Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Министерство Образования и Науки Российской Федерации
Федеральное Государственное Бюджетное Образовательное Учреждение высшего профессионального обучения
«Государственный Университет Управления»
Институт Управления и Предпринимательства в социальной сфере
Кафедра Социологии и Психологии Управления
Реферат на тему:
«Феноменологическая социология и этнометодология»
Выполнила:
студентка 1 курса 1 группы
Кеквеева Г.С.
Проверил:
доцент, к.ф.н.
Кудинов И.Н.
Москва 2011
Содержание
Введение 3
Глава 1. Анализ обыденной повседневной жизни 7
Глава 2. Анализ разговорной речи 10
Глава 3. Этнометодологическая герменевтика 14
Заключение 19
Список литературы
Введение
Значительное влияние на развитие ряда разделов современной западной социологии оказала так называемая феноменологическая социология, оригинальная версия которой была разработана австрийским философом, социологом, профессором социологии нью-йоркской школы социальных исследований Альфредом Шюцем (1899-1959). Он опирается на идеи Э. Гуссерля, М. Вебера и американского философа и психолога У. Джеймса. Его основные работы –«Феноменология социального мира» (1932) , «Собрание статей» (1962–1966), «Структуры жизненного мира» (1972). А. Щюц пишет, что существует множество миров человеческого опыта – миры сновидений, душевных болезней, игр и фантазий, научных теорий, религиозной веры, искусства. Он называет их конечными областями значений. Повседневность – это лишь одна из таких «сфер реальности», отличающаяся особыми характеристиками. Повседневность характеризуется бодрствующим напряженным вниманием к жизни, воздержанием от всякого сомнения в существовании мира и в том, что он мог бы быть иным, чем представляется бодрствующему и действующему индивиду. Повседневность – это сфера опыта, который индивид разделяет с другими людьми. Повседневность – интерсубъективный жизненный мир, который изначально воспринимается индивидом как существующий объективно и как общий для него и других.
Однако, в рамках феноменологии правомерным считается вопрос о том, почему мы воспринимаем мир как единый и объективно существующий? Ведь каждому очевидно лишь то, что он живет в том мире, который непосредственно наблюдает. Каждый человек живет в своем собственном социальном мире, потому что придает собственные значения окружающим вещам, людям и их действиям. Мы замечаем, выбираем из потока чувственных ощущений лишь то, что для нас значимо, для чего в нашем языке уже существуют слова, что укладывается в некоторую существующую в нашем сознании типологию. Какие-то вещи и существа в окружающем нас мире воспринимаются нами лишь как носители типических характеристик, но иногда нас интересуют их уникальные индивидуальные черты – в зависимости от их значения и ситуации. Социальный мир индивида – это некоторое смысловое пространство, которое формируется его социальными действиями. В этом мире существует не только сам индивид, но и другие люди, с которыми соотносятся его социальные действия. Но это социальное пространство централизовано, это его пространство, которое он конструирует, а не универсальное пространство, в которое он помещен. От смысла действий индивида, от его целей, зависит типизация восприятия других людей, их перемещение к центру или горизонту его пространства.
А. Щюц вводит понятия биографический детерминированной ситуации и системы релевантностей («релевантный» – уместный, относящийся к делу, имеющий значение в данном контексте). При этом А. Щюц опирается на концепцию определения ситуации У. Томаса. Определение ситуации человеком биографически детерминировано, т. е. имеет свою историю, связано со всем предшествующим опытом человека. Как таковое оно уникально, дано этому человеку и никому другому. Биографически детерминированная ситуация предполагает определенные возможности будущей практической или теоретической деятельности, ее цель. Эта цель как раз и определяет элементы, которые являются релевантными по отношению к ней. Система релевантностей в свою очередь определяет элементы, которые составят основу обобщающей типизации, и черты этих элементов, которые станут характерно типичными или, наоборот, уникальными и индивидуальными.
Совокупность критериев, с помощью которых личность организует чувственный опыт в значимый мир, называется значимым контекстом. У каждого человека свой значимый контекст, на основе которого формируется собственное представление о социальном мире. Но тем не менее основные типизации, как и слова родного языка, мы усваиваем в результате первичной социализации. В частности, мы усваиваем два само собой разумеющихся (в рамках естественной установки) правила социальной жизни, позволяющих преодолеть различия индивидуальных перспектив и воспринимать мир как единый: 1) правило взаимозаменяемости точек зрения (я и любой другой человек верим, что будем одинаково воспринимать наш общий мир, если мы поменяемся местами так, чтобы мое «здесь» превратилось в его, а его «здесь», которое для меня сейчас «там» – в мое); 2) правило совпадения систем релевантностей(я и любой другой человек принимаем на веру тот факт, что несмотря на уникальность наших биографических ситуаций, различие используемых нами систем критериев значимости несущественно с точки зрения наличных целей). Эти, как их называет А. Щюц, идеализации ведут к формированию такого индивидуального знания об объектах и их характеристиках, которое выступает как знание каждого человека. Оно представляется объективным и анонимным, т.е. отделенным и независимым от индивидуальных определений ситуации.
Этнометодология, основанная Гарольдом Гарфинкелем (р. 1917), «Исследования по этнометодологии» (1967), разделяет многие идеи символического интеракционизма и феноменологической социологии. Само название «этнометодология» происходит от слов «этнос» (люди, народ) и методология (наука о правилах, методах) и обозначает «науку, исследующую правила повседневной жизни людей». В этнометодологии речь идет прежде всего не о методах самой науки, а о методах описания и конструирования социальной реальности, которые используются людьми в их повседневной обыденности. Причем этнометодологи особенно подчеркивают тот факт, что описание социальной реальности тождественно ее конструированию.
Наряду с теоретической процедурой феноменологической редукции, Г. Гарфинкель придумывает экспериментальные ситуации, в которых разрушается привычное определение ситуаций, обнажая ожидания, соответствующие здравому смыслу.
Сами по себе человеческие взаимодействия и образующаяся в их результате социальная реальность могут быть не только субъективными, но и иррациональными. Однако применяемые людьми методы их интерпретации, язык описания таковы, что свойства объективности и рациональности неизбежно привносятся в них. Участвуя во взаимодействии,
индивид неизбежно анализирует все происходящее и выражает результаты своего анализа в общепонятных терминах. Принимаемые нами в качестве объективных черты социальной реальности объективны лишь потому, что мы выражаем их в терминах их общих свойств. Эти общие свойства не обязательно присущи самим объектам, но приписываются им в ходе их описания. Вербальное выражение придает описываемому опыту рациональный, связный и систематический характер, делает его осмысленным и рациональным. Социальный порядок поэтому возникает лишь ситуативно, как результат описанных элементарных взаимодействий.
Опыт кажется рациональным, поскольку включен в общий для данной аудитории контекст. В обыденной речи используются индексичные (указательные) выражения, описывающие объекты с точки зрения их особенных уникальных качеств на фоне некоторого контекста, который обычно предполагается известным всем и не требующим уточнения. Однако люди лишь делают вид, что им все ясно, когда окончательная ясность отсутствует. Согласованная социальная жизнь возможна лишь потому, что люди готовы переносить неопределенность и интерпретировать свои и чужие иррациональные поступки в качестве осмысленных.
Глава 1. Анализ обыденной повседневной жизни.
В последнее время особое внимание исследователей привлекли себе два понятия - обыденная жизнь и повседневность, определяющие особую сферу и способ жизни. Для любой науки, гуманитарной или естественной, знакомый мир здравого смысла повседневной жизни представляет неизменный интерес. Для социологии этот предмет первостепенной заботы. Приведенные ниже примеры и небольшие эксперименты в этой главе, - попытка выявить некие ожидания, которые придают банальным сценам знакомый обыденный характер, и соотнести эти сцены со стабильными социальными структурами повседневных действий.
Поведение, нормы, ценности тех или иных социокультурных групп – все что включает в себя понятие повседневность, иногда представляются необычными для посторонних наблюдателей, это связано с тем, что человек не может исследовать повседневность отстраненно, он включен в нее непосредственно, более того, он обладатель собственной повседневности, и у исследователя свои представления о должном.
Для начала можно проанализировать одну из сцен повседневной жизни одного из студентов Г. Гарфинкеля(именно он порекомендовал провести данный эксперимент). Придя домой, студент должен будет наблюдать за своими действиями, за действиями домочадцев, при этом считая их незнакомыми посторонними людьми. «И так, придя домой уставший, я присел на диван передохнуть. Из соседней комнаты ко мне вышла улыбчивая женщина невысокого роста и спросила меня: «Ну как дела?» На что я вежливо ответил: «Спасибо за неравнодушие, у меня всё хорошо». Бросив на меня недоумевающий взгляд, женщина направилась на кухню, где хлопочет с выпечкой пожилая женщина. Обе дамы с интересом обсуждали свои кулинарные способности, делясь друг с другом особенными рецептами. По-видимому на запах выпечки из соседней комнаты на кухню направился довольно упитанный мужчина. Принявшись дегустировать булочки, он с удовольствием слушал разговор женщин.» Продержавшись минут пять, экспериментатор «вышел из этого состояния»(остановил эксперимент, «стал самим собой»), т.к. чувствовал себя довольно непривычно и неловко.
Люди, отношения и действия были описаны без связи с их историей, с местом сцены развития обстоятельств жизни, без связи со сценами как структурами событий, релевантными для самих участников. Ссылки на мотивы, правильность, субъективность и социально стандартизированный характер событий обычно были опущены. Описания можно было принять за описания, сделанные человеком, наблюдавшим за происходившим сквозь замочную скважину, оставившим в сторону большую часть того, что ему известно общего с испытуемыми о тех сценах, на которые он смотрит, словно пишущий наблюдал за сценами в состоянии некоторой амнезии своих знаний о социальной структуре, основанных на здравом смысле.
Г. Гарфинкель также рекомендовал в порядке эксперимента вести себя дома так, как если находишься в гостях: просить разрешения помыть руки, неумеренно хвалить все, что подают за стол и т. д. Другой экспериментальный прием заключается в том, чтобы сделать вид, что не понимаешь смысл простейших повседневных обращений. Например, экспериментатора спрашивают: «Как дела?», а он уточняет: «Какие дела? Что значит как? Какими конкретно из моих дел ты интересуешься?». Еще один прием заключается в том, что во время беседы с человеком, экспериментатор приближает к нему свое лицо, ничего при этом не объясняя.
Такое поведение разрушает привычную ситуацию, выявляет особенности поведения, которое будучи повседневным и привычным, далеко не всегда осознается, будучи своеобразным фоном, на котором разворачиваются наши взаимодействия. Совокупность привычных, не всегда осознаваемых способов (методов) поведения, взаимодействия, восприятия, описания ситуаций называется фоновыми практиками. Изучение фоновых практик и составляющих их методов, а также объяснение того, каким образом на основе этих практик возникают представления об объективных социальных институтах, иерархиях власти и других структурах – основная задача этнометодологии.
Можно добавить, что повседневные действия – это совокупность выработанных «условных рефлексов» или привычек. Приведем такой пример (довольно критикующий), все студенты прежде чем попасть в какой-либо корпус нашего университета должны «преодолеть» контрольно-пропускной пункт, где по сути должны требовать студенческий билет и проверять его принадлежность. Однако, наши уважаемые охранники столь халатно относятся к этой обязанности, что мы (все студенты) привыкли лишь слегка приоткрыть билет и незамедлительно пройти (как мы видим, сформировалась фоновая практика). И когда на КПП вдруг вас останавливает охранник, внимательно рассматривая билет, одобрительно кивает и пропускает, сразу возникает мысль, что произошел какой-то казус, связанный с проникновением на территорию университета постороннего лица. То есть такое поведение охранников нарушают привычную ситуацию.
Еще один пример, связанный с фоновыми практиками. Довольно известен нам голливудский фильм «Дьявол носит Prada», где главная героиня(требовательный, строгий босс мегатиражного журнала моды) своеобразно оценивала новые наряды дизайнеров: если во время просмотра одежды, она слегка кивает головой и замедленно моргает, то увиденное ей по вкусу, но если она поджимает губы, значит она разочарована работой дизайнера. Но ведь она никогда и никого не инструктировала, а ее подчиненные понимают смысл этих жестов, т.к это представляет собой совокупность выработанных на протяжении времени, привычных способов взаимодействия.
Сложность познания повседневности заключается в том, что она представляет собой феномен, который постоянно развивается, включает новые формы реальности, испытывает на себе любые социальные изменения. Повседневность включает в себя деятельностные, коммуникативные, ментальные структуры мышления, в связи с чем, в социальной философии достаточно полно исследованы и интерпретированы качественные характеристики локальных проявлений повседневности, но отсутствуют разработки в области общей теории повседневности. Проблематичность изучения повседневности также связана с тем, что она включена во все социальные отношения, она является атрибутом социального бытия личности и общества. Создавая схемы познания повседневности, исследователь включается в диалог целого ряда гуманитарных наук. Именно такой подход позволяет осуществить более детальное «прочтение» структур повседневности. Но несмотря на многообразие форм повседневности и междисциплинарный характер ее исследования, мы утверждаем, что проблема повседневности является социально-философской, т.к. она связана с анализом коммуникативного функционирования социальных субъектов.
Глава 2. Анализ разговорной речи.
Основы новейших подходов к анализу разговорной речи лежат в этнометодологии , а именно: в изучении механизма речевого взаимодействия индивидов, принадлежащих к разным этносам и культурам. Этнометодологический анализ разговорной речи является одним из направлений феноменологической социологии. Анализ ставит своей целью строго эмпирическим образом определить, какие приемы используют участники акта коммуникации, совершая речевые действия и создавая при этом речевые взаимодействия. В ходе анализа выясняется, как партнеры анализируют речевое поведение друг друга на предмет появляющейся упорядоченности и как затем результаты этого анализа «манифестируются» в их высказываниях.
В средствах массовой информации, в научной литературе получило широкое распространение понятие интеракции. В этнометодологии под интеракцией понимаются отношения между индивидами в обществе, когда действия одного из партнеров обусловлены действиями другого. Самыми простыми примерами интеракции являются беседы, совместная работа, игры.
Непременным условием этнометодологического анализа является запись материала исследования при помощи технических аудиовизуальных средств. Да и вообще само выделение анализа разговорной речи в качестве самостоятельного лингвистического направления стало возможным только с появлением аппаратуры, способной зафиксировать на магнитной ленте «мимолетно сказанное слово». Использование записывающей аудио- и видеотехники позволило вовлечь в анализ не только вербальное, но и невербальное поведение партнеров по коммуникации, что обогатило спектр научного поиска ученых.
На основе аудиовизуальной записи делается транскрипция материала. Транскрипция позволяет исследователю многократно возвращаться к отдельным фрагментам речевого взаимодействия и путем наблюдения выявлять закономерности в действиях партнеров.
Существуют 3 направления этнометодологического анализа разговорной речи:
1. Формальный. В центре внимания исследователя находится формальная структура разговорной коммуникации. В рамках данного подхода описанию подвергаются те методы, которыми пользуются партнеры по коммуникации при построении реплик. Это направление можно назвать анализом разговорной речи в узком смысле слова.
2. Этнолингвистический. Данное лингвистическое течение отличается от предшествующего тем, что исследователь ставит в центр своего научного интереса прежде всего взаимосвязи между языком и социокультурным контекстом. На передний план выходит изучение коммуникативных процессов в различных человеческих сообществах. При этом социальные факторы постоянно соотносятся с языковой вариативностью .
3. Когнитивный. В отличие от первых двух третий подход исходит из предположения, что в основе рутинного (обычного, шаблонного, стереотипного) характера многообразных видов речевых действий лежит фонд специальных знаний, связанных с другими системами знаний. Поэтому задачей анализа разговорной речи является реконструкция интуитивного социального знания, лежащего в основе порождения и интерпретации разговорной речи. В данном случае на передний план выдвигается проблема содержания интеракции, решаемая при посредстве различных процедур интерпретации этого содержания.
Собственно анализ материала производится в несколько этапов:
— сначала в материале наблюдения обнаруживаются одинаковые или регулярно повторяющиеся явления, т. е. устанавливается наличие упорядоченности или структуры;
— затем делается попытка реконструкции «проблемы», методическое решение которой привело к наблюдаемым закономерностям в речевом поведении участников коммуникации;
— наконец, дается описание методическому аппарату, при помощи которого участники интеракции успешно решают структурные «проблемы» интеракциональной организации. Под методическим аппаратом подразумевается в данном случае совокупность навыков и умений человека, направленных на устранение структурных проблем организации разговорной речи, возникающих у участников в ходе коммуникации.
В общем смысле целью этнометодологического анализа разговорной речи является выявление той «анонимной машины», которая независимо от специфических для каждого конкретного случая обстоятельств и особенностей речевого взаимодействия людей всякий раз порождает упорядоченность и структурированность данной интеракции.
В приведенной выше таблице ( из «Исследования по этнометодологии» Гарфинкля): слева продемонстрированы высказывания из диалога супругов, справа то, что подразумевалось под высказываниями. Диалог (слева) мужа и жены для нас, как и для всех посторонних, почти ничего не значит, но супруги, связанные любовью и общими обязанностями, прекрасно поняли друг друга. Информативный характер того, о чем говорили между собой муж и жена, узнаваемость тем для обоих повлекли за собой использование каждым из них и приписывание такой работы, на основании которой то, что было сказано, понимается в соответствии с их отношениями взаимодействиями как осуществляемое правило их согласия, как интерсубъективность, использующая для взаимного анализа речи грамматическую схему, использование которой и обеспечивает понимание друг друга. Занимаясь своими ежедневными делами, люди принимают как данность то обстоятельство, что сказанное будет понято в соответствии с методами, которыми стороны пользуются для понимания сказанного за его ясность, последовательность, связность, понимаемость или полноту, то есть как попадающего под юрисдикцию какого-то правила.
Глава 3. Этнометодологическая герменевтика.
Герменевтика – это искусство понимания и толкования текстов. В нашей обыденной жизни огромное, неисчерпаемое количество и многообразие текстов, практическая природа значительной части из них сравнительно немного изучалась социологией. В большинстве случаев анализ текстов сосредотачивался на текстуальных феноменах «высокой культуры» — романах, академических трудах, толкованиях библейских или талмудических текстов либо текстов классической античности. Эти по большей части экзегетические штудии воплощались в виде самых разных академических форм или перспектив — дешифровка текстов, этимологические изыскания и прочее. Такому анализу, самому по себе не лишенному ценности, подвергались тексты, имевшие, в лучшем случае, крайне ограниченное значение для повседневной, обыденной жизни, в отличие от габитуса (системы) литературной или интеллектуальной элиты. При этом исследователи не учитывали множество рядовых текстуальных феноменов нашего общества и фокусировались на экзотическом, а не обиходном, эзотерическом, а не общепринятом, далеком, а не близком.
Татуировки, автографы, сообщения в мобильных телефонах, автобусные билеты, расчетные листки, уличные знаки, индикаторы времени на циферблатах часов, надписи мелом на досках, информация на дисплеях компьютеров, приборные щитки автомобилей, логотипы компаний, договоры, расписания движения поездов, титры в телепередачах, телетекст, изречения на майках, «вкл»/«выкл» на выключателях, десятифунтовые и другие банкноты, паспорта и удостоверения личности, чеки, Библия, квитанции, газеты и журналы, дорожная разметка, штрафные талоны, клавиатуры компьютеров, медицинские рецепты, поздравительные открытки, наружная реклама, карты, отчеты о заседаниях парламента, граффити на стенах, партитуры, церковные литургии, водительские права, свидетельства о рождении, браке и смерти, бюллетени для голосования, дипломы об образовании, бухгалтерские отчеты, инвентарные списки, крикетные доски для счета, кредитные карточки — эти и многие другие вещи, в основе которых лежит использование письменного языка и графических форм, показывают, насколько распространены, повсеместны и институционализированы тексты в нашем обществе.
Данный список указывает также на огромное разнообразие видов работы, совершаемой при помощи текстов, — наложение контрактных обязательств, подтверждение, содействие, протоколирование, убеждение, идентификация личности и проч. Можно сказать, что практически любая известная в нашем обществе деятельность имеет текстуальные аспекты, предполагающие и включающие восприятие людьми письменных или текстуальных «знаков» — текстов, которые самыми разными способами помогают нам ориентироваться в этой деятельности, обстоятельствах или ситуациях и придавать им смысл.
Таким образом, язык, ряды чисел, графики и другие элементы текстов в целом принимаются данными аналитиками как нечто непроблематичное; для них это всего лишь проводники к объектам их анализа, будь это семья, доходы, индивидуализм или что-нибудь еще. Для этих ученых текст представляет собой более-менее незамечаемое и неинтересное средство достижения цели. Тексты служат исследованию «других», отдельно полагаемых феноменов. С этой точки зрения в тексте предположительно содержится ресурс доступа к данным феноменам — которые существуют как бы «за» текстом, функционирующим по преимуществу в виде необсуждаемого проводника, своего рода нейтрального «окна» или «канала» к ним. Считается, что тексты «переправляют» нас к этим феноменам.
Большая часть этих примеров взята из ситуаций и обстоятельств повседневной жизни, сцен обыденной деятельности. Однако существует ответвление текстуального анализа, фокусирующееся на общественнонаучных (в особенности, антропологических) практиках. Это направление текстуального анализа занимается вопросами так называемой «высокой культуры» — романами, театральными пьесами, поэзией, религиозными или академическими произведениями и т. д. Текстуальный анализ, как мы увидели выше, возник в качестве инструмента анализа подобных «высокостатусных» текстуальных артефактов — возможно, с целью осуществления библейской или талмудической экзегезы, литературной критики романов или пьес и т. п. По существу, данное предприятие носило «внутригрупповой» или элитарный характер: обычно оно осуществлялось в форме критики некоторым сегментом литературной, культурной или академической элиты деятельности другого сегмента в рамках дебатов с ним либо, что даже предпочтительнее, это была дискуссия внутри одного сегмента. Однако наиболее распространенным уровнем социальной практики является уровень повседневной жизни и культурно обусловленных смыслополаганий и рассуждений, осуществляемых членами общества. Газетные статьи, записки, дорожные знаки, перечни покупок и т. д. — все это, бесспорно, «повседневные», а не научные или профессиональные тексты. Их обыденный или обиходный статус не означает, что они менее значимы, совсем наоборот — это наиболее типичный уровень «текстуальной работы», производным от которого во многих отношениях является уровень научный/профессиональный.
Анализируя ресурсы, определяющие «активную» и «практическую» природу текстов, мы должны помнить, что тексты часто являются согласованными достижениями, произведениями не отдельного автора, а нескольких людей, у которых могут быть разные релевантности. Например, Дэвид Омисси написал книгу, в которой приводятся многочисленные письма солдат-индийцев, посланные из Франции во время Первой мировой войны. Большинство писем направлялись, разумеется, родным в Индию и были явно предназначены для чтения родственниками. Они писались на хинди, урду, гурмукхи, пушту и т. д. Однако, как отмечает Омисси, тексты писем не обязательно должны пониматься как продукт единичного или единого автора. Омисси не этнометодолог, но его наблюдения можно легко респецифицировать в соответствии с этнометодологическими принципами.
Письма иногда писали сами солдаты, но часто в их создании принимали участие писари, которые, например, могли посоветовать изменить фразу и прочее (нередко они также читали те письма, на которые солдаты должны были ответить). Таким образом, написание письма было, по словам Омисси, «полупубличным», а не целиком частным и личным делом. Затем письма проходили через армейскую цензуру, которая следила, чтобы в них, например, случайно не попали военные сведения или названия населенных пунктов. Существовало два уровня цензуры — полковые британские офицеры и Почтовая служба индийского дивизиона, работа которых заключалась в вымарывании «подрывного» материала из входящих и исходящих писем.
Однако ситуация была гораздо более сложной: некоторые солдаты писали письма не самостоятельно; писарями могли быть и цензоры; временами цензура была менее строгой или тщательной, нежели в остальное время; британские цензоры часто полагались на индийских писарей, переводивших письма на английский язык, и т. д. Поэтому письма не были «стабилизированными», в том смысле, что они не были итогом прохождения через поочередный ряд «переделок» или, как их называет Омисси, «фильтров». Они были контингентными продуктами. Даже понятие «фильтра» является упрощением и редукцией, поскольку в некоторых случаях те, кто диктовал и/или писал письма, могли также предполагать, что содержание будет проверяться офицерами-цензорами и другими людьми, и учитывать это при составлении писем. В этом смысле письма могли заведомо подстраиваться под различных получателей: отдельных или всех возможных читателей. Таким образом, ресурсы или сведения, предоставляемые нам письмами скорее не постоянны, а изменчивы. Это может быть проблемой для традиционного социолога или историка, относящегося к письмам как к стабилизированному набору данных, но в этнометодологическом подходе феномены наподобие гибкого подстраивания писем под многочисленных реципиентов являются плодотворным предметом анализа. Данный поход отталкивается от текста письма, полученного (если оно дошло) семьей солдата в Индии, как сложносоставного и многогранного продукта, несущего в себе результат. Этнометодология сделала бы предметом внимания изменчивые ситуативные обстоятельства и релевантности темпорального хода производства письма той или иной когортой. Она бы последовательно реконструировала наличие или отсутствие либо сочетание ресурсов или сведений в письме. Мы, очевидно, можем говорить о «производящей когорте», а не об отдельном авторе или единственном «реципиенте» каждого конкретного письма, представляющего собой ситуативное, локальное, диахроническое достижение. Безусловно, «производящая» и «принимающая» когорты могут смыкаться; в конце концов, чтение текста является частью хода его производства. Несомненно, создатели текста могут не быть его конечными или подразумеваемыми читателями. В таком случае это будет скорее всего использовано создателями текста в качестве его конструктивной или партикуляризационной черты. В этом смысле создатели текста могут встраивать в текст «независимость когорты», то есть то обстоятельство, что текст будет использоваться не (только) членами производящей когорты, и поэтому он не подчиняется интересам, способам употребления, релевантностям и т. п. только данной производящей когорты. Подобная независимость когорты является локальным достижением этой производящей когорты.
Интерес к производству текстов ведет к ряду вопросов, касающихся практики письма, на которых, в силу ограниченности места, мы не будем здесь останавливаться. Достаточно сказать, что этнометодологи понимают письмо не как обособленную, свободную психологическую деятельность индивида, а как деятельность, происходящую в очень специфической социальной обстановке и заключающуюся в ситуативной практике автора (или авторов), капитализирующей все «сценические» ресурсы этой обстановки — доступность определенных письменных принадлежностей, ориентацию на соавтора (который может быть соперником в споре) или других участников ситуации и т. д. . В этом смысле письмо — действительно социальная, «ситуационно-проницаемая» деятельность. Еще одно локальное социальное измерение — специфическое «моделирование реципиента», демонстрируемое практикой письма, то есть способ подстраивания письма под человека, получающего или читающего его именно в этих обстоятельствах.
Заключение
Повседневность становится востребованным предметом исследования, когда она сама становится проблематичной для человека и общества. Сложность и многоаспектность повседневной жизни привели к возникновению междисциплинарного подхода к изучению данного феномена. Повседневная жизнь личности, с одной стороны, является лишь частью, единичным проявлением жизни общества, а с другой – выступает своеобразным отображением происходящих в обществе процессов. «Каждый человек в теле своем и языке несет свою личную историю вместе с историей общества». Вместе с тем, необходимо признать, что ни одна проблема макроуровня не может быть эффективно решена, пока она не будет рассмотрена с точки зрения микросоциальных отношений, в частности, в плоскости повседневности, где формируются механизмы взаимопонимания и взаимодействия. Социально-философское понимание повседневности позволит по-новому взглянуть на проблему отношений человека и общества, раскрыть именно с этих позиций сущность и структуру всей системы общественных отношений.
Социальная философия при исследовании повседневности рассматривает многомерную действительность с позиций ее онтологического и гносеологического влияния на человека, ее воздействие на процессы идентификации, протекающие на различных социальных уровнях. Комплексное знание базируется на онтологическом допущении, согласно которому объект анализа – повседневность – обладает многослойной структурой и разнообразен в формах осуществления.
Список литературы:
Ионин, Л. Г. Социология как non-fiction. О развитии этнометодологии // Социологический журнал. — № 1-2. — 2006.