известно, — ответил он. — Конечно, осушение болот являюсь причиной сухой погоды, в прошлом году и в этом, но я не вижу... — его собственный стакан был пуст, и когда он наклонил над ним кувшинчик, из него вытекло всего несколько капель. Он посмотрел на кувшинчик, выжидая. — Как вы думаете, не стоит ли нам перед обедом повторить коктейль? — спросил он.
2
Джек Хеллоуэй опустил манипулятор перед группкой сборных хижин. Мгновение он сидел неподвижно, осознав свою усталость, затем выбрался из кабины управления, прошел по траве к двери главной жилой хижины, открыл дверь и, потянувшись, повернул выключатель. Затем, поколебавшись, он посмотрел на Дариус.
Вокруг него виднелось широкое кольцо, и Джек вспомнил о замеченных им клочках перистых облаков, в полдень собравшихся над его головой. Может быть, вечером пойдет дождь. Эта засуха не может продолжаться вечно. В последнее время он оставлял манипулятор открытым на всю ночь. Теперь он решил загнать его в ангар. Джек пошел и открыл дверь под навес, затем вернулся к машине и отвел ее в ангар. Когда он вернулся к жилой хижине, он увидел, что оставил дверь широко открытой.
— Вот ведь проклятый дурак! — упрекнул он себя. — Туда же могли забраться креветки!
Он быстро осмотрел жилую комнату — под сборной конторкой и под письменным столом, под оружейной пирамидой, под стульями, за экраном связи и видеоэкраном, за металлическим шкафчиком библиотеки микрофильмов — и ничего не нашел. Затем он повесил свою шляпу, взял пояс с пистолетом, положил пистолет на стол и пошел в ванную комнату вымыть руки.
Как только он включил свет, кто-то внутри душевой сказал испуганным голосом:
— Уиииик!
Джек быстро повернулся и увидел два больших глаза, таращившихся на него из клубочка золотистого меха. Что бы это ни было, у него была круглая голова, большие уши и лицо, похожее на человеческое. При этом оно было ростом около фута. У него были две крошечные ручки с широко отставленными большими пальцами. Чтобы получше рассмотреть это существо, Джек присел на корточки.
— Привет, парниша, — сказал он. — Раньше я не видел ничего подобного. Во всяком случае, кто же вы такой?
Маленькое существо серьезно посмотрело на него и робким голосом произнесло:
— Уиик.
— Ну, точно: вы Маленький Пушистик, вот вы кто.
Он осторожно придвинулся, чтобы не напугать его резкими движениями, продолжая говорить:
— Держу пари, вы проскользнули сюда, когда я оставил дверь открытой. Ну, а если Маленький Пушистик обнаружил открытую дверь, почему бы ему не войти в нее и не осмотреться?
Джек слегка коснулся его. Существо отпрянуло, затем вытянуло маленькую ручку и ощупало материю его рубашки. Джек погладил его и сказал, что у него самый мягкий и шелковистый мех, который он когда-либо видел. Затем он взял его на колени. Существо довольно уикнуло и обхватило ручонками его шею.
— Ну, точно, мы ведь станем хорошими друзьями, не так ли? Может, вы хотите чего-нибудь поесть? Я думаю, мы с вами можем что-нибудь найти.
Джек посадил его на руку, поддерживая как младенца — по крайней мере, ему казалось, что он помнит, как надо держать младенцев. Детишки были теми существами, которых он не мог обмануть и которым он помогал, если чем-то мог им помочь. Он выпрямился. Вес существа был около пятнадцати — двадцати фунтов. Сначала существо начало в панике отбиваться, потом затихло и, казалось, начало даже наслаждаться тем, что его носят на руках. В жилой комнате Джек сел в кресло, стоявшее возле торшера, и стал разглядывать своего нового знакомого.
Это было млекопитающее — у него были довольно развитые молочные железы для Заратуштры — и это поставило Джека в тупик. Существо не было приматом в земном смысле этого слова. Оно не было похоже ни на что земное и даже ни на одно существо, обитающее на Заратуштре. Двуногое существо, основывающее на мой планете свой собственный класс. Это был Маленький Пушистик, и это было все, чем Джек мог охарактеризовать его.
Этот вид был самым лучшим из всех обитателей планеты класса 3. На планетах класса 3, на таких, как Локи, Шише или Тори, давать названия было очень простым делом. Вы указываете на что-то и спрашиваете туземца, и тот выплескивает на вас целый поток звуков, которые могут означать: «Пра каво эта вы спрашиваете?», а вы берете фонетический алфавит, и имярек получает имя. Но на Заратуштре не у кого спрашивать. Значит, его имя будет Маленький Пушистик.
— Чего бы вам хотелось поесть, Маленький Пушистик? — спросил Джек. — Откройте ваш ротик и позвольте посмотреть папочке Джеку, чем это вы жуете.
Осмотрев зубы Маленького Пушистика, он признал, что за исключением того, что челюсти его закруглялись, ею зубы были очень похожи на человеческие.
— Вы, вероятно, всеядны. А как вам понравится нечто вкусненькое из Аварийного Запаса Космических Сил, Внеземной Рацион Тип Три? — спросил он.
Маленький Пушистик издал звук, словно выражал согласие попробовать это. Это было сравнительно безопасно. Внеземным Рационом Тип Три могло питаться некоторое количество млекопитающих Заратуштры без всяких вредных для них последствий. Он принес Маленького Пушистика на кухню и поставил его на пол, затем достал консервную банку с полевым рационом, открыл ее, отломил маленький кусочек и передал его гостю. Пушистик взял кусок золотисто-коричневого кекса, понюхал его, восторженно уикнул и засунул в рот сразу весь кусок.
— Это уж точно. Вам в жизни никогда не приходилось пробовать ничего подобного!
Он разделил кекс пополам, разломив одну половину на небольшие кусочки, и положил их на блюдце. Может быть, Маленький Пушистик к тому же еще и хотел пить. Джек начал наливать воду в миску, в какую он налил бы ее для собаки, потом посмотрел на сидевшего на корточках и евшего обеими руками гостя и изменил свое решение. Он сполоснул пластиковый стаканчик-колпачок от пустой бутылки из-под виски и поставил его перед глубокой чашкой с водой. Малюсенький Пушистик хотел пить, и ему не надо было показывать, для чего служит стаканчик.
Было уже поздно готовить себе что-нибудь существенное. Он обнаружил в холодильнике какие-то остатки и смешал их с тушенкой. Пока все это разогревалось, он сел за кухонный стол и закурил трубку. Язычок пламени, вырвавшийся из зажигалки, отразился в глазах Маленького Пушистика, но что по-настоящему испугало его, так это папочка Джек, дышащий дымом. Он сидел, наблюдая за этим до тех пор, пока через несколько минут не разогрелась тушенка, а трубка не была отложена в сторону. Затем Маленький Пушистик начал доедать свой Внеземной-Три.
Внезапно он нетерпеливо уикнул и убежал в жилую комнату. Через несколько секунд он вернулся назад с чем-то длинным и металлическим. Он положил это на пол возле себя.
— Что вы там взяли, Маленький Пушистик? Позвольте взглянуть на это папочке Джеку.
Он осмотрел этот предмет и узнал в нем свой собственный однодюймовый резец по дереву. Он вспомнил, что оставил его снаружи после какой-то работы неделю назад, но не смог найти его, когда вернулся, чтобы его подобрать. Это обеспокоило его: люди, небрежно относящиеся к своему снаряжению, не живут долго в дикой местности. Кончив есть, он отнес посуду в раковину и присел на корточки рядом со своим новым другом.
— Позвольте папочке Джеку взглянуть на это, Маленький Пушистик, — сказал он. — О, я не отберу это у вас. Я хочу только посмотреть.
Лезвие было тупым и зазубренным; резец использовался для того, для чего он не был приспособлен. В качестве лопаты, рычага и тому подобного, а также в качестве оружия. Это был универсальный инструмент, как раз подходящий по размерам для Маленького Пушистика. Он положил его на пол, откуда взял, и занялся мытьем посуды.
Некоторое время Маленький Пушистик с интересом наблюдал за ним, а затем занялся исследованием кухни. Некоторые вещи, которые он хотел рассмотреть, Джек убрал от него. Сначала это сердило гостя, но затем он понял, что эти вещи ему не нужны. Наконец, вся посуда была перемыта.
В жилой комнате также было много вещей для исследования. Одной из них была корзина для бумаг. Маленький Пушистик обнаружил, что она может разгружаться, и быстро опорожнил ее, вытащив оттуда все, что не вывалилось само. Он оторвал кусочек бумаги, пожевал его и с отвращением выплюнул. Затем он обнаружил, что измятая бумага может быть расправлена, и расправил несколько листков, затем он обнаружил, что она может еще и складываться. Затем, весело уикая, он запутался в использованной магнитной ленте. В конце концов он потерял к этому интерес и отошел. Джек поднял его на руки и отнес обратно.
— Нет, Маленький Пушистик, — сказал он, — нельзя опорожнить корзину, а потом уйти от нее. Вы уберете все это назад. — Он коснулся корзины и сказал медленно и отчетливо: — Корзина... для... бумаг. — Затем он повернул ее так, чтобы Маленький Пушистик мог помогать ему, и, подняв кусочек бумаги, подбросил его на высоту плеч Маленького Пушистика. Затем подал его Маленькому Пушистику и повторил: — Корзина... для... бумаг...
Маленький Пушистик посмотрел на него и сказал что-то, что могло быть фразой: «Что с вами, папочка, вы сошли с ума или еще что-нибудь?» Тем не менее, после нескольких попыток он взял бумажку и бросил ее в корзину. В течение нескольких секунд он собрал все, за исключением коробки из-под патронов, сделанной из яркого пластика, и широкогорлой бутылки с винтовой нарезкой. Он выставил их и спросил:
— Уиик?
— Да, можно их взять. Идите сюда; позвольте папочке Джеку кое-что показать вам.
Он показал Маленькому Пушистику, как можно открывать и закрывать коробку. Затем, положив так, чтобы было видно, он взял бутылку, отвернул пробку и снова завернул.
— Ну, а сейчас попробуйте сделать то же самое.
Маленький Пушистик вопросительно взглянул на него, затем взял бутылку и зажал ее коленями. Неудачно. Он попытался вертеть пробку в противоположную сторону и только еще туже завернул ее. Он заунывно уикнул.
— Нет, продолжайте. Вы сможете это сделать.
Маленький Пушистик снова взглянул на бутылку. Затем он попытался повернуть пробку в другую сторону и ослабил ее. Он уикнул, что не могло означать ничего другого, кроме как «Эврика!», и, быстро сняв ее, поднял вверх. Выслушав похвалу, он осмотрел бутылку и пробку, ощупал резьбу, а затем снова завернул пробку.
— Знаете, Маленький Пушистик, вы не лишены остроумия, — потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, насколько он умен. Маленький Пушистик хотел знать, почему вы вращали пробку в одну сторону, когда закрывали ее, и в другую, когда открывали, и он узнал это. По способности к приручению он превосходил всех самых умных животных, которых когда-либо видел Джек. — Я пойду расскажу о вас Бену Рейнсфорду.
Подойдя к экрану связи, он набрал кодовый номер лагеря натуралиста, находившегося в пятидесяти милях вниз по Змеиной Реке, если считать от Холодного Ручья. Экран связи действовал автоматически, он вспыхнул, как только был набран код. Перед объективом на той стороне стояла карточка с надписью: «Ушел в поле. Вернусь к пятнадцати часам. Запись включена».
— Бен, это Джек Хеллоуэй, — сказал он. — Я только что столкнулся кое с чем интересным, — он кратко описал, как все произошло. — Я надеюсь, он останется у меня, пока ты не вернешься. Он вообще не похож ни на что, что я когда-либо видел на этой планете.
Маленький Пушистик был разочарован, когда Джек отключил экран: это заинтересовало его. Джек поднял его и посадил к себе на колени.
— Сейчас, — сказал он, протягивая руку к пульту управления. — Смотри сюда, сейчас мы увидим кое-что красивое.
Он наугад включил экран, на нем появилось изображение множества костров, мерцающих там, где люди Компании сжигали мертвые леса, чтобы исследовать Большие Болота Черной Воды. Маленький Пушистик испуганно вскрикнул, обвил ручками шею папочки Джека и спрятал лицо в складках его рубахи. Да, лесные пожары, иногда начинающиеся от молний, были страшными для Маленького Пушистика. Джек переключил канал, и на экране появилось другое случайное изображение (на этот раз это был вид с верхней части Дома Компании в Мэллори-Порте, расположенном тремя временными поясами западнее) с панорамой расстилающегося внизу города и пылающего солнца, заходящего на западе. Маленький Пушистик изумленно смотрел на это чудо. Это было довольно впечатляющее зрелище для маленького парнишки, который всю свою жизнь провел среди огромных деревьев.
Сначала он увидел космопорт и множество других вещей, однако вид планеты целиком, как она видна с Дариуса, привел его в замешательство. Затем, в середине симфонии, передаваемой из Оперного Театра Мэллори-Порта, он изогнулся, спрыгнул на пол и, схватив свой резец, вскинул его на плечо, словно двуручный меч.
— Какого дьявола... О-хо-хо!
Сухопутная креветка, которая, должно быть, вползла, когда была открыта дверь, пересекала комнату. Маленький Пушистик пробежал мимо нее и опустил лезвие резца на шею креветки, изящно обезглавив ее. Мгновение он смотрел на свою жертву, затем занес над ней резец, дважды плашмя ударил по ее спине и разбил панцирь. Затем он начал выдергивать мертвую креветку из панциря, обрывая кусочки мяса и с удовольствием съедая их. Разделавшись с большим куском, он вырубил из панциря жала креветки и использовал их для того, чтобы вытащить наименее доступные кусочки. Когда Пушистик закончил, он начисто вылизал пальцы и снова взобрался на подлокотник кресла.
— Нет, — Джек указал на остатки панциря. — Корзина для бумаг.
— Уиик?
— Корзина для бумаг.
Маленький Пушистик подобрал остатки панциря креветки, сбросив их туда, где им надлежало быть. Затем он вернулся, взобрался на колени папочки Джека и сел смотреть картины, появляющиеся на экране, до тех пор пока не заснул.
Джек осторожно поднял его и заботливо уложил на теплое сидение кресла, затем пошел на кухню, налил себе выпивки, поставил ее на большой стол, закурил трубку и начал записывать в дневник события, происшедшие в тот день. Через некоторое время Маленький Пушистик проснулся и, обнаружив, что колени, на которых он заснул, исчезли, безутешно уикнул.
Сложенное одеяло в углу спальни было удобной постелью, однако Маленький Пушистик сначала убедился, что там нет насекомых. Он перенес к постели бутылку и пластиковую коробку и положил их на пол рядом с одеялом. Затем он подбежал к выходной двери жилой комнаты и, уикнув, попросился выйти. Отойдя на расстояние около двадцати футов от дома, он, пользуясь резцом, выкопал небольшую ямку и, убедившись, что она подходит для его целей, осторожно заполнил ее и бегом вернулся назад.
Вероятно, в естественных условиях Пушистики жили стаями и имели свои дома-берлоги, гнезда или что-то подобное. Никто не хочет, чтобы в его доме был беспорядок, и когда юные особи устраивают его, родители могут отшлепать их, чтобы научить хорошим манерам. Теперь этот дом был домом Маленького Пушистика, и он знал, как он должен вести себя.
На следующее утро Джек поднялся на рассвете и попытался откопать Маленькою Пушистика из-под одеяла. Помимо того, что он был самым эффективным истребителем сухопутных креветок, он был еще и первоклассным будильником. Но лучше всего было то, что он стал Маленьким Пушистиком папочки Джека. Он захотел выйти; тем временем Джек взял переносную камеру и заснял все происходящее на пленку. Здесь нужна была маленькая дверца с пружиной, чтобы Маленький Пушистик мог действовать самостоятельно. Все было разработано за завтраком. Потребуется всего пара часов, чтобы сделать и установить ее. Маленький Пушистик все понял, как только увидел дверь и сообразил, как пользоваться ею, чтобы выйти.
Джек вернулся в мастерскую, разжег огонь в переносном горне и отковал острое, довольно широкое лезвие в четыре дюйма длиной, а на конце рукоять для этого импровизированного оружия — шпаги в фут длиной и четверть дюйма в диаметре. Когда он кончил, лезвие оказалось тяжелее, и чтобы сбалансировать его, он на другом конце приварил круглую ручку. Маленький Пушистик тотчас же понял, что это такое. Отбежав в сторону, он для практики выкопал пару ямок, а затем стал обшаривать траву в поисках сухопутной креветки.
Джек с камерой последовал за ним и заснял пару сцен убийства креветок, выполненных со спокойствием и поразительной точностью. Маленький Пушистик не мог добиться такой сплоченности движений (удар-шлеп-шлеп) за неделю с тех пор, как он нашел резец по дереву.
Зайдя в сарай, Джек начал искать нечто, даже не представляя себе, как это может выглядеть, и обнаружил это там, куда его выбросил Маленький Пушистик, когда нашел резец. Это была палка из твердого дерева в фут длиной, обточенная и гладко отшлифованная, вероятно, куском песчаника. На одном ее конце было нечто похожее на весло с достаточно острым лезвием, чтобы обезглавить креветку, другой конец был заострен. Он отнес палку в хижину и сел за стол исследовать ее через увеличительное стекло. На остром конце налипли кусочки почвы — он использовался как кирка. Веслоподобный конец использовался в качестве лопаты, секиры и дробителя панцирей. Маленький Пушистик точно знал, что ему нужно, когда он изготавливал эту вещь. Он хранил ее до тех пор, пока она была настолько совершенна, насколько это было возможно, и выбросил без сожаления, когда ему попалось нечто более совершенное.
В конце концов Джек убрал все в верхний ящик стола. Он подумал о том, что пришло время ленча, когда Маленький Пушистик ворвался в хилую комнату, схватил свое новое оружие и возмущенно уикнул.
— Что случилось, малыш? У вас неприятности? — Джек поднялся, подошел к оружейной пирамиде, взял винтовку и осмотрел комнату. — Покажите папочке Джеку, что там такое.
Маленький Пушистик проследовал за ним к большой двери, предназначенной для людей, готовый, если возникнет необходимость, броситься назад. Неприятностью оказалась гарпия — нечто по размерам и поведению похожее на земного птеродактиля юрского периода, достаточно большое, чтобы заглотить Маленького Пушистика за один прием. Она, должно быть, уже бросилась на него один раз и готовилась напасть во второй. Напоровшись на пулю, выпущенную из шестимиллиметрового ружья, она перекувыркнулась в воздухе и камнем упала вниз.
Маленький Пушистик, удивленно смотревший на все это, несколько мгновений понаблюдал за мертвой гарпией, а затем отыскал отлетевшую стреляную гильзу. Он схватил ее и выставил вперед, как бы спрашивая, может ли он взять ее. Получив разрешение, он побежал с гильзой в спальню. Когда он вернулся, папочка Джек поднял его, перенес в ангар и усадил в кабину управления манипулятора.
Вибрация генератора антигравитационного поля и ощущение подъема сначала обеспокоили Маленького Пушистика, но когда они подцепили гарпию крюком и подняли ее на высоту пятисот футов, он начал наслаждаться полетом. Они бросили гарпию на пару миль выше по ручью, который на новейших картах значился как Ручей Хеллоуэя, а затем, возвращаясь назад, сделали широкий круг возле гор. Маленький Пушистик считал, что это было развлечение.
После ленча Маленький Пушистик вздремнул на кровати папочки Джека. Джек отвел манипулятор к прииску, произвел пару выстрелов, обнаживших кремень, и нашел еще один солнечный камень. Такое бывало не часто. Он редко находил камни два дня подряд. Когда он вернулся в лагерь, Маленький Пушистик в стороне от хижины долбил еще одну сухопутную креветку.
После обеда — его стряпня тоже нравилась Маленькому Пушистику, если только не была слишком горячей — они пошли в жилую комнату. Джек вспомнил, что в письменном столе, куда он убрал деревянную палку-инструмент, он видел болт с гайкой, и, достав их оттуда, он показал все это Маленькому Пушистику. Тот несколько мгновений рассматривал их, затем сбегал в спальню и принес оттуда бутылку с завинчивающейся пробкой. Он отвернул пробку, завернул ее снова, а затем навернул гайку на болт и показал ее Джеку.
— Видишь, папочка? — уикнул он это или что-то в этом роде. — Теперь все получилось.
Затем он свернул с бутылки пробку, положил туда болт с гайкой и закрыл бутылку снова.
— Уиик, — сказал он с заметным удовольствием.
Причина его удовлетворения была ясна. То, что он делал, было доведено до конца. Бутылочная пробка и гайка принадлежали к общему классу вещей-что-наворачивались-на-другие-предметы. Чтобы снять их, нужно поворачивать их влево, чтобы надеть — вправо, только сначала нужно убедиться, что нарезка зацепилась. Но поскольку он смог понять, в каком случае нужно крутить вправо, в каком — влево, это значило, что он мог размышлять о свойствах предметов, не имея их перед глазами, и это значило, что он обладает абстрактным мышлением. Может быть, это несколько отвлеченное понятие, но...
— Вы знаете, папочка Джек завел у себя очень умного Маленького Пушистика. Вы взрослый Маленький Пушистик или еще Маленький Пушистик-дитя? Держу пари, что вы профессор, доктор Пушистик.
Желал бы он знать, что сделает профессор, если окажется таким, каким он предстал вначале, продолжая работать дальше, и усомнится ли он когда-нибудь в правильности того, что нужно разбирать вещь на части, как он это делал сейчас. Когда-нибудь Джек может вернуться домой и найти что-нибудь важное разобранным или, еще хуже, разобранным и собранным неправильно. В конце концов Джек пошел в чулан и копался там до тех пор, пока не нашел оловянную канистру. Вернувшись, он обнаружил, что Маленький Пушистик взобрался на стул, нашел в пепельнице его трубку и, затянувшись, закашлялся.
— Эй, я не думаю, что это полезно для вас!
Он забрал трубку, вытер ее о рубашку и сунул в рот, затем поставил канистру на пол, а Маленького Пушистика опустил рядом с ней. В канистре было около десяти фунтов камней. Впервые поселившись здесь, он собрал коллекцию минералов, но когда он нашел то, что ему было нужно, он выбросил все, кроме двадцати или тридцати самых лучших образцов. Теперь он был доволен, что сохранил их.
Маленький Пушистик взглянул на канистру, решил, что крышка относится к классу вещей-которые-наворачиваются-на-другие-предметы, и снял ее. Внутри поверхность крышки была зеркально-блестящей, и это позволило ему сделать небольшое открытие: он увидел в ней самого себя. Он удовлетворенно уикнул и заглянул в канистру. Это, решил он, относится к классу вещей, которые-могут-выгружаться, как корзина для бумаг, и он тут же высыпал содержимое на пол. Затем он начал исследовать камни и разбирать их по цветам.
Исключая интерес к красочным картинам на экране, это было первым реальным доказательством, что Пушистики воспринимают и понимают цвета. Он продолжал трудиться и еще увереннее доказал это, раскладывая камни в различные кучки, разбив их по оттенкам, от куска аметистоподобного кварца до темно-красных камней. Ну, может быть, он видел радугу. Может быть, он жил возле большого водопада, где всегда бывает радуга, когда светит солнце. Или, может быть, для него вполне естественно видеть цвета.
Затем, перебирая все камни, он начал классифицировать их, складывая из них странные круглые и спиральные узоры. Каждый раз, заканчивая узор, он счастливо уикал, привлекая к себе внимание, некоторое время глядел на него, а затем отодвигался и принимался за новый. Пушистик был способен получать удовольствие от творчества. Он делал бесполезную работу, изготовляя узоры и любуясь ими.
Наконец он запихнул камни обратно в канистру и покатил ее в спальню, поместив среди других своих сокровищ. Укладываясь спать, он положил свое новое оружие на одеяло рядом с собой.
На следующее утро Джек раскрошил целую плитку Рациона Три, положил на блюдечко, налил в чашку воды и, убедившись, что не осталось ничего, что бы мог повредить Пушистик или обо что он мог бы пораниться, направил свой манипулятор к шурфам. Он проработал все утро, но, разбив около полутора тонн породы, ничего не нашел. Затем он произвел серию выстрелов, срезав ими верхний слой песчаника и обнажив новый пласт кремня, затем сел под дерево с шарообразной кроной, чтобы съесть свой ленч.
Примерно через полчаса он вернулся к работе, нашел какую-то окаменевшую медузу, которая не потребляла необходимых веществ в необходимых комбинациях, а немного погодя он нашел одну за другой четыре конкреции, и в двух из них были солнечные камни, а сделав еще четыре или пять срезов, он обнаружил третий солнечный камень. Возможно, он наткнулся на легендарное Место Погребения Медуз! Далеко за полдень, когда он перебрал весь кремень, у него уже было девять солнечный камней, включая темно-красного гиганта с дюйм в диаметре. Должно быть, в древнем океане существовало какое-то течение, стянувшее множество медуз в одно место. Он хотел срезать еще несколько футов песчаника, но, решив, что уже поздно, вернулся в лагерь.
— Маленький Пушистик! — позвал он, открыв дверь в жилую комнату. — Где вы, Маленький Пушистик? Папочка Джек разбогател! Мы отпразднуем это!
Тишина. Он позвал снова: ни ответа, ни топота ног. Вероятно, подумал Джек, очистив окрестности от креветок, он пошел поохотиться подальше в лес. Стянув с плеча ружье и бросив от на стол, он прошел на кухню. Большая часть Рациона Три исчезла. В спальне он обнаружил, что резец аккуратно лежит по диагонали одеяла, а из камней, высыпанных из канистры, Пушистик сложил узор.
Поставив обед на плиту, Джек вышел и некоторое время звал его, затем смешал себе виски с содовой, принес в гостиную и уселся, чтобы просмотреть сегодняшние находки. Сначала он был довольно недоверчив, но потом все-таки осознал, что добыл камней за день, по крайней мере, на пятьдесят пять тысяч солей. Он сложил их в мешочек и, потягивая виски, предался приятным мечтам, пока колокольчик плиты не сообщил ему, что обед готов.
Он ел в одиночестве — впервые за все эти годы он делал это неохотно, неожиданно еда стала противной — а вечером, перебрав номера своей микрофильмотеки, он обнаружил только книги, которые читал и перечитывал десятки раз, или те; которые держал для справок. Несколько раз ему казалось, что он слышит скрип открываемой маленькой дверцы, но каждый раз он ошибался. И конце концов — лег спать.
Проснувшись, он тут же посмотрел на сложенное одеяло, но резак по-прежнему лежал поперек него. Прежде чем уехать на прииск, он раскрошил еще немного Рациона Три и сменил воду в чашке. В тот день, найдя еще три солнечных камня, он механически и без всякого удовольствия сложил их в мешочек. Закончив работу пораньше, он целый час описывал круги вокруг лагеря, но так ничего и не обнаружил. Рацион Три, раскрошенный на кухне, был не тронут.
Может, малый встретил нечто огромное, оказавшееся ему не по зубам, даже с его прекрасным новым оружием — эльфо-дрозда, лешего или другую гарпию. Или, может быть, ему надоело торчать на одном месте, и он двинулся дальше.
Нет. Ему здесь нравилось. Он веселился и был счастлив. Джек грустно покачал головой. Когда-то он тоже жил в приятном месте, где мог быть счастливым, если бы не помнил о своих обязанностях. И он ушел, оставив там опечаленных людей. Может быть, Маленький Пушистик поступил точно так же. Может быть, он так и не осознал, как много он здесь значил и каким пустым стало без нет это место.
Джек отправился на кухню за выпивкой, но остановился и задумался. Выпьешь из жалости к себе, а потом, пожалев себя, выпьешь еще, а когда обе порции смешаются внутри твоего желудка, ты начнешь пить все подряд, что попадается под руку, и в конце концов впадешь в беспробудный запой. Нет, перед тем как идти спать, он выпьет только одну-единственную порцию виски с содовой, хотя, может быть, это и будет для него совершенно бесполезно.
3
Проснувшись, он протер глаза и посмотрел на часы. Было десять вечера с небольшим. Подошло время выпить еще и ложиться окончательно. Он тлело поднялся, вышел на кухню, плеснул виски в стакан и, перенеся его на стал, уселся и достал дневник. Он почти закончил описание этого дня, когда маленькая дверца позади него открылась и тоненький голосок неожиданно произнес:
— Уиик.
Джек обернулся.
Тонкий звук нетерпеливо повторился. Маленький Пушистик придерживал открытую дверь, а отвечал кто-то снаружи. Затем вошел еще один Пушистик, и еще; всего их было четверо, а один из них нес на руках маленький ворочающийся клубочек белой шерсти. У всех у них были палки, подобные той, что лежала в ящике стола. Они остановились посреди комнаты, смущенно оглядываясь. Затем, бросив свое оружие, Маленький Пушистик подбежал к Джеку. Отставив кресло в сторону, Джек подхватил Маленького Пушистика и уселся с ним на пал.
— Так вот почему ты убежал и заставил волноваться папочку Джека! Ты хотел, чтобы твоя семья тоже была здесь.
Остальные сложили свои палки рядом со стальным оружием Маленького Пушистика и нерешительно подошли ближе. Джек заговорил с ними, и Маленький Пушистик повторял то же самое — по крайней мере, было похоже, что это так — и вот один из вновь пришедших подошел к Джеку и потрогал пальцем его рубашку, а другой потянулся и потрогал его за усы. Вскоре все они, включая и маму с ребенком, ползали по нему. Детеныш был настолько маленьким, что поместился в ладони Джека, но через минуту он уже взобрался к нему на плечо, а потом уселся на его голове.
— Эй, родичи, вы хотите обедать? — спросил Джек.
Маленький Пушистик выразительно уикнул: это слово он понимал. Джек пошел на кухню и предложил им холодное мясо степняка и жареные плоды шарообразного дерева. Пока они опустошали пару больших сковородок, он вернулся в жилую комнату, чтобы осмотреть то, что они принесли с собой. Две палки были деревянными, как и та, что Маленький Пушистик выбросил в сарае. Третья была сделана из рога, а четвертая, вероятно, из плечевой кости животного вроде зебролопы. Там была также так называемая дубина, выполненная на уровне раннего неолита, и осколок кремня, по форме напоминающий апельсиновую дольку, около пяти дюймов в длину. Если бы его изготовил человек, он мог бы называться скребком. Некоторое время Джек ломал над ним голову, но, заметив идущие по краю зазубрины, решил, что это пила. Было еще три очень хороших тонких ножа и несколько ракушек, вероятно, служащих сосудами для питья.
Когда он заканчивал осмотр, вошла Пушистик-мама. Она, казалось, что-то заподозрила, но теперь убедилась, что собственность ее семьи не растащена и не поломана. Пушистик-малыш одной ручонкой вцепился в ее мех, а другой держал плод шарообразного дерева. Засунув остатки плода себе в рот, он взобрался на Джека и снова уселся на его голове. Следовало бы отучить его от этого. Скоро он станет слишком большим для таких похождений.
Через несколько минут вернулись все остальные члены семьи, толкаясь и счастливо уикая, начали бегать друг за другом. Мама сползла с колен Джека и присоединилась к потасовке, а Пушистик-малыш, спрыгнув с его головы, приземлился на спину матери. Он-то думал, что потерял Маленького Пушистика, а здесь теперь, черт побери, появилось пять Пушистиков и еще малыш. Когда они навозились и устали, он сделал для них в жилой комнате постели и перенес туда одеяло Маленького Пушистика и все его сокровища. Когда в спальне находился один Маленький Пушистик, это было замечательно — но пятеро и маленький ребенок было слишком много для полного счастья.
Малыш и все остальные, копошась в его кровати, на следующее утро слишком рано разбудят его.
На следующее утро он сделал стальные инструменты в виде шпаг для каждого из них и с полдюжины на случай, если появятся другие Пушистики. Он сделал также маленький топорик с рукояткой из твердого дерева, из лезвия мотопилы — ножовку и из четвертьдюймовой плоской пружины — полдюжины маленьких ножей. Неприятностей по поводу изъятия собственности Маленьких Пушистиков было гораздо меньше, чем он ожидал. У них было развито чувство собственности, но они прекрасно понимали все выгоды обмена. Он спрятал все деревянные, роговые, костяные и каменные поделки в ящик стола. Так Хеллоуэй положил начало коллекции оружия и орудий труда Пушистиков с Заратуштры. Вполне возможно, что он завещает ее Федеральному Институту Ксенобиологии.
Конечно, все семейство тут же испытало новые инструменты-шпаги на креветках, а Джек следовал за ними с кинокамерой. За утро они истребили полторы дюжины креветок, и поэтому ленч был съеден без всякого интереса, хотя они сидели и откусывали маленькие кусочки, подражая ему. Закончив, они забрались на плащ, расстеленный на его кровати. А он провел эти полдня, бродя по лагерю и выполняя работы, которые он откладывал месяцами. Под вечер все Пушистики выбежали наружу, чтобы немного прогуляться на траве перед домом.
Джек был на кухне и готовил еду, когда они через маленькую дверцу ворвались в жилую комнату, что-то взволновано выкрикивая. Маленький Пушистик и один из самцов прошли на кухню. Маленький Пушистик встал на четвереньки и, оттопырив мизинец и большой палец, поднес руку к нижней челюсти, а указательный палец он держал прямо. Затем он выбросил вперед правую руку и издал лающий звук, не похожий ни на один из тех звуков, что он издавал раньше. Прежде чем Джек понял, Пушистику пришлось проделать это еще раз.
Здесь существовал очень большой и опасный хищник под названием «чертов зверь» — очередной пример зоологического разнообразия не населенных разумными существами планет — у него был один рог на лбу и два на нижней челюсти, расположенные по бокам. Для Пушистика это было уже кое-что, впрочем, для человека тоже был повод поволноваться. Джек отложил в сторону разделочный нож и вкуснятника, которого он разделывал, вытер руки, прошел в гостиную и, произведя быстрый подсчет, убедился, что никто из семейства Пушистиков не пропал. Затем подошел к оружейной пирамиде.
На этот раз вместо шестимиллиметрового ружья, которое он использовал против гарпии, он взял большую 12,7-миллиметровую скорострельную винтовку, проверил, заряжена ли она, и сунул в карман несколько запасных патронов. Маленький Пушистик выбежал вслед за ним и указал на левый угол хижины. Остальные члены семьи оставались внутри.
Пройдя около двенадцати футов, Джек стал поворачиваться против часовой стрелки, осматриваясь. В северном направлении чертова зверя не было, и он уже повернулся было к востоку, когда из-за его спины выскочил Маленький Пушистик и указал на что-то позади него. Он обернулся как раз вовремя, чтобы заметить готового броситься на него сзади чертова зверя; голова его с рогами была опущена. Ему следовало бы подумать об этом: чертов зверь мог быть хитрым и охотиться на охотника.
Джек инстинктивно прицелился и нажал курок. Крупнокалиберная винтовка взревела и ударила его в плечо, а пуля, попав в чертова зверя, отбросила его тело весом около полутонны назад. Вторая пуля вонзилась чуть пониже поганкоподобного уха. Животное спазматически содрогнулось и застыло. Джек машинально передернул затвор, но стрелять в третий раз не было необходимости. Чертов зверь был так же мертв, каким он мог быть сам, не предупреди его Маленький Пушистик.
Джек поблагодарил за это Маленького Пушистика, который спокойно перебирал пустые гильзы. Затем, потирая плечо, куда ударила винтовка, он вошел в дом и поставил оружие в пирамиду. Используя манипулятор, он выволок тело чертова зверя с территории лагеря и прикрепил его на верхушке дерева, где оно представляло собой приятное, но загадочное угощение для гарпий.
Вечером после еды произошел еще один переполох. Семейство, уставшее от возни, собралось в жилой комнате, где Маленький Пушистик демонстрировал ему принцип действия вещей-которые-навертываются-на- другие-предметы на примере широкогорлой бутылки и болта с гайкой, когда что-то огромное зарычало прямо над их головами. Они все замерли, посмотрели на потолок, а затем отбежали и остановились перед пирамидой. Это, вероятно, было что-то более серьезное, чем чертов зверь, а что мог поделать папочка Джек, если у него чего-нибудь катастрофически не хватает? Они испуганно следили за папочкой Джеком, подошедшим к двери, открывшим ее и шагнувшим наружу. В конце концов, никто из них не слышал раньше клаксона полицейского аэрокара.
Кар, изящно накренившись, опустился на траву перед лагерем и выключил антигравитационное поле. Два человека в мундирах выбрались из него, и в лунном свете он узнал обоих: лейтенанта Джорджа Ланта и его водителя Ахмеда Кхадра. Приветствовав их, он спросил:
— Что-нибудь не в порядке?
— Нет. Просто мы решили посетить вас и посмотреть, как вы тут устроились, — ответил Лант. — Мы не часто залетаем сюда. Не было ли у вас каких-нибудь неприятностей в последнее время?
— Нет, после того раза ничего, — тот раз, это, когда пара лесных бродяг, безработных пастухов с юга, которые где-то прослышали про мешочек, который он носил у себя на шее, появились тут. Все, что должны были сделать полицейские — это убрать трупы и написать рапорт. — Входите и на некоторое время забудьте о своем оружии. У меня есть кое-что, что я хочу показать вам.
Маленький Пушистик вышел из дома и дернул его за штанину. Джек остановился, поднял его и посадил на плечо. Отдыхающее семейство, вероятно, решило, что это неопасно, и, подойдя к двери, теперь выглядывало наружу.
— Эй! Что это за черти? — спросил Лант, резко останавливаясь на полпути от своего кара.
— Пушистики. Скажите, вы никогда раньше их не видели?
— Нет, не видели. Кто они?
Полицейские приблизились, и Джек, прогнав Пушистиков с дороги, шагнул в дом. Лант и Кхадра остановились в дверях.
— Я точно вам говорю. Они Пушистики. Название — это все, что мне известно о них.
Два Пушистика подошли и посмотрели снизу вверх на лейтенанта Ланта. Один из них сказал:
— Уиик?
— Они хотят знать, что вы такое, так что интерес взаимен.
Лант на мгновение замялся, затем снял ремень с кобурой и повесил на одну из вешалок, прикрепленных к внутренней стороне двери. Сверху он подвесил свой берет. Кхандра быстро последовал его примеру. Это означало, что они временно считают себя не на службе, и если им предложат, могут даже выпить. Один Пушистик, чтобы на него обратили внимание, подергал за штанину Ахмеда Кхадру, а Пушистик-мама подняла малыша, показывая его Ланту. Кхандра немного нерешительно поднял Пушистика, который пытался привлечь его внимание.
— Раньше я никогда не видел ничего подобного этому, Джек, — сказал он. — Откуда они появились?
— Ахмед, вы ничего не знаете о них, — укорил его Лант.
— Он не повредит мне, лейтенант; они ведь безвредны, Джек? — он взглянул на пол, и к нему подошла еще пара Пушистиков. — Почему вы не хотите познакомиться с ними? Они очень милы.
Джордж Лант не мог позволить своему подчиненному делать то, что он боялся делать сам. Он тоже сел на пол, и Мамочка принесла ему своего малыша. Малыш немедленно перескочил на его плечо и попытался влезть на голову.
— Расслабься, Джордж, — сказал ему Джек. Они хорошие. Пушистики всего лишь хотят подружиться.
— Меня всегда немного пугают чужие формы жизни, — сказал Лант. — Уж вы-то должны бы знать, что случилось.
— Они не чуждая форма жизни, они млекопитающие с Заратуштры. Как те форма жизни, которую вы едите на обед каждый день с тех пор, как прибыли сюда. Их биохимия тождественна нашей. Думаете, они могут наградить нас чем-то вроде «узора в горошек» или чем-нибудь подобным? — он поставил Маленького Пушистика на пол рядом с остальными. — Мы изучаем эту планету двадцать пять лет, и никто не видел здесь ничего подобного.
— Поймите, лейтенант, — вмешался Кхадра, — Джеку лучше знать.
— Ладно... Они умные ребята. — Лант снял малыша с головы и отдал его Мамочке. Маленький Пушистик ухватился за один конец цепочки от свистка и попытался выяснить, что там, на другом конце. — Держу пари, их слишком много для вас.
— Вот вы и познакомились с ними. Будьте как дома, а я пойду и быстро приготовлю выпивку и закуску.
Пока он был на кухне, наполняя сифон содовой и доставая из холодильника лед, в гостиной пронзительно заверещал полицейский свисток. Когда Джек открывал бутылку виски, в кухню лихо влетел Маленький Пушистик, дуя в свисток, а большинство членов семейства, пытавшихся отнять свисток, преследовали его. Для Пушистиков он открыл банку Внеземного-Три. Как только он сделал это, в гостиной заверещал другой свисток.
— У нас на посту их целая коробка из-под обуви, — крикнул Лант, перекрывая шум. — Мы пришлем вам еще парочку, когда снова будем дежурить.
— Хорошо, что они действительно понравились вам, Джордж. Я хочу сказать, что Пушистики оценят это. Ахмед, я полагаю, вы возьмете на себя обязанности бармена, а я тем временем раздам детишкам сладости.
Пока Кхадра смешивал коктейли, а Джек раздавал Пушистикам Внеземной-Три, Лант опустился в удобное кресло, а Пушистики устроились на полу перед ним, все еще с любопытством разглядывая его. Наконец Внеземной-Три на время отвлек их мысли от свистков.
— Что я хочу знать, Джек, так это то, откуда они взялись, — сказал Лант, взяв свой стакан. — Я здесь на службе пять лет и никогда ничего похожего не видел.
— Я здесь на пять лет больше и тоже никогда не видел их раньше. Я думаю, они спустились с севера, из местности, расположенной между Кордильерами и Западным побережьем. Воздух там просматривался на десять тысяч футов, а несколько поездок, сделанных то там, то тут, ничто по сравнению с тем, что надо сделать, чтобы по-настоящему исследовать эту местность. Если она кому и известна, то только Пушистикам.
Он начал рассказывать о своей первой встрече с Маленьким Пушистиком и через какое-то время добрался до резца по дереву и до обезглавливания сухопутных креветок. Лант и Кхадра с изумлением посмотрели друг на друга.
— Вот это да! — сказал Кхадра. — Я находил панцири с выбранным мясом, разбитые именно таким способом, как вы описали. Но не у всех же у них есть резцы по дереву. Как вы думаете, чем они обычно пользуются?
— А вот этим! — Джек рывком открыл ящик стола и достал оттуда несколько предметов. — Один из них бросил Маленький Пушистик, когда нашел мой резец. Остальные принесли другие, когда пришли сюда.
Лант и Кхадра встали и подошли поближе, чтобы взглянуть на вещицы. Лант попытался доказать, что Пушистики не могли сделать этого сами. Но он не смог убедить в этом даже самого себя. Покончив с Внеземным-Три, Пушистики выжидающе смотрели на демонстрационный экран, и Джек вдруг подумал, что никто из них, кроме Маленького Пушистика, никогда не видел этого. Затем Маленький Пушистик прыгнул в кресло, которое освободил Лант, дотянулся до выключателя и повернул его. На экране возникло пустое пространство залитой лунным светом равнины. Картинка транслировалась телекамерой пастухов, пасших степняков, установленной на металлической вышке. Это было не очень интересно. Маленький Пушистик бесцельно вертел селектор и в конце концов нашел трансляцию вечернего футбольного матча из Мэллори-Порта. Это было великолепно. Он спрыгнул вниз и присоединился к другим, расположившимся перед экраном.
— Я видел Зеленых Обезьян и Кхолпхов Фрейна, которые тоже могли включать обзорный экран и пользоваться селектором, — сказал Лант. Это прозвучало, словно отзвук последних возражений перед капитуляцией.
— Кхолпхи Фрейна умные, — согласился Кхадра. — Они пользуются инструментами.
— Они изготовляют инструменты? Или пользуются тем, что им дадут? — Никто ничего не ответил. — Нет, никто не делает их, кроме гуманоидов, подобных нам, и Пушистиков.
Это было произнесено впервые; но прежде чем сказать это, он все обдумал. Он понял, что все время сам себя убеждал в этом. Это поразило лейтенанта и его водителя.
— Значит, вы думаете... — начал Лант.
— Они не говорят и не разводят огня, — решительно произнес Ахмед Кхадра.
— Ахмед, вам хорошо должно быть все известно. Правило какого бы то ни было теста о речи и разведении огня не может распространяться на все.
— Это критерий, установленный законом, — поддержал Лант своего подчиненного.
— Это закон дилетантов, которые постановили, что поселенец на новой планете не может вступать в контакт с убивающими и берущими в рабство туземцами и утверждать, что те обладают разумом — ведь они могут только охотиться и убивать животных, — сказал Джек. — Все, кто имеет речь и разводит огонь, разумные существа, да. Это закон. Но это не значит, что те, кто не делает это, неразумны. Я не видел, чтобы Пушистики разводили огонь, но так как мне бы не хотелось, вернувшись домой, обнаружить пожарище, то я и не учу их этому. И я уверен, что у них есть какое-то средство общения между собой.
— Бен Рейнсфорд еще не видел их? — спросил Лант.
— Бен где-то бродит. Я вызвал его сразу, как только здесь появился Маленький Пушистик. Но он вернется только в пятницу.
— Да, все правильно, я об этом забыл. — Лант все еще с сомнением смотрел на Пушистиков. — Хотелось бы мне услышать, что он скажет о них.
Если Бен скажет, что они безопасны, Лант поверит ему. Бен — эксперт, а Лант уважал мнение экспертов. А до тех пор, пока он не уверится... Завтра первым делом он, вероятно, проведет медицинское исследование себя и Кхадры, чтобы быть уверенным, что они не подцепили кое-каких неприятных насекомых.
4
На следующее утро Пушистики довольно спокойно проводили манипулятор. Он не был каким-то ужасным чудовищем, он был тем, что папочка Джек взял с собой на прогулку. Утром он нашел только один средненький солнечный камень, а после обеда — два хороших. Вернувшись домой пораньше, он обнаружил все семейство в гостиной: Пушистики опорожнили корзину для бумаг и теперь снова загружали ее. Кажется, еще одна сухопутная креветка забралась в дом: ее разбитый панцирь лежал в корзине вместе с другим мусором. Накормив Пушистиков, он усадил их в аэроджип, и они совершили продолжительную прогулку в юго-западном направлении.
На следующий день он определил местонахождение жилы кремня на другой стороне ущелья и потратил большую часть утра, взрывая песчаник вокруг нее. Он решил, что в следующий раз, когда он будет в Мэллори-Порте, он приобретет себе хороший мощный экскаватор. Он взорвал русло ручья, пустив его в сторону от запруды, но не обнаружив выхода кремня, плюнул на все это до завтра. Вернувшись назад, он увидел еще одну гарпию, кружащуюся над лагерем. Он догнал ее на манипуляторе и выстрелом из пистолета сбросил вниз. Гарпии, вероятно, нашли Пушистиков такими же вкусными, какими Пушистики находили сухопутных креветок. Когда он вошел в гостиную, все семейство сидело под пирамидой.
На следующий день он разбил жилу кремня и нашел три больших солнечных камня. Было действительно похоже, что здесь находилось Кладбище Мертвых Медуз. Он закончил работу около полудня, и когда перед ним открылась панорама лагеря, он увидел стоящий на лужайке аэроджип и невысокого мужчину с рыжей бородой в выцветшей куртке цвета хаки. Его окружали Пушистики, и он сидел на скамейке перед кухонной дверью. Камера и какое-то другое снаряжение лежало так, чтобы Пушистики не смогли достать его. Пушистик-малыш, конечно, сидел на его голове. Он взглянул вверх, пошевелился, а затем передал малыша матери и поднялся.
— Ну, что вы о них думаете, Бен? — спросил Джек, как только посадил свой манипулятор.
— Бог мой, не спрашивайте меня сейчас об этом! — ответил Бен Рейнсфорд и рассмеялся. — По пути домой я завернул на полицейский пост. Я думаю, что Джордж Лант стал величайшим из лгунов в Галактике. Вернувшись домой, я прослушал запись вашего рассказа, и вот я здесь.
— Долго ждали?
Как только было отключено антигравитационное поле манипулятора, Пушистики бросили Рейнсфорда и столпились под ним. Джек спрыгнул вниз, в они последовали за ним, цепляясь за его брюки и счастливо уикая.
— Не так уж и долго, — Рейнсфорд посмотрел на часы. — О, боже, уже три с половиной часа. Ну, время пролетело так быстро. Вы знаете, у ваших ребят отличный слух. Они услышали вас задолго до того, как это сделал я.
— Вы видели, как они убивают сухопутных креветок?
— Ничего себе! Я истратил на это целую пленку, — он качнул головой. — Джек, это почти невероятно.
— Вы, конечно, останетесь и пообедаете у меня?
— Вы устали и гоните меня? Мне бы хотеть побольше услышать о них. Если хотите, мы можем снять о них фильм. Согласны?
— С удовольствием. Мы сделаем это после того, как поедим. — Он сел на скамью, и Пушистики начали устраиваться около него. — Первым был Маленький Пушистик. Остальных он привел через два дня. Это Пушистик-Мама и Пушистик-Малыш. А это Майк и Майзи. Если бы вы проследили, как целенаправленно обезглавливает креветок вот этот, вы не стали бы спрашивать, почему я назвал его Ко-Ко.
— Джордж сказал, что вы называете их Пушистиками. Вы хотите, чтобы это стало официальным названием?
— Конечно. Кто же они такие, если не Пушистики?
— А подкласс позвольте назвать вашим именем, — сказал Рейнсфорд. — Семейство Пушистики, род Пушистик, вид Пушистик Хеллоуэя. ПУШИСТИК ПУШИСТЫЙ ХЕЛЛОУЭЯ. Ну и как?
Это должно быть прекрасно, подумал Джек. В конце концов, они больше не пытаются латинизировать внеземную биологию.
— Я полагаю, что сюда их привели необычайно размножившиеся сухопутные креветки.
— Да, конечно, Джордж говорил, что вы думаете, будто они пришли сюда с севера. Пожалуй, это единственное место, откуда они могли прийти. Это, вероятно, только авангард; вскоре Пушистики появятся повсеместно. Просто удивительно, как быстро они размножаются.
— Не очень быстро. В этой компании три самца и две самки и только один малыш, — он ссудил Майка и Майзи с колен. — Я пойду приготовлю обед. А вы пока можете осмотреть вещицы, которые они принесли с собой.
Джек поставил обед в духовку, взял виски с содовой и принес в гостиную, а Рейнсфорд все еще сидел за столом, разглядывая артефакты. Он взял стакан с виски, рассеянно сделал маленький глоток и поднял голову.
— Джек, эти вещицы изумительны, — сказал он.
— Даже больше. Они уникальны. Единственная коллекция оружия и орудий труда жителей Заратуштры.
Бен Рейнсфорд неожиданно резко взглянул вверх.
— Вы полагаете, будто я думаю, что они... — спросил он. — Да, именно так я и думаю, — он отпил немного виски, поставил стакан, поднял оружие, сделанное из полированного рога. — Если что-то — извините, тот, кто смог выполнить подобною рода работу, является для меня вполне подходящим туземцем. — Он немного поколебался. — Да, Джек, вы говорили, что мы сможем отснять пленку. Могу я передать копию Юану Джимензу? Он шеф отдела науки Компании, который занимается изучением млекопитающих. Мы с ним обмениваемся информацией. В Компании есть еще один человек, который хотел бы это увидеть — Герд ван Рибик. Он ксенонатуралист, как и я, но он в основном интересуется эволюцией животных.
— Почему бы и нет? Пушистики — научное открытие. А открытия обязательно должны публиковаться.
Маленький Пушистик, Майк и Майзи вышли из кухни. Маленький Пушистик вспрыгнул на подлокотник кресла и включил видеоэкран. Покрутив настройку, он нашел картину горящих лесов, сжигаемых для осуществления плана Большой Черной Воды. Майк и Майзи восторженно закричали, словно пара ребят, смотрящих фильм ужасов. Они уже знали, что ничто из того, что происходит на экране, не может повредить им.
— Вы не будете возражать, если они прибудут сюда и посмотрят Пушистиков?
— Пушистикам это может понравиться. Они любят общество.
Вошедшие Мамочка, Малыш и Ко-Ко, казалось, одобрили то, что происходило на экране, и тоже уселись, чтобы посмотреть. Когда на кухонной плите зазвонил колокольчик, они все поднялись, а Ко-Ко вспрыгнул на стул и выключил экран. Бен Рейнсфорд на мгновение задумался.
— Вы знаете, у меня много женатых знакомых, которые тратят массу времени на то, чтобы научить своих восьмилетних детей выключать экран, когда они посмотрят передачу, — произнес он.
После обеда они потратили час на то, чтобы заснять на пленку всю историю о Пушистиках. Когда все было сделано, Бен Рейнсфорд добавил несколько комментариев и выключил звукозапись. Он взглянул на свои карманные часы.
— Двадцать ноль-ноль. Значит, в Мэллори-Порте сейчас семнадцать ноль-ноль, — сказал он. — Если я позвоню прямо сейчас, Джименза еще можно застать в научном центре. Он обычно задерживается.
— Вызывайте. Давайте покажем ему Пушистиков? — Джек отодвинул пистолет и патронташ, лежащие на столе, и посадил туда Маленького Пушистика, Пушистика-Маму и малыша, затем поставил стул в сектор обзора экрана связи и сел, взяв на колени Майка, Майзи и Ко-Ко. Рейнсфорд набрал кодовую комбинацию, затем поднял Малыша и посадил от себе на голову.
Экран вспыхнул и прояснился. С него смотрел молодой человек с честным, открытым лицом, ища взглядом того, кто хотел видеть его.
— Да ведь это Беннет, вот приятный сюрприз, — начал он. — Я не надеялся... — он осекся и испустил звук изумления. — Как называется то, что на столе перед вами? — спросил он. — Я никогда не видел ничего... А ЧТО ЭТО У ВАС НА ГОЛОВЕ?
— Семейство Пушистиков, — сказал Рейнсфорд. — Самцы, самки и детеныш, — он снял малыша и передал его матери. — Разновидность ПУШИСТИК ПУШИСТЫЙ ХЕЛЛОУЭЯ с Заратуштры. Джентльмен слева от меня — Джек Хеллоуэй, специалист по добыче солнечных камней, первооткрыватель Пушистиков. Джек, это Юан Джименз.
Джек сцепил руки и потряс ими, приветствуя Джименза древнекитайским жестом, используемым для приветствия по каналу связи. Тот сделал то же самое, но проделал он весьма рассеянно. Он не мог отвести глаз от Пушистиков.
— Откуда они взялись? — спросил он. — Вы уверены, что они местные?
— Они еще не совсем доросли до космических кораблей, доктор Джименз. По моему мнению, это ранний палеолит.
Джименз подумал, что Джек шутит. Раздался смех, который, подобно лампочке, может быть включен и выключен. Но Рейнсфорд заверил его, что Пушистики действительно местные.
— То, что мы узнали о них, запечатлено на пленке, — сказал он. — Время демонстрации где-то около часа. Вы можете включить скорость в шестьдесят метров в минуту? — Джименз переключил свой магнитофон. — Прекрасно. Посидите, пока мы закончим перезапись. И еще, вы можете вызвать Герда ван Рибика? Я бы хотел, чтобы он тоже увидел то; это немного расшевелит его.
Когда Джименз приготовился, Рейнсфорд нажал кнопку воспроизведения. Около минуты магнитофон издавал высокий переливчатый писк. Пушистики выглядели испуганными. Затем все кончилось.
— Когда вы посмотрите запись, я думаю, вам с Гердом захочется прибыть сюда и посмотреть на этих маленьких человечков. Если сможете, захватите с собой какого-нибудь психолога, способного оценить процесс мышления Пушистиков. Джек не ошибается насчет раннего палеолита. Но если они и не разумны, то отстают от разума всего лишь на какую-то долю миллиметра.
Джименз выглядел таким же испуганным, как и Пушистики.
— Вы, конечно, не думаете так? — Он перевел взгляд на Джека, затем снова на Рейнсфорда. — Хорошо, когда мы посмотрим ленту, я вызову вас. Вы западнее нас на три временных пояса? Значит, мы постараемся сделать это еще до вашей полуночи — по-нашему, в двадцать один ноль-ноль.
Вызов прозвучал на полчаса раньше. Вместо кабинета на экране была гнилая комната. На переднем плане стоял портативный видеомагнитофон и низкий столик с легкой закуской и выпивкой. Рядом с Джимензом стояли еще два человека. Первый в хорошем настроении, с бледным, истощенным лицом, был примерно одних лет с Джимензом. Другим была женщина с блестящими черными волосами а улыбкой Моны Лизы. Сонные Пушистики, которые не ушли спать, подкупленные Рационом-Три, сразу те после вызова проявили к этому интерес. Это было гораздо интереснее, чем экран обзора.
Джименз представил своих компаньонов: Герд ван Рибик и Рут Ортерис.
— Рут из подразделения доктора Мейлина, она сотрудничает в юношеском суде и школьном департаменте. Она будет работать с вашими Пушистиками как квалифицированный ксенопсихолог.
— Да, я работала с внеземными существами, — сказала женщина. — Я была на Локи, Торе и Шеше.
Джек кивнул.
— Вы были на некоторых из моих планет. Вы прибудете сюда?
— О, да, — сказал ван Рибик. — Мы прилетим завтра, но это не доставит вам никаких неприятностей. У меня есть достаточно вместительная лодка, чтобы дать нам всем троим укрытие на ночь. Так как нам найти ваш лагерь?
Джек рассказал ему это и сообщил координаты по карте. Ван Рибик записал их.
— Есть одна оговорка, хотя мне и не хочется говорить об этом снова. С этим маленькими людьми надо обращаться деликатно, не так, как с подопытными животными. Вы не будете вредить или надоедать им, не будете заставлять их делать то, чего они не хотят?
— Мы понимаем это. Мы ничего не будем делать с Пушистиками без вашего одобрения. Не нужно ли вам чего-нибудь? Мы можем захватить это с собой.
— Да, нужно. Три ящика Рациона-Три и немного игрушек. Я расплачусь, когда вы прибудете сюда. Доктор Ортерис, вы просмотрели ленту или нет? Хорошо, подумайте, что бы вы хотели иметь, если бы вы были Пушистиком, и привезите это.
5
Виктор Грего медленно и задумчиво смял сигару.
— Да, Леонард, — терпеливо проговорил он, — это очень интересное и, несомненно, важное открытие, но я не пойму, чего вы боитесь. Вы боитесь, что Беннет Рейнсфорд загубит вас? Или вы подозреваете, что Беннет Рейнсфорд задумал дьявольский заговор против Компании и, значит, против человеческой цивилизации?
Леонард Келлог с выражением страдания посмотрел на него.
— Я говорю о том, Виктор, что оба они, и Рейнсфорд, и этот Хеллоуэй, кажется, убеждены, что эти существа, которых они называют Пушистиками, не совсем животные. Они полагают, что это разумные существа.
— Нет, это... — он резко оборвал себя, как только смысл высказывания Келлога дошел до него. — Боже мой, Леонард! Я искренне молю вас о прощении, я не порицаю все, что вы приняли это так близко к сердцу. Это может сделать Заратуштру обитаемой планетой четвертого класса.
— А у Компании права на владение необитаемой планетой четвертого класса, — добавил Келлог. — На владение необитаемой планетой. Если на Заратуштре будет открыта какая-нибудь раса разумных существ, все права Компании автоматически становятся недействительными.
— Вы знаете, что получится, если это окажется правдой?
— Ну, я полагаю, право на владение может быть пересмотрено, и даже теперь, когда Колониальная Служба узнает, что обнаружено на этой планете, они сделают все, если Компания расщедрится...
— Они не пересмотрят право на владение, Леонард. Правительство Федерации просто заявит, что у Компании было достаточно времени, чтобы окупить первоначальные капиталовложения, и я надеюсь, что разрешат нам, так великолепно проявившим себя, владея этой планетой, остаться здесь на общественных началах.
Обширные равнины на Континентах Бета и Дельта со стадами степняков, и каждый степняк, не имевший тавра Компании, все невыкаченные минеральные ресурсы и невозделанные пахотные земли — все летело к чертям. Космическая линия Земля — Бальдур — Мэрдок может лишиться своего монопольною права голоса, и суды могут доставить ей множество неприятностей, и в любом случае Компания лишится права монополии на экспорт-импорт и пробкой вылетит отсюда. А незаконно поселившиеся здесь все разграбят и завалят все дело...
— Ну, почему мы не являемся мой богатейшей компанией «Юггдрейсил», сидящей на груде гуано на единственном континенте! — воскликнул он. — Пять лет назад они имели больше денег от навоза летучих мышей, чем мы получали со всей этой планеты!
Главный акционер и лучший друг Компании Ник Эммерт тоже может оказаться вне игры, а Генеральный Управляющий Колониями может прибыть сюда с регулярными войсками и прекратить все эти бюрократические проволочки. Затем выборы — и каждый Том, Дик и Гарри, недовольный действиями Компании, может попытаться преступить закон. И, конечно же, Комиссия по Делам Колоний со своим длинным носом...
— Но не могут же они отнять у нас все права! — настаивал Келлог. Кого он пытался обмануть, самого себя? — Это же несправедливо! — словно утверждал он. — Это же не наша вина!
В голосе Виктора была бездна терпения.
— Леонард, попытайтесь понять, что Правительство Земной Федерации не может доказывать, вопя пронзительным сопрано, справедливо это или нет, или это вообще ошибка. С того времени, как Правительство Федерации обнаружило, что вместе с правом они дали Компании и привилегии, оно очень сожалеет об этом. Эта планета гораздо лучше, чем когда-либо была Земля, даже до Атомной Войны. Теперь же, когда у них появилась возможность вернуть ее назад, даже благоустроенную, вы думаете, они не сделают этот? Что остановит их? Если эти создания на Континенте Бета — разумные существа, наше право — не ценная бумага, написанная крупными буквами, а клочок туалетной бумажки, и это конец всему, — он на мгновение замолк. — Вы видели эту пленку, переданную Рейнсфордом Джимензи? Может ли он или Хеллоуэй с уверенностью утверждать, что эти существа действительно разумны?
— Ну, нет, не уверен. Хеллоуэй постоянно говорит о них как о людях, но ведь он всего лишь старый изыскатель. Рейнсфорд не утверждает ни того, ни другого, но он оставляет дверь широко открытой для любого решения.
— Если допустить, что в их докладе изложена правда, могут эти Пушистики быть разумными?
— Если допустить, то да, — устало сказал Келлог. — Они могут быть разумными.
Так оно, вероятно, и было, если уж Леонард Келлог уверился в этом.
— В таком случае, ваши люди, которые отправятся на Континент Бета сегодня утром, увидят разум и будут развлекаться с ним как с научной проблемой, совершенно не принимая во внимание никакие юридические аспекты. Леонард, пока они не подадут какой-либо рапорт, пошлите следствию обвинение.
Келлогу, казалось, не понравилось это. Это значило, что надо было проявить власть и быть жестоким с людьми, а он очень этого не любил. Он неохотно кивнул.
— Да, мне кажется, надо это сделать. Виктор, разрешите мне немного подумать над этим. Два слова о Леонардо: если вы поручили ему что-то, от чего он не может увильнуть или передать это другому, он будет работать. Возможно, не с радостью, но добросовестно.
— Я возьму с собой Эрнста Мейлина, — наконец проговорил он. — Рейнсфорд не очень силен в некоторых разделах психологии. Он может обмануть Рут Ортерис, но не Эрнста Мейлина. — Нет, после того, что я скажу первым. — Он задумался. — Мы заберем Пушистиков у Хеллоуэя. Когда мы опубликуем отчет об открытии, мы воздадим должное Рейнсфорду и Хеллоуэю — мы даже оставим название, которое они придумали для них — но мы ясно покажем, что, несмотря на то, что они выглядят очень симпатичными, Пушистики не являются расой разумных существ. Если Рейнсфорд будет продолжать делать подобные заявления, мы обвиним его в преднамеренном обмане.
— Что он может еще сообщить в своем отчете Институту Ксенобиологии?
Келлог покачал головой.
— Я думаю, он хочет обмануть наших людей, чтобы получить поддержку некоторых своих научных утверждений, подтвердить приписываемые ему и Хеллоуэю исследования. Вот почему я вылечу на Континент Бета как можно скорее.
Келлог убеждал себя, что как только он прибудет на континент Бета, его планы осуществятся. К тому же, вероятно, он убеждал себя и в том, что доклад Рейнсфорда был лишь чистой ложью.
— Что он и сделает, если его не остановить. А через год здесь будет целая армия исследователей с Земли. К тому времени хотелось бы полностью дискредитировать и Рейнсфорда, и Хеллоуэя. Леонард, вы заберете этих Пушистиков у Хеллоуэя, и я лично гарантирую, что к тому времени их уже не будет в распоряжении исследователей. Пушистики, — размышляя, сказал он. — Вероятно, они покрыты мехом?
— На ленте Хеллоуэя виден их мягкий и шелковистый мех.
— Хорошо. Подчеркните это в вашем докладе. Как только он будет опубликован, Компания предложит две тысячи солей за каждую шкурку Пушистика. Когда сюда прибудет кто-нибудь с Земли, кого приведет доклад Рейнсфорда, мы их всех уже переловим.
Келлог начал проявлять беспокойство.
— Но, Виктор, это же геноцид!
— Вздор! Геноцид — это истребление расы разумных существ. Эти же — покрытые мехом животные. Вот вы с Эрнстом Мейлином и докажите это.
Пушистики, играющие на лужайке перед лагерем, замерли в неподвижности. Их лица повернулись на запад. Затем они все побежали к скамейке возле кухонной двери и вскарабкались на нее.
— Что это? — заинтересовался Джек Хеллоуэй.
— Они услышали аэроджип, — ответил Рейнсфорд. — Так же они вели себя вчера, когда вы возвращались на своей машине, — он посмотрел на скатерть, которую они развернули под деревьями с перистыми листьями. — Все готово?
— Все, кроме ленча. Вот теперь я их вижу.
— Джек, ваши глаза лучше моих. О, и я их вижу. Надеюсь, ребята хорошо встретят их, — сказал он озабоченно.
С тех пор, как он прибыл сюда, он в первый раз так нервничал. Эти люди из Мэллори-Порта не были уж так важны сами по себе. У Бена в научных кругах было более громкое имя, чем у всего этого сброда, вместе взятого и работающего на Компанию. Он волновался за Пушистиков.
Выросший из едва заметного пятнышка аэробот по спирали спускался на землю. Когда он совершил посадку и отключил антигравитацию, они направились к нему, а Пушистики, спрыгнувшие со скамейки, побежали рядом с ними.
Из бота вылезли три человека. Первой была Рут Ортерис, одетая в свитер и брюки, заправленные в короткие сапоги. Герд ван Рибик, очевидно, представлял себе характер предстоящих работ: он надел прочные сапоги и старую выцветшую куртку цвета хаки, а в руках у него было надежное оружие. Это показывало, что он знает, на что можно нарваться в этом Пидмонте. Юан Джименз был в том же полуспортивном костюме, в котором он появился на экране связи прошлым вечером. Все они держали в руках фотоаппаратуру. Пока они обменивались рукопожатиями и приветствиями, Пушистики расшумелись, требуя к себе внимания. В конце концов, все, и Пушистики, и люди сели к импровизированному столу, расставленному под деревьями.
Рут Ортерис села на траву возле Мамочки и Малыша. Малыш тотчас же заинтересовался серебряным амулетом с цепочкой, висевшим на ее шее и очаровательно позванивающим. Затем он попытался взобраться к ней на голову. Ей пришлось потратить некоторое время на то, чтобы осторожно, но твердо отбить у него охоту к этому. Юан Джименз сидел на корточках между Майком и Майзи и, попеременно осматривая их, что-то говорил по-латыни в микрофон миниатюрного диктофона, висевшего у него на груди. Герд ван Рибик опустился на складной стул и взял на колени Маленького Пушистика.
— Вы знаете, это поразительное семейство, — сказал он. — Непросто что-либо открыть на планете после двадцати пяти лет колонизации, но обнаружить нечто уникальное, вроде Пушистиков... Смотрите, у них нет ни малейших признаков хвоста, а на планете нет других бесхвостых млекопитающих, которые хотя бы отдаленно были похожи на них. Возьмите себя; мы относимся к довольно большому виду, около пятидесяти видов приматов. Но эти маленькие парнишки вообще не имеют никаких родственников на планете.
— Уиик?
— А ему это безразлично или нет? — ван Рибик слегка похлопал Маленького Пушистика. — Теперь вы знаете самого маленького гуманоида, можете быть в этом уверены. Охо-хо, но что же дальше?
Ко-Ко, взобравшись на колени Рейнсфорда, вдруг спрыгнул на землю, схватил свой инструмент, оставленный возле стула, и рванулся вперед. Все вскочили на ноги, гости достали камеры. Пушистики казались взволнованными. Что это, еще одна сухопутная креветка или что-то другое?
Ко-ко остановился перед креветкой, ткнул ее в нос инструментом, чтобы она остановилась, и принял драматическую позу. Взмахнув своим оружием, он опустил его на шею креветки. Затем он почти печально посмотрел на нее и пару раз сильно ударил плашмя. Потом оттащил ее в сторону и начал есть.
— Теперь понятно, почему вы назвали его Ко-Ко, — сказала Рут, нацеливая свою камеру. — Остальные проделывают это по-другому?
— Ну, Маленький Пушистик, например, бежит рядом с креветкой, вертится вокруг нее и, выбрав удобный момент, наносит сильный удар. Майк и Майзи сначала переворачивают креветку, а потом, когда она уже лежит на спине, обезглавливают ее. Мамочка сначала сильно бьет ее по ногам. Но обезглавливание и взламывание панциря с нижней части — но делают все.
— Это основное, — сказала Рут. — Бессознательное. Техника же убийства вырабатывается либо самообучением, либо копированием. Когда Малыш начнет убивать своих собственных креветок, вероятнее всего, он сделает это так же, как это делает Мамочка.
— Эй, смотрите! — крикнул Джименз. — Он выбирает креветку для себя!
До конца ленча они говорили исключительно о Пушистиках. Сами же предметы дискуссии ели то, что им давали, и переуикивались между собой. Герд ван Рибик предположил, что они обсуждают необычные особенности людей с Земли. Юан Джименз обеспокоенно, как бы желая выяснить, насколько серьезно он это говорит, посмотрел на него.
— Знаете, что произвело на меня самое большое впечатление? В отчете говорилось об инциденте с чертовым зверем, — сказала Рут Ортерис. — Любое животное, находящееся в контакте с человеком, в случае опасности пытается привлечь его внимание, но я никогда не слышала, чтобы хоть одно из них использовало образную пантомиму. Этого не делают ни земные шимпанзе, ни Кхолпхи Фрейна. Маленький Пушистик действительно символически изобразил его, абстрактно показав отличительные особенности, характерные для чертова зверя.
— Вы думаете, что жест вытянутой руки с согнутым указательным пальцем означал винтовку? — спросил Герд ван Рибик. — Он раньше видел, как вы стреляли?
— Не думаю, чтобы это могло быть чем-то другим. Он как бы говорил мне: «Снаружи большой и мерзкий чертов зверь; выстрелите в него и сделайте с ним то же, что и с гарпией». А если бы он не подбежал ко мне и не указал назад, этот чертов зверь мог бы убить меня.
Джименз нерешительно сказал:
— Я понимаю, что мои слова невежливы. Вы знаете Пушистиков. Но почему вы так сверх-антропоморфичны? Зачем наделять их собственными характерными особенностями и душевными качествами?
— Джименз, сейчас у меня еще нет ответа на этот вопрос. И я не думаю, что тут вообще можно что-то решить. Подождите немного, поживите подольше в обществе Пушистиков, а потом спросите это снова, только спросите не меня, а самого себя.
— Вот и вы, Эрнст, увидели эту проблему.
Леонард Келлог говорил так, словно укладывал слово на слово, как бы прижимая их пресс-папье и выжидая. Эрнст Мейлин сидел неподвижно, облокотившись на стол и подперев ладонями подбородок. Несколько морщин дугами обозначились вокруг его рта.
— Да. Я, конечно, не юрист, но...
— Это не юридический вопрос. Это дело психологов.
Пути отступления Эрнсту Мейлину были отрезаны. И он внял это.
— Прежде чем выразить свое мнение, я должен увидеть их. Лента Хеллоуэя с вами? — когда Келлог кивнул, Мейлин продолжил: — Никто из них в открытую не утверждает разумность Пушистиков?
Келлог ответил ему так же, как и Виктору Грего, добавив только:
— Отчет почти полностью состоит из неподтвержденных утверждений Хеллоуэя и касается вещей, в которых он является единственным свидетелем.
— О, — Мейлин позволил себе сдержанно улыбнуться. — Он не дал более точного определения своим наблюдениям. Но для этого дела существует Рейнсфорд. Кроме своей основной специальности ксенонатуралиста, он в совершенстве владеет юриспруденцией и психологией. Он, правда, не особенно критически относится к заявлениям других людей. Что же касается его собственных наблюдений, то как мы узнаем, не включил ли он ошибочные выводы в свои образные утверждения?
— Как мы узнаем, что он не мистифицирует нас намеренно?
— Но, Леонард, это довольно серьезное намерение. — Это случалось и раньше. Например, тот парень, который высек в пещерах Кении символы Покойных Горных Марсиан. Или утверждение Эллермана о скрещивании земных мышей с ворантилбрами Торы. Или человек Нижнего Пильта, вернувшийся в первый доатомный век?
Мейлин кивнул.
— Никто из нас не любит вспоминать о подобных вещах, но, как вы справедливо заметили, это было. Вы знаете, Рейнсфорд тоже принадлежит к типу людей, делающих нечто подобное. Настоящий индивидуалистический эгоист. Плохо приспосабливающийся тип личности. Поговаривают, что он хочет сделать какое-то сенсационное открытие, которое гарантировало бы ему положение в научном мире, на что, как он думает, он имеет право. Он находит одинокого пожилого изыскателя, к лагерю которого приблудились некие маленькие животные. Старик сделал их своими любимцами, обучил нескольким трюкам и в конце концов убедил себя, что они такие же люди, как и он. Это оказалось удобным случаем для Рейнсфорда: такой подарок судьбы, как открытие новой разумной расы, он примет с удовольствием. Это открытие приведет весь научный мир к его ногам, — он снова улыбнулся.
— Да, Леонард, это вполне возможно.
— Помните, какой грандиозный скандал разразился с гибридом Эллермана? Значит, наша прямая обязанность остановить это до того, как в нашем деле разразиться научный скандал.
— Сначала мы должны посмотреть эти записи и поглядеть, что же мы имеем в своих руках. Затем мы должны создать совершенную, не подверженную ничьему влиянию лабораторию для изучения этих животных и показать Рейнсфорду и его сообщникам, что они не смогут безнаказанно всучить научному миру эти нелепые утверждения. Если мы не переубедим их, то нам ничего не останется, кроме публичного разоблачения.
— Я уже видел запись, но давайте просмотрим ее еще раз. Мы должны проанализировать те трюки, которым Хеллоуэй обучил этих животных, и посмотреть, как они их демонстрируют.
— Да, конечно. Не стоит это откладывать, — сказал Мейлин. — Нам надо решить, какое мы сделаем заявление и какие доказательства нам нужны для его подтверждении.
После обеда Пушистики, как обычно, играли на лужайке, но когда в глубокой ложбине начали сгущаться сумерки, они все вернулись в дом и занялись одной из своих новых забав, привезенных из Мэллори-Порта, — большим ящиком разноцветных шаров и коротких палочек из прозрачного пластика. Они не знали, что это был набор для макетирования молекул, но они быстро поняли, что палочки могут входить в отверстия в шарах и что из этого можно собрать трехмерные конструкции.
Это было гораздо интереснее цветных камней. Они сделали несколько экспериментальных форм, затем разобрали их и начали создавать одну большую конструкцию. Несколько раз они целиком или частично разбирали ее и начинали снова и снова, сопровождая свои действия частым уиканьем и жестикулируя.
— У них есть художественный вкус, — сказал Герд ван Рибик. — Я видел много абстрактных скульптур, которые и вполовину не были так хороши, как сделанная ими композиции.
— К тому же у них хорошая техника, — сказал Джек. — Они имеют понятие о равновесии и центре силы тяжести. Собрав эту конструкцию, они не перетяжелили верхнюю ее часть.
— Джек, я все время думаю о том, что вы предложили мне спросить у самого себя, — сказал Джименз. — Знаете, я пришел сюда, полный подозрений. Не то, чтобы я сомневался в вашей честности, нет; просто я думал, что вы с вашей очевидной любовью к Пушистикам наделили их большей разумностью, чем они обладают. Теперь я думаю, что вы преуменьшили ее. Они не совсем по-настоящему разумны, но я не видел ничего похожего.
— Почему не совсем? — спросил ван Рибик. — Рут, мы в этот вечер совершенно не слышим вас. О чем вы думаете?
Рут Ортерис встрепенулась.
— Герд, слишком рано высказывать подобные мнения. Я знаю, во время их совместной работы они действительно выглядели так, словно переговаривались между собой, но я просто не могу выделить речь из этого уик-уик-уик.
— Оставьте в покое формулу «язык-разжигание-огня», — сказал ван Рибик. — Раз они работают вместе над общим проектом, значит, они как-то общаются между собой.
— Это не общение, это сигнализация.
— А что вы скажете относительно Эллен Келлер? — спросил Рейнсфорд. — Значит, она начала говорить разумно только после того, как Анна Салливен обучила ее каким-то словам?
— Нет, конечно нет. Она училась только чувствовать образы, ограничивая ощущения, — Рут с укоризной посмотрела на Рейнсфорда; он пробил брешь в одном из ее фундаментальных постулатов. — Конечно, она унаследовала строение мозга разумных существ, — она сделала паузу, ожидая, что кто-нибудь спросит, откуда она знает, что у Пушистиков иное строение мозга.
— В продолжение спора я могу сказать, что без наличия разума не может быть изобретена речь, — сказал Джек.
Рут засмеялась.
— Вы заставили меня вспомнить колледж. В первый год обучения это был один из жгучих вопросов среди студентов-психологов, присутствующих на сессиях. Став второкурсниками, мы поняли, что это только спор о яйце и курице, и оставили его.
— А зря, — сказал Рейнсфорд. — Это хороший вопрос.
— Он был бы хорошим, если бы у него было решение.
— Может, вы и правы, — сказал Герд. — А возможно, ключ к разгадке находится в самом вопросе. Я говорю это к тому, что эти парнишки балансируют на самом краю разума, но еще не перевалили на эту сторону.
— Держу пари на все солнечные камни в моем мешочке, что они уже перевалили за этот край.
— Ну, может быть, они действительно в какой-то степени разумны, — предположил Джименз.
Рут Ортерис воскликнула в ответ на это:
— Вы словно дискутируете о существе, недостаточно мертвом или недостаточно беременном! Здесь надо говорить либо да, либо нет.
Через некоторое время Герд ван Рибик сказал:
— Вопрос о разуме в моей области так же важен, как и в вашей, Рут. Разум — это результат эволюции, прошедшей через естественный отбор. Характерные особенности психики являются наиболее важным шагом в эволюции некоторых видов, включая и наш собственный.
— Подождите минутку, Герд, — сказал Рейнсфорд. — Рут, что вы на это скажете? Нет ли здесь хоть какого-то признака разума?
— Нет. Здесь есть признаки процесса мышления — или, если вы предпочитаете, смышлености — точно так же, как существуют признаки температуры. Когда психологи будут в состоянии обращаться с наукой, словно с лекарством, мы будем в состоянии отградуировать процесс мышления, как мы градуируем термометры. Но разум качественно отличается от не-разума. Это нечто большее, чем просто высокая степень мышления. Вы можете назвать это точкой кипения мышления.
— Черт побери, мне кажется, это неплохая аналогия, — сказал Рейнсфорд. — Но что получится, если эта точка кипения повысится?
— Это как раз то, что мы обнаружили, — ответил ему ван Рибик. — Это то, о чем я только что говорил. О том, как возникает разум, сегодня мы знаем не больше, чем в нулевом году или шестьсот пятьдесят четвертом доатомном.
— Подождите минутку, — прервал его Джек. — Раньше мы копали как-то глубже, а теперь согласились на определение разумности.
Ван Рибик засмеялся.
— Вы когда-нибудь пробовали добиться у биолога определения жизни? — спросил он. — Или определения цифры у математика?
— Вернемся назад, — Рут посмотрела на Пушистиков, которые рассматривали свою конструкцию из разноцветных шаров, как бы выискивая, куда они могли присоединить еще что-нибудь, не испортив узора. — Я говорю: уровень процесса мышления разума качественно отличается от неразумного процесса мышления тем, что он способен создавать символические идеи и способен передавать их, а также способен к обобщению и формированию абстрактного мышления. Вот, я ведь не говорила вам о речи и разжигании огня или говорила?
— Маленький Пушистик символизирует и обобщает, — сказал Джек. — Изобразив три рога, он символизировал чертова зверя, показав длинную вещь, которая нацеливается и производит шум, он символизировал винтовку. Винтовка убивает животных. Гарпия и чертов зверь — оба они животные. Если винтовка убила гарпию, она убьет и чертова зверя.
Юан Джименз задумчиво нахмурился. Он посмотрел вверх и спросил:
— Какая низшая разумная раса нам известна?
— Юггдрейсильские Кускры, — сказал ван Рибик. — Кто-нибудь из вас был на Юггдрейсиле?
— Однажды на Мимире я видел человека, который назвал другого человека сыном кускры, — сказал Джек.
— Я провел среди них два года, — ответил Герд. — Они разводят огонь; я давал им для этого все необходимое. Изготовляя дротики, они обжигают концы палок. И они говорят. Я выучил их язык, все восемьдесят два слова. Некоторых из них я научил пользоваться мачете, и они не увечили себя, а одному умственному гиганту я даже доверил носить свое снаряжение, когда он был под моим наблюдением, но я никогда не разрешал никому из них трогать мою винтовку или камеру.
— Могут ли они обобщать? — спросила Рут.
— Милая, они ничего не могут делать, кроме этого! Каждое слово на их языке — обобщение высшего порядка. ХРУСХА — живая вещь. ПУСХА — плохая вещь. ДЖЕЙСТХА — вещь, которую едят. Хотите, чтобы я продолжил? Осталось только семьдесят девять слов.
Прежде чем его остановили, от экрана связи прозвучал сигнал вызова. Не успел Джек включить его, как Пушистики сорвались с места и выстроились перед экраном. Вызвавший его человек был в сером мундире. У него были седые волнистые волосы, а его лицо выглядело так же, как будет выглядеть лицо Юана Джименза двадцать лет спустя.
— Добрый вечер. Хеллоуэй слушает.
— О, мистер Хеллоуэй, добрый вечер, — человек на экране потряс руками и расплылся в ослепительной улыбке. — Я Леонард Келлог, шеф научною отдела Компании. Я просмотрел ленту, сделанную вами о... о Пушистиках. — Он взглянул на пол. — Что это за животные?
— Это Пушистики. — Джек надеялся, что это прозвучало убедительно. — Разве вы их не узнали? Сейчас у меня в гостях доктор Беннет Рейнсфорд, а также доктор Джименз, доктор ван Рибик и доктор Ортерис, — уголком глаза он видел ерзающего Джименза, словно тот сидел на муравьиной куче, ван Рибика, спрятавшегося под маской беспристрастности, и Бена Рейнсфорда, пытавшегося подавить усмешку. — Вы, вероятно, хотите задать нам кое-какие вопросы, но вам не видно всех нас. Поэтому подождите минутку, пока мы все не рассеемся.
Игнорируя вежливый протест Келлога и его заверения, что в этом нет необходимости, он поставил стулья перед экраном. Так как эффекта внезапности не получилось, он просто передал Пушистиков по кругу, дав Маленькою Пушистика Бену, Ко-Ко — Герду, Майзи — Рут, Майка — Джимензу, а Мамочку с Малышом взял себе на колени.
Малыш, как и ожидалось, немедленно взобрался к нему на голову. Это, казалось, привело Келлога в замешательство. Джеку пришла в голову мысль, что он мог бы научить Малыша показывать нос по какому-нибудь незаметному сигналу.
— Теперь относительно записанной мною ленты, — начал он.
— Да, мистер Хеллоуэй, — с каждой минутой улыбка Келлога становилась все более механической. Не отводя взгляда от Малыша, он чувствовал, что тревожится все больше и больше. — Должен признаться, я был в высшей степени поражен, узнав об этих созданиях.
— И решили посмотреть, какой я великий лгун. Я не виню вас, я сам еще полностью не могу поверить в это.
— О, нет, мистер Хеллоуэй, вы меня неправильно поняли. Мне и в голову не приходило ничего подобного.
— Не думаю, что это так, — сказал Рейнсфорд, не стараясь быть особенно вежливым. — Если вы помните я поручился за все, записанное мистером Хеллоуэем.
— Конечно, помню, Беннет; для этого не нужны поручители. Разрешите мне поздравить вас с замечательным научным открытием. Совершенно новый подкласс млекопитающих...
— Который может стать девятой внеземной разумной расой, — добавил Рейнсфорд.
— Вот те на, Беннет! — Келлог отбросил улыбку и сделал вид, будто он шокирован неожиданностью. — Вы шутите? — он снова посмотрел на Пушистиков, натянуто улыбнулся и фальшиво рассмеялся.
— Мне казалось, вы просмотрели ленту, — сказал Рейнсфорд.
— Конечно, сообщение просто замечательно. Но утверждать, что они разумные... Только потому, что они обучены некоторым трюкам и используют палки и камни в качестве оружия... — Улыбка исчезла с его лица, он снова стал серьезен. — Такое можно утверждать только после тщательного исследования.
— Хорошо, я не буду утверждать, что они разумны, — ответила ему Рут Оргерис. — До... послезавтра. Но вполне возможно, что так оно и есть. Их способность обучаться и рассуждать находится примерно на уровне способности восьмилетних детей. Детей землян. К тому же они стоят выше некоторых рас, признанных разумными. Их не обучали никаким трюкам; они учатся, наблюдая и рассуждая.
— Доктор Келлог, уровень процесса мышления — не моя специальность, — продолжил Джименз, — но они имеют все физические характеристики, которыми обладает любая разумная раса — нижние их конечности специализированы для передвижения, а верхние — для манипулирования предметами, вертикальное положение тела, стереоскопическое зрение, восприятие цветов, рука с отставленным большим пальцем — все эти характеристики мы рассматриваем как предпосылки к развитию разума.
— Я думаю, что они разумны, — сказал Герд ван Рибик, — но важно не это, а тот факт, что они стоят на пороге разума. Это первая раса, обнаруженная нами, стоящая на этом уровне развития. Я полагаю, что изучение Пушистиков поможет решить проблему возникновения разума у некоторых рас.
Слушая их, Келлог яростно тряс головой; теперь он был готов немедленно прекратить все это.
— Это изумительно! Научное открытие! Вы, конечно, понимаете, как бесценны эти Пушистики! Они немедленно должны быть доставлены в Мэллори-Порт, где в лабораторных условиях их могут изучить квалифицированные психологи и...
— Нет.
Джек снял Малыша со своей головы и передал его спрыгнувшей на пол Мамочке. Это был рефлекс, подсознательно он понимал, что не нуждается в оправдании своих поступков перед человеком на экране, удаленным от него на двадцать пять сотен миль.
— Забудьте о том, что вы говорили, — добавил он.
Келлог проигнорировал его слова.
— Герд, у вас есть аэробот; организуйте какие-нибудь удобные клетки...
— КЕЛЛОГ!
Человек на экране осекся на полуслове и с негодованием посмотрел на него. Уже много лет к нему никто не обращался просто по фамилии, и, вероятно, первый раз в жизни кто-то посмел крикнуть на него.
— Вы слышите меня, Келлог? Тогда прекратите говорить о клетках. Это не просто животные.
— Но, мистер Хеллоуэй! Разве вы не понимаете, что эти маленькие существа должны быть тщательно изучены? Вы хотите, чтобы они заняли свое законное место в иерархии природы?
— Если вы хотите их изучить, приезжайте сюда. Можете заниматься этим до тех пор, пока не надоедите им или мне. Поскольку Пушистики любопытны, их уже изучают. Доктор Рейнсфорд, а также трое ваших людей, да и сам я тоже изучаю их.
— А что касается квалифицированных психологов, — добавила Рут Ортерис голосом, холодным, как абсолютный нуль по шкале Кельвина, — вы не можете признать меня квалифицированным профессионалом?
— О, Рут, вы же знаете, что я не имел в виду ничего подобного. Пожалуйста, не поймите меня неправильно... Но это в высшей степени специализированная работа...
— Да. А сколько специалистов по Пушистикам работает в вашем Научном Центре, Леонард? — поинтересовался Рейнсфорд. — Единственный, кого я могу назвать, это Джек Хеллоуэй, а он находится здесь.
— Ну, я подумал о докторе Мейлине, шефе психологов Компании.
— Он тоже может прибыть и оставаться здесь столько, сколько захочет, но прежде чем что-то сделать с Пушистиками, он должен будет спросить моего разрешения, — сказал Джек. — Когда вас ждать?
Немного подумав, Келлог решил прибыть на другой день, но не спросил, как добраться до лагеря. Он попытался вернуться к разговору о разуме, но бросил это, потерпев поражение. Когда экран погас, в гостиной воцарилось напряженное молчание. Затем Джименз с упреком сказал:
— Джек, вы были не очень-то вежливы с доктором Келлогом. Может, вы и не понимаете этого, но он очень важный и влиятельный человек.
— Но не для меня, поэтому мне незачем быть с ним особенно вежливым. Это не такой человек. Если вы уступаете ему, он всегда извлекает из этого выгоду.
— Я не знал, что вы знакомы с Деном, — сказал ван Рибик.
— Я никогда не видел этого человека раньше. Просто он относится к очень обширному и распространенному типу людей, — он повернулся к Рейнсфорду: — Вы думаете, что они с Мейлином завтра действительно приедут сюда?
— Конечно. Вы знаете, либо нам придется остерегаться, либо в течение года с Земли придет сообщение об открытии на Заратуштре новой разумной расы «ПУШИСТИК ПУШИСТЫЙ КЕЛЛОГА». Как сказал Юан, доктор Келлог очень влиятельный человек. Теперь он станет еще значительнее.
6
Голос, записанный на ленте, смолк; еще некоторое время проигрыватель жужжал, не издавая ни звука. Двойной щелчок сработавшего фотоэлемента громко прозвучал в тишине, открылся один сегмент противосолнечной защиты и закрылся другой, на противоположной стороне купола. Космический командор Алекс Напьер поднял глаза и посмотрел на расстилавшийся перед ним, видимый под острым углом пейзаж Ксеркса и на мрачное безвоздушное пространство за тревожным закрытым горизонтом. Затем он взял трубку и выколотил ее в пепельницу. Никто ничего не говорил. Он подумал и снова начал набивать свою трубку.
— Ну, джентльмены? — наконец произнес он.
— Панчо? — капитан Конрад Грибьенфельд, Начальник Штаба, повернулся к лейтенанту Убарре, шефу психологов.
— Можно ли верить этому материалу? — спросил Убарра.
— Я знал Джека Хеллоуэя еще тридцать лет назад, на Фенрисе. Сейчас ему должно быть около семидесяти лет. Если он говорит, что видел это, я ему верю. Беннет Рейнсфорд тоже абсолютно надежен.
— Что вы скажете об агенте? — настаивал Убарра.
Конрад и офицер Разведки Стефан Элборг обменялись взглядами. Капитан кивнул, и Элборг сказал:
— Один из лучших. Наш воспитанник, лейтенант. Военный Резерв. Можно спокойно доверять ему, Панчо.
— Это радует меня, — сказал Убарра. — Вы знаете, это именно то, на что я всегда подсознательно надеялся, но и боялся, как бы этого не произошло.
— Вы имеете оправдания нашего вмешательства там, внизу? — спросил Грибьенфельд.
Убарра несколько мгновений смотрел на него отсутствующим взглядом.
— Нет. Нет, я имею в виду случай начинающего свое развитие разума. В данном случае нашего священного правила о речи и разжигании огня не совсем достаточно. Стефан, как это привлекло наше внимание?
— В ночь на последнюю пятницу это было передано нам из Центра Контактов Мэллори-Порта. В ходу было несколько копий, снятых с этой ленты. Наш агент достал одну из них и переправил в Центр Контактов, а оттуда, с комментариями агента, она попала к нам, — ответил Элборг. — Как положено, Центр Контактов установил надзор за Домом Компании и, чтобы играть наверняка, за резиденцией. Хотя там, кажется, нет основания для того, чтобы трубить сбор и вооружить людей. Но в субботу после полудня — по времени Мэллори-Порта — мы получили донесение, что Леонард Келлог уничтожил копию ленты, которую Джименз сделал для картотеки, и побеспокоил Виктора Грего. Грего сразу понял, что тот имеет в виду. Он отправил Келлога и Эрнста Мейлина, шефа психологов Компании, на Континент Бета с приказом объявить заявление Рейнсфорда и Хеллоуэя мистификацией. Затем Компания решила отлавливать Пушистиков для добычи меха, надеясь на то, что прежде чем кто-либо с Земли успеет прибыть сюда и проверить рассказ Рейнсфорда, весь род Пушистиков будет уничтожен.
— Я раньше не слышал этих подробностей.
— Мы можем это доказать, — заверил Элборг.
Командор не спеша раскурил трубку. Черт побери, он не хочет вмешиваться, но также не хочет отказываться от несения Военно-Космической службы. К тому же его беспокоило оправдание вмешательства в дела планеты-колонии — при этом всегда начинается следствие и частенько заканчивается трибуналом. А суперсессия гражданской власти выступает против Службы Порядка. Конечно, существуют и другие, более важные принципы: суверенитет Федерации Земли, неприкосновенность Конституции Федерации, а также права внеземных разумных существ. Конрад Грибьенфельд тоже, казалось, задумался об этом.
— Если Пушистики разумные существа, то Компания, Администрация Колоний да и все остальные окажутся здесь незаконными, — сказал он. — Но пока что Заратуштра — необитаемая планета четвертого класса, и это все, что нам нужно запомнить.
— Если нас не вынудят, мы не будем вмешиваться. Панчо, я думаю, решение будет зависеть от вас.
Панчо Убарра ужаснулся.
— Боже мой, Алекс! Не хотите ли вы сказать... Кто я? Никто. Ординарный доктор медицины и шеф психологов. Почему лучшие мозги Федерации...
— Панчо, они на Земле, а не на Заратуштре. В пятистах световых годах отсюда. Шесть месяцев полета туда и шесть обратно. Интервенция, конечно, мое дело, но решение о разумности — ваше. Я не завидую вам, но не могу освободить вас от этого.
К предложению Герда ван Рибика, что все гости будут ночевать на борту аэроджипа, никто не отнесся серьезно. Герд разместился в свободной комнате хижины, Юан Джименз вместе в Беном Рейнсфордом отправился ночевать в его лагерь. Рут Ортерис залезла в кабину бота. На следующее утро, пока Джек, Рут и Герд завтракали, на экране связи появился Рейнсфорд. Он и Джименз решили взять аэроджип и пройти вдоль Холодного Залива. Они думали, что в лесах может оказаться много Пушистиков.
Герд и Рут решили провести утро в лагере и познакомиться с Пушистиками поближе. Плотно позавтракавшее семейство не стало разыскивать сухопутных креветок, а занялось одной из своих новых забав, большим разноцветным мячом. Некоторое время они катали его по траве, но потом решили поберечь его для вечерней возни и отнесли в дом. Время от времени, скорее ради спортивного интереса, чем для добывания пищи, кто-нибудь из них отходил посмотреть, нет ли где поблизости сухопутной креветки.
Рут, Герд и Джек сидели на траве, лениво беседовали, и каждый старался придумать отговорку, чтобы не идти мыть посуду. Мамочка и Малыш рыскали в высокой траве. Вдруг Мамочка пронзительно вскрикнула и бросилась к сараю. Она пропустила Малыша вперед и, подгоняя, шлепала его по нижней части плоской стороной своего инструмента.
Джек бросился к дому за ружьем. Герд схватил камеру и вспрыгнул на стол. Первой, кто заметил причину беспокойства Мамочки, была Рут.
— Джек! Смотрите, вон там! — она указала на край поляны. Два чужих Пушистика!
Джек выглянул из дома, отложил винтовку, взял свою кинокамеру, два запасных инструмента для Пушистиков и немного Рациона-Три. Когда он появился снова, два вышедших на опушку Пушистика стояли друг возле друга и осматривались. Оба они были самками, и оба держали в руках деревянные инструменты.
— У вас много пленки? — спросил Джек у Герда. — Рут, сюда, снимайте тоже. — Он передал ей свою камеру. — Держитесь подальше от меня и снимайте, как я подойду, что они будут делать. Я попробую сторговаться с ними.
Он пошел вперед, держа стальное оружие в заднем кармане, а Рацион-Три в руке. Он мягко говорил, успокаивая вновь прибывших. Подойдя настолько, чтобы не вспугнуть их, он остановился.
— Позади вас вышла наша группа, — прокомментировал Герд. — Выстроились в правильную линию нападения. Оружие вскинуто на левое плечо. Теперь они остановились примерно в тридцати футах позади вас.
Джек отломил кусочек Рациона-Три, положил его в рот и проглотил. Затем он отломил два больших куска и протянул им. Хоть это было и соблазнительно, но оба Пушистика не выказали поспешности. Он бросил оба куска на несколько футов по направлению к ним. Один из Пушистиков ринулся вперед, подхватил один кусок и бросил его компаньону, затем схватил другой и побежал с ним назад. Они встали рядом, откусили по маленькому кусочку и издали звук восхищения.
Его собственное семейство, казалось, не одобрило этого расточительства деликатеса на посторонних. Однако два чужака решили, что они могут, не опасаясь, подойти ближе, и вскоре они уже брали куски Рациона-Три из его рук. Затем Джек достал два инструмента из своего кармана и ухитрился показать им, что он хочет торговаться. Чужие Пушистики одновременно и восхищенно, и недоверчиво смотрели на новое оружие. Для его собственного семейства это оказалось уже слишком, и оно приблизилось, сердито уикая.
Чужие самки отступили на несколько шагов, держа наготове свое новое оружие. Каждому казалось, что драки не избежать, но никто не хотел ее. Наблюдая за ними, Джек вспомнил историю Старой Земли, когда подобная ситуация могла быть чревата серьезными неприятностями. Затем вперед выдвинулся Ко-Ко, волоча за собой свой инструмент, настроенный явно миролюбиво. Он, мягко уикая, приблизился к самкам и дотронулся сначала до одной, а потом до другой. Потом он положил свое оружие на землю и поставил на него ногу. Обе самки начали гладить и ласкать его.
Кризис миновал. Пушистики воткнули свое оружие в землю, подошли ближе и стали гладить чужаков. Затем все они уселись в круг и, издавая легкое уиканье, стали ритмично раскачиваться. В конце концов Ко-Ко и обе самки поднялись, взяли свое оружие и направились к лесу.
— Джек, останови их! — крикнула Рут. — Они уходят!
— Если они хотят уйти, я не имею права их останавливать.
Когда они подошли к лесу, Ко-Ко остановился, воткнул оружие в землю и, вернувшись к папочке Джеку, обхватил руками его колени и уикнул. Джек, не поднимая его, погладил. Одна из самок выдернула его инструмент, и обе они медленно пошли назад. Маленький Пушистик, Мамочка, Майк и Майзи тоже побежали назад. Пушистики, счастливо уикая, стали обнимать друг друга. Затем они всей толпой вошли в дом.
— Все сняли, Герд? — спросил Джек.
— Да. Все-таки это привычное для меня дело. А что случилось?
— Вы сделали первый фильм о встрече между племенами и засняли некоторые из обычаев Пушистиков Заратуштры. Это дом наших Пушистиков, и, естественно, они не хотели пускать в него каких-то чужаков. Они вынуждали их убраться восвояси. Затем Ко-Ко решил, что у них неплохая внешность и с ними можно объединиться. Это сразу изменило положение. Семейство уселось вместе с ними в круг, чтобы попрощаться с Ко-Ко и рассказать подружкам, какого хорошего мужа они приобрели. Когда они уходили, Ко-Ко вспомнил, что не попрощался со мной, и вернулся. Самочки подумали, что они не будут в тягость для этой семьи, тем более, что папочка Джек сделал для них столько хорошего. А в настоящее время семейство, вероятно, демонстрирует вновь прибывшим сокровища их семьи. Знаете, они поженятся и создадут хорошую, крепкую семью.
Самочек назвали Златовлаской и Золушкой. Пока готовили ленч, они все сидели в гостиной перед включенным обзорным экраном. После ленча семейство отправилось в спальню, чтобы вздремнуть на кровати папочки Джека. Пока Герд и Рут вместе записывали то, что они сделали за день, Джек проявлял кинопленку. Когда они уже заканчивали, Пушистики решили порезвиться и поохотиться на креветок.
Пушистики услышали аэрокар прежде, чем его смогли услышать люди, и взобрались на скамейку возле кухонной двери. Это был патрульный полицейский кар. Когда он совершил посадку, из него выбрались двое полицейских и сказали, что они остановились, чтобы посмотреть на Пушистиков. Когда Джек объяснил им, откуда у него появились новые Пушистики, они переглянулись.
— Если появятся еще, вызовите нас и задержите их до нашего прихода, — сказал один из полицейских. — У нас развелось множество креветок, и мы хотели бы, чтобы они поселились у нас на посту.
— А как к этому отнесется Джордж? — спросил Джек. — Когда он был здесь, они, кажется, напугали его.
— Он уже оправился от этого страха, — ответил полицейский. — Он связался с Рейнсфордом, и Бен подтвердил, что они совершенно безопасны. Да, еще Бен говорил, что они разумны.
Джек начал рассказывать полицейским о том, что делали Пушистики. Он еще говорил, когда Пушистики услышали другой аэрокар. Это были Бен Рейнсфорд и Юан Джименз. Едва было отключено антигравитационное поле, как они вывалились из кабины и вытащили камеру.
— Джек, там полно Пушистиков, — еще издали начал Рейнсфорд. — Все они идут в этом направлении. Мы видели их более пятидесяти — четыре семьи, а также одиночки и пары. Я уверен, что мы видели только десятую часть того, что там есть.
— Утром мы слетаем туда на каре, — сказал один из полицейских. — Бен, скажите поточнее, где вы были.
— Я покажу вам это на карте, — затем он заметил Златовласку и Золушку. — Эй! Откуда у вас эти девушки? Раньше их здесь не было.
От полянки за ручьем, через который вместо мостика было переброшено бревно, в лагерь вела тропинка. Подлетевшему большому аэрокару Джек велел совершить посадку на этой полянке. На носовой палубе бота стояли два человека — Келлог и, вероятно, Эрнст Мейлин. Третий человек отключил антигравитацию и вышел из кабины, расположенной на корме бота. Мейлин не понравился Джеку. У него было угрюмое, скрытное лицо, он высокомерно-предубежденно смотрел на все сверху вниз. Третьим был молодой человек. Его лицо ничего не выражало, но пиджак у его левой руки недвусмысленно топорщился. Представляя его, Мейлин сказал:
— Курт Борч, мой ассистент.
Подойдя к лагерю, он снова представил его, не только Бону Рейнсфорду, но также ван Рибику, Джимензу и даже Рут Ортерис, которая казалась немного сбитой с толку. Мейлин заметил это и сказал ей, что Борч работал с персоналом, разрабатывающим тесты особого рода. Это озадачило ее еще больше. Никто из вновь прибывших не казался особенно счастливым от присутствия полицейских, поэтому, когда патрульный кар поднялся в воздух, все с облегчением вздохнули.
Келлог сразу же заинтересовался Пушистиками, присел на корточки и начал рассматривать их. Он что-то сказал Мейлину, который поджал губы, покачал головой и ответил:
— Мы не сможем назвать их разумными до тех пор, пока не обнаружим в их поведении то, что не может быть объяснено никакими другими гипотезами. Вероятно, было бы более безопасно не называть их разумными, а продолжить проверку этого предположения.
Лейтмотив был установлен. Келлог выпрямился и в вежливых выражениях типа «конечно, доктор, я согласен, вы не обнаружили этого, но с другой стороны, вы должны согласиться...» начал выяснять разницу между научным исследованием и научным доказательством. Джименз частично согласился с высказываниями Келлога и вежливо отклонил все, сказанное Мейлином. Борч молчал; он стоял и с нескрываемой враждой смотрел на Пушистиков. Герд и Рут пошли помогать готовить обед.
Они вынесли из дома стол и расположились на лужайке, с интересом наблюдая за Пушистиками. Келлог и Мейлин избегали разговоров о них. Когда опустились сумерки в гостиной, и Келлог, приняв вид председательствующего должностного лица, начал дискуссию ка интересующую всех тому. Некоторое время, не давая никому вставить ни слова, он распространялся о том, каким важным открытием являются Пушистики. Последние, игнорируя его, начали разбирать конструкцию из шаров и палочек. Златовласка и Золушка с интересом наблюдали за ними, а затем начали помогать.
— Плохо то, — говорил Келлог, — что большинство наших данных основывается на непроверенных утверждениях мистера Хеллоуэя. Только не поймите меня неправильно. Сам я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что мистер Хеллоуэй записал на ленту, но вы должны понять, что профессиональные ученые очень неохотно принимают недоказанное, так что нам надо подумать, как поточнее определить наблюдения.
— Вздор, Леонард! — нетерпеливо прервал его Рейнсфорд. — Я профессиональный ученый и с гораздо большим, чем у вас, стажем, и я допускаю то, что утверждает Джек Хеллоуэй. Люди, которые, подобно Джеку, долго живут на пограничных планетах, очень осторожные и внимательные наблюдатели.
— Пожалуйста, не поймите меня неправильно, — снова повторил Келлог. — Я не сомневаюсь в утверждениях мистера Хеллоуэя. Я думаю о том, как эго воспримут на Земле.
— Не беспокойтесь об этом, Леонард. Я поручился за надежность Джека, и Институт принял мой рапорт. К тому же я могу рассказать даже больше, чем Джек, рассказать о своих личных наблюдениях.
— Да, существует еще кое-что, кроме устных утверждений, — вмешался Герд ван Рибик. — Все это снято на пленку. У нас есть неплохой фильм о Пушистиках.
— О, да, вы упоминали о фильме, — сказал Мейлин. — Вы проявили пленку?
— Да, кроме того, что было снято в лесу после полудня. То, что проявлено, мы можем посмотреть прямо сейчас.
Он опустил экран перед оружейной пирамидой и закрыл проектор. Когда свет погас, Пушистики, начавшие новую конструкцию из шаров и палочек, раздраженно зауикали, но затем, когда на экране появился Маленький Пушистик, копающий ямку резцом по дереву, чтобы совершить свой вечерний туалет, начали возбужденно уикать и размахивать руками. Особенно этим заинтересовался Маленький Пушистик: если он и не узнал себя, то он узнал свой резец. Затем на ленте появился момент, когда Маленький Пушистик убивает сухопутную креветку, свинчивает с болта гайку и навинчивает ее снова. Потом шли кадры о приходе семейства и играх Пушистиков. И, наконец, были кадры о приеме в семейство Златовласки и Золушки.
— Боюсь, что тот фильм, который мы с Юаном сняли под пологом леса, не настолько хорош, как этот, — сказал Рейнсфорд, когда закончилась демонстрация и снова зажегся свет. — Мы главным образом снимали спины Пушистиков, скрывающихся в кустах. Хотя и это было сделать очень трудно. Мы летели на аэроджипе, а у них необычайно острый слух. Но я уверен, что мы в их руках легко разглядим инструменты, подобные тем, которые Джек выторговал у новых Пушистиков в последнем сюжете фильма.
Мейлин и Келлог, с подобием ужаса на лицах, переглянулись.
— Вы не говорили нам, что их там много вокруг, — сказал Мейлин, словно обвинял присутствующих в двуличии. Он повернулся к Келлогу. — Это меняет ситуацию.
— Да, действительно, Эрнст, — с удовольствием произнес Келлог. — Это очень удобный случай. Мистер Хеллоуэй, я понимаю, что эта местность принадлежит вам, так как вы законно купили эту землю. Правильно? Вы можете разрешить нам разбить лагерь на опушке, где сейчас стоит наш бот? Неплохо было бы поставить сборный домик в районе Краснот Холма, где Компания создала бы для нас группу, и мы бы перестали вам надоедать. Сегодня мы устроимся в боте, а завтра утром вернемся в Мэллори-Порт. У вас есть какие-нибудь возражения?
У Джека были возражения. От их бурной деятельности у него заболела голова, особенно затылок. Но если он не разрешит Келлогу разбить лагерь на опушке, эта троица, перебравшись на семьдесят или восемьдесят миль в сторону, уйдет с его земли. Он знал, что они сделают потом. Они поймают живых или усыпленных газом Пушистиков, посадят в клетки и начнут мучить их своими экспериментами с лабиринтами и электрошоком. Они убьют нескольких из них для анатомического исследования, а может даже начнут кромсать живьем. Если же они станут делать нечто подобное на его земле, он может защитить Пушистиков.
— Нет. Я только хочу напомнить вам, чтобы вы с уважением обращались с этим маленьким народцем.
— О, мы ничего не сделаем вашим Пушистикам, — сказал Мейлин.
— Вы не причините боли ни одному Пушистику. Во всяком случае, не больше одного раза.
На следующее утро, когда Джек завтракал со своими гостями, в лагерь в сопровождении Курта Борча, надевшего старую одежду и перевесившего свой пистолет на пояс, вошел Келлог. Он держал в руке список вещей, которые хотел затребовать для своего лагеря. Казалось, они не имели ни малейшего представления об устройстве лагеря. Джек внес некоторые предложения, которые они приняли. Он просмотрел список. В нем было много научного оборудования, включая рентгеновскую установку. Джек резким движением вычеркнул ее.
— Мы не знаем, каков уровень радиационной толерантности у Пушистиков, и я не позволю подвергать опасности жизнь хотя бы одного из моих Пушистиков.
К его удивлению, никто не возразил ему. Герд, Рут и Келлог сели в аэроджип и полетели на север. Вслед за ними улетели Рейнсфорд, Джименз и Мейлин. Немного покрутившись в лагере, Борч сел в аэробот и направился к Красному Холму. Оставшись один, Джек побродил по лагерю, затем вернулся в дом и, проявив оставшуюся пленку, сделал три копии со всего отснятого материала. К полудню Борч вернулся назад, за ним следовала пара мрачных сельскохозяйственных ботов. К пяти часам люди Компании воздвигли новый лагерь у Красного Холма. Среди других вещей они доставили сюда два больших аэроджипа.
После полудня вернулись два первых улетевших джипа. Их пассажиры заметили почти сотню Пушистиков и обнаружили три стоянки, две среди камней и одну в дупле шарообразного дерева. Две из них были брошены, а третья была еще занята, и около каждой из них были вырыты туалетные ямки.
Келлог настоял, чтобы за обедом в новом лагере роль хозяев исполнили Джек и Рейнсфорд. Еда, доставленная уже готовой и только разогретая, была превосходной.
Когда Джек и Рейнсфорд вернулись в свой лагерь, Пушистики уже покончили с ужином и сидели в гостиной, начав строить новую конструкцию из... — он так и не мог придумать для этого другого названия — шаров и палочек модели молекул. Златовласка подошла к нему, одной рукой протянула ему пару скрепленных шаров, а другой дернула его за брючину.
— Да, я вижу. Это очень красиво, — сказал он ей.
Она дернула его еще сильнее и показала на то, что делали другие. В конце концов он понял.
— Она хочет, чтобы я поработал с ними, — сказал он. — Бен, вы знаете, где кофе. Вскипятите воду и заварите его, а я займусь с ними.
Когда Бен принес кофе, Джек сидел на полу и соединял палочками шары. Это было самое забавное из того, что Бен видел за последние два дня. Бен улыбнулся и раскрошил Рацион-Три для Пушистиков.
— Да, кажется, из-за всего этого я должен махнуть рукой на свой лагерь, — сказал Рейнсфорд, наливая кофе. — Жаль, что я не разбил его рядом с вашим, но все оправдания сейчас звучат лишь так: «Но я не знал, что так получится».
— Черт, я тоже не знал, что все так получится. — Джек поднялся, взял чашечку с кофе, подул на него, чтобы кофе немного остыл. — Кстати, что вы думаете о визите Келлога? Все, что он говорил, прилетев сюда, так же фальшиво, как банкнот в девять солей.
— Это как раз то, о чем я говорил вчера вечером, — отозвался Рейнсфорд. — Он не хочет, чтобы открытия на Заратуштре делали люди, не принадлежащие к Компании. Вы заметили, что они с Мейлином пытались отговорить меня от отправки рапорта на Землю прежде, чем они смогут провести исследования Пушистиков? Он хочет первым отправить свой рапорт. Ладно, черт с ними со всеми! Знаете, что я сделал? Вчера дома я не спал всю ночь и составил подробный рапорт. Завтра утром я отдам его Джорджу Ланту, чтобы тот переслал ею в Мэллори-Порт вместе с корреспонденцией полиции. Прежде чем кто-либо из этой банды узнает, что я отправил рапорт, он будет уже на корабле, отлетающем на Землю. У вас есть копии вашего фильма?
— Около полутора миль пленки. Я снял копии со всего материала.
— Хорошо. Копию мы отправим тоже. Через год Келлог прочитает об этом в газетах. — Бен на мгновение задумался, а потом сказал: — Герд, Рут и Юан теперь переберутся в другой лагерь. А я, если позволите, завтра переберусь сюда. Пока это шайка поблизости, советую вам не отпускать Пушистиков далеко. Я помогу вам проследить за ними.
— Бен, вы хотите забросить все свои дела?
— Все, что я сейчас делаю, это учусь быть Пушистиком, а здесь единственное место, где я могу этим заниматься. Я увижу вас завтра, после того как побываю на полицейском посту.
Люди в лагере за ручьем — Келлог, Мейлин, Борч, ван Рибик, Джименз и Рут Ортерис — еще не ложились, когда Рейнсфорд подошел к своему аэроджипу. Проследив за его отлетом, Джек вернулся в дом. Поиграв немного со своей веселой семейкой, он подошел к постели и лег спать. На следующее утро Джек проследил, как в одном аэроджипе улетели Келлог, Рут и Джименз, а вскоре после этого в другом аэроджипе покинули лагерь Мейлин и ван Рибик. Казалось, Келлог не хотел оставлять без присмотра тех людей, которые прибыли сюда первыми. Он хотел действовать наверняка.
Через некоторое время с юга прилетел аэроджип Бена Рейнсфорда и опустился на траву. Джек помог ему разобрать багаж, а затем они уселись выкурить трубки и понаблюдать за играющими в траве Пушистиками. Джек случайно обратил внимание на Курта Борча, бесцельно бродившего вокруг своего лагеря.
— Я отправил рапорт, — сказал Рейнсфорд и выжидающе посмотрел на Джека. — Сейчас он уже должен быть в почтовом боте, а завтра в это время он уже будет мчаться через гиперпространство по направлению к Земле. Но для остальных — это секрет. Посмотрим, как Лен Келлог и Эрнст Мейлин в поте лица будут уговаривать нас не отсылать рапорты, — он хихикнул. — Я сообщил, что они разумны; еще раз просмотрев все записи, я не увидел никакой альтернативы этому.
— Черт меня побери, если я ее вижу. Вы слышали это, ребята? — спросил он Майка и Майзи, которые в надежде получить что-нибудь интересное подошли поближе. — Дядюшка Бен говорит, что вы разумные.
— Уиык?
— Они хотят знать, хорошо это или плохо. Что же нам сейчас делать?
— Ничего. Около тогда придется потерпеть. Через шесть месяцев корабль достигнет Земли, Институт сделает официальное заявление в печати, а затем отправит сюда исследовательскую группу, в которую войдут люди из других заинтересованных университетов и институтов. Я думаю, Правительство тоже отправит кого-нибудь. Вы же знаете, что все нецивилизованные туземцы колонизированных миров опекаются Федерацией Земли.
Джеку не очень-то это понравилось. Меньше всего он хотел иметь дело с чиновниками Правительства, а его Пушистики опекались папочкой Джеком Хеллоуэем. И он сказал это вслух.
Рейнсфорд подхватил Майзи и погладил ее.
— Хороший мех, — сказал он. — За подобный мех дадут хорошую цену. Все так и будет, если мы не добьемся, чтобы их признали разумными существами.
Он посмотрел на вновь воздвигнутый лагерь. Ввел ли Леонард Келлог, какую выгоду может извлечь Компания из меха Пушистиков?
В полдень вернулись аэроджипы: сначала Мейлина, потом Келлога. Все прошли в дом. Через час перед лагерем Келлога совершил посадку полицейский кар, доставивший Джорджа Ланта и Ахмеда Кхадру. Келлог вышел наружу, поговорил с ними, а затем повел их в жилую хижину. Спустя полчаса лейтенант и его помощник подняли свой кар и, перелетев через ручей, совершили посадку на лужайке. Пушистики в надежде получить обещанные свистки, побежали встречать их и повели в гостиную. Лант и Кхадра сняли береты, но не торопились расстегивать портупеи.
— Мы отправили вашу посылку, Бен, — сказал Лант. Он сел и посадил себе на колени Златовласку. Золушка устроилась рядом. — Джек, что надо здесь людям, обосновавшимся за ручьем?
— Вы еще не поняли этого?
— О, их помыслы можно увидеть за милю против ветра. А на первом месте стоит Борч. Хотелось бы мне посмотреть на его пальчики. Держу пари, они хранятся не в нашей картотеке. Все они, как машинка в уборной, хотят что-то скрыть и в то же время боятся делать это. Когда мы были там, говорил один Келлог. Каждый, кто пытался что-нибудь сказать, сразу те замолкал под его взглядом. Келлог не любит ни вас, Джек, ни вас, Бен, а самое главное, он не любит Пушистиков. Большинство из них не любят Пушистиков.
— Сегодня утром я уже высказал вам свою точку зрения, — сказал Рейнсфорд. — Они не хотят, чтобы открытия на этой планете делались без участия Компании. Это отнюдь не делает им чести. Вспомните, что стало с людьми, которые нашли первый солнечный камень.
Джордж Лант помрачнел, задумался и нахмурился.
— Я не думаю, что дело только в этом. Когда мы говорили с этими людьми, они довольно свободно признали, что вся честь открытия Пушистиков принадлежит только вам. Но Келлог не считает, что это очень ценное открытие. Он много спрашивал о вас, Джек. И к тому же задал несколько вопросов, словно проверяя мои умственные способности. — Лант нахмурился еще больше. — Как бы мне хотелось спросить его кое о чем — под детектором лжи!
Келлог не хочет, чтобы Пушистиков признали разумными. Если их не признают... то они будут просто пушными зверями. Джек представил себе откормленное общество вдов высокопоставленных лиц Земли и Бальдура, которые прогуливаются, обернув вокруг своей жирной туши шкурки Маленького Пушистика и Мамочки, Майка и Майзи, Ко-Ко, Златовласки и Золушки. К его горлу подступила тошнота.
7
Во вторник алое солнце вскарабкалось на тяжелое медное небо. Воцарились жара и безветрие. Пушистикам, разбудившим папочку Джека своим пересвистыванием, это не понравилось, они были раздражены и беспокойны. В конце концов, может быть, просто пойдет дождь. За завтраком Бен сказал, что слетает в свой лагерь и привезет некоторые вещи, которые он не захватил сразу, а сейчас они ему нужны.
— Я прихвачу охотничье ружье, — сказал он. — Может быть, удастся подстрелить зебролопу. Я думаю, немного свежего мяса нам не повредит.
Позавтракав, Рейнсфорд забрался в свой аэроджип и улетел. Мейлин и Келлог важно прогуливались перед своим лагерем и разговаривали. Когда появились Рут Ортерис и Герд ван Рибик, они остановились и прервали разговор. Затем, перебросившись с ними несколькими словами, Герд и Рут поднялись по тропинке.
Пушистики, бродившие по траве в поисках креветок, заметили их. Маленький Пушистик, Ко-Ко и Златовласка побежали навстречу. Рут подхватила Златовласку на руки, а Ко-Ко и Маленький Пушистик побежали впереди. Пришедшие поздоровались с Джеком, допивающим кофе. Рут вместе с Златовлаской села в кресло, Маленький Пушистик вспрыгнул на стол и стал выискивать сладости, а когда Герд растянулся на траве, Ко-Ко уселся на ею груди.
— Златовласка — мой любимый Пушистик, — сказала Рут. — Она приятнейшее существо. Конечно, все они довольно милы. Здесь они так нежны и доверчивы, однако в лесу они очень пугливы.
— Да, в лесу у них нет папочки Джека, присматривающего за ними, — сказал Герд. — Я думаю, они очень нежны друг с другом, но у них там много врагов, которых они боятся. Вы знаете, в этом есть какие-то предпосылки для разума. Он развивается у некоторых небольших животных, сравнительно беззащитных, живущих в окружении больших и опасных врагов, которых они не могут обогнать или победить. Поэтому, чтобы выжить, они должны мыслить. Так было с нашими отдаленными предками и с Маленькими Пушистиками, которые решили свою альтернативу — стать разумными или исчезнуть.
Рут, казалось, встревожилась.
— Герд, доктор Мейлин не нашел абсолютно ничего, что бы указывало на их разум.
— О, Мейлин, будь он проклят! Я думаю, он намеренно пытается доказать, что Пушистики неразумны.
Рут испуганно посмотрела на него.
— С тех пор как он появился здесь, это так и лезет из него. Вы психолог, поэтому не говорите мне, что не видите этого. Вероятно, если Пушистиков признают разумными, это опровергнет какую-нибудь его теорию, а он думает только о себе. Ему не хочется этого признавать, ему это не нравится. Вы видите, что с самого начала он интеллектуально и морально стал бороться против этой идеи. Но ведь они целый год могут сидеть с карандашом и линейками, высчитывать дифференциальные уравнения и ничего их не убедит.
— Доктор Мейлин пытается... — раздраженно начала Рут, но затем остановилась. — Джек, простите нас. Мы не хотели затевать здесь этот спор. Мы пришли, чтобы наблюдать за Пушистиками. Что ты нашла, Златовласка?
Златовласка играла серебристым брелком, висевшим на шее Рут. Она поднесла его к уху и наслаждалась, встряхивая его. Он издавал мелодичный звон. В конце концов она подняла его вверх и спросила:
— Уиик?
— Да, подружка, можешь взять его. — Рут сняла цепочку с шеи и, сделав на ней три петли, надела ее на голову Златовласки. — Теперь это твоя собственность.
— О, вы не должны давать ей подобные вещи.
— А почему нет? Это дешевая побрякушка. Хлам. Джек, вы были на Локи и знаете, что это такое. Я носила ее только потому, что она у меня была, а Златовласке она нравится больше, чем мне.
В соседнем лагере поднялся аэроджип и завис возле них. Ею пилотировал Юан Джименз. Мейлин высунул голову из окна и предложил Рут лететь с ними, предупредив Герда, что Келлог вылетит через несколько минут и возьмет его с собой. Когда Рут забралась в джип и тот улетел, Герд сдвинул Ко-Ко, устроившегося у него на груди, и достал из кармана рубашки сигареты.
— Не знаю, какой дьявол вселился в нее, — сказал он, наблюдая за удаляющимся джипом. — Хотя, вероятно, она получила Указание Свыше. Келлог говорит, что Пушистики просто маленькие неразумные животные, — горько заключил он.
— Вы тоже работаете на Келлога, или нет?
— Да. Но все-таки он не навязывает мне своего мнения. Знаете, я подумал, что согласился на эту работу в недобрый час... — он поднялся, подтянул ремень, чтобы сбалансировать вес пистолета, висевшего справа и бинокля — слева, и внезапно сменил тему: — Джек, Бен Рейнсфорд уже отправил свой рапорт на Пушистиков?
— Ну?
— Если нет, то поторопите его.
Продолжать разговор не было времени. Из лагеря за ручьем поднялся джип Келлога и приблизился к ним.
Джек решил оставить посуду и после ленча вымыть сразу всю. По лагерю Келлога бродил Курт Борч, поэтому Джек постоянно следил за Пушистиками и возвращал их, если они приближались к переходному мостику. Прошло время ленча, а Бен Рейнсфорд все еще не вернулся, хотя охота на зебролопу, тем более с воздуха, занимает немного времени. Пока он ел, с северо-востока на бешеной скорости вернулся один из джипов и исторгнул Эрнста Мейлина, Юана Джименза и Рут Ортерис. Им навстречу торопливо вышел Борч. Перебросившись несколькими словами, они все прошли в дом. Немного погодя появился другой джип, летевший даже быстрее первого. Он совершил посадку. Келлог и ван Рибик тоже поспешили в жилую хижину. Больше никого не было видно. Джек пошел в кухню мыть тарелки, а Пушистики — в спальню подремать.
Джек уже вернулся в гостиную, когда в открытую дверь постучал ван Риск.
— Джек, можно с вами поговорить? — спросил он.
— Конечно. Входите.
Ван Рибик вошел и расстегнул ремень. Подвинув стул так, чтобы видеть входную дверь, он сел и положил кобуру с пистолетом на пол у своих ног. Затем, без всякого перехода, он на четырех или пяти языках начал проклинать Леонарда Келлога.
— Ладно, в принципе я с ним согласен, но что же все-таки случилось? — спросил Джек.
— Вы знаете, что собирается сделать этот сын кугхра? — вопросом на вопрос ответил Герд. — Он и этот... — тут он воспользовался языком двойного мира Шиниона, более гнусным, чем Смешанный Язык Земли. — Этот тупоголовый шарлатан Мейлин готовит рапорт, обвиняющий вас и Бена Рейнсфорда в умышленной научной мистификации. Вы якобы сговорились с Рейнсфордом, обучили Пушистиков некоторым трюкам и сами изготовили артефакты, чтобы Пушистики были признаны разумными существами. Джек, если бы это проклятое богом дело не было так зловонно и презренно, оно могло бы стать величайшей шуткой века!
— Они хотят, чтобы вы тоже подписали этот рапорт?
— Да. Я сказал Келлогу, что он может... — то, что может сделать Келлог, было ужасным и физически невозможным. Герд снова начал ругаться, а затем закурил сигарету и немного успокоился. — А произошло вот что. Келлог и я прошли вверх по ручью, туда, где вы работали, а затем свернули на равнину, к источнику. Так вот, среди упавшего строевого леса мы обнаружили лагерь Пушистиков. Возле него мы нашли маленькую могилку, в которой Пушистики похоронили одного из своих соплеменников.
Джек ожидал чего-то подобного. И все же это сообщение поразило его.
— Вы хотите сказать, что они хоронят мертвецов? Как выглядит могилка?
— Небольшая каменная пирамида, имеющая в основании три стороны, примерно по полтора фута каждая, и около фута высотой. Келлог сказал, что это просто туалетная яма, но я был уверен в том, что это такое на самом деле. Я вскрыл ее. Завернутого в траву Пушистика они сначала присыпали землей, потом завалили камнями, а сверху сложили пирамиду. Это была искалеченная кем-то самка, возможно, ее искалечил кустарниковый домовой. Вот, возьмите, Джек. Они положили туда ее инструмент.
— Они хоронят мертвых! Что делал Келлог, когда вы вскрывали могилу?
— Трясся поблизости. Я сделал снимки могилки и, как осел, распространялся о том, как важно это открытие и как оно доказывает их разумность. А он вызвал второй джип и приказал им немедленно возвращаться. Как только Келлог рассказал им о том, что мы обнаружили, Мейлин вскинул свай белый рыбий живот и поинтересовался, что мы сделали для сокрытия этого. Я ответил ему, и Келлог выставил меня. Они не рискнут признать Пушистиков разумными.
— Потому что Компания хочет торговать мехом Пушистиков?
Ван Рибик с удивлением посмотрел на Джека.
— Мне это и в голову не приходило. Да и им, по-моему, тоже. Нет. Просто, если Пушистиков признают разумными существами, права Компании автоматически станут недействительными.
Джек выругался.
— Ах я дряхлый, выживший из ума старикашка! Боже мой, я же знаю колониальные законы, я побывал на большем количестве пограничных планет, чем вам лет. И я даже не подумал об этом, а это, видимо, и есть настоящая причина. Что же теперь, Герд? Вы с Компанией или против?
— Против. В банке у меня достаточно денег, чтобы вернуться на Землю, да еще я кое-что могу получить за свой бот и некоторые другие вещи. Ксенобиологу можно не бояться безработицы. Например, можно пойти по стопам Бена. А когда я вернусь на Землю, я все выложу об этой сделке!
— Если вернетесь. Прежде чем вы подниметесь на борт корабля, с вами может произойти какой-нибудь несчастный случай. — Джек на мгновение задумался. — Вы знаете геологию?
— Немного; я исследовал ископаемые. Я также немного палеонтолог и зоолог. Что дальше?
— Что вы скажете на предложение остаться здесь и вместе со мной искать останки медуз? Мы не можем действовать быстрее, но пока я работаю в одном месте, вы сможете разведать другое. Кстати, вдвоем мы сможем дольше оставаться в живых.
— Что вы имеете в виду, Джек?
— Разве я этого не сказал?
Ван Рибик поднялся и протянул руку. Джек обошел вокруг стола и пожал ее. Затем он вернулся назад и надел свою портупею.
— Возьмите оружие. Вероятно, ружье есть только у Борча, но...
Ван Рибик застегнул ремень, затем достал пистолет и проверил, как патроны входят в патронник.
— Что будем делать? — спросил он.
— Ну, попробуем не переступать рамки закона. А сейчас я вызову полицейских.
Он набрал код на устройстве связи. Экран засветился, и на нем появился вид полицейского поста. Сержант узнал Джека и улыбнулся.
— Ха, Джек. Как ваше семейство? — спросил он. — Я загляну к вам как-нибудь вечерком посмотреть на них.
— Вы можете увидеть их прямо сейчас. — Ко-Ко, Златовласка и Золушка вышли из спальни. Джек поднял их и поставил на стол. Сержант был очарован. Затем он заметил, что ни Герд, ни Джек не сняли оружия даже дома. Глаза его сузились.
— У вас возникли проблемы, Джек? — спросил он.
— Есть небольшая проблемка. Однако она может превратиться в большую. У меня здесь гости, которые злоупотребляют моим гостеприимством. Я бы хотел их выставить. Если сюда прибудет пара человек в голубых мундирах, это поможет мне сохранить несколько патронов.
— Я понял вас. Джордж предупреждал, что вы можете пожалеть о приглашении этой шайки в свой лагерь, — сказал он. — Вы поняли меня, Три? У Джека Хеллоуэя небольшая неприятность — незаконное поселение. Да, ну и что? Он предоставил им эту возможность, а теперь передумал. Они дали ему для этого повод. Да, уверен. Джек Хеллоуэй довольно миролюбив. Хорошо. Идите и поторопите его гостей. Это относится к Кару Три. Говорит Кальдерон. — Он отвернулся от микрофона. — Джек, проследите за гостями около часа.
— Благодарю, Фил. Залетайте как-нибудь вечерком, когда появится возможность отложить оружие.
Джек выключил экран и набрал новый код, вызвав людей Компании на Красном Холме.
— О, привет, Джек. Доктор Келлог удобно устроился?
— Я хочу, чтобы вы запихнули всю вашу банду в шаланду и вывезли ее с моего заднего двора.
— Но он хотел бы остаться здесь еще на пару недель.
— Я изменил свои намерения. После захода солнца его уже не должно быть на моей земле.
Человек Компании встревожился.
— Джек, у вас неприятности с доктором Келлогом? — спросил он. — Он большой человек в Компании.
— Он говорил мне об этом. Однако вы все-таки заберите их отсюда.
Он выключил экран.
— Знаете, — сказал он, — было бы порядочным предупредить Келлога. Как его вызвать?
Герд подошел и набрал один из сложных специальных кодов Компании. На экране появился Курт Борч.
— Я хочу поговорить с Келлогом.
— Доктор Келлог в настоящее время очень занят.
— Проклятье! Передайте ему, что сегодня день вашего переселения. Вся ваша шайка должна покинуть мою территорию до восемнадцати ноль-ноль.
Борч отодвинулся в сторону, и появился Келлог.
— Что за вздор? — раздраженно спросил он.
— Вам приказано переехать. Хотите знать, почему? Герд ван Рибик расскажет вам это; мне кажется, он забыл вам кое-что сообщить.
— Вы не можете выгнать нас. Вы дали разрешение...
— Разрешение аннулировано. Я связался с Майком Хенненом на Красном Холме; он выслал шаланду за вашими пожитками. Лейтенант Лант тоже выслал пару полицейских. Надеюсь, когда они прибудут, вы уже погрузите свои личные вещи в аэробот.
Пока Келлог пытался объяснить, что его неправильно поняли, Джек отключил экран связи.
— Кажется, все. По крайней мере, до захода солнца, — добавил он. — А сейчас рискнем нарушить правила и вспрыснуть наше новое партнерство. Затем мы выйдем наружу и понаблюдаем за неприятелем.
Когда они вышли и сели на скамейку возле кухонной двери, враги уже начали действовать. Келлог, вероятно, для проверки, связался с Майком Хенненом и полицейским постом, и теперь у нет уже многое было собрано и упаковано. Наконец появился Курт Борч, неся антигравитационный подъемник, и стал сваливать в кучу ящики багажа, а Джименз ходил рядом, уравновешивая груз. Затем Джименз забрался в аэробот, а Борч, переправив груз к нему, вернулся в хижину. Это повторилось несколько раз. Тем временем Келлог и Мейлин обменивались взаимными упреками. Из дома, неся портфель, вышла Рут Ортерис и села на край стала под навесом.
Никто из них не наблюдал за Пушистиками. Джек вдруг заметил одного, который спускался по тропинке к мостику через ручей. По отблеску серебра на его шее он узнал Златовласку.
— Посмотрите на этого глупого ребенка, — сказал он. — Подождите, Герд, я принесу ее назад.
Он спустился к ручью. Когда он подошел к мостику, Златовласка скрылась за одним из аэрокаров, оставленных перед лагерем Келлога. Едва он приблизился к нему, как послышался звук, которого он не слышал никогда прежде — тонкий пронзительный визг, словно кто-то подтачивал зубья пилы. Почти сразу же после этого закричала Рут:
— Нет! Леонард, прекратите!
Обежав джип, Джек сразу же понял, кто это кричал. Златовласка лежала на земле, ее мех покраснел от крови. Над ней стоял Келлог. Его белые башмаки были окровавлены. Прежде, чем Джек успел подбежать к нему, он ударил ногой по маленькому, истекающему кровью тельцу, и в то же мгновение что-то хрустнуло под кулаком Джека, ударившего Келлога в лицо. Келлог пошатнулся и попытался прикрыться руками. Он издал сдавленный стон, и в это мгновение мозг Джека пронзила идиотская мысль, что тот пытается сказать: «Пожалуйста, не поймите меня неправильно». Захватив левой рукой рубашку Келлога, он снова ударил его кулаком, затем еще раз и еще. Он не мог осознать, сколько времени он избивал Келлога, когда услышал голос Рут:
— Джек! Оглянитесь! Сзади!
Отбросив Келлога, он прыгнул в сторону, одновременно поворачиваясь и доставая свое оружие. В двадцати футах, наставив на него пистолет, стоял Курт Борч.
Едва вытащив пистолет из кобуры, Джек сделал первый выстрел, затем второй. На рубашке Борча расползлось красное пятно, что дало возможность прицелиться для третьего выстрела. Но Борч был уже не в состоянии стрелять. Он выронил пистолет, медленно опустился на колени и упал на живот, ткнувшись лицом в кучу сложенных вещей.
Подоспевший ван Рибик сказал:
— Джименз, поднимите руки. И вы, Келлог, тоже.
Упавший Келлог попытался встать. Из его носа хлестала кровь, и он пытался остановить ее, прижав рукав куртки к носу. Встав, он повернулся и ткнулся в Рут Ортерис, которая раздраженно и оттолкнула его от себя. Затем она подошла к маленькому раздавленному тельцу и опустилась на колени. На шее Златовласки едва слышно звякнул серебряный колокольчик. Рут заплакала.
Вылезший из аэробота Юан Джименз в ужасе смотрел на труп Курта Борча.
— Вы убили его! — обвиняюще заорал он. Затем, что-то пробормотав себе под нос, он вдруг побежал к дому.
Герд ван Рибик выстрелил, и пуля впилась в землю у его ног.
— Стойте на месте, Юан, — сказал Герд, — или лучше помогите доктору Келлогу; он, кажется, немного пострадал.
— Вызовите полицейских, — сказал Мейлин. — Рут, идите вы; они не станут стрелять в вас.
— Не беспокойтесь. Я уже вызвал их.
Джименз вытащил из кармана кусок тряпки, оказавшийся носовым платком, и попытался остановить кровь, текущую из носа его начальника. Келлог пробовал объяснить Мейлину, что он ничего не мог поделать.
— Этот звереныш напал на меня... Он пытался поранить меня своим дротиком...
Рут посмотрела на него снизу вверх. Все Пушистики столпились вокруг Златовласки; они, вероятно, прибежали сразу же, как только услышали крик.
— Она подошла к нему и подергала его за брюки, привлекая внимание, — сказала Рут. — Она хотела, чтобы он полюбовался ее украшением, — голос Рут прервался. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжать. — А он ударил ее ногой и затоптал до смерти.
— Помолчите, Рут, — приказал Мейлин. — Существо атаковало Леонарда; оно могло серьезно ранить его.
— Так это и было! — все еще держа кусок тряпки у коса, Келлог приподнял брючину и показал шрам на ноге. Так можно было поцарапаться о шиповник. — Посмотрите сами.
— Да, вижу, ну и что? Я видела, как вы ударили ее ногой и прыгнули на нее. А все, что она хотела, это показать зам свою новую игрушку.
Джек начал раскаиваться, что сразу же не пристрелил Келлога. Пушистики попытались поставить Златовласку на ноги. Поняв, что это бесполезно, они снова опустили труп и согнулись над ним, издавая мягкое жалобное уиканье.
— Ладно, но когда сюда прибудут полицейские, вы молчите, — сказал Мейлин. — Я сам им все расскажу.
— Запугиваете свидетелей, Мейлин? — сказал Герд. — Вспомните, что на полицейском посту есть детектор лжи, — он заметил, что Пушистики подняли головы и смотрели на юго-восток. — А вот и полиция.
Однако это был аэроджип Бена Рейнсфорда, с одной стороны которого была привязана туша зебролопы. Он сделал круг над лагерем Келлога и быстро совершил посадку. Едва джип коснулся земли, как Рейнсфорд, держа пистолет наготове, выпрыгнул из него.
— Что случилось, Джек? — спросил он, затем внимательно посмотрел на Златовласку, Келлога, Борча и пистолет возле его тела. — Я предвидел это. Кто-нибудь из них должен был поднять на вас оружие; они называют это самоубийством.
— Примерно так оно и есть. Кстати, у вас в джипе есть кинокамера? Снимите Борча и Златовласку. А затем приготовьтесь, и если Пушистики начнут что-нибудь делать, снимайте их. Думаю, вы не разочаруетесь.
Рейнсфорд недоуменно пожал плечами и пошел к джипу за камерой. Мейлин сказал, что как человек, имеющий патент доктора медицины, он обязан осмотреть Кейлога. Герд ван Рибик проводил его в дом за медицинским инструментарием для оказания первой помощи. Когда они снова появились в дверях, сначала Мейлин, а за ним Герд с автоматическим пистолетом в руках, возле аэроджипа Рейнсфорда спустился полицейский кар. Но это был не Кар Три. Из него выпрыгнул лейтенант Лант с расстегнутой кобурой. Ахмед Кхщра говорил с кем-то по радио.
— Что случилось, Джек? Почему не дождались нас?
— Этот маньяк напал на меня и убил человека! — крикливо начал Келлог, указывая на труп Борча.
— Вас тоже зовут Джек? — спросил Лант.
— Меня зовут Леонард Келлог. Я шеф отдела Компании...
— Тогда помолчите, пока вас не спросят. Ахмед, вызови пост, пусть пришлют Кнаббера и Юримитси со следственным оборудованием, и узнай, что задержало Кар Три.
Мейлин открыл аптечку первой помощи. Герд на виду у полицейских убрал пистолет в кобуру. Келлог, еще державший сырую тряпку у носа, продолжал вопить:
— Он убил человека, заберите его! Почему вы его не арестовываете?
— Джек, уберите их куда-нибудь, чтобы ни мы их, ни они нас не слышали, — сказал Лант. Он взглянул на Златовласку. — Что здесь произошло?
— Смотри, лейтенант! У него пистолет! — предостерегающе крикнул Мейлин.
Они отошли и сели на антигравитационный генератор одного из арендованных джипов. Джек начал рассказ с визита Герда ван Рибика.
— Да, я и сам подумывал об этом, — с отвращением сказал Лант. — Но я не думал, что они взорвутся так быстро. Дьявол! Ладно, продолжай.
Он дослушал рассказ Джека и спросил:
— Вы ударили Келлога, когда он топтал Пушистика. А вы пытались его остановить?
— Нет. Вы правы. Если хотите, можете наказать меня за это.
— Да, хочу, и я накажу всю эту банду. А этот малый, Борч, уже держал оружие в руках, когда вы повернулись? Больше ничего не говорите, Джек. Это была просто самооборона. Как вы думаете, кто-нибудь из этой банды будет говорить правду без детектора лжи?
— Думаю, Рут Ортерис.
— Пришлите ее сюда, если вам не трудно.
Рут сидела с Пушистиками, а возле нее с камерой наготове стоял Рейнсфорд. Пушистики раскачивались и заунывно уикали. Рут кивнула, поднялась и пошла туда, где ее ожидал Лант.
— Что здесь случилось, Джек? — спросил Рейнсфорд. — И на чьей он стороне? — он кивнул в сторону ван Рибика, стоявшего позади Келлога и Мейлина и державшего руку на кобуре.
— На нашей. Он оставил Компанию.
Он снова начал рассказывать случившееся, но не успел он кончить, как в зоне видимости появился Кар Три. Свободное пространство перед лагерем Келлога переполнилось. Джек надеялся, что рабочая группа Майка Хеннена на время останется в стороне. Лант, закончив с Рут, поговорил с Джимензом, Мейлином и Келлогом. Затем он и один из прилетевших на Каре Три направились туда, где стояли Джек и Рейнсфорд. Заметив это, к ним присоединился Герд ван Рибик.
— Джек, — начал Лант, — Келлог обвиняет вас в убийстве. Я говорил, что это была простая самооборона, но он и слушать не хочет. Так что по закону я вынужден вас арестовать.
— Прекрасно, — Джек расстегнул ремень с кобурой и передал его Ланту. — Теперь, Джордж, я выдвигаю обвинение против Леонарда Келлога. Я обвиняю его в незаконном и неоправданном убийстве разумного существа, исконной уроженки планеты Заратуштра, известной под именем Златовласка.
Он взглянул на маленькое раздавленное тельце и шестерых Пушистиков, которые оплакивают его.
— Но, Джек, они же не признаны разумными существами.
— Разумное существо не то, которое признали разумным, а то, чей процесс мышления стоит на уровне разума.
— Пушистики разумные существа, — сказал Рейнсфорд. — Это мнение квалифицированного ксенобиолога.
— Двух ксенобиологов, — добавил Герд ван Рибик. — Это тело разумного существа. А это, человек, который убил его. Вперед, лейтенант, делайте свое дело!
— Эй! Подождите минутку!
Пушистики поднялись, просунули свои инструменты под тельце Златовласки и подняли его на стальных древках. Как только Золушка подняла орудие своей сестры и пошла вперед, Бен Рейнсфорд нацелил свою камеру на эту траурную процессию. Пушистики несли тельце к дальнему углу опушки, подальше от лагеря. Рейнсфорд опустил камеру и торопливо пошел за ними, боясь пропустить что-нибудь интересное.
Они опустили тело. Майк, Майзи и Золушка начали копать, остальные разошлись собирать камни. Сзади подошел Джордж Лант. Он снял берет и держал его в руках. Когда маленькое, завернутое в траву тельце было опущено в могилку, он скорбно склонил голову.
Едва последний камень был уложен на вершину пирамиды и церемония похорон закончилась, Джордж надел берет, вытащил пистолет и проверил патронник.
— Ну, что ж, Джек, — сказал он. — Теперь я могу арестовать Леонарда Келлога за убийство разумного существа.
8
Джека Хеллоуэя и раньше отпускали под залог, но никогда с него не брали так много. Это было почти все его состояние. Но когда он вывалил на стол перед Джорджем Лантом из мешочка пылающие от тепла его тела солнечные камни и попросил того отобрать несколько из них на сумму в двадцать пять тысяч солей, глаза Лесли Кумбеса расширились, а челюсть Мохаммеда Али О'Брайена отвисла.
Лесли Кумбес взглянул на бутылку виски в своей руке и потянулся в шкаф за другой. Одна для Гуса Бранхарда, другая для остальных. Здесь было широко распространено мнение, что именно благодаря виски Густав Адольфус Бранхард практиковал очень редко, защищая, в основном, вооруженных бродяг и похитителей степняков. Но это было не так. Никто на Заратуштре не знал причины этого, но это было не виски. Виски было только орудием, при помощи которого Гус Бранхард обретал ясность мысли.
Он сидел в самом большом кресле гостиной, но все же оно было мало для него. Лицо этого человека было украшено взъерошенными рыжими волосами и спутанной рыжей бородой. Он был одет в выцветшую грязную куртку с обоймой для винтовочных патронов на груди, а вместо рубашки — разорванная майка, из-под которой тоже торчали рыжие волосы. Между нижней частью ею шорт и верхней частью потрепанных носков тоже были сплошные заросли волос. На одном его колене сидела Пушистик-Мамочка, на другом — Майк и Майзи, а на его голове устроился Малыш. Едва увидев Гуса, Пушистики сразу же признали его. Наверное, они подумали, что это Большой Пушистик.
— Аах! — громыхнул он, едва бутылка появилась возле него. — Только в надежде на это и стоит жить.
— Ладно, только не давайте пробовать ребятишкам. Маленький Пушистик уже пытался закурить трубку, и я не хочу, чтобы у них в семье появился алкоголик.
Гус наполнил стакан. Проделав это на безопасном расстоянии, он быстро перелил в себя от содержимое.
— У вас славная семейка, Джек. Они произведут в суде отличное впечатление, если только Малыш не попытается взобраться на голову судьи. Присяжные, увидев их и услышав рассказ Ортерис, оправдают вас и выразят Келлогу вотум недоверия.
— Я не беспокоюсь об этом. Я хочу не обличить Келлога.
— Лучше побеспокоиться, Джек, — сказал Рейнсфорд. — На слушании дела большинство будет против нас.
Лесли Кумбес, адвокат Компании, слишком быстро прилетел сюда из Мэллори-Порта. Да еще Мохаммед Али О'Брайен, Генеральный Прокурор Компании, выступивший в роли Главного Обвинителя.
Оба они пытались опровергнуть заявление Хеллоуэя о самозащите и выставить Келлога как убившего опасное дикое животное. Когда у них ничего не вышло, они объединились против Пушистиков. После этого было высказано недовольство судом. Лейтенант Лант в качестве полицейского судьи имел очень ограниченную власть.
— Вы видите, насколько далеко они зашли?
— Надеюсь, вы не хотите, чтобы они преуспели в этом? — мрачно произнес Рейнсфорд.
— Что вы хотите сказать? — спросил Бранхард. — Как вы думаете, что они сделают?
— Не знаю. Это меня и беспокоит. Мы угрожаем Компании Заратуштры, а Компания хочет безопасности, — ответил Рейнсфорд. — Они попытаются сфабриковать что-нибудь против Джека.
— А кто определяет наличие разума? И как? Ну, Кумбес и О'Брайен согласятся принять за доказательство формулу «Речь и разведение огня».
— Ха! — воскликнул Бранхард. — Суд уже утвердил это сорок лет назад, на Мисхии. Дело о детоубийстве. Женщина обвинялась в убийстве собственного ребенка. Ее адвокат опирался на то, что убийством называется лишение жизни разумного существа. Разумное существо — это существо, которое может говорить и разводить огонь, а новорожденный младенец не может этого делать. Ходатайство отклонили. Суд постановил: пока способность говорить и разжигать огонь является единственным доказательством разумности, невозможно утверждать что-либо, не составив законного доказательства отсутствия разума. Если О'Брайен и не знает этого, а я сомневаюсь, что он это знает, то Кумбес знает об этом наверняка, — Бранхард налил себе очередную порцию виски и опорожнил стакан быстрее, чем до него смогли дотянуться окружавшие его разумные существа. — Знаете, что? Держу пари и могу поклясться, что первое, что сделает Хэм О'Брайен, вернувшись в Мэллори-Порт, это внесет отказ истца от иска на оба обвинения. От него примут отказ от иска на Келлога, а обвинение против Джека отправят в суд. Он может сделать эту глупость, но Лесли Кумбес не позволит ему это.
— Но если он уберет из дела Келлога, — сказал Герд ван Рибик, — то на суде Джека никто и слова не произнесет о разуме.
— Я произнесу во весь голос. Вы все знаете колониальный закон. Убийца, несмотря на то, что он совершил уголовное преступление, может выдвинуть обвинение против любого другого лица. Я буду утверждать, что Леонард Келлог убил разумное существо. Джек Хеллоуэй, пытаясь предотвратить это, поступил законно, а Курт Борч, в попытке прийти на помощь Келлогу, сам оказался виновным в уголовном преступлении, и, следовательно, всякое обвинение, выдвинутое против Джека Хеллоуэя, является не обоснованным. Придерживаясь этой точки зрения, я скажу великое множество слов и приведу доказательства разумности Пушистиков.
— Ваши доказательства будут перепроверяться, — заметил Рейнсфорд. — Психологами. Я полагаю, вы знаете, что на этой планете только психологи пользуются привилегиями, дарованными Компанией Заратуштры, — он допил то, что оставалось в стакане, посмотрел на кусочки льда, оставшиеся на дне, и снова налил себе. — Я бы не хотел, чтобы это произошло.
— Уфф! — Вздрогнув от неожиданности, Мамочка-Пушистик взглянула вверх. — Интересно, что сейчас делает Виктор Грего.
Виктор Грего положил на место телефонную трубку.
— Лесли на яхте, — сказал он. — Они сейчас прибудут. Завернут в больницу, чтобы оставить Келлога, и сразу сюда.
Ник Эммерт откусил маленький кусочек тоста. У него были рыжеватые волосы, тусклые глаза и широкое, массивное лицо.
— Должно быть, Хеллоуэй использовал слишком сильное средство, чтобы привести его в порядок, — сказал он.
— Лучше бы он убил его! — раздраженно сказал Виктор Грего и увидел возмущение на лице Главного Резидента.
— Вы действительно хотите этого, Виктор?
— Ни черта я не хочу! — Виктор махнул рукой в сторону проигрывателя, на котором они только что прослушали ленту, переданную с яхты. — Он задира, который удирает, когда запахнет жареным. Знаете, какая эпитафия будет написана на могиле Компании? «ПИНКОМ К СМЕРТИ ОТ ПУШИСТИКОВ БЛАГОДАРЯ ЛЕОНАРДО КЕЛЛОГУ».
Если бы Келлог сохранил голову ясной и избежал столкновения с Хеллоуэем, все было бы отлично. Даже непростительное убийство Пушистика и стрельба Борча были бы не так плохи, если бы не это глупое обвинение в убийстве. Сам же спровоцировал Хеллоуэя, да еще недоволен, что ему набили морду.
Да еще этот человек Келлога, ван Рибик, который вызвал взрыв. Сам я не знаю Рибика, но Келлог-то должен был знать своих подчиненных. Он должен был знать, что можно доверять этому человеку, а что нельзя.
— Но, Виктор, они же не признали Леонарда виновным в убийстве, — сказал Эммерт. — Не за убийство же этого маленького существа...
Пара людей, посланных начальником тюрьмы, могла бы пригласить Леонарда Келлога во двор тюрьмы и пустить ему пулю в затылок, что не было бы большой потерей. Можно было заделать дыру, через которую лились неприятности для Компании Заратуштры, зафрахтовав какое-нибудь судно. К тому же можно было сделать так, чтобы Келлог не появился на суде. Договор о двадцати пяти тысячах солей мог быть аннулирован; это было бы наказанием для Компании. Нет, все же не это было причиной их нежелания суда над Хеллоуэем.
— Виктор, вы хотите, чтобы я ушел, когда они придут? — спросил Эммерт, отправляя в рот очередной ломтик тоста.
— Нет, нет. Сиди. Мы в последний раз работаем вместе. Потом мы будем избегать всего, что может походить на тайный сговор.
— Ладно, к счастью, я кое-что могу сделать, вы знаете, это, Виктор, — сказал Эммерт.
Да, он знал это. В самом наихудшем случае, если права Компании станут недействительными, он мог бы даже повеситься, чтобы спасти если и не Компанию, то хотя бы Виктора Грего. Но если Заратуштра будет переклассифицирована, для Ника все кончено. Его титул, его социальное положение, его синекура, его системы подкупа и приработка, его вымышленные имена, прикрывающие расчетный счет Компании — все вылетит в трубу. Поэтому Ник должен был сделать все, что он мог — как бы мало это ни было.
Он посмотрел на приподнявшийся глобус Заратуштры, слегка поворачивающийся в оранжевом луче прожектора. На Континенте Бета, где Леонард Келлог убил Пушистика по имени Златовласка и Джек Хеллоуэй пристрелил убийцу, которого звали Курт Борч, была полная темнота. К черту такого убийцу! Он мог сделать выстрел в спину, а не позволять убить себя. У Борча альтернатива была не лучше, чем у Келлога. Какое дело завалил! Что он, не мог подобрать для работы людей получше? А Хэм О'Брайен! Нет, он не винил себя за О'Брайена. О'Брайен был человеком Ника Эммерта. К тому же он не обкрадывал Ника.
Коммуникатор, стоявший на столе, звякнул, и женский голос сообщил, что пришел мистер Кумбес со своими спутниками.
— Прекрасно. Проводите их блюда.
Первым вошел Кумбес. Высокий, элегантный, ни тени тревоги на лице. Случись сейчас внезапная бомбардировка или землетрясение, он неизменно остался бы безмятежно спокойным. Выбрав Кумбеса главой адвокатов, Компания нашла лучшее применение его эмоциям. Мохаммед Али О'Брайен был не так высок, не так элегантен и не так спокоен. Его кожа была почти черной — он родился на Агни, под жарким солнцем класса В3. Его лысая голова блестела, а большой нос сопел сквозь заросли лохматых белых усов. Что можно сказать о нем? Он единственный человек на Заратуштре, который может важничать, находясь внизу.
Позади них выстроились остальные участники экспедиции на континент Бета — Эрнст Мейлин, Юан Джименз и Рут Ортерис. Мейлин чуть выдвинулся вперед и высказал сожаление, что с ними нет доктора Келлога.
— Я очень сомневаюсь в этом. Пожалуйста, садитесь. Я боюсь, нам придется много обсудить.
Главный судья мистер Фредерик Пэндервис задумчиво передвинул на несколько дюймов тонкую вазу с брызгами звездных цветов. Он сидел, словно знатное лицо на фотографии. Напротив него находилась белокурая женщина. Он взял из серебряной шкатулки тонкую сигару, заботливо обрезал кончик и закурил. Затем, решив больше не тянуть, он вытащил две объемистые широкие папки и открыл первую из них, помеченную грифом «На судебное разбирательство».
Надо же что-то делать; он всегда говорил себе так перед тем, как приступить к работе. Последнее крупное судебное разбирательство в Генеральном Суде происходило десять лет назад, когда население Мэллори-Порта насчитывало менее пяти тысяч человек. А последнее время он в основном занимался делами о вытравливании клейма на телятах степняков или убийстве кого-нибудь в баре. Наконец к нему попали пять мелких исков, переданных полицейскими судами; но ух лучше это, чем совсем ничего.
Первое дело, конечно, об убийстве. Все, как обычно. Так. Континент Бета, с Пятнадцатого полицейского поста, акт лейтенанта Джорджа Ланта. Посмотрим. Джек Хеллоуэй. Значит, старый Джек сделал очередную зарубку на своем ружье — Долина Холодный Залив, Федерация Горожан, раса Человек Земли. Преднамеренное убийство разумного существа, а именно Курта Борча, Мэллори-Порт, Федерация Горожан, раса Человек Земли, Истец — Леонард Келлог, то же самое. Адвокат, записанный для защиты, — Густавус Адольфус Бранхард. Последними, кого убил Джек Хеллоуэй, была пара головорезов, которые пытались выкрасть его солнечные камни; тогда никто даже не питался подать жалобу в суд. Однако теперь он может попасть в беду. Келлог — администратор Компании. Лучше за это дело взяться самому. Компания попытается оказать давление.
Следующее дело также об убийстве. Континент Бета, с Пятнадцатого полицейского поста. Он прочитал все и моргнул. Леонард Келлог, преднамеренное убийство разумного существа, а именно — самки по кличке Златовласка, абориген, раса Пушистик Заратуштры. Истец — Джек Хеллоуэй, адвокат, записанный для защиты, — Лесли Кумбес. Прочитав это чересчур легкомысленное обвинение, судья засмеялся. Вероятно, это была попытка высмеять жалобу Келлога. На каждой планете законное правосудие должно иметь по крайней мере одного Гуса Бранхарда, чтобы повеселиться. Раса Пушистик Заратуштры!
Затем он внезапно оборвал смех и стал совершенно серьезным, словно сапер, который обнаружил большое количество взрывчатки, снабженное запалом. Он повернулся к экрану связи и набрал код. На экране появился молодой человек в очках, который почтительно приветствовал судью.
— Доброе утро, мистер Уилкинс, — ответил судья. — Сегодня утром на мою голову свалилась пара обвинений в убийстве — на Келлога и Хеллоуэя, оба на Бета-Пятнадцать. Что вы об этом знаете?
Молодой человек улыбнулся.
— О, Ваша Честь, в них много бессмыслицы. Доктор Келлог убил какого-то любимца старого Джека Хеллоуэя, и отсюда все неприятности — а Джек Хеллоуэй может быть очень неприятен, если его задеть. А этот человек, Борч, который, кажется, был личной охраной Келлога, совершил смертельную ошибку, пытаясь направить оружие на Джека. Я удивляюсь, что лейтенант Лант передал эти дела в суд. Мистер О'Брайен записал на оба эти дела отказ истца от иска, так что их можно проигнорировать.
Мохаммед Али О'Брайен знал катаклизм обвинения и импульс, который взорвет детонатор. Ну, что ж, возможно, эти обвинения можно и отклонить; надо только посмотреть, как это сделать.
— Я еще не утвердил отказ истца от иска, мистер Уилкинс, — мягко произнес судья. — Вы можете дать мне прослушать запись об этих делах? Передайте на шестидесятой скорости, я перепишу их. Спасибо.
Он потянулся и отрегулировал запись. Уилкинс, клерк Суда, отвернулся от экрана. В течение полутора минут раздавался пронзительный визг. Запись заняла больше времени, чем он ожидал. Ладно...
В стакане кончился лед, и Леонард Келлог опустил в него еще несколько кусочков. Напиток стал очень холодным, и он добавил бренди. Он никогда не начинал пить так рано. Если он будет продолжать в том же духе, то опьянеет еще до обеда, но что же ему еще остался делать? Он не мог выйти с таким разукрашенным лицом. Во всяком случае, он никуда не собирался выходить.
Все были против него. Эрнст Мейлин, Рут Ортерис и даже Юан Джименз. На полицейском посту Кумбес и О'Брайен обращались с ним словно с недоразвитым ребенком, которого успокаивают в присутствии гостей, а по возвращении в Мэллори-Порт они совершенно игнорировали его. Он быстро выпил, а затем снова положил лед в стакан. Виктор Грего отправил его в отпуск, который будет продолжаться до тех пор, пока не кончится судебное разбирательство, а шефом отдела назначили Мейлина. Говорят, он не должен отвечать за отдел, который работает над доказательствами его невиновности. Ну, может, это и так; правда, это походит на первый шаг к его окончательному изгнанию из Компании.
Он плюхнулся на стул и закурил сигарету. После нескольких затяжек во рту появился нехороший привкус, и он смял ее. Ну, что ему было делать? После тот, как они обнаружили маленькую могилку, он дал понять Герду, что это значит для Компании. Юан и Рут все поняли, но Герд... А когда его вызвал Хеллоуэй и унизил, словно последнего бродягу...
А затем это отвратительное маленькое животное подошло и дернуло его за штаны. Он оттолкнул его — ну, может, и пнул — оно замахнулось на него своим острым копьем, с которым никогда не расставалось. Во всяком случае, никто, кроме сумасшедшего, не мог позволить подобную выходку какому-то животному. И он пнул его снова, а оно завизжало...
В соседней комнате зажужжал зуммер. Возможно, это Виктор. Келлог допил из стакана остатки бренди и заторопился к экрану связи.
Это был Лесли Кумбес. Лицо его ничего не выражало.
— Привет, Лесли.
— Добрый день, доктор Келлог, — в его формальном обращении прозвучал упрек. — Меня вызывал Генеральный Прокурор. Судья Пэндервис не принял отказ истца от иска. Он просмотрел ваши дела и направил их на судебное разбирательство.
— Вы думаете, это серьезно?
— Да, это серьезно. Если вас признают виновным, права Компании автоматически станут недействительными. А если вас беспокоит только ваша судьба, то вас, наверное, приговорят к расстрелу, — он пожал плечами и продолжал. — Теперь я должен сказать вам, что я отвечаю за вашу защиту. В десять тридцать утра зайдите в мою контору. Думаю, к тому времени я узнаю, что они выдвигают против вас. Я буду ждать вас, доктор Келлог.
Он мог сказать и больше, но для официального визита хватило и этого. Леонард бессознательно прошел в другую комнату, сел в кресло и налил стакан бренди. Там был только маленький кусочек льда, но он не стал добавлять еще.
Они привлекают его к ответственности за убийство этого маленького животного, а Хэм О'Брайен говорил, что они не могут этот сделать. Он обещал не допустить суда. Во всяком случае, если они привлекут его и признают виновным, они выведут его и расстреляют за убийство глупого маленького животного, которое он растоптал. Он вновь услышал его крик и почувствовал отвратительную мягкость ею тельца под ногами.
Он опорожнил стакан, налил еще и выпил снова. Затем он, шатаясь и спотыкаясь, подошел к дивану и бросился на него лицом вниз, упав на подушки.
Лесли Кумбес нашел Виктора Грего в его конторе. Там же находился Ник Эммерт. Они оба поднялись, приветствуя его, и Грего сказал:
— Вы слышали?
— Да. О'Брайен сказал мне. Я связался с моим клиентом и сообщил ему. Боюсь, это слегка шокировало его.
— Зато не шокировало меня, — сказал Грего, как только они сели. — Когда Хэм О'Брайен слишком уверен в чем-то, я всегда ожидаю худшее.
— Пэндервис хочет сам заняться этим делом, — сказал Эммерт. — Я всегда думал, что он благодушный человек, но что он пытается сделать сейчас? Перерезать горло Компании?
— Он не против Компании. Но и не за Компанию. Он за закон. Закон гласит, что планета, населенная разумными существами, относится к классу 4 и должна иметь колониальное управление класса 4. Он хочет выяснить, к какому классу относится Заратуштра, и применить соответствующий закон. Если эта обитаемая планета класса 4, то Компания Заратуштры действует незаконно. Прекратить беззаконие — это его работа. Закон — религия Фредерика Пэндервиса, а он ее священник. Вы никогда не увидите, чтобы священник конфликтовал с религией.
Когда он закончил, в воздухе повисла гнетущая тишина. Грего посмотрел на глобус и вдруг понял, что он хоть и гордится этой игрушкой, но настоящие драгоценности хранятся в подвалах банка. А теперь они постепенно уплывают от него. Ник Эммерт был напуган.
— Вчера вы были правы, Виктор. Лучше бы Хеллоуэй убил этого сына кугхры. Может, еще не поздно...
— Все правильно, Ник. Но уже поздно. Мы опоздали во всем. Нам остается только выиграть дело в суде. — Лесли повернулся к Грего: — Чем занимаются ваши люди?
Грего отвел взгляд от глобуса.
— Эрнст Мейлин изучает материалы о Пушистиках, смотрит отснятые фильмы и питается доказать, что они не обладают разумом. Рут Ортерис занимается тем же, только она работает по линии инстинктов и безусловных рефлексов. У нее в лаборатории находится десяток крыс, несколько собак и обезьяна. Ей помогает Генри Стенсон. Он делает ей необходимую аппаратуру и инструменты. Юан Джименз изучает умственные способности земных собак и кошек, Кхолпхов с Фрейна и черных крадунчиков с Мимира.
— А он не может провести какую-нибудь собачью или обезьянью параллель этим похоронам?
Грего ничего не сказал, только покачал головой, Эммерт что-то пробормотал себе под нос, наверное, новое ругательство.
— Не думаю, чтобы это можно было сделать. Я боюсь только одного, как бы эти Пушистики не разожгли в суде костер и не стали обсуждать заседание на языке землян.
Ник Эммерт в панике воскликнул:
— Вы полагаете, что они разумны?
— Конечно. А вы разве нет?
Грего кисло улыбнулся.
— Ник думает, что вы решили доказать это. Но в этом нет необходимости. Будем придерживаться негативных вопросов. Значит, так: Пушистики — разумные существа. Лично я думаю, что, зная это, мы более серьезно отнесемся к своей работе.
— Знаете, я был на коллегии, — весело сказал Эммерт. На его слова никто не обратил внимания, и он добавил: — Первое, что они сделали, это выработали условия.
Грего вопросительно посмотрел на него.
— Лесли, мне кажется, у Ника что-то есть. Какое определение разумного существа они приняли?
— Насколько мне известно, у них ничего нет. Разум — это нечто само собой разумеющееся.
— Что вы скажете о формуле «Речь и разжигание огня»?
Он покачал головой.
— Дело колонии Вискина против Эмили Моррош. 612 а. э. — Он рассказал им о детоубийстве. — Вы знаете, что будут делать ваши люди, вырабатывая приемлемое для суда определение разума? Им придется, не имея под рукой Пушистиков, сравнивать их со всеми известными разумными расами. Я не завидую им.
— Нам надо где-то достать Пушистиков для нашей лаборатории, — сказал Грего.
— Плохо, что мы не можем получить Пушистиков, принадлежащих Хеллоуэю, — добавил Эммерт. — Может, выкрасть их, когда они останутся в лагере одни?
— Нет. Мы не можем так рисковать. — Лесли задумался. — Подождите-ка. Кажется, мы можем получить их. Законным путем.
9
Джек Хеллоуэй заметил, что Маленький Пушистик рассматривает трубку, оставленную им в пепельнице. Он поднял ее и сунул в рот, а Маленький Пушистик, укоризненно посмотрев на него, спрыгнул на пол. Папочка Джек был озадачен: уж не хочет ли Маленький Пушистик тоже курить трубку? Может, это не повредит ему? Он поднял Маленьком Пушистика на колено и предложил ему трубку. Маленький Пушистик затянулся, но не закашлялся: он, вероятно, не вдыхал в себя дым.
— Первым они будут рассматривать дело Келлога, — сказал Гус Бранхард, — и я ничего не могу поделать, чтобы это отменили. Вы понимаете, что это значит? Они будут судить его первым, а Лесли Кумбес будет вести обвинение и защиту, и если они оправдают его, то к доказательствам разума, которые мы представим на суде, они будут относиться предвзято.
Мамочка Пушистик сделала еще одну попытку перехватить у Гуса стакан виски, но он опередил ее. Малыш, сидевший на его голове, играл в прятки за его бакенбардами.
— Для начала, — продолжил он, они исключат все, что только смогут, из показаний о Пушистиках. Они многого не смогут опровергнуть, но будут драться за малейшую возможность. Они будут опровергать все, что не смогут исключить. Конечно, с детектором лжи они не смогут лгать, но они будут использовать самообман. Вы высказываете свое предположение, верное или неверное, и детектор лжи не разоблачит вас. Они будут нападать на все показания экспертов и играть словами. А все, что они не смогут исключить или опровергнуть, они будут допускать, но предварительно заявят, что это еще не доказывает разумность.
— Какого черта им еще надо? — взорвался Герд. — Владение энергией, антигравитацией или дистанционным управлением?
— Чтобы вывести Пушистиков из игры, они преподнесут на суде изящное, стройное, педантичное определение разумности и постараются, чтобы его приняли. Поэтому нам надо заранее определить, каким оно будет, и подготовить опровержение. Ну, естественно, дать определение, нужное нам.
— Наверняка их определение будет включать кугхров. Герд, кугхры хоронят своих мертвецов?
— Нет, черт подери. Они их едят. Но имейте в виду, что они предварительно варят их.
— Надо посмотреть, что Пушистики делать могут, а кугхры — нет, — сказал Рейнсфорд. — Так мы получим определение разумности. Помните, что говорила Рут в субботу ночью?
Герд ван Рибик сделал вид, что не желает вспоминать слова Рут и даже слышать о ней. Джек кивнул и повторил ее слова:
— Неразумная смышленость, незаметно переходящая в разум, подобна пунктиру, переходящему в непрерывную жирную линию, или цветочной гамме, становящейся все ярче и насыщеннее.
— Это можно изобразить графически, — сказал Герд. — Вы знаете, эта линия так отчетливо стоит у меня перед глазами, что я соблазняюсь думать о разуме как о результате мутации. Жаль, что мы не можем применить какую-нибудь мутацию из тех, что сократили путь развития на некоторых планетах.
Бен Рейнсфорд начал что-то говорить, но над лагерем завыла полицейская сирена, и он внезапно осекся. Пушистики с интересом смотрели вверх. Они знали, кто это был. Друзья папочки Джека в голубой одежде. Джек подошел к двери и открыл ее, выпустив наружу пучок света.
Кар совершил посадку. Из него выпрыгнули Джордж Лант, двое полицейских и двое в штатском. Оба последних были вооружены. Один из них нес какой-то узел.
— Привет, Джордж. Заходите.
— Мы хотим поговорить с вами, Джек, — мрачно произнес Лант. — По крайней мере, хотят эти люди.
— Конечно. Ну, давайте.
Он отступил в комнату, чтобы пропустить их. Что-то было не так, что-то нехорошее вошло вместе с ними. Кхадра, вошедший первым, встал рядом с Джеком, чуть позади него. Лант огляделся вокруг и остановился между Джеком и оружейной пирамидой, не отводя взгляда от пистолетов, лежавших на столе. Третий, пропустив вперед двух незнакомцев, закрыл дверь и встал возле нее. Неужели суд аннулировал залог и приказал арестовать его, подумал Джек. Незнакомцы — мускулистые люди с тоненькими черными усиками и угрюмыми лицами — внимательно смотрели на Ланта. Рейнсфорд и ван Рибик встали. Гус Бранхард нагнулся вперед, чтобы наполнить свой стакан, но так и не выпрямился.
— Дайте бумагу, — сказал Лант мускулистому незнакомцу.
Тот, что пониже, достал сложенный документ и протянул его.
— Джек, я здесь ни при чем, — сказал Лант. — Я не хочу делать этого, но делаю. Я также не хочу стрелять в вас, но если вы окажете сопротивление, я буду стрелять. Я не Курт Борч, я знаю вас, поэтому никаких случайностей не будет.
— Если вы пришли вручить бумагу, то вручайте ее, — сказал тот, что повыше. — Не трепаться же нам здесь всю ночь.
— Джек, — смущенно сказал Лант, — это ордер на конфискацию ваших Пушистиков, так как они являются доказательствами в деле Келлога. Это представители начальника полиции из Верховного Суда. Им приказано доставить Пушистиков в Мэллори-Порт.
— Разрешите мне взглянуть на ордер, Джек, — все еще нагнувшись, сказал Бранхард.
Лант передал ордер Джеку, а тот — Бранхарду. Гус пил весь вечер, возможно, поэтому он и не вставал, чтобы не показать опьянения. Он быстро просмотрел ордер и кивнул.
— Все в порядке, ордер подписан Главным Судьей, — он вернул бумагу. — У них есть все основания забрать Пушистиков. Возьмите ордер и заставьте их написать расписку. Да пусть они не забудут расписаться и поставить отпечаток большого пальца. Проследите за этим, Джек.
Гус хотел отвлечь его от того, что будет происходить дальше. Меньший из двух представителей сбросил узел. Это были брезентовые мешки. Он сел за пишущую машинку и напечатал расписку, в которой перечислил всех Пушистиков, описал их и подробно отметил, что все они были в добром здравии и не имели никаких повреждений. Один из Пушистиков попытался взобраться к нему на колени, но тут же отчаянно уикнул, когда ею с силой оторвали от рубашки. Представитель закончил свою работу быстрее, чем те, кто ловил Пушистиков. В мешках сидели только три Пушистика. Остальные побежали к своей дверце, но там стоял Лант и закрывал проход каблуками. Увидев это, оба оставшихся Пушистика попытались зарыться в свои постельные принадлежности. Третий полицейский и один из представителей вытащили их оттуда и сунули в мешки.
Ошеломленный и ничего не понимающий Джек встал и выдернул расписку из пишущей машинки. Возник спор. Взорвавшийся Лант велел представителям либо подписать бумагу, либо убираться к черту без Пушистиков. Они подписали, затем макнули свои большие пальцы в чернила и поставили отпечатки, каждый возле своей подписи. Джек, стараясь не глядеть на шесть раздувшихся коричневых мешков и пытаясь не слышать доносившегося из них испуганного уиканья, отдал бумагу Гусу.
— Джордж, разрешите собрать некоторые из их вещей? — спросил он.
— Конечно. Что за вещи?
— Постельные принадлежности. Некоторые игрушки.
— Вы имеете в виду этот ненужный хлам? — меньший из представителей пнул конструкцию из шаров и палочек. Мы получили приказ взять только Пушистиков.
— Вы слышали, джентльмен? — Лант произнес это так, словно выругался. Он повернулся к представителям: — Ну, вы взяли их, что вам еще нужно?
Джек стоял в дверях и смотрел, как они погрузили мешки в аэрокар, влезли в него и улетели. Затем он вернулся в гостиную и сел на стол.
— Они даже не знают, что такое ордер, — сказал он. — Они не знают, почему я не заступился за них. Они думают, что папочка Джек предал их.
— Джек, они улетели? — спросил Бранхард. — И не вернутся? — Он встал, заглянул за кресло и вытащил оттуда маленький комочек белого меха. Малыш поймал его за бороду своими крошечными ручонками и счастливо уикнул.
— Малыш! Они не взяли тебя!
Бранхард освободил свою бороду от его маленьких ручек и передал его Джеку.
— Нет, а в расписку он тоже включен. — Бранхард допил то, что оставалось в стакане, достал сигарету и закурил. — Теперь мы полетим в Мэллори-Порт и вернем остальных.
— Но... но Главный Судья подписал этот ордер. Он не отдаст их обратно только потому, что мы попросим ею об этом.
Бранхард фыркнул.
— Держу пари на все, что угодно, Пэндервис никогда не видел этого ордера. В конторе Главного Судьи валяются пачки подписанных бланков. Если каждый раз, когда они захотят вызвать в суд свидетеля или конфисковать улики, им придется сидеть в приемной, чтобы получить подпись судьи, у них никогда ничего не получится. Если Хэм О'Брайен не подумал запастись этим, то уж у Лесли Кумбеса полная коллекция этих бланков.
— Воспользуемся моим аэроботом, — сказал Герд ван Рибик. — Вы с нами, Бен? Тогда в путь.
Он не мог разобраться в этом. Большие Существа в голубой одежде были друзьями. Они подарили свистки и были очень опечалены, когда хоронили убитую. И почему папочка Джек не взял большое ружье и не остановил их? Не может быть, чтобы он испугался; папочка Джек не боится ничего.
Другие были близко. Они сидели в таких же мешках, в какой поместили и его. Он мог позвать их и услышать ответ. Вдруг он почувствовал холод металла лезвия стального ножа, который сделал для него папочка Джек. Он мог прорезать мешок, вылезти из него и освободить остальных, но сейчас это делать бесполезно. Они были в том предмете Больших Существ, который поднимается в небо, и если он выберется из мешка сейчас, идти будет некуда, и их сразу же поймают. Лучше подождать.
И только одна мысль беспокоила от, он не знал, откуда и куда их везут. Смогут ли они когда-нибудь найти то место, где живет папочка Джек?
Гус Бранхард нервничал и был слишком болтлив, и это тревожило Джека. Он дважды останавливался у зеркала, висевшего в коридоре, чтобы убедиться, что узел на его сером с золотой ниткой галстуке туго затянут и что его черная куртка застегнута как положено. Перед дверью с табличкой «ГЛАВНЫЙ СУДЬЯ» он остановился, пытаясь подавить желание взбить свою недавно вымытую бороду.
В личных апартаментах Главного Судьи находились два человека. Он видел Пэндервиса один или два раза, но их дороги никогда не пересекались. У судьи было доброе, аскетическое лицо человека, который живет в мире со своей совестью. У него был Мохаммед Али О'Брайен. Сначала он удивился, увидев входящих, а затем испугался. Никто никому не подал руки. Главный Судья изящно поклонился и предложил им сесть.
— Теперь, — произнес он, когда все расселись, — мисс Югеторн зачитает вашу жалобу на действия мистера О'Брайена.
— Мы действительно подали жалобу, Ваша Честь, — Бранхард открыл портфель и достал из него две бумаги — ордер и расписку за Пушистиков — и передал их через стол. — Мой клиент и я желаем знать, на каких основаниях Ваша Честь санкционировали эти действия и почему мистер О'Брайен прислал своих людей в лагерь мистера Хеллоуэя, чтобы оторвать этих маленьких существ от их друга и покровителя.
Судья просмотрел бумаги.
— Как вы знаете, мисс Югеторн сняла копии с этих документов, когда вы пришли просить аудиенции. Я ознакомился с ними. Но поверьте мне, мистер Бранхард, эту повестку в подлиннике я вижу в первый раз. Вы знаете, почему подписываются пустые бланки. Это практикуется, чтобы сэкономить как можно больше времени и усилий. До сих пор они использовались только в тех случаях, когда не возникало спорных вопросов. Поверьте, если бы я видел эту бумагу, я никогда бы не подписал ее, — он повернулся к нервничающему Главному Прокурору. — Мистер О'Брайен, — сказал он, — никто не может конфисковать разумное существо как доказательство. Действительно, разумность Пушистиков еще не доказана, но это вполне допустимо. Суд не может допустить, чтобы по его вине пострадало какое-нибудь невиновное лицо.
— И, Ваша Честь, — вмешался в монолог судьи Бранхард, — невозможно отрицать, что Пушистики страдают крайне несправедливо! Безвинные и бесхитростные дети — вот что такое Пушистики. Счастливые и доверчивые маленькие дети, которые до сих пор знали только добро и любовь. Картина их внезапного похищения, запихивание в мешки жестокими и бездумными людьми...
— Ваша Честь! — лицо О'Брайена стало чернее, чем лицо обычного уроженца Агни. — Я не могу слушать слова, какими этот человек характеризует служащих суда. Я протестую.
— Если служащие суда нуждаются в защите, мистер О'Брайен, суд защитит их. Мне кажется, вам сейчас стоит подумать о вашей собственной защите.
— Ваша Честь! Я утверждаю, что действовал только так, как повелевали мне мои обязанности, — сказал О'Брайен. — Пушистики являются единственным ключевым вещественным доказательством в деле Существа против Келлога. Только демонстрация их разумности может подтвердить обвинение Келлога в убийстве.
— Тогда почему вы таким преступным образом подвергли их опасности? — спросил Бранхард.
— Я подверг их опасности? — в ужасе переспросил О'Брайен. — Ваша Честь, я действовал так только потому, что стремился обеспечить их безопасность. Я только хотел, чтобы они появились в суде.
— И забрали их от единственного человека на этой планете, который знает, как с ними обращаться, который любит их так, как мог бы любить собственных детей. Вы подвергли их оскорблению, которое, как вы знаете, может оказаться пагубным для них.
Судья Пэндервис кивнул.
— Я не думаю, мистер Бранхард, что вы преувеличиваете. Мистер О'Брайен, у меня сложилось неблагоприятное мнение о ваших действиях в этом деле. Вы не имели права так обращаться с предполагаемыми разумными существами. Я должен согласиться с той характеристикой преступной безрассудности, какую дал мистер Бранхард вашему поведению. Теперь, говоря беспристрастно, я приказываю вам немедленно доставить сюда Пушистиков и вернуть их под опеку мистера Хеллоуэя.
— Да, конечно, Ваша Честь. — Беспокойство О'Брайена возросло. Его лицо приобрело серо-коричневый оттенок. В такой цвет может окраситься ружейная пирамида из орехового дерева, весь день простоявшая под дождем. — Мне нужен час, чтобы послать за ними и доставить их сюда.
— Вы хотите сказать, что их нет в этом здании? — спросил Пэндервис.
— Ваша Честь, здесь нет необходимого оборудования. Я отправил их в Научный Центр...
— ЧТО?
Джек решил молчать и дать высказаться Гусу. Восклицание буквально вырвалось у него. У Гуса Бранхарда и судьи Пэндервиса одновременно вырвалось такое же восклицание, но никто этот не заметил. Пэндервис наклонился вперед и мягко спросил:
— Мистер О'Брайен, вы относитесь к штату Отдела Научных Изучений и Исследований, созданному Компанией Заратуштры?
— Но у них есть все необходимое оборудование для содержания всех видов живых существ. Они ведут все научные работы для...
Пэндервис богохульно выругался. Бранхард был так ошарашен, словно его собственный портфель вцепился ему в горло и пытается задушить ею. Но он и вполовину не был так испуган, как Али О'Брайен.
— Вы понимаете, — сказал Пэндервис, с явным усилием взяв себя в руки, — что тот, кто выдвинул обвинение в убийстве, сам является обвиняемым? Мистер О'Брайен, вы еще раз подтвердили, что мое мнение о вас верно!
— Никто не обвинял Компанию Заратуштры, — угрюмо возразил О'Брайен.
— Официально нет, — согласился Бранхард. — Но разве Леонард Келлог не руководил Научным Отделом Компании Заратуштры?
— Доктора Келлога освободили от его обязанностей. Он ожидает результатов суда. Отдел сейчас возглавляет доктор Эрнст Мейлин.
— Главный научный свидетель защиты; я не вижу принципиальной разницы.
— Но мистер Эммерт сказал, что все будет нормально, — пробормотал О'Брайен.
— Джек, вы слышали это? — спросил Бранхард. — Запомните. На судебном заседании вы засвидетельствуете это. — Он повернулся к Главному Судье: — Ваша Честь, может, послать за Пушистиками начальника Колониальной Полиции Фрейна? А пока они не вернутся, я бы советовал держать мистера О'Брайена подальше от любых средств связи.
— Это благоразумное предложение, мистер Бранхард. Я выдам вам ордер на конфискацию Пушистиков и ордер на обыск, который тоже может понадобиться. Я думаю, Сиротский Суд не откажется назначить мистера Хеллоуэя законным опекуном этих предположительно разумных существ. Как их имена? Да, они есть в этой расписке, — он приятно улыбнулся. — Видите, мистер О'Брайен, мы спасаем вас от больших неприятностей.
О'Брайен, не будучи слишком умным, продолжал протестовать.
— Но есть и другое дело об убийстве, в котором я выступаю в качестве обвинителя, — начал он.
Пэндервис перестал улыбаться.
— Мистер О'Брайен, я сомневаюсь, чтобы вы когда-либо вели здесь чье-либо обвинение. Я освобождаю вас от всех обязанностей в связи с разбирательством дела Келлога и Хеллоуэя, и если я услышу ваши рассуждения об этом, я выпишу ордер на ваш арест. Причину ареста долго искать не придется. Это обвинение в должностном преступлении.
10
Начальник Колониальной Полиции Макс Фрейн был таким же грузным, как и Гус Бранхард, только значительно ниже ростом. Зажатый между двумя массивными телами на заднем сиденье кара Начальника Полиции, Джек Хеллоуэй созерцал спины двух представителей суда, сидевших впереди, и чувствовал, как по ею лицу расплывается счастливая улыбка. Он летит, чтобы вернуть своих друзей. Маленького Пушистика и Ко-Ко, Майка и Майзи, Мамочку и Золушку. Он перечислял их и представлял, как они будут уикать, бегая вокруг него, счастливые, что вернулись к папочке Джеку.
Кар совершил посадку на верхней площадке Научною Центра Компании. К ним сразу же подбежал полисмен. Гус открыл дверцу и вылез, за ним последовал Джек.
— Здесь нельзя садиться! — крикнул полисмен. — Это стоянка для служебных машин Компании!
Макс Фрейн, возникший позади них, шагнул вперед. Два представителя суда тоже выбрались из машины.
— Какого черта вам надо? — сказал Фрейн. — С этим ордером я совершу посадку где угодно. Уберите его, мальчики, мы не нуждаемся в провожатом.
Полицейский Компании запротестовал, но затем утих и замер между представителями суда. Кажется, до него начало доходить, что Суд Федерации — нечто большее, чем Хартия Компании Заратуштры. А может, он решил, что началась революция.
Контора Леонарда Келлога — теперь Эрнста Мейлина — находилась на первом этаже небоскреба, если считать от стоянки на крыше. Они сошли с эскалатора в холл, заполненный перешептывающимися служащими. Те сразу же замолчали, едва лишь заметили вошедших. Три или четыре девушки выскочили из конторы. Одна из них ткнулась в живот Начальника Полиции Фрейна, другая, выбегая из холла, сшибла с ног одного из представителей суда. Сама контора была пустой. Фрейн взялся за ручку следующей двери и толкнул ее.
Секретарша Келлога — теперь Мейлина — казалось, вошла за секунду до них; она стояла перед столом и что-то бессвязно шептала. Мейлин, начавший подниматься со своего стула, замер, перегнувшись через стол. Юан Джименз, стоящий посреди комнаты, первым заметил их; он дико оглянулся, словно отыскивая путь к бегству.
Фрейн прошел мимо секретарши и подошел к столу. Он показал Мейлину свой значок и передал бумаги. Мейлин внимательно посмотрел на него.
— Но мы держим этих Пушистиков по поручению мистера О'Брайена, — сказал он. — Мы не можем вернуть их без его санкции.
— Это, — мягко произнес Макс Фрейн, — ордер, выданный Главным Судьей Пэндервисом. Что же касается мистера О'Брайена, то я сомневаюсь, что он сможет еще когда-нибудь помочь вам. Я подозреваю, что в настоящее время он находится в тюрьме. ТАМ, — рявкнул он, наклонившись вперед, насколько позволяла его талия, — КУДА Я ЗАПИХНУ ВАС, ЕСЛИ ВЫ НЕМЕДЛЕННО НЕ ДОСТАВИТЕ СЮДА ПУШИСТИКОВ!
Если бы Фрейн внезапно превратился в чертова зверя, это не потрясло бы Мейлина больше, чем только что происшедшее. Он непроизвольно съежился под взглядом Начальника Полиции. Этот взгляд доконал его.
— Но я не могу, — попытался оправдаться он. — Мы точно не знаем, где они находятся в данное время.
— Вы не знаете? — голос Фрейна упал до шепота. — Вы признаете, что держите их здесь, но вы... не знаете... где. НАЧНИТЕ ВСЕ СНАЧАЛА; ПРИКАЖИТЕ ВЕРНУТЬ ИХ!
В это мгновение ожил экран связи. На нем появилась Рут Ортерис, одетая в светло-голубой костюм, сшитый в строгом стиле.
— Доктор Мейлин, что здесь происходит? — спросила она. Пока я ходила завтракать, кто-то разгромил мою контору. Вы еще не нашли Пушистиков?
— Что такое? — воскликнул Джек. Мейлин смотрел на экран и словно кричал: «Рут! Замолчите! Отключайтесь и исчезайте из поля зрения!»
С удивительной скоростью для человека его комплекции Фрейн подлетел к экрану и выставил свой значок.
— Я Начальник Колониальной Полиции Фрейн. Девушка, я хочу, чтобы вы немедленно пришли сюда. Не заставляйте меня посылать за вами; я не люблю этого, да и вам неприятности.
— Сейчас приду, — она отключилась.
Фрейн повернулся к Мейлину.
— Так. — Он больше не играл голосом, в этом больше не было надобности. — Вы будете говорить правду, или нужно применить детектор лжи? Где Пушистики?
— Но я не знаю! — защищался Мейлин. — Юан, расскажите ему; вся ответственность за них лежит на вас. Я даже не видел их здесь.
Джек с трудом справился с охватившим его волнением и медленно проговорил:
— Если с Пушистиками что-нибудь случится, вы оба, прежде чем я покончу с вами, позавидуете Курту Борчу.
— Прекрасно, что вы на это скажете? — спросил Фрейн Джименза. — Начните с того момента, когда вы с О'Брайеном прошлой ночью забрали Пушистиков из Центрального Здания Суда.
— Ладно. Мы доставили их сюда. Я получил сделанные для них клетки и...
Вошла Рут Ортерис. Она не смотрела на Джека, но и не прятала от него взгляда. Она сдержанно кивнула, словно они недавно расстались, и села.
— Что случилось, Начальник Полиции? — спросила она. — Почему вы пришли сюда с этими джентльменами?
— У них ордер на возвращение Пушистиков мистеру Хеллоуэю, — дрожа, проговорил Мейлин, — а мы не знаем, где они.
— НЕТ! — на мгновение лицо Рут превратилось в маску страха. — Нет, когда... — она замолчала и задумалась.
— Я пришел около семи часов, — сказал Джименз, — чтобы дать им пищу и воду, но их уже не было в клетках. Сетка на одной из клеток была разрезана, и Пушистик, находившийся в ней, вышел и освободил остальных. Пройдя через мой кабинет — по пути они устроили настоящий кавардак — они вышли в холл, а где они находятся теперь, мы не знаем. Я даже представить себе не могу, как они ухитрились все это проделать.
Тот, кто строил эти клетки, вероятно, совсем не пользовался своими мозгами. С тех пор как Келлог и Мейлин появились в лагере Джека, Мейлин, должно быть постоянно убеждал себя в том, что это просто маленькие глупые животные. Вероятно, он преуспел в этом и действовал прошлой ночью в соответствии со своими убеждениями.
— Мы хотим посмотреть клетки, — сказал Джек.
— Эй, — Фрейн подошел к открытой двери. — Мануэль!
Вошел представитель суда, пропустив перед собой полицейского Компании.
— Вы слышали, что произошло? — спросил Фрейн.
— Пушистики сломали свою клетку. Но разве они смогут выбраться отсюда, ведь все выходы перекрыты?
— Боже, у нас мало людей для розыска. Идемте.
— Возьмите с собой Хамми, он знает внутреннее расположение лучше, чем мы. Пит, нам надо не менее шести человек. Попросите Чанга, если у него есть свободные люди, пусть пришлет сюда полицейских.
— Подождите минутку, — сказал Джек. Он повернулся к Рут: — Что вы знаете обо всем этом?
— Немного. Я была здесь с доктором Мейлином, когда мистер Грего — а с ним и мистер О'Брайен — вызвал нас и предупредил, что до начала судебного разбирательства Пушистики будут находиться здесь. До их привоза мы оборудовали помещение, а Юан получил клетки. Это все, что было до девяти тридцати. Когда я утром пришла сюда и обнаружила, что Пушистики сбежали, я поняла, что из здания они выбраться не могли, поэтому я пошла в лабораторию и стала готовить оборудование для работы с Пушистиками. Около десяти часов я поняла, что аппаратура окончательно вышла из строя, и, погрузив ее на тележку, я вместе с ассистентом отвезла ее в инструментальную мастерскую Генри Стенсона. Оставив аппаратуру, я сходила позавтракать и вернулась сюда.
Как бы на это отреагировал детектор лжи, подумал Джек. Пожалуй, эту мысль стоит подсказать Максу Фрейну.
— Я останусь здесь, — сказал Гус Бранхард, — может, сумею добиться от этих людей еще чего-нибудь.
— Почему вы не связались с отелем и не рассказали о том, что произошло, Гус? — спросил Джек. — Герд работал здесь. Вероятно, он мог бы помочь в поисках.
— Хорошая идея. Пит, передайте нашим, чтобы по дороге они заскочили в «Мэллори» и захватили его с собой. — Фрейн повернулся к Джимензу: — Идем. Покажите, где вы держали Пушистиков и как они выбрались.
— Так вы говорите, что один из них выбрался из клетки и освободил остальных, — сказал Джек Джимензу, как только они встали на эскалатор. — Вы знаете, кто это был?
Джименз покачал головой.
— Мы не успели подписать клетки.
Это мог быть Маленький Пушистик; он всегда был мозговым центром семейства. Под его руководством у них был шанс спастись. Беда была только в том, что это место было полно опасностей для Пушистиков. Они совершенно ничего не знали о радиации, ядах, электропроводах и других подобных вещах. Конечно, если они на самом деле бежали. Эта мысль начала тревожить Джека.
Проезжая вниз, он в холлах каждого этажа видел служащих Компании, которые держали сети, покрывала и другое снаряжение для ловли. Когда они сошли с эскалатора, Джименз провел их в большую комнату со стеклянными витринами, заставленными чучелами и скелетами млекопитающих Заратуштры. Люди, находящиеся там, заглядывали во все щели, а некоторые даже осматривали витрины. Джек начал думать, что побег был подлинным, а не подстроенным для того, чтобы скрыть убийство Пушистиков.
Джименз провел их к открытой двери в конце помещения. В следующей комнате ночной светильник отбрасывал бело-голубые блики. Возле двери стоял вращающийся стул. Джименз показал на нет.
— Взобравшись на стул, они могли дотянуться до задвижки и открыть дверь, — сказал он.
Защелка была такой же, как и двери в хижине лагеря, только вместо шишечки здесь была обыкновенная ручка. Наблюдая за выходящими, Пушистики могли понять, как она работает. Фрейн потрогал задвижку.
— Не очень туго, — сказал он. — У ваших маленьких приятелей хватит силы, чтобы открыть ее?
Джек попробовал задвижку и кивнул:
— Конечно. К тому же они достаточно умны, чтобы сделать это. Даже Малыш, единственный оставшийся в лагере, был в состоянии понять, как она открывается.
— Но посмотрите, что они сделали с моим кабинетом, — сказал Джименз, поворачивая светильник.
Они устроили там полный беспорядок. Они ничего не взяли, а просто разбросали вещи. Со стола все было сметено на пол, рядом с кучей мусора валялась пустая корзина для бумаг. Увидев все это, Джек улыбнулся. Все верно, побег был настоящим.
— Вероятно, они искали оружие и в процессе поиска устроили этот кавардак. Вероятно, им также не чужда некоторая мстительность. Юан, мне кажется, они не очень-то любят вас.
— Не вините их, — сказал Фрейн. — Лучше посмотрите на клетки.
Клетки находились в помещении, которое было архивом, кладовой и свалкой и располагалось позади кабинета Джименза. Там тоже был замок с защелкой, и Пушистики, подтащив одну из клеток и забравшись на нее, открыли дверь. Сами клетки были около трех футов шириной и пяти длиной. Деревянный каркас крепился к фанерному дну и был обтянут четвертьдюймовой сеткой. Крышки клеток были на петлях. Вместо замков через скобы были просунуты обыкновенные болты с гайками. На пяти клетках гайки были скручены и болты сняты, а шестая была взломана изнутри. В одном углу сеть была срезана с рамы и отогнута, образовав треугольное отверстие, достаточно большое для того, чтобы в него мог пролезть Пушистик.
— Я не могу понять только одного — сказал Джименз, — почему проволока выглядит так, словно ее разрезали.
— Она и разрезана. Начальник Полиции, на вашем месте я бы снял ремень и выпорол вашего представителя. Он забыл обыскать арестованных. Один из Пушистиков спрятал от него свой инструмент, — он вспомнил, как Маленький Пушистик и Ко-Ко в безрассудной попытке спрятаться пытались зарыться в свои постели, а затем рассказал о маленьких лезвиях, выкованных из стальной пружины. — Я думаю, когда его засовывали в мешок, он держал нож в руках, а чтобы его не было видно, он свернулся в клубок.
— К тому же выждал нужный момент и не пустил его в ход прежде, чем удостоверился, что не будет пойман, — добавил Начальник Полиции. — Эта проволока довольно мягкая, и ее без труда можно разрезать. — Он повернулся к Джимензу: — Ваше счастье, что я не могу выполнять обязанности присяжного. Почему вы не бросили все это дело и помешали Келлогу признать себя виновным?
Герд ван Рибик остановился в дверном проеме и заглянул в кабинет Леонарда Келлога. В последний раз он был здесь, когда Келлог вызвал его для обсуждения вопроса о сухопутных креветках. Теперь, стараясь выглядеть незаинтересованным, в кресле Келлога сидел Мейлин. Напротив него развалился Гус Бранхард. Он курил сигару и смотрел на Мейлина так, словно перед ним была дохлая свинья, и он решал вопрос, стрелять в нее еще раз или не надо. Одетый в мундир представитель суда вопросительно повернулся, а затем снова вернулся к изучению тщательно выполненной диаграммы, показывающей соотношение млекопитающих Заратуштры. Для себя он снимал копию. Рут Ортерис сидела в стороне от стола и курила. Она посмотрела вверх, но, заметив, что Герд смотрит на нее как на пустое место, снова опустила глаза.
— Вы не нашли их? — спросил он Бранхарда.
Заросший волосами адвокат покачал головой.
— Джек со своей группой осматривает подвал. Макс в лабораториях психологов приводит в нужное состояние полицейских Компании, которые дежурили прошлой ночью. Они говорят, и детектор лжи подтверждает это, что Пушистики не могли выбраться из здания.
— Они не знают, что возможно для Пушистиков, а что — нет.
— То те самое я ему говорил, — он указал на Мейлина, — но он не ответил мне ничего вразумительного. Он поражен тем, что они сумели выбраться из клеток.
Рут сказала:
— Герд, мы не обижали их. У нас даже в мыслях не было повредить им. Мы поместили их в клетках только потому, что у нас не было для них подходящего помещения, но мы хотели оборудовать специальную комнату, где они могли бы играть вместе... — заметив, что Герд ее не слушает, она замолчала, придавила сигарету в пепельнице и поднялась. — Доктор Мейлин, раз у этих людей нет ко мне больше никаких вопросов, я пойду немного поработаю.
— Герд, у вас нет к ней вопросов? — спросил Бранхард.
Однажды он хотел спросить ее кое о чем очень важном, но теперь он был доволен, что так и не собрался сделать этого. Черт, как будто Компания является ее мужем. К тому же, если бы она вышла за него замуж, но было бы двоеженством.
— Нет. Я вообще не хочу говорить с ней.
Она пошла к двери, но остановилась.
— Герд, я... — начала она, но затем замолчала и вышла. Гус Бранхард посмотрел ей вслед и стряхнул пепел с сигары на пол кабинета Леонарда Келлога — теперь Эрнста Мейлина.
Герд ненавидел ее, и никто не мог заставить его уважать ее, если он этого не захочет. Она должна была предвидеть, что такое может случиться. Умная девушка никогда не ограничится одним мужчиной, она найдет четверых или пятерых на все случаи жизни и будет играть с ними, как кошка с мышами.
Ей нужно немедленно покинуть Научный Центр, но у нее осталось еще одно дело. Она не рискнула идти в свою контору, потому что в лаборатории напротив Начальник Полиции Фрейн опрашивал людей, используя детектор лжи Научною Центра.
Да, но ведь она может воспользоваться экраном связи. Она вышла в дежурку нижнего холла. Дремавший вахтер сразу же узнал ее и забросал вопросами о Пушистиках. Она отмахнулась от него, подошла к экрану и набрала код. После недолгого ожидания на экране появился пожилой человек с бескровным лицом и тонкими губами. Когда он узнал ее, по его лицу пробежала тень досады.
— Мистер Стенсон, — начала она, прежде чем он успел сказать что-нибудь, — аппаратура, которую я сегодня отправила в вашу мастерскую — детекторы реакции — исправна, просто мы допустили ужасную ошибку. Если их начнут ремонтировать, их только испортят.
— Не понимаю, доктор Ортерис.
— Это была обыкновенная ошибка. Вы знаете, все зашли в тупик. Мистер Хеллоуэй, его адвокат и Начальник Полиции Фрейн прибыли сюда и предъявили ордер, подписанный Судьей Пэндервисом. Согласно этому ордеру, нам предписывается вернуть Пушистиков. И никто не может сказать, что нам теперь делать. А неисправность аппаратуры заключалась в ошибке оператора. Поэтому мы заберем ее обратно, вот и все.
— Понятно, доктор Ортерис, — сказал старый мастер на все руки. — Но я боюсь, что аппаратуру уже начали ремонтировать. Мистер Стефансон уже забрал ее, а я в настоящее время не могу связаться с ним. Что вы будете делать, если я не смогу исправить эту досадную ошибку?
— Я заберу ее. Я зайду сама или пошлю кого-нибудь.
Она выключила экран. Старый Джонсон, шеф отдела Синтеза Фактов, попытался задержать ее и задать ей несколько вопросов.
— Сожалею, мистер Джонсон, но у меня нет свободного времени. Я должна немедленно уйти из Дома Компании.
Когда Джек Хеллоуэй вернулся с Гердом ван Рибиком, номер люкс в отеле «Мэллори» был переполнен; слышался шум голосов и вентиляторов, старательно очищающих воздух от табачного дыма. В кучке на полу сидели Гус Бранхард, Бен Рейнсфорд и Пушистик Малыш.
— О, мистер Хеллоуэй! — крикнул кто-то из них. — Вы их уже нашли?
— Нет. Мы сверху донизу облазали весь Научный Центр. С того места, где стояли клетки, они спустились на несколько этажей, вот и все, что нам удалось узнать. Не думаю, чтобы они смогли выбраться наружу: единственный выход на уровне земли охраняется дежурными полицейскими Компании, а с остальных выходов на посадочные площадки просто невозможно спуститься на землю.
— Мистер Хеллоуэй, я не хотел этого говорить, — сказал Бен, — но вы не думали о возможности, что они спрятались в бункере для мусора и их вывалили в энергоконвертор?
— Мы думали об этом. Туда можно попасть только через одну дверь, а она была заперта. Со времени их доставки туда и до начала поисков от мусора не избавлялись, а теперь все, что отправляется в конвертор, тщательно проверяется.
— Хорошо, я рад слышать это, мистер Хеллоуэй, и надеюсь, что все, сказанное здесь, будет приносить радость. Вы остаетесь здесь?
— Да, я буду находиться и в Мэллори-Порте до тех пор, пока не обнаружу их или не получу подтверждения, что их нет в городе. В этом случае я предложу вознаграждение в две тысячи солей за каждого возвращенного мне Пушистика. Через некоторое время мне должны принести размноженные фотографии...
Виктор Грего поднял кувшин с охлажденным коктейлем.
— Еще? — спросил он Лесли Кумбеса.
— Да, спасибо, — Кумбес держал свой стакан до тех пор, пока тот не наполнился. — Так вы говорите, Виктор, что все сделали так, как я советовал, но совет этот оказался плохим.
Даже из вежливости Грего не мог не согласиться с этим. Он только надеялся, что это было не слишком плохо. Лесли не пытался свалить ответственность на других, хотя, если принять во внимание, как Хэм О'Брайен завершил это дело, он мог спокойно так сделать.
— Я заслуживаю наказания, — беспристрастно сказал Кумбес, словно осуждал ошибки, сделанные Гитлером или Наполеоном. — Во-первых, О'Брайен не должен был пользоваться заранее подписанным бланком, а во-вторых, кто мог предположить, что Пэндервис публично признается, что подписал пустые бланки. Ему здорово досталось от прессы.
Он не думал, что Бранхард или Хеллоуэй попытаются опротестовать ордер, он не ожидал, что они будут сопротивляться. Келлог тоже не ожидал, что Джек Хеллоуэй выпроводит его со своей земли. Курт Борч думал, что все, что он сделает с оружием, это вытащит его и помашет им перед носом Джека. А Джименз думал, что Пушистики будут спокойно сидеть в своих клетках.
— Хотел бы я знать, куда они подевались, — сказал Кумбес. — Перерыли все здания, но так и не смогли их обнаружить.
— У Рут Ортерис есть неплохая идея. Поэтому она и ушла из Научного Центра прежде, чем Фрейн смог задержать и допросить ее. Около десяти часов она с ассистентом вывезла на грузовике какую-то аппаратуру. Она считает, что Пушистики могли прицепиться и выехать с ними. Я понимаю, что это звучит довольно невероятно, но, черт побери, все, что предполагают другие, просто невозможно. Я доведу это дело до конца. Может, мы сумеем обнаружить их раньше Хеллоуэя. Но в Научном Центре их нет, это точно. — Его стакан опустел. Он подумал, не наполнить ли его снова, и, приняв решение, налил еще. — О'Брайена надо немедленно отстранить от дела, это возможно?
— Вполне. Пэндервис предоставил ему выбор — либо уйти в отставку, либо его обвинят в должностном преступлении.
— Они на самом деле могут обвинить его или просто пугают? Должностное преступление, возможно, но...
— Они могут обвинить его. А затем они могут воспользоваться детектором лжи. Они спросят его, какие дела он вел в конторе, и... вы знаете, что они могут узнать, — сказал Кумбес. — Конечно, он все еще Генеральный Прокурор Суда; Ник поддержал его. Но если О'Брайен расскажет о любовных связях в Резиденции, Нику не поздоровится.
Теперь о Бранхарде. Он выдвинул иск против Компании и в подтверждение доставил все копии фильмов о Пушистиках. Всемирные Новости набросились на это, словно голодная свинья на желуди, и даже контролируемые нами службы не могут отвлечь их внимание. Я не знаю, кто будет вести эти дела, но кто бы это ни был, он не должен наносить нам ударов. А пока все, что делает Пэндервис, крайне неприятно для нас. Я думаю, для него главное — закон и свидетельские показания, но и они искажаются этой враждебностью. На завтра он назначил встречу мне и Бранхарду. Надо придумать что-нибудь, что бы ему понравилось.
11
Два адвоката медленно поднялись перед вошедшим Главным Судьей. Он ответил на их приветствия, уселся за стал и, потянувшись к серебряной шкатулке для сигар, достал «панателлу». Густавус Адольфус Бранхард взял сигару, отложенную в сторону, и начал сосредоточенно дымить. Лесли Кумбес достал сигарету из своей пачки. Оба они неотрывно смотрели на судью, словно ожидая знака, когда можно будет пустить в ход топоры и рапиры.
— Ну, джентльмены, как известно, у нас на руках два дела об убийстве, и нет ничего для их ведения, — начал он.
— Почему два, Ваша Честь? — спросил Кумбес. — Совершенно легкомысленно обвинять обоих. Один человек убил дикое животное, а другой человека, который пытался убить его.
— Ну, Ваша Честь, я не думаю, чтобы мой клиент был виновен в чем-то по закону или по совести, — сказал Бранхард. — Я хочу, чтобы его оправдали в установленном порядке, — он посмотрел на Кумбеса. — Я думаю, мистер Кумбес тоже должен хотеть, чтобы и его клиента оправдали в суде, ведь он тоже обвиняется в убийстве.
— Я полностью согласен. Невиновные люди, обвиняемые в преступлении, должны быть публично оправданы. Теперь так, сначала я хочу провести судебное разбирательство по делу Келлога, а затем Хеллоуэя. Вы удовлетворены этим решением?
— Совершенно нет, Ваша Честь, — быстро ответил Бранхард. — Вся защита Хеллоуэя основывается на том, что Борч был убит при попытке вступиться за уголовного преступника. Мы готовы доказать это, но мы не хотим, чтобы наше разбирательство было предвзятым.
Кумбес улыбнулся.
— Мистер Бранхард хочет оправдать своего клиента и тем самым осудить моего. Мы не можем согласиться с такой постановкой вопроса.
— Да, я принимаю ваши возражения, но я устраню их. Мы объединим оба дела и проведем одно единственное судебное разбирательство.
На лице Гуса Бранхарда мгновенно появилась улыбка. Кумбесу же эта мысль совсем не понравилась.
— Ваша Честь, я полагаю, вы предложили это в шутку, — сказал он.
— Нет, мистер Кумбес.
— В таком случае, Ваша Честь, это будет самая неправильная — я не хочу заходить слишком далеко и говорить, что это самая неприличная — процедура судебного разбирательства, о какай я когда-либо слышал. Это не дела соучастников, обвиняемых в одном преступлении, это дела двух человек, обвиняемых в разных преступных действиях, и осуждение одного из них будет почти автоматическим оправданием для другого. Я не знаю, кто заменит Мохаммеда О'Брайена, но в глубине сердца я жалею его. Да ведь пока прокурор будет разбивать дело на части, мы с мистером Бранхардом можем уйти и поиграть где-нибудь в покер.
— Хорошо, мистер Кумбес, у нас будет два прокурора. Я клянусь вам и мистеру Бранхарду, что у каждого дела будет свой прокурор. Вы будете обвинять клиента мистера Бранхарда, а он — вашего. Я думаю, это устранит дальнейшие возражения.
Лицо Бранхарда выражало одновременно и рассудительную серьезность, и безрассудство. Он почти мурлыкал, словно большой тигр, получивший лучший кусок козленка. Учтивость Лесли Кумбеса стала слегка нарушаться.
— Ваша Честь, это превосходное предложение, — заявил Бранхард. — Я с величайшим удовольствием буду вести обвинение клиента мистера Кумбеса.
— Все, что я могу сказать, Ваша Честь, это только то, что первое решение было самым неправильным из всего, что мне известно, но и последнее не украсит вашей репутации! — ответил Кумбес.
— Ну, мистер Кумбес, пользуйтесь законом и правом юриспруденции очень осторожно. Я просто не могу найти пункт, по которому можно было бы запретить проведение подобного процесса.
— Держу пари, вы не обнаружите подобного прецедента!
Лесли Кумбес лучше любого другого мог знать, что угодно.
— На какую сумму пари, Лесли? — с лукавым блеском в глазах спросил Бранхард.
— Не давайте ему прикарманивать ваши денежки. В течение часа я нашел шестнадцать прецедентов в двенадцати различных планетных судах.
— Ну, что же, Ваша Честь, — сдался Кумбес, — я надеюсь, вы знаете, что делаете. Вы объединяете два дела в общий гражданский процесс.
Гус Бранхард улыбнулся.
— А что же это еще такое? — спросил он. — Друзья Маленького Пушистика против Привилегированной Компании Заратуштры: я буду действовать как друг неправоспособных аборигенов, чтобы доказать их разумность, а мистер Кумбес в интересах Компании Заратуштры будет оспаривать это, чтобы сохранить права Компании. Все так и будет.
Со стороны Гуса это было невежливо. Лесли Кумбес лишь хотел завершить разговор, будучи уверенным в том, что правам Компании ничего не грозит.
Шел бесконечный поток слухов о Пушистиках, которых видели то здесь, то там, зачастую в разных районах города одновременно. Некоторые сообщения поступали от людей, пытавшихся сделать себе рекламу, другие — от потенциальных лжецов и ненормальных. Наибольшее количество сообщений являлось результатом непреднамеренных ошибок или богатого воображения. Были основания подозревать, что немалая толика этих слухов порождалась Компанией, чтобы запутать розыск. Но та заинтересованность, с которой шли поиски, подбадривала Джека. Кроме того, полиция Компании и департамент полиции Мэллори-Порта, контролируемый Компанией, тоже вели скрытный розыск.
Каждого, кто оказывался в его распоряжении, Макс Фрейн направлял на розыски. Это было не потому, что он испытывал враждебность к Компании, и не потому, что им руководил Главный Судья, просто Начальник Колониальной Полиции был за Пушистиков. Следовательно, к делу подключилась Колониальная Полиция, на которую администрация Ника Эммерта не имела никакого влияния. Полковник Ян Фергюсон, комендант, непосредственно назначенный Колониальной Службой Земли, связался с Максом и предложил свою помощь. Джордж Лант ежедневно звонил с континента Бета и интересовался развитием событий.
Жить в отеле «Мэллори» было дорого, и Джек продал несколько солнечных камней. Скупщики драгоценностей Компании были с ним почти невежливы, а сам он даже не старался быть вежливым. В банке к нему также отнеслись с прохладцей. С другой стороны, офицер Военно-Космических сил, сопровождавший рядовой и младший офицерский состав, спустившийся сюда с Ксеркса, встретив Джека, представился ему, пожал руку и пожелал скорейшего и благополучного исхода дела.
Однажды в одном из куполообразных деловых центров с ним поздоровался пожилой мужчина с седыми волосами, торчащими из-под черного берета.
— Матер Хеллоуэй, я очень огорчился, узнав об исчезновении ваших маленьких друзей, — сказал он. — К сожалению, я ничем не могу помочь вам, но надеюсь, они благополучно вернутся.
— Спасибо, мистер Стенсон, — Джек пожал руку старому мастеру. — Если бы вы могли сделать мне карманный детектор лжи, я бы мог сразу проверить людей, утверждающих, что они видели Пушистиков, и это сэкономило бы мне массу времени.
— Да, я делал портативный детектор лжи для полицейских. Думаю, однако, что вам нужен прибор для выявления психопатов, но это пока невозможно для науки. Если вы все еще занимаетесь поиском солнечных камней, я могу предложить вам разработанный мной усовершенствованный микролучевой сканер и...
Вместе со Стенсоном Джек вошел в его мастерскую, выпил чашку чая и посмотрел сканер. Воспользовавшись экраном связи Стенсона, он вызвал Макса Фрейна. Еще шесть человек утверждали, что они видели Пушистиков.
В течение этой недели фильмы, снятые в лагере, показывались так часто, что интерес к ним пропал. Однако Малыш все еще пользовался популярностью, и через несколько дней Джек нанял девушку, чтобы разбирать свежую почту. Однажды, войдя в бар, Джек остолбенел, увидев Малыша на голове какой-то женщины, но, приглядевшись, понял, что это была только кукла в натуральную величину, привязанная эластичной лентой. За неделю шляпы-Пушистики заполнили весь город. Витрины магазинов были украшены куклами-Пушистиками, выполненными в натуральную величину.
Как-то после полудня, через две недели, к Джеку в отель прилетел Начальник Полиции Фрейн. Джек сел в его кар, и Фрейн сказал:
— Я думаю, пора прекращать поиски. Мы все превратились в глупцов и эксгибиционистов.
Джек кивнул.
— И та женщина, с которой мы разговаривали, оказалась глупой, как пробка.
— Да. За последние девять лет она признавалась в каждом преступлении на планете. И это доказывает, что мы бесполезно тратим время, выслушивая всех их.
— Макс, никто их не видел. Вы думаете, их уже нет в живых?
Полный человек встревоженно посмотрел на него,
— Джек, то, что их никто не видел, еще ничего не значит. Никто не видел даже их следов. Вокруг полно сухопутных креветок, но нет ни одного разбитого панциря. А шесть активных и мобильных Пушистиков должны что-то есть. Они должны были появляться на продуктовых рынках и в продовольственных магазинах, залезать в помещение и грабить. Но ничего этого нет. Полиция Компании прекратила их поиски.
— А я не прекращу. Они должны быть где-то рядом, — он пожал руку Фрейну и вылез из кара. — Вы очень любезны, Макс, и я хочу, чтобы вы знали, что я у вас в долгу.
Он проследил, как улетел кар, затем перевел взгляд на город. Сквозь зелень верхушек деревьев просматривались крыши и купола торговых и деловых центров, центров развлечений и отдыха, а над ними возвышались угловатые сигары небоскребов. Лишенный улиц, основанный на антигравитации город, подобный множеству городов на других планетах, новый город, который никогда не знал наземного уличного движения. Пушистики могут скрываться где-нибудь среди этих деревьев. А может, они все уже погибли, попав в какую-нибудь ловушку, созданную человеком. Он думал о разных смертельно опасных местах, куда они могли забрести. Машины, дремлющие и бесшумные, пока кто-нибудь не нажмет кнопку. Трубопроводы, которые могут быть заполнены без предупреждения водой, паром или ядовитым газом. Бедные маленькие Пушистики, они думают, что город так же безопасен, как и их родные леса, в которых нет ничего хуже гарпии и чертова зверя.
Когда он спустился в номер, Гуса Бранхарда там не было. Бен Рейнсфорд сидел перед экраном и изучал психологический тест, а Герд работал за столом, который притащили специально для него. Малыш сидел на полу и играл яркими игрушками, но едва вошел папочка Джек, он бросил игрушки и подбежал к нему, ожидая, когда его возьмут на руки.
— Звонил Джордж, — сказал Герд. — Они на своем посту тоже завели семейку Пушистиков.
— Да это просто замечательно! — Джек попытался произнести это с восторгом. — Сколько их у него?
— Пять. Три самца и две самки. Они назвали их Живодер, Заморыш, Поедающий Капусту, Колымага Бордена и Бедовая Бабенка.
— Как только полицейским пришло в голову давать подобные клички безобидным Пушистикам?
— Вы не хотите связаться с полицейским постом и посмотреть на них? — спросил Бен. — Малышу они очень понравились. Думаю, он будет не против снова поболтать с ними.
Джек дал уговорить себя и набрал кодовую комбинацию. Они были хорошими Пушистиками, но, конечно, не такими хорошими, как его собственные. По крайней мере, так ему показалось.
— Если ваше семейство не отыщется до судебного разбирательства, Гус может взять в суд наших, — сказал ему Лант. — У вас должно быть какое-то подтверждение ваших слов. Надеюсь, за две недели это семейство многому научится. Посмотрите, что они уже могут делать, а ведь мы их взяли только сегодня после полудня, они у нас здесь меньше суток.
Джек ответил, что к тому времени он надеется найти своих собственных Пушистиков, хотя и понимал, что говорит это без особой убежденности.
Затем вернулся Гус. Он был в восторге от предложения Ланта. Еще один, кто больше не надеялся увидеть в живых Пушистиков папочки Джека.
— Мне здесь больше нечего делать, — сказал Рейнсфорд. — До суда я, пожалуй, вернусь на континент Бета. Возможно, я чем-нибудь смогу помочь в обучении Пушистиков Джорджа Ланта. Будь я проклят, если из всей этой чепухи можно что-нибудь извлечь! — он указал в сторону информационного экрана. — Я не знаю и половины значений этих слов, — он выключил экран. — Но я начал понимать, что если Джименз просто не прав, то Рут Ортерис ошибается. Должно же быть у них хоть немного разума.
— Можно быть разумным и не знать этого, — сказал Гус. — Как в старой французской игре — все говорят, и не знают, что говорят прозой.
— Чем вы думаете заняться, Гус? — спросил Герд.
— Не знаю. Сегодня мне в голову пришла мысль — а что, если махнуть на все рукой и посмотреть, что из всего этого получится?
— Мне кажется, разница заключается в зоне сознания, — сказал Эрнст Мейлин. — Вы, конечно, знаете аксиому, гласящую, что только одна десятая нашей умственной деятельности приходится на уровень сознания. Теперь вообразите себе гипотетическую расу, у которой умственный процесс полностью протекает на уровне сознания.
— Надеюсь, она так и останется гипотетической, — сказал с экрана Виктор Греш, который находился в своем загородном доме. — Они не будут признавать нас за разумных существ.
— По их определениям, мы и не можем быть разумными существами, — сказал Лесли Кумбес, появившийся рядом с Грего. — У них будет свой эквивалент правилу «речь и разжигание огня», основывающийся на способности, которую мы даже представить себе не можем.
Возможно, подумала Рут, они отнесли бы нас к существам, обладающим одной десятой разума. Нет, тогда шимпанзе нужно признать существом, обладающим одной сотой долей разума, а плоского червя — одной миллиардной долей.
— Подождите минутку, — сказала она. — Как я понимаю, вы хотите сказать, что неразумное существо думает, но только подсознательно?
— Правильно, Рут. Оказавшись лицом к лицу с какой-то совершенно новой ситуацией, неразумное существо будет думать, но подсознательно. А в хорошо известной ситуации срабатывает рефлекс или просто привычка...
— Знаете, — сказал Грего, — я думаю, нам удастся доказать, что обряд похорон, который так беспокоит всех нас, они проводят подсознательно, — он замолчал и закурил сигарету. Все выжидающе смотрели на нет. — Пушистики, — продолжил он, — закапывают свои естественные отходы; они делают это, чтобы избежать неприятных ощущений — плохого запаха. Мертвое тело быстро разлагается и плохо пахнет; таким образом, они подсознательно уравнивают его с отходами и тоже закапывают. Все Пушистики носят оружие. Оружие Пушистиков — так же подсознательно — считается частью Пушистиков, следовательно, оно тоже должно быть похоронено.
Мейлин нахмурился. Идея, казалось, понравилась ему, но он просто не мог слишком быстро согласиться с обыкновенным смертным.
— Ну, что ж, мистер Грего, пожалуй, это достаточно безопасное объяснение, — признал он. — Ассоциация совершенно различных вещей, имеющих некоторое очевидное сходство, признается элементом поведения неразумных животных, — он снова нахмурился. — Это МОЖЕТ быть объяснением. Я подумаю над этим.
На другой день это станет его собственной мыслью, в которую Виктор Грего внес некоторые дополнения. Пройдет некоторое время, все забудется, и это станет теорией Мейлина. Грего, по-видимому, был с мим согласен, ибо отнесся к этому так, словно давал задание доработать чужую идею.
12
Бен Рейнсфорд вернулся на континент Бета, а Герд ван Рибик остался в Мэллори-Порте. Полицейские с Пятнадцатого поста сделали для своих Пушистиков стальные инструменты, и скоро сухопутные креветки почти не стали доставлять им неприятностей. Они также изготовили набор маленьких плотничьих инструментов, при помощи которых Пушистики из остатков упаковочных ящиков построили себе дом. Пара Пушистиков появилась и в лагере Бена Рейнсфорда. Он принял их и назвал Флорой и Фауной.
Теперь у всех были Пушистики, а у папочки Джека остался только Малыш. Джек лег на пол гостиной и стал учить Малыша завязывать узлы на обрывке веревки. Гус Бранхард, проводивший большую часть дня в здании суда, и для него как для специального обвинителя был выделен кабинет, развалился в кресле, облачившись в красно-голубую пижаму, курил сигару и потягивал кофе — потребление виски было снижено до двух порций в день — просматривая тексты на двух информационных экранах одновременно и изредка что-то черкая в блокноте. Герд сидел за столом и в попытке извлечь что-либо из символической логики переводил почтовую бумагу. Внезапно он смял листок и с проклятием бросил ею в угол. Бранхард отвернулся от экранов и посмотрел на него.
— Не получается, Герд?
Герд снова выругался.
— Черт побери, как я смогу доказать, что Пушистики могут обобщать? — спросил он. — Как я смогу доказать, что они создают абстрактные идеи? Да провалиться мне в преисподнюю, если я могу доказать, что сам думаю сознательно!
— Все работаете над этой идеей?
— Работал. Это казалось мне неплохой идеей, но...
— Может, нам вернуться к особенностям поведения Пушистиков и преподнести их как доказательство разумности? — спросил Бранхард. — Похороны, например.
— Но они будут настаивать, чтобы мы установили определение разума.
В эго время вспыхнул экран связи. Малыш с любопытством взглянул вверх, а затем снова стал развязывать узел-восьмерку, который завязал Джек. Джек встал и подошел к экрану. Это был Макс Фрейн, и к тому же впервые за время их знакомства начальник полиции был возбужден.
— Джек, вы слышали последние новости?
— Нет. Кого-нибудь обнаружили?
— Боже, да! Все полицейские города охотятся на Пушистиков; они получили приказ стрелять без предупреждения. Ник Эммерт платит вознаграждение в пятьсот солей за каждого живого или мертвого Пушистика.
Джек улыбнулся, но когда до него дошел смысл происходящего, лицо его изменилось. Гус и Герд вскочили, и подбежав к экрану, встали позади него.
— Они жили в лагере скваттеров, находящемся на Восточной Стороне. Один из поселенцев подал иск, что Пушистики жестоко обошлись с его десятилетней дочерью, — сказал Фрейн. — Их доставили в полицейский центр, и там полицейские записали рассказ для Новостей Заратуштры и Всепланетных Известий. Конечно, эти полицейские находятся под контролем Компании. Компания изо всех сил старается раздуть это дело.
— Их допрашивали с детектором лжи? — спросил Бранхард.
— Нет. А городская полиция никого не подпускает к ним. Девочка говорит, что она играла возле дома, а Пушистики набросились на нее и стали избивать палками. У нее многочисленные синяки, перелом запястья и общее нервное потрясение.
— Я этому не верю! Они не могли напасть на ребенка!
— Я хочу поговорить с девочкой и ее отцом, — сказал Бранхард. — Я потребую, чтобы они сделали свое заявление под детектором лжи. Держу пари на что угодно, что это ложное обвинение. А время выбрали правильно: до суда осталась всего неделя.
— Может, Пушистики хотели поиграть с ней, а она испугалась и причинила боль одному из них. Десятилетний ребенок выглядит довольно большим по сравнению с Пушистиками, а если они решат, что находятся в опасности, они будут жестоко сражаться.
Они еще живые и в городе. Это первое. Но они находятся в большей опасности, чем это можно было бы себе представить, это второе. Фрейн спросил Бранхарда, как быстро он может собраться.
— Пять минут? Хорошо, я захвачу вас, — сказал он. — Готовьтесь.
Джек побежал в спальню, которую он делил с Бранхардом. Там он быстро сбросил мокасины и надел сапоги. Бранхард, натягивая брюки поверх пижамы, поинтересовался, куда он собирается.
— С вами. Я найду их прежде, чем какой-нибудь бессовестный сын кугхры выстрелит в них.
— Вы останетесь здесь, — приказал Гус. — Останетесь у экрана связи, а видеоэкран переключите на новости. Но не раздевайтесь. Если мы обнаружим Пушистиков, вы должны быть готовым первым выйти отсюда. Сразу же, как только появится что-нибудь определенное, я вызову вас.
Герд переключил экран на канал новостей. Передавали Всепланетные Известия, открыто финансируемые Компанией и действующие от имени Компании. Рассказывали о жестоком нападении на невинного ребенка, и Джека беспокоило это напористое обвинение. В конце концов, благодаря кому убежали Пушистики? Но даже опытный семантик может охарактеризовать звуки, издаваемые Пушистиками, как угрожающие.
Девочка, Лолита Ларкин, около двадцати одного часа вышла из дома, чтобы поиграть на улице, но внезапно была окружена шестью вооруженными дубинками Пушистиками. Безо всякого повода они повалили ее на землю и жестоко избили. Услышав пронзительный крик, ее отец выбежал из дома и прогнал Пушистиков. Полиция доставила девочку и ее отца, Оскара Ларкина, в Центр, где и был записан их рассказ. Городская полиция и полиция Компании вместе с отрядами горожан прочесывают восточную часть города. Генеральный представитель Эммерт начал действовать немедленно. Он предложил вознаграждение по пятьсот солей за каждого...
— Ребенок лжет, — сказал Джек. — Детектор лжи подтвердит это. Эммерт или Грего, а может оба вместе подкупили этих людей.
— О, это само собой разумеется, — ответил Герд. — Я знаю это место. Трущобы. Рут выполняла там какие-то работы для юношеского суда. — В его глазах отразилась боль. Он на мгновение замолчал, а затем продолжил: — Вы можете нанять там любого за сто солей, особенно, когда его за что-то может привлечь полиция.
Он переключился на частоту Всемирных Новостей. Там передавали репортаж об охоте на Пушистиков. Аэрокар с камерой освещал сверху лачуги и корпуса трущоб. Между ними, словно всклокоченные щетки, извивались шеренги людей. Один раз кар вошел в зону действия пулемета, установленного на земле, но тут же отлетел в сторону.
— О! Я доволен, что меня нет в этой веселой компании! — воскликнул Герд. — Если они увидят что-то и решат, что это Пушистик, половина этой банды в десять секунд перестреляет друг друга.
— Надеюсь, что так оно и будет!
Всемирные Новости были за Пушистиков; комментатор с сарказмом относился ко всему происходящему. Вид ощетинившейся винтовками шеренги сменился изображением Пушистиков, трогательно смотрящих вверх в ожидании завтрака.
— Вот они, — сказал комментатор, — эти ужасные монстры, от которых эти храбрые люди защищают нас.
Через некоторое время засверкали ружья и захлопали выстрелы. Комок подкатился к горлу Джека. Поднявшийся кар осветил место, по которому вели огонь охотники. Через некоторое время стрельба прекратилась и толпа собралась вокруг чего-то белою, распростертого на земле. Джек заставил себя посмотреть на это и облегченно вздохнул. Это был загот, одомашненное трехрогое животное.
— Охо-хо! Какой-то скваттер останется без молока, — засмеялся комментатор. — К тому же это уже не первый за сегодняшний вечер. Общественный Обвинитель — бывший Генеральный Прокурор — в результате этого получит несколько исков к администрации о возмещении ущерба.
— И плюс к ним еще один от Джека Хеллоуэя.
Загудел зуммер экрана связи. Герд включил его.
— Я говорил с судьей Пэндервисом, — едва проявившись на экране, отрапортовал Гус Бранхард. — Он запретил Эммерту выплачивать вознаграждение за Пушистиков. Исключение составляют только те, которые живыми и невредимыми будут доставлены к начальнику полиции Фрейну. Он также предупредил, что до тех пор, пока статус Пушистиков не будет установлен, каждый, кто убьет Пушистика, будет обвинен в убийстве разумного существа.
— Это прекрасно, Гус! Вы видели девочку и ее отца?
Бранхард раздраженно зарычал.
— Девочка находится в больнице Компании. Ее положили в отдельную палату, и доктор никому не разрешает навещать ее. Отец, кажется, находится в резиденции Эммерта. К тому же я не нашел ни двоих полицейских, доставивших их сюда, ни сержанта, который записал жалобу, ни дежурившего здесь лейтенанта. Все удрали. Пара человек Макса пытается найти в трущобах людей, которые вызвали полицейских на место происшествия. Может, из этого что-нибудь получится.
Несколько минут спустя объявили заявление Главного Судьи. Еще через несколько минут группы охотников начали распадаться. Городская полиция и полиция Компании немедленно отсеялись. Большинство штатских, надеющихся получить пятьсот солей за пойманного живого Пушистика, продолжали оставаться на своих местах. Несколько полицейских, вероятно, для контроля, прогуливались среди них. Минут через двадцать объявили, что Эммерт отказывается от выплаты вознаграждения. После этого прожектора, подвешенные в воздухе, были убраны и все разошлись.
Вскоре пришел Гус Бранхард. Едва прикрыв за собой дверь, он начал раздеваться. Сняв куртку и галстук, он плюхнулся в кресло, наполнил стакан виски с содовой и одним глотком опорожнил его, а затем начал стаскивать сапоги.
— Если бы у этого напитка была младшая сестра, я и ее тоже не отказался бы выпить, — пробормотал Герд. — Что случилось, Гус?
Бранхард выругался.
— Все это фальсификация, чтоб им вариться в аду на медленном огне, — он поднял окурок сигары, который забыл, уходя из гостиницы, и снова зажег его. — Мы нашли женщину, вызвавшую полицию. Соседка. Она говорит, что видела, как пьяный Ларкин вернулся домой, а немногого погодя услышала крики девочки. Он всегда бил ее, когда возвращался, а это случалось по меньшей мере пять раз в неделю. Вот она и решила вызвать полицию, чтобы прекратить эти издевательства. Она говорит, что никогда не видела ничего, что было бы даже отдаленно похоже на Пушистиков.
Волнения прошедшей ночи принесли новую серию сообщений о Пушистиках. Джек пришел в кабинет начальника полиции, чтобы опросить людей. Первая дюжина относилась к знакомой уже категории заявлений. Затем он разговаривал с молодым человеком, заявление которого было несколько иного рода.
— Я видел их так же ясно, как вижу вас, не далее чем в пятнадцати футах, — сказал он. — У меня был авто-карабин, и я шел на них, но, черт побери, я не мог выстрелить! Они словно маленькие люди, мистер Хеллоуэй, и они были так напуганы и беспомощны... Я выстрелил в воздух и позволил им исчезнуть прежде, чем их мог заметить кто-нибудь другой, кто не захотел бы стрелять мимо.
— Спасибо, сынок. Дай я пожму твою руку. Ты ведь отказался от своих денег таким образом. Сколько же было Пушистиков?
— Я видел четырех. Я слышал, что их должно быть шесть, но два других могли держаться в стороне, и я не заметил их.
Он отметил на карте это место. Было еще три человека, которые могли действительно видеть Пушистиков. Никто не мог сказать, сколько их было, но все они были точны относительно места и времени. Отметив все это на карте, Джек понял, что Пушистики двигаются на северо-запад, придерживаясь окраины города.
Все еще ругаясь, но уже полушутливо Бранхард пришел на обед в отель.
— Они откопали Хэма О'Брайена и поручили ему постоянно беспокоить нас, — сказал он. — Лесли Кумбес работает над материалом для суда, он оформил на нас множество штатных исков, жалоб и тому подобного. Он даже пытался заставить администратора выселить отсюда Малыша, но я пригрозил обвинением в расовой дискриминации, и это остановило его. Знаете, я от имени Пушистиков написал иск на семь миллионов солей против Компании — миллион за каждого Пушистика и миллион за их адвоката.
— Сегодня вечером, — сказал Джек, — я с двумя представителями Макса улечу на каре. Мы возьмем с собой Малыша и мегафон, — он развернул карту города. — Они, кажется, двигаются вот этой дорогой. К вечеру они должны быть где-то здесь. Надеюсь, Малыш сумеет привлечь их внимание.
Они продолжали этот своеобразный поиск до сумерек, но так ничего и не обнаружили. Малыш замечательно провел время с мегафоном. Когда он уикал в микрофон, снаружи раздавался пронзительный, закладывающий уши звук. Как только он открывал рот, три человека, находившиеся в каре, вздрагивали. Кроме того, этот звук раздражающе действовал на окрестных собак; на протяжении всего полета доносился собачий лай и завывание.
На следующий день поступило несколько рапортов о мелких кражах. Исчезло шерстяное одеяло, сушившиеся на дереве за домом. С кушетки на веранде пропали две подушки. Взбешенная мать доложила, что обнаружила своего шестилетнего сына, играющим с каким-то Пушистиком; когда она бросилась спасать свое чадо, Пушистик поспешно убежал, а ребенок расплакался, Джек и Герд бросились туда. Путаный и приукрашенный воображением рассказ ребенка был точен только в одном: Пушистики были добры с ним и не обижали его.
Когда они вернулись в отель, Гус Бранхард, торжествующий и веселящийся, был уже там.
— Главный Судья поручил мне на суде выполнять функции специальною обвинителя, — сказал он. — Я проведу следствие с целью выяснить причины, повлекшие за собой события прошедшего вечера и ночи. В моей власти задержать слушание дела, вызвать в суд нужных свидетелей и допросить их под детектором лжи. Макс Фрейн получил распоряжение помогать мне. Работа идет к завершению. Завтра мы подключим к этому шефа полиции Дюмона. Может, нам удастся собрать сведения о Нике Эммерте и Викторе Грего, — он громоподобно рассмеялся. — Думаю, это доставит некоторое беспокойство Лесли Кумбесу.
Герд снизил кар и сделал круг над прямоугольной ямой. Она имела пятнадцать футов в длину и двенадцать в глубину. Рядом с ней валялись лопаты, а чуть в стороне стояли две мусорные шаланды. Как только кар совершил посадку, навстречу ему поднялись пять или шесть человек в рабочих комбинезонах и сапогах.
— Доброе утро, мистер Хеллоуэй, — сказал один из них. Это сразу за холмом. Мы ничего там не трогали.
— Пожалуйста, расскажите еще раз, что вы видели. Мой партнер не слышал этого.
Мастер повернулся к Герду.
— Около часа назад мы произвели два взрыва. Один из людей, укрывшихся за краем холма, увидел, как Пушистики выбежали из-под выступа скалы и побежали по этой впадине, — он указал рукой. — Он позвал меня, и, спустившись, я нашел место, где они разбили лагерь. Здесь твердые породы, и поэтому мы используем довольно мощные заряды. Ударная волна испугала Пушистиков, вот они и убежали.
По высокой траве с рассеянными пятнами цветов они подошли к краю холма, миновав серые обнажения пород известняка в форме миниатюрных скал. Под нависающим выступом они обнаружили две диванные подушки, красно-серое шерстяное одеяло и остатки одежды, которые выглядели так, словно их использовали в качестве половых тряпок. Там также были сломанная ложка, старый ржавый нож и некоторые другие металлические предметы.
— Ну, ладно. Я поговорю с людьми, лишившимися одеяла и подушек. Вероятно, Пушистики разбили здесь лагерь прошлой ночью, когда ваша группа уже закончила работу, а сегодня взрывы потревожили их. Вы говорили, что они уходили этой дорогой? — спросил он, указан на ручей, текущий с горы на север.
Ручей был глубокий и быстрый, поэтому Пушистики не могли перейти его вброд. Вероятно, они вернулись к подножию холма. Он записал имена рабочих и поблагодарил их. Если он сам найдет Пушистиков, то на основании полученной информации сможет решить, какое вознаграждение выплатить каждому.
— Герд, если бы вы были Пушистиком, куда бы вы побежали? — спросил он.
Герд взглянул на несшийся к подножью холма поток.
— Выше по течению стоит несколько домов, — сказал он. — Я бы искал их там. Поднявшись по этой лощине, они могут прятаться среди скал, где их не достанут чертовы звери. Конечно, так близко к городу чертовы звери не подходят, но ведь Пушистики этот не знают.
— Нам надо не менее пяти каров. Я вызову дежурного офицера и посмотрю, чем он сможет мне помочь. К сожалению, Макс очень занят. Он по уши влез в следствие, начатое Гусом,
Пит Дюмон, шеф полиции Мэллори-Порта, мог быть хорошим полицейским, но за время, что его знал Бранхард, он лгал только тем, чем он был сейчас — пустой скорлупой несносного высокомерия. Пытаясь выразить на лице волю, он становился еще более неприятным. Он сидел в кресле, похожем на старый электрический стул или средневековый станок для пыток. На его голове был яркий шлем, а к различным частям тела были прикреплены электроды. Позади него находился большой экран, переливающийся различными цветами, от темно-синего и фиолетового до розовато-лиловых оттенков. Но это происходило от нервного напряжения и гнева человека, подвергшегося унизительному допросу с помощью детектора лжи. Когда он говорил правду, экран светился спокойным зеленовато-голубым светом. Когда он начинал лгать и намеренно искажать факты, экран становился ярко-красным.
— Вы сами знали, что Пушистики не причинили никакого вреда этой девочке? — спросил Бранхард.
— Мне ничего не было известно, — возразил шеф полиции. — Я знаю только то, о чем мне доложили.
Экран стал ярко-красным, и цвет этот постепенно перешел в пурпурный.
— Кто доложил вам об этом?
— Лейтенант Воллер. Он дежурил в то время.
Детектор лжи согласился, что это была правда и ничего, кроме правды.
— Вы знали, что на самом деле Ларкин сам избил девочку, а Воллер уговорил их свалить все это на Пушистиков? — спросил Макс Фрейн. Но это был не вопрос, а утверждение.
— Я не знал ничего подобного! — завопил Дюмон. Экран вспыхнул красным. — Я знаю только то, что рассказали мне они. — Красный и синий цвета то и дело сменяли друг друга. Так происходило всегда, когда допрашиваемый пытался уйти от ответа. — Насколько мне известно, это сделали Пушистики.
— Нет, Пит, — терпеливо сказал ему Фрейн. — Вы довольно часто пользовались детектором лжи, подобно этому, и должны знать, что вам все равно не уйти от правды. Вы знали о подлости, совершенной Воллером. Вам лучше признаться, что Пушистики никогда не трогали эту девочку. Ведь до тех пор, пока Воллер в штабе не поговорил с Ларкиным и его дочерью, никто даже не упоминал о Пушистиках.
Цвет на экране вылился в небесную голубизну.
— Да, это так, — признал Дюмон. Он опустил глаза, и голос его стал глухим. — Я говорил Воллеру, что все так и будет, но он рассмеялся и сказал, чтобы я забыл об этом. — Экран отразил бушевавший в нем гнев. — Этот сын кугхры думает, что шеф полиции он, а не я. Одно мое слово, и от него не останется ничего.
— Теперь вы поумнели, Пит, — сказал Фрейн. — Давайте начнем все сначала...
Кар Джека, арендованный в отеле, вел полицейский капрал. Герд занял один из полицейских каров. Третий кар двигался между ними. Хотя расстояние и не позволяло им видеть друг друга, их рации были постоянно настроены на прием.
— Мистер Хеллоуэй, — это был полицейский, пилотирующий кар Герда. — Ваш партнер приказал опуститься и покинул кар. Теперь он связался со мной по портативной рации и сообщил, что обнаружил разбитий панцирь креветки.
— Дайте мне пеленг, — сказал капрал, поднимая машину повыше.
Через несколько секунд они заметили второй кар, парящий над узким ущельем по левому берегу ручья. Третий кар заходил с севера. Герд сидел на корточках и что-то рассматривал, когда они опустились возле него. Как только они выпрыгнули из кара, он поднял голову.
— Так и есть, Джек, — сказал он. — Квалифицированная работа Пушистиков.
Так оно и было. Они пользовались чем-то тупым и тяжелым: вместо того, чтобы быть просто отделенной от туловища, голова была разбита. Панцирь, однако, был расколот снизу в обычной манере, и все четыре нижние челюсти были разломаны и чисто обглоданы. И это было сделано совсем недавно.
Они послали кары вверх, и пока те кружились над их головами, Джек с Гердом стали подниматься по ущелью, крича:
— Маленький Пушистик! Маленький Пушистик!
Они обнаружили маленький след, а затем еще один в месте, где просочившаяся вода смочила землю. Герд что-то возбужденно заговорил в микрофон портативной рации, висевшей у него на груди.
— Один из вас продвинется на четверть мили вперед, а затем кругами вернется назад. Они где-то здесь. Я вижу их! Вижу! — донесся голос из динамика рации. — Они поднимаются по косогору среди камней, прямо перед вами!
— Следите за ними. Пусть кто-нибудь подберет нас. Попробуем перехватить их наверху.
Арендованный кар быстро спустился, и капрал открыл перед ними дверцу. Он даже не ослабил антигравитационное поле. Как только они забрались в кабину и закрыли за собой дверцу, кар снова взмыл вверх. Едва лишь холм провалился вниз, как Джек увидел Пушистиков, поднимающихся по косогору среди камней. Их было только четверо, и одному из них все постоянно помогали. Джеку хотелось знать, что случилось с двумя другими Пушистиками и насколько серьезно ранен тот, которому требовалась помощь.
Кар совершил посадку на верхней площадке под весьма неудобным углом. Джек, Герд и пилот вывалились из кабины и соскользнули вниз по склону. Затем Джек заметил, что Пушистик находится в пределах его досягаемости, и схватил его. Двое других пронеслись мимо него по склону крутого холма. Он перехватил в руки Пушистика: тот хотел со злостью ударить его по лицу. Он повернул Пушистика и обезоружил его. Оружием оказался четверть фунтовый молоток с круглым бойком. Джек положил его себе в задний карман и двумя руками поднял сопротивляющегося Пушистика.
— Вы ударили папочку Джека, — с упреком сказал он. — Вы больше не хотите знать папочку Джека? Бедные, испуганные маленькие существа!
Пушистик в его руке раздраженно уикнул. Джек присмотрелся повнимательнее. Он никогда раньше не видел этого Пушистика. Он не был похож ни на Маленького Пушистика, ни на забавного и напыщенного Ко-Ко, ни на озорного Майка. Это был чужой Пушистик.
— Да это и не удивительно: конечно, вы не знаете папочку Джека. Ведь вы же не были Пушистиком папочки Джека.
На верхней площадке полицейский капрал сидел на камне и держал под мышками двух Пушистиков. Когда они увидели, что их товарищ тоже превратился в пленника, они прекратили сопротивление и жалобно зауикали.
— Ваш друг преследует еще одного, — сказал капрал. — Вы уж лучше заберите этих двух: они вас знают, а меня — нет.
— Держите их крепче; они знают меня не больше чем вас.
Одной рукой он достал кусок Рациона-три из кармана пиджака и предложил его Пушистику. Тот удовлетворенно зауикал, схватил его и жадно проглотил. Вероятно, он уже пробовал его раньше. Затем Джек передал капралу другой кусок. Самец и самка, сидевшие у тот на руках, тоже хорошо знали, что это такое. Снизу послышался голос Герда:
— Я поймал одного. Это самочка, только не знаю, Майзи это или Золушка. И, боже мой, посмотрите, что она несла!
Герд вошел в зону видимости остальных. Под одной его рукой бился четвертый Пушистик, а на изгибе другой пищал маленький черный котенок с белой мордочкой. Он выглядел тоже ошеломленным случившимся и с досадой и смутным любопытством следил за происходящим.
— Это не наши Пушистики, Герд. Я никогда раньше не видел их.
— Вы в этом уверены?
— Конечно, уверен! — негодующе воскликнул Джек. — Вы думаете, я не узнаю своих Пушистиков? Вы думаете, они не узнают меня?
— А откуда взялась кошка? — поинтересовался капрал.
— Бог знает. Они могли подобрать ее где-нибудь. Она несла ее на руках, словно ребенка.
— Они знают, что такое Рацион-три, значит, они жили у кого-нибудь из людей. Держу пари, этот человек потерял их так же, как я своих. Возвращаемся в отель.
Где же его собственные Пушистики? Он может больше никогда не увидеть их. Эта мысль пронзила его, когда они с Гердом снова заняли свои места в каре. С тех пор, как его Пушистики выбрались из своих клеток в Научном центре, никто не видел даже их следов. Эта четверка появилась в ночь, когда городская полиция сфальсифицировала нападение на девочку Ларкина. С того времени, когда их заметил молодой человек, который не смог выстрелить в них, они постоянно оставляли следы, по которым их легко было бы обнаружить. Почему же его Пушистики за три недели, что они были на свободе, не привлекли ничьего внимания?
Потому что его Пушистиков больше не было в живых. Они так и не выбрались из Научного центра. Кто-то, кого Макс Фрейн не сумел допросить под детектором лжи, убил их. Джек даже не пытался переубедить себя.
— Мы остановимся в их лагере и заберем одеяло, подушки и остальные вещи. Людям, которые лишились этих вещей, я выплачу их стоимость, — сказал он. — Пушистики не должны потерять свое имущество.
13
Администрация гостиницы «Мэллори» переменила свое отношение к Пушистикам. А может, просто подействовала угроза Гуса Бранхарда привлечь их к ответственности за расовую дискриминацию, если Пушистиков признают разумной расой, или решила, что привилегированная Компания Заратуштры не так всемогуща, как они полагали. Так или иначе, но большое помещение, обычно используемое для проведения банкетов, было предоставлено Пушистикам, привезенным Джорджем Лантом на судебное разбирательство. Четыре новых Пушистика с их черно-белым котенком были устроены там же. В комнате было множество различных игрушек и большой обзорный экран. Вновь прибывшая четверка немедленно подбежала и включила его. Они смотрели, как вверх и вниз ходит погрузочное судно муниципального космического порта, и восхищенно уикали. Только котенку это быстро надоело.
С некоторыми опасениями Джек принес Малыша и представил им. Они были в восторге от Малыша, а Малыш решил, что котенок — это самая прекрасная вещь, какую он когда-либо видел. Когда пришло время кормить Пушистиков, Джек принес свой обед и поел вместе с ними. Немного позднее к ним присоединились Гус и Герд.
— Мы забрали дочку Ларкина вместе с ее отцом, — сказал Гус. А затем фальцетом добавил: — Отец избил ее, а полицейские велели сказать, что это были Пушистики.
— Она так и сказала?
— Под детектором лжи, перед дюжиной свидетелей и экраном, голубым как сапфир. Всемирные Новости объявят это сегодня вечером. Ее отец тоже признался, он назвал Воллера и сержанта. Мы еще увидим их. Я не успокоюсь до тех пор, пока не подберусь поближе к Эммерту или Грего.
Дело двигается неплохо, думал Бранхард, но можно было и лучше. Четыре Пушистика ниоткуда попали прямо в середину группы охотников Ника Эммерта. Их где-то держали до поры до времени — ведь им известен Рацион-три, и они умеют пользоваться видеоэкраном. К тому же, их появление слишком совпадает по времени со всем происходящим, чтобы быть случайностью. Все это пахло ловушкой.
Но все же в этом было и кое-что хорошее. Судья Пэндервис в связи с широким общественным интересом к делу и чтобы избежать влияния Компании Заратуштры на его развитие, решил поручить это беспристрастное судебное разбирательство трем судьям. Одним из них он записал себя. Даже Лесли Кумбес согласился с этим.
Гус рассказал Джеку об этом решении. Джек внимательно выслушал от, а затем сказал:
— Знаете, Гус, я доволен, что разрешил Маленькому Пушистику курить мою трубку, когда он захотел этого.
Он чувствовал, что не может быть беззаботным, если дело будут разбирать сразу три судьи.
Бен Рейнсфорд со своими двумя Пушистиками, а также Джордж Лант, Ахмед Кхадра и другие свидетели со своими семьями Пушистиков прибыли в субботу утром. Пушистики были расквартированы в банкетном зале и быстро подружились с находившейся там четверкой и Малышом. И хотя каждая семья ложилась спать отдельно, ели они вместе, вместе играли игрушками и тесной группой зачарованно следили за происходящим на видеоэкране. Правда, сперва пойманная Джеком четверка проявляла ревность, если их котенку уделялось слишком много внимания, но затем, решив, что никто не пытается украсть его, успокоилась.
Это могло быть забавным — одиннадцать Пушистиков, Малыш и черно-белый котенок — если бы перед глазами Джека все время не стояло его собственное семейство — шесть маленьких призраков, которые наблюдают, но не могут присоединиться к играющим.
Макс Фрейн оживился, когда увидел, кто появился на его экране.
— Полковник Фергюсон, рад вас видеть.
— Начальник полиции, — широко улыбнулся Фергюсон. — Через минуту вы обрадуетесь еще больше. Двое моих людей с Восьмого поста подобрали Воллера и сержанта Фуэнтеса.
— Ха! — Фрейн почувствовал, как внутри у него поднимается теплая волна, словно он пропустил глоточек медового рома с Бальдура. — Где?
— Мы узнали, что у Ника Эммерта есть охотничья сторожка. Восьмой пост постоянно следил за ней. Сегодня, пролетая над ней на каре, лейтенант зарегистрировал слабое инфракрасное излучение, словно излучающее тело находилось внутри сторожки. Спустившись вниз, он обнаружил находящихся в домике Воллера и Фуэнтеса. Мы доставили их на пост, и там под детектором лжи они признались, что ключ от сторожки им дал Эммерт. Он велел им спрятаться там и выйти только после окончания суда. Они же подтвердили, что работали на Эммерта. Это была одна из личных вспышек гениальности Воллера, но все-таки его счет в банке существенно пополнился. Их привезут завтра утром.
— Это великолепно, полковник! Служба Новостей уже знает об этом?
— Нет. Прежде чем объявлять об этом, мы хотим допросить их в Мэллори-Порте и записать их показания. Если мы не сделаем этого, кто-нибудь может заставить их замолчать.
Это было то, что беспокоило Макса. Он сказал об этом Фергюсону, и тот кивнул в ответ. Некоторое время он колебался, затем сказал:
— Макс, как вам нравится ситуация, сложившаяся в Мэллори-Порте? Будь я проклят, если мне она нравится.
— Что вы имеете в виду?
— В городе слишком много чужих, — сказал Ян Фергюсон. — Все незнакомцы — сильные молодые люди от двадцати до тридцати лет. Они ходят парами и небольшими группами. И каждый раз, когда я обращаю на них внимание, их вроде бы становится все больше.
— Ян, это молодежь планеты. Когда начнется суд, в городе будет еще больше народу...
— Нет, Макс. Это не ротозеи, приехавшие на суд. Мы оба знаем, на кого они похожи. Ты помнишь, что было, когда судили братьев Гауи? Они не развлекаются, не затевают драк и не устраивают дебошей в барах. Эти группы тихи и незаметны, словно они ожидают какого-то приказа.
— Просачивание, — дьявол, он сам первый сказал это. — Виктора Грего они тоже тревожат.
— Я знаю это, Макс. Виктор Грего, как и бык степняка, не опасен до тех пор, пока не напуган. А против этих людей мы с вами можем продержаться так же долго, как пинта джина на похоронах дьявола.
— Вы хотите нажать кнопку и вызвать панику?
Полковник нахмурился.
— Я не хочу этого. Если я сделаю это, мнение, сложившееся обо мне на Земле, может измениться. Попробуем обойтись без этого. Я предприму еще одну проверку.
Герд ван Рибик разложил на столе бумаги, сваленные в кучу, раскурил сигарету и начал смешивать себе коктейль.
— Пушистики являются разумной расой, — заявил он. — Они рассуждают логически, как дедуктивно, так и индуктивно. Они учатся, экспериментируют, анализируют и ассоциируют. Они формулируют общие принципы и обращаются к характерным примерам. Они заранее планируют свою деятельность. Они создают артефакты. Они способны символизировать, выражать идеи в символической форме и формировать символы через абстрактные формы объектов.
— Они — творцы и обладают чувством прекрасного, — продолжал он. — Ничего не делая, они начинают скучать и в то же время наслаждаются работой и получают удовольствие от решения каких-либо проблем. Они церемониально хоронят мертвых и закапывают их артефакты вместе с ними.
Он выпустил кольцо дыма и попробовал коктейль.
— Кроме того, они выполняют плотницкие работы, свистят в полицейский свисток, изготовляют инструменты для добычи и разделки сухопутных креветок, которыми они питаются, и собирают конструкции из шаров и палочек молекулярной модели. Ясно, что они разумные существа. Но, пожалуйста, не заставляйте меня давать определение разуму, потому что это богом проклятое занятие. Я не могу сделать этого!
— Мне кажется, вы поступаете правильно, — сказал Джек.
— Нет, неправильно. Я хочу полной ясности.
— Не беспокойтесь, Герд, — сказал Гус Бранхард. — Лесли Кумбес принесет в суд блестящее определение разума. А мы его используем.
14
Как всегда, Фредерик и Клодетта Лэндервис вместе спустились на наземную стоянку, и, как всегда, Клодетта остановилась и прикрепила к груди сорванный цветок.
— Пушистики будут в суде? — спросила она.
— Да, будут. Утром я не знал об этом, но ведь это будет простой формальностью, — на его лице появилось выражение полуулыбки, полу недовольства. — Я не представляю себе, то ли их рассматривать как свидетелей, то ли как вещественные доказательства. Во всяком случае, сначала я их никак не буду называть. С драй стороны, Кумбес или Бранхард могут обвинить меня в предвзятости.
— Я хочу увидеть их. Я, конечно, видела их на экране, но теперь я хочу увидеть, какие они на самом деле.
— О, Клодетта, ты уже давно не ходила на судебные разбирательства. Ну ладно, если их доставят сегодня, я позвоню. Злоупотребляя своим служебным положением, я даже попытаюсь договориться, чтобы ты увидела их вне зала заседаний. Как тебе это понравится?
Ей это нравилось. У Клодетты была удивительная способность восхищаться подобными вещами. Они на прощание поцеловались, и он направился к своему аэрокару. Водитель услужливо открыл перед ним дверцу, и судья уселся на свое место. Когда кар поднялся в воздух, он оглянулся. Она все еще стояла на краю стоянки и смотрела ему вслед.
Ему казалось не совсем безопасным брать ее с собой. Макс Фрейн опасался каких-то возможных неприятностей, и Ян Фергюсон тоже предупреждал об этом, а ведь ни тот, ни другой никогда не делали необоснованных предположений. Когда кар начал спускаться на крышу здания Центрального суда, он заметил отблеск винтовочных стволов и мерцание стальных шлемов охранников. Обычно они были вооружены пистолетами. Покинув кар, он увидел, что их мундиры были более голубыми, чем у полицейских. Короткие сапоги и красная полоса на шортах — это Голубые Космодесантники. Значит, Ян Фергюсон все-таки нажал кнопку. Клодетта могла бы быть здесь в большей безопасности, чем дома, подумал он.
Навстречу ему поднялись сержант и двое его людей. Сержант коснулся козырька своего шлема, что отдаленно напоминало салют Десантников.
— Судья Пэндервис? Доброе утро, сэр.
— Доброе утро, сержант. Почему Федерация Десантников охраняет здание суда?
— Защита, сэр. Приказ командора Напьера. Люди начальника полиции Фрейна охраняют нижнюю палубу. Десантный капитан Насагара и военный капитан Грибьенфельд ожидают вас в вашем кабинете.
Как только он направился к лифту, в зоне видимости появился большой кар Компании Заратуштры. Сержант быстро повернулся, подозвал своих людей и пошел ему навстречу. Хотелось бы знать, что думает Лесли Кумбес об этих десантниках...
У офицеров, сидевших в кабинете Пэндервиса, на портупеях висело оружие. С ними находился Макс Фрейн. Приветствуя судью, они поднялись, и, когда он подошел к своему столу, снова сели. Он задал им несколько вопросов, ответы на которые он уже получил у сержанта.
— Ваша честь, вчера вечером полковник Фергюсон вызвал командора Напьера и попросил вооруженной помощи, — сказал офицер в черном мундире Военно-космического флота. — Он подозревает, что в городе происходит просачивание. В этом, ваша честь, он совершенно прав. В среду после полудня капитан десантников Насагара начал высадку Десантных сил просачивания. Это надо было сделать прежде, чем занять Резиденцию. Сейчас это уже выполнено. Там находится командор Напьер. За ряд должностных преступлений и порочную практику обвинений Генеральный Представитель Эммерт и Главный прокурор О'Брайен взяты под арест. Но вам не придется их судить. Для суда они будут отправлены на Землю.
— Значит, введено военное правление командора Напьера?
— До окончания судебного разбирательства он будет контролировать его сам. Мы хотим знать, законны действия администрации или нет?
— Но в таком случае вы ведь сами помешаете разбирательству.
— Это зависит от обстоятельств, ваша честь. Мы, конечно, примем в них участие, — он выжидающе посмотрел на судью. — Вы не перенесли начало разбирательства? Значит, у меня есть время, чтобы все объяснить вам.
Макс Фрейн приветливо встретил их у дверей зала заседаний. Затем он заметил на плече Джека Малыша, и по его лицу пробежала тень сомнения.
— Я не знал о нем, Джек. Я думаю, его не допустят в зал заседаний.
— Вздор! — ответил Гус Бранхард. — Я допускаю, что он одновременно и неразумный ребенок, и неправоспособный абориген, но он единственный оставшийся в живых член семьи убитой самки, называемой Златовласка. Это дает ему множество неоспоримых прав для того, чтобы присутствовал.
— Эти права продержатся до тех пор, пока он не залезет кому-нибудь на голову. Гус, вы с Джеком будете сидеть там, а Бен и Герд займут места в секции для свидетелей.
До начала заседания оставалось еще полчаса, но все места для секретарей и балконы для зрителей были заняты. Ложа присяжных, находившаяся слева от судей, была занята офицерами Военно-космического флота и Голубого десанта. По-видимому, роль присяжных они приберегли для себя. Ложа прессы, ощетинившаяся объективами различных кино- и фотокамер, а также звукозаписывающим оборудованием, была набита битком.
Малыш с интересом взглянул на большой экран, расположенный позади судейских кресел; пока передавали вид зала суда. Это выглядело так, словно перед присутствующими находилось большое зеркало. Малыш увидел себя на экране и возбужденно взмахнул ручкой. В это мгновение в дверях, через которые они вошли, произошла заминка, а затем появился Лесли Кумбес, следом за ним Эрнст Мейлин с двумя ассистентами, Рут Ортерис, Юан Джименз и... Леонард Келлог. Последний раз Джек видел Келлога в помещении полицейского поста Джорджа Ланта. Тогда он был забинтован и одет в чужие мокасины, потому что его ботинки, запятнанные кровью Златовласки, были конфискованы как улика.
Кумбес посмотрел в направлении стола, где сидели Джек и Бранхард, заметил Малыша, махавшего ручкой своему изображению на экране, и с негодующим протестом повернулся к Фрейну. В ответ тот только покачал головой. Кумбес снова запротестовал, но, получив ответ, пожал плечами и повел Келлога к оставленному для них столу.
Появились Пэндервис и два других судьи. Низкий круглолицый человек сел справа от Пэндервиса, высокий стройный мужчина с седыми волосами и черными усами, занял место слева. Началось судебное разбирательство. Были зачитаны оба обвинения, а затем Бранхард как обвинитель Келлога обратился к суду:
— ...существо, известное как Златовласка... разумный член разумной расы... Умышленные, обдуманные действия Леонарда Келлога... жестокое и вызывающее убийство...
Он отошел, сел на место, взял малыша и стал ласкать его, пока Лесли Кумбес обвинял Джека Хеллоуэя, напавшего и жестоко избившего вышеупомянутого Леонарда Келлога и безжалостно застрелившего Курта Борча.
— Хорошо, джентльмены. Думаю, мы можем начать выслушивать свидетелей, — сказал главный судья. — С кого начнем?
Гус передал Малыша Джеку и вышел вперед. Кумбес шагнул вслед за ним.
— Ваша честь, это судебное разбирательство сводится к тому, что необходимо установить, являются ли существа вида Пушистик Пушистый Хеллоуэя с Заратуштры членами разумной расы или нет, — сказал Гус. — Тем не менее, прежде чем рассматривать этот вопрос, мы должны точно установить, что произошло в лагере Джека Хеллоуэя, расположенном в Долине Холодного ручья девятнадцатого июня 654 года Атомной эры. Установив это, мы можем перейти к вопросу, относится ли вышеупомянутая Златовласка к разумным существам или нет.
— Я согласен, — спокойно сказал Кумбес. — Думаю, предложение мистера Бранхарда сократит время судебного разбирательства.
— Мистер Кумбес, не можете ли вы выдвинуть какое-нибудь определение, которое помогло бы нам установить, относится ли Златовласка к разумным существам или нет?
Кумбес, решив, что здесь нет никакой ловушки, согласился. Представитель начальника полиции попросил приготовиться свидетелей, что-то отрегулировал и оперся на спинку кресла. На стойке позади него медленно разгорелся шар, испуская ярко-голубой свет. Было названо имя Джорджа Ланта. Лейтенант занял свое место. К его телу присоединили электроды, а на голову надели яркий шлем.
Пока он отвечал на традиционные вопросы, шар оставался спокойным и голубым. Затем Кумбес и Бранхард стали совещаться между собой, и произошла заминка. В конце концов Бранхард подбросил полу-солевую серебряную монетку, поймал ее и протянул Кумбесу.
— Решка, — сказал Кумбес, и Бранхард изящно поклонившись шагнул назад.
— Скажите, лейтенант Лант, — начал Кумбес, — когда вы прибыли в лагерь Хеллоуэя, что вы там обнаружили?
— Двух мертвых людей, — сказал Лант. — Первый, человек Земли, был убит выстрелом в грудь, а второй, Пушистик, был затоптан до смерти.
— Ваша честь! — воскликнул Кумбес. — Я протестую против подобной формулировки ответа свидетеля, он не должен быть запротоколирован в таком виде. Свидетель не может ссылаться на Пушистиков как на людей!
— Ваша честь, — подхватил Бранхард, — возражение мистера Кумбеса необоснованно. При данных обстоятельствах отрицание того, что Пушистики являются «людьми», равносильно утверждению, что это неразумные животные.
Эта перепалка продолжалась несколько минут. Джек машинально начал что-то рисовать в блокноте. Малыш двумя руками взял карандаш и тоже начал рисовать. Его рисунки в какой-то степени походили на узлы, какие он учился завязывать. В конце концов суд решил, что свидетель может говорить так, как считает нужным. Ланта попросили рассказать, зачем он прибыл в лагерь Хеллоуэя, что он там обнаружил, что говорил и что делал. По одному из пунктов между Кумбссом и Бранхардом снова завязался спор о различии в доказательствах, основанных на слухах, и обстоятельстве, связанном с фактом, составляющим сущность спорного вопроса. Когда он закончился, Кумбес сказал:
— У меня больше нет вопросов.
— Лейтенант, в ответ на заявление Джека Хеллоуэя вы поместили Леонарда Келлога под арест. Как я понимаю, вы рассматривали это заявление как документ, имеющий силу?
— Да, сэр. Я полагаю, что Леонард Келлог убил разумное существо. Только разумные существа хоронят своих мертвых.
Затем дал показания Ахмед Кхадра, двое полицейских, которые прилетели на втором каре, и присутствовавший при осмотре места криминалист. Бранхард вызвал Рут Ортерис. После пустых возражений Кумбеса ей дали возможность рассказать об убийстве Златовласки, избиении Келлога и выстреле в Борча. Когда она закончила, судья поднялся и стукнул молотком.
— Я полагаю, что этих показаний достаточно для установления факта, что Златовласка действительно была избита и растоптана до смерти подсудимым Леонардо Келлогом и что Человек Земли, известный под именем Курта Борча, действительно был застрелен Джеком Хеллоуэем. Теперь мы можем рассмотреть оба эти убийства. Сейчас одиннадцать часов сорок минут. До начала следующей сессии мы должны произвести некоторые изменения в зале заседаний... Да, мистер Бранхард?
— Ваша честь, в суде представлен только один член вида Пушистых Пушистый Хеллоуэя с Заратуштры. Он несовершеннолетний и, следовательно, не являющийся юридическим лицом, — он взял Малыша и поднял его. — Если мы поднимаем вопрос о разумности этой расы, я думаю, не будет лишним послать за Пушистиками, оставшимися в отеле «Мэллори».
— Хорошо, мистер Бранхард, — сказал Пэндервис. — Конечно, Пушистики понадобятся в суде, но сегодня мы не будем доставлять их сюда. Сегодня они нам не понадобятся. Что еще? — он стукнул молотком. — Суд объявляет перерыв до четырнадцати часов.
В зале заседаний были произведены изменения. Четыре первых ряда были отодвинуты и отделены от зала оградой. Стул свидетелей, стоявший чуть в стороне, выдвинули на середину и поставили прямо перед судьями. Было внесено несколько столов, которые поставили по обе стороны стула свидетелей. Сидевшие за этими столами могли одновременно видеть лица судей и по экрану наблюдать за всем происходящим в зале. Свидетель, сидящий на стуле, теперь тоже мог видеть экран детектора лжи.
Вошли Гус Бранхард и Джек. Гус осмотрелся и тихо выругался.
— Не удивительно, что они дали нам два часа отдыха. Хотел бы знать, для чего все это, — затем улыбка промелькнула на его губах. — Посмотрите на Кумбеса: ему это тоже не нравится.
К ним подошел представитель с планом зала заседаний.
— Мистер Бранхард и вы, мистер Хеллоуэй, садитесь сюда, за этот стол, — он указал на стол, стоявший в стороне от других прямо напротив судей. — А доктор Рейнсфорд и доктор Ван Рибик, пожалуйста, вот сюда.
Громкоговоритель над их головами издал два резких свистка и произнес:
— Внимание! Внимание! Судебное заседание начнется через пять минут.
Голова Бранхарда дернулась, и Джек проследил за его взглядом. Человек, сделавший это объявление, был в форме старшины Военно-космического флота.
— Что за черт? — спросил Бранхард. — Разве здесь трибунал Военно-Космического флота?
— Я бы тоже хотел это знать, мистер Бранхард, — сказал представитель. — Вы знаете, они заняли всю планету.
— Возможно, нам повезло, Гус. Я слышал, что если вы невиновны, дело лучше разбирать в трибунале, а если виновны — в гражданском суде.
Он увидел Лесли Кумбеса и Леонарда Келлога, сидевших за таким же столом на противоположной стороне. По-видимому, Кумбес уже знал, что происходит. В расположении мест было что-то странное. На скамье свидетелей сидели по порядку: Рут Ортерис, Герд ван Рибик, Эрнст Мейлин, Бен Рейнсфорд и Юан Джименз. Гус посмотрел на балкон.
— Держу пари, все юристы планеты заметили это, — сказал он. — Охо-хо! Джек, вы видите седую женщину в голубом платье? Это жена Главного Судьи. В этом году она впервые появилась здесь.
— Внимание! Внимание! Встать! Идет Суд Чести!
Вероятно, старшине дали краткую инструкцию по фразеологии ведения суда. Джек встал, держа Малыша на руках, пока входили трое судей и занимали свои места. Как только они сели, Главный Судья быстро ударил молотком.
— Чтобы предупредить внезапный поток возражений, я хочу сказать, что все это переустройство лишь на время, и дальше вся процедура пойдет обычным порядком. Сейчас мы не судим ни Джека Хеллоуэя, ни Леонарда Келлога. Остаток сегодняшнего дня и, боюсь, еще несколько дней мы посвятим определению уровня мышления Пушистиков Пушистых Хеллоуэя с Заратуштры.
Для этой цели мы временно отказались от традиционной процедуры судебного разбирательства. Мы будем вызывать свидетелей. Как обычно, они будут давать показания под детектором лжи. Мы будем вести общие споры, в которых все сидящие за этими столами могут принять непосредственное участие. Я и мои коллеги будем председательствовать. Так как мы не можем выслушивать нескольких спорщиков одновременно, тот, кто желает говорить, должен подать знак. Я надеюсь, таким образом нам удастся провести плодотворную дискуссию.
Вы все заметили присутствие офицеров с базы Военно-космического флота Ксеркса. Я полагаю, все вы слышали, что командор Напьер установил контроль над гражданским правлением. Капитан Грибьенфельд, соблаговолите встать, чтобы все вас видели. Я даю ему право опрашивать свидетелей и, если он найдет нужным, передавать это право своим офицерам. Мистер Кумбес и мистер Бранхард тоже могут передавать это право.
Кумбес сразу же встал.
— Ваша честь, раз мы обсуждаем вопрос о разумности, то первым пунктом должно быть принято приемлемое определение разумности. Я, со своей стороны, хотел бы знать, какое определение используют наши противники, обвиняющие Келлога и защищающие Хеллоуэя.
Значит, так. Они хотят, чтобы мы установили определение разума. Герд ван Рибик был огорчен, Эрнст Мейлин усмехнулся. Тем не менее, Гус Бранхард был доволен.
— Джек, они, как и мы, не приготовили никакого определения, — прошептал он.
Капитан Грибьенфельд, уже успевший сесть, снова встал.
— Ваша честь, весь последний месяц на военной базе Ксеркса мы работали над этой проблемой. Мы в определенной мере заинтересованы в установлении классификации этой планеты и чувствуем, что этот спорный вопрос о разуме возник, по всей вероятности, не в последний раз. Я полагаю, ваша честь, что мы приблизились к решению этой проблемы и выработали определение. Однако, прежде чем мы начнем обсуждать его, я бы хотел продемонстрировать одну вещь, которая может помочь в понимании этой сложной проблемы.
— Капитан Грибьенфельд уже обсуждал со мной этот вопрос и получил мое одобрение, — сказал главный судья. — Пожалуйста, капитан.
Грибьенфельд кивнул и представитель начальника полиции приоткрыл дверь. Вошли два солдата Космического флота. В руках они несли пакеты. Один из них поднялся к суду, другой пошел перед столами, раздавая слуховые аппараты с маленькими электрическими батарейками.
— Пожалуйста, наденьте аппарат и включите его, — говорил он. — Спасибо.
Малыш дернул Джека. Джек надел аппарат и включил его. Немедленно до его ушей донеслись тихие высокие звуки, которых он никогда прежде не слышал. Малыш говорил:
— Хи-инта, са-ва-ака, игга са гинда?
— Черт побери, Гус, он говорит!
— Да, я слышу, но как же это получилось?
— Ультразвук... Боже мой, почему мы не подумали об этом раньше?
Он отключил аппарат. Малыш сказал:
— Уиик?
Он включил его снова. Малыш говорил:
— Какк-ина за заива.
— Нет, Малыш. Папочка Джек не понимает тебя. Но мы ужасно терпеливы и выучим ваш язык.
— Папии-и Джек! — воскликнул Малыш. — Ма-алыш захинга; папи Джек за заг га хи изза!
— Слышимое нами уиканье — это только нижняя полоса воспроизводимых ими частот. Держу пари, мы тоже сможем воспроизводить звуки, которые они не слышат.
— Конечно, ведь он произнес свое имя и ваше.
— Мистер Бранхард, мистер Хеллоуэй, — сказал судья Пэндервис, — может быть, вы прекратите свое обсуждение и обратите на нас внимание? Все ли получили слуховые аппараты и включили их? Прекрасно. Несите, капитан.
Получив знак, Энсин встал, вышел из зала и вернулся с группой помощников, которые несли шестерых Пушистиков. Они посадили их на открытое место между судом и столами и вернулись обратно. Пушистики сбились в кучу, изумленно оглядываясь вокруг. И Джек изумленно и непонимающе смотрел на них. Это были Маленький Пушистик, Мамочка Пушистик, Майк, Майзи, Ко-Ко и Золушка. Малыш что-то выкрикнул и спрыгнул со стола. Мамочка вздрогнула, повернулась и заключила его в объятия. Затем Пушистики увидели Джека и шумно закричали:
— Па-пии Джек! Папии-и Джек!
Он почти бессознательно поднялся и вышел из-за стола. Следующее, что он осознал, было то, что он сидит на полу, а от семейство обнимает его, что-то радостно уикая. Он смутно слышал удар молотка и голос главного судьи Пэндервиса:
— Суд прерывается на десять минут!
В это время к ним подошел Гус. Подобрав Пушистиков, они перенесли их к своему столу.
При передвижении Пушистики запинались и пошатывались, и это на мгновение напугало Джека, но затем он понял, что они не были ни больны, ни напичканы наркотиками. Просто они долго находились в поле слабого тяготения и еще не успели привыкнуть к своему нормальному весу. Теперь он знал, почему нигде не было обнаружено их следов. Джек заметил, что у каждого из них на плече висел маленький мешочек. Черт побери, почему он сам не догадался сделать им что-нибудь подобное? Он показал на сумку одного из Пушистиков и вопросительно посмотрел на него. Пушистики что-то залопотали в ответ, начали открывать свои сумки и демонстрировать их содержимое. Там были маленькие ножи, миниатюрные инструменты и кусочки яркого цветного пластика, которые они где-то подобрали. Маленький Пушистик показал крошечную трубку с чашечкой, вырезанной из твердого дерева, и кисет с табаком, из которого он набил ее. Затем он вытащил маленькую зажигалку.
— Ваша честь! — воскликнул Гус. — Я понимаю, что заседание прервано, но, пожалуйста, посмотрите, что делает Маленький Пушистик!
Маленький Пушистик щелкнул зажигалкой и, подержав пламя у чашечки трубки, выпустил клуб дыма.
Лесли Кумбес в другом конце зала сглотнул и закрыл глаза.
Через некоторое время судья Пэндервис стукнул молотком и объявил продолжение заседания.
— Леди и джентльмены, вы все видели и слышали то, что продемонстрировал капитан Грибьенфельд. Вы все слышали, что Пушистики издают звуки, похожие на членораздельную речь. Вы все видели, что один из Пушистиков курил трубку. Между прочим, так как курение в зале суда не одобряется, на этом судебном заседании мы делаем исключение для Пушистика. К остальным Пушистикам у меня просьба: пожалуйста, не чувствуйте себя дискриминированными.
Кумбес вскочил со своего места и побежал вокруг стола, но затем вспомнил, что по новым правилам это делать запрещается.
— Ваша честь, утром я категорически протестовал против того, чтобы подобные термины использовались свидетелями. Сейчас я протестую против использования подобных терминов судом. Я в самом деле слышал звуки, издаваемые Пушистиками. Их можно ошибочно принять за слова, но я отрицаю, что они являются речью. Что же касается трюка с зажигалкой, то ручаюсь, что не более чем за три дня обучу этому любого земного примата или кхолпха Фрейна.
Тотчас же встал Грибьенфельд.
— Ваша честь, за время, пока Пушистики находились на военной базе Ксеркса, мы составили словарь примерно из сотни слов, значение которых мы установили, и из великого множества других, значений которых мы пока не знаем. Мы даже начали составлять грамматику языка Пушистиков. А что касается трюка с зажигалкой, Маленький Пушистик — он у нас числится под номером М-2 — выучился этому, наблюдая за нами. Мы не учили его курить трубку, он умел это еще до того, как попал к нам.
Грибьенфельд еще говорил, когда с места поднялся Джек. Как только капитан Военно-космического флота закончил, он сказал:
— Капитан Грибьенфельд, я хочу поблагодарить вас и ваших людей за заботу, проявленную к Пушистикам. Я очень рад, что вы придумали, как можно услышать то, что они говорят. Благодарю вас за все, что вы сделали для них, но почему вы не сообщили мне, что они живы и невредимы? Знаете, в последний месяц я не находил себе места.
— Я знал это, мистер Хеллоуэй. Если это может вас как-то утешить, я скажу, что мы очень жалели вас, но мы не могли рисковать и компрометировать нашего тайного агента, обосновавшегося в Научном Центре Компании. Это он контрабандой вывез Пушистиков после их побега. — Джек взглянул на стол, стоявший на противоположной стороне зала. Келлог сидел, закрыв лицо руками, и не замечал происходящего в зале. На хорошо тренированном лице Лесли Кумбеса застыло выражение ужаса. — В то время как вы, мистер Бранхард и начальник полиции Фрейн получили ордер и поехали за Пушистиками, их уже забрали из Научного центра и погрузили на военное судно, стартовавшее к Ксерксу. Мы ничего не могли сделать, не разоблачив нашего агента. Это все, что я могу вам сказать.
— Хорошо, капитан Грибьенфельд, — сказал главный судья. — Я думаю, вы ознакомите нас со свидетельскими показаниями об исследованиях, проведенных вашими людьми на Ксерксе. Мы также хотим установить, откуда, когда и как вы их взяли.
— Хорошо, ваша честь. Если вы назовете четвертое имя в списке, который я вам дал, и позволите мне допросить этого человека, мы установим это.
Главный судья взял бумагу.
— Лейтенант Рут Ортерис, Резерв Десять, — вызвал он.
Джек Хеллоуэй посмотрел на большой экран. Герд ван Рибик, пытавшийся игнорировать существование женщины, сидевшей возле него, повернулся и изумленно вытаращил глаза. Выражение ужаса на лице Лесли Кумбеса сменила трупная бледность и неподвижность. Эрнст Мейлин дрожал от недоверия и гнева. Возле него восхищенно скалился Бен Рейнсфорд. Как только Рут встала перед судом, Пушистики устроили ей овацию: они помнили и любили ее. Гус Бранхард стиснул руки и сказал:
— Ну, Джек, это уже слишком!
Лейтенант Рут Ортерис под неизменно голубым шаром рассказала о том, как ее, офицера резерва Военного флота Федерации, отправили в разведку, как она попала на Заратуштру и получила место в Компании.
— Как обычный высококвалифицированный доктор психологии, я работала в Научном отделе под руководством доктора Мейлина. Кроме того, я выполняла обязанности в школьном департаменте и в юношеском суде. Я регулярно отсылала рапорты командующему Элборгу, шефу разведки на Ксерксе. Я была послана, чтобы проверить, не нарушает ли Компания Заратуштры положения устава или законов Федерации. До середины прошлого месяца я передавала обычные рапорты, не содержащие в себе ничего предосудительного. Затем, вечером пятнадцатого июня...
Это был тот день, когда Бен передал пленку Юану Джимензу. Затем она описала, как это попало в ее поле зрения.
— Как только появилась возможность, я передала копию пленки командующему Элборгу. Следующей ночью с бота доктора ван Рибика я связалась с Ксерксом и доложила все, что узнала о Пушистиках. Затем я сообщила, что Леонард Келлог получил копию пленки и обеспокоил Виктора Грего. Получив приказ предотвратить признание Пушистиков разумными существами и в случае необходимости сфабриковать документы, обвиняющие мистера Хеллоуэя и доктора Рейнсфорда в научной мистификации, Келлог и Эрнст Мейлин отправились на континент Бета.
— Ваша честь, я протестую! — воскликнул Кумбес. — Это обыкновенные сплетни!
— Подобные «сплетни» указаны и в рапортах, которые мы получили от других агентов, — сказал капитан Грибьенфельд. — Вы должны понимать, что она не единственный наш агент на Заратуштре. Мистер Кумбес, если я услышу от вас хоть еще одно возражение против показаний этого офицера, я попрошу мистера Бранхарда вызвать в суд Виктора Грего и допрошу его под детектором лжи.
— Капитан, мистер Бранхард будет более чем счастлив оказать эту услугу, — громко и отчетливо произнес Гус.
Кумбес поспешно сел.
— Хорошо, лейтенант Ортерис, это очень интересно, но сейчас мы пытаемся установить, как эти Пушистики попали на базу Военного флота на Ксерксе, — вставил круглолицый помощник судьи Руиз.
— Ваша честь, я при первой же возможности попыталась получить этих Пушистиков, — сказала Рут. — В пятницу, в двенадцать ночи, Пушистиков забрали у мистера Хеллоуэя и доставили в Мэллори-Порт. Мохаммед О'Брайен переправил их к Юану Джимензу, который, взяв их в Научный центр, поместил в клетке позади своего кабинета. На следующее утро я обнаружила их, вывела из здания и переправила к командующему Элборгу, который, спустившись с Ксеркса, взял на себя ответственность за операцию «Пушистик». Я не буду рассказывать, как мне удалось это сделать. Я офицер Вооруженных сил Федерации Земли. Суд не может заставить офицера Федерации давать показания, включающие нарушение воинских обязанностей. Время от времени я сообщала о продвижении работ по измерению уровня мышления Пушистиков, иногда передавала советы. Некоторые из этих советов основывались на идеях, выдвинутых доктором Мейлином, но я не доверяла ему полностью. Я опасалась.
Мейлин почти совершенно не воспринимал происходящее.
Бранхард встал.
— Я хочу спросить у свидетеля, знает ли она что-нибудь о четырех Пушистиках, которых Джек Хеллоуэй обнаружил в Папоротниковом Заливе?
— Да. Это мои Пушистики, и я очень беспокоилась за них. Я назвали их Комплекс, Синдром, Идея и Супер-эгоизм.
— Это ваши Пушистики, лейтенант Ортерис?
— Я заботилась о них и работала с ними. Юан Джименз с какими-то охотниками поймал их на континенте Бета. Они содержались на Центральной северной ферме, которая была оборудована специально для этого. Я постоянно находилась с ними, и доктор Мейлин тоже проводил с ними много времени. А в ночь на понедельник за ними пришел мистер Кумбес. Он забрал их с собой.
— Почему вы сделали это, мистер Кумбес? — спросил Гус Бранхард.
— Лесли Кумбес — адвокат Компании. Он сказал, что Пушистики нужны в Мэллори-Порте. Но на следующий день я узнала, для чего они понадобились. Их отпустили перед цепью охотящихся за ними людей. Они надеялись, что их убьют.
Она взглянула на Кумбеса. Если бы ее взгляд был пулей, тот был бы уже мертвее Курта Борча.
— Они принесли в жертву четырех Пушистиков, чтобы поддержать историю с избитой девочкой? — спросил Бранхард.
— Это не было принесением в жертву. Они хотели избавиться от этих Пушистиков, но боялись их убить сами, потому что не хотели оказаться на скамье подсудимых рядом с Леонардом Келлогом. Все, кто в ходе работы сталкивались с Пушистиками, начиная с Эрнста Мейлина и кончая обслуживающим персоналом, были убеждены в их разумности. Мы и сами пользовались слуховыми аппаратами, я подала этот совет, когда мне сообщили об этом с Ксеркса. Спросите об этом Эрнста Мейлина под детектором лжи. К тому же, спросите его о многочисленных полиэнцефалографических экспериментах.
— Что ж, мы узнали, что Пушистики Хеллоуэя были отправлены на Ксеркс, — сказал главный судья. — Мы выслушали показания человека, который какое-то время работал с ними. Теперь я хочу послушать доктора Мейлина.
Кумбес снова вскочил на ноги.
— Ваша честь, прежде чем продолжать слушать свидетельские показания, я хотел бы наедине посоветоваться со своим клиентом.
— Мистер Кумбес, я не вижу никакой причины прерывать судебное заседание. В том числе и для этого. После окончания этой сессии вы можете совещаться с вашим клиентом сколько пожелаете, но могу вас уверить, что вам больше ничего не придется делать от его имени, — он легонько стукнул своим молотком, а потом сказал: — Доктор Мейлин, будьте добры встать.
15
Услышав свое имя, Эрнст Мейлин сжался, словно стараясь стать незаметнее. Он не хотел давать показания. Теперь он должен сесть на стул для свидетелей, и ему будут задавать вопросы. Он весь день боялся этого мгновения. Он не сможет ответить на эти вопросы правдиво, и шар над его головой...
Представитель начальника полиции коснулся его плеча и предложил занять место свидетеля. Ноги Мейлина были словно ватные. У него было такое чувство, что ему нужно пройти не несколько метров, а многие километры под пристальными взглядами присутствующих в зале. Наконец он добрался до стула и сел. Ему на голову надели шлем и присоединили электроды. Они не стали брать с него присягу говорить правду, только правду и ничего кроме правды, ибо не нуждались в этом.
Как только детектор лжи был включен, он взглянул на большой экран позади четверки судей. Шар над его головой был ослепительно красного цвета. В зале послышался смех, но никто из присутствующих лучше его не знал, что произошло. В его лаборатории были подобные экраны, усиливающие альфа- и бета-волны, испускаемые корой головного мозга. Он стал думать об этих устойчиво пульсирующих волнах, об электромагнитных связях, сопровождающих деятельность мозга. Красный цвет начал гаснуть, и шар стал голубым. Мейлин больше не подавлял свои мысли, а заменял их другими, которые не были лживыми. Если бы он мог делать так все время... Но раньше или позже он не сможет этого сделать...
Пока он отвечал на традиционные вопросы, шар оставался голубым. Перечисляя свои публикации, он заметил на экране кратковременное мерцание красного. Это случилось тогда, когда он назвал работу, которую выполнили его студенты, но опубликована она была под его именем. Он уже забыл об этом, но его совесть не забыла.
— Доктор Мейлин, — сказал один из судей, — скажите, как специалист, какая разница между разумным и неразумным мышлением?
— Способность мыслить осознанно, — ответил он. Шар оставался голубым.
— Вы хотите сказать, что неразумные животные не думают или просто не осознают этого?
— Ни то, ни другое. Какая-то форма жизни с центральной нервной системой может осознавать свое существование и окружение. Я хотел сказать, что разумное существо думает осознанно и знает, что оно думает.
Это была безопасная для него тема. Он говорил о всевозможных возбудителях, реакциях и условных рефлексах. Он вернулся к Первому Доатомному Веку, к Павлову, Корзибски, Фрейду. Если так будет продолжаться, шар никогда не покраснеет.
— Неразумное животное осознает только то, что непосредственно преподносит сознание, а реагирует оно автоматически. Оно будет осознавать и понимать происходящее примерно так: это сексуальное удовлетворение; это опасность. С другой стороны, думающие разумно думают сознательно обо всех этих чувственных возбудителях, выстраивая логические цепочки. На моем столе лежит структурный дифференциал; если мне принесут его...
— Не беспокойтесь, доктор Мейлин. Когда мы начнем обсуждение, вы покажете, что сочтете нужными. Сейчас же мы хотим, чтобы вы высказали свое мнение в общих терминах.
— Хорошо. Разумную мысль можно обобщить. Для неразумного животного каждый новый эксперимент является или совершенно новым, или ассоциируется с чем-то уже известным. Кролик будет бежать от собаки, потому что в его памяти есть другая собака, которая гнала его. Птичку привлекает яблоко, потому что каждое яблоко — это вещь, которую надо клевать. Разумное существо подумает: «Эти красные объекты — яблоки; они съедобны и вкусны». Различным сортам яблок оно даст разные названия. Это ведет к формированию абстрактных идей, например, «плоды» отличные от яблок, «пища» отличная от фруктов.
Шар по-прежнему оставался голубым. Судьи ждали, и он продолжил:
— Формирование абстрактных идей неизбежно приводит к их символизации, что позволяет охарактеризовать объект, не видя его. Разумное существо символизирует, оно способно в символической форме сообщить свою мысль другому существу.
— Например, «Па-пии Джек»? — спросил судья с черными усами.
Шар подмигнул красным.
— Ваша честь, я не могу принимать во внимание сказанные наугад или заученные наизусть слова. Пушистики просто связали эти звуки с человеком и заучили их. Они использовали это как сигнал, а не как символ.
Шар стал красным. Главный судья стукнул молотком.
— Доктор Мейлин! Все люди на этой планете знают, что невозможно лгать под детектором лжи. Никто и не пытался лгать, почему же вы решили, что вам это можно? Я перефразирую вопрос и надеюсь, что вы ответите правдиво. Если вы не сделаете этого, я буду презирать вас. Как вы полагаете, когда Пушистики кричали «Папи-и Джек», этот термин являлся для них символом мистера Хеллоуэя или нет?
Он не должен говорить правды. Пушистики должны остаться маленькими неразумными животными.
Но сам он так не считал. Он знал это лучше любого другого.
— Да, ваша честь. Термин «Папи-и Джек» в их памяти символизирует мистера Хеллоуэя.
Он взглянул на шар. Из красного он сделался лилово-розовым, потом фиолетовым и, наконец, чисто голубым.
— Значит, Пушистики думают сознательно, доктор Мейлин? — спросил Пэндервис.
— Да, факт, что они пользуются буквальными символами, убеждает в том даже без других доказательств и служит более выразительным доказательством, чем все остальные. Картины процесса мышления, которые мы получили на энцефалографе, очень похожи на подобные же картины десяти-двенадцатилетних детей. Они так же любознательны и так же любят решать головоломки. Они всегда выдумывают какие-то проблемы, выискивают технические работы, творят и, беря пример с человека, моют руки и завязывают узлы.
Шар был небесно-голубым. Мейлин попытался лгать, но потом просто излил все, о чем думал.
Леонард Келлог уронил голову и закрыл лицо руками. Несчастья водопадом обрушились на него.
«Я — УБИЙЦА. Я УБИЛ ЛИЧНОСТЬ. ЗАБАВНОГО МАЛЕНЬКОГО ЗВЕРЬКА, ПОКРЫТОГО МЕХОМ, НО ОН БЫЛ ЛИЧНОСТЬЮ, И Я ЗНАЛ ЭТО, КОГДА УБИВАЛ ЕГО. Я ЗНАЛ ЭТО, КОГДА УВИДЕЛ МАЛЕНЬКУЮ МОГИЛКУ ИЗ КАМНЕЙ НА КРАЮ ЛЕСА. ТЕПЕРЬ ОНИ ПОСАДЯТ МЕНЯ НА ЭТОТ СТУЛ И ЗАСТАВЯТ ПРИЗНАТЬСЯ ВО ВСЕМ. ЗАТЕМ ОНИ ВЫВЕДУТ МЕНЯ НА ТЮРЕМНЫЙ ДВОР, ВЫСТРЕЛЯТ МНЕ В ГОЛОВУ ИЗ ПИСТОЛЕТА И...
НИ ОДНО ИЗ ЭТИХ МАЛЕНЬКИХ БЕДНЫХ СУЩЕСТВ НЕ ЗАХОЧЕТ БОЛЬШЕ ПОКАЗАТЬ МНЕ СВОЮ НОВУЮ ИГРУШКУ!»
— Будут ли еще вопросы к свидетелю? — спросил главный судья.
— Нет, — сказал капитан Грибенфельд. — У вас, лейтенант?
— Нет, — сказал лейтенант Убарра. — Теперь мы имеем ясное представление о мнении доктора Мейлина.
Когда Мейлин перестал лгать под детектором лжи, Джек даже почувствовал к нему симпатию. Он сначала испытывал к нему неприязнь, но теперь смотрел на него по-другому. Мейлин очистился и отмылся изнутри. Возможно, каждый человек рано или поздно должен быть допрошен под детектором лжи, чтобы каждый мог понять, что честность по отношению к другим начинается с честности перед самим собой.
— Мистер Кумбес? — Кумбес сделал такой вид, словно он нигде и никогда не собирался задавать вопросы каким-то свидетелям. — Мистер Бранхард?
Гус поднялся, поддерживая разумного члена разумной расы, висевшего на его бороде, и поблагодарил Эрнста Мейлина.
— В таком случае суд объявляет перерыв до девяти часов утра. Мистер Кумбес, здесь есть иск к Компании Заратуштры на двадцать пять тысяч солей. Я передаю его вам. К тому же я аннулировал залог доктора Келлога, — сказал судья Пэндервис, как только двое представителей суда стали освобождать Мейлина от проводов, опутавших его и ведущих к детектору лжи.
— Залог Джека Хеллоуэя вы тоже аннулировали?
— Нет, мистер Кумбес, и не надо делать из этого никаких выводов. Я не могу отклонить обвинение против Джека Хеллоуэя и не хочу ставить вас в невыгодное положение, выбив точку опоры вашего обвинения. Я не считаю риском выпустить мистера Хеллоуэя под залог. Я думаю, доктор Келлог, ваш клиент согласится со мной.
— Если откровенно, ваша честь, я тоже с вами согласен, — сказал Кумбес. — Мой протест является примером условного рефлекса, о котором только что так хорошо говорил доктор Мейлин.
Вокруг стола Джека столпились Бен Рейнсфорд, Джордж Лант и его полицейские. В середину протиснулись державшиеся за руки Герд и Рут.
— Джек, мы приедем в отель немного позже, — сказал Герд. — Мы с Рут захватим чего-нибудь поесть и выпить, а потом заберем ее Пушистиков.
Теперь Герд снова обрел свою девушку, а его девушка — свое семейство Пушистиков. Как же их теперь зовут? Синдром, Комплекс, Идея и Супер-эгоизм. Новая раса, названная Пушистиками.
16
Они встали в дверях, пошептались, и, повернувшись, пошли к своим местам. Первым шел Руиз, за ним главный судья, замыкал процессию Джанивер. Несколько мгновений они постояли, чтобы публика, которой они служат, могла увидеть их лица на большом экране, потом сели. Секретарь начал традиционное вступление. В зале заседаний чувствовалось напряжение. Авес Джанивер наклонился и прошептал:
— Они все знают.
Как только секретарь закончил, к суду приблизился Макс Фрейн. На его лице не было никакого выражения.
— Ваша честь, мне стыдно об этом докладывать, но подсудимый Леонард Келлог не может быть представлен в суде. Он умер, совершив прошлой ночью самоубийство в своей камере. Это произошло во время моего дежурства, — резко добавил он.
Всеобщее возбуждение, наполнившее зал заседаний, не было потрясением, это был вздох исполнившегося ожидания. Все они знали об этом.
— Как это случилось, начальник полиции? — спросил Пэндервис.
— Заключенный был помещен в камеру; один из моих людей постоянно держал его под наблюдением, — Фрейн говорил монотонно, словно робот. — В двадцать два тридцать заключенный подошел к кровати, не раздеваясь, лег, натянув на голову шерстяное одеяло. Человек, наблюдавший за ним, не заметил ничего тревожного; большинство заключенных делает так, закрываясь от света. Некоторое время он метался, потом заснул.
Когда утром охрана пришла будить его, койка под одеялом была пропитана кровью. Келлог перерезал себе горло. Он пилил его молнией от рубашки до тех пор, пока не разрезал яремную вену. Он был мертв.
— Хорошенькое пробуждение, начальник полиции! — Пэндервис был потрясен. Он думал, что Келлог сумел спрятать перочинный нож или бритву, и приготовился строго наказать Фрейна. Но способ, подобный этому! Он потрогал пальцами зубцы молнии на своей куртке. — Я не думаю, чтобы кто-нибудь мог предвидеть подобный исход. Никто не мог ожидать ничего подобного.
Джанивер и Руиз согласились с ним. Начальник полиции Фрейн поклонился и отошел в сторону.
Лесли Кумбес, сделавший значительное усилие, чтобы казаться огорченным и потрясенным, встал.
— Ваша честь, как я понял, у меня теперь нет клиента, — сказал он. — Я теперь без работы; дело против мистера Хеллоуэя вести абсолютно невозможно. Он стрелял в человека, который пытался убыть его, вот и все. Следовательно, ваша честь, я прошу аннулировать обвинение, выдвинутое против мистера Хеллоуэя, и освободить его из-под ареста.
Капитан Грибьенфельд вскочил.
— Ваша честь, я прекрасно понимаю, что настоящий обвиняемый сейчас находится вне юрисдикции суда, но и и мои товарищи, принимающие участие в этом деле, надеемся, что суд установит классификацию планеты и утвердит определение разума, отвечающее современным требованиям. Это очень важные вопросы, ваша честь.
— Но, ваша честь, — запротестовал Кумбес, — мы не можем судить мертвого человека.
— Люди колонии Вепхамета против Джеймса Сингха, покойного, обвиненного в поджоге, 602 а. э., — вмешался досточтимый Густавус Адольфус Браихард.
Да, в Колониальном законе вы можете обнаружить любой прецедент.
Джек Хеллоуэй, державший на сгибе руки убаюканного Пушистика, встал. Его белые усы сердито ощетинились.
— Я не мертвец, ваша честь, я здесь, на судебном заседании. Я сам пришел сюда и надеюсь, что это может быть доказательством того, что я не мертвец. Я стрелял в Курта Борча, потому что он содействовал убийству Пушистика. Я хочу, чтобы суд установил, что убивший Пушистика является убийцей разумного существа.
Судья медленно кивнул.
— Я не аннулирую обвинение, выдвинутое против мистера Хеллоуэя, — сказал он. — Мистер Хеллоуэй привлечен к суду за убийство. Если он невиновен, он имеет право публично доказать это. Боюсь, мистер Кумбес, вам придется вести его обвинение.
Словно ветер по хлебному полю, по залу заседания пробежала волна возбуждения. Наконец заседание началось.
Этим утром Пушистики были доставлены в суд: шестерка Джека, пятерка с полицейского поста, Флора и Фауна Бена Рейнсфорда и четыре Пушистика, на которых претендовала Рут Ортерис. Возник вопрос, кому постоянно следить за ними. Один из Пушистиков с полицейского поста, Живодер или Заморыш, вместе с Флорой и Фауной Бена Рейнсфорда выволокли откуда-то шланг от пылесоса. Ахмед Кхадра нырнул под стол, схватился за другой конец шланга и попытался вырвать его у них. Это было замечательно. Пронзительно визжа от восторга, они вцепились в свой конец, а Майк, Майзи, Супер-эгоист и Комплекс побежали на помощь. Всемером они вытащили Кхадру из-под стола и протащили его около десяти футов по полу, прежде чем он выпустил шланг и поднялся. В это время на другой стороне зала возник шумный спор между шефом Департамента языков Академии Мэллори-Порта и вдовствующей любительницей фонетики. Судья Пэндервис стукнул несколько раз молотком, но, поняв, что прекратить этот шум не так-то просто, объявил перерыв.
— Кто хочет, может остаться здесь. Если кто-нибудь из тех, кто обсуждает различные аспекты нашей проблемы, сможет дать нам окончательное определение, доказывающее разумность, мы будем благодарны ему. Заседание начнется в одиннадцать тридцать.
Кто-то поинтересовался, можно ли курить в зале во время перерыва. Главный судья разрешил. Джек достал сигару и закурил. Мамочка Пушистик замахала руками: ей не нравился табачный дым. Краешком глаза Джек видел, как вокруг столов бегают Майк, Майзи, Флора и Фауна. Когда он снова обратил на них внимание, они все сидели на судейском столе, а Майзи показывала судьям то, что было у нее в сумочке.
Он взял Мамочку и Малыша, поднялся и перешел туда, где сидел Лесли Кумбес. Кто-то принес из кафетерия кофе. Пушистикам очень нравилось в суде.
Молоток тихо стукнул, Маленький Пушистик вскарабкался на колени Джека Хеллоуэя. За пять дней, проведенных в суде, они все поняли, что молоток судьи призывает Пушистиков и всех остальных людей к тишине. У Джека мелькнула мысль сделать маленький молоток, когда он вернется домой, и пользоваться им, если семейство слишком расшумится. Малыш, который еще не понял значения стука молотка, спрыгнул на пол. Мамочка бросилась за ним и быстро затащила его под стол.
Зал заседаний снова стал похож сам на себя. Столы были выстроены перед судом в стройный ряд, а стул свидетелей и скамья присяжных отодвинуты на свое обычное место. Пепельницы, кофейник и лоханка со льдом, которую принесли для охлаждения пива, исчезли. Это было забавно, особенно для одиннадцати Пушистиков, Малыша и маленького черно-белого котенка.
Но там была одна необычная особенность: рядом с судьями, чуть в стороне от них, сидел человек в шитом золотом мундире Военного флота и делал вид, что все происходящее его абсолютно не касается. Это был Космический командор Алекс Напьер.
Судья Пэндервис положил молоток.
— Леди и джентльмены, вы готовы продолжить заседание и высказать свое мнение? — спросил он.
Поднялся лейтенант Убарра, психолог Военного Флота. Перед ним находился информационный экран, и он включил его.
— Ваша честь, — начал он. — У нас есть разногласия но некоторым деталям, но во всех основных вопросах мы пришли к единому мнению. Все это уже отображено в протоколе. Разрешите мне подытожить и сделать выводы?
Судья разрешил. Убарра взглянул на экран и продолжил:
— Наше мнение таково: разумные существа отличаются от неразумных тем, что они могут мыслить сознательно и в логической последовательности, способны выражать свои мысли в символических терминах. Мы — имеется в виду член каждой разумной расы — думаем сознательно и знаем, что мы мыслим. Эта не говорит о том, что вся наша умственная деятельность сознательна. Психологи утверждают, что сознательна только ее малая часть. Это можно сравнить с айсбергом, одна десятая часть которого торчит над водой, а девять десятых — затоплено. Искусство психиатрии в большой степени заключается в том, чтобы получить отдачу от этих девяти десятых, и как практикующий врач я могу засвидетельствовать это.
Мы так часто думаем сознательно, что, когда получаем из мозга какие-то неосознанные импульсы, характеризуем их как «предчувствие» или «интуиция». Такая проблема действительно существует. Мы так часто приписываем подсознательно сформированные действия решимости, что благодаря систематическим тренировкам можем вызвать, хотя и с трудом, эти автоматические отклики, от которых зависит наша жизнь в сражениях или в других критических ситуациях. До Первого Доатомного Века о подсознании было более чем смутное представление, но и сейчас мы знаем о нем не намного больше. Природа этих явлений все еще является темой язвительных профессиональных дискуссий.
К тому же подобные диспуты перманентно возникали в течение последних четырех дней.
Если мы изобразим разумное мышление как айсберг, то неразумное мышление можно сравнить с солнечным светом, отраженным от поверхности. Конечно, это не точная аналогия; неразумное существо ничего не может осознать, кроме имеющихся фактов, но у него есть значительное поглощение и новое излучение подсознательной памяти. У них также существуют случайные вспышки, которые можно назвать сознательной умственной деятельностью. Доктор ван Рибик интересовался эволюционными аспектами этого вопроса. Если неразумное существо попадает в новую ситуацию или незнакомое окружение, оно может, поддавшись какому-нибудь импульсу, начать более или менее мыслить сознательно. Если подобное будет продолжатся в течение некоторого периода времени, это может положить начало привычке думать, которая со временем перерастет в подлинную разумность.
Разумное существо думает не только сознательно, по привычке, но и в связной последовательности. Оно соединяет различные вещи в логическую цепочку. Оно формирует заключения и использует их как предпосылки к более сложным заключениям. Оно группирует ассоциации и обобщает. Тут никакого сравнения нет с неразумными существами. Разумные существа не просто больше думают или больше осознают; они думают о радикально изменяющихся свойствах. Разумный мозг формирует идеи, объединяет их и почти не имеет границ абстрагирования.
В конце концов, мы пришли к одному из общепризнанных и нескрываемых проявлений разумности. Разумное существо употребляет символы. Неразумное существо не может символизировать, потому что его мозг неспособен дать явное ощущение образа на расстоянии.
Убарра отпил немного воды и повернул переключатель информационного экрана.
— Разумное существо, — продолжил он, — может делать еще одну вещь. Оно может сочетать эти три перечисленные способности, и, комбинируя их, создавать нечто большее, чем просто суммирование частей. Разумное существо может воображать. Оно может придумать что-то, что до него в мире не существовало, а затем, спланировав и начав работать, воплотить это в действительность. Оно может не только воображать, но и создавать.
На мгновение он сделал паузу.
— Это наше определение разумности. Если мы встретим какое-нибудь существо, процесс мышления которого включает в себя все эти характеристики, мы можем смело назвать его братом по разуму. И наше мнение таково, что Пушистики подходят под это определение.
Джек обнял маленькое разумное существо, лежащее у него на коленях, и Малыш, открыв глаза, пробормотал:
— Хи-инта?
— Малыш, ты подходишь под эту формулу, — прошептал он. — Вы присоединяетесь к людям.
Убарра продолжал:
— Они думают сознательно и думают постоянно. Мы знаем это, потому что анализировали с помощью приборов и сравнивали полученные данные с данными, взятыми у десятилетних детей человека. Они мыслят в связной последовательности; я прошу рассмотреть все логические ходи, которые они делают при изобретении, проектировании и изготовлении орудий убийства креветок, а также в разработке инструмента, которым они изготовляют эти орудия. Мы имеем множество доказательств того, что они способны обрабатывать информацию, ассоциировать, обобщать, абстрагировать и символизировать.
Но прежде всего они могут воображать не только новые орудия, но и новый путь жизни. Мы можем проследить это на первом контакте человека с расой, которая, как я думаю, будет определена как «Пушистик разумный». Маленький Пушистик нашел в лесу незнакомое и привлекательное место, место, не похожее ни на что, когда-либо им виденное, где жило могущественное существо. Он вообразил, что живет в этом месте и наслаждается дружбой и защитой этого таинственного существа. Так он и сделал, подружившись с Джеком Хеллоуэем и поселившись у него. Затем он представил себе, как его семейство разделяет вместе с ним этот драгоценный комфорт. Он ушел и привел их с собой. Как и многие другие виды разумных существ, Маленький Пушистик имел прекрасную мечту. Как и немногие удачливые, превратил ее в действительность.
Главный судья подождал несколько минут, пока гремели аплодисменты, а затем стукнул молотком, призывая к тишине. Пошептавшись немного с другими судьями, он стукнул снова. Это сбило Маленького Пушистика с толку. Разве кто-нибудь шумел после того, как молоток ударил в первый раз?
— Единогласным решением суда определение, сформулированное лейтенантом Убаррой, принимается. Мы благодарим его и всех работавших над этой проблемой.
— Суд постановил, что вид, известный как «Пушистик Пушистый Хеллоуэя с Заратуштры», в действительности является расой разумных существ, имеющей право на уважение всеми другими разумными существами и полностью защищенной законами Федерации Земли, — он стукнул снова, как бы вколачивая решение в закон.
Космический командор Напьер наклонился и что-то прошептал. Все три судьи выразительно кивнули, и офицер поднялся.
— Лейтенант Убарра, разрешите мне от имени Службы и Федерации выразить благодарность вам и всем людям, связанным с подготовкой ясного и превосходного рапорта, явившегося кульминационной точкой вашей работы. Я хочу также констатировать, что в рапорте, посланном мною в Бюро Научных исследований и развития, я отметил, какой важный прецедент дала ваша работа в определении разумного процесса мышления. Возможно, в следующий раз мы обнаружим расу людей, которая говорит на частотах, не воспринимаемых человеком, покрытых мехом, живущих в теплом климате, употребляющих сырую пищу, но мы будем знать, что это раса начинающих разумно мыслить существ.
Держу пари, Убарра получит еще одну нашивку и хорошую должность, подумал Джек. Затем Пэндервис снова стукнул молотком.
— Я почти забыл об обвиняемом этого судебного разбирательства, — сказал он. — Приговор суда гласит, что подсудимый Джек Хеллоуэй не виновен по существу предъявленного ему обвинения. При этом он освобождается от ареста. Если он или его адвокат подойдут сюда, залог им будет возвращен.
Он объявил о закрытии заседания и вновь озадачил Маленького Пушистика, ударив молотком. Вместо того, чтобы сохранять тишину, все вскочили с мест и стали шуметь, кто как только мог, а дядюшка Гус поднял его высоко над головой и заорал:
— Победа!! Единогласным решением!!
17
Рут Ортерис потягивала крепкий холодный коктейль. Это было великолепно, как это было хорошо, все хорошо! Нежная музыка, приглушенный свет, столики стоят далеко друг от друга. Она отошла от дел. Агент, который дал показания в суде, становился бесполезным для службы и словно находился в центре выжженного круга. Правление Земли сделало запрос и хотело отозвать ее, но она больше не могла быть лейтенантом Секретной службы и, кроме того, она стала миссис Герд ван Рибик. Она опустила стакан и потерла солнечный камень на своем пальце. Это был прелестный солнечный камень, и к тому же это был подарок Герда. А еще у них была семья, о которой надо было заботиться: четыре Пушистика и черно-белый котенок.
— Ты действительно хочешь перебраться на континент Бета? — спросил Герд. — Когда командор Напьер создаст новое правительство, главное место займет Научный центр. Нас восстановят на работе, а может, и предложат что-нибудь получше.
— А ты хочешь вернуться туда?
Он отрицательно покачал головой.
— И я тоже. Я хочу перебраться на континент Бета и стать женой искателя солнечных камней.
— И пушистологом.
— И пушистологом. Я не могу бросить их сейчас. Герд, мы же только начинаем. Мы почти ничего не знаем о их психологии.
Он серьезно кивнул.
— Но мы знаем, что они могут сравняться с нами и даже стать мудрее нас.
Она улыбнулась.
— О, Герд! Зачем ты утрируешь? Они словно маленькие дети. Они думают только о развлечениях.
— Это верно. Но я говорю, они мудрее нас. Вокруг них постоянно какие-то тайны, — некоторое время он молча курил. — Мы совершенно ничего не знаем о их психологии и биологии. — Он поднял стакан и отпил глоток. — Здесь у нас восемнадцать Пушистиков. Семнадцать взрослых и один Малыш. Какова пропорция? В лесах малышей тоже единицы. На полторы сотни взрослых Пушистиков только десяток детей.
— Возможно, за последний год их численность увеличится, — начала было она.
— Нам известны какие-нибудь расы с одногодовым периодом созревания? — возразил он. — Держу пари, для того, чтобы полностью вырасти, им требуется десять или даже пятнадцать лет. За месяц Малыш Джека не прибавил даже на фунт. А другие головоломки? Это пристрастие к Рациону-три. За исключением небольшого количества пшеничной муки, это не натуральная пища, а сплошная синтетика. Я говорил с Убаррой, он думает, что туда входит какой-то компонент, который и вызывает это пристрастие.
— Может, они просто удовлетворяют свои гастрономические потребности?
— Ладно, это мы выясним, — он перевернул кувшинчик над своим стаканом. — Как ты думаешь, может, перед обедом нам стоит повторить?
Космический командор Напьер сел за стол, который совсем недавно принадлежал Нику Эммерту, и взглянул на невысоко мужчину в помятом костюме и с рыжими бакенбардами. Тот в ужасе смотрел на него.
— Боже мой, командор, вы можете быть серьезным?
— Но я совершенно серьезен, доктор Рейнсфорд.
— Да вы просто смеетесь! — взорвался Рейнсфорд. — Из меня выйдет такой же гениальный руководитель, как из Пушистика командующий базой на Ксерксе. Я еще никогда в своей жизни не занимался административным руководством.
— Это только рекомендация. Вы замените бывшего администратора.
— У меня же есть своя работа. Институт Ксенобиологии...
— Я думаю, при сложившихся обстоятельствах они будут рады избавиться от вас. Доктор, вы самый подходящий человек для этой работы. Вы эколог; вы знаете, какие гибельные последствия влечет за собой нарушение природного баланса. Компания Заратуштры следила за всем этим, пока планета была ее собственностью, но сейчас девять десятых планеты является общественной собственности. Теперь от Федерации сюда будут прибывать люди разных планет. Вы знаете, как надо контролировать подобные вещи.
— Да, но как член Комиссии сохранения или чего-то в этом роде, для чего подходит моя квалификация.
— Для Генерального руководителя. Всю вашу работу будет делать полиция. Вы можете назначить администратора.
— Хорошо, кого, например?
— Ну, прежде всего нам нужен Главный прокурор. Кого вы хотите назначить на эту должность?
— Гуса Бранхарда, — немедленно ответил Рейнсфорд.
— Хорошо. А теперь чисто риторический вопрос — кого вы назначите Специальным уполномоченным по делам туземцев?
Джек Хеллоуэй возвращался на континент Бета на полицейском аэроботе. Официальный Уполномоченный мистер Джек Хеллоуэй, специальный пассажир и его штат: Маленький Пушистик, Мамочка, Малыш, Майк, Майзи, Ко-Ко и Золушка. Держу пари, они даже не подозревают, что являются специальными пассажирами...
— Хотите хорошую работу, Джордж? — спросил он Ланта.
— У меня хорошая работа.
— Эта будет лучше. Звание майора, восемнадцать тысяч в год. Комендант туземных сил защиты. К тому же за вами останется старая должность в полиции. Просто начальник полиции предоставит зам отпуск на неопределенный срок.
— Вот так штука, Джек! Мне нравится это предложение, но я не хочу оставлять своих ребят. Я не могу также выделить кого-то, чтобы не обидеть других.
— Забирайте с собой всех. Я уполномочен позаимствовать из полиции двадцать пять человек, а у вас только шестнадцать. Они будут обучать кадровый состав. Ваш сержант получит офицерское звание, а остальные будут сержантами. Ваше войско будет насчитывать полторы тысячи человек.
— Вы думаете, что Пушистикам потребуется такая мощная защита?
— Да. Резервация Пушистиков, расположенная между Кордильерами и Линией восточного побережья, будет охраняться. Только в этом случае Пушистики будут в безопасности. Вы знаете, что может произойти. Все хотят Пушистиков, даже судья Пэндервис обратился ко мне с просьбой дать ему парочку для его жены. Найдутся люди, которые будут охотиться за Пушистиками и продавать их. Они будут пользоваться оглушающими бомбами, усыпляющими газами и тому подобным. Мы организуем контору усыновления; Рут возьмет на себя это дело. К тому же там будут вестись исследовательские работы.
Черт бы побрал эту работу, подумал Джек. Работая на прииске, он имел более пятидесяти тысяч в год. Но кто-то должен делать это, а он теперь несет ответственность за Пушистиков.
Разве не он доказывал перед судом их разумность?
Они возвращались домой, домой — к Удивительному месту. С тех пор, как их посадили в мешки, они видели много прекрасных мест; место, где все светилось, где они могли прыгать очень высоко и опускаться очень мягко, место, где они встретили других людей и так много развлекались. Но сейчас возвращаются к старому Удивительному месту в лесу, туда, где все это началось.
Они встретили много Больших существ. Некоторые Большие существа были плохими, но их было немного. Большинство Больших существ были хорошими. Даже тот, что убил человека, чувствовал сожаление за содеянное, они были уверены в этом. А то большое существо, которое забрало их из Удивительного места, они больше никогда не видели.
Он говорил об этом с другими — с Флорой и Фауной, Живодером, Комплексом, Супер-эгоистом, Заморышем и Колымагой Бордена. Сейчас они все будут жить с Большими существами и носить эти забавные имена. Когда-нибудь они поймут, что означают эти имена. Возможно, это будет еще забавнее. А они могут научиться понимать Больших существ; теперь папочка Джек вкладывает что-то в ухо и слышит, что они говорят. Он даже выучил некоторые слова и учит их своим.
А вскоре все люди найдут себе Больших существ и будут жить с ними. Большие существа будут заботиться о них, играть и веселить, любить их и давать им Прекрасную пищу. Может, благодаря этому самки не будут умирать так быстро и большинство их выживет. А они смогут отплатить Большим существам. Для начала они отдадут им свою любовь и сделают их счастливыми. Позже, когда они узнают, чем можно помочь им, они сделают это, и люди и Большие существа все время будут жить в мире.