Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Тема 12. Утилитаристская этика
Вопросы:
1) Общий смысл и фундаментальные принципы утилитаризма.
2) Принцип полезности. Его связь с идеей счастья.
3) Польза индивида и общества. Приоритеты.
4) Возможно ли обосновать принцип полезности? Можно ли его опровергнуть?
5) Каковы альтернативы принципу полезности? Как Бентам доказывает несостоятельность принципов, противоположных принципу полезности?
6) Что Бентам отвечает тем, кто противопоставляет пользе добродетель?
7) Четыре источника удовольствия и страдания. Какие санкции
выводятся из них?
8) Каким образом, по мнению Милля, следует определять ценность
того или иного удовольствия?
9) Почему, с точки зрения Милля, человек, испытав удовольствия
высшего и низшего порядка, в итоге отдает предпочтение высшим
удовольствиям?
10) Как Милль понимает счастье? Что препятствует его достижению?
11) Сформулируйте один тезис в защиту утилитаризма и один тезис в опровержение.
Бентам И. Введение в основания нравственности и законодательства.
Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5.
Главы 1-5 pdf (архив). Или в формате rtf (архив).
Милль Дж.С. Утилитаризм. Фрагменты главы 2 (doc-файл).
Утилитаризм — это просто правило, согласно которому мы должны стремиться сделать как можно больше людей как можно более счастливыми. По этой причине его иногда называют Принципом Наибольшего Счастья.Единственная достойная причина делать что-то — увеличить количество удовольствий, испытываемых людьми, или хотя бы уменьшить количество страданий.Более того, удовольствия и страдания могут, так сказать, складываться и вычитаться.
какой бы поступок я не совершил, мое действие произведет следствия, которые отразятся на жизни других людей.
решающий шаг в переходе от суммарного страдания и удовольствия, испытываемого одним индивидом, к суммарному страданию или удовольствию, испытываемому всеми членами сообщества, вместе взятыми.
когда бы мы не сталкивались с трудным выбором, говорит Бентам, мы можем перевести неразрешимую нравственную дилемму в проблему сложения и вычитания(сложить все удовольствия и страдания).
Согласно Бентаму, рациональный человек выберет наибольшее суммарное удовольствие.
сильные стороны утилитаризма:
1.утилитаризм утверждает, что каждый хочет быть счастливым, и с этим трудно спорить.
2.объясняет счастье в терминах, которые каждый может понять.счастье — это удовольствие, несчастье — это страдание, и лучше иметь больше удовольствий и меньше страданий.
3.Утилитаризм не требует от своих последователей странных, мучительных жертв.(лгите всеми силами,если сумма удовольствий в этом случае больше)
4.наиболее сильная сторона заключается в его способности переводить кажущиеся неразрешимыми проблемы нравственного размышления в разрешаемые эмпирические проблемы исследования и сложения.
Он надеялся, что разумные законодатели, руководствующиеся утилитарным принципом смогут заменить страшную путаницу законов и наказаний английского гражданского законодательства простой разумной системой наказаний, приспособленной для того, чтобы принести как можно больше счастья наибольшему числу людей. Если судьям будет недоставать фактов для принятия разумного решения, вместо того, чтобы копаться в своих сводах законов и поисках прецедентов и результатов следствий, им надо будет только собрать немного фактов, которые решат дело.
любое удовольствие одинаково хорошо.(=иносказ.все люди равны) удовольствие и страдание-основные принципы руководящие нами.
Общий смысл и фундаментальные принципы утилитаризма. Польза индивида и общества.
Утилитаризм — это просто правило, согласно которому мы должны стремиться сделать как можно больше людей как можно более счастливыми. По этой причине его иногда называют Принципом Наибольшего Счастья. Утилитаристом был космолог Лукреций, и утилитаристом был философ, учению которого он следовал, — Эпикур. В новое время наиболее известным утилитаристом является мыслитель XVIII в., англичанин Иеремия Бентам, которого считают создателем учения утилитаризма как серьезной конкурирующей теории в философии морали.
Бентам считал, что хотя люди пользуются словами «добро» и «зло» они на самом деле имеют в виду просто «приятный» или «приносящий удовольствие», когда говорят о «добре», и «приносящий страдания», когда говорят о «зле». Когда говорят, что лучше больше добра, чем меньше, это значит, что лучше больше удовольствий, чем меньше. И, разумеется, меньше страданий лучше, чем когда их много. Единственная достойная причина делать что-то — увеличить количество удовольствий, испытываемых людьми, или хотя бы уменьшить количество страданий.
Принцип пользы есть основание настоящего труда: поэтому не лишнее в самом начале дать точный и определенный отчет о том, что понимается здесь под этим принципом. Под принципом пользы понимается тот принцип, который одобряет или не одобряет какое бы то ни было действие, смотря по тому, имеет ли оно (как нам кажется) стремление увеличить или уменьшить счастье той стороны, об интересе которой идет речь, или, говоря тоже самое другими словами, — содействовать или препятствовать этому счастью. Я говорю: какое бы то ни было действие; и потому говорю не только о всяком действии частного лица, но и о всякой мере правительства.
Под пользой понимается то свойство предмета, по которому он имеет стремление приносить благодеяние, выгоду, удовольствие, добро или счастье (все это в данном случае сводится к одному) или (что опять сводится к одному) предупреждает вред, страдание, зло или несчастье той стороны, об интересе которой идет речь: если эта сторона есть целое общество, то счастье общества; если это — отдельное лицо, то счастье этого отдельного лица.
Интерес общества есть одно из самых общих выражений, какие только встречаются в фразеологии нравственного учения: неудивительно, что смысл его часто теряется, когда это слово имеет смысл, он таков. Общество есть фиктивное тело, состоящее из индивидуальных лиц, которые рассматриваются как составляющие его члены. Что же такое есть в этом случае интерес общества? — сумма интересов отдельных членов, составляющих его.
Напрасно толковать об интересе общества, не понимая, что такое интерес отдельного лица. Известная вещь может содействовать интересу или быть за интерес отдельного лица тогда, когда она стремится увеличить целую сумму его удовольствий, или, что одно и то же, уменьшить целую сумму его страданий. Поэтому известное действие может называться сообразным с принципом пользы или, короче, с пользой (относительно целого общества), когда его стремление увеличить счастье общества больше, чем стремление уменьшить его.
Что Бентам отвечает тем, кто противопоставляет пользе добродетель?
Против принципа полезности можно выставлять мелкие сомнения и мелкие словесные трудности, но ему невозможно противопоставить никакого действительного и ясного возражения. В самом деле, как бы пришлось оспаривать его, если не доводами, извлеченными из этого самого принципа? Сказать, что он опасен, значит сказать, что может быть противно полезности соображаться с полезностью. Многие противопоставляют удовольствие и добродетель, частное и общественное, но принцип полезности – делать хорошо так, чтобы было хорошо как можно большему количеству людей.
Каждый делает сам себя судьей своей пользы; это так, и это должно быть; иначе человек не был бы разумно действующим существом; тот, кто не судит о том, что ему полезно, меньше чем ребенок, это — идиот. Чувство долга, которое привязывает людей к их обязательствам, есть не что иное, как чувство интереса высшего разряда, который берет верх над интересом подчиненным. На людей оказывает влияние не одна только частная польза того или другого обязательства, но в случае, когда обязательство становится отяготительным для одной из сторон, на них оказывает влияние общая польза обязательств, доверие, которое каждый просвещенный человек желает внушить к своему слову, чтобы считаться человеком надежным и пользоваться выгодами, связанными с честностью и уважением. Не обязательство само по себе составляет долг, потому что обязательства, не имеющие силы, и есть обязательства незаконные. Почему? Потому что их считают вредными. Итак, силу условия составляет его польза.
Все действия самой возвышенной добродетели можно легко привести к расчету благ и зол. Представлять добродетель как следствие разума и объяснять ее простым и понятным образом вовсе не значит ни унижать, ни ослаблять ее. Посмотрите, в какой круг попадают те, которые не хотят признать принципа полезности. — Я должен сдержать свое обещание. Почему? Потому что мне предписывает это моя совесть. Как вы знаете, что совесть вам это предписывает? Потому что я имею об этом внутреннее чувство. Почему вы должны повиноваться своей совести? Потому что повиноваться совести значит повиноваться своему Создателю. Почему вы должны делать это? Потому что это есть мой первый долг. Как вы это знаете? Потому что это говорит мне моя совесть и т.д. Вот вечный путь, из которого нет выхода, вот источник упорства и непобедимых заблуждений. Потому что если все судить по чувству, то не останется никакого средства различить внушения просвещенной совести от внушений совести слепой.
Если вы хотите отвергнуть принцип полезности, потому что его можно дурно прилагать, то чем вы его замените? Какое вы нашли правило, которым бы нельзя было злоупотребить? Где этот непогрешимый компас?
Каковы Альтернативы принципу полезности? Как Бентам доказывает несостоятельность принципов, противоположных принципу полезности?
О принципах, противоположных принципу полезности
Если принцип полезности – это тот принцип которому следует следовать, то все остальные должны быть ложными. Поэтому, чтобы сказать, что какой-нибудь другой принцип - ложный, нужно только показать, что он есть то, что есть, т.е. принцип, правила которого в том или другом пункте отличны от правил принципа полезности; показать это значит опровергнуть его. Известный принцип может отличаться от принципа полезности двояким образом: 1) Постоянно противореча ему — принцип аскетизма. 2) Иногда противореча ему, иногда нет, как случится, это можно сказать о другом принципе - симпатии и антипатии.
Принцип аскетизма противоположен принципу полезности, так как он одобряет действия, которые стремятся уменьшить счастье, и не одобряет те, которые стремятся увеличить его.
Очевидно, что всякий, кто осуждает малейшую долю удовольствия как такового, из какого бы источника оно ни происходило, есть последователь принципа аскетизма. Есть два класса людей весьма различного характера, которые, по-видимому, принимают принцип аскетизма: один — разряд моралистов, другой — разряд собственно аскетов, и эти два типа имеют различные мотивы, для принятия принципа аскетизма: Надежда, т.е. ожидание удовольствия -одушевляет первых, надежда на почести и репутацию между людьми; страх — т.е. ожидание страдания, по-видимому, одушевлял вторых: страх, порождение суеверной фантазии, страх будущего наказания мстительным и злобным Божеством.
Аскеты часто настолько отвергали удовольствия, что искали страдания, но моралисты часто не отвергали их, они стремились лишь отвергать грязные удовольствия, но при этом не отказывались от утонченности.
Приверженцы этого принципа также делятся на 2 типа, философского воспитания принимают принцип моралистов, а люди простые чаше отталкивались от суеверного. Иногда они соединялись, и подкрепляли друг друга.., нападая на общего врага – принцип полезности, которого все клеймили названием эпикурейца.
Принцип аскетизма первоначально был, кажется, мечтой некоторых мыслителей, которые, увидев или предположив, что некоторые удовольствия, вкушаемые в известных обстоятельствах, сопровождаются страданиями, превышающими эти удовольствия, стали возражать против всякой вещи, которая представлялась под именем удовольствия. Дошедши до этого, они пошли дальше и стали считать заслугой любить страдание. Мы видим, что и это есть, в сущности, только неверное приложение принципа полезности.
Принцип полезности может выполняться последовательно, и сказать, что чем последовательнее он будет выполняться, тем лучше должно быть человеческому роду, будет одна тавтология. Принцип аскетизма никогда не был и никогда не может быть последовательно выполнен ни одним живым существом...
Между принципами, противоположными принципу полезности, в настоящее время наибольшее влияние в делах правительственных имеет, кажется, тот, который может быть назван принципом симпатии и антипатии. Это принцип заключается в одобрении или не одобрении, чувстве расположения к определенной стороне. И в политике часто наказывают или поощряют, используя этот принцип. Очевидно, что это скорее принцип по названию, чем в действительности; это не есть сам по себе положительный принцип, а разве только термин для обозначения отрицания всякого принципа. Что человек ожидает найти в принципе — это нечто, указывающее на внешние соображения, способные обосновать и направлять внутренние чувства одобрения или неодобрения; это ожидание плохо исполняется представлением ни более ни менее, как о том, что каждое из этих чувств — основание и мерка для него самого. Различные системы, составленные для определения хорошего и плохого, все могут быть сведены к принципу симпатии и антипатии. Одной разборки достаточно для всех них. Все они состоят из разных ухищрений избежать обязанности обращаться к какому-то внешнему стандарту и заставить читателя согласиться, что мнение автора есть уже достаточный резон само по себе. Фразы различны, но принцип один и тот же.
Очевидно, что правила этого принципа будут часто совпадать с правилами принципа полезности. Потому что может ли быть какое-нибудь более естественное и более общее основание ненависти к известному обычаю, как не вред этого обычая? То, отчего все люди могут страдать, все они будут ненавидеть.
Принцип симпатии и антипатии чрезвычайно склонен заблуждаться в сторону суровости. Именно, прилагая наказание во многих случаях, которые не заслуживают никакого наказания, и во многих случаях, которые заслуживают некоторого наказания, прилагая его в большей степени, чем они заслуживают. Всякое различие во вкусах, всякое различие во мнениях, о том или о другом предмете. Нет такого ничтожного несогласия во мнениях, которое бы при упрямстве и споре не могло сделаться серьезным. Каждый становится в глазах другого врагом и если законы дозволяют, то и преступником. Впрочем, есть также и примеры того, что этот принцип заблуждается в сторону снисходительности. Близкий и понятный вред возбуждает в людях антипатию. Отдаленный и незаметный, но все-таки действительный вред может не иметь на них никакого действия.
Теологический принцип – повелевает обращаться за стандартом хорошего и плохого к высшей воле, но дело в том, что, в сущности, это не есть особый принцип. Более или менее, это всегда тот или другой из трех вышеупомянутых принципов, являющийся в другом виде. Воля Бога, подразумеваемая здесь, не может быть его явленная воля, как она представляется в священных книгах, потому что это система, к которой в настоящее время никто не думает прибегать для выяснения деталей политического управления; и даже прежде, чем прилагать ее к подробностям частной жизни, самые замечательные духовные лица всех убеждений вообще допускают, что она нуждается в довольно обширных толкованиях: иначе к чему сочинения этих лиц? И для руководства в этих толкованиях допускается также, что должен быть принят какой-нибудь другой стандарт. Таким образом, воля, понимаемая в этом случае, есть то, что может быть названо предполагаемой (presumptive) волей, т.е. та воля, которая предполагается таковой волей вследствие сообразности ее правил с правилами какого-нибудь другого принципа. В самом деле, мы можем быть совершенно уверены, что все, что хорошо, сообразно с волей Бога; но это так мало отвечает цели показать, что хорошо, что сначала необходимо знать, какая вещь хороша, чтобы узнать потом, сообразна ли она с волей Бога. Теологический принцип соотносит все с Божьим соизволением? Но что такое Божье соизволение? Бог не исповедуется нам ни в устной, ни в письменной форме. Как тогда мы можем знать, в чем состоит его соизволение? Только наблюдая то, в чем состоит наше соизволение, и объявлял это его (соизволением). Соответственно, то, что называется Божьим соизволением, есть и должно быть(откровение — в сторону) не чем иным, как соизволением человека.
Против утилитаризма можно выдвинуть великое множество возражений. Но прежде чем критиковать эту теорию, стоит рассмотреть некоторые ее сильные стороны. Во-первых, утилитаризм утверждает, что каждый хочет быть счастливым, и с этим трудно спорить. Но что еще более важно, утилитаризм объясняет счастье в терминах, которые каждый может понять. Он не утверждает, что счастье — это соединение с бесконечностью, или самореализация. Он говорит, что счастье — это удовольствие, несчастье — это страдание, и лучше иметь больше удовольствий и меньше страданий.Утилитаризм не требует от своих последователей странных, мучительных жертв.
Во-первых, критики говорят, что хотя утилитаризм и выглядит простым и понятным, на самом деле он так запутан, что мы не можем точно определить, что он утверждает. И во-вторых, те же критики считают, что даже после того, как мы выясним, что именно говорит утилитаризм, то обнаружим, что он предписывает нам делать такие вещи, которые большинство из нас сочтет глубоко аморальными. Давайте рассмотрим оба возражения.
Что говорит утилитаризм? Очень просто: максимально увеличить счастье. Но что именно это означает? Наиболее естественным ответом будет следующий: сложите все удовольствия, испытываемые всеми людьми в мире, вычтите все страдания людей, и это и будет итогом. Затем все, что увеличивает полученную сумму будет добром, все что уменьшает ее, будет злом, и если два действия обещают увеличить сумму, лучшим из них будет то, что обещает увеличить сумму больше, но если суммарное счастье — это все, что принимается в расчет, то мир, в котором живет миллиард умеренно счастливых людей будет с моральной точки зрения лучше, чем мир, в котором живет миллион очень счастливых. Дело в том, что если очень счастливые люди лишь в пятьсот раз счастливее умеренно счастливых людей, то это маленькое счастье, умноженное в первом мире на миллиард раз даст в итоге большую сумму, чем огромное счастье, умноженное во втором мире на миллион. Очевидно, что в этом заключении допущена какая-то ошибка. В уже перенаселенном мире нет никакого смысла продолжать увеличивать население до тех пор, пока каждый слагаемый человек не достигнет того, что можно будет назвать легким превышением удовольствий над страданиями. Разумеется, Бентам не имел ввиду лишь демографический взрыв.
Поэтому, возможно, на самом деле он имел в виду увеличение среднего счастья, испытываемого людьми уже сейчас. В этом уже гораздо больше смысла. Мир, в котором живет миллион очень счастливых людей очевидно будет более предпочтителен, чем мир, в котором живет миллиард не очень счастливых, поскольку в первом мире уровень счастья — другими словами, среднее счастье — выше. И это именно тот уровень счастья, который нас действительно интересует.
Но вновь возникает серьезная проблема. Предположим, у нас есть возможность сделать некоторых людей счастливыми за счет других людей, которые станут несчастными. Рабство является социальной системой, которая возлагает бремя труда и страданий на одну группу — рабов, чтобы другая группа — рабовладельцев — могла вести легкую, обеспеченную жизнь. Действительно ли Бентам выступает за рабство? Бентам дал нечто вроде ответа. Его принцип, заявил он, предписывает искать «величайшее счастье для всех, чьи интересы затронуты». Поскольку каждый (даже раб) является тем, чьи интересы затрагиваются в этом вопросе, отсюда следует, что утилитаризм призывает к наибольшему счастью для каждого, а не просто к большому счастью для рабовладельцев, или капиталистов, или правителей. Теперь проблема с этой интерпретацией Принципа пользы заключается в том, что при ближайшем рассмотрении оказывается, что его никак нельзя назвать правилом.
Поэтому давайте вернемся к понятию наибольшего среднего счастья. (Кстати заметим, что если вы будете сохранять стабильный уровень населения, величайшее среднее счастье будет точно таким же как величайшее всеобщее счастье, поэтому, возможно, -именно это имел в виду Бентам.) Как оно выглядит в качестве правила для решения того, что нужно делать? По крайней мере оно недвусмысленно: если у нас достаточно информации, чтобы предсказать последствия своих действий, то мы можем сложить удовольствия, вычесть страдания, разделить на все население, и получить некое среднее. Но теперь мы наталкиваемся на другой вид возражений против утилитаризма, а именно, что утилитаризм УЧИТ нас делать аморальные вещи.
Напомню, проблема в том, можно ли заставлять страдать одних людей для того, чтобы другие люди были счастливы. Позвольте привести один странный пример, который поможет понять это. Преположим,что американцы, как древние римляне, очень любят смотреть на мучения людей. Здесь Бентам, очевидно, будет считать, что пытка является злом с точки зрения человека, страдающего от нее, поскольку пытка есть страдание, а страдание является злом. Но, удовольствие, которое группа садистов получает от зрелища пытки, является добром, поскольку удовольствие, говорит Бентам, представляет собой благо. Таким образом для утилитаризма пытка будет оправдана тогда, когда суммарное удовольствие перевешивает суммарное страдание. Более того, если пытка дает, по сумме и балансу, большее счастье, чем любая другая альтернатива, то согласно утилитаризму нам следует отдать ей предпочтение.
Итак, что действительно убеждает меня в том, аморально мучить людей ради удовольствия— это то, что общество не имеет права заставлять страдать человека для того, чтобы просто развлечь остальных. Это один из тех случаев, говорит мой внутренний голос, когда сложение удовольствий и страданий — неверный путь для понимания того, как нам следует поступить.
Возможно даже, как считал Иммануил Кант, существуют соображения, которые более важны, чем удовольствия и страдания — соображения справедливости и свободы. Кант стал бы доказывать, что шоу с пыткой оказывает деградирующее воздействие и на жертву, и на зрителей, поскольку они обращаются с ней — как он сказал в своей знаменитой фразе — только как со средством и не как с целью — самой — по — себе.
Оружием утилитаристов против этого двойного врага — суеверия и невежества — стало образование. Образование преследовало две цели: во-первых, освободить закрепощенный разум от суеверных религиозных и политических догм прошлого, и, во-вторых, ввести освобожденный разум в курс научных и общественных событий. Тогда при осуществлении мудрой государственной политики можно было бы рассчитывать на поддержку со стороны образованного населения, ибо такая политика была бы нацелена на достижение наибольшего счастья для наибольшего числа людей, что просто означало бы их собственное счастье как частных лиц. Таким образом утилитаризм соединил психологическую теорию индивидуальной мотивации, моральную теорию блага и просветительскую теорию образования, породив то, что мы сегодня называем политической теорией либеральной демократии.
Еще со времен Платона философы говорили о том, что одни удовольствия лучше, выше, более нравственны, чем другие. Как и можно было ожидать, обычно они утверждали, что удовольствия разума превосходят удовольствия тела. Бентам был готов признать, что некоторые удовольствия более сильны, или более длительны, или имеют более приятные последствия, чем другие. Литр плохого вина может доставить меньше удовольствия, чем глоток хорошего бренди. За пьяной ночью может последовать столь ужасное утро, что в конечном итоге, суммировав все пережитое, мы скорее получим минус, чем плюс. Некоторые удовольствия, как и некоторые блюда могут быть привитой склонностью, требующей знаний и длительной практики, прежде чем будут оценены по достоинству. Но после того, как все это было принято во внимание, — а Бентам действительно принял это во внимание самым тщательным образом, — утилитаризм все-таки продолжал утверждать, что только количество, а не качество удовольствий имеет значение. Милль не мог принять это учение, сколь бы фундаментальным оно ни было для философии, которую его учили защищать. Он был уязвлен выпадами критиков утилитаризма, считавшими его философию животной, или деградировавшей, философией низменных потребностей. В ответ на их обвинения он разделил высокие и низменные удовольствия, что принципиально изменило значение и логическую силу утилитаризма. Здесь мы приводим отрывок из работы «Утилитаризм», которую Милль опубликовал сначала в журнале, а несколько позже — в виде небольшой книги.
Это воззрение на жизнь возбуждает против себя глубокое отвращение во многих людях, и даже в таких, которые вполне заслуживают уважения и по своим чувствам, и по своим стремлениям. Утверждают, что жизнь не имеет более высшей цели, как удовольствие, что она не представляет другого более прекрасного и более благородного предмета для желаний и стремлений, утверждать это — говорят они — и низко и подло. Такая доктрина, по их мнению, достойна разве одних только свиней, с которыми в древнее время обыкновенно и сравнивали последователей Эпикура. Даже в настоящее время сторонники утилитарианской доктрины нередко делаются предметом подобных же вежливых сравнений со стороны их германских, французских и английских противников.
На такое сравнение эпикурейцы обыкновенно отвечали, что не они, а их противники унижают человеческую природу, потому что предполагают человека неспособным иметь какие-либо другие удовольствия, кроме тех, какие свойственны свиньям, — и что если это предположение справедливо, то, разумеется, нельзя ничего возразить против самого сравнения, но только оно в таком случае перестает уже быть обвинением, потому что если источники наслаждения одни и те же и для людей, и для свиней, то и правила жизни, годные для одних, будут одинаково годны и для других. Сравнение жизни эпикурейца с жизнью скота именно потому только унизительно, что скотские наслаждения не соответствуют человеческому представлению о счастье. Люди имеют потребности более возвышенные, чем простые скотские побуждения, и, раз сознав их, не считают уже счастьем то, что не Удовлетворяет этим потребностям...
любовью ли к свободе и личной независимости, которые, по мнению стоиков, и составляют самый действительный мотив для поддержания в человеке этого чувства, — властолюбием ли, любовью ли к возбужденному состоянию, которые оба на самом деле ему присущи и подкрепляют его, — как бы мы ни объясняли это чувство, но ему нет другого более соответственного названия, как чувство собственного достоинства, которое мы находим у всех людей в той или другой форме и притом даже в некоторой пропорциональности, хотя и далеко не точной, с уровнем их потребностей. Удовлетворение этого чувства до такой степени составляет необходимое условие счастья, что те люди, в которых оно сильно, не могут даже и пожелать ничего, что противоречит этому чувству, за исключением разве только какого-либо моментального ненормального состояния.
Защищаемая Миллем позиция содержит немало сложных логических проблем, детальный анализ которых привел бы нас в довольно сухую и специфическую область теории полезности. Но одна проблема сразу же возникает из прочитанного нами отрывка. Если не все удовольствия качественно равнозначны, если некоторые люди более утонченного склада могут лучше оценить качество УДОВОЛЬСТВИЙ, то базовое демократическое положение утилитаризма «один человек — один голос» утрачивает свою силу. Вместо того чтобы давать каждому человеку, независимо от того, сколь бы низкое общественное положение он ни занимал и сколь бы мало ни был образован, равный голос при выборе целей социальной политики, вместо этого особый вес признается за мнением того образованного меньшинства, которое отдает предпочтение возвышенным духовным наслаждениям, тем, которые с высоты своей культуры утверждают, что музыка Баха лучше, чем рок, а изысканное блюдо лучше, чем чизбургеры.