Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
До и после
http://ficbook.net/readfic/1680305
Автор: RavenTores (http://ficbook.net/authors/RavenTores)
Беты (редакторы): SJ_Koulle
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: отец/сын
Рейтинг: NC-21
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, Повседневность
Предупреждения: Насилие, Изнасилование, Инцест, Секс с несовершеннолетними
Размер: Мини, 10 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: закончен
Описание:
До определённого момента жизнь кажется нам обыденной, даже скучной штукой. Но всегда есть какая-то точка, возможно, один-единственный миг, после которого уже невозможно воспринимать всё, как раньше. Эту тонкую грань, разделяющую восприятие на «до» и «после», кто-то переходит ещё в детстве, кто-то в юности, а кому-то приходится сталкиваться с ней на закате жизни. И все справляются по-разному.
Посвящение:
Моему обожаемому редактору SJ_Koulle
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора
Часть 1
До определённого момента жизнь кажется нам обыденной, даже скучной штукой. Но всегда есть какая-то точка, возможно, один-единственный миг, после которого уже невозможно воспринимать всё, как раньше. Эту тонкую грань, разделяющую восприятие на «до» и «после», кто-то переходит ещё в детстве, кто-то в юности, а кому-то приходится сталкиваться с ней на закате жизни. И все справляются по-разному.
Я думал, что жизнь серьёзно изменилась в тот день, когда умерла моя жена Элис. Теперь я понимаю – это не так. Но, вероятно, именно четыре года назад, в то сложное время, во мне зародилось зерно, которое спустя два года смогло взойти, а теперь – расцвело, отравляя всё моё существо.
Тяжёлая болезнь день за днём отнимала у Элис человеческие черты, и когда смерть всё-таки унесла её, я испытал облегчение: по крайней мере, наш сын больше не созерцал мучительную агонию матери. Элис в свои последние недели походила на стенающее животное, и я видел, как Эмиль боится её, переставая узнавать в этом существе родного человека.
Так, Эмилю едва исполнилось одиннадцать, когда мы остались с ним вдвоём, одни против всего мира. Я отчётливо помню, что когда мы стояли у свежей могилы, сын никак не мог решиться опустить букет свежих тюльпанов на чёрный холм, который казался зияющей раной среди зелёной травы. Поклялся ли я тогда беречь Эмиля или всегда быть с ним рядом? Не знаю, от боли я вряд ли соображал достаточно ясно.
Отягощённый собственным горем, я нашёл новый смысл жизни в сыне. Я был готов пожертвовать всем, только чтобы он лишний раз улыбнулся. И каким-то чудом мне действительно удалось избежать многих ловушек, что подстерегают родителей, когда их дети вырастают в подростков. Мы с Эмилем смогли построить очень доверительные и тёплые отношения.
Два года ничто не омрачало нашей семейной привязанности, и горе, впившееся в моё сердце со смертью Элис, утихло, а может, и почти исчезло, лишь изредка давая о себе знать. Я не думал о новой женщине, сосредоточившись на воспитании сына, игнорировал друзей, которые старались меня с кем-нибудь познакомить, и прослыл вдовцом строгих правил, потому что не топил своего горя в алкоголе или наркотиках. Всё, что мне было нужно тогда – это доверие сына, и я его получал.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что ошибался. Да, после смерти жены моя жизнь изменилась, но та самая точка, которая разрушила прежнее восприятие мира, оказалась никак не связана с этим фактом. Иногда, прокручивая в голове все четыре года, я задумываюсь, почему это случилось именно с моим сыном. Почему именно Эмиль? Но я уступаю этой слабости лишь на краткий миг, понимая, что мой сын – не единственный ребёнок, которому выпали подобные испытания.
День, когда для меня всё бесповоротно изменилось, мог бы стать куда более кошмарным, но фактически ничего страшного не успело произойти. Я вряд ли когда-нибудь смогу забыть, как сложилось то самое утро, хотя и не желаю даже в воображении выстроить иной вариант развития событий. И всё же по-настоящему ужасным было то, что случилось в моей душе.
Тогда внутри меня родилось нечто такое, что напугало меня самого, и мне оставалось только сдерживаться изо всех сил, чтобы этот внутренний монстр не причинил Эмилю вреда. Но контроль – это не избавление. То, что поселилось во мне, то, что изменило меня, уже никуда не денется, не забудется и не изменится. Оно всегда теперь пребудет со мной.
Когда Эмилю исполнилось тринадцать, я много сил отдавал работе, но ради доверительных отношений с сыном, иногда брал выходные дни: чтобы побольше времени провести с ним вдвоём.
И та пятница была одним из таких дней - я как раз взял отгул, нас тогда ждал вечер в кино, на премьерном показе какой-то картины, которую Эмиль отчаянно желал увидеть. В тот день у него было мало уроков, и я ждал его возвращения, просматривая счета в своём кабинете, на втором этаже нашего домика. Я услышал, как хлопнула входная дверь, но Эмиль не побежал сразу наверх, как делал это обычно, и я насторожился. Отложив бумаги, я уже двинулся к двери, когда услышал крик своего мальчика:
- Отец!
Никогда прежде я не слышал, чтобы Эмиль так кричал!
Буквально слетев вниз по лестнице, я едва сумел осознать происходящее: Эмиля прижал к дивану в гостиной какой-то мужчина. Одной рукой он стягивал с моего сына джинсы, а второй зажимал ему рот.
Дальше я уже не размышлял. Этих секунд хватило, чтобы разбудить во мне зверя, готового ценой собственной жизни защитить своего детёныша. Стащив чудовище со своего ребенка, я ударил его под дых. Гнев захлёстывал меня, и мне стоило огромных усилий сдержаться, и не разбить о стену голову этого ублюдка.
- Эмиль, звони в полицию, - бросил я сыну.
Набрав номер, тот протянул трубку мне, - видимо, ещё не мог говорить от пережитого шока. Объяснив полиции ситуацию, я сам скрутил нападавшего и только после этого смог обнять сына. Эмиль уже не плакал, но его трясло. Я не знал, как его успокоить, и пока полиция не увезла неудачливого насильника, я просто гладил сына по голове и плечам.
Вечером, когда Эмиль заснул у меня на руках, я задумался, что же в нём могло привлечь этого человека. Я рассматривал сына, открывая его образ заново. Его тело уже преображалось, он перестал быть ребенком, превратившись в подростка, угловатого, худенького, с длинными руками и ногами. Он был похож на жеребёнка, хрупкого и стремительного. И чем больше я смотрел на него, тем сильнее пугался того, что открывалось в моей собственной душе.
Позже Эмиль рассказал мне, что сам уговорил несостоявшегося насильника пойти именно к нам домой. Он был уверен во мне, уверен, что я защищу его от любой беды. И я не подвёл. Наши взаимоотношения только улучшились, но теперь при взгляде на сына, я ловил себя на мыслях, которые мало подходят отцу.
Иногда одолевавшие меня фантазии успокаивались и исчезали, не тревожа меня неделями, иногда они разгорались с новой силой. Но я сдерживал их, контролировал, зная, что доверие Эмиля – бесценно и безусловно важно для меня.
На пороге четырнадцатилетия Эмиль вдруг решил отпустить волосы. Я не стал ему препятствовать, но тем самым сыграл с собой злую шутку. Отросшие пряди придавали сыну особенное очарование, черты лица смягчались, и теперь я подолгу не мог на него насмотреться. Вот когда наступил момент прозрения.
Я понял, что перешёл грань ещё в тот день, когда защищал сына от насильника. Мои фантазии, всё более яркие, были не лучше, чем мысли того самого преступника. Когда мы присутствовали в суде, я даже брал слово, требуя упечь его за решётку на максимальный срок, но что теперь мне было делать с самим собой? Иногда мне даже приходилось отводить глаза, потому что стыд, выплёскивающийся внезапно из глубин души, затапливал меня, и я не мог смотреть Эмилю в лицо.
Часть 2
Влечение играет с нами. Кажется, что его можно контролировать, что можно исключить его из своей жизни или подменить желанный объект другим, возможно, немного похожим. Но от постоянного контроля устаёшь, а подмена не утоляет жгучей жажды, а лишь дразнит ещё больше. Я пробовал и то, и другое, но не преуспел.
И вот, шесть месяцев назад Эмилю исполнилось пятнадцать лет. И я не знал, было ли это связано только лишь со взрослением, или я как-то оскорбил и задел его чувства, но наше общение перестало складываться. Годы доверия как-то сразу утратили свою важность, и сын начал всё больше молчать в моём присутствии и всё чаще отводить глаза. Я пытался достучаться до него, вызвать на разговор, даже подкупить чем-то, что он любит, но ничего из этого не вышло.
Каждый день я начинал с того, что невольно прокручивал последние годы в голове, стараясь пересобрать мозаику наших отношений, чтобы понять, из-за какого кусочка посыпалась вся картина. Это было мучительно. Если раньше я мог хотя бы удовлетворяться мыслью, что мы с Эмилем ладим, то теперь у меня не осталось ничего, никакой иллюзии теплоты. Я знал, что безумно люблю сына и желаю его, но не мог даже лишний раз похлопать Эмиля по плечу, чтобы не спровоцировать его отвернуться. Что он узнал обо мне, что так брезгует общением со мной?
Я вёл затворнический образ жизни, я воздерживался и контролировал себя во всём, но что-то было заметно со стороны, нечто важное, то самое, из-за чего сын резко отодвинулся от меня.
Теперь будущее пугало. Если раньше я ещё мог рассчитывать, что сын не вышвырнет меня из своей жизни, то теперь понимал – чем ближе его совершеннолетие, тем больше у меня шансов проститься с ним навсегда.
Каждый день я изнурял себя размышлениями, пытался понять снова, и снова, и снова, но ничего не прояснялось, не становилось на место. Мои усилия не приводили ровным счётом ни к чему хорошему. Эмиль возвращался почти ночью и уходил к себе в комнату, не задерживаясь рядом со мной, не разговаривая лишний раз. Он перестал ужинать со мной, перестал завтракать дома по выходным. И как-то раз мне пришлось откровенно признаться себе – я его почти потерял. Самого желанного, самого любимого человека в этом мире, смысл собственной жизни… Потерял и так и не понял, почему это произошло.
Пусть я знал все его интересы, всех его друзей, всё о жизни, которую он ведёт, в какой-то момент эти знания перестали хоть что-то значить. А потом и устарели, потому что Эмиль больше не говорил со мной откровенно.
Я не знаю, сколько бы ещё продолжалась эта пытка, если бы не звонок школьного психолога. Женщина, представившаяся Джессикой, начала аккуратно расспрашивать меня о наших отношениях, о матери Эмиля. Я объяснил ей, что Элис умерла, и приготовился к обычному в таких ситуациях разговору, как нам все сочувствуют, но психолог лишь сказала:
- Вот как? Понятно.
Не знаю, почему это так меня насторожило, но я больше не пытался слушать её только краем уха, а попытался прочесть зашифрованное между строк послание. Между тем Джессика мягко перевела разговор на сексуальное воспитание подростков, и тут меня точно шибануло током.
- Вы что, хотите сказать, мой сын – гей?
Джессика замолчала, точно я застал её врасплох. Но если уж говорить начистоту, я самого себя ошарашил не меньше. Это было тем самым недостающим кусочком мозаики, который я так долго искал. Конечно, Эмиль опасался говорить со мной, осознав своё не совсем стандартное влечение. Кроме меня у него никого не было, а значит, он не мог себе позволить потерять последнего родного человека. А я, осторожничая, никак не помогал ему, не обрисовывал своей позиции в этом вопросе. Он просто не мог и представить, как я могу себя повести. Должно быть, привычка искать корни всех проблем исключительно внутри себя подвела меня, и я пропустил момент, когда можно было легко вернуть доверие Эмиля.
Пока я укладывал в голове все эти разношёрстные мысли, Джессика призналась, что Эмиля видели с одноклассником. Я уточнил, сказывается ли его увлечения на учёбе и, получив отрицательный ответ, попросил не лезть в частную жизнь моего сына. Психолог извинилась и попрощалась.
Я, наверное, никогда не ждал Эмиля с таким нетерпением, как в тот день. Впрочем, я пока не мог понять, что сказать ему при встрече, как убедить, что я не причиню ему вреда и не откажусь от него, будь он хоть трижды геем. Да и как заговорить с ним на эту тему, когда я сам не мог теперь сказать, какая у меня ориентация. Должно быть, у Джессики в запасе было немало умных слов, подходящих к этой ситуации, но только я не мог себе позволить открыться даже перед психологом.
Когда же Эмиль всё-таки вернулся домой, я сделал, пожалуй, самую глупую вещь в мире.
- Сегодня звонили со школы, - сказал я, и тут же пожалел об этом.
Мой мальчик поднял на меня глаза, его пальцы замерли, вцепившись в шнуровку кроссовок.
- Что им было надо? – спросил он.
- Школьный психолог расспрашивала, как мы живём, - я пожал плечами. – Ничего особенного.
Эмиль разулся и прошёл в гостиную, где плюхнулся на диван. Он был очень напряжён, даже побледнел.
- Просто расспрашивала? – непонятно зачем уточнил он, сжав колени ладонями.
- А что, ты всё-таки что-то натворил, и меня вызовут к директору? – я пытался говорить шутливо, но мой голос дрогнул.
- Не смешно, - Эмиль зло посмотрел на меня. – Зачем она звонила, отец?
Я сел в кресло напротив него, стараясь выгадать хоть немного времени, но найти достойного ответа так и не смог. Молчание затягивалось.
- Мне показалось, что ей была весьма важна твоя личная жизнь, - договорив это, я понял, что снова выбрал неверные слова.
- И она рассказала тебе – почему?
Теперь он отвёл глаза, а его щёки залил лихорадочный румянец. Я физически чувствовал, насколько Эмиль взволнован - точно сейчас же готов вскочить и сбежать.
- Я попросил её не лезть не в своё дело, Эмиль.
Он повёл плечами, точно чувствовал на них неподъёмную тяжесть, а потом сказал, тихо и глухо:
- Мне кажется, что я гей. И если она именно на это намекала, то она права.
- В любом случае, это не её дело, - я протянул Эмилю ладонь, как делал всякий раз, когда мы доверительно разговаривали. – И моего отношения к тебе это тоже никак не изменит.
- Возможно, - он глянул на меня из-под чёлки. – Я пойду спать.
Я так и не дождался, чтобы он положит свою ладонь поверх моей.
Часть 3
Я снова и снова вспоминал наш короткий разговор, пытаясь понять, какие слова должны были прозвучать, но не прозвучали, и насколько сильно Эмиль закрылся от меня теперь. Но итогом всех этих размышлений была только тягучая головная боль. В конце концов, часов в шесть утра я отправился в душ, чтобы хоть немного взбодриться до работы.
Прохладная вода остудила виски, выгнав из них неприятные ощущения, и я взбодрился, почувствовав, необычайную ясность сознания. Безусловно, я не смогу утолить своего желания, но в моих силах позволить сыну жить так, как ему хочется. Я всё ещё могу защищать его, и ему как никогда требуется эта защита.
После душа я приготовил завтрак и сел в гостиной дожидаться, когда сын проснётся. Эмиль появился в половину восьмого, он выглядел невыспавшимся и, по своему обыкновению, не смотрел в мою сторону, мрачно ковыряясь в тарелке.
- Сын, - позвал я, и он кинул на меня печальный взгляд. – Если ты с кем-то встречаешься, то можешь приводить его домой, мне это нисколько не помешает.
Он сморщил нос почти брезгливо и ответил, как будто специально подобрав самые резкие слова:
- И ты не будешь против, если кто-то трахнет меня в моей же комнате? Или, может, разрешишь сделать это в твоей спальне?
- Эмиль, я имею в виду, что не стану препятствовать твоим отношениям с любимым человеком, кем бы он ни был, - ревность, безусловно, обожгла меня, стоило только представить описанную сыном картину, но я сдержался, в конце концов, этому за четыре года я научился. – Что в моих словах тебе не нравится?
- Не знаю, - он опять отвернулся, отодвигая тарелку. – У меня пропал аппетит.
- Прости, если задел твои чувства, - я не знал, что и думать, абсолютно не понимая его поведения.
- Не бери в голову, - Эмиль потянулся за школьной сумкой. – Я приду к обеду. Ты приедешь домой?
- Если ты хочешь, - этот вопрос значил для меня очень многое. Раньше мы часто поступали именно так: я специально ради этого переносил время обеденного перерыва, чтобы он совпадал с возвращением Эмиля из школы. Но за последние полгода мы не обедали вместе ни разу, и я жаждал вернуть эту традицию.
- Приезжай, - он вышел в холл, обулся и ускользнул от меня в туманное утро.
Я приехал немного заранее, отпросившись на весь остаток дня. Мне было бы не по силам работать после такого важного обеда. Когда Эмиль вернулся домой, я заметил, что он зол и растерян, но не отважился спросить, что произошло.
Сперва мы оба молчали. То ли Эмиль давал мне возможность начать разговор, то ли сам не знал, как перебросить мост через выросшую между нами пропасть. Мы лишь переглядывались, пока я не представил, как это, должно быть, выглядит со стороны.
- Знаешь, мы сейчас похожи на двух зверьков, которые сидят на границе своих территорий и с опасением косятся друг на друга, - вырвалось у меня.
- Хорошее сравнение, - Эмиль вздохнул, безразлично ковырнув яичницу, но так и не отправив кусочек в рот.
- Но я действительно хотел бы вернуть наши прежние разговоры, - я отложил приборы, заметив, что мои пальцы дрожат.
- Но я-то больше не прежний, - Эмиль сказал это с такой горечью, что у меня больно сжалось сердце.
- Для меня ты тот же, мой любимый сын, - отозвался я со всей возможной теплотой.
- Может быть, лишь потому, что ты ничего не знаешь обо мне, - он откинулся на спинку стула. – Не знаешь, каким я стал.
- Каким?
- Грязным, - он точно выплюнул это слово. – Ничтожеством. Как будто меня запятнал тот самый… - он сделал паузу, но я и так понял, о ком он говорит. – Как будто эта грязь никогда не смоется. Она просто внутри меня, она под кожей, в крови, и как ржавчина разъедает меня!
- Эмиль, - я всё-таки накрыл его ладони своими. – Ты не грязный. Тот ублюдок ничего не сделал с тобой, ничего, что могло бы запятнать тебя.
- Откуда тебе знать, отец? Ты не знаешь, о чём я думаю, о чём я мечтаю, - но он не отнял рук.
Его пальцы были холодными и чуть заметно дрожали, как и мои. Я осознал, что все эти полгода мы оба что-то таили друг от друга, накапливая нервное напряжение. Как удивительно мы похожи, и как это умопомрачительно заводит меня!.. Я куснул себя за губу, чтобы сосредоточиться.
- Каждому случается думать и мечтать о чём-то, что не могут понять другие люди, - произнёс я максимально спокойно и размеренно. – Это не делает тебя плохим, грязным, не превращает тебя в ничтожество…
- Даже если это мечты о собственном отце?
И мир словно перевернулся, расколовшись на «до» и «после». Умные и логичные слова, которыми я желал успокоить и себя, и Эмиля, исчезли, просто растворились, выскользнув из памяти, точно их там и не было. Но я не опустил его рук, и, наверное, это было самым важным, что я когда-либо сделал.
Часть 4
Мой разум был совершенно ясен. Я понимал, что от выбора, который мне придётся сделать прямо сейчас, зависит всё – моя дальнейшая жизнь, судьба моего сына и наши отношения. И не было времени, чтобы взвесить все «за» и «против», не было возможности попросить отсрочку, чтобы на досуге хорошенько обдумать и просчитать все возможности. Эмиль смотрел мне в глаза с вызовом, но я чувствовал, как дрожат его пальцы, видел, что он готов сломаться, сбежать, что он не собирался говорить мне того, что у него вырвалось. Он просто настолько устал держать всё в себе, что потерял контроль над своими мыслями. Именно в эту минуту он был как никогда открыт и беззащитен, и мои неосторожные слова могли ранить его куда сильнее, чем произошедшее два года назад.
- Эмиль, - начал я со всей возможной осторожностью, точно ступил на хрупкий лёд в конце марта. – Но ведь и ты чего-то не знаешь обо мне, правда?..
Вопрос повис в воздухе. Эмиль опустил голову, должно быть, чтобы я не видел выражения его лица, но мне было достаточно, что он не пытается вырваться и убежать. Я продолжал.
- Ты видишь только то, что я открываю тебе, как это всегда происходит между людьми. Но что-то мы прячем в себе, пока оно не прорывается наружу, ломая с таким трудом выстроенную защиту, - плечи Эмиля дрогнули, и я понял, что попал в точку. – Наверное, я казался тебе чудовищно сильным, только это не так. Но свалить на твои плечи груз своих проблем я не мог, не имел права. Мне приходилось быть сильнее, чем я есть, чтобы уберечь тебя. И знаешь, почему?
- Ты – отец, - ответил Эмиль совсем тихо.
- Не только поэтому. Я люблю тебя.
Он хмыкнул, и попробовал вырвать ладони из моих.
- Родители, как правило, любят своих детей, - я слышал нотки злого разочарования. Я видел, как Эмиль пытается закрыться, уйти в себя, но не мог ему этого позволить.
- Не так, как любят родители.
Я почти не узнал своего голоса. Сын, вздрогнув, поднял на меня глаза, но что ещё можно было сказать? У меня разом кончились все слова вообще, умные или не очень – они разбежались, и теперь уже я был полностью открыт, а Эмиль мог нанести мне сокрушительный удар, оставить смертельную рану. Но он молчал и не отнимал рук. Под его пристальным взглядом я едва ли не забыл, как дышать.
- Наверное, я тебя не правильно понял, папа, - прошептал он внезапно севшим голосом. – Да?
- Нет, - я собрал свою волю в кулак. – Видимо, ты понял меня верно.
- Когда ты сегодня сказал, что я могу приводить кого угодно… что это было? – голос Эмиля сорвался. - Что это было? – повторил он тише.
- Я просто хотел, чтобы ты мог реализовать те желания, которые я сам реализовать не могу, - я прикрыл глаза. – Если ты думаешь, что мне было легко это говорить, то ты не прав.
- Мои желания связаны с тобой, чёрт! – Эмиль с шумом втянул воздух. – С тобой… Я хочу тебя, а не кого-то там. Я думал, если попробую с кем-то ещё, то желание утихнет, но это… так противно и грязно…
Я больше не мог сдерживаться ни единой секунды.
Резко поднявшись, я обошёл стол и, притянув сына к себе, мягко накрыл его губы своими, целуя так нежно, как только умел. Я обнял его, поглаживая по спине и плечам, и эти ощущения, чистые и яркие, как действие наркотика высочайшего класса, вскружили мне голову, но остатки самоконтроля не позволили наброситься и сорвать с Эмиля одежду. Впрочем, я держался чудом, едва не сходя с ума от того, как яростно сын отвечал на мои поцелуи, то прикусывая мне губу, то постанывая прямо мне в рот. Я чувствовал, что он горит, как в лихорадке, как будто способен кончить только от поцелуев.
- Отец, - прошептал он позже, уткнувшись лицом мне в плечо. – Чёрт, это невозможно, нереально.
- Я тоже так думал, - взъерошив его волосы, я вдруг понял, что мне стало удивительно легко. - Эмиль, ты для меня – всё, понимаешь?
- И ты для меня, Леон, - вдруг ответил он, и я понял, что прежние отношения уже никогда не вернутся, но настало время для чего-то нового, совершенно иного. Я окончательно оказался в «после», и теперь уже никак нельзя было вернуться в «до».
Часть 5. Финал
Хотя уже прошло достаточно времени, я чётко помню тот наш первый поцелуй. Моё отчаянное желание впервые нашло хоть какое-то выражение. Видимо, поэтому я так хорошо запомнил и вкус губ сына, и тепло его тела, и нежность его волос. Пусть позже были другие поцелуи, более откровенные прикосновения, ночи, когда любое моё желание находило живой отклик, я всё равно вспоминал именно первое объятие и первый поцелуй. Мне никогда не хватало смелости спросить, что Эмиль помнит о том дне, когда мы сумели объясниться, хотя иногда он сам подталкивал меня к воспоминаниям, требуя рассказывать, что я чувствовал и переживал.
Сейчас, пока он спал рядом, жадно прижимаясь к моему бедру, я мог снова и снова перебирать в памяти драгоценные моменты, которых с каждым днём становилось всё больше. Но тот поцелуй – это было чудо, которое сумело затмить собой всю горечь, боль и тьму прошлых лет. Я не говорил Эмилю, но себе пришлось признаться – я уже не помню ни лица Элис, ни звука её голоса, ни смеха, ничего. А ведь меня так долго преследовал её облик! Чёрт возьми, да даже когда я осознал своё влечение к сыну, он никуда не делся! Мне пришлось принять, что именно казавшиеся преступными желания излечили меня, прогнали призраков и вернули счастье не только мне, но и сыну. Прикасаясь к Эмилю, чувствуя, как он раскрывается и подаётся навстречу, я наконец-то в полной мере ощутил, что у меня есть смысл жить, и что бы ни случилось, я сделаю ради сына всё.
Поначалу в глубине души я иногда ловил отголоски невнятного беспокойства, неприятный холодок, как от чужого взгляда. Я долго не мог подобрать имя этому странному чувству, пока Эмиль не сказал мне:
- Ты сомневаешься, да? Во мне или в себе?
Он всегда замечал мельчайшие перемены моего настроения и всякий раз подбирал им точные определения. А ведь я действительно сомневался, что по-настоящему нужен ему, такому красивому и юному. Но он переубеждал меня день за днём, лечил мою неуверенность своей любовью, которой внезапно оказалось так много. И всякий раз, целуя, он словно дарил мне ещё один повод жить.
Я не заметил, как пролетела ночь, но совершенно не чувствовал усталости. Эмиль проснулся за секунду до будильника и недовольно заворочался, вжимаясь в меня. Каждое утро я борюсь с этим искушением – его горячая кожа сводит с ума, но мы не можем позволить себе утренний секс в будни, потому что слишком увлекаемся друг другом и легко можем опоздать – он на занятия, я - на работу.
- Ты ведь не спал, - сказал он вместо пожелания доброго утра. – Что тебя терзает?
- Ничего, - я поцеловал его, чтобы успокоить. – Сегодня…
- Да, прошёл год, - он сел на постели, нехотя улыбаясь. – Ты об этом думал всю ночь?
- Отчасти, - отбросив одеяло, я поднялся и потянулся. – Пойдёшь в душ?
- С тобой? – в его глазах мелькнуло лукавое выражение, и я не сдержался, подхватил его на руки, унося в ванную комнату. Пусть мы не могли заняться полноценным сексом, но на несколько приятных минут в душе у нас ещё было время.
За завтраком Эмиль был подчёркнуто сдержан, но улыбка то и дело появлялась на его губах, как он ни старался её спрятать.
- Леон, мы всё-таки должны хоть как-то это отпраздновать, - наконец, предложил он серьёзным тоном.
- Например, в постели, ты хочешь сказать? – я взглянул на него искоса. Эмиль фыркнул, заметив это.
- Что за привычка всё опошлять, как подросток, честное слово, - скорчил он печальную мину. – Может, сходим куда-нибудь?
- Я заказал столик, - мне пришлось сдаться. – В том самом местечке, помнишь?
- О! – он был по-настоящему удивлен. – Значит ли это…
- Что я люблю тебя? – теперь уже я позволил себе улыбнуться. – Да, именно так. Я заеду за тобой в колледж.
- А на занятия отвезёшь? Ну, пожалуйста! – он потянулся через стол, чтобы едва коснуться губами моих губ.
- Обязательно, - ответил я, почти не прерывая поцелуя.
Он быстро смешался с толпой студентов, а вот я некоторое время не хотел уезжать, отрешённо рассматривая красивое старое здание и силясь осознать, что сегодня у меня свидание с собственным сыном. За этот год я, казалось, должен был привыкнуть, но нет, волновался, как когда сам был мальчишкой. Как ни странно, не секс, а именно это волнение и разрушало всякие сомнения, - я действительно любил Эмиля совсем не как должно родителю. Впрочем, за последний год я убедился, что доставить счастье моему сыну может только такая любовь, а, в конечном счёте, для меня ничего не было важнее его счастья.
Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/1680305