PRESSМОСКВА ldquo;РУССКИЙ ПУТЬrdquo;1993ИССЛЕДОВАНИЯ НОВЕЙШЕЙ РУССКОЙ ИСТОРИИПод общей редакцией А

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Д. Штурман. О вождях российского коммунизма Книга I ПАРИЖ YMCA-PRESS МОСКВА “РУССКИЙ ПУТЬ” 1993 ИССЛЕДОВАНИЯ НОВЕЙШЕЙ РУССКОЙ ИСТОРИИ Под общей редакцией А. И. Солженицына YMCA-PRESS 11, rue de la Montagne Sainte-Geneviève, 75005 Paris Подготовка электронного текста А. Панфилов

ОТ АВТОРА

Автор поставил перед собой задачу - нарисовать несколько политико-психологических портретов вождей российского коммунизма.* 

Главный метод данного исследования - текстологи- ческий анализ: исторические фигуры возникают перед читателем, в основном, в том, что написано и произнесено либо ими самими, либо их современниками о них. За автором остается лишь комментарий. Точные библиографические ссылки позволят читателю проверить цитаты и познакомиться с их контекстом. Надеюсь, что чем полнее окажется знакомство читателя с предметом, тем яснее станет для него главное в позиции автора: целью этой работы является не вынесение приговоров, а выяснение истины.

Благодарю за многообразное участие в создании этой книги моего бессменного сотрудника и единомышленника Сергея Александровича Тиктина.

Д. Штурман /Тиктина/.     1992 год.

* Значительная часть настоящего исследования была опубликована в книге «Мертвые хватают живых. Читая Ленина, Бухарина, Троцкого» (Изд. OPI, Лондон, 1982). Материал существенно дополнен и переработан.

СОДЕРЖАНИЕ Часть I. Победа и крушение Ленина 1. У постели учителя 2. «Пойди туда – не знаю куда; принеси то – не знаю что» 3. Мессия грядет! 4. Отступление историческое 5. Мессия пришел! 6. Его этика 7. Бессилие победителя. Часть II. Николай Бухарин – любимец партии 1. «Лучший теоретик партии» 2. Бухарин и академик Павлов, или диалог первый 3. Бухарин и Сталин, или диалог второй

Часть I
Победа и крушение ленина

7 

1. У постели учителя

И оказалось: было чувство локтя Искусством ловко спрятанного когтя. С. Кирсанов, поэма «Семь дней недели» Сейчас прозвучали б слова чудотворца, чтоб нам умереть и его разбудят, – плотина улиц настежь растворится и с песней на смерть ринутся люди! В. Маяковский, поэма «Ленин»

Если бы даже его разбудили в те пять ночей и дней, когда тело его лежало в Колонном зале Дома Союзов, ничего не изменилось бы уже ни в судьбе России и мира, ни в судьбах людей, которые верили и по сей день верят, что изменилось бы.

Он не только не совершил бы чуда – он просто не смог бы овладеть ходом событий. Даже выздоровевши, не смог бы, И уж тем более такой, каким полтора года уходил из жизни.

Он умирал долго, и для людей, окружавших его постель и дом, его смерть не была «стопудовой вестью»: они ее ждали. Наркомздрав Семашко обмолвится вскоре, что мозг Ленина к моменту смерти и вскрытия превратился в «зеленоватую жижу». Патологоанатом расскажет о склерозированных сосудах мозга, ставших ломкими палочками почти без просветов для тока крови. Кто-то напишет о больном полушарии, сморщенном и иссохшем, размером с грецкий орех, висящем на ниточке, уходящей в здоровое полушарие мозга. Чудотворец, которого призывал поэт, был бы поставлен перед нелегкой задачей: восстановить организм, непоправимо разрушенный задолго до смерти.

Вокруг смерти Ленина долго не возникало в СССР неканонических версий. Шли только смутные и опасные

9 

слухи о скрытии Сталиным какого-то ленинского завещания, о предсмертной ленинской неприязни к Сталину, которые в официальной версии ленинской болезни и смерти ничего не меняли. Но с 1956 года начала мало-помалу проясняться для внутреннего читателя чудовищная свистопляска убийств и «умертвий» (С.-Щедрин), именуемая историей ВКП(б) – КПСС. Поток сенсационных открытий рос. На фоне той историко-уголовной хроники, которой все более явно стал оборачиваться большевистский партийный эпос, должны были появиться и новые версии смерти Ленина. Я говорю о внутренних представлениях, а не о Западе, где все события воспринимались иначе. В СССР все знали, что Ленин умер в своей постели и своей смертью. У этих двух прозаических обстоятельств появились после 1956 – 1961 гг. крупные недостатки. Во-первых, они были слишком будничны и лишены столь любезной широкому зрителю детективной интриги. На фоне информационного бума 1956 – начала 1960 годов это было скучно, а, как известно, все жанры хороши, кроме скучного. Во-вторых, благополучие этой смерти1 не отвечало новейшему массовому стереотипу представлений о партийной истории. Новый стереотип советского исторического мышления потребовал противопоставления Ленина Сталину (ленинцев – сталинцам). Ретроактивно возникла властная психологическая потребность в том, чтобы Ленина хотя бы подтолкнул к могиле Сталин, если уж никак нельзя было установить убийство. Как же так: стольких хороших людей убил, а самого лучшего даже не попытался убить? Неправдоподобно. Новый, трагический вариант советского эпоса потребовал детективной догрузки эпикриза Ленина: неминуемым стало приобщение его медленного умирания к присущему всей эпохе духу убийства.

И вдруг ряд сенсационных публикаций для специалистов и для широкой публики2 в который раз доказал иронистам и скептикам, что глас народа – глас Божий.

Сквозь каноническое большевистское евангелие ленинской жизни и смерти начали проступать апокрифы.

Ленин часто болеет на протяжении всего 1922 года. На дни, на недели, на месяцы он покидает свой кабинет,

10 

иногда – Москву, но не оставляет работы. Точнее – работа ни на минуту не покидает его. Все, что он пишет и диктует вплоть до осени 1922 года, создает впечатление, что работа еще представляется Ленину доминантой его бытия. Перерывы же, связанные с болезнью, он воспринимает как временные помехи, как аномальные отклонения от доминанты. Упоминания о болезненном состоянии, не дающем работать, о невозможности где-либо выступить из-за болезни, об отъездах на отдых и на лечение, препоручение своих обычных обязанностей и занятий кому-либо из окружающих повторяются из месяца в месяц: в январе, феврале, мае, июле, сентябре 1922 года. Но Ленину все-таки еще непонятно, что это уже не сменяющие друг друга болезни, после которых он каждый раз выздоравливает, а приливы и отливы того бездонного, что скоро накроет и унесет навсегда.

Состояние Ленина резко ухудшилось в декабре 1922 года. 18 декабря Пленум ЦК РКП(б) возложил на Сталина, с которым Ленин в ту пору находился уже в весьма натянутых отношениях, «персональную ответственность за соблюдение режима, установленного врачами для Ленина».3 

Невероятно, но факт: с начала последней болезни Ленина главным приемом лечения становится его информационная изоляция. А лицом, держащим в руках все его связи, оказывается Сталин, – человек, наименее любимый и уважаемый всеми окололенинскими супербольшевиками.

Есть что-то нечеловечески жуткое в том, что образ жизни, встречи, занятия тяжело заболевшего человека врачи регламентируют в контакте не с его ближайшими родственниками и не с ним самим, еще здравомыслящим, а с некоей организацией и ее агентом, лично больному не симпатичным и с семьей его никакими сердечными узами не связанным.

А ведь совсем недавно этот больной манипулировал жизнью и смертью миллионов людей. И организация, о которой идет речь, была орудием его воли. Не должен ли он воспринимать происходящее, как страшный сон, как бред? Он кричит во всю мощь овладевающего им ужаса,

11 

но голос его не может пробиться сквозь пространство комнаты, ставшее вдруг ватным.

Наиболее полно все происходящее вокруг Ленина воспроизводит дневник его дежурных секретарей, стенографистки и личного библиотекаря,4 начатый 21 ноября утром записью жены Сталина Н. С. Аллилуевой.5 

Через четыре дня Н. С. Аллилуева пишет:

25 ноября, утро (запись Н. С. Аллилуевой).

Владимир Ильич нездоров, в кабинете был только пять минут, диктовал по телефону три письма, на которые хотел запросить позднее ответы.

Мария Ильинична (Ульянова) сказала, чтобы его ничем не беспокоить – если сам запросит об ответах – то запросить кого следует. Приема никакого, поручений пока никаких. Есть два пакета от Сталина и Зиновьева – об них ни гу-гу, пока не будет особого распоряжения и разрешения.

Вечером 25 ноября Ленин приходит в свой кабинет, беседует по телефону, принимает А. Д. Цюрупу, дает ряд указаний о распределении подлежащих разбору бумаг между заместителями. Однако все та же Н. С. Аллилуева пишет:

Пакеты не показывала. Но все, очевидно, очень важные. Надо бы посоветоваться с Лидией Александровной об этом.

Допустим, что переписка, поступающая на имя еще работающего, приходящего самостоятельно в кабинет, звонящего по телефонам, принимающего посетителей человека, контролируется из медицинских соображений (непонятно только, почему Сталин, а не, например, наркомздрав Семашко должен помогать врачам в этом вопросе).

Можно предположить, что из тех же соображений ограничивается рабочая нагрузка больного. Но невозможно объяснить медицинскими соображениями следующее: почему статьи, которые Ленин интенсивно диктует в это время для «Правды», каждый раз публикуются только по

12 

специальному разрешению Политбюро? Ленин старается обойти цензуру Политбюро при помощи редактора «Правды» Бухарина и своей сестры Марии Ульяновой, которая работала в ее редакции, но это почти никогда ему не удается.6 

Ту линию блокады Ленина, которая ставит под цензуру Политбюро его обращения в партийную прессу, никак нельзя объяснить заботой о его здоровье. Коль скоро Ленин получил разрешение диктовать, – чем угрожала его здоровью публикация продиктованного? Вряд ли необходимость обманывать каждый раз цензуру Политбюро укрепляла его душевное равновесие.

Блокада связей, ведущих от Ленина в партийную прессу, могла быть только его сознательной политической нейтрализацией. И Ленин чувствует эту нейтрализацию. С 15 – 16 декабря (и далее) в записях секретарей начинает все отчетливей проступать настойчивая забота Ленина о секретности (от кого?) его переписки и о конспиративности (по отношению к кому?) его действий, контактов, его участия в текущих делах. Речь здесь явно идет не о стремлении перехитрить врачей:

15 декабря, утро (запись Л. А. Фотиевой).

Звонил в 11 ч. 50 м. Спросил копии вчерашних писем. Вызвал Фотиеву на квартиру и дал написанное им письмо Троцкому, поручив Фотиевой лично переписать его на машинке и отправить, копию же сохранить в запечатанном конверте в секретном архиве. Писать ему очень трудно, оригинал велел уничтожить, однако он сохранен в секретном архиве вместе с копией.7 

16 декабря, вечер (запись Л. А. Фотиевой).

Звонила Надежда Константиновна, просила от имени Владимира Ильича сообщить Сталину, что выступать на съезде Советов не будет. На вопрос, как себя чувствует Владимир Ильич, сказала, что средне, по внешности ничего, а там сказать трудно. Просила также по его поручению конспиративно позвонить Ярославскому, чтобы записывал

13 

речи Бухарина и Пятакова, а по возможности и других на пленуме по вопросу о внешней торговле.8 

Через пять дней после назначения Сталина «начальником режима» семьи Ульяновых (надзирателем лечащих Ленина медиков и посредником между ними, ЦК и окружением Ленина) Ленин начинает диктовать М. А. Володичевой свое письмо к предстоящему XII съезду ВКП(б).

23 декабря (запись М. А. Володичевой).

В начале 9-го Владимир Ильич вызывал на квартиру, В продолжение 4-х минут диктовал. Чувствовал себя плохо. Были врачи. Перед тем, как начать диктовать, сказал: «Я хочу Вам продиктовать письмо к съезду. Запишите!». Продиктовал быстро, но болезненное состояние его чувствовалось. По окончании спросил, которое число.

24 декабря (запись М. А. Володичевой).

На следующий день (24 декабря) в промежутке от 6 до 8-ми Владимир Ильич опять вызывал. Предупредил о том, что продиктованное вчера (23 декабря) и сегодня (24 декабря) является абсолютно секретным. Подчеркнул это не один раз. Потребовал все, что он диктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным.9 

Просьбы и предупреждения о секретности, о тайниках для копий, о конспиративности, об особой ответственности секретарей за секретность и сохранность бумаг создают впечатление, что больным владеет не только чувство отстраненности, изолированности от событий, от управления ими, но и нарастающее ощущение осажденности и опасности. Будь он так политически и тактически проницателен, как прежде, он бы, разумеется, не тратил времени на эти беспомощные просьбы и предостережения. Его кабинет, его спальня просматривались насквозь и были не менее прозрачны для наблюдателей,

14 

чем жалкие обиталища героев Орвелла. Роль зловещего «телескрина»10 играли те самые секретари, от которых он требует «все, что он диктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным» (курсив Володичевой).

Вот более полный рассказ Володичевой:

Все статьи и документы, продиктованные В. И. Лениным за период времени с декабря 1922 года (20-е числа) до начала марта 1923 года, переписывались по желанию В. И. Ленина в пяти экземплярах, из которых один он просил оставлять для него, три экземпляра – Надежде Константиновне и один – в свой секретариат (строго секретно). Экземпляр, посылаемый в «Правду», со всеми окончательными поправками и изменениями, перепечатанными начисто, просматривался В. И. Лениным, после чего он передавался Марии Ильиничне. Исправлялись также и те три копии, которые получала Надежда Константиновна. Черновики копий мною сжигались. На запечатанных сургучной печатью конвертах, в которых хранились, по его желанию, копии документов, он просил отмечать, что вскрыть может лишь В. И. Ленин, а после смерти его Надежда Константиновна. Слова: «а после его смерти» на конвертах я не писала...11 

Какая загнанность сквозит в этом и сходных распоряжениях Ленина... Он вдруг почувствовал весь ужас перечеркнутости своих личных прав. Зная, как безгранично пренебрежение его партии личностью, ее правами и жизнью, он все же надеется спрятаться от этого пренебрежения за гриф «секретно», за сургуч на рукописи, за сестру, за жену, за своих секретарей – за свою подпись, вчера всесильную, а сегодня значащую немногим больше, чем каракули сумасшедшего или ребенка.12 

А. Авторханов пишет:13 

В ночь с 22 на 23 декабря у Ленина второй удар – наступает паралич правой руки и ноги. Но того же 23 декабря Ленин, словно предчувствуя прибли-

15 

жение конца, просит врачей разрешить ему продиктовать стенографистке в течение пяти минут, так как его «волнует один вопрос». Однако и ЦК, и врачи одинаково не хотели, чтобы Ленин писал. Тогда, по свидетельству сестры Ленина – М. Ульяновой, Ленин предъявил ультиматум: или ему разрешат несколько минут диктовать свой «дневник», или он бросит лечиться. Он получает разрешение и 23 декабря 1922 г. начинает диктовать свое знаменитое «Завещание» («Письмо к съезду»). 24 декабря, после совещания Сталина, Каменева и Бухарина с врачами, Политбюро вынуждено подтвердить решение:

1. Ленину разрешается диктовать ежедневно 5 – 10 минут, но это не должно носить характер переписки, и Ленин на эти записки не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.

2. «Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Ленину ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».14 

Чем отличается отказ тяжелейше больного человека лечиться от тюремной голодовки, этого единственно доступного заключенному способа ненасильственного, но непримиримого сопротивления?

Поразительны оба пункта постановления Политбюро, разрешающего Ленину работать («5 – 10 минут» – не издевка ли? А все остальное время – напряженно думать, как уложиться в эти «5 – 10 минут»?): позволив ему диктовать статьи и зная, что диктует он вещи весьма политически злободневные, постановление это приказывает не «сообщать Ленину ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений». Словно опустеет от этого его голова. Словно легче и успокоительней размышлять и писать «о политической жизни», ничего толком о ней не зная!.. Словно не могли они хором заверить его, что, так и быть, уступают ему по всем волнующим его вопросам (а там – как Бог даст)! ... Ведь и разногласий-то было всего-ничего, если рассуждать

16 

принципиально. Речь-то ведь шла уже не о его возвращении в строй, а о сносной смерти. И второе: ему позволяют диктовать письма, но запрещают получать ответы. Каждый, кому приходилось хоть единожды в жизни писать чрезвычайно важные для себя письма, не получая ответов, способен оценить «целебность» для Ленина этого шага его попечителей. До тех пор, пока Ленин остается сравнительно работоспособным, то есть может еще диктовать, Сталин весьма серьезно занят его блокадой:

30 января (запись Л. А. Фотиевой).

24 января Владимир Ильич вызвал Фотиеву и дал поручение запросить у Дзержинского или Сталина материалы комиссии по грузинскому вопросу и детально их изучить...

...Вчера, 29 января, Сталин звонил, что материалы без Политбюро дать не может.

Спрашивал, не говорю ли я Владимиру Ильичу чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел? Например, его статья об РКИ указывает, что ему известны некоторые обстоятельства. Ответила – не говорю и не имею никаких оснований думать, что он в курсе дел. Сегодня Владимир Ильич вызывал, чтобы узнать ответ, и сказал, что будет бороться за то, чтобы материалы дали.15 

Ленин, по-видимому, все более полно и горько осознает свое положение:

1 февраля (запись Л. А. Фотиевой).

Сегодня вызвал Владимир Ильич (в 6 1/2 ч.). Сообщила, что Политбюро разрешило материалы получить. Дал указание, на что обратить внимание и вообще как ими пользоваться. Владимир Ильич сказал: «Если бы я был на свободе (сначала оговорился, а потом повторил, смеясь: если бы был на свободе), то я легко бы все это сделал сам». Предполагалось, что для изучения их понадобится недели 4.16 

17 

Оговорился? Скорее проговорился. «Смеясь»? Что же ему еще оставалось делать? Пока мог, смеялся. Это было первого февраля 1923 года, а меньше чем через месяц «Ленин просил у Сталина, при очередном визите, дать ему яд, чтобы отравиться. Об этом факте Сталин доложил на заседании Политбюро в конце февраля 1923 г.».17 

В начале февраля 1923 года Ленин уже знал, что ЦК цензурирует все его статьи. Ничего существенного, несмотря на блокаду, скрыть от него его окружению не удавалось. А может быть, и не слишком скрывали? Секретари не очень умело разыгрывали верховный сценарий.

3 февраля (запись Л. А. Фотиевой).

Владимир Ильич вызывал в 7 ч. на несколько минут. Спросил, просмотрели ли материалы. Я ответила, что только с внешней стороны и что их оказалось не так много, как мы предполагали. Спросил, был ли этот вопрос в Политбюро. Я ответила, что не имею права об этом говорить. Спросил: «Вам запрещено говорить именно и специально об этом?» «Нет, вообще я не имею права говорить о текущих делах». «Значит, это текущее дело?» Я поняла, что сделала оплошность. Повторила, что не имею права говорить...18 

Иногда больной старался верить, что врачи и в самом деле заботятся о его здоровье. Но через несколько дней опять возникают записи, доказывающие, что у Ленина мало иллюзий на этот счет. Не назначения медиков следуют за колебаниями в его самочувствии, а колебания в самочувствии провоцируются этими назначениями.

9 февраля (запись Л. А. Фотиевой).

Утром вызывал Владимир Ильич... Настроение и вид прекрасные. Сказал, что Ферстер19 склоняется к тому, чтобы разрешить ему свидания раньше газет. На мое замечание, что это с врачебной точки зрения, кажется, действительно было бы лучше, он задумался и очень серьезно ответил, что, по его мнению, именно с врачебной точки зрения это

18 

было бы хуже, т. к. печатный материал прочел и кончено, а свидание вызывает обмен.20 

Два дня после этого Ленин напряженно работает, диктует, перечитывает, исправляет с помощью секретарей статьи, запрашивает по спискам книги, и вдруг:

12 февраля (запись Л. А. Фотиевой).

Владимиру Ильичу хуже. Сильная головная боль. Вызвал меня на несколько минут. По словам Марии Ильиничны, его расстроили врачи до такой степени, что у него дрожали губы. Ферстер накануне сказал, что ему категорически запрещены газеты, свидания и политическая информация. На вопрос, что он понимает под последним, Ферстер ответил: «Ну, вот, например, Вас интересует вопрос о переписи советских служащих». По-видимому, эта осведомленность врачей расстроила Владимира Ильича. По-видимому, кроме того, у Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указания Центральному Комитету, а Центральный Комитет дал инструкции врачам.

14 февраля (запись Л. А. Фотиевой).

Владимир Ильич вызвал меня в первом часу. Голова не болит. Сказал, что он совершенно здоров. Что болезнь его нервная и такова, что иногда он совершенно бывает здоров, то есть голова совершенно ясна, иногда же ему бывает хуже. Поэтому с его поручениями мы должны торопиться, так как он хочет непременно провести кое-что к съезду и надеется, что сможет. Если же мы затянем и тем загубим дело, то он будет очень и очень недоволен.21 

Но его недовольство, по-видимому, уже никого из официальных лиц не пугает.

Поражает недобрая откровенность Ферстера: сообщить больному, что его не следует информировать прежде всего о том, что наиболее его занимает (и даже сказать – о чем) – здесь присутствует какой-то нарочитый садизм.

19 

Тем же (мстительным?) чувством проникнуто и поведение соратников Ленина: зная сегодня его письма и наброски тех дней (не исключено, что не все: произвол коммунистов по отношению к любым документам безграничен),* можно с уверенностью сказать, что последние работы Ленина не могли бы серьезно повлиять на ход событий и, значит, не были никому опасны. Для Ленина же эта цинически откровенная изоляция была куда мучительней, а значит и опасней, чем возбуждение, которое принесла бы ему свобода контактов.

Судя по записям секретарей, нет существенной разницы между состоянием Ленина 9 февраля, когда ему обещали вот-вот разрешить свидания, а потом газеты (он, естественно, хотел газеты, потому что свидания разворачивались бы по все тому же сталинскому сценарию), и 11 февраля, когда ему вдруг категорически запретили все: и газеты, и свидания, и политическую информацию. С 14 февраля по 5 марта записей нет, а 5 и 6 марта следуют две заключительные записи:

5 марта (запись М. А. Володичевой).

Владимир Ильич вызывал около 12-ти. Просил записать два письма: одно – Троцкому, другое – Сталину; передать первое лично по телефону Троцкому и сообщить ему ответ как можно скорее. Второе пока просил отложить, сказав, что сегодня у него что-то плохо выходит. Чувствовал себя нехорошо.

6 марта (запись М. А. Володичевой).

Спросил об ответе на первое письмо (ответ по телефону застенографирован). Прочитал второе (Сталину) и просил передать лично и из рук в руки получить ответ. Продиктовал письмо группе Мдивани. Чувствовал себя плохо. Надежда Константиновна просила этого письма Сталину не посылать,

* Это предположение подтвердилось: официально объявлено об издании шести-семи дополнительных томов к ПСС Ленина (55-томному). Основание: неполнота ПСС и искажения в нем. (Март 1992).

20 

что и было сделано в течение 6-го. Но 7-го я сказала, что я должна исполнить распоряжение Владимира Ильича. Она переговорила с Каменевым, и письмо было передано Сталину и Каменеву, а затем и Зиновьеву, когда он вернулся из Питера. Ответ от Сталина был получен тотчас же после получения им письма Владимира Ильича (письмо было передано мной лично Сталину и мне был продиктован его ответ Владимиру Ильичу). Письмо Владимиру Ильичу еще не передано, т. к. он заболел.22 

Вот эти письма и примечания к ним:23 

Л. Д. Троцкому

Строго секретно

Лично

Уважаемый тов. Троцкий!

Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского,24 и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным. Если Вы почему-нибудь не согласитесь, то верните мне все дело. Я буду считать это признаком Вашего несогласия.

С наилучшим товарищеским приветом Ленин.

Продиктовано по телефону 5 марта 1923 г.

Печатается по машинописной копии.

Это письмо было в тот же день прочитано Л. Д. Троцкому по телефону помощником секретаря СТО и СНК М. А. Володичевой. Троцкий, ссылаясь на болезнь, ответил, что он не может взять на себя такого обязательства.

Запомним этот ответ: он будет важен для нас в характеристике Троцкого.

И:

21 

Товарищу Сталину

Строго секретно

Лично

Копия тт. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас известить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин.

В. И. Ленин имеет в виду следующий факт. После того как В. И. Ленин с разрешения врачей 21 декабря 1922 года продиктовал письмо Л. Д. Троцкому по вопросу о монополии внешней торговли, И. В. Сталин, на которого решением пленума ЦК от 18 декабря была возложена персональная ответственность за соблюдение режима, установленного врачами для Ленина, обругал Крупскую и угрожал ей Контрольной комиссией за то, что она записала под диктовку названное выше письмо. В связи с этим Н. К. Крупская 23 декабря 1922 года направила Л.Б.Каменеву следующее письмо: «Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичом, я знаю лучше всякого врача, так как знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина». Н.К.Крупская просила оградить ее от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз.

22 

«В единогласном решении Контрольной комиссии, – писала далее Крупская, – которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности. Н. Крупская».

Н. К. Крупская рассказала об этом факте В.И.Ленину, судя по всему, в начале марта 1923 года. Узнав о происшедшем, В. И. Ленин и продиктовал публикуемый документ.

И. В. Сталин, как писала позднее М. И. Ульянова в своем письме президиуму июльского (1926 год) Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), на котором одним из лидеров «новой оппозиции» Г. Е. Зиновьевым был поднят этот вопрос, извинился.25 

Сталинского извинения никто нигде не цитировал и не публиковал. Крупская никогда о нем не свидетельствовала. Характерно, что, не выдержав обиды и пожаловавшись мужу на Сталина, она потом боится отправки письма, пытается предотвратить ее: муж умирал – она оставалась жить...

После 6 марта 1923 года Ленину становилось то хуже, то несколько лучше, но работоспособность и речь к нему не вернулись, подвижность руки и ноги восстановилась не полностью. В середине января 1924 года, после XIII партконференции, Сталин вдруг снял «информационный карантин» вокруг Ленина.

Некоторые авторы – А. Авторханов, Р. Медведев и другие – утверждают, что до этого состояние Ленина не было безнадежным, что не исключено было выздоровление и что «не надо быть медиком, чтобы констатировать: кошмарный психологический яд, который Сталин впрыснул в мозг Ленина в виде резолюции январской конференции, ускорил роковую развязку».26 

Для такой констатации все же надо быть медиком. При всей несомненности тяжких стрессов, которые провоцировались то навязанной Ленину информационной блокадой, то ее снятием, – только врачи могли бы сказать, и то не наверняка, насколько ускорили смертельный исход долгой неизлечимой болезни Ленина эти удары.

23 

Бесспорно одно: с каждым днем болезни непривычная для Ленина горечь бессилия все явственней обретала привкус бесправия. 

По мере того, как вождь становился во все большей мере частным лицом, он все более остро ощущал противоестественность своего положения. В его последних, уже в тяжелые дни продиктованных секретарям работах есть беспомощные попытки как-то поставить ЦК под контроль рабочих. По-видимому, он хочет хоть чем-то нейтрализовать крепнущую уже без него, помимо него (против него?) олигархию. Естественно, что это ему не удается.

Ему, вероятно, и в голову не приходило в те горчайшие дни, что погибал он от самого себя. Когда-то он собственноручно поставил Сталина между собой и своей «внутренней партией»,27 полагая, что по крайней мере до конца его жизни Сталин на большее не позарится. Какое-то время от относился к Сталину чуть ли не с нежностью:28 

Удивлен, что вы отрываете Сталина от отдыха. Сталину надо бы еще отдохнуть не меньше 4 или 6 недель. Возьмите письменное заключение хороших врачей.

Первое: прошу сообщить, как здоровье Сталина, и заключение врачей об этом...

Сообщите фамилию и адрес доктора, лечащего Сталина, и на сколько дней отрывали Сталина...

...т. Беленький! У Сталина такая квартира в Кремле, что не дают ему спать (кухня – слышно с раннего утра).

Говорят, Вы взялись перевести его в спокойную квартиру. Прошу Вас сделать это поскорее и написать мне, можете ли это сделать и когда. 

Нельзя ли ускорить освобождение квартиры, намеченной Сталину? Очень прошу Вас сделать это и позвонить мне...

Напомните мне завтра, я должен видеться со Сталиным и перед этим по телефону соедините меня с Обухом (доктором) о Сталине...»

24 

Я привела несколько характерных отрывков из телеграмм и писем Ленина июля – ноября 1921 года.29 

Вряд ли перевешивает все эти заботы следующее свидетельство Б. Бажанова:30 «Что думал Ленин о Сталине, показывает дискуссия, происшедшая на заседании, где Ленин назначал Сталина Наркомнацем. Когда Ленин предложил это назначение, один из участников заседания предложил другого кандидата, доказывая, что его кандидат человек толковый и умный. Ленин перебил его: “Ну, туда умного не надо, пошлем туда Сталина”». Все-таки куда больше материалов свидетельствует о многолетнем доверии Ленина к его будущему тюремщику. Ирония Ленина в словах, приведенных Б. Бажановым, могла относиться не к Сталину, а к рекомендованному взамен него «умнику». Во всяком случае и на Х (1921 г.), и на XI (1922 г.) съездах РКП(б) Ленин отводит от Сталина обвинение в том, что тот, как вскоре скажет сам Ленин, «сосредоточил в своих руках необъятную власть»:

Вот Преображенский здесь легко бросал, что Сталин в двух комиссариатах. А кто не грешен из нас? Кто не брал нескольких обязанностей сразу? Да и как можно делать иначе? Что мы можем сейчас сделать, чтобы было обеспечено существующее положение в Наркомнаце, чтобы разбираться со всеми туркестанскими, кавказскими и прочими вопросами? Ведь это все политические вопросы! А разрешать эти вопросы необходимо, это – вопросы, которые сотни лет занимали европейские государства, которые в ничтожной доле разрешены в демократических республиках. Мы их разрешаем, и нам нужно, чтобы у нас был человек, к которому любой из представителей наций мог бы пойти и подробно рассказать, в чем дело. Где его разыскать? Я думаю, и Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина.

То же относительно Рабкрина. Дело гигантское. Но для того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе мы погрязнем, потонем в мелких интригах.31 

25 

Привязанность Ленина к Сталину, сменившаяся отчетливой антипатией лишь в конце 1922 года, восходит к 1900 годам, когда Сталин руководил знаменитыми «эксами» (или, попросту, грабежами), пополнявшими большевистскую партийную кассу. «Эксы» иногда сопровождались человеческими жертвами, были запрещены двумя съездами еще единой РСДРП и нуждались для своего исполнения в руководителе, готовом на все, кроме, может быть, излишнего личного риска, для которого в распоряжении Сталина имелись Камо и другие отчаянные исполнители. Оперативность и моральная неразборчивость Сталина в осуществлении «эксов» и привлекли к нему в те годы Ленина.32 

Властители, нуждающиеся в помощниках, готовых на все, всегда впадают в одну и ту же губительную для них ошибку: они упускают из виду, что человек, способный на все по приказу своего патрона, способен на все также и против своего патрона, если почувствует, что хватка того ослабла.

И право распоряжаться лечением, отдыхом, режимом, связями заболевших цекистов сделал прерогативой ЦК сам Ленин.33 

т. Молотову

(для членов Политбюро)

Я сейчас получил 2 письма от Чичерина (от 20 и 22). Он ставит вопрос о том, не следует ли за приличную компенсацию согласиться на маленькие изменения нашей Конституции, именно представительство паразитических элементов в Советах. Сделать это в угоду американцам.

Это предположение Чичерина показывает, по-моему, что его надо... немедленно отправить в санаторий, всякое попустительство в этом отношении, допущение отсрочки и т. п. будет, по моему мнению, величайшей угрозой для всех переговоров...

Или:

26 

...т. Молотову для всех членов Политбюро:

Это и следующее письмо Чичерина явно доказывают, что он болен и сильно. Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий.

В другом письме на имя того же Молотова (для Оргбюро и Политбюро ЦК) от 12.1.1922 г. Ленин предлагает:

1. Назначить по соглашению с Наркомздравом одного или двух врачей, чтобы периодически осматривать Сокольникова, Цюрупу и других вернувшихся с лечения товарищей, поручив им письменно давать заключение о необходимом режиме. Ответственность возложить на этого врача лично. Обязать его давать коротенькую рапортичку в Секретариат ЦК или, если на это согласен Секретариат ЦК, то в Секретариат СНК.

2. Возложить на какое-либо определенное лицо ответственность за наблюдение за исполнением режима Сокольниковым...

Кстати, письма Чичерина не заключали в себе ни малейших следов психической или умственной аномалии и нервного срыва и не устраивали Ленина только относительной демократичностью занимаемой тем позиции. Но и последний, вполне благожелательный, документ (о Цюрупе и Сокольникове) в качестве прецедента не так уж и безопасен, в особенности строки насчет режима. Да и вообще вся постановка вопроса в целом не безобидна, как доказала судьба самого Ленина.

Мне возразят, что Ленин выдает подобные рекомендации полушутя. Что с того? Он и в следующих своих советах не слишком серьезен:

т. Каменев!

Почему это задержалось?

Ведь решено чуть ли не 1 1/2 месяца тому назад?

Лежаве я дал тогда срока – 2 – 3 дня!

27 

Христа ради, посадите Вы за волокиту в тюрьму кого-либо! Ей-ей, без этого ни черта толку не будет.

Ваш Ленин.34
Написано в феврале, не ранее 11, 1922 г. 

Или:

т. Смолянинов!

...Каждый нарком обязан тотчас назначить несколько товарищей, на коих возложена ответственность за проверку исполнения (управдел, его помощник; секретарь, его помощник и т. п.) и сообщить их фамилии управделу СНК и СТО. Эти лица за неаккуратность должны быть беспощадно караемы арестом или увольняемы по приказу замов. Нарком за неаккуратность должен быть караем выговором, простым и со внесением в партбилет. Следить за этим – строжайше – обязан управдел СНК, и я непременно удалю от должности, если это не будет выполнено с педантичнейшей аккуратностью.

Задача – приучить наркоматы к аккуратности, сажая в тюрьму и изгоняя неаккуратных исполнителей.

...Прилагаю карточки, заполненные т. Фотиевой (неаккуратно и недопустимо) и чистые карточки, исправленные мной: не сметь пачкать, не сметь писать лишнего, не сметь отступать ни на йоту. Иначе я прогоню и секретарей и всех управделов.

Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)35

Написано 15 мая 1922 г. 

Или:

19. 1. 1922

Л. Б. Красину

т. Красин!

Насчет Ларина к решению Политбюро от 17.1.

1 Держите его в Лондоне как можно дольше. 

28 

2. Если поверите хоть одной его цифре, прогоним со службы.

3. Берегите его здоровье. Лечите лучше, назначьте ответственного врача.

4. Займите его длительной литературной работой по немецким и АНГЛИЙСКИМ материалам (если не знает, выучите английскому языку).

Пункты 1, 3 и 4 провести особо строго и особо тактично. Пункт 2 – втройне строго.

С ком. приветом Ленин36

Итак, всерьез или в шутку, но совершенно определенное направление мысли, направление действия здесь присутствует. А развитие этого направления – дело обстановки, характера и вкуса как всемогущего шутника, так и осуществителей брошенных полушутя наказов...

Когда я пытаюсь себе объяснить, почему цекисты состава 1922 – 23 годов так легко и охотно сделали Сталина «начальником режима» больного Ленина, я нахожу этому только одно объяснение: в глубине своих душ, затаенно, молча и дружно, они не любили не только Сталина, но и Ленина. И оказались к нему во время его болезни совершенно безжалостными. Почему они не любили Кобу, это понятно: он был человеком несимпатичным, он явно двигался к власти и проявлял необходимые для овладения оной качества, каковых не было ни у кого из них. Несмотря на его очевидное продвижение к власти, они, как и Ленин, недостаточно его опасались: они считали себя вождями, так сказать, легитимными, а его – «парвеню»; себя – интеллектуальной элитой партии, а его – посредственностью, плебеем. Они полагали, что избавятся от него, когда придет время.

Но почему они так не любили Ленина, права которого быть их вождем они под сомнение вроде бы и не ставили?

Я подчеркнула «так», потому что надо было очень его не любить, чтобы отдать его под опеку Сталина, прекрасно зная, что сейчас Ленину этот выбор особенно неприятен. В 1922 – 23 годах безысходной необходимости поддерживать Сталина у них еще не было. Они еще действовали

29 

по своей воле. Одну из причин этого я вижу в следующем. Люди не прощают, как правило, тем, за кем они почему-либо идут, пренебрежения их достоинством, тщеславием, честолюбием, гордостью. А Ленин в других этих чувств не щадил. Он был непревзойденным мастером завоевания власти партией, в которой отводил себе первое место. И отводил по праву: он действительно почти всегда знал лучше других в своем окружении, что следует делать, чтобы его партия захватила и удержала необъятную власть. Его изначальное партийное кредо: «твердая рука» и единовластие, и, конечно же, его, а не чьи-то. Приятно ли быть всегда под «твердой рукой» и признавать над собой единовластие ее обладателя, даже в интересах победы всей «пирамиды»?

Е. М. Александровой37

Личное от Ленина

...Вы добиваетесь, если я не ошибаюсь, единовластия и «твердой руки». Дело доброе, и Вы тысячу раз правы, что нам именно это нужно. Но так прямолинейно, как Вам кажется, этого никто не добьется... Вы хорошо сделали, что отметили, кому Ваше письмо было.

Всего лучшего. Умеряйте требования и торопитесь, торопитесь и торопитесь с «сильнодействующим средством». Жму крепко руку.

Ваш Ленин. 

Написано позднее 22 мая 1903 г.

Направлено из Женевы в Киев.38

В 1900 годах, когда Ленин еще только сколачивал партию «нового типа», он уже боролся на два фронта: против мартовцев (меньшевиков) и против неустойчивых большевиков в собственном лагере. Во главе последних стоит бесхарактерный секретарь ЦК, старый товарищ Ленина Г. М. Кржижановский, он же «Клэр», «Брут», «Лань», «Смит» и др.

Тон ленинских писем из эмиграции в большевистский ЦК, действующий в России, чаще всего приказной.

30 

Никаких сомнений в этом праве – приказывать – у автора писем нет:

Центральному Комитету

30.XII.03.

...Обсудите дело это толком и отвечайте же, наконец, о мнении каждого (непременно каждого) члена Центрального Комитета.

С листками ко мне не приставайте: я не машина, и при теперешнем безобразном положении работать не могу.39 

Направлено из Женевы в Россию.

И еще более резко и грубо:

Г. М. Кржижановскому

4.1.04. Пишет Старик. Сейчас только получил письмо Лани с ответом на мое письмо от 10.XII и отвечаю немедленно. Меня-то нечего просить о критике взглядов Лани! Я прямо скажу, что взбешен я робостью и наивностью Лани до чертиков...

Обязательно все вести не иначе как через заграничного представителя Центрального Комитета. Ей-богу, это необходимо, если не хочешь архискандала. Надо заявить раз навсегда... что за границей есть полномочный представитель ЦК и больше никаких, –

– пишет Ленин, имея в виду в качестве заграничного «представителя ЦК» себя самого. И далее;

...Если у тебя в письме... не нашлось ни единого слова протеста против пакостей... о бюрократическом формализме и проч., – тогда я должен сказать, что мы перестали понимать друг друга. Я тогда умолкаю и выступаю как частный писатель против этих пакостей. Я этих господ назову истерическими пролазами, –

31 

– мечет Ленин громы и молнии в ЦК, который не поспешил отвести от него обвинения в диктаторстве. И продолжает:

...Не умнее ли будет писать письма прямо этим хозяевам, чем проливать пустые слезы в жилет тряпичной Мартуше? Попробуй-ка, напиши, это тебя отрезвит! А пока не написал им и не получил самолично от них плевка в рожу, до тех пор не приставай к нам (или к ним) с «миром». Мы-то здесь ясно видим, кто болтает и кто верховодит у мартовцев! ...

А «верховодить» должен только он, Ленин. И кто этого не примет, тот с ним не останется. И заключает так:

...9) Нам нужны деньги. Хватит на 2 месяца, но потом шиш. Мы ведь теперь «содержим» негодяев, которые в ЦО плюют и блюют на нас. Это называется «положительной работой». Ich gratuliere.40 

Направлено из Женевы в Киев.41

Я не ради восстановления истории партии привожу эти отрывки. В них, как и во многих сходных, отношение молодого и еще недостаточно сдержанного «Старика» (партийная кличка Ленина) к идущим за ним людям выступает откровенно и непосредственно.

Позднее он научится собой владеть и не всегда будет выражать свое настроение так однозначно. Высокомерие, властность, безапелляционность, сквозящие в этих письмах, изначально повлекли за ним только тех, кто признал его твердую волю как гарантию будущей общей власти. Но эти личные качества никак не могли внушить ведомым, помимо профессионального уважения, еще и любовь к ведущему. Их самолюбие не могло постоянно не уязвляться и таким его неизменным и ярким свойством, как несклонность мерить других и себя единой мерой.

Для других фракционность – смертный грех, а себя он не разрешает «запугивать глупеньким словечком фрак-

32 

ционность». Для других требование отставки – это «мелкобуржуазная истерика» и пренебрежение партийным долгом, он же, идя один чуть ли не против всего ЦК, умело и своевременно шантажирует тех, кого следует, угрозой отставки. Для других антицекистская пропаганда в партийных массах – это измена общему делу. Он же оставляет за собой право в случае непринятия очередного его ультиматума, предъявленного им Центральному Комитету, выйти из всех руководящих органов партии и продолжить борьбу за свою программу в партийных массах.

Когда же на XI съезде РКП(б) заикаются о том же лидеры РОПП, он гневно предупреждает их: «...если партия вам позволит!» И несколько раз бросает угрожающие реплики о винтовках и пулеметах, которые будут противопоставлены тем, кто, игнорируя волю ЦК и съезда, обратится к «низам партии». Таких примеров бессчетное множество.

Его приближенные знали его характер, его манеру руководить, его повседневную деловую этику куда лучше, чем те, для кого они же сфабриковали его расхожий иконно-плакатный образ. В 11 томе Сочинений Сталина, в статье «Группа Бухарина и правый уклон в нашей партии», помещен следующий занимательный диалог:

Сталин: ...Говорят, что Ленин наверняка поступил бы мягче, чем поступает теперь ЦК в отношении Томского и Бухарина. Это совершенно неверно. ...Как поступал Ленин в таких случаях, – припомните-ка. Разве не помните, что товарищ Ленин из-за одной маленькой ошибки со стороны Томского угнал его в Туркестан.

Томский: При благосклонном содействии Зиновьева и отчасти твоем.

Сталин: Если ты хочешь сказать, что Ленина можно было убедить в чем-нибудь, в чем он сам не был убежден, то это может вызвать лишь смех...42 

Они еще и «на ты», и спорят на равных, но против этого замечания Сталина никто не возражает.

А это – адресованная Осинскому ядовитая реплика Зиновьева на XII съезде РКП(б):

33 

Т. Осинский говорил, что позволено Ленину, то не позволено кому-нибудь другому. Само собой разумеется, Осинский сказал, когда Ленин сечет, это еще куда ни шло. Вполне разделяю его вкусы: уж сечься, так сечься у мастера...

Я не говорю о цинизме, с которым люто друг с другом враждующие представители верховной партийной власти спорят о том, у кого, лучше «сечься». Шут с ними и с палаческим душком их шуточек. Но и в реплике Сталина, и в издевочке Зиновьева, – не слишком-то много любви к Ленину – к человеку, которого ни в чем нельзя было убедить, к виртуозу публичной словесной порки.

Обладающие уймой малоприятных, а иные, как Сталин, и чудовищных качеств, они в достаточной мере любили себя, чтобы Ленина не любить...

Примечания к главе первой

1 Н. Я. Мандельштам в своих воспоминаниях воздала должное счастью умереть своей смертью в своей постели на фоне страшных смертей миллионов сограждан.

2 Вопросы истории КПСС, 1963, № 2; Ленин В. И., Полное собрание сочинений в 55-ти томах, т. 45; Юность, 1963, № 12; отдельные брошюры с последними письмами и статьями Ленина, впервые изданными в 1963 году, и пр.

3 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 674, прим. 541.

4 Ленин В. И., там же, т. 45, стр. 457 – 486. (Дневник дежурных Секретарей В. И. Ленина).

5 Незадолго до этого Ленин защищал Н. С. Аллилуеву от исключения из партии (т. 54, стр. 83, письмо № 49). Примечание к этому письму гласит, что Н. Аллилуева была в партии восстановлена, но причины ее исключения в нем не указаны.

6 Авторханов А., Становление партократии. «Посев», 1973, т. 2, стр.471.

7 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 472.

34 

8 Там же, стр. 473.

9 Там же, стр. 474. Очерк Ю. Буранова «Поединок с генсеком», опубликованный в ежемесячнике «Совершенно секретно" (№ 7(26), М., 1991, стр. 2, 3, 4), проливает, возможно, дополнительный свет на интриги Сталина и Политбюро вокруг ленинского «Письма съезду», но элементов существенной новизны ни в содержание письма, ни в характеры действующих лиц не вносит.

10 Орвелл Дж., «1984».

11 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 591 – 593, примечание 207.

12 Как саркастически ухмыляется истинный лик истории в кривом зеркале знаменитой поэмы В. Маяковского «Ленин»! В ней точнее всего передает мироощущение больного Ленина образ, Ленину противопоставленный: «Единица, кому она нужна? Голос единицы тоньше писка. Кто ее услышит? Разве жена...» «Единица – вздор, единица – ноль...» Вождь партократии по скрытым от него причинам вдруг превратился в приватную человекоединицу, и главный принцип его партийной морали ударил по нему всей своей свинцовой тяжестью.

13 Авторханов А., Становление партократии. «Посев», 1973, т. 2, стр. 17 – 18.

14 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 710.

15 Там же, стр. 476 – 477.

16 Там же, стр. 478,

17 Авторханов А., Становление паргократии. «Посев», 1973.

18 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 478 – 479.

19 Врач из Германии, специально приглашенный для лечения Ленина.

20 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 484.

21 Там же, стр. 485.

22 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 486. На стр. 607 того же 45-го тома ПСС, в прим. 293 сказано:

Л. А. Фотиевой было записано следующее: «Указания Владимира Ильича: намекнуть Сольцу (А. А. Сольц – член Президиума ЦКК РКП(б). – Ред.), что он (В. И. Ленин. – Ред.) на

35 

стороне обиженного. Дать понять кому-либо из обиженных, что он на их стороне.

3 момента: 1. Нельзя драться. 2. Нужны уступки. 3. Нельзя сравнивать большое государство с маленьким.

Знал ли Сталин? Почему не реагировал?

Название «уклонисты» за уклон к шовинизму и меньшевизму доказывает этот самый уклон у великодержавников.

Собрать Владимиру Ильичу печатные материалы».

Записей с 15 февраля по 4 марта в Дневнике нет.

23 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 329 – 330.

24 О «грузинском деле» см. ниже.

25 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 675.

26 Авторханов А., Становление партократии. «Посев», 1973.

27 Орвелл Дж., «1984».

28 Кстати, Н. К. Крупская в воспоминаниях отмечала, что Ленину были свойственны периоды политической, а значит, и личной «влюбленности» в своих партнеров, причем всегда кратковременные.

29 Ленин В. И., Сочинения, изд. IV, т. 35, стр. 452, 453, 454, 455 и др. В ПСС нам удалось отыскать лишь одно из этих настойчивых писем (т. 54, стр. 44).

30 Бажанов Б., Воспоминания бывшего секретаря Сталина. «Третья волна» (Франция), 1980.

31 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 122.

32 Некоторые авторы полагают, что Сталин шантажировал Ленина своей осведомленностью о получении вождем революции через Парвуса и Ганецкого крупных денежных сумм от немецкого правительства в 1917 – 1918 гг. Думаю, что подобного рода шантаж устрашить Ленина и связать ему руки не мог: об этих операциях в Политбюро и вне его знал не только Сталин. Органы контрразведки и юстиции Временного правительства возбудили против Ленина по этому поводу уголовное дело (от суда Ленин скрылся). Столь успешное использование капиталов «классового врага» в интересах партии – действие для Ленина, в глазах его ближайшего окружения, отнюдь не компрометирующее, напротив.

33 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 110, 111, 118, 127, 128, 136, 137 и др.

34 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 160 – 161.

36 

35 Там же, стр. 259 (док. 411)

36 Там же, стр. 127 – 128 (док. № 217). Курсив и разрядка Ленина.

37 Ленин В. И., ПСС, т. 46, стр. 289.

38 Там же, стр. 287 – 290.

39 Там же, стр. 340 – 342.

40 Поздравляю! Ред. ПСС.

41 Ленин В. И., ПСС, т. 46, стр. 344 – 346.

42 Сталин И. В., Соч., т. 11, стр. 324.

37 

2. «Пойди туда – не знаю куда; принеси то – не знаю что».

Диктатура обладает одной особенностью – она распространяется и на диктаторов. А. Белинков «Новый Колокол», Лондон, 1972, стр. 430.

Последний год деятельности Ленина был тягчайшим для него годом не только из-за определившейся к концу этого года (и ранее Ленину незнакомой) личной зависимости его от людей, которых он привык вести за собой. И его приближенные не только ради психологического реванша так легко лишили его своей поддержки. Они и раньше чувствовали и его высокомерие, и его властность, и его сухость, и его непостоянство как товарища – зависимость его личного отношения к людям только от их отношения к его политике, но шли за ним. Троцкий еще в 1900-х годах оценивал его и его тактику более прозорливо и резко, чем Мартов, но тем не менее летом 1917 года пошел за ним. «Надличностная», так сказать, основа общего предательства ими Ленина в 1922 – 1923 гг. состояла еще и в том, что Ленин утратил в их глазах ценность как незаменимый ранее (в 1917 – 1921 гг.) генератор решений их общих задач. Они, вероятно, относили это только за счет его физического угасания (так же, как и он все свои административные неудачи относил только за счет неумелости исполнителей, за счет нежелания или неспособности партийно-советских и всех прочих руководителей учиться у капиталистов). Однако и он, и они ошибались.

Ведя свою партию к власти, Ленин так хорошо умел разрушать, т. е. провоцировать и обеспечивать разрушение, что ни он сам, ни его сторонники не сомневались в его столь же уникальном умении строить.

38 

Но после более или менее полной политической победы, когда на Ленина всей тяжестью навалились завоеванные им для себя и партии полномочия, оказалось, что странные свойства химеры, которую он создал, застали его врасплох. Ни Маркс, ни Энгельс, ни его собственное воображение не помогли ему использовать эту поистине небывалую в истории государства российского власть для воплощения в жизнь владеющей им доктрины. Утопии неосуществимы по определению. Но ни Ленин, ни его окружение не понимают, а главное – не хотят понимать, что их сознанием владеет утопия.

С одной стороны, Ленин чувствует, что секрет успешного управления связан с необходимостью обозревать, направлять и вовремя корректировать все движения управляемого объекта. Он уверен, что этот секрет постижим. Привычный радикализм мышления, привычный однолинейный детерминизм марксистской социальной логики Ленина не позволяют ему рассуждать иначе. К чему тогда было бы все, на что он шел до сих пор?

Он не хочет отказаться от веры, что в принципе организационное решение надвинувшихся на него новых задач возможно. С другой стороны, он не может этого решения найти. Он физически задыхается от мизерности, от непоправимого запаздывания, от ненадежности доступных ему крох понимания происходящего. Он не знает, как извлечь необходимые ему сведения из необозримого лабиринта интересов, отношений и дел, которыми он взялся командовать. А лабиринт еще и непрерывно «дрейфует» во всех своих бесчисленных частностях. И сопротивляется тому, что Ленин считает разумным и необходимым.

Осаждаемый незнакомыми раньше задачами и упорно пытаясь решать их привычными радикальными мерами, Ленин уподобляется человеку, пытающемуся плыть против течения в густом и тяжелом грязевом потоке. Блестящий самосохранительный вираж нэпа, который спас партию, ослабил напряжение ненадолго, потому что и новая экономика должна была, по легко текстологически доказуемому замыслу Ленина, быть полностью регулируемой и управляемой. Задач стало не меньше, а больше, ибо возникла необходимость совмещения несовместимого:

39 

существенной свободы торговли и предпринимательства, прежде всего – крестьянского, и полновластия партии. Инстинктивно нащупав главный момент задачи (всегда знать все о происходящем в системе и своевременно, а главное – эффективно на это все реагировать), он не понимает, что этот момент и делает задачу невыполнимой. Ленин прямо требует от своих аппаратов сведений, сведений и сведений, которых ему никакие учреждения с нужной полнотой, оперативностью и достоверностью дать не могут.

Управляющему Центральным Статистическим Управлением

16/VIII.

т. Попов!

...Надо уметь выделить практически важное и спешное, откладывая академически ценное в долгий ящик.

...Надо составить, вместе с Госпланом, своего рода index-number (число-показатель) для оценки состояния всего нашего народного хозяйства и обязательно вырабатывать его не реже раза в месяц, с обязательным сопоставлением цифр довоенной, затем 1920 года и, по возможности, 1917, 1918 и 1919.

При невозможности получить точные цифры, должны быть указываемы приблизительные, предположительные, предварительные (с особой оговоркой о каждой такой или подобной категории).

...Какие цифры должны быть взяты для index-number, это должны определить Ц. Стат. У. и Госплан...

...По тем 8-ми вопросам, которые указаны у меня от 4/VI в «примерном перечне», обязательно немедленно, без малейшей волокиты (ибо совершенно недопустимо было за 2 1/2 месяца ничего не сделать) организовать получение и сводку сведений тотчас же и вообще и в частности:

– тотчас по Москве (Москва должна быть образцовой) – затем по Питеру

40 

– и по каждой губернии (выделяя те губернии, где умеют дело поставить быстро, без волокиты, не по академическим старым обычаям).

Пусть 9/10 наличных сил ЦСУ и губстатбюро будут немедленно направлены на правильную и быструю разработку этих восьми вопросов, а 1/10 – на академическую работу изучения полных и всеобъемлющих сведений. Если нельзя иначе, то надо 99/100 сил отдать на разработку того, что практически и немедленно нужно для нашего строительства, а остальное отложить до лучших времен, до тех времен, когда будет избыток сил.

...Ежемесячно в СТО ЦСУ должно представлять – и обязательно раньше прессы – предварительные итоги по главным вопросам народного хозяйства (с обязательным сравнением с предыдущим годом). Эти главные вопросы, главные цифры, как входящие в «число-показатель», так и не входящие в него, должны быть выработаны немедленно.

Прошу прислать мне программу этих вопросов и ответ по другим пунктам без промедления.

Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)1

Написано 16 августа 1921 г. Впервые напечатано в 1933 г. в журнале «Большевик» №17

Печатается по рукописи

Кроме ежемесячного «числа-показателя», рассчитанного на основании нескольких главных (?) данных и призванного охарактеризовать хозяйственное и организационное состояние огромной, взбаламученной непрерывной семилетней войной страны, от ЦСУ требуются также:

1. Ежемесячные сводки о распределении продовольствия государством.

2. Ежемесячные сводки о предприятиях, переводимых на коллективное снабжение.

3. ...Определение количества произведенных продуктов, притом самых важных.

4. Производство, распределение, потребление топлива. Абсолютно необходимо ежемесячно в итогах...

41 

5. Ежемесячные сводки о товарообмене...

6. ...Если неежемесячно, то раз в 2-3 месяца абсолютно необходимы сводки хотя бы для начала о «наличных штатах» в сравнении с довоенными или с штатами других ведомств, других губерний.

7. Выборка, для небольшого числа типичных предприятий (фабрик, совхозов) и учреждений а) наилучших – образцовых, б) средних и в) наихудших...2 

То, что мной процитировано, далеко не исчерпывает ленинских ежемесячных требований, предъявляемых ЦСУ. Причем необходимо учесть: все эти сведения, обобщенные фантастическим «index-number», должны ложиться непосредственно на главный стол в государстве – на стол Ленина: ему субъективно необходимо (так он чувствует) обозревать и корректировать всю картину!

Разумеется, рассчитать чудодейственное «число-показатель» никаким инстанциям не удается. И никакой ежемесячный «балл поведения» (оценка состояния всего и вся), выработанный ЦСУ или Госпланом и положенный на стол Ленина, не вооружил бы его отчетливым представлением обо всей массе процессов, стоящих за этим баллом. А для того, чтобы регулировать эти процессы с той степенью верховного произвола, которого жаждал Ленин, надо было знать обо всем все, знать своевременно и реагировать эффективно. Мог ли Ленин хотя бы подозревать, что встретится с таким затруднением? Несомненно. Работы «ученейшего дурачка» Спенсера (Ленин), широко обсуждавшиеся в России с 50-х годов прошлого века, убедительно предсказывали затруднения победившего социализма. «Ренегат» и «оппортунист» Э. Бернштейн, «парламентский кретин» Каутский (Ленин), «Иуда» Струве (кличка, под которой иногда фигурирует П. Б. Струве в конспиративной переписке Ленина) и другие современники Ленина опередили многие фундаментальные выводы современной науки об управлении, предсказывая все эти неустранимые затруднения, предопределенные отсутствием частной собственности и свободного конкурентного рынка. Многие интеллектуально ответственные

42 

и нравственно к себе требовательные российские интеллигенты, увлёкшиеся мнимым рационализмом и мнимым гуманизмом марксизма, непредвзято исследовали и отвергли его еще в начале века (тот же П. Струве, Н. Бердяев, С. Булгаков и др.).

Ленин обвинял их в продажности, в тупоумии, в непонимании Маркса и отмахивался от их корректных и доказательных соображений, как от назойливых оводов.

Очень ярко настроение и квазитеоретическую позицию Ленина донэповского периода охарактеризовал Юрий Пятаков, один из расстрелянных позднее персонажей ленинского «Письма съезду».

В «Новом журнале» № 52 помещена статья Н. Валентинова (Вольского) «Суть большевизма в изображении Ю. Пятакова».3 Автор двух уникальных по своей достоверности книг о Ленине («Встречи с Лениным» и «Малознакомый Ленин»), меньшевик, затем беспартийный, довольно долго сотрудничавший с большевиками, пока в конце 1920-х годов не остался на Западе, Н. Валентинов-Вольский немало сделал для исследования идеологии, тактики, психологии первобольшевиков. Общие с большевизмом родовые мировоззренческие корни порой заводили более умеренных социалистов в политические ловушки. Но иногда, особенно на эмигрантском досуге, эта же исходная общность помогала меньшевикам и эсерам глубоко проникать в логику и психологию своих победителей.

Разговор Валентинова с Пятаковым произошел в марте 1928 года в Париже, еще до эмиграции Валентинова. Незадолго до этого Пятаков в составе очередной «левой оппозиции» был исключен из партии, после чего написал покаянное письмо в газету.

Непонятно, по какому психологическому капризу, Пятаков резко потребовал от Валентинова, чтобы тот высказал свое мнение об этой статье. Уклончивость Валентинова, который не хотел оскорблять и восстанавливать против себя собеседника, лишь еще больше разъярила Пятакова: он грубо обвинил первого в неискренности и трусости. И тогда не выдержал Валентинов. Он высказал свое мнение корректно по форме, но очень резко по сути.

43 

А потом заговорил Пятаков. Валентинов пишет:

Его речь, как я уже раньше сказал, произвела на меня ошеломляющее впечатление. В сравнении с услышанным то, что я говорил, было маленьким, бесцветным и ненужным. Сделать возможно точную и полную передачу его речи я считаю крайне важным. Она бросает свет на психологию большевизма-коммунизма и, в частности, на все поведение Пятакова на суде 1937 г. Зарегистрировать эту передачу мне тем легче, что содержание ее я неоднократно передавал очень многим лицам.

В пылу этого разговора Пятаков с исчерпывающей точностью формулирует то единственное, но принципиальное, что отличает ленинизм от ортодоксального марксизма:

Старая теория, что власть пролетариата приходит лишь после накопления материальных условий и предпосылок заменена Лениным новой теорией. Пролетариат и его партия могут прийти к власти без наличности этих предпосылок и уже потом создавать необходимую базу для социализма. Старая теория создавала табу, сковывала, связывала революционную волю, а новая ей полностью открывает дорогу. Вот в этом растаптывании так называемых «объективных предпосылок», в смелости не считаться с ними, в этом призыве к творящей воле, решающему и всеопределяющему фактору – весь Ленин. Никакого другого нет. Не отрицаю, что из идей, образующих нэп, плюс некоторые идеи из последних, неудачных, статей Ленина, можно, с грехом пополам, построить мировоззрение. Это будет уже не ленинское мировоззрение, пропитанное волею, а затхлое, реформистское. Иногда можно услышать наименование октябрьской революции «чудом». Это верно, в ней много чуда и чудо сделано Лениным, потому что он не пожелал считаться с так называемыми «объективными препятствиями» и отсутствием

44 

«объективных» предпосылок». Чудо есть результат проявленной воли. 

(Курсив Валентинова).

Итак, уверенность в правоте Ленина 1917 – 1920 гг., казалось бы, беспредельная.

В рассуждении Пятакова коренится, однако, фундаментальный порок, который психологически обескураживает и позднего Ленина. Он же оставит «ленинскую гвардию» без всякой внутренней идейной опоры перед лицом беспощадного сталинского насилия: ведь на самом деле никакая воля не могла совершить того, что намерены были совершить большевики в созидательной, а не только в разрушительно-завоевательной части своей программы.

Я не хочу и не могу углубляться в проблему взаимоотношений между волей и тем, что мы привыкли называть материей и ее объективными законами. Речь идет только о четко ограниченной сфере – о хозяйственной и социальной деятельности человека, человеческого общества, органические закономерности которой можно силой сломать, но нельзя произвольно заменить другими, «сознательно» изобретенными и более плодотворными, по мнению изобретателей, закономерностями. Что объективно (богоданно, природно, фундаментально для основ бытия – я не берусь спорить о наиболее адэкватном термине), то объективно. Оставаясь в ограниченной сфере хозяйственной самоорганизации общества, можно утверждать, что сконструировать принципиально новые закономерности, которых в социальной природе нет и которые противоречат ряду основных законов природы, политический произвол бессилен. Уничтожить хозяйственные и гражданские свободы можно. Можно сосредоточить власть над обществом и его имуществом в руках одной обезличенной совокупной силы и/или диктатора. Можно относительно долгое время навязывать обществу и человеку определенные стандарты и отношения и соответствующий словарь. Но замысел объективно утопический, при попытках его воплощения в жизнь, создает монстров, в которых неосуществимое не работает, а осуществимое работает безобразно. Помехи в таких системах со временем нарастают и

45 

множатся все быстрее. Они не могут функционировать долго. Их сравнительно быстрое вырождение и крушение генетически предопределено (что такое 80-100 лет в масштабах истории?). Но их субстанцию составляют люди, и это они впадают в утопию, тащат в нее других, подвергаются насилию и насилуют, плохо живут и движутся к дурному концу, воображая, что «чудо проявленной воли» освобождает их от Закона.

При этом задача для имитации своего решения отбирает людей нужного ей типа. Мудрейшие люди говорят, что нравственная основа личности значит в нашей общей и частной судьбе больше, чем внешнее устроение человеческой и общественной жизни: из плохих кирпичей хорошего дома не построишь. Но вот ведь какой парадокс: существуют настолько плохие проекты, что хороших домов по ним не возвести даже из золотых кирпичей, или хрустальных. К нашему общему несчастью, возможны и такие устроения внешней жизни, которые людям быть нравственными не разрешают. Разве только в борьбе против этого устроения – со страшным для себя риском. Таковы все тоталитарные диктатуры.

Но продолжим монолог Пятакова:

Ленин говорил: «диктатура пролетариата есть власть, осуществляющаяся партией, опирающейся на насилие и не связанной никакими законами». На чем в этой формуле нужно делать главное ударение – на «насилии» или на «несвязанности никакими законами»? Конечно, на последних словах. Термин «никакие законы» не относится к физическим или физиологическим законам, их выбросить, и с ними не считаться нет возможности. Но все, что находится вне этих законов, все, на чем лежит печать человеческой воли, – не должно, не может считаться неприкосновенным, связанным какими-то непреодолимыми законами. Закон – есть ограничение, есть запрещение, установление одного явления допустимым, другого недопустимым, одного акта возможным, другого невозможным. Когда мысль держится за насилие, принципиально и психологически 

46 

свободное, не связанное никакими законами, ограничениями, препонами, – тогда область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, падает до нуля. Беспредельным расширением возможного, превращением того, что считается невозможным, в возможное, этим и характеризуется большевистская коммунистическая партия. В этом и есть настоящий дух большевизма. 

(Курсив Валентинова).

Заметьте: даже о «физиологических или физических законах» Пятаков сказал, что «их выбросить и с ними не считаться нет возможности». Если бы такая возможность была, его единомышленники немедленно попытались бы отменить или улучшить и эти законы. Где мысль о неохватности того огромного Целого, которое они взялись переделывать и регулировать во всей бесконечности его связей, параметров и динамики? Где понимание того, что частности этого Целого суть люди со своими собственными представлениями о добре и зле, о пользе и вреде, со своими целями?

Где ощущение Чего-то или Кого-то Высшего над людьми, в том числе и над ними? Все эти соображения или чувства никогда не отягощали их горячие головы. Законы общественного бытия они не считают лежащими вне «человеческой воли» (я говорю не о юридических, а о природных законах «больших систем»). Не потому ли гордое «мы рождены, чтоб сказку сделать былью» так быстро превратилось в саркастическое и без конца ныне повторяемое сатириками: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью»? И ведь сделали. И не только для миллионов насилуемых и ведомых, но и для себя.

Может быть, в 1928 году Пятаков еще не ощутил дыхания и зияния роковой бездны и потому так неистово отстаивал перед Валентиновым свой долг раствориться в партийной воле. Иначе откуда бы такая страстность? Он говорит:

Большевизм есть партия, несущая идею претворения в жизнь того, что считается невозможным, неосуществимым и недопустимым. Ей доступно

47 

то, что всем другим натурам, небольшевистским, кажется невозможным. Вы с удивлением и с упреком говорите, что, исключенный из партии, чтобы снова в ней находиться, я иду на все, готов пожертвовать своей гордостью, самолюбием, своим достоинством. Это свидетельствует, что вам совершенно чуждо понимание величия этой партии. Ради чести и счастья быть в ее рядах, мы должны действительно пожертвовать и гордостью, и самолюбием, и всем прочим. Возвращаясь в партию, мы выбрасываем из головы все ею осужденные убеждения, хотя бы мы их защищали, когда находились в оппозиции. Но так как, по вашим словам, изменить убеждения в кратчайший срок будто бы нельзя, вы заключаете, что наши заявления, в том числе мои, неискренни, лживы. Видимо, лишь из некоторой деликатности вы не сказали, но может быть думаете, что желание возможно скорее быть возвращенным в партию инспирируется у меня и других низменным желанием возвратить себе какие-то потерянные при исключении из партии материальные блага, удобства, привилегии и прочее. Я согласен, что небольшевики и вообще категория обыкновенных людей не могут сделать мгновенного изменения, переворота, ампутации своих убеждений. Но настоящие большевики-коммунисты – люди особого закала, особой породы, не имеющей себе исторических подобий. Мы ни на кого не похожи. Мы партия, состоящая из людей, делающих невозможное возможным; проникаясь мыслью о насилии, мы направляем его на самих себя, и если партия того требует, если для нее это нужно или важно, актом воли сумеем в 24 часа выкинуть из мозга идеи, с которыми носились годами.

О каком же теоретизировании может (могла) идти в таком случае речь? Такая партия обречена не иметь надежной теории.

*    *    *

48 

Обратим внимание: Пятаков объединяет «идеи, образующие нэп», с «некоторыми идеями из последних, неудачных, статей Ленина». Речь идет именно о том, за что пытались уцепиться в наследии Ленина «прорабы перестройки» второй половины 1980-х гг. Пятаков не случайно объявляет эти идеи для Ленина неорганичными. Тот Ленин, за которым пошла в свое время его «гвардия», мог, по убеждению его соратников, все. «Чудо проявленной воли», несвязанность никакими законами и насилие делали его в 1917 – 1920 гг. победителем во всем, на что он решался. В 1921 – 1923 гг. он сбился с темпа, стал спотыкаться о неудачи, по мнению его ближайшего окружения, исключительно потому, что болезнь лишила его гениальной способности всегда нащупывать единственно необходимый тактический ход. В этой же плоскости мыслил, скорее всего, и он сам – с той только разницей, что винил в ошибках и неудачах не себя, а их: ближайших соратников, исполнителей своей воли, аппарат, человеческое несовершенство своих «порученцев» и народных масс.

Вряд ли в ту пору ему приходило в голову, что возникли задачи, в решении которых волевой, внезаконный (в широчайшем, объективном значении слова Закон), насильственный метод работать не будет, не может по объективным причинам. Вряд ли он позволял себе даже пытаться понять, какие закономерности противопоставлены его волевому напору новыми – созидательными, а не разрушительными – задачами. Ему пытались объяснить эти закономерности люди извне его партии, но он отбрасывал такие попытки, нередко – вместе с теми, кто их предпринимал.

Теперь, по отвлечении от задач войны, Ленин никак не может нащупать звено, которое позволило бы вытащить всю цепь. А задачи усложняются и усложняются, ибо одновременно с попытками наладить мало-мальски удовлетворительную отчетность он санкционирует составление всеобъемлющего и долгосрочного плана дальнейшей хозяйственной деятельности советской власти.

Конечно, «планы» вещь такая, по самой ее сути, что говорить и спорить можно бесконечно. Но не

49 

нужно допускать общих разглагольствований и споров о «принципах» (построения плана), когда надо взяться за изучение данного, единственно научного плана и за исправление его на основании указаний практического опыта и на основании более детального изучения. Конечно, право «утверждать» и «не утверждать» всегда остается за сановником и сановниками. Если понимать разумно это право и толковать разумно решения VIII съезда насчет утверждения одобренного им и преподанного к самой широкой пропаганде плана, то под утверждением надо понимать ряд заказов и приказов: то-то, тогда-то и там-то купить, то-то начать строить, такие-то материалы собрать и подвезти и т.п. Если же толковать по-бюрократически, тогда «утверждение» означает самодурство сановников, бумажную волокиту, игру в проверяющие комиссии, одним словом, чисто чиновничье убийство живого дела.4 

Что конкретно стоит за формулой «единственно научный план»? Из какого числа предложенных вариантов он выбран? На основании чьих и каких критериев он должен быть создан? Кем и как вырабатываются такие критерии? Не трудно заметить, что ответов на эти вопросы у продолжателей дела Ленина нет до сих пор, ибо ответы находятся вне приемлемого для него и для них круга идей.

Чтобы хоть как-то проиллюстрировать масштабы задач, возникающих перед государственной властью, уничтожившей свободный рынок, повторю свидетельство советского экономиста 1960-х – 70-х гг. «...Специалисты нашего института однажды проделали любопытный расчет. Они высчитали количество операций, которые необходимо было произвести, чтобы составить... детализированный оптимальный план. для двух тысяч объектов. Оказалось, что он потребовал бы от лучшей5 советской машины БЭСМ-6, не мало – не много, – тридцати тысяч лет непрерывной работы».6 

Я не впервые привожу это свидетельство. Оно ярко иллюстрирует необъятность задачи, которая нефальсифицированному решению не поддается.

50 

Приведу размышления более современные. В московском независимом бюллетене «Гласность» А. Мясников сообщает:7 

Небывалой откровенностью отличается интервью председателя Госкомцен СССР, доктора экономических наук В. Павлова,8 которое он дал корреспонденту «Известий» (29.08.87). В.Павлов говорил о том, что действующее ценообразование никуда не годится, тормозит экономическое развитие, что здесь необходима радикальная перестройка.

...В нашей стране выпускается около 25 миллионов наименований продукции. Расчет нормативов на каждый вид займет несколько жизней многочисленных сотрудников комитета при условии, что они проживут не менее ста лет. Что ж, завещают начатое дело сыновьям, внукам, прапра-правнукам и т. д. Перестройка ведь не в один год. Но В. Павлов обещает ускорить: «Мы оставим себе небольшую часть, допустим, процентов десять продукции, но такой, которая определяет стоимостную структуру всей экономики».

...10 процентов от 25 миллионов – это 2,5 миллиона, с расчетами нормативов можно управиться всего за несколько десятков лет – как раз в 60-70 лет будет обеспечиваться гибкость цен. Цены на основные виды продукции, которые установят Госкомцен и министерства, продиктуют, свяжут по рукам и ногам все ценообразование – так будет обеспечена «демократия в этом вопросе».

...Пока Госкомцен рассчитывает свои 2,5 миллиона нормативов, а это годы и годы, технология и производственные затраты постоянно будут меняться, нормативы надо постоянно пересматривать, они будут на карачках ползти за локомотивом научно-технического прогресса, сдерживая по мере сил и возможностей его ход, но никогда не угонятся. Колебания спроса на те или иные виды продукции тоже заставят комитет постоянно пересматривать цены и нормативы, при современной

51 

динамике конъюнктуры и огромных масштабах нормирования он зашьется, не сможет оперативно реагировать. Безнадежное отставание гарантировано. В лучшем случае нормативы будут не рабочие, в худшем – неизбежно, в силу природного консерватизма, затормозят экономическое развитие. Они не только никому не нужны, но вредны.

Заметим, что цены на основные 2,5 миллиона наименований продукции будут, как и все остальные аспекты «единственно научного» плана, абсолютно произвольными. Все иные критерии ценообразования, кроме произвола, для планирующих органов безрынковой, централизованной экономики недоступны по неустранимым объективным причинам.

Мудрено ли, что в гневе, граничащем с отчаянием, Ленин, намеренный было обеспечить «прозрачную ясность» (К. Маркс) новых экономических отношений с помощью «четырех действий арифметики» ( «Государство и революция»), теперь пишет:

...Не тот подход к теме. Вредный подход. Тошнит всех от общих фраз. Они плодят бюрократизм и поощряют его.

...Бюрократизм потому нас и душит, что мы все еще играем в «директивы в декретном порядке.9 

Или:

...такая печальная штука эти декреты – которые подписываются, а потом нами самими забываются и нами самими не исполняются.10 

Итак, виноват в неспособности новой власти предопределить все движение гигантской машины бюрократизм. Между тем и сам Ленин, будучи не в силах придумать ничего, кроме «беспомощных общих фраз» и «печальных декретов», энергичнейше насаждает бюрократизм:

52 

Руководителям центральных советских учреждений

Уважаемые товарищи!

Раз и навсегда необходимо положить конец безобразию волокиты и канцелярщины в вашем учреждении. Важные и срочные дела, направляемые к вам приемной СНК в видах разрешения многочисленных жалоб, заявлений на имя СНК и его Председателя, сплошь и рядом остаются без ответа и исполнения.

Предлагаю немедленно подтянуться. Машина советской администрации должна работать аккуратно, четко, быстро. От ее расхлябанности не только страдают интересы частных лиц, но и все дело управления принимает характер мнимый, призрачный...11 

Последняя фраза великолепна в своей достоверности. Стилистически несовместимая с остальным текстом письма (одного из классических образцов бюрократического пустословия), она отлично передает настроение Ленина.

В апреле 1922 года Ленин уходит в отпуск по болезни. Как всегда в таких случаях, он пытается расписать наперед каждый шаг своих заместителей.

С удивительной непоследовательностью он поручает им выполнить (в свое отсутствие) все те дела, которых они не выполняли при нем, вместе с ним. Отрывок, который приведен ниже, как нельзя более характерен для ленинских директивных писем последних месяцев его деятельности. Их автор словно спешит взвалить на плечи остающихся у руля все то, чего не в состоянии сделать сам.

1. Основная работа замов, за которую они специально отвечают и которой должно быть подчинено все остальное, состоит в проверке фактического исполнения декретов, законов и постановлений: в сокращении штатов совучреждений, в надзоре за упорядочением и упрощением делопроизводства в них: в борьбе с бюрократизмом и волокитой.

53 

Все дальнейшее является детализацией этого основного задания или частным дополнением к нему...

На замов возлагается:

2. Наблюдение за тем, чтобы рассмотрение советских вопросов в других учреждениях, как советских так и партийных (Президиум ВЦИКа. Полит и Оргбюро Цека РКП – и т. д. без всякого изъятия), происходило не иначе как с ведома и участия замов.

3. Разгрузка СНК и СТО в максимальной степени от мелочных вопросов, разрешение которых должно происходить частью (и преимущественно) в порядке ведомственного управления, частью (именно в не терпящих отлагательства и исключительно важных случаях) непосредственными распоряжениями замов...

15. Необходимо наблюсти – хотя бы для начала в очень немногих учреждениях – за переразмещением коммунистов внутри совучреждений, стремясь к тому, чтобы коммунисты занимали исключительно такие должности (как в самом верху, так и в самом низу иерархической лестницы), которые позволяют им действительно проверять ход работы, действительно бороться с бюрократизмом и волокитой...12 

Учтем, что при этом «ведению т. Цюрупы подлежат:

ЦКЗем, НКПС, ВСНХ, НКПочтель, НКЮст, НКВД, НКНац, НКПрос, а ведению т. Рыкова подлежат НКФ, НКВТ, Комиссия по внутренней торговле, Центросоюз, НКТруд (и ВЦСПС в части). НКСобес, НКПрод, НКВоен, НКИДел, НКЗдрав, ЦМСУ, Областное экосо, Концессионный комитет, Госплан».13 

Здесь приведены лишь небольшие отрывки только из пяти пунктов ленинской директивы «замам», содержащей тридцать один пункт. Попробовав отделить только наиболее конкретные поручения, возложенные непосредственно на Цюрупу и Рыкова, и прикинув, сколько примерно времени требуется для их выполнения, мы

54 

получим цифру порядка 48 часов в сутки на каждого. Сообщаю об этом, чтобы проиллюстрировать реализм административного мышления Ленина 1922 года. Недаром ленинскую директиву «замам» откровенно высмеял Троцкий в своих замечаниях по ее поводу.14 Среди трех десятков пунктов ленинского «постановления» есть только один технологически реальный пункт (весьма характерный для ленинских методов руководства):

24. Замы должны стараться применять чаще, чем прежде, наложение административного взыскания своей властью (ускорить законопроект на эту тему, подготовленный тов. Цюрупой) за бюрократизм, волокиту, неисполнительность, неаккуратность и т. д. В случаях вины более значительной необходимо отстранение от должности, предание суду, постановка через НКЮст демонстративных, ярких процессов.

Время от времени Ленин сосредотачивает все свои надежды на наркомате рабоче-крестьянской инспекции (РКИ, Рабкрин).

Почему ему кажется, что РКИ справится с тем, с чем не справляется ни одна другая инстанция, непонятно.

Задачи, возлагаемые им на Рабкрин, так же невыполнимы, как требования, предъявляемые Лениным ЦСУ и Госплану. Рабкрин должен «не столько «ловить», «изобличать» (это задача суда, с которым Рабкрин соприкасается близко, но отнюдь не тождественен), – сколько уметь поправить (курсив Ленина). Умелое исправление вовремя – вот главная задача Рабкрина». Для выполнения этой задачи Рабкрин должен изучить ведение дела в каждом советском «учреждении, предприятии, отделе и т. под.», поставить образцово отчетность в них, выработать «примеры постановки отчетности, приемы кары за недочеты, приемы «ловли» за обман, приемы проверки исполнений». Кроме списков «учреждений, ведомств, губерний, поставивших (курсив Ленина) сносную отчетность», надо иметь «календарную таблицу, показывающую ход (курсив Ленина)... войны, успехи и поражения наши в этой

55 

войне... за расширение области применения хорошего образца», и так далее в том же роде.15 

Если читатель думает, что Рабоче-Крестьянская Инспекция была при Ленине действительно низовой, народной контролирующей инстанцией, он заблуждается. Вот что Ленин пишет об аппарате Рабкрина:

...При нашей отчаянной «ведомственности» даже среди лучших коммунистов, при низком уровне служащих, при интриганстве внутриведомственном (хуже всякого рабкриновского) нельзя обойтись без Рабкрина сейчас. Над ним можно и должно поработать систематично и упорно, чтобы сделать из него аппарат проверки и улучшения всей госработы. Иначе никакого практического средства проверять, улучшать, учить работе нет. Если сейчас в Рабкрине около 1 200 человек аппарата, плохого и плохо оплачиваемого, то следует сократить и улучшить его; например, оставить 1/6 долю при 1/2 прежнего содержания, т. е. повысив содержание втрое: выделить сначала десятки, потом сотни наилучших, безусловно честных и умелых работников, кои имеются и сейчас, но не подсчитаны, не выделены, не сгруппированы, не организованы. Это можно и должно сделать. Иначе бороться с ведомственностью и бюрократизмом нельзя.16 

Итак, иначе, как раздувая огромные ведомства со штатами в несколько тысяч чиновников, «бороться с ведомственностью и бюрократизмом нельзя». «В общем, чтобы сократить, надо увеличить», – как писал Твардовский...

Не закономерно ли, что разочарования, которые Ленину приносит Рабкрин, сравнимы лишь с той не фигурально, а математически необъятной работой, которую он пытается на Рабкрин взвалить:

Исполнил ли свою задачу и свой долг Рабкрин? Правильно ли он понял свою задачу? Вот в чем главный вопрос. И на этот вопрос приходится ответить отрицательно...

56 

...Как надо сие зло исправить?

Я даже приблизительно не знаю этого. Рабкрин должен знать, ибо его дело изучать сие, – сопоставлять разные ведомства, – вносить разные практические предложения, – проверять их на опыте и т. д. ...17 

Итак, Ленин «этого» не знает «даже приблизительно», но «Рабкрин должен знать»! Откуда? Где вообще почерпнута Лениным уверенность, что поставленные им задачи решимы? Все пятьдесят пять томов ПСС Ленина не содержат ответа на этот вопрос.

Примечания к главе второй

1 Ленин В. И., ПСС, т. 53, стр. 121 – 124. «Письма в Центральное Статистическое Управление».

2 Ленин В. И., ПСС, т. 53, стр. 150 – 152. «Письма в Центральное Статистическое Управление».

3 Март 1958 г. Нью-Йорк, стр. 140 – 161. Все ссылки на Валентинова и Пятакова – по этой статье.

4 Ленин В. И., ПСС, т. 42, стр. 344. «Об едином хозяйственном плане». Курсив Ленина.

5 Того времени.

6 Федоренко Н. П. «Научно-техническая революция и управление». Новый мир, 1970, № 10.

7 А. Мясников, Саботаж (4. Госкомцен: нюансы счета), «Гласность», вып. 13, Декабрь 1987; стр. 10 – 13.

8 Впоследствии – глава Кабинета министров СССР, один из лидеров августовского «путча» 1991 года.

9 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 45.

10 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 205 – 206.

57 

11 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 101, «Руководителям центральных советских учреждений», Док. № 180.

12 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 156 – 159. «Постановление о работе замов».

13 Там же.

14 См. комментарии и примечания к «Постановлению о работе замов» в III издании сочинений Ленина; в более поздних изданиях отклика Троцкого на этот ленинский документ, разумеется, уже нет.

15 Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 127 – 132. «К вопросу о задачах Рабкрина, их понимания и их исполнения».

16 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 180 – 181. «Ответ на замечания, касающиеся работы замов (заместителей председателя СНК)».

17 Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 127 – 132. «К вопросу о задачах Рабкрина, их понимания и их исполнения». (Курсив Д. Ш.)

58 

3. Мессия грядёт!

«Рано или поздно истина всегда побеждает». А мы думаем очень редко и очень поздно. Разум спокон века был недоступен или противен большинству. ...Действовать на людей можно только грезя их сны яснее, чем они сами их грезят, а не доказывать им свои мысли так, как доказывают геометрические теоремы. А. Герцен. «Былое и думы». Соч. в 9-ти томах, т. 6, стр. 506.

А ведь он так был уверен, что нужна только власть его партии – его власть, полная и безраздельная, – и все остальное приложится.

Как легко он выиграл поединок с кучкой потрясенных «интеллигентиков», осажденных его штурмовиками в Зимнем дворце! Как блистательно он завоевал эту власть, заставив служить своим целям не только российские и мировые просоциалистические сентименты, но и золото кайзера...

Мы ничего не поймем в состоянии Ленина 1922-1923 года, если не возвратимся назад – к тем временам, когда он ковал и торжествовал свою победу в России, предвкушая мировую победу своей революции.

Весной 1917 года на плечи российских либералов гигантской лавиной обрушилась власть. Отныне в их воле было произнести те волшебные, разрешающие все печали слова, которых Россия (по их убеждению – вся Россия) добивалась от трех последних своих императоров (два из них были ею убиты – один прежде, другой после обвала).

59 

Автор просит читателей не делать вывода, что, отвратясь от революционного поворота событий, он рвется в объятия Ивана Грозного. Единственная цель автора – понять, как свобода, ища беспредельности, утрачивает себя самое.

Парадокс: дооктябрьская Россия убивала своих правителей, жаждая свободы, а Северная Америка стреляла в своих, линчуя их за верность свободе. И тем не менее возникли фальшивые стереотипы раболепной России и свободолюбивой Америки. Но ведь Россия рухнула в рабство не из царевых рук, а из состояния свободы, сравнимой по ее полноте разве что с современной западной (и той полнее)!

Не буду здесь вдаваться в причины, вызвавшие обвал, не стану искать правых и виноватых. Главным проклятием России, в глазах революционеров, было самодержавие – его не стало. У власти оказалась интеллигенция – от либеральной до социалистической. И власть произносит вымечтанные, выстраданные интеллигенцией России слова:

1) Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям, аграрным преступлениям и т. д.

2) Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3) Отмена всех сословных и национальных ограничений.

4) Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного Собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5) Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6) Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

60 

7) Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8) При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам.1 

Присутствующие в первом «Обращении» Временного правительства к народам России оговорки: о «военно-технических условиях», о «сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы» и т. п. – ничего в глазах массы не значили. Это было всего лишь слабое эхо нескольких трезвых голосов в восторженно-демократическом хоре Временного правительства.

Почему трезвые оговорки одних документов тонут в гуле событий, сметающих с лица земли их авторов, а зловещие проговорки других разворачиваются в историческую трагедию?

Из многих частных и общих причин этого факта назову одну, весьма злободневную. В поединке, о котором здесь пойдет речь, участвовали в лице Временного правительства люди, случайно оказавшиеся у власти. Это были в большинстве своем либералы и прогрессисты, равно ценящие свою и чужую свободу, а если и склонные к избирательности, то в пользу чужой свободы, а не собственного своеволия. Их противницей оказалась агрессивная партия, способная в нужный момент развернуться, как эмбрион в существо, в жестко централизованную государственную машину. Партия эта целенаправленно и сознательно готовилась быть разрушителем и властителем. Ее готовил к этому ее вождь, Ленин.

Либералы в редчайших случаях располагают подобной предуготовленностью. Чаще всего либерализм «выше тактики» даже тогда, когда он конституирован в государственные системы. Он не опускается и до пропаганды – обязательного элемента успешной тактики. Либерализм страдает дальнозоркостью. Зачастую он видит, чтО может проистечь из наличной ситуации; нередко он знает,

61 

какими должны были бы быть приемлемое настоящее и хорошее будущее. Но ближайших шагов, необходимых для достижения желаемых обстоятельств, либерализм обычно не видит, хотя потомкам они представляются лежащими на поверхности. Все исторические лабиринты хорошо видны «сверху» и представляются тупиками изнутри.

В приведенном выше «Обращении» – что могли означать слова о «строгой военной дисциплине в строю и при несении военной службы»? Солдат несет военную службу всегда, вплоть до момента его демобилизации. Тем более – солдат воюющей армии. По-видимому, «Обращение» предполагало, что солдат обязан подчиняться командованию только в строю и при непосредственном выполнении конкретного задания. Такое толкование солдатских прав и обязанностей означало неслыханное послабление дисциплинарных скреп армии в военных условиях. Оно потенциально делало армию возможной добычей любых демагогов. Для того, чтобы лишить правительство армии, ее не обязательно у него отвоевывать – ее достаточно разрушить, что всегда легче, чем отвоевать или построить. Армию разрушили «Обращение» и пресловутый Приказ № 1.

Пункт седьмой «Обращения» впоследствии превратил упомянутые в нем части в ударную силу большевистского столичного переворота. Большевикам достаточно было сообщить этим частям, что их, спасителей и благодетелей революционного отечества, хотят отправить на фронт, как судьба – первый раз Корниловского движения, а второй раз демократического правительства – была решена. Гарнизоны обеих столиц превратились в красных штурмовиков.2 

Замена полиции, совершенно не сопротивляющейся новой власти, «народной милицией», практически еще не существовавшей и организационно более чем расплывчатой, скачкообразно хаотизировала и без того нестабильную ситуацию. Слово «полиция» было искони неприятно большинству авторов «Обращения» и ненавистно народу. Соображение, что полиция – всего-навсего инструмент, необходимый правительству и работающий по программе того, в чьих руках находится власть, показалось бы боль-

62 

шинству авторов «Обращения» верхом безнравственности. Меньшинство же членов Временного правительства не хотело прослыть ретроградами или не имело достаточного веса, чтобы препятствовать самоубийственным шагам большинства. Объективно Временное правительство само выполняло рекомендацию Маркса: оно дотла разрушало перенятую им у династии Романовых и уже весьма дезорганизованную «государственную машину». В отличие от большевиков, уже в рамках подразделений своей партии конституированных в централистское «протогосударство». Временное правительство не имело, чем эту машину заменить. И еще у правительства не было своего Ленина. Ленин не страдал избыточной дальнозоркостью. Он отчетливо видел только ближайшие два-три хода (иногда – один ход) своей разрушительно-завоевательной тактики. Но видел их (пока не столкнулся с задачами созидательными) безошибочно – вот в чем фокус. Ленин был наделен тактическим гением, разработал эффективную демагогию и не страдал морально-этической рефлексией. С ним трудно было тягаться.

В «Обращении» Временного правительства был допущен роковой пропагандистский просчет. В этом восторженном манифесте были отражены все идеалы и чаяния либерально-демократической интеллигенции, но в нем нет ни слова (или, во всяком случае, ни одного убедительного и яркого слова) о чаяниях народных масс, «людей практической жизни» (Ленин), в гущу которых очень ко времени будут бросать свои лозунги большевики.

Мог ли Временный комитет действовать иначе, чем он действовал?

На этот вопрос бесполезно искать ответа, ибо не комитет завоевывал для себя свободу действий и власть, а междувластие создало комитет в качестве одного из своих последствий. Временный комитет не собирался ни властвовать, ни что бы то ни было реставрировать или создавать. Он намеревался лишь продержаться и сохранить status quo до созыва Учредительного собрания. Комитет и не ощущал себя иначе, как временным. Наибольшее, к чему готовились его лидеры, это были главные или видные роли в имеющем быть учрежденным правительстве.

63 

Ленин же устремился к свержению Временного правительства с того момента, как прочитал злополучное «Обращение». Не то, чтобы он не стремился к завоеванию власти раньше – и тогда, когда лепил свою партию, и тогда, когда атаковал пацифистов, чьи усилия угрожали предотвратить крушение «старого мира». Он всегда думал об этом шаге. В расчетах Ленина (Маркса) были и партия-орден, способная в нужный момент стать чрезвычайной властью, и кровавый голодный хаос многолетних войн, и крушения правительств воюющих стран, финалом чего должна была стать мировая пролетарская революция. Вот исходное преимущество Ленина перед «временными»: они просто существовали – в силу того, что их создали обстоятельства, – он же всегда действовал целеустремленно.

С того момента, как он услышал об их существовании, он жил, чтобы свергнуть их и обрести всю полноту власти для своей партии, единственным надежным мозгом которой был, по его органическому ощущению, его мозг. «Ум сильный, но однонаправленный» (В. Чернов) – он, с полными к тому основаниями, надеялся, что вскоре им будет включена в нестабильную российскую революционную ситуацию мощная пропагандистская и заговорщицкая организация.

Правда, эта организация подраспустилась без него на послефевральском приволье. Но зато с ним оставались четкие принципы ее предстоящего функционирования и ясность ее ближайших задач. Когда целеустремленность состязается с нецеленаправленным существованием, исход состязания бывает чаще всего предрешен. Кроме того, у Ленина были лозунги – броские, упрощенные до пределов, доступные каждому, воздействующие более на чувства, на личные и массовые инстинкты, чем на разум. И еще у него были деньги, которых не было в таких количествах ни у одной политической группировки России. Немецкие деньги, но какая ему, коммунисту-космополиту, разница? Он был уверен, что в конечном счете деньги работают и против тех, кто их ему, по глупости, дал. И в том не ошибся. В его глазах, он использовал немцев, а не они его. И еще была у него неукротимая бешеная энергия, почти противоестественная под скромным пиджачком и

64 

неприметной кепочкой. В феврале 1917 года для него наступил тот звездный час жизни, когда все задуманное сбывается.

Его политический выигрыш экстремиста и демагога –состоял в том, что, если бы даже Временный комитет и пообещал народу в первом своем «Обращении» все, чем грезили массы, он ничего не смог бы сделать немедленно. У Ленина все равно оставалось время демонстративно предъявлять противнику невыполнимые требования, возбуждая против него народ. Задачи и беды России 1917 года не подлежали быстрому разрешению. Ленин этим воспользовался во всю мощь своего тактического и провокационного дарования.

Когда А. Авторханов говорит, что обвинять противника за несказанное, за то, чего он не сделал, но, по мнению обвинителя, должен был сделать, – это дьявольское изобретение Сталина, он Сталину льстит. Сталин и в этом исконном приеме – не полемики, нет, а психической атаки на аудиторию, следящую за полемикой, – ученик и последователь Ленина.

Мудрено ли, что исторический поединок между Лениным и российским либерализмом превратился в Варфоломеевскую ночь (длиной почти в столетие?) для не воюющей, но атакуемой стороны?

Ленин отказался от сотрудничества с русской демократической революцией раньше, чем он что-либо о ней толком узнал. Одновременно он отказался и от классической марксистской схемы социалистической революции. Эта схема предписывала и пророчила возникновение «диктатуры пролетариата» в совершенно иных условиях, чем те, которые сложились в России в 1917 году. Но Ленин, нутром почувствовав, что можно взять в руки власть, намеревался потом уже привести реальность в соответствие с марксистской теорией. Эта готовность и нравственная способность перешагнуть через необходимые начальные условия эксперимента и составляет те решающие психологические факторы, без которых не может состояться попытка воплотить в жизнь утопию. Для такого шага нужна достаточная беспринципность. Интеллектуально ответственный человек будет ждать несбыточного – возникновения пред-

65 

сказанных утопией начальных условий – и никогда не сделает такого шага. Именно поэтому возражали против «пролетарской революции» в России 1917 года Плеханов и многие другие марксисты внутри страны и за ее пределами. Ленин легко перешагнул через отсутствие этих условий. Он вступил в конфронтацию с бесчисленными российскими и западными социалистами, включая и большинство собственной партии состава весны 1917 года. Если бы не ленинская энергия, целеустремленность и тактический дар, большевики, возможно, превратились бы в крайнюю левую парламентскую оппозицию свободной России. Но вокруг него издавна группировались люди определенного склада, и он сумел заразить их своим стремлением к власти, своей неколебимой уверенностью, что при всеобъемлющем полновластии его партии, при правильном ее поведении перестроить реальность можно.

Вне всякой зависимости от истинного поведения и намерений «временных», Ленин любой ценой решил нагнетать непримиримость, ненависть, готовность к бою в своих соратниках, чтобы потом разбудить эти чувства и в массах. Вся письменно-речевая продукция Ленина 1917 года – от первых писем к коллегам по партии в марте до яростных писем в ЦК о восстании в октябре – проникнута тремя заботами: 1) углубление деструкции российского общества, ее провоцирование во всех плоскостях жизни: экономической, правовой, дисциплинарной, нравственной, фронтовой и гражданской; 2) превращение собственной партии в предельно сплоченное боеспособное орудие этой деструкции; 3) возбуждение, усиление, нагнетание именно тех претензий масс, которые власть не может удовлетворить вообще или за короткое время.

Даже Сталин, вернувшись из ссылки и мысля в то время согласно марксистской схеме, готов был к сотрудничеству с социалистами разных толков. И Ленин прежде всего занялся отрезвлением своих захмелевших от свободы коллег по партии.

Трудно отыскать в наследии Ленина документы более ленинские по духу и стилю, чем его первые послефевральские письма к соратникам:

66 

16.III.1917.

...Величайшим несчастьем было бы, если бы обещали теперь кадеты легальную рабочую партию и если бы наши пошли на «единство» с Чхеидзе и К°!!

Но этому не бывать. Во-1-х, кадеты не дадут легальной рабочей партии никому кроме г.г. Потресовых и К°. Во-2-х, если дадут, мы создадим по-прежнему свою особую партию и обязательно соединим легальную работу с нелегальной.

...непременно соединение легальной работы с нелегальной. Республиканская пропаганда, борьба против империализма, по-прежнему революционная пропаганда, агитация и борьба с целью международной пролетарской революции и завоевания власти «Советами рабочих депутатов» (а не кадетскими жуликами).3 

Почему «жуликами»? Было ли время проверить степень искренности кадетов в их «Обращении»? Это не имеет для Ленина ровно никакого значения. В ленинской новой агитаторской схеме кадеты должны быть «жуликами», – иначе к чему России большевики?

Сейчас – добивать реакцию, ни тени доверия и поддержки новому правительству (ни тени доверия Керенскому, Гвоздеву, Чхенкели, Чхеидзе и К°) и вооруженное выжидание, вооруженная подготовка более широкой базы для более высокого этапа.

P. S.: Боюсь, что болезнью повальной теперь будет в Питере «просто» увлечение, без систематической работы над партией нового типа, ни в коем случае не à la «II Интернационал». Вширь! Новые слои поднять! Новую инициативу будить, новые организации во всех слоях и им доказать, что мир даст лишь вооруженный Совет рабочих депутатов, если он возьмет власть.4 

Ленин, вожделеющий мира, – не новость ли? Не он ли в 1914 – 1915 гг. писал:

67 

Неверен лозунг «мира» – лозунгом должно быть превращение национальной войны в гражданскую войну. (Это превращение может быть долгим, может потребовать и потребует ряда предварительных условий, но всю работу надо вести по линии именно такого превращения, в духе и направлении его.) Не саботаж войны, не отдельные, индивидуальные выступления в таком духе, а массовая пропаганда (не только среди «штатских»), ведущая к превращению войны в гражданскую войну... лозунг должен быть: гражданская война.

Объективно – из коренной перемены в положении Европы вытекает такой лозунг для эпохи массовой войны...

...Мы не можем стоять за лозунг мира, ибо считаем его архипутаным, пацифистским, мещанским, помогающим правительствам (они хотят теперь одной рукой быть «за мир», чтобы выпутаться) и тормозящим революционную борьбу...

...И ясно, что «разоружение», как лозунг тактики, есть оппортунизм. Захолустный притом, воняет маленьким государством, отстраненностью от борьбы, убожеством взгляда: «моя хата с краю»...

Но ведь он и теперь о мире не помышляет. Он готовит российскую и мировую «пролетарскую революцию»,5 к утопической власти рабочего класса, к истинным интересам пролетариата никакого отношения не имеющую!

Ленинский лозунг мира в России весны 1917 года – это рычаг деструкции армии, орудие дискредитации едва народившейся власти в глазах народа – и «no plus ultra» (и ничего более), как любил говаривать Владимир Ильич.

Со временем он выразит свое отношение к пацифизму с цинической откровенностью:

С пацифизмом и Вы и я боролись как с программой революционной пролетарской партии. Это ясно. Но где, кто, когда отрицал использование пацифистов этой партией для разложения врага, буржуазии?

Ваш Ленин.6

68 

В свое время Ленин решительно отказывался «делать божка» из мира:

Мы должны кое-что сделать: выработать программу революции, – разоблачить идиотский и лицемерный лозунг мира, обличать, опровергать его, – говорить с рабочими начистоту, – чтобы сказать правду (без подлого дипломатничанья авторитетов II Интернационала). А правда такова: или поддерживать начинающееся революционное брожение и содействовать ему (Для этого нужен лозунг революции, гражданской войны, нелегальная организация etc.) или заглушить его (для этого нужен лозунг мира, «осуждение» «аннексий», быть может и разоружение etc. etc.)...7 

Теперь он снисходительно выговаривает Инессе Арманд:8 

25-31.III.1917 Дорогой друг!

Вы, видимо, нервничаете чересчур – этим объясняю ряд теоретических «странностей» в Ваших письмах.

Из революции нельзя делать «божка». Керенский – революционер, но пустомеля, лгунишка, обманщик рабочих. Почти несомненно, что даже в СПБ. «Совете рабочих и солдатских депутатов» большинство одурачено им (при помощи колеблющегося и путающего Чхеидзе). А что будет с деревней?

Ни из чего «нельзя делать божка»: ни из мира, ни из революции – ни из чего, кроме полного овладения обстоятельствами и захвата власти в революционной России.

Временный комитет в первом же своем «Обращении» наметил перспективу своего ухода от власти и передачи ее Учредительному собранию.

69 

Ленин в своём первом, зарубежном еще, отклике на «Обращение» намечает на предвидимый отрезок времени все магистральные направления борьбы за власть. Бессмысленно строить догадки – за власть свою или за власть своей партии, для Ленина это тождественно: партия – это он.

В день прихода нового правительства к власти Ленин уже требует от него «не слов, а действий», не свободы только, а мира (свобода ничто без мира), земли (свобода ничто для крестьянина без земли) и хлеба (свобода ничто без хлеба).

– Не дают! Взять! Сразу! Много! – вот те мотивы, которые улавливает в ленинских первых пропагандистских откликах на февральскую революцию самое немузыкальное ухо.

Тактический деструктивный смысл подобного обращения (при вскоре полученных неограниченных немецких деньгах на пропаганду) самоочевиден. Конструктивного смысла ни набросок ленинских «Тезисов от 17 марта 1917 года»,9 ни ленинские «Письма издалека»10 не содержат. В этих документах заключено в более или менее развернутой форме все, что Ленин сумеет выдвинуть против Временного правительства, и все, что он будет предлагать в качестве программы действий или обещаний рабочим и крестьянам на протяжении марта-октября 1917 года. Будут варьироваться поводы для обвинений и для предложений, будут меняться дежурные формулировки, которые позже выльются в чугунные формулы ряда советских «историй КПСС», но суть не изменится. Поэтому я попытаюсь выделить основные идеи «Писем издалека», точнее – муляжи идей, в которые должна была уверовать масса. Для Ленина важна была только роль этих идей в поведении его адресатов, а не их истинная конструктивная ценность.

Ленин в своих «Письмах издалека» (и, повторяю, во всей той печатно-речевой продукции, которая из них вытекает) ставит между народом и Временным правительством, между народным сознанием и жизнью ширму псевдореальности, расписанную фигурами, призванными предопределить нужное их автору поведение зрителей. Ложь ли это для Ленина? И да, и нет.

70 

Образ исчадия ада, коварного и продажного Временного правительства, захватившего, в союзе с «международным империализмом» власть в России, несомненно, сознательная ложь. Ленин-политик достаточно зорок, чтобы видеть, с кем он имеет дело в лице Временного правительства. Он лично знает людей, на которых клевещет. Он и действует в расчете на хорошо ему вЕдомую их политическую инфантильность. Исчадию ада он не осмелился бы преподнести подобного обличения. Он знал, что был бы немедленно нейтрализован мало-мальски осмотрительной властью, ведущей войну в таких условиях. Образ целеустремленного, героического пролетариата, совершившего революцию, плоды которой пожало злокозненное правительство узурпаторов, тоже несомненная ложь. Мера стихийности совершившегося в феврале 1917 года, сложнейшие переплетения разнонаправленных обстоятельств, его обусловивших, взрывной характер бунта в столицах, ничем не связанного с «пролетарской идеологией», с «социалистическим сознанием рабочего класса», известны Ленину лучше, чем предмету его нападок – либерально-социалистическому квазиправительству, которое ни одной минуты не управляло событиями. В части книги, посвященной Троцкому, мы вернемся еще к технологии октябрьского переворота.

В чем же он искренен, этот бешено целеустремленный человек? Он раз навсегда убедил себя, что, овладев поведением людей, овладеет ходом событий, и вот тогда пойдет прямо к великой цели. Он до смерти своей так и не уразумеет, что его «конечная цель», одновременно и расплывчатая, и схематичная для него самого, не в природе людей и событий, над которыми он собирается и будет властвовать.

В «Письмах издалека», кроме муляжа «изолгавшегося» (за восемь дней пребывания у власти!), «продажного из продажных», «заговорщицкого» Временного правительства и плакатной фигуры героического пролетариата, у которого похитили плод победы, есть еще несколько ведущих мотивов. Один из них, всенепременный и обязательный, – игра на ближайших и самых острых житейских потребностях масс, которые правительство «не

71 

хочет» удовлетворить. Могло бы удовлетворить, но не сделает этого, ибо оно, правительство, буржуазно-помещичье, тайно монархическое, империалистическое и т. д. Второй мотив – уверенные обещания, что большевики, придя к власти, удовлетворят все потребности масс сразу и радикально. Третий – фантастические «конкретные мероприятия», которые должны обеспечить народу удовлетворение всех его нужд.

«Письма издалека» слегка вуалируют образ единственно мыслимого спасителя трудящихся – ленинской партии, но не всегда. Кое-где сквозь облик просто мессии – пролетариата – отчетливо проступают черты мессии мессий – большевистской партии. Некий английский корреспондент осудил одно из революционных воззваний, выпущенных большевиками.

Ленин негодующе иронизирует:

О, великий английский дипломат-гучковец! Как «неразумно» проболтали вы правду!

«Социал-демократическая партия» и «менее разумные товарищи», с которыми «принуждены считаться Керенский и Чхеидзе», это, очевидно, – Центральный или Петербургский Комитет нашей, восстановленной январской конференциею 1912 года, партии, те самые «большевики», которых буржуа всегда ругают «доктринерами» за верность «доктрине», т. е. началам, принципам, учению, целям социализма. Мятежническим и доктринерским ругает английский гучковец, явное дело, воззвание и поведение нашей партии за призыв бороться за республику, за мир, за полное разрушение царской монархии, за хлеб для народа...11 

Язык «Писем» двусоставен: привычные для социалистической журналистики и для марксизма термины и штампы переплетаются с яркими, упрощенными, то вкрадчивыми, то грубоватыми пассажами, рассчитанными на неподготовленного читателя, сердце и логику которого надо себе подчинить.

«Письма издалека» – один из первых ленинских 1917-го года уроков обращения к массам, преподанный им его

72 

соратникам. Он и в дальнейшем будет всегда обращаться в массово-пропагандистских своих работах, с одной стороны, к посвященным, на которых рассчитана его марксистская фразеология, с другой стороны – к массам, этой фразеологии не понимающим. На массы рассчитаны лесть и лапидарная демагогия обещаний, призывов и клеветы.

Картину событий, образы их участников, макеты их целей Ленин лепит размашисто и произвольно. Его забота – не правдоподобие, а реакция зрителей на эти яркие муляжи.

Об одном из самых стихийных событий в российской истории и о бесконечно растерянных его участниках, ставших волей судьбы правительством, Ленин пишет:

Эта восьмидневная революция была, если позволительно так метафорически выразиться, «разыграна» точно после десятка главных и второстепенных репетиций; «актеры» знали друг друга, свои роли, свои места, свою обстановку вдоль и поперек, насквозь, до всякого сколько-нибудь значительного оттенка политических направлений и приемов действия...12 

Далее следуют обязательные инсинуации: никакой демократической власти в России нет; существует

...заговор англо-французских империалистов с Гучковыми и Милюковыми с целью смещения «главного вояки» Николая Романова и замены его вояками более энергичными, свежими, более способными...

Питерские рабочие, как и рабочие всей России, самоотверженно боролись против царской монархии, за свободу, за землю для крестьян, за мир, против империалистской бойни. Англо-французский империалистский капитал, в интересах продолжения и усиления этой бойни, ковал дворцовые интриги, устраивал заговор с гвардейскими офицерами, подстрекал и обнадеживал Гучковых и Милюковых, подстраивал совсем готовое новое правительство, которое и захватило власть после

73 

первых же ударов пролетарской борьбы, нанесенных царизму.

Это новое правительство, в котором октябристы и «мирнообновленцы», вчерашние пособники Столыпина-Вешателя, Львов и Гучков, занимают действительно важные посты, боевые посты, решающие посты, армию, чиновничество, – это правительство, в котором Милюков и другие кадеты сидят больше для украшения, для вывески, для сладеньких профессорских речей, а «трудовик» Керенский играет роль балалайки для обмана рабочих и крестьян, – это правительство не случайное сборище лиц.13 

Отлично знающий, как мало соответствуют истине его обвинения, он упражняется и изощряется в них вплоть до совершенно уже демагогического:

...Хлеб для народа и мир – это мятежничество, а министерские места для Гучкова и Милюкова, это – «порядок». Старые, знакомые речи!

...Неужели пролетариат России проливал свою кровь только для того, чтобы получить пышные обещания одних только политических демократических реформ? Неужели он не потребует и не добьется, чтобы всякий трудящийся тотчас увидал и почувствовал известное улучшение своей жизни? Чтобы всякая семья имела хлеб? Чтобы всякий ребенок имел бутылку хорошего молока и чтобы ни один взрослый в богатой семье не смел взять лишнего молока, пока не обеспечены дети? Чтобы дворцы и богатые квартиры, оставленные царем и аристократией, не стояли зря, а дали приют бескровным и неимущим?14 

Каковы же спасительные рецепты, которые, по Ленину, должны обеспечить «хлеб для народа и мир», «бутылку хорошего молока» каждому пролетарскому ребенку и «приют бескровным и неимущим»?

Чисто-пролетарской, истинно-революционной и глубоко правильной по замыслу является...

74 

идея... пролетарски-солдатского надзора за Временным правительством.

Вот это дело! Вот это достойно рабочих, проливавших свою кровь за свободу, за мир, за хлеб для народа! Вот это – реальный шаг по пути реальных гарантий и против царизма и против монархии и против монархистов Гучкова – Львова с К°! Вот это признак того, что русский пролетариат, несмотря ни на что, ушел вперед по сравнению с французским пролетариатом в 1848 г., «уполномочивавшим» Луи Блана! Вот это – доказательство, что инстинкт и ум пролетарской массы не удовлетворяется декламациями, восклицаниями, посулами реформ и свобод, званием «министра по уполномочию рабочих» и тому подобной мишурой, а ищет опоры только там, где она есть, в вооруженных народных массах, организуемых и руководимых пролетариатом, сознательными рабочими.

Это – шаг по верному пути, но только первый шаг».15 

«Сознательными рабочими» – это означает большевиками. Теперь общеизвестно, как Ленин позволит рабочим «задавать вопросы» своему правительству «и получать от него ответы». И в какой степени он разрешит массам в их «пролетарском» государстве подменять его армию и его охранку. Но тогда никому это еще не было вЕдомо. Еще и сам Ленин не видел отчетливо своего грядущего. Нужно было «отбить» массы у «временных». И он это делал с поразительной оперативностью.

Важно не упустить еще одну рецептурную линию ленинской пропаганды и агитации, берущую начало вообще-то в классическом марксизме, а в частности, для данных событий, – в «Письмах издалека» – и еще ранее – в «Наброске тезисов 4(17) марта 1917 года».

Вот общая, классическая для марксизма, часть этой линии:

...Нам нужно государство, но не такое, какое нужно буржуазии, с отделенными от народа и противопоставляемыми народу органами власти в

75 

виде полиции, армии, бюрократии (чиновничества). Все буржуазные революции только усовершенствовали эту государственную машину, только передавали ее из рук одной партии в руки другой партии.

Пролетариат же, если он хочет отстоять завоевания данной революции и пойти дальше, завоевать мир, хлеб и свободу, должен «разбить», выражаясь словами Маркса, эту «готовую» государственную машину и заменить ее новой, сливая полицию, армию и бюрократию с поголовно вооруженным народом. Идя по пути, указанному опытом Парижской Коммуны 1871 года и русской революции 1905 года, пролетариат должен организовать и вооружить все беднейшие, эксплуатируемые части населения, чтобы они сами взяли непосредственно в свои руки органы государственной власти, сами составили учреждения этой власти...16 

А вот и ленинские, российские, неизменные для большевизма, идущего к власти, ноты. В «Наброске тезисов 4(17) марта 1917 года» Ленин пишет:

...Весь манифест нового правительства от 17.III внушает самое полное недоверие, ибо он состоит только из обещаний и не вводит в жизнь немедленно ни одной из самых насущных мер, которые вполне можно и должно бы осуществить тотчас.

Новое правительство не говорит в своей программе ни слова ни о 8-мичасовом рабочем дне и других экономических улучшениях положения рабочих, ни о земле для крестьян, о передаче крестьянам без выкупа всех помещичьих земель, обнаруживая молчанием об этих насущных вопросах свою капиталистическую и помещичью природу.

Дать народу мир, хлеб и полную свободу в состоянии лишь рабочее правительство, опирающееся, во-1-х, на громадное большинство крестьянского населения, на сельских рабочих и беднейших крестьян; во-2-х, на союз с революционными рабочими всех воюющих стран.

76 

Новое правительство не может дать ни народам России (ни тем нациям, с которыми связала нас война) ни мира ни хлеба ни полной свободы, и потому рабочий класс должен продолжить свою борьбу за социализм и за мир, должен использовать для этого новое положение и разъяснить его для самых широких народных масс.

...Оно не в состоянии сделать то, что теперь необходимо народам: немедленно и открыто предложить всем воюющим странам осуществить перемирие тотчас, а затем заключить мир на основе полного освобождения колоний и всех зависимых и неполноправных наций. Для осуществления этого нужно рабочее правительство в союзе, во-1-х, с беднейшей массой деревенского населения; во-2-х, с революционными рабочими всех воюющих стран.

Новое правительство не может дать народу хлеба. А никакая свобода не удовлетворит массы, терпящие голод от недостатка припасов, от дурного распределения их, а главное от захвата их помещиками и капиталистами. Чтобы дать народам хлеб, необходимы революционные меры против помещиков и капиталистов, а эти меры в состоянии осуществить лишь рабочее правительство...

...Для выполнения этой задачи пролетариат и РСДРП должны в первую голову использовать ту относительную и неполную свободу, которую вводит новое правительство и которую обеспечить и расширить в состоянии лишь более настойчивая и упорная дальнейшая революционная борьба...17 

В «Тезисах от 4(17) марта 1917 года», как и в других, опубликованных (в отличие от этого наброска) тогда же статьях, Ленин еще как-то маскирует призыв к свержению новой власти, к использованию введенных ею поистине беспредельных свобод, в первую очередь, против нее самой. Маскирует, используя священную для большинства российских интеллигентов социалистическую фразеологию. В них лишь настойчиво и неизменно повторяется

77 

тезис о «новом, рабочем» правительстве, способном удовлетворить все потребности масс.

Но в «Письмах издалека» тезис о свержении правительства воюющего государства, да еще правительства революционного, объявившего о введении всех гражданских свобод, дан вполне открыто:

В самом деле, требовать «участия» рабочих в гучковско-милюковском правительстве есть теоретически и политически нелепость: участвовать в меньшинстве значило бы быть пешкой; участвовать «поровну» невозможно, ибо нельзя помирить требование продолжать войну с требованием заключить перемирие и открыть мирные переговоры; чтобы «участвовать» в большинстве, надо иметь силу свергнуть гучковско-милюковское правительство.18 

И в такой форме этот призыв будет варьироваться в десятках ленинских и неленинских текстов, неограниченно множимых большевиками с помощью немецкого золота.

В одной из первых своих речей на совещании большевиков, членов Совета, Ленин говорит: «Сказать о коммуне – не поймут. Но сказать, что вместо полиции – Совет рабочих и батрацких депутатов, научитесь управлять – нам некому помогать (это поймут)».19 В отличие от своих естественных, казалось бы, оппонентов, которые с ним на уровне массового понимания не дискутируют, Ленин никогда не упускает из виду главного условия эффективной пропаганды: хочешь быть понятым, говори на языке масс и говори то, что массы не только могут понять, но и хотят услышать. Знает ли Ленин, что он не выполнит всех чаяний своих адресатов? По отношению к преобладающей части российского населения, крестьянству, несомненно знает. Он говорит:

Необходимо выделить Советы депутатов от беднейших крестьян. Есть богатый мужик, есть батрак. Ему если даже дать землю, он все равно хозяйства 

78 

не создаст. Нужно создать из крупных имений образцовые хозяйства, с хозяйством на общих началах, а хозяйничать должны Советы батрацких депутатов.20 

Этот отрывок зловещ в своей исторической перспективе. Ленин непрерывно будет вести речь о захвате крестьянами не только крупных имений, но и больших хуторских хозяйств. Но в речах «для своих» говорится не о разделе земли и имений между крестьянами, чего ждут крестьяне, а только о передаче земли и имений крестьянским советам батрацких (иногда – крестьянских) депутатов.

Коллективные хозяйства советов означают (для посвященных) хозяйства, подчиненные большевистскому государству, ибо в наследии послефевральского Ленина звучит еще одна настойчиво повторяемая идея: лозунг «Вся власть Советам» имеет политическую целесообразность только в том случае, если ведущая роль в советах принадлежит большевикам. Ленин не говорит и не думает, что люди, которые в одиночку хозяйства «все равно не создадут», сумеют создать его, собравшись в кучу. Он говорит: «...а хозяйничать должны Советы батрацких депутатов», то есть органы государственной власти, а не бедняки, собравшиеся для хозяйничанья в кооператив. Внимательно перечитав продукцию дооктябрьского Ленина, невозможно приписывать идею коллективизации крестьянства Сталину. Методы? В дальнейшем развитии этой темы мы увидим, какими методами проводил Ленин продразверстку, – с чего бы он стал стесняться в коллективизации? К нэпу он обратился, спасая власть своей партии. В тот самый миг, когда партия ощутила бы силу справиться со слоями, порожденными нэпом, он бы их раздарил, как это сделал его ученик. Мы увидим ниже, что нэп для Ленина не был шагом необратимым, эволюционным. а представлял собой вынужденный тактический ход, отступление, ограниченное и во времени, и по существу перемен.

Учредительное собрание тоже является для Ленина дежурной темой массовой демагогии. Он без конца осыпает бранью Временное правительство за промедление

79 

с его созывом. Однако в речи, обращенной к «своим», отчетливо видно, что и из Учредительного собрания, как из мира в 1914 – 1916 гг. и как из февральской революции, Ленин «божка делать» не собирается: «Жизнь и революция отводят Учредительное собрание на задний план. Законы важны не тем, что они записаны на бумаге, а тем, кто их проводит».21 

Но на всякий случай Ленин баллотируется в депутаты Учредительного собрания сразу от двух округов и беспокоится, получит ли он право на один или два мандата.

Юристу Ленину отлично известно, что закон – это то, что легализовано государственной властью «на бумаге»; и что «законы важны» не тем, кто их проводит, а тем, каковы они и проводятся ли они в жизнь или существуют лишь на бумаге. Но ему необходимо непрерывно вбивать в сознание аудитории мысль, что законы, исходящие не от «рабочего правительства» и не им проводимые в жизнь, не могут быть хороши, ибо исходят из недоброкачественного источника. Таким образом априори обесценивается любая законодательная акция, исходящая не от большевиков (не от «рабочего правительства»).

При этом Ленин почти в каждой статье и речи с удивительной адвокатско-судейской изворотливостью сохраняет видимость своего пребывания в границах демократической законности и лояльности, обеспечивая себе формальное политическое алиби.

Шедевром в смысле ленинских алиби 1917 года является заключение тезисов «О задачах пролетариата в данной революции», посвященное «полемике» Ленина с Плехановым.22 

Чтобы читатель понял, почему мне пришлось подчеркнуть особо, как редкое исключение, «случай» добросовестных оппонентов, приглашаю сравнить с этими тезисами следующее возражение господина Гольденберга: Лениным «водружено знамя гражданской войны в среде революционной демократии» (цитировано в «Единстве» г-на Плеханова, № 5).

Не правда ли, перл?

80 

Я пишу, читаю, разжевываю: «ввиду несомненной добросовестности широких слоев массовых представителей революционного оборончества... ввиду их обмана буржуазией, надо особенно обстоятельно, настойчиво, терпеливо разъяснить им их ошибку»...

А господа из буржуазии, называющие себя социал-демократами, не принадлежащие ни к широким слоям, ни к массовым представителям оборончества, с ясным лбом передают мои взгляды, излагают их так: «водружено (!) знамя (!) гражданской войны» (о ней нет ни слова в тезисах, не было ни слова в докладе!) «в среде (!!) революционной демократии»...

Что это такое? Чем это отличается от погромной агитации? от «Русской Воли»?

...оппоненты известного сорта излагают мои взгляды, как призыв к «гражданской войне в среде революционной демократии»!!

Я нападал на Вр. правительство за то, что оно не назначало ни скорого, ни вообще какого-либо срока созыва Учр. собрания, отделываясь посулами. Я доказывал, что без Советов и р. и с. деп. созыв Учр. собрания не обеспечен, успех его невозможен.

Мне приписывают взгляд, будто я против скорейшего созыва Учр. собрания!!!

Я бы назвал это «бредовыми» выражениями, если бы десятилетия политической борьбы не приучили меня смотреть на добросовестность оппонентов, как на редкое исключение.

Плеханов назвал знаменитую речь Ленина с броневика бредом. Разумеется, он, Плеханов, оценивал эту речь с точки зрения практических результатов, которых ожидал бы от такой речи он сам. Плеханов 1917 года хотел развития демократической революции и сохранения российского демократического государства, наименее болезненного окончания войны, созыва Учредительного собрания, единства всех социалистических и либеральных сил. По владеющей им классической марксистской схеме, о социализме можно было бы заговорить лишь после стабилизации

81 

демократии «буржуазного» типа. С точки зрения этих целей он и расценивает демагогию Ленина. Все, чего требует Ленин: разорвать связь между Временным правительством и советами, создать «государство-коммуну», закончить войну «братаньем на фронте», разрушить и немедленно преобразовать сложившиеся принципы экономики в голодной, воюющей, разобщенной стране, установить рабочий контроль над предприятиями, торговлей и банками, решить аграрную проблему без серьезной подготовительной работы, все непрерывные апелляции Ленина к мужицкой тяге к земле, подстрекающие солдат поворачиваться затылком к фронту, – все это Плеханову-гражданину, Плеханову-человеку, Плеханову-социалисту казалось бредом. Это и было бредом с любой конструктивной, а не разрушительной точки зрения. Но ведь Ленин решает в этот период не созидательные, а разрушительные задачи. Как это бывает с ним всегда, его неисчерпаемая (пока не свалился) энергия и величайшая тактическая одаренность сконцентрированы на ближайших тактических ходах. Ленин не вступает с Плехановым в спор, не защищается от него по существу проблем – он цепляется к словам, ловит Плеханова на несуществующих логических противоречиях и льстит толпе, присутствующей при споре:

Г-н Плеханов в своей газете назвал мою речь «бредовой». Очень хорошо, господин Плеханов! Но посмотрите, как вы неуклюжи, неловки и недогадливы в своей полемике. Если я два часа говорил бредовую речь, как же терпели «бред» сотни слушателей? Далее. Зачем ваша газета целый столбец посвящает изложению «бреда»? Некругло, совсем некругло у нас выходит.

Гораздо легче, конечно, кричать, браниться, вопить, чем попытаться рассказать, разъяснить, вспомнить, как рассуждали Маркс и Энгельс в 1871, 1872, 1875 гг. об опыте Парижской Коммуны и о том, какое государство пролетариату нужно?

Бывший марксист г. Плеханов не желает, вероятно, вспоминать о марксизме...

82 

Запутались бедные русские социал-шовинисты, социалисты на словах, шовинисты на деле.23 

Напоминаю: большевики издавали в апреле-октябре 1917 года больше массовой печатной продукции, чем все остальные российские партии, включая правящую коалицию, вместе взятые. Ленинцы никогда не страдали элитарным пренебрежением к печатному слову. Они его силу знали, поэтому доводили до каждого нужного им уха слово собственное и душили в зародыше каждое им опасное чужое слово (как только обретали возможность доводить и душить).

Скептическим отношением к возможностям слова, своего и чужого, отличалась противная сторона – российская политическая (и неполитическая) интеллигенция – профессиональный, казалось бы, словотворец.

Отношение Временного правительства и неэкстремистских партийных и общественных групп и организаций к большевикам, к их пропаганде и действиям было тождественно отношению современных либерально-демократических партий к демагогии левых и к их действиям.

Ленин откровенно, печатно, настойчиво учит своих соратников использовать представляемую демократией свободу для ее разрушения. Его и его последователей планетарный опыт доказал, что они из марксистской догматики тоже «не делают божка» – хотя бы потому, что из утопии можно «делать божка» только до того момента, пока утопию не начинают насиловать недоступным ей практическим воплощением. Пытаться осуществить утопию, оставаясь ей верным, нельзя. Беда в том, что среда, в которой действуют экстремисты, продолжает обожествлять их фразеологию. Генераторы социальной демагогии, толкующей об «униженных и оскорбленных», об «отверженных», о вине перед «младшим братом» в привычных терминах великих европейских утопий XVI – XIX веков, остаются для европейской цивилизации табу независимо от реального исторического опыта воплощения этих утопий в жизнь. Когда же экстремистская демагогия начинает (для просвещенного слуха) граничить с абсурдом, ее попросту перестают принимать всерьез. Точнее –

83 

просвещенные слушатели перестают принимать ее всерьез, оставляя в распоряжении экстремистов непросвещенных слушателей. А их всегда больше, чем просвещенных.

Не исключено, что в марте-мае 1917 года большевистскую демагогию еще можно было бы нейтрализовать пропагандистскими средствами, если бы Временное правительство и партии центра были настроены это сделать. Положение жестоко осложнилось ко времени возникновения Корниловского движения.

Чуть позднее одних только пропагандистских мер было бы уже недостаточно для нейтрализации большевизма. Но на довольно долгое время еще хватило бы ряда продуманных полицейских и (или) военных акций против экстремизма в столицах и хорошей пропаганды в провинции, в армии и в деревне. Однако правительство не сумело или не сочло необходимым защитить от террора толпы полицию и роковым образом не хотело заботиться о каких бы то ни было надежных охранительных силах. А может быть, это было с начала массовых, поддержанных солдатами и даже казаками волнений в столицах и не в его власти. Так много сделавшая для дестабилизации режима либеральная интеллигенция готовилась соуправлять конституционной монархией или благопристойной демократической республикой, а не взбаламученным народным морем.

Ревнители джентльменского отношения к противникам, играющим без всяких правил, вопиют по сей день об опасности для демократии перестать быть демократией, если она начнет отвечать на «слова» репрессиями и прибегать к силовым акциям против потенциальных насильников. Но в акте сознательного творения всегда вначале бывает Слово. И желающий жить должен прислушиваться к тому, что звучит в словах сил, претендующих в мире на роль Творца.

Большевики »говорили« о подрыве армии во время войны и о свержении воюющей государственной власти, первое – делая, второе – предуготовляя своими «словами». Это были уже не слова – это была артподготовка перед атакой, от чего демократия имеет право себя защищать. Но демократия не защищалась от большевиков не только делом,

84 

но и словом. А когда демократия не защищается ни словом, ни делом от партий «нового типа», она не только перестает быть демократией – она вообще перестает быть. Сейчас это правило действует так же универсально, как и в российском 1917 году.

Примечания к главе третьей

1 Ленин В. И., Сочинения, изд. III, т. 20, стр. 631 – 632, примечание. В более поздних изданиях сочинений Ленина не цитируется.

2 См. III часть трилогии, посвященную Л. Д. Троцкому.

3 Ленин В. И., ПСС, т. 49, стр. 399   401. Письмо А. Коллонтай 16.3.1917 года (док. № 127). Курсив Ленина. Соединение легальной деятельности с нелегальной – основа стратегии и тактики всех компартий. В демократических странах они соединяют парламентскую и другую легальную деятельность с нелегальной, максимально используя демократические свободы для подрыва и дестабилизации демократических режимов изнутри с конечной целью установления своей монопартократии. В конце 1940-х гг. в некоторых странах Запада предвыборная борьба против коммунистов велась под лозунгом: «Противникам парламентаризма – не место в парламенте». Теперь этот лозунг прочно забыт. Немедленно после прихода к власти коммунисты сбрасывают отслужившую маску поборников плюрализма и прав человека в своей внутренней политике. Но во внешней продолжают соединять нормальные дипломатические, торговые и др. взаимоотношения с дестабилизацией и подрывом своих демократических партнеров извне и изнутри всеми средствами, включая международный терроризм.

4 Ленин В. И., ПСС, т. 49, стр. 401 – 403. Письмо А. Коллонтай 17.3.1917 года (док. № 379. Курсив и разрядка Ленина).

5 Ленин В. И., ПСС, т. 49, стр. 12 – 15, 39, 43 – 45. Письма: А. Шляпникову (док. № 14), А. Коллонтай (док. № 35), А. Коллонтай (док. № 41).

6 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 172. Письмо Г. В. Чичерину и поручение секретарям. Док. 277.

7 Ленин В. И., ПСС, т. 49, стр. 83-84. Письмо Д. Вайнкопу (док. № 77).

8 Там же, стр. 414. Письмо Инессе Арманд (док. № 393).

85 

9 Ленин В. И., ПСС, т. 31, стр. 1 – 6.

10 Там же, стр. 9 – 59.

11 Там же, стр. 25.

12 Там же, стр. 12.

13 Там же, стр. 16 – 18.

14 Там же, стр. 25; 44.

15 Там же, стр. 32.

16 Там же, стр. 40.

17 Там же, стр. 2; 4; 5. (Пунктуация и скобки – по Ленину).

18 Там же, стр. 35. Письмо 3 «О пролетарской милиции».

19 Ленин В. И., ПСС, т. 31, стр. 109.

20 Там же. Внуку дворянина, пусть и не потомственного, сыну помещицы, – Ленину хорошо известна психология батрака и бедняка. Почитайте его письма к матери о нажиме на арендаторов-неплательщиков и о присылке денег. Ульянов учил свою мать быть помещицей твердой.

21 Ленин В. И., ПСС, т. 31, стр. 110,

22 Ленин В. И., ПСС, т. 31, стр. 113 – 118. «О задачах пролетариата в данной революции».

23 Там же, стр. 117.

86 

4. Отступление историческое.

Может быть, имеет смысл посмотреть, как не защищалась от своих убийц даже словом российская демократия 1917 года? Как она остро переживала роковую болезнь, общую всем тем, кто читает и пишет ради постижения и возвещения истины, а не во имя прямого воздействия на сознание и поведение толп?

Из документов явствует, что ни Временный комитет, ни партии, представленные в коалиционных составах Временного правительства, ни о своих намерениях, ни об истинном положении дел, ни о смысле деятельности своих оппонентов слева и справа Россию не информировали. Они и не ставили перед собой этой задачи. Больше того: они вряд ли читали, что пишут по этим поводам их оппоненты.

В конце апреля 1917 года в статье «Добровольное соглашение между помещиками и крестьянами», опубликованной в «Правде», Ленин пишет: «Солдаты! Помогите вооружению и объединению всех рабочих и крестьян». «...Солдаты! Объединяйтесь сами крепче и тесней сливайтесь с рабочими и крестьянами! Не давайте вооруженной силы отнять из ваших рук!»

Чем же правительство отвечает на эти отчаянные, прямо-таки с надрывом и со слезой, призывы крестьянского радетеля Ленина к фронтовикам?

А ничем.

Из документальных данных отдела сношений с провинцией Временного комитета (июнь 1917 г.): «Весть о перевороте распространялась в высшей степени неравномерно, и осведомление о нем народа в первое время имело характер случайный, в зависимости от тех или иных условий. Насколько ярок характер случайности, видно,

87 

например, из того, что в Пермской губернии, близкой сравнительно к Петрограду, весть о перевороте и первые шаги новой власти были сделаны на 2 недели позднее, чем в Николаеве Приморской области, за 8000 верст от столицы. Там в полной мере было уже известно все, и уже возникли первые общественные организации». В это время Ленин сидел в Швейцарии и сочинял свои первые пропагандистские лубки о заговоре международного империализма, обернувшемся русской революцией.

В селах, по мере поступления смутных известий о перевороте, начались, по словам автора отчета, «главным образом, с прибытием дезертиров, – разгромы лавок, имений, стали прогонять стражу из казенных лесов и рубить лес. Движение, благодаря полной неосведомленности о том, что совершается, под давлением малоземелья и давней вражды к помещикам, приняло слепой, безотчетный характер в некоторых губерниях, особенно в Нижегородской, где у крестьян была давняя вражда с помещиками. Осложненное черносотенной агитацией, движение особенно ярко проявило себя в Бессарабской губернии, этом очаге реакции». – «В большинстве городов представители старой власти смещались, полиция и жандармы арестовывались и отправлялись на фронт. Только в редких случаях приходилось прибегать к оружию и брать их силой. ...В большинстве случаев об Учредительном собрании совершенно не думают и никак его себе не представляют, в некоторых местах о нем ничего не слыхивали... И своего мнения у сельского населения по отношению к Учредительному собранию нет никакого». (Подчеркнуто автором отчета, который, по-видимому, предполагал за крестьянами стойкую преданность идее Учредительного собрания).

«Это факт. С ним надо считаться. Требуется самая безотлагательная подготовка – осведомление – и не брошюрами, которых народ, почти сплошь неграмотный, не понимает, а словесными разъяснениями».

Позволю себе прервать инспектора: в народе везде находились грамотные, чтобы прочесть присланные в село бумаги; беда была в языке брошюр, недоступном народному разумению; да инспектор и сам об этом вспомнит:

88 

«Полученные в деревне книги были написаны языком каким угодно, только не тем, на котором говорит народ. И чем хотели здесь добросовестней отнестись к своей задаче и выполнить ее при помощи серьезных первоклассных сил, тем получалось хуже. Вместо хлеба давали камень. Требовались переводчики с этого непонятного языка на язык народный. Таких переводчиков в деревне не было, нужно было их выписывать вместе с книгами, потому что книги написаны на их языке.

Ничто так не отчуждает человека от человека, как различие языка. И это отличие сыграло потом крупную роль в быстро начавшем проявляться отрицательном отношении к интеллигенции». – «Особенно сбивает с толку крестьян многообразие позиций в разных, а зачастую в одних и тех же газетах, ибо каждое печатное слово воспринимается как закон». 

К этому, пожалуй, прибавить нечего.

От Ленина крестьяне получили (в феврале – октябре 1917 г.) и доступный язык, и близкие идеи, и спасительное единообразие пропаганды.

Нельзя согласиться с выводами автора отчетных материалов лета 1917 г. в том, что «в деревне одинаково хороша почва как для добрых, так и для худых семян». «Добрые» и «худые» – это весьма расплывчатые определения.

Почва в деревне была подготовлена только к принятию семян, которые из нее и выросли: идеи немедленного, самоправного, равного деления земли, имений, живого и мертвого инвентаря, помещичьего имущества – всего, что принадлежит ненавистным барам или инородцам. А такие родственные ей семена несли этой почве в своей пропаганде левые эсеры, большевики-ленинцы, анархисты и «эсеры наоборот», то есть черносотенцы.

Те же документы свидетельствуют: «Для крестьянина новый строй – это земля. Он это ясно и твердо усвоил себе. А земля для него все. Для городского же обывателя, в массе не особенно ценящего свободу, новый строй только тогда хорош, когда он сваливается на него как манна небесная, без всяких неудобств, длительных напряжений и попутных испытаний в виде угроз спокойствию и

89 

безопасности. Я говорю о мелкобуржуазной среде города, но не о рабочих, которые ценят свободу как таковую.

Крайние выступления крайних партий пугают обывателя больше всего».

Отчеты собрал и обработал заведующий отчетно-делегатским отделением Отдела сношений с провинцией Временного комитета Государственной Думы П. Романов. Несмотря на свою династическую фамилию, он, постоянно идеализирующий рабочих, представляется близким по идеологии к меньшевистской социал-демократии.

Итак, крестьянство нуждалось в земле, обыватель – в устойчивости, рабочий – в высоком экономико-правовом статусе, буржуазия – в свободе предпринимательства и ограждении своих экономических интересов, нацменьшинства и сословия – в равноправии и веротерпимости. И только интеллигенция нуждалась в свободе как таковой, предполагающей свободу производства и потребления информации. Лишь развитые личности и немногие группы понимали первостепенную важность свободы для достижения каждой из перечисленных отдельных целей. Зато ленинское осмеяние свободы без благосостояния было глубоко родственно миропониманию массовых объектов его пропаганды.

Далее П. Романов свидетельствует, что к интеллигенции отношение недоверчивое, к хуторянам-отрубникам – тоже. «Даже там, где выписывается «Правительственный вестник», не отличают проектов от окончательных законов, и обыкновенно принимают за «самый правильный закон» те строки из газеты, из резолюций партий, в которых воплощается для крестьян самое желанное, давно чаянное, вне зависимости от каких бы то ни было других условий и интересов других классов общества».

«Здесь же попутно будет нелишним отметить, что за все три месяца революции в деревне не было ни одного случая применения вооруженной силы (со стороны правительства – Д. Ш.) для подавления крайних выступлений крестьян».

Мне удалось перечитать более десяти губернских отчетов, писанных эмиссарами Временного правительства. Общая картина оказывалась всюду примерно одинаковой:

90 

полная неосведомленность народа о действиях, намерениях и характере центральной власти, вытекающая как из случайности возникновения именно этого состава правительства, так и из неучастия одних его членов и беспомощности других в делах пропаганды.

Почти полное отсутствие (со стороны правительства) заботы о взятии инициативы в свои руки в центре и на местах; неуклюжесть и непрофессионализм сделанных с этой целью шагов. Инициатива в подавляющем большинстве случаев принадлежала наиболее безответственным и анархическим элементам массы, возглавленным представителями крайних партий (преимущественно крайних слева).

Там, где комитетами на местах командовали экстремисты или уголовники, правительственные эмиссары либо терялись, либо «становились перед ними навытяжку» (из одного из вышеупомянутых отчетов).

Против верхушки большевиков пытались применить санкции только в связи со сведениями о немецких деньгах, которые получал Ленин. Репрессии против экстремистов в связи с их разрушительно-провокационной деятельностью всерьез предложил летом 1917 года генерал Лавр Корнилов. Керенский, Савинков и др. поколебались, но не решились посягнуть на то, что казалось им полнотой демократии. Их поведение предвосхищало внутриполитическую и международную позицию правительств демократических стран по отношению к «левым» тоталитарным режимам будущего.

*    *    *

Развал, раскачка всех устоявшихся и неустоявшихся отношений, расширение пропасти между народом и «обществом», народом и властью, подточившие русскую монархию, продолжались и после ее крушения. В конечном счете это крушение привело к возникновению партократии.

Много лет из этого делался вывод, что крушение партократии в СССР не может не привести сначала к еще более глубокому хаосу, чем хаос марта – октября 1917 года,

91 

а затем – к еще худшей диктатуре, чем советская партократия. Думаю, что предопределенность этого хода событий не абсолютна.

Трагедия России 1917 года демонстрирует иную закономерность: сила, которая исподволь готовит себя к овладению некоей ситуацией и не пренебрегает заблаговременным, длительным и повседневным завоеванием симпатий нужных ей групп населения, такая сила этой ситуацией овладевает. И если большевики проделали это, располагая утопической программой, то почему нельзя (или бесполезно) воевать за общественное мнение, располагая жизнеспособной программой? Почему нельзя готовиться к тому, чтобы стать демократической властью? Не лежит ли значительная часть этой проблемы в области психологии экстремистов и неэкстремистов? Ведь людей привлекают к той или иной доктрине и тактике не столько их убеждения, сколько психологическое тяготение и темперамент. Не приспело ли время силам либерализма и демократии рассмотреть эти проблемы вне традиционной инерции своего мышления и вне своих психологических склонностей?

Интеллигенция сравнительно немногочисленный слой. Она производит лишь информацию (идеи, образы) и действовать может при двух условиях: если кто-то дает ей (за эту информацию или для ее производства) средства к существованию и если (прошу прощения за скомпрометированный, но компетентный источник) ее идеи (образы) «овладевают массами». Точнее, не «массами», а какой-то достаточной для действия частью народа (группой, слоем, толпой – все зависит от обстоятельств).1 Когда-то на Западе существовал массивный идеологический балансир в лице «третьего сословия». Оно в свой прагматический сплав включало и хижины, и дворцы. Этот сплав абсорбировал и превращал в действие только родственные ему идеи. Третье сословие гасило своей высокой инерцией экстремистские взлеты и падения мысли и чувства, которым само же периодически и поддавалось. Но сравнительно ненадолго: утилитарность и прагматичность миропонимания возвращали людей на землю как из рая утопий, так и из ада попыток их воплощения в жизнь.

92 

В России крайности тех же (высоких и низких) идей и утопий гасить было некому. Культурное, деятельное, независимое третье сословие, а также способные сотрудничать между собой либеральные и административные силы в конце XIX – начале XX века в достаточно массовых соотношениях еще только складывались. Россия государственно моложе Запада. В XIII веке она погасила в своих просторах нашествие Азии на Европу. В канун петровской горячки она начала было преодолевать свое возрастное отставание от остальной Европы. Но петровская «волюнтаристская» (как сказали бы мы сегодня) революция остановила ее естественное развитие, сковала и погнала ее со связанными руками и с кляпом во рту по дороге, выбранной преобразователем. Последствия этой непосильной горячки начали сглаживаться лишь в 1860-х гг. Убийство Александра II народовольцами лишило Россию уже подписанной им (за два часа до рокового взрыва) почти-конституции. Возникла реакция на террор. Но простор для легальных преобразований и для не смертельно опасной политической борьбы за них расширялся неуклонно вплоть до начала мировой войны в 1914 году.2 

Еще лет двадцать-тридцать, и Россию нелегко было бы сделать игралищем европейских утопий и народных снов. В 1917 году еще все зависело от того, какая сила овладеет этими снами в нужный час, в нужном месте, на нужное время. В России мыслью образованной части общества овладели социалистические иллюзии, а настроением народа (в нужное время, в нужных местах) – экстремистская демагогия большевиков, анархистов и левых эсеров, которым всерьез никто ничего не противопоставил. Временное правительство было на три четверти социалистическим. В разогнанном большевиками Учредительном собрании на шестьсот с лишним членов оказалось только двадцать четыре «буржуя» (т. е. антисоциалиста), писал в 1937 году А. Керенский.3 Но и через двадцать лет, в эмиграции, бывший лидер Временного правительства в диалоге с эмигрантом из так называемых «большевизанов» (большевиствующих) отстаивает лишь непорочность своих социалистических риз. Тупиков социалистической идеологии он не видит. В кровавом 1937 году вождь социалистичес-

93 

кой демократии 1917 года так же мало понимает причины своего крушения, как и умирающий Ленин – причины своих административно-хозяйственных неудач. По-прежнему, для него либералы – чужие, а большевики – что-то вроде двоюродных братьев, хотя и заблудших, хотя и продавших душу дьяволу деспотизма. Тот факт, что социалистические задачи радикальной интеллигенции не имеют не только решения, но и четко сформулированного условия, в то время как либерально-демократические задачи условие и решение имели и имеют, Керенскому и его воображаемому собеседнику одинаково непонятен. В большевизме решима одна задача: уничтожение всех гражданских свобод, в том числе и экономических, и сосредоточение всей социальной инициативы, в том числе и духовной, в руках государства. Эта задача представляется в начале пути и социалистам, и коммунистам лишь предварительной, предшествующей «скачку» в «царство свободы», но она оказывается и единственной решенной задачей. Овладевши всей социальной инициативой, они распорядиться ею на общенародное благо не могут. Либералы же не умеют овладевать положением (и все более разучаются им владеть). Российский либерализм в силу продолжительного господства самодержавной воли был традиционно антигосударственным и уж во всяком случае – антиправительственным. Слияние лучших сил власти и либерализма наметилось во времена Александра II. Но если отца и деда, одобрившего почти-конституционный законопроект, убивают, затравливают, как зверя, убийцы-идеалисты, то чего ждать от сына и внука? Александр III отклонил законопроект Лорис-Меликова. Николай II с колоссальным внутренним сопротивлением подписал «Манифест» Витте – и тоже убит, с женой и детьми. Александр II, Лорис-Меликов, Витте, Столыпин и др. имели уже некоторую опору в либеральных и деловых кругах. Росло фермерство, разворачивалась буржуазия. Процесс сорвался в один из своих кризисных моментов. Бывают счастливые и несчастливые люди, семьи, народы. Парадокс не в этом, а в упорном неизвлечении опыта из происшедшего. И это общеисторический парадокс. России не повезло на лидеров: тактически гениальный лидер

94 

оказался вождем партократии, посредственность – вождем демократии. Через двадцать лет после свершившегося Керенский был не только слеп почти так же, как его собирательный (но не воображаемый!) собеседник, – он еще и неискренен.

В диалоге, написанном А. Керенским в 1937 году, много риторического пустословия, обычно ему присущего. Попытаюсь выудить из этого потока основные мысли обоих собеседников – социалиста и «большевизана» (последний по происхождению дворянин, чем разночинец Керенский его высокомерно и «допекает»).

Итак, Разговор о Феврале начинается репликой Керенского:

– Исполнилось двадцать лет с февральских дней...

– Так что же? Эпилог одного самовластия – пролог к другому. Вот и весь ваш Февраль; случайный полустанок, где на краткий миг – сразу энтузиазма не хватило – остановился курьерский поезд большевизма, мчась из Санкт-Петербурга Российской империи в Ленинград безымянного СССР.

Оппонент Керенского участвовал в гражданской войне против большевиков. Теперь Керенский предлагает ему «шествовать прямыми стопами в большевистскую Каноссу». Тот возражает:

– Туда мы не пройдем и назад тоже не будем возвращаться. Мы живые. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Мы – новые пореволюционные поколения – все эти февральские идеи давно похоронили; да их никогда и не было в нашем сознании. Мы живые! Мы смотрим вперед. Мы хотим строить исходя из того, что есть, а не из того, что было, да и то больше в воображении, чем в действительности. Мы будем бороться против всего, что подавляет самодеятельность нового пореволюционного трудового человека. Мы отрицаем большевизм только за его несвободу. Но

95 

мы свободу не по-старому мыслим – мы ее хотим для эксплуатируемых, а не для эксплуататоров. Социальная справедливость нам дороже формальной свободы «для всех»...

...Вы пытались вводить у нас парламентскую демократию по западным образцам, но совершенно не прикоснулись к старым междуклассовым отношениям, к социальному фундаменту государства.

От Томаса Мора до нынешних западных социал-террористов и социал-реформистов; от Чернышевского до левоориентированных краснобаев всех «волн» эмиграции из СССР – все радикалы связаны отрицанием «формальной свободы» (как будто возможно четкое, ясное и воспроизводимое право без его формализации) и постановкой произвольно толкуемой «социальной справедливости» выше «формального демократизма» (то есть демократии как строя). Социалисты одержимы поисками благоденствия для «хороших» общественных классов и неприятностей для «плохих»:

...Нечего было миндальничать с капиталистами, чтобы итти в ногу с революцией, надо было не коалициями заниматься на старый образец, а строить, как теперь во Франции, народный фронт и обязательно вместе с коммунистами.

Что же отвечает Керенский? Доказывает, что со сталинской формации коммунистами идти в ногу можно, а вот с ленинцами никак нельзя было, хоть демократия и пыталась:

– Наш народный фронт ставил своим участникам только два непременных условия. Эти два условия ныне в мирной и глубоко буржуазной Франции 1937 года, по приказу Сталина, приемлют французские коммунисты. И эти же два условия, по приказу Ленина, отвергали русские большевики в 1917 году, во время войны, в стране, где шла глубочайшая социальная перестройка. Для того, чтобы быть участниками нашего революцион-

96 

ного народного фронта, нужно было: 1) признать оборону отечества и 2) отказаться от пропаганды гражданской войны. Ленин же во имя так называемой диктатуры пролетариата яростно отрицал самое понятие всенародной революции, отрицал всю демократическую сущность свершившегося переворота. Он строил свою тактику на лозунге «класс против класса», т. е. готовил гражданскую войну с русской демократией.

И ниже Керенский объясняет, что, во-первых, готов был мирно, в порядке демократической процедуры, передать власть большевикам, а во-вторых, собирался провести в жизнь все те мероприятия, которые пропагандировали большевики.

И зачем нужно было разнуздывать самые темные силы... когда путь к власти был открыт. Мы не годились – нужно было сменить властвующих, а не уничтожать самое народовластие. С первого до последнего дня Февраля правительство опиралось не на штыки, а на общее согласие. И если бы будущие герои Октября хотели честно помочь демократической революции, а не взрывать ее во имя собственной диктатуры, они легко могли бы оказаться у власти, не предавая Россию потоку и разграблению, не взрывая ее во имя «пролетарской диктатуры».

Но ведь в том-то и дело, что большевики и не собирались «честно помогать демократической революции» (надо бы Керенскому почитать Маркса и Ленина), – они намеревались установить свою диктатуру! Оппонент обвиняет Керенского в том, что Февраль «все оставил по-старому». Керенский обижен:

– Конечно, по-старому, если мы все будем повторять большевистские демагогические басни о социал-предателях, прислужниках капитализма. А я вам говорю, что в России глубочайший социальный переворот – и раз навсегда – случился

97 

не 25 октября, а 27 февраля. Тогда вместе с гибелью монархии исчезли и владеющие классы, как социально-решающая сила в государстве. Величайшая в истории Европы земельная реформа – уничтожение нетрудового землевладения и землепользования, провозглашенное в самом начале Февраля Временным Правительством первого совершенно «буржуазного» состава, – была только неизбежным следствием свершившегося мгновенно, в каком-то порядке чуда, коренного переворота всей хозяйственной структуры России и глубокого перерождения всей нашей социальной психологии. Февраль утвердил равноправие Труда с капиталом в промышленности, и «анархию» частного хозяйства, создав Высший Совет Народного Хозяйства, стал подчинять план у. Постепенная реорганизация экономической жизни государства на общественных началах была неизбежна в России, ибо вытекала из самой сущности Февраля, который передал власть в руки не буржуазно-капиталистических, а трудовых классов населения.

Картина февральской России, рисуемая Керенским, существовала более в его чувствительных воспоминаниях, чем на деле: в России февраля – октября 1917 года господствовал хаос, а не народовластие. Да и что такое «народовластие»? Более или менее стабильная конкурентная демократия? Или непрерывные митинги, сходки, грабеж имений и хуторов, саботаж на предприятиях, беспорядки в армии, самосуды, квартирный разбой, свистопляска бесконечных выборов, «довыборов» и перевыборов? В таком виде общество долго существовать не может и неизбежно принимает какую-то из более устойчивых форм самоорганизации: конкурентно-демократическую, авторитарную, автократическую или тоталитарную. Других государственных форм (с некоторыми их комбинациями) в современном обществе нет. Чем больше общество утомится от свистопляски такой «свободы», тем большей устойчивости возжаждет.

98 

Но интересно здесь не историческое свидетельство автора (свидетельства Керенского не точны), а его миропонимание. Сделать-то он хотел бы то же, что обещали сделать большевики, но мирно, реформами. Как и у большинства современных социалистов и просоциалистов, у него нет и подозрения, что ад остается адом независимо от того, приволокли тебя туда крючьями за живое мясо или привезли в самолете-люкс. Ему ад «социализации» (огосударствления) земли, уничтожения частной собственности и всеобъемлющего плана представляется раем, если подходы к нему не мучительны и постепенны. Он думает, что народы в этом «раю» могут оставаться без принуждений. а они не могут, даже если вошли в него добровольно. Мысль о возможностях и невозможностях всеобъемлющего централизованного планирования, не чуждая уже Адаму Смиту, не говоря о российских современниках Чернышевского и тем более Ленина или Керенского, последнему чужда. Его туманная романтико-социалистическая фразеология проистекает не из простодушия, а из неумения думать. С Лениным ли было тягаться человеку, до такой степени проникнутому той же утопией?

Фактически он, как и его воображаемый собеседник, должен был бы признать, что и он отрицает «большевизм только из-за его несвободы». Впрочем, первый и «из-за несвободы» не отрицает. Он говорит:

– В 1917 году сами большевики никакой диктатуры не хотели. Они были крайними, непримиримыми, если хотите, безжалостными революционерами, но бесспорными демократами, свободолюбцами-максималистами. Перечтите все воззвания, обращения, статьи Бухарина, Каменева, Сталина, самого Ленина: им казалось, что Февраль дал слишком мало свободы; что вы мешали свободному правотворчеству Советов; старались придушить социальный революционный пафос крестьянских и рабочих масс; подчиняясь буржуазным застращиваниям, задерживали созыв Учредительного Собрания. Вспомните знаменитую предоктябрьскую программу Ленина: передача всей полноты

99 

государственной власти непосредственно Советам, выборность всех должностных лиц, превращение армии в народную милицию, неограниченная свобода печати, слова, совести и т. д.

Керенский вполне резонно ему возражает:

– Да, все это писалось. Писалось для народа, для беспартийных и партийных дурачков, как говорил Ленин. А вы загляните в его опубликованные теперь конспиративные письма, секретные инструкции, которые он писал в сентябре и октябре 17-го года своему центральному комитету, скрываясь в Финляндии. Тогда вы увидите, что все свободолюбие Ленина было злостным обманом, продуманным и последовательным. Даже Советы в его внутренней, так сказать, программе действий играли роль только демагогической приманки: хорошее средство для захвата власти, никуда не годное учреждение для управления. Две правды – одна для себя, для посвященных, настоящая; другая для соблазна малых сих, правда-ложь.

Однако «большевизана» не проймешь фактографией. «Большевизанство» по сей день питается схемой, стереотипами, которым оно привержено:

– Господи, даже через 20 лет вы все еще живете наивной непримиримостью к большевикам, даже к Ленину, который теперь уже всем миром поставлен в первый ряд пророков и вождей! Сила Ленина была не в словах, словесностью занимались другие, а в том, что он был безошибочным выразителем социальной страсти обездоленных. А все эти разговоры, все эти истерические выкрики о том, что он был отцом лжи, кощунственно изнасиловал свободу и наивную в нее веру русских крестьян и рабочих – ровно ничего не стоят. Ленин, как никто другой, по гениальной интуиции еще в 1915 году понял, что война убивает и

100 

убьет в душах новых поколений чувство свободы, что социальная правда – кусок хлеба – останется надолго единственным мерилом духовных ценностей. Дьявольская ненависть Ленина ко всему этому «разумному, светлому, доброму», ко всей этой приторной интеллигентской этической карамели была лишь выражением его неуемной страстной любви ко всем париям – к людям, классам, к народам! Вы все талдычите – свобода, свобода. А что такое, наконец, эта свобода, в чем она, где она?! Вот здесь сколько лет мы живем на хваленом демократическом Западе и мы узнали тут одну только свободу – свободу непосильного труда в унижающих наше человеческое достоинство условиях. Нет уж, вашей свободой умирать с голоду вы нас больше не соблазните.

И оппонент одного из главных актеров, сыгравших февральско-октябрьскую драму в России, решительно отказывается, в противоположность Керенскому, от утешительной мысли, что задачи социалистической революции можно решать

без крови и ужаса, в белых перчатках гуманности...

А вы представьте себе пантеру, которой подвязывают баветочку под горлышко, чтобы она, упаси Боже, не испачкалась кровью, когда будет рвать на части свою добычу. Все февральские сантиментальности, вот, и были такой салфеточкой невинности, подвязанной под горлышко революционного Зверя».

Вот и квинтэссенция одной из современных ветвей единого древа социализма: одни противопоставляют путь к социализму «приторной этической интеллигентской карамели», то есть милосердию, уважению к человеческому достоинству и свободе, и все грехи отпускают «революционному Зверю». Другие отождествляют путь к социализму с ростом свободы и милосердия. Но ни те, ни другие не сомневаются в достоинствах общей цели – социализма, понимаемого как уничтожение частной

101 

собственности и рационализация (?), реконструкция на «общественных» (?) началах всей жизни.

В России до 1860-х гг. не было вовсе того единства либерализма и власти, которое могло бы дать в итоге либерализацию общественной жизни. В начале XX века оно возникло, начало крепнуть, но – сорвалось. Крестьянство еще не могло служить балансиром в критических колебаниях власти и интеллигенции вправо и влево. Просвещенная буржуазия – и та в значительной мере тяготела влево. То ли мода ее влекла, то ли недавние крепостные корни.

В наши дни в нынешней мировой Европе (весь демократический мир синонимичен европейской цивилизации, независимо от своего географического положения) «третье сословие» почти распалось и перестало быть гасителем разнородных экстремистских эмоций и течений мысли. Современные демократические народы духовно деклассированы и повергнуты в пустоту массовой культурой, утратой многовековой заботы о хлебе и равноправии, деструкцией иудео-христианской морали и этики. У них есть все мыслимые и немыслимые права, минимум обязанностей, избыток хлеба и зрелищ и желчная зависть к тем, кто имеет больше. Ими так же легко овладевать и манипулировать, обещая им все более и более острые ощущения и все большие материальные преимущества, как всеми неудовлетворенными и неустойчивыми элементами России 1917 года, – обещая последним справедливость и хлеб, мир и власть. Кстати, и в России 1860-х – 1910-х гг., кроме подвижников и экстремистов, «в революцию» шли и пресыщенные снобы – за острыми ощущениями. Их всегда много среди радикалов и экстремистов.

Примечания к главе четвертой

1 Ленин с достаточной определенностью однажды писал о массовости общественных движений:

«...В истории нашего движения, в истории нашей борьбы против меньшевиков, вы найдете много таких примеров, когда в одном городе было достаточно нескольких тысяч

102 

рабочих, чтобы сделать явным массовый характер движения. Если несколько тысяч беспартийных рабочих, обычно живущих обывательской жизнью и влачащих жалкое существование, никогда ничего не слышавших о политике, начинают действовать революционно, то перед вами масса. Если движение распространяется и усиливается, оно постепенно переходит в настоящую революцию. Мы это видели в 1905 и 1917 годах, во время трех революций, и вам также еще придется убедиться в этом. Когда революция уже достаточно подготовлена, понятие «массы» становится другим: несколько тысяч рабочих уже не составляют массу. Это слово начинает означать нечто другое. Понятие массы изменяется в том смысле, что под ним разумеют большинство, и притом не простое лишь большинство рабочих, а большинство всех эксплуатируемых; другого рода понимание недопустимо для революционера, всякий другой смысл этого слова становится непонятным. Возможно, что и маленькая партия, например английская или американская, хорошо изучивши ход политического развития и ознакомившись с жизнью и привычками беспартийных масс, вызовет в благоприятный момент революционное движение (тов. Радек, в качестве хорошего примера, указал на забастовку горнорабочих). Если такая партия выступит в такой момент со своими лозунгами и достигнет того, что за ней последуют миллионы рабочих, то перед вами массовое движение. Я не отвергаю безусловно того, что революция может быть начата и весьма малой партией и доведена до победного конца. Но надо знать, какими методами привлекать на свою сторону массы.

Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 31 – 32, «Речь в защиту тактики коммунистического интернационала 1 июля». III Конгресс коммунистического интернационала, июнь-июль 1921 г.

2 Смертельно опасным оставался только террор.

3 Современные записки (Annales contemporaines), Париж, 1937, LXIII, стр. 320 – 329 и 383 – 390. Все цитаты из Керенского даны по этому изданию, ст. ст. «Разговор о феврале» и «Незадача русского либерализма». Скорее «незадачливость», чем «незадача», ибо сама задача была именно либеральной, а не социалистической.

103 

5. Мессия пришел!..

...Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе... В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге... Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше... Ф. М. Достоевский, «Преступление и наказание», бред Раскольникова.

Разрушение российской демократии 1917 года и овладение лежащей в руинах, истекающей кровью страной было самой большой, пожалуй, даже единственной большой победой Ленина. Он победил, презрительно пренебрегши тем, что его противник считал правилами игры. Ленин никогда не был тем игроком, который получает удовлетворение от игры по правилам. Его жена в своих воспоминаниях о нем1 рассказывает, как однажды в Шушенском он охотился на зайцев. Была осень, пора, предшествующая ледоставу. По реке шла шуга – ледяное крошево, готовое вот-вот превратиться в броню. На маленьком островке спасались застигнутые ледоставом зайцы. Владимир Ильич сумел добраться в лодке до островка и прикладом ружья набил столько зайцев, что лодка осела под тяжестью тушек. Надежда Константиновна рассказывает об охотничьем подвиге антипода некрасовского деда Мазая с завидным благодушием. Способность испытывать

104 

охотничье удовлетворение от убийства попавших в естественную западню зверьков – для Ленина психологически характерный штришок. Правила охоты – ничто, результат – все.

Его двоюродный брат в своих воспоминаниях о нем рассказывает, как однажды несколько дней подряд играл с Володей в игру, которую советские дети называют «снайпером». На одной половине доски стоят солдатики из папье-маше, на другой половине – шашки. Щелком по шашке следует сбить с доски солдатика. Володя был старшим и не любил проигрывать. В один прекрасный день все его солдатики оказались неуязвимыми для шашек партнера: он приклеил к фигуркам сзади полоски картона и приколол их кнопками к полю. Младший обиженно плакал – старший хохотал своим знаменитым заразительным смехом.

Почему я вспоминаю здесь о детских забавах Ленина?

Потому, что ряд его зрелых тактических операций удивительным образом напоминает то историю с зайцами, то фокус с приклеенными солдатиками. Например, история с ретроактивной «легализацией» разгона Учредительного собрания и с подменой народного права отзыва своих депутатов государственным правом разгона любых депутатов.

Восемь месяцев Ленин корил Временное правительство затяжкой созыва Учредительного собрания. Общеизвестно, что, когда Собрание наконец (уже при ленинском правлении) открылось, Ленин его разогнал и провел ряд репрессий против его депутатов. Все это естественно для диктатуры – «власти, не связанной никакими законами и опирающейся только на насилие» (Ленин). Но Ленин не мог не поддаться своей обычной страсти к юридическим алиби. Маркс в работах, посвященных Парижской коммуне, и он сам – в популяризации этих работ без конца твердили о праве народа отзывать своих депутатов из любых представительных органов. Как могло выглядеть это право по отношению к Учредительному собранию в России конца 1917 – начала 1918 года? Только как право самих избирателей с мест отозвать и заменить своих депутатов. Что делает Ленин? Законодательно препоручает право отзыва

105 

депутатов и роспуска любых представительных учреждений и их перевыборов... Советам депутатов, а не их избирателям! Естественно, что Учредительное собрание как высший представительный орган страны может быть «отозвано» и «распущено» только высшим органом советской власти, то есть Всероссийским центральным исполнительным комитетом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, безраздельно подчиненным ленинскому ЦК. Казуистика и цинизм ленинского «проекта» декрета «О праве отзыва», оставлявшего избирателей полностью вне такого права, предвосхищают гражданское бесправие всего последующего периода, фактическое и юридическое. 

Я вынуждена привести ленинский текст, ибо в нем нет ни одного слова, не несущего демагогической или тактической нагрузки. Выставить на обозрение этот декрет означало расписаться в полнейшей своей непричастности к общепринятым этическим нормам:

Какое бы то ни было выборное учреждение или собрание представителей может считаться истинно демократическим и действительно представляющим волю народа только при условии признания и применения права отзыва избирателями своих выборных. Это основное, принципиальное положение истинного демократизма, относясь ко всем без исключения собраниям представителей, относится также и к Учредительному собранию.

Как будто бы здесь все ясно: речь идет о праве отзыва избирателями своих выборных (курсив Д. Ш.). Но обратимся к финалу «проекта» – к предполагаемому Лениным постановлению высшей советской инстанции в стране:

Поэтому Всероссийский Ц.И.К. Советов раб., солд. и крест. депутатов постановляет:

Советы раб. и солд. депутатов, а равно и Советы крестьянских депутатов каждого избирательного округа имеют право назначать перевыборы во все городские, земские и вообще во всякие представительные учреждения, не исключая и Учредительного собрания. Советы имеют также право назначить

106 

срок перевыборов. Самые же перевыборы происходят обычным порядком на строгих основаниях пропорциональной системы выборов.2 

Итак, избиратели, отзывающие своих выборных, куда-то бесследно исчезают (без всякой аргументации со стороны автора директивного «проекта»). Взамен возникают «Советы рабочих и солдатских депутатов», а равно и «Советы крестьянских депутатов» (курсив Д. Ш.), облеченные правом отзывать депутатов и назначать перевыборы. (Причем не только Советов, а любых представительных органов).

Естественно, что за этим декретом последовало очередное

Постановление В.Ц.И.К. 16(3) января 1918 г.

На основании всех завоеваний Октябрьской революции и согласно принятой на заседании Центрального исполнительного комитета 16(3) января с. г. Декларации трудового и эксплуатируемого народа вся власть в Российской Республике принадлежит Советам и советским учреждениям. Поэтому, всякая попытка со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваема, как контрреволюционное действие. Всякая такая попытка будет подавляться всеми имеющимися в распоряжении Советской власти средствами, вплоть до применения вооруженной силы».3
Напечатано 17(4) января
1918 г. в «Правде» № 2. 

История личного отношения Ленина к вопросу об Учредительном собрании приобретает особый этический колорит, если не полениться поднять некоторые старые документы.

В изъятом в СССР из обращения (до самого последнего времени) III издании сочинений Ленина помещен любопытный материал – Протокол заседания ЦК РСДРП

107 

(надо полагать – (б), которое опущено) от 23(10) октября 1917 года.4 

Вот несколько строк из этого документа:

№ 11 (к стр. 326).

Протокол заседания Ц.К. Р.С.Д.Р.П.
23(10) октября 1917 г.

Присутствуют: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский, Коллонтай, Бубнов, Сокольников, Ломов.

Председательствует Свердлов.

[...]

4. Текущий момент.

Слово получает Ленин. 

Констатирует, что с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании. Между тем это недопустимо, если мы серьезно ставим лозунг о захвате власти Советами. Поэтому давно уже надо обратить внимание на техническую сторону вопроса. Теперь же, по-видимому время значительно упущено.

Тем не менее вопрос стоит очень остро, и решительный момент близок.

Положение международное таково; что инициатива должна быть за нами.

То, что затевается со сдачей до Нарвы и сдачей Питера, еще более вынуждает нас к решительным действиям.

Политическое положение также внушительно действует в эту сторону. 3 – 5 июля решительные действия с нашей стороны разбились бы о то, что за нами не было большинства. С тех пор наш подъем идет гигантскими шагами.

Абсентеизм и равнодушие масс можно объяснить тем, что массы утомились от слов и резолюций.

Большинство теперь за нами (NB! – Д. Ш.).

Политически дело совершенно созрело для перехода власти. Аграрное движение также идет в эту сторону, ибо ясно, что нужны героические

108 

силы, чтобы притушить это движение. Лозунг перехода всей земли стал общим лозунгом крестьян. Политическая обстановка таким образом готова. Надо говорить о технической стороне. В этом все дело. Между тем мы вслед за оборонцами склонны систематическую подготовку восстания считать чем-то вроде политического греха.

Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно, ибо это значит усложнять нашу задачу (NB! – Д. Ш.)

Северным областным съездом Советов и предложением из Минска надо воспользоваться для начала решительных действий.

Тов. Ломов берет слово для информации о позиции Московского областного бюро и М. К., а также о положении в Москве вообще.

Тов. Урицкий констатирует, что мы слабы не только в технической части, но и во всех других сторонах нашей работы. Мы выносили массу резолюций. Действий решительно никаких. Петроградский совет дезорганизован, мало собраний и пр.

На какие силы мы опираемся?

40.000 винтовок есть в Петрограде у рабочих, но это не решает дела, это – ничто:

Гарнизон после июльских дней не может внушать больших надежд. Но во всяком случае, если держать курс на восстание, то нужно действительно что-либо делать в этом направлении. Надо решиться на действия определенные.

Тов. Свердлов информирует о том, что ему известно о положении дел во всей России.

Тов. Дзержинский предлагает создать для политического руководства на ближайшее время Политическое бюро из членов Ц.К.

После обмена мнений предложение принимается. Политическое бюро создается из 7 чел. (редакция+двое+Бубнов).

Принимается резолюция в следующем виде (см. стр. 330. Ред.).

Высказываются за 10, против 2.

109 

Затем ставится вопрос о создании Политического бюро Ц.К. Решено образовать бюро из 7 чел.: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников, Бубнов.

Архив Ц.К.

Именно на этом заседании ЦК прозвучало знаменитое заявление Каменева и Зиновьева, которые (одни в составе Политбюро партии большевиков, созданного на этом же заседании) продолжали протестовать против переворота и захвата власти большевиками. Обратим внимание на доводы Ленина, защищающего идею переворота.

Вроде бы «большинство теперь за нас». Значит, можно бы не опасаться демократических приемов борьбы за власть.

С другой стороны, «ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами. бессмысленно, ибо это значит усложнять нашу задачу».

Последняя фраза трезва и цинична: свободно выбранное всем народом Учредительное собрание «явно будет не с нами» (это было понятно Ленину задолго до выборов, которые он демагогически торопил), поэтому власть надо захватывать, пока противник (т. е. демократия) не ждет атаки. На рабочих и даже на гарнизон Ленин тоже не очень надеется. На международное положение – тоже.

Кто же то «большинство», которое теперь с большевиками? Фраза о «большинстве» – пустая ритуальная ложь. Захват власти в столице предстоит совершить сравнительно немногочисленным маневренным штурмовым группам, руководимым большевиками. Движет штурмовиками из гарнизона боязнь попасть на фронт. Судьба Учредительного собрания, в случае удачи переворота (называть его восстанием невозможно, ибо никто в маломальских массовых слоях народа не готовится к восстанию ради победы большевиков), предрешена. Махинации с «отзывом» депутатов после их разгона лишь законообразно (правообразно) оформляют на будущее историческую легенду.

Выступление Каменева и Зиновьева, по внешней видимости, представляет собой попытку сохранить доктринальную, внутреннюю логику марксизма в действиях

110 

большевиков. Но на самом деле, скорее всего, оба они руководствуются не соображениями идейными, а просто не верят в победу заговорщиков и боятся последствий их поражения, ибо недооценивают растерянность, несобранность, беспечность Временного правительства, которое не очнулось и после публикации в «Новой жизни» письма двух раскольников. Так же точно Ленин в Цюрихе не верил в победу февральской революции, потому что не представлял себе степени политического безволия и нерешительности царя, его правительства и доверенных военачальников. Ленин ставил себя на его и на их места и понимал, что он, располагая их тогдашними силами, подавил бы волнения в столицах за сутки. Зиновьев позднее показал, на что способен в терроре и насколько беспринципен он сам. Но в 1917 году выступлению с тех пор в истории партии сопряженных единомышленников против большинства Политбюро придана была авторами этого документа видимость теоретической принципиальности.

Вот отрывки из знаменитого «предательского» письма Зиновьева и Каменева в ЦК, попавшего тогда в «Новую жизнь», а позднее помещенного в приложениях к тому XXI третьего издания сочинений Ленина:5 

...Мы глубочайше убеждены, что объявлять сейчас вооруженное восстание – значит ставить на карту не только судьбу нашей партии, но и судьбу русской и международной революции.

Нет никакого сомнения, бывают такие исторические положения, когда угнетенному классу приходится признать, что лучше идти на поражение, чем сдаться без бою. Находится ли сейчас русский рабочий класс именно в таком положении? Нет, и тысячу раз нет!!! 

В результате громадного роста влияния нашей партии в городах и особенно армии, в настоящий момент сложилось такое положение, что сорвать Учредительное собрание для буржуазии становится делом все более невозможным. Через армию, через рабочих мы держим револьвер у виска буржуазии: буржуазия поставлена в такое положение, что, если

111 

бы она задумала сделать попытку сорвать теперь Учредительное собрание, она опять толкнула бы мелкобуржуазные партии к нам, и курок револьвера был бы спущен. (А кто пытался что-либо «срывать»? – Д. Ш.)

Шансы нашей партии на выборах в Учредительное собрание превосходны. Разговоры о том, что влияние большевизма начинает падать и тому подобное, мы считаем решительно ни на чем неоснованными. В устах наших политических противников это утверждение просто прием политической игры, рассчитанный именно на то, чтобы вызвать выступление большевиков в условиях, благоприятных для наших врагов. Влияние большевиков растет. Целые пласты трудящегося населения только еще начинают захватываться им. При правильной тактике мы можем получить треть, а то и больше мест в Учредительном собрании. Позиция мелкобуржуазных партий в Учредительном собрании не сможет быть во всем такой, какой она является сейчас. Прежде всего отпадает их лозунг: «с землей, со свободой жди Учредительного собрания». А обострение нужды, голода, крестьянского движения будет все больше на них давить и заставлять их искать союза с пролетарской партией против помещиков и капиталистов, представленных партией кадетов.

Учредительное собрание, само по себе, не может, конечно, уничтожить нынешнее маскирование этого соотношения. Советы, внедрившиеся в жизнь, не смогут быть уничтожены. Только на Советы сможет опереться в своей революционной работе и Учредительное собрание. Учредительное собрание плюс Советы – вот тот комбинированный тип государственных учреждений, к которому мы идем. На этой же базе политики наша партия приобретает громадные шансы на действительную победу.

Мы никогда не говорили, что русский рабочий класс один собственными силами способен победоносно завершить нынешнюю революцию... Мы не

112 

забывали, не должны забывать и теперь, что между нами и буржуазией стоит громадный третий лагерь: мелкая буржуазия. Этот лагерь присоединился к нам в дни корниловщины и дал нам победу. Он будет присоединяться к нам еще не раз. Нельзя позволить гипнотизировать себя тем, что есть в данный момент. Несомненно, сейчас лагерь этот стоит гораздо ближе к буржуазии, чем к нам. Но нынешнее положение не вечно и не прочно. И только неосторожным шагом, каким-нибудь необдуманным выступлением, ставящим всю судьбу революции в зависимость от немедленного восстания, пролетарская партия толкает мелкую буржуазию в объятия Милюкова надолго. 

Говорят: 1) за нас уже большинство народа в России и 2) за нас большинство международного пролетариата. Увы! – ни то, ни другое не верно, и в этом все дело.

В России за нас большинство рабочих и значительная часть солдат. Но все остальное – под вопросом. Мы все уверены, например, что если дело теперь дойдет до выборов в Учредительное собрание, то крестьяне будут голосовать в большинстве за эсеров. Что же, это – случайность? Солдатская масса поддерживает нас не за лозунг войны, а за лозунг мира. Это крайне важное обстоятельство, не учтя которого мы рискуем все наши расчеты построить на песке. Если мы, взявши власть сейчас одни. придем (в силу всего мирового положения) к необходимости вести революционную войну, солдатская масса отхлынет от нас. С нами останется, конечно, лучшая часть солдатской молодежи, но солдатская масса уйдет. В том-то и заключается преступность империалистического правительства, что, обслуживая интересы русской и союзной буржуазии, оно в корне подорвало хозяйственные силы страны, дезорганизовало ее и тем самым все больше отнимает у революционного народа возможность защищаться от аппетитов мирового империализма методами революционной войны. После сорока месяцев

113 

империалистской войны в разоренной господством мародеров стране, в созданной царизмом и продолженной господством буржуазии разрухе измученные солдаты все менее способны провести победоносную революционную войну против всего международного капитализма.

Те же делегаты с фронта, которые теперь ведут такую агитацию против войны, прямо просят наших ораторов не говорить о революционной войне, ибо это оттолкнет солдат. Это крайне важный симптом.

Несомненно, пролетарское правительство немедленно перешло бы к тому, что возложило бы экономические тяготы войны на буржуазию, – оставило бы буржуазии «только корки хлеба» и «сняло бы с нее сапоги». Это должно поднять энтузиазм в массе. Но это еще не дает гарантий победы над германским империализмом в революционной войне. Нынешняя Россия, позволившая, вопреки рабочему классу, истощать себя империалистической войной, все-таки осталась бы страной сравнительно отсталой техники с подорванной системой железных дорог, без товаров, без необходимого военно-технического оборудования и т. п. Взявши власть, рабочая партия, несомненно, нанесет тем удар Вильгельму. Ему труднее вести войну против революционной России, предлагающей немедленный демократический мир. Это так. Но настолько ли силен будет в данных обстоятельствах, после Риги и т. д. этот удар, чтобы отвести от России руку германского империализма? Если сепаратные переговоры между германским и английским империализмом начались, – а это почти несомненно, – то не поведут ли они их дальше и после нашей победы, не удастся ли Вильгельму и тогда придти в Питер? Где же те данные, которые говорят за то, что пролетарская партия одна – при противодействии мелкобуржуазной демократии – должна взять теперь на себя, и только на себя, ответственность за подобное положение вещей и за его неизбежные последствия?

114 

И тут мы подходим ко второму утверждению, – что международный пролетариат, будто бы, уже сейчас в своем большинстве за нас. Это, к сожалению, еще не так. Восстание в германском флоте имеет громадное, симптоматическое значение. Предвестники серьезного движения существуют в Италии. Но отсюда до сколько-нибудь активной поддержки пролетарской революции в России, объявляющей войну всему буржуазному миру, еще очень далеко. Переоценивать силы крайне вредно. Нам, несомненно, много дано, и с нас много спросится. Но если мы сейчас, поставивши всю игру на карту, потерпим поражение, – мы нанесем жестокий удар и международной пролетарской революции, нарастающей крайне медленно, но все же нарастающей. А между тем рост революции в Европе сделал бы для нас обязательным, без всяких колебаний, немедленно взять власть в свои руки. В этом же и заключается единственная гарантия победоносности восстания пролетариата в России. Это придет, но этого сейчас еще нет.

[...]

...Партия пролетариата будет расти, ее программа будет выясняться все более широким массам. Она будет иметь возможность в еще более широкой форме продолжать беспощадное разоблачение политики меньшевиков и эсеров, которые стали на пути действительного перехода власти в руки большинства народа. И только одним способом может она прервать свои успехи, именно тем, что она в нынешних обстоятельствах возьмет на себя инициативу выступления и тем подставит пролетариат под удары всей сплотившейся контр-революции, поддержанной мелкобуржуазной демократией.

Против этой губительной политики мы подымаем голос предостережения.

Г. Зиновьев.
Ю. Каменев.

Архив Ц.К. 

115 

Итак, по убеждению Зиновьева и Каменева, необходимо сохранить дореволюционную марксистскую схему: завоевание пролетариями на свою сторону большинства крестьянства; доведение до конца буржуазно-демократической революции; ожидание победоносной пролетарской революции в Европе – вот тогда можно и нужно стать во главе трудящегося большинства народа и взять власть полностью в свои «пролетарские» руки. Спросим себя еще раз, чего здесь больше: борьбы за чистоту марксистских риз или боязни разгрома? Все-таки, пожалуй, второго: как только победа большевиков в столицах мало-мальски определилась, Зиновьев и Каменев вернулись в родное лоно. Но повторим: само по себе их марксистское теориевидное менторство было смехотворным в глазах Ленина, Он-то знал: в 1917 – 1918 гг. большевики на выборах в Учредительное собрание большинства не добьются. Годами пропагандистскими средствами превращать четверть депутатских мандатов в большинство таковых? Улита едет – когда-то будет... И будет ли вообще? А вдруг «Учредиловке» удадутся реформы? Тогда – прощай, «пролетарская революция». Когда-то Ленин говорил то же самое о реформах Столыпина: если они будут успешно проведены, о революции надо забыть надолго. Могло быть – и навсегда. То же и революция в Европе: будет ли и когда? Вероятность же захватить «временных» врасплох и взять в свои руки власть велика именно сейчас и здесь, а не в неопределенно далеком будущем, предсказанном и предписанном Марксовой схемой. Как потом удержать в своих руках власть? Это уже другая задача, следующая за захватом власти. Ленин обычно переживал неприятности по мере их поступления и дальше одного-двух тактических ходов вперед не заглядывал.

*    *    *

Если даже достаточно «диалектичные», по-большевистски «гибкие» в областях теории и морали Зиновьев и Каменев были шокированы октябрьским захватом власти, ломающим привычную марксистскую схему, то что должны были чувствовать в те времена социалисты немарксистского толка, глубоко большевизму по духу чуждые?

116 

Зиновьев и Каменев ни разгону Учредительного собрания, ни расстрелу массовой демонстрации, организованной в его защиту, не воспротивились: они уже знали, что большевизм победил (по крайней мере, на данном этапе) и что за его поражение теперь пришлось бы дорого заплатить. Зиновьев со временем станет одним из Двух самых кровавых в истории имперской столицы России ее управителей я душителей: его переплюнет разве что Жданов.

Но Виктора Чернова связывал с большевиками только социализм, присутствовавший в названиях обеих партий: социалистов-революционеров – СР – и социал-демократов-большевиков – РСДРП(б). Этой связи оказалось достаточно, чтобы меньшевики и эсеры спасли большевиков от разгрома летом 1917 года. Чем теснее связывали социалисты свою политику с большевистской, тем трагичней оказывался для них исход. Но даже когда их дороги переплетались или, напротив, окончательно, казалось бы, расходились, поражала наивность, с которой они продолжали говорить с Лениным на равных. Они обличали его, надеясь разбудить и уязвить его совесть. Это заведомо предполагало в Ленине присутствие тех же нравственных принципов, которые исповедовал обличитель. Принципов пусть и преданных, пренебрегнутых, переступленных, спящих, но не извергнутых начисто из сознания. Все-таки в ощущении социалистов Ленин оставался одним из них, принадлежал к их братству. Они никогда об этом не забывали – в отличие, например, от Бунина, для которого Ленин был существом, вообще не подлежащим оценке в категориях морали и совести, созданием иносущным, инопородным.

Итак, вопрос о судьбе Учредительного собрания Для Ленина не был вопросом уже накануне захвата власти большевиками. Вспомним: «Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно, ибо это значит усложнять нашу задачу».6 

Вот задача и была упрощена – сначала вооруженным переворотом, затем – разгоном Учредительного собрания и расстрелом демонстрации его сторонников.

117 

Правда, неистребимые поклонники и поклонницы Владимира Ильича по сей день убеждены и других пытаются убедить, что «лично» Ленин разгонять Учредительное собрание не хотел. Так уж получилось само собой, что он не успел или не сумел унять своих чересчур расходившихся сторонников. В 1991 году московский бюллетень «Век XX и мир»7 опубликовал следующий иронический мемуар (автор – Михаил Серов, со слов Елены Петровны Селюгиной):

Как я разгоняла Учредительное собрание

Рассказ этот я услышал при таких обстоятельствах. Я задержался на кафедре, проверяя контрольные работы. Все преподаватели ушли, Елена Петровна досиживала свой рабочий день. Был 1956 год. Задумавшись, я приложил к губам колпачок от авторучки и нечаянно дунул. Получился неожиданно громкий свист. Елена Петровна вскинула голову и воскликнула: «Покажите, как вы это сделали!» Я показал. Она взяла у меня колпачок, повертела в пальцах, свистнула в него сама и рассмеялась. Возвращая мне колпачок, она, все еще смеясь, сказала: «Вот так я разгоняла Учредительное собрание. Гусев нам раздал вот такие, только металлические, штучки от патронов, а другим еще деревянные трещотки, их крутить надо, вот мы и свистели».

Я, совершенно ошарашенный, спросил, как это ей довелось разгонять Учредительное собрание, и в ответ услышал обстоятельный рассказ о начале карьеры Леночки Селюгиной, окончившей гимназию в городе Порхове весной 1917 года и приехавшей летом в поисках работы в революционный Петроград. Впрочем, должен сразу же оговориться – мне так запомнилось. Я не ручаюсь, что это был Порхов, а не другой город недалеко от Петрограда с похожим названием; я не знаю, окончила ли к тому времени Елена Петровна полный гимназический курс или только один из старших классов...

118 

Итак, летом семнадцатого года она, прочтя на улице написанное от руки объявление о том, что требуется машинистка, через несколько часов уже сидела за машинкой напротив Урицкого в его кабинете. Я не знаю, какую должность занимал тогда Урицкий. Кабинет был на первом этаже. Как они сидели – это со слов Елены Петровны: «Вот тут я, а там, где вы, – Урицкий, только стол подальше». Урицкий сидел левой стороной к окну; когда в него первый раз стрелял кто-то через окно и прострелил мочку уха, Урицкий, чертыхаясь, зажал рану платком, прижимая левой рукой. Елена Петровна, рассказывая об этом, показала, как он это сделал. Как я понял тогда из рассказа, этот эпизод относился ко времени до Октябрьской революции. Ни до этого рассказа, ни после я ни от кого не слышал и нигде не читал, что почти за год до смертельного выстрела Канегиссера в Урицкого кто-то стрелял.

Далее я передаю содержание рассказа Елены Петровны так, как я его запомнил. Свое изложение я чередую с ее высказываниями, не пытаясь воспроизвести их дословно, но стараясь передать отношение рассказчицы к событиям и некоторые приметы речи. Конечно, больше всего я беспокоюсь о том, чтобы не исказить содержание.

Все сведения о ходе выборов в Учредительное собрание попадали сначала к Урицкому. Ленин часто, иногда не один раз в день, заходил к нему в кабинет узнать содержание последних телеграмм и писем с мест о выборах. Новости, которые он узнавал, были неприятными. Большевистский список собирал мало голосов. Ленин нервничал, огорчался, спрашивал Урицкого, что, по его мнению, нужно делать. Говорил, что выступать в таком собрании будет трудно. Урицкий сначала успокаивал, но Ленин волновался с каждым днем все больше. Уж начали съезжаться делегаты. Они собирались на далекой окраине Петрограда. (Елена Петровна называла район, но я, не зная ленинград-

119 

ских районов и улиц, не запомнил; мне кажется, что она называла район Лесной, но боюсь, что память меня подводит). Оттуда в Смольный приходили гонцы-делегаты от разных партий с требованиями письменных гарантий безопасности для приехавших. Ленина эти гонцы раздражали, он говорил Урицкому: «Да дайте вы им все, что они просят!» – а сам все больше нервничал и советовался с ним, как вести себя большевикам в Учредительном собрании. Вот тут Урицкий и предложил ему план разгона Учредительного собрания. План этот придумали Гусев и Урицкий. Они его вдвоем («При мне», – говорит Елена Петровна) до этого несколько дней обсуждали. Гусев сразу начал все готовить, а Урицкий взялся уговорить Ленина.

«А Урицкий уме-ел уговаривать! Когда он впервые рассказал Ленину, что они придумали, Ленин пришел в ярость. Я никогда больше его таким не видела. Он кричал, что это хулиганство, что это позор для партии. Но Урицкий опять и опять уговаривал, каждый день. Тут еще и делегаты все присылали и присылали курьеров с новыми требованиями гарантий, просили отложить открытие. Урицкий Ленину представлял делегатов трусливыми, недостойными внимания, что ли, людьми. Ленин стал уступать и, наконец, махнул рукой – делайте, мол, что хотите. Вот что было дальше. Гусев собрал такую, как я, молодежь, секретарей, машинисток, курьеров, уборщиц, раздал нам эти свистульки и трещотки, усадил нас в дипломатическую ложу в Таврическом дворце, а сам сел за занавеской. Это все до начала заседаний. Когда делегаты начали приезжать, их сразу у входа встречали матросы, все с оружием, обмотанные лентами от пулеметов. Они стояли всюду и внутри дворца вместо швейцаров распахивали двери перед делегатами. Те – к гардеробу, а в гардеробе тоже матросы вместо гардеробщиков. Ну, делегаты так и не раздевались, а в зал пошли в пальто, в шубах, уже перепуганные. Сидели и все время

120 

озирались по сторонам. Потом начались речи. Пока говорят наши, большевики, мы сидим тихо, а когда другие, мы по сигналу Гусева свистим, трещим и кричим, что он нам подскажет: «Сколько тебе Антанта заплатила?» или «Долой войну!» или еще что. А то просто свистим и трещим. На следующий день в газетах друг другу показываем. Председатель: «Граждане в дипломатической ложе! (А это – мы!) Если вы не прекратите шуметь, я прикажу вас вывести из зала!» – А кому он прикажет? Матросам? Толе Железнякову? В перерывах нам Гусев давал каждому особое задание – нужно было помешать делегатам собраться на фракционные собрания. И вот я со своим бантиком на голове выплясываю перед каким-то высоким грузином и пристаю: «Что вы думаете о мире без аннексий и контрибуций?», «А вы не против восьмичасового рабочего дня?» А он отводит меня рукой в сторону и повторяет: «Девочка, тебе пора спать, иди домой». А я опять прыгаю перед ним. Я уж потом подумала, может, он не на фракционное собрание хотел, а просто в уборную, а тут я со своим бантиком и вопросами. И так мы на всех заседаниях... А когда Толя Железняков поднялся на сцену и положил председателю руку на плечо, то тут такое началось! Никто не слышал, что Толя ему сказал. Они решили, что председатель арестован, а их всех сейчас схватят. Все вскочили и бросились вон из зала. И бежали не к дверям, а прыгали в окна, думали, что за дверями их уже ждут. Одни набросили на себя пальто, другие сунули только одну руку в рукав, а многие оставили шубы и шляпы на креслах. Все бежали по саду не к своим автомобилям и пролеткам, а в глубину сада и через решетку. За ними никто не гнался. Матросы смотрели в окна, свистели им вдогонку и смеялись. Потом мы все – и матросы, и «граждане из дипломатической ложи» – пошли через парадную лестницу к главному входу, расселись по автомобилям и пролеткам, которые привезли делегатов, и велели

121 

шоферам и кучерам катать нас всю ночь по городу – как же, мы только что разогнали Учредительное собрание!»

Рассказ на этом не остановился, но он уже не касался Учредительного собрания, Петрограда, Урицкого, Гусева и матросов. Елена Петровна вместе с Советским правительством переехала в Москву. Такого активного участия, как в разгоне Учредительного собрания, в последующих свершениях большевиков она не приняла, но память ее хранила множество неординарных примет времени и людей, с именами которых принято связывать это самое время.

Настоящий мемуар я написал по просьбе моего старого друга Юлия Анатольевича Шрейдера в феврале 1989 года.

Из бюллетеня «Век XX и мир»

Итак, деликатного Ленина уломали разогнать депутатов Учредительного собрания свистульками и трещотками. Интересно, какой коварный Урицкий убедил его стрелять в демонстрацию сторонников Учредительного собрания? На фоне этой кровопролитной акции свистульки, трещотки и прыгающие в окна, как зайцы, депутаты, за которыми мальчики «Толи Железнякова» и не думали гнаться, выглядят не так уж забавно. Но убедительней всего разоблачает легенду глубоко возмущенного свистульками и трещотками Ильича собственное печатное наследие Ленина: от протокольной реплики о том, что большинство Учредительного собрания «явно будет не с нами» и до бесстыдной фантасмагории с декретами «об отзыве депутатов».

Газета «Русская мысль» (Париж) от 18 января 1991 г. перепечатала весьма примечательную публикацию, имеющую непосредственное отношение ко всем этим одиозным, с точки зрения небольшевистской социалистической общественности, событиям:8

122 

Письмо В. Чернова В. Ленину (1919)

В конце минувшего года Латвийская Академия наук издала ценные материалы очередных Тыняновских чтений, которые регулярно проводятся в Резекне на протяжении последнего десятилетия (Пятые Тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Отв. ред. M. O. Чудакова. Рига, «Зинатне», 1990, 500 экз.). 

В числе этих материалов опубликовано письмо В. Чернова Ленину.

В. М. Чернов (1873 – 1952) – лидер и теоретик Партии социалистов-революционеров, яркий публицист и автор бесценных мемуаров об эпохе революции, скончался в эмиграции. Пропуски в рукописи отмечены квадратными скобками [...]; небольшие сокращения в нижеследующей перепечатке – значком купюры в круглых скобках (...). 

В письме Чернова очень много и очень страстно говорится о судьбе Учредительного собрания и о роли Ленина в его разгоне и разгроме. Предполагается, что Ленин письма Чернова не получил. А если бы и получил, это или другое, подобное? Он бы отмел его доводы и обвинения, не размышляя над ними: что может сказать Чернов такого, чего Ленин не знал бы заранее, едва взглянув на подпись? Ленин давно и бесповоротно решил не осложнять никакими моральными и теоретическими соображениями свои политические задачи. Вхождение же в аргументацию подобного оппонента все-таки несколько осложнило бы психологически ленинские задачи: самолюбие и нервы есть у каждого. У ренегата от интеллигенции могли сохраниться в сознании еще и рудименты каких-то принципов, точнее – воспоминания о принципах. Ленин предпочитал не расслабляться принятием во внимание этих призраков, анализом этих предрассудков. Поэтому письмо Виктора Чернова Ульянову было попыткой с априори негодными средствами: Ленину не на что было раскрывать глаза (он все взвесил и давно выбрал в качестве своего полити-

123 

ческого кредо чистый внеморализм, который, правда, именовался классовой моралью). Послание начиналось так:

Милостивый государь, Владимир Ильич,

для Вас давно не тайна, что громадное большинство Ваших сотрудников и помощников пользуется незавидной репутацией среди населения, их нравственный облик не внушает доверия; их поведение некрасиво, их нравы, их жизненная практика стоят в режущем противоречии с теми красивыми словами, которые они должны говорить, с теми высокими принципами, которые они должны провозглашать, и Вы сами не раз с гадливостью говорили о таких помощниках как о «перекрасившихся» и «примазавшихся», внутренне чуждых тому делу, которому они вызвались служить.

Вы правы. Великого дела нельзя делать грязными руками. Их прикосновение не проходит даром. Оно все искажает, все уродует, все обращает в свою наглядную противоположность. В грязных руках твердая власть становится произволом и деспотизмом, закон – удавной петлей, строгая справедливость – бесчеловечной жестокостью, обязанность труда на общую пользу – каторжной работой, правда – ложью.

Но самое Ваше нескрываемое отвращение к недостойным элементам, самые Ваши угрозы разделываться с ними, хотя бы путем расстрелов, ставили Вас высоко над ними. Те или иные Ваши крылатые изречения вроде того, что «когда Вас повесят как фанатика, их будут вешать, как простых воров», облетели всю Россию и к Вашей личности сложилось известное уважение. Кругом неподкупного, добродетельного Робеспьера могли кишеть взяточники, плуты, себялюбцы; тем выше по закону контраста подымался он над ними в представлении толпы.

Вы приобрели такую славу «безупречного Робеспьера». Вы не стяжатель и не чревоугодник. Вы

124 

не упиваетесь благами жизни и не набиваете себе тугих кошельков «на черный день», не предаетесь сластолюбию и не покупаете себе под шумок за границей домов и вилл, как иные из Ваших доверенных; Вы ведете сравнительно скромный, плебейский образ жизни. (...)

Я, будучи Вашим идейным противником, не раз отдавал должное Вашим личным качествам. Не раз, в тяжкие для Вас времена, когда Вы своим путешествием через Гогенцоллерновскую Германию навлекли на себя худшее из подозрений, я считал долгом чести защитить Вас перед Петроградскими рабочими от обвинения в политической продажности, в отдаче своих сил на службу немецкому правительству. По отношению к Вам, оклеветанному и несправедливо заподозренному, хотя бы и отчасти по Вашей собственной вине, я считал себя обязанным быть сдержанным. Теперь – другое время. Теперь Вы на вершинах власти почти самодержавной, теперь Вы в апогее Вашей славы, когда Ваши восторженные приверженцы провозгласили Вас вождем всемирной революции, а Ваши враги входят с Вами в переговоры, как равные с равными, когда с представителями международного капитала и буржуазными правительствами Европы Вы заключаете всевозможные политические и коммерческие сделки.

И теперь я морально свободен от этой сдержанности. (...)

Ну что ж, можно лишь горько сожалеть о том, что Виктор Чернов и его коллеги не были «морально свободны от этой сдержанности» тогда, когда контрразведка Временного правительства (полковник Никитин и его аппарат) вполне убедительно доказала, что есть все правовые основания привлечь Ленина к суду за подрывную деятельность против ведущего войну своего государства. Причем режим и государство были демократическими, а подрывная деятельность против них велась на деньги военного противника молодой демократии – на деньги

125 

кайзеровской Германии. Чернов не верит выводам контрразведки и теперь, когда пишет свое письмо. К нашему общему несчастью, одиознейшие «преступления века» обычно и бывают рассчитаны на неспособность нравственно нормальных людей представить себе меру аморализма противостоящей им силы. В получение Лениным немецких денег многие не верят и сегодня, когда Германия рассекретила и опубликовала архивные документы об этой сделке.

Наивной была и попытка Чернова открыть Ленину глаза на этику его сотрудников, в том числе – чекистов. Мы еще познакомимся с некоторыми суждениями Ленина о нравственности как таковой и о коммунистической морали – в частности, а также с несколькими документами 1918 – 1922 гг., которые не могли быть Ленину неизвестны. Достаточно, впрочем, вспомнить «эксы» Камо и Кобы или приведенный ниже разговор Ленина с Валентиновым о наследстве Шмидта. Но что могло действительно позабавить Ленина, – это, повторим, наивнейшая уверенность Чернова 1919 года, что Ленин не мог взять денег у немецкого правительства на свое дело. Именно на свое, а отнюдь не на немецкое. «Политическая продажность»? «Служба немецкому правительству»? Слова, слова, слова... Это Ленин через посредничество немецких социалистов купил близорукое немецкое правительство и поставил его на службу своей задаче. Правда, ЦК РСДРП(б) в июле 1917 года разразился громовым воззванием по поводу клеветы на вождя пролетарской партии:9 

Воззвание Ц.К. Р.С.-Д.Р.П. по поводу клеветы на Ленина

К населению Петрограда! к рабочим! к солдатам! ко всем честным гражданам!

Клевета должна быть разоблачена!

Клеветников под суд!

Против т. Ленина выдвинуто неслыханное обвинение: будто он получал и получает деньги из германских источников на свою агитацию. Газеты уже дали этой чудовищной клевете огласку. Уже печатаются подпольные листки со ссылкой на быв-

126 

шего депутата Алексинского. Уже раздаются призывы к убийству большевиков. Уже по рукам обманутых солдат ходят списки лиц, которые подлежат истреблению.

Цель ясна: контр-революция хочет простейшим способом обезглавить революцию, посеяв смуту в массах и натравив их на наиболее популярных вождей, заслуженных борцов революции.

Мы заявляем: все, что сообщается о денежных или иных связях т. Ленина с правящей Германией, – ложь и клевета.

Инициатор дела – Алексинский, известный клеветник, обвинявший в подкупе немцами целый ряд лиц и уже осужденный за бесчестные поступки союзом русских, английских, итальянских и нейтральных журналистов во Франции и исключенный за злонамеренную клевету из всех демократических организаций Парижа и недопущенный в состав Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов.

Мы требуем от Временного правительства и Центрального Исполнительного Комитета Советов Рабочих и Солдатских Депутатов немедленного и гласного расследования всех обстоятельств подлого заговора погромщиков и наемных клеветников против чести и жизни вождей рабочего класса. 

Необходимо пролить полный свет на все это дело. И весь народ убедится из этого расследования, что на революционной чести т. Ленина нет ни одного пятна.

Под суд клеветников и распространителей клеветы! К позорному столбу погромщиков и лжецов.

Центральный Комитет Р.С.-Д.Р.П.

Отдельный листок.

Но оскорбленная невинность и чувство глубокого негодования «оклеветанных» Алексинским (только ли им? А куда девались предварительные выводы контрразведки Временного правительства?) большевиков не помешали им экстренно спрятать Ленина в Разливе. Вождь партии скрылся (по решению своего ЦК) именно от того «немед-

127 

ленного и гласного расследования», которого тот же ЦК подчеркнуто требует в цитируемом листке. Расследование (разными способами) тянулось полвека и завершилось публикациями немецких архивных документов. А Чернов (и не он один) помог Ленину, вполне уличенному и обличенному,10, 11, 12 уйти от возмездия. Предательство же Керенским (тоже эсером) Корнилова предопределило победу Ленина окончательно.

В высокопарном: «Великого дела нельзя делать грязными руками» («чистыми»(?!) руками эсеры-боевики могли убивать походя, «квантум сатис», и это было «нравственно»), в готовности Чернова (или это ирония?) высоко вознести неподкупного палача Робеспьера над его низменным окружением заключен такой дефицит морали, что и здесь Ленин может лишь саркастически усмехнуться в ответ на черновское обличительство. Под кровью не видно, чисты ли у убийц руки, а на совести у идеалистов-народовольцев и у идеалистов-эсеров очень много убийств, в том числе – и при участии провокаторов. Поклонники народовольческого и эсеровского идеализма любят противопоставлять убийству царских детей большевиками решение благородного террориста Каляева не бросать бомбы в великого князя Сергея Александровича, потому что в коляске князя находились и его дети. Ну, а как быть со взрывом (в приемный день) дома Столыпина на Аптекарском острове, при котором тяжело пострадали и дети, и прислуга, и посетители? Убито было на месте тридцать человек, еще несколько скончалось от ран в больницах, одна из дочерей Столыпина два года находилась между жизнью и смертью, осталась навсегда инвалидом; серьезно пострадал и маленький сын. Чистыми или грязными руками все это готовилось и совершалось? И ведь охотились на Столыпина лишь потому, что он твердой рукой, вопреки обоим экстремистским краям, да и большинству «центра», отводил Россию от пропасти.

Пустое дело укорять Ленина и «нечаевщиной», ибо неизбирательность в средствах, присущая также и радикальным народникам, входила в тактическую обойму большевиков изначально, с 1900-х гг., чего Ленин и не скрывал. Напомним: народоволец Александр Ульянов даже ради

128 

спасения своей жизни отказался просить помилования за покушение на цареубийство. Так не была ли ленинская неизбирательность в средствах всего-навсего развитием такой же неизбирательности других, более близких сердцу Чернова, социалистических «боевиков» – народников и эсеров?

Чернов пишет:

...Вы – человек аморальный до последних глубин своего существа. Вы себе «по совести» разрешили преступить через все преграды, которые знает человеческая совесть. (...) Какой-нибудь изможденный и страстный архимандрит Фотий, этот «полуфанатик-полуплут», по незабываемому определению Пушкина, есть истинно родной брат по духу «святого простеца» Распутина. История революций тоже знает такое же жизнепсихологическое противоречие, такую же смесь плутоватости и фанатизма в Нечаевщине. Нечаев с его революционным иезуитизмом, учивший, что революционер не должен бояться не только крови, но и грязи, и должен уметь обращать на пользу революции ложь и клевету, подлоги и шантаж, убийство и насилие, – двоюродный брат Фотию и Распутину. Вы им духовная родня через Нечаева.

И никогда и ни в чем не сказались с такой яркостью эти Ваши социально-психологические черты, как в двух делах, которые Вам пришлось совершить, чтобы расчистить путь к власти. Эти два темных и грязных дела – расстрел 5-го января 1918 года мирной уличной манифестации петроградских рабочих и разгон Учредительного Собрания.13 

Иезуиты, архимандрит Фотий и Григорий Распутин, во-первых, не находятся в одном ряду исторических деятелей; во-вторых, они не имеют ничего общего с миражами Нечаева и практикой Ленина. Иезуитам был свойственен определенного рода моральный релятивизм во имя их целей, а Распутину молва и мемуары вменяют в вину многие плотские грехи (пьянство, распутство;

129 

о его каких бы то ни было жестоких поступках времени его возвышения мне читать и слышать не приходилось). Но никто из перечисленных Черновым якобы-прототипов большевизма и не приблизился к тем океанам крови, которыми Нечаев бредил, а Ленин успел затопить Россию. При этом считать действия Ленина по отношению к Учредительному собранию чем-то в его политической практике из ряда вон выходящим, право, наивно (ко времени смерти Ленина Чернов эту наивность утратил). Все, что говорит Чернов о действиях Ленина по отношению к российскому Учредительному собранию, – правда. Но все, что писали Маркс, Энгельс и Ленин о парламентской («буржуазной») демократии задолго до русских революций (а Ленин и после февраля), предопределяет и, более того, декларирует такую, и только такую тактику по отношению к демократии. Как же можно было самозабвенно спасать заведомого и откровенного врага демократии, когда тот шел к власти, и чему удивляться теперь, когда он победил? Уместен ли вообще весь этот патетический монолог, напоминающий крыловскую басню о коте и поваре (вот только «власть употребить» – уже вне возможностей повара)? Продолжим, однако, это обличение и увещевание (не кота – тигра).

...О, я знаю, что одно из этих дел – разгон Учредительного Собрания – Вы, наоборот, поставите себе в историческую заслугу. И я вовсе не хочу поднимать здесь вопроса о том, можно ли оправдать это Ваше деяние исторически и политически. Я говорю не о том, что Вы сделали, а как Вы сделали. Предположим, даже на минуту, что надо было в интересах страны разогнать Учредительное Собрание. Это можно сделать двояко. Можно было выступить против него открыто и мужественно, так, как умеет это делать честный враг. И можно было действовать так, как делал Иуда, «целованием предавший Сына Человеческого», положив в основу всего предприятия ложь и фальшь. Вам, Владимир Ильич, Вам, душе и вдохновителю Центр[ального] Исп[олнительного] Комитета большевистской

130 

партии, я напоминаю о воззвании этого Комитета от 30 сентября 1917 года. Там, меньше чем за месяц до октябрьского переворота. Вы обвинили правительство Керенского за то, что при нем создается «законодательный булыгинский предпарламент», призванный по плану [...] заменить собой Учредительное Собрание. Вы хорошо знали, однако, что тогда никто Учредительное Собрание заменить не отваживался и подумать – никто, кроме самого Вас. Вы утверждали в том же обращении, что Учредительное Собрание может быть создано только вопреки нынешнему коалиционному правительству, которое делает и сделает все, чтобы сорвать его. 

Вы даже предсказывали: «контрреволюционеры пойдут на все, чтобы сорвать Учредительное Собрание». Если понадобится, они откроют для этого фронт немецким войскам. Вы сами знаете, что после этого произошло. Учредительное Собрание сорвали Вы, и фронт немецким войскам открыли тоже Вы. Вам, Владимир Ильич, конечно, известно, какой незамысловатый, но часто удающийся трюк пускают в ход вульгарные воры, боящиеся быть пойманными. Они бегут, изо всей мочи крича: «Держи вора». Сбитые с толку этими криками ищут вора повсюду и во всех, кроме настоящего виновника.

Теперь скажите мне, Владимир Ильич, видите ли Вы по совести какую-либо разницу между этим воровским криком и тем политическим приемом, который Вы пустили в ход с Учредительным Собранием?

Ваша фракция, действительно, удаляясь из предпарламента, свое заявление об уходе заканчивала возгласом: «Да здравствует Учредительное Собрание!» Скажите, Владимир Ильич, чем эта здравица Учредительному Собранию отличалась от знаменитого в истории Иудиного поцелуя, этого вечного образца нравственной фальши и лицемерия?

131 

Вы хорошо знаете, Владимир Ильич, какая организация произвела в Петрограде переворот в ночь с 24 на 25 октября. Это был Ваш Военно-Революционный Комитет г. Петрограда. И в самый день 24 октября эта организация заявила во всеуслышание, заявила не правительству – нет, а всему народу: вопреки всяким слухам и толкам Военно-Революционный Комитет заявляет, что он существует отнюдь не для того, чтобы подготовлять и осуществлять захват власти. (...)

Скажите, Владимир Ильич, у Вас не выступает краска стыда на лице? ...14 

Итак, Чернов знает, что Ленин поставит «разгон Учредительного собрания себе в заслугу». Чернов утверждает, что он и его товарищи никогда не верили декларациям Ленина и ждали от него того, что он сделал. Так почему же они не просто бездействовали – нет, а спасали Ленина – сначала от суда, потом от Корнилова? С чего это вдруг они ждут «краски стыда» на его лице, а не на своих лицах? Он действовал сообразно своим целям и принципам. А они?

Вернемся к цитированию письма Чернова:

...В тот самый день, когда собиралось Учредительное Собрание, – 5 января 1918 года – Вы дали во все газеты сообщение о том, что Совет Народных Комиссаров признал возможным допустить мирную манифестацию в честь Учредительного Собрания на улицах Петрограда. После такого сообщения расстрел мирных демонстрантов я вправе заклеймить именем изменнического и предательского, а самое сообщение – величайшей политической провокацией. Это предательство, эта провокация должна жечь Вам руки. Ничем, никогда Вы ее не смоете, потому что убийство, связанное с обманом и предательством, смешивает кровь с грязью, и эта ужасная смесь несмываема.

132 

Ваша власть взошла, как на дрожжах, на явно обдуманном и злостном обмане.

Я доказал это документально. Отпереться от собственных слов Вы не можете. Написанного пером не вырубить топором. Но когда власть в самом происхождении своем основывается на глубочайшей лжи, на нравственной фальши, то эта зараза пропитывает ее насквозь и тяготеет над ней до конца. Ваш коммунистический режим есть ложь – он давно выродился в бюрократизм наверху, в новую барщину, в подневольные каторжные работы внизу. Ваша «советская власть» есть сплошь ложь – плохо прикрытый произвол одной партии, издевающейся над всякими выборами и обращающей их в непристойную комедию. Ваша пресса развращена до мозга костей возможностью лгать и клеветать, потому, что всем остальным зажат рот и можно не бояться никаких опровержений. Ваши комиссары развращены до мозга костей своим всевластием и бесконтрольностью. При таких условиях не кричите о «примазавшихся». Сходное притягивается сходным. Моральное вырождение личного состава коммунистической партии – это логическое последствие того метода, которым добывали ей власть и упрочивали ее. А если это вырождение, это развращение доходит до «последней» черты в практике Ваших Чрезвычайных Комиссий, дополняющих мучительство и издевательство, воскрешающих Азефовщину, насаждающих предательство и провокацию, не брезгающих и не боящихся ни крови, ни грязи, – то вспомните, что той же смесью крови и грязи, обмана и предательства, измены и провокации было запечатлено самое пришествие Вашей власти в роковые дни, увенчанные 5-ым января 1918 г.15 

Все это – правда, которую легче легкого доказать документально. Более того: вечные и неискорененные черты большевистской власти, которую многие любят обозначать эвфемизмом «сталинщина», Черновым выде-

133 

лены и подчеркнуты на втором году существования этой власти. Тогда ему, как и всей России, вряд ли могло бы прийти на ум (третьеразрядное даже в глазах большинства партийцев) имя Сталина.

Но во всей этой правде есть роковая ошибка самого общего порядка: «Моральное вырождение личного состава коммунистической партии, – говорит Чернов, – это логическое последствие того метода, которым вы добывали ей власть и упрочивали ее». Он глубоко заблуждается: не в методе первичное зерно зла. Во-первых, другими методами большевики власти не завоевали бы и не упрочили бы. Во-вторых, любая партия, любым методом пришедшая к власти, возьмись она строить последовательный и завершенный социализм, в конце концов либо достаточно быстро отказалась бы от этой затеи, сведя ее к задачам социально сбалансированной демократии, либо превратилась бы в тех же большевиков под другим названием и прибегла бы к тем же методам. Противоестественный, тупиковый общественный строй нельзя сохранять достаточно долго, не прибегая ко лжи и насилию.

Утопию невозможно наделить истинной конструктивностью. «Щадящая терапия» либо заставила бы «демократического социалиста» отказаться от основных постулатов Утопии, либо вынудила бы прибегнуть к лицемерию и хирургии Ленина. Социализму третьего не дано.

Монолог Чернова завершен со свойственной социалистическому либерализму патетичностью:

9 января – в траурную годовщину расстрела петроградских рабочих Николаем II были погребены Ваши первые жертвы из рядов таких же мирных, невооруженных рабочих-манифестантов. Они похоронены там же, где похоронены жертвы 5-го января 1905 года.

Русские рабочие не забудут этого траура. В дни 5-го и 9-го января – по новому стилю 18 и 22 января – они будут чествовать скорбную память своих собратьев по классу, невинных жертв старого и нового деспотизма. И это печальное чествование будет худшим наказанием виновников.

134 

(...) В эти дни рабочая кровь будет жечь Вам руки, в эти дни воспоминания о многократной публичной лжи перед народом будут вызывать на Ваше лицо краску стыда. Это будет Вашей моральной казнью.

Виктор Чернов

[начало 1919]16

Вот уж, действительно, «все это было бы смешно, когда бы не было так»... страшно.

Русские рабочие, а также законопослушные советские интеллигенты не вспоминали о жертвах 5-го января 1918 года без малого три четверти века, а в пятидесятипятитомном изданном наследии Владимира Ильича нет и признака угрызений совести, краски на лице или жжения рук в связи с этим днем. Напротив: имеется удовлетворенность ловким политическим шагом. Да и что он значил, этот предусмотрительный шаг, в его политической биографии по сравнению с убийством царя и его семьи? С кронштадтским или тамбовским истребительными усмирениями народа? С голодомором 1921 года? С казнями священнослужителей, монахов и верующих? С жертвами гражданской войны в целом? Это император Николай II пережил такое потрясение 9 января 1905 года, что в полной растерянности дал городским беспорядкам в Петрограде 1917 года за три дня перерасти почти без помех в крушение государства Российского.

Чернову посчастливилось: всей жизнью своей на родине предуготовлявший это крушение, он умер на свободе, в приличном обществе, без унижений и мук, остался признанным и по сей день читаемым политическим литератором...

*    *    *

Итак, подытожим:

к противникам типа Ленина и его партии следует относиться с профилактической подозрительностью. С людьми и организациями, для которых правил игры не существует, надо сражаться по правилам детективной, а не спортивной борьбы, ибо сами они не спортсмены и не солдаты.

135 

Подобно тому, как многие личные свойства Ленина выросли в тактику его партии, так и игра без каких бы то ни было правил стала законом политической деятельности партий «нового типа», которые принято называть ленинскими.

Еще одним судьбоносным свойством характера, а значит и действий Ленина была неспособность испытывать чувство личной вины и сомневаться в своей правоте. Если бы он умел сомневаться в своей правоте и думать о чем-либо, кроме ближайшей разрушительно-завоевательной акции и сохранения власти, он бы остановился и вернулся к какой-то исходной точке уже в начале 1918 года. Уже к этому времени стало ясно:

1) что ни одного из требований, предъявлявшихся им Временному правительству, он выполнить не сумел: эти требования оказались либо вообще невыполнимыми, либо опасными для него и его партии;

2) что своих обещаний народу он тоже не выполняет: либо не может, либо считает их выполнение опасным для себя и своей партии.

Но лишь один-единственный раз в многотомном наследии послеоктябрьского Ленина мне встретилась фраза о возможном отступлении большевиков к парламентаризму, если им не удастся справиться со своими задачами. Это было вскользь брошено Лениным в один из тягчайших периодов гражданской войны и тут же забыто. Приемлемей оказался другой путь: террор.17 

После II съезда Советов и особенно – после разгона Учредительного собрания сюсюкание с народом и отеческое вхождение в его заботы исчезают из публицистики и речей Ленина на три с лишним года (ноябрь 1917 – март 1921). Зато возникает новый мотив: сваливание всех отрицательных сторон советской действительности на царизм, на Временное правительство, на мировой империализм, на несовершенство человеческого материала, над которым работают большевики, – на кого и на что угодно, только не на большевистскую власть и не на доктрину, которой большевистская власть пытается следовать. Скорого облегчения Ленин народу уже не обещает, народную жажду если не благополучия, то хотя бы улучшения

136 

жизни именует рвачеством, а выход (до весны 1921 года) видит в одном – в усилении диктатуры и в углублении партократического монополизма. Теперь всегда и во всем виновным оказывается не правительство, а какие-нибудь очередные враги, мешающие правительству облагодетельствовать народ. Прислушаемся хотя бы к следующему монологу:

Товарищи! У меня был на днях ваш делегат, партийный товарищ, рабочий с Путиловского завода. Этот товарищ описал мне подробно чрезвычайно тяжелую картину голода в Питере. Мы все знаем, что в целом ряде промышленных губерний продовольственное дело стоит так же остро, голод так же мучительно стучится в дверь рабочих и бедноты вообще.

А рядом мы наблюдаем разгул спекуляции хлебом и другими продовольственными продуктами. Голод не оттого, что хлеба нет в России, а оттого, что буржуазия и все богатые дают последний, решительный бой господству трудящихся, государству рабочих, Советской власти на самом важном и остром вопросе, на вопросе о хлебе. Буржуазия и все богатые, в том числе деревенские богатеи, кулаки, срывают хлебную монополию, разрушают государственное распределение хлеба в пользу и в интересах снабжения хлебом всего населения и в первую голову рабочих, трудящихся, нуждающихся. Буржуазия срывает твердые цены, спекулирует хлебом, наживает по сту, по двести и больше рублей за пуд хлеба, разрушает хлебную монополию и правильное распределение хлеба, разрушает взяткой, подкупом, злостной поддержкой всего, что губит власть рабочих, добивающуюся осуществить первое, основное, коренное начало социализма: «Кто не работает, тот да не ест».

Романов и Керенский оставили рабочему классу в наследство страну, разоренную донельзя их грабительской, преступной и тягчайшей войной, страну, ограбленную русскими и иностранными

137 

империалистами дочиста. Хлеба хватит на всех только при строжайшем учете каждого пуда, только при безусловно равномерном распределении каждого фунта. Хлеба для машин, то есть топлива, тоже крайний недостаток: встанут железные дороги и фабрики, безработица и голод погубят весь народ, если не напрячь все силы для беспощадно строгой экономии потребления, правильности распределения. Катастрофа перед нами, она придвинулась совсем, совсем близко. За непомерно тяжелым маем идут еще более тяжелые июнь, июль и август...18 

Общеизвестно, что Временное правительство пыталось ввести хлебную монополию и что большевики исступленно агитировали против нее («у кого хлеб, у того власть...»).

Кроме того, Керенский «владел» (ничем не владея) «наследством Романова» несколько месяцев, и говорить о его наследстве – смешно. Но в качестве материала для демагогии годится все. Теперь Ленин ссылается на закон, введенный свергнутым правительством, а мотив монополии, мотив извлечения излишков из амбаров злокозненного крестьянства, на три года становится ведущим в ленинской публицистике и речах, с каждым днем все более страшных (в прямом смысле последнего слова).

Именно теперь, когда власть оказалась «в руках рабочих» и, при наличии (по мнению Ленина) излишков хлеба в руках крестьян, логично было бы дать крестьянам как можно свободней подготовиться к севу 1918 (а затем и 1919) года, а рабочих – как можно быстрее занять на фабриках, чтобы восстановить свободный товарообмен между городом и деревней. Не что иное, как ленинский нэп 1921 года, доказывает, что при допущении элементов частной инициативы (хотя бы за исключением тяжелой промышленности и большой энергетики) в 1918 году это было бы куда легче сделать, чем спустя три года.

Но (боюсь, что эти моменты зачастую выпадают из нашего поля зрения):

1) С одной стороны, Ленин не хотел сохранения каких бы то ни было форм частной инициативы. При всех его

138 

отступлениях от марксизма, уничтожение частной собственности казалось ему той фундаментально-искупительной акцией, которая позволяла ему чувствовать большевиков марксистами-ортодоксами, социалистами более, чем все остальные социалисты, ибо отмена частной собственности – это основа основ классического литературного марксизма. С другой стороны, Ленин 1918 года более склонен к управляемому большевиками временному сотрудничеству с крупным капиталом, чем к уступкам «мелкой буржуазии», т. е. крестьянству. В глазах Ленина, капиталистическая монополия и – тем более – государственно-капиталистическая монополия стоит куда ближе к социализму, чем независимая крестьянская («мелкобуржуазная») стихия.

2) Но в 1918 году крупный капитал не торопился вступать в сотрудничество с большевиками, и рабочие были необходимы Ленину не на бездействующих фабриках и заводах, а в качестве основного костяка его армии. Не связанные собственностью, они легче становились орудием его демагогии и его воли, чем другие группы населения. В том, что гражданская война неизбежна, он, посягнувший на все естественно сформировавшиеся устои хозяйственной и духовной жизни и народа, и просвещенных классов, не сомневался.

3) Ему необходимо было руками рабочих и деклассированных элементов, в том числе и части солдат, выжать из крестьянства все, что удастся выжать, чтобы выстоять в гражданской войне и сколотить аппараты своей диктатуры. Он не только потому даровал россиянам нэп лишь весной 1921 года, что россияне против него к этому времени восставали уже всплошную, но еще и потому, что к этому времени основной костяк его власти был уже сформирован и упрочен.19 

Правда, судя по выступлениям в печати и на партийных форумах, Ленин пытался вступить в некое соглашение с крупным капитализмом. Изо всех сил обрушиваясь на «мелкую буржуазию» (крестьянство) и на «мелкобуржуазные пережитки» в сознании пролетариата, он в ряде работ и речей 1918 – 1919 гг. пытается сконструировать некий гибрид крупного капитализма с коммунистической

139 

партократией. При этом он предполагает полное подчинение держателей капитала коммунистической власти, а также и производственное функционирование капитала только в границах советских экономических планов и международных контактов. Естественно, что из этих прожектов ничего не вышло, и Ленин вернулся на стезю антикапиталистического обличительства – до весны 1921 года.

Антикрестьянские филиппики Ленина не прекращались до весны 1921 года. В той же статье «О голоде» он пишет о необходимости

надзора на местах за каждым пудом хлеба, за каждым пудом топлива.

Это сделать потруднее, чем проявить героизм на несколько дней, не покидая насиженных мест, не идя в поход, ограничиваясь порывом-восстанием против изверга-идиота Романова или дурачка и хвастунишки Керенского.

За исключением «изверга-идиота Романова», который не был ни извергом, ни идиотом, здесь все охарактеризовано цинически верно: и большевистская «революция», и ее «героизм», и ее непосредственный противник Керенский.

Ни о каком молоке для пролетарских детей, ни о каких квартирах для бедняков, ни о какой бессмысленности свобод и прав без материальных преимуществ сейчас нет и речи, как и вообще о правах и свободах. Голос Ленина обретает стальное звучание. Коммунизм оказывается не потребительским раем, а царством самоограничения и верховной регламентации с предусмотренным наперед дефицитом самых необходимых народу вещей.

...Революция идет вперед, развивается и растет. Растут и задачи, стоящие перед нами. Растет ширина и глубина борьбы. Правильное распределение хлеба и топлива, усиление добычи их, строжайший учет и контроль над этим со стороны рабочих в общегосударственном масштабе, это – настоящее и главное преддверие социализма. Это – уже не «общереволюционная», а именно коммунистическая задача, именно такая задача, где трудящиеся и

140 

беднота должны дать решительный бой капитализму.

...В такое время – а для истинно-коммунистического общества это верно всегда – каждый пуд хлеба и топлива есть настоящая святыня, повыше тех святынь, которыми морочат головы дуракам попы, обещающие царствие небесное в награду за рабство земное. А чтобы сбросить всякий остаток поповской «святости» с этой настоящей святыни, надо овладеть ею практически, надо добиться на деле правильного распределения ее, надо собрать все без изъятия, все до конца излишки хлеба в общегосударственные запасы, надо очистить всю страну от спрятанных или несобранных излишков хлеба, надо твердой рабочей рукой добиться крайнего напряжения сил для увеличения добычи топлива и величайшей экономии его, величайшего порядка в его подвозе и потреблении.

Нужен массовый «крестовый» поход передовых рабочих ко всякому пункту производства хлеба и топлива, ко всякому важному пункту подвоза и распределения их, для повышения энергии работы, для удесятерения ее энергии, для помощи местным органам Советской власти в деле учета и контроля, для вооруженного уничтожения спекуляции, взяточничества, неряшливости.

«Вооруженное уничтожение... неряшливости» – звучит, не правда ли?

Ясно ли читателям, что речь идет о физическом уничтожении людей, продающих и покупающих (или выменивающих за вещи) вне продразверстки хлеб ради спасения своих семей от голодной смерти?

И снова:

...Нужен массовый «крестовый поход» передовых рабочих во все концы громадной страны.20 Нужно вдесятеро больше железных отрядов сознательного и бесконечно-преданного коммунизму пролетариата. Тогда мы победим голод и безработицу. Тогда мы поднимем революцию до настоящего преддве-

141 

рия социализма. Тогда мы станем способны вести и победоносную оборонительную войну против империалистических хищников.21 

Звучала ли хоть когда-нибудь такая сталь в речах «временных»? Даже в не вызывающих никакого сомнения целях они не способны были приблизиться к такой убежденности в своей правоте и в праве вести народ по своей дороге.

Заметим справку к статье «О голоде»: «Написано 22 мая 1918 г. Напечатано в «Правде» № 101, 24 мая 1918 г.»

В это время уже была сформирована армия. Ее «днем рождения» считалось всегда в СССР 23 февраля 1918 года. Рабочие отправляются во все концы необъятной страны – в деревню, парализуя на годы промышленность, чтобы выжать и выскрести весь хлеб – для армии, для правительства, для его формирующихся административных и охраняющих аппаратов.

Ленин 1918 года, сентиментально обслюнявленный советскими кинематографистами, буквально засыпает Россию декретами, которые, будь они педантично выполнены, уничтожили бы чуть не все население. Сыпля декретными громами и молниями, Ленин изо дня в день клеймит

...чудовищную бездеятельность питерских рабочих. Петроградские рабочие и солдаты должны понять, что им никто не поможет, кроме их самих. Факты злоупотребления очевидны, спекуляция чудовищна, но что сделали солдаты и рабочие в массах, чтобы бороться с нею?! Если не поднять массы на самодеятельность, ничего не выйдет. Необходимо созвать пленарное собрание Совета и постановить произвести массовые обыски в Петрограде и на товарных станциях. Для обысков каждый завод, каждая рота должны выделить отряды, к обыскам надо привлечь не желающих, а обязать каждого, под угрозой лишения хлебной карточки. Пока мы не применим террора – расстрел на месте – к спекулянтам, ничего не выйдет. Если отряды будут составлены из случайных, не сговорившихся лю-

142 

дей, грабежей не может быть. Кроме того, с грабителями надо также поступать решительно – расстреливать на месте.

Зажиточную часть населения надо на 3 дня посадить без хлеба, так как они имеют запасы и других продуктов и могут по высоким ценам достать у спекулянтов.22 

Но ведь за продажу и покупку хлеба «по высоким ценам», в обход государственного распределения, а также за индивидуальный товарообмен Лениным санкционируется в этой же речи «расстрел на месте»!

А это из «Проекта резолюции о продотрядах»23 – проекта, немедленно превратившегося в декрет:

1) Привлечь всю массу солдат и рабочих к образованию нескольких тысяч отрядов (по 10 – 15 человек, а может быть и больше), которые обязаны уделять ежедневно известное число часов (например 3 – 4 часа) на службу по продовольственному делу.

2) Полки и заводы, которые не будут аккуратно поставлять требуемое число отрядов, лишаются хлебных карточек и подвергаются революционным мерам воздействия и карам.

3) Отряды должны произвести немедленно обыск, во-первых, вокзалов, с осмотром и учетом вагонов с хлебом; во-вторых, путей и узловых станций около Питера; в-третьих, всех складов и частных квартир.

Инструкция для осмотра, учета и реквизиций вырабатывается Президиумом Петроградского Совета с участием делегатов от Районных Советов или же Особой Комиссией.

4) Пойманных с поличным и вполне изобличенных спекулянтов отряды расстреливают на месте. Той же каре подвергаются члены отрядов, изобличенные в недобросовестности.

5) Из общей суммы революционных отрядов для крайних мер спасения от голода выделяются наиболее надежные и наилучше вооруженные отряды для отправки на все станции и во все

143 

уезды главнейших, доставляющих хлеб, губерний. Этим отрядам, при участии железнодорожников, взятых по уполномочию местных железнодорожных комитетов, поручается, во-первых, контроль за продвижением хлебных грузов; во-вторых, контроль за сбором и ссыпкой хлеба; в-третьих, принятие самых крайних революционных мер против спекулянтов и для реквизиции хлебных запасов.

6) Революционные отряды, при всяком составлении протокола реквизиции, ареста или расстрела, привлекают понятых в количестве не менее 6 человек, обязательно выбираемых из находящегося в ближайшем соседстве беднейшего населения.

Вы только всмотритесь в эту расстрельную «непрерывку», господа! А наивный Чернов надеялся вызвать краску стыда у Ленина на лице напоминанием о расстреле петроградской демонстрации 5 января 1918 года и предрекал, что выстрелы эти будут до смерти жечь ленинские ладони!

Но в конце продовольственного террора, лицом к лицу с опасностью всенародного восстания против большевиков, в преддверии лихорадочного поворота к нэпу, Ленин так заговорит о действиях продотрядов, словно сам он ни малейшего отношения не имеет к их насильственным акциям:

...Разверстка: у нас такой нажим был, что револьверы к вискам приставляли. Народ возмущен...

...Но сельское хозяйство из-под палки вести нельзя... ...Надо освободить из-под палки, чтобы поднять сельское хозяйство. Палка – продовольственные реквизиции.24 

Но тут же:

...В комитеты содействия должны входить практичные люди. Пусть будет палка, но для нашего содействия.

Чтобы старательный нажал на нестарательного.

...Трудповинность... Если войти в положение, будут исполнительны.25 

144 

Так что «для нашего содействия» все-таки «пусть будет палка»... Заметьте: «старательный» крестьянин (вчерашний изверг – «кулак») должен «нажать» на «нестарательного» (вчерашнего вершителя судеб деревни – батрака и бедняка) с тем, чтобы последние не дурили, а делали дело – производили хлеб.

Давно ли большевики оглушали Россию воплями о террористическом Временном правительстве, пригласившем на суд большевистских лидеров с целью расследовать донесения о немецких деньгах, полученных Лениным? Ленин и Зиновьев отказались явиться на суд и скрылись, сославшись на то, что у них нет достаточных гарантий неукоснительного соблюдения судом демократической следственной процедуры. Большевики наводнили своими жалобами на реакционное Временное правительство мировую социалистическую печать. Когда на несколько дней закрывали их подрывные газеты, большевики обращались в социалистические газеты, нещадно и многократно ими обруганные, с недоуменными жалобами и им тотчас же предоставляли целые полосы там.

Теперь одно небольшевистское издание за другим, одна партия за другой объявляются вне закона.

Но, повторяю, ни разу, нигде, ни в одной строке Ленина не прозвучало раздумье над тем, почему большевикам, на протяжении марта-октября 1917 года уверенно бравшим на себя обязательство немедленно дать народу все, о чем тот мечтает, не удалось до поворота к нэпу принести ему ничего, кроме разрухи, гражданской войны, голода и террора.

Примечания к главе пятой

1 Крупская Н. К., Воспоминания. Москва, Госиздат, 1932 и 1934 гг.

2 Ленин В. И., ПСС, т. 35, стр. 100 – 107 (Курсив Д. Ш.).

3 Ленин В. И., Соч. изд. III, т. 22, стр. 178. В других изданиях этого текста нет.

4 Ленин В.И., Соч. изд. III. т. 21, стр. 492 – 494.

145 

5 Там же, стр. 495 – 498.

6 Там же, стр. 494.

7 Цит. по дайджесту «Социум» № 2, СССР, 1990, стр. 122 – 124.

8 «Русская мысль» № 3862 от 18 января 1991 г. (Париж).

9 Ленин В. И., Соч. изд. Ill, т. 21, стр. 470.

10 Werner Hahlweg, Lenins Rückkehr nach Russland 1917. «Die Akten», 1957.

11 Z. A. Zeman, Germany and Revolution in Russia. Documents from the Archives in the German Foreign Ministry, 1958.

12 Б. Никитин, «Роковые годы». Париж, 1937.

13 «Русская мысль» № 3862 от 18 января 1991 г.

14 Там же.

15 Там же.

16 Там же.

17 До сих пор заставляющий социалистов спорить вопрос об отношении Ленина к нэпу я рассмотрю подробней в этой книге, в части, посвященной Бухарину.

18 Ленин В. И., ПСС, т. 36, стр. 357 – 364. «О голоде».

19 Троцкий предлагал ввести нэп на год-полтора раньше, но тогда было рано, а через месяц-другой после Кронштадта могло стать поздно. Ленин и Сталин отлично умели выбирать точное время для своих акций. Этой способностью не обладали ни Бухарин, ни Троцкий.

20 «Крестовый поход передовых рабочих» за хлебом провозгласит в 1927 – 1928 гг. и Сталин (точно в тех же словах, не ссылаясь при этом на источник заимствования).

21 Ленин В. И., ПСС, т. 36, стр. 357 – 364, «О голоде». (Курсив Ленина. Жирный шрифт Д. Ш.).

22 Совещание президиума петроградского Совета с представителями продовольственных организаций 27(14) января 1918 года. Выступления по вопросу о мерах борьбы с голодом. Протокольная запись. Ленин В. И., ПСС, т. 35, стр. 311 – 313.

23 Там же.

24 Ленин В.И., ПСС, т. 42, стр.384 – 385, «Записка членам ЦК и наркомам»

25 Там же.

146 

6. Его этика

...Этот самый человечный человек. В. Маяковский, поэма «Ленин».

Человек, у смертной постели которого мы только что незримо стояли, не может не вызвать жалости, как всякий страдающий человек.

Но до чего же мало был причастен состраданию он сам, когда стоял в полный рост!

В каждой советской школе висит плакат: «Учиться, учиться, учиться, – так завещал Ильич». Кто из нас помнит, что в хрестоматийной речи «Задачи союзов молодежи», произнесенной Лениным на III съезде РКСМ в 1920 году, говорено им не только о необходимости учиться, «обогащать свою память» «точным знанием культуры» и далее в том же роде?1 

В этой речи даны Лениным многократные крайне упрощенные определения коммунистической морали и нравственности.

Упрощенность формул достигается и лексически, и через обеднение содержания. Две-три плоские мысли внушаются слушателям посредством настойчивой тавтологии. Я потому говорю об этих определениях, что они ведь и для самого Ленина программные: они составляют основу его общественно-политического поведения.

«Всякую такую нравственность, взятую вне человеческого, вне классового понятия, мы отрицаем. Мы говорим, что это обман, что это надувательство и забивание умов рабочих и крестьян в интересах помещиков и капиталистов.

147 

Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата».

«Вот почему мы говорим: для нас нравственность, взятая вне человеческого общества, не существует: это обман. Для нас нравственность подчинена интересам классовой борьбы пролетариата.

А в чем состоит эта классовая борьба? Это – царя свергнуть, капиталистов свергнуть, уничтожить класс капиталистов».

«Когда нам говорят о нравственности, мы говорим: для коммуниста нравственность вся в этой сплоченной солидарной дисциплине и сознательной массовой борьбе против эксплуататоров. Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем. Нравственность служит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше, избавиться от эксплуатации труда».

Социальная этика Ленина (а впрочем, как отделить социальную этику от личной? Этика по определению категория личная) в этой речи, обращенной к невежественным подросткам, составляющим основную массу комсомольцев начала 20-х годов, целиком укладывается в роковую формулу Гитлера: «Я освобождаю вас от химеры совести».

С полудетского (в ту пору восемнадцатилетние уже шли в партию, а не в комсомол) сознания снимаются все заповеданные тысячелетиями ограничения и обязанности перед другими людьми. Взамен выдвигается единственное условие праведности – верность партийным целям и интересам. Пафос ленинского обращения к молодежи питается тремя задачами: внушить слушателям убеждение в тождественности служения партии и нравственности; возбудить ненависть к земледельцам, не выполняющим продразверстки; пробудить в молодежи (призываемой овладеть всеми культурными богатствами прошлого) недоверие и антипатию к интеллигенции (единственному реальному источнику этой культуры для полуграмотного юношества из народа).

148 

«Если крестьянин сидит на отдельном участке земли и присваивает себе лишний хлеб, т. е. хлеб, который не нужен ни ему, ни его скотине, а все остальные остаются без хлеба, то крестьянин превращается уже в эксплуататора.

Чем больше оставляет себе хлеба, тем ему выгоднее, а другие пусть голодают, «чем больше они голодают, тем лучше, тем дороже я продам этот хлеб»...

«...Если я хозяйничаю на этом участке земли, мне дела нет до другого; если другой будет голодать, тем лучше, я дороже продам свой хлеб».

«Старое общество было основано на таком принципе, что либо ты грабишь другого, либо другой грабит тебя, либо ты работаешь на другого, либо он на тебя, либо ты рабовладелец, либо ты раб. И понятно, что воспитанные в этом обществе люди, можно сказать, с молоком матери воспринимают психологию, привычку, понятие – либо рабовладелец, либо раб, либо мелкий собственник, мелкий служащий, мелкий чиновник, мелкий интеллигент, словом человек, который заботится только о том, чтобы иметь свое, а до другого ему дела нет. 

Если я имею местечко, как врач, как инженер, учитель, служащий, мне дела нет до другого. Может быть, потворствуя, угождая власть имущим, я сохраню свое местечко, да еще смогу и пробиться, выйти в буржуа. Такой психологии, такого настроения у коммунистов нет и быть не может».2 

Подите-ка после этого лечить и учить!

В декабре 1917 года, в статье с невинным названием «Как организовать соревнование»,3 Ленин с поразительной откровенностью натравливает отцов своих будущих комсомольцев на ту же интеллигенцию. Он призывает рабочих и беднейших крестьян соревноваться отнюдь не на производственном поприще. Он пишет (начиная разговор с рабочими об интеллигенции и прочих врагах революции):

«Прихвостни и прихлебатели буржуазии рисовали социализм, как однообразную, казенную, монотонную, серую казарму. Лакеи денежного мешка, холопы эксплуататоров – господа буржуазные интеллигенты «пугали»

149 

социализмом народ, именно при капитализме осужденный на каторгу и казарму безмерного, нудного труда, полуголодной жизни, тяжелой нищеты».

Эпитет «буржуазный» сразу ставит интеллигента в положение преступника («буржуй – значит – враг»). Этот эпитет равноценен кличке «кулак», подменяющей, когда это нужно, в ленинской пропаганде слово «крестьянин»: и эмоционально, и политически он дает адресатам ленинской пропаганды право бить «классового врага».

«Рабочие и крестьяне нисколько не заражены сентиментальными иллюзиями господ интеллигентиков; всей этой новожизненской и прочей слякоти»...

«Несентиментальным» и пока еще «классово-полноценным» в глазах Ленина рабочим и крестьянам недоступен подтекст возмущения Ленина против «новожизненской и прочей слякоти». Одним из редакторов журнала «Новая жизнь» был Горький. Вот остальной состав редакции: Б. Авилов, В. Базаров, А. Богданов, В. Брюсов, А. Гойхбарг, Б. Горев, С. Далин, В. Керженцев. Л. Красин, Н. Крестинский, М. Кричевский, А. Лозовский, А. Луначарский, М. Лурье, Р. Макдональд, Л. Мартов, В. Маяковский, М. Павлович, А. Нинкевич, Б. Нозерн, Вяч. Полонский, М. Покровский, Лариса Рейснер, Ромэн Роллан, А. Свидерский, Филипп Сноудэн, Ю. Стеклов, К. Тимирязев, А. Н.Толстой, М.Урицкий, Дж. Уэллс, Г. Цыперович, И. Чернышев, Вик. Шкловский и др.

В 1917 – 1918 гг. «Новая жизнь» регулярно публиковала «Несвоевременные мысли» Горького. От «буревестника революции» Ленину не так легко было отмахнуться, вступив с ним в открытый спор. А «буревестник» писал:

«...Убиты невинные и честные люди Шингарев, Кокошкин,4 а у наших властей не хватает ни сил, ни совести предать убийц суду».

«Расстреляны шестеро юных студентов, ни в чем не повинных – подлое дело не вызывает волнений совести в разрушенном обществе культурных людей».

«Десятками избивают «буржуев» в Севастополе и Евпатории – и никто не решается спросить творцов «социальной» революции: не являются ли они моральными вдохновителями массовых убийств?»

150 

«За время революции насчитывается уже до 10 тысяч «самосудов». Вот как судит демократия своих грешников: около Александровского рынка поймали вора, толпа немедленно избила его и устроила голосование: какой смертью казнить вора: утопить или застрелить? Решили утопить и бросили человека в ледяную воду. Но он кое-как выплыл и вылез на берег, тогда один из толпы подошел к нему и застрелил его».

«Уличные «самосуды» стали ежедневным «бытовым явлением», и надо помнить, что каждый из них все более и более расширяет, углубляет тупую, болезненную жестокость толпы».

«Уничтожив именем пролетариата старые суды, г. г. народные комиссары этим самым укрепили в сознании «улицы» ее право на «самосуд» – звериное право».

«Вероятно, все помнят, что после того, как некий шалун или скучающий лентяй расковырял ножиком кузов автомобиля, в котором ездил Ленин, «Правда», приняв порчу автомобильного кузова за покушение на жизнь Владимира Ильича, грозно заявила: «За каждую нашу голову мы возьмем по сотне голов буржуазии». Видимо, эта арифметика безумия и трусости произвела должное влияние на моряков – вот они уже требуют не сотню, а тысячи голов за голову».

«Самооценка русского человека повышается. Правительство может поставить это в заслугу себе».

В те поры Горький еще не знал, что «если враг не сдается, его уничтожают», (а если сдается, то его тем скорее уничтожают, и даже если он не враг – уничтожают: на всякий случай, ибо надо быть очень верным и надежным соучастником, а не стоять в стороне). Приведенные выше отрывки – не исключение в статьях Горького тех времен. Можно себе представить реакцию Ленина на «предательство» Горького (у Ленина все, кто не с ним, – предатели). Но он не может ничего противопоставить фактам, приведенным Горьким. И уходя, как всегда, от спора по существу идей и событий, Ленин упорно, в массе своих выступлений, сеет ненависть ко всему строптивому племени интеллигентов (главному, заметим, создателю и носителю социалистических иллюзий в мировой истории),

151 

для масс и без того тождественному ненавистным барам.

«Они думают, что «простой народ», «простые» рабочие и беднейшие крестьяне не сладят с великой, поистине героической в всемирно-историческом смысле слова, задачей организационного характера, которую возложила на плечи трудящихся социалистическая революция: «Без нас не обойтись» – утешают себя привыкшие служить капиталистам и капиталистическому государству интеллигенты». «Надо организовать соревнование практиков-организаторов из рабочих и крестьян друг с другом, в приемах подхода к делу, в способах осуществления контроля, в путях истребления и обезврежения паразитов (богатых и жуликов, разгильдяев и истеричек из интеллигенции и так далее и тому подобное)». 

«В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы (так же хулигански, как отлынивают от работы многие наборщики в Питере, особенно в партийных типографиях). В другом – поставят их чистить сортиры. В третьем – снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ, до их исправления, надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом – расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве. В пятом – придумают комбинации разных средств и путем, например, условного освобождения добьются быстрого исправления исправимых элементов из богачей, буржуазных интеллигентов, жуликов и хулиганов. Чем разнообразнее, тем лучше, тем богаче будет общий опыт, тем вернее и быстрее будет успех социализма, тем легче практика выработает - ибо только практика может выработать – наилучшие приемы и средства борьбы».5 

Так не смешно ли укорять Ленина его «нечаевщиной»? призывом «истребления и обезвреживания ...разгильдяев и истеричек из интеллигенции». («При слове «культура» мне хочется схватиться за пистолет!» – Геббельс)...

Позднее, когда Ленину-хозяину понадобятся специалисты, он будет высокомерно бранить забывших свое место рабочих Мосгорводопровода, которые затравили (до самоубийства) своего главного инженера – Ольденбургера...

152 

Мы ошиблись бы, полагая, что в подтексте ленинского монолога о «соревновании» расположен его конфликт только с интеллигенцией. Обратите внимание на «хулигански» «отлынивающих от работы» «многих наборщиков» в Питере, особенно в партийных типографиях!

В конце 1917 года в Петрограде упорно сопротивляются большевикам самые грамотные и организованные рабочие – печатники. Это им адресовано презрительное «хулигански» и высокомерное «отлынивающие от работы». Оговорка «особенно в партийных типографиях» переносит долю ответственности за забастовки на социалистические и демократические партии, враждебные большевикам. «Сознательные» же, т. е. согласные идти за большевиками, рабочие призываются не только к штрейкбрехерству, а к прямому насилию над бастующими товарищами. С этих пор в ленинской публицистике и речах будут множиться прямые и замаскированные нападки на еще сопротивляющийся диктатуре пролетариат – вплоть до XI съезда РКП(б) – последнего съезда Ленина.

Что с того, что статья о «социалистическом соревновании» в «путях истребления и обезврежения паразитов», в том числе «разгильдяев и истеричек из интеллигенции», была издана несколькими годами позже, уже преемниками Ленина? Он излил в ней душу, выразил свое настроение – вот что главное.

Ленин и в конце своей жизни будет стремиться к ужесточению советского законодательства, то и дело усматривая недостаточную суровость в предоставляемых ему на отзыв формулировках статей Уголовного кодекса:

Дополнения к проекту вводного закона к
Уголовному Кодексу РСФСР
и письма Д. И. Курскому

Проект

1

ВВОДНЫЙ ЗАКОН К УГОЛОВНОМУ КОДЕКСУ РСФСР

... 5. Впредь до установления условий, гарантирующих Советскую власть от контрреволюционных посягательств на нее, революционным трибуналам

153 

предоставляется право применения как высшей меры наказания – расстрела по преступлениям, предусмотренным статьями 58, 59, 60, 61, 62, 63 + 64... Уголовного кодекса).

х)	Добавить и статьи 64 и 65 и 66 и 67 и 68 и 69.
хх)	Добавить право замены расстрела высылкой за границу, по решению Президиума ВЦИКа (на срок или бессрочно).
ххх)	Добавить: расстрел за неразрешенное возвращение из-за границы.

т. Курский!

По-моему, надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу). См. с. 1 внизу ко всем видам деятельности меньшевиков, с.-р. и т. п.; 

найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией» ее борьбой с нами (подкупом печати и агентов, подготовкой войны и т. п.).

Прошу спешно вернуть с Вашим отзывом.

Ленин6

15/V.

Оговорка Ленина «впредь до установления условий, гарантирующих Советскую власть от контрреволюционных посягательств на нее», хронологическим ограничением не является. Ленин всегда говорит о посягательствах на «советскую власть» (читай, на коммунистическую партократию) со стороны «мировой буржуазии», неизбежных, по его убеждению, до тех пор, пока социализм не станет строем всемирным. До этого сохраняется возможность считать противников большевизма агентами «мировой буржуазии». Следовательно, когда бы люди, попавшие во власть ленинской партии, ни изобличались в «преступлениях», предусмотренных статьями, которые перечисляет Ленин, высшей мерой возмездия остается расстрел. Нет никаких сомнений, что «формулировки», ставящие их деяния «в связь с международной буржуазией», будут найдены.

154 

Ленинское стилистическое и смысловое упрощенчество при разговоре с малообразованной аудиторией доходит порой до анекдотического уровня. В 1918 – 1919 годах он ведет отчаянную организационную и пропагандистскую битву против сторонников правовой демократии, против идей равенства всех граждан перед лицом закона, которые он так умело когда-то эксплуатировал.

Необходимо ввести в железное русло стихию, которой было обещано в 1917 году все, что только могло прийти на ум обещать. В статье «Советская власть и положение женщины»7 Ленин пишет:

Пусть лжецы и лицемеры, тупицы и слепцы, буржуа и их сторонники надувают народ, говоря о свободе вообще, о равенстве вообще, о демократии вообще. Мы говорим рабочим и крестьянам: срывайте маску с этих лжецов, открывайте глаза этим слепцам. Спрашивайте:

– Равенство какого пола с каким полом?

– Какой нации с какой нацией?

– Какого класса с каким классом?8 

При том широком наборе полов, которым отличается homo sapiens, это «какого пола с каким полом» (подчеркнутое в статье дважды) звучит прямо-таки умилительно: до чего человек переполнен антипатией к равенству – в полах запутался! Одиозное «какого пола с каким полом» выдержало без ущерба для автора и редакторов не менее шести изданий: одно – газетное, и пять – в собраниях сочинений...

*    *    *

Моральное кредо Ленина разрешает ему прибегать в агитационно-пропагандных целях ко вполне им осознанному обману слушателей. Он сплошь и рядом трезво использует неведение аудитории. Так например, во множестве статей и речей 1917 – 1920 года он многократно объясняет рабочим, что на Западе нет никакой демократии. Он обосновывает свое доказательство одним и тем же дежурным доводом: у рабочих Запада нет собственных

155 

зданий для проведения митингов и собраний – какая же это свобода? Он останавливается на этом примере десятки раз, хотя сам он долго жил на Западе, встречался с рабочими в арендованных ими залах, проводил (отнюдь не на улицах и не в лесу) свои партийные съезды и конференции и не может не понимать всей смехотворности этого довода, рассчитанного только на бесчисленных чапаевых и нагульновых.

Ленинские обращения к массам умело настроены на преобладающую в массах в данный момент эмоцию. Но в глазах человека образованного, мыслящего и умственно независимого они и логически и фактически весьма уязвимы. Поэтому ленинская интеллигентофобия вполне естественна как политически, так и психологически. Особенно если учесть, что в глазах наиболее интеллигентных оппонентов Ленина (разумеется, вне его партии) решительно неприемлемым оказывается его моральное кредо. Ренегат от интеллигенции, Ленин, как всякий ренегат, относится к материнской среде с воинственной антипатией: во-первых, «пережитки» критериев исходной среды нарушают внутреннюю цельность ренегатствующего сознания, которое раздражается против источника досадных помех. Во-вторых, «свои» мешают, путают карты, и еще как. Да еще служат пусть очень слабым, но все же укором: вынуждают оправдываться, что он и делает постоянно, хотя ему очень мало свойственны сомнения в своей правоте.

*    *    *

Для Ленина в сфере его политической деятельности есть только одна фигура, свободная от необходимости соглашаться с Лениным, – это он сам. Интеллигенция же только тогда и является интеллигенцией, а не просто слоем наемных (а то и закрепощенных или порабощенных) профессионально образованных специалистов, когда она, по выражению Н. Винера, «свободна иметь веру». Без такой свободы специалист так же мало является интеллигентом, как советский колхозник или совхозник – крестьянином. Разумеется, кроме свободы иметь веру, надо еще обладать личной способностью и потребностью быть свободным, но это уже иная плоскость вопроса. Ленин же наглядней-

156 

шим и парадоксальнейшим образом представляет собой (в своих глазах) единственного интеллигента в своей партии и в своем государстве (мы говорим сейчас не о реальности, в которой невозможно тотально вытоптать все критерии, кроме верховного, – мы говорим о тенденции и о ее пределе). За собой он с «младых ногтей» оставляет право «критиковать ненравящееся – священное право всякого публициста»; себе он позволяет иронические реплики по адресу «старых книг» (Маркса и Энгельса), которые табу для всех других; сам он ни из чего не делает «божка»: ни из какого бы то ни было народного, классового, партийного, цекистского или коминтерновского большинства, ни из революции (см. письма марта 1917 года), ни из старых друзей и вчерашних – для себя же – авторитетов, ни из чьих бы то ни было гражданских и личных прав, ни из партийного единства...

Для опутанного сетями цензуры общества – полный контроль за тем информационным пайком, который ему, этому обществу, предназначается:

Док. 2559

Н. Г. Горбунову

Поручаю Вам проверить, на основании каких законов и правил зарегистрировано в Москве, как сообщается в «Известиях» от 5/11, свыше 143 частных издательств, каков личный состав ответственных за каждое издательство администрации... и редакции, какова их гражданская ответственность, равно ответственность перед судами вообще, кто заведует этим делом в Госиздате, кто ответственен за это.

Переговорите также секретно о том, в чем состоит и как организован надзор за этим делом со стороны Наркомюста, РКИ и ВЧК. Все строго конфиденциально. Приготовьте мне ответ, хотя бы предварительный к среде.(263) 

6.2.1922 г.

В примечании № 263 сообщен ответ о том, как организован надзор, и о невозможности выпуска книги, «если рукопись не была разрешена политотделом».

157 

Для себя – оперативнейшая возможность следить за всем тем, что печатается за границей (и строжайше запрещено к распространению внутри страны):

Док. № 22710

Ш. М. Манучарьянц

Тов. Манучарьянц! Я уже неделю тому назад имел от Уншлихта11 «Смену вех».

Очевидно, Госиздат, если это от него №№ 9 и 10, есть образец идиотской волокиты.

Проверьте, как они получают, кто ведет это дело у них. Надо его прогнать.

Напишите от моего имени Каменеву, Зиновьеву и Уншлихту, как (почтой? адрес? через особое лицо?) они получают «Смену вех» и подобные вещи. 

Я должен получать своевременно. 24.1.1922.

Ленин

Короче – себе обеспечивается полное существование свободного человека.

Остальным адресовано угрожающее:

Мы должны сказать, что должны погибнуть... те, кто хотел погубить нас и о ком мы считаем, что они должны погибнуть...12 

Это сказано не в ситуации «военного коммунизма», а в цветении «либерального нэпа», сказано не в последний раз.

Для других человек, постоянно использовавший право подданного Российской империи на посещение заграницы, требует введения смертной казни «за самовольное возвращение из-за границы» (см. письма к наркому юстиции Курскому о новом кодексе в т. 45 ПСС Ленина). В письме Курскому Ленин развернуто формулирует варианты знаменитой статьи 58-10-11 УК РСФСР, поставившей ГУЛАГу миллионы заключенных:

Вариант 1:

Пропаганда или агитация или участие в организации и содействие организациям, действующие (пропаганда и агитация) в направлении помощи

158 

той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к насильному ее свержению, путем ли интервенции или блокады, или шпионажа или финансирования прессы и тому подобными средствами, карается высшей мерой наказания, с заменой, в случае смягчающих вину обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу.

Вариант 2:

а) Пропаганда или агитация, объективно содействующие той части международной буржуазии, которая и т. д. до конца.

б) Такому же наказанию подвергаются виновные в участии в организациях или в содействии организациям или лицам, ведущим деятельность, имеющую вышеуказанный характер (деятельность коих имеет вышеуказанный характер).

Заметьте: «пропаганда или агитация», «финансирование прессы» (гласность!) и одно только «направление помощи» силам, отвергающим «коммунистическую систему собственности», заслуживает расстрела или, в лучшем случае, насильственного лишения родины. При этом понятие «коммунистическая система собственности» по сей день остается такой же загадкой, какой оно было при Ленине, имея бесчисленное множество толкований.

Вариант 2б:

Пропаганда или агитация, объективно содействующие или способные содействовать той части международной буржуазии, которая и т. д. до конца13 

Кроме того, что здесь объявляются криминальными такие моменты совершенного кем-то поступка, или высказанного кем-то суждения, как способность этого шага или суждения (по мнению следственных или судебных инстанций) «объективно»(?) помочь каким-то противникам советской системы, в ленинской формулировке скрыт еще и особый смысл.

159 

На особый смысл этой статьи УК РСФСР обращает внимание читателя в одной из своих мемуарных книг М. Бегин.14 

В книге приведены чрезвычайно интересные диалоги между М. Бегиным и его следователем – молодым фанатичным коммунистом.

– Вы обвиняетесь по 58 статье Уголовного кодекса Российской Советской Социалистической Республики. Знаете, о чем говорится в этой статье? Знаете, кто ее сформулировал?

– Нет, не знаю.

– А стоило бы. В 58 статье говорится о контрреволюционной деятельности, измене и диверсии, и сформулировал ее сам Владимир Ильич Ленин.

– Но как может эта статья распространяться на действия, совершенные в Польше?

– Ну и чудак же вы, Менахем Вольфович! 58 статья распространяется на всех людей во всем мире, слышите – во всем мире! Весь вопрос в том, когда человек попадает к нам или когда мы доберемся до него.

Хотя я уже попал к ним и они добрались до меня и уже применили – не в теории, а на практике – 58 статью, слова следователя заставили меня содрогнуться. Много дней не выходил у меня из головы этот чистосердечный и поразительный ответ, переворачивающий вверх дном все понятия цивилизованного человека о правосудии. Значит, существует в мире страна, Уголовный кодекс и прежде всего статья о контрреволюционной деятельности которой распространяется на каждого из двух с половиной миллиардов жителей земного шара!

Однако и этим не исчерпываются партийные представления юриста Ульянова-Ленина о правосудии и юридическом праве.

В преамбуле к приведенным выше наброскам Ленин пишет Курскому:

160 

Суд должен не устранить террор..., а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать его надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого.15 

И это тоже писалось не в экстремальных условиях «военного коммунизма», а в середине «либерального» 1922 года.

*    *    *

Два юриста, Ленин и Курский, не могли не понимать, что приведенная выше формула означает узаконение неправовой системы взаимоотношений между человеком (группой) и государством. Точно так же, как преданность интересам партии освобождает ее функционера от «химеры совести», так и малейшее несоответствие партийным критериям гражданской благонадежности ставит человека вне права. Но Ленину и этого кажется мало. Он оговаривает возможность для советских охранно-карательных органов отступать и от этого законоподобия: резолюция IV съезда Советов «О законности»16 признает неизбежным принятие экстренных мер, не предусмотренных в действующем законодательстве или отступающих от него. Это «отступление» (от беззакония, именуемого законом, в сторону беззакония, законом не именуемого) должно сопровождаться «немедленным сообщением заявления в письменной форме в Совнарком с копией для заинтересованных властей» и с сохранением для пострадавших «права обжалования». Поскольку речь шла в приведенном документе в основном о терроре против действительных или мнимых врагов советской власти, то можно оценить как эффективность обжалования со стороны «экстренно» пострадавших, так и пользу «немедленного сообщения заявления» о собственных беззакониях пост фактум со стороны карателей. Пресловутое распоряжение Политбюро (1937) о применении «чрезвычайных мер допроса» по отношению к «врагам народа» было всего лишь своевременным напоминанием о ленинском подходе

161 

к вопросу. Ленин, кстати, отлично знал, о чем идет речь, когда обеспечивал своим исполнителям в области государственной безопасности лазейки для полного беззакония. На митинге-концерте сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 г., он говорил о «тяжелой деятельности» чрезвычайных комиссий:

Не только от врагов, но часто и от друзей мы слышим нападки на деятельность ЧК... естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза. Обывательская интеллигенция (опять – интеллигенция!) подхватывает эти ошибки, не желая вникнуть в суть дела... Мы же говорим: на ошибках мы учимся... Дело, конечно, не в составе ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное – верность.17 

Читатель, я думаю, представляет себе, что означают «ошибки» ЧК, насколько они поправимы для их объектов и как понимает здесь Ленин слово «верность»: отнюдь не как безошибочность действия, а как верность партии. На стр. 61 того же тома он пишет:

На каждую сотню наших ошибок, о которых кричит на весь свет буржуазия и ее лакеи... приходится 10.000 великих и геройских актов... Но если бы даже дело обстояло наоборот... если бы даже на сто наших правильных актов приходилось 10.000 ошибок, то все-таки наша революция... велика и непобедима.18 

В не так давно вышедшей в Англии истории ленинской ЧК,19 труде строжайше документированном и, по западному академическому обыкновению, чуждом всяких эмоций, есть ужасающее перечисление пыток, систематически, повсеместно, в рабочем порядке, применявшихся конкретными филиалами этой организации. Надеюсь, что эта книга будет переведена на русский язык.

Приведу одну, сравнительно небольшую, современную публикацию, чтобы восстановить картину, вне всяких

162 

сомнений, хорошо известную Ленину, наперед отпускающему все грехи чекистам. Сергей Мельник, предваряя свои републикации, которые он объединил в статье «Первоисточники»,20 пишет о КГБ начала 1990-х гг. (незадолго до «путча»):

...Откровенным издевательством над обществом являются заявления руководителей «насаждающего демократию» ведомства о приверженности нормам и традициям ЧК. Органы, призванные охранять безопасность порочно зачатого государства, сегодня устами своих генералов открещиваются от сталинских репрессивных методов, но по-прежнему с гордостью называют себя чекистами – ленинцами и дзержинцами. Людьми с «головами, сердцами и руками» (не вспомню, какими именно...).

Писать о ЧК нужно, конечно, по первоисточникам. Таковые сохранились. Речь идет о периодических изданиях «чрезвычаек».

ПОЭМА ЭКСТАЗА

В фондах крупнейших библиотек страны хранятся сегодня: шесть номеров «Еженедельника Чрезвычайных Комиссий по борьбе с контр-революцией и спекуляцией», выходившего в Москве с 22 сентября по 27 октября 1918 года, и по одному номеру журнала «Красный Террор» (Еженедельник Чрезвычайных Комиссий по борьбе с контр-революцией на Чехословацком фронте. Казань, 1 ноября 1918 г., № 1) и газеты «Красный Меч» (Орган Политотдела Особого Корпуса войск В.-У.Ч.К.», Киев, 18 августа 1919 г. № 1). Считается, что это – все номера перечисленных изданий, которые увидели свет.

В лучших традициях партийной публицистики начну с правительственного постановления, опубликованного в 1-м номере «Еженедельника ВЧК».

«Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контр-революцией о деятельности этой комиссии,

163 

находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью;

Что для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей;

Что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях;

Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам;

Что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.

Секретарь Совета Л. Фотиева
Москва, Кремль
5-го сентября 1918 г.

Вот такой, чрезвычайно важный, документ.

Формально он связан с покушением на жизнь Ленина (имя Ф. Каплан без каких-либо комментариев можно обнаружить в списке имен 90 расстрелянных в Москве «террористов» в последнем, шестом номере «Еженедельника ВЧК»).

А сколько всего «вражеских голов» осталось в ту пору в чекистских рвах в отместку за одну горячую головушку – ни один журнал не вместит!...

«Мы железной метлой выметем всю нечисть из Советской России, – писал в журнале «Красный Террор» наместник ВЧК на Чехословацком фронте Лацис. – Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он (обвиняемый, – С. М.) против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какое у него происхождение, какое образование и какова его профессия. Вот эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом смысл и суть Красного Террора».

164 

Страницы чекистских изданий заполнили донесения с мест.

Вот, к примеру, сообщение из Иваново-Вознесенска, с «родины красных ткачей»:

«В области по борьбе с контр-революцией комиссиями взято в виде заложников в общем количестве 184 виднейших представителей местной крупной буржуазии и несколько лидеров социал-предателей. Комиссиями произведено несколько расстрелов... Кинешемская уездная Чр. К. оборудовала для своих белогвардейцев концентрационный лагерь на 100 людей» («Еженедельник», № 3).

Естественно, многое в эти донесения не входило. Но уже по тем фактам, которые афишировались карателями, можно составить представление как о масштабах борьбы с контрреволюцией», так и о ее методах.

Надежным средством подавления смуты, наряду с расстрелами и концлагерями, которые отличались от расстрелов лишь тем, что люди там умирали дольше и мучительнее, стал «институт заложничества».

«В одном Кожуховском концентрационном лагере под Москвой (в 1921 – 1922 гг.), – рассказывает Мельгунов, – содержалось 313 тамбовских крестьян... в числе их – дети от 1 месяца до 16 лет. Среди этих раздетых... полуголодных заложников осенью 1921 года свирепствовал сыпной тиф. Мы найдем длинные списки заложников и заложниц за дезертиров, например, в «Красном воине» (12/XI – 1919 г.). Здесь вводится даже особая рубрика для некоторых заложников: «Приговорен к расстрелу условно».

Вскоре расстрел стал рядовым явлением, В расход пускали заводчиков, купцов, инженеров, фельдшеров, учительниц, священников... Проще перечислить те категории населения, которые не подлежали расстрелу. Практиковались расстрелы на месте, без суда и следствия. В первую очередь

165 

это касалось заложников. Чекисты не мучились в подборе формулировок для обоснования правомерности казни. В «Еженедельнике ВЧК» и в «Красном Терроре» после фамилий расстрелянных читаем: «отставной артиллерист, капитан, правый»... «маклер, правый»... «лидер местного отделения партии Народной воли»... «жена кулака»... «бывший охранник»... «лесничий»... «сын заводчика»... «бывший редактор газеты»... «бывший студент, выдающий себя за матроса, при переводе в арестное помещение пытался бежать»...

Были групповые обвинения: «шестнадцать кулаков за насилие над красноармейцами», или «трое за шулерское обыгрывание в карты бывшего председателя Земельного отдела Псковского Губсовета Белова», или «пятеро как явные противники Советской власти». Существовали канцелярские штампы, облегчавшие «работу» составителям списков убитых ими: «приверженец старого строя» или «за контр-революционность». А когда и вовсе лень было тужиться – сходило так, без фамилий и вменяемой вины, просто двузначное число.

Была, однако, такая категория казненных, сообщения о которой представляли собой настоящие шедевры, образцы красноречия, целые детективные сюжеты. Речь идет о «своих» – не оправдавших доверия или излишне переусердствовавших в исполнении обязанностей: «Комиссар В.Ч.К., пытавшийся продать револьвер милиционеру. При попытке милиционера задержать преступника, он, желая покончить с собой, произвел в себя два выстрела, ранил себя в грудь и в бок».

Поэма экстаза – или сюжет для небольшого рассказа...

Или – вот: «Серемягин, бывший комиссар продовольствия, за спекуляцию, мародерство, растраты народных денег, пьянство и вооруженное сопротивление при аресте Чрезв. Комиссией».

В Юхнове «по постановлению Чрезвычайной Комиссии расстрелян секретарь означенной комис-

166 

сии Михаил Кудряв за подлоги и спекуляцию. Кудряв выдавал себя за председателя Чрезвычайной Комиссии и вымогал у родственников арестованных взятки».

В другом месте – расстреляли «бывшего члена Чрезвычайной Комиссии за попытку изнасилования арестованной, пьянство и прочее».

Чекисты сокрушались: «Также привлечен к ответственности член Высшей Военной Инспекции... Тов. Подвойский пожалел, что его не расстреляли».

И уж вовсе откровение:

«Тов. Зиновьев считает, что взяточничество комиссаров в 5 рублей должно так же караться, как в 5 миллионов, что красноармеец, захвативший крынку молока, также достоин расстрела».

Большевики и в те времена не могли поступиться принципами: грабить награбленное тоже надо с оглядкой!

Кажется – так: жестокость – но по отношению ко всем. Принцип есть принцип. И точка!

Ан нет. Дифференцированный подход все же имел место и в то «романтическое время»...

О том, как вершилось в ЧК правосудие, дает представление документ, опубликованный в «Еженедельнике»:

«Протокол заседания Западно-областной Ч.К.:

...Дело Романова Захара, бывшего стражника Поречского уезда, отличавшегося жестоким обращением с крестьянами и поркою их. Постановили: расстрелять...

Дело Бражко, обвиняемого в пьянстве и убийстве. Постановили: заключить в тюрьму на три месяца...

Дело Гончарова Ефима, начальника района милиции, и милиционеров Пирогу, Козлова и Егорова, обвиняемых в служебных злоупотреблениях. Постановили: освободить...

Дело Гладышева Василия, бывшего пристава города Смоленска. Постановили: расстрелять...

167 

Дело Петрова, бывшего полицейского пристава, работающего в отделении по борьбе со шпионством... освободить как нужного работника».

Комментарии, кажется, излишни...

Окончательный итог «ленинского призыва» одному Богу известен – во всяком случае, ни Совнаркому, ни ВЦИК до этого дела не было. Их вполне устраивала ситуация, при которой:

«...В своей деятельности В.Ч.К. совершенно самостоятельна, производя обыски, аресты, расстрелы...»

Это разъяснение было опубликовано во втором номере «Еженедельника ВЧК» и являлось руководством к действию.

Дальше – больше. Аппетиты чрезвычаек росли пропорционально аппетитам большевиков. Постепенно у идеологов и практиков террора возникло сомнение в целесообразности сохранения дипломатической неприкосновенности иностранцев. В № 3 «Еженедельника» появилась статья трех местных авторов – главного уездного коммуниста, чекиста и военкома – под заголовком «Почему вы миндальничаете?». Речь шла о деле Локкарта. Авторы считали, что отпустить дипломата из ЧК – преступление! Их приговор гласил: «Пойман опасный прохвост. Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет».

Да что дипломаты! Вот выдержка из помещенного все в том же «Еженедельнике» отчета о конференции ЦК Северной коммуны (Петроград, 15 – 18 октября 1918 г.):

«Тов. Зиновьев касается внутренней жизни Чрезвычайных Комиссий и отмечает с прямотой коммуниста нежелательные явления споров о том, что выше в государственной работе. Он указал пример, что в одной Ч.К. возникал вопрос, может ли она в случае надобности арестовать Совет Народных Комиссаров».

Здесь же тов.Зиновьев снимает все сомнения по поводу решения международных проблем: «Пред-

168 

седатель Совета Народных Комиссаров (Петроградского, – С. М.) убежден, что тов. Бокию придется ездить в Берлин, давать уроки по организации Чрезвычайной Комиссии и созывать конференцию на мировом масштабе, – это вопрос будущего».

Не правда ли, впечатляет «громадье планов»? И ведь – будут пытаться, вплоть до недавних пор, их воплотить в жизнь...

СТРЕЛЬЦЫ И ОПРИЧНИКИ

От мала до велика... Наши «историки» в своих панегириках ЧК особенно проникновенные и пламенные строки посвящали этому «всенародному содействию» карателям:

«...Рядовое явление – когда два-три члена комитета бедноты ведут в чрезвычайную комиссию под конвоем скрывающегося буржуя, кулака, самогонщика, дезертировавшего красноармейца и т. д.»

Доблестные чекисты не только не отказывались от услуг «добровольных помощников» (современный термин КГБ), но и сами насаждали гнезда стукачества, выполняя вердикты чиновников террора – как, например, «Об агентуре в деревнях, военкоматах». Впрочем, социальная база у них была: голь, как известно, не только хитра на выдумки, но и скора на расправу. «Сама жизнь» ставила вопросы, на которые чекистам приходилось давать немедленный ответ. В сообщении ЧК из Иваново-Вознесенска читаем:

«Характерно то, что поднятию деятельности Чр. К. способствуют самые широкие народные массы... По собственному почину создают комитеты и комиссии для борьбы с классовыми врагами... В конечном итоге пришлось только санкционировать таковые начинания и разграничить сферу деятельности».

Самосуд стал «законом»! Это вам не «мертвый кодекс законов», против которого печатно протестовали идеологи ЧК, Это - воля народа!

169 

Депеша из Ядринского уезда:

«Комиссия работает хорошо. Положение уезда хорошее. Во всех деревнях Комиссией образованы комитеты бедноты... Комбеды для нас лучшая опора и лучше всяких агентов».

Чрезвычайки не только «образовывали комитеты бедноты», но и переизбирали Советы. И в Красную Армию призывали. Чем только они не занимались, великие труженики, насаждая советскую власть!

Так создавалась армия стрельцов диктатуры. Теперь – об опричниках. О чистоте чекистских рядов.

В № 6 «Еженедельника ВЧК» редакция ввязывается в спор с «оппонентами», которые «заявили даже, что в Чрез. Ком. идут люди, готовые заниматься бандитизмом». Журнал приводит «сводку анкетных данных» пятнадцати Губчека, в которой единственная графа – партийность. Всем должно быть ясно, что ЧК «конструировались при активном и ближайшем участии коммунистической партии». Ну, нас-то вряд ли стоит в этом убеждать...

Вот что, однако, пишет о рядовом составе ЧК в книге «На заре красного террора» (Берлин, 1929) Аронсон:

«Больше всего меня поразило, что среди чекистов (речь идет об одной из Губчека. – С. М.) почти нет коммунистов. ...Большинство чекистов – простой народ, черная кость... Кто освободился таким путем от мобилизации на фронт, кто соблазнился двумя фунтами хлеба в день и жалованием, кого потянуло русское озорство, а кто по неспособности к производительному труду пришел в чекисты. Одному льстит, что его сверстники, с которыми он в детстве играл в бабки, сейчас его побаиваются, а другого прельстила бездельная, легкая жизнь и безнаказанность человека с ружьем. К партии, к коммунистам у большинства чекистов сложилось отношение почтительное и боязливое, как к господам, барам – а в глубине души царило к ним равнодушие или недоброжелательство».

170 

Поразительно точное наблюдение! В значительной мере отвечающее на мучительный вопрос: как, каким образом удержались в этой стране большевики? В книге «Кремль за решеткой» (Берлин, 1922) приведено другое свидетельство – письмо одной из бесчисленных жертв ЧК:

«В Уфимской губернии было восстание, подавленное с жестокостью средних веков. По официальным данным расстреляно 10 тысяч крестьян, а по неофициальным – 25 и больше. Когда поговоришь с рабочими и крестьянами, то кажется чудовищным, как большевики могут держаться, когда около 99 процентов населения против них. Это может быть только при отчаянной запуганности населения...»

Думаю, права была в одном из своих выводов Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков, созданная при главнокомандующем на Юге России, обнародовавшая в 1919 году особое «заключение» (находится в спецхране «Ленинки»):

«Полное разнуздание страстей и похотей является главной приманкой для темной массы народа. На этом и на терроре большевики строят свою власть»...

«ВСЕ РАЗРЕШЕНО»

В предисловии к сборнику «Че-Ка: Материалы по деятельности» (Берлин, 1922) один из лидеров правых эсеров, В. Чернов, писал:

«Пусть не говорят нам... что террористический режим был большевистской власти навязан, как единственное средство спасения, всей исторической обстановкой...

Никакая самооборона не может оправдать ни диких издевательств, ни изнасилований, ни коррупции... – возражает автор адвокатам большевизма, которых в Европе было предостаточно тогда, не меньше и сегодня. – Ссылаться же на антиподов из белого лагеря – значит косвенно сознаваться в собственном ужасающем и бесповоротном падении...»

171 

Пытался проанализировать причины «падения» большевиков и С. Мельгунов: «Я не избегаю характеристики «белого террора»... Я допускаю, что мы можем зарегистрировать здесь факты не менее ужасные...

Но нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики, нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую облечен большевистский террор... Это система планомерного проведения в жизнь насилия (подчеркнуто мною. – С. М.), это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна власть в мире...»

И далее – уже для тех, кто и сегодня кивает на «белый террор»: «Это прежде всего эксцессы на почве разнузданности власти и мести. Где и когда в актах правительственной политики и даже в публицистике этого лагеря вы найдете теоретическое обоснование террора, как системы власти? Где и когда звучали призывы к систематическим официальным убийствам?»

Как бы в продолжение этой мысли, В. Чернов считает, что обществу, навязанному большевиками, больше всего соответствовал «примитивный, потребительно-распределительный грубый военный коммунизм». История подтвердила это и продолжает подтверждать до сих пор.

И, право, трудно сразу определить, когда – в 1918-м, в 1938-м или поближе к нашим дням – сделано было нижеследующее заявление:

«Наша мораль – новая, наша гуманность – абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнета и насилия. Нам все разрешено...» Что может быть еще страшнее? Оказывается, может: «Жертвы, которых мы требуем, – жертвы спасительные, жертвы, устилающие путь к Светлому царству Труда, Свободы и Правды».

Обе цитаты – из одного источника: чекистской газеты «Красный Меч»...

172 

Этот сатанинский культ положил на алтарь большевизма десятки миллионов жизней. Можно только гадать, скольких жизней стоила «абсолютная гуманность» кучки маньяков в первые годы (1917 – 1922). С. Мельгунов считает, что в те «легендарные годы» чекисты расстреливали в среднем 1,5 миллиона человек в год. К этому можно (и нужно, ибо все это – звенья одной цепи) добавить сотни тысяч убитых на фронтах гражданской войны и около 13 миллионов умерших от голода и болезней в первые послеоктябрьские годы.

О том, что было после, – уже так много написано...

Но я – о другом: вопрос о первоисточнике, о преемственности карательных органов – по сей день остается открытым.

После этого осмелится ли кто-нибудь говорить, что Ленин и Дзержинский стояли над «ошибками» и злоупотреблениями «случайных» чекистов, главным образом – провинциальных и захолустных? Ленин и ленинцы сознательно подавляли и убивали волю народа к сопротивлению посредством тотальной избыточности террора и ужаса, то есть абсолютно теми же средствами, что и Сталин – в 1928-1953 годах.

Сошлюсь на еще одну интересную публикацию, мелькнувшую недавно в советской прессе. В.Чернов не раз возвращался к образу Ленина, находясь в эмиграции. Наиболее полный психологический портрет Ленина он попытался дать вскоре после смерти последнего («Воля России» № 3, 1924).21 

Эта характеристика, давно ходившая в СССР в Самиздате, отличается куда большей зрелостью и проницательностью, чем цитированное выше письмо Чернова Ленину, но ей присущ тот же коренной недостаток: Чернов не видит надличностных причин того, что «чудо проявленной воли» (ленинской воли) перестало работать при переходе большевиков от разрушительно-завоевательных к созидательно-организационным задачам. Социалист Чернов не

173 

может до конца правильно понять предопределенности системного поражения социалиста Ленина.

В психологической части своего портрета Чернов очень точен, куда точнее, чем в 1918 году. Так, он говорит:

Ленина часто обвиняли в том, что он не хочет или не умеет быть «честным противником». Но для Ленина самое понятие «честного противника» было нелепостью, обывательским предрассудком. Им порой можно воспользоваться, немножко по-иезуитски, в собственных интересах, но принимать его всерьез глупо. Защитник пролетариата не только в праве, но и обязан по отношению к врагу отбросить всякие scrupules. Ввести его в заблуждение, сознательно обмануть, допустить по отношению к нему заведомое преувеличение, неправду, выставить его в наивозможно худшем виде, возбудить по отношению к нему, во что бы то ни стало, самые отвратительные подозрения – все это Ленин считал в порядке вещей, и не скрывал, что считает в порядке вещей. Трудно превзойти Ленина в цинической грубости, с какой он развивает все это в особой записке по вопросу о третейском суде с меньшевиками, ныне целиком напечатанной в приложении к последнему тому полного собрания его сочинений. Ленин по совести разрешал себе переноситься «по ту сторону совести» в отношениях ко всем, кого считал врагами своего дела. Отбрасывая или попирая ногами при этом все нормы честности, он оставался – «честен с собой».22 

Совершенно то же можно было бы сказать и об использовании Лениным немецких денег, которое Чернов в свое время решительно отрицал: Ленин брал эти деньги на дело и поэтому оставался абсолютно «честен с собой».

Очень точно уловлена Черновым особенность тактической гениальности Ленина, долго позволявшая ему побеждать: прозорливость и поразительная изворотливость на короткой дистанции: 

...Его ничем непреоборимый, действенный оптимизм, даже в такие моменты, когда все дело

174 

казалось погибшим и все готовы были потерять голову, не раз оправдывался просто потому, что Ленина вовремя спасали ошибки врагов. Это бывал просто слепой дар судьбы, удача; но удача венчает лишь тех, кто умеет держаться до конца даже в явно безнадежном положении. Большинство сдается, не дожидаясь этого конца, – не хочет даром тратить силы, не хочет явно ненужных и бесполезных жертв. И по-своему они правы и благоразумны; только именно их благоразумие часто и не позволяет случайной удаче их выручить. Вот почему есть некое высшее благоразумие в неблагоразумии человека, готового истощить до конца последнюю каплю сопротивляемости, вопреки всему: вопреки стихии, логике, судьбе, року. Такого благоразумного неблагоразумия природа отпустила Ленину необыкновенно много – быть может, чересчур много. Зато для окружающих, для друзей, для приверженцев, для массы – факт, что Ленин не раз выводил партию из самых отчаянных ситуаций, превращался в какое-то чудо, и разумеется приписывался его гениальной прозорливости, т. е. как раз тому качеству, которого у него в большом, историческом масштабе совершенно не было. Ленин был прежде всего – фехтовальщик. А фехтовальщику не нужно провидений, не нужно слишком сложных идей, может быть вообще не следует чересчур задумываться: но надо уметь сосредоточить на одном все внимание и все силы, приковать свой взгляд ко всем движениям противника, обладать чисто инстинктивной находчивостью и приспособленностью всех рефлексов, чтобы в данный момент на каждое данное действие врага найти без малейшего промедления самый удачный ответ.

Ум у Ленина был не широкий, но интенсивный; не творческий, но изворотливый и в этом смысле изобретательный.23 

Но ниже Чернов говорит, что

175 

с этим непосредственным тактическим здравомыслием в необычайно резком на первый взгляд противоречии стояла абсолютная беспочвенность и фантастичность всех его прогнозов более широкого исторического размаха, и всех его программных идей и планов, рассчитанных не на сегодня и не завтра, а на целую переживаемую эпоху.24 

Эти слова Чернова свидетельствуют о том, что он решительно не понимает главного в предсмертном крушении Ленина.

«На целую переживаемую эпоху», которая наступает после самой полной победы последовательных радикальных социалистов, не наработала и не может наработать запаса продуктивных идей ни одна разновидность социализма. И социализм, наступивший без гражданской войны или оккупации, мирно, но полный, последовательный, исчерпывающий, в созидательной плоскости не работал бы точно так же, как социализм, победивший в гражданской войне. Система эта не работоспособна в принципе. 

Воля Ленина была сильнее его ума. И потому ум его в своих извилинах и зигзагах был угодливо покорен его воле. Вот почему, когда торжество увенчало, наконец, усилия и труды его долголетней подпольной жизни, Ленин приступил к воплощению своей «идеи» не как социалистический мыслитель, заранее взвесивший все элементы созидательной проблемы, имеющий свой творческий синтез и свой «оперативный план», с полною перспективой последовательных и друг друга дополняющих мер. Нет, и на область чисто конструктивной деятельности он без дальнейшей процедуры переносил те же руководящие принципы, которые действительны в области борьбы, т. е. деятельности деструктивной.25 

Чернов видится себе самому именно как «социалистический мыслитель, заранее взвесивший все элементы созидательной проблемы». «Этот свой творческий синтез» и свой «оперативный план» он развернул в книге

176 

«Конструктивный социализм» (Прага, 1925) через год после смерти Ленина. Эпитет «конструктивный», являясь, по сути, самооценкой автора, содержал заведомое противопоставление кооперативного социализма Чернова социализму Ленина. В 1924 – 1925 гг. Чернов еще, по-видимому, не знал, что безнадежно больной Ленин тоже пытался обрести опору в кооперативном варианте Утопии. Чернову представляется, что Ленин так и не пошатнулся в своем «диктаториальном, опекунском социализме». Поэтому он пишет:

Говорят, что стиль – это человек. Еще вернее будет сказать, что мысль – это человек. И если Ленин вложил все же нечто «свое» в проповеданную Им доктрину классовой борьбы, то это своеобразное толкование диктатуры пролетариата – толкование, всецело носящее на себе печать концентрированного «волюнтаризма» его личности. Социализм – освобождение труда; среди трудящихся пролетариат есть наиболее чистое выражение – крепкий экстрат или вытяжка-трудового начала. Но и среди самого пролетариата есть более и менее «чистые» пролетарские слои. Если необходима диктатура пролетариата над массою трудящихся, то на том же основании в самом пролетариате необходима диктатура авангарда его над остальною пролетарскою массой. Это – экстрат из экстрата, вытяжка из вытяжки: истинно пролетарская партия. Но и внутри партии по тому же закону необходим режим внутренней диктатуры твердокаменных элементов над расплывчатыми. Это восходящая система диктатур, и фактически ее увенчивал – и не мог не увенчивать – диктатор просто, каким Ленин и был. Его теория диктатуры пролетариата была, таким образом, целой системой диктаториальных кругов – подобных кругам Дантова ада – и в целом являлась универсальной теорией диктаториального, опекунского социализма. А, значит, – полной противоположностью настоящего социализма – социализма, как системы хозяйственной демократии.26 

177 

Дабы отчетливей представить себе, насколько демократичный Чернов объективно ближе к автократичному Ленину, чем ему представляется, отвлечемся от личности и программы экстремиста Ленина. Обратимся к миропониманию его либерального оппонента – к социалисту, который, отделяя себя и от утопистов, и от марксистов, видел в своем учении доктрину реалистическую и прагматичную.

Итак, социалисты грезят равенством. Они привлекают к себе симпатии как масс, так и чутких к несправедливости народных печальников тем, что обещают уничтожить в обществе различия и в потреблении, и в труде, и в пользовании властью. В действительности же стремление избавиться от социальной иерархии посредством уничтожения частной собственности и связанных с нею классов приводит социалистов к возведению особой государственной иерархии, монопольно (и к тому же плохо) выполняющей обязанности уничтоженных собственников. На практике это происходит всегда. В теории существует ряд направлений социалистической мысли, стремящихся включить всех работников, то есть всех граждан, на равных основаниях в процесс управления обществом и государством. Так, «конструктивный социалист» В. Чернов, в своей книге обобщающий и согласующий друг с другом ряд социалистических движений (синдикализм, муниципальный, кооперативный, гильдейский и марксистский социализмы), предупреждает читателя, что истинная социализация не имеет ничего общего с огосударствлением («ни с государственным социализмом, ни с государственным капитализмом», – говорит он).27 Ему вторят и многие современные социалисты, считающие себя более демократами, чем сторонники западной демократии нынешних образцов (например, нобелевский лауреат Дж. К. Гэлбрейт, США, называющий свое учение «неидеологическим социализмом»). Если бы, действительно, отличие социализации от огосударствления было доказано логически безупречно, исчез бы главный тупик социализма – невозможность по уничтожении конкурентного рынка обойтись без государства-монокапиталиста, централизующего управление экономикой и неизбежно

178 

преобразующего постреволюционное общество в тоталитарную структуру. В. Чернов предлагает, по его словам, «сугубо децентралистический» план социалистического общественно-планомерного самоуправления. Он рассматривает отдельно сельское хозяйство и промышленность, производство и потребление. В сельском хозяйстве, по его представлению, саморегуляция начнется с «семейной кооперации». Равенство посемейного «трудового землепользования» будет регулироваться «волостной и сельской общиной». Межволостные и межсельские земельно-производственные взаимоотношения должны координироваться районами, районные – областями. Проблемы общенационального землепользования и сельскохозяйственного производства смогут разрешаться некоей верховной коллективной инстанцией. Примерно так же строится В. Черновым предполагаемая ступенчатая иерархия самоуправления и в промышленности, где начальным звеном саморегуляции явится низовая ячейка профсоюза, а высшим, конечным ее звеном станет некий межотраслевый и общенациональный синдикат, управляемый всеми своими членами, то есть практически всеми производителями. Потребление организуется через такую же ступенчатую кооперацию, разворачивающую свои операции от семьи вплоть до «превращения великой всероссийской кооперации по распределению (курсив Чернова) в великую российскую кооперацию по трудовому использованию (курсив Чернова) земли». Посредством такой кооперации Чернов намерен дойти «до разрешения в этой области основной проблемы социализма» – «постепенной коллективизации трудовых прав», постепенного построения общенационального, всеобъемлюще планово регулируемого хозяйства.28 Кроме того, существует еще и некое надобщинное, надкооперативное и надсиндикальное звено, согласующее сельскохозяйственную деятельность с промышленной, производство с потреблением и т. д. Вопрос о политических и административных внешних и внутренних функциях государства автором не рассматривается.

Чернов глубоко уверен, что в его социализированном хозяйстве «общественные коллективы разных степеней выступают... как регуляторы действительного равенства

179 

пользователей».29 А вся описанная выше структура представляется ему не иерархией управляющих разного ранга, а «пирамидой коллективностей, в совокупности своей способной уравнять условия... труда и распределения... в общенациональном масштабе».

С незначительными изменениями подобные «пирамиды коллективностей» строят (в теории) все демократические социалисты, намеревающиеся сохранить в своем новом мире инициативу за массами, а не за администрацией того или иного рода. Поэтому, рассматривая внимательно проект Чернова, мы одновременно исследуем литературные конструкты всех демократических (по их собственному убеждению) социалистов.

Создается впечатление, что, начав перечислять свои регулирующие инстанции снизу, а не сверху, Чернов полагает, что и управляющие всей управленческой пирамидой импульсы будут двигаться снизу вверх, а не наоборот. Поскольку он рассматривает низовые малые коллективы прежде высших и все расширяющихся, ему представляется, что его пирамида управляющих будет стоять на наиболее узком и элементарном своем основании (свободная инициативная личность) и расширяться кверху – вплоть до включения в широчайшее верхнее основание всех личностей – всех членов общества. И уж эти все будут вырабатывать общенациональные планы. Ту же схему рисуют и синдикалисты, и муниципалисты, и кооперативники, и гильдейцы: схема Чернова лишь объединяет все их частичные иерархии в одну всеобъемлющую.

Однако вполне самоочевидно, что и в модели Чернова, и в более узких, частичных ее вариантах степень коллективности управления будет снижаться по мере усложнения задач управления и укрупнения его объектов. Там, где Чернов и его единомышленники видят «пирамиду коллективностей», то есть иерархию все расширяющихся самоорганизующихся человеческих множеств, одновременно и работающих, и управляющих работой, ведущих ее согласно выработанному при их непосредственном участии единому общенародному плану, на деле существует лишь иерархия управляющих. Выборность даже

180 

всех сверху донизу руководителей и работников управленческих аппаратов не меняет дела. Для того, чтобы нереальность построения «пирамиды коллективностей» (взамен пирамиды управляющих) выступила с полной наглядностью, введем некий объективный показатель – коэффициент коллективности управления. Этот коэффициент представляет собой отношение числа управляющих, являющихся одновременно и управляемыми, к общему числу управляемых. Речь идет о совмещении управления и подчинения, развернутых так, чтобы управляющие одновременно и вырабатывали полноценные решения, и выполняли их в ряду других исполнителей,

На уровне семьи, сельского схода или низовой ячейки профсоюза и кооператива этот коэффициент в идеальном случае может быть равен единице (все работают и, собираясь на общие сходки, управляют своей работой). Мы пренебрегаем, соглашаясь с такой возможностью, наличием лидеров, неизбежно появляющихся уже на самых элементарных уровнях общественной организации. По мере укрупнения задач и руководимых объектов, коэффициент коллективности управления будет неизбежно падать. Более того: изменится наше определение этого коэффициента. Уже где-то на одном из достаточно низких уровней иерархии исчезнет подчеркнутое нами условие: управляющие перестанут быть одновременно и управляемыми; коэффициент коллективности управления начнет измеряться отношением числа управляющих к числу управляемых, – без того, чтобы первые участвовали непосредственно в исполнении своих решений. И этот коэффициент будет тоже падать по мере расширения задач управления и числа управляемых. Сравнительно рано появится «третья сила» – технические аппараты управления, то есть служащие, не принимающие решений, но технически участвующие в их подготовке и доведении до сведения исполнителей. Эти промежуточные инстанции будут расти гораздо быстрее числа действительно инициативных управляющих, а на определенном этапе – и числа непосредственных производителей товаров, услуг и т. п. («закон Паркинсона»).

181 

Чернов предполагает, что управляющие и их аппараты могут оставаться везде одновременно и управляемыми, то есть занимающимися производительным трудом. Но это неверно: уже сравнительно низовые руководители и их помощники объективно не смогут совмещать хозяйственно-производственное управление с практическим исполнением своих команд. Достаточно рано исчезнет и выборность всех руководителей и их аппаратов.

Для руководства решением мало-мальски серьезных административные и профессиональных задач нужна соответствующая квалификация, соответствующее специальное образование. Масса избирателей некомпетентна в специальных вопросах и, следовательно, не сможет не только решать их, но и обоснованно избирать специалистов для их решения. Не сможет она и адекватно оценивать труд этих специалистов.

В СССР 1918 – 1919 гг. на верхушке партии и профессиональных союзов велась ожесточенная борьба между защитниками всеобщей выборности должностных лиц и сторонниками их назначенства. Закономерно, что одержала победу не марксистская эгалитарная догма поголовной выборности,30 а прагматическая тенденция назначенчества.

В. Чернов, как и все без исключения социалисты, пишет о планомерном использовании «всех производительных ресурсов страны», о всеобъемлюще плановом производстве и потреблении, как о программе-максимум социализма. При этом он полагает, что его единый и взаимосвязанный для всей страны план будет строиться индуктивно, снизу, самими трудящимися, постепенно расширяясь и обобщаясь на каждом уровне его «пирамиды коллективностей», стоящей как бы на своем острие. Но ведь низовые инстанции во всеобъемлюще взаимосвязанном производстве и потреблении могут планировать лишь весьма ограниченное число сугубо местных и частных моментов своей деятельности. Да и то – исходя из спущенного им сверху более широкого плана. Иначе построить свой план с учетом всего механизма связей, в которые они включены, они не смогут из-за отсутствия у них необходимой информации. У них нет достаточной широты обзора и компетентности для участия в общенациональном

182 

планировании. Если общество подчинено единому плану, каждое звено управления должно руководствоваться и руководствуется установкой инстанции, имеющей более широкие, более общие представления о данном деле, чем это звено. Таким образом, в своей специфической сфере действия (управление) все управляющие, кроме наивысших, являются одновременно и управляемыми. Но управляются они не собственными решениями и не волей «коллективностей» своего уровня, а критериями стоящей над ними инстанции, а на самом верху – лидера иерархии.

Когда социалисты-эгалитаристы строят (разумеется, на бумаге) свои «пирамиды коллективностей», от них ускользает еще одно важное обстоятельство: на самом-то деле никто из граждан не пребывает лишь на каком-то одном уровне упомянутой выше пирамиды! Каждый из них одновременно проживает и в микрорайоне, и в районе (городе), и в области, и в республике, и в стране, состоя и в цеху, и на заводе, и в отрасли, и в целом в промышленности, и так далее. В большинстве моделей социализма обобщенное планирование всего и вся доходит до планетарного уровня. Значит, каждый должен участвовать в составлении планов на всех этих уровнях? Теоретически «пирамида коллективностей» приводит таким образом в пределе к тому, что любое существенное решение должно приниматься скопом, вечевым способом, всеми гражданами страны или всем человечеством. Невозможность этого самоочевидна. Естественно, что при любой попытке своей реализации «пирамида коллективностей» уступает место пирамиде частично избираемых, частично (в подавляющем большинстве случаев) назначаемых сверху управляющих. Для согласования же всех локальных потребностей и для включения всех локальных процессов в единый планомерный процесс оказывается необходимой какая-то полномочная инстанция, стоящая достаточно высоко, чтобы иметь всеобъемлющее поле обзора. Кроме того, она неизбежно должна обладать и всеобъемлющими полномочиями. Таким образом, откуда ни начинался бы путь ко всеобъемлющей единоплановости: с решительного отказа от централизованной государственной иерархии или с ее безудержной апологии, – обойтись без этой

183 

иерархии невозможно. Нельзя обойтись и без венчающего ее всевластного верховного Центра.

Таким образом, мы снова приходим к тому, о чем говорили уже много раз: пытаясь воплотить в жизнь Утопию, социалист либо откажется от ее главных принципов (полное и всеобщее равенство, отсутствие частной собственности и свободного конкурентного рынка, всеобъемлющий План), либо обратится к тотальной партократической диктатуре, превратившись в некую разновидность большевика, коммуниста.

Чернов заключает свою характеристику так:

Он умер. Его партия, возглавляемая людьми, которых он долго формовал по своему образу и подобию, людьми, которым легко быть его подражателями и столь же трудно – его продолжателями, уже в последнее время повторяла в своей коллективной судьбе его личную судьбу: становилась живым трупом. Ленин больше не сможет гальванизировать его зарядами собственной воли. Он весь израсходовался на нее – без остатка. Она тоже вся внутренне израсходована. На свежей могиле учителя и вождя, умевшего сколотить ее воедино глубоко врезающимися железными обручами, она на момент сплотится теснее и произнесет обеты верности много говорящему в прошлом и ничего не говорящему в настоящем и будущем завещанию учителя. А затем – погрузится в будни и подпадет опять под власть неумолимых законов размагничивания и распада.31 

Что ж, если Чернов ошибся, то лишь в сроках и перипетиях сюжета, а не в принципе. Избавить партию Ленина от «размагничивания и распада» не смогли ни сталинские «обручи», ни «перестроечная» демагогия Горбачева. Вот только распад наступил более, чем через две трети века после смерти Ленина.

И все-таки еще раз, как в отношении письма Чернова, зададимся вопросом: мог ли человек, готовый осудить (в том числе и на смерть) десять тысяч невинных ради уловления ста, с его точки зрения, виновных, потрястись

184 

картиной, представленной еще и в нижеследующем монологе?

Открытое письмо Марии Спиридоновой Центральному Комитету партии большевиков написано в том же ноябре 1918 года, когда Ленин произносил свой панегирик ЧК. В отличие от письма Чернова, задержанного Дзержинским, Лениным оно было, по-видимому, прочитано. Правый эсер Чернов умер в эмиграции, успев отдохнуть от бурных событий и вдоволь творчески поработать над образом Ленина и историей революции. Левая эсерка, фанатичная революционерка Мария Спиридонова, каторжанка царских времен, сперва решительно примкнула к ленинцам, потом пыталась с ними бороться, провела более двадцати лет в советских тюрьмах и окончила свою жизнь так:

Фронт стремительно приближался к Москве – НКВД был озабочен не обороной, но судьбой арестантов: население архипелага ГУЛАГ по-прежнему составляло не один миллион человек, иные из них оказались в непосредственной близости к фронту. В Орловской тюрьме (бывшем, еще при царизме, Орловском централе) сидели и недавние «клиенты» Вышинского – участники последнего из московских процессов Христиан Раковский, Сергей Бессонов и профессор Дмитрий Плетнев; их свезли сюда еще до войны – кого из Соловков, кого из Владимира...

На Лубянке срочно просматривали имена еще не уничтоженных знаменитостей. Их набралось 154. Все они были обитателями Орловской тюрьмы. Список был передан Ульриху, и с оперативной поспешностью армвоенюрист, ставший теперь генерал-полковником, проштамповал на всех заочные приговоры. Каждый из них был обвинен в контрреволюционной агитации и призывах к тюремному бунту, а посему – с учетом «обстановки военного времени» – подлежал расстрелу. 11 сентября обреченных вывели из камер и казнили – кого в подвалах, кого во дворе. (Кроме названных – Марию

185 

Спиридонову, Ольгу Каменеву, жену Л. Б. Каменева и сестру Л. Д. Троцкого, Варвару Яковлеву и многих других). ...Орел пал лишь через месяц – 8 октября.32 

Письмо Марии Спиридоновой, опубликованное в СССР только в 1990 году,33 уж никак не позволяет тешить себя иллюзией, что Ленин не представлял себе во всей полноте зла, творимого его партией, его властью, его ЧК. Несчастную Спиридонову он не помиловал и не выслал, а мог бы.

Спиридонова – человек малообразованный, экспансивный, подчиненный экстремистской революционерской догматике и, к великому своему несчастью, принимавший эту догматику бескомпромиссно всерьез. Не имея за душой никакой конструктивной альтернативы ленинизму (как, впрочем, и ее более «правые» собратья – тот же Чернов), Спиридонова – личность психологически цельная. Ленинское (большевистское) тактическое двуличие (многоличие) вскоре привело ее ко взрыву не только негодования, но и сопротивления, что не могло не поставить ее под удар ЧК. Так даже в кругах наиболее радикальных происходила селекция: диктатура не только при Сталине и его преемниках, но уже и при Ленине выбраковывала, обоснованно видя в них для себя угрозу, всякое подобие революционерской принципиальности, всякую искренность убеждений, всякую неподдельную идейность.

Мы не будем вдаваться в хорошо известные исторические события: в убийство Мирбаха, в провокацию восстания эсеров, во внешнеполитические и внутренние обстоятельства суда над ними, в их дальнейшие судьбы. Нельзя не увидеть одного: нравственной пропасти, лежавшей даже между весьма нравственно небезупречными эсерами (вспомним кровь на «чистых руках» террористов) и большевиками, Лениным.

Люди судьбы и характера Марии Спиридоновой, кажется, попросту неспособны были себе представить стерильного внеморализма ленинцев. Гневный, горестный и одновременно беспомощный монолог Спиридоновой напоминает предсмертный выкрик одного из героев ее

186 

письма. В лицо совершенно невозмутимого во зле Ленина (его куда больше любых «эксцессов» ЧК и продотрядов волновала неисполнительность государственных аппаратов) она кричит:

В чрезвычайках убивали Левых Социалистов-Революционеров (отчеты в «Известиях ЦИК» и «Еженедельнике» чрезвычаек) за отказ подписываться под решением пятого съезда Советов; убивали просто за то, что они Левые Социалисты-Революционеры и «упорствовали» в этом, не отрекались (циркуляр Петровского об «упорствующих»); убивали, истязали, надругивались. В Котельничах, например, убили только за лево-эсерство двух наших товарищей – Махнева и Мисуно (члена Крестьянской секции и ЦИК нескольких созывов, члена президиумов нескольких Всероссийских Крестьянских Съездов). Мы гордились ими. Они были настоящими детьми теперешней народной революции, вышли из недр ее, выпрямлялись и работали так, что о Мисуно по всему краю, где он являлся, ходили легенды. Незаметные герои, на хребте которых мы с вами протащили всю Октябрьскую революцию. Мисуно дорого поплатился перед смертной казнью за свой отказ большевистским палачам рыть себе своими руками могилу. Махнев согласился рыть себе могилу на условии, что ему дадут говорить перед смертью. Он говорил. Его последние слова были: «Да здравствует мировая социалистическая революция». Тут ваши палачи прикончили его. И сколько их, погибших сейчас Мисуно и Махневых по Советской России, безвестных, безымянных, великих в своей стойкости и героизме!34 

«Говорить перед смертью» – это очень важно и для Спиридоновой 1918 года. Она еще не представляет себе всей меры глухоты своих палачей, всей полноты своей изолированности от мира и родины (еще меньше представлял себе тогда свое собственное предсмертное лишение

187 

голоса ее главный адресат, пока – всесильный). Поэтому Спиридонова и кричит беззвучно в письме (трибуны-то нет) от имени всех коллег по своей партии, подверстанных чекистами к убийству Мирбаха:

Все же соблазняло использовать суд, как кафедру. Вы до того бесчестно клеветали на нас, до того вам хотелось обвинить нас в том, чего не было, до того неслыханно вопиюща и небывало подла и гнусна была ваша травля нашей партии, при полном удушении нашей печати, что нужно было, хотя бы и очень тяжелой ценой, ценой компромисса – участия в вашей лжи (признанием вашего суда), приобрести эту возможность гласной борьбы с вами.35 

Ей невдомек еще за двадцать три года до скоростного расстрела в Орловской тюрьме, что у большевиков никто не получает судебной трибуны, что гласной защиты своей позиции они не разрешают даже обреченным на смерть. И все-таки чудом прорываются (если не к современникам, то к потомкам) слова, которыми пренебрег убийца:

«Да здравствует социалистическая революция» – Махнев.

«...и ничего не замышлял против Сталина» – Бухарин.

«Позвоните товарищу Сталину» (а в самом конце – «Шма Исраэль!») – Зиновьев.

«Да здравствует товарищ Сталин» – Якир...

Что это – мифы или горькое эхо действительно сказанных слов, сардоническая усмешка Истории?

Спиридонова заключает свой монолог экстатической и бессильной смесью пустых пророчеств и губительных снов:

Должно прийти время, и, быть может, оно не за горами, когда в вашей партии поднимется протест против удушающей живой дух революции и вашей партии политики. Должны прийти идейные массовики, в духе которых свежи заветы нашей социалистической революции, должна быть борьба внутри партии, как было у нас с эсерами правыми и

188 

центра, должен быть взрыв и свержение заправил, разложившихся, зарвавшихся в своей бесконтрольной власти, властвовании; должно быть возрождение партии большевиков, отказ от губительных теперешних форм и смысла царистско-буржуазной политики, должен быть возврат к власти Советов, к Октябрю.

И я знаю, с такой партией большевиков мы опять безоговорочно и беззаветно пойдем рядом рука об руку. А сейчас лучше убивайте нас и держите в тюрьмах, чем иметь наш штемпель и подпись под директивами расстрела крестьян и рабочих и разгрома всех деревень до основания. Судите и карайте, как судите и караете десятки тысяч трудящихся.

Наша партия Левых Социалистов-Революционеров интернационалистов единственно последовательная и стойкая интернационалистическая партия. Партия крестьян и рабочих, партия власти Советов, свободно выбранных трудящимися. Партия непримиримой борьбы с богачами и угнетателями всех стран, партия, не запятнавшая себя соглашательством ни с какой буржуазией, ни с каким империализмом, не загрязнившая своих рук использованием старого аппарата сыска и насилия буржуазной государственности, партия светлой, могучей веры в социализм и Интернационал, имеет огромное будущее.

Истребить ее невозможно ни вам, ни временной реакции, так как и она, и ее идеи живут в массах, коренятся в глубинах их психологии, и революционное мировое возрождение всего человечества неминуемо произойдет под знаком ее Идеи. Идеи освобождения Человеческой Личности.36 

Обреченная не угадала ничего ни в чем. Но в письме ее запечатлен такой мартиролог жертв, что на беспомощные ее комментарии перестаешь обращать внимание. Зато воссозданная ею картина воспринимается со всей ужасающей достоверностью.

189 

...Вот что об агитаторах мне пишут крестьяне из всех губерний Советской России: «Ставили нас рядом, дорогая учительница (орфографию всюду исправляю), целую одну треть волости шеренгой и в присутствии двух третей лупили кулаками справа налево, а лишь кто делал попытку улизнуть, того принимали в плети». (Реквизиционный отряд, руководимый большевиками из Совета.)

Или из другого письма: «По приближении отряда большевиков надевали все рубашки и даже женские кофты на себя, дабы предотвратить боль на теле, но красноармейцы так наловчились, что сразу две рубашки внизывались в тело мужика-труженика. Отмачивали потом в бане или просто в пруду, некоторые по нескольку недель не ложились на спину. Взяли у нас все дочиста, у баб всю одежду и холсты, у мужиков – пиджаки, часы и обувь, а про хлеб нечего и говорить...»

Или из третьего письма: «Матушка наша, скажи, к кому же теперь пойти, у нас в селе все бедные и голодные, мы плохо сеяли – не было достаточно семян, – у нас было три кулака, мы их давно ограбили, у нас нет «буржуазии», у нас надел 3/4 – 1/2 на душу, прикупленной земли не было, а на нас наложена контрибуция и штраф, мы побили нашего большевика-комиссара, больно он нас обижал. Очень нас пороли, сказать тебе не можем, как. У кого был партийный билет от коммунистов, тех не секли. Кто теперь за нас заступится. Все сельское общество тебе земно кланяется...»

Или... Идет уездный съезд. Председатель, большевик, предлагает резолюцию. Крестьянин просит слова. – Зачем? – «Не согласен я». – С чем не согласен? – «А вот, говоришь, комитетам бедноты вся власть, не согласен: вся власть Советам, и резолюция твоя неправильная. Нельзя ее голосовать». – Как... Да ведь это правительственной партии. – «Что ж, что правительственной». – Председатель вынимает револьвер, убивает наповал крестьянина, и

190 

заседание продолжается. Голосование было единогласное. 

У нас зарегистрирована порка крестьян в нескольких губерниях, а количество расстрелов, убийств на свету, на сходах и в ночной тиши, без суда, в застенках, за «контрреволюционные» выступления, за «кулацкие» восстания, при которых села, до 15 тысяч человек, сплошь встают стеной, учесть невозможно. Приблизительные цифры перешли давно суммы жертв усмирений 1905 – 1906 гг.

Кто агитатор, кто подстрекатель?! Отвечайте! Вы контрреволюционеры, худшие из худших белогвардейцев!!!

«Велели нам красноармейцы разойтись. А мы собрались думать, что нам делать, как спастись от разорения. Мы все по закону сполна отвезли на станцию. А они опять приехали. Велели со сходов уйти. Мы их честно стали просить оставить нас. Обед им сготовили, все несем, угощаем, что хотят берут, даем без денег, не жалуемся. А они пообедали и начали нас всячески задирать. Одного красноармейца поколотили. Они нас пулеметом, огнем. Убитые повалились...

И вот пошли мужики потом. Шли все 6 волостей стеной, на протяжении 25 верст со всех сторон, с плачем, воем жен, матерей, с причитаниями, с вилами, железными лопатами, топорами. Шли на совет». – Пишет левый с.-р., член Крестьянской секции, избитый в этом «кулацком мятеже» до полусмерти крестьянами и потерявший сына, честного советского работника. «Он не издал ни одного звука, когда его мужики мучили, мужественно вынес пытку и умер под ней». – Отец не жалуется. Он, этот полуграмотный крестьянин, понимает, что мужики, замученные нуждой (он приводит цифры имущественного положения этого уезда – 41% безлошадных и т. д.), «бедные» и отчаянно голодавшие весь 1917 – 1918 год, возмущенные оскорблением их законнейших запросов, должны 

191 

были «восстать». Он понимает, что контрреволюцией является не это крестьянское восстание-самозащита, а действия, вызвавшие это восстание, и последовавшее жестокое усмирение.

«Не сделали бы такой пропаганды 1000 агитаторов-большевиков, как они сами ухитряются: теперь им к нам не показаться».

Кончаю цитировать, так как из ряда губерний однородные сообщения.

[...]

Ваша армия, конструкция ее, система управления Троцкого, не только введшего, как Керенский, смертную казнь на фронте, но и осуществляющего ее в ужасных размерах (чего Керенский не успел и попробовать), старая механическая дисциплина в армии, дисциплинарные взыскания, вплоть до порки солдат социалистической армии, естественно растущая ненависть к верхам и Троцкому, что это все, как не возврат к Николаевским временам, как не подготовка своими руками старой армии, что, в свою очередь, обещает легкий путь к диктатуре над ней учредиловцев и всяких доморощенных Бонапартов? Вы делаете из армии механическую силу, которая должна заменить массы в борьбе с контрреволюцией, но армия-то набирается ведь из масс, оттолкнутых вами от революции. 

[...]

Посеяна междунациональная рознь проведением продовольственной диктатуры через немецкую милицию. Отряды немецких военнопленных (интернационалистов, прибавляете вы) действовали наряду с другими реквизиционными отрядами. Я знаю о Пензенской губернии.

В Пензенской губернии пороли крестьян, расстреливали, и все, что полагается, они приняли в положенной форме и установленном порядке. Сначала их реквизировали, пороли и расстреливали, потом они стали стеной (кулацкое восстание – говорили вы), потом их усмиряли, опять пороли и расстреливали. Наши Левые Социалисты-Рево-

192 

люционеры разговаривали с десятками этих поровших крестьян «интернационалистов». С каким презрением говорили они о глупости русского мужика и о том, что ему нужна палка: и какой дикий шовинизм вызвали эти отряды «интернационалистов» в деревнях – передать трудно. История с «комбедами» еще долго не изживется.

[...]

А ваша «чрезвычайка»!.. Именем пролетариата, именем крестьянства вы свели к нулю все моральные завоевания нашей революции. Когда в вашей собственной среде раздавалось робкое пиканье, осмеливающееся возразить против ее разгула и пробующее добиться неприкосновенности личности хотя бы для членов комитетов коммунистической партии и членов ЦИК, то вы стали доказывать, что в «чрезвычайках» нет сомнительных элементов – все сплошь коммунисты. Тем хуже для вас и для «чрезвычаек». Мы знаем про них, про ВЧК, про губернские и уездные «чрезвычайки» вопиющие, неслыханно вопиющие факты. Факты надругательства над душой и телом человека, истязаний, обманов, всепожирающей взятки, голого грабежа и убийств, убийств без счета, без расследований, по одному слову, доносу, оговору, ничем не доказанному, никем не подтвержденному.37 

И так – без конца без края. И никакие идеологические завихрения левой эсерки Марии Спиридоновой ни заслонить, ни исказить ее свидетельств не могут. Тем более, что мы не знаем и вряд ли уже узнаем, что она поняла, какие слова сказала своим товаркам по камере, что крикнула своим палачам через двадцать три года.

*    *    *

Ленин получил душераздирающее письмо Спиридоновой в ноябре 1918 года, но не отменял своей террористической аграрной, да и не только аграрной, политики до марта 1921 года. Разве что более ужесточал ее. Еще один повод убедиться: не новые и более достоверные сведения

193 

о положении народа заставили Ленина изменить его внутреннюю политику, а полнейший распад хозяйства страны и все более грозные и отчаянные восстания крестьян и рабочих. Кронштадтский мятеж на флоте был тоже восстанием крестьян, одетых в матросскую форму.

Белое (условно говоря) сопротивление большевизму не сумело привлечь на свою сторону народные массы. Оно изначально не располагало соблазнительными для народа лозунгами, не имело пропаганды сравнимого с большевистским размаха, прочно ассоциировалось с чуждыми (часто и ненавистными) народу слоями общества, а реактивная жестокость, которую нередко проявляли белые в отвоеванных у красных районах страны, отталкивала и тех, кому красные были не по душе.

И все-таки ненависть к большевикам нарастала.

Почти истощив резервы насилия и реквизиций, предуготовив голодную смерть пяти миллионам человек, Ленин вынужден был повернуть к нэпу.

*    *    *

Мы редко задумываемся над словами, которые слышим с детства. Особенно тогда, когда нам внушено определенное отношение к этим словам. Кто из нас, родившихся и воспитанных в СССР, пытался переосмыслить штампы: «классовая борьба», «уничтожение классов», «революционное насилие», «революционное правосознание», «красный террор»?

Вот что пишет Ленин Зиновьеву (тому самому Зиновьеву, которого советологическая традиция предписывает считать лютым предтечей Сталина при интеллигентном Ленине):

Г. Зиновьеву. Также Лашевичу и другим членам ЦК 26.VI, 1918.

Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

194 

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. 

Привет! Ленин.

П. С. Отряды и отряды: используйте победу на перевыборах. Если питерцы двинут тысяч 10 – 20 в Тамбовскую губернию и на Урал и т. п. и себя спасут и всю революцию вполне и наверное. Урожай гигантский, дотянуть только несколько недель.38 

Обычно цитируют (если цитируют) выдержки из этого письма, опуская «постскриптум»; на первый взгляд, незначительный. Однако последние строки письма имеют зловещий смысл: Ленин предполагает сперва задушить террором недовольство в столицах, а потом двинуть рабочих в села («и себя спасут», т. е. прокормят, «и всю революцию», т. е. большевистскую власть). Членам реквизиционных отрядов разрешалось брать с собой на прокорм семьи, о чем Ленин напоминал в ряде речей и обращений, а также посылать по две продовольственные посылки в месяц домой (что другим гражданам было строжайше запрещено!).

На Х съезде РКП(б) (см. стенограмму съезда, изданную в 1963 году в Москве) отчетливо будут представлены все перипетии возглавленного и вдохновленного Лениным продовольственного террора. Но тогда Ленин не сочтет полезным для партии спасать продовольственников и активистов ни от самосуда крестьян, ни от трибунала (по жалобам крестьян). Напрасно Цюрупа, глава Наркомпрода, будет кричать с трибуны: «Как же можно было отнять хлеб у голодных (курсив Д. Ш.), не применяя насилия?» И будет требовать, чтобы в губернии и уезды не рассылался циркуляр ЦК о привлечении наркомпродовцев к уголов-

195 

ной ответственности за применение насилия. Но циркуляр разошлют, потому что Ленину необходимо отвести от себя, от партии крестьянское возмущение и переадресовать его наркомпродовцам: мавр сделал свое дело – мавр может уйти. И Цюрупа с его коллегами по Наркомпроду напрасно будут рассказывать съезду о самосудах, о самоубийствах наркомпродовцев – как раньше другие напрасно рассказывали и писали Ленину о порках крестьян за несдачу хлеба, о расстрелах и о других преступлениях, канонизированных позднее в качестве «крайностей военного коммунизма».

Ленин отмахнется от упреков Цюрупы несколькими репликами о том, что:

...ряд тюменских продовольственных работников был расстрелян за порки, пытки, изнасилования и другие уголовные преступления. Следовательно, в данном случае никак нельзя ставить это в связь с продовольственной работой, а нужно видеть в этом проявление прямо уже уголовных безобразий, кои в обстановке, в которой происходит продовольственная работа, требуют кары свыше обыкновенной. Так что с этой стороны мера была применена, несомненно, правильная.39 

Письмо Спиридоновой показало нам в очередной раз, что речь шла далеко не об одной только Тамбовской губернии. Ленин упомянул о Тамбове потому, что там был один из эпицентров крестьянской войны против большевиков. Но жалобы на террор продотрядов, слитых с ЧК и красноармейскими формированиями, шли отовсюду.

В годы «военного коммунизма» Ленин был глух к этим жалобам. Тогда он метал испепеляющие молнии в десятках писем и телеграмм.

Телеграмма Пензенскому Губисполкому
14.VIII.1918 г.

Пенза Губисполком Минкину

Получил на вас две жалобы: первая, что вы обнаруживаете мягкость при подавлении кулаков.

196 

Если это верно, то вы совершаете великое преступление против революции. Вторая жалоба, что вы сокращаете агитацию, уменьшаете тираж листков, жалуетесь на недостаток денег. Мы не пожалеем сотни тысяч на агитацию. Требуйте денег срочно от ЦИКА, недостатка денег не будет, такие отговорки не примем.

Предсовнаркома Ленин.40

(Вот одна из статей расхода немецких денег – на большевистскую агитацию в голодной, истекающей кровью в братоубийственной смуте стране).

Телеграмма Ливенскому исполкому
20.VIII.1918 г.
Ливны
Исполкому
Копия военкому Семашке и организации коммунистов

Приветствую энергичное подавление кулаков и белогвардейцев в уезде. Необходимо ковать железо пока горячо и не упуская ни минуты организовать бедноту в уезде, конфисковать весь хлеб и все имущество у восставших кулаков, повесить зачинщиков из кулаков, мобилизовать и вооружить бедноту при надежных вождях из нашего отряда, арестовать заложников из богачей и держать их, пока не будут собраны и ссыпаны в их волости все излишки хлеба. Телеграфируйте исполнение. Часть образцового железного полка41 пошлите тотчас в Пензу.

Предсовнаркома Ленин.42

Заметьте: «весь хлеб», а не мифические «излишки».

Е. Б. Бош в Пензу

9 августа 1918 г. Москва
Телеграмма

Пенза Губисполком,

копия Евгении Богдановне Бош.

Получил вашу телеграмму. Необходимо организовать усиленную охрану из отборных надежных

197 

людей, провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Экспедицию пустить в ход. Телеграфируйте об исполнении.

Предсовнаркома Ленин.43

(Карательную экспедицию – а через три года последует циркуляр о возмездии продотрядчикам, применявшим «насилие»).

К этому письму приложена директива за подписями Ленина, наркомпрода Цюрупы и наркомвоена Склянского, которая содержит и такой пункт:

...Заложники отвечают жизнью за точное, в кратчайший срок, исполнение наложенной контрибуции. Общее количество излишков по волости определяется предгубисполкомом и губпродкомиссариатом на основании данных об урожае 1918 года и об остатках хлебов от урожаев прошлых лет. Мера эта должна быть проведена решительно, стремительно и беспощадно за вашей, губпродкомиссара и военнокомиссара ответственностью, для чего указанным лицам даются соответствующие полномочия.44 

*    *    *

Наслаждаясь открывшимися перед ним горизонтами «гласности», большевик-демократ Рой Медведев успел и в официальной советской прессе развить свою любимую мысль: в тяжелейших условиях гражданской войны, когда «диктатура пролетариата» отчаянно боролась за свое выживание, Ленин был вынужден (с тяжелым сердцем, против собственной воли) прибегнуть к насилию против насильников. Как только непосредственная угроза существованию советской власти отпала, Ленин с чувством величайшего облегчения вернулся к самой широкой социалистической демократии. Началом этого поворота стало введение нэпа. Так говорит не один Рой Медведев.

198 

Хотелось бы знать, как совместить с опорой «демосоциалистов» на Ленина нижеследующий документ, относящийся не к «военному коммунизму», а к нэпу (не к террористической продразверстке, а к либеральному продналогу):

4/VIII.

т. Фрумкин!

Все дело теперь, видимо, в быстром сборе продналога,

Не следует ли дополнительно к сделанному предпринять еще нечто в таком роде:

1) усилить военчасти (в Моск. губ. двинуть на это 1/2 курсантов),* т. е. их откомандировку на продработу?

2) – то же, особенно в губерниях Московской и соседних с ней?

3) Кормить эти части (и продотряды, называемые теперь, кажись, как-то иначе: «милиция, содействующая сбору продналога» или в этом роде?) на счет местных крестьян по 2 фунта в день? по 3 фунта в день? 

Не хотите этого, товарищи крестьяне? Давайте скорее хлебналог. Как только дадите 50 – 75%, начнем уводить!

4) постановить (или, может быть, вместо «постановления» провести в виде опыта и для образца в Московской губернии);

тотчас же примерно и архистрого наказать по 10 богатейших крестьян на волость за опоздание, хотя бы малейшее, с продналогом или за вялое поступление продналога;

– – – тоже – примерно наказать 1 волость на уезд, или 2-3 на губернию, за вялость поступления продналога?

5) дать премию за сбор 100% налога (хлеба) в 2-3 недели. Премию чем? золотыми и серебряными вещами. Возьмем в Гохране. 

* Текст в скобках приписан В. И. Лениным на полях. Ред.

199 

6) мобилизнуть на сбор продналога в Московской губернии еще 2-3 сотни наиболее ответственных членов партии хотя бы для налетов (проверки, нажима) по два дня в неделю?

С ком. приветом Ленин.45

Написано 4 августа 1921 г. Впервые напечатано в 1933 г. в Ленинском сборнике XXIII

Печатается по рукописи

Напомним, что 1921 год был для крестьян смертельно голодным, что хлеба посеяно было недостаточно (для обеспечения и себя, и государства). К тому же в ряде регионов страны разразился катастрофический неурожай. Но методы изъятия хлеба (пусть и в пределах налога) остаются военными, с неограниченными полномочиями для экспроприаторов, с требованием «примерных и архистрогих наказаний» – даже не за отказ от сдачи налога, а за малейшее опоздание или «вялость»(?). Переименование продотрядов на новый лад Ленин считает не имеющим никакого значения словесным трюком. Реквизиторов должна вдохновлять не идея, а корысть, выгода: увеличение (на фоне общего голода) хлебной «пайки» для заготовителей (за счет крестьян) и даже награждение особо умелых сборщиков хлеба золотым и серебряным «конфискатом» (бытовал в то время и такой термин) – плата за жестокость и риск.

Симптоматично и привлечение ответственных коммунистов к реквизиционным «налетам». Я не знаю, чего в этом ленинском документе больше: абсолютной безнравственности или злого цинизма?

Не случайно эта ленинская директива Фрумкину была впервые опубликована в СССР в страшном 1933 году. Но возвратимся к документам времен «военного коммунизма» (словно коммунизм когда-нибудь был не военным).

Боюсь, что никто из нас не в силах без помощи А. И. Солженицына («Архипелаг ГУЛаг»), или В. Гроссмана («Все течет»), или Ю. Алешковского («Рука») представить себе действительность, встающую за ленинскими телеграммами и письмами... Некоторые ленинские кара-

200 

тельно-профилактические распоряжения производят впечатление чудовищного, устрашающего гротеска:

В Нижегородский совдеп. Г. Ф. Федорову.
9.VIII.1918 г.

В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. [...]

Ни минуты промедления. Надо действовать вовсю: массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия. Массовый вывоз меньшевиков и ненадежных. Смена охраны при складах, поставить надежных. [...]

Ваш Ленин.46

О том, что все эти распоряжения – отнюдь не стилистические гиперболы, свидетельствует хотя бы следующее дополнительное распоряжение:

12 августа 1918 г.

Москва Пенза, губисполком, Бош.

Получил вашу телеграмму. Крайне удивлен отсутствием сообщений о ходе и исходе подавления кулацкого восстания пяти волостей. Не хочу думать, чтобы вы проявили промедление или слабость при подавлении и при образцовой конфискации всего имущества и особенно хлеба у восставших кулаков.

Предсовнаркома Ленин.47

Видит ли Ленин голодную смерть детей за этими своими бесчисленными приказами отобрать весь хлеб у сопротивляющихся продразверстке и не имеющих никаких хлебных «излишков» людей, которых он именует «кулаками»?

201 

А это один из несметных примеров ленинской послеоктябрьской «демократизации» его армии:

В Красной Армии после долгомесячного митингования48 дисциплина была такова, что не уступала дисциплине прежней армии. В ней применялись строгие, суровые меры, доходящие до расстрелов, которых не видело даже прежнее правительство. Мещане писали и вопили: «Вот большевики ввели расстрелы». Мы должны сказать: «Да, ввели и ввели вполне сознательно».

...И мы говорим, как говорили в армии: «либо погибнуть всем, кто хотел погубить нас, и тут мы будем применять самые суровые меры дисциплины, либо мы спасем страну, и будет жить наша республика».49 

Вчитайтесь в последнее внимательней, и вы увидите: в обоих случаях погибнут «наши враги» и восторжествует «наша республика». Оговорка, кочующая из издания в издание?

До октября 1917 года из статьи в статью, из речи в речь Ленина (особенно в адресованных воюющей русской армии его выступлениях) кочует лозунг немедленного роспуска постоянной армии и замены ее «поголовным вооружением всего народа». Что же говорит Ленин о поголовном вооружении всего народа после прихода к власти?

Телеграмма Х. Г. Раковскому и В. И. Межлауку
26.V.1919 г. Киев Совнарком Украины

Декретируйте и проведите в жизнь полное обезоружение населения, расстреливайте на месте беспощадно за всякую сокрытую винтовку. Весь гвоздь момента: быстрая победа в Донбассе, сбор всех винтовок из деревень, создание прочной армии. Сосредоточьте все свои силы на этой задаче, не ослабляйте энергии, мобилизуйте рабочих поголовно. Прочтите эту телеграмму всем видным большевикам.

Ленин.50

202 

Так было «похоронено в гроб» (как любил выражаться Сталин) обещанное народам право на самоопределение, а заодно, по необходимости, и «поголовное вооружение всего народа». Кстати, разоружают, расстреливая «беспощадно на месте за всякую сокрытую винтовку», не только украинских селян, но и уральских пролетариев:

Телеграмма М. М. Лашевичу и К. К. Юреневу
17.VII.1919 г.

Симбирск Реввоенсовет Востфронта.

Поздравляю с победами. Следует принять особые меры: первое, для нерастаскивания оружия уральскими рабочими, чтобы не развилось у них губительной партизанщины, второе, для того, чтобы сибирская партизанщина не разложила наших войск...

Ленин.51

Дополнение к декрету
Совета Народных Комиссаров:
«Социалистическое отечество в опасности»

Все, имеющие оружие, должны получить новое разрешение: а) от местного своего домового комитета; б) от учреждений, указанных в § 2. Без двух разрешений иметь оружие запрещено; за нарушение этого правила кара – расстрел.

Та же кара за сокрытие продовольственных запасов.52 

Коммунистические оппозиции коммунизму очень любят цитировать два ленинских высказывания по национальному вопросу. Они приводят эти высказывания как примеры ленинского пролетарского интернационализма и принципиальности Ленина в этом вопросе. Первое высказывание относится к знаменитому грузинскому инциденту конца 1922 года, когда Орджоникидзе при обсуждении в ЦК компартии Грузии вопроса о государственном статусе Грузии дал по физиономии одному из видных членов грузинского ЦК. Ленин был возмущен этой, как он выразился, «биомеханикой», коей попустительствовали и Дзержинский, и Сталин.

203 

Он объяснил этот инцидент присущим Сталину, Дзержинскому и Орджоникидзе... «истинно русским настроением (известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения)... беспристрастие всей комиссии достаточно характеризуется «рукоприкладством» Орджоникидзе. Я думаю, что никакой провокацией, никаким даже оскорблением нельзя оправдать этого русского рукоприкладства, и что тов.Дзержинский непоправимо виноват в том, что отнесся к этому рукоприкладству легкомысленно».53 

Стереотипное представление об этике Ленина заставляет и специалистов, и широкую публику предполагать, что Ленина потряс сам факт рукоприкладства – столь несвойственной для интеллигентного человека реакции на чье-то несогласие. Но как же совместить с этим предположением хотя бы следующее:

Стоит ли отвечать на избиение Домбаля Дашинским и К°? Если отвечать, то избиением Дашинского без выстрелов, без поранения, только так. Это, может быть, стоит, раз получится успешная выучка наглеца рабочими, подъем их духа, жертва (тюрьмой или расстрелом) 5 – 10 рабочих. Но, может быть, и этого не стоит: полезнее для агитации среди крестьян, что нашего Домбаля зверски избили? Может быть, это лучше повернет симпатии отсталых крестьян к нам, чем мордобой Дашинскому? Надо взвесить потщательнее.

С коммунистическим приветом Ленин.54

Для нас не имеет значения историческая или политическая подоплека этого ленинского письма: мы говорим лишь о его этическом смысле.

Под этим «без выстрелов, без поранения» могли бы подписаться любые профессионалы, отбивающие своим жертвам почки мешками с сырым песком, чтобы не оставлять следов. А это небрежное «жертва (тюрьмой или расстрелом) 5 – 10 рабочих»? Мелочь! Стоит ли принимать в расчет? Главное – политический выигрыш. В том же послании есть и такие строки:

204 

Если 100 – 300 человек убьет буржуазия, это не загубит дела. Но если она сможет, спровоцировав бойню, убить 10 – 30 тысяч рабочих, это может задержать революцию даже и на несколько лет.55 

Вот если бы это ускорило революцию, – тогда другое дело. Тогда и мировая война с ее миллионами жертв желательна, и борьба против нее становится преступлением. Человек, столь бесстрастно-расчетливо относящийся к жизни и смерти других людей, не способен ужаснуться пощечине. Его негодование есть только тактическая поза, не более.

Полагаю, что на фоне приведенных нами выше ленинских телеграмм и писем рукоприкладство Орджоникидзе выглядит жалким кустарничеством. Более того: легко доказать, что внимание Ленина к этому эпизоду проистекает, в первую очередь, из его тогдашнего (конец 1922 года) намерения поставить на место Сталина, явно прибирающего к рукам инициативу в ЦК, и помогающего ему в этом Дзержинского.

Напомню, когда на съезде РКП(б) было доложено, что за годы завоевания большевиками Туркестана (1918 – 22 гг.) его население уменьшилось на 35%, у Ленина это тревоги не вызвало (см. стенограммы Х и XI съездов РКП(б)). Не знаю, били ли там по физиономиям ответственных коммунистов или нет, но убивали даже детей, если родители оказывались сепаратистами. Да, действительно, до октября 1917 г. Ленин не переставал говорить о праве наций на самоопределение. Но уже в период Брестского мира (весна 1918 года) он заявил открыто и однозначно: «Интересы социализма, интересы мирового социализма выше права наций на самоопределение».56 

Заметьте: «интересы социализма, интересы мирового социализма», а не только российского! Стоило бы это «мирового» хорошо запомнить.

Как сказано в библиографической ссылке, эту предельно однозначную формулу мы обнаружили в III издании сочинений Ленина. Но и в их V издании, которое называется полным, сказано вполне определенно: «Ни один марксист, не разрывая с основами марксизма и социализма

205 

вообще, не сможет отрицать, что интересы социализма стоят выше, чем интересы права наций на самоопределение».57 

Вот более развернутое рассуждение Ленина по поводу права наций на самоопределение.

Теоретически рассмотрим этот довод: что выше – право наций на самоопределение или социализм?

Социализм выше.

Позволительно из-за нарушения права наций на самоопределение отдавать на съедение советскую социалистическую республику, подставлять ее под удары империализма в момент, когда империализм заведомо сильнее, советская республика заведомо слабее?

Нет. Не позволительно. Это не социалистическая, это буржуазная политика.58 

Оказывается, для буржуазии право наций на самоопределение существует.

Когда по каждому подходящему, с их точки зрения, поводу преемники Сталина (от Хрущева до Горбачева) объявляли себя продолжателями национальной политики Ленина и одновременно многократно напоминали, что ни один из народов СССР не выйдет из социалистического «союза» наций, они отнюдь себе не противоречили. Именно по Ленину «интересы социализма выше права наций на самоопределение».

Совсем недавно (1988 г.) в своей книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира» Горбачев старался убедить весь мир в том, что руководство СССР возвращается к ленинской международной политике; поэтому весь мир должен доверять советскому миролюбию и соглашениям, которые будут заключены между СССР и другими странами нашей общей планеты. Обратимся к ленинской международной политике. На VII экстренном съезде РКП(б) (март 1918 года) в своем выступлении против поправок Троцкого к резолюции о войне и мире (и в дополнении к этому выступлению) Ленин

206 

предлагает: особо оговорить, «что съезд дает полномочия ЦК партии как порвать все мирные договоры, так и объявить войну любой империалистической державе и всему миру, когда ЦК партии признает для этого момент подходящим.

Это полномочие порвать договоры в любой момент мы должны дать ЦК, но это никоим образом не значит, что мы порываем сейчас, в том положении, которое сегодня существует. Сейчас мы ничем не должны себе связывать рук».59 

И далее: «Съезд признает необходимым не публиковать принятой резолюции и обязывает всех членов партии хранить эту резолюцию в тайне. В печать дается только – и притом не сегодня, а по указанию ЦК – сообщение, что съезд за ратификацию.

Кроме того, съезд особо подчеркивает, что Центральному Комитету дается полномочие во всякий момент разорвать все мирные договоры с империалистскими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну».60 

Итак, не правительство СССР (т. е. высшая государственная инстанция), а ЦК партии решает судьбы всех уже заключенных фактически тем же ЦК договоров. Поэтому ни один из партийных вождей не изменял своему учителю, когда, не являясь главой государства, подписывал договоры – не с руководителями иноземных политических партий, а с лицами, представляющими иностранные государства. 

Только незнакомством с ленинским печатным наследием можно объяснить «перестроечную» эйфорию советских интеллигентов – единомышленников (как им представлялось) Горбачева – по поводу возвращения СССР к ленинскому принципу «власти Советов». Ленин никогда не признавал приоритета каких бы то ни было советских инстанций над инстанциями партийными. Более того: как мы только что видели, решения партии могли, по Ленину, быть секретными для советов. Да и всей ли партии? Решали олигархи и вожди.

В своей брошюре «Детская болезнь левизны в коммунизме» (май 1920 г.) Ленин пишет:

207 

Соотношение вождей – партии – класса – масс, ...представляется у нас теперь конкретно в следующем виде. Диктатуру осуществляет организованный в Советы пролетариат, которым руководит коммунистическая партия большевиков, имеющая по данным последнего съезда (IV. 1920) 611 тыс. членов.

Партией, собирающей ежегодные съезды (последний: 1 делегат от 1 000 членов), руководит выбранный на съезде Центральный Комитет из 19 человек, причем текущую работу в Москве приходится вести еще более узким коллегиям, именно так называемым «Оргбюро» (Организационному бюро) и «Политбюро» (Политическому бюро), которые избираются на пленарных заседаниях Цека в составе пяти членов Цека в каждое бюро. Выходит, следовательно, самая настоящая «олигархия». Ни один важный политический или организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике без руководящих указаний Цека партии.61 

Слово «олигархия» взято в кавычки незаслуженно. Но Ленин не останавливается и на олигархии, ибо его личное место в реальности «диктатуры пролетариата» требует еще одной оговорки. Обзывающий в 1918 году Карла Каутского «парламентским кретином» за высказанный тем тезис о невозможности для пролетариата управлять «своим» государством без помощи партии, в 1920 году, в той же брошюре «Детская болезнь "левизны" в коммунизме», Ленин пишет:

Одна уже постановка вопроса: «диктатура партии или диктатура класса? диктатура (партия) вождей или диктатура (партия) масс?» свидетельствует о самой невероятной и безысходной путанице мысли. Люди тщатся придумать нечто совсем особенное и в своем усердии мудрствования становятся смешными. Всем известно, что массы делятся на классы; ... – что классами руководят

208 

обычно и в большинстве случаев, по крайней мере в совр. цивилизованных странах, политические партии; – что политические партии в виде общего правила управляются более или менее устойчивыми группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных, выбираемых на самые ответственные должности лиц, называемых вождями. Все это азбука. Все это просто и ясно.62 

Еще ранее, в 1918 году, Лениным было сказано:

...никакого принципиального противоречия между советским (т. е. социалистическим) демократизмом и применением диктаторской власти отдельных лиц нет.63 

Или:

...всякая крупная машинная индустрия – т. е. именно материальный, производственный источник и фундамент социализма – требует безусловного и строжайшего единства воли, направляющей совместную работу сотен, тысяч и десятков тысяч людей. ...Но как может быть обеспечено строжайшее единство воли? – Подчинением воли тысяч воле одного.64 

Эти и им подобные рассуждения Ленина есть несомненная дань реальным потребностям созданного им строя.

Для тех, кому грезится в ленинской государственной политике «власть Советов», еще одна оговорка: Ленин не делает в приведенной выше схеме различия между многопартийной и однопартийной ситуациями. Умолчание это объясняется отнюдь не рассеянностью, неведением или наивностью пишущего. Это расчетливый дезинформирующий шаг, вполне соответствующий этике Ленина.

Что же касается надежности международных договоров, заключаемых последовательными ленинцами, ее исчерпывающе определил сам Ленин. Повторим:

«Центральному Комитету дается полномочие во всякий момент разорвать все мирные договоры с империали-

209 

стскими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну».

Но возвратимся к ленинской национальной политике.

Еще одно популярное «интернационалистское» высказывание Ленина звучит так:

Записка Л. Б. Каменеву о борьбе с великодержавным шовинизмом.

Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть. Как только избавлюсь от проклятого зуба, съем его всеми здоровыми зубами.

Надо абсолютно настоять, чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди –

русский,

украинец,

грузин и т. д.

Абсолютно!
6.X.1922.

Ваш Ленин.65

Именно в таком виде его теперь и цитируют (хотя до 1954 года цитировали немного иначе). Даже А. Авторханов находит в этом высказывании Ленина умиляющий его пролетарский интернационализм.

Но ведь в V издании сочинений Ленина (псевдополном) представлен не весь текст записки Ленина в Политбюро! В IV издании в том же документе после «Ваш Ленин» следует:

«Правильно! И. Сталин».

И записка эта, помещенная в т. 33 изд. IV, увидела свет впервые в газете «Правда» 27 янв. 1937 г.!66 

Полный текст «интернационалистского» документа от 6/Х-22 г. свидетельствует о том, что авторов было два и что второго автора такая форма «интернационализма» (чередование национального происхождения функционеров ЦК, председательствующих во ВЦИКе) очень устраивала. Недаром он опубликовал эту записку (вместе со своей «резолюцией») в роковом для старых большевиков 1937 году: она ни в чем не осложняла его политики!

210 

А как расценивать с точки, зрения права наций на самоопределение такой ленинский документ:

Телеграмма Украинскому Советскому Правительству
5.V.1919 г.

Киев, Раковскому, Антонову, Подвойскому.

От вас до сих пор ни одного точного, фактического ответа, какие части двинуты в Донбасс, сколько ружей, сабель, пушек, на какой станции передовые эшелоны. Взятие Луганска доказывает, что правы те, кто обвиняет вас в самостийности и в устремлении на Румынию. Поймите, что вы будете виновны в катастрофе, если запоздаете с серьезной помощью Донбассу.

Ленин.

Прошу вернуть мне с пометкой: шифром послано – часов – минут.

Спешно.

5.V. Ленин.67

Не предстает ли «самостийность» украинского партийного руководства в изложении Ленина величайшим грехом и виной?

*    *    *

Орудие тактики, слово, никогда не казалось Ленину чем-то таким, что обязывало бы его к определенному поведению в будущем. Он без колебаний изменял всему прежде сказанному и написанному ради тактического успеха.

В 1905 году, на V (Лондонском) съезде единой (на короткое время) РСДРП, при выдвижении кандидатур в президиум съезда, меньшевики опротестовали кандидатуру Ленина. Они сослались на привлечение Ленина в минувшем году к партийной судебной ответственности за клевету на коллег по партии. Ленин повторил перед съездом свою оправдательную речь на этом суде.

211 

...Если бы в разбираемом месте брошюры было сказано: 31 выступили для присоединения к кадетским голосам голосов рабочих при условии места в Думе для с.-д., – тогда это был бы образчик лояльной, корректной, допустимой для членов партии полемики.

Чем отличается от этой формулировки та, которая выбрана мной? Она отличается тоном, делающим всю музыку.68 

Именно тон, по мнению Ленина, и помог ему представить предвыборный компромисс двух оппозиционных партий как «торговлю» с их стороны «местечками» в Государственной Думе – за счет рабочих и в пользу буржуазии.

Он обстоятельно объясняет коллегам по партии, что методы «истребительной полемики»69 вполне естественны между политиками и что рассчитаны эти методы не на выяснение истины, а на то, чтобы вызвать у слушателей отвращение к оппоненту раньше, чем слушатели поймут суть спора.

Существуют ли пределы допустимой борьбы на почве раскола? Партийно допустимых пределов такой борьбы нет и не может быть, ибо раскол есть прекращение существования партии. Пределы борьбы на почве раскола – это не партийные, а общеполитические или, вернее даже, общегражданские пределы, пределы уголовного закона и ничего более.70 

Можно себе представить, каковы в таком случае пределы междупартийной и «классовой» борьбы в системе этических представлений Ленина.

У ленинской полемической этики и тактики два критерия допустимости: партийная целесообразность и «пределы уголовного закона». Как только уголовное законодательство тоже начало определяться партийной целесообразностью, всякие ограничения для Ленина и его преемников в этом плане исчезли.

212 

После таких его признаний, сделанных с полной и невозмутимой откровенностью, можно ли принимать всерьез ленинские высказывания о его противниках? Ленинская политическая «полемика» строится так: создается словесный муляж объекта атаки; ему придаются необходимые (для нападающего) черты; муляж поднимают за шиворот перед аудиторией, завоеванию коей служит «полемика», и осыпают пощечинами и бранью.

Карикатурное, гротескное, частичное сходство отдельных черт муляжа с оригиналом делает избиение особенно впечатляющим. При этом слова и поступки противника (порой и не помышляющего об ответе) переводятся на язык и систему отсчета аудитории, на которую рассчитан муляж.

Следует ли доказывать, что этот метод «полемики» для коммунистической пропаганды универсален?

Муляжи, изображающие один и тот же объект пропаганды, меняются в зависимости от политической ситуации. Вспомним, как менялись маски и муляжи крестьянина в публицистике Ленина 1917 – 1922 гг. До прихода большевиков к власти Ленин манипулирует чаще всего нейтральным словом «крестьянин». Но в марксистской классовой схеме крестьянство вообще класс неполноценный, а Ленин, в своем кругу, уже и в 1917 году не забывает при случае заметить, что «зажиточный крестьянин – это еще не крестьянин» и что политику его партии не определяет никакое «формальное большинство»... В 1918 – 1920 гг. страницы ленинских сочинений заполняет страшная кличка «кулак». Перед голодными толпами горожан и красноармейцев возникает злобная рожа мужика-кровососа. гноящего хлеб, чтобы не отдать его голодающим. В 1921 г., после введения нэпа, муляж «кулака» исчезает – как не бывало, а вместо него возникает в ленинской публицистике положительный (и симпатичный советской власти!) – «старательный крестьянин» (поздней «интенсивник»), которого следует всеми мерами поощрять к производству и свободной продаже хлеба. А те же голодные толпы, красноармейцы и продотрядовцы попадают в насильники, в рвачи и хапуги, за интересами брюха своего забывающие о строительстве социализма. В 1927

213 

году Сталин вытаскивает полузабытый муляж «кулака» и опять начинается кровавый «крестовый поход» «сознательных пролетариев» против крестьянства – окончательная колонизация большевиками сельской России.

В ленинской «истребительной» публицистике «тон, который делает музыку», задается чаще всего уже хлестким и демагогическим заголовком или подзаголовком статей:

«Бесстыдная ложь капиталистов» (это по поводу реплики члена партии народной свободы министра Некрасова, осмелившегося робко выразить в апреле 1917 г. следующее опасение: «Страшна та проповедь насилия, которая ныне раздается с Каменноостровского проспекта» – резиденции большевиков).

«НОВЫЙ ОБМАН КРЕСТЬЯН ПАРТИЕЙ ЭС-ЭРОВ!»

«НАЧАЛО БОНАПАРТИЗМА!»

«ДРЕЙФУСИАДА!»

«ПОЛИТИЧЕСКИЙ ШАНТАЖ!»

«О НАРУШЕНИЯХ ДЕМОКРАТИЗМА В МАССОВЫХ ОРГАНИЗАЦИЯХ!» –

все это летом 1917 года, и все это – о робких, безвольных попытках Временного правительства, меньшевиков и эсеров-центристов спасти положение, обуздать экстремистов, разобраться в денежных связях Ленина с немецким правительством и т. д.

«Неудачная попытка гражданина Плеханова вывернуться»... «Безумные капиталисты или недоумки социал-демократы?» – это о тех самых советах, которые Ленин не раз объявлял высшей формой народовластия. «Один из коренных вопросов (как рассуждают социалисты, перешедшие на сторону буржуазии)» – это опять о Плеханове. Это немногие, наугад взятые заголовки с одной страницы оглавления к сочинениям Ленина. Можно было бы безукоризненно доказать несоответствие этих «истребительных» заголовков истине, но к чему? Ленин сам невозмутимо и откровенно заявил перед съездом, что не считает себя обязанным следовать истине в поединке с теми, в ком видит своих врагов.

В книге Н. Валентинова «Малознакомый Ленин»71 есть один эпизод: Ленин говорит своему коллеге по партии о некоем Викторе Таратуте, женившемся на одной из сестер

214 

Н. Шмидта, племянника Саввы Морозова (знаменитое дело о наследстве Шмидта), ради пополнения партийной кассы ее деньгами. «Тем-то он и хорош, что ни перед чем не остановится. Вот вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не смог бы себя пересилить. А Виктор пошел. Это человек незаменимый». И это, по представлению Ленина, хорошо, а не отвратительно.

Так что Чернов не должен был утруждать себя оговорками о личной порядочности Ленина: последний порой просто не мог пересилить огрехов своего воспитания, «предрассудков среды», и считал это своим недостатком, а не достоинством.

В замечательных и поучительных воспоминаниях журналистки, писательницы, историка, участницы либерального освободительного движения, члена кадетской партии А. Тырковой-Вильямс72 сказано кое-что и о Ленине. Близкая школьная подруга Надежды Крупской, А. Тыркова отличалась благожелательностью к людям и лично против Ленина до первой их встречи предубеждена не была. Тем интересней ее впечатления, а также и воспоминания ее старшего брата, народовольца, о знакомстве с Лениным в ссылке.

А. Тыркова пишет:

Я раньше Ленина не встречала и не читала. Меня он интересовал прежде всего как Надин муж. Невысокий, кажется ниже ее, приземистый, широкое скуластое лицо, глубоко запрятанные, небольшие глаза. Невзрачный человек. Только лоб сократовский, выпуклый. Не наружностью он ее пленил. А пленил крепко. Я сразу почувствовала, что там, за дверью, из-за которой изредка доносился бумажный шорох, сидит хозяин, что вокруг него вращается жизнь и дочери, и матери. Когда он вышел к обеду, некрасивое лицо Нади просияло, похорошело. Девической, застенчивой влюбленностью засветились ее небольшие, голубые глаза. Она была им поглощена, утопала, растворялась в нем, хотя у нее самой был свой очень определенный харак-

215 

тер, своя личность, несходная с ним. Ленин не подавил ее, он вобрал ее в себя. Надя, с ее мягким любящим сердцем, оставалась сама собой. Но в муже она нашла воплощение своей мечты. Не она ли первая признала в нем вождя? Признала и с тех пор стала его неутомимой, преданной сотрудницей. Помогала ему собирать ядро единомышленников, из которых он, в 1917 г., сковал коммунистическую партию, фундамент беспощадной советской власти.

В 1904 г., когда я встретила Ленина в Женеве, кто мог предугадать в нем будущего железного диктатора? Это был просто один из эмигрантских журналистов, которому удалось, вопреки центральному комитету своей партии, захватить партийный журнал «Искра». Уже тогда в революционных кругах знали, что Ленин властолюбив, в средствах неразборчив. Но особенного интереса ни он, ни его партия не возбуждали. С.-р., особенно после убийства Плеве, заставляли гораздо больше о себе говорить, чем с.-д. Заговорщики окружены таинственным ореолом, они волнуют воображение. С.-д. были скучными начетчиками. Пока они не пришли к власти, они отрицали террор. Их тактика воздействия на массы казалась утопичной. Их диалектика мертвой.

После ужина Надя попросила мужа проводить меня до трамвая, так как я не знала Женевы. Он снял с вешалки потрепанную каскетку, какие носили только рабочие, и пошел со мной. Дорогой он стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, напала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик и не давал мне спуску, тем более, что мои слова его задевали, злили. Его улыбка – он улыбался, не разжимая губ, только монгольские глаза слегка щурились, – становилась все язвительнее. В глазах замелькало острое, недоброе выражение.

216 

Я вспомнила, как мой брат, вернувшись из Сибири, рассказывал, что в Минусинске ссыльный Ленин держал себя совсем не по-товарищески. Он грубо подчеркивал, что прежние ссыльные, народовольцы, это никому ненужное старье, что будущее принадлежит им, с.-д. Его пренебрежение к старым ссыльным, к их традициям особенно сказалось, когда пришлось отвечать перед местной полицией за бегство одного из ссыльных. Обычно вся колония помогала беглецу, но делалось это так, чтобы полиция не могла наказать тех, кто давал ему деньги или сапоги. Ленин с этим не считался и из-за пары ботинок подвел ссыльного, которого, за содействие к побегу, да еще и неудачному, посадили в тюрьму на два месяца. Ссыльные потребовали Ленина на товарищеский суд. Он пришел, но только для того, чтобы сказать, что их суда он не признает и на их мнение плюет.

Мой брат с обычным своим юмором описывал эту бурю в ссыльном муравейнике, но в конце, уже серьезно, прибавил:

– Злой человек, этот Ленин. И глаза у него волчьи, злые.

Воспоминание о рассказе брата подстрекнуло меня и я еще задорнее стала дразнить Надиного мужа, не подозревая в нем будущего самодержца всея России. А он, когда трамвай уже показался, неожиданно дернул головой и, глядя мне прямо в глаза, с кривой усмешкой сказал:

– Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.

Я засмеялась. Тогда это звучало, как нелепая шутка.

– Нет. Я вам в руки не дамся.

– Это мы посмотрим.

На этом мы расстались. Могло ли мне прийти в голову, что этот доктринер, последователь не им выдуманной, безобразной теории, одержимый бесом властолюбия, а, может быть, и многими другими бесами, уже носил в своей холодной

217 

душе страшные замыслы повального истребления инакомыслящих. Он многое планировал заранее. Возможно, что свою главную опору, Чека, он уже тогда вынашивал.

Трудно сказать, чтО в этом последнем абзаце – от более поздних знаний о Ленине, и что – от первого впечатления. Но от живых деталей всего предыдущего изложения никуда не деться. Они так же достоверны, как воспоминания Валентинова.

Среди писем Ленина из эмиграции большевистскому ЦК РСДРП 1900-х годов, поразительных по своей директивной бесцеремонности и грубости (я их в малой доле цитировала), есть, например, такое:

Г. М. Кржижановскому и В. А. Носкову

Клэру и Борису от Старика

(5 октября 1903 г. Женева).

...Я бы очень и очень советовал вам кооптировать Конягу (Л. Е. Гальперина) и Игната (П. А. Красикова).73 Первого вы скоро увидите и узнаете. О втором же скажу: при войне он, ей богу, полезен и необходим; слушаться он будет вполне; от неподходящих функций его можно отстранить; про него много ходит зряшных сплетен; бояться, что он накооптирует черт знает кого, нечего, ибо мы его побережем.74 

Я подчеркнула слова, содержащие ленинский критерий кооптации в его ЦК недостающих членов. Отличается ли он чем-то от более поздних партийных критериев пригодности коммуниста к руководящей работе. «Слушаться он будет вполне» – вот главное.

Или:

Ф. В. Ленгнику 23 мая 1902 г. Лондон.

Итак Ваша задача теперь... ...просунуть своих людей в наибольшее число комитетов, сохраняя себя и своих паче зеницы ока до съезда. Это все архиважно! памятуйте это. Будьте в этом смелей, наглей и изобретательней, а в остальном потише и поосторожнее.

218 

Мудры, как змеи – и кротки (с комитетами: бундом и Питером) – аки голуби.

Весь Ваш Старик.75

*    *    *

В парижском русском журнале «Континент»76 увидела свет великолепная публикация трудноопределимого жанра – «Моя маленькая лениниана» Венедикта Ерофеева (Москва, 5 – 6 февраля 1988 года). В своем коротком текстологическом монтаже, кое-где скрепленном скупыми, но емкими комментариями, Ерофеев очень точно и убедительно воссоздал многие ленинские черты. В «Маленькой лениниане» Ерофеева нет библиографических ссылок. Их заменяют даты, позволяющие читателю найти в сочинениях Ленина цитируемые документы. Привожу несколько весьма выразительных отрывков из монтажа Ерофеева (добавленные к ним библиографические координаты помогут желающим отыскать соответствующие полные тексты).

Тов.Сталину в Царицын:

«Будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте чаще. «Повсюду необходимо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов» (7 июля 1918).77 

А Спиридонова в ноябре 1918-го пытается потрясти Ленина картинами чекистских зверств по отношению к левым эсерам и их сторонникам-крестьянам (открывает ему глаза)...

Тов. Шляпникову, в Астрахань:

«Налягте изо всех сил, чтобы поймать и расстрелять астраханских взяточников и спекулянтов. С этой сволочью надо расправиться так, чтобы на все годы запомнили» (12 декабря 1918).78 [...]

Телеграмма в Саратов, тов. Пайкесу:

«Расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты» (22 августа 1918).79 

219 

Как видите, расстреливать надо даже колеблющихся. И «расправиться так, чтобы на годы запомнили» (разумеется, не расстрелянные, а остающиеся – пока – в живых). Та же избыточность террора, призванная устрашить покоряемое большевиками общество на десятилетия вперед, будет постулирована Лениным в письме о репрессиях против священнослужителей и верующих в 1922 году (см. ниже).

В отдел топлива Московского Совдепа:

«Дорогие товарищи! Можно и должно мобилизовать московское население поголовно и на руках вытащить из леса достаточное количество дров (по кубу, скажем, на взрослого мужчину). 

Если не будут приняты героические меры, я лично буду проводить в Совете Обороны и в ЦК не только аресты всех ответственных лиц, но и расстрелы. Нестерпимы бездеятельность и халатность. 

С коммунистическим приветом. Ленин» (16 июня 1920).80 

[...]

Глебу М. Кржижановскому:

«Мобилизовать всех без изъятия инженеров, электротехников, всех кончивших физико-матем. факультеты и пр. Обязанность: в неделю не менее 2-х лекций, обучить не менее 10-и (50-и) человек электричеству. Исполнить – премия. А не исполнить – тюрьма» (декабрь 1920).81 

[...]

В ответ на жалобу М. Ф. Андреевой относительно арестов интеллигенции:

«Нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей этой околокадетской публики. Преступно не арестовывать ее. Лучше, чтобы десятки и сотни интеллигентов посидели деньки и недельки. Ей-ей, лучше». (18 сентября 1919).82 

Максиму Горькому о том же: «Короленко ведь почти меньшевик. Жалкий мещанин, плененный буржу- 

220 

азными предрассудками». «Нет, таким "талантам" не грех посидеть недельки в тюрьме».83 «Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно» (15 сентября 1919).84 

Сколько раз сентиментально обслюнявлена в литературе и искусстве «соцреализма» трогательная забота Ленина о великом, но строптивом (по интеллигентскому недомыслию) академике Иване Павлове? Ерофеев приводит нижеследующую иллюстрацию этой «заботы»:

Смольный, Зиновьеву:

«Знаменитый физиолог Павлов просится за границу. Отпустить за границу Павлова вряд ли рационально, так как он и раньше высказывался в том смысле, что, будучи правдивым человеком, не сможет, в случае возникновения соответственных разговоров, не высказаться против Советской власти и коммунизма в России. 

Ввиду этого желательно было бы, в виде исключения, предоставить ему сверхнормальный паек» (25 июня 1920).85 

И еще одна цитата:

Из письма И. С. Уншлихту.86

Гласность ревтрибуналов – не всегда; состав их усилить «вашими» людьми, усилить их связь (всяческую) с ВЧК; усилить быстроту и силу их репрессий, усилить внимание ЦК к этому.

...СНК сумеет это быстро провести, если Вы не прозеваете, и по телефону можно.

Поговорите еще со Сталиным и... покажите ему это письмо.
Написано между 22 и 31 января 1922 г. 

Еще раз подчеркиваю: январь 1922 года, полное цветение «демосоциалистической» мечты – либерального

221 

нэпа, а не битв «военного коммунизма». «Поговорите со Сталиным...»

*    *    *

Особо романтическим флером в сознании поколений советских людей окутан Коминтерн – символ борьбы за великое всемирное братство народов. Несколько страниц об этом детище Ленина.

Обращусь к одной затерявшейся в журнальных дебрях истории, с которой мне довелось столкнуться. Разыскивая воспоминания современников о Н. И. Бухарине, я перелистывала журнал «Социалистический вестник» начала 1960-х годов. В сборнике № 1 (апрель 1964г.) мне встретился рассказ некоего «товарища Томаса» «На заре Коминтерна» с предисловием и примечаниями Б. Николаевского. «Товарищ Томас», настоящего имени которого Б. Николаевский так и не называет, был первым официальным представителем Коминтерна в Западной Европе, представителем ЦК РКП(б) при компартии Германии и центральной в Европе фигурой по распределению ценностей и денег, с помощью которых РКП(б) подчиняла себе европейские компартии (и разлагала партии социалистические).

Мне в советских изданиях истории Коминтерна имя ленинской «темной лошадки» «товарища Томаса» не встречалось. Б. Николаевский (социал-демократ меньшевик) виделся с ним в 1935 году в Праге, где находился подпольный коминтерновский центр. «Товарищ Томас» просил Б. Николаевского спасти архив Коминтерна с письмами Ленина, Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Радека, оставленный им в Берлине у надежных людей, но оказавшийся по ряду причин под угрозой. Функционер Коминтерна готов был подарить этот архив немецкой социал-демократии, но спасти бумаги не удалось. Уцелела, по словам Б. Николаевского, «не самая ценная часть» его; она в США. Сам «товарищ Томас» благополучно скончался в США в начале 1950-х годов, избежав участи многих своих коллег по Коминтерну, погибших в застенках сталинщины. Историю Коминтерна, которую «товарищ Томас» мечтал написать (без всяких скидок и умолчаний,

222 

существенно откорректировав свои взгляды), он так, к сожалению, и не написал.

«Товарищ Томас» был снаряжен из Москвы в Европу с бессчетными бриллиантами и иными драгоценностями в голодном 1918 году по прямому указанию Ленина. Ленинский эмиссар рассказывает:

«Ильич загорелся старой идеей: надо ломать социалистические партии, которые, по его словам, все прогнили и куплены...» С этой целью – с целью разложения социалистических партий Запада и заполнения места, которое образуется после их крушения, – и создается Лениным Коминтерн.

«Социалистический вестник» есть в каждой солидной западной библиотеке. В сборниках №№ 1 и 2 за 1965 год рассказано, как подготавливался первый конгресс Коминтерна. Созвали всех, кого удалось созвать. Обхаживали индивидуально каждого делегата от коммунистов и левых социалистов Европы. Действовали с помощью женщин. Подготавливали подставные фигуры, имеющие самое отдаленное отношение к революционной работе и рабочему движению. Специально искали людей с несамостоятельными характерами. Подбирали исполнителей без собственного мнения, зато с авантюристической жилкой. Роза Люксембург, по словам «товарища Томаса», не доверяла Ленину, боялась, что западноевропейские коммунисты попадут в плен Москвы, «Спартак» был против создания нового Интернационала. Но Ленин обошел их всех, играя, по своему обыкновению, без соблюдения каких бы то ни было ограничительных правил. Его испугал, было, слух о возможном приезде на учредительный конгресс нового интернационала Карла Каутского, и он начал бешено торопиться с брошюрой «Октябрьская революция и ренегат Каутский», с ее параллельным переводом на немецкий язык, – сунуть Каутскому на границе, чтобы прочитал, обиделся и уехал. Брошюрка-то, действительно, грубая и оскорбительная, хотя серьезной критики и не выдерживает. Но все-таки сняли для Каутского квартиру, достали «кур и мешок риса» («тов. Томас») – и зря: не приехал.

Доклад о белом и красном терроре сделал Чичерин. Обсуждения не было. «Манифест» написал Троцкий –

223 

набело, по-немецки, приняли без обсуждения. Инспирировали несколько выкриков о создании Коминтерна.

Бухарин состоял в первом же бюро Коминтерна, все знал, везде присутствовал, входил во все ленинские провокации и комбинации. «Товарищ Томас» рассказывает, как отвели исполкому Коминтерна дом Мирбаха, как первые коминтерновцы не могли придумать, чем им заняться.

Начали выпускать журнал «Коммунистический интернационал». Теперь, в 1935 году, «тов. Томасу» «стыдно за оптимизм журнала». Зиновьев предсказывал: через год мировой революции «еще не будет», «разве что в Америке и экзотических странах». «Товарищ Томас» возражал: будет вот-вот – в Германии. Делегаты разъехались – как в воду канули. Статьи поступали плохо. Ленин посылает «товарища Томаса» в Германию: «Возьмите как можно больше денег, присылайте отчеты, если можно, газету – а вообще, делайте, что покажет обстановка, только делайте!»... «Ганецкий в это время заведовал партийной кассой, не официальной, которой распоряжался ЦК партии, и не правительственной... а секретной партийной кассой, которая была в личном распоряжении Ленина и которой он распоряжался единолично, по своему усмотрению, ни перед кем не отчитываясь. Ганецкий был человеком, которому Ленин передоверил технику хранения этой кассы...»

«Товарищ Томас» получил «миллион рублей в валюте немецкой и шведской». В следующем кадре этого детектива мы видим его в колоссальной сокровищнице, в подвале московского Дома судебных установлений. «Товарищ Томас» рассказывает далее Б. Николаевскому: «Все эти драгоценности, отобранные ЧК у частных лиц, – по указанию Ленина, Дзержинский едал их сюда на секретные нужды партии...» Так ручейком, потекшим в саквояжи «товарища Томаса», начиналась Ниагара подкупов, провокаций, террора и лжи.

«Товарищ Томас» вспоминает: «...наложил полный чемодан камнями, золота не брал – громоздко... и я продавал их потом в течение ряда лет». Никакой расписки за ценности не взяли, только за деньги. Видно, грабили

224 

и ссыпали в сокровищницу без счета. Есть глухие слухи, что Дзержинский не хотел отдавать «фонды ЧК» в распоряжение других инстанций. Но опять же – не с Лениным было ему тягаться.

«Для отношений с Москвой я завел даже два аэроплана, – вспоминает «товарищ Томас». – Подкупленные полиции западных стран пачками штемпелевали коминтерновцам фальшивые паспорта...»

Следующий кадр коминтерновского детектива – повествование «товарища Томаса» о том, как Ленин привлекал и привлек в Коминтерн (сорвалось впоследствии по причинам, от него не зависящим) одного из бывших министров последнего турецкого султана, Энвер-пашу, больше кого-либо другого ответственного за истребление почти всего армянского населения Турции. В 1920 году Энвер-паша прибыл в Москву и предложил Ленину направить национализм мусульман Средней Азии против Англии. Ленин все об Энвер-паше знал, но план принял, и тот должен был выступить в начале сентября 1920 года в Баку на «Съезде народов Востока». Выступление не состоялось, так как за кулисами съезда возник армяно-турецкий конфликт, и Энвер-пашу чуть не убили. Но он выступил на специальном митинге «трудящихся мусульман» в бакинском театре под лозунгом «Смерть империализму». Потом он уехал в еще независимую Бухару. Но Бухара вовлекла его в войну против большевиков, в которой он и был убит.

Окончание рассказа Б. Николаевского помещено в «Социалистическом вестнике» № 2 (октябрь 1965 г.). Для доставки европейских делегатов на второй конгресс Коминтерна «товарищ Томас» нанимает целый пароход. По его словам, П. Леви и Роза Люксембург были против засилья Москвы в европейских компартиях, против ленинской мании «расколов» (Ленин селекционировал большевиков в среде европейских социалистов – как же тут без расколов?), защищали отброшенных Лениным от Коминтерна умеренных коммунистов и социал-демократов. «Товарищ Томас» делает личный доклад Ленину, затем беседует с Троцким. Троцкий задает, в основном, литературные вопросы: что издают, что вышло нового? Ленин занят иным: его интересуют политические новости, разведыва-

225 

тельная деятельность членов Коминтерна и организационные проблемы. Он советует «товарищу Томасу» купить дом и стать зажиточным домовладельцем в Германии, жить широко, приобретать знакомства и связи в разных слоях общества.

Карл Радек показал Павлу Леви доносы «тов. Томаса» на руководящих деятелей немецкой компартии, в том числе и на Леви. «Тов. Томас» недоумевает: зачем? И успокаивается на мысли, что «озорной» Радек «любил сталкивать людей лбами». Радек и на своем процессе 1937 г. будет «сталкивать людей лбами», за что и получит не пулю в затылок, а десять лет заключения, в котором и сгинет.

И все-таки «товарищ Томас» не может понять побуждений человека, который явно ему протежировал: «Радек не мог не понимать, что Леви не станет мои отзывы87 держать в секрете от немецкого ЦК, который я называл в лучшем случае собранием провинциальных учителей и секретарей».

Доносы «товарища Томаса» вызвали возмущение всей КПГ. ЦК КПГ обвинил «тов. Томаса» в чекистских методах партийной работы, а «тов. Томас» и в 1935 году обвиняет П. Леви в «тенденциозном» подборе цитат из его «отчетов». Ответ «Малого бюро» Коминтерна «немецким товарищам» гласил: «Товарищ Томас» сидит на всех заседаниях ЦК КПГ не как его член, а как представитель Москвы и будет сидеть и писать, что хочет, пока Москва его не отзовет». Проглотили. Радек изворачивался, писал письмо Кларе Цеткин в защиту «товарища Томаса». Она заступилась, хотя и дружила с П. Леви.

«Москва оказывала огромную материальную помощь национальным компартиям и условием этой помощи ставила право контроля за их деятельностью», – сообщает впоследствии «товарищ Томас».

Г. Померанц в своей статье «Сон о справедливом возмездии»88 несколько раз говорит об исходном прекраснодушии зачинателей коммунистического интернационала, о благих побуждениях, двигавших ими. Но фокус, выкинутый историей, состоит в том, что, согласно множеству опубликованных материалов, не было в природе и в самом

226 

начале прекраснодушно-идеалистического Третьего интернационала, а была диверсионно-пропагандистская организация международного назначения, созданная Кремлем, Кремлем инспирируемая, управляемая и снабжаемая.

Ленин изначально селекционировал для Коминтерна «сердца полезные, как замки железные, несложные, удобные, все исполнять способные».89 Точно так же селекционировались и советские высшие руководящие кадры.

Но вернемся к беседе социалиста Б. Николаевского с коминтерновцем «товарищем Томасом»: «...все настояния немцев были отклонены и... мои полномочия фактически расширены... мое поведение полностью одобрено...» Для успокоения ЦК КПГ им разрешили (именно разрешили, так «тов. Томас» и выражается) писать и собственные, «самостоятельные» отчеты в Москву об их деятельности. Если и это можно было проглотить, не разорвав отношений, то каков был уровень человеческого достоинства вождей КПГ и на каком прочном крючке они были у Ленина? На этот вопрос отвечает их старший надзиратель от Коминтерна «товарищ Томас»: «ЦК немцев по существу бунтовать не мог: материально он целиком зависел от Москвы. Дело было именно в этой зависимости».

«Товарищ Томас» рассказывает еще и о том, как после II конгресса Коминтерна был создан секретный фонд Коминтерна первоначальным объемом 50 млн. немецких золотых марок. Так возвращались в Европу для разрушительных против нее же действий средства, подаренные Германией большевикам.

Секретным фондом Коминтерна распоряжались: в СССР – Ленин, Зиновьев, Троцкий, за границей – в качестве их доверенного лица – «товарищ Томас». Каждая компартия представляла фонду смету своих расходов. Больше всего получала от Ленина денег немецкая компартия – до семи млн. золотых марок в год. Значительную часть выдавали литературой, напечатанной в России, в Гамбурге или в Вене. Компартии протестовали: им не нравилась эта литература, но, как указывает «тов. Томас», «сила была не у них».

Если демократическая западная печать не занималась целенаправленным разоблачением коммунистических

227 

происков, то нацистская печать освещала их достаточно широко. Организованный коммунистами Германии «Рот-фронт» («Красный фронт» – антинацистский союз с разного рода попутчиками) получил в устах «коричневых убийц» прозвище «Ротморд» - «красное убийство». Экономические неудачи Веймарской республики и широкое целенаправленное разоблачение деятельности коммунистов в СССР и за его пределами в огромной мере обеспечили победу национал-социалистам на демократических выборах в начале 1930-х годов.

«Товарищ Томас» сообщает и о том, как Ленин негласно инспирировал восстание в Венгрии под руководством Бела Куна. И добавляет: «Мне было ясно, что он идет на большую авантюру. Пахло прямо провокацией».

Итак, Ленин провоцирует Бела Куна на почти заведомо неудачное восстание.

Против этого восстания были многие коммунистические деятели и в Москве, и в Европе. По словам «товарища Томаса», «Бела Кун, поддержанный Лениным, отвечал очень резко: «У вас сердце в штанах... Вы не по-большевистски оцениваете ситуацию». Он понимает лучше. Рабочие готовы к восстанию. Вожди мешают».

«Товарищ Томас» рассказывает далее: «Кун начал работать «на русский лад», «по старым рецептам», обрабатывая отдельных членов ЦК».

Интересно следующее: «Рабочие готовы к восстанию. Вожди мешают», – это не слова Бела Куна. Он всего-навсего перефразирует Маркса в подаче Ленина. В 1918 году Ленин, пересказывая Маркса, писал, что даже неудачное восстание лучше мирного прозябания, ибо подъемом, переживаемым революционными рабочими, компенсируется и окупается «гибель какого угодно числа вождей».90 Что же касается «русской» манеры «обрабатывать отдельных членов ЦК», то это ленинская манера: в примечаниях к III изданию Сочинений Ленина неоднократно упоминается об этой его манере. Встречаются упоминания о ней и в стенограммах съездов РКП(б). В «Государстве и революции», цитируя Маркса, Ленин произносит пламенный панегирик оздоровляющей и закаляющей роли революционного насилия как такового, независимо от проигры-

228 

ша или выигрыша его носителей. Упор на не слишком большую ценность «какого угодно числа вождей» (что такое «вожди» при Вожде?) – отголосок ленинского раздражения против не всегда с ним согласной элиты партии, немало доставившей ему хлопот в канун октябрьского переворота, когда буквально никто, кроме Ленина, действовать решительно не хотел.

«Товарищ Томас», по его словам, утверждал, что в Германии нет никаких предпосылок для восстания. «Москва отмалчивалась. Удастся восстание – хорошо. Нет – отрекутся».

После провала восстания в Венгрии «Бела Кун улетел в Москву. Там было много шума. Кун имел свидание с Лениным... Ленин рвал и метал. У Куна был сердечный припадок: после свидания с Лениным упал на улице. На руках притащили домой – слег. Москва начала расчеты. Всех причастных вызвали в Москву. Был приказ: брошюру о «наступлении»91 уничтожить» и т. д. Но больное сердце подвело Бела Куна: не убило его и позволило ему получить свои девять граммов свинца в 1938 году.

В том же сборнике «Социалистический вестник» № 2 за 1965 год помещены «Страницы истории» Анжелики Балабановой. Б. Николаевский отправил ей и Б. Суварину свою рукопись (рассказ о беседах с «товарищем Томасом») – для оценки ее достоверности и для выдвижения встречных версий. Оба высказались за публикацию, но указали на ряд мелких неточностей. Частные замечания Б. Суварина Б. Николаевский поместил в примечаниях. Они свидетельствуют более всего о близости Б. Суварина к событиям и людям, связь с которыми не украшает, а устрашает. Не потому ли Б. Суварин до конца своих дней старался, в чем возможно, обелить память Ленина?

Вряд ли стоило бы заниматься замечаниями и дополнениями А. Балабановой, если бы не два-три их пункта.

А. Балабанова уверяет, что лишь в 1915 году выяснилось, что большевики хотели расколоть социалистическое движение всех стран.

Что же тогда делал Ленин с 1902 года в России, если не пытался его расколоть? В России это ему удалось, естественно, раньше, чем в Европе. В мировых масшта-

229 

бах – значительно позже. Но, не перенося ленинское «грехопадение» с 1902-го на 1915-й год, как оправдать свое сотрудничество с раскольником и диверсантом в мировом социалистическом движении?

В 1919 году А. Балабановой предлагают должность наркома иностранных дел на Украине, чтобы удалить ее из Москвы перед первым конгрессом Коминтерна. Но, по ее решительному настоянию, она допускается на конгресс. Она отмечает численный перевес российских цекистов, узнает Эберлайна – делегата от германских «спартаковцев». Остальные – назначены ЦК РКП(б) из военнопленных и эмигрантов, давно не связанных с движением у них на родине.

«И тут, по инициативе Зиновьева, при ближайшем участии Бухарина и, конечно, не без согласия Ленина и Троцкого, был совершен подлог, подобный которому вряд ли существует в истории отношений между людьми минимального этического уровня...»

«Вызвали бывшего военнопленного, австрийского печатника, перешедшего к большевикам Штейнгарта (Грубера), находящегося «на работе» в Западной Европе, послали за ним «экстренный поезд», привезли на срывающийся «конгресс» и, уверенные в его покорности любым инструкциям Радека и Зиновьева, приказали прочитать «доклад якобы случайно очутившегося в Москве западноевропейского рабочего». «Докладчик» заявил, что «настроение масс в Западной Европе было революционным, отношение к советской России восторженное, готовность международного пролетариата вступить в немедленный бой в помощь и в подражание русской революции не подлежала сомнению, «вот-вот разгорится пламя»... Это заявление вызвало бурные аплодисменты, в разгар которых Зиновьев предложил объявить недействительным принятое накануне решение (решение не считать конференцию учредительным съездом Коминтерна) и признать совещание первым конгрессом III Коммунистического интернационала.

Ряд оппонентов воздержался, в том числе и А. Балабанова, но – не ушли.

Как-то по приезде в Москву А. Балабанова узнала, что Радек посылает в Италию от имени основанной им секции

230 

«иностранных эмигрантов при НКИД» двух «низкопробных авантюристов». «Когда я об этом предупредила Ленина, он ответил: «На то, чтобы расколоть партию Турати, и они годятся».

Дверью А. Балабанова в ответ на реплику Ленина, надо думать, не хлопнула. Хоть она и пишет о макиавеллистической логике Ленина, об использовании им любых подонков, в том числе и в Коминтерне, она продолжает работать секретарем Коминтерна. И с некоторой гордостью замечает, что к ней лично Ленин относился очень внимательно и терпимо. Ленин своего макиавеллизма ни от кого в своем окружении не скрывал, так что близость к нему на протяжении многих лет чаще всего говорит не только о его неразборчивости, но и о неразборчивости его приближенных.

Но продолжим рассказ А. Балабановой.

«Окончательный разрыв, – то, что Зиновьев, оказывается, называл «невозможностью работать со мной», – произошел на почве денежной... мне в Стокгольм посылали очень крупные суммы денег, и Ленин в одном из последних ко мне писем писал: «Умоляю вас, не жалейте денег. Тратьте миллионы» (и тут же исправил, написав «десятки миллионов»)».

А. Балабанова ездила к Ленину и Троцкому и получила пояснение, «на что тратить деньги: на создание путем подкупа выгодного для большевизма общественного мнения, способствуя переходу на их сторону всякого рода недоброкачественных, продажных элементов для раскола рабочего и профессионального движения. В конце концов, они, вероятно, были не менее удивлены и «разочарованы» моим неприятием таких методов, чем была поражена я тем, что революционеры, стремящиеся к перерождению и обновлению общества, могли к ним прибегнуть».

Внутренняя российская и эмигрантская русскоязычная периодика запестрела конкретными данными о субсидировании зарубежных компартий и связанных с ними «дружественных фирм» руководством КПСС и СССР, продолжавшимся вплоть до запрещения деятельности КПСС на территории России, а затем и других республик, входивших в состав СССР.

231 

Насколько устойчивы коммунисты в своем ленинизме, показывает отрывок из одного совсем недавнего документа:

Из наших источников известно, что генерал А. Аслаханов располагает документами, содержащими компрометирующую информацию на ряд партийных (КПСС) и государственных деятелей страны. «Так ли это?» – спросил у председателя Комитета по вопросам законности ВС РСФСР А. АСЛАХАНОВА наш корреспондент А. БИНЕВ. 

– Я служил в системе МВД СССР и занимался выявлением экономических преступлений, возглавлял соответствующие отделы. Документы, которыми я располагаю, попали ко мне в разное время из проверенных источников. Люди, передававшие их мне, рисковали жизнью, так как речь идет о миллионах (если не миллиардах) рублей, и в валютном исчислении. Я и сегодня не могу назвать их имен.

- Какими документами вы располагаете? 

– До недавнего времени существовала практика, когда управляющие делами ЦК КПСС и Совета Министров СССР брали валютные ценности в Гохране СССР и впоследствии за весьма символическую плату продавали работникам ЦК КПСС, Совмина СССР, а также щедрыми жестами раздаривали таким же функционерам из «братских» партий. Драгоценные камни, драгметаллы исчезали не только из Гохрана. Я объездил почти все ювелирные фабрики, был почти на всех приисках. То, что я увидел, было самой настоящей анархией. Эти люди ничего и никого не боялись.

[...]

Думаю, мы доберемся и до валютных счетов КПСС за границей.

[...]

– Вы уверены, что вам удастся найти средства КПСС? 

232 

– Люди, с которыми мы будем иметь дело, обладают характерами, в основе которых изначально – предательство. Они, спасая шкуру, сами все расскажут.92 

Прервем сообщение генерала А. Аслаханова и еще раз заметим: пока живы ленинские партии, жив Ленин.

*    *    *

По свидетельству одного из наиболее компетентных в мире историков КПСС Леонарда Шапиро, исследователей поражает обилие полицейских агентов, иногда двойных, в большевистской партии, даже в ее верхах. По данным профессора Шапиро (см. Леонард Шапиро, История КПСС, изд. «Аврора», Италия, 1975), некоторые авторы не без оснований предполагают, что большевик-провокатор Р. Малиновский (столь же прославленная фигура среди провокаторов-большевиков, сколь Азеф – среди провокаторов-эсеров) работал и на охранку, и на Ленина. Но Ленин потом от него отрекся и не стал его защищать, хотя Малиновский, добровольно вернувшийся в большевистскую уже Россию, прямо рассчитывал на защиту Ленина.

Вот чем объясняет обилие в рядах большевиков платных провокаторов охранки профессор Шапиро:

Во-первых, главная цель охранки – держать обе фракции в состоянии раскола – достигалась легче с «помощью» большевиков, и потому потенциальные агенты засылались именно в их ряды. Во-вторых, неразборчивый в средствах большевик-конспиратор был ближе по характеру к тому типу авантюриста, которого привлекала двойная жизнь полицейского агента и революционера, чем доктринер-меньшевик, к тому же еще и идеалист. Наконец, большевик был, как правило, революционером-профессионалом, находившимся на содержании Центрального комитета; меньшевика же партия содержала лишь в редких случаях – он зарабатывал себе на жизнь самыми различными способами. Профессиональному революционеру в своей повседневной жизни легче сыграть еще одну, хоть и

233 

противоположную по сути, роль; кроме того, он испытывал еще большой соблазн сорвать лишний куш – большевики платили довольно скупо, – а охранка – весьма щедро.

«Держать обе фракции в состоянии раскола» – это была цель, в первую очередь, самого Ленина. Если цель охранки действительно была такова же, то остается лишь удивляться тому, как совпадала губительная для режима цель Ленина с целью инстанции, призванной режим охранять. Но есть и другие причины обилия аморальных людей в рядах большевистской партии ленинских лет. Ленинская откровенная неразборчивость в средствах, его макиавеллистское отношение к вопросам морали, его нужда в людях, готовых по его подсказке на все, не могли с самых ранних шагов раскола не группировать вокруг него людей либо весьма недалеких и бесхарактерных, либо достаточно нравственно неразборчивых. Волевых и одновременно разборчивых, которые с ним сближались в различных жизненных и политических обстоятельствах, он, как правило, быстро отталкивал и терял. Принадлежность к ленинскому крылу марксизма не может не быть предопределена некоторыми специфическими свойствами ума и характера.

В советском фольклоре эта закономерность отражена широко известным анекдотом с выводом, что невозможно одновременно сочетать в себе три качества: ум, порядочность и партийность. Эта довольно отчетливая закономерность связана со следующим принципиальным обстоятельством: невозможно сделать даже нескольких серьезных шагов по выполнению глобально-реконструктивных рекомендаций Маркса, чтобы не убедиться в их невыполнимости. Аналитический склад ума, хорошее знание произведений Маркса и его оппонентов, знание жизни, интеллектуальная честность и простая порядочность, если они у марксиста имелись, рано или поздно приводили его к ревизии сначала реконструктивной, а потом и констатирующей части учения.

Мы не говорим о миллионах людей, которые знают в марксизме лишь лозунги его радикальных групп и вошли в партию по инерции воспитания и среды, в силу жизнен-

234 

ных обстоятельств, не имеющих никакого отношения к сознательному теоретизированию. Но Ленин и его образованные соратники и коллеги по руководству партией прошли сквозь почти 20 лет жесточайшей партийной и межпартийной борьбы, сопровождавшейся интенсивной полемикой.

Тем не менее, непрестанно жонглируя марксистскими терминами, они ни разу в доводы своих оппонентов серьезно не вникли. Что заставляло Ленина, его соратников и наследников неукоснительно закрывать глаза, свои и чужие, на вопиющее несоответствие того, что они делали, тому, что намерены были, судя по их дореволюционным декларациям, сделать? Несклонность и неспособность к последовательному и основательному мышлению? Нетерпение и нетерпимость? Поверхностность? Интеллектуальная и нравственная беспринципность, которая не могла не проявляться в качестве беспринципности этической и политической? После прихода к власти возникли, разумеется, и самосохранительные, и корыстные соображения (Ленин сам находил у членов правящей партии эти качества). Когда мы говорим, что здравый смысл, мужество и порядочность (если бы у них эти качества были) давно привели бы наследников Ленина к отказу от несостоятельной доктрины Маркса и Энгельса, мы забываем, что только демагогическая эксплуатация этой доктрины и ее призрачных целей позволяет им хоть как-то обосновывать свое право на внеконкурентную власть. Отберите у них фикции превосходства централизованно управляемой экономики над частнохозяйственной, однопартийности над политическим плюрализмом, перечеркните мираж коммунистического земного рая, который, согласно их утверждениям, можно построить только под их водительством, – и чем будет оправдана их тотальная власть?

Но возвратимся к Ленину и его окружению. Учитывая идеологическую, политическую и этическую историю РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС, можно ли удивляться картине того морального и психического распада, которая проявилась в рядах ветеранов «ленинской гвардии» в годы сталинского террора (именно проявилась, а не возникла)? Вокруг Ленина и должны были группироваться

235 

люди нравственно, в лучшем случае, небезупречные, а то и криминального типа. Об исключениях, разумеется, не говорят, но я их, по совести признаться, в рядах устойчивого руководства ленинской партии не знаю. Исключения прозревали и отсеивались всегда и систематически, разными способами.

Стоит ли удивляться тому, что соратники Ленина в самый трудный миг его жизни предали и его?

Примечания к главе шестой

1 Ленин В. И., «Задачи союзов молодежи», речь на всероссийском съезде коммунистического Союза молодежи. Москва, «Молодая гвардия», 1975, ПСС, т. 41, стр. 298 – 318.

2 Курсив Д. Ш.

3 Ленин В. И., ПСС, т. 35, стр. 195 – 205.

4 Министры Временного правительства, либералы и демократы.

5 Разрядка – Ленина; курсив – Д. Ш.

6 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 189.

7 Беднота, 7 ноября 1919 г., № 478. Ленин В. И., ПСС, т.39, стр. 285 – 288.

8 Разрядка Ленина.

9 Ленин В. И. ПСС, т. 54, стр. 155 – 156.

10 Там же, стр. 137. Жирный шрифт Ленина.

11 Зам. председателя ВЧК.

12 Ленин В. И., доклад на II Всероссийском съезде Политпросветов 17 октября 1921 г., ПСС, т. 44, стр. 167. (Курсив Д. Ш.).

13 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 189 – 191.

14 Бегин М., Белые ночи. Тель-Авив, 1978.

15 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 190 (курсив Д. Ш.).

236 

16 Ленин В. И., Соч., изд. III, т. 23, стр. 534. Примечательно, что ни в IV издании Сочинений Ленина (т. 27, стр. 143 – 174), ни в ПСС (т. 36, стр. 89 – 123 и 539 – 541), в материалах, посвященных IV съезду Советов, резолюции «О законности» нам обнаружить не удалось.

17 Ленин В. И., ПСС, т. 37, стр. 173 – 174. В скобках слова Д. Ш.

18 Там же.

19 George Leggen, The Cheka : Lenin's Political Police. Oxford. Clarendon Press P. H. 1986.

20 «Столица» № 2, М., 1991, стр. 43 – 46 (рубрика «Архив»).

21 Цит. по дайджесту «Социум» № 1, СССР, 1991, стр. 80 – 87.

22 Там же, стр. 82,

23 Там же, стр. 82 – 83.

24 Там же, стр. 83.

25 Там же, стр. 85.

26 Там же, стр. 86 – 87.

27 В. Чернов, «Конструктивный социализм». Прага, 1925. (Т. 1, разд. 12 «Что такое социализация», стр. 277).

28 Там же, стр. 280,

29 Там же, стр. 280.

30 В «Государстве и революции» Ленин предусматривает выборность даже школьных учителей.

31 «Социум» № 1, 1991, стр. 87.

32 А. Вайсберг, Страницы одной жизни (штрихи к политическому портрету Вышинского». «Знамя» № 6, М., 1990, стр. 122.

33 Открытое письмо Марии Спиридоновой Центральному Комитету Партии Большевиков, «Родина» № 5, М., 1990 (издатели Верховный Совет и Совет Министров РСФСР), стр. 38 – 52.

34 Там же, стр. 38.

35 Там же, стр. 38.

237 

36 Там же, стр. 52.

37 Там же, стр. 38, 39, 40, 49, 50.

38 Ленин В. И., ПСС, т. 50, стр. 106 (Выд. Лениным).

39 Ленин В. И., ПСС, т. 43, стр. 74, «Заключительное слово по докладу о замене разверстки натуральным налогом 15 марта».

40 Ленин В. И., ПСС, т. 50, стр. 149. См. также публикацию Е. Кожевниковой, «Ленин и немецкие деньги (по архивным материалам 1917 – 1918 гг.)», Посев, 1977, № 12. Курсив Д. Ш.

41 О «железных полках» читайте у Ю. Трифонова, в его последнем романе Старик (Москва, «Дружба народов», 1978).

42 Ленин В. И., ПСС, т. 50, стр. 143 – 144 (курсив Д. Ш.).

43 Ленин В. И., Соч., изд. III, т. 29, стр. 488 – 490. (ПСС, т. 50, стр. 143 - 144).

44 Там же. Ни в IV издании сочинений Ленина, ни в ПСС эта дополнительная директива к ленинской телеграмме Е. Б. Бош не прилагается. Е. Б. Бош застрелилась в 1925 году.

45 Ленин В. И., ПСС, т. 53, стр. 92 – 93 (Курсив и разрядка Ленина).

46 Ленин В. И., ПСС, т. 50, стр. 142 – 143. Что же раньше: расстрелять или вывезти?

47 Там же, стр. 149.

48 Следовало бы добавить, объективности ради: «после долгомесячного спровоцированного нами митингования»... А потом «мы» эту разложенную нами же, и сознательно, армию стали учить нормальной воинской дисциплине расстрелами. 

49 Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 155 – 175. (Доклад на II Всероссийском съезде политпросветов).

50 Ленин В. И., ПСС, т. 50, стр. 324.

51 Ленин В. И., ПСС, т. 51, стр. 18.

52 Ленин В. И., ПСС, т. 35, стр. 359 – 360.

53 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 358.

54 См. письма польским коммунистам от 19-10.1921 г. Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 180 – 181.

238 

55 Там же.

56 Ленин В. И., Соч., изд. III, т. 23, стр. 14.

57 Ленин В. И., ПСС, т. 35, стр. 251.

58 Ленин В. И., ПСС, т. 35, стр. 352.

59 Ленин В.И., ПСС, т. 36, стр. 37 – 38.

60 Там же, стр. 40.

61 Ленин В. И., ПСС, т. 41, стр. 30 – 31.

62 Там же, стр. 24.

63 Ленин В. И., ПСС, т. 36, стр. 199 (курсив Ленина)

64 Там же, стр. 200 (курсив Ленина).

65 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 214.

66 Ленин В. И., Соч., изд. IV, т. 33, стр. 335.

67 Ленин В. И., Соч., изд. IV, т. 35, стр. 335. (Курсив Д. Ш.). В ПСС нам эту телеграмму отыскать не удалось.

68 Пятый (Лондонский) съезд РСДРП. «Протоколы». Государственное издательство политической литературы. Москва, 1963, стр. 674 – 684.

69 Термин Ленина, употребленный им в этой речи.

70 Там же, курсив Д. Ш.

71 Библиотека Пяти Континентов, Париж, 1972.

72 А.Тыркова-Вильямс (1869 – 1962), «На путях к свободе», изд. II, Лондон, 1990, послесловие Б. Филиппова; стр. 188 – 190.

73 В Москве и поныне имеется улица Красикова.

74 Ленин В. И., ПСС, т. 46, стр. 304 – 305 (курсив Д. Ш.).

75 Там же, стр. 187 (курсив Д. Ш.).

76 № 55, 1988.

77 Ленин В. И., ПСС, т. 50, стр. 114.

78 Ленин В. И., ПСС, т. 50, стр. 219.

239 

79 Ленин В. И., ПСС, т. 50, стр. 165.

80 Ленин В. И., ПСС, т. 51, стр. 216.

81 Ленин В. И., ПСС, т. 52, стр. 38.

82 Ленин В. И., ПСС, т. 51, стр. 524.

83 Чем не китайская «культурная революция»?

84 Ленин В. И., ПСС, т. 51, стр. 45.

85 Ленин В. И., ПСС, т. 51, стр. 222.

86 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 144. Курсив Ленина.

87 В высоком большевистском кругу доносы принято было именовать отзывами.

88 «Синтаксис» № 6, 1980.

89 С. Кирсанов, «Семь дней недели».

90 Ленин В. И., «Государство и революция».

91 Речь идет о брошюре Б. Куна и др. «Теория наступления». Москва, 1918 г.

92 «Аргументы и факты» № 568. Пусть говорят документы. Москва, сентябрь 1991, стр. 4.

240 

7. Бессилие победителя

Главная ошибка всех нас была до сих пор, что мы рассчитывали на лучшее; и от этого впадали в бюрократические утопии. Реализовалась из наших планов ничтожная доля. Над планами смеялась жизнь, смеялись все. Надо это в корне переделать.1

Неумение найти способы организационного овладения огромной, вырывающейся из рук махиной приводит Ленина в злое и нескрываемое отчаяние: «наша проклятая бюрократическая машина», «наши гнусные нравы (с претензией на «истинный коммунизм»), «бюрократическое тупоумие», «прозевали, проспали, дождались, как настоящая чинодральская сволочь, приказа «начальства»; «умные саботажники умышленно нас затягивают в это бумажное болото. Большинство наркомов и прочих сановников «лезет в петлю» бессознательно»; «волокита возмутительная. Работа НКПС из рук вон плоха!»; «...система коммунистических дурачков, имеющих власть и не умеющих ею пользоваться»; «а у нас, видимо, торговый отдел Госбанка вовсе не «торговый», а такой же говённо-бюрократический, как всё остальное в РСФСР... ...(у нас такого г ..., как ведомства, много)»; «расстрелов тоже мало (я за расстрел по таким делам)» – речь идет о «злоупотреблениях свободой торговли». «...Весь состав комячейки такого-то завода или таких-то заводов объявляем виновным в волоките, безрукости, в попустительстве бюрократизму... ...впредь будем сажать за это профсоюзную и коммунистическую сволочь (суд, пожалуй, помягче выразится) в тюрьму беспощадно».2 И наконец: «...Мы не умеем гласно судить за поганую волокиту: за это нас всех и Н. К. Юст сугубо надо

241 

вешать на вонючих веревках. И я еще не потерял надежды, что нас когда-нибудь за это поделом повесят...»3 

Эти и сходные филиппики против бюрократизма и толкают к созданию иконописного образа Ленина-правдолюбца, Ленина – гонителя злонамеренных бюрократов, который и поныне дорог благонамеренной коммунистической и социалистической оппозиции «сталинизму». Тем более, что Ленин обращал к работникам партийной печати и такие призывы:

«Еще более и более конкретности в изучении местного опыта, деталей, мелочей, практики, делового опыта, углубления в настоящую жизнь, и уездную, и волостную, и сельскую...

Чем больше будет такой работы, чем больше углубляться будем в живую практику, отвлекая внимание и свое и читателей от вонюче-канцелярского и вонюче-интеллигентского московского (и совбуровского вообще) воздуха, тем успешнее пойдет улучшение и нашей прессы и всего нашего строительства...»4 

Но не будем спешить. Непреложные документы свидетельствуют, что призывы «не бояться выносить сор из избы», не отступать перед «голой правдой» (там же) имеют – один к одному – такой же смысл, как бесчисленные более поздние разглагольствования советских руководителей о живительной силе критики и самокритики. На все попытки окружающих хотя бы намеком привлечь внимание Ленина к общим истокам того, что он предпочитает называть «волокитой» или «бюрократизмом», следует с его стороны один непреклонный и чуждый всяких сомнений ответ: если вы и впредь намерены отговариваться от делового подхода к вопросу какими-то «общими» соображениями, то вам несдобровать!

«Ежели вы думаете, что в РСФСР не найдется одного5 умного обвинителя и трех умных судей, действительно умных (не торопыг, не крикунов, не фразёров), то я вас обвиняю еще и в пессимизме насчет советской власти», – так завершается письмо о «вонючих верёвках», преисполненное, казалось бы, самобичевания.6 

И если кто бы то ни было (лидер «рабочей оппозиции» Шляпников, или языкатые «демократические центра-

242 

листы», или кто-то вне партии) осмеливается затронуть в своем стремлении к «голой правде» вопросы общие, ответ для всех одинаков: «...мы на это отвечаем: «Позвольте поставить вас за это к стенке. Либо вы потрудитесь от высказывания ваших взглядов воздержаться, либо, если вы желаете свои политические взгляды высказывать при настоящем положении, ...то, извините, мы с вами будем обращаться как с худшими и вреднейшими элементами белогвардейщины».7 А чуть выше сказано, что это надо иметь в виду «не только по отношению к некоторым внутрипартийным нашим делам» (иными словами, внутрипартийные разумеются сами собой), но и к таким критикам, как меньшевики «и все господа из 2 1/2 Интернационала».

Напомним: борясь против Временного правительства и небольшевистских Советов, Ленин яростно отстаивал «священное право каждого публициста» «критиковать ненравящееся».

Нет, он не оглянулся во гневе ни разу, как ни разу не ощутил себя виноватым в чем-либо, кроме частных тактических промахов.

Да что там партийные вольнодумцы и меньшевики, если сам нарком юстиции Курский не избегает ленинского нагоняя за излишнее правдолюбие! Третьего сентября 1921 года Ленин написал Курскому письмо с требованием поскорее дать ход заявлению профессора Графтио8 с жалобой на волокиту в московских учреждениях. Не войдя в суть жалобы Графтио, не занимаясь ее расследованием, Ленин дает Курскому «пять заданий»:

1) поставить это дело на суд;

2) добиться ошельмования виновных и в прессе и строгим наказанием;

3) подтянуть судей через ЦК, чтобы карали волокиту строже;

4) устроить совещание московских народных судей, членов трибуналов и т. п. для выработки успешных мер борьбы с волокитой;

5) обязательно этой осенью и зимой 1921-22 гг. поставить на суд в Москве 4-6 дел о московской волоките, подобрав случаи «поярче» и сделав из каждого суда политическое дело...9 

243 

Вот вам и «плановые» процессы сталинской эры с их априори обвинительными приговорами... Четырнадцатого ноября того же года Курский докладывает Ленину о ходе дела и пишет, в частности, следующее:

Приходится с большим трудом выделять процессы, в которых этот организационный дефект (подразумевается громоздкость и бюрократическая сложность нашего аппарата, междуведомственные взаимоотношения, трения и т. д.) не сказывается так решительно и волокита является деянием лиц, а не объективным следствием неналаженности нашего аппарата.10 

Двадцатого ноября Ленин получает второе сообщение от Наркомюста (за подписью Красикова), отрывок из коего сам же цитирует во втором письме Курскому от 17.1.1922 г.:

...доклады следователей «по чрезвычайно важным делам» – Вьюкова, Ройзмана и сотрудника РКИ – Кедрова – поистине открывают Америку. В этих докладах в довольно безграмотной форме излагаются шаблонные истины о бюрократизме, сложности аппарата и т. д., и т. д.11 

Выводы РКИ и следователей «по чрезвычайно важным делам» решительно возмущают Ленина. Так и не ознакомившись с делом, он категорически настаивает на выполнении предыдущей своей директивы и пишет:

...Одним словом, видно, что дело по борьбе с волокитой ни на йоту не сдвинулось с места.

По существу я не получил исчерпывающего ответа ни на одно из тех пяти заданий, которые были мною поставлены...

Предлагаю еще раз рассмотреть вопрос и организовать борьбу с волокитой деловито, по всем правилам военного искусства...12 

Нужно подобрать случаи «поярче» и сделать из каждого суда политическое дело, а виновность или невиновность героев спектакля – вопрос второстепенный. Когда Ленину

244 

пытаются доказать, что суть не в злом умысле «волокитчиков», он требует наказания «как раз ответственных виновников этих организационных дефектов», не понимая, что один из «ответственных виновников» спит на Хайгетском кладбище, а другой – диктует это наставление.

Более того, он так возмущен Курским, что предлагает Цюрупе привлечь к административной ответственности и его самого – наркома юстиции!

Прилагаю насчет Курского. Это верх безобразия. Это саботаж! Мне ли написать ему очень сердито, или прямо Вы ему объявите выговор?

Ваш Ленин.13

*    *    *

Невозможность овладеть ситуацией с помощью организационных приемов все чаще и чаще толкает Ленина к применению чисто насильственных мер в различных сферах гражданского администрирования. Собственно говоря, после Октябрьского переворота и гражданской войны ничего нового в этих мерах для Ленина нет. Я хочу подчеркнуть другое: сила, которая не может добиться своих целей мирными средствами и при этом не хочет отказываться от своего положения единственной решающей силы, должна неизбежно обратиться к террору. В этом смысле Ленин стал на путь для его партии – неотвратимый, поскольку, не будучи в состоянии выполнить свои дореволюционные обещания и намерения, РКП(б) не собиралась уступать кому-либо власть или с кем-то ее делить. Поэтому Ленин вновь и вновь ищет выхода из всех затруднений в терроре:

Вы мне сказали, что некоторые наши тресты могут в ближайшем будущем оказаться без денег и просить нас ультимативно о том, чтобы их национализировали. Я думаю, что тресты и предприятия на хозяйственном расчете основаны именно для того, чтобы они сами отвечали и притом всецело отвечали за безубыточность своих предприятий. Если это оказывается ими недостигнуто, то по-

245 

моему, они должны быть привлекаемы к суду и караться в составе всех членов правления длительным лишением свободы (может быть с применением по истечении известного срока условного освобождения), конфискацией всего имущества и т. д.14 

За бесприбыльность не карал заключением и конфискацией имущества даже Сталин.

Аналогичными способами Ленин пытается регулировать и успехи науки:

31.III.1922.

С. Секретно

В Наркомюст, тов. Курскому
Копия тов. Крыленко

По моему поручению бывшей МЧК было начато расследование по делу преступной халатности, волокиты и бездеятельности в Научно-техническом отделе и Комитете по делам изобретений.

Результаты расследования были представлены в Мосревтрибунал, который вместо того, чтобы по существу рассмотреть это дело, выявить и наказать виновных (а что в этих учреждениях имеется достаточное количество ученых шалопаев, бездельников и прочей сволочи – отмечалось не раз в печати, в статьях т. Сосновского и других) – чрезвычайно покровительственно отнесся к обвиняемым, судил без обвинителя и в конце концов признал обвинение недоказанным и всех виновных оправдал. 

Прошу Вас лично ознакомиться с этим делом, сугубо внимательно к нему отнестись, постараться совместно с РКИ собрать дополнительные материалы о деятельности этих учреждений, если нужно назначить по соглашению с тов. Аванесовым ревизию – не из чиновников и слюнтяев, а из людей, которые действительно сумеют как следует обревизовать, добыть нужные материалы и найти виновных. Нужно в Ревтрибунале поставить политический процесс (с привлечением для печати т. Сосновского), который как следует перетряхнул бы это «научное» болото. 

246 

Мосревтрибуналу за послабление и формальное бюрократическое отношение к делу предлагаю объявить строгий выговор.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин).15

Лишенный из-за отсутствия гласности и свободы печати (им же самим и установленного) возможности что-либо знать об истинных взглядах и настроениях своих подданных, Ленин пытается возместить это неведение полицейской слежкой за интеллигенцией:

Ф. Э. Дзержинскому

т. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции.

Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим. Прошу обсудить такие меры подготовки.

Собрать совещание Мессинга, Манцева и еще кое-кого в Москве.

Обязать членов Политбюро уделять 2-3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов и добиваясь присылки в Москву без проволочки всех некоммунистических изданий.

Добавить отзывы ряда литераторов-коммунистов (Стеклова, Ольминского, Скворцова, Бухарина и т. д.).

Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей.

Поручить все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ...16 

Ленин и здесь выводит советскую власть на единственно ей доступный путь взаимоотношений с инакомыслящими. Отсюда идут и чекагебистские «досье» на «неблагонадежных» писателей, и «кураторы» идеологических учреждений с плохо скрытой военной выправкой...

247 

Как мы уже не раз говорили, наследие Ленина решительно опровергает легенду о том, что нэп и на самом деле раскрепощал свободную инициативу. На какое-то время убеждение Ленина в том, что частная собственность не может не быть беспомощней собственности социалистической (сиречь государственной), подсказывает ему идею их относительно свободного соревнования. Однако в 1922 году ход этого соревнования стал уже очевидным, и Ленин опять начинает отдавать предпочтение силовым приемам в области хозяйственных отношений:

...Говорят, в Смоленской губернии частный капитал побил кооперацию; довел до закрытия.

А суд за незаконную торговлю?

А пошлины за частную торговлю? и т. д. и т. п.

Тоже все проспали советские бюрократы?

Кто у Вас отвечает за это? Не создать ли комиссии

1) от НКФ 2) от НКЮ 3) кто-либо

для мер надзора и репрессии за неправильную торговлю и т. п.?

С ком. приветом Ленин.17

...что на деле делается? что на деле достигается? успехи нарсудов и ревтрибов? как бы это учесть и проверить?

Число процессов по злоупотреблению нэпом? 

Число обвинительных приговоров, и каковы наказания (в целом, а не в единичных случаях)? и т. д.

С коммунистическим приветом. Ленин.18

...Обдуманы ли формы и способы ответственности членов правлений трестов за неправильную отчетность и за убыточное ведение дела? Не спит ли у нас НКюст? Тут нужен ряд образцовых процессов с применением жесточайших кар. НКюст, кажись, не понимает, что новая экономическая политика требует новых способов новой жестокости кар».19 

248 

В марте 1922 года Ленин пишет Л. Б. Каменеву: «Величайшая ошибка думать, что нэп положит конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому».20 

Свидетельства того, что частнохозяйственный, корпоративно-трестовый и кооперативный секторы советской экономики должны быть, по замыслу Ленина, полностью подконтрольны партократическому руководству страной, не допускают ни малейшего разночтения. И в этом вопросе Ленин проявляет все то же, что и в 1918 году, непонимание первоосновных вопросов – непонимание, предопределяющее провал всех его хозяйственно-созидательных замыслов. Он не осознает того, что высокая продуктивность капиталистического производства обусловлена прежде всего свободой этого производства. Ленину представляется, что высокой производительности труда можно «научиться», подсмотрев секреты гоняемого на корде («управляемого») квазикапитализма. Так, он говорит на ХI съезде РКП(б):

Государственный капитализм, это – тот капитализм, который мы сумеем ограничить, пределы которого мы сумеем установить, этот государственный капитализм связан с государством, а государство это – рабочие, это – передовая часть рабочих, это – авангард, это – мы.

Государственный капитализм, это – тот капитализм, который мы должны поставить в известные рамки. Вот в чем вся штука. И уже от нас зависит, каков будет этот государственный капитализм. Политической власти у нас достаточно, совершенно достаточно; экономических средств в нашем распоряжении тоже достаточно, но недостаточно умения у того авангарда рабочего класса, который выдвинут, чтобы непосредственно ведать, и чтобы определить границы, и чтобы размежеваться, и чтобы подчинить себе, а не быть подчиненным. Тут нужно только умение, а его у нас нет.21 

И далее:

Отступление кончилось, дело теперь в перегруппировке сил. Вот директива, которую съезд

249 

должен вынести, которая сутолоке, суматохе должна положить конец. Успокойтесь, не мудрствуйте, это будет засчитываться в минус. Практически нужно доказать, что ты работаешь не хуже капиталистов.

...У тебя перевес перед капиталистами потому, что государственная власть в твоих руках, целый ряд экономических средств в твоих руках, ты не умеешь только ими пользоваться, смотри на вещи трезвее, скинь с себя мишуру, торжественное коммунистическое облачение, попросту учись простому делу, и тогда мы побьем частного капиталиста.22 

Не понимает он и того, что «хорошее» (с чьей точки зрения?) общегосударственное «научное» планирование несостоятельно прежде всего из-за бесконечных объемов информации-времени, необходимых для такого планирования. И что обязанность следить еще и за «частным» сектором экономики лишь углубляет дефицит информации-времени, и без того надрывающий планирующие инстанции и вынуждающий их действовать произвольно. 

Поэтому в письме народному комиссару юстиции Д. И. Курскому от 20 февраля 1922 г. (заголовок письма – «О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики»)23 Ленин пишет:

Прежде боевыми органами Соввласти были главным образом Наркомвоен и ВЧК. Теперь особенно боевая роль выпадает на долю НКЮста; понимания этого, к сожалению, со стороны руководителей и главных деятелей НКЮста не видно.

Усиление репрессии против политических врагов Соввласти и агентов буржуазии ( в особенности меньшевиков и эсеров); проведение этой репрессии ревтрибуналами и нарсудами в наиболее быстром и революционно-целесообразном порядке; обязательная постановка ряда образцовых (по быстроте и силе репрессии; по разъяснению народным массам, через суд и через печать, значения их) процессов в Москве, Питере, Харькове и нескольких

250 

других важнейших центрах; воздействие на нарсудей и членов ревтрибуналов через партию в смысле улучшения деятельности судов и усиления репрессии; – все это должно вестись систематично, упорно, настойчиво, с обязательной отчетностью (самой краткой, в телеграфном стиле, но деловой и аккуратной, с обязательной статистикой того, как карает и как учится карать НКЮст ту, преобладающую у нас, «коммунистическую» сволочь, которая умеет калякать и важничать, а работать не умеет).

Не менее важна боевая роль НКЮста в области нэпо, и еще возмутительнее слабость и сонность НКЮста в этой области. Не видно понимания того, что мы признали и будем признавать лишь государственный капитализм, а государство, это – мы, мы, сознательные рабочие, мы, коммунисты. Поэтому ни к черту не годными коммунистами надо признать тех коммунистов, кои не поняли своей задачи ограничить, обуздать, контролировать, ловить на месте преступления, карать внушительно всякий капитализм, выходящий за рамки государственного капитализма, как мы понимаем понятие и задачи государства. 

В газетах шум по поводу злоупотреблений нэпо. Этих злоупотреблений бездна.

А где шум по поводу образцовых процессов против мерзавцев, злоупотребляющих новой экономической политикой? Этого шума нет, ибо этих процессов нет. НКЮст «забыл», что это его дело, – что не суметь подтянуть, встряхнуть, перетряхнуть нарсуды и научить их карать беспощадно, вплоть до расстрела, и быстро за злоупотребления новой экономической политикой, это долг НКЮста. За это он отвечает. Ни капельки живой работы со стороны НКЮста в этой области не видно, ибо ее нет.

Идет подготовка нового гражданского законодательства. НКЮст «плывет по течению»; я это вижу. А он обязан бороться против течения. Не перенимать (вернее, не дать себя надувать тупоумным и буржуазным старым юристам, кои перенимают)

251 

старое, буржуазное понятие о гражданском праве, а создавать новое. Не поддаваться Наркоминделу, который «по должности» тянет линию «приспособления к Европе», а бороться с этой линией, вырабатывать новое гражданское право, новое отношение к «частным» договорам и т. п. Мы ничего «частного» не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное. Мы допускаем капитализм только государственный, а государство, это – мы, как сказано выше. Отсюда – расширить применение государственного вмешательства в «частноправовые» отношения; расширить право государства отменять «частные» договоры; применять не corpus juris romani24 к «гражданским правоотношениям», а наше революционное правосознание; показывать систематически, упорно, настойчиво на ряде образцовых процессов, как это надо делать с умом и энергией; через партию шельмовать и выгонять тех членов ревтрибуналов и нарсудей, кои не учатся этому и не хотят понять этого.

Торгуй, наживайся, мы это тебе позволим, но втрое подтянем твою обязанность быть честным, давать правдивые и аккуратные отчеты, считаться не только с буквой, но и с духом нашего, коммунистического законодательства, не допускать ни тени отступления от наших законов, – вот какова должна быть основная заповедь НКЮста в отношении нэпо. Если НКЮст не сумеет добиться того, чтобы у нас капитализм был «вышколенный», был «приличный», если НКЮст не докажет рядом образцовых процессов, что он умеет ловить за нарушение этого правила и карать не позорно-глупым, «коммунистически-тупоумным» штрафом в 100-200 миллионов, а расстрелом, – тогда НКЮст ни к черту не годен, и я буду считать своим долгом тогда добиваться от Цека полной смены ответственных работников НКЮста.

Весьма характерен для Ленина постскриптум к этому письму:

252 

P. S. Ни малейшего упоминания в печати о моем письме быть не должно. Пусть, кто хочет, выступает за своей подписью, не упоминая меня, и побольше конкретных данных!

Так что и тут к беспощадности Ленина, к несомненной ограниченности его экономического кругозора примешивается еще и обычное для него тактическое лицемерие.

И примечание: «Печатается полностью впервые, по рукописи».

Таким образом, это письмо Ленина в Наркомюст увидело свет полностью только в 1970 году.

*    *    *

Как только выяснилось, что, кроме принуждения и запретов, нет у Ленина универсальных приемов управления, его личная ценность для «внутренней партии»25 резко упала. Способность провоцировать, завоевывать, разрушать, возглавлять террор и дезинформацию (в отличие от способности созидать, улучшать, генерировать оригинальные и действенные решения сложных задач) не такое уж редкое качество для людей с лидерскими наклонностями.

Ленин-тактик – поистине редкое политическое явление. Ленин-диктатор ничем выдающимся в ряду прочих диктаторов не отличается. Ему решительно не хватает выдержки и энергии. Он болен, стареет, нервничает, раздражается, дает невыполнимые указания, сплошь и рядом обращает свое раздражение против ближайших соратников и даже против себя самого. Понимание частью его окружения его нарастающей беспомощности проявилось к осени 1922 года достаточно определенно. Иронические замечания Троцкого по поводу «Постановления о работе «замов» или ленинских писем о Рабкрине,26 реакция партийных острословов и вольнодумцев, вроде Рязанова и Ларина, на доклад Ленина на XI съезде РКП(б),27 патетические обличения ленинских действий партийными ортодоксами типа Шляпникова на Х и XI съездах РКП(б) – оценки Ленина, присутствующие в этих документах эпохи, не слишком для него лестны.

253 

Я не хочу сказать, что оппоненты Ленина (иногда – явные, иногда – уклончивые) предлагали какие-то эффективные альтернативы его беспомощным распоряжениям. Когда их предложения располагались в границах последовательного большевизма, они ничем принципиально не отличались от ленинских. Когда в таких контрпредложениях имелось нечто всерьез не ленинское (как, например, в выступлении Г. Мясникова, требовавшего свободы печати, или в платформе РОПП, добивавшейся приоритета рабочих союзов над партией), то они непосредственно или косвенно ослабляли диктатуру РКП(б). Но если кому-нибудь кажется, что сам Ленин унес с собой какие-то спасительные рецепты (и что именно из-за наличия у него этих рецептов он был изолирован Сталиным от партии во время болезни), то это не более, чем иллюзия.

*    *    *

В 1922 году «неумение», «нежелание», «неспособность» людей и организаций выполнять требования и советы Ленина, соответствовать его ожиданиям и прогнозам все чаще вызывают у него досаду и недоверие не только к отдельным лицам и учреждениям, но и к одному слою советского общества за другим. До революции его опорой, его мессией, вместилищем всех надежд человечества был в его пропагандистских произведениях пролетариат. Теперь и рабочие, то бастующие, то бунтующие, то отстаивающие независимость профсоюзов, оказываются классом ненадежным и недоброкачественным.

Давно ли, провоцируя городские низы на выступления против Временного правительства и небольшевистских Советов, Ленин бессчетно повторял и варьировал Марксов тезис о том, что только пролетариат, поголовно организованный в господствующий класс, может быть истинно революционным, истинно народным, истинно социалистическим носителем государственной власти? Теперь он решительно одергивает претендующие на независимость пролетарские профсоюзы («рабочую оппозицию»):

Но диктатуру пролетариата через его поголовную организацию осуществить нельзя. Ибо не

254 

только у нас, в одной из самых отсталых капиталистических стран, но и во всех других капиталистических странах пролетариат все еще так раздроблен, так принижен, так подкуплен кое-где (именно империализмом в отдельных странах), что поголовная организация пролетариата диктатуры его осуществить непосредственно не может. Диктатуру может осуществлять только тот авангард, который вобрал в себя революционную энергию класса.28 

Разве знает каждый рабочий, как управлять государством? Практические люди знают, что это сказки.29 

Наш пролетариат в большей части своей деклассирован.30 

Со времени войны фабрично-заводские рабочие в России стали гораздо менее пролетарскими по составу, чем прежде, ибо во время войны поступали на заводы те, кто хотел уклониться от военной службы. Это – факт общеизвестный.31 

...Очень часто, когда говорят «рабочие», думают, что значит это фабрично-заводской пролетариат. Вовсе не значит. У нас со времен войны на фабрики и на заводы пошли люди вовсе не пролетарские, а пошли с тем, чтобы спрятаться от войны, а разве у нас сейчас общественные и экономические условия таковы, что на фабрики и заводы идут настоящие пролетарии? Это неверно. Это правильно по Марксу, но Маркс писал не про Россию, а про весь капитализм в целом, начиная с пятнадцатого века. На протяжении шестисот лет это правильно, а для России теперешней неверно. Сплошь да рядом идущие на фабрики – это не пролетарии, а всяческий случайный элемент.32 

Но в последних своих работах и письмах33 ища способов предупредить окончательное бюрократическое перерождение власти, Ленин опять пытается ухватиться за идейное первородство пролетариата. Он предлагает расширить ЦК и ЦКК, введя туда рабочих. Но рекомендовать

255 

этих рабочих должны проверенные (?) коммунисты, а о коммунистах он пишет следующее:

...надо принять во внимание, что соблазн вступления в правительственную партию в настоящее время гигантский...

...Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него.34 

И еще:

...Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю. Не вышло ли нечто подобное в столице РСФСР и не получилось ли тут так, что 4 700 коммунистов (почти целая дивизия, и все самые лучшие) оказались подчиненными чуждой культуре? Правда, тут может как будто получиться впечатление, что у побежденных есть высокая культура. Ничего подобного. Культура у них мизерная, ничтожная, но все же она больше, чем у нас. Как она ни жалка, как ни мизерна, но она больше, чем у наших ответственных работников-коммунистов.35 

Как же они могут руководить?

Стремясь обеспечить надежность (в каких отношениях?!) руководящих работников и коммунистов, Ленин громоздит один этаж рекомендателей над другим. Но, когда, тяжелейше больной, он диктует свое знаменитое «Завещание»,36 вызвавшее столько пересудов и толков, так долго скрывавшееся от партии и, тем более, от народа, –

256 

«Завещание», молва о котором послужила поводом к стольким репрессиям, оказывается, что и на самой вершине партийной элиты он не обнаруживает для себя ни одного безоговорочно надежного преемника. Кто же кого должен рекомендовать и за кого ручаться? Ведь в конечном счете, при движении снизу вверх и обратно, вся цепь: от пролетариев, которые должны проверять, направлять и контролировать высочайшие коммунистические инстанции, и до этих инстанций, которые должны рекомендовать пролетариев для такого контроля, – не имеет ни одного звена, вызывающего доверие Ленина! Снизу и доверху она состоит, по его убеждению, из неполноценного человеческого материала.

Положение Ленина тяжело и субъективно, и объективно. Он тяжко болен. Болезнь прогрессирует неотвратимо, и достичь уровня работоспособности прежних лет он уже не может. В то же время возникшая перед ним задача не имеет организационного решения. Глубоко убежденный в том, что огосударствленная экономика должна быть эффективней рыночной, что централизованность и упорядоченность – синонимы, он никак не может понять, почему действительность опровергает его представления. Он занят тем, что ищет виновных. И, когда юристам (его юристам) не удается таковых отыскать, он проникается мыслью, что виноваты все.

Безнадежные попытки «решить», пошел ли бы Ленин, стремясь сохранить Систему, на террор сталинского размаха, в том числе и против собственной партии, порождают серию мифов о Ленине, способном обойтись без большого террора в строительстве социализма. Но без террора в строительстве и сохранении социализма никто еще не обошелся, и в принципе обойтись нельзя. Вопрос заключается только в том, хватило бы Ленина на террор нужной мощи. В 1918 – 1922 гг. хватало; чем обернулось бы будущее, гадать бессмысленно. Реального Ленина физически не хватило уже ни на что, кроме введения нэпа и защиты закона о государственной монополии внешней торговли. Мифологический Ленин вне моих интересов. Я только могу констатировать, что живучесть мифа о Справедливом, Всесильном и Всезнающем Ленине, подкрепленного

257 

мифом о Ленине Обиженном и Скорбящем, поистине удивительна.

После выхода в свет пятидесятипятитомника сочинений Ленина, а также стараниями Р. Медведева, Е. Драбкиной и других, к Ленину Справедливому и Ленину Скорбящему прибавился еще и Ленин со Связанными Руками и Кляпом во Рту. И во всех этих мифах возникал перед нами человек великодушный и мудрый – антитеза грубого и жестокого Сталина.

Разумеется, сочинять апокрифы куда интересней, чем рыться в книгах, которые стоят на полках всех казенных библиотек. Но когда этих книг не читают люди, обязанные читать их по роду своей литературной и политической специализации, возникает законное недоумение.

Р. А. Медведев пишет: «Обострившиеся разногласия внутри ЦК и происходившая здесь явная и тайная борьба за власть, грозившая расколом партии, очень волновала В. И. Ленина, в состоянии здоровья которого летом и осенью 1923 года произошли заметные улучшения. ...Ленин в эти месяцы встречался со многими людьми, но он не хотел приглашать к себе не только Сталина, но и других членов Политбюро. По свидетельству Н. К. Крупской, это было бы ему «непосильно тяжело». Как рассказывает в неопубликованной части своих мемуаров Е. Драбкина, Ленин часами сидел в одиночестве и часто плакал, видимо, не только от бессилия, но и от обиды».37 

Картина получается трогательная и впечатляющая. Когда больной пожилой человек часами сидит в одиночестве и плачет, его жалко.

Но человек, которого нам жалко, писал о жалости: 

Мы должны сказать, что должны погибнуть либо те, кто хотел погубить нас и о ком мы считаем, что он должен погибнуть, – и тогда останется жить наша Советская республика, – либо наоборот, останутся жить капиталисты и погибнет республика. В стране, которая обнищала, либо погибнут те, которые не могут подтянуться, либо вся рабоче-крестьянская республика. И выбора здесь нет и быть не может, так же, как не должно быть и никакой сентиментальности.

258 

Сентиментальность есть не меньшее преступление, чем на войне шкурничество. Тот, кто отступает теперь от порядка дисциплины, тот впускает врагов в свою среду.

Вот почему я говорю, что новая экономическая политика имеет значение еще и со стороны учения. Вы здесь говорите о том, как надо учить. Вы должны прийти к тому, чтобы сказать, что недоучившимся у нас нет места. Тогда, когда будет коммунизм, тогда ученье будет мягче. Теперь же я говорю, что ученье не может не быть суровым – под страхом гибели.38 

Ленин употребляет слово «сентиментальность» неточно, ибо он имеет в виду не собственно «сентиментальность» (поверхностную квазичувствительность), а жалость, сострадательность, отвращение перед насилием, то есть чувства истинные и глубокие. Это следует из полного текста его многократных нападок на «сентиментальность» и сарказмов по поводу «сентиментальных интеллигентиков».

Итак, «сентиментальность на войне есть преступление». А коммунизм определил с 1848 года свой путь как состояние перманентной войны против всемирного капитализма. Ленин успел в этой войне только поставить РКП(б) в положение колонизатора своей же страны. Сталину предстояло эту колонизацию сделать тотально прочной. Мощь развернутого ими террора – мера не только их личных и партийных качеств, но и мера сопротивления, оказываемого «материалом» – страной. Ленин уничтожил или вытеснил за границу высшие классы и часть несогласной с ним интеллигенции, все оппозиционные к большевизму партии, приказал бесчеловечно убить царя, его жену, детей и других представителей династии, беспощадно подавил возникшее в 1918 – 1921 гг. народное (рабочее, крестьянское, матросское) сопротивление, всюду, где это ему удалось, овладел нерусскими окраинами страны. Сталину предстояло частью уничтожить – частью закрепостить крестьянство, всю остальную интеллигенцию, первый состав собственной партии и вообще

259 

всю страну, ибо сопротивление диктатуре неизменно активизировалось, как только ее сверхтяжелый пресс хоть сколько-нибудь приподымался. Почему же Сталин должен был относиться к сентиментальности иначе чем Ленин? Разве его сверхзадача была проще ленинской? Разве это была не одна и та же задача? Ленин чуть было не сорвал победу Кремля над Грузией, когда с демагогической сентиментальностью пытался использовать хулиганскую выходку Орджоникидзе в своей борьбе против Сталина. Вождь партии, он «сентиментально» поставил на карту самое, казалось бы, для него главное – единство партии, когда Сталин блокировал его, а потом обидел его жену. Он был поразительно непоследователен, когда в записке «К вопросу о национальностях» или об «автономизации»39 писал:

...Если дело дошло до того, что Орджоникидзе мог зарваться до применения физического насилия, о чем мне сообщил тов. Дзержинский, то можно себе представить, в какое болото мы слетели. Видимо, вся эта затея «автономизации» в корне была неверна и несвоевременна.

Он непоследователен здесь потому, что рукоприкладство Орджоникидзе в грузинском ЦК – жалкая капля в том океане насилия, который опрокинул на Россию (и откровенно мечтал опрокинуть на весь мир) Ленин. И если размах примененного насилия означает (как пишет здесь Ленин) одновременно и меру неправоты насильника, то, осуждая Орджоникидзе, Ленин подписывает приговор себе самому.

Ибо какие пощечины могут сравниться с таким приказом:

Членам Совета Обороны.

Хлеб перестал подвозиться. Чтобы спастись, нужны меры, действительно, экстренные... Наличный хлебный паек уменьшить для неработающих по транспорту; увеличить для работающих, пусть погибнут еще тысячи, но страна будет спасена.40 

260 

Нет никаких оснований сомневаться в том, что слово «страна» в данном контексте означает «большевистская власть».

*    *    *

Во внутрисоветском Самиздате много лет обращался документ, идентифицированный многими независимыми специалистами как одно из тогда еще не опубликованных в СССР ленинских писем. В двух зарубежных русских публикациях41 имеется следующий комментарий редактора «Вестника РСХД» Н. А. Струве:

...Подлинность его вне сомнения: на него есть прямая ссылка в «Полном собрании сочинений Ленина», т. 45, М., 1964 г., стр. 666 – 667: «Март 19. Ленин в письме членам Политбюро ЦК РКП(б) пишет о необходимости решительно подавить сопротивление духовенства проведению в жизнь декрета ВЦИК от 23 февраля 1922 об изъятии церковных ценностей в целях получения средств для борьбы с голодом». (В «Архиве» имеет шифр ЦПА ИМЛ, ф. 2, ед. хр. 22954). Но бдительные цензоры ленинских писаний не посмели включить это письмо в так наз. «Полное собрание сочинений», насчитывающее 55 томов.

Подлинность этого документа не вызывала сомнения еще и по причине чисто ленинских интонаций, лексики и стилистики текста. С такой достоверностью подделать всю совокупность этих приемов немыслимо. Советская печать, специальная и массовая, ни разу не оспорила западных публикаций этого ленинского письма. В 1990 году оно, наконец, было опубликовано на родине его автора, после чего стало цитироваться там сплошь и рядом. Приводим полностью этот документ:

261 

Товарищу Молотову

для членов Политбюро.

Строго секретно. Просьба ни в коем случае копий не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои заметки на самом документе. Ленин.

По поводу происшествия в Шуе, которое уже поставлено на обсуждение Политбюро, мне кажется, необходимо принять сейчас же твердое решение в связи с общим тоном борьбы в данном направлении. Так как я сомневаюсь, чтобы мне удалось лично присутствовать на заседании Политбюро 20 марта, то поэтому я изложу свои соображения письменно.

Происшествие в Шуе должно быть поставлено в связь с тем сообщением, которое недавно РОСТА переслало в газеты не для печати, а именно сообщение о подготовляющемся черносотенцами в Питере сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей. Если сопоставить с этим фактом то, что сообщают газеты об отношении духовенства к декрету об изъятии церковных ценностей, а затем то, что нам известно о нелегальном воззвании Патриарха Тихона, то станет совершенно ясно, что черносотенное духовенство во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент.

Очевидно, что на секретных совещаниях влиятельнейшей группы черносотенного духовенства этот план обдуман и принят достаточно твердо. События в Шуе лишь одно из проявлений этого общего плана.

Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно

262 

безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля на голову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере,

263 

обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне.

Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. Это соображение в особенности еще подкрепляется тем, что по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть даже чересчур опасны. Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена полностью. Кроме того, главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов, т. е. эсерам и милюковцам, борьба против нас будет затруднена, если мы именно в данный момент, именно в связи с голодом проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства.

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:

Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, – никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятий не должна

264 

быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме, именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает).

В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько десятков, представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад на полном собрании Политбюро или перед двумя уполномоченными на это членами Политбюро. На основании этого доклада Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров.

Самого Патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент. Обязать Дзержинского, Уншлихта лично делать об этом доклад в Политбюро еженедельно.

265 

На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.

Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить тут же на съезде, т. е. на секретном его совещании, специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого и т. Калинина, без всякой публикации об этой комиссии с тем, чтобы подчинение ей всех операций было обеспечено и проводилось не от имени комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке. Назначить особо ответственных наилучших работников для проведения этой меры в наиболее богатых лаврах, монастырях и церквах.

Ленин.

Прошу т. Молотова постараться разослать это письмо членам Политбюро вкруговую сегодня же вечером (не снимая копий) и просить их вернуть Секретарю тотчас по прочтении с краткой заметкой относительно того, согласен ли с основою каждый член Политбюро или письмо возбуждает какие-нибудь разногласия.

Ленин.

В 1991 году российская печать уже не только многократно цитировала изуверское письмо Ленина, но и сообщила, что не более 6% изъятых у церкви средств было

266 

истрачено на закупку зерна для голодающих. Остальное пошло на импорт, удовлетворяющий сугубо государственные потребности. Сколько таких директив Ленина еще скрыто в архивах?

«Происшествие в Шуе» состояло в попытке верующих защитить от реквизиции принадлежащие церкви ценные предметы, имеющие богослужебное назначение. Относительно сохранения этих предметов за церквями и монастырями имелась особая оговорка в послании Патриарха Тихона верующим и духовенству от 15 февраля 1922 года. Все не богослужебные ценности, равно как и деньги и продовольствие, Патриарх призывал жертвовать в фонд помощи голодающим незамедлительно.

Смертоносная демагогия ленинского письма (сознательная спекуляция на негативном понятии «черносотенство» и на гуманной цели помощи голодающим); цинический сговор между «своими» (средства нужны не для помощи голодающим, а для свободы валютных маневров на Генуэзской конференции); тактическое лицемерие (выставлять в качестве представителя государства и партии русского «мужика» Калинина, а не еврея Троцкого); бесстыдство обращения к (неназванному) Макиавелли, предвосхищающее террористические кампании сталинщины; требование избыточности и неумолимости террора (чтобы инерция ужаса, родовая память о нем сохранилась на десятилетия), настойчивое требование использовать только устные распоряжения, чтобы не оставлять против себя улик (вот он – исток партийного «телефонного права») – все это делает любые апелляции к Ленину ничуть не более нравственными, чем апелляции махровых необольшевиков к Сталину.

Ленин и в самом конце своей сознательной жизни не переставал угрожать:

...Когда вся армия отступает, ей не ясно, она не видит, где остановиться, а видит лишь отступление – тут иногда достаточно и немногих панических голосов, чтобы все побежали. Тут опасность громадная. Когда происходит такое отступление с настоящей армией, ставят пулеметы, и тогда,

267 

когда правильное оступление переходит в беспорядочное, командуют: «Стреляй!» И правильно.

Если люди вносят панику, хотя бы и руководствуясь лучшими побуждениями, в такой момент, когда мы ведем неслыханно трудное отступление и когда все дело в том, чтобы сохранить хороший порядок – в этот момент необходимо карать строго, жестоко, беспощадно малейшее нарушение дисциплины....42 

Трудно поверить, но и абсолютной уверенности, что этой кровавой ценой он ведет Россию по правильному (хотя бы с его партийных позиций) пути, у Ленина не было. В одном только основополагающем своем труде о своих партийных задачах и целях – в «Государстве и революции» (1917 – 1918 гг.) – он трижды подчеркнул отсутствие у радикальных марксистов отчетливого представления о том, что они делают. Вот одно из этих высказываний:

..."обещать", что высшая фаза развития коммунизма наступит, ни одному социалисту в голову не приходило, а предвидение великих социалистов, что она наступит, предполагает и не теперешнюю производительность труда, и не теперешнего обывателя, способного «зря» – вроде как бурсаки у Помяловского – портить склады общественного богатства и требовать невозможного.43 

Вслушайтесь в этот окрик (далеко не единственный в своем роде в ленинской печатно-речевой продукции 1918 – 1922 гг.): он и спрашивать ничего с себя не велит! А ведь до октября 1917 года только и делал, что обещал невозможное тем, кого теперь презрительно именует бурсацко-обывательской чернью, требующей невозможного и разрушающей, чтобы разрушать!

Впрочем, внимательный глаз и тогда мог увидеть всю безответственность его демагогии, почти им и не скрываемую:

268 

Мы не претендуем на то, что Маркс или марксисты знают путь к социализму во всей его конкретности. Это вздор. Мы знаем направление этого пути, мы знаем, какие классовые силы ведут по нему, а конкретно, практически это покажет лишь опыт миллионов, когда они возьмутся за дело.44 

Каким же способом «миллионы» «возьмутся за дело»? И за какое «дело»? Во-первых, миллионы не свободны в выборе, а, согласно свидетельствам того же Ленина, диктаторски управляются «авангардом пролетариата», то есть верхушкой партии коммунистов. Во-вторых, и сами «научно-социалистические» вивисекторы, включая Ленина, не знают не только «пути к социализму во всей его конкретности» – они не выработали конечного непротиворечивого определения самого понятия «социализм»!

Приведем самые скупые доказательства этого парадоксального факта.

Начиная с 1917 года, Ленин не раз повторяет и варьирует свой тезис преемственности социализма от германского «государственного капитализма». Последний раз он цитирует в этой связи себя самого в 1921 году, в брошюре «О продовольственном налоге»:

Дабы читатель убедился, что «высокая» оценка государственного капитализма дается мною вовсе не теперь только, а давалась и до взятия власти большевиками, я позволю себе привести следующую цитату из моей брошюры: «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», написанной в сентябре 1917 года:

...«Попробуйте подставить вместо юнкерско-капиталистического, вместо помещичье-капиталистического государства, государство революционно-демократическое, т. е. революционно разрушающее всякие привилегии, не боящееся революционно осуществлять самый полный демократизм? Вы увидите, что государственно-монополистический капитализм при действительно революционно-демократическом государстве неминуемо, неизбежно означает шаг к социализму».

269 

...«Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии».

...«Государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет». (Все знаки – по Ленину.)45 

Однако не менее трех раз процитировав в 1918 – 1921 гг. обширные выдержки из своей работы «Грозящая катастрофа и как с ней бороться»,46 Ленин ни разу не повторил одной весьма существенной фразы, присутствовавшей в этой статье: он даже не поставил (ни разу!) отточия на месте пропуска. В 1917 году второй абзац приведенного нами выше отрывка выглядел так:

Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственной капиталистической монополии, или иначе: социализм есть не что иное, как государственная монополия, обращенная на пользу всему народу и постольку переставшая быть капиталистической монополией.47 

Но ведь завершенный социализм, согласно классическому марксистскому определению, разделявшемуся как будто бы и Лениным, есть формация безгосударственная? Государство должно, по Марксу, Энгельсу и (в ряде работ) Ленину, существовать только в переходный от капитализма к социализму период. К тому же это должно быть государство ранее неизвестного мировой истории типа: диктатура организованного в правящий класс пролетариата («не государство чиновников, а государство вооруженных рабочих»).48 

В классическом марксизме «диктатура пролетариата» выступает как высшая форма демократии потому, что социалистическая революция ожидается основоположниками учения в странах, где пролетариат составит ко

270 

времени революции подавляющее, большинство народа. В России 1913 года пролетариат составлял не более 16% населения вместе со служащими и интеллигенцией, а к концу гражданской войны рабочих в стране осталось не более 3% (данные Х и XI съездов РКП(б)). Марксистский догмат господства большинства населения над его эксплуататорским меньшинством здесь явно «не работал». Вскоре возникла спасительная теория прорыва «слабого звена в цепи мирового империализма», но и в мировых масштабах пролетариат никогда не являлся большинством населения. В России он не оказывался таковым, даже в союзе с беднейшей и пролетаризованной частью крестьянства. Поэтому в 1917 году социал-демократы, интеллектуально и нравственно более добросовестные, чем Ленин и ленинцы, были против «социалистической («пролетарской») революции».

Еще одна неувязка: согласно все той же (не разделяемой нами) классической марксистской теории, все технические и духовные предпосылки социализма должны были вызреть в рамках наиболее развитого капитализма. Это утверждение есть частный случай более широкого тезиса «бытие определяет сознание». Характер и уровень развития средств общественного производства есть, исходя из этого тезиса, аргумент, а производственные отношения – его функция. Ленин же многократно варьирует свой тезис:

Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный «уровень культуры», ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы.

16 января 1923 г.

271 

Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?

17 января 1923 г.49 

Мы прочитали это у Маркса, Энгельса и у многих других марксистов, включая Ленина. В классической марксистской историософской схеме такой подход невозможен, ибо он означает, что не сознание определяется бытием («надстройка» – «базисом»), а, напротив, бытие определяется сознанием («базис» – «надстройкой»). Такое уж у большевистских вождей всепобеждающее сознание.

Читатель, который обратится к марксистским первоисточникам (включая «Государство и революцию»), увидит, что, по идее «основоположников», функции организации, учета и управления уже при капитализме решительно упростились. По Ленину, для их выполнения достаточно «знания четырех действий арифметики» («Государство и революция»). Поэтому «вооруженные рабочие» смогут сами нанимать для себя и контролировать «бухгалтеров, техников и надсмотрщиков» (Маркс), а также выполнять функции управления и планирования (после восьмичасового рабочего дня по их пролетарской профессии), с постепенным привлечением к этим функциям всех трудящихся. Утопизм этой картины не мог не будить сомнений даже у ее авторов. Поэтому уже у Энгельса есть размышления об «авторитетах», то есть о выбираемых трудящимися руководителях-специалистах, которым трудящиеся должны будут подчиняться в процессе работы, осуществляя тем не менее над ними контроль. Ленинский переход от диктатуры «вооруженного пролетариата» к диктатуре его «авангарда», затем к олигархии партийных

272 

вождей и даже к единоличной диктатуре мы выше продемонстрировали. Этот переход – дань реальности, перекроившей утопию согласно своим возможностям. Именно как уступка реальности появляется приведенный нами выше ленинский тезис: «социализм есть не что иное, как государственная монополия, обращенная на пользу всему народу и постольку переставшая быть капиталистической монополией».50 

Вот тут-то и возникает роковой вопрос, можно ли государственную монополию обратить «на пользу всему народу»? 

Мыслимо ли это даже в том случае, когда государственная монополия этого жаждет, причем не только двигаясь к власти, но и полностью ею овладев?

Ответ однозначен. Он выработан строгой теорией (хорошо исследованные законы функционирования «больших систем») и проверен на опыте множества несходных друг с другом стран и народов. Обратить государственную монополию, политическую, идеологическую и экономическую «на пользу всему народу» нельзя. Ни одно правительство, ни одна партия, ни одна олигархия и ни один вождь не смогут по-настоящему принести пользу обществу, не восстановив при этом нефиктивных начал плюрализма, свободных рынков и независимой от государства собственности, то есть не перестав быть всеобъемлющими монополистами. Иначе, при самых благих намерениях, обусловленный природой всех феноменов посюстороннего мира неустранимый дефицит информации-времени не позволит им обеспечить удовлетворительное существование и благоприятные перспективы всему обществу. Оставаясь самими собой (то есть абсолютной монопартократической монополией), они могут облагодетельствовать только себя, обеспечить только свои привилегии, свое выживание и свою экспансию, да и то не навечно. Производство и общество под их управлением деградируют, и рано или поздно крах неминуем. Не исключено, что они вовлекут в этот крах все управляемое ими общество.

Мы не будем исследовать здесь ленинскую модель кооперативного социализма,51 соседствующую в его печатном наследии с моделью государственно-монополистической.

273 

Заметим лишь следующее: полную государственную монополию нельзя поставить на службу всему народу, но ее хотя бы можно (на горе этому народу) создать. Покрыть же все поле отечественной, а затем и мировой экономики сетью кооперативов (рабочих, крестьянских, научных и пр.), сохранив при этом государственную собственность на средства производства и всеобъемлющее «общественное» (?) планирование, при одновременном контроле сначала «вооруженных рабочих», а затем и всех трудящихся над их (?) государством, просто нельзя, невозможно. 

Нам возразят, что социально-строительное творчество имеет, как и любое научно-техническое творчество, право на разработку гипотез, на их экспериментальную проверку и на переход от одного проекта к другому. На наш взгляд, одно дело, когда люди переходят от определения к определению, от гипотезы к гипотезе в теории, исследуя те или иные сложившиеся или предполагаемые явления, проверяемые в дискуссиях или в бескровных, обратимых частных экспериментах (пример – коммуны, артели, кооперативы в рамках свободной экономики). И совершенно иное дело, когда люди, толком не знающие, чего они хотят достичь, или как им достичь своих целей, или ни того, ни другого, ставят, да еще и насильственно, кровавые эксперименты на миллионах и миллиардах других людей.

Между тем, жизнь все упорней велит искать ответы на самые насущные свои вопросы в источниках, Ленину сугубо альтернативных.

П. А. Столыпин десятилетиями ассоциировался в сознании советского (да и досоветского в его радикально-прогрессистской части) образованного слоя с понятием самодержавной правой реакции. Солженицын первым пробил брешь в этом стереотипе и противопоставил Столыпина обоим экстремистским краям, но поначалу не столько реабилитировал (в глазах все того же советского образованного слоя) Столыпина, сколько скомпрометировал себя. Но и в этом случае, как и во многих других, он лишь оказался намного впереди неизбежного поворота серьезных историков и экономистов к тому же источнику. Ведущие русские экономисты-аграрии разделили сельскохозяйственно-устроительные идеи и реформы Столыпина

274 

уже в 1910-х годах.52 В начале 1990-х гг. Столыпина пытаются присвоить себе разные сражающиеся группировки, в то время как он принадлежал и принадлежит своей родине как целому, за здоровье которого он боролся. От Ленина Столыпина разительно отличали ответственность и честность теоретического мышления и одновременно – ясность практических представлений, реализм перспектив. Нам возразят: если перспектива не реализовалась, значит она не была реалистической. Ответим: жизнь отнюдь не так прямолинейна и одномерна, как формальная логика. Стечение обстоятельств оказалось таким, что Россия, вся совокупно, от трона до батрацкой хижины, выбрала те или иные химеры и миражи, а не траекторию наименьшего зла, тогда вполне еще ей доступную. Столыпин предвидел возможность такого разворота событий и предсказал его последствия. Перспектива отставки по воле царя, отчужденность думского и общественного центра, ненависть слева и справа, пуля тщеславного авантюриста – такова доля пророка в своем отечестве.

Помню, в начале 1970-х годов меня потрясли своей прозорливостью и актуальностью губернаторские отчеты Столыпина (Саратов, 1904). Сегодня потрясает куда больше его знаменитая речь в Думе, предшествовавшая третьеиюньскому ее роспуску и изменению избирательного закона (10 мая 1907 года).

В этой речи были Столыпиным внимательнейше разобраны аграрные программы эсеров и кадетов. Тут же была предложена и в очередной раз обоснована аграрная программа правительства, то есть самого Столыпина. Знаменитые заключительные слова этой речи: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!» – относились ко всем сторонникам моментального и «окончательного решения» коренного вопроса российской жизни – вопроса аграрного, которые противостояли Столыпину. Трудно найти более яркое и роковое воплощение такого «решателя», чем Ленин, и более выразительную ему антитезу, чем Столыпин. Приведу несколько прозорливых отрывков из его речи, восемь десятков лет искажаемой взаимно полярными толкователями.53

275 

Речь П. А. Столыпина
(10 мая 1907 года)

Господа члены Государственной Думы! Прислушиваясь к прениям поземельному вопросу и знакомясь с ними из стенографических отчетов, я пришел к убеждению, что необходимо ныне же, до окончания прений, сделать заявление как по возбуждавшемуся тут вопросу, так и о предложениях самого правительства. Я, господа, не думаю представлять вам полной аграрной программы правительства. Это предполагалось сделать подлежащим компетентным ведомствам в аграрной комиссии. Сегодня я только узнал, что в аграрной комиссии, в которую не приглашаются члены правительства и не выслушиваются даже те данные и материалы, которыми правительство располагает, принимаются принципиальные решения. Тем более я считаю необходимым высказаться только в пределах тех вопросов, которые тут поднимались и обсуждались. Я исхожу из того положения, что все лица, заинтересованные в этом деле, самым искренним образом желают его разрешения. Я думаю, что крестьяне не могут не желать разрешения того вопроса, который для них является самым близким и самым больным. Я думаю, что и землевладельцы не могут не желать иметь своими соседями людей спокойных и довольных – вместо голодающих и погромщиков. Я думаю, что все русские люди, жаждущие успокоения своей страны, желают скорейшего разрешения того вопроса, который, несомненно, хотя бы отчасти, питает смуту. Я поэтому обойду все те оскорбления и обвинения, которые раздавались здесь против правительства. Я не буду останавливаться и на тех нападках, которые имели характер агитационного напора на власть, я не буду останавливаться и на провозглашавшихся здесь началах классовой мести со стороны бывших крепостных крестьян к дворянам, а постараюсь стать на чисто государственную точку зрения,

276 

постараюсь отнестись совершенно беспристрастно, даже более того, – бесстрастно к данному вопросу. Постараюсь вникнуть в существо высказывавшихся мнений, памятуя, что мнения, не согласные со взглядами правительства, не могут почитаться последним за крамолу. Правительству тем более, мне кажется, подобает высказаться в общих чертах, что из бывших здесь прений, из бывшего предварительного обсуждения вопроса ясно, как мало шансов сблизить различные точки зрения, как мало шансов дать аграрной комиссии определенные задания, очерченный строгими рамками наказ. Переходя к предложениям разных партий, я прежде всего должен остановиться на предложении партии левых, ораторами которых выступали здесь, прежде всего, господа: Караваев, Церетели, Волк-Карачаевский и др. Я не буду оспаривать тех, весьма спорных, по-моему, цифр, которые здесь представлялись ими. Я охотно соглашусь с нарисованной ими картиной оскудения земледельческой России. Встревоженное этим, правительство уже начало принимать ряд мер для поднятия земледельческого класса. Я должен указать только на то, что тот способ, который здесь предложен, тот путь, который здесь намечен, поведет к полному перевороту во всех существующих гражданских правоотношениях, он ведет к тому, что подчиняет интересам одного, хотя и многочисленного класса – интересы всех других слоев населения. Он ведет, господа, к социальной революции. Это сознается, мне кажется, и теми ораторами, которые тут говорили. Один из них приглашал государственную власть возвыситься в этом случае над правом и заявлял, что вся задача настоящего момента заключается именно в том, чтобы разрушить государственность с ее помещичьей, бюрократической основой и на развалинах государственности создать государственность современную на новых культурных началах. Согласно этому учению, государственная необходимость должна возвыситься над правом не для

277 

того, чтобы вернуть государственность на путь права, а для того, чтобы уничтожить в самом именно корне существующую государственность, существующий в настоящее время государственный строй. Словом, признание национализации земли при условии вознаграждения за отчуждаемую землю или без него поведет к такому социальному перевороту, к такому перемещению всех ценностей, к такому изменению всех социальных, правовых и гражданских отношений, какого еще не видела история. Но это, конечно, не довод против предложений левых партий, если это предложение будет признано спасительным. Предположим же на время, что государство признает это за благо, что оно перешагнет через разорение целого, как бы там ни говорили, многочисленного образованного класса землевладельцев, что оно примирится с разрушением редких культурных очагов на местах – что же из этого выйдет? Что, был бы, по крайней мере, этим способом разрешен, хотя бы с материальной стороны, земельный вопрос? Дал бы он или нет возможность устроить крестьян у себя, на местах? На это ответ могут дать цифры, а цифры, господа, таковы: если бы не только частновладельческую, но даже всю землю, без малейшего исключения, даже землю, находящуюся в настоящее время под городами, отдать в распоряжение крестьян, владеющих ныне надельною землею, то в то время как в Вологодской губернии пришлось бы всего, вместе с имеющимися ныне – по 147 дес. на двор, в Олонецкой – по 185, в Архангельской – даже по 1309, в 14-ти губерниях недостало бы и по 15, а в Полтавской пришлось бы лишь по 9, в Подольской всего по 8 десятин. Это объясняется крайне неравномерным распределением по губерниям не только казенных и удельных земель, но и частновладельческих. Четвертая часть частновладельческих земель находится в тех 12-ти губерниях, которые имеют надел свыше 15 десятин на двор, и лишь 7-я часть частновладельческих зе-

278 

мель расположена в десяти губерниях с наименьшим наделом, т. е. по 7 десятин на один двор. При этом принимается в расчет вся земля всех владельцев, т. е. не только 107.000 дворян, но и 490.000 крестьян, купивших себе землю, и 85.000 мещан, а эти два последние разряда владеют до 17.000.000 десятин. Из этого следует, что поголовное разделение всех земель едва ли может удовлетворить земельную нужду на местах; придется прибегнуть к тому же средству, которое предлагает правительство, т. е. к переселению; придется отказаться от мысли наделить землей весь трудовой народ и не выделять из него известной части населения в другие области труда. Это подтверждается и другими цифрами, подтверждается из цифр прироста населения за десятилетний период в 50 губерниях Европейской России. Россия, господа, не вымирает, прирост ее населения превосходит прирост всех остальных государств всего мира, достигая на 1.000 человек 15,1 в год. Таким образом, это даст на одну Европейскую Россию, всего на 50 губерний, 1.625.000 душ естественного прироста в год или, считая семью в 5 человек, 341.000 семей; так что для удовлетворения землей одного только прирастающего населения, считая по 10 десятин на один двор, потребно было бы ежегодно три с половиной миллиона десятин. Из этого ясно, господа, что путем отчуждения, разделения частновладельческих земель, земельный вопрос не разрешается. Это равносильно наложению пластыря на засоренную рану. Но кроме упомянутых материальных результатов, что даст этот способ стране, что даст он с нравственной стороны? Та картина, которая наблюдается теперь в наших сельских обществах, та необходимость подчиняться всем одному способу ведения хозяйства, необходимость постоянного передела, невозможность для хозяина с инициативой применить к временно находящейся в его пользовании земле свою склонность к определенной отрасли хозяйства, – все это

279 

распространится на всю Россию. Всё и все были бы сравнены, земля стала бы общей, как вода и воздух. Но к воде и к воздуху не прикасается рука человеческая, не улучшает их рабочий труд, – иначе на улучшенные воздух и воду, несомненно, была бы наложена плата, на них установлено было бы право собственности. Я полагаю, что земля, которая распределялась бы между гражданами и отчуждалась бы у одних и передавалась бы другим местным социал-демократическим присутственным местом, – что эта земля получила бы скоро те же свойства, как вода и воздух. Ею бы стали пользоваться, да, но улучшать ее, прилагать к ней свой труд с тем, чтобы результаты этого труда перешли к другому лицу, – этого никто не стал бы делать. Вообще, стимул к труду, та пружина, которая заставляет людей трудиться, была бы сломлена. Каждый гражданин – а между ними всегда были и будут тунеядцы – будет знать, что он имеет право заявить о желании получить землю, приложить свой труд к земле, затем, когда занятие это ему надоест, бросить ее и пойти опять бродить по белу-свету. Все будет сравнено, – приравнять всех можно только к низшему уровню. Нельзя человека ленивого приравнять к трудолюбивому, нельзя человека тупоумного приравнять к трудоспособному. Вследствие этого культурный уровень понизится. Добрый хозяин, хозяин-изобретатель – самою силою вещей будет лишен возможности приложить свои знания к земле. Надо думать, что при таких условиях совершился бы новый переворот, и человек даровитый, сильный, способный – силою восстановил бы свое право на собственность, на результаты своих трудов. Ведь, господа, собственность имела всегда своим основанием силу, за которую стояло и нравственное право. Ведь раздача земли при Екатерине Великой оправдывалась необходимостью заселения незаселенных громадных пространств, и тут была государственная мысль. Точно также право способного, право даровитого создало и право

280 

собственности на Западе. Неужели же нам возобновлять этот опыт и переживать новое воссоздание права собственности на уравненных и разоренных полях России. А эта перекроенная и уравненная Россия – что – стала бы она и более могущественной и богатой? Ведь богатство народов создает и могущество страны. Путем же переделения всей земли государство, в своем целом, не приобретет ни одного лишнего колоса хлеба. Уничтожены, конечно, будут культурные хозяйства. Временно будут увеличены крестьянские наделы, но, при росте населения, они скоро обратятся в пыль и эта распыленная земля будет высылать в города массы обнищавшего пролетариата. Но положим, что эта картина неверна, что краски тут сгущены, – кто же, однако, будет возражать против того, что такое потрясение, такой громадный социальный переворот не отразится, может быть, на самой целости России. Ведь тут, господа, предлагают разрушение существующей государственности, предлагают нам среди других сильных и крепких народов превратить Россию в развалины – для того, чтобы на этих развалинах строить новое, неведомое нам отечество. Я думаю, что на втором тысячелетии своей жизни Россия не развалится. Я думаю, что она обновится, улучшит свой уклад, пойдет вперед, но путем разложения не пойдет, потому что где разложение – там – смерть.

Но Россия пошла именно тем путем, который Столыпин силился считать исключенным. И то, с чем ее спасатели имеют дело сегодня (начало 1990-х гг.), есть не что иное, как предсказанная Столыпиным катастрофа.

Затем Столыпин переходит к анализу менее радикальной аграрной программы кадетов:

Теперь обратимся, господа, к другому предложенному нам проекту, проекту партии народной свободы. Проект этот не обнимает задачи в таком большом объеме, как предыдущий проект, задающийся увеличением пространства крестьянского

281 

землевладения. Проект этот даже отрицает, не признает и не создает ни за кем права на землю. Однако, я должен сказать, что и в этом проекте для меня не все понятно, что и он представляется мне во многом противоречивым. Докладчик этой партии в своей речи отнесся очень критически к началам национализации земли. Я полагал, что он логически должен, поэтому, придти к противоположному, к признанию принципа собственности. Отчасти это и было сделано. Он признал за крестьянством право неизменного, постоянного пользования землей, но вместе с тем, для расширения его владений, он признал необходимым нарушить постоянное пользование его соседей-землевладельцев и вместе с тем он гарантирует крестьянам ненарушимость их владений в будущем. Но раз признан принцип отчуждаемости, то кто же поверит тому, что, если понадобится со временем отчудить земли крестьян, они не будут отчуждены, и поэтому мне кажется, что в этом отношении проект левых партий гораздо более искренен и правдив, признавая возможность пересмотра трудовых норм, отнятие излишка земли у домохозяев. Вообще, если признавать принцип обязательного количественного отчуждения, т. е. принцип возможности отчуждения земли у того, у кого ее много, чтобы дать тому, у кого ее мало, – надо знать, к чему поведет это в конечном выводе, – это приведет к той же национализации земли. Ведь если теперь, в 1907 году, у владельца, скажем, трех тысяч десятин будет отнято две тысячи пятьсот и за ним останется пятьсот десятин культурных, то ведь с изменением понятия о культурности и с ростом населения, он, несомненно, подвергается риску отнятия остальных 500 десятин. Мне кажется, что и крестьянин не поймет, почему он должен переселяться куда-то вдаль, в виду того только, что его сосед не разорен, а имеет, по нашим понятиям, культурное хозяйство. Почему он должен идти в Сибирь и не может быть направлен, по кар-

282 

тинному выражению одного из ораторов партии народной свободы, на соседнюю помещичью землю. Мне кажется ясно, что и по этому проекту право собственности на землю отменяется; она изъемлется из области купли и продажи. Никто не будет прилагать свой труд к земле, зная, что плоды его трудов могут быть через несколько лет отчуждены.

*

Прежде чем изложить вам в общих чертах виды правительства, я позволю себе остановиться еще на одном способе разрешения земельного вопроса, который засел во многих головах. Этот способ, этот путь – это путь насилия. Вам всем известно, господа, насколько легко прислушивается наш крестьянин-простолюдин к всевозможным толкам, насколько легко он поддается толчку, особенно в направлении разрешения своих земельных вожделений явочным путем, путем, так сказать, насилия. За это уже платился несколько раз наш серый крестьянин. Я не могу не заявить, что в настоящее время опасность новых насилий, новых бед в деревне возрастает. Правительство должно учитывать два явления. С одной стороны, несомненное желание, потребность, стремление широких кругов общества поставить работу в государстве на правильных, законных началах и приступить к правильному новому законодательству для улучшения жизни страны. Это стремление правительство не может не приветствовать и обязано приложить все силы для того, чтобы помочь ему; но наряду с этим существует и другое – существует желание усилить брожение в стране, бросать в население семена возбуждения смуты, с целью возбуждения недоверия к правительству, с тем, чтобы подорвать его значение, подорвать его авторитет, для того, чтобы соединить воедино все враждебные правительству силы. Ведь с этой кафедры, господа, была брошена фраза: «Мы пришли сюда не покупать землю, а ее взять». Отсюда, господа, распространялись и

283 

письма в провинцию, в деревни, письма, которые печатались в провинциальных газетах, почему я об них и упоминаю, письма, вызвавшие и смущение, и возмущение на местах. Авторы этих писем привлекались к ответственности, но поймите, господа, что делалось в понятиях тех сельских обывателей, которым предлагалось, в виду якобы насилий, кровожадности и преступлений правительства, обратиться к насилию и взять землю силой.

...Государство, конечно, переступить эту черту, этот предел не дозволит, – иначе оно перестанет быть государством и станет пособником собственного разрушения.

...Насилия допущены не будут. Национализация земли представляется правительству гибельною для страны, а проект партии народной свободы, т. е. полуэкспроприация, полунационализация, – в конечном выводе, по нашему мнению, приведет к тем же результатам, как и предложения левых партий. Где же выход? Думает ли правительство ограничиться полумерами и полицейским охранением порядка? Но прежде чем говорить о способах, нужно ясно себе представить цель, а цель у правительства вполне определенна: правительство желает поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как, где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода.

Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, т. е. соли земли русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и предоставить их в неотъемлемую собственность. Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть будет наследственная. Такому соб-

284 

ственнику-хозяину правительство обязано помочь советом, помочь кредитом, т. е. деньгами. Теперь же надлежит немедленно браться за незаметную черную работу, надлежит сделать учет всем тем малоземельным крестьянам, которые живут земледелием. Придется всем этим малоземельным крестьянам дать возможность воспользоваться из существующего земельного запаса таким количеством земли, которое им необходимо, и на льготных условиях. Мы слышали тут, что для того, чтобы дать достаточное количество земли всем крестьянам, необходимо иметь запас в 57 миллионов десятин земли. Опять-таки говорю, я цифры не оспариваю. Тут же указывалось на то, что в распоряжении правительства находится только 10 миллионов десятин земли. Но, господа, ведь правительство только недавно начало образовывать земельный Фонд, ведь Крестьянский банк перегружен предложениями. Здесь нападали и на Крестьянский банк, и нападки эти были достаточно веские. Была при этом брошена фраза: «Это надо бросить». По мнению правительства, бросать ничего не нужно; начатое дело надо улучшать. При этом должно, быть может, обратиться к той мысли, на которую я указывал раньше – мысли о государственной помощи. Остановитесь, господа, на том соображении, что государство есть один целый организм и что если между частями организма и частями государства начнется борьба, то государство неминуемо погибнет и превратится в «царство, разделившееся на ся». В настоящее время государство у нас хворает: самой больной, самой слабой частью, которая хиреет, которая завядает, является крестьянство. Ему надо помочь. Предлагается простой, совершенно автоматический, совершенно механический способ: взять и разделить все 130 000 существующих в настоящее время поместий. Государственно ли это? Не напоминает ли это историю Тришкина кафтана – обрезать полы, чтобы сшить из них рукава? Господа, нельзя

285 

укреплять больное тело, питая его вырезанными из него самого кусками мяса; надо дать толчок организму, создать прилив питательных соков к больному месту, и тогда организм осилит болезнь; в этом должно, несомненно, участвовать все государство, все части государства должны придти на помощь той его части, которая в настоящее время является слабейшей. В этом смысл государственности, в этом оправдание государства, как одного социального целого. Мысль о том, что все государственные силы должны придти на помощь слабейшей его части, может напомнить принцип социализма; но если это принцип социализма, то социализма государственного, который применялся не раз в Западной Европе и приносил реальные и существенные результаты. У нас принцип этот мог бы осуществиться в том, что государство брало бы на себя уплату части процентов, которые взыскиваются с крестьян за предоставленную им землю. В общих чертах дело сводилось бы к следующему: государство закупало бы предлагаемые в продажу частные земли, которые вместе с землями удельными и государственными составляли бы государственный земельный фонд; при массе земель, предлагаемых в продажу, цены на них при этом не возросли бы; из этого фонда получили бы землю на льготных условиях те малоземельные крестьяне, которые в ней нуждаются и действительно прилагают теперь свой труд к земле, и затем те крестьяне, которым необходимо улучшить формы теперешнего землепользования; но так как в настоящее время крестьянство оскудело и ему не под силу платить тот сравнительно высокий процент, который взыскивается государством, то последнее и приняло бы на себя разницу в проценте, выплачиваемом по выпускаемым им листам, и тем процентом, который был бы посилен крестьянину, который был бы определяем государственными учреждениями; вот эта разница обременяла бы государственный бюджет; она должна была бы

286 

вноситься в ежегодную роспись государственных расходов. Таким образом, вышло бы, что все государство, все классы населения помогают крестьянам приобрести ту землю, в которой они нуждаются. В этом участвовали бы все плательщики государственных повинностей: чиновники, купцы, лица свободных профессий и те же крестьяне, и те же помещики. Но тягость была бы разложена равномерно и не давила бы на плечи одного немногочисленного класса в 130 000 человек, с уничтожением которого уничтожены были бы, что бы там ни говорили, и очаги культуры.

*

Если бы одновременно был установлен выход из общины и создана таким образом крепкая индивидуальная собственность, было бы упорядочено переселение, было бы облегчено получение ссуд под надельные земли, был бы создан широкий мелиоративный землеустроительный кредит, – то, хотя круг предполагаемых правительством земельных реформ и не был бы вполне замкнут, но виден был бы просвет. При рассмотрении вопроса в его полноте, может быть и в более ясном свете представился бы и пресловутый вопрос об обязательном отчуждении. Пора этот вопрос вдвинуть в его настоящие рамки, пора, господа, не видеть в этом волшебного средства, какой-то панацеи против всех бед; средство это представляется смелым потому только, что в разоренной России оно, создает еще класс разоренных в конец землевладельцев. Обязательное отчуждение, действительно, может явиться необходимым, но, господа, в виде исключения, а не общего правила, и обставленным ныне ясными и точными гарантиями закона. Обязательное отчуждение может быть не количественного характера, а только качественного. Оно должно применяться, главным образом, тогда, когда крестьян можно устроить на местах. Для улучшения способов пользования ими землей оно представляется возможным тогда, когда необходимо, при переходе

287 

к лучшему способу хозяйства, устроить водопой, устроить выгон, устроить дороги, наконец, избавиться от вредной чересполосицы. Но я, господа, не предлагаю вам, как я сказал ранее, полного аграрного проекта. Я предлагаю вашему вниманию только те вехи, которые поставлены правительством. Более полный проект предполагалось внести со стороны компетентного ведомства в соответствующую комиссию, если бы в нее были приглашены представители правительства для того, чтобы быть там выслушанными.

Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций.

Вам нужны великие потрясения, нам нужна ВЕЛИКАЯ РОССИЯ!54 

К несчастью, воспаленное «призраком коммунизма» воображение Ленина оказалось действенней выверенной созидательной мысли Столыпина.

Борющийся одновременно с крайними охранителями и радикалами, Столыпин считал главной угрозой будущему России эсеров. Социал-демократы и тем более их большевистская фракция возникают в его речах редко. Программа эсеров представляется ему самой опасной для благополучия государства, потому что она, вопреки своей (для него – очевидной) социальной порочности, особенно соблазнительна для крестьянских масс. В одной из наиболее актуальных сегодня (1991!) своих думских речей, 5 декабря 1908 года, Столыпин говорит:

Многих смущает, господа, что против принципа личной собственности раздаются нападки и слева и справа. Но левые в данном случае идут

288 

против принципов разумной и настоящей свободы. Неужели не ясно, что кабала общины и гнет семейной собственности являются для 90 миллионов населения горькой неволей? Неужели забыто, что этот путь уже испробован, что колоссальный опыт опеки над громадной частью нашего населения потерпел уже громадную неудачу. (Возгласы справа и из центра: «браво!»). Нельзя, господа, возвращаться на этот путь, нельзя только на верхах развешивать флаги какой-то мнимой свободы. (Возгласы «браво!»). Необходимо думать и о низах, нельзя уходить от черной работы, нельзя забывать, что мы призваны освободить народ от нищенства, от невежества, от бесправия. (Возгласы «браво!». Рукоплескания справа и из центра).

И насколько, господа, нужен для переустройства нашего Царства, переустройства его на крепких монархических устоях – крепкий личный собственник, насколько он является преградой для развития революционного движения, – видно из трудов последнего съезда социалистов-революционеров, бывшего в Лондоне в сентябре настоящего года.

Я позволю привести вам некоторые положения этого съезда. Вот то, между прочим, что он постановил: «Правительство, подавив попытку открытого восстания и захвата земель в деревне, поставило себе целью распылить крестьянство усиленным насаждением личной частной собственности или хуторским хозяйством. Всякий успех правительства в этом направлении наносит серьезный ущерб делу революции». Затем дальше: «С этой точки зрения современное положение деревни прежде всего требует со стороны партии неуклонной критики частной собственности на землю, критики, чуждой компромиссов со всякими индивидуалистическими тяготениями». Поэтому сторонники семейной собственности и справа и слева, по мне, глубоко ошибаются.

Нельзя, господа, идти в бой, надевши на всех воинов броню или заговорив всех их от поранений.

289 

Нельзя, господа, составлять закон, исключительно имея в виду слабых и немощных. Нет, в мировой борьбе, в соревновании народов почетное место могут занять только те из них, которые достигнут полного напряжения своей материальной и нравственной мощи. Поэтому, все силы и законодателя, и правительства должны быть обращены к тому, чтобы поднять производительные силы источника нашего благосостояния – земли. Применением к ней личного труда, личной собственности, приложением к ней всех, всех решительно народных сил, необходимо поднять нашу обнищавшую, нашу слабую, нашу истощенную землю, так как земля – это залог нашей силы в будущем, земля – это Россия. (Продолжительные рукоплескания справа и центра).55 

Значит ли это, что Столыпин ошибся, видя главных и наиболее опасных разрушителей государственных устоев не в большевиках, а в эсерах? Нисколько: большевики были бы заведомо обречены на провал, если бы Ленин не сделал в решающие часы II съезда Советов вида, что его партия полностью принимает аграрную программу левых эсеров. Не хуже, чем Столыпин, он понимал, что только она может шатнуть на какое-то время на его сторону основную массу крестьян. И не хуже, чем эсеры, он понимал, что успешное проведение аграрной реформы Столыпина сорвет революцию.

Столыпин, по свидетельству его дочери, говорил о войне:

Пока я у власти, я сделаю все, что в силах человеческих, чтобы не допустить Россию до войны, пока не осуществлена целиком программа, дающая ей внутреннее оздоровление. Не можем мы меряться с внешним врагом, пока не уничтожены злейшие внутренние враги величия России эс-эры. – Пока же не будет полностью проведена аграрная реформа, они будут иметь силу, пока же они существуют, они никогда не упустят ни одного удобного случая для уничтожения могущества

290 

нашей Родины, а чем же могут быть созданы более благоприятные условия для смуты, чем войной?56 

Ленин громыхал в 1914 – 1916 гг.:

Неверен лозунг «мира» – лозунгом должно быть превращение национальной войны в гражданскую войну. (Это превращение может быть долгим, может потребовать и потребует ряда предварительных условий, но всю работу надо вести по линии именно такого превращения, в духе и направлении его.) Не саботаж войны, не отдельные, индивидуальные выступления в таком духе, а массовая пропаганда (не только среди «штатских»), ведущая к превращению войны в гражданскую войну... лозунг должен быть: гражданская война.

Объективно – из коренной перемены в положении Европы вытекает такой лозунг для эпохи массовой войны...

...Мы не можем стоять за лозунг мира, ибо считаем его архипутаным, пацифистским, мещанским, помогающим правительствам (они хотят теперь одной рукой быть «за мир», чтобы выпутаться) и тормозящим революционную борьбу...

...И ясно, что «разоружение», как лозунг тактики, есть оппортунизм. Захолустный притом, воняет маленьким государством, отстраненностью от борьбы, убожеством взгляда: «моя хата с краю»...57 

Мы должны кое-что сделать: выработать программу революции, – разоблачить идиотский и лицемерный лозунг мира, обличать, опровергать его, – говорить с рабочими начистоту, – чтобы сказать правду (без подлого дипломатничанья авторитетов II Интернационала). А правда такова: или поддерживать начинающееся революционное брожение и содействовать ему (для этого нужен лозунг революции, гражданской войны, нелегальная организация etc.) или заглушать его (для этого нужен лозунг мира, «осуждение» «аннексий», быть может и разоружение etc. etc.)...58 

291 

Столыпин глубоко продумал и то, кого следует поддержать, кому надо помочь в деревне (остальные пусть остаются в общине или уходят в город, на заработки). Он говорил тогда же, 5 декабря 1908 года, в Думе, о сельчанах, не способных успешно работать на земле:

Нельзя создавать общий закон ради исключительного уродливого явления, нельзя убивать этим кредитоспособность крестьянина, нельзя лишать его веры в свои силы, надежд на лучшее будущее, Нельзя ставить преграды обогащению сильного – для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету.

Не разумнее ли идти по другому пути, который широко перед вами развил предыдущий оратор, граф Бобринский? Для уродливых, исключительных явлений надо создавать исключительные законы; надо развивать институт опеки за расточительность, который в настоящее время наш Сенат признает применимым и к лицам сельского состояния. Надо продумать и выработать закон о недробимости участков. Но главное, что необходимо, это – когда мы пишем закон для всей страны - иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых. (Рукоплескания центра и правых).

...Правительство приняло на себя большую ответственность, проведя в порядке ст. 87 закон 9-го ноября 1906 года: оно ставило ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных. Таковых в короткое время оказалось около полумиллиона домохозяев, закрепивших за собой более 3 200 000 десятин земли. Не парализуйте, господа, дальнейшего развития этих Людей и помните, законодательствуя, что таких людей, таких сильных людей в России большинство. (Рукоплескания центра и правых).59 

А на кого ставит Ленин? Припомним:

Возьмем вопрос о земле: земля объявлена народным достоянием, и все виды собственности

292 

уничтожаются. Этим сделан великий шаг к уничтожению эксплуатации.

Здесь разгорится борьба между богатеями и трудящимися крестьянами, и надо помочь бедноте не книжкой, а опытом, собственной борьбой. Мы не для того отняли землю у помещиков, чтобы она досталась богатеям и кулакам, а бедноте. Это вызовет симпатии и сочувствие к вам со стороны бедного крестьянства.

Необходимо позаботиться и о том, чтобы земледельческие орудия и машины не были в руках кулаков и богатеев. Они должны принадлежать Советской власти и временно отданы на пользование трудящимся массам, через волостные комитеты. И сами они должны следить за тем, чтобы эти машины не служили средством обогащения кулаков, а ими пользовались бы только для обработки своей земли.

И против одного богатея, который будет протягивать свою жадную лапу к народному добру, надо противопоставить десять трудящихся.

*

Доходы Советов равняются 8 миллиардам, а расходы – 28 миллиардам. Конечно, при таком положении вещей мы с вами провалимся, если не сумеем вытащить эту телегу государственную, которую царская власть погрузила в болото.

Война внешняя кончилась или кончается. Это решенное дело. Теперь начало внутренней войны. Буржуазия, запрятав награбленное в сундуки, спокойно думает: «Ничего, – мы отсидимся». Народ должен вытащить этого «хапалу» и заставить его вернуть награбленное. Вы должны это провести на местах. Не дать им прятаться, чтобы нас не погубил полный крах. Не полиция должна их заставить, – полиция убита и похоронена, – сам народ должен это сделать, и нет другого средства бороться с ними.60 

И еще:

293 

Революционные отряды, при всяком составлении протокола реквизиции, ареста или расстрела, привлекают понятых в количестве не менее 6 человек, обязательно выбираемых из находящегося в ближайшем соседстве беднейшего населения.61 

Ленин ставит на оторванного от обычных своих занятий изголодавшегося рабочего и на сельского люмпена. В условиях завершенных преобразований Столыпина бедняк, у которого душа не лежит к земле, превратился бы в рабочего или другого работника по найму в селе или в городе. Ленин же превратил пролетария в грабителя, а сельского люмпена – в его опору. И грабили-то оба не (как им думалось) для себя, а для большевистской власти.

Столыпин твердо и четко знал, для чего нужен России мир. У Ленина и после победы не было четкой программы действий, кроме удержания власти любой ценой. Какую четкость может иметь утопия? Не случайно же и 17 января 1923 года, в самом конце своего пути, Ленин лихо цитирует Наполеона:

Помнится, Наполеон писал: "On s'engage, et puis... on voit".

В вольном русском переводе это значит: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет». Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидали такие детали развития (с точки зрения мировой истории это несомненно детали), как Брестский мир, или нэп и т. п.62 

Жизнь и смерть миллионов людей – «с точки зрения мировой истории» – лишь детали развития... развития чего? «Мы все глядим в Наполеоны: двуногих тварей миллионы для нас орудие одно»... Не дословно ли? Остается лишь потрясаться тому, с какой прозорливостью и Пушкиным, и Достоевским предсказана интерпретация некоего мирового характера, с такой угрожающей грандиозностью развернувшегося в России XX века в фигуре Ленина.

294 

Те, кто пытаются приписать Ленину в конце его жизни какие-то сожаления о содеянном или серьезные сомнения в своей не лишь тактической, а нравственной, исторической правоте, заблуждаются. Вот концентрированное выражеиие тех сомнений и опасений, которые посещали его в конце жизни:

Вырывается машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто-то, не то нелегальное, не то беззаконное, не то бог знает откуда взятое, не то спекулянты, не то частно-хозяйственные капиталисты, или те и другие, – но машина едет не совсем так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой машины...63 

Только одно его до конца дней и заботило: чтобы «машина ехала только туда, куда он, водитель, ее направит. Но – куда? Вряд ли он и сам себе отчетливо представлял...

Был ли человек, сочинивший и произнесший все это, лично жесток?

Жестокость Ленина носит своеобразный характер, не столь уж редкий – с тех пор, как вожди перестали надевать доспехи и брать в руки меч.

Скорее всего Ленин, этот гигантский исторический Раскольников, заранее и раз навсегда разрешил себе и своим соратникам переступать через кровь, которой потребует его цель, подобно тому, как он позволил себе и им переступить через нравственность. Но, в отличие от Раскольникова романического, он не терзал себя самоанализом, не изводил себя сомнениями в том, имеет ли он право переступить. Раскольников долгое время казнит себя за свою неспособность убить без морального содрогания. В наследии Ленина не ощущается даже тени этого содрогания, которое, правда, приписал ему Горький в своем многострадательном очерке «В. И. Ленин». Но он ведь и не убил никого своими руками! 

Он только теории сочинял, произносил речи, бумаги писал и подписывал, в газетах печатался... Не испытывал же Раскольников моральных терзаний, когда напечатал

295 

свою статью, где постулировал право «переступить»? Вполне вероятно, что он и приказы подписывал бы спокойно, так и не ощутив ни разу, что такое убийство.

По-видимому, и Ленин не ощутил ни единожды по-настоящему смертей под своим пером.

Создается устойчивое впечатление, что Ленин воспринимает «человеческий материал», которым он оперирует, именно так, как хотел бы, но не сумел его воспринять Раскольников: как некую усредненную и схематическую абстракцию. Невозможно сказать, стоило ли ему это душевных усилий. Во всяком случае, во всем его огромном наследии эти усилия не отразились. Тем более, что, по всей вероятности, Ленин, подобно многим первобольшевикам и увлеченным ими за собою современникам (от Блока до Макара Нагульнова), старался верить, что все большевистские преступления против нравственности и человечности оправданы светлым будущим человечества, которое большевики построят. Так верность утопии, насилование утопии ее невозможным воплощением в жизнь рождают слепцов, преступников и тиранов.

Человек сочиняет нечто, разрешающее убийство. Палач по приказу опускает топор. Первый не убивал. Второй убил по приказу. Достоевский заставил человека, придумавшего разрешение убивать, убить своими руками. Он убрал все перегородки и сократил до предела расстояние между вдохновителем убийства и палачом, сняв разницу между ними. Чем это кончилось, нам известно. Изобретателю идеи и палачу некуда стало бежать от ответственности, которая в массе случаев ослаблена (субъективно снята) разделением их ролей. Исчезло «Я никого не убил», отпало «Я убил по чужому приказу». Поэтому Молох (идея) удовлетворился двумя жертвами, а затем убивший ужаснулся себе и был спасен, хотя и не прощен собою самим: простить себе такое нельзя, иначе снова погиб... Ленин не любил Достоевского, объединившего сочинителя идеи и убийцу в одной судьбе, чтобы человек ужаснулся содеянному. Ленина не ужасал воплощенный им в жизнь бред Раскольникова, не ужасали убийства, всегда совершаемые чужими руками, где-то за кадром его частного существования.

296 

Вероломство соратников и несправедливость судьбы по отношению к «себе, любимому» (Маяковский) Ленин, как большинство людей, воспринимает несравнимо болезненней, чем все то, что он сам предпринял против других людей.

Для того, чтобы Ленин понял, как милостива была к нему судьба, как умеренно был он обижен еще не развернувшимся Сталиным, как не отлились ему чужие слезы и кровь, перед ним следовало бы прокрутить фильм со смертями всех его ближайших сподвижников (смерть миллионов других людей его могла бы и не взволновать: он воспринял бы и ее как абстракцию). Его надо бы провести за его «гвардейцами» по кабинетам, камерам и подвалам московских и ленинградских застенков. Тогда его перестало бы угнетать уютное подмосковное поместье Горки с просторным особняком и парком вокруг. Он оценил бы преданные заботы близких, возможность часами сидеть в одиночестве и лелеять свои обиды...

Когда Сталин понял, что Ленин больше не может сопротивляться его вкрадчивому и неотступному натиску и что за Ленина с ним никто воевать не будет, Ленин как лицо для него превратился в нуль. Так же и для всех остальных вчерашних «гвардейцев» Ленина, пока еще со Сталиным почти равноправных. Что им всем за дело стало до немого, беспомощного паралитика, еще воюющего со смертью? Через Владимира Ульянова они дружно переступили, и он остался умирать в одиночестве. Но Ленин повел их дальше. И каждый из них старался сделать его только своим достоянием. Они колотили друг друга по головам его высказываниями. Они развесили в своих кабинетах его портреты. Они построили мавзолей и положили там для всеобщего обозрения его мумию. Они сделали его и его деяния одним из главных предметов советского изобразительного и всех прочих искусств. Одареннейший тактик и политический интриган, блестящий демагог-агитатор, удачливый диверсант и колонизатор в родной стране, но заурядный и непоследовательный в конце жизни диктатор, он воскрес в их легенде лишенным слабостей. Возник прочный положительный штамп

297 

– «ленинский стиль руководства». Им одинаково широко оперировали и Сталин, и его противники, и Хрущев, и Брежнев, и Горбачев.

Только тотальная нечитаемость литературы такого рода, как сочинения Ленина или стенограммы партийных съездов, не позволяет ни одной из сторон и по сей день прочувствовать убийственную ироничность этого штампа. Те, кто ныне бездумно и безответственно поддерживают огонь перед алтарем Вождя, все еще не хотят или не смеют увидеть: когда первобольшевики равнодушно переступили через умирающего Ульянова и пошли дальше, – Ленин повел их всех, непримиримо воюющих друг с другом, в одном направлении – в безысходный тупик.

Победил Ленин в непрестанной борьбе всей своей жизни или потерпел поражение?

Ответ на этот вопрос мог бы дать только сам Ленин. Все зависит здесь от того, каков был истинный, глубокий, интимный стимул его действий, самых жестоких или нелепых.

О Ленине, сколько ни вчитывайся в его сочинения, не скажешь с уверенностью (как можно сказать о его преемнике), что ему было решительно наплевать на все, кроме личной власти и сохранения партократии. Если бы последнее было верно, то это значило бы, что, несмотря на финал его жизни, который, по личному его ощущению, был, конечно, трагичен, Ленин одержал одну из грандиознейших политических побед в истории: надолго (а порой казалось, что и навсегда) его партия обрела невиданное в истории всевластие, пронизав бесчисленными метастазами своего влияния весь мир.

Но если для него – в самом последнем и личном счете – не утратили смысла исходные побуждения его молодости, если он и в самом деле надеялся как-то, когда-то, в расплывчатом и неопределенном «далеко», осчастливить человечество, то он потерпел величайшее и непоправимое поражение.

298 

Примечания к главе седьмой

1 Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 63, «Мысли насчет «плана» государственного хозяйства» (1921 г.).

2 Там же, т. 54, Письма 1921 г. (стр. 120, док. 209; стр. 167, док. 271;

стр. 173, док. 280; стр. 88 – 89, док. 155 и др.).

3 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 86 – 88.

4 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 237.

5 Курсив Ленина.

6 Курсив Д. Ш.

7 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 89. («Политический отчет ЦК РКП(б) 27 марта 1922 г., XI Съезд РКП(б)»).

8 Известный энергетик.

9 Ленин В. И., ПСС, т. 53, стр. 164 – 165. Жирный шрифт и разрядка Ленина.

10 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 119 (Курсив Д. Ш.).

11 Там же, стр. 120.

12 Там же.

13 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 221. Док. № 352.

14 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 150 – 151.

15 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр. 220 – 221. Док. № 350. (Курсив Д. Ш.).

16 Там же, стр. 265. Док. № 421. Курсив и разрядка Ленина.

17 Там же, стр. 160. Док. № 261. Жирный шрифт Ленина.

18 Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 411 – 412. Письмо Д. Курскому от 28.2.1922. Жирный шрифт Ленина.

299 

19 Ленин В. И., ПСС, т. 54, стр.160. Жирный шрифт и разрядка Ленина.

20 Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 428.

21 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 85.

22 Там же, стр. 92.

23 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 396, 397, 398, 399, 400. Жирный шрифт и курсив Ленина.

24 Свод законов римского права. – Прим. Ред. ПСС.

25 Орвелл Д., «1984».

26 См. прим. к т. 27, изд. III Сочинений Ленина.

27 По словам Ларина, делегатов обрадовало выздоровление Ленина и появление его на съезде, но не его выступления, в общем, бессодержательные, в чем Ларин прав.

28 Ленин В. И., ПСС, т. 42, стр. 204. («О профессиональных союзах, о текущем моменте и об ошибках Троцкого»).

29 Там же, стр. 253. («Доклад о роли и задачах профессиональных союзов» – II Всероссийский съезд горнорабочих, заседание коммунистической фракции 23.1.1921 г.).

30 Ленин В. И., ПСС, т. 43, стр. 42. («Заключительное слово по отчету ЦК РКП(б) 9 марта 1921 г.» – Х съезд РКП(б). (Курсив Д. Ш.).

31 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 19. («Об условиях приема новых членов в партию» – письмо В. М. Молотову).

32 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр.106 – 107. («Политический отчет ЦК РКП(б) 27 марта 1922 г., XI Съезд РКП(б)»). (Курсив Д. Ш.).

33 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 343 – 406.

34 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 20. («Об условиях приема новых членов в партию» – письмо В. М. Молотову).

35 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 95 – 96. («Политический отчет ЦК РКП(б) 27 марта 1922 г., XI Съезд РКП(б)»).

300 

36 Там же, стр. 343 – 348.

37 Альманах Двадцатый век (Лондон), 1977, № 2.

38 Ленин В. И., ПСС, т. 44, стр. 166 – 167. («Доклад на II Всероссийском съезде политпросветов»). (Курсив Д. Ш.).

39 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 352 – 356.

40 Ленин В. И., ПСС, т. 40, стр. 81. Курсив Ленина.

41 «Вестник РСХД» N 98, 1970; Париж. Стр. 54 – 57. Л. Регельсон, «Трагедия русской церкви 1917 – 1945». Изд. YMCA-Press, 1977, Париж. Стр. 280 – 284.

42 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 89. («Политический отчет ЦК РКП(б) 27 марта 1922г., XI Съезд РКП(б)»).

43 Ленин В. И., ПСС, т. 33, стр. 97.

44 Рабочий, 1917, N 6, 11 сентября (29 августа).

45 Ленин В. И., ПСС, т. 43, стр. 212 – 213.

46 Ленин В. И., ПСС, т. 34, стр. 151 – 199.

47 Ленин В. И., ПСС, т. 34, стр. 192. (Курсив Д. Ш.).

48 Ленин В. И., «Государство и революция». ПСС, т. 33, стр. 97. (Курсив Ленина).

49 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 381.

50 Ленин В. И., ПСС, т. 34, стр. 192.

51 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 369 – 377. Та же модель имеется у множества предшественников и современников Ленина, в том числе у его российских антагонистов (см. хотя бы «Конструктивный социализм» В. Чернова).

52 См. напр. книгу Б. Д. Бруцкуса «Аграрный вопрос и аграрная политика», изд. «Право» (серия «Экономика», вып. IV), Петроград, 1922; его же – «О природе русского аграрного кризиса» в книге, «Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта», изд. «Поиски», Париж, 1988.

301 

53 Цит. по книге М. П. Бок, «П. А. Столыпин», изд. «Либерти», Нью-Йорк, 1990; стр. 234 – 240.

54 Там же, стр. 240 – 248.

55 Там же, стр. 291 – 292.

56 Там же, стр. 240 – 248.

57 Ленин В. И., ПСС, т. 49, стр. 12 – 15, 39, 43 – 45. Письма А. Шляпникову (док. № 14), А. Коллонтай (док. №№ 39 и 41).

58 Ленин В. И., ПСС, т. 49, стр. 83 – 84. Письмо Д. Вайнкопу (док. № 77).

59 Цит. по книге М. П. Бок, «П. А. Столыпин», стр. 290 – 291.

60 Ленин В. И., ПСС, т. 35, стр. 326 – 327.

61 Там же, стр. 313.

62 Ленин В. И., ПСС, т. 45, стр. 381. Письма Суханову «О нашей революции». Курсив Д. Ш.

63 Там же, стр. 86. («Политический отчет ЦК РКП(б) 27 марта 1922 г., XI Съезд РКП(б)»).

302 

+++

1. це загальна назва для цілого набору прийомів і способів створення різних структур нанометрових розмір
2. тема состоящая из взаимосвязанных и соподчиненных органов и систем взаимоотношения которых предопределены
3. Маркетинг и маркетинговые исследования часть 7 SWOTанализ основан на оценке следующих параметров выбер
4. Особенности взаимосвязи свойств нервной системы и типов темперамента
5. Паутинообразная модель понятие сущность виды Паутинообразная модель описывает динамический процесс п
6. Бюджетное планирование на предприятии
7.  признание циклического характера развития экономики возможности и неизбежности моментов перепроиз
8. Задачи, внешние и внутренние факторы, учитываемые при проведении маркетинговой деятельности в области персонала.html
9. Works vol 7 Second Essy prs
10. Реферат- Мастерская рекламного текста
11. Зимой грунт докапывают до проектной отметки и устраивают песчаную подушку непосредственно перед укладко
12. . Изучение поведения ~ история и методы [4] Глава 1 Что такое поведение [4.
13. Суть маркетингу в туризмі
14. Russia and the international economy
15. Отечественная история- предмет теоретические основы
16. История музея Мадам Тюссо
17. Организация деятельности педагога дополнительного образования по проведению профессиональной ориентации школьников
18. Художественное своеобразие лирики Б Пастернака
19. Статья- Структурирование сделок прямого частного инвестирования в России
20. Учет и анализ оплаты труда (на примере ООО Меравит)

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе