Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
PAGE \* MERGEFORMAT 1
|
[1] Оглавление [1.0.1] 1.2.1 Философия и история [1.0.2] 1.2.2 Культурные, национальные и исторические особенности философии [1.0.3] 1.2.3 Древнекитайская философия [1.0.4] 1.2.3.1 Конфуцианская философская традиция [1.0.5] 1.2.3.2 Философия древних даосов [1.0.6] 1.2.4 Древнеиндийская философия [1.0.7] 1.2.4.1 Веданта как философия Упанишад [1.0.8] 1.2.4.2 Материалистическая школа чарваков [1.0.9] 1.2.5 Античная философия [1.0.10] 1.2.5.1 Натурфилософские построения древнегреческих мудрецов [1.0.11] 1.2.5.2 Гуманистическо - антропологическое учение Сократа [1.0.12] 1.2.5.3 Гиперурания Платона [1.0.13] 1.2.5.4 Последний великий философ Эллады [1.0.14] 1.2.5.5 Философская мысль эллинистической эпохи [1.0.15] 1.2.6 Средневековая философия [1.0.16] 1.2.6.1 Религиозно философские прозрения Августина Блаженного [1.0.17] 1.2.6.2 Христианская философия Фомы Аквинского [1.0.18] 1.2.7 Философия эпохи Возрождения [1.0.19] 1.2.7.1 Философско-политический реализм Никколо Макиавелли [1.0.20] 1.2.8 Философия Нового времени [1.0.21] 1.2.8.1 Новый методологический органон Фрэнсиса Бэкона [1.0.22] 1.2.8.2 Рационалистическое сомнение Рене Декарта [1.0.23] 1.2.8.3 Немецкая классическая философия [1.0.24] 1.2.8.3.1 Критическая философия Иммануила Канта [1.0.25] 1.2.8.3.2 Философский идеализм Гегеля [1.0.26] 1.2.8.4 Карл Маркс и наука об обществе [1.0.27] 1.2.9 Русская философия [1.0.28] 1.2.9.1 Философия всеединства Вл. Соловьева [1.0.29] 1.2.9.2 Н.А. Бердяев: философия творчества и свободы [1.0.30] 1.2.10 Основные направления современной западной философии [1.0.31] 1.2.10.1 Аналитическая философская традиция [1.0.32] 1.2.10.2 Феноменология - философия предметных смыслов [1.0.33] 1.2.10.3 Постмодернистская философская альтернатива [1.0.34] Вопросы для самопроверки к главе 2 [1.0.35] Дополнительная литература [1.0.36] 2.2.1 Понятие познания [1.0.37] 2.2.2 Чувственное и рациональное познание [1.0.38] 2.2.3 Познание и истина [1.0.39] 2.2.4 Познание и наука [1.0.40] Вопросы для самопроверки к главе 2 [1.0.41] Дополнительная литература |
Все основные философские идеи имеют глубокие исторические корни. Философия в этом отношении существенно исторична. И понимать это нужно широко. Не только как подход, согласно которому любой философский феномен есть то, что он есть, благодаря своему историческому развитию (изменению во времени). Или, выражаясь по-другому, не только как указание на важность исторического описания для правильного и полного осмысления того или иного предмета философствования.
Гораздо интереснее, глубже и шире здесь по значимости другое - понимание особой роли истории (истории философии) в актуальном или настоящем бытовании философии. Мы, разумеется, не можем назвать ни одной отрасли человеческого знания, которая была бы совершенно равнодушна к своей истории. Историческая канва - это, пожалуй, самое крепкое из того, что реально объединяет все науки и профессии человека. И в то же время история, скажем, в технических науках - это одно, а история в социально-гуманитарных науках, особенно в философии, - нечто совсем другое. Трактор, к примеру, отменяет и перечеркивает соху, действительно отправляя ее на свалку истории. Тракторостроение потому и прогрессирует, что не страдает "традиционализмом", не связано прошлым, что сумело решительно порвать с прадедовскими орудиями и способами возделывания земли.
Но вот литература - что, разве Шекспир перечеркивает Гомера, делает его скучным и неактуальным? Или, допустим, Геродот, "отец истории", он что - окончательно вытеснен современными историками? Да ничуть не бывало. Все они нам интересны и дороги. Как и литература философия не знает "мусорной корзины" истории. Не вся, конечно, только лучшая, выдающаяся ее часть.
То, что остается в истории, то, из чего состоит история философии, - неопровержимо. И тут нам нужно пересмотреть наше прежнее понимание доказуемости науки и опровержимости философии. В историческом плане все выглядит иначе, вернее - прямо противоположным образом. Любое научное положение рано или поздно уточняется и опровергается. Для науки, научного знания это как раз естественно. В пользу же неопровержимости философии говорят следующие соображения. Первое. Любая философия - дитя своего времени. Именно как дитя и именно своего времени философия является необходимым элементом истории, состоявшуюся или свершившуюся реальность которой ни отменить, ни изменить нельзя. История в этом отношении всегда есть и есть как есть. Второе. Философия, как уже отмечалось, имеет дело с вечными проблемами. Ее гениальные прозрения, а только они и составляют историю, несут в себе свет этой вечности и потому тоже даны навсегда. Их постоянно критикуют, по-новому пересматривают, но это не отменяет сказанное. Главное и поразительное здесь другое - сама возможность современной интерпретации. Эта всегдашняя современность или актуальность и есть самое убедительное выражение неопровержимости философии. Здесь опять уместна аналогия с литературой. "Герой нашего времени" Лермонтова остается "героем" и нашего времени. Этот роман по-прежнему заставляет думать, дает пищу для размышлений, доставляет глубокое эстетическое наслаждения и в конце XX века, спустя вот уже более 150 лет после своего выхода в свет.
Философия идет к нам как бы из прошлого. Философские прорывы в будущее носят в целом кумулятивный характер - они питаются энергией, или творческими усилиями, предыдущих поколений ученых. В философское настоящее входит все, что оказывает непосредственное влияние на осмысление событий сегодняшнего дня и ближайшего будущего. Платон, древнегреческий мыслитель, безусловно современен, поскольку он продолжает оказывать активное влияние на наше социальное воображение, на разработку нынешних философских и обществоведческих проблем. Попутно заметим, что и говорить о нем, его творчестве, равно как и о других мыслителях прошлого, мы можем как в прошедшем, так и в настоящем времени. И даже само это "Мы" вместо "Я" свидетельствует, помимо всего прочего, о теснейшей взаимосвязи того, что есть, с тем, что было в философии. Есть даже такое мнение, что современная западная философия - не более чем комментарий к философской культуре античности.
Конечно, историю философии не делают историки философии. И нельзя подменять философию в ее современном предметно-проблемном бытии историей философии. Тем не менее нет и не может быть современной философии без истории философии, ее прошлого.
История философии - это ее истоки, ее глубина, ее сквозные категориально-проблемные линии, ее типы - короче, все те традиции, в рамках которых мы продолжаем биться над разрешением извечных проблем человеческого бытия.
Философия возникла примерно в одно и то же время (VIII-VII вв. до н. э.) в трех культурных центрах - Древнем Китае, Древней Индии и Древней Греции. Эта историческая одновременность, однако, не исключает значительных расхождений в их видении мира и места человека в нем. Древнекитайская культура развивалась под знаком нерасторжимого единства философии, морали и политики, философии и житейской мудрости. Для древнеиндийской культуры была характерна органическая сращенность философии с религией. Древнегреческая же культура поощряла и развивала непосредственную связь философии с научным знанием, его критериями, нормами, идеалами. Вот эта ориентация на научное, так или иначе проверяемое знание, демократизм общественной (полисной) жизни, а также безусловная талантливость народа Эллады и были, видимо, теми обстоятельствами, которые обусловили появление первых классических форм философствования в данном, древнегреческом, центре мировой истории. Именно в Древней Греции впервые произошло выделение философии в особую, предметно самостоятельную сферу духовно-культурной деятельности человека.
Сказанным выше, однако, проблема происхождения и истинной сущности философии не снимается. Больше всего копий сломано здесь вокруг востокоцентристских и западноцентристских ее интерпретаций. "Восток" пытается уверить, что "Запад" погряз в натурализме, рационализме, прагматизме и атеизме, что он неизлечимо болен знаковостью, экстравертностью и вообще прогрессом, какой-то бессмысленной и безостановочной гонкой в никуда. Чем же гордится Восток? Оказывается, очень и очень многим: синергийностью, "сердечным умом", интроветрностью, культурой символа (а не знака), особым - нравственно-горним настроем души, глубокой и искренней открытостью природе, космосу, бытию. Восток - средоточие духовности, родина духа, он там, что называется, у себя дома. В свою очередь Запад силится доказать, что настоящей философии на Востоке так никогда и не было, что она там густо замешана на мифологии, религии, морали, житейской смыслообразности и фактически неразличима на их фоне, в их контексте. Самая точная ее квалификация - пред - или парафилософия. Другими словами, нечто эмбриональное, неразвившееся, локальное и периферийное в свете того, что принято называть философией в прямом и подлинном смысле этого слова. Итак, антитеза созерцательно-духовного Востока и инструментально-рационалистического Запада. Чему отдать предпочтение? Кто вообще прав в этом споре? Может, Киплинг: "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и они никогда не сойдутся"? Или те, кто считает: Запад и Восток не две враждебно противостоящие друг другу силы, а "полюса, между которыми раскачивается жизнь"? Скорее, последнее. Нужно только больше внимания и уважения друг к другу. Взаимопонимание придет обязательно.
Центробежность западно-восточного спора о философии не может отменить ее проблемно-концептуальное единство. На первый взгляд Восток и Запад слишком несхожи не только в решении поднимаемых вопросов, но даже в их постановке. В каких-то измерениях так оно и есть - разные у них подходы. И все же это только первый, поверхностный взгляд. При более тщательном рассмотрении, для более пристального взгляда открывается нечто совершенно иное. То, скажем, что под разной терминологической личиной, за столь самобытными стилями и манерами философствования скрываются одни и те же проблемы, бьется одна и та же исследовательская мысль.
В сочетании универсальности философского анализа с реальностями культурного, национального и исторического порядка многое пока остается неясным, а потому осторожность в обощениях и оценках не помешает. Тем не менее одно обощение, не боясь погрешить против истины, можно все-таки предложить: философские истины носят в целом интернациональный характер и по мере исторического прогресса человеческого общества становятся все более таковыми. Вероятно, в данном направлении можно пойти еще дальше и сказать, что специфика культурного, национального и исторического развития философии есть культурные, национальные и исторические формы работы над единым для всей мировой философии предметом.
Древняя китайская философия весьма специфична. Определяется это прежде всего ее подчиненностью политической и моральной практике, т. е. редукцией к так называемой практической философии. Вопросы этики, ритуала, управления страной, построения идеального общества, упорядочения отношений между "верхами" и "низами" и т. п. были в ней доминирующими. Совпадение с политикой было не только проблемным, но и, скажем так, должностным. Многие философы представляли влиятельные общественные силы и служили министрами, сановниками, послами. "Знание - действие - нравственность" - эта цепочка в Древнем Китае составляла одну из главных линий философствования. Знание оценивалось и отбиралось в соответствии с задачами нравственного совершенствования человека. Высшее знание - знание о добродетелях и правилах поведения великих людей.
Еще один элемент рассматриваемой специфики - оторванность философских исканий от конкретных научных знаний, естественнонаучных наблюдений, опытных свидетельств, экспериментальных данных. В этой оторванности определенно просматривается пренебрежительное отношение к естественнонаучным наблюдениям и прикладным знаниям как к чему-то явно низкому и недостойному человека, человека-мудреца. Противостояние философии и естествознания лишала древнекитайскую культуру возможности выработать цельное и всестороннее мировоззрение. Оно пагубно сказывалось на естественных науках, которые тем самым обрекались на очень низкий общественный статус и становились, по сути, уделом одиночек. Для самой философии недооценка естествознания обернулась недостаточной развитостью натурфилософских, в частности космогонических идей и представлений. Этот проблемный блок довольно скуден и, по сути, мифологичен. В общих чертах древнекитайская космогоническая картина выглядит следующим образом: вначале был тай цзи ("великий предел" - хаотически недифференцированное состояние мира, бытия); из него выделились инь и ян (две упорядочивающие силы: темное и светлое, женское и мужское, земное и небесное); закон их жизни - дао (взаимопревращение, или постоянная смена чередование инь и ян). Инь и ян вместе с опосредующим их цзы образуют триадическую спираль Дао: инь - цзы -ян. Отсюда, кстати и объяснение, почему все древнекитайские философы называются цзы: Лаоцзы, Кунцзы, Мэнцзы и т. д. Они занимают срединное, "детское" (цзы буквально - дитя) положение и являются мудрецами "центра". Своеобразной материалистической конкретизацией рассматриваемой картины мира было учение о "пяти первостихиях" (воде, огне, металле, земле, дереве). В "Шу цзин" ("Книге истории") говорится: "Первое начало - вода, второе - огонь, третье - дерево. Четвертое - металл и пятое 12; земля. [Постоянная природа] воды - быть мокрой и течь вниз; огня - гореть и подниматься вверх; дерева - [поддаваться] сгибанию и выпрямлению; металла - подчиняться [внешнему воздействию] и изменяться; [природа] земли проявляется в том, что она принимает посев и дает урожай.
То, что мокрое и течет вниз, создает соленое; то, что горит и поднимается вверх, создает горькое; то, что поддается сгибанию и выпрямлению, создает кислое; то, что подчиняется и изменяется, создает острое; то, что принимает посев и дает урожай, создает сладкое".
К специфике древнекитайской философии следует отнести и ее сущностную обращенность к прошлому, в прошлое. Так, все выдвинутые ею проекты идеального общества были в действительности не чем иным, как идеализацией глубокой древности, "золотого века" совершенномудрых правителей - Яо, Шуня и Вэнь-вана. Ярким выражением этой обращенности был культ предков, состоявший в признании влияния умерших, их духов, на жизнь и судьбы потомков.
Для китайской древней философии характерна также тесная связь с мифологией, мифами. Отличительной же особенностью последних был зооморфный (животноподобный: полуживотные - полулюди) характер действовавших в них богов и духов. Важным, системообразующим элементом мифологии была божественная сила неба. Древние китайцы свято верили в то, что все в мире зависит от предопределения или воли неба. Земля, мир для них всегда - Поднебесная. Сыном неба перед своими подданными выступал государь, правитель. Его почитали как высшего посредника между людьми и небесными духами. Ссылки на мифы рассматривались в философии как самые авторитетные аргументы.
В связи с мифологией следует сказать и об отношении древней (и последующей) китайской философии к религии. Это отношение не похоже на то, что было в греко-римском мире и особенно в средневековой Европе, где философия довольствовалась - разумеется, вынужденно - ролью прислужницы теологии. Религия здесь проходила тест на философское обоснование, чтобы быть принятой обществом. Даже более того, сама философия могла превращаться в религию. Вот конфуцианство. Это и философия, и, как канонизированное учение, - религия.
К особенностям древнекитайской философии необходимо причислить также слабую разработку вопросов логики, равно как и сознания, мышления, познания. Дополнительным препятствием на пути выработки и развития логико-философской терминологии был иероглифический характер китайской письменности.
Расцвет древнекитайской философии приходится на VI-III вв. до н. э., которые по праву называют золотым веком китайской философии. Здесь целое созвездие имен: Лаоцзы, Кунцзы (Конфуций), Моцзы, Чжуанцзы, Мэнцзы, Сюньцзы, Шан Ян и Хань Фэйцзы. Мы остановимся только на первых двух -Лаоцзы и Конфуции как наиболее представительных, репрезентативных, для всей древнекитайской философии.
Конфуций (551-479 до н. э.), конфуцианство - визитная карточка китайской философии в целом. Главная работа великого Кунцзы (так в Китае называют Конфуция) - "Лунь юй" ("Беседы и высказывания"), представляет собой собрание нравственных поучений, записанных и систематизированных, кстати, его учениками. Эту книгу всякий образованный китаец стремился знать наизусть. Высшая сила, сила судьбы для Конфуция - Небо. Оно следит за справедливостью на земле, определяет для каждого человека его место и роль в обществе, в частности принадлежность к "благородным" или "низким". Только при соблюдении воли Неба государство может быть сильным, а общество - богатым. Первейшая обязанность человека - постигать и выполнять волю Неба. Сам Конфуций познал волю неба в 50 лет, что и сделало его проповедником.
В центре внимания конфуцианства - вопросы воспитания, нравственно-духовного роста человека. Индивид должен жить в согласии с людьми и с самим собой , быть человеколюбивым, соблюдать "золотую середину", пролегающую где-то между несдержанностью и осторожностью. Человеколюбие, золотая середина и взаимность составляют вместе "правильный путь" - дао, которому должен следовать всякий, кто хочет жить счастливо. Важное качество воспитанного человека - благопристойность, состоящая в соблюдении приличий, под которыми Конфуций понимал прежде всего ритуалы, Ритуал. Благопристойность поэтому сводилась к этической ритуальности. Учитель настаивал: "На то, что не соответствует ритуалу, нельзя смотреть; то, что не соответствует ритуалу, нельзя слушать; то, что не соответствует ритуалу, нельзя говорить; то, что не соответствует ритуалу, нельзя делать". К ритуальности, ритуалистике сведено во многом и человеколюбие: "Сдерживать себя, с тем чтобы во всем соответствовать требованиям ритуала, - это и есть человеколюбие". Главное моральное правило конфуцианства - "не делай другому того, чего не желаешь себе".
Идеалом морального и воспитанного человека, т. е. личностью нормативной, для Конфуция был "благородный муж". Он противопоставлялся простолюдину или "низкому человеку". Первый, т. е. муж благородный, следует долгу и закону, второй, т. е. человек низкий, думает только о том, как бы получше устроится да извлечь выгоду. Первый требователен к себе, второй - к другим людям. Первый живет в согласии с другими людьми, но не следует слепо за ними, второй следует во всем за другими, но не живет в согласии с ними. О первом нельзя судить по мелочам и ему можно доверять большие дела, второму же нельзя доверять большие дела, но о нем можно судить по мелочам. И так далее.
Неизменность, "как у предков" - вот лучшая, по Конфуцию, характеристика общественного и государственного строя. Стоит она на почитании родителей, уважении старших братьев, подчинении и благодарности подданных своему государю. Правитель в конфуцианстве - отец, народ - дети. Правитель поставлен управлять страной самим Небом. Ключ к правильному управлению народом Конфуций видел в силе нравственного примера. На ней, в конечном счете, держится доверие, которое народ оказывает правителю и государству.
Забота о том, чтобы в обществе все оставалось неизменным, предполагает "исправление имен". Но это не приведение мыслей в соответствие с изменившимся положением вещей, как можно было бы думать, а, напротив, приведение вещей в соответствие с их былым значением, традиционным пониманием. При всех отклонениях от традиции, нормы следует в точности к ним возвращаться. Государь всегда должен быть государем, сановник - сановником, отец - отцом, сын - сыном. "Исправление имен" - это также искусство выражения взаимоотношения людей и вещей в правильных понятиях.
Во 2 в. до н. э., в эпоху Хань, конфуцианство обрело статус официальной идеологии. Этот статус оно сохраняло до 1949 г. Мощное мировоззренческое влияние конфуцианства на культуру китайцев остается фактом и сегодняшнего дня.
Даосизм - пожалуй, самая философичная школа в древнекитайской философии. Основателем даосизма считается Лаоцзы (VI-V вв. до н. э.) - старший современник Конфуция. Его основная работа - "Дао дэ цзин" ("Книга о дао и дэ").
Само название школы - даосизм - говорит о том, что ключевое понятие здесь "Дао". Как представление "Дао" возникло в мифологическом лоне древнекитайской философии. В дальнейшем им широко пользовались конфуцианцы, представители других школ и направлений. Однако понимали они его достаточно узко - только как путь развития общества и нравственного совершенствования человека. У даосов же - Лаоцзы и его последователей, оно впервые обрело статус всеобъемлющего мировоззренческо-методологического понятия. Дао - это начало и конец всех вещей, всеобъемлющий закон мироздания, принцип бытия космоса, общества и человека. Оно бестелесно, едино, вечно и безымянно. В нем не только начало, но и конец всего сущего. Все вещи совершают круг развития (бытие - небытие - снова бытие), и этот круг - результат метаморфоз или трансформаций Дао. Дао - путь, по которому должно следовать все сущее, включая самого человека. Иными словами, оно управляет миром и жизнью людей. Дао первично по отношению ко всему существующему, даже Богу. "Я не знаю, - говорит Лаоцзы, - чье оно порождение, я лишь знаю, что оно предшествует небесному владыке".
На уровне вещей Дао сопровождает Дэ. Дэ - это благая мощь (дэ буквально переводится как "добродетель") Дао, посредством которой оно являет себя миру. Можно сказать и так: Дэ - это формы, в которых Дао обнаруживает себя. Дао и Дэ соотносятся друг с другом как форма и содержание.
Знание о Дао состоит в молчании: "...Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает". Такое, "молчаливое", знание доступно не всем, а только совершенномудрым. За борьбой им видится гармония, за движением - покой, за бытием - небытие. Главное качество даоса-мудреца - победоносное недеяние или деяние без борьбы. Мудрец такого масштаба "не борется, но умеет побеждать". Он стремится обрести полноту, или великий покой, своего бытия через самоустранение от всего суетного, временного, от мирской заботы, напряжения, насилия. Недеяние - высший принцип даосской доктрины управления. Мудрый правитель - тот, кто предоставляет всему идти своим чередом, спонтанным и естественным путем. Он ни во что не вмешивается, он не мешает Дао. О совершенномудром правителе "народ знает лишь то, что он существует". "Когда правительство спокойно, - читаем мы в "Книге о дао и дэ", - народ становится простодушным. Когда правительство деятельно, народ становится несчастным". Спонтанное и естественное идет всегда с частицей "не": недеяние, неслужение, незнание, ненасилие и т. д.
Преклонение перед естественным, эмбрионально-истоковым и спонтанным, тем, что существует "само по себе" предопределило социальный идеал даосов. Он апологетичен по отношению к прошлому, архаичен и консервативен. "В древности те, кто следовал Дао, не просвещали народ, а делали его невежественным. Трудно управлять народом, когда у него много знаний. Поэтому управление народом при помощи знаний приносит стране несчастье, а без их помощи приводит страну к счастью". Государство, в понимании Лаоцзы, должно быть небольшим малочисленным, и самодостаточным. "Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и смерти не посещают друг друга".
Даосизм естественным образом эволюционировал в сторону религии и в конце концов стал ею. Лаоцзы был объявлен Богом, Дао превратилось в предмет молитвы и божественного поклонения.
Древняя индийская философия представлена множеством традиций, школ, доктрин, концепций. Многие из них взаимодополнительны, некоторые - альтернативны, т. е. явно противопоставлены друг другу. Несмотря на множественность школ, расхождения и различия во взглядах между ними, единство древнеиндийской философии неоспоримо. Определяющая черта ее характера - переплетение и взаимопроникновение религиозных, моральных и собственно философских идей. Религия занимала здесь особое место. Именно религиозно-мифологическое мировоззрение задавало древним индийцам их видение мира, их высшие жизненные ценности и ориентации. Так же, как и древнекитайская, древнеиндийская философия отличалась умозрительностью, слабой связью с научным, опытным знанием, приверженностью традициям, однажды изобретенным правилам и схемам.
Древнеиндийские мудрецы твердо верили в Верховное существо, в духовное единство мира, скрытое за призрачным и преходящим характером всего существующего. Размышляя о зле и страдании человеческого бытия, они приходили к идее вечного нравственного миропорядка, порядка справедливости, выражающегося в законе Кармы. Карма - это суммарный, итоговый эффект поступков и помыслов живого существа во всех его предыдущих перерождениях, определяющий его судьбу в последующих перевоплощениях (круговороте рождений и смертей). В случае отрицательного сальдо - явного перевеса неправедных, греховных дел карма действует как закон возмездия: будущее рождение у человека будет худшим (в более низкой касте, в животном, растении). И наоборот, в случае положительного сальдо - перевеса добрых, праведных, благочестивых поступков и дел карма действует как закон морального воздаяния: человеку уготовано лучшее будущее (рождение в более высокой касте). Ну а если положительных дел и мыслей набирается достаточно много, создается некая критическая масса добра, человек вообще может вырваться из сансары - бесконечного круговорота рождений и смертей. В этом случае человек достигает состояния просветления и блаженства, растворяя свое индивидуальное "я" в бесконечной духовной субстанции мира. В числе важнейших средств достижения этого состояния философы Древней Индии называли приобретение и умножение знания (постижение Истины), самоконтроль, направленный на обуздание животных наклонностей, на устранение страстей, мешающих внутренней сосредоточенности и правильному поведению, ненанесение вреда всему живому, отказ от лжи, воровства, стяжательства.
Все школы древнеиндийской философии различаются в зависимости от того, принимают или отвергают они духовный авторитет Вед. То или иное отношение к Ведам было принципиальным, культурно- и социально-дифференцирующим. Недаром в "Законах Ману" - древнеиндийском сборнике религиозных заповедей и предписаний сказано, что "тот дважды рожденный, который, опираясь на логику, презирает их (Веды.- П.Г.), должен быть изгнан как безбожник".
Веды - древнейший памятник индийской литературы, богатейший источник религиозных и философских идей. "Веда" буквально означает "знание" (ср. "ведать" - "знать"). Вообще же Веды - откровение, священное знание (шрути), открытое богами для посвященных. Возникновение Вед относится к концу 2-го - 1-й половине 1-го тысячелетия до н. э. В течение многих веков Веды передавались изустно от поколения к поколению с помощью риши - старцев-мудрецов. Как тексты впервые были записаны на пальмовых листьях в V в. до н. э.
Веды - это целый комплекс, состоящий из Ригведы (сборник гимнов мифологического и космологического содержания), Самаведы (собрание священных мелодий), Яджурведы (описание ведических ритуалов и правил совершения жертвоприношений), Атхарваведы (свод магических заклинаний и формул). Каждая веда в свою очередь делится на четыре относительно самостоятельные части: мантры (священные изречения), брахманы (теологическое обоснование ритуальной практики), араньяки (аллегорически-мистическое и медитативное толкование ритуалов, адресованное лесным отшельникам) и упанишады (заключительные философские трактаты, раскрывающие сущность мироздания). Составной часть Вед являются также веданги - тексты, посвященные фонетике, стихотворным размерам, грамматике, этимологии и церемониалу. Веданги - плод не сверхъестественного откровения, уже упоминавшегося нами шрути, а "запоминания" (смрити), т. е. человеческой мысли.
Древнеиндийские философские школы, следовавшие в фарватере ведической традиции, принято называть классическими или ортодоксальными. Всего их шесть: ньяя, вайшешика, санкхья, йога, миманса и веданта. Соответственно к неортодоксальным школам относятся джайнизм, буддизм (в их теоретико-мировоззренческом аспекте) и чарвака-локаята. Они не считают Веды непогрешимыми и не дают своего обоснования их авторитета.
Веданта - важнейшая среди ортодоксальных школ древнеиндийской философии. Она так прочно укоренена в индийскую культуру, что именно с ней связывают особенности, характер и направление развития всей индийской философской мысли. Базовые тексты - Упанишады (IX - V вв. до н. э.), Бхагавад-гита ( IX - VI вв. до н. э.) и Брахма-сутра (V - II вв. до н. э.), а также труды Шанкары и его учеников (IX - X вв. н. э.), получившие название адвайта-веданта, и работы Рамануджи и его последователей (XII - XVII вв. н. э.).
Центральная идея Веданты - идея Брахмана. Брахман раскрывается как безличный абсолютный дух, генетическое и субстанциональное начало, равно как и завершающий конец всего сущего. Из него все вещи происходят, им они поддерживаются и в нем растворяются. "Поистине от чего рождаются эти существа, чем живут рожденные, во что они входят, умирая, то и стремись распознать, то и есть Брахман", - сказано в Упанишадах. Нет ничего подобного ему и ничего отличного от него. Брахман определяется положительно - как единый, бесконечный, вечно существующий, и отрицательно: не это, не это, не это... Как трансцендентная (запредельная) Истина, он превосходит все наши слова, понятия, идеи. К нему ведут, его приоткрывают божественное откровение и мистическая интуиция. Брахман характеризуется единством бытия, сознания и ничем не возмутимого спокойствия, или блаженства. Материальный мир есть эмпирическое проявление Брахмана. Проявление неистинное, лишь по видимости реальное, так как оно не имеет в самом себе оснований для своего бытия. Это - иллюзия, майя. Вся и единственная реальность существования такого мира заключена в Брахмане. Лишь для обыденного сознания и вообще незнания чувственно воспринимаемый мир оказывается реально существующим. "Для того, кто достиг состояния истины и реальности (т. е. Брахмана), весь видимый мир исчезает", - сказано в Брахме-сутре. Проявлением заложенной в Брахмане творческой энергии является периодическое возрождение и гибель мира. В определенное очередным циклом время мир исчезает в Брахмане, чтобы затем снова возродиться из него.
Отвлекаясь, заметим, что слово "брахман" в индийской культуре многозначно. Им (более точный английский эквивалент - brahmana) обозначают и жреца, постигающего Брахмана, и литургические тексты Вед, и магическую власть мантры, и (brahmin) представителя высшей касты. Учение о Брахмане как безликой Реальности дополняется в веданте учением об Атмане как индивидуально-психическом бытии, душе, человеческой самости. В силу своей сущностной тождественности Брахману Атман универсален, непреходящ, сверхчувственен. Он открывается во внутреннем опыте человека, независимом от внешних ощущений, через некое сокровенное, потаенное чувствоума. Как эмпирическое, или проявленное, бытие Брахмана Атман имманентен (внутренне присущ) каждому индивиду - как его жизненное дыхание.Постижение субстанциального единства Брахмана и Атмана освобождает человека от оков нескончаемого потока-круговорота жизни, делает его просветленным, подлинным, свободным.
В веданте развито представление о четырех основных сторонах жизни: каме, артхе, дхарме и мокше. Кама есть чувственные влечения и страсти, стремление к удовольствиям, желание наслаждения, в частности любви. Это гедонистический элемент человеческой натуры. Артха - материальные блага, выгода, польза, приобретение богатства, стремление к мирскому процветанию. Артха проявляет и реализует склонность к "стяжательству", заложенному в каждом индивиде. Это прагматические, рационально-экономические ценности жизни. Дхарма представляет собой закон, твердо установленный порядок или обычай, этический и религиозный долг, основу морального и социального порядка, обязанности, которые должен выполнять каждый в течение своей жизни. Дхарма охватывает собой такие добродетели, как самоконтроль, верность, любезность и т. д. Она "курирует" артху и каму как более низкие стороны человеческого бытия. Наконец, мокша - это высшее добро, конечная или предельная цель человеческой жизни, состояние освобождения (от повседневной суеты, мелочно-мирских страстей и привязанностей), духовной свободы, реализация того, что является вечным и божественным в человеке. Мокша должна доминироват в человеческой жизни и одухотворять собой все другие ее стороны: чувственно-гедонистическую каму, политико-экономическую артху и морально-нормативную дхарму.
Названные четыре ведантические принципа, по мнению многих исследователей, нельзя считать только наследием, напоминанием о старом добром времени - они причастны, притом самым непосредственным образом, к реалиям современной Индии, определяя во многом ее развитие по пути прогресса. Веданта была и остается ведущей духовной традицией Индии, так или иначе сказывающейся на мировоззренческо-методологических координатах ее современных философских дискурсов.
Чарвака (чарвака-локаята) - пожалуй, самая неартодоксальная школа древнеиндийской философии. Ее влияние на индийскую культуру нельзя считать очень уж значительным. Более того, она оказалась неконкурентоспособной в исторической борьбе идей на индийской культурной сцене. Учение этой школы со временем потеряло влияние. Все ее произведения погибли или были сознательно уничтожены теми, кого они беспощадно критиковали, сохранились лишь отрывки ее доктрин и высказывания о ней в сочинениях других древнеиндийских авторов. И тем не менее для духовной атмосферы и идейной борьбы Древней Индии она характерна. Кроме того, учение чарваков важно и еще в одном отношении - оно подтверждает генетическое единство (в т. ч. и примерно одинаковое разнообразие) философских сюжетов в основных культурных центрах мировой цивилизации.
Как школа, даршана, т. е. доктрина с последователями, чарваки конституировались приблизительно в середине 1-го тыс. до н. э. Основателем считается полулегендарный мудрец Брихаспати. Этимология названия неясна. По одной версии слово "чарвака" происходит от глагола "чарв" - "есть, жевать" и является презрительным прозвищем для древнеиндийских материалистов-гедонистов, якобы проповедовавших: "Ещь! пей! веселись!". В соответствии с другой версией термин "чарвака" происходит от "чару" - "приятный" и "вак" - "слово", давая в результате "доходчивое, приятное слово". "Локаята" - синоним термина "чарвака". Он тоже неоднозначен. Санкритское "лока" означает "мир, универсум, место-уровень", а во множественном числе - "люди, народ, человечество". Прямая расшифровка термина "локаята" звучит как "ограниченность миром опыта простых людей".
Чарваков отличало резко негативное отношение к ведийским авторитетам, к религиозной догматике в целом. Они утверждали, что Веды "страдают пороками - лживостью, противоречивостью, многословием". "Мошенники, шуты, бродяги - вот кто составил... Веды" , - говорил сам Брихаспати. Чарваки высмеивали религиозные обряды жрецов-брахманов, показывали нелепость жертвоприношений. Они не верили в реальность Брахмана и Атмана, закона Кармы, рая и ада, вообще любого другого мира. Соответственно отрицали они и существование души после смерти: "Когда тело обратится в прах, разве может оно возродиться вновь? Если то, что покидает тело, уходит в иной мир, почему же не возвращается оно опять, влекомое любовью к своим близким?". Поминовение усопших, равно как и другие религиозные обряды были в их глазах лишь способом прокормления многочисленной армии брахманов.
Единственно реальным чарвака-локаята признавала только этот чувственный материальный мир. Он, полагала она, образовался из спонтанного соединения четырех первоначал (первоначала - махабхуты, "великие сути"): земли, воды, воздуха (ветра), огня (света). В дальнейшем некоторые представители этой школы к четырем названным первоначалам добавляли пятый - эфир. Первоначала изначально активны и самодеятельны. Каждая вещь, по учению чарваков, обладает индивидуальной природой или сущностью - свабхавой. Свабхава делает любую вещь уникальной и самодетерминированной. Внешние воздействия, чуждые природе данной вещи, бессильны изменить ее судьбу, непреложный, каузальный ход ее внутренних изменений. Все, что происходит или случается в этом мире, непременно должно было произойти вне зависимости от того, хотим мы этого или нет.
Душа отождествлялась чарваками с органами чувств и умом. Она, в их понимании, возникает тогда, когда первоэлементы, или махабхуты, должным образом соединяясь между собой, образуют живое тело. В махабхутах самих по себе никакой души, никакого сознания нет. Это - эффект целостности, то новое, что появляется в результате соединения, соответствующей комбинации исходных элементов. К подобному выводу чарваков склоняли простые жизненные наблюдения. Например, такой: при смешении кинвы и некоторых других веществ возникает опьяняющая сила, ранее отсутствовавшая. Вместе со смертью тела, а это не что иное, как распадение его на исходные первоэлементы, исчезает и душа.
Все знание чарваки выводили из чувств. В этом смысле они были сенсуалистами. Чарваки разрабатывали также теорию умозаключений. Они различали, в частности, два вида умозаключений: 1) умозаключения, основанные на данных чувственного восприятия - они доказательны, им можно доверять, и 2) умозаключения, не опирающиеся на данные чувственного восприятия и потому лишенные доказательной силы, по сути ложные. К таким ложным умозаключениям локаятики относили, в частности, брахманистское доказательство бытия Бога и бессмертия души.
Чарваки были гедонистами: смысл жизни в счастье, а счастье в наслаждении. Они прославляли естественные чувства и радости людей. "Мудрость состоит в том, - считали они, - чтобы пользоваться теми удовольствиями, которые нам доступны, и по мере возможности избегать сопровождающих их страданий... Как сказал мудрец, радости, доставляемые человеку чувственными вещами, надо отвергать, поскольку они сопровождаются страданием, - но таково требование глупцов. Но какой человек, желающий себе настоящей пользы, выбросит зерна риса из-за того, что они покрыты шелухой и только?" Зло и добро, по мнению чарваков, - иллюзия, созданная человеческим воображением. Реальны только страдания и наслаждения, из них выткана ткань человеческого бытия. Исключить страдания из человеческой жизни нельзя, но стремиться сделать их минимальными можно и должно. Отрицание аскезы, бывшей одной из главных ценностей древнеиндийской культуры, жесткий материализм и последовательный гедонизм делают учение чарваков заметным явлением в истории индийской философии.
Античная философия - это философия греко-римского мира. Древние греки и римляне внесли огромный, непревзойденный вклад в развитие мировой цивилизации. Созданные ими произведения вошли в золотой фонд человечества и являются частью современной жизни. Античность - начало, колыбель западной философии, неиссякаемый источник всех ее последующих вдохновений и подъемов. По справедливому замечанию Ф. Энгельса, "...в многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти все позднейшие типы мировоззрений". Античные мыслители заложили основы того, что называется классическим типом философствования. Ему западная философия обязана всеми своими достижениями и открытиями, взлетами и, к сожалению, падениями, о которых мы поговорим позже, в конце данного историко-философского раздела.
Россия, конечно, не Европа, не Запад, но и наша очень самобытная история не может рассматриваться и быть понятой вне западной культурной традиции. Многое из нее на протяжении веков органически входило в нашу жизнь, становилось своим, родным, неразличимо-коренным. В этом смысле, изучая античное наследие, мы знакомимся в какой-то мере и с собственными идейными истоками.
В античности, как уже отмечалось, возник сам термин "философия". Здесь же состоялся и эпохальный, смелый, даже дерзкий переход от "любви к мудрости" к собственно "мудрости", от постоянного и ученически-робкого стремления (только стремления, любви-томления!) к знанию, истине- к самому знанию, к самой истине. Это не отменяло границы, пределы познания, но зато в их рамках древний эллин чувствовал себя хозяином положения, наслаждался свободой исследования. Он имел мужество пользоваться собственным умом и был вознагражден за это радостью независимого и творческого мышления.
У античной, греко-римской древности много общего с восточной (китайской и индийской). Речь идет, естественно, о древней философии. И там и здесь непосредственная связь с мифом и ритуалом, умозрительный поиск истины, синкретический (слабо дифференцированный, нерасчлененный) характер познания, стремление соединить знание с бытием и т. д. Однако суть античной мудрости не в том, что ее сближает с мудростью китайской или индийской (совпадений и аналогий здесь действительно очень много), а в том, что ее как раз отличает, выделяет, противопоставляет. С этим выделением, этими отличительными признаками связано ее последующее, такое мощное и убедительное развитие.
Греко-римскую философию отличает прежде всего историзм. Она более быстро и менее болезненно переходила от одного этапа своего развития к другому, оставаясь все время открытой критике, поиску нового и оригинального. Она не канонизировала и не "традиционализировала", как на Востоке, свои открытия и прозрения. Ее отношение к прошлому было уважительным, но не апологетичным. Ностальгический "золотой век" не принижал настоящее и не закрывал дорогу в будущее.
Античная философия стремилась быть как можно более свободной от мифа, веры и фантазии, всецело полагаясь (в тенденции, конечно) на разум (логос) и рациональный метод познания. Было все это и на Востоке, но только в зачаточном, эмбриональном виде, скажем мягче и точнее, не в таких развитых формах. Ориентация на разум-логос подкреплялась здесь активной разработкой законов и форм правильного мышления, рациональной аргументации, т. е. логики. Основателем этой науки, науки Логики по праву считается Аристотель - один из величайших умов Древней Греции. Его логические построения по-прежнему современны, хотя им уже более двух тысяч лет.
Античная культура не знала священных книг, канонизированных текстов, а значит догм и образцов, строго и ревностно охраняемых кастой жрецов. Священные тексты для греков, в меньшей степени римлян, заменяли "Илиада" и "Одиссея" Гомера, а также "Труды и дни" и "Теогония" Гесиода. Отсутствие догм, или непреложных истин, и их хранителей позволяло философии оставаться свободным, ничем и никем искусственно не ограниченным занятием.
О свободе, свободной мысли в античности стоит сказать особо. Древняя Греция подарила миру демократию. И не просто как политическую систему - как общекультурное, цивилизационное начало. Демократия - это целый образ жизни, способ и форма бытия. В сфере философии она выступает как свободно-творческая мысль, т. е как самодовлеющий, бескорыстный и неангажированный поиск истины. "Люди, - писал Аристотель, - философствуя, ищут знание ради самого знания, а не ради какой-то практической пользы". Эта мысль - о практической бесполезности философии - требует пояснения. И его дает сам Аристотель: "Очевидно, что мы занимаемся философией не ради прибыли, вне ее находящейся, напротив, очевидно, что, как человека можно назвать свободным лишь тогда, когда он цель самого себя, точно так же лишь та из наук может быть названа свободной, которая имеет цель в самой себе". Все другие науки имеют дело с необходимостью человеческого бытия, философия - с его свободой. Свобода человека замыкается на самом человеке, на развитии человека как человека. Знание ради знания - это знание ради человека и его самоцельной свободы. Такое знание дает только философия, лучшая из наук по Аристотелю. К сказанному надо добавить, что античность признавала как достойную человека, гражданина полиса только этико-политическую деятельность. Ремесленный и другой физический труд презирался, всячески третировался, считался уделом раба и несвободного человека. Философское созерцание античности сознательно дистанцировалось от производственной практики с ее полезностью и утилитарными целями, но оно безусловно обладало моральным и политическим содержанием.
Античная философия имеет более чем тысячелетнюю историю, начавшуюся в VI в. до н. э и закончившуюся в VI в. уже н. э. Формально ее концом можно считать 529 г. н. э., когда император Юстиниан, активно поддерживающий ортодоксальную христианскую церковь, закрыл афинскую школу и разогнал ее последователей - неоплатоников. Историю античной философии можно разбить на следующие периоды:
1) Период натурфилософский с его проблемами "физиса" (природы) и космоса. Основные фигуры этого периода - Фалес, Гераклит, Пифагор, Парменид, Зенон, Эмпедокл, Левкип и Демокрит.
2) Период гуманистический - софисты, Сократ. Главная проблема - сущность человека и возможности ее познания.
3) Период большого синтеза (Платон, Аристотель), характеризующийся четкой формулировкой философских проблем и их системным представлением.
4) Период эллинистических школ (334 г. до н. э. - 30 г. н. э., эпоха завоеваний Александра Македонского). На этот период приходится деятельность таких философов, как Эпикур, Пиррон, стоики, Сенека, Эпиктет, Аврелий и др. Главные проблемы - мораль, свобода, познаваемость мира и др.
5) Период религиозный - Плотин и неоплатонизм. В центре внимания - вопросы отношения Бога к "образу и подобию своему", судьбы мира и человека.
Древнегреческая философия начинала с переосмысление мифологических представлений о начале мира - конкретно с поиска изначальной стихии, первоначала, т. е. с ответа на вопрос "из чего все возникло?". Мифология, как известно, отвечает на другой вопрос - "откуда?", а еще точнее, "от кого?". Фалес из Милета считал, что когда-то все вещи произошли из воды - из океана. В эту исходную водную стихию они и погружаются, закончив срок своего земного существования, отмеренного очередным "мировым циклом". Фалес, по свидетельству античных авторов, высказывался в том смысле, что "питание всех вещей влажно", что "семена и зерна всего сущего имеют влажную природу", высыхание всего есть смерть. А надобно сказать, что Фалес считал все вещи одушевленными, т. е. живыми. В качестве примера того, что душа есть в вещах, которые принято считать неживыми, он приводил магнит. Было бы неправильно думать, однако, что вода Фалеса есть то, что мы пьем. Нет, это "физис" - жидкий, текучий; наша же питьевая вода - лишь одно из его состояний. Фалесовская вода - природа-сущность, первая и фундаментальная реальность, то, что остается постоянным при всех изменениях-превращениях.
Анаксимандр - ученик и последователь Фалеса, углубляет понятие первоначала. Для него вода , равно как и все остальные вещи и явления мира суть только проявления бесконечного и неопределенного "физиса", названного им апейроном. Апейрон не имеет границ, конца и начала, а значит вечен и неуничтожим. Он - беспредельное, в которое рано или поздно исчезают отдельные, т. е. ограниченные своим пределом, вещи.
Анаксимен, как и его учитель Анаксимандр, полагал, что первоначало бесконечно, но это бесконечное воздух, воздушная стихия. "Совсем как наша душа, - писал он в своей работе "О природе", - воздух поддерживает все и управляет всем; дыхание и воздух обнимают весь космос". И разъяснял: "Воздух - то, что ближе к бестелесному(в смысле, что не имеет формы и границ, тела, и потому невидимо), и мы рождаемся, благодаря его влиянию, значит, он бесконечен и щедр, чтобы никогда не убывать".
Гераклит из Эфеса в качестве первоначальной стихии признавал огонь: "Все обменивается на огонь, и огонь - на все, подобно тому как золото на товары, а товары на золото". Душа - тоже огонь; наиболее мудрая душа и наиболее сухая, а безумие - влажность, сырость. Как никто из древних философов, Гераклит был убежден, что в мире нет ничего неизменного, ничто не повторяется, все преходяще и одноразово. "Все течет", "все изменяется" и "нельзя войти в одну и ту же реку дважды" - прежде всего с этими мыслями и ассоциируется имя Гераклита в истории философии. Реальность любой вещи в становлении, становление же, по мысли Гераклита, представляет собой борьбу противоположностей, контрастностей. "Борьба всеобща и все рождается благодаря борьбе и по необходимости".
В целом же в античной философии в качестве первосущностей так или иначе фигурировали четыре стихии: вода, воздух, огонь и земля. Их полный набор, в частности, мы находим у Эмпедокла.
Анаксагор из Клазомен, однако, полагал, что четырьмя стихиями-корнями нельзя объяснить все качественное многообразие мира. По его учению, существует "неопределенное множество" начал или семян. Семена вещей (Аристотель называл их гомеомериями) сугубо качественны, бесконечно разнообразны. Преобладание того или иного семени определяет отличие вещей друг от друга. Вначале эти семена находились в смешанном, бесформенном, хаотичном состоянии. Позже некий Ум (Нус) вызвал упорядочивающее движение, в результате которого из хаотической мешанины и возникли отдельные вещи.
Несколько особняком в натурфилософской традиции античной философии стоит Пифагор и его школа. Очень яркую и убедительную характеристику пифагорейской мысли дал Аристотель: "Пифагорейцы стали первыми математиками... и поскольку числа по своей природе суть первые начала в математике, то в них они видели и начала всех вещей, более чем в огне, воде, земле... более того, видели, что ноты и аккорды заключаются в числах, и многие другие вещи, и вся реальность кажется образом чисел, отсюда полагали они, что элементы чисел должны быть элементами вещей, а весь универсум был бы гармонией и числом".
Блестящим завершением поиска первосущностей, "корней вещей" стал атомизм Левкиппа и Демокрита. Мир, настаивали эти философы, состоит из атомов и пустоты. Все изменения в нем происходят вследствие соединения, разъединения, различных положений, притяжений и отталкиваний атомов. Атомы неделимы ( atomos по гречески неделимый), непроницаемы, неизменны, вечны и невидимы по причине своей малости. Число их бесконечно. Гладкие, сферические, легко воспламеняющиеся атомы образуют душу. Познание совершается в результате того, что атомы тел испускают флюиды, которые улавливаются нашими органами чувств.
Учение атомистов легло в основу позднейшего европейского научного мировоззрения, стало неотъемлемой чертой самого образа науки.
Сократ (469 - 399 гг. до н. э.) - звезда первой величины на небосклоне Древней Греции. К. Маркс справедливо назвал его олицетворением философии. Влияние, оказанное им на прогресс человеческого познания, ощущается до наших дней. Философский интерес Сократа к проблематике человека и человеческого познания знаменовал собой поворот от прежней натурфилософии к философии практической, моральной. Натурфилософы, или фисиологи, пытались ответить на вопрос: "Что такое природа и последняя реальность вещей?". Сократа же мучает другая проблема: "В чем природа и последняя реальность человека?". В молодости Сократ посетил Дельфы и его поразило изречение, начертанное над входом в храм Аполлона: "Познай самого себя" Этот призыв Сократ сделал своим девизом. Познай самого себя, а через это - смысл, роль и границы человеческого познания вообще, по сути, весь мир и свое место в нем.
Сократ считал, что он мудрее других не потому, что он действительно мудр, а потому, что он знает, что его мудрость ничего не стоит перед мудростью Бога. Отсюда его знаменитое изречение: "Я знаю, что я ничего не знаю". Истинное знание - знание в сущности божественное, от Бога. Оно не имеет ничего общего с мнением толпы, случайными влечениями и переменчивыми чувствами. Человек не может сравняться с Богом в мудрости, но и того, что ему доступно, достаточно для нравственной жизни. Добро и зло, по Сократу, - следствие наличия или отсутствия знания, познания. Богатство, власть, слава, здоровье, красота и т. п. "не могут быть по собственной природе благами как таковые, но, скорее, выходит так: если они ведомы невежеством, то способствуют злу наибольшему; если же, напротив, управляемы рассуждением, наукой и познанием, то становятся благами наибольшими; сами по себе ни одни, ни другие цены не имеют".
Сократ - непревзойденный мастер диалога. Считая, что сам он истиной не обладает, Сократ помогал родиться ей в душе другого человека, своего собеседника. Свой метод он уподоблял повивальному искусству - профессии его матери. Отсюда майевтика - метод философствования, состоящий в том, чтобы с помощью искусно поставленных вопросов привести собеседника к истинному знанию. Сократ, таким образом, стоит у истоков рационалистических и просветительских традиций европейской мысли.
Платон (427 - 347 гг. до н. э.) - гениальный ученик Сократа, основоположник идеалистической европейской философии. Настоящее его имя - Аристокл. Платон - псевдоним, которому он обязан своим мощным телом и широким лбом ("платос" по гречески полнота, широта, просторность).
По учению Платона, мир чувственно воспринимаемых вещей не есть мир истинно сущего, подлинной реальности. В нем нет ничего прочного и устойчивого, все относительно, любая вещь обречена на изменение и гибель.
Подлинный, истинно-реальный мир представлен бестелесными образованиями, постигаемыми умом. Их Платон назвал эйдосами или идеями. Каждому классу (группе) чувственных предметов соответствует в истинном, идеальном мире, некоторый "вид" или "идея". По отношению к чувственным вещам идеи суть одновременно и их последние причины (предельные основания), и эталоны (образцы, модели), и цели, и понятия, понятия об общей основе вещей каждого класса, о том, чем они, эти вещи, должны быть по своей сущности или природе. Идеи не вовлечены в вихревой поток становления, в водовороте которого живет мир чувственного. Чувственно воспринимаемые вещи обязаны своим существованием (в той мере, конечно, насколько они подлинны) "причастностью" (приобщением к) идеям. Они - бледные, несовершенные копии этих идей. Мир идей, по Платону, иерархизирован таким образом, что на вершине его находится идея Блага. Свои идеи Платон поместил в "место над небесами";, названное им Гиперуранией.
Учением об идеальном мире, мире идей Платон решает проблему общего, универсального - как и почему оно существует в отличие от единичного. Общее для него существует само по себе, а не в единичном, через единичное - как реальность, возвышающаяся над единичным. Например, прекрасное как идея - это не прекрасная девушка, не прекрасная лошадь, не прекрасный кувшин, т. е. не качество вещей и явлений видимого мира, а прекрасное само по себе (в себе и для себя).
Отношение между миром идей и миром вещей хорошо проясняется его, Платона, образом пещеры. Философ сравнивает людей, верящих в реальность, подлинность и истинность, чувственной картины мира, с узниками подземелья. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, и по этой причине взоры их обращены вглубь пещеры. За спиной у этих людей сияющее солнце, лучи которого проникают в подземелье через широкий просвет во всю его длину и освещают стену, в которую как раз и упираются взоры узников. Между источником света и узниками проходит дорога, по которой двигаются люди, неся различную утварь, статуэтки и другие предметы. Узники пещеры не в состоянии видеть ничего, кроме теней, отбрасываемых "дорогой жизни" на стену их мрачного обиталища. Однако они полагают, что эти тени - единственная реальность, что, кроме их пещеры, слабого света и бледных теней в ней, ничего больше в мире нет. Они не верят тому из них, кто, сумев вырваться из подземелья и увидев реальные вещи, возвращается к ним и говорит им о мире за пределами пещеры. Так и все люди - они живут среди теней, в призрачном, нереальном мире. Но есть другой - истинный мир, и люди могут увидеть его очами разума. Человек, вырвавшийся из пещеры и говорящий людям об истинном мире - это и есть философ. Нести людям весть о подлинном мире и есть его истинное предназначение.
Платон оставил нам одну детально разработанную Идею - образец совершенного государства. В идеальном платоновском государстве царит справедливость, каждый занимается своим (отвечающим его природным наклонностям) делом, а правят мужи-философы.
Аристотель - самый универсальный ум античности, в известном смысле ее вершина. Он жил с 384-го по 322-й г. до н. э. Родной город (полис) Аристотеля - Стагира, по которому его называют еще Стагиритом. Отец Аристотеля Никомах - врач на службе у македонского царя Аминты, отца Филиппа. Сам Аристотель с 343-го по примерно 340-й г. до н. э. был воспитателем сына царя Филиппа Македонского - Александра. Впоследствии крупнейший полководец и государственный деятель древнего мира скажет: "Я чту Аристотеля наравне со своим отцом, так как если отцу я обязан жизнью, то Аристотелю тем, что дает ей цену".
Семнадцати лет Аристотель прибыл в Афины и вступил в Академиию Платона, где пробыл в течение 20 лет - как слушатель, затем преподаватель и равноправный член содружества философов-платоников. В 335 г. до н. э. Аристотель основал в Афинах собственное учебное заведение, названное Ликеем (по имени расположенного рядом храма Аполлона Ликейского). Обучение происходило во время прогулок по тенистому саду, поэтому школа Аристотеля называлась "перипатетической" (т. е."прогулочной"), а члены школы - перипатетиками", т. е. "прогуливающимися".
Аристотель был, несомненно, самым гениальным из всех учеников Платона. Он высоко ценил, но отнюдь не повторял, более того - критиковал своего великого учителя. "Платон мне друг, но истина дороже," - это изречение Аристотеля вошло в общее употребление, стало крылатым.
Основные возражения Аристотеля против Платона концентрируются вокруг теории идей последнего. Стагирит считал, что называть идеи образцами, которым все причастно, - значит "пустословить и говорить поэтическими иносказаниями". Не могут идеи как сущности вещей, как общее в вещах существовать в каком-то умопостигаемом, "втором" мире, т. е. отдельно от самих этих вещей. Неопределенной "причастностью" идеям нельзя объяснить также факты рождения, движения и гибели в реальном, чувственно воспринимаемом мире. Наконец, идеи Платона страдают дурной бесконечностью, "третьим человеком". В самом деле, если мы сравниваем чувственно воспринимаемого человека с самим по себе человеком, т. е. с идеей человека, то, поскольку между ними есть сходство (а для всего сходного, по Платону, должна существовать идея), необходимо должна возникнуть новая идея, общая для "первого", чувственно воспринимаемого человека, и "второго";, умопостигаемого; сличение же этой новой идеи - идеи "третьего человека" - с тем же чувственно воспринимаемым человеком порождает новую идею и т. д. до бесконечности.
В соответствие с учением Аристотеля, существование любой вещи, как и мира в целом, определяется четырьмя основными причинами: материей (hyle), - пассивной возможностью становления; активной формой (morphe, eidos) , которую приобретает материя; действующей или движущей причиной (kinoyn) - началом изменения; финальной причиной (telos) - целью, в направлении которой движется вещь" Причина в одном смысле, - говорит Стагирит, - обозначает входящий в состав вещи материал, из которого вещь возникает, - каковы, например, медь для статуи и серебро для чаши, а также их более общие роды. В другом смысле так называется форма и образец, иначе говоря - понятие сути бытия и более общие роды этого понятия (например, для октавы - отношение двух к одному и вообще число), а также части, входящие в состав такого понятия. Далее, причина - это источник, откуда берет первое свое начало изменение или успокоение: так, например, человек, давший совет, является причиною, и отец есть причина ребенка, и вообще то, что делает, есть причина того, что делается, и то, что изменяет - причина того, что изменяется. Кроме того, о причине говорится в смысле цели; а цель - это то, ради чего, например, цель гулянья - здоровье. В самом деле, почему [человек] гуляет, говорим мы. Чтобы быть здоровым. И сказавши так, мы считаем, что указали причину". Из четырех названных причин материя и форма являются последними (предельными) и несводимыми; к ним так или иначе сводятся все прочие. Так, финальная или целевая причина сводится к формальной причине, к "форме". В частности, для предметов природы цель, к которой они стремятся, является ничем иным, как действительностью, существующей в них как возможность. Форма же, по определению, есть состояние действительности и оформленности (качественной определенности) в отличие от состояния мнимости и аморфности. Так же сводима к формальной и движущая причина. Архитектор, к примеру, может быть назван действующей причиной дома. Однако он строит дом согласно плану, или проекту, который как понятие существует в его голове до возникновения реального дома. Понятие же о предмете, осуществленное в веществе (материи), есть форма. Предельная форма, форма всех форм, для Стагирита, представлена Богом как перводвигателем мира.
Критику платоновских идей, учение о четырех причинах, другие фундаментальные проблемы являются, по Аристотелю, предметом "первой философии" в отличие от второй философии как физики (под физикой в Древней Греции понимали естествознание). Аристотелевский смысл понятия первой философии означает любую попытку выйти за пределы эмпирического ("физического") мира, чтобы достигнуть метаэмпирической (более глубокой, доходящей до первопричин) реальности. Впоследствии первая философия ("мудрость", "наука о божественном") Аристотеля стала называться метафизикой. Сам термин "метафизика" возник случайно. В 1 в. до н. э. александрийский библиотекарь Андроник Родосский, стремившийся расположить произведения Аристотеля в соответствии с их внутренней содержательной связью, назвал метафизикой (буквально -"после физики", послефизикой") его книгу о "первых родах сущего" или сверхчувственных принципах бытия.
Кроме теоретической философии (метафизики, физики, в т. ч. и психологии, и математики) Аристотель разрабатывал также практическую философию - этику и политику.
Этические добродетели определяются философом как середина между крайностями излишества и недостатка. Мужество, к примеру, - это мудрая середина между безрассудством и трусостью, щедрость - точная мера между жадностью и расточительством. Добродетели, стало быть, есть род умеренности. "Точную меру" в наше поведение вносит разум. Он дозирует, контролирует и "темперирует" природные импульсы, страсти и чувства человека. Добродетели - продукт воспитания, являющегося делом государства и хорошего законодательства.
Виды или формы политического устройства, согласно Аристотелю, определяются тем, в чьих руках находится верховная власть в государстве, кто правит - один ли человек, немногие (меньшинство) или большинство. Существенно важна цель, которая при этом преследуется. Если цель верховной власти - общественное благо, перед нами правильные формы правления: монархия, или царская власть, пристократия и полития. Если же, напротив, верховная власть преследует какое-то свое, частное благо (пусть даже и благо большинства), то результатом становятся неправильные формы государства: тирания, олигархия, демократия. Под демократией Стагирит понимал демагогию, потакающую интересам толпы, превращающую равенство в политической (полисной) свободе в равенство во всем прочем. Симпатии Аристотеля на стороне аристократии. Для общества она предпочтительнее царской власти, поскольку вероятность порчи одного правителя гораздо выше, чем нескольких одинаково достойных и благородных мужей. Удостаивается похвалы Аристотеля и полития. Хотя каждый отдельный представитель народной массы (демоса, большинства) обычно проигрывает по своим достоинствам отдельному представителю аристократического меньшинства, все же "большинство во всей совокупности и сильнее, и богаче и лучше по сравнению с меньшинством". Похоже, Аристотель склонялся к синтезу аристократии и политии (демократии в нашем теперешнем ее понимании), к тому, чтобы сдобрить последнюю принципом духовной породистости, заслуг, авторитета.
С конца 4 в. до н. э. в античном обществе разразился длительный кризис - экономический, социальный, политический. Кризис этот привел к утрате Афинами и другими греческими городами-государствами, или полисами, политической самостоятельности. Афины вошли в состав огромной державы, созданной Александром Македонским. Крушение полиса привело к радикальному перевороту в греческом духовном мире. Полисный идеал сменился космополитическим, в котором отечеством становился весь мир. Политика и государство превратились в морально индифферентные феномены, этика перестала служить политике. Тождество человека и гражданина было нарушено; появился индивид как единичный и эгоистически-автономный человек.
Эллинская культура переросла в эллинистическую. Вообще надо различать два этих термина: эллинский (Hellenic) и эллинистический (Hellenistic). Эллинский - значит, древнегреческий, классически-древнегреческий (эллин - грек). Ну а "эллинистический" адресует нас к постклассическому периоду античной истории, начинающемуся с походов и завоеваний Александра Великого. Эллинистическая эпоха богата на философские школы и течения. Главные среди них эпикуреизм и стоицизм.
Эпикур (342-270 гг. до н. э.) родился на острове Самос, затем переехал в Афины, где организовал философскую школу, названную Садом (она действительно располагалась в саду на окраине Афин, вдали от шума городской жизни).
Эпикур - представитель античного атомизма. Принимая исходные положения Демокрита, Эпикур стремился доказать, что причинная необходимость всех явлений, как на том настаивал Демокрит, не отрицает возможности человеческой свободы. Если у Демокрита движение атома в пустоте вызывается механической внешней необходимостью, то Эпикур полагает, что данное движение обусловлено внутренним свойством атома - его тяжестью. Но главное из того нового, что внес Эпикур в атомистическое учение Демокрита, - это идея самопроизвольного отклонения атомов от прямолинейного пути, вертикального падения в пустоте. Идея самодвижения атомов, особенно атомов души - необходимое условие человеческой свободы. Спонтанное "уклонение" атома от объективно свойственного ему прямолинейного движения можно рассматривать как физическое обоснование свободы воли.
Теория познания Эпикура сенсуалистична. Чувства не ошибаются, заблуждения "всегда лежат в прибавлениях, делаемых мыслью", т. е. они проистекают из произвольного толкования ощущений. Объективность ощущений объясняется в конечном счете атомистической структурой бытия. От вещей истекают комплексы атомов, образующих "видики" или подобия, которые в точности воспроизводятся нашими чувствами путем проникновения в нас этих видиков-образов. Ощущения - простые регистраторы того, что и как есть.
Своей известностью в истории человеческой культуры Эпикур обязан, однако, не атомизму и не сенсуализму, а этике. Она - в центре всех его философских исканий. Философия, считал мыслитель, имеет цель. Эта цель - счастье человека. Критерий же счастья - в чувстве удовольствия. Последнее трактуется не столько как чувственное наслаждение, сколько как избавление от физической боли, беспокойства души, страданий и оков принуждения. Истинное удовольствие, по Эпикуру, это атараксия - душевное равновесие, невозмутимость души. Вот мнение самого философа: "Когда мы говорим, что благо - наслаждение, то это не указание на обжор и лентяев, ветренников и прощелыг, которые игнорируют или не понимают нашего учения. Мы говорим и указываем на отсутствие телесного страдания, беспокойства. Это не непрерывные празднества, не томления младых дев, не все то, чем изобильный стол нас искушает, но трезвое обсуждение, доискивающееся последних причин каждого акта выбора или отказа, которое разоблачает все фальшивые мнения, от коих все душевные тревольнения исходят". Выходит, что нравственной жизнью управляет не удовольствие, а разум, практическая мудрость. Счастье предполагает освобождение от страха перед смертью. Смерть - зло, но только для тех, кто заблуждается насчет нее. В действительности, полагал Эпикур, смерть не имеет к нам никакого отношения, так как, когда мы существуем, смерти еще нет, а когда она есть, мы уже не существуем. Лучший, согласно Эпикуру, способ избежать страданий - самоустраниться от тревог и опасностей, от общественных и государственных дел. "Так освободимся же, - призывал он, - раз и навсегда из тюрьмы наших житейских забот и от политики". Политическая жизнь не обогащает и не укрепляет человека, напротив, она его дезориентирует. Посему надо стремиться жить обособленно и бежать от толпы. "Прожить незаметно" - вот максима Эпикура. Лишь в обращении к самому себе может быть найден покой души. Высшее благо, по Эпикуру, не короны царей и земных богов, но "корона атараксии, что превосходит корону великих империй".
Привычная вера в богов Эпикуром отвергалась. Его Боги - блаженные существа, которые живут в "междумириях" и ни во что не вмешиваются. В максимуме атараксии мудрец достигает счастья наравне с Богами.
Жизнь Эпикура протекала в полном соответствии с постулатами его учения. Ему претила показная роскошь. Эпикура почитали многие друзья и ученики - его современники, а также позднейшие исследователи.
В конце 4 в. до н. э. , уже после основания "Сада", в Афинах родилась другая школа, которой было суждено стать знаменитейшей. Основателем ее был Зенон из Китиона, молодой семит, родившийся на острове Крит. Не будучи афинянином, Зенон не имел права арендовать целое здание, поэтому он проводил свои лекции в некоем Портике. По гречески Портик - "Стоя", поэтому приверженцев школы стали называть стоиками. Принято различать три периода в истории Стои: древний: конец 4 в. - 3 в. до н. э. (Зенон, Клеанф, Хрисипп); "средний": 2-1 вв. до н. э. (Панэций, Посийдоний); римский: 1- 2 вв. н. э. (Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий).
Так же, как и эпикурейцы, стоики главной задачей философии считали создание этики, опирающейся на физику и теорию познания.
У стоиков мир есть единое тело, пронизанное одушевляющим его огневидным дыханием - "пневмой", Логосом, Богом. "Бог - созидающий, разумный огонь, временами порождающий космос, содержащий в себе семена разумные всех вещей, согласно которым рождается все", - гласит один античный источник. Как видно уже из приведенной цитаты, стоики полагали, что развитие мира происходит циклически. Каждый цикл начинается с космического воспламенения. Мир, сгорая, очищается, остается лишь пламя. На пепле возрождается новый мир, все повторяется сначала.
Бог - во всем и Бог - все, считали стоики. Быть в Боге, значит, быть заодно с миром, космосом. Перед нами ничто иное, как пантеизм.
Поскольку все вещи без исключения суть продукты божественного начала, то, стало быть, все глубочайшим образом разумно, неизбежно и необходимо, все совершается так, как задумано. Нельзя хотеть, чтобы было иначе. Свобода мудреца в этих условиях состоит в согласовании собственных волений с естественным порядком вещей, с тем, чего хочет судьба, в рациональном или осмысленном принятии ее. "Судьба согласного с ней ведет, противящегося - тащит", - говорил Сенека. Желать же того, чего хочет Судьба, значит, желать разумного. Выходит, подчиняясь Судьбе, стоик в действительности подчинялся собственному разуму. По словам немецкого протестантского теолога и философа П. Тиллиха, стоицизм - это "мужество быть, мужество утверждения собственной разумной природы вопреки всему тому, что есть в нас случайного".
Душа, по учению стоиков, проницает весь физический организм, наполняя его дыханием жизни. Она состоит из восьми частей: центральная, управляющая - это разум; пять других частей соответствуют пяти органам чувств; шестая отвечает за озвучивание речи; седьмая и восьмая - за рождение. Душа переживает смерть тела, души же мудрецов, по мнению некоторых стоиков, живут вплоть до следующего мирового пожара.
Благодаря причастности Логосу все люди способны достичь добродетели: человек по определению свободен; никто не раб от природы. Мудрец свободен, ибо он владеет знанием. Раб - невежда, ибо он находится во власти своего заблуждения. Круг общественного объединения - не граждане полиса, а все люди. Они тоже граждане, но только единого мирового государства - Космополиса.
По мысли стоиков, страсти, из которых рождается несчастье, почти всегда суть ошибки пасующего разума или их последствия. От них просто-напросто следует избавляться. Мудрец, заботящийся о чистоте и правильности своего бытия, не допускает даже рождения страстей в своем сердце. Это и есть знаменитая "апатия" стоиков, т. е. недопущение страстей, возмущающих величественный покой души. Счастье, таким образом, это апатия, бесстрастность и бесстрашие, "справедливая суровость" бытия.
Средневековье - это целое тысячелетие, начала и концы которого имеют очертания конкретных исторических событий: падение Рима (476 г.) и падение Византии (1453).
Культурной доминантой средних веков была религия. Это религиозное, можно сказать даже сильнее - неистово религиозное тысячелетие. Объясняется это, видимо, тем, что, в отличие от античной, прежде всего древнегреческой, культуры, где общение с Богами было патриархальным, "домашним" и непосредственным, в средние века Бог окончательно стал запредельным существом; желание же сохранить непосредственность общения с Ним сохранилась, что в изменившейся ситуации - увеличение дистанции между человеком и Богом - требовало чрезвычайного напряжения сил, самого настоящего буйства религиозных чувств.
Средневековое мышление, в т. ч. и мышление философское, обладало рядом отличительных особенностей. Пожалуй, главная из них - теоцентризм. Все определяет в конечном счете Бог, а не природа, физис, как в античности (античность в этом плане была космо- или природоцентрична). Религия, церковные догмы были исходным пунктом и основой всякого мышления. Авторитетом истины становилось только то, что было освящено Библией и трудами святых отцов. Истину не надо было искать и открывать - она уже дана в Священном Писании, ей нужно только причаститься, полагаясь при этом не столько на ум, сколько на сердце. Философия выступала служанкой теологии. Служанка эта, правда, была не во всем послушна. Под внешним религиозным смирением нередко кипели отнюдь не религиозные страсти.
Средневековое мышление отличалось также психологической самоуглубленностью. "Не блуждай вне, но войди вовнутрь себя", - призывал Аврелий Августин. Психологическая самоуглубленность проявлялась прежде всего в огромной роли, как считалось, очищения и искренности для душевного спасения человека. Об этом свидетельствует также и такой способ экзистенциального философствования той поры, как исповедь. Она принимала форму философского произведения, чему подтверждением - "Исповедь" уже упоминавшегося Августина.
К типологическим чертам средневекового мышления определенно относится историзм (правда, эсхатологический), обусловленный христианской идеей неповторимости событий, их единичности, вызванной уникальностью факта явления Христа как начала истории. В отличие от античной цикличности, т. е. регулярной повторяемости событий во времени, средневековье было проникнуто ожиданием страшного суда, размышлениями о конечной цели земной судьбы человека, мира в целом.
Символизм - еще одна особенность средневекового мышления. Все явления мира - знак и символ божественного присутствия, творения и неоставления. Постижение смысла божественных символов - основная задача любого - и "светского", и религиозного - мыслителя. Главные символы были представлены текстом Библии. Ее толкование составляло сердцевину духовной культуры средневековья. Символизм породил особый способ познания - комментирование как речевую встречу божественного откровения и человеческого постижения. Философствование осуществлялось в момент чтения авторитетного текста или в момент его комментирования. Комментирование предопределило книжное изучение мира. Так, например, обсуждение вопроса о наличии пятен на Солнце осуществлялось как изучение трудов Аристотеля, а не самой звезды.
Предельной реальностью для средневекового человека был Бог, ближайшей - его Слово. "Вначале было Слово...". Мир есть ничто иное, как воплощение этого Слова. Он мыслился существующим потому, что было сказано, что он существует. Вещи в своем бытии вещают.
Поскольку Слово лежало в основании мира и было общим для всего сотворенного, то оно предопределило рождение проблемы существования этого общего, иначе называемой проблемой универсалий (от лат. universalia - всеобщее). В решении этой проблемы обозначились три подхода: реализм, номинализм и концептуализм. Реалисты настаивали на существовании общего (универсалий) до и вне отдельных вещей - в форме мыслей-слов самого Бога. Средневековый реализм продолжал по существу линию Платона в решении вопроса о соотношении идей и вещей. В противоположность реалистам номиналисты стремились доказать, что общее (универсалии) - это всего лишь имена, словесные метки, что в действительности или реально существуют только единичные вещи. "Универсалии" - общие понятия, это - слова и даже "звуки голоса", - "номена" (nomina). Отсюда и "номинализм". Крайности реализма и номинализма по своему пытался преодолеть концептуализм. Концептуалисты исходили из того, что общее существует в самих вещах и выделяется нашим умом, когда мы эти вещи изучаем, в виде концепта (лат. conceptus - понятие), выражаемого словом (именем). То есть общее (универсалии) не обладает самостоятельным существованием, однако оно реально существует в сфере ума в качестве категорий, или общих понятий, представляющих собой результат его, ума, абстрагирующей (обособляющей и обобщающей) деятельности.
Сквозная тема средневековой философии - соотношение знания и веры. Тут наблюдается развитие от "верую, чтобы понимать", через "понимаю, чтобы верить", до двойственной или двойной истине (взаимная независимость истин философии и богословия). В 1512 г. 5-ый Латеранский собор римской католической церкви "положил конец" дискуссии о двух истинах, провозгласив принцип "истина истине не противоречит".
Средневековая философия квалифицируется в целом как схоластическая. Схоластика - это тип религиозной философии, характеризующейся соединением догматики с рационалистической методикой, прежде всего ее формально-логическим инструментарием. Буквальный же смысл термина "схоластика" - "школьная, учебная" философия, преподаваемая в университетах и школах. Все, кто занимался науками и особенно философией в средние века, были "схоластиками". В то время это звание было почетным, близким по смыслу понятию "ученый теоретик". И сегодня английское scholar обозначает ученого-гуманитария в отличие от scientist - ученого-естественника. Вообще же схоластика в широком (и негативном) смысле слова - символ оторванности от жизни, пустого словопрения, эстетствующего теоретизирования.
У истоков средневековой философии стоит фигура Аврелия Августина - "Святого", "Блаженного" (354-430).
В вопросе "разум или вера?" у Августина не было колебаний: конечно, вера, а точнее - превосходство веры над разумом. Вера должна предшествовать пониманию ("верь, чтобы понимать") и быть критерием всех доступных нам истин. Истину надо искать в Боге, а не в науках. Разум подкрепляет положения веры, но сам истину найти не может. Истины разума ограничены, неполны. Истину можно найти только "влечением сердца", т. е. верой, которая важнее разума.
Проблема всех проблем для Августина - человек, но не сам по себе, а как образ и подобие Бога. Тайну этого образа и подобия разгадает "лишь тот, кто познал самого себя". В античности свобода являлась свойством разума: выбор фактически определялся познанием, был как бы его логическим продолжением, завершением, следствием. У Августина свобода есть свойство воли: разум познает, но выбирает все-таки воля. Воля же лишь тогда подлинно свободна, когда она не причиняет зла, наоборот - добродетельна, ориентирована на благо. Но что такое зло, и что - добро, благо? Августин считает, что в сущности своей зло - это любовь к самому себе, а благо - любовь к Богу, служение Христу.
"Две разновидности любви, - пишет Августин, - порождают два града: любовь к себе, вплоть до презрения к Богу, рождает земной град; любовь к Богу, вплоть до полного самозабвения, рождает град небесный. Первая возносит самоё себя, вторая - Бога. Первая ищет людскую славу, вторая устремлена к высшей славе Бога". Град земной, основателем и царем которого является сам дьявол, состоит из тех, кто видит цель своего существования только в здешней, земной жизни (почему и называется земным градом), кто ограничивает свою жизнь мирскими благами и заботами, кто живет "по человеку" ("по плоти"), а не "по Богу" ("по духу"), кто стремится к господству и власти над себе подобными. Словом, это "великая разбойничья организация" - реальное, земное государство.
Град небесный составляют, помимо ангелов и самого Бога - царя этого града, люди праведного, богоугодного образа жизни, странники, пилигримы, те, кто культивирует внеземные ценности и идеалы, кто готов ограничиться как можно меньшим числом земных вещей и благ, кто принимает их лишь как предмет пользования, но не любви или наслаждения. Праведники не увлекаются земными благами и не забывают о своих обязанностях перед Богом. Речь фактически идет о церкви. Будучи домом сына Божьего, она может рассматриваться как видимый представитель града небесного. Хотя сам Августин исходил из их несовпадения.
Граждане земного града определены к вечному проклятию, граждане же града небесного - к спасению во веки вечные.
Человеческая история, по Августину, есть история борьбы града небесного и града земного. Или, что то же самое, - церкви и государства, божественного и природного в человеке и обществе. Периодизация этой борьбы строится на аналогии с шестью днями божественного творения мира и шестью возрастами человеческой жизни (младенчество, детство, отрочество, юность, зрелый возраст и старость). Первый период истории человечества, его младенчество, или раннее детство, начинается с первых членов царства небесного и царства земного Авеля и Каина и продолжается до потопа - первой серьезной кары всех нечестивцев. Шестой период кладет конец земной истории человечества. Конец истории - это второе пришествие Христа, воскрешение и страшный суд, когда праведники будут окончательно отделены от грешников; первые соединятся с Богом, своим истинным владыкой, обретут вечное блаженство, а вторые отправятся в ад на стенания и муки вечные.
При оценке Августиновой борьбы двух взаимоисключающих градов или царств необходимо учитывать одно немаловажное обстоятельство: "все царства находятся во власти истинного Бога". И значит, земной град ни в коем случае не выпадает из божественного замысла или провидения. Его назначение - быть испытанием, искусом (и наказанием) на пути к царству Христа, граду небесному или божественному.
Влияние Августина на средневековую культуру огромно и неоспоримо. Его рассуждения о месте и роли религии в земной жизни человека и общества служили идейным обоснованием власти римского папства.
Если у начала общественной мысли средневековья стоял Августин, то ее вершину несомненно представляет Фома Аквинский (1224-1274). Фома - это по-гречески, а по латыни - Thomas. Отсюда и название его учения - томизм. Томизм есть своеобразное сочетание философии Аристотеля с христианской мыслью, - сочетание, в котором вера и разум, по замыслу, дополняют и поддерживают друг друга. Там же, где этой взаимоподдержки нет, разум, как утверждалось, впадает в греховное любопытство, губящее человека. В такой ситуации лучше всего обратиться к истинам вероучения, признать авторитет и верховенство веры. Истина, по убеждению Фомы, одна - это Христос и его учение. Но к этой истине можно идти двумя путями: путем веры, откровения - короткий непосредственный путь; путем разума, науки - длинный путь со многими доказательствами. Поскольку природа создана Богом, то все, что мы в ней познаем, является истиной и не должно противоречит вере. Философия - преамбула веры, и она автономна от теологии. Ее инструменты и методы имеют свою, отличную от теологии значимость и ценность.
По-своему решает Фома Аквинский и спор средневековых номиналистов и реалистов. "Общее", в его понимании, существует вполне реально, но - в Боге и через Бога. Бог есть общая полнота бытия - "общее в чистом виде".
Как и Аристотель, в основу своей социальной теории Фома кладет идею естественности общественной жизни людей. Человек по природе своей социальное и политическое существо, для него естественно жить в группе, в "обществе многих". Одновременно Фома считает общественную жизнь высшим произведением человеческого искусства, прежде всего разума человека.
Чтобы не распасться и не сгинуть в стихии частных интересов, "общество многих" нуждается в руководящей силе, которая бы заботилась об общем благе - в конечном счете благе всех и для всех. Такой силой и становится государственная власть. Но не автоматически, не потому только, что она как таковая касается всех и каждого, другими словами, является властью общей. Государственная власть может принимать различные формы, но обязательно формы общественного блага.
Фома - сторонник монархии. Монарх, с его точки зрения, наилучшим образом обеспечивает стабильность, мир и благополучие в обществе. Но он тоже может ошибаться и даже перерождаться в тирана. Как не допустить этого, не дать событиям развиваться именно в таком направлении? Общий ответ таков: надо так устроить или организовать монархию, чтобы исключить ее сползание в тиранию. Ну а более конкретный ответ и более спорный. Фома советует: если тирания умеренная, не очень давит, то ее можно и нужно терпеть. Хотя бы из опасения получить в результате ее свержения нового тирана, еще более жестокого и коварного. В принципе Аквинат признает право народа на выступление против тирана, хотя и считает, что это противоречит апостольскому учению. У народа есть все-таки такое право, поскольку именно он сделал его, тирана, своим правителем, а теперь вот столкнулся с несоблюдением заключенного когда-то соглашения. Но, памятуя, что все виды и формы власти так или иначе от Бога, именно у него Фома и ищет помощи. Во власти Бога смягчить жестокое сердце тирана. Сказано же Соломоном: "Сердце царя - в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направит его". Но рассчитывать на помощь Бога народ сможет лишь тогда, когда перестанет грешить. Ведь правление тирана - это знак и бич Божий, наказание за грехи человеческие.
Власть монарха, по убеждению Фомы, должна быть в согласии с вечным правом, т.е. с принципами и положениями божественного руководства миром. "Делай добро и избегай зла" - главный из таких принципов. Иными словами, общественный порядок Фома понимал как отражение небесного, божественного порядка. Отражение это многоступенчатое. Под вечным правом, ниже его располагается естественное право. Естественное право есть совокупность принципов вечного права - как они раскрылись или отразились в человеческих умах. Через естественное право люди сопричаствуют вечному праву. Еще ниженаходится человеческое, или позитивное, право. Оно является ничем иным, как применением принципов естественного права к общественной жизни. Оно тоже, как видим, восходит к вечному праву, но не прямо, а опосредованно, через естественное право. Позитивное право - последнее звено, окончательно смыкающее божественное с человеческим, небесное с земным.
И государство, и церковь для Аквината - божественные установления. Если государству и светской власти подчинены тела людей, то церкви - их души, духовная жизнь людей. Бог - единственный творец и верховный руководитель всего человеческого мира.
Судьба учения Фомы Аквинского по-своему примечательна - оно стало официальной доктриной католической церкви.
Возрождение, или Ренессанс (XV-XVI вв.) - это время, когда Европа вдруг заново открывает для себя античность, греко-римскую культуру и, вдохновленная ее образцами, сама добивается небывалого ранее расцвета искусств и наук. Возрождение и было собственно возрождением античности как идеального образца. Идеологией Возрождения являлся гуманизм. В узком смысле этим термином обозначалась светская (и заметим, классическая, греко-латинская) образованность в отличие от образованности богословско-схоластической. Гуманисты противопоставляли светские науки церковно-схоластической учености. В широком же смысле возрожденческий гуманизм - это духовное движение, направленное на освобождение человека от средневековой корпоративной морали, от власти религиозных догм и церковных авторитетов, на утверждение ценностей земной, реальной жизни (культ человеческой чувственности и светской жизни), величия разума и творческих способностей человека, на возвышение его индивидуальности, чувства собственного достоинства, личностных качеств и начал. Возрождение, таким образом, антропоцентрично; на первом месте или плане здесь - человек как природное существо со всеми его заботами и надеждами, интересами и правами.
Наряду с антропоцентризмом специфика Возрождения представлена также секуляризацией, т. е. эмансипацией науки, политики и морали от религии. Идеалом становится не религиозное, а светское знание, знание, опирающееся на конкретные факты, опыт и разум. Ошибочно было бы утверждать, однако, что Ренессанс - время безбожия или безразличия к религии. Просто религиозные вопросы перестали быть центральными в научно-поисковой деятельности философов. Просто авторитет античных мудрецов стал явно перевешивать авторитет Священного писания. Просто от Бога нередко оставалась только божественная красота, наполнявшая многообразный и чувственно воспринимаемый мир.
Мыслители и художники эпохи Возрождения противопоставляли эпоху света, в которую они жили, средневековью как периоду темноты и невежества. В свете, разгоняющем тьму невежества и обмана, они видели свою историческую миссию.
Интеллектуальная элита Ренессанса отвергала схоластические споры о категориях и их дефинициях (определениях), она стремилась знать сами явления природы и общества, жизнь как она есть. И, надо сказать, в этом направлении она продвинулась далеко вперед. В созданных ими образах времени ярко представлены все цвета жизни.
Один из самых заметных переходов от Средних веков к Новому времени, в рассматриваемом нами плане, обозначен творчеством великого флорентийца Никколо Макиавелли (1469-1527). Им были заложены основы нового подхода к политике и политической мысли - как к чему-то автономному, свободному от философских спекуляций (традиций Аристотеля, Цицерона, Аквината), религии, морали. Макиавелли - сторонник политики как политики или даже "политики для политики". Он настаивает на рассмотрении и утверждении того, что есть, реальной политической практики, а не того, что могло бы или должно быть. Вот как сам Макиавелли очерчивает свое видение политики и задач государя в ней: "Теперь остается рассмотреть, как государь должен вести себя по отношению к подданным и союзникам. Зная, что об этом писали многие, я опасаюсь, как бы меня не сочли самонадеянным за то, что, избрав тот же предмет, в толковании его я более всего расхожусь с другими. Но, имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной - в отличие от тех многих, кто изображал республики и государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует, скорее, во вред себе, нежели на благо, так как желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру. Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением, смотря по надобности".
Для Аристотеля, как помним, предпочтительны средние пути. Макиавелли же демонстрирует активное неприятие всякой половинчатости и "срединности", всяких компромиссов - они губительны для государства.
Согласно Макиавелли, государь в своих действиях должен исходить из "злой" природы человека, из того, что люди "неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность, влечет нажива". Государство для того, собственно, и создается, чтобы насильственным образом обуздать этот природный эгоизм человека, обеспечить порядок в обществе. В установлении такого государства Бог, естественно, никакого участия не принимает. Государство, по Макиавелли, - дело рук человеческих, главным образом мудрого (хитрого как лис и сильного как лев) государя. Государство - высшее проявление человеческого духа; в служении ему Макиавелли видит цель и счастье человеческой жизни. Церкви в данной связи отводится роль лишь духовного утешителя народа. Это - принципиальный разрыв с господствовавшей мировоззренческой установкой Средневековья: религия, церковь как основа-интегратор всей общественной жизни. На место "страха Божьего" новый государь ставит страх и трепет перед олицетворяющим им Государством.
Сила для Макиавелли - основа правления и права. Однако она не самодостаточна; не о силе ради силы здесь речь. Сила призвана наказывать, где нужно - сокрушать, но и исправлять, воспитывать, поднимать. Вообще надо сказать, что жестокость государя, по Макиавелли, во многом вынужденная. Конечно, было бы хорошо, чтобы его любили и боялись, чтобы он был в одно и то же время и обожаемым и внушающим страх. Но поскольку сочетать эти два чувства очень трудно, просто невозможно, то лучше, чтобы боялись, чем любили. Так вернее, надежнее и безопаснее - для государя и государства. В конце концов государь - не Бог, только последнего можно и любить и бояться одновременно. "Любовь, - пишет Макиавелли, - поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно". Вместе с тем государь должен внушать страх, не навлекая на себя ненависти.
Особое, отнюдь не средневековое отношение у Макиавелли и к судьбе, или фортуне. Он не согласен с теми, кто считает, что все в мире и нашей жизни направляется судьбой и Богом. Скорее уж так: "судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям". Если всецело полагаться на судьбу, то нельзя выстоять против ее ударов. Словом, на судьбу надейся, но и сам не плошай. Государь должен следить за временем и теми изменениями, которые оно вносит в жизнь общества. Хорошо ориентироваться в реальной политической ситуации, вовремя и умело приспосабливаться к новым тенденциям, в ней наметившимся. И действовать, действовать, а не созерцать и вздыхать, примиряясь тем самым со своим жребием. Вот тогда фортуна будет действительно благоприятствовать ему, государю.
Смелость и натиск лучше осторожности. "...Фортуна - женщина, - утверждает Макиавелли, - и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать - таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина - подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают". Итак, судьбе не подчиняются, ей сопротивляются, ею овладевают.
Политический идеал Макиавелли - государство, в котором перемешаны "все три правительственных начала": монархическое (самодержавное княжество), аристократическое и демократическое (народное собрание). Он ссылается, как на пример и образец, на Ликурга, легендарного законодателя Спарты, который сумел создать государственный строй, просуществовавший свыше восьмисот лет. А все потому, что каждому из названных начал там было отведено соответствующее место.
Жесткость и бескомпромиссность социально-политических идей Макиавелли, а именно: прагматизм и активизм, пронизанные принципом "цель оправдывает средства", возведение насилия в закон политической жизни общества, настаивание на эгоистичности человеческой природы, призыв к непокорности судьбе - все это будоражило общественную мысль и несомненно стимулировало ее дальнейшее развитие.
Европейская философия Нового времени охватывает XVII - XIX века. Это время беспощадной критики метафизических догм, религиозных суеверий и морально-нравственных предрассудков, веры в изменение негуманного характера отношений между людьми и избавления от политической тирании. Это время научной революции, начало которой было положено открытиями Н. Коперника, И. Кеплера Г. Галилея, а завершение выпало И. Ньютону. Это время превращения в самостоятельные научные отрасли физики, химии, биологии, математики, механики, других поисково-исследовательских практик. Дисциплинарная кристаллизация до того диффузного научного знания выдвинула проблему разработки общенаучных методов познания как средства интеграции и мировоззренческого обобщения данных конкретных или "частных" наук. Возникла философия науки, в центре которой - теория познания, законы мышления, действующие во всех науках.
Основу адекватной методологической ориентации новоевропейская философия ищет или в чувственном опыте, эмпирическом индуктивном знании (Бэкон, Гоббс, Локк), или в интеллекте, дающем логическое дедуктивно-математическое знание (Декарт, Лейбниц, Спиноза).
Новое время - это также вера в прогресс, обеспечиваемый разумом, наукой и техникой. Прогресс мыслится как неизбежный закон поступательного развития. Вера в прогресс заменяет многим веру в Бога. Прогрессистские настроения наделяют науку статусом важнейшего занятия человечества. На нее смотрят как на безотказное средство решения важнейших человеческих проблем, избавления общества от всех его пороков, бед и страданий.
Общие мировоззренческие ориентиры Нового времени не исключают, разумеется, разнообразия и борьбы идей, школ, направлений. Одно дело, например, бэконовское "Знание - сила", просвещенческое "Имей мужество пользоваться собственным умом", и совсем другое - паскалевское "Без Христа не постичь ни жизни, ни смерти, ни Бога, ни себя", а также романтическое (Ф. Гельдерлин) "Человек мечтающий - Бог, рефлектирующий человек - лжец". У каждого из трех веков, составляющих Новое время, есть свое историческое лицо. XVII век - век "революционной критики" феодализма и рационалистической критики схоластики. XVIII век - век Просвещения с его культом Разума, историческим оптимизмом, уверенностью в смысложизненной благодати обновления и обустройства мира. XIX век - эпоха расцвета культуры Нового времени и одновременно начало ее кризиса, связанного с обнаружением тупиков чисто рационального и инструментального отношения человека к миру.
У истоков методологии опытной науки Нового времени стоял английский философ Френсис Бэкон (1561-1626). Он был страстным сторонником научного прогресса и непримиримым врагом схоластики. Стержень бэконовской методологии - постепенное индуктивное обобщение фактов, наблюдаемых в опыте. Однако философ был далек от упрощенного понимания этого обобщения и подчеркивал необходимость опоры на разум в анализе фактов. Разум позволяет так организовать, спланировать наблюдение и эксперимент, чтобы услышать голос самой природы и истолковать сказанное ею правильным образом. Свою позицию Бэкон иллюстрирует сравнением деятельности пчел, собирающих нектар со многих цветков и перерабатывающих его в мед с деятельностью паука, ткущего паутину из самого себя (односторонний рационализм) и муравьев, собирающих в одну кучу самые разные предметы (односторонний эмпиризм). Бэкон различал два вида опыта: плодоносный и светоносный. Плодоносным он называл опыт, цель которого - непосредственная польза; светоносным же - опыт, который имеет целью познание законов явлений и свойств вещей.
В исследовании природы, по мнению Бэкона, мы часто руководствуемся ложными идеями и понятиями, названными им идолами. Он выделял четыре их основных вида: идолы рода, пещеры, площади и театра.
Идолы рода - это предрассудки нашего ума, проистекающие из смешения нашей собственной природы с природой вещей. Человек склонен судить о природе по аналогии с собственными свойствами. Отсюда возникают телеологические (целевые - зачем? для чего?) представления о мире, другие ошибки, проистекающие из несовершенства человеческого ума и человеческих чувств и их подверженности влиянию различных желаний и влечений. "Человеческий ум, когда он находит какое-либо удобное или кажущееся верным или убедительным и приятным понятие, подгоняет все остальное так, чтобы подтвердить его и сделать тождественным с ним. И даже если мощь и число противоположных понятий больше, он или не признает этого - из пренебрежения, или путает их с различиями и отбрасывает - из тяжкого и вредного предрассудка, лишь бы сохранить в целостности свои первые утверждения".
Идолы пещеры - заблуждения, вытекающие из индивидуальных особенностей каждого человека (его воспитания, круга чтения, авторитета тех, кем он восхищается, симпатий, антипатий и т. д.). Дух людей "различен, склонен к изменчивости и почти случаен". Поэтому, как пишет Бэкон, прав был Гераклит, когда сказал: "Люди ищут знаний в своих маленьких мирах, а не в большом, общем для всех мире".
Идолы площади или рынка вытекают из смысловой многозначности и неправильного употребления слов. "Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям". Идолы, проникающие в разум с помощью слов, бывают двух родов: это или имена несуществующих вещей ("судьба", "вечный двигатель" и т. д.), или это имена вещей существующих, но путанные и неопределенные, неподобающим образом абстрагированные.
Идолы театра - они вселяются "в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов доказательства" в силу их пышного, прямо-таки театрального представления. Бэкон называет некоторые философские системы баснями и сказками, "предназначенными быть разыгранными на сцене, пригодными для создания выдуманных театральных миров".
Искоренение всех этих идолов возможно только на пути опыта и его научно-индуктивного понимания. Идеалом для Бэкона был беспристрастный ум, освобожденный от всякого рода предрассудков, открытый и внимающий опыту. Истолковав опыт как конечный источник всех наших знаний, Бэкон тем самым заложил основы эмпиризма - одной из ведущих философских традиций новоевропейской философии.
Основы альтернативной эмпиризму рационалистической традиции были заложены французским философом Рене Декартом.
Рене Декарт (1596-1650) - основатель философии Нового времени или, как его еще называют, отец современной (modern) философии. С точки зрения Декарта, недостаточно иметь хороший ум, гораздо важнее - хорошо, правильно применять его. С целью научиться хорошо применять ум он и разработал свой метод. В нем четыре правила.
Первое правило - правило очевидности, которое Декарт формулирует следующим образом:" Никогда не принимать за истинное ничего, что я не признавал бы таковым с очевидностью, т. е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению". Очевидность в смысле ясности и отчетливости является не только отправным, но и конечным пунктом познания. Умственное действие, посредством которого достигается очевидность, есть интуитивное действие, интеллектуальная интуиция.
Второе правило - это правило анализа: "Делить каждую из рассматриваемых ... трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить". Расчленяя сложное на простое, "на элементарные части до пределов возможного", анализ светом разума изгоняет двусмысленность, способствует освобождению истинного от плевел лжи.
Третье правило - правило синтеза, заключающееся в том, чтобы "располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу". Синтез восстанавливает исчезнувшую в аналитических расчленениях целостность предмета, делая прозрачными его содержательные связи и зависимости.
Правило четвертое - правило контроля, которое Декарт определяет так: "Делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено". На этом этапе проверяется полнота анализа и корректность синтеза.
Очерченные таким образом правила метода Декарт применяет к собственно философскому познанию, призванному обнаружить очевидные истины, составляющие фундамент здания всей науки. С этой целью Картезий (латинизированное имя Декарта) подвергает методическому сомнению все традиционные способы обоснования знания. Он, в частности, отказывается признать основой знания чувственный опыт. "Поскольку чувства иногда нас обманывают, я, - пишет Декарт, - рискнул предположить, что ничто не является таким, каким оно представляется нашим чувствам". Радикальное и фронтальное методическое сомнение не ведет, однако, французского философа к скептицизму и агностицизму, т. е. к отрицанию самой возможности познания. С помощью сомнения он ищет несомненное. И находит его в истине "я мыслю, следовательно, я существую" (cogito ergo sum). И действительно: можно сомневаться во всем, но нельзя сомневаться в том, что сомневаешься. Сам процесс сомнения несомненен. Это неустранимая достоверность, заключающаяся в непосредственной данности и открытости мысли для самой себя. Сомнение - акт мышления. Поскольку я сомневаюсь, я мыслю. Существование моего сомнения доказывает реальность или существование моего мышления, а через это и меня самого.
Истинность исходного принципа cogito гарантирована существованием Бога - существа совершенного и всемогущего, вложившего в человека естественный свет разума. Все смутные идеи суть продукты человеческой субъективности, и они ложны. Напротив, все ясные идеи идут от Бога, и потому они объективно-истинны.
Как рационалист, Декарт настаивал на исключительной роли дедукции в процессе познания. Под дедукцией он понимал рассуждение, опирающееся на вполне достоверные исходные положения (аксиомы) и состоящее из цепи также достоверных логических выводов. Достоверность аксиом усматривается разумом интуитивно, без всякого доказательства, с полной ясностью и отчетливостью.
Декарт дуалист, он считал душу и тело двумя независимыми и в этом смысле равноправными субстанциями. Основное свойство тела (материальной субстанции) - протяжение. Тело и материальный мир в целом - res extensa (вещь протяженная). Душа как нематериальная субстанция непротяженна. Она и вообще духовный мир - res cogitans (вещь мыслящая). Тела животных и человека Декарт рассматривал как сложные машины, повинующиеся законам механического движения.
Рационализм и дуализм Декарта оказали глубокое влияние на последующее развитие философской мысли.
Исторический спор рационалистов и эмпириков получил свое продолжение и своеобразное синтетическое разрешение в немецкой классической философии.
Немецкая классическая философия (конец XVIII - начало XIX в.) - одно из самых мощных интеллектуальных течений в истории западной культуры. Ее можно рассматривать как последнюю фазу развития классического европейского философствования.
Родоначальником классической немецкой философии был Иммануил Кант (1724 - 1804). Философия Канта называется трансцендентальным идеализмом. Идеализмом - это в целом (в подробностях - ниже) понятно. Но что имеется в виду под "трансцендентальным"? Понятие трансцендентального (не просто трансцендентного, т. е. запредельного) в философии Канта выражает все то, что относится к априорным (до всякого познания и независимо от него) условиям нашего опыта, к формальным (идеальным и чистым) предпосылкам познания. Трансцендентальное делает возможным, организует и направляет сам познавательный процесс.
Все основные работы Канта называются Критиками: "Критика чистого разума", "Критика практического разума", "Критика способности суждения". Критика здесь не какой-то критицизм, тем более не голое критиканство, но критическое исследование, научный критический анализ познания, его границ, познавательной способности человека. Для науки критика естественна, она во многом определяет ее прогресс.
Основой всех Критик является учение Канта о "явлениях" и "вещах в себе", т. е. о вещах, как они существуют сами по себе. Вещь в себе непознаваема, хотя она и вызывает ощущения, воздействуя на наши органы чувств. Без вещи в себе познание было бы невозможно. Мы тем не менее познаем не вещи в себе, а как они нам являются, значит, только как явления. Мы можем даже расширить и углубить наше познание мира, но все это - в рамках или пределах явлений. Вещи в себе, лежащие в основе этих явлений как их вечный сущностной "Х", остаются запредельными, недоступными нашему познанию, его самым напряженным усилиям и попыткам.
По Канту, знание всегда выражается в форме суждения. Существует два вида суждений: аналитические и синтетические. Аналитические - когда предикат не добавляет ничего нового к субъекту, он по существу выводится из него. Пример:"Все тела имеют протяжение". В субъекте суждения - "теле" уже содержится предикат - "протяжение". Синтетические суждения - это когда предикат не выводится из субъекта, а соединяется с субъектом, неся с собой новое знание. Пример: "Некоторые тела имеют тяжесть". Понятие о теле не заключает в себе с необходимостью признак "тяжесть". Такое соединение предиката с субъектом Кант называет синтезом.
В свою очередь синтетические суждения делятся Кантом на апостериорные и априорные. Апостериорные - тот случай, когда связь предиката с субъектом мыслится потому, что она обнаруживается в опыте, видна из опыта. Пример: "некоторые лебеди черные". В априорных синтетических суждениях связь между предикатом и субъектом не основывается на опыте. Пример: "Все, что случается, имеет причину". В опыте мы никогда не имеем дело со всем, а только с частью (частями) всего. Но вот мыслим же мы это "все". Априорное знание, надо полагать, является продуктом и формой интеллектуальной самодеятельности человека, результатом работы некоего "логического эго".
Вопрос об условиях и границах познания формулируется Кантом как вопрос о возможностях априорных синтетических суждений, т. е. всеобщего и необходимого знания, в математике, естествознании и метафизике (теоретической философии). Без этих качеств - всеобщности и необходимости - невозможна наука как таковая. Решение данного вопроса Кант связывает с тремя основными познавательными способностями: чувственностью, рассудком и разумом.
В суждениях математики синтез субъекта с предикатом основывается на априорных формах чувственного созерцания - интуициях пространства (геометрия) и времени (арифметика). Априорные синтетические суждения в теоретическом естествознании возможны благодаря категориям - понятиям рассудка ("единство", "отрицание", "причинность" и т. д.). Понятия эти - формы, под которые рассудок подводит доставляемый чувственностью материал. Ощущения и восприятия под формы рассудка подводит конкретно продуктивная способность воображения. Знание, по Канту, представляет собой синтез, соединение ощущений с понятиями. Без понятий ощущения слепы, а понятия без ощущений пусты. Итак, с помощью категорий как априорных форм или структур рассудка человек вносит порядок, закон, законосообразность, в хаотичный мир своих чувственных впечатлений, иначе говоря, явлений, которыми ему открывается мир "вещей в себе".
Как возможны априорные синтетические суждения в метафизике, т. е. в философии? Ответ: их возможность основывается на трех идеях: души, мира как целого и Бога. Эти идеи, идеи разума, по Канту, носят регулятивный характер, они ориентируют нас на поиск целокупного синтеза в опыте, на выявление безусловного источника всех явлений. Эти идеи, далее, - представление о предельной цели, к которой стремится наше познание.
Когда мы ищем последний, безусловный источник всех явлений внутреннего чувства, мы приходим к идее души. Последнее, безусловное начало всех явлений внешнего мира фиксируется идеей мира как целого. Попытка установить абсолютное начало всех явлений вообще дает нам идею Бога.
Безусловное, как предмет идей, в опыте не дано. В опыте все обусловлено. В своем стремлении к безусловному разум отрывается от опыта и впадает в иллюзию, в неустранимые и неразрешимые в его (разума) пределах антиномии. Последнее означает, что мы с одинаковым успехом можем доказать прямо противоположные утверждения (например, ограниченность и неограниченность мира во времени и пространстве, подчиненность всего действию причинности и наличность отрицающей ее свободы воли, бытие Бога и его отсутствие). Неустранимые иллюзии и противоречия разума указывают нам его пределы или границы.
Разум как "способность к безусловному", согласно Канту, - это рассудок, выходящий за горизонт возможного опыта. "Разумное" обещание целокупности или единства укрепляет и продвигает рассудок, стимулирует поиск до бесконечности. Разум толкает за пределы конечного, заставляет искать последние основания, оставаясь тем не менее лишь томлением по абсолюту.
Неподтверждаемость чистых понятий разума, или идей, чувствами, опытом говорит о том, что метафизика не может стать наукой. Предметы метафизического познания находятся за пределами опыта, а потому достоверно знать о них мы не в состоянии. Метафизика - не наука, но неизбежная, хотя и чистая потребность разума. Не находя обоснования регулятивным идеям в своих собственных пределах, чистый теоретический разум обращается за помощью к разуму практическому. И получает поддержку в виде трех моральных постулатов: бессмертия души, свободы (соответствующей "причинностному" ядру идеи мира) человека и существования Бога. Постулаты эти не обогащают сферу теоретического разума, но позволяют идеям разума обрести объективное значение в виде морально-практического основания. Постулаты практического разума - постулаты не науки, не знания, но веры. Веры необходимой, даже неизбежной - как ресурса убеждения в существовании нравственного порядка в мире. Без такого убеждения жизнь теряет всякий смысл, она просто не может быть нормальной.
Обобщенным выражением условий возможности моральных действий выступает для Канта категорический императив. Это моральный закон, закон-долг, удовлетворяющий признакам всеобщности и необходимости. Формулируется он так: "Действуй или поступай по такому принципу, о котором ты мог бы желать, чтобы он сделался всеобщим законом". Или так: "Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице всякого другого как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству".
В заключении к "Критике практического разума" Кант писал: "Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звездное небо надо мной и моральный закон во мне".
Философия Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770-1831) - вершина немецкого классического идеализма. В ней ярко проступают основные черты, достоинства и недостатки идеалистически-рационалистического типа философствования.
Теоретические изыскания Гегеля во многом отталкивались от критики предшествовавших ему философских идей и построений. Гегель, в частности, выступил против субъективизма и дуализма Канта, показав, что явления столь же объективны, как и сущность ("вещь в себе"), что сущность является, явление существенно.
Основной принцип гегелевской философии - принцип тождества мышления и бытия. В данном принципе самом по себе, безусловно, есть рациональное зерно, конкретно представленное тем, что законы предметного мира и законы познающего мышления не противоречат друг другу, а диалектически, в тенденции совпадают в своем объективном содержании. Но у Гегеля речь идет об идеалистическом тождестве мышления и бытия, т. е. о тождестве на основе и за счет мышления. Одним из выражений этого тождества является знаменитое гегелевское "все действительное разумно, все разумное действительно". Только под действительностью философ понимал отнюдь не все существующее, а только то, что существенно и необходимо, что соответствует внутренней логике развития.
Мышление и бытие у Гегеля являются двумя сторонами "абсолютной идеи" - онтологизированного, объективно существующего мышления, оторванного от своих конкретных, или эмпирических, носителей и обретшего функции субъекта. Абсолютная идея оказывается на поверку логически рафинированной идеей Бога. За ней фактически стоят процессы гипертрофирования (преувеличения) и гипостазирования (наделения самостоятельным существованием) вполне реальной, земной человеческой мысли, ее возможностей, сил и притязаний.
Гегелевская абсолютная идея выступает в качестве разумной основы всего существующего. Исходя из сказанного, нетрудно понять, почему для Гегеля развитие мира тождественно процессу его познания, а еще точнее - самопознания абсолютной идеи.
Логика - важнейшая составная часть философской системы Гегеля. Философия природы и философия духа, по сути, прикладные логики. Отсюда панлогизм как характерная черта гегелевского типа философствования. В силу тождества мышления и бытия логика, по Гегелю, имеет своим предметом формы и законы мышления как формы и законы бытия, объективного мира. "Наука логики" Гегеля начинается с анализа бытия в его самой абстрактной определенности, а завершается абсолютной идеей. Но идея как бытие, поясняет философ, есть природа. Перед нами не что иное, как логический парафраз христианского догмата о сотворении мира.
Вместе с идеей как бытием мы вступаем в пределы философии природы. Определяется она Гегелем как "наука об идее в ее инобытии". Немецкий философ придерживается тезиса о неизменности природы. Она у него не развивается во времени, а только разнообразится в пространстве. Философия природы есть анализ ряда материальных форм, последовательно сменяющих друг друга по причине непрестанного стремления абсолютной идеи (духовной сущности природы) ко все более и более адекватной форме своего выражения. Природа - низшая и неадекватная сфера самообнаружения и саморазвития абсолютной идеи.
Недостаточность и неадекватность природы, согласно Гегелю, преодолевается в духе и духом, иными словами, человеческой историей. В сфере духа абсолютная идея развивается как самосознание человечества. Субъективный дух (антропология, феноменология, психология), объективный дух (право, нравственность, государство), абсолютный дух (искусство, религия, философия) таковы основные этапы становления и развития этого самосознания. В искусстве (истина в форме созерцания), религии (истина в форме представления) и, особенно, в философии (истина в форме понятия) абсолютная идея находит наконец-то адекватную форму своего самовыражения, окончательно познает самое себя и на этом успокаивается, Круг развития замыкается - конец истории.
Гегель изображает собственную философию как абсолютное знание, как завершение процесса познания мира. Вообще же философию он определяет как "эпоху, схваченную в мысли".
Гегель - крупнейший в истории философии диалектик. Он создатель систематической диалектики на основе объективного (абсолютного) идеализма. Центральное место в его системе диалектики занимает категория противоречия как единства противоположностей. Противоречие - корень всякой жизненности, движущая сила развития. С помощью созданного им диалектического метода Гегель критически переосмысливает все сферы современной ему культуры. На этом пути он всюду открывает напряженную внутреннюю динамику. В то же время диалектика Гегеля имеет и свои ограничения, она не до конца последовательна, не во всем, скажем так, диалектична. Так, Гегель завершает философию истории идеализированным изображением прусской конституционной монархии, философию права - однозначно положительной характеристикой буржуазного правосознания, философию религии - апологией лютеранства. Недиалектически-завершающе звучит, к примеру, следующий гегелевский пассаж: "Государство в себе и для себя есть этическая тотальность, реализация свободы, абсолютная цель Разума, самая реальная свобода". Излишне доказывать, что диалектика по определению не терпит никакого завершения, а уж тем более апологии той или иной формы бытия.
Историю Гегель рассматривает как "прогресс духа в сознании свободы", который развертывается через дух отдельных народов. "Партикулярный дух отдельного народа может исчезнуть: он составляет звено в цепочке, образованной движением мирового духа, а этот дух исчезнуть не может". Согласно Гегелю, мировая история проходит диалектические этапы разумности и свободы, от восточного общества к греко-римскому и от него - к германо-христианскому. В Восточном мире был свободен только один - деспот, в Греко-Римском - некоторые, и лишь в Германии - все. Только германские народы, в понимании Гегеля, дошли до понимания того, что свобода составляет основное свойство их природы. Индивиды, особенно индивиды всемирно-исторического масштаба, герои являются, по Гегелю, орудием мирового духа. Их действия не продиктованы изнутри, через них дух реализует свои замыслы. "Хитрость мирового разума" в истории как раз и состоит в том, что он пользуется индивидуальными интересами и страстями для достижения своих целей.
"Работать для философии, которая приближается к форме науки (абсолютной), в целях достижения ступени, когда ей можно дать имя любви к знанию, чтобы быть истинным знанием" - такую цель, сформулированную самим Гегелем, нельзя не признать благородной. Ее разделяли и разделяют многие мыслители.
Стремлением приблизиться к форме науки был одержим и Карл Маркс (1818 - 1883) - немецкий социальный философ и экономист, пролетарский революционер, идейный вдохновитель социалистических экспериментов ХХ века. Он был уверен, что разрабатывает новую, подлинно научную теорию общества. Все предшествующее ему обществознание он оценивал и отвергал как идеалистическое, идеологическое и утопическое.
В плане идеализма Маркс критиковал своих предшественников за то, что они в основном занимались идейными мотивами человеческой деятельности, истории, не вскрывая их действительных, материально-практических корней, что, далее, источники общественного развития ограничивались для них лишь духовными или идеальными факторами, такими как амбиции, чувства и страсти, эгоизм, любовь, ненависть, что, наконец, они недооценивали роль народных масс в истории. Для них трудящиеся были лишь пассивной, инертной массой, объектом, а не субъектом истории. Все внимание было перенесено на творческие или исторические личности - королей, полководцев и генералов.
Идеология была для Маркса ложным или искаженным отражением действительности, прежде всего социально-исторической реальности, общества и человека. Вкратце она определялась как теоретическое самосознание класса (социальной группы), как классовое или социально-групповое мировоззрение людей. Классовый интерес, классовая позиция и есть, по Марксу, та призма, через которую идеологи смотрят на действительность. Научное отражение, по определению, направлено на истину, ее объективность и универсальность, классовый же интерес всегда идеологически-прагматичен, узок и партикулярен. Но как раз в этом идеология и не может себе признаться. Наоборот, она неотделима от иллюзии общего интереса, пытается, как отмечает Маркс, "представить свой интерес как общий интерес всех членов общества, то есть, выражаясь абстрактно, придать своим мыслям форму всеобщности, изобразить их как единственно разумные, общезначимые". Классовая позиция тоже неоднозначна. Она может быть и предметом свободного выбора, и чем-то неосознанным или стихийным. Последнее встречается чаще, чем первое. "Не следует думать, - писал Маркс о французских мелкобуржуазных теоретиках 1848 года, - что все представители демократии - лавочники или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеко от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводят практически материальный интерес и его общественное положение".
Что касается утопичности, то Маркс видел ее в том, что прежнее обществознание (Сен-Симон, Фурье, Оуэн и др.) оставалось в целом оторванным от действительных, практических тенденций общественного развития, что само это развитие было еще исторически незрелым (чем затруднялось его научное осмысление), что в нем, прежнем обществознании, не указывались реальные пути устранения существующих социальных противоречий и создания нового общества, а все надежды возлагались на изобретение совершенной системы общественного устройства и благосклонность сильных мира сего (а вдруг какому-нибудь просвещенному монарху предложенная система понравится, и он загорится желанием превратить ее в жизнь).
Историческому идеализму Маркс противопоставил материалистическое понимание истории. Его суть в работе " К критике политической экономии. Предисловие", опубликованной в Берлине в 1859 г., выражается так: "Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание". Другими словами, экономика, производительные силы и производственные отношения, составляют реальный базис общества и определяют в конечном счете все его многообразное функционирование и развитие.
Опора на экономику позволила Марксу смотреть на развитие общества как на естественноисторический процесс. "Естественно" - потому что это развитие подчинено объективным (как и в природе) законам и расчленено на ряд органически последовательных стадий или этапов: "Общество... не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами". "Исторический" - так как история есть "деятельность преследующего свои цели человека", т.е. ее законы суть законы-тенденции человеческой деятельности, претерпевающей изменения во времени и пространстве.
Законы создают конечную причину в смысле объективную необходимость исторических преобразований, но совершать, делать их приходится, естественно, людям. И не в одиночку, не порознь, а так или иначе сплотившись, объединившись, став коллективным субъектом истории. Самым действенным субъектом истории, по Марксу, являются классы. "История всех до сих пор существовавших обществ, - читаем мы в "Манифесте Коммунистической партии", - была историей борьбы классов".
Теперь об идеологичности обществознания. Претендуя на создание науки об обществе, Маркс в то же время был убежден, что социальная теория в обществе, расколотом на классы, беспристрастной, незаинтересованной быть не может, что за любыми мало-мальски серьезными общественными идеями стоит тот или иной классовый интерес. Поскольку убрать эту пристрастность, или партийность, из обществознания в принципе невозможно, то остается одно - найти такой классовый интерес, который бы сводил идеологическое искажение до минимума или устранял его вовсе. И Маркс, как ему казалось, такой интерес нашел в лице и судьбе пролетариата, рабочего класса. Пролетариат - особый класс. Его освобождение совпадает с освобождением всего человечества - от власти капитала, от отчуждения, эксплуатации и угнетения. Объективно рабочий класс заинтересован в истине, в выявлении, а не сокрытии реального положения вещей. Интерес пролетариата, по убеждению Маркса, - интерес универсальный. Встав поэтому на позицию пролетариата, исследователь тем самым обретает всесторонний, объективный, подлинно научный взгляд на социальные явления, человека и общество, мир в целом. Теперь он уже не забивается в свой "угол зрения", не прячет свои ограниченно-частные (читай: корыстные) интересы, а сознательно и уверенно демонстрирует свою мировоззренческо-методологичесую платформу, открытую истине, будущему, прогрессу. Получается, что идеология и наука, партийность и объективность, обычно не совместимые и непримиримые, в случае пролетариата могут совпадать, органически дополнять друг друга. Это, по Марксу, как раз и произошло в его теории. Что ж, Маркса можно понять, но только как революционера, а не ученого.
Рассмотрим далее утопичность - что конкретно противопоставляет ей Маркс, воодушевленный созданием науки об обществе? Точкой отправления служит здесь знание законов общественного развития, позволяющих предвидеть историческую необходимость смены существующих общественных порядков. Законы эти однозначны в том, что капитализм исторически обречен и что рано или поздно он уступит место социализму, а затем коммунизму. Конкретных симптомов этой исторической необходимости, по Марксу, много: частная собственность как препятствие на пути развития общественного по своему характеру производства, обнищание, хотя и относительное, трудящихся масс, неспособность капитализма как общественного строя отказаться от хищнического отношения к природе и т.д.
Исполнителем данного приговора истории, бичем этой исторической необходимости выступает, по мысли Маркса, пролетариат - самый непримиримый и последовательный противник капитализма. Победоносным революционным выступлением пролетариата подводится черта под предысторией человечества, т.е. под антагонистическим типом общественного развития, и открывается новая эра - собственно история или подлинная история, "истинное царство свободы".
Исторически неизбежное завоевание политической власти рабочим классом принимает форму диктатуры пролетариата. Так что на вопрос древних "Кто должен управлять государством?" Маркс без колебаний мог бы ответить: пролетариат. Надо сказать, что государство для Маркса - это бюрократическая машина для поддержания господства одного класса (эксплуататоров) над другим (эксплуатируемыми). Как государство диктатура пролетариата есть тоже господство и подавление, но только направленное теперь против контрреволюции, эксплуататоров и их пособников, вообще против мелкобуржуазной стихии. Однако насилие в диктатуре пролетариата - не самоцель. Историческая задача "диктатурной" власти рабочего класса состоит в построении социализма, первой "очереди" нового общественного строя, так называемого неполного коммунизма. С выполнением данной задачи надобность в диктатуре пролетариата и вообще - в государстве отпадает. Коммунизм представлялся Марксу бесклассовым и безгосударственным обществом. При коммунизме некого (некого - в смысле класса, социально организованной силы) будет подавлять, ну а для борьбы с общественными эксцессами достаточно будет и общественного мнения, силы морали.
Социализм для Маркса - это прежде всего общественная собственность на средства производства, всеобщий обязательный труд для всех трудоспособных людей (общество сознательных тружеников), труд, главным мотивом которого является не нажива, не прибыль или доход, а все более полное удовлетворение растущих потребностей людей. Это, далее, такой строй, при котором "общество организовано как сознательная и планомерная ассоциация", а производство регулируется "согласно заранее начертанному плану". Это, наконец, общество, где нет эксплуатации человека человеком, где конкуренция и отчуждение вытесняются сотрудничеством, дружбой и взаимопомощью между людьми.
Коммунизм же Маркс кратко характеризует так: "...бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов общества, где вместе с всесторонним развитием людей вырастут и производительные силы на основе постоянно развивающейся науки и техники, все источники общественного богатства польются полным потоком и осуществится великий принцип "от каждого - по способностям, каждому - по потребностям". Коммунизм - это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление, труд на благо общества станет для всех первой жизненной потребностью, осознанной необходимостью, способности каждого будут применяться с наибольшей пользой для народа".
Подведем итоги. На первый взгляд кажется, что Маркс успешно преодолел все препятствия - исторический идеализм, идеологию и утопию - на пути к подлинно научной теории общества, науки об обществе. Но это именно первый - поверхностный, не слишком требовательный взгляд. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что Марксов материализм в своих принципиальных установках есть не более чем экономический детерминизм или экономический редукционизм. Сведение всего многообразия общественной жизни к экономике, производству, технологии явно упрощает и даже искажает ее реальные исторические взаимосвязи. Еще труднее обстоит дело с выведением данного многообразия из экономики как решающей или конечной причины. Тут прямо надо сказать: это - невозможно.
Идеология, идеологичность - с ней тоже не все благополучно. Жизнь не подтверждает каких-то особых преимуществ рабочего класса в вопросах истины и лжи. Классовая позиция пролетариата не является критерием и гарантом истины. Пролетарское - не значит истинное. Интересы рабочего класса не совпадают с интересами всего человечества, человечества в целом. Более того, эти интересы в плане истины ничем не отличаются от интересов других классов и социальных групп общества: все то же искажение, все та же партикулярность, эгоистичность, узость.
Не лучше выглядит и Марксово преодоление утопии, утопизма. Закон неизбежного и закономерного саморазрушения буржуазного строя на поверку оказался мнимым. Социализм не подтвердил свое историческое превосходство над капитализмом. Может, и люди еще не готовы к этому, к тому, в частности, чтобы правильно и эффективно распорядиться общественной собственностью, может, еще что-то, но факт остается фактом - исторической энергии у нового строя не хватило даже на самовыживание. А его искусственность (пример: разные люди, по-разному трудятся, а зарплата одна), несоответствие природе человека и вот это, знаменитое "Кто был ничем, тот станет всем" - все говорит о том, что перед нами очередная социальная утопия.
Таким образом, попытка Маркса превратить обществознание, действительно страдающее многими недостатками, в настоящую науку об обществе, так и осталась попыткой, определенно не первой и, очевидно, не последней. А ведь так все хорошо начиналось: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его". Увы, жизнь подсказывает другое: прежде чем изменить, надо все-таки объяснить.
Самостоятельное творчество в области философии начинается в России, по мнению многих авторов, лишь во второй половине XVIII века. Это не значит, что у русского народа до того времени не было философских вопросов. Нет, конечно, они были, но находили свое разрешение в религиозном мировоззрении. Эту связь, а вернее - зависимость от религиозных воззрений, русская философская мысль по-настоящему так и не порвала. Имеется в виду, уточняем, ее идеалистическое направление. Ибо было в ней и материалистическое течение, атеистическое по существу, по определению своему (Чернышевский, Добролюбов, Писарев и др.).
Важно отметить и такое обстоятельство: русская философия вставала на ноги тогда, когда на Западе уже была мощная философская традиция. И это как-то подавляло, сбивало на ученичество. Но, с другой стороны, и помогало, приобщая к уже развитой философии, позволяя пользоваться всеми ее достижениями.
Богата русская философия и другими особенностями. Прежде всего следует сказать о ее теснейшей связи с художественной литературой. По цензурным и другим "притеснительным" причинам художественная литература на Руси была одной из самых распространенных форм выражения философских проблем. С одной стороны, это хорошо: союз с литературой избавлял философию от абстрактности, наукообразности и оторванности от эмоционально-чувственной стороны жизни человека. А с другой - и плохо: эстетизм (замена понятий словами; главное - чтобы красиво, хотя и не обязательно жизненно); публицистичность (остроумие, хлесткость, но не глубина, не полнота, не систематичность); увлеченность символами, софийными смыслообразами, поверхностными ассоциативными связями.
К национальным особенностям русской философии относится также ее историософичность, т. е. выдвижение в качестве важнейших исторических и социальных проблем, притом в метафизически-пророческой их размерности. Русская философия не оставляла и не оставляет надежды раскрыть сущность и смысл исторического процесса, предложить грандиозный мироустроительный проект.
Важной национальной особенностью русской философии является ее обращенность к судьбам человека, к его разуму, его внутреннему миру. Авторитетно в этом плане заявление Н.А. Бердяева: "... вне-антропологическая и над-антропологическая философия не может быть названа творческой философией... Антропологический путь - единственный путь познания Вселенной". Впрочем, антропологизм русской философии был в основном религиозным, он требовал соотносить всегда человека с Богом, ориентировал на "потусторонние" ценности.
К национальным чертам русской философии следует отнести и идею целостности (цельности) духовной жизни человека, выражающуюся в неотделимости познания от нравственных начал и эмоциональной жизни. "Живое знание", "философия сердца", союз "правды-истины" и "правды-справедливости" - вернейшие знаки такого миропонимания. Русской философии "совершенно чуждо спинозовское 'не плакать, не смеяться, а понимать' " (C. Франк). В гносеологическом плане идея цельности духовной жизни человека предопределяла полное доверие философов к интеллектуальной интуиции, к нравственному, эстетическому и, в особенности, мистическому религиозному опыту.
Отсутствие критического иммунитета к религиозному опыту объясняет также увлечение русской философии идеалом христианской любви как связи между людьми в их стремлении к подлинному преображению жизни. Этот идеал нашел оформление в "соборности". Начиная с работ славянофила А.С. Хомякова, данное понятие обозначает сочетание единства и свободы (свободную общественность, свободное равенство) на основе общей любви к Богу и вообще ко всем абсолютным ценностям.
Наконец, еще одна национальная характеристика русской философии - ее космизм. Русский космизм противопоставил антропоцентризму и индивидуализму предшествующей философии понимание человека и природы как единого целого, увы, разрушенного веками их противостояния.
Величайшим русским мыслителем был и остается Вл. Соловьев (1853-1900). Центральная идея его творчества - идея Богочеловечества. Она объединяет в целостную систему, систему всеединства его представления о человеке, обществе и, конечно же, Боге.
Вл. Соловьев считает, что общественный строй может иметь своим основанием или Бога (веру в Бога) или человека (веру в человека). Основание это, по определению, должно быть безусловным, иначе оно не было бы последним и значит действительным основанием. Ну что касается Бога, то это самоочевидно. Как первоначало он - сама безусловность. А вот человек - есть ли в нем эта безусловность? Соловьев предлагает различать отрицательную и положительную безусловность. Отрицательной безусловностью человеческая личность, конечно же, обладает. Выражается это в ее "способности переступать за всякое конечное, ограниченное содержание, в способности не останавливаться на нем, не удовлетворяться им, а требовать большего". Перед нами, по сути, безграничность и, в этом смысле, безусловность человеческого прогресса, свободного от всякого внутреннего предела и внешних неодолимых барьеров.
Что до положительной безусловности, то, поскольку она требует обладания "всецелою действительностью, полнотою жизни", человеческой личности ее никогда не достичь. "Всецелою полнотою бытия", по глубокому убеждению Соловьева, обладает только Бог. Без положительной же безусловности и безусловность отрицательная не имеет никакого значения. Она страдает неустранимым противоречием между бесконечным стремлением и невозможностью его удовлетворения. Иначе говоря, человек, с одной стороны, наделен как бы божественными правами, а с другой - у него нет божественных сил для их реализации. Отсюда Соловьев делает вывод, что истинным основанием общественной жизни может быть только Бог. Этот вывод, однако, автор не оставляет без дальнейших определений, он его существенно уточняет.
К Богу, как основанию, надо восходить, притом в двояком смысле: подниматься вверх, в небесную высь и возвращаться к началу, действительному источнику. Человек - существо, которому это под силу, ибо он, по мнению Соловьева, есть "связующее звено между божественным и природным миром". Данное определение человека, впрочем, может звучать и так: "Человек есть вместе и божество и ничтожество".
Восхождение к Богу, который есть величайшая полнота и цельность бытия есть устремленность человека и мира, который он представляет, к абсолютной органичности, к всеединству. Само по себе всеединство - сложный и многоступенчатый процесс. Это преодоление множественности, конечности и разобщенности, хаоса всего сущего. "Мир, - пишет Вл. Соловьев, - отпал от Божества и распался сам в себе на множество враждующих элементов; длинным рядом свободных актов все это восставшее множество должно примириться с собою и с Богом, и возвратиться в форме абсолютного организма".
Мир есть всеединство в состоянии становления. Соловьев различает пять ступеней этого становления: "царство минеральное (общенеорганическое), царство растительное, царство животное, царство человеческое и Царство Божие". Это ступени возрастания реальности или повышение бытия с точки зрения нравственного смысла. Первая ступень осваивается в терминах бытия, вторая - жизни, третья - сознательности (ощущений и свободных движений), четвертая - разумности, наконец, пятая - совершенства. Человек является "проводником всеединящего божественного начала в стихийную множественность, - устроителем и организатором вселенной". Каждое предшествующее царство служит материалом для последующего, более совершенного царства. Здесь ничто не отбрасывается и не исчезает, а переходит или объединяется с более совершенной деятельностью. Единение человека с Богом завершает и, тем самым, сосредотачивает в себе всю полноту предшествующего эволюционного процесса, имеющего своей целью утверждение царства Божия или безусловного нравственного порядка в мире.
Сказанное может подтолкнуть нас к заключению, что Соловьев придерживается естественнонаучной теории эволюции. Но это не так. Теория эволюции у него сверхнатуралистическая. Она имеет идеальное основание в виде божественного творения, понимание интеграции как одухотворения и мирового единства как блага, добра.
Мировая история видится Соловьеву процессом постепенного одухотворения "человека через внутреннее усвоение и развитие божественного начала". Мысль эта выражается и по-другому: история человечества направляется к духовному человеку, т.е. человеку, в котором рациональное и материальное (чувственное) начала будут добровольно и свободно подчинены высшему божественному началу. Первыми субъектами и двигателями этого процесса были три великих народа древности: индусы, греки и иудеи. Индийскому духу божественное начало открылось как нирвана, грекам - как идея, идеальный космос, для иудеев же оно предстало как личность, как живой субъект, как "Я".
Свободное согласование божественного и человеческого начал представляет собой, по Соловьеву, "истинное богочеловеческое общество". Под божественным началом здесь мыслится Христова истина во всей ее чистоте и силе, а под началом человеческим - достаточно активный, свободно действующий человек, развитая человеческая самодеятельность. Историческая рассогласованность этих двух начал привела к распадению христианского мира (прежде всего в его рамках Соловьев и ищет богочеловеческое всеединство) на две половины: Восток и Запад. Восток всеми силами своего духа привязан к божественному началу. Вся энергия Запада, наоборот, уходит на развитие человеческого начала, на утверждение прав и свобод человека. Соловьев считает, что оба эти направления исторического развития необходимы друг другу. Без безусловного начала христианской истины "все западное развитие лишено было бы всякого положительного смысла, и новая история оканчивалась бы распадением и хаосом". С другой стороны, если бы история ограничилась одним восточным христианством, то "истина Христова (богочеловечество) так и осталась бы несовершенною за отсутствием самодеятельного человеческого начала, необходимого для ее свершения". Совершенство не свершилось бы. Примирение Востока с Западом Соловьев видел также как преодоление крайностей, с одной стороны, "бесчеловечного Бога", а с другой - "безбожного человека".
Свободное подчинение человеческого божественному может быть, по Соловьеву, только коллективным и универсальным, т.е. всечеловеческим процессом. Речь идет, по-другому, о всемирной или универсальной коммуникации людей, об абсолютном или совершенном единстве и солидарности человечества. Первичной реальностью для Соловьева является "собирательное целое" человечества, а не отдельное лицо. Хотя в целом он полагал, что "общество есть дополненная и расширенная личность, а личность - снятое или сосредоточенное общество". Всеобщая солидарность, согласно Соловьеву, есть истинное общественное благо, она "ощущается как любовь и осуществляется как справедливость". Через нее в мире утверждается совершенный нравственный порядок.
Идеал Вл. Соловьева - "свободная теократия", т.е. общество, в котором нравственная власть принадлежит церкви и ее первосвященнику, а сила - государству и царю. Свободной эта теократия (власть духовенства, церкви) называется потому, что строится она на добровольном подчинении государственной власти церкви, человека - Богу и шире: члена - единству, части - целому. Теократия, по мысли русского философа, обеспечивает не только личную святость, но и общественную справедливость. Государство в теократическом обществе "отвечает" за право, которое "есть принудительное требование реализации определенного минимального добра, или только порядка, который не допускает известных крайних проявлений зла". Идеал же максимального, или совершенного, добра открывает в таком обществе христианство, требующее преобразования "всей нашей личной и общественной среды в духе Христовом". Государство и право представляют "минимум нравственности", церковь и проповедуемая ею любовь к Богу и ближнему своему - саму ее полноту. При теократическом правлении личность подчинена обществу лишь в той степени, в какой само общество подчинено нравственному добру.
Завершая разбор историософских построений В. Соловьева, можно сказать, что они представляют собой попытку создать цельное мировоззрение в виде органического синтеза науки, философии и религии. Благодаря Соловьеву этот синтез стал определяющим мотивом всей русской религиозной и философской мысли
После Вл. Соловьева наиболее репрезентативной фигурой русской общественной мысли можно считать Н.А. Бердяева (1874-1948). Талант его многосторонен и трудно укладывается в прокрустово ложе привычных нам ориентаций, оценок и классификаций. Он во всем любил отличаться и выделяться, выходить, что называется, из ряда вон. И тем не менее можно с уверенностью утверждать, что сквозная тема всех его исканий и увлечений - Homo creatus, человек творческий.
Бердяев не разделял традиционное христианское мировоззрение с его идеей завершенности творения и откровения. И то, и другое, с его точки зрения, не закончено, а может и должно продолжаться. Конечно, Богом, но уже совместно с человеком, через его, человека, творчество. Это свое убеждение, этот свой прорыв к новому религиозному сознанию Бердяев развивает в концепцию антроподицеи - оправдания человека в творчестве и через творчество. Творчество божественно и свято, оно - сама религия. "В творческом экстазе Бог сходит к человеку и участвует в делах его". Творческая личность, в особенности же гении - люди святые. Творческий путь - путь к святости. "Культ святости, - по искреннему убеждению Бердяева, - должен быть дополнен культом гениальности". Оправдание человека творчеством есть оправдание истории как творчества "общения в свободе и любви", как пути к спасению и избавлению от зла и страданий.
Без и вне творчества жизнь не представляет ценности, она - голое существование, одно из звеньев в цепи мировой необходимости. Творчество внутренне самооправданно, ни в каких других, т.е. внешних, вне его лежащих оправданиях или объяснениях оно не нуждается. Творчеством человек оправдывает жизнь и себя в ней перед Богом. Человеческая природа - "природа творческая, творящая". Жизнь в творчестве и творческая жизнь есть жизнь в духе, духовная жизнь, духовное восхождение. Духовность и творчество в каком-то смысле совпадают.
Творчество возможно только при допущении и в условиях свободы, в опоре на свободу. Оно вытекает, рождается из свободы. Свободу Бердяев награждает такими эпитетами, как таинственная, изначальная, бездонная, неизъяснимая, безосновательная. Он утверждает "примат свободы над бытием", т.е. над необходимостью, причинно-следственной зависимостью, над злом и тлением мира. Над свободой, оказывается, не властен даже Бог, ибо он ее не создавал. Свобода коренится в "ничто", или первичном хаосе, из которого Бог и сотворил мир.
Выходит, человек создан по образу и подобию свободы, он - дитя "Бога свободы". Такой подход, как нетрудно понять, хорош не только для человека, но и для Бога. Он снимает с последнего ответственность за зло, которое творится в мире. В самом деле, нельзя нести ответственность за чужие грехи, за "свободу греха" других. Заметим, речь идет именно о свободе греха, а не о грехе свободы. В исходном своем понимании свобода первична по отношению к добру и злу, она лишь обусловливает их возможность. Зло пришло в мир вместе с отпадением человека от Бога. Причину этого следует искать в своеволии и человеческой гордыне, в стремлении человека сравняться с Богом, став тем самым на его место.
Свобода, по Бердяеву, есть "положительная творческая мощь". Если же эта мощь приобретает отрицательное значение, то она становится произволом, свободой "от", а не свободой "для". Свобода не есть также осознанная необходимость. "Необходимость есть падшая свобода, свобода вражды и распада, свобода хаоса и анархии". Свобода полнится любовью, "любовь есть содержание свободы". Можно сказать и так: творчество есть любовь и, наоборот, любовь есть творчество.
Творчество для Бердяева есть также особая мораль, мораль или этика творчества. Она противопоставляется у него традиционной (христианской) морали, морали послушания и смирения, морали приспособления или оппортунизма, мещанского лицемерия и утилитарного страха. Морали, в которой нет окрыленности, героизма и борьбы, духа и жертвенности Прометея. Традиционная мораль проникнута "пафосом малых дел". "Пусть каждый скромно сидит на своем месте и терпеливо делает свое маленькое дело. Нехорошо слишком возвышаться над злом и уродством мира".
Мораль творчества направлена на созидание новой жизни, а не на приспособление к условиям наличного, данного, бытия. Она "хочет быть творчеством высшей правды жизни и высшего бытия". Творчество новой жизни, по выражению Бердяева, "проходит через тайну индивидуальности". Это движение от индивидуализма к индивидуальности, от средне-общего к самобытно-индивидуальному, от механического к органическому равенству и демократизму. Творческая мораль представляет собой мораль богатства и полноты человеческой природы, мораль призвания и стремления к какому-то горнему качеству.
Творчество, по Бердяеву, противостоит не только старой, традиционной морали, но и старой, ныне господствующей общественности, собственно общественной жизни. Эту последнюю нельзя определить иначе, как общность индивидуалистически разъединенных, распавшихся, атомизированных существ или особей. "Мы слишком общественны потому, - пишет Бердяев, - что слишком отъединены и отчуждены друг от друга". В такой общественности утеряна всякая связь человека с космосом, отрицается микрокосмичность, небесно-духовная возвышенность человека; все в ней застревает на поверхности и не идет дальше видимости подлинной жизни, т.е. органического человеческого общения - в экономике, политике и т.д. Это "общественность по необходимости, а не по свободе".
Бердяев считает, что все элементы разоблачаемой им общественности - хозяйство, государство, право - пребывают все еще в "дотворческой мировой эпохе". Новое, творческое общество, полагает русский мыслитель, может возникнуть или зародиться лишь естественным, органическим образом. Оно не создается революциями. Революция есть только "реакция против старого, а не творчество нового". Зло нужно изживать, т.е. внутренне и органически преодолевать, а не механически, внешне и мстительно разрушать. Переход к новой жизни. т.е. к осуществлению Божьей правды в "земной общественности", по Бердяеву, произойдет не в результате революций, а "через жертву безопасностью, гарантированной устроенностью", т.е. мещански-буржуазным существованием.
Творчество несовместимо, наконец, и с буржуазной (механической, уравнивающей, обезличивающей) цивилизацией. Технические силы цивилизации властвуют, господствуют над человеком, они подменяют подлинного, "внутреннего" человека, "внешним, автоматическим человеком". Овладение природой - а это главное в данной цивилизации - не может, по мысли Бердяева, "осуществиться через вражду и отчуждение от нее и вражду и отчуждение человека от человека"
Смысл новой эпохи, провозвестником которой Бердяев считал себя самого, состоит в том, что она наполняется откровением человека. "Итог мировой жизни и мировой культуры, - читаем мы у Бердяева, - постановка проблемы творчества, проблемы антропологического откровения". Обнажение этого итога, выявление его философских оснований и есть, видимо, самое главное в том вкладе, который внес Бердяев в русскую и мировую культуру. Можно по-разному оценивать этот вклад, но нельзя не признать, что бердяевское предчувствие новой эпохи, новой жизни, которая, конечно же, будет зависеть от нашего творчества, особенно близко и понятно сегодня, в конце второго тысячелетия от Рождества Христова.
Современная западная философия чрезвычайно многообразна. Вместе с тем, в ней есть свои центры притяжения в виде относительно самостоятельных направлений или течений. Их тоже много, но в плане самой общей картины можно ограничиться тремя, достаточно, как представляется, репрезентативными: аналитическим, феноменологическим и постмодернистским.
Аналитическая философия обязана своим существованием "лингвистическому повороту" как отличительной черте современного философствования. В ней язык рассматривается как вполне самостоятельная и важнейшая область философского исследования. На сегодняшний день она наиболее полно выражает рационалистический дух философствования.
Понятие рациональности, впрочем, требует здесь уточнения. В узком смысле рациональность - это аргументы и свидетельства разума, те правила, с помощью которых устанавливается, что можно считать основанием наших убеждений и нашей веры во что-нибудь. В широком же смысле под рациональностью можно понимать систему правил, критериев, эталонов, являющихся общезначимыми, т. е. имеющими одинаковый смысл для всех членов общества (профессиональной или любой другой группы). Рациональность же, которую являет нам аналитическая философия, было бы правильно назвать логико-семантической. В ее основании- правила и законы логики, а также знаково-смысловые средства познавательной деятельности человека.
Так же, как и "рациональность", понятие "аналитическая философия" употребляется в двух смыслах. Аналитическая философия в узком смысле - это доминирующее направление в англоязычной философии ХХ века, представленное такими именами (теперь уже классиками), как Бертран Рассел, Джордж Эдвард Мур, Людвиг Витгенштейн. В широком смысле "аналитическую философию" можно трактовать как определенный стиль философствования. Он характеризуется строгостью и точностью используемой терминологии, вниманием к нюансам, или тончайшим оттенкам, мысли, недоверием к широким обобщениям и умозрительным построениям, к "доводам сердца", поэтической непричесанности мысли, вкусовым предпочтениям и эмоциональным мнениям. Для него важно не только (а иногда и не столько) "что", но и "как" - с помощью каких аргументов и корректно ли получен тот или иной результат. Аналитический стиль философствования, далее, отличается высокой рефлексивной ("самоотчетной") культурой, сознательной ориентацией на факты и данные передовой науки, стремлением к структурной продуманности и пуританской последовательности развиваемых мыслей. Вернемся, однако, к аналитической философии как мировоззренческо-методологическому направлению или течению.
Аналитики полны уверенности в возможности разрешения сложнейших философских и научных проблем с помощью строгих логико-семантических методов. Более того, они считают, что многие из этих проблем и возникли по причине неправильного использования языка, небрежного обращения со словами. Витгенштейн прямо заявляет: "Большинство предложений и вопросов философа коренится в нашем непонимании логики языка...". И еще: "Философские проблемы возникают, когда язык на каникулах". Отсюда и главная задача аналитической философии - борьба против языковой засоренности мышления, против "зачаровывания нашего интеллекта средствами нашего языка". Философия тем самым перестает быть теорией и превращается в аналитическую деятельность по лингвистическому прояснению мыслей, устранению неточностей в обозначении, по исправлению, как полагал Рассел, поверхностной грамматики глубинной логикой, переводу фраз с неясным, вводящим в заблуждение смыслом в логически корректные утверждения. Отсюда, кстати, понятно, почему Рассел видел в логике сущность философии. Таким образом, аналитически ориентированная философия должна ставить диагноз и врачевать "языковые болезни", оказывать терапевтическую логико-лингвистическую помощь культуре.
Для аналитической философии границы языка являются одновременно и онтологическими границами, границами бытия. Для Витгенштейна, к примеру, мир - это "совокупность фактов", а факты - "элементарные утверждения", представляющие единицы или элементы реального мира. Сам язык для него есть комплекс лингвистических игр, связанных друг с другом самыми различными способами. "Не ищите смысл, ищите употребление", - любил повторять Витгенштейн. Смысл этого выражения-призыва прост: значение слова задается его употреблением в языке; смыслы порождаются реальным функционированием слов и выражений. Дальше описания функций слов, правил языковых игр философия не может и не должна идти.
В отличие от аналитической традиции, ориентированной на факты (эмпирические и языково-лингвистические) сами по себе, феноменология обращает наше внимание на "человеческий фактор" как ключ к тому, что реально существует. Феноменологическая установка - это убеждение, что мы никогда не доберемся до реальности, если будем объяснять жизнь и людей - ее конкретных носителей, объективно (как объект-вещь, наряду с другими вещами или телами), извне, естественнонаучными и традиционно-психологическими средствами. Цель феноменологии - описание того, как мы изучаем опыт в терминах "сущностей" и "резонов". Сознание - реальнейшая из реальностей. Мы можем отказаться от всех наших мыслей, но нам не освободиться от самой мысли об этом отказе. Предельная и абсолютно определенная для нас реальность - это чистое сознание, к которому мы выходим, вынося "за скобки" все его содержательное (специфически-предметное) наполнение.
Феноменология как философское направление связано с именем Эдмунда Гуссерля (1859 - 1938). Девиз феноменологии как метода, в понимании Гуссерля, - назад к вещам Только это не реализм, не здравый смысл. Вещи здесь совершенно особые - так называемые феномены. Опять же феномены - не явления, хотя обычно мы их отождествляем, рассматриваем как синонимы. Явление есть проявление чего-то иного, какого-то объекта, явление (в смысле - обнаружение) предмета нашему сознанию. Феномен же есть то, что само себя обнаруживает, предмет, непосредственно явленный сознанию. Не объект, как он отражается в сознании, а как он дан и непосредственно существует в сознании - сам факт явленности, само явленное. Для феноменолога важно описать то, что действительно явлено сознанию, и пределы такой явленности. Феномен, по-другому, - это идеальная сущность, идеальный смысл, обладающий непосредственной достоверностью, неопровержимой данностью, стабильной очевидностью. Феноменология, таким образом, работает не с вещами, а с их смысловыми эквивалентами, содержательно-познавательными сущностями. Феномены предстают перед нашим сознанием после "эпохе" - специальной процедуры "заключения в скобки" схем и автоматизмов, предубеждений и банальностей нашего повседневного существования, наших привычных воззрений и убеждений, нашей естественной веры в существование внешнего мира. При этом феномены - не фантомы, они чужды произволу, кажимости, фантазийному манипулированию. Они интенциональны, т. е. являются всегда знанием о чем-то, отсылают к некоему другому. Но под этим другим понимается здесь не психологически привычный нам предмет, не естественнонаучная направленность на объект, а то, благодаря чему появляется и раскрывается предметный смысл. Обратимся за помощью к конкретному примеру: мы ведь воспринимаем не как музыка звучит, т. е. не сами по себе звуки, из которых она физически состоит, - мы воспринимаем, или слышим, саму музыку, т. е. сущность, заключенную в факте звучания. Ну а восприятие сущности - дело интуиции, вернее эйдетической интуиции, в которой Гуссерль видел начало всех начал. "Всякая интуиция, изначально конкретизированная, - писал он, - по праву является источником познания. Все, что предлагается нам в интуиции первичным образом (так сказать, во плоти и крови), дулжно принять таким, как есть, даже если только в границах предлагаемого". Интуиции следует доверять больше, чем дискурсам философов и свидетельствам ученых.
Поиск изначальных и самоочевидных смыслов привели Гуссерля к открытию "жизненного мира" - области исконно человеческих "смысловых формаций", предшествующих рождению науки и не исчезающих с ее развитием. Ни одна наука, а тем более философия, не должна отрываться от смысловых очевидностей этого мира, в них человек как он есть - как предпосылка и одновременно конечная цель всякого познания. Забвение "жизненного мира" грозит технократической фетишизацией истории и науки.
Феноменологическая методология оказала и продолжает оказывать существенное влияние на развитие психологии, антропологии, психиатрии, гуманитарное знание в целом. И это понятно. Социально-гуманитарная реальность непременно включает в себя значения, смыслы. Возьмем конкретный пример. Мужчина открывает перед женщиной дверь, пропуская ее вперед, уступая ей дорогу. Физически тут все очень просто: открывается дверь, хорошо, если без скрипа, меняется порядок или очередность прохождения дверного проема. Но за этим мы видим нечто другое - уважение господина к даме, целый рыцарский ритуал. Последнее, если быть точным, мы в этой ситуации только и видим: двери - не более чем ее "материя", субстрат-носитель. Как физическую реальность мы их просто не замечаем. Любое общественное явление, как уверяют, и совершенно справедливо, феноменологи, необходимо рассматривать с учетом того, как люди его воспринимают, какие значения в него вкладывают, каким смыслом наделяют. Вне и без этих символических значений оно повисает каким-то отчужденно-ребристым каркасом, непонятным и пугающим одновременно.
Постмодернизм - явление многоликое. И понимают его по-разному. Одни - как общую характеристику современной исторической ситуации, другие - как самое шумное, эпатирующее литературное течение наших дней, третьи - как мандат, пропуск в XXI век, четвертые, напротив, - как консервативное возвращение к декадансу и нигилизму конца XIX - начала XX в. Для кого-то постмодернизм - это апология современных информационных технологий, электронных средств коммуникации, потребительства и гедонизма технически обустроенного бытия, а для кого-то, наоборот, - резко негативное отношение к техногенным характеристикам современного общественного развития, непреклонная солидарность с воззрениями и целями экологистов, амармистов, натуропатов и прочих альтернативников. Одни авторы связывают с постмодернизмом раскрепощение сознания, другие не устают сетовать на то, что он это сознание разрушает. Все это в постмодернизме действительно можно найти. Он неоднороден, во многом противоречив, что говорит о его продолжающемся становлении, так сказать, трудностях роста, а возможно и о каком-то временном, переходном характере. И, добавим, о том, что в любом явлении-течении следует отделять пену от глубинного, сущностного тока.
Сбивает с толку и русская калька "постмодернизма" - "постсовременность". На самом деле постмодернизм очень, в высшей степени современен, всегда "здесь и сейчас". Приставкой "пост" он противостоит не нынешнему, а модерному (modern), переведем окончательно на русский язык, - Новому времени. Тому, значит, что исторически было заложено в парадигмальных характеристиках новоевропейской культуры и перешло от нее в культуру действительно современную (contemporary).
Иными словами, постмодернизм борется с "современностью", созданной Новым временем. Он с ней фронтально и радикально рвет. Современность же как модерн включает в себя рационалистический универсализм и эпистемологический фундаментализм, веру в единство истории и линейный прогресс, в объективную истину, освободительную миссию научного знания, в торжество разума и справедливости. Постмодернизм, напротив, выдвигает на первый план гетерогенность (разнородность), различия, прерывность (разрывы и бреши в реальности), фрагментарность, маргинальность, децентрацию, непрерывное изменение, безудержную тягу к новому. Он не просто "пост", а антимодернизм.
В этом своем "анти"- качестве он противостоит всей предшествующей культуре. Если античность настаивала "Ничего слишком", то постмодернизм провозглашает прямо противоположное - "Ничто не слишком!". "Все дозволено", "Ничто не гарантировано" и "Да здравствует множественность!". В противоположность Лютеру, заявившему: "Я здесь стою и не могу иначе", постмодернист говорит: "Я здесь стою, но могу как угодно". Прежние эпохи были кумулятивными, старались все помнить. Постмодернистская установка иная - забытьЗабыть многое из того, что было когда-то естественным и нормальным, а теперь тормозит, торчит анахронизмом - чтобы прорваться к новым горизонтам бытия, к совершенно новой, не отягощенной прошлым реальности. Безусловно, постмодернистским был лозунг восставших (1968 г.) французских студентов: "Будьте реалистами - требуйте невозможного". Особенно достается от постмодернизма разуму с его стремлением найти во всем порядок и смысл, причинную обусловленность, внутреннюю согласованность (систему). "Диктатура разума", "трибунал разума", "империализм рассудка" - других, более мягких характеристик ему не находят. Вместе с разумом подвергается критике и наука за ее претензию на привилегированную позицию в познании мира, природы, общества, человека. На самом деле, как считают постмодернисты, статус у науки нисколько не выше, чем у религии, морали, искусства, вообще любого непрофессионального дискурса.
Постмодернизм отбрасывает прежнюю интеллектуальную традицию и тем, что отказывается от глубины, предельной реальности, сущностной трансценденции, вызывающе демонстрируя полное доверие к поверхности и поверхностному (в т. ч. повседневному). Мысль эта, как ни странно, очень глубокая. Чтобы убедиться в этом, достаточно задуматься над таким вот обобщением-наблюдением: "самое глубокое - это кожа" (П. Валери). И над тем, что именно почва - верхний (поверхностный) слой земли является производительным, плодоносным. Для его понимания вовсе нет нужды обращаться к земной магме.
Постмодернистское "после" ("пост" - "после") констатирует смерть или закат многих стержневых реалий прошлой культуры. Бога - как у Ницше, человека - как у Фуко, истории - как у Фукуямы, автора - как у Барта, и так далее.
Постмодернизм возник как рефлексия на новые явления в сфере искусства, и эту связь - с художественным, прежде всего литературным творчеством - он трогательно оберегает и методологически обосновывает. Нарратив (повествование) стал его эпистемологической парадигмой. В соответствии с ней, мир доступен нам лишь в виде историй, сказаний, рассказов о нем. Мы всегда накладываем на опыт какие-то нарративные структуры или сюжеты, чтобы упорядочить разрозненные данные, собранный материал. Даже физик у них не объясняет или доказывает, а повествует, рассказывает.
Связь с искусством, литературой объясняет и особую роль языка, вернее - текста в постмодернистских дискурсах. Для Дерриды, например, "ничего не существует вне текста", человек находится всегда внутри текста и выйти за него в принципе не может. Любая попытка найти референт, т. е. соотнести язык с объективной реальностью, ведет лишь к рождению новых текстов, к перерастанию текста в интертекст, к открытию, в пределе, "первотекста" или "архиписьма". В реальности интертекста легко убедиться, если задаться целью дать исчерпывающее, до конца прозрачное определение какого-нибудь понятия. Раскрывая каждое входящее в дефиницию, ее правую часть, слово, мы вынуждены будем лезть все в новые и новые словари, справочники, энциклопедии. Процесс практически бесконечный, пресечь его можно только одним способом - остановиться на какой-то интуитивной самоочевидности, но ее ведь всегда можно подвергнуть сомнению, что и делает постмодернизм.
С текстами постмодернизм работает весьма своеобразно - деконструктивистски. Деконструкция бросает вызов реалистическому анализу, она разлагает текст на исходные элементы, а затем их собирает, но уже по новой программе - не автора, а того, кто текст читает. По отношению к тексту они - автор и читатель - равны, ни у кого нет преимущества. Главное внимание при этом уделяется тому, что не высказано, более того - вытеснено, загнано на периферию. Деконструкция - это анализ разломов, несовпадений, скрытых алогизмов, неясностей и двусмысленностей, анализ по краям. Важно не то, что автор сказал, а то, что не сказал и почему.
Как социальная теория постмодернизм представляет собой радикальный плюрализм, плюрализм, идущий на смену коллективизму и индивидуализму прежних исторических эпох. В отличие от индивидуалистической атомарности индустриального общества плюрализм (а это уже постиндустриальное общество) характеризуется тем, что можно было бы назвать социальной молекулярностью - микродеятельным (реальным, в пределах сил и возможностей отдельного человека) и коммуникативным (общение - на личностном уровне) способом бытия или образом жизни. Основным ресурсом так понятой молекулярности является диалог, направленный на взаимопонимание по меньшей мере двух индивидов. Ну, а если "меру", как того требует сама жизнь, увеличить, то разговор уже должен идти о полилоге - диалоге и взаимопонимании как можно большего числа людей. Плюрализм не претендует на истину социального бытия, но он эффективен, в нем много игры, творчества, свободы, радости индивидуального самоутверждения.
1. Как соотносятся между собой история философии и философия?
2. Не противоречит ли универсальность философского знания его "национальности"?
3. Когда примерно и где возникла философия?
4. Каковы отличительные особенности древнекитайской философии?
5. Конфуцианство - философия это или религия?
6. Что такое Дао?
7. Какую роль играли Веды в древнеиндийской культуре, в т. ч. и философии?
8. Почему именно в Древней Греции философия впервые получила столь впечатляющее развитие?
9. Чем, какими высказываниями прежде всего знаменит Сократ?
10. Символ пещеры у Платона - как его следует понимать?
11. Каковы "первые причины" бытия по Аристотелю?
12. В чем суть средневековой проблемы универсалий?
13. Что реально стояло за "Градом земным" и "Градом Божьим" у Августина Блаженного?
14. Как выглядело соотношение разума и веры у Фомы Аквинского?
15. Как трактует соотношение свободы и судьбы Никколо Макиавелли?
16. Каково содержание возрожденческого гуманизма?
17. Что нового внес Ф. Бэкон в спор между эмпириками и рационалистами?
18. Каковы основные правила декартового метода?
19. Что такое "вещь-в-себе" у И. Канта?
20. Как различал Кант три познавательные способности - чувственность, рассудок и разум?
21. Каков основной принцип гегелевской философии?
22. Что такое материалистическое понимание истории по Марксу?
23. Что представляет собой доктрина всеединства Вл. Соловьева?
24. Чем предлагал наполнить и тем оправдать жизнь Н. Бердяев?
25. Что такое аналитическая философия как стиль мышления?
26. Что означает "феномен" в феноменологии?
27. В чем суть постмодернизма как социальной теории?
Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. - М., 1981.
Древнекитайская философия. Собрание текстов в двух томах. - Т. 1-2, М., 1972-73.
Переломов Л.С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. - М., 1993.
Торчинов Е.А. Даосизм. - М., 1993.
Радхакришнан С. Индийская философия. - Т. 1-2, М., 1956-57.
Чаттопадхьяя Д. История индийской философии. - М., 1966.
Костюченко В. Классическая веданта и неоведантизм. - М., 1983.
Литман А.Д. Философия в независимой Индии: проблемы, противоречия, дискуссии. - М., 1988.
Фрагменты ранних греческих философов/ Под ред. Лебедева А.В. - М., 1989. Ч.1.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. - М., 1979.
Асмус В.Ф. Античная философия. - М., 1976.
Дж. Реале, Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. Том I. Античность. - ТОО ТК "Петрополис". 1994.
Антология мировой философской мысли. - М., 1969. Т. 1, 2.
Дж. Реале, Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. Том 2.
Средневековье. - ТОО ТК "Петрополис". 1994.
Соколов В.В. Средневековая философия. - М., 1979.
Штекль А. История средневековой философии. - Санкт-Петербург, 1996.
Неретина С.С. Верующий разум. К истории средневековой философии. - Архангельск, 1995.
Дж. Реале, Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. Том 3. Новое время. - ТОО ТК "Петрополис". 1996.
Ляткер Я.А. Декарт. - М.,1975.
Гулыга А.В. Немецкая классическая философия. - М., 1986.
Рассел Б. История западной философии. В 2-т. - М., 1993.
Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие / Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 13.
Аналитическая философия. Избранные тексты/ Под ред. Грязнова А.Ф. -М., 1993.
Витгенштейн Л. Философские работы (часть I). - М.,1994.
Новые направления в социологической теории. - М., 1978.
Бабушкин В.У. Феноменологическая философия науки: Крит. анализ. - М.,1985.
Дж. Реале, Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. Том 4.
От романтизма до наших дней. - ТОО ТК "Петрополис",Санкт-Петербург, 1997.
Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. - М.,1996.
Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного ифа. - М., 1998.
Познание, несомненно, относится к базовым потребностям человека. Некоторые ученые говорят даже о врожденной любознательности или познавательном инстинкте человека. Познание, знание было тем светом, который вывел наших далеких предков из тьмы дикости и варварства на путь цивилизации и прогресса. И сегодня оно разгоняет тучи невежества, предрассудков, иллюзий и утопий жизни.
Знание делает человека образованным, а образованность - одно из самых ценных социальных качеств человека. Только образованный человек может быть свободным, только там, где образование определяет или существенным образом влияет на социальный статус человека, может успешно развиваться демократия. Адам Смит как-то заметил, что "человека, получившего образование путем упорного труда, можно уподобить дорогостоящим машинам". Сравнение с машиной понравится, наверное, немногим, но в нем содержится безусловно правильная мысль: знание - это богатство, причем не только личное, но и общественное. Роль познания, знания особенно возрастает с переходом общества от индустриального к постиндустриальному этапу в своем развитии. Главным капиталом при этом становится знание, воплощающееся в информационные технологии.
Что же такое познание? Познание - это активное, творческое отражение или воспроизведение действительности в сознании человека. Можно и так: познание есть сознание в действии, постоянная реализация сознания. В познании человек не просто запечатлевает, пассивно регистрирует идущую извне информацию - он активно участвует в выстраивании образа действительности. Мера объективности (истинности) познания находится в прямой зависимости от активности познающего субъекта. Знание есть результат активного взаимодействия субъекта, т. е. того, кто познает, с объектом, т. е. тем, что познается.
Объект познания - тот или иной фрагмент действительности, вовлеченный в сферу практико-познавательной деятельности человека и так или иначе "означенный" ею. Познание по природе своей процесс общественный. Его реальным субъектом поэтому выступает общество в целом. С фактической же стороны общество как субъект познания представляется отдельными индивидами и исследовательскими коллективами.
Познание распадается как бы на две половинки, а вернее части: чувственную и рациональную. Основные формы чувственного познания: ощущение, восприятие, представление.
Ощущение - это отражение отдельных свойств предмета или явления. В случае стола, например, - его формы, цвета, материала (деревянный, пластмассовый). По количеству органов чувств различают пять основных видов ("модальностей") ощущений: зрительные, звуковые, осязательные (тактильные), вкусовые и обонятельные. Наиболее важной для человека является зрительная модальность: через нее поступает более 80% чувственной информации.
Восприятие дает целостный образ предмета, отражающей уже совокупность его свойств; в нашем примере - чувственно-конкретный образ стола. Исходным материалом восприятия, таким образом, являются ощущения. В восприятии они не просто суммируются, а органически синтезируются. То есть мы воспринимаем не отдельные "картинки"-ощущения в той или иной, (чаще калейдоскопической) их последовательности, а предмет как нечто целое и устойчивое. Восприятие в этом смысле инвариантно относительно входящих в него ощущений.
Представление выражает образ предмета, запечатленный в памяти. Оно является воспроизведением образов предметов, воздействовавших на наши органы чувств в прошлом. Представление не такое четкое, как восприятие. Кое-что в нем опускается. Но это и хорошо: опуская одни черты или признаки и удерживая другие, представление делает возможным абстрагирование, обобщение, выделение повторяющегося в явлениях, что очень важно на второй, рациональной, ступени познания. Чувственное познание являет собой непосредственное единство субъекта и объекта; они даны здесь как бы слитно, нераздельно. Непосредственное не значит ясное, очевидное и всегда правильное. Ощущения, восприятия, представления нередко искажают действительность, неточно и однобоко воспроизводят ее. К примеру, карандаш, опущенный в воду, воспринимается как изломанный.
Углубление познания, выделение объективного из того субъект-объектного единства, которое дано на чувственном этапе познания, ведет нас к рациональному познанию (иногда его называют еще абстрактным или логическим мышлением). Это уже опосредованное отражение действительности. Здесь тоже три основных формы: понятие, суждение и умозаключение.
Понятие - это мысль, отражающая общие и существенные свойства предметов, явлений и процессов действительности. Составляя себе понятие о предмете, мы отвлекаемся от всех его живых подробностей, индивидуальных черт, от того, чем конкретно он отличается от других предметов, и оставляем только его общие, существенные черты. Столы, в частности, разнятся между собой по высоте, цвету, материалу и т. д. Но, формируя понятие "стол", мы как бы не видим этого и сосредотачиваемся на других, более существенных признаках: возможность сидеть за столом, ножки, гладкая поверхность...
Суждения и умозаключения суть формы познания, в которых движутся понятия, в которых и которыми мы мыслим, устанавливая те или иные отношения между понятиями и, соответственно, стоящими за ними предметами. Суждение - это мысль, утверждающая или отрицающая что-либо о предмете или явлении: "процесс пошел", "в политике нельзя верить словам". Суждения закрепляются в языке с помощью предложения. Предложение по отношению к суждению является его своеобразной материальной оболочкой, а суждение составляет идеальную, смысловую сторону предложения. В предложении выделяются подлежащее и сказуемое, в суждении - субъект и предикат.
Мысленная связь нескольких суждений и выведение из них нового суждения называется умозаключением. Например: "Люди смертны. Сократ человек. Следовательно, Сократ смертен". Суждения, которые кладутся в основу умозаключения или, по-другому, суждения, из которых выводится новое суждение, называются посылками, а выводимое суждение - заключением.
Умозаключения бывают различных видов: индуктивные, дедуктивные и по аналогии. В индуктивном умозаключении мысль движется от единичного (фактов) к общему. Например: "В остроугольных треугольниках сумма внутренних углов равна двум прямым. В прямоугольных треугольниках сумма внутренних углов равна двум прямым. В тупоугольных треугольниках сумма внутренних углов равна двум прямым. Следовательно, во всех треугольниках сумма внутренних углов равна двум прямым". Индукция бывает полной и неполной. Полная - когда посылки исчерпывают, как в приведенном примере, весь класс предметов (треугольников), подлежащих обобщению. Неполная - когда такой полноты ("весь класс") нет, когда число индуктивно обобщаемых случаев или актов неизвестно или неисчерпаемо велико. Примером неполной индукции могут служить регулярные опросы общественного мнения по тому или иному вопросу, кто станет президентом, например. Опрашиваются по выборке немногие, некоторые, а обобщение делается на все население. Индуктивные заключения или выводы носят, как правило, вероятностный характер, хотя в практической достоверности им тоже отказать нельзя. Для опровержения индуктивного обобщения часто бывает достаточно одного "коварного" случая. Так, до открытия Австралии считалось общепризнанным, что все лебеди белые, а все млекопитающие живородящие. Австралия "разочаровала": оказалось, что лебеди могут быть и черными, а млекопитающие - утконос и ехидна, кладут яйца.
В дедуктивном умозаключении мысль движется от общего к частному. Например: "Все, что укрепляет здоровье, полезно. Спорт укрепляет здоровье. Следовательно, спорт полезен".
Аналогия - это умозаключение, в котором на основании сходства предметов в каком-то одном отношении, делается вывод об их сходстве в другом (других) отношении. Так, на основании сходства звука и света (прямолинейность распространения, отражение, преломление, интерференция) был сделан вывод (в форме научного открытия) о световой волне.
Что важнее в познании - чувственное или рациональное начало? В ответе на этот вопрос есть две крайности: эмпиризм и рационализм. Эмпиризм - это точка зрения, согласно которой единственным источником всех наших знаний является чувственный опыт, то, что мы получаем с помощью зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса. Нет ничего в уме, чего бы не было прежде в чувствах. Рационализм, наоборот, есть позиция, в соответствии с которой знание (подлинное, истинное, достоверное) может быть получено с помощью одного ума, без всякой опоры на чувства. Абсолютизируются при этом законы логики и науки, методы и процедуры, развитые самим разумом. Образцом подлинного знания является для рационалистов математика - научная дисциплина, развиваемая исключительно за счет внутренних резервов разума, его формотворчества, его конструктивизма.
Вопрос все-таки надо ставить по-другому: не противопоставление чувственного и рационального познания, а их внутреннее единство. Одной из конкретных форм этого единства выступает воображение. Оно подводит чувственное разнообразие открываемого нами в познании мира под абстрактно-общие понятия. Попробуйте, например, без воображения подвести Иванова, Петрова, Сидорова под понятие "человек". И не только потому, что это наши люди, но и в принципе, по существу. Для абстрактного мышления образы воображения служат чувственной опорой, своеобразным средством обличения в смысле обнаружения, заземления, "оплотьнения". Конечно, воображение выполняет не только эту функцию - моста, связи. Воображение в широком смысле есть способность создавать новые образы (чувственные или мыслительные) на основе преобразования полученных от действительности впечатлений. С помощью воображения создаются гипотезы, формируются модельные представления, выдвигаются новые идеи экспериментов и т.д.
Своеобразной формой сопряжения чувственного и рационального является также интуиция - способность непосредственного или прямого (в виде какого-то озарения, инсайта) усмотрения истины. В интуиции четко и ясно осознается лишь результат (вывод, истина); конкретные же процессы, к нему ведущие, остаются как бы за кадром, в области и глубинах бессознательного.
В общем, познает всегда целостный человек, человек в полноте всех его жизненных проявлений и сил.
С истиной справедливо связывается самое благородное, возвышенное и значимое в процессе познания мира, человека, общества. Истина есть процесс адекватного (верного, правильного) отражения действительности в сознании человека. Истина едина, но в ней выделяются объективный, абсолютный и относительный аспекты, которые в свою очередь можно рассматривать как относительно самостоятельные истины.
В объективной истине отражается реальное положение вещей, мир, как он существует вне и независимо от нашего сознания. В этом смысле можно сказать, что объективная истина не зависит ни от человека, ни от человечества. Сказанное не следует понимать так, что истина возможна и существует вне субъекта. В самой по себе действительности истин нет. Истиной характеризуется лишь наши познавательные образы, наше знание о действительности. Поэтому истина и субъективна (не путать с субъективизмом). Вот, скажем, стол. Он не истинен и не ложен - просто стоит, существует. Истинным или ложным может быть только наш образ, наше восприятие стола - не как у дальтоника или, наоборот, человека близорукого. Правда, мы употребляем еще такие выражения, как "истинная политика", "истинный человек". Но ясно, что в подобных случаях истина используется в своей вторичной, оценочной функции, и мы знаем, что такое истина политики и человек как истина.
Абсолютная истина - это полное, исчерпывающее, точное знание об объекте исследования, знание, не опровергаемое, а только дополняемое и развиваемое, последующим развитием науки. Такие истины нам, естественно, недоступны. Абсолютная истина - это только регулятивная идея, т. е. некоторый идеал, к которому безусловно нужно стремиться, но достичь и удостовериться в котором невозможно. В реальном своем выражении абсолютная истина есть понятие потенциальной бесконечности человеческого познания мира, предел, к которому стремится наше знание. К абсолютным истинам нередко относят "вечные" или "окончательные" истины, истины факта (Маркс родился 5 мая 1818 г.). Хотя и здесь есть относительный момент - само летосчисление. В исламском летосчислении (от хиджры) цифры, понятно, будут другими. Наиболее корректным можно считать определение абсолютной истины как совокупности моментов завершенного, непреходящего знания в составе истин относительных. Возьмем в качестве примера атом. Древние считали, что он неделим. В начале ХХ в. он "состоял" из электронов. В наше время он "состоит" уже из массы элементарных частиц. И число их постоянно растет. Все эти образы атома - знание относительное. Но сам факт, что атом - это реальность, что он существует, относительно устойчив, - сам этот факт является знаком, элементом абсолютного знания.
Понятие "относительная истина" служит для обозначения конечных, ограниченных моментов человеческого познания мира, приблизительности и несовершенства наших знаний о действительности, определенных ступеней или порядков углубления в ее неисчерпаемую сущность. Относительная истина зависит от реальных исторических условий своего времени, в частности от точности или совершенства средств наблюдения и эксперимента. Абсолютная и относительная истины - истины объективные. Разница между ними лишь в степени точности и полноты отражения действительности. Абсолютная и относительная истины на самом деле - неразрывные аспекты истины объективной.
Хотелось бы предостеречь в данной связи против одной весьма распространенной ошибки. Не следует думать, как некоторые, что все относительно: у каждого своя истина, все всегда и по-своему правы и т. п. Представьте себе следующую ситуацию. Преподаватель, вышагивающий вдоль доски во время лекции, спрашивает: По какую сторону от меня находится эта доска? Ответ, что понятно, не может быть однозначным. Если преподаватель идет в одну сторону, то доска находится слева от него, если в другую, то справа. Относительно? Да. Но не вообще, а применительно (относительно) к конкретному направлению движения (системе отсчета). Следовательно, относительность, на которой настаивает наука, объективна, а не произвольна ("куда хочу, туда и ворочу").
Важно обратить внимание на конкретность истины. Абстрактной истина не бывает. Истина всегда "приписана" к определенному месту и времени. Даже такое, например, конкретное утверждение, как "вода кипит при 100%" жестко завязано на нормальное атмосферное давление (760 мм ртутного столба), "нормальную" высоту над уровнем моря и т. д. Высоко в горах, заметим, это наше в целом правильное утверждение придется уточнять. Конкретность истины следует понимать также и как нарастание ее единства за счет выявления и синтеза все новых и новых (многочисленных и разнообразных) ее сторон.
Интересно заметить также, что далеко не все в нашей жизни поддается оценке с точки зрения истины или лжи. Так, можно говорить о разных интерпретациях художественного текста, об альтернативных трактовках музыкального произведения, о различном восприятии живописного полотна, но никак не об их истине или лжи. Весьма специфично истинностное измерение таких, например, выражений, как "Закрой дверь", "Будь честен". Их истину нельзя найти, открыть или установить - ее надо просто выполнить: закрыть дверь, действительно быть честным.
Теперь об удостоверении или критерии истины. Критерием истины не может быть публичное или всеобщее признание. Если какую-то информацию разделяет большинство, то это не значит, что на их стороне истина. В противном случае в разряд истин попали бы все предрассудки: их, как правило. Придерживается подавляющее большинство коллектива, общества. Истина не устанавливается голосованием. Она может быть и на стороне меньшинства. Вообще, как показывает история, истина поначалу является достоянием либо одного человека, либо небольшого круга единомышленников. Когда-то теория относительности была истиной только А. Энштейна. Другое дело, что истина, если это действительно истина, рано или поздно находит дорогу к сердцам, нет - головам большинства, всех людей. Признание в конце концов она действительно получает. Судьба истины обычно такова: сначала ее все отрицают, затем с энтузиазмом принимают, наконец, она становится чем-то привычным и рутинным. Итак, не все то, что разделяет большинство, является истинным, но истина рано или поздно становится достоянием большинства.
Не являются критерием истинности знания и благоприятные или полезные последствия его применения. Эта точка зрения известна как прагматизм. Один из основателей прагматизма, американский философ Уильям Джемс (1842 - 1910), например, считал, что истинность суждения "Бог существует" не зависит от реальности существования Бога и обусловлена тем, что убежденность в его существовании благотворна для человеческой жизни. Прагматизм чаще всего выступает в индивидуалистической форме: истинно лично для меня, для моей индивидуальной жизни. Но это очень сомнительно - отождествлять полезность с истинностью. Полезна иногда и ложь. Ложь во спасение, например, когда умирающему больному родные и близкие говорят (фактически - врут) о его скором выздоровлении. В мутной воде лжи всегда кто-то ловит рыбу. Выгодны или полезны кому-то даже кризисы, войны, другие бедствия. Разбитое стекло - плохо для хозяина, но хорошо для стекольщика: появляется работа, а с ней и заработок. Еще один "убийственный" пример: в мореплавании весьма удобны и практически эффективны навигационные расчеты на основе геоцентрической ("птолемеевской") модели, но от этого она не становится истиной. Истинна в данном случае, как мы знаем, гелиоцентрическая ("коперниканская") система. Таким образом, не все то истинно, что полезно. Но опять же надо сказать, что мы ищем и открываем истины не ради самих по себе истин (хотя есть у них и такой аспект), а для практического преобразования или обустройства жизни. То есть истина, если это действительно истина, так или иначе общественно полезна.
Не годится на роль критерия истины и когеренция, т. е. самосогласованность, знания. Если к уже существующей, наличной системе знания непротиворечивым образом присоединяется новое знание, то это еще не знак того, что оно истинно. Тут дает о себе знать некая естественная наклонность нашего ума: мы действительно готовы принимать за достоверное или истинное знание такое новое знание, которое логически не противоречит и хорошо согласуется с уже имеющейся у нас системой взглядов. Легко показать, однако, что, например, в систему, построенную на основе идеи существования Бога, можно вписать - непротиворечиво, органично, любой миф о его сверхъестественных атрибутах. Ясно, что вопрос об их предметной истинности таким образом не решается. У когеренции как критерия истины, конечно, есть рациональное зерно: мир - единое целое; знание об отдельной вещи или единичном явлении должно соответствовать и согласовываться с системой знаний о мире в целом. Рано или поздно истина обнаруживает, раскрывает свой системный характер, свою открытость и внутреннюю пригнанность к другим истинам.
Вообще-то критериев у истины много. В ней помогают удостовериться законы логики: запрет на их нарушение должен строго и неукоснительно соблюдаться. Функцию критерия выполняют и ранее открытые наукой законы, особенно фундаментальные. Если вы, например, претендуете на открытие нового закона, и он при этом нарушает закон сохранения и превращения энергии, то вам вряд ли удастся убедить кого-либо в своей правоте. Зная уже открытые наукой законы, можно со спокойной совестью заворачивать, например, все проекты построения вечного двигателя. На истину нас выводит и хороший вкус, чувство красоты. Выбирая, скажем, между двумя конкурирующими теориями, ученые отдают, как правило, предпочтение той, которая более стройна и изящна. Потом она чаще всего оказывается и более истинной.
Но главным, решающим критерием истины является практика, т.е. материальная предметно-чувственная деятельность человека, направленная на реальное преобразование мира - природного и социального. Разумеется, этот критерий тоже не абсолютен. Практика носит всегда конкретно-исторический характер, развивается, совершенствуется, конкретизируется. И то, что недоступно ей сегодня, может стать доступным завтра. Так, практика долго не могла расщепить атом и с этой стороны она как будто подтверждала его неделимость. Но позже ситуация изменилась, атом раскололся и в прямом и в переносном смысле. Кроме того, практика может быть искаженной, социально-превращенной. А такой практикой можно доказать только ... ложь. Кроме того, неясен пока сам механизм работы практического критерия истины. Однако более точного и надежного критерия, чем практика, у людей просто нет.
Познанием так или иначе сопровождаются все жизненные усилия и начинания человека, все формы, виды и сферы деятельности людей. Оно есть в литературе и искусстве, в борьбе партий и идеологий, в занятии спортом и бизнесом. Но, наряду с этим познавательным рассредоточением, есть в мире человеческой деятельности целая "страна", которая специализируется на производстве, хранении, переработке и распространении знаний - это наука. Определить ее можно как динамическую систему в целом истинных знаний о существенных связях действительности, получаемых в результате специальной исследовательской деятельности общества и превращаемых благодаря их применению в важную производительную силу общества.
Когда возникла наука? Мнения расходятся. Одни считают, что наука возникла вместе с возникновением общества. Такая точка зрения, однако, смешивает предпосылки возникновения науки с самой наукой, ее предысторию с историей. Другие относят время возникновения науки лишь к ХV - ХVI вв., когда начало вступать в свои права естествознание и наметилась перспектива обращения к опытным, экспериментальным методам исследования. Видимо, разрешить этот спор можно следующим образом. Как особая (интеллектуальная) форма общественной деятельности наука зародилась в Греции VI-III вв. до н.э. Греки были тем народом, который сумел принять установку на рациональное познание от восточных культур и довел ее после тщательной, существенной и творческой, переработки до науки в собственном смысле этого слова. Начало, таким образом, было положено, ребенок появился на свет. Но прошло немало времени, прежде чем он окреп, развился, стал взрослым. Инициация ("посвящение во взрослые") науки действительно приходится где-то на ХVI-ХVII вв.
Обратимся теперь к отличительным признакам науки. Наука - это прежде всего какие-то идеи. Какие? Так или иначе систематизированные, приведенные в систему. Наука - антипод хаоса, не системной, не целостной она не может быть по определению. Далее, идеи науки, научные идеи отражают достаточно глубокие, существенные связи изучаемых явлений. Открытие законов составляет главную задачу и цель всякой науки. А законы, как известно, не лежат на поверхности, они и есть эти глубокие и существенные связи. Научные идеи, кроме того, должны быть прогностическими, служить орудием предвидения. Только фиксированием и констатацией происходящего наука тоже ограничиться не может. И еще: идеи науки должны обладать - в тенденции, в развитии, определенным преобразовательным потенциалом, служить делу изменения и улучшения мира, предметной среды обитания человека.
Наконец, - но это как раз определяющее, самое главное - идеи, если они действительно научные, должны исходить из фактов, опираться на факты и подтверждаться фактами. Факты ведут нас к доказательству - уникальному достоянию науки, тому, чего нет или недостает другим формам и видам умственной деятельности людей. Наука - доказательная форма знания, познания. Нельзя, конечно, думать, что наука - одно сплошное доказательство, что все в ней хорошо сработано, добротно пригнано и согласовано друг с другом. Нет, наука многомерна, в ней немало и недоказанного, спорного, безнадежно-мечтательного. Просто не они, не такие образования олицетворяют науку, представляют ее содержание. Просто стремление к доказательству, установка на доказуемость является величайшим стимулом научного прогресса, определяющей характеристикой исследовательской деятельности людей. Наука сильна как раз своим доказанным знанием. И основная масса ее знания является именно таковой.
Но вернемся к фактам - что ими считать? Видимо, не любые, не всякие свидетельства - о летающих тарелках, например. Кстати, замечено, что когда на тарелки действительно нечего положить, когда экономический кризис делает их в прямом смысле пустыми, вот тогда число тарелок, но уже летающих (действительно, очень легкие), резко возрастает. Свидетельства фактического порядка не могут быть чисто интуитивными или субъективными. А только объективными и эмпирическими. Объективными - значит, представляющими какое-то реальное событие или явление. Эмпирическими - значит, наблюдаемыми, из чего далее следует - доступными проверке другими, всеми заинтересованными сторонами (исследователями). Свидетельства, добавим, можно считать наблюдаемыми, когда известно, есть тщательное и систематическое описание того, как, когда и при каких обстоятельствах их собирали.
Наука, конечно, не только идеи или знания. Это и определенный социальный институт, состоящий из системы научно-исследовательских учреждений, объединений, центров, а следовательно, и отношений между людьми. Наука поэтому может быть определена и как научное сообщество, т.е. сообщество людей, постоянно выдвигающих и проверяющих идеи, строящих и критикующих теории. В данном сообществе, как и в любом другом, есть все: борьба амбиций, симпатий и антипатий, лицемерие, угодничество, нечестность, предательство и т. д. И все же само занятие наукой создает в этом сообществе атмосферу творчества, свободы, "честной игры", стремления и уважения к истине, доверия к научным средствам и методам ее поиска. И, естественно, честности, рождаемой взаимной "придирчивостью", высокой требовательностью ученых друг к другу.
1. Чем отличается познание от сознания?
2. Что важнее - чувства или разум?
3. Как или чем конкретно определяется место и роль воображения в структуре познания?
4. Что такое истина?
5. Объективность истины - в чем она?
6. Что обычно имеют в виду, говоря о конкретности истины?
7. Возможна и достижима ли абсолютная истина?
8. Что можно считать критерием истины?
9. Каковы отличительные признаки науки?
10. Какое содержание вкладываем мы в понятие "факт"?
1. Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. - М., 1980.
2. Микешина Л.А. Ценностные предпосылки в структуре научного познания. - М., 1990.
3. Голдстейн М., Голдстейн И. Как мы познаем. - М., 1984.
4. Рассел Б. Человеческое познание, его сферы и границы. - М., 1957.
5. Хилл Т.И. Современные теории познания. - М., 1965.