Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Эпиграф: Если дети моего поколения - наше будущее, то я не хочу его видеть.
Это был пятый или шестой класс. Точно уже не помню.
Тот период моей жизни был смутный, полный впечатлений и перемен, тайных страхов, детского удивления и желания "быть как все". Не отличаться, что удавалось с трудом. Ребенком я был замкнутым, странным, улыбчивым и часто смущающимся. Ни с кем не дружил, на школьных мероприятиях не появлялся, избегал хоть каких-то группировок, и терпеть не мог "девичьих прелестей". Но сердце было еще добрым, отзывчивым. Раздавал те вкусные шоколадные конфеты, что иногда незаметно "воровал" из дома, одалживал любимые цветные мелки, помогал искать потерявшиеся варежки одноклассника и всегда поливал цветы после уроков. Ребята меня недолюбливали. Тогда я этому был совсем не рад, но и одиночества не страшился. Ни за кем не бегал, не подлизывался и говорил только то, что считал нужным. Мне было достаточно тех немногих друзей, что находились за пределами учебного заведения.
Но однажды у нас в классе появились новенькие: брат и сестра.
Учительница рассказывала о них с мягким тоном и лаской, пытаясь достучаться до нашего грубого, ослепленного богатством полноценной жизни, разума.
Эти дети попали в аварию.
Правая часть загорелого девичьего лица была изуродована, а пухлые губы перекосил грубый шрам. У мальчика не было видно никаких внешних повреждений. Оказалось, что у него тяжелая психологическая травма. Нам не говорили, откуда они, почему пришли именно к нам, чем они жили, вообще никаких подробностей. А может, я просто этого не помню. Помню одно: мое сердце стучало так быстро. Я понимал, что учительница хочет, чтобы мы с ними подружились. .Это была заранее проваленная затея. Это было ясно сразу, вы бы видели эти печальные карие глаза новенькой. Руководительницу слушали все, но не услышал никто.
Они всегда держались в стороне.
Над девочкой все смеялись. Особенно женская половина.
Над ее дешевой нелепой одеждой, над ее растрепанной прической, над ее старой обувью. Особенно их раздражала желтая дешевенькая заколочка, которой она подкалывала длинную челку. Девочка все слышала, но лишь грустно улыбалась, не обращала внимания на тыканье пальцев, и все время убегала из класса, стоило прозвенеть долгожданному звонку. Ей нравилось бродить по нашей школе. А мне нравилось за ней наблюдать. Я часто ее "преследовал", сам того не понимая. Люди не обращали внимания ни на нее, ни на меня. И я был этому рад. Каждый мог ее обидеть. И я ничего бы не смог с этим поделать. Я боялся с ней заговорить. Но я очень хотел подружиться. Она влюбила меня в свой образ. Далекий, загадочный, нежный, образ не глупой девчонки, а подрастающей женщины. Я хотел коснуться сухой кожи ее ладоней, ходить вместе в столовую и каждый день покупать ей булочку с изюмом, на которую она с таким обожанием смотрела. Я хотел подбегать и кричать «привет», получая в ответ широкую и радостную улыбку, хотел говорить, что мне нравится ее кофточка в маленький цветочек и, что от нее приятно пахнет горчинкой. Говорить, что она очень красивая, потому что похожа на меня и нет нас на свете краше, а потом заливисто смеяться, ведь она бы не обижалась на мои тупые шутки. Я всего этого хотел, но я так и не подошел к ней. Ни разу. И ни разу не заступился перед одноклассницами, лишь с непониманием смотрел на их ехидные, издевательские улыбки. Почему-то ко мне никак не хотело приходить осознание, что именно я должен сделать. Я попросту боялся. Ее. Своих желаний. Неизвестного. Мир тогда казался таким большим. Куда больше, чем мое маленькое "я".
Ее брат сидел на первой парте. Один. Всегда в одной позе с остекленевшим взглядом светлых глаз. Говорил очень мало. Только со своей сестрой и пару раз отвечал на уроках, если хотел, к нему не придирались. На перемене никуда не выходил и никогда не улыбался. Естественно, что он никому не нравился. Более того, его ненавидели той бессмысленной ненавистью, которую проявляют к чему-то непонятному. Девочки боялись к нему подходить, но язвительно шептались о нем в стороне, а мальчишки – каждый засранец считал своим долго оскорбить его в лицо. Он не реагировал. Лишь смотрел в одну точку перед собой, выравнивая хриплое дыхание. Тогда они злились и начинали таскать за рубашку и волосы. Он сорвался. Бил сильно и яростно. До разбитых костяшек тонких пальцев, до горячей крови на чужом лице. Его миловидное лицо искажала гримаса боли, а рот раскрывался в истошном немом крике. В тот момент я понял, что такое настоящая злая, острая ненависть.
Кто-то начал кричать, кто-то отбежал в другой конец класса, кто-то попытался прекратить драку. Я оперся спиной на холодную шершавую стену возле прохода и смотрел широко раскрытыми глазами, про себя отсчитывая болезненные удары пульса в районе запястья.
Его остановили. Учителя. Они вынесли пострадавшего и с осуждением оглядели наш класс. Молча взяли еще дрожащего мальчика за руку и выели из аудитории. С ним ушла и его сестра. Воцарилась мертвая тишина. Я стоял в сантиметре от закрывшейся двери и плакал. Без всхлипов и стонов. Просто град слез обволок мои щеки, ключицы, воротник белой блузки…Так больно наверное мне еще не было никогда. Это была боль стыда и раскаянья.
Больше эту пару никто не видел.
Послесловие:
Кажется, что это было так давно, что тяжело понять, не призраки ли это моего воображения. Но воспоминания слишком чувственные, чтобы их можно было выдумать.
Я не помню, кого именно избили. Не помню, приходили ли в школу его родители. Не помню ничего, что было после этого. О них не говорили. Никто: ни учителя, ни ученики. О них просто забыли, как страшный сон. Словно их и не было. Спроси я кого, не вспомнили бы. Они просто исчезли…
Мальчик и девочка пробыли с нами не больше двух недель. Такой короткий срок и так сильно изменил мое представление о мире.
Я больше не хотел «быть как все». Я начал презирать всех, кого видел в будние дни в течение 5 лет. Во мне начало засыпать то впечатлительное дитя и вновь проснулся бунтарь. Я стал резким, ожесточенным, эгоистичным. Я начал осознавать всю значимость своей личности. Я стал понимать всю значимость силы.
Съедала ли меня совесть? Нет. Я родился слабым. Настолько, что отказался от своих чувств.
В голове вопросы:
Почему я не сделал того, что ДОЛЖЕН был сделать?
Кому можно бросить безжалостные обвинения в уродстве нашего мира?
Как это изменить?
Ответы каждый должен искать сам. Не могу сказать, что я их нашел. Я просто на пути.
Возможно, эта девочка была моей первой любовью.
Настоящей, трепетной, чистой.
Возможно, она бы ответила взаимностью.
И мы были бы вместе. Надолго. Или навсегда?
Возможно, я стал бы для нее тем, кем и хотел быть - защитой.
Но на тот момент, мне самому нужна была защита. И это убивало меня.
Многие поражались тому, что я не пошел на выпускной. Родители злились на меня, за то, что я был чужим для своей школы. И стоит ли говорить о столь глупых вещах, как «дружба», «сплоченность», «привязанность» к людям, с которыми пробыл вместе 11 лет? Стоило ли тыкать тем, что я «не такой»?
У каждого из нас есть свои маленькие истории.
Может сравнение и слишком литературное, но бабочка, окруженная стеной кокона. Это- моя сущность.
Из детских воспоминаний. 23:34.