Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
УРОКИ ВАСО АБАЕВА
Автор: Нафи Джусоев
Ныне — в юбилейные дни Василия Ивановича Абаева — все почитатели его большого таланта и неотразимого человеческого обаяния пребывают во власти радостных, нет, торжественных эмоций. Но в такие дни мы не только радуемся, но и думаем о творческом подвиге ученого, чтобы понять, осмыслить и осознать подлинное значение его научного творчества и общественной деятельности. И должно быть ясно с самого начала каждому, сколь трудно это — осмыслить почти необъятный мир, сотворенный трудом и талантом Васо Абаева. Это особенно трудно сделать нам, его современникам. У всех на памяти слова поэта:
Лицом к лицу, лица не увидать, —
Большое видится на расстоянье.
И это действительно так — научные и художественные открытия для полного и исчерпывающего их осознания требуют известной временной дистанции. Но не пристало нам забывать и о народной мудрости, предупреждающей: когда в горах высится башня, то не видит ее только слепой!
Думаю, что нас, современников Василия Ивановича, не должна постигнуть участь слепца. Правда, мы все единодушны в своей признательности ученому за его подвиг. Но от всеобщего признания заслуг и достоинства ученого до их конкретного осмысления и усвоения — путь далекий. Это предстоит нам еще сделать, хотя каждый из нас наедине с самим собой невольно пытается это делать, думая о творчестве Васо.
Нельзя сказать, что о трудах Василия Ивановича написано мало или недостаточно серьезно и глубоко. Есть десятки и сотни отзывов, характеристик, рецензий, обзорных и обобщающих статей. Есть, наконец, книга о Васо — монографическое исследование Магомета Исаева. И все же надо признать, что до конкретного и полного осмысления значения творчества Васо нам еще далеко. И я не знаю среди многочисленной осетинской интеллигенции человека, который мог бы сделать это единолично. Это трудно сделать еще и потому, что Василий Иванович все еще энергично возводит свою башню и не думает убирать леса. Мысль его, словно нартовский всадник, неутомимо несется по неизведанным маршрутам, и мы порой тщетно пытаемся ухватиться за стремя и приноровиться к спорому шагу ретивого коня...
Видимо, нам придется делать это сообща, выкладывая пока свои частные соображения и наблюдения, переходя потом к обобщенному осмыслению того цельного и обширного явления культуры, которое называем научным творчеством Васо Абаева.
И вот мое первое соображение. Думаю, что девяностопятилетние Василия Ивановича Абаева, семидесятилетие его научного творчества — это воистину национальный праздник осетинского народа.
С виду может показаться, что это — всего лишь высокие слова в юбилейном стиле. На самом деле это простая констатация той бесспорной истины, того объективного факта, что научный подвиг Васо Абаева имеет не только чисто научное, но и непреходящее, постоянно действующее культурно-историческое значение для осетин; что творчество Васо — большое новаторское явление в духовном развитии нашего народа, что сама личность Василия Ивановича, его непререкаемый научный и человеческий авторитет обладают исключительной силой благородного нравственного воздействия в общенациональном масштабе.
Значит ли это, что в свете этого соображения в какой-то мере отодвигается на второй план чисто научное, языковедческое значение творчества Василия Ивановича? Нет, конечно. Это значит лишь одно: в своей деятельности Васо Абаев сочетает две сферы, внутренне тесно связанные, но все же различные сферы приложения творческой энергии. Это — осетиноведение в собственном смысле слова и проблемы общего языкознания в пределах иранистики и индоевропейской филологии. Самый этот факт обязывает нас учитывать эти два направления в научных исканиях ученого, ясно видеть как их единство, так и их разнонаправленность. И еще: этот факт обязывает нас четко различать значение творчества Васо Абаева в двух научно-культурных контекстах — в осетиноведческом и общелингвистическом.
Я не лингвист и не берусь, да и не в состоянии, судить о делах лингвистических, но знаю одно: Василий Иванович пришел в советскую лингвистику в первой половине 20-х гг. и с той поры является одним из ее активнейших деятелей. Потому естественно рассматривать его творчество в контексте развития советского и мирового языкознания в XX веке. Известно также, что сами лингвисты единодушно признают, что Васо Абаев является одним из признанных авторитетов в иранской и индоевропейской филологии и еще — в трактовке проблем теории и философии языкознания, т.е. общелингвистических проблем.
Что касается вопроса о том, что значит творчество Васо в контексте осетиноведения, то смело можно сказать, — оно значит здесь почти все. Даже то, что сделано не самим Василием Ивановичем, осуществлено по его почину или под впечатлением его, вдохновенного труда, в реализацию его идей и концепций. Недаром зовут его лингвисты генератором идей.
В.Абаев и здесь остается прежде всего лингвистом. Он охватывает почти все вопросы фонетики, морфологии, синтаксиса, диалектологии, лексикографии и лексикологии, выдвигает и разрабатывает проблемы кавказского субстрата в осетинском языке, правда, это уже одна из впервые им исследован- | ных проблем истории языка. Войдя в океанский разлив истории языка, он становится одновременно историком народа, носителя языка, и его культуры, ибо в словарном и фразеологическом фонде национального языка заключены в спрессованном виде впечатления народа от географической, социально-исторической, этнической и культурно-бытовой среды на пространстве всей истории народа. И Василий Иванович, как никто другой, умеет выявлять историю народа в истории языка, а через знание истории народа вскрывать затаенный смысл фактов языка. Он счастливо сочетает в одном лице историка языка, народа и его культуры. И это позволяет ему видеть историю этнокультурных контактов нашего народа на протяжении трех тысяч лет и убедительно решать на уровне большой науки проблемы этногенеза осетинского народа.
Разбирая шаг за шагом вопрос о том, что значит творчество В. Абаева для осетиноведения, называя лишь основные факты и проблемы, мы естественно убеждаемся в том, сколь важна роль Васо в развитии осетинской национальной культуры в советское время. И ясно начинаем понимать, что осознать во всем объеме не только научное, но и национальное значение трудов В. Абаева можно лишь в том случае, если его обширное и многогранное творчество рассматривать в контексте всей истории осетинской национальной культуры.
Здесь самое время вспомнить, что Васо не только лингвист, но и фольклорист. В потоке научной литературы о нартовском эпосе центральное место занимают труды Василия Ивановича: его монография «Нартовский эпос» и множество статей, написанных позднее. До написания монографии Васо самолично собирал нартовские сказания и опубликовал целую книгу сказаний в собственной записи. Он отлично знает все фольклорные памятники, когда-либо записанные и опубликованные. Особой его любовью пользуются народно-героические песни. Его небольшая статья «Осетинская традиционная героическая песня», пожалуй, самое содержательное слово об этом жанре во всей нашей фольклористской литературе.
Кроме того, Васо в подробности знает всю нашу художественную литературу вплоть до последних публикаций в журналах и газетах. И осетинские писатели вправе гордиться, что у них есть такой строгий читатель и тонкий ценитель, как Васо Абаев. Но следует им помнить и о том, что стыдно обманывать ожидания такого читателя и навлекать на себя его печальное неодобрение.
И еще. Васо Абаев является автором целой серии статей о Коста Хетагурове, Сека Гадиеве, Георгии Малиеве. В них он — вдумчивый интерпретатор и проницательный эстетический комментатор наследия наших классиков. И эти работы его буквально расцитированы нашими литературоведами. Но и это еще не все. Абаев в 1939 году осуществил издание первого тома первого академического издания сочинений Коста Хетагурова. И эта его текстологическая работа по сию пору остается образцовой в нашей филологической науке.
К этому надо добавить, что русско-осетинский словарь Васо, выдержавший уже два издания, многие десятилетия служит настольной книгой для каждого работника осетинской прессы и книгоиздательства, являясь для них незаменимым подспорьем в их повседневной речевой практике. Что касается ис-торико-этимологического словаря, то мы все, без единого исключения, каждый раз с чувством изумления познаем не только смысловые и образные глубины лексики нашего языка в исторической ретроспективе, но, заглядывая в смысл слова, который Васо заставил «сиять заново», и в историческую жизнь слова, полную захватывающего интереса, мы полнее и глубже постигаем и самих себя, собственную многослойную психологическую и нравственную реальность.
Словом, осетиноведение как наука в советское время создавалось под непосредственным влиянием идей и открытий, интеллектуального и нравственного воздействия Васо Абаева. А львиную долю этой науки составляют труды самого Васо. Историки, археологи и этнографы, особенно те из них, кто занимается изучением древней и средневековой истории осетинского народа и его ближайшего этнокультурного окружения, фольклористы и литературоведы, историки национально-культурного процесса в целом, лингвисты всех профилей, даже специалисты школьного обучения и преподавания осетинского языка и литературы, постоянно обращаются к творчеству Васо Абаева и в нем находят безупречно аргументированные решения или же ключ к решению наиболее сложных и трудных проблем.
Все это однозначно говорит о том, что ныне самое время осмыслить общенациональное значение научного творчества и общественной деятельности Василия Ивановича Абаева. Второе мое соображение.
В торжественные дни привычно говорить не только о творчестве, но и о жизни юбиляра. Это, конечно, справедливо и важно. Но существует одна бесспорная истина: жизнь человека, посвященная открытию научных истин и художественных ценностей, и есть его творчество. Именно в творчестве заключен доминирующий смысл всех его деяний, всех духовных и жизненных проявлений его личности в реальном быту и бытии. И трудно сыскать другого такого деятеля науки и искусства, у которого бы жизнь и творчество были в такой же идеальной идентичности или гармонии, как у Василия Ивановича Абаева.
В самом деле, что можно добавить к рассказу о жизни Васо Абаева, выйдя за пределы его научного творчества? Весьма немногое.
Василий Иванович ровесник XX века, века революций, социальных и научно-технических, века реализации гуманистических идеалов предыдущего столетия и в то же время века невиданно жестоких, ненасытно кровопролитных мировых войн, тоталитарных безумств и неизбывных страданий миллионов людей. И особенности времени безусловно наложили свое тавро на пафос жизни и исканий ученого — ведь каждый человек не только дитя своих родителей, но и своего времени.
Родился Васо в селении Коб на берегу Терека, у подножья горы Сана, там, где Трусовское ущелье протягивает свою ладонь Царской дороге. Правда, родичи Васо из села Сыба уверяют, что он родился именно у них, в селе Сыба, и не признают иную версию. Но как бы то ни было, Васо начальную школу окончил в Кобе, потом восемь лет учился в 6-ой Тифлисской гимназии и два года учительствовал. В
1922 году поступил в Ленинградский университет на отделение языкознания и литературы и закончил курс обучения в 1925 году. Еще три года учится в аспирантуре, а потом выходит на широкий простор научного творчества. Работает постоянно в институте языкознания Академии Наук СССР с небольшими перерывами в годы войны, когда он сотрудничал в Юго-Осетинском НИИ, а затем заведовал кафедрой языкознания в Северо-Осетинском университете.
Эти сведения почти ничего существенного не добавляют к нашим представлениям о научном творчестве Васо. Любопытно, что, читая исследования Абаева, мы даже о том, где он бывал, с кем встречался, где и у кого собирал материал для своих исследований, узнаем гораздо больше. А его отчеты о поездках в Балкарию, Сванетию и Абхазию не только научны, но и художественны. В них мы находим отличные пейзажные описания, портретные зарисовки людей, с которыми общался, а также его собственное психологическое состояние в скупых, но точных и выразительных характеристиках.
Конечно, о Васо, о его характере, манере общения в быту, стиле жить и трудиться можно бы рассказать много интересного и поучительного, но он из тех людей науки, о которых очень точно сказал самый знаменитый ученый XX века Эйнштейн: «Самое главное для человека моего типа заключается в том, как и о чем он думает, а не в том, что он делает и переживает».
Таков и Василий Иванович. И если мы действительно желаем приобщиться к самому поучительному в его жизни, чтобы обогатить и возвысить собственное духовное «я», то обязаны обратиться к его творческой жизни, вернее — к его жизни в творчестве. Здесь и найдем множество исключительно важных, подлинно содержательных и на всю жизнь памятных уроков. Мне хочется назвать из них некоторые и подумать о них вслух.
ПЕРВЫЙ УРОК, конечно же, преподан нам исключительной талантливостью и ранней духовной зрелостью Васо. Поразительно, что свою первую научную работу он пишет, будучи студентом четвертого курса университета. Пишет исследование, не курсовую работу, в котором открывает основной закон, глубоко специфический закон ритмики осетинской речи. Над решением этой проблемы почти столетие билось научное осетиноведение, такие умы, как Шегрен и Миллер, но решил ее Василий Иванович, и в том возрасте, о котором поэт сказал — «иду красивый, двадцатидвухлетний». Удивительна и последующая судьба этого открытия. На нем держится все учение о ритмике осетинской речи и все, что пишется о нашем стихосложении. Нашими стиховедами написаны кандидатские и докторские диссертации, но ни единого живого слова не добавлено к тому, что сказано Васо Абаевым.
На этом уроке не хочется задерживаться, ибо это урок таланта и ранней его зрелости. Таланту же учиться нельзя. Его можно иметь или, к прискорбию, не иметь, но приобрести, невозможно.
Более поучителен ВТОРОЙ УРОК, урок благородной цели, трудолюбия и верности избранному пути.
Все мы понимаем умом, как важно с самого начала верно определить или угадать самого себя, понять свое призвание, найти цель всей своей жизни раз и навсегда, и посвятить ей всего себя. Если есть такая, одна на всю жизнь, большая и благородная цель, то на пути к ней в человеческом естестве найдутся необходимые силы, прилежание, трудолюбие. Жизнь в таком разе становится осмысленной и освещенной благородством высокой цели. Прекрасно об этом сказал Александр Твардовский:
Что нужно, чтобы жить с умом?
Понять свою планиду:
Найти себя в себе самом
И не терять из виду.
И труд свой пристально любя, —
Он всех основ основа,
Сурово спрашивать с себя,
С других не столь сурово.
Хоть про сейчас, хоть про запас,
Но делать так работу,
Чтоб жить да жить,
Но каждый час
Готовым быть к отлету...
Мне кажется, что эти стихи — точный портрет, списанный с жизни и характера Василия Ивановича Абаева. Он еще в молодые годы сумел «понять свою планиду», «нашел себя в себе самом» и никогда уже не терял вопреки всем превратностям судьбы и всем искусам практической жизни, а труд свой так «пристально любил», как никто другой. Мне трудно назвать человека, кто бы так «сурово спрашивал с себя», как Васо, и в то же время был бы «не столь суров» к другим. Что касается трудолюбия, то оно у Васо особенное.
Васо Абаев за семьдесят лет своей деятельности сумел создать свой оригинальный научно-творческий мир. Его многочисленные исследования при всем разнообразии проблематики и объектов изучения, при всей широте размаха едины по внутреннему пафосу, по цели и устремлениям, по концепции, а не только по стилю, в котором реализована самобытная личность исследователя. Это единый мир. И когда входишь в этот неохватный мир, когда перед тобой открываются эпические дали и поднебесные выси проницательной мысли исследователя, то чувствуешь себя растерянно, кажешься себе этакой песчинкой в мироздании, но потом понемногу осваиваешься, привыкаешь к тому, что в этом мире беседуют с тобой мудро и доброжелательно, как с человеком понятливым, хотя и непосвященным, и проходит робость, начинаешь ощущать себя причастным к этому миру. Но тогда охватывает тебя чувство изумления — как это одному человеку, пусть даже необыкновенно талантливому, за одну жизнь удалось создать, сотворить такое?! И невольно начинаешь понимать, что дело тут не в одном таланте, необходим был еще безмерный труд, труд эпического Фархада, прорубившего горы.
Сам Василий Иванович сказал об этом предельно ясно еще в 1935 году: «Мы являемся пионерами новой жизни. А быть пионером в какой бы то ни было области — это значит быть человеком фанатического, неутомимого, героического труда» (см. Язык и мышление. VI-VII, М.-Л., 1936, 18).
Стало быть, В.И.Абаев сознательно, по убеждению, по велению сердца шел на этот безмерный труд, как труженик новой науки, участник революционного обновления всей духовной атмосферы в стране. Революция ведь только в разумении вульгаризаторов и клеветников по умыслу видится лишь как процесс разрушительный. Но все честные и объективно мыслящие люди ясно видят, что революционное преображение мира связано, прежде всего, с его созидательной природой, что без этого доминантного созидательного начала революционный процесс неизбежно превращается в свою противоположность — в диктаторское крушение общества и человеческой личности. В.И. Абаев эту истину давно постиг и потому призывал к «неутомимому, героическому труду», чью благотворность он блестяще доказал собственным творчеством. И если бы меня спросили, кто был в нашей науке истинным носителем революционно-созидательных традиций, то первым назвал бы имя Васо Абаева.
Думаю, что этот урок Василия Ивановича должен быть у нас на памяти во все дни нашей жизни в науке и искусстве.
ТРЕТИЙ УРОК Абаева я бы назвал уроком мужества, неутомимого продвижения к цели даже в неблагоприятных для творчества условиях.
Жизнь ученого-творца несовместима с миром и покоем. Это вечный бой, как сказал поэт, покой ему только снится. Правда, понятия — война, бой, сражение мы привычно связываем с судьбой полководца. Но ученый, если он истинный творец, подобно полководцу, пожизненно обречен вести войну, хотя и самую гуманную, ибо в такой войне проливается кровь единственного человека, и этот человек — сам ученый. В своей необычной войне ученый порой одерживает блестящие победы, но никогда об этом не трубит в духе известной хвастливой реляции: пришел, увидел, победил.
Когда Васо завершил работу над книгой «Скифский язык», то в Осетии, верю, никто об этом и не слыхал, хотя это было истинной победой, равной победе в большой войне. Любопытно,что в годы создания книги даже самый термин «скифский язык» казался самому автору проблематичным, а ныне академик Рыбаков говорит об этом совершенно обыденно: «Знаток скифского языка В. И. Абаев указывает...» (Б.Н.Рыбаков. Геродотова Скифия. М. 1979, с. 217).
«Скифский язык» — книга уникальная даже в творчестве Васо. И если мы редко восхищаемся ею, то только потому, что Васо приучил нас к таким открытиям, что нам уже и диво не в диво. Вот ведь художник, восстановив по голому черепу живые черты человеческого лица, удивил весь мир. Василий Иванович по сути дела отважился на более невероятное чудо. Он имел в своем распоряжении всего лишь осколочки «черепа» — около двух сотен скифских собственных имен. И все же на этом материале он сумел восстановить многие живые черты скифского языка, его лексики, словообразования, фонетики, отчасти и морфологии!..
И все же основная война, которую Васо ведет в течение полустолетия, это историко-этимологический словарь осетинского языка. В сравнении с ней все остальные выигранные сражения выглядят менее внушительно, хотя и они трудные бои в походе за истиной. И все же, говоря об уроке мужества, я имел в виду другую сторону жизни и творчества ученого.
Известно, что порой жизнь искателя истины, ровнителя познания духовного и материального мира, представляют таким образом: человек не от мира сего, одаренный богом, по вдохновению или по наитию дознается истины и с радостью выдает ее людям, желая осчастливить их. Правда, образ такого праздного гения больше связывают с именем поэта. И эту иллюзию сами поэты охотно поддерживают в массовом сознании. Однако Пушкин, чей гений творил на грани волшебства, называл себя всего лишь ДУХОВНЫМ ТРУЖЕНИКОМ («Духовный труженик, влача свою веригу...»). Чайковский же утверждал: «Вдохновение — это такая гостья, которая не любит посещать ленивых. Она является к тем, которые призывают ее... Нужно, необходимо побеждать себя, чтобы не впасть в дилетантизм».
Это аксиома — «необходимо побеждать себя»! Ведь ученый, как и поэт, ведет пожизненный бой с самим собой, с консерватизмом и ленью собственной мысли, с тщеславной тенденцией абсолютировать свои представления о научной истине. Нужно воевать еще и с консерватизмом мысли как современников, так и предшественников, не говоря уже о войне с сопротивлением объекта исследования, только в упорном противоборстве уступающего свои тайны проницательному уму.
Однако все это не выходит за пределы процесса творчества. И если бы заботы ученого сводились лишь к познанию истины, то эти «муки творчества» он мог бы перенести с легким сердцем — они не так страшны и совсем не тягостны. Но самые горькие страдания, муки и разочарования ждут ученого на пути утверждения истины. Еще Шекспир наставлял: «Опасно людям правду говорить». Белинский же с грустью отмечал: «Надобно быть героем, чтобы первым высказать истину».
Казалось бы, какое тут геройство — высказать истину, если она уже найдена? Но, оказывается, когда ученый высказывает истину, то начинают воевать с ним. Одни из тщеславия, почему не они открыли эту истину, другие по той причине, что высказанная истина отводит их ложные представления о ней, а третьи по чисто конъюнктурным или карьерным соображениям. И когда ученый оказывается в такой ситуации, трудно утешить свое оскорбленное сознание даже словами поэта: «Хвалу и клевету приемли равнодушно. И не оспаривай глупца».
Бывал в таких ситуациях и Василий Иванович. В начале 50-х годов, во времена известной дискуссии о марксизме в языкознании ему пришлось вынести весьма энергичную и систематическую травлю, устную и печатную брань, под личиной критики. На страницах одних и тех же изданий представляли его то как жертву марристов, то в образе некоронованного главы марристов. В Северную Осетию из Москвы выезжала особая группа специалистов по антимарризму, чтобы развязно наругаться по адресу отсутствующего оппонента. В издательстве Академии наук рассыпали набор уже сброшюрованного второго тома «Осетинского языка и фольклора». И этот том до сих пор так и не вышел в свет.
Нетрудно представить, что все это могло подавить человека даже не робкого десятка. Но тем более поражаешься мужеству Васо, который ни словом не обмолвился по адресу своих хулителей, в большинстве своем позднее искавших вновь его благорасположения. Он упорно продолжал свои исследования. Лишь спустя несколько лет ограничился одним указанием на деструктивную критику. В 1956 году, выступая на совещании по нартовскому эпосу, он сказал: «Бывает критика творческая, помогающая нашим ученым преодолевать ошибки и двигаться вперед. Но бывает «критика» деструктивная, которая парализует творческую активность. Отличить первую от второй очень нетрудно не только по ее характеру, но и по результатам. Критика первого рода не только ослабляет данную научную дисциплину, но приводит к ее расцвету. Напротив, деструктивная «критика» вместо того, чтобы развязать творческие силы в данной научной области, парализует их и неизбежно приводит к застою».
Разрушительная «критика» действительно могла оглушить на многие годы творческую мысль. Она всегда носит конъюнктурный характер, и прибегают к ней люди, склонные к авантюризму, нагло проламывающиеся к своим карьеристским целям в любой области человеческой деятельности. Для таких временщиков человеческая мораль не существует, для достижения их поганых целей все средства хороши. В этом опасность такой «критики». В этом же особая трудность перед лицом такой «критики» не опустить руки, выстоять с достоинством и упорно продвигаться к своей заветной цели вопреки организованной хуле и поношению.
Не знаю, что помогло Васо с таким достоинством вынести эту «критику» кроме его рыцарского мужества и сознания своей бесспорной правоты. Не исключено, что он помнил и о стародавней народной мудрости в изложении Толстого: «Если ты направился к цели и станешь дорогою останавливаться, чтобы швырять камнями во всякую лающую на тебя собаку, то никогда не дойдешь до цели».
Как бы то ни было, Василий Иванович преподал нам поучительный урок мужества и стойкости, урок достойного поведения в трудных ситуациях. И этому, думаю, можно учиться, если даже ты по естеству своему не расположен мужествовать.
ЧЕТВЕРТЫЙ УРОК Васо Абаева можно назвать уроком метода исследования. Быть может, этот урок поучителен прежде всего для осетиноведов, но он интересен и для всякого мыслящего человека.
Во всех произведениях Васо внимательный читатель замечает одну особенность: о чем бы он ни писал, — о ритмике ли осетинской речи, о народно-героической песне или о стихах романтического поэта, мысль его безошибочно отыскивает доминантную черту предмета исследования, подвергает ее подробнейшему анализу и тем самым создает яркий образ предмета исследования, не входя в скучное описательство. И этот метод исследования сохраняется на всем пространстве творчества ученого.
В первой же работе («Об ударении в осетинском языке») Васо все исследование строит на основной специфической особенности осетинской ритмики — на фразовом ударении. Спустя 15 лет он возвращается к этой теме, но лишь обогащает, дополняет, развивает свое открытие, сама же доминантная особенность ритмики осетинской речи, найденная в 1924 году, остается в полной силе.
Пишет небольшую статью о народно-героической песне и специфика жанра выявлена с такой выразительной ясностью, будто статье предшествовало монографическое исследование, а статья явилась лишь вытяжкой из него основной сути в строгих формулировках.
Пишет статью в четверть листа о Сека Гадиеве, классике нашей литературы, оставившего довольно обширное наследие, и с первых же строк начинается анализ идейно-эстетической доминанты всего творчества писателя — концепции героического характера.
Думаю, что этому искусству исследования нам всем следует учиться. Оно связано не только с талантом исследователя, но и с принципом искания истины: прежде чем сказать что-либо о предмете исследования, ты обязан изучить явление во всей глубине и во всех связях, выделив основную, конструирующую особенность его. Разумеется, это самый трудный путь исследования, но и самый плодотворный, судя по опыту Васо. В этом смысле он неисправимый упрямец: у него особое чутье на трудные проблемы и особая страсть решать именно самые сложные из них.
Читая историко-этимологический словарь осетинского языка, а читается он как самый захватывающий детективный роман Сименона, складывается впечатление, что к словам довольно ясного происхождения Василий Иванович относится как бы с прохладцей, как к неинтересным противникам, в них нет для него трудной загадки. Но с нескрываемой любовью и увлечением занимается трудными, темными, словом, сумасшедшими словами.
Знаменитый русский филолог А.А. Потебня в своих «Лекциях по теории словесности» замечает: «Всякое удачное этимологическое исследование приводит нас к открытию, что за значением известного слова лежит представление, образ. Есть слова с потерянным представлением, относительно которых мы не можем сказать, что они значат, например, слово ДОМ».
Не знаю, удачен ли пример со словом «дом», но Василий Иванович особо расположен именно к таким словам с «потерянным представлением». Ему доставляет истинную радость разгадывать древний смысл этих слов и прослеживать их «волшебные превращения» на протяжении тысячелетий.
Думаю, что этим особенностям метода исследования можно и должно учиться. Они составляют, быть может, самые важные уроки творческого опыта В.И. Абаева.
ПЯТЫЙ УРОК творчества Васо Абаева я бы назвал уроком необходимости историку языка, культуры, народа развитого воображения.
Принято считать, что воображение необходимо поэтам, художникам, музыкантам, но ученому, даже филологу, оно ни к чему. Однако опыт творчества Васо говорит об обратном: развитое художественное воображение историку народа, его языка и культуры лично безусловно вредно, но оно весьма необходимо его творчеству.
Что же это за зверь такой — воображение, идущее во вред ученому, но придающее высокие достоинства его исследованиям?..
Дело в том, что Василий Иванович историю осетинского языка и его носителя прослеживает на протяжении трех тысяч лет. Правда, некоторые слова имеют и более внушительный возраст — от пяти до семи тысяч лет, хотя их история прямо не связана с жизнью осетинского этноса. Исторический путь длиною в три тысячи лет, политый кровью и слезами, освещенный пламенем бивуачных костров, хранящий в памяти и песни торжества во дни героических побед и скорбные причитания осетинских матерей в лихолетье трагических поражений, этот путь Васо Абаев прошел пешком и на коне, пережил историю народа как собственную судьбу, а не фиксировал истину с бесстрастностью летописца. В своем чутком воображении он пережил всю трагическую историю родного народа. Он сидел на пиру с Урузмагом, вел хитроумные беседы с лукавым сыном Ватага Сырдоном, слушал игру Ацамаза на чудо-свирели и плясал с красавицей Агундой. А в трагические годы гибели Алании беззвучно рыдал, сдирая с лица кровавые слезы онемевшим от гнева кулаком...
Нет, вредно воображение историку народа трагической судьбы. Но оно полезно его книгам и читателям. Верно, неисчислимы эмоциональные утраты исследователя в таком разе. Как говорят осетины: слезница сердца не оскудевает, ресницы плавают в слезах, но рука должна выводить ясные мысли, скованные железными доспехами логики, отсеченные от всякого эмоционального сопровождения. И все же сокрытое волнение автора незримо проникает в повествование, берет в полон сердце читателя. И нет уже бесстрастия, ум и воображение читателя заворожены, мысль ученого принимается с благодарностью, истинность пережитой мысли становится неотразимой.
Таков стиль научного повествования В.И. Абаева. При всей научной строгости в нем неистребимо присутствует, подобно подпочвенным водам, авторская эмоциональная природа, его сердечное сочувствие историческому бытию народа. Это подобно эффекту присутствия в художественном произведении. Ясно, что такое повествование отдает исследователя во власть эмоциональных сверхнагрузок, но само повествование от незримого присутствия развитого воображения обретает такие достоинства, ради которых можно и не щадить собственное сердце.
Этот урок творческого опыта Васо можно, конечно, не принимать близко к сердцу — вольному воля.
Но думаю, что воображение надо иметь исследователю и надо уметь развивать его. По моим наблюдениям только историки народа, его языка и культуры, подобные Василию Ивановичу, могут посещать «сей мир в его минуты роковые», и только таких призывают всеблагие, «как собеседника на пир».
ШЕСТОЙ УРОК творческого опыта В.И.Абаева — это урок пафоса творчества. Пафосом называю ту основную цель, сквозную идею, тот идеал, ради достижения которого человек отваживается на самые трудные дела, которому с радостью посвящает все свои интеллектуальные и физические силы, жизнь без остатка.
Чтобы раскрыть подлинный смысл этой особенности творческого подвига Васо Абаева, необходимо ответить на вопрос: в какой культурно-идеологической атмосфере он сформировался как личность, как соотносится его творчество с тем культурным наследием, продолжателем и исполнителем воли которого он является!
В самом деле, что вдохновило ученого на «фанатический, неутомимый, героический» труд? Что придало его творческим исканиям столь неутолимую жажду истины и что двигало его умом и сердцем, его неугомонной мыслью все эти трудные и долгие годы!
Все, кто писал о Васо Абаеве, так или иначе пытались ответить на этот вопрос, справедливо полагая, что в нем заключена одна из сокровенных тайн его творческого подвига. В своих ответах они единодушно включали творчество Васо в контекст научного осетиноведения, видя в Шегрене и Миллере прямых предшественников Абаева, но тайна подвига Васо так и не открылась им. И думаю, что причина неудачи такого представления о творчестве Васо заключается в недостаточности контекста, в который втискивается творчество ученого. Я понимаю, что ряд, в который ставят при этом В.И. Абаева (Шегрен, Миллер, Абаев), вполне подходящ как по научному авторитету, так и по рангу. Но думаю, что выбор контекста страдает «лингвистической» недостаточностью: Васо Абаеву отводится в этом контексте весьма почетное место, но не угадывается, смазывается основная самобытная особенность творческого подвига ученого и общественного деятеля. А ведь нетрудно заметить даже человеку не особенно наблюдательному, что Миллер и Шегрен ученые иного типа, чем В.И.Абаев. Не в том дело, больше он или меньше (такая мера оценки вообще не имеет смысла), а в том, что у него другое в принципе отношение и к предмету исследования и к назначению той истины, которую он ищет. Шегрен и Миллер — люди со стороны. Исследование осетинского языка и его носителей для них дело научного престижа. Они много сделали для осетиноведения, благожелательное отношение их к осетинскому народу заслуживает нашей признательности и любви. Тем не менее, они ученые иного типа, нежели Василий Иванович Абаев.
Это отчетливо видно хотя бы по отзыву Миллера об «Ирон фæндыр»-е Коста Хетагурова. Прочитав «Ирон фæндыр», Миллер пишет Гаппо Баеву: «Сердечно благодарю за присылку «Ирон фæндыр»-а, который я прочел с большим удовольствием. Приветствую вашего даровитого автора и от души желаю ему успеха на этом плодотворном поприще».
Можно ли хоть на минуту представить себе, что об «Ирон фæндыр»-е такие слова мог бы написать Васо Абаев?.. Этим я не могу в чем-то упрекнуть Всеволода Миллера. Он написал так, как полагалось доброжелателю-осетиноведу, человеку со стороны. Для него Коста — «даровитый автор», а его поэтическое творчество — всего лишь «плодотворное поприще». Интерес его к осетинской поэзии диктуется знакомством с осетинским языком, изучение которого для него дело научного престижа.
Для Васо Абаева же исследование языка, культуры и истории родного народа — дело жизни и смерти, дело судьбы, дело будущности и национального достоинства родившего и вскормившего его народа. Научный престиж здесь дело десятистепенное. Для Васо Коста не «даровитый автор», а воплощение поэтического гения родного народа, символ национальной гордости, мощное проявление творческих возможностей народа. Коста для него — идеал поэта и народного заступника, «путеводная звезда», как скажет он в 1939 году в первой статье о Коста.
И раз уже заговорили о Коста Хетагурове, то надо остановиться на этом подробнее.
Творчество Коста мы все, вместе с Васо Абаевым, считаем решающим явлением в национальной судьбе осетин во второй половине XIX века. Речь идет даже не о творчестве одного великого поэта, а о духовном творчестве всего осетинского народа в этот период его истории. Мы еще до конца не осознали значение духовного творчества нашего народа в пореформенный период и в начале XX века. Но если серьезно говорить об этом, как о социально-историческом, культурном и идеологическом процессе, в эпицентре которого возвышается человек необычайного таланта и пророческой мысли — Коста Хетагуров, то нельзя не поразиться интенсивности исторического и культурного творчества нашего народа в этот период, занявший по времени всего лишь полу столетие.
В самом деле, в 1865 году было написано первое произведение истинно талантливой индивидуальной поэзии, а к 1917 году осетины пришли, имея полностью сложившуюся литературную традицию — развитую поэзию, прозу, драматургию, самодеятельный театр, периодическую печать на родном языке, а также маломощное, но издательство, выпускавшее осетинские книги. За эти 50 лет из осетинской среды вышли не только талантливые поэты, мастера прозаического повествования, драматурги, публицисты, деятели культуры, но и ученые, специалисты по естественным и точным наукам, а также немало деятелей освободительного движения — демократы и революционеры.
Такова общая картина осетинского общественного и культурного процесса в предреволюционное пятидесятилетие. Васо Абаев как личность, имеющая выношенные представления о смысле и назначении человеческой жизни, об обязанностях личности перед исторической судьбой родного народа, формировался именно в этой историко-культурной и общественной атмосфере. И если мы верно поймем ведущие искания в нашей культуре и в нравственно-психологической атмосфере осетинского общества той поры, то найдем и ключ к тайне, точнее — к пафосу научного подвига Васо Абаева. В ином случае останемся на уровне понимания верхнего слоя этого научно-культурного феномена.
Мне думается, что основным содержанием осетинского общественного и культурного процесса в это пятидесятилетие было формирование осетинской нации, национальной культуры, национального и социального самосознания осетин. Формирование же национальной культуры происходило почти исключительно на почве национального языка. Поэтому судьба осетинского языка, его внутренние достоинства и возможности были в центре внимания всех осетинских деятелей как в области культуры, так и в сфере освободительного движения.
Основная проблема, которую решали буквально все деятели, была точно сформулирована в стихотворении Коста Хетагурова «Взгляни!..»: «Что мы такое сейчас, И чем мы со временем будем?» Проблема эта — трехчастное единство. Все три части проблемы — наше прошлое, наше настоящее, наше будущее — внутренне связаны, взаимозависимы, требуют совместного осмысления. С их верным решением связана вся историческая будущность нации. Вопросы современного бытия и национальной будущности решались всей жизненной практикой народа и его лучших сыновей, деятелей культуры и освободительного процесса. В то время именно по причине нераздельной слиянности проблем общественного и культурного процесса почти все труженики осетинской культуры были революционерами и все революционеры — работниками культуры.
Что касается третьей части общекультурной национальной проблемы — вопроса исторического и культурного прошлого осетин (национальный язык, народно-поэтическое наследие), то для его решения в этот период не нашлось необходимых интеллектуальных сил. Ведь решение этого вопроса требовало и необъятной эрудиции, и большого исследовательского таланта, и подвижнического труда, и фанатичной заинтересованности в его разрешении.
Нельзя сказать, что деятели этой поры не пытались исследовать историческое прошлое народа, его языка и культуры или не осознавали всей важности знания прошлого для национальной будущности родного народа. Отлично сознавали все это, но для практического решения проблемы не хватало ни сил, ни времени. Необходимость была на виду, но не было реального лица, способного удовлетворить национальную потребность в знании собственного прошлого. Хотя опыты решения проблемы были, но оказались неудачными. В 1913 году Вано Темирканов пишет книгу «Иры истори», но исторического и научного содержания в ней оказалось весьма немного. Философ Гассиев А., образованный и талантливый мыслитель, но далекий от филологии человек, в те же годы пытается сотворить невероятное чудо — этимологический словарь осетинского языка! Но и его попытка не удалась. Видимо, не приспело еще время...
Стремлением осетинской интеллигенции хетагуровского времени объясняется и всеобщее, в значительной мере искательное, внимание к Миллеру. Надеялись с его помощью, его трудами и талантом решить свою национально-культурную задачу. Но проблема осталась лишь слегка затронутой, до ее решения было еще далеко. Не нашлась в ту пору личность, которой бы эта проблема была по плечу.
И бесспорно — великая честь решения этой проблемы выпала на долю Василия Ивановича Абаева. Но уже в советское время, в наши годы. Он справился с ней блистательно, одолел труднейшую проблему почти в единоборстве. И в этом, по моему разумению, смысл и пафос научного подвига Васо Абаева.
Может возникнуть невольный вопрос: а думал ли Васо об этом, когда юношей уехал из родного дома учиться в Ленинград?
Вопрос на первый взгляд кажется резонным, но на самом деле в нем полемический пассаж, не имеющий отношения к делу. Во-первых, Васо в раннем возрасте уже был сложившимся человеком. Поехал не просто учиться, но готовиться к решению важнейшей проблемы, стоявшей перед культурным процессом родного народа. Во-вторых, сознавал ли свою миссию субъективно или нет, не суть важно. Важен объективный смысл его творчества, в-третьих, в научных трудах Васо с самого начала видна определенная целенаправленность. Подобно тому, как в подлинно драматическом произведении все коллизии стянуты к финалу, в научных исканиях Васо все устремлено к созданию историко-этимологического словаря осетинского языка, к созданию истории народа на показаниях истории языка, к решению основных проблем истории духовной культуры народа. А такая целенаправленность, по-моему, возможна лишь при ясном субъективном сознании своей труднейшей, но благородной миссии в историческом процессе родного народа.
Василий Иванович не любит цитировать чужие мысли, особенно политиков, но дважды ссылается на одну мысль Калинина о том, что «раскованные народы восстанавливают в памяти образы своих эпических и исторических героев», чтобы сказать всем народам: «смотрите, я являюсь не из чьей-либо милости членом великого союза народов, я не человек без роду и племени, вот моя родословная, которой я горжусь и хочу, чтобы и вы, мои братья по труду и по защите лучших идеалов человечества, полюбовались моей родословной!» И, мне думается, обращение к этому высказыванию вызвано тем, что в нем сформулирован сокровенный смысл, пафос творчества и деятельности самого Василия Ивановича.
Ясно ведь, что без научного подвига Васо Абаева осетинский народ мало что мог сказать своим братьям в союзе народов о своей родословной, об образах «своих эпических и исторических героев», словом, о своем историческом и культурном прошлом. Научное творчество В.И. Абаева дало возможность осетинскому народу полнее и точнее осознать свое историческое и культурное прошлое, свой язык в его историческом росте, в его поразительных по интенсивности и разнообразию контактах почти со всем евроазиатским миром народов и культур. И теперь осетины вправе гордиться не только этим прошлым, но и человеком исключительного таланта и героического труда, человеком, жизнь посвятившим выявлению на уровне большой науки исторической и культурной родословной родного народа.
И последнее: своим научно-творческим подвигом Васо Абаев решил одну из тех великих проблем, которые были выдвинуты пророческой мыслью Коста в конце XIX века, в период формирования осетинской нации и национального самосознания. И, думаю, этим объясняется тот факт, что мы интуитивно сознаем какую-то неразрывную связь творчества Васо Абаева с временем, идеалами и поэзией Коста Хетагурова. Связь и родство здесь очевидны.
* * *
За три года до рождения Васо Коста Хетагуров перед тяжелой операцией, возможный трагический исход которой тревожил его, набросал стихи, обращенные к Родине, к Иристону:
... все мои страданья
Теперь, о родина, признаньем искуплю:
Все помысли мои и все мои желанья
Одну имели цель — снискать любовь твою!..
Все мы ясно понимаем, что Коста Хетагуров и Васо Абаев — деятели разных эпох, разных судеб, не совпадают и сферы приложения их талантов. И все же едино или родственно историческое и национальное назначение их творчества и деятельности, един пафос их деяний — самозабвенное служение культурно-историческому росту своего народа, а через него — всему человечеству. Подобно Коста Хетагурову, и Васо Абаев своим большим талантом и творческим подвигом, своей жизнью по законам рыцарского благородства и неприкосновенности чести снискал всенародную любовь.
И поэтому сегодня мы все едины в одном желании обратиться к Василию Ивановичу со словами молитвенной искренности: «Пребудь среди нас и ныне, и присно, и во веки веков!»