Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Часть 1
Гарри никогда не нравились большие скопления людей, когда невозможно спокойно вдохнуть, сделать шаг или даже разглядеть собственные ноги. Кудрявый отчаянно крутил головой, оглядываясь, и пытался абстрагироваться от громкого нескончаемого крика и визга, окутавшего его с макушки до пят. Уши уже болели, как, собственно, и ступни, но отступать парень не собирался. Уверенно сжимая в руках небольшой блокнот, парень лишь собрал всю свою наглость и стал усерднее расталкивать сумасшедших девчонок вокруг себя: все они словно сорвались с цепи – прыгали, визжали, плакали. Становилось тошно и немного страшно, Гарри ловко обошел еще небольшое количество людей и остановился перевести дух и проверить, в порядке ли все части его тела после такого небольшого, но вполне опасного путешествия. Любимая светлая футболка задралась под темно-синим пиджаком, а узкие темные джинсы были, кажется, немного испачканы какой-то едой или, возможно, косметикой. Стайлс не мог точно разобрать, что за светлое пятно красовалось у него на бедре, поэтому лишь потер его рукой и, решив, что это, пожалуй, не так уж и страшно, высоко поднял голову, намереваясь продолжить и, наконец, завершить свой путь в самые первые ряды. Скорее всего, Гарри бы не стал так жертвовать своим личным пространством и выдержкой ради чего-то глупого и неинтересного, но то, что должно было произойти сегодня, пробуждало в молодом парне, и не только в нем, волну невероятного восторга и заставляло сердце биться в ускоренном темпе. Вход в здание, у которого собралась толпа, был огорожен, у дверей стояли безэмоциональные телохранители, а там, внутри, находился виновник суматохи - кумир всей этой молодежи, который вскоре должен был появиться на импровизированной красной дорожке. Казалось, каждый отдельно взятый человек из этой толпы держал на устах заветное имя «Луи Томлинсон», весь город дышал им в этот момент, и в этой точке, в этом сборище людей кипело такое восторженное неугомонное возбуждение, что невольно становилось жарко, несмотря на легкий вечерний ветер. В мыслях Гарри, конечно, понимал всех этих визжащих и плачущих девчонок, которые готовы были упасть в обморок в любую секунду от одного лишь понимания того, насколько близко их мечта сейчас находится к ним самим, но вот Стайлсу всегда казалось, что глупо так тратить свои нервы. Поэтому он пытался лишь живым добраться до точки назначения и не потерять при этом что-нибудь из своих вещей.
Парня всегда обижало утверждение, что фанатами могут быть только девчонки. Луи Томлинсон был молодым, талантливым, симпатичным (очень симпатичным) актером, и его роли были достойны восхищения людей всех полов и возрастов. Да, Гарри был геем. Да, ему нравился Луи, нравился сильнее, чем нравится талантливый актер ценителю хорошего кино. Но все это вовсе не значило, что Стайлс не ценит всех тех невероятных героев, которых своей игрой оживил Томлинсон за свой, пусть не долгий, но яркий профессиональный путь. Да, возможно, порой кудрявый заходил немного далеко со своим фанатизмом. Это вовсе ничего не значило.
Оказавшись, наконец, у самой дорожки, по которой должен будет пройти Луи, Гарри поправил одежду, растрепал кудри, открыл блокнот на нужной страничке, достал ручку, убрал телефон в карман и, подняв взгляд, невольно отметил, что стоит практически у самой проезжей части, в самом конце пути актера. Это могло грозить тем, что, когда Луи окажется недалеко от Гарри, он уже перестанет давать автографы и сядет в машину, покидая их всех с чувством выполненного долга. Стайлс здраво расценил ситуацию и решил, что безопаснее будет просто остаться здесь и уповать на свою удачу. Еще раз осмотрев себя, кудрявый убедился, что полностью готов к встрече с актером, глубоко облегченно вдохнул, поднимая глаза от замшевых ботинок, и… не смог выдохнуть. К такому Гарри точно был не готов. Казалось, он ослеп, оглох, сошел с ума, потому что все, что он мог слышать – свое собственное дыхание и бешеное биение собственного сердца, а все, что мог видеть – этот необыкновенный человек, вышедший сейчас из дверей высокого здания.
Луи был невероятно хорош именно сегодня – ветер развевал непослушные волосы и так и норовил растрепать наскоро сделанный хохолок, тонкая футболка обтягивала подкаченное тело и открывала вид на изящные руки, узкие брюки выгодно подчеркивали шикарные ноги и эту невероятную, неземную задницу, на которую Гарри готов был молиться днями и ночами. Стайлс не мог оторвать взгляда, наблюдая, как Луи улыбается, как приподнимает аккуратно уголки губ, здороваясь, как пожимает фанатам руки и какой маленькой выглядит ладошка девушки в руке Томлинсона, как он хмурится, если не может расслышать вопросы, как легко и невесомо скользит его рука, ставя автограф, как ему идет этот яркий цвет его футболки, как в глазах плещется такая уже привычная всем фанатам капля грусти, как он обнимает девушек, как смеется, как закидывает назад голову, как отступает на шаг, когда удивляется, как… Гарри захлебывался всеми этими мелочами, пытаясь сохранить в мыслях картину такого невероятного Луи – такого близкого, такого настоящего, такого живого и обычного. Сводило все тело – от губ, которые не переставали улыбаться, от рук, которые с нечеловеческой силой сжимали блокнот, до узла внизу живота, где собирались страх и возбуждение, до ног, которые грозили подогнуться. Стайлс был ходячей бомбой, которая могла в любую секунду взорваться от переполнявших парня чувств и эмоций. Было тяжело дышать, а думать кудрявый даже не пытался – он просто стоял, улыбаясь и прижимая к груди злосчастный блокнот, и понимал, что тоже готов упасть в обморок сейчас, наблюдая за его мечтой, находившейся сейчас в сотне метров от него самого. Постепенно шок стал отходить, а приглушенный и, к счастью, не очень громкий шум от фанаток, которые наперебой пытались спросить что-то у кумира, вернул парня в реальность. Гарри, как одержимый, ловил каждое слово актера, наслаждаясь хриплыми нотами голоса, легким акцентом и какой-то только ему присущей способностью строить предложения именно так, как он их строил. И, наверное, Гарри слишком задумался, потому что голос становился все ближе, все громче и отчетливей, потому что Стайлс даже не заметил, как расстояние между ним и его кумиром сократилось до нескольких метров, а его взгляд устремился в блестящие серые с капелькой грусти глаза.
- Эй, котенок, ты в порядке?
Гарри вздрогнул и еще шире распахнул глаза, вглядываясь в улыбающееся хитрое лицо перед собой, переваривая услышанные слова и все еще пытаясь справиться с дрожью во всем теле от такой близости этого невероятного человека.
- Подписать? – мягко спросил Луи и кивнул на блокнот в руках парня. Стайлс лишь нервно закивал, протягивая актеру блокнот с ручкой и мысленно ругая себя за такие откровенно дрожащие пальцы. Томлинсон аккуратно поставил автограф, а Гарри все думал, какие маленькие у Луи руки по сравнению с длинющими пальцами Стайлса, и как легко скользила его рука по светлой бумаге блокнота, и как сосредоточенно он выводил свою подпись, и как невероятно соблазнительно улыбался тот, когда отдавал тетрадь обратно, и как сильно и сладко пахло от него одеколоном и каким-то его особенным запахом, когда он подошел на пару шагов ближе. – Напиши мне, котенок, - шепнул Луи достаточно громко, но так, чтобы услышал только Гарри, и, развернувшись, перевел свое внимание на фанатов с другой стороны дорожки. А Стайлс только бросил взгляд на блокнот и, увидев там, под автографом, еще набор цифр, резко поднял голову, чтобы увидеть, как Луи Томлинсон поворачивает голову и, подмигнув Гарри, садится в машину, оставляя фанатов и самого Стайлса сходить с ума. И кудрявый стоит на том же месте с широко распахнутыми глазами, прижимая к себе блокнот и думая о том, что Луи Томлинсон – его мечта, его самое запретное и смелое желание, - только что смотрел ему в глаза. Луи Томлинсон – открытый гей и невероятный человек, только что оставил Гарри Стайлсу его номер телефона.
Часть 2
Гарри Стайлс учился в выпускном классе, и, как любого выпускника, его волновали предстоящие экзамены, выпускной бал и поступление в престижный университет. Должны были волновать. Гарри пытался сосредоточить все свое внимание на уроках, на учебнике социологии в его руках, но мысли, как назло, улетали обратно, к нему домой, где на стене в аккуратной рамочке висел автограф Луи Томлинсона. Сколько кудрявый не отвлекался от мыслей о номере телефона, располагавшемся под подписью и занимавшем слишком много места в его голове и телефоне, он никак не мог выкинуть навязчивую идею действительно написать Луи. Здравый рассудок, который все еще боролся за свое законное место в мозгах парня, громко и упорно твердил, что все это глупо, и Томлинсон уже давно забыл об инциденте, произошедшем два дня назад. Гарри пытался убедить себя не предпринимать ничего и просто забыть об этом, довольствуясь автографом, который так замечательно смотрелся в самом центре стены, окруженный десятком, если не больше, постеров с актером. Луи Томлинсон был яркой и незабываемой личностью, и, абстрагируясь от мыслей о злосчастном телефоне, Гарри, так или иначе, видел перед собой очертания невероятного тела, яркие глаза, очаровательную улыбку и чувствовал тот бесконечно приятный аромат, исходивший от актера, слышал его голос и все представлял и представлял, как сказочно было бы по-настоящему поговорить с ним. И снова и снова возвращался к набору цифр, который, пожалуй, скоро отпечатается на сетчатке его глаз. Гарри метался от одной мысли к другой, виня себя за подобные сомнения, но просто не мог, наконец, уверенно решиться на что-то одно. Учебник по социологии казался тяжелым и совершенно не интересным, и Гарри отложил его на край парты, придвигая к себе тетрадь и выкладывая на нее телефон. Может, Луи вообще оставил ему какой-то левый номер, чтобы просто посмеяться над мальчишкой? Стало обидно от одной только мысли, и парень встряхнул кудрями. Ему очень хотелось верить, что Луи Томлинсон действительно обратил на него внимание. Ему хотелось чувствовать себя особенным. Он резко схватил телефон и, открыв новое сообщение, ввел номер актера и задержал дыхание. О чем вообще можно написать самому невероятному на свете человеку, чтобы не показаться полным придурком? Стайлс нахмурился и шумно выдохнул – все это создавало слишком много проблем и вообще не стоило того. Вероятность, что этот номер был настоящим, была равна сорока процентам, по примерным подсчетам Стайлса. Вероятность, что Луи прочитает сообщение, была еще меньше. Вероятность, что он ответит, равнялась практически нулю, и Гарри по крупицам терял свою внезапно появившуюся уверенность, которая рассеивалась у него в руках, рассыпалась в ладонях, улетала вместе с мыслями. Да, в конце концов, что он, девчонка?! Терять нечего, решил Стайлс и, грустно ухмыльнувшись, схватил телефон.
9:27 a.m. to THE LOUIS
«Привет, Луи. Как ты? Ты был неотразим позавчера»
Гарри думал, что, пожалуй, вложил в это сообщение слишком много своей нетрадиционной ориентации. Слишком много обожания. Слишком много собственной наивности. Но он отправил эти глупые несколько слов и, довольный собой, снова уткнулся в скучный учебник. В худшем случае, Стайлс просто не получит никакого ответа и забудет об этой затее раз и навсегда. Он кивнул сам себе и стал внимательно читать параграф, невольно поглядывая на лежащий на краю стола телефон.
Уроки проходили поразительно быстро, и Стайлс только и делал, что ходил из одного кабинета в другой сегодня, носил тяжеленные книги и отвечал на вопросы учителей. Но мысли были забиты вовсе не этим. Мысли были забиты тонкими изящными пальцами, шелковистыми волосами, рельефным телом, длинными ногами и грустными глазами шатена, который не отвечал. Гарри было обидно. Он пытался надеть маску безразличия, перестать вздрагивать каждый раз, когда чей-то телефон вибрировал, запретить себе так упорно ждать ответа, но ничего не получалось. Не имея желания признавать это, Гарри уже десятки раз прокрутил в голове их с Луи встречу, и с каждым разом картинки становились все смелее и смелее, а предполагаемые события принимали вовсе не дружеский оборот, и Гарри было стыдно, но он действительно хотел, чтобы все эти невероятные, но такие притягательные мечты стали реальностью. Однако в скором времени он просто перестал надеяться. Хотелось уже поскорее вернуться домой и лечь на кровать, уставиться в листочек с автографом и мечтать, мечтать, мечтать, пока не станет совсем тошно. Гарри в очередной раз подскочил от неожиданности, когда чей-то телефон громко завибрировал, отрывая его от собственных неутешающих мыслей. Чей-то телефон на его парте. Его телефон. Стайлс схватил трубку, пожалуй, слишком резко и, разблокировав гаджет, уставился на экран.
1:10 p.m. from THE LOUIS
«Кто это?»
Ладно, если быть честным, Гарри надеялся на что-то большее, чем такой отталкивающий вопрос, но, в конце концов, это было бы очень наивно – думать, что знаменитый актер только и делал все эти два дня, что ждал весточки от молодого фаната. Гарри был наивен.
1:14 p.m. to THE LOUIS
«Это тот кудрявый парень с красной дорожки. Ты дал мне свой номер»
1:16 p.m. from THE LOUIS
«А, котенок, не ожидал, что ты действительно напишешь :)»
1:17 p.m. to THE LOUIS
«Я тоже»
1:17 p.m. from THE LOUIS
«:)»
Значило ли это сообщение конец разговора? Может, Луи потерял интерес в общении с ним? Или ему надо идти? Черт, Гарри вовсе не был знатоком в переписках со знаменитыми людьми, и этот пресловутый смайлик, который красовался у него на дисплее, вовсе не помогал ему справиться с волнением. То, что Луи так быстро вспомнил его и сразу отвечал на все сообщения, было приятным. То, что он снова назвал его котенком, заставило Гарри смущенно улыбнуться и опустить взгляд. Луи не мог его видеть, и кудрявый был отлично осведомлен об этом, но парень просто не мог сопротивляться своим внутренним привычкам. В общем и целом, Стайлс действительно не знал, что делать. Ему хотелось, очень хотелось написать Луи еще что-нибудь, и можно было сказать, что он «вошел во вкус», и этот обмен сообщениями действительно пришелся ему по душе, но он вовсе не хотел показаться надоедливым или пугающим. Но Томлинсон решил это за него.
1:29 p.m. from THE LOUIS
«Кстати, я не ответил: я замечательно. Ты как?»
Гарри был до глубины души удивлен тем, что Луи помнил вопрос Гарри из самого первого сообщения, а еще больше – тем, что он действительно ответил на него и даже спросил в ответ. Он задал этот вопрос чисто из вежливости и для начала какой-никакой беседы, но, в конце концов, Стайлс был рад, что актер возобновил их милый разговор.
1:31 p.m. to THE LOUIS
«Вполне неплохо. Не считая того, что я совершенно разучился свистеть»
Гарри подумал, что было бы неплохо вставить что-то личное, но, черт, это было так глупо. Почему он понял это только после того, как отправил сообщение? Глупый, глупый, глупый.
1:33 p.m. from THE LOUIS
«Хах, тебе стоит подучиться»
1:34 p.m. to THE LOUIS
«Я уже бросил эту затею»
1:37 p.m. from THE LOUIS
«Ну и правильно. Из того, что я видел, твои губы созданы вовсе не для этого ;)»
Кудрявый остановился на полпути, врезаясь в какого-то ученика помладше, и чуть не поперхнулся, снова и снова читая новое сообщение. Нет, Луи вовсе не имел в виду ничего такого, о чем сразу подумал Гарри. Он просто не мог только что прислать Гарри такую пошлую строчку. Глаза Гарри все еще были немного шире, чем обычно, и он медленно продолжил свой путь по коридору, обдумывая свой ответ. Что вообще можно ответить на подобное, чертов Томлинсон?! Стайлс понимал, что не отвечать будет вообще глупо, и ему срочно нужно было придумать нейтральную фразу, чтобы не выглядеть идиотом перед своим идеалом, который прислал ему пошлый намек.
1:40 p.m. to THE LOUIS
«А ты чем занят?»
Перевести стрелки было гениальным ходом, и Стайлс мысленно похвалил сам себя, все еще пытаясь отойти от румянца, который появился на щеках после сообщения Луи. Однако мысль о том, что актер осмотрел Гарри настолько пристально, что обратил внимание на его губы, да еще и отпустил пошлую шутку, льстила парню, и от обдумывания того, как именно кудрявый мог бы угодить Луи своими губами, неумолимо тянуло в паху. Пора заканчивать.
1:44 p.m. from THE LOUIS
«На съемочной площадке можно либо стоять перед камерой, либо ждать своей очереди постоять перед камерой. Я жду»
1:46 p.m. to THE LOUIS
«Вау, атмосфера там, наверняка, непередаваемая»
1:47 p.m. from THE LOUIS
«Ага. Можешь убедиться сам, если хочешь»
Если бы Гарри не был в школе, он бы, скорее всего, подпрыгнул на месте и захлопал бы в ладоши, визжа, как маленькая девочка, потому что его любимый актер только что пригласил его на съемочную площадку, и Стайлсу так хотелось выплеснуть весь свой восторг, что он сжал свободную от телефона руку в кулак и тихо что-то промычал, улыбаясь так широко, как только позволяли его щеки. Он хочет убедиться сам, черт побери. Он хочет попасть туда и увидеть режиссера, аппаратуру, суматоху, массовку, гримеров. Он хочет попасть туда и увидеть Луи.
Часть 3
Когда Гарри подошел к зданию, в котором проходили съемки, он ожидал чего угодно, но не обычной пошарпанной длинной постройки, неуютно вклинивающейся в ухоженный пейзаж. Окон не было, а дверь была больше похожа на въезд в гараж. На секунду стало даже немного страшно, но, увидев у этой самой двери несколько человек, одетых в темные куртки и держащих в руках скрепленные листы бумаги, Стайлс понял, что пришел туда, куда надо. Вздохнув и поправив кудри, он зашагал к входу. Нельзя было сказать, что кудрявый совершенно не боялся того, что ему предстояло испытать, но подрагивающие колени и сбившееся дыхание не шли ни в какое сравнение с той уверенностью, которая была у него в голове, и поэтому, пожалуй, Гарри выглядел вполне спокойно. Настолько, насколько спокойно вообще можно выглядеть в подобных ситуациях. Больше года Гарри жил мечтой увидеть Луи за работой, побывать в святилище кинематографа – на съемочной площадке, а сейчас он был в паре десятков шагов от этого, и голова кружилась от опасений, что он обязательно сделает что-нибудь не так. Ему нужно было справиться со своими эмоциями, спрятать поглубже свое обожание и не упасть в грязь лицом. Ему жизненно было необходимо произвести хоть какое-то впечатление на парня, чьи глаза порой не давали заснуть. Просто нужно было, и все.
Войти в здание не оказалось большой проблемой, как Гарри предполагал, и все, что ему понадобилось сделать, - это кивнуть на невнятно брошенное «Ты к Томлинсону?», и он уже был внутри павильона. Пожалуй, он все-таки был немного напуган, оказавшись в этой суматохе, где у каждого была своя цель, он так и стоял посреди прохода, стараясь не стать кому-нибудь помехой. Убедившись, что он предоставлен сам себе, он продвинулся чуть глубже в помещение, рассматривая горы реквизита и занятых людей, аппаратуру и листы со всевозможными списками. Было интересно до кончиков пальцев, если учесть, что про фильм, который здесь снимали, было известно не так много, и Стайлс чувствовал, возможно, немного больше гордости, чем следовало, потому что был одним из первых, кто узнает больше. Пройдя импровизированный коридор, он наткнулся на яркое светлое пятно во всем этом мраке, и это, видимо, было, главной единицей здесь, в, казалось бы, бесконечном пространстве, - та самая площадка. Складывалось ощущение, что каждый миллиметр воздуха здесь существовал и был обращен к центру, куда светили все софиты, смотрели все люди, куда сходилось все тепло этого помещения, где стояли декорации ион. Луи был невероятно красив в тот момент, когда Гарри только заметил его, хотя в последнее время Стайлс стал задумываться, что Луи был просто невероятно красив таким, каким он был, каждую секунду его жизни, и это было аксиомой, неоспоримым фактом, философией жизни Гарри. Возможно, все в павильоне вовсе не было сосредоточено на съемочной площадке – все было сосредоточено на Луи, от светлой кожи которого отражался яркий свет софитов. Луи был таким маленьким и беззащитным, словно прозрачным там, посреди множества людей, которые хотели от него чего-то, и Стайлсу неожиданно просто захотелось защитить его ото всех, не учитывая того, что Томлинсон был на три года старше и уж точно более уверенным в общении с другими людьми и вообще в существовании. Он был хрупким и легким, но он крепко стоял на ногах, и была эта призрачная уверенность, что он сможет удержать весь мир на этих тонких, но широких плечах. Луи был противоречив и непонятен, и Гарри не мог оторвать глаз от того, как тот осматривался на площадке, словно что-то искал, и в его движениях было столько неподдельной грации, но в то же время какое-то бесконечное количество искренней печали, что Гарри не мог точно понять, где кончается персонаж Томлинсона и начинается он сам. Луи был силен и крепок, и его глаза, светившиеся серой сталью, заставляли верить ему, подчиняться ему, падать перед ним на колени и посвящать ему свою жизнь. И Стайлс наблюдал за тем, как вся площадка словно задержала дыхание, ожидая следующего шага Луи, и, если бы здесь не проходили съемки, Гарри бы действительно подумал, что ни один из них не знает, что именно может сделать Томлинсон в ту или иную секунду – так жадно ловили они все его движения, его дыхание, направление его взгляда, будто все они и каждый по отдельности дышали им так же, как это делал Гарри. И когда Луи опустил голову и через пару секунд поднял ее, осматриваясь, в нем снова была та теплота и яркость, присущая только ему, и словно за это мгновение он стал мягче и спокойнее, словно и не было той жесткости в его взгляде, той острой точности в его движениях, но совершенно точно оставалась та тихая величавость, та торжественность и стойкость, присутствующая даже в каждом взмахе его ресниц и заставляющая чувствовать себя таким незаметным под его совершенно не гордым взглядом. И когда по павильону разнеслось низкое «Стоп! Снято», Луи Томлинсон стал обычным человеком, обычным парнем, в котором неземным образом сочеталась невероятная красота и такое нечеловеческое величие, что слепило глаза и не давало отвести взгляд. Луи Томлинсон был поистине невозможным человеком, и его настоящая внушительность так отчетливо чувствовалась здесь, на съемочной площадке, будто это было его естественной стихией, будто это было его предназначением – стоять перед камерой и дарить людям искусство. Наверное, так и было, и Гарри лишний раз убеждался, что, если каждому веку суждено познать как минимум десяток великих людей, то Луи Томлинсон точно входил туда. Он был великим человеком века, и он был великим человеком Гарри. Он был не просто кумиром – в нем словно таилась какая-то непознанная тайна всего окружающего, словно Луи знал чуть больше, чем знают остальные, и это, в то же время, казалось его единственной и такой тяжелой ношей. И, поймав взгляд актера, Гарри просто лишний раз удивился, как может в одном человеке уживаться столько разных эмоций: с одной стороны, он был счастлив находиться в этой атмосфере, и направленные на него камеры явно подпитывали его энергией, но, с другой стороны, в нем была такая усталость, моральная, прежде всего, но в то же время и физическая, что, казалось, он упадет прямо здесь и сейчас.
- Пришел все-таки, - крикнул ему Луи, улыбаясь во все 32, и, кивнув режиссеру, покинул площадку, подходя к Гарри. Стайлс все еще не был уверен, может ли он дышать, поэтому лишь улыбнулся и попытался унять бешеное сердцебиение, оглядывая Луи снова и снова.
- Как же я мог не прийти, - пробормотал парень скорее для себя, чем для собеседника, и покорно повернулся и пошел за ним, когда тот, с этой своей вечной неиссякаемой энергией, пронесся мимо кудрявого на улицу. Солнце светило особенно ярко, и это уютное тепло лишний раз напоминало Гарри о скором окончании его учебы и сдаче экзаменов, к которой следовало бы готовиться вместо того, чтобы прогуливаться здесь с мечтой своей жизни.
- Вот так вот, мог и не прийти. Разве тебе не нужно быть в школе сейчас, котенок? – в его голосе было столько неподдельного интереса и даже капля осуждения, и все это в сумме с этим непонятно откуда взявшимся прозвищем заставляло Гарри мысленно прощаться со здравым смыслом и просто отдавать свой разум в лапы этого искусителя, который так магически действовал на него, заставляя забывать обо всем на свете.
- Ничего, переживу, - кудрявый постарался улыбнуться, но вышло, пожалуй, немного вымученно, потому что он все еще боролся с восторгом от встречи с Луи, и это немного мешало ему сконцентрироваться на их беседе и поспевать за мельтешащим актером.
- Ты выглядишь слегка потерянным, - вкрадчиво проговорил Луи, садясь за столик небольшой кофейни, до которой они дошли, лишь зайдя за угол этого пугающего здания, где и проходили съемки.
- А ты выглядишь уставшим, - в ответ заметил Стайлс, придвигая стул и шумно выдыхая. Луи был здесь, прямо перед ним, такой простой и обычный, и от такой близости сводило зубы, но Гарри старался оставаться спокойным, подавляя в себе жуткое желание просто наброситься на актера с криками обожания и преданности. – И под «уставшим» я имею в виду «изнеможенным», Луи, - Гарри на секунду замолчал и, сразу спохватившись, затараторил: - Ничего, если я буду называть тебя так? Это не проблема?
- Не проблема, - Луи улыбнулся слишком мягко, слишком добро и так тепло, что Стайлс в первый раз действительно понял, что значит в полной мере быть зависимым от человека. – И да, пожалуй, чашка кофе мне бы не помешала.
Он подозвал официанта движением руки и быстро заказал две кружки латте, и даже в этом его движении рукой, в этой паре слов было столько грации, и каждая его малейшая эмоция, то, как он облизывает губы, как щурится, как вглядывается в пустоту за спиной Стайлса - ничто не ускользало от внимательного взгляда Гарри.
- Мы снимаем психологическую драму, и это действительно выматывает, ты прав, - продолжил он, когда официант отошел от их столика, и в его голосе была какая-то невероятно глубокая грусть, что Гарри просто хотелось стиснуть его в объятиях прямо сейчас и никогда не отпускать. Его внешний облик совершенно не вязался с его внутренним состоянием, и Гарри чувствовал это, он словно впитывал все эмоции актера и пытался составить портрет настоящего Луи Томлинсона, и то, что он видел, слишком сильно отличалось от того, что видели все остальные. Когда им принесли заказ, актер сразу отпил немного напитка, грея руки о высокую чашку, и поднял глаза на парня. Ему нужно было что-то ответить или спросить, нужно было поддержать беседу, но Луи был таким уютным сейчас, выглядывающий из-за огромной чашки в своих руках, что Гарри просто пытался каким-нибудь образом отпечатать это в своей памяти, чтобы никогда не отпускать это воспоминание.
- Как тебя хоть зовут, котенок? – голос Луи, такой мелодичный и тихий, влился в эту картину так же идеально, как в ней смотрелись светящиеся глаза Томлинсона, и кудрявый улыбнулся уголками губ этой идеальной атмосфере вокруг себя, которую создавал актер и все его мелочи.
- Гарри. Меня зовут Гарри Стайлс.
- Очень приятно, Гарри Стайлс, - Луи улыбнулся хитро и с таким детским озорством, которое не должно было быть свойственно человеку его возраста, но это было в нем, и это было еще одним нюансом, который был в нем идеален. Он протянул Гарри руку, и это было так странно – здороваться после того, как они провели уже достаточное количество времени вместе, но это был Луи, и Стайлсу просто нравилось все, что делает этот парень, поэтому он протянул руку в ответ и сжал мягкую ладонь, которая была такой маленькой по сравнению с огромными руками Гарри, и в первый раз за всю его жизнь ему стало стыдно за такие длинные конечности, потому что Луи был маленьким и каким-то карманным, а он, Стайлс, был громадным и нескладным, и это было слишком заметно и бросалось в глаза. Гарри подумал, что трех секунд вполне хватило, чтобы утверждать, что они поздоровались, но актер не отпускал руку, а кудрявый просто был не в том состоянии, чтобы добровольно отказываться от этого контакта с теплой ладонью, и они так и сидели, держась за руки и смотря друг другу в глаза, существуя в своем отдельном мире, не замечая людей вокруг и горячего кофе на столе перед ними. Наверное, румянец на щеках Стайлса стал слишком ярким в какой-то момент, и Луи, усмехнувшись, все-таки разрушил их затянувшееся рукопожатие, и Гарри было просто необходимо сразу схватиться за кружку с латте, чтобы восстановить внезапно исчезнувшее тепло. Быть рядом с Томлинсоном было… непонятным и противоречивым занятием,таким же, как и он сам, и это сводило с ума, как и его глаза, его запах, его движения и манера говорить. В нем было все, чтобы стать стандартным сердцеедом, но он, казалось, делал все, чтобы быть полной противоположностью – он был самым нестандартным человеком во всей вселенной по меркам Гарри, и это притягивало с какой-то неимоверной силой, что парень даже не пытался сопротивляться.
- Чем ты занимаешься, Гарри Стайлс? – Луи спросил так, словно они были знакомы тысячу лет, - откинувшись на спинку твердого стула и взяв в руки чашку, он периодически поглядывал на Гарри из-под опущенных ресниц, осматривая как-то по-особенному, в его, Луи, стиле: смотря в глаза, опускаясь на губы, прокладывая дорожку по торсу до той точки, где его тело скрывалось за столом, и снова поднимаясь к глазам, проделывая весь этот путь туда-обратно за мгновение и абсолютно сводя Гарри с ума. – Помимо того, что прогуливаешь уроки.
Стайлс лишь усмехнулся на это и мысленно пробежался по всему своему жизненному пути. Чем он занимался? Он смотрел фильмы с участием Луи. Он читал статьи про Луи. Он развешивал плакаты с Луи. Он говорил о Луи. Он, вообще-то, много чем в своей жизни занимался, помимо того, что прогуливал уроки, чем он, кстати говоря, вовсе не занимался повседневно – это было единичным случаем по уважительной причине. Но была еще одна вещь, которой он любил заниматься, и ему было даже не стыдно сказать об этом Томлинсону.
- Я пою, - произнес он, и вдруг это уже не звучало так хорошо, как он себе представлял, и парень слегка стушевался, запинаясь. – Немного.
- Поешь? – казалось, удивлению Луи нет предела, и его брови потерялись под длинной челкой, и кудрявый смог лишь опустить взгляд в свою кружку, в которой уже успел остыть напиток, и наругать себя за подобные заявления, потому что, господи, Томлинсон так внимательно сейчас осматривал его, что под подобным взглядом можно было расплавиться, и Гарри попытался собрать остатки своей выдержки, чтобы этого не сделать. – Значит, твои губки способны на большее, чем я думал.
Словно гром среди ясного неба, эта фраза прозвучала так громко в тихой и спокойной атмосфере уютного кафе, что Гарри резко поднял на актера расширенные от удивления и смущения глаза и неосознанно облизал эти самые губы, вглядываясь в глаза собеседника и пытаясь разобрать, что именно он пытается сказать этими намеками, но увидел на лице лишь самодовольную ухмылку и ни капли стыда, и в который раз удивился, как Томлинсону удается снова и снова сводить его, Гарри, с ума и заставлять сжимать зубы, лишь бы не умереть прямо здесь и сейчас от желания, стыда, удивления или какой-нибудь еще зашкаливающей эмоции. Луи выглядел таким наивным и спокойным, даже с пошлым намеком, слетающим с его губ.
- Что не так с моими губами? – Гарри решил, что пойти в наступление было бы хорошим и неожиданным ходом, поэтому положил локти на стол и склонился над ним, придвигая свое лицо к Луи и облизывая губы еще раз, наслаждаясь, как Томлинсон смотрит на него.
- Они великолепны, - ответил актер с придыханием и повторил действие Гарри, и круглый стол был не слишком широким, поэтому их лица оказались в опасной близости друг к другу, что натолкнуло Стайлса на мысль, что его наступление обернулось против него самого. Опять. И что наглость в Луи не была отталкивающей, как в других личностях, - даже наоборот, она притягивала, заинтересовывала, заставляла хотеть большего, и Гарри хотел, отчаянно, но безрезультатно пытаясь отрегулировать свое сбившееся дыхание. Луи Томлинсон противоречил всему, что когда-либо было важно для Гарри, даже самому себе, и это сбивало с толку и заставляло сознание перевернуться, но Стайлс никогда не был любителем простых вещей, и это было единственной чертой в Луи, которая отлично сочеталась с представлением Гарри о мире – он был непростым.
- Вообще-то, котенок, мне уже пора, но ты можешь побыть в павильоне столько, сколько тебе захочется, - он протараторил эту фразу на лету и вскочил со стула, нарушая ту идиллию, что установилась между ними, пока в чашках не закончился латте. Актер кинул на стол пару смятых бумажек и поднял взгляд на Гарри, который все еще не отошел от наглости Луи и этой игры, которую он сам и затеял, и во взгляде Томлинсона было, вероятно, слишком много ожидания, чтобы Гарри мог выдержать, и, лишь бы не сорваться и не поцеловать его прямо сейчас, он заговорил:
- Почему ты называешь меня котенком? – наблюдать за тем, как Луи Томлинсон задумывается, автоматически стало любимым занятием Гарри, стоило только актеру закусить губу и поднять брови от неожиданности, отводя глаза и отчаянно пытаясь быстро найти ответ.
- Ты.. уютный, - лишь бросил он, и кудрявому хотелось закричать, что это он, Луи, уютный, что это он похож на кота, когда щурится и наклоняет голову, но, когда парень очнулся, его собеседник уже выходил из кафе и вдыхал свежий весенний воздух в легкие, и Стайлсу осталось только сорваться с места и предпринять попытку догнать Луи, в то же время вбивая себе в голову мысль о том, что ему нужно сделать что угодно, лишь бы не позволить Томлинсону подобраться слишком близко, потому что влюбляться в Луи Томлинсона было нельзя. Гарри знал это, его разум знал это, его сердце знало это, но ни один из них не хотел подчиняться.
Часть 4
Это не глава, а хрень какая-то, простите :с
После того, как Гарри виделся с Луи в павильоне, оставшись там, кстати, до самого вечера, но так и не дождавшись конца съемок, он не получал никаких приглашений или предложений встретиться. Они переписывались целыми днями, и, хоть инициатором их бесед почти всегда был Гарри, он просто знал и чувствовал, что Луи тоже нравится их переписка. Но, как Стайлс только не пытался, тонко или не очень, намекнуть Томлинсону на встречу, он совершенно никак не реагировал, переводя тему или вообще не отвечая на очередное сообщение. Гарри был обижен. Конечно, Гарри был обижен, хотя, пожалуй, не следовало бы – Луи был актером и, вероятно, занятым человеком, и ему определенно не было дела до молодого фаната, но Гарри все равно чувствовал тянущее чувство в груди, которое он называл обидой, хотя это самое чувство скорее походило на тоску по этому невероятному человеку. Как он не боролся со своим неугомонным сердцем, то все равно отбивало бешеный ритм, стоило парню только задуматься об актере или о чем-нибудь, с этим актером связанном. Гарри ждал пару недель, а потом Луи просто перестал отвечать. Вероятно, Стайлсу не стоило так уж волноваться, потому что, во-первых, Луи был взрослым человеком и мог сам решать, что и как ему делать, а во-вторых, в его жизни уж точно были люди, которые позаботились бы о нем, и Гарри в список этих людей явно не входил. Ему хотелось, естественно, хотелось знать, куда пропал актер, и что является причиной такого затишья, и поэтому, не желая даже рассматривать возможность того, что Луи просто потерял интерес, что было, пожалуй, слишком самоуверенно, Гарри обратился к источникам.
Он знал пару-тройку людей, чьей жизненной целью было следить за актером и выкладывать информацию о его передвижениях в интернет, и кудрявый в первую очередь обратился к ним, надеясь просто успокоить свои нервы знанием местоположения Томлинсона. Какого же было удивление парня, когда он не увидел… ничего в новостях этих людей. То есть, он рассчитывал хотя бы на несколько сообщений, но там не было ничего, что датировалось бы датой позже, чем полторы недели назад. Гарри старался не думать ни о чем плохом, делая из увиденного вывод, что последнее место, куда прибыл Томлинсон и где, видимо, остался – его загородный дом, в котором раньше актер не проводил слишком уж много времени. Парень выдохнул со спокойной душой и перевел все свое внимание на школу, друзей, личную жизнь, но, как сумасшедший, хватая телефон и видя там новое сообщение, он жаждал увидеть заветное имя. Гарри не хотел влюбляться в Луи Томлинсона, но то, что происходило, происходило само по себе, и парень не мог поделать абсолютно ничего.
Парень не понимал, о чем именно он думал, когда ехал в этот самый дом, и на что он вообще рассчитывал, но в одно утро он просто сел в машину матери и выехал из гаража, включая какую-то веселую песню и не думая ни о чем, лишь бы не передумать в последний момент. Единственное, что стояло у него перед глазами, помимо бесконечной дороги, - тот человек, что играл перед камерой некоторое время назад и притягивал к себе взгляд Гарри, те стальные глаза, то хрупкое тело. Почему-то, и Стайлс сам не понимал, почему, ему хотелось думать, что такой Луи был только перед камерами, что его глаза никогда не становились стеклянными в обычной жизни, и он всегда был таким же мягким и уютным, каким он был в маленьком кафе на углу улицы, когда пил горячий кофе из громадной кружки и практически мурлыкал от удовольствия. Ему просто хотелось думать, что Луи чаще был котенком, которым он представал перед Стайлсом, а не тем безжизненным бездушным существом, которого он играл.
Гарри оказался перед огромными воротами слишком быстро, слишком быстро припарковал машину и слишком неожиданно уже стоял у входа, не решаясь нажать на кнопку. Он не думал, что его пустят, а точнее, он думал, что его не пустят, но попытаться стоило, и если его примут, как сумасшедшего фаната – пусть: тогда он хотя бы точно будет знать, что он сделал все, что мог, и это прошло впустую. Вообще-то, не было ни одного подтверждения, что Луи действительно был в этом доме или даже в этом городе, и что сейчас он не отдыхал на каком-нибудь безлюдном побережье, но Гарри позвонил и стал ждать, как преданный пес, потому что им он, собственно, и был – постоянно мечтавший о Луи, перебиравший его достоинства в мыслях и грезивший о том, чтобы снова лишь оказаться рядом с актером. Тяжелая дверь, являвшаяся частью огромных ворот, открылась практически сразу, - хотя у парня закралось сомнение, что он слишком волновался, чтобы действительно заметить течение времени, - и оттуда выглянул лысый высокий мужчина в темных очках, весь вид которого говорил о том, что он очень много о себе думает, в реальности же, вероятно, не так много знача. Но самое главное, что дала Гарри открытая дверь, - это замечательный вид на двор у дома, где, развалившись под весенним солнцем на шезлонге, попивал какой-то напиток Луи Томлинсон. Он просто лежал там, словно погруженный в себя, приросший к светлой ткани, и впитывал все вокруг, такой грустный и отрешенный, что Стайлс просто стоял и смотрел на него, не в силах отвести взгляд и заставить себя не принимать это так близко к сердцу. Он все еще пытался справиться с дрожью от того, что просто видит этого человека, но потерянный взгляд Луи и его усталая поза вовсе не помогали, лишь подливая масла в огонь и заставляя Гарри заботиться о нем так сильно, как он только мог. Его поток нескончаемых чувств был прерван грозным голосом, который, как оказалось, все это время пытался выпытать у Гарри, что он хочет, а потом и вовсе прогнать с частной территории. И Гарри решил защититься, предпринимая жалкие попытки объяснить телохранителю свое положение:
- Мы знакомы, я…
- Пошел отсюда, фанатье, - Гарри пытался сказать что-то еще, но никто не собирался его слушать, и парень снова и снова удивлялся, насколько некоторые люди.. ужасны, и как обидно ему сейчас видеть Луи, но не иметь возможности обмолвиться с ним и словом, когда он услышал мелодичный выкрик с территории:
- Пусти его.
Гарри не знал, что именно выбило из него весь воздух – звук голоса актера, его разрешение войти или красота природы вокруг, но, когда парень сделал первый шаг во владения Томлинсона, он все еще не мог нормально дышать, и его глаза отчаянно бегали от Луи к громадному дому и снова к Луи. Актер окидывал его изучающим взглядом и ухмылялся, и вроде бы все было нормально, так же, как всегда, но Стайлс видел столько печали в его опущенных плечах, в его взгляде и даже в его голосе, что это было физически больно – ощущать эту грусть, витающую вокруг.
- Что ты делаешь тут, котенок? – Томлинсон говорил с насмешкой и тем же детским озорством, что Гарри слышал раньше, но в этот раз у него не светились глаза, и было больше похоже, что Луи говорит с ребенком, а не является им. Стайлсу хотелось сделать что-нибудь, чтобы Томлинсон улыбнулся, как раньше, но вместо этого он лишь подошел ближе и стал рассматривать парня более пристально, замечая алкоголь в стакане и легкий запах туалетной воды актера. Он хотел ответить, но не знал точно, какую из причин его пребывания здесь назвать – их было много, но все они сводились к этому глупому ничем не обоснованному обожанию, и Стайлсу не хотелось показаться дураком в глазах актера. Но не успел он и рта открыть, как был прерван громким выкриком из-за его спины, сразу оборачиваясь и рассматривая молодого парня, идущего к воротам:
- Позвони мне, Луи, я оставил номер в спальне, - Гарри не нужно было быть гением, чтобы понять, что именно делал здесь этот парень, который был действительно красив – светлые волосы, аккуратные черты лица и куча татуировок на накаченных руках. Его тело облегала светлая, почти прозрачная футболка, а в темных глазах было столько похоти, что от него будто веяло сексом настолько сильно, что Гарри мог почувствовать запах страсти вокруг. Луи проводил парня взглядом и, когда тот скрылся за воротами, лишь неясно кивнул, улыбаясь своим мыслям и откидываясь на спинку шезлонга.
- Ты этим здесь занимаешься? – тихо спросил Гарри, и, возможно, в его голосе было больше ревности и обиды, чем он мог себе позволить, но, казалось, Томлинсон не заметил, лишь отпил из стакана и, шумно сглотнув, ответил:
- Я могу спать, с кем захочу и сколько захочу, - он улыбнулся еще шире, но это была не та счастливая улыбка, это скорее была какая-то маниакальная ухмылка, словно он хотел большего, хотел повторить все то, что вытворял с тем блондином, и Гарри не узнавал того человека, с которым пил кофе. – Это, знаешь ли, один из громадных плюсов моей привлекательности.
- Ты такой скромный, - прошептал Стайлс и нахмурился, пытаясь понять, с кем он разговаривает и куда этот человек дел его Луи. Тот Луи Томлинсон, которого видел сейчас Гарри, был больше похож на того, что стоял перед камерами в темном павильоне. На того, что был холоден и жесток. Но он все еще был тем Луи, которого обожал Стайлс, и это пугало, потому что Гарри вовсе не нравился этот человек перед ним, но он все так же готов был свернуть горы ради него. Этот человек был потерян и одинок, и Гарри хотелось заполнить эту пустоту вокруг него, ему хотелось укрыть Луи от всех напастей, что преследуют его повсюду, но он просто стоял и смотрел на него и не мог точно понять, что расстраивает его больше во всей этой ситуации.
- А ты такой разочарованный, - усмехнулся в очередной раз актер, и в его голосе было столько желчи, неприкрытого раздражения, и Стайлс злился на него, злился на себя, что вообще приехал сюда, злился на все вокруг, и ему хотелось разбудить Луи от его странного состояния, потому что это был не тот Луи, и Гарри никогда за всю свою жизнь, за все время фанатизма не видел своего кумира таким.. разбитым. Возможно, Гарри драматизировал, и профессия его мамы, которая была семейным психологом, немного влияла на его мировосприятие, но он видел человека, и он хотел ему помочь. В этом не было ничего плохого или запрещенного.
- А у тебя сердце разбито, - прошептал он в ответ, и, если быть честным, он совсем не хотел говорить этого и надеялся, что Луи не услышит его, потому что люди не любят, когда им указывают на их внутреннее состояние, но он сказал, а Луи вздрогнул и резко повернулся к нему, и Гарри понял, что действительно сказал это зря.
- Ты ничего не знаешь обо мне и моем сердце, котенок, - он говорил так спокойно, и в его голосе звенела сталь, такая отталкивающая и холодная, и это милое прозвище вовсе не было таким же теплым, как раньше, что Гарри был очень не уверен, стоит ли ему оставаться здесь, но Луи в то же время был требователен, и он определенно хотел доказать что-то Стайлсу. Он смотрел прямо в зеленые глаза, и Гарри было страшно, потому что глаза актера были стеклянными, и это было действительно пугающе – смотреть в них так близко и не видеть там абсолютно ничего.
- Я знаю кое-что о людях, и я могу утверждать…
- Не смеши меня, Гарри! Что ты вообще можешь знать о чувствах? – он смеялся, и Гарри чувствовал себя маленьким ребенком рядом с всезнающим взрослым, и, хоть разница в возрасте была невелика, а Стайлс возвышался над сидящим актером, он хотел сжаться под этим взглядом и просто убежать, потому что Луи был ужасен, и Стайлсу не хотелось знать эту сторону кумира, которая разбивала его собственное сердце, это он мог утверждать точно.
- А ты? Знаешь ли, беспорядочный секс вовсе не прибавляет тебе мудрости, - парню просто хотелось сказать что-нибудь, что вернуло бы Луи обратно, сделать побольнее, лишь бы снова услышать ту теплоту в голосе, но, пожалуй, он выбрал слегка неверный путь, перейдя в наступление, и Луи встал с шезлонга, все еще не сводя с Гарри леденящего взгляда и подходя чуть ближе.
- Не будь таким наивным, Гарри. У меня достаточно денег, чтобы сходить к квалифицированному психологу, если мне это нужно, - он закусил нижнюю губу и осмотрел парня с ног до головы таким ужасающим взглядом, что Стайлс почувствовал себя под прицелом, и крышесносный запах Луи вовсе не способствовал спокойствию, которое было сейчас так нужно.
- Перестань осматривать меня, словно я добыча, Луи, - Гарри не был уверен, было ли у него право говорить что-то подобное и указывать актеру, но ему было так плохо от происходящего, что просто хотелось, чтобы все это закончилось.
- Почему же? – Луи хищно улыбнулся и подошел еще ближе, сокращая расстояние до минимума, щурясь и наклоняя голову именно так, как больше всего нравилось Гарри. – Ты думаешь, я просто так выделил тебя среди всех тех фанатов? Не представляешь, как я был бы рад поставить тебя на эти идеальные колени в моей спальне, взять тебя за эти идеальные волосы и использовать, наконец, твои идеальные губы по назначению.
Гарри трясся и пытался вдохнуть, но это не особенно получалось, и ему было действительно страшно под этим взглядом. Голос Луи был холодным и неприятным в эту секунду, и кудрявый очень хотел отмотать время назад и не ехать сюда вовсе, чтобы не узнать эту сторону Томлинсона, а главное, чтобы не узнать эту сторону себя, потому что, наряду со страхом, ему нравилось то, что говорил Луи, как он смотрел на Гарри, и как от него пахло похотью в этот момент. Стайлс никогда не думал, что в актере есть столько жестокости и жажды, но большим открытием было то, что все это было в нем, и где-то глубоко внутри ему очень хотелось, чтобы Луи выполнил все, о чем говорил. Но Гарри сразу отмахнулся от этих мыслей и попытался сосредоточиться, потому что ситуация принимала странные обороты.
- Не все в этом мире сводится к сексу, Луи, - он старался говорить уверенно, но голос дрожал, и он пытался собрать всю свою выдержку, чтобы противостоять близости актера.
- Ты ошибаешься, - Томлинсон снова смеялся над ним, и Гарри никогда не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас, и все, чего ему хотелось, - это просто закрыть глаза и оказаться дома, забыть обо всем или начать с начала, но ему просто нужно было выбраться из этого омута.
- Нет, это ты ошибаешься. Ты одинок, и это душит тебя, - это была последняя здравая мысль в голове Гарри, и, если сейчас Луи ответит, он просто не сможет сказать что-то в опровержение, потому что это все отбирало у него слишком много душевных сил, и он чувствовал себя бессильным и попросту измученным. Но Луи не отвечал. Глаза Луи бегали по лицу Гарри, словно он пытался найти, что сказать, но так и не мог, и это радовало Стайлса, но в то же время огорчало, потому что он видел, что попал в точку – это было именно то, что беспокоило Луи: он был одинок, но никто не хотел замечать этого, и кудрявый не мог простить себе того, что на этом прекрасном лице появилось столько боли. Он ждал хоть слова от актера, но тот лишь развернулся и быстро скрылся в доме, даже не оборачиваясь на гостя, и Гарри облегченно выдохнул, поправляя кудри и футболку, все еще тяжело дыша и стараясь успокоиться. Он осмотрелся и решил, что, пожалуй, ему стоит действительно поехать домой и обдумать все что произошло, потому что вряд ли Луи захотел бы видеть его здесь. Вообще-то, Луи вряд ли бы захотел видеть его где угодно после произошедшего или слышать что-то от него, но единственное, что волновало Гарри в ту секунду, - это вопрос: хотел ли он сам видеть Луи, хотел ли он сам слышать о нем что-то. Томлинсон показал ему ужасную и страшную свою сторону, но самым страшным было то, что Гарри хотел.
асть 5
И снова бред, мне совершенно не нравится, простите. И за задержку простите. Просто простите, в общем
Прошло всего пару дней, и Гарри, с самого начала решив просто ждать и ничего не предпринимать, терпеливо отмалчивался и даже не брал в руки телефон, когда думал о Луи, а это происходило с завидным постоянством. В общем-то, Стайлс не чувствовал каких-то крышесносных эмоций, и единственное, что действительно преследовало его все это время, - это чувство необъяснимой вины и страха. Ему жутко хотелось понять, что именно ощущал Луи в тот момент, когда рушил все представления кудрявого о нем, но это не представлялось возможным, и Гарри действительно смог отвлечься, позабыть некоторые детали инцидента и даже вздохнуть глубоко и искренне улыбнуться. Возможно, ему стоило вообще перестать ждать чего-то, возможно, стоило извиниться, возможно, ему вообще было бы полезно найти себе новое увлечение, но актер не выходил из головы, вопросы копились, и казалось, что еще секунда – голова разлетится от напряжения, которое накопилось там за эти часы. Гарри никогда не думал, что два дня могут длиться так долго, пока не испытал течение времени на себе. Конечно, было обидно и жалко, что его неожиданное знакомство с актером вылилось во что-то.. такое, но больше парню было до дрожи интересно узнать подробности жизни Луи, причину его грусти и одиночества, цель его поступков. Ему просто нужно было знать все это, понимать этого человека, потому что Гарри мечтал о том, чтобы помочь ему. Он чувствовал, словно в этом есть его предназначение, словно он должен сделать это, несмотря ни на что. Но Луи все так же молчал, а Гарри все так же ждал, и, возможно, это произошло слишком быстро, но за эти два дня Стайлс просто решил, что ему абсолютно неважно, напишет ему актер или нет. Конечно, это было неправдой, а откровенной и наглой ложью, но Гарри мог умело скрыть ее даже от самого себя, что давало хоть небольшой шанс на то, что, в конце концов, ему и правда станет наплевать. Но вибрирующий телефон оторвал парня от мыслей, и он, лениво потянувшись за трубкой, глянул на дисплей.
7:51 p.m. from THE LOUIS
«Возможно, ты был в чем-то прав. Встретимся?»
Гарри широко улыбнулся и выдохнул. Возможно, для того, чтобы разобраться во всем этом, ему просто нужно было увидеть эти слова. Возможно, ему не стоило так думать, но Луи все еще казался ему самым замечательным и невероятным человеком из ныне живущих. И поэтому кудрявый лишь напечатал короткое «Ok» в ответ и откинулся обратно на кровать, стараясь подавить в себе радость и необъяснимый восторг в ожидании времени и места, которые должен был прислать ему Томлинсон.
***
В общем-то, Гарри не стоило удивляться, что Луи, вернувшийся на съемки, предложит встретиться в том же кафе, где они сидели в первый раз, и Стайлс просто устало вздохнул, запоздало понимая, что, скорее всего, разговор предстоит тяжелый. Он не делал из этого всего какой-то трагедии, он не накручивал себя и не воображал ничего сверхъестественного, но томилось в груди такое непонятное спутанное чувство страха и обеспокоенности, тревоги, волнения - всего самого неприятного и пугающего, но в то же время рядом с не самыми желаемыми эмоциями теплилась надежда, призрачная и действительно глупая, но она была, и парень цеплялся за нее всеми силами. Однако, подойдя к стеклянной двери и увидев актера, сидящего за столиком и отстраненно разглядывающего высокую кружку, Гарри просто остановился и попытался вдохнуть, лишь бы не упасть в обморок, а все отрицательное, что когда-либо было в парне, просто отошло на второй план, выставляя то самое обожание, ту самую зарождающуюся влюбленность на первый. Кудрявый просто видел эти руки, крепко обхватывающие белую керамику, эти глаза, нервно бегающие по поверхности стола, это волосы, торчащие во все стороны в обаятельном беспорядке, эти губы, слегка искусанные и такие манящие, и крышу сносило от того, насколько этот человек отличался от Луи, которого Гарри видел в особняке несколько дней назад. Он был другим – сосредоточенным, внимательным, волнующимся, невероятно красивым и каким-то расслабленным, о чем говорили опущенные, но не так, будто он был печален, плечи, наклоненная голова и до ужаса медленное дыхание, что, возможно, если бы Стайлс не наблюдал за актером так пристально и раньше, он подумал бы, что тот совсем забыл, как дышать. Сейчас в нем не было той грусти или повальной усталости, и уж тем более не было враждебности – в нем был только вот этот неуловимый дух расслабления, который заставлял Гарри расслабляться также, его колени – подгибаться, а вздох – вырываться из груди с полустоном-полухрипом, и парню казалось, что невозможно восхищаться человеком сильнее. Казалось ровно до тех пор, пока Луи не поднял глаза, словно заметив, что на него смотрят, и не сразил Гарри до конца, и кудрявый просто перестал дышать на какое-то время, не обращая внимания на людей, проходящих мимо и ворчащих что-то о том, что он им мешает. Стайлс сглотнул и отвел взгляд, насладившись небольшой дозой этого великолепия, и не позволил себе слишком уж засматриваться, отчаянно напоминая себе, что все еще, вроде как, обижен на Луи. Гарри хотел, чтобы Томлинсон так думал, и актер думал именно так, поэтому парню не хотелось просто забывать о том, что произошло – ему хотелось докопаться до правды, до самых глубин души Луи, куда никому больше нет доступа. Взъерошив волосы, Стайлс вошел, наконец, в помещение и тихо прошел к столику, садясь за него и здороваясь с актером глазами. Во взгляде Луи было что-то отчаянное и такое.. причиняющее боль, практически физически ранившее Гарри, и он не мог понять, почему не заметил этого раньше – возможно, он стоял слишком далеко, но, возможно, эти детали появились после того, как парень подошел ближе. С Луи кудрявый уже не знал, что думать и чего ожидать, и эта неопределенность была одной из тех вещей, которая делала общение с актером похожим на наркотик – ничего хорошего, но оторваться невозможно, затягивает сразу и надолго, и Гарри был втянут в этот круговорот по имени Луи Томлинсон, который снова и снова бросал его от одного края к другому.
- Ты пришел, - в голосе актера была горечь и много, огромное количество интереса, и Гарри пугала, но даже слегка забавляла такая реакция, потому что, видимо, Луи был одним из тех людей, с которыми нужно было крупно поссориться, чтобы стать для них хоть немного любопытным. Стайлс никогда не понимал таких людей, и он не понимал Луи, но вот он сидел здесь, наплевавший на свою гордость и принципы, и смотрел в серо-голубые глаза актера, который завладел его сердцем.
- Пришел, - подтвердил парень и постарался надеть на лицо маску, лишь бы не показать ни одной из рвавшихся наружу эмоций – страха, обожания или грусти. Ничто из этого не привело бы ни к чему хорошему, и Гарри думал, что безразличие – лучшее, что он мог сейчас изобразить, не мучая себя. Луи молчал и не подавал никаких признаков мыслей в его голове, словно он был пуст и чист, и ничто не беспокоило его сильнее, чем чашка кофе на столе перед ним, и кудрявому это вовсе не нравилось, но в то же время он не собирался начинать разговор первым. Порой Гарри благодарил свою судьбу за то, что он был геем – ему казалось, что с девушками строить отношения намного сложнее, и их постоянные просьбы и капризы выматывают, что не остается сил ни для чего большего, но с Луи Томлинсоном было намного сложнее, чем с любой девушкой на свете, и это при том, что Гарри был лично знаком с актером меньше двух недель и видел его вживую в третий раз в жизни.
- В общем-то, я хотел извиниться за свое поведение, - спокойно проговорил Томлинсон, не поднимая сосредоточенного взгляда от чашки, и Гарри в какой раз отметил, что перед ним сидит великий актер: складывалось острое ощущение, что Луи вовсе не волнует то, о чем он говорит, и в этом нет ни капли чего-то важного или серьезного, словно он говорил о повседневных вещах, о которых с тем же успехом можно было не говорить. Но это было важно, в первую очередь, для него, и Стайлс не мог понять, почему он так решил, но он просто верил в то, что в сердце этого человека сейчас бушует гораздо больше эмоций, чем заметно на его лице. Гарри хотел ответить что-нибудь, ему было важно сказать хоть слово, но он не мог придумать ничего достойного, и поэтому просто неотрывно смотрел на актера и молчал, словно в этом молчании он мог передать хоть каплю чувств, съедавших его изнутри в это мгновение, сидящему напротив Луи, лишь бы заставить его открыть ему душу. Но Томлинсон, казалось, лишь сильнее закрывался от него и не собирался говорить что-то еще, тоже погружаясь в вязкую тишину, которая, собственно, вовсе не была тишиной – вокруг разговаривали немногочисленные посетители кафе, был слышен звон чашек и шум оборудования с кухни, но которая, в то же время, была идеальна именно для них – каждый был погружен в свои мысли и следил за эмоциями другого, и в этом бездействии было свое очарование, своя неуловимая тягучесть момента, своя тишина, обволакивающая со всех сторон.
- Я понимаю, - просто ответил Гарри и попытался заглянуть в глаза собеседнику, но тот так и не отрывался от разглядывания керамики, еще сильнее задумавшись, если это было вообще возможно, и казалось, что он обдумывает что-то непременно серьезное, способное изменить его жизнь, что-то уж точно более важное, чем разговор с фанатом, и это, если не обижало Гарри, то, пожалуй, расстраивало и разочаровывало его. Пустота в сердце, появившаяся там с момента, как Стайлс увидел стеклянные глаза актера, разрасталась с каждой секундой, и, как парень не старался, никак не хотела исчезать, все глубже забираясь в уголки души парня, и сейчас, в этот самый момент, Гарри просто нужно было посмотреть Луи в глаза и увидеть там ту самую теплоту, заботу, тот огонек, но ничего не было, даже самих глаз, и душа неумолимо болела.
- Если ты оказался в чем-то прав, то это вовсе не значит, что теперь я открою тебе душу, не будь наивен, - Томлинсон говорил с той же стойкостью в голосе, и, подняв глаза, он лишь сверкнул сталью и уставился на Гарри, ожидая от него чего-то, но Стайлс видел за этим обороняющимся мужчиной маленького напуганного мальчика, и перед глазами стоял вовсе не тот образ, что был в действительности, а тот потерянный, отчаявшийся, запутавшийся, тот, что предстал перед ним за секунду до того, как Луи отвернулся от него в последний раз в особняке, и кудрявый просто не мог не приподнять уголок губ, поражаясь, насколько сильным, должно быть, был этот человек, раз так умело скрывал все самое сокровенное глубоко в себе. За твердой обороной было израненное сердце, и, даже без помощи Томлинсона, Гарри отлично знал это, заглянув однажды в омуты его глаз, где плескался очевидный ужас. Вероятно, именно то мгновение несколько дней назад, когда Стайлс произнес свою последнюю фразу, ставшую такой острой для Луи, актер был, как никогда, открыт для Стайлса, и все его усердно подавляемые тревоги были видны, как на ладони, позволяя кудрявому на момент окунуться в Томлинсона с головой. И что-то подсказывало Гарри, что сейчас Луи больше боялся не того, что скрыто в нем самом, а того, что мог увидеть и усвоить Стайлс, какие выводы мог сделать и, самое главное, какие меры мог предпринять. Гарри подумал, что на сегодня хватит душевных потрясений, и Луи выглядел слишком устало для очередного внепланового сеанса психотерапии, поэтому парень просто кивнул:
- Хорошо, - и улыбнулся чуть шире, пытаясь создать эту иллюзию спокойствия и уюта вокруг них, позволяя Луи влиться в теплую атмосферу, забыть обо всех напастях и просто откинуться на стул, глотнув остывшего напитка из чашки. Вероятно, это было не совсем то, чего Гарри ожидал от этой встречи, но ему было вполне достаточно увидеть ответную кроткую улыбку Томлинсона, чтобы просто откинуть все мысли и глубоко выдохнуть, осознавая, что эти несколько дней были невероятно тяжелыми, и ему точно не помешает немного устойчивости в ближайшее время, а Луи был здесь – прямо напротив – и он был готов дать парню эту устойчивость, слегка хмурясь и время от времени задумываясь о чем-то своем – Гарри отчетливо это замечал, - но потом снова возвращаясь в некое подобие пузыря, в котором они с кудрявым находились, улыбались чему-то своему и просто смотрели друг на друга, общаясь глазами. Если задуматься, этот самый пузырь окружал Луи Томлинсона всю его жизнь, и Стайлс так неожиданно ворвался в комфортную зону, что сам не заметил, как оказался в отдельной оболочке, отделенный от внешнего мира, но такой близкий к актеру. И сейчас, когда они постепенно заводили отвлеченный разговор, Гарри думал, что его будни, пусть и размытые какой-то непонятной дымкой от внезапного появления такого шторма чувств, сейчас были откровенно разочаровывающими, если в них не было улыбающихся глаз, тонких губ и изящных рук, обхватывающих горячую чашку, и парень был неожиданно уверен в том, что, что бы ни происходило, он просто будет снова и снова возвращаться в этот пузырь, ведомый сердцем или разумом, но он обязательно будет раз за разом оказываться под сильнейшим влиянием человека, разрушающего его представления обо всем вокруг. Луи мог молчать, отводить взгляд и игнорировать, Луи мог кричать и угрожать, но Гарри был влюблен, и это чувство текло горячей кровью по всему телу, не давая ничему грязному или мрачному заполнить мысли о Томлинсоне. Луи пытался защитить свое сердце и душу от Гарри, в то время как Гарри отдавал свое сердце и душу Луи без остатка, оставаясь обескровленным и бездыханным, но таким счастливым, восторженным, вознесенным. Снова и снова.
Часть 6
Простите, что так долго. Я знаю, что я ужасна.
Я обещаю, что впредь постараюсь быть более ответственной.
Спасибо, что вы все еще со мной.
Вероятно, Гарри Стайлс был немного наивным и добродушным, он легко верил людям и старался видеть в них все самое хорошее. Скорее всего, это добавляло трудностей в его жизнь, и парню стоило бы пересмотреть свое отношение к окружающим, но Гарри продолжал улыбаться всем и каждому, открывая свое сердце и душу и порой обжигаясь, но упорно продвигаясь дальше. Помимо наивности в нем была еще одна немаловажная черта – он достаточно легко справлялся с препятствиями и потерями, и его сердце, покрытое множеством рубцов за такую короткую жизнь, болело не настолько сильно, чтобы захотеть остановить его ход. Но также было одно свойство характера, которого кудрявому абсолютно точно не хватало – он был ужасно нетерпелив. Являясь человеком жизнерадостным и легким на подъем, он быстро привязывался к людям и ждал от них такого же доверительного отношения, какое проявлял к ним сам, что не всегда действительно срабатывало в его пользу, но он все равно делал это. Может быть, поэтому он так быстро и глубоко окунулся во влюбленность к Луи. Возможно, это чувство прошло бы так же быстро, если бы они прекратили общение, но Гарри был слишком настырным, чтобы так легко отказаться от своей мечты. Наверное, именно поэтому он с такой стойкостью терпел странные выпады Луи и закрывал глаза на его подозрительное поведение, часто и неожиданно появляющуюся грусть и периодическое полное отстранение от мира. Это все было действительно ненормальным, но Стайлс просто списывал все на то, что Луи был человеком искусства, и его профессия в какой-то мере оказывала на него влияние. В конце концов, Гарри просто был рад, что с каждым днем становился все ближе к Томлинсону и, возможно, к раскрытию его тайны. Дом Луи был обставлен скромно, но ярко, как успел узнать кудрявый, а еще у актера был дворецкий и горничная, которые, в свою очередь, были чем-то вроде семьи актера и создавали живую атмосферу в доме. Все в жизни Луи было странным и неясным, и каждый раз, когда Гарри находился с ним рядом, парню казалось, что все вокруг мутное и размытое – вероятно, это было из-за сбивающей с ног влюбленности, но Гарри предпочитал думать, что причиной тому является что-то другое. А вообще, большую часть времени, когда он не был занят разговорами с Луи, разглядыванием Луи или мыслями о Луи, он просто старался не думать ни о чем. Гарри нравилось знать расположение комнат в доме Луи, его любимый цвет, его привычки. Ему просто было хорошо, когда он думал об их с актером отношениях. Это было сложно назвать дружбой, потому что они, совершенно определенно, не были похожи на друзей, но это не было чем-то большим, конечно. Они были товарищами, двумя заблудшими душами, которые шли одной дорогой и делили многие моменты жизни на двоих. Они существовали отдельно друг от друга, словно разделенные непробиваемой стеной, но они были связаны невидимой нитью интереса, они находились в постоянном движении – то приближаясь друг к другу, то снова отталкиваясь, - и на какое-то время жизнь Гарри превратилась в постоянный круговорот всевозможных событий, от которых двоилось в глазах. Единственное, что было точным и определенным в голове Стайлса – эта яркая, огромная, до невозможности выделяющаяся на фоне всех остальных мыслей влюбленность, которую парень отчаянно, но безуспешно пытался спрятать подальше. Луи Томлинсон был выгравирован на сердце Гарри Стайлса, отпечатан со всех сторон, - он был самим сердцем Гарри, которое с каждым разом все сильнее ударяло по ребрам, оставляя парня задыхаться от беспощадного чувства.
***
Без проблем пройдя через ворота и привычно поздоровавшись с садовником, Гарри с улыбкой пересек широкий двор и отворил входную дверь, скидывая кеды и проходя вглубь дома. Вероятно, он бывал дома у актера чаще, чем он появлялся в школе, но это мало волновало парня, потому что каждый раз, когда он, как и сейчас, искал Луи в этом громадном доме, в груди томилось приятное чувство восторга и небольшого волнения, и к моменту, когда он все-таки находил эти серо-голубые глаза, в ладонях что-то несильно покалывало, а улыбка не сходила с лица. Обойдя просторный первый этаж, залитый ярким солнечным светом, парень поднялся на второй, заглядывая на террасу и, наконец, подходя к комнате Луи. Гарри не собирался стучать или просить разрешения войти – он знал, что Томлинсона раздражала подобная официальность, - парень лишь поправил лохматые кудри и приоткрыл дверь, предвкушая возможность снова утонуть в смеси пронизывающего взгляда Луи и его мелодичного голоса. Но за столом никто не сидел, и, как через секунду заметил Гарри, кровать тоже пустовала. Кудрявый нахмурился и вышел обратно в коридор, закрывая за собой дверь и удивляясь тому, что актер все еще был не найден. Стайлс постарался догадаться, где мог находиться Томлинсон, и прислушался к обстановке в доме. Было подозрительно тихо, и замечательная Лора, милая домработница актера, не бегала вокруг Гарри, как обычно, предлагая ему чай или обед. Не было и Дерека, что всегда встречал Стайлса у двери и, казалось, следил за ним, постоянно появляясь так неожиданно, что порой кудрявый пугался. Не было запаха кофе и выпечки, который всегда стоял в доме Томлинсона. Не было ни одного звука, кроме тихого размеренного тиканья часов, которые ненавидел Луи, но очень любила Лора. Гарри недовольно выдохнул и хотел было пойти к выходу, удивляясь, что ни садовник, ни телохранитель на входе не предупредили его об отсутствии актера, когда в давящей тишине коридора раздался еле слышный всхлип. Стайлс навострил слух и прошел на звук, предполагая, что тот раздался именно из кабинета, который был в доме лишь для хранения книг и которым Луи никогда не пользовался. Гарри приоткрыл дверь и заглянул в полутемное помещение, окна которого были закрыты плотными шторами. Небольшая полоска света проникла в комнату из коридора, и до слуха кудрявого донесся тихий резкий вдох, заставивший парня пройти глубже в кабинет и осмотреться. Гарри застыл на одном месте, когда заметил на полу в самом углу Луи, прислонившегося к книжному шкафу и обхватившего руками колени. В его взгляде была злость – такая же, что была в первый день пребывания Гарри на территории этого участка, - но Стайлс также видел страх, отвращение и что-то, похожее на обиду и разочарование. Актер сверлил парня взглядом, а его тело периодически содрогалось от легкой дрожи, от чего самому Гарри вдруг стало страшно, ему хотелось убрать с лица Луи это выражение отчаяния, ему хотелось убежать, лишь бы не видеть подрагивающих плеч, но он стоял, прикованный к полу и этому человеку, от одного вида которого сердце проламывало грудную клетку.
- Что случилось? – хрипло выдохнул Гарри, не в силах оторвать взгляда от Луи, приглядываясь и пытаясь понять, не сотворил ли он чего непоправимого. Томлинсон не отвечал. Смотрел на Стайлса, проникая в его душу, и практически не дышал. Кудрявому казалось, что актер был на грани срыва – было ощущение, что секунда, и он впадет в истерику, заплачет и закричит, и Гарри был так напуган, что это действительно случится, и он не двигался и старался сжаться до размера атома, лишь бы не усугубить состояние Томлинсона. Гарри никогда прежде не видел его таким сломленным, отрешенным, отчаянным. Вероятно, это был один из тех приступов одиночества, в которые периодически впадал Луи, но это ни разу не доходило до подобного масштаба.
- Луи, не молчи, - взмолился Гарри, пытаясь удержать собственные слезы, собиравшиеся в уголках глаз. Он не хотел и не должен был быть слабым сейчас, перед актером, он не мог сломаться, он не мог бросить Луи, он не мог.
- Уйди, Гарри, - процедил Томлинсон, и голос был настолько хриплым и растерянным, что по телу Гарри пробежала дрожь, заставляющая парня рвано вдохнуть и сделать пару шагов к актеру, сокращая расстояние между ними.
– Уйди, я говорю тебе, уйди, Гарри, - повторял Луи, и казалось, что он уже не обращается к парню конкретно – он словно выпадал из реальности, он терялся, он закрывался в себе, и его голос звучал все отдаленнее. Стайлс присел на пол рядом с Томлинсоном и дотронулся теплой ладонью до его холодного плеча.
- Шшш, Лу, тихо, - пожалуй, было глупо пытаться успокоить его: глаза закрывались, и узкие дорожки слез снова появились на бледных щеках, но Гарри не был уверен, что сможет предложить актеру что-то большее. Он мог отдать Луи лишь себя.
- Где Лора и Дерек, Луи? Почему их нет с тобой? – парень старался звучать мягко и спокойно, пытаясь отвлечь актера и перевести его внимание на что-то нейтральное. Гарри придвинулся к Томлинсону и обнял его за плечи, прижимая к себе и чувствуя, как дрожь отдается ему в плечо, вызывая холод и невыносимую тошноту от того, что человек, в которого он влюблен, чувствует себя ужасно, и Гарри ничего не может сделать.
- Они ушли, - заговорил Луи, и с каждым словом его голос повышался, от чего кудрявый невольно зажмурился. Боль распространялась от его сердца по всему телу, и одинокая слеза скатилась по щеке. Луи был в отчаянии, и парень мог точно сказать, он слышал, как с каждым произнесенным словом сердце актера разбивалось на все больше острых осколков. – Я выгнал их. Выгнал их всех! Все всегда уходят, Гарри, и они бы, в конце концов, ушли! Никто не остается, Гарри.
Луи плакал так громко, захлебываясь слезами, и его голос срывался от каждого последующего всхлипа, и он неосознанно вжимался в грудь Стайлса, все ближе и ближе прижимая к себе колени и сжимая руки в кулаках. Он метался в руках Гарри и продолжал рыдать, но парень даже не собирался успокаивать его – актер выплескивал в своем крике всю ту злость и ненависть, все отчаяние и весь страх, и кудрявому действительно казалось, что с каждым выдохом Томлинсон становился легче, и его слезы уже не были такими холодными, и дрожь постепенно покидала уставшее тело. Луи плакал и тогда, когда перестал метаться и просто прижался к телу парня, и тогда, когда просто слегка вздрагивал от всхлипов, и когда перестал кричать, - слезы все равно лились бесконечным потоком, и он не пытался их остановить. Луи сжимал длинными пальцами футболку Гарри и все, что слышал Стайлс – это сбивчивое бормотание актера, пытавшегося рвано вдохнуть и вжаться в теплого парня еще сильнее.
- Уйди, Гарри, уйди. Все уходят, Гарри. Уйди, - Томлинсон повышал сиплый голос, и ничего, кроме хрипа, не вырывалось из его губ, но он продолжал прогонять парня, задыхаясь от непрекращающихся слез. Но Гарри не собирался даже сдвигаться с места. Потому что в этом «уйди» он слышал такое отчаянное «останься», что он лишь сминал плечи актера в ладонях и прижимал того к себе, носом зарываясь в мягкие волосы, вдыхая запах, целуя в макушку. Луи был сломан, растоптан, и Стайлс не знал, из-за чего. Ему так хотелось вытянуть Томлинсона из этого омута, но все, что он мог делать, - это сжимать его в объятиях и пытаться забрать частичку боли себе.
- Я не уйду, Луи. Я здесь, я не уйду, - из-за слез и волнения он шептал так тихо, что Луи, вероятно, даже не слышал, но Гарри просто нужно было это сказать. Разве Томлинсон не понимал, как Стайлс предан ему? Разве мог Гарри когда-либо отвернуться от него? Все было так неправильно: Луи не должен был плакать, он не должен был быть таким сломленным и потерянным. Он был веселым, улыбчивым, талантливым, сумасшедшим, азартным, любознательным, заботливым, восторженным. Все знали его таким, и он должен был быть таким – по крайней мере, он заслуживал этого, но вот он, все тот же Луи Томлинсон, не мог остановить поток слез, не мог восстановить дыхание, не мог успокоить сердце. Это было неправильно, и от этого Гарри становилось еще больнее. Луи был таким невероятным, таким уникальным и таким красивым, что слезы на его щеках доставляли физическую боль Гарри. И поэтому, когда всхлипы прекратились, Стайлс подумал, что актер уснул у него на груди, и облегченно выдохнул. Он не думал, что выдержал бы еще хоть на мгновение больше истерики, потому что его жутко тошнило от чувств, переполнявших его, и внутренности скручивало, и голова кружилась, а слезы, казалось, вовсе кончились. Гарри почувствовал шевеление на себе и опустил взгляд на актера, чьи глаза были закрыты, а ресницы, как и щеки, все еще были мокрыми.
- Я одинок, - просипел Луи в грудь Стайлсу, но тот все равно услышал и напряг все свои силы, чтобы прислушаться к речи актера. – Я не такой, каким все видят меня, и все разочаровываются, когда узнают это. Я одинок, и все всегда уходят, Гарри.
Казалось, в его словах был призыв, мольба, он звучал так растерянно и обиженно на весь мир, но кудрявый никак не мог понять, что именно кроется в голосе Луи, поэтому просто слушал и старался не дышать. В доме все еще стояла гулкая тишина, и в комнате все еще не было света, а шкаф все так же давил на позвоночник, но парню чудилось, что в словах Томлинсона есть свет, и на этот раз кудрявый не был уверен, что это только лишь из-за влюбленности. Луи словно очищал свои голову и душу от той тяжести, что преследовала его последние несколько лет. Все вокруг хотели от него чего-то, чего он не мог им дать, и ему всю жизнь приходилось подстраиваться под окружающих, в то время как Гарри просто был с ним, такой теплый и удобный, и Луи просто говорил то, что было на уме, не заботясь ни о чем на свете.
- Я одинок, и я боюсь, что это никогда не изменится. Я одинок, это душит меня, и мое сердце разбито, я разбит. Ты был прав, Гарри. Все это время ты был прав, а я боялся признать это, - он шептал так тихо, и это было таким сокровенным, будто ни одна душа во вселенной больше не должна была слышать этого, это было только для них и только сейчас, и Стайлсу казалось, что он умрет от недостатка воздуха, потому что он боялся вдохнуть и нарушить атмосферу, витавшую в комнате.
- Когда ты уйдешь, Гарри, просто знай, что я трус, и ты был прав, и все уходят.
Стайлс покачал головой и вдохнул, наконец, порцию воздуха, чувствуя сладковатый аромат Луи и усмехаясь уголком губ. Если Томлинсон думал, что Гарри действительно уйдет, то он абсолютно заблуждался, и кудрявый не собирался сейчас спорить с ним – актер был изможден и вымотан, и ему требовался отдых. Стайлс медленно поднялся на ноги, разминая затекшие места и ни на секунду не отрывая ладонь от плеча Луи, наклонился к актеру и подхватил его на руки, относя в спальню и укладывая на широкой кровати. Томлинсон укутался в одеяло и поворочался немного на подушке, принимая удобное положение. Гарри лишь придвинул кресло чуть ближе к кровати и, упав в него, такой же уставший и все еще напуганный, напоследок шепнул:
- Я здесь, Луи. Я не уйду. Ты понял?
Луи лишь отстраненно кивнул и провалился в сон, а Гарри даже не знал, слышал ли тот его, но ему просто было хорошо, что это закончилось. Луи Томлинсону, вероятно, не стоило быть таким откровенным, но это был Гарри Стайлс, с его огромными зелеными глазами, забавными кудрями и мелодичным голосом, и Луи становился слишком уязвимым рядом с ним, чтобы продолжать скрывать свои проблемы. Луи Томлинсон даже подозревал, что Гарри, вероятно, был тем человеком, кто мог бы помочь ему. Но он не был уверен в этом настолько, насколько был уверен, что Гарри не уйдет.
Часть 7
Гарри ни на что не надеялся и ничего не придумывал – Луи был человеком, и проявление эмоций было нормальной вещью, но кудрявый просто не знал, куда деть себя, когда сидел в кресле и смотрел на посапывающего Луи. Он обещал, что не уйдет, но сам не мог понять, насколько масштабно и значительно было его обещание, и что именно под этим понял Томлинсон – Гарри нужно было вернуться домой сегодня, потому что уже смеркалось, и он не мог просто остаться в доме у актера, потому что ему не хотелось объясняться перед мамой и испытывать неловкость в общении с Луи утром, но он в то же время не мог просто так уйти – он прирос к сиденью, не в силах оторвать взгляда от лица актера. Гарри боялся, что, проснувшись утром, Луи обязательно снова закроется в себе от того, что не сможет смотреть кудрявому в глаза – либо от неловкости, либо от того, что Стайлса просто не будет с ним рядом – и это казалось неизбежным, но таким нежеланным, что парень пытался напрячь извилины, лишь бы прийти к наиболее разумному выходу. Он буквально метался меж двух огней, разрываясь и отчаянно желая найти решение, а в груди все еще горело от непонятного комка чувств, что скопился там. Луи был слишком хрупким, таким невероятно тонким и изящным, таким неземным, голова шла кругом, и Гарри вдруг подумал, что совершенно не знает этого человека. Точнее, конечно, он стал достаточно близок с Томлинсоном в последнее время, но все те знания о нем, как о человеке, приобретенные Стайлсом до знакомства с актером лично были абсолютно бесполезны – никто из фанатов, с кем когда-либо общался Гарри, даже не представлял, кем был Луи Томлинсон на самом деле и какие демоны таились в его душе, но Стайлс вовсе не гордился тем, что он был одним из немногих, знавших это – он не мог чувствовать ничего хорошего относительно этой стороны Луи: она причиняла боль им обоим, и Гарри бы предпочел, чтобы Томлинсон был глупым, скучным или отвратительным. Он был готов терпеть что угодно, лишь бы Луи не было так больно. Вероятно, кудрявый вел себя глупо, когда пытался не обращать внимания на укол совести в свое сердце – он чувствовал вину за то, что, восторгаясь этим человеком такое долгое время, он никогда не видел его настоящего: вся его жизнь была мутной иллюзией, и сейчас контуры становились четче, и Гарри словно узнавал мир заново. Ему не нравилось то, что он видел. Он не рассчитывал быть настолько ослепленным великолепием и трагедией Луи, он не рассчитывал так глубоко погружаться во все это, он не рассчитывал становиться сгустком боли, которая скапливалась в нем самом и которую он высасывал из Луи с каждой, пусть и кроткой, улыбкой. Гарри рассчитывал сдать экзамены в этом году, а потом отправиться путешествовать в свой заслуженный gap-year*, но, кажется, все складывается немного по-другому, потому что он сидит у кровати человека, которому отдано его сердце, и не знает, что делать со своей жизнью. Мыслей было слишком много, а кресло было совсем неудобным, поэтому Гарри поднялся на ноги и, отыскав в кабинете листок и ручку, начеркал записку, оставив ее на прикроватной тумбочке. Воздух на улице был гораздо свежее, и сам парень чувствовал себя свободнее. Это было приятно – быть освобожденным хотя бы от малой части груза на сердце, и кудрявый невольно улыбнулся. Ему просто был необходим крепкий сон.
«Я есть у тебя, и я буду всегда, но мне очень хотелось спать, поэтому я ушел домой. Я все еще твой. Звони, если что-то понадобится. Г.»
***
Гарри поклонялся человеку, который придумал систему навигации и поместил ее в смартфоны, потому что по-другому кудрявый бы точно никогда не пришел туда, где он сейчас стоял – это было в черте города и именовалось парком, но Гарри первый раз слышал об этом месте. Здесь было тихо и свежо, и солнце еле-еле пробивалось сквозь густую листву высоких деревьев, и людей было мало для столицы, но достаточно много для такого тихого и укромного уголка. Здесь было приятно и уютно, и он корил себя за то, что никогда не был здесь раньше – здесь легко дышалось, и мысли медленно приобретали хоть какой-то порядок. Подобное было необходимо парню, и он понимал, почему Луи предложил встретиться именно здесь. Такие места были созданы для потерянных и сломленных, и если Томлинсон не был одним из таких людей, то Гарри не знал, кто был. Во влажном воздухе витала грусть, и какое-то отчаяние пробиралось под кожу. Здесь было слишком много печали, чтобы Гарри вообще мог это вынести, но он был здесь, искал взглядом Луи и старался не волноваться настолько по-глупому сильно, как он это делал. Томлинсон нашелся достаточно быстро – он сидел на одной из лавочек недалеко от входа и о чем-то увлеченно думал. Гарри остановился в десятке метров от парня и глубоко вдохнул. Ему не хотелось подходить к актеру, и это было странным, учитывая то, насколько Стайлс любил быть к нему близко, но сейчас, когда Луи просто сидел на лавочке, такой спокойный и умиротворенный, а Гарри просто стоял, вдыхая свежий воздух, все было так правильно и тихо, что парню не хотелось этого нарушать. Ему бы просто хотелось остановить этот момент и жить в нем, потому что волосы Луи слегка спадали ему на лоб, а футболка немного свисала с плеч, и ноги были перекрещены под лавочкой, и пальцы перебирали телефон в руках, и он был настолько невероятно красивым, просто сидящим здесь и забывшимся в своих мыслях, что Гарри не мог вдохнуть, и он просто смотрел на него, не отрывая взгляда. Он подумал, что, даже если это и было немного странно, это все равно не было настолько пугающе, как тот факт, что он наблюдал за спящим Луи совсем недавно, и его немного успокоила эта мысль. Вероятно, он бы простоял так еще около десяти минут – примерно то время, которое понадобилось бы ему, чтобы окончательно привести свои эмоции в порядок, - но Луи словно почувствовал взгляд на себе и повернул голову, встречаясь с зелеными глазами. На его губах расцвела кроткая улыбка, и, боже, Гарри просто старался думать о чем-то отвлеченном, потому что после вчерашнего происшествия его влюбленность утроилась, и он не мог спокойно смотреть на этого человека и уж тем более на его улыбку. Томлинсон подошел ближе, все так же улыбаясь и сверкая глазами, и Стайлс был, вероятно, слегка сбит с толку, потому что он ожидал грустного Луи, потерянного Луи, смущенного Луи или абсолютно безэмоционального Луи, но то, что он видел, было абсолютной противоположностью и, пожалуй, невероятно радовало Гарри.
- Привет, Гарри, - это было словно в тумане, словно Стайлс был отделен от Луи какой-то невидимой плотной стеной, и голос звучал отстраненно, он казался.. чужим, и, вероятно, некое замешательство отразилось на лице кудрявого, потому что Томлинсон, ничего больше не сказав, развернулся и медленно пошел по аллее, засунув руки в карманы и лениво разглядывая природу вокруг. Гарри лишь поравнялся с ним, так ничего и не отвечая и все еще пытаясь понять настроение и мысли Луи, потому что, да, это было действительно важным сегодня – Стайлс думал, что после вчерашнего срыва актер должен был быть особенно ранимым, и одно неверное слово могло вернуть вчерашний ураган, но пока что все было даже лучше, чем обычно, и, наверное, Гарри был немного напуган. Они шли по гравию, периодически шаркая ногами, и тихо дышали их общей грустью, которая окутывала своей вязкостью, и молчание не было неловким – скорее наоборот, оно было необходимым, но в то же время Стайлсу было слегка неуютно быть здесь сейчас – ему казалось, что вчера он не должен был быть там, в том доме, и то, что произошло с Луи, было таким личным и в каком-то роде интимным, что стыд и вина медленно начинали грызть Гарри за то, что он вмешался так бесцеремонно, и Луи теперь, вероятно, просто сделает вид, что этого не было. Стайлсу не хотелось забывать. Томлинсону нужно было выплеснуть все те эмоции, что скопились в нем, ему нужно было отпустить их и начать снова, но это не было возможным, если он просто решил забыть и вернуться в то же положение, в котором и был. Гарри не знал, что ранило Луи так сильно, что он был абсолютно полностью раздроблен, но парень понимал – чем бы это ни было, это было слишком важным для актера, чтобы просто так отпустить. Но он должен был, и это Гарри понимал даже лучше.
- Прости, - Луи пробормотал, все еще глядя наверх, на деревья, и кудрявый резко повернул к нему голову, отрываясь от своих мыслей. – Прости за вчерашнее, - в его голосе было спокойствие, - возможно, напускное, - но еще Стайлс слышал отвращение. Луи был отвратителен самому себе за то, что был человеком, и зеленоглазый просто не мог оставить это без вмешательства, но сейчас ему нужно было молча выслушать актера, поэтому он только кивнул и шумно сглотнул.
- Обычно у меня не случается таких.. выпадов. Я прошу прощения, что тебе пришлось видеть меня таким.. отвратительным, - он выдохнул, сдерживая дрожь в голосе, и Гарри заметил, что актер сжимал руки в кулаках, будто даже эти слова вызывали в нем адскую боль.
- Ты был невероятно красивым вчера, - незамедлительно прошептал Стайлс, даже не замечая, что эти слова слетели с его губ. Он был здесь, чтобы успокоить Луи, а не для того, чтобы еще больше смутить и запутать его, но, видимо, парень вконец потерял ту нить, которая до определенного момента связывала его с реальностью и давала возможность управлять своим телом и своими чувствами. – Я имею в виду, что нет ничего плохого в том, чтобы плакать иногда. Ты тоже человек, - он попытался звучать как можно более мягко, но голос слегка дрожал – и Гарри даже не понимал, из-за чего, - и его слова казались ему глупыми и абсолютно бессмысленными. Луи опустил голову и качнул ею, не соглашаясь. Он был потерянным сейчас, сбившимся с пути, но даже не пытавшимся отыскать его снова, он казался таким маленьким и хрупким, и Гарри невольно вспомнил, каким был Луи в павильоне, когда на него было направлено столько камер и взглядов. Стайлс не мог понять, какой из них был настоящим Томлинсоном – скорее всего, это были две стороны одной личности, и в голове до сих пор не укладывалось, как один человек может быть таким разным.
- В том-то и дело, Гарри. Я не могу позволить себе быть таким слабым и продолжать падать в эту пропасть, когда нет никого, кто вытащил бы меня на поверхность.
Он звучал отчаянным и абсолютно разочарованным в себе и жизни в общем, и все вокруг заполнялось безысходностью, которая исходила от актера холодными волнами. Его слова не были просто словами – это был крик души, и казалось, что он был последним, словно Луи выдыхал последние силы жить с этими словами, и Гарри не верил в то, что видел – он помнил, каким Томлинсон мог быть: сильным, вдохновляющим, загадочным, неземным. Он ни в коем случае не был бессильным, бездыханным, безжизненным. Было что-то такое в его движениях – словно какая-то поразительная и невероятная легкость, - и Стайлс невольно подумал, что такое бывает, когда долго несешь что-то тяжелое, а потом наконец избавляешься от груза. Вчера Луи избавился от своего груза и обрел легкость, но это, казалось, вовсе не помогало. Если раньше он просто был сломленным, то сейчас он даже не стремился склеить все заново. Это было неправильно и так пугающе, что Гарри сводило грудную клетку от боли и волнения, - он остановился посреди аллеи, которая казалась бесконечной и совершенно безлюдной сейчас, и постарался заглянуть в серо-голубые глаза актера, пытаясь найти там хоть что-то, за что можно было уцепиться.
- Я есть у тебя, Луи. Я был там, чтобы вытащить тебя, и я буду в следующий раз, - вероятно, он звучал слишком твердо, но его уверенность в словах была абсолютна и непоколебима, и, пожалуй, это было слишком важным сейчас – уверить в том же самого Томлинсона, и глаза Гарри горели так ярко, излучая доверие и любовь, что актер лишь шумно выдохнул.
- Ты фанат, Гарри. Ты знаешь меня совершенно другим. Ты знаешь меня самодовольным молодым актеришкой, ты думаешь, что я непробиваемый, ты думаешь, что моя жизнь – это сказка. Ты знаешь меня своим кумиром, а я вовсе не тот, кем стоит восхищаться.
Он усмехнулся – так горько и печально, что у Стайлса сжалось сердце, - и, развернувшись, направился дальше по аллее, уставившись в свои ботинки и опустив плечи. Казалось, что он просто бросился в ту самую пропасть по своему желанию, что он пустил последние силы его души на попытку растоптать самого себя, но его слова означали совершенно другое. Гарри слышал в каждой букве надежду, свет, заполнявший пустоту. В голосе Луи было будущее, и Стайлс не собирался просто так позволить Томлинсону потратить его в пустую.
- Ты гораздо больше, чем просто кумир для меня, - голос Гарри был уверенным и твердым, и в нем слышалось умиротворение, которое так отчетливо находило продолжение в тихом шелесте листьев. Луи остановился, не подняв голову, не развернувшись, но в нем было что-то призрачное, дававшее понять, что он слушает. – Ты вовсе не непробиваемый, и ты не тот нашедший в жизни место парень, каким считают тебя остальные. Но я знаю тебя. Ты заблудился, и что-то сломило тебя, но я знаю тебя, и поэтому я рядом. И я… - Луи все так же не двигался, но он был напряжен, и его кулаки были сжаты, а плечи казались железными, и все это придавало ему таинственности, и Гарри был напуган тем, что собирался сказать, но он больше не мог держать свои чувства в себе, потому что они разрывали его изнутри с каждым днем все сильнее. Ему просто нужно было произнести это, и он хотел этого всем своим существом, но было ощущение, будто что-то мешало ему открыть рот и произнести эти слова, которые значили так много для него и, вероятно, так мало для Луи. - И я…
- Замолчи, - Томлинсон развернулся слишком резко, и, когда он преодолел расстояние между ними, Гарри видел злость, страх и отчаяние, перемешавшиеся в его взгляде и плескавшиеся в его светившихся глазах. – Не произноси этого. Это не так, не смей даже думать об этом.
Стайлс удивленно уставился на актера, все еще стараясь успокоить сердце, отбивавшее сумасшедший ритм от близости Луи и мыслей в голове Гарри, и сам парень был загнан в угол, зажат между словами Томлинсона и своими собственными чувствами, и ему было тесно и жарко, и он не знал, куда деть себя, потому что все это давило на него с огромной силой. Луи была противна мысль о том, что Гарри мог чувствовать к нему что-то. Это было не вовремя и не к месту, но кудрявый чувствовал такую предательски громадную обиду, и глаза вдруг стали влажными, и ему хотелось убежать, но выхода не было – он был прикован к земле взглядом стальных глаз и комком чувств, горевшим внутри него. Ему нужно было просто закопать все свои эмоции подальше, потому что они приносили слишком много проблем и боли, но он не мог, потому что в них была вся его сущность, в них был он сам, и он любил чувствовать что-то – это означало, что он еще жив, и это ощущение было бесценным. Луи все так же смотрел ему в глаза, и казалось, что он не может решить: остаться или убежать, но он все еще стоял на месте, и Гарри видел в его взгляде столько всего недосказанного, что это наводило страх.
- Ты не можешь чувствовать ничего ко мне, Гарри, - голос Луи был таким же стальным, как и его взгляд сейчас, и он говорил в том тоне, какому никто никогда не перечит, и Стайлсу было страшно, обидно, больно, и он просто хотел упасть и больше никогда не вставать. Он виделся себе таким маленьким под этим взглядом, хотя по-настоящему был гораздо больше Луи, и ему хотелось сжаться еще сильнее, чтобы стать вовсе незаметным. – Это не стоит того. Я не тот выбор, который тебе стоит делать, поверь мне. Просто забудь об этом, Гарри, это не принесет тебе ничего хорошего.
Луи тоже было больно, и, когда Стайлс заметил это, в нем вдруг проснулось такое отчаянное желание ударить актера, чтобы он перестал говорить об этом, чтобы он не говорил о себе так, чтобы он не говорил о чувствах Гарри так. Это было каким-то непрекращающимся круговоротом. Луи накручивал себе проблемы, и Гарри говорил что-то успокаивающе, и Луи делал это снова. Это было бесконечным и привычным, и Стайлс решил, что, пожалуй, это не одна из тех вещей, которые, ему бы хотелось, чтобы длились вечно.
- Может, ты перестанешь говорить, что мне стоит и не стоит делать? – он переходил в активное наступление, и это было в своем роде чем-то наркотическим, подпитывающим энергией, прибавляющим сил. Луи был немного удивлен встретить такое препятствие, и Гарри воспользовался его замешательством: - Ты стоишь гораздо большего, Лу, и ты лучший выбор, который я когда-либо делал. И я влюблен в тебя всем своим существом, и ты ничего не можешь сказать или сделать, чтобы изменить это.
Это в каком-то роде было похоже на то ощущение, когда избавляешься от груза – сопровождаемое легкостью и счастьем. Эти слова так красиво звучали из его уст, обращенные к Луи, и он был доволен собой и тем, что, наконец, произнес их. Он улыбнулся уголками губ, и Луи был слегка ошарашен, но его лицо было таким открытым, таким свободным, таким красивым в тот момент, что, да, пожалуй, это вселяло некую уверенность. Гарри снова был выше Томлинсона, и он снова чувствовал то, насколько действительно маленьким был Луи, и Стайлс, слегка наклонился и, прикрыв глаза, прикоснулся своими губами к губам актера лишь на секунду, успевая насладиться этим прикосновением и чувствуя крышесносную эйфорию. Когда он отстранился и открыл глаза, Томлинсон лишь выпустил неоднозначный выдох, и его глаза были все так же расширены, и он все так же не мог оторвать взгляда от Гарри, но он больше не казался разбитым или потерявшим надежду. Он просто казался.. удивленным. Кудрявый подумал, что, возможно, этого было слишком много для одного дня, но он чувствовал такое непередаваемое счастье в груди, в голове, во всем своем теле, и ему хотелось прыгать, смеяться и кричать, ему хотелось поцеловать Луи еще раз, а потом еще раз, и просто сжать его в объятиях, но он только шире улыбнулся и, взяв актера за руку, переплел их пальцы и потянул Луи за собой дальше по аллее. Томлинсон повиновался и пошел за парнем, и Гарри не мог перестать улыбаться, потому что на его душе было легко, потому что сердце счастливо билось, потому что он прикоснулся к самым желанным на свете губам и потому что Луи сжимал его руку в ответ.
*gap-year - что-то вроде академического отпуска, только по своему желанию - год между окончанием школы и поступлением в колледж/университет, в который многие студенты в некоторых странах отправляются в путешествие или на заработки
Часть 8
Я прошу прощения за такую огромную задержку, ох
Боже, прошел практически месяц, мне так стыдно
Если кто-то действительно ждал - спасибо и простите
Но со мной так много всего произошло за это время,
и я счастлива, правда, и все хорошо
В общем, я выставляю это продолжение на ваш суд и надеюсь, что не слишком разочарую
Я постараюсь больше не задерживать настолько
Вероятно, я выложу еще одну главу на следующей неделе, а потом я опять и снова уеду, хах
И еще, у меня к вам просьба: я не могу решить кое-что очень важное
Я вот думаю: закончить все это в ближайшее время или придумать им еще немного мучений (или милостей, хех)?
И вообще, я надеюсь на ваши мнения и отзывы, потому что, вы знаете, я их безумно люблю ^o^
Всегда ваша, tomlinsoned/mjic/Марина
Гарри не хотел просыпаться. Это было навязчивой мыслью, которая преследовала его с предыдущего вечера, когда он только ложился в кровать. Ему просто не хотелось открывать глаза утром, потому что на него навалилось слишком много всего непонятного и сложного, потому что он, черт возьми, поцеловал Луи Томлинсона, и ему не хотелось чувствовать себя отвергнутым. Ему бы просто было хорошо жить в том самом вчерашнем дне, когда Луи все еще был в шоке, когда он просто шел за Гарри, сжимая пальцами его ладонь, когда на губах был сладковатый привкус, когда было прохладно и уютно. Но солнце нещадно светило и щекотало пятки, от чего парень поджал ноги под себя и укутался в одеяло, а будильник тихо, но настойчиво играл саундтрек к последнему фильму с Томлинсоном. Актер был везде – на стенах, в телефоне, в песнях, в дисках, в ноутбуке, в голове Гарри, в его сердце. Это было сладким и мучительным помешательством, и Стайлс каждый раз терялся, когда осознавал, насколько действительно велико было влияние Луи на него и его жизнь. Но будильник сам по себе выключился, и шторы задернулись, и Гарри издал удовлетворенный стон, зарываясь в подушку носом и блаженно выдыхая. Вероятно, мама решила дать Гарри поспать еще немного, а возможно, даже пропустить первый урок. Но не было ни нежного шепота, ни громкого голоса мамы, ни поглаживания по голове, ни тормошения за плечо – в каком бы настроении не была мама Гарри сегодня, ее точно не было в его комнате сейчас. Он неохотно резко раскрыл глаза и, перевернувшись, наткнулся на светящийся взгляд серо-голубых глаз. Парень невольно оторвал голову от подушки и удивленно глянул на неожиданного гостя, оглядывая его с ног до головы и отмечая, как все-таки невероятно красив был Луи. Но это был немного не тот момент, когда стоило восхищаться актером – хотя бы потому, что тот стоял посреди его комнаты рано утром с широкой улыбкой, когда Гарри лежал в кровати, весь растрепанный и.. полуголый.
- Что ты..?
- И тебе доброе утро, Гарри, - прервал парня актер и улыбнулся еще шире, наклоняя голову и оглядывая кудрявого. Стайлс невольно поежился, и создавалось ощущение, что на нем нет ни одеяла, скрывающего его тело, ни даже боксеров, потому что взгляд Луи был таким внимательным и испытующим, что Гарри мог буквально почувствовать его на себе.
- Почему ты..?
- Ты такой милый, когда ворочаешься, - он мягко засмеялся, и Гарри приложил слишком много усилий, чтобы не упасть обратно на подушку от этого невероятного звука, от этого ласкового голоса, от этих милых слов. Вероятно, ему стоило задуматься о том, насколько сильнее он еще сможет влюбиться в Луи, чтобы это приносило максимальное количество наслаждения и боли одновременно, чтобы можно было спокойно умереть. Это было невыносимо, и Гарри чертовски любил это ощущение, когда он был в полной власти Томлинсона, пусть тот об этом даже не подозревал.
- Как ты..?
- Твоя мама пустила меня. Сначала, вообще-то, она испугалась, потому что я был в этом, - он усмехнулся и поднял руку, в которой держал большую шапку, темные очки и что-то, подозрительно похожее на искусственную бороду с такими же усами. Гарри с удивлением рассматривал конспирацию актера и невольно подумал, что он, наверное, тоже бы испугался, увидев Луи в этом. – Но потом узнала меня. Я сначала удивился, но теперь все понимаю, - он снова хитро улыбнулся и окинул взглядом стены комнаты, и единственное, что мог сделать Гарри, - это покраснеть и отвести взгляд, потому что его комната была чертовым храмом Луи, потому что каждый уголок в ней был посвящен ему, и Стайлс не рассчитывал показывать это самому актеру. Он был его слабостью, самой явной и самой могущественной, и Гарри не хотел, чтобы Томлинсон видел его слабым. Хотя это, вероятно, было невозможно – Луи делал его слабым одним только своим присутствием, и это было любимой и ненавистной чертой актера в одно и то же время. Гарри молчал, кусая губу и все еще пытаясь справиться с волнением от того, что Луи здесь, и Томлинсон, видимо, заметил замешательство парня. Актер был дружелюбен и весел сегодня, и Гарри не понимал, почему, но такой настрой Луи пугал его. Вероятно, он просто уже не знал, чего ожидать от шатена, и это оставляло огромный отпечаток на той части его характера, которая именовалась паранойей, и ему было не по себе от присутствия Томлинсона здесь, от того, каким уязвимым под взглядом властного и сильного Луи он был сейчас, окруженный всеми этими вещами, кричащими о любви к Томлинсону, такими дорогими Стайлсу и, вероятно, кажущимися такими глупыми самому Луи.
- Прости, что я так ввалился без приглашения, - тише проговорил Луи, потупив взгляд, и Гарри видел, что ему неуютно, и, боже, конечно, парень понимал его – актер находился в месте, где ему поклонялись, где он был не просто Луи Томлинсоном, а звездой, и Стайлс видел, что он ненавидел это. Учитывая все то, что Гарри говорил ему вчера, это было неудивительно. Луи хотел быть большим, чем просто кумиром для Стайлса, и он был, но Гарри не мог просто так взять и закрыть глаза на то, каким талантливым и одаренным был актер. Это было чем-то запутанным и странным, и это окутывало двух парней, пока они находились в тяжелой тишине в комнате, и Гарри было сложно дышать, но ему нужно было, и он пытался.
- Ничего страшного, - он улыбнулся и, подняв-таки взгляд на Луи, чуть тише продолжил: - Я рад, что ты здесь.
Луи улыбнулся себе в ноги и хмыкнул, думая о чем-то своем, и Гарри невольно испугался, что актер снова уходит в себя, и, хоть это было необоснованно – Томлинсон выглядел вполне спокойным и уверенным в себе сейчас – Гарри просто хотелось нарушить эту неловкость между ними. Вероятно, это было сложно по ряду причин, в который входил также тот факт, что Стайлс до сих пор лежал в кровати в одних боксерах, и он не был уверен, что имеет право вылезать оттуда и светить полуголым телом перед гостем. Он не стеснялся – это было привычным, и парень никогда не считал наготу чем-то постыдным, да и Луи был для него более, чем незнакомцем, - но, учитывая некоторые особенности организма, утро и Луи, выглядящего так невероятно уютно в его комнате, у Гарри была небольшая проблема, которая слишком уж очевидно просматривалась бы через боксеры, стяни он с себя одеяло. Стайлс не был уверен, что было бы более бестактным и грубым – пойти в ванную, завернутым в одеяло, или попросить актера покинуть комнату. Но Луи решил все за него. Он поднял голову и, снова улыбнувшись, кивнул в сторону двери и медленно проговорил:
- В общем, твоя мама предлагала мне чай, так что я пойду вниз, а ты приводи себя в порядок и спускайся, - он развернулся на пятках и тихо вышел за дверь, прикрывая ее за собой и абсолютно бесшумно спускаясь по лестнице. А Гарри только упал обратно на подушку и шумно выдохнул, мечтая о ледяном душе и пытаясь не думать о стояке и о серо-голубых глазах.
***
Когда Луи провожал Гарри в школу, молчание между ними не было неловким. Скорее, немного напряженным, но в то же время достаточно уютным, и Стайлс старался выглядеть как можно более непринужденно, не отрывая взгляда от своих потертых кед и перебирая пальцами обертку от жвачки в кармане джинс. Он волновался, потому что они шли достаточно близко друг к другу, и он мог буквально почувствовать тепло и запах Луи и, хоть это и было достаточно абсурдно, Гарри был согласен дышать только этим. А еще потому, что именно сейчас, когда Гарри вернулся в свою жизнь, и Луи последовал за ним, он чувствовал себя гораздо уязвимее – в отличие от их встреч в кафе или парке, где была территория Луи или, в крайнем случае, нейтральная, и Гарри был просто гостем, не относящимся ни к чему и свободным уйти в любой момент, - сейчас ему казалось, что Луи, как никогда, чувствует разницу между ними: их социальным положением, их жизнью в общем, их прошлым и их будущим. Именно сейчас Гарри казалось, что они вернулись в самое начало – когда кудрявый был всего лишь одним из многочисленных фанатов, мечтавшим получить заветный автограф, - и Стайлсу не нравилось такое положение вещей. Он был счастлив, что прошел через всё то, что они преодолели на данный момент вместе с Луи, будь то радость или грусть, и ему совершенно не хотелось снова спускаться на несколько уровней ниже. Он хотел знать, что он был хоть немного особенным для актера, но по выражению лица Томлинсона было абсолютно невозможно сказать, куда именно зашел тот в своих мыслях в тот момент, потому что его взгляд был достаточно серьезным, брови были немного нахмурены, и глаза не двигались, словно он совершенно не видел, куда идет, а делал это скорее по привычке. Гарри шумно выдохнул, немного смущенный тем, что, по сравнению со вчерашними событиями, они вели себя не слишком открыто по отношению друг к другу, но он не знал точно, стоит ли ему заводить разговор, и, если да, о чем, и стоит ли ему помнить о вчерашнем, или это было недоразумением, и Луи думает, как бы ему сказать о том, что все это не должно было произойти, или… Гарри путался в своих мыслях и не мог даже отследить, какие умозаключения из огромного комка волнений действительно стоят того, а какие базируются на его врожденной привычке все усложнять. Ему казалось, что Томлинсон хочет что-то сказать, и он практически чувствовал сомнения актера, поэтому решил, что лучшая защита – это нападение, и, если он хотел хоть немного прояснить ситуацию, ему стоило показать это каким-то образом.
- Говори, - тихо пробормотал он, но в вязкой тишине прохладного утра это звучало немного резче, чем он ожидал. Луи поднял на него удивленный взгляд, и Гарри судорожно вздохнул, не в силах здраво мыслить, наблюдая за этим великолепием. – Я знаю, что ты хочешь сказать что-то, - продолжил он более мягко, и Луи еле-заметно нахмурился на этих словах, но Гарри заметил. – Говори, - Луи отвернулся и снова опустил голову, словно собираясь с мыслями и прокручивая в голове то, что он собирался сказать. Гарри боялся, что услышит что-нибудь совсем не обнадеживающее, но он совершенно не хотел думать о том, что будет, если Луи действительно захочет прервать те зачатки их передружбы и недоотношений, которые только начали появляться.
- Почему ты поцеловал меня? – его вопрос ворвался в мозг Гарри ураганом, и Стайлс боялся поворачивать голову, не желая встречаться сейчас с серо-голубыми глазами, что снова прожигали его. Кудрявый не хотел знать, почему Луи спрашивает подобное. Он просто хотел ответить.
- Потому что я захотел, - просто проговорил он, поднимая глаза и вглядываясь в продолжение улицы. Луи усмехнулся и покачал головой, определенно не принимая настолько легкомысленный ответ.
- Опять же, почему? – Гарри закатил глаза и остановился посреди тротуара, поворачиваясь к Луи всем корпусом, но не решаясь посмотреть в глаза. Он рассматривал яркий рисунок на футболке Томлинсона и улыбался сам себе, совершенно не понимая, как этого парня можно не хотеть поцеловать.
- Потому что ты нравишься мне. Кажется, я достаточно серьезно разъяснил тебе все вчера, - он чувствовал себя достаточно уверенно, даже слишком, учитывая, каким скромным он обычно был рядом с актером, но он, видимо, просто перестал видеть в Луи страх. Наоборот, в нем была жизнь, душа, радость, и Гарри хотел иметь возможность брать максимум от этого. Томлинсон смущенно улыбнулся и опустил голову, и Стайлс сделал небольшой шаг к нему навстречу, немного приседая и заглядывая в его лицо. Луи все еще был в каких-то непонятных Гарри сомнениях, и его напряженное состояние кричало об этом, и кудрявый не мог догадаться, что именно послужило их причиной, и поэтому он просто решил напомнить Луи обо всем:
- Я влюблен в тебя, - он проговорил это тихо и так нежно, что Луи вздрогнул, но взгляда так и не поднял, и Стайлс предпринял еще одну попытку. – Я невероятно сильно влюблен в тебя, и я хочу поцеловать тебя снова, Луи.
- Хватит, - он прервал его жестко и резко, и Гарри отшатнулся, когда голова актера взметнулась вверх, а взору парня предстало абсолютно безэмоциональное лицо Томлинсона. – Черт побери, Гарри, как ты не понимаешь… - он устало выдохнул и потер пальцами переносицу, легонько качая головой и перенося вес на одну ногу. – Просто перестань быть таким серьезным в этом плане. Мы знакомы не так долго, и… - он прервался, когда Стайлс издал что-то похожее на смесь вздоха и всхлипа, и зеленые глаза были влажными, но он держался, и Луи продолжил: - Ты еще такой маленький, и тебе не стоит…
Гарри отчаянно усмехнулся и развернулся, продолжая путь в школу и разрешая двум слезинкам скатиться по щекам. Ему хотелось рыдать и кричать, упасть на асфальт, разодрать колени и ладони в кровь, чтобы хоть как-то заглушить всю ту боль, что огромным комом поднялась к горлу, и парню казалось, что еще немного, и его стошнит, или он упадет в обморок прямо здесь. Стайлс пытался сосредоточиться на том, чтобы обида так сильно не разрасталась в груди, чтобы ненависть ко всему не заполняла сердце, но быстрые шаги Луи сзади не способствовали свершению ни одной из этих целей – скорее наоборот, Гарри хотелось остановиться, прижаться к актеру, услышать, что все это шутка. Ему хотелось, чтобы этого не было. Ему хотелось вернуть свои слова обратно, ему хотелось избавиться от удушающего чувства безысходности, но ничто из этого не свершалось также, поэтому он просто шел и проклинал себя за все ошибки, которые он когда-либо сделал.
- Гарри, черт, Гарри, остановись, - голос Луи немного дрожал и вообще был очень тихим, и казалось, что он произносит это скорее для себя, чем для Стайлса. И поэтому кудрявый не остановился, лишь бросив небрежно:
- Ты прав, Луи, найди себе кого-то постарше, кого-то более опытного в этих делах, кого-то менее наивного, - он бормотал это и заходился рыданиями снова, но он не хотел впадать в истерику, и дыхание сбивалось от быстрого шага, и он решил, что выскажет все, что думает, и со спокойной душой уйдет. Он подумает о том, что делать дальше, но это будет чуть позже:
- Найди себе кого-то, кто прыгнет к тебе в кровать, кто не будет думать о твоих чувствах, кто будет пользоваться твоим телом. Это ведь то, что ты делаешь лучше всего – прячешься, закрываешься от всех, носишь маски, а дома, когда никого нет, умираешь от одиночества. И когда появляется кто-то, кто готов вытянуть тебя из этой пропасти, ты отталкиваешь его, оставляешь его мучиться так же, как мучаешься ты – изнывать от безысходности и разбитого сердца. Это месть, Луи? Ты мстишь мне за то, что кто-то сделал больно тебе? Что ж, у тебя отлично получается! Ты отличный актер, знаешь, и ты прекрасно играешь роль безразличного ко всему счастливого парня, но твоя душа расколота, и ты, вероятно, совершенно не пытаешься склеить ее обратно. Отлично! Делай, что хочешь, но потом не удивляйся, почему жизнь – такое дерьмо. Жизнь – всегда дерьмо, когда рядом нет никого, кто любит тебя и кого любишь ты, - он выдохнул, покраснев от своей тирады и волнения, которое он испытывал, и он понимал, что во многом его слова были грубыми и неуместными, но ему было, черт возьми, так невыносимо больно, и, пожалуй, он никогда так отчетливо не понимал, насколько действительно глупы и наивны были все его мечты о взаимной любви, о счастливом времени с Луи. Ему стоило перестать мечтать и просто посмотреть правде в глаза. Он был безразличен Луи, как и его попытки помочь Томлинсону, сделать его, возможно, хоть немного счастливее, чем он есть на самом деле. Луи широко раскрытыми глазами смотрел на Гарри и молчал, переваривая только что услышанные слова и абсолютно ничего не предпринимая. Стайлс разрывался от эмоций и мыслей, скопившихся внутри, и он не мог оставаться здесь больше, поэтому он развернулся и понесся вдоль по улице, даже не понимая, куда он в действительности идет. Перед глазами была пелена, в висках что-то стучало, и ему просто нужно было поскорее уйти отсюда. Его душа была близка к тому, чтобы разбиться, и он не хотел, чтобы это произошло на глазах у Луи. Он был жалок достаточно, теперь он должен был просто исчезнуть. Но, когда его резко дернули за руку, разворачивая и пытаясь удержать от неуклюжего падения, Гарри почувствовал, как к губам прижались знакомые губы, как тепло становилось внутри, как крепко держали за талию руки, как приятно пахло вокруг и как ком от горла укатился вниз, растворяясь. Поцелуй был грубым и быстрым, и, оторвавшись, Луи исподлобья глянул на него, тяжело дыша, и рвано прошептал:
- Ты маленький, да, ты такой невинный и чистый, и я так боюсь тебя испортить, но еще сильнее я боюсь потерять тебя, так что я.. я не знаю, что делать, но не смей больше плакать, иначе я умру.
Его речь была скомканной и глупой, но Гарри улыбнулся сквозь слезы своей самой счастливой улыбкой, а Луи снова поцеловал его, проводя языком по губам и врываясь внутрь, в тот же момент обещая себе больше никогда не возвращаться к этой теме. Больше никогда не расстраивать мальчика, который сейчас был в его руках и в чьих руках отныне было сердце Луи. Он рисковал снова наступить на те же грабли, оказаться еще более разбитым и на этот раз навсегда, но это был оправданный риск, и оно стоило того. Луи верил, что Гарри стоил того.
Часть 9
Простите, я обещала не задерживать, но... простите :)
Надеюсь, вам понравится. *все помнят, что я люблю отзывы? :D*
Ваша реакция на прошлую часть была просто... невероятная.
Спасибо. Я люблю вас так же, как Гарри любит Луи, мур :з
Гарри любил жаловаться Луи – хотя бы потому, что он просто любил говорить с ним, смотреть ему в глаза, слушать его голос и наслаждаться его присутствием, - но еще и потому, что Луи был прекрасным слушателем и советником. Одним из тех, кто мог ничего не говорить вовсе и даже никак не реагировать на очередную фразу собеседника, а решение приходило само собой. Хотя, вероятно, роль в этом играло и то, что Гарри был полностью и бесповоротно влюблен в Томлинсона, и все, что он делал или не делал, казалось идеальным. Возможно, Стайлсу не стоило быть настолько наивным и увлеченным, прогибаясь под властью Луи, о которой тот даже не подозревал, и возвышая его до недостижимого уровня, но Гарри был подростком, а актер – его первой настоящей любовью. Пожалуй, да, это было достаточно проблемно.
Порой Гарри, как и всем, были свойственны вечера, в которые он просто сидел в кровати, закутавшись в несколько одеял, и волновался о том, что будет завтра: вдруг Луи его бросит? Или с Луи что-то случится? Вдруг Луи, наконец, поймет, насколько они разные, и уйдет? Стайлс был напуган до смерти, но он изо всех сил старался не плакать – хотя бы потому, что Луи попросил. Он самому себе напоминал свой самый худший кошмар – депрессивное безвольное существо, неспособное жить без определенного человека, как без воздуха, - но он не мог поделать с этим абсолютно ничего, и все, что ему оставалось – это жить с осознанием, что, вероятно, ему суждено быть этим ничтожеством. Ему нравилось умирать без Луи и под его взглядом, ему нравилось таять от его прикосновений, ему нравилось быть зависимым, чувствовать прилив сил, когда Луи был рядом, и их недостаток – когда он не был. Луи был воплощением всего, что Гарри когда-либо мог желать, и с каждым днем, проведенным рядом с ним, Стайлс медленно сходил с ума, терял рассудок, и это было таким затягивающим, что хотелось еще и еще, и это порой действительно пугало. Луи был мечтой, но он не был его судьбой, спутником его жизни, его родственной душой, и Гарри знал это даже лучше, чем привычки Томлинсона, и еще большим кошмаром было осознание, что рано или поздно Луи все осознает и уйдет – и кудрявый не представлял, что делать в таком случае. «Жизнь на этом не заканчивается», - твердят все вокруг в подобных случаях, думая, что они знают, но никто не может по-настоящему знать этого, и порой жизнь действительно заканчивается, когда уходит тот, что был воздухом, душой, смыслом. Жизнь действительно заканчивается, когда теряешь причину, по которой раньше склеивал по кусочкам разбитое сердце. Гарри знал это, как никто другой, и он жил каждым моментом, подаренным ему, чтобы быть с актером. Луи не понимал, что был наркотиком, болезнью, вирусом, и Гарри был заражен всем своим существом, не имея возможности вылечиться. И поэтому, когда Луи был рядом, Стайлс улыбался, смеялся и был счастлив, излучал свет и всю ту безграничную любовь, что была в нем, но, как только дверь за актером закрывалась, Гарри сползал на пол по стене и, уткнувшись носом в колени, пытался убедить себя, что Луи не уйдет слишком скоро. Луи был рядом, и это было единственным, что действительно было важно. Гарри очень хотел в это верить.
***
Луи целовал его пальцы, сидя перед ним по-турецки на ворсистом ковре, и его футболка открывала соблазнительные ключицы, а волосы были невероятно красиво зачесаны назад, и Гарри чувствовал, что сейчас – один из самых интимных моментов, которые когда-либо произойдут с ним, и ему было так до невозможности хорошо, что даже больно. Томлинсон выглядел вполне счастливым тоже, пока был увлечен тем, что зацеловывал каждый участок нежной кожи на костяшках рук Стайлса, и его нежные губы обжигали, но хотелось большего, и Гарри медленно сгорал в этом желании. Парень смотрел на то, как аккуратен и внимателен был он, и впитывал в себя, желая запомнить этот момент на всю свою оставшуюся жизнь, желая иметь возможность постоянно воспроизводить его в памяти и чувствовать поцелуи на тонкой коже. Это было так невозможно, но так желанно – как всё в жизни Гарри, - и его сердце болело от осознания, что он не сможет насладиться этим через двадцать лет, десять, пять, а скорее всего, даже через год.
- Не бросай меня, - он прошептал так тихо, что Луи, наверное, даже не разобрал слов, а услышал лишь шелест. Ему нужно было справиться с этим, держать себя в руках, но, видимо, Луи был не просто болезнью сам по себе, он также заражал чувством одиночества, страхом остаться разбитым. Гарри впитывал тепло и симпатию Томлинсона, но вместе с тем он также забирал часть его негатива, его боли, его безграничной безысходности, его страха, и Луи становился чуточку счастливее. Это было лучшей наградой.
- Что? – Луи оторвался от своего занятия, все еще держа холодную ладонь в теплых руках и поглаживая большим пальцем место, где только что целовал. Он звучал испуганно и немного недоверчиво, и его глаза были широко раскрыты, словно Гарри сказал самую большую на свете глупость, и чувство собственной никчемности снова накрыло кудрявого, хоть он и упорно пытался не думать о том, как его образ медленно опускается в глазах актера. Черт побери, откуда столько пессимистичных мыслей крылось в его голове?
Гарри лишь опустил голову и убрал руку из теплой хватки, поджимая под себя колени и утыкаясь в них лицом. Такое привычное положение, когда чувствуешь себя защищенным от всего на свете, и проблемы исчезают. Если бы.
- Почему ты говоришь так, Гарри? – голос Луи звучал нежно и до безумия влюбленно, и кудрявый в который раз корил себя в том, что имеет наглость сомневаться в Луи, но он не мог ничего поделать с кошками, что скребли на душе, и он чувствовал себя ужасно из-за всех своих мыслей, но они упорно не хотели покидать его голову.
- Я не знаю, Лу, - он прохрипел чуть громче, все так же не поднимая взгляда и стараясь не заплакать, потому что в данный момент это было бы величайшим позором из всех. Гарри не хотел, чтобы Томлинсон видел его таким, но, в конце концов, парень не мог сдерживать свои волнения, и они сами покидали его голову, вырываясь наружу. – Просто меня не покидает мысль о том, что ты уйдешь - прямо сейчас, а может, чуть позже - и это не дает мне дышать.
Луи молчал, внимательно вглядываясь в парня, а сердце Гарри стучало так быстро и сильно, что норовило пробить грудную клетку. Он чувствовал себя глупо, открываясь Томлинсону так, и ему казалось, что это только ухудшит ситуацию, но, боже, разве Гарри хоть когда-то думал, прежде чем сделать?
- Прости, - ответил Луи через какое-то время, и его голос звучал чисто и мелодично, словно он только что осознал что-то очень важное и настолько очевидное, что вдруг стало легко и спокойно. – Прости, - он повторил и придвинулся чуть ближе к Гарри, осторожно приподнимая его лицо за подбородок и смотря в зеленые глаза с такой всепоглощающей глубокой грустью, что Стайлс задохнулся, окунаясь в этот омут и чувствуя себя чертовым предателем из-за того, что заставил актера ощущать подобное.
- Я тот, кто должен извиняться, - более уверенно противостоял ему Гарри, и теперь он пытался исправить то, что невольно начал. Вероятно, ему стоило оставить свои глупые и беспочвенные переживания при себе, и, в конечном счете, они бы или оправдались, или попросту прошли, и третьего не дано, и сейчас Стайлс сам не понимал, чего он ждал, когда принуждал Луи думать, что в нем кроется проблема.
- Нет, - выдохнул Томлинсон в той манере, которая была присуща исключительно ему, и это всегда сводило Гарри с ума. Но сейчас ему не хотелось слышать этого усталого выдоха, этой печали в нотках его голоса, и все, чего ему действительно хотелось – это поцеловать парня и заставить его забыть о том, что они даже начинали этот разговор. – Я прошу прощения за то, что недостаточно ясно объяснил тебе, насколько сильно я нуждаюсь в тебе.
Тело Гарри пробило током, когда Луи произнес это – таким бархатным низким голосом, растягивая слова и смотря прямо ему в глаза, - а после провел острым язычком по нижней губе, умудряясь сохранять до невозможности невинное лицо. Стайлс не мог понять его сейчас, и все перемешалось в голове, и, возможно, это было последствием постоянного желания парня владеть этим телом, но ему действительно показалось, что подтекст фразы Луи был вовсе не детским, и он не относился ко всем тем чувствам, что были в голове актера секунду назад.
- Гарри? – он позвал тихо, и кудрявый вынырнул из размышлений, с интересом глядя на Луи и все еще стараясь разобраться в себе. – Гарри, послушай меня внимательно. Я хочу, чтобы ты запомнил одну очень важную вещь. Единственный повод, по которому я отпущу тебя – если ты захочешь уйти сам. Но тебе не стоит даже пробовать думать о том, чтобы уйти, ясно? – он улыбнулся, и морщинки вокруг глаз свели Стайлса с ума окончательно, и, хоть парень все еще не был уверен в том, что его переживания мигом растворятся в той любви, что он чувствует, если Луи хотел, чтобы Гарри знал это, то он будет, и он преодолеет все свои внутренние преграды. Просто потому, что Луи хотел.
***
Гарри не умел держать себя в руках – он был молодым и достаточно вспыльчивым, и он никогда не мог усидеть на месте. Ему хотелось действовать, двигаться, но ни в коем случае не спокойно сидеть. А если у Гарри была цель, то его активность удваивалась, приводя в замешательство всех вокруг. Когда же Луи целовал его так страстно, так глубоко, сжимая руками бедра и запуская пальцы в непослушные волосы, единственным, чего Гарри действительно хотелось, было постоянное непрекращающееся движение, создававшее трение между двумя телами и так невыносимо приятно стимулирующее немалое возбуждение. И он двигался, постанывая Луи в губы и цепляясь за него, словно нет другого выхода. И Томлинсон целовал все глубже, забираясь ладонями под футболку, царапая спину парня и пуская мурашки по его телу. Это было невыносимо тягуче, и, несмотря на сбившееся дыхание и торопливые движения, Гарри казалось, что все происходит слишком медленно, ему хотелось больше, быстрее, сильнее, и он прижимался к актеру всем телом, сокращая и до того мизерное расстояние. В комнате становилось жарко, в джинсах – слишком тесно, и Стайлс потянулся длинными пальцами к рубашке Луи, расстегивая одну пуговицу за другой и желая, но не решаясь сорвать ее с плеч, разрывая по швам. Справившись с последней застежкой, он стянул с актера предмет одежды и кинул его в стену, не особо заботясь о ее сохранении – перед ним было самое невероятное, неземное, невыносимо прекрасное тело на свете, и Гарри понадобилось около десяти секунд, чтобы нормально вздохнуть и достаточно наглядеться на это совершенство, прежде чем вернуться к лицу Томлинсона и снова припасть к его мягким губам. Это было пыткой, хотя, если подумать, все в отношении Луи было таковым – когда он был далеко, было невыносимо терпеть расстояние и тоску, но, когда он был близко, он оглушал, сводил с ума и превращал остатки сознания в пыль, и Гарри умирал в этом, тонул, задыхался. Ему хотелось трогать, сжимать, целовать, засасывать и вылизывать везде, в каждой из его клеточек, и, когда Луи стянул с него футболку в ответ, Стайлс прижался грудью к горячему телу и переместился губами на шею, оставляя засос за засосом и абсолютно не волнуясь о том, что кто-то может их увидеть. Луи был его, и у кудрявого была возможность делать это, прикасаться и оставлять свои пометки, и это было бы преступлением, если бы он не воспользовался ею. Они с Томлинсоном впервые зашли так далеко – раньше были только поцелуи, объятия и прочие проявление нежности, - и сейчас, понимая, к чему ведет это неожиданно страстное и всепоглощающее действо, Гарри был напуган, но в большей мере восторжен и нетерпелив. Он хотел этого так долго, до дрожи в руках и боли в пальцах, что сейчас все казалось ненастоящим, выдуманным, приснившимся. Но в то же время таким реальным. И он просто брал, сколько мог, надеясь, что не проснется через пару секунд в своей кровати весь в поту и с жестким стояком, как это было раньше. Ему просто хотелось принадлежать Луи в полной мере, ему хотелось доставить ему удовольствие, ему хотелось Луи, и это было невыносимо. И то, как Луи постанывал под его прикосновениями и поцелуями, было для парня лучшим звуком на свете, и, вероятно, он бы кончил достаточно скоро, даже не притронувшись к себе, если бы актер продолжил стонать так же сладко. Но тот остановился и, сделав глубокий вдох, пробормотал:
- Гарри… - кудрявый поднял голову и заглянул в светлые глаза, испугавшись, что сейчас Луи просто прервет все это, придумает какую-нибудь глупую отмазку и уйдет, оставив Гарри разбитым и потерянным. – Гарри, ты уверен, что хочешь этого?
Стайлс нахмурился и непонимающе наклонил голову, не до конца вникая в смысл слов актера. Разве по нему не видно, насколько сильно он хочет этого?
- Ты такой красивый, черт, - выдохнул Луи, откидывая голову на кровать и закрывая глаза. – Ты уверен, что хочешь этого именно сейчас? – он звучал еще более неуверенно, когда продолжил: - Именно со мной?
Гарри улыбнулся и покачал головой, удивляясь, как настолько идеальный Луи до сих пор лежит здесь, рядом с ним, с Гарри. Это было действительно смешно и нелепо – этот вопрос должен был спрашивать Гарри, - по крайней мере, он так думал, - потому что, черт побери, перед ним был Луи Томлинсон, самый желанный и невероятный человек на всем белом свете, и он сомневался в том, что Гарри, какой-то Гарри, мог хотеть его.
- Ты можешь произносить это слово, Лу, - он усмехнулся и наклонился, чтобы оставить легкий поцелуй на губах актера, прежде чем продолжить: - Ты единственный человек на всем белом свете, с кем я хочу заняться сексом. Возможно, я еще немного не готов дойти до конца… Но я хочу этого так давно, что ты даже не надейся улизнуть от меня сейчас.
- Это звучит так грязно: секс, - прошептал Томлинсон, снова подставляясь под возобновившиеся поцелуи в шею. – Ты слишком невинный и светлый, чтобы говорить это слово по отношению к тебе.
Гарри поднял голову и бросил насмешливый взгляд на Луи, улыбаясь так широко, как только мог. Приблизившись к его уху, парень запустил ладонь под джинсы актера и стал поглаживать и сжимать задницу Луи, шепотом отвечая:
- Я хочу почувствовать твой член у меня в глотке.
Луи застонал неожиданно громко и гортанно, переворачивая Гарри на спину и проникая в его рот языком, вылизывая, и сжал бедра парня так сильно, что тот застонал в ответ, выгибаясь в поисках контакта с горячим телом. Прикосновения Луи были такими же невозможными, как и он сам – опьяняющими, сладкими, тягучими, обжигающими и незабываемыми, действующими, как наркотик. Всегда хотелось больше, еще и еще, и Стайлс стонал все громче и громче, когда Томлинсон целовал его шею, ключицы, прикусывал соски и щекотал язычком живот. Возбуждение нарастало, и Гарри решил взять все в свои руки – это было сложно, учитывая, как он умирал от наслаждения под прикосновениями актера, но ему до безумия и искорок в глазах хотелось пойти чуть дальше. Поэтому, перевернув Луи обратно на спину, он не стал долго церемониться, а просто расстегнул джинсы и парой резких движений стянул их с худых ног, спускаясь вниз и осматривая эрекцию Томлинсона. Вероятно, это было странно – не иметь сил оторваться от созерцания того, как напряжен его член, и как сильно он хочет Гарри, - но Стайлса это не волновало, потому что он все еще был в страхе, смешанном с предвкушением. Он зацепил пальцем резинку боксеров Луи и потянул вниз, обдавая горячим дыханием и целуя каждый открывавшийся миллиметр. Актер изнывал, стонал и дергал бедрами, но Гарри в какой-то мере нравилось мучить его – ему хотелось думать, что это была своего рода месть за все те разы, когда сам кудрявый сидел в туалете и до головокружения дрочил, думая о Томлинсоне. Стянув последний предмет одежды и откинув его на пол, Гарри обхватил широкой ладонью эрекцию актера, удивляясь, как человек может быть настолько красивым абсолютно во всем. Стайлс пару раз провел большим пальцем по головке, а затем и всей рукой по стволу, распространяя смазку и просто наслаждаясь этим процессом и звуками, которые издавал Луи. Парень не чувствовал отвращения или паники сейчас, когда был так близко к чьему-то члену в первый раз в своей жизни – он думал, что это будет гораздо более странно и неприятно, - но он вполне осознавал свои действия и примерно понимал, что делать дальше. Пусть он и не имел большого опыта, – а точнее, не имел никакого, – он смотрел порно и доставлял удовольствие себе самому достаточное количество раз, чтобы не облажаться перед самым важным человеком перед ним сейчас. Он наклонился и взял в рот головку, слыша, как задыхается и не может произнести и звука Луи, и это было достаточной наградой, так что он опустился ниже, заглатывая чуть больше половины и стараясь понять, должно ли это действительно приносить ему удовольствие, или он просто сексуальный маньяк со слишком сильным возбуждением в штанах и слишком большой любовью в сердце. Он стал посасывать член Томлинсона, поднимаясь настолько, что почти выпускал его изо рта, а потом опускаясь с каждым разом все глубже. Луи сминал пальцами покрывало и стонал, тяжело дыша и постоянно повторяя имя Гарри, и если это был не рай, то Томлинсон не был точно уверен, что можно было назвать раем. Это было крышесносно, ошеломляюще, - чувствовать горячий рот вокруг своего члена и видеть, как губы любимого человека обхватывают его эрекцию и опускаются все ниже, - и Луи не мог терпеть дольше, поэтому он протянул руку вниз, запутывая пальцы в кудрявых волосах, и прошептал:
- Гарри… Гарри, черт, я сейчас… Хватит, Гарри, черт, хватит…
Но Стайлс и не собирался останавливаться, а лишь надавил на член актера чуть сильнее, слегка проводя по нему острыми зубками, и взял настолько глубоко, насколько смог, когда почувствовал пульсацию, а вскоре и струю солоноватой жидкости, которую он постарался проглотить. Гарри постарался отдышаться и немного прийти в себя от настолько невероятно сбивающего с толку опыта, а потом приподнялся на локтях и подполз обратно к Луи. Из уголков его губ стекала сперма, оставляя белые дорожки на подбородке и животе, и Томлинсон лишь зарычал, увидев это и чувствуя, что легко может возбудиться снова от одного только вида такого невероятно развратного, но в то же время до сих пор невинного Гарри. Он резко расстегнул ширинку на джинсах кудрявого и сжал его эрекцию через боксеры, целуя парня глубоко и чувствуя вкус собственной спермы, и Стайлс застонал так громко и протяжно, что Луи отстранился, наблюдая за ним, и кудрявый увидел на губах Луи следы его же спермы, и в сумме с горячей ладонью, сжимающей его член, все это было невыносимо, и он кончил прямо в трусы, закидывая голову назад и задыхаясь, теряя остатки здравого смысла и без сил оставаясь лежать на мягкой кровати. Луи выдохнул, тоже ложась рядом, и, несмотря на то, что оба они были вымотанные, вспотевшие и испачканные спермой, они были счастливы, до сих пор не в силах отойти от яркого оргазма.
- Ты невероятный, черт побери, - пробормотал Томлинсон, бегая взглядом по уставшему влажному лицу парня. – Ты просто заставляешь меня терять голову, Гарри.
Он придвинулся чуть ближе и убрал со лба Стайлса мешающие кудри. Они пойдут в ванную позже, а пока можно просто полежать, переплетая пальцы и заполняя комнату тяжелым дыханием.
Часть 10
Глава получилась какой-то скучной и переходной, но я все же решила оставить её
Надеюсь, я не совсем вас разочаровала
И вообще, спасибо вам огромное за такую бурную реакцию на предыдущую главу
Я просто обожаю вас всех, и я посвящаю именно эту главу всем,
кто оставил отзывы к прошлой и сделал меня счастливой
Ну, и отдельное спасибо за #teamtomlinsoned - это невероятно
Я люблю вас *-*
Гарри старался идти как можно быстрее и незаметнее, натягивая на слишком выделяющиеся из толпы кудри капюшон толстовки, опустив голову вниз и почти не дыша. Было жарко и ужасно неуютно, но, пусть погода на это и намекала, он не мог рисковать и выходить на улицу в одной футболке, и сейчас, преодолевая себя, он просто думал о том, чтобы быстрее добраться до Луи и упасть в его объятия. После того, как несколько фанатов заметили Гарри и Луи, идущих из круглосуточного кафе поздно ночью пару дней назад и держащихся за руки, и выложили несколько нечетких фото в интернет, Гарри боялся выходить на улицу и показываться вездесущим папарацци. Он просидел дома два дня, и поначалу все казалось вполне себе нормальным, пока тоска по Луи не стала удушающей, и Гарри пришлось выбраться из своего убежища, лишь бы заглянуть в серо-голубые глаза, прикоснуться к шелковой коже и почувствовать сладкие губы на своих губах.
Вероятно, и фанаты, и репортеры и, казалось, весь чертов шоу-бизнес делали из этого слишком большую проблему – да, Луи не отличался постоянством и особой нежностью в отношении своих партнеров, да, его уже давно не видели держащимся за руки с кем-то, кто не был его старым другом, да, Гарри был первым парнем, о ком общественность узнала не как о парне-на-ночь или бывшем однокласснике, ну, и что с того? Гарри усмехнулся сам себе и покачал головой. Хорошо, да, это было достаточно большой новостью. Парень улыбнулся и попытался подавить так не вовремя загоравшуюся в груди гордость, - в конце концов, он все-таки был особенным для Луи, о нем говорили, ему завидовали, и пусть это было не одной из тех вещей, к чему он стремился, и та сторона всей этой ситуации, где он получал Луи, его любовь и внимание, была гораздо более значительной, но Гарри просто не мог удержаться от того, чтобы мысленно не ткнуть всем своим бывшим врагам – все тем, кто когда-то говорил ему, что он абсолютно ничем не примечателен, - этим в лицо. Потому что сейчас он был здесь, идущий по краю одной из крупнейших улиц города, направлявшийся в квартиру к своему невероятно-красивому парню, который по совместительству был всемирно известным актером, и надеявшийся в ближайшее время получить глубокий поцелуй или даже, возможно, неземной минет. Черт-побери, глупая и неуместная гордость практически разрывала его, и улыбка уже не могла быть шире, и единственное, о чем действительно жалел Гарри – это Луи, перебравшийся обратно в свою городскую квартиру и оставивший загородный дом, и теперь то, что они вместе, больше не было такой огромной тайной, какой было раньше. Хотя, вероятно, это было к лучшему – это было еще одним шагом в развитии их отношений, и Гарри был рад двигаться дальше, - просто порой ему казалось, что этот шаг слишком велик, и они – в большей степени Луи – не были готовы к подобному. Было сложно сказать, что именно смущало Гарри, потому что все действительно было хорошо – Луи был нежен и страстен одновременно, они проводили огромное количество времени вместе, и актер ни разу не заставлял кудрявого сомневаться в себе, - но Стайлс все равно чувствовал эту.. стену между ними, которая сейчас была практически незаметна, но она точно была, и, как Гарри не старался, он не мог ни закрыть на это глаза, ни понять, что именно разделяет их сейчас.
Парень завернул за последний угол на своем пути и уже практически выдохнул с облегчением, радуясь своему маленькому достижению, когда столкнулся буквально лицом к лицу с несколькими репортерами, сразу засуетившимися и окружившими его.
- Вы с Луи Томлинсоном встречаетесь?
- Как давно он использует тебя?
- Он заставляет тебя спать с ним?
- Сколько он платит тебе за ночь?
Вопросы лились со всех сторон, и Гарри, если быть честным, растерялся – он ожидал, что люди будут строить догадки, распускать сплетни и очень надоедливо интересоваться, но он абсолютно точно не ожидал.. такого. Неужели есть люди, которые действительно думают о Луи так плохо, что могут даже произнести подобное в его отношении, не говоря уж о том, чтобы действительно в это верить? Парень нахмурился и попытался снова ориентироваться в пространстве, пробираясь сквозь набежавшую толпу папарацци и отчаянно стараясь не впасть в истерику от внезапно накатившей паники. Ему-таки удалось преодолеть скопление и проскользнуть в так вовремя приоткрытую одним из охранников дверь, и, оказавшись в светлом холле, он постарался стряхнуть с себя все то сумасшествие, что застало его на улице. Единственное, чего ему хотелось – это поскорее увидеть Луи.
Когда он, наконец, поднялся в квартиру и поздоровался с Дереком, он застал Луи вместе с Лорен в гостиной, стоящих у окна и смотрящих на людей, только недавно пытавшихся разорвать Гарри на кусочки и разобрать на трофеи.
- Хей, солнце, - сладко позвал он, видя повернувшееся к нему осветившееся улыбкой лицо и преодолевая расстояние между ними, чтобы прижать Луи к себе. Он был странно тихим сегодня, но Гарри постарался списать это на усталость, и просто уткнулся носом в волосы, вдыхая любимый аромат. Сейчас Луи был в том самом настроении, когда на него накатывала грусть, когда он мог задуматься о чем-то своем и абсолютно отстраниться от реальности, и Гарри хватило одного его вздоха, чтобы понять это. Так или иначе, парень не собирался пытать Луи сегодня, вытаскивать его из дома или заставлять его заниматься чем-то активным, поэтому он лишь погладил его по спине и улыбнулся сам себе. Он здесь, Луи рядом, и тот может молчать хоть весь день, - Гарри хорошо и так.
***
Вероятно, Гарри преувеличивал, когда утверждал, что он совершенно не против молчащего Луи. Он был против. Луи не сказал ни слова с момента, как Гарри появился в квартире, и это было крайне странно – и не похоже на актера, – но тот лишь качал головой, когда кудрявый спрашивал, не случилось ли чего. Это было до смешного глупо и пугающе, потому что, как только Гарри спросил о произошедшем Лорен, она ушла в свою комнату на втором этаже квартиры и закрылась, не выходя оттуда до сих пор, а Дерек посмотрел на него, как на умалишенного, и тоже не ответил, лишь покинув квартиру и спустившись вниз, в холл. Стайлс был взволнован – мягко сказано – этой ситуацией, и ему стало казаться, что над ним просто решили пошутить. Гарри просил Луи кивнуть, если все хорошо, но тот продолжал смотреть вперед, не двигаясь; Гарри просил Луи показать ему знаками, что именно не так, но тот лишь грустно улыбался; в конце концов, Гарри вручил Луи листок и ручку, ожидая, что тот сможет объяснить все хотя бы так, но актер отложил их на диван рядом с собой и прижал к груди колени, обхватывая их руками и утыкаясь носом. Стайлсу было обидно. Он чувствовал себя дураком, единственным ничего не понимающим здесь глупым ребенком, над которым все в тихую посмеиваются, продолжая так по-глупому издеваться.
- Если это какая-то очень интеллектуальная шутка, - сухо начал Гарри после длительного молчания, поворачиваясь к Луи и смотря в его отрешенные глаза, - то мне вовсе не смешно, Луи. Если ты не хочешь, чтобы я был здесь, ты мог просто сказать мне об этом, - он тихо выдохнул и встал с дивана. – Я думаю, мне стоит идти. Как только захочешь объясниться – звони, - он осекся и покачал головой, поправляя себя: - Я имел в виду, если захочешь. Я не буду против.
Он развернулся и прошел к двери, вставляя ноги в кеды и снова натягивая на себя теплую мешковатую кофту. Он чувствовал себя поразительно пусто – словно все внезапно закончилось, остановилось, словно ничего и не было, словно сейчас он выйдет отсюда и больше никогда не вернется, - и это было абсолютно беспричинно, потому что, да, хоть он и был обижен, он надеялся на то, что узнает правду в скором времени, он надеялся, что Луи просто перестанет постоянно отталкивать его. Он услышал громкий судорожный вздох, и, как он не старался, он не смог удержать себя и повернулся, сразу ловя грустный взгляд, в котором было столько всего несказанного, что Гарри внезапно почувствовал именно себя виноватым – он обещал быть рядом, он обещал не уходить, и сейчас он практически вышел за дверь. Это все вдруг стало таким неправильным, и Гарри не мог сказать, что именно встало между ними, потому что только вчера все было хорошо, а сейчас они казались абсолютно незнакомыми друг другу. Луи внезапно зашевелился и схватил лист бумаги и ручку, только недавно отброшенные за ненадобностью, и стал пытаться написать что-то, положив листок на колени. Он начеркал там буквально несколько слов, когда вдруг резко сорвался с места и, преодолев расстояние между ними, впечатал листок в грудь Гарри, смотря так, словно в этой записи была вся его жизнь, все его мысли, его дыхание и стук сердца. Кудрявый осторожно взял бумагу из его ладони и, нехотя оторвав от актера взгляд, прочитал, делая рваный вдох: «Я не могу объяснить. Мне больно. Останься». Это не прояснило абсолютно ничего, кроме единого факта, о котором Гарри в сумасшедшем круговороте их светлых и радостных отношений успел позабыть – Луи все так же был сломанным и потерянным, и его одиночество до сих пор грызло его так отчаянно, что он не мог никак это скрыть. Гарри был рядом, но, видимо, этого было недостаточно, и от этого становилось больно самому парню, и, как бы сильно ему не хотелось сделать что-то с этим, упрекнуть Луи, он только неуверенно кивнул, сбрасывая обувь с ног и прижимая к себе актера так близко, как мог, укутывая его большими рукавами толстовки и пытаясь согреть его – как снаружи, так и изнутри.
То, что Луи скрывал что-то такое важное от Гарри, причиняло большую боль, чем Гарри думал, потому что, когда Луи заснул у него на груди поздней ночью, Стайлс не мог ничего поделать с внезапно скатившимися по щеке слезинками. Он не чувствовал того, что всегда было раньше между ним и актером – той связи, того понимания, того доверия, - и без всего этого не было и чувства защищенности, чувства любви. Он просто постарался успокоиться и закрыть глаза, провалиться в сон и проснуться, узнав, что весь этот день был обычным кошмаром, но что-то подсказывало, что это не так – то ли теплое дыхание, пробирающееся под кожу сквозь футболку, то ли ноющая боль в сердце от волнения за самого важного на свете человека, которому, кажется, было вовсе не до него.
***
Гарри проснулся один, в комнате никого не было, и лишь легкий сладкий запах Луи все еще кружил ему голову, заставляя встать и отправиться на поиски актера. Тот нашелся достаточно быстро – он стоял посреди кухни, попивая сок из стакана и наблюдая за медленно просыпавшимся городом через окно. Было тихо и практически спокойно – как в квартире, так и на душе у Гарри, и он тихо поздоровался, желая Луи доброго утра и проходя мимо него, чтобы заглянуть в холодильник, когда услышал тихое хриплое «Привет» в ответ. Он развернулся, стараясь не выглядеть слишком резким и ошеломленным, но Томлинсон, казалось, вовсе не придал своему ответу никакой важности, все так же разглядывая верхушки деревьев и щурясь от раннего солнца. Стайлс не был уверен, в праве ли он спрашивать Луи про вчерашнее, стоит ли ему уйти или остаться, часто ли у Луи случаются подобные приступы молчания, или это был единичный случай, как вести себя с ним рядом сегодня, и все эти вопросы крутились у него в голове огромным шумным роем, который мешал ему сосредоточиться. Он решил начать с чего-то нейтрального и обычного:
- Ты в порядке? – он вложил в свой голос совсем немного заботы, чтобы Луи не показалось, что с ним обращаются, как с ребенком, но актер, казалось, даже не заметил тона голоса Гарри, отвечая автоматически и не задумываясь:
- Я в порядке, - его выражение лица было неизменным, и он выглядел таким неприступным, крепким, сильным сейчас, и Гарри было интересно, была ли это его актерская игра, за которой скрывался ураган чувств, или Луи действительно не чувствовал абсолютно ничего. Стайлс не собирался сдаваться, потому что, научившись за время их отношений, он знал, что, если Томлинсон действительно скрывал в себе какие-то переживания, ему стоило просто выплеснуть их, выплакать все слезы, закричать так громко, как хотелось, закатить истерику, но избавиться от груза, что давил на грудную клетку.
- Ты уверен? Ты не был в порядке вчера, - Луи резко развернул к нему голову, услышав реплику, и сверкнул глазами, безмолвно прося Гарри подождать, не давить, не спрашивать, забыть. Но, как бы Гарри не хотелось это сделать, он не мог оставить это незатронутым. – Расскажи мне, Луи, я прошу тебя.
Луи рвано выдохнул, сглатывая и пытаясь удержать слезы, которые все равно скатились по бледным щекам. Он сжал ладони в кулаках, словно стараясь заставить себя не сделать чего-то резкого и непоправимого, и Гарри даже на секунду показалось, что актер хочет ударить его или, возможно, выгнать – из квартиры или из жизни, - но Луи лишь выдержал еще пару минут молчания, прежде чем заговорил:
- Я не могу, - голос дрогнул в конце, и слезы снова проложили соленую дорожку по коже, и дыхание стало еще труднее, и было ощущение, что Томлинсон задыхается собственными чувствами, и это было самым невыносимым зрелищем, которое когда-либо приходилось видеть Гарри. – Я обязательно расскажу тебе, я обещаю, Гарри. Но я не могу сделать этого сейчас.
- Ты не доверяешь мне? – кудрявый проговорил тихо, не совсем уверенный, уместно ли спрашивать подобное, но на душе скребли кошки, и было ощущение, что его легкие обожгли чем-то едким, потому что он не мог дышать без боли, что, вероятнее всего, лишний раз доказывало, что он дышал Луи.
- Я доверяю, боже, Гарри... – Луи устало выдохнул, и, хоть они только начали эту беседу, складывалось ощущение, что актер изнеможен и не может продолжать дальше. – Ты сказал однажды, что мое сердце разбито, - продолжил он, и Гарри с интересом нахмурился, вспоминая тот инцидент и не совсем понимая, к чему ведет актер. – Ты был прав, и ты знаешь это. Так вот, это произошло вчера снова. Мое сердце разбивается заново каждый год в этот день.
Стайлс не мог сказать ни слова на это – он не был уверен, стоило ли, - поэтому лишь выпустил грустный выдох и приблизился к Луи, втягивая его в молчаливое объятие и потирая его спину, пытаясь успокоить – и его, и себя. Гарри никогда не заставлял Луи говорить о том, что именно сделало его таким чувствительным, таким сломанным, таким одиноким, потому что это, очевидно, было слишком глубокой раной, никак не хотевшей заживать, но, видимо, это было оно – они, так или иначе, пришли к этому, и кудрявый не мог сказать, что он был рад – это приносило Луи боль, и Гарри ничего не мог сделать, кроме как успокоить и отвлечь его с помощью объятий, поцелуев и приятных слов. Он не собирался пытать Томлинсона и сейчас – это не было такой уж необходимостью, и Гарри собирался предоставить Луи возможность самому решать, как, когда и где говорить об этом – да и говорить ли вообще. Это было его жизнью, и если он не хотел впускать туда Гарри, то так тому и быть. Гарри был согласен до конца своих дней простоять на пороге.
***
Гарри чмокнул Луи в губы, не обращая внимания на охранников, и, развернувшись, побрел в другую от выхода сторону.
- Ты куда? – обеспокоенно спросил Луи, и его голос слегка дрогнул, заставляя Гарри резко обернуться.
- К черному выходу, - тихо ответил парень, не совсем понимая, что так удивило актера в его действиях. Раньше, когда он приходил к Луи в квартиру, он всегда покидал ее один, и с этим не было особых проблем, но сейчас они в первый раз шли вместе, и Гарри казалось глупым так спокойно выходить через парадный вход вместе. – Там много папарацци на улице. Я выйду через заднюю дверь, и мы встретимся на парковке, хорошо? – он постарался улыбнуться, но Луи лишь недовольно фыркнул и требовательно заговорил:
- Почему мы не можем выйти вместе? Ты мой парень, и все должны знать это. Я не собираюсь это скрывать, - гордость звучала в его голосе, и Гарри смотрел на него, не совсем веря в то, что слышал, потому что, вопреки его же, Гарри, мнению, Луи вполне нравилась перспектива того, что их увидят вместе, что о них узнают, что о них будут говорить. Не то чтобы Стайлс совсем не принимал эту идею, скорее даже наоборот, просто это было странным – видеть Луи таким уверенным в себе и в них и осознавать, что он действительно готов сбросить с себя статус свободного и одинокого человека.
- Ты выглядишь ошеломленным, - усмехнулся Томлинсон, наклоняя голову и подходя ближе к парню. – Ты не хочешь?
- Хочу, - выпалил Гарри, не откладывая и секунды на размышление, и вцепился длинными пальцами в ладонь Луи, выдыхая и многократно кивая, вызывая на губах актера легкую улыбку.
- Тогда чего же мы ждем, котенок? – в ответ сладко пробормотал он и потянул кудрявого на улицу, улыбаясь самому себе и сжимая внезапно ставшую влажной ладонь парня, поспевавшего за ним. Он слышал вспышки камер, множество вопросов, обращения, просьбы, приглашения и крики вокруг него, но все это отскакивало от оболочки, что словно окружала Луи и Гарри, не давая ничему проникнуть внутрь. И он впервые чувствовал себя не таким разбитым под объективами камер, и он не чувствовал себя таким предателем и лжецом, каким раньше всегда ощущал себя в обществе – потому что сейчас его ложь медленно переставала быть ложью, и улыбка на его лице больше не была маской. В первый раз Луи улыбался не потому, что должен был, а потому, что он держал за руку человека, способного заставить его душу снова расцвести. И Луи не был уверен, как давно он был настолько близок к счастью, как сейчас.
Они сумели преодолеть толпу и завернуть на парковку, все еще слыша множество вопросов и видя, казалось, сотню камер, направленных на них. Сказать, что Гарри был испуган и шокирован, - значит, не сказать ничего, потому что он перестал дышать в ту самую секунду, когда был вытянут за дверь на растерзание всем этим папарацци, которые – складывалось такое ощущение – действительно были готовы четвертовать его. Он знал, что Луи популярен, но, вероятно, никогда не осознавал реального масштаба его значимости в киноиндустрии – все эти люди готовы были отдать парочку своих внутренних органов за возможность первым получить эксклюзивные фотографии и новости о личной жизни Томлинсона, но не это было той вещью, что сильнее всего заботила Гарри в тот момент. Он смотрел на Луи и видел улыбку на его губах, морщинки в уголках глаз, выражение счастья на его лице, но, проведя так много времени с ним рядом, он мог с уверенностью сказать, что все это было напускное, и, да, Луи был невероятным актером, потому что он играл это – изображал счастье и беспечность – каждый Божий день, и Стайлс знал это теперь, но это не укладывалось в его голове. Сколько сил нужно было прикладывать, каждый раз выходя в общество, чтобы сначала пробудить, а затем сохранить в головах всего без исключения населения миф о том, что у Луи Томлинсона все замечательно? И как давно актер занимался этим – жил свою жизнь в маске, не имея ни сил, ни возможности быть искренним? Это разбивало Гарри сердце, и он не мог смириться с мыслью о том, что в дополнение ко всему, через что проходил Луи, ему также приходилось лгать всему миру каждое мгновение. Это было так несправедливо и жестоко по отношению к нему, и Гарри вдруг захотелось укрыть Луи от всех этих людей, которые пытаются сделать из него кого-то, кем он не является, когда они нагружают его ношей, которую он не может вынести. Но все, что он мог сделать сейчас, - это сильнее сжать его руку и успокаивающе провести большим пальцем по гладкой коже, и это было спорным вопросом, кого в действительности надо было успокаивать, но Гарри старался не думать о своих страхах, а лишь сконцентрироваться на той шаткой душе, что была в его руках. Луи улыбнулся этому заботливому движению и, резко остановившись в нескольких десятках метров от парковки, притянул Гарри к себе, вовлекая парня в глубокий поцелуй и прижимая его так близко к себе, казалось, абсолютно не заботясь о том количестве людей, что видят и снимают это сейчас. Он потерся бедрами о бедра Гарри, и, черт, это было так неуместно горячо и возбуждающе, с кучей репортеров вокруг них, со всем вниманием, сфокусированном на них, и, наверное, это не должно было влиять на Гарри так, как влияло, но он издал прямо в губы Луи гортанный стон, который, вероятно, не услышал никто, кроме актера. Тот лишь отстранился и, тяжело дыша, заглянул в зеленые глаза, видя там то же желание, что ярко горело в его собственных. Он отдышался и повернулся к папарацци, выпрямляясь и смотря на них тем взглядом, что приковывал всех к земле и заставлял замолчать, заставлял смотреть на Луи, не отрываясь, и выполнять все, чего бы он не пожелал.
- Еще вопросы есть? – жестко спросил Луи, но никто не издал и звука; казалось, никто даже не дышал, внимая каждому его слову. И было сейчас что-то такое в нем, что довело Гарри практически до грани, и он лишь вцепился в ладонь Томлинсона и прильнул к нему, наклоняясь и почти беззвучно шепча на ухо:
- Я так хочу тебя.
Луи только самодовольно улыбнулся и, в последний раз окинув толпу взглядом, потянул Гарри в машину. Стайлс не замечал, что было дальше; он лишь видел то, как Луи двигается, как он хмурится, как дышит, как сжимаются его руки на руле, как он сглатывает, как невероятно он красив, и так не вовремя появившееся возбуждение затмевало его разум – ему хотелось получить этого человека себе, ему хотелось чувствовать его прикосновения, поцелуи, укусы по всему телу, ему хотелось почувствовать такое нужное сейчас расслабление, а еще ему хотелось, наконец, понять, как Луи может сочетать в себе так много всего разного – причинять боль, дарить любовь и заставлять Гарри изнывать от желания. Он, определенно, был чем-то неземным, невероятным, несуществующим, потому что все, что он делал, говорил, имел – все это было невозможным. И Гарри просто пытался удержаться за это как можно дольше.
Часть 11
Я прошу прощения за то, что не ответила на отзывы к прошлой части,
я просто.. замоталась и хотела скорее выложить продолжение, так что вот.
Надеюсь, это не разочарует вас.
И, да, эта глава особенно важна для меня, поэтому я буду ждать вашего мнения.
И еще мне интересно, оправдало ли это ваши ожидания, и, если нет, то чего именно ожидали вы.
Если вам не сложно, напишите пару строк, хорошо? Спасибо. Я люблю вас.
Приятного прочтения.
Луи изменился. По крайней мере, Гарри так казалось. Может быть, это было лишь видимостью и появилось из-за того, что Гарри узнавал Луи все ближе, и то, что он видел, вовсе не соответствовало тому, что он знал раньше. Но все же кудрявую голову не покидала мысль о том, что он, хоть и старается быть более спокойным и понимающим в этом отношении, все-таки заслуживает знать, что именно беспокоит Луи. Поначалу он думал, что это один из тех аспектов жизни актера, который тот мог оставить при себе и не выносить на обозрение Гарри. Думал так до тех пор, пока этот самый аспект не начал влиять на их отношения – а точнее, на самого Стайлса. Луи закрывался в себе, и это отражалось на Гарри; он злился, и это отражалось на Гарри; он грустил и проклинал весь мир, и это, конечно, отражалось на Гарри. Стайлс чувствовал себя покинутым и в какой-то мере даже обманутым, потому что он был более чем открытым в отношении актера, он рассказывал ему все – что следовало и не следовало, - он был честным и полностью отдавал себя Томлинсону, ныряя в их чувства с головой. И порой просто казалось, что Луи плавает где-то на поверхности.
Гарри метался меж двух огней, боясь, с одной стороны, обидеть Луи и сделать ему еще больнее, чем есть сейчас, а с другой – самому остаться с разбитым сердцем и сломанной мечтой. Он старался балансировать, находить выход: он выбирал слова, которые говорил, потому что не знал, что именно может навредить Томлинсону; он не особо разнообразил их жизнь, потому что не был уверен, не напомнит ли Луи очередное его действие о чем-то, что причинило ему боль в прошлом. Гарри, безусловно, был все так же влюблен в актера всем своим сердцем, но время, проведенное с ним, приносило все меньше и меньше удовольствия. Постепенно Гарри стало больше нравиться оставаться дома, лежать на кровати и мечтать о том, какой идеальной могла бы быть их с Луи жизнь, чем действительно идти к Луи и жить этой самой жизнью, - и это было настолько неправильно и странно, насколько только могло быть, и Гарри чувствовал себя безумно плохо из-за этого. Чувствовал, но не мог ничего поделать. Ему хотелось того же огонька, что был в самом начале, когда Луи был этим постоянно борющимся с миром активистом, когда он – даже в то время – отталкивал Гарри и всеми силами пытался причинить ему боль, но сейчас Стайлс чаще пытался пробудить в Луи хоть какие-то эмоции, обратить на себя внимание, заставить сказать хоть слово. Это было изнуряюще, и это, как бы Гарри не хотелось этого признавать,.. надоедало. Ему надоедало постоянно быть сильным, постоянно веселиться и улыбаться, засовывать свои собственные, пусть и порой глупые, проблемы подальше, ставя на первое место благополучие и спокойствие Томлинсона. Гарри любил Луи, но он хотел настоящих отношений, он хотел взаимной любви, но то, что он получал, больше было похоже на воспитание маленького ребенка. Гарри сам еще был ребенком, и он хотел, чтобы о нем заботились, он хотел, чтобы ему проявляли знаки внимания, он хотел, раз уж на то пошло, жить подростковой жизнью: пить алкоголь, баловаться сигаретами, ходить на вечеринки и, черт побери, трахаться. Ему не хотелось быть ответственным за что либо, кроме сдачи экзаменов и поддержание порядка в его комнате, но он был ответственен за взрослого состоявшегося мужчину, чье сердце просто-напросто было раздроблено. Это было тяжело.
Луи улыбался на улице, на разных светских мероприятиях, на съемочной площадке, он шутил, общался с коллегами и смеялся, но потом, наедине с Гарри, где на актера не было направлено бесчисленное количество глаз, он замолкал и задумывался о чем-то и оставался в этом состоянии до следующего выхода в свет, и Гарри чувствовал себя все более обиженным и разгневанным с каждым разом, и однажды он просто устал держать это в себе. Он начал с обычного вопроса, на который Луи ответил совершенно безразлично, потом продолжил легким упреком, на который Луи вообще не отреагировал, и, когда плотину его спокойствия прорвало, он высказал Томлинсону все, что думал. Возможно, немного больше.
- Я, черт побери, устал от тебя, Луи! Я устал от твоих перепадов настроения, от твоего откровенного безразличия, от твоей закрытости, от твоего абсолютного нежелания впускать меня в свою жизнь! Как долго ты собрался прятаться от мира и от людей, которые о тебе заботятся? Боль никогда не пройдет, если ты не дашь кому-нибудь вылечить тебя или хотя бы попытаться это сделать! Неужели ты настолько глуп и наивен, раз думаешь, что все это просто волшебным образом исчезнет из твоей головы однажды? Почему ты не можешь просто дать мне помочь тебе? Что такого могло случиться с тобой, что ты не можешь даже сказать мне об этом? Ты убил кого-то? Или, может, над тобой издевались? Тебя бросили? Что, черт возьми, случилось с тобой, Луи Томлинсон? – Гарри говорил громко, эмоционально и слегка истерически, и он никогда не был таким раньше, и он понимал, что ему не стоило произносить и двух третей того, что он произнес, но дело уже было сделано, и он просто надеялся, что это сработает, потому что он не был уверен, что сможет дальше так безвозмездно любить Луи и страдать, не получая ничего в ответ. Томлинсон смотрел на него какое-то время, разглядывая разозленное лицо и обдумывая всю речь, которую услышал, и Гарри видел в его глазах грусть, которая, кажется, никогда оттуда не уходила, боль и раздражение. Раздражение, мать его, и Стайлсу хотелось ударить Луи, лишь бы он перестал винить во всем его, потому что, да, он был груб и немного перегнул палку, но сам Томлинсон был далеко не ангелом (по крайней мере поведением, потому что выглядел он.. ангельски). Луи лишь тяжело выдохнул и наклонил голову, смотря на Гарри таким невероятно изможденным и усталым взглядом, что у парня перехватило дыхание:
- Ты правда хочешь знать, что со мной случилось? – его голос был слабым и хриплым, и Стайлсу показалось, что тот простыл или только проснулся, но ничто из этого не было правдой, и поэтому единственным объяснением такой прозрачности его голоса были подступающие слезы, и Гарри медленно начинал ненавидеть себя за это, но все же ответил, хоть и с чуть меньшим энтузиазмом и громкостью, чем раньше:
- Да, я хочу знать, - Стайлс возвышался над сидящим на диване Луи, и ему было немного неуютно в подобном положении, но он не собирался что-то менять, потому что это бы значило, что он сдался, а это определенно не было его намерением. Томлинсон безэмоционально молчал около минуты, а потом ответил:
- Меня изнасиловали.
Гарри не знал точно, что сказать. Он не знал, куда смотреть. Он забыл, как дышать. Он прокручивал в мыслях эти слова и хмурился, не верил, не хотел верить, не хотел принимать. Это было шуткой, ему послышалось, это сон, этого нет. Луи не произносил этого, а Гарри не спрашивал; и Гарри не приходил к Луи домой, а Луи не целовал его в дверях; у них не было проблем; Гарри не признавался Луи в любви, Луи не отвечал ему взаимностью; Луи не отталкивал Гарри, а Гарри не пытался заслужить его доверие; Гарри не приходил на красную дорожку, а Луи не давал ему свой номер; Гарри не знал о Луи, Луи не был актером; Луи не насиловали. Луи не насиловали. Гарри повторял это, как мантру, как молитву, как единственную здравую мысль в своей голове.
- Ну, не совсем изнасиловали, - спокойно продолжил Луи, отведя взгляд и понурив плечи, словно прячась и пытаясь исчезнуть. – Это было взаимно... поначалу, - он остановился, чтобы перевести дыхание, а Гарри все еще молчал, хмурясь, во все глаза смотря на Томлинсона и не веря неверяневеряневеря, не понимая, о чем говорит актер, что творится у него на душе, как вынести всю остальную историю.
– Это был мой первый секс, - продолжил Луи, выглядя вполне.. собранным и спокойным. Вероятно, так было только снаружи. - С парнем, по крайней мере, первый. И я был снизу, потому что.. ну, потому что я был младше и.. менее опытным, и сначала все действительно было хорошо. Он целовал меня, шептал разные милые слова о том, какой я красивый, как сильно он хочет меня... Он раздевал меня, попутно вылизывая и выцеловывая каждый миллиметр моей кожи, и он.. мне было так хорошо, Гарри. Ты не представляешь, как мне было хорошо, - он вздохнул, поежившись от воспоминаний, а Гарри вздрогнул, услышав свое имя, и он боялся сделать движение или даже вздох, потому что он боялся, что Луи остановится, что ему станет больно, он просто боялся, и он никогда не ненавидел себя так сильно, как в тот момент. – Потом, когда он раздел меня полностью, он просто смотрел на меня и облизывался, и я чувствовал себя самым красивым парнем на свете, и я был так счастлив, и мне так.. мне так хотелось перейти к главному, и я что-то сказал ему.. что-то, чтобы он продолжал, и он расстегнул свою ширинку и набросился на меня, поцеловал, стал гладить и заставил.. заставил облизать его член, и я сделал это, я не знал, зачем, но я сделал это, я не знал ничего тогда, и я не понимал его действий, но я доверял ему, я... Он поднял меня за бедра после и вошел на всю длину, не разработав меня, не растянув, и стал двигаться, даже.. даже не дав мне привыкнуть. Мне было так больно, - в его голосе слышались слезы, и, кажется, он действительно плакал, но Стайлс не мог видеть этого, потому что голова актера была опущена, и Гарри хотел сказать, чтобы тот остановился, но он не мог произнести и слова, лишь слушал и пытался понять, и Луи продолжил сквозь слезы: - Я думал, что так и должно быть, что в первый раз всегда больно, что все идет правильно, и я был так горд собой, потому что ему.. ему нравилось. Но через пару толчков это стало невыносимо, и я кричал, я просил его остановиться, я плакал, но.. но ему было все равно. Он так и не кончил. Вероятно, это тоже причиняло ему боль, в конце концов... Он поставил меня на колени и сказал отсосать ему, но я не хотел, я отказался... Ему было плевать. Он заставил меня сделать это, трахал меня в рот, держа рукой за волосы,.. – по лицу Луи текли слезы, и его голос дрожал, и Гарри не мог терпеть этого. Он пытался не плакать, он пытался быть сильным, потому что он знал, что должен был, что он был нужен Луи, однако поток соленых капель не прекращался, и он чувствовал, что не сможет вынести этого глубокого несчастья на лице актера, этой боли, этого отвращения к самому себе, к своим же слезам, к своим же словам, но Луи продолжал говорить, и Гарри не мог остановить его. Он не имел на это права после того, как сам довел Томлинсона до такого состояния. Он снова и снова ненавидел себя за это. – Ему не потребовалось многого, и вскоре он кончил мне в рот, заставил проглотить это, и.. и ушел. Он не сказал ничего и ушел. Я проснулся на следующее утро в той же позе, что и заснул, и я боялся того, что будет дальше, но часть меня... самая глупая часть меня все еще надеялась, что он просто не смог сдержаться, что он просто очень сильно меня любил, очень сильно меня хотел, и.. я нашел его в школе и сам подошел к нему, и я не мог говорить после того, как он оттрахал меня в рот, и мое горло болело, поэтому я написал ему на листе о том, что хочу поговорить. Он.. я надеялся, что он хотя бы извинится или будет чувствовать стыд, вину, но он только засмеялся мне в лицо и сказал... сказал, что я никчемный, что я не достоин ни одного человека на этой планете, что я не достоин любви и счастья,.. Я не хотел верить, но он продолжал говорить. Что я не оправдал его ожиданий. Что у него никогда не было такого отстойного парня, как я. Что я скучный и поверхностный. Что, кто бы не заинтересовался мною, все бы обязательно поняли, насколько я неинтересный, и ушли бы. Он сказал, что все уйдут, - он снова рвано вздохнул, пытаясь противостоять слезам и истерике, но у него плохо получалось, и Гарри задыхался, он не мог стоять на ногах, но он боялся предпринять что-то. Ему хотелось умереть на месте, лишь бы не слышать больше этого сломанного голоса. Лишь бы дальше делать вид, что все хорошо. – Я старался не слушать и не верить ему, но... Он рассказал моим друзьям о том, что я был геем, и практически все из них отвернулись от меня и стали издеваться, и... Я хотел рассказать кому-нибудь о том, что произошло, но.. хотел даже пойти в полицию, но я боялся, я был чертовым трусом, и я продолжал молчать, и.. А потом мой отец ушел от мамы, потому что не мог терпеть гея в своем доме. Ему было стыдно. Он пытался выгнать меня, и я готов был уйти, но.. мама защищала меня, и он бросил её и моих сестер.. из-за меня. Из-за меня мама постоянно грустила, из-за меня ей пришлось найти еще одну работу, из-за меня нам вдруг стало не хватать денег,.. Это все из-за меня, Гарри. Я разрушил свою семью, я стал посмешищем среди моих друзей, я... Я ненавижу себя, черт подери, я так ненавижу себя, его, я ненавижу этот мир, я просто... Я не хочу, чтобы ты уходил тоже, Гарри, - он зарыдал взахлеб, хватая ртом воздух и всхлипывая, и он выл и повторял имя Стайлса, и его грудная клетка разрывалась, потому что он был так жалок в тот момент, так отвратителен и ужасен, и он был грязным, помеченным, испорченным. Он был недостоин ни Гарри, ни кого-либо еще, и он знал это. Он просто хотел, чтобы это было не так.
Гарри смотрел на него, но ничего не видел, - то ли потому, что пелена слез застилала глаза, то ли потому, что Луи, казалось, пытался сжаться до размеров атома, превратиться в пыль, исчезнуть. Складывалось ощущение, что одно неверное движение – и он разобьется, сломается, умрет. Стайлс упал на колени, не в силах больше стоять, потому что его колени тряслись и он терял всю энергию, которая когда-либо в нем была, он продолжал беззвучно плакать и морщится, он все еще не верил, он не пускал в свой разум эту мысль, он лишь хотел, чтобы Луи прекратил, чтобы он успокоился, чтобы он улыбался, чтобы он жил. Он подполз к актеру, еле передвигая руками, и прижал трясущееся тело к себе, использую последнюю мощь, вкладывая все чувства, что в нем были – любовь, нежность, страх, боль, ненависть, отвращение к себе – в это объятие, стараясь не разрыдаться самому, стараясь подавить в себе желание убить себя, потому что именно это было тем, что он так хотел сделать, но, даже если бы ему хватило отчаяния и смелости, он не смог бы совершить подобного – хотя бы потому, что он обещал не уходить от Луи. Он свернет горы, но выполнит это обещание.
Томлинсон медленно успокаивался, обмякая в руках Гарри, затихал и отпускал истерику, но слезы все так же стекали по раскрасневшимся щекам, и он не собирался их останавливать. Они сидели так какое-то время, Луи слушал, как билось сердце Гарри и как он шептал, что все хорошо, что он не уйдет, что надо успокоиться, что все обязательно будет хорошо – он повторял одно и тоже, не прерываясь ни на секунду, не давая себе даже вдохнуть, словно это было его призванием, его целью, его миссией – внушить это Луи, заставить его поверить в это. Луи не верил. Он отстранился от Гарри и, боясь смотреть ему в глаза, поднялся на ноги, сглотнул и тихо пробормотал, что хочет побыть один. И ушел. Стайлс не мог смотреть, как Луи скрывается за дверью своей спальни, как он снова отгораживается от него, как он уходит в себя, но он не мог ни остановить его, ни переместить свой взгляд, поэтому он продолжал делать себе больно этим – он заслуживал этого, как никто другой. Он, черт побери, натворил таких вещей, за которые не прощают, за которые следует убивать – он заставил Луи пройти через ад, снова разрушить свое с трудом склеенное сердце, снова пережить все то, что и так убивало его каждую минуту каждого дня. Гарри действительно думал, что причина такого сломанного состояния Томлинсона окажется глупой и незначительной? Каким идиотом нужно быть, чтобы заставлять больного человека самому возобновлять свои раны? Стайлс был ужасен, и он ненавидел себя практически настолько же сильно, как он ненавидел человека, сделавшего это с Луи. В нем кипело отвращение и такая нужная жажда мести, буквально съедающая его изнутри и заставляющая застонать от безысходности, вцепившись пальцами в волосы. Ему хотелось разбить что-нибудь, ударить, бросить, сломать, уничтожить. Луи думал, что все уходят, потому что этот ублюдок сказал ему об этом? Как он мог вообще верить человеку, который сотворил подобное с ним, с самым невероятным человеком на этой планете? И неужели Луи упрямо молчал в тот день около недели назад потому, что он не мог говорить тогда, несколько лет назад, после роковой ночи? Неужели Луи было так сложно написать что-то на листе бумаги потому, что он сделал это в следующий день после происшествия? Неужели Луи спал со всеми этими парнями до появления Стайлса лишь для того, чтобы отомстить за тот случай? Вместо того, чтобы попробовать отпустить это, он нарочно напоминал себе об этом, вскрывал ножом засохшие порезы и безостановочно делал себе больно. И все из-за какого-то ублюдка, который сказал ему, что он не достоин быть счастливым. Черт. Гарри не знал, что за чертовщина творилась в голове Томлинсона, но теперь он ясно понимал, насколько по-настоящему хрупким и невинным был Луи, как легко он поддавался влиянию, как близко к сердцу он принимал слова таких ничего не значащих людей и как сильно он в действительности нуждался в защите. Луи не был уверенным в себе и нашедшим свое место в жизни мужчиной – он был мальчиком, застрявшим в горькой юности и не имевшим достаточно сил для того, чтобы выбраться. Он был маленьким ребенком, потерявшимся в жестоком мире, где каждый думает лишь о себе, он был запутанным клубком мыслей и страхов, он был такой большой бомбой, готовой в любой момент взорваться. Он был опасен сам себе, и Гарри понимал это сейчас. Жаль, что он не понял этого раньше.
***
Когда Гарри очнулся от собственного забытия, из комнаты Луи не было слышно ни всхлипов, ни тяжелого дыхания, ни тихого шепота, и поэтому парень решил рискнуть и проверить, все ли в порядке. Он не знал, имел ли он право входить туда после того, через что заставил пройти Луи, но он волновался за него и вообще-то рассчитывал на то, что актер спит, так что все-таки повернул ручку двери. Луи лежал на кровати ко входу спиной и сжимал в руках большую мягкую подушку, свернувшись в клубочек и сжавшись до минимального размера. Он тихо размеренно дышал, и Стайлс облегченно выдохнул, делая вывод, что он спит. Это означало, что он успокоился и теперь отдохнет хоть немного, чтобы справиться со всеми воспоминаниями завтра утром, - Гарри планировал каким-то образом помочь ему в этом, правда пока еще не знал, каким именно. Но вид такого умиротворенного Луи заставлял его сердце биться сильнее и его дыхание останавливаться от всей любви, что переполняла парня, и поэтому он просто стоял в дверях, оглядывая хрупкое тело и до сих пор не веря, сколько несчастия и трудностей свалилось на эти тонкие плечи за такую относительно недолгую жизнь.
- Прости, - послышался тихий шепот откуда-то из подушки, и Гарри подумал, что ему послышалось, что это был шелест листьев с улицы или вовсе галлюцинация, но Луи зашевелился и глубоко вдохнул, так и не разворачиваясь к кудрявому и не меняя позы. Стайлс нахмурился и быстро преодолел расстояние между ними, обходя кровать и садясь перед нею на корточки, чтобы быть на уровне глаз Луи. – Прости за то, что не рассказал тебе об этом сразу, и за то, что отталкивал тебя, и за сегодняшний срыв, и за все предыдущие срывы, Гарри, прости меня, - протараторил он, удерживая слезы в глазах и, видимо, считая, что заплакать сейчас было бы низко. Гарри так не считал. И он не собирался принимать извинения, потому что Луи не был виноват, и, в конце концов, у него были все права на все то, за что он извинялся, и Стайлс считал только себя виноватым. Ни в коем случае не Луи.
- Ты не должен извиняться, - он звучал хрипло и сломлено, и ему пришлось прочистить горло и сглотнуть, лишь бы не пугать актера и не отталкивать его таким ужасным голосом еще дальше. – Тебе не за что извиняться. Я должен просить прощения. И я прошу – за то, что упрекал тебя в этом, что не был достаточно терпелив, что заставил тебя снова все вспомнить, что не понял сразу, насколько эта тема неприятна для тебя, и...
Дыхание словно кончилось в его легких, и он остановился, чтобы восстановить количество кислорода в организме и усмирить сердце, пробивавшее его грудную клетку и заставляющее его сдерживать непрошенные слезы. Луи перед ним был таким невероятным богатством, таким незаслуженным подарком, а он не ценил этого, он просто дал этому выпасть из его рук, просочиться сквозь пальцы, и он испортил все, о чем всегда мечтал - пусть так, но он был обязан заставить Луи почувствовать себя лучше сейчас, когда слезы актера были его виной. Он был тем, кто должен был извиняться. И он был тем, чьи извинения не заслуживали внимания.
Луи не отвечал, только смотрел на него все так же безэмоционально, как это было до их разговора в гостиной, но в нем в то же время было спокойствие – такое непривычное, но так давно желанное, что Гарри подумал, что именно сейчас ему стоит уйти.
- Ты хотел побыть один, - пробормотал он и, поднявшись на ноги, почти сделал шаг к выходу, когда почувствовал холодные пальцы на своем запястье, и, повернувшись, наткнулся на пронзительный взгляд серо-голубых глаз, в которых плескалось что-то необъяснимое, но приятное, и Стайлс корил себя за то, что посмотрел в эти омуты – теперь не в силах уйти. Луи потянул его на себя, укладывая на мягкое покрывало рядом с собой и переплетая их пальцы, все так же не произнося ни звука, и Гарри чувствовал, что, как бы сильно он не презирал себя, он не сможет сделать шагу назад, когда в глазах напротив горит.. любовь.
- Я должен был сразу рассказать тебе, - повторяет Луи и вздыхает, сглатывая и сжимая пальцы кудрявого чуть сильнее. – Но вообще-то я чувствую себя немного лучше после этого. Поэтому, если это не вызывает у тебя отвращения, я был бы очень рад, если бы ты остался.
Гарри смог лишь нахмуриться и, выпустив грустный вздох, прижать Луи к себе, чувствуя его тепло и то, как нос актера утыкается ему в ключицу. Он действительно думал, что мог вызывать отвращение? Гарри чувствовал отвращение – исключительно к самому себе и своему нетерпению, своей вспыльчивости, - но Луи ведь был.. таким светлым и ярким, и он был самым недостойным отвращения человеком во всей вселенной. Гарри точно знал это. И, несмотря ни на что, Томлинсон все еще лежал около него, сжавшись в клубочек и постепенно отпуская хотя бы немного той тяжести воспоминаний, что давила на его плечи столько времени, а Гарри надеялся, что когда-нибудь ему удастся снять с него весь груз и заставить его летать так же, как летал сам Стайлс рядом с Луи. И парень собирался вложить всю свою любовь в эту цель – его сердце уже давно не принадлежало ему: оно принадлежало актеру, который был слишком измотан, чтобы заметить. Гарри, по крайней мере, хотел попытаться изменить это.
Часть 12
Луи, недолго думая, выбрал обходной путь решения проблемы – он просто сидел дома уже почти неделю после того, как рассказал все Гарри, и ему было вполне хорошо – его не доставали фанаты и репортеры, он находился в тишине, у него было время подумать над чем угодно, и у него был Гарри – по крайней мере тогда, когда у того было свободное время. Луи казалось, что Гарри понял и принял его историю, ему казалось, что Гарри не чувствовал отвращения и ужаса рядом с ним, не ощущал того, насколько он был испорчен, что ему было вполне комфортно и интересно в его обществе, но Стайлс стал все чаще придумывать какие-то глупые отмазки и пропадать на полдня или вовсе не говорить, что за такие важные дела появились у него посреди недели летом. Луи старался, как мог, верить парню, доверять ему и спокойно ждать, когда дверь в его квартиру откроется и в проеме появится кудрявая голова, но с каждым днем становилось все.. страшнее? Было глупо думать, что Гарри захочет иметь дело с таким проблемным парнем, в голове которого все абсолютно перемешано, прошлое которого является полным бардаком, жизнь которого, собственно, не являет собой ничего притягательного. Луи понимал все это. Он просто очень-очень хотел, чтобы Гарри остался с ним подольше.
Когда Луи спросил Гарри, придет ли тот завтра утром, чтобы посмотреть очередной матч вместе, кудрявый сжался и немного отстранился, и Луи уже знал, что он услышит новую отмазку, совершенно не похожую на правду, увидит виноватые зеленые глаза и сжатые губы и будет вынужден только кивнуть и перевести тему, потому что Гарри отстранялся, Гарри становился холоден, Гарри не проявлял интереса, Гарри медленно пытался сбежать. Возможно, в его глазах все еще была та любовь, то обожание, что Луи видел в них с самого начала, но Стайлс был умным, и он, скорее всего, уже давно понял, что отношения с Томлинсоном – совершенно не нужная и не интересная ему проблема. Отношения с Томлинсоном были ядовитыми, поглощающими, высасывающими все хорошее, и это не было одной из тех вещей, о которых мечтал кудрявый. Луи понимал все это. Он просто не знал, как исправиться.
- Лу, прости, я не смогу. Я.. я приду к вечеру, хорошо? Правда, прости, но я буду немного занят.
Луи фыркнул и выбрался из объятий парня, поворачиваясь к нему боком и складывая руки на груди. Кто удивлен, что Гарри отказался? Томлинсон отлично понимал его, и ему откровенно надоело такое к нему отношение. Если Гарри собирался уходить, ему стоило просто сказать об этом и оставить Луи, а не мучить его так медленно и сладко, то давая надежду, то жестко отбирая ее.
- Что за такие важные дела могут быть у тебя в июне? Гарри, я все понимаю, я не самый.. не самый лучший выбор в твоей жизни, но по крайней мере ты мог быть более снисходительным и сказать мне все в лицо, разорвать наши отношения, вместо того чтобы лгать мне так открыто.
Гарри нахмурился и замер, молча глядя на Луи и не понимая, о чем тот говорит. Он только что..? Нет, он не мог подумать, что Гарри действительно хотел его бросить. Нет, черт побери, все было хорошо у них, даже лучше, чем это. Пусть Гарри иногда отлучался, но это не значило, что.. Нет. Такого не могло быть в голове у Луи, он не мог даже рассматривать подобную идею, и Стайлс чувствовал, что это было его долгом – уничтожить любые отголоски этой мысли в сознании парня, и это было тем, чем он собрался заняться. Правда, не знал точно, как.
- Луи, ты.. Как ты мог подумать, что я.. Как ты мог подумать, что я собираюсь бросить тебя, дурачок? Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя, я обещал, что не уйду, и я сдержу это обещание.
Он попытался взять Луи за руку, но тот отстранился снова и лишь поднял на Гарри взгляд. В его глазах не было особой злости или обиды, в них было.. понимание. Словно он осознавал, почему это случается, словно он ждал, когда Гарри уйдет от него, словно он знал, что это произойдет, просто жалел, что так быстро. Это было так неправильно, и Гарри не мог понять, что заставило Луи думать так, он не мог представить, он не мог... Что вообще происходило?
- Тогда где ты все время пропадаешь? – его голос начинал повышаться, а тон становился угрожающим, и Гарри знал, что это не приведет ни к чему хорошему. Он знал актера слишком хорошо. – Куда ты уходишь так часто? Куда ты идешь завтра, например? У тебя появился кто-то другой? Было бы неудивительно, просто не надо врать мне, пожалуйста! Я просто хочу знать, разве я прошу так много? – он практически кричал к концу, и Гарри не мог ничего поделать с собой, но пытался сжаться под этим взглядом, под этим голосом, потому что Луи никогда не кричал на него так, Луи никогда не был таким разочарованным в нем, и Гарри не хотел, чтобы это продолжалось еще хоть на секунду больше.
- Завтра... У меня завтра выпускной, Лу, - он проговорил это тихо, лишь так, чтобы смог расслышать Луи. Он не хотел загружать парня проблемами, он не хотел заставлять его волноваться о чем-то отвлеченном, он не хотел быть навязчивым, он просто.. хотел расправиться со всем этим и получить полную свободу, чтобы посвящать все свое время актеру. Гарри глубоко вдохнул и затараторил, пытаясь доказать Луи что-то:
- Лу, я только схожу на награждение утром, а потом сразу приеду к тебе, честно. Я бы пропустил, но мама так хотела увидеть меня там, что... Я постараюсь быть здесь как можно раньше, я.. я не собираюсь идти на праздник как таковой, поэтому, я думаю, я буду здесь часам к трем, обещаю, я...
- Гарри, - Томлинсон перебил его, хватая того за руки, которыми он жестикулировал, объясняя свои планы Луи, и в сердце и голове актера было такое жуткое осуждение самого себя, потому что он, черт побери, действительно был самым худшим парнем во всем мире, и ему было тошно от самого себя, - как я мог забыть, Гарри, выпускной... – но Гарри, казалось, вовсе не слышал его, продолжив свою эмоциональную речь:
- Я порой был занят, потому что у меня были экзамены, но все прошло, теперь я всегда свободен, правда, Лу, только не думай, что я хотел бросить тебя, это не так, я не...
- Гарри, черт, прости, Гарри, - Луи прижал парня к себе, сжимая худое тело в объятиях, утыкаясь носом в шею и вдыхая любимый запах. Он только что обвинял своего парня в том, что тот просто проживал самые важные дни в своей жизни, и он корил себя за такое ужасное поведение. Это было худшим, что он только мог сделать – за своими собственными проблемами и переживаниями он совершенно забыл о том, что у Гарри тоже есть жизнь, что он учится в выпускном классе, что он.. что он тоже может иметь что-то волнующее и интересное на стороне, что-то, не связанное с самим Луи и его окружением. – Гарри, прости, малыш, как я мог забыть, прости меня, я такой дурак, прости меня, котенок, я был так неправ, я... Почему ты не хочешь идти на праздник, Гарри? Черт побери, ты должен, обязан пойти туда!
- Это не так важно, Лу, - попытался заверить актера парень, и он действительно считал, что лучше потратит это время в обнимку с актером, чем в компании со своими скучными одноклассниками, слушая скучную музыку.
- Это важно, малыш! Конечно, это важно! – Луи звучал так, словно готов был расплакаться, потому что все это было так волнительно – его маленький мальчик заканчивал школу – и в то же время так болезненно – он совершенно забыл об этом, он даже не предположил, он снова оказался самым разочаровывающим и ужасным человеком на Земле. Он не заслуживал Гарри на столько, на сколько это было возможно. – Это один из самых важных дней твоей жизни, и ты обязан пойти туда, ты обязан подлить алкоголя в пунш, подшутить над своим лучшим другом, потанцевать под странную подростковую музыку, прокричать о том, что ты выпускник, на всю округу, в конце концов!
Гарри улыбнулся тому, насколько маленьким и восторженным сейчас казался Луи, как горели его глаза, как активно он описывал все это, как вздымалась его грудь, когда он делал очередной судорожный вздох, как он был увлечен этим, и Стайлс действительно задумался над тем, чтобы посетить это мероприятие. Если уж на то пошло, Гарри нравилась мысль о том, каким гордым он будет чувствовать себя, когда будет выходить из дверей этого здания, зная, что больше не вернется туда. Он был одним из тех, кто принимал школу, как должное, кто жаждал быстрее пройти эту ступень и выйти в свободную жизнь, потому что, хоть он и не до конца определился, чем собирается заниматься после школы, он точно знал, что это будет чем-то гораздо более интересным, чем просиживание времени за одной и той же партой чертов не-вспомнить-даже-какой год. Задумавшись о выпускном, в его голове появилось только одно препятствие – у него не было пары, а заявляться на этот вечер одному было схоже с полным унижением, и чего парень точно не хотел, так это смешков за своей спиной и сочувственных взглядов вслед. У него была одна идея, которая казалась ему близкой к сумасшедшей, несбыточной, но он решил, что никто не запрещает ему просто спросить.
- Луи Вильям Томлинсон, окажешь ли ты мне честь сопровождать меня на мой выпускной? – произнес он томно, специально делая голос более хриплым, наклоняя голову и смотря из-под ресниц таким взглядом, который, он знал, заставлял Луи выполнять почти любые его прихоти. Томлинсон удивленно уставился на него, распахнув глаза и не понимая, послышалось ли ему, или Гарри действительно сказал это. Актер не был даже на своем выпускном хотя бы потому, что практически все в школе издевались и смеялись над ним после определенных событий, и его уж тем более никто и никогда не приглашал туда, как пару. Он не мог точно представить, как это будет происходить, потому что все его знания о выпускных основывались на подростковых фильмах, но единственное, в чем он был уверен точно – так это то, что у него не было ни одной причины отказаться.
- С радостью, Гарри, - нежно пробормотал Луи и притянул кудрявого обратно к себе в объятие, целуя его в висок и чувствуя, как тепло заполняет все его тело, как легко становится на сердце, как светлеет голова и как вдруг хочется жить. Это было странным – чувствовать так много всего хорошего после нескольких лет абсолютной темноты, страха, отвращения, но Гарри дарил ему это, с появлением Гарри радость освещала все более значительные отрезки его жизни, и Луи действительно чувствовал, что забывает обо всем. Он только боялся, что однажды снова окажется в темноте. Это было скорее привычкой, чем действительным опасением, но Томлинсон не мог перебороть это. Он обещал себе постараться.
***
Луи чувствовал, что словно возвращался в подростковую жизнь, в школьные годы, и проживал все те отрывки, которые пропустил из-за постоянных насмешек и издевательств. Он не мог справиться с волнением, томившимся в его груди с самого утра, и это давало ему какое-то странное ощущение свободы и.. счастья. Он не был уверен, но это действительно было похоже на то. Ему хорошо дышалось, и он гордо смотрел вперед, и было действительно сложно вспомнить последний раз, когда он чувствовал себя подобным образом в промежутке времени, превышавшем полчаса. Он не знал, что надеть, и около двух часов простоял перед зеркалом, вытаскивая все новые и новые костюмы из бездонного шкафа, прося Лорен гладить их, мерил и оценивающе оглядывал себя, но ему всегда казалось, что чего-то не хватает. Все выглядело каким-то незаконченным, недостаточным, скучным и тусклым. И только когда он понял, что начинает опаздывать, он все-таки облачился в тот из бесчисленного множества костюм, который произвел на него и Лорен наибольшее впечатление, и выбежал из дома. И сейчас, стоя перед домом самого важного для него человека, Томлинсон понимал, что не может устоять на месте, что не может перестать поправлять волосы и одергивать пиджак. Это было таким изматывающим и невероятно нервирующим – ожидание чего-то, о чем Луи практически не имел представления, - и он был откровенно напуган всем, что ожидало его сегодня. Первым опасением были, конечно, его внешний вид и его манеры – он ничего не мог с собой поделать, но постоянно представлял, как подводит Гарри в чем-то, как портит ему праздник, как выставляет его дураком, как полностью поганит мнение о кудрявом у выпускников. В конце концов, у него были не очень хорошие отношения со старшей школой, да и учитывая все неприятности, которые ему принесли его действия, связанные с нетрадиционной ориентацией, у него были причины волноваться.
Все волнения прошли, когда он увидел открывающуюся дверь. Гарри стоял в проеме, повернув голову обратно в квартиру, и, широко улыбаясь, кричал что-то своей маме. Он был идеален, и Луи сразу понял, чего ему не хватало в его костюме – ему не хватало такого светящегося и до дрожи красивого парня, кудри которого лежали в привычном беспорядке и контрастировали с узкими черными брюками и идеальной белой рубашкой. Это было так символично и до ужаса романтично – Луи был в узком галстуке, в то время как на шее Гарри красовалась забавная цветная бабочка, и Томлинсон чувствовал себя до смешного взрослым и невероятно гордым от того, что имел честь вести это чудо на выпускной. Не имея представления об учениках школы Гарри, Луи уже отлично знал, что они будут самой запоминающейся парой на этом вечере – хотя бы потому, что яркость и блеск глаз кудрявого были заметны за полсотни метров, и это делало его еще красивее и младше, и это заставляло сердце Луи сжиматься, потому что этот мальчик сегодня ступал во взрослую жизнь, и это позволяло актеру в первый раз в своей жизни познать, что такое настоящая и непоколебимая гордость человеком. Гарри развернулся всем корпусом и вышел на крыльцо, замечая Луи и улыбаясь ему, а актер мог только разглядывать Гарри и думать, как ему повезло. Он, черт побери, самый везучий человек на свете, потому что сегодня они с его невероятным парнем проведут лучший день в их жизни, потому что Гарри так смотрит на него, как никто никогда не смотрел, потому что Луи любит его, потому что он чувствует, что действительно может любить, а не просто заставлять себя делать это. Луи просто наконец-то был рад, что он живет.
***
Луи был удивлен, насколько все изменилось со времен, когда он учился в школе – он не знал, что именно сказывалось на подростках: воспитание, влияние интернета или поголовный пофигизм, но это что-то было действительно сильным и перспективным – мало того, что никто не кидал презрительных взглядов на их с Гарри переплетенные пальцы, так люди еще и здоровались с ним, разговаривали с ним, смеялись с ним, и, черт побери, Стайлс, оказывается, был открытым геем уже пару лет. Луи не подумал об этом, когда соглашался пойти с ним на выпускной – в реальности, в которой он существовал на данный момент, быть геем было чем-то совершенно обычным, и он даже не связал понятие выпускного с возможными проблемами в школе. Гарри сделал это за него несколько лет ранее, и это было невероятным облегчением для актера – такое спокойствие к Гарри со стороны его знакомых. И этот день продолжал быть таким невероятным и волнующим, каким он был с самого утра – Гарри завел Луи в большой зал, украшенный множеством красных и золотых шаров, Гарри представил Луи некоторым своим друзьям, и Луи видел, как многие смотрят на него с удивлением и интересом, потому что, да, он, вообще-то, был популярен, но практически все, кто стоял наиболее близко к нему, реагировали абсолютно спокойно, не врывались в их с Гарри идиллию, не пытались разорвать его на части, как это делали многие его фанаты – хотя, возможно, все дело здесь было не в том, что все эти выпускники были неимоверно вежливыми и учтивыми, а в том, что они просто-напросто не знали, кто он такой. Это было даже более вероятно. И Гарри... Луи нравилось то, каким Гарри был сегодня – мало того, что он был умопомрачительно красив и просто до невозможности улыбчив, так он еще словно светился от гордости, словно ему так и хотелось похвастаться, с кем он сейчас идет за руку по этому залу. Луи понимал, что по меркам подростков это считается верхом крутости – быть знакомым, а уж тем более встречаться со звездой, и, хоть ему и хотелось, чтобы Гарри был горд просто за него, а не за его профессию, Луи все равно был неописуемо доволен видеть Гарри таким радостным. Это становилось наркотиком – его улыбка, огоньки в зеленых глазах, какое-то особенное выражение его детского лица, появлявшееся только в моменты искреннего счастья, - и Луи готов был на все, лишь бы видеть все это снова и снова. Когда волнение вокруг них поутихло и школьники перестали кидать на Гарри завистливые взгляды, все пошло своим чередом – именно так, как должно быть.
Ближе к вечеру, когда Гарри уже был счастливым обладателем аттестата об окончании школы и официально считался выпускником, они с Луи стояли в тускло-освещенном зале и просто осматривали всех, попивая пунш, в котором, кстати, все-таки была толика алкоголя. Гарри улыбался так, как это было в самые знаковые моменты его жизни (которые, по крайней мере, застал Томлинсон) - широко, абсолютно бесконечно и до того искренне, что Луи силой удерживал себя от своих желаний: прижать к себе, зацеловать, не отпускать. Ему хотелось впитать в себя Гарри с его счастьем, его свободой, которая даже отражалась в его глазах, ему просто хотелось быть причиной такого настроения Гарри. Он надеялся, что, в конце концов, был.
Луи услышал аккорды какой-то заезженной медленной песни и немедля повернулся всем корпусом к Гарри, улыбаясь и протягивая ему руку, наклонив голову. Какого же было его удивление, когда Гарри засмущался на это действие и наклонил голову, отворачиваясь, и, прежде чем парень успел что-то сказать, Луи был готов убрать руку и отступить, потому что, наверняка, он перегибал палку: одно дело – держать парня за руку, совсем другое – танцевать с ним чертов медленный танец. Он понимал это теперь. Только Гарри, кажется, думал по-другому, приняв приглашение и потянув Луи в самый центр танцпола, обнимая его за спину и прижимая к себе, все так же смущенно улыбаясь. Он был таким ребенком, он был просто невероятной смесью невинности, изящества, скромности, и в нем даже было что-то девичье – какая-то удивительная легкость. Даже несмотря на то, что он был выше и больше Луи, он был таким.. хрупким, миниатюрным, но в то же время таким необъятным, и Луи тонул, бесконечно падал, он терялся в Гарри, но ему не хотелось выбираться. Ему не хотелось терять этого. Ему хотелось раствориться в этом парне, плавно покачиваться в такт песне и чувствовать, как его грудь заполняет такое долгожданное и необходимое тепло. Гарри давал ему все это, он заставлял его забыть обо всем на свете, просто плыть по течению и не обращать ни на что внимания, просто жить и наслаждаться этим. Это было невероятной ценностью. Луи уткнулся носом в плечо кудрявого и попытался совладать с глупой улыбкой, от которой за целый день уже болели скулы, но которая никак не хотела покидать его лицо, и Томлинсон не мог вспомнить, когда в последний раз так долго и беспрерывно улыбался. В нем просто было настолько много эмоций, которые разрывали его изнутри, и он не знал, как еще выплеснуть их наружу, если не через улыбку. Вообще-то, ему хотелось прыгать, бегать, кричать, махать руками и обнимать всех вокруг – это было чем-то крышесносным, затягивающим, развивающимся, - но он понимал, что это было бы как минимум странно, поэтому он удерживал свои порывы, вкладывая все свои чувства в то, что прижимал Гарри к себе всеми силами, боясь, действительно боясь, что тот испарится, исчезнет, уйдет. Но Гарри был здесь, с ним, отвечал на его объятие и лишь усмехался тому, как волнительно и радостно все это было для актера.
- Ты в порядке? – с улыбкой спросил парень, удивляясь тому, как цеплялся за него Луи, как он не оставлял места между их телами, как он дышал ему в плечо, и в голове Гарри, как всегда, появлялись пугающие и настораживающие мысли, потому что с момента знакомства с актером он научился постоянно ожидать чего-то плохого. Но, кажется, сегодня Луи был в своем самом лучшем настроении. И все же, проверить это предположение не было лишним.
- Я счастлив, - проговорил Луи и сам удивился, насколько легко и спокойно с его губ слетели эти слова и насколько это по-настоящему приятное ощущение – произносить их. И как это воодушевляет и окрыляет, когда твой любимый человек облегченно выдыхает и расслабляется в твоих руках, потому что он доволен, потому что ты не подвел. Луи подумал, что ему стоит попробовать чаще улыбаться, потому что это, очевидно, делало Гарри счастливее. Томлинсон любил, когда Гарри был счастлив. Это давало ему надежду, что парень не уйдет, что у них действительно есть шанс, что, возможно.. возможно, когда-нибудь ему удастся обойти эту нерушимую стену, которая заставляла его снова и снова возвращаться к событиям школьных лет. Сейчас это уже не казалось таким важным и значительным – может быть, из-за наслоившихся друг на друга хороших сегодняшних происшествий, а может, из-за небольшого количества алкоголя, кипящего в крови, и теплого тела, прижимающегося к нему, - но, так или иначе, Луи действительно рассматривал возможность полного.. излечения? Возможность полного оживления, подумал он и улыбнулся. Ему жутко хотелось жить.
- Я люблю тебя, котенок, - пробормотал Луи и довольно выдохнул, чувствуя себя невероятно отдохнувшим, несмотря на всю ту суматоху, которую они с Гарри пережили. Он словно сбросил с себя что-то ненужное, словно преодолел невидимый финиш, и сейчас он чувствовал себя абсолютно свободно. Они с Гарри делили это ощущение на двоих.
- Я тоже люблю тебя, Лу.
Томлинсон был еще счастливее сейчас.
Так что, если вам не сложно, пожалуйста, оставляйте отзывы.
Я люблю отзывы. Они делают меня счастливой.
Когда я счастлива, я делаю своих героев счастливыми, упс.
Так что да, я люблю вас, мур ^o^
И удачи всем, кто, как и я, сейчас находится в процессе сдачи экзаменов.
Да прибудет с вами сила :)
Они лежали на кровати Гарри в обнимку, ожидая, пока его мама испечет им шоколадное печенье, и у этих двоих было огромное количество времени для того, чтобы насладиться друг другом и полностью утонуть в их идиллии. Нельзя было сказать, что у них вообще больше никогда не было проблем с момента признания Луи – конечно, были, но их связь, вероятно, была достаточно сильной, чтобы помочь им выстоять. Луи все еще был напуган всем вокруг, а Гарри все еще пытался убедить Луи верить ему во всем, но это были мелочи, потому что у них были вот такие моменты, когда они просто лежали и думали каждый о своем, расслабляясь в руках другого и чувствуя заполняющее грудную клетку тепло.
Луи знал, что он в безопасности с Гарри, что он любим и уж точно не одинок, но глупое и так сильно надоевшее чувство в сердце продолжало посылать в его мозг сигналы, которые твердили, что все уходят. Томлинсон сам считал, что это необоснованно и бессмысленно, и ему ничего не хотелось сильнее, чем отпустить прошлое, но оно нагоняло его всегда и везде, и это казалось непрерывной, нескончаемой цепью событий, которую Луи никак не мог разорвать.
А Гарри чувствовал, что каждый раз, когда он выходит за дверь, Луи, сам того не понимая, ожидает, что тот не вернется. Поначалу Гарри злился и обижался, даже ссорился с актером и пытался доказать ему, что тот не прав, но в какой-то момент к нему пришло осознание, что это вовсе не вина Луи – и уж тем более не Стайлса, - а того ублюдка, чьего имени Гарри даже не знал. Ублюдка, который когда-то сломал и без того хрупкого Луи, оставив его практически без возможности восстановления. Гарри видел, что Томлинсон старался – и понимал, что если не ради себя, то ради него, кудрявого мальчишки, сломавшего в очередной раз все представления актера об отношениях. Они оба молчали об этой ситуации между ними, оба старались улыбаться друг другу как можно чаще, и то же время оба так отчаянно пытались исправить любые сложности, которые мешали им на пути.
-Что ты теперь собираешься делать? – лениво промурлыкал Луи, слегка освобождаясь из объятий Гарри, чтобы заглянуть в его глаза, и натыкаясь на непонимающий взгляд парня. – Я имею в виду, ты ведь закончил школу. Что теперь?
Гарри улыбнулся и устроился поудобнее, прижимая к себе податливое тело. Ему было приятно, когда Луи интересовался его личной жизнью, его планами, его мыслями – это укрепляло его надежду в то, что они не разбегутся в ближайшие две недели, не устанут друг от друга, что он не наскучит Луи, не разочарует его. Это странно, вероятно, потому что Луи достаточно часто спрашивал его о чем-то личном, но Гарри просто всегда чувствовал прилив тепла и любви в такие моменты, и это заставляло его мечтательно и довольно улыбаться.
- Я собираюсь взять gap-year и, возможно, попутешествовать или найти какую-нибудь работу, а вообще мне бы хотелось побыть с тобой, - в ответ пробормотал он, не в силах шире открывать рот и напрягать связки сильнее, но потом, слегка стушевавшись, быстро добавил: - Если ты, конечно, не против, потому что.. да, в общем, если ты в порядке с этим, то.. да.
Луи сладко засмеялся, посылая вибрацию в грудь Гарри, отчего у парня мурашки пробежали по коже, и Томлинсон поднялся на локтях, перебарывая сонливость, и поцеловал Стайлса в уголок губ, улыбаясь.
- Дурачок ты, котенок, конечно, я хочу, - он поцеловал его еще раз, на этот раз серьезнее, проводя языком по его губам, но не продвигаясь дальше, а потом лег обратно, укутываясь сильной рукой Гарри. – Мы могли бы путешествовать вместе, ты знаешь, - тихо проговорил Луи, и он звучал, как старый мечтатель, который рассказывал детям сказки. Гарри нравилось, когда Луи был таким. – Фильм почти готов, и летом будут премьеры во многих местах, и я хотел бы провести тебя за руку по красной дорожке в каждой столице мира, - продолжил он, и Гарри пытался не замурчать от удовольствия, потому что Луи казался таким воодушевленным и довольным своими мыслями, и Стайлс был бы счастлив исполнить все то, о чем говорит актер, и он, вероятно, скоро просто разорвется на части от переполняющего его тепла, от всей той любви, которая слышалась в голосе Луи и заполняла каждую клетку Гарри.
- С радостью, Лу, - ответил он и улыбнулся, прикрыв глаза и представляя все это. Луи снова приподнялся и на этот раз лег телом на парня, утыкаясь подбородком в грудь и переплетая их ноги между собой. Гарри нравилось, когда Луи лежал на нем так, потому что он совсем не был тяжелым, и его вес давил приятной и такой сладкой ношей, что Стайлс готов был всю свою жизнь прожить в этой позе. Актер осмотрел лицо Гарри еще раз, словно раз за разом запоминая и так уже выученные черты, а потом, проведя пальцем по скуле, подтянулся к нему ближе и поцеловал лениво и тягуче, так до дрожи приятно, и Стайлс обхватил его тело своими огромными руками, гладил медленно, прижимал к себе, не желая отпускать, и углубил поцелуй, сплетая свой язык с языком Луи, соединяясь с ним, вдыхая его, и они оба потеряли счет времени, потому что это дарило им счастье – просто лежать, плотно прижавшись друг к другу, и медленно и упоенно целоваться, стараясь насытиться, но никогда не уставая, никогда не получая достаточно.
- Я не хотела помешать, - услышали парни голос мамы Гарри, в котором отчетливо читалась улыбка, и неохотно оторвались друг от друга, не меняя позиции и только поворачивая головы к двери и улыбаясь в ответ. – Печенье готово, так что спускайтесь, пока оно горячее.
Она закатила глаза на то, как Гарри сильнее сжал в своих руках Луи, понимая, что ему придется отпустить его сейчас, но совершенно этого не желая, и Луи засмеялся на это и кивнул женщине, которая сразу покинула комнату. Томлинсон оставил короткий поцелуй на припухших губах Гарри и сполз с него, вставая на ноги и поправляя съехавшую футболку. Гарри не хотел слезать с теплой постели и идти куда-то, он бы предпочел остаться здесь, в объятиях Луи, и уснуть под его тихое бормотание об их идеальном будущем, но он не ел с самого утра, и мысль о вкусной маминой выпечке заставила его оторвать тело от покрывала. Поток нежности от их недавних разговоров и поцелуев с Луи все еще не прошел, и Гарри хотелось делать что-то сумасшедшее и глупое, и он подхватил Луи на руки и понес его по лестнице вниз, как невесту, не слушая пререканий и просьб отпустить, смешанных с заливистым смехом и детскими обзывательствами. Если бы Гарри мог, он бы носил Луи на руках всю свою жизнь.
***
Ближе к вечеру, после вкусного перекуса и долгой прогулки, Гарри оставил Луи в его квартире, пока сам спустился вниз за журналом, в котором, как пишут фанаты в интернете, напечатали что-то глупое и смешное про Томлинсона. Путь туда-обратно не занял у него больше семи минут, и, когда он вернулся, он сбросил с ног кеды и с улыбкой пошел в гостиную, начиная рассуждать над заголовком на обложке. Но Луи не отвечал, и Гарри подумал, что тот ушел в ванную или просто не слышит, поэтому отправился на поиски, когда все-таки заметил актера, стоящего на кухне с выражением чистого ужаса и удивления на лице. Он сжимал в ладони свой телефон и беспомощно смотрел на Гарри, но в то же время сквозь него, словно сжавшись, начиная слегка дрожать, а на его глазах кудрявый заметил собирающиеся слезы. Парень кинул журнал на стол и сократил между ними расстояние, забирая из руки готовый уже расколоться от давления телефон и ведя актера в гостиную. Он посадил его на диван и прижал к себе, поглаживал по спине, старался успокоить, шептал что-то на ухо и качался из стороны в сторону, но Луи, кажется, совершенно не реагировал, в мыслях все еще находясь на кухне, обдумывая то, что привело его в это состояние. Его глаза были пустыми, отстраненными, и пара слезинок скатились по щекам, что заставило сердце кудрявого забиться в несколько раз быстрее, его дыхание – сбиться, а руки – крепче сжаться на плечах актера. Гарри сам готов был заплакать, потому что таким сломленным и разбитым Луи не был уже давно, и Стайлсу было страшно, потому что он не хотел видеть, как его любимому мальчику делали больно, потому что он приложил столько усилий на его восстановление, потому что Луи был таким счастливым, радостным, живым, когда Гарри только уходил из квартиры, и вот сейчас он словно выдохнул весь тот оптимизм, возвращаясь на позицию номер один.
- Что случилось, Лу? – рвано прошептал он, нарушая вязкую тишину, и Луи повернул к нему голову, словно просыпаясь от своего помутнения и удивляясь находящемуся рядом Гарри.
- Мне звонили, - пробормотал он голосом, в котором Стайлс не смог разобрать эмоции, но ему показалось, что он слышит шок и какую-то каплю непонимания, как будто даже Луи не может разобрать своих собственных слов. – Мне звонили ребята со школы, - продолжил он, и тут Гарри испугался, потому что школьные годы не были лучшей частью жизни Луи, и они, вероятно, могли вернуть толику того одиночества, что преследовало его до встречи с кудрявым, и Гарри не мог, просто не мог этого допустить, и ему хотелось встряхнуть Томлинсона, но также он боялся, что от одного неверного движения тот просто рассыплется на мелкие осколки.
- Что они хотели, Лу? Не молчи, я прошу тебя...
Голос Гарри дрожал, и Луи это не нравилось – он нахмурился и повернулся корпусом к парню, собираясь с силами и раздумывая над тем, что услышал по телефону. Он до сих пор не мог понять, шутка ли это, но в то же время знал, что это правда – он чувствовал это чем-то внутри.
- Они сказали мне, что он умер, - проговорил он так, словно сам не верил в сказанное, и Гарри поднял бровь, вопросительно глядя на актера, потому что он совсем потерял нить разговора, но волнение только накапливалось, заставляя его нетерпеливо поерзать на диване. – Они сказали, что он.. тот, что сделал это со мной тогда.. что он умер несколько дней назад.
Гарри молчал, как и Луи, и если Томлинсон просто витал где-то в прострации, то кудрявый прогонял эти слова в своей голове снова и снова, складывая их в общую мозаику и обдумывая всю эту картину. Он чувствовал облегчение, смешанное с какой-то глупой радостью, потому что это то, что он хотел сделать сам – убить этого ублюдка, и теперь в его голове появилось множество вопросов насчет того, мучился ли тот урод перед смертью, насколько больно ему было, какой несчастной была его жизнь, что именно убило его, - все это пугало парня, но совсем чуточку, потому что в тот же момент это казалось ему абсолютно нормальным и даже правильным. Он инстинктивно сжал актера в объятиях, и за последующий вечер ни один из них больше не произнес ни слова на эту тему – они обсуждали ужин, затем все-таки просмотрели купленный Гарри журнал, хоть и сделали это не с таким энтузиазмом, с каким планировалось, а потом пожелали друг другу спокойной ночи – Гарри решил, что ему лучше остаться у Луи сегодня, и Луи был абсолютно не против. Они так и лежали, каждый думая о своем, но в то же время их мысли были схожи, и именно сегодня они чувствовали какую-то до боли сжимающую сердце тоску по друг другу и не заснули до самой поздней ночи, целуясь и обнимаясь так крепко, как позволяли силы.
***
Они стояли вдали и смотрели, как проходят похороны. Гарри не знал, зачем они поехали туда, но, когда он еще дома спросил, хотел ли Луи посетить эту церемонию, тот не отказался, и Гарри просто знал, что он был слишком запутан и напуган, чтобы вслух согласиться. И они преодолели это расстояние до родного города того парня, чьего имени Гарри так и не узнал и знать не хотел, и все два часа они молчали, слушая лишь тихую музыку, лившуюся из динамиков на фоне вязкой тишины. Луи выглядел вполне спокойным, может, слегка уставшим и потрепанным, но в общем его внешность не навевала на Гарри страха, и это, скорее всего, было причиной, почему он не противился этой поездке. Он рассчитывал, что это в какой-то степени поможет Луи разобраться в себе, своих внутренних стенах и преградах, но в то же время ему просто хотелось, чтобы Луи перестал бояться – чтобы он увидел, как тело его обидчика погружают в землю вместе со всеми несчастьями, которые он принес. Луи только сжимал его руку и внимательно наблюдал за тем, как священник читает речь, как плачет женщина, являвшаяся, видимо, матерью того парня, и еще две девочки рядом, прижимающиеся к ней – его семья, скорбящая по нему и не верящая в эту потерю, и ни один из них не знал, каким настоящим ублюдком он был в жизни, какие вещи он совершал, как ломал людей и судьбы. Возможно, он получил по заслугам – ни Гарри, ни Луи так и не узнали, своей ли смертью он умер или был убит, и что послужило причиной его кончины, - и Гарри откровенно не жалел его, и он не чувствовал ничего, оглядывая массивный деревянный гроб. Его внутренности, однако, сжимались при одном лишь взгляде на семью, оставшуюся без сына и брата – но в большей степени Гарри жалел их не потому, что они потеряли родственника, которого любили, а потому, что они не знали его настоящей сущности, потому, что они, вероятнее всего, всегда будут думать, что он был ангелом – потому что даже вокруг вырытой для него могилы стояли фигурки маленьких белых ангелочков, - или, возможно, когда-нибудь кто-то расскажет им обо всем, что натворил парень, и они никогда больше не будут иметь возможности спросить, что послужило причиной его поведения. Это было так неправильно и нечестно по отношению к ним – они были настоящей семьей для него, они принимали его, они любили и лелеяли его, в то время как он лишил всего этого Луи – он лишил его достоинства и чести, семьи, любви и спокойствия. Гарри понимал, что это неправильно, что это противоречит его внутренним убеждениям, но он был рад, что этот урод умер. Он был рад видеть, как его тело погружают в землю.
- Я не знаю, что чувствовать, - пробормотал Луи, тяжело вздыхая и сильнее сжимая в своей холодной ладони пальцы Гарри. Он заговорил в первый раз после того, как они сели в машину, и его голос был хриплым от молчания и дрожащим от непонятной смеси страха и отрешенности. Гарри повернул к нему голову и заглянул в глаза, которые сейчас казались абсолютно серыми под таким же серым и безжизненным небом.
- Что ты имеешь в виду, малыш? – он старался звучать нежно и мягко, потому что Луи казался таким хрупким, таким сонным, словно в любую секунду он может провалиться в какое-то небытие, и Гарри не хотел этого, совсем нет.
- В какой-то мере я рад тому, что произошло, и мне намного спокойнее от этого, словно... словно те поврежденные части меня, которые мешали мне быть собой, ушли вместе с ним, и.. и дышать стало легче, - он замолчал, как бы отделяя эту его точку зрения от той, которую он собирался высказать далее, в тот же момент укладывая это у себя в голове и отпуская, дыша полной грудью. – Но также я чувствую грусть и.. мне жалко, его, Гарри. Потому что.. посмотри на них, - он кивнул в сторону семьи парня, и Гарри сразу понял, о чем думал актер, - они абсолютно опустошены, и его сестры.. они такие маленькие, они примерно одного возраста с Фелис, и если у меня нет семьи, то это не значит, что его семья должна страдать из-за этого, и я чувствую себя так плохо, я не понимаю, что правильно, а что – нет, и, Гарри, я.. я.. – он задыхался, тараторя все это и даже не замечая, как одинокие слезинки скатываются по его щекам, и сейчас Стайлс отчетливо видел, что Луи винит себя в его смерти, пусть не полностью, но хотя бы частично, словно его ненависть к этому уроду каким-то образом сейчас привела его сюда, в сырую землю. Это было не так, и Гарри не знал, как убедить в этом Луи.
- Нет, Лу, не смей, даже не смей винить себя в этом, черт побери! – строже сказал кудрявый и за плечи повернул Томлинсона к себе, встряхивая его слегка и пытаясь уничтожить все эти глупые необоснованные мысли, которые так или иначе снова загоняли актера в то ужасное состояние, мучившее его не так давно. – В этом нет и капли твоей вины, Луи, потому что если кто-то и виноват в его смерти, прямо или косвенно, то это он сам, и если ты начнешь винить себя, мне придется тебя ударить, - подытожил он и уставился в распахнутые глаза Луи, как бы спрашивая, понял ли он, согласен ли он. Томлинсон замедленно кивнул, а затем просто прижался к Гарри, обхватывая его руками за талию и утыкаясь носом в воротник его кофты. Луи решил, что они увидели достаточно, и им стоило направиться обратно к машине, чтобы успеть вернуться домой до темноты, и Гарри был вовсе не против, поэтому, когда актер отстранился, Стайлс переплел их пальцы и потянул его за собой, улыбаясь уголками губ и чувствуя себя действительно.. освобожденным. И, повернув голову назад, он увидел такое же выражение на лице его любимого человека. Возможно, дела пойдут лучше после этого происшествия.
***
По дороге они несколько раз останавливались в каких-то магазинчиках и зачем-то обходили их полностью, покупая то шоколад, то сок, то жвачку, дурачились у машины и много-много целовались, пару раз чуть не въехав во впереди стоящие легковушки. Возможно, это был неподходящий день для подобного, но Луи чувствовал нужду в этом, в близости, в прикосновениях, в запахе Гарри. Хотелось чувствовать его рядом: его поцелуи, его крепкие руки, его укусы, его дыхание. И Гарри сам не понимал, как они вообще добрались до квартиры Луи без происшествий, как поднялись на этаж, как смогли открыть дверь, потому что они целовались, не переставая, не отстраняясь друг от друга ни на миллиметр, не прерывая контакта, пытаясь дотронуться до всего и сразу. Когда они все-таки перешагнули порог квартиры, Луи уже даже не стоял на ногах, обхватив ими талию парня, а руками вцепившись в широкие плечи, и Стайлс не мог сосредоточиться на исследовании рта актера своим языком, потому что он пытался следить за тем, чтобы не врезаться, и в конце концов Томлинсон просто опустился губами на его шею, оставляя яркие метки, не в силах прекратить, и давая Гарри возможность вести их. Дерек лишь с невозмутимым лицом закрыл за ними входную дверь, а Лорен сделала вид, что вовсе не заметила прихода босса, увлеченная оттиранием пыли с и так уже чистой поверхности комода, и Гарри был невероятно благодарен им за это, потому что Луи был совсем не в себе – целовал и трогал его так, что Стайлс был возбужден до дрожи еще на полпути в город, и его ошалевшие глаза, опухшие губы и взъерошенные волосы были вовсе не лучшим его внешним видом. Парень несколько раз проклял актера за его манию величия – его квартира была громадной, необъятной, и путь от входа до комнаты занял у Гарри непозволительное количество времени, за которое он успел наткнуться на пару стен и практически заныть от желания. Какого же было его облегчение, когда они-таки достигли огромной мягкой кровати, и он упал на покрывало, снова вовлекая Луи в беспорядочный поцелуй, стягивая с него кофту, запуская руки под футболку, царапая и прижимая к себе – Томлинсон отвечал с неменьшим энтузиазмом, постанывал, пытаясь спустить с Гарри узкие джинсы, обводил руками бедра и дразнил, не дотрагиваясь до эрекции и заставляя парня дергать бедрами вверх в поиске такого необходимого трения. Стайлс не выдержал, переворачивая Луи под себя и разом и полностью раздевая его, скинул с себя остатки одежды и прижался своим пахом к его, облегченно выдыхая. Он был сражен, его голова безостановочно кружилась, и он не мог сфокусировать свой взгляд на чем-то, кроме Луи. Луи был всем для него сейчас – не только сейчас, - и Гарри просто хотелось поглотить его, никогда больше не быть обязанным прервать это безумие, и актер отвечал так чувствительно, так жарко отзывался на каждое движение Стайлса, что у того сносило крышу, не оставляя ни малейшей капли сознания. Гарри множество раз видел тело Луи – в большей степени потому, что на его стене в его комнате было отдельное место для постеров и фотографий топлес, - но сейчас Луи был перед ним совершенно открытый и такой разгоряченный, - и совершенно полностью его, - и это не было одной из тех вещей, которые можно было спокойно выдержать. Парень честно старался, но Луи так выгибал спину, так желал прикосновений, трения, так развратно постанывал и тяжело дышал, что Гарри пытался не кончить от одного его вида, от теплого тела, прижимающегося к нему словно в агонии, от осознания того, как близко к нему это совершенство, как доверяет ему Луи, раз все еще не пытается оттолкнуть, все еще сам получает от этого удовольствие. Стайлс оторвался от желанных губ и спустился к ключицам, не упуская ни клеточки, целуя, кусая, зализывая все его тело, слушая вздохи и просьбы из губ Томлинсона, и он чувствовал, как узел в его паховой области тяжелеет с каждой секундой. Когда он все-таки дошел до низа живота Луи, он поднял глаза вверх и с удивлением заметил.. слезы? Гарри задержал дыхание, наблюдая, как несколько капель скатывались по щекам из зажмуренных глаз актера.
- Лу?.. – шепнул он так тихо, что практически не расслышал сам себя, но Томлинсон отозвался распахивая глаза и смотря на Гарри таким взглядом, что в груди кудрявого вдруг поднялась невероятная буря вины, злости на самого себя, потому что Луи, видимо, был не готов, и Гарри снова все испортил, он снова сделал только хуже. – Лу, черт, прости, Лу, я... Не плачь, Лу, я больше не буду, я ухожу, видишь, я...
Он привстал с Томлинсона, слезая с кровати и стараясь не заплакать тоже, унять трясущиеся руки и дрожащий голос. Но он не успел даже поставить ногу на пол, как влажная ладонь схватила его за запястье, потянув на себя с какой-то неожиданной силой.
- Нет, Гарри, нет, господи, продолжай, я прошу тебя, продолжай, - он закинул голову назад, выставляя на показ изящную шею, на которой уже почти не было живого места от укусов и засосов Гарри, и это было так до неприличия возбуждающе, что Стайлсу пришлось сжать руки в кулаки, чтобы не наброситься на актера прямо сейчас и не впечатать его в этот упругий матрас.
- Ты плачешь, черт побери, как я могу продолжать, когда я делаю тебе больно, Луи, перестань, - голос Гарри дрожал от возбуждения и подступающих слез, но он старался подавить и то, и другое, потому что самым важным сейчас был человек перед ним, а не его собственные эмоции.
- Я хочу этого, Гарри, я хочу тебя, - что-то такое было в тоне Луи, когда он сказал это, что Гарри верил ему, хотя, возможно, ему просто хотелось верить, но он уже не смог здраво мыслить и сдерживаться, когда Луи дернул бедрами вверх, закатив глаза от желания, и рвано прошептал: - Я хочу тебя внутри.
Стайлс зарычал от безвыходности этого положения, потому что, будь он хоть немного более терпеливым, он бы просто доставил Луи удовольствие, забыв про себя и отложив эту новую ступень их отношений на неопределенный срок, но он вовсе не был таковым, и сексуальный и такой хриплый голос Луи вовсе этому не способствовал, поэтому Гарри просто снова набросился на него, целуя, кусая губы до крови и сминая ладонями бедра актера, вдруг так неожиданно осознавая, насколько тот по-настоящему маленький по сравнению с ним. Луи махнул рукой в сторону своей прикроватной тумбочки и еле слышно шепнул: «Там», и Гарри быстрым движением достал оттуда холодную баночку смазки и ленту презервативов. Луи сразу отбросил предохранение в дальний угол комнаты, и Гарри только с улыбкой кивнул, почему-то считая это действие достойным подобной реакции, растер между ладонями светлый гель и нанес его на свой член, стараясь действовать аккуратно, чтобы не кончить от своих собственных прикосновений и вида Луи, который согнул ноги в коленях и, так нереально соблазнительно открывшись перед Гарри, разрабатывал себя своими пальцами, насаживаясь и заставляя Гарри захлебываться собственными слюнями. Стайлс убрал руку Луи и, поцеловав его в нос, медленно вошел совсем немного, глядя на Луи и ожидая, что тот кивнет или что-то скажет, но актер только нетерпеливо простонал, дергаясь навстречу парню и пытаясь насадиться самому – и это было последней каплей в чаше выдержки Гарри: он вошел на всю длину, прижимая актера к себе и полностью отдаваясь ощущениям, а после задвигался в рваном ритме, с каждым толчком выбивая из Луи выдохи, смешанные со стонами, и разгоняясь, двигаясь все быстрее.
Он пребывал в какой-то эйфории, упустив тот момент, когда Томлинсон со вздохов перешел на громкие крики, от которых Гарри лишь сжимал зубы и ладонями сильнее сдавливал бедра актера, потому что, черт, он был таким невероятно горячим, эротичным, непозволительным, и Стайлс просто пытался продлить это удовольствие. Луи цеплялся руками за его шею, скользил по плечам, царапал, тянул и делал это практически пыткой – настолько невыносимо хорошо было кудрявому, что перед глазами уже летали звезды, а в голове было абсолютно пусто, кроме одного лишь слова-выдоха: Луи. ЛуиЛуиЛуи, повсюду только Луи, который так безвозвратно охватывал всю жизнь Гарри и так крепко сейчас сжимал член парня внутри, и от этого узкого горячего плена было тяжело дышать. В какой-то момент он особенно сильно задел его простату, и Томлинсон выгнулся, прижимаясь грудью к Гарри и кончая, так и не прикоснувшись к себе, и его мышцы стали сокращаться, обхватывая эрекцию Стайлса так крепко, что парень не выдержал и кончил вслед за актером, сжимая его кожу так сильно, что на боках, скорее всего, останутся яркие отметины, что, собственно, не волновало Луи ни капли. Гарри же это приносило странное и нездоровое удовольствие. Луи был безоговорочно его теперь.
Когда они, изможденные и такие влюбленные, стояли под душем чуть позже тем же вечером и медленно растирали гель по телам друг друга, ни один из них не мог убрать с лица широкую глупую улыбку, от которой уже начинали болеть щеки. Они все еще не сказали друг другу и слова после всех тех стонов, что разнеслись по квартире и заставили их густо краснеть при одном лишь взгляде на такую же смущенную Лорен, которая застала их, когда они пробирались в ванную, но это не было неловкой тишиной – скорее нужной. Не то чтобы они собирались молчать до завтра.
- Спасибо, - тихо пробормотал Луи, улыбаясь еще шире, а Гарри только удивленно распахнул глаза и наклонился, заглядывая в серо-голубые омуты актера.
- Кто вообще благодарит за секс, Лу? – насмешливо спросил он, притягивая парня к себе не совсем близко, чтобы все еще иметь возможность смотреть в его глаза.
- Я не благодарю за секс, дурак, - ответил он, делая обиженное личико и заставляя волну тепла, нежности и любви окатить Гарри с ног до головы и практически лишить его дыхания. – Просто спасибо за тебя, - он обнял Стайлса за талию и прижался к его плечу щекой, создавая такой необъяснимо приятный контраст между прохладной водой, льющейся сверху, и своим горячим телом, согревающим сердце парня.
- Я тот, кто должен быть благодарным, - прошептал кудрявый, и его голос почти слился с водой, обволакивая их и даря такое необходимое спокойствие. Снова наступила вязкая тишина, давившая на плечи и заставившая Гарри прильнуть спиной к стене, чтобы не упасть от навалившейся сонливости. Так они и стояли: Луи пальцами пробегал вверх-вниз по спине Гарри, вычерчивая одному ему понятные узоры, а Стайлс прижимал к себе хрупкое и такое маленькое тело любви всей его жизни и раздумывал, когда он стал таким везучим; пока Луи снова не заговорил, на этот раз делая голос чуть серьезнее:
- Я никому не позволял быть во мне с того как,... ну, с того раза, - его голос был мягким, но прямым, пробиравшимся прямо под кожу Гарри, прямо в его мысли, заставлявшим крепче обхватить актера руками и тяжело сглотнуть, слушая, как тот продолжает: - Это вероятно, не такое уж и событие, учитывая, что-..
- Ты жалеешь? – Гарри же, наоборот, звучал достаточно жестко, но Луи каким-то образом чувствовал, что тот не нападает, не злится, не вызывает. Он просто беспокоится. Луи было приятно. – Только честно.
- Нет, конечно, нет, - пробормотал он и встал на носочки, дотягиваясь до любимых губ и невесомо целуя, прикрыв глаза.
- Тогда спасибо, - облегченно выдохнул Гарри и улыбнулся, придерживая актера за талию так, что тому практически не нужно было прикладывать усилий, чтобы быть с парнем одного роста. Это было скорее привычкой, чем действительно необходимостью сейчас, и Стайлс заметил, как, сам о том не думая, притянул Луи к себе ближе, словно огораживая его от всего вокруг. Ему нравилось иметь подобные рефлексы. Ему нравилось иметь что-то постоянное и само собой разумеющееся, связанное с Луи.
- Кто вообще благодарит за секс? – передразнил кудрявого Томлинсон и легко засмеялся, целуя чуть глубже и серьезнее, обхватив руками шею Гарри и практически повиснув на нем. Он не чувствовал отвращения к себе или кому-либо еще, он не чувствовал одиночества, грусти, страха. Он чувствовал нежность и любовь. И, когда эти огромные руки поддерживали его за талию и прижимали к широкой груди, Луи чувствовал себя в безопасности. Это было чем-то новым. Все новое - это хорошо забытое старое. Ему нравилось это.
Часть 14
Нет мне прощения, знаю.
Проды не было больше месяца, и я плохая, знаю.
Но я все же смогла написать это, и я почти довольна.
Поэтому выставляю это на ваш суд.
Эта глава - предпоследняя.
Надеюсь на ваши отзывы, как всегда :)
Луи обладал неземной красотой – Гарри убедился в этом уже достаточное время назад, - и он мог сиять так ясно, что затмевал весь мир вокруг, если хотел. В его руках была тайна, казалось, вселенной, он мог подчинить себе все живое, в его глазах было небо, и, да, порой Гарри восторгался им слишком сильно, и его мысли выходили за рамки разумного. Но разве можно было остаться равнодушным, когда перед ним стоял такой идеальный и немыслимый Луи Томлинсон, забирающий у Гарри весь воздух лишь тем, что крутился у зеркала, как подросток, и рассматривал идеально сидящий на нем костюм? Стайлс не представлял, как он вообще собирается появиться на людях рядом с этим парнем, потому что он не мог отвести взгляда, он не мог перестать рассматривать каждую деталь, не мог перестать поражаться парадоксу, что Луи вообще уделял ему внимание. Что Луи вообще был сейчас здесь, рядом, такой волнующийся, милый, замечательный, такой.. идеальный, каким он был всегда. Луи всегда относился к тому типу людей, которые показывали свое волнение и не могли успокоиться, и при этом выглядели до дрожи мило и изумительно – вот и сейчас, когда Томлинсон в который раз немного распустил галстук, а потом опять затянул, поправил ворот рубашки, запонки на рукавах, расстегнул и застегнул тонкий пиджак и с испуганным лицом повернул голову к Гарри, словно ища поддержки и совета, он был похож на потерянного котенка. Стайлс совершенно не понимал, что заставляет Луи так нервничать, но он не мог остановить его хотя бы потому, что все эти движения и выражение лица актера заставляли Гарри любить его с каждой секундой все больше.
- Чего ты так волнуешься? Это ведь всего лишь День рождения. Ты сам говорил, что ничего серьезного на этой вечеринке не будет, - Гарри улыбнулся и, наклонив голову, снова окинул взглядом Томлинсона и проклял Луи за эти узкие и так привлекательно обтягивающие его задницу брюки.
- Гарри, это День рождения режиссера моего следующего фильма – это серьезно! – нахмурился Луи и опять повернулся к зеркалу, смахивая несуществующие пылинки с плеч и недовольно выдыхая. – И вообще, - мягче продолжил он, расстроенно опустив руки и словно потухнув, выключив весь свой свет. – Это первый раз, когда мы выйдем в свет вместе. Это первый раз, когда я выйду в свет, как настоящий я, и именно сегодня я выгляжу ужасно.
- Ты очарователен, - промурлыкал Гарри и, преодолев расстояние парой шагов, обхватил Луи за талию и прижал к себе, заглядывая вместе с ним в зеркало и наслаждаясь тем, как подходяще они выглядят вместе, и это доставляло Гарри такое необъяснимое удовольствие, что он просто старался отпечатать этот момент в своей памяти и сохранить его навсегда, как и много других моментов с актером, который делал его самым счастливым на планете человеком. – И ты выглядишь шикарно и невероятно сексуально в этом костюме, Лу, - прошептал он на ушко Томлинсону, и тот, кажется, решил поверить Гарри, улыбаясь своему отражению и прижимаясь чуть ближе к теплому телу сзади. Ему все еще казалось, что галстук был завязан криво, рубашка выглядела слегка желтоватой, а пиджак сидел абсолютно не по фигуре, и все стилисты и помощники уже ушли, и времени что-то менять уже не было, но рядом с ним стоял Гарри со своей копной кудрей, со своей заразительной улыбкой и этим блеском в глазах, и на его лице так и светилось обожание, и Луи просто знал, что большего ему и не надо.
- Нам пора, малыш, - шепнул Гарри и оставил легкий нежный поцелуй на щеке актера, прежде чем поправить свои волосы и направиться к выходу. Луи оставалось только глубоко вдохнуть и в последний раз одернуть пиджак перед этим огромным зеркалом, невольно улыбаясь тому огоньку в глазах, что горел с того самого дня, как он влюбился в идеального кудрявого парнишку. Возможно, сегодняшнее событие действительно не было таким устрашающим.
***
Эта вечеринка была абсолютно не такой, какой Гарри представлял ее в своих даже самых смелых мыслях – здесь было много людей, да, здесь играла музыка, да, вдали виднелись столы с напитками и закусками, да, - но, прежде чем достичь всего этого великолепия, им предстояло пройти по самой длинной в жизни Стайлса дорожке, которая, в дополнение ко всему, была устлана красным ковром. Гарри пугало не это. Это место кишело репортерами и папарацци, буквально нападающими на всех этих известных и не очень звезд и делающих тысячи снимков за минуту. Гарри был в ужасе, вообще-то. Луи осматривал дорожку и словно сканировал ее, и Гарри сразу предположил, что он, как настоящий профессионал, рассчитывает, в каких местах ему лучше остановиться и попозировать, на чьи вопросы ответить, куда улыбнуться и кому махнуть рукой. Он был таким сосредоточенным и потерянным в своих мыслях, что Гарри решил оставить его и преодолеть этот ужас позади всех репортеров, обойти эту суматоху и присоединиться обратно к актеру на самой вечеринке, но он не успел сделать и пару маленьких шагов, как взгляд серо-голубых глаз повернулся к нему и заставил его остановиться.
- Гарри? Куда ты идешь? – голос Луи был таким наивным, контрастирующим с его важным и дорогим внешним видом, с его так профессионально уложенной прической и выглаженной рубашкой, но зато так совпадающим с детским блеском его глаз, что сам актер выглядел так интересно и мило – именно так, каким полюбил его Гарри.
- Лу, я... Я не пойду туда, - он наклонил голову в сторону ковровой дорожки и в подтверждение своим словам передернул плечами, словно чувствуя всю ту панику, что нагоняют репортеры на своих жертв. Луи нахмурился, и весь его вид показывал, как он удивлен и непонятлив, и Гарри просто не знал, как объяснить этому великолепному человеку такой сильный страх. Гарри знал, что Луи покажется это глупым. – Я имею в виду, мне кажется, что это слишком.. и для меня, и для.. нас, потому что, ну, я не думаю, что готов идти по ковровой дорожке, да еще и рядом с кем-то таким ошеломляющим, как ты, и..
Гарри прекратил тараторить, когда почувствовал прикосновение мягкой ладони к своим пальцам – Луи улыбался и глазами смеялся над ним, но это не было чем-то оскорбляющим или обидным: это было скорее смущающим и очень-очень приятным. Луи понимал.
- Тогда увидимся там, за пределами этого ужаса, да? – он указал на здание, куда входили все знаменитости и где, по-видимому, проходил праздник, и Гарри довольно кивнул, улыбаясь в ответ на улыбку Луи, которая заставляла его ноги трястись и подкашиваться, и он до сих пор задумывался, как выжил рядом с этим совершенством и все еще не задохнулся от невероятности того, что происходило с ним в последнее время.
***
Точеные скулы Луи и его яркие глаза были гораздо более притягательными и невозможными во вспышках фотоаппаратов и свете софитов – Гарри пора это запомнить, - и когда Луи все-таки преодолел это скопление репортеров и попал на сам праздник, он нашел абсолютно влюбленного, еле дышащего и неспособного сказать и слова Гарри, который как-то нервно сглатывал и сжимал руки в кулаки. Луи не знал, что именно так волновало парня, поэтому подошел к нему ближе, намереваясь поинтересоваться, и не смог удержаться от улыбки, когда заметил вполне заметный бугорок чуть ниже живота.
- Что тебя так обрадовало? – с улыбкой спросил он, встав на носочки, чтобы дотянуться до ушка своего парня и опалить дыханием его висок. Гарри сглотнул и смущенно покраснел, печально смотря на Луи и то ли прося у него прощения, то ли ища в нем решение своей небольшой проблемы. Томлинсон смотрел на него с огоньком в глазах и этой невероятной улыбкой, когда на лице появлялись мелкие морщинки, и это совсем не помогало жжению в его паху.
- Ты, - выдохнул он, облизывая губы и закрывая глаза, в какой раз коря себя за то, что снова и снова позорит Луи, да еще и на таком важном событии. Но разве можно было устоять, когда Луи так наклонял голову и прищуривал глаза для фотографий, когда закусывал губу в еле заметном жесте, когда засовывал руки в карманы брюк и слегка отклонялся назад, выглядя так сексуально небрежно, что жар проходил по телу? Гарри был слишком слаб, чтобы противостоять этому. Также он слишком сильно восторгался Луи. – Это так заметно?
- Ты даже не понимаешь, насколько, - усмехнулся Луи, обнимая Гарри, чтобы скрыть его проблемку, а заодно прижимаясь к нему своим телом и пару раз потираясь своими бедрами о его, дразня. – Представляешь, как горячо бы было, если бы я довел тебя до оргазма прямо здесь? – он прошептал Стайлсу на ухо, и тот что-то невнятно простонал, в мыслях благодаря громкую музыку, что заглушила это его проявление чувств. Луи был невыносим – Гарри ненавидел его в эту самую секунду, потому что если хоть кто-то пригляделся бы чуть ближе, то кудрявый сразу бы стал посмешищем на весь этот чертов шоу бизнес, представители которого окружали парней со всех сторон. Казалось, Луи это вовсе не волновало, а даже забавило.
- Боже, Луи, мне нужно срочно уйти. Я не хочу позорить тебя перед таким количеством важных людей. Я пойду, ладно? – Гарри выглядел так, словно в любой момент взорвется от всей той печали, что плескалась в его глазах. У Луи был план получше.
- Знаешь, в чем преимущество таких масштабных вечеринок? – он старался сохранять повседневный спокойный голос, и у него, кажется, получилось, потому что Гарри абсолютно невинно и отстраненно покачал головой в отрицании. – Во всей это толпе легко остаться незамеченными.
Он хитро улыбнулся и потянул Стайлса за один из столиков в углу, усадил его на мягкий диванчик и приветливо кивнул какой-то проходящей мимо женщине средних лет, которая окинула актера заинтересованным взглядом и заставила Гарри ревниво нахмуриться. Все мысли ушли, когда Луи, откинувшись на спинку сидения, накрыл ладонью пах кудрявого и совсем слегка надавил, вырывая из приоткрытых губок громкий стон. Гарри тут же заткнул сам себя рукой и в страхе повернулся к Томлинсону, смотря на него расширенными глазами и качая головой.
- Ты совсем сумасшедший? Прекрати! – он вовсе не звучал убедительно, скорее истерично, и Луи казалось это вполне интересным занятием – злить Гарри и доводить его до полного исступления. Он сжал руку, все так же смотря в наивные глазки своего парня, и вырвал из его рта еще один гортанный стон. – Боже, ты самоубийца, - сделал вывод Гарри и слегка расслабился, решив поддаться актеру и посмотреть, к чему все это приведет. Если уж на то пошло, ему вовсе не хотелось уходить и оставлять Луи в окружении этих красивых и богатых девушек и парней, которые пожирали его взглядами, но и дрочить в туалете не казалось ему хорошей идеей. В конце концов, это был Луи, его Луи, который любил творить абсолютно необъяснимые вещи, и уж кому, а ему Гарри доверял безукоризненно. И его рука была очень теплой на его члене, так что устоять былокрайне сложно.
- Все эти знаменитости проходят мимо, - шептал Луи на ухо Гарри, и последнему пришлось наклонить голову, чтобы кудри закрывали покрасневшие щеки, и закусить зубами ладонь, - они все смотрят на нас, - он оставил влажный поцелуй на шее Стайлса, чуть ниже подбородка, и Гарри был готов добровольно умереть прямо на этом месте, потому что это было невыносимо, да еще и рука ритмично сжималась на его ширинке, чертов Томлинсон, - и никто из них не знает, какимивещами мы занимаемся под этим столиком, да? – кудрявый хотел оттолкнуть Луи и притянуть его ближе, ударить его и поцеловать, накричать и заняться с ним любовью прямо на глазах у всех этих людей, потому что они вовсе не казались важными в этот момент, когда Томлинсон продолжал: -Представь, что они узнают. Какие эмоции будут на их лицах, какие ругательства мы услышим из этих неиспорченных ротиков?
- Замолчи, Лу, - Гарри не был способен на большее, кроме как выдохнуть эти два слова и зажмуриться, пытаясь хоть немного успокоиться. Это уже не казалось возможным при любых обстоятельствах: оставалось только смириться и постараться не испачкать брюки.
- Твой ротик уже испорчен, да, котенок? – он шепнул, на секунду засасывая мочку и проводя по ширинке Гарри всей ладонью несколько раз, снова сжимая еще сильнее и заставляя Стайлса бесстыдно застонать. Луи знал, что парень был уже близок к развязке, и поэтому хотел довести Гарри до полного изнеможения. У него отлично получалось. – Помнишь, как скользил им по моему члену? Тебе понравилось? – Гарри закивал, и Луи отчего-то стало даже немного смешно, потому что парень был таким уязвим и открытым сейчас, отзывался на каждое слово и прикосновение, и он просто вел себя как ребенок, не считая того, что издавал развратные стоны и толкался в руку актера в поисках стимуляции. – Ты хочешь кончить, Гарри? – он снова кивнул и захныкал, уставший от тянущего ощущения в животе и груди, и Луи особенно сильно надавил на его пах, грубо проведя ладонью несколько раз по его члену, и почувствовал, как парень вдруг вмиг расслабился, выпуская последний продолжительный стон.
Гарри пытался отдышаться и привести свое лицо в покое, потому что он знал, как выглядел после оргазма – розовые щеки, влажные губы, растрепанные волосы и тот блеск в глазах, который практически кричал: «Этот парень только что занимался сексом!». Не нужно было уметь читать эмоции по лицам людей, чтобы понять, от чего Гарри был такой довольный, поэтому Стайлс пытался привести себя в чувства. Ему все еще хотелось убить Луи.
- Я пойду к имениннику, поздравлю с праздником, - улыбнулся Луи и, поцеловав Гарри в щеку напоследок, оставил его одного за столом, довольный от того, что только что сотворил подобное с его маленьким мальчиком. Почему-то то, что он смог так легко довести Гарри до исступления, заставляло его чувствовать неописуемую гордость. А вообще, ему стоило подумать о том, как бы сбавить напряжение в своих собственных штанах – Гарри стонал очень, очень эротично.
***
Стайлс думал, что быть знаменитостью – весело, но эта вечеринка доказывала как раз обратное: если бы он так справлял свои дни рождения, то он бы, наверное, уже повесился. Никому здесь не было дела до именинника – каждый пытался завести побольше полезных знакомств, подлизаться к кому-нибудь, навязать свою работу или расхвалить чужую. Создавалось ощущение, что все эти люди недостаточно известны и богаты, чтобы просто провести этот вечер в спокойствии, наслаждаясь морем дорогущего шампанского и горами разных странных деликатесов.
Может быть, Гарри не понимал чего-то очевидного, но этот праздник совсем не походил на праздник. Радовало лишь одно: Луи во всей этой атмосфере очень сильно выделялся. Он как можно усерднее старался уйти от темы работы, фильмов и шоу бизнеса в целом, пытаясь поговорить с этими нескончаемыми людьми в дизайнерской одежде о чем-то отвлеченном, а когда те снова сводили все обратно к профессии, то вежливо прощался, придумывая какую-нибудь глупую отговорку. Большую часть времени Томлинсон проводил с кудрявым парнем, и это не могло не льстить Гарри, который отчего-то вдруг сам стал чувствовать себя важной шишкой на этом мероприятии: в конце концов, сам Луи Томлинсон предпочитал его компанию всем остальным.
Когда Луи, ничего не объяснив, потянул его на улицу, Стайлс решил, что они уже уходят – люди стали постепенно освобождать зал, а время неумолимо близилось к половине второго. Какого же было его удивление, когда Луи вытащил его прямо на ковровую дорожку, где даже в такое время суток столпилось огромное количество репортеров.
- Что ты делаешь, Лу? – голос Гарри дрожал от волнения, потому что, черт, он никогда не любил фотографироваться даже для семейного архива, что уж тут говорить о статьях во всякого рода журналах. Он попятился назад, раздумывая, какими путями будет легче сбежать, но Томлинсон сжал его ладонь своими пальцами и, заглянув в глаза, проговорил:
- Ничего не бойся, просто улыбайся и будь таким же умопомрачительным, как и всегда, - он улыбнулся и поправил выбившуюся из и так спутанной копны кудрей прядь. – Я люблю тебя, и я хочу, чтобы все и каждый знали это.
Актер потянул его к исписанному всякими лейблами фону и, обняв за талию, улыбнулся на камеру и встал в расслабленную, но собранную позу – было видно, что он делал это на автомате, пользуясь опытом многих лет. Гарри не мог упасть в грязь лицом рядом с Луи, он просто не мог позволить себе подобного, поэтому мило, как ему, по крайней мере, казалось, улыбнулся и тоже обвил талию парня, слегка наклоняя к нему голову. Вспышки слепили, и вокруг раздавались какие-то вопросы, но он упорно сосредотачивался лишь на пальцах Томлинсона, которые поглаживали его тело через слои пиджака и рубашки: так выживать было гораздо легче. Луи потянул его чуть дальше и снова стал позировать, потом подошел к паре непонятно откуда взявшихся фанатов и подписал их листочки, а после направился к молодой девушке, что сразу направила на них обоих диктофон и протараторила:
- Луи, этот обворожительный парень рядом с Вами – Ваш друг? – по ее поставленной и отрепетированной речи было понятно, что она отлично знает, что и как спросить, и в тот же момент Гарри заметил направленную на них камеру на плечах у практически обмотанного проводами парня. Черт побери, только этого не хватало.
- Этот замечательный парень – моя вторая половинка, мы встречаемся уже некоторое время, - пусть Луи говорил слегка натянуто и профессионально точно, пусть было видно, что он дает интервью, а не признается в глубоких чувствах, Гарри все равно слышал нежность в его голосе, все равно покраснел и перевел взгляд на свои ботинки, потому что прямо сейчас Луи так вот легко и с улыбкой рассказывал всему миру, что вот это кудрявое недоразумение является для него чем-то особенным. Он не мог стереть глупую улыбку с лица.
Журналистка спрашивала еще что-то насчет нового фильма Луи и его работы в целом, но Гарри уже не слушал, потому что ему хотелось скорее уехать отсюда в более уединенное место и поцеловать Томлинсона так, чтобы тот понял, насколько счастливым делает Гарри. Насколько правильно и уютно он себя с ним чувствует. Насколько сильно он хочет навсегда остаться той самой второй половинкой, насколько сильно он хочет стать с ним одним целым. Ни в одном языке нет слов, способных описать это. Странное дело – с момента, как он влюбился, Гарри стал понимать смысл всех этих милых девчачьих фразочек. Теперь каждую из них, что хоть немного описывала все радости любви, можно было отнести к ним с Луи. Стайлсу нравилось это.
***
Когда они лежали в кровати и смотрели новости в квартире Луи, на экране появился отчет о той самой вечеринке, и, несмотря на просьбы Гарри переключить программу, Томлинсон только сделал громче и с интересном уставился в сюжет, слушая каждое слово и ожидая увидеть себя со своим мальчиком на ковровой дорожке. И он увидел – в самом конце, вместо подведения итогов праздника, вставили тот самый момент, когда Луи сделал их отношения официальными. Его фраза звучала слегка глупо и недостаточно правильно, так показалось актеру, потому что Гарри для него – гораздо больше, чем просто парень, просто вторая половинка, и ему уже хотелось извиниться перед кудрявым, когда он же на экране опустил голову и так широко улыбнулся, что на уже порозовевших от смущения щеках появились ямочки – и Луи вдруг понял, что, независимо от того, какими словами он описывал их отношения, Гарри и так все прекрасно знал. Луи никогда не любил Гарри сильнее, чем в этот момент.
- Я хочу, чтобы ты как можно чаще ходил со мной на ковровые дорожки, - повседневно проговорил Томлинсон и прижал парня к себе ближе. Тот усмехнулся и пожал плечами, всматриваясь в экран телевизора слишком внимательно для обычного сюжета.
- Ну, мы, и правда, хорошо смотримся вместе, - кокетливо ответил он и засмеялся, прежде чем поцеловать Луи в подбородок и продолжить: - Я согласен, если на каждой из них ты будешь устраивать такие же сексуальные игры.
Луи засмеялся в ответ и тоже поцеловал его, запуская руки в кудри и заваливая парня на спину. И он понял, что ошибся, потому что вот в этот момент он любит Гарри еще сильнее.
Часть 15
Я даже не буду тут вам рассказывать, что произошло со мной и почему я так долго не выкладывала главу (произошло многое и, да, простите :с), я просто скажу, что это последняя глава.
Это так грустно, но в то же время радостно, и я никогда еще не заканчивала такие важные и серьезные для меня работы.
В самом начале это вообще задумывалось, как жуткий флафф, но в итоге вышло.. это. И я совершенно не знала, что произойдет дальше первой главы, так что этот путь для меня был настолько же интересен, насколько, надеюсь, и вам.
И я не смогла поставить точку в конце, поэтому я заканчиваю эту работу многоточием, и я надеюсь, что такая концовка будет вам по душе.
Эти 15 частей, эти 84 страниц, эти 43415 слов - все это останется со мной надолго, и я безумно благодарна всем читателям, кто ставил лайки, особенно тем, кто комментировал и давал мне стимул двигаться дальше, я люблю вас ^o^
И именно эту главу я бы хотела посвятить PoluscinaN и SashaBravoSasha за все, что они когда-либо для меня делали, потому что без них эта работа, вероятно, была бы на несколько глав короче или, возможно, даже не дописана. Спасибо, что помогали мне во всем, вы невероятные, и я люблю вас ^oooo^
А весь фанфик, как был, так и остается, посвящен моей самой лучшей и абсолютно незаменимой PoluscinaN, моей Насте, и я снова и снова прошу прощения за все, что я когда-нибудь делала не так, потому что я люблю тебя и не выдержу, если ты будешь обижена на меня.
В общем, да, хватит разглагольствовать: я с легкостью на душе ставлю статус "закончен" на этом фанфике и выставляю концовку этой истории на ваш суд. :з
Луи не знает, когда это успело произойти, но Гарри больше не осматривается в страхе и волнении вокруг себя, когда они выходят из машины у отеля, в котором они остановились в очередном городе, где скоро пройдет премьера нового фильма Томлинсона. Он так же не знает, когда все его фанаты успели так полюбить Гарри и в какой момент времени они стали ждать появления кудрявого так же, как ждут своего кумира. Все это произошло стремительно, и Луи, очевидно, пропустил эти внезапные перемены, - они были в промо-туре фильма всего несколько недель, но Гарри уже заслужил любовь всех вокруг: остальных актеров, съемочной группы, водителей, телохранителей и менеджеров, организаторов и абсолютно каждого, кто хоть на день пересекался с ними. Это было каким-то всеобщим помешательством, и Луи, - помимо какой-то съедающей, хоть и ничем не подпитываемой ревности, - чувствовал какую-то разрывающую гордость и растущую с каждым днем непоколебимую любовь.
Вообще-то, это действительно странно – то, как хорошо все приняли Гарри в их огромную семью, потому что Луи откровенно боялся косых взглядов и шепота за спиной, когда они с кудрявым проходят мимо, держась за руки, и ему вовсе не хотелось подвергать таким проблемам Стайлса. Однако у него не возникло никаких сомнений насчет того, чем занять парня, когда тот с грустным лицом объявил, что все лето будет маяться дурью, пока Луи будет в туре – в конце концов, Луи всегда было ужасно одиноко и холодно на огромных кроватях множества отелей.
Сейчас же Луи видит, насколько все изменилось: кровати теперь кажутся такими жаркими, встречи с фанатами и премьеры – абсолютно бесконечными, брюки – слишком узкими, а люди, которые работают с ним и знают его не первый год, все чаще кидают в его сторону знающие улыбки и искренние «ты так изменился» или «ты хорошо выглядишь», и в такие моменты Луи сильнее прижимает к себе Гарри, потому что он просто не может отпустить самое дорогое и важное, что есть у него в жизни.
***
Гарри скачет по номеру, как сумасшедший, и сжимает в руках свою снятую с тела футболку, и Луи думает, что еще минута этого действия, и он бросит все эти полотенца и плавки и завалит Гарри на эту до неприличия мягкую кровать вместо того, чтобы идти купаться в чертовой воде.
Порой Томлинсону кажется, что всю свою жизнь Гарри прожил не в крупном городе, а в своей маленькой толстой оболочке, откуда он не выбирался никогда ранее: он реагирует на все с таким восторгом и удивлением, и каждая мелочь для него в новинку, и Луи бы очень нагло соврал, если бы хоть когда-то сказал, что это надоедает ему или действует на нервы. Гарри очарователен в такие моменты. Его глаза светятся, а губы растягиваются в широкой улыбке, и Луи просто не может устоять перед этим выражением лица, и поэтому в последнее врем актера стали так часто замечать катающимся на каруселях, поедающим сладкую вату, рисующим мелками на асфальте или делающим еще какую-нибудь детскую, но такую веселую глупость. Сейчас он собирается на пляж. Он не может вспомнить последний раз, когда он плавал где-то, кроме пахнущего хлоркой бассейна, и он не помнит последний раз, когда он надувал чертов плавательный круг, но «это же Калифорния!» и «плавать в кругу классно!» - так продолжает твердить Гарри, и Луи только улыбается в ответ и вдыхает новую порцию воздуха.
- Если ты сейчас же не оденешь футболку и шорты, то мы не пойдем ни на какой пляж и проведем все время до завтрашней вечеринки в постели, - бормочет Луи, стараясь звучать угрожающе и пугающе, но по-настоящему в его голосе слышны только нетерпимость и легкое возбуждение. Гарри все равно останавливается и надувается, изображая вселенскую обиду, и смотрит на актера своими огромными щенячьими глазами, выпячивая губу и хмурясь. Луи думает что однажды он сделает что-то плохое просто потому, что Гарри попросит и сделает эту мордашку. – Хорошо, - тянет он. – Мы пойдем на пляж.
Кудрявый довольно улыбается и снова подпрыгивает, но все-таки надевает шорты и майку, и, хоть ни одна из этих вещей не оставляет практически ничего для воображения, Луи улыбается в ответ и надеется, что вид полуголого мокрого Гарри в воде не заставит его попасть в неловкое положение со стояком на пляже.
***
Уставшие после пляжа, они лежат в кровати, укрытые одеялом и переплетенные друг с другом, кондиционер работает на полную, и в комнате действительно холодно по сравнению с температурой за окном, но Луи слишком любит обниматься с Гарри под одеялом, чтобы обращать внимание на такую глупую ситуацию. Они прижаты так близко друг к другу, что Луи даже не может подвинуть ногу, которая начинает слега затекать от не совсем удобной позы, но он бросает эти попытки и просто наслаждается запахом своего мальчика и его теплом рядом.
Гарри тихо подпевает песне, играющей на фоне какого-то шоу, и Луи вздыхает, впитывая это спокойствие, это ощущение дома, которое до появления Гарри он не ощущал ни даже в своей квартире или особняке. Это невозможно описать или назвать чем-то определенным, но это просто существует – это чувство, - и оно заставляет глаза загораться, а сердце – биться быстрее. Вероятно, это и есть любовь, думает он. И только через столько прожитого времени понимает, что это она и есть.
Луи думает, что, если бы он не встретил тогда это кудрявое чудо, если бы он не дал ему свой телефон, если бы сам Гарри не написал ему или сбежал после множества попыток Луи оттолкнуть его, то сейчас Томлинсон скорее всего напивался бы в клубе и искал милое личико, которое займет его мысли на ночь. И скорее всего, фильм бы получился хуже, и ажиотажа было бы меньше, и режиссер не был бы доволен, и все пошло бы наперекосяк, если бы не... Голова Луи разрывается от этих «если», и перед глазами темнеет даже от малой возможности того, что Гарри могло бы и не быть в его жизни. От этого в его груди что-то предательски сжимается.
- Я хочу выйти за тебя замуж, - бормочет Гарри в плечо Луи, и тот застывает, думая, что ему, вероятно, только что это послышалось, но в ту же секунду Гарри резко отрывается от него и поднимает испуганные глаза, вглядываясь в черты Томлинсона и тяжело дыша. – Черт, нет, я не хотел этого говорить, - тараторит он и хмурится, выглядя так, словно он сам в ужасе от своих слов. – В смысле, это правда, но я не хотел.. так и сразу.. и.. Я имею в виду, я бы хотел, если бы ты хотел, и не сейчас, а в будущем, в далеком, вероятно, будущем, и я.. Черт, Лу, я.. – он практически задыхается, а Луи только смотрит на него и не верит, и просто улыбается в ответ и прижимается своими губами к его, заставляя парня замолчать.
- Я бы тоже хотел этого, - тихо шепчет Луи, оторвавшись от кудрявого, а тот все еще испуганно глазеет на актера и почти не двигается. – В будущем, - добавляет Луи и возвращает свои губы на прежнее место, прижимаясь к парню и закручивая пальцы в его волосы.
Сердце стучит, как бешеное, а подсознание подкидывает картинки их двоих, дающих друг другу клятвы, и Луи хочется плакать от того, как это было бы невероятно, но в то же время каким нереальным это кажется сейчас.
***
Гарри постоянно корит себя за то, что так глупо произнес свои мысли вслух, потому что теперь Луи ходит задумчивый и какой-то.. нежный, мягкий, и нет больше той безумной частички, что всегда присутствовала в каждом его поступке, слове, взгляде, и Гарри боится, до дрожи боится, что Томлинсон ведет себя так, потому что Гарри напрямую сказал ему о чертовой свадьбе. Это все похоже на затишье перед бурей, словно Луи пытается подготовить парня к расставанию, и Стайлс не может такого позволить: он не может потерять Луи из-за такой глупости. Он всегда говорил вещи, которые говорить не хотел, и всегда попадал за это в неприятности, и теперь он рискует лишиться самой невероятной и неземной вещи во вселенной, и все из-за того, что он не может держать свой язык за зубами.
Гарри продолжает прокручивать в голове слова Луи о том, что он хотел бы того же, но они просто отказываются впитываться в его разум и сердце, потому что ни за что такой мужчина, как Луи, не захотел бы связывать свою жизнь с таким мальчишкой, как Гарри: то, что есть между ними сейчас, - весело и горячо, и Гарри любит Луи, и он даже верит, что Луи любит Гарри в ответ, но он просто знает, всей своей душой знает, что любовь Луи к нему – это не тот тип любви, которая длится всю жизнь. Просто потому, что Гарри – не тот тип человека, с которым эту жизнь хочется прожить. Он ребенок, в то время как Луи - зрелый мужчина, и недавно произошедшая ситуация только лишний раз доказывает это: Гарри достаточно глуп, чтобы повести себя так нелепо, Луи же, с другой стороны, достаточно умен, чтобы не превратить это в полную катастрофу.
Гарри надеется, что Луи просто забудет об этом, отпустит эту мысль и притворится, что ничего не было, но что-то внутри подсказывает Стайлсу, что это вовсе не то, что собирается сделать Луи.
***
Гарри надеялся, что их недельный перерыв они проведут в Калифорнии, продолжая купаться в бассейне и заниматься сексом все оставшееся время, но Луи с улыбкой заявляет, что они едут к Гарри домой, что стало удивлением даже для самого Стайлса – это его семья, его жизнь, в которую Луи хочет вернуться даже сильнее него, но это не заботит Гарри так сильно, как, вероятно должно было бы: просто кудрявый рад думать, как Томлинсон привязался к его маме и этой домашней обстановке. Поэтому он только кивает и начинает собирать вещи, раздумывая, сообщать ли маме об их приезде или оставить это сюрпризом.
Гарри понимает, что сделал правильный выбор, ничего не говоря маме, когда они звонят в дверь, и она открывает с непониманием на ее молодом лице, и разом эта эмоция перерастает в искреннюю радость. Она кормит их запеченным мясом, а после своим фирменным печеньем, и Луи выглядит настолько по-настоящему счастливым, что Гарри не может оторваться от него ни на секунду, исследуя каждую черточку его лица, каждый изгиб его губ, каждый огонек его глаз. Поначалу он думает обидеться на то, что, даже когда они с Луи наедине, актер не выглядит настолько радостным и открытым, как сейчас, но потом мысленно ругает сам себя и желает продлить этот уют как можно дольше.
К вечеру Луи становится каким-то немного нервным и потерянным, и Стайлс думает, что вина тому – долгие перелеты и многочисленное давление, весь этот стресс, что свалился на Луи в последние пару месяцев. Они убирают посуду со стола, и кудрявый принимается мыть ее и аккуратно составлять на полку, когда Луи вдруг прочищает горло и просит поговорить с Энн наедине, бегая глазами от Гарри к его матери и своим взглядом практически моля ее согласиться. Энн с улыбкой кивает, и они выходят на крыльцо, а Гарри не знает, что думать, потому что ничего не приходит к нему в голову, ни одной возможной причины для разговора между его парнем и его мамой, который он не должен слышать. Это пробирается в его мысли настолько глубоко, что он практически роняет пару тарелок и стаканов, чуть не разбивая их, но его одиночество не затягивается надолго. Они вдвоем возвращаются в дом, и его мама улыбается так широко, что ему вдруг так не хочется уезжать отсюда снова, а Луи просто подходит сзади и целует его в шею, что одновременно кажется и милым и безумно возбуждающим.
Гарри все еще не подозревает, о чем они говорили, но точно может сказать, что это было о нем, потому что они оба смотрят на него с этой улыбкой, от которой ему никогда не хочется их отпускать.
И ему уже больше не хочется знать ни единого слова из тех, что они сказали друг другу на крыльце, потому что и Луи, и мама выглядят подозрительно, но так до дрожи приятно счастливыми, и Гарри тоже счастлив.
***
Они уезжают через пять дней, намереваясь провести еще пару дней у бортика бассейна перед тем, как отправиться в последнюю часть турне. Их номер по размеру примерно равен целому этажу дома Гарри, и это слегка смущает его, потому что он не видит смысла в настолько больших комнатах. Он, однако, определенно влюблен в их кровать – достаточно большую, чтобы не сдерживать себя во время их бурного времяпровождения, но в то же время не настолько огромную, чтобы хотя бы на секунду не чувствовать контакта с другим телом. Ему бы хотелось, чтобы они нашли именно такую кровать, если бы когда-нибудь решились жить вместе. Гарри позволяет себе углубиться в эту мысль совсем чуть-чуть, но тут же выныривает, стараясь не надеяться слишком сильно.
Ванная комната тоже впечатляет Стайлса в ту же секунду, что он заходит в нее: огромная душевая кабинка, небольшая ванна у окна, в которую как раз поместятся двое – Гарри мысленно добавляет совместное принятие пенной ванны в список вещей, которые им стоит сделать именно в этом городе. Парень стоит под душем чуть дольше, чем обычно, наслаждаясь теплой водой, стекающей по волосам и телу, а потом обматывает вокруг бедер мягкое махровое полотенце, специально не вытирая капли воды с торса, желая подразнить Луи. Как только он выходит в комнату, он замечает Томлинсона, уткнувшегося в свой ноутбук и что-то пристально разглядывающего. Гарри тихо подходит к актеру и практически обхватывает его плечи руками, когда Луи замечает его и резко захлопывает крышку гаджета.
- Ты уже вышел, малыш, - с улыбкой утверждает очевидное Луи и встает с мягкой постели, поднимая за собой и ноутбук. Гарри улыбается в ответ хитрой очаровательной улыбкой и скользит ладонями по талии актера, прижимая его к своему влажному телу и целуя в скулу.
- Здесь есть ванильная пена для ванн, и я надеялся, что мы испробуем ее вместе, - говорит он хрипло, наклоняясь к Луи и заглядывая ему в глаза исподлобья.
- Прости, котенок, - виновато кривится Томлинсон и выныривает из нежной хватки парня, - мне нужно уточнить некоторые детали с менеджерами и организаторами, я вернусь через пару часов, окей?
Он кратко целует его в губы и, кинув напоследок осторожную улыбку, быстро покидает номер, оставляя Гарри наедине с самим собой и этим огромным пустым пространством. Стайлс только разочарованно выдыхает и бросает полотенце на кресло, натягивая вместо него боксеры и падая на покрывало. Мысли в бесконечном потоке гонятся через него, и он пытается уверить самого себя, что Луи не скрывает от него ничего жизненно важного, что Луи любит его. Гарри чувствует себя до чертиков уставшим, поэтому закрывает глаза и медленно засыпает, и он совершенно точно не хочет плакать.
***
Они читают журналы с огромным количеством рецензий на новый фильм Луи и смеются над обзорами ковровых дорожек, где каждый из репортеров обязательно упоминает Гарри. Это весело – узнавать мнение со стороны, - и Стайлс готов всю жизнь просидеть вот так с Луи на противоположном конце дивана, соприкасаясь с ним ногами и читая все от серьезных таблоидов до желтых газетенок.
Телефон Луи вдруг начинает вибрировать на кофейном столике, проигрывая медленную мелодию, и Томлинсон подбирает гаджет и глядит на экран, и его улыбка вдруг слегка спадает, уходя из его глаз и сменяясь там волнением. Актер кидает на Гарри извиняющийся взгляд и встает с дивана, отвечая на звонок только в дверном проеме и уходя еще дальше, настолько, что Стайлс не слышит даже тихого бормотания.
Гарри не знает, как реагировать на это, потому что это уже не первый раз, когда Луи убегает от него таким образом, и поэтому, когда актер возвращается с той же мягкой улыбкой на губах, Гарри только подбирает ноги чуть сильнее под себя и поднимает взгляд на Томлинсона.
- Ты не обязан делать это, - еле слышно говорит он, сам не уверенный, стоит ли вообще произносить эти слова.
- Что? – хмурясь, спрашивает Луи и останавливается посреди своей попытки устроиться поудобнее в углу дивана.
- Ты не должен скрывать этого от меня, - чуть громче отвечает парень и решает, что если и умирать, то с достоинством. – Если у тебя кто-то есть, ты можешь просто сказать мне уйти. У тебя нет передо мной никаких обязательств.
Гарри хочется заплакать так сильно, со всхлипами и кривляниями, потому что от этого так больно, и ему так страшно, что он вдруг думает, что лучше бы вообще не начинал ничего из этого.
- Что? – словно лишенный воздуха, снова переспрашивает актер и смотрит такими испуганными глазами, и Гарри видит в них боль, и от этого ему хочется заплакать еще больше. - У меня нет никого, кроме тебя, как ты мог подумать обратное?
- Я не могу больше видеть, как ты скрываешь что-то от меня, Луи, - бормочет он и старается, так отчаянно старается сдерживать в себе всю эту обиду, от которой хочется кричать.
- Я ничего не скрываю, котенок, ты что, - шепчет Томлинсон и придвигается чуть ближе к кудрявому, и Гарри борется с желанием наброситься на него, вместо этого лишь чуть сильнее сжимаясь в комочек. – Этот звонок был по работе, - утверждает актер, и он звучит совсем неубедительно, и Стайлс почти задыхается.
- Ты никогда не скрывал от меня ничего, что связано с твоей работой, - шепчет Гарри в ответ, и голос ломается, но он говорит себе, что он не может, не может заплакать. – Ты никогда не уходил в другую комнату, чтобы поговорить по телефону. Ты никогда не прятал от меня свой ноутбук. Ты никогда не прекращал разговоры с людьми, когда я подходил, - он закрывает глаза и сглатывает, и ему так не хочется этого делать, но он встает с дивана и беззвучно кладет журнал на столик.
- Гарри, малыш, куда ты? – испуганно и так болезненно тихо интересуется Луи, но Гарри молчит и, не поднимая головы, забирает с рядом стоящего стула свой пиджак. – Хазз, нет, пожалуйста, не уходи.
Гарри не останавливается, только отмечает у себя в голове, что Луи даже не пытался отрицать ничего из его последней реплики, не пытался объясниться и почти не старался остановить его.Вероятно, так будет лучше, уверяет сам себя кудрявый и тихо закрывает за собой дверь.
***
Луи не видел Гарри уже почти сутки, и это медленно начинает съедать его изнутри, поэтому он практически бежит за одним из организаторов, который ведет его к их с Гарри номеру в новом отеле. Он распахивает дверь и глазами блуждает по комнате, но не находит ничего, кроме одного чемодана.
- Почему здесь только один чемодан? Где сумка Гарри? – практически истерично спрашивает он, с осуждением смотря на носильщика.
- Мистер Стайлс запросил отдельный номер в этом отеле, мистер Томлинсон, - спокойно отвечает мужчина-организатор и смотрит на актера абсолютно безэмоциональным взглядом.
- В каком он номере? – тут же восклицает Луи и практически падает от разочарования и страха, бурлящих в его венах.
- Я не владею этой информацией, мистер Томлинсон, - чеканит мужчина и поднимает брови, ожидая последующих вопросов.
- Он.. – Луи теряется и без сил садится на край тумбы, что занимает место совсем недалеко от входа. – Он просил что-то еще? Билет на самолет, может быть? – спрашивает он и выглядит таким отчаянным, безысходность захлестывает его с головой.
- Нет, мистер Томлинсон, только номер.
Луи кивает и жестом показывает носильщику и организатору, что те свободны идти. Ему совсем не хочется быть одному, но пара этих малознакомых ему людей – тоже не та компания, о которой он мечтает. Ему бы хотелось, чтобы здесь сейчас был этот кудрявый парень, сводящий его с ума, но его нет, и поэтому Луи остается лишь слушать тишину.
Он плетется к телефону и звонит главному организатору, узнает номер Гарри, но не знает, что делать с этой информацией, потому что он не может просто пойти и сказать ему, почему он вел себя как полный ублюдок последнее время. Он так же не может оставить это без внимания, поэтому решает просто сделать единственное, что кажется правильным в этот момент – именно то, к чему он готовился так долго и серьезно, что заставил Гарри сомневаться в нем и его любви.
***
В этом городе они дают последнюю премьеру, в последний раз говорят слова благодарности и делают последнюю фотографию всем составом актеров и съемочной группы. Луи не знает, есть ли здесь Гарри, но слепо верит, что парень пришел – это дарит хоть каплю спокойствия.
После торжественного просмотра фильма и первого бокала шампанского на вечеринке он настолько незаметно, насколько это возможно, учитывая его положение в обществе, покидает праздник и направляется в лобби отеля. Он думает, что это, вероятно, очень сопливо и глупо, но просит одного из работников доставить записку в номер Гарри. Он надеется, что тот откликнется, потому что Луи просто не знает, что будет, если парень решит его проигнорировать.
Он ждет на небольшой террасе около двадцати минут и почти отчаивается дождаться, когда рядом с ним появляется кудрявая шевелюра. Гарри облокачивается на перила в той же позе, что и Луи, и какое-то время они просто стоят рядом, смотрят на воду, в которой отражаются огни, и молчат. Томлинсон думает, что Гарри, вероятно, ждет от него каких-то действий, но не может ничего предпринять, пока не успокоит отчаянно бьющееся сердце.
- Спасибо, что не уехал домой, - слабо говорит актер и сглатывает, надеясь, что его голос не подведет его больше.
- Это последняя премьера. Я не мог уехать, - так же тихо отвечает Гарри в таком тоне, словно это очевидная истина, которую Луи почему-то не понимает.
- Спасибо, - повторяет Луи и опускает взгляд, собираясь с мыслями.
Гарри только кивает в ответ, и какое-то время они снова проводят в молчании.
- Я понимаю, почему ты мне не веришь, но у меня нет никого, кроме тебя, - признается Томлинсон и, наконец, поворачивает голову к парню. – Не было с тех пор, как ты сказал, что влюблен в меня.
Гарри кратко улыбается на это и встречается своим взглядом с глазами Томлинсона. Он не знает, во что верить, поэтому просто слушает и принимает, потому что так проще. Луи отталкивается от перил, выпрямляясь, и подходит на шаг ближе к Гарри, сокращая расстояние между ними и не отводя взгляда, надеясь, что все пройдет именно так, как он хотел.
- Ты был неправ, когда сказал, что у меня перед тобой нет никаких обязательств, - тихо начинает Луи и видит в глазах напротив то же самое чувство, что ощущает сам: волнение. – Они появились, как только я подарил тебе свое сердце и забрал твое взамен. И я никогда не уходил от них, потому что я люблю тебя, Гарри, и ты не должен забывать об этом, даже когда я веду себя, как полный придурок.
Луи останавливается ненадолго, переводя дыхание и собирая всю свою любовь, которая есть в нем к этому мальчику, и старается вложить ее в свой голос. Он видит, что Гарри близок к тому, чтобы просто забыть обо всех обидах и поцеловать Луи – потому что такой вот Гарри и есть, - но Томлинсон не может позволить ему сделать это, поэтому продолжает:
- Я знаю, что я не был подарком все это время, я знаю, что я причинил тебе много неудобств и боли, пусть я всегда и старался сделать тебя лишь счастливее. Я знаю, что ты заслуживаешь гораздо большего, но дело в том, что ты – лучшее, что когда-либо могло произойти со мной, - Гарри хмурится, отчасти, потому что не согласен со словами Луи, но в то же время потому, что не понимает, к чему тот ведет. – Дело в том, что я не уверен, что смогу хоть когда-то отпустить тебя, и я не собираюсь даже думать об этом. Что я собираюсь сделать – это..
Гарри сглатывает и в испуге наблюдает за действиями Луи, который, запускает руку в карман брюк и достает маленькую бордовую коробочку. Томлинсон улыбается сам себе и, подняв взгляд, встает на одно колено, закусывая губу и вдыхая, и все, что может сделать Гарри, - это выдохнуть тихое «Черт» и затаить дыхание, потому что это ни в коем случае не может быть то, о чем он думает, боже, нет, это сон.
- Гарри Эдвард Стайлс, - серьезным торжественным голосом объявляет Луи, но сразу смягчается и улыбается своей самой очаровательной улыбкой. – Согласен ли ты...