Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
В-шестых, его ребенок и дети его подросших детей идут не в «обычный» детсад, презрительно прозванный «камерой хранения де тей», а в «спецдетсад», с бассейном и искусственным солярием, с хорошим питанием и намного меньшим числом детей в группе, т.е. с лучшим воспитанием и уходом за ребенком. Затем они пойдут в «спецшколу», учрежденную в каждом городе специально для детей «высокого начальства» (в Москве таких школ несколько), где собра ны лучшие педагоги и созданы лучшие условия для поступления в университет. Затем они наверняка поступят в университет безо вся кого конкурса, просто по звонку «сверху». И, наконец, они получат гарантированную синекуру, квартиру, дачу, автомашину — все, как у родителей. И ни один из них не будет забит насмерть в казарме, ни один не погибнет в Чечне или на других сегодняшних полях сра жений, между республиками бывшего СССР, ни одна жена кшатрия не выйдет на многотысячную демонстрацию солдатских матерей с портретом сына в траурной рамке — это удел шудр.
В-седьмых, ему были уготованы все развлечения, не доступные «иным-прочим». Хочешь на спектакль мимо очереди страждущих «лишнего билетика»? — Пожалуйста, бесплатная директорская или правительственная ложа. Хочешь зарубежный фильм, который не допускают на экран, оберегая нравственность населения? — По жалуйста, тебе его доставят прямо на дом, вместе с киномехаником и киноаппаратурой. Хочешь книжку, которая давно распродана в магазинах? — Пожалуйста, есть специальный книжный ларек. Хо чешь ночную оргию, с приглашением девиц из кордебалета? — Пожалуйста, стоит только позвонить директору театра... Хочешь про сто даровую наложницу без хлопот? Посмазливее? Попроще? — Пожалуйста, к твоим услугам целый десяток секретарш и буфетчиц, полностью зависящих от твоей милости...
Да, мы еще забыли сказать, что главное отличие настоящего кшат рия от шудры (или, по российской терминологии, сановника от про стого чиновника-служащего) — служебная автомашина с шофером за государственный счет, возможность раз в три года приобрести по льготной цене новую автомашину, продавая старую по повышен ной цене в условиях огромного дефицита автомашин «для прочих», билет 1 -го класса в самолет или поезд безо всякой очереди и с гаран тией отбытия и прибытия точно по расписанию. Это полностью избавляет его от ужасов «часов пик» в битком набитом трамвае, автобусе, троллейбусе, пригородной электричке, от многочасовой очереди за билетами, от риска просидеть несколько суток в аэропор ту или на вокзале, опоздать на несколько часов или даже на сутки.
Перечитайте внимательнее все только что написанное и поду майте сами: может ли быть что-либо на свете — любая подлость, любое преступление — перед чем «типичный» советский человек остановился бы, чтобы перейти из состояния шудры в состояние кшатрия, чтобы сохранить последнее любой ценой? Любой ценой! Уточним, что для такого перехода не требуется ни работоспособно сти, ни добросовестности. Только родственные связи, знакомство, протекция. И, следовательно, — тотальное социальное угодниче ство, тотальное социальное лицемерие для столь же тотального со циального иждивенчества на возможно более высоком уровне.
Надеемся, картина действительной социальной структуры совет ского и во многом современного российского общества достаточно ясна. Остается прояснить специфику положения брахманов, вайшиев и парий.
Главная отличительная черта брахманов — их полная за висимость от милости кшатриев на всех уровнях — от мини стра до последнего чиновника. Это относилось в одинаковой мере и к деятелям науки, и к деятелям искусства, и к деятелям религии. Иерархия всюду очень напоминает иерархию кшат риев (в научном мире просто слепо копирует ее). Уровень, ка чество, стиль, весь образ жизни верхушки, как уже упоминалось, мало чем отличался от кшатриев. В средних слоях он, если была милость кшатриев, мог подниматься до среднего стандарта вайшиев. В нижних слоях, к которым относится подавляющее большин ство брахманов, он почти неотличим от характерного для шудр.
После крушения СССР в конце 1991 г. в положении брахманов произошли серьезные изменения. Наука и искусство впали в состо яние серьезного кризиса — на этом мы специально остановимся в соответствующих лекциях. Положение подавляющего большинства «рядовых» деятелей науки и искусства резко ухудшается, причем над ними еще серьезнее, чем над рабочими, нависает тень массо вой безработицы. Достаточно сказать, что в типичном академичес ком институте, где я остался по совместительству, моя зарплата про фессора — совсем недавно относившаяся к наивысшим в стране — стала меньше моей пенсии за выслугу лет, а у моих сотрудников — еще меньше, на нее просто физически невозможно выжить без до полнительных приработков. Примерно такое же, и даже худшее, положение у почти каждого «рядового» из сотен тысяч литераторов, артистов, художников, музыкантов.
Улучшение положения наблюдается разве что у деятелей религии. Раньше все они находились под строгим контролем КГБ, а многие являлись прямыми платными агентами КГБ. Иначе было трудно выжить. Мой добрый знакомый, автор ряда известных за рубежом богословских сочинений, священ ник Дмитрий Дудко попробовал занять независимую позицию. Его «нововведение» состояло лишь в том, что он без разреше ния начальства стал после проповеди отвечать на вопросы ве рующих и публиковать за рубежом материалы этих бесед. К нему на проповеди стали собираться тысячные толпы молодежи. Кончилось тем, что агенты КГБ несколько раз избили его, подстрои ли автокатастрофу, ограбление его дома цыганами, а когда и это не помогло — просто посадили в тюрьму по пустяковому предлогу, добились формального отречения по типу галилеевского и сослали в пустынный приход далеко от Москвы. Теперь, в связи с крушени ем государства, священники обрели гораздо большую степень неза висимости и впервые в русской истории, начиная со времен Петра Великого (начало XVIII века) или даже Ивана Грозного (середина XVI века), получили шанс стать не просто разновидностью государ ственных чиновников, а действительно служителями культа — да еще вновь набирающим возрастающий авторитет среди населения после многих веков сравнительно низкого (по сравнению другими странами) авторитета и после многих десятилетий унизительного положения своего рода «заложников веры».
Главная отличительная черта вайшиев — формальная неотличимость от шудр (по социальному статусу, престижу и зарплате даже ниже, чем у них), но фактически уровень, каче ство, стиль, весь образ жизни очень близки к кшатриям. Прав да, многие десятилетия все это приходилось, насколько воз можно, постоянно скрывать от взоров людских, поскольку относилось к сфере уголовно преследуемой «теневой» экономи ки и в любой момент могло закончиться тюрьмой. Мы деталь нее остановимся на этом сюжете в соответствующей лекции. Ныне «теневая» экономика почти полностью легализована, опасность тюрьмы исчезла, и вызывающая роскошь вайшиев на фоне прогрессирующего обнищания шудр становится важным фак тором дестабилизации общества.
В заключение нашего обзора основных каст советско-российс кого общества надо сказать несколько слов о любопытной судьбе парий — колхозных и совхозных крестьян. Их судьбе трудно было позавидовать даже шудрам. Как уже упоминалось, их заставляли трудиться либо даром, либо за зарплату, почти наполовину мень шую, чем средняя зарплата шудр, так что без своего приусадебного участка им грозила голодная смерть. Им приходилось сооружать и ремонтировать примитивное сельское жилье на свои собственные средства, а не получать его даром, как шудрам. У них были еще более серьезные проблемы со всеми промышленными товарами и еще более скудное питание, чем у шудр, еще более убогое медицин ское обслуживание и еще более убогие возможности образования детей, проведения отпуска, поездок в другие населенные пункты (на выбор: несколько часов ожидания переполненного автобуса, откры тый кузов попутного грузовика или, в лучшем случае, велосипед). Казалось, их обездолили вчистую. Казалось, от такой судьбы раз бежались все, кто мог, и в тысячах деревень на сотни километров вокруг остались почти одни старики. Одна такая рукотворная «по лупустыня» образовалась даже по обе стороны 600-километровой железнодорожной и автомобильной магистрали Москва — Петер бург. Теперь ее вновь предстоит заселять.
Но вот колесо фортуны повернулось. Пресс налогов и реквизи ций ослаб вместе с государством, и бывшие парии быстро догнали шудр по части съестного и количества рублей. Все более значитель ное число их догоняет вайшиев в качестве поставщиков на рынок дорогостоящих продуктов. Конечно, это несколько тормозит, но не приостанавливает отток молодежи из села. Уже успел сложиться прочный стереотип: в деревне ты всегда останешься парией, а в городе сразу превратишься в шудру и, если повезет, может быть, даже в вайшия или низшего кшатрия.
Ныне судьба бывших парий полностью зависит от судьбы сельс кого хозяйства. Фермерство пока еще слишком слабо, чтобы про кормить страну (всего лишь порядок нескольких десятков тысяч ма лоэффективных хозяйств вместо необходимого порядка нескольких миллионов высокоэффективных). Приходится полагаться на колхо зы и совхозы (под новыми наименованиями), но если полагаться только на них — значит, постоянный дефицит съестного и постоян ная зависимость от импорта продовольствия на всем протяжении грядущих десятилетий. 3,5 млн. «агрокшатриев» (сельских чиновников) прямо заинтересованы в сохранении колхозно-совхозного статус-кво и делают все возможное, чтобы задушить фермерство в зародыше. Но жизнь берет свое. Каждый год умирают миллионы ста риков, на самоотверженном труде которых десятилетиями держа лись колхозы и совхозы. И либо им на смену должны прийти ферме ры, гордые своей независимостью и достойные зависти, либо стра на превратится в гигантское Сомали, полностью зависящее от грузо виков с продовольственной помощью ООН. Правда, Россия, как из вестно, в сотню раз больше Сомали и ее вряд ли сможет прокормить ООН или любая другая международная организация.
Такова действительная социальная структура российского (украинского, эстонского, узбекского и т.д.) общества сегодня. Однако ее характеристика будет неполной, если мы не проясним действи тельных политических отношений между ее элементами.
Иностранцев часто вводит в заблуждение обилие в русском язы ке латинских слов: император, секретарь, президент, министр, гене рал, партия, парламент и так далее. Они наивно полагают, что рос сийский император — это что-то вроде германского или австро-венгерского, советский генеральный секретарь — что-то вроде аме риканского государственного секретаря, российский президент — вроде французского или того же американского, российский ми нистр или генерал — действительно министр или генерал, какого привыкли видеть в своих странах. Что партия — это партия, а парла мент — парламент. На самом деле здесь такая же специфика, как с турецким султаном, китайским богдыханом, персидским шахом или японским микадо: если не учитывать исторических национальных особенностей, можно впасть в серьезную ошибку. В данном слу чае латинские слова употребляются для обозначения приблизитель ного аналога национальной специфики, чтобы иностранцы хоть не много понимали, чем отличается один государственный пост от дру гого. Да и в самой России издревле любят латинизмы и эллинизмы. Они выглядят в глазах русских гораздо респектабельнее, особенно со времен Петра Великого, но совершенно не отражают сути дела.
Первый раз с этой проблемой столетие назад столкнулся после дний русский монарх Николай II. Ему пришлось заполнять анкету Всероссийской переписи населения 1897 г., где, естественно, стоял вопрос о роде занятий. Чем занимается российский царь? Царству ет? Но это тавтология. Николай II, наверное, долго размышлял, зато, наконец, действительно начертал, что называется, абсолютную истину в последней инстанции: хозяин земли русской. Соответственно императрица записала: хозяйка земли русской. Попробовал бы только написать что-нибудь подобное Вильгельм II или Франц-Иосиф I. Какая бы буря поднялась в берлинском и венском парламенте! Какой скан дал в печати! Со своей стороны, сочли бы ниже своего достоинства вообще отвечать на какую бы то ни было анкету султан, богдыхан, шах. Не написал бы «хозяин земли японской» и микадо — живое воплощение бога на земле. Видите, какие тонкости?
Прошло около ста лет, и с той же проблемой в конце 1992 г. столкнулся российский президент Борис Ельцин. Ему надо было объяс нить журналистам, почему он довольно невежливо прервал свой визит в Китай и неожиданно рванул в Москву. «Я получил сегодня ночью сведения, что что-то там слишком рьяно стали бороться за портфели, разбирать посты в правительстве, — заявил он. — И надо, чтобы вернулся хозяин и навел порядок там». Примерно так же мог ответить более тысячи лет назад первый император (великий князь) Восточно-Европейской империи Рюрик (почти современник импе ратора Западно-Европейской империи Карла Великого), 400 лет на зад — тезка Бориса Ельцина царь Борис Годунов, 80 лет назад — Председатель совета Народных комиссаров Ленин, 50 лет назад — Генеральный секретарь Коммунистической партии Сталин, 10 лет назад — Горбачев. И это была чистая правда. Но не вся правда.
Дело в том, что в России вот уже более тысячи лет существует авторитарно-патриархальный режим правления. И никогда не суще ствовало никакого другого с древнейших времен до наших дней. Под разными названиями, в разных формах — но именно такой, ничего больше. Не такой, как в османской, персидской, индийской, китайс кой, японской империях, но и не такой, как в империях Западной Европы, свой собственный, своеобразный. При этом на всех уров нях — от главы государства до главы семьи — его отличало чувство авторитарности «хозяина», «патриарха» и чувство личной зависи мости «челяди». От членов его семьи, каких бы масштабов она ни была, от жены и детей до целого государства. В отличие от Азии, чув ство уже личной, а не еще стадной, групповой зависимости. В отли чие от Европы, чувство зависимости, еще не доросшее до понятия человеческого достоинства и верховенства права. Именно в этом, на наш взгляд, основная специфика евразийской, российской цивили зации, промежуточной между европейской и азиатской.
«Хозяина земли русской» долгое время именовали «государем», в буквальном переводе на английский — «держателем государства», «штатгальтером», «стейтхолдером». Он был вправе казнить и мило вать любого, совершенно так же, как «держатель семьи» вправе был избить до полусмерти жену и выпороть детей. Он обращался ко всем на «ты» — совершенно как сегодня 30-летний директор об ращается к своему 50-летнему шоферу. А его должны были вели чать на «вы» даже его собственные дети, что сохранилось в тради ции ряда восточно-славянских народов, например, у украинцев. Да и к каждому «хозяину» всех степеней долгое время обращались как к монарху: «милостивый государь» (сокращенно «сударь»). И добав ляли: «Ваш покорный слуга». А еще раньше: «твой раб», «твой хо лоп», что полностью соответствовало действительности. А когда это запретили — заметались в растерянности между чуждыми «граждани ном» и «товарищем», пока не остановились на странном, но нейтраль ном: «мужчина», «женщина».
«Хозяина земли русской» долгое время именовали не про сто «государь», но еще и «самодержец всероссийский». В бук вальном переводе на латынь — «автократор», абсолютный мо нарх. Однако вся правда заключается в том, что абсолютным монархом чувствовал себя не только «хозяин земли русской», но и «хозяин области», и «хозяин ведомства», и так далее, вплоть до «хозяина семьи». Абсолютным монархом по отно шению к своим подданным. И «вашим покорным рабом» по отношению к вышестоящему «хозяину». В понимании этого — ключ к пониманию российской специфики.
Формальное название одной из моих должностей — заведу ющий сектором академического института. Но на самом деле — «хозяин» сектора, и в принципе могу заставить своих сотруд ников делать все, что захочу, вплоть до писания этого текста за моей подписью или уборки моей квартиры. Многие мои коллеги именно так и делают. Однако я — всего лишь один из «челяди» своего собственного «хозяина», который формаль но зовется директором института и который вполне может сжить меня если не со света, то из института, хотя и не имеет на это права. У директора есть свой собственный «хозяин» — академик-секретарь отделения Академии наук, у секретаря свой собственный — президент Академии, а у того — Президент России, который может в одно прекрасное утро одним росчерком пера упразднить все до единой академии наук и учредить, скажем, университетские автоно мии по западному образцу. Как если бы хозяин семьи решил в одно прекрасное утро вышвырнуть из комнаты кресло, чтобы заменить его, допустим, торшером.
Другое дело, что Путину сегодня не до академий, и он, наверное, вспоминает слова одного из своих недавних предшественников о том, что «связываться с учеными — все равно, что стричь свиней: визгу много, а шерсти мало».
Точно так же по своей другой работе я профессор у «хозяи на» университета, который правит им как своей собственной семь ей — в точности так же, как ректор любого другого российского университета. В точности так же, как правит своим министерством любой министр, своей областью — любой губернатор, своим заво дом — любой директор, своим посольством — любой посол. И так далее. Кстати, именно поэтому любого «хозяина» соответствующе го ранга могут отправить в ссылку «хозяином» посольства, даже если тот до этого слыхом не слыхивал о дипломатии. И наоборот — подарить должность посла, как новую лошадь в «хозяйство».
Конечно, со стороны может показаться, что каждый «хозяин» на своем уровне правит в соответствии с законами, которых написано немало, особенно в последние годы. Но при этом нелишне вспом нить отзыв одного иностранного путешественника прошлого века, который удостоверял, что «неописуемая жестокость российских за конов умеряется тем обстоятельством, что их никто не исполняет». Было бы преувеличением полагать, будто этот факт претерпел хоть малейшие изменения к сегодняшнему дню. Так, например, вот уже который год неясно, какая в России Конституция. Но это мало кого интересует. Из всех писаных и неписаных конституций все равно действуют и будут действовать только две предельно краткие:
1.Я — начальство, ты — дурак; ты — начальство, я — дурак (в смысле: если я поставлен над тобой начальством, ты должен слу шаться меня беспрекословно, и наоборот).
2. Ты что, умнее других быть захотел? (в смысле строгого предупреждения, что любые пререкания с начальством, прав ли последний или нет, добром для пререкающегося не кончатся — что каждодневно подтверждается действительностью).
В конце 1992 г. Президент России поссорился с парламен том из-за министров: президент настаивал на своих, парламент навя зывал своих. Президент публично сердился, грозил парламенту пальцем с телеэкрана, вступал в перебранку со спикером, затем вдруг согласился на навязанного ему премьера, но почти полностью со хранил старый состав министров, в том числе всех основных, на зываемых в России «силовыми». Получился скандал, смахивающий на анекдот о том, что «Иван Иванович Дерьмов меняет имя на Васи лий» (в смысле: сохранил главное — изменил несущественное). В конце 1993 г. президент вообще разогнал неугодный ему парламент артиллерийским огнем и «исправил» конституцию так, чтобы пар ламент не мог больше мешать ему «хозяйничать» в стране. Понять происшедшее просто невозможно, если не выучить раз и навсег да, что в России не было, нет и долго еще не будет никаких президен тов, парламентов, спикеров, министров и прочей латыни. Был и есть «хозяин земли русской», глава своей сложной и скандальной семьи численностью почти в полтораста миллионов человек, который по вздорил со своей собственной «челядью», со своими «холопами» — думными дьяками и подьячими в Государственной Думе во главе с их собственным «хозяином» из-за приказных дьяков и подьячих в пра вительстве. А в правительстве оказался свой собственный «хозяин», навязанный «хозяину земли русской» и долго прекрасно уживав шийся с ним.
Чтобы думные дьяки превратились в депутатов парламента, при казные дьяки — в министров, необходима существенную деталь: партийная система, без которой депутаты превращаются в толпу либо клакеров, либо хулиганов (в СССР существовали только пер вые, в России с 1992 г. начинают появляться вторые). Формально в России политических партий — сотни. Фактически нет ни одной партии и тем более партийной системы.
Что такое партийная система? Это определенное соотношение правящей и оппозиционной (оппозиционных) партий. А что такое правящая партия? Это группа единомышленников, выработавших политическую программу, которую поддержало большинство из бирателей, предоставивших авторской группе программы право формировать правительство. Но любое правительство может заку сить удила и понести, как говорится, не в ту степь. На этот случай специально изобретена оппозиция, которая вырабатывает альтер нативную программу и, поймав правительство на первой же серь езной ошибке, добивается смены его. Тем самым правительство вынуждается быть предельно осмотрительным и выбирать каждый раз наименее глупое из всех возможных решений.
В России никогда не было и нет никакой правящей партии. Были и есть только «правящие круги». При этом во времена Ельцина дан ное словосочетание вышло из употребления. Никто не говорил даже о «правящей клике» или «камарилье», хотя новый «хозяин» терпе ливо сносил любую хулу в свой адрес. Выражались более точно — «Семья» (с большой буквы). И всем все было понятно, потому что все остальное — «обслуга». И — никаких аналогий с «крестным отцом». Российская специфика! И никаких оппозиционных партий тоже, только якобы враждебные правительству шайки во главе со своими «хозяевами». Какая же тут партийная система?
Начнем с того, что КПСС никогда не была ни правящей партией, ни партией вообще (хотя ложно называла себя именно так). С 1988 г. шел спор, партия ли это или чисто мафиозная структура, шайка разбойников, силой заставивших служить себе миллионы честных, но вконец деморализованных, оболваненных, остервенелых (до сего дня) людей. К концу 1992 г. Конституционный суд принял еще одно соломоново решение в ряду других таких же, упоминавшихся выше. Он постановил, что с головы этот монстр — хищный волк, а с хвоста — безобидный карась. То есть, что руководство КПСС было преступ ным, но первичные партийные организации ни при чем. И комму нистическая структура стала тут же возрождаться снизу. Ведь это все равно, что подтверждать приговор Нюрнбергского трибунала, но разрешить воссоздание нацистской партии! Напомним еще раз, что, по социологическим опросам, не менее 10% населения страны (преимущественно пенсионеры) всё еще остаются по инерции воинствующими сталинистами, и еще не менее четверти тяготеет к ним, и еще не менее трети, при обострении кризиса, вполне может дать еще раз оболванить себя демогогическими лозунгами типа тех, что ввергли Россию в 1917 г. в национальную катастрофу. Так что «орден меченосцев», как совершенно правильно назвал в свое вре мя Коммунистическую партию Сталин, вполне способен еще раз опустошить Россию хуже орд Атиллы или Чингисхана. Вопрос: мож но ли считать эти силы политической партией?
Нет, КПСС не шайка разбойников, потому что преступления ее заправил намного масштабнее и ужаснее, чем преступления всех разбойников мира с древнейших времен до наших дней. Но она и не политическая партия, потому что не часть партийной системы, а всепоглощающая основа тоталитаризма. Пресловутая «однопартий ная система» — это такое же извращение, как «однополая семья»: можно, конечно, создать и такую, но детей все равно не будет. Кро ме того, ее политическая программа сначала была нереальным бре дом, а затем переросла в наглый блеф, ничего общего не имевший и не имеющий с реальной действительностью. Вопрос: можно ли счи тать политической программой любой роман Кафки? Бред буйного умалишенного? Блеф жулика?
Ну а существующие группы в России, претендующие на звание политических партий? Ведь у них, кажется, в полити ческих программах недостатка нет. Однако это — как сказать.
Во-первых, ни в одной из политических программ не проставле на экономическая и социальная цена того, что предлагается. Ви дишь более или менее сияющий прилавок, а что почем — неизвест но. Но это же чистейшей воды демагогия! Для подлинно политичес кой партии одной демагогии маловато.
Во-вторых, правительство, по идее партийной системы, должно руководствоваться программой правящей партии. А кто сегодня в России правящая партия? Какую, например, партию представляет правительство? А никакую! Да и не пра вительство, не Совет министров это вовсе, а домашняя «ко манда президента». Вроде футбольной (кстати, успешно выс тупала и в этом качестве). У этой команды в любой момент может появиться новый вратарь, и не исключено, что она из футбольной превратится в хоккейную. А реальной (не пустословной) правительственной политической программы как не было, так и нет.
Так что же с правительственной программой? На этот счет идут дискуссии. Злопыхатели утверждают, что министрам не до того: текучка заела. Их оппоненты возражают, что про грамма была, только ее никто не заметил. И всем она была хороша, кроме одного: заранее не просчитывала, не «взвеши вала» прямых и косвенных, немедленных и отдаленных последствий принимаемых решений. Ошеломительная программа! (в прямом смысле слова «ошеломление»). Похоже, с населением России поступают как с анекдотическим зайцем, который стремглав бежал из леса, жалуясь, что вышел указ рубить лапы всем, у кого их больше четырех. «У тебя ровно четыре!» — успокоили его. — «Так ведь они сначала рубят, а потом считают!» — всхлипнул заяц...
Смысл всего сказанного сводится к тому, что для того, чтобы успешно решать стоящие перед Россией проблемы, необходима эффективная партийная система вместо наследия «ордена меченос цев» и не менее эффективное разделение законодательных, испол нительных, судебных властей вместо авторитарно-патриархального наследия тоталитаризма.
О партийной системе мы, кажется, сказали достаточно. Тут, до сути, все еще впереди. Что сказать о разделении властей?
Законодательная власть, похоже, озабочена только тем, как сохранить себя в депутатских креслах и использовать до кон ца самим себе данные огромные привилегии, включая массо вое переселение в Москву на даровые квартиры (извечная меч та всякого немосковского бюрократа). Привилегиями умело дирижирует «хозяин» законодательной власти, быстро набирающий самовластность, как все его предшественники. При этом методами, очень напоминающими методы Сталина 80 лет назад. Тот тоже начи нал с подбора своей собственной «номенклатуры» щедрой разда чей привилегий — очень опасное повторение опыта 1922 года, обер нувшегося семь лет спустя кровавой диктатурой. Понятна поэтому растущая настороженность российской общественности к фигуре «спикера парламента», демонстрирующего на телеэкране крупным планом известную максиму: в борьбе за власть все средства хороши. Остается добавить, что ни одного закона, который бы дал новый импульс реформам, законодательная власть так и не разработала. Скорее наоборот — как может, тормозит движение от тоталитариз ма к демократии и рыночной экономике и вполне может начать стимулировать обратный процесс.
Рейтинг исполнительной власти на всех уровнях катастро фически низок. Нельзя забывать, что массовый избиратель десять лет назад голосовал не столько за Ельцина, сколько против ЦК КПСС, подвергавшего бесконечным унижениям своего изгнанника — «социалистического великомученика». С тех пор Ельцин, из-за скандального самодурства, колеба ний, непоследовательности своей политики, год за годом те рял сторонников и предпочел уйти в тень, не дожидаясь неиз бежного позорного фиаско.
Теперь ждем, что предпримет выбранный им (а затем и народом) его преемник...
Судебная власть начинает делать первые шаги по превращению из «мальчиков на побегушках» у различных «хозяев» районного, областного и республиканского масштаба в действительно судебную власть, опирающуюся на закон, перед которым трепетала бы власть законодательная и исполнитель ная (пока что, увы, наоборот: закон трепещет перед произво лом любого «хозяина»). Пока что первый блин (с частичной реабилитацией мафиозной КПСС в стремлении угодить воин ствующим сталинистским реакционерам), по русской посло вице, вышел комом. За ним последовало несколько скандалов, окончательно дискредитировавших судебную власть.
В заключение этой лекции, помогающей лучше понять спе цифику России, — три дополнительных разъяснения.
1. Мы говорили только о верхушке политической надстрой ки России. Но это сделано, только чтобы данная лекция не переросла в курс лекций. Прошу поверить на слово, что на республиканском, областном и районном уровне, во всех без исключений организациях, учреждениях, предприятиях России картина авторитарной патриархальщины в точности такая же.
2. Мы говорили только о России, но это только чтобы не обижать ее соседей по несчастью, гордо именуемых ныне «ближнее зарубежье», в отличие от традиционного «дальнего». Если кто-либо полагает, что в других республиках бывшего СССР — начи ная с Прибалтики и кончая Кавказом и Средней Азией — картина авторитарной патриархальщины существенно иная, ему нужно срочно проконсультироваться с психиатром.
3. Если кому-нибудь из читателей заглавие данной лекции показа лось чересчур скучным, то просим принять во внимание, что рус ская интеллигенция всегда относилась отрицательно к грубым, не цензурным выражениям, так что пришлось остановиться на самом мягком из пришедших в голову.
Что же касается накала просящихся на язык выражений, то он объясняется тем, что пред Россией сегодня стоят чудовищ ные по своей сложности и опасности проблемы, а ее «хозяева» всех рангов и мастей теряют время в междоусобицах и стрем лениях к личному самоутверждению, когда страну вот-вот на кроет цунами событий, по сравнению с которыми 1991—1992 гг. представляется просто швейцарской идиллией. В этом нетруд но убедиться, если внимательнее рассмотреть перспективы дальнейшего распада погибающей империи.
Многие, наверное, поражались, с каким ожесточением шла гражданская воина в разных регионах бывшего СССР и идет по сию пору в Чечне. Не щадят ни стариков, ни женщин, ни детей, расстреливают в упор, подвергают изощренным пыт кам. При этом делают публичные заявления по радио, телеви дению, в печати, потрясающие то злобным цинизмом, то откровенной, очень наивной ложью, понятной разве что в устах ребенка с дефектами умственного развития. И ведь не могут не видеть, что ни в одной «горячей точке», кроме разве Чечни, ни у одной из сторон нет шансов на военную победу. Возмо жен только геноцид миллионов людей, принадлежащих к дру гой национальности, а наиболее вероятна продолжительная, затяжная война «на измор», до полного разорения и изнемо жения обеих сторон, с миллионами напрасных жертв.
Такое ожесточение способна вызвать только слепая ярость, всепоглощающая ненависть. Откуда она?
По роду работы мне приходилось бывать с лекциями или на научных конференциях и в Югославии, и едва ли не во всех союзных республиках, в большинстве автономных республик бывшего СССР. У меня есть друзья и добрые знакомые среди молдаван и украинцев, армян и азербайджанцев, грузин и абхазов, кавказских мусульман и кавказских христиан, таджиков и узбеков и т.д. У меня нет пристрастий, положительных или отрицательных, ни к одной из наций мира, включая свою собственную, русскую. Мне известно, что нет плохих и хороших наций, есть плохие и хорошие, умные и глупые, добрые и злые люди в каждой из них. Свидетель ствую, что в любой из перечисленных выше наций сумасшедших или фанатиков не больше, чем среди русских или американцев, и не они направляют ход событий. Тогда откуда же такой массовый пси хоз, такое массовое самоубийственное сумасшествие?
Можно, конечно, прибегнуть для объяснения к уже не раз применявшемуся приему. Попросить представить себе, как бы вы от неслись к тому, что власть в Чикаго захватили индейцы, в Сан-Фран циско — китайцы, в Нью-Орлеане — черные, в Нью-Йорке — евреи и т.д.? Боюсь, даже человек с богатым воображением не сразу поймет о чем речь. Ну и что, что губернатором, мэром, шерифом стал китаец, черный, индеец? Раз произошло законным образом — по жалуйста! Какое это может иметь отношение к моему законному бизнесу?
Но мы, надеюсь, не зря посвятили столько предыдущих лек ций рассказу о том, что при казарменном социализме законного бизнеса в принципе быть не может, — он весь целиком в «теневой» экономике. И даже сегодня законный бизнес в России, как верхушка айсберга над подводной, т.е. «теневой», глыбой. Потому что законный бизнес облагается почти 90-процентным налогом, а «теневой» всегда бесплатен, если не считать взяток уголовному и чиновному рэкету. Но рэкет ни куда не девается и при законном бизнесе.
Мы говорили также о том, что при казарменном социализ ме законы служат только для демагогии, а жизнью правит только один закон: «я — начальство, ты — дурак». Что при казарменном социализме никаких президентов, министров, гу бернаторов, мэров, шерифов нет, а есть «хозяева» — такие же полновластные хозяева над своим родом-племенем, областью, предприятием, учреждением, организацией, какими были библейские патриархи. Таким образом, в Сан-Франциско придет к власти не мэр-китаец, а «крестный отец» китайской мафии, в Нью-Орлеане черный станет не просто шерифом, а всевлас тным «хозяином» целого квартала.
Напомним, что при казарменном социализме выгодные должности занимают не на рынке труда, а по протекции. Дома не покупают, а «получают» даром по усмотрению «хозяина». Доступ ко всем мыслимым благам зависит не от наличия де нег, а от расположения того же «хозяина».
Теперь догадываетесь? В Сан-Франциско при казарменном социализме мэр-китаец составит всю администрацию из ки тайцев, отдаст китайцам все предприятия, учреждения, орга низации, заселит все коттеджи в престижных районах только китайцами, допустит в университет только выходцев из китайских семей, наконец, заменит все вывески на улицах и все делопроизводство китайскими иероглифами. А «англоязыч ных» вытеснит в трущобы и обречет на низкооплачиваемые работы, которыми побрезгуют китайцы. Затем, по возможности, вообще изгонит их из Калифорнии. И, если этот процесс не остановить, за Сан-Франциско последуют Сан-Диего, Санта-Барбара и так далее, до Нью-Йорка включительно.
Теперь понимаете, почему такое ожесточение? Это не про сто ненависть к представителю другой национальности, а ярость отчаяния, обреченности. Либо ты расстреляешь своего врага, его жену, его детей из автомата, подвергнешь его лютым пыткам, чтобы другие враги содрогнулись, либо завтра окажешь ся на положении турка в Германии, а послезавтра тебя выб росят с работы, сожгут твой дом, обрекут тебя на положение обездоленного нищего беженца. И это при том, что ты вовсе не турок в Германии, что тебя унижают, шантажируют и из гоняют из страны, где ты прожил и проработал всю жизнь, где у тебя отчий дом и могилы твоих предков.
Если ты хорват, а попал под «хозяина»-серба, тебе придется очень плохо, и поэтому ты люто ненавидишь сербов, стоишь за свой отчий дом насмерть. Но если ты серб и попал под «хозяина»-хорвата, происходит все то же самое, только наоборот, и с теми же последствиями. В точности то же самое можно сказать об армянах и азербайджанцах, о грузинах и абхазах, о грузинах и осетинах, об осетинах ингушах, об узбеках и таджиках, об узбеках и киргизах, о русских и молдаванах, о русских и украинцах и т.д. без конца. Вот почему нет ничего аморальнее и бессмысленнее, чем поддерживать хорватов против сербов, сербов против мусульман-боснийцев, армян против азербайджанцев, молдаван против русских или наоборот. Нет ничего аморальнее и бессмысленнее, чем осуждать одну из воюющих сторон, вводить санкции против нее. Это только разжигает, ослож няет, продлевает конфликт, дает ему новый импульс. Ибо виноваты все дерущиеся одинаково. И вместе с тем не виноват никто, так как это не чья-нибудь вина, а общая беда, которую очень трудно изжить, пре одолеть.
Вот почему, когда ООН вводит санкции против одной только Сер бии, а Москва на Кавказе то и дело становится на сторону того или другого участника кровавого конфликта, совершается трагическая ошибка, по незнанию, по ошибочному представлению, будто Сербия столкнулась с мусульманской Боснией, Армения с Азербайджаном, Грузия с Абхазией. На самом деле все значительно сложнее. Ибо, с известной точки зрения, нет никакой Сербии и Боснии, России и Молдавии, Грузии и Абхазии. А есть кошмарный эффект «рус ской матрешки», который действует гибельнее водородной бомбы. Видали ли вы когда-нибудь эту выточенную из дерева игрушку, раскрашенную под русскую девушку в праздничном наряде? Раскроешь ее — а внутри точно такая же, поменьше. Раскроешь и эту — еще одна, и так далее, вплоть до совсем крошечной, но похожей нa остальные как две капли воды.
Распался Советский Союз, распалась Югославия. Вы что же ду маете, они распались на независимые республики, что ли? Ничего подобного! Мегаимперии распались на макроимперии, те, в свою очередь, распадаются на микроимперии, те — на нанаимперии, и так далее, вплоть до отдельного дома. Вот это и есть ужасная «русская матрешка» в действии. Не успели грузины обрадоваться своей неза висимости от Москвы, как их тут же огорчили свои собственные, точно такие же любители независимости в лице абхазов и осетин. И если признать независимость последних в сложившихся историчес ких границах, то грузинам в этих районах придется так же плохо, как сегодня русским в Грузии. При этом процесс неизбежно пойдет дальше, и против абхазов обязательно поднимутся не только грузи ны, составлявшее там большинство, но и живущие в Абхазии много численные национальные меньшинства, которые потребуют автоно мии в районах своего расселения. И, будьте уверены, в этих районах плохо придется опять-таки абхазам. И не только в Абхазии — в любой уже «горячей» или еще «теплой» точке бывшей империи «казармен ного социализма».
Неужели нельзя как-то преодолеть эту проблемную ситуацию? Скажем, исключить возможность дискриминации по национально му признаку? В принципе — можно, и мы специально остановимся на нашей концепции подобного выхода. Но сделать это непросто, ибо тут вмешивается сама Госпожа История, которая тоже требует внимания и понимания, а за пренебрежение к ней мстит самым жестоким образом.
Проблема уходит своими истоками в 1917—1918 гг., когда при шедшие к власти большевики ломали себе голову над тем, как сохра нить расползающееся по швам единое государство, выступавшее под названием Российская империя. Столкнулись две концепции: федеративная, за которую выступало подавляющее большинство большевиков во главе со Сталиным (Российская Советская Федера тивная Социалистическая Республика на всем пространстве бывшей Российской империи), и конфедеративная, точнее федерации феде раций, которую первоначально отстаивало всего несколько человек во главе с Лениным, опасавшимся, что одной федерации окажется недостаточным, чтобы преодолеть центробежные силы, разнес шие в прах Российскую империю. Тем более что речь шла о буду щей всемирной федерации.
История распорядилась так, что формально верх одержала кон цепция умиравшего от болезни Ленина. В конце декабря 1922 г. была создана Конфедерация (Союз) Советских Социалистических респуб лик в составе России, Украины и Белоруссии. Но фактически была реализована концепция Сталина, ибо государство осталось жестко централизованным, и не только конфедерацией, но даже собственно федерацией нигде и не пахло. Диктатор кроил и перекраивал грани цы республик по собственному произволу, но никто не обращал внимания на такие пустяки: все знали, что страна представляла со бой на деле не совокупность республик, а военный лагерь с комен дантами разных зон, носившими разные названия, но одинаково безоговорочно подчинявшимися командам из Москвы. Никого не удив ляло, что в автономных республиках существовали областные коми теты партий, ибо все понимали, что это и есть области, только под другим названием.
В ходе и после 2-й мировой войны Сталин репрессировал уже не отдельных людей, а целые народы, которыми был недоволен (крым ских татар, турок в Грузии, греков с Причерноморья, чеченцев, ин гушей, немцев Поволжья и др.), которых ссылал в Сибирь, Казах стан, Среднюю Азию. Позднее их реабилитировали и полностью или частично вернули на родные места.
Никому в голову не приходило, что закладывается своего рода «мина замедленного действия», которая затем взорвется и начнет уносить тысячи жизней. Сам Дьявол не мог бы придумать ничего более дьявольского. Не случайно многие считают Сталина анти христом, который делал свое черное дело в расчете на нарастаю щие бедствия без конца, даже когда он якобы покинет сей мир.
Недовольство политикой Москвы в республиках, населенных представителями нерусских национальностей, зрело исподволь, де сятилетиями, но редко проявлялось открыто, так как Сталин систе матически почти поголовно истреблял в этих республиках не только носителей «национальной идеи», деятелей культуры, вообще на циональную интеллигенцию, но и всех, заподозренных в «нацио нализме». Это недовольство имело три источника и три составные части.
Во-первых, грабительская экономическая политика Моск вы, вывозившей, как уже говорилось, «в неизвестном направ лении» до 90% всего произведенного «на местах». Правда, не русские республики получали значительные дотации за счет русских областей России и Казахстана, а также Украины и Белоруссии. Это делалось по чисто политическим соображениям, чтобы проч нее привязать к империи ее «национальные окраины». Но, во-пер вых, дотации никогда не перекрывали реквизиций. Во-вторых, при нудительное разделение труда при «казарменном» социализме уро довало экономику отдельных регионов монокультурой или крупны ми предприятиями, требовавшими постоянного притока «гастарбайтеров» извне.
Кроме того, пожалованная милостыня никогда не ценится, а отбираемое заработанное вызывает протест. Все, что требовали рес публики в данном отношении, — справедливая налоговая политика по договоренности с налогоплательщиком плюс с его правом рас поряжаться оставшимся после уплаты налогов по своему усмот рению. Но до самого краха СССР в конце 1991 г. им упорно отказы вали. Тем сильнее стал порыв к независимости.
Во-вторых, лицемерная национальная политика Москвы, на сло вах поощрявшей развитие национальной культуры, а на деле под секавшей ее под корень. Дело в том, что в условиях «казарменного социализма» сделать карьеру в смысле продвижения «парий» и «шудр» в «брахманы» и «кшатрии» было невозможно без знания русского языка. Это вам не США и не Израиль, где с плохим англий ским или соответственно ивритом можно всю жизнь иметь непло хой бизнес в районе, населенном единоплеменниками. Здесь с пло хим русским языком так и останешься на дне общества, забитым крестьянином или чернорабочим. Поэтому миллионы родителей совершенно добровольно стали отдавать своих детей в русские шко лы. Однако выпускник такой школы автоматически терял интерес к культуре своих предков (в США такой феномен достаточно хорошо известен). Понятно, это усиливало «разрыв поколений» и вызывало массовое недовольство падением национальных культур. Единствен ное, что требовалось, фактическое уравнение местного и русского языка с повышенным вниманием к первому в государственной и общественной жизни. Но этого не было сделано — и язык явился первым «детонатором» в начавшейся междоусобице.
В-третьих, анахроничная иерархия составных частей СССР. В нее входили союзные республики (1-й ранг), автономные республики (2-й ранг), автономные области (3-й ранг), просто области (4-й ранг), национальные округа (5-й ранг), районы (6-й ранг). Происходило это деление давным-давно в условиях, когда все государства мира тоже делились на аналогичные ранги. Существовало шесть великих держав. Они — и только они — имели право обмениваться послами (США и Япония не входили в их число). Существовало два десятка сравнительно крупных независимых государств с правом иметь вме сто посольств миссии во главе с посланниками. И еще почти столько же малых государств, не имевших права даже на посланника — толь ко министр-резидент. Наконец, зависимые государства должны были довольствоваться только консулами.
После 2-й мировой войны все это наследие «европейского кон церта» XVIII—XIX вв. отошло в область истории. Как известно, все члены ООН принципиально равны, независимо от численности на селения, площади и военно-промышленного потенциала. Все обме ниваются только послами. И только в Советском Союзе сохранилась анахроничная иерархия республик. В 1976 г., когда ко мне обратились из ЦК КПСС с заданием высказать конструктивные предложения по проекту новой Конституции СССР, я предупредил, что самое опас ное — сохранение иерархии республик, и предложил хотя бы упраз днить идиотские прилагательные перед названием каждой респуб лики. «Да ты что! — возразили мне. — Только тронь эту бочку с порохом: сразу полыхнет!» И, действительно, спустя дюжину лет «полыхнуло», когда государственное образование 3-го ранга (авто номная область Карабах) явилось яблоком раздора между двумя государствами 1-го ранга (Армения и Азербайджан).
Теперь в этом регионе нагромоздилась гора ненависти на годы, если не на десятилетия вперед. А ведь как просто было погасить конфликт в 1988 году! Достаточно было объявить Карабах независи мой республикой под патронатом Азербайджана, опасавшегося дискриминации там азербайджанского меньшинства, создать двух палатный парламент (нижняя палата — пропорционально существо вавшему тогда соотношению армян и азербайджанцев 80:20, верх няя, с правом вето, — поровну тех и других), выбрать «нейтрально го» президента, назначить дельных министров из представителей разных национальностей... Да что говорить понапрасну об упущен ных возможностях!
Ныне Россия окружена «огненным кольцом» центробежных сил, которые в любой момент готовы превратить весь бывший СССР во вселенский Карабах, в гигантский Ливан или Афганистан с последу ющей эволюцией к Сомали, которое спасают от голода колонны грузовиков ООН с продовольствием, охраняемых американскими солдатами. Механизм «карабахизации» всюду один и тот же, хотя и со значительной региональной спецификой в каждом случае.
В Эстонии треть населения — «русскоязычные синие воротнич ки». Самих эстонцев в этой категории — считанные проценты. Фа шиствующие экстремисты в правящих кругах не дают этой трети населения страны прав гражданства и унижают разными способа ми, вплоть до введения специальных желтых номеров на автомаши нах, которые ассоциируются с желтыми звездами на одежде евреев в оккупированных гитлеровцами районах. Да еще вдобавок к Рос сии предъявляются территориальные претензии. «Русскоязычные» затаились в глухом недовольстве, потому что Москва бросила их на произвол судьбы, а участь беженцев в самой России ужаснее лю бой дискриминации. Но достаточно искры — и запылает новый Ка рабах.
В главном городе Латвии — Риге едва ли не половина, если не большинство, населения — «русскоязычные». У них тоже проблемы с гражданством и разными формами дискримина ции. И у них тоже перспектива: либо плачевная судьба бежен ца в России, либо участь самого последнего югослава в Гер мании. Еще одна «теплая» точка, которая в любой момент может стать «горячей».
В Литве «русскоязычных» — всего десяток-полтора про центов. Поэтому там дискриминация их вызывает меньшее сопротивление. Но Литва, как и вся Прибалтика, настаивает на статус-кво анте до 1939 г. А в те времена нынешняя столи ца Литвы Вильнюс и ее главный морской порт Клайпеда от нюдь не входили в состав Литовской республики. И как только Литва начинает чинить препятствия наземным коммуникациям России с ее Калининградской областью (бывшей Восточной Пруссией) — немедленно всплывает вопрос о статус-кво анте.
Удивительно ли, что в отношения России с республиками При балтики по обвинению последних в дискриминации «русскоязыч ного» населения счел необходимым вмешаться Совет Безопасности ООН? Чтобы не допустить возникновения второй Югославии на бе регах Балтийского моря.
В Молдавии подавляющее большинство населения — эт нические румыны, и, естественно, тяготеет к Румынии. Но в Ру мынии ниже уровень жизни и своя иерархия «хозяев», кото рые уже показали, на что способны по части жестокой дискриминации венгров в Трансильвании. Поэтому большинство мол даван колеблется насчет желательности воссоединения с Румынией. Не колеблются только тюрки-гагаузы на юге Молдавии и «русско язычные» в Приднестровье. Последних включили в свое время в состав Молдавии по чисто политическим соображения как плац дарм для реконкисты Бессарабии, оккупированной в 1918г. Румы нией, чего Россия никогда не признавала. Увидев, что над ними на висла угроза подпасть под иерархию «хозяев» не только из Кишинева, но и из Бухареста, гагаузы и «русскоязычные» немедленно объявили независимость и отстояли ее с оружием в руках. Только бойня в городе Бендеры, с сотнями трупов и тысячами беженцев, немного отрезвила обе стороны, и наступило непрочное перемирие, готовое в любой момент взорваться новой бойней.
Особенно опасным сделалось противостояние России и Украины: здесь число жертв в случае столкновения будет из меряться не сотнями, а миллионами; число беженцев — не де сятками тысяч, а десятками миллионов. Дело в том, что Укра ина (как, впрочем, и Россия) очень неоднородна в националь ном отношении. Ее западные области (Галиция) долго были в составе Австро-Венгрии, затем Польши, позже вошли в со став СССР и сохранили особую культуру, причем некоторые политические лидеры этого региона только ее считают «ис тинно украинской» и стремятся навязать остальным. Они по традиции непримиримо враждебны Москве и во время Вто рой мировой войны без колебаний встали на сторону Гитлера против Сталина. Не остановятся они перед войной против Москвы и сейчас. А за ними — около трети украинского элек тората, и с этим обстоятельством не может не считаться пра вительство в Киеве. С другой стороны, оно не может не счи таться с дюжиной миллионов «русских» на юге и востоке Украины, с дюжиной миллионов украинцев, говорящих по-украински не так хорошо, как «хозяева» во Львове и Киеве (т.е. обреченных на роль граждан второго сорта в случае победы экстремистов), и еще с дю жиной миллионов украинцев, говорящих только по-русски, но тем не менее чувствующих себя украинцами у себя на Родине: им, ко нечно, придется хуже всего, если верх возьмут экстремисты. Поэто му украинское правительство старается не допустить перерастания скрытого недружелюбия в явную враждебность. Тем более что име ется спорная территория — Крым.
Пока что обе стороны ограничиваются взаимными мелкими пакостями вроде «дележа» Черноморского флота, который полнос тью потерял боевое значение и через несколько лет пойдет на метал лолом. Но не дай Бог, если между ними, по русской пословице, про бежит кошка или вспыхнет искра! Не забудем, что Украина, как и Россия, является ядерной державой, и США, при поддержке ООН, тщетно пытаются уговорить ее сделать ядерное зло наименьшим, демонтировать свои ракеты. Меж тем помянутая «кошка» неуклонно приближается в виде все большого числа украиноязычных «хозяев», направляемых в русскоязычные районы Крыма и Донбасса. Очень опасная ситуация...
Не меньше потенциальная опасность и в отношении автоном ных республик, областей, округов в самой России. Она объясняется тем, что, за редкими исключениями, русские составляют в этих ре гионах не меньше половины, а то и большинство населения. Нетруд но представить, что произойдет, когда в этих, ставших «суверенны ми», республиках начнет — уже начинает — размножаться соб ственная иерархия «хозяев». Достаточно сослаться в данном отно шении на пример Татарстана — наиболее враждебной Москве, если не считать Чечни, республики в составе России. В самом Татарста не татар меньшинство, а за его пределами, в том числе, в Москве — более четырех пятых всех татар России. Татарские экстремисты выд вигают лозунги «этнически чистого государства» и предъявляют территориальные претензии к соседним областям, требуют восстанов ления границ Казанского ханства, охватывавшего в XV веке все сред нее Поволжье. Представляете, что произойдет, если начать выселять из Татарстана два миллиона русских и сгонять туда из соседних об ластей пять миллионов татар?
Кто-то не поленился подсчитать, что если раскрыть «русскую матрешку» до конца и расселить народы бывшего СССР строго по их национальным республикам, то получится 75 млн. беженцев. Из них 27 млн. русских в республиках, автономных областях и округах самой России, не менее дюжины миллионов украинцев за предела ми Украины, миллионы татар, узбеков, таджиков, представителей других национальностей. Эти люди будут обречены на мучитель ную голодную смерть, потому что для помощи им не хватит грузо виков не только ООН, но и всего мира.
Между тем, «русская матрешка» продолжает раскрывать свои кошмарные потенции. С ухудшением экономического положения множатся ряды экстремистов. Появляются новые и новые этнократы, бряцающие оружием, потому что не могут предложить своему народу ничего, кроме внутреннего террора и внешней войны. По являются новые и новые туземные «хозяева», жаждущие монополь ной власти на «своей территории». Наиболее яркий пример — Чечня.
Неужели неизбежно превращение России в гигантский Афгани стан? Это было бы, конечно, иронией судьбы, но очень не хочется верить в такую перспективу.
Вот почему (не только в моем воображении) родилась альтерна тива. Пусть получит всемерное развитие принцип культурной авто номии. Пусть русское, украинское, татарское и т.д. правительство — не обязательно в Москве, Киеве, Казани — заботится о народном образовании и культуре всех русских, украинцев, татар на всей тер ритории бывшего СССР. А развитие экономики пусть координируют губернаторы штатов — крупных регионов, сформированных по прин ципу не национальной исключительности, а экономической целесо образности. И пусть администрация каждого штата формируется не из «хозяев» — туземных ли, пришлых ли, безразлично, — а из пред ставителей правящей партии, победившей на выборах. Разумеется, преимущественно местных. И пусть эти штаты Евразии будут таки ми же соединенными, как штаты Северной Америки или Западной Европы. Ибо, как гласит американский девиз, в единении — сила. И пусть будет специально построен подальше от Москвы евразийский Вашингтон, Оттава, Канберра. И пусть там заседает двухпалатный парламент, верхняя палата которого способна отстаивать интересы представителей самой малочисленной национальности. И пусть стра ной управляет избранный народом президент, которому доверяют все до единой национальности. И пусть ему помогает правитель ство, не из одних московских чиновников сформированное, — из первоклассных специалистов многих национальностей.
Хотелось бы, чтобы это пророчество сбылось не на горе из 75 миллионов трупов...
Лекция 16
ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ СЕМЬИ.
ПЕРСПЕКТИВЫ НАЧАВШЕГОСЯ ПРОЦЕССА
ДЕПОПУЛЯЦИИ
Из того, что известно о России и русских, нетрудно заключить: она и они смогли перенести тяжелейшие испытания в своей тысячелетней истории и особенно в своей почти 100-летней Новейшей ис тории не только благодаря особенностям своего исторически сло жившегося характера, но и, главным образом, благодаря господству до самых недавних времен традиционного сельского образа жизни с патриархальной семьей в основе. Именно семья старого типа — точнее связанные с ней вековые традиции, нравы, обычаи — дава ла им возможность привычно переносить нечеловеческий труд, ужас ные условия быта, периодический многомесячный голод (каждые несколько лет), дикий произвол «хозяев» всех степеней, начиная с местных и кончая санкт-петербургским или московским началь ством. Именно семья при огромной детской смертности и смерт ности людей вообще, сопоставимой с самыми отсталыми странами Африки сегодня, давала возможность обеспечивать более или ме нее нормальное количественное и качественное воспроизводство поколений. Мало того — обеспечить рост населения с десятка мил лионов 400 лет назад до полутораста миллионов совсем недавно. Именно семья давала для подавляющего большинства молодежи необходимое образование, готовила добросовестного работника и добропорядочного подданного — налогоплательщика. Правда, не в ее силах было воспитать гражданина с чувством собственного чело веческой достоинства. Но это не вина ее, а беда.
Опираясь на патриархальную семью, Россия вынесла ужас Гражданской войны 1918—1920 гг. с полным разорением страны, полуто ра десятками миллионов жертв и полудюжиной миллионов беспри зорных сирот, оставшихся без родителей. Вынесла ужас «коллекти визации сельского хозяйства» 1929—1933 гг., с ее миллионами жертв. И вновь разоренной экономикой. Вынесла ужас «Большого терро ра» 30-х гг., с новыми миллионами жертв, когда горе пришло в каж дую семью. Вынесла бедствия 2-й мировой войны 1939—1945 гг., дважды устелив дорогу от Берлина до Москвы и обратно почти тре мя десятками миллионов трупов, не считая большого числа калек и инвалидов, тоже почти в каждой семье. И, повинуясь очередному капризу очередного московского «хозяина», покорно приступила к «переходу от социализма к коммунизму» в середине 50-х гг.
Затевая новую авантюру, Хрущев, умевший, конечно, читать, писать и считать, но полностью лишенный сколько-нибудь серьез ного образования, совершенно не понимал, что подрубает сук, на котором сидит. Впрочем, его «шестерки» были не намного образо ваннее, а советники-профессора склонялись в привычном холуй стве, да к их советам и не особенно прислушивались.
Идея была проста, как все гениальное: до основания разрушить все еще господствовавший в середине 50-х гг. патриархализм и за 20 лет превратить Индию в США, только полностью подчиненные зако нам «казарменного социализма», начиная с всевластия партийных боссов и кончая рабским положением простого люда. Сказано — сделано. Крестьянам разрешили выдавать паспорта (до этого они были прикреплены к месту своего жительства наподобие ссыльно-поселенных) — и миллионные толпы людей нарастающей лавиной хлынули из деревень от принудительного труда «задарма» в города, «на все готовое», с даровым жильем и хоть маленькой, но зарплатой. Пона чалу они наткнулись на острую нехватку жилья: городские квартиры были переполнены (по две-три семьи в одной комнате), а в избах, хатах, саклях по городским окраинам много не расселишь. Спасло архитектурное изобретение: пятиэтажные сверхдешевые дома из ротовых бетонных панелей, с облегченным фундаментом, без лифтов, куда в «малогабаритную» квартиру из крошечных комнат можно было втиснуть на 30 кв.м. две-три семьи по 5—6 человек в каждой. И тогда поток переселенцев достиг 5—6 миллионов человек в год. Ка ралась гиперурбанизация а вместе с ней — массовый переход от Традиционного сельского к современному городскому образу жизни. В первой половине 50-х гг. подавляющее большинство (2/3 населе ния) все еще жило в деревне, под надежным прикрытием традиций, обычаев, нравов семьи старого типа. К 70-м годам подавляющее боль шинство (более 2/3 населения) стало жить в городе, причем городс кой образ жизни стал быстро распространяться и на деревню: не важно, где живет человек, главное — как живет.
Это было, как если бы сельские жители с берегов Инда, Ганга или Амазонки вдруг переселились на Бродвей в центре Нью-Йорка. Естественно, возникли проблемы, которых не ожидали и к решению которых совершенно не были готовы. Первой жертвой гиперурба низации сделалась, конечно же, семья — основа русской государ ственности. Есть русская пословица: рыба гниет с головы. Перефра зируя ее, можно сказать: общество начинает загнивать с семьи. Осо бенно общество, на преимуществах семейного образа жизни держав шееся.
Началось с того, что молодежи стало трудно создать семью. Про сто найти подходящего брачного партнера. Раньше это происходило как бы само собой. В деревне будущие женихи и невесты знали друг друга с детства. Годами им твердили, какая невеста хороша и какой жених плох, кто кому «ровня», какой должна быть добропорядочная семья и каким нерушимым брак. Я в детстве слышал нравоучитель ный стишок: «Жена ведь не кошка, не скажешь ей брысь! Уж лучше тогда, брат Лука, не женись!» И с той поры не только я, но все мои товарищи по школе, без единого исключения, неуклонно следуют этому завету. Наступали предбрачные игры, хороводы-частушки. «Суженые», т.е. кому с кем суждено судьбой, быстро шли к помол вке. Им казалось, что нравятся друг другу, что выбрали друг друга. Им и в голову не приходило, что с ними была проведена почти 20-летняя пропагандистско-воспитательная работа, что их соответству ющим образом настроила сила общественного мнения окружаю щих и аккуратно, неприметно подтолкнула друг к другу, стремясь к возможно более гармоничным брачным союзам во имя крепости общества. Теперь эта сила стала слабой. Социальный механизм бра косочетания расстроился и миллионы потенциальных женихов и невест годами стали напрасно искать друг друга. Очень быстро дело дошло до того, что два из каждых трех молодых людей к 25 годам жизни так и не поспевали создать собственную семью. Один из трех — к 35 годам. А дальше для общества уже не имеет значения. Для об щества, но не для людей. Миллионы новых и новых трагедий одино чества каждый год!
Вы возразите: в чем тут трагедия? Подумаешь, в Стокгольме се годня больше 2/3 домохозяйств с одним человеком — и ничего. В Стокгольме — да. В Москве — нет. А в среднем российском городе — тем более. Здесь еще не забыли, что холостяком звали совсем недав но выхолощенного барана. Что «старая дева» — даже если она дав но уже не девственница и по современным меркам не старая — совсем недавно рассматривалась как разновидность калеки. Здесь одиночество — это почти всегда чудовищный комплекс неполно ценности и «сдвинутая» психика. А массовое одиночество — это самое настоящее цунами деморализации. Это абсолютно то же са мое, что выкрасть молодого араба или индуса из его семьи и посе лить на всю жизнь в Диснейленд. Худшей трагедии для человека не придумаешь.
Затем обнаружилось, что еще труднее, чем создать, — сохра нить созданную семью. На нее обрушились целых четыре джинна, свирепствовавшие и до этого, но державшиеся в определенных рам ках вековыми традициями, нравами, обычаями. А теперь — словно выпущенных из бутылки.
Первый джинн — стакан (0,2 литра) водки, выпитой залпом и делающей человека на 2—3—4 часа словно помешанным, часто буйно помешанным. Нам еще предстоит разобрать это социальное зло в особой лекции. Раньше этот джинн сдерживался ритуалами и появлялся преимущественно в знаменательные дни — на праздни ки, свадьбы, похороны и т.п. Кроме того, пьяница боялся целой роты родственников, кидавшихся на него в атаку, как только он начинал безобразничать. Теперь он остался без ритуалов и родственников, один на один с женой. Раньше той некуда было деваться — развод строго осуждался общественным мнением, а из избы далеко не убе жишь. Теперь жена стала подавать на развод: стакан водки сделался прямо или косвенно первопричиной более чем трети разводов, при чем вообще 2/3 из них в любом случае возбуждались именно женой. Второй джинн — мать (реже отец) жены или мужа, в комнате или квартире которой живут супруги. Дело в том, что нормально в квар тире (тем более в комнате) может жить только одна семья — если другая не наведалась к ней на время в гости, конечно. Патриархальная семья могла насчитывать до двадцати и более человек, в нее могли входить бедные родственники или даже не родственники, но это была одна семья, с единой иерархией подчинения младшего старшему, с единым хозяйством, с единым образом жизни. А здесь в одном по мещении оказывается целых две, иногда даже три семьи (если двое взрослых детей привели в родительский дом своих супругов) — каж дая вполне «суверенна», каждая со своим хозяйством (правда, млад шие целиком зависят от старших, как Израиль от США), каждая со своим образом жизни, со своими взглядами на воспитание детей, на досуг, на то, что хорошо, а что плохо. И чаще всего при первом же серьезном конфликте начинается война родителей за любимое чадо против чужого «пришельца». А кончается, понятно, разводом. Так и называется: родители развели. Это тоже первопричина, по меньшей мере, четверти разводов.
Третий джинн — анахронизм в распределении домашних обязанностей или, точнее, самый обычный бытовой паразитизм (в подавляющем большинстве случаев — мужа). Дело в том, что при традиционном сельском образе жизни домашние обязанности были строго разделены на мужские и женские. Мужчине было стыдно заниматься женскими, а женщине — мужскими. Но современный городской образ жизни почти напрочь уничтожил мужские домашние обязанности. А женщину вовлек в общественное производство наравне с мужчиной. Получился на одном полюсе 16-часо вой совокупный рабочий день (1—1,5 часа утром на приготовление завтрака и уборку квартиры, 1 час езды на работу, 8 часов работы, 1 час езды с работы, 1 час обеденного перерыва, посвящаемый стоянию в очередях, 1—1,5 час стояния в очередях после работы, мини мум 2 часа вечером приготовление ужина, стирка и другие домаш ние дела), а на другом — 2—3 часа вечером перед телевизором или стояния с дружками у пивной. Ясно, что рано или поздно терпение лопается. Начинаются скандалы, и кончается разводом. Именно так развелась со своим мужем моя собственная дочь и миллионы дру гих дочерей.
Четвертый джинн — анахронизм в отношениях между супруга ми или точнее, самое обычное бытовое хамство, т.е. неумение вы ходить из конфликтных ситуаций иначе, как безобразным сканда лом, часто переходящим в драку. Раньше такого умения не требова лось и оно не воспитывалось с детства, потому что в авторитарной патриархальной семье жена должна была во всем подчиняться мужу (случалось и наоборот, но такое извращение служило предметом насмешек), младший — старшему. А муж хорошо знал пределы своего деспотизма, очерченные все теми же вековыми традициями, нравами, обычаями, и остерегался их переступать в страхе перед общественным мнением окружающих. Теперь в элитарной семье никаких иерархий, ритуалов и страхов не осталось. Теперь я со своими взрослыми детьми, внуками, правнуками образую народные массы, стоящие в оппозиции к самодержавию матриархата — и в глазах всех это самое обычное дело. А мой 10-летний внук разгова ривает со мной «на равных», тем более что мы с ним в постоянном безнадежном заговоре против всесильной бабушки. Все зависит от культуры личных отношений. И когда она недостаточно высока — неизбежны война и конечный развод.
Понятно, в суде разводящиеся чаще всего ссылаются на психологическую или физиологическую несовместимость, на «несход ство характеров», на измену супруга и т.п. Но возникает вопрос, почему произошла измена, в чем «несходство характеров»? И тогда выясняется, что сравнительно редко, действительно, налицо несов местимость или возникновение у одного из супругов серьезного чувства к кому-то третьему. А в подавляющем большинстве случаев мы так или иначе возвращаемся к одной из четырех первопричин (иногда — к нескольким, а то и ко всем сразу), о которых только что говорилось.
Теоретически формированию и закреплению семьи вполне можно помочь и в новых условиях. Можно создать клубы по интересам, которые учитывали бы интересы желающих всту пить в брак. Создать эффективную «службу знакомств», вклю чая брачные консультации и объявления в газетах. Развернуть борьбу против пьянства. Начать массовое строительство квар тир для молодоженов. Шире пропагандировать опыт счаст ливых семей, где домашние обязанности делятся поровну, при чем не на «мужские» и «женские», а у кого к чему больше склон ностей и способностей. Шире пропагандировать опыт счаст ливых семей, где должность патриарха или матриарха упраз днена, а главой семьи — халифом на час — может стать вся кий, в том числе сын или дочь, кто организует или проводит какое-то коллективное мероприятие. Все равно, какое: уборку квартиры, готовку обеда, общую прогулку, общую игру и т.д.
Но практически для этого нужно преодолеть Гималаи со циального пространства и времени. Представляете подросших Тома Сойера, Гека Финна, Бекки Тэчер и других героев Мар ка Твена, которым надо стать у стенки «клуба знакомств» в ожи дании «выберут — не выберут» или писать объявление в брачную газету? О том, что еще раз развернуть в России борьбу против пьян ства намного труднее, чем второй раз ввести «сухой закон» в США, нам еще предстоит рассказать особо. Начать массовое строитель ство квартир для молодоженов, когда миллионы людей по двадцать лет ждут очереди на такую квартиру и не имеют финансовых возможностей просто купить ее, — это все равно, что начать строитель ство для каждой американской семьи своего собственного «Белого дома», роскошнее вашингтонского. А призывать к трудолюбию и ми ролюбию — этим проповедники занимаются со времен Каина и Авеля, но без существенных результатов.
Конечно, можно утешаться тем, что в России в 90-х гг. раз воды не увеличились по сравнению с 80-ми гг. Но ведь и бра ки (точнее «брачность») сократились: все больше людей брач ного возраста предпочитают, несмотря на ужас одиночества, жить как в Стокгольме, хотя бы в матримониальном отношении. И хуже всего, что это тут же начинает катастрофически отражаться на процессе воспроизводства поколений.
Раньше бездетность и даже малодетность рассматривались как нечто ущербное, порочащее женщину. К тому же люди понятия не имели о предохранительных средствах, да и осуж далось это церковью, как сегодня — аборты. Правда, и смер тность среди детей была ужасающая. Вот и получалось: «Бог дал — Бог взял». Случалось, доживал до своей свадьбы толь ко один из двух, трех, четырех детей. В семье моего деда из одиннадцати детей остались в живых трое (у одного — один ребенок, у другого — двое, третья — бездетная, и это типич но). В среднем каждая четвертая женщина погибала от родов — не от первых, так от пятых-десятых. Каждая вторая после од них или нескольких родов становилась инвалидкой — теряла способность рожать. Такой чудовищной ценой обеспечивал ся рост народонаселения при самых ужасных бедствиях, ког да гибли миллионы и десятки миллионов человек. К тому же дети представляли собой не только престижную ценность. Подрастая, они становились важными помощниками по хо зяйству. Подросши и уйдя в собственную семью, они станови лись важными союзниками в житейских бурях. Наконец, под старость это была, так сказать, «живая пенсия», без которой предстояло умирать как бездомной собаке под забором.
Ныне дети — не помощники, не союзники и тем более не «пенсия», а сплошная обуза. Воспитание ребенка до 18 лет обходилось семье в 80-х гг. примерно в 20 тыс. руб. — это при среднем доходе меньше 4 тыс. руб. в год на двух работающих супругов. Это означало, что мать на несколько лет выбива лась из нормального ритма работы, должна была махнуть рукой на карьеру и проигрывала по всем статьям своей без детной подруге. Кто-то из родителей должен ни свет, ни заря везти ребенка на автобусе в детсад, а вечером заезжать за ним по дороге с работы домой. Тем самым кошмарные «часы пик» в городском транспорте растягиваются для него почти вдвое. Почти напрочь исчезает возможность развлекаться по вече рам и резко сужается — по выходным дням. Главное же — существенно падает уровень жизни, ибо все те же «средние» для 80-х гг. 150+150 руб. зарплаты в месяц обоих работающих родителей (в обрез — на питание и необходимую одежду, при мини мальных расходах на жилье, транспорт, досуг) приходится делить не на двоих, а на троих-четверых. Первого ребенка большинство заводит просто по традиции: «так принято». Ну и конечно, по жалким остаткам материнского и отцовского инстинкта. Но от второго на прочь зарекаются.
Именно так поступили мои собственные дочь и сын, а так же подавляющее большинство их сверстников. Все чаще мо лодожены не решаются заводить и первого. Или не могут по состоянию здоровья (об этом тоже предстоит говорить осо бо). Каковы последствия? Они неизбежны: началась депопу ляция — в 1991 г. число умерших впервые в истории России превысило число родившихся, и процесс пошел по нарастаю щей (это — при наличии нескольких крупных сельских, в том числе мусульманских, регионов, где рождаемость традицион но выше «средней», так что можно себе представить, какая выморочность начинается в городах). Депопуляция — явление, хо рошо известное на Западе. Многие не видят в нем ничего особенно го. И совершенно напрасно. Депопуляция — это ведь не просто превышение смертности над рождаемостью. Это четыре последствия, одно прискорбнее другого.
Во-первых, в однодетной семье (а она становится типичной) ребенок попадает в противоестественное вложение. У него нет братьев и сестер, ему не с кого брать пример, учиться заботе о младших. Семейная «пирамида» перевертывается: вместо десятка детей на двух родителей — мама и папа, две бабушки и двое дедушек, четверо прабабушек, четверо прадедушек, бездетные тетки, холостые дядья на одного малыша. Удивительно ли, что он вырастает «инфантилом», остается ребенком в 20 лет, а все чаще и в 30— 40. И не один и не двое: все более значительная часть одного поколе ния за другим.
Во-вторых, наступает «старение» населения: сокращается процентная доля детей — растет процентная доля стариков. В России на каждых двух работающих приходится в среднем один пенсионер. В Москве пенсионер — вообще каждый чет вертый из жителей. Вы скажете: ну и что же? На Западе при мерно та же картина. Но на Западе для этого подготовлена специальная инфраструктура, а в России к ней еще не присту пали — было не до нее, сегодня тем более не до нее. Горько видеть миллионы одиноких беспомощных стариков, которым некому принести хлеба, подать стакан воды. И такая старость по мере нарастания депопуляции становится все более типичной.
В-третьих, на производство с каждым годом приходит все мень ше вчерашних школьников, уходит на пенсию все больше стариков. На Западе эту брешь закрывают миллионами гастарбайтеров. Отку да их взять в нищую Россию? До недавних пор брали из деревень. Теперь этот источник вычерпан почти до дна. Если отток рабочей силы на селе не сменится притоком — массового голода не мино вать. Попробовали завозить в качестве дешевой рабочей силы вьет намцев. Но это порождает такие острые социальные проблемы (мас совые драки нищих с нищими), что от такой перспективы в ужасе отшатываешься. Меж тем уровень комплексной механизации и ав томатизации производства в России намного отстает от американс кого. Требуются миллионы квалифицированных рабочих рук, кото рые надо готовить с детства. А кого же готовить с детства при такой ситуации?
В-четвертых, если каждых двух родителей, в среднем, сменяет только один будущий родитель, то уменьшение населения раньше или позже доведет его численность до нуля. Для России рассчитан ный прогнозный срок такой траектории (при наметившихся тенден циях) — около полутора тысяч лет. Конечно, 1500 лет — срок боль шой, и можно пока не беспокоиться. Кроме того, ничего страшного: место выморочных русских (германцев, французов, англичан, аме риканцев) займут более плодовитые народы, у которых каждых двух родителей, в среднем, сменяют четыре новых. Но представьте себе, что таким образом на земле останется только один народ. Что полу чится? Обеднение мировой цивилизации. Мы ищем затонувшую Атлантиду и не видим, как на глазах уходит под воду наша собствен ная... Если заранее обрекаем себя на исчезновение с карты земного шара, то зачем столько усилий и столько мучений в жизни?
Есть еще одно последствие депопуляции — пострашнее преды дущих четырех. Горький опыт минувших времен показал, что там, где кончается семья, там (как и в истории с рынком) начинается звериная стая. Поиграйте с вашим любимым котенком или кутен ком и вышвырните его на улицу. Что случится? Чтобы выжить, он прибьется к дикой стае и будет жить по ее законам. Точно в такие же стаи сбиваются брошенные нами, предателями-родителями, наши собственные дети. А когда это дети из так называемых неблагопо лучных семей — уже распавшихся или мучительно распадающихся с тяжелыми страданиями для малышей, — среди них повышенная процентная доля психически неуравновешенных, крайне ожесточенных, готовых на любое преступление. И таких детей к 1985 г. по СССР набиралось ежегодно до 700 тысяч. Сегодня брошенных на произвол судьбы детей и подростков — миллионы и миллионы. Не благополучная семья — первый по значению социальный источник преступности... Это похуже Содома. И грозит еще более страшной Гоморрой.
Что же делать?
Теоретически программа ясна. Надо ослабить трудовую нагруз ку на будущую мать и на женщину с малолетними детьми. Тем более что именно ее сегодня первой ждет массовая безработица (до 70—80% из миллионов российских безработных — женщины). Про длить ее предродовой, полностью оплаченный отпуск до полугода и позаботиться о ее здоровье. Продлить ее послеродовой, полностью оплаченный отпуск до трех лет. После этого шире практиковать для нее половинную рабочую неделю с полной оплатой либо с поло винной же оплатой и с весомым пособием на ребенка (оставляя вторую половину недели на педагогическую работу ассистента воспитателя в детском саду и учителя в школе). Постараться сделать ее жизнь содержательной, досуг — не хуже, чем у других, карьеру своего рода «приват-доцента» — высокопрестижной, а повышен ную пенсию — гарантированной. Дать льготный долгосрочный кре дит молодоженам на обзаведение жильем и всем необходимым с частичным и даже полным погашением при рождении двух и более детей. Поставить детей — будущих кормильцев всех стариков обще ства — на полное общественное иждивение. Бесплатно (или по сим волической цене) — питание, одежду, игрушки, книжки. Мы же не заставляем армейских офицеров платить за содержание солдат, от которых зависит безопасность страны!..
А практически — что делать с правительством, которое, нако нец, выучило аксиому о важности экономических наук (совсем не давно не понимало и этого), но никак не соберется с силами выучить аксиому о такой же важности социологических, психологических, политических, демографических, педагогических, исторических и других наук? Четверть века назад в ЦК КПСС меня попросили выска зать предложение о совершенствовании демографической полити ки. Речь, в частности, шла о материальном поощрении многодетных семей. Я отвечал, что прежде всего надо констатировать наличие в СССР двух прямо противоположных проблемных демографических ситуаций: «демографического взрыва» в республиках Средней Азии и ряде регионов помельче (20% населения СССР при динамике «че тыре родителя на смену двум предыдущим») — и «начинающейся депопуляции» в остальных регионах (80% населения при динамике «один родитель на смену двум предыдущим»). И соответственно дифференцировать демографическую политику. Мне ответили: со ветский народ един, и всякая дифференциация подобного характера будет выглядеть дискриминацией. Тот же ответ получили професси ональные советские демографы, которые начали бить тревогу с 60-х годов.
Несколько раз меня вызывали в Верховный Совет России, затем в Госдуму на «слушания» по этому вопросу. Всегда при сутствовало несколько депутатов, с интересом впервые слышавших про демографию. Ни одного ответственного представителя прави тельства. Зато, как обычно, — куча воинствующих феминисток, кри чащих, что женщина — это такой же мужчина, только вынужденный раз-другой в жизни проводить неделю в родильном доме, а посему ни в какой демографической политике не нуждающийся. То, что эти «слушания» не могут и не будут иметь никаких практических послед ствий, я знал заранее. Так было на бесчисленных «слушаниях» на протяжения всех сорока с лишним лет моей научной карьеры.
Читаю ложащиеся на мой рабочий стол оперативные донесения профессионалов-демографов об уже начавшейся глобальной катас трофе — лавинообразном физическом вырождении тех народов Се верной Америки, Европы и Евразии, у которых с переходом от сельс кого к городскому образу жизни практически потеряна потребность в семье и детях. Читаю прогнозы о том, что к 2008 г. «цветные» и испано-язычные избиратели США составят большинство. Что в Лон доне и Париже, Москве, Петербурге, других городах Европы в му чительных судорогах складываются новые этносы — помеси при шельцев из стран, где падение рождаемости только начинается (оно идет сегодня во всех крупных странах мира), с тающими на глазах остатками последних могикан-аборигенов. Что население России в обозримом будущем ближайших двух-трех десятилетий сократится, при наметившихся масштабах убыли до миллиона и более в год, со 145 млн. в 2000 г. (150 млн. в 1990 г.) до 120—130 и даже, при ухудше нии тенденций, до 90—110 млн. к 2030 г. Что полуторамиллиардный Китай тихой сапой осваивает пустеющую на глазах Сибирь до Урала. Что за школьными партами у нас в крупных городах через 5 лет вместо каждых нынешних трех детишек останется всего два, из которых один — хронически больной. И далее со всеми остановками... Что кошмарная судьба Косово, при наметившихся тенденциях, ожи дает Северную Америку, Европу и Евразию не позднее второй чет верти XXI в.
Читаю — и тревожно вглядываюсь в контуры грядущего. Мне не нужно для этого вертеть головой, как жене Лота. Я зримо вижу в обозримом будущем ближайших лет пылающие в депопуляционном пламени свои родные российские Содом и Гоморру — если не успеем заблаговременно повернуть штурвал оптимизационной демографической политики.
ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ОБРАЗОВАНИЯ
В 1995—2000 г. сектор социального прогнозирования Института социологии РАН реализовывал свой последний исследовательский проект «Ожидаемые и желаемые изменения в системе народного образования России» (отчетная монография под заглавием «Нужна ли школе реформа?» выпущена издательством Педагогического общества России в 2000 г.). Проект предусматривал трижды повто ренный панельный опрос экспертов и разработки серии прогноз ных сценариев на этой основе. В данной лекции кратко излагаются результаты этого исследования.
В царской России до 1917г. большинство населения было негра мотно. Из грамотных, в свою очередь, подавляющее большинство было малограмотно, т.е. умело с трудом читать и писать, но редко приходилось это делать. Дефицит грамотных был настолько велик, что малограмотных приходилось производить в офицеры и посвя щать в священники. Если исключить эти две категории, да еще граж данских чиновников, где в каждом случае счет шел на сотни тысяч, то учителей насчитывалось всего несколько десятков тысяч, а инже неров и врачей — всего по нескольку тысяч, ученых-исследователей — всего несколько сот человек. Это — на всю огромную страну со 150 млн. чел. населения! Запомнилось одно сравнение: «белых ворот ничков» в России было меньше, чем психически больных и калек.
Особенно плохо обстояло дело с дипломированными специали стами. И еще хуже — после Гражданской войны, когда многие из них были убиты, погибли от болезней или голода, бежали за границу. А университеты были совершенно дезорганизованы, и подготовка специалистов даже в прежних мизерных масштабах прервалась. В 20-х гг. дело дошло до того, что каждого пятого инженера из необхо димых нескольких тысяч приходилось выписывать из Германии и США на золото, как самый дорогой импортный товар.
Вот почему перед системой народного образования страны объективно встали две задачи:
1. Сделать всех неграмотных и малограмотных по-настоящему грамотными.
2. Полностью удовлетворить общественные потребности в дипломированных специалистах.
Для решения первой задачи была создана всеобщая 7-летняя школа 1-й ступени (дети и подростки 8—15 лет). Для решения второй — 2-летняя, позже 3-летняя школа 2-й ступени (молодежь 16—18 лет). Однако решение той и другой задачи было сопряжено с огром ными трудностями.
Подавляющее большинство родителей — крестьяне и ра бочие — по традиции продолжали считать, что школа—это только для детей, и забирали подростков после 2—3 лет учебы для помощи по хозяйству. Пришлось вводить обязательное (принудительное) все общее обучение, и вплоть до 70-х гг. по домам ходили контролеры, которые проверяли, кто из подростков уклоняется от посещения школы. Задача всеобщего 7-летнего образования была полностью решена только в 50-х гг.
Школу 2-й ступени в 1922 г. оканчивал только один из ста 18-летних. Поэтому ее учеников целиком ориентировали на подготовку в университет и соответствующим образом про граммировали учебу. Кроме того, создали сильные стимулы. В 20-х гг. зарплата дипломированного специалиста вдесятеро превышала зарплату даже высококвалифицированного недипломированного. И даже в 50-х гг., когда дипломированным счет пошел не на тысячи, а на миллионы, — вдвое. Тем не менее 10-летнюю среднюю школу оканчивало в 1950 г. всего 5% 18-летних, что было совершенно недостаточно.
Положение изменилось к концу 50-х гг., когда в город хлынули миллионы семей, и современный городской образ жизни стал тес нить традиционный сельский. Родители, наконец, сообразили, что отправлять детей в школу гораздо выгодней, чем использовать их дома по хозяйству в ожидании свадьбы: ведь это единственный путь из рабочих и крестьян в служащие, с их «чистой» работой и вдвое большим доходом. И если в 1950 г. среднюю школу оканчивал каж дый 20-й из 18-летних, то в I960 г. — каждый 2-й. Спустя еще 5 лет — два из трех. Спустя еще 5 лет — три из четырех. И вслед затем вскоре с большой помпой объявили о грядущем «всеобщем среднем обра зовании».
Вообще-то 10 лет учебы для молодежи не предел. Есть страны, где никого из молодых людей не выпускают в жизнь без минимум 12 лет учебы в школе. Но в СССР упустили из виду, что «школа 2-й ступени» (последние три года) была и осталась не просто школой, а своего рода «подготовительными курсами для поступления в уни верситет». Почти все время там отдавали математике, поменьше — физике, химии, биологии, еще меньше — истории и литературе. На остальное времени просто не оставалось. Иными словами, там пре подавали сугубо абстрактные дисциплины, в обыденной жизни не более полезные, чем латинский или древнегреческий язык. То есть учили не тому, что нужно в жизни, а тому, что необходимо для ус пешной сдачи вступительных экзаменов в университет.
Заодно многолетней целенаправленной пропагандой добились того, что поступившие в университет стали рассматриваться как «элита», как люди 1-го сорта, а непоступившие либо направленные в школы для подготовки рабочих или недипломированных служащих — как «отбросы», как люди 2-го сорта. Достаточно сказать, что к 1970 г., по данным социологических опросов, до 89% 16-летних собирались поступать в университеты и считали для себя величайшей жизнен ной трагедией, если бы это не удалось. Между тем университеты, при самом быстром экстенсивном росте (за счет столь же быстрого снижения качества образования и требований к дипломированно му специалисту), могли принять не больше 20% абитуриентов шко лы. Конкурсы в высшие учебные заведения разом взлетели до десят ка и более — в некоторых случаях до сотни и более — претендентов на одно студенческое место. Таким образом, миллионы людей стали ежегодно начинать «взрослую» жизнь с жестокого разочарования, с колоссального комплекса неполноценности. Они ожесточались, замыкались в себе и становились психологически готовыми на любое отклоняющееся поведение, не исключая преступного. В итоге, как это ни парадоксально, школа стала играть асоциальную роль — прино сить больше вреда, чем пользы для общества.
Это еще не все. Столь же быстро обнаружилось, что далеко не все молодые люди по своей психологии и интеллекту годятся для поступления в университет — даже если бы мест там хватило для всех. Помимо дебилов (клинических идиотов) и так называемых маргиналов, т.е. людей с ущербной психикой и отсталостью умствен ного развития, «промежуточных» между сумасшедшими и нормаль ными людьми, существуют вполне нормальные люди с разным со отношением абстрактного и конкретного мышления. Одним легко дается математика и обобщение прочитанного, зато они хуже овла девают машинами, аппаратами, механизмами, приборами, всеми видами ручного труда. У других — все наоборот. Это различие на чинает проявляться уже в первых классах школы, а в последних — когда начинаются алгебра, геометрия, тригонометрия, физика, хи мия, биология, приходится писать довольно сложные сочинения и выступать у классной доски с небольшими докладами — оно сказы вается в полную меру.
При этом нельзя сказать, что одни школьники просто глу пее других (хотя и это имеет место). Нет, одних природа наде лила, образно говоря, талантом певца, а других — танцора. Что лучше — опера или балет? Смотря, какая опера и какой балет! Между тем столь же образно говоря, советских школь ников всех поголовно, огулом стали готовить в оперу, объя вив балет чем-то ущербным. Что получилось? Не менее чет верти школьников уже в первых классах стали испытывать трудности с самыми элементарными формами абстрактного мышления (например сложение и вычитание дробей), посколь ку обучение было рассчитано на более способных к нему. А по давляющее большинство (до 2/3 и более школьников) оказа лись неспособными в старших классах к высшим формам аб страктного мышления (синусы-косинусы, закономерности истории общества, особенности художественного творчества и т.п.). И хотя при иной организации обучения они могли бы стать хорошими не дипломированными специалистами, высококвалифицированными рабочими и служащими, в которых все острее нуждалась экономи ка страны, их начинали третировать как умственно неполноценных. Естественно, они очень ожесточались, и школа очень быстро стала играть роль второго по значению — после неблагополучной семьи — социального источника преступности, выбрасывая на улицу еже годно более миллиона молодых людей, психологически готовых «отомстить» отвергнувшему их обществу любыми доступными им сред ствами самоутверждения.
Но и это еще не все. Под напором родительской обществен ности и молодежи правительство вынуждено было открыть свыше 800 высших учебных заведений (формально по запад ным стандартам — университетов и колледжей), которые в боль шинстве своем не были обеспечены в достатке квалифициро ванным преподавательским составом — его просто не успели под готовить — и другими условиями полноценной подготовки дипло мированных специалистов. И если раньше в последних ощущался недостаток, то теперь стал наблюдаться явный избыток. Как уже го ворилось, диплом на уровне университета или техникума успел по лучить каждый четвертый, три с половиной десятка миллионов че ловек, причем в большинстве они, понятно, оказались посредствен ными, а то и вовсе плохими работниками.
С другой стороны, на пенсию год за годом уходили хорошие недипломированные специалисты. Постепенно стал нарастать не достаток недипломированных и избыток дипломированных специа листов. Пришлось доплачивать за дефицитность профессии и как бы делить зарплату между несколькими работниками, где на одно пре стижное рабочее место приходилось сажать двоих-троих. Дело дош ло до неслыханных нигде в мире парадоксов: инженер управлял ра бочими, зарплата которых была вдвое-втрое больше, чем у него; врач с зарплатой в 150 руб. ехал в машине «скорой помощи» с води телем, которому приходилось платить 300 руб.
И тогда началось массовое «дезертирство» дипломированных специалистов в ряды недипломированных, но с более высокой зарп латой. Как уже говорилось, к 1985 г. «дезертировали» миллионы: примерно каждый пятый обладатель диплома. В результате система народного образования окончательно зашла в тупик. Мало того, что она совершенно дезориентировала молодых людей. Мало того, что она настроила их против общества. Она еще, образно говоря, стала готовить инженера, который тут же шел работать грузчиком или шофером. Система народного образования стала напоминать ту ска зочную мельницу, которая испортилась и намолола столько соли, fro вода в море стала соленой и непригодной для питья. Потребова лась радикальная школьная реформа, которая сделала бы школу, ставшую социальным анахронизмом, более адекватной потребностям личности и общества.
26—28 ноября 1974 г. в Академии педагогических наук СССР состоялся Всесоюзный семинар по теме «Прогнозирование развития школы и педагогической науки». Мне, как заведующему сектором социального прогнозирования Института социологических иссле дований Академии наук СССР, было поручено подготовить для об суждения на нем два доклада: «Предпрогнозная ориентация при прогнозировании развития системы народного образования» и «Про гнозирование перспектив развития системы народного образова ния». Это было начало пути, который привел меня к избранию в 1988 г. президентом Российского педагогического общества, а в 1992 г. — действительным членом Российской академии образования, членом бюро ее президиума и академиком-секретарем Отделения образования и культуры (после бесчисленных докладов и ряда книг на эту тему).
Обсуждение на семинаре показало: если сохранятся наблюдае мые тенденции, существующая система народного образовался нач нет играть все более деструктивную роль в жизни общества, кале чить миллионы человеческих жизней и в самом буквальном смысле подрывать экономику страны. Наметились и некоторые пути опти мизации развития. Впрочем, для их более точного определения по требовались годы и годы. Дискуссии на этот счет продолжаются и по сей день.
Материалы семинара были опубликованы в том же году и вызвали большой общественный резонанс (см. «Прогнози рование развития школы и педагогической науки», т. 1—2, издание Академии педагогических наук СССР, М., 1974). Спу стя год они получили отклик на правительственном уровне, и в 1976 г. с трибуны XXIV съезда КПСС было признано самим Брежневым: «Наша общеобразовательная система нуждается в серьезном совершенствовании».
Но в каком?
Потребовалось несколько лет, чтобы вопрос из области теории перешел в 1983 г. в область практики. Но тут же заст рял. Первоначально предполагалось разрубить этот гордиев узел мечом. А именно — из каждых четырех 15-летних одного отбирать по способностям для подготовки в университет, а трех других направлять в профессиональные училища для подго товки рабочих. Однако это вызвало гневный протест обще ственности; родители знали, что этот «четвертый» неизбежно будет отпрыском родителей из номенклатуры, так что их собствен ные дети изначально обрекались на роль «синих воротничков», не взирая ни на какие способности. И, понятно, возмущались.
Дело заглохло еще на пять лет. Наконец, в 1988 г. собрался специальный Всесоюзный съезд работников народного образования, что бы решить вопрос; что же делать со школьной реформой? Было постановлено: реформу начинать немедленно, иначе неизбежны последствия, катастрофические для общества. Но в 1989 г. зашата лось положение правящих кругов, и социально-политическая об становка в стране настолько осложнилась, что стало не до реформы. Тем не менее, создали несколько рабочих групп, которые начали прорабатывать практические аспекты реформы. После августа 1991 г. работники одной из этих групп, концепцию которой я разделял, были поставлены Ельциным во главе Министерства народного об разования России. Казалось, теперь реформа должна была сдви нуться с мертвой точки. Но шел год за годом, а положение суще ственно не изменилось. Точнее, начало меняться стихийно и далеко не всегда в лучшую сторону.
В чем же дело?
Чтобы провести радикальную школьную реформу, необходима соответствующая база, т.е. огромные капиталовложения, сравнимые с военными расходами. Кроме того, необходимы кадры, которые могли бы поднять образование на качественно новую ступень. Ни того, ни другого не было ни в 1983 г., ни в 1988 г., нет сегодня и не предвидится в обозримом будущем. Достаточно сказать, что 2/3 всех школ нуждаются в капитальном ремонте. С учебниками всегда очень напряженно, а подготовка и написание новых автоматически удеся терят расходы. Наконец, мизерная зарплата учителей (одна из самых низких в государстве) привела к тому, что в школьных классах 80% преподавателей составили женщины соответствующей квалифика ции, которые не были способны перейти на более высокооплачива емую работу. Они выполняли и выполняют свой долг, как умеют, — и большое спасибо им за это. Но они просто неспособны препода вать иначе. А для качественно иного преподавания необходимы качественно иные люди с гораздо более высокой зарплатой. Для их подготовки требуются годы. И многие годы должны пройти, прежде чем профессия преподавателя вновь станет престижной для талант ливых людей, педагогов по призванию. Без них — какая же реформа?
И все же это не основание, чтобы сидеть сложа руки и ждать, пока обстоятельства изменятся. Необходима теоретическая концеп ция реформы, чтобы наметить пути движения к ней. И необходи мы первые практические шаги, которые показали бы степень реаль ности вырабатываемых мер при наличных материальных возмож ностях.
И в том, и в другом отношении наметился значительный прогресс. Что необходимо сделать прежде всего?
Как явствует из изложенного выше, преодолеть огульный подход к учащимся, наметить дифференциацию образования сооб разно общественным потребностям и личным способностям каж дого. К настоящему времени достаточно четко прояснилось, что общество нуждается в очень большом числе хороших недипломи рованных специалистов и в гораздо меньшем числе дипломирован ных специалистов, но обязательно тоже хороших, ни в коем случае не «избыточных масс» посредственных, тем более плохих. Следова тельно, необходимо разъяснить учащимся и их родителям, что в сложившихся условиях тот, кто освоит профессию сообразно своим склонностям, способностям, призванию, станет более уважаемым человеком и получит вдесятеро больше дохода по сравнению с че ловеком, который пополнит толпы искателей престижных должнос тей без надлежащих данных, способных выдвинуть его в первые ряды. И необходимо предоставить возможно более широкий выбор программ еще в средней школе (дети и подростки 8—15 лет), а затем возможно более широкие возможности профессиональной подго товки, которую целесообразно продлить на несколько лет после сред ней школы, что окажется возможным только при переходе от всеоб щей воинской повинности к профессиональной армии и при всеоб щей военно-спортивной подготовке молодежи, достаточной, что бы, в случае необходимости, стать достойным защитником Родины. И только потом часть абитуриентов пойдет в университеты, при чем всем — и дипломированным, и недипломированным специа листам — все равно придется всю жизнь постоянно повышать ква лификацию и периодически проходить переподготовку, а также за ниматься общим самообразованием взрослых.
В идеале хорошо бы иметь с самого младшего класса шко лы несколько программ, рассчитанных на разные типы уча щихся: для более одаренных, которые особо интересуются данным предметом; для столь же одаренных, которые больше интересуются другими предметами; для менее одаренных, которым дан ный предмет нужен только для общего образования и т.д. Но для начала были бы достаточны хотя бы две программы: стандартная и «продвинутая». Тогда не будет удара по чувству человеческого дос тоинства школьника, просто он выберет программу, по которой со бирается специализироваться, либо просто для ознакомления.
В старших классах специализация должна быть все более стро гой, причем учебные занятия должны чередоваться со все более основательной практикой, чтобы ученик приходил на производство не ребенком, а настоящим работником. Для этого необходима сеть школ (колледжей) самого разнообразного уровня и профиля, чтобы учащийся мог выбрать по склонности и способности.
Такая же специализация должна быть продолжена на универси тетском уровне. К тому же кто-то удовлетворится сертификатом об окончании колледжа. Кто-то потратит еще два года на диплом бака лавра, кто-то еще два года — на диплом магистра, кто-то еще два года — на диплом доктора. В странах Запада все это давно обычная вещь, а в России только сегодня приходится пробивать с боем. Вто рой важный аспект реформы — демократизация образования. Шко ла-казарма, из которой выходят 17-летние инфантилы с психологией 10-летнего ребенка, должна уступить место школе-колледжу, из ко торой выходят взрослые люди, не только добросовестные работники и добропорядочные граждане, но и энергичные предприниматели, способные делать свой бизнес (напомним еще раз: дух предприни мательства задушен в советском народе почти начисто, с тяжелей шими социальными последствиями, и его предстоит возрождать). Этого невозможно добиться, пока старшие школьники не научатся сами обсуждать и решать вопросы школьного бюджета, не научатся ценить заработанный рубль и не попробуют сами свои силы, подря жаясь на разного рода работы, подобно студентам, — возможнос тей для этого в России хоть отбавляй.
Наконец, третий аспект реформы — «подтягивание» отстающих подсистем образования до уровня передовых. Это относится, в час тности, к подсистеме всеобщего педагогического образования ро дителей: известно ведь, что воспитание ребенка начинается с воспи тания его родителей. Это относится далее к подсистеме дошкольно го образования, чтобы перейти от «камер хранения детей» к «предшкольным университетам», где всем дошкольникам была бы обес печена хорошая подготовка к школе, где они бы на своем уровне осваивали основы этики и эстетики (обязательно!), навыки физичес кого и умственного труда, физической культуры, азы естествознания и обществознания, умения читать, считать и писать. Это относится также к учебному кино и ТВ, к комплексной компьютеризации школьного дела, которая практически все еще впереди.
Пока идут разговоры о реформе — жизнь берет свое. Вместе с расслоением общества на богатых и бедных идет расслоение по тому же принципу учебных заведений. Как грибы после дождя, появля ются частные школы и университеты, рассчитанные на состоятель ных, а некоторые даже только на очень богатых родителей. Мой стар ший внук заканчивал бесплатный государственный университет, а мой младший внук посещал детский сад, стоимость пребывания в котором по меньшей мере вдвое превышает зарплату старшего по окончании университета. Есть и намного более дорогие детсады, школы, колледжи, университеты.
Возникает опасность, что некоторые способные молодые люди не смогут получить специальность, в которой их способность рас крылась бы наиболее полно на благо общества просто потому, что у их родителей нет средств на оплату соответствующего учебного за ведения. Как и в других странах, возникает проблема системы сти пендий для поддержки одаренных детей, подростков, молодых лю дей. Кроме того, возникает опасность, что не все частные школы добросовестно выполняют свои обязательства по части уровня об разования, заявленного в их статусе и рекламе (в России такой обман наблюдается в массовых масштабах не только в торговле). Как и в других странах, возникает проблема возможно более строгого лицензирования и систематического инспектирования всех учебных заведений — и государственных, и частных.
Именно эти проблемы решаются сегодня при переходе сис темы народного образования России от тоталитаризма, «ка зармы» — к демократии, «рынку».
И примерно тот же процесс происходит в сфере науки.
ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ НАУКИ
У человека — шесть органов чувств (зрение, слух, вкус, обоня ние, осязание, равновесие). Лишенный какого-то из них, он становится инвалидом. Лишенный важнейших (например, зрения и слу ха), он может выжить только в качестве объекта научного экспери мента.
У человечества нет органов чувств. Вместо них у него есть семь форм общественного сознания: мировоззрение, наука, искусство, мораль, право, политика, вера. Человек без них — просто животное. Человек с ущербным развитием хотя бы одной из них — духовный инвалид. До недавних пор многие (и не только марксисты) считали, что главная, ведущая форма общественного сознания — наука. Что-то вроде зрения, на которое приходится до 80% информации, полу чаемой человеком из окружающего мира. Однако постепенно об наружилось, что нет «главных» и «вспомогательных» форм обще ственного сознания. Все одинаково важны. Например, ученый с шатким мировоззрением, глухой к искусству, с ущербной моралью, правовой безграмотностью и нигилизмом, беспринципный полити кан, не верящий ни во что, кроме возможности безнаказанно урвать что-либо лично для себя, — это вовсе не ученый, а просто разновид ность представителей мафиозных структур. Любой тоталитаризм плодит таких псевдоученых тысячами, советский за годы своего су ществования успел наплодить миллионы. Собственно только они и могли процветать в существовавших условиях. Остальные, кроме немногих «белых ворон» типа Сахарова, оставались в тени или сжи вались со света.
Реализация каждой из форм общественного сознания имеет свои особенности. Невозможно представить себе, например симфони ческий оркестр, состоящий из одних первых скрипок, это будет совсем другой оркестр. Невозможно представить себе выдающуюся певицу, которая одновременно была бы столь же выдающейся бале риной, драматической актрисой, режиссером, художником, дири жером, писателем и вдобавок еще архитектором собственного теат ра. Невозможно представить себе и судью, который был бы одно временно также прокурором, адвокатом и даже палачом. Тем не менее, именно такая авантюра была предпринята в сфере науки. Правда, она не имела ничего общего с собственно наукой.
Наука — не только одна из форм общественного сознания. Это еще и особая отрасль общественного производства — производства новых знаний. Поэтому ключевая фигура в науке — генератор идей. Это очень редкий дар, который дается лишь одному из ста хороших, добросовестных, настоящих научных работников. При этом обладатель такого дара, как правило, способен генерировать новые идеи всего несколько лет (обычно на третьем десятке лет жизни), после чего столь же обычно почивает на заслуженных лаврах, очень рев ниво относится к другим новым идеям и старается их придушить, т.е. играет крайне реакционную, негативную роль в развитии науки. Кроме того, он обычно выдает свои идеи в виде очень сырого полуфабриката, который требует значительных усилий, чтобы стать доброкачественной научной продукцией, готовой для формирова ния теории и внедрения ее в практику.
Вот почему генератору помогает очень много ученых совсем других, но отнюдь не маловажных способностей. Один из них — модератор — находит в работе генератора слабые места и подверга ет их конструктивной критике. Другой — аниматор — открывает возможности развития сильных сторон. Третий — организатор — координирует деятельность научного коллектива и его связи с вне шним миром. Четвертый — репродуктор — обладает даром донес ти идеи генератора до общественности, правительства, студенчества и обеспечить им, таким образом, поддержку, развитие. Пятый (наи более многочисленная разновидность научных работников) — разработчик, который доводит научную продукцию до нужных конди ций. Шестой — вспомогательный научный работник, без которого все остальное просто повисает в воздухе. Седьмой — обслуживающий персонал, без которого «повисание в воздухе» остается, даже если остальные проблемы решены.
Требуется оптимальная социальная организация этого на учного «симфонического оркестра». Во всем цивилизованном мире эта задача решается следующим образом. Основу организа ции науки составляет автономный университет, независимый от государства. В нем разделяются научная, учебная и хозяйствен ная часть, администрация которых подотчетна иерархии научных советов. То же самое можно сказать о ректоре университета, дека нах факультетов, сообразно профилю изучаемых наук и преподава емых дисциплин, а также заведующих кафедрами — основными ячейками университетов. На кафедрах организуется учебная рабо та и ведутся фундаментальные исследования. В лабораториях при них ведутся прикладные исследования и проводится студенческая практика. При университете, если необходимо, создаются институ ты или центры, где ведутся комплексные фундаментально-приклад ные исследования. Если необходимо, создаются также опытные заводы или другие предприятия. Основная форма привлечения пре подавателей и исследователей — контракт. Это может быть контракт только на чтение лекций и руководство семинаром или только на определенную исследовательскую работу, скажем, с подготовкой по ее итогам научной монографии, или, в определенной пропорции на то и другое, по заранее оговоренным условиям.
Никому не приходит в голову отрывать преподавательскую ра боту от исследовательской. Ибо ученый без своей школы — науч ный кастрат. А преподаватель без связи с наукой всего лишь плохой «репродуктор». Никому не приходит в голову и отрывать фунда ментальные исследования от прикладных, а те, в свою очередь, — от опытно-практических разработок на их основе. Ибо в науке очень затруднителен формальный контроль за количеством и качеством научной продукции (можно нагромоздить ради отчета гору ненуж ного или, как оказывается много позднее, гору вздорного). Важен только конечный результат в виде готовых знаний, имеющих хотя бы в перспективе практическое значение. Если же процесс разорвать, то фундаментальные исследования становятся бесплодной пожиз ненной синекурой, прикладные сводятся к сплошному «научному прикрытию» политики начальства, обычно не имеющей ничего общего с наукой, а разработки и вовсе погрязают в рутине, оторванной от науки.
В качестве почетного члена Всемирной федерации исследований будущего и со-президента комитета исследований будущего Международной социологической ассоциации я имел обширные научные контакты с коллегами многих стран мира, побывал у многих из них, десятки из них являются моими добрыми знакомыми, нескольких считаю давними друзьями. В беседах со мною ни один не оценил социальную организацию науки в своей стране как безупречную — у всех нашлись серьезные критические замечания. Точно так же ни один из них не является восторженным поклонником своего правительства — обычный скепсис каждого настоящего ученого. Но если бы эти люди узнали, что произошло с наукой в Советском Союзе, — они признали бы организацию науки в своей стране идеальной, а свое правительство — гениальным.
Наука всегда была для всех фанатиков-авантюристов мира не формой общественного сознания и не производством новых знаний, а всего лишь инструментом для укрепления своего господства. Впрочем, это относится не только к науке — к любой другой форме общественного сознания. Не составляли исключения из это го правила фанатики-авантюристы, пришедшие к власти в России, фашистской Германии и Италии, на Кубе, в Ираке, Северной Корее, других странах мира.
Перед Сталиным, когда он к 1927 г. стал единоличным дик татором, встали две задачи: 1) привлечь в науку, подорванную Гражданской войной и разрухой после нее, достаточное количе ство людского персонала; 2) полностью подчинить ученых сво ему диктату, сделать их слепыми орудиями укрепления его все властия.
Надо сказать, что обе задачи были решены блестяще, трагичес кие последствия чего мы ощущаем до сих пор. Прежде всего, Ста лин столкнулся с крайней скудостью кадрового потенциала, низким социальным престижем науки и нежеланием талантливой молоде жи идти в науку.
В царской России насчитывалось всего чуть более 14 тыс. уче ных. Из них подавляющее большинство — простые «репродукто ры» на лекциях и семинарах в университетах. Собственно исследо вателей было всего несколько сот человек — мы знаем сегодня по чти всех их по именам. В ходе Гражданской войны многие были убиты, погибли от голода или болезней, эмигрировали или были изгнаны из страны, другие полностью деморализованы и отошли от научной деятельности. Как обеспечить приток в науку свежих сил? Не забудем, что сравнительный престиж профессий выглядел тогда совершенно иначе, чем сегодня. Мы, школьники 30-х годов, почти поголовно бредили военными профессиями — для многих они были престижнее даже артистической карьеры. Карьера ученого занима ла на этой «лестнице» одно из последних мест. Мы знали только двух из них — рассеянного географа Паганеля, героя популярного в те годы кинофильма «Дети капитана Гранта» (по Жюлю Верну), и ака демика Шмидта, да и то не как ученого, а как героя полярной экспе диции на пароходе «Челюскин».
И не в 1930 г., а даже в 1950 г., когда я, выпускник самого престиж ного в стране Института международных отношений, отчаявшись поступить офицером в армию (ее тогда как раз сокращали), посту пил в аспирантуру Института истории АН СССР, на меня обрушился град презрительных насмешек. Наиболее удачливые пошли в дипло матию, референтами в ЦК КПСС или в Совет Министров (для меня эта дорога была изначально закрыта, т.к. я был социально ущербен: мой отец и отец моей жены подвергались репрессиям, а это «черное пятно» автоматически означало дискриминацию). Наименее удач ливые — корреспондентами в газеты и на радио. Но чтобы в науку? Это было хуже худшего.
Сталин сделал гениальный (для себя лично) ход.
Во-первых, он разгородил единую по своему характеру науку непроходимой стеной на академическую (самую пре стижную и высокооплачиваемую), университетскую и отрас левую (с наиболее многочисленным персоналом: при отдельных министерствах). В академиях были сосредоточены фундаменталь ные, отчасти прикладные исследования и отчасти подготовка науч ных кадров. В университетах наука была низведена на чисто вспомо гательную роль дополнительного способа подготовки научных кад ров: надо было готовить миллионы дипломированных специалис тов, учебная и методическая нагрузка профессуры возросла до стольких часов в год, что собственно научная работа практически исключалась. Перед отраслевой наукой была поставлена задача воз можно быстрее и дешевле доводить до массового производства опыт ные образцы (обычно пиратски «заимствованные» из-за рубежа, поскольку авторитета патентов, лицензий, вообще авторского права советская практика, как известно, не признавала), так что собственно наукой тут тоже не пахло.
Во-вторых, он установил иерархию научных чинов, полностью скопированную с военной. В науке появились свои сер жанты — лаборанты трех разрядов, лейтенанты — младшие научные сотрудники без ученой степени тоже трех разрядов, капитаны — младшие научные сотрудники со степенью кан дидата наук, майоры — старшие научные сотрудники с той же степенью, подполковник, полковник — доктор наук он же, но еще и со званием профессора, генерал-майоры — члены-корреспонденты так называемых «малых академий» (респуб ликанских и отраслевых — медицинских, педагогических, сель скохозяйственных наук и др.), генерал-лейтенанты — члены-корреспонденты «Большой академии» — Академии наук CCCP, генерал-полковники — действительные члены «малых Академий», наконец, четырехзвездные генералы армии — ака демики «Большой академии».
В Вооруженных Силах СССР, как и сегодня в России, положение младших офицеров (лейтенанты, капитаны) отличается от положения унтер-офицеров (сержанты) и тем более сол дат, как небо от земли: все три категории питаются отдельно и, понятно, по-разному; одеваются тоже по-разному; наконец, солдаты обязаны безропотно прислуживать сержантам, а те — офицерам. В свою очередь, положение старших офицеров (май оры, полковники) точно так же отличается от младших, а ге нерал для остальных — вообще царь и бог, с практически без наказанным диким произволом, вплоть до строительства себе дачи за казенный счет силами солдат.
Такие же порядки со временем установились в науке. Зва ние и должность младшего научного сотрудника даже без уче ной степени автоматически давали зарплату, вдвое превышав шую среднюю зарплату квалифицированного рабочего. Но за это он обязан безропотно выполнять все поручения «старше го» — вплоть до писания текстов под фамилией последнего. Кандидатская степень автоматически удваивала зарплату, докторская — удваивала еще раз. Звание академика удваива ло еще раз. При этом привилегии последнего уравнивались с генеральскими: ему автоматически предоставлялась огром ная квартира, столь же огромная дача (практически то и дру гое — в частную собственность с передачей по наследству), служебная автомашина с шофером, другая, похуже, — для жены, возможность приобретать продукты и одежду в «спец магазине» по льготным ценам, наконец, верх почестей — обя зательная статья в энциклопедии (с фотографией — для дей ствительного члена «Большой академии», без — для члена-корреспондента) и гарантированное место на «спецкладбище» с похоронами за государственный счет.
И все это — без малейшей связи с научной продуктивностью ученого, только в соответствии с его должностью и рангом. Удиви тельно ли, что в науку хлынули привлеченные такими сказочными перспективами сначала тысячи, потом и сотни тысяч людей, напрочь лишенных, за редким исключением, способностей не только генера тора, аниматора, модератора, организатора, репродуктора, но даже сколько-нибудь добросовестного разработчика или вспомогатель ного работника? Численность одних только научных кадров быстро дошла до полутора миллионов человек (четверть всех научных ра ботников мира!), со вспомогательным и обслуживающим персона лом превысила 5 миллионов, сравнявшись с армией, милицией и КГБ, вместе взятыми. А по научной эффективности (если верить так называемому «цитатному индексу», показывающему, насколько заинтересовали мировую науку новые знания, добытые тем или иным автором) советская наука осталась на уровне стран, где науч ных работников в десятки раз меньше.
Это объяснялось третьим нововведением Сталина: порядком прохождения научной карьеры. Чтобы стать кандидатом и тем более доктором, требуется защитить диссертацию, на подготовку которой уходили годы и годы (в среднем, соответственно 3 и 10 лет) — самые продуктивные годы жизни ученого. Теоретически каждая диссерта ция должна свидетельствовать о «генераторских» способностях дис сертанта. Практически диссертант оказывается лицом к лицу с ученым советом, в котором преобладают люди, напрочь лишенные таких способностей и очень ревниво относящиеся к соперникам. Перед ним открывается дилемма: либо попытаться сказать какое-то новое слово в науке — и почти наверняка оказаться забаллотиро ванным при тайном голосовании членами ученого совета, уязвленными своим комплексом неполноценности (на моих глазах жертвами такой наивности пали десятки коллег), — либо дать более или менее откровенную имитацию научной работы, задобрив членов ученого совета своей непритязательностью, разными подарками и обязательным банкетом после успешной и даже неуспешной, но могущей быть повторенной, защиты. Как вы думаете, какой вариант выбирали 99 из каждых 100 диссертантов? Кроме того, быстро на шлись сообразительные люди, которые за три месяца готовы были написать любую кандидатскую диссертацию, а за шесть — докторс кую. За плату, примерно равнозначную соответствующим количествам месячных зарплат будущего кандидата или доктора.
После успешной защиты новоиспеченный кандидат или доктор мог до самой пенсии исправно получать зарплату, ровно ничего не делая (многие так и поступали), целиком перепоручая свои обязан ности не имеющим ученой степени. Догадываетесь, какая огром ная притягательная сила возникла для сотен тысяч абсолютно не способных к науке людей, рвавшихся в научные учреждения сквозь столь же огромные конкурсы? Догадываетесь, сколь катастрофи чески это должно было отражаться на собственно науке?
Но это еще не все. Те, кто достиг степени доктора и звания профессора, тоже делились на два негласных разряда: те, кто получал возможность выставить свою кандидатуру в члены-корреспонденты и далее в действительные члены академии, и те, кто такой воз можности не имел. Судьба выдвижения решалась тайным голосова нием все того же ученого совета, а судьба того, кто выдвигался, — тайным голосованием двух десятков членов соответствующего от деления академии. Ни там, ни там вовсе не нужны яркие фигуры, оттеняющие серость голосующих. И там, и там, по русской послови це, рыбак рыбака видит издалека. Естественно, в дело вступают про текция, взятки, борьба научных кланов, стремящихся «протащить» своего кандидата, — все прелести теневой экономики. Удивительно ли, что наука отходит на задний план перед научным политикан ством, целиком поглощающим время на протяжении многих лет, что пробиваются наверх, как правило, люди соответствующего мен талитета и психологии, тут же начинающие подбирать приспешни ков по своему образу и подобию, что Академию наук все чаще именуют «академмафией»?
Добавьте к этому, что в организации науки господствует не проблемный, а дисциплинарный подход. Каждый институт монополизирует «свою» науку, каждый его отдел и сектор — «свою» отрасль и подотрасль науки. И свирепо душит каждо го «аутсайдера», вздумавшего посягнуть на монополию, выд вигая новые идеи. В. Ленин когда-то справедливо писал, что «всякая монополия есть неизбежное загнивание». Организа ция советской науки блестяще подтвердила этот тезис.
Добавьте к этому, что львиная доля расходов на науку была сосредоточена в военно-промышленном комплексе. Именно там были лучшие кадры и лучшее оборудование. Именно по этому наивысший престиж имели физики, химики и биологи, за спинами которых маячили все более грозные виды оружия массового уничтожения. На «гражданскую» всегда оставались сравнительно жалкие крохи.
Добавьте к этому, что все общественные науки вообще были превращены в квазирелигию и почти все, создававшееся там, сегодня напоминает записки из сумасшедшего дома. Но и в прежние времена заказчики и исполнители хорошо знали ис тинную цену соответствующих произведений и нисколько не удивлялись, что за «железным занавесом» никто не интересу ется ими, никто не дает за них ни Нобелевских, ни каких-либо других премий, означающих признание, мировой научной общественности.
Хуже всего, что у советской общественности годами и десятиле тиями вырабатывалось равнодушие к такой науке. А у власть имущих — вполне оправданное презрение к людям, которые пишут все, что им прикажут, выдавая написанное за науку, которые раболепно дают чин и должность «старшего» безо всякой ученой степени любому отставному сановнику, который пожелал быть сосланным не по слом, а в научный институт. Которые столь же раболепно принима ют к защите любой лепет, написанный сановником или его подчи ненными. И, конечно, никто не осмеливается подать голос «против» — ни явно, ни тайно. Наконец, которые столь же раболепно вплоть до сего дня выбирают членами академии любого высшего государ ственного деятеля, который не побрезгует таким раболепством (Ельцин и Гайдар — побрезговали, многие другие — нет). Лакеев прези рают всюду. Лакеев в науке — тоже.
И вот в конце 1991 г. произошел обвал: начался распад Советско го Союза, резко ускорилось падение производства в советской экономике, стало все труднее сводить концы с концами даже при лавинообразном росте огромного бюджетного дефицита. Пришлось существенно урезать расходы даже на весьма респектабельную в глазах начальства армию. Как вы думаете, могла ли обойти эта беда стороной презренную в глазах начальства науку? Нет, конечно. И обрушилась на науку беспощадно. Значительную часть необходи мого для научных исследований выписывали из-за границы на кон вертируемую валюту. Ныне, в связи со все более острой нехваткой оной, это почти прекращено. Остались практически безоружными сотни научных коллективов. Очень важную роль играла зарубежная научная периодика и командировки научных работников за рубеж: ведь это единственный способ приобщения к мировой науке, чтобы держаться на уровне мировых стандартов. Теперь это тоже прекра щено, за исключением присылаемого из-за рубежа даром или поез док за счет приглашающей стороны. Полутора миллионам человек и втрое большему числу их обслуги осталась «видимость работы за видимость зарплаты». Как заведующий сектором академического института, я получаю сегодня меньше, чем как «средний» пенсио нер за выслугу лет — вдесятеро меньше профессуры в негосудар ственных платных университетах, в десятки раз меньше, чем в ком мерческих структурах.
Удивительно ли, что все наиболее конструктивное, все наиболее ценное в науке десятками тысяч побежало в коммерческие структуры и, ному повезло, в университеты любых стран, от США до Китая и Ирака включительно? По социологическим опросам, до 80—90% «активных» (т.е. сколько-нибудь ценных) ученых предпочли бы эмиг рировать при первой к тому возможности. Там, где реально, — на пример, в математике — 80% желающих так и сделали. Мировая общественность забеспокоилась только тогда, когда открылась воз можность использовать труд советских физиков, химиков, биологов для создания оружия массового уничтожения тоталитарными ре жимами в Африке и Азии. Мало кого волнует то обстоятельство, что когда из науки сбегут все способные к научной работе (вообще к эффективной работе) и останется лишь миллион с лишним «околонаучной» публики, фактически почетных пенсионеров государ ства, — наука умрет, сколько бы рублей или долларов в нее ни по спешили влить. И потребуются годы, может быть, даже десятилетия, прежде чем ее удастся возродить на качественно новой основе.
Вы, может быть, думаете, что что-нибудь изменилось в сфере науки по сравнению с описанным выше? Вот отрывок из недавней статьи одного научного обозревателя в одном московском ежене дельнике: «... Не одни экономические тяготы осложняют положение науки в постперестроечной России. За долгий период тоталитариз ма наука обросла таким количеством тяжелых недугов, что, даже если бы на нее сегодня пролился золотой дождь финансирования, значительные результаты, видимо, остались бы недостижимой меч той. И главное препятствие — обюрокрачивание научного сообще ства. Власть захватили «генералы» от науки, пробавляющиеся тру дом зависимых от них талантливых ученых».
Заметьте, обо всем этом пишется мельком, без нотки трагичнос ти, как о чем-то само собой разумеющемся. Неужели нельзя ничего поделать? Нет, почему же. Ведь в данном отношении не надо изоб ретать никаких велосипедов. Надо лишь последовательно, шаг за шагом идти от «казарменного социализма» в организации науки к мировым, проверенным стандартам, о которых упоминалось в на чале лекции. К университетской автономии, в рамках которой оп тимально сочетаются фундаментальные и прикладные исследова ния, а также опытные разработки. К научным школам, позволяю щим готовить научные кадры на действительных исследованиях, а не на чисто имитационных, псевдонаучных диссертациях. К акаде миям наук, представляющим собой действительные научные обще ства, а не квазимафиозные структуры бюрократизации науки. В Рос сии для этого есть все потенциальные возможности.
ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ МЕДИЦИНЫ
На протяжении десятков тысячелетий жизни рода гомо сапиенс смертность людей (особенно детей) была очень высокой. Средняя продолжительность жизни не превышала 20—30 лет. Это означает, что подавляющее большинство умирало до достижения брачного возраста. Нередко двое из каждых четырех родившихся умирали в детстве, а еще один — подростком. Бывали случаи, когда от эпидемии погибало до 3/4 населения нескольких стран Европы. Все это имело место и в России.
Но существовал и механизм, который позволял человечеству выживать в самых тяжелых условиях. Это был механизм естествен ного отбора: из всех родившихся детей выживали и воспроизводили потомство только самые здоровые, которые передавали свои гены по наследству следующим поколениям. Кроме того, существовали традиции, обычаи здорового образа жизни. Наконец, существовала народная медицина и ее носители — народные лекари, знания кото рых тоже передавались из поколения в поколение. В Советском Союзе, как уже говорилось, эта система продержалась до середины 50-х гг.
Массовый переход от традиционного сельского образа жизни к современному городскому в конце 50-х — начале 60-х гг. окончательно разрушил эту систему. Люди оказались во власти государственной системы здравоохранения, которая была такой же экстенсивной и утопичной, как и все остальное в странах «казарменного социализ ма». Предполагалось, что каждый заболевший может бесплатно получить консультацию врача, бесплатно лечиться в клинике или больнице, по символическим ценам покупать лекарства. Для этого подготовили вдвое больше врачей на каждую тысячу человек насе ления, чем в США, построили больниц на примерно такое же количество коек. Однако при массовом выпуске большинство врачей оказались посредственными или даже вовсе никудышными. Их зарплата из скудного государственного бюджета не превышала мизер ную зарплату учителя или инженера и совершенно не зависела от качества и результатов их труда. Поэтому они, как и все, часто лишь имитировали труд врача. Кроме того, в их распоряжении было мало медицинского оборудования и хороших лекарств. Поэтому вдвое большее число врачей «пролечивало» за год вдвое меньшее, чем в США, число больных. Хорошее медицинское обслуживание, как и любое другое обслуживание, сделалось дефицитным, с далеко иду щими негативными социальными последствиями.
Прежде всего, резко — во много раз — возросла заболеваемость. Точнее, обращения за медицинской помощью. Тому было сразу несколько причин.
Во-первых, раньше многие просто не обращались к врачу — не имели такой возможности. Терпели. Умирали. Использо вали народные средства. Подумать только, такие сравнитель ные пустяки сегодня, как, скажем, аппендицит или воспаление лег ких, вполне могли означать смертный приговор. Страшную зубную боль приходилось смягчать разными травами и ждать, пока прой дет, либо рвать зуб подручным инструментом. Месяцами перено сить непереносимую боль без всяких обезболивающих средств. В российской деревне это было типично вплоть до 50-х годов.
Во-вторых, исчез эффект естественного отбора. Рожали уже не десяток, а двух-трех, все чаще одного. И выживал не самый здоро вый, а тот, чьи родители оказывались ближе к лучшим медицинским учреждениям. И передавал свои далеко не лучшие гены потомству. Генетики сразу замечают в подобных случаях существенное ухуд шение генофонда от поколения к поколению. Понятно, более хи лое потомство чаще оказывается в очереди к врачу.
В-третьих, ослабел спасительный щит вековых ритуалов, тради ций, обычаев. Не стало массового продолжительного физического труда на воздухе — резко возросло количество заболеваний от сидя чего образа жизни в помещении. Не стало религиозных ограниче ний в пище (посты и пр.) — каждый второй стал набирать к своим тридцати годам «избыточный» вес, а вместе с ним — кучу болез ней. Стало массовым курение (в СССР 80-х годов, как в США 20-х— 30-х гг., курит до трех четвертей мужчин и до трети молодых жен щин) — пошли лавиной заболевания от прямых и генных послед ствий курения. Стало повальным пьянство — еще одна лавина забо леваний от него. Наконец, началось (только еще началось!) массовое потребление сильных наркотиков. В России 80-х гг. счет наркоманам шел на тысячи, а к середине 90-х их насчитывалось уже более полу тора миллионов. Разумеется, еще одна лавина заболеваний.
В-четвертых, массовая неблагополучная семья и школа-казарма, с ее постоянным массовым стрессом, усилили подрыв генофонда. К своим десяти-пятнадцати годам в ней половина детей становится невротиками, две трети — аллергиками, четыре пятых имеют серь езные проблемы со зрением, позвоночником, ухом-горлом-носом. И все это, разумеется, сказывается на общих масштабах заболевае мости, тоже передается потомству.
В-пятых на людей с детского возраста обрушивается загрязне ние окружающей среды. Они дышат едва ли не боевыми отравляю щими веществами, пьют болезнетворную воду, едят напичканные нитратами продукты, их миллионами поражает радиация (один Чер нобыль в этом отношении чего стоит!), разрушает организм чрез мерный шум. И все это — по нарастающей, с тяжелейшими послед ствиями для здоровья практически каждого человека.
В-шестых, патриархальный образ сознания и поведения, натолкнувшийся на современный транспорт, современную промышлен ность и современный электрифицированный быт, да еще усилен ный повальным пьянством, дал поистине смертоубийственные ре зультаты. В России вдесятеро меньше автомашин, чем в США, и ездят они по скверным дорогам втрое медленнее. А число убитых и раненых на автодорогах примерно одинаково (в немалой степени по вине пьяных водителей или пешеходов). А уж сколько падает (пья ных) с балконов, замерзает в сугробах, тонет в реках и озерах, гиб нет от пожаров (в том числе после стакана водки заснувшим с зажженой сигаретой в постели) — не сосчитать. И все, кто не гибнет, в большинстве своем оказываются в очереди у врача.
В-седьмых, раз больному платят из того же государственного кармана фактически ту же зарплату, что и работающему, да еще безо всякого риска потерять рабочее место, почему же не симули ровать болезнь и не отдохнуть неделю-другую или даже в месяц-другой за государственный счет? Многие так и делают. Конечно, не всякий врач поверит на слово и выпишет справку о болезни «просто так» Но, напомним, у врача — мизерная зарплата, и для него всякое даяние — благо. Стесняется брать деньгами — можно подарить ему скажем, вазу (у моих знакомых врачей десятками ваз уставле на вся квартира) или просто бутылку дорогого вина — в России это разновидность конвертируемой валюты, которой можно оплатить практически любую услугу. Здесь нашлась «ахиллесова пята» бес платной медицины. Именно здесь была потеряна коррупционная девственность врача, и взятки постепенно сделались системой, формально бесплатная медицина — фактически очень даже платной.
Все это, вместе взятое, привело к типичной массовой кар тине: несколько десятков человек по полдня сидят в очереди к врачу только для того, чтобы в течение буквально пяти-деся ти минут, после самого беглого осмотра, получить справку о болезни, освобождающую от работы, и рецепт на лекарства, с которым еще час-другой надо стоять в очереди в аптеке. Если занемог серьезно — надо целый день ждать врача в постели, после чего повторяется та же процедура, только в очередь за лекарствами идут обычно родственники больного. Если по ложение еще серьезнее, надо несколько дней, нередко несколько не дель, а иногда и месяцев ждать освободившейся койки в перепол ненной, как правило, больнице. И оказаться, в конце-концов, в воню чей, стонущей, храпящей палате на десяток-другой больных. Но са мое огорчительное, конечно, невнимательность и грубость врача, всего обслуживающего персонала, которую приходится преодоле вать беспрерывными взятками. И, разумеется, отсутствие уверен ности в правильном диагнозе и лечении, т.е. в качестве медицинско го обслуживания. Их (уверенность и качество) тоже приходится по купать крупными взятками, которые просто не по карману рядово му рабочему или служащему.
Понятно, все это никоим образом не может устроить власть иму щего чиновника и тем более всевластного сановника из номенкла туры, включая, само собой разумеется, его семью. Специально для этой категории населения была создана иерархия «спецполиклиник» и «спецбольниц». Как работает эта иерархия на самом нижнем, са мом скромном уровне, можно показать на примере поликлиники и больницы моей родной Академии наук СССР, пациентом которых я являюсь более 50 лет.
Пока я был рядовым научным сотрудником (даже канди датом наук), я должен был обходиться «общей» поликлини кой, «общей» палатой в больнице и «общей» аптекой моего ведомства. Конечно, везде были очереди, но несравнимые с обычной районной поликлиникой и больницей: сидеть к вра чу надо было не полдня, а от силы час-другой, в аптеке — тоже, палата не на 24 человека, а всего на 4 — важное преиму щество! Как только мне вручили аттестат доктора наук (их тогда на весь СССР насчитывалось всего несколько тысяч, в том числе Москве лишь часть из них, и далеко не все — в систе ме Академии наук), меня автоматически перевели в «спецполиклинику» со «спецаптекой», где сидеть или стоять в очереди надо было намного меньше часа, а в больнице я получил право на одиночную «спецпалату», если место было свободным. А после лечения получал возможность отдохнуть в «спецсанатории» Академии наук. Кроме того, только начиная с этого уровня, для меня и членов моей семьи проводилось ежегодное бесплатное обследование практически всеми врачами (диспансеризация). Но если следом за мной приходила к врачу жена, мать или дочь члена-корреспондента, я обязан был уступить ей очередь, даже если умирал от боли. Но и ее без церемоний отстраняли, если следом подходил самолично какой-то другой член-корреспондент. В свою очередь, ему приходилось усту пать дорогу члену семьи академика, а тому — какому-то академику собственной персоной. И только академики сохраняли право само лично занимать одноместные палаты-апартаменты с прихожей, телефоном, персональной ванной и туалетом в «спецотделении» боль ницы. Если в такую пустую палату помещали какого-то «члена се мьи» — его беспощадно выбрасывали в общую палату, когда надо было освобождать место для «члена академии».
Добавим, что вся эта трагикомическая система в полном объеме существует поныне. Добавим, что полностью аналогичная система существует по всем без исключения ведомствам сохранившейся иерархии чиновников. Вряд ли стоит добавлять, что в глазах людей она представляет огромную ценность, которую, при иных условиях, приходится покупать ценой колоссальных взяток, доступных только теневым и открыто мафиозным структурам. На самом верху этой иерархии возвышалось так называемое «4-е управление Министер ства здравоохранения». Чем занимались первые три и следующие за 4-м управлением — не интересовался никто. Но все в стране знали, что в многочисленных клиниках, больницах и санаториях этих уп равлений, рассчитанных всего на несколько тысяч высших сановни ков государства, их секретариат и членов их семей, уровень меди цинского обслуживания максимально приближен к западным стан дартам. По всем параметрам — начиная с квалификации персонала и кончая питанием. Резкий контраст с убогостью всего остального вызвал к «4-му управлению» страстную ненависть населения всей страны. Пришлось его формально упразднить, но фактически эта система, конечно же, осталась, потому что невозможно вообразить не только Ельцина или его жену (даже опального и отставленного Горбачева), но и последнего из его секретарей, стоящих в очереди к врачу в «общую» поликлинику или лежащих в «общей» палате на 12 коек.
Вот уже несколько лет, как вся система здравоохранения — подобно всем остальным отраслям общественного производ ства — одновременно и находится в состоянии полного раз вала, и сохраняется, как ни в чем не бывало, в прежнем состо янии (такие чудеса случаются только с реализованными уто пиями). С одной стороны, полностью сохранились старые по рядки формально бесплатной, а фактически «полутеневой» государственной системы здравоохранения. С другой, как грибы после дождя, появляются медицинские «кооперативы» и «частники», кото рые за большие деньги вполне легально предлагают услуги на уров не «спецполиклиник» и «спецбольниц». Именно в них сосредотачи ваются лучшие медицинские кадры, лучшая техника, создаются луч шие условия лечения. И я, и мои коллеги, при всех наших «спецпри вилегиях», обращаемся теперь именно сюда, когда возникает какая-то серьезная проблема со здоровьем. Но это может позволить себе только более или менее состоятельное меньшинство — при любых допущениях, не больше четверти, максимум трети населения. По давляющее большинство даже помыслить о такой роскоши не мо жет и обречено пользоваться только государственными медицинс кими учреждениями, уровень обслуживания в которых становится все хуже по мере ухода из них лучшей части персонала, нарастаю щих трудностей с оборудованием, с приобретением лекарств (значительная часть которых покупалась и покупается за рубежом), даже просто с питанием больных и ухода за ними. Меж тем общие рубе жи, на которые должно выходить здравоохранение, предельно ясны, поскольку не выходят за рамки общепринятых мировых стандартов. Безусловно должна сохраниться сеть бесплатных или сравнитель но дешевых медицинских учреждений — для малоимущих. Но пер сонал там не должен получать мизерную зарплату и целиком зави сеть от поборов со своих клиентов. Во всем мире эту подсистему поддерживает церковь, которой помогают другие благотворитель ные организации или даже отдельные лица. В России разрушено дотла несколько сот монастырей. Почему бы не восстановить неко торые из них в качестве бесплатных Госпиталей Милосердия или Домов Призрения для хронических больных и инвалидов? Уверен, в такой богоугодной акции помогли бы не только российские, но и зарубежные спонсоры. Пытался выступить с такой инициативой, но поддержки пока не получил.
С другой стороны, должна получить возможно более ши рокое распространение сеть платных медицинских учрежде ний — от сравнительно недорогих до очень дорогих, на вкус и кошелек каждого. Дело в том, что человек вообще и советс кий человек в особенности склонен полагать, что бесплатное, мягко говоря, — не синоним лучшего. И если есть средства, психологически предрасположен скорее заплатить за услугу с гарантией более высокого ее качества, чем воспользоваться аналогичной услугой без подобной гарантии. Правда, для оп латы дорогостоящих медицинских услуг у него не всегда на ходятся достаточные сбережения. Но это беда поправимая, средство от нее давно найдено: страховая медицина. Плати ежемесячно какие-то отчисления в страховой фонд — и сооб разно их величине в случае необходимости получишь тот или иной уровень обслуживания. Совсем как при аварии автомо биля, который многими сегодня ценится выше собственного здоровья и заботливо страхуется «на всякий случай».
Кроме того, обязательно должен существовать семейный врач, который годами знаком с членами семьи, хорошо знает особенности состояния их здоровья, может дать дельные сове ты по профилактике заболеваний, эффективно организовать их лечение, а в более сложных случаях — выступить незаме нимым консультантом специалиста. Разумеется, его услуги нужно оплачивать тоже легально, а не посредством конфуз ливых взяток, как нередко сейчас. Здесь тоже в поле зрения нет ничего более рационального, кроме соответствующих вып лат из страхового фонда, плюс фиксированных небольших, пусть даже чисто символических, доплат наличными: это очень помогает нормализации отношений при современном мента литете людей.
Наконец, не забудем о культуре питания, одежды, жилья, физической культуре в самом широком смысле слова, о здоро вом образе жизни, народной медицине и других резервах здра воохранения, которые могут играть видную роль в скорейшей нормализации положения.
Все это ясно. Неясно только одно: как конкретно переходить от существующего патологического положения к желательному, нормальному (и это относится, понятно, не только к сфере здравоохра нения). Если оставлять все, как есть, — так и будет продолжаться погружение тонущего корабля реализованной утопии, на сей раз в сфере здравоохранения, в пучину полного развала и хаоса. Если разом перейти от патологии к норме — начнется хищничество пер воначального накопления капиталов при условиях все более остро го дефицита медицинских услуг, причем полностью за бортом сис темы платного здравоохранения окажется подавляющее большин ство населения страны: оно ведь до сих пор не вносило страховые взносы на эти цели, и за несколько лет не способно создать фонды, достаточные для независимости от государственных дотаций. Оста ется, как и всюду, искать оптимум, стараться проплыть между Сциллой и Харибдой, не разрушая преждевременно ничего конструктив ного из структур, пока не появится реальная возможность заменить их новыми, еще более конструктивными, последовательно созидая одну за другой такого рода структуры.
Понятно, многое тут зависит от культуры людей, в том числе и от эффективности учреждений культуры.
ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ КУЛЬТУРЫ
В сентябре 1996 г. студентам и аспирантам Санкт-Петербургско го гуманитарного университета профсоюзов мною был прочитан курс лекций «Перспективы развития культуры в проблематике со циального прогнозирования», изданный по стенограмме тем же университетом в 1997 г. Ниже — разумеется, в сокращенном виде и с поправками на прошедшие годы — излагаются основные положения данного спецкурса.
Термин «культура» имеет еще большее значений, чем «на ука». Начиная от синонима «цивилизации» и кончая высшим уров нем достижений в какой-нибудь области. Обычно этот термин упот ребляют в России с эпитетами «физическая», «бытовая» и «художе ственная». В первом случае речь идет о культуре здоровья, во вто ром — о культуре питания, одежды, жилища, общения, иногда также знаний и труда, в третьем — о литературном, сценическом, музы кальном, изобразительном и архитектурном искусстве. Когда нет эпитетов, обычно имеются в виду учреждения культуры — в отличие от учреждений сфер управления, обслуживания, образования, здравоохранения и др.: книжное, журнальное, газетное дело, телеви дение и радио, кинематограф и театр, клуб, музей, общественная библиотека, парк культуры, спортивно-туристские учреждения и т.д. В этом круге понятий нам и предстоит разговор о кризисе культуры в России.
До 1917 г. каждый из народов, населяющих Россию, имел соб ственную тысячелетнюю культуру. Она восприняла многое из куль туры племен, обитавших здесь издревле и растворившихся в суще ствующих национальностях. Кроме того, славянские и угро-финс кие народы России восприняли многое из культуры Византии, тюр кские — из культуры Арабского халифата, буряты — из культуры Тибета и Монголии. Имело место, конечно, и другое сильное влия ние извне, и взаимопроникновение культур. Кроме того, с XVII и особенно с XVIII века на Россию оказала сильное влияние западно европейская культура (прежде всего, германская, затем французс кая). Под этим влиянием, как и в других странах мира, сформирова лась так называемая «высокая», или государственная, культура Рос сии. Она существенно отличалась от «низкой» («народной», «фольклорной») даже у русских, украинцев, белорусов, не говоря уже о других народах, хотя, безусловно, имела сильные народные корни.
Это относилось и к физической, и к бытовой, и к художественной культуре, и ко всем без исключения основным типам учреждений культуры.
Так, существенно различались культурные стереотипы пи тания, одежды, интерьеры жилища у высших классов обще ства и у «простонародья». Литература и фольклор. Театр и на родные увеселения. «Высокая» и «фольклорная» музыка. Жи вопись и народное прикладное искусство. Городская (вклю чая особняки помещиков) и крестьянская архитектура.
Книги существовали, в основном, только для «высокой» культу ры. В избе, хате, сакле для них просто не было места. На десятки миллионов российских семей даже к 1917 г. существовало всего не сколько десятков тысяч, обладавших домашней библиотекой на ты сячи книг, несколько сот тысяч — на сотни книг, несколько милли онов — на десятки книг, в остальных (да и то не всегда) могло случай но оказаться несколько книг или даже всего одна. В расчете на такую структуру аудитории строилась политика книгоиздательства: ти раж в несколько тысяч экземпляров для «элитного» читателя, в несколько десятков тысяч — для «широкого», в сотню-другую тысяч — для самого «массового». Эта политика в полной мере сохранялась до качественного видоизменения издательского дела в 1991 г., хотя с 60-х гг. сделалась явным анахронизмом.
Журналы тоже, за редкими исключениями, издавались в расчете на несколько тысяч подписчиков. С ними обращались как с книгами: переплетали, ставили в шкаф, перечитывали годами. И их тоже по стигла судьба книг — только еще более трагичная.
Газеты тоже издавались в расчете на «избранную» публику. По инерции они и до сих пор, как правило, появляются в виде обшир ной «простыни», которую можно развернуть за утренним кофе и час-другой неторопливо читать. Отчасти именно поэтому судьбе их в круто изменившихся условиях трудно позавидовать.
Радио по-настоящему стало в России средством массовой ин формации только в 30-х годах, телевидение — в 50-х, кине матограф был до 20-х гг. скорее развлекательным аттракционом. Зато театр представлял собой сугубо элитарное учреждение культуры, резко отличное от современного. В него съезжались завсегдатаи, составлявшие костяк зрительного зала, хорошо знавшие актеров и большей частью знакомые друг с другом. Съезжались к шести ве чера, чтобы разъехаться за полночь и успеть посмотреть за это время пять актов театрального действа с четырьмя антрактами, в кото рых можно было не спеша побеседовать в театральном буфете, да еще добавить такие же собеседования до зрелища и после. Ничего удивительного, что роль такого театра в культуре города была ог ромной.
В точности таким же элитарным учреждением культуры был клуб. Его главная функция состояла в гарантии содержатель ного общения с людьми своего круга, напрочь исключая не приемлемую для тебя публику. «Простонародье» в клубы не допус калось (хотя стали появляться первые рабочие клубы). У него были свои собственные тысячелетние «клубы» по интересам, и нам еще предстоит вернуться к ним, потому что, возможно, именно им уго тована роль спасителя гибнущих сегодня учреждений культуры.
Музей большей частью представлял собой «кунсткамеру» с одной-единственной функцией — демонстрировать предметы худо жественного или прикладного искусства либо разные диковинки былых времен. Там обычно бывало очень мало посетителей, и в этом смысле его тоже можно отнести к элитарным учреждениям культуры. Вряд ли намного больше посетителей бывало и в обще ственных библиотеках.
Пожалуй, единственным учреждением культуры, выходившим далеко за «элитарные» рамки, являлся городской парк, игравший в культуре практически каждого города огромную роль, несопоста вимую с мизерной современной. Это был своего рода городской «клуб под открытым небом», где часто общались на прогулках — каждый в своем кругу — жители всех сословий. Что касается массового и тем более зрительского спорта, то он в те времена еще только зарождался. Хотя существовали некоторые аналоги сегодняшних футбола и хоккея, бокса и т.п., например, массовые драки «стенка на стенку» по определенным дням с тысячными толпами зрителей.
За истекшее столетие каждое из перечисленных учреждений куль туры сделало головокружительную «карьеру» и во второй полови не XX века раньше или позже попало в кризисную ситуацию, кото рая сменилась к 90-м гг. более или менее катастрофичной. Из нее надо искать и находить выход под страхом полной культурной дегра дации общества.
Книги постепенно стали повальной модой, наподобие кошек или собак. Каждый хотел, чтобы его квартира выглядела «интеллигентно», и стремился украсить полки корешками наи более престижных изданий. Мода сделалась просто поветри ем, когда семьи стали в массовом порядке получать отдельные квар тиры и появилась современная мебель («стенки»), которая плохо смотрится без книжных корешков. Начался ажиотаж, невиданный нигде в мире. За сравнительно короткий срок советские семьи рас тащили по своим квартирам свыше 35 млрд. томов (для сравнения: в общественных библиотеках, доступных каждому, собралось лишь около 5 млрд. томов). Тем не менее, книжный «голод» рос, и книготорговля быстро превратилась в одну из отраслей теневой экономи ки со своей собственной мафией. И вот, наконец, в 1991 г. государ ственная монополия на торговлю книгами рухнула. На улицах по явились тысячи предпринимателей-лоточников. Книжный дефицит в мгновенье ока исчез. Стало возможным купить любую книгу, но за бешеные деньги, по ценам прежнего «черного» рынка. Кроме того, на рынок хлынуло легкое чтиво, круто сдобренное «романами ужасов», эротикой и откровенной порнографией. Торговля серьез ной литературой оказалось полностью дезорганизованной и теперь медленно воссоздается по крупицам, но уже «снизу», на частной основе.
Журналы в 20-х—80-х гг. набирали все большую популярность и достигли миллионных тиражей. Правда, их редко кто хранил дома, как в старые времена: стало негде и незачем. Выбрасываемые после прочтения, они превратились в «литературу одноразового пользо вания», наподобие газет. Апогей их популярности пришелся на годы горбачевской перестройки (пик в 1988—1990 гг.), когда советские люди стали узнавать, что именно с ними произошло, происходит, будет происходить и должно бы происходить, из статей внезапно невесть откуда взявшихся безвестных прежде оракулов, главным об разом, экономистов, отчасти историков и только что начавших тогда появляться самозванных политологов (самозванных, потому что их никто не готовил: политология, подобно социологии, футурологии и многим другим наукам, была полулегализована, т.е. уже не запре щена, но еще академически не сформирована и в университетах не преподавалась). Эти несколько десятков авторов стали в одночасье — правда, в разной степени — более знаменитыми, чем самые попу лярные кинозвезды. Но к 1991 г. их анализ прошлого надоел, их диаг ноз настоящего во всех без исключения случаях скандально разо шелся с действительностью, а их прогноз будущего — как ожидае мого, так и особенно желаемого — устаревал и еще более скандально оказывался несостоятельным, уже когда читатель раскрывал журнал.
Это был первый удар. Вторым явились растерянность и долгое замешательство ста тысяч официальных и неофициальных писателей, которые заполняли своей продукцией страницы художественной части журналов. Когда рухнула цензура, внезапно обнаружилось, что «на свободе» им не о чем писать, что они не умеют новаторски художественно осмысливать происходящее так, чтобы это было ин тересно массовому читателю. Два-три года журналы еще держа лись перепечаткой запрещенного ранее, изданного за рубежом. Когда этот источник оказался исчерпанным, обнаружился вакуум, не за полненный до сего дня.
Третий удар касался материальной базы журналов. В СССР существовало 300 тыс. общественных библиотек, которые в обязатель ном порядке за государственный счет выписывали те или иные жур налы и тем самым автоматически обеспечивали их существование независимо от популярности у читателей. Этот источник рухнул вместе с цензурой и дальнейшее существование стало целиком зависеть от подписки. Меж тем цена бумаги, типографские расходы и особенно стоимость доставки возросли. Настолько — точнее, во столько десятков раз, — что цена одного номера журнала оказалась сопоставимой с ценой довольно ценной книги на книжном рынке. Это окончательно доконало журнальное дело, отодвинуло жур налы с переднего края далеко на периферию общественной жизни. И пока неясно, когда и как журналы вернутся хотя бы к статус-кво анте 1985 г.
Не меньшую популярность в 1988—1990 гг. получили газе ты. Но их подкосили три удара совершенно с другой стороны. Во-первых, появились сотни, если не тысячи, новых изданий, которые подорвали монополию прежних, а вместе с ней привычку массового потребителя выписывать или покупать «свою» газету, какой бы скучной она ни была. Во-вторых, цена выпуска газеты взметнулась до неба и оказалась психологически неприемлемой для массового читателя. В-третьих, как это ни странно для западного чита теля, газету доконала конкуренция с радио и ТВ, точнее, бесконечные выходные и праздники.
Дело в том, что советских людей с годами постепенно охватила эпидемия праздничного безделья. Больше всего на свете они ценят возможность часами и даже сутками пустословить за праздничным столом, каким бы скудным тот ни был. Достаточно сказать, что в условиях полного развала эконо мики на рубеже 1992—1993 гг. они, при активном соучастии правительства, получили возможность беспробудно пьянство вать почти целый месяц, начиная со среды 23 декабря (канун католического рождества) — через пятницу — воскресенье 25— 27 декабря — через «Новый год» (30 декабря — 1 января) — через субботу-воскресенье 2—3 января — через православное рождество с перенесенными выходными днями 6—9 января и кончая «Старым Новым Годом» (по православному кален дарю) 13—14 января, за которыми следуют пятница-воскресенье 15—17 января и далее наступление «Года Петуха» 21 января с пятницей-воскресеньем 22—24 января.
Журналисты тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Даже газеты, нахально именующие себя ежедневными, норовят в четверг подготовить разом два номера, чтобы их создатели имели возможность «погулять» три дня в неделю вместо положенных двух. А если газета к тому же вечерняя и за ней приходится отправляться на почту утром (в почтовом ящике дома непременно украдут), то последний номер за не делю получаешь в субботу утром, да и то, как уже говорилось, с материалами, подготовленными в пятницу, а следующий уже во вторник утром.
Получается вместо ежедневного издания нечто вроде невидан ного нигде в мире «полуеженедельного», да к тому же нет гарантии, что газету выпустят, доставят и не украдут. Меж тем радио и ТВ не дремлют. Получив некоторую свободу действий, они организовали по целому ряду каналов едва ли не ежечасный обзор новостей и репортажи из разных «горячих» точек планеты. Достаточно при способиться к этому режиму, когда завтракаешь утром, обедаешь днем и ужинаешь вечером — и привычная порция ежедневных но востей поглощается безо всяких газет. Именно так поступил я, перешед ший с 1993 г. только на чтение газет, в которых сотрудничаю. «Расста ванье с газетами» было для меня мучительно тяжело: эта привычка за 60 лет (со времен «Пионерской правды» в 5 лет) стала посильнее наркотика. Думаю, что аналогичная процедура для десятков милли онов моих соотечественников прошла гораздо менее болезненно.
Когда и на какой основе могут возродиться газеты — пока тоже неизвестно, и мы специально коснемся этого вопроса чуть ниже.
Время расцвета советского радио — 30—50-е годы, когда у него не было серьезных конкурентов. Радиоприемники имели счи танные проценты советских семей, а подавляющее большинство пользовалось дешевыми громкоговорителями радиотрансляцион ной проводной сети. Кстати, это автоматически гарантировало мо нополию государственного радиовещания, иначе приходилось за щищаться от «тлетворного влияния Запада» дорогостоящей систе мой «глушилок». Пережитки былых времен вы можете и сегодня увидеть, точнее, услышать — во многих учреждениях, начиная с парикмахерской и кончая приемной министра, где жизнь протекает под привычный «шумовой фон» радиорепродуктора.
Сегодня для многих моих соотечественников радио незаменимо, когда делаешь утреннюю зарядку и завтракаешь, а так же если работа ешь в саду или пока едешь в автомашине (впрочем, последнее — для меньшинства: к сожалению, никто до тех пор не догадался устано вить «тихие репродукторы» в салоне автобуса, троллейбуса, трам вая, пригородной электрички — это средство передвижения для по давляющего большинства граждан бывшего СССР). Увы, во всех остальных случаях оно не выдерживает конкуренции с ТВ. И не столько по содержанию передач, сколько по справедливости пословицы: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать (пусть даже то же самое).
Дело в том, что создатели каждой радиопрограммы упорно стре мятся вещать «на всех» — пусть даже «на всех детей» или «на всю молодежь». Цель всюду одна — максимально расширить аудито рию. А результат достигается противоположный. Меня, например, совершенно не интересуют спортивные новости, сводки погоды за пределами родного города, для меня не существует современного искусства ни в какой его разновидности, и я не терплю болтовни за пределами «чистой» информации. Любая реклама в стране, где по давляющее большинство не в состоянии купить рекламируемое, при водит в ярость. Другой, напротив, готов хоть час слушать, где, какая в мире погода, кто у кого, с каким счетом выиграл или проиграл, признает только рок-музыку. А московские программы, которые наиболее устойчиво принимаются отечественными радиоприем никами, вещают разом на того и на другого — в результате мы оба дружно выключаем их. А иногородние и тем более зарубежные программы, во-первых, принимаются гораздо хуже, во-вторых, рас считаны на иную аудиторию. И радио вот уже почти полвека нахо дится на периферии общественной жизни.
Первое место среди средств массовой информации и учрежде ний культуры вот уже более сорока лет прочно занимает ТВ. На него, как на глаза в органах чувств человека, приходится до 90% получаемой советским человеком информации. Но если во всем мире изо всех видов искусств скучнейшим было и остается телеис кусство (именно это обстоятельство сохраняет жизнь прессе, теат ру, кинотеатру и прочим учреждениям культуры — иначе они дав но погибли бы), то в СССР оно стало скучнейшим, так сказать, в квадрате. Причина: узость выбора и монополия каждого из имею щейся полудюжины телеканалов, а в подавляющем большинстве на селенных пунктов страны — всего двух-трех каналов. Всякая моно полия, как мы уже говорили, означает загнивание, и ТВ не является исключением из этого правила.
В 1992 г. советское ТВ, которое, как и все советское, никуда не делось с распадом СССР, казалось, нашло себя. Мексиканский сери ал «Богатые тоже плачут» целый год почти каждый день приковывал к себе внимание почти всей сотнемиллионной телеаудитории быв шего СССР. Люди бросали работу (впрочем, это не редкость), доярки бросали доить коров, матери оставляли временными сиротами своих грудных детей, республики забывали о военных действиях, политики — о своей грызне, главных героев фильма в лице приез жавших исполнителей чествовали на уровне национальных героев. И все потому, что был найден «ключ» к телеискусству в расчете на определенную аудиторию: возможность сопереживания с героя ми в понятных каждому житейских передрягах, да еще с чувством собственного превосходства (из-за непритязательности сюжета), да еще с изрядной долей сентиментальности, к чему всегда начальство и «деятели культуры» неоправданно относились свысока.
Однако попытка бездумно эксплуатировать найденную «золо тую жиду» в том или ином виде во многих других телепередачах, понятно, успеха не принесла. Говорят, повторение — мать учения, но явно — мачеха для всякого искусства. Нужны новые поиски, но результатов пока не видно, и ТВ по-прежнему остается для подавля ющего большинства телезрителей простым «зрительным фоном» — наподобие артистов в ресторане, на который косятся, дожевывая ужин или переделывая домашние дела. Хотя, конечно, оно заслужи вает большего.
Театр на протяжении XX века пережил в моей стране фантасти ческий взлет и падение. Стартовав в качестве элитарного учрежде ния культуры для аудитории завсегдатаев, он стал постепенно практи чески массовым: через него проходила с годами вся молодежь каждо го крупного города, почти все взрослые до пенсионеров включи тельно, чей уровень культуры хоть сколько-нибудь поднимался над низшим. В театр шли как на праздник, в нарядных платьях, с заранее приподнятым настроением. На сколько-нибудь интересный спектакль очередь в кассу занимали за сутки, иногда несколько ночей отмеча лись в ней. Перед входом счастливчиков ожидала толпа спрашиваю щих случайно оказавшегося лишним билета (в кассу театра возврат принципиально не допускается). Начиная с первой «оттепели», в середине 50-х. гг., театр превращается еще и в политическую трибуну. Его начинают теснить «оживший» после сталинского пресса кинема тограф и начинающееся ТВ. Но то и другое в значительной мере оста ются официозами. И только в театре реально возможен дух фронды.
Помню, как в середине 50-х в московском театре «Современник» шла инсценировка известной сказки Андерсена «Новое платье ко роля». По ходу спектакля четыре девицы в купальниках (тогдашний верх неприличия на советской сцене) изображали канкан и, приплясывая, напевали «Фу-ты, ну-ты, фу-ты, ну-ты, фу-ты, ну-ты — что за король!». И переполненный зал встает, разражаясь бурей оваций: все видят в этой незатейливой аллегории намек на культ личности Сталина, переходящий в культ личности Хрущева.
Но кинематограф и ТВ постепенно брали свое, и театр пустел. Из 630 советских театров уже в 70-х гг. спрашивали «лишний билет» у входа только примерно в 30—50. В остальных залы пустовали, и их приходилось заполнять школьниками или солдатами (за государствен ный счет). Такое положение сохранялось до 1988 г. Дальше театром стала сама жизнь, начиная с трагикомедии Съезда народных депута тов в том же году, за ходом которого две недели, как за телесериалом, следила вся страна, и на ее подмостках разыгрывались спектакли, более захватывающие, чем на сцене. Да и публицистика стала давать больше ощущений, чем любая драматургия. Театр попытался спас тись пикантностью сюжетов, раздеванием актрис на сцене догола и прочими трюками, растянувшими агонию западного театра более чем на двадцать лет. Советскому театру хватило для этого же самого всего двух лет. Сегодня он в сложном положении. Остались прекрас ные актеры и режиссеры, время от время появляются блестящие но вые спектакли. И в десятках театров по-прежнему аншлаг, но в прин ципе «старый» театр обречен, если не придать ему какое-то «второе дыхание».
Еще более замысловатую траекторию взлета и падения проделал кинематограф. Распространение в СССР звукового кино совпало с установлением личной диктатуры Сталина. Диктатор полностью взял на вооружение завет Ленина: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». И по-своему гениально организовал кинопроизвод ство и кинопотребление целиком в рамках своей системы тотально го, безостановочного «промывания мозгов».
В год выпускалось на экраны не более 6—12 кинокартин перво степенной важности плюс несколько второстепенных, как бы «оттенявших» первые, из них около половины отечественного производ ства, остальные — «трофейные» (т.е. взятые силой оружия во время войны) либо импортные (преимущественно из «братских социалис тических стран). Каждый фильм шел почти одновременно по меся цу и более практически во всех кинотеатрах страны разом. И так как конкуренции не было, его смотрело все население страны. Многие — по нескольку раз. Некоторые — по нескольку десятков раз. Худо жественный эффект этих фильмов — сложный и дискуссионный.
Сегодня их можно смотреть только в качестве иллюстрации к лекци ям по истории кинематографа. Но идеологический эффект был, бе зусловно, огромным. И сказывается на старших поколениях до сих пор.
В отличие от театральных залов, кинотеатры пустели медленнее. Им все чаще приходилось делать «инъекции» в виде импортных западных фильмов. А когда пал «железный занавес» и монополия отечественного кино оказалось подорванной, оно буквально скончалось в страшных судорогах на протяжении каких-нибудь двух-трех лет. Его добили два врага: видеофильмы насилия, эротики и ужасов, которые распространились по стране лавинообразно через сеть полулегальных и нелегальных малых залов (фактически притонов), поскольку видеомагнитофоны имеются только у нескольких процентов семей, плюс высокопрофессиональные и очень дорогие в постановке американские фильмы, с которыми отечествен ный кинематограф не в состоянии конкурировать просто по относительной убогости своей материальной базы.
Словом, произошло то же, что и во всех развивающихся странах мира (кроме огражденных «железным занавесом»): гроздья прито нов с видеопорнофильмами плюс огромные пустые залы кинотеат ров, в которых 10—15 зрителей смотрят американский боевик. В основном, это те, кто не может позволить себе добраться до видео плейера у себя дома или у знакомых или кто стремится избавиться от общества родителей либо от собственного одиночества. И только популярные киноартисты, кинорежиссеры, появление время от вре мени неплохих новых кинокартин напоминают о том, что кинема тограф вполне может возродиться на новой основе.
Собственно клубов английского типа в России по-настоящему никогда не было. Последние учреждения культуры, близкие к ним по своему характеру, исчезли в 1917 году. С тех пор термином «клуб» обозначался третьеразрядный кинотеатр (преимущественно сельс кий), в зале которого можно было не только «крутить фильмы», но иногда и ставить спектакли, а также проводить собрания. В фойе уст раивались танцы. В служебных комнатах за сценой работали круж ки. Клубы более масштабные и принадлежащие, как правило, како му-нибудь крупному предприятию или профессиональной органи зации учителей, медиков, ученых и т.д., носили более высокий ранг «Дома культуры». Наконец, еще более масштабное и помпезное здание именовалось «Дворец культуры». Но суть во всех случаях оставалась одна и та же.
Подавляющее большинство клубов влачило жалкое сосу ществование. Кинотеатры и видеорынок отбирали у них одну часть клиентуры, рок-ансамбли — другую, дискотеки — тре тью. Как только рухнуло государство — рухнула государствен ная поддержка клубов — рухнули и клубы. Некоторые из них пытаются удержаться на плаву, сдавая часть своих помещений ком мерческим структурам. Очень немногие находят собственную «эко логическую нишу» (так, один из московских Дворцов культуры стал эзотерическим лекторием с собственной аудиторией). Но ни один пока не подозревает, что именно клубу суждено, видимо, стать мессией в спасении себя самого и всех прочих учреждений культуры от продолжающейся агонии и конечной смерти.
Впрочем, об этом — чуть ниже.
На музей обрушилась десятерная нагрузка. Из простой кунсткамеры он стал еще и особым школьным классом для всех школ города и его окрестностей (бесконечные экскурсии школьников — класс за классом), и особой художественной студией для художников города, и особым исследовательским центром, и центром передвижных выставок, и лекторием, и мно гим другим (при прежних мизерных штатах и еще более ми зерных ассигнованиях).
В результате музеи страны разделились на два класса. Меньшинство, начиная с петербургского Эрмитажа и москов ских картинных галерей, превратилось в проходные дворы для миллионных толп туристов, с утра до вечера галопом про носящихся по совершенно неприспособленным для этого за лам. Следствие — частые ремонты, нередко, как, например, в слу чае со знаменитой московской Третьяковской галереей, рас тянутые на десяток и более лет. Большинство, оставшееся в сто роне от доходного туристского бизнеса, являет собой карти ну крайней убогости, все чаще переходящей просто в мерзость запустения.
Особенно сильно пострадали принципиально бесплатные общественные библиотеки. Разница между «официальной» и рыночной ценой хорошей книги сделалась настолько вели ка, что стало выгодным взять книгу из библиотеки, не вер нуть ее (т.е. украсть) и в худшем случае отделаться переставшим быть страшным десятерным штрафом. Так, например, украв том Достоевского или Толстого, Гомера или Шекспира номинальной стоимостью, скажем, 1,5 рубля, вы платили 15 руб лей штрафа и тут же перепродавали его на «черном» рынке за 45, а то и за 150 рублей. Нетрудно представить себе, какие масш табы приняло раскрадывание фондов общественных библиотек. Понятно, администрация резко ограничила выдачу сколько-нибудь ценных изданий узким кругом знакомых лиц. Но тогда обществен ная библиотека теряет смысл своего существования.
С другой стороны, скудость государственных дотаций на содер жание общественных библиотек в условиях нараставшего книжного дефицита привела к нараставшему обеднению их фондов, а также к обветшанию помещений, на ремонт которых постоянно не хватало средств. Словно бы в порядке иллюстрации этой агонии стали разваливаться здания главной государственной библиотеки страны в Мос кве, носящей, естественно, имя Ленина. К тому же библиотека ока залась лишенной возможности закупать в прежнем объеме наибо лее ценные отечественные и тем более зарубежные издания, вклю чая периодику. Теперь вся надежда на отечественных и особенно на зарубежных спонсоров: государство в сложившейся ситуации бес сильно помочь библиотечному горю.
Пожалуй, в не меньшей степени деградировали парки культуры. Но у них была своя специфика: они рухнули перед подростковой и молодежной преступностью. Традиционный городской парк с его клубом-кинотеатром, танцплощадкой и аттракционами стал средото чием молодежных и подростковых компаний, которые, как и во всем мире, быстро приобрели характер квазимафиозных структур. Но вряд ли еще где-нибудь в мире столь позорно бессильно проявила себя полиция, как и стоявшее за ней государство. Поэтому пошли по пути наименьшего сопротивления: вывели клуб и дискотеку за пре делы парка, свели аттракционы к минимальному набору для малы шей, срубили кусты — прикрытие пьяных компаний, проложили широкие асфальтовые аллеи и пустили по ним милицейские патру ли. Рост преступности несколько снизился (хотя и не прекратился). Зато парк, как таковой, исчез. На его месте появился сквер для выгу ла собак, младенцев и стариков. И называть его парком культуры можно только в порядке насмешки.
За примерами недалеко ходить. В сотне метров от моего дома и в километре от «Белого дома» правительства России был парк культуры «Красная Пресня» на берегу Москвы-реки. С ним приключи лась вышеописанная история и были проделаны все вышеперечис ленные операции. Теперь это — всего лишь сквер, зажатый между двумя кварталами строящегося «Московского сити», с его отелями, выставками и небоскребами. Однако в отличие от лондонского сити, Манхэттена в Нью-Йорке и центра Помпиду в Париже, эти кварталы рассчитаны прежде всего на иностранных бизнесменов. Поэтому не будет ничего удивительного, если на воротах сквера между их кварталами появится надпись типа той, что красовалась на воротах европейских сеттльментов в Шанхае 30-х гг. (помните: «Со бакам и китайцам вход запрещен!»). Только в данном случае это будут московские туземцы и их собаки.
Думаю, что при наблюдаемых тенденциях аналогичная судьба раньше или позже в той или иной степени ждет и остальные городские парки страны.
Из многосложной проблематики, связанной с туристско-спортивными учреждениями культуры, хотелось бы остано виться только на трагической судьбе советского массового и профессионального спорта. В общем и целом она схожа с его судьбой в мировом масштабе, но отличается несравненно большей степенью гнусности. Начиналось все во второй по ловине XIX в. со спортивных площадок аристократии (была, конечно, и многовековая предыстория), продолжилось в пер вой половине XX в. бурным расцветом массового спорта со стоты сячными стадионами, а закончилось во второй половине XX в. столь же бурной деградацией массового спорта, с развитием на его месте спорта профессионального, ориентированного на совершенно иные ценности.
Дело в том, что любителю никогда не угнаться за профес сионалом, если счет идет только на «голы, очки, секунды». Но и среди профессионалов побеждает тот, кто посвящает спорту всю жизнь без остатка и подчиняет погоне за медалями свое миро воззрение, мораль, характер. Конечно, в результате получается не спортсмен, а гладиатор — с той лишь разницей, что античному гла диатору вспарывали живот после нескольких недель или месяцев подготовки, а современному — ломают кости и жизнь примерно с 18 до 30 лет, иногда раньше, реже позже. После 30—40 лет это обыч но просто мешок переломанных костей со «сдвинутой» психикой. Жуткая судьба! Понятно, гладиатор не имеет ничего общего с культурой. Скорее, это антикультура, контркультура, жертва, брошенная на потеху озверевшей толпе. Олимпийское движение попыталось уйти от этого противоречия, формально отмежевавшись от про фессионального спорта. Но разве мало способов «притвориться» любителем и профессионально одолеть дилетантов? Получилось сплошное лицемерие...
В цивилизованных странах ужасная судьба профессиональ ного спортсмена компенсируется сверхвысокими гонорарами и большой страховкой на случай травм, так что он имеет воз можность после нескольких лет нечеловеческих перегрузок уйти на покой в лучах славы и с мешком денег. В тоталитар ных странах это относится только к элите — нескольким про центам профессионалов, показавших наивысшие достижения в спорте. Остальные, подобно армейским офицерам в боевой обстановке, получают ордена и денежные премии в случае по бед, жестокие нагоняи, доходящие до прямой травли в случае поражений. И, подобно военным инвалидам, обречены на ни щенство, когда становятся ненужными.
Как ни странно, такая система дает определенный эффект. При прочих равных условиях тоталитарная страна выставля ет команду гладиаторов, более отчаянно сражающихся за «очки, голы, секунды», чем команда демократической стра ны. Вспомните результаты спортсменов ГДР и ФРГ, Север ной и Южной Кореи, СССР и США и т.д. Но сегодня положе ние изменилось: лучших гладиаторов из тоталитарных стран, начиная с России, скупают поштучно западные спортивные клубы. В обозримом будущем нам предстоит увидеть резуль таты такого «спортивного переселения народов» на междуна родных соревнованиях.
Не забудем, что в России, как и во всем мире, кризис всех 12 основных типов учреждений культуры развивается на фоне продолжающегося декаданса литературного, сценического, музы кального, изобразительного и архитектурного искусства. Искусство конца XIX — начала XX века нередко именуется «серебряным ве ком искусства» — в противоположность «золотому веку» классики предшествующих времен. Следуя той же логике, искусство после Первой мировой войны и до самых недавних времен можно было бы именовать «бронзовым веком»: оно по всем статьям настолько же уступало «серебряному», насколько тот — «золотому». Но на 296протяжении последних 10—15 лет ни в России, ни в любой другой республике бывшего СССР (добавим, ни в Америке, ни в Европе тоже) среди литераторов, артистов, музыкантов, художников, архи текторов не появилось ни одного нового имени, способного сопер ничать с корифеями хотя бы «бронзового века». Что это? Наступле ние «железного века культуры» — последнего, в античной тради ции, перед «концом света»? Во всяком случае, триумфальное ше ствие антикультуры наводит на мысли именно об этом — ведь оно не может длиться бесконечно, поскольку антикультура, в противо положность собственно культуре, носит быстро разрушающий об щество характер.
Сменится ли затянувшийся декаданс новым Ренессансом? Этот вопрос выходит за рамки российской проблематики и носит общеми ровой характер. Мы специально рассматриваем его в монографии «Альтернативная цивилизация: почему и какая?» (1998). Здесь от метим лишь, что продолжающийся декаданс искусства обостряет кризис культуры и ускоряет ее деградацию.
Тот же характер носят аналогичные тенденции в культуре пита ния, одежды, жилища, общения, знаний, труда. Всюду упадок заслу живающих уважения вековых народных традиций — с одной сторо ны, элитарных («интеллигентско-аристократических») — с другой. Всюду на первый план выпирают чисто животные инстинкты, стад ность, пошлость, неспособность к общению без допинга в виде спир тного или другого наркотика, бесстыдное невежество и столь же бесстыдная недобросовестность в труде. Все это придает видению культуры обозримого будущего прямо-таки апокалипсический ха рактер.
А виден ли свет в конце туннеля?
Как уже говорилось, здесь вряд ли уместно рассматривать тенденции и перспективы развития культуры в общемировом масштабе. Что касается России и других посттоталитарных стран, то судьба культуры в них целиком зависит от того, на сколько далеко уйдут эти страны от тоталитаризма. Это на столько само собой разумеется, что вряд ли стоит развивать такую тему детальнее. Более интересен, на наш взгляд, другой вопрос: возможна ли, при прочих благоприятных условиях, такая социальная организация деятельности учреждений куль туры, которая позволила бы им (повторяем: при благоприят ных условиях!) скорее выйти из кризиса и, так сказать, нормализоваться? Мы склонны ответить на такой вопрос положительно и по лагаем, что знаем, какая именно: она называется «сеть клубов по интересам».
Два десятка лет назад в двух научных городках на разных концах СССР почти одновременно возникли два семейных клуба особого, примерно одинакового типа. Оба состояли из 20—30 секций. Одна — ведущая, в ней занимались практически все члены клуба (несколько сот семей, включая супругов и их детей). Дру гие — факультативные, в которые приходили те или иные члены семьи. Ведущая секция (в одном случае это была стрельба из лука, в другом — туризм) сплачивала семьи в единый коллектив. Факульта тивы обеспечивали широкий круг интересов и, вместе с тем, позволяли членам семьи обмениваться новостями, интересными для всех. Результат оказался поразительным: члены клуба по всем основным социальным показателям — начиная с пьянства, конфликтов, раз водов и кончая удовлетворенностью жизнью — на целый порядок стояли выше «прочей» публики.
Не будем здесь вдаваться в детали особенностей эволюции по добного рода клубов. Это вывело бы нас далеко за рамки предпринятого изложения. Заметим лишь, что в таких клубах нам видите? «точка опоры», чтобы «повернуть» культуру от кризиса к более или менее нормальному состоянию.
Можно представить себе, например, клуб подписчиков ка кой-либо газеты, журнала, книжного издательства. Его члены обра зуют как бы парламент, который избирает главного редактора и тре бует с него отчета за действия его аппарата. Тогда газета, журнал, издательство обретают «костяк» читателей, на который опираются в финансовом отношении, на который ориентируются в своей работе и с позиций которого влияют на общество, расширяя круг подписчиков.
Можно представить себе и «клуб друзей» какой-то определен ной радио- или телепрограммы, с теми же результатами.
Можно представить себе «клуб друзей» какого-то опреде ленного театра, составляющих основной костяк зрителей, ко торые участвуют в обсуждении репертуара и прошедших спек таклей, помогают театру выжить материально и, главное; морально.
Можно представить себе и кинотеатр одного из клубов по интересам, где показу кинокартины предшествует встреча (или хотя бы «киноролик») с создателями фильма, а после показа разгорается дискуссия, не менее интересная, чем сам фильм. Излишне гово рить, насколько благотворно это должно сказаться на киноискусстве.
Можно представить себе «клуб — общественную библиотеку», где собрание пайщиков нанимает подотчетную им администрацию и участвует в комплектовании фондов, заботится о сохранении книг. Трудно вообразить что-либо более эффективное для спасения биб лиотек, отданных ныне на разграбление новоявленным варварам.
Можно представить себе «клуб друзей» какого-то музея, парка культуры, стадиона, составляющий его опору, помогающий решать его проблемы — от финансирования до поддержания обществен ного порядка включительно.
Наконец, именно клуб по интересам, на наш взгляд, способен помочь в рациональном размежевании между любительским и про фессиональным спортом. Пусть первый, со своими собственными спортивными сооружениями и своим собственным олимпийским движением, будет возможно более массовым. И пусть второй — со своим собственным, особым олимпийским чемпионатом — упо добится, скажем, балету, где артист тоже кладет всю жизнь на искус ство, но рано выходит на пенсию и доживает годы не в бедности — в почете.
Что же касается нового Ренессанса искусства и изменений к луч шему в бытовой культуре, то зачем понапрасну гадать об их буду щем, не лучше ли делать все возможное для их скорейшего наступ ления?..
Как известно, в начале XX века лишь каждый десятый житель Земли был горожанином. Но из каждых десяти горожан девять жили, как в деревне: в доме без всяких коммунальных удобств, со своим приусадебным участком, с домашней скотиной и т.д. И лишь один из ста жил (как сегодня в развитых странах большинство из нас с вами) в городской квартире со всеми коммунальными удобствами, — при мерно столько же, сколько живут сегодня в собственных дворцах, с охраной, прислугой, личным шофером и пр.