В районе озера Глорилэйк в своих загородных домах обнаружены тела трех семей
Работа добавлена на сайт samzan.net:
Итак, мы мчимся по шоссе со скоростью около 110 км/ч. По радио передают часовой выпуск новостей. Хорошо поставленный грудной женский голос сообщает: "В районе озера Глорилэйк в своих загородных домах обнаружены тела трех семей. Также труп молодой женщины найден в самом озере. В общей сложности - одиннадцать человек. Из числа погибших двое детей приблизительно семи лет. Никаких свидетелей или улик, указывающих на того, кто совершил эти зверские убийства, представителям полиции найти пока не удалось..."
Хорошее начало моей поездки. Не успела я сойти с трапа самолета, как уже было убито 11 человек.
Мы направляемся в деревушку под названием Плейсмор, где моя матушка завтра празднует свой пятидесятый день рождения. Пару дней назад из Англии сюда прибыл и мой отец, а мне пришлось задержаться из-за конкурса научных работ в своем университете, который я, к счастью, выиграла. К счастью для меня, потому что иначе участие в конкурсе явилось бы причиной неуважительной для моей задержки.
Мне двадцать два года, я живу в Британии, в самом её сердце - Лондоне. Учусь в университете, изучаю химию и обожаю все, что способно взорваться. Вместе со мной в Лондоне живет мой папочка, который уже много-много лет владеет сетью ресторанов по всей Англии. Однажды, ещё в молодости, он приехал в Штаты, чтобы пройти несколько тренингов, которые должны были помочь ему построить успешный бизнес. И помогли, но, кроме всего прочего, она познакомился здесь с моей матерью. Моей и моего брата-близнеца Оуэна.
Наши родители всегда рассказывали нам, что полюбили друг друга с первого взгляда и продолжают любить по сей день. Они до сих пор состоят в браке, насколько это возможно, находясь в разных странах. Два раза в год они встречаются. Один раз в Лондоне, другой - где-нибудь в Штатах и изображают из себя счастливых супругов, как будто и не расставались. Или не изображают...
Водитель повернул направо, и мы съехали с шоссе на земляную дорогу, проходящую через огромное поле длиной километров двадцать. Поле все засажено различными зерновыми культурами. Ветер покачивает колосья из стороны в сторону, и я как будто возвращаюсь в детство с бесконечными летними заботами об урожае.
У моей мамы огромная ферма здесь, в Штатах. Причем "огромная" без преувеличения. Доход от нее практически равен доходу моего отца от сети из 100 ресторанов.
После того, как мои родители разъехались по разным континентам, они поделили своих детей поровну. Хорошо, что детей было двое, а не трое или пятеро, иначе непонятно, чем вообще это могло закончиться. В итоге, я осталась с отцом, а мой брат-милашка – с мамой в США.
И вот я еду к ним после годичного перерыва и надеюсь, что мама не слышала про это страшное убийство, иначе её причитания и составят тему разговоров на ближайший уик-энд.
- Мисс Рискотт, добро пожаловать в наше скромное жилище.
Оуэн открывает дверь такси и, как обычно, пафосничает. Он немного поправился за год, но все равно, чтобы называться толстым, ему нужно набрать ещё килограмм двадцать, как минимум. Говорю ему, что его прическа ужасна, волосы лезут прямо в глаза, так что ему время от времени приходится убирать их руками или вскидыванием головы, напоминающим нервный тик.
- Знаешь ли ты, что твой перфекционизм достиг того уровня развития, что уже прямо-таки бросается в глаза окружающим? Ты ещё можешь это контролировать?
Мой брат притворился обеспокоенным, а сам вот-вот готов рассмеяться над собственной шуткой. Он учится в медицинском колледже и планирует стать психиатром, поэтому время от времени развлекает себя тем, что ставит диагнозы всем подряд. Надо сказать, что в большинстве случаев его наблюдения оказываются удивительно точными.
Всю дорогу от начала фермы, где меня высадил водитель такси, до дома мы идем с Оуэном бок о бок, слегка подталкивая друг друга. Со стороны это выглядит так, будто мы оба перебрали и вот-вот свалимся прямо на дорогу, но нам на это наплевать, потому что в поле нашего зрения не видно ни единого человека.
Я спрашиваю у братца про учебу. Родители обеспечивают нас по полной программе, так что работать нам не приходится. Все силы мы отдаем учебе. Хотя я вроде как подрабатываю в университете, но за чисто символическую плату, так что это даже не считается.
- Этот год выдался увлекательным, как никакой другой. Я впервые на практике столкнулся с психологией человека и его реакцией на нестандартные ситуации.
Нестандартные, спрашиваю, - это когда муж вернулся домой, а жена в постели с любовником и ты применяешь все свои знания, чтобы кто-нибудь кого-нибудь не убил? Или парнишка на крыше небоскреба, убивший кого-нибудь, которого ты уговариваешь не прыгать, чтобы потом представители закона усадили его на электрический стул?
Оуэн улыбается.
- Вроде того.
Когда он улыбается, его улыбка растягивается поперек всего лица, хотя, когда он серьезен, его рот не назовешь большим.
- Папа рассказал мне о твоей победе на конкурсе. По сравнению с этим мои успехи выглядят более чем скромно.
В нескольких словах, я объясняю ему суть своей работы. Он поражен.
- То есть, ты хочешь сказать, что ты вот-вот откроешь вещество, способное поглощать радиацию в любых количествах?
И я снова объясняю, что все не так просто. Что это вещество пока не разработано до конца, а в теперешнем его состоянии оно способно нанести человеку вред едва ли не больший, чем сама радиация.
Оуэн выглядит опечаленным.
- Но ты ведь продолжишь работать над этим? Это же станет огромным преимуществом для гражданской обороны любой страны.
Конечно, продолжу, отвечаю я, и определенно станет. Кто же откажется от того, что способно ликвидировать последствия от взрыва ядерной бомбы любой мощности практически за считанные минуты?
Папа и мама встречают нас на крыльце дома, стоя в обнимку. Все это похоже на сцену из какого-нибудь мелодраматического фильма или сериала. И это несмотря на то, что более 300 ночей в году они спят в разных постелях, причем не всегда в одиночестве.
Мама обнимает меня так крепко, что я готова вскрикнуть. Но я терплю, потому что, стоит мне показать, что что-то не так, она тут же затянет старую песню: назовет меня "вечнонедовольной", скажет, что ни один мужчина меня не вынесет, а потом обидится и не будет разговаривать со мной несколько часов. Вот поэтому я терплю.
Не то, чтобы мне не нравилась эта женщина, но ведь, по сути, она для меня совершенно чужой человек. Вижу её раз в год, ну, или два. Мне кажется, люди придают слишком большое значение кровному родству. А порой делают из этого целую проблему.
Другое дело - мой брат. Знаю, что существует много теорий о том, как и чем связываются между собой близнецы при рождении или даже при формировании плодов. Я не являюсь сторонницей ни одной из них, но стоит только кому-нибудь хотя бы просто в разговоре упомянуть Оуэна, как внутри у меня начинает разливаться тепло. И я знаю, что он чувствует то же самое.
Сейчас мой братик стоит и смотрит, как мама меня тискает, и улыбается. Он уже занес мои вещи в дом. Улыбка у Оуэна немного сумасшедшая. Недаром же специалисты часто утверждают, что тяга к изучению психиатрии не появляется из ничего.
Миссис Рискотт, как обычно, интересует только одно:
- Дорогая, ты, наверняка, очень голодна. Еда в самолетах невыносима.
Мы всей толпой идем в гостиную, и я сажусь на диван. Мама садится рядом и берет меня за руки. Кожа на ладонях у неё грубая. При нехватке рабочей силы она очень часто работает на ферме сама. Она знает всё о земледелии и скотоводстве. Когда я, наконец, рискнула и завела себе кота-британца, то получила от мисисс Рискотт подробнейшую инструкцию об уходе за представителями семейства кошачьих. Помню, она включала в себя такие меры безопасности, что теперь я запросто смогу вырастить в своем доме рысь, если представится такая необходимость.
- Итак, как я поняла, твоя работа была оценена по достоинству этими высокомерными проффессорами-выскочками?
Мама никогда не училась нигде, кроме школы, поэтому представление о преподавателях в университетах у нее довольно странное.
Мы обедаем за огромным столом. Гораздо большим, чем необходим нам четверым. Это связано с тем, что завтра должны приехать гости со всех концов этой страны. В основном, это мамины друзья по школе и родственники.
Оуэн и отец уплетают лазанью за обе щеки и даже не отрывают глаз от тарелки.
Мне приходится рассказывать снова о своей конкурсной работе. Выражение лица мамы меняется постоянно на протяжении рассказа. На нем я замечаю и удивление, и радость, и страх, и даже гордость. Когда я закончила говорить, она заплакала.
- Это так... так... чудесно.
И вот она снова схватила меня за руку и сжимает так сильно, что мне опять хочется закричать. Но я терплю. Смотрю на своего брата. Он уже поел и улыбается мне. Глаза у него синие, как у меня, и блестят, особенно когда он счастлив. Таким он бывает всегда, во всяком случае, когда я его вижу.
В какой-то степени Оуэн - моя противоположность. Я все время ищу недостатки во всем, что меня окружает, постоянно критикую тех, кто меня окружает, редко улыбаюсь и часто впадаю в депрессию. Моего брата любят абсолютно все наши знакомые. Он красивый, улыбчивый, общительный и вообще производит позитивное впечатление. Он даже нахамить может так, что на него не обидятся. Мы черное и белое, соль и сахар.
Помню, нам было по 6 или 7 лет. Мы игрались на ферме с детьми рабочих. Оуэну не нравилась одна девочка, которая грубила всем напропалую, материлась, как сапожник, в своем-то возрасте, и чуть что кидалась драться. И вот однажды Оуэн умышленно сбил эту девочку на своем велосипеде. Она упала, разбила себе половину лица в кровь, и, как позже выяснилось, в её кости на ноге образовалась трещина, из-за которой эта девочка до сих пор немного хромает. Так вот мой брат подошел к ней, пока она лежала на земле и визжала, протянул ей руку и извинился так, что она даже не закричала на него. Она поверила, что все получилось совершенно случайно, и не винит его ни в чем по сей день, даже несмотря на свою хромоту.
Я спрашиваю у Оуэна, помнит ли он случай с той девочкой. Он кивает и снова улыбается, раскачиваясь на стуле. Выглядит, как полный придурок, причем настолько, что даже мне хочется рассмеяться.
- Она недавно вышла замуж, - вворачивает свое слово мама, - ей муж тоже работает здесь.
Я уточняю: замуж? Она ведь наша ровесница!
- Достаточно непросто найти мужа с таким дефектом, как у неё. Хромота - это же не облысение и даже не маленькая грудь - её ничем не скроешь.
Я говорю Оуэну, что надеюсь, что это последняя человеческая судьба, которую он разрушил. Он неожиданно перестает улыбаться и как-то странно на меня смотрит. Видимо, с моим чувством юмора, как и с жизнерадостностью, тоже не все в порядке.
А сейчас мы помогаем маме готовить еду к завтрашнему празднику. Хотя "помогаем маме" - это весьма условно, поскольку мама-то сама в данный момент от кухни довольно далеко.
Вообще, приготовление пищи не её конек. Она знает, как выращивать овес пшеницу, кукурузу, картофель, как и чем кормить корову или свинью, чтобы их мясо было особенно вкусным. Но вот с превращением всего этого из сырого состояния в готовое к употреблению у неё существуют большие проблемы. Не представляю, как Оуэну удалось располнеть...
Я режу морковь для жарки, а мой брат мешает салат в салатнице. После моей шутки про сломанную судьбу, он стал каким-то задумчивым. И уже совсем не улыбается. Неужели он испытывает чувство вины?
На кухне всем заправляет папа, недаром он владеет самой крупной сетью ресторанов в нашей стране.
- У нас работают лучшие повара мира, - хвастается он, - как-то даже стыдно у них чему-нибудь не научиться.
Кстати, это именно папа стал инициатором моей научной карьеры. В детстве я химией не увлекалась. Писала стихи, рисовала ужасные картины, как все, хотела даже стать актрисой или петь в группе. Когда мне стукнуло тринадцать, в школе нужно было выбирать направление, по которому я буду учиться дальше. Так вот папа тоном, не терпящим возражений, предоставил мне выбор лишь между информатикой и химией - самыми перспективными, на его взгляд, науками. Я выбрала химию, чтобы он от меня отстал, а ещё потому, что опыты с веществами казались мне интереснее, чем вечное времяпрепровождение возле компьютера, которым я и сейчас пользуюсь только при крайней необходимости.
А потом я полюбила химию. Может быть, потому, что у меня не было выбора. То есть, чтобы чувствовать себя счастливым, надо любить то, что ты делаешь, а мне очень хотелось быть счастливой. Хотя, может, и потому, что химия с её превращениями веществ из одного в другое, изменением цвета, агрегатного состояния и т.д. очень интригует. Всё это похоже на настоящее волшебство. Поначалу, пока не разберешься. В любом случае, я абсолютно не жалею о своем выборе.
Вообще в детстве и в подростковом возрасте я была ужасной дурехой - верила во все, что ни попадя: в Санта-Клауса, в медиумов, в то, что самолеты управляются лишь силой господней... В бога я действительно верила, кстати, даже ходила в церковь каждое воскресенье с бабулей - мамой отца. А сейчас мне по большому счету все равно, есть ли бог или нет. Да и что это меняет на самом деле?
Внезапно мама вбегает в кухню. Она нервничает и спрашивает у Оуэна:
- Ты сказал, Майкл приедет сегодня. Так ведь?
- Да, если у него не появится неотложные дела. В любом случае, думаю, он позвонит нам в ближайшее время.
Кто такой Майкл, мне неизвестно, но это совсем неудивительно: мы столько времени проводим порознь. Все мы, четверо.
Мама убегает куда-то снова, а Оуэн продолжает резать овощи с печальным лицом. Неужели его действительно так расстроила моя шутка? Хотя, если подумать, это была и не шутка вовсе. Если он и не сломал жизнь этой девушке, то, несомненно, ухудшил её качество.
Чтобы попытаться понять, на самом ли деле мой брат обижен, мне пришлось-таки спросить у него про Майкла.
- Мы учимся вместе в колледже. Из всех я нашел общий язык только с ним. Он очень умный. Увлекается философией и не готовится ни к одному экзамену, так как и так всё знает. А ещё он единственный, из тех, кого я знаю, кто умеет по-настоящему развлекаться.
И тут Оуэн, наконец, снова улыбнулся своей хитрющей улыбочкой. Я улыбнулась в ответ и даже не стала уточнять, что значит "по-настоящему развлекаться", только немного огорчилась, потому что я-то точно этого не умею.
- Что ж, вот мы всё и доделали. Молодцы, ребята!
Папа подошел и обнял нас за плечи. Теперь, когда все важные дела сделаны, можно и в душ сходить. Я захожу в свою комнату за полотенцем, а потом считаю шаги до душа.
Главными недостатками этого дома, на мой взгляд, являются перебои с водой и электричеством. Никакие мамины старания не решили эту проблему.
Вот и сейчас на меня льется чуть теплая вода. У меня зубы начинают стучать друг о друга, но я не выхожу. Я думаю о своей разработке под рабочим названием "Абсорбци Р". Что если меня постигнет участь мадам Кюри, безответственно отнесшейся к своему изобретению? Хотя это сейчас нам легко об этом говорить. Зная всю опасность, которую несет в себе радий, мы можем принять необходимые меры предосторожности. Ей же её детище преподнесло неприятный сюрприз. Что если, работая с "Абсорбци Р" даже в его безопасном варианте, меня застанет врасплох какое-нибудь из его убивающих действий? Надо будет, наверное, составить завещание, ведь за время моей учебы в университете, я скопила довольно большую сумму денег из стипендий. Плюс гранд за победу в конкурсе, который я ещё не получила, но это тоже деньги немалые.
Погруженная в подсчеты и размышления о своей возможной скорой смерти, я выхожу из душа. На мне надет мой халат-кимоно, который мне достался в подарок от однокусницы-японки.
Не вижу ничего удивительного в том, что Майкла я заметила не сразу. Он стоял возле лестницы и беседовал с мамой, когда я пронеслась мимо на довольно приличной для пешего шага скорости.
- Эмма! - услышала я за своей спиной голос мамы и повернулась.
Она смотрит на меня с нескрываемым возмущением, что, наверняка, расстроило бы меня, если бы это не сделали несколько минут назад мои мысли о собственной трагической гибели.
Я просто извиняюсь и подхожу ближе.
Майкл смотрит на меня и улыбается. На его лице нет ни тени обиды или чего-то схожего с этим чувством. Зато мама явно все ещё негодует, хотя и не решается упрекнуть меня вслух.
- Отличное платье, - выдает комплимент Майкл и, нисколько не стесняясь, дотрагивается до рукава моего кимоно, - настоящий шелк?
Меня передергивает, как от всякого прикосновения незнакомого человека. Я быстро беру себя в руки и просто киваю в ответ.
- Меня зовут Майкл.
Он протягивает мне руку. Я называю ему своё имя, хотя оно ему уже, конечно, известно, но руки не пожимаю, чем повергаю маму в немое бешенство.
При беглом взгляде на Майкла можно отметить, что у него большие глаза серо-зеленого цвета и верхняя губа немного выпирает вперед по сравнению с нижней. Одет он во все черное. Одежда этого цвета скрывает недостатки фигуры, так что я делаю вывод: он хотел показаться на этом празднике во всей красе. Не знаю, для чего именно это было нужно, но мама точно оценила его старания.
Когда Майкл поворачивается, чтобы пройти в столовую, становится видно, что плечи у него немного сутулые. Типично американская осанка. В Британии такую не увидишь. Вернее, увидишь, но только у иностранцев. Я связываю это с тем, что, как говорит папа, "англичане - единственная нация на Западе, у которой ещё осталась гордость". Во всяком случае, мне хочется в это верить.
За ужином все молчат, кроме моей мамы. Она рассказывает про дела на ферме, про рабочих и про ожидаемое повышение цен на мясо. Майкл внимательно слушает её. Или же ему просто удается отлично это изображать.
Меня уже клонит в сон. Учась в университете, волей-неволей привыкаешь к режиму. Обычно я ложусь спать в 11, в экстренных случаях в 12. На часах уже половина первого, и мои глаза слипаются. Но я снова пересиливаю себя, и спать не иду, держась в сидячем положении из последних сил. Я заметила, что за сегодняшний день я мне пришлось много вытерпеть, при этом не жалуясь. Это не похоже на меня. Обычно я такое не практикую. Я не очень разговорчива, но, если уж начинаю говорить, лучше всем легкоранимым и чересчур чувствительным затыкать уши в этот момент. Я та ещё ворчунья.
Майкл то и дело бросает на меня короткие по продолжительности, но частые взгляды. Я отрешенно смотрю на картину, висящую на стене прямо напротив меня, и прилагаю огромные усилия, чтобы не свалиться на пол и не захрапеть. Но это не мешает мне боковым зрением видеть глаза этого парня, смотрящие в мою сторону.
И как Оуэн уплетает ужин за обе щеки, совершенно не реагируя ни на разговор, ни на своего друга. Сама я ничего не ем, а только пью ледяную газировку, которая, по моим понятиям, должна помочь мне в борьбе со сном.
У меня в голове вдруг отчетливо возникают слова: "уксусный ангидрид, параформальдегид, уротропин, аммиачная селитра, азотная кислота" - именно в таком порядке. Сначала я не понимаю, почему именно такой состав. Возникает ощущение, что чего-то не хватает. Настоящая головоломка для моего уже наполовину спящего мозга.
- Эмма, а вот тебе что ближе: утопия или антиутопия? - спрашивает меня вдруг Оуэн.
У них возник спор на литературную тему, а я вроде как должна помочь его разрешить.
Октоген, - выдаю я ни к селу, ни к городу. Все четверо вопросительно на меня смотрят, даже папа, который обычно не следит за течением разговора, а предпочитает уткнуться в телевизор.
А мне-то как раз все стало понятно! Конечно, из всех тех компонентов, которые так внезапно появились в моих мыслях, получают октоген. Это белый порошок, который относят к разряду взрывчатых веществ. Но список все равно не полный. Раствор для приготовления не может состоять только из уксусного ангидрида и аммиачной селитры. И я заставляю свой мозг думать, искать варианты, и буквально через минуту он выдает результат - уксусная кислота. Господи, это же было очевидно!
Перевожу взгляд на сидящих за столом. Смотрю на них по очереди. Мама косится на меня время от времени, но уже не со злостью, а обеспокоенно. Папа снова смотрит какое-то шоу по ТВ. Оуэн рассказывает что-то Майклу и смеется. Мне вдруг становится снова грустно от того, что со мной моему брату, должно быть, не бывает так же весело. Майкл же смотрит на меня без очевидных эмоций на лице.
Вдруг он зевает, причем явно притворно, и говорит:
- Извините, но у меня сегодня был сложный день. Можно я...
- Да, конечно, - мама не дает ему договорить, - тебе уже постелили в комнате для гостей.
Я говорю, что тогда тоже пойду. Мама не возражает. С огромной скоростью я лечу в свою комнату. Не знаю, зачем Майкл устроил это шоу с зевотой, но я ему благодарна.
Рядом со мной молодая женщина. Судя по всему, ей чуть за тридцать. У неё светлые волосы, забранные на затылке в маленький хвостик. Её руки склеены скотчем, им же заклеен рот. Она не кричит и не плачет. Она выглядит спокойной, несмотря на свое положение. Она сидит в лодке. Кругом вода, а берег видно лишь вдалеке. Течение слабое, ветра нет, поэтому лодку почти не качает по волнам. Это, видимо, затишье перед бурей, так как по небу видно, что надвигается гроза или ураган.
И тут откуда-то появляется мужская рука, которая опускается на плечо несчастной женщины, и выталкивает её из лодки прямо в воду. Отчетливо слышен всплеск воды, но не единого звука более. Женщина медленно погружается под воду. Она пытается освободить руки, но не преуспевает в этом. Тогда она, наконец, кричит, скорее от страха и отчаяния, чем в надежде, что её кто-то услышит. Выпустив весь воздух в крике, она начинает задыхаться. Вены выпирают на её лице и той части шеи, которую видно из-под одежды. В глазах отражается боль и недоумение, словно эта женщина до конца не понимает, что происходит и почему это происходит именно с ней. Наконец, она вздрогнула пару раз и застыла.
Я открыла глаза и тут же почувствовала пот, образовавшийся на моем лбу и носу. Посмотрев на часы и определив, что всего лишь пять утра, я еле слышно застонала - мне бы ещё спать и спать. Пошла в ванную и умылась холодной водой, а потом включила ноутбук и записала свой сон в подробностях. Стараюсь делать это всегда, и, как оказалось, не зря.
Существует версия, что выдающемуся русскому химику - Дмитрию Менделееву - его таблица приснилась именно во сне. Хотя, предположительно, - это всего лишь красивая сказка, но зато привычка записывать сны, возникшая у меня благодаря ей, сыграла большую роль в моей жизни. Именно во сне мне пришла идея создания "Абсорбци Р".
Руки трясутся, и от этого пальцы не всегда попадают по клавишам. Никогда ещё сон не вызывал у меня таких эмоций, хотя кошмары мне снятся часто. Тут я вспоминаю про новости на радио, которые я слушала в такси, об убитых на озере Глорилэйк. Откуда во мне взялась впечатлительность? Наверное, от мамы. А ещё вчера так хотела спать - вот и результат.
Записала все в подробностях, а потом перечитала и перепроверила. Такая уж натура. Я легла на кровать поверх одеяла, и пытаюсь сосредоточиться на чем-нибудь, чтобы отогнать плохие ощущения, иначе целый день буду ходить в плохом настроении.
Так как вчера мне помогла химия, я принимаю решение использовать её снова. Итак, самое известное взрывчатое вещество - динамит, который делают, смешивая кизельгур с нитроглицерином. Сегодня мой мозг работает в привычном быстросоображающем режиме, что меня, конечно, радует, поэтому я лежу на кровати и улыбаюсь.
Кизельгур совсем мне не интересен, поскольку он представляет собой всего лишь останки диатомовых водорослей. Не надо ничего придумывать, так как природа сама позаботилась обо всем.
А вот нитроглицерин довольно интересен хотя бы тем, что является камнем преткновения всех химиков-любителей. Я имею в виду, конечно, то, что большая часть тех, кто изготавливал нитроглицерин в домашних условиях, погибла. Собреро, наверняка, рад, что хотя бы несколькими идиотами в мире стало меньше.
Около семи часов утра я вышла на прогулку, решив насладиться последними спокойными часами перед приездом гостей. В доме все ещё спят, кроме мамы, которая уже убежала. Наверное, поливать грядки и укрывать овощи на случай жары. Говорят, жара тут последние дни невыносима так, что на улицу стоит выходить только ранним утром или поздним вечером.
Вдруг, словно в противовес моим мыслям, подул сильный ветер, но мне ужасно захотелось домой. К постоянным дождям, к людям, которые не утомляют меня своей настойчивой заботой и неприятными правилами. К своей кровати, в которой мне будет наплевать на случившееся возле озера Глорилэйк.
Обхватив себя за плечи, я иду вдоль полей, засеянных какой-то неизвестной травой, предназначенной для кормления скота. Пожилая негритянка уже вывела маминых коровок на утреннюю прогулку. Вот она увидела меня, улыбнулась, и машет рукой.
Неизвестно почему, но мне вдруг захотелось к ней подойти.
Я нашла тропинку, по которой можно ходить, не боясь наступить на чью-то еду. Подойдя ближе к женщине, я узнала в ней старушку Кристу. Она проводила со мной все время в детстве, когда я приезжала сюда. Но года три-четыре я не видела её и не решалась спросить маму о ней, потому что боялась, что она ответит, что Криста умерла.
Я рассказываю ей об этом и добавляю, что очень рада тому, что она жива.
Криста улыбается, а появившиеся морщинки вокруг её глаз доказывают искренность её чувств. Она показывает мне на место рядом с собой. Я сажусь.
Говорю, что от пастушек обычно пахнет пометом, а от неё почему-то молоком. Криста снова улыбается и обнимает меня за плечи.
- Я ожидала увидеть тебя вчера, лапушка. Теперь, после твоего рассказа, я понимаю, почему ты не пришла. Твоя мама считает, что общение со мной - дело недостойное для тебя и твоего брата, поэтому последние годы я держалась в стороне. Но я всегда считала и до сих пор считаю тебя родной. И видишь, ты, наконец, пришла ко мне, пусть и не тогда, когда я этого ожидала.
Я не стала говорить Кристе, что не шла к ней, а просто гуляла по ферме и случайно наткнулась на неё. Если ей нравится думать, что я пришла, потому что соскучилась, то, пожалуй, не стоит её разочаровывать. К тому же, я очень рада, что встретила её, что она жива, здорова и так же улыбается мне, как и десять лет назад.
И тут, я не знаю почему, спрашиваю у неё, знает ли она про это убийство одиннадцати человек. Это ведь произошло всего километров в пятидесяти отсюда.
Криста кивает головой.
- Странное преступление.
С недоумением я уставилась на неё. Говорю, что ожидала услышать более красочные эпитеты, типа "ужасное", "бессердечное" или "в голове не укладывается", "изверги" и т.д.
- Это все тоже верно, но первым приходит на ум именно это слово. Я часто бывала там раньше, на Глорилэйк, - она взглянула на меня, - и, кстати, брала тебя с Оуэном однажды. Так вот, там достаточно много домов, а, следовательно, и людей, особенно в это время года. Учитывая это, мне многое кажется именно странным.
Криста взглянула на часы и заторопилась уводить коров. Скоро должна была начаться самая настоящая жара.
- Приходи ко мне, - попросила она, поглаживая меня по щеке, - но маме не говори.
Улыбнувшись на прощание, она ушла.
Дорога обратно показалась мне более тяжелой. Солнце начинало припекать
Возле дома я увидела незнакомую машину - приехал кто-то из гостей.
- Вот ты где, - на крыльцо вышел Майкл, - а я думал, ты не выдержала пытку сном и умотала обратно в Англию.
Я улыбнулась. Поднявшись на крыльцо и оказавшись в тени, я уже могла улыбаться.
- Эмма, ты хорошо спала?
Майкл подходил ко мне ближе и ближе, пока расстояние между нами не уменьшилось до минимального. От него хорошо пахло, полагаю, дезодорантом. А ещё мне показалось необычным то, как он произнес моё имя. Мне кажется, никто из моих знакомых так его не произносит.
Я ответила только, что мне снились кошмары, а потом спросила, кто приехал.
- Хью из Милуоки со своей женой.
Мне придется смириться, что большинство из тех, кто приедет сегодня, мне не знакомо. Мама обычно не знакомит меня со своими друзьями, если, конечно, они не нагрянут неожиданно в период моего пребывания в её доме.
- Думаю, тебе нужно поспать ещё немного. Иди, а я скажу твоей маме, что у тебя солнечный перегрев.
Надо заметить, что этому Майклу каким-то образом удается угадывать мои желания. Я благодарно киваю ему и иду в обход, чтобы зайти в свою комнату с черного входа, миновав гостей и маму.
Наконец-то я встретилась с кроватью снова! Я ложусь прямо в прогулочной одежде.
Подумать только, если диаметр заряда взрывчатого вещества недостаточно большой, то он не попадет в зону высоких давлений и детонация становится неустойчивой. Удивительно, как многие важные вещи в нашей жизни зависят от малого.
Я смотрю на темное ковровое покрытие, на котором лежит человек. Это мужчина в темной одежде - рубашке с длинным рукавом и штанах. Он лежит лицом вниз, протянув руки вдоль туловища, и не шевелится. Там, где находится голова этого мужчины, стоит пара ботинок. Скорее всего, там стоит кто-то обутый в них. Два человека, предположительно, мужчины. Ботинки спортивного стиля, белые. Человек, лежащий на полу, не шевелится.
Теперь я вижу ствол ружья, который медленно опускается, пока не останавливается перпендикулярно лежащему телу. Дуло воткнуто прямо в спину. Мужские ботинки возле головы не двигаются с места. Наконец, раздается выстрел...
Я открываю глаза, а в голове у меня раз за разом раздается звук выстрела. Мне немного страшно и очень неприятно. По сравнению с этим, мамина вечеринка кажется мне сейчас раем.
Я иду в душ и залезаю под холодную воду. Когда я была маленькой, папа все время поражался, что я не боюсь того, чего обычно боятся дети. Он и сейчас, особенно когда выпьет, вспоминает, что я никогда не просила его оставить включенным свет в моей комнате. А рассказы о злой бабайке слушала с сомнением, задавая кучу уточняющих вопросов, как правило, выводя рассказчика на чистую воду.
Да, мне было непонятно, зачем незнакомой, старой женщине сидеть где-то в темном месте в нашем доме. У неё дел больше никаких нет что ли?! И даже если я к ней попаду, что она со мной сделает? Никто из взрослых почему-то не знал ответов на мои вопросы.
Но больше всего папа любит рассказывать историю о том, как мы с ним пошли однажды в зоопарк. Мы встали около клетки с тигром, который ни с того ни с сего громко и зло на меня рявкнул. А я, вместо того чтобы испугаться, встала в позу "руки в боки" и пальчиком ему погрозила. Папа всегда так смеется, так смеется. Мне кажется, в нашей семье все слышали эту историю, причем неоднократно. Не удивлюсь, если он и сегодня её расскажет.
Вещи я ещё не разложила, да, наверное, и не буду этого делать. Сегодня закажу по интернету билет домой. Здешняя атмосфера в этот раз явно настроена против меня. И плевать, если мама обидится! Ей давно уже пора начинать считаться с чужим мнением.
Я одеваюсь и сама поражаюсь собственным мыслям. Моё бежевое праздничное платье делает меня похожей на совсем взрослую даму, что меня совсем не радует. Но деваться некуда. Не пойду же я к гостям в шортах и футболке?!
Вот я и готова вроде. Тихонечко открываю дверь своей комнаты. Из гостиной слышны голоса. Я прохожу по коридору и слышу, как кто-то громко говорит:
- Как ни крути, а с детьми тебе точно повезло, Бэт. Мой Мэттью до сих пор работает на заправке, а ведь ему уже 25 лет. Бросил учебу и поселился рядом с нами, видимо, чтобы в случае нужды иметь возможность выпрашивать у нас деньги.
Я так и стою в коридоре, не решаясь войти в комнату.
- Зато он всегда рядом, Зак, - отвечает моя мама, - а в этом тоже есть свои плюсы. Ты не представляешь себе, как у меня сердце обливается кровью, когда Оуэн уезжает на учебу. Я уж не говорю об Эмме...
И тут, наконец, вхожу я, здороваюсь со всеми гостями, поздравляю маму и дарю ей подарок. Она открывает его и смеется. Там набор семян очень редких растений, некоторые из которых выведены прямо в лабораториях нашего университета.
Мама притягивает меня к себе и целует в щеку.
- Ты всегда знаешь, чем меня удивлять, дорогая.
С чувством выполненного долга я сажусь рядом с Оуэном за праздничный стол. Гостей не так много, как я ожидала, - человек 20. Большинство из них объединилось в группы по 3-4 человека, и общаются между собой.
- Что-то ты плохо выглядишь, - обеспокоенно замечает мой брат, он даже оторвался от еды по такому случаю, - даже не смотря на это умопомрачительное платье.
Ага, "умопомрачительное" как же. Только я собралась рассказать Оуэну о своих снах, в комнату буквально ворвался Майкл с огромным тортом в руках. Мама засветилась от счастья, как будто этот кулинарный шедевр пек он сам.
В торт, как полагается, воткнуты свечи, но, по моим подсчетам, их, примерно, вдвое меньше, чем 50. И снова очевидная лесть. Мама, конечно, следит за собой, но постоянное пребывание на солнце не могло не оставить следов на её коже. Так что на 25 она точно не тянет.
Майкл встал рядом с мамой и обратился к гостям:
- Сейчас каждый из присутствующих здесь встанет и скажет по одному пожеланию миссис Рискотт, а она будет, соответственно, задувать свечу одну за другой, пока они все не будут затушены.
Гости оживились, а из моего рта вырвался негромкий стон. Я снова принялась подсчитывать свечи в надежде, что до меня очередь не дойдет. Но нет, нам с Оуэном как раз доставались последние.
Первым из-за стола встает папа и произносит:
- Здоровья тебе, любимая.
Потом мамины подруги по очереди желают: исполнения всех желаний, счастья в личной жизни, успеха в бизнесе и так далее. Бла-бла-бла.
Очередь медленно, но верно приближается к нам. Я смотрю на Оуэна. Он улыбается, смотрит на каждого гостя с интересом и, кажется, совсем не волнуется.
Перевожу взгляд с лица своего брата на свечи. Они наводят меня на мысль о том, что подавляющее большинство энергетических процессов в технике основано на реакции горения. Даже само существование жизни на земле обусловлено этим процессом или, в более общем смысле, наличием реакции окисления.
Все многообразие реакций горения принято делить на четыре типа: горение твердых или жидких тел за счет кислорода воздуха, быстрое горение - это горение механических смесей горючих тел с окислителем, взрыв и детонация. По сути, разница между ними заключается лишь в изменении скорости процесса горения от меньшей при первом типе - к большей при четвертом.
А появление пламени зависит от способности горящего тела или продуктов разложения его переходить при температуре горения в пары или газы, которые при горении нагреваются и светят.
Очередь доходит до Оуэна.
- Желаю тебе, мама, чтобы в саду твоей жизни никогда не было засухи, чтобы он приносил плоды лишь счастья, радости, улыбок, новых красивых нарядов, - в этом месте Оуэн рассмеялся, как и большинство гостей, - а сорняки в виде печали, огорчений, ссор и болезней съедались колорадским жуком и другими насекомыми, к сожалению, не знаю из названий, без остатка.
- О, как мило! - сказала какая-то из маминых подруг.
Я гневно посмотрела на брата. Он готовился! Могла бы сразу догадаться. Настала моя очередь, а я не знаю, что и сказать.
Помню, года два назад в нашем университете я присутствовала на занятиях по социализации для людей, страдающих разными формами социопатии. Там как раз обсуждали тему пожеланий. Всем людям, пусть очень редко, приходится присутствовать на различных мероприятиях, на которых по правилам положено говорить приятные вещи в адрес того, кто безразличен или даже неприятен. В этом случае, профессор, проводившая курс занятий, предложила воспользоваться правилом "пожеланий себе". Суть его состоит в том, чтобы потребовать от человека чего-то, что нам самим от него нужно, но так, чтобы это выглядело вполне приемлемо для данной ситуации.
Сейчас как раз такой случай, что я могу попробовать применить на практике её совет.
Я встаю из-за стола и говорю, что желаю своей маме безграничного терпения, ведь мы - люди, которые её окружают, не ангелы. У нас есть недостатки. Порой недостатки такие, что с ними мириться очень непросто. Но мириться приходится, потому что иначе взаимодействие с нами стало бы сплошной пыткой. Поэтому я хочу пожелать маме именно терпения, чтобы справится со всем этим.
Когда я заканчиваю говорить, замечаю на лице мамы слезы. Она снова обнимает меня и целует, а гости хлопают. Даже Оуэн с Майклом улыбаются.
В общем, я довольна собой: мне удалось выдвинуть требование, но так, чтобы это не выглядело как требование. Да, это единственное, чего я действительно хочу от своей матери - чтобы она терпеливо сносила мой характер, а не пыталась навязать свои нормы поведения. Надо сказать, что не так уж часто ей приходится с этим сталкиваться. И если она научится держать себя в руках, возможно, тогда наше совместное времяпрепровождение не будет казаться мне адом.
Когда солнце село, мы вышли на задний двор. Гости уже почти все разъехались. Кроме нас пятерых, осталась одна мамина подруга - Зои со своим мужем - Томом.
Папа делает барбекю, а мы сидим в беседке, и мама рассказывает Тому, какой его жена была в молодости.
- Ты не представляешь себе, на кого она была похожа, когда выпила ту бутылку моего самодельного абсента!
И все смеются, даже Оуэн и Майкл, которые, хоть и не участвуют в разговоре, поддерживают его с помощью смеха и фраз, выражающих удивление, типа: "неужели?", "серьезно?" и других.
А, мне кажется, что все эти истории я уже слышала. Наверное, кризис среднего возраста и заключается в том, что ты перестаешь что-то делать, а лишь мусолишь, перебираешь в голове воспоминания о былом.
Когда мне становится настолько скучно, что я еле-еле сдерживаю зевоту, я решаю составить компанию своему отцу, тем более, что за все время пребывания здесь, я не слышала от него практически ничего.
Привет, говорю я ему и становлюсь рядом. Он улыбается и кивает головой, но все равно молчит. Я спрашиваю, как он себя чувствует.
- Хорошо, почему ты спрашиваешь?
Говорю ему, что обычно он более разговорчив.
- Ах, это, - папа смеется, но как-то невесело, - уверяю тебя, я здоров. Просто...
Он смотрит на компанию, сидящую в беседке, и, видимо, убедившись, что они заняты своими рассказиками, продолжает:
- Я не хотел тебе говорить, но, если кто-то и сможет спокойно все выслушать, то только ты. Дело в том, что мне совсем не нравится этот парень - Майкл.
Это странно, я думала, что милые люди обычно пользуются популярностью.
- Не могу объяснить, почему. Можешь считать, что это интуиция.
Я киваю и спрашиваю, не хочет ли папа уехать домой.
- Нам надо выяснить, не представляет ли Майкл опасности для Оуэна.
Мне не понравилось это его "нам", и я говорю, что на это здесь есть мама.
- Твоя мама глупа, как все женщины, - папа осекся и посмотрел на меня, - я тебя не имею в виду, ты у меня особенная.
Что-то я сомневаюсь в этом, однако жду, пока папа положить в гриль новую порцию мяса, чтобы продолжить разговор.
- Пообщайся с Майклом, найди с ним общий язык, и, может быть, он потеряет бдительность и выдаст себя.
Я спрашиваю: а если не выдаст? Если ему вообще нечего выдавать?
- Тогда мы уедем домой с мыслью, что сделали все, что могли.
Мой папа всегда отличался богатой фантазией, но, сама не знаю почему, я решила выполнить его просьбу. С чего он решил, что я разбираюсь в людях? Подумав немного, я поняла, что папа нужно от меня другое, а именно - моё умение находить недостатки в ком угодно.
Я смотрю на Майкла, пытаясь его, как следует, рассмотреть. Внешних недостатков я для себя не могу отметить, кроме, пожалуй, чрезмерной любезности со всеми. Очень часто люди, таким образом, пытаются усыпить бдительность, переключить внимание, чтобы никто не заметил чего-то более важного, глубокого в них. Поступает ли Майкл с нами так же?
Некоторое время я ещё пристально вглядываюсь в его лицо, пока он не замечает мой взгляд. Он тоже смотрит на меня. Тогда я похлопываю папу по плечу и говорю ему, что пойду прогуляюсь по ферме. Папа кивает в ответ.
- Мясо будет готово минут через десять. Возвращайся!
Честно говоря, я пошла в надежде, что Майкл пойдет вслед за мной. И, о чудо, это происходит. Видимо, недостаток женского общества сделал его неразборчивым в элементарной непривлекательности. В данном случае, я имею в виду себя, разумеется.
Шагов через десять-двеннадцать Майкл догоняет меня. Некоторое время, примерно минуту, мы идем бок о бок и молчим, только улыбаемся друг другу.
Вдруг я вспоминаю об увлечении Майкла философией. Набрав больше воздуха в грудь, я спрашиваю его об этом.
Он удивленно вскидывает брови вверх.
- Оуэн говорил? Неужели? Обычно он не любит говорить об этом.
Пришел мой черед удивляться: с чего бы это моему брату не любить говорить об увлечении своего друга философией?
- Ты когда-нибудь слышала о Жиле Делезе?
Естественно, - выдыхаю я. За кого он меня принимает? За ученицу начальной школы?
- Серьезно? Что же ты слышала?
Я отвечаю, что Жиль Делез - один из основоположников философии постмодернизма, а так же один из авторов знаменитейшего трактата "Анти-Эдип".
Майкл даже присвистнул.
- Неплохо. Что же ты думаешь о постмодернизме?
Я говорю, что постмодернизм неприятен мне во всех его проявлениях. И меня огорчает то, что мы живем в эпоху потребления и торговли всеми видами услуг и информации, переваривая знания и опыт предыдущих поколений, не способные сформировать из них что-то более-менее приемлемое для человечества. Из-за этой неопределенности люди впадают из крайности в крайность. Постмодернизм - это, конечно, кризис общества. А по мне, так это, в первую очередь, тоска.
- Тоска? - глаза Майкла странно заблестели, словно я затронула что-то близкое ему самому.
И мне приходится объяснять, что вызывает тоску у меня: беспорядочное и бесполезное цитирование, размытые цели, поставленные перед людьми. То есть человек не знает, для чего он живет...
- А для чего живешь ты? - перебивает меня мой спутник.
Не колеблясь, я отвечаю ему, что живу ради науки.
Майкл усмехается.
- И тебе не кажется все это бессмысленным после того, что ты только что сказала? Общество потребителей... Получается, единицы работают для миллионов.
Эта эпоха, уверяю я его, пройдет, рано или поздно, как и другие до неё, уступив место, быть может, более совершенному поколению.
Майкл замолчал ненадолго, а потом поинтересовался:
- Ты действительно веришь в это?
А я отвечаю, что, если бы не верила, ни за что не стала бы химиком.
- Интересная версия.
Внезапно Майкл остановился. Мне пришлось тоже сделать это. Он встал напротив и взял меня за руки.
- Ты сегодня очень красивая, - говорит он, и я вижу, как расширяются его зрачки. Радужная оболочка его глаз широкая и отдает зеленым цветом.
Едва ли, - выдыхаю я, а Майкл смеется. Говорю ему, что папа, наверное, уже пожарил мясо. Тогда Майкл берет меня за руку и ведет в сторону дома.
- Ты же не ешь мясо, верно? Я успел заметить.
Вместо ответа я киваю головой.
Я действительно не ем мясо, но никогда никому не говорю об этом, потому что после таких слов люди начинают расспрашивать что да как, возмущаться или давать какие-то советы.
Говорю Майклу, что довольно странно, что он это заметил, потому что обычно никто не замечает. В ответ он только крепче сжимает мою руку.
Когда мы вернулись, на заднем дворе уже никого не было. Видимо, все перебрались в дом. И неудивительно: тучи сгущаются, того и гляди пойдет дождь.
Я захожу в дом вслед за Майклом и вижу, что Оуэн с папой и Томом сидят перед телевизором и уплетают мясо. Мама с Зои, видимо, на кухне, предположительно, допивают спиртное, оставшееся после праздника.
Я сажусь рядом с Оуэном. По телевизору показывают баскетбол.
Никогда не любила баскетбол, как и хоккей, и уж тем более бейсбол. Только футбол.
Майкл тоже присаживается на диван, только в угловой его части, так что он сидит к телевизору боком. Его, видимо, тоже не увлекает забрасывание мяча в корзину, потому что он предпочитает смотреть на меня. Я же кладу голову на плечо своему брату и пытаюсь проследить за происходящим на экране.
Через некоторое время предо мной вместо баскетбольной площадки появляется комната. В ней стоит диван, на котором сидит маленький мальчик лет семи-восьми. Он плачет. Слезы катятся по его щекам, не переставая, и стекают на серую, и без того мокрую, футболку. Вытаращенные глаза напугано смотрят на кого-то, кто находится напротив.
Внезапно мальчик вскакивает с дивана и бежит. Он не пробегает и пары метров, как что-то заставляет его упасть. О том, что именно, мне подсказывает забрызганная кровью и мозгами стена. Очевидно, мальчику прострелили голову.
Я слышу женский крик и мужской стон. Детское тело лежит в луже собственной крови. Мне хочется плакать. Хотя нет... я уже плачу. Но это не мешает мне заметить, как возле тела некоторое время спустя появляются мужские ноги, обутые в уже знакомые мне спортивные ботинки белого цвета.
- Эмма, проснись! Эмма!
Я слышу встревоженный голос Оуэна и открываю глаза. Он склонился надо мной и выглядит не на шутку обеспокоенным.
- Что случилось? Ты плачешь!
Оглядываюсь. Я всё ещё на диване в гостиной. Наверное, заснула здесь прямо во время матча. Слышу стук дождя по крыше.
Оуэн обнимает меня, и только теперь я замечаю, что вся дрожу. Мне хочется прижать его к себе сильно-сильно, но я боюсь, что тогда он не сможет дышать.
Я говорю ему, что мне очень страшно. Он не выпускает меня из объятий.
- Плохой сон?
Я киваю и спрашиваю, сколько время.
- Три часа ночи. Все спят. Я не мог заснуть, а потом услышал, как ты плачешь.
Я говорю Оуэну, что мне очень жаль, что я побеспокоила его. Он смеется.
- Перестань нести ерунду.
Мы встаем и идем к моей комнате. Возле двери Оуэн целует меня в лоб и говорит:
- Спокойной ночи.
Я тоже желаю ему спокойной ночи. Он уходит, а я даже не собираюсь ложиться спать. Достаю ноутбук из сумки. На сайте бронирую билет на самолет для себя на завтра. Только после этого мне удается немного успокоиться.
Немного неожиданно для меня самой я вбиваю в поисковике "убийство у Глорилэйк". Результатов оказалось очень много. Видимо, это преступление вызвало немалый шум в сми. Прохожу по первой же ссылке. Это сайт местной новостной газеты. Там написаны имена погибших. Всего три семьи.
Первая состояла из трех человек: родителей и их дочери. Вторая - из родителей и их сына, причем сыну было как раз семь лет. Третья же семья состояла из пятерых человек.
Я решила прочитать подробнее про вторую семью на других сайта. И вот на одном я натыкаюсь на фотографии. И отец, и мать, и сын, как две капли воды, похожи на тех людей, которых я видела во сне. Это невероятно!
Обхватив голову руками, я сижу и думаю о том, что только что произошло. Существует мнение, что мир сновидений параллелен нашему. То есть, что время в нем протекает так же, но события могут видоизменяться. Возможно, это некое пространство, альтернативное тому, которое мы знаем. Но в тоже время этот мир способен пересекаться с действительностью и показывать нам события прошлого, настоящего или будущего. Проблема лишь в том, чтобы определить, где реальность, а где... назовем это гиперреальностью.
Итак, нам дано: три сновидения, во всех из которых происходят убийства людей, существующих, как оказывается позже, в действительности.
Вопрос: на самом ли деле события имели место быть? И так ли все произошло, как я видела?
Решение: ...возможно, мне стоит съездить на озеро Глорилэйк?
Я чувствую странное возбуждение от мысли, что, может быть, прикасаюсь к какой-то тайне. Как Пуаро Агаты Кристи или Мегрэ Жоржа Симеона. В общем, мне нравится это чувство.
Пытаюсь найти в интернете, как добраться от нас до Глорилэйка. После часового поиска я понимаю, что все эти схемы проезда настолько запутанные, что просто не могут быть верными.
Я вспоминаю о Кристе и её рассказе про поездки на Глорилэйк со мной и Оуэном. Смотрю на часы: почти шесть утра. Наверняка, она уже проснулась.
Выхожу на улицу через черный ход. Моё любимое время суток - утро. Не светло и не темно, не жарко и не холодно - золотая середина.
Наверное, мне придется попросить у Кристы машину, потому что иначе Оуэн или Майкл увяжутся следом, а в данных обстоятельства мне не кажется это уместным.
Я оказалась права: Криста уже не спит. Она уже на пороге своего дома, и выметает на улицу пыль. Её избушка стоит особняком от остальных домов рабочих. Это объясняется тем, что эта женщина жила здесь ещё задолго до образования здесь фермы. Ферма, можно сказать, строилась вокруг её дома.
Криста, естественно, немного удивилась моему столь раннему визиту, но вскоре удивление сменилось добродушием, и она пригласила меня войти.
Не нужно думать, что она жила тут всегда одна. Были и дети, и муж. Муж работал на ферме тоже, но умер лет 15 назад, не помню от чего. Дети - двое сыновей и дочь - разъехались кто куда по всем Штатам. Только старший сын бывал тут довольно часто, насколько мне известно.
Присаживаясь за стол, я спрашиваю у Кристы про её детей.
- Сирена вышла замуж весной, - отвечает она с улыбкой, - я даже была на свадьбе. Бак приезжал сюда недели две назад. Он в Нью-Йорке живет. Только про Рэя ничего не слышно уже почти год.
У старушки дрогнула нижняя губа, и я решила сменить тему разговора. Говорю, что пришла, потому что мне нужно к Глорилэйк, а я не знаю дороги.
Не выказав совершенно никакого удивления, Криста произносит:
- Я нарисую тебе.
Я достаю свой блокнот, который всегда ношу с собой, и она рисует мне схему проезда со всеми подробностями. Оказывается, это совсем близко. Спрашиваю, могу ли я взять её машину.
- Конечно, но машинка-то, честно говоря, не очень.
И показывает мне на пикап, стоящий почему-то метрах в 100 от её дома. Я говорю, что мне главное, чтобы она доехала туда и обратно.
Криста говорит уверенно:
- В этом можешь не сомневаться.
Достает ключи и отдает мне.
- Кстати, когда увидишь Оуэна, передай ему, что кеды его я постирала и высушила, и он может забрать их в любое время.
Скажу, говорю я, и уже собираюсь выходить, но тут в голову приходит мысль, что кеды могу забрать и я. Отвезу их домой.
Говорю об этом Кристе и кладу на стол пятидесяти долларовую бумажку.
- Это не обязательно, - она немного смущается.
Я говорю, что любая работа должна быть вознаграждена. Старушка уходит в другую комнату, а я выхожу на порог, желая немедленно уехать.
- Вот, - наконец, она возвращается.
Оборачиваюсь и вздрагиваю от ужаса: она держит в руках те самые белые спортивные ботинки, которые я видела в своих снах.
- Что такое? - Криста сморит на меня испуганно. - Тебе плохо?
Не знаю, что и сказать ей. Немного подумав, говорю, что просто дома в Англии у меня есть точь-в-точь такие. Поэтому я удивилась: ну надо же, как у нас похожи вкусы.
Некоторое время Криста смотрит на меня подозрительно, а я в доказательство своих слов улыбаюсь и беру протянутые мне кеды в свои руки. Видимо, все-таки что-то отразилось на моем лице, потому что старушка произнесла на прощание:
- Если ты что-то скрываешь, лапушка, значит, для этого есть причина, поэтому я не буду настаивать, чтобы ты сказала правду. Но то, что написано на твоем лице, можно назвать многими словами, но никак не "удивление".
Я вышла из избушки и двинулась было к машине, но остановилась. И вот я стою уже несколько минут посреди почти пустынного поля. Зрелище, наверняка, забавное, и я бы с удовольствием посмеялась над ним, если бы не была так встревожена.
Наконец, я возвращаюсь к дому Кристы, тихонько приоткрываю дверь и кладу ключи от машины на первую попавшуюся полку. А после с кедами в руках бреду в сторону нашего дома.
Мои мысли, естественно, сводятся к одному вопросу: причастен ли мой брат к убийству одиннадцати человек или нет? В голове не укладывается, что я задаю себе подобные вопросы. Я ещё раз внимательно рассматриваю кеды. Несомненно, именно они мне снились. Они или очень похожие на них.
В первом сне, где убивали мужчину, ботинок, а, следовательно и их хозяев, было двое. Майкл? Если это правда, то вторым может быть только он. Неужели я допускаю подобные мысли в свою голову? Не мог же мой брат убить столько людей.
И я вспоминаю случай с той девочкой в детстве, которая хромает до сих пор. Да, Оуэн был жестоким, очень жестоким порой. Но она ведь была виновата сама. Своим хамством она спровоцировала его на подобный поступок. Но я очень сомневаюсь, что те люди, которые были убиты, а в особенности дети, сделали моему брату что-то плохое.
Захожу домой и смотрю на часы: половина восьмого утра. Ставлю кеды на тумбочку возле входа и сажусь на диван в гостиной. Я давно знаю простую истину: хочешь выкинуть все мысли из головы - включи телевизор. Нажимаю на кнопку на пульте и попадаю на утреннее кулинарное шоу. Готовят гуся, начиненного яблоками, а так же салат, в состав которого входят яблоки, и яблочный десерт. Все блюда повар готовит параллельно и, кажется, что сделать всё за пару часов совсем не сложно. Тем более выглядит это очень вкусно.
- Смотришь телевизор? - в комнату входит Оуэн. - Ничего себе!
Говорю ему, что и со мной иногда происходят странные вещи, а себе командую держаться естественно, потому что я ничего и не знаю наверняка. И, как бы между прочим, замечаю, что Кристи постирала кеды и передала их через меня.
Произнеся это, я внимательно смотрю на лицо своего брата. Он улыбается:
- Отлично! Хотя, если честно, я уже и забыл про них.
Видно, что Оуэн говорит искренне, но я пытаюсь увидеть на его лице ещё хоть какое-нибудь чувство. Без результатов.
Значит, нужно это чувство искать на другом лице.
Комната Майкла находится на втором этаже рядом с душем. Когда я бесцеремонно открываю дверь, он ещё спит. Видно, этот парень не относится к той категории людей, которых принято называть "жаворонками".
Зная, как лучше всего застать его врасплох и показать все свои эмоции, я ложусь к нему на кровать с той стороны, которая не занята его телом.
Сон Майкла, ко всему прочему, не такой уж и чуткий, потому что он не просыпается даже от колебания кровати. Так мы лежим некоторое время, потом он начинает ворочаться и ложится лицом в мою сторону. Я двигаюсь к нему ближе и громко дышу, чтобы он проснулся.
Наконец, Майкл все-таки открывает свои серо-зеленые глаза. Удивление на его лице при виде меня быстро сменяется на какое-то чувство, схожее с радостью.
- Привет, - говорит он мне и улыбается.
Я тоже здороваюсь с ним и спрашиваю, как давно он в Плэйсморе.
- Где-то около недели, - отвечает Майкл и одной рукой обнимает меня за талию и притягивает ещё ближе к себе.
Тогда я интересуюсь, все ли дни он провел здесь, на ферме.
- Нет, мы с Оуэном уезжали к друзьям на пару дней. Они живут в тридцати милях отсюда. Твой брат вернулся первым, чтобы помочь с приготовлениями, а я задержался на день.
Я провожу рукой по волосам Майкла на самом деле для того, чтобы иметь возможность смотреть ему прямо в глаза. Не заметив в них ничего фальшивого, я решаю уточнить и спрашиваю о друзьях: учатся ли они вместе в колледже или нет?
- Да, только на другом факультете.
Теперь я могу сказать точно: он врет. Нет никаких друзей в тридцати милях отсюда.
Тогда прямо я спрашиваю, не живут ли их друзья по близости к Глорилэйк, и своей реакцией Майкл выдает себя с потрохами. Он приподнимается на локоть и долго и подозрительно вглядывается в мое лицо.
- Почему ты спрашиваешь? - интересуется он, наконец.
Я спокойно отвечаю, что слышала про убийство, и если они с друзьями находились где-то рядом, то им очень повезло, что остались целы.
Видимо, чтение по лицам не является сильной стороной этого парня, потому что он поверил. Больше никакой подозрительности, никаких сомнений, только похоть.
Это меня даже веселит. Тот факт, что я лежу рядом с убийцей, поспособствовавшим наступлению смерти одиннадцати человек - ничто, по сравнению с тем, что этот убийца не заметил, как его вывели на чистую воду, из-за своего сексуального желания.
Чтобы как-то оправдать свое нахождение здесь, я целую Майкла в его достаточно пухлые и мягкие, для того, чтобы считаться привлекательными, губы и удаляюсь под звук фанфар, играющих в моей голове, конечно.
Теперь я знаю, как мне кажется, слишком много. Но, в то же время, и крайне мало. Зачем двум молодым парням, которым, безусловно, есть, что терять, убивать ни в чем не повинных людей? Или все-таки виновных в чем-то? И за что детей? - вот далеко не полный список вопросов, на который мне хотелось бы узнать ответы. И я узнаю, даже если придется спросить об этом Оуэна или Майкла прямо в лоб.
Сомневаться не приходится - всё спланировал Майкл. Я так думаю не только из-за сестринских чувств. Оуэн никогда не был хорошим стратегом, так что, если бы план составлял он, эти парни обязательно на чем-нибудь прокололись.
Я спускаюсь по лестнице на первый этаж. В гостиной место перед диваном уже занял папа. Думаю о том, что он ведь даже не представляет себе, насколько он прав насчет Майкла.
Я сажусь рядом с папой и говорю, что задание выполнено. Он поворачивает ко мне лицо с видом полнейшего внимания к тому, о чем я сейчас буду говорить. И я пододвигаюсь ближе и рассказываю ему почти на ухо, что Майкл оказался вполне нормальным, адекватным парнем. Быть может, он заостряет внимание на тех вещах, которыми в его возрасте не принято интересоваться, поэтому и кажется подозрительным.
Я говорю это вовсе не потому, что Майкл мне нравится, а чтобы защитить своего брата. Скажи я, что с другом Оуэна что-то не так, папа начал бы копать, и, возможно, докопался бы до правды. Я не могу так рисковать.
- Ты абсолютно уверена, детка?
Я киваю головой, а сама думаю о том, что так будет лучше для всех нас. А потом добавляю, что заказала билеты на самолет на завтра. Папа удивленно вскидывает брови.
- Я думал, мы полетим вместе...
Пытаюсь оправдаться тем, что мне нужно работать. Выигрыш в конкурсе ещё не всё - надо стараться воплотить идею в жизнь.
Папа берет меня за руку.
- Понимаю. Что ж, закажи билет и мне, если ещё остались.
Он натянуто улыбается, и я вижу, что уезжать ему в этот раз совсем не хочется. Какая разница, где уткнуться в телевизор: в Британии или в Штатах?
В моей комнате все верх дном, я даже не убрала постель утром.
Сайт, на котором я заказываю билеты, с радостью сообщает мне, что на интересующий меня рейс свободные места пока есть. Я оплачиваю папин билет со своей карты.
Мне просто нельзя здесь оставаться, иначе, рано или поздно, я сорвусь. И неизвестно, чем это закончится. Не могу так рисковать судьбой Оуэна, несмотря ни на что.
На полу в ванной комнате сидит женщина. Волосы у неё длинные, волнистые, темного цвета, распущенные. Она одета в пижаму серого цвета. Время от времени она пятиться назад и вскрикивает. Смотрит прямо перед собой глазами полными слез и страха. Женщина повторяет только два слова "нет" и "пожалуйста", иногда меняя их местами. На вид её чуть больше сорока лет.
С левой стороны к ней подходит мужчина. Я вижу его со спины, но что-то мне подсказывает, что он молод. Одет во все белое. Обут в белые спортивные ботинки.
Увидев эту обувь, я ту же понимаю, кто это. Мне хочется закричать, чтобы он не двигался с места, но, то ли я кричу слишком тихо, то ли он вообще не способен меня слышать. Этот человек в белом наклоняется над женщиной, лежащей на полу, и пребывает в таком положении какое-то время.
Раздается приглушенный крик, после которого я вижу, как парень уходит, а женщина остается лежать. Рука её лежит на животе. Довольно скоро сквозь пальцы начинает течь кровь. Меня тошнит. Не так от вида крови, как от осознания, что я ничем не могу ей помочь.
Я уже осознаю, что сплю и хочу проснуться, но у меня никак не получается. Мне становится очень-очень страшно. Женщина тем временем падает на пол. Она уже не плачет и не кричит. На полу около неё становится все больше и больше крови. Женщина едва шевелит пальцами, но они, то и дело, утопают в красной жиже.
Наконец, мне удается проснуться. Меня всю трясет так, как будто я вышла на мороз в одной пижаме. Но я здесь, в комнате, где довольно тепло, даже жарко. Я достаю листок бумаги, чтобы записать то, что я видела.
У меня ничего не получается: руки дрожат, как у законченного алкоголика, а с лица капают слезы прямо на бумагу, и теперь чернила на ней не пишут.
Я надеваю то, что первое попало мне в руки и выхожу. Мама стоит на кухне и что-то моет. Спрашиваю её, где Оуэн.
- Они все на улице, собираются опять жарить мясо.
Она даже не смотрит на меня, улыбается каким-то своим мыслям. Я выхожу из дома и вижу неподалеку кучку людей. Пытаюсь найти глазами брата, но пока мне это не удается. Надо подойти ближе, чтобы было лучше видно.
Путь мне преграждает Майкл. Выглядит он взволнованно.
- Надо поговорить, - шепчет он мне на ухо и, не дождавшись ответа, тянет меня за собой в сторону от всех.
Я спрашиваю, кто эти люди с отцом и Оуэном. Майкл пожимает плечами.
- Они вроде бы с соседней фермы... Я хочу сказать тебе кое-что важное.
Он берет меня за руку, а я начинаю понимать, что сейчас будет здесь происходить.
- Помнишь наш разговор про смысл существования? Ты сказала, что живешь ради науки. Могу тебе признаться: раньше мне не для чего и не для кого было жить. И я совершал ошибки... много ошибок...
Майкл говорит, а у меня в голове вертится: метанол, азотная кислота, серная кислота...
Он берет моё лицо в свои руки. Бог знает почему, но я его совершенно не боюсь.
- Но теперь я решил, ради чего я хочу просыпаться и засыпать, - он говорит страстно и уверенно, - ради тебя.
Видимо, Майкл ждет ответа, а в моих мыслях совсем другое.
Там я ставлю кастрюлю на медленный огонь и наливаю туда воды вместе со льдом. Беру вторую кастрюлю, вставляю внутрь первой и смешиваю там серную кислоту с азотной. Мешаю получившееся вещество до состояния воронки и, продолжая поддерживать вращение, добавляю тринадцать ложек метанола по половине чайной ложки за раз через каждую минуту.
- Я знаю, как сложно поверить мне, - продолжает Майкл свою речь, - тем более, ты меня почти не знаешь...
После добавления последней порции метанола я размешиваю смесь в течение сорока секунд, а затем оставляю на пять минут. За это время образуются два слоя жидкости. Верхний слой осторожно переливаю в другую емкость. В эту же добавляю воду в соотношении один к одному. Затем я перемешиваю смесь и разделяю снова, как в первый раз. Верхний слой опять осторожно переливаю в другую емкость. А нижний слой - готовый к использованию метилнитрат.
Возвращаясь к своей "беседе" с Майклом, я говорю, что улетаю домой завтра. На его лице волнение мгновенно сменяется печалью. Тут же я добавляю, что для меня очень важны его слова, но я действительно совсем его не знаю, поэтому не могу определить наверняка, что чувствую к нему.
Я стараюсь говорить убедительно, даже с болью в голосе. Это, видимо, получается неплохо, так как Майкл веселеет на глазах. По всем законам мелодрам он целует меня в губы после моих слов.
- Значит, увидимся в Лондоне?
Я киваю головой. Мы в обнимку идем в сторону, где стоят папа с Оуэном и соседи. Я чувствую дыхание Майкла. Оно ровное и спокойное. Он, наверняка, испытал облегчение, выговорив мне всё.
Как ни странно, я не сомневаюсь в искренности его слов и чувств. Кто сказал, что маньяки не влюбляются?
Перед глазами по очереди возникают все те люди из моих снов. Майкл лишил кого-то из них жизни. С остальными это сделал мой брат. А меня, видимо, до конца жизни будут преследовать кошмары.
Выбор не стоит так: молчать или пойти в полицию. По сути, выбора нет. Я лучше сойду с ума от этих кошмаров, чем буду смотреть, как Оуэна сажают на электрический стул.
У меня неожиданно потекли слезы.
- Что случилось дорогая?
Папа выглядел удивленно и с подозрением покосился на Оуэна. Я ответила, что мне кажется, что я заболела. Отсюда и слезы.
Папа познакомил меня с соседями. Мужчины средних лет, которые живут на близлежайших фермах.
Выходит мама, и мы все снова располагаемся в беседке. Мужчины с большим аппетитом едят мясо, как и мама, и папа, и мой брат. Только Майкл не ест, видимо, чтобы сделать мне приятное. Он казался бы мне даже славным, если бы я не была уверена в том, в чем я уверена.
При виде мяса, вспоминаю, что ничего не ела уже больше суток, но аппетит все равно не появляется. А если и возникает чувство голода, то тут же сменяется тошнотворным рефлексом при воспоминании о мозгах на стене и литрах крови на кафеле.
Я должна знать, ради чего я терплю всё это.
Прямо посреди ужина я говорю Оуэну, что нам надо поговорить, и что я буду ждать в его комнате. Захожу в дом и поднимаюсь на второй этаж. В комнате моего брата чистота и порядок, не то что в моей. Я окидываю комнату взглядом, чтобы найти хотя бы косвенные доказательства его вины, но, естественно, ничего не нахожу. Единственной уликой остаются эти проклятые кеды.
Дверь открывается спустя, примерно, десять минут после моего прихода. Оуэн заходи с хитрой, хорошо мне знакомой, улыбочкой на губах.
- Что у тебя происходит с Майклом? Хочешь поговорить об этом? Я все видел. Папа, кстати, тоже, и ему явно не по душе ваши переглядывания, хотя он об этом никогда тебе не признается. А вот мама не против, как и я впрочем.
Решив не тянуть с главным, я уточняю у своего брата: он не против, что меня будут связывать отношения с убийцей?
Улыбка мгновенно покидает лицо Оуэна. Оно принимает неопределенное выражение, видимо, в ожидании моих дальнейших разъяснений.
И я подхожу к брату вплотную и начинаю разъяснять. Раскладываю все по полочкам, процеживая каждое слово с невероятным усердием, чтобы показать, что не сомневаюсь ни в едином своем слове.
- Зачем ты говоришь мне это? - перебивает меня Оуэн в какой-то момент моего рассказа.
Я объясняю, что меня мучат две вещи: мои постоянные кошмары, а также вопрос, на который я не могу найти ответ. И этот вопрос - зачем? Зачем им это всё было нужно?
Вижу, как брат проглатывает комок, подкативший к горлу. Он обходит меня и садится на свою кровать.
- Никогда не считал тебя глупой, Эмма, но, боюсь, что этого ты не поймешь.
Я складываю на груди руки и говорю, что ему все равно придется объясниться, иначе я не покину эту комнату, если он, конечно, меня не убьет.
- Не говори ерунды!
Оуэн кричит и вскакивает с кровати.
- Хорошо, - вдруг его тон сменяется на более тихий, - если ты хочешь узнать причины - твоё право. Мы с Майклом познакомились в колледже три года назад. Его родители очень богаты, настолько, что это трудно себе представить. Я был у них всего один раз, но этого хватило, чтобы оценить их огромный дом, многочисленные машины и прочую шелуху.
Неожиданно Оуэн опустил голову, словно он что-то понял и ему вдруг стало стыдно.
- Майклу, как и мне, все давалось в жизни просто. Захотел машину - получил машину, захотел квартиру - получил квартиру. Девушки в колледже, узнав о том, что у нас у обоих много денег, искали с нами встреч.
Он поднял голову и посмотрел на меня.
- Любая, понимаешь? Кажется, что это всего лишь стереотипное мнение, но на самом деле не все девушки падки на деньги. И я так думал. Но это место показало, что все настолько плохо, что и словами нельзя передать. Стоило мне или Майклу взглянуть в сторону какой-нибудь девушки, через некоторое время она уже сама стремилась оказаться рядом. И так все, без исключения. И не только девушки, но и парни тоже.
Я интересуюсь: они решились на убийство одиннадцати человек лишь потому, что девушки в их колледже мелочны и продажны?
Брат покачал головой из стороны в сторону.
- Вот, ты не понимаешь, как я и думал.
Говорю ему, что понимаю: люди мельчают и это прискорбно, но это не повод, чтобы калечить себе жизнь. Оуэн ухмыляется:
- Калечить себе жизнь? Меня не мучают угрызения совести, и ночью я сплю хорошо, если ты об этом.
Я говорю, что не об этом, а о том, что они оба могут попасть на электрический стул.
Мой брат, кажется, впервые обдумывает эту мысль в данный момент, но тут же отвергает.
- Мы не оставили следов, так что на нас никто не выйдет
И тогда я ему напоминаю, что я-то вышла.
Мне кажется нереальным весь этот разговор. Словно я сплю, а это - один из моих самых ужасных снов. Меня удивляет и то, что я не теряю самообладание ни на минуту. Это ли не повод гордится собой?
Оуэн всё ещё сидит на кровати, опустив голову, а я так и не могу понять, что же именно им двигало. Одно я понимаю точно: если бы не знакомство с Майклом, этого ничего не было бы.
- Понимаешь, - продолжает мой брат, - все происходит так не потому, что все люди сейчас более низкого качества, чем были раньше. Нет. Просто отдельными личностями создается такая атмосфера, при которой цену имеют лишь вещи и деньги. А ведь, по сути, они - это ничто.
Оуэн переводит дыхание и снова улыбается.
- Все эти люди предлагали нам деньги, как будто мы похожи на тех, кому нужны деньги. Они и предположить не могли, ради чего ещё можно ворваться в чужой дом и устанавливать там свои правила. Только деньги. Только пустота. А нам просто хотелось сделать что-то для души...
Вот она - эпоха постмодернизма в действии. То, что они сделали - своего рода протест против наступающего будущего, в котором не будет никаких других чувств, кроме пресыщения - пресыщения пустотой бытия. Только вот протест получился каким-то никчемным, неубедительным
Я говорю Оуэну, что ему не стоит волноваться: не пойду в полицию, не скажу родителями или ещё кому-то. Он улыбается, как сумасшедший. Тогда я заявляю, что собираюсь вычеркнуть его из своей жизни совершенно, то есть будто его никогда не было. Пусть он не сомневается: я справлюсь. Затем сообщаю о том, что завтра утром мы с отцом уезжаем, но провожать нас не стоит.
Оуэн лишь кивает головой. Я закрываю за собой дверь его комнаты и слышу его всхлипывания. Слезы подступают, но я всеми силами себя сдерживаю и спускаюсь вниз к себе.
Метилнитрат - очень мощное взрывчатое вещество, представляющее собой бесцветную жидкость с резким, но сладковатым запахом. Он очень чувствителен к удару. Меньше, чем нитроглицерин, конечно, но для детонации достаточно падения 100 мл жидкости с высоты в 2-3 метра. Мощность взрыва также очень большая, почти как у гексогена.
Именно об этом я думаю, складывая вещи в чемодан. Неожиданно дверь открывается и заходит мама. Она встает в дверях и серьезно спрашивает:
- Почему ты меня избегаешь?
Я действительно не понимаю, о чем она говорит, поэтому, продолжая упаковывать вещи, спрашиваю, что она имеет в виду.
- Ты не появляешься ни на завтраках, ни на обедах, уходишь сегодня с ужина и вообще ведешь себя так, словно меня не существует. А теперь в срочном порядке увозишь отца в Англию притом, что он собирался уезжать только во вторник. Ты обижена на меня? Только скажи, и мы все уладим. Не нужно молчать.
Только этого мне не хватало - разборки с матерью! К счастью, после приезда я разобрала не весь свой чемодан, так что все, что я привезла, было уже уложено обратно.
Я села на кровать, и пытаюсь объяснить ей, что мало спала эти дни и чувствую себя, как зомби, что я не увожу отца, я собиралась поехать одна, это он решил уехать вместе со мной. Но, кажется, миссис Рискотт меня не слышит.
- Конечно, он решил уехать с тобой, но ведь ты должна подумать, что мы с ним не увидимся ещё, как минимум, полгода. Могла бы остаться на пару дней...
Я перебиваю и говорю, что мне нужно работать и вообще я не обязана всегда делать то, что они хотят от меня, что папа - взрослый человек и в состоянии решить сам, хочет он остаться здесь или нет.
Мама начинает кричать, тогда я просто выталкиваю её из комнаты и закрываюсь на ключ. Она продолжает орать и в коридоре, и среди прочих её слов, я слышу "эгоистка" и "мерзавка". Эти слова в мой адрес из уст миссис Рискотт звучат как комплимент. Улыбаясь, я сожалею о том, что не практиковала такое отношение к ней раньше.
Теперь я презираю её ещё больше: мой брат стал таким, каким стал, и из-за неё тоже.
Я достаю из специально приготовленного пакета две мензурки.
Самолет улетает рано утром. В 5 часов я поднимаюсь в комнату Майкла. Он спит, как сурок, и не слышит ни того, как я вхожу, ни того, как я хлопаю дверью, закрывая его за собой. Приходится наклониться к нему и поцеловать. Только теперь Майкл открывает глаза.
- Доброе утро, - он потягивается, - от тебя пахнет чем-то сладким...
Я прошу его, чтобы он отвез нас с папой в аэропорт.
- Да, конечно.
Майкл соглашается мгновенно и тут же начинает собираться, даже не спросив, почему я не попросила брата. Это мне нравится, и я улыбаюсь ему.
Через пятнадцать минут мы выходим из его комнаты и спускаемся вниз, где нас уже ждет папа со всеми своими вещами.
- Надо было все же попрощаться с твоей матерью, - говорит он, а сам подозрительно посматривает на Майкла, складывающего наши вещи в багажник своей машины, - она, наверняка, очень разозлится.
Я пожала плечами, что значило "делай, как тебе хочется", но папа даже с места не сдвинулся.
Дорога до аэропорта показалась мне очень долгой, потому что наше общение протекало по одному сценарию: Майкл улыбается и флиртует со мной, я улыбаюсь и молчу, а папа в это время разъяренно мечется по заднему сидению автомобиля.
И вот мы стоим возле входа в аэропорт. Папа отошел чуть дальше, а Майкл находится очень близко и даже держит меня за руку.
- Это не будет выглядеть странно, если я прилечу к тебе в Лондон? - спрашивает меня Майкл.
Я отвечаю, что нет, особенно если он не собирается посвящать в свои планы моего брата.
- Я буду скучать.
Я говорю, что тоже буду и достаю из кармана своей куртки сувенир. Это подвеска-статуэтка, внутри которой находится что-то наподобие аквариума с рыбками и водорослями. Я протягиваю её Майклу и прошу, чтобы он повесил её в машине, и тогда, возможно, он будет скучать меньше.
Майкл целует меня в щеку.
- Повешу, конечно, но вряд ли это что-то изменит.
Мы молчим, а потом он вдруг заявляет:
- От неё пахнет, как от тебя, сладковатый такой запах...
Я спрашиваю, на что похож этот запах. Майкл недолго вспоминает и отвечает:
- На мёд, наверное.
Проходя контроль, я оборачиваюсь. Майкл машет мне рукой. Я тоже машу ему в ответ. Ещё раз оборачиваюсь уже на выходе из здания аэропорта, но его уже нет.
Уже в салоне папа спрашивает:
- Что у тебя с этим парнем?
Я отвечаю, что ничего, что он живет в Америке, я в Британии. Как между нами что-то может быть?
Вижу, как он успокаивается: он верит. И правильно делает, между прочим. А я надеваю наушники и думаю о том, что запах метилнитрата действительно напоминает запах мёда...
2. ПОНЯТИЕ БЕЗНАЛИЧНЫХ РАСЧЁТОВ
3. Тема 2. Химическая организация клетки
4. Тема 1.1 Электрическое поле и его характеристики Электрической поле и его основные характеристики Эл.html
5. Эксплуатация и модификация информационных систем Место прохождения практики
6. ФІЗИКА шифр і назва навчальної дисципліни напрям підготовки 6
7. Українські легенди про походження та характеристичні особливості деяких народностей
8. Социальнопсихологическая компетентность личности и психологические пути её повышения
9. ~ай мемлекетте референдум ар~ылы конституцияны ~абылдайды А Франция В ШриЛанка С Бразилия D З
10. Методика проведения инвентаризации выбросов загрязняющих веществ в атмосферу для автотранспортных предпр
11. Предмет и задачи зоопсихологии
12. Анализ себестоимости продукции
13. гг до нэ; Общественнополитический и экономический строй Рима породил свою систему ценностей где воинс
14. Выбрать правильный ответ Объектом изучения социологии является- общество человек государс
15. практикума. При наличии задолженностей по лабораторному практикуму перед выполнением экзаменационных задан.html
16. Тематический план лабораторных занятий по нормальной физиологии по специальности Педиатрия III се
17. Я. Гельман Внимательное изучение российского избирательного законодательства и его применения обнаружив
18. Программные стандарты и их спецификации
19. Тема- Социальнотрудовые отношения рынок труда и занятость населения 1 в
20. Язык и мышление