Будь умным!


У вас вопросы?
У нас ответы:) SamZan.net

едином ядре Но нет

Работа добавлена на сайт samzan.net:


Философия и культура. О едином ядре древних цивилизаций. 21

В.Б. ИОРДАНСКИЙ

Древние цивилизации отличаются исключительным многообразием форм, причем их индивидуальность всегда выражена очень ярко. Стилистическое своеобразие подчеркивает особенность голоса каждой из них, неповторимость вклада в общее достояние человечества.

Казалось бы, как в этих условиях говорить о каком-то их "едином ядре"? Но нет. Сопоставление даже таких далеких цивилизаций, как, скажем, африканская или китайская, обнаруживает некоторую внутреннюю общность. Она проявляется в представлениях о структуре вселенной, в понимании личности, времени и пространства и многом другом. Есть нечто общее в структуре общественного сознания и в механизме его работы у самых различных народов. С ходом времени ими вырабатываются очень индивидуальные, резко отличные одна от другой культуры, но в глубине остается нечто устойчивое, не исчезающее, из которого все и вырастает. Что же конкретно представляет собой это единое ядро? поиск гармонии

Старуха толкла в деревянной ступе корни ямса и своим тяжелым пестом несколько раз задела сидевшего рядом, на краю неба Бога. Наконец тот не выдержал и пришел в ярость. В гневе решил он подальше отодвинуть небо от земли и уйти от людей. С той поры тем самим пришлось заботиться о себе, испытать болезни, узнать смерть.

Трудно представить себе более банальную, более по-бытовому выглядящую историю. Однако рассказывает она об одном из величайших процессов в истории человечества. Зарождавшееся общество постепенно противопоставляло себя природе, олицетворением которой сделало бога неба. Выход из состояния дикости знаменовал едва ли не первую "культурную революцию" в истории - осознание людьми своей особенности, своего отличия от дикого мира в том, что они обладают культурой, нравственностью, знаниями. Далеким эхом этих огромных перемен в жизни человечества и стал наивный африканский миф о том, как старуха поссорила людей с Богом.

Тот период истории оставил глубочайший след на последующих этапах работы человеческой мысли. К примеру, в Библии рассеяно множество напоминаний о нем. Первые достижения ума там переосмыслены и становятся почвой для величественных образов и глубочайших мыслей. Раздраженный готовящей еду женщиной старик превращается во всемогущего Демиурга; появление смерти среди людей, объясняемое в африканском мифе этой ссорой, в библейском предании предстает как результат грехопадения Адама и Евы. После того как Ева нарушила запрет Господен и вкусила от яблока с древа познания добра и зла, сказал Бог Адаму:

"В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты и в прах возвратишься'".

Огромная историческая эпоха, время напряженного духовного поиска, лежит между архаичной и библейской системами представлений.

Мифологии содержат множество таких воспоминаний о первых шагах человеческой мысли. Рассказы о сотворении человеческой культуры образуют венок мифов, в которых запечатлены величайшие эпохи человеческой истории: начало противопоставления человеком себя дикой природе и выделение социального, обжитого людьми пространства из пространства дикого, которое воспринимается как пространство мифическое, противоположное по всем своим признакам пространству социальному. Второй мифологический цикл рассказывает о цивилизационном освоении социального пространства, о развитии культуры, норм социального общежития, о появлении ремесел и об освоении огня. Наконец в третьем цикле речь идет о попытках людей вернуть время, когда люди были свободны от жестких сексуальных ограничений и социальной закрепощенности. С этой целью ими предпринимаются попытки вернуться к Богу: строится "вавилонская башня"; из деревянных ступ сооружается ведущая к небу лестница; даже гороховый побег используется в отчаянной попытке проникнуть к Богу и вернуть стародавние времена свободы. Но не дикости.

Одновременно со становлением культуры происходила первоначальная организация пространства, в котором жило молодое общество. Это пространство состояло из двух постоянно взаимодействующих сфер: небольшого обжитого людьми ядра и огромного таинственного мира вокруг. В системе взглядов древнего человека на пространство выделение в нем двух взаимосвязанных сфер - мифической и социальной, причем вторая в определенный момент возникла из первой, заняла ключевое место,

Между двумя сферами вселенной не существовало явственной границы. В сказках о путешествиях Синдбада-Морехода рассказывается о страшных бурях, после которых он и оказывается в той или иной волшебной стране; во время этих бурь путник и пересекал остававшуюся незаметной, четко не обозначенной границу между социальным и мифологическим пространствами. Можно сказать, что эта граница была далеко, высоко или глубоко, а сама мифологическая сфера лежала там, где человек бывал лишь случайным гостем: это или пустыня, или лес, или бескрайние просторы моря. И, конечно, это небо, недра земли или глубокие пещеры, бездны океана.

Но иногда рубеж между двумя сферами пространства обозначается четко. Как правило, это река. Не через реку ли перевозит Харон души умерших в царство, откуда им нет возврата? Но Стикс - река подземная, она сама как бы часть мифического мира. Напротив, великая африканская река Нигер при всей ее конкретной реальности многими народами Западной Африки воспринимается как граница, за которой и начинается потустороннее.

И в этой связи нельзя не сказать о такой особенности древнего мировидения: вообще-то склонное к восприятию действительности в контрастных тонах, оно было . не в состоянии провести четкой грани между реальностью и миром собственного воображения. В сущности, в его глазах они едины, хотя между ними и имелись важные различия.

Отношение к мифическому пространству изначально было двойственным. Поскольку люди обретали там бессмертие и особое могущество, а населявшие его существа часто оказывали людям благодеяния, оно вызвало чувство преклонения. Но оттуда же в населенный людьми мир вырывались страшные, неодолимые силы, подрывавшие благополучие народа. И в таких случаях оно внушало ужас. Постепенно из столь двойственного отношения к мифическому миру возникнет его расслоение на две сферы - положительную и отрицательную, Ад и Рай.

Логика общественного сознания целиком соответствовала тому, как видело оно существующие во вселенной взаимосвязи. Характерно, ччо понимание обществом

Бытие. Гл. 3. Ст. 19.

окружающего мира становилось глубже и реалистичнее, по мере того как оно само усложнялось и делалось противоречивее. Историческая память общества охватывала все более отдаленные от современности эпохи; усиливалась рациональная сторона в работе мышления при выработке присущих ему коллективных представлений. От плоскостного восприятия мира оно переходит к восприятию трехмерному. Со своей стороны процесс познания окружающего активно воздействовал на формирование общественного сознания, способствуя ei*o усложнению и движению в сторону более рационального восприятия действительности.

Выработка пространственных представлений занимала в этом процессе огромное место. Рядом с точными, проверенными производственным опытом знаниями о плодородии почв, о дичи в лесах, о дорогах, идущих от деревни к деревне, о соседних народах, складывались представления, основывавшиеся на мифологизированном видении вселенной. Образ окрестных народов наделялся чертами тем более странными и необычными, чем дальше они находились.

Напротив, всем архаичным обществам в чрезвычайно сильной степени свойственно стремление к самовозвеличению, что по всей видимости отвечало глубокой психологической потребности: этническая гордость позволяла легче преодолевать бесконечные трудности, выдерживать натиск многочисленных врагов и соперников, укрепляет в людях уверенность в собственных силах, необходимую им для выживания.

Убежденность этноса в своем превосходстве, .как правило, питалась несколькими ключевыми представлениями. Одно из них - уверенность в том, что территория расселения этнической группы составляла центр мироздания. У западнонигерийской народности йорубов существует легенда о том, как на залитое водой безбрежное водное пространство спустился с неба шестипалый петух и с морского дна наскреб поднявшуюся над водой кучку земли, ставшую сушей. На этом холме вырос священный город йорубов Иле-Ифе. Аналогичных по характеру мифов известно множество, причем именно у народов древних цивилизаций. Обычно их дополнял цикл преданий о происхождении первого человека, в котором этнос видел своего прародителяя Наконец, третий мифологический слой повествовал или о благосклонности Бога-Творца к своему избранному народу, или о существовании внутренней связи между Всевышним и каждым отдельным человеком.

Само собой разумеется, окружающее древнего человека пространство было организованным. Осями его размежевания служили линии, проведенные в соответствии с движением Солнца - от его восхода к заходу, от его высшей точки - на Юге к точке противоположной - на Севере. Кроме того, шла линия и от зенита через центр земли в ее глубины. Эти линии образовывали своего рода сеть, причем сеть силовую, от которой в жизни людей многое зависело. Ее символами в очень многих культурах стали знаки креста, ромба или круга, замыкающего горизонт.

Связь этих пространственных представлений с движением Солнца во многом изначально повлияла на работу мысли, которая вообще с трудом проводила размежевание времени и пространства. Если эти два круга представлений и не были тождественны, то в любом случае - неразрывны.

Организация пространства в зависимости от движения Солнца выявляла присущие его различным сторонам качественные различия. Восток противостоял Западу как рождение и жизнь противостоят смерти. Но не только. Восток ассоциировался с мужским началом, с правой стороной, со здоровьем, тогда как Запад с началом женским, с левой стороной и болезнью. Возникало как бы два полюса, становящихся точками притяжения противоположных, действующих в Космосе сил. При этом полного равенства между двумя этими полюсами не существовало: Восток был сильнее Запада, правая сторона - сильнее левой, а мужское начало в мироздании - выше и значительнее женского. Из этих базовых представлений вырастало множество идей и образов, которые накладывали на зарождавшуюся культуру неизгладимый отпечаток. В частности, возникло немало культур с явной мужской доминантой, где все женское отодвигалось на второстепенные роли, затушевывалось.

Понимание времени шло как бы параллельно с осмыслением пространства. И огромную роль здесь играло усложнение общества, а в этой связи - появление потребности в развитии социального времени, которое охватывало бы прошлое и позволяло зарождавшемуся обществу увереннее чувствовать себя во времени настоящем. Временной поток начинал как бы рассекаться на периоды, причем древнейшим признавался мифический, когда пространство еще не было расколото на две сферы -социальную и мифическую. Цикл мифов о разрыве между людьми и богом знаменовал наступление второго временного периода - эпического, когда вырабатывались основы культуры. Вероятно, его завершающей чертой были мифы о спасении богатырем дочери царя от чудовища, миф о наказании Прометея и другие предания, заключающие период великих подвигов и открывающие время тусклой повседневности. Но и тогда сохранялись как бы два временных потока - мифологический и социальный, непосредственно связанный с людской жизнедеятельностью. Связь между ними была теснейшей, и иногда мифологическое время врывалось в мир людей, заставляя тех жить по своим законам. Лишь очень медленно происходило их размежевание, пока мифологическое время не было окончательно замкнуто в мифологическом пространстве.

Связь между пространственными и временными представлениями в древних цивилизациях чрезвычайно тесна. Дело не только в том, что время постоянно использовалось для измерения пространства. Так, мы еще и сегодня говорим о дне пути. От времени зависело качество пространства, его характер - социальный или мифический. Глубокой ночью люди прижимались к очагу, потому что отбрасываемый тем свет очерчивал последний круг свободной от мифических сил территории. Напротив, восход солнца сразу же расширял ее размеры до границ ближайшего девственного леса.

Существовала и обратная связь, то есть и пространство оказывало влияние на характер времени. Кстати сказать, повсеместно существовавший обычай сохранять островок девственного леса рядом с селением в качестве священной рощи имел одной из причин желание сохранить непосредственную связь с тем мифическим временем, от которого некогда ушли люди. В девственном лесу мифическое время сохранялось и в самый ясный солнечный день: жили там не подчинявшиеся людским законам существа и само их обличье отличалось необычайностью. В скульптуре древних цивилизаций во множестве запечатлены образы того странного мира.

Любопытно заметить, что и земное существование человека было движением из мифического времени/пространства в мифическое время/пространство. Его социальное существование как бы замыкалось двумя скобками рождением, после которого он все дальше и дальше отходил от мифического времени/пространства, и смертью, после которой он все глубже и дальше туда погружался. Соответственно, все бытие общества, к которому человек принадлежал, вписывалось в рамки огромного мифического времени/пространства. слово, число, знак

Сотворение мира было как бы раскрытием в хаосе его противоположностей: между землей и небом, между сушей и водой, между водой и огнем, между мужчиной и женщиной, левой и правой сторонами. Востоком и Западом, Севером и Югом ради установления гармоничного порядка - космоса. Его сохранение поддерживалось мощными силовыми линиями, которые соединяли между собой противоположные точки. Они вносили в мир взаимозависимость и делали его объясняемым.

Чем были эти силовые потоки? Прежде всего, наверное, следует отметить, что они соединяли между собой те противоположности, которые возникали при преодолении хаоса. Уже по этой причине их связывало некое внутреннее единство. Так вода и огонь, казалось бы, несовместны, но гром, молнии и ливень существуют в природе неразрывно, будучи спутниками бога-громовержца.

Как правило, между двумя крайними и противоположными по своему характеру точками оказывались другие предметы, так что силовой поток между ними образовывал* цепочку. Скажем, вода, река, питон, женщина, мужчина, мужчина-богатырь,

освобождение женщины связаны нитью, которая, будучи осмыслена людьми, легла в основу и множества обрядов, и множества мифов. Человек со своими скудными, жалкими возможностями тем не менее способен вписаться в такую цепочку и использовать ее в собственных целях. Если учесть, что образующие ее предметы должны быть чем-то сходны, ему достаточно либо создать нечто подобное, либо изобразить подобное с помощью знака, композиции предметов или игры. Обществу дано свободно комбинировать эти символы-знаки и тем самым соединять в узлы, концентрировать магические силовые потоки. Даже отдельный человек получал способность сделать и следующий шаг, когда в том возникала необходимость - пере-- носить полученную таким образом силу с предмета на предмет, с личности на личность, как он передавал копье или топор. В его руки попадало средство благотворно либо зловредно воздействовать на судьбы других людей. А в конечном счете создаваемые людьми магические силовые цепочки сплетались в сеть силовых потоков, которая охватывала весь мир. Общество же находилось в ее центре.

На этой почве вырастала убежденность в абсолютном могуществе слова, жеста, знака. Словом действительно было можно остановить солнце. Такая вера накладывала свой отпечаток на сам характер древнейших цивилизаций. Прежде всего там огромную роль приобретал ритуал, которым охватывались все стороны человеческой деятельности и поведения. Общественная мысль слишком большое внимание уделяла внешним, поверхностным, в сущности, случайным обстоятельствам. Это не могло не подталкивать ее к вредной и опасной схоластичности, к мертвящему догматизму и формализму. К тому же основывавшиеся главным образом на вере во всемогущество слова, жеста и знака людские расчеты слишком часто и слишком опасно проваливались, что приводило временами к катастрофическим последствиям. Но накапливавшийся опыт был не в силах разрушить магических обрядов. Абсолютность веры в слово, в знак и жест образовывала ярчайшую особенность архаичных культур.,

Ее существование позволяет понять логику, которая приводила архаичную мысль к созданию сети, сплетаемой из особенно крупных магических нитей. Таковы, в частности, силовые линии между Востоком и Западом, Севером и Югом, вертикаль, идущая от зенита к центру земного круга. У древних скандинавов такой осью мироздания рисовался огромный ясень Игдрасилл, охватывавший ветвями и небо, и землю. Солнце и Луна наделялись огромной магической мощью. А одновременно у многих народов и обожествлялись и персонифицировались. Но существовали и значительно более мелкие, так сказать рядовые источники магической силы, которые уже поэтому оказывались ближе к людям, иной раз опаснее или, напротив, благотворнее. Среди них можно назвать, в частности, рукотворные фетиши, колдунов и ведунов; ею же бывали наделены отдельные деревья, родники, пещеры, горные вершины и т.п.

В мироздании признавалось существование некой скрытой взаимосвязи между всем и вся. Оно являлось по сути дела целостностью, в которой определенная роль, определенная функция отводились каждому - и людям, и зверям, и растениям, и тому, что мы называем мертвой природой. Но присущее этой целостности жизненное начало не было разлито равномерно по всему пространству, а концентрировалось в связующих отдельные ее части каналах - магических "цепочках" и в определенных узлах - невралгических центрах, где сходились и переплетались между собой такие "цепочки".

В возникавшем из хаоса гармоничном мире выявилась сразу же противоположность - и единство - двух начал - мужского и женского. Известно множество мифов о том, как первоначально бывшие андрогинами божества "расщеплялись" на мужчин и женщин, как исчезали в природе андрогины-уроды, давая жизнь мужчинам и женщинам. Андрогинность рассматривалась как пережиток древнего хаоса, который в конце концов изживался. Специальные обряды были призваны устранить следы женского начала у мальчика, а мужского - у женщины. И тогда мир окончательно обретал два лица - мужское и женское, а взаимодействие этих двух начал - мужского и женского -начинало оказывать решающее влияние на течение жизни. Соответственно и таинственная, пронизывающая мироздание магическая жизненная

сила всегда выступала либо в мужской, либо в женской ипостаси. Но не только. Одновременно она имела еще два лица - жизни и смерти.

У смерти было несколько обличий. Хотя ее неизбежность и неотвратимость отчетливо понимались, господствовало убеждение, что конкретной причиной ухода человека из жизни всегда является чья-то злая воля. При этом сама смерть могла быть либо почтенной, социально приемлемой, либо скверной, грязной. Старейшина, чья кончина признана "нормальной", включался в сонм предков рода, в число его покровителей. Напротив, тот, кто умирал "дурной" смертью, т.е. в результате самоосквернения, нарушений племенных табу или после отлучения от племени, погибал дважды: само его имя исчезало из коллективной памяти.

Пульсации мироздания, выражавшиеся в чередованиях света и тьмы, в наплыве то дневного сияния, то ночного мрака, сопровождались то ослаблением, то усилением жизненного начала в мире и обществе, нарастанием числа позволяют в чем-то полнее и лучше понять мир и установить над ним видимость собственной власти, не было бы без нее сделано, И все же...

Думается, связь первых двух систем классификации с числами была еще очень размытой, слабой. Одна размежевывала все сущее по принципу "чет-нечет"; во второй, основывавшейся на утверждении единства мира в трех цветах - белом, черном и красном, торжествовал принцип троичности. Обе системы дополняли друг друга. Система "чет-нечет", вытекавшая из убежденности в расщепленности мира на противоположные начала, выстраивала в бесконечные цепочки то, что соответствовало "чету" - день, свет, мужское начало, правое и т.д., и то, что шло за "нечетом" - ночь, мрак, женское начало, левое и т.д.

Совершенно иной по самому своему духу была модель классификации по трем символически воспринимаемым цветам. Она раскрывала двойственность всего сущего. Скажем, белый был цветом чистоты, но и цветом смерти. В красном видели радость жизни, но и угрозу осквернения. Не менее двойствен был и черный, выступающий то как примета ужасов мрака, то знаком мудрости и глубочайших знаний. Таким образом, цветовой системой классификации выявлялась противоречивость в единстве. Она позволяла преодолеть ту расколотость мироздания, что закреплялась первой моделью.

Символика трех цветов оставила свой след в культуре многих народов. У кельтов памятен образ "черного ворона, пьющего кровь на белом снегу"^.

Очень скоро архаичное сознание включило в создаваемую им картину вселенной еще несколько величин. Это "три", "четыре", "семь" и дополняющее их число "пять". Эти четыре числа легли в основу наиболее разработанных числовых систем истолкования мира. Дело в том, что общественная мысль пришла к убеждению, что именно эти числа определяют организацию пространства, ритм времени, динамику движения событий. В числе "три" эта мысль увидела абстрактное выражение оси, идущей от неба через центр земной плоскости в глубины земли. И разве число "четыре" не соответствовало четырем сторонам света, а "семь" - совокупности вертикальной оси и горизонтальной плоскости, выражающей объемное видение космоса?

Более того, именно число "семь" стало одной из важнейших единиц измерения времени. Именно семь дней у многих народов образовывали неделю, причем есть немало культур, выделявших в этой неделе три "мужских" и четыре "женских" дня. Тогда же "семерка" превратилась в знак единства мужчины и женщины, в символ гармоничной целостности вообще. Как мужской и женский знаки оба числа нашли воплощение в бесконечном ряду орнаментальных фигур - треугольников, ромбов и квадратов, наложенных один на другой треугольников и квадратов, пяти-, шести- и восьмиконечных звезд. Наконец, общественная мысль стала подчинять числовым моделям композицию вообще едва ли не всех своих творений. Во всяком случае, в архитектурных произведениях, в поэзии и сказках, в музыке и танце, как правило, легко выявляется числовая основа их структуры, их внутреннего ритма.

^ Markale Jean. L'Epopee celtique en Bretagne. Paris, 1971. P. 16. 42

У Змея Горыныча обычно имелось три головы.

Связь двух чисел - трех и четырех с мужским и женским началами очевидна. Вместе с тем от культуры к культуре они как бы подменяли друг друга, что, думается, обусловлено тем, какое начало вообще является доминирующим в данной культуре. Там, где преобладающее мужское влияние сомнений не вызывает, число "три" как по преимуществу число мужское играет первые роли. Напротив, оно отступает на второй план в немногих культурах с отчетливой женской доминантой.

На почве этих идей вырастали крайне сложные числовые системы. Закономерности, определяющие их разработку, трудно определимы. Одна из них состоит в том, что удвоение, а тем более умножение числа соответствующим образом усиливает его положительное - либо отрицательное - значение. Еще одно правило состоит в том, что, изменяя положительное число превращением его в чет или нечет, скажем семи в восемь, а двенадцати в тринадцать, вы кардинально изменяете его значение с положительного на отрицательное. В то же время огромная роль чисел в определении течения времени, динамики событий вдохновило на разработку многочисленных приемов гадания и прорицания. С помощью костей, карт, гадальных палочек и сегодня по всему миру пытаются угадать будущее. Особенно полного развития числовое видение мира получило в китайской цивилизации.

Пожалуй, именно в числовой символике наиболее отчетливо видно, как принципы, выработанные архаичным сознанием при осмыслении Вселенной, применяются и к мельчайшим творениям человеческого разума, как самое ничтожное связано с самым великим.

жизнь и судьба человека

Сама структура личности, а она рисовалась древнему человеку весьма непростой, в своих главных чертах соответствовала структуре мироздания. У его тела были своя верхняя и своя нижняя точки, правая и левая сторона, отличавшиеся по своим свойствам, оно было вещно. А одновременно оно наделялось жизненной силой, которая, пронизывая все мироздание, связывала всех сородичей в единый организм, где все зависели друг от друга и участь одного задевала всех. Вместе с кровью отца или матери личность обретала душу, которая соединяла ее с предками племени и передавалась ею собственному потомству. Кроме того, у человека имелось индивидуальное духовное начало, которое он получал от Бога-творца. Становление личности - от рождения к смерти, через обряды инициации, через преодоление возрастных рубежей и социальное возвышение - в каких-то чертах повторяло историю того сообщества, к которому он принадлежал. Он двигался от животного состояния в утробе матери к превращению в человека в момент рождения, к обретению социальности и культуры через обряд инициации, а по мере взросления и социального выдвижения приближался к тем существам, которые населяли мифическое пространство и господствовали над миром.

Такое видение становления человека вписывалось более или менее крупной подробностью в общую картину того, как архаичное сознание представляло себе характер происходивших вокруг перемен. Скромный жанр кумулятивной сказки позволяет уловить господствующее в этой области представление. Обычно в кумулятивной сказке сюжет развивается рывками, по нарастающей: герой меняет топор на овцу, овцу на лошадь, лошадь на быка, быка на слугу и т.д. Или же он подвергается столь же скачкообразно усложняющимся испытаниям. Наивная, примитивная модель, но она вряд ли легла бы в основу целого, к тому же широко распространенного жанра, если бы не отражала видение древними обществами развития как цепи скачкообразных метаморфоз.

Каждая "точка скачка" во внутреннем развитии личности была окружена обрядами, которые только и делали ее метаморфозу возможной. Рождаясь, человек еще не был им в социальном смысле этого слова, а оставался "водой", "глиной", которая только после получения имени, после обряда "крестин" обретала некоторую человечность, В случае смерти младенца его не хоронили, а относили прах в то "дикое" пространство, где полагалось оставаться тому, что не было частицей людского сообщества. Следую-

щей крупной вехой в человеческой жизни было достижение половой зрелости, когда после совершения обрядов инициации он признавался полноправным членом людского сообщества. Эти обряды в чем-то, в форме ритуальной игры, в которой участвовал весь тот коллектив, что эти обряды устраивал для очередной группы сверстников, повторяли историю самого рода человеческого: юноши погружались в мифическое пространство, из которого люди вышли, и доказывали свою зрелость, вырываясь) после множества тягчайших испытаний и проверок из мифического, асоциального мира. Еще одной важной вехой в становлении личности было образование собственной семьи, в которой мужчина достигал полноты, соединяя присущее ему мужское начало с началом женским. А такое единство было опять же присуще всему мирозданию. Лишь сравнительно немногие достигали статуса старейшины, ибо продолжительность жизни была невелика. В сообществе эти немногие были окружены огромным почитанием и наделены немалой властью. В частности, им принадлежала привилегия совершения внутриобщинных, деревенских обрядов, т.е. непосредственного общения с существами окружающего людей мифического пространства. И, наконец, в тех сообществах, где появилась общеплеменная власть, находившаяся в руках единоначальника - верховного вождя, занимавший этот высший пост человек, если физически и продолжал оставаться среди людей, то своей духовной сутью уже принадлежал к сонму полубогов и на него больше не распространялись многие законы рода человеческого.

Еще при жизни вождь достигал положения, которое для многих общинников оставалось недоступным и после смерти.

В этом движении личности ко все более высшей точке прослеживаются как бы три нити, которые плотно, неразделимо переплетаются.

Первая нить - это развитие души, которая постепенно усложнялась и обогащалась. Но что такое "душа" в системе первичных представлений? Один из ее элементов -жизненное начало, заключенное обычно в крови. Но не менее важен такой элемент, как "дыхание". Частью души являются также "имя" и "тень". Через имя нарекаемый устанавливал непосредственную связь с племенными предками и очень часто получал их два - одно для повседневного пользования, а второе, тайное, для использования в обрядности. Его раскрытие могло поставить человека в опасное положение, в зависимость от враждебных ему сил. И наконец то, что определяет индивидуальность личности, ее "я", начало, непосредственно связующее каждого человека уже не с соплеменниками, а с Богом-творцом. Пожалуй, важно подчеркнуть, что все эти звенья человеческого существа не духовны в современном смысле этого слова, но и не грубо материальны. Скорее в этом случае подходит слово "вещность"; они "вещны". В частности, поэтому немыслимо противопоставление духа и тела, которые однородны по своей природе.

Один конкретный пример здесь, наверное, необходим.

У ашанти Ганы каждый ребенок получал от родителей два начала - абусуа от матери и нторо от отца. Через кровь матери-абусуа каждый ашантиец был связан с предками по линии матери, тогда как через нторо - с предками отца. Ученый писал, что наилучшим эквивалентом слова "нторо" сами ашантийцы считали слово "дух", синонимом которого был термин "сунсум" - духовное начало в любом человеке. От него зависело личное обаяние, удачливость, характер человека. Абусуа и нторо представляли в человеке мужское и женское начала, благодаря чему он оказывался органически тесно соединен со всеми людьми своего племени.

В единый узел образов-идей сплетались представления о душе-дыхании, душе-тени и душе-двойнике, которые сочетались с убеждением, что жизненное начало личности находится в крови. Пока все они были вместе, продолжалась жизнь, которая обрывалась, как только узел развязывался и связь между всеми этими душами распадалась. Одна из них была частицей демиурга и к нему возвращалась. Другая вступала в сонм предков грядущих поколений. Третья исчезала бесследно, растворяясь в небытии. Конкретное их видение у разных народов было разным и никогда - отчетливым. А скорее несколько смазанным в своей противоречивости. Складывается впечатление, что,

вырабатывая социально-обобщенный тип структуры человека в его органической взаимозависимости с обществом, в сложных отношениях сотрудничества-конфликта с мифическим миром, в его взаимодействии-борьбе с природой, народное сознание было подобно гениальному художнику, который, воплощая в слове или рисунке людские характеры, сам не видел до конца их глубины, всей их противоречивости. И не потому, что не мог понять собственных творений, а потому что вдохнул в них жизнь, все движения которой постичь никому не дано.

Вторая "цепочка" идей проистекала из убежденности, что чем выше общественное положение человека, тем значительнее влияние, которое он способен оказывать на жизнь других людей. Думается, это обусловлено тем, что перемещение по социальной лестнице постепенно приближало его к мифическому миру, благоприятствуя превращению в посредника между тем сообществом, которое он возглавлял, и тем, иным миром. Уже деревенский старейшина получал право совершать обряды, которые ставят общину его деревни в определенные взаимоотношения с мифическими силами. Что касается верховного вождя, то тот и сам - уже фигура полубожественная. Будучи посредником между двумя сферами пространства - социального и мифического, он оказывался в центре взаимодействия мощных сил, от которых зависело выживание возглавляемого им людского коллектива.

Все его поступки, все движения жестко регламентировались, потому что случайный неловкий шаг способен повлечь за собой осквернение, после которого вождь утрачивал способность выполнять свои обязанности. Оно могло иметь губительные последствия и для его подданных. Верховный вождь - это пленник собственного могущества, ибо именно оно заставляло накладывать на него множество самых разнородных ограничений.

Как правило, только отпрыски строго определенных по своему происхождению семей имели шанс занять пост верховного вождя. Вместе с тем пока не совершены предписываемые обычаем обряды, даже лица королевского происхождения не признавались лидерами племени. В конечном счете именно обряд создавал вождя, и перед ним происхождение отступало на второй план. Вот почему так часто на троне появлялись, казалось бы, совершенно случайные фигуры, сумевшие захватить реальную власть. Почему же обряд приобретал такую важность? Будучи средством общения с всемогущими существами потустороннего пространства, он обеспечивал вновь возводимого на трон человека постоянным каналом связи с ними, а тем существам давал возможность непосредственного воздействия через тот же канал на жизнь племени. Так даже безродный, теоретически говоря, получал свой шанс на возвышение.

В конечном счете вождь племени был чем-то вроде аккумулятора его жизненной силы. Когда с его здоровьем все было в порядке, то были здоровы и все его соплеменники. Более того, были высокими урожаи, тучны стада. Напротив, если его жизненные силы иссякали, то и благополучие всех его подданных оказывалось под угрозой. Многолюдный гарем позволял окружению государя внимательно наблюдать за состоянием его здоровья. И в том случае, если появлялись признаки его ухудшения, сразу же вставал вопрос о замене вождя новым человеком.

Вот почему в обществах, где были распространены подобные представления, власть государя, имела весьма двойственный характер: наряду с реальным она имела еще и магическое "наполнение". Этот аспект иногда жестко ограничивал реальные возможности ее носителя - государя, хотя в конечном счете и придавал ему ту сак-ральность, которая позволяла укрепить могущество трона.

Третья "цепочка" представлений охватывала круг опасностей, подстерегавших человека на пути его становления. Речь прежде всего о постоянно нависавшей над ним угрозе осквернения.

Понятие скверны - одно из самых сложных в числе первичных идей. В архаичной системе взглядов оно тем не менее занимало ключевое место и, не разобравшись в нем, вряд ли возможно понять как мотивации древнего человека, так и его культуру. Каково же содержание, вкладываемое древними в представление о скверне?

Скверна - это абсолютное зло. Прежде всего бросается в глаза, что осквернение человека вело к ослаблению жизненной силы, причем не только его самого, но и всех тех, кто связан с ним какими-либо узами и в особенности узами крови. Особенно пугающим было то, что человек мог осквернить самого себя, не ведая об этом. Отсюда проистекал широко распространенный обычай публичных исповедей, который позволял всему сообществу проверить, как поступал тот или иной его член и не навлек ли он на весь коллектив беды. Избежать осквернения было легко и трудно одновременно, потому что для этого следовало строжайшим образом соблюдать все племенные табу, эту систему эмпирическим путем выработанных запретов, которые оберегали общее благополучие. Трудность же заключалась в том, что никто не знал точно, какой поступок мог вдруг "вызвать" осквернение и поставить под угрозу само выживание общины. При этом табу по своей значимости делились на персональные, общинные и общеплеменные.

Эта система действовала, поскольку не вызывала сомнений. В результате человек, который верил, что умрет, если, скажем, съест банан, действительно умирал, если в пище ему банан попадался. Впрочем, это как бы поверхность явления. При этом остается не вполне ясным, почему нарушение запрета вызывало иногда чудовищные последствия. Думается, дело в том, что нарушение запретов в зависимости от их "социального веса" провоцировало распад социального порядка В масштабах, соответствующих этому "весу": между мифической и культурной сферами пространства появлялись бреши, через которые в мир человека вторгались силы зла. Оказывалась поколебленной стройная упорядоченность мироздания.

По самой своей сути мифичный мир воспринимался как противоположный миру, непосредственно окружающему общество. А это означало, что жизни он противопоставлял смерть. Именно там укрывались души предков, оттуда могли вырваться и вырывались зловещие, страшные духи-чудовища, там таилось все, что угрожало обществу гибелью. Тем и пугала возможность вторжения мифического пространства в социально-культурное, что оно отравляло его семенами, из которых позднее вырастали самые страшные беды: эпидемии, мор, голод, нашествия саранчи, нападения на людей и домашний скот хищников... В ходе таких вторжений, если их немедленно не остановить совершением очистительных обрядов, устойчивая гармония взаимоотношений между людьми и надприродными силами нарушалась, и общество надолго оказывалось оскверненным.

Естественно в данной ситуации убеждение, что причиной осквернения могло быть любое соприкосновение со смертью. Очистительные обряды всегда совершались после похорон. Становились нечистыми ремесленники, обрабатывающие шкуры убитых животных. Мужчин пугало приближение женщин в период месячных; даже своим мужьям они не смели готовить пищу. Кладбища, считавшиеся частью оскверненного, насыщенного смертью пространства, всегда и везде отпугивали и отпугивают даже самых смелых.

Система табу, вырабатываемая методом проб и ошибок, была призвана уберечь общество от погружения в стихию скверны. Но одной этой системы было бы недостаточно. Дело в том, что движение времени тоже открывало двери социокультурного пространства перед силами мифического мира, несущими вместе с собой беспорядок и осквернение. Ритм времени можно бы сравнить с ритмом бьющегося сердца, которое то сжимается, то разжимается, заставляя кровь двигаться по кровеносным сосудам. Так и чередования дня и ночи заставляло как бы пульсировать все мироздание, где, следуя суточным, месячным и годовым пульсациям, изменялись соотношения между двумя основными сферами окружающего человека микрокосма. Этот ритм по своей интенсивности и длительности соответствовал суткам, лунному месяцу и наконец году, причем в прямой зависимости от длительности пульсаций их интенсивность нарастает: если в ходе суточных колебаний движение солнца определяло, что в полдень культурное пространство наиболее значительно, а жизненная сила общества достигала апогея, то, напротив, в полночь оно сужалось до узкого круга семейного костра, тогда

как: при годовых колебаниях в полночь Нового года мифическое время/пространство вместе с пестрым сонмом своих обитателей захватывало среду обитания человека, вынуждая его с помощью обрядовых игр-имитаций порядков, характерных для противоположного людскому мира, защищаться от их полного торжества. Обряды сатурналий, карнавалы, в ходе которых отвергались традиционные ценности, нормы нравственности и основы социального порядка, и служили той игрой-имитацией, что была призвана магически защитить людской микрокосм от его полного осквернения и поглощения древним хаосом.

В этих условиях стремление к чистоте, а следовательно, к гармонии и порядку, вырастало в один из самых сильных мотивов человеческой деятельности. Оно ярко проявлялось в поведенческих стереотипах, в жесткости, с которой соблюдались все обряды, в неизменности обычая и традиции в сфере социальных отношений. Характерно, что и деревни, и жилища вождей, и храмовые здания строились так, чтобы вписываться в сетку основных структурных силовых линий, которые пронизывают микрокосм. Деревни - на перекрестках либо в форме круга, жилища вождей ориентировались по сторонам света, а храмы образовывали микромодель вселенной, как она воображалась людьми.

Таким образом, представление о чистоте сливалось с представлениями о жизненной силе, порядке и гармонии, отстраненности от мифического пространства и его обитателей, тогда как представление об оскверненности связывалось воедино с идеями смерти, хаоса и беспорядка, контакта с потусторонним пространством.

Как видно, между мифической и социальной сферами мироздания существовали динамичные взаимоотношения. В общественном самосознании пульсации вселенной осмыслялись как борьба света и тьмы, становясь почвой, цз которой вырастало множество мифов. В соответствии с движением времени происходили и более значительные, более глубинные подвижки двух сфер пространства. В частности, ежемесячные, от которых зависело нарастание или спад жизненной силы в обществе и в природе. Месячные пульсации непосредственно увязывались с фазами луны, в силу чего лунный календарь, зависевшие от фаз луны ритмы времени были в глазах людей чрезвычайно важны. Зачастую власть вождя в народных представлениях ставилась в зависимость от могущества ночного светила. К тем или иным лунным фазам приурочивались многие сельскохозяйственные работы. Люди видели соответствия происходивших в их жизни явлений оживанию и последующему умиранию земного спутника.

Но особенно важными считались годовые ритмы. В Новый год мифический мир словно бы взламывал свою границу с социальным пространством и полностью ее захлестывал. Общество оказывалось вынужденным возвращаться к нормам, по которым существовало в далеком прошлом, когда еще не обособилось от мира дикой природы и его законов. Жесткие сексуальные запреты отбрасывались, и торжествовала половая распущенность, существующая социальная иерархия опрокидывалась. Вождя на день-другой сменял последний из отщепенцев, и рабы становились хозяевами жизни.

Подобные метаморфозы изначально внушали смертельный ужас, потому что люди вынуждались жить по законам "дикого" мира. Вместе с тем в отношении общества к этой необходимости жить какое-то время по чуждым ему законам изначально заметна определенная двойственность: наряду с испугом заметен элемент игры, который очень скоро в его подходе к происходящему начинает преобладать. Вместо того чтобы подчиняться нормам мифического пространства, люди лишь играли в такое подчинение, и то, что вчера внушало ужас, становилось веселым и радостным праздником. Общество в течение нескольких дней в ритуальной игре, с ликованием и безудержной фантазией выражало свой протест против серой повседневности.

Эти пульсации мироздания самым многообразным образом влияли на жизнь древнего общества. От них зависело чередование обрядов, которые зачастую были всего лишь сакрально-игровым воспроизведением порядков, существующих, по коллективным представлениям, в мифическом пространстве. От них зависело и поведение в быту -

проведение тех либо иных работ, выбор времени для семейных торжеств,^сексуальные отношения в семье и многое-многое другое. мощь коллективного воображения

Кем был населен созданный коллективным воображением общества мифический мир? В сущности, пуст он не был никогда. Как только возникло противостояние людей и дикой природы, ее олицетворение - бог-творец оказался отброшен из людского мира на небо. Из олицетворения природы он был превращен в ее создателя. Далее воображение работало безостановочно, создавая все новые и новые образы. Их конкретные черты определялись стилем каждой культуры; в возникновении же отдельных персонажей прослеживались некоторые закономерности, говорить о которых возможно лишь с соблюдением норм максимальной осторожности.

В сущности, окружавший людей мир переполнен мифическими персонажами. Змея, встреченная у дороги, убежавший в испуге дикий зверь, прилетевшая из леса и устроившаяся на крыше сова, унесший овцу волк - все эти живые существа были наделены частицей магической силы, которой было достаточно для придания им сверхъестественных свойств и качеств. В окружающей людей природе мифические существа могли скрываться в деревьях и реках, в пещерах и на горных вершинах. В храмах Дагомеи предметом поклонения становились удавы, а в озерах Северной Ганы почитались чуть ли не обожествленные крокодилы. И поэтому первое, что бросается в глаза - это отсутствие какого-либо качественного барьера между двумя мирами, в которых жили люди - мифическим и социальным.

Более того, очень часто окружавшие человека существа не только сами по себе были наделены могуществом, но и воспринимались обществом как ипостаси божеств, олицетворяющих те или иные силы природы. Так, у древних римлян волк был зверем бога войны Марса. У древних греков сова считалась птицей богини Афины. В пантере многие африканцы видели воплощение силы Луны и шкура хищника обычно украшала государя. Случалось и так, что земная ипостась могущественного мифического героя выглядела его противоположностью, как, впрочем, и следовало выглядеть существу на противоположном конце единой магической цепочки. И в древнейших преданиях заяц, паук или богомол вдруг оказывались земным воплощением самого верховного божества.

Вместе с тем на работу коллективного воображения оказывало сильнейшее воздействие общее представление людей о мифическом мире. С одной стороны, древнее общество ставило свою среду, свои порядки, самого человека над мифической средой, царившими там порядками и ее обитателями как над пространством, где царят варварство и аморальность. С другой, оно населяло его высшими существами, от которых зависело людское процветание и благополучие. И после того как люди "покинули" тот мир, он оставался в их глазах и "первозданно диким" и божественным.

Таким образом, мифичное было противоположно человеческому по самой своей природе. Естественно, что и воображение рисовало населяющих потусторонний мир существ как противоположных людям и по внешнему облику, и по своей природе. Если люди были белыми, то те черными. Их представляли себе многоголовыми, многорукими, многоногими, сочетающими в себе черты зверя и человека. Полулюди-полузвери плотно заселяли культурное пространство древних греков, древних египтян и многих других народов.

Но коллективное воображение создавало и истинных геров. С их деятельностью люди связывали поворотные, ключевые моменты собственной истории - освоение ремесел, начало использования огня, внедрение в сельскохозяйственный обиход тех или иных культур. Но не только. Мифические герои выручали людей в трудные моменты их существования. Достаточно вспомнить сказания о царевне Несмеяне, блестяще проанализированные еще В. Проппом. Пока она не смеется, и вся природа остается безжизненной. Когда же Иванушке удается ее рассмешить, смерть отступает, засуха прекращается и к людям возвращается благополучие. А одновременно народным воображением создавались сонмы антигероев - разного

рода нелюди, нечистой силы, всевозможных оборотней. Прежде всего общество опасалось тех, к кому было несправедливо - старух и стариков, людей физически ущербных, бунтующих и само превращало их в собственных врагов, изображая колдунами и колдуньями, агентами и носителями злой, разрушительной, антиобщественной силы. И после смерти тени этих существ не прекращали преследовать людей. Скрываясь в густой чащобе леса, они были как бы воплощением общественной несправедливости, совершенной людьми, их больной совестью. Из этой обычно анонимной бесформенной массы общественное воображение иногда лепило некоторые из самых страшных образов мировой мифологии вроде Эриний древних греков.

Свои творения коллективное воображение подвергало канонизации. В известном смысле каждый мифологический образ был неприкосновенен, И понятно почему, ведь изменение даже ничтожной внешней черты могло повлечь за собой его качественную метаморфозу. Ритуал, в котором нарушалась хотя бы второстепенная деталь, утрачивал свою действенность. Какие-либо упущения либо новации в этих условиях становились совершенно нетерпимы. Но особенно пугающим было опасение, что такая новация, изменение или даже случайное нарушение традиции могут вызвать разрушение гармонии в мире, упорядоченного взаимодействия всех "деталей" целостности, каковой являлся мир после его сотворения. Тогда погрузились бы в гибельный для людей хаос вся окружающая их сфера пространства, а то и весь мир,

Архаичная мысль была консервативна по самой своей природе. И свои идеи, и свои образы она старательно оберегала от любых внешних влияний, от любых попыток каких-либо внутренних сил поставить их под удар. Отчасти поэтому многие из них живы и сегодня, продолжая вдохновлять миллионы людей. "Может быть, мы открываем дорогу к собственному дому, когда стремимся обследовать отдаленные холмы, где живут боги, и бездны, в которых скрываются чудовища", - задумчиво заметила английский историк Хильда Родерик Эллис Девидсон в своей работе, посвященной скандинавской мифологии^ И разве она не права?

' Е.1 Davidson H.R. Gods and Myths of Northern Europe, London, 1973. P. 22.




1. Оценка производственного потенциала предприятия
2. Про бухгалтерський облік та фінансову звітність в Україні
3. КЛАССИФИКАЦИЯ УГЛЕВОДОРОДОВ
4. Философия ценностей- религия, право, мораль в современной России.html
5. Подготовка населения в области защиты населения от ЧС
6. БЕКІТЕМІН
7.  Виды умышленных угроз безопасности информации4 2
8. лекция Профессор Беляева Л
9.  Общие сведения о восстановлении Восстановление работоспособности операционной системы Windows XP обеспечив
10. тема социологии 1920 [3] ЗАКЛЮЧЕНИЕ [4] СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВВЕДЕН
11. Основи фізіології харчування
12. Прошу же вас познакомиться с незначительной но самой важной для неё истории
13. Тема- Организация памяти
14. тематических объектов например множества рациональных чисел которые принимают заданными строят новые о
15. статья След статья Вопросам связанным с влиянием иностранных инвестиций на принимающую экономику уделяе
16. Акумулювання радіонуклідів грибами в зонах радіоактивного забруднення
17. Странное в языковом сознании А. С. Пушкина
18. Внутренняя и внешняя среда организации
19. Реферат- Управление маркетингом на крупном предприятии
20. ЛЕКЦИЯ 21. Гастриты.