Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Добролюбов А.И. Власть как техническая система: О трех великих социальных изобретениях человечества. – Минск: Навука i тэхнiка, 1995. – 239 с. - ISBN 5-343-0414-3.
В HTML-тексте красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице источника
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Глава 1. К тайнам “технологии власти”
1.1. Государственная власть как техническая система
1.2. Иерархизм – неотъемлемая часть совместной деятельности людей
1.3. Машину власти должны конструировать специалисты
1.4. Демократическая власть также иерархична, но...
1.5. Возможна ли надгосударственная власть?
Глава 2. Иерархические системы власти
2.1. Наука и власть
2.2. Структурные и функциональные иерархии
2.3. Математические модели иерархических систем
2.4. Человекосодержащие иерархические системы
Глава 3. Страницы истории
3.1. Великие китайские иерархии
3.2. Императорский Рим
3.3. Великая Французская революция
3.4. “Заговор равных” Бабефа
3.5. История заселения острова Питкерн
3.6. Некоторые обобщения
Глава 4. Второе великое социальное изобретение
4.1. Второе социальное изобретение как усовершенствование первого
4.2. “Технология” подчинения закону
4.3. Надежность механизмов власти
Глава 5. На пути к третьему социальному изобретению
5.1. Двойственное отношение к государству
5.2. Научные обоснования и эволюция идей надгосударственного правления
Заключение
Глава 1. К тайнам “технологии власти”
1.1. Государственная власть как техническая система
Все, что сегодня становится известно о “государстве Сталина”, вызывает у нас острое чувство недоумения, запоздалого протеста и вины перед теми, кто попал под колеса свирепой государственной машины, построенной и управляемой по существу одним человеком. Бытуют известные высказывания, что технология построения Сталиным его государственной машины содержит в себе некоторую непознанную сегодня до конца тайну или даже загадку. На Западе некоторые люди считают, что Сталин – действительно гениальный человек, который, подобно Паганини, в совершенстве владевшему скрипкой, владел инструментом построения и использования личной власти. Есть также сравнения Сталина с гениальным шахматистом, гроссмейстером борьбы за власть, который выиграл все партии у всех своих конкурентов и соперников. “Сталин – гений борьбы за власть”-такие и подобные фразы можно встретить в трудах западных историков и советологов, пишущих о том, что Сталин не проиграл ни одного сражения с действительными либо воображаемыми политическими или личными соперниками. Указывают на ценные качества Сталина-бойца: неторопливость, последовательность, обдуманность каждого шага, внезапность удара, скрытность их подготовки, решительность и беспощадность, а также разнообразие приемов, ударов, крепкое физическое здоровье, отсутствие нравственных преград и т. п.
Пишут также о том, что для многих специалистов остается по сей день загадкой “феномен Сталина”, то есть вопрос, каким образом Сталин сумел победить всех, расправиться с ядром ленинской гвардии революционеров, прошедших школу борьбы, царских тюрем, войн, не один раз смело смотревших в глаза смерти. В числе [c.9] примеров простоты и эффективности сталинских приемов приводят такие, как “профилактические” удары по подозреваемым в нелояльности (подозреваемый по Сталину – это уже враг), очередность репрессивных мер (“эстафету смерти”, по подозревая, часто несли сами смертники), рассредоточение потенциальных противников своей линия (например, маршала Блюхера отправляют как 6ы с повышением на Дальний Восток, там его арестовывают и обвиняют в сговоре с Японией). Пишут и о том, что Сталин квалифицированно и без колебаний разрешил и более трудную задачу – избавился от растущего политического соперника, которого практически невозможно было объявить врагом народа. Речь идет об устранении Кирова.
Каковы бы ни были факты, свидетельствующие в пользу или против гипотез о внутренних пружинах и механизме “сталинских ударов”, всем, и нашим врагам, и друзьям, и нам самим, приходится признать свершившийся факт – Сталин победил всех: и своих бывших, врагов, и бывших друзей, и маршалов, и академиков, не говоря уже о писателях, художниках, школьных учителях, рабочих и крестьянах. Он достиг абсолютной власти над миллионами граждан огромной страны.
Нам, бывшим советским людям, эти сталинские уроки обошлись дороже, чем всем остальным. И нам отвечать всему миру и, главное, самим себе на основной вопрос, который не спрятать, не стереть, не засыпать свинцом, не замуровать, как Чернобыльский реактор.. в саркофаг, потому что этот вопрос кровавыми буквами проступает снова и снова: “Как это могло случиться?” Этот же вопрос, не изменяя его сути, можно сформулировать еще многими способами. Как могло случиться, что планировавшееся на основе передовой социальной теории строительство самого передового, справедливого, демократического общественного строя на практике превратилось в течение всего шести-восьми лет в построение давно известной и многократно повторявшейся и в древней, и в современной истории иерархической пирамиды абсолютной деспотической власти одного лица? И на сей раз в XX веке технический прогресс обеспечил этой пирамиде власти особую устойчивость и масштабность. На сей раз она была сделана из стали и бетона, оснащена телефонами, радиофицирована, обслуживалась тысячами газет и журналов, учеными, журналистами, [c.10] поэтами н музыкантами. Но все равно – это знакомая издревле фараоновская пирамида власти, иерархическая башня, увенчанная, как шпилем, ослепительно яркой обожествляемой фигурой властелина, опирающегося на строго рассчитанную лестницу нижних этажей служителей власти и далее – на остальной народ.
Возникает вопрос: почему опять, в который раз, совершенно в иных исторических условиях возникло это давно знакомое истории мрачное архитектурное сооружение – пирамида власти одного лица? Это трудный и важнейший вопрос, относящийся к наукам о человеческом обществе, обществознанию. Этот вопрос – почему во все временна во всех странах без помощи извне возникает и действует иерархическая пирамида власти одного человека? – и попытки ответить на него должны, казалось бы, быть главным разделом учебников и хрестоматий но обществоведению. Удивительные факты самопроизвольного роста иерархической пирамиды власти одного лица должны озадачить всех нас своей универсальностью, повторяемостью н всеобщностью. В свете этих фактов так и хочется, перефразируя слова Маркса, сформулировать закон: система общественных отношений в любом государстве в любое время ежедневно и ежечасно рождает иерархизм, то есть многоступенчатую структуру власти, возглавляемую одним лицом. Тщательный беспристрастный научный анализ явления самопроизвольного роста иерархической пирамиды власти должен привести к пониманию механизма его возникновения и роста, к выработке мер защиты и противодействия. Самое страшное – мы это сейчас хорошо понимаем – делать вид, что этого явления как объекта научного анализа не существует или оно “нетипично” для нашего общества и т. п.
Известно, что естественные науки порождались и развивались упорными попытками понять непонятое, объяснить непонятные, кажущиеся парадоксальными факты и явления. Например, современная наука механика была создана благодаря многократным попыткам нескольких поколений ученых объяснить казавшийся парадоксальным факт: все тела на Земле падают с одинаковым ускорением. Можно сказать, что этот парадокс озадачивал и будоражил умы многих крупнейших ученых разных поколений, среди которых были такие корифеи естествознания, как Галилей, Ньютон, Эйнштейн. [c.11] Обществознание также во многих случаях должно следовать по этому пути. Одним из важных, если не самым важным, парадоксальным фактом обществознания должен быть многократно повторявшийся и повторяющийся факт истории: один человек обретает неограниченную власть над тысячами и миллионами таких же людей, как и он сам. Разгадка и объяснение возможности этого факта, всестороннее исследование его положительных и отрицательных сторон должны, казалось бы, стать главным вопросом современного обществоведения. Одной из попыток научного объяснения и анализа этого факта и выработки мер по предотвращению его роковых последствий является настоящая книга.
Чтобы лучше понять главный замысел, идею и основной объект нашего анализа и оправдать название книги, можно предложить читателю попытаться ответить на следующий вопрос: “Как Вы думаете, в силу каких причин – физических (материальных) или моральных (нравственных) – один человек получает абсолютную власть над миллионами себе подобных?” Этот же вопрос можно видоизменить: “Материальные или моральные средства играют решающую роль в удержании во власти одного человека миллионов других людей?” Большинство ответит, что именно, материальная сила, а не моральные факторы обеспечивают абсолютную (тоталитарную) власть одного человека над другими, хотя пропаганда, руководимая диктатором, обычно утверждает обратное. Именно “материальное обеспечение”, материальная оболочка и структура (механизм, машина) власти и являются объектом исследования настоящей книги.
Меня как инженера и научного работника в области точных наук и кибернетики давно преследует мысль, что механизм (“технология”) строительства и эксплуатации “машины единоличной, власти” и создание заградительных мер против нее должны стать предметом строгого математического анализа с привлечением точных математических, физических и инженерных понятий. Более того, мне кажется, что эта машина и технология ее создания не так уж сложны и понять их может почти каждый человек, не обязательно владеющий, как это часто считается необходимым, некими высшими теоретическими познаниями в области философии, социологии, политэкономии и т. п. Доказательством того, что [c.12] строительство машины единоличной власти – не весть какая сложная научная проблема, служат многочисленные древние и современные исторические примеры и факты, когда эту машину успешно строили люди, не осилившие даже курсов наук, доступных среднему человеку, а то и просто недоучки. Машину власти всегда строили “практики”, а не “теоретики” и строили ее большей частью топором и мечом, а не при помощи науки или какой-то теории (науки и теории иногда привлекались лишь в качестве ширмы). Но пора в наш век процветания науки добраться, наконец, до научного анализа основ машины власти и строить эту машину по науке или хотя бы по здравому смыслу, а не топором! Да простит мне читатель эти патетические строки. Ведь я, повторяю, инженер, и скорее “физик”, чем “лирик”.
Как “физик” хочу также высказать мнение, что заградительные меры против возникновения “железных пирамид власти” одного лица должны быть также “железными” (материальными), а не какими-то этическими или моральными, как иногда пишут и говорят. Модель иерархической пирамиды власти одного лица для наглядности можно представить, например, в виде железобетонного многоэтажного сужающегося кверху пирамидального сооружения с “целевой архитектурой”, где расположение помещений, дверей, перегородок, окон, лестниц, переходов, пропускных пунктов и запоров тщательно продумано для создания материальных (физических) условий функционирования иерархической многоступенчатой власти, возглавляемой одним человеком – “шпилем” этого сооружения. Поэтому меры противодействия единоличной власти должны быть начаты с анализа “ архитектуры” этого сооружения, технологии возведения. и предложений по его изменению и перестройке. Важно не впасть в многократно повторяющуюся ошибку – пытаться бороться с машиной тирании только моральными методами и проповедями, политическими дискуссиями и т. п., закрывая при этом глаза на возводимое из стали и бетона пирамидальное сооружение государственной власти, внутри которого в конце концов окажутся и сами проповедники демократии, какими бы талантливыми они ни были. Нужно понять, что железобетонное сооружение государственной власти должно быть изменено и перестроено (но не ликвидировано!). Будучи структурно “перестроенным под демократию”, [c.13] оно должно по-прежнему оставаться “устойчивым и железобетонным”, таким, что его не сможет опрокинуть даже очень способный кандидат в диктаторы, и быть неприспособленным для пожизненной резиденции одного “хозяина”. Технически создание такого сооружения вполне осуществимо.
На примере построения Сталиным диктаторской власти хорошо видно, что диктатор в процессе ее построения заботится главным образом о физической (“инженерной”) стороне дела – о сильном репрессивном аппарате, соблюдении строгой иерархичности государственной структуры, технике обеспечения своего восхождения наверх, устранения соперников, о физической невозможности для оппозиции проявить себя и т. п. Другими словами, все его заботы – о физической структуре (“архитектуре”) того сооружения-пирамиды, которое он как хозяин строит для себя. Без этого сооружения, вне его или в случае “несоответствия” его архитектуры диктатор беспомощен и слаб, как и всякий другой человек: если даже самого выдающегося диктатора, поместить в демократическую систему власти (где действует, например, независимый конституционный суд, обязательны выборы, сменяемость, обновляемость этажей власти и т. д.), он там “далеко не пойдет”, пока не перестроит “под диктатуру” саму структуру здания власти. Важно понять, что на вопрос: “Возможна ли была борьба со сталинской диктатурой после того, как она была уже построена и укреплена?” – объективный ответ должен быть таким: “Нет, не возможна”. И невозможна именно по физическим причинам. По тем же причинам, по которым человек не может голыми руками разорвать стальную цепь или пройти сквозь бетонную стену. На вопрос: “Как следовало бороться со сталинской диктатурой?” – может быть лишь один ответ: “Не допускать ее построения”.
Важно также понять простую, но не тривиальную мысль: важны не столько люди, управляющие машиной государственной власти, сколько структура и функциональные свойства самой машины, заложенные в нее при проектировании и сооружении. Конструкция машины власти (а не личность правителя) должна определять лицо государства. Государственная система должна быть рассчитана, как говорят инженеры, с определенным “ запасом прочности”, быть устойчивой, обеспечивающей [c.14] физическую невозможность ее “опрокидывания” даже самыми способными и энергичными деятелями. Можно сказать, что идеальный механизм демократической власти – тот, который рассчитан на неидеальных политических деятелей (а на не вождей и гениев), так как только такая государственная машина сможет надежно функционировать длительное время, успешно переживая плохих и хороших, средних и выдающихся руководителей. И опять кибернетическая, инженерная аналогия: хорошая машина (агрегат, система) – это та, которой может управлять человек средних, а не только выдающихся способностей или гений. [c.15]
Глава 1. К тайнам “технологии власти”
1.1. Государственная власть как техническая система
Все, что сегодня становится известно о “государстве Сталина”, вызывает у нас острое чувство недоумения, запоздалого протеста и вины перед теми, кто попал под колеса свирепой государственной машины, построенной и управляемой по существу одним человеком. Бытуют известные высказывания, что технология построения Сталиным его государственной машины содержит в себе некоторую непознанную сегодня до конца тайну или даже загадку. На Западе некоторые люди считают, что Сталин – действительно гениальный человек, который, подобно Паганини, в совершенстве владевшему скрипкой, владел инструментом построения и использования личной власти. Есть также сравнения Сталина с гениальным шахматистом, гроссмейстером борьбы за власть, который выиграл все партии у всех своих конкурентов и соперников. “Сталин – гений борьбы за власть”-такие и подобные фразы можно встретить в трудах западных историков и советологов, пишущих о том, что Сталин не проиграл ни одного сражения с действительными либо воображаемыми политическими или личными соперниками. Указывают на ценные качества Сталина-бойца: неторопливость, последовательность, обдуманность каждого шага, внезапность удара, скрытность их подготовки, решительность и беспощадность, а также разнообразие приемов, ударов, крепкое физическое здоровье, отсутствие нравственных преград и т. п.
Пишут также о том, что для многих специалистов остается по сей день загадкой “феномен Сталина”, то есть вопрос, каким образом Сталин сумел победить всех, расправиться с ядром ленинской гвардии революционеров, прошедших школу борьбы, царских тюрем, войн, не один раз смело смотревших в глаза смерти. В числе [c.9] примеров простоты и эффективности сталинских приемов приводят такие, как “профилактические” удары по подозреваемым в нелояльности (подозреваемый по Сталину – это уже враг), очередность репрессивных мер (“эстафету смерти”, по подозревая, часто несли сами смертники), рассредоточение потенциальных противников своей линия (например, маршала Блюхера отправляют как 6ы с повышением на Дальний Восток, там его арестовывают и обвиняют в сговоре с Японией). Пишут и о том, что Сталин квалифицированно и без колебаний разрешил и более трудную задачу – избавился от растущего политического соперника, которого практически невозможно было объявить врагом народа. Речь идет об устранении Кирова.
Каковы бы ни были факты, свидетельствующие в пользу или против гипотез о внутренних пружинах и механизме “сталинских ударов”, всем, и нашим врагам, и друзьям, и нам самим, приходится признать свершившийся факт – Сталин победил всех: и своих бывших, врагов, и бывших друзей, и маршалов, и академиков, не говоря уже о писателях, художниках, школьных учителях, рабочих и крестьянах. Он достиг абсолютной власти над миллионами граждан огромной страны.
Нам, бывшим советским людям, эти сталинские уроки обошлись дороже, чем всем остальным. И нам отвечать всему миру и, главное, самим себе на основной вопрос, который не спрятать, не стереть, не засыпать свинцом, не замуровать, как Чернобыльский реактор.. в саркофаг, потому что этот вопрос кровавыми буквами проступает снова и снова: “Как это могло случиться?” Этот же вопрос, не изменяя его сути, можно сформулировать еще многими способами. Как могло случиться, что планировавшееся на основе передовой социальной теории строительство самого передового, справедливого, демократического общественного строя на практике превратилось в течение всего шести-восьми лет в построение давно известной и многократно повторявшейся и в древней, и в современной истории иерархической пирамиды абсолютной деспотической власти одного лица? И на сей раз в XX веке технический прогресс обеспечил этой пирамиде власти особую устойчивость и масштабность. На сей раз она была сделана из стали и бетона, оснащена телефонами, радиофицирована, обслуживалась тысячами газет и журналов, учеными, журналистами, [c.10] поэтами н музыкантами. Но все равно – это знакомая издревле фараоновская пирамида власти, иерархическая башня, увенчанная, как шпилем, ослепительно яркой обожествляемой фигурой властелина, опирающегося на строго рассчитанную лестницу нижних этажей служителей власти и далее – на остальной народ.
Возникает вопрос: почему опять, в который раз, совершенно в иных исторических условиях возникло это давно знакомое истории мрачное архитектурное сооружение – пирамида власти одного лица? Это трудный и важнейший вопрос, относящийся к наукам о человеческом обществе, обществознанию. Этот вопрос – почему во все временна во всех странах без помощи извне возникает и действует иерархическая пирамида власти одного человека? – и попытки ответить на него должны, казалось бы, быть главным разделом учебников и хрестоматий но обществоведению. Удивительные факты самопроизвольного роста иерархической пирамиды власти одного лица должны озадачить всех нас своей универсальностью, повторяемостью н всеобщностью. В свете этих фактов так и хочется, перефразируя слова Маркса, сформулировать закон: система общественных отношений в любом государстве в любое время ежедневно и ежечасно рождает иерархизм, то есть многоступенчатую структуру власти, возглавляемую одним лицом. Тщательный беспристрастный научный анализ явления самопроизвольного роста иерархической пирамиды власти должен привести к пониманию механизма его возникновения и роста, к выработке мер защиты и противодействия. Самое страшное – мы это сейчас хорошо понимаем – делать вид, что этого явления как объекта научного анализа не существует или оно “нетипично” для нашего общества и т. п.
Известно, что естественные науки порождались и развивались упорными попытками понять непонятое, объяснить непонятные, кажущиеся парадоксальными факты и явления. Например, современная наука механика была создана благодаря многократным попыткам нескольких поколений ученых объяснить казавшийся парадоксальным факт: все тела на Земле падают с одинаковым ускорением. Можно сказать, что этот парадокс озадачивал и будоражил умы многих крупнейших ученых разных поколений, среди которых были такие корифеи естествознания, как Галилей, Ньютон, Эйнштейн. [c.11] Обществознание также во многих случаях должно следовать по этому пути. Одним из важных, если не самым важным, парадоксальным фактом обществознания должен быть многократно повторявшийся и повторяющийся факт истории: один человек обретает неограниченную власть над тысячами и миллионами таких же людей, как и он сам. Разгадка и объяснение возможности этого факта, всестороннее исследование его положительных и отрицательных сторон должны, казалось бы, стать главным вопросом современного обществоведения. Одной из попыток научного объяснения и анализа этого факта и выработки мер по предотвращению его роковых последствий является настоящая книга.
Чтобы лучше понять главный замысел, идею и основной объект нашего анализа и оправдать название книги, можно предложить читателю попытаться ответить на следующий вопрос: “Как Вы думаете, в силу каких причин – физических (материальных) или моральных (нравственных) – один человек получает абсолютную власть над миллионами себе подобных?” Этот же вопрос можно видоизменить: “Материальные или моральные средства играют решающую роль в удержании во власти одного человека миллионов других людей?” Большинство ответит, что именно, материальная сила, а не моральные факторы обеспечивают абсолютную (тоталитарную) власть одного человека над другими, хотя пропаганда, руководимая диктатором, обычно утверждает обратное. Именно “материальное обеспечение”, материальная оболочка и структура (механизм, машина) власти и являются объектом исследования настоящей книги.
Меня как инженера и научного работника в области точных наук и кибернетики давно преследует мысль, что механизм (“технология”) строительства и эксплуатации “машины единоличной, власти” и создание заградительных мер против нее должны стать предметом строгого математического анализа с привлечением точных математических, физических и инженерных понятий. Более того, мне кажется, что эта машина и технология ее создания не так уж сложны и понять их может почти каждый человек, не обязательно владеющий, как это часто считается необходимым, некими высшими теоретическими познаниями в области философии, социологии, политэкономии и т. п. Доказательством того, что [c.12] строительство машины единоличной власти – не весть какая сложная научная проблема, служат многочисленные древние и современные исторические примеры и факты, когда эту машину успешно строили люди, не осилившие даже курсов наук, доступных среднему человеку, а то и просто недоучки. Машину власти всегда строили “практики”, а не “теоретики” и строили ее большей частью топором и мечом, а не при помощи науки или какой-то теории (науки и теории иногда привлекались лишь в качестве ширмы). Но пора в наш век процветания науки добраться, наконец, до научного анализа основ машины власти и строить эту машину по науке или хотя бы по здравому смыслу, а не топором! Да простит мне читатель эти патетические строки. Ведь я, повторяю, инженер, и скорее “физик”, чем “лирик”.
Как “физик” хочу также высказать мнение, что заградительные меры против возникновения “железных пирамид власти” одного лица должны быть также “железными” (материальными), а не какими-то этическими или моральными, как иногда пишут и говорят. Модель иерархической пирамиды власти одного лица для наглядности можно представить, например, в виде железобетонного многоэтажного сужающегося кверху пирамидального сооружения с “целевой архитектурой”, где расположение помещений, дверей, перегородок, окон, лестниц, переходов, пропускных пунктов и запоров тщательно продумано для создания материальных (физических) условий функционирования иерархической многоступенчатой власти, возглавляемой одним человеком – “шпилем” этого сооружения. Поэтому меры противодействия единоличной власти должны быть начаты с анализа “ архитектуры” этого сооружения, технологии возведения. и предложений по его изменению и перестройке. Важно не впасть в многократно повторяющуюся ошибку – пытаться бороться с машиной тирании только моральными методами и проповедями, политическими дискуссиями и т. п., закрывая при этом глаза на возводимое из стали и бетона пирамидальное сооружение государственной власти, внутри которого в конце концов окажутся и сами проповедники демократии, какими бы талантливыми они ни были. Нужно понять, что железобетонное сооружение государственной власти должно быть изменено и перестроено (но не ликвидировано!). Будучи структурно “перестроенным под демократию”, [c.13] оно должно по-прежнему оставаться “устойчивым и железобетонным”, таким, что его не сможет опрокинуть даже очень способный кандидат в диктаторы, и быть неприспособленным для пожизненной резиденции одного “хозяина”. Технически создание такого сооружения вполне осуществимо.
На примере построения Сталиным диктаторской власти хорошо видно, что диктатор в процессе ее построения заботится главным образом о физической (“инженерной”) стороне дела – о сильном репрессивном аппарате, соблюдении строгой иерархичности государственной структуры, технике обеспечения своего восхождения наверх, устранения соперников, о физической невозможности для оппозиции проявить себя и т. п. Другими словами, все его заботы – о физической структуре (“архитектуре”) того сооружения-пирамиды, которое он как хозяин строит для себя. Без этого сооружения, вне его или в случае “несоответствия” его архитектуры диктатор беспомощен и слаб, как и всякий другой человек: если даже самого выдающегося диктатора, поместить в демократическую систему власти (где действует, например, независимый конституционный суд, обязательны выборы, сменяемость, обновляемость этажей власти и т. д.), он там “далеко не пойдет”, пока не перестроит “под диктатуру” саму структуру здания власти. Важно понять, что на вопрос: “Возможна ли была борьба со сталинской диктатурой после того, как она была уже построена и укреплена?” – объективный ответ должен быть таким: “Нет, не возможна”. И невозможна именно по физическим причинам. По тем же причинам, по которым человек не может голыми руками разорвать стальную цепь или пройти сквозь бетонную стену. На вопрос: “Как следовало бороться со сталинской диктатурой?” – может быть лишь один ответ: “Не допускать ее построения”.
Важно также понять простую, но не тривиальную мысль: важны не столько люди, управляющие машиной государственной власти, сколько структура и функциональные свойства самой машины, заложенные в нее при проектировании и сооружении. Конструкция машины власти (а не личность правителя) должна определять лицо государства. Государственная система должна быть рассчитана, как говорят инженеры, с определенным “ запасом прочности”, быть устойчивой, обеспечивающей [c.14] физическую невозможность ее “опрокидывания” даже самыми способными и энергичными деятелями. Можно сказать, что идеальный механизм демократической власти – тот, который рассчитан на неидеальных политических деятелей (а на не вождей и гениев), так как только такая государственная машина сможет надежно функционировать длительное время, успешно переживая плохих и хороших, средних и выдающихся руководителей. И опять кибернетическая, инженерная аналогия: хорошая машина (агрегат, система) – это та, которой может управлять человек средних, а не только выдающихся способностей или гений. [c.15]
1.2. Иерархизм – неотъемлемая часть совместной деятельности людей
Рассмотрим с математических и инженерных позиций давно известную иерархическую “пирамиду власти”, которую за всю историю человечества неоднократно воздвигали фараоны, императоры, цари, шахи, диктаторы, а в двадцатом веке построил в нашей стране Сталин.
Прибегая к аналогиям и геометрическим моделям, заметим, что пирамидальная структура (пирамида) даже с чисто геометрических позиций – весьма устойчивая конструкция (гипотеза: не потому ли человеческие общества во все времена самопроизвольно приходили к иерархической пирамидальной структуре власти?). Далее. Никто не станет отрицать, что иерархическая структура соподчиненности людей, делающих какое-то общее дело, – одна из эффективных структур (если не самая эффективная). Примеры эффективных иерархических структур можно привести не только из области политики или социологии. Можно с уверенностью сказать, что за долгую историю цивилизации человек не нашел лучшей организации совместной деятельности по сравнению с иерархической организацией, основанной на понятиях “авторитет”, “управление”, “лидер”, “помощник”, “соподчиненность”. Это относится к любой деятельности человека, в том числе и к трудовой. К. Маркс выразил эту мысль словами: “Всякий непосредственно общественный или совместный труд, осуществляемый в сравнительно крупном масштабе, нуждается в большей или меньшей степени в управлении, которое [c.15] устанавливает согласованность между индивидуальными работами”. “Отдельный скрипач сам управляет собой, оркестр нуждается в дирижере”7. Энгельс об этом сказал так: “Желать уничтожения авторитета в крупной промышленности – значит желать уничтожения самой промышленности”8.
Любой трудовой коллектив или бригада всегда являются иерархическими: здесь есть руководитель, мастера, бригадиры, помощники, подсобные рабочие и т. д., соподчиненные друг с другом. Бригада хирургов, выполняющая операции, всегда строго иерархична: есть главный, делающий операцию, ассистенты, медсестры, анестезиологи, которые беспрекословно подчиняются главному, выполняют все его указания. Заводы, фабрики, фермы, мастерские, капиталистические фирмы и объединения также всегда иерархичны. Коллективный труд порождает “технологическую иерархию”, может быть, потому, что объект труда, как правило, сам иерархичен в определенном смысле. Главный конструктор автомобиля находится в силу природы вещей на ступеньку выше конструктора двигателя этого автомобиля, а последний в том же смысле выше конструктора системы охлаждения двигателя, и все они иерархически соподчинены. Точно так же сборочный автомобильный конвейер важнее (главнее), чем, например, сборка колес или системы тормозов этого автомобиля (в том смысле, что главный конвейер диктует всем остальным, что ему нужно, и задает ритм всем остальным, а не наоборот). Военные организации (армии) всех времен и народов всегда строились по строго иерархическому принципу, а ведь армия – это яркий пример сообщества людей, объединенных целью усиления боеспособности.
Факты говорят и о том, что иерархические структуры общественных (человекосодержащих) систем и человеческих отношений являются устойчивыми структурами не только в материальном, но и в моральном (психологическом) смысле, так как они упорядочивают распределение власти: тобой управляют верхние этажи, но ты управляешь нижними. “Начальник – он же и подчиненный” – основное правило построения иерархической пирамиды власти, которое звучит почти как декларация равенства всех ее членов перед законом. Однако здесь этого равенства нет: над вершиной пирамиды власти начальника (и закона) уже нет, а подчиненные – это [c.16] обитатели пирамиды, которые таким образом оказываются в полном распоряжении вершины.
У некоторых читателей уже, по-видимому, возникает протест против сравнения человеческого общества с машинами, техническими системами, конструкциями, армейскими подразделениями и т. п. Действительно, просвещенный человеческий разум протестует против рассмотрения общества или государства как бездушной машины, а людей – как деталей (“винтиков”) в ней. Можно предвидеть такой протест со стороны интеллигенции, ученых-гуманистов, профессоров-философов, деятелей культуры и искусства.
В ответ на такой протест мне хочется, отступив от сухого инженерного языка, воскликнуть: “Дорогие цивилизованные граждане, глубокоуважаемые интеллигенты, гуманисты, деятели науки и культуры! Вспомните свой недавний опыт или прочтите историю: как легко и просто вас превращали в винтики примитивных топорных государственных или иных машин, где вы выполняли рабские обязанности, загнав внутрь себя или вовсе забыв гуманистические идеи или мечты об истине, называя шедеврами науки и философской мысли любые писания “хозяина”. Ведь вы все, являясь носителями знаний и благородных идей,– простые смертные люди, которые хотят есть, пить и боятся смерти. И если вам не дать есть, пить и поставить перед лицом смерти, вас очень быстро превратят в винтики бездушной деспотической машины и вы будете вынуждены смириться с этой участью в страхе перед худшим. Не в глубинах философских теорий, не в трудах Канта, Фейербаха и Маркса, которыми вы прекрасно владеете, нужно искать объяснения пережитых нами недавно бед, связанных с культом личности Сталина, а на поверхности жизни, видимой и понятной каждому здравому человеку, “человеку с улицы”. Поэтому давайте серьезно подумаем о том, как построить государственную машину, не стыдясь называть ее машиной, и придать ей, насколько это возможно, необходимые для человека качества”.
Только после создания приемлемой для цивилизованной жизни государственной и экономической машины граждане государства получают возможность заниматься науками, искусством, совершенствовать свои духовные качества, то есть заниматься совсем иными важными человеческими проблемами, средства разрешения [c.17] которых также совсем иные, и в этой книге о них говорить не будем. В книге речь идет о чисто технической проблеме – государственной машине, о “строительной механике” и “технологии” ее возведения. C современных позиций теории управления техническими системами и кибернетики государственную машину можно с достаточной степенью приближенности определить как сложную специализированную систему, предназначенную для эффективного общественного материального производства, эффективной обороны и решения других вопросов организации коллективного поведения людей. С позиций физических и инженерных наук всякая машина характеризуется прежде всего структурой (способом построения и характером взаимодействия ее составных частей). Наиболее распространенной и проверенной практически в течение длительного времени является, как мы покажем в дальнейшем, иерархическая (многоступенчатая) структура государственной власти, имеющая многие положительные стороны.
Из определения государственной системы как сложной целевой машины следует, что она (как и обыкновенная машина или техническое устройство) должна пройти обязательный этап проектирования – обдумываний, сравнений, независимых экспертиз специалистов, проверок, расчетов. Инженеры знают, насколько опасным является несоблюдение важнейших (они, как правило, и простейшие) принципов и правил создания машин или сложных систем. Их обычно немного, они являются азбучными, хрестоматийными, известными, но несоблюдение их может привести к крупным катастрофам и человеческим жертвам. Инженеры знают, что создание (проектирование) машин и иных технических сооружений – длительный процесс “отбора положительного и подавления отрицательного” в создаваемом устройстве. Каждый вариант предлагаемой конструктором машины или ее узла содержит в себе как положительные (желательные) свойства создаваемой машины, так и отрицательные (нежелательные), и главной задачей является нахождение приемлемого компромисса между ними, принятие решений, от чего следует отказаться, а что сохранить.
С точки зрения инженера, точно так же следует создавать “государственную машину”. Другого пути просто не существует. Упомянутая нами иерархическая [c.18] многоступенчатая структура, присущая государственным системам, обладает рядом ценных положительных свойств, таких, как возможность обеспечения высокой оборонной мощи государства, планирование материального производства, концентрация сил на решении поставленных задач и др. Однако иерархические общественные системы имеют и ряд отрицательных сторон, главные из которых – “поработительное” свойство иерархической пирамиды власти (когда люди, образующие пирамиду, превращаются лишь в “звенья” с примитивными функциями) и самопроизвольный (если не приняты специальные меры защиты) процесс тоталитаризации, “сходимости” власти к одному лицу, пришедшему на вершину пирамиды (“персонификация”, или “одушевление”, машины государственной власти). Можно сказать, что жесткая бессменная иерархическая государственная система может быть либо тоталитарной, либо никакой.
Итак, нужно признать, что иерархическая многоуровневая централизованная система – это эффективный способ объединения людей во имя единой цели, средство сосредоточения энергии масс для решения поставленных задач. Можно сказать, что иерархическая соподчиненность – основная черта коллективного поведения людей в их материальных сферах действия (политической, экономической, военной, производственной). Об этом говорят неопровержимые факты, например, то, что все государства мира по своей структуре – иерархические многоуровневые системы большей или меньшей степени “жесткости” и устойчивости. Другого, по– видимому, не дано, как бы ни казалось человеку привлекательным и заманчивым сбросить иго иерархической государственной власти, основанной по самой своей природе на неравенстве “уровней”, “этажей” и “вершины”.
Полярно противоположна иерархической структуре, как известно, анархия, отрицающая идею соподчинен– кости уровней и сами уровни. Лозунг анархистов “Каждый человек сам по себе” кажется очень привлекательным. Но, очевидно, нужно признать, что такой призыв утопичен, что проверено на практике. Серьезно говорить об анархическом построении общества, сегодня по крайней мере, не имеет смысла.
На вопрос: “Иерархия или анархия?” – человечество [c.19] всегда отвечало выбором меньшего зла – иерархии – и мирилось с этим злом как с неизбежным9. Доказательством этого являются известные из истории факты, что во главе государств начиная с древнейших времен стояли императоры, короли, цари, шахи, вожди, лидеры, диктаторы, игравшие роль вершины иерархической пирамидальной структуры единоличной власти. Без главы, без шпиля государственных структур не бывает, потому что не может быть пирамиды без вершины. Об этом же свидетельствует факт, что каждая революция, каждый государственный переворот – это замена одной иерархии другой (хочу отмежеваться здесь от возможных обвинений в неуважении ко всякой революции, пусть в результате революции тираническая иерархия будет заменена прогрессивной или гуманной, но все равно это будет замена одной иерархии другой, только это я здесь и утверждаю).
Так за что же можно осуждать иерархическую структуру общества и можно ли ее вообще осуждать? Иерархическую структуру также трудно осуждать, как трудно осуждать победителя. Победителей не судят – им покоряются, им служат, их обожествляют. Это тоже многократно подтвержденный исторический факт. Даже неискушенному в науках человеку ясно, что иерархия – единственно возможное построение государства и власти, когда “каждый знает свое место”.
И все-таки человечество в своем развитии пришло к необходимости критики и осуждения жестких и устойчивых иерархических государственных систем. Вначале критика была робкой, раздавались лишь отдельные голоса, обычно осмеиваемые и осуждаемые властями и, как следствие, “народом”. История знает практические попытки построения неиерархических систем власти, попытки, заканчивающиеся разгромом и осуждением этих систем как нежизнеспособных и “противоестественных”, подавлением их волей сильных правителей, управляющих мощными иерархическими государственными машинами.
Главное, за что современный цивилизованный мир [c.20] стал осуждать иерархические системы, – это отсутствие в них равенства. По самой своей сути эти системы основаны на неравенстве, неравнозначности их звеньев. Здесь есть “верх” и “низ”, есть понятия “быть выше”, “быть ниже” на этажах влияния, значимости, богатства, власти. Все это противоречит духу желанного равенства всех людей. “Равенство и независимость” – это знамя борьбы современного человечества. Но равенство и независимость теоретически может дать только анархический строй, а иерархический строй органически связан с неравенством и зависимостью. Как же не осудить иерархию? Но, говорят “иерархисты”, осуждая иерархию, вы осуждаете саму жизнь, потому что жизнь построена на неравенстве и зависимости одного от другого. И снова приводят исторические и даже биологические примеры.
Так чем же плох и неприемлем устойчивый, сильный и надежный, как гранитная пирамида, иерархический государственный строй? Ответ на этот вопрос, я повторяю, непростой, но нам, бывшим советским людям, на него сейчас ответить легче, чем кому-либо другому. Перед нами яркий пример такой железобетонной незыблемой пирамиды власти – это государство Сталина. Сталин вложил в строительство этой пирамиды власти все свои познания и понимание государства и государственной власти, незаурядные способности, свою волю и энергию. Его по праву можно назвать зодчим этого мрачного средневекового сооружения, построенного в XX веке. Можно с уверенностью сказать, что Сталин не был оригинален в своем понимании государства и государственной власти. Такое понимание государства и власти пришло к нам из седых веков. Исторических аналогов и примеров сталинского деспотического единоначального государства сколько угодно. Свирепых властелинов история знает очень много. Были восточные деспоты, у которых в зале приемов в полу был специальный люк, и по мановению руки правителя люк мог открыться и любой подданный оказывался в клетке с дикими хищниками (современная аналогия: когда министр госбезопасности Абакумов шел на отчет к Сталину, он никогда не был уверен, вернется ли домой). Зато дисциплина и исполнительность среди живых служителей властелина были очень высоки. Существует мнение и оно, по-видимому, недалеко от истины, что иерархическую [c.21] башню власти не построишь без жестокости и использования крайнего стимула – страха смерти.
Строительство “государства Сталина” осуществлялось при полном игнорировании упомянутых выше отрицательных сторон возводимой тогда централизованной иерархической государственной власти и без принятия каких-либо мер защиты против диктатуры одного лица. Об отрицательных сторонах строго иерархической власти тогда вовсе не говорилось даже в начале строительства, когда Сталин еще не был на самой вершине иерархической пирамиды. Это происходило, по-видимому, потому, что главным считалось любой ценой сломать старую дореволюционную машину власти и построить сильную новую. Сыграло также роль убеждение, что впервые в мире строится государство нового типа, и поэтому прошлый опыт построения демократических государств здесь не пригоден. Тогда “теоретически” учитывались недавно открытые “классовые законы” революционной борьбы за власть и не учитывались древние, такие “практические” мотивы борьбы,. как личное соперничество, порождающее бескомпромиссную “борьбу с выбыванием побежденных” соперников, вплоть до полной победы одного лидера.
Роковые результаты такой “игры без правил и судей”, когда право и закон оказались “ненужными вещами”, не замедлили сказаться: власть по давно известным из истории стихийным законам “борьбы с выбыванием” безудержно покатилась к одному лицу, оказавшемуся наиболее твердым, терпеливым, прозорливым, жестоким. Через 3-5 лет было уже поздно что-либо поправить в строящейся государственной машине власти, так как Сталин разными способами избавился от реальных или воображаемых соперников. Такая же ситуация возникает и при строительстве машин в инженерной сфере: если вначале, в самом замысле (в проекте), не выполнены определенные требуемые условия и принципы, далее уже поздно что-либо существенно изменить и созданная машина неизбежно будет обладать какими-то “врожденными” дефектами. Сталин постепенно и терпеливо возводил иерархическую пирамиду своей власти, инженерную модель которой можно представить как некий гигантский железобетонный колпак над страной, и пока этот колпак не был построен, терпел и оппозицию и дискуссии, шел на компромиссы, [c.22] приглядываясь к окружавшим его людям и уже сортируя и планируя их судьбы. Завершив строительство пирамиды своей власти (а это произошло тогда, когда Сталин единолично овладел властью над НКВД, превратив его в свой личный инструмент, и закрыл государственные границы “ на замок”), он получил физическую возможность полного осуществления своих представлений о государстве и власти, полной реализации через государство своего “я”. Произошел тысячу раз происходивший в истории процесс “п
1.3. Машину власти должны конструировать специалисты
Так какой же должна быть государственная структура власти, если абсолютная иерархическая структура, несмотря на положительные стороны, неприемлема для цивилизованной страны, а анархическая “система” и того хуже?
Выражаясь научным языком, вопрос заключается в том, как найти приемлемое решение проблемы, если каждое из возможных альтернативных решений – иерархия или анархия – имеет и положительные и отрицательные стороны. На первый взгляд это неразрешимая проблема совмещения несовместимого. Но настоящая наука на этот вопрос отвечает: приемлемое решение существует. Поиск путей совмещения несовместимого, положительного и отрицательного, компромиссных решений – это и есть основной метод науки, метод всякого [c.25] созидания и творчества, будь то инженерное дело, стихосложение, физика или философия.
Поиск способов совмещения противоречивых свойств и качеств вещей и явлений – это типичная задача, возникающая ежедневно и ежечасно перед учеными, инженерами, конструкторами, работающими над созданием каких-либо материальных объектов – сооружений, машин, систем. Путь решения подобных задач известен специалистам – он заключается в постоянном отборе и использовании лучших качеств и свойств явлений, деталей и фрагментов, из которых строится, например, сложная система, и в таком же постоянном отборе и устранении или компенсации худших, неприемлемых для данной системы свойств. Обычно это длительный многошаговый процесс взвешивания всех “за” и “против”, поиск компромиссов, примирений положительного и отрицательного, использования прошлого опыта и опыта других. Другого пути здесь просто не существует. (В порядке отступления можно напомнить, что эволюция жизни на Земле шла именно этим путем отбора лучшего и подавления худшего.) Инженеры знают, что идти другим путем (например, подчиниться ради единства взглядов мнению одного лица, увлечься одной точкой зрения, закрыть глаза на какой-либо большой или малый дефект системы и т.п.) – значит быть жестоко наказанным: созданная система не будет работать или будет работать плохо, может привести к большим бедам или даже к катастрофе.
Если государственное устройство считать материальной системой, доступной научному анализу, то эта система также должна строиться и эксплуатироваться подобными способами н средствами науки, то есть тем же объективным взвешиванием всех “за” и “против” и т. д., хотя такой подход может многим показаться половинчатым, расплывчатым и недейственным. Мы часто предпочитаем категорические однозначные ответы на вопрос о том, что хорошо, что плохо, и тем самым впадаем в крайности. Толстой говорил, что мудрость состоит в умении отличить не столько добро от зла, сколько большее добро от меньшего, большее зло от меньшего.
Поскольку государственные системы – это системы из людей (субъектов), объективный анализ и строительство таких систем на основе рекомендаций науки чрезвычайно трудны. Объективный анализ, реконструкция [c.26] или перестройка государственной “человекосодержащей” системы очень трудны не потому, что их технически сложно осуществить, а потому, что верхние этажи сложившейся государственной иерархической пирамиды и ее вершина (шпиль) не желают этого. С позиции людей, находящихся на верхних этажах пирамиды, существующая система хороша и справедлива, а с позиций шпиля пирамиды (хозяина, диктатора, императора, лидера и т.д.) он, хозяин, является благодетелем своих подданных, о чем они сами ежедневно ему напоминают, поэтому, с его точки зрения, о реконструкции или перестройке пирамиды власти не может быть и речи.
В этом основная трудность научного или хотя бы просто рационального, разумного построения государственной системы власти. Трудность не в том, что мы не знаем, как строить рациональную приемлемую структуру государственной власти, а в том, как поручить ее строить не политикам, уже стоящим у власти, а специалистам – юристам, экономистам, социологам, инженерам, которые должны хладнокровно и беспристрастно обдумать каждый фрагмент создаваемой системы и систему в целом, оценить ее требуемые качества и свойства, проанализировать ее эффективность, устойчивость, защищенность от посягательств диктаторов любого ранга, сравнить создаваемую систему с мировым опытом, может быть, предложить вначале несколько экспериментальных образцов структуры и т. п., словом, сделать все то, что сегодня делается при создании серьезных технических систем.
Следует доверить проектирование этой системы специалистам, которые должны проектировать и строить ее не для себя (как лиса в басне Крылова строила курятник), а для безымянных будущих обитателей этого сооружения власти с учетом их известных человеческих качеств). (С учетом, например, того, что эти обитатели смертны, а потому смерть каждого, даже самого высокопоставленного не должна приводить к катастрофе: с учетом того, что могут быть разные взаимоотношения между людьми, могут возникнуть различные непредвиденные ситуации и т.д.). Главное – не отдать построение сооружения государственной власти в руки лиц, желающих построить это сооружение для себя, не допустить многократно повторявшейся роковой ошибки при переустройстве государственных систем: вначале [c.27] разрушать, а затем думать, что делать дальше. Ибо что будет дальше известно: самопроизвольный рост иерархической пирамиды власти, возглавляемой одним человеком.
Поэтому преобразование современной государственной машины должно осуществляться специалистами, а не мастерами насилия, разрушения и борьбы. Мастерам насилия как потенциальным диктаторам нужно противопоставить эффективную систему защитных мер. Выражаясь инженерным языком, эта система защитных мер – непростое сооружение, подобное, например, системе защиты плотин от паводковых вод или зданий от сейсмических толчков. Защитные меры против диктатуры должны быть эффективными, тщательно продуманными, они должны обеспечивать противодействие любым попыткам насильственного захвата власти, заговорам и диверсиям всех видов, включая, например, деятельность групп типа “красные бригады” или “тигры освобождения”, не жалеющих своей жизни ради поставленных целей (представьте себе, что такой “тигр” совершил переворот и взобрался на шпиль пирамиды государственной власти!), противодействие различным более цивилизованным экстремистам, страстно желающим взорвать существующую структуру власти и обещающим после этого построить рай земной для народа. Необходимо понять, что структура демократического механизма власти, как правило, более сложна и хрупка по сравнению с простыми “фараоновскими пирамидами” абсолютной диктаторской власти и в силу этого демократический механизм власти нуждается в весьма надежной защите от нарушений его работы и “опрокидывания”.
“Страсти правят человеком”. В этой крылатой фразе заключена, по-видимому, объективная истина, которую также нельзя игнорировать. Мир человеческих страстей нельзя погасить, это дело безнадежное. Задача состоит в том, чтобы не допустить выход этих страстей на государственный уровень. Государство – это машина, как автомобиль, самолет или корабль, и к управлению ею нельзя допускать человеческие страсти, как нельзя допускать к управлению машинами нетрезвых или психически неуравновешенных людей. Но и поведение вполне нормального и сравнительно уравновешенного человека также может быть непредсказуемым. [c.28]
Власть диктаторов опасна именно тем, что непредсказуемость их поведения навязывается целой нации или стране.
1.4. Демократическая власть также иерархична, но...
Научное решение вопроса о создании приемлемого механизма демократической государственной власти должно, конечно, использовать иерархические структуры в качестве основного составляющего компонента. Без иерархических систем обойтись нельзя. Но они, как отмечалось, имеют и положительные, и отрицательные стороны. Положительные стороны иерархических систем (структур) – это их универсальные “усилительные” свойства, многократно умножающие возможности человеческого сообщества, способность объединять коллектив людей для решения задачи, непосильной для одного человека. Отрицательные стороны иерархических систем – их “поработительная” способность, неудержимое самораспространение своей власти на все стороны жизни людей, способность неудержимого роста, неравенство людей, составляющих иерархическую пирамиду, возрастающая опасность сходимости абсолютной военизированной власти к одному лицу.
Таким образом, при научном формировании приемлемой демократической государственной системы возникает типичная для научной задачи ситуация, когда создается система из противоречивых по своим качествам фрагментов, обладающих определенной долей положительных и отрицательных свойств. Путь решения подобной задачи известен науке – это процесс отбора лучших и подавления худших сторон, взвешивания всех “за” и “против” и поиска компромиссов. Для создаваемой системы демократической государственной власти это, например, периодическая выборная сменяемость звеньев иерархии и ее вершины, всевозможные юридические и правовые ограничения, разделение законодательной, исполнительной и судебной власти, прогрессивная система налогов на экономические иерархии (монополии) и т. п. Арсенал этих “технических средств” подавления дефектов иерархических структур давно известен. Основная трудность заключается в создании условий для практического использования этих средств. Как говорят [c.29] инженеры, здесь существует проблема внедрения известных прогрессивных решений в практику.
В свете сказанного структура демократического современного развитого государства должна быть, безусловно, иерархической, но с надежной системой защиты от посягательств на абсолютную бессменную власть одного лица или группы, с развитой системой периодического обновления и демократического избрания верхних этажей власти и самой вершины. (Заметим, что последнее – самое главное.) Заметим также, что и демократическая и диктаторская иерархия власти имеет свое высшее звено в виде человека (личности), облеченного верховной властью (потому что не бывает пирамиды без вершины). Но “небольшое отличие” здесь в том, что президент или премьер демократической страны работает в рамках конституции, и лишь в течение определяемого конституцией срока; а диктатор – пожизненный и ничем не ограниченный правитель. Общественной науке и практике давно известен арсенал мер и средств поддержания демократического режима в иерархическом государстве, здесь весьма велик как положительный, так и отрицательный опыт, который нужно учитывать. Этот опыт настолько велик и богат историческими примерами, что при выборе путей построения устойчивой демократической государственной системы может вовсе не потребоваться новаторства.
У читателя может возникнуть не раз поднимавшийся на страницах советской ортодоксальной печати вопрос: почти весь опыт человечества по устройству демократических (недиктаторских) систем относится к прежним несоциалистическим формациям, а мы, как считалось, впервые строим социалистическое государство, так приемлем ли для нас опыт прошлого? Ответ ортодоксально мыслящим марксистам-ленинцам на этот вопрос, по-моему, должен быть таким. Иерархическая многоэтажная государственная система существует и при капиталистическом, и при социалистическом, и при ином другом строе (этого никто не станет отрицать в силу общеизвестных фактов). Поэтому и способы подавления упомянутых отрицательных сторон иерархических систем (из которых главные – консерватизм, “поработительное” свойство, вождизм и др.) также не могут сильно различаться в обществах с различными политическими или идеологическими системами. “Физика” (архитектура) [c.30] иерархической “машины из людей” во всех случаях одна, значит, и “строительство, эксплуатация и диагностика дефектов” этих систем также не могут сильно различаться по обе стороны границы между странами. Снова инженерные аналогии: такие известные машины или системы, как автомобиль, самолет, трактор или энергосеть, используемые в нашей стране и за рубежом, не могут сильно различаться по обе стороны границы, поэтому и методы их создания, эксплуатации и диагностики, как известно инженерам, не различаются. Это же, в принципе, относится и к государственным машинам различных стран (поскольку, как мы попытаемся в дальнейшем убедить читателя, они – настоящие машины), в то время как других различий (идеологических, философских, этических и т. д. и т. п.) между ними может быть сколько угодно. Поэтому арсенал средств, приемов, способов и процедур обеспечения и поддержания демократического режима любой нетоталитарной страны мира может быть использован и у нас, конечно, после критического анализа. Заимствование “заграничного” опыта здесь, как и в технике, не является крамолой. Погоня за “новизной”, “авторскими правами” или “национальными амбициями” (“новизна во что бы ни стало!”) здесь в силу жизненной важности вопроса должна быть отброшена.
Баянным является и организационный (“технологический”) момент: государственную систему должны строить (“проектировать”) специалисты (юристы, социологи, обществоведы, представители разных профессий), причем эти люди не должны занимать очень высокие правительственные должности, то есть они должны проектировать систему государственной власти не лично для себя.
1.5. Возможна ли надгосударственная власть?
Есть еще одна важная необходимость объективного научного анализа государственных иерархических структур, связанная с научным анализом взаимоотношений между различными государствами. Это межгосударственная проблема не менее важна, чем проблема внутренней жизни граждан каждого государства, а с позиций глобальных проблем человечества это наиболее [c.31] важная проблема. Важнейшей является, конечно, проблема возможных конфликтов (войн) между государствами-иерархиями. Строгая (абсолютная) централизованная иерархическая государственная машина, как отмечалось, – это сплоченное сообщество людей, подчиняющееся воле одного человека. В военном отношении ее можно сравнить, например, с бронированной машиной или военным кораблем, подчиненным воле капитана. Борьба между государствами-иерархиями – это уже борьба не между людьми как биологическими особями (как, например, в животном мире), а между иерархическими машинами, состоящими из тысяч или миллионов обезличенных индивидуумов, не контактирующих и даже незнакомых друг с другом. Мощь сплоченных иерархий является причиной бедствий, разрушительных войн между ними. Особенно опасны и агрессивны современные крупные иерархии во главе с абсолютным диктатором, оснащенные в наш цивилизованный век современным вооружением, средствами связи и пропаганды. Великие войны начинали, как правило, великие абсолютные иерархии, возглавляемые диктаторами. Это происходило потому, что великий властелин как абсолютный хозяин сильной иерархической машины получает возможность “самовыражения”, решения внутренних проблем государства за счет агрессии вовне, может сполна реализовать свои агрессивные устремления через мощь своего (в буквальном смысле этого слова) государства.
В век технического прогресса возникновение где-либо сильных абсолютных диктатур – опаснейшее явление. Однако мир постоянно, является свидетелем роста или попыток роста иерархических пирамид абсолютной власти в различных частях Земли. С увеличением численности населения Земли и благодаря техническому прогрессу такие иерархии могут становиться все более сильными и потому опасными и агрессивными. Поэтому, заглядывая в будущее (по-видимому, не слишком далекое), можно предвидеть, что человечество придет к пониманию необходимости создания единого планетарного надгосударственного органа власти (по-видимому, также иерархического, но, конечно, надежно защищенного от “опрокидывания” какой-либо диктатурой), выполняющего узкоспециальную функцию: предотвращение роста где-либо в мире сильных военизированных иерархий, [c.32] предотвращение формирования крупных армий, запрет производства сверхмощного оружия агрессии. Построение такой глобальной системы контроля технически вполне осуществимо.
При объективном (математическом, инженерном) анализе устойчивости современного мира в условиях существования свыше ста независимых государств, обладающих вооруженными армиями, можно обнаружить чрезвычайно высокую. вероятность потери устойчивости, то есть весьма высокую вероятность того, что в любой момент где-то может начаться цепная реакция взаимных претензий, вовлекающая в конфликт все большие области и регионы и приходящая к своему “логическому финалу” – мировой войне. Популярная иллюстрация неустойчивости и опасности складывающейся ситуации в современном мире может быть такой: представьте себе, что в сухом, лесу каждый имеет право разжечь костер, не спрашивая ни у кого разрешения и заявляя, что обязуется соблюдать правила противопожарной безопасности. Очевидно, что в этой ситуации неизбежен рано или поздно трагический финал – пожар, в котором погибнут и правые, и виноватые. Можно провести и такую аналогию: представьте себе любое спортивное соревнование (футбол, бокс, борьбу и т.д.), проходящее без судей и арбитров (то есть без верхнего этажа иерархической власти над участниками игры), чьи решения обязательны для игроков. Такое соревнование через 5-10 минут обязательно превратится в конфликт, переходящий в открытую опасную борьбу или драку, причем каждая сторона и игроков и болельщиков будет считать себя правой. Сегодня мир живет без верховных судей и арбитров, чьи решения (о минимальных уровнях вооружений, запретах определенных видов оружия, территориальных претензиях и т. п.) обязательны для всех. Приходится только удивляться тому, как долго мы избегаем очередной мировой войны, и можно представить, как трудно сегодня политическим деятелям и дипломатам поддерживать мир в условиях, когда в мировой политической структуре не соблюдены элементарные объективные условия обеспечения устойчивости мирового сообщества как сложной технической системы. Такую устойчивость можно обрести при создании постоянно действующего надгосударственного контрольного органа. [c.33]
Изложенный подход к анализу государственного механизма власти может, по-видимому, многим показаться чрезмерно инженерийным, механистическим, физическим. Автор с этим согласен. Но в оправдание такого подхода можно привести следующие аргументы: XIX и начало XX века дали миру великих гуманистов-философов, гуманистов-художников и других великих деятелей культуры, науки, искусства (в нашей стране только Л.Толстой чего стоит!). И вслед за этим золотым веком произведений гуманизма и культуры и как бы в насмешку над только что законченными великими трудами и учениями корифеев гуманизма, цивилизации и миротворчества возникли великие диктаторские примитивные античеловеческие военизированные режимы во главе с недоучками-диктаторами, взявшими под железобетонный колпак целые страны н народы, выбросившими на свалку учения гениальных гуманистов прошлого, заставившими служить своим режимам живых корифеев культуры10 и доказавшими тем самым, что учения и шедевры культуры – не помеха и не препятствие для диктаторов, действующих практически. Значит, не гуманистические учения руководили реальной человеческой историей, а “нечто” другое. Значит, говоря языком образов, не действуют шедевры художественного и гуманистического творчества на человеческую историю и большинство ее вершителей, как не действуют проповеди или моленья на дикого зверя. Если не будет найден эффективный метод борьбы с озверением человечества, владеющего сейчас фантастическим оружием, человечество, несомненно, погибнет. Поэтому сейчас нет более важной и актуальной задачи, чем серьезно изучать это “нечто”, вершащее историю, изучать, чем питается и за счет чего существует “зверь войны”, изучать и вскрывать его сущность, чтобы выработать противодействие.
Возникает вопрос: какими должны быть реальные препятствия, которых не смогли бы опрокинуть [c.34] диктатуры и военизированные агрессивные режимы? Каковы должны быть меры и средства защиты, гарантирующие устойчивость цивилизации и демократии? Ответ должен быть таким: эти меры и средства противодействия должны быть материальными и физическими, они должны быть также “железобетонными”, а не этическими или моральными, как часто еще пишут и говорят. Для иллюстрации этой мысли о бессилии только моральных и этических средств приведем слова русского писателя В. Шаламова, проведшего около двух десятилетий в сталинских тюрьмах и лагерях: “Я не верю в литературу. Не верю в ее возможности по исправлению человека. Опыт гуманистической (и миротворческой. – А. Д.) русской литературы привел к кровавым казням двадцатого столетия перед моими глазами”. “История повторяется и любой расстрел тридцать седьмого года может быть повторен”11.
Вмешательство естественных точных наук в вопросы анализа и построения механизмов государственной власти поможет обнаружить и устранить ряд “скрытых дефектов” этих механизмов, борьба с которыми только методами гуманитарных наук и средствами морали, как показал прошлый опыт, невозможна. Итальянский мыслитель и политик XVI века Н. Макиавелли говорил, что не существует универсальной миротворческой морали. Эту довольно пессимистическую мысль можно, прибавляя к ней оптимизма, развить так: но зато существует другое универсальное миротворческое средство – сила. Как ни кажется такая мысль нецивилизованной или даже опасной, в этой книге будет обоснована ее реализуемость, будет описана технология цивилизованного использования этого средства. В книге сделана попытка в относительно популярной форме описать (с привлечением методов точных наук, опираясь на исторические факты и обобщая их) некоторые роковые “врожденные дефекты” иерархических систем власти и, как говорят инженеры, наметить конструктивные пути их устранения. С позиций инженера эту мысль можно изложить так: железобетонным средствам диктаторской власти должны быть противопоставлены железобетонные средства защиты. [c.35]
Глава 3. Страницы истории
Когда инженер, физик или математик пишет книгу или научную статью, посвященную анализу каких– то явлений, процессов, закономерностей, обычно после разделов, посвященных теоретическому анализу и абстрактным схемам, он помещает разделы типа “Экспериментальная проверка теоретических выводов” или “Практические приложения изложенной теории” и т. п. Авторы книг, посвященных теоретическим вопросам истории или обществоведения, лишены такой возможности, поскольку здесь нельзя построить какие-либо “экспериментальные установки” для проверки выдвинутых теоретических положений и “экспериментальная часть” исследований здесь чрезвычайно затруднена, если не невозможна. Все, что могут авторы таких исследований, – это апеллировать к известным историческим фактам и там социальным и общественным явлениям и событиям, которые в какой-то степени можно интерпретировать как “эксперименты, проведенные самой жизнью”, результаты которых свидетельствуют за или против выдвинутых теорий или гипотез.
Сделаем попытку такой интерпретации с позиции теории иерархических систем власти некоторых известных исторические фактов и событий. Наша цель – описание некоторых известных из истории примеров возникновения, жизни и гибели иерархических сообществ различных масштабов – от небольших групп и объединений людей до могущественных империй. Постараемся показать, что иерархиям всегда был и остается по сей день главной стихийно возникающей формой организации общественных, социальных и военных объединений (“единиц”), создаваемых для обеспечения стабильности и устойчивости жизни общества и организации власти. Приведем [c.91] также примеры, иллюстрирующие описанные выше “технологии” построения иерархий, а также примеры распада и гибели общественных “единиц”, не сумевших построить стабильную иерархическую структуру власти. В настоящей главе мы постараемся на конкретных исторических примерах показать, что человеческому обществу грозили великие беды в случае как отрицания и разрушения иерархических структур власти (это приводило к анархиям и междоусобицам различного рода), так и успешного их построения (это приводило к жестоким деспотическим диктатурам и монархическим режимам). В следующей главе мы расскажем о формах организации общества, лишенных “врожденных дефектов” анархий и иерархий или сильно ограничивающих пагубное действие этих дефектов.
С позиций моделирования общественных отношений, которое мы по-прежнему сохраняем как методологическую основу анализа закономерностей иерархических сообществ, безразлично, состоит исследуемое сообщество из десятков, тысяч или миллионов людей, поэтому наши примеры относятся к сообществам различных масштабов – от небольших групп и сообществ до известных и великих государственных иерархий. Приведенные ниже примеры иерархических сообществ выбраны нами довольно случайно в том смысле, что в истории всех времен и народов существует сколько угодно больших и малых групп, сообществ и государств, иллюстрирующих отписываемые нами закономерности рождения, жизни и распада иерархий. “Географию” и “временную шкалу” приведенных исторических примеров мы преднамеренно выбрали чрезвычайно широкими (описываемые события далеки друг от друга во времени и пространстве – от древнего Китая до современной Европы), чтобы проиллюстрировать универсальность и объективный характер описанных закономерностей построения, жизни и распада иерархических “человекосодержащих” систем. Мы стремились располагать примеры в хронологической последовательности. Это позволит показать, что иерархическая организация человеческого общества была практически незыблемой на протяжении веков и тысячелетий и сохранила до наших дней свои главные черты. Это свидетельствует о том, что иерархическое построение общества – это скорее не один из многих видов “правил игры”, придуманных человеком, а “правила жизни”, учрежденные [с.92] самой природой. В главе 4 мы расскажем о демократических цивилизованных иерархиях власти, способах “перестройки под демократию” иерархических систем.
Известно, что подробно описать одно (даже весьма заурядное) историческое событие можно лишь в многотомных трудах, документах, исторических романах, и все равно останутся неясными многие важные детали, скрытые пружины и мотивы событий. Вследствие сказанного наша задача представляется весьма трудной: в одной главе мы попытаемся проанализировать несколько важных событий, фактов и эпизодов истории, имевших место в различных странах в различные эпохи. Для повышения вероятности успеха мы намеренно сужаем задачу анализа исторических событий и фактов. Наша цель – рассмотреть их лишь в одном “сечении” – в свете изложенной выше теории иерархических общественных систем, подвергнуть эти события и факты анализу с позиций этой теории, чтобы увидеть невидимый “иерархический опорный скелет” организации любого человеческого сообщества. Поэтому события описаны кратко, иногда в “телеграфном ключе”, однако строго соблюдена достоверность описания приведенных исторических фактов. Все описанные в этой главе исторические факты и события давно известны и описаны в различных источниках, многие из которых мы будем цитировать. [c.93]
3.1. Великие китайские иерархии
Китай является одним из древнейших государств, период достоверной истории которого длится около пяти тысяч лет. Особенность Китая заключается в его географической отдаленности и относительной изолированности от других центров мировой культуры. Рассмотреть принципы организации государственного устройства Китая и его отдельных провинций, царств и княжеств интересно еще и потому, что в Китае начиная с древних времен всегда уделялось большое внимание наукам об организации общественной жизни, взаимоотношениям власти и народа или, выражаясь современным языком, вопросам теории государств и права, социологии, обществоведения. Существуют данные о законодательных актах в Китае, датированных XXV веком до нашей эры. Начиная с этого периода в Китае возникло множество [c.93] философских и этических школ, возглавляемых различными деятелями – от бродячих философов и знахарей до придворных жрецов, философов и даже императоров.
В Китае, как и в большинстве других стран, в период перехода кочующих скотоводческих племен к земледелию родовое группирование людей сменилось общинным (географическим), причем границы общины привязывались к используемым и обрабатываемым участкам земли. Во главе общины стоял вождь – вожак или племенной старейшина, именуемый также “императором”. Из-за особых условий (удаленность пригодных для обработки участков земли друг от друга, естественные препятствия – реки, горы и т. п.) общины делились на мелкие родовые отряды, возглавляемые родовыми вождями, не теряющими связи с “императором”.
“Постоянные набеги кочевников, соблазнявшихся тем прибавочным продуктом, который население на первых порах без особого труда добывало себе на берегах реки Хуанхэ, заставили разрозненные роды соединиться вновь в единое целое и за счет своего прибавочного труда содержать военную силу, которая охраняла бы их спокойный земледельческий труд. Первым таким объединителем китайцев считается Хуанди (Желтый император), выступивший на сцену 2698 лет до н. э. Чтобы завершить славу этого исторического деятеля, стяжавшего себе название императора военными походами, китайцы приписывают ему целый ряд изобретений, вытекавших из развития земледелия: именно – системы мер, весов, длины, системы времени, тканья шелковых материй, изготовление луков, стрел, копий (что было гораздо ранее, надо полагать, земледелия), возведение построек для жилья и очагов для приготовления пищи и т. д. При нем же получило дальнейшее развитие китайское письмо.
Заняв центральное положение в Чжо, ныне уезд Бао-Ань в Чжилийской провинции, Хуанди расположил в разных местах вокруг свои войска, также подчиненные известной иерархии. Впоследствии это привело к тому, что начальствующие лица в гарнизонах, расположенных в Чжоу, постепенно стали пользоваться особыми привилегиями от правителей, находясь с ними в кровном родстве, н тем самым положили начало образованию уделов (то есть “удельных княжеств”)”31.
Следует отметить стремление китайцев связать свои успехи в военном деле, в области науки, культуры с именами [c.94] правителей-императоров. Такая “персонификация” свойственна всей китайской, да и не только китайской истории. Культ личности правителя, его обожествление издревле считались важными атрибутами силы и единства общества. Каждый китайский император считался Сыном Неба. Культ личности правителя в Китае выражался также в древнем обычае, когда каждая царствующая династия переносила свое имя на название государства. Поэтому Китайская империя никогда не имела одного постоянного названия. В официальных документах при монголах Китай называли Дай Юань-го, при династии Мин-Дай – Мин-го, при последней маньчжурской династии Цин (1644-1912) – Дай Цин-го. И сейчас во многих источниках Китай называют Чжун-го по имени наиболее продолжительной древней династии Чжоу (1122-249 гг. до н. э.). С ростом географических размеров и могущества удельных княжеств, царств и империй древнего Китая властители все более сталкивались с проблемой обеспечения стабильности и устойчивости своей власти, с необходимостью выработки законодательных актов, регулирующих отношения людей, взаимоотношения власти и подданных, предотвращающих перевороты, смуту и междоусобицы. Несмотря на это, вся древняя китайская история полна описаниями междоусобных войн.
Все без исключения китайские государственные образования и сообщества (княжества, царства, империи), начиная с самых древних, были деспотическими монархиями (иерархиями) различной степени централизации. О жестоких мерах удержания власти и стабильности древних китайских империй и о том, что главной мерой было наказание, может, например, свидетельствовать дошедший до нас законодательный акт времен императора Яо (приблизительно 2500 лет до н. э.), в котором перечисляются наказания за преступления: “1) клеймение (Мо), 2) отрезание носа (Би), 3) отрезание коленных чашечек (Хэй), 4) оскопление (Гун) и 5) смерть (Да-Би)”32.
Удержание власти и сохранение династии были главной заботой всех без исключения китайских императоров. Наказанием за малейшее посягательство на волю императора и его власть была смерть. В истории Китая известны факты, когда император посылал одному из своих наследников, например старшему сыну, приказ покончить жизнь самоубийством и тот немедленно исполнял волю [c.95] императора. Свидетельством жестокости китайских императоров является Великая китайская стена, построенная благодаря каторжному труду военнопленных и рабов, подчиненных железной власти. Тысячи этих несчастных погибли здесь, их кости были раздроблены и смешаны с известкой, которой покрывали стену, – недаром эта стена носит зловещее название “самого длинного кладбища в мире”.
И тем не менее, несмотря на жестокость императоров, древние летописи Китая почти сплошь состоят из имен и дат правителей и записей наподобие “страна погрузилась в смуту и междоусобные войны”.
Разложение первобытнообщинного строя и построение крупных могущественных иерархических империй явились причиной расслоения и роста социального неравенства населения (управляемую из центра иерархическую систему, как мы показали в предыдущей главе, можно построить лишь из неравных по рангу элементов). Появляются понятия “государственных рангов” правителей и чиновников. Так, во главе Чжоуского царства (ХI век до н. э.) стоял ван – верховный правитель, который носил титул “Единственный среди людей”; за ним следовали чжу-хоу – правители наследственных владений; затем дофу – главы подчиненных чжу-хоу крупных семейно– клановых групп; четвертую категорию представляли ши, главы больших семей, входящих в клан дофу; пятую – шужэнь – простолюдины. Между этими социальными категориями существовали внешние материальные и общественные различия – в пище, в одежде, жилище и даже в языке. Вне иерархии стояли рабы, численность которых пополнялась за счет военнопленных и осужденных за преступления33.
Необходимость повышения боеспособности, оборонной мощи и предотвращения междоусобных войн обусловила процесс постепенного укрупнения иерархических объединений. В VII-VI веках до н. э. сильные княжества поглощали слабые, и это привело к появлению семи крупных царств: Цинь, Чу, Ци, Хань, Чжао, Вэй и Янъ. На протяжении следующих веков процесс укрупнения монархических империй продолжался и многократно приводил к появлению императорских династий, среди которых наиболее продолжительными являются Цинь (256-207 гг. до н. э.), Хань (206 г. до н. э.-250 г. н. э.), Суй (581618 гг.), Тан (618-907 гг.), Сун (960-1278 гг.), Мин [c.96] (1368-1644 гг.), Цин (1644-1912 гг.). Кроме этих династий история Китая знает много недолговечных династий и их представителей-императоров, лишавшихся власти (и, как правило, жизни) из-за внутренних раздоров. “Так, династия Лю-Сун, насчитывающая за короткий период времени (420-479 гг.) восемь императоров, пала вследствие внутренних раздоров; конец ей положил ее же полководец Сяо Дао-чэн, истребивший царскую семью. Он вступил на престол под именем Гао-ди и положил начало новой династии Ци (479-502 гг.). Из семи императоров этой династии, заявивших себя жестокими тиранами, четверо были убиты; последний император был убит Хэ-ди (Сяо-янем), захватившим власть под именем первого императора новой династии Лян (502-557 гг.). Столицей этой династии был г. Нанкин. Первый император этой династии много сделал для конфуцианства, а позднее – и для буддизма. Династия пала вследствие внутренних раздоров; пятый ее представитель был убит в 558 г. В 557 г. вступил на престол мятежник Чэнь Ба-сянь как первый император династии Чэнь (557-587 гг.). За время своего тридцатилетнего существования она имела 5 императоров и пала, как и ее предшественницы, вследствие семейных споров и беспутной жизни ее правителей”34.
“Система государственного устройства и бюрократического аппарата в феодальном Китае складывалась на основе развития опыта, накопленного в древние века. Монархическое правление с ярко выраженными признаками деспотии оставалось характерной чертой феодальных империй. Из поколения в поколение пока оставалась возможность сохранить власть, правила одна династия императоров... Верховная власть концентрировалась в особе императора, который, обладая неограниченными правами, должен был править страной на основе традиций и законов, опираясь на разветвленный бюрократический аппарат. По древним установлениям государь считался Сыном Неба”35.
Как мы уже отмечали, древний Китай был родиной большого количества философов н ученых, чьи труды в области теории государственного устройства, права, морали и этики получили всеобщую известность. “Многие из них пытались создать свою собственную концепцию государственного управления. Наиболее плодотворными к этом отношении оказались усилия двух школ – конфуцианской и легистской, противоположных по своим [c.97] методам, но стремящихся к одной цели – идеологическому обоснованию сильного централизованного государства. Именно их идеологии оказали решающее влияние на формирование теории государства и права, теории, на основании которой строилась практика государственного управления страной вплоть до XX века”36.
Кун Фу-цзы, или Конфуций (551-479 гг. до н. э.), принадлежит к числу выдающихся мыслителей древнего мира. Его учение, изложенное в трактате “Лунь-юй” (“Рассуждения и беседы”), имеет этико-политический характер. Центральное место в концепции Конфуция занимает учение о человеколюбии – жэнь, а также о благородном человеке – цзюньцзы. Конфуций придавал очень большое значение этому высшему эталону человеческой добродетели. Благородный муж у Конфуция – образец поведения, человек, которому должны подражать все жители Поднебесной. Согласно этой концепции, каждый мог стать цзюньцзы, все зависело от самого человека. Главой государства, по Конфуцию, мог быть только благородный муж. Можно сказать, что принципы построения благополучной семьи Конфуций переносил на принципы построения благополучного государства, придавая при этом первостепенное значение вопросам этики и морали. Для того чтобы достигнуть хорошего государственного управления, по Конфуцию, “...правитель должен быть правителем, сановник – сановником, земледелец – земледельцем, отец – отцом, сын – сыном”. Другими словами, каждый должен быть доволен своим местом в иерархическом обществе, построенном на неравенстве. Только это, по Конфуцию, обеспечит стабильность и силу иерархически построенного государства, счастье и благополучие каждого, избавит общество от смут и революций. Идеи Конфуция в будущем стали в Китае государственной доктриной.
Оппоненты конфуцианцев легисты утверждали, что положения конфуцианства были бы абсолютно верны и практически приемлемы, если бы не одно “незначительное” обстоятельство – если бы каждый человек был доволен своим местом в общественной иерархии. Но именно это недовольство и присуще человеку, что делает конфуцианство, по мнению легистов, практически неприемлемой утопией и составляет главный изъян в учении Конфуция. Легисты были сторонниками деспотической монархии, также, конечно, построенной по иерархическому принципу. [c.98] “Легисты стремились к созданию деспотической государственной организации, основанной на принципе строжайшего подчинения, не прикрытого никакими патриархальными покровами. Как и конфуцианцы, они знали только одну форму власти – монархическую. Но легисты придерживались совсем иных взглядов на природу управления народом и на ту роль, которую суждено играть закону и правителю в делах государственных”37. Полемизируя с конфуцианцами, император-легист Шан Ян (390-338 до н. э.) в своем труде “Шанзю-шоу” (“Книга правителя области Шан”) критиковал образ гуманного правителя как нечто нереальное. По его мнению, гуманный царь не в состоянии управлять государством и не способен навести порядок в собственной стране. “Человеколюбивый, – говорит Шан Ян, – может быть человеколюбивым к другим людям, но он не может заставить людей быть человеколюбивыми” – весьма глубокая мысль о человеческих качествах как факторе государственной организации общества, исследуемая, кстати сказать, и сегодня.
Обеспечение стабильности государственной иерархической власти Шан Ян в отличие от Конфуция видел в стремлении “превратить индивидуум в слепое орудие правителя, в унификации мышления”. (Весьма распространенное в XX веке средство построения устойчивой иерархии!) В дальнейшем усилия многих китайских философов и ученых были направлены на примирение (синтез) идей конфуцианства и легизма, поиск компромиссных путей построения стабильного иерархического государственного устройства. Интересно отметить, что на протяжении тысячелетий китайскими мыслителями и теоретиками государственной власти в ходе ожесточенной полемики на эту тему не было предложено ни одной теории или схемы государственного устройства, построенной не по иерархическому принципу.
Знаменательно, что теоретик легизма Хань Фэй-цзы (приблизительно 280-233 гг. до н. э.) сосредоточил свое внимание на вопросе взаимодействия правителя с чиновниками (по современной терминологии – с аппаратом). “Хорошо зная нравы служилой бюрократии, Хань Фэй-цзы советовал правителю быть скрытным, иногда даже прикинуться глупым, постоянно поддерживать в чиновничьей среде атмосферу подозрительности и взаимного недоверия; умышленно раскалывать эту среду на [c.99] противоборствующие группировки и тем самым регулировать равновесие сил и т. д.”38 Прочтя эти строки, хочется воскликнуть: как мало изменились человек и человеческие взаимоотношения в обществе за 2200 лет! Такой вывод говорит в пользу правомерности попыток строить модели человеческих отношений, не привязывая их к конкретному времени и определенной стране.
В заключение отметим, что после отречения от власти в 1912 г. последнего императора Сю-Ан-Тун последней династии Цин в Китае произошли бурные революционные события, закончившиеся образованием в 1949 г. Китайской народной республики во главе с Мао Цзэ-дуном. Однако единоначальный монархический строй, основанный на жесткой иерархии, возник в Китае снова. В шестидесятых годах XX века в газетах можно было прочесть фразу: “Хуа-Гофэн, занимающий второе место в китайской партийно-правительственной иерархии, и У Дэ, занимающий седьмое место, посетили провинцию Шэньси, где встречались с трудящимися...” Иерархическая пирамида абсолютной власти, как легендарная птица Феникс, снова возникла из пепла китайских монархических династий, сгоревших а огне революций, и на сей раз возникла в оперении... марксизма-ленинизма! Вот, по-видимому, еще одно подтверждение справедливости той закономерности борьбы за власть, о которой мы говорили в главах 1, 2 и которую можно сформулировать приблизительно так: “Стихия человеческих отношений в условиях борьбы с выбыванием побежденных ежедневно и ежечасно рождает иерархию во главе с единоличным правителем”.
Чтобы найти способ избежать этого рокового процесса сходимости абсолютной власти к одному лицу, человечеству понадобилось пройти долгий путь, усеянный жертвами тирании, пока оно не пришло к пониманию того, что предотвратить его можно довольно просто: нужно не уничтожать побежденных в борьбе за власть, а дать им возможность продолжать борьбу уже в качестве легальной оппозиции, соблюдая при этом установленные заранее правила этой борьбы. Такой кажущийся сейчас тривиальным вывод составляет существо второго великого социального изобретения – республиканского правления, описываемого нами в главе 4. [c.100]
3.2. Императорский Рим
Императорский Рим (I век до н. э. – IV век н. э.) пришел, как известно, на смену Риму республиканскому (III-I века до н. э.). Существует обширная историческая литература, посвященная анализу причин того, почему монархическое правление в Риме сменило, казалось бы, более прогрессивное республиканское правление, когда страной правили избираемые римским сенатом консулы и назначались военачальники, подчиненные сенату. Существовали и объективные и субъективные факторы прихода к власти монархического режима, в частности, большую роль в этом переходном процессе сыграла личность Гая Юлия Цезаря, избранного консулом республиканского Рима в 59 г. до н. э:, а затем постепенно сконцентрировавшего в своих руках необъятную власть и ставшего фактическим монархом, одетым, однако, в тогу демократически избранного консула. Тем самым Цезарь осуществил “монархизацию” республики и открыл дорогу к высшей единоличной власти своему усыновленному внучатому племяннику Октавиану Августу, ставшему после долгой борьбы с соперниками основателем первой римской императорской династии. Причину победы монархического строя над относительно демократическим республиканским можно, по-видимому, объяснить большей военной мощью государства, возглавляемого императором-главнокомандующим. Государственная и военная иерархии, слитые воедино под руководством одного человека, составляли более боеспособную единицу, чем республика. Устойчивость, простота структуры такой организации, маневренность и оперативность давали монархическому режиму в условиях постоянной внешней и внутренней опасности определенные преимущества перед республиканским способом государственного и военного правления.
И республиканский, и императорский Рим были классическими рабовладельческими государствами. Холодной жутью веет от деловых документов того времени, например от труда Катона “Земледелие”: “Хозяин осмотрит скот; устроит распродажу: продаст масло, если оно в цене; продаст вино, лишек хлеба, старых волов, порченую скотину, порченых овец, шерсть, шкуры, старую телегу, железный лом, старого раба, болезненного раба; и если [c.101] есть что лишнее, то продаст. Пусть хозяин будет скор на продажу, не на покупку...”39
Раб – собственность господина, который волен с ним делать все что угодно. “Все, что принадлежит рабу, принадлежит его господину” – таков основной тезис древнего римского права. Рабу, чтобы прожить более или менее благополучно, надо было заслужить милость хозяина или управителя, а для этого требовался не столько честный труд, сколько изворотливость, угодничество, хитрость (“ рабское поведение”). Простой труд считался уделом рабов, поэтому свободные римские граждане чуждались такого труда, искали выход своим честолюбивым устремлениям в военной или государственной карьере. Честолюбие ни в коей мере не сдерживалось римской языческой религией, которая была в высшей степени формалистична и не включала в себя понятие морали40. По мере развития рабства в Риме создались условия, при которых честолюбие переросло в безудержное властолюбие. В тех условиях для энергичного, смелого и волевого человека борьба за власть легко могла сделаться смыслом и целью всей его жизни.
“Рабовладельческий Рим эпохи республики и империи мог гордиться своей великой культурой, однако создателями ее были в первую очередь не знатные и богатые рабовладельцы, а люди, которые занимали гораздо более скромное положение. Многочисленные прозаики, поэты, философы, ораторы, ученые, юристы, врачи, учителя, художники, скульпторы, архитекторы, строители, мастера прикладного искусства и ремесла в своем подавляющем большинстве не имели никакого отношения к миру римской знати; напротив -среди них было очень много не-римлян, вольноотпущенников и рабов”. “С начала I в. до н. э. римский мир оказался наглухо зажат в тисках властолюбия. От страшных последствий разгула властолюбия особенно страдал императорский Рим, в первую очередь сама римская знать, ибо на нее обрушилась вся тяжесть дикого произвола императорской власти”41.
Римское общество было, конечно, иерархичным, многослойным. Между высшим уровнем императора и низшим уровнем раба находились многочисленные слои и прослойки – именитые приближенные к императору патриции (древняя знать), плебеи свободное население, владеющее землей), военные и государственные служащие различных рангов, вольноотпущенники. “Бывали в [c.102] Риме и рабы-счастливчики, которым удавалось стать не только свободными, но и богатыми, прорваться наверх, подчинить императора своему влиянию и встать у кормила государства”42.
3.3. Великая Французская революция
Обратимся теперь к историческим событиям, связанным с революционным разрушением одной великой иерархической пирамиды деспотической власти и заменой ее новой системой власти, основанной, по замыслу ее создателей, на прогрессивных принципах свободы, равенства и братства, но оказавшейся затем новой деспотической иерархией во главе с “сильной личностью”. Рассмотрим события, происходившие во Франции почти [c.115] через полторы тысячи лет после описанных нами выше событий времен императорского Рима.
Во Франции в конце XVIII века назревали великие революционные события, связанные с кризисом одной из сильных европейских монархий феодального мира, процветавшей на протяжении веков, которая, так сказать, обветшала морально и физически. Термин “прогнивший режим”, часто употребляемый в политической литературе, в данном случае вполне подходит для характеристики образа правления и жизни некогда сильной французской династии Бурбонов, правившей Францией с 1589 г. Гроза над головой последнего из Бурбонов Людовика XVI (1754–1792) собиралась давно, еще при жизни его славных прародителей. От наследника к наследнику все туже затягивалась петля неразрешимых экономических, социальных и политических проблем и, наконец, затянулась на шее последнего отпрыска когда-то боевого и процветающего королевского рода.
Во второй половине XVIII века Францию и прежде всего Париж сотрясали волнения крестьян и горожан, требовавших земли и хлеба. Роскошь жизни феодалов и королевского двора соседствовала с нищетой крестьян, третьего сословия, парижских трущоб. Все понимали, в том числе и король Людовик XVI, что нужно что-то делать. Привилегии дворянства и духовенства, столетиями признававшиеся как нечто само собой разумеющееся, под влиянием идей французских просветителей и философов стали рассматриваться как анахронизм. В верхние слои общества рвались “безродные” молодые люди, все чаще бросавшие открытый вызов родовитым вельможам, толпившимся у трона короля.
Людовик XVI как монарх не имел способностей и желания выполнять свои функции. Получивший по наследству власть инфантильный король, по-видимому, не очень ценил ее, предпочитал меньше вмешиваться в ход событий, поручая важные государственные дела придворным вельможам, большинство которых, также получив свои титулы по наследству, личные интересы предпочитали государственным заботам. Король увлекался охотой, любил работать на столярном станке, знал толк в поделках из дерева и металла, но на заседаниях, где обсуждались государственные дела, явно спал или притворялся спящим. Он вел дневник, где ежедневно записывал в основном итоги дневной охоты – сколько убито зайцев, лис, [c.116] тетеревов. Если охота была неудачной, король записывал в дневнике: “Ничего”. Характерно, что 14 июля 1789 г. (день взятия Бастилии) в дневнике короля стоит запись: “Ничего”.
Идеи свободы, которые в Европе тогда носились в воздухе и главным источником которых были французские энциклопедисты-просветители, освободительные войны в Америке и установление там конституционного республиканского правления приводили окружение короля к выводу о необходимости реформ. Для решения насущных социальных и экономических проблем было решено созвать собрание выборных Генеральных штатов, где представлены все три сословия (дворянство, духовенство и третье сословие). В результате бурных дискуссий благодаря политической активности защитников третьего сословия собрание Генеральных штатов 17 июля 1789 г. было преобразовано в Национальное (Учредительное) собрание, потребовавшее демократических преобразований и ограничения власти королевского двора и. дворянства. На улицах Парижа в это время проходили митинги и демонстрации под лозунгами “Долой деспотию!”, “Свобода, равенство, братство!”, в которых часто принимала участие и королевская национальная гвардия. 14 июля 1789 г. вооруженные толпы при участии солдат национальной гвардии овладели Бастилией – главной политической тюрьмой Парижа, освободив всех находившихся там заключенных. (Во имя исторической правды отметим факт, по-видимому, не соответствующий представлениям читателя: в Бастилии в день ее штурма было заключено семь (!) человек, четверо из которых находились там за подделку векселей, а один был душевно больным.) Когда Людовику XVI сообщили о взятии Бастилии, он, недовольный тем, что его рано разбудили, спросил: “Это... бунт?” “Нет, Ваше величество, – был ответ, – вы ошиблись: это не бунт, это революция!”.
Первоначальной целью революции было ограничение власти короля и дворянства. На Учредительном собрании была принята Декларация прав человека и гражданина, которая провозглашала равенство всех граждан. Большинство депутатов Учредительного собрания в то время считало, что революция – это пламенные речи, аплодисменты трибун, хлесткие статьи в газетах и что цели резолюции уже достигнуты. Ведь Собрание сохраняло конституционную монархию, короля утешили правом [c.117] приостанавливающего вето, дворянство отказалось от большей части своих привилегий.
Однако страсти разгорались, а король и его приближенные не сумели найти компромисса, чтобы удержать хотя бы часть своей власти в режиме конституционной монархии. В начале октября толпа демонстрантов собралась возле королевского дворца в Версале и потребовала переезда короля в Париж. Король впервые вынужден был подчиниться требованиям революции. Его перевезли в столицу, где он стал пленником Учредительного собрания как высшего органа власти.
Осенью 1789 г. и весь 1790 год в Учредительном собрании бушевали политические страсти. Собрание стало школой парламентской деятельности, политической борьбы и ораторского искусства. Опьяненные свободой слова сотни ораторов поднимались на трибуну. Одни из них произносили яркие пламенные речи, встречаемые громом аплодисментов и воспроизводимые назавтра в парижских газетах, другие терялись и слушатели едва могли понять, что хотели сказать ораторы. Среди ораторов были представители всех сословий, но дворяне и духовенство все же лидировали. Речи Мирабо, Барнава, Лафайета, Клермон-Тоннера, Ле-Шателье прерывались громом аплодисментов. Первая речь Робеспьера, никому неизвестного адвоката из провинциального города Арраса, произнесенная им в Учредительном собрании 21 октября 1789 г., не имела никакого успеха. Одна парижская газета написала о выступлении Робеспьера так: “Своим красноречием, от которого веет постным маслом и уксусом, он раздражает собрание”.
Однако Учредительное собрание было той великой ареной борьбы, где победители и побежденные часто менялись ролями, где ораторы, освистанные публикой, могли снова броситься в борьбу и победить, где, как на спортивной арене, за которой наблюдает вся Франция, быстро Обнаруживалась способность или неспособность каждого к борьбе. Боевой дух и ораторское искусство многих бойцов росли с каждым днем, а иные убеждались в своей Неспособности -вести борьбу на столь высоком уровне и сходили с политической сцены. Вторая речь Робеспьера в Учредительном собрании уже заставила умолкнуть насмешников, а последующие речи, в которых он встает на защиту веками угнетаемого народа, имеющего теперь право на насилие, начинают удивлять и возмущать [c.118] Учредительное собрание, но они нравятся трибунам и улице.
Авторитет и известность Робеспьера особенно возросли после избрания его президентом Якобинского клуба, образованного группой радикально настроенных депутатов Учредительного собрания. Собираясь в клубе, депутаты обсуждали актуальные политические вопросы, договаривались о совместных действиях. Клуб приобретал силу самостоятельной политической организации, его члены были редакторами многих газет революционного Парижа, он стал играть заметную роль в формировании общественного мнения и в сильной степени, повлиял на ход дебатов и решения Учредительного собрания. Клубом заправляли такие известные всему Парижу деятели революции, как Мирабо, Лафайет, Барнав, Ле-Шапелье, Сиейс, Дюпор. Существует мнение историков, что Робеспьер был избран президентом Якобинского клуба (на три месяца, как того требовал устав) потому, что сильные, соперничавшие друг с другом фигуры клуба предпочли вывести в президенты кого-нибудь из “пешек”, человека, стоящего вне группировок.
Все это время накал политических страстей в Учредительном собрании возрастает. Пафос речей сменяется обсуждением жгучих проблем Парижа и страны–растущая экономическая разруха, голод, защита страны от иностранного вмешательства. Единодушия среди депутатов нет. В речах ораторов появляются оскорбительные намеки и злобные выпады. Депутаты вызывают друг друга на дуэль. Робеспьер, опираясь на авторитет Якобинского клуба, не упускает случая нанести удар лидерам Собрания, пытающимся увести его вправо, взять курс на торможение революции.
21 июля 1791 г. король Людовик XVI делает неудачную попытку бежать из Франции, после чего его заключают под стражу во дворце Тюильри. Это событие вызвало взрыв политических страстей. Перед политическими группировками встал вопрос: что дальше? Со страниц парижских газет полились оскорбления и издевательства в адрес королевской семьи. Марат требовал установления военной диктатуры. В Якобинском клубе в повестке дня неизменно присутствует тема: монархия или республика? В Учредительном собрании обсуждается вопрос о степени вины короля во всех бедах народа. 17 июля на Марсовом поле произошла кровавая бойня, связанная с подписанием петиции о низложении короля. Сторонники [c.119] монархии бросили национальную гвардию для разгона мятежников. Были убитые и раненые.
В Законодательном собрании (с 10 октября 1791 г. Национальное собрание было заменено Законодательным) неистовствуют ораторы. Кроме якобинцев левыми здесь являются представители другой политической группировки – жирондисты (Вернио, Изнар, Гаде, Жансоне, Бриссо, Ролан и другие), а также “бешеные” (Эбер, Жак Ру), защищавшие беднейшие слои Парижа и страны. Нападки левых партий и фракций друг на друга ничуть не менее яростны, чем их столкновения с правыми, монархистами и республиканцами. Гаде, атакуя Робеспьера, заявляет с трибуны: “Я разоблачаю в нем человека, который беспрестанно ставит свою гордость выше общественного дела, человека, который беспрепятственно говорит о патриотизме, а сам покидает вверенный ему поет. Я разоблачаю в нем человека, который из честолюбия или по несчастью стал кумиром народа”. Марат и Демулен контратаковали жирондистов и в своих газетах не менее резко разоблачали их лидеров. Однако по газетам и документам тех лет невозможно установить сколько-нибудь стабильную расстановку сил (в политической борьбе того времени. Группировки ежедневно раскалывались, формировались новые, союзники и друзья становились врагами, а бывшие враги сплачивались, чтобы дать решительный бой на очередном заседании Собрания.
10 августа 1792 г. была образована Парижская Коммуна, целью которой было восстание и Окончательное Свержение монархии. Руководили Коммуной комиссары Робер, Россимоль, Эбер, Било-Верен. Робеспьер и Марат были избраны в Совет Коммуны позднее, после штурма королевского дворца Тюильри. Штурм был кровавым, с большим числом жертв. Король был заключен в тюрьму Тампль.
Во Франции с этого момента одновременно существуют три правительства: Законодательное собрание, Парижская Коммуна, Министерство во главе с Дантоном. Энергичнее всех действует Парижская Коммуна. Она закрывает заставы, отменяет заграничные паспорта, производит аресты сторонников короля, учреждает военный трибунал, арестовывает так называемых неприсягнувших священников, конфискует оружие, организует армейские подразделения для защиты границ и борьбы с [c.120] контрреволюционными восстаниями крестьян в провинции Вандея.
В сентябре стихия насилия и террора вышла из-под контроля Коммуны, начались так называемые сентябрьские убийства в тюрьмах. “Народные суды” врывались в тюрьмы, где в то время были заключены роялисты, не присягнувшие священники и другие подозреваемые в нелояльности к революции люди, и расправлялись с ними на месте. Позже жирондисты обвинили в организации этих убийств Дантона, Марата и Робеспьера, потому что Марат и Дантон на заседаниях Коммуны одобрили эти действия “народного террора”, а Робеспьер обошел эти события молчанием.
21 сентября 1792 г. в Париже собрался Национальный Конвент, который официально упразднил королевскую власть и провозгласил республику, которая вошла в историю Франции как Первая республика. В Конвенте большинство было жирондистов и Конвент становится новой ареной еще более ожесточенной борьбы жирондистов с Представителями Горы (монтаньярами) – якобинцами и “бешеными”. “Исступление партийной борьбы дошло до крайностей. Случалось, что жирондисты, возглавляемые Барбару, срывались с мест и, выкрикивая угрозы, потрясая кулаками, бросались на скамьи монтаньяров. Монтаньяры в свою очередь давали знак публике, а та криками заглушала речи жирондистов или, наоборот, поддерживала выступления монтаньяров. Марат, дикий как зверь, ревел у подножия трибуны, куда его систематически не допускали. Оратора Жиронды, обвинявшего монтаньяров во всех смертных грехах, вплоть до организации убийств и государственной измены, сменял оратор Горы, который отвечал еще более яростными обвинениями. И вдруг в освещенном факелами зале появились родственники жертв 10 августа. Размахивая простреленной пулями одеждой и лохмотьями окровавленных рубашек, они требовали отмщения королю”58.
В Конвенте шли дебаты о суде над королем Людовиком XVI. Жирондисты пытались не допустить суда над королем, дать ему возможность выехать за границу. И этот вопрос о суде над королем стал новым поводом для схваток всех партий и групп и в первую очередь жирондистов с монтаньярами. Робеспьер в своей первой речи по этому вопросу оказал: “Или Людовик виновен, или революция не может быть оправдана”. Эта речь [c.121] Робеспьера, по мнению историков, “склонила весы национального правосудия на сторону смерти”. Людовик XVI был гильотинирован 22 сентября 1794 г.
Чтобы прокомментировать эту жестокую акцию революции, обычно приводят слова одного из современников тех событий; “Только после того как Людовик XVI был гильотинирован, французский крестьянин поверил, что революция победила”. Здесь заметим, что приблизительно той же “логикой революционного правосудия” руководствовались в России в 1918 г. революционеры, учинившие кровавую расправу над свергнутым с престола царем и его семьей.
Для облегчения задачи изложения последующих драматических событий, приведших к трагическому концу лидеров французской революции, обратимся к описанию этих событий в документальной повести о героях и мучениках Великой Французской революции.
“Итак, король свергнут. Повержены конституционалисты. В Конвенте заседают революционеры, каждый из которых желает счастья Франции. Ну, кажется, сейчас время пожинать плоды победы.
Но какой же злой рок тяготел над революцией? Почему партии, объединенными усилиями низвергнувшие деспотизм, спустя пару месяцев сошлись в рукопашной схватке не на жизнь, а на смерть?
Может, все дело в личной неприязни? Жирондисты ненавидели Марата, а монтаньяры не любили Гаде, Бриссо, Вернио и компанию за то, что те своими саркастическими высказываниями больно задевали их самолюбие? Жирондисты обижались на непочтительные высказывания о “гении и знамени” их партии госпоже Ролан и, как Истинные джентльмены, заступались за нее, а очаровательная мадам Ролан в свою очередь не могла спокойно видеть бандитскую физиономию Дантона и слышать скабрезные намеки Эбера. И все-таки странно предполагать, что борьба между Горой и Жирондой, потрясшая всю страну, велась потому, что одни депутаты не внушали симпатии и доверия другим.
Может, все дело в том, что обе партии стремились к власти? На первый взгляд кажется, что только это и разделяло враждующие стороны. Ведь их программы вроде бы совпадали, и до апреля 1793 г. и жирондисты и монтаньяры обвиняли друг друга в одних и тех же грехах: в роялизме (потом, правда, пошли уточнения: [c.122] Монтаньяры уверяли, что Жиронда хочет восстановить власть Бурбонов, а жирондисты – что монтаньяры хотят отдать корону Орлеанской династии); в попытках захватить власть и установить диктатуру; в сентябрьских убийствах; в связях, с эмиграцией и монархической коалицией (упрек Гаде, брошенный Робеспьеру: “Ты-то и есть сообщник принца Кобургского”); в поражениях на фронтах; в сообщничестве с Дюмурье (любопытно, что последнее обвинение особенно рьяно якобинцы возводили на жирондистов, но потом, когда жирондисты выступили с предложением отозвать Дюмурье, на его защиту встал... Робеспьер, который заявил, что эта мера может привести к развалу в армии. Потом, во времена террора, это обвинение падало на тех, кто только шапочно был знаком с изменником-генералом).
И, пожалуй, самым популярным, так сказать, дежурным “разоблачением” была связь с Англией и с агентами Питта. Случалось, в один и тот же день враждующие партии утверждали, что их противники подкуплены англичанами, а в марте 1793 г. монтаньяры и жирондисты объединились и объявили сторонниками Питта... “бешеных”.
Одинакова была и терминология ораторов. Своих сторонников они величали “истинными друзьями народа”, “честными республиканцами”, противников обзывали роялистами, ворами, агентами Питта и т. д. (Эта традиция сохранилась и впоследствии. До термидора “чудовищами” называли жирондистов. После термидора – Робеспьера, Сен-Жюста и прочих видных монтаньяров.)
Высказывания ораторов по поводу свободы печати, смертной казни, парламентской неприкосновенности менялись в зависимости от того, на какой ступени власти находились их партии.
Жирондисты предали суду Марата, а когда их самих привлекли к суду, они закричали о нарушении конституции. Жирондисты пытались закрыть газеты Марата и Эбера, а когда в свою очередь монтаньяры– прикрыли газету Бриссо, жирондисты обвинили их в зажиме демократии. Соответственна вспомним высказывания Робеспьера в различные периоды о смертной казни, о свободе печати и так далее.
Кутон свою деятельность в Конвенте начал с того, что Предложил предать смертной казни тех, кто высказался за диктатуру триумвирата (призрак триумвирата [c.123] почему-то особенно пугал патриотов, в данном случае имелись в виду Дантон, Марат и Робеспьер), но кончил он тем, что в 1794 г. сам составил вместе с Сен-Жюстом и Робеспьером триумвират, который фактически обладал диктаторскими полномочиями.
Всю зиму и весну 1793 г. левая сторона Конвента отчаянно вопила о тирании правой, а правая выражала негодование тиранией трибун.
Но не только жирондисты и монтаньяры отличались таким непостоянством. “Бешеные” выступали яростными сторонниками террора. Когда же лидеры “бешеных” сами попали под суд, они стали усиленно проповедовать милосердие.
Весьма своеобразно отношение партий к народному представительству. Якобинцы, которые всегда ратовали за верховную власть народа, впоследствии ликвидировали выборность в секциях и назначали туда своих чиновников. Но эта метаморфоза произошла уже в 1794 г. Жирондисты подобную эволюцию проделали значительно быстрее. Если зимой 1793 г. они обвиняли Конвент в том, что депутаты не являются истинными представителями масс, и требовали первичных сходок, замены депутатов их заместителями и вообще перевыборов (и все это якобы только в интересах демократии), то весной их настроение резко изменилось. Вот известное высказывание Бюзо о народных депутациях: “Я чувствовал, до какой степени было необходимо терпение: но я был тысячу раз готов прострелить черепа некоторых из этих чудовищ. Боже мой, что это за депутация! Казалось, что из всех сточных ям Парижа и больших городов было собрано все самое грязное, мерзкое и смрадное. С отвратительными, покрытыми грязью лицами черного или медно-красного цвета, над которыми возвышалась копна жирных волос, глубоко сидящими во впадинах глазами, они испускали вместе со своим смрадным дыханием самые грубые ругательства, сопровождаемые пронзительными криками плотоядных животных”.
То есть пока Бюзо чувствовал поддержку народных масс, все было хорошо. Как только симпатии народа перешли на сторону монтаньяров, сам вид депутации стал оскорблять эстетические вкусы доблестного демократа. Да и вообще, насколько долговечна народная любовь?
Когда в 1789 г. Неккера (министра Людовика XVI) вернули из ссылки, ликованию страны не было предела. [c.124] В маленьком городке, где он остановился ночевать, жители выставили патрули, которые останавливали проезжающие кареты. Горожане говорили: “Тише, Неккер спит”. А манифестации, которые устраивались в честь герцога Орлеанского? А взрывы всеобщего ликования, когда на улице толпа замечала Дюмурье или Петиона? А всеобщая популярность Мирабо и Дантона? Или проявившаяся особенно в 1794 г. фанатичная любовь к Робеспьеру, преклонение перед ним, как перед божеством? Но разве кто-нибудь вспоминал добрым словом народных кумиров, когда они отправлялось в изгнание? Разве многочисленные толпы не улюлюкали, когда на гильотину везли Дантона и Робеспьера?”59.
После казни короля дальнейшие события можно кратко описать так. Вновь разгорелась борьба между монтаньярами и жирондистами. Голод и безработица, спекуляция и смуты потрясали Париж и всю страну. В провинции Вандея вспыхнул контрреволюционный крестьянский мятеж, возглавляемый роялистами. Казнь короля ополчила против Франции державы Европы. Конвент создал Комитет общественного спасения из девяти человек, который практически обладал властью, равной власти Конвента. Марат понимал, что такое раздвоение высшей власти к добру не приведет. Он хотел сосредоточить диктаторскую власть в руках одного лица, ответственного перед Конвентом. В диктаторы он прочил Дантона. В то время лидерами революции был “первый триумвират” – Марат, Дантон, Робеспьер, их противниками были жирондисты. Жирондисты создали свою Комиссию Двенадцати для борьбы с монтаньярами. Назревал открытый конфликт между группировками Конвента. Исход борьбы был в пользу монтаньяров: 2 июня 1793 г. войска, преданные якобинцам, окружили Конвент и арестовали 22 жирондиста.
Получив единовластие, монтаньяры приложили неимоверные усилия, чтобы улучшить внутреннее и внешнее положение страны, разработали и всенародно обсудили новую Конституцию 1793 г., предусматривающую демократическое государственное устройство. Борьба в верхних эшелонах власти продолжалась между группировками теперь практически одной партии монтаньяров. 13 июля 1793 г. террористской Шарлоттой Корде был убит Марат. В стране не утихала гражданская война и проводились политические процессы. Восстали Марсель, Тулон, [c.125] Лион, куда бежали многие роялисты и жирондисты.
В Париже усилился террор со стороны Комитета общественной безопасности и Революционного трибунала. 14 октября 1793 г. была казнена вдова короля Мария-Антуанетта. 31 октября казнили арестованных лидеров жирондистов Бриссо, Вернио, Жансоннэ и других. В среде монтаньяров теперь обнаружились три “фракции” – правые (Дантон), средние (Робеспьер) и левые (Эбер), между которыми начались разногласия. Эбера и эбертистов, которые первенствовали в Коммуне, арестовали и судили. Им предъявили обвинения в подготовке восстания, связях с Англией, неуважении к республике и даже... в краже белья. 24 марта 1794 г. все они были казнены.
Ночью 30 марта по доносу Сен-Жюста, сделанному не без ведома Робеспьера, были арестованы Дантон, Камилл Демулен, Геро-де-Сешаль, Лакруа и другие дантонисты. Для большего правдоподобия их судили вместе с людьми, обвиняемыми в финансовых преступлениях, действовавшими якобы под руководством дантонистов. Дантона и его сторонников, так же как и эбертистов, обвинили в том, что они подкуплены иностранцами, причем в обвинении говорилось, что если эбертисты стремились привести республику к краху крайними мерами, то дантонисты пытались достичь того же своей умеренностью. Дантон и его товарищи вели себя перед трибуналом мужественно и достойно, обвиняя судей в трусости и лицемерии. Дантон сказал: “Нас приносят в жертву честолюбию нескольких трусливых разбойников, но они не долго будут пользоваться плодами своей изменнической победы... Робеспьер последует за мною!” 5 апреля Дантон и дантонисты были обезглавлены на гильотине. Дантон, стоя на эшафоте, потребовал у палача, чтобы тот после казни показал народу его голову, что палач и сделал.
После гибели левых и правых у власти оказался “второй триумвират” – Робеспьер, как главная вершина “неравностороннего треугольника”, Сен-Жюст и Кутон, как две другие его вершины. Фактически это была единоличная диктатура Робеспьера со всеми вытекающими отсюда последствиями. Она позволила в полной мере проявиться личным качествам диктатора и вскоре обнаружила в Робеспьере черты слабости – идеализм и непрактичность. В то время как по улицам Парижа грохотали позорные колесницы с жертвами, диктатор Робеспьер размышлял о том, каким образом можно дать [c.126] своему “государству добродетели” соответствующее религиозное основание. Наконец, он пришел к решению постановить декретом Конвента существование Верховного Существа и бессмертия души. По существу, вводилась новая религия, были учреждены новые религиозные праздники. 8 июня 1794 г. на специальном церемониальном празднике в честь Верховного Существа в присутствии Конвента и ликующего народа Робеспьер во фраке небесно-голубого цвета играл роль первосвященника. Он произнес напыщенную речь о государстве добродетели, О Верховном Существе, бессмертии души и всеобщем счастье. Этот праздник по замыслу его устроителей должен был укрепить новую власть, поднять ее авторитет, однако эти надежды не оправдались и некоторые парижские газеты, еще не полностью контролируемые властями, позволили себе скрытую иронию по поводу проведенного спектакля.
Робеспьер не учел, что его власть над разбушевавшейся революционной стихией еще не является абсолютной. В Конвенте, Комитете общественного спасения. Комитете общественной безопасности, Революционном трибунале, в парижской прессе было много людей, в том числе весьма известных и заслуженных перед революцией, которые представляли собой скрытую оппозицию его власти. Новый триумвират (Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон) поэтому продолжал проводить в жизнь сформулированный Робеспьером принцип: “Основа демократического правления есть добродетель, а средство для ее осуществления – террор”. 10 июня 1794 г. Кутон внес в Конвент свой ужасный закон о преобразовании Революционного трибунала. Закон гласил: “Если трибунал заявит, что у него имеются фактические или моральные доказательства против обвиняемых, то не должно происходить никакого допроса свидетелей... Закон отказывает в защитниках заговорщикам”. Отныне по приказу Комитета общественного спасения к суду мог быть привлечен любой депутат Конвента.
8 термидора II года революции (Конвент издал декрет о новом революционном летосчислении со дня основания республики, то есть с 22 сентября 1792 г., и ввел новые названия месяцев года), или 26 июля 1794 г., Робеспьер произнес в Конвенте угрожающую речь, в которой он отказался от всяких попыток компромисса и объявил войну буквально всем. Депутаты сидели словно [c.127] парализованные и каждый понял, что и его судьба решена. По-видимому, эта реальность угрозы придала депутатам силы и смелости. Депутат Вадье встал и начал возражать Робеспьеру, затем нашел в себе мужество Камбон, который воскликнул: “Настало время сказать, что один-единственный человек парализовал волю Конвента и этот человек – Робеспьер”. После этого на Робеспьера обрушился град нападок. Робеспьер понял, что это открытый бой, который является для него смертельной угрозой. Однако он и здесь показал, что не был человеком действия. Зная, что враги, объединившись, практически пытаются свергнуть его, он в Якобинском клубе снова произнес свою угрожающую и мистическую речь. На следующий день 9 термидора триумвират Робеспьера, несмотря на неравенство сил, снова решил дать открытый бой Конвенту, депутаты которого в ночь с 8-го на 9-е провели огромную работу по сплочению своих рядов, объединению и мобилизации всех оппозиционных групп. Снова идеализм Робеспьера проявился в том, что он надеялся речами победить Конвент.
Когда Сен-Жюст 9 термидора начал в Конвенте свою обвинительную речь, ему не дали говорить. На трибуну поднялся Робеспьер, но со всех сторон раздались крики “Долой тирана)” Конвент тут же решил объявить вне закона и арестовать Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона и некоторых их сторонников. Робеспьер воскликнул: “Республика погибла, разбойники побеждают!” 10 термидора (28 июля 1794 г.) Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона гильотинируют. За два следующих дня было казнено еще около сотни сторонников якобинской диктатуры.
Приведем страшный протокол кровавой “игры с выбыванием” вождей Французской революции, целью которой, по убеждению всех ее участников, было счастье будущих поколений.
Реквием героям французской революции60
|
Барнав – лидер Учредительного собрания, человек, которому Франция обязана первой конституцией |
– гильотинирован |
|
Рабо Сент-Этьен – видный законодатель Учредительного собрания, немало способствовавший поражению монархической партии |
– гильотинирован |
|
Вернио – лидер жирондистов, подготовивший свержение монархии |
– гильотинирован [c.128] |
|
Жансоне – лидер жирондистов, подготовивший свержение монархии |
– гильотинирован |
|
Гаде – лидер жирондистов, подготовивший свержение монархии |
– гильотинирован |
|
Кюстин – полководец, с именем которого связаны первые значительные победы республиканской армии |
– гильотинирован |
|
Манон-Ролан, много сделавшая для жирондистской партии, проповедник республиканских идей |
– гильотинирована |
|
Петион – знаменитый якобинец, первый демократический мэр Парижа |
– погиб в лесу, скрываясь от революционного суда |
|
Бриссо – республиканский журналист, герой 1791 г. |
– гильотинирован |
|
Кондорсе – философ, последний из энциклопедистов |
– отравился в ожидании суда |
|
Герцог Орлеанский – приведший дворян на помощь третьему сословию, Филипп Красный, видный якобинец |
– гильотинирован |
|
Майар – участник штурма Бастилии, похода на Версаль и штурма Тюильри |
– привлечен к суду по доносу Фабра д'Эглантина, после чего перестал существовать как политический деятель |
|
Теруань де Мирекур – участница Версальского похода и штурма Тюильри |
– выпорота якобинцами, сошла с ума |
|
Жак Ру – лидер “бешеных”, яростный защитник парижской бедноты |
– отравился в ожидании казни |
|
Марат – истинный друг народа |
– зарезан в ванной |
|
Эро де Сешель – член Комитета общественного спасения, составитель и докладчик Конституции 1793 г. |
– гильотинирован |
|
Эбер – знаменитый республиканский журналист, вождь парижской бедноты |
– гильотинирован |
|
Клоотс – космополит, пропагандист всемирной революции |
– гильотинирован |
|
Шомет – прокурор Парижа, защитник бедноты, руководитель Коммуны |
– гильотинирован |
|
Шабо – составивший планы штурма Тюильри, видный якобинец |
– гильотинирован |
|
Ронсен, организатор парижской революционной армии |
– гильотинирован |
|
Венсан, разгромивший вандейцев |
– гильотинирован |
|
Лавуазье – знаменитый химик, способствовавший своими работами вооружению французской армии |
– гильотинирован |
|
Фабр д’Эглантин – автор республиканского календаря |
– гильотинирован |
|
Камилл Демулен – вдохновитель штурма Бастилии, первый республиканец Франции |
– гильотинирован |
|
Жорж Дантон – вождь революции, человек, спасший Францию в 1792 г. |
– гильотинирован |
Это герои революции, лучшие люди Франции. За ними настала очередь последних французских революционеров. Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон гильотинированы. Билло-Варен, Колло д'Эрбуа умерли в ссылке.
Все, представленные в этом страшном списке, погибли не в один день, как гибнут люди во время стихийных бедствий пли катастроф. Здесь завтрашние жертвы подписывали смертные приговоры жертвам сегодняшнего дня, тем, которые подписали приговоры, исполненные вчера. Завершил этот цепной процесс казней последний революционный триумвират – Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон. Почти все эти герои были казнены по указанию или с молчаливого согласия Робеспьера. Все из этого страшного списка – молодые люди незаурядных способностей, честные и преданные идеалам революции. Многие из них были друзьями, единомышленниками по партии, соратниками по трудному восхождению к вершине революции и власти. Еще весной 1789 г. соратники – Робеспьер, Петион и Бриссо поставили свои подписи в качестве свидетелей в брачном документе Камилла Демулена и Люсиль Дюплесси. После венчания молодых шумная компания друзей пировала на квартире Демулена, друзья желали молодым счастья, произносили дружеские тосты. По прошло совсем немного времени и в лесу был найден изъеденный волками труп Петиона, который скрывался, спасаясь от казни, приговоренный Робеспьером и Демуленом. Скоро настанет день, когда по воле Робеспьера и Демулена под крики и улюлюканье толпы в допотопной телеге повезут на казнь Бриссо. Затем на эшафот взойдет Камилл Демулен, упадет нож гильотины и пронзительно закричит Люсиль, малолетние дети которой часто играли на коленях Робеспьера. А затем и саму Люсиль, почти сумасшедшую, посылающую проклятия Робеспьеру, повезут на казнь [c.130] на Гревскую площадь. Все это не беллетристические писания недоброжелателей Французской революции, а события тех лет. Гильотина в те дни поглощала от 20 до 80 человек ежедневно.
Французская революция 1789 г. признана историей как великая разрушительная сила, во имя свободы за короткий срок сокрушившая главную цитадель феодальной Европы, строившуюся веками. Главная монархическая иерархическая пирамида Европы рухнула с ужасающим грохотом и ее обломки исчезли в бездне революции. Из клубящегося хаоса среди бурь и страданий поднималось новое буржуазное общество. Строительная площадка для новой государственной и социальной системы была готова. Но какова была структура новой власти?
Здесь мы можем снова убедиться в справедливости сформулированного нами вывода: не ограниченная законом стихия общественных отношений людей рождает иерархизм власти во главе с верховным правителем. На примере Французской революции, как, впрочем, и на примерах многих других революций, можно видеть, что падение одной иерархической пирамиды власти воспринимается претендентами на власть как выстрел стартового пистолета для “гонки наверх” и нового строительства иерархической пирамиды. Разве не удивительно, что изменилось существо социального строя, на смену феодализму во Франции пришел капитализм, а иерархическая структура общественного устройства вновь оказывается самой удобной для организации государственной власти! Языком математики это можно выразить так: иерархическая структура власти инвариантна по отношению к социальному строю.
После падения Робеспьера во Франции начала формироваться новая иерархическая структура власти. Идеалы демократической республики по практическим соображениям были “временно” отвергнуты. После непродолжительной “игры с выбыванием побежденных” на вершине пирамиды власти в 1799 г. оказалась сильная личность, свободная от идеалистических иллюзий Робеспьера или королевской инфантильности Людовика XVI, – генерал Наполеон Бонапарт. При помощи военной силы он сравнительно быстро “усмирил тигра революции” и навел свой порядок в уставшей от революционных бурь измученной и разоренной стране. Наполеон [c.131] показал себя великим мастером (даже гроссмейстером) построения иерархической пирамиды власти и всего через пять лет присвоил себе титул “Наполеон I Божией Милостью и установлениями республики император французов”. И неважно, что в этом придуманном им самим титуле было противоречие – слова “республика” и “император” стояли рядом. А кто мог возразить, когда за новоявленным императором стояли все вооруженные силы? В порядке отступления заметим, что в XX веке еще более, контрастные несовместимые понятия и слова ставились рядом и этого противоречия тоже “никто не замечал”. Например, титул “великий вождь и учитель”, “отец народов”, “великий кормчий” соседствовали со словами “социалист”, “марксист”, и это тоже не вызывало возражений и всегда “одобрялось народом”.
Предоставим слово историку конца XIX века, описывавшему послереволюционную (но уже наполеоновскую) Францию: “Абсолютная императорская власть, установленная теперь, оставляла далеко за собою конституцию 1791 г. и превосходила своим автократическим характером даже монархию Бурбонов до 1789 г. Казалось, революция описала полный круг и вернулась к своей исходной точке... Наполеон ввел при своем дворе порядки старинной монархии и установил придворный этикет на основании детальных исследований, чтобы не упустить ни единой мелочи во всем этом маскараде. Члены фамилии Бонапарта сделаны были императорскими принцами и принцессами, генералы превращены в маршалов империи, а высшие чиновники – в верховных сановников”61.
“Народ при его господстве находился приблизительно в таких же бедственных условиях, как и раньше, но Бонапарт умел занять народные массы своими войнами. То, что не было занято войной, он направлял на общественные работы, предпринятые им. Во Франции наряду с его именем не слышалось уже никакого иного, и вскоре его правление стало таким же неограниченным, каким было правление Людовика XIV” (напомним, что Людовик XIV говорил: “Государство – это я”)”.
“В эпоху Древней Римской империи Наполеон, без сомнения, провозгласил бы себя богом. Говорил же он на Святой Елене, что большая комета 1811 г. явилась лишь из-за него!”
По-видимому, вершина иерархии власти обладает [c.132] божественным ослепляющим сиянием. Она притягивает и ослепляет всех, кто смотрит на нее снизу вверх, но еще больше ослепляет того, кто взошел на ее вершину. [c.133]
|
Яндекс.Директ Стать партнёром |
Все объявления (6) Закрыть [×] |
|
Реферат по истории! Бесплатно на 5ballov.ru! Все от диплома до шпаргалки! Любые темы и объемы! 5ballov.ru |
Свое дело на своих талантах! Как создать свое дело с нуля используя только свои способности?! potential-school.ru |
Библиотека физики и математики. Электронная библиотека "Физика и математика" на DVD. Сотни книг, учебников. www.interlink-media.ru |
3.4. “Заговор равных” Бабефа
Своего рода продолжением Французской революции и одним из ее следствий является попытка организованного захвата власти во Франции в 1796 г. группой заговорщиков во главе с Франсуа Бабефом. Этот известный исторический факт вошел в историю Франции под названием “Заговор равных”. По своим масштабам, организованности, научной подготовленности заговор нельзя сравнить ни с одним из тайных подпольных планов свержения правительств. Только благодаря чистой случайности он не имел успеха. Можно смело сказать, что в случае успеха заговора последующая история Франции, а с ней, может быть, и история Европы были бы иными. Нас этот эпизод из истории Франции интересует как серьезная попытка практического построения неиерархического государства, то есть государства, основанного по замыслу авторов-учредителей на абсолютном равенстве всех его членов, государства, где не будет социальных слоев и экономического неравенства.
Не вызывает сомнения, что в случае успеха “Заговора равных” он, судя по убеждениям и мировоззрению заговорщиков, привел бы не к обществу равных граждан, а к диктатуре одного лица, тоталитарному деспотическому режиму правления. Этот эпизод французской истории также интересен тем, что “вакантный трон” монархии, свергнутой революцией, не давал покоя предприимчивым политикам, партиям и группам. Ведь тотчас следом за неудачной попыткой Бабефа стать правителем Франции попытку переворота (на сей раз удачную) совершил генерал Бонапарт, который и заполнил вожделенную вакансию монарха. (Здесь трудно удержаться от замечания, что то же самое произошло с вакантным троном монарха в России после революции.)
Франсуа Бабеф, можно сказать, всю свою жизнь был неудачником. Сын мелкого чиновника по сбору податей, с 16 лет он должен был добывать собственным трудом [c.133] кусок хлеба и сполна познал унизительное сословное неравенство в королевской феодальной Франции тех времен, в те годы в нем начали формироваться политические и социально-реформаторские воззрения протеста и борьбы с социальным неравенством. В поисках заработка Бабеф ездил по стране, работая писцом, приказчиком, чиновником земельного управления, занимался, разбором архивов и земельных конфликтов феодалов. Об этом периоде своей жизни Бабеф писал: “В пыли сеньориальных архивов я открыл страшные тайны аристократических узурпаций”.
В середине июля 1789 г. Бабеф в Париже вместе с толпой штурмовал Бастилию. Во время революции Бабеф вел бродячий образ жизни, постоянно посещая Париж. Он принимает активное участие в получившей тогда большое развитие литературе уличных листков и памфлетов, а некоторое время спустя сам становится владельцем такого листка-газеты. У Бабефа, как и у его газеты, не было политического кредо, но были страсть и максимализм. Он неизменно и яростно нападал то на аристократов, то на революционное правительство, то на своих личных врагов, и кара не заставила себя ждать: он неоднократно подвергался арестам и судам, месяцы проводил в столичных и провинциальных тюрьмах, но, к счастью, благодаря друзьям и обширным связям выходил на свободу, где, соблюдая все большую осторожность, продолжал заниматься революционной деятельностью. Около года ему пришлось провести в тюрьме и по обвинению в уголовном преступлении – подделке финансовых документов.
После падения Робеспьера Бабеф основал в Париже газету “Журнал свободной прессы”, где снова начал писать обличительные памфлеты против Конвента, а затем против Директории. Был отдан приказ об аресте Бабефа, но он скрылся и полиция потеряла его след. Газета Бабефа под новым названием “Трибуна народа” стала издаваться подпольно, он продолжал свою литературно-обличительную деятельность. Бабеф пишет в своей газете, что революция 1789 г. завоевала свободу и равенство, которые были затем узурпированы Конвентом и Директорией. Появляются также статьи, послужившие началом его социального учения – о всеобщем экономическом равенстве и утопических идеях коммунистического устройства общества. Квинтэссенцию своего учения [c.134] Бабеф выразил словами: “Цель общества – всеобщее счастье. Нужно взять у того, кто имеет слишком много, и дать тому, кто не имеет ничего”.
Одно время Бабеф уповал на революционный переворот, с помощью которого хотел воплотить свои социальные идеалы. В своей газете он призывал к революционному перевороту. “Зло достигло своего кульминационного пункта, хуже быть ничего не может; все может поправиться только посредством полного переворота. Пусть же все смешается! Пусть все станет хаосом, и пусть из хаоса выйдет новый свет!” В 1796 г. Бабеф резко изменил тактику борьбы за осуществление своих социалистических утопий: он перешел от публичной агитации к практической деятельности по организации заговора для свержения правящей Директории и организации во Франции нового общественного устройства. Он оказался весьма способным и активным организатором, нашел преданных ему единомышленников и организовал “Тайную директорию” из семи человек, целью которых был государственный переворот. Многие из заговорщиков были бывшими деятелями революции, якобинцами, и их целью было также “не дать революции остановиться”.
Заговорщики за короткое время создали уникальную подпольную агентурную сеть, охватывающую практически весь Париж, армию и даже провинции. Система конспирации была строго иерархичной: каждый агент знал лишь одного вышестоящего агента и нескольких подчиненных ему, что облегчало управление организацией как единым целым, а в случае провала не привело бы к раскрытию организации. К 1797 г. в организации насчитывалось около 18 тысяч человек, ожидавших из центра указаний и сигнала к восстанию. Штабом было учтено и расписано все до мелочей. “План действий сводился к следующему: 1) убить всех директоров республики; 2) овладеть залами заседаний Совета пятисот и Совета старейшин; 3) запретить под страхом смерти всем должностным лицам продолжать отправление своих обязанностей; 4) преследовать и беспощадно убивать на месте всякого, кто окажет сопротивление. Для осуществления этого плана и были назначены пять военачальников. Восстание должно было начаться звоном в колокола в разных частях города; 16 тысяч заговорщиков должны были рассыпаться по всему Парижу и распространить [c.135] слух, что Директория республики желает восстановить монархию...”62
Тайная директория тем временем заседала почти ежедневно, в деталях обсуждая план восстания и работая над программой послереволюционного политического и социального устройства страны. “Борьба должна была выйти жестокой. Бабеф прямо объявил: всякая оппозиция будет сломлена тотчас же силой, сопротивляющиеся будут уничтожены. Тайная директория уже наперед заявила, что она останется у власти, пока не окончится совершенно восстание, а затем Франция поступит в распоряжение Национального собрания, которое будет состоять из демократов, избранных восставшим народом по представлению Тайной директории. До такой откровенности никогда не доходили даже Робеспьер со своими товарищами. За все время первой революции только один раз партия Робеспьера решилась еще до захвата власти объявить, что она желает сформировать покорную палату из своих ставленников и не признает за народом права избирать депутатов без ее представлений”63. Вообще якобинские террористы 1793 г. могут показаться образцом мягкотелости, если сравнить их с бабувистами (так называли сторонников Бабефа). Вот что было написано в одной из бабувистских прокламаций: “Острова Маргариты и Оноре, Пера, Олерон и Рэ будут превращены в места исправления преступников: туда будут отсылаемы на работы подозрительные иностранцы и арестованные личности. Эти острова будут сделаны недоступными; администрация их будет прямо подчинена правительству”. Как видим, бабувистам принадлежит приоритет организации изолированных архипелагов, населенных заключенными.
Большое внимание заговорщики уделяли организационным и социологическим вопросам. После переворота Бабеф хотел установить “общенациональное имущество”, образованное изъятием у богатых. Земля тоже должна была стать общественной. Молодые люди должны были воспитываться в больших национальных заведениях по единообразной системе. Вводились классы труда под наблюдением надсмотрщиков. Продукты труда следовало сдавать в государственные и общинные склады, из которых граждане должны были получать поровну продукты, необходимые для жизни. Деньги отменялись, вводилась государственная монополия внешней торговли. [c.136] Вместо христианской религии должен быть внедрен наподобие задуманного Робеспьером культ Верховного Существа.
Заговор Бабефа не имел успеха, так как один из заговорщиков накануне планируемого переворота выдал своих товарищей правительству и весь центр заговора был арестован. Бабеф и его первый помощник Дартэ были казнены, остальные заговорщики отправлены в ссылку.
Это событие в истории Франции представляет интерес во многих отношениях. Оно показало, что небольшая группа энтузиастов-революционеров способна практически осуществить замену одной иерархии власти другой. Иерархическая структура обладает и сильной стороной (централизация управления), но одновременно и слабой (свержение центра может означать свержение всей структуры). Этот заговор также показал, как уязвима и не защищена государственная структура от безответственного экспериментирования рыцарей власти и самоучек-социалистов, твердо убежденных в том, что, захватив власть и разрушив существующий уклад жизни, они тотчас осуществят идеалы свободы, равенства и братства. На практике эти эксперименты обычно приносили неисчислимые беды народу, голод, запустение и революционный террор, заканчивающийся построением новой иерархической пирамиды деспотической власти.. Трудно, конечно, прогнозировать ход событий в случае успеха “Заговора равных” Бабефа, но, судя по материалам “Проекта”, тщательно разработанного его авторами”, это общество после некоторого периода борьбы за власть стало бы обычным деспотическим государством во главе с диктатором (которого можно называть по-разному – императором, вождем, отцом нации, консулом, кормчим и т п.), где “свобода” послушных его воле миллионов “равных” рабов заключалась бы в необходимости выполнения приказов, идущих сверху, а “братство” – в преданности диктатору.
С позиций изложенной нами теории иерархических систем власти видна несостоятельность намерений Бабефа и его единомышленников, задумавших построить централизованное иерархическое тоталитарное государство из “равных” граждан, что, как следует из нашей теории, невозможно. [c.137]
|
Яндекс.Директ Стать партнёром |
Все объявления (6) Закрыть [×] |
|
Реферат по истории! Бесплатно на 5ballov.ru! Все от диплома до шпаргалки! Любые темы и объемы! 5ballov.ru |
Свое дело на своих талантах! Как создать свое дело с нуля используя только свои способности?! potential-school.ru |
Библиотека физики и математики. Электронная библиотека "Физика и математика" на DVD. Сотни книг, учебников. www.interlink-media.ru |
3.5. История заселения острова Питкерн
Теперь обратимся к драматической истории поселения и жизни на необитаемом острове в Тихом океане небольшой группы людей. Это история высадки на остров в 1789 г. взбунтовавшейся команды английского судна “Баунти”, скрывающейся от английских властей. Она подробно описана в исторической, географической и художественной литературе и интересна для нас как уникальный социальны” эксперимент, как пример зарождения и жизни небольшого сообщества людей, изолированного от остального мира и поэтому лишенного внешнего влияния на их жизнь. В принципе этот пример в какой-то мере поможет составить представление о проблемах общественной жизни, возникавших на заре первобытнообщинной жизни людей. Эта экзотическая история интересна и ценна также как “подлинная фотография” событий тех далеких времен, происходивших на противоположных сторонах земли – в Англии и Полинезии.
При изложении этих сколь экзотических, столь и трагических событий, связанных с жизнью поселенцев на острове Питкерн, мы будем пользоваться материалами книги известного датского путешественника, этнографа и писателя Фальк-Ренне Арне “Слева по борту – рай”64.
Небольшое парусное английское судно “Баунти” во главе с капитаном Уильямом Блаем было отправлено королем Георгом III на остров Таити в Тихом океане. Целью экспедиции было приобретение на этом острове саженцев хлебного дерева. Команда “Баунти” в момент отплытия 23 декабря 1787 г. состояла из 46 человек, среди которых было лишь несколько профессиональных моряков.
“Лишь несколько человек из 46 членов команды, отправившейся из Англии на “Баунти”, нанялись на судно, добровольно: достаточно вспомнить, что 32 человека дезертировали, пока судно “Баунти” дожидалось попутного ветра в английских водах. Причиной дезертирства были не столько телесные наказания и отвратительное питание – в пище находили червей и клещей, – сколько ничтожное жалованье и то обстоятельство, что простым матросам не предоставляли увольнения на берег и они не могли попасть домой на законном основании. Единственным [c.138] путем покончить со службой было ранение, болезнь, смерть или же дезертирство... Простой матрос и мечтать не мог о собственной семье, всю жизнь оставался рабом грубых и жестоких офицеров. Ему не разрешали появляться на задней палубе, кроме как для несения службы; на обращение старших по званию он должен был отвечать “слушаюсь, сэр” и прикладывать руку к головному убору. На кораблях свирепствовали болезни, а за малейшую провинность назначали телесные наказания или заковывали в кандалы”.
“Когда, по вахтенным журналам Блая, за кормой осталось 26 тысяч морских миль, а с момента выхода из Англии прошло десять месяцев, судно взяло, наконец, курс на синеющие вдали горы Таити и 26 октября 1788 г. бросило якорь в бухте Матаваи. Розги и непогоду моряки сумели снести, но теперь их ждала встреча с таитянками; здесь им суждено было найти свою судьбу и уже не изменить ее до конца дней своих”.
“Как сильно эта земля отличалась от Англии! Тут не было разграничения между джентльменом и простолюдином, между офицером и рядовым матросом. Приветственный бой барабанов доносился с суши еще до того, как появились первые каноэ, и, хотя на веслах в больших деревянных лодках сидели мужчины, приветствовать чужеземных моряков посылали молодых женщин...”
“Остров Таити времен 1790 г. был поделен на владения различных вождей; каждый вождь обладал властью над своей долиной, простиравшейся от побережья до гористых, незаселенных внутренних районов острова. Условия жизни островитян отнюдь не соответствовали той идиллической обстановке (по Руссо), в которой европейские авторы тех времен обычно стремились изобразить любое примитивное общество. Вожди обладали неограниченной властью над своими подданными, а придворный этикет на некоторых островах был настолько строг, что, если пришедший на аудиенцию в обращении к полинезийскому вождю употреблял не подобающие случаю слова, ему тут же могли размозжить голову. Простой таитянин при встрече с вождем должен был оголять верхнюю часть тела; лицам низшего сословия не разрешалось находиться на одном уровне со знатью... Власть вождей передавалась по наследству. Считалось, что они ведут свое происхождение от богов, наградивших их мaной – священной силой... Интересы мелких правителей [c.139] ограничивались войнами и развлечениями. Поскольку не существовало ни судебных инстанций, ни полиции, вождям при нападении на селения соседней долины приходилось решать междоусобицы с оружием в руках. На долю представителей низшего сословия падала вся черная работа”.
Капитан Блай и его экипаж пробыли на Таити пять месяцев. На корабле была построена теплица, куда были высажены побеги хлебного дерева. На рассвете 4 апреля 1789 г. на “Баунти” были подняты якоря и судно покинуло Таити, увозя на борту 1015 саженцев хлебного дерева. Несколько дней спустя на “Баунти” вспыхнул мятеж.
“Причиной мятежа, конечно, было то, что в результате почти полугодового пребывания на Таити среди экипажа появилось достаточно людей для осуществления мятежа. Моряки узнали, что существует иная, более привлекательная жизнь, чем рабские будни на борту английских военных кораблей”.
Дальше события развивались так. Капитана Блая и 18 оставшихся верными ему членов экипажа мятежники высадили на весельный баркас и оставили их на произвол судьбы в открытом океане, а мятежный корабль “Баунти” возвратился на Таити. Возглавлял мятеж второй штурман “Баунти” Флетчер Крисчен.
Мятежники понимали, что им нельзя оставаться на Таити: английские власти рано или поздно узнают о мятеже и снарядят карательную экспедицию. Поэтому было решено найти в океане никому неизвестный, пригодный для жизни остров и навечно поселиться там. Не все мятежники поддерживали этот план: большая, часть команды по разным причинам решила пренебречь опасностью быть возвращенной в Англию и осталась на Таити. Их надежды не оправдались: капитан Блай с небольшим числом своих спутников, преодолев неимоверные опасности и трудности, возвратился в Англию и через два года английский карательный корабль “Пандора” появился на Таити и в кандалах увез оставшихся там мятежников в Англию. Там они были преданы суду и трое из них повешены.
Девять мятежников с “Баунти” 23 сентября 1789 г., захватив с собой шесть полинезийцев-мужчин и тринадцать женщин, ушли в открытый океан в поисках пристанища, взяв курс на восток. Через три с лишним месяца [c.140] они причалили к необитаемому острову Мата-ките-ранги, известному как остров Питкерн. “Баунти” посадили на мель и предали огню. Поселенцы стали жить на острове. Зародилась новая колония, изолированная от внешнего мира. Таким образом, там был проведен уникальный социальный эксперимент, относящийся к жизни небольшого человеческого сообщества, изолированного от внешнего мира.
Нас интересует дальнейшая жизнь колонии Питкерн с позиций наблюдателя или экспериментатора, изучающего механизмы взаимоотношений людей при отсутствии каких-либо юридических норм, законов и судей.
Мятежниками с “Баунти”, поселившимися на Питкерне, были второй штурман Флетчер Крисчен, гардемарин Эдвард Янг, младший канонир Джон Милз, кузнец и матрос Джон Уильямс, младший садовник уильям Браун, матросы Уильям Маккой, Мэтью Кинтал, Александр Смит (он же Джон Адамс) и Айзек Мартин.
“После того как “Баунти” сожгли, Крисчен и его восемь товарищей провели в пещере совещание, на котором они поделили Питкерн на девять участков – по одному на каждого европейца. Что же касается шести полинезийцев, то было решено, что они будут работать на моряков как своего рода безземельные крестьяне”.
“Такова была предпосылка жизни колонистов на острове. Вскоре, однако, возникла и другая, не менее важная проблема. Денег ни у кого не было, а труд ценился невысоко, и поскольку женщины были единственным, в чем люди испытывали недостаток, то их благосклонность и право общения с ними вскоре стали “твердой валютой” среди немногочисленных колонистов...”
Не будем описывать трагические подробности дальнейшей жизни на острове этого микрообщества из 28 человек, читатель может их найти в книге “Слева по борту – рай”. Изложим лишь главные вехи “социально-политической истории” этого сообщества. На острове начались конфликты, которые некому было рассудить и погасить: ведь у колонистов не существовало никаких общественных, а тем более юридических или полицейских органов власти. Население острова разделилось на группировки и начались междоусобные конфликты как межнационального, так и внутринационального характера.
“В сентябре 1793 г. разразился бунт. Во главе [c.141] полинезийцев стоял Титахити, которого поддерживал Янг. Уильямса застрелили на его собственном участке. Следующим застали врасплох Айзека Мартина. “Мы позабавимся игрой “охота на кабанов”, – заявили бунтовщики, уперев мушкеты ему в живот. Ничего не понимающий Мартин расхохотался, но смех перешел в страшный хрип, когда мушкеты были разряжены прямо в него.
С наступлением темноты из европейцев в живых остались только Янг, Адамс, Кинтал и Маккой. Адамса поразили в затылок, но он сумел укрыться неподалеку от дома. Кинтал и Маккой нашли убежище в горах, а когда третьего октября они вернулись в поселок, оказалось, что женщины... прикончили всех полинезийцев”.
“Теперь на острове было много женщин, зато иссякли запасы рома. Вскоре Уильям Маккой нашел новую “разменную монету”. Еще юношей он работал на заводе по производству виски в Шотландии. На острове ему удалось найти растение, из корней которого можно было гнать спирт. Под руководством Маккоя котел и несколько металлических труб с “Баунти” переделали в дистилляционный аппарат, и прошло совсем немного времени, как самогон стал литься рекой. Менее чем за год Маккой окончательно спился и в приступе белой горячки бросился со скалы в воду. Но Мэтью Кинтал оказался способным учеником: он продолжал гнать самогон и постоянно находился в состоянии опьянения”.
“Ни одна из женщин не пожелала переехать в дом к Кинталу. А так как он всюду их преследовал, Янг и адамс сговорились с ним разделаться. Кинтала заманили на пирушку, и Адамсу удалось раскроить ему голову топором. Таким образом, в живых остались лишь двое из девяти мятежников.
В небольшой колонии воцарилось спокойствие, но здоровье Эдварда Янга ухудшилось, он был болен астмой и ему было трудно дышать. Свои последние годы Янг потратил на то, чтобы научить грамоте Джона Адамса и многочисленных детей, родившихся на острове. В 1800 г. он скончался, и Джон Адамс остался единственным взрослым мужчиной на Питкерне”.
Джон Адаме прожил на острове до 1829 г., став легендарной личностью. Его могила на острове является сегодня местом паломничества, его высказывания цитируются и передаются из поколения в поколение. В 1923 г. остров стал колонией Англии. [c.142]
Трудно взять на себя ответственность сделать какие-либо выводы и обобщения из этой столь драматической и экзотической истории. Здесь, как в некой микромодели человеческой истории, спрессовались почти все присущие человеку и человеческому обществу качества – стремление к свободе, отвага, мужество, эгоизм, борьба за власть, предательство, любовные драмы, преступления, убийства, самоубийства... Даже самогоноварение возникло на бывшим необитаемом острове, что не замедлило привести к болезням и гибели поклонников этого зелья. Нас эта модель микрообщества интересуют с позиций анализа общественных отношений, построения системы, которая была бы призвана обеспечить мирную жизнь и безопасность членов общества. Наша цель – попытаться найти научное объяснение трагического процесса, приведшего к междоусобной войне, к захвату единоличной власти одним человеком и гибели всех остальных участников борьбы, и решить: случайным или закономерным был такой исход?
Очевидно, что из анализа жизни общины на острове Питкерн можно сделать такой вывод: поселенцы не смогли организовать жизнь общины таким образом, чтобы предотвратить гибельную междоусобную войну между ними. Цепная реакция борьбы между членами общины привела к гибели всех претендентов на господство, кроме одного. Все взрослые мужчины на острове стали врагами, временно объединявшимися в процессе борьбы в отдельные группировки. Лишенная каких-либо правил или юридических норм, пущенная на самотек “борьба с выбыванием побежденных” быстро подошла к логическому концу, когда потерпели поражение все бойцы, кроме одного.
В чем причина трагического исхода жизни замкнутой общины и, казалось бы, свободных, не зависящих друг от друга людей? Как можно было предотвратить эти ужасные драмы в общине, состоящей всего из 28 человек? Наш ответ на эти вопросы может показаться парадоксальным: община погибла потому, что не сумела создать из своих членов иерархическую пирамиду власти. Другими словами, община развалилась, как команда корабля, где нет капитана и где все равны. Как ни протестует разум просвещенных и стремящихся к равенству современных людей против такого вывода, мы должны признать, что, если бы община на острове Питкерн [c.143] догадалась учредить иерархическую структуру, основанную на неравенстве, она избежала бы гибельной междоусобицы. Если бы общину возглавил верховный лидер (вождь, глава, капитан и т. п., суть не в названии), чья власть беспредельна, который бы имел в своем распоряжении двух-трех “наместников” (второй уровень иерархии), владеющих властью и в первую очередь оружием общины, а второму уровню подчинялся бы третий, который могли составить “рядовые граждане”, также разбитые, например, на пятерки во главе с “бригадирами”, то при такой недемократичной структуре община бы не погибла. Но община на Питкерне пребывала в состоянии догосударственного (“домонархического”, или, что тоже самое, “доиерархического”) устройства, она не сумела построить упорядоченную многоступенчатую структуру единовластия (конечно, члены общины не понимали, что в создании такой структуры – их спасение). Далее стихийный ход “борьбы с выбыванием” после гибели всех бойцов привел к единовластию на острове одного человека – Эдварда Янга.
С позиций излагаемой в настоящей книге теории иерархических систем власти община на острове Питкерн не сумела самостоятельно понять и осуществить на практике “первую модель” правления человеческого общества – модель абсолютной монархии, то есть модель, к необходимости построения которой пришли независимо друг от друга человеческие общества, начиная с первобытных общин, древних государств, царств и княжеств во всех без исключения частях света. Мы уже не говорим, что община на Питкерне, конечно, не могла прийти и ко “второй модели” организации демократического (республиканского) общества, где правящая вершина иерархии периодически обновляется путем некой регламентированной избирательной системы. Человечество шло веками от первой ко второй модели и сейчас еще продолжает свой путь. О “второй” (“демократизированной иерархической”) модели организации общества и государственной власти мы расскажем в главе 4. [c.144]
|
Яндекс.Директ Стать партнёром |
Все объявления (6) Закрыть [×] |
|
Реферат по истории! Бесплатно на 5ballov.ru! Все от диплома до шпаргалки! Любые темы и объемы! 5ballov.ru |
Свое дело на своих талантах! Как создать свое дело с нуля используя только свои способности?! potential-school.ru |
Библиотека физики и математики. Электронная библиотека "Физика и математика" на DVD. Сотни книг, учебников. www.interlink-media.ru |
3.6. Некоторые обобщения
Наши описания “исторических экспериментов”, касающиеся возникновения, жизни и гибели систем и механизмов власти, затянулись, хотя можно без труда [c.144] найти еще десятки и сотни известных исторических и социальных событий, различных фактов и эпизодов, свидетельствующих в пользу нашего главного утверждения: структура устойчивой публичной власти в государственно-организованном обществе всегда была иерархичной.
Мы не касались здесь “технологий” возникновения и распада великих деспотических государственных иерархических диктатур XX века – гитлеровской и сталинской. Не все тайны происхождения этих страшных систем раскрыты, не все нанесенные ими раны зажили на теле человечества, не все документы и факты обнародованы и проанализированы. Слишком недавно эти события происходили, чтобы современные историки, философы и психологи могли беспристрастно вскрыть “механику и технологию” происхождения этих рецидивов средневековья и варварства, использовавших, что самое страшное, в своих целях великие достижения науки и технического прогресса. Сегодня мы в основном проводим “портретное описание” галереи вождей разных уровней, служивших верой и правдой этим режимам. Для научного анализа гитлеровского и сталинского режимов, рассматриваемых сегодня как режимы “государственной мафии”, требуются многие тома с изложением политических и уголовных преступлений отдельных лиц и целых преступных организаций. Но, заметим, уже сегодня можно сделать вывод, что, несмотря на полную противоположность социальных, политических и идеологических основ этих государственных систем и официально провозглашавшихся ими целей, все преступные деяния в этих системах совершались ради одной и той же официально не провозглашавшейся цели – построения и укрепления описанной нами в предыдущих главах иерархической системы власти во главе с одним “хозяином”, обеспечивающей его пожизненное пребывание наверху.
Главное портретное сходство этих “великих корифеев власти” XX века состоит в том, что они раньше других своих соперников освободились от груза моральных норм и благодаря этому достигли полного “самовыражения” в качестве повелителей великих иерархий, построенных на страхе. И еще следует признать, как это ни тяжело и унизительно и для народа, и для интеллигенции, и для обществоведческих наук, что сходство гитлеровского и сталинского режимов в том, что эти “топорные” режимы, построенные недоучками, оказались практически [c.145] сильнее предшествующих правовых учений и построенных на их основе государственных, общественных институтов, защитных органов. Пользуясь лишь силой власти, они сполна реализовали старый принцип “hujus regio ejus religio” (“религия монарха определяет религию его подданных”), навязав свое понимание государства и свою философию правоты силы порабощенным народам, сделав эту философию государственной доктриной, отбросив как ненужные завоевания гуманистической философии. Все теоретические и практические построения цивилизации оказались бессильны перед простыми (строго иерархичными!), эффективными системами подавления, разгрома и идейного порабощения, системами и вождями, сумевшими привить к себе истерическую “любовь” народа. Может быть, нельзя так строго судить гуманистические теории и гуманистические государственные установления, которые легко, как карточные домики, были снесены железными, построенными всего за 5-6 лет диктаторскими режимами? Ведь теоретики-гуманисты не виноваты, так как правоту и истинность их теорий никто не опроверг: они были опрокинуты силой, практикой, построенной на основании примитивной топорной “теории” диктаторов-самоучек.
Виноваты ли общественные теории и построенные на их основе государственные установления XX века, которые оказались беспомощными против примитивных “теорий” и практических приемов захвата единоличной власти “господствующей личностью”? Наш ответ на этот вопрос отражает “инженерный” подход к оценке теории: теория считается несостоятельной, если она дала практически не оправдавшие себя решения. Значит, если теория демократического государственного устройства была “опровергнута” некой практикой, то такую теорию следует признать несостоятельной и беспомощной, значит, ее создатели плохо разобрались в практике антидемократического насилия и не выработали действенных мер защиты. Именно так относятся инженеры к теории построения любых систем или объектов: если система или объект, рассчитанные и созданные на основе некой теории, не выдержали реальных условий, сломались, опрокинулись, значит, неверна или не полна эта теория, значит, не все она учла или учитывала не то, что нужно. Главная ошибка обществоведческих теорий, не сумевших выработать меры защиты против гитлеровской и [c.146] сталинской “теории” и их примитивной “науки побеждать”, состоит в том, что эти теории были в основном рассчитаны на человека, соблюдающего моральные и этические нормы цивилизованного общества, в то время как практика Гитлера и Сталина опиралась в основном на “ложь и железо”.
Все это мы говорим для того, чтобы, может быть, опередить упреки читателя в чрезмерно “механистической” трактовке описываемых нами механизмов деспотической иерархической власти и мер защиты против них. Но, хочется напомнить, именно механическими, “стальными и железобетонными” были пирамиды власти Гитлера и Сталина, поэтому такими же должны быть и средства защиты против них. Недавний опыт порабощения народов государственными диктаторскими режимами настолько трагичен и страшен, что, казалось бы, первые страницы сегодняшних учебников истории и обществоведения должны быть посвящены пристальному научному анализу “технологии” взятия единоличной власти, какие бы знания ни понадобились для такого анализа – классическое государствоведение, философия, уголовное право или механистическая теория иерархических систем.
Кто – Гитлер или Сталин – был большим “гением”, чье правление было более смертоносным для народа, рассудит история. Философы, психологи и медики также должны максимально глубоко изучить эти явления, с научных позиций сделать выводы о происхождении, лечении, диагностике и профилактике смертоносных эпидемий, называемых “единоличная абсолютная власть”, поражающих время от времени человечество. Гитлер и Сталин схожи в главном: взобравшись на верхний этаж иерархической пирамиды государственной власти, они поняли, что выше этого уровня власти нет и здесь исчезает главный юридический закон цивилизованного общества: неотвратимость наказания за преступления. Они поняли, что этот закон “не работает” на самом верху пирамиды власти. Здесь, говоря словами Достоевского, “все дозволено”. Оба “гения власти” сполна реализовали эту “свободу действий на самом верху”, сполна реализовали себя. Чтобы иметь возможность с большим опозданием судить этих великих преступников, человечеству пришлось заплатить пятьюдесятью миллионами жизней ни в чем не повинных людей. [c.147]
Закон большой и малой пирамидальной иерархий один и тот же, он предельно прост: все служат одному. И чем эта пирамида больше по “объему”, тем она мощней и тем сильней ее “хозяин”. Погибнуть такая пирамида может лишь из-за отсутствия единства и борьбы за власть на вершине или вследствие поражения в войне с другой такой же мощной пирамидой. “Рентгеновский снимок” совершенно несхожих на первый взгляд и возникших различными путями на основе разных идеологий тоталитарных систем обнаруживает один и тот же “становой хребет” – строгую железную иерархию. Иерархичность гитлеровского режима была открыто возведена в главный закон государства: весь государственный, партийный и военный аппарат был строго разбит на соподчиненные уровни, что четко отражалось и в их названиях, таких, как фюрер, рейхсфюрер, штурмбанфюрер, группенфюрер, штандартенфюрер и т. д. Это означало, вождь (начальник) первого уровня, вождь второго уровня, третьего и т. д. Сталинский режим, как и всякий другой тоталитарный строй, тоже, конечно, не мог не быть иерархичным.
Можно с уверенностью сказать, что главной заботой Сталина было построение и укрепление незыблемой мощной иерархической пирамиды власти с ним во главе. “Беречь как зеницу ока единство” это, по Сталину, как раз и означало беречь иерархическую структуру и управляемость машины власти. Сталин, как и все великие и малые диктаторы, хорошо понимал, что единственно возможная структура диктатуры – строгая иерархическая пирамида. Он, можно сказать, был главным зодчим этого жуткого сооружения и вложил в его строительство всю свою незаурядную энергию, волю и способности. О чем думал Сталин, расхаживая ночами по своему просторному кабинету, выкуривая трубку за трубкой, зачем он вызывал среди ночи для бесед и указаний генералов, наркомов, комиссаров, маршалов, агентов и секретарей? Для решения государственных, военных и хозяйственных вопросов? Да, безусловно. Но иерархическая структура государства и власти тем и хороша и удобна для диктатора, что, укрепляя государство, армию. и народное хозяйство, он укрепляет в свое верховенство, свою власть, свой авторитет, подавляет политическую оппозицию, своих личных врагов, возвышается над всеми, становится известным всему народу. Нет предела [c.148] могуществу государства, беспредельна слава “вождя” как вершины пирамиды, безмерны поругание и позор побежденных политических и личных противников. Вернее, для последних этот предел есть – это мученическая смерть без надгробия на безымянных могилах. Великие цели диктатора рождают его великую “революционную” энергию и великий “революционный” энтузиазм, который он посредством современного аппарата пропаганды навязывает и народу. Горькие, обидные для народа выводы, но они, к сожалению, правомерны.
Великое мастерство Сталина как гения построения и укрепления единоличной деспотической власти проявилось и в большом, и в малом. Он, конечно, был незаурядной личностью и, безусловно, обладал качествами лидера. Трезво обдумывая каждую конкретную ситуацию, изучая расстановку сил и выигрывая фигуру за фигурой, он, как великий гроссмейстер, неизменно одерживал победы в борьбе за движение к вершине иерархии. При этом он пользовался самыми разнообразными приемами борьбы – неожиданным маневром, временным союзом с противниками, внезапностью ударов, беспощадностью к побежденным.
Сталина отличало глубокое понимание законов стихийной борьбы за власть при отсутствии правовых юридических норм и судей. Главной его заботой, конечно, были “силовые” звенья власти – НКВД и армия. Он понимал, что главная угроза диктатору может исходить со стороны им же созданного репрессивного аппарата насилия. (Известно, что Робеспьер погиб, не справившись с созданным им же репрессивным аппаратом – Комитетом общественного спасения, Комитетом общественной безопасности, Революционным трибуналом.) Сталин занимался НКВД и армией ежедневно и еженощно. Как зеницу ока охранял свою власть над руководителями этих организаций, заботился о “ротации” руководящих кадров НКВД и армии, понимая под этим уход очередных руководителей в небытие (эту особенность сталинской “ротации кадров” сторонники Сталина объясняют не его жестокостью и свирепостью, а заботой о дисциплине и управляемости будущих преемников бесследно исчезающих высоких должностных лиц).
Действительно, стабильность, простота и мощь великой сталинской диктатуры держались на личности диктатора. Это следует хотя бы из того факта, что его смерть [c.149] положила начало гибели его системы (строго говоря, системой нельзя назвать диктатуру, каковой была сталинская диктатура, где не сформулированы правила передачи диктаторской власти, в этом смысле монархию с правилами наследования власти можно назвать системой, а диктатуру без таких правил – нельзя). У преемников власти Сталина не хватило ни моральных, ни физических сил нести столь тяжелую ношу тиранической единоличной власти, практически несовместимую с наличием у властелина “человеческого лица” и обыкновенных человеческих качеств. Управлять в XX веке великой страной, зная, что в тюрьмах и лагерях содержатся миллионы заключенных, и ради дисциплины и стабильности регулярно проводить “децимации” руководящих кадров может, конечно, не каждый человек, не каждый лидер может “без лишнего шума” добивать побежденных политических противников, как это делал Сталин.
Существует, однако, мнение, что не один Сталин правил страной, что многие жестокие и кровавые методы сталинской системы были не им установлены, что он о них не знал и т. п. Но факты говорят об обратном: чем ближе к Сталину был уровень государственной власти, тем более жестокими и бесчеловечными были порядки (достаточно вспомнить о репрессированных бывших соратниках и родственниках самого Сталина, расстрелах высшего звена власти, аресте жен членов Политбюро и др.). Централизованная иерархическая система позволяла Сталину полностью реализовать свое “я”. О том, что “на самом” держался весь репрессивный аппарат, свидетельствуют тысячи фактов. Например, такой, описанный А. Солженицыным65. В 1954 г. в Степлаге, одном из лагерей ГУЛАГа, тысячи заключенных подняли мятеж против произвола надзирателей, охрана Лагеря вступила в переговоры с заключенными, что было невозможно при жизни Сталина. А. Солженицын пишет: “Если б это все свершилось на два года раньше, то из одного только страха, чтоб не узнал Сам, степлаговские хозяева не стали бы медлить, а с вышек перестреляли всю эту загнанную в стены толпу. И надо ли было бы при этом уложить все восемь тысяч или четыре – ничто бы в них не дрогнуло, потому что были они несодрогаемые”.
Сталинская диктатура была гигантским варварским социологическим экспериментом, пробеленным на живых [c.150] людях. Она показала практически беспредельную мощь иерархической структуры власти одного лица, которую теоретически можно наращивать “до небес”, что предел высоты н мощи башни иерархии – не в каких-либо принципиальных или технических ограничениях структуры, а в трудности подбора человека на роль властителя. Но всегда может появиться фигура, которая “захочет и сможет” стать “великой из великих”. Иерархическая структура власти, если диктатор сумеет ее построить, позволит ему исполнить эту роль, потому что, согласно главному описанному нами ранее свойству иерархии, руководитель любого уровня здесь “не чувствует высоты”, так как, находясь на любом уровне управления, он все равно управляет лишь небольшим количеством “единиц” нижележащего уровня. В этом смысле в иерархической системе власти “быть наверху не труднее, чем быть внизу”.
В сталинской командно-административной иерархии власти секретарю ЦК руководить секретарями союзных республик было, по-видимому, не труднее, чем секретарю ЦК союзной республики – секретарями обкомов, а секретарям обкомов – секретарями райкомов и т. д. Наполеон, по слухам, говорил: “Каждый мой подчиненный, как и я сам, должен уметь командовать не более чем десятью своими подчиненными, а те должны уметь делать то же самое и так далее”. Это серьезный комплимент иерархической организации общества, характеристика ее “почти демократической и справедливой” основы: каждый должен уметь командовать и подчиняться одновременно. Если для простоты расчетов принять, что каждый командует десятые подчиненными, то пятиступенчатая иерархия позволяет “верховному”, командуя десятью ближайшими подчиненными, командовать тем самым десятью тысячами, а двенадцатиступенчатая – ста миллиардами человек, что превышает сегодня количество всех живущих на Земле и, значит, говорит о технической осуществимости и “перспективности” иерархической системы правления для организации мирового господства и появления диктатора, который может побить рее рекорды власти (и славы) предыдущих.
Устойчивость, эффективность и простота иерархического способа организации власти проявляются не только в больших и великих иерархиях, но и в малых группах людей: и коллективах, где существует неравенство [c.151] их членов. А поскольку неравенство людей всегда налицо, всегда налицо и стихийно возникающая в каждом коллективе иерархическая соподчиненность. Наиболее ярко она проявляется в коллективах, организованных по законам насилия. К таким коллективам кроме государств (легальных организаций, основанных на насилии) можно отнести различные нелегальные группы организованного насилия – например кланы мафии, группы преступного и уголовного мира. (Да простит читатель сравнение государства с преступными организациями, но с позиций научной классификации они принадлежат к. одной и той же категории организаций, так как и та и другая основаны на насилии. Науке в поисках истины часто приходится вторгаться во многие запретные зоны без “соблюдения правил этикета”. Всемирно известный психоаналитик З. Фрейд говорил, что ему “приходилось спускаться в ад, для того чтобы обнаружить некоторые важные связи и найти объяснение мира”66.)
Преступные объединения и организации всегда строго иерархичны по критерию власти, то есть по критерию подчинения воли низших звеньев воле высших и, следовательно, в конечном счете одному “шефу”. Эффективность иерархической структуры проявляется, так сказать, на всех социальных уровнях и во всех сферах в силу ее главного свойства, заключающегося в том, что большую иерархическую пирамиду можно построить лишь из малых пирамид.
На примере “целевых” преступных организаций, например мафии, хорошо видна “объективная необходимость” строгой иерархической организации для эффективного выполнения основной “целевой функции” – осуществления опасных и сложных преступных операций, сохранения сильной власти, управляемости, соблюдения конспиративности. Современная мафия строит свое диктаторское тоталитарное подпольное “государство”, главным законом которого является “смерть за непослушание”, она не увещевает непокорного – для нее проще и дешевле оплатить его убийство. Располагаясь внутри легального демократического государства с его системой судов, адвокатов, амнистий и т. п,, мафия, процветая, демонстрирует тем самым эффективность тоталитаризма, успешно “эксплуатирующего” демократию. Этим же объясняется успех многочисленных известных истории правительственных переворотов, заговоров и революций, [c.152] происходивших во все времена. Успех заговорщиков или революционеров обычно объясняется их лучшей (по сравнению с правительственной), организацией, основанной, конечно, на строгой иерархии. (Здесь мы снова говорим не о “справедливых” или “несправедливых” заговорах, переворотах и революциях, а лишь об их общих “физических” принципах, о “технологии”.)
Существует даже теоретическое обоснование эффективности систем мафии, смыкающееся с теоретическим обоснованием фашистских тоталитарных режимов. Несмотря на реакционность и неприемлемость, этими теориями и их аргументацией нельзя полностью пренебрегать хотя бы ради того, чтобы выработать эффективные меры защиты против “железных” иерархических корпораций всех уровней.
Действительно, методы работы мафии и ее успех наводят на тяжелые, даже пессимистические размышления. Ведь античеловеческими средствами мафии, оказывается, можно достичь того, чего трудно достичь другими средствами. Мафия может, например, заставить любого старательно трудиться, хорошо и добросовестно выполнять порученное дело, быть смелым, не трусить, иначе – нож в спину. Если бы мафия взяла государственную власть и стала чем-то вроде военной хунты, она стала бы строить государственный аппарат, налаживать промышленность, сельское хозяйство, пропаганду и даже литературу и искусство – все своими методами. Не будешь делать, что тебе говорят, – пуля в затылок. И мафии многое удалось бы сделать. Такое государство могло бы стать сильным и даже процветающим в некотором смысле. Для мафии не характерна бессмысленная жестокость, ее жестокость “справедлива” – это наказание за непослушание, неисполнение приказа сверху, то есть за несоблюдение железного закона иерархичности власти.
Пессимизм заключается в том, что мафию можно осудить лишь с одной позиции – моральной. С другой точки зрения, мафия эффективна. История знает, как легко и быстро мораль может быть устранена и забыта человеком в борьбе за достижение “более важных целей”. Да и вообще “мораль” каждого человека – это его индивидуальное качество, колеблющееся в весьма широких пределах. Автор этой книги, по-видимому, так же как и ее читатели, знает людей, которые и сегодня говорят, что “метод страха” – лучший безотказный метод [c.153] управления и наведения порядка, а все другие методы ненадежны. Нельзя считать, что такие мнения абсолютно несостоятельны. И именно поэтому любое человеческое общество в любой момент может попасть во власть мафии или, что более вероятно, во власть организаций, называющих себя более прогрессивно, например “Фронт освобождения”, “Комитет спасения”, “Красные бригады” и т. п., но пользующихся тем не менее методами мафии.
Опыт истории говорит о том,, что общества, государства; страны, находящиеся в состоянии кризиса, ставящего под угрозу их существование, часто обращались, чтобы выжить, к простейшей железной военизированной иерархии как к гораздо меньшему злу по сравнению с анархией, хаосом или иностранным порабощением. Единоличная власть тирана была часто меньшим злом, чем другие грозящие людям беды. И только после тысячелетий своего существования в виде абсолютных деспотических иерархий (монархий) человечество пришло к выводу о возможности построения принципиально нового социального устройства – республиканского, которое нами названо вторым великим социальным изобретением человечества, пришедшим на смену первому – иерархическому (монархическому) строю, просуществовавшему тысячелетия. Внедрение этого второго великого социального изобретения, которое мы кратко опишем в следующей главе, медленно, с большими трудностями, срывами и рецидивами монархизма и тоталитаризма продолжается и в наше время. [c.154]
PAGE 1