Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
МОСКОВСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ НАУЧНЫЙ ФОНД
РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО
НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ:
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Москва
2000
УДК 316.3 (470) (082)
ББК 60.5
Р 76
Российское общество на рубеже веков: штрихи к портрету (Отв. ред. И.А.Бутенко). — М.: МОНФ, 2000. — 256 с.
В сборнике, состоящем из работ грантополучателей МОНФ 1999 года, содержится социологический анализ ряда актуальных проблем социальной динамики различных социальных институтов, групп и слоев общества. Исследуются как объективные, так и субъективные параметры их функционирования, условия и последствия изменения. Специальное внимание уделено модели семьи, открытому обществу, средствам массовой информации, граффити, вещевому рынку, трудовой этике, явлению социально-экономической зависимости, маргинализации, представлениям о нормальных доходах, о социальной структуре, праве и справедливости.
Публикация осуществлена в рамках программы
“Российские общественные науки: Новая перспектива”
при поддержке Фонда Форда (США).
Мнения, высказанные в докладах серии, отражают исключительно личные взгляды авторов и не обязательно совпадают с позициями Московского общественного научного фонда.
Книга распространяется бесплатно.
ISBN 5-89554-154-2
|
|
Коллектив авторов, 2000 |
|
|
Бутенко Ирина Анатольевна (редакция), 2000 |
|
|
Московский общественный научный фонд, 2000 |
СОДЕРЖАНИЕ
И.А. Бутенко
|
[1] СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА ДЕСЯТИЛЕТИЯ [1.1] Е.И. Иванова [2] НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ПРОЦЕССЕ ФОРМИРОВАНИЯ СЕМЬИ: МОЛОДЫЕ ПОКОЛЕНИЯ В МЕНЯЮЩЕЙСЯ РОССИИ [2.1] Т.Ю. Черкашина
[3] Субъективно нормальный доход: [3.1] О.А.Александрова [4] Современный идейный контекст становления российского среднего класса [4.1] Ю.А. Зеликова [5] Стратегии социального производства и воспроизводства нового обеспеченного класса России: западное образование детей [5.1] Формирование стиля жизни нового обеспеченного класса [5.2] Л.Е.Бляхер
[6] МОДЕЛЬ ОТКРЫТОГО ОБЩЕСТВА [6.0.1] Потрясения и риски в нестабильных обществах [6.0.2] Проблема самоидентификации [6.0.3] Докризисные ориентиры [6.0.4] Виртуальные страты [6.0.5] Типология стратегий поиска своей страты [6.1] А.Н.Демин [7] Самоорганизация при потере работы и формы ее поддержки [7.1] И.П. Попова [8] ОСОБЕННОСТИ МАРГИНАЛЬНОГО СТАТУСА БЕЗРАБОТНЫХ СПЕЦИАЛИСТОВ [8.0.0.1] Попадание в маргинальную ситуацию для большинства респондентов представляло собой кардинальную ломку сложившихся планомерно в течение привычной жизни жизненных планов. Наступал момент, когда приходилось отказываться от них, строить новые на имевшихся ресурсах. Это оказалось нелегким делом. [8.0.0.2] Субъективное переживание маргинальной ситуации. «Разрыв времен». Люди оказались между двумя мирами – мирами прежней и теперешней жизни. Этот мотив присутствует у всех, включая 35-летних. «Тогда время же было совершенно другое. Сейчас вспоминаешь, как будто мне тысяча лет...» (Ольга, 39 лет). «Это все в той жизни…. За железным занавесом, времена застоя и т.д. Все это брехня, никогда его и не было, этого железного занавеса у нас, в нашем маленьком городке» (Николай, 37 лет). Лучше всего передают это состояние слова Светланы (41 год, бывший инженер-электронщик): «Получается, что мы вообще уже выпавшее поколение. Мы уже перешли возраст, когда еще что-то можно, и не дошли еще к пенсионному. Получается, что наше поколение – сорокалетних — вообще никому не нужно. Вот кто попал в колею, кто был у руля, – они попали в колею, они так и будут в этой колее, да молодые, которым сейчас около тридцати. Потому что перестройка попала, когда они школу кончали. Им повезло, то есть началась эта перестройка и они с ней перестроились. Они еще немножко в колее — эти тридцатилетние, успели как-то, не нужно как-то переучиваться. А мы получились вообще неизвестно что. И до пенсии далеко, и уже от 35 далеко. И все. Я не знаю…». [8.1] Е. С. Балабанова [9] СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЗАВИСИМОСТЬ ЖЕНЩИНЫ [9.1] В.Н.Титов
[10] Вещевой рынок: действующие лица [10.0.1] III. Выражения, обозначающие нормы и санкции [10.1] Е. В. Жижко
[11] РОССИЙСКАЯ ТРУДОВАЯ ЭТИКА [11.1] М.Г.Садовский, А.А.Глисков
[12] Права детей и подростков: [12.1] А.С. Скороходова
[13] Социологический анализ [13.1] Контент-анализ граффити [13.1.1] Выводы [13.1.2] Заключение |
«Постоянно действующий фактор нашей жизни —
временные трудности»
(Народная мудрость)
К
онец десятилетия, а тем более века — серьезный повод для подведения каких-то итогов, обобщения опыта, попытки прогноза на следующий значительный период о поведении людей, о технике или природе. Подведение итогов социальных изменений 1990-х гг. — задача сложная и в то же время благодарная, особенно если речь идет о российском обществе, бурно переживающем перемены, многоплановые и неравномерные. Сложная, так как авторам очень нелегко сказать здесь что-то особенное и не затеряться среди огромного множества выступающих на эту тему. Благодарная — так как неисчерпаемы разнообразие социальной жизни, изменчивость отечественных реалий повседневности, что дает постоянную и обильную пищу для ума исследователей. Неудивительно поэтому богатейшее разнообразие газетных и журнальных статей, научных публикаций, посвященных анализу итогов, результатов, стадий, последствий изменений в различных сторонах жизни российского общества.
С учетом многоаспектности и масштабов социальной динамики российского общества настоящее издание ставит перед собой довольно скромную цель, вынесенную в заголовок сборника: дать некоторые штрихи к портрету, не претендуя на целостность охвата, свойственную энциклопедии или доступную лишь для отдельных областей социальной жизни. В этот сборник вошли 12 лучших работ по социологии, представленных в Московский Общественный научный фонд в 1999 г. в качестве отчетов по итогам исследований, проведенных на средства, полученные в качестве индивидуальных грантов.
При самом общем сравнении нашей страны и стран с рыночной экономикой и более длительными демократическими традициями обнаруживается ряд общих тенденций1. Информатизация, урбанизация, депопуляция, изменение моделей семьи, увеличение сроков образования, развитие малого бизнеса, рост толерантности, функционализация ценностей, институционализация конфликтов, социальная интеграция мигрантов, появление «новых бедных» — эти и многие другие процессы идут с той или иной интенсивностью в разных странах. В обществах, переживающих последствия поздней и ускоренной модернизации (то есть в которых коренные изменения наблюдаются в течение жизни одного поколения), эти процессы оказываются особенно болезненными и противоречивыми, сопровождаются разнообразными и многочисленными кризисами, протекают в странных формах. Из «плавильного котла» модернизирующихся обществ появляются причудливые, неожиданные, невероятные сочетания традиционного и современного, капиталистического и феодального, практического и мистического и т.п.
Что происходит с семьей? Какие доходы можно считать «нормальными»? Имеются ли перспективы у честного бизнеса? Какова социальная структура общества? Что способствует сохранению социально-экономической зависимости женщины? Какими видятся права человека молодежи и взрослым?
Ответы на эти и подобные вопросы дают социологи разных стран. Для нас такие ответы, пусть порой даже и диаметрально противоположные2, представляют особый интерес, поскольку помогают заштриховывать некоторые существенные пробелы в научном знании, позволяя приблизиться к пониманию того, какие эффекты рождает очередная попытка модернизации России.
Наше уточнение общей картины в данном сборнике начнем с анализа одной из базовых составляющих — демографии.
Как и развитым странам, России грозит депопуляция: за последние десятилетия отмечается сверхнизкая рождаемость (в среднем 1,23 ребенка на одну женщину). В связи с модернизацией меняются модели семьи: снижаются общие показатели регистрируемой брачности и растут разводимости (на 1000 чел. населения в 1990 г. приходилось 8,9 брака и 3,8 развода, в 1993 — соответственно 7,5 и 4,5; в 1996 — 5,9 и 3,8)3, все более распространенным оказывается сожительство. Подробнее об этом рассказано в статье Е.И.Ивановой «Новые тенденции в процессе формирования семьи: молодые поколения в меняющейся России».
Демографические последствия резких социально-экономических изменений дают о себе знать косвенно и не сразу. А одним из самых заметных невооруженным взглядом следствий поздней и ускоренной модернизации в России оказывается очередное — после 1917, 1945, 1961 и 1992 гг. — обнищание населения, связанное, во-первых, с ростом цен и, во-вторых, с невыплатами зарплат, остающихся основным источником доходов для большинства населения, особенно его значительной части, именуемой «новыми бедными». Исследования показывают: треть населения имеет средства, достаточные лишь для сохранения текущего весьма низкого уровня потребления, и еще выше доля тех лиц, кто способны поддерживать лишь свое физическое существование4. А ведь еще недавно «новые бедные» были относительно состоятельными. Они продолжают работать, в массе своей никуда не переезжали и не являются жертвой пожара или наводнения. Сколько же надо заработать, чтобы жить нормально? Возможный ответ на этот вопрос содержится в статье Т.Ю.Черкашиной «Субъективно нормальный доход: факторы дифференциации».
Средний класс является, как известно, основой благополучия и устойчивого развития общества. В стране с резко обедневшим населением само его наличие оказывается весьма проблематичным, и корректнее было бы, видимо, говорить о слое, группе. Но в любом случае несомненно интересны те условия, в которых он мог (бы) возникнуть и развиваться. О них применительно к перспективам становления институтов гражданского общества и правового государства ведет речь О.А.Александрова в статье «Современный идейный контекст становления российского среднего класса».
Конечно, стиль жизни резко отличает представителей этого класса от других слоев, групп нашего общества. Но что их сегодня объединяет, так это значимость «хорошего образования» для детей: 66% взрослых россиян, опрошенных ВЦИОМ, сообщили, что готовы ради этого идти на серьезные материальные затраты, хотя среди самих респондентов высшее образование имеют лишь 13%5. О том, чем для этого приходится и не приходится жертвовать наиболее обеспеченным лицам, рассказывает Ю.А.Зеликова в статье «Стратегии социального производства и воспроизводства нового обеспеченного класса России: западное образование детей».
Динамична социальная структура российского общества. Социальная мобильность носит хаотический характер. В связи с резкими и неравномерными изменениями в различных сферах нашей жизни размывается бывшая жесткая система координат, в рамках которой осуществлялась самоидентификация личности. Члены общества — и бедные и богатые — ощущают утрату ориентиров, которые могли бы идеологически, религиозно, морально и т.д. узаконить их существование в новом статусе. Такая растерянность в разных обществах приводит к «приватизации» путей и способов спасения6. В России эта приватизация осложняется еще и неразвитостью социально-политических институтов, которые могли бы создать у человека ощущение личной «причастности», чувство персональной «востребованности» окружающими. Отсюда — интенсивный поиск новых индентичностей. Анализу этих процессов посвящена статья Л.Е.Бляхера «Модель открытого общества в нестабильных социальных системах».
В эпоху модернизации некогда высокий уровень занятости населения снижается. Социальные катаклизмы приводят к тому, что чисто медицинское понятие «стресс социальных изменений», связываемое с дезорганизацией всей жизни личности, получает распространение и в социальных науках. Широк спектр реакций на трудности, прежде всего вызванных безработицей: от гиперактивности, пересмотра ценностей и переобучения до полного упадка духа. Более подробно некоторые проблемы, связанные с маргинализацией части бывшего работающего населения, расматриваются в статьях А.Н.Демина «Самоорганизация при потере работы и формы ее поддержки» и И.П.Поповой «Особенности маргинального статуса безработных специалистов».
При всей динамичности перемен, изменении в плане самой возможности работать россияне — мужчины и женщины — по сути не перестают считать «полноценной» лишь работающую женщину. Анализ причин, форм и последствий такого отношения осуществляет Е.С.Балабанова в статье «Социально-экономическая зависимость женщины».
Длительная, сохраняющаяся в течение десятилетий ориентация на неограниченную концентрацию производства приводит в нашей стране к замедленному развитию малого предпринимательства, сосредоточенного в основном в обслуживании. Эта сфера становится прибежищем в том числе и для многих уволенных специалистов. В сфере мелкооптовой торговли протекают многие баталии, характерные для отечественного рынка в целом; их ежедневные итоги воссоздают ощущение зыбкости, неустойчивости достигаемого каждый раз баланса разнонаправленных сил.
Резкие изменения в повседневной и трудовой деятельности привели к тому, что у большинства населения преобладают краткосрочные цели, основной ее смысл — выживание. Даже самая активная его часть, как показывают исследования, чаще проявляет крайний индивидуализм, отсутствие стратегических целей, стремление взять от жизни все, не думая о будущем7. Наблюдения, связанные с тем, почему российский капитализм ориентирован на краткосрочную выгоду и носит явно выраженный криминально-спекулятивный характер, содержатся в статье В.И.Титова «Вещевой рынок: действующие лица и нормы их взаимоотношений».
Вопрос о новации и традициях, неизменно актуальный в связи с обсуждением последствий поздней и ускоренной модернизации, рассматривается в настоящем сборнике и еще в одном ключе. Не случайно краткий разговор об экономическом положении населения, о доходах, статусе, социальном порядке здесь уже велся преимущественно в плане представлений и мнений людей. Такой ракурс объясняется тем, что в незападных обществах, в том числе и в отечественном, практическая деятельность оказывается нередко подчиненной духовным ценностям. Как следствие, ценности западной модернизации «не усваиваются», не находят точек соприкосновения с базовыми культурными ценностями значительных слоев российского населения. Интеллигенция, выступавшая двигателем перемен, всегда боролась за идеологические, а не за экономические свободы. Это же отношение выявлено сегодня и в массовых опросах: среди пяти главных факторов социально-экономических изменений страны в 1990-е гг. первым оказался фактор не экономической, а социально-психологической природы8. В сознании населения по отношению к труду и возможности добиться благополучия собственными усилиями весьма причудливо сочетается традиционная коллективистская и новая индивидуалистическая ориентации: значительная часть жителей села, малых городов и областных центров хотят «жить лучше, чем сейчас, но не слишком выделяться» (74, 62 и 56% соответственно); постоянно высока доля тех, кто признаются в стремлении получать больше, не напрягаясь9.
Причины подобного отношения к труду и заработку исследует, обращаясь к современному фольклору, этике православия, официальной идеологии советского общества и сегодняшним школьными программами по чтению и литературе Е.В.Жижко в статье «Российская трудовая этика в социально-психологическом контексте экономической реформы».
Стремление к уравнительности, нежелание много и плодотворно трудиться, недоверие к богатству приводят к усилению социальных разочарований, высокому уровню ценностной дезориентации, социальному нигилизму. Это не может не сказываться на сознании новых поколений, поведении их представителей.
Молодежная субкультура заслуживает особого внимания, поскольку в ней происходящие в обществе перемены отражаются в весьма резкой и специфической форме. В этом отношении интересны, например, образы права, существующие в сознании подростков разных стран. Например, обнаружено, что во Франции закон уважают, а в России боятся нарушить. Преступление у юных французов связывается с собственностью, у русских — с агрессией10. Другие исследования, проводимые в этой области, показывают, что криминализация общества волнует и отечественных исследователей, и собственно население не столько в плане нарушения закона, сколько в плане противоречия этическим и моральным нормам справедливости и равенства.
Некоторые ракурсы молодежных проблем освещает статья М.Г.Садовского и А.А.Глискова «Права детей и подростков: анализ ситуации и перспективы», а также статья А.С.Скороходовой «Социологический анализ феномена подростковых граффити».
* * *
При обсуждении социального портрета российского общества конца 1990-х гг. особого внимания заслуживают и сами возможности социологического анализа как способа научного познания в целом и как его конкретизации на «одной седьмой части суши».
Постиндустриальное, информационное общество меняет мировосприятие людей. Информатизация — это не просто еще одна характеристика общества, это качественное изменение всей среды обитания человека. Научно-технический прогресс сделал относительными казавшиеся прежде базовыми, абсолютно неколебимыми вещи. Может измениться не только гражданство, конфессиональная или социальная принадлежность человека, но и пол, в значительной степени внешний облик. Вторую (третью, четвертую) жизнь получают произведения искусства, перевоплощенные в разнообразных стилизациях и римейках, пародиях. Значителен и неуправляем поток самых разнообразных сведений, обрушивающихся на современного человека через СМИ и другие источники. Стремительно сменяются темы и сюжеты, данные оказываются чрезвычайно разноречивыми; как правило, транслируется информация, готовая к потреблению без специального осмысления. В итоге распространяется фрагментарная экранная культура, создающая мозаичность восприятия информации, вызывающая трудности с концентрацией внимания, невозможность для зрителя, слушателя, читателя на чем-то надолго сосредоточиться, выстроить логику, наконец, поразмышлять. Мы уже не отдаемся одному какому-то занятию целиком, а все чаще сочетаем труд с удовольствием, отдых с образованием и т.п. Человеческие контакты становятся все более множественными и поверхностными; все более заметным оказывается отход от различных традиций; размываются границы между возможным и невозможным, добром и злом; современное глобальное сообщество производит в результате постоянных взаимодействий различных культур не культурный плюрализм, а межкультурные гибриды.
Подобные перемены вызывают нередко разочарование в социальных последствиях научно-технического прогресса, в возможностях новых технологий, рождая новое — постмодернистское —восприятие происходящего.
Постмодернизмом обычно называют особое умонастроение, связанное с жизненным миром человека. Это умонастроение характеризуется фрагментарностью и хаотичностью воспринимаемого, невозможностью и бессмысленностью попыток его упорядочить. Иными словами, постмодернизм изменяет не мир, но его видение. В нем не находится места идеологиям, претендующими на целостность; культура переходит в состояние идейной эклектики и фрагментации.
Безусловный интерес при обсуждении динамики российского общества представляет проявление постмодернизма в социологии. Ряд исследователей связывают его распространение с глубоким кризисом этой дисциплины, ведя речь либо о современных исследованиях, и прежде всего о позитивизме с его узким эмпиризмом, либо обо всей социологии в целом.
В отечественной социологии постмодернизм заявляет о себе все более открыто, хотя наше общество никто бы не рискнул называть сегодня постиндустриальным. Прежде всего приходится признать, что пока основной массив научных публикаций все еще отражает материалистические (марксистские) традиции. И тем не менее заметен поворот отечественной социологической мысли к человеческому изменению, к миру сознания, представлений и смыслов, что видно и из настоящего сборника. Собранные в нем статьи можно считать довольно типичными «хорошими статьями», поскольку они прошли многоэтапный экспертный отбор. Их тематика не определялась условиями конкурса; соискатели были свободны в выборе предмета и методов исследования. И вот в результате здесь, например, оказывается: 11 из 12 статей посвящены субъективности, миру мнений и представлений.
Анализ манеры изложения, демонстрируемой их авторами, а также и знакомство со статьями, поступающими в журнал «Социологические исследования» для обсуждения на редакционной коллегии, членом которой я являюсь с 1995 г., дает мне, думается, достаточно весомые основания для тех обобщений, с которыми я хотела бы познакомить читателей этого сборника.
Как известно, одной из особенностей постмодернизма является акцент на уникальности, неповторимость явления, события, факта. Изменчивость и вариативность, неустойчивость — все это оказывается чрезвычайно созвучно отечественным социологам, поскольку мы действительно живем в хаотично меняющемся обществе и его же пытаемся профессионально понять. Как следствие — в статьях заметен акцент на особенностях переходного (транзитного, послекризисного, современного и т.п.) момента в истории отечественного социума, на исключительном своеобразии привходящих обстоятельств, времени и обстоятельств протекания событий.
Постмодернизм релятивизирует все, что попадает в сферу его «действия». Применительно к социологическим исследованиям это означает, что уникальный предмет исследования, исследуемая ситуация считаются неповторимыми, а следовательно, требуют неповторимых методов исследования. С его акцентом на уникальном в каждом объекте подобный подход оправдывает применение любых принципиально невоспроиводимых методик. Тем самым полученные выводы оказываются каждый раз вне критики (что затрудняет вовлечение таких публикаций в дальнейший научный оборот, но об этом чуть позже). А множественность интерпретаций делает в принципе бессмысленной какую-либо научную полемику.
Постмодернизм переносит акцент с количественных показателей на качественные изменения, их культурные компоненты. Заметные следы подобного переноса наблюдаются и в работах, собранных в данный сборник. Конечно же, прежде всего ограниченность средств, имеющихся сегодня в распоряжении большинства российских исследователей, диктует необходимость обращения к качественным методам сбора данных, далеко не всегда достаточно освоенным (интересно, что полученные результаты все равно некоторые авторы пытаются потом интерпретировать, обращаясь к распределениям процентов11).
Посмореднизм отвергает единство каких-либо правил; правила, как и методы исследования, создаются ad hoc. И в социологических публикациях мы видим совершенно произвольное использование эмпирических данных, особенно количественных, поступающих из все более оскудевающего ручейка. В ход пускаются сведения давно прошедших лет (при этом авторы нередко стыдливо умалчивают об этом обстоятельстве). Привлекая данные, полученные другими, интерпретируют их также весьма произвольно. Казалось бы, замечательно, что столь трудно добываемая цифирь лишний раз попадает в научный оборот, но увы... Сложности здесь связаны прежде всего с тем, что эмпирические данные довольно редко оказываются представленными корректно даже при публикации в профессиональных журналах (скажем, не указывается выборка — для кого она представительна и по каким признакам — или не приводятся изначальные задачи и контекст набора суждений, и др.). В результате то, что где-то имело вполне определенный смысл, в новом контексте превращается в лучшем случае в абсурд. В лучшем, поскольку делает очевидной какую-то подмену. В худшем — продолжает свою жизнь в науке, создавая видимость научной респектабельности. А именно этим и богат постмодернизм.
Вероятно, осознавая подробные опасности, многие авторы, в том числе и в данном сборнике, стремятся опираться лишь на те данные, что они собирали сами, пусть в другой компании, в другом исследовании, с другими целями (cм., напр., статьи А.Н.Демина, Е.С.Балабановой, Т.Ю.Черкашиной в настоящем сборнике).
Наконец, хотелось бы особо остановиться на таком явлении, как отказ авторитетам в праве на существование. В эпоху постмодернизма исчезает или по крайней мере уходит с авансцены образ жреца искусства — исключительной личности, противостоящей толпе, обывателям. В науке авторитет коллег оказывается все более и более сомнительным.
Еще недавно многие публикации сопровождались бесконечно длинными списками литературы, в которые включались не только цитируемые источники, но и вообще работы, имеющие (вероятно) некоторое отношение к обсуждаемому сюжету. Их обилие, равно как и само разнообразие источников, особенно зарубежных, вызывали некоторое сомнение в том, что у автора действительно была возможность проработать каждый: подобные списки легко и быстро составляются при наличии доступа к электронным базам данных на основании одних лишь названий. Казалось бы, можно было ожидать повсеместного увеличения числа ссылок.
Но в публикациях последних лет наблюдается иная тенденция, а именно резкое сокращение, а то и полное отсутствие ссылок на чужие работы (с подобным обстоятельством редактору пришлось столкнуться и при работе над настоящим сборником: в двух статьях ссылок не было вовсе). Такую особенность публикаций можно рассматривать как неисследованность проблематики (что в принципе возможно), как недоступность имеющейся литературы (что еще встречается в наших современных условиях, когда нарушена система книгораспространения), а также как осознанное нежелание прибегать к каким-либо авторитетам — позиция вполне постмодернистская.
Отсутствие какой-либо системы отбора при составлении библиографии, если она есть, выражается здесь в том, что авторы данного сборника, как и многие другие коллеги, когда на кого-то и ссылаются, то прибегают не столько к систематизированному отражению каких-то источников, сколько к упоминанию прежде всего собственных публикаций, затем тех, что содержатся в книгах, подаренных коллегами или найденных случайно.
Наконец, постмодернизм принципиально антиевропоцентричен. Он вообще не центричен. И в нем, похоже, для многих социологов наиболее привлекательным оказывается именно этот «анти»- настрой. Разочарование в западных образцах поведения, образа жизни и исследований естественным образом переносится на все «не наше», что с особой легкостью делают те исследователи, которые не сильны в иностранных языках. Впрочем, это вновь вопрос о ссылках, относительности авторитетов, уникальности предмета и метода исследования.
Подытоживая этот краткий экскурс, отметим, что постмодернизм в мировой науке предполагает переосмысление как минимум концептуального аппарата социологии, но претендует на переоценку роли всей социологии как интеллектуального занятия. Постмодернизм в отечественной социологии, возможно, не выражая подобных претензий, оказывается более органичным: он хорошо передает ощущение, вкус жизни в мире имитаций: виртуальны социальные страты, суррогатны модернизация, приватизация, предпринимательство, фальсифицированы идеи демократии, иное содержание вкладывается в понятие институтов гражданского общества, относительны права человека, пародиями являются политические партии и выборы, кажимостью — правовое государство и т.п.
* * *
Многие особенности отечественного быта и бытия отражаются и в этом издании, дополняющем общий портрет российского общества в постмодернистской манере.
Редактор отдает себе отчет в том, что в современных условиях предметом чтения становятся все более краткие жанры — инструкции, в том числе экранные, объявления, правила, листовки, в сфере литературы — рассказы, а то и комиксы. Ни времени, ни душевных сил у значительной части населения на чтение в его прежнем смысле — на вдумчивое вчитывание, на сопереживающее восприятие, не хватает. С учетом данного обстоятельства мне приходилось работать над текстом, помимо прочего, делая тексты более «читабельными» за счет подзаголовков, игры шрифтами и подобных приемов, позволяющих хоть как-то приблизить предлагаемую информацию к тем возможностям ее восприятия, которыми располагают читатели в эпоху всепроникающего постмодернизма.
И.А.Бутенко
С
конца 1980-х годов в России происходят значительные перемены в процессе формирования семьи, в первую очередь затрагивающие молодые поколения. Диапазон возможных трактовок происходящего широк. В нем можно видеть как проявление острейшего системного кризиса, глубоко проникшего в частную жизнь людей, подорвавшую ее моральные основы и т.д., так и следствие возвращения к нормальным общемировым тенденциям эволюции брачно-семейной сферы – тех тенденций, которые некогда очень ярко проявились в самой России, но затем были подавлены и не могли возродиться до тех пор, пока сохранялась ее искусственная изоляция ото всего мира. Задача данной статьи не в том, чтобы настаивать на одной из трактовок, а в том, чтобы осветить фактическую картину происходящих перемен.
Российская модель брачности
С 1990 г. в России происходит быстрое снижение показателей брачности. В 1998 г. число официально зарегистрированных браков составило минимальное значение за весь послевоенный период — 848,7 тыс. (в том числе 620,5 тыс. первых браков). По сравнению с 1989 г. число браков сократилось на 550 тыс. (первых браков – на 400 тыс.)12 или на 40%. Вследствие снижения численности вступающих в зарегистрированный брак к середине 1990-х годов увеличилось число лиц основных бракоспособных возрастов, не состоящих в браке (Табл. 1.)
Таблица 1. Число мужчин и женщин, никогда не состоящих в браке в (на 1000 чел. населения соответствующего возраста), 1979, 1989, 1994*
|
Мужчины |
Женщины |
|||||
|
Возраст, лет |
1979 |
1989 |
1994 |
1979 |
1989 |
1994 |
|
25-29 |
179 |
208 |
250 |
120 |
120 |
142 |
|
30-34 |
84 |
105 |
142 |
66 |
69 |
79 |
|
35-39 |
50 |
68 |
97 |
39 |
53 |
56 |
|
40-44 |
32 |
47 |
71 |
34 |
45 |
49 |
|
45-49 |
19 |
37 |
55 |
40 |
35 |
46 |
*Рассчитано по данным переписей 1979 и 1989 гг., Микропереписи 1994 г.
Снижение числа браков происходит на фоне изменения возрастно-половой структуры населения: численность женщин, находящихся в основных бракоспособных возрастах, увеличивается и приобретает характер восходящей демографической волны; рост числа женщин 15-19 лет отмечается уже с сер. 1980-х гг. ; численность женщин 20-24 лет после значительного снижения в конце 1980-х — начале 1990-х гг., с 1993 гг. росла устойчивыми темпами. При сокращении числа женщин в расчете на 1000 мужчин с 1140 в 1989 г. до 1130 в 1994 г. отмечался перевес мужчин над женщинами в возрасте до 30 лет в городских поселениях, до 50 лет — в сельских местностях.
Тем не менее, благоприятные изменения половозрастной структуры не сказываются на динамике уровня брачности. Коэффициент суммарной брачности для первых браков в 1996 г. находился на самом низком, по сравнению с показателями послевоенных лет, уровне: 0,6 для женщин и 0,57 для мужчин (рис. 1).
Рис.1. Динамика возрастных коэффициентов первых браков и коэффициента суммарной брачности для первых браков, женщины, 1979-1996 гг. (расчеты автора по данным Госкомстата РФ)
Изменения коэффициента суммарной брачности (КСБ) для первых браков на протяжении длительного периода определяются показателями брачности, характерными для мужчин и женщин в возрасте 20-24 года и для женщин моложе 20 лет. Их отрыв от остальных повозрастных показателей наблюдался вплоть до 1991 года. В дальнейшем быстрое падение основных, с точки зрения брачности, повозрастных показателей привело к значительному снижению КСБ для первых браков.
В течение 1979-1992 гг. падение КСБ сопровождалось снижением среднего возраста вступления в первый брак, которое было особенно сильным у женщин в конце 1980-х — начале 1990-х гг. и произошло вследствие резкого снижения численности лиц в группе от 20 до 24 лет. В результате возрастные коэффициенты и вероятности вступить в брак для возрастов моложе 19 лет впервые превысили аналогичные показатели для 20-24-летних женщин (это превышение сохранялось до 1995 года). Несмотря на быстрое снижение уровня брачности в начале 1990-х гг., КСБ для первых браков в 1993 приблизился к уровню, наблюдавшемуся в Западной Европе пятнадцать лет назад. За последующие три года разрыв в значении показателя для России и Западной Европы значительно сократился.
В 1994-1996 гг. зависимость двух важнейших показателей брачности изменилась: при сохранении тенденции к сокращению КСБ средний возраст начал возрастать (рис. 2). КСБ для первых браков в 1996 г. был на 20% ниже, чем в 1995 г. и почти в два раза ниже, чем в 1989 г. По величине этого показателя Россия к 1996 г. догнала и даже опередила многие страны Европы, при этом все еще сохраняя едва ли не самый низкий в Европе средний возраст вступления в первый брак.
Рис.2. Средний возраст вступления в первый брак и коэффициент суммарной брачности для первых браков, женщины, 1970-1996 гг. (расчеты автора по данным Госкомстата РФ)
Современные изменения возраста вступления в брак демонстрируют отрыв от долгосрочной тенденции к его снижению. Тем не менее, темпы повышения показателя невысоки и его значение только приблизилось к уровню начала 1980-х гг. Динамика КСБ носит более радикальный характер и отражает изменения, затронувшие сам институт брачности. Низкий уровень показателя — результат не только долгосрочной эволюции брачности в России, но и новейших сдвигов, происходящих в обществе с конца 80-х гг. Под воздействием перемен в нормах социального поведения незарегистрированные сожительства перестали осуждаться общественным мнением, и стали восприниматься как одна из социально приемлемых форм брака. Число сожительств стало увеличиваться, вытесняя часть официально зарегистрированных браков.
Рис. 3. Вероятность вступить в брак в возрасте 17-28 лет для когорт 1951-79 гг. рождения, женщины. (Расчеты автора)
Показатели брачности самых молодых, в возрасте 15-19лет, и молодых женщин, до 30 лет, представляют особый интерес, поскольку именно эти возрастные группы наиболее интенсивно формируют брачные когорты. В период 1979-1996 гг. тенденция к снижению уровня брачности проявилась во всех указанных возрастных группах женщин. В самых молодых возрастах отмечался некоторый рост частоты заключения браков. Но и в этих когортах к 1994 г. частота заключения браков значительно сократилась. Наибольшая вероятность брака в самых молодых возрастах (17-18 лет) наблюдалась у женщин, родившихся в 1971,1972, 1973, 1974 годах. Однако для когорт 1975 и 1976 гг. рождения отмечается снижение этого показателя. В возрасте 19 лет частота вступления в брак в когортах, родившихся в начале 70-х гг., находилась на одном уровне с когортами женщин 1960, 1964, 1968 гг. рождения. В когортах 1973, 1974, 1975 гг. рождения показатель снизился ниже уровня предыдущих поколений на 30% (см. рис. 3).
«Омоложение» рождаемости
В настоящее время для стран Восточной Европы, включая Россию, типична возрастная модель «пик в ранних возрастах», когда максимальная рождаемость наблюдается в группе 20-24-летних. В странах Западной, Северной и Южной Европы (за исключением Югославии) пик рождаемости приходится на группу 25-29-летних.
В период 1960-80-х гг. в России, в отличие от западных стран, стала преобладать рождаемость в ранних возрастных группах. Средний возраст рожениц снижался все больше и больше: с 28,1 года в 1960 г. до 25,7 лет в 1980 г.
В дальнейшем эта долговременная тенденция усилилась благодаря проведению в 1980-е гг. ряда мер социально-демографической политики: значительная часть рождений конца 1980-х – начала 90-х гг. у женщин, находящихся в возрастах максимальной рождаемости (20-29 лет), реализовалась раньше первоначально планируемых ими сроков. Последнее отчасти объясняет процесс «омоложения» рождаемости в начале 1990-х гг. На фоне стремительного падения абсолютных и относительных показателей рождаемости среди женщин репродуктивного возраста в целом происходил рост показателей для самых молодых женщин: в группе 15-19-летних они превысили значения для групп 40-44, 35-39 и 30-34 лет и приблизилась к уровню группы 25-29-летних (рис.4.)
Рис. 4. Суммарный коэффициент рождаемости и повозрастные коэффициенты рождаемости, 1959-1997 гг. (данные Госкомстата РФ)
Современные особенности повозрастной рождаемости в России во многом предопределены характером долговременных тенденций этого процесса. Его интенсивное «омоложение» в 1990-е гг. отражает результаты более ранних этапов демографического развития, в том числе краткосрочных колебаний 1980-х гг. Влияние новых факторов, порожденных социально-экономическими изменениями последних лет, усилило снижение среднего возраста матери при рождении ребенка, уже с 1992 г., и в 1999 г. средний возраст составляет 24,7 лет.
Изменения в нормах сексуального поведения
Отход от традиционной модели брачности, зарегистрированной официальной статистикой в 1990-е гг., предполагает, что внебрачные сожительства стали приемлемой социальной нормой. По данным ВЦИОМ (1994 г.), их одобрили 66% мужчин и 51% женщин. При этом респонденты более старших возрастов осуждали их чаще (63%), и только 18% молодых людей до 25 лет относились к сожительствам с предубеждением.13 По результатам опроса, проведенного автором в ноябре 1998 г., регистрацию брака считали необязательной 55% студентов и 33% пенсионеров старше 60 лет.
Возраст первого сексуального опыта продолжает снижаться. Наиболее приемлемым в обществе считается начало таких отношений в среднем по достижении 17,9 лет (ВЦИОМ, 1994). В то же время опросы петербургских студентов, проведенные неоднократно за последние тридцать лет, показывают значительное увеличение доли молодых людей, имевших сексуальный дебют в еще более раннем возрасте (Табл. 2).
Таблица 2. Доля студентов, имевших сексуальный дебют в данном возрасте, % от опрошенных, Петербург, 1965-199514
|
Возраст |
Год обследования |
||
|
1965 |
1972 |
1995 |
|
|
Моложе 16 |
5,3 |
8,2 |
12,2 |
|
16-18 |
33,0 |
30,8 |
52,8 |
|
19-21 |
39,5 |
43,8 |
30,7 |
|
22-24 |
19,5 |
16,0 |
3,2 |
|
25 и старше |
2,7 |
1,2 |
1,1 |
По данным репрезентативного исследования, проведенного в 1995 г., примерно половина юношей и около 40% девушек к 16 годам уже имеют сексуальный опыт, хотя считают при этом, что половую жизнь следует начинать в возрасте 17-17,5 лет.
Если в России процесс снижения возраста продолжается, то в большинстве развитых стран этот показатель, видимо, прошел свою минимальную отметку уже к концу 1980-х гг. Территориальные и временные различия в стадиях изменения норм сексуального поведения связаны с неравномерностью процесса модернизации, происходящего в современном мире и затрагивающего различные аспекты социальной жизни, в том числе и брачно-семейную сферу. Сексуальная революция в развитых западных странах явилась следствием развития процессов индивидуализации молодежи и секуляризации общества.
В России с ее недавним «коллективным» прошлым можно говорить только о первых ростках индивидуализации в среде молодежи, да и то только в крупных городах, где существуют социальные и культурные предпосылки для формирования личности. Развитие данного процесса в нашей стране происходит при крайне неблагоприятных экономических условиях по сравнению с западными странами, где молодые люди обретают материальную независимость значительно раньше. С другой стороны, отсутствие необходимого экономического статуса побуждает современную молодежь откладывать официальные браки, заменяя их на альтернативные формы. Очевидно, социально-экономические изменения последних лет не только усилили существовавшие тенденции в процессе формирования семьи, но и, вполне вероятно, вызвали решающий поворот от традиционных стереотипов брачного поведения к новым.
«Вынужденные» браки
Важным фактором, противодействующим снижению уровня официально регистрируемой брачности в России, является «вынужденная», то есть стимулированная зачатием регистрация брака. С другой стороны, отмечается рост числа внебрачных рождений в тех случаях, когда даже зачатие ребенка не оказывается достаточным стимулом для превращения сожительства в зарегистрированный брак.
Вероятность добрачных зачатий, ведущих тем не менее к рождению детей в зарегистрированном браке, растет в России уже довольно давно. Протогенетический интервал15, который составлял более 1,6 года для брачных когорт начала 50-х гг., сократился до срока менее 5 месяцев для когорт, вступивших в брак в 1993 г.16 Согласно исследованиям, проведенным в различных регионах России в 1970-80-е гг., доля добрачных зачатий (срок между заключением брака и рождением ребенка составляет менее 8 месяцев) составляет 30-40% от общего числа первых рождений в зарегистрированном браке. Все такие браки можно считать стимулированными предстоящим рождением ребенка.
Результаты проведенного автором анализа актов гражданского состояния о рождениях за 1995 г. в Москве17 говорят о том же. Доля вынужденных браков в общем числе первых рождений составляет 34%. Наиболее высокая доля таких браков — до 50% — отмечается в самых молодых возрастах (15-19 лет), где она более чем в пять раз выше, чем у матерей 27 лет и старше (см. рис. 5).
Рис. 5. Интенсивность вынужденных браков по году рождения матери, Москва, 1995 г. (По материалам выборочного социально-демографического обследования).
Сожительства и внебрачные рождения
Наряду с увеличением числа стимулированных зачатием браков продолжается рост доли внебрачных рождений. В 1996 г. 23% детей родились вне брака, в 1997 г. — 25%, в 1998 – 27%. Это самый высокий показатель после 1945 г., он в два раза превышает уровень внебрачной рождаемости конца 1980-х гг. Если темпы его роста сохранятся, то к 2000 г. он достигнет уровня, характерного для большинства западноевропейских стран.
Наиболее высокая доля рождений по совместному заявлению родителей и по заявлению матери отмечается в самых молодых (15-19 лет) и самых старших (старше 35 лет) возрастах матерей (см. рис. 6).
Рис 6. Распределение рождений по брачному состоянию матерей, Россия, городское и сельское население, 1996 г. (расчеты автора по данным Госкомстата РФ)
При изучении данных загсов о рождениях в Москве был исследован характер занятости матерей, родивших ребенка вне зарегистрированного брака. Оказалось, что большее число матерей находятся на иждивении: 37% одиноких матерей и 42% матерей в случаях рождения с зарегистрированным отцовством. Умственным трудом занято соответственно 20% и 26%, физическим – 27% и 22% матерей.
Последнее наблюдение приводит к выводу о том, что собственное материальное положение слабо учитывается женщинами при решении завести ребенка вне зарегистрированного брака. По-видимому, они рассчитывают больше на социальную поддержку государства, либо на помощь членов их семей.
Изменения, происходящие в процессе формирования семьи, сопровождаются не менее важными изменениями в степени стабильности брака.
Разводы
На фоне снижения брачности к середине 1990-х гг. произошло снижение абсолютного числа разводов и показателя суммарной разводимости до уровня 1980-х гг. При этом наряду с указанными тенденциями в 1996 г. было отмечено рекордно высокое число разводов на 100 браков: 65. Однако при значительном усилении темпов падения числа зарегистрированных браков данный показатель скорее отражает процесс быстрого снижения брачности, чем роста разводимости. Кроме того, он зависит от возрастной и брачной структур населения и не пригоден для анализа интенсивности процесса.
Показатель, описывающий отношение коэффициента суммарной разводимости к КСБ, снимает зависимость от возрастной структуры и более точно характеризует интенсивность разводимости в условном поколении. Однако и в этом случае сохраняется влияние на последний брачной структуры населения. Расчеты уровней брачности и разводимости в зависимости от числа состоящих в браке возможны только за годы переписей. Поэтому за межпереписные годы при оценке уровня разводимости предпочтительнее пользоваться упомянутым выше показателем (назовем его индексом разводимости), либо показателем интенсивности, рассчитанным как сумма отношений чисел разводов в определенных возрастах к численности населения в этих возрастах и описывающим процесс разводимости независимо от изменений в уровне брачности условного поколения.
Индекс разводимости на протяжении 1979-1991 гг. менялся незначительно, с 1992 года он начал расти (рис. 7).
Рис. 7. Индекс разводимости. Россия, 1979-1996 гг. (расчеты автора по данным Госкомстата РФ)
Наиболее быстрые темпы роста этого индекса отмечались в 1993, затем, в 1994-1996 гг., рост продолжился, но более медленными темпами.
Динамика коэффициента суммарной разводимости также демонстрирует быстрый рост уровня разводимости в 1991-94 гг. Его последующее снижение в 1995-1996 гг. на первый взгляд кажется неожиданным и создает видимость противоречия с индексом разводимости. Однако при более детальном анализе становится очевидным, что резкое повышение последнего в 1991-1994 гг. вызвано высокими темпами роста уровня разводимости и не менее высокими темпами снижения уровня брачности за этот период. Последующее снижение КСБ опережало по своим темпам снижение уровня разводимости, в результате чего направление динамики индекса не изменилось.
Изменения в динамике коэффициента суммарной разводимости в 1991-1996 гг. представляются вполне закономерными. Они вызваны прежде всего чисто демографическими причинами: отмеченной в 1991-94 гг. высокой разводимости предшествовал всплеск брачности в молодых и самых молодых возрастах в 1987-91 гг., особенно у женщин. В то же время известно, что браки, заключаемые в самых молодых возрастах, характеризуются наименьшей стабильностью18.
Разводимость росла наиболее интенсивно в возрастах 20-24 года и 25-29 лет и превысила к 1994 г. наблюдавшиеся ранее значения в этих возрастных группах. Иначе говоря, большинство браков, заключенных молодыми людьми до 20 лет несколькими годами раньше, распалось. В более старших возрастах рост разводов не привел к каким-либо рекордным показателям. Их повышение скорее отражало изменение отношения к разводу, происшедшее в семьях с детьми: наличие детей все менее играет роль фактора, удерживающего зарегистрированные брачные союзы от развода.
Снижение интенсивности разводимости в 1995-1996 гг. связано с дальнейшими изменениями в календаре брачности, наблюдаемыми после 1991 г.
Компоненты изменений в процессе формирования семьи
На современное состояние брачности в России оказывают влияние две тенденции, имеющие разное направление и разную продолжительность действия: долгосрочная (сер. 1960-х — конец 1980-х гг.) и текущая (1990-е гг.). Оценки относительного воздействия каждой из тенденций затруднены, однако мы можем предположить, каким было бы брачное поведение населения при отсутствии влияния последней тенденции. Сценарий динамики вероятностей вступления в первый брак для различных женских когорт представлен на рис. 3. Как видно, вероятность вступления в брак менялась бы в противоположном направлении в сравнении с фактически наблюдаемым (ср. «Население России. 1996»). Наиболее интенсивный рост показателей наблюдался бы в молодых возрастах (18-21 год). Очевидно, что действие только долгосрочной тенденции отодвинуло бы Россию еще дальше от западной модели брачности.
Каковы перспективы формирования семьи в России?
Стремительное снижение коэффициента суммарной брачности для первых браков за 1994-1996 гг. продемонстрировало возможности быстрого изменения уровня официально регистрируемой брачности в молодых возрастах. Если нынешние тенденции сохранятся, вероятно дальнейшее падение показателя до момента его последующей стабилизации (по нашим прогнозам, до 400 браков на 1000 женщин).
Рис.8. Сценарий изменения возрастных вероятностей вступления в брак (расчеты автора).
Очевидно, что перспективы изменения регистрируемой брачности будут зависеть от отношения молодого поколения России и российского общества в целом к незарегистрированному браку.
Б
есспорен тот факт, что одним из следствий экономических преобразований в современной России стало уменьшение реальных доходов значительной части населения. Снижение материального положения является результатом как высоких темпов инфляции в первой половине 90-х г.г., так и недостаточно эффективной структурной перестройки экономики, породившей масштабные невыплаты заработной платы и пенсий19. Многие виды деятельности, приносившие ранее относительно высокие доходы, оказались малодоходными в условия создания рыночных основ экономики. Но отсутствие мотивации достижения успеха, пассивность, высокая оценка традиционных форм труда (тяжелый физический труд) и недооценка современных (умственный труд, менеджмент) сдерживают адаптацию к новой экономической ситуации. Снижение уровня жизни вызвало более острое восприятие материальных проблем, которые для многих отодвинули иные трудности на задний план.
Но это были не единственные изменения. Страна стала более открытой для связей с мировым сообществом. И вместе с потоком новых потребительских товаров в нашу реальность вошли новые стандарты потребления, иные материальные символы социального статуса. Влияние материалистических ценностей западного общества в России проявилось в первую очередь в области потребительских ориентаций.
Проблема. Выдвижение материальных проблем на первый план, постоянная пропаганда (через рекламу, западные фильмы) материальных символов новой жизни привели к тому, что материальные аспекты жизни в сознании россиян потеснили другие (культурные, социальные, политические, личностные). И вопрос «нормально ли Вы живете?» теперь подразумевает «хватает ли Вам денег, чтобы жить нормально?». У «нормальной» жизни появился денежный эквивалент, для измерения которого социологи предлагают назвать величину дохода, который, по мнению респондента, позволил бы его семье жить нормально.
Нормальный доход — это прежде всего залог обеспечения условий жизни, которые приемлемы для индивида. И величина расхождения нормального, по мнению индивида, и действительного положений отражает не только то, насколько комфортны для человека сложившиеся материальные условия жизни, но и степень развития притязаний. Превышение нормального дохода над действительным является необходимым условием для выработки стратегий экономической деятельности семьи в экономике, ориентированной на рост. В то же время значительное превышение нормального дохода над действительным может свидетельствовать о нереалистичности достижения нормального дохода. Зарубежными учеными давно установлено, что величина результата, который индивид хотел бы в принципе достичь, всегда выше реально ожидаемого20. Американскими социологами это частично подтверждено в области дохода: большинство респондентов ожидает зарабатывать меньше, чем, по их мнению, им необходимо, чтобы жить комфортно21.
Следовательно, большое расхождение между нормальным и действительным доходом может указывать на то, что респонденты желают много, но не ожидают иметь результатом своих усилий более высокий доход. Но американское исследование выяснило, что есть и меньшинство, которое ожидает зарабатывать столько, сколько им необходимо, или даже больше. И в данной работе предпринята попытка не только выяснить, каковы общие представления о нормальном доходе, но и определить, возможно ли сегодня в России жить в тех материальных условиях, которые «нормальны» для респондента.
Представления о нормальных условиях жизнедеятельности, а следовательно и нормальном доходе, конечно же, неоднородны. Для тех, кто постоянно живет в стесненных обстоятельствах, может оказаться достаточным, или нормальным, удовлетворение первоочередных, насущных потребностей. А для тех, кто преодолел ступень удовлетворения насущных потребностей, нормально удовлетворение более широкого спектра запросов. При исследовании советскими социологами субъективных оценок материального положения также предполагалось, что различные категории населения, выделенные не только по уровню дохода, но по образовательному статусу, месту жительства, возрасту имеют разные запросы, разные референтные образцы потребления. Но сегодня вследствие социально-экономических трансформаций в России на фоне массового абсолютного снижения реальных доходов по сравнению с началом 90-х гг. повысилась значимость материальных ценностей; успех материальный стал синонимом успеха социального. В какой мере в этих условиях представления о нормальном доходе стали определяться социальным статусом, стали ли они определяться лишь действительным доходом?
Обнаружено, что многообразие представлений о «нормальной жизни» приводит к тому, что представления россиян о нормальном доходе оказываются дифференцированными сильнее, чем представления о прожиточном минимуме или доходе, получая ниже которого, семья считается бедной22. Все исследования также фиксируют тот факт, что действительные доходы большинства россиян ниже доходов, которые они считают нормальными и такое положение характерно не только для середины 90-х г.г., но и для более ранних периодов23. Однако с ростом дохода респондента (или его семьи) уменьшается разрыв между величиной желаемого и действительного доходов24.
Среди причин дифференциации представлений о доходе, нормальном для семьи, в первую очередь выделяют действительный доход опрашиваемых. Но следует учитывать не менее важный фактор — инфляционные оценки и ожидания населения. Респонденты, ожидающие большего или такого же роста цен, указывают более высокий уровень нормального дохода в сравнении с более низкими оценками тех респондентов, кто уверен в снижении темпов инфляции, и это характерно для всех доходных групп25. Выявлено также, что изменение во времени среднего для совокупности значения реального душевого дохода влечет изменение и величины нормального дохода.
Предположение, что запросы к материальным условиям жизни основываются не только на реально достигнутых благах, но и зависят от ценностных ориентаций и развитости материальных потребностей индивида, получило подтверждение в работе зарубежных социологов. Они установили, что доход, необходимый для удовлетворения потребностей, среди тех, кто ценит материальное обладание и материальный успех, на 50% выше такого же дохода, названного теми, кто не ставит данные ценности в число приоритетных26.
Информационной базой исследования являются данные второго этапа Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ), осуществленного Институтом социологии РАН совместно с Университетом Северной Каролины (США) и Института питания Академии медицинских наук. Отличительная его особенность — периодическое обследование практически одной и той же совокупности семей. В исследовательском проекте используются данные трех волн: опросы проводились в ноябре — декабре 1994, октябре 1995 и октябре 1996 гг. В каждой волне опрашивались члены почти 4 тыс. домохозяйств 38 регионов России.
Основные понятия. Величина, указанная в ответе на вопрос: «Сколько денег нужно Вашей семье в месяц, чтобы жить нормально?», будет называться далее как субъективно нормальный доход семьи (СНДС). Размер дохода, указанный в ответе на вопрос «Каким был денежный доход всей Вашей семьи в течение последних тридцати дней?», определяется как действительный доход семьи (ДДС).
Вопрос о субъективно нормальном доходе относился к семье респондента. Чтобы уменьшить влияние численности семьи на данную величину, совокупный размер СНДС был разделен на размер семьи. Соответственно, новая переменная называется душевой субъективно нормальный доход (ДСНД). С действительным доходом семьи была проделана та же процедура, и получившаяся переменная определена как душевой действительный доход (ДДД).
Исследование строится на предположении, что субъективно нормальный доход — это интегральный показатель, являющийся функцией действительного дохода, которым располагает семья, размера и структуры домохозяйства, социального статуса респондента, а также развитости его потребностей, ориентации на потребительское поведение референтной группы, структуры ценностных приоритетов, сравнения с материальным положением в прошлом. Иными словами, мнение о том, какой доход в месяц может обеспечить нормальную жизнь семьи, строится на объективной (доход, которым располагает семья) и субъективной основе, лежащей в области сознания респондента. Социальный статус семьи и респондента, пол, возраст опрашиваемого, место проживания и размер домохозяйства будут как определять величину дохода, так и оказывать влияние на формирование субъективных факторов притязаний.
Данное исследование включает два этапа работы: первый акцентирует внимание на выявлении моментных взаимосвязей и их устойчивости, а второй — на характере и анализе причин изменений представлений о нормальном доходе в России в середине 90-х г.г.
Были сформулированы следующие задачи:
Рассмотрим полученные результаты.
Что стоит за величиной субъективно нормального дохода? В представлениях трех россиян из четырех скромное, но более или менее приличное существование должен обеспечивать прожиточный минимум. А так как все опросы показывают, что нормальным считается доход выше прожиточного минимума, представляемого респондентами, то нормальный доход должен обеспечивать более, чем скромную жизнь, то есть удовлетворение спектра потребностей, выходящих за рамки необходимых.
Данные мониторинга подтвердили, что субъективно нормальный доход выше действительного дохода, который позволял респонденту не беспокоиться, что он не сможет обеспечить себя самым необходимым в ближайшие 12 месяцев27 (Табл. 1).
В среднем действительный доход минимального достатка составляет немногим больше половины от субъективно нормального. Причина таких различий, возможно, не только в том, что прямые количественные оценки нормального дохода могут делаться приблизительно, спонтанно, без скрупулезных расчетов, эмоционально, а также в том, что величина субъективно нормального дохода отражает тот уровень обеспеченности, который позволяет не испытывать насущных материальных проблем, перешагнуть порог беспокойства об обеспечении материальных условий существования. Нормально жить означает иметь больше необходимого.
Таблица 1. Соотношение душевых субъективно нормального дохода и дохода, который позволяет не беспокоится за обеспеченность своей семьи самым необходимым в ближайшие 12 месяцев
|
Доход |
Годы |
||
|
1994 |
1995 |
1996 |
|
|
Душевой субъективно нормальный доход |
1.0 |
1.0 |
1.0 |
|
Доля действительного душевого дохода в величине ДСНД тех, кто не очень обеспокоен |
0.53 |
0.58 |
0.52 |
|
Кто совсем не обеспокоен |
0.65 |
0.57 |
0.60 |
Как велики притязания россиян? Иными словами, как соотносятся действительные доходы отдельного человека с денежным эквивалентом нормальной для него жизни?
В качестве ключевой характеристики здесь рассматривается относительное превышение душевого субъективно нормального дохода над душевым действительным доходом. Относительная, потому что действительный доход — это фундамент для достижения желаемого дохода. Цена преодоления одной и той же абсолютной разницы при высоком доходе меньше, чем при низком.
Два рассматриваемых периода — 1994-95 гг. и 1995-96 гг. — примечательны тем, что за первый произошло общее снижение реальных (индексированных) доходов населения страны, а во втором — их повышение (по сравнению с предыдущим периодом). Такой характер изменений доходов зафиксирован как в данных мониторинга (Табл. 2), так и в данных Госкомстата.
Как мы видим, повышается среднее соотношение представлений о нормальном доходе и объективных характеристик дохода — от 4.17 в 1994 до 4.76 в 1995 и до 5.16 в 1996 г.28 Увеличение происходит за счет роста соотношения переменных внутри наименее обеспеченных групп. Такой характер изменения в соотношении субъективно нормального и действительного доходов между первой и второй волнами опросов объясняется более заметным снижением реального дохода по сравнению со снижением ДСНД, главным образом в первых четырех КВИНТИЛЯХ тогда как между второй и третьей волнами представления о нормальном доходе выросли в большей мере, чем действительный доход (Табл. 3), что и привело к увеличению их среднего соотношения.
Таблица 2. Средние значения индексированных доходов в разных квинтилях по душевому действительному доходу (в % к предыдущему опросу).
|
квинтили |
1995 |
1996 |
||
|
(в указанном году) |
ДДД |
ДСНД |
ДДД |
ДСНД |
|
1(самые бедные) |
29.6 |
75.8 |
43.8 |
113.5 |
|
2 |
55.8 |
69.9 |
69.8 |
103.8 |
|
3 |
57.4 |
75.8 |
90.1 |
113.0 |
|
4 |
68.0 |
85.0 |
106.6 |
111.0 |
|
5 (самые богатые) |
112.9 |
87.1 |
149.2 |
113.2 |
|
Вся совокупность |
75.7 |
80.1 |
107.7 |
111.2 |
Можно назвать несколько причин, по которым представления о нормальном доходе изменялись.
Вследствие открытости общества произошли изменения в запросах, вызванные появлением новых образцов потребления, распространяемых средствами массовой информации или знакомых через собственный повседневный опыт (попутно отметим, что освоение современной западной культуры наиболее интенсивно происходит скорее именно в области потребления, чем в области трудовой деятельности).
Таблица 3. Соотношение душевых субъективно нормального и действительного доходов респондентов разного достатка.
|
квинтили по ДДД |
1994 |
1995 |
1996 |
|
1-ый (самые бедные) |
9.6 |
12.9 |
13.9 |
|
2-ой |
3.6 |
3.9 |
4.3 |
|
3-ий |
3.3 |
3.2 |
3.2 |
|
4-ый |
2.8 |
2.9 |
2.7 |
|
5-ый (самые богатые) |
1.9 |
2.1 |
1.9 |
|
Всего |
4.2 |
4.7 |
5.2 |
Ослабление идеологического контроля государства за повседневной жизнью россиян привело к ослаблению контроля и за потребительскими ориентациями: стало можно хотеть много. При слабой насыщенности потребительского рынка (и при невозможности заполнить его в необходимых количестве и пропорциях в принципе) контроль государства над потреблением выражался в том числе через пропаганду «разумных» потребностей. Как результат — превышение желаемого дохода на одного члена семьи над реальным составляло не более половины от реального29 (а не в пять раз, как в 90-е г.г.).
Еще одна причина может заключаться в том, что реальный доход семьи становится главным средством доступа к материальным благам, таким, как жилье, санаторно-курортное лечение, автомобиль и прочим ранее дефицитным товарам, которые до 90-х г.г. можно было получить иными путями: через фонды общественного потребления или близость к каналам перераспределения. То есть возрастает ценность денег как таковых: то, что можно было «достать», теперь можно купить. Осознание этого факта влияет на представления о нормальном доходе.
Возможно также, что высокая инфляция в середине 90-х г.г. сделала проблематичным сбережение ради накопления денежных средств для крупных покупок. Поэтому респонденты желают иметь столько денег, сколько необходимо, чтобы как можно быстрее совершить желаемые покупки. Кроме того, снижение сберегательной активности, зафиксированное мониторингом30, привело к активизации сферы потребления в противовес к сфере сбережения. И как следствие — желанию иметь сейчас как можно больше денежных средств.
Обнаруживается устойчивая зависимость уровня притязаний от реального статуса в иерархии по душевому доходу: чем выше занимаемое индивидом положение, тем меньше разница между действительным и нормальным для него доходом. Тем не менее превышение ДСНД над ДДД характерно не для всех респондентов. В 1996 г. в 4,6% случаев (в 1995 — 4,2%, в 1994 — 5,6%) субъективно нормальный доход составлял менее 0,8 от действительного, а в 6,3% ответов (в 1995 — 7,7%, 1994 — 8,2%) был примерно равен ему, составляя от 0,8 до 1,2 действительного дохода. Однозначно выделить социальную группу, которой свойственен такой характер притязаний, нельзя: во всех опросах четкой зависимости низкого уровня притязаний к нормальному доходу от профессионального, образовательного, территориального и т.п. статусов не прослеживается. Но уверенно можно говорить, что равенство нормального и действительного доходов определяется высоким уровнем достатка. В 1996 г. 76,8% (79,0% в 1995 г. и 72,1 % в 1994 г.) из тех, кто считает нормальным доход, составляющий меньше 0,8 от действительного, входят в число 20% самых богатых респондентов. Среди тех, кто назвал нормальным доход, составляющий от 0,8 до 1,2 от действительного, доля богатых — 50,8% в 1996 г. (49,8% в 1995 г. и 37,9% в 1994 г.), а из четвертого квинтиля — 24,9% (26,5% и 33,9% соответственно).
Сокращение соотношения ДСНД:ДДД с увеличением дохода вплоть до превышения ДДД над ДСНД позволяет предположить, что существуют ограничители роста притязаний к нормальному доходу, под действием которых при росте первого второй увеличивается до определенного предела. Ограничителями роста могут выступать и социальный стандарт нормальной жизни, и тот факт, что высокий доход позволяет без проблем удовлетворять насущные потребности в жилье, питании, здоровье как таковых (то есть респонденты уже живут нормально), и любое повышение дохода удаляет их от «нормальности» к богатству. Наличие некоторого социального стандарта нормальной жизни, который возникает под воздействием достигнутого уровня потребления в обществе в целом и в поведении референтных в сфере потребления групп, придает относительный характер порогу денежного эквивалента нормальной жизни.
Как видно на рис. 1, представления о субъективно нормальном доходе растут параллельно росту действительного дохода, однако в представлении самых обеспеченных увеличение ДСНД прекращается несмотря на повышение ДДД.
Рис. 1. Средние значения душевых действительного и субъективно нормального доходов в разных доходных группах, 1996 г.
Примечание: Распределение душевого действительного дохода дробиться на 25 групп, а последняя группа делится еще на десять подгрупп. Для всех групп и подгрупп рассчитывается средние значения ДДД и ДСНД.
Такая же картина характерна и для предыдущих двух опросов. Предположение о том, что среди наиболее обеспеченных (25-ая группа) низким соотношением ДСНД:ДДД отличаются те, кто попал сюда из низких статусных групп, не успев изменить представления о величине нормального дохода, подтвердилось отчасти. Действительно, респонденты совершившие значительную восходящую мобильность по доходу, отличаются низким уровнем притязаний (среди них у трех пятых величина ДСНД ниже или примерно равна величине ДДД). Но одновременно такая же картина характерна и для тех респондентов, которые сохранили очень высокий статус по доходу в течение года. То есть большинство индивидов с устойчиво высоким доходным статусом утверждают, что нормально можно жить при более низком уровне обеспеченности, чем их собственный.
Субъективно нормальный и действительный доходы: сила взаимосвязи. Коэффициент корреляции Спирмана для количественных переменных, в данном случае душевых субъективно нормального и действительного доходов, равный 0.492, 0.480 и 0.457 (соответственно в 1994, 1995 и 1996 г.г.), говорит о наличии зависимости этих переменных: повышение действительного дохода предполагает повышение притязаний в абсолютных выражениях. Более детальное представление дает анализ таблицы сопряженности ранговых переменных (Табл. 4).
Таблица 4. Сопоставление объективной и субъективной иерархии по доходам в 1996 г.
|
Группы по действительному душевому доходу |
Группы по субъективно нормальному душевому доходу (доля от среднего значения распределения) |
Всего |
||||||
|
(доля от средн. значения распределения) |
1 |
2 |
3 |
4 |
5 |
6 |
7 |
|
|
1 (менее 0.25) |
14.5 |
40.4 |
17.5 |
14.5 |
7.9 |
3.9 |
1.3 |
100.0 |
|
2 (0.26 — 0.5) |
7.6 |
34.0 |
18.0 |
18.5 |
11.7 |
4.6 |
5.6 |
100.0 |
|
3 (0.51 — 0.75) |
2.1 |
33.8 |
19.9 |
25.5 |
7.4 |
6.0 |
5.3 |
100.0 |
|
4 (0.76 — 1.00) |
2.1 |
18.0 |
18.7 |
28.3 |
14.8 |
8.8 |
9.2 |
100.0 |
|
5 (1.01 — 1.25) |
3.6 |
8.2 |
19.0 |
32.7 |
14.3 |
8.8 |
13.6 |
100.0 |
|
6 (1.26 — 1.75) |
8.8 |
9.4 |
28.1 |
17.5 |
14.0 |
22.2 |
100.0 |
|
|
7 (больше 1.76) |
0.4 |
6.3 |
7.5 |
15.4 |
14.2 |
18.8 |
37.5 |
100.0 |
|
Вся совокупность |
4.4 |
24.5 |
16.5 |
22.6 |
11.8 |
8.4 |
11.7 |
100.0 |
Анализ таблиц сопряженности подтвердил предыдущий вывод: менее обеспеченные респонденты указывают субъективно нормальный доход из первых групп распределения. Например, половина респондентов из самых бедных семей указала субъективно нормальный доход в два раза меньше среднего, а две пятых респондентов из самых богатых семей выбрали субъективно нормальный доход из последней, самой богатой, группы. Соответственно, средний размер дохода предполагает и средний размер притязаний в абсолютных величинах. Свидетельством тесной связи ранговых переменных — объективной и субъективной доходных иерархий — является значение коэффициента ранговой корреляции Спирмена: 0.446 в 1996 г. (0.436 в 1995 г. и 0.447 в 1994 г.).
Сопоставление вышеописанных подходов к анализу связи дохода семьи и субъективно нормального дохода позволяет сделать следующий вывод: какой высокой ни была бы относительная разница между желаемым и действительным доходами, место семьи в субъективной иерархии по доходу в большинстве случаев близко к месту в объективной иерархии. Как бы много респонденты ни желали (в рамках нормальности, характерной для того социального статуса, который респондент занимает), выбор значения субъективно нормального дохода ограничен действительным доходом.
Статусная обусловленность представлений о нормальном доходе. Необходимо учитывать, что количественные оценки даются индивидами, потому эти оценки не только имеют в своей основе реальные характеристики дохода, но и испытывают влияние личностных особенностей индивидов. Из всего множества и разнообразия последних в данной работе были выбраны объективные характеристики социального статуса респондента: кроме душевого дохода, в анализ были включены размер личного дохода респондента (заработная плата, приработки, вознаграждения, пенсии, пособия, стипендии и т.п.), а также возраст, образование, место проживания респондента, основное занятие и тип собственности предприятия, на котором он/она работает. Важно было проверить исходное предположение о том, оказывают ли статусные различия непосредственное влияние на величину желаемого дохода или это влияние опосредуется доходом, который имеют семьи респондентов разного социального статуса.
При рассмотрении влияния на величину СНД как действительного дохода, так и статусных характеристик респондента предполагалось, что характеристики статуса могут выступать самостоятельными факторами предпочтений. Например, индивиды с одинаковым доходом, но с разным уровнем образования, будут называть разные величины субъективно нормального дохода.
Поскольку переменные «субъективно нормальный доход семьи», «действительный доход семьи», «личный доход респондента» и «размер семьи» количественные, для каждого квинтиля по совокупному доходу домохозяйства был проведен регрессионный анализ, который выявил тенденцию снижения значимости размера семьи и увеличения значимости действительного дохода в определении размера СНД с ростом материального положения семьи. Очевидно, и это подтверждено данными, более высокий совокупный доход имеют более многочисленные семьи. Обнаруженная тенденция может свидетельствовать о том, что при определении денежного эквивалента нормальной жизни респонденты из больших семей ориентируются скорее не на достигнутый уровень потребления каждого члена семьи, а в большей мере на размеры потребления всего домохозяйства.
Одномерный дисперсионный анализ показал, что различия в величинах душевого субъективно нормального дохода, называемых респондентами разных рангов всех частных статусных иерархий, значимы. Действительно, более высокое образование, более молодой возраст, большая степень урбанизации места жительства предполагает и большую величину ДСНД. Например, если принять средний душевой доход, который хотели бы иметь респонденты старше 70 лет в 1996 г. за единицу, то нормальный доход лиц до 30 лет будет равен 1,8. Субъективно нормальные доходы закончивших школу и имеющих высшее образование соотносятся как 1:1,8. Для жителей Москвы и Санкт-Петербурга нормальным считается доход, в два раза превышающий ДСНД жителей сельской местности. В среднем притязания к нормальному доходу работающих на государственном предприятии в 1,8 раз меньше притязаний работающих на собственном предприятии. Нормальный доход в представлении пенсионеров в 1,6 раз меньше нормального дохода работающих и в 2,6 раз меньше, чем в представлении предпринимателей.
Наибольшие различия проявились в притязаниях к нормальному доходу респондентов разного материального положения. Средний ДСНД, названный наиболее обеспеченными (из высшего квинтиля по ДДД), в 2,64 выше ДСНД, названного наименее обеспеченными. Сравнение стандартизованных, то есть приведенных к одной сравнимой величине, коэффициентов корреляции и F-отношений31 показало, что хотя различия в величине ДСНД связаны со статусными характеристиками, связь с действительным доходом гораздо сильнее.
Но является ли влияние характеристик социального статуса непосредственным или оно выражается через величину действительного дохода, которая обеспечивается социальным положением?
Таблица 5. Различия в величине среднего душевого субъективно нормального дохода респондентов разных социальных статусов и статуса по душевому доходу (в руб., 1996 г.; в паре сравниваемых значений меньшее принято за 1).
|
Характеристики социального |
вниутриквинтильная дифференциация |
межквинтильная дифференциация |
||
|
статуса |
I квинтиль |
V квинтиль |
I квинтиль |
V квинтиль |
|
Москва, Санкт-Петербург Сельские поселения* |
1.5 1.0 |
1.6 1.0 |
1.0 1.0 |
1.9 1.8 |
|
Пенсионеры Работающие |
1.0 1.2 |
1.0 1.8 |
1.0 1.0 |
1.5 2.2 |
|
Образование ниже среднего Высшее |
1.0 1.4 |
1.0 1.4 |
1.0 1.0 |
1.7 1.8 |
|
До 30 лет 61 год — 70 лет |
1.1 1.0 |
1.9 1.0 |
1.0 1.0 |
2.5 1.5 |
Выяснилось, во-первых, что более высокий размер субъективно нормального дохода указывают члены той статусной группы, которая имеет более высокий средний действительный доход. Во-вторых, представления о нормальном доходе респондентов одного уровня материальной обеспеченности, но разного социального статуса, различаются слабее, чем представления индивидов одинакового статуса, но стоящих на разных ступенях иерархии по доходу (Табл. 5).
Во мнениях более обеспеченных респондентов больше дифференциации, чем во мнениях менее обеспеченных. Это подтвердил и одномерный дисперсионный анализ (Табл. 6).
Таблица 6. Дифференциация душевых субъективно нормального и действительного доходов в крайних квинтилях в зависимости от статуса респондента (F-отношения; в скобках указаны число степеней свободы и уровень значимости)
|
Характеристики социального |
Душевой субъективно нормальный доход |
Душевой действительный доход |
||
|
статуса |
I квинтиль |
V квинтиль |
I квинтиль |
V квинтиль |
|
1994 |
||||
|
Образование |
0.394 (3; 0.757) |
4.619 (3; 0.003) |
0.621 (3; 0.602) |
0.297 (3; 0.828) |
|
Степень урбанизации населенного пункта |
4.710 (4; 0.001) |
4.303 (4; 0.002) |
11.636 (4; 0.000) |
0.742 (4; 0.564) |
|
Характер экономической активности |
0.995 (7; 0.434) |
2.843 (7; 0.006) |
3.108 (6; 0.005) |
7.796 (6; 0.000) |
|
Возраст респондента |
1.674 (5; 0.139) |
7.142 (5; 0.000) |
3.865 (5; 0.002) |
4.199 (5; 0.001) |
|
Форма собственности предприятия — места работы респондента |
1.945 (4; 0.101) |
3.247 (4; 0.012) |
2.200 (4; 0.068) |
1.430 (4; 0.223) |
(Продолжение таблицы 6.)
|
Характеристики социального |
Душевой субъективно нормальный доход |
Душевой действительный доход |
||
|
статуса |
I квинтиль |
V квинтиль |
I квинтиль |
V квинтиль |
|
1995 |
||||
|
Образование |
1.010 (3; 0.388) |
0.491 (3; 0.689) |
1.648 (3; 0.178) |
1.480 (3; 0.219) |
|
Степень урбанизации населенного пункта |
0.534 (4; 0.711) |
2.780 (4; 0.026) |
5.935 (4; 0.000) |
1.234 (4; 0.296) |
|
Характер экономической активности |
0.966 (7; 0.455) |
3.315 (7; 0.002) |
4.715 (5; 0.000) |
20.298 (6; 0.000) |
|
Возраст респондента |
0.875 (5; 0.498) |
3.600 (5; 0.003) |
3.719 (5; 0.000) |
2.611 (5; 0.024) |
|
Форма собственности предприятия — места работы респондента |
2.030 (4; 0.089) |
2.186 (4; 0.069) |
0.509 (4; 0.729) |
1.169 (4; 0.324) |
|
1996 |
||||
|
Образование |
3.368 (3; 0.018) |
2.352 (3; 0.071) |
1.717 (3; 0.162) |
1.315 (3; 0.269) |
|
Степень урбанизации населенного пункта |
2.014 (4; 0.091) |
7.539 (4; 0.000) |
3.272 (4; 0.011) |
1.766 (4; 0.134) |
|
Характер экономической активности |
0.973 (8; 0.456) |
5.004 (8; 0.000) |
2.278 (7; 0.027) |
4.228 (7; 0.000) |
|
Возраст респондента |
0.430 (5; 0.828) |
6.002 (5; 0.000) |
1.382 (5; 0.230) |
1.040 ( 5; 0.393) |
|
Форма собственности предприятия — места работы респондента |
1.198 (4; 0.310) |
6.774 (4; 0.000) |
2.006 (4; 0.092) |
5.983 (4; 0.000) |
При достаточно высокой вариативности действительного дохода в зависимости от статуса внутри первого квинтиля величина субъективно нормального дохода от социальных характеристик не зависит. У респондентов с высоким достатком мнение о величине нормального дохода варьирует во всех опросах в зависимости от возраста, места жительства, характера занятости и форм собственности предприятий, на которых они работают. И степень дифференциации мнений выше степени дифференциации действительного дохода. Все это указывает на то, что бедность уравнивает мнения людей разного образования, занятия и разных поколений.
Однако притязания характеризуются не только абсолютной величиной субъективно нормального дохода, но и отношением данной величины к действительному доходу (уровнем притязаний). В среднем субъективно нормальный доход в статусной группе тем выше, чем выше в ней средний действительный доход. Как выяснилось раньше, по мере увеличения действительного дохода снижается соотношение ДСНД:ДДД, однако по мере увеличения средних значений ДДД на разных ступенях частных статусных иерархий линейного снижения не происходит. То есть внутри каждого ранга колебания индивидуальных уровней притязаний к нормальному доходу велики. Исключение составило изменение уровней притязаний в разных возрастных группах: наблюдается тенденция, устойчивая во всех трех опросах: с достаточно высокой величины (5,9 в 1996 г.) уровень притязания молодежи до 30 лет поднимаются еще выше (до 7,4) у респондентов более старшего возраста и начинает снижаться у респондентов старше 51 года, достигая минимальной отметки в ответах лиц старше 71 года (3,1 в 1996 г.). При этом самый высокий уровень притязаний обнаруживают те группы, которые в среднем наиболее обеспечены (Рис. 2), то есть те, в которых следовало бы ожидать более низкого уровня притязаний.
Таким образом, можно утверждать, что возраст респондента выступает значимым самостоятельным фактором формирования притязаний. Рассмотрение количественных показателей обеспеченности предметами длительного пользования, транспортными средствами и недвижимостью показало, что наибольшими запросами отличаются как раз те возрастные группы, которые имущественно более обеспечены, то есть факт накопления имущества не снижает притязаний к нормальному доходу.
Рис.2. Соотношение действительного и субъективно нормального доходов
в разных возрастных группах
Субъективно нормальный доход отражает потребительский потенциал респондентов как готовность увеличить потребление при увеличении дохода (потребление как текущее, так и направленное на обновление имущества). Более молодой возраст предполагает не только более быстрое усвоение новых стандартов материального потребления, но и в целом более активное отношение к окружающей действительности и стремление утвердиться в ней, что проявляется среди прочего в повышенном «потребительском темпераменте»: молодые респонденты охвачены «азартом потребления», тогда как более старшим респондентам многого «уже не надо».
Данные панельного обследования, фиксирующие характеристики одной и той же совокупности респондентов через определенный временной интервал, позволяют решать задачи, неразрешимые при других видах исследований. Выше уже показано, как изменялся доход у индивидов разного достатка на протяжении двух лет, что можно было рассчитать только на основе панельных данных. Но целью второго этапа проекта является рассмотрение прежде всего динамики субъективно нормального дохода.
Снижение индексированных действительных душевых доходов между первым и вторым опросами произошло у 70,7% рассматриваемых домохозяйств, увеличение — у 29,3%. Между второй и третьими опросами соотношение изменилось: уменьшение зафиксировано у 45,2% домохозяйств, повышение — у 54,8%. Экономическая ситуация в стране, выражающаяся на индивидуальном уровне изменением реальных доходов, оказалась мощным фактором изменение притязаний к нормальному доходу: в период общего снижения доходов снижение притязаний произошло во всех квинтилях, даже в высшем, где реальный доход увеличился. И наоборот, в период общего повышения дохода увеличение притязаний произошло также во всех доходных группах, в том числе и в тех, где реальный доход уменьшился (см. табл. 2). Приведенные данные подтверждают зависимость индивидуальных притязаний к нормальному доходу от макросоциальных явлений.
Масштабы снижения или увеличения реального душевого дохода в разных семьях различны. Размер его изменения отражается на величине изменения субъективно нормального дохода. Была рассчитана «предельная склонность к нормальному доходу», которая показывает изменение величины ДСНД на единицу изменения ДДД. Полученные данные подтвердили обнаруженные ранее тенденции (Табл. 7).
Судя по знаку медианных значений предельной склонности к нормальному доходу в разных группах, в первый период величина субъективно нормального дохода снизилась при любом изменении реального дохода. Но если при максимальных приростах реального дохода представления о нормальном доходе изменились минимально (практически остались на том же уровне, что и год назад), то максимальная склонность к снижению представлений о нормальном доходе присуща группам с небольшой величиной изменения реального дохода.
Во втором опросе максимальное снижение реальных доходов вызвало лишь сохранение притязаний на прежнем уровне, тогда как во всех остальных группах наблюдается увеличение представлений о нормальном доходе.
Таблица 7. Медианные значения изменения величины душевого субъективно нормального дохода на единицу изменения душевого субъективно нормального дохода
|
Изменение индексированного действительного душевого дохода (в руб.) |
Изменение индексированного субъективно нормального дохода на единицу изменения ДДД |
|
|
1994-95 гг. |
1995-96 гг. |
|
|
Снижение на 500 тыс. руб. и более |
0.5741 |
0.0368 |
|
Снижение от 250 тыс. до 499тыс. руб. |
0.6980 |
0.0430 |
|
Снижение от 0 до 249 тыс. руб. |
1.6299 |
-0.3178* |
|
Увеличение от 1 до 250 тыс. руб. |
-1.1735 |
0.6222 |
|
Увеличение от 251 тыс. до 500 тыс. руб. |
-0.0844 |
0.5335 |
|
Увеличение на 501 тыс. руб. и более |
-0.0336 |
0.3638 |
При описанной зависимости связь размера абсолютного изменения реального душевого дохода в семье и размера изменения субъективно нормального дохода оказывается не очень сильной: коэффициент Спирмена, отражающих зависимость величин изменений доходов с 1994 по 1995 гг., равен 0,188, а с 1995 по 1996 гг. — 0,133. Можно предположить, что эта связь сильнее в подгруппах, где налицо условия для стабильного материального положения, то есть его неизменности или устойчивого роста или снижения. В период проведения исследования основным фактором мобильности домохозяйств в доходной иерархии являлась нерегулярность выплаты заработной платы. Исходя из того, что представления о нормальном доходе не только являются функцией действительного дохода, но и испытывают влияние личностных особенностей респондента, индикатором наличия задолжностей по оплате труда в семье выступало наличие задолжностей у респондента.
Действительно, при постоянстве выплат заработной платы изменения субъективно нормального дохода в большей мере связаны с изменением реального дохода, чем при нерегулярности оплаты труда. Но параметры уравнений регрессий указывают и на тот факт, что представление о нормальном доходе выступает отчасти как самостоятельная величина: обнаруживается сильная зависимость притязаний в текущем году от притязаний в предыдущем. И величина эта стремится к равновесию: низкий субъективно нормальный доход в начале периода предполагает большее его изменение за год, и наоборот, высокий субъективно нормальный доход претерпевает незначительные изменения (Табл. 8).
Иными словами, анализ динамики представлений о денежном эквиваленте нормальной жизни выявил их самостоятельный, социально обусловленный характер, что проявляется во-первых, в слабой зависимости от изменений реального дохода на уровне домохозяйства и в большей зависимости от изменения уровня жизни в целом в стране и во-вторых, в более тесной связи представлений в разные годы между собой по сравнению со связью с действительным доходом в эти годы.
Однозначную оценку этому явлению дать трудно. С одной стороны, это более слабая «привязка» к индивидуальному доходу открывает больше возможностей для формирования притязаний населения. Но с другой стороны, это свидетельствует об унифицированности представлений о нормальной жизни, что затрудняет субъективную адаптацию к материальным условиям жизни на каждом уровне материальной обеспеченности.
Другая группа задач анализа представлений о нормальном доходе в динамике была нацелена на рассмотрение возможности достижения того дохода, который указывался как нормальный. Иными словами, величина субъективно нормального дохода выступает как притязание, что подразумевает наличие как желаемого объекта, так и стремления к нему34. В анализ были включены лишь те индивиды, у которых соотношение СНДС:ДДС (то есть семейных доходов — тех величин, что указывал респондент) было больше или равно единице, а это предполагает сохранение
Таблица 8. Параметры уравнений регрессии, отражающие связь изменения реального и субъективно нормального доходов для разных групп работающих (по наличию задолжностей в оплате труда).
|
Переменные уравнения регрессии |
||||
|
1994 — 1995 |
1995 — 1996 |
|||
|
Группы по наличию |
Зависимая переменная: душевой субъективно нормальный доход в конце периода |
|||
|
задолжностей в |
Независимые переменные |
|||
|
оплате труда по основному месту работы |
Изменение реального дохода за период (на тыс. руб.) |
Душевой субъективно нормальный доход в начале периода |
Изменение реального дохода за период (на тыс. руб.) |
Душевой субъективно нормальный доход в начале периода |
|
Долг в время двух опросов |
0.012 (0.834) |
0.392 (0.000) |
0.062 (0.229) |
0.445 (0.000) |
|
Долг в первый год |
- 0.079 (0.314) |
0.561 (0.000) |
0.082 (0.344) |
0.740 (0.000) |
|
Долг во второй год |
0.085 (0.303) |
0.282 (0.001) |
0.017 (0.767) |
0.446 (0.000) |
|
Долга нет |
0.088 (0.035) |
0.493 (0.000) |
0.120 (0.023) |
0.330 (0.000) |
|
Все работающие |
0.057 (0.053) |
0.439 (0.000) |
0.087 (0.004) |
0.388 (0.000) |
|
Зависимая переменная: изменение субъективно нормального дохода за период (на тыс. руб.) |
||||
|
Независимые переменные |
||||
|
Изменение реального дохода за период (на тыс. руб.) |
Душевой субъективно нормальный доход в начале периода |
Изменение реального дохода за период (на тыс. руб.) |
Душевой субъективно нормальный доход в начале периода |
|
|
Долг в время двух опросов |
0.010 (0.834) |
- 0.705 (0.000) |
0.044 (0.229) |
- 0.765 (0.000) |
|
Долг в первый год |
- 0.079 (0.314) |
- 0.613 (0.000) |
0.123 (0.334) |
0.007 (0.959) |
|
Долг во второй год |
0.081 (0.303) |
- 0.376 (0.000) |
0.019 (0.767) |
- 0.140 (0.032) |
|
Долга нет |
0.075 (0.035) |
- 0.664 (0.000) |
0.118 (0.023) |
- 0.371 (0.000) |
|
Все работающие |
0.050 (0.053) |
- 0.609 (0.000) |
0.085 (0.004) |
- 0.423 (0.000) |
либо повышение реальных доходов за год. Сохранение или повышение реальных доходов может осуществляться либо за счет усилий респондента (реальный — индексированный согласно индексу цен — личный доход респондента увеличился, а доход остальных членов семьи сохранился или уменьшился); либо за счет усилий других членов семьи (реальный личный доход респондента не увеличился, а суммарный реальный доход остальных членов домохозяйства повысился); либо за счет всех членов семьи, в том числе и респондента (неуменьшение реального дохода произошло у всех членов семьи). Соответственно, все домохозяйства были разделены на шесть типов:
Число домохозяйств, попавших в первые четыре типа в 1994-1995 гг. очень мало, и представить достоверные статистические данные проблематично, поэтому вся информация касается 1995-1996 гг. За это время 8,3% домохозяйств достигли или превысили доход, который их члены сочли нормальным год назад (1,9; 3,6; 1,0; 1,8 соответственно для первых четырех типов), 47,2% не ухудшили свое материальное положение, но не достигли субъективно нормального дохода, и в 44,5% домохозяйств суммарный реальный доход снизился. Закономерен вопрос: за счет чего происходит достижение СНДС, если он рассматривается как цель экономической деятельности домохозяйства?
Респонденту, чтобы способствовать достижению дохода, который он сам счел нормальным, необходимо проявить большую трудовую активность: полностью сменить статус по занятости, так и сменить место работы (Табл. 9).
Таблица 9. Основные характеристики домохозяйств, в разной мере приблизивших реальный доход 1996 г. к субъективно нормальному доходу 1995 г. (доля в каждом типе).
|
Типы домохозяйств |
||||||
|
За счет респондента или всех членов семьи |
За счет остальных членов семьи |
Материальное положение не |
Материальное |
|||
|
СНДС достигнут (I) |
СНДС превышен (II) |
СНДС достигнут (III) |
СНДС превышен (IV) |
Ухудшилось, но СНДС не достигнут (V) |
Положение ухудшилось (VI) |
|
|
С 1995 по 1996 гг. появилась дополнительная работа |
0.0 |
6.9 |
0.0 |
0.0 |
4.2 |
1.6 |
|
В 1996 г. вышел на работу * |
8.6 |
11.9 |
0.0 |
9.1 |
5.4 |
4.8 |
|
За год сменил работу |
16.7 |
29.7 |
0.0 |
20.8 |
20.4 |
15.4 |
|
Не имел долгов по оплате труда на основном рабочем месте в 1995 и 1996 гг. |
66.7 |
57.1 |
42.9 |
14.3 |
36.4 |
30.8 |
|
Имел долги по оплате труда в 1995 г. |
6.7 |
14.3 |
14.3 |
0.0 |
7.7 |
6.5 |
|
Имел долги по оплате труда в 1996 г. |
13.3 |
10.7 |
28.6 |
28.6 |
21.5 |
31.3 |
|
Имел долги по оплате труда в 1995 и 1996 гг. |
13.3 |
17.9 |
14.3 |
57.1 |
33.7 |
31.1 |
|
Соотношение СНДС:ДДС в 1995 г. |
||||||
|
<1.1 |
8.6 |
9.2 |
10.5 |
9.1 |
0.1 |
3.9 |
|
1.1 — 2.0 |
60.0 |
52.3 |
47.4 |
63.6 |
19.2 |
29.9 |
|
2.01 — 3.00 |
22.9 |
16.9 |
21.1 |
15.2 |
26.4 |
25.8 |
|
3.01 — 4.00 |
2.9 |
9.2 |
10.5 |
3.0 |
14.9 |
12.6 |
|
4.01 — 5.00 |
2.9 |
3.1 |
5.3 |
3.0 |
9.3 |
8.3 |
|
> 5.00 |
2.9 |
9.2 |
5.3 |
6.1 |
30.1 |
12.4 |
|
в среднем |
1.97 |
2.75 |
2.31 |
2.21 |
6.33 |
3.48 |
Сравнение с семьями, лишь улучившими материальное положение, показывает, что регулярность в оплате труда является непременным условием достижения желаемого дохода. То есть только в ситуации стабильности финансовых поступлений в домохозяйство возможно целенаправленное осуществление стремлений улучшить свое материальное положение.
Как видно из характеристик типов IV и V, слабая трудовая мобильность респондентов и появление долгов в оплате их труда не всегда служит препятствием для увеличения реальных доходов семьи: усилия остальных членов семьи могут компенсировать слабость финансовых поступлений, обеспечиваемых респондентом.
Обращает на себя внимание тот факт, что у индивидов из семей, достигших за год субъективно нормальный доход предыдущего года, относительно низкий уровень притязаний в начале периода: соотношение СНДС:ДДС равно 2-2,5. Как будет показано дальше (Табл. 10), это скорее показатель не того, что лишь при низком уровне притязаний легче достичь желаемого, а того, что более низкий уровень притязаний характерен для тех респондентов, кто не имеет долгов по оплате труда.
Таблица 10. Соотношение СНДС:ДДС в разных группах в зависимости от наличия долгов в оплате труда*
|
Наличие долга в оплате труда по |
Соотношение СНДС:ДДС в разных группах в зависимости от наличия долгов в оплате труда |
|||||
|
Основному месту работы респондента |
менее 1.1 |
1.1 — 2.0 |
2.01-3.00 |
3.01-4.00 |
4.01-5.00 |
Выше 5 |
|
1994 г., все респонденты «Анкеты взрослого члена семьи» |
||||||
|
Долг есть |
11.3 |
22.2 |
19.8 |
12.5 |
7.4 |
26.8 |
|
Долга нет |
9.9 |
31.0 |
23.6 |
11.4 |
7.6 |
16.5 |
|
1994 г., в том числе все респонденты «Анкеты семьи» |
||||||
|
Долг есть |
10.3 |
23.6 |
19.6 |
12.1 |
7.2 |
27.2 |
|
Долга нет |
11.2 |
30.4 |
23.6 |
10.8 |
6.8 |
17.3 |
|
1995 г., все респонденты «Анкеты взрослого члена семьи» |
||||||
|
Долг есть |
9.6 |
19.4 |
20.1 |
10.6 |
9.5 |
30.8 |
|
Долга нет |
9.6 |
27.2 |
25.4 |
11.9 |
8.5 |
17.4 |
|
1995 г., в том числе все респонденты «Анкеты семьи» |
||||||
|
Долг есть |
9.2 |
21.4 |
21.6 |
9.9 |
8.6 |
29.3 |
|
Долга нет |
10.1 |
24.4 |
25.8 |
11.6 |
8.6 |
19.5 |
|
1996 г., все респонденты «Анкеты взрослого члена семьи» |
||||||
|
Долг есть |
8.0 |
19.4 |
16.4 |
15.0 |
8.4 |
32.8 |
|
Долга нет |
9.4 |
30.2 |
23.3 |
13.4 |
8.1 |
15.5 |
|
1996 г., в том числе все респонденты «Анкеты семьи» |
||||||
|
Долг есть |
8.8 |
20.5 |
14.9 |
13.8 |
8.6 |
33.5 |
|
Долга нет |
9.3 |
28.8 |
23.9 |
13.8 |
9.1 |
15.1 |
По мере того как инфляционная составляющая изменения реальных доходов уменьшает свое влияние (наблюдается снижение темпов инфляции за два года, прошедших между первым и третьим опросами), задержки в выплате заработной платы становятся все более значимым фактором ухудшения материального положения семьи. Осознание этого проявляется в том, что параллельно растет зависимость уровня притязаний от наличия долга в оплате труда: если он есть, разница между действительным и желаемым доходами гораздо выше. Драматичность ситуации заключается в том, что высокий уровень притязаний не стимулирует конструктивной трудовой активности: за последующий год меняют место работы или находят дополнительную работу одинаковая доля индивидов во всех группах по уровню притязаний. Соотношение субъективно нормального и действительного доходов скорее отражает ориентацию на невыплаченные деньги, ожидание их получить, что свидетельствует о пассивности экономического поведения домохозяйства. Приспосабливаясь жить в отсутствии регулярной зарплаты на скудные денежные средства или на продукция личного подсобного хозяйства, при выплате денег домохозяйство действительно улучшает на время свое материальное положение, и в результате такой способ абсолютной мобильности по доходу может рассматривается как единственный из возможных. Более всего это вероятно в сельской местности, монофункциональных и малых городах, где предложение рабочих мест ограничено.
* * *
Обобщая все изложенное выше, можно сделать следующие выводы:
Задержки выплат заработной платы являются неотъемлемой характеристикой российской действительности в середине 1990-х гг. Их наличие затрудняет осуществление конструктивной трудовой активности: высокой уровень притязаний отражает не ориентацию на смену рабочего места или поиск дополнительной работы, а ориентацию на невыплаченные деньги и ожидание выплаты долгов. А так как достижение за год нормального дохода, названного за предыдущий год, наиболее вероятно при стабильности денежных поступлений в семью, целенаправленное улучшение материального положение затруднено при масштабных невыплатах зарплаты.
Проблема
Н
аличие и положение среднего класса в обществе является одним из индикаторов уровня развития экономики и характера политической системы. Значительный средний класс свидетельствует об относительном благополучии страны и, в свою очередь, способствует ему. Формирование массового среднего класса на всех этапах реформ в России декларировалось как одна из целей преобразований.
Однако в результате реформ одна часть бывшего «советского среднего класса» утратила материальный и социальный статус и (в значительной степени) возможности для его восстановления. Другая часть, хотя и сохранилась экономически (в основной массе — с потерей или резким снижением профессионально-квалификационного уровня), по-прежнему не является значимым субъектом политического процесса и не влияет на принятие властных решений.
Наличие в российском обществе значительной массы атомизированных индивидуумов, относимых к среднему классу по ряду существенных признаков, не привело к формированию «среднего класса» как интегрированного субъекта, выполняющего в обществе специфическую экономическую и социально-политическую роль.
Что же препятствует превращению атомизированной массы индивидуумов в нечто целое, объединяемое понятием «средний класс»?
При попытках ответить на этот вопрос чаще всего речь идет об одной стороне процесса — формировании экономических основ среднего класса. Однако история становления обществ с сильным средним классом и его кризисов говорит о достаточно самостоятельной роли, которую играет в его судьбе и другая — идейная — основа37.
Специфика данного исследования состояла в том, что основное внимание было обращено как раз на идейный контекст, в котором проходило становление российского среднего класса.
Важным признаком последнего в плане возможности исполнения его специфической общественной функции является ориентация относимых к нему индивидуумов на личные достижения в равной конкурентной борьбе. Такая установка является интегрирующей, присущей значительному числу тех, кто не может рассчитывать на изменения «правил игры» персонально в их пользу.
Потому идейный фон изучался на предмет представленности и выраженности в нем идей и сведений о способах реализации интересов тех групп индивидуумов, которые объединены подобной ориентацией.
Методика исследования
Анализ основных факторов, способствовавших становлению среднего класса и преодолению его кризисов в развитых странах Запада38, позволил очертить круг специальных вопросов, требующих особого внимания при изучении идейного контекста становления российского среднего класса. Они были сформулированы следующим образом:
Выбор метода исследования идейного контекста был продиктован следующими соображениями. Известно, что начавшиеся более 10 лет назад социально-экономические и политические реформы не были инициированы снизу. Следовательно, можно предполагать, что в обществе, к началу преобразований не вызрела достаточно цельная система взглядов, касающаяся фундаментальных основ иного общественного порядка. В такой ситуации весьма серьезное значение в процессе формирования массового сознания приобретает информация, получаемая через средства массовой коммуникации. Поэтому идейный контекст, в котором все годы реформ находился потенциальный российский средний класс, изучался посредством контент-анализа материалов СМИ с апреля 1989 по сентябрь 1998 г.
К кодированию текстов были привлечены профессиональные социологи и политологи — аспиранты Института социологии и Института Европы Российской Академии Наук.
Временной интервал, в рамках которого производилась случайная выборка исследуемых изданий, был разделен на два периода, результаты исследования по которым сопоставлялись между собой.
Первый начинается с романтической эпохи первых демократических выборов в союзный парламент (апрель 1989 года) и заканчивается декабрем 1991-го — преддверием российских реформ. Второй начинается со стартом радикальной реформы (январь 1992) и продолжается до августа 1998. Ограничение именно этой датой связано с тем, что разразившийся кризис вызвал всплеск полных рефлексии публикаций, что очевидно могло оказать серьезное искажающее воздействие на результаты анализа по периоду в целом.
Что касается выбора исследуемых изданий, а таковыми стали ежедневная газета «Известия», еженедельники «МН» и «АиФ», то он осуществлялся на основе следующих соображений. Во-первых, эти издания выходили на протяжении всего исследуемого периода. Во-вторых, интерес представляли издания так называемой «демократической ориентации»: показательным для данного исследования является то, какие идеи пропагандируются именно такими СМИ. Кроме того, за исследуемый период эти издания выступали, хотя и в разной степени, в роли как оппозиционной, так и лояльной сменяющимся режимам прессы. В третьих, все эти издания являются достаточно массовыми.
Аудитория этих изданий вполне может считаться «среднеклассовой».
Выборка за каждый из двух исследуемых периодов состояла из 96 газет (по 32 номера каждого издания). Поскольку выбранные для сопоставления периоды имеют разную продолжительность, процедура выбора изучаемых изданий устанавливалась различная для каждого из периодов. Кроме того, для снижения искажающего воздействия на результаты экстраординарных событий при расчете выборки был предусмотрен необходимый временной сдвиг между изданиями.
Рассмотрим полученные результаты.
Отношение к участию граждан в политическом процессе
Предполагалось, что характерная для СМИ в первом периоде тенденция побуждающего, поощряющего отношения к участию граждан в политическом процессе сменилась на втором этапе тенденцией создания негативного отношения к интересу и участию в политике, поощрения политической индифферентности, поощрения политической апатии.
Задачей здесь стало выявление суждений, выражающих позитивное39, либо негативное40 отношение к участию в политике.
Результаты исследования подтвердили гипотезу. Так, во втором периоде зафиксировано троекратное уменьшение числа указаний на участие в политике как на необходимое условие реального функционирования демократии (в «Известиях» – с 14 до 4, в «АиФ» – с 13 до 4, в «МН» – с 31 до 19, причем 7 из 19 подобных суждений пришлись на публикации, вышедшие в «МН» в преддверии апрельского референдума 1993-го года).
Примерно таково же снижение во втором периоде числа упоминаний об интересе к политике и участии в ней как составляющих позитивного образа представителя «среднего класса».
Что же касается побуждений к участию в виде указаний на наличие в этом прагматического смысла, то исследование показало отсутствие во всех трех изданиях выраженной тенденции к изменению («Известия»: 8 в первом периоде и 7 во втором, «АиФ»: 5 — 5, «МН»: 13 — 11).
По другим категориям анализа, характеризующим позитивное отношение к участию граждан в политическом процессе значимых результатов, общих для всех трех изданий, не выявлено.
Обнаруженные тенденции изменений в категориях поощряющего отношения коррелируют с результатами, полученными при анализе изменений показателей, характеризующих отношение негативное. Особенно ярко выраженные тенденции проявляются в категории «указания на политику как на совершенно отдельную и далекую от жизни большинства граждан сферу, не имеющую к их жизни непосредственного отношения» в «Известиях» (0 к 5) и «МН» (1 к 10).
Столь же однозначный результат обнаружен и в категории, связанной с темой политического участия в образе «среднего класса». Если «аполитичность» в позитивном образе представителя «среднего класса» вовсе отсутствовала в «Известиях» за первый период, то во втором было обнаружено 5 подобных суждений; в «МН» соответственно 3 суждения и 12.
«АиФ» не дают выраженной картины по каждой из несущих отрицательное отношение категорий. Но при суммировании результатов по всему блоку показателей негативного отношения к участию в политическом процессе здесь также обнаруживается достаточно явная тенденция к возрастанию во втором периоде негативно заряженных суждений: от 3 к 14. Аналогичны суммарные показатели для «Известий» — 6 к 19, для «МН» — 26 к 55.
Таким образом, во всех рассматриваемых изданиях зафиксирована выраженная тенденция изменения пропагандируемого отношения к участию граждан в политическом процессе с позитивного в 1989-1991 гг. на негативный в 1992-1998 гг.
Отношение СМИ к основным политическим институтам
Была выдвинута гипотеза о принижении СМИ значения институтов представительной демократии, и даже их дискредитации, и одновременном гипертрофировании положительной роли исполнительной власти. Для ее проверки был разработан весьма детальный кодификатор.
В результате в разделе «Общественная значимость институтов власти» установлено изменение отношения на противоположное во всех трех рассматриваемых изданиях по показателю «указание на важную государственную и общественную функцию института (ветви) власти». Сначала однозначным преимуществом в акцентировании такой роли обладали органы законодательной власти, а затем — с той же пропорцией 1 к 2 или 1 к 3 исполнительной власти. (В «Известиях» за первый период было зафиксировано 15 суждений, подчеркивающих важность первой и 6— в отношении исполнительной власти, во втором же периоде картина противоположная; «АиФ» дают соотношение 9 к 3 в пользу представительной власти в первом периоде, и 4 к 9 в пользу исполнительной — во втором; «МН» соотвественно 14 к 4 и 10 к 23.)
Обнаружена тенденция преимущественного пропагандирования деятельности и достижений исполнительной власти (параметр «указания на достижения и положительные результаты деятельности или самого факта существования института»). Причем диспропорция в освещении деятельности двух ветвей власти во второй период гораздо выше. (Сначала на положительные результаты деятельности законодательных органов власти «АиФ» указывали 15 раз, а на достижения исполнительной — 8, а потом на 11 положительных высказываний о деятельности исполнительной власти приходится лишь 1 суждение в пользу институтов представительной демократии; у «Известий» соответственно 20 к 20 — в первом периоде и 2 к 20 — во втором; в «МН»: от 19 к 19 в первом периоде и 8 к 23 — во втором).
По параметру «указания на обязательное наличие аналогичных институтов в развитых странах, на примеры эффективности их деятельности» постоянство приоритета по отношению к институтам исполнительной власти установлено в «МН»: 6 к 26 в первый период и 3 к 15 — во второй. Относительно «Известий» и «АиФ» сделать какие-либо выводы на этот счет оказалось невозможным в силу малого количества попавших в выборку суждений.
В смысловом блоке «Вес и влиятельность» обнаружена выраженная тенденция к акценту на приоритете исполнительной власти в категории «обязательность для исполнения решений органов одной из ветвей власти, наличие у них рычагов для проведения своих решений в жизнь» (в «Известиях» за первый период оказалось 11 суждений в пользу обязательности и уверенности в исполнении решений органов законодательной власти и 4 суждения — в пользу решений власти исполнительной, за второй соотношение стало 1 к 8; в «АиФ» за первый период соотношение 7 к 4, второй — 4 к 7; для «МН» — 7 к 4 и 0 к 11.)
Аналогичная явная тенденция для «МН» и «Известий» выявлена и по параметру «указания на важность решений ветви власти». (Если сначала в «МН» было обнаружено 7 суждений о решениях законодателей, и 3 — исполнительной ветви власти, то позже соотношение стало 9 к 19; в «Известиях»: в первом периоде счет 18 к 7 в пользу законодательной ветви власти, во втором — 2 к 23 — в пользу исполнительной; в «АиФ» — 4 к 7 и 1 к 5.)
По параметру «указание на важность результатов выборов в органы каждой из ветвей власти» о переносе внимания аудитории на значение исполнительной власти можно уверенно говорить применительно к «МН» (в них зафиксировано 6 суждений, указывающих на «судьбоносность» результатов выборов в законодательные органы власти и 1 — в исполнительные, а позже соотношение оказалось 9 к 23 в пользу выборов исполнительной власти; Об «АиФ» в силу малого количества случаев говорить о тенденции можно лишь с оговорками: в первом периоде соотношение было 3 к 0, во втором — 0 к 2).
В категории «указания на наличие у ветви власти значимых неформальных рычагов воздействия на другую ветвь власти» ярко выраженная тенденция усугубления приоритета исполнительной власти выявлена у «АиФ» и «МН» (выборка «АиФ» в первом периоде содержит 5 суждений о наличии таких рычагов в руках законодателей и 7 — в руках исполнительной власти, во второй период 11 против 2 в пользу исполнительной власти; аналогичная пропорция и в «МН» — 5 суждений в пользу представительной власти и 8 — исполнительной; во второй преимущества явно на стороне исполнительной власти — 10 к 2 в пользу законодательной; «Известия» показали примерно равные возможности у каждой из ветвей власти в течение всего исследуемого интервала времени).41
Что касается категории «профессионализм и компетентность», то во всех трех изданиях зафиксировано существенное усугубление во второй период тенденции пропагандировать профессионализм и компетентность исполнительной власти и ее представителей и отказ в этом власти законодательной (в первый период в «Известиях» соотношение было 7 к 10, а позже не оказалось ни одного суждения, позитивно оценивающего уровень компетентности законодателей, а таких суждений об исполнительной власти оказалось 15; в «МН» профессионализм исполнительной власти упоминается в 2 раза чаще; во второй период на 1 такое суждение о законодателях приходится 29 суждений в пользу исполнительной власти; в «АиФ» соотношения 2 к 5 в пользу профессионализма исполнительной власти, позже счет уже 2 к 15).
Ярко выраженная тенденция изменения отношения СМИ к исполнительной и законодательной ветвям власти при сравнении двух периодов прослеживается и при анализе результатов в категории «Методы деятельности». Так, по параметру «соответствие заявлений и действий органа власти (его представителей), четкость и однозначность решений, открытость» сравнение идет явно не на пользу институтам представительной демократии (в «Известиях» за первый период было 7 суждений в пользу законодателей и 9 — в пользу исполнительной власти, во второй — 1 к 17 в пользу исполнительной власти; аналогичная картина выявляется и в «МН»: 11 к 15 и 0 к 18 не в пользу законодателей).
Что касается категории, связанной с превалирующими мотивами в деятельности органов власти и их представителей, то прежде всего обращает на себя внимание количество попавших в выборку суждений, касающихся мотивации деятельности исполнительной власти: от минимума в 20 суждений в «АиФ» за второй период до 174 суждений, отмеченных в «МН» в первый период. В целом мотивация исполнительной власти — как позитивная, так и негативная — упоминается в два и более раз чаще, чем мотивация деятельности представительной власти, что связано, по-видимому, с большим числом публикаций, посвященных исполнительной власти.
Во всех трех изданиях зафиксировано снижение оценки человеческой состоятельности применительно к представителям обеих ветвей власти. Наиболее ярко выражена эта тенденция в отношении представительной власти (если в первом периоде в «МН» оказалось 16 высказываний, оценивающих представителей законодательной власти как людей по-человечески состоятельных, то во втором периоде — лишь 1; число указаний на человеческую ущербность позже возросло с 7 до 15; в первый период и в «Известиях», и в «АиФ» было зафиксировано 5 суждений о человеческой состоятельности, во втором — только 1; суждений, говорящих о человеческой ущербности, в обоих изданиях — 3 в первом и 12 — во втором периоде).
В отношении исполнительной власти тенденция в оценке человеческой состоятельности ее представителей негативная, но значительно менее ярко выраженная.
Можно говорить о том, что акцент на целесообразности преобладающей роли парламента сменился признанием пользы баланса властей. Но по важным характеристикам властных институтов такой баланс в содержании СМИ отнюдь не наблюдается. Поэтому можно предположить его скорее декларативно-демагогический характер. Наибольший рейтинг среди обоснований целесообразности для современной России примата исполнительной власти во всех изданиях получила категория «специфика определенного исторического периода или текущего момента».
Таким образом, в целом исходная гипотеза нашла свое подтверждение: изучавшиеся СМИ продемонстрировали тенденцию к принижению значения в жизни общества и государства институтов представительной демократии и к их дискредитации.
Отношение СМИ к демократическому контролю за властью
Была выдвинута следующая гипотеза: темы, связанные с демократическим (внешним) контролем за властью и информация о его результатах не являются доминирующими в содержании СМИ, называющих себя демократическими и либеральными. Более того, предполагалось, что эти СМИ транслируют негативное отношение к необходимости и возможности осуществления демократического (внешнего) контроля за властью.
Нам не удалось выявить выраженную тенденцию по отдельным категориям позитивного42 и негативного43 отношения к демократическому контролю. Причину можно усмотреть в явно малом количестве попавших в выборку случаев. Тем не менее при сравнительной стабильности показателей позитивного отношения к демократическому контролю во всех изданиях, выраженной оказывается тенденция роста показателей, характеризующих негативное отношение к демократическому контролю и его институтам. Что же касается числа суждений, несущих негативное отношение к демократическому контролю и его институтам44, то сначала в «Известиях» было зафиксировано только 1 подобное суждение, а позже — уже 19; в «АиФ» — соответственно 3 и 8 суждений; в «МН» — 6 и 14. Особенно «урожайными» на негативное отношение оказывались номера газет, совпадавшие с моментами, когда парламент предъявлял исполнительной власти обвинения в коррупции.
Таким образом, в целом гипотеза нашла подтверждение: тема демократического контроля за властью не является доминирующей или хотя бы занимающей серьезное место в содержании изучавшихся СМИ. И это при том, что весь второй период в стране происходил массовый процесс перераспределения собственности, оказавшейся, таким образом, вне этого контроля.
Отношение СМИ к социальному контролю
С темой демократического контроля за властью связана и тема социального контроля в обществе в части исполнения требований общественного договора. Поэтому и гипотеза, высказанная по этой проблеме, была аналогичной45.
К сожалению, никаких выраженных тенденций, кроме малого количества суммарных упоминаний в рамках обозначенной темы (максимум 22 по сумме разнонаправленных упоминания) обнаружить не удалось. Хотя неразвитость этой темы в СМИ при переходе к демократии и рынку является сама по себе показательной.
Формируемые СМИ представления о роли государства в рыночной экономике
Гипотеза заключалась в следующем: в обществе длительное время пропагандировалось противопоставление рыночной экономики и свободы гражданина с одной стороны, и сильного государства — с другой. При этом в СМИ происходило смешение разных и даже противоположных понятий: сильного государства как имеющего право на произвол46 и сильного государства как выполняющего (способного исполнять) базисные функции, обеспечивающее единство «правил игры», жестко карающее за их нарушение47.
Зафиксировано отсутствие тенденции в плане позитивного отношения к государству. В то же время имеется постепенное снижение показателей отрицательного отношения к нему (в первый период в «МН» сумма суждений в категориях «Сильное государство несовместимо с правами и свободами человека, с рыночной экономикой» (58) и «сильное государство — государство, имеющее право на произвол» (9) составляла 67, то во второй период — 25 (19 и 6). В «Известиях» соответственно 26 в первый период и 6 — во второй. Резко превышены показатели негативного отношения к роли государства над позитивным в «МН»)
Отношение к индивидуализму и солидарности
Была сформулирована следующая гипотеза: в обществе пропагандируются представления об индивидуализме как безусловно позитивном качестве, которое должно отличать современного человека от человека советского («совка»). При этом, во-первых, индивидуализм подается как склонность и способность решать все свои проблемы исключительно в одиночку, причем не путем выстраивания механизмов безличного, формализованного отношения с властью, а путем установления с ней (властью) неформальных индивидуальных отношений. Во-вторых, индивидуализм противопоставляется солидарности, несущей негативный оттенок как качество деструктивное, свойственное слабым и неспособным.
С учетом высказанных гипотез, содержание СМИ анализировалось с целью определить соотношение в них, во-первых, суждений: а) подчеркивающих, увязывающих «индивидуализм» со стремлением индивидуума к автономизации, суверенизации своей личности, защиты своих прав и интересов путем создания механизмов безличных, формализованных отношений с властью; и б) увязывающих «индивидуализм» со стремлением и способностью адаптироваться и стать успешным за счет установления неформальных личных взаимоотношений с властью, и даже игнорирования норм общества; и во-вторых, соотношение суждений, несущих позитивную и негативную оценку индивидуальных и коллективных действий при их сопоставлении или противопоставлении.
Однако малое число попавших в выборку суждений не позволило сделать какие-либо достаточно надежные выводы.
* * *
Несмотря на то, что задача создания многочисленного среднего класса неоднократно декларировалась российской властью, выполнить эту задачу, по признанию самих реформаторов, не удалось48. Ошибки, по мнению А.Чубайса, состояли в том, что в ходе приватизации не был установлен надлежащий контроль за участвующими в приватизации финансовыми институтами.
Казалось бы, речь идет о проблемах с ресурсной предпосылкой формирования среднего класса. Однако на самом деле состояние экономической основы среднего класса детерминировано состоянием другой — социокультурной предпосылки: общество не научилось создавать и использовать механизмы, заставляющие власть действовать в интересах большинства граждан. И, судя по полученным в исследовании данным, оснований рассчитывать на это пока нет.
Как и предполагалось, тема демократического контроля за властью не является доминирующей или хотя бы занимающей сколь-нибудь серьезное место в содержании изучавшихся СМИ. Налицо также усиление негативного отношения к институтам демократического контроля. Да и осмысленный политический выбор избирателей возможен только при наличии у них всесторонней информации о деятельности власти, обеспечивать которой общество и призваны институты демократического контроля.
Обнаружилась в исследуемых, числящих себя демократическими СМИ, и явная тенденцию к принижению значения в жизни общества и государства институтов представительной демократии и их дискредитации.
Не удивителен на этом фоне и другой, впрочем, ожидавшийся результат: во всех изданиях зафиксировано изменение пропагандируемого СМИ отношения к участию граждан в политическом процессе с позитивного в период 1989-91 годов на негативный в период с 1992 по 1998 годы. Особенно примечательной является проявившаяся во втором периоде резкая смена параметра «активное политическое участие» на параметр «аполитичность» в позитивном образе представителя «среднего класса».
Трудно при этом не вспомнить слова П.Хатбера, автора книги «Закат и падение среднего класса и как вернуть все назад», о том, что «ничто не может быть более фатальным для интересов как среднего класса, так и страны в целом, чем тот тип известного цинизма или утомленной индифферентности, который отказывается заинтересоваться политическим процессом». Потому что, продолжает Хатбер, если, оправдывая свою отстраненность, достаточно часто повторять, что политики либо глупы, либо продажны и своекорыстны, то это все меньше становится неверным49.
Одним из решающих факторов становления российского среднего класса является создание условий для превращения его из дезориентированного объекта манипуляций в действительно самостоятельный субъект политики. Но это требует изменения системы управления СМИ. Необходимый подход к этому вопросу хорошо сформулирован А.Панариным: «Если мы осознаем, что СМИ — это власть, значит к ней приложима вся проблематика, связанная с новоевропейским дискурсом о власти». То есть законодательное регулирование деятельности СМИ должно отвечать на вопросы: насколько эта власть демократична и соотвествует принципу пропорционального (адекватного) представительства; насколько реализуется принцип «сдержек и противовесов»; каковы механизмы защиты от возможных злоупотреблений власти50.
Введение
Т
рансформация российского общества сопровождается социальным расслоением и формированием слоя обеспеченных людей, которые не скрывают, а наоборот, демонстрируют свое материальное благополучие.
Новый социальный слой, состоящий из обеспеченных людей, которые сделали свое состояние в условиях экономических реформ, является предметом пристального журналистского и научного интереса, о чем свидетельствует значительное число публикаций, появившихся в течение последних лет во всех публицистических и социологических журналах. Этот новый социальный слой вызывает не только потому, что представляет собой новое социальное явление, но и в связи с тем, что среди экономической и политической элиты общества все чаще стали появляться представители именно этой социальной группы. А от того, кто играет или будет играть в обществе роль элиты, во многом зависит дальнейшее развитие страны.
Слой «новых богатых» является одним из наиболее противоречивых социальных феноменов в современной России. С одной стороны, его представителей обвиняют в криминальном прошлом, в не менее криминальном настоящем, плохом образовании и низком уровне культуры. С другой стороны, так как большинство из них достигло успеха именно благодаря экономическим реформам, с ними связывают развитие рыночной экономики, необратимость политических преобразований (исследователи электорального поведения отмечают, что представители этой группы на выборах поддерживают политические силы реформаторской и демократической направленности и культурное возрождение России (представители данной социальной группы являются спонсорами и устроителями фестивалей искусств, театральных постановок и кинофильмов).
В свете этих противоречивых суждений, стремление представителей нового слоя обеспеченных людей дать своим детям западное образование, не имеет в обществе однозначной оценки. Какую «прибыль» рассчитывают получить «новые богатые», заплатив за дорогое западное образование своих детей? Чем их привлекает западное образование? Какое значение западное образование имеет для формирования новой социальной группы?
Эти и другие вопросы рассматриваются в данной статье, основанной на анализе 22 глубинных интервью с представителями нового обеспеченного класса, самостоятельно оплачивающих образование своих детей за рубежом.
Немного о терминологии
Новую социальную группу, состоящую из богатых людей, часто называют «новыми русскими». Этот термин, вполне вероятно, впервые появился в 1992 году в газете «Коммерсант». В то время, по мнению этой газеты, так можно было назвать молодых людей, занимающихся предпринимательской деятельностью и достигнувших в ней определенных успехов, это люди которые «взяли на себя нелегкую задачу возрождения России»51. Со временем, этот журналистский штамп получил широкое хождение, и оброс таким количеством отрицательных коннотаций, мифов и анекдотов, что сегодня уже невозможно понять, о ком идет речь, когда говорят «новый русский».
Более того. На вопрос «кто такие новые русские?» я часто получала ответ, который содержал негативное отношение к этому социальному слою, несмотря на то, что исходил от людей, явно к нему относящихся. «Новый русский — это новый богатый человек, с низкой культурой и сильно развитым хватальным рефлексом».
Иными словами, термин «новые русские» является настолько перегруженным, противоречивым и негативно окрашенным, что им невозможно пользоваться в научных целях, по крайней мере, в целях данного исследования.
В социологических исследованиях, людей, принадлежащих к новому обеспеченному слою, часто называют просто предприниматели. При этом, данному термину дают совершенно разные определения. В одном случае, так называют людей, которые «самостоятельно оперируют собственностью в сфере производства, обмена, обращения»52. В другом — деловых, находчивых, творчески мыслящих, действующих в хозяйственной сфере53; к предпринимателям иногда относят не только владельцев собственных предприятий, но и высокооплачиваемых наемных работников, как российских, так и западных фирм, менеджеров, управляющих банками и т.д., имея в виду всех людей связанных с бизнесом и имеющих достаточно высокий доход54.
Совершенно очевидно, что во всех приведенных примерах, по сформулированным определениям можно составить разные группы людей, которые пересекаются друг с другом, но не совпадают.
Т.И.Заславская предложила ввести понятие «бизнес-слой», которое объединяет всех, кто хоть как-то связан с бизнесом. Этот слой охватывает «всю совокупность субъектов производственной, коммерческой или финансовой деятельности, осуществляемой на базе автономно принимаемых решений и с целью получения прибыли»55.
Из данного определения видно, что с одной стороны, понятие бизнес-слой гораздо шире, чем слой обеспеченных людей, а с другой — в него не попадают люди, чье материальное благополучие не связано с работой в сфере бизнеса. Это относится к профессионалам высокого уровня, например, юристам, специалистам по компьютерам, и т.д.
Таким образом, в российской исследовательской литературе не существует единого социологического термина, который определял бы новый социальный слой богатых людей. Кроме этого, и в научной литературе, и общественном мнении, существует крайне не однозначное отношение к ним. В западной социологической традиции, существует понятие «upper-middle class», но в российских условиях им трудно пользоваться, так как этим термином кроме обозначения лиц высокого материально положения обозначают еще и лиц, приверженных к определенным ценностям, нормам и установкам, которые еще только формируются в современной России.
В данной работе, для определения, интересующего меня социального слоя, я использую термин новый обеспеченный класс России. «Новый» —потому, что люди, принадлежащие к этому классу, демонстрируют новые практики повседневной жизни. Эти практики не имеют однозначного социального оценивания, так как возникли совсем недавно, но тем не претендуют на социальный престиж. «Обеспеченный» — потому, что эти практики в первую очередь демонстрируют материальную состоятельность членов социальной группы.
Критерии определения нового обеспеченного класса
В современной социологии преобладают сторонники множества критериев в вопросе стратификации. Они опираются на традицию, идущую от М. Вебера56.
Веберианский подход. Классы, по Веберу, — это совокупность людей, имеющих сходные жизненные шансы, детерминированные их властью, которая дает возможность получать доход и различные материальные блага. Но Вебер кроме класса как экономической позиции индивида вводит новое измерение в системе стратификации, а именно статус, который является оценкой почета, получаемого индивидом. «Под «статусной ситуацией», — пишет Вебер, — мы понимаем любой типичный компонент жизненной судьбы людей, который детерминирован социальным оцениванием почести»57. Собственность как таковая не всегда признается в качестве статусной характеристики. Статусную почесть, по словам Вебера, можно выразить следующим образом: это специфический стиль жизни, который ожидается от всех, кто выражает желание принадлежать к данному кругу людей. Таким образом, статусная группа приобретает престиж в том случае, когда обретает способность к особому стилю жизни, и различия в статусе ведут к различию в стилях жизни.
Существуют традиционные критерии, по которым индивид может быть отнесен к слою обеспеченных людей, в условиях быстрых социальных перемен они перестают работать. Рассмотрим это подробнее.
Владение собственностью. Этот критерий не может быть использован в современных российских условиях, так как само по себе обладание собственностью не гарантирует материально обеспеченности. Приватизированная государственная собственность часто не приносит дохода, а наоборот, требует вложений. В период экономических реформ зачастую в более выгодных условиях находятся те, кто управляют собственностью, а не те, кто ею владеют.
Престиж профессии. Профессии, которые считались престижными и обеспечивали высокий материальный доход в старых условиях, теряют свой статус и престиж, а новые высокодоходные профессии еще не успели получить социальный престиж. Кроме того в современном российском обществе профессиональный статус сам по себе не позволяет относить индивида к слою богатых людей (например, в артистической среде и в среде шоуменов есть весьма обеспеченные люди, а есть такие, чье материальное положение весьма скромное, и это не всегда зависит от популярности).
Престиж образования. В России еще не сложилась система, когда образование, получено в определенном учебном заведении, само по себе дает, в терминах Вебера, жизненный шанс для попадания в социальный слой богатых людей.
Из сказанного следует, что, по-видимому, единственным критерием, который может быть взят для определения нового обеспеченного слоя в России, остается стиль жизни.
Несмотря на то что понятие стиля жизни ввел Вебер, оно не относится к числу основных категорий его социологии. В следствии чего оно остается неопределенным и не проясненным в его стратификационной теории. Однако в его работах по социологии религии выделены факторы, которые влияют на формирование стиля жизни — религиозная этика, в которой содержались правила и оценки жизненных явлений, а также образование, характерное для доминирующих групп, и способы воспроизводства определенного типа личности58.
Г. Зиммель в книге «Философия денег» определяет жизненный стиль следующим образом: «Тождество формы внешних и внутренних проявлений, которое возникает из стремления человека к идентичности, т.е., стремления стать законченным целым»59. Из этого определения стиля жизни следует, что он, кроме наличия определенного образования и существования правил оценки жизненных явлений, должен выражаться в соответствующем внешнем поведении. Можно предположить, что период быстрых социальных изменений и высокой социальной мобильности сопровождается потерей старой идентичности и стремлением приобретения новой. Внешнего проявления идентичности достичь проще, тогда как на выработку и усвоение новых норм поведения, жизненных ценностей и статусной культуры требуется гораздо больше времени. Потеря идентичности вызывает фрустрацию и дискомфорт, поэтому новая социальная среда начинает вырабатывать новые нормы внешнего поведения, которые выражаются в стиле жизни. Таким образом, стиль жизни задается общей для группы «субкультурой». Статусная группа способна проводить осознанную линию поведения, так как с помощью стандартов поведения, возможно, контролировать и направлять поведение членов группы.
Итак, стиль жизни можно рассматривать, как основной критерий, с помощью которого можно определить внешние границы нового обеспеченного класса России.
Стиль жизни гораздо легче увидеть, чем описать его социологически. Т.Веблен показал, как, с помощью каких аспектов жизненного стиля, индивид демонстрирует свою принадлежность к избранному слою, используя понятия «демонстративное потребление» и «демонстрационный досуг.
Повседневное потребление. Результаты исследования позволяют утверждать, что важную роль в процессе играют средства массовой информации. В первую очередь это относится к телевизионной рекламе, художественным фильмам и иллюстрированным журналам, как российским, таким как «Домовой», «Вояж», «Интерьер», так и западным, таким как «Сosmopolitan», «Playboy», «Elle», «Salon» и другие.
«...Мой муж пользуется только тем, что рекламируют по телевизору. Смешно, но он все время ворчит, когда я покупаю стиральный порошок, ну, например, «Аистенок», а не «Ариель», хоть я считаю, что разницы никакой».
Телереклама формирует образ престижного потребления, который касается всех сфер жизни. Несоответствие этому образу, даже в таком несущественном вопросе, как марка стирального порошка вызывает внутренний дискомфорт, который возникает и в том случае, когда человек сам не имеет никакого отношения к предметам потребления.
— У вас очень красивая дача. Вы нанимали профессионального архитектора?
— Нет, мы нанимали только строителей. А интерьер,.. видите вон лежат журналы? «Garden and Yard», «Salon». Муж сам все выбирал. Ему хотелось, чтобы все было как-то особенно. Видите вокруг какие огромные дома? Но у нас самый уютный и стильный.
* * *
— Как вы выбираете место отдыха?
— Ну, смотрим рекламу, проспекты туристических фирм, журналы, друзья советуют.
— А где вы были в последний раз?
— В Южной Африке.
— О, я уже встречала довольно много людей, которые там отдыхали. Странное совпадение.
— В Южной Африке сначала отдыхал человек, у которого с мужем дела, ну, как это сказать, партнер по бизнесу. И он очень хвалил. Муж предложил мне тоже поехать туда. И как раз в это время по телевизору рассказывали о Южно Африке, в журнале «Вояж» постоянно о ней пишут...»
Эти два фрагмента показывают как на формирования стиля жизни, кроме средств массовой информации, оказывает влияние межличностные отношения и сама социальная среда. С помощью таких практик, как отдых в одном и том же престижном месте, покупка одежды в одних и тех же магазинах, выбор определенных марок машин вырабатываются новые нормы потребительского поведения, новые ценности, в результате чего создается групповая идентичность и появляется возможность делить людей на «своих» и «чужих». Таким образом, СМИ и межличностные отношение и внутригрупповые контакты являются эффективным инструментом для формирования коллективного поведения, когда каждый осознает, какое поведение от него ожидается и это понимание, в свою очередь, стимулирует соответствующее поведение. Так формируется статусное для данной социальной группы потребительское поведение.
Сегодня уже можно говорить о том, что в обществе сложился определенный образ преуспевающего человека. В Петербурге есть дорогие магазины, где престижно покупать одежду, например, Baron, Four Seasons, Цезарь и т.д. Существует список престижных марок машин, престижные курорты для отдыха, престижные места для проведения досуга (рестораны, ночные клубы).
В процессе формировании образа большое значение имеет его целостность. Необходимо демонстрировать высокий уровень потребления во всех сферах жизни, даже в таких не существенных вопросах, как марка стирального порошка (как было показано выше). Рассмотрим еще небольшой отрывок из интервью.
«По мнению мужа, у нас должно быть все самое лучшее, иначе он будет чувствовать себя не комфортно. Самая лучшая квартира, самая лучшая машина. Если мы приезжаем куда-то отдыхать, то отель должен быть обязательно пятизвездночный, иначе он просто развернется и уедет. Он всегда ездил на «Мерседесе», а сейчас, так как он работает с «Вольво», ему необходимо ездить на «Вольво». Ему это было не приятно, что он не может ездить на «Мерседесе», но вот сейчас, он купил себе самую лучшую, самую дорогую модель «Вольво» и немного успокоился».
Из этого отрывка видно, что существует статусное потребление. Если человек, даже по независящим от него обстоятельствам, не может продемонстрировать самый высокий уровень статусного потребления, который ему доступен, он испытывает чувство неудовлетворения, почти страдания, которое можно объяснить только тем, что он не имеет возможности демонстрировать свой статус. В данной социальной среде, успех, во многом, определяется деньгами. Для признания успеха со стороны группы, необходимо демонстрировать соответствующий уровень потребления, иначе, человек не будет идентифицирован как «свой» в формирующейся высокостатусной группе.
Таким образом, социальная среда формирует стиль потребления, в значительной степени вынуждая индивида именно к такому поведению, и эксплуатирует его стремление к поиску идентичности.
Сфера досуга предоставляет чрезвычайно широкие возможности для самореализации и одновременно для демонстративного поведения и потребления.
«Мой день рождения мы отмечали в ресторане «Империал», на Петроградской, он дорогой, видите, стиль «а-ля рюс» (респондентка показывает фотографии. На столе видны запеченные молочные поросята и огромный осетр). В середине вечера меня вместе с креслом поставили на стол, каждый из гостей говорил тост и дарил мне подарок, а потом каждый заказывал музыкантам мои любимые песни. За песню платили по 100 баксов».
«Я хотела, чтобы ребенок запомнил свой день рождения, все-таки ему исполнялось 16 лет. Мы сняли «Невский Палас», пригласили всех родственников, его друзей, друзей семьи. Получилось 75 человек. Заказали цыганский ансамбль. Было весело. Все остались довольны. Потом сын с друзьями уехал в «Candyman» до утра».
Смысл посещения ресторанов. Конечно, такое поведение характерно не для всех представителей нового обеспеченного класса. Более того, подобный демонстративный стиль часто вызывает осуждение со стороны других представителей этого нового социального слоя.
«В ресторанах встречаются люди, которые бросают всякие «понты», но это люди, чье время проходит. Они не очень, на самом деле, богатые люди. Не бедные естественно, 2-3 тонны баксов в месяц имеют, конечно, но не больше. Я знаю людей, которые в ресторане спокойно сидят и едят, официантов не «строят», музыкантов, деньги не швыряют, хотя они могут весь этот ресторан просто купить. Но им важнее деньги в обороте, чем вся эта «дешевка»».
Из интервью ясно, что существуют различные стили поведения представителей нового обеспеченного класса. Эти различия нельзя объяснить разными материальными доходами. Здесь существуют более глубокие причины. Согласно результатам нашего исследования, стиль поведения, который условно можно назвать «купеческим», чаще встречается среди респондентов, которые вышли из комсомольской среды, высокооплачиваемых наемных работников, которые не вкладывают свои деньги в развитие предприятия, а так же среди предпринимателей, которые начали свою деятельность в теневой советской экономике, или чья деятельность связана с экспортом сырьевых ресурсов (например, леса).
Владельцы и руководители собственных предприятий, сотрудники совместных и западных фирм, а так же работники кредитно-финансовой сферы, предпочитают посещать увеселительные заведения только для деловых контактов. Приведем примеры.
«Мой муж ходит в рестораны только с деловыми партнерами. Когда я хочу сходить в ресторан, я выбираю себе кого-нибудь в компанию, муж нас отвозит, делает заказ и уезжает в офис. Через определенное время, как мы договоримся, он приезжает, оплачивает счет и отвозит нас по домам».
«В рестораны, ночные клубы мы ходим редко. Иногда выбираемся в театр, но я вижу, что во время спектакля муж мечтает о своем диване и телевизоре. А в рестораны он ходит только по делу, для него это не развлечение».
Результаты исследования показывают, что посещение ресторанов рассматривается этими представителями нового обеспеченного класса, как часть работы. Предприниматели, ориентированные на развитие своей фирмы считают, что для них важнее деньги в деле, или демонстрация своей материальной состоятельности перед деловыми партнерами, чем трата денег на развлечения.
«Мне ближе стиль жизни «яппи», чем «новых русских». Я имею в виду не только одежду, а вообще образ жизни. Там другие ценности. Для меня брильянтовая заколка в галстуке и галстук за 200 долларов гораздо лучше характеризуют человека, чем очень дорогая машина, и двадцать костюмов. Деньги должны делать деньги. Времена меняются, сейчас на переговорах говорят о том, какой годовой оборот, а не какая у тебя машина. Все уже давно привыкли к тому, что сегодня ты на «Мерседесе», а завтра — без штанов. Кого этим можно удивить. Когда человек швыряет просто так деньги, например, покупает «кабриолет», который в нашем климате абсолютно ни к чему, швыряет деньги официантам или заставляет таксиста ехать к дому всю дорогу задним ходом, то значит он не умеет обращать деньги, значит, у него нет будущего».
Поиск образцов. Новый социальный слой находится в поиске своего стиля жизни. Большой проблемой, в данном случае, является то, что для этого социального слоя в России нет референтной группы. Номенклатура, как высокостатусная группа общества советского типа прекратила свое существование интеллигенция, несмотря на высокий символический капитал, если говорить в терминах Бурдьё, в результате реформ потеряла свой экономический капитал и не может являться в данном случае референтной группой. Можно предположить, что в период социальной трансформации для формирующихся высокостатусных слоев нового общества в качестве референтной группы могут выступать статусные слои общества другого типа. И действительно, результаты исследования показывают, что для нового обеспеченного слоя России такими группами являются западная буржуазия, дореволюционное российское купечество и российское дворянство. Кроме этого, во многих случаях, новый обеспеченный класс привлекает символический и культурный статус советской интеллигенции. В пользу этого последнего утверждения говорят такие явления как: приобретение «новыми богатыми» земельных участков в дачных поселках, которые ранее принадлежали Академии Наук СССР и дачи, которыми обладали только члены Академии, объявления в газетах о намерении приобрести «профессорскую» библиотеку и некоторые образовательные стратегии, присущие новому социальному слою.
Отсутствие для нового обеспеченного класса России единого референтного образа, свидетельствует о том, что новая социальная группа только формирует свой стиль жизни. Пока можно говорить только о том, что существуют некоторое статусное потребление, которое позволяет различить «своих» и «чужих», но единые нормы поведения, культурные ценности и нравственные установки еще не укоренились.
Можно сказать, что на пути поиска идентичности и формирования себя как высокостатусной группы общества, «новые богатые» преодолели только первую стадию. Они приобрели экономический капитал и выработали внешнее поведение, которое способно демонстрировать этот капитал. Для того чтобы занять высокое положение в обществе, новой социальной группе необходим соответствующий положению символический капитал и власть.
Роль образования для формирования и воспроизводства
нового обеспеченного класса
Образование и престиж. Теория Вебера позволяет адекватно описать процесс формирования нового социального слоя и определить его внешние границы, однако с ее помощью невозможно объяснить механизмы воспроизводства и сохранения социального положения группы. Для этой цели в данном исследовании использовалась теория общества Бурдьё, в которой вопросам социального воспроизводства уделено много внимания.
Подход Бурдьё к определению социальной группы во многом похож на определение статусной группы, которое давал Вебер. Бурдьё определяет социальную группу как совокупность агентов со сходной позицией в социальном пространстве. А проявляется социальная группа в воспроизводстве различий, понимаемых как воспроизводство определенной системы практик, оформленных в стиль жизни, который различается с другими стилями жизни60. Исследование социальной группы, в том числе и нового обеспеченного класса, можно заменить исследованием социальной позиции, которая эмпирически определяется как совокупность капиталов61.
Но можно поставить вопрос несколько иначе: чем, с точки зрения социологии, должна быть социальная группа, чтобы стало возможным воспроизводство практик, характерных для социальной позиции? Следовательно, вопрос об условиях существования позиционных практик, оформленных как стиль жизни, переходит в вопрос о воспроизводстве системы различий, без которой невозможно существование группы. Таким образом, теория Бурдьё не противоречит теории Вебера, а дополняет ее.
Предрасположенность агента к занятию определенных позиций в полях и в социальном пространстве определяется присущей ему системой диспозиций (хабитусом_ которую агент приобретает в процессе социализации. Хабитус производит стратегии — направленное поведение агента во всех жизненных ситуациях. Стратегии представителей одного класса схожи. Их этого Бурдье делает вывод, что каждый класс в значительной мере воспроизводит себя: наиболее вероятно, что потомки элиты тоже станут элитой, а дети рабочих останутся рабочими.
Так, например, доказано, что, несмотря на широко распространенные требования равенства возможностей, элиты приспособили новые стратегии, чтобы обеспечить свою преемственность от поколения к поколению62.
Образование было ключевым моментом в этих стратегиях. Бурдье показал, как родители из высших слоев общества способны использовать свои социальные, экономические, культурные и политические ресурсы, чтобы дать своим детям хорошее образование, которое помогает им в будущем получить высокооплачиваемые и престижные рабочие места. Важное его открытие состоит в том, что воспроизводство социального неравенства включает в себя культурную составляющую, которая может проявиться опосредованным способом, например через образование63.
Престиж образования рассматривается Вебером как специфическая карьерная возможность, которая определяет жизненные шансы социальной группы64. Согласно полученным данным, отношение у представителей нового обеспеченного класса России к образованию своих детей можно определить так же, как отношение к предметам потребления: «Лучшее из того, что мы можем себе позволить». Совершенно определенно прослеживается стремление к получению элитарного образования, но какое образование, с точки зрения представителей этого нового социального слоя, считаются элитарным?
Российские школы. В России еще не сложилась система элитных учебных заведений, образование в которых дает определенный престиж. Поэтому основным критерием при выборе школы для ребенка в России, является плата за обучение, по крайней мере высокая плата гарантирует, что в школе будут учиться дети из той же социальной среды. Полученные нами результаты говорят о том, что социальное окружение в школе часто является определяющим в выборе учебного заведения.
«Хорошая школа здесь? Я считаю, что чем школа больше отличается от советской школы, тем лучше. А это можно сказать только о дорогих частных гимназиях. Но гарантии, что там хорошие учителя нет никакой. Единственная гарантия — что там не будет детей из плохих семей, потому, что образование стоит довольно дорого. У меня ребенок учился в «Альма матер». Там все дети из богатых семей, это основное, из-за чего я ее туда отдала. Ну, еще там изучают три языка, что тоже важно. А так, что хорошего может быть в наших школах? Те же советские учителя, тот же коллективный подход. Там же всех уравнивают, не воспитывают индивидуальность, избранность. Поэтому надо ехать в Европу».
Исследование показывает, что социальная среда не только формирует престиж учебного заведения, не только влияет на выбор школы, но почти навязывает его.
«У меня ребенок учился в Первой английской школе. Я не очень на самом деле хотела, чтобы он там учился. Там такие дурацкие порядки. И потом, я не видела ничего особенного в уровне образования в ней, хотя туда попасть просто невозможно. Для детей, которые не прошли тесты, а их почти никто не проходит, по крайней мере из всех мне знакомых детей, никто не прошел, неофициальный вступительный взнос 1000 долларов. За что, мне не понятно. Но, у моего мужа и ребенок генерального директора, и дети двух его замов учатся в этой школе. И он мне сказал: «Хватит выпендриваться, давай отдадим ребенка в эту школу».
Таким образом, для представителей нового обеспеченного класса, школа, в которой учится ребенок, точно так же как и место отдыха, марка машины и обстановка в квартире, является важным фактором, который формирует групповую идентичность и идентифицирует индивида как члена новой социальной группы.
Из интервью можно реконструировать еще одну роль, которую играет образование ребенка в формировании идентичности нового обеспеченного класса — определение смысла накопления богатства.
«Мы достигли такого уровня богатства, которое позволяет жить в этой стране. Нет проблем в бытовом плане, уже нет. Из этого мы выскочили. В принципе, можно уже не работать, до конца дней хватит и нам, и детям. Но, не одним богатством жив человек. Какое-то уважение важно. Хочется выделяться не только богатством. Мы привыкли думать из литературы, что достаток делает людей черствыми. На самом деле, это абсурд. Когда у человека нет материальных проблем, он становится добрым, может подумать не только о себе, но и о других. Дети из богатых семей, это же будущая элита. Это хорошие дети. Они с детства играли в хорошие игрушки, читали красивые книжки, за ними хорошо смотрели, они не лазили по помойкам. А у нас все думают, что если дети росли в богатой семье, то они злобные и глупые, потому что им все легко дается».
Образование используется для приобретения в обществе престижного положения, если не для себя, то для детей. Если дети смогут получить в обществе высокое положение, то этим можно будет во многом оправдать свою сегодняшнюю жизнь, которая часто связана с криминальной и «около криминальной» деятельностью, характерной для современного российского бизнеса.
«Зачем нужны деньги, если мы не можем обеспечить детям счастливое будущее, зачем мы так много работаем. Вы думаете я мечтала заниматься бизнесом? Я выиграла конкурс на лучшего учителя литературы в городе в 1985. Меня дети обожали. Я только из-за ребенка занимаюсь этим бизнесом, общаюсь с бандитами, иначе нельзя. Пусть хоть дети реализуют наши мечты..».
Можно выделить знания и умения, которые для нового обеспеченного слоя являются очень значимыми в культурном и символическом смысле: знание иностранных языков, бальные танцы, рисование, музыкальное образование.
«Мы ходили на бальные танцы в Аничков дворец, рисовать в Эрмитаж, и к нам домой приходила девушка из Англии заниматься английским языком с ребенком. Была еще гувернантка, которая училась в консерватории, но она не учила дочку играть, а просто играла ей сама. Я хотела, чтобы ребенок привык к классической музыке. Помните в фильме «Гранатовый браслет» гости собрались, пригласили пианистку, и все слушают музыку, потому что с детства к этому привыкли, потому, что так было во всех дворянских семьях. Наши родители не могли нам этого привить. Я хоть и закончила музыкальную школу, но толку никакого. Это должно быть в семье».
Данный отрывок еще раз свидетельствует о том, что референтной группой для нового обеспеченного класса во многом являются и российское дворянство и советская интеллигенция. По крайней мере, культурные навыки и образовательный уровень, который был присущ этим социальным слоям, часто рассматривается новой социальной группой как эталон.
— Мы всегда старались, чтобы ребенок получил хорошее образование, чтобы был интеллигентным, светским человеком.
— Но в России нет «света»?
— Ну и что? Мы же читаем классическую литературу, воспоминания. Я недавно читала воспоминания Александра Бенуа, там столько внимания уделялось детям. Поэтому, я хочу, чтобы сын говорил на трех языках, хорошо танцевал, разбирался в классической музыке. Я хочу дать ребенку христианское воспитание. Должно же все вернуться «на круги своя».
Итак, можно сделать вывод о том, что новый социальный слой, состоящий из богатых людей, после утверждения своего материального положения, нуждается в приобретении, для себя и своих детей, социального престижа, социального уважения и культурного авторитета. С этой целью новая социальная среда сама формирует систему элитного образования, в которую стремится допускать только представителей своей социальной группы. Однако, все это не объясняет желания и стремления дать детям западное образование. Очевидно, что в этих тенденциях проявляются другие интересы.
Образование на Западе. По данным газеты «Реклама-шанс», в Петербурге на конец 1996 года существовало примерно 15 коммерческих организаций, оказывающих посреднические услуги для получения образования в школах различных странах Запада. Наряду с коммерческими организациями такие услуги предоставляет ряд некоммерческих организаций, например, Совет Министров Северных Стран, British Council и другие. Это говорит о том, что желающих дать своим детям западное образование не так мало. Обучение в западной школе варьируется от 9 до 12 тысяч долларов в год в странах Северной Европы до 40 тыс. долларов в год в такой стране, как Швейцария. Эти данные говорят о том, что представители нового обеспеченного класса России тратят значительные средства для того, чтобы обеспечить своим детям западное образование.
Исследование обнаруживает факты реконверсии экономического капитала родителей в образовательный капитал детей, то есть случаи, когда западное образование используется как стратегия сохранения своего социального статуса во втором поколении.
Конечно, в ряде случаев существует взаимное переплетение нескольких стратегий, но тем не менее всегда можно выделить доминирующую.
Реконверсия экономического капитала в символический капитал
Социальное пространство у Бурдьё — это пространство противопоставления, различений и дистанцирования. Каждый класс определяет себя через дистанцирование от другого класса в этом социальном пространстве65. Бурдье говорит о том, что весь образ человека, от стиля потребления до его манеры держаться, является различительным признаком, позволяющим определять «своих» и «чужих».
Символический капитал — это другое название различий, так как различия функционируют в социальном пространстве символически, как пространство стилей жизни. В пространстве стиля жизни нового обеспеченного класса важное место имеет символическая борьба за престиж, которую Бурдьё называл борьбой «за монополию легитимной номинации», то есть за право легитимного видения социального мира.
Ориентации на престиж часто диктуют потребительское поведение: важно иметь квартиру в престижном районе, престижную марку машины, отдыхать на престижном курорте, посылать ребенка учиться в престижные учебные заведения.
— Когда мы решили, что отправим ребенка учиться за границу, мы сразу стали думать о Швейцарии. Там хорошая экология, мягкий климат.
— А почему, например, не Италия? Страна красивая, климат хороший?
— Ну что Вы! Италия — это же слаборазвитая страна, одна из самых отсталых стран в Европе. Там не учатся дети из богатых американских семей. А в Швейцарии — учатся, и во Франции — учатся. Вообще, когда мой муж хочет что-нибудь купить, или поехать куда-то отдыхать, то он всегда выбирает только самое лучшее, иначе, ему это не нужно. Если машина — то «Мерседес», если отель — то только пятизвездночный. Поэтому, когда мы выбирали школу ребенку, мы так же искали самое лучшее.
Приведенная цитата показывает, что слово «лучшее», в данном случае, употребляется как синоним слову «престижное», и что образование детей — это такое же престижное потребление, характеризующее стиль жизни, как престижная машина, престижный отдых, престижное жилье.
Можно привести еще один пример стратегии реконверсии экономического капитала в символический капитал.
«Раньше в России все, кто занимал хоть какое-то приличное положение в обществе, отправляли своих детей учиться в другие страны. Это началось еще с Петра Первого, ведь в то время, если человек хотел показать, что он прогрессивный человек, он отправлял ребенка за границу. Это только в «совке» все хотели быть одинаковыми и не высовываться. А сейчас, сразу видно, кто думает о будущем своем и своих детей, а кто хочет только хапнуть по скорее и свалить куда-нибудь».
Этот пример интересен тем, что, во-первых, опять демонстрирует референтный образ для нового обеспеченного класса, как некоторую смесь черт западной буржуазии и дореволюционного российского дворянства, а во-вторых, показывает, как с помощью образования своего ребенка человек как бы отделяет себя от других, создавая имидж надежного партнера, который заботится и о своем добром имени, и о будущем своей фирмы, и о будущем своих детей. Такое символическое имя дорого стоит в мире бизнеса, поэтому реконверсия в него своего экономического капитала вполне оправдана.
Кроме того, с помощью западного образования респондент пытается дистанцироваться от образа «советского человека». Из этого факта можно сделать два вывода. Первый состоит в том, что образ «советского человека» не является для данной группы ни референтным, ни престижным. Второй заключается в признании того, что респондент сам себя все еще чувствует именно «советским человеком», иначе бы у него не было бы потребности противоставлять свой новый образ старому. Все это еще раз говорит о том, что «новые богатые» страдают от потери старой идентичности, и не жалеют ни сил, ни средств для формирования новой.
По данным исследования, такая стратегия характерна для людей, которые являются собственниками предприятий, созданных ими, на основе собственного капитала, которые относятся к нему, как к своему «детищу», делу всей своей жизни. В нашей выборке они получили название «дети советской интеллигенции». Они имеют честолюбивые амбиции, которые не смогли реализовать в советское время. Для таких людей, кроме материального благополучия, важны символические стратегии, посредством которых «агенты намериваются установить свое видение деления социального мира и своих позиций в этом мире»66, то есть официальная номинация, звание, социальный статус.
Таким образом, в данном случае реконверсия экономического капитала в образовательный может быть рассмотрена как стратегия увеличения символического капитала, который обладает самоценностью.
Реконверсия экономического капитала
в культурный капитал следующего поколения
Для воспроизводства доминирующих позиций в обществе, и тем более при создания новых социальных позиций очень важную роль играет культурный капитал. Согласно теории Бурдьё, он складывается в результате чтения книг, посещения музеев, театров и включает также образовательный капитал — личную собственность обладателей дипломов и ученых степеней. Собственники крупных состояний используют стратегию реконверсии экономического капитала в культурный капитал и в хорошее образование для своих детей, чтобы закрепления позиции своих наследников.
При изучении французского общества Бурдьё пришел к выводу, что, приобретая культурный капитал, французская буржуазия стремится подражать французской аристократии67. В дореволюционной России, богатые купеческие фамилии то же стремились дать детям образование, похожее на то, которое получали дети в дворянских семьях68.
Для российского нового обеспеченного класса во многих случаях привлекателен образ западного преуспевающего предпринимателя. Возможно, этим объясняется стремление дать ребенку западное образование.
Попытаемся реконструировать образ воспитанного культурного западного человека, который существует в сознании представителей нового обеспеченного слоя.
— Те предметы, которые ваш сын выбрал в школе, это вы ему посоветовали или это — его самостоятельное решение?
— Нет, это он сам. Мне все равно, какие науки он там учит. Потому, что, для меня очень важно, что за год, проведенный там, он стал гораздо лучше говорить по-английски, научился играть в теннис, кататься на горных лыжах. В этой школе обязательно два часа в день заниматься каким-либо спортом. Здесь у нас не было такой возможности. В Петербурге, мой сын учился в школе, где занятия шли до 7 часов вечера, а потом, еще надо было делать уроки. На спорт времени не было. И потом, вы знаете, их там учат дисциплине, например, если опоздал на обед на три минуты, то останешься без обеда, манере одеваться: в школу нельзя ходить в кроссовках и рубашках на выпуск. Здесь, он учился в дорогой и хорошей школе, но там не было особых требований к внешнему виду. Еще, там их учат красиво есть.
— А здесь он не умел красиво есть?
— Нет, ну, конечно, дома он ел, как мы все, ножом и вилкой. Но там, совсем другое дело. В школе их учат есть рыбу специальной вилкой. Мы с мужем очень этому рады. Пускай у него не все получается с учебой, но мой муж сказал ему, что как бы он не учился, он все равно будет, пока есть возможность, платить за него.
Из этого отрывка становится понятным, какие навыки считаются престижными и «западными» для представителей обеспеченного слоя: знание иностранных языков, этикет, владение элитными видами спорта и т.д. В этот список не входят профессиональные знания и общая эрудиция. Таким образом, речь идет о наборе знаний и умений, с помощью которых можно выглядеть «своим» среди западных людей.
Подобная стратегия характерна для группы респондентов, получивших название «бывшие комсомольцы». И для тех, чья профессиональная деятельность связана с западным капиталом, кто является директором или совладельцем западной или совместной фирмы. Отец мальчика, о котором шла речь, является генеральным директором представительства в Петербурге одной очень известной западной фирмы. Он хотел бы, чтобы сын позже работал в той же фирме. Для отца самое главное, чтобы за ребенка было не стыдно перед западными партнерами, так как это необходимо для дальнейшего бизнеса.
— Вы сказали, что у вас двое детей, но за границей учится только дочь. Сын не захотел учиться там?
— Ну, на самом деле, он не очень хотел, а мы — не настаивали. Я хотела именно, чтобы дочь поехала в Англию. Она там учится в закрытом пансионе, где учатся дети из хороших семей. Она там изучает языки, историю искусств, занимается хореографией. Я хочу, чтобы она просто набралась манер, пожила среди воспитанных людей. Стала настоящей женщиной. Слава богу, в России появляются приличные люди, состоятельные, им же не нужны будут «девочки с улицы», они будут жениться на «девушках с манерами».
Очевидно, что в стратегии реконверсии экономического капитала в культурный существует гендерный аспект, западное образование девочки связывается с приобретением тех культурных навыков, которые должны способствовать удачному (в смысле социального статуса) замужеству.
Таким образом, реконверсия экономического капитала в образовательный капитал ребенка, может быть интерпретирована, как стратегия реконверсии в его культурный капитал, выраженный в приобретении манер и усвоении правил этикета, больше, чем в приобретении профессиональных знаний. Соотношение экономического капитала с культурным капиталом такого рода необходимо для воспроизводства в современной России социальной позиции той части нового обеспеченного класса, чья деятельность связана с западным капиталом.
Реконверсия экономического капитала
в образовательный капитал ребенка
Обсуждаемая стратегия может быть рассмотрена как частный случай предыдущей стратегии, однако целесообразнее выделить ее отдельно, чтобы нагляднее показать связь реконверсионных стратегий с профессиональной позицией респондента.
Подавляющую часть нового обеспеченного класса России составляют предприниматели, менеджеры и работники кредитно-финансовой сферы. Тем не менее, среди них, есть люди, не связанные с новой профессиями, возникшими в результате рыночных реформ, а являются профессионалами высокого уровня в других областях.
В нашей выборке есть три таких человека, несколько. Выбирая школу или университет для своих детей, они исходят из качества образования в данном учебном заведении по интересующему их профилю.
«Юридическое образование в России сейчас очень слабое. С развитием рыночных отношений дела, рассматриваемые в судах, становятся все более сложными и неоднозначными. Кроме этого, молодому адвокату, очень трудно сделать себе имя, никто его не знает, а следовательно, не хочет нанять. Надо обладать какими-то особыми качествами, чтобы тебя сразу заметили. Муж считает, что хорошее образование — это очень важно сейчас. Поэтому мы отправили ребенка в американский колледж, с надеждой, что он сможет поступить в какой-нибудь хороший американский университет».
В данном случае, от образования ждут профессиональных знаний и навыков, которые сыну или дочери помогут, во-первых, реализоваться профессионально, а во-вторых, обеспечить стабильное материальное положение.
Есть и еще одна причина для такой стратегии. Часть нового обеспеченного класса составляют высокооплачиваемые наемные работники, которые являются директорами предприятий, управляющими банков и менеджерами высокого уровня. Они не владеют собственностью, а только управляют ею, следовательно, они не могут передать детям в качестве наследства ни собственность, ни собственное дело, но они могут дать детям такое образование, которое поможет им в будущем найти высокооплачиваемую работу или в России, или в другой стране.
«По большому счету, образование — это единственное, что мы может дать ребенку. Конечно, мы купим ему квартиру, можем какое-то время давать ему деньги на жизнь, но мы не можем обеспечить ему безбедное существование на всю жизнь. Мой муж говорит, что будущее за культурными образованными людьми. «Халява» в России кончилась, когда можно было быстро сделать деньги, когда все друг друга «кидали» и «динамили». Скоро богатым будет тот, кто умнее, талантливее, образованнее».
«Я нисколько не жалею, что моя девочка училась два года в Англии, хоть, конечно, это дорого. У нее так повысилась самооценка! Здесь мне ее никто никогда не хвалил, а там каждый месяц из школы приходили факсы, что она очень талантливая, хорошая. Приехав сюда, ее сразу взяли в очень престижную школу, а сейчас она сдала экзамены на факультет менеджмента в университете. Она стала такой серьезной по сравнению со своими сверстницами, все благодаря Англии».
Итак, мы можем говорить о том, что для воспроизводства социальных позиций в новом обеспеченном классе, которые занимают высококвалифицированные управленцы, необходимо соотношение экономического и культурного капитала, выраженного в квалифицированных профессиональных навыках, приобрести которые возможно благодаря образованию, полученному на Западе.
Реконверсия экономического капитала в социальный капитал
Понятие «человеческий капитал» не принадлежит Бурдье. В настоящей работе оно используется для обозначения стратегии, которая направлена в большей степени на повышение статуса, чем на сохранение экономического капитала.
Концепция «человеческий капитал» появилась в 60-х гг. и связана с именем Беккера69. Согласно этой концепции, человек принимает решение увеличить доходы путем инвестирования времени и средств в образование. На первом этапе он несет убытки, но со временем его потери должны окупиться.
Человеческий капитал неоднороден. Размеры вложений определяются, помимо способностей, еще и возможностями, а возможности определяются экономическим капиталом родителей. Инвестирование в образование в большой степени свидетельствует о стремлении к повышению социального статуса, вхождению в состав определенных групп даже в том случае, когда это не выражается в росте благосостояния.
В данном исследовании такая стратегия была характерна для респондентов, которые создавали свои фирмы как семейное дело, которое в будущем перейдет по наследству детям. В этом случае экономический капитал инвестируется в образование ребенка точно так же, как он инвестируется в экономическое развитие предприятия.
Обучаясь в развитых западных странах, наряду со знаниями и культурными навыками ребенок приобретает определенные связи с людьми из разных стран, что тоже может быть полезно в бизнесе.
«Ребенок должен работать вместе с отцом, я много сил потратила на то, чтобы его уговорить. Он не хотел ехать в Англию, ну, вы сами понимаете, здесь у него друзья, девочка. Но, мы хотели, чтобы он стал настоящим бизнесменом в хорошем смысле этого слова. Мой муж работает по 20 часов в сутки, потому, что он никому не может ничего доверить, все должен делать сам. Страховой бизнес — это очень сложное дело. Считаю, что мой муж — просто гений, сумел все сделать сам без всяких связей с бандитами и с бывшими партработниками. Ему уже почти пятьдесят, старшая дочь никакого интереса к этому делу не проявляла никогда. Вот мы и решили, что сын должен помогать отцу и со временем, взять все на себя. Муж был в Англии по делам, узнал, в каких школах там учатся дети приличных, состоятельных людей, из мира бизнеса, и мы послали туда учиться сына. Пусть поучится настоящему бизнесу, заведет знакомства. В этой школе, она довольно известная, ей уже 200 лет, учатся дети и из Америки, и из Франции... Я не представляю, что будет с мужем, если все, чего он достиг с таким трудом, будет разворовываться чужими людьми».
Образование ребенка за границей рассматривается как экономическое мероприятие для развития и сохранения бизнеса. К этой же стратегии можно отнести использование образование детей для последующей эмиграции всей семьи. Нестабильность экономической и политической ситуации в России заставляет обеспеченных людей связывать свою дальнейшую судьбу с жизнью на Западе. Заработать первоначальный капитал проще в России, но жить безопаснее и комфортнее на Западе.
Образование детей как шаг на пути к эмиграции важно с двух точек зрения. Во-первых, ребенок получит такое образование, которое позволит ему найти хорошую работу и чувствовать себя уверенно в другой стране. Во-вторых, за время обучения в школе и университете, ребенок приобретет определенные социальные связи, которые могут быть в последствии использован не только им, но и родителями в процессе адаптации к жизни в другой стране
«Я хочу, чтобы моя дочь была «человеком мира», поэтому мы платим за ее учебу в Америке. Сначала она там закончила школу, а сейчас учится в Колумбийском Университете. После окончания университета, она поедет жить в Израиль. У нее уже есть boyfriend из Израиля, который учится в университете вместе с ней. Мы все давно собирается туда переехать. Но, мы не хотим ехать туда с пустыми руками и жить на пособие, поэтому муж работает здесь, чтобы сделать деньги, и там сразу купить себе, все что надо, а потом жить на проценты. Я надеюсь, что в Израиле, с американским образованием, моя дочь найдет такую работу, что даже, если представить себе что-нибудь очень плохое, например, нашу болезнь, ее денег хватит, чтобы мы все жили лучше, чем здесь».
Таким образом человек вкладывает деньги в образование своего ребенка для того, чтобы обеспечить себе комфортную жизнь в эмиграции точно так же, как он вкладывает деньги в развитие своего предприятия в России, чтобы потом дороже его продать.
Реконверсия капитала в решение личных и семейных проблем
Реконверсия экономического капитала может происходить не в капитал другого вида, а в эмоциональный и психологический комфорт, или в безопасность ребенка. Такая стратегия не рассматривается в исследовании Бурдьё, как реконверсионная стратегия, так как не является действием, направленным на сохранение социального статуса, но, в нашем случае, ей необходимо отвести особое место, так как она подчеркивает условия в которых проходит формирование нового обеспеченного класса.
«Все началось с того, что когда моему ребенку было 13 лет, он однажды пришел со школы и упал в обморок. Я испугалась, решила, что это переутомление, он учился в хорошей школе, где занятия шли с 9 утра до 7 вечера. Но когда врач сказал мне в чем дело, я чуть не упала в обморок сама. Оказалось, что у него отравление какими-то наркотическими веществами. Когда я немного успокоилась, то решила, что надо его отправить за границу. Я узнала о закрытой школе во Франции, в Нормандии, где детей не отпускают никуда одних, и очень строгие порядки, написала туда, и на следующий год сама отвезла туда ребенка».
В данном случае, экономический капитал и обучение за рубежом, используется для решения проблемы детской наркомании. Столкнувшись с такой проблемой, родители в России не знают, что делать, так как боятся испортить ребенку жизнь, обратившись в государственное лечебное заведение, и сеть анонимных наркологических лечебниц еще не развита. Тема детской наркомании была закрытой в советское время, поэтому у многих сложилась иллюзия, будто эту проблему можно решить довольно просто, например, путем изоляции ребенка от привычной для него среды.
«С детства, мы очень баловали сына, с одной стороны, а с другой — очень его опекали. В результате, он стал очень инфантильным. Он учился в дорогой гимназии, я все время следила за его занятиями, но он никак не мог понять, зачем ему учится. Он говорил мне: «Мама, ну зачем тебе нужно, чтобы я получил пятерку, ты что, от этого будешь счастливее?» А муж мой, он всего достиг сам и всегда привык быть первым, поэтому такая инфантильность его ужасно раздражала. Мы отдали сына играть в хоккей. У него хорошие данные, он хорошо катался на коньках, но на соревновании, когда надо сделать последнее усилие и забить гол, он этого не делал. Муж выходил из себя, кричал, говорил, что он, когда занимался спортом, готов был умереть на финише, но быть первым. Дома почти каждый день были скандалы. Вот мы и подумали, что надо отправить его учиться за границу, там он станет самостоятельнее, и скандалы прекратятся».
Приведенный отрывок также иллюстрирует стратегию, которую можно условно назвать «бегство от проблемы». Специфический стиль жизни нового обеспеченного класса России требует демонстрации престижа и честолюбия. Ребенок, не разделяющий честолюбивых стремлений своих родителей к престижу, испытывает стресс от постоянного противоречия с ними, что приводит к семейным конфликтам. Обеспечивая ребенку материальное благосостояние и престижное западное образование, родители пытаются убедить себя, что делают это только ради ребенка. На самом деле они «откупаются» от него ради своего спокойствия. В России не принято решать психологические и семейные проблемы с помощью специалистов, и новому обеспеченному классу приходится считаться с существующими российскими традициями.
Существует и еще одна особенность формирования нового обеспеченного класса в российских условиях.
«Богатство — это очень тяжело. Я не знаю, как к этому относится. Я не могу сказать, что я чувствую себя богатым человеком. Ощущение богатства приходит, наверное, в следующем, или даже в третьем поколении. Должны возникать желания, соответствующие деньгам, а они не возникают. Когда ребенок учится за границей, в богатой стране, общается с богатыми людьми, видит, как они живут, как тратят деньги, у него вырабатывается отношение к деньгам, как у богатого человека, а не как у разбогатевшего, он видит, как надо жить».
Новый обеспеченный класс России состоит из людей, богатых в первом поколении, у них нет классового «чувства позиции» богатых людей. После того, как они достигли положения, которое обеспечивает необходимый уровень потребления, деньги перестают иметь к их жизни непосредственное отношение. Они не знают, что с ними делать, поэтому отправляют своих детей жить и учиться в развитые западные страны, чтобы их вторичная социализация прошла среди людей, родившихся богатыми, которые имеют это классовое «чувство позиции», присущее обеспеченным людям.
Как уже было сказано, такие стратегии вложения экономического капитала, с точки зрения Бурдьё, не могут называться реконверсионными. Но, в данном исследовании, их выделение необходимо, так как они показывают условия, в которых происходит формирование социальной позиции, воспроизводство которой представляет для нас интерес.
Заключение
Стиль жизни нового обеспеченного класса характеризуется престижным статусным потреблением. Это потребление позволяет группе самоидентифицироваться и дистанцироваться от других социальных групп. Можно сказать, что социальная среда вынуждает индивидуумов к такому потреблению, если они хотят принадлежать к данной социальной среде.
Новый обеспеченный класс России претендует на роль высокостатусной социальной группы, но для этого ему не хватает социального престижа, символического капитала. С этой целью, новая социальная среда сама формирует систему элитного образования, в которую стремится допускать только представителей своей социальной группы. Таким образом, создание системы элитного образования является способом приобретения авторитета и власти нового обеспеченного класса России.
Западное образование, кроме приобретения авторитета и престижа, для нового обеспеченного класса России, дает еще и возможность воспроизводства определенных его социальных позиций. Оно используется и для решения персональных проблем, причинами возникновения которых являются условия формирования данного социального слоя. Таким образом, плату за образование можно рассматривать как реконверсию экономического капитала в образовательный капитал второго поколения, так как это является стратегией, направленной на сохранение социального статуса.
В ходе исследования было выявлено несколько стратегий реконверсии экономического капитала. В современной России выбор стратегии реконверсии капитала зависит от занимаемой рыночной позиции, а также опыта, полученного в ходе социализации, проходившей в обществе с другой социальной структурой, другими нормами поведения и другими ценностями. Таким образом, различные интересы, которые движут представителями нового обеспеченного класса в стремлении к западному образованию, объясняются не различиями в объеме культурного капитала, как говорил Бурдье, а существующими внутриклассовыми различиями. Этот факт очень важен для понимания проблем формирования нового социального слоя, состоящего из богатых людей.
Нас принуждают не удары из прошлого, а притягательность, соблазнительность будущего и его конкурирующих возможностей, они привлекают нас, они заманивают нас. И именно это держит мир в состоянии разворачивания.
К.Поппер. Мир предрасположенностей
Н
астоящая работа посвящена анализу соотношения между притягательностью ожиданий и основательностью опасений, которыми сопровождается для современного россиянина выбор ориентиров общественного развития. Выбор делается между движением в «закрытое» или в «открытое» общество, условием существования которого является становление гражданского общества.
Исторический экскурс
Термин «открытое общество», введенный А.Бергсоном и переосмысленный К.Поппером, преобретает все более широкую популярность в отечественных социологических, политологических и философских кругах70. С ним связывают надежды на становление новых организованностей, «естественно» возникающих в ходе свободного социального взаимодействия71. Именно таким образом определяет термин и К.Поппер, который писал: «Открытое общество» — это такое, в котором нет ничего, что было бы запретно для обсуждения, в котором индивидуумы вынуждены принимать личные решения». Однако вопрос о естественности «Открытого общества» и, соответственно, неестественности «закрытого» представляется нам достаточно спорным.
Исходной общностью людей была община. Из нее вырастает именно закрытое общество с неразвитыми личностными и гражданскими структурами, в которых поведение людей регулируется многочисленными запретами морально-этического или правового порядка. Основой такого — «коллективистского» — сознания является «утверждение наивысшего/.../, исключительного значения некоторой группы или коллектива, например, класса, без которых индивид ничто»72.
Другая черта такого сознания — наделение этой группы или коллектива статусом избранности. Утверждается, что такая группа (племя, нация, класс, государство и т.д.) лучше прочих потому, что они избраны некоторой высшей силой в качестве исключительного инструмента для осуществления своих предначертаний. Вне отношения к избранничеству индивид имеет весьма малое значение. Включенность в коллектив дает ему возможность обрести не только ощущение своей значимости, но и четкие, однозначные модели правильного поведения, взаимодействия с другими индивидами и группами, обеспечивает социальный комфорт. Пока общественное устройство воспринимается как нечто самоочевидное и естественное, наличие социальных «табу» не тяготит индивида. Напротив, оно воспринимается как обеспечение «согласия с Богом и Природой», «уверенности в завтрашнем дне» или чего-то в этом роде.
Для того, чтобы общество получило толчок в сторону открытости, необходимы радикальные, катастрофические изменения, когда социальные институты и установления вдруг перестают бы быть естественными для достаточно широкого круга людей, когда исчезает привычное чувство защищенности и социального комфорта.
Подобное потрясение, по мнению многих исследователей, народы Европы и пережили в эпоху Возрождения73. Те конкретные формы, которые принимает социальная реальность в Европе, определялись стремлением катастрофического сознания ренессансного человека «спрятаться» за науку, государство или что угодно другое от невыносимого мира, сконструировать себе защиту. Повсеместность стремления к разрешению «гоббсовой проблемы» и вызвала к жизни институциональные структуры, считавшиеся К.Поппером наиболее продвинутыми в направлении открытого общества, способными «сознательно преобразовывать свои социальные институты соответственно новым обстоятельствам»74. Подобная изменяемость, основанная на примате ответственного индивида над обществом, действительно стала надежным щитом для «цивилизованных» стран, но единственный ли это щит?
Сам же К.Поппер выдвигает альтернативу открытому обществу, имея в виду защиту потрясенного распадом закрытой институциональной структуры индивида, а именно «задержанное» общество.
Этим термином Поппер обозначает общество, отвергающее исторический шанс стать открытым и стремящееся вернуться в племенную неволю75. В таком обществе властные структуры сумели заблокировать инновационные процессы, заслонить от них индивида, не прибегая к его помощи. Иными словами, задержанное общество, к каковым автор концепции относил, в частности, и Советский Союз — тоже способ адаптации к катастрофически меняющимся условиям жизни.
В российской социологической, да и не только социологической традиции концепт «открытое общество» был воспринят не столько как теоретически отрефлексированное понятие, сколько как идеал-проект, к которому необходимо стремиться76. В нем видели некоторое финальное состояние, с которым необходимо соотнести настоящее, чтобы должным образом его осмыслить. Соответственно, «закрытое общество» в духе Поппера трактовалось как негативность. Это положение не отменяется даже в исследованиях, отстаивающих идею самостоятельного пути развития России. В них «российская самобытность» сопрягалась с понятием «открытого общества», а «душный, рациональный Запад» — с «закрытым»77.
Видимо, первым шагом в анализе модели «открытое общество» должна быть определенное прояснение семантики самого термина, его переопределение.
Наиболее корректную дефиницию, на наш взгляд, можно вычленить из концепции «репрезентативной культуры» Л.Г.Ионина78, вводящей разделение культур (типов общества) на «моностилистические» и «полистилистические». Эти последние ориентированы на постоянную инновационную «подпитку извне», что позволяет соотнести такой тип культуры с моделью открытого общества. Условиями, дающими возможность поддерживать подобный режим существования являются:
а) твердая институционально оформленная демократия, позволяющая осуществлять смену правительства без насильственных действий;
б) примат прав личности и меньшинства над большинством, безусловная охрана обществом права на приватность;
в) наличие и сосуществование в обществе многих центров самоорганизации при невозможности давления со стороны ни одного из них.
Эти условия размывают классовую и стратификационную структуру общества, переводят ее в «полистилистический» вид и вместе с тем дают возможность каждому члену общества участвовать в выработке рецептов собственной и всеобщей безопасности. Представляется, что подобное участие каждого в выработке коллективных рецептов безопасности К.Поппер и передавал термином «индивидуализм». Более адекватным аналагом этого понятия в русском языке будет термин «самостояние» (А.С.Пушкин) — способность личности принимать решения и нести за них ответственность.
Объективными обстоятельствами, порождающими шанс на становление самостояния, открытости является невероятное возрастание «напряжения цивилизации», связанное с деятельностью планетарных элементов разных систем: информационной, финансовой, транспортной, топливно-энергетической, противоконфликтной и т.д., функционирование которых определяет сегодня повседневную жизнь людей.
По «абстрактным» сетям сегодня циркулируют не столько материально-вещественные ценности, сколько абстрактные же социальные символы : символические (безналичные, счетные) деньги, символические (еще не произведенные) товары, электронно-информационные коды, иные виды символических практик.
Структуры абстрактных планетарных сетей распространяются на рутинные практики рядовых людей вне зависимости от места проживания, социального и образовательного уровня. Эти структуры определяют расселение и характер занятости населения, международное разделение труда, социальную стратификацию и т.п. до самых интимных сторон быта, который во многом зависит от рекомендации «невидимых» специалистов в области социального менеджмента, градостроительства, медицины, права, психологии и других профессионалов, хоть бы сам гражданин к ним не обращался. Жизнь рядового человека определена огромным массивом общественно признанных знаний, встроенных в абстрактные планетарные системы, которыми он так или иначе пользуется, будучи в них не более, чем дилетантом79. Очевидно что и блага, и риски от работы абстрактных планетарных систем весомей и значимей, чем традиционные блага и риски.
Новые риски приобретают особый «рикошетный» характер. Сбой работы сетей в одном локусе социального пространства влечет за собой непредвиденные последствия в местах, непосредственно с ним не связанных. Современные проблемы настолько многофакторны, что никакая, сколь угодно представительная экспертиза не может дать рекомендации, учитывающие всю совокупность факторов. Эта совокупность выходит за пределы профессиональной компетенции любого специалиста и неизбежно включает в себя обращение к областям, где каждый из экспертов — дилетант.
Другой особенностью современных рисков является утрата ими избирательности. Они угрожают не какому-то отдельному региону или лицам «группы риска», а всем и каждому, независимо от их положения в социальной структуре. Доверие к эксперту, стало неизбежной платой за прогресс, за удобства, предоставляемые цивилизацией80. Но ограниченность возможностей эксперта, возрастание цены его ошибки приводит к тому, что ежедневные рутинные практики, не говоря уже об экономических или политических решениях, превращаются в цепь кризисных ситуаций, ставящих личность в позицию постоянного балансирования между рисками и прогнозами в ситуации все возрастающей неопределенности самих экспертных рекомендаций81. Современная личность вынуждена осваивать новую социальную экологию — «экологию рисков», самостоятельно делая выбор между разными экспертными рекомендациями и составляя собственные рецепты безопасности.
«Новое самостояние» существенно отличается от традиционного: его субъект уже не исполнитель заданных извне социальных ролей на манер витгенштейновских «языковых игр», а особое «рефлексивное Я», вынужденное «приватизировать» собственную биографию в мире деприватизированной частной жизни. В такой «приватизации» возникают и начинают работу новые механизмы самоидентификации, уже слабее связанные с идеей преемственности этапов и статусов, содержащихся в прошлом опыте. Необходимость воспроизведения в поведенческих стратегиях прошлого опыта сводится к минимуму. Здесь и возникают условия для разрушения «нового трибализма», для толчка в сторону открытости.
Казалось бы, эти условия, помноженные на катастрофическую скорость нарастания изменений, сложились и в России. В самом деле, за исторически кратчайший период рухнула система соотнесения, значительно расширился спектр социальных практик, радикально потрясена ценностная шкала, нарушены принципы групповой и стратовой идентификации82. Экспертные рекомендации (вспомним выборы в Думу 1993 года, выборы мэра Санкт-Петербурга и т.д.) с завидным постоянством не оправдываются. Программы, начинаяя с президентского «Указа № 1», не работают. Здесь-то и должно начаться «великое восстановление самостояния», формирование открытого общества и, как инструмента его осуществления, сильного гражданского общества, способного защитить права личности на самостояние. Казалось бы в современной России личность, как у Сартра, «обречена на свободу». Но столь ли однозначен ответ на эти вызовы времени?
Движение к открытому обществу и, соответственно, к установлению определенных взаимоотношений между государством и сформированным гражданским обществом связывают с последовательным реформированием политических, экономических, правовых и других социальных институтов83. Подобный взгляд имеет достаточно веские основания. В большей части европейских стран, США, Японии становление гражданского общества, его существование и реформирование было институционально оформлено. Сами риски стали основным принципом деятельности многообразных институтов, чья функция состоит в аккумуляции, регуляции и мониторинге рисков (биржи, банки, страховые компании, экспертные органы и т.д.). Однако складывание таких институтов, их развитие — особенность истории этих стран. Россия в ХХ веке, уже однажды получив толчок к открытости (октябрьская революция), избрала другую адаптационную стратегию. Ее же (стратегию) демонстрирует и Германия 1930-х годов и ряд других государств в ХХ веке.
Ссылка на отсутствие в России традиций гражданского общества и личной свободы здесь малоубедительна. Считается, что если в обществе не возникает определенного социального образования, значит оно просто невостребовано. Представляется, что дело здесь в ином. При всей катастрофичности европейской истории Нового времени в ее ходе не подвергался деструкции важнейший компонент социального: самоидентификация личности и связанное с ней ощущение социального пространства как некоторой целостности. Не случайно и сама социология была прежде всего учением о социальном порядке.
В этом случае приспособление к новациям может идти путем создания соответствующих институтов.
Поскольку сохранена идентификация, поскольку есть Я, Другой и само пространство социальных институтов, то появляется возможность осуществить коммуникацию по поводу этих институтов, реформировать их. Целостность общества дает возможность для общения в рамках, если не одной, то сопоставимых систем кодов и ценностей.
Иначе обстоит дело при кризисе, затронувшем основу социального — самоидентификацию личности и возможность осуществлять социальную коммуникацию. Именно таков современный российский кризис.
Как показали эмпирические исследования Е.И.Даниловой, М.М.Назарова, О.И.Дудченко, автора этих строк и многих других84, разрушение социальной идентификации личности с разной степенью интенсивности происходит на всей территории России. Особенно болезненно протекает этот процесс в отдаленных, сравнительно недавно освоенных регионах85.
Нарушение(разрушение) социальной идентификации личности в России было во многом обусловленно спецификой ее докризисной структуры. Последняя состояла в том, что социальные группы формировались и осознавались не столько на основе общности экономических интересов, сколько на основе общности стратегий оправдания стратовых притязаний на наивысший социальный престиж.
В силу того, что реальное различие в экономическом положении и образе жизни были незначительны и сглаживались идеологемой «единый советский народ», практики самооправдания опирались на проявления иного порядка.Так, самооправдание рабочего сводилось к его роли гегемона, реального творца материальных благ. Представители «свободных профессий» получали максимальный статус (в собственных глазах), исходя из идеи причастности к тайнам творчества. Идею «служения», «подвижничества» поднимали на щит представители массовых интеллигентских профессий: инженеры, учителя, врачи и т.д. Возникали и иные варианты. Группы, реально принадлежащие к задающим адаптационные стратегии, к пространству власти, отличающиеся по образу жизни, оставались «социальными невидимками». Вместе с тем каждый «видимый» социальный слой в этой структуре получал максимально высокий статус: от «человека рабочей судьбы» до «прораба духа». Образы социального целого каждой страты были различны, но существовал механизм межстратовой коммуникации: официальная идеология, заполняющая межстратовое пространство и не дающая стратам вступить в «зону фамильярного контакта» (М.М.Бахтин).
Разрушение КПСС, введение в советское общество и легитимизация через СМИ объективных экономических критериев места в социальной иерархии до основания потрясло прежнюю структуру. Профессор с ужасом обнаружил, что по этим критериям он стоит ниже «спекулянта». Подобное потрясение пережили все официально обозначенные слои населения. Но не меньшее потрясение испытали и новые социальные группы. Для них в отечественном статусно-символическом пространстве вообще не оказалось места. (Впрочем, одно нашлось — в анекдотах.)
Исчезновение «прослойки» официальной идеологии заблокировало каналы межстратовой коммуникации. В результате социальное целое распалось на автономные локалы, дрейфующие по несогласованной траектории. В таком дрейфе возникает особое состояние общества — социальный хаос86. Особенность этого состояния, что ни один из локалов не может выступить центром самоорганизации общества. Каждый из них репрезентирует для своего агента все социальное пространство, отбрасывая остальные социальные слои, страты, группы в область «непоименованного» (ведь именно образ целого, созданный моей стратой, был несомненной реальностью в докризисный период), а значит — недоступного восприятию и исследованию. Еще более парадоксальной в хаотическом пространстве выглядит попытка введения для описания и понимания (и в научном, и в повседневном смысле) категорий, отражающих иной тип общества87.
Здесь система социологических категорий не столько раскрывает, сколько маскирует социальную реальность, представляя ее сознанию в формах не поддающихся фальсифицирующей рефлексии. В результате возникает своеобразная «социальная шизофрения»: я знаю, что мои представления неадекватны, но других нет и быть не может. Подобная ситуация порождает особую социальную активность и особый тип коммуникации, определяющий собой направления дрейфа социального локала. Ощутившее неадекватность своих представлений (отсутствие подтверждения их наличия со стороны Других, невозможность осуществить интеракцию) депривированное Я стремиться как-то компенсировать обнаружившуюся лишенность. Оно ищет группу (Другого), в которой возможно обретение желательной статусной ренты, воссоздание наглядности социального целого и стратегий поведения.
Изучение механизма формирования относительной депривации и направлений поисковой активности и позволяет нам осознать вероятность движения общества в сторону открытости/закрытости. Современные исследователи неоднократно высказывали сомнение по поводу эвристичности данной категории88, связанные с отсутствием четкой корреляции между степенью депривации и реальным падением уровня жизни. На наш взгляд, эти сомнения абсолютно справедливы в том плане, что исследования динамики относительной депривации мало продуктивны для предсказания времени и масштаба социального взрыва, вызванного недовольством населения социальной или экономической политикой властей. Как показал еще У.Руинсаймен89 относительная депривация формируется в онтологически иной системе соотнесения, нежели протестная активность. Здесь более важным оказывается не реальное положение, а некоторый возможный мир, с которым соотносится реальный и которому агент приписал смысл справедливости. «Возможные миры», являясь фантазмами, актуализируются в процессе формирования относительной депривации, выступая эффективными конструктами социального действия, коммуникации-поиска в хаотическом социальном пространстве. «Наталкиваясь» в ходе коммуникации друг на друга, пересекаясь, возможные миры-идеалы порождают некий третий мир («мировую линию»90), на мгновение обеспечивающую возможность социального контакта и организации интеракции. Такая мировая линия, возникшая как случайное пересечение идеалов, названа нами виртуальной стратой. Виртуальные страты нельзя обнаружить ни в исходных, ни в итоговых состояниях: их там действительно уже или еще нет; они есть только в момент контакта. Но без признания факта их существования невозможно понять, каким образом исходное состояние сменяется итоговым, почему не оправдываются прогнозы, как существует случайное в обществе.
Важнейшей особенностью виртуальных страт является то, что определенная доля статусных ожиданий может быть отложена без немедленного возникновения депривации. Ее компенсирует ценность обретенного контакта. Эта отложенность тоже получает свой код и транслируется по сетям социальной коммуникации. Последнее обстоятельство позволяет нам построить типологию виртуальных страт, исходя из характера транслируемого сигнала. В ее основание положены характер и происхождение социальных репрезентаций, а также уровень относительной депривации.
В хаотическом смысловом универсуме сохраняются и дрейфуют по несогласованным траекториям изолированные и сегментированные смыслы, связь между которыми утрачена или существенно ослаблена («осадки» — Б.Вандерфельд). На эти осадки — не связанные с конкретной реалией смыслы, но репрезентирующие для агента социальную реальность, как раз и ориентируется участник поисковой коммуникации; ничем другим он не располагает. В процессе выработки стратегии поисковой коммуникации он ориентируется либо на отдельный смысл, сегмент (ориентация на утраченное прошлое — ностальгическое сознание), либо на их композицию, воспринимаемую им как проект (ориентация на неосуществленное будущее — проектное сознание).
По второму основанию — уровню относительной депривации, возникающему в процессе игры с избранными номинациями смысла, дифференцируется также два типа: с высоким и низким уровнем депривации. Дополнительная дифференциация достраивается показателями:
Содержательная проработка формальных показателей позволила выделить три идеальных типа и восемь подтипов коммуникативных стратегий91.
В рамках «осадочного» типа с высоким уровнем относительной депривации выделяются следующие подтипы:
1. «Реставратор» — агент с достаточно высоким докризисным статусом, ориентированный на активный поиск сторонников; для него характерна короткая и весьма избирательная социальная память; он легко забывает о былых трудностях («все так жили»), но хорошо помнят, что «раньше был порядок» и «все делали свое дело»; отдает предпочтение иррациональным, ритуально-имитационным, подчеркнуто демонстративным формам поисковой коммуникации; импульсы к самостоянию здесь оказываются минимальными, важно реставрировать «справедливое прошлое», возродить былую систему соотнесения;
2. «Сторонник» — агенты с весьма различным, но устраивающим их, докризисным статусом и высоким уровнем относительно депривации, обладающие субдоминантной позицией; целью поиска ставит «найти нормальных людей», которые подтвердили бы его прежний статус и социальную идентичность; здесь возможно вхождение в контакт как с «реставратором», так и с представителями «проектных» стратегий, способных подтвердить его прежнее положение или дать новый устраивающий социальный статус;
3. «Улитка» — представитель второй подгруппы, не сумевший установить контакт ни по одной из ценностей, репрезентирующих его подуниверсум; избегает всех форм социальной активности, пассивен, пессимистичен («все равно обманут»), крайний вариант поведения — самоубийство.
В «проектном» типе коммуникации выделяется большее количество подгрупп, но ряд из них совпадает с «осадочными».
1. «Вождь» — носитель высокого уровня относительной депривации и активной (доминантной) коммуникативной стратегии; его проект нуждается не в сторонниках, а в «верующих», безоговорочно реализующих этот проект; личное стремление к самостоянию («Я — сильный человек. Могу отвечать за себя и других».) не предполагает наличия у такового последователей; на короткий период способен организовать достаточно большую социальную группу как с носителями проектных, так и осадочных стратегий, но жесткость проекта не позволяет этой группе перерасти в стабильное образование; как правило, он — лидер малой неформальной группы или маргинальной политической партии.
2. «Политик» — в отличие от Вождя не заботится об авторстве и чистоте проекта; для него важнее данный проект осуществить и осуществить именно в качестве лидера; здесь движение к самостоянию и открытому обществу оказывается наиболее значительным; контакт возможен с представителем любого типа с субдоминантной позицией, даже не вполне разделяющим его смыслы («Важно само дело, а не их убеждения»; «Моя задача — их всех собрать и объединить».).
3. «Замкнутый» — носитель проектной стратегии, с высоким уровнем относительной депривации и субдоминантной позицией; невозможность осуществления проекта приводит его к отрицанию различных форм публичности, преобладанию витальных ценностей над социальными и трансцендентальными (последние выступают как отложенные ценности); его коммуникативные стратегии во многом совпадают со стратегиями «Улитки» (численно группа приближается к 16 %); в случае, если «путь» для осуществления проекта находится, коммуникация осуществляется по типу «сторонника», но с «проектной» стратегией.
Значительно более гомогенна, хотя и меньше по численности, группа с низким уровнем относительной депривации. Не существенно — осадочна или проектна цель. Она уже достигнута. Дифференцирует здесь только показатель доминантной или субдоминантной стратегии поведения, примерно соответствующей оппозиции: хозяин — управляющий.
* * *
Между носителями этих коммуникативных стратегий и складываются виртуальные страты. Содержание сигналов, запускаемых ими в коммуникативные сети, транслируемый ими образ социальной реальности ранжируется по степени близости к сверхценности, репрезентирующей социальный универсум. Если по параметру сверхценности контакт установить не удалось, то в коммуникативную игру вводятся дополнительные ценности, а сверхценность откладывается.
В процессе такой коммуникации-поиска индивид находит или не находит «резонирующее сознание» Другого. Если не находит, то уходит в себя, отвергая всякую активность. Если же находит то устанавливается контакт и создается виртуальная страта, содержащая в себе не только «образ контакта», возникающий в ходе столкновения смысловых подуниверсумов, но и некоторый образ отношения к другим социальным группам, виртуальный социум. Виртуальный социум образуется как на мгновение возникающее напряжение между всей совокупностью виртуальных страт. В следующий момент он может распасться, если ценность обретенного контакта окажется ниже отложенных ценностей. Тогда поиск продолжится. При этом степень рефлексивности будет возрастать от контакта к контакту. Но контакт может оказаться и более стабильным, и тогда образуется виртуально-стабильная страта. Случайная точка обретения контакта становится в виртуально-стабильной страте основой для построения ценностной шкалы, превращается в сверхценность будущей страты. В тот момент, когда конструирование такой шкалы завершается, страта переходит в стабильную форму. Но прежде ей необходимо утвердить образ «моей страты» в глазах других лиц, других страт.
В децентрированном символическом пространстве центром будущей социальной структуры может стать любая страта. Для этого ей достаточно создать притягательный образ социального целого, обещающий максимальному количеству акторов наивысший из мыслимых социальных статусов. При этом важнее, чтобы обретение статуса не было реальным, а выглядело таковым. Социальным конструированием здесь руководит главным образом эстетический критерий: побеждает не более рациональная или справдливая, а более красивая модель. Рациональность и справедливость возникают постфакум. Для того, чтобы стать притягательной для других страт, модель подвергается существенной деформации, включает в себя массу компромиссов. Она может оказаться достаточно далека от первоначальной, но утвердившись она становится основанием нового здравого смысла. Здравый смысл, возникший в результате компромиссов, имеет значительные шансы предопределить движение к открытости. Но возможен и другой вариант: виртуально-стабильная страта оказывается достаточно и агрессивной, чтобы самой деформировать ценностные шкалы окружающих страт. Здесь движение к задержанному обществу становится неизбежным. Но и в первом, и во втором случае кризис будет завершен и начнется совсем другая история.
О
дна из особенностей современной российской жизни, отмечаемая многими гуманитариями, состоит в том, что общественные движущие силы в последние годы все больше перемещаются на уровень конкретного индивида, на уровень индивидуального сознания и действия; в структурировании общества все большую роль играют личностные факторы. Естественно, представители разных наук отмечают разные аспекты данного сдвига, но его общая направленность не вызывает у них сомнений.
Экономисты и социологи все чаще высказывают мнения о значении субъективных факторов в структурировании рынка труда, в частности, указывается на важную роль сознания, индивидуальных мнений, оценок, ожиданий как работников, так и работодателей92. Многие люди до сих пор не могут привыкнуть к тому, что рабочие места по щучьему велению не создаются, а порождаются человеческой активностью, находчивостью и креативностью на разных уровнях социального регулирования. В этой связи важным представляется анализ того, как конкретные люди решают свои проблемы на современном рынке труда, как они организуют свое поведение и свое жизненное пространство.
Данный интерес стимулируется несколькими обстоятельствами.
Во-первых, современный российский рынок труда мы можем уподобить, используя идеи современной теории систем93, сложной развивающейся системе, в которой имеется не только актуальная, но и потенциальная структура, характеризующаяся наличием ряде альтернатив. Какая из них станет реальностью, зависит от многих факторов, в том числе от самих участников рынка труда.
В нынешней ситуации все большее значение приобретает способность последних к саморегуляции и самоорганизации. В методологическом плане это закономерно приводит к стремлению исследователей искать ответы на социальные вызовы в самом человеке. Не случайно, анализируя возможные сценарии динамики занятости и безработицы в ближайшие годы, специалисты приходят к выводу, что наряду с макроэкономическими факторами будет возрастать значение собственно политики на рынке труда, ключевой задачей которой должно стать повышение и поддержание высокой способности к занятости рабочей силы94.
Во-вторых, негативный опыт осуществления социальных программ свидетельствует о необходимости учитывать особенности индивидуального поведения в соответствующих проектах. Как полагают американские социальные психологи Л.Росс и Р.Нисбетт, ненадежность масштабных начинаний в социальной сфере в немалой степени определяется игнорированием так называемых «тонких особенностей ситуации», непосредственно связанных с индивидуальными реакциями людей на происходящее95. В отечественной практике регулирования рынка труда немало примеров неэффективных решений. Например, из года в год принимаются решения о квотировании рабочих мест для молодежи; решения эти в своей нынешней форме не могут быть реализованы, поскольку не учитывают особенности сознания молодежи, в частности, ее притязания и стратегии выхода на рынок труда. Еще более наглядный пример связан с пособиями по безработице. Хорошо известно, что Закон о занятости в той части, которая регламентирует их начисление и выплату, является предметом постоянной критики специалистов, поскольку во многих случаях стимулирует пассивность безработных, толкая их на рентные отношения с государством. Данный закон не учитывает многоуровневую структуру материальных притязаний человека, регулятивный эффект которой весьма различен в ситуациях работы и безработицы96.
В-третьих, саморегуляция отдельного человека определенным образом связана с самоорганизацией групп, общностей, социума в целом, представляет собой один из уровней самоорганизации. Мнения людей о самих себе, их планы и действия включаются в представления, регулирующие деятельность социальных систем. Это является своего рода онтологическим принципом, лежащим в основе существования любой системы, связанной с человеческим мышлением и деятельностью. В таких системах, как известно, всегда есть элемент внутренней неопределенности, поскольку будущее зависит от решений, которые еще только предстоит сделать97, а значит, мы не сможем обойтись без учета индивидуальных представлений и действий при изучении процессов социального развития. При этом важно учитывать взаимную детерминированность процессов самоорганизации, протекающих на уровнях индивида, группы, социума.
Индивидуальное поведение организуется не само по себе, а с учетом имеющихся социальных ресурсов, на пересечении интересов других людей. В то же время социальные ресурсы обнаруживают себя через действия конкретных людей. Группа организуется не сама по себе, а в контексте межгрупповых связей. Последние, в свою очередь, конструируются, развиваются конкретными группами. И так далее.
Цель исследования и его эмпирическая база
Самоорганизация является имманентным свойством человека, которое актуализируется в сложных, кризисных обстоятельствах. При этом особое значение приобретают рефлексивность и субъектность. От их развития, как показывают многочисленные исследования98, в немалой степени зависит успешность адаптации индивида к меняющимся обстоятельствам жизни.
То, что мы наблюдаем в индивидуальной адаптации, может быть соотнесено с поведением групп различного типа (от первичных контактных до властных структур), их ценностями, практикой реального существования и т.п. и в этом смысле стать предметом поддержки или, наоборот, блокирования. Но для этого нужно проследить, как индивидуальные механизмы самоорганизации могут быть сняты в различных формах групповой и «надгрупповой» самоорганизации. Задача объемная и вряд ли решаемая в рамках одной статьи, но отдельные ее части уже сейчас доступны для обсуждения.
Под этим углом зрения я буду анализировать группу безработных, полагая, что их поведение как нельзя лучше подходит для выявления индивидуальных форм самоорганизации на рынке труда. Потеря или отсутствие работы является жизненной трудностью, требующей мобилизации адаптационных ресурсов. Люди по-разному осмысливают новые для себя обстоятельства и свои индивидуальные возможности, в результате чего они выбирают те или иные формы поведения, в одних случаях способствующие преодолению трудностей, а в других — уводящие в состояние глубокой дезадаптации.
Эмпирической базой для дальнейших рассуждений послужили результаты цикла исследований, проведенных в Краснодарском крае и в других регионах в 1996-1998 гг.99 Их объектом были разные группы незанятого населения (67 человек от 18 до 54 лет разного уровня образования и срока безработицы). Проведены фокус-группы, нарративные и полуструктурированные интервью.
Обращение к безработным обусловлено не только новизной данной группы в социальной структуре нашего общества, но и спецификой их статуса, который может быть определен как маргинальный. По мнению некоторых авторов, именно в маргинальных «точках» происходит формирование новых социальных качеств, обнаруживается характер социальных процессов, их направленность и смысл100.
Рабочая аналитическая модель исследования выглядит следующим образом: жизненная трудность — стресс (состояние дезорганизации101) — желание преодолеть трудность — самоорганизация — преодоление жизненной трудности.
Процессы самоорганизации могут быть квалифицированы с точки зрения конструктивности. Критерием конструктивности является направленность на позитивное в социальном (достижение приемлемого социального статуса) и психологическом (удовлетворенность, оптимистичность, уверенность в себе) аспектах преодоление жизненной трудности, возникшей в связи с потерей или отсутствием работы. Именно такая категория процессов самоорганизации интересовала меня больше всего, поскольку она позволяет целенаправленно искать и проектировать активные формы социальной политики.
Акцент на конструктивной самоорганизации позволяет задать важный теоретический контекст исследуемой проблеме. Речь идет о так называемом совладающем поведении (сoping behaviour). Рассмотрим его несколько более подробно.
Совладающее поведение
Проблематика совладающего поведения, будучи тесно связанной с вопросами психосоциальной устойчивости, только сравнительно недавно стала перемещаться из периферийных областей социальных и поведенческих наук в центральные102. Если в 1960-е гг. ей посвящалось относительно немного работ, то сейчас совладание стало популярным термином и его применяют при описании проблем в учебной и профессиональной деятельности, семейной жизни, в области анализа сбережений, борьбы с зависимостями, консультационном взаимодействии и т.д.
В изучении совладания можно отметить несколько тенденций.
Оформившись в рамках адаптационного подхода, оно сначала связывалось с экстремальными ситуациями, когда обычного приспособления оказывалось недостаточно и требовались дополнительные энергетические траты со стороны субъекта. Затем coping распространилось на описание поведения в поворотные жизненные моменты, то есть в связи со значимыми жизненными событиями. Наконец, данное понятие стало использоваться при описании поведения людей в повседневной действительности (например, в условиях хронических неприятностей)103. С позиций сегодняшнего дня такая эволюция может трактоваться как открытие особого среза в жизнедеятельности любого человека и этот срез становится полноценным объектом научного интереса. С другой стороны, совладание, перемещается в плоскость предметов, интересующих социологию и психологию повседневности.
Большое внимание к так называемым промежуточным переменным в процессах возникновения и порождения стресса. С этого сюжета начинал свои исследования один из классиков изучения совладания Р.Лазарус, обозначивший роль когнитивных факторов в развитии стрессовых состояний. Он выделил следующие стадии преодоления: первичная оценка (фиксация трудности), вторичная оценка (оценка своих возможностей, в том числе возможностей своего окружения), третичная оценка (переоценка своих действий, выбор новых альтернатив и построение новых планов)104. Наряду с когнитивными конструктами здесь широко изучаются личностные свойства, а также особенности самих ситуаций.
Заметен постепенный переход от изучения факторов риска к контекстуальным моделям, в которых большое значение придается текущим конфигурациям обстоятельств и их влиянию на совладающее поведение. С.Фолкмен, обобщая результаты ряда работ, выделяет два возможных направления в анализе контекстуальных аспктов совладания: через генерируемые многими стрессовыми событиями общие задачи (например, определить значение ситуации лично для себя, поддерживать отношения с членами семьи, друзьями, а также другими лицами, которые могут быть полезными в преодолении кризиса, сохранять и поддерживать чувство компетентности и мастерства и др.); и через личные цели, мотивы, обязательства, которые формируют когнитивную оценку событий. Он показал как через выбор конкретных стратегий совладающее поведение включается в более широкие фрагменты жизненного цикла105.
Признание важности качественного подхода при изучении совладающего поведения объясняется многообразием его форм, контекстуальных зависимостей, влиянием мотивационно-смысловых систем личности.
Следует отметить, что определения совладания нередко грешат чрезмерной размытостью, не позволяющей отделить содержание данного понятия от уже известных. В качестве рабочего можно пользоваться таким: это механизмы «эмоциональной и рациональной регуляции человеком своего поведения с целью оптимального взаимодействия с жизненными обстоятельствами или их преобразования в соответствии со своими намерениями»106.
Помимо конструктивности (направленности на реальное разрешение проблемы) индивидуального своеобразия, важно обратить внимание на ситуативность совладания, поскольку оно является лишь одним из модусов поведения в трудной жизненной ситуации (к числу других модусов можно отнести защитное поведение, хаотический поиск, то есть активность без когнитивной проработки, немотивированность, или «выученную беспомощность» и др.), а также на важную роль когнитивных механизмов — способность построить план, способность адекватно (с учетом внешних и внутренних факторов) оценить свое взаимодействие со средой и др.
Именно характеристики совладающего поведения и были рассмотрены в исследовании в качестве конструктивных форм реагирования на потерю работы.
Конструктивные формы самоорганизации безработных
Проведенные интервью дали возможность рассмотреть внешнюю и внутреннюю работу людей по преодолению той ситуации, в которой они оказались: осмысление обстоятельств и своих возможностей, конкретные «техники» и результативность поведения, эмоциональное состояние. В итоге одних респондентов нам удалось отнести к субъектам совладающего поведения, другие были квалифицированы как реализующие защитное поведение, немотивированные и т.п.. Поскольку в исследовании акцентировалась качественная стратегия сбора и анализа данных, мы прежде всего пытались вычленить индивидуальные приемы совладания, обобщенные затем в несколько основных механизмов, имеющих конкретные эмпирические проекции. Вот их перечень.
I. Использование ресурсов своей межличностной сети — достаточно распространенный механизм, который реализуется в нескольких формах:
Прямое обращение за помощью к родственникам, старым друзьям, знакомым.
Создание референтного круга общения из себе подобных, в котором культивируется взаимопомощь: «Вот уезжала соседка, у нее оставалось и она принесла мне мешочек сахара. Я говорю: «Давай!». Приходит ко мне одна женщина, я знаю, что ей надо, вот тебе кулечек сахар. Другая приносит крупу — на тебе пшеничку, третья еще где-то что-то достала. Вот так сейчас, понимаете. На таком уровне каждый должен помогать друг другу. И я считаю, что это очень даже хорошо — как тот клуб «Одуванчики». Ведь это здорово, когда ты чувствуешь, что ты не один с этой жизнью» (51 год, экономист).
Внутрисемейная консолидация (семейные советы и взаимная поддержка членов семьи): «Муж у меня большой оптимист... Он верит в меня и считает, что я знаю гораздо больше, чем то, что мне предлагают. Я когда ему говорю что, вот, такие-то новые программы, а он говорит, что все это ерунда, если бы тебя взяли на работу меньше, чем через месяц, максимум — два, можно все это освоить, понять, изучить и нормально работать» (25 лет, техник-электронщик).
Следует признать, что внутрисемейная поддержка является не только важным условием преодоления жизненных тягот и неудач, но порой единственным источником энергии, питающей действия человека в трудной ситуации.
Использование окружения в качестве заказчиков и потребителей своих услуг и продукции (нянчить для соседских детей, вязать или шить, продавать то, что собрано в лесу или выращено на огороде и др.). Это позволяет поддерживать необходимый уровень жизнеобеспечения и, что немаловажно, жизненного тонуса, пока не найдена работа.
Репутационная стратегия трудоустройства, когда человек находит работу, зарекомендовав себя на одном из прежних мест. Внутреннюю основу этой формы поведения составляет ответственное участие в профессиональной межличностной сети. Стремясь добросовестно выполнять взятые на себя обязательства, человек формирует долгосрочные обменные отношения со своим актуальным и потенциальным окружением.
II. Осознание и активное использование индивидуальных ресурсов — своих свойств, себя в целом в качестве средства или источника достижения нужного результата, сдвига в лучшую сторону: «... попав в ситуацию безработного, ты еще более остро понимаешь, что только ты сам можешь решить свои проблемы. Никто тебе не поможет: ни государство и никто другой; то есть ты сам должен «подкинуться» и найти себе эту работу или сам ее организовать» (45 лет, физик).
Человека поддерживает уверенность в том, что определенный навык или другая индивидуальная характеристика (например, способность сходиться с людьми, быстрая обучаемость) является его сильной, выигрышной стороной; она сопровождается готовностью использовать данные индивидуальные свойства в разнообразных подработках и начинаниях.
III. Отношение к трудной ситуации как совокупности шансов, которые открываются, планируются, используются самим человеком (предлагаемая работа выступает как возможность установить новые социальные связи, получить новую информацию и проч., поэтому на первом этапе бывает не так важна величина зарплаты). Вероятно, общая установка на поиск, накопление шансов является важным условием адаптации в трудной ситуации: «В наше время вообще всегда нужно иметь запасной вариант, скажем, не отталкивать его. Иметь его ты может и не будешь иметь, но людей, которые предлагают, не отталкивать, не заедаться. Я, мол, сейчас мохнатый такой, идите вы все побоку, а завтра ты стоишь нищий» (44 года, инженер-снабженец).
IV. Способность видеть множество сфер приложения своих сил позволяет легче пережить кризис, который не воспринимается как катастрофа, у человека не возникает ощущения завершенного пути. Возможно, это является некоторым жизненным стилем: «Я проработал много лет, делал генераторы на подводные лодки, солнечные батареи и аккумуляторы на спутники. Эта была квалифицированная работа. Все это хозяйство закупали у нас и французы. Тогда я чувствовал себя специалистом. Это уникальная вещь: только два предприятия занимаются этим, одно из которых находится в Красноярске. И вдруг все это дело сломалось, и оказалось, что такие специалисты не нужны. И я переучиваюсь, занимаюсь винно-водочной линией, ее настраиваю, и кирпич кладу, и все что угодно. Когда был студентом, и вагоны разгружал» (45 лет, физик).
Оказавшись безработным, такой человек соответствующим образом продолжает строить свое поведение: «Раньше, когда работал, мысли были о работе, то есть как делать свою работу, то здесь мысли переключаются на то, как ее найти и что ты можешь кроме того, что ты делал до этого, приходится расширять круг своих возможностей. В свое время нас работе на компьютере не обучали. Когда я работал в администрации, я купил самоучитель и начал учиться, но до конца этого не довел, так как эту «шарашку» разогнали. Но тем не менее теперь я все равно хочу добить это дело, то есть овладеть этим компьютером».
V. Предметность оценок, намерений, планов. Порой недостаточно знать о той области, где ты можешь чего-нибудь достичь, необходимо еще и построить конкретный путь к ней. Можно считать себя специалистом вообще, а можно видеть, какую конкретную работу ты в состоянии выполнить. Можно просто питать надежду на улучшение, а можно указать причины, сдерживающие улучшение. Способность опредметить, конкретизировать свои планы и умения в той или иной области — важный элемент в преодолении трудностей. Человек может иметь достаточно богатый профессиональный опыт, но умение сфокусировать его на конкретной проблеме, ситуации, запросе является тем механизмом, который переводит опыт в эффективное поведение. Характерен случай с одной из женщин (38 лет, инженер по флоту). С одной стороны, как она говорит: «Я немножко и бухгалтером работала, таможней занималась малость, с людьми — у нас такая служба была, что постоянно с людьми приходилось, вроде как и с кадрами немного, с автотранспортным участком была связана». С другой стороны, она сама отмечает, что ее ставит в тупик вопрос: «Конкретно что Вы хотите?» «В принципе я могу и то, и то, и то. Но как конкретно?»
VI. Накопление опыта поведения на свободном рынке труда. Человек реально опробует разные варианты поиска работы и поведения в кризисной ситуации, нащупывая свои слабые и сильные стороны, ожидания и требования к себе, тем самым вырабатывая приемлемую стратегию поведения на рынке труда. Такая апробация, подкрепленная успешными примерами других людей, помогает выработать конструктивную позицию по отношению к неудачам, нащупать свои слабые и сильные стороны, ожидания и требования к себе, выработать эффективную стратегию поведения на рынке труда: «Сначала неудачи в поиске работы удручали меня, а сейчас — нет, если неудача, ну так что ж — нужно двигаться дальше. Дорогу осилит идущий, на блюдечке никто не поднесет. И тем более я познакомилась с людьми, которые нашли работу хорошую. Вот одна у меня знакомая, она искала, она говорит: «Я и там была, и там была». Показывает, как она по всему городу была. Я поняла что если хочешь найти, надо просто искать» (39 лет, старший лаборант).
Та же респондентка далее анализирует один из своих промахов: «Вот мне одну работу предлагали. Они меня спросили, молодые там сидели парень и девушка, и как-то в лоб спросили: «Сколько вам лет?» И сбили меня, я так поникла, не спросила ни какой там оклад, вообще ничего не спросила о характере работы. Так сразу говорю: «Я, наверное, вам не подойду. « Я потом подумала, что напрасно я так поступила. Я считаю, что при поисках работы нужно быть более уверенной в себе, мне не хватает уверенности, когда я прихожу, меня можно сбить, выбить из колеи. Надо больше даже нахрапистости, наверное. Я поняла, что лучший способ обороны — это нападение».
* * *
Указанными механизмами самоорганизация безработных, естественно, не исчерпывается. Есть трудно классифицируемые приемы. В то же время у нас имеются основания еще более обобщить уже выделенные. Например, первый механизм предполагает занятие позиции «умного» участника межличностной сети (здесь уместно привести слова Р.Лазаруса, указавшего на подоплеку такого участия: «Процесс совладания в существенной степени зависит от направленности на другого человека во взаимоотношениях, а также на отношения сами по себе»107). Второй, четвертый и шестой механизмы связаны с конкретизацией образа самого себя, своих планов и оценок происходящего, а третий и четвертый обеспечивают достраивание контекста текущей жизненной ситуации (я вижу то, чего пока нет, или то, с чем я пока не имею дела).
Также следует отметить, что описанные типы дополняют друг друга и могут присутствовать в поведении одного и того же человека.
Формы поддержки процессов самоорганизации безработных
Изучение совладания имеет ряд интересных следствий.
Совладание неотъемлемо связано со стрессами, фрустрациями, депривациями и т.п. феноменами. Поскольку все они возникают в ситуациях угрозы, неожиданности, невозможности реализовать намерения и ценности, степень распространенности подобных ситуаций может быть связана с типичностью совладания как формы поведения. На практике это означает, что существование социальных групп безработных, мигрантов, выпускников учебных заведений и т.п. превращает совладание в факт социальной динамики, который может определенным образом учитываться в социальных проектах и программах. Например, важной является возможность «взвешивать» социальные группы и подгруппы по их готовности не к адаптации вообще, а именно к coping behaviour, то есть к конструктивной адаптации и самоорганизации, в которой осознанные усилия субъекта по регуляции и достижению психосоциального благополучия играют значительную роль. Сведения о том, каким образом можно поддерживать эти усилия, содержатся в табл. 1.
Таблица 1. Соотношения обобщенных механизмов конструктивной самоорганизации безработных, типичных социальных действий, сопутствующих им, и возможных форм социальной поддержки
|
Обобщенные механизмы конструктивной самоорганизации безработных |
Сопутствующие социальные действия безработных |
Формы социальной поддержки безработных |
|
Конкретизация образа самого себя, своих планов и оценок происходящего |
Профессиональное самоопределение |
Профессиональная ориентация |
|
Достраивание контекста текущей жизненной ситуации |
Поисковая активность на рынке труда |
Профессиональная ориентация |
|
Занятие позиции "умного" участника социальной сети |
Актуализация и конструирование личной социальной сети |
Деятельность неформальных объединений и организаций |
Выделенные соотношения, естественно, сложнее. Данную схему можно использовать прежде всего в качестве аналитического инструмента, помогающего определить возможные формы социальной поддержки процессов адаптации безработных.
К числу таких форм безусловно следует отнести профессиональную ориентацию, то есть систему мероприятий, стимулирующих осознание и активное использование человеком своих индивидуальных и социальных ресурсов, что обеспечивает формирование и поддержание готовности к эффективному поведению на рынке труда108. Подобного рода мероприятия реализуются в виде консультационных, тренинговых, информационных услуг. Такие услуги на рынке труда должны оказываться отделами Федеральной Службы занятости, но, как свидетельствуют сообщения ее работников, сейчас там однозначно доминирует информирование, причем информирование первичное, которое во многих случаях оказывается явно недостаточным для того, чтобы клиент решил свою проблему. Ему требуется помощь в психологически обоснованном выборе профессиональной деятельности, овладении навыками самопрезентации и поддержания уверенности в себе, адаптации на новом рабочем месте. Аналогичное положение вещей наблюдается в частных биржах труда.
По-видимому, улучшение ситуации следует искать на путях развития системы консультационного сопровождения профессиональной карьеры, которая вряд ли может быть реализована в существующих формах деятельности Службы занятости, поскольку здесь требуются самостоятельные организационные решения. Уже сейчас некоторые из них достаточно очевидны: создание специализированных профориентационных структур органами местного самоуправления, а также поддержка деятельности неформальных объединений и общественных организаций в сфере занятости.
Общественные организации перспективны не только в плане оказания профориентационных услуг, но и в плане групповой консолидации безработных. Потеря работы сопровождается деформацией социальных связей человека. Она становится особенно болезненным событием, если деформация перерастает в распад привычных межличностных коммуникаций. Последние, являясь одним из важнейших ресурсов в трудной ситуации, способны оказывать существенное влияние на выбор конкретных стратегий совладания109. Обследованные нами безработные неоднократно подтверждали данный тезис, ссылаясь на необходимость получения информации от себе подобных, демонстрируя примеры обмена целями и образцами поведения в различных ситуациях. К сожалению подобных возможностей у безработных не так много: это мимолетное общение в службах занятости или в немногочисленных общественных организациях (в том же Краснодаре их единицы).
Механическим стимулированием общественных организаций данную проблему не решить. Как известно, успех различного рода программ по социальной самоорганизации зависит от традиций и культуры участия населения в социальных объединениях110. Здесь же приходится обратить внимание на неразвитость в современной России института социального партнерства — очень часто организации и учреждения, действующие на рынке труда, не могут договориться друг с другом, предпочитая отношениям по горизонтали отношения по ведомственной вертикали.
И все же при малочисленности общественных организаций и объединений людей, оказавшихся без работы и/или ищущих таковую можно выделить некоторые условия для повышения эффективности деятельности таких объединений. Во-первых, это соотнесенность с конкретными и компактными профессиональными или социальными группами (например, профсоюз офицеров, уволенных в запас, или молодежная биржа труда как проявление студенческого самоуправления в учебном заведении). Во-вторых, конкретность, «заземленность» целей организации. В-третьих, общность профессиональных и жизненных судеб членов объединения и ее лидеров.
И
сследование маргинальности – одно из актуальных направлений исследования структуры российского общества в эпоху масштабных социальных изменений. Именно изменения в социальной структуре – «остове» общества, по словам П. Штомпки111 – приводят к масштабным системным изменениям, определяющим в целом характер трансформации общества. Понять их механизмы и перспективы возможно, обратившись к наиболее глубинному уровню, а именно, исследуя механизмы формирования статусных позиций, и прежде всего переходных, промежуточных, маргинальных. Это те точки, в которых наиболее интенсивны «накопления» новых социальных качеств, где наиболее ярки и выразительны показатели характера социальных процессов, направления и смысла их развития, где наиболее отчетливы новые типы отношений.
В исследованиях на эту тему традиционно связываются социальная структура, социальная мобильность и феномен маргинальности. Многие исследователи считают, что наиболее перспективной в исследовании социальной структуры постсоветского общества оказывается структуралистский подход в рамках неовеберианской традиции112. Н.Е. Тихонова, например, справедливо отмечает такой важный момент, как «перенос внимания на типологические характеристики индивидуального действия и рассмотрение жизненных шансов и перспектив социальной мобильности в зависимости не только от объективных экономических характеристик групп, но и от усилий самих людей, их специфических возможностей»113.
Автору уже доводилось исследовать новые маргинальные группы в российском обществе114, рассматривая особый характер и масштаб изменений российского социума. Для анализа этих изменений особое значение представляет исследование маргинальности как состояния в процессе изменения основных параметров социального статуса.
Понятие маргинальности
Маргинальность в современном российском обществе можно представлять весьма широко. Она может рассматриваться как состояние групп и индивидов в ситуации, которая вынуждает их под влиянием внешних факторов, связанных с кардинальным социально-экономическим и социокультурным переструктурированием общества, существенно изменять их социальный статус, социальные связи, социальную среду, а также ценностные ориентации.
Не углубляясь здесь в сложности теоретической интерпретации концепции маргинальности, отметим возможности и перспективы анализа маргинальности на эмпирическом уровне. Маргинальность – феномен, «ускользающий» от количественных характеристик и строгих замеров. Хотя термин «маргинал» уже прочно обосновался в словарях нашего переходного общества, вряд ли можно сказать, сколько в нем маргиналов. Эвристичным представляется исследование маргинальности на пути исследования характеристик маргинального статуса.
Первоначальные исследования маргинальности сосредоточивали внимание на комплексе характеристик маргинальной личности – иными словами, наборе личностных характеристик человека, попадающего в объективно заданную маргинальную позицию115. Развивая концепцию маргинальности, Е. Хьюз отмечал: «Маргинальность... может иметь место везде, где происходит достаточное социальное изменение и приводит к появлению людей, которые находятся в позиции неопределенности социальной идентификации, с сопровождающими ее конфликтами лояльности и разочарования (фрустрации) личностных или групповых стремлений»116. Внимание на этот пункт концепции обращают также А.С. Керкхофф и Т.С. Мак-Кормик, подчеркивая необходимость различать, с одной стороны, позицию в социальной структуре, а с другой — набор психологических черт, которые могут развиваться в индивидууме, занимающем такое положение117. Т. Шибутани выделяет понятие маргинального статуса личности как ключевое в понимании маргинальности. Он отмечает, что маргинальный статус — это позиция, где воплотились противоречия структуры общества118.
Рассматривая различные виды социальных статуса, авторы отечественного относительно нового учебника по социологии труда119 дают определение маргинального статуса личности как позиции, фиксирующей объективно заданные противоречия в способах поведения, которые определяются, с одной стороны, многообразием статусно-ролевых и функциональных характеристик личности, а с другой стороны — промежуточными состояниями перехода из одного статуса в другой.
Маргинальный статус, или маргинальное состояние, присуще индивидам в различной степени. Оно может быть «гармонизированным», когда требования различных статусов не противоречат, а дополняют друг друга, либо «деструктивным», когда требования статусов приводят к рассогласованию и необходимости радикального изменения сложившихся норм поведения. Между двумя полюсами множество промежуточных форм, различающихся степенью напряжения и интенсивности действий для преодоления противоречий и согласования норм. Как правило, маргинальное состояние возникает в следующих случаях: при переходе индивида из одной социальной среды в другую; при смене одного темпорального статуса на другой; при кардинальном изменении образа жизни, вида профессиональной деятельности, системы социальной коммуникации; при смене социального, профессионального, экономического, политического или религиозного статуса120.
Маргинальный статус формируется в результате образования маргинальной позиции, то есть такой позиции промежуточности, неопределенности в социальной структуре группы, общности или общества в целом, в которую индивид или группа попадают под воздействием маргинальной ситуации.
Таким образом, маргинальный статус исследуется, с одной стороны, как объективно заданная позиция, с другой стороны, как набор субъективных характеристик и показателей, присущих ей.
Безработные специалисты
Каковы обстоятельства, особенности и перспективы эволюции многообразных маргинальных позиций, сформированных в современном российском обществе? Ответы на эти вопросы предполагалось получить, исследуя срез «классической» маргинальной группы – безработных.
Безработица в нашей стране стала следствием глубинных структурных изменений. Можно сказать, что это – следствие общей маргинальной ситуации. В ее развитии на сегодня можно выделить два этапа: с 1991 по сер. 1990-х годов (наиболее неопределенное, практически неуправляемое состояние общества) и с середины 1990-х (период относительной стабилизации «хаоса», формирования более устойчивых социальных отношений).
Масса безработных в экономически активном населении увеличилась с 1992 к 1997 году более чем в два раза. Быстрее всего растет доля безработных в возрасте 30-49 лет, составлявших в 1997 году более половины всех безработных. Доля специалистов среди безработных незначительно уменьшалась, составляя около 1/5. Для трети безработных условия потери работы официально носят вынужденный характер (высвобождение или ликвидация предприятия), и доля эта ежегодно растет (причем чаще всего это касается женщин). Растет также доля людей, находящихся в безработном состоянии больше года — с 23,3% в 1994 г. до 38,1% в 1997 г., причем отмечается рост застойной безработицы121.
Слой безработных активно исследуется в различных направлениях. Социологи предлагают исследовать его как особую страту, группы в структуре общества. Сложности связаны с тем, что четких критериев определения безработных в России нет, поэтому их совокупность весьма разнолика122.
Данное исследование касается второго этапа. Это период, когда многие явления рыночной экономики, в том числе безработица, «легитимировались» в сознании людей как часть новых социальных отношений, заняв определенную позицию в системе. Тем не менее, позиция собственно безработицы весьма неустойчива, так как данный феномен оценивается в обществе по-разному, зачастую диаметрально противоположно («социальное зло» на одном полюсе оценочной шкалы и «объективная необходимость» — на другом123).
Эмпирическая база исследования
Исследование проведено в сентябре 1998 — мае 1999 гг. в малых и средних городах трех российский регионов: Московской области (г. Фрязино, ВПК), Калужской области (г. Обнинск, наукоград) и Краснодарского края (г. Туапсе, порт).
Особенно сложно положение во Фрязино (город ВПК, население 54 тыс. чел.)124. Предприятия электронной промышленности, составляющие градообразующий комплекс, останавливают свою деятельность. На 1.04.1999 на учете состояло 1813 ищущих работу граждан, из которых 1246 человек – безработные. Более года числятся 26% безработных. Уволенных по сокращению штатов – 64%. Значительна половая диспропорция в структуре регистрируемой безработицы — женщины составляют 63%; среди безработных — треть служащих. На 1.04.1999 г. на одну вакансию претендовало 8 чел.
Туапсе (горд-порт, население 65 тыс. чел.) – средний по тяжести положения на рынке труда среди указанных городов. Основные предприятия города – машиностроительный, нефтеперерабатывающий, судомеханический заводы — свертывают свою производственную деятельность. Всего искало работу в 1 квартале 1999 г. 869 чел., среди них женщины составили 43%. На учете в службе занятости в 1 кв. 1999 г. состояло 496 чел., в их числе женщины составили уже 69%. Длительно (свыше 1 года) зарегистрированы 16% безработных. Около трети — специалисты, имеющие высшее и среднее специальное образование.
Обнинск (наукоград, население 110 тыс. чел.) — находится в более благополучном положении. С начала 1998 г. уровень безработицы продолжал медленно снижаться и к началу августа составлял 1,2%, затем начал расти и к концу года достиг отметки 1,9%. Резко сократилось число вакансий. Численность работников пятнадцати наиболее крупных предприятий города, по-прежнему снижается (за период с октября 1997 г. по октябрь 1998 г. в среднем это снижение составило 4%). Особенно в научных и научно-производственных организациях: ГНЦ РФ ФЭИ — на 6%, ОНПО «Технология» — на 10%, НПО «Тайфун» — на 11%, АО ПЗ «Сигнал» — 5%. Доля длительное время безработных (более 1 года) — 25%. Соотношение безработных мужчин и женщин выровнялось.
С безработными проводились полуструктурированные интервью, посвященные их трудовым биографиям (27 интервью), а также интервью с экспертами — руководителями и сотрудниками городских служб занятости, руководителями администрации, предприятий, кадрового агентства (всего 40 интервью).
Исследовалось поколение от 35 до 50 лет – еще активное, но не имеющее перспектив в новой ситуации; «хронические» безработные, в небольших городах со свертывающейся промышленностью и ограниченными возможностями рынка труда; мужчины и женщины среди участников исследования были представлены поровну.
Целью исследования было понять условия возникновения, формирования и эволюции маргинального статуса у тех работников градообразующих предприятий, которые потеряли основное занятие и длительное время являются безработными.
Результаты исследования
Достигнутая позиция. Как известно, социально-должностной статус определял положение человека в советском обществе; достижение достаточно высокого социального статуса связывалось прежде всего с планомерным выстраиванием жизненного пути, трудовой биографии — от выбора профессии и получения образования до соответствующих пунктов карьеры. У респондентов, которые в прошлом были специалистами на градообразующих предприятиях, социально-профессиональный статус был достаточно высок. Следовательно, социальная дистанция в падении к низшей позиции в структуре занятости объективно велика.
Одна из центральных гипотез требовала проверки того, насколько важна субъективная значимость профессионального статуса для судьбы (что несколько больше, чем профессиональная карьера). Значимость профессии, потерянной человеком в результате структурных изменений, определяют, прежде всего, обстоятельства и мотивы ее выбора. Для большинства респондентов выбор профессии был случайным, обусловленным сложившейся ситуацией (возможностями и выбором родителей, подсказкой знакомых, примером друзей и т.д.). Часто люди говорили о том, что достаточно широкий диапазон способностей и отсутствие каких-то четко определенных пристрастий затрудняли выбор основного занятия их жизни. Профессия для респондентов имеет скорее инструментальную ценность. Это переводит переживание респондентами ситуации потери профессии и поиска новой позиции в структуре занятости скорее на уровень ломки привычных стереотипов жизни, норм ее устройства, а не ломки ценностного стержня человека, сложившегося как профессионал по личному убеждению. Возможно, это особенность данной социальной группы.
Особо следует выделить истории специалистов, уже успешно сменивших свой статус занятости (еще до официального получения официального статуса безработного) под влиянием ситуации и личных склонностей. Показательна в этом плане история Людмилы (45 лет). «Я пошла работать сразу в НИИ, параллельно училась, но мне это было чуждо сразу. И сейчас я понимаю, что это была ошибка, влияние родителей… Не в радость была эта работа. Я работала в научной лаборатории, у меня стаж там 24 года. Сначала лаборантом, потом младшим научным сотрудником. Новое время началось для меня прямо с 1985 года. Я была в партии. Очень активно я занималась партийной, комсомольской работой, и когда объявили перестройку, для меня это было как призыв к новой жизни. В то время я вышла на работу после декрета и чувствую, что я там не на месте. Надо менять. Я ушла в экономисты. Там же, в НИИ, я стала учиться на экономиста... Я пошла на курсы бухгалтеров и переучилась, постепенно… В общем-то, это все в тему было, потому что это в отделении, в котором я работала, близка тематика эта научная. Ну а высшее образование все-таки дает широкий кругозор, поэтому мне было без проблем все это освоить, практически я получилась экономистом без образования…. я быстро вошла в курс дела».
Другая история гибкого реагирования на изменение ситуации в сфере занятости у Игоря (37 лет). Получив инженерно-строительное образование, поработав руководителем на стройках, с началом перестройки он, поскольку «зарплата не стала удовлетворять занялся индивидуальной, как она тогда называлась, трудовой деятельностью, то есть стал мешочником». Далее – работа менеджером в частной фирме. Подобную смену основной профессии пережила и 33-летняя Вероника (от инженера – к «челночнице»), но под влиянием иных обстоятельств – переезда из Киргизии, что в итоге показывает совсем иную картину переживаний, характерную для «вынужденной» адаптации125.
Обстоятельства потери работы. Вынужденность попадания в ситуацию смены основного статуса – главный показатель ее маргинальной сущности. Происходит не просто профессиональная переориентация, характерная для многих. Происходит нарушение жизненных планов, всего устоявшегося, заданного порядка жизни, судьбы.
В статистике и масштабных исследованиях безработицы в качестве критериев добровольности или вынужденности потери работы часто отмечаются официально оформленные обстоятельства ухода – по сокращению или по собственному желанию126. На этом основании делаются некоторые выводы о парадоксальности формирования рынка труда127. Но, похоже, указанные критерии не являются показательными, что видно и из интервью с безработными и работниками служб занятости. Поэтому особенно интересно проследить, каким образом происходит увольнение людей, попавших затем в категорию хронических безработных.
Обстоятельства ухода респондентов разнообразны, что характерно для стратегий адаптации к меняющимся условиям. Поэтому многие респонденты считали, что их ситуация уникальна, нетипична и «не вписыватся в общую картину безработицы». В целом практически во всех случаях маргинальная ситуация создается общей ситуацией в городе и на предприятии (за исключением личных ситуаций ухода в связи с инвалидностью и в декретный отпуск по уходу за детьми). Чаще всего обстоятельства потери работы можно охарактеризовать как вынужденно-добровольные или добровольно-вынужденные: как правило, в обоих случаях руководители и работники «полюбовно», «по-человечески» договариваются о наилучших в данном случае условиях увольнения. Например, – Анна 44 лет, бывший начальник подразделения порта: «Меня предупредили за 2 месяца, как положено. Я в очень хороших отношениях с начальником управления. Мы с ней вместе поднимались, я… ее хорошо знаю... Посокращали почти всех подчиненных, я и так целый год числилась одна. Работы практически не было. Меня держали до тех пор, пока могли. Потом команда из Москвы последовала, что пункт закрыт. И, естественно, некуда уж было деваться... Все надеялись, что вот-вот, держали до последнего. Потому что открыть-закрыть не так-то просто, оборудование нужно вывезти, потом, если начнется, снова завезти, помещение приготовить, площадку... Поэтому до последнего держали, а потом уже меня поставили перед фактом, что нужно готовиться к безработице… Она (начальница) мне так и сказала, ты хоть что-то, хоть год... там посмотрим, там снова работа пойдет, и ты вернешься. А если я тебя оставлю, сразу переведу внештатной, ты вообще ничего не получишь…Оформили как сокращение»).
В другом случае инициатор увольнения — работник, «наметивший» для себя уход. Яркий пример представляет история Надежды (49 лет): «Я практически сама себя под сокращение подвела. В принципе меня никто не сокращал, то есть я не то что никудышный работник, который в первую очередь идет под сокращение. Нет. Прикинув все за и против, что мне надо как-то что-то кушать, не говоря уж что-то купить... Шла под сокращение должность технолога, я поменялась с ней [сотрудницей — И.П.]) местами, потому что просто уволиться и уйти я не могла, это был такой барьер, что для меня это было все равно, что в пропасть. Я понимала, что где я... ну, в торговле, больше нигде... Я знала, что нигде не заработаю ничего... Конечно, если бы меня отпустили в административный отпуск, то я бы и увольняться не стала».
Классическую ситуацию вынужденного ухода с предприятия описали три респондента – в одном случае старшего научного сотрудника уволили без предупреждения вследствие «сокращения лаборатории», в другом случае произошло банкротство предприятия, и в третьем – массовое увольнение работников в результате закрытия цеха на предприятии. Близки к этой ситуации, которые можно охарактеризовать как обыкновенное «выживание» в коллективе — уход с частного предприятия Людмилы, чья история упоминалась выше и уход Елены, матери часто болевшего маленького ребенка. Особняком стоит история Андрея 34 лет — предпринимателя, директора предприятия; в ее основе — непроясненные респондентом обстоятельства, связанные, как следовало из некоторых замечаний респондента, с особенностями теневого бизнеса.
Обобщая, можем сказать: фактически добровольный уход с работы в историях безработных характерен для женщин, у которых есть хорошо зарабатывающие мужья, настаивающие на их присутствии дома, и маленькие дети.
Степень маргинальности. Согласно основной гипотезе, в разных ситуациях будут фиксироваться разные по интенсивности и другим характеристикам маргинальные позиции. Для их определения использовались две системы показателей: объективные (внешние условия, определяющих типы маргинальной ситуации) и субъективные (связанные со степенью самооценки изменений параметров статуса). Были выделены следующие критерии:
Совокупность этих критериев поможет создать основу для выделения различных типов маргинальных ситуаций и соответственно степени маргинальности в виде индекса маргинальности128, получаемого как сумма баллов, проставляемых респондентами по каждому критерию (3-балльная шкала). Предполагалось, что можно выделить пять типов маргинальных позиций в зависимости от степени маргинальности: «идеальных» (высокая и низкая степени маргинальности), «комбинированных» («оптимисты» и «пессимисты») и «стабильных».
Самую низкую степень маргинальности продемонстрировал Игорь, предприниматель из наукограда. С предыдущего места работы он ушел, потому что не устраивала зарплата. Денег хватает, поскольку есть фирма, руководителем которой формально зарегистрирована близкая родственница. Наивысшую степень маргинальности продемонстрировал предприниматель из города-порта. В ходе беседы выяснилось, что усугубляют ее обстоятельства криминальных «разборок».
В остальных случаях преобладают типы «пессимистов». Ярко выраженный тип «оптимиста» представляет только один человек – Людмила, история которой была приведена выше.
В поисках нового статуса. Чем было для респондентов обращение в службу занятости? Казалось бы, мотивы обращения, несмотря на скептическое отношение к этому учреждению, очевидны – поиск работы, получение пособия, переобучение и т.д. Об этом говорят в своих интервью и сами безработные. Беседы с руководителями и сотрудниками служб занятости показывают, что для большинства обращающихся в службу занятости характерно желание трудоустроиться, хотя устойчив стереотип, будто такое обращение – крайняя мера, некая черта, которую переступить психологически очень нелегко (об этом часто говорят в своих интервью и безработные, и эксперты службы занятости). И есть некоторая (небольшая, по оценкам экспертов) часть безработных – те, кому работа фактически не нужна. Это подтверждают экспертные опросы других исследователей129.
Анализ интервью с безработными приводит к выводам о том, что получение официального статуса безработного для них – путь приспособления к нестабильным, неопределенным социальным условиям, получения какого-то определенного положения в обществе, дающего, кроме всего прочего, осознание своего места в нем. «Я сразу встал на биржу, чтобы не терять стаж. Там пособие, у меня же была максимальная зарплата, максимальное пособие я получал, тоже, в общем-то, не лишнее, плюс полис, и вроде какой-то статус есть, понимаете? И с тех пор я там стою...» (Игорь).
Статус зарегистрированного безработного, несмотря на свою крайне низкую оценку в общественном мнении и, в общем, нестабильную и неопределенную в социальном пространстве позицию, тем не менее закрепляет определенную роль, систему связанных с ним ожиданий и вознаграждений. Это оказывается для многих людей очень важным именно в этом аспекте. Для Светланы, бывшего инженера, уволенного с обанкротившегося предприятия, статус безработной оказывается в ее ситуации наиболее приемлемым: «Знаете, самое неприятное не то, что я тут (в службе занятости), — тут я уже статус свой определила, я сама себе сказала, кто я, сознательно пошла мыть полы. Самое обидное, когда приходишь на завод и просишь: отдайте мои деньги. На тебя смотрят, как будто ты из личного кармана каждого пытаешься их вытащить, вроде бы, как вы нам надоели, и шли бы отсюда. Вот как наслушаешься, такое впечатление, я понимаю, как нищий сидит с протянутой рукой. Но он ведь определил для себя — я нищий, я сел, я протянул руку, все вот мой статус нищего. Такое впечатление создается, что ты ущербный….».
Таким образом, статус зарегистрированного безработного — это действительно переходная позиция к чему-то другому, позволяющая «узаконить» свое существование, не потеряться в обществе. Это хрупкий мостик в построении нового образа жизни, новых планов (один из мотивов – не потерять стаж работы, следовательно, здесь имеет место определенное планирование будущего).
Для исследуемой группы хронических безработных обсуждаемая позиция со временем становится постоянной, скрывающей за собой целую композицию статусов занятости (теневой, полулегальной и даже, по некоторым данным, криминальной). Так, бывший инженер-электронщик Алексей создал себе целую структуру статусов. Он работает дворником, кроме того, принимает частные заказы как сварщик, столяр. Бывший инженер машзавода Николай строит дом. Инженер-технолог Надежда во время безработного периода постоянно работала продавцом в частном магазине. Андрею, предпринимателю, статус безработного и неимущего, очевидно, помогает отстоять его интересы в «разборках».
Приобретение статуса безработного становится открытым полем борьбы с государством. Государство, «ограбившее» своих граждан несколько раз, предстает противником, у которого необходимо взять хоть что-то. Поэтому условность данной позиции и связанных с этим ролей принимается людьми как данность в ненормально устроенном мире, и эту данность надо использовать. «Я в Центр занятости пришла, мне говорят, вы поторопитесь, у вас же срок исходит. Какой срок? Статуса безработной. Я что-то не поняла. Говорят, по нашим российским законам только год имеешь право стоять на учете. Я говорю, извините, а дальше что? Меня на улицу?.. А какие к нам претензии? Это государство создало такой закон... А что мне делать? 12 мая истекает этот срок. Загвоздка сразу начинается в справках. Во-первых, например, страховой полис. Из-за того, что я стою на учете, у меня этот полис есть. Значит, я лишаюсь полиса, это раз... Я только платно буду лечиться... Второе. Сейчас постоянно новшества вводят насчет детского пособия: постоянно что-нибудь меняется, каждые полгода. Опять нужно собирать справки... Это хорошо, что я стояла на учете в Центре занятости, мне дали справку без разговоров. Я пришла в собес и сказала, что я малоимущая семья, но я стою на учете в Центре занятости, нигде не работаю. Мне сейчас платят 54 рубля в месяц как безработной. Но сейчас, с 12 мая, меня выбросят на улицу, я остаюсь без единой справки, мне никто ее не даст, то есть, не дай бог, коснется пособия, да чего угодно, я нигде не смогу ничего взять...»
Образ государства-противника, с которым надо сражаться, отвоевывая право на статус, усиливается с ростом ощущения безысходности ситуации, как, например, в упомянутом уже случае со Светланой. «Как можно увидеть какие-то перспективы? — замечает она, — Я их не вижу. Можно увидеть, когда видишь, что шаг навстречу делает тебе, ну, то же государство, но нас все бросили. Они за кремлевской стеной вообще не представляют, как живут остальные люди. У них своя жизнь, у них свое государство... Какое развитие может быть? Какой там экономический рост? О чем они вообще говорят? О каком росте? Когда таких наукоградов полстраны. Я так думаю, они вообще не знают, что мы существуем. Но их раздражает, что люди должны существовать, и существуют и еще чего-то требуют. Какие-то еще требования предъявляют. Какие-то шахтеры касками стучат, еще медики бастуют. А у людей инсулина нет, не сделают укол инсулина, он сидит дома и ждет, сегодня он умрет или завтра... Я понимаю, что тяжелую картину рисую».
Существенной чертой положения хронических безработных является превращение неустойчивой переходной маргинальной позиции, образуемой в смене статусов занятости, в приемлемый для новых жестких, инициированных сверху «правил игры» статус, имеющий тенденцию становиться постоянным.
Стратегия выхода из маргинальной ситуации. Кто и как преодолевает или намерен выйти из маргинальной ситуации? Какие варианты для этого он/она считает приемлемыми и реальными?
Попадание в маргинальную ситуацию для большинства респондентов представляло собой кардинальную ломку сложившихся планомерно в течение привычной жизни жизненных планов. Наступал момент, когда приходилось отказываться от них, строить новые на имевшихся ресурсах. Это оказалось нелегким делом.
Неопределенность будущего, отмечаемая многими респондентами, накладывает отпечаток на их планирование. Осторожность, пессимизм и пассивная выжидательная тактика характерны для большинства. Распространенная модель поведения — жить одним днем, опираясь на ситуативные возможности и не планируя надолго. «Вообще далеко загадывать даже сейчас не хотим. Знаете, живем немножко даже одним днем… Так все нестабильно».
Опрос респондентов130 показал разительное противоречие между желаемыми и реальными перспективами. Большинство в качестве желаемых предпочло новую постоянную работу по найму, возвращение на старую работу или переобучение. Но наиболее вероятными перспективами оказываются подработка, безработное состояние и лишь у меньшинства – новая постоянная работа по найму.
В целом безработные специалисты ориентируются на борьбу за выживание, не имея целей на длительную перспективу. Стратегии выживания стали сегодня актуальным объектом исследования многих ученых. Так, Н.Е. Тихонова приводит 11 гипотетических стратегий выживания в современной России131. Для наших респондентов характерны в основном три из них, а именно:
1) получение пособия по безработице и приработками;
2) получение других доходов;
3) проедание сбережений.
Но нередки и другие стратегии. Одна из них строилась на сочетании постоянной занятости и получении (или длительном неполучении) пособия по безработице (например, работа продавцом в частном магазине, дворником, уборщицей); другая – в ведении коммерческой деятельности (теневой и полутеневой занятости) – владение предприятием через, по сути, подставных лиц; третья – в опоре на помощь близких родственников (чаще всего мужа).
На переобучение как на кардинальный способ выйти из ситуации, приобрести новый профессиональный статус, рассчитывают немногие, что, как правило, связано с их неперспективным, по мнению респондентов, возрастом. Тем не менее, овладение компьютером, бухгалтерские курсы, курсы парикмахеров некоторым кажутся нелишними.
В целом же можно отметить две основные стратегии поведения в преодолении маргинальной ситуации. В основе их разделения – личностные особенности, ценностные и психологические установки. Более распространена «пассивная» – человек, используя различные приспособления, пытается сохранить статус кво. Чаще всего это эффект «вынужденной адаптации». Яркий образец демонстрирует бывший нефтяник Сергей: «Мне это сложно — себя в чем-то перебороть. Хотя перебороть я, конечно, себя бы мог. Семью кормить нужно. Конечно, я бы мог себя перебороть. Скажем, скрипя зубами, ринулся бы работать. Но, может быть, недолго». В других случаях люди, заранее предвидя такую ситуацию, планомерно готовят сеть источников существования, конкретном случае имеющихся возможностей («социального капитала») изменить свою позицию в структуре занятости. Весьма полезны здесь классификации ресурсов, влияющих на социальный статус человека132. Эмпирические исследования показывают, что чаще всего безработные способных помочь им поддержать прежний уровень жизни (покупка компьютера, дачи, оборудования для мастерской и т.д.).
«Активная» стратегия подпитывается установкой личности изменить жизнь и добиться своего. Интервью с людьми, успешно, на их взгляд, устроившимися после безработного периода, показывают, что это действительно так. «Получается, устройство на работу — спасение утопающего — дело рук самого утопающего».
Однако в успешном преодолении маргинальной ситуации важную роль играют и другие факторы. Их можно объединить общим названием «статусные ресурсы».
Статусные ресурсы. Статусные ресурсы предполагают сочетание в каждом специалисты рассчитывают в поисках работы на самих себя — об этом сообщили в одном из недавних исследований треть опрошенных. Затем — на службу занятости и родственников и знакомых. Чем выше уровень образования, тем более в поисках новой работы важна роль родственников и знакомых, и тем менее – служба занятости. Относительно факторов успешного трудоустройства безработные специалисты чаще рассчитывают на уровень профессиональной квалификации, и в равных долях на случай и на наличие свободных мест по специальности; следующий по значимости фактор – возраст, каждый десятый считает главным фактором пол133.
В нашем исследовании проверялась значимость в позитивном преодолении маргинального статуса внутренних и внешних ресурсов.
«Внутренние» статусные ресурсы:
1) позиция (статус), занимаемая безработным до потери работы; чем она была выше, тем больше внутренних стимулов достичь такой же;
2) образование — чем больше человек потратил времени на образование, чем более самостоятельным был в достижении определенного уровня его выбор и действия, тем больше у него/нее возможностей найти приемлемый выход;
3) предприимчивость, характер, воля и т.д.;
4) материальные возможности семьи, наличие собственности, приусадебного хозяйства и т.д.;
5) помощь семьи (работающих супруга, родителей, детей, родственников);
6) знакомства;
7) возраст (точнее, его «конкурентоспособность» на рынке труда»).
«Внешние» ресурсы.
1) объективно благоприятные возможности для трудоустройства по специальности или близко к ней на предприятиях в городе (возможности крупных предприятий-работодателей принять на работу именно такого работника);
2) возможности частных предприятий принять на работу именно такого работника (возможности переучивания в службах трудоустройства);
3) возможности переезда в другой город;
4) возможности для открытия своего дела, частной трудовой деятельности, самозанятости.
Анализ 27 проведенных интервью показал, что на первый план при оценке безработными специалистами возможностей успешного выхода из жизненного тупика выходят их социальные связи. Этот мотив отчетливо повторяется от интервью к интервью. «Сколько у меня знакомых, и, мне кажется, все ищут только сами и через каких-то знакомых и по рекомендации» (город-порт); «Ищут в основном по знакомым» (наукоград). Интервью с руководителями успешных предприятий разных городов подтверждают, что поиски сотрудников, когда таковые требуются, осуществляются, как правило, через знакомых.
Когда социального капитала не хватает, успешная стратегия видится через его приобретение. Показательна в этом смысле ситуация Николая (научный сотрудник): «Вся беда в том, что я работал не в городе, а в этом закрытом институте... А он не в городе. Поэтому получается так: я работаю в городе, есть друзья, знакомые, но они все твоего круга, и в таком же примерно положении. Либо они продолжают работать в институте и получают 1000 рублей, либо они тоже не работают... А иметь друзей среди тех, кто торгует, в распределителе сидит у власти... это надо было работать в городе, работать в райкоме, горкоме, еще где-нибудь… Сейчас, я думаю, что-то получится, потому что уже есть круг знакомых среди многих сфер. Потому что любое дело сейчас надо начинать, надо иметь очень много знакомых»
Другой важный ресурс, по мнению респондентов, – возраст. Эта тема возникает в каждом интервью, и ее болезненность для людей среднего возраста, еще активных и работоспособных, но зачастую отбрасываемых за борт, очевидна. С проблемой справляются, опираясь на характер. Показательная история Надежды (49 лет), которая сумела «завоевать» необходимое ей рабочее место в основном благодаря своей настойчивости.
Следующий ресурс – образование. Респонденты часто жалуются на недостаточность образования, приобретенного «в той жизни». В числе потерявших свою значимость ресурсов упоминается и профессия, которая слишком «уникальна» и/или не пользуется спросом. Однако респонденты в возможности переобучения верят слабо.
Высокий должностной статус в прошлом характерен для некоторых респондентов. Но пример Марии, бывшего директора строительного предприятия, вернувшейся в родной город с Севера, говорит о том, что обстоятельство руководящей должности не помогает, а мешает в поисках работы. Такие наблюдения высказала и в интервью руководитель кадрового агентства (Обнинск).
Говоря о внешних ресурсах, респонденты жалуются, прежде всего, на ограниченность рынка труда в небольшом городе. Поэтому некоторые видят выход в переезде в крупный город или заграницу.
Таким образом, наиболее гибкими и перспективными ресурсами изменения маргинального статуса являются ресурсы личностного плана (социальные связи и собственная инициатива). Их значимость подтверждают и другие исследования134.
Субъективное переживание маргинальной ситуации. «Разрыв времен». Люди оказались между двумя мирами – мирами прежней и теперешней жизни. Этот мотив присутствует у всех, включая 35-летних. «Тогда время же было совершенно другое. Сейчас вспоминаешь, как будто мне тысяча лет...» (Ольга, 39 лет). «Это все в той жизни…. За железным занавесом, времена застоя и т.д. Все это брехня, никогда его и не было, этого железного занавеса у нас, в нашем маленьком городке» (Николай, 37 лет). Лучше всего передают это состояние слова Светланы (41 год, бывший инженер-электронщик): «Получается, что мы вообще уже выпавшее поколение. Мы уже перешли возраст, когда еще что-то можно, и не дошли еще к пенсионному. Получается, что наше поколение – сорокалетних — вообще никому не нужно. Вот кто попал в колею, кто был у руля, – они попали в колею, они так и будут в этой колее, да молодые, которым сейчас около тридцати. Потому что перестройка попала, когда они школу кончали. Им повезло, то есть началась эта перестройка и они с ней перестроились. Они еще немножко в колее — эти тридцатилетние, успели как-то, не нужно как-то переучиваться. А мы получились вообще неизвестно что. И до пенсии далеко, и уже от 35 далеко. И все. Я не знаю…».
* * *
Один из главных выводов состоит в следующем. Социальные условия, стиснувшие и вытесняющие «исключенное» поколение, приводят к тому, что появляется некий новый уровень жизни, формирующий новые основания для формирования статуса, соответствующих ему ролей. Он определяется выработанной ими стратегией выживания. Профессионализм отступает. На первый план выходят новые факторы формирования социальных позиций, возможно, это фон нашей жизни на долгие годы.
Основания сегодняшней структуризации российского общества связаны скорее с личностными факторами, к которым относятся характер индивида, его социальные связи, прежний опыт работы. Люди в новых обстоятельствах сами «подгоняют» свои статусы и определяют роли.
Самый пессимистический вывод исследования — ограниченность ресурсов, определяющих будущее, делает исследуемую группу лиц действительно «выпавшей» из связи времен. Это и определяет маргинальность его положения. Возможно, это касается не всей обследованной категории, а лишь длительно безработных научно-технических специалистов.
П
роблема экономической зависимости женщины, неразрывно связанная с ее зависимостью социальной, личностной, в последние два столетия является ареной столкновения точек зрения феминистски ориентированных исследователей и общественных деятелей и «традиционалистов». Стереотипное восприятие женщины как пассивной, беспомощной, профессионально не мотивированной «иждивенки» — основа дискриминации женщины и в сфере семейно-брачных отношений, и на рынке труда. И именно социально-экономическая зависимость (как объективно существующая, так и установка на уровне сознания) — в значительной степени причина того, что большинство мероприятий по повышению социального статуса женщины и достижению равноправия полов не приносят ожидаемых плодов. Социально-экономическая независимость относится к группе социальных, культурных и экономических прав, которые труднее осуществить, чем права гражданские и политические135.
Методологические основания исследования
В отличие от разделения труда в общественном производстве, где происходит взаимообмен посредством денег как всеобщего эквивалента, разделение труда в семье носит нерыночный характер. Домашняя экономика в значительной степени регулируется социальными нормами, традициями, взаимными договоренностями, эмоциональной привязанностью, которые не подлежат денежному исчислению, и воспринимаются экономистами как «периферия», «архаика».
К заслугам феминистской теории следует отнести стремление рассмотреть все многообразие экономических отношений, возникающих в процессе обеспечения жизнедеятельности, в частности, такие их аспекты, как дар и принуждение136. При таком подходе становится «заметной» альтруистическая женская деятельность, многочисленные эмоциональные связи, которые определяют поступки людей и делают их взаимозависимыми.
Достаточно большим эвристическим потенциалом, как нам представляется, обладает и концепция социального обмена, согласно которой люди, добровольно или даже инициативно оказывающие какие-либо услуги другим, создают социальные обязательства, социальный долг по отношению к себе. Человек, покровительствующий другим, имплицитно претендует на более высокий статус по отношению к «берущим». Взаимный обмен укрепляет узы между равными, однако, если не удается адекватно ответить на значимые для людей благодеяния, то тем самым они подтверждают претензию дарителя на более высокий статус. Постоянное одностороннее предоставление важных благ — основной источник власти. Человек, имеющий в своем распоряжении ресурсы для удовлетворения потребностей других людей, без которых они не могут обойтись и не могут получить их из альтернативного источника, может приобрести власть над ними137.
Как нам видится, использование двух указанных традиций социальной мысли позволяет рассмотреть порочный круг, воспроизводящий гендерное неравенство: домашние обязанности женщины ограничивают ее возможности на рынке труда и определяют ее более низкую заработную плату, что закрепляет сложившееся разделение труда внутри семьи.
Патриархальный тип семьи характеризуется в экономическом плане неэквивалентным обменом деятельностью между мужчиной и женщиной, который, с одной стороны, создает статусные различия между ними, с другой — является следствием семейного неравенства. Домашняя работа женщин в основном бесплатна, несмотря на то, что питание, уход и воспроизводство являются абсолютной человеческой необходимостью138. Женщины предоставляют неоплачиваемые домашние услуги в обмен на свое содержание. Подобные отношения, в которых участвует замужняя женщина, охарактеризован как специфический «патриархатный способ производства», характеризуемый зависимостью безотносительно к тому, имеют ли женщины классическое отношение к производству, то есть оплачиваемую работу.
Современные тенденции развития семьи демонстрируют продвижение от патриархата в сторону более эгалитарного семейного устройства, что прежде всего связано с участием женщин в оплачиваемой занятости, профессиональной деятельности. В то же время значительная доля женщин по-прежнему предпочитают реализовываться главным образом в традиционной роли матери и хранительницы домашнего очага. Как нетрудно заметить, данная роль априорно предполагает экономически зависимый статус.
Однако сферы социально-экономической зависимости женщины не исчерпываются семьей. В российском трудовом и семейном законодательстве работающей женщине придается бенефициарный статус, связанный с исполнением ею материнских функций139, что формируют еще одну сферу зависимости женщины — от государства-патрона, которое либо оказывает прямую материальную помощь в виде пособий и доступа к льготным или бесплатным услугам, либо косвенную — обеспечение женщине возможности совмещать профессиональную и семейную деятельность. О том, насколько эта зависимость велика, свидетельствует неизменно высокие доли женщин среди безработных и малообеспеченных как следствие замены государственных механизмов регулирования рынка труда рыночными.
Это позволяет рассматривать социально-экономическую зависимость женщины в двух измерениях — от мужчины на уровне семьи и от государства в публичной сфере.
Субъективную сторону социально-экономической зависимости позволяют выявить массовые опросы населения, свидетельствующие о водоразделе между мужчинами и женщинами в плане ориентаций на самостоятельность либо зависимость. Женские предпочтения форм занятости характеризуются значительной привлекательностью вариантов «легкая работа и небольшой гарантированный заработок» и «жить не работая», в то время как мужчины, социализирующиеся как кормильцы семьи, в целом отдают предпочтение варианту «много работать и хорошо получать, пусть и без гарантированного заработка».
Зависимые установки присущи также и мужчинам. Однако если их зависимость связана с государством и работодателем, то список возможных покровителей женщины значительно шире. Общественное мнение достаточно либерально к факту экономической зависимости женщины, в то время как мужчина, не способный обеспечить себя и семью, получает клеймо социальной некомпетентности.
Целью исследования, проведенного автором в феврале-марте 1999 г., было выявление путем глубинных интервью с женщинами, чью экономическую ситуацию можно охарактеризовать как «зависимую», содержания, восприятия и оценки ими своего зависимого статуса. Было проведено 28 интервью в 4 группах женщин: неработающие женщины; «работающие матери», чей доход в совокупном семейном бюджете составлял 10% и менее; спонсируемые женщины («содержанки»); одинокие матери, находящиеся на содержании родственников и/или получающие государственные пособия. Проиллюстрируем положения цитатами из интервью.
Субъекты экономической поддержки
Как мы упоминали выше в данной работе и в предыдущих публикациях140, принципиальное условие «зависимой адаптации» — наличие сильного покровителя, который добровольно и иногда инициативно предоставляет поддержку, причем эта поддержка не может быть получена из альтернативного источника. Здесь возникает целый комплекс вопросов: кем являются субъекты поддержки; мотивация берущей и дающей сторон; в чем эта поддержка проявляется; чем «платит» берущая сторона за свое обеспечение.
Четыре группы наших респонденток представляли четыре основных субъекта своей поддержки: мужа, партнера, родственников и государство.
Муж. Наиболее традиционный тип женской зависимости представлен замужними женщинами, экономическую ответственность за которых несут их мужья. Со своей стороны, женщина исполняет традиционную неоплачиваемую работу по дому. Не было отмечено принципиальной разницы между зависимым статусом домохозяек, женщин, находящихся в отпуске по уходу за ребенком и тех работающих женщин, чей вклад в семейный бюджет незначителен.
Мужчина, по мнению респонденток, удовлетворен ситуацией, в которой он чувствует самоуважение как кормилец семьи, которому неработающая жена создает комфортную бытовую обстановку. Статус единственного кормильца семьи воспринимается как атрибут мужественности. «Как он зарплату не приносит, ходит весь такой потерянный, прямо сил нет смотреть на него, жалко. Спрашивает: «Тебе что помочь? Это сделать, это?» Как зарплату получает — естественно! Нос задрал: «Иди, посуду мой, иди туда-сюда». Не то чтобы он меняется, но, видно, у него самооценка повышается».
Мужчина-партнер. Образ женщины-содержанки появляется в произведениях русских классиков XIX века, когда встает вопрос женской эмансипации и «свободной любви». Речь там шла не о внебрачных интимных связях и не о внебрачных рождениях детей, но о сожительстве мужчины и женщине, материальной поддержке женщины со стороны ее партнера. Упоминания об этой категории женщин (не состоящих в «гражданском браке», а именно пользующихся материальной поддержкой от «приходящего» мужчины) трудно найти в литературе советского периода. Однако последнее десятилетие дает нам немало примеров возрождения «института спонсирования».
Как показали интервью, мужская мотивация «спонсирования» в пересказе респондентов может быть следующей. Во-первых, в количественном отношении преобладала мотивация квазисемейных отношений: по каким-либо причинам не удавалось создать «настоящую» семью (не оформлен развод одного из партеров, не решены вопросы с детьми, с пропиской, национальные традиции не позволяют оформить брак). Сюда же мы отнесли содержание женщины как матери своего ребенка. Во-вторых, это осознание мужчиной себя как «сильного», способного безбедно содержать женщину, часто с достаточно высокими запросами. В-третьих, мотивация «свободы» как возможности выбора места жительства, партнеров, устраненности бытовых проблем из взаимоотношений партнеров (уровень же свободы мужчины и женщины в этом типе отношений, как мы постараемся показать, различен).
В беседах с женщинами выяснилось, что сам факт материальной поддержки — недостаточное условие того, чтобы женщина ощущала себя «на содержании». Зависимость от мужчины ощущается, когда его помощь значительно (иногда в несколько раз) превышает личные доходы женщины.
Большинство респонденток отмечали, что им пришлось перейти определенный психологический барьер, прежде чем начать получать от мужчины материальную поддержку; эту грань спокойнее переходили более молодые женщины: «Началось с этого: когда он приносил продукты, мне было дико. Я не знала, как себя вести. Я спрашивала: сколько денег я тебе должна? Потом это стало в порядке вещей. Потом он стал приходить ко мне, как домой. Потом… у нас, русских, как? Дашь одну руку — ты возьмешь за другую. Потом он стал нас одевать полностью. Потом стал квартиру для нас снимать. Потом эту квартиру для нас купил».
Родители, близкие родственники. Родственная поддержка оказалась наиболее значимой для одиноких матерей. В данном типе отношений преобладает мотивация родительской любви: дети есть дети в любом возрасте. По этому поводу неоднократно высказывались различные мнения: сторонники одной точки зрения видят в этом инфантилизм русского/советского человека, который до сорока лет остается «молодым», «социально подопечным». С другой стороны, альтруистическая мотивация, которая преобладает в семейных отношениях, полностью оправдывает эту помощь. Более того, материальная поддержка выступает как выражение семейной сплоченности, повод для еженедельных встреч. Эта помощь, как никакая другая, носит инициативный характер: «Каждому родителю хочется, чтобы его ребенок был лучше всех. И прожил бы жизнь лучше, чем его родители. Поэтому они нам помогают».
Объектом заботы и внимания родителей становятся не столько сами женщины, сколько их дети. Осуждая неспособность дочери прокормить семью, помощь ей тем не менее оказывают — ради внуков: «Отношение такое, что мы бы родителям своим должны помогать, а не получается, так надо хотя бы не обременять. А помощь внучке — другое дело».
Материальная поддержка неотъемлема от оказания услуг и моральной поддержки, и сами женщины обычно затруднялись хотя бы приблизительно оценить размеры этой поддержки — обычно она не подсчитывается ни той, ни другой стороной.
Специфика российской ситуации проявлялась в том, что нередко пенсионеры выступали как субъекты поддержки своих работающих (или трудоспособных) дочерей. Другая специфическая черта — родственная помощь является важнейшей «страховочной сетью» в нестабильных российских условиях; люди рассматривают помощь в долговременном плане: «Может быть, в свое время я им в чем-то помогла. Когда была возможность, я им что-то посылала, поддерживала материально. А в трудные времена они меня сейчас поддерживают. Какая-то взаимовыручка. Что-то где-то я им. Что-то где-то они мне».
Еще одна важная функция родительской помощи: она выступает ресурсом женской независимости от мужчины! Здесь, как и в случае с государственной поддержкой, мы можем выделить иерархию предпочтений, от кого женщине зависеть. Так, оказалось, что в большом количестве случаев экономическая зависимость от мужчины сильнее ограничивала свободу женщины, чем зависимость от родителей и тем более — от государства.
Государство. Как и в случае с поддержкой родственников, женщины, признавая факт получения помощи со стороны государства и в ряде случаев — важность и необходимость для них этой поддержки, не ощущали каких-либо обязательств со своей стороны и тем более — своего неравноправного, ущемленного положения в связи с получением помощи. Основное объяснение этому — сохранившаяся практика безадресного предоставления пособий и льгот, носящих общесоциальный характер и имеющих критериями их предоставления сам факт наличия детей при отсутствии мужа. Подобная практика не возводит получателей помощи в ранг «неудачников», не снижает уровень их социальной компетентности.
С другой стороны, даже адресный характер предоставления пособий по нуждаемости со стороны государства/предприятия ставит женщину в меньшую зависимость от субъекта поддержки, чем в случае получения прямой помощи от партнера. Причина — деперсонификация субъекта поддержки, его безличность и осознание женщиной своего права на поддержку в качестве составной части своих социально-экономических и гражданских прав.
Здесь находится еще один клубок проблем. В современной западной литературе нередко отмечается, что с появлением современного социального государства изменения статуса женщины могут быть проинтерпретированы как смена сферы подавления женщин с частной на общественную. Государство своей «семейно-ориентированной политикой» участвует в непрямом подавлении женщин. Мужская власть качественно изменилась: сексуальное доминирование перестало быть легитимным источником власти, но сохраняется сильное доминирование мужчин в экономической и политической сферах141.
Категория женщин, пользующихся государственной поддержкой, была представлена одинокими матерями. Интервью показали, что в мотивации рождения ребенка вне брака преобладали эмоции, рациональный же компонент был представлен расчетом на помощь извне — со стороны государства, предприятия и родственников. «Обман» со стороны мужчин, их обещания жениться также подталкивали женщин к этому ответственному решению. У одиноких мам ярко выражен «синдром Золушки», ожидания принца, который «полюбит меня и моих детей». Большинство живут надеждами вступить в брак, испытывают моральный и материальный дискомфорт от статуса матери-одиночки.
Факторы социально-экономической зависимости
Всех женщин – участниц настоящего опроса объединяло их объективно зависимое экономическое положение. Однако далеко не во всех случаях экономическая зависимость обусловливала социальную, то есть ограничивала права и свободу женщин, их доступ и право распоряжения семейными ресурсами и принятие важных семейных решений, насилие в отношении их.
Материнство. Период, когда женщина ухаживает за маленьким ребенком — пик ее зависимости в плане жизнеобеспечения. Женщина несвободна прежде всего по объективным причинам: все ее ресурсы (здоровье, время) направлены на уход за ребенком, она не вольна ими распоряжаться. Не случайно в традиции радикального феминизма (С.Файрстоун) деторождение рассматривается как главная причина неравноправного положения женщины в обществе, которое можно преодолеть только захватом женщиной контроля над репродуктивными ресурсами. Таким образом, дети являются главным фактором объективно существующей зависимости женщины: «Может, он себя так свободно чувствует, потому что у меня ребенок на руках, я его ни с кем не оставлю, никуда не денусь. Когда я работала, когда я с ним только познакомилась, когда не было ребенка, он у меня на работе день и ночь ночевал. Каждые пять минут приходил. Как я забеременела, как только он понял, что я не свободна, не одна, он стал ко мне более прохладно относиться».
Перерыв в трудовой деятельности не только негативно отражается на дальнейшей трудовой карьере и уровне квалификации женщин, но и становится периодом полной их зависимости от внешних источников жизнеобеспчения. «Я бы сама еще могла за 20 рублей в день на рынке стоять, а ребенка я как буду обеспечивать?»
Ориентация на семью или работу. Когда женщина предпочитает самореализацию в семейной деятельности, она не нуждается в большом объеме свободы от мужа, который ее обеспечивает. Для женщин с подобной мотивацией важно, что нет необходимости жить в напряжении: «Он такая гора, за которой я прячусь. Я даже не знаю, сколько у нас денег. “Это не твои проблемы”, — он всегда говорит»; «Ему нравится, что я дома сижу. К его приходу я накрашусь, отдохнувшая, счастливая, ужин готов, только спать ложись. А раньше после работы я прибегала: а-а-а, голова болит, спать хочу, ничего не надо».
Интервью показали, что экономически зависимые женщины, которые ориентированы на самореализацию в публичной, внесемейной сфере, оказываются в состоянии сильной фрустрации и чувствуют принуждение, ограничение своей личной свободы, несправедливость того факта, что им приходится заниматься домашним хозяйством.
Зависимость ощущается женщинами с высокими социальными запросами, тогда, когда женщина отделяет себя от семьи как самостоятельную единицу.
Предпочтение семьи как главной сферы реализации своих способностей достаточно подробно разработан в феминистской традиции анализа домашней работы, где речь идет о «ложном сознании» домохозяйки, которой нравится ее положение142. Нетрудно заметить, что сами авторы большинства феминистских произведений принадлежат к типу женщин, которых угнетает роль домохозяйки, которые нацелены на «внешнюю» реализацию.
Однако специфика положения женщины заключается в том, что она, в отличие от мужчины, вольна (в большей или меньшей степени) выбирать сферу своей самореализации. Зависимость, толкуемая как личная несвобода, нарушение прав, внешнее принуждение не наблюдалась в случае, если приоритетной сферой самореализации интервьюируемой женщины оказывалась семья. У таких женщин была слабо артикулирована ценность личной свободы, независимости, карьеры; обмен деятельностью (материальное обеспечение со стороны мужа — обслуживание со стороны жены) воспринимался как эквивалентный обмен. Более того — женщина чувствует себя независимой дома, в отличие от работы, где существует ответственность, нервотрепка. Если женщина полностью идентифицирует себя с ролью матери, жены, со своей семьей, то она чувствует себя независимой. Наличие помощи обусловливает свободу действий женщины: она может работать, сидеть дома, работать на низкооплачиваемой, но интересной работе.
Взаимоотношения в семье. Кроме выбора той или иной сферы самореализации, большую роль в наличии женской зависимости играли взаимоотношения супругов, и прежде всего их готовность идти навстречу друг другу в случае возникновения семейных конфликтов и желания мужчины демонстрировать свою власть над женщиной. Подавление женщины внутри семьи как следствие ее особого «нерабочего» статуса — не аксиома. Семейные взаимоотношения, построенные на взаимном уважении и доверии, являются важным фактором неограничения свободы экономически зависимой женщины. В этом случае фраза «никогда без разрешения мужа денег не беру» интерпретируется не как ущемление прав женщины, но как уважение к труду мужа, деньги приносящего. Этим же объясняется спокойное отношение к своей неосведомленности насчет заработков мужей.
Зависимость сильнее всего ощущается, если распределение домашних обязанностей супругов носит характер сегрегации. Напротив, в случае «совместного» типа распределения супружеских ролей реже возникают проблемы. В целом половина респонденток принимают сложившееся разделение труда в семье, половина — нет. С одной стороны, «несправедливо, поскольку жена работает 24 часа в сутки, а он — какое-то время». С другой, справедливо, так как «человек, пришедший с работы, хочет, чтобы ему элементарно подали за стол. Чтобы порезали хлеб, подали ложку. И я не считаю это барством и для себя каким-то унижением то, что я это подам».
Чаще женщины увязывают свое зависимое положение не с экономической зависимостью, а с особенностями взаимоотношений в семье, личностными особенностями мужа: «Себя неправильно поставила», «Его избаловала».
Финансовая зависимость не ведет автоматически к прямому подчинению женщины, но является той «бомбой замедленного действия», которая срабатывает при попытке подавить, унизить женщину. Когда в семейных отношениях появляется брешь, у мужчины всегда есть ресурс влияния на женщину — ее экономическая зависимость. У женщины таких ресурсов часто не оказывается, поэтому ей приходится уговаривать, апеллировать к его порядочности, призывать на помощь (!) посторонних, в итоге, как призналась жена «нового русского»: «Я же у него и прошу прощения, если он не прав, потому что он знает: мне нужны деньги на хозяйство, на детей; на этой неделе платить репетитору…».
Как ни странно, но переход женщины на экономически зависимое состояние, то есть уход с работы, могут позволить себе не только обеспеченные семьи. Более того, в бедных семьях этот переход обосновывается даже с точки зрения анализа материальных выгод и издержек: известно, что у работающей женщины больше расходов (на транспорт, одежду, косметику и т.д.), так что в случае, если женщина не может хорошо заработать, ей лучше стать, по мнению респонденток, …домохозяйкой. В этом случае достигается оптимальное управление семейными ресурсами: «А потому что я не прихожу усталая, вымотанная с работы. И в чем-то, несмотря на материальные трудности, в нашей семье больше мира. Тот же ребенок, я могу ему больше уделить внимания. Могу больше с ним заниматься, и мама не такая дерганая».
Собственные ресурсы женщины. Благосостояние измеряется материальными и нематериальными факторами. К первым относятся собственные доходы женщин; ее доля в доходах семьи; наличие у нее свободного времени. К неденежным факторам благосостояния относятся здоровье, семейные и дружеские связи, особенности характера143.
Имеющиеся у женщины ресурсы определяют сферу ее компетенции. Показательным в этом отношении был вопрос о том, кто является главой семьи. В семьях, где придается большое значение компетентности женщины в ведении домашнего хозяйства, управлении домашним бюджетом, экономически зависимая женщина становится главой: «Каждый себя считает. Муж считает, что он глава семьи, потому что деньги приносит, мама за то, что она хозяйка квартиры, а я считаю себя хозяйкой, потому что знаю, где что лежит, когда ищут, у меня спрашивают».
Женщине принадлежит решающее слово в повседневных (не стратегических) хозяйственных делах. Причинами доминирования женщины в тех случаях, когда она считала себя главой полной семьи, были: более молодой возраст мужа, его инфантильность в бытовом плане: «он ребенок, как и дочери, и мама, и кошки, хотя он и единственный кормилец в семье».
Важным ресурсом, определяющим независимость неработающей женщины, является собственность («Мы живем в моей квартире») либо существенный вклад женщины в ее приобретение («Без меня муж на эту квартиру бы не заработал»). А вот отсутствие собственности усугубляет зависимое положение: «Вы понимаете, еще много зависит от того, что тебе дали твои родители. Мне они ничего не дали в том плане, что ни квартиры, ни денег никогда не было. Это очень важно, очень. Вы посмотрите, когда женщина может сказать мужчине свою претензию: когда она чем-либо владеет в этой жизни, когда она чувствует за собой тыл. У меня этих тылов нет».
Феномен прошлых заслуг женщины «работает» и в том случае, если она «сделала» мужа, участвуя в его карьере: «В начале нашей семейной жизни он как-то неуверенно себя чувствовал. Какой-то серенький, забитенький. А после — перестал. На работу устроился. Как-то по моей инициативе. И подлечили, и работу нашли. На ноги благодаря этому встали». Жена-домохозяйка, являющаяся «мозговым центром» семьи, счетоводом, менеджером, «диспетчером», также не оказывается в зависимом положении, хотя лавры кормильца семьи целиком отдаются мужу.
Сложнее обстоит дело с ресурсами, необходимыми в реализации во внесемейной сфере. К таковым относятся сертификат о прохождении компьютерных курсов; наличие подруги, которая пишет резюме… Однако эти ресурсы можно считать лишь «частично конвертируемыми». 26 из 28 респонденток ответили, что практически лишены важнейшего российского ресурса — способности налаживать «нужные» связи: «Не могу, мучаюсь, если даже шоколадку надо дать»; «Даже сейчас есть такие знакомые, учились вместе, они влиятельные лица, я никогда не подойду, не попрошу».
Более охотно женщины отмечали наличие у себя психологических и эмоциональных ресурсов преодоления трудностей. «Женщины более стойкие, чем мужчины. Мужчины, не все, но легче ломаются. Слабые-то слабые, но мы больше в жизни переживаем и переносим».
Основания для подобной уверенности в себе женщины находят… вновь в сфере частной жизни. Прежде всего они видят себя хорошей матерью, хозяйкой, установившей нормальные отношения в семье. В качестве наиболее значительного достижения отмечается, что им «хватило смелости разойтись с мужем, не считаясь с мнением окружающих», «ухитрилась выйти замуж, имея двоих детей».
Ограниченность ресурсов сферой семейных отношений не позволит женщине преодолеть зависимое состояние. Причем по тону рассказа об их ресурсах было ясно, что они ощущают их вторичность по сравнению с делами, которыми ведают мужья.
Респондентки упоминали и о таком ресурсе, как свои денежные сбережения, которые женщина должна иметь, часто держа в неведении мужа, «на черный день». Помимо чисто практических соображений («если что случится с мужем — я останусь ни с чем»), женщины упоминали и них как о ресурсе независимости, которым, быть может, никогда не придется воспользоваться, но который нужно держать в качестве запасного варианта.
Разрыв в доходах мужчины и женщины. Предположение Г.Бэкке-ра о семье как о некоем целом, выполняющем единую функцию полезности, наиболее наглядно иллюстрируют малообеспеченные семьи, главная цель которых — физическое и социальное выживание, на что направлены все семейные ресурсы. В этом случае редко возникают вопросы о правах и обязанностях супругов. С появлением семейных «излишков» появляются и конфликты по поводу их распределения. Как правило, они достаются прежде всего кормильцу. На женщине лежит бремя управления недостаточным доходом: «Купили мы эту несчастную куртку, теперь у нас денег нет. Я говорю: «Леш, как мы будем дальше жить?» «Это, — говорит, — твои проблемы» Я говорю: «Ну как мои проблемы?». «Я получил зарплату, я ее тебе отдал».
Последствия зависимости
Жертва насилия. Хотя случаи физического насилия над собой женщины отмечали в интервью крайне редко, насилие психологическое — достаточно распространенный феномен. Проявления власти над женщиной принимают формы семейных скандалов, требованиях отчета в потраченных деньгах, произвольного урезания сумм, выделяемых женщине, противодействии мужа карьерному росту жены.
Более «мягкое» проявление неравенства женщины в семье — распределение семейных обязанностей, которое часто не устраивает женщин, кажется им несправедливым, но которое они не могут или не решаются изменить. «Оценивая преимущества семьи, где мужчина занят «добыванием» денег, а жена домохозяйка, женщины чаще всего подчеркивали выгоды подобного распределения ролей для семьи в целом или отдельных ее членов, но не для самих женщин»144. Подобный вывод можно сделать и в результате наших интервью.
В чем проявляется эта «несправедливость»?
Статус женщины как «растратчицы» заработанных мужем денег. Если муж занят добыванием ресурсов, то сфера компетенции женщин находится в сфере распоряжения этими ресурсами. Женщина может лишь более или менее рационально израсходовать или сэкономить их, но не приумножить. На мой недоуменный вопрос, зачем ездить на другой конец города на самый дешевый рынок, домохозяйка ответила: «Но ведь мое время нисколько не стоит».
На женщину переносится ответственность за высокие цены на рынках, что выражается в недовольстве мужей крупными расходами жен, подозрениями, что последние укрывают часть денег, тратят их на себя.
Справедливости ради отметим, что аналогичные претензии высказывались и женщинами в адрес мужей, которые не могут заработать достаточно денег для содержания семей и которые сами себя в деньгах на карманные расходы не ограничивают. Неинформированность супругов о проблемах добывания средств к жизни, с одной стороны, и стоимости этой жизни, с другой — причина взаимного недовольства и семейных конфликтов.
Ограничения в принятии экономических решений в семье. Зависимая женщина крутится в рамках жестко определенной денежной суммы, которую выделяет муж. Она ущемлена в расходах на себя.
Достаточно распространенными были обиды женщин на то, что муж делает крупные покупки, не советуясь с ними. «Я тоже член семьи, а он покупает мебель и не считает нужным со мной посоветоваться»; «Я, например, не считаю возможным на себя тратить, поскольку я не получаю денег. Меня раздражает то, что он может на себя много потратить, а я не могу себе этого позволить. Мне и неудобно как-то: все-таки он деньги зарабатывает».
Ограничение личной свободы женщины, возможностей для ее самореализации. Прежде всего это выражалось до низведения женщины до статуса домработницы при возможности нанять прислугу. «А зачем он кого-то будет нанимать, когда я все сделаю бесплатно?» Интересен факт, что семьи, в которых муж начинает зарабатывать, дрейфуют в сторону традиционного распределения обязанностей между супругами, и именно семьи «новых русских» дают картины унижения и подавления экономически зависимой женщины. «Муж располагает очень большой суммой на карманные расходы, но это все мимо меня. Он мне откажет, и я не могу спросить, почему. Это вне поля моего зрения. Я могу что-то для себя попросить, и если у него будет хорошее настроение — даст. Часто возникает вопрос: а зачем тебе это? Если речь заходит о каком-то платье для меня на выход — вопросов не возникает: я — часть его престижа».
«Синдром домохозяйки» выражается в сужении круга общения и интересов, в монотонности жизни, низкой ценности ее труда в глазах окружающих. «Тупею с каждым днем. С подругами разговаривать становится не о чем»; «В течение дня общаюсь только с телевизором. Я сейчас замкнута в пространстве своих четырех комнат».
Все это хорошо известные издержки домашней работы. Важно в данном случае то, почему женщина не может или не хочет изменить эту неблагоприятную для нее ситуацию. Справедливости ради отметим, что в ряде случаев эти жалобы были чем-то вроде кокетства женщин, живущих в комфорте, которым надо было из-за чего-то попереживать и показать значительность своего труда. В других случаях попытки изменить распределение домашних обязанностей в свою пользу и выйти из зависимого состояния наталкивались на… напоминания о зависимом состоянии. «Самая такая избитая фраза: “Иди, зарабатывай деньги, тогда посмотрим, кто что в этой жизни может”».
При том, что время домохозяйки или находящейся в декретном отпуске мамы, как выразилась одна респондентка, «нисколько не стоит», экономически зависимая женщина не вольна распоряжаться им по своему усмотрению.
Дискомфорт от зависимого статуса. Наше общество андроцентрично, и ценности, связанные с мужским стандартом поведения, воспринимаются как общечеловеческие. Наглядный пример этому — ценность финансовой независимости. Даже женщины, вполне удовлетворенные своей семейной жизнью, не испытывающие притеснений со стороны других членов семьи, говорили о том, что они все-таки ощущают себя на ступеньку ниже своих мужей, потому что не зарабатывают. «Я могу потратить на себя большую сумму, и муж не будет против, но внутри я постоянно чувствую, что сама я на это не заработала бы».
Это чувство своей второсортности многие женщины затруднялись артикулировать, отмечая, что им «что-то мешает» распоряжаться не заработанными ими деньгами: «Не знаю, какой-то внутренний голос. Я распоряжаюсь его деньгами, а внутри меня что-то говорит: “Были бы это твои денежки, ты бы посмела себе что-то купить”. Хотя укоров никаких нет в этом отношении, но все равно».
Из гордости содержанка не может попросить деньги сама: «Мне кажется, что он почувствует тогда, что я полностью от него завишу, что без него не смогу и шага сделать. У него самолюбие разыграется».
Экономически зависимая женщина встает в тупик при определении своего социального статуса. «У меня вообще нет никакого статуса. Может быть, я бомж, может быть, я нищая, понимаете? Вообще никакого. Но поскольку у меня есть крыша над головой, я, в общем-то, не бомж. Но к иерархии какой-то я тоже себя относить не могу, поскольку там не вращаюсь. Поэтому у меня вообще статуса нет. Никакого».
Уязвленная гордость, желание «почувствовать себя человеком» становились сильными мотивирующими факторами женской занятости. «Ну вообще-то я поняла, что мужчины не любят, когда полностью сидишь на их иждивении. Я просто по себе смотрю. У меня муж, вроде, не злой человек, добрый. Никогда не чем не попрекает, но я заметила, что когда в киоске подрабатывала, приносила деньги, у меня возникало чувство самоудовлетворения, что я прихожу как нормальный человек домой. Со своими деньгами, своим заработком. Я уже независима. И они уже ценить больше женщину начинают, поскольку свой заработок есть уже, мы независимые от них, и они начинают уже думать: что они говорят, как себя ведут».
Чувство вины. Эта издержка зависимости особенно характерна в случае принятия помощи от родных и близких, прежде всего родителей. Слова «иждивенчество», «сидеть на шее», «сосать кровь» часто всплывали в подобных разговорах, что свидетельствовало об ощущении ненормальности своего зависимого положения. «Отягчающими обстоятельствами» считались возраст, в котором уже пора стать самостоятельной, необдуманное вступление в брак. Чувство вины перед родителями служило мотивацией трудоустройства: «Потому что такая здоровенная, у папы здоровья никакого, и давление и все, он работает, а я здоровая сижу дома. Мне их уже жалко, полностью все на них». «У меня мечта на первую зарплату купить что-то родителям. Безумно хочется купить им какой-нибудь подарок. Я понимаю, что мама очень часто себе во многом отказывает».
* * *
Социально-экономическая зависимость женщин многофакторна. Финансовая зависимость женщины оборачивается зависимостью социальной прежде всего в процессе ее взаимоотношений с мужчиной — мужем либо партнером. Экономическая зависимость от родителей и государства оказывает меньшее влияние на несвободу женщины, поскольку в первом случае определяющую роль играют отношения семейной солидарности и эмоциональной привязанности, во втором — обезличенность субъекта поддержки и безадресность предоставления помощи.
Сфера предпочитаемой самореализации (в семье — вне семьи) оказывает непосредственное влияние на адаптированность женщины к состоянию зависимости, удовлетворенность либо дискомфорт вследствие пребывания под чьей-либо опекой. В случае безусловного преобладания ценности материальной обеспеченности зависимость — наиболее желательное для женщины состояние.
При том, что экономическая зависимость от мужа не влечет за собой априорно социальной зависимости, финансовая несамостоятельность остается наиболее уязвимой чертой женщины, которая вспоминается в семейных конфликтах. К основным последствиям зависимого состояния относятся ограничение свободы женщины, ущемление ее в правах распоряжения семейными ресурсами, внутренний дискомфорт и снижение самоуважения. Самой болезненной темой остается распределение домашних обязанностей в семье.
В самом общем виде возможные направления решения этой проблемы распадаются на два — достижение взаимопонимания в семейных отношениях (признание женского домашнего труда равноценным мужской оплачиваемой занятости и, таким образом, восстановление эквивалентности обмена деятельностью) и устранение барьеров женской оплачиваемой занятости. Как нетрудно заметить, в каждом из них женщина не должна быть пассивной стороной: двухсотлетняя история борьбы за права женщин свидетельствует, что никто, кроме самой женщины, не может эффективно отстаивать ее права — ни дома, ни в политике, ни на работе.
I. Общая характеристика исследования
П
роблема. В условиях социально-экономической трансформации общества особое значение приобретает изучение конкретных механизмов становления рыночных отношений. Переход от централизованно-распределительной к рыночной системе создал условия для становления рыночного агента в лице предпринимателя и породил новую институциональную среду, в которой прежние формы социального поведения оказываются малоэффективными. Это стимулирует население искать новые, более адекватные стратегии социального действия.
Тем социальным слоям, которые в силу наличия исходных ресурсов (человеческий и социальный капитал, психологическая предрасположенность, возможность быстрого доступа к ресурсам) были подготовлены к вступлению в рынок, либерализация экономических и юридических условий дала возможность начать предпринимательскую активность. Однако остальная (и, разумеется, большая) часть населения, не имевшая тех же благоприятных стартовых позиций, оказалась вынуждена иначе адаптироваться к новым экономическим и социальным условиям, методом проб и ошибок осваивая новые социальные роли и правила экономической «игры».
Динамика и эффективность подобной адаптации, как показывают многочисленные исследования, зависят, во-первых, от востребованности на рынке труда специфического набора профессий, и, во-вторых, от социально-психологических факторов: готовности человека принять новую социально-экономическую реальность, выработать ее позитивный образ, принять и интернализировать новые статусно-ролевые и связанные с ними нормативные отношения, признать в качестве легитимных специфические санкции за нарушение определенных рамок допустимого поведения и т.п., то есть от способности к ресоциализации.
Тем пространством, в котором отмеченные процессы происходят весьма наглядно и является рынок. В качестве объекта исследования нас интересовал рынок скорее не в абстрактно-экономическом значении, а как реально функционирующий институт со специфическими социальными статусами, взаимодействиями и ограничивающими их нормами, санкциями и практиками. То есть вещевой рынок в том виде, в котором он воспринимается населением современной России и который предоставляет возможность удовлетворять на необходимом уровне витальные потребности или аккумулировать изначальные финансовые ресурсы и социальный капитал для легализации предпринимательской деятельности.
Этот институт потребительского рынка выполняет не только явную функцию, связывая продавца и покупателя в прямом товарообмене, но также и, пользуясь терминологией Р.Мертона, латентную функцию — создание среды для формирования качеств и установок, необходимых так называемому «экономическому человеку»: постоянный расчет, соизмерение издержек и прибыли, стремление к обладанию максимально возможным объемом информации, касающейся различных сторон предпринимательской деятельности, понимание реальных условий и ограничений институциональной среды и др.
Известно, что между «неформальным» и легальным секторами экономики поддерживаются постоянные взаимные связи. Собственно в «неформальном» секторе экономики современной России занято 19,2% экономически активного населения, из которых около половины постоянно145. Многие предприниматели, начинавшие свою карьеру на вещевых рынках, впоследствии часто изменяют свой статус на легальный, перенося при этом апробированные практики, нормы, санкции, общее ментальное представление о рынке в новые формализованные условия, воспроизводя в них прежний неформальный контекст. Поэтому вещевые рынки отражают в наиболее чистом виде основные черты, характерные для той модели рыночных отношений, которая складывается в современной России.
Основные методы исследования. Давно утвердились исследовательские процедуры, основанные на методологии, социологической феноменологии, этнометодологии и ряда других направлений, восходящих к веберовской традиции. Однако в отечественных социологических исследованиях последнего времени имеется очень мало работ, созданных на основе методов включенного наблюдения146. Хотя оно оказывается очень эффективно при изучении целого ряда конкретных эмпирически фиксируемых локальных социальных объектов, поскольку позволяет довольно точно описать реальные механизмы и мотивации взаимодействий изнутри, на основе фиксации реалий личного опыта и сопоставления его с аналогичным опытом других участников взаимодействий.
Конечно, у этого метода, особенно когда исследователь становится «полным участником» события, есть и свои границы: включение предполагает «переживание» и фиксацию социального опыта только одного статуса, тогда как индивиды, занимающие другие статусные позиции, воспринимаются уже как внешние контрагенты и характеризуются в одном ракурсе. То есть при полном включении возникает дихотомия «мы — они», которая обременена определенными стереотипами, присущими различным статусам.
Включение автора в ситуацию позволило собрать информацию о различных социальных и экономических особенностях функционирования вещевых рынков, направленную на решение следующих задач:
Кроме включенного наблюдения, в ходе изучения рынков мы обращались также к неформализованным интервью с представителями различных социальных статусов. Это объясняется прежде всего тем обстоятельством, что всякая формализация исследовательской позиции в условиях неформальной экономики встречает, как правило, настороженное отношение и не располагает к откровенным ответам.
Теоретико-методологические аспекты исследования. Исследования проводились на двух крупных оптово-розничных вещевых рынках Москвы в течение нескольких лет — с 1994 по 1998 гг. Метод сбора данных — наблюдение и неформальные интервью.
Автор исходил из двух методологических перспектив, сложившихся в современной экономической и социологической науках: теории рационального выбора, точнее, ее варианта ожидаемой полезности, и традиции понимающей социологии, предполагающей понимание, истолкование исследователем субъективных смыслов, мотивации действий социальных агентов. Таким образом, мы будем понимать различных агентов, взаимодействующих в рыночном пространстве, как рациональных индивидов. При этом рациональность понимается нами прежде всего как «ограниченная рациональность»147, то есть это не абсолютная способность и возможность экономического агента обладать всей необходимой информацией для принятия оптимального решения по максимизации полезности и минимизации издержек в условиях нефрикционно (без трений) функционирующего рынка и взаимодействия со столь же информированными контрагентами (модель рационального максимизирующего экономического агента «неоклассической экономикс»).
Ограниченная рациональность предполагает следующие условия: невозможность обладания полной информацией о всех возможных альтернативах принятия хозяйственных решений, наличие фактора внешнего принуждения, давление со стороны различных формальных и неформальных институтов на принятие хозяйственных решений, неопределенность макроконтекста (экономического, социального и политического), ограничивающего возможность долговременных планирующих действий.
Кроме того, рациональность в данном исследовании — прежде всего интенция действия (или «процедурная рациональность»148, то есть субъективное стремление экономического агента действовать рационально, то есть соизмеряя свои средства, ресурсы с заявленными и рефлексируемыми экономическими целями максимизации полезности при обязательной ориентации на контекст. Р.Будон определяет подобную рациональность как осознание агентами «структуры ситуации», в которой выстраиваются стратегии действия149.
М.Вебер когда писал «специфической западной рациональности», никогда не говорил о нерациональности незападных культур150. Социальное действие в них имеет свои основания рациональности, базирующейся на иных содержательных ценностях и целях. При этом понятия «благо», «полезность», сопоставление издержек и выгод, связанные с принципом рациональности, могут сохранить свою методологическую значимость и при исследовании социальных проблем незападных культур, но при условии, что они будут конкретизироваться в связи со специфическим пониманием «блага», «выгоды» в конкретных культурных контекстах.
II. Результаты исследования
Динамика социальных статусов рынков и лиц, на них действующих. Современные потребительские рынки зарождались в потоке массовой неупорядоченной уличной торговли. Причем, аналогичные процессы происходили на начальном этапе либеральных экономических реформ в большинстве стран Восточной Европы151. Постепенно хаотически рассеянные по всему городу места скопления уличных торговцев стали усилиями городских властей локализоваться в специальных местах, расположенных в городской черте — на стадионах, пустующих площадях промышленных предприятий и т.д. Это позволило сделать стихийную городскую торговлю более подконтрольной для муниципальных властей, а также обеспечить за счет взимания арендной платы регулярность поступления денежных сборов в городской бюджет.
Обычно территория потребительского рынка находится в ведении какого-либо акционерного общества, которое устанавливает правила торговли и осуществляет контроль за их поддержанием. Спецификация прав собственности на рыночную территорию может быть различной — акционерами являются либо частные лица, либо смешанные агенты — частные лица и муниципальные органы власти. Она зависит от размеров рынка и его привлекательности для предпринимателей и посетителей: чем больше рынок, тем больше агентов стремится контролировать рынок и тем сложнее структура собственности. А чем сложнее структура собственности, чем больше рынок, тем больше возникает прямых и теневых трансакционных издержек, обусловленных платой за торговое место. Акционерные общества, контролирующие рыночное пространство, либо сами осуществляют организацию сдачи в аренду торговых мест, контейнеров для хранения товара, устраивают стоянки для автомобильного транспорта, взимая плату за парковку машин и автобусов, следят за поддержанием определенных правил торговли, либо передают осуществление этих функций на условиях субаренды специализированным охранным фирмам152.
Вещевые рынки, расположенные в черте города, отличаются не только спецификацией прав собственности, но и размерами: например, рынки, находящиеся в «спальных районах», очень незначительны по занимаемой площади, количество торговых мест на них не превышает обычно 100-150; специализированные оптово-розничные рынки — обувные, вещевые, детской одежды, радиорынки, бытовой техники, автомобильные — располагаются на больших площадях и насчитывают до 2-3 тыс. торговых мест153.
Первоначально на территории крупных рынков продавцы располагались со своим товаром случайно, стремясь ежедневно как можно раньше занять наиболее удобные места, что, с одной стороны, рождало многочисленные конфликты между ними по поводу «права» на место, а с другой — создавало благоприятные условия для криминальных группировок или представителей органов охраны правопорядка устанавливать произвольную плату за место. Впоследствии, когда собственность на территорию была зафиксирована за определенными акционерными обществами, администрация рынка распланировала рыночное пространство по торговым рядам, установила четкие размеры и нумерацию торговых мест, которые стали сдаваться в аренду за фиксированную плату на определенное время (обычно на неделю или месяц). Случайные криминальные образования, занимавшиеся вымогательством с торговцев, были постепенно вытеснены с рыночного пространства с помощью милиции или охранных структур, но некоторые прежде апробированные способы давления на торговцев были сохранены.
Определение торговых рядов и размеров мест позволило в дальнейшем развиться сегментации рыночного пространства по видам торговой специализации: торговля одеждой из кожи, трикотажными изделиями, обувью, бытовой техникой; отдельно располагаются торговцы игрушками, канцелярскими принадлежностями, бижутерией и т.д. (особенно ярко подобная пространственная специализация заметна на примере оптового рынка в Лужниках). Такая упорядоченность позволяет покупателям, приезжающим на рынок относительно регулярно (особенно это важно для оптовых покупателей), достаточно легко ориентироваться при выборе необходимого товара.
Помимо сегментации рыночного пространства по признаку товарной специализации, для крупных рынков характерна также сегментация по этническому признаку. Так, хотя большую часть (по приблизительным экспертным оценкам — 70-75%) рыночного пространства занимают представители русскоязычного населения — граждане России, выходцы из восточных областей Украины, русские, переселившиеся из СНГ, но при этом достаточно четко выделяются также вьетнамский, китайский, индийский, азербайджанский, афганский, цыганский и другие этнические сегменты. Каждый из этих сегментов имеет, как правило, свою торговую специализацию, а пространственные границы между ними не пересекаются. Вхождения в один этнический сегмент представителей других этнических групп практически не наблюдается.
Наличие достаточно четких и видимых этнических барьеров на рынках связано, на наш взгляд, прежде всего с культурным фактором. Особенности этнической культуры (нормы, санкции, ценностные установки, влияющие на социальное и экономическое поведение) и используемого языка как средства символического оформления образа социальной реальности предполагают возможности создать атмосферу относительного доверия и взаимодействия преимущественно между этнически близкими агентами. Поскольку большинство представителей этнических групп являются иммигрантами, то консолидация по этническому признаку позволяет их членам совместно вырабатывать устойчивые практики взаимопомощи для более эффективной адаптации к незнакомому социально-культурному контексту рынка. (При постоянном наблюдении за поведением представителей иммигрантских этнических групп обращает на себя внимание значительно более высокий уровень кооперации хозяйственного взаимодействия по сравнению с русскоязычным сегментом рынка, для которого не стоит столь же остро проблема адаптации к иноэтничной рыночной среде.)
Формальные и неформальные связи. В данном исследовании автор принимает точку зрения, согласно которой социальная структура имеет диалектический характер, то есть что она одновременно обладает свойством быть внешней рамкой, выступать принудительной силой по отношению к индивиду, но при этом она одновременно создается, постоянно воспроизводится индивидом и сохраняется до тех пор, пока ментально сконструированная картина социальных взаимосвязей и отношений поддерживается субъектами взаимодействия154. То есть, для вхождения в структуру не только индивид должен проявить определенную лояльность по отношению к нормам, санкциям и ритуалам, поддерживающим структуру, но он должен также субъективно принять эту структуру как легитимную, имеющую смысл и ценность в определенном контексте, способную изменяться в зависимости от того, насколько она соответствует его интересам, выгодам. Таким образом, рыночная структура постоянно воспроизводится, поддерживается в межличностных рутинных отношениях, удерживается габитуализированными практиками, которые, в свою очередь, определенным образом ментально легитимизируются (формально и неформально), вследствие чего социальная структура начинает обладать качествами внешней принудительной силы.
Социальная структура вещевого рынка имеет все признаки неравенства, которое возникает вследствие асимметрии доступа различных социальных статусных позиций и групп к имеющим значение и ценность на рынке видам ресурсов.
Прежде всего реальный рынок — выразительный пример так называемой теневой или неформальной экономики. Второй термин представляется менее метафорическим и более инструментальным. Дихотомия «формальное — неформальное» имеет важнейшее значение для рынка: здесь существует постоянная соотнесенность и конфликт формальных и неформальных практик, формальных и неформальных норм и санкций, формальных и неформальных социальных статусов и ролей, формальное и неформальное определение реальности. В условиях рынка формальное начало постоянно воспринимается как внешняя принудительно навязываемая рамка, не совсем соответствующая интересам основных контрагентов, которую те в свою очередь стремятся подменить системой неформальных отношений и оценок. Выразительный пример подобного восприятия и порождаемого им конфликта — повсеместно и часто возобновляемые акции протеста рыночных торговцев против периодически предпринимаемых попыток федеральных или местных органов власти ввести на рынках кассовые аппараты с целью регистрации и контроля фактически совершаемых сделок для фискальных надобностей.
Думается, одна из основных причин этого конфликта заключается в несовпадении двух способов определения реальности. Основные рыночные агенты в процессе социального конструирования реальности и социализации создают определенную ментальную картину, центром композиции в которой является как бы негласная конвенция между властью и торговцем, основанная прежде всего на неформальном межличностном обмене, и в этой картине формализованные анонимные отношения просто не предусмотрены. Представители же формализованных статусов пытаются вступать во взаимодействие, ориентируясь на формально-юридические способы определения реальности.
Согласно нашим наблюдениям, одним из наиболее часто употребляемых слов между рыночными контрагентами является «договориться», которое семантически подразумевает возможность неформальным образом (без юридически оформленных договоров, контрактов или неумолимого применения предписанной законом санкции), на уровне взаимоотношений «Я — ты» найти взаимоприемлемое для обоих сторон решение. Хотя формально-правовой термин «договор» этимологически связан со словом «договориться», однако семантический масштаб последнего значительно шире и не ограничивается формальным аспектом. В ситуациях повседневных рыночных практик рыночные агенты обычно «договариваются насчет места»:
— с представителями тех статусов, которые эти места контролируют;
— с представителями официальных властей, когда дело касается административно-правовых нарушений;
— друг с другом по поводу различных деловых вопросов и т.д.
Поскольку формальные нормы и санкции в условиях неформальных соглашений и конвенций, охватываемых словом «договориться», не действуют, а неформальные гарантии, которые неизбежно должны опираться на социально признаваемые этические нормы, развиты пока еще весьма недостаточно, неизбежно и часто возникают нарушения неформальных «договоренностей» и конфликты.
«Неформальному сектору», как известно, присущи элементы мошенничества, нечестной торговли, неформализованный обмен, перекладывание налогового бремени на легальный сектор экономики. Существующие формальные правила в условиях вещевого рынка непосредственно не регулируют хозяйственные практики, но в условиях неоформленности рамок этического порядка создают объективные возможности для получения «теневых доходов» индивидами, имеющими властные ресурсы. Рыночные предприниматели, за редким исключением, не имеют формального статуса и соответственно не вступают в формально-юридические отношения (не ведут предусмотренного законом бухгалтерского учета сделок; не платят все необходимые налоги помимо налогов, которые должен платить предприниматель без образования юридического лица на основании доходов, произвольно фиксируемых в его тетради; не страхуют сделки; не оформляют юридически права собственности; не заключают имеющие юридическую силу контракты и т.п.). При этом они и не стремятся к формальной легитимизации своего статуса, поскольку любая формализация субъективно связывается ими с определенной «угрозой» повышения трансакционных издержек: высокие налоги, бюрократические проволочки при легализации статуса и обеспечении сделок, возможность «обнаружения» их деятельности криминальными образованиями и установления контроля с их стороны, высокая цена информации, касающейся формальных процедур, наконец, общее ощущение неопределенности, связанной с формализацией отношений155.
Таким образом, экономическими субъектами рынка знание формальных хозяйственных процедур оцениваются как очень дорогой и пока не имеющий практического применения ресурс. Однако при этом наблюдается следующая тенденция: чем проще организована предпринимательская деятельность, чем ограниченнее объем деловых связей, чем в большей степени торговец ориентируется на апробированные хабитуализированные практики, тем меньше он стремится к расширению информации относительно формальных процедур и правил и тем меньше он склонен проявлять интерес к перспективе открытия легального бизнеса. И наоборот — чем больше объем деловых связей, чем сложнее организация предприятия и чем больше обнаруживается активная поисковая предпринимательская стратегия, тем выразительнее проявляется стремление к формализации предпринимательского статуса, по крайней мере в будущем, и тем выше уровень максимизации необходимой информации (но об этом чуть позже).
Ориентация рыночных контрагентов на неформализованные практики и отношения ведет к появлению так называемых «теневых трансакционных издержек» — взяток и неформальных поборов, к завышению официально установленных цен на торговые места. С этим однако, рыночные предприниматели готовы мириться ввиду меньшей цены «теневых трансакционных издержек» по сравнению с ценой легальных трансакций.
Вспомним об абстрактной модели рынка, которая была создана в классической и неоклассической экономической теории. Там рынок — это исключительно поле взаимодействия между продавцом и покупателем, каждый из которых хорошо информирован обо всех условиях сделок, где выбор осуществляется индивидами добровольно на основе имеющейся информации и соизмерения предельных издержек и предельной полезности и т.д.156
В модели рынка неоклассической «экономикс» существуют исключительно горизонтальные социальные связи, не предусматривающие принуждения, а обмены носят преимущественно симметричный характер, ибо в противном случае нарушается основная черта модели — сбалансированность. Реальный же рынок, который нам удалось длительное время наблюдать, представляет собой гораздо более сложную в социологическом и институциональном отношении картину, в которой присутствуют не только горизонтальные, но не менее актуальные вертикальные связи, которые не позволяют абсолютизировать принципы добровольности, симметричности обменов и, соответственно, принцип «рыночного равновесия».
Достижение неустойчивого баланса. Итак, хотя номинально рынок — поле взаимодействий между продавцом и покупателем, однако реально рыночный порядок обеспечивается формальной и неформальной администрацией и в значительной степени реализует интересы доминирующих структур.
Кроме того, вещевой рынок — это пространство в котором постоянно происходит непосредственное взаимодействие между индивидуальными контрагентами. Такие взаимодействия легко отслеживаются наблюдателем, которому достаточно просто понять причину той или иной поведенческой реакции. Но в целом наблюдается скорее массовидное, лишенное целесообразности, хаотическое поведение, в котором не обнаруживается никаких признаков структурированности, упорядоченности.
Помимо продавцов, которых мы в дальнейшем будем называть предпринимателями и покупателей, в рамках рыночного пространства присутствуют представители администрации рынка, в силу доминирующего статуса следящие за поддержанием установленного рыночными правилами порядка. Наличие этих правил (часто не фиксируемых письменно) дает формальный повод представителям администрации рынка взимать часто очень большие штрафы, равные иногда цене торгового места за день.
Ценным ресурсом, контролируемым администрацией является само рыночное пространство и торговые места, на которые предъявляется спрос предпринимателями. Имея в своем распоряжении торговые места, администрация может изменять в выгодную для себя сторону правила игры: повышать оплату мест, определять сроки аренды мест для предпринимателей, лишать арендаторов абонемента на право пользования местом в случае, если последний нарушил правила или попытался поставить под сомнение «символическую власть»157 администрации158. Собственность на место и право применения санкций определяет доминирующую позицию администрации по сравнению с предпринимательским статусом. Для аренды выгодного торгового места предприниматели готовы идти на значительные теневые издержки, вынуждены прибегать к заискивающим «клиентским» формам поведения по отношению к тем представителям администрации, которые могут оказать содействие в получении желаемого места.
Другим агентам, имеющим легитимное право на применение мер неэкономического принуждения, являются представители органов охраны правопорядка, налоговых органов, санэпидемслужбы. Основным значимым ресурсом, имеющимся в распоряжении этих властей, является их власть, символическим атрибутами которой является униформа, оружие, снаряжение, подчеркнуто официальное обращение. Причем чем более официальным является обращение представителей милиции и чем больше символической власти они презентируют для обмена, тем большими возможностями получения теневых трансакционных платежей они располагают. Как удачно выразились по этому поводу П.Бергер и Т.Лукман: на чьей стороне больше силы, у того больше шансов для определения реальности159. Собственно, монополия на определение рыночной социальной реальности (правил, норм, санкций, статусной композиции) дает представителям силовых статусов преимущества экономического порядка — возможность получения регулярных и довольно крупных доходов.
Вследствие наличия многочисленных законов, а главным образом — постановлений муниципальных властей, регламентирующих правила проживания в городе, различные многочисленные стороны хозяйственной деятельности, санитарные нормы и т.д., представители официальных органов власти получают в свое распоряжение разнообразный набор средств давления на предпринимателей, выступая внутри рыночного пространства в качестве легитимных и признанных «экспертов», обладающих специфическим знанием этих формальных норм, правил и ограничений. Подобное знание предоставляет им возможность пользоваться неведением других и тем самым увеличивать для рыночных контрагентов теневые трансакционные издержки (именуется эвфемизмом «штраф»).
Таким образом, оказывается, что горизонтальные связи на рынку (продавец— продавец; продавец—покупатель) соответствуют классической модели рынка в «экономике». А вертикальные (милиция, бандиты, охранные службы администрации) эту модель деформируют.
Язык — символическое средство определения рыночной реальности, с помощью которого происходит установление коммуникации между различными социальными агентами рынка. Речь пойдет о речевых формах, фразеологических оборотах, профессиональной терминологии, которые фиксируются в условиях рынка и образуют достаточно характерное «рыночное арго». Автор ориентировался главным образом на выявление взаимосвязи между расшифровкой значения, содержащегося в различных речевых единицах рыночного арго, и наблюдаемыми практиками и взаимодействиями.
Специфический тезаурус рыночного арго должен быть составлен максимально подробно с тем, чтобы дать возможность проследить все возможное многообразие ситуаций, статусов, норм, оценок, установок и других ментальных форм, обусловливающих социальные практики и создающие habitus различных социальных агентов.
Известно: для того, чтобы система (организация, группа) состоялась, оформилась, смогла воспроизводиться некоторое время (конфликтно или стабильно не имеет значения), необходимо наличие некоторых «наблюдаемых последствий», явлений, механизмов, способствующих регулированию и приспособлению системы. Одним из таких регуляторов является язык, а точнее профессиональный тезаурус рыночной социальной среды.
Сам по себе семантический словарь рыночного арго без обращения к социальному контексту, к реальным хозяйственным практикам, к особенностям взаимодействий по обмену дает множество любопытных этнографических зарисовок, но не представляет большого научного интереса для анализа институциональных особенностей рынка. Поэтому в дальнейшем при рассмотрении различных рыночных понятий, мы будем стремиться к последовательному выявлению взаимосвязи между социальным контекстом и языковыми формами символизации и легитимации. Раскрывая то, каким образом язык рынка описывает хозяйственные практики и статусные позиции, нормы и санкции, мы сможем представить ментальную картину и способы конструирования конкретной социальной реальности, которая воспроизводится и поддерживается индивидами и которая определяет рамки возможного взаимодействия. Однако следует заметить, что поскольку включенное наблюдение предполагает рассмотрение объекта преимущественно с одного ракурса, то и лингвистические единицы, вошедшие в рыночный тезаурус, в большей степени отражают определение реальности, рассмотренные главным образом предпринимателями. Однако большинство лексических единиц рыночного тезауруса вполне понятны и часто употребляются и другими. Тем самым рыночный язык создает общее семантическое и обозначает нормативное поле, определяя границы допустимого взаимодействия между социальными контрагентами.
Довольно ограниченный набор лексических единиц рыночного тезауруса, выступающих в различных комбинациях, позволяют контрагентам описывать конкретные ситуации взаимодействия и практики, объяснять причины тех или иных поведенческих актов, создавая единые механизмы кодировки и декодирования как рыночной реальности в целом, так и отдельных ситуаций. Ограниченность рыночного тезауруса имеет в то же время важное значение для конституирования института рынка. Поскольку одна из важнейших функций любого института — «сокращение неопределенности и координация поведения»160, то описываемый с помощью специального словаря мир рыночной повседневности с ее практиками, статусными позициями, нормами и санкциями, создает для всех участников взаимодействия общепонятное и общепринятое поле возможных и ожидаемых стимулов и реакций.
Немаловажный интерес представляет также проблема социальных истоков рыночного тезауруса. Какие социальные группы принимали участие в его формировании и оказали наибольшее влияние на его лингвистический арсенал? Наши наблюдения свидетельствуют о том, что состав сегодняшнего рыночного арго формировался за счет самых разнообразных источников. В нем содержатся термины, включенные в тезаурус в результате коммерческих поездок за рубеж, элементы молодежной субкультуры, регионализмы, словесные штампы, заимствованные из СМИ и т.д. Однако обратим внимание на то обстоятельство, что большая часть рыночной лексики впитала в себя криминальный жаргон: «шмонать», «устраивать шмон», «забашлять», «засветиться», «светиться», «кидать», «наезжать», «включить счетчик», «бабки» и др.
Широкое присутствие в языке рынка лексических единиц из уголовного жаргона в значительной степени объясняется тем, что до прихода на вещевой рынок большинство предпринимателей не были профессионально связаны со сферой торговли, а при отсутствии специальных знаний о новых хозяйственных практиках и их обозначениях обращение к криминальному словарю, уже содержавшим термины, соответствующие принципам неформализованного обмена, было естественным и почти неизбежным. Кроме того, можно предположить, что ряды предпринимателей пополнялись и за счет бывшей криминальной или связанной с ней социальной среды, предлагавшей достаточно понятный, простой и функционально применимый словарь, объяснявший многие экономические явления в логике игры «полицейские — воры». Еще одно объяснение может заключаться в том, что в условиях рынка властные ресурсы, функции контроля и принуждения сосредотачиваются преимущественно в руках рыночной администрации, охранные структуры которой в силу способности более эффективно обеспечить социальный контроль часто пополняются за счет криминальной среды. Наконец, сама предпринимательская деятельность в сегодняшних условиях носит неформализованный (теневой) характер, что ведет к частичной самоидентификации предпринимателей с криминальной средой.
Итак, обратимся к анализу рыночного арго.
I. Слова, обозначающие социальные статусы рыночных контрагентов:
«Бандит» — один из представителей «силового статуса»; лицо, контролирующее определенные рыночные места и получающее прибыль, превышающую официально установленную цену торгового места, за счет сдачи этого места в аренду. Присутствие бандита в рыночном пространстве влияет на увеличение теневых трансакционных издержек. Строго говоря, слово «бандит» не полностью соответствует реальности, поскольку формально-юридически представители этих групп могут арендовать рыночную территорию у того или иного владельца: муниципальных органов, акционерных обществ. Слово «бандит» возникло еще на начальном этапе формирования потребительских рынков, когда в условиях неупорядоченной уличной торговли образовывались криминальные формирования, занимавшиеся вымогательством среди торговцев. Однако понятие удержалось, и объективно в его сохранении заинтересованы представители тех групп, которые идентифицируются в качестве «бандита внешними контрагентами, поскольку значение этого слова и ассоциации, с ним связанные, призваны усилить степень эмоционального воздействия, подчеркнуть возможность применения самых жестких санкций по отношению к предпринимателям, хотя при этом в ходе исследований нам ни разу не пришлось наблюдать реального применения крайних мер воздействия по отношению к нарушителям. Доминирующую позицию этого статуса подчеркивает и специфическая лексика: в основном — матерный язык, символизирующий угрозу, давление, агрессию. При взаимодействии с предпринимателями «бандиты» всячески стремятся акцентировать социальную иерархическую дистанцию, что находит выражение в специфической стрижке, одежде, манере разговора, мимических проявлениях.
«Лох» — обозначение любого субъекта, который был обманут или которого можно обмануть. Молчаливо предполагается, что любой оказавшийся на рынке должен догадываться о возможности мошенничества, обмана, воровства, и потому быть очень осторожным в своих контактах. Для опытных индивидов (как покупателей, так и предпринимателей) вступление на рынок предполагает ожидание каких-либо угроз. Один из наиболее ярких примеров способов одурачивания «лохов» являются «лоходромы» — специфические лотереи, в том числе в виде электронных игр (например, «бега»), которые устраиваются на рынках или в непосредственной близости от них и заключаются в создании атмосферы «азартной игры» с помощью специально набранных сообщников, играющих роль «случайных прохожих». Если организаторам «лоходромов» удается привлечь к участию в игре какого-либо человека, то последний, как правило, в конце игры остается без денег.
«Мент» — представитель органов правопорядка. Данное обозначение используется представителями других статусов. Само слово заимствовано из устоявшегося жаргона уголовной среды.
«Налоговая» — обозначение представителей налоговой инспекции или полиции. Неоднократно приходилось наблюдать случаи массового ухода с рынка продавцов, когда проходил слух о появлении «налоговой». Поскольку появление представителей налоговой службы на рынке не носит столь же регулярного характера, что появление милиции, между предпринимателями и этой службой не могут оформиться устойчивые отношения неформального обмена «власть — деньги».
«Оптовик» — покупатель, приобретающий товар оптом; под оптом может иметься в виду количество, превышающее единицу. Со «старыми», «своими» оптовиками у предпринимателей часто вырабатываются личные отношения и связи. Оптовик, переходящий в эту категорию, как правило, становится партнером по коммерческой деятельности, пользующимся различными льготами (торговые скидки, предоставление товара на «реализацию»).
«Продавец», «рабочий» — наемные работники, владельцы фактора «труда», на определенных условиях (фиксированная оплата или процент от выручки) работающие на «хозяина». По нашим приблизительным оценкам, 80-85% наемных продавцов и рабочих — жители депрессивных Восточных регионов Украины (Донецкая, Запорожская, Харьковская, Луганская области).
«Розница» — обобщенное название розничных покупателей. На крупном оптовом рынке отношение предпринимателей к «рознице» обычно нейтральное или откровенно негативное, поскольку розница может препятствовать потенциальному «оптовику» подойти к торговому месту; розничные покупатели более тщательно проверяют качество товара, что также может отрицательно сказаться на взаимодействии с оптовыми покупателями, в которых предприниматели заинтересованы в большей степени. На тех рынках, где «оптовиков» на которых мало или они вообще отсутствуют, предприниматели и наемные продавцы заинтересованы в продаже каждой единицы товара. И вынуждены работать с каждым отдельным покупателем.
«Хозяин» — предприниматель, осуществляющий коммерческое предприятие за счет имеющегося в его распоряжении товара, арендующий торговое место и нередко использующий наемный труд продавцов и рабочих. В социальном пространстве рынка это более распространенное и принятое понятие чем, например, «челнок». При обращении представителей официальных органов власти или покупателей к торгующим задается вопрос: «Кто хозяин?». Слово «хозяин» традиционно в русском языке имеет более положительный и уважительный оттенок по сравнению с другими обозначениями предпринимателя (бизнесмен, челнок и др.). Употребление слова «хозяин» подчеркивает престижность предпринимательского статуса, выполняя функцию компенсации социально-психологического напряжения, нередко испытываемого рыночными предпринимателями.
«Челнок» — предприниматель, рискующий своим торговым капиталом, осуществляющий самостоятельно поездки за границу с целью приобретения потребительских товаров. Челночество — метафорическое обозначение способа хозяйственной практики. На потребительских рынках отнюдь не все предприниматели являются челноками, поскольку многие приобретают товар, используя различные каналы. Сами предприниматели крайне редко называют себя «челноками», употребляя этот термин скорее с ироническим оттенком. В основном «челнок» — это звание, присваиваемая предпринимателю внешними контрагентами.
II. Слова и выражения, обозначающие хозяйственные практики, формы взаимодействия рыночных контрагентов:
«Бить цены» — снижать цены с целью вытеснения конкурентов с рынка или ослабления их положения.
«Висяк», «зависший товар» — товар, который не пользуется спросом и потому скапливающийся в значительном количестве у предпринимателя. «Сбросить» значит реализовать по низким ценам.
«Забашлять» — дать кому-либо из официальных лиц, находящихся на рынке взятку для разрешения на реализацию коммерческого предприятия или для снятия угрозы применения формальных санкций за нарушение каких-либо правил. Само слово, также связанное с уголовным жаргоном, используется в нейтральном оценочном значении, обозначая привычный элемент рыночной повседневности, принятой нормы.
«Крутые бабки» — крупная сумма денег. Вообще слово «крутой» подразумевает высшее проявление какого-либо качества.
«Ломить цены» — устанавливать цены на товар, значительно превосходящие принятые на данном рынке пределы цен. Обычно это делают предприниматели, плохо информированные о ситуации на конкретном рынке, что часто отрицательно сказывается на их коммерческой деятельности; торговцы, стоящие на проходимых местах; в некоторых случаях — предприниматели, обладающие набором психологических качеств, необходимым для «агрессивного маркетинга».
«Накрутка» — устанавливаемая предпринимателем торговая прибыль на определенный вид товара.
«Нал», «налик» — наличные деньги.
«Отбить место» — полученной в ходе торговли прибыль (как правило, в течение торгового дня) покрыть издержки на оплату торгового места. Обычно произносится при ответе на вопрос: «Как дела?», «Как торговля?».
«Подгон(ка)» — создание коммерсантом искусственного ажиотажного спроса, привлечение внимания к товару со стороны максимального количества покупателей, с целью увеличения объема продаж. Для этого нанимаются люди, исполняющие роль «оптовиков», они инсценируют оптовую покупку товара. Нередко реальные оптовики заражаются их энтузиазмом и приобретают какой-либо товар. По нашим наблюдениям, «подгонка» особенно активно используется представителями цыганского сегмента рынка. Естественно, подобный прием, хотя и дает в ситуации огромного наплыва посетителей к временный эффект, не способствует формированию предпринимательства, ориентированного на постоянную клиентуру, на завоевание положительной репутации, расширение товарооборота.
«Помазать» — один из устоявшихся ритуалов торговли: продавец должен первыми вырученными деньгами прикоснуться ко всему своему товару, что как бы обеспечивает успешную торговлю в течение всего дня. «Помазать» можно не только свой, но и соседний товар, при особом расположении к соседу.
Хорошо, удачно, круто «подняться», «раскрутиться» — совершить удачную коммерческую сделку, добиться максимизации выгоды. Символизируют успех торговой деятельности, обозначают главный мотив предпринимательства. Например, говорят: «Он сумел круто подняться на китае», «Раньше хорошо поднимались на турецкой коже, а теперь по своей цене продать не могу» и т.д.
«Почин» — начало торговли, первый проданный товар. «С почином» — ритуальное поздравление с началом торговли.
«Проходимость» — слово, обозначающее количество потенциальных покупателей, проходящих в течение дня тех или иных торговых мест. Уровень «проходимости» характеризует и различные рынки, так как зависит от того, в каком месте города они находятся, от площади, занимаемой каждым, от времени существования и т.р..
«Развеска» — способ представления товаров потенциальным покупателям.
На «реализацию» дать, взять товар — одна из форм партнерства, заключающаяся в предоставлении «хозяином» своего товара другому лицу на условиях возврата всей или части стоимости товара по истечении определенного срока по мере продажи товара. Для подобной формы партнерства требуется высокая степень доверия, поэтому товар дается на реализацию либо близким родственникам, либо знакомым, которых хозяин знает продолжительное время как надежных людей. Реализация является взаимовыгодной формой партнерства, поскольку хозяин снижает издержки, а доверенное лицо не вкладывает деньги в закупку.
«Светиться», «засветиться» — оказаться под контролем официальных органов. Предприниматели предпочитают не обнаруживать перед представителями официальных властей особенности своих хозяйственных практик. Иногда «засветиться» можно и перед представителями криминальной среды, что потенциально чревато получением угроз и необходимостью «договариваться» с «крышей», «бандитами» (см.).
«Сделать два, три... конца» — получить торговую прибыль соответственно в 100, 200 и т.д. процентов.
«Тариться» — закупать товар (как правило, крупными партиями).
«Точка» — торговое место, очень точно обозначает элемент пространственной организации рыночной структуры. За обладание выгодными «точками» (то есть обладающими высокой «проходимостью») между предпринимателями ведется конкурентная борьба.
«Турция», «вьетнам», «китай», «польша», «корея» и т.д. — название импортного товара, ввозимого из соответствующих стран.
«Уйти в минуса» — говорится, когда издержки превосходят выручку от торговой деятельности. Если подобная ситуация повторяется, то следствием оказывается «сбрасывание товара по своей цене» с целью вернуть хотя бы часть вложенных денег, а то и разорение.
«Шмонать», «устраивать шмон» — обозначает проверку официальными лицами (таможенниками, милицией, налоговой службой) провозимого товара с целью его соответствия таможенной декларации, правилам ввоза определенной товарной номенклатуры и другим официальным документам). Это действие воспринимается рыночными агентами скорее не как регулярное осуществление обязательной формальной процедуры, а как символическое действие властей, обозначающее необходимость дачи взятки.
«Включить счетчик» — установить срок, в течение которого долг следует вернуть, причем за каждый просроченный день ссудный процент возрастает.
«Кинуть», «нагреть», «обуть» — обмануть одну из сторон при заключении сделки, нарушить договорные обязательства.
«Крыша» — форма защиты предпринимательской деятельности от внешних угроз. Предприниматель либо сам ищет защиты у других криминальных образований от других, либо принимает предложенные условия защиты (обычно это регулярная выплата фиксированной суммы денег). В качестве и источника угроз, и «крыши» могут выступать также представители органов правопорядка.
«Наезжать» — угрожать применением жестких санкций, наезжать могут представители силовых статусов. «Наезд» — форма оказания давления, принуждения посредством представления угроз.
«Поставить на деньги» — 1) нарушить условия неформального договора между деловыми партнерами; 2) угрожать чем-либо в случае, если другая сторона не выплатит определенную сумму в определенные сроки.
«Разборка» — определение ответственности сторон в связи с каким-либо предприятием. Это может быть оформление аренды на торговое место, нарушение согласованной договоренности о минимальных ценах или любой другой конвенции, отрицательно сказавшейся на торговой деятельности. Подразумевает возможность применения жестких санкций по отношению к контрагенту, «разборка» с которым устраивается.
«Разводить», «делать разводку» — осуществлять обман с помощью группы лиц. Сами предприниматели собственные практики никогда этим словом не обозначают, поскольку мошенничество связано с сиюминутным риском провала, которого владельцы месячных дорогостоящих абонементов склонны избегать.
Мотивации экономического поведения в условиях вещевого рынка. Автор осознает, что вся человеческая деятельность не может быть сведена без остатка к мотиву ожидаемой полезности. В различных сферах взаимодействий в реальности обнаруживаются самые разнообразные виды мотивов, связанных с усвоенными в процессе социализации ценностями и нормами, стереотипами, габитусами и другими установками, которые непосредственно не соотносятся с экономически понимаемой выгодой или полезностью. Наблюдая практики и взаимодействия, мы смогли обнаружить, пожалуй, единственный доминирующий мотив — максимизация выгоды. Применительно к рассматриваемому нами объекту — вещевому рынку, на котором взаимодействуют преимущественно не социальные группировки, а отдельные хозяйствующие индивиды, практически не нуждающиеся в кооперации действий, более релевантной оказывается модель поведения, мотивированного ожидаемой полезностью. В данном случае социализация проходит в условиях постоянных рыночных обменов между индивидами, занимающими различные статусные позиции и в силу этого имеющими несимметричный доступ к различным видам ресурсов.
Подтверждением этого служит то обстоятельство, что при проведении неформализованных интервью респонденты при ответах на вопрос о причинах, побудивших их заняться коммерческой деятельностью на вещевом рынке, собеседники указывали обычно следующее:
— накопление исходного финансового капитала для открытия в последующем своего легального «дела», «бизнеса»;
— создание финансовой основы для безбедного существования и поиска какой-либо профессии вне вещевого рынка;
— поддержание необходимого уровня привычных потребительских стандартов;
— накопление финансов для приобретения недвижимости (квартира, дом, дачный участок, гараж) или предметов длительного пользования (машина, компьютерная техника и т.д.);
— для многих предпринимателей, продавцов и рабочих, прибывших из республик «ближнего зарубежья» (Украина, Белоруссия, Азербайджан, Грузия, Армения, Молдова, русские жители Прибалтики) одним из важнейших мотивов торговой деятельности является приобретение за довольно крупную сумму денег российского гражданства, московской прописки, смена места жительства;
— накопление финансов для получение высшего образования для себя или своих детей;
— путешествие, отдых за рубежом;
— отдача долга.
Все перечисленные виды мотивов, конечно же, выступают в очень сложном переплетении и часто не являются взаимоисключающими. Однако условно можно выделить два основных типа:
1. Мотивы, ориентированные на мобилизацию предпринимательской активности, открытие своего дела, это собственно предпринимательская стратегия;
2. Мотивы, связанные с более пассивным адаптационным поведением, предполагающим достижение определенного удовлетворительного уровня потребления (имитационная стратегия).
Поскольку предпринимательские способности представляют собой редкий ресурс, то естественно, что собственно предпринимательскую стратегию (первый мотив) обнаруживает достаточно ограниченное количество респондентов (не более 15-20%). Как правило, это люди включились в рыночную коммерцию уже на раннем этапе либерализации торговой деятельности и сумели приобрести значительный опыт; преимущественно имеют высшее или незаконченное высшее образование; находятся в возрастных границах от 18 до 40 лет; 70% из них — мужчины. До прихода на рынок большинство из них не занимались коммерцией и, следовательно, не были обременены культурным опытом советской торговли, основанной на нерыночных межличностных отношениях, перераспределении дефицитных товаров и услуг.
Каковы основные практики и нормы, свойственные данной предпринимательской группе?
Наиболее важная их черта — активная поисковая тактика хозяйственного поведения, заключающаяся в постоянном выявлении новых, более рентабельных видов товаров, всестороннем отслаивании информации, касающейся любых аспектов деятельности, готовность идти на обдуманный риск и способность быстро переориентировать свою деятельность, если рентабельность начинает снижаться. Кстати, по нашим наблюдениям, те, кто был в советскую эпоху связан с торговлей, практически не используют лабильной поисковой тактики, склоняясь к пассивному ожиданию и ориентации на практики, некогда приносившие им успех. По нашим наблюдениям, респонденты, приверженные активной предпринимательской позиции, стремятся планировать торговую деятельность в зависимости от сезонных колебаний спроса и предложения, тщательно вести бухгалтерский учет для «внутреннего пользования», в том числе с использованием компьютерных программ, скрупулезно рассчитывать издержки, интересуются изменениями в налоговом и гражданском законодательстве, материалами СМИ, специально отслеживая различные факторы, влияющие на изменение котировок валют.
Поскольку представители этой категория обладает наибольшими финансовыми ресурсами (их оборотный капитал, по приблизительным оценкам, полученным в ходе бесед или ориентировочных подсчетов объема товарооборота, составляет от 50 до 200 тыс. долларов США), они арендуют на постоянной основе несколько торговых мест, нанимают специальных продавцов и рабочих, снимают целый или часть контейнера для хранения товара. Причем в контейнере обычно находится специально нанятый человек, ведущий учет товара после окончания торговли и выдающий товар продавцам в начале и в течение торгового дня. Данная категория предпринимателей имеет в распоряжении грузовой автотранспорт (микроавтобусы, грузовики), обладает дорогостоящим абонементом на право провоза товара на рынок; практически у всех представителей этой группы есть сотовые телефоны, что является не только символом демонстративного потребления, но и функциональной необходимостью (нам известно несколько случаев, когда для организации связи между контейнером, грузчиками и торговыми местами некоторые представители этой группы использовали коротковолновые радиопередатчики).
Принципиально важной их характеристикой является ориентация на создание и расширение постоянной клиентуры, стремление сформировать и сохранить репутацию «честного и надежного» торговца и партнера, для чего они сохраняют в течение длительного времени определенные торговые места («точки»), с непременным указанием его номера покупателям, особенно оптовым, дают неформальную гарантию замены недоброкачественного товара, подчеркнуто вежливо и внимательно обращаются с покупателями. Все это — качества, являющиеся культурным стандартом цивилизованных рыночных отношений.
В целом для представителей этой группы характерна активная планирующая достижительная стратегия, а также элементы специализации: в основном они являются партнерами какой-либо определенной зарубежной или российской фабрики, скупая ее продукцию либо крупными оптовыми партиями, либо целиком, чтобы снизить возможности конкуренции по товарной номенклатуре, и качеству.
В последнее время (особенно это ярко проявилось после событий 17 августа 1998 г.) значительная часть представителей данной группы, оказавшись сначала в состоянии психологического шока, стала затем все в большей мере обращаться к поиску возможностей для самостоятельного производства или размещения заказов на производство товаров легкой промышленности непосредственно в России161. Имея хозяйственный опыт и знание рыночной конъюнктуры, активные предприниматели начинают действовать не просто как удачливые торговые спекулянты, но как «капиталисты» в веберовском смысле, осуществляя роль организаторов рационально функционирующего предприятия162.
Производство уже в большей мере открыто для контроля со стороны официальных государственных и муниципальных органов власти, чем торговля. В таких условиях предприниматели оказываются вынуждены использовать некоторые элементы легальной экономической практики.
В целом эта категория лиц ориентирована на достижительную мотивацию и поиск возможностей для вертикальной социальной мобильности, которая в условиях неформальной экономики не может быть реализована в полной мере.
Носители второй группы мотивов при всем многообразии их мотивации придерживаются в основном пассивной выжидательной тактики, в большей степени имитируя более эффективные практики предпринимателей первой категории. Однажды достигнув определенного уровня капитализации и потребления (по нашим наблюдениям, от 3 до 10 тыс. долларов США), они в дальнейшем не проявляют активного стремления к расширению предприятия, поиску максимизирующих инновационных стратегий, постоянно балансируя на грани разорения и в своей хозяйственной деятельности рассчитывая на случай и удачу. Им в значительно меньшей степени свойственны такие черты, как рыночное планирование, специализация деятельности, ориентация на приобретение репутации для внешних контрагентов, снижение издержек сбыта и т.д.
На основе анализ тезауруса можно сделать следующие выводы о том образе социальной реальности, который создается и поддерживается рыночными контрагентами:
Связь рыночного арго с криминальным отражает как генетические, так и функционально-содержательные взаимосвязи между рыночным и криминальным социальными образованиями. Криминальная субкультура в условиях отсутствия оформленной нормативной традиции легального предпринимательства становится своеобразной референтной группой и «экспертом» по определению реальности для других рыночных агентов.
Рыночный словарь достаточно четко обозначает основные статусные позиции, создающие социальную структуру института вещевого рынка и сети обмена между этими статусами, тем самым позволяя различным группам контрагентов формировать как собственные статусные идентичности, так и осуществлять внешнюю идентификацию представителей других статусов. Общий язык позволяет рыночным контрагентам оформлять общую для всех сумму знаний о повседневных практиках, нормах, основных принципах взаимодействия между участниками рынка.
Объем и уровень сложности экономических практик вещевого рынка крайне незначительны по сравнению с легальной коммерческой деятельностью, которая описывается с помощью очень сложного и детализированного экономического словаря. Это позволяет рыночному предпринимательству быть привлекательной сферой хозяйственной деятельности для индивидов, не обладающих специальными информационными, социальными, образовательными, финансовыми и иными ресурсами, которые необходимы для формального сектора экономики.
Набор слов и выражений, обозначающих возможность применения жестких санкций со стороны «силовых статусов», символизирующих непосредственные угрозы, значительно превосходит количество понятий, обозначающих этико-нормативный аспект взаимодействий. Это свидетельствует о преобладании внешних принудительных стимулов, задающих жесткие рамки возможных взаимодействий по сравнению с добровольно и осознано интернализированными социально-этическим образцами поведения.
Заключение
На основании проделанного анализа можно сделать некоторые обобщения и выводы относительно норм взаимодействия на городском вещевом рынке.
Вещевой рынок не является исключительно экономическим феноменом, для которого характерны все закономерности, описываемые школами mainstream economics. Он демонстрирует постоянное отклонение от состояния равновесия, принципов эффективной рациональности, добровольности, строгого следования контрагентов нормативному порядку, задаваемому «большим обществом».
Функционирование вещевого рынка обусловлено не только собственно экономическими закономерностями, но и интерсубъективными взаимодействиями, обусловленного системой взаимных ожиданий, мотивов, ценностей, определений реальности, установок, знаково-символических систем и т.д..
Горизонтальные связи образуются в основном между продавцом и покупателями, объектом обмена между которыми выступают товар и деньги. Вертикальные связи, предполагающие асимметричные обмены, включающие элементы принуждения и давления, формируются между предпринимателями и их наемными работниками, с одной стороны, и между предпринимателями, наемными работниками и представителями «силовых статусов», объектом обмена ними является возможность реализации властных полномочий и деньги — с другой.
Можно также говорить о специфической системе мотивов и стимулов, характерной для института вещевого рынка. Так, если мотив формирует исходную установку на действие на индивидуальном уровне, то набор стимулов задается извне правилами и нормами, устанавливаемыми администрацией рынка и официальными институтами «большого общества»
Таким образом, рынок представляет собой открытую систему, допускающую сосуществование множество культурных образцов и моделей поведения.
На фоне реального культурного плюрализма, предопределяющего специфику взаимодействий и практик различных групп контрагентов, сформировалась общая для всех участников рыночных обменов культурная среда, своеобразная традиция, выполняющая роль «центра» в трактовке Э.Шилза163. Эта доминирующая культура «центра», задающая единые для «периферийных» культурных образований рамки значений, символов, норм и стимулов, наиболее полно отражается в специфическом рыночном тезаурусе, который понятен большинству рыночных контрагентов. «Центром» или референтной группой в настоящих неформальных по преимуществу отношениях, по нашему мнению, являются представители «силовых статусов», а точнее, — та часть, которая тем или иным образом идентифицируется с криминальной или связанной с ней социальной средой. Свидетельством этого выступает преобладающая по объему и, главное, фиксирующая обозначения статусных позиций, а также специфику норм и санкций, лексика криминального жаргона, включенная в рыночный тезаурус.
Но все же среди главных действующих лиц на рынке — предпринимателей — есть тенденция к легализации, которую проявляют те из них, которые придерживаются активной тактики.
В
начале 90-х г.г. правительством России была продекларирована приверженность рыночной экономике, и более пяти лет предпринимались попытки создать рыночные отношения, декларативно ориентированные на западные образцы. При этом попыткам построить новую экономическую модель не сопутствовало создание новой социально-психологической, социокультурной модели. Новые хозяйственные отношения «приживлялись», не имея ни духовного источника, ни приемлемых для массового сознания аргументов в свою пользу.
М. Вебер в работе 1904 года «Протестантская этика и дух капитализма» показал, что европейский капитализм обязан своим происхождением трудовой этике протестантизма, высоко ценившей труд, понимавшей его как делание человека на земле, завещанное ему Богом, причем труд должен был быть честным, упорным, успешным, приносящим прибыль, которая, в свою очередь, должна была направляться не на получение удовольствия или наслаждения, а на развитие своего дела164. Учитывая точку зрения Вебера, закономерно поставить вопрос: «Имеет ли Россия сегодня, имела ли ранее такую трудовую этику, опираясь на которую можно идти к рынку западного образца?». В данной работе под «трудовой этикой» подразумевается отношение людей к труду, запечатленное в комплексе моральных ценностей и норм, воплощенное в категориях и образцах культуры и выраженное в человеческом поведении, прежде всего в сфере трудовой деятельности.
Трудовая деятельность имеет сложную поведенческую структуру. Человек мотивирует свое поведение, пропуская внешние факторы через призму своего сознания. Именно через систему мотивации оно включается в определенный контекст социальной действительности. В таком контексте образ труда, богатства, достижений существует в православии, в идеологии советской эпохи и современном российском фольклоре, как этических системах, оказывавших серьезное влияние на динамику отечественной культуры и на .....
Трудовая этика православия
Труд на протяжении тысячелетий заполнял собой практически все существование простого человека и поэтому нуждался в осмыслении и сакральном обосновании. Если сопоставить три основные христианские религиозно-философские традиции, отражающие историческое движение представлений о месте труда в жизнедеятельности человека (православную, католическую и протестантскую концепции трудовой этики), то с точки зрения истории развития христианских представлений о ценности труда, православие — наиболее архаично.
Из всех христианских конфессий оно менее других отошло от первоначальных трактовок библейских текстов165. Большое влияние на формирование этики православия оказал византийский богослов XIV века Григорий Палама. Согласно его учению, спасение души достигается созерцанием, умерщвлением плоти и молитвенным экстазом. До настоящего времени это учение считается официальной истинно православной доктриной166. Основываясь на доктрине Григория Паламы, православие представляет труд как наказание, расплату, следствие греха; гипертрофированны аскеза и культ святых, стремление сделать монашеские нормы общецерковными; считается, что богатство — грех, а бедность — добродетель; помогать бедным и убогим, подавать милостыню нищим рассматривается как одно из самых богоугодных дел.
Православие и протестантизм имеют разные подходы к определению богоизбранности человека. Протестантизм полагает, если человек много работает и имеет результат, значит, с ним Бог. Православие утверждает, если человек усердно молится и вдруг — результат, это означает, что он божий избранник. Трудовых моделей в житиях святых русской православной церкви практически нет. Несмотря на то, что в реальной (в том числе и монашеской) жизни они безусловно должны были присутствовать, в фольклорном религиозном сознании трудовые модели почти не закрепились, так как не были ни «престижны», ни «перспективны» с точки зрения православной концепции спасения души: монах, ищущий духовного совершенства, на начальном этапе своего пути превращает труд в средство духовного воспитания и укрощения плоти, но затем оставляет трудовую деятельность как таковую и целиком предается созерцанию.
При отсутствии идеи труда как процесса в образах святых эти они тем не менее характеризуются идеей результата. Точнее — идеей одномоментного достижения результата посредством чуда. Такая модель существует в житиях в двух вариантах. Вариант 1: живет человек, возможно, даже очень грешный, внезапно он оказывается избранным Богом, становится праведником и начинает чудодействовать. Вариант 2: мирянин (или монах) ведет аскетический (отшельнический) образ жизни, в награду он наделяется свыше некой магической силой.
Самый же распространенный в житиях святых жизненный и духовный итог — мученическая насильственная смерть во имя высших интересов, смерть, которая осмысляется как акт героический, имеющий некий положительный смысл.
Таким образом, специфической особенностью православной трудовой этики является констатация созерцательной доминанты над деятельностной, духовной над телесной, труд воспринимается прежде всего как орудие спасения души и тела от греховных искушений167.
Советские персонифицированные идеалы
За десятилетия советской власти православие было вытеснено на периферию общественной жизни, не имело возможности оказывать прямого влияния. В социализации молодежи в это время огромное воздействие оказывала коммунистическая идеология, проводником которой была, в частности, школа. Поэтому для выяснения специфики трудовой этики советского периода были проанализированы модели официальных персонифицированных идеалов российского общества 80-х годов168.
Эмпирическая база
С помощью методики контент-анализа в модификации Б. Берельсона169 и Р. Тернера170 были рассмотрены:
1) имена, которые носили дружины пионерских организаций школ г. Красноярска;
2) названия улиц г. Красноярска (до 1987г.);
3) положительные герои произведений русской «советской» литературы 30-80 г.
Контент-анализ помог выделить три основные модели:
1) герой физический (сила, выносливость, воля, целеустремленность, высокий социальный статус; например, космонавты);
2) герой интеллектуальный (высокорезультативная интеллектуальность, целеустремленность, воля, высокий социальный статус: писатель, академик);
3) герой, в экстремальной ситуации жертвующий жизнью (мужество, решительность, смелость, посмертная слава: А. Матросов).
Данные показали, что в идеологической пропаганде в 80-е г.г., во-первых, активно выдвигалась идея жертвенного героизма, особенно в начальной и средней школе (45% пионерских дружин носили имена героев, прославившихся мученической смертью, еще 20% — имена героев, для которых такая смерть стала одним из неотъемлемых компонентов их образа). Распространялась ориентация молодых людей на достижение сверхвысоких результатов в престижных областях деятельности, давалась модель-эталон конечного высокого результата деятельности, а не процесса его достижения. На уровне идеологической пропаганды молодежь готовили к рекордно высоким достижениям (в большинстве своем одноразовым), а не к обычному каждодневному, долговременному (преимущественно непрестижному) труду. Трудовая модель «среднего» человека, живущего нормальной жизнью, выполняющего обычную, неэкстремальную работу, практически отсутствовала (отражена только в 8% названий улиц).
Официальных модели персонифицированных идеалов российского общества середины 80-х г.г. отражает достаточно низкую ценность труда как процесса, как средства достижения результата.
Трудовые идеалы молодежи 1980-х гг.
Для того, чтобы выяснить результаты усвоения молодежью типов трудовых идеалов советской идеологии в 1988 г. методом формализованного интервью был проведен опрос учащейся молодежи г. Красноярска (900 человек 16-22 лет: учащиеся школ и ПТУ, студенты техникумов и Вузов), опрос проводился по гнездовой выборке (опрашивались полностью класс или группа) при этом выборочная совокупность репрезентировала генеральную по всем поло-возрастным и профориентационным признакам. Большинство названных молодыми респондентами персонифицированных идеалов оказались тождественными с предлагавшимися обществом в интересующем нас отношении. Ориентация на обычную жизнь, жизнь среднего человека в идеальных представлениях о своей взрослой жизни у красноярской учащейся молодежи была зафиксирована только у 8% респондентов, описавших свой персонифицированный идеал. Большая часть молодых людей, назвавших свой персонифицированный идеал и обосновавших выбор, была ориентирована на высокие жизненные достижения. Кроме того, около 70% респондентов заявили о своем намерении быть «руководителями», а не «подчиненными».
Усвоение каждой конкретной модели имеет свои потенциальные нежелательные последствия, а именно:
Ценность труда и семьи у молодежи 1990-х гг. Известно, что система ценностей — наиболее консервативная и устойчивая часть общественной системы, ее основа, и потому изменить ее за несколько лет невозможно. В ходе повторного опроса (1995 год, методика 1988 года) было установлено: несмотря на то, что уже несколько лет Россия живет в условиях «строительства рыночных отношений» и идеологической демонополизации, идеалы и ценностные ориентации рыночного характера не становятся характерными для молодежного сознания. Демонополизация идеологического влияния в конце 1980-х — 1990-х г.г. не смогла существенно трансформировать систему ценностей в постсоветской России: основы идеалов и ценностных ориентаций остались прежними. Кроме того, рыночно-ориентированные качества, набравшие в базовом опросе лишь десятые доли процента (“активность», «умение преодолевать сложности», «честолюбие», «самоотдача в работе») в повторном опросе вообще не были выявлены. Опрос 90-х г.г. показал, что в массовом сознании «новой» молодежи по-прежнему активно функционируют типы трудовых идеалов советского периода. Некоторое замещение касается лишь конкретной персонификации, в основе которой остается модель сильной личности, супергероя, требующая проявления особых способностей (например, Терминатор вместо Глеба Жиглова).
Освободившееся от влияния идеологической пропаганды культурное пространство не спешит перенимать традиционные ценности западных обществ, а заполняется некими суррогатами культуры (например, негативным отношением к производительному труду), не имеющими ничего общего ни с западными, ни с традиционными советскими ценностями: если опрошенных в 1988 г. труд являлся незначительной жизненной ценностью, то в 1995 г. он оказался вообще практически вынесенным из сферы жизненных интересов. Труд не ощущается сегодняшними молодыми россиянами как ценность и как основной источник благополучия. С переходом к новым экономическим отношениям трудовая мотивация, связанная с непосредственным трудовым вкладом, среди молодежи не только не усиливается, но ослабевает. Среди главных в жизни молодежи ценностей выступают семья, любовь, друзья, здоровье, а также материальная обеспеченность (не подкрепленная желанием трудиться).
Все последствия функционирования в массовом сознании трудовых моделей советского периода сохраняются. Кроме этого, можно выделить еще несколько тенденций:
Особые комментарии представляется необходимым дать по поводу последствий роста ориентации молодых россиян на семейные ценности. С. Г. Климова, анализируя результаты исследования, выполненного в рамках проекта «Социальная идентификация личности», отмечает: «Общим для всех групп опрошенных стал рост значимости семьи. Семья как бы обнажилась под обломками разрушившихся институциональных структур. Сейчас тип человека, забывающего о семье ради работы, науки, политической или религиозной идеи, становится все менее понятным для обыденного сознания»171.
В этой тенденции некоторые ученые справедливо усматривают серьезные негативные стороны, что требует особого внимания. Так, А. Г. Здравомыслов сформулировал ряд вариантов развития событий в стране. Нашими данными косвенно подтверждается наличие того варианта, при котором «население будет находить все новые и новые способы приспособления к общей ухудшающейся ситуации. Наряду с разрушением производственных, экономических и социальных структур и связей, с возрастанием ... неуправляемости во всех сферах общественной жизни будет интенсивно происходить включение механизмов самообеспечения и ухода в частную жизнь, . . люди будут самостоятельно на дачных и приусадебных участках обеспечивать себя продовольственными запасами и сводить концы с концами. Но это будет означать вместе с тем стагнацию политической и экономической жизни, депрофессионализацию общества и десоциализацию личности»172.
На опасности «ухода в семейную жизнь» как факторе развития профессионального универсализма и, следовательно, причине снижения узко понимаемого профессионализма, свойственного работникам западных стран с XVII века, указывали А. А. Сусоколов173, отчасти Дж. Кейнс174 а также Л. Б. Косова, приходит к выводу, что «установка на семью как стержень жизненного проекта купирует все другие установки»175.
Интересно наблюдение Н. В. Черниной относительно того, что у бедных и безработных на первом месте среди основных жизненных ценностей находится семья176. По нашему мнению, это может свидетельствовать об одном из двух: или сегодняшние россияне настолько бедны и не обеспечены работой, что тянутся к семье как спасительной соломинке, или установка на семью формирует своеобразный «синдром бедности» со всеми вытекающими экономическими результатами.
Показательны результаты сравнения ассоциаций, возникающих у американских и российских студентов по поводу понятия «успех». У американцев с ним чаще всего ассоциируются деньги, материальное благополучие, власть, персональные достижения. У русских — счастье, любовь, радость, удовлетворение жизнью, благополучие в жизни177.
Преимущества трудовой пропаганды советского периода
Советская идеология на основе традиционных для России нерыночных принципов (жертвенность, преданность государству, коллективизм) создавала более высокие трудовые мотивации. Положительными результатами влияния моделей официальных персонифицированных идеалов советского времени можно назвать следующие.
1. Терпеливость россиян. Ориентация на эталоны высоких достижений — желаемый образ будущего — помогала переносить текущие, временные лишения, которые становились малозначимыми в сопоставлении с желаемым образом будущего.
2. Высокие спортивные достижения. Наличие большого числа высоких спортивных достижений в советский период являлось следствием установки на реализацию эталона физических сверхдостижений, возникшей на базе взаимосвязи потребностей личности в достижении достойного социального статуса и социальной среды, институционально закрепившей данный эталон.
3. Престижность науки и образования — как следствие действия модели интеллектуального сверхдостижения.
4. Снижение в годы советской власти влияния православия, его трудовой этики, в морально-этических модусах которой успешная экономическая деятельность становилась мало реальной.
5. Наличие в официальной советской трудовой этике некоторых элементов протестантской трудовой этики: широко распространенные лозунги о труде как первой жизненной потребности, призывы к активному, качественному и дисциплинированному труду.
Вынесение православия на периферию общественной жизни сделало возможным, на наш взгляд, определенные экономические достижения советского периода.
Трудовые модели-идеалы в литературных произведениях
Тексты литературных произведений, изучаемых в конце 1990-х г.г. в средней школе и взятых из учебников и хрестоматий по литературе с 1 по 11 класс (причем отдельно обычных и элитных школ) было основой еще одного исследования. Ведь именно из этих источников (среди тех, которые можно подвергнуть систематическому анализу) информация усваивается наибольшим числом носителей русского языка.
Оказалось, что в обычных школах литературу и сейчас преподают фактически по тем учебникам, что и в советское время. Для литературных произведений характерна все та же модель положительного героя — нерефлексирующий, уверенный в своих действиях, физически сильный, волевой, целеустремленный (реже интеллектуальный) «супермен»-патриот. Для такого героя в любой ситуации не существует проблемы нравственного выбора. Он всегда прав, всегда уверен: надо делать именно так, а не иначе. Герой действует по заданной схеме, не переосмысливая ее, подчиняясь ей безоговорочно. Текст не допускает критического анализа действий таких герое: авторы неоднократно подчеркивают «положительность» своих героев, активно предлагают их в качестве образцов для подражания. Отсутствие рефлексии делает «супермена» неуязвимым для самого себя, патриотичность — неподсудным для других. Воспевание самопожертвования, героической смерти в борьбе с врагом, за идею также являются очень распространенным в данных текстах.
В так называемых элитных школах (лицеях, гимназиях) программа обучения во много иная, особенно в средних и старших классах. Контент-анализ произведений художественной литературы позволил сделать вывод о том, что внушение моделей супергероев имеет «кастовую» природу и разные «ступени воспитания». В стандартной средней школе чаще всего речь идет о серии подвигов (преимущественно военных, иногда творческих), труде в экстремальных условиях и героической смерти. А в элитной — о серии подвигов (в большинстве своем невоенных, профессионально соотнесенных: для математиков — Софья Ковалевская, для физиков — Галилео Галилей), о жизни-подвиге (посвящение себя высоко результативной научной деятельности), и лишь затем о героической смерти (очень узко, специфично, например, Джордано Бруно).
Образы «труд», «собственность», «богатство», «бедность»
в сибирском фольклоре
Для выяснения степени однородности социально-психологического контекста современного экономического реформирования в плане трудовой этики методом контент-анализа были изучены образы труда, собственности, богатства, бедности в произведениях фольклора (преданиях, легендах, сказках, частушках и страшилках — наиболее «влиятельных» фольклорных жанрах).
Эмпирическая база. Для анализа были взяты фольклорные тексты, собранные на территории Красноярского региона фольклорными экспедициями филологического факультета Красноярского государственного университета от носителей фольклора в возрасте от 16 до 22 лет за последние 15 лет.
Метод изучения был контент-анализ. В качестве смысловых единиц анализа брались слова «труд», «собственность», «добро» и т.д., исследовалась их смысловая сочетаемость в малых фольклорных жанрах (частушки, дразнилки, страшилки) и содержание тех же понятий в биографиях фольклорных героев (преданий, легенд, сказок и т.д.). Достоверность контент-анализа таких документов, как биографии, основывается, как известно, на предположении, что для интересующие исследователей аудитории (в данном случае объектом являлась молодежь в целом и различные ее группы, выделяемые по поло-возростным, образовательным и профориентационным признакам) слова и фразы имеют одинаковый смысл. Поэтому после первоначального отбора текстов, имеющих анализируемые слова, произведенного автором данной статьи, для контроля на обоснованность содержания взятых для анализа смысловых единиц были использованы эксперты, представляющие все типы молодежи по полу, возрасту и образованию.
Необходимо отметить, что приходилось не прибегать столько к формально-логическим процедурам анализа, сколько к качественному изучению и описанию синтетических образов. Анализ фольклорных материалов дал следующие результаты:
Типология ситуаций в различных жанрах. В таких малых фольклорных жанрах, как частушки и песни образы труда встречались крайне редко, большая часть текстов посвящена любовно-семейной проблематике. Собранные фольклорные ситуации можно разделить на следующие типы.
1. Повседневный труд — «разлучник», нечто, отвлекающее от приятного любовно-семейного времяпровождения («посылала меня мать яровое жито жать, а я жито не жала, всё Ванюшку ждала» или «не пряди ты, жена, не старайся, на печи ты со мной поваляйся»).
2. Повседневный труд — «мука», где мучителем выступает либо абстрактная сила, причем в основном для юношей — «распроклятый завод», «армия-злодейка», «тайга», например, «в казарме мы живем, хлеб с водой жуем, с работы убежим, под кустом лежим»; либо конкретное лицо «хозяин», «командир», «председатель», отец, которые сами почти не работают, а только «водку пьянствуют»; для девушек — муж, мать или свекровь, например, «младая жена, впрягайся сама, да в лес по дрова».
3. Труд «на заработках» (исключительно мужской вариант): на «лесовале», в «городе», «Питере», «Москве» — можно «денежек скопить», но потратить специфически (исключительно мужские варианты): «накоплю я денег много, отнесу их в кабачок» или «накоплю я денег много, красным девушкам отдам».
В страшилках (более «женском» виде малых фольклорных форм) «трудовые» ситуации в изученных материалах отсутствовали. Но, наш взгляд, следует отметить одну важную деталь: страшные вещи происходили с детьми (чаще девочками), как правило, после того, как их родители уходили на работу или уезжали по делу, а дети оставались в доме или лесу одни. По сюжету страшилок ситуация нормализуется только после того, как один из родителей перестает уходить из дома (то есть отказывается от работы). В этом жанре проблема ставится достаточно категорично: или работа вне дома (особенно для матери) или благополучие семьи. Таким образом, семейное благополучие напрямую связывается с нахождением матери (реже обоих родителей) в семье.
В преданиях и легендах встречаются ситуации двух следующих типов:
1) «народный заступник» (солдат, бедняк, казак) купца (барина, графа, коммерсанта) — «богача и кровопийцу», наживающегося на людском горе, «честно ограбит», половину денег народу отдаст, половину пропьет, прогуляет (явное отсутствие деньгисберегающей идеи;
2) природа наказывает людей (строителей, браконьеров), которые строят дом (ГЭС, завод) или рубят слишком много леса, разрушая ее (идеи языческого плана: природа — живое существо, она мстит человеку за его хозяйственную деятельность).
Первый тип преданий несколько чаще рассказывается представителями мужского пола, второй — женского.
Особое внимание в нашем исследовании отводилось анализу текстов сказок, поскольку именно в них образ «труда», «богатства» и т. д. присутствовали значительно чаще, чем в других фольклорных жанрах. К тому же сказки, существуя как медленно меняющийся элемент культуры, являются хранителями и трансляторами прошедших длительную эволюцию и отбор различных запретов, разрешений, этических стандартов, «житейской философии».
Анализ материалов показал, что в памяти молодых носителей фольклора находятся «осколки» сказок, фрагментарные из эпизоды или интерпретации. Тем не менее по ним можно судить об образе действия героев. Кроме этого, направление модификации сказки рассказиком, специфика тех новообразований, которыми он/она насыщает текст, могут дать дополнительную информацию о ценностных ориентирах. Остановимся на этом подробнее.
Половозростная специфика в пересказе сюжета сказки. Рассказчиков можно разделить на четыре группы.
Девушки 16-18 лет чаще всего предпочитают рассказывать волшебные сказки (сказки, в которых происходят чудеса и действуют царевны и царевичи) с главным героям женского пола. Нередко они переносят героинь своих сказок в свой социум, передают им свой социальный статус (Златовласка становится пастушкой, ее родители — бедными крестьянами). Героиня — «простая», «работящая», в нее влюбляется «принц», «царевич», «купец», все заканчивается счастливой свадьбой, и работать ей больше не приходится. Если перемещения героини в «крестьянский» мир не происходит, то классический женский персонаж (например, Василиса Прекрасная) кроме традиционных для нее волшебных качеств наделяется набором положительных умений и навыков, характерных для человека сельского труда. При этом главный женской образ пассивен и статичен. Героиня «ждет». А поскольку главный мужской персонаж весьма прагматично ищет себе жену именно с этим «набором», то все заканчивается ко всеобщему удовольствию. Таким образом, по нашему мнению, для рассказчиц данной возрастной группы характерна явная ориентация на ожидание позитивных изменений жизненной ситуации посредством «внешнего источника», «чуда» без активного личного в ней участия.
Если для рассказчиц первой группы сказка заканчивается свадьбой, то для второй группы (девушки 18-22 лет) после факта свадьбы продолжается не менее двух третей сказочной фабулы, которая по большой части повествует о злоключениях молодой жены. Прежде всего она работает за мужа или свекровь (труд — «мука»), может пойти за него в армию и даже дослужиться до полковника, а потом еще «взять на поруки» разорившегося без нее бывшего богатого мужа — ныне нищего странника. Какие-либо виды деятельности, за исключением выяснения отношений с мужем, его «дружками» и его родственниками героиню практически не занимают. Идет постоянное противостояние жена-муж. Мужья непрестанно обижают жен незаслуженными попреками и беспочвенными подозрениями, наивно верят любому наговору, не могут вовремя оценить. Жены становятся жертвами злого наговора. Характер сказки для этих рассказчиц меняется с волшебного на бытовой, а сами рассказчицы пытаются высказать заочно претензии представителям другого пола. Незначительную часть в общем количестве сказок этой группы (5%) составляют тексты, в которых героиня не выходит за сказочного героя (Ивана-царевича) до тех пор, пока он ремеслу какому-нибудь не выучится («Сегодня ты царевич, а завтра — нет, а какое ремесло знаешь?»). И в конце сказки оказывается, что если бы он не знал ремесла, «не помогло бы ему царское имя».
Рассказчики третьей группы (юноши 16-18 лет) выбирают для исполнения сказки с главным героем-мужчиной и рассказывают сказки двух типов.
1) Волшебная сказка с героем, которому «повезло» (например, Емеля поймал щуку)
2) Сказка — опасное приключение, попытка первого самостоятельного выхода в мир и преодоление возникающих препятствий (модернизированные варианты «Колобка» и «Буратино»)
Образы «дела» или «труда» в сказках этих двух типов или негативны (работать «скучно», «лень»), или отсутствуют: для героя важны и интересны в этом мире совсем другие вещи.
Для четвертой группы (юноши 20-22 лет, как правило, отслужившие в армии) характерны иные сюжеты, во многом они аналогичны сюжетам второй групп (рассказываемых девушками того же возраста), но акценты расставлены различно.
1) Герой — старый солдат, отслуживший положенный срок, шагающий «по земле русской, куда глаза глядят» и помогающий при необходимости другим (отдает попавшим в беду деньги, забирает у разбойников награбленное, наказывает жадного купца или злую жену).
2) Герой получает жену в придачу к «полцарству» за совершенный героический поступок. Жена-злодейка думает только о том, как погубить мужа, выведывает все секреты, похищает волшебные вещи и возвращается к отцу. В конце концов пристыженная жена остается ни с чем, а герой уезжает «в деревню, к хорошим людям».
3) Герой избирает жену за личные качества, но она оказывается злодейкой, «потому что бабья порода такая». В последние годы в фольклорных текстах жена-изменница все чаще уезжает во Францию (Турцию, Испанию) за хорошей жизнью. Этот факт оценивается рассказчиками крайне негативно.
Таким образом, анализ фольклорных текстов показал: низкую ценность «труда» для молодых носителей фольклора и их повышенный интерес к проблематике любовно-семейных отношений; ориентацию на позитивные изменения жизненной ситуации посредством чуда; негативную оценку «богатства» (в 50% сказок «богатые» оцениваются отрицательно: они «злые», «жадные», «воры», «богатство» не следует жалеть — например, сжечь свой дом, для того, чтобы пеплом посыпать рану нищего.
Основные результаты исследования
По результатам всех исследований можно констатировать:
1) существующая в современной России этика труда стимулирует слабую деятельностную мотивацию, не создает этической основы для развития рыночных отношений западного типа;
2) трудовые ориентации молодежи, ее профессиональные предпочтения и планы в настоящий момент серьезно противоречат действительным потребностям реформируемого общества;
3) православная трудовая этическая концепция и деятельность русской православной церкви не создают достаточных предпосылок для интенсификации хозяйственной деятельности и развития отношений капиталистического типа;
4) в русском фольклоре сохраняется в основном негативное отношение к таким понятиям как «труд», «дело», «собственность», «богатство», позитивное отношение к понятиям «чудо», «бедность»;
5) литературные произведения, изучаемые в средней школе до сих пор, во многом соответствуют учебным программам советского периода, а поведенческие модели их положительных героев — типам моделей-идеалов советского периода;
Честный труд россиянина может базироваться на иных нравственных основаниях, чем честный труд американца или японца. Учитывая высокую значимость для молодых россиян такой ценности, как семья, и принимая во внимание общественную необходимость роста такой ценности, как труд, можем сформулировать такой этический постулат, соединяющий идею семьи с идеей труда: «Долг человека перед семьей — активная, честная, финансово результативная трудовая деятельность».
Данное исследование еще раз свидетельствует о том, что при всей важности рыночных отношений в развитии российского общества нельзя недооценивать роль внеэкономическох факторов, в том числе специфику социокультурной модели. Ее учет в экономической и социальной политике может способствовать стимулированию социально одобряемой деловой активности одних групп населения и наиболее безболезненной адаптации к современной экономической ситуации других.
Проблема
К
лассическое понимание прав человека включает в себя правовые аспекты регулирования отношений человека с государством. Вопрос об их соблюдении является одной из ведущих в современном российском обществе. При этом сама проблема в сознании различных групп населения представляется совершенно по-разному и очень часто к собственно правам человека не имеет никакого отношения: права человека ассоциируются с любыми отношениями, в которые оказываются вовлечены человек и различные институты и организации. Это обстоятельство делает решение задачи, вынесенной в заголовок, весьма сложной и специфической.
Эта специфика связана с тем важнейшим обстоятельством, что несовершеннолетние в силу возраста ограничены в возможностях реализовывать свои права — закон вводит понятие и устанавливает условия наступления полной дееспособности. Одна из проблем заключается в освоении подростком правовых, то есть одновременном освоении ими различных механизмов правового регулирования.
Известно, что одним из важных элементов нормально функционирующего гражданского общества является развитая общественная практика защиты прав человека. Создание и полноценное функционирование различных институтов защиты прав человека есть одна из обязанностей государства; более того, очевидно, что без участия государства (например, суда, прокураты, иных государственных органов власти) в принципе невозможна эффективная работа негосударственных организаций, занятых защитой прав человека. С другой стороны, интересы государства достаточно часто противоречат интересам отдельного человека. Такое противоречие носит объективный характер и не должно восприниматься как абсолютное зло. Оно «естественно»: существование его не является ни отрицательной, ни положительной чертой того или иного общества. В интересующем нас плане важным является наличие в обществе механизмов и путей разрешения тех конфликтов, которые возникают либо могут возникнуть между государством и людьми, которые в нём живут.
Полноценную реализацию и защиту прав человека может обеспечить лишь совокупность всех институтов — от органов государственной власти до общественных организаций. По-видимому, развитие такой практики и инструментов для её реализации следует считать весьма важным показателем зрелости общества. Важным признаком развитости упомянутых институтов и механизмов защиты и реализации прав человека служат наличие и оформленность в общественном сознании практик защиты прав меньшинств, маргинальных групп населения178.
Объект и предмет исследования
Предметом нашего исследования были те правовые представления, которые существуют в подростковой среде; при этом особое внимание мы уделяли тому, как именно эти представления позволяют подросткам выбирать тот или иной способ поведения в тех ситуациях, где они (подростки) вынуждены взаимодействовать с милицией, школой, армией и т.п. Для этого мы проводили анкетирование среди подростков, в ходе которого им были предложены краткие описания ряда ситуаций, имеющих отношение к сфере правового регулирования, и на выбор предлагалось по несколько вариантов поведения.
Мы сравнивали ответы подростков с формально нормальным и подростков в формально девиантным поведением179.
Критерием «нормальности» членов первой анкетируемой группы были показатели успешной учебы, а также отсутствие зафиксированных конфликтов с законом.
Группа «нормальных» подростков была представлена учениками средних школ г. Железногорска, Крастоярска и Красноярского края. Группу подростков с девиациями в поведении составляли ученики классов выравнивания школы № 105 г. Железногорска, а также ученики школы–детского дома № 59 г. Красноярска. Всего было опрошено 478 человек, в том числе 273 девочки и 205 мальчиков от 14 до 17 лет.
Кроме того, изучались и правовые представления взрослых, прямая профессиональная деятельность которых так или иначе связана либо с защитой прав несовершеннолетних, либо с пресечением их противоправной деятельности. Мы изучали как их правовые представления, так и установки в связи с выбором того или иного типа поведения — их собственного в отношении несовершеннолетних в ситуациях, требующих принятия решения на основе знания права, и их представления о тех способах поведения, которые эти взрослые считают дóлжными в поведении несовершеннолетних. Опрошены 11 мужчин и 23 женщины, являющиеся работниками службы ОППН, а также работники районных администраций, в первую очередь — отделов опеки и попечительства — 18 женщин и 9 мужчин.
Интерес к этой группе взрослых вызван тем, что подростки, вольно или невольно, стремятся либо удовлетворять такого рода ожидания, либо действуют им наперекор, однако в любом случае они в значительной мере ориентируются на них 180.
Результаты исследования правосознания подростков
Приведем некоторые результаты исследования представлений двух групп подростков о законе, справедливости, наказании, свободе и т.п., выборочно прокомментировав их (Табл. 1).
Табл. 1. Распределение ответов двух групп подростов
на ряд вопросов анкеты, %
|
«Норм.» |
Девиант. |
|
|
Закон — это |
||
|
способ упорядочить отношения между людьми |
30,9 |
33,3 |
|
способ бороться с нарушителями порядка |
42 |
47,6 |
|
средство, которое стоящие у власти используют, чтобы навязать остальным свою волю |
7,4 |
14,3 |
|
средство добиться собственных целей |
6,2 |
0,0 |
|
формальные предписания, о которых вспоминают, когда выгодно |
8,6 |
4,8 |
|
формальные предписания, о которых вспоминают, когда невыгодно |
4,9 |
0,0 |
|
Иное |
0,0 |
0,0 |
|
Я считаю, что поступаю правильно, когда |
||
|
не нарушаю законы |
32,4 |
52,6 |
|
меня не наказывают |
2,7 |
5,3 |
|
делаю как большинство |
4,1 |
5,3 |
|
руководствуюсь своими чувствами |
44,6 |
31,6 |
|
веду себя так, как мне говорят старшие |
5,4 |
5,2 |
|
так говорят авторитетные для меня люди |
5,4 |
0,0 |
|
Иное |
5,4 |
0,0 |
|
Я считаю, что другие поступают правильно, когда |
||
|
не нарушают законы |
47,9 |
60,0 |
|
их не наказывают |
2,8 |
5,0 |
|
делают как большинство |
4,2 |
5,0 |
|
руководствуются своими чувствами |
33,8 |
15,0 |
|
ведут себя так, как им говорят старшие |
4,3 |
10,0 |
|
так говорят авторитетные для меня люди |
2,8 |
5,0 |
|
Иное |
4,2 |
0,0 |
|
Я могу нарушить закон: |
||
|
назло тем, кто его не нарушает; |
7,7 |
5,6 |
|
назло тем, кто требует его не нарушать; |
29,5 |
0,0 |
|
если это мне выгодно; |
1,3 |
61,2 |
|
чтобы показать себя; |
16,7 |
5,8 |
|
если меня заставят насильно; |
3,8 |
5,6 |
|
чтобы не выделяться; |
35,9 |
10,5 |
|
не смогу ни при каких условиях |
5,1 |
5,7 |
|
иное |
0,0 |
5,6 |
|
Справедливость — это |
||
|
когда всем поровну, |
16,4 |
8,7 |
|
когда каждому по заслугам, |
21,9 |
26,1 |
|
когда каждому по способностям; |
12,3 |
8,5 |
|
когда каждому по потребностям; |
4,2 |
0,0 |
|
когда каждый сам за себя в ответе, |
24,7 |
34,8 |
|
когда всем одинаково плохо, |
4,1 |
8,9 |
|
когда всем одинаково хорошо, |
6,8 |
13,0 |
|
когда всем одинаково обидно, |
1,4 |
0,0 |
|
иное |
8,2 |
0,0 |
|
Наказание — это когда |
||
|
человек переживает за содеянное, |
30,1 |
15,0 |
|
окружающие осуждают за содеянное, |
13,7 |
20,0 |
|
лишают каких-то благ, |
24,7 |
35,0 |
|
не уважают, |
9,6 |
20,0 |
|
принуждают что-либо делать |
17,8 |
10,0 |
|
Иное |
4,1 |
0,0 |
|
Ответственность — значит |
||
|
нести наказание |
21,2 |
21,1 |
|
переживать за содеянное |
23,5 |
10,5 |
|
выполнять обещания |
34,1 |
26,3 |
|
не болтать попусту |
3,5 |
0,0 |
|
переживать за кого-либо |
7,1 |
5,3 |
|
переживать за выполняемую работу |
5,9 |
31,6 |
|
Иное |
4,7 |
5,2 |
|
Я чувствую себя свободным, когда |
||
|
никто не указывает мне, как себя вести |
40,7 |
47,8 |
|
мне все позволено |
1,2 |
0,0 |
|
мне ничего не угрожает |
9,9 |
7,7 |
|
у меня есть достаточно денег |
9,9 |
4,3 |
|
у меня нет обязательств |
7,4 |
7,6 |
|
делаю то, что считаю правильным |
19,8 |
26,1 |
|
меня защитят при необходимости |
4,9 |
7,4 |
|
иное |
6,2 |
0,0 |
|
Государство должно: |
||
|
соблюдать права человека |
32,3 |
34,4 |
|
любить человека |
4,5 |
9,2 |
|
уважать человека |
7,7 |
9,4 |
|
защищать человека |
11,0 |
9,3 |
|
обеспечивать людям материальные условия жизни |
25,2 |
28,1 |
|
обучать людей |
12,3 |
3,3 |
|
воспитывать людей |
3,3 |
3,1 |
|
не вмешиваться в жизнь людей |
2,6 |
3,2 |
|
Иное |
1,3 |
0,0 |
|
Люди должны: |
||
|
соблюдать права друг друга |
28,9 |
33,4 |
|
не мешать друг другу |
18,4 |
14,8 |
|
уважать друг друга |
28,1 |
29,6 |
|
защищать друг друга |
9,6 |
11,1 |
|
любить друг друга |
9,7 |
7,4 |
|
бороться друг с другом за «место под солнцем» |
3,5 |
0,0 |
|
воспитывать друг друга |
1,8 |
3,7 |
|
Иное |
0,0 |
0,0 |
|
Я уважаю человека, если он: |
||
|
никогда не врет |
22,9 |
14,7 |
|
отвечает за свои слова |
46,8 |
50,0 |
|
никого и ничего не боится |
7,3 |
11,8 |
|
имеет много денег |
3,7 |
0,0 |
|
хорошо работает, учится |
2,8 |
5,9 |
|
знаком с влиятельными людьми |
2,8 |
0,0 |
|
может заставить себя уважать силой |
0,0 |
0,0 |
|
его уважают другие |
0,0 |
11,7 |
|
профессионал в своем деле |
12,8 |
5,9 |
|
Иное |
0,9 |
0,0 |
|
Я доверяю человеку, если он |
||
|
знает жизнь |
22,4 |
16,7 |
|
никого и ничего не боится |
8,2 |
0,0 |
|
никогда не врет |
20,4 |
20,8 |
|
много знает и умеет |
0,0 |
16,7 |
|
отвечает за свои слова |
26,5 |
20,8 |
|
специалист своего дела |
9,2 |
4,2 |
|
старается никого не подводить |
11,2 |
16,7 |
|
дружит с влиятельными людьми |
2,0 |
4,1 |
|
иное |
0,0 |
0,0 |
|
Преступление — это |
||
|
то, за что наказывают, |
23,7 |
15,0 |
|
то, что наносит вред обществу, |
63,2 |
80,0 |
|
то, что наносит вред мне, |
10,5 |
5,0 |
|
иное |
2,6 |
0,0 |
|
Если я поступаю неправильно, родители должны: |
||
|
наказать меня |
1,4 |
5,0 |
|
наказать меня и объяснить мне мою ошибку |
20,8 |
45,0 |
|
простить меня и объяснить мне мою ошибку |
62,5 |
40,0 |
|
не вмешиваться в мои дела |
12,5 |
5,0 |
|
Иное |
2,8 |
5,0 |
|
Договор — это |
||
|
способ уйти от ответственности |
8,4 |
0,0 |
|
страховка на случай, если попытаются обмануть |
30,1 |
38,9 |
|
способ избежать разногласий |
26,5 |
0,0 |
|
ненужная формальность |
4,8 |
5,6 |
|
способ оформления отношений |
22,9 |
33,3 |
|
выражение самостоятельности лиц, заключающих договор |
7,3 |
22,2 |
|
иное |
0,0 |
0,0 |
Что такое закон? В сознании обеих групп подростков существуют две функции закона — охранительная (ее отметили 42% респондентов) и регулятивная (31%) Интересно, что, в отличие от «нормальных» ни один из девиантов не рассматривает закон как средство для достижения собственных целей. Именно такие представления о законе, правильные по существу, предлагаются подросткам в учебных курсах по основам права либо в курсах типа «Человек и общество». Такое понимание закона вполне соответствует «взрослому» его пониманию. Мы полагаем, что как раз совпадение в восприятии закона «нормальными» и трудными подростками указывает на существенную оторванность этого понятия от тех жизненных реалий, которыми руководствуются те и другие подростки в своём поведении.
Правильно ли человек поступает? Оценка правильного поведения человека в обществе связывается как с формальными требованиями, отраженными в законе, так и с собственными ощущениями субъектов. 32% «благополучных» подростков, признают соблюдение ими закона мерилом правильных их поступков, в то время как 45% из них отводят такую роль своим чувствам. Соответственно 48% и 34% готовы руководствоваться каждым их этих критериев и при восприятии поведения окружающих.
Можно смело утверждать, что непосредственное знакомство с законом, опыт взаимодействия с сотрудниками правоохранительных органов и других государственных структур, применяющих закон, несколько изменил предпочтения в выборе критериев правильности действия у подростков с отклоняющимся поведением. Среди них в 53% случаев незыблемость закона признается в качестве основного при разграничении правильности и неправильности их собственного поведения, а 32% считают, что отношения строятся на их эмоциях. Главенство соблюдения закона над руководством эмоциями еще более заметно в их трактовке «правильности» поступков других: отметили эти варианты соответственно 60% и 15%.
Девианты большую роль здесь отводят мнению старших (10% против 4% у «благополучных»), тем самым подтверждая выводы исследований других авторов о потребности в идеальном образе вожака в сознании этой группы подростков.
Для чего можно нарушать закон? «Благополучные», судя по ответам, чаще готовы нарушить закон назло тем, кто требует его соблюдения (это ответили 29%), а еще большая их доля продемонстрировала конформистские установки, диктуемые ложным чувством товарищества (36% выбрали вариант «нарушить закон, чтобы не выделяться»). Девиантные подростки подходят к этому вопросу иначе: среди них нет ни одного, кто допустил бы такое нарушение назло формальным требованиям, и только 6% выбрали вариант «чтобы показать себя». При этом 61% из них сообщили, что готовы преступить закон, когда такие действия принесут им выгоду (против 1,3% среди правопослушных).
Последнее соотношение ответов указывает на то обстоятельство, что девиации в поведении, по крайней мере у российских подростков, носят в основном социальный характер. Нам представляется, что этот эффект напрямую связан с дефектами в формировании ценностных установок у подростков с отклоняющимся поведением. Это обстоятельство проявляется не в смещённом соотношении «индивидуальности-коллективности», а в искажении соотношения «групповое-общественное».
Что такое справедливость? Наказание? Ответственность? В сознании «нормальных» подростков при обсуждении этих понятий преобладают нравственные оценки. В «справедливость» 22% опрошенных включают воздаяние по заслугам и 25% — ответственность перед собой. 30% респондентов этой группы расценивают «наказание» как переживание за содеянное, то есть чувство собственной виновности преобладает над возможными ограничениями и лишениями извне (25%). В понятии «ответственности» это также ярко выражено: 23% рассматривают ее как угрызения совести, 34% — как обязательство выполнить обещание. Понятие «свободы» в ответах этой группы более всего соответствует отсутствию каких-либо внешних ограничений: этот вариант выбрали 41% респондентов; 20% — связывают ощущение свободы с тем, что делают то, что считают правильным. А вот в ответах девиантов обнаружилось, что только 4% (против 10% «нормальных») признали: достаточное количество денег позволяет им чувствовать себя свободным; 7% (против 5% «благополучных») надеются на защиту кого-то со стороны. Наказание для трудных чаще ассоциирует с осуждением окружающих — 20% против 14% у «нормальных» и с потерей уважения — 20% против 10%.
Что должно делать государство? Здесь в ответах наряду с соблюдением прав человека (по трети ответов в обеих группах) также заметны иждивенческие мотивы. Они проявляются в стремлении возложить на государство груз создания для людей материальных условий жизни (25% среди «нормальных» и 29% среди девиантов). Различие в исследуемых подростковых группах выражено наиболее ярко в отношении обязанности государства обучать людей: «трудные» говорят об этом в 4 раза реже.
За что подростка будут уважать другие? Оказалось, что большое значение в межличностных отношениях респонденты придают умению выполнять обещание. Это качество личности является главным при определении условий уважения себе (36% среди «нормальных» и 59% «трудных»), к окружающим (47% и 50%) и доверия им (26% и 21%). Видимо, поэтому и существующие правовые средства рассматриваются ими как страховка на случай обмана (соответственно 30% и 39%).
Что такое преступление? Следует отметить правильную в основном оценку главного признака преступления — общественной опасности. Этот вариант ответа избрали 63% «благополучных» и 80% девиантных подростков. В тоже время 24% первых акцентируют свое внимание на наказуемости.
Несовершеннолетние допускают двойной стандарт в отношении к наказуемости собственных поступков и преступлений государством. Так, в обеих группах 62% и 40% считают, что родители должны простить ребенку неправильный поступок и объяснить его ошибку. Одновременно 57% и 39% респондентов в исследуемых группах полагают, что всякое преступление всегда должно быть наказано. Нормальные и девиантные подростки единодушны, допуская освобождение от уголовного наказания, если вред причинен организации, а не человеку (соответственно 27% и 28%).
Источники правового знания. Существенно различаются способы, которыми «нормальные» и «трудные» подростки полагают возможным ознакомиться с правовыми понятиями. Если среди первых каждый третий полагается исключительно на специальное юридическое образование, то среди вторых доля таких невысока; основным источником знаний о праве они полагают специальную литературу и непосредственный опыт взаимодействия с представителями правоохранительных органов. Впрочем, следует иметь в виду, что столь низкий рейтинг специализированного правового образования среди может объясняться и в целом недооценкой учебной деятельности среди «трудных» подростков.
* * *
Важным, на наш взгляд, отличием подростков с нормальным поведением от подростков с отклоняющимся поведением является большая диверсифицированность ответов первых, обилие свободно формулируемых ими вариантов.
«Трудные» подростки заметно выше оценивают своё владение правовыми понятиями. Данное обстоятельство, на наш взгляд, имеет две причины: первая — действительно более «тесное» знакомство трудных подростков с Законом, в первую очередь через сотрудников правоохранительных органов. Вторая носит во многом психологический характер — весьма вероятно, что их собственная завышенная самооценка181 создает ощущение уверенности в себе и в своих возможностях выйти победителем в конфликтах с людьми и законом. Впрочем, ответ на вопрос о том, что здесь первично, а что вторично, не может быть получен на материале этих анкет.
Права детей и подростков: представления взрослых
Ожидания взрослых относительного того, что именно составляет правопослушное и правонарушающее поведение подростков, исследовались нами методом глубинного интервью по сюжетам, затронутым и в вопроснике, который предлагался и подросткам. Кроме того, выяснилось, какие именно права несовершеннолетних, с точки зрения респондентов, находятся под угрозой нарушения в наибольшей мере, а также в какой мере необходимость соблюдения прав несовершеннолетних затрудняет работу тех или иных органов по социализации подростков с девиациями в поведении.
Проведенные интервью выявили существование следующих типичных представлений.
Сотрудники органов опеки и попечительства, а также иных административных органов в целом адекватно представляют себе, что такое права несовершеннолетних и какова сфера отношений, которые регулируются соответствующими законами и иными нормативными актами. При этом фактически все они под правами несовершеннолетних в первую очередь склонны понимать лишь социальные права либо те права, которые так или иначе с ними сопряжены: например, в расчёт берутся только специальные разделы отношений, регулируемые административным либо уголовным правом. Кроме того, интервьюируемые проявили весьма «патерналистический» подход: многие из них не видят особо греха в том, чтобы ограничить те или иные права несовершеннолетнего «для его пользы». Такие ограничения не носят систематического характера в отношении той или иной группы подростков, а всякий раз весьма ситуативны. Взрослые респонденты в этом весьма единодушны: они искренно считают, что цель (социализация) оправдывает средства и что не права, а их собственные соображения о целесообразности являются ведущими при ограничении тех или иных прав несовершеннолетних182.
Следующей особенностью представлений взрослых респондентов является связь прав несовершеннолетних с теми или иными обязанностями сотрудников административных органов. Поясним это подробнее.
Действительно, всякое право корреспондировано с обязанностью; обычно имеется в виду чья-либо обязанность обеспечить, выполнить то или иное право какого-то субъекта. В сфере прав человека такие обязанности лежат на государстве. Наличие того или иного права у какого-то субъекта не подразумевает автоматического возникновения у именно него каких-либо обязательств, связанных с реализацией этого его права, особенно если это право носит безусловный характер. Однако в представлениях взрослых респондентов эта обязанность воспринимается именно как обязательство несовершеннолетнего это право реализовывать (наиболее характерным примером здесь является право на образование). Представления о правах несовершеннолетних, бытующие у сотрудников административных и иных органов, деятельность которых так или иначе связана с жизнью несовершеннолетних, приводят к тому, что всякое право несовершеннолетнего низводится до простого договора, причём договора, навязанного силой ли государства, хитростью или идеологией. Понятно, что складывающаяся ситуация отнюдь не способствует формированию правопослушного поведения у несовершеннолетних.
Укажем на ещё одну особенность представлений взрослых о правах несовершеннолетних, делающих проблему соблюдения этих прав достаточно острой183. Речь идёт об абсолютизации права, которая проявляется в том, что те или иные положения начинают приобретать абсолютный характер, никак не учитывающий ни имеющегося ресурсного обеспечения, ни соотношения с другими нормами, на самом деле ничуть не менее значимыми для реализации прав несовершеннолетних184.
Сотрудников служб ОППН по роду службы хорошо осведомлены о правах несовершеннолетних. Здесь однако наблюдается существенная несимметричность — если осведомлённость о материальных нормах права у сотрудников службы ОППН весьма высока, то представления о процессуальных нормах права, в том числе и тех особенностях, которые связаны с защитой прав несовершеннолетних, оставляет желать лучшего: выбор возможных действий в различных конфликтных ситуациях, которые в ходе интервью предлагались респондентам, в наименьшей степени опирался на процессуальные нормы права.
Заключение
Было установлено, что у подростков в целом полно сформированы представления о праве, однако в выборе того или иного типа поведения они далеко не всегда склонны опираться на правовые представления; часто ведущим является мотив демонстраций185, особенно у подростков с «нормальным» поведением.
Исследования показали, что взрослые, по роду своей деятельности так или иначе связанные с подростками, в полной мере владеют всеми понятиями, связанными с этой областью деятельности. Есть, однако, два феномена в представлениях взрослых, которые существенно препятствуют нормальному формированию позитивного правосознания у подростков. Это абсолютизация права и понимание прав несовершеннолетних как специфических договорных отношений. Следует также подчеркнуть, что ни подростки (особенно с «нормальным» поведением), ни взрослые не рассматривают право как способ обеспечить эффективную коммуникацию между человеком и обществом посредством различных институтов, однако основания для такого пренебрежения правом как коммуникативной системой у этих двух групп различны.
В результате проведённых исследований нами не были обнаружены гендерные различия в правовых представлениях подростков. Возможно, они существуют, однако их поиск, описание и выделение требует проведения отдельных исследований.
Введение
Н
еотъемлемой деталью общественных мест, современного городского пространства в целом являются настенные рисунки и надписи. В социальных науках это явление обозначается термином «граффити».
Настенные рисунки и надписи разнообразны по форме и содержанию, различна их локализация в пространстве, специфичен состав авторов (дети, подростки, представители социальных меньшинств, политических групп). Будучи разновидностью социального поведения личности, граффити выполняют определенные социальные функции. Они являются формой выражения излишнего эмоционального напряжения, анонимного высказывания сильных чувств186, способом самоутверждения отдельных социальных групп187, средством персонализации анонимной городской среды, передают информацию и т. п. Агрессивность языка, появление на объектах, символизирующих социальные ценности, изобилие граффити воспринимаются как признак социальной дезорганизации и вызывают тревогу у представителей многих социальных групп, усиливая их чувства незащищенности и беспомощности188. Ликвидация граффити требует значительных финансовых, материальных и трудовых затрат. Это делает настенные рисунки и надписи серьезной социальной проблемой, подлежащей регулированию, особенно когда это касается культурно-исторических памятников, учебных заведений, городского общественного пространства. Тем не менее социокультурные аспекты данного феномена до сих пор слабо исследованы. Изучались лишь отдельные формы настенных рисунков и надписей189. Только две публикации содержат отечественные данные190. Таким образом, практически отсутствует эмпирическая база изучения данного явления. Исходя из этого мы ставили перед собой следующие цели:
1) на эмпирическом уровне выявить содержание и структуру настенных надписей,
2) определить, каковы представления об этом явлении, его структуре, причинах и получить данные о реальном поведении и его связях с различными социальными переменными.
В качестве объекта исследования мы избрали подростковые граффити, поскольку именно эта разновидность настенных рисунков и надписей является наиболее распространенной. Для реализации указанных целей мы предприняли два исследования:
Рассмотрим процедуру и результаты более подробно.
Выборка и метод. Объектом исследования являлись граффити на зданиях государственных школ. Материал собирался в течение ноября 1998 года. Были обследованы 18 школ одного из центральных районов Санкт-Петербурга, что составило 70% всех государственных школ, расположенных в данном районе города.
Собирались надписи, расположенные на наружных частях школьных зданий. Другие объекты (дома, гаражи, будки, игровые площадки, заборы), содержащие граффити и находящиеся вблизи школ, в рассмотрение не включались. Мы исходили из того, что надписи сделаны главным образом учениками соответствующих школ. Этому отчасти способствует и типичная архитектурная организация школьных зданий: как правило, школы расположены в некотором отдалении от проезжей части, имеют свой скверик или двор, иногда отделенный оградкой. Тем не менее возможно, что некоторые надписи сделаны учениками других школ, жителями близлежащих домов, прохожими.
Надписью считалось высказывание, сделанное одним автором и представляющее законченную мысль. Для идентификации единиц сбора (отдельных граффити) использовались следующие признаки: вид инструмента, почерк, смысловая связанность. Исходя из этих признаков в качестве единичной надписи могли фигурировать как отдельное слово, так и целая фраза или сочетание слов и символов (например, «Толик», «Кино — сила», «Мы здесь были»). Надписи, содержащие комментарии к уже имеющимся граффити, сделанные поверх старых, или зачеркивания считались отдельным высказыванием. Каждая надпись дословно переносилась на карточку, ей присваивался индивидуальный номер, она кодировалась по номеру школы. Затем каждая единица относилась к одной из 9 взаимоисключающих категорий (табл. 1).
Таблица 1. Категории надписей, их описание, примеры
|
Содержательная категория |
Описание |
Примеры |
|
Ругательства |
Грубые с точки зрения общепринятых языковых норм выражения, не адресованные конкретному лицу или группе |
сука лох |
(Продолжение таблицы 1.)
|
Оскорбления личные |
Грубые слова и выражения, адресованные конкретным лицам |
Вася лох Марья Ивановна чмо! |
|
Субкультура |
Названия и символы музыкальных групп, имена исполнителей, знаки спортивных команд, не содержащие агрессивных высказываний в чей-либо адрес, в том числе имена, снабженные субкультурной символикой |
Кино Нирвана кайф Вася 1998 |
|
Оскорбления в адрес групп |
Надписи, содержащие пренебрежительные слова и выражения в адрес музыкальных направлений, спортивных команд, какой-либо школы и т. п. |
Кислота -тормозня RAP — лажа |
|
Романтические отношения |
Упоминания о привязанностях и дружбе, не носящие сексуального характера |
Вася + Маша = любовь Герман П., love me! |
|
Имена |
Имена, клички, даты, отметки о пребывании |
Аня, Катя Я здесь был |
|
Секс |
Выражения сексуальных желаний, сексуальные предложения, изображения половых органов |
Дайте мне девушку! Хочу трахаться тел.[указан телефон ] |
|
Обучение в школе |
Надписи и рисунки, имеющие отношение к изучаемым в школе предметам |
50+56 = C2H5OH |
|
Юмор |
Смешные надписи и рисунки |
Тук-тук — это глюк Дерни за ручку – получишь сучку |
|
Разное |
Надписи и знаки, которые не могут быть отнесены ни к одной из перечисленных категорий |
мама № |
Двум судьям, не знакомым с целями исследования, было предложено независимо классифицировать в соответствии с описанной классификацией 12% выборки. Согласованность их суждений составила 69%, что было принято как приемлемый уровень надежности классификации. Следует заметить, что показатель согласованности оказался бы выше, если бы судьи были в большей степени знакомы с музыкой, популярной в подростковой среде. Расхождения касались в основном категорий «субкультура» и «разное».
Далее была проведена процедура группировки обследованных школ по типу. В качестве основного признака было взято наличие или отсутствие в школе конкурсного набора. В результате группировки по этим признакам к группе школ без конкурсного набора (в дальнейшем для краткости «обычные» школы) было отнесено 11 школ, к группе «других» школ — 7.
Результаты
Общее количество граффити и структура массива. Всего нами было собрано 854 граффити. Все они были классифицированы соответственно упомянутым 9 категориям (табл. 2).
Наибольшую группу надписей составляют граффити, относящиеся к увлечениям и пристрастиям подростков («субкультура»). Абсолютное большинство надписей (78%) посвящено музыке: названия групп, их символы, строчки из песен, имена популярных исполнителей. Наиболее часто упоминается группа «Кино» и В. Цой (53 раза), далее следуют упоминания музыкального стиля рэп (RAP, RAP — кайф и т. п. — 44 раза). Названия группы «Алиса» и ее символика встретилась 30 раз, практически столько же упомянуты группа «Гражданская Оборона» и Егор Летов, а также панковская символика (знак «анархия» и др. — 31 раз). Остальные группы и направления упоминались гораздо реже. Намного меньше (8%) надписей относится к спортивной теме. Практически все они о футболе и посвящены петербургскому «Зениту» («Зенит — чемпион», символика команды). Еще реже встречалась тема наркотиков (ACID, рисунок наркотического человечка). В раздел «другое» вошли аббревиатуры и символы, которые трудно однозначно причислить к какой-либо теме.
Таблица 2. Распределение граффити на школьных зданиях
по содержательным категориям
|
Содержание надписи |
Количество, ед. |
% в |
% от общего кол. надписей |
|
Подростковая субкультура, в т.ч.: |
273 |
100,0 |
32,0 |
|
Музыка |
214 |
78,4 |
-- |
|
Спорт |
23 |
8,4 |
-- |
|
Наркотики |
11 |
4,0 |
-- |
|
Другое |
25 |
9,2 |
-- |
|
Имена и отметки о пребывании |
136 |
100,0 |
15,9 |
|
Мужские |
60 |
44,1 |
-- |
|
Женские |
51 |
37,5 |
-- |
|
Смешанные или пол неясен |
25 |
18,4 |
-- |
|
Оскорбления личные |
104 |
100,0 |
12,2 |
|
в адрес сверстников — мальчиков |
73 |
70,2 |
-- |
|
в адрес сверстников — девочек |
22 |
21,2 |
-- |
|
в адрес других лиц |
9 |
8,6 |
-- |
|
Ругательства |
71 |
100,0 |
8,3 |
|
Обозначения половых органов и сексуальной активности |
43 |
60,6 |
-- |
|
Другое |
28 |
39,4 |
-- |
|
Оскорбления групповые |
61 |
100,0 |
7,1 |
|
Музыка |
44 |
72,1 |
-- |
|
Школа |
9 |
14,8 |
-- |
|
Другое |
8 |
13,1 |
-- |
|
Романтические отношения |
56 |
-- |
6,6 |
|
Секс |
18 |
-- |
2,1 |
|
Юмор |
14 |
-- |
1,6 |
|
Обучение в школе |
12 |
-- |
1,4 |
|
Разное |
109 |
-- |
12,8 |
|
Всего: |
854 |
-- |
100,0 |
Вторую по частоте группу надписей составили «имена и отметки о пребывании». Почти половина из них — мужские. Это либо мужские имена и фамилии, либо отметки «я здесь был». Женские имена встречаются реже, иногда два рядом («Аня, Катя»). Отдельную категорию составили граффити, содержащие смешанные отметки о пребывании («Здесь были Маня, Федя, Юля»), даты или инициалы.
Третью группу составили «личные оскорбления», то есть грубые слова и выражения в адрес конкретных лиц. Большинство их направлено на сверстников. Мальчики становились объектом оскорблений гораздо чаще, чем девочки. Оказалось, что 77% оскорблений в адрес сверстников направлено на лиц мужского пола и втрое меньше — на лиц женского пола. Из оставшихся 9 граффити 3 предположительно относятся к школьному персоналу (учителям и директору), пол и статус адресатов еще 6 надписей трудно однозначно определить.
Категория «ругательств» заняла четвертое место. Большинство из них (60,6%) — это матерные слова и выражения, связанные с обозначениями половых органов и сексуальной активности. Многие сделаны на английском языке.
Еще одна крупная группа — это надписи, содержащие оскорбительные выражения в адрес музыкальных групп, стилей, спортивных команд, а также конкретных школ. В основном они посвящены музыкальной теме.
Мы укрупнили эту классификацию, выделив две большие группы надписей: агрессивные и неагрессивные. К первой группе мы отнесли ругательства, личные и групповые оскорбления, а ко второй — все остальные категории граффити (табл. 3).
Таблица 3. Распределение агрессивных и неагрессивных граффити
|
Категория надписей |
Количество, ед. |
Доля, % |
|
Агрессивные |
236 |
27,6 |
|
Ругательства |
71 |
8,3 |
|
Оскорбления личные |
104 |
12,2 |
|
Оскорбления групповые |
61 |
7,1 |
|
Неагрессивные |
618 |
72,4 |
|
Всего |
854 |
100 |
Как видно из таблицы, надписи агрессивного содержания составили чуть более четверти всех граффити. В категории агрессивных надписей 44% приходится на личные оскорбления, 30% занимают ругательства и 26% групповые оскорбления.
Социальные различия в настенных рисунках и надписях. Из 854 собранных нами граффити 542 были обнаружены на стенах «обычных» школ и 312 на зданиях школ с конкурсным набором. В среднем на школах первого типа оказалось 49 граффити, а на школах второго типа 45, различия статистически значимы, (x2=4,13, p 0,05).
Одинакова ли содержательная структура надписей на школах разного типа?
Чтобы оценить различия в содержании граффити, мы укрупнили содержательные категории и проанализировали данные с помощью критерия хи-квадрат192. Категории «обучение в школе» и «юмор», доля которых оказалась незначительной, вошли в категорию «разное». «Романтические отношения» и «секс» мы объединили в категорию «любовь и секс». Ругательства, личные и групповые оскорбления составили отдельную категорию агрессивных граффити (табл. 4).
Было обнаружено, что в целом содержательные структуры собраний граффити «обычных» школ и «других» различаются [х2 (df 4) = 30,2,
p 0,01]. Чтобы оценить различия по каждой содержательной категории, мы преобразовывали данную таблицу в таблицу 2 х 2, сопоставляя эту категорию со всеми остальными и принимая df=1. По всем темам, за исключением категории «разное», обнаружены статистически значимые различия.
В собрании граффити со стен «обычных» школ значительно чаще встречаются граффити на темы подростковой субкультуры. На зданиях «других» чаще встречаются ругательства и оскорбления, имена и отметки о пребывании, романтические и сексуальные надписи. Несмотря на то, что «вклад» таких школ в общее количество граффити составил 36%, на них обнаружено 40% от общего числа ругательств и оскорблений, 46% имен и отметок о пребывании, 50% романтических и сексуальных граффити.
Таблица 4. Количество и доля граффити по каждой содержательной
категории в школах разного типа, значения хи-квадрат
|
Категории надписей |
«Обычные» школы |
«Другие» школы |
Всего |
Значение критерия |
|||
|
n |
% |
n |
% |
N |
% |
х2 |
|
|
Агрессивные |
141 |
26,0 |
95 |
30,4 |
236 |
27,6 |
6,93** |
|
Ругательства |
37 |
6,8 |
34 |
10,9 |
71 |
8,3 |
15,14** |
|
Оскорбления личные |
58 |
10,7 |
46 |
14,7 |
104 |
12,2 |
9,8 ** |
|
Оскорбления групповые |
46 |
8,5 |
15 |
4,8 |
61 |
7,1 |
14,04** |
|
Неагрессивные |
401 |
74 |
217 |
69,6 |
618 |
72,4 |
-- |
|
Названия и символы подростковой субкультуры |
207 |
38,2 |
66 |
21,2 |
273 |
32,0 |
102,62** |
|
Имена и отметки о пребывании |
74 |
13,6 |
62 |
19,9 |
136 |
15,9 |
21,04** |
|
Любовь и секс |
37 |
6,8 |
37 |
11,8 |
74 |
8,7 |
22,84** |
|
Разное |
83 |
15,4 |
52 |
16,7 |
135 |
15,8 |
0,72 |
|
Всего |
542 |
100 |
312 |
100 |
854 |
100 |
4,13* |
*p 0,05;
**p 0,01
Граффити агрессивной категории в целом чаще обнаруживались на зданиях школ с конкурсным отбором. При дополнительном сопоставлении было обнаружено, что тип школы связан с частотой встречаемости отдельных видов агрессивных граффити. Групповые оскорбления чаще встречаются на «обычных» школах, а ругательства и личные оскорбления — на «других».
Выводы
Стереотипное представление о настенных рисунках и надписях подразумевает агрессивность содержащихся в них высказываний. Когда мы говорим о «заборных надписях», то обычно представляем себе что-то оскорбительное и неприличное. Судя по нашим данным, на самом деле это не совсем так. Надписи, содержащие ругательства или оскорбления, то есть агрессивность, выраженную на уровне языка, в целом составили лишь 28%. Возможно, матерные выражения и другие грубые слова просто больше привлекают внимание.
В целом можно сказать, что тематика настенных надписей оказалась не очень разнообразной. Четыре темы — подростковая субкультура, имена, личные оскорбления и ругательства охватывают 68% всех надписей. К сожалению, в нашем распоряжении нет аналогичных отечественных данных для сопоставления. Имеющиеся зарубежные исследования касаются, как правило, надписей, собранных в туалетах колледжей и университетов193. Их результаты трудно сопоставить с нашими данными из-за возможного влияния культурных различий, возраста авторов и особенностей содержания туалетных надписей.
Главная тема, волнующая авторов настенных надписей, — это выражение своих пристрастий и вкусов в области популярной музыки, а также высказывание пренебрежения к тем командам и исполнителям, поклонниками которых они не являются. Возможно, именно музыкальные увлечения выполняют для них функцию самоутверждения, а также разграничения «своих» и «чужих».
Примечательно, что тема любви и дружбы, столь важная для подростков, оказалась слабо выраженной. То же можно сказать о сексуальной тематике, спорте и наркотиках. Возможно, что эти сферы, в отличие от музыкальных увлечений, не являются существенными элементами подростковой субкультуры. Однако чтобы проверить эти предположения, нужны более подробные исследования.
Обнаруженные нами социальные различия в содержательной структуре надписей, связанные с типом школы, позволяют предположить следующее. Как мы отмечали, на «обычных» школах преобладают надписи, связанные с субкультурной тематикой, тогда как на «других» школах в целом преобладают граффити, касающиеся межличностных отношений. Возможно, эти различия отражают неодинаковость типов личностной идентичности, характерной для учеников школ разного типа. Учащиеся «обычных» школ в большей мере тяготеют к коллективному «Я», соотнося себя с субкультурным сообществом, основанном на сходстве или различии музыкальных пристрастий. Ученикам «других» школ, возможно, свойственна большая индивидуалистичность и потому меньшая значимость самоутверждения посредством соотнесения себя с «мы-группой» или «они-группой». Другое различие касается агрессивности надписей. Представляется, что обучение в «других» школах связано с более серьезными нагрузками на эмоциональную сферу подростка. Учебный процесс в этих школах более напряженный, больше дополнительных и факультативных занятий, труднее поддерживать необходимый уровень знаний. Возможно, что все это вызывает излишнее эмоциональное напряжение, находящее выражение в том числе в анонимных агрессивных высказываниях посредством граффити.
Отношение старшеклассников к граффити
Выборка, метод, инструментарий. Опрос проводился феврале 1999 г. в 6 школах одного из центральных районов Санкт-Петербурга в 9-х классах. Задачами исследования были: выяснить представления подростков о степени распространенности граффити, об их содержании, мотивах их создания, о мерах по регулированию их появления и ряд других. Сравнивались мнения учащихся разных школ, а также юношей и девушек.
Выборка выравнивалась по типу школы. С помощью экспертных оценок были отобраны 3 типичные «обычные» школы и 3 типичные «другие» школы. Всего было опрошено 252 старшеклассника: 123 учащихся в первых и 129 учащихся во вторых. Забраковано 4 анкеты. Таким образом, объем анализируемой выборки составил 248 человек. Средний возраст респондентов 14,4 года. Опрошены 121 юноша и 127 девушек.
Исследование проводилось методом группового опроса. По согласованию с администрацией школы анкета заполнялась в течение урока (40 мин).
Наличие опыта оставления граффити фиксировалось на основании самоотчета респондентов. В соответствии с задачами исследования были разработаны вопросы, касающиеся восприятия рисунков и надписей, отношения к ним, представлений о мотивах оставления граффити и способах регулирования этого явления. Все они являлись закрытыми или полузакрытыми.
Результаты
Сначала мы рассмотрим представления подростков о феномене настенных рисунков и надписей, а затем обратимся к самоотчетам о реальном поведении.
Представления подростков о распространенности и содержании настенных рисунков и надписей. По поводу распространенности оставления граффити среди сверстников наблюдается разнообразие точек зрения. О том, что это делает практически каждый, сообщили 12% опрошенных; что большинство — 28%; примерно половина — 13%; некоторые, меньше половины — 21%, очень немногие — 24%.
Мнения учеников разных школ по поводу распространенности этой привычки не различаются. Статистически значимые различия (p0,02) обнаружились в мнениях юношей и девушек: девушки чаще полагают, что более половины их сверстников оставляют рисунки и надписи.
Те, кто сообщили, что хотя бы раз за последний год нарисовали что-либо в помещении школы, чаще полагают, что это характерно для каждого или по крайней мере для большинства их сверстников (p 0,0000). Та же связь прослеживается для тех, кто оставляют граффити вне школы (p 0,0003). Из тех, кто сами рисуют и пишут на партах и стенах, каждый второй считает, что это делают большинство сверстников. Только каждый пятый из тех, кто сообщает, что не делает этого в школе, и каждый четвертый из тех, кто не оставляет граффити вне школы, разделяют подобное мнение. Те, кто полагают, что настенные рисунки и надписи — совершенно нормальное явление, чаще считают, что большинство сверстников имеют такую привычку, а те же, кто порицают это явление, чаще убеждены, что лишь меньшая часть подростков пишут и рисуют на стенах (p 0,003).
Ответы на вопрос: «Какие надписи и рисунки, на Ваш взгляд, встречаются чаще всего?» нарисовали следующую картину194: знаки и символы популярных групп, спортивных команд — 72,2%; грубые слова и выражения — 49,6%; имена, фамилии — 17,7%; признания в любви и дружбе — 16,5%; политические призывы и лозунги— 10,5%; другое — 4,4%.
Выбор субкультурной символики в качестве наиболее часто встречающейся категории граффити, как оказалось, не зависит ни от пола респондента, ни от типа школы, где он/она обучается, ни от его/ее отношения к данному явлению, ни от реального поведения по оставлению рисунков и надписей. Что касается следующих трех категорий граффити, то некоторые различия есть. Представление о распространенности грубых надписей и рисунков связано с нормативной оценкой данного явления: те, кто осуждают оставление граффити, чаще остальных убеждены в распространенности грубых надписей. Из них 60,8% считают, что чаще всего встречаются грубые граффити, тогда как среди остальных этого мнения придерживаются только 46,7% (p 0,07); они же в 1,5 раза чаще убеждены в превалировании грубых надписей, чем те, кто считают это явление нормальным (p 0,08).
Девушки достоверно чаще юношей указывают на распространенность имен и фамилий (p 0,03), а также любовных и дружеских признаний (p 0,006).
Обсуждая вопрос о том, как они в целом относятся к тому, что на стенах домов и заборах, в транспорте, в помещениях часто можно увидеть разнообразные рисунки и надписи, 17% опрошенных сообщили, что это нормальное явление; 52% — что иногда нормально, иногда нет; 21% — что трудно сказать; 11% затруднились ответить.
Нормативная оценка оказалась не связанной с полом, типом школы, образованием родителей респондента, но она явно связана с реальным опытом оставления рисунков и надписей. Те, кто считают граффити нормальным явлением, почти в четыре раза чаще оставляют граффити в школе (p 0,004). Те, кто осуждают оставление надписей, сами в 6,6 раз реже пишут и рисуют на стенах в школе (p 0,0001) и в 7 раз реже рисуют граффити вне школы (p 0,002), чем те, кто считают это явление нормальным или занимают неоднозначную позицию.
Те, кто привержены современной моде в молодежной культуре, в 4 раза чаще считают граффити нормальным явлением, нежели остальные (p 0,02). Они также реже осуждают это явление (p 0,03).
Респондентам предлагался перечень различных эмоциональных реакций и задавался вопрос о том, как часто они испытывают эти чувства при виде настенных рисунков и надписей (табл. 8).
Таблица 8. Частота возникновения различных эмоциональных реакций при виде настенных рисунков и надписей, % от ответивших
|
Реакция |
Частота возникновения |
|||
|
Часто |
иногда |
редко |
никогда |
|
|
Веселье, интерес (N=228) |
22,4 |
40,4 |
25,4 |
11,8 |
|
Раздражение, неприязнь (N=218) |
11,0 |
31,2 |
27,5 |
30,3 |
|
Восхищение, удивление (N=219) |
7,8 |
22,8 |
35,2 |
34,2 |
|
Тревога, опасения (N= 218) |
1,4 |
6,4 |
21,6 |
70,6 |
Ответы показали, что более половины респондентов (63%) по крайней мере иногда испытывают интерес, рисунки и надписи их смешат. О том, что испытывают раздражение и неприятные чувства по крайней мере иногда сообщили 42%. Восхищение и удивление по крайней мере иногда чувствуют 31%, тревогу и опасения — 8% опрошенных.
Попробуем определить баланс положительных и отрицательных реакций. Тех, кто никогда не смеется при виде граффити, в 2 раза меньше, чем тех, кто часто смеется и любопытствует, а тех, кто часто испытывают раздражение, в 2,5 раза меньше, чем тех, кто таких чувств не испытывают никогда. Таким образом можно предположить, что для наших респондентов настенные рисунки и надписи, хотя и вызывают иногда неприятные переживания, не связываются с отрицательными эмоциями.
Посмотрим, как связано переживание тех или иных чувств с различными характеристиками респондентов. Значительно чаще радуются и смеются при виде граффити те, кто сами пишут и рисуют на стенах в школе (p 0,0004) и вне школы (p 0,0001), а также те, кто считают данное явление нормальным (p 0,0000). Так, респонденты, которые придерживаются этого мнения, указывают, что им часто смешно и интересно при виде рисунков и надписей в 13 раз чаще, нежели те, кто осуждаютэто явление. Позитивные чувства также более выражены у тех, кто считают себя приверженцем модных направлений в молодежной среде: эти респонденты в два раза чаще остальных указывают, что никогда не испытывают раздражения и неприязни при виде граффити (p 0,007).
Восхищение и удивление чаще отмечают опять-таки те, кто имеют привычку рисовать и писать на стенах в школе (p 0,008) и вне школы (p 0,01), а также любители рэпа, рэйва и катания на роликах (p 0,03). Реже испытывают подобные чувства те, кто порицают настенные надписи (p 0,02): 66% этих последних сообщили, что не испытывают восхищения и удивления никогда.
Тревога и опасения при виде граффити чаще возникает у юношей(p 0,003) и у тех, кто не имеют привычки рисовать на стенах (p 0,05).
При ответе на вопрос: «Как Вы думаете, почему люди пишут и рисуют на стенах?» были получены разнообразные ответы (табл. 9).
Таблица 9. Распределение мнений о распространенности различных мотивов создания граффити, % от числа ответивших
|
Мотивы |
Распространенность |
||||
|
чаще всего |
часто |
иногда |
практически никогда |
трудно сказать |
|
|
Скука, желание развлечься (N=236) |
34,7 |
18,6 |
25,8 |
11,4 |
9,3 |
|
Художественно выразить себя (N=239) |
24,7 |
19,7 |
30,1 |
16,3 |
9,2 |
|
Похулиганить, подразнить других (N=234) |
17,5 |
29,5 |
35,5 |
6,0 |
11,5 |
|
Сообщить что-то другим людям (N=234) |
16,2 |
19,7 |
32,5 |
20,9 |
10,7 |
|
Обозначить свою территорию (N= 231) |
10,8 |
12,6 |
25,1 |
28,6 |
22,9 |
|
Выместить злобу, досаду (N=235) |
9,8 |
17,4 |
31,1 |
22,1 |
19,6 |
Чаще всего отмечалось избегание скуки и желание развлечься. Стремление выразить себя художественными средствами является наиболее частой причиной оставления рисунков и надписей в глазах четверти опрошенных. Третьим наиболее распространенным мотивом оказывается является желание похулиганить, подразнить других. Желание развлечься и похулиганить оказалось, по мнению более чем половины опрошенных, наиболее распостраненными мотивами создания граффити (на первое несколько больше респондентов указывали как на «самое главное», а на второе — как на «частое»).
Художественное самовыражение следовало за ними по сумме голосов, отданных позициям «очень часто» и «часто» (44%). Затем — желание сообщить что-то другим людям (36%).
Обозначение территории и вымещение злобы назвала часто встречающимся мотивом наименьшая часть опрошенных (соответственно 23% и 27%); на эти же мотивы приходится наибольшая доля респондентов, отвергнувших их распространенность и затруднившихся в ответе.
Учащиеся «обычных» школ в 1,4 раза чаще указывают на то, что скука чаще всего является причиной такого поведения, и в 3,5 раза реже полностью отвергают этот мотив (p 0,02). Юноши и те, кто оставляют граффити вне школы, реже других отмечают скуку (соответственно, p 0,02 и p 0,067).
Мотив хулиганства чаще отвергают те, кто рисуют за пределами школы (p 0,01). Однако они же чаще указывают на присутствие мотива сообщения (p 0,02). На этот последний также чаще указывают респонденты, чье материальное положение выше среднего (p 0,04).
Юноши в 1,7 раза чаще, чем девушки, указывают на распространенность мотива мести (p 0,01) и чаще соглашаются с распространенностью мотива обозначения территории (p 0,05).
Те, кто оставляют граффити в школе и те, кто это делаютвне школы, чаще отмечают мотив художественного самовыражения (соответственно p 0,06 и p 0,03). Чем более терпимо относится респондент к явлению граффити, тем чаще он/она называет самовыражение в качестве распространенной причины оставления рисунков и надписей (p 0,003). Те, кто осуждаютэто явление, в 2 раза реже называют эту причину частой по сравнению с теми, кто считают рисунки и надписи нормальным явлением.
Среди опрошенных 72% согласились с тем, что нужно что-либо предпринимать, чтобы рисунки и надписи не появлялись в неподходящих места. Реже соглашаются с необходимостью каких-либо мер те, кто пишут на партах в школе (p 0,0006) и «активные» рисовальщики, то есть те, кто более трех раз оставлял надписи и рисунки и в школе, и вне школы (p 0,0002).
Мнений об эффективности предложенных для оценки мер разделились (табл. 10).
Таблица 10. Распределение мнений об эффективности мер по регулированию появления граффити, % от числа ответивших
|
Мера |
Может помочь |
скорее всего не поможет |
трудно сказать |
|
Создать специальные места для граффити (N=237) |
64,1 |
21,9 |
13,9 |
|
Заставить виновников самих отремонтировать(N=239) |
49,4 |
38,1 |
12,6 |
|
Охранять и блокировать доступ (N=237) |
29,1 |
43,9 |
27,0 |
|
Выявлять виновников и строго наказывать (N=237) |
20,3 |
65,0 |
14,8 |
|
Помещать объявления с просьбой не писать на стенах (N=236) |
3,4 |
87,3 |
9,3 |
Как оказалось, мера, эффективность которой признается большинством и отвергается наименьшим количество опрошенных — это отведение специальных мест для рисунков и надписей. Реже всего оценивались как эффективные и чаще всего отвергались объявления с просьбой не писать на стенах.
Девушки в три раза реже юношей считают наказание эффективной мерой (p 0,0001). Те, кто пишут и рисуют в школе, с этим соглашаются реже (p 0,05). Те, кто осуждают создание граффити, в 2 раза чаще остальных считают наказание эффективной мерой (p 0,003).
Порицающие настенные надписи гораздо чаще считают эффективным наказание ремонтом (p 0,0003). В свою очередь, те, кто считают граффити нормальным явлением, реже соглашаются с эффективностью такой меры, как и те, кто рисуют вне школы (p 0,03). Те, кто рисуют в школе, несколько чаще отвергают ее и чаще затрудняются в оценке (p 0,03). Особенно скептичны «активные» рисовальщики: они в 2,4 раза чаще остальных оспаривают ее эффективность (p 0,0001).
В целесообразности создания специально отведенных мест девушки убеждены несколько больше, чем юноши (p 0,05); об этом же несколько чаще говорят те, кто имеют обыкновение писать и рисовать в школе (p 0,08).
По поводу охраны и блокирования доступа «активные» рисовальщики чаще высказывают сомнения (p 0,01), то же справедливо для тех, кто рисуют в школе (p 0,05) и вне школы (p 0,01). Те, кто осуждают рисование на стенах, чаще соглашаются с этой мерой, а те, кто считают нормальным, чаще отвергают ее (p 0,03).
Создание рисунков и надписей. Рассмотрим, насколько распространено такое поведение среди подростков и как оно связано с их социальными и личностными характеристиками, на основании самоотчетов об оставлении граффити за последний год в помещении школы и вне школы (в транспорте, на заборах, на лестницах и т. п.).
Из ответивших на этот вопрос старшеклассников 71% признали, что хотя бы раз за последний год делали надписи в школе, причем 30% более 3-х раз (табл. 11).
Таблица 11. Частота создания настенных рисунков и надписей,
% от ответивших в каждом из случаев
|
В школе (N=248) |
Вне школы (N=247) |
|
|
Более 3-х раз |
33,3 |
17,0 |
|
1-2 раза |
16,9 |
14,2 |
|
1 раз |
20,4 |
8,5 |
|
Такого не было |
29,3 |
49,0 |
|
Затруднились ответить |
9,3 |
11,3 |
Опрос показал, что тех, кто оставляют граффити вне школы, 40%, а 17% делали это более трех раз. «Активных» рисовальщиков, то есть таких, кто более трех раз и оставлял рисунки и надписи и в школе, и вне школы, в нашей выборке оказалось 14%.
Рассмотрим различия по категориям респондентов.
Пол. В целом мы не обнаружили статистически значимых различий между девушками и юношами. Однако для школ с конкурсным набором половые различия проявились; девушки достоверно чаще юношей сообщают, что они пишут и рисуют на стенах и партах (p 0,02). Для «обычных» школ прослеживается обратная тенденция: 76% юношей и 68% девушек сообщили о таких случаях (однако эти различия не являются статистически значимыми).
Успеваемость. Наши данные говорят о том, что привычка оставлять настенные рисунки и надписи в школе и на улице не зависит от успеваемости подростка.
Настроение. В целом различий по этому параметру не обнаружилось. Однако для респондентов из школ с конкурсным набором справедливо следующее: те, кто сообщает, что в последние дни находятся в прекрасном настроении, несколько чаще оставляют граффити, чем те, кто сообщил о том, что их настроение нормальное или же напряженное (p 0,01).
Злость на окружающих. Респондентам были заданы вопросы о том, как часто они злятся на сверстников, на родителей, на учителей. Те, у кого оказалась сильно выражена злость на родителей, достоверно чаще остальных пишут и рисуют вне школы (p 0,03). Из тех, у кого сильно выражена злость на учителей, хотя бы раз оставили граффити в школе 76%, тогда как те, у кого эти чувства выражены слабо, сообщили, что такое случалось сделать, только в 48% случаев (p 0,0007). Те, кто злится на учителей, почти в 2 раза чаще пишут и рисуют на стенах за пределами школы (p 0,01). Злость на сверстников не оказывает влияния на привычку оставлять граффити.
Идентификация с молодежной субкультурой. Те респонденты, что склонны симпатизировать модным направлениям молодежной субкультуры (рэп, рэйв, катание на роликах), значительно чаще остальных имеют привычку писать и рисовать на стенах и партах в школе (p 0,0006), а также за пределами школы — в транспорте, на заборах, на лестницах (p 0,03). Особенно выражена эта привычка у тех, кто не просто симпатизирует молодежной моде, но считают это увлечение важным и чьи друзья его разделяют. Среди них 85% оставляли рисунки и надписи в школе, причем 54% делали это более трех раз (напомним, что в целом по выборке это соотношение составляет 71% и 30%). Гораздо активнее эта последняя группа респондентов и вне школы: 59% оставляли граффити и, в том числе, 33% более трех раз (в целом по выборке соответственно 40% и 17%).
Тип школы. Респонденты из «обычных» школ несколько чаще делают надписи за пределами школы (p 0,02). А юноши из «обычных» школ чаще оставляют надписи и в школе.
Образование родителей. Чем выше образование матери респондента из «обычных» школ, тем чаще ему/ей свойственна привычка оставлять граффити и в школе (p 0,01) и вне школы (p 0,03). Для «других» школ обнаружено обратное: дети матерей со средним специальным и высшим образованием реже сообщают о том, что им случалось писать и рисовать на стенах и партах (p 0,03).
Материальное положение семьи. Мы не обнаружили значимых различий в склонности оставлять граффити между респондентами из семей разного материального достатка.
Девушки считают исследуемое явление более распространенным; те, кто сами делают надписи и рисунки или относятся к этому явлению терпимо, считают привычку сверстников делать настенные надписи более распространенной, чем те, кто не делают надписей или осуждают это явление.
Те, кто безоговорочно осуждают граффити, чаще считают содержание надписей грубым; девушки чаще склонны видеть в настенных рисунках и надписях отметки о пребывании и выражения любовных и дружеских признаний.
Если рисунки и надписи волнуют, то они вызывают скорее положительные эмоции. Неприятные переживания при их виде испытывают, как правило те, кто порицают это явление и сами обычно не пишут и не рисуют на стенах. Тот факт, что юноши несколько больше выражают тревогу при виде граффити, возможно, означает, что они интерпретируют рисунки и надписи как знак присутствия более сильных и потенциально угрожающих им сверстников.
Гедонистические мотивы в глазах опрошенных оказываются ведущими при создании граффити. Те, кто сами имеют привычку делать настенные надписи, чаще приписывают этому поведению просоциальные мотивы (художественное самовыражение, сообщение) и отвергают асоциальные (скука, хулиганство). Юноши чаще видят в граффити средство выражения импульсов ответной агрессии и властных мотивов.
Наиболее эффективной мерой регулирования появления граффити, по мнению подростков, является отведение для них специальных мест, а также меры, предполагающие участие самих подростков в ремонте, необходимом для устранения надписей. Чаще поддерживают легализацию надписей девушки и те, кто имеют привычку рисовать на стенах.
Возможно, граффити являются средством выражения агрессивных эмоций, связанных со статусным неравенством. Однако на злобу и досаду как причины появления граффити сослались менее трети респондентов, в связи с чем можно предположить, что любые меры, способствующие осознанию и разрешению конфликтов между учениками и учителями, окажутся полезными в плане снижения количества настенных рисунков и надписей.
Представляется, что тип школы связан со статусными различиями: действительно, респонденты из «обычных» школ достоверно чаще оказываются из семей низкого материального достатка (p 0,006) и имеют менее образованных матерей (p 0,0000) и отцов (p 0,0000). Кроме того, известно, что «обычные» школы имеют репутацию менее престижных. Возможно, что для подростков из менее благополучных социальных слоев именно настенные рисунки и надписи являются одним из доступных способов самоутверждения.
Безусловно, проведенное исследование имеет существенные ограничения: полученные сведения о содержании настенных надписей базируются на анализе граффити, собранных со стен школьных зданий. Дальнейшие исследования могли бы сопоставить содержательную структуру надписей внутри помещений, в транспорте, на жилых домах. В нашем исследовании мы не ставили перед собой задачи проследить динамику количества и изменения содержания настенных рисунков и надписей. Учитывая, что граффити отражают социокультурные процессы, такую работу было бы интересно проделать.
В нашем исследовании были получены данные о представлениях и реальном поведении по оставлению настенных знаков 14-15-летних подростков. Однако вполне возможно, что имеются возрастные различия, связанные с привычкой делать рисунки и надписи. Этот вопрос также нуждается в специальном изучении.
Настенные рисунки и надписи являются ценным источником информации для социолога. Изучение граффити позволяет расширить набор методов социологического исследования, делая попытки постижения социальной реальности более глубокими и многогранными.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Александрова Ольга Аркадьевна
Институт социально-экономических проблем народонаселения РАН, научный сотрудник.
Область научных интересов социальная структура общества.
Контактная информация: (095) 332-45-32, 129-04-00.
Балабанова Евгения Сергеевна, кандидат социологических наук.
Нижегородский государственный университет. Факультет социальных наук. Кафедра общей социологии и социальной работы, старший преподаватель.
Область научных интересов: экономическая социология, гендерная социология, социальная политика.
Контактная информация: 603022 Нижний Новгород, ул. Тимирязева, 3а-122.
Тел.: (8312) 30-08-87. E-mail: balhome@unn.ac.ru
Бляхер Леонид Ефимович, доктор философских наук.
Хабаровский государственный технический университет. Кафедра философии и культурологии, профессор.
Область научных интересов: методология социологического анализа, анализ нестабильных социальных систем.
Контактная информация: тел.: (4212) 34-97-81. E-mail: Leonid@Evm.khstu.ru
Бутенко Ирина Анатольевна, доктор социологических наук.
Российский институт кльтурологии Минкультуры,
зав. сектором методологии; член экспертного совета МОНФ.
Контактная информация: тел./факс: (095) 132-36-16. E-mail: ffortuna@mtu-net.ru
Демин Андрей Николаевич, кандидат психологических наук.
Кубанский государственный университет. Кафедра психологии, доцент.
Область научных интересов: социология и психология занятости, адаптация к социальным изменениям.
Контактная информация: 350001 Краснодар, 4-я линия ПРК, д.6А
Тел.: (8612) 69-95-62. E-mail: demin@manag.kubsu.ru
Жижко Елена Валерьевна, кандидат социологических наук.
Красноярский государственный университет. Юридический факультет. Отделение социальной работы. Кафедра теории и методики социальной работы, заведующая кафедрой, доцент.
Область научных интересов: трудовая этика, социальный статус и права женщин, социальная адаптация молодежи, социальная работа на макроуровне.
Контактная информация: 660041 Красноярск, пр. Свободный, 79. Отделение социальной работы.
Тел.: (3912) 21-89-74, факс: (3912) 44-86-25. E-mail: vitiaj@krw.ru
Зеликова Юлия Александровна, магистр социологии.
Европейский университет в Санкт-Петербурге. Факультет политических наук и социологии, аспирантка.
Область научных интересов: социология образования, социальная стратификация.
Контактная информация: e-mail: jzel@eu.spb.ru Тел.: (812) 293-09-62
Иванова Елена Игоревна, кандидат экономических наук.
Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН, старший научный сотрудник..
Область научных интересов: социология, демография, репродуктивное поведение молодежи, межпоколенная взаимосвязь, брачность, рождаемость.
Контактная информация: eivan@unix.ecfor.rssi.ru.
Попова Ирина Петровна, кандидат социологических наук.
Журнал РАН "Социологические исследования", научный редактор.
Область научных интересов: маргиналистика, социальная структура, динамика социальных норм.
Контактная информация: 117279 Москва, ул. Островитянова, д.35а, к.1609.
Тел.: (095) 128-84-39
Садовский Михаил Георгиевич, кандидат физико-математических наук.
Институт биофизики СО РАН, старший научный сотрудник. Область научных интересов динамика социальных норм. Контактная информация: 660036 Красноярск, Академгородок. Институт биофизики СО РАН.
Тел.: (3912) 49-41-01, факс: (3912) 43-34-00. E-mail uvenal@ktk.ru
Скороходова Анастасия Сергеевна
Санкт-Петербургский экономический колледж, преподаватель.
Область научных интересов социология образования.
Контактная информация: 197022 Санкт-Петербург, Каменноостровский пр., 55, кв.26.
Тел.: (812) 234-33-16, 272-99-84.
Титов Владимир Николаевич, кандидат экономических наук.
Институт социально-экономических проблем народонаселения РАН, старший научный сотрудник.
Область научных интересов экономическая социология.
Контактная информация: 117519 Москва, ул. Матвеевская, д.10, корп. 2, кв.117.
E-mail: IFIP@ORC.RU
Черкашина Татьяна Юрьевна
Новосибирский государственный университет. Кафедра общей социологии, ассистент.
Область научных интересов: притязания к материальному благосостоянию, субъективное измерение материального благосостояния, деятельностный потенциал среднего слоя России, идентификация среднего слоя в России.
Контактная информация: 630126 Новосибирск, а/я 222.
E-mail: tatch@ieie.nsc.ru
1 Это показывают, в частности, результаты, полученные в рамках широкомасштабного международного проекта, посвященного сравнению социальной динамики 1960-1990-х гг. в 9 странах. Подробнее см., напр.: Бутенко И.А. Сравнительный анализ социальных изменений // Социол. исслед., 1994, N 9; Тенденции социокультурного развития России. 1960-1990-е гг. — М.: ПАИМС, 1996.
2 Бородкин Ф.М. Движение российского социума к государству благоденствия // Социол. исслед, 1997, N 7; Руткевич М.Н. Процессы социальной деградации в российском обществе // Социол. исслед., 1998, N 6.
3 Ручкин К.А. Молодежь и становление новой России // Социол. исслед., 1998, N5.
4 Социол. исслед., 1998, N 2. С. 155.
5 ФОМ-ИНФО, 1997, N 36 (180).
6 Bauman Z. Intimations of Postmoderenity. — London: Routeledge, 1992.
7 Демидов А.М. Социокультурные стили в центарльной и Восточной Европе // Социол. исслед., 1998 N 4.
8 Гребениченко С.Ф. Куда и почему идет Россия? // Социол. исслед., 1991, N 7.
9 Цукерман В.С. Социокультурные предпочтения в Челябинской области // Социол. исслед., 1997, N 10.
10 Курильски-Ожвэн Ш., Арутюнова М.Ю.,Здравомыслова О.М. Образы права в России и Франции. — М.: Аспект-пресс, 1996.
11 По согласованию с авторами редактором в целях сохранения и единства стиля сборника и хотя бы некоторых традиций научного изложения были изъяты наиболее явные несуразности подобного рода.
12 Здесь и далее используются данные Госкомстата Российской Федерации.
13 Bodrova V. Russian attitudes on sex and youth — Choices, 1996, Vol.25, No 1, p.9.
14 Голод С. 20 век и тенденции сексуальных отношений в России. Алетея, 1996, стр. 59.
15 Время между вступлением в брак и рождением ребенка.
16 По данным микропереписи 1994 г.
17 Было исследовано 61497 актов.
18 Так, например, по результатам исследования образа жизни семьи, проведенного НИИ семьи Министерства социальной защиты в 1994 году, среди лиц до 24 лет больше всего сторонников разводов (58% среди мужчин и 54% среди женщин).
19 Гордон Л. Когда психология важнее денег: Социальное и социально-психоло-гическое значение задержек заработной платы и пенсий в России 90-х годов // Международная экономика и международные отношения. 1998, № 3.
20 Нюттен Ж. Мотивация — В кн.: Экспериментальная писхология. Вып. V. — М.: Прогресс, 1975.
21 Wachtel P.L., Blatt S.J. Perceptions of Economic Needs and of Anticipated Future Income // Journal of Economic Psychology. 1990, Vol.11, N 3.
22 Заславская Т.И. Доходы социальных групп и слоев: уровень и динамика // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1996. N 2; Красильникова М.Д. Структура представлений о бедности и богатстве. Там же, 1997. N1.
23 Богомолова Т.Ю., Тапилина В.С., Михеева А.Р. Социальная структура: неравенство в материальном благосостоянии — Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН, 1992; Покровская М.В. Проблемы динамики, дифференциации и единства уровня жизни и потребностей. — В кн.: Состояние и основные тенденции развития образа жизни советского общества. М.: Ин-т социологии АН СССР, 1988.
24 Заславская Т.И. Указ. соч.; Богомолова Т.Ю., Тапилина В.С., Михеева А.Р. Указ. соч.
25 Бондаренко Н. Факторная оценка представлений о прожиточном минимуме и желаемых доходах и их дифференциация // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1997, N 4.
26 Richins M.L., Dawson S. A Consumer Values Orientation for Materialism and its Measurement: Scale Development and Validation // Journal of Consumer Research. 1992. Vol.19.
27 Вопрос звучал так: «Насколько Вас беспокоит то, что Вы не сможете обеспечить себя самым необходимым в ближайшие 12 месяцев?». Предполагается, что ответы отражают уверенность в завтрашнем дне, укрепленную текущим материальным положением, а не просто отсутствие беспокойства. Сравнение ведется на основе ответов всех членов домохозяйств.
28 Это число — среднее из соотношений доходов, указанных отдельными респондентами, а не соотношение средних по выборочной совокупности действительного и субъективно нормального доходов семьи. Соотношение средних значений изменилось в том же порядке: 2.43, 2.51 и 2.62.
29 Покровская М.В. Указ. соч.
30 Богомолова Т.Ю., Тапилина В.С. Кто на что тратит... Финансовое поведение российских домохозяйств // ЭКО, 1998, N 10.
31 О методике стандартизации см.: Ростовцев П.С. Статистическое согласование мер связи в анализе социально-экономической информации // Экономика и математические методы. 1991. Том 27, вып. 1.
* Среди градаций характеристик статуса были выбраны характеризующие полярное положение в частной статусной иерархии. Также учитывалась степень различия средних значений действительного дохода респондентов разного социального статуса: так как высший квинтель по ДДД неоднороден по степени материальной обеспеченности, то выбирались группы с более близкими средними значениями ДДД.
* Знак «-» указывает на разнонаправленность динамики разных видов дохода: снижение величины ДСНД при увеличении ДДД или увеличение ДСНД при снижении ДДД.
34 Нюттен Ж. Указ. соч.
* В 1995 г. работы не имел, находился в декрете или отпуске по уходу за ребенком или неоплачиваемом отпуске.
* Вопрос о субъективно нормальном доходе задавался респондентам, отвечавшем на вопросы «Анкеты семьи», и соотношение действительного и субъективно нормальных доходов было «приписано» остальным взрослым членам семьи как характеристика семьи.
37 Corey L. The Crisis Of The Middle Class. — N.Y., 1935; Hutber P. Decline And Fall Of Middle Class And How It Can Be Fight Again. — L., 1976; Александрова О. Идейный фон становления российского среднего класса // Обществ. науки и современность, 1999, N 1.
38 Александрова О. Процессы социальной стратификации и социальной интеграции. Проблемы формирования «среднего класса. — В кн.: Россия: проблемы социальной адаптации. — М.: ИСЭПН РАН, 1996; Ее же. Так ли уж безопасен «средний класс»? Социальные группы и стабильность власти // НГ-сценарии, 10.04.1997.
39 В смысловой блок позитивного отношения были включены следующие категории:
1) Упоминание причин, которые могут мотивировать интерес к политике, участие в ней; указания на наличие в этом прагматического смысла.
2) Указание на то, что активное и массовое участие граждан в политическом процессе является необходимым условием реального функционирования демократии.
3) Наличие указаний на то, что интерес к политике, участие в общественно-политической жизни общества является достойным занятием для деловых, серьезных, рациональных и прагматичных людей.
4) Упоминания о позитивной связи относительного социально-экономического благополучия в развитых странах Запада с общественно-политической активностью граждан.
5) Упоминание примеров позитивных достижений российских граждан через их активное участие в общественно-политической жизни.
6) Указания на позитивное отношение к общественно-политической активности «лидеров общественного мнения».
40 Несущими негативное отношение признавались фрагменты текста, содержащие один из нижеследующих признаков:
1) Указания на политику как совершенно отдельную, далекую от жизни большинства граждан сферу.
2) Указания на бессмысленность интереса и участия в политике простых граждан ввиду полной невозможности реально на что-либо влиять.
3) Указания на «политику» как на область деятельности, характеризующуюся негативными чертами, делающими участие в ней неприемлемым для достойных людей.
4) Включение «аполитичности» в позитивный собирательный образ представителя «среднего класса» — образованного, серьезного, «занятого делом» человека, отождествление «политического консерватизма» (с которым, как с неизменной характеристикой, российские СМИ сопрягают понятие «средний класс») с политической инертностью, индифферентностью.
5) Указания на негативное отношение к участию в политике, подчеркивание отсутствия интереса к ней со стороны «лидеров общественного мнения».
6) Упоминания о снижении интереса граждан и их участия в политической жизни общества в развитых странах Запада, превращении политики в шоу.
7) «Понимающее» отношение СМИ к отстраненности, «усталости» граждан от политики при настойчиво проводимом СМИ своем отождествлении с читательской аудиторией.
41 Среди прочего это может быть объяснено тем, что в первый из рассматриваемых периодов «Известия» являлись органом печати парламента и в начале второго периода вели борьбу за независимость от Верховного Совета РСФСР.
42 Несущими позитивное отношение признавались фрагменты текста, содержащие один из следующих признаков:
1) указания на опасность для общества бесконтрольной власти;
2) суждения, связывающие законопослушность граждан с возможностью контроля со стороны общества за властью;
3) указания на реальное функционирование демократического контроля, как на фундаментальную основу благополучия развитых стран Запада;
4) информирование о механизмах деятельности институтов демократического контроля в развитых странах Запада;
5) точное, корректное информирование о механизмах деятельности российских институтов демократического контроля;
6) указания на позитивность самого факта существования в России институтов демократического контроля;
7) позитивное освещение деятельности российских институтов демократического контроля.
43 Сюда, во-первых, входили категории оправдания волюнтаризма и злоупотреблений власти спецификой исторического периода:
1) ссылки на необходимость быстрых и радикальных реформ, оправдание действий исполнительной власти «революционной целесообразностью»;
2) ссылки на зарубежный исторический опыт, из которых следует, что злоупотребления властью и коррупция — неотъемлемые и потому неизбежные черты (издержки) исторического этапа, переживаемого ныне Россией;
3) ссылки на российскую специфику, делающую коррупцию неизбежным условием «запуска рынка»;
4) ссылки на действие объективных экономических законов («законов рынка»), которые в перспективе преодолеют издержки нынешнего этапа.
Во-вторых, в категориальную структуру негативного отношения к демократическому контролю разделов, объединенного темой сомнений в реальной возможности осуществления внешнего, демократического контроля за властью:
1) ссылки на современный зарубежный опыт, подводящие к выводу (или даже провозглашающие его) о всеобщности и повсеместности злоупотреблений власти и коррупции — что переводит российскую ситуацию в разряд заурядного явления;
2) ссылки на неблагоприятные историко-культурные традиции России;
3) ссылки на отсутствие в современной России недискредитированных субъектов, способных компетентно и беспристрастно осуществлять контроль за властью.
44 Категории анализа:
1) указания на необъективность, предвзятость субъектов контроля;
2) указания на непрофессионализм, некомпетентность субъектов контроля;
3) указания на отсутствие влияния, бесполезность работы институтов демократического контроля (результаты деятельности институтов контроля не влекут за собой серьезных последствий для объекта контроля).
45 К смысловому блоку позитивного отношения к социальному контролю были отнесены следующие категории: указания на социальный контроль как на фундаментальную основу западного общества и рыночной экономики; на негативные последствия атомизации российского общества; упоминания с позитивным оттенком проявлений социального контроля в России; увязывание законопослушности и социального контроля.
В смысловом блоке негативного отношения содержались следующие категории: оправдание любых нарушений закона несовершенством закона; ссылки на этическую неприемлемость «заглядывания в чужой карман» (при этом, если из контекста следовало, что «чужим» называется карман должностного лица, чиновника, то такое высказывание следовало помечать особо); ссылки на приоритет прав человека, прошлый негативный советский опыт и опасность возрождения системы всеобщего доносительства; ссылки на современный зарубежный опыт, из которого делается вывод о том, что социальный контроль не дает результатов.
46 Устанавливалось соотношение числа суждений, несущих противопоставление рыночных принципов в экономике, прав и свобод граждан с одной стороны, и сильного государства — с другой, к числу суждений, отражающих необходимость сильного государства, эффективно осуществляющего свои базисные функции, в том числе, путем принуждения, для обеспечения прав и свобод граждан, функционирования рыночной экономики.
47 Устанавливалось соотношение числа суждений, использующих термины «сильное государство», «сильная власть» — как имеющее право на произвол (и потому опасное и вредное для экономики и граждан); к числу суждений, в которых этот термин несет смысл — как выполняющее базисные функции, обеспечивающее единство «правил игры», жестко карающее за нарушение «правил».
48 В своем интервью газете «Коммерсант-Daily» в октябре 1997 года А.Чубайс так сформулировал причину: «Нам не удалось создать в ходе приватизации широкий слой частных собственников. Не получилось из-за серьезных ошибок, которые мы совершили...» (Чубайс не читатель, Чубайс — писатель (интервью с А.Чубайсом) // Коммерсант-daily 28 октября 1997 г.).
49 Hutber P. Op. cit.
50 Может ли телевидение быть свободным от морали? // НГ-сценарии, 29 апреля 1997 г.
51 «Коммерсант», 1992, N 22.
52 Гильпельсон В. Новое российское предпринимательство: источники формирования и стратегии созидательного развития // Мировая экономика и международные отношения, 1993, N 6.
53 Смольков В.Г. Предпринимательство как особый вид деятельности// Социол. исслед., 1994, N 1.
54 Перепелкин О.В. Российский предприниматель: штрихи к социальному портрету// Социол. исслед., 1995, N 2
55 Заславская Т.И. Бизнес-слой российского общества: сущность, структура, статус // Социoл. Исслед., 1995, N 1.
56 Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальгная стратификация общества. — М.: Аспект-пресс, 1996.
57 Вебер M. Основные понятия стратификации// Социол. исслед., 1994, N 5.
58 Вебер М. Избранное. Образ общества. — М.: Юрист, 1994.
59 Simmel G. The Philosophy of Money.— N.Y., 1990.
60 Качанов Ю., Шматко Н. Как возможна социальная группа? // Социол. исслед., 1996, N 1.
61 Bourdieu P. Distinction. A Social Critique of Judgement of Taste. — London, 1984.
62 Bourdiue Р., Passeron J-C. Reproduction in Education, Culture and Society.— London: SAGE Publication, 1977.
63 Bourdieu P. Op.cit..
64 Вебер Основные понятия стратификации// Социол. исслед., 1994,, N 1.
65 «Я тот, кто живет на Елисейских полях, а не на окраине, я тот, кто слушает классическую музыку, а не рок, я хожу в костюме, а не в джинсах» (Бурдье, 1993).
66 Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1993. 287 с.
67 Bourdieu P. Op.cit.
68 Тенишева Р.Л. Воспоминания моей жизни. — Л.: Искусство, 1991.
69 Радаев В.В. Социологические подходы к анализу рынка труда: предложение труда. // Рос. Эконом. Журнал., 1995, N 4.
70 Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2-х тт. — М., Т.1, 1992.
71 См., например: Бутенко А.П. Тоталитаризм в России и пути его преодоления// Социально-политич. журнал, 1994, N 9-10.
72 Там же.
73 См.: Black A.Guilds and Civil Society in European Political Thoought from the 12th Century to the Present.— N.Y., 1984; Фуко М. Слова и вещи. — М., 1993.
74 Поппер К. Указ.соч.
75 Там же.
76 См. например: Ярулин И.Ф. Основания гражданского общества. — Хабаровск, 1998.
77 Мощелков Е.Н. Переходные процессы в России. — М., 1996.
78 Ионин Л.Г. Социология культуры. — М., 1995.
79 См. подробнее: Бляхер Л.Е. Человек в зеркале социального хаоса. — Хабаровск, 1997.
80 Коллинз Р. Социология: наука или антинаука? — В кн.: Теория общества. — М., 1999.
81 Beck W. How Modern Is Modern Society? — In: Theorу, Culture And Society. — L., 1992, vol.9, N 2.
82 Ядов В.А. Социальная идентификация в кризисном обществе // Социол. журнал, 1994, N 1.
83 См. Голенкова З.Т., Витюк В.В. и др. Становление гражданского общества и социальная стратификация // Социол. исслед., 1995, N 6.
84 Данилова Е.И. Идентификационные стратегии: российский выбор // Социол. исслед., 1995, N 6; Назаров М.М. Политический протест: опыт эмпирического анализа // Социс, 1995, N 1; Дудченко О.И., Мытиль А.В. Социальная идентификация и адаптация личности // Социс, 1995, N 6.
85 Бляхер Л.Е. Динамика кризисного стратообразования на Дальнем Востоке России // Вестник ХГАЭиП, 1998, N 2.
86 Бляхер Л.Е. Социальный хаос: философский анализ и интерпретация. Автореф. дисс... доктора философских наук. — Владивосток, 1998.
87 Левин И.Б. Гражданское общество на Западе и в России // Политич. исслед., 1996, N 5.
88 Здравомыслова Е.А. Парадигмы и модели социологии общественных движений. — В кн.: Социология общественных движений: концептуальные модели исследований 1989-90 гг. — М., 1992.
89 Ruinsiman W.Y. Relative Deprivation And Social Justice. — Pontlege and Kegan. Paul, 1966.
90 Hintikka J. Possible Worlds And Episthme Logics // Nous, 1967, N 1.
91 Эмпирическим основанием является авторское исследование, проведенное при поддержке МОНФ в 1996 и 1998 гг. в г. Хабаровске — 60 интервью с путеводителем, а также статистические данные о протестных действиях в городе, анализ материалов прессы.
92См., напр.: Гимпельсон В.Е. Уволенные работники на рынке труда: влияние локуса контроля на восстановление занятости // Социол. журн., 1995. N 2; Радаев В.В. Социологические подходы к анализу рынка труда // Росс. экономич. журн., 1995, N 3, N 4 и др.
93Пригожин И. Перспективы исследования сложности // Системные исследования: Методол. проблемы. Ежегодник 1986 — М.: Наука, 1987; Костюк В.Н. Потенциальная реальность // Системные исследования: Методол. проблемы. Ежегодник 1992-1994 — М., 1996.
94Прокопов Ф. Главная альтернатива безработице. — В кн.: Государственная и корпоративная политика занятости — М.: Моск. Центр Карнеги, 1998.
95Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. Перспективы социальной психологии. — М.: Аспект Пресс, 1999.
96Материальные притязания включают идеальные, реалистические и резервные цели. Идеальные цели обслуживают более или менее отдаленную жизненную перспективу и могут иметь отложенные социально-политические и экономические эффекты. Реалистические и резервные (аналог резервной заработной платы в экономической теории) — обслуживают текущую жизненную ситуацию и ближайшую перспективу и более непосредственно могут учитываться при прогнозе эффектов социально-трудовой адаптации. Их соотношение в разных жизненных ситуациях складывается по-разному. Например, безработный готов выйти на работу при зарплате 600 рублей — это его резервная цель в настоящем, уровень которой располагается между прожиточным минимумом и средней зарплатой в крае, но ему выгоднее получать пособие, которое на 200 рублей выше и привязано по закону к его предыдущей зарплате, то есть реалистической цели в прошлом. Ясно, что указанные числа нельзя назвать большими (хотя они эмпирически обоснованны), но их суммирование создает большую проблему для государства и самих безработных. В целом высказанное соображение поднимает серьезную практическую проблему. Она состоит в необходимости соотносить и согласовывать модели финансового обеспечения деятельности с социально-психологическими моделями ценностей и притязаний.
97Пестель Э. За пределами роста — М.: Прогресс, 1988.
98Абульханова-Славская К.А. Социальное мышление личности: проблемы и стратегии исследования // Псих. журн., 1994. Т. 15. N 4; Данилова Е.Н. Идентификационные стратегии: российский выбор // Cоциол. исслед. 1995, N6; Демин А. Адаптация молодежи к социальным изменениям. — В кн.: Социальные изменения в России и молодежь — М., 1997; Дудченко О.Н., Мытиль А.В. Социальная идентификация и адаптация личности // Социол. исслед., 1995, N 6; Шабанова М.А. Ценность и цена свободы выбора в процессе социальной адаптации к рынку // Социол.исслед., 1995, N 4 и др.
99Сбор данных проводился в рамках нескольких проектов: «Незанятые выпускники общеобразовательных и профессиональных школ» (А.Н.Демин, М.Г.Бурлуцкая, Л.Е.Петрова); «Положение женщин на рынке труда Краснодарского края» (А.Н.Демин, Н.А.Крылова); «Совладание с жизненными трудностями в пост-коммунистической России: социальные и экономические стратегии андекласса» (В.В. Радаев — рук., участники: Е.С.Балабанова, М.Г.Бурлуцкая, А.Н.Демин, О.Е.Кузина, Л.Е.Петрова).
100Попова И.П. Маргинальность. Социологический анализ — М., 1996.
101Оно имеет физиологические, психологические, поведенческие проявления.
102Gore S., Eckenrode J. Context And Process In Research On Risk And Resilience — In: Haggerty et al. (Eds). Stress, Risk, And Resilience In Children And Adolescents: Processes, Mechanisms, and Interventions — Cambridge: Cambridge University Press, 1994.
103Lazarus R.S. Psychological Stress And Coping Process — N.Y.: McGraw-Hill, 1966; Lazarus R.S., Folkman S. Stress, Appraisal, And Coping — N.Y.: Springer, 1984; Березин Ф.Б. Психическая и психофизиологическая адаптация человека. — Л.: Наука, 1988; Нартова-Бочавер С.К. «Сoping behaviour» в системе понятий психологии личности // Психол. журн.,1997, N 5.
104Lazarus R.S. Op.cit.
105Folkman S. Coping Across The Life Span. — In: Сummings E.M., GreeNA..L., Karraker K. Life-Span Developmental Psychology. — In: Perspectives On Stress and Coping — Hillsdale, NJ: Erlbaum. 1991.
106Либина А., Либин А. Стили реагирования на стресс: психологическая защита или совладание со сложными обстоятельствами? — В кн.: Стиль человека: психологический анализ (ред. А.В.Либина) — Москва: Смысл, 1998.
107Lazarus R.S. Forword. — In: Eckenrode J. (Ed.) The Social Context Of Coping — N.Y.: Plenum. 1991.
108Обоснование см. в: Демин А.Н. Психологическое содержание профессиональной ориентации // Прикл. психология, 1999, N 4.
109Eckenrode J. (Ed.). The Social Context Of Coping. — N.Y.: Рlenum, 1991.
110Росс Л., Нисбетт Р. Указ. соч.
111 П. Штомпка. Социология социальных изменений — М., Аспект Пресс, 1996.
112 Н.Е.Тихонова. Факторы социальной стратификации в условиях перехода к рыночной экономике — М.: РОССПЭН, 1999; В. Ильин. Государство и социальная стратификация советского и постсоветского обществ. 1917-1996 гг. Опыт конструктивистско-структуралистского анализа — Сыктывкар: Сыктывкарский ун-т, Институт социологии РАН, 1996; В.В.Радаев, О.И. Шкаратан. Социальная стратификация — М.: Аспект Пресс, 1996.
113 Тихонова Н.Е. Указ. соч.
114 Попова И.П. Новые маргинальные группы в структуре российского общества (теоретические аспекты исследования) // Социол. исслед. 1999, N7.
115 Park R.E. Race And Culture. Glencoe, Free press, 1950 //Part 26. Marginal Man. Chapt.26. Human Migration And The Marginal Man; Stonequist E.V. The Marginal Man. A Study in personality and culture conflict — New Jork: Russel & Russel, 1961.
116 Hughes E.C. Social Change And Status Protest: An Essay On The Marginal Man. // Phylon — Atlanta, 1945, Vol. 10, N1.
117 Kerckhoff A.C., Mc.Cormick T.C. Marginal Status And Marginal Personality // Social Forces, 1955, vol. 34,, N 1.
118 Шибутани Т. Социальная психология — М., 1969.
119 Социология труда: Учебник под ред. Н.И. Дряхлова, А.И. Кравченко, В.В. Щербины — М.: МГУ, 1993.
120 Там же.
121 Российский статистический ежегодник — М.: Госкомстат, 1998.
122 Сигарева Е.П. Безработные в структуре общества // Социол. исслед., 1998, N 7.
123 По данным ВЦИОМ, 48,1% опрошенных в ноябре 1998 г. считали, что безработица в нашей стране недопустима; 35,1% в той или иной степени допускали существование этого явления, и среди них 2% считали его даже полезным в небольших размерах) См.: Работающее население: отношение к проблеме безработицы (ноябрь 1998 г.) //Экономические и социальные перемены. Мониторинг обществ. мнения, 1999, N 1 (39).
124 См.: Павлов А.П.,Попова И.П. Грани «Истины» (интервью) // Поиск, 1999, N 8.
125 Корель Л.В. Социология адаптаций: этюды апологии — Новосибирск: ИЭОПП СО РАН, 1997.
126 см. напр., Тихонова Н.Е. Указ. соч.
127 Хасаев Р.Г. Особенности региональной безработицы // Социол. исслед. 1998, N 4.
128 Автор выражает благодарность к.филос.н. О.М. Масловой, д. соц. н. Г.Г. Татаровой и д. соц. н. Е.П. Тавокину за помощь в его разработке.
129 Скрытая безработица: феномен, анализ, последствия (Ред. Н.А.Волгин, С.В. Дудников) — М., 1998.
130 Наряду с участием в глубинном интервью респонденты заполняли небольшой вопросник.
131 Тихонова Н.Е. Указ. соч.
132 Тихонова Н.Е.. Указ. соч.
133 Хасаев Г.Р. Социальные проблемы экономически активного населения — М.: ИСПИ РАН, 1998.
134 Павлов А.П., Попова И.П. Указ. соч.; Заславская Т.И.. Российское общество на социальном изломе: взгляд изнутри — М.: ВЦИОМ, 1997.
135 Молокоме А. Экономические права женщин в контексте прав человека. — В кн.: Заявляем наши права. — М., 1996.
136 Журженко Т.Ю. Феминизм и экономическая теория: перспективы взаимодействия. — В кн.: Гендерные исследования в России: проблемы взаимодействия и перспективы развития. Материалы конференции. — М., 1996.
137 Култыгин В.П. Концепция социального обмена в современной социологии // Социол. исслед., 1997, N 5.
138 Аберкромби Н., Хилл С., Тернер Б. Социологический словарь. — Казань, 1997.
139 Отпуска по беременности и родам, уходу за больными членами семьи, запреты нанимать женщин на работу с тяжелыми и вредными условиями труда, ограничения при увольнении женщин с маленькими детьми и детьми-инвалидами.
140 Балабанова Е.С. Социально-экономическая зависимость женщин. — В кн.: Женщины России на рубеже XX-XXI веков — Иваново, 1998; Балабанова Е.С. Социально-экономическая зависимость и социальный паразитизм как формы адаптации к социально-экономическим условиям. — В кн.: Способы адаптации населения к новой социально-экономической ситуации в России (Отв. Ред. И.А.Бутенко) — М.: МОНФ, 1999.
141 Шапкина Н.В. Государство всеобщего благосостояния и статус женщин: перспективы феминистского анализа — В кн.: Социокультурный анализ гендерных отношений. (Ред. Е.Р. Ярская-Смирнова). — Саратов, 1998.
142 Тартаковская И.Н. Социология пола и семьи. — Самара, 1997.
143 Вулли Ф. Феминистский вызов неоклассической экономической теории // THESIS, 1994, N 6.
144 Беляева Ю.В., Тукумцев Б.Г. Социальное самочувствие женщин, занятых преимущественно домашним хозяйством: попытка социологического анализа. // Женщина в российском обществе. 1997, N 4.
145 Сендяшкина Е. Занятость в негосударственном секторе экономики // Экономист, 1996, N 1.
146 Козина И.М. Особенности применения стратегии исследования случая (case study) при изучении производственных отношений на промышленном предприятии. // Социология: 4М, 1995, N 5-6.
147 Simon H.A. Models of Man. — N.Y., 1957.
148 Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. — М., 1997.
149 Будон Р. Место беспорядка. Критика теорий социального изменения. — М., 1998; в последующих работах Будон довольно успешно стремится объединить аналитически модель «рационального выбора» используемую в основном течение современной экономикс и некоторыми социологами школы «социального обмена» с «когнитивной моделью», которая «предполагает, что действия, решения и убеждения значимы для деятеля в том смысле, что они воспринимаются как основанные на причинах» — см., напр., его же: «Социальные механизмы без «черных ящиков».— В кн.: Социология на пороге XXI века: новые направления исследований. — М., 1998.
150 Вебер М. Основные социологические понятия. — В кн.: Избранные произведения. — М., 1990.
151 Амитаи Этциони рассматривал факторы фрикционного функционирования рынков на примере вызванной «шоковой терапией» массовой уличной торговли в Польше. См.: Amitai Etzioni. Socio-Economic Perspective on Friction. — In: Institutional Change: Theory and Empirical Findings. (Ed. S-E. Sjostrand) — N.Y., 1993.
152 Например, на территории рынка «АО Лужники» силами охранного предприятия рынка ЧОП «Гарант» поддерживается общественный порядок на прилегающей территории. Тот же «Гарант» на безвозмездной основе охраняет проведение спортивных мероприятий на территории спорткомплекса (Юрий Кедров. Дело челноков живет и побеждает. // Столичные вести. Ноябрь-декабрь 1998)
153 Такой крупнейший оптовый рынок, как «Лужники», имеющий федеральное значение, только официально, не учитывая субаренды (когда хозяин киоска или грузовой машины сдает свое место сразу нескольким торговцам), насчитывает более 6 тыс. торговых мест (5).
154 См., напр.: Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть. — В кн.: Начала. — М., 1994; Гидденс Э. Элементы теории структурации. — В кн.: Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас — М., 1995.
155Наши многочисленные беседы, наблюдения других исследователей показывают, что сфера легального предпринимательства обычно описывается респондентами в таких выражениях: «это темное дело», «я в этом ничего не понимаю», «там черт ногу сломит» и т.п. Иногда используется характерное для уголовного жаргона слово «непонятное».
156 Подобного подхода придерживается большинство представителей неоклассической экономикс вне зависимости от различия школ: cм, например:
G.S. Becker. Economic Analysis and Human Behavior. — In: Advances in Behaviorel Sciences. — N.J.: Norwood, 1987; большинство других крупных экономистов «основного течения» экономической мысли придерживаются схожей точки зрения.
157 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания. — М., 1995.
158 Санкцией за нарушения может быть временное лишение абонемента на право торговли, иногда поводом для лишения абонемента может быть мусор на торговом месте или отсутствие в момент проверки абонемента на право торговли. На некоторых рынках существует правило, ограничивающее число продавцов на одном торговом месте в целях заполнения всего рыночного пространства.
159 Бурдье П. Указ. соч.
160 Groenewegen J. A Changing Japanise Market For Corporate Control. — In: On Economic Institutions: Theory And Applications. — Cornwall, 1995; такую же функцию социальных институтов выделяют и другие экономисты неоинституциональной школы: см. например: ScrepantiE.. Relative Rationality, Institutions and Precautioary Behavior, — Idem; Д. Норт. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. — М., 1997 и др.
161 Родные брат и сестра долгое время успешно вели коммерческую деятельность, установив партнерские отношения с одной из польских швейных фабрик в Варшаве, целиком выкупая ее продукцию; вследствие продолжающейся девальвации рубля им пришлось временно уйти с рынка и заняться организацией собственного производства женской одежды, используя накопленный опыт делового партнерства с польскими контрагентами в отношении оценки качества продукции и технологических вопросах. Женщина средних лет, имевшая несколько торговых мест в Лужниках и создавшая свой значительный финансовый капитал на продаже женского нижнего белья, закупавшегося у «цеховиков» из Латвии, после кризиса предприняла энергичные усилия для того, чтобы перевезти цех одного из производителей в Подмосковье. Нам приходилось общаться с группой молодых людей, которые отказались от ставших невыгодными коммерческих поездок в Турцию и организовали размещение заказов на изготовление качественных женских юбок из корейской ткани на швейной фабрике в Туле; женщина, специализировавшаяся на торговле польской и турецкой обувью, после энергичных поисков возможностей продолжения эффективной коммерческой деятельности сумела познакомиться с производителем оригинальной модельной обуви на основе итальянских и отечественных комплектующих из Армавира и в настоящее время они довольно успешно сотрудничают.
162 О тенденции эволюции торгового капитализма в производственный писал, в частности, Джордж Акерлоф, отметивший, что «одна из традиционных закономерностей развития заключается в том, что купцы доиндустриального поколения становятся и первыми предпринимателями», связывая ее со способностью «купца правильно определять качество товара... Аналогичные навыки — умение определять качество исходных ресурсов и удостоверять качество готовой продукции — необходимы и на производстве» (Акерлоф Дж. Рынок «лимонов»: неопределенность качества и рыночный механизм. — THESIS, 1994, вып. 5).
163 Э.Шилз, в частности писал: «Центр, или центральная зона, является феноменом мира ценностей и верований. Это центр системы символов, ценностей и верований, которые правят обществом». Цит. по: Ш.Эйзенштадт Революция и преобразование обществ: сравнительное изучение цивилизаций. — М., 1999.
164 Вебер М. Избранные произведения. — М., 1990.
165 Не случайно в западной научной традиции термин «православие» практически не известен, широко используется понятие «ортодоксальная церковь» . (Согласно словарным определениям, ортодоксия (греч. — правильное мнение) — твердая последовательность, приверженность к традициям, основам учения, полностью исключающая даже незначительные отклонения).
166 Христианство: Словарь. — М., 1994.
167 Жижко Е.В. Россия и рынок: православная этика и дух капитализма. — Красноярск, 1995.
168 Под персонифицированным идеалом понимался результат привнесения в образ конкретного человека признаков, свойств, мотиваций, а в конечном итоге — интересов, потребностей, ценностных ориентаций, характерных для определенного типа идеала.
169 Berelson B. Content Analysis in Communication Research. — N. Y., 1952.
170 Turner R. H. A Comparative Content Analisis Of Biography in: Comparative Methodology: Theory And Practice In International Social Research. — London, 1990.
171 Климова С. Г. Изменения ценностных оснований идентификации (80-90-е годы) // Социол. исслед. 1995, N 1.
172 Здравомыслов А. Г. Фундаментальные проблемы социологии конфликта и динамика массового сознания // Социол. исслед., 1993, N 8.
173 Сусоколов А. А. Русский этнос в ХХ в. : этапы кризиса экстенсивной культуры (гипотезы этноэкологической модели) // Мир России 1994, Т. 3, N 2.
174 Кейнс Дж. Россия // Социол. исслед., 1991, N 7.
175 Косова Л. Б. Динамика ценностных ориентаций: анализ результатов эмпирического исследования // Социол. исслед., 1994, N 2.
176 Чернина Н. В. Бедность как социальный феномен российского общества // Социол. исслед., 1994, N 3.
177 Russian-American Communication And Cultural Guide For Mutual Understan-ding And Cooperation. Report — Maryland. The American Сouncil Of Russian Teachers, 1992.
178 Несмотря на очевидность этого тезиса, с его практической реализацией также далеко не всё так просто: новейшая история прямо показывает, что толерантность в обществе к тем или иным маргинальным группам весьма косвенно связана с существованием в нём демократических институтов. Более того, фактом является как раз ксенофобия либо иные формы агрессии по отношению к маргиналам в тех обществах, которые переживают переход от недемократических к демократическим формам правления.
179 Под нормальным поведением мы понимали такое, которое удовлетворяет определённым формально заданным критериям и по ним полностью получает социальное подкрепление со стороны взрослых (хорошая учёба, проживание в нормальной полной семье с развитыми межличностными отношениями в ней, отсутствие документально зафиксированных конфликтов с законом); наоборот, формально девиантное поведение — это проживание вне семьи (в детском доме и т.п.), постановка на учёт в ОППН, плохая учёба и проч.
180 Цилуйко М.В. Влияние средств массовой информации на формирование девиантного поведения у подростков. // Вестник психосоциальной и коррекционно-реабилитационной работы, 1999, N 2.
181 Не совсем ясно, откуда взялось подобное представление (Прим. ред.).
182 Здесь следует оговориться, что под ограничением мы понимаем скорее намеренное формирование со стороны взрослых у несовершеннолетних искажённых представлений о тех или иных их правах, а также о правовых механизмах защиты своих законных интересов.
183 На существование этой проблемы указывают сотрудники службы ОППН. Они её воспринимают как серьёзное упущение в работе с подростками, проявляющими девиации в поведении, однако ее разрешение выходит за рамки компетенции сотрудников службы ОППН.
184 Ярким примером могут служить некоторые ведомственные инструкции системы МВД, формально направленные на соблюдение прав несовершеннолетних, а в реальности ведущие к их нарушениям. Так, приказом МВД запрещено остригать наголо воспитанников Центров временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей. Формально приказ направлен на осуществление права несовершеннолетнего на неприкосновенность, права несовершеннолетнего на частную жизнь. В реальности его последовательное исполнение ведёт к росту заболеваемости педикулёзом, что уж совершенно точно нарушает их права на здоровый образ жизни.
(Продолжение сноски.)
Другой пример. Существующие в настоящее время правила запрещают использование наручников при этапировании несовершеннолетних. Последовательное выполнение этого запрета ведёт к тому, что жизнь этапируемых подвергается существенной опасности: они склонны к побегам. Бегут они (если бегут) безоглядно и реально подвергают себя опасности несравненно большей, чем та, которая возникает от использования наручников.
185 Очевидно, имеется в виду стремление к вызывающему поведению (Прим.ред.).
186 Abel E.L., Buckley B.E. The Handwriting On The Wall: Toward A Sociology And Psychology Of Graffiti. — Westport: Greewood Press, 1977.
187 Kokoreff M. Tags et zoulous: Une nouvelle violence urbaine // Esprit, 1991, N 2.
188 Kokoreff, M. Ibid; Lewis D.A., Salem G. Fear of Crime: Incivility And The Production Of A Social Problem. — New Brunswick: Transactions Books, 1986.
189 См. например: Otta E. et al. Musa latrinalis: Gender Differences In Restroom Graffiti // Psychol. Reports 1996. V.78. (3, Pt.1); Brewer D.D., Miller M.L. Bombing And Burning: The Social Organization And Values Of Hip-Hop Graffiti Writers And Implications For Policy // Deviant Вehavior, V.11, 1990, N 4.
190 Седнев В. Надписи и рисунки в общественном транспорте ( попытка классификации) // Филос. и социол. мысль, 1993, N 1; Шумов К.Э. «Эротические» студенческие граффити. — В кн.: Секс и эротика в русской традиционной культуре / Сост. А.Л.Топорков. — М.: Ладомир, 1996.
191 Исследование проводилось при содействии Научно-Методического Центра Управления образования Петроградского района г. Санкт-Петербурга. Мы выражаем признательность директору центра Н. Г. Супоницкой за поддержку. Автор благодарит руководителя Отдела образовательных программ Н. И. Неупокоеву за помощь в организации и проведении опроса старшеклассников, а также за ценные консультации, касающиеся общей темы исследования.
192 Использование критерия хи-квадрат предполагает независимость событий. Однако весьма вероятно, что некоторые надписи появились в ответ на уже имеющиеся. Тем не менее мы сочли возможным пренебречь этой особенностью наших данных, считая, что обнаруженные различия достаточно велики и это компенсирует некоторую нестрогость применения критерия.
193 См. подробнее: Скороходова А.С. Граффити: значение, мотивы, восприятие // Психол. журнал, 1998, N 1.
194 Респонденты могли указать более одной категории.