Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Н.С. Рыбаков
Становление как совпадение бытия и небытия
//Бытие: Коллективная монография /Отв. ред. А.Ф. Кудряшев. –
УЮИ МВД РФ, Уфа, 2001. – С. 11-26.
Введение. Категории «становление» в нашей философии не очень везет. Она фактически выпала из учебников и учебных пособий, да и монографические исследования не очень-то жалуют ее своим вниманием. Разумеется, можно посетовать на то, что следить за выходящей литературой сейчас не так-то просто, можно что-то и пропустить, но тем не менее из «последних» изданий, где специально рассматривается категория «становление», укажем на монографию Л.Е. Балашова «Мир глазами философа (Категориальная картина мира)» [1]. Названный автор пробует анализировать данную категорию, выявить ее структуру, сопоставить с другими категориями, например, с категорией «развитие», описать стороны становления. Он справедливо отмечает, что философы «незаслуженно обходят вниманием эту категорию» [1,179], и пытается восполнить дефицит внимания к ней. Он начинает, как и положено, с обращения к Гегелю, который дал в своей «Науке логики» обстоятельный анализ становления, но позиция автора в отношении к Гегелю оказывается не очень благосклонной.
Гегель, считает Л.Е. Балашов, слишком абстрагировал эту категорию, лишил ее специфического содержания и невольно своим авторитетом навязал целому ряду поколений философов свое понимание категории «становление». Далее автор приводит определение «становления» из «Философской энциклопедии» (Т.5. С.126), подчеркивая, что оно почти буквально повторяет гегелевское понимание данной категории, и констатируя, что, во-первых, такое понимание становления преобладало в марксистской философии, оно, во-вторых, по существу блокировало исследование этой категории.
Соглашаясь кое в чем с данным автором, тем не менее мы должны сказать, что оценки, данные Л.Е. Балашовым становлению, не всегда справедливы, хотя он и пытается выявить что-то новое, осуществить систематический анализ этой, действительно, важной, даже, можно утверждать, фундаментальной категории. Отделяя вслед за Л.Е. Балашовым становление от категорий изменения, движения и развития, что, на наш взгляд, совершенно оправданно, тем не менее мы считаем невозможным присоединиться к точке зрения автора, считающего, что в подлинном смысле становление «есть единство материи и движения, т.е. того, что двигается, изменяется и самого движения, изменения», что оно «есть особое единство материи и движения, которое осуществляется в какой-то одной области мира. Мир в целом не становится и не развивается». [1, 179]. В самом деле, категория становления не совпадает ни с одной из названных выше категорий, равно как и со многими другими. Она вполне самостоятельна и играет важную роль как в бытии мира, так и в осмыслении его человеком. И все же раскрыть подлинный смысл категории «становление» Л.Е. Балашову не удается, ему мешает собственная установка на конкретное рассмотрение данной категории. Против конкретности, как говорится, возразить нечего, но все же надо отчетливо представлять, что путь к ней пролегает через абстрактный анализ данной, да и других категорий тоже.
Оставляя сейчас в стороне обсуждение вопроса о том, становится ли мир в целом или не становится, развивается он или же нет, заметим, что если становление есть лишь особое единство материи и движения, проявляющееся только в какой-то одной области мира, то оно лишается своей фундаментальности и всеобщности, оказываясь вторичным по отношению к материи и движению, производным от более общих и фундаментальных категорий, каковыми в марксизме считаются именно эти категории. Если становление есть единство материи и движения, то они должны быть прежде становления, чтобы само становление могло «появиться». В таком случае под вопросом оказывается фундаментальность становления, его всеобщий характер. Кстати, сам автор придерживается именно этой позиции: «Понятие становления характеризует лишь процессы, относящиеся к конкретным областям мира (например, к живой природе и человеческому обществу)». [1, 179]. Следуя мысли автора, можно думать, что неживая природа представляет собой «неконкретную область мира», и вся грандиозная Вселенная начисто «выпадает» из процесса становления, хотя она, как показывают современные исследования, довольно интенсивно эволюционирует, стало быть, имеет отношение и к становлению.
Но даже если мы согласимся с позицией автора, то в этом случае со становлением все же возникает одна маленькая «неувязочка». Дело в том, что если материя и движение суть фундаментальные и всеобщие категории, то их единство, по-видимому, также должно рождать всеобщую и фундаментальную категорию. Иначе получается, что в той части мира, где никакого становления не совершается, либо нет ни материи, ни движения, либо же они присутствуют, но никакого единства между собой не образуют. Но подобные варианты сомнительны и логически и содержательно. Если, скажем, в какой-то части мира нет ни материи, ни движения, то она просто перестает существовать, превращаясь во что-то эфемерное. Если же материя и движение каким-либо способом в данной части мира все же наличествуют, не образуя никакого единства, оборачивающегося в конце концов становлением, то такое их раздельное существование невозможно в силу принципа неразрывности материи и движения, являющегося одним из фундаментальных, и не только в марксистской философии. Эта связь носит всеобщий характер, она существует везде, где есть материя и движение, стало быть, и становление имеет место всюду. Либо же, придерживаясь позиции Л.Е. Балашова, следует считать, что далеко не всякое особое единство материи и движения ведет к становлению. Но в таком случае должны быть указаны и соответствующие критерии того, когда и как единство материи и движения дает становление, а когда - нет. Так что более адекватным оказывается понимание категории становления как фундаментальной, всеобщей, из сферы действия которой не выпадает ни одна область мира. Но в этом случае приходится оставить и утверждение, будто мир в целом не становится и не развивается, напротив, надо попытаться это обстоятельство понять.
Хотя категории становления, действительно, в истории советской марксистской философии не очень везло, тем не менее, эта категория довольно основательно и тщательно анализировалась русским и советским философом А.Ф. Лосевым, особенно в его работах тридцатых годов, изданных издательством «Мысль» в 1993-1997 гг. в виде шести объемных томов. [2]. Данная категория в свете исследований А.Ф. Лосева предстает в новом свете. Она не утрачивает той исходной абстрактности, которую мы встречаем у Гегеля, однако, наполняется глубочайшим содержанием, позволяющим понять все то, что «случается» с миром в его истории, равно как и то, что происходит с конкретной областью мира, а также с отдельной вещью. Разумеется, Гегелю конкретность тоже не чужда, но до нее надо «докапываться», прилагая большие дополнительные усилия, тогда как А.Ф. Лосеву удается продемонстрировать всю глубину содержания данной категории на разных уровнях, всю ее многослойность с необычайной легкостью и убедительностью. Это совсем не означает, что работы А.Ф. Лосева легки для чтения и понимания, нет, там тоже предостаточно разного рода сложностей - без них не бывает философского исследования, но за всем этим «просвечивает» глубокий мыслитель, классик ХХ века, основательное освоение трудов которого еще только-только начинается.
В основу настоящего раздела положены идеи А.Ф. Лосева, причем мы не скрываем своих симпатий к ним, напротив, пытаемся с их помощью разобраться в сути сложнейшей категории «становление».
Бытие. Анализ категории «становление» немыслим без фундаментальной категории «бытие». Что оно собой представляет? Исчерпывающего, тем более однозначного ответа на этот вопрос, разумеется, быть не может. Многие мыслители исходили из того, что понятие бытия не может быть определено. Приведем некоторые свидетельства.
Как известно, Гегель первый раздел учения о бытии в своей «Науке логики» начинает со слов: «Бытие есть неопределенное непосредственное». [3, 139]. И чуть ниже подчеркивает: «Бытие, чистое бытие - без всякого дальнейшего определения. В своей неопределенной непосредственности оно равно лишь самому себе, а также не неравно в отношении иного, не имеет никакого различия ни внутри себя, ни по отношению к внешнему». [3, 139-140]. Запомним это: бытие есть непосредственное, не имеющее никаких различий ни внутри себя, ни по отношению к внешнему.
Поздний Н.Гартман, классик современной критической онтологии, заявляет: «Само бытие нельзя ни определить, ни объяснить. Но можно отличить два вида бытия и анализировать их модусы. Тем самым можно осветить их изнутри...» [4, 322]. И это тоже запомним: можно выделить два вида бытия.
Наконец, М.Хайдеггер во введении к «Бытию и времени» пишет о необходимости возобновить вопрос о бытии: «Вопрос о смысле бытия должен быть поставлен». [5, 5]. Ему не только удалось поставить вопрос о бытии, но и многое прояснить, однако, это - тема особого разговора. Важно, что он специально выделяет вопрос о смысле бытия. Именно этот вопрос заботит и А.Ф. Лосева, который в адрес Гегеля замечает, что тот «начинает свою логику с категории бытия, совершенно не задаваясь вопросом, откуда же и зачем появилась самая эта категория. Действительно, сказать на эту тему нечего, но удивиться здесь есть чему». [6, 401].
Прежде всего, встает вопрос: почему бытие - исходная категория и все должно начинаться с него? Нас окружает множество самых разных вещей, это - определенные вещи: карандаши, дома, деревья, животные и пр. Что их объединяет? Невзирая на различия, прежде, чем быть чем-то определенным, все они должны просто быть. Эта их особенность, это просто ЕСТЬ объединяет все вещи, оно выше всех различий, индивидуальностей. Даже если мы возьмем всего лишь одну-единственную вещь, например, облако, то и оно, прежде, чем быть определенным облаком, кучевым, перистым, грозовым, должно сначала быть облаком, должно сначала просто быть. Нет бытия - нет и никакого облака. Все свойства, признаки, придающие вещи определенность, окачествованность, вторичны по отношению к просто бытию, к просто ЕСТЬ. Просто бытие, или бытие как таковое, есть то, без чего невозможна ни одна вещь, ни одно событие, явление, процесс. Потому-то и кажется, что оно - основа всего. И даже основа мысли, ведь если я что-то помыслил, то оказывается, что мысль возможна, если есть это самое бытие, после овладения которым мысль становится мыслью о чем-то, пусть даже невероятном, невозможном. Но раз это невозможное помыслено, то мысль-то сама есть.
Каковы еще особенности бытия? Оно беспредикатно, к нему уже ничто не присоединяется, но само оно способно присоединяться ко всему. Оно есть субъект, ибо само это ЕСТЬ имеет место до всяких присоединений. Бытие, далее, всеобще, оно присуще не только всему в мире, но и самому миру, раз он есть, и мы в нем живем, убеждаясь в этом. «Есть» представляет собой чистое бытие, которое не только имеет место до всякой вещи, но оно к тому же и неуничтожимо, тогда как любая вещь рано или поздно исчезает. Сказанное означает, что бытие как «есть» не имеет никакой определенности, у него нет ни качества, ни количества, его не может быть ни меньше, ни больше, оно не содержит в себе никаких различий. Все существующее одинаково причастно бытию, раз оно существует. Бытие просто, неделимо, бесструктурно. Его назначение в том, чтобы указывать, что нечто, некая вещь, безразлично, какая, ЕСТЬ, имеет место. В этом - значимость самой категории «бытие». Иначе говоря, бытие есть индикатор значимости существующего, фиксирующий, что оно ЕСТЬ, осуществилось. До этой бытийной индикации вещи просто не было, не могло быть. Сравним, к примеру, совершенно темную комнату, куда мы случайно попали с яркого света. Ни одна вещь не «светится» своим бытием, не заявляет о себе, ее как бы совсем не существует, она не есть.
Бытие - это первый проблеск смысла, выступающий на фоне его полного отсутствия, то есть бессмыслицы. Это, иначе говоря, есть первое полагание смысла вне самого себя. ЕСТЬ - это первое светлое пятно смысла, еще неопределенного, но уже заявившего о себе, что он имеет место. Как, откуда этот смысл вдруг появляется, это так и останется, утверждает А.Ф. Лосев, чудом, тайной, загадкой. Можно ли это рождение смысла обосновать фактами, исследовать научно? Едва ли, поскольку факты представляют собой констатацию существующего, стало быть, они уже предполагают наличие бытия, которое первично и по отношению к фактам. Но не все здесь безнадежно. Раз бытие явилось как тайна, то оно тем самым уже выдвинулось из хаоса бездны, безмыслия, обрело свою форму, свой облик. Выдвинувшееся бытие - это бытие, удерживающее некий смысл вне себя. Такое бытие, которое выражается латинским словом existere (ex-ist-ere), называется существованием. Потому если бытие - это просто ЕСТЬ (как индикатор явленности смысла во вне), то существование, как выдвинувшееся бытие и удерживающее этот смысл в определенной форме, вторично по отношению к бытию. Оно есть вторичное, окачествованное бытие, которое по отношению к вещи выступает как предикат, поскольку вещь определенным образом присоединяет его к себе. Существование, в отличие от бытия, всегда привязано к своему носителю и только благодаря ему можно удержать то, что выдвинулось, то есть смысл.
Небытие. Итак, бытие - первый проблеск смысла на фоне его полного отсутствия. Можно сказать и так: бытие есть полагание смысла во вне себя. Пока не было бытия - не было ничего. Но это-то как раз и означает, что бытие, как ЕСТЬ, должно быть окружено отсутствием смысла, то есть бессмыслицей. Бытие, чтобы быть именно бытием, должно отличаться от того, что не есть бытие. А.Ф. Лосев пишет: «...бытие не может остаться только бытием, просто бытием. Бытие не есть бытие вообще. Если бы оно всегда оставалось бытием вообще, мы никогда не смогли бы получить никаких конкретных форм бытия. Существует не просто бытие, но и разные виды бытия. А для этого нужна такая универсальная категория, которая бы сделала возможным существование этих разных видов бытия. Такой категорией является инобытие, т.е. иное, другое бытие, являющееся по отношению к первому общему бытию отрицанием его, отсутствием его, небытием. Как только мы положим бытие, так тут же необходимо полагать и небытие; это понятия соотносительные». [7, 747]. То, что не является бытием, есть небытие.
Бытие как ЕСТЬ - это всеобщая до-вещная, до-субстратная и до-субстанциальная основа осуществленности мира. Откуда оно появляется? Что ему предшествует? С чем оно сопрягается? Эти вопросы могут показаться надуманными, но от них так просто не уйти. Если бытие - это основа мира, то предшествовать ему может только небытие, то что НЕ ЕСТЬ. Бытие потому сопрягается с небытием. Каков смысл последнего?
Что означает «есть»? То, что какая-то вещь, пусть это будет для определенности точка А, которую обозначим как ()А, занимает какое-то положение в пространстве. Если имеется только одно ЕСТЬ, то может ли вещь переместиться? Очевидно, нет. Но вещь не только есть в ()А, она еще и 1) перемещается в пространстве, 2) меняется сама. Была в ()А - сместилась в ()В, затем - в ()С и т.д. Перемещение означает, что вещь перестает быть одной (находиться в (.)А) и делается другой (располагается в ()В). Одно ЕСТЬ перешло в другое ЕСТЬ. Стало быть, существует много разных ЕСТЬ, которые, однако, полностью идентичны друг другу. Но что «располагается» между этими двумя точками, между двумя ЕСТЬ? Если это «между» сплошь «заполнено» бытием, то смещение вещи становится невозможным, поскольку ЕСТЬ - это фиксированное состояние. И если мы будем держаться только одного этого ЕСТЬ, то получим тот застывший мир, который впервые описал Парменид. Для того, чтобы сместиться, надо разорвать это ЕСТЬ, одно бытие, сменить другим. Но это значит, что между двумя ЕСТЬ должно находиться нечто иное по отношению к бытию. Таковым может быть только небытие, НЕ ЕСТЬ.
Иначе говоря, бытие необходимо сопрягается с небытием. Без этого невозможно даже простейшее перемещение, не говоря уже о более сложных и насыщенных видах изменения. Бытие рождается на фоне небытия, предполагает его как иное себя. Впрочем, совершенно справедливо и обратное. Небытие невозможно без бытия, требует его наличия. Потому в той же мере можно утверждать, что основой мира, поскольку он существует, является небытие. Бытие и небытие в этом смысле, в деле осуществленности мира совершенно равноправны, ни одному из них нельзя отдать предпочтение. Но это только логически. Психологически и гносеологически же, как пишет А.Н. Чанышев, не только «страх перед небытием, но трудности, связанные с его пониманием, заставляют человека творить «культуру бытия»». [8, 160]. И чуть выше констатирует: «В течение двадцати пяти веков философы, взявшись за руки, водили хоровод вокруг небытия, стараясь заклясть его». [8, 159]. Правда, А.Н. Чанышев утверждает, что бытие и небытие неравноправны, что небытие первично и абсолютно по отношению к бытию, бытие же относительно и вторично по отношению к небытию.1 [8, 160]. Небытие вообще является крепким орешком для понимания, но совсем невозможно согласиться с чрезвычайно упрощенным толкованием бытия и небытия (ничто) Л.Е. Балашовым, считающим, что они противостоят друг другу как две скалы, что в их противоположности есть что-то деревянное, косное, застывшее. [1, 181]. Совсем наоборот, бытие и небытие никак не разделены, к ним, взятым вместе, совершенно неприменима характеристика одеревенелости, чего-то застывшего. Но об этом позже.
Сейчас же констатируем, что никакого иного смысла, кроме ЕСТЬ и НЕ ЕСТЬ в содержание бытия и небытия мы не вкладываем. Правда, само понимание связки «есть», соответственно, «не есть», может быть различным. Но эти различия носят вторичный характер и возникают после того, как зафиксированы «есть» и «не есть».
Бытие - это просто ЕСТЬ. Небытие - НЕ ЕСТЬ. Бытие существует, об этом слишком пространно говорить не приходится. Но существует ли небытие, то есть существует ли НЕ ЕСТЬ, то, чего нет? Есть ли не есть? На первый взгляд, даже сама мысль об этом выглядит абсурдом. Но не будем спешить. Ведь небытие, не есть играет в нашей жизни очень огромную роль. Например, когда мы идем в поликлинику и сдаем анализ крови, то по отсутствию в ней определенных элементов, например, эритроцитов, врач судит о состоянии нашего здоровья. Ребенок, собирающий узор из мозаики, безошибочно определяет, какого цвета фишки и в каком месте узора не хватает, то есть он видит небытие, хотя и в специфической форме. В физике твердого тела дефекты кристаллической решетки, в частности, отсутствие атомов в некоторых ее узлах, называемых вакансиями, исследуется экспериментально и рассчитывается теоретически, причем эти «пустые» места, вакансии, ведут себя как вполне реальные частицы: они взаимодействуют с атомами, перемещаются, колеблются около положения равновесия и т.д. Так что небытие тоже существует. И без него, как уже говорилось, невозможно никакое изменение. Иначе говоря, НЕ ЕСТЬ тоже есть. Впрочем, исходя из равноправности бытия и небытия, можно сказать, что и ЕСТЬ не есть, то есть бытие в такой же мере не существует. Однако, более изощренные логические экзерсисы мы оставим для другого случая. Сейчас же констатируем очевидное: бытие (есть) и небытие (не есть) взаимно исключают друг друга; они несовместимые, противоречащие. Если на этом и остановиться, то, разумеется, они предстанут друг перед другом как две застывшие скалы. Мир распадется на две части, между которыми прекратится всякое сношение. Но в таком случае из него исчезнут изменение, движение, что явно не согласуется даже с элементарным здравым смыслом.
То, что изменение, перемещение и все прочее, связанное с этим, имеет место, свидетельствует, что между бытием и небытием имеется какая-то связь, существует какое-то отношение. С логической точки зрения, эта связь уже была нами обозначена: одно есть отрицание другого и наоборот. ЕСТЬ отрицается через НЕ. Потому бытие и небытие (есть и не есть) в самом существовании мира соединяются, являясь истоком того, что здесь называется изменением. Более того, они оказываются неотрывными друг от друга, образуя неразличимое единство, стало быть, бытие и небытие совпадают друг с другом, становятся тождественными, сливаются в одно и то же. Довольно интересное обоснование этого обстоятельства дал А.Ф. Лосев в своей работе «Сáмое самó». [См.: 6]. Пусть, рассуждает он, тело из ()А переместилось в ()В. Точка А сменилась на точку В. Точка А для ()В уже не существует, тогда как ()В для ()А еще не существует. Каждая точка существует сама по себе, но ни одна из них не существует для каждой другой. Если бы ни одна точка проходимого телом пути не существовала вообще, то не существовало бы и движения. Но что означает процесс движения? Как только тело перешло в ()В, так она сразу же и возникла. Когда она ее покинула, то данная точка в тот же момент исчезла. То же самое происходит с любой другой точкой. Если бы исчезновение не происходило, то это означало бы, что тело застыло в состоянии «есть» в одной какой-либо точке, и всякое движение прекратилось бы. Если бы при перемещении следующая точка не возникала бы, то оно не могло бы начаться. Если же точки А и В бесконечно сближать друг с другом, то в пределе они сольются, станут одной точкой. Перемещение в этом случае показывает, что возникновение и уничтожение точки имеет место совершенно одновременно, в отношении одного и того же момента. Иначе говоря, бытие и небытие, «есть» и «не есть» не только взаимно переходят друг в друга, существуя порознь, но совпадают в каждый момент осуществления изменения. Совпадение бытия и небытия традиционно обозначается в философии как становление.
Становление. А.Ф. Лосев, размышляя над проблемой соотношения бытия и небытия, пишет, что «стоит только немного задуматься над той антитезой бытия и небытия, как становится совершенно ясно, что остаться при такой антитезе совершенно невозможно... если инобытие будет абсолютно оторвано от бытия и не будет как-то с ним совмещено, - не возникнет и никаких конкретных видов бытия. Необходимо их как-то объединить, ... нащупать то, что есть в них общего и что могло бы нейтрализовать этот дуализм двух противоположных логических стихий. Но что значит найти общее, что значит объединить? Это значит, найти такую новую категорию, где обе полученные уже содержались бы и где они были бы покрыты чем-то третьим, что их и объединило бы.
Такой категорией является становление». [7, 747]. Каковы же его особенности? Что оно собой представляет?
Повторим еще раз, что бытие и небытие не только исключают друг друга, но и совпадают в одно и то же мгновение. Это их совпадение, равное по существу синтезу, есть нечто третье, снимающее их взаимную противоречивость. Это третье и есть становление. Потому та дуальность мира, которая была бы неизбежной, если бы бытие и небытие были абсолютно отделены друг от друга, на самом деле не существует. Мир монистичен, что, впрочем, совсем не исключает его множественности, причем монистичен в каждый момент своего осуществления, где «правят бал» в неразличимом круговороте бытие и небытие, и все это обеспечивается именно становлением. Сказанное, на наш взгляд, справедливо не только по отношению к миру, как чему-то глобальному, но распространяется на каждый его мельчайший фрагмент. Это значит, что в основе мира лежит становление, которое оказывается действительно фундаментальной категорией. «В основе всех противоречий лежит противоречие между бытием и небытием», - пишет А.Н. Чанышев.[8, 162]. К этому хотелось бы добавить, что данное противоречие есть фундаментальное противоречие мира, и ничто не выпадает из сферы его влияния, стало быть, и из сферы влияния становления.
Структурность становления. Становление, пишет А.Ф. Лосев, происходит так: 1) бытие возникает; 2) в то же самое мгновение, когда оно возникает, оно уничтожается, т.е. переходит в небытие; 3) небытие, таким образом, тоже возникает; 4) но это инобытие постигает та же судьба, ибо в самый момент своего возникновения оно переходит в другое, т.е. уничтожается.[6, 411-412]. Иначе говоря, становление есть переход бытия в небытие, и небытия в бытие.
В основе рассуждений А.Ф. Лосева лежит довольно прозрачная логическая схема. Бытие и небытие различаются как два противоречащих понятия А и не-А. Это не просто понятия, но предельные понятия, дальше которых уже никуда невозможно двигаться. Бытие, подчеркивает он, просто есть и больше ничего, небытие тоже просто не есть и больше ничего. И никаких иных смыслов тут еще не обнаруживается. Тут нет, особо оговаривает он, еще и самих-то разных смыслов вообще.[6, 415]. Потому всякое изменение одного, скажем, бытия, есть переход в его иное, то есть в небытие, и обратно. Причем этот переход, взятый опять-таки в устремлении к пределу, когда обе точки (бытие и небытие) сближаются, как раз и свидетельствует об их совпадении, неразличимости, тождественности бытия и небытия. Это звучит совсем уж непривычно, но здесь, говорит А.Ф. Лосев, начинается непростая диалектика, здесь требуется некоторая культура ума. Прежде всего, совпадение бытия и небытия вовсе не означает, что совпадают результаты этого совпадения.
Из того, что бытие и небытие, во-первых, взаимно исключают, во-вторых, взаимно предполагают, в-третьих, совпадают друг с другом, вытекает, что обе эти категории одна другую обосновывают, так что становится безразлично, какую брать в качестве исходной, какую из какой выводить. Но не выводить одну из другой просто невозможно.
Пусть эти категории взаимозаменяемы, взаимно друг друга обосновывают. Что из этого вытекает? А.Ф. Лосев показывает, используя четкое логическое рассуждение, простота которого оказывается гениальной, что поскольку есть только бытие и небытие и что одно есть исключение другого, постольку смысл бытия, отличный от самого бытия, может содержаться лишь в небытии, ибо кроме бытия и небытия пока что еще нет ничего. И наоборот, смысл небытия «находится» в бытии. Но поскольку смыслы их совпадают, то и употребление этих категорий также совершенно безразлично, точнее, равноправно. Но из этого вовсе не следует какая-либо софистика. Напротив, тут развертывается очень даже непростая структура всех обозначенных моментов.
В самом деле, совпадение бытия и небытия есть становление. Становление есть синтез взаимополярных категорий, стало быть, в нем самом ничего другого пока что не содержится. И в то же время становление есть нечто новое по отношению к каждой из них. Откуда же оно возникает? А.Ф. Лосев показывает, что исключительно через комбинирование самих этих категорий. Какие здесь возможны варианты?
Становление как совпадение бытия и небытия может быть рассмотрено как результат, а в таковом качестве оно отличается от процесса. Как процесс, становление есть совпадение, точнее было бы сказать, совпадание, ибо процесс этот не имеет абсолютного завершения, бытия и небытия. Но, как результат, становление само может быть взято как бытие и как небытие. Тут, подчеркивает А.Ф. Лосев, хотя мы дальше становления никуда не и уйдем, но получается нечто новое.
Во-первых, становление само может быть взято как бытие, ведь оно есть. Бытие же есть полагание смысла во вне, чистое полагание. Поскольку становление не имеет ни начала, ни конца, постольку и акты полагания тоже не имеют ни начала, ни конца, они постоянно возникают и столь же постоянно уничтожаются. Тем самым становление распадается на бесконечный ряд абсолютно бескачественных моментов полагания, а это уже нечто новое в самом становлении, поскольку становление расчленяется, хотя и не содержит еще качественности. Но таким образом понятое становление и представляет собой число.
Во-вторых, становление может быть рассмотрено как небытие, поскольку оно в той же мере содержит и его. Небытие представляет собой чистое снятие смысла, то есть отсутствие раздельных актов полагания. Но в таком своем качестве оно уже не просто небытие, но инобытие, которое еще не идет дальше своего безграничного совпадения с бытием.
В-третьих, можно говорить о совпадении бытия и небытия не только в бытии или же небытии по отдельности, но в бытии и небытии одновременно. В результате появляется то, что принадлежит сразу как бытию, так и небытию. Это есть граница, в которой обе категории совершенно совпадают. При этом А.Ф. Лосев ставит довольно интересный вопрос: все ли бытие имеет границу с небытием или не все? И считает, что на этот вопрос ответить можно только положительно, ибо если бы некоторая часть бытия не граничила с небытием, то она бы и не отличалась от небытия, а это невозможно. так как бытие и небытие взаимно друг друга исключают.[6, 419-420]. Отсюда вытекают важнейшие положения, касающиеся свойств границы и которые совпадают с тем, что утверждается в теории множеств. Граница отличается от первых двух результатов становления тем, что совпадение бытия и небытия здесь происходит не в пределах чего-то одного, но в совокупном обстоянии того и другого, говорит А.Ф. Лосев.
В-четвертых, совпадение бытия и небытия вообще, как таковое, и есть именно становление. К числу его особенностей относится то, что оно есть оно же само. Совпадение бытия и небытия и есть именно становление, и иначе, как через тавтологию, очевидно о становлении пока высказаться невозможно. Становление есть, оно полагает само себя, таким образом, оно есть в то же время бытие. Бытие, небытие и совпадение бытия с небытием, считает А.Ф. Лосев, вполне могут заменять друг друга, но они же вносят каждый раз и нечто новое в понимание мира.
Таким образом, мы видим, что уже простейшее совпадение бытия и небытия оборачивается совсем не тривиальными категориями, которые способствуют осмыслению мира. За бытием и небытием «тотчас же следует число, инобытие, граница и становление». [6, 422].
Общая характеристика становления. После выяснения этих структурных моментов А.Ф. Лосев переходит к развернутой характеристике становления. Он выделяет две формулировки одного и того же принципа, касающегося понимания становления. «Во-первых, становление есть граница границы. И во-вторых, становление есть синтез (или совпадение) бытия с небытием или, точнее, бытия, уходящего в небытие, с небытием, уходящим в бытие». [6, 425]. Путем последовательных рассуждений он показывает, что граница полагает только сама себя, а это равносильно тому, чтобы не полагать нигде никакой границы, так что граница границы по существу своему есть безграничность. Из этого следует, что становление есть прежде всего безграничное достигание границы и невозможность ее определенно достигнуть. Далее, в процессе становления бытие уходит в небытие, а небытие уходит в бытие, что означает фактическое снимание бытием самого себя, равно как снимает само себя и небытие. «Отсюда получается, - пишет А.Ф. Лосев, - характерная для становления сплошность и непрерывность», причем безграничная сплошность становления «запрещает примышлять здесь всякую малейшую оформленность и различимость».[6, 426]. Становление не может иметь ни начала, ни конца, ни середины, ибо если бы оно имело начало, то это значило бы, что бытие преобладает над небытием; если бы оно имело конец, то это означало бы, что небытие превосходит бытие; если бы у него была середина, то это значило бы, что существует привилегированная точка, где бытие и небытие никак не могут «одолеть» друг друга, и всякое становление прекратилось бы. Оно вообще не может иметь какой бы то ни было различимой точки внутри себя, не состоит ни из каких точек. Это - сплошной и непрерывно текучий поток, где каждый момент, едва успев возникнуть, тут же исчезает и сменяется другим моментом, таким же новым и единственным. Главное в становлении - нерасчленимость его собственного потока.
Становление есть вечное беспокойство и вечная тревога, такую характеристику дает ему А.Ф. Лосев. Его дальнейшие рассуждения представляют собой не только тончайший логико-гносеологический анализ, но и яркое художественно-образное изображение свойств становления. Так, он говорит о мучительной и тоскливой неопределенности становления, о том, что оно живет вечной и неизбывной неизвестностью, в нем слышны какие-то переходы, импульс какого-то неведомого и непредставимого вселенского сердца. Оно есть необоснованный и мучительный хаос противоречий, борется с самим собой. Становление есть самопротивобрство, даже хаос самопротивоборства. «Это чудовищное и всесильное самопорождение и самопоглощение, это звериное порождение всего и одновременное его уничтожение страшно именно тем, что его нельзя назвать и определить, что оно принципиально безымянно и неопределенно...
Не надо удивляться этой жуткой противоречивости категории становление. Удивляется тот, кто думает, что на свете существуют только расчлененные формы и рациональные схемы и что не существует никаких противоречий, никаких разрушений, смятения, смерти и вообще иррационального».[6, 430]. Вместе с тем А.Ф. Лосев констатирует, что становление есть первопринцип сущего вообще. В нем содержится и бытие и небытие, в то же время в нем нет больше ничего другого. Благодаря этому в становлении уже заложено все сущее и не-сущее, можно сказать, весь Универсум, но конкретно оно не содержит ничего, поскольку все заложено в нем только в виде потенции, принципа.
Видимо это обстоятельство и отпугивает стремящихся «мыслить конкретно» философов от самой категории становления, мешает заглянуть в ее глубины, поскольку само приближение к структурным абстракциям становления вызывает сильное головокружение, когда они теряют твердую точку опоры в эмпирических формах бытия. Но ведь сама-то эта точка вторична, она возможна лишь благодаря очень жутко противоречивому и непонятному становлению.
Становление, взятое как первопринцип всего сущего и не-сущего, есть всеобщая основа существования как самого мира, так и каждого его фрагмента, ибо всякая вещь, не говоря уже о процессах, есть единство бытия и небытия, она существует как становящаяся вещь, в структуре которой совпадение бытия и небытия предстает прежде всего как бытие, существование. И то, что человек психологически цепляется за бытие, еще не должно служить основанием, чтобы он и гносеологически, равно как и в других каких-то отношениях, игнорировал всю сложнейшую гамму категорий, раскрывающих становление, ибо в противном случае его собственная жизнь рискует превратиться в плоскую, одномерную, однообразную пустыню.
Становление и действительность. Эмпирической формой проявления становления в мире оказывается время. Хорошо известные характеристики времени, такие как сплошность, непрерывность, связность, необратимость, текучесть («Время ни на миг не остановишь», - поет в известной песне Алла Пугачева), отсутствие привилегированных моментов, постоянная смена самих моментов времени - все это весьма убедительно говорит в пользу такой версии.
Время - это непрерывная и сплошная смена мигов (мгновений). Миг есть то, что еще не существует, то есть, выпадает из временного потока. Он представляет собой как бы до-временную форму становления, это - отдельный акт полагания, вырванный из самого потока становления. Разумеется, «вырвать» его можно только с помощью абстракций. Полной противоположностью мгновению является вечность, то есть то, что выше всякого потока становления, изменения, всякой текучести, что выпало, стало быть, из становления, стало выше него. И это - тоже только абстракция. Но если мы остановимся только на таком понимании мгновения и вечности, то исказим суть как времени, так и становления, поскольку они пока еще оказались здесь разорванными и противопоставленными друг другу. Как совпадают в становлении бытие и небытие, так совпадают между собой мгновение и вечность, они переходят друг в друга: мгновение уходит в вечность, вечность же предстает всякий раз через мгновения.
Время - это пульсация мгновений, их биение, вечное беспокойство. Но в этих пульсациях и биениях обнаруживается шевеление вечности. И течение времени как бы раскладывается на две составляющие: по вертикали - от мига к вечности и наоборот; по горизонтали - как непрерывная смена состояний, мгновений, течение. Каждый миг «пронизан» вечностью, уходит в нее. Но столь же верно, что и вечность «просвечивает» в каждом мгновении. Ибо не желал бы доктор Фауст, да и мы вслед за ним, хотя бы иногда, воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Миг - это свернутая в единый атом вечность, тогда как вечность - это полная осуществленность всех до единого мигов. Само течение времени, равно как и становление, есть не только сплошная текучесть, изменчивость, вечное беспокойство и тревога, но и удивительное постоянство, неизменность. Это - постоянство непостоянного, неизменность изменяющегося, ибо нет ничего более устойчивого в мире, чем его неудержимое становление. Время же оказывается, в силу того, что уходит своими основаниями в становление, одновременно и абсолютным и относительным в своем конкретном осуществлении.
Данный подход к пониманию времени не дает нам оснований согласиться с позицией М. Хайдеггера, утверждающего, что бытие и время «взаимно определяют друга, однако так, что ни первое - бытие - нельзя рассматривать как временное, ни второе - время - как сущее. Обдумывая все это, - говорит он, - мы гоняем по кругу взаимопротиворечащих высказываний».[10, 392]. Он верно подмечает, что время проходит, но при этом постоянно остается в качестве времени, то есть сохраняет себя как время. Тем самым оно не исчезает, стало быть, существует, обладает бытием. Отсюда он и делает вывод о взаимном определении времени и бытия друг другом. Однако этот вывод не является необходимым, поскольку, как мы могли убедиться выше, ход рассуждений должен быть более полным, так как бытие и время находятся на разных структурных уровнях выражения мира как сущего. Бытие, равно как и небытие, это - низший, фундаментальный слой, который непосредственно выливается в становление, тогда как время не есть непосредственно становление, оно являет собой уже более насыщенную категорию, требующую для своего осуществления целого ряда дополнительных категорий.
Для описания мира помимо становления нужны и другие категории. В частности, если мы учтем, что становление переходит в свою противоположность в полном соответствии с его собственной структурой, то обнаружим, что таковая выражается категорией ставшее, то есть застывшее, относительно устойчивое, неизменное. Застывшее может выступать, к примеру, в форме вещи. Она представляет собой уже качественную определенность, способную не только перемещаться, но и изменяться. Для бытия вещи необходимо помимо времени еще и пространство, а также место. Вещь движется, это - качественное становление, тогда как развитие представляет собой направленное движение, развертывающее то, что в самом начале уже содержало свое собственное движение. Но и развитие не исчерпывает всех вариаций на тему становления. Самой насыщенной и конкретной, а потому самой сложной категорией, с помощью которой раскрывается конкретика действительности, является категория жизни, в основе которой лежит категория становления.
Наконец, уход бытия в небытие и уход небытия в бытие, совершающийся постоянно, сплошно и непрерывно, уже содержит в себе ключ к пониманию того, что в последнее время так сильно привлекает внимание философов, психологов, физиков, даже становится предметом моды: к пониманию виртуальной реальности, ибо основания для ее анализа уже заложены в сущности становления. При этом говорить следует, по нашему мнению, именно о виртуальной реальности, но не просто о виртуальном бытии, которое, кстати говоря, предполагает наличие и виртуального небытия. Вся виртуалистика содержится в становлении, но это еще не значит, что она сразу же явным образом открывается исследователю.
И в заключение обозначим еще один момент, который требует, по нашему мнению, обстоятельного обсуждения. Сказанное выше, особенно в связи с введением целого ряда категорий, количество которых, разумеется может быть доведено до огромного числа, предполагает изучение типов становления. Опять-таки эмпирически к ним можно идти от типов времени, что широкого используется для анализа развития социальных систем и цивилизаций. Выделяют, к примеру, прогрессивно-поступательное развертывание во времени, циклическое движение социальных систем, а также волнообразную социокультурную эволюцию.[11]. Но можно использовать путь логического анализа, что снова мы находим у А.Ф. Лосева. [См.: 7]. Он рассматривает соотношение части, дробного, и целого. Дробное, говорит он, есть инобытие целого. В целом все элементы существенно связаны друг с другом, в нем все дано сразу, тогда как становление все дает постепенно. Стремление всех дробных частей слиться в тождество в целом и есть, по его определению, бесконечность, которая является видом становления и отличается от становления вообще тем, что тут «совпадает не просто бытие с небытием, но именно целое с дробным». [7,751]. И поскольку он различает такие типы бесконечности, как арифметическая, аналитическая и аритмологическая, постольку можно полагать, что все они выражают разные типы становления, которых может оказаться на самом деле гораздо больше.
1 О нашем отношении к позиции А.Н. Чанышева см.: Н.С.Рыбаков. Факт. Бытие. Познание. Екатеринбург. 1994. Разд. II. §5.
PAGE 27