Титаник Дирк Питт3 С БЛАГОДАРНОСТЬЮ МОЕЙ ЖЕНЕ БАРБАРЕ ЭРРОЛ БОШАМ ДЖЕНЕТ И РЭНДИ РИХТЕР И ДИ

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Клайв Касслер

Поднять Титаник!

Дирк Питт – 3

Клайв Касслер

Поднять «Титаник»!

(Дирк Питт-3)

С БЛАГОДАРНОСТЬЮ

МОЕЙ ЖЕНЕ БАРБАРЕ, ЭРРОЛ БОШАМ,

ДЖЕНЕТ И РЭНДИ РИХТЕР И ДИКУ КЛАРКУ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда Дирк Питт спас «Титаник», – а произошло это на страницах машинописной рукописи, в сыром углу недостроенного подвала, – легендарный океанский лайнер отделяло еще десять лет от того времени, когда он был обнаружен в действительности. Это был 1975 год и «Поднятие „Титаника“» стало четвертой книгой о подводных приключениях Питта. В то время никого не вдохновляла идея организации поисковых работ, требующих огромных усилий, затрат времени и денежных средств. Но после публикации романа и выхода снятого по нему фильма новая волна интереса к проекту поднятия «Титаника» прокатилась по Америке и Европе. В итоге пять экспедиций приступили к поискам затонувшего судна.

Мой изначальный энтузиазм основывался на фантазии и на желании увидеть, как самый известный в мире корабль будет поднят со дна океана и отбуксирован в гавань Нью-Йорка, завершив свой первый рейс, начавшийся три четверти века назад. К счастью, эту фантазию разделяли миллионы энтузиастов.

Теперь, спустя семьдесят три года с тех пор, как лайнер был поглощен безмолвной черной пучиной, телекамеры сумели наконец заглянуть в бездну.

Вымысел стал реальностью.

Описание затонувшего судна в книге Питта во многом соответствовало картине, запечатленной телекамерами, после того, как «Титаник» был обнаружен при помощи сканирующих сонаров.

Помимо отдельных механических повреждений, полученных судном за время нахождения на глубине тринадцать тысяч футов, лайнер почти не пострадал от морских водорослей и коррозии. Даже бутылки вина и серебряные приборы, рассыпанные вокруг корпуса, прекрасно сохранились.

Будет ли когда-нибудь «Титаник» поднят со дна?

Едва ли. Все предприятие по спасению судна потребовало бы почти таких же затрат, как осуществление проекта пилотируемого полета «Аполло» на Луну. Однако уже в скором времени пространство вокруг «Титаника» начнут осваивать управляемые субмарины, специальные команды которых будут разыскивать сокровища, до сих пор находящиеся на борту лайнера, в то время как американским и английским адвокатам, засучив рукава, предстоит выяснять действительных владельцев!

Питт всегда смотрел в будущее, считая, что оно полно увлекательных приключений. В семидесятые годы он был человеком восьмидесятых. А сейчас он человек девяностых. По своей скаутской привычке Питт заглядывает за горизонт и говорит нам, что там. Он видит то, что бы нам всем хотелось увидеть в своем воображении.

Поэтому никто не мог бы быть в большем восторге, чем я, когда было объявлено, что «Титаник» обнаружен.

Я знал, что Питт увидел его первым.

ВСТУПЛЕНИЕ

Апрель 1912

На палубе "А", в каюте № 33, на узкой койке метался мужчина с потным лицом. Его мучил кошмар.

Мужчина был невысокого роста, от силы пять футов и два дюйма, его светлые негустые волосы спадали на безвольное лицо с темными кустистыми бровями. Руки его были переплетены на груди, пальцы нервно подергивались. Мужчина выглядел на все пятьдесят. Пористая кожа оттенка асфальта, глубокие морщины под глазами. И тем не менее всего десять дней назад ему исполнилось тридцать четыре.

Физические перегрузки и нервное напряжение последних пяти месяцев превратили его в полубезумного старика. В недолгие периоды бодрствования мысли его блуждали по запутанным коридорам прошлого, и мужчина терял представление о времени и реальности. Он вынужден был постоянно напоминать себе, где он и какой был день. И все же медленно и неотвратимо мужчина скатывался в безумие, и самое худшее в этом ужасе заключалось в том, что он знал, что сходит с ума.

Дрогнули веки, мужчина открыл глаза и уставился на бездействующий вентилятор, прикрепленный к потолку каюты. Проведя ладонями по лицу, он почувствовал двухнедельную щетину. На себя ему смотреть было незачем: одежда, он и так знал, была мятой, жеваной и отвратительно пахла кислым потом. По прибытии на корабль ему следовало бы вымыться, переменить белье, – но вместо этого он завалился на койку и забылся липким кошмарным сном, который с небольшими перерывами растянулся на трое суток.

Было воскресенье, поздний вечер. В Нью-Йорк корабль прибывал рано утром в среду, следовательно, оставалось еще более пятидесяти часов.

Мужчина попытался уверить себя, что теперь он в безопасности, но мозг отказывался верить этому, несмотря на то, что поистине бесценный, стоивший жизни столь многим людям груз теперь находился в надежном месте. В сотый раз мужчина нащупал через ткань содержимое нагрудного кармана. Убедившись, что ключи на месте, он вытер ладонью потный лоб и снова прикрыл глаза.

Он не представлял себе, сколько времени пролежал в полусне. Что-то его разбудило. Не грохот, не встряска – какое-то мелкое подрагивание койки, сопровождаемое странным скрежетом, доносившимся из нижних отсеков. Он рывком уселся на койке, опустив ноги на пол. Прошло несколько мгновений, прежде чем он осознал непривычное отсутствие вибрации. До его затуманенного сознания дошло: двигатели встали! Он сидел, прислушиваясь, но различал только веселые голоса обслуги, доносившиеся из коридора, да невнятный разговор в соседней каюте.

Ледяной ужас сковал его. Кто-нибудь другой на его месте повернулся бы на другой бок и уснул; он же осознал опасность только потому, что, как у всякого, кто медленно и неотвратимо сходит с ума, у него были предельно обострены все пять чувств, включая чувство опасности. Проведя три дня взаперти в собственной каюте, без пищи и воды, пытаясь освободиться от ужаса последних пяти месяцев, он лишь усугубил прогрессирующее безумие.

Он открыл дверь каюты и на слабых ногах двинулся в сторону большого трапа. Пассажиры, направлявшиеся из холла по своим каютам, весело болтали. Он взглянул на красивые бронзовые часы в переходе: на поддерживаемом двумя бронзовыми фигурами циферблате стрелки показывали 11:51.

Возле трапа, рядом с шикарным светильником, застыл стюард. Он презрительно посмотрел на мужчину, изобразив легкое неудовольствие самим фактом, что потрепанного вида пассажир топчет восточные ковры отделения первого класса.

– Двигатели… Они встали, – с трудом ворочая языком, проговорил мужчина.

– Вероятно, для небольшого ремонта, сэр, – ответил стюард. – Все-таки первый рейс. Сейчас идет окончательная доводка всех механизмов. Смею вас уверить, беспокоиться не о чем. Вы же знаете, лайнеры такого класса не тонут.

– Все, что сделано из железа, способно потонуть, – пассажир потер покрасневшие глаза. – Пойду прогуляюсь.

Стюард покачал головой, не решаясь впрямую отговаривать:

– Не советовал бы, сэр. Там ужасно холодно.

Пассажир в мятом костюме пожал плечами. Он был привычен к низким температурам. Повернувшись, он одолел ступени трапа и через дверь вышел на открытую палубу. Дыхание перехватило, словно в легкие вонзились тысячи игл. После затхлой атмосферы теплой каюты тридцать один градус мороза буквально сковал его. В воздухе не чувствовалось даже малейшего ветра: один только безмолвный неподвижный холод, сплошной пеленой висевший в безоблачном небе.

Мужчина поднял воротник и подошел к борту. Перегнувшись, он увидел только темную воду, неподвижную, как в пруду в саду. Затем он окинул взглядом лайнер от носа до кормы. Палуба, от курительной комнаты салона первого класса и до рулевой кабины, примыкавшей к офицерским каютам, была безлюдна. Лишь по дыму, медленно поднимавшемуся над тремя из четырех громадных черно-желтых труб, да по освещенным иллюминаторам комнаты отдыха и читальни можно было догадаться, что корабль обитаем.

Белая пена за кормой растворялась и исчезала в воде по мере того, как потерявшее курс судно медленно дрейфовало под бескрайним звездным покрывалом. Корабельный казначей, отужинавший за офицерским столом, вышел на палубу и посмотрел на воду за кормой.

– Почему стоим?

– Корабль наткнулся на что-то, – ответил казначей, не оборачиваясь.

– Насколько это серьезно?

– Не беспокойтесь, сэр. Даже если возникнет течь, насосы откачают воду.

Внезапно раздался оглушительный грохот, словно одновременно сотня паровозов «Денвер» мчались через туннель, – при этом все восемь выхлопных труб едва не лопнули от звука. Даже заткнув уши, пассажир понял причину. Его технических знаний оказалось достаточно, чтобы сообразить: это избыточный пар поршневой машины выстреливался через запасные клапаны. Чудовищный рев заставил пассажира воздержаться от дальнейшего разговора. Он обернулся и увидел, как несколько членов команды появились на палубе. Спазмом свело желудок, когда он увидел, как моряки принялись поспешно расчехлять шлюпки, готовить шлюпбалки.

Он стоял не меньше часа, пока гул выхлопных труб постепенно замирал в ночи. Судорожно сжав руками поручень, не чувствуя холода, он едва ли обращал внимание на группки пассажиров, которые расхаживали туда-сюда вдоль палубы, исполненные какой-то тихой робости.

Мимо пассажира прошел один из младших судовых офицеров, совсем еще молодой, чуть старше двадцати, с типично британским бледным лицом, на котором застыло типично британское выражение легкой брезгливости. Он подошел к мужчине и похлопал его по плечу.

– Прошу прощения, сэр. Но вы должны надеть спасательный жилет.

Мужчина медленно обернулся.

– А ведь мы тонем, не так ли? – спросил он сдавленным голосом.

Офицер чуть поколебался, затем энергично и согласно кивнул.

– Вода прибывает скорее, чем насосы успевают откачивать ее.

– И сколько нам осталось?

– Трудно сказать. Может, час или около того, если, конечно, прежде вода не зальет котлы.

– Случилось-то что?! Ведь ни единого корабля не было поблизости! На что мы наткнулись?

– Айсберг. Пробил нам корпус. Чертовски не повезло.

Мужчина с такой силой схватил офицера за руку, что тот от неожиданности вздрогнул.

– Я должен пройти в багажный отсек, понимаете?!

– Ничем не смогу помочь, сэр. Вода заливает помещения на шестой палубе, там уже вовсю багаж плавает.

– Слушай, ты! Проводи меня туда!

Офицер пытался высвободить руку, которую пассажир сжимал как клещами.

– Поймите, это невозможно. Мне приказано оставаться на палубе и проследить, чтобы все надели спасательные жилеты.

– Есть другие офицеры, – безэмоционально возразил пассажир. – А ты проведешь меня в багажный отсек.

Лишь тогда офицер обратил внимание на две вещи. Первая – сумасшедшее выражение глаз пассажира; вторая – дуло револьвера, упиравшееся в пах молодого человека.

– Делай, как говорю, – рявкнул мужчина, – если жизнь дорога!

Офицер тупо уставился на револьвер, затем поднял глаза. Внутри у молодого человека что-то екнуло. Он даже не попытался спорить, а тем более оказать сопротивление. Было такое чувство, что этими покрасневшими глазами на него уставилось само безумие.

– Я могу только попробовать.

– Вот и прекрасно, – ответил пассажир. – И без глупостей. Помни, я все время рядом. Чуть что, уложу на месте.

Осторожно засунув револьвер в карман пальто, он через ткань дулом толкнул офицера в спину. Не привлекая к себе внимания, они прошли меж собравшимися на палубе людьми. Корабль совершенно преобразился за последний час. Ни смеха, ни разговоров пассажиров, – уже было не разобрать, кто каким классом плыл. Бедных и богатых, всех уравнял общий ужас. Только стюарды позволяли себе улыбаться и переговариваться, раздавая пассажирам жилеты.

Выпускаемые в небо сигнальные ракеты выглядели жалко на фоне темноты, их мерцающий свет видели одни только моряки да пассажиры «Титаника». Он освещал людей, суетливо прощающихся друг с другом, неестественное выражение надежды в глазах мужчин, усаживающих женщин и детей в спасательные шлюпки. Впечатление нереальности происходящего стало еще сильнее, когда на палубе в белоснежных спасательных жилетах с инструментами в руках появились восемь музыкантов корабельного оркестра. Они начали играть «Александер Регтайм Бэнд» Ирвинга Берлина.

Под дулом револьвера молодой офицер спускался по главной лестнице, протискиваясь между пассажирами, которые спешили к шлюпкам. Крен судна становился все более ощутимым, и потому спускаться по ступеням оказалось не так просто. На второй палубе они зашли в элеватор и нажали кнопку четвертой палубы.

Молодой человек наконец обернулся и внимательно посмотрел в лицо пассажира, чье безумие делало смерть еще более близкой и ощутимой. Губы плотно прижаты к зубам, остекленевшие глаза, отсутствующий взгляд. Пассажир поднял голову и встретился взглядом с офицером. После долгой паузы он сказал:

– Не бойся…

– Меня зовут Бигалоу, сэр.

– Вот и не бойся, Бигалоу. Ты умрешь прежде, чем утонешь.

– Какая вам нужна секция?

– Трюм носовой части, седьмая палуба.

– Но седьмая наверняка уже под водой.

– Проберемся, тогда и узнаем. Не так ли?

Двери элеватора открылись, и пассажир движением револьвера приказал идти дальше. Вновь пришлось пробираться против людского потока.

Бигалоу сорвал с себя спасательный жилет, швырнул его на пол, двинулся по трапу, ведущему на пятую палубу. Он застыл на месте, глядя вниз: поднимаясь к ступенькам, вода прибывала. В небе еще разрывались сигнальные ракеты, отражаясь в холодной зеленой воде навязчивыми отблесками света.

– Без толку. Сами взгляните.

– Есть другой ход?

– После аварии все двери и ходы в переборках задраены. Мы можем попробовать по пожарной лестнице.

– Тогда пошевеливайся.

Окольный путь пролегал через бесконечный стальной лабиринт переходов и трапов. Бигалоу остановился, приподнял тяжелый круглый люк и заглянул в образовавшийся просвет. Как это ни парадоксально, однако в обнаруженном грузовом отсеке воды было фута два, не больше…

– Безнадежно, – солгал офицер. – И тут затоплено.

Мужчина грубо оттолкнул его и посмотрел сам.

– Для меня достаточно сухо, – проговорил он медленно. Помахал револьвером. – Спускайся.

Электрическая лампочка над головами еще горела, освещая путь в грузовой отсек. Тусклые лучи отбрасывали неустойчивые блики на бронзовых полированных частях огромного «рено», обнаруженного под люком.

Они оба несколько раз поскальзывались и падали в ледяную воду. Оба окоченели. Словно пьяные, с трудом сохраняя равновесие, они наконец добрались до нужного отсека. Это был большой куб, помещавшийся посередине грузовой палубы, восемь футов на восемь, со стенками из двенадцатидюймовой белфастской стали.

Пассажир извлек из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Замок был новым и тугим, но в конце концов раздался гулкий щелчок. Мужчина толкнул массивную дверь и шагнул в отсек. Затем он обернулся в сторону офицера и впервые за все это время улыбнулся.

– Спасибо за помощь, Бигалоу. Выбирайся на верхние палубы. Ты еще успеешь.

– Вы остаетесь? – Бигалоу был в недоумении.

– Да, остаюсь. Я убил восьмерых хороших честных людей. Жить с этим я не могу. – Голос его звучал твердо. – С этим покончено. Все.

Бигалоу хотел было возразить, но не находил слов. Пассажир понимающе кивнул и начал закрывать за собой металлическую дверь.

– Благодарение Господу за Соутби, – произнес он.

И затем исчез, поглощенный черной глубиной камеры.

Бигалоу остался в живых.

Он опередил прибывающую воду, успел добраться до палубы и выпрыгнуть за борт за считанные секунды до того, как океанская пучина поглотила «Титаник».

Когда основная часть огромного лайнера исчезла под водой, поникшее полотнище красного с большой белой звездой корабельного флага, который все это время безвольно свисал с флагштока, расправилось, словно лайнер отдавал прощальный салют полутора тысячам женщин, мужчин, детей, которым предстояла невероятная борьба за жизнь, голод, холод, а зачастую – и смерть в пучине.

Повинуясь исключительно инстинкту, Бигалоу ухватил рукой дрейфующий корабельный флаг. Прежде чем офицер осознал всю опасность своего необдуманного поступка, он уже барахтался в волнах. И все же он отчаянно тянул ткань на себя, не желая расставаться с добычей. Он погрузился вслед за «Титаником» футов на Двадцать под воду, прежде чем сумел оторвать полотнище. И только потом Бигалоу всплыл на поверхность, вдохнул ночной холодный воздух. Он благодарил Бога за то, что погружавшийся лайнер не затянул его.

Ледяная вода под тридцать градусов почти убила его. Пробудь он в воде еще десять минут, статистика смертей этой ужасной трагедии была бы еще на одну единицу больше.

Его спасла веревка. Рука задела и тут же крепко схватила конец какой-то веревки, прикрепленной к плавающей вверх дном шлюпке. Из последних сил он подтянул свое почти закоченевшее тело и вскарабкался на шлюпку, разделив с другими тридцатью людьми борьбу с убийственным холодом, пока четыре часа спустя они не были спасены подоспевшим кораблем.

В памяти выживших навсегда останутся предсмертные вопли и причитания сотен несчастных, кому суждено было погибнуть. Но странное дело: не успел Бигалоу ухватиться пальцами за выступ перевернутой и наполовину потопленной шлюпки, как мысли о смерти оказались вытеснены воспоминаниями другого рода. Он вспомнил странного мужчину, навсегда исчезнувшего в трюме «Титаника».

Кто он?

Кто были те восемь человек, которых, по его утверждению, он убил? Какой секрет таился в камере?

Эти вопросы не давали Бигалоу покоя следующие семьдесят шесть лет, вплоть до последних нескольких часов его жизни.

Часть первая

СИЦИЛИАНСКИЙ ПРОЕКТ

Июль 1987

Глава 1

Президент повернулся на вращающемся кресле, сцепил руки за головой и невидящим взором уставился в окно Овального кабинета. Президент сетовал на судьбу. Он до такой степени ненавидел свою службу, что даже сам удивлялся силе собственной ненависти. Он мог с точностью определить, в какой именно момент президентство сделалось вдруг постылым. Произошло это в то утро, когда он с трудом заставил себя подняться с постели. Это был первый сигнал. Чувство ужаса от одной только мысли, что начинается новый день.

В тысячный раз он задавал себе один и тот же вопрос, что побудило его так отчаянно и так настойчиво бороться за этот чудовищный, этот неблагодарный пост. Слишком велика оказалась цена президентства. Его политический след устлан костями бывших друзей и обломками семейного очага. Не успел он принести присягу на верность народу Америки, как его только что сформированную администрацию потрясли скандал в Казначействе, война на южноамериканском континенте, общенациональная забастовка служащих авиалиний. Подлил масла в огонь и оппозиционный к нему Конгресс, который вообще не доверял в последнее время ни одному президенту. В бессловесной череде проклятий, адресованных жизни вообще. Президент нашел несколько слов специально для Конгресса, члены которого второй раз кряду сумели обойти его персональное президентское «вето».

Слава Богу, ему не угрожает третья предвыборная кампания. Одному Господу известно, каким образом ему удалось дважды победить на выборах. Он умудрялся нарушать практически все табу, с которыми обязан считаться всякий кандидат в президенты. Мало того, что он развелся с женой и нечасто заглядывал в церковь, так он еще вдобавок публично курил сигары и носил роскошные усы. Во время президентских кампаний он открыто игнорировал своих соперников, а с избирателями разговаривал таким языком, что те лишь поеживались. Но им это нравилось. Как бы там ни было, он появился как раз в тот момент, когда публика оказалась перекормленной причесанными вежливыми политиками, которые только и делали, что улыбались и клялись в любви всем и каждому перед телевизионными камерами и произносили банальные речи штампованным языком, что между соседними штампами невозможно было уловить даже плохонькой мысли.

Еще полтора года, и президентству конец. Только эта мысль сейчас и доставляла ему удовольствие. Его предшественник по Белому дому принял назначение председателем совета директоров Калифорнийского университета. Эйзенхауэр, тот вообще по завершении срока перебрался к себе на ферму в Геттисберг, и Джонсон отправился из Белого дома на свое ранчо в Техасе. Президент усмехнулся. Никакую фирму, никого не будет он поддерживать, выйдя в отставку. В его планы входило «самоизгнание» на сорокафутовой яхте в южные моря Тихого океана. Ни мировых кризисов, ни экономических проблем: он будет потягивать из горлышка ром и глазеть на пышногрудых туземок с приплюснутыми носами, требующихся для завершенности картины. Он прикрыл веки и почти представил это зрелище, когда его личный помощник бесшумно распахнул дверь и тактично прокашлялся, обозначая свое присутствие.

– Извините, господин Президент, но господин Сигрем и господин Доннер уже в приемной.

Президент вместе с креслом повернулся в сторону своего письменного стола, пригладил ладонью густые с проседью волосы.

– О’кей. Пригласи их.

Он заметно преобразился. Джен Сигрем и Мел Доннер имели свободный доступ к Президенту в любое время суток. Они были главными аналитиками Мета Секшн, группы исследователей, которая работала в обстановке строжайшей секретности над проектами будущего, проблемами, которым названия пока не было.

Президент считался крестным отцом Мета Секшн. Он основал ее в первый год своего президентства и щедро финансировал ученых, используя безграничные возможности секретного финансирования. В итоге он сумел набрать небольшую группу первоклассных ученых. Это детище не переставало служить источником его тихой гордости. Даже в ЦРУ и Агентстве национальной безопасности ничего не знали о Мета Секшн. Он мечтал создать команду ученых, способных посвятить свои силы и талант немыслимым разработкам таких проектов, шансы на воплощение которых составляли один на миллион. И его решительно не беспокоил тот факт, что за пять лет результат работы Мета Секшн был нулевым.

Сдержанные приветствия с обеих сторон, никаких рукопожатий. Затем Сигрем раскрыл замки кожаного кейса и вытащил фолдер, набитый сделанными с воздуха фотографиями. Он положил снимки на рабочий стол Президента и указал на несколько отмеченных участков.

– Тут заснят горный район северной части острова Новая Земля, это к северу от России. Спутниковые сенсоры указывают этот район как наиболее вероятный.

– Черт! – Президент мягко произнес, как выдохнул, это слово. – Каждый раз, когда мы что-нибудь находим, это всегда расположено или у русских, или еще в каком-нибудь месте, куда и носа не покажешь. – Он внимательно изучил разложенные перед ним снимки, затем поднял глаза на Доннера: – На земле места много. Безусловно, должны же быть другие перспективные районы?! Или нет?

Доннер с видимым сожалением покачал головой.

– Я сожалею, господин Президент, но дело в том, что геологи ищут бизаний с тех самых пор, как Александр Бисли доказал в 1902 году существование этого элемента. Насколько я знаю, ни одного месторождения бизания пока не обнаружено.

– Элемент настолько радиоактивен, – вставил Сигрем, – что давно уже исчез сам по себе. Если где и остались, то ничтожные количества. Мы кое-что сумели получить искусственным путем, но все это такие крохи.

– А разве нельзя наладить широкое производство? – поинтересовался Президент.

– Нет, сэр, – сказал Сигрем, – мы получили бизаний с помощью ускорителя высоких энергий, но тот просуществовал менее двух минут – и затем исчез естественным образом.

Президент откинулся на спинку кресла.

– А сколько нужно, чтобы завершить программу? Сигрем бросил взгляд на Доннера, затем обратил лицо к Президенту.

– Я полагаю, господин Президент, вы понимаете, что наши исследования находятся в такой стадии…

– Сколько вам нужно? – повторил вопрос Президент.

– Я бы полагал целесообразным вести речь о восьми унциях.

– Вы бы полагали, так?

– Если вести речь о комплексной проверке всей системы, то нужно именно столько. – Доннер для большей убедительности кивнул. – А для того, чтобы установить пункты вдоль всей границы, не пропуская ни одного стратегически важного района, потребуется еще двести унций бизания.

Президент подвинулся на самый край кресла.

– Тогда лучше забыть о проекте и сразу переключиться на что-нибудь более реальное.

Сигрем был высоким худощавым мужчиной с тихим голосом и хорошими манерами. Если бы не большой приплюснутый нос, он казался бы вылитым Эйбом Линкольном.

Доннер являл собой полную противоположность коллеги. Он был коротышкой, и казался таким же толстым, как Сигрем высоким. У него были светлые, пшеничного оттенка волосы, грустные глаза и вечно потное лицо. Он затараторил, как пулемет:

– «Сицилианский проект» слишком близок к завершению, чтобы его похоронить и предать забвению. Я бы настоятельно советовал вам продолжать работу. Возможно, окажется, что у нас попросту не хватает духу, но, господин Президент, если все-таки этого самого духу достанет… Бог ты мой, сэр, последствия окажутся невероятными!

– Я готов рассмотреть варианты, – мягко сказал Президент.

Сигрем набрал воздуха, как перед прыжком в воду, и заговорил:

– Прежде всего, мы бы хотели получить ваше разрешение на установку оборудования. Второе – нужны деньги. И третье – нам потребуется содействие Национального агентства надводных и подводных коммуникаций, проще НУМА.

Президент вопросительно посмотрел на Сигрема.

– Я еще могу понять две первые просьбы, но совершенно не понимаю, при чем тут НУМА?

– Нам предстоит направить опытных минералогов на Новую Землю. А поскольку там вокруг одна вода, то океанографическая экспедиция НУМА замечательно нас прикроет.

– Сколько времени уйдет на то, чтобы создать, проверить и установить всю вашу систему?

Доннер как будто ожидал такого вопроса:

– Шестнадцать месяцев – как раз.

– До каких пор можно продолжать работу, не имея бизания?

– До воплощения проекта.

Президент откинулся на спинку и уставился на циферблат корабельных часов, которые стояли на его огромном рабочем столе. Почти минуту, если не больше, Президент раздумывал, наконец сказал:

– Насколько я вас понял, уважаемые господа, вы оба хотите подбить меня на то, чтобы я, Президент страны, дал добро на сооружение непроверенной, во многих отношениях проблематичной комплексной системы стоимостью в миллионы и миллионы долларов, так? И кроме того, вся эта дорогостоящая система не будет функционировать до тех самых пор, пока мы не заполучим у враждебной нам державы принципиально важный элемент. Так или нет?

Сигрем суетливо поигрывал замком своего кейса, тогда как Доннер простым кивком головы удостоверил правильность президентской тирады.

– А теперь я вас спрашиваю, – продолжал Президент, – как я смогу объяснить тем чистоплюям в Конгрессе, кто захочет получить объяснения по этому проекту, почему именно оказалось необходимым создать подобную систему вдоль всей государственной границы?

– Так в этом же и вся прелесть, – ответил Сигрем. – Система-то наша – компактная! Если рядом с небольшой электростанцией вдруг начнут возводить маленькое такое сооружение, то ни спутники русских, ни даже рядом живущий фермер ничего не смогут заподозрить.

Президент поскреб подбородок.

– А почему вы хотите начать осуществление «Сицилианского проекта» раньше, чем у вас появится стопроцентная уверенность в успехе?

– Это игра, сэр, – просто ответил Доннер. – И мы ставим на то, что либо в ближайшие шестнадцать месяцев сумеем получить бизаний лабораторным путем, либо через те же шестнадцать месяцев нам придется искать залежи бизания, одно из двух.

– Даже если потребуется десять лет, – вставил реплику Сигрем, – то все равно система будет уже установлена на границах. В этом случае время – единственная потеря.

Президент поднялся из-за стола.

– Господа, я поддерживаю ваши планы, чтобы не сказать фантазии. Но только при одном условии. В вашем распоряжении восемнадцать месяцев и десять дней. Ровно столько мне еще оставаться на своем посту. Я не знаю, кто придет сюда за мною вслед. А посему в наших общих интересах сделать так, чтобы за указанный срок были получены какие-то практические результаты.

Оба исследователя по другую сторону стола заметно сникли.

Наконец Сигрем нашелся:

– Благодарю вас, господин Президент. Мы все, вся наша группа, приложим максимум усилий. Все, что сможем. Прошу верить.

– Хорошо. А теперь прошу меня извинить. Мне надо в Роуз Гарден позировать с группой жирных старых Дочерей Американской революции. – Он протянул обоим руку. – Удачи. И постарайтесь не подставить меня с этим вашим планом. У Эйзенхауэра была история с У-2, самолетом-разведчиком, если помните. Так вот мне подобного удовольствия не нужно. Поняли?

И прежде чем Сигрем или Доннер нашлись, что ответить, Президент вышел через боковую дверь.

«Шевроле» Доннера миновал ворота; из тишайшего заповедника резиденции машина сразу нырнула в густой автомобильный поток, который понес ее через Потомак в направлении Вирджинии. Доннер боялся заглянуть в зеркало заднего вида, словно Президент мог передумать и послать вдогонку человека с новым приказом. Опустив свое стекло, он глубоко вдохнул влажный летний воздух.

– Удачно съездили, – сказал Сигрем. – Кажется, и до тебя это дошло, нет?

– Он еще будет мне говорить… Если бы Президент узнал, что мы заслали нашего парня к русским две недели назад, его бы удар хватил.

– Все может быть, – вполголоса пробурчал Сигрем. – Все может быть, если НУМА не сможет вызволить нашего парня.

Глава 2

Сид Коплин был уверен, что умирает.

Глаза его были прикрыты, кровь медленно стекала в снег. Когда сознание начало понемногу возвращаться к нему, перед глазами запрыгали огни. По телу прошла сильная судорога, задела желудок, и Коплина вырвало. В него попали один или два раза? Он не был уверен.

Он открыл глаза, перевернулся на живот и осторожно встал на четвереньки. Голова гудела, как колокол. Он потрогал рукой холодную, с запекшейся вокруг кровью, рану над левым виском. Самым неприятным ощущением в данную минуту была чудовищная головная боль. Мороз действовал как анестезия. Перестало жечь в левом боку, под ребрами, куда попала вторая пуля, пальцами он чувствовал мерзкую липкость сочившейся крови. Кровь пропитала одежду, стекала по телу и дальше – по ноге.

Автоматная очередь эхом отдалась в горах. Коплин огляделся, насколько это оказалось возможным, однако со всех сторон видел только снег, снег и снег, задуваемый норовистым арктическим ветром. Еще один выстрел сотряс ледяной воздух. Коплин подумал, что стреляют где-то неподалеку, ярдов за сто, не больше. Должно быть, русские пограничники палят наугад.

Всякая мысль о том, чтобы выбраться отсюда живым, казалась праздной. Все было кончено. Ни за что не добраться ему до бухты, куда причалило его лодку. Да и не смог бы он в таком состоянии на лодке двадцати восьми футов в длину проплыть пятьдесят миль по морю до американского океанографического судна.

Он повалился в снег. Потеря крови лишила его сил. Русские едва ли найдут его. Если найдут, то мертвым. Это было непременное условие сделки с Мета Секшн. Если придется умирать, следует сделать так, чтобы тела его не нашли.

Превозмогая боль, Коплин принялся рыть снег около себя. Скоро от него останется лишь маленький холмик. Придется умереть тут, на склоне горы Бедная, под снегом.

На секунду он остановился и прислушался. Слышны были только завывания ветра да собственное его хриплое дыхание. Он приложил ладонь к уху и вслушался внимательнее: еле слышно лаяла собака. Почти совсем не слышно.

«Бож-же мой!» – подумал он. До тех пор, покуда тело не остынет окончательно, от него будет исходить запах. У собак чуткий нюх, они найдут его. Коплин повалился на спину. Только и остается лежать и тихо подыхать.

Но внутри продолжала теплиться безумная надежда. На что именно? Он и сам не знал. Мозг отказывался мириться с неизбежной смертью. И Коплин понял вдруг, что не сможет вот так лежать и дожидаться, когда его обнаружат русские. Он ведь не какой-нибудь супермен-агент-разведчик, он же самый обыкновенный профессор минералогии. Его сорокалетнее тело, и главное – его сознание не подготовлено к пыткам, он не выдержит! Тем более, если за него возьмутся как следует. Если прежде он не умрет, то захваченный в плен, очень скоро вынужден будет рассказать все, что знает. Боль поражения вдруг оказалась даже сильнее физической боли. Он крепко зажмурился.

Когда он открыл глаза, прямо перед ним была морда огромной собаки. Коплин решил, что это комондор, мощное животное с белой, под стать снегу шерстью. Псина зарычала, и наверное, перегрызла бы ему глотку, если бы собаку вовремя не осадила рука солдата в толстой варежке. У советского пограничника был какой-то равнодушный, меланхоличный взгляд. Он стоял и безучастно смотрел на Коплина: в левой руке поводок, правая на автомате. Солдат в своем длинном, до пят, тулупе казался чудовищем. Вид кровоточащей раны в боку Коплина решительно не вызывал у пограничника никакого сочувствия. Солдат забросил свой автомат на плечо, рывком поставил Коплина на ноги. Затем, не говоря ни слова, потащил раненого американца к своим для выяснения обстоятельств.

От боли Коплин чуть не потерял сознание. Он прошел каких-нибудь полсотни ярдов, хотя ему показалось – многие мили. Тут из снега и мороза вдруг соткался некий силуэт, некая фигура. Краем угасающего сознания Коплин отметил, что при виде этой фигуры солдат весь напрягся.

Раздался мягкий звук – «плоп», – и огромнейший комондор вдруг без единого звука завалился в снег. Солдат отпустил Коплина и схватился за автомат, но таинственный звук «плоп» повторился, и пограничник с небольшим красным пятном на лбу вдруг замешкался, глаза его подернулись поволокой, и он грохнулся возле своего пса.

Мозг Коплина, перегруженный впечатлениями последних минут, лишь отметил, что вокруг происходит некая чертовщина. Он опустился на снег и бессмысленно наблюдал за тем, как из снежной мглы материализуется высокий мужчина в серой парке. Нагнувшись над псом, мужчина покачал головой:

– М-да, – сказал он лаконично.

Мужчина выглядел весьма внушительно. Лицо его было цвета мореного дуба, черты лица суровые. Но Коплин обратил внимание на глаза: он прежде никогда не видел таких зеленых проницательных, излучающих тепло глаз, столь явно контрастирующих с выражением лица мужчины.

Мужчина улыбнулся Коплину и вдруг произнес:

– Если не ошибаюсь, вы доктор Коплин? – сказано все это было мягко, даже деликатно.

Незнакомец запихнул свой пистолет с глушителем в карман, нагнулся и внимательно изучил следы крови на парке Коплина.

– Я лучше отведу вас в одно место, тут неподалеку. Там и займемся лечением.

Он легко взял американца на руки и пошел вниз по склону, в сторону побережья.

– Кто вы? – сумел выдавить из себя Коплин.

– Питт. Дирк Питт.

– Не понимаю… Откуда вы тут взялись?

Коплин так и не услышал ответа на свой вопрос. Накатила сплошная черная волна, и он потерял сознание.

Глава 3

Сигрем выкурил сигарету, пока ожидал за столиком открытого всем ветрам ресторана на Кэпитол-стрит свою жену. Она опаздывала. За восемь лет, что они были женаты, он не мог припомнить даже одного-единственного случая, чтобы жена пришла вовремя. Он жестом подозвал официанта и заказал спиртного.

Наконец появилась Дана. Она застыла у входа, высматривая мужа, наконец увидела его и начала пробираться между столиками. На ней были оранжевый свитер и коричневая твидовая юбка: в таком наряде она выглядела прямо-таки девочкой выпускного класса. Светлые волосы Дана повязала платком. Ее кофейного цвета глаза глядели живо, радостно, даже несколько насмешливо.

– Давно ждешь? – с улыбкой спросила она.

– Чтобы не соврать, восемнадцать минут. Иначе говоря, ты опоздала против обыкновения на две минуты десять секунд.

– Извини. Адмирал Сэндекер созвал совещание – только что закончили.

– И какие же именно светлые идеи?

– Ну, например насчет морского музея. Раздобыли деньги, теперь нужно раздобывать экспонаты.

– Экспонаты? – уточнил Сигрем.

– Ну да, всякое старье, останки знаменитых кораблей, в таком духе.

Официант поставил перед Сигремом заказ. Наведенная на мысль видом бокала. Дана попросила себе дайкири.

– Осталось всего так мало, – продолжила она свою мысль. – На удивление мало. Канат с «Луизианы», вентилятор с «Мейна», якорь от «Баунти». И ведь все это раскидано по разным углам…

– По-моему, есть куда лучшие способы транжирить государственные субсидии. Ее лицо исказилось:

– Чем ты недоволен?

– Все это глупости. Собирать гнилые обломки неизвестно чего, укладывать их под стекло и ахать по этому поводу. Верь на слово, чушь это.

Слова его были поняты как вызов.

– Сохраняя останки кораблей, мы способствуем установлению элементарных связей между человеком и его историческим прошлым, – глаза Даны гневно заблестели. – Все это называется приумножением культурного богатства нации, понял? Это мудакам вроде тебя на все плевать.

– Заметь, ты уже пользуешься морской лексикой.

Она виновато улыбнулась, почувствовав себя сконфуженной от его вовремя произнесенного замечания.

– Скажи лучше, тебя заедает, когда жене удается сделать хоть что-то без твоей подсказки. Разве не так?

– Ладно, ладно… Единственное, если хочешь знать, что меня заедает, так это твоя новая манера разговаривать. Почему-то все симпатичные феминисточки полагают, что им чертовски идет лексика портовых шлюх.

– Уж кто бы говорил! Пять лет он живет в столице, а посмотреть на тебя – мужик мужиком, даже одеваться не научился. Посмотрись в зеркало, прежде чем делать замечания другим! Тоже мне… Почему ты не можешь, например, подстричься, как это делают другие мужчины? То, что у тебя на голове, уже сто лет не в моде. Когда нас видят с тобой вместе, мне всегда стыдно, что у меня такой муж.

– Видишь ли, я достиг, будем откровенны, таких степеней, такого положения в научном мире, что могу ходить вовсе нестриженным и голым.

– Вот только, пожалуйста, вот только ради Бога… Надо было выйти замуж за нормального сантехника или садовника – на худой конец… Надо же было на физика нарваться!

– Приятно слышать, что хоть когда-то меня любили.

– И до сих пор любят, если на то пошло. – Глаза ее сделались мягче при этих словах. – Это последние два года все идет, черт знает как. Даже вот в ресторан пришли, и то не можем отдохнуть, обязательно ругаемся. Пойдем-ка, снимем номер в мотеле, займемся, чем положено заниматься супругам в часы досуга. Почти в рифму получилось. Как ты смотришь?

– Это что-нибудь изменит?

– Это будет хорошим началом. А все с чего-то нужно начинать.

– Увы, не могу.

– Опять твоя идиотская работа?! Неужели ты не понимаешь, что твоя работа, моя работа – они разводят нас. Мы делаемся чужими. Подумай, Джен. Мы ведь можем все бросить и снова работать обыкновенными учителями. Ты доктор физики, у меня докторская степень по археологии, нас с радостью примет любой университет! Помнишь студенческую пору. Вот уж когда я была действительно счастлива.

– Не нужно на эту тему, Дана. Я не могу бросить свою нынешнюю работу.

– Но почему?

– У меня интересный проект.

– Последние пять лет у тебя что ни проект – все интересный. Джен, подумай о нас с тобой. Сделай первый шаг. Если примешь решение уехать отсюда, я пойду за тобой, куда хочешь. Этот город разрушает нашу любовь, разве ты не видишь?

– Ну пойми, мне нужен еще хотя бы год.

– Имей в виду, каждый день может многое решить. Как бы потом не пришлось жалеть.

– В том деле, которое сейчас у меня, не может быть обратного хода. Надо все довести до конца.

– И когда только перестанут финансировать эти ваши чертовы секретные проекты? Это все потому, что в Белом доме собрались такие, как ты…

– Слушай, я умоляю.

– Джен, бросай все к дьяволу!

– Дьяволу это не нужно, а нужно моей стране. Жаль, что ты не можешь понять столь простых истин.

– Бросай, пожалуйста, Джен, – в ее глазах стояли слезы. – Незаменимых людей нет. Мел Доннер превосходно заменит тебя.

Он покачал головой:

– Увы. Этот проект придумал я, придумал своей башкой и должен увидеть его воплощение.

Подошедший официант поинтересовался, будут ли они заказывать.

– Я абсолютно не голодна, – заявила Дана, поднялась из-за стола и сухо поинтересовалась: – тебя ожидать к ужину?

– Сегодня мне придется задержаться. Теперь она уже и не пыталась скрыть слезы.

– Что бы ты там ни изобретал, я надеюсь, это очень понадобится Америке. Потому что тебе это будет стоить очень и очень дорого, постарайся понять.

Не оглядываясь, Дана пошла к выходу.

Глава 4

В отличие от стереотипа русского начальника разведки из американских фильмов, у капитана Андрея Превлова не было ни широченного размаха плеч, ни лысого черепа, ничего устрашающего. Это был обыкновенный приятной наружности мужчина, аккуратно подстриженный, с ровным пробором на боку, с тонкими щегольскими усиками. Он копировал прическу и манеры у героев западных фильмов, что не могло нравиться начальству из Отдела внешней морской разведки. Но несмотря на то, что вкусы Превлова многим были не по нраву, он занимал в отделе важный пост и чувствовал себя на этом посту уверенно. Он слыл одним из самых талантливых и эрудированных служащих морской разведки. А кроме того, его отец входил в десятку партийной элиты. То и другое делало его положение весьма устойчивым.

Уверенным движением он зажег свой «уинстон», выпустил дым, налил себе джина «Бомбей», причем налил не по-русски, до краев, а как это было принято на Западе – порцию. Он откинулся в кресле и принялся изучать материалы, которые принес ему лейтенант Павел Марганин, его помощник.

– Не понимаю, – тактично вставил Марганин, – как вы пьете это западное… спиртное, в общем. Что в нем хорошего.

Превлов оторвался от бумаг и внимательно, изучающе посмотрел на Марганина.

– Ты слишком дремучий человек, и в этом смысле типичный. Я же мыслю, как американец; пью, как англичанин; машиной управляю, как итальянец; занимаюсь любовью, скажем мягко, как настоящий француз. И знаешь, почему, лейтенант?

– Нет.

– А потому, что я должен знать своего врага изнутри, знать его на уровне привычек. В этом весь фокус, чтобы знать врага лучше, чем ты знаешь самого себя. Тогда враг тебя никогда не одолеет, тогда ты будешь всегда сильнее.

– Это что, цитата из Чецкого?

Превлов отмахнулся, изобразив на лице брезгливую гримасу.

– Нет, дурак ты. Это еще в Библии сказано. – Он глубоко затянулся, пустил дым через нос и глотнул джина. – Приобщайся к западной культуре, мой друг, потому как, если мы не будем учиться у буржуев, нам всем крышка. Ладно, скажи лучше, почему эти материалы направили именно к нам в отдел?

– Потому что происшествие имело место возле берега.

– Каковы исходные?

– Почти ничего не известно. Пропал солдат из наряда, пограничник с Новой Земли. И собака пропала.

– Не вижу повода для того, чтобы обращаться во внешнюю морскую разведку. Новая Земля – пустынный снежный остров. Там всего-то устаревшая ракетная станция, казарма да несколько рыбацких хижин. На сотни миль в округе – ни одного важного объекта. Непонятно вообще, что там делают пограничники.

– И я думаю, что никто не пошлет туда шпиона.

– Шпиона? – Превлов побарабанил пальцами по столешнице, зачем-то взглянул на потолок. – Шпиона, говоришь? Понимаешь ли, вроде ничего там для шпиона интересного нет… Вроде. Но есть одно «но»… – Он резко придвинулся к столу, надавил кнопку селектора: – Принесите сведения за последние два дня обо всех перемещениях надводных и подводных судов.

Марганин вопросительно приподнял брови.

– Никто не осмелится посылать океанографическую экспедицию в район Новой Земли. Это же наши территориальные воды.

– Баренцево море не вполне наше, – сдерживаясь, пояснил Превлов. – Это международные воды, если уж быть точным.

Симпатичная секретарша-блондинка, которым идут короткие узкие юбки, принесла сводку, положила ее на стол перед Превловым и молча удалилась.

Превлов принялся листать и наконец нашел нужное.

– Ну вот, что и требовалось… «Фёрст Аттемпт», судно, принадлежащее НУМА, было замечено нашей службой на расстоянии 325 морских миль к Юго-Западу от Земли Франца-Иосифа.

– Очень странно, – заметил Марганин, – это же рядом с Новой Землей.

– О чем и речь. Если верить расписанию американских океанографических работ, «Фёрст Аттемпт» в настоящее время должен находиться у побережья Северной Каролины, изучать поведение планктона в том районе.

Весьма любопытно… – он допил джин, затянулся и энергично затушил окурок в пепельнице.

– Что из этого следует? – поинтересовался Марганин.

– Ничего, ровным счетом. Однако мысли кое-какие возникают. Например о том, что солдата убил агент, который с Новой Земли перебрался на «Фёрст Аттемпт». Если уже принадлежащий НУМА корабль находится за сотни миль от места, где он должен быть, значит, американцы что-то задумали, будь уверен.

– А что им здесь нужно, как думаете?

– А вот – думаю. Распорядись, чтобы сделанные со спутника фотографии этого района были увеличены.

Был уже вечер, и свет фонарей дополнил деревья контрастными тенями, когда Марганин принес и положил перед Превловым снимки и большое увеличительное стекло.

– А вы оказались правы. Тут кое-что любопытное. Превлов внимательно изучил фотоснимки.

– Обычный корабль, обычное оборудование, никакой дополнительной электроники…

Марганин тактично пододвинул своему шефу снимок, сделанный широкоугольным объективом.

– Взгляните, вот сам «Фёрст Аттемпт», а вот в правом верхнем углу, или за две тысячи метров по нашим замерам – темная точка…

Превлов на целую минуту застыл над увеличительным стеклом, наконец выдохнул:

– Вертолет.

– Именно. Почему я так и задержался. Я даже отнес снимки и проконсультировался в Отделе "Р".

– Наш пограничный вертолет, я полагаю?

– Ничего подобного.

Превлов изобразил некоторый интерес.

– Ты думаешь, что вертолет поднялся с американского судна?

– Можно лишь гадать. – Марганин положил перед Превловым еще два снимка… – Специалисты изучили еще снимки, сделанные другим спутником. Вот на этом хорошо видно, что вертолет направляется от Новой Земли в сторону судна. Высота полета небольшая, скорость пятнадцать узлов.

– Чтобы не попасть на наши радары, – сказал Превлов.

– Подключать наших агентов в Америке? – спросил Марганин.

– Погоди. Нужно сначала убедиться, американцы ли это гадят. – Он собрал все фотоснимки, сложил их в папку, посмотрел на свои ручные часы. – Успею перекусить, прежде чем пойду в театр. Что-нибудь еще есть у тебя, лейтенант?

– Только информация об экспедиции по изучению морских течений «Лорелей». Американская глубоководная субмарина на глубине пятнадцать тысяч футов, неподалеку от Дакара.

Превлов поднялся, взял папку под мышку.

– Будет время, непременно изучу. Может, ничего и нет интересного. Но все равно почитаем. Эти американцы каких только проектов не напридумывают…

Глава 5

– Будь же все проклято, – прошептала Дана. – Под глазами уже вон сколько морщин! Не зря говорят, что старость, – это разновидность лепры…

Она сидела перед зеркалом и внимательно рассматривала свое отражение.

Сигрем подошел сзади, приподнял с затылка жены волосы и поцеловал в теплую шею.

– Девушке тридцать один год, а она уже рассуждает, как пенсионерка.

Дана изучающе, не поворачиваясь, смотрела на отражение мужа в, зеркале.

– Ты счастливый. У мужиков нет подобных проблем.

– Это все женщины придумали, у нас тоже немало возрастных изменений, болячек, и мы тоже не приходим в восторг, видя лицо в морщинах.

– Да, но вам плевать.

– Принимаем как неизбежность, – сказал он, улыбнувшись. – Кстати, о неизбежности. Когда у нас будет ребенок?

– Скотина ты. Никак не успокоишься. – Она в раздражении швырнула на столик перед зеркалом щетку. Щетка завалила несколько флаконов из ее косметического арсенала. – Я тебе сто раз уже говорила, что не желаю ходить с пузом и стирать пеленки или как их там… Пускай человечество размножается за счет других идиоток! Мы же, в конце концов, цивилизованные люди.

– Глупости. И ты сама понимаешь, что все это глупости.

Она снова уставилась на свое отражение.

– Дана, ребенок спасет нашу любовь, – мягко продолжил он.

Она уткнулась в ладони.

– Я ценю карьеру и свою работу не меньше твоего. Он погладил ее светлые волосы и посмотрел на нее в зеркало.

– Твой отец был алкоголиком и оставил семью, когда тебе было десять лет. Твоя мать всю жизнь простояла за стойкой бара, она приводила каждый вечер домой мужчин, чтобы подработать. Ты и твой брат жили, как животные, до тех пор, пока вы не убежали с той помойки, которую вы называли своим домом. Твой брат прибился к тем, кто содержал магазины спиртных напитков и бензозаправки. В итоге его обвинили в убийстве, и теперь он отбывает пожизненное заключение в Сан-Квентине. Видит Бог, я уважаю тебя уже за то, что ты сумела окончить школу и колледж, что ты работала по восемнадцать часов в сутки. Да, у тебя было чудовищное детство, не спорю, и ты боишься забеременеть, я понимаю. Дана. Но и ты должна понять, что это не повод для того, чтобы лишать жизни потенциального ребенка.

Она сбросила его руку, давая понять, что разговор на эту тему закончен. Джен более не существовал для нее.

Когда Сигрем вышел из ванной. Дана стояла перед зеркалом, изучая себя столь же придирчиво, словно была дизайнером, который впервые рассматривает создание рук своих. На ней было простое светлое платье, которое облегало торс и свободно спадало бесформенной массой, скрывая ноги. Глубокое декольте давало возможность ознакомиться с ее бюстом.

– Ты уж поторопись, – сказала она таким голосом, словно между ними не произошло и малейшей размолвки. – Не заставляй Президента ждать.

– Там будет человек двести. И никакого учета посещаемости, как ты понимаешь.

– И тем не менее. Мы же не получаем приглашения в Белый дом каждую неделю. Как минимум, мы должны приехать вовремя.

Сигрем вздохнул и стал одеваться. Сначала – рубашка, потом галстук, затем – запонки, с которыми приходилось справляться одной рукой. Ох, как же он ненавидел одеваться для того, чтобы идти на прием. Если для Даны это было развлечением, для него неприятной необходимостью, и только. Наконец он завязал шнурки на ботинках, причесался и вошел в гостиную. Дана сидела на пуфе, просматривая какие-то бумаги. Перед ней на столике лежал распахнутый кейс. Она так зачиталась, что не заметила, как он вошел.

– Я готов.

– Иду, иду. Будь так добр, принеси мое боа.

– На дворе лето, зачем тебе боа?

Она опустила очки на кончик носа, посмотрела на мужа и сказала:

– Пусть хоть один из нас выглядит по-человечески.

Он вышел в холл, снял трубку и набрал номер. Не успел прозвучать в трубке первый сигнал, как Мел Доннер ответил:

– Доннер слушает.

– Какие-нибудь новости? – спросил Сигрем.

– Сообщили, что «Фёрст Аттемпт»…

– Это судно, которое должно было взять Коплина?

– Именно. Судно видели пять дней назад недалеко от Осло.

– Господи! Почему? Коплин же должен был сойти с судна и вернуться авиарейсом.

– Подробностей я не знаю. Согласно твоим инструкциям, судно на связь не выходит.

– Странно.

– Во всяком случае, мы о подобном не договаривались.

– Я приглашен сегодня на прием в Белый дом. Будут новости, непременно сообщи.

– Непременно. Хорошего тебе вечера, – Сигрем хотел уже положить трубку, как вдруг Дана появилась на пороге.

– Какие-то неприятности?

– Как будто пока нет.

Она поцеловала его.

– Одна из особенностей: мы даже не можем, как обычные люди, обсуждать твои проблемы.

– Я прошу тебя, – он погладил ее руку. – Ну конечно, я понимаю. Как-никак, государственный секрет. Ну?

– Что «ну»?

– А то, мужчина ты или уже нет?

– Прости, я забыл. – Он взялся за дверцу, открыл шкаф, выудил оттуда боа и набросил жене на плечи. – Всякий раз забываю о тебе, что ты будешь делать…

Она горько усмехнулась.

– Именно за это ты и будешь наказан.

Господи, думал он с ужасом, неужели Коплин не сумел выбраться с Новой Земли?

Глава 6

Чета Сигрем вместе с небольшой толпой приглашенных ожидали у Восточного зала. Хоть Дана ранее и бывала в Белом доме, она явно была потрясена.

Президент выглядел безукоризненно. Ему было немногим за пятьдесят: красивый, импозантный мужчина, интересующийся женщинами. Последнее подтверждалось тем, что возле Президента, исполняя роль хозяйки, находилась Эшли Флеминг, одна из наиболее привлекательных столичных девушек.

– О, черт, – воскликнула Дана.

– Что на этот раз? – сдерживая раздражение, уточнил Сигрем.

– Что еще за мразь рядом с Президентом?

– С твоего разрешения, это Эшли Флеминг.

– Это понятно. Ты на платье ее посмотри. Поначалу Сигрем ничего не заметил, и лишь какое-то время спустя до него дошло, что Дана и Эшли Флеминг в совершенно одинаковых платьях. Он попытался сдержать улыбку.

– Ровным счетом ничего смешного, – сказала она.

– Ты где покупала свое?

– Напрокат взяла у Аннет Джонс.

– У этой шлюхи, что живет напротив?!

– Ей подарил это платье Клод Д’Орсини, модельер.

– Вот видишь, это лишнее доказательство твоего великолепного вкуса.

Она не успела ответить, потому что в этот момент очередь подвинулась и они оказались точно напротив Президента.

– Рад вас видеть, Джен, – Президент мягко улыбнулся.

– Спасибо за приглашение, господин Президент. Это моя жена Дана.

Президент изучающе посмотрел на нее.

– Вы просто великолепны, – сказал он и, приблизившись, негромко добавил что-то ей на ухо. Дана вспыхнула, как маков цвет. Президент отчетливо добавил: – Позвольте мне представить вам мою очаровательную хозяйку госпожу Эшли Флеминг. Эшли, это – господин и госпожа Джен Сигрем.

– Очень рад познакомиться, госпожа Эшли, – сказал Сигрем.

Слова его не были услышаны. Госпожа Эшли уставилась на платье Даны.

– Одна из нас, госпожа Сигрем, завтра с утра будет вынуждена искать себе нового модельера.

– Только не я, верьте слову, – сказала Дана. – Я с юношеских лет заказываю у Жака Пиннэ.

Эшли Флеминг вопросительно подняла бровь.

– Жак Пиннэ? Даже не слышала о таком.

– Он известен как Ж. К. Пенни. – Дана мягко улыбнулась. – У него в следующем месяце распродажа. Если мы пойдем туда вместе, то уж наверняка не будем выглядеть двойняшками.

При этих словах Эшли Флеминг изобразила на лице презрительную гримасу. Президент тактично прокашлялся. Сигрем поспешил взять жену под руку и отвести ее подальше.

– Очень было нужно? – спросил он.

– Не могла перебороть себя, извини. Ненавижу подобного рода женщин. – Она сощурилась и негромко сказала: – Ты знаешь, что сказал мне Президент? Не поверишь! Он назначил мне свидание. Президент Соединенных Штатов Америки назначил мне свидание.

– Что ж… Уоррен Хардинг и Джон Кеннеди тоже были по этой части. По-человечески понять можно…

– Президент – развратник… Ужас.

– Пусть так, пусть ужас. Но как насчет свидания? Пойдешь?

– Перестань, ради Бога.

– У вас настоящее сражение, – раздалось рядом с ними.

Слова принадлежали невысокому рыжеволосому человеку в голубом блейзере. Голос показался Сигрему знакомым, однако бородатое лицо ничего не говорило – памятью на лица Сигрем не отличался.

– Могу я узнать, кому из нас вы сочувствуете? – поинтересовался Сигрем.

– Несколько зная феминистские взгляды вашей жены, я почту за честь объединиться с вами, сэр.

– Вы знакомы с Даной?

– Некоторым образом. Я ее босс.

Сигрем удивленно посмотрел на собеседника.

– Стало быть, вы…

– Адмирал Джеймс Сэндекер, – пришла на помощь Дана. – Директор Национального агентства надводных и подводных коммуникаций. Адмирал, а это мой благоверный, Джен.

– Рад познакомиться, адмирал. – Сигрем протянул ему руку. – Я давно хотел поблагодарить вас за ту маленькую услугу, если помните…

Дана удивленно посмотрела на мужа.

– Вы уже знакомы?

Сэндекер утвердительно кивнул.

– Разговаривали с вашим мужем по телефону. Хотя прежде не встречались.

– Надо же! Успели сговориться за моей спиной. С чего бы это вдруг?

Сигрем перехватил взгляд Сэндекера и сказал:

– Мне однажды понадобилась некоторая информация и пришлось потревожить адмирала. Всего-навсего… Сэндекер похлопал Дану по руке и сказал:

– Почему бы вам не сделать приятное старику, Дана? Принесите нам по стаканчику скотча, если вас не затруднит. С водой, разумеется.

Она секунду поколебалась, затем поцеловала Сэндекера в щеку и решительно направилась через толпу к стойке бара.

Сигрем лишь головой покачал от изумления.

– Вы умеете обращаться с женщинами. Подход знаете… Вот если бы я попросил ее о стаканчике виски, она бы мне прилюдно в лицо плюнула, будьте уверены.

– Я ей плачу жалование, – просто ответил Сэндекер. – Вы ей не платите.

Они прошли на балкон. Сигрем закурил сигарету в то время, как Сэндекер забавно раскуривал свою сигару сорта «Черчилль». Они молча продвинулись в безлюдный угол огромного балкона.

– Какие-нибудь известия от «Фёрст Аттемпт»? – спросил Сигрем.

– В тринадцать ноль-ноль по вашингтонскому времени судно прибыло на нашу военно-морскую базу в Клайде в Шотландии.

– Восемь часов тому назад. Почему я не информирован?

– Вы сами распорядились, – мягко парировал Сэндекер, – чтобы никакой информации до тех пор, пока ваш агент не возвратится на родную землю.

– Ну, и?

– Мне позвонил один из старых друзей. Буквально полчаса назад. Требовал объяснений, почему капитан судна действовал самовольно, без согласования с береговой службой.

– Значит, что-то произошло, – высказал предположение Сигрем. – Ваше судно должно было высадить моего агента в Осло. Не понимаю, зачем корабль потащился в Шотландию…

Сэндекер в упор посмотрел на Сигрема.

– Давайте договоримся, господин Сигрем. НУМА – это вам не подразделение ЦРУ или ФБР и не какая-нибудь шпионская контора, и я не намерен рисковать жизнью своих людей, чтобы кто-то мог с нашей помощью шпионить за русскими, это понятно? Мы занимаемся океанографическими исследованиями, постарайтесь, пожалуйста, запомнить. В следующий раз, когда захотите пошпионить за русскими, будьте любезны обращаться с предложением к военным морякам или к береговой охране. И не вынуждайте более Президента использовать мои корабли. Искренне хочу, чтобы вы зарубили это себе на носу, господин Сигрем.

– Искренне прошу меня простить, если доставил вам какие-нибудь неприятности, адмирал. Если что было не так, примите мои самые искренние извинения. Не имел в виду ничего дурного.

– Хотелось бы верить…

Произнеся эти слова, адмирал несколько сбавил тон.

– Но верьте на слово, – продолжил адмирал, – было бы куда лучше, если бы вы соблаговолили посвятить меня в ваши планы.

– Вы должны понять, – ответил Сигрем.

– Что ж…

– А что вы думаете относительно того, почему «Фёрст Аттемпт» не пришвартовался в Осло? – спросил Сигрем.

– Думаю, ваш агент по каким-то своим соображениям не захотел лететь из Осло самолетом гражданской авиалинии и предпочел воспользоваться военно-транспортным самолетом. А так как база атомных подлодок в Клайде – ближайшая, где есть аэродром, он и приказал капитану судна плыть в Шотландию вместо Норвегии.

– Дай-то Бог, чтобы вы оказались правы. Только там, где происходят отклонения от намеченного плана, появляются проблемы.

Сэндекер заметил остановившуюся около балконной двери Дану с порцией выпивки. Она глазами разыскивала их. Он помахал ей рукой, и она направилась к ним.

– Счастливый ты человек, Сигрем. У тебя понятливая жена, и красивая вдобавок.

Вдруг на пороге появился Мел Доннер. Он бесцеремонно промчался мимо Даны, подбежал к ним и заговорил:

– Двадцать минут назад причалило судно с Сидом Коплином на борту. Его тотчас же отправили в госпиталь Уолтер Рид.

– Почему в госпиталь?

– Он ранен, и ранен достаточно серьезно.

– Господи, – выдохнул Сигрем.

– Я на машине. Мы будем там минут через пятнадцать.

– Хорошо. Секунду обожди.

Сигрем попросил Сэндекера извиниться за него перед Президентом и проводить свою жену до дому. И Сигрем поспешил за Доннером к машине.

Глава 7

– Прошу прощения, но ему ввели снотворное, так что ни о каких посещениях пока и речи не может быть, – голос звучал вежливо, мягко, но за всем этим отчетливо слышалось сдержанное раздражение профессионального медика.

– Говорить он в состоянии или нет? – осведомился Доннер.

– Если иметь в виду, что он совсем недавно еще был без сознания, то следует признать, что его состояние в данную минуту более или менее удовлетворительное. Но постарайтесь понять правильно. Он все же очень и очень плох.

– Насколько именно? – спросил Сигрем.

– Что – «насколько»? Если я говорю «плох», значит плох. И это все, что вас должно интересовать. Врач на борту «Фёрст Аттемпт» сделал, что смог. Рана в левом боку скоро заживет. Но вторая пуля угодила ему в голову. Какое-то время у вашего господина Коплина могут быть головные боли.

– Мы должны переговорить с ним немедленно, – повторил Сигрем.

– Я же сказал, никаких посещений. Сигрем сделал шаг вперед и приблизил лицо вплотную к доктору.

– Постарайтесь и вы понять, доктор, что сейчас я и мой коллега пойдем в палату к Коплину независимо от того, разрешаете вы или не разрешаете. Если вы попытаетесь помешать нам, станете пациентом собственной клиники. Если же вы позовете на помощь, я буду стрелять. Если позвоните в полицию, у нас для полиции есть бумаги, позволяющие нам поступать так, как мы поступать и собираемся. – Сигрем выдержал паузу и усмехнулся в лицо доктору. – Так что решайте, доктор.

Коплин лежал на спине, лицо его было цвета постельного белья, но глаза лихорадочно блестели.

– Лучше не спрашивайте, – сказал он. – Чувствую себя чудовищно. И не говорите, что я хорошо выгляжу. Ненавижу подобного рода ложь.

Сигрем пододвинул к кровати стул, уселся и улыбнулся Коплину.

– У нас мало времени, Сид, поэтому, если ты в состоянии, давай сразу перейдем к делу.

Коплин показал глазами на трубки, подсоединенные к нему.

– Меня пичкают какой-то гадостью, все время хочется спать. Пока не отключусь, готов отвечать на ваши вопросы.

Доннер одобрительно кивнул.

– Мы хотели бы услышать ответ на вопрос, цена которому – миллиарды долларов.

– Следы бизания я нашел. Если вам именно это нужно знать.

– В самом деле? Тут не может быть ошибки?!

– Как вы понимаете, у меня под боком лаборатории не было, но после сделанных замеров я уверен на девяносто девять процентов, что это бизаний.

– Слава Богу… А какие-нибудь приблизительные цифры? Сколько там? Сколько мы сможем добыть на горе Бедная?

– Если очень повезет, несколько граммов. Столовая ложка наберется.

Поначалу Сигрем даже не понял смысла произнесенных Коплином слов. Доннер оказался сметливее: он застыл, лишь сильнее сжав подлокотники больничного кресла.

– Всего лишь ложка? – спросил наконец Сигрем. – Всего-навсего?!

– Вы уже спрашивали меня, – лицо Коплина порозовело. – Если не верите мне, пошлите туда кого-нибудь еще.

– Подождите, подождите, – Доннер подскочил к больному и взял его за плечо. – Вы-то сами хоть понимаете, что Новая Земля была по существу нашей единственной надеждой? Вы только поймите правильно, вы так измучились, мы вам очень благодарны…

– Еще есть надежда, – сказал Коплин. – Надежда есть. Бизаний действительно там был.

– Что значит был? – повысил голос Доннер.

– Был… выработан…

– Не улавливаю смысла.

– На склоне горы я обнаружил остатки… – Коплин несколько поколебался, прежде чем продолжить. – Покопался там немного…

– Ты хочешь сказать, что кто-то разработал все залежи бизания на Бедной? – напрямик спросил Сигрем.

– Да.

– Господи! – простонал Доннер. – Русские додумались до того же.

– Нет… нет, – прошептал Коплин.

Сигрем приблизил ухо к губам Коплина.

– Не русские…

Сигрем и Доннер переглянулись.

Коплин взял за руку Сигрема.

– Это колорады…

Его глаза закрылись, и Коплин потерял сознание. Когда Сигрем и Доннер пришли на стоянку, вдалеке завыла сирена.

– Как ты думаешь, что он имел в виду? – спросил Доннер.

– Понятия не имею, – ответил Сигрем. – То есть решительно не имею ни малейшего понятия, что он имел в виду.

Глава 8

– Что случилось? – проворчал Превлов.

Не дожидаясь ответа, он распахнул перед Марганиным дверь и кивком пригласил его войти. Превлов был одет по-домашнему, в шелковом халате производства Японии. Лицо его в этот утренний час выглядело чрезмерно усталым.

Следуя за хозяином квартиры через гостиную на кухню, Марганин профессионально, краем глаза, фиксировал предметы и их расположение. Человеку, вынужденному ютиться в общежитии в комнате шесть на восемь, квартира Превлова должна была казаться прямо-таки императорским дворцом. У Превлова в квартире чего только не было.

Красивые хрустальные люстры, картины, гобелены, и добротная французская мебель. Марганин заметил две невымытые рюмки и недопитую бутылку шартреза на полочке электрического камина. На ковре заметил он также женские туфли, дорогие, модные туфли на каблуках. Дверь в спальню была плотно закрыта. Впрочем, не закрытая дверь, но уже само наличие у Превлова спальни поразило Марганина.

Превлов нырнул в холодильник, вытащил оттуда кувшин томатного сока.

– Будешь?

Марганин тактично отказался.

– Американский рецепт. Если знать, как и с чем смешивать томатный сок, великолепно с похмелья. – Превлов налил, глотнул и с видимым облегчением выдохнул. – Ну, давай, что там у тебя?

– Вчера поздно вечером один из агентов разведки КГБ прислал из Вашингтона шифровку. Они там расшифровали, но не поняли, просят нашей консультации. – Лицо Марганина при этих словах порозовело: он вдруг заметил, как распахнулся халат Превлова, под которым оказалось голое тело.

– Дальше.

– В шифровке речь идет о том, что американцы вдруг, ни с того, ни с сего, принялись коллекционировать образцы пород грунта. Сверхсекретная операция под кодовым названием «Сицилианский проект».

Еще хлебнув «кровавой Мэри», Превлов уставился на Марганина.

– Мудятина какая-то. – Он прикончил бокал залпом. – Что, КГБ больше заняться нечем? – Этот риторический вопрос он задал уже своим обычным официальным тоном. – Лейтенант, зачем ты беспокоишь меня в выходной день, да еще так рано? Это что, не могло подождать до завтрашнего утра?

– Я… Я подумал, что это очень важно… может быть, важно… – промямлил Марганин.

– Ну разумеется, – Превлов холодно улыбнулся. – Всякий раз, стоит КГБ свистнуть, и все прыгают! Но это все беллетристика, меня же интересуют факты и только факты. Сам ты как думаешь, что столь важного может быть в «Сицилианском проекте»?

– Не исключено, что тут имеется некоторая связь с событиями на Новой Земле. Превлов наморщил лоб.

– Да? Не знаю, не знаю… Связь-то может и быть, разумеется…

– Я… Я вот тут подумал…

– Слушай, лейтенант, давай раз навсегда с тобой договоримся, что из нас двоих думать, равно как и принимать решения, буду один я, ладно? – заметив некоторый беспорядок в одежде, Превлов плотнее запахнул халат и потуже затянул кушак. – А теперь, если у тебя все, я хотел бы пойти и, с твоего разрешения, немного поспать. Если, конечно, ты позволишь.

– Да, но раз американцы что-то выискивают…

– Но мы-то с тобой не знаем, что именно! Какой такой минерал вдруг понадобился американцам, что они залезли на территорию чужой страны! Так? Марганин пожал плечами.

– Вот именно так и ответь. И вот что, – Превлов сощурился, – раз и навсегда запомни: один дурак может задать такой вопрос, на который и сотня профессоров не сумеет ответить.

Марганин вновь пошел красными пятнами.

– И потом, у американцев кодовые названия их операций часто имеют некоторый прикладной смысл.

– И тебе, конечно, он известен?

– Видите ли… Я тут просмотрел словарь американских идиом, так вот там почти каждое упоминание о Сицилии обычно связано с клановостью, братством, грабежами – в таком духе.

– Если бы ты прилежно учился, – Превлов широко зевнул, обдав лейтенанта тяжелым дыханием, – ты бы знал, слово есть такое – мафия.

– И еще такой музыкальный ансамбль есть «Сицилианский стилет».

Превлов презрительно взглянул на него.

– Да, и еще в американском штате Висконсин производят такое масло для заправки салатов, оно так и называется – сицилианское.

– Ну хватит! – Превлов жестом регулировщика остановил лейтенанта. – О масле для салата поговорим чуть позднее. Я не поднимаюсь из-за таких глупостей по утрам так рано. И раз уж ты настроен с утра пораньше поработать, иди на службу и займись каким-нибудь полезным делом.

Выпроваживая лейтенанта и проходя через гостиную, Превлов задержался возле журнального столика, на котором была шахматная доска, взял в руку шахматную фигурку.

– Ты в шахматы играешь, лейтенант?

– Давно не играл, – покачал головой Марганин. – Так, по-любительски, когда в Военно-морской академии учился.

– А имя Исаака Болеславского тебе что-нибудь говорит?

– Нет.

– Он был одним из величайших шахматных гениев, – тон у Превлова был такой, как будто читал лекцию школьнику. – Он разработал множество партий и комбинаций. Так вот, его авторству принадлежит так называемая «сицилианская защита». – Он неожиданно бросил шахматную фигурку в лейтенанта, который машинально поймал ее. – Хорошая игра – шахматы. Тебе нужно иногда играть в нее.

Превлов подошел к двери в спальню и приоткрыл ее. Потом передумал и безразлично улыбнулся Марганину.

– Надеюсь, ты извинишь меня… Выйдешь сам. Добрый день, лейтенант.

Выйдя на воздух, Марганин обошел дом, в котором жил Превлов. Дверь в гараж была закрыта. Через небольшое оконце рядом с дверью он попытался заглянуть внутрь. Осмотревшись по сторонам, Марганин резким ударом кулака вышиб крошечное стекло, засунул руку и дотянулся до внутренней задвижки. Еще раз осмотревшись по сторонам, он ловко нырнул в гараж.

Рядом с рыжей «лансией» Превлова стоял черный «форд-седан». Лейтенант наскоро обшарил оба автомобиля, запомнил номерной знак черного «форда». Чтобы все было похоже на тривиальный взлом, он снял щетки с лобового стекла «форда» и быстро покинул гараж, прикрыв за собой дверь.

Буквально через считанные минуты Марганин уже сидел в троллейбусе. Прокомпостировав билет, он сел на свободное место и уставился в окно. Потом он начал улыбаться. Утро было многообещающим.

О «Сицилианском проекте» он и думать позабыл.

Часть вторая

КОЛОРАДЫ

Август 1987

Глава 9

Мел Доннер по привычке осмотрел комнату, чтобы выяснить, нет ли подслушивающих «жучков», включил магнитофон.

– Один, два, три, – ровным голосом произнес он в микрофон. – Один, два… Проверка.

Он подрегулировал уровень громкости, тембр, затем кивнул Сигрему.

– Сид, ты меня слышишь? У нас все готово, – мягко сказал Сигрем. – Как только почувствуешь усталость, скажи. Я сразу выключу, ладно?

Больничная кровать была установлена таким образом, что Коплин сидел прямо. С первой их встречи профессор выглядел значительно лучше. Появился легкий румянец на лице, исчез прежний лихорадочный блеск в глазах. Осталась только плотная повязка на голове.

– Готов говорить хоть всю ночь. Тут такая скукотища. Как же я ненавижу больницу! – с чувством сказал Коплин. – У всех медсестер руки, как у покойников. Телевизор включишь, сплошная рябь.

Сигрем понимающе улыбнулся и дал Коплину в руку микрофон.

– Начните с того момента, как вы отплыли из Норвегии.

– Там ничего особенного, – сказал Коплин. – Рыболовный норвежский траулер «Годхон» взял мой шлюп на буксир миль за двести от Новой Земли. В точности по плану. Капитан угостил меня зажаренной олениной, козьим сыром, дал с собой полтора галлона питьевой воды – и привет. Ваш покорный слуга пустился вплавь по Баренцеву морю.

– С погодой как?

– Чудесная погода, как ваши синоптики и обещали. Холодина фантастическая, но для плавания под парусом – самое оно. – Коплин почесал нос. – Шлюп уж больно хорош был. Лодку хоть удалось спасти?

– Она уничтожена, – ответил Сигрем. – Не уверен, но думаю, что уничтожена. Исследовательское судно НУМА все равно не приспособлено возить такие лодки. И русским ее оставить тоже было нельзя, ты же понимаешь.

– Жаль. Она мне так понравилась, – Коплин пощелкал языком.

– Дальше, пожалуйста, – попросил Сигрем.

– До северной части Новой Земли я добрался на второй день около полудня. На воде я провел более сорока часов. Все время ужасно хотелось спать. Только и держался благодаря «аквавиту». Глотнешь – и уже получше себя чувствуешь.

– Других лодок не заметил? Может, на горизонте?

– Нет. Весь берег – одни сплошные скалы, все в расщелинах. Пристать к берегу мне не удавалось. А когда стало темнеть, я повернул в море, пару часов поспал. Рано утром опять продолжил поиски, нашел небольшую бухточку в скалах, подрулил на движке. Там у меня был такой, знаете, дизельный, очень удобно.

– Лодку использовал как свой лагерь?

– Все двенадцать дней, пока был на острове. Каждый день я раза по два, по три отправлялся на лыжах за пробами. Только и радости, что вернуться к лодке, поесть горячего, вздремнуть.

– И ни души не встретил?

– Я держался как можно дальше и от ракетной станции, и от казармы. До самого последнего дня – никаких следов русских.

– А как тебя обнаружили?

– Да какой-то русский пограничник. Его собака, очевидно, прошла по моему следу, запах учуяла. Ничего Удивительного. Я три недели душ не принимал…

Сигрем сочувственно улыбнулся. Доннер сказал:

– Давайте все же ближе к делу. Расскажите о ваших экспедициях. Что именно вы там обнаружили?

– Как вы понимаете, на лыжах исходить весь остров я был физически не в состоянии, а потому сосредоточил внимание на тех районах острова, которые спутниковый томограф выделил на пленке. – Задумавшись, он уставился в потолок. – Там было несколько небольших равнин, плато, горы. Все это под снегом. А ветрище там какой, если бы вы знали! Главным для меня было не замерзнуть. Кроме лишайников, другой растительности я не обнаружил. Если даже там и водятся какие-нибудь животные, по крайней мере, они не разгуливают по острову.

– Чуть ближе к делу, – напомнил Доннер. – Путевые заметки оставим до следующего раза.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы меня не прерывали. И не поучали, если можно, – обратился Коплин к Доннеру.

– Разумеется, – вмешался Сигрем и предусмотрительно поставил свой стул между кроватью и Доннером. – Это твое право, Сид. Говори, как считаешь нужным.

– Спасибо, – Коплин приподнялся. – География острова чрезвычайно интересна. Если составить подробное описание горных пород Новой Земли, – тем более, что там полно останков древней морской фауны и флоры, ведь нынешние скалы были дном древнего моря, – материала набралось бы на несколько монографий. Ну, а с точки зрения минералога, там и речи быть не может о каком-либо магматическом парагенезисе.

– Не могли бы вы более популярно?

Коплин улыбнулся.

– Парагенезис – это совместное, и при этом закономерное, нахождение в горных породах минералов, которые связаны общностью условий образования. Это с одной стороны. А магма – это источник вообще всего. Магма – это как бы раскаленная земля, доведенная температурой и огромным давлением до жидкого состояния. Ну как жидкий металл. Магма вырывается на поверхность земли, застывает – и получается базальт, скажем, или гранит.

– Потрясающе, – сухо прокомментировал последние слова профессора Доннер. – Значит, вы хотите сказать, что на Новой Земле нет никаких минералов?

– Вы очень торопитесь, мистер Доннер, – заметил Коплин.

– Как же тебе удалось обнаружить следы бизания? – попросил Сигрем.

– На тринадцатый день я исследовал северный склон горы Бедная и набрел на свалку.

– Свалку?!

– Свалку пород. Где-то копали грунт, а туда свозили и сбрасывали. Там и глыбы, и камни – полно всего. И вот там я обнаружил следы – чего бы вы думали? – бизаниевой руды!

Оба его собеседника при этих словах невольно подались вперед.

– Потом я обнаружил и шахту, откуда выбирали породу. Полдня потратил, но нашел. Вход в шахту был замаскирован.

– Минуточку, Сид, – Сигрем коснулся плеча Коплина. – Ты хочешь сказать, что вход в шахту был специально замаскирован?

– Старый испанский метод. Горловину шахты засыпают грунтом, сравнивая с землей.

– А разве отвальную породу не сбрасывали прямо возле шахты?

– Как правило, именно так всегда и поступают. Но почему-то в этом конкретном случае породу, извлеченную из шахты, отвозили ярдов за сто и сбрасывали по другую сторону – там есть такая естественная арка.

– Но вы сумели обнаружить вход в шахту? – уточнил Доннер.

– Хотя там и рельсы убраны, и следы колес заровнены, я залез на холм и принялся изучать окрестности в бинокль. С расстояния оказалось хорошо различимо то, чего я не смог увидеть, когда был возле самой шахты.

– Странно то, что в невероятной глуши, на крошечном острове в Арктике кто-то приказал уничтожить все следы извлечения грунта из какой-то шахты. – Сигрем произнес тираду как риторическую, не обращаясь к кому-нибудь конкретно. – Не вижу тут особой логики.

– Ты прав, Джен, но лишь наполовину, – заметил Коплин. – Да, логика подобных действий непонятна. Но все выполнено весьма профессионально, и выполнено колорадами. – Слово это Коплин произнес прямо-таки благоговейно. – Колорады – это те самые люди, которые копали шахту на горе Бедная. Бурильщики, взрывники, откатчики, сортировщики породы могли быть ирландцами, немцами, шведами – кем угодно, только не русскими. Эти люди впоследствии эмигрировали в Соединенные Штаты и дали начало легендарным шахтерам Колорадо Рокиз. Остается только гадать, какая нелегкая привела их на гору Бедная, вообще на Новую Землю. Но именно колорады выгребли весь бизаний и затем исчезли в неизвестном направлении.

На лице Сигрема было написано, что он ничего не понимает. Он повернулся к Доннеру, однако на лице коллеги увидел такое же выражение.

– Звучит все это более чем странно.

– Странно? – подхватил Коплин. – Да, странно, но так все и было.

– Вы так в этом уверены, – позволил себе сказать Доннер.

– Абсолютно. У меня даже было вещественное доказательство, только вот я потерял его, когда нарвался на пограничника. Так что вы можете верить лишь на слово. Но сомнений быть не может. Я все-таки исследователь, я придерживаюсь одних только фактов, а сочинять мне не пристало. Так что на вашем месте, господа, я бы, безусловно, принял к сведению все только что услышанное.

– Мы тебя внимательно слушаем, – подтвердил Сигрем.

– Да, вы упомянули о вещественном доказательстве? – напомнил Доннер.

– Там один валун еле держался, я свалил его, разгреб немного у входа – и проник в шахту. Чуть продвинулся, и в темноте ударился головой о кварцевую колонну. Зажигаю спичку, смотрю – пара старинных керосиновых светильников. Но удивительно то, что в обеих лампах оставался керосин. С третьей попытки я зажег фитиль… – В голубых глазах Коплина появилось такое выражение, словно он простирал взгляд за тысячи миль, к самой Новой Земле. – Осветил шахту – и увидел заступы, лопаты – все аккуратно сложено в углу, тележки для руды, обломки ржавых двутавровых рельсов, кое-какое бурильное оборудование. Такое было чувство, что сейчас вернутся шахтеры и примутся вновь за работу.

– То есть было непохоже, что шахту покинули в спешке?

– Решительно. Все было на своих местах. Там было что-то вроде комнаты, в ней я обнаружил застланную постель. Койки. В кухне посуда в шкафчике. Вы не поверите, я там обнаружил даже скелеты мулов, которые таскали вагонетки с грунтом. Животных заперли, каждому из мулов по разу выстрелили в лоб, и только после этого завалили вход в шахту. Так что ни о какой спешке и речи быть не могло.

– Вы еще собирались, кажется, подробнее рассказать об этих колорадах? – сказал Доннер.

– Я к этому как раз подхожу. – Коплин подложил подушку поудобнее. – По оборудованию можно было кое-что определить, тем более, что всюду были фирменные знаки изготовителей. Например, тележки для руды были изготовлены на заводе «Гатри энд Санз фаундри» в Пуэбло, Колорадо. Все бурильное оборудование было произведено в Денвере, «Тор Фордж энд Айронуоркс». Все мелочи также маркированы – там имена кузнецов и столяров. Большинство – из Сентрал-Сити и Айдахо Спрингз, шахтерских городков в Колорадо.

Сигрем откинулся на спинку больничного стула.

– Но русские вполне могли приобрести оборудование в Колорадо и переправить его на Новую Землю.

– Очень может быть, – согласился Коплин. – Однако там были и другие вещи, сделанные в Колорадо.

– Например?

– Труп мужчины на одной из коек.

– Труп?! – Сигрем прищурился.

– Рыжие волосы, рыжая борода, – невозмутимо сказал Коплин. – Сохранился превосходно благодаря постоянной низкой температуре. А меня весьма заинтриговала надпись на деревянной дощечке, прикрепленной к койке. Надпись сделана по-английски. «Здесь покоится вечным сном Джейк Хобарт. Родился в 1874 году. Замечательнейший из парней, кому выпал жребий замерзнуть в снежную бурю. Февраль, 10.1912».

Сигрем вскочил со стула и принялся ходить взад-вперед по палате.

– Хоть имя есть, это уже кое-что… С чего начать… – Он резко остановился и спросил у Коплина: – А какие-нибудь личные вещи рядом с телом были?

– Даже одежды на нем не осталось. Странно также и то, что на всех консервах этикетки – французские. Полсотни оберток жевательного табака «Майл Хай». А еще одним доказательством того, что там были колорады, оказался пожелтевший и выгоревший номер «Роки Маунтин Ньюз» от 17 ноября 1911 года. Именно газету я и потерял.

Сигрем нервно вытащил пачку сигарет, выбил одну. Доннер поспешно предложил ему зажигалку, на что Сигрем, затягиваясь, ответил благодарным кивком.

– То есть речь идет о том, что бизаний может быть совсем и не у русских, так? – раздумчиво произнес Сигрем.

– Да, и вот еще что, – спокойно продолжил Коплин. – На третьей полосе газеты был аккуратно вырезан правый верхний угол. Может быть, это и не поможет, однако порыться в подшивках вам не помешает, я думаю.

– Очень может быть, – глядя мимо Коплина, сказал Сигрем. – Большое тебе спасибо, теперь наш черед действовать.

Доннер кивнул.

– Я закажу авиабилет на Денвер. Если повезет, найду там что-нибудь для нас полезное.

– Сначала насчет газеты, потом попытайся разузнать, что можешь, про Джейка. Я же со своей стороны посмотрю, нет ли чего в военных архивах. Также я свяжусь со специалистом по истории горнодобывающей индустрии и просмотрю фамилии производителей, чьи изделия Сид нашел в шахте. Хотя едва ли мы тут что сумеем разыскать.

Сигрем поднялся и посмотрел на Коплина:

– Мы тебе необыкновенно признательны, ты нам очень помог, – тихо сказал он.

– Думаю, тем шахтерам удалось получить минимум полтонны первоклассного бизания, – сказал, потирая щетинистый подбородок, Коплин. – И ведь вся вывезенная оттуда руда где-нибудь спрятана и лежит себе, дожидается хозяина. Может быть, она и утеряна, столько лет прошло. Но если вы найдете бизаний или, лучше сказать, когда вы найдете его, вы можете отблагодарить меня, прислав маленький образец для моей коллекции.

– Заметано.

– Да, и пока вы не ушли, еще к вам одна просьба, найдите мне адрес человека, который спас мне жизнь, чтобы я мог послать ему хорошего вина. Его имя Дирк Питт.

– Ты, должно быть, имеешь в виду врача на судне, который тебя прооперировал?

– Я имею в виду того мужчину, который застрелил русского пограничника и его собаку и вынес меня с острова.

Сигрем и Доннер ошеломленно посмотрели друг на друга.

Первым пришел в себя Доннер.

– Убил русского пограничника?! – В этом восклицании скорее была констатация, чем вопрос. – Мой Бог, ну и дела!

– Но это невозможно! – наконец прохрипел Сигрем. – Когда тебя подобрало судно НУМА, ты был один в лодке?

– Кто это вам сказал?

– Ну… никто. Мы были уверены…

– Я же не супермен, – сказал Коплин саркастически. – Пограничник напал на мой след, преследовал меня, дважды ранил. Неужели вы думаете, что в таком состоянии я смог бы убежать от собаки, сесть в лодку и проплыть полсотни миль по открытому морю?

– А откуда взялся этот Дирк Питт?

– Понятия не имею. Пограничник вел меня буквально под дулом, когда из пурги вдруг появился Питт. Соткался из ниоткуда, как некий Полярный Бог. И спокойно, как будто делал это каждый день перед завтраком, застрелил сначала собаку, а потом пограничника. И ни слова при этом не произнес.

– Ну вот, русские теперь будут трепать в газетах, что это дело рук Америки.

– Не думаю, – сказал Коплин. – Свидетелей не было. Солдат и его собака уже занесены снегом, их могут никогда не найти. А если даже и найдут, то что? Кто может что-нибудь доказать? Вы оба раздуваете панику из ничего.

– Для того парня это был рискованный поступок, – вынужден был признать Сигрем.

– И слава Богу, что он пошел на это, – сказал Коплин. – Иначе бы я лежал не здесь, в стерильной больничной постели, а в стерильной русской тюрьме, выбалтывая секретные сведения о Мета Секшн и бизаний.

– В этом смысле вы правы, – согласился Доннер.

– Опиши его, – попросил Сигрем. – Лицо, сложение, одежда… Словом, все, что можешь припомнить.

Коплин подчинился. В некоторых отношениях описание получилось чрезмерно расплывчатым, но другие подробности Коплин вспомнил без труда.

– Вы разговаривали с ним о чем-нибудь, покуда плыли к ожидавшему кораблю?

– Нет. Я потерял сознание, как только он втащил меня в шлюп. А пришел я в себя уже здесь, в Вашингтонском госпитале.

– Мы выясним, что удастся, про этого парня, – обратился Доннер к Сигрему. – И сделаем это незамедлительно.

Сигрем согласно кивнул.

– Я сразу же обращусь к адмиралу Сэндекеру. Поскольку этот Питт может иметь отношение к ведомству адмирала. Может быть, его знает кто-нибудь из сотрудников НУМА.

– Даже представить себе не могу, как много он знает, – признался Доннер, глядя себе под ноги.

Сигрем не ответил. Его мысли блуждали вокруг призрачной фигуры на заснеженном острове в Арктике. Дирк Питт. Он повторил имя про себя. Так или иначе оно показалось удивительно знакомым.

Глава 10

Телефон зазвонил в 12.10 ночи. Сэндекер открыл один глаз и посмотрел на аппарат так, словно хотел испепелить его взглядом. На восьмой звонок адмирал поднял трубку.

– Я слушаю! – рявкнул он.

– Адмирал, это Джен Сигрем. Я поднял вас с постели?

– Не беспокойтесь, – адмирал отчаянно зевнул. – Я никогда не ложусь спать, покуда не напишу пять глав автобиографии, не обворую минимум пару винных магазинов и не похищу жену какого-нибудь министра. Что у вас, Сигрем?

– Кое-что обнаружилось.

– Забудьте об этом. Больше никогда ни один из подведомственных мне кораблей и моих людей не будет, выручать ваших агентов на вражеской территории. – Он употребил слово «вражеский», как будто страна была в состоянии войны.

– Я совсем по другому поводу.

– А именно?

– Я хотел, чтобы вы меня вывели на нужного мне человека.

– И ради этого вы звоните среди ночи?!

– Я думаю, вы можете знать его.

– Его имя.

– Питт. Дирк Питт. П-И-Т-Т.

– А что, собственно, дает вам основание полагать, будто я знаю этого человека?

– У меня нет никаких оснований, но я уверен, что он связан с НУМА.

– У меня служат более двух тысяч человек, я не помню всех по именам.

– А проверить вы могли бы? У меня такое чувство, что я с ним разговаривал.

– Знаете, Сигрем, – Сэндекер сдержанно зарычал. – У вас что, шило в заднице. Вам не пришло в голову позвонить моему заму по кадрам в обычное рабочее время?

– Прошу простить, – сказал Сигрем. – Пришлось допоздна работать и…

– Ладно. Если разузнаю что-нибудь про твоего парня, свяжу его с тобой.

– Буду очень признателен, – все таким же ровным голосом сказал Сигрем. – Между прочим, тот человек, которого подобрал ваш «Фёрст Аттемпт» в Баренцевом море, быстро поправляется. Помните, у него еще были два огнестрельных ранения?

– Коплин, кажется?

– Да. Его скоро уже выпишут домой.

– Опасная была игра. Ведь случись что, русские сейчас бы на всех перекрестках нас бы обкладывали.

– Кто ж спорит? – беспомощно отозвался Сигрем.

– Вы можете пожелать мне спокойной ночи и позволить снова лечь спать, – проворчал Сэндекер. – Но сначала скажите, как этот Питт причастен к вашей всей затее?

– Русские пограничники чуть было не захватили Коплина, а тут появился этот парень, застрелил пограничника, помог Коплину в шторм добраться до вашего судна – а это пятьдесят миль. А в промежутках он еще Коплину и раны обработал, и каким-то непонятным образом сгрузил его, без сознания пребывавшего, на борт корабля…

– Что вы намерены делать, когда найдете его?

– Извините, но у нас с Питтом личные проблемы.

– Понятно, – сказал Сэндекер. – В таком случае, спокойной ночи, господин Сигрем.

– Спасибо вам, адмирал. Спокойной ночи.

Сэндекер повесил трубку и еще несколько мгновений сидел с недоуменным выражением на лице. Убит русский пограничник, спасен американский шпион. Дирк Питт… ты, ловкий сукин сын.

Глава 11

В восемь утра по местному времени самолет авиакомпании «Юнайтед» совершил посадку в аэропорту Степлтон, в Денвере. Мел Доннер быстро прошел через контроль и уселся в арендованный у «Эвиса» «плимут». Ему надлежало ехать по Уэст-Колфакс-авеню минут пятнадцать. Как только машина влилась в поток, направляющийся на Запад, Доннер начал сверяться с разложенной на соседнем сиденье картой.

Прежде он никогда не бывал в Денвере, и его удивил тот факт, что даже над этим городом висел смог. Ладно, если бы он прикатил в Нью-Йорк, Лос-Анджелес или еще какой-нибудь крупный город, но Денвер! Этот городок представлялся ему тихим, маленьким, рекламно-чистым, спрятанным за грядой невысоких, но все-таки гор с таким поэтическим названием – Пурпуровые Исполины. Вдобавок, ко всем прочим разочарованиям, даже гор, даже этих Пурпуровых Исполинов, тут почему-то не оказалось. Денвер, как он выяснил, располагался на равнинном плато, а до ближайшей горы было миль двадцать пять, не меньше.

Он разыскал библиотеку, припарковал автомобиль. Девушка за библиотечным столом рассматривала Доннера через стекла каплеобразных очков и сдержанно улыбалась. Улыбка была приветливой, а вот зубы девушка демонстрировала кривые и плохо вычищенные.

– Чем могу помочь?

– Мне нужен номер вашей местной газеты за 17 ноября 1911 года.

– Девятьсот одиннадцатого?! – она выпятила нижнюю губу. – Могу вам предложить только фотокопию.

Оригиналы газет хранятся в Городском историческом обществе.

– Мне нужна даже не вся газета, а только третья полоса.

– Подождите. Мне понадобится минут пятнадцать. Я пойду и сделаю вам ксерокопию.

– Буду признателен. А нет ли у вас случайно бизнес-справочника по Колорадо?

– Есть, конечно. – Девушка привычным жестом запустила руку в стол и достала справочник.

Пока девушка отправилась выполнять заказ, он листал справочник. Там, впрочем, не оказалось никакого упоминания о «Гатри энд Санз Фаундри» из Пуэбло. Открыв раздел на букву "Т", Доннер не нашел ничего и «Тор Фордж энд Айронуоркс» из Денвера. Хотя, Доннер и не рассчитывал, что такие фирмы продержатся на плаву эти восемьдесят лет.

И пятнадцать минут прошли, и двадцать – девушка не возвращалась. Чтобы скоротать время, он листал справочник, и вдруг перед глазами промелькнуло что-то знакомое. Не считая «Кодака» и таких компаний, как «Мартин Мариетта» или «Гейтс Раббер», Доннер практически ни о каких других не слышал. И вот в разделе на букву "Д" он натолкнулся на строку: «Дженсен и Тор. Металлическое оборудование. Денвер». Он быстро вырвал страницу, а справочник возвратил на стол библиотекаря.

– Ну вот, сэр. Все готово. С вас пятнадцать центов, пожалуйста.

Доннер протянул деньги и сразу же принялся изучать верхний правый угол ксерокопированной полосы. Там помещалась заметка об аварии на шахте.

– Нашли что искали? – поинтересовалась девушка-библиотекарь.

– Да, кое-что… – ответил он и направился к выходу. «Металлическое оборудование. Дженсен и Тор». Фирма располагалась между Северным Берлингтонским депо и речкой Саут Платт, в огромном ангаре из гофрированного железа. Такой ангар обезобразил бы любой ландшафт, но только не тот, где находилось железнодорожное депо. Внутри ангара циклопические краны перегружали какие-то ржавые трубы из одной кучи в другую. Металлический пресс издавал такой грохот, что Доннер прикрыл уши, чтобы не лопнули барабанные перепонки.

За специальными звукоизоляционными щитами из железобетона помещался офис с широкими аркообразными окнами.

Привлекательная секретарша с мощным бюстом провела его через грязноватый, с вытоптанным ковром на полу холл в кабинет, отделанный деревом. Карл Дженсен-младший вышел из-за стола протянул Доннеру руку. Он был молод, лет двадцати восьми, не старше, волосы носил длинные. Тонкие усы сочетались с добротным костюмом. По внешнему виду – вылитый выпускник университета.

– Мистер Дженсен, спасибо, что нашли время встретиться со мной.

Дженсен покровительственно улыбнулся.

– Помилуйте, как же я мог отказать вам. Так солидно звучит: высокопоставленный чиновник из Вашингтона…

– По телефону я уже вам говорил, что меня интересуют некоторые старые материалы. Дженсен перестал улыбаться.

– Надеюсь, вы не из «Духовного обновления»?

– Никоим образом. Мой интерес к истории имеет прямое отношение к работе моей организации. Если не затруднит, я бы хотел просмотреть списки ваших сделок за период с июля по ноябрь 1911 года.

– Шутите? – спросил Дженсен.

– Уверяю, это нижайшая просьба.

– А вы уверены, что наша компания – именно та, что вас интересует?

– Абсолютно уверен, – категорично заметил Доннер. – Поскольку вы наследовали «Тор Фордж энд Айронуоркс».

– Да, так называлась фирма прадеда, – признал Дженсен. – В 1942 году отец скупил все акции и поменял название.

– А старые документы у вас сохранились? Дженсен пожал плечами.

– Самые старые мы выбросили несколько лет назад. Да и посудите сами, если бы мы хранили все бумаги с тех самых пор, как в 1897 году прадед основал фирму, нам бы потребовалось помещение размером со стадион «Бронко» под архив.

Доннер вытащил платок и вытер пот с лица. Плечи его опустились.

– Правда, у нас остались микрофильмы. Карл Дженсен-старший настоял, чтобы все бумаги были микрофильмированы.

– Микрофильмы?!

– Ну да. Так у нас заведено, раз в пять лет снимаем материалы на пленку. Мы идем в ногу с прогрессом. Доннер не мог поверить неожиданной удаче.

– Стало быть, вы покажете мне документы за второе полугодие 1911 года?

Вместо ответа Дженсен нажал клавишу селектора, негромко произнес несколько слов и откинулся на спинку кресла.

– Пока суть да дело, может, хотите кофе?

– Что-нибудь бы покрепче.

– Сразу видно, что вы из столицы. – Дженсен вышел из-за стола, подошел к зеркальному бару и взял бутылку «Чивас Ригал». – Как бы то ни было, но Денвер – это провинция. На тех, у кого в офисе бар, поглядывают с подозрением. Тут когда хотят отдохнуть и перекусить, берут кока-колу и заказывают обед в «Веннершницель». К счастью для моих гостей, я проходил практику на Мэдисон-авеню, а потому знаю, чем следует угощать.

Доннер взял протянутый бокал и выпил виски одним махом.

Дженсен с уважением посмотрел на него и налил по второй.

– Если не секрет, мистер Доннер, что именно вы ищете?

– Так, ничего особенного, – ответил Доннер.

– Ну конечно! Правительственный чиновник добирается сюда через всю страну, чтобы посмотреть семидесятилетней давности бумаги – и все это от нечего делать.

– Знаете, правительственный чиновник иногда бывает вынужден сохранять правительственные секреты.

– Секреты, касающиеся 1911 года? Маловероятно.

– Я так вам скажу. Правительство пытается разрешить загадку одного убийства. А совершил это убийство человек, некогда бывший клиентом вашего прадеда.

Дженсен не стал настаивать.

Темноволосая девушка в длинной юбке, туфлях на высоких каблуках, ковбойской рубахе влетела в кабинет, кокетливо улыбнулась Дженсену, положила перед ним ксерокопию и удалилась.

Дженсен взял документы, посмотрел их.

– С июня по ноябрь у предка не было дел. Почти ничего не продавал. Вас интересуют какие-то фамилии конкретно? Какие-то конкретные изделия? О чем идет речь?

– Меня интересует шахтерское оборудование.

– Тут отмечена продажа буровых агрегатов. Заказ получен 10 августа, исполнен 1 ноября. Тут, мне кажется, что-то не то, сэр. – Дженсен широко улыбнулся.

– Почему вы так считаете?

– В графе покупатель, а, по-вашему, покупателем был преступник, написано, – для пущего эффекта Дженсен выдержал короткую паузу, – Правительство Соединенных Штатов.

Глава 12

Главное управление Мета Секшн располагалось в безликом здании неподалеку от Вашингтонской верфи. Освещенная лучами солнца, огромная вывеска возвещала: «Смит Ван энд Сторидж К°».

Внешне это были самые обыкновенные доки, с обязательными ящиками, контейнерами вокруг. Грузовики, въехавшие во двор здания, окруженного пятнадцатифутовым забором, выглядели так же, как самые обыкновенные грузовики. Нужно было приглядеться, чтобы обратить внимание на отдельные странности двора, заставленного обыкновенными траками, однако почему-то у многих траков не было под капотом двигателей, да и в кабинах недоставало всего, что поддавалось отвинчиванию.

Ни один кинорежиссер не прошел бы спокойно мимо столь трогательных в своей безыскусности декораций.

Джен Сигрем просматривал список участков, приобретенных специально под «Сицилианский проект». Всего было приобретено сорок шесть участков, из которых наибольшее количество приходилось на районы американо-канадской границы. Немало участков было на Атлантическом побережье. На Тихоокеанском было приобретено восемь участков. А вот на границе с Мексикой почему-то всего лишь четыре, что казалось странным. Все покупки прошли незамеченными. Ни у кого не возникло подозрений. В каждом случае покупателем в документах был указан Департамент энергетических разработок. Не к чему придраться. К тому же все установки будут похожи на небольшие силовые станции, каких множество по всей стране. Даже если кто-то излишне любопытный и сунет туда нос, ничего подозрительного он не обнаружит.

Сигрем просматривал расходы на строительство, когда зазвонил его телефон.

– Сигрем слушает.

– Добрый день, господин Сигрем.

– С кем я разговариваю?

– Это майор Мак Патрик из Армейского архивного бюро. Вы просили позвонить, если я сумею что-нибудь узнать о шахтере по имени Джейк Хобарт.

– Да, я внимательно вас слушаю.

У этого майора был такой характерный тембр голоса, что Сигрем без труда представил: лет под тридцать, выпускник, скорее всего, Вест-Пойнта, годам к сорока пяти дослужится до генерала, если за время работы в Пентагоне обрастет нужными связями.

– Алло, так что там у вас, майор?

– Я нашел его. Полностью его имя Джесон Кливленд Хобарт, родился 23 января 1874 года в городе Винтон, штат Айова.

– Год именно тот, что нужно.

– И род занятий сходится. Тут у меня написано: шахтер.

– Что-нибудь еще?

– Он поступил на военную службу в мае 1898 года и служил в Первом Колорадском добровольческом полку на Филиппинских островах.

– Вы сказали Колорадский полк?

– Так точно, сэр. – Мак Патрик замолчал, и Сигрем через помехи слышал, как майор шуршит страницами. – У него хороший послужной список. Получил, вот тут сказано, звание сержанта. В бою с филиппинскими повстанцами был ранен, дважды награжден за отвагу в бою.

– Когда он вышел в запас?

– В те времена не говорили «в запас», сэр, – уточнил майор со знанием дела. – Службу завершил в октябре 1901 года.

– Это последняя запись в деле?

– Нет, тут еще сказано, что после его смерти вдове была начислена пенсия.

– Подождите, – прервал его Сигрем, – выходит, его вдова до сих пор жива?!

– И получает каждый месяц пятьдесят долларов сорок центов.

– Наверное, ей уже хорошо за девяносто. Даже странно, что где-то живет вдова ветерана испано-американской войны. Ведь большинство из того поколения уже давно в могилах.

– Как бы не так, сэр. До сих пор, хотите верьте, хотите нет, мы вынуждены платить пенсии без малого сотне вдов участников американской войны за независимость! Причем ни одна из этих вдовушек еще не родилась в год, когда Грант овладел Ричмондом! В те времена дряхлые старики из числа ветеранов Великой республиканской армии запросто брали в жены буквально девочек.

– Признаться, я думал, что вдове положена военная пенсия лишь в том случае, если ее муж был убит на войне.

– Если бы так! – с чувством сказал Мак Патрик. – Существуют две различные категории пенсий вдовам в нашем ведомстве. Одна, как вы и сказали, для вдов тех, кто погиб на войне. Сюда, конечно, относится не только смерть в бою, но и смерть от какого-нибудь заболевания – там на этот случай есть целый перечень. А существуют и другие пенсии. Возьмем, например, вас, сэр, в качестве примера. Вы находились в рядах американской армии, причем служили на флоте во время Вьетнамской войны, с такого-то срока по такой-то. Это дает право вашей жене, даже если в настоящее время у вас и нет жены, то есть, вашей будущей жене получать небольшую пенсию за вашу службу в армии.

– Слушайте, я непременно отмечу этот факт в будущем завещании.

Сигрем почувствовал определенную неловкость от того факта, что у этих архивариусов лежит его личное дело и всякая канцелярская крыса запросто может сунуть туда свой любопытный нос.

– Давайте все-таки вернемся к Хобарту, – попросил Сигрем.

– Да, так вот. Здесь у него забавная ошибка в послужном списке.

– Ошибка?

– Ну да. Не записали, что он снова был призван в армию. Хотя в последней графе сказано ясно: «Погиб при исполнении воинского долга». Ни места, где именно погиб, ни причины гибели не указали. И дата: «17 ноября 1911 года».

– Да, но у меня есть сведения, что Джейк Хобарт умер 10 февраля 1912 года – и умер отнюдь не при исполнении.

– Я уже сказал, о причинах смерти здесь ни слова. Но смею вас уверить, что Хобарт умер именно при исполнении воинского долга, причем именно 17 ноября. Тут в деле имеется письмо от 25 июля 1912 года за подписью Генри Л. Стимсона, который при Президенте Тафте был секретарем по военным вопросам. Так вот, Генри Л. Стимсон распорядился, чтобы вдова сержанта Джейсона Хобарта получала вдовью пенсию за мужа – причем получала ее пожизненно. Хотя лично я понятия не имею, каким образом секретарь по военным вопросам вообще узнал о существовании какого-то сержанта. Но это лишь подтверждает тот факт, что наш сержант был не совсем обычным. Во всяком случае, он наверняка не был обыкновенным шахтером.

– Так он и не был шахтером, – сказал Сигрем.

– Тем более.

– А нет ли в деле адреса миссис Хобарт?

– Секундочку, я где-то видел… А, вот: Миссис Аделайн Хобарт, 261-"Б", Колл Арагон, Лагуна Хиллз, штат Калифорния. Она там в доме престарелых, на побережье.

– Это уже конкретно, – сказал Сигрем. – Я очень вам признателен, майор.

– Сожалею, что вынужден вам это говорить, но у меня такое чувство, что в одно дело попали документы двух разных людей.

– Все может быть, – сказал Сигрем. – У меня тоже такое чувство, что я не совсем верно веду свое расследование.

– Если чем-нибудь смогу вам быть полезен, ради Бога, звоните без стеснения.

– Непременно, – подтвердил Сигрем. – Спасибо еще раз.

Повесив трубку, Сигрем уронил голову на руки. Так он просидел несколько минут, прежде чем поднял лицо. Счастливое лицо удачливого человека.

Вполне могло случиться, что в один и тот же день родились два полных тезки, которые впоследствии работали в одном и том же штате, причем имели одинаковые профессии. Тут ничего невозможного нет, случались совпадения и похлеще. Но была одна деталь, которая позволяла свести этих двоих к одному лицу. А именно, в деле Хобарта была указана та же дата смерти, что и в старой газете, которую Сид Коплин обнаружил в заброшенной шахте на острове Новая Земля: 17 ноября 1911 года.

Он надавил клавишу селектора, соединяясь с секретаршей:

– Барбара, соедините меня с Мелом Доннером, он сейчас в денверском «Браун Палас отеле».

– Если его нет на месте, что ему передать?

– Передайте, чтобы, как только вернется в отель, позвонил по моему личному…

– Непременно.

– Да, и вот еще. Закажите мне билет на завтрашнее утро в Лос-Анджелес, выберите из рейсов «Юнайтед», который летит пораньше.

– Да, сэр.

Он отключил связь и откинулся на стуле. Аделайн Хобарт… За девяносто лет… Дай-то Бог, чтобы она была в здравом уме.

Глава 13

Обыкновенно Доннер останавливался в отелях подальше от центра. Ему были больше по душе отели на окраинах, с парками и неспешной и чуть провинциальной обслугой.

Однако на сей раз Сигрем убедил его остановиться в самом старом и наиболее престижном из городских отелей, мотивируя это интересами дела. Сигрем сказал, что к следователю, который остановился в самом дорогом отеле, и отношение будет соответствующим. Следователь… Доннер ненавидел это слово. Если бы кто-нибудь из его коллег профессоров по Университету Южной Калифорнии еще пять лет назад сказал бы, что докторская степень в области физики заведет его в подобные сферы, он рассмеялся бы наглецу прямо в лицо. Сегодня желания смеяться по такому поводу у него уже не возникало. «Сицилианский проект» значил столь много для безопасности Соединенных Штатов, что привлекать помощников со стороны и тем самым рисковать возможностью утечки информации Доннер считал невозможным. Они с Сигремом вдвоем придумали весь проект, и между ними существовала договоренность относительно того, что, пока это будет технически и технологически выполнимо, они все будут делать сами, без посторонней помощи.

Он оставил арендованный «плимут» на платной стоянке и пересек площадь Тремонт, прошел через старые симпатичные ему вертящиеся двери отеля – в приятно, со вкусом обставленный холл, где молодой усатый помощник управляющего, даже не потрудившись изобразить вежливую улыбку, сунул ему записку. Доннер, в свою очередь, не потрудился поблагодарить молодого наглеца. На лифте он поднялся к себе в номер.

Заперев дверь, он швырнул ключи и послание Сигрема на стол и включил телевизор. У него был длинный и неприятный день, к тому же сказывалась разница между вашингтонским и местным временем. Он позвонил и заказал ужин в номер, скинул ботинки, ослабил узел галстука и плюхнулся на постель.

В который раз он размышлял о газетной заметке. Вообще эту страницу старинной газеты было любопытно посмотреть. Чего там только не было. Услуги настройщиков пианино, какие-то электрические пояса против грыжи, объявления о лечении неизвестных Доннеру болезней, а рядом – передовица о том, что Городской Совет Денвера не намерен более терпеть на таких-то и таких-то улицах появившиеся увеселительные заведения; там были трогательные в своей наивности заметки, рассчитанные на легковерных дам начала века – много всего…

СООБЩЕНИЕ СЛЕДОВАТЕЛЯ 

На прошлой неделе завсегдатаи Парижского морга были весьма озадачены странной каучуковой ногой, которую выставили для опознания служащие морга в одном из залов. Как удалось выяснить, тело элегантно одетой женщины, предположительно 50 лет, личность которой пока не установлена, было выловлено в Сене. Труп разложился до такой степени, что его пришлось срочно похоронить. У женщины левая нога была ампутирована. На месте ноги находился искусно сделанный протез из каучука. Именно этот протез и был выставлен на публичное обозрение в надежде, что кто-нибудь из посетителей сумеет опознать искусственную ногу.

Доннер усмехнулся наивной фабуле описанного происшествия поднял глаза в правый верхний угол газетной страницы – который, по утверждению Коплина, был вырван из газеты, обнаруженной на Новой Земле.

ТРАГЕДИЯ В ШАХТЕ 

Трагедия произошла утром, когда в результате динамитного взрыва обвалился вход в шахту и девять шахтеров Литтл Энджел Майн из утренней смены оказались погребены. Среди пострадавших был хорошо известный и уважаемый горный инженер Джошуа Хейз Брюстер.

Начаты спасательные работы, однако специалисты утверждают, что в настоящее время шансы на спасение шахтеров близки к нулю. Билл Магоуни, мистер Сэтен Майн, известный своей храбростью, предпринял поистине титанические усилия, чтобы вызволить своих коллег из каменного плена, но вынужден был ретироваться, когда его самого чуть не затопили подземные воды, прорвавшиеся в главную шахту.

«Не повезло мужикам, – сказал Магоуни подоспевшим корреспондентам газет. – Вода уже поднялась на два уровня, считая от того, где работали шахтеры. Думаю, они все захлебнулись прежде, чем сумели хоть что-нибудь сообразить».

Скорбная и мрачная атмосфера, подавленность собравшихся возле шахты родственников и коллег погибших объясняется кроме всего прочего невозможностью предать их тела кладбищенской земле.

Ходят слухи, что шахта «Литтл Энджел» после временного закрытия была вновь открыта по личному распоряжению мистера Брюстера. По техническим причинам работы здесь не велись с 1881 года. Коллеги покойного инженера вспоминают, что он нередко заводил речь о том, что в предыдущие годы «Литтл Энджел» использовали недостаточно и что шахта позволяет добыть еще немало руды, если к делу подойти осторожно. Ввиду сомнительности предприятия сам Брюстер вынужден был спуститься под землю вместе с бригадой шахтеров.

Мы обратились за разъяснениями к господину Эрнсту Блезеру, прежнему владельцу шахты «Литтл Энджел», и на пороге своего особняка в Гоулден он сказал корреспонденту: «Шахту преследовал злой рок с того самого момента, как я обнаружил там руду. Да и руда была в тех краях неважнецкая, большого дохода не приносила». Мистер Блезер далее сказал: «Я думаю, что Брюстер был в принципе не прав. Тем более, что, насколько я знаю, все разговоры о какой-то невероятной по объему рудоносной жиле были сущим вымыслом. Не представляю, как такой опытный человек мог верить слухам».

В Сентрал-Сити говорят, что, возможно, и после откачки воды тела погибших шахтеров не будут найдены, а значит, эти славные парни никогда не будут похоронены на кладбище, как положено Божьим чадам.

Приводим скорбный список пропавших шахтеров:

Джошуа Хейз Брюстер, Денвер

Олвин Коултер, Фэрплей

Томас Прайс, Лидвилл

Чарлз П. Уинди, Криппл Крик

Вернон С. Холл, Денвер

Джон Колдуэлл, Сентрал-Сити

Уолтер Шмидт, Аспен

Уорнер Е. О’Деминг, Денвер

Джесон К. Хобарт, Боулдер

Да хранит Господь покой этих славных парней.

Сколько раз ни перечитывал Доннер заметку, он вновь и вновь возвращался к последнему имени в скорбном перечне. Медленно, как сомнамбула, Доннер сложил ксерокопию, засунул ее в нагрудный карман пиджака и набрал межгород.

Глава 14

Гарри Янг воскликнул:

– «Монте-Кристо»!

– Выбор вполне одобряю. И рокфор тут великолепен, однако прежде мне бы хотелось сухого мартини.

– Сэндвич «Монте-Кристо», – повторяла, записывая заказ, официантка, – рокфор… Это все? – Для удобства она положила блокнот на середину стола и так улеглась на столешницу, что чуть задравшаяся короткая юбочка открыла значительную часть белых трусов. – А вы, сэр?

– Мне все то же самое, – сказал Доннер, – только я начну с коктейля «Манхеттен» со льдом.

Янг поверх очков проследил за удалявшейся хорошенькой официанткой.

– Эх, подарил бы мне кто такую куколку на Рождество… – мечтательно сказал он, когда официантка скрылась на кухне.

Янг был худощавым мужчиной маленького роста, из числа тех, в облике которых до глубокой старости сохраняется что-то мальчишеское. Еще несколько десятилетий тому назад его бы, пожалуй, назвали вырядившимся старым дураком. Теперь же, в свои 78 лет, он походил на респектабельного бонвивана,  да еще и со вкусом, ценителем прекрасного. На нем была водолазка синего цвета, добротный двубортный пиджак из магазина готовой одежды.

– Господин Доннер, – с чувством произнес он, – мне поистине очень приятно, поскольку «Брокер» – мой любимый ресторан. – Он с удовольствием обвел взглядом деревянные панели на стенах, уютные низкие столики. – Мало кто знает, что тут некогда располагалось банковское хранилище, где они держали огромные сейфы…

– Я так и думал, когда, не мог открыть входную дверь. В ней, пожалуй, тонн пять, не меньше.

– Приходите сюда ужинать, не пожалеете. Они дают неимоверных размеров блюда с вкуснейшими креветками… – слово «креветки» он не проговорил, а почти пропел и почмокал губами.

– В следующий раз непременно.

– Да, сэр, так что у вас за дело?

– Пара вопросов, не более того.

Бровь Янга поднялась над верхней дужкой очков.

– О, вы уже меня заинтриговали. Вы, наверное, из ФБР? По телефону вы так обтекаемо сказали про федеральную службу…

– Нет, не из ФБР. И не из «Духовного обновления», о чем меня уже однажды спрашивали. Я по линии соцтраха. Моя обязанность – проверять законность получаемых пенсий.

– И чем, собственно, я могу вам…

– В настоящее время мне поручено восстановить события семидесятишестилетней давности. Тогда случилась авария на одной шахте, погибли девять человек. И вот недавно родственники одного из шахтеров обратились с просьбой о предоставлении им пенсии. Я должен выяснить, насколько подобная просьба обоснованна с точки зрения закона. Вас, господин Янг, мне порекомендовали в городском Историческом обществе как ходячую энциклопедию по истории горного дела.

– Ну, мне явно хотели польстить, – расцветя улыбкой, сказал Янг. – И я польщен, не скрою.

Официантка принесла спиртное, и некоторое время мужчины уделили бокалам. Доннер во время этой паузы разглядывал развешенные по стенам фотографии серебряных королей начала века. Все лица были одинаково лупоглазы, как будто каждый фотографируемый пытался загипнотизировать поставленную перед ним фотокамеру.

– Скажите, господин Доннер, а разве можно просить пенсию через семьдесят шесть лет после несчастного случая?

– Вдова полагает, что она не получила всего ей причитающегося. – Доннер, совершенно не знакомый с пенсионным обеспечением, старался выбирать слова максимально осторожно. – У этой вдовы финансовые трудности, в семье неладно, в таком примерно духе…

– Понимаю… – сказал Янг. Он через столик выжидательно уставился на Доннера, поигрывая чайной ложкой. – Ну так и кто же из погибших в аварии на «Литтл Энджел» вас интересует?

– Вас не проведешь, – сказал Доннер, разворачивая салфетку.

– Нетрудно догадаться. Семьдесят шесть лет тому назад только на «Литтл Энджел» погибли девять человек.

– Меня интересует некто Брюстер. Янг сощурился, побарабанил пальцами по столу, затем вдруг просиял:

– Джошуа Хейз Брюстер, точно. Отец его Уильям Бак Брюстер, матушка – Хетти Мастерз. Сам он родился 4 апреля… извините, 5 апреля 1878 года в Сиднее, штат Небраска.

Глаза Доннера широко открылись.

– Откуда вы все это знаете?

– Я много еще чего знаю, – улыбнулся Янг. – Видите ли, горные инженеры, или, как их называли в прошлые времена, Команда в ботиночках – это своего рода небольшой клан, где все друг друга знают. Горная инженерия – это одна из немногих профессий, которую, как правило, сыновья наследуют от своих отцов, а когда приходит время жениться, то женятся на сестрах или дочерях других горных инженеров.

– Не хотите ли вы сказать, что состоите в родственных отношениях с этим Джошуа Хейзом Брюстером?

– Это мой родной дядя, брат матери. Я бы угостил вас еще стаканчиком, если вы не против, господин Доннер.

Янг подозвал официантку, заказал спиртное, затем сказал:

– А никаких вдовушек, как вы изволили выразиться, которые бы просили себе пенсию, господин Доннер, тут у нас нет и быть не может.

– У лжи короткие ноги, – сказал Доннер с виноватой улыбкой. – Вы, пожалуйста, извините меня за весь этот вынужденный маскарад.

– Так в чем же ваша настоящая проблема?

– Я бы предпочел пока об этом не распространяться.

– Но вы действительно из правительства? 

Доннер показал ему свое удостоверение.

– Но я могу хотя бы спросить, почему вы заинтересовались моим давно умершим дядей?

– Я бы предпочел не распространяться, – повторил Доннер. – Во всяком случае, не сейчас.

– А что именно вас интересует?

– Все, что вы можете рассказать о самом Джошуа Хейзе Брюстере и той давней аварии на «Литтл Энджел».

Официантка принесла спиртное и салаты. Доннер вынужден был признать, что в этом ресторане неплохо готовят. Они ели молча. Когда Янг очистил свою тарелку и вытер тонкие седые усы, он удовлетворенно вздохнул и откинулся на спинку дивана.

– Дядя был типичным горным инженером начала века. Европеец, из среднего класса, увлеченный своим делом. Такой же, как многие его коллеги. Он был типичным инженером, и если чем и отличался, так это своим маленьким ростом всего пять футов два дюйма. В начале века романист написал бы про него примерно так: это был хорошо образованный, хорошо сложенный редкостного бесстрашия джентльмен, в котором все, от идеально вычищенных ботинок до шляпы а-ля Медведь Смоки, выдавало идеального горного инженера.

– У вас он получается кем-то вроде персонажа мыльной оперы.

– С той только разницей, что мой дядя был не персонажем, но вполне живым человеком, так сказать, – уточнил Янг. – Это в наши дни автоматизировали всю отрасль, а когда работал дядя, горный инженер должен был быть тверд как скала, должен был знать в совершенстве профессии механика, электрика, инспектора, металлурга, геолога, юриста, должен был уметь находить компромисс между скаредными управляющими и тупыми работягами. Только такие широкопрофильные и смелые инженеры могли тогда работать на шахте. И как раз таковым был Джошуа Хейз Брюстер.

Доннер внимательно слушал, вертя в руках бокал с виски.

– После окончания школы в Мейне, – продолжал Янг, мой дядя работал на шахтах Канады, Австралии, России. В f908 году он возвратился в Рокиз и был назначен управляющим «Сор Рок» и «Буффало», это были две шахты в Лидвилле, они принадлежали группе французских банкиров, которые ни разу не побывали в Колорадо, а слали распоряжения сюда из своего Парижа.

– Французы владели шахтами на территории Соединенных Штатов?

– Именно так. Они наводнили капиталами весь западный мир, эти французы. Чем только они не занимались! Тут вам и добыча золота, и разведение скота, и торговля недвижимостью… Назовите любую отрасль промышленности – и можете быть уверены, что туда вложены французские капиталы.

– Как вы думаете, что заставило Брюстера после долгого перерыва открыть шахту «Литтл Энджел»?

– Это, скажу я вам, загадочная история. Шахта гроша ломаного не стоила. Например, неподалеку от «Литтл Энджел», за триста ярдов, находилась шахта «Алабама Барроу», которая приносила до двух миллионов чистого дохода, пока грунтовые воды ее не уничтожили. До двух миллионов, заметьте! «Литтл Энджел» не имела и приблизительно такой выработки. Она была вообще зрящным предприятием. – Янг отхлебнул из бокала и посмотрел на свою выпивку, как будто на ее поверхности разворачивались, как на экране, события тех далеких лет. – Когда мой дядя впервые заявил, что собирается открыть «Литтл Энджел», все, кто был в курсе, удивились не на шутку. Да, господин Доннер. Джошуа Хейз Брюстер слыл редкостным аккуратистом, уж если он что-то предпринимал, каждый его шаг был тщательно просчитан – до вероятной прибыли включительно. Он позволял себе играть с судьбой только в случае, когда у него на руках оказывались сплошь козыри. Для него было немыслимо публично обнародовать такой необдуманный проект. Все расценили это как поступок сумасшедшего.

– Может, ему было известно что-то такое, чего не знали другие?

Янг отрицательно покачал головой.

– Я сам был геологом, отработал более шестидесяти лет кряду, господин Доннер, и кое-чему научился. Много позже, когда появилась возможность, я спускался в «Литтл Энджел», доходил до уровня затопления. Я хорошо изучил и соседнюю шахту – «Алабама Барроу» и могу сказать с большой долей уверенности: ни теперь, ни тогда никакой серебряной жилы там не было.

Официантка поставила перед ними сэндвичи «Монте-Кристо», ловко убрала со стола грязные тарелки.

– Не хотите ли вы сказать, что ваш дядя и вправду сошел с ума?

– Подобное приходило мне в голову, не скрою. Тем более, что в те годы симптоматику психических заболеваний не умели идентифицировать.

– Это же можно сказать о диагностировании возможных нервных срывов.

Янг согласно кивнул, примерился и откусил огромный кусок сэндвича, запив его изрядным глотком мартини.

– Как вам «Монте-Кристо», господин Доннер?

– Спасибо, – Доннер прожевал, проглотил и повторил: – Все очень вкусно, благодарю.

– Мне тоже нравится. Хотите совет? Не старайтесь быть чрезмерно вежливым. У вас хорошая улыбка. Когда вы улыбаетесь, также хочется улыбаться, на вас глядя.

– Спасибо, – серьезно сказал Доннер.

– Чтобы сделать настоящий «Монте-Кристо», нужно добавить чуточку варенья. Тогда получается еще вкуснее, верьте на слово. Да, так вот, относительно моего дяди. Он был очень опытным и, я бы сказал, талантливым инженером, из тех, кто сто раз отмерит, прежде чем отрезать. У меня остались его дневники, записные книжки, книги с его пометками на полях. Там чего только нет. Скажем, его профессиональный анализ шахт «Сор Рок» и «Буффало» занимает, если не ошибаюсь, пятьсот двадцать семь страниц убористого текста, причем эта пространная записка снабжена чертежами, рисунками, диаграммами. Но вот на что я обратил внимание. Он ведь много лет проработал в этих краях, интересовался положением на большинстве шахт. В одном из дневников я даже нашел его рукой сделанный заголовок: «Литтл Энджел». То есть он собирался написать и об этой, сделавшейся для него роковой, шахте, но почему-то не написал ни слова. Так и осталось: заголовок – а дальше чистые листы.

– Может, в другом месте где-нибудь? В письмах, скажем?

Янг пожал плечами, задумался, затем отрицательно покачал головой.

– Я думаю, что на этой шахте не было ничего, что могло бы дядю заинтересовать. А может, и наоборот. Может, он повел своих восемь шахтеров, чтобы более не возвращаться на поверхность.

– То есть как это?

– Звучит странновато, согласен. Но мне иногда приходила в голову мысль, что все случившееся могло быть этаким, знаете, массовым самоубийством. По собственной инициативе наводя справки об аварии, я отметил одну закономерность. Все девять человек были холостяками или же вдовцами. Большинство из них были, как принято говорить, перекати поле. Всю жизнь – с места на место, с одной шахты – на другую. Надоест в одном месте, или с начальством конфликт выйдет, или еще что, они раз – и уходят. А когда такие люди становились слишком старыми, чтобы работать на шахте, у них не хватало денег на самую скромную жизнь.

– Но ведь у Джесона Хобарта была жена?

– Как? Простите, как вы сказали? – в глазах Янга было удивление. – Я не обнаружил никаких свидетельств, чтобы у кого-то из них была жена.

– Верьте мне на слово.

– Боже праведный! Если бы мой дядя знал это, он никогда бы не нанял Хобарта.

– Почему?

– Неужели вы не понимаете? Он брал только тех парней, о которых в случае исчезновения никто не будет выспрашивать.

– Не вполне разделяю ваш цинизм, господин Янг, – грубовато сказал Доннер.

– Видите ли, так называемое новое открытие работ на шахте «Литтл Энджел» было всего лишь декорацией, инсценировкой. Я более чем убежден, что дядя сошел с ума. Причем никто никогда не узнает, что послужило причиной. Незадолго до своей гибели он настолько изменился, словно в его тело поместили другую душу.

– Новая ипостась?

– Да, что-то вроде этого. Изменились его душевные качества, да все изменилось… Он друзей очень любил, был чутким, компанейским – и все, как корова языком… Когда я был моложе, я разговаривал с людьми, которые помнили его. Все они сходились на одном: Джошуа Хейз Брюстер, какого они все знали и любили, умер за много месяцев до аварии на «Литтл Энджел».

– А каким образом это связано с инсценировкой, как вы выразились?

– Сошел он с ума или не сошел, я не буду об этом. Но дядя оставался знающим, опытным инженером. И уж кто-кто, а он прекрасно знал, что в «Литтл Энджел» никаких миллионов он не получит. И я даже примерно не представляю, за каким чертом он полез туда. Одно вам скажу. Когда воду откачали, никаких костей, никаких останков не обнаружили.

– Вы хотите сказать, что те девять человек… –

Доннер посмотрел на бокал своего «Манхэттена», затем быстро перевел взгляд на собеседника, – исчезли?

– А никто, между прочим, не видел, как они входили  туда. – Янг улыбнулся. – Они должны были там быть, и все думали, что они именно там, затем шахту залило водой, после чего никто у нас не слышал о ком-либо из тех девяти парней. И вот именно поэтому считается, что все они погибли в «Литтл Энджел».

– Интересно получается…

– О, я еще не то знаю!

– Я весь внимание.

– Итак, первое. Я измерял нижний уровень той шахты. Он расположен значительно выше чем уровень затопившей шахту воды. Я все это выяснил потом. Кроме того, там были не подземные воды, а те, что просачивались с поверхности и собрались где-то выше горловины шахты. И какой бы там ни произошел взрыв динамита, шахтеров не должно было затопить, поскольку речь идет совсем о других водах, понимаете?

– Второе. После того, как воду откачали, в стволе шахты нашли инструменты. Якобы те, с которыми отправились в забой дядя и восемь других. Но почему-то никто не заметил, что все найденные инструменты – старые и негодные. А те люди, господин Доннер, были профессионалами, знали толк в инструментах и с подобным гнильем в шахты бы ни за что не отправились.

Третье. Хотя мой дядя всем в городе сказал, что реанимирует закрытую шахту, он почему-то не поставил в известность Эрнста Блезера, которому закрытая шахта принадлежала. Для такого деликатного человека, как мой дядя, залезть без разрешения владельца в «Литтл Энджел», равносильно тому, как мне, извините, залезть вам в карман.

Четвертое. Только на следующий после взрыва на шахте день некто Билл Магоуни, он в то время был мастером на шахтах, нашел у себя под дверью записку следующего содержания: «На помощь! Скорее. Шахта „Литтл Энджел“!» Вам не кажется, что в самом этом способе передачи информации об аварии есть что-то ненатуральное? Подсунуть, да еще под дверь… Записка, разумеется, без подписи.

Пятое. Шериф Сентрал-Сити, как выяснилось, получил от моего дяди список шахтеров, отправлявшихся реанимировать шахту. На тот случай, если произойдет что-то непредвиденное. Мягко сказать, со стороны дяди деликатная предосторожность. Такое чувство, что дядя Джошуа больше всего беспокоился, как бы после аварии не остались неопознанные тела.

Доннер отставил от себя тарелку и глотнул воды из стакана.

– То, что вы рассказываете, господин Янг, все это очень любопытно, только, уж извините, несколько бездоказательно.

– Может быть. А вот теперь – главное. Шестое. Через несколько месяцев после той трагедии мои родители поехали в Европу. И вот, прошу внимания, в Англии, точнее, в Саутгемптоне они вдруг увидели дядю Джошуа. Он стоял на пароме. Мать часто потом рассказывала, как она подошла к нему и говорит: «Джошуа, ты ли это?». Он бороду отпустил, глаза блестят, но узнать-то можно. Так вот, он при этих ее словах смертельно побледнел и говорит: «Забудь, пожалуйста, обо мне». Сказал, повернулся и убежал. Отец пытался догнать его, но там кругом было столько людей.

– Обознались, может?

– Чтобы сестра не узнала родного своего брата?! – Янг саркастически улыбнулся. – Перестаньте, господин Доннер. Вы, например, узнали бы своего родного брата в толпе?

– Не уверен. Я в семье был единственным ребенком. Чадо, так сказать.

– Жаль. Вы не знаете прелестей большой семьи.

– По крайней мере, мне в детстве не приходилось делить свои игрушки с кем бы то ни было.

Официантка принесла счет, и Доннер положил кредитную карточку на поднос.

– Значит, вы считаете, что трагедия на «Литтл Энджел» чистой воды инсценировка?

– Но это сугубо частное мнение, вы понимаете. – Янг тщательно вытер салфеткой губы. – Доказательств у меня, естественно, никаких, однако считал и продолжаю считать, что за всем этим стояло «Сосьете де Мин дё Лоррен».

– Это кто?

– Французский аналог германской компании Круп-па. То же, что «Митсубиси» для Японии, или «Анаконда» для Соединенных Штатов.

– А чем конкретно занимается это «Сосьете»?

– Финансирование. Они наняли Джошуа Хейза Брюстера управляющим на их собственных разработках. В то время лишь они могли уплатить девятерым специалистам за факт их исчезновения.

– Но зачем? Каковы мотивы?

Янг развел руками.

– Не знаю. – Он подался чуть вперед, глаза его заблестели. – Но могу вам одно сказать наверняка. Какую бы сумму они дяде ни предложили, каким бы образом они его ни уговорили, но дядя Джошуа покинул Америку.

– Покуда не отыщутся трупы, с вами не поспоришь.

– Вы тактичный молодой человек, если разобраться. Спасибо за угощение.

– Помилуйте, не за что. Счет оплатит мое ведомство.

– Спасибо, что не попытались высмеять старика, – мягко пояснил Янг.

Доннер молча кивнул. Хоть тонкий луч, но осветил-таки загадку горы Бедная. А смеяться Доннер и не собирался, да и не над чем тут было смеяться.

Глава 15

Сигрем напоследок улыбнулся симпатичной стюардессе компании «Юнайтед», вышел из самолета и приготовился пройти четверть мили, отделявшей самолет от выхода из Международного аэропорта Лос-Анджелеса. Однако в отличие от Доннера, который воспользовался выходом № 2, Сигрем предпочел выход №1. В офисе «Герца» он взял себе «линкольн», вырулил на бульвар Сенчури и вскоре уже катил по направлению к Сан-Диего, по широкой Сан-Диего-фриуэй. День выдался безоблачный, смог над городом был на удивление легким, как облако, так что можно было при желании даже рассмотреть очертания гор Сьерра-Мадре. Он неспешно держался в правом ряду, не насилуя двигатель и не выжимая более шестидесяти миль в час. Слева один за другим его обгоняли автомобили, водители которых предпочли более высокие скорости, несмотря на то, что разрешенная скорость в Лос-Анджелесе не должна превышать пятидесяти пяти миль. Оставив позади химические резервуары Торранса и нефтяные вышки Лонг-Бич, он въехал в бескрайнюю Апельсиновую Страну с бесконечным потоком туристических фургонов.

Немногим более часа понадобилось Сигрему для того, чтобы добраться до поворота на Лейжер-Уорлд. Тут была сказочная обстановка: сплошные поля для гольфа, бассейны, конюшни, ухоженные парки и газоны. Загорелые обитатели дома престарелых, как заправские спортсмены, гоняли на велосипедах.

Возле центральных ворот пожилой охранник проверил его документы и указал дорогу к 261-"Б", Кол Арагон. На поверку это оказался аккуратный домик с двумя подъездами, расположенный на пологом склоне, фасадом обращенный в сторону парка. Сигрем припарковал свой «линкольн» у обочины, прошел через компактный дворик-патио, где росло множество ярких роз, и позвонил в дверь. Едва ему открыли, как всяческие былые сомнения исчезли сами собой. Аделайн Хобарт была определенно не выжившей из ума старухой.

– Господин Сигрем? – голос ее был свежим и веселым.

– Насколько понимаю, вы миссис Хобарт?

– Прошу вас, проходите. – Сигрем собирался обозначить рукопожатие, но, к удивлению, почувствовал, что рука у миссис Хобарт сухая и сильная. – Семьдесят лет никто меня не называл «миссис Хобарт». Когда вы позвонили по междугородному и сказали, что интересуетесь судьбой Джейка, я, признаюсь, так разволновалась, что даже позабыла принять свой геритол.

Аделайн была дородная, но легкая в движениях. Ее взгляд оставался дружелюбным, а на лице играла неявная улыбка. Внешне она походила на всеми обожаемую бабушку из мыльной оперы.

– Вы так хорошо выглядите, – сказал он.

– Буду считать, что ваш комплимент удачен, – она покровительственно похлопала Сигрема по руке, затем указала на стул возле окна хорошо обставленной комнаты. – Проходите и садитесь. Вы останетесь на ленч, не правда ли?

– Почту за честь, если это вас не затруднит.

– Конечно, нет! Ничего нет затруднительного, тем более, что Берт играет в гольф, а я люблю компанию.

Сигрем встрепенулся.

– Берт, вы сказали?

– Мой муж, Берт.

– Да, но мне казалось…

– Что я вдова Джейка Хобарта? Так я вдова и есть. Хотя в действительности еще шестьдесят два года назад я стала миссис Бертрам Остин.

– А в военном ведомстве об этом знают?

– Разумеется. Но хотя я даже письмо послала в их управление, они в ответ прислали мне какую-то отписку и как ни в чем не бывало продолжают присылать пенсию.

– Даже после того, как вы повторно вышли замуж?

Аделайн пожала плечами.

– Я ведь живой человек, господин Сигрем. Да и зачем спорить с правительством? Хотят присылать деньги, пускай присылают, это их проблемы.

– Все же дополнительный доход, так? Она кивнула.

– И впредь не откажусь. К тому же за смерть Джейка мне перечислили десять тысяч долларов.

Сигрем подался к ней.

– Военное ведомство выплатило вам десять тысяч  компенсации?! В 1912 это была, насколько я понимаю, весьма приличная сумма.

– Вы и наполовину не удивлены так, как была поражена я. Да, вы правы, в те годы это было целым состоянием.

– А какое-нибудь объяснение?

– Никакого, – сказала она. – Я и теперь вижу тот чек, там было напечатано: «Вдовья выплата». Передали чек – и все.

– Погодите, погодите… Давайте лучше начнем все с самого начала.

– С момента, когда я встретила Джейка?

Сигрем кивнул.

Она прищурилась, обратив лицо в сторону окна, как будто припоминая какую-то особенную подробность, затем сказала:

– Зима в 1910 выдалась чудовищно суровой. Мне было шестнадцать лет, я жила в Лидвилле, Колорадо. Мой отец собирался проинспектировать там один шахтерский район, чтобы определить, в какие шахты имеет смысл вкладывать больше денег. А тут как раз Рождество, нас в школе распустили на каникулы, и отец взял меня и маму с собой. Едва мы сели в поезд, как налетела снежная буря. Это была, как оказалось, самая страшная буря за полвека. Буря бушевала целых две недели. То еще, знаете, удовольствие. Особенно если учесть, что Лидвилль расположен на высоте десять тысяч футов над морем.

– Для шестнадцатилетней девушки это было настоящее приключение.

– Да притом какое! Отец, помню, все прохаживался нервно по холлу отеля, как загнанный бык. Мама просто сидела и переживала, ну а мне это все так понравилось.

– А что касается Джейка?

– В один из дней мы с мамой идем по улице, направляемся в магазин. А когда мороз в двадцать градусов, да ветер миль под пятьдесят в час, идти в магазин одно сплошное удовольствие. И тут из пурги возникает некий великанище, одной рукой берет меня, другой маму, и ни слова не произнося, прямо-таки втаскивает в магазин. Как вам это нравится?!

– И это был Джейк?

– Точно! Именно Джейк.

– Как он выглядел?

– Такой, знаете, огромный, больше чем в шесть футов роста, грудь с турецкий барабан. Юношей он работал на шахтах в Уэльсе. Его можно было распознать за милю, такой был каланчой. У него были рыжие волосы, рыжая борода, к тому же он постоянно улыбался.

– Рыжие волосы и борода?!

– Да, и он очень гордился тем, что не похож на остальных мужчин.

– И вас он покорил своей улыбкой, разумеется?

– Это не была, признаюсь, любовь с первого взгляда, – она застенчиво улыбнулась. – Мне поначалу Джейк казался этаким медведем – В мое время девушкам нравились совсем другие парни.

– Но вы тем не менее вышли за него? Она согласно кивнула.

– Пока длилась пурга, все дни он ухаживал за мной. На четырнадцатый день буря утихла, просветлело, выглянуло солнце, и я согласилась быть его женой. Мать и отец поначалу были в ужасе, однако Джейк очаровал и родителей.

– Вы прожили недолго?

– Да. Последний раз, когда я видела его, это было через год после свадьбы.

– То есть, в день, когда он вместе с остальными восемью шахтерами погиб в «Литтл Энджел»? – не столько спросил, как именно заявил Сигрем.

– Да, – подтвердила она. – Ох, Бог мой, я же предложила вам позавтракать. Вы, наверное, голодны, мистер Сигрем?

Лицо Сигрема оживилось – ничего не осталось от сухого чиновничьего вида.

– Скажите, а не приходилось ли вам что-нибудь слышать про Джейка после того, как случилась эта авария на «Литтл Энджел»?

Лицо ее приобрело недоуменное выражение.

– Простите, я не вполне понимаю вас?

– А мне показалось…

– Ничего подобного!

– А почему вы так разволновались?

Ее руки заметно дрожали.

– Я рассказала вам все, что знаю.

– Ну что вы, миссис Остин, вы знаете больше, значительно больше, чем сейчас мне рассказали. – Он осторожно взял ее за руку. – Расскажите мне, чего вы так испугались? – повторил он.

– Я дала слово, – прошептала она.

– А именно?

– Ну вы же сами из правительства, господин Сигрем, и хорошо знаете, что такое разглашение секретов.

– Это Джейк обязал вас молчать?!

Она отрицательно покачала головой.

– Кто же в таком случае?

– Поймите, ради Бога, – взмолилась она, – я действительно не могу… ничего вам больше не могу сказать…

Сигрем поднялся со стула и посмотрел на нее. Казалось, за эти несколько минут она сделалась вдвое старше. На лице ее резко обозначились морщины. Требовалось придумать что-то, что бы могло заставить ее все рассказать.

– Я могу воспользоваться телефоном, миссис Остин?

– Да, разумеется. Удобнее вам пройти на кухню.

Семь полновесных минут прошли, прежде чем Сигрем услышал в трубке знакомый голос. Он торопливо объяснил ситуацию, затем вернулся назад в гостиную.

– Миссис Остин, вы не могли бы на одну минуту…

Она покорно подошла к нему. Он передал ей телефонную трубку.

– Алло. Аделайн Остин слушает.

В первую секунду ее лицо оставалось неуверенным, затем на нем появилось выражение сильнейшего изумления. Она, ни слова не произнося, молча кивала в такт словам невидимого собеседника. Единственное, что сумела она произнести:

– Да, сэр… Конечно. Всего доброго.

Она положила трубку и некоторое время оставалась стоять с застывшим выражением крайнего недоумения.

– Это… Это был в самом деле Президент Соединенных Штатов?

– Разумеется. Желаете получить подтверждение? Можем позвонить в Белый дом и уточнить. Я вам скажу номер, вы его наберете. Там снимет трубку Грегг Коллинз, он главный помощник Президента. Вы спросите у него.

– Невероятно, – произнесла она. – Сам Президент Соединенных Штатов просил меня помочь! Никак не могу поверить, что все это не сон…

– Не сон, можете мне поверить, миссис Остин. И постарайтесь понять, что всякая информация относительно вашего покойного мужа, которую вы сообщите мне, окажется исключительно важна для Америки. Я понимаю, это звучит несколько патетически, но…

– Разве кто может не прийти на помощь такому мужчине, как Президент! – она сказала эту фразу, и на лице ее вновь появилась приятная улыбка. Руки перестали дрожать. Внешне, казалось, она взяла себя в руки.

Сигрем тактично взял ее под руку и проводил на стул, где она сидела в продолжение их беседы.

– А теперь я попрошу вас рассказать мне о том, каковы были отношения вашего покойного мужа с Джошуа Хейзом Брюстером.

– Джейк был специалистом по взрывному делу. Взрывником. Причем одним из лучших. Он обращался с динамитом столь же ловко, как кузнец с металлом и молотом. А поскольку мистер Брюстер предпочитал иметь дело с самыми лучшими специалистами, то он, как правило, привлекал Джейка.

– А знал ли Брюстер, что Джейк женат?

– Странный вопрос. Мы жили в небольшом доме в Боулдере, это довольно далеко от шахт. Джейк не хотел, чтобы шахтеры знали о том, что он женат. Он мне говорил, что мастера неохотно нанимают женатых шахтеров, а тем более – подрывников.

– И значит, Брюстер ни о чем не знал.

– Я в курсе того, что печатали тогда газеты, мистер Сигрем. Только ни Джейк, ни остальные даже близко к шахте «Литтл Энджел» не подходили.

Сигрем пододвинул свой стул поближе и уселся таким образом, что касался коленями стула миссис Остин.

– Значит, вся трагедия была разыграна?

– Вы и об этом знаете? – промолвила она.

– Догадываемся, только у нас абсолютно нет доказательств.

– Если нужно, я могу предложить вам одно из доказательств.

Она поднялась, отклонила руку желавшего помочь Сигрема, вышла в соседнюю комнату, откуда возвратилась, держа в руках коробку из-под обуви.

– За день до того, как произошли события в «Литтл Энджел», Джейк и я поехали в Денвер, решили походить по магазинам. На него тогда что-то нашло. Он покупал маскарадные маски, драгоценности, повел меня в самый дорогой ресторан и заказал какого-то немыслимого шампанского. Потом мы сняли комнату в том же «Браун Палас-отеле», где провели нашу первую брачную ночь.

– У меня в том отеле друг остановился.

– А рано поутру Джейк сказал, что отправляется с неким заданием в Россию. Он просил, чтобы я делала вид, будто верю газетным сообщениям и вела бы себя соответственно. Обещал вернуться через несколько месяцев. Джейк сказал, что возвратится богатым, как Крез. А потом он еще сказал, только я не вполне поняла…

– Что именно?

– Сказал, что французы обо всем позаботятся и что скоро мы с ним будем жить в Париже. Представляете? – Ее лицо приобрело мечтательное выражение. – Утром он ушел. На подушке оставил записку: «Я тебя люблю». И еще конверт, в котором лежали пять тысяч долларов.

– А откуда у него были такие деньги?

– Представления не имею. В то время на счету в банке у нас лежали сотни три, не больше.

– И больше мужа вы не видели?

– Видела. – Она протянула Сигрему выцветшую открытку с видом Эйфелевой башни. – Месяц спустя я получила вот это.

«Дорогая моя, тут погода дрянь, сплошь дожди, да и пиво паршивое. Я и парни в порядке. Выше нос. Я совсем не погиб. Не подписываюсь, ибо ты знаешь – кто».

Судя по почерку, открытку надписал человек, не вполне друживший со школьными учителями. Печать удалось разобрать: «Париж, 1 декабря 1911 года».

– А еще через неделю я получила другую открытку, – сказала Аделайн и протянула Сигрему вторую – с изображением Сакре-Кёр, хотя штамп был почему-то Гаврский.

«Дорогая моя, мы отправляемся в Арктику. Это последняя весточка, которую могу тебе послать. Будь молодчиной. Французы оказались людьми слова. Хорошая кормежка, хорошее судно. Твой – ты знаешь – кто».

– Вы совершенно уверены, что это рука Джейка? – поинтересовался Сигрем.

– Абсолютно. У меня сохранились другие его письма. Если хотите, вы можете сличить.

– Нет, я так просто уточнил. А еще что-нибудь от Джейка было? Она кивнула.

– Третья и последняя, которую я получила. Наверное, Джейк накупил их в Париже. Эта – с видом Сен-Шапелль, хотя послана из Абердина, Шотландии. Дата 4 апреля 1912 года.

«Дорогая моя, это жуткое место, холод здесь собачий. Не знаю, выживем ли. Если открытка достигнет тебя, о тебе позаботятся. Храни тебя Господь. Джейк».

На той же открытке сбоку другим почерком было приписано:

«Уважаемая миссис Хобарт, мы потеряли Джейка. Это произошло в снежную бурю. Перед смертью над ним прочитали молитвы. Соболезнуем. В. X.»

Сигрем достал список команды, продиктованный Доннером по телефону.

– «В. X.» это, скорее всего. Вернон Холл, – сказал он, изучив фамилии.

– Да, возможно. Вернон и Джейк были очень дружны.

– А потом? Что случилось потом? Кто потребовал, чтобы вы никогда не рассказывали о том, что вам известно?

– Месяца два прошло, да, пожалуй, в июне некто, представившийся мне как полковник Патмен или, может, Патмор, сейчас мне уже не припомнить точно, пришел ко мне в Боулдер и потребовал, чтобы я никому и никогда не смела рассказывать о том, что происходило после аварии на шахте.

– А как он объяснил это свое требование? Она отрицательно покачала головой:

– Собственно, никак. Сказал, что в интересах правительства не разглашать этих сведений. После этого он протянул мне чек на десять тысяч долларов и ушел.

Сигрем, не поднимаясь со стула, потянулся всем телом, как будто с его плеч только что свалился тяжелый груз. Ему казалось невероятным, что эта вот девяностотрехлетняя старуха, сама того не подозревая, оказалась причастной к проекту стоимостью в миллиарды долларов. Причем, не просто оказалась причастной, но и располагала ключом к шкатулке с огромными ценностями.

Сигрем посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

– Вот теперь обещанный вами ленч был бы в самый раз.

Она улыбнулась ему в ответ – понимающе и хитро так улыбнулась.

– В подобной ситуации Джейк Хобарт сказал бы: «Да ну его к черту, этот ленч, сейчас бы пивка холодненького!»

Глава 16

Пурпурные лучи заходящего солнца еще дрожали на горизонте, когда первые звуки далекого грома возвестили о приближавшемся ливне. Воздух был теплым, а мягкий океанский бриз приятно ласкал лицо Сигрема, сидевшего на террасе клуба «Бальбоа Бей» и потягивавшего свой послеобеденный коньяк.

Было восемь часов, то есть как раз то время, когда жители чистенького респектабельного Ньюпорт-Бич предпочитали общаться друг с другом. Сигрем поплавал в клубном бассейне и затем раньше обычного пообедал. Он сидел, отдыхая и вслушиваясь в мощное ворчание штормовой волны. Воздух был тяжелым, насыщенным электричеством. Ни ветра, ни ливня. В момент, когда с яркостью фотовспышки сверкнула молния, он разглядел множество лодок и прогулочных катеров в заливе. На кораблях уже зажгли красные и зеленые навигационные огни, а из-за белой краски сами корабли были похожи на этаких плавающих фантомов. Молния еще раз осветила ночное небо неверным пляшущим светом. Сигрем заметил, как огненная стрела ударила куда-то за крыши этого уютного курорта – и почти в тот же миг раздался оглушительный удар грома, словно выстрел из гигантской пушки. У Сигрема даже в ушах зазвенело.

Все, кто были на берегу, заспешили под крышу открытого ресторана, так что через считанные минуты Сигрем остался на веранде в гордом одиночестве. Он с удовольствием наблюдал за лихим разгулом матери-природы, ее чудовищными по яркости и звуку фейерверками. Он допил коньяк, откинулся в кресле, ожидая следующей вспышки молнии. Наконец молния полыхнула – и в ее свете Сигрем разглядел фигуру высокого темноволосого, с грубыми чертами лица мужчину, который спокойно, не мигая, уставился на него. Но наступила темнота, и незнакомец вновь слился с темнотой.

Едва отгрохотали и стихли вдали раскаты очередного удара грома, невыразительный голос произнес:

– Насколько я понимаю, вы Джен Сигрем?

Сигрем несколько поколебался с ответом, дожидаясь, когда минутное ослепление светом молнии пройдет, и наконец сказал:

– Именно.

– Судя по всему, именно я был вам нужен, да?

– Если бы я еще плюс ко всему имел удовольствие…

– А, прошу простить. Я Дирк Питт.

Небо вновь озарилось ярким светом молнии, и Сигрем, к явному своему облегчению, заметил, что стоявший перед ним человек широко улыбается.

– Я делаю заключение, что вы, господин Питт, любите эффектные появления. Не вы ли вообще устроили этот гром с молнией, признайтесь?

Питт в ответ на слова Сигрема звучно расхохотался, и последние раскаты его хохота плавно перешли в раскаты очередного удара грома.

– Нет, этой сферой я пока что не овладел, хотя преуспеваю в разделе Красного моря.

Сигрем показал на свободное кресло рядом с собой.

– Может, присядете?

– Благодарю вас.

– С удовольствием заказал бы вам чего-нибудь выпить, но, мне кажется, здешние официанты все как один боятся грозы.

– Она уже заканчивается, – посмотрев на небо, сказал Питт. – Скоро пройдет. – Голос его звучал спокойно и властно.

– Как вам удалось разыскать меня? – поинтересовался Сигрем.

– Постепенно, шаг за шагом, – ответил Питт. – Сначала позвонил вашей жене в Вашингтон. Она сказала, что вы в командировке в Лейжер-Уорлд. А поскольку это неподалеку, я поехал и поговорил с тамошней охраной. Один джентльмен, дежуривший на воротах, сказал мне, что некий Джен Сигрем действительно приезжал навестить миссис Бертрам Остин. С ней затем переговорил. Она, в частности, вспомнила, что порекомендовала вам клуб «Бальбоа Бей», когда услышала, что вы хотели еще немного задержаться в этих краях. А остальное дело техники.

– Вы так все хорошо разъяснили. Питт утвердительно кивнул.

– Как видите, все элементарно.

– Надо же такому было случиться, чтобы я и вы оказались вдруг в одной, образно говоря, упряжке, – сказал Сигрем.

– Я люблю в это время года оставить на несколько дней все дела и заняться серфингом. У моих родителей дом тут неподалеку, на другой стороне залива. Я мог бы разыскать вас и раньше, но адмирал Сэндекер сказал, что это не срочно.

– Так вы и адмирала знаете?

– Он мой шеф.

– Значит, вы из НУМА?

– Да, работаю директором агентства спецпроектов.

– То-то я подумал, что слышал уже ваше имя раньше. Значит, это моя жена упоминала вас.

– Дана?

– Да. Вы разве с ней работали?

– Было дело. Когда прошлым летом НУМА снарядила экспедицию за останками «Баунти», я доставлял вашей жене и ее археологам всякую всячину на остров Питкэрн.

Сигрем изучающе посмотрел на собеседника.

– Стало быть, адмирал Сэндекер сказал, что спешить некуда, если я вас правильно понял? Питт улыбнулся, поправил рукой волосы.

– Слышал, что вы подняли его с постели однажды среди ночи.

Темные тучи ушли на запад, и молния в очередной раз предпочла ударить куда-то за Каталину, расположенную на противоположной оконечности залива.

– Ну, а раз уж мы с вами встретились, чем могу быть вам полезен? – спросил Питт. – Может, нужна какая-то помощь?

– Да. Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне о Новой Земле.

– Особенно и рассказывать-то нечего, – Питт пожал плечами. – Мне поручили возглавить экспедицию по вызволению вашего человека с русского острова. Было условлено время встречи. Он не пришел. Тогда я подождал еще немного, сел в вертолет и отправился на остров.

– Но вы же ужасно рисковали. Русские могли вас обнаружить своими радарами. У них вполне современные приборы.

– Да, такую возможность я не исключал, признаюсь. Я старался двигаться над самой водой, не выше десяти футов над поверхностью, на скорости не больше пятнадцати узлов. Даже если бы они поймали меня на экране радара, мой едва двигавшийся вертолет, скорее всего, был бы принят за рыбацкую шхуну.

– А что произошло, когда вы сели на острове?

– Я облетел береговую линию, заметил шлюп, на котором Коплин приплыл туда. Рядом со шлюпом я и посадил вертолет. Затем отправился на поиски Коплина. В тот момент я услышал автоматные очереди. Хорошо еще, что услышал: была пурга, ветрище завывал, как не знаю кто…

– Как вам удалось обнаружить Коплина? Ведь его в тот момент уже конвоировал русский пограничник. В пургу обнаружить на таком острове двух человек все равно, что иголку найти в стоге сена.

– Не скажите, не скажите… Если в стоге сена потерялась иголка, она лежит себе тихо. А у пограничника была собака, которая громко лаяла. Она служила мне своего рода радиомаяком. С помощью собаки я только и сумел обнаружить Коплина, И пограничника.

– Которого вы тут же и шлепнули, – пробубнил Сигрем.

– Ну, в некотором смысле – да, что-то в этом роде… – Питт сделал неопределенный жест рукой. – А что, позвольте вас спросить, мне еще оставалось делать?

– А что, если тот пограничник тоже был моим агентом? Вы об этом не подумали?

– Насколько мне известно, братья по оружию не ведут один другого под дулом автомата. Не принято, знаете… Тем более, что один из них истекает кровью.

– А собаку зачем убили?

– Сначала не хотел ее трогать, а потом подумал: что, если она приведет сюда других пограничников? К телу своего хозяина? А так неизвестно еще, найдут ли того парня вообще в обозримом будущем.

– Вы что же, всегда носите с собой пистолет с глушителем?

– Видите ли, адмирал Сэндекер уже несколько раз отправлял меня на задания, связанные, я бы сказал, с несколько проблематичными в отношении закона действиями. Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос достаточно внятно.

– Так, а прежде, чем вы перевезли Коплина на корабль, вы, надеюсь, догадались уничтожить шлюп? – спросил Сигрем.

– И смею надеяться, что сделал это вполне профессионально, – ответил Питт. В его тоне Сигрем не почувствовал даже намека на возможную обиду. – В корпусе я проделал дыру, поднял парус и отправил шлюп, что называется, по морям, по волнам… Думаю, что мили за три-четыре от берега он благополучно затонул.

– Вы так уверены, – сказала в раздражении Сигрем. – При том, что позволили себе чрезвычайно расширительно истолковать задание, ради которого вас послали на Новую Землю. И потом, стоило ли так выставляться перед русскими и тем самым подвергать, будем откровенны, не только себя, но Коплина и всех нас опасности. А вы тут сидите и спокойно рассказываете о том, как шлепнули пограничника и его собаку впридачу… Извините меня, но если бы американцы были сплошь такими как вы, мистер Питт, мир не мог бы чувствовать себя спокойно.

Питт поднялся и, оперевшись руками о разделявший их столик, вплотную приблизил лицо к Сигрему.

– По-моему, вы несправедливы в данном случае, – произнес он раздельно, и при этом глаза его полыхнули неприятным холодным блеском. – Несправедливы уже потому, что избирательно вычленяете факты. Например, раз уж вы говорите про убийство, не худо было бы упомянуть, что, когда Коплину делали операцию и срочно понадобилась кровь, я отдал ему добрые две пинты своей. Кроме того, именно я сумел убедить капитана «Фёрст Аттемпт» не заходить в Осло, а вместо этого идти прямиком к ближайшей американской военной базе, имеющей свой аэродром. И ведь именно я упросил начальника этой базы, чтобы он предоставил свой транспортный самолет для переправки Коплина в Америку. Так что, извините меня великодушно, только и вам следует быть более объективным в отношении кровожадного и бессердечного Дирка Питта. Хотя я, разумеется, готов признать, что виновен… Во многом я виновен, причем не в последнюю очередь виновен в том, что вся ваша затея с Новой Землей окончилась благополучно. Во всяком случае, против того, чем она могла и должна была бы завершиться. Так что спасибо вам огромное. Я, конечно, не ожидал, что после всех затраченных усилий меня будут встречать как национального героя Соединенных Штатов, однако разговора, подобного нынешнему, я тоже не заслужил. Ведь за все это время я слова доброго от вас не услышал. Вас не хватило даже на элементарную благодарность. Я не знаю, Сигрем, кто вы, что вы и чем занимаетесь, но одно совершенно ясно. Вы дурак высшего разряда. И мягко выражаясь, катитесь вы к черту.

С этими словами Питт резко повернулся, ушел в тень и исчез.

Глава 17

Профессор Петр Баршов провел заскорузлой рукой по седеющим волосам и концом раскуренной трубки указал через стол – в сторону Превлова.

– Нет, нет, позвольте вас уверить, капитан, мой человек, посланный на Новую Землю, галлюцинациями никогда не страдал и не страдает.

– Да, но посудите сами, он говорит не больше, не меньше, как о шахтном стволе, – при этих словах Превлов издал неопределенный, должный означать крайнее возбуждение, горловой звук. – Подумайте, пожалуйста, сами: не известная никому, ни в каких документах не зафиксированная шахта на территории нашей страны?! Что касается меня, то подобное кажется мне маловероятным. Я говорю о самом факте.

– И тем не менее, это факт, – сказал Баршов. – Сначала мы обратили внимание на странные линии, обнаруженные нами на аэрофотоснимках этого района. Как сообщили геологи, побывавшие там, шахта, о которой идет речь, очень старая, ей может быть и семьдесят, и восемьдесят и больше лет.

– И откуда она могла появиться?

– Не совсем правильно формулируете, капитан. Проблема не в том, откуда, но в том, кто именно ее вырыл. Кто и для каких целей.

– Значит, вы говорите, что в Леонгородском институте геологии никаких сведений о ней нет, – уточнил Превлов.

Баршов покачал головой.

– Ни слова. Может, имело бы смысл просмотреть соответствующие документы за дореволюционный период. Царская охранка могла быть в курсе.

– Охранка? Это что, царская тайная полиция, так кажется? – Превлов выдержал паузу. – Нет, не думаю. В те годы царская полиция интересовалась исключительно революционерами и революционным движением в России. Что им было до какой-то Богом забытой шахты!

– Богом забытой, говорите? У меня, например, для подобных утверждений нет решительно никаких оснований.

Превлов отвернулся и уставился в окно.

– Вы меня извините, профессор, но моя работа научила меня отдавать безусловный приоритет фактам. Впрочем, так поступали и поступают все аналитики. Это единственный путь к истине, если вы намерены таковую установить.

Баршов вынул трубку изо рта, показав при этом крупные желтые зубы заядлого курильщика, и постучал трубкой по столешнице.

– Мне доводилось встречать в специальной литературе упоминание о так называемых шахтах-призраках в Западном полушарии. Там встречаются подобные феномены. Однако никогда мне не доводилось читать о подобного рода явлениях в России. У меня даже проскальзывала в прежние годы мысль о том, не присвоили ли себе американцы абсолютное право и на сей геологический феномен?

– Почему вы переводите разговор в такую плоскость? – спросил у него Превлов. – При чем тут американцы, когда речь идет о шахте на Новой Земле?

– Никогда, капитан, не знаешь заранее. Может, они и не имеют к этому никакого отношения, а может статься, имеют, причем самое что ни на есть непосредственное. Давайте не будем забывать тот факт, что найденное в шахте оборудование и инструменты изготовлены не где-нибудь, а в Соединенных Штатах.

– Не считаю ваш аргумент доказательным, – не скрывая скепсиса, вставил Превлов. – Изготовлено оборудование, действительно, в Америке, однако это еще не доказывает причастность американцев. Может быть, оно было приобретено в Америке, а использовал его кто-нибудь другой.

Баршов при этих словах собеседника широко улыбнулся.

– Что ж, не лишенное оснований предположение, капитан, я готов признать это. Но только вы забываете о трупе мужчины, найденном в этой шахте. У меня есть все основания доверять полученной информации, что эпитафия покойнику написана по-английски, причем не просто по-английски, но в сугубо американских традициях.

– Интересно, – протянул Превлов.

– Конечно, мне нужно извиниться перед вами за то, что не сообщил вам сразу некоторые подробности, касающиеся найденной шахты. – Вежливо признал Баршов. – Хотя, с другой стороны, сам я в той шахте не был, и, следовательно, вся моя информация доставлена моими сослуживцами. Но как бы там ни было, а завтра утром на вашем столе уже будет лежать подробный отчет, в котором подробнейшим образом будет перечислено все, что мои сотрудники обнаружили на Новой Земле. А кроме того, если вам потребуется, вы всегда сможете вызвать и детально расспросить моих коллег в случае, вдруг бедствию будут нужны дополнительные факты.

– От лица Военно-морского флота, который я имею честь тут представлять, я приношу вам искреннюю благодарность за вашу помощь, профессор.

Баршов поднялся из-за стола, прочистил горло и со старомодным поклоном в сторону собеседника сказал:

– Леонгородский институт во всех случаях готов оказывать вам содействие. Если у вас все, капитан, тогда позвольте откланяться, меня ждут дела.

– Да, только вот еще что, профессор…

– Слушаю вас.

– Вы не упомянули о находках ваших геологов, обнаружили они какие-нибудь месторождения на Новой Земле?

– Ничего стоящего, увы.

– Совсем ничего?

– Цинк, никель, но в очень незначительных количествах. Уран, торий, бизаний также в небольших количествах, как показали радиоактивные измерения…

– Торий и бизаний? Я не слышал о таких элементах.

– Торий используется сегодня для получения ядерного топлива, его атакуют нейтронами для этого, – объяснил Баршов. – Также торий широко используют при изготовлении различного рода магниевых сплавов – существуют специальные технологии.

– А бизаний?

– Это чрезвычайно редко встречающийся элемент и мало что известно о нем. Еще не удалось собрать такое количество бизания, чтобы провести полномасштабные исследования его свойств в лабораторных условиях. – Баршов ловко опрокинул выкуренную трубку в пепельницу, легкими постукиваниями удалил остаточный пепел. – За последние годы только французские исследователи проявили выраженный интерес к бизанию.

Превлов взглянул на собеседника.

– Французы, говорите?

– Да. Только за последние годы они потратили миллионы франков, снарядили несколько экспедиций за бизанием. По всему миру ищут. Насколько мне известно, пока так ничего и не нашли.

– Раз тратят такие суммы, значит, имеет смысл, нет? Не думаете ли вы, профессор, что французы могли узнать о свойствах бизания что-то такое, о чем наши ученые пока еще не догадываются?

Баршов пожал плечами.

– Видите ли, капитан, русские ученые далеко не во всех областях занимают лидирующие позиции. В противном случае, не американцы, а мы запускали бы один за другим спутники к Луне.

– Еще раз спасибо, профессор, за консультацию. И буду с нетерпением ожидать вашего отчета.

Глава 18

За четыре квартала от здания Морского управления лейтенант Павел Марганин сидел, развалившись на скамейке, на бульваре. В руках у него была раскрытая книга. Был полдень, вокруг на дорожке и травянистых лужайках прогуливались, стояли, сидели служащие. Некоторые предпочли укрыться от солнечных лучей в тени деревьев, где с видимым удовольствием поедали принесенные с собой бутерброды. Когда мимо скамейки, где сидел Марганин, проходила какая-нибудь хорошенькая женщина, он охотно поднимал глаза от книги и оценивающе изучал формы.

В половине первого на ту же скамейку уселся толстый, неопрятного вида мужчина в рабочей униформе, развернул жуткого вида бумагу, извлек бутерброд с черным хлебом. Тут он поднял глаза на Марганина, поймал брезгливый взгляд лейтенанта и широко улыбнулся.

– Компанию составить хочешь? А, моряк? – Незнакомец явно был настроен самым что ни на есть дружелюбным образом. Он похлопал рукой свой внятно обозначенный под одеждой живот. – У меня тут на двоих хватит. Это моя жена специально кормит меня как на убой, чтобы я всегда был в теле, чтобы девушки на меня не зарились.

Марганин отрицательно покачал головой и уткнулся в книгу.

Незнакомец пожал плечами и сделал вид, что откусил бутерброд. И начал изображать тщательное пережевывание с пустым ртом.

– Что у вас? – между жевательными движениями прошептал он.

Марганин продолжал читать, как ни в чем не бывало. Он лишь приподнял раскрытую книгу, прикрыв ею губы и, не поворачиваясь, сказал:

– У Превлова связь с женщиной. Пока не знаю, с кем именно. У нее темные, коротко подстриженные волосы, носит она туфли на невысоких каблуках. Туфли очень дорогие, тридцать седьмого размера. Пить предпочитает шартрез. Приезжает на автомобиле с номерным знаком посольства США, номер один-четыре-шесть.

– Насколько проверены ваши данные?

– Говорю лишь то, в чем абсолютно уверен, – сдержанно парировал Марганин и сердито перевернул страницу. – Думаю, вам надлежит срочно принять меры. Похоже, мы имеем дело с крупной игрой.

– Сегодня же мы установим личность этой брюнетки. – Работяга откусил большой и вполне всамделишный кусок бутерброда. – Что-нибудь кроме этого?

– Срочно требуется информация о начале «Сицилианского проекта».

– Даже не слышал о таком.

Марганин опустил книгу на колени, потер пальцами глаза и, загораживая губы рукой, сказал:

– Это оборонительный проект, имеющий какое-то отношение к Национальному агентству надводных и подводных коммуникаций.

– Если произойдет утечка информации о подобного рода проектах, они могут насторожиться.

– Скажите, что беспокоиться не о чем. Все то, что мне станет известно на сей счет, я буду использовать порционно, не все разом.

– Через шесть дней. Мужской туалет ресторана «Бородино». Вечер, шесть-сорок.

Марганин захлопнул книгу и потянулся. Незнакомец еще раз откусил от своего бутерброда и решительно не обратил внимания на то, что сосед по скамейке поднялся и направился в сторону здания морского управления.

Глава 19

Секретарь Президента приветственно улыбнулся и поднялся из-за стола. Он был высоким, стройным, молодым мужчиной с приятным интеллигентным лицом.

– Миссис Сигрем, пожалуйста, пройдите за мной.

Он проводил Дану к дверям одного из лифтов Белого дома, пропустил ее первой в кабину.

Дана старалась внешне сохранять спокойствие. Пока кабина поднималась, она предпочла избегать взгляда секретаря и смотрела прямо перед собой, в стенку. Если бы он был более прозорлив, то уже по одному этому чрезмерному желанию казаться спокойной мог бы угадать состояние Даны. Она бросила быстрый взгляд в сторону секретаря. Молодой человек следил за перемещением индикатора этажей на панели.

Наконец двери лифта распахнулись, и она последовала за секретарем в холл, откуда они попали в одну из спален третьего этажа.

– Обратите внимание на каминную полку, – сказал секретарь Президента. – Мы обнаружили его в одном из ящиков в подвальных помещениях. Изумительная работа. Президенту настолько понравился, что он распорядился поставить эту игрушку гак, чтобы всегда была на виду.

Прищурившись, Дана увидела над камином солидных размеров стеклянный футляр, внутри которого находился миниатюрный парусник, выполненный, очевидно, как точная копия какого-то старинного корабля.

– Президент выразил надежду, что вы как специалист, может, прольете свет. Сам Президент понятия не имеет, что это за корабль. Как видите, ни на корпусе, ни на футляре нет никакого указания на сей счет.

Она направилась к камину, чтобы получше разглядеть мастерски выполненную модель. Дана чувствовала явное замешательство, поскольку приехала в Белый дом совсем не за тем, чтобы устанавливать название старинных кораблей. Утром, по телефону секретарь Президента уточнил, будет ли ей удобно приехать в Белый дом около двух пополудни. У Даны возникло странное ощущение во всем теле. Она не была уверена, было ли это чувство разочарования или облегчения.

– По виду – это торговый корабль начала XVIII века, – ответила она после паузы. – Я бы могла зарисовать его, чтобы потом сравнить с чертежами в морском архиве.

– Адмирал Сэндекер сказал, что если кто и может идентифицировать модель, так только вы.

– Адмирал Сэндекер?

– Да. Именно по его рекомендации Президент решил обратиться к вам. – Секретарь двинулся в направлении двери. – Карандаш и бумага на ночном столике у кровати. Я же вынужден покинуть вас и вернуться на свое рабочее место. Пожалуйста, чувствуйте себя, как дома. Сколько времени вам понадобится, столько и занимайтесь.

– А разве Президент?..

– В это время он играет в гольф. Так что вас никто не побеспокоит. Когда все закончите, спуститесь на этом же самом лифте. – И прежде чем Дана успела что-либо еще спросить, секретарь Президента повернулся и вышел.

Дана уселась на постель и тяжело вздохнула. Она как дура после утреннего звонка начала суетиться, приняла ароматизированную ванну, на черное белье надела платье, выбрав белое, которое делало ее похожей одновременно и на девочку-старшеклассницу, и на невесту… И все коту под хвост! Президент, оказывается, не желал ее. Президент просто пожелал, чтобы она явилась в Белый дом, чтобы срисовать модель какого-то идиотского корабля.

Дана чувствовала себя подавленной и порядком униженной таким оборотом дела. Она прошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Вернувшись, она увидела, что внешняя дверь спальни плотно закрыта, а возле камина стоит Президент. Он выглядел загорелым и моложавым в спортивной рубашке и слаксах.

Дана была чрезвычайно удивлена его появлением. В первые мгновения она не нашлась что сказать.

– А мне сказали, что вы в гольф играете, – глупо сказала она, чтобы как-то заполнить молчание.

– Именно так записано в моем журнале.

– Скажите, а вот эта модель корабля…

– А, это известный вирджинский бриг «Роаноук», – сказал Президент, кивнув в сторону модели. – Он был заложен в 1728 году и сошел со стапелей верфи в Нова Скотия в 1743 году. Мой отец сделал эту модель по рисунку около сорока лет назад.

– И значит, вы устроили весь этот спектакль только лишь ради того, чтобы пригласить меня сюда? – с некоторой неуверенностью в голосе уточнила Дана.

– На сей счет двух мнений и быть не может. Она уставилась на Президента. Он ответил ей спокойным взглядом уверенного в себе мужчины, так что Дана тотчас же покраснела.

– Видите ли, – сказал он, – мне хотелось немного побеседовать с вами в неофициальной обстановке. Так, чтобы только я и вы. Чтобы нас никто не прерывал, включая моих доверенных лиц и ближайших сотрудников.

Комната вдруг стронулась с места и поплыла у Даны перед глазами.

– Вы… вы хотите только поговорить со мной?

Президент изучающе посмотрел на нее и негромко прищелкнул языком.

– Вы мне льстите, миссис Сигрем. Соблазнять вас не входило в мои планы. Мне вообще кажется, что все расхожие сплетни о моих отношениях со слабым полом несколько преувеличивают мои действительные возможности.

– Да, но на приеме…

– Мне кажется, я понимаю… – Президент взял Дану за руку и усадил на стул. – Когда я шепнул вам, что хотел бы встретиться с вами наедине, вы восприняли это как предложение старого развратника. Простите меня, это не входило в мои намерения.

Дана вздохнула.

– Меня удивило, что мужчина, который одним мановением своего мизинца может уложить к себе в постель любую из миллионов женщин, вдруг ни с того, ни с сего позарился на морскую археологессу, к тому же разменявшую четвертый десяток лет, замужнюю и совсем не привлекательную.

– Вы к себе несправедливы, – возразил он, сделавшись вдруг серьезным. – Вы действительно очень симпатичная.

И вновь Дана почувствовала, как лицо ее вспыхнуло.

– Мужчины давно уже перестали интересоваться мною.

– А не думаете ли вы, что причина этого совсем не в вас. Вероятно, вас окружают интеллигентные и порядочные мужчины, которые не делают такого рода предложений замужним женщинам.

– Хотелось бы думать, что так.

Президент пододвинул свой стул и сел напротив Даны. Она чувствовала себя провинившейся школьницей, сидела выпрямившись, ноги вместе, руки на коленях. К разговору подобного рода она оказалась совершенно неподготовленной.

– Скажите мне, пожалуйста, миссис Сигрем, вы все не любите его?

Она уставилась на Президента недоуменным взглядом.

– Кого?

– Вашего мужа, конечно.

– Джена?

– Да, Джена, – с улыбкой подтвердил он. – Если у вас нет кого-нибудь еще.

– А, собственно, почему вас это интересует?

– Мне кажется, что Джен сейчас на грани срыва.

Дана удивленно посмотрела на Президента.

– Нет, бывает, разумеется, всякое, но я не думаю, что он на грани нервного срыва.

– Нет, вы не совсем правильно меня поняли, миссис Сигрем, – несколько сурово произнес Президент. – Я не имею в виду нервный срыв и вообще говорю не в категориях психиатрии. Дело в том, что, мне кажется, он сейчас испытывает огромное давление, связанное с той работой, которой в настоящее время занят. И если плюс ко всему у него будут еще и семейные неурядицы, тогда он действительно может не выдержать. А этого-то я и не могу допустить в настоящее время. Во всяком случае, я бы хотел предотвратить подобную возможность как минимум уже потому, что Джен занимается весьма серьезным проектом, который может существенно повлиять на безопасность Соединенных Штатов.

– Этот уж мне проект! Он стоит между нами как  неприступная стена, – воскликнула она с чувством.

– Не только проект, миссис Сигрем, но также и некоторые более приватные проблемы. Скажем, тот факт, что вы не хотите иметь детей.

Она ошарашенно посмотрела на Президента.

– Но откуда вам это может быть известно?

– Оттуда, оттуда, миссис Сигрем. Это сейчас неважно, поэтому не будем отнимать у себя время. А лучше поговорим с вами о другом. Предстоящие шестнадцать месяцев окажутся очень трудными для Джена. Он будет выкладываться, пытаясь максимально быстро завершить проект. И мне бы хотелось, чтобы в это время вы проявили по отношению к нему предельную заботу, абсолютное внимание, на которые вы только способны.

Она нервно сжала и тут же расцепила руки.

– Это в самом деле настолько важно? – спросила она тихо.

– Это более чем важно, – ответил Президент. – Вы поможете мне?

Она молча кивнула.

– Хорошо, – он погладил ее по руке. – Между нами, может, нам удастся уберечь Джена от срыва.

– Я постараюсь, господин Президент. Раз это так важно, я постараюсь. Большего я вам обещать не могу.

– Я верю вам, миссис Сигрем.

– Только я не изменю своих взглядов относительно ребенка, поймите правильно.

Президент усмехнулся той самой своей знаменитой ухмылкой, которую так любили запечатлевать фотокорреспонденты всего мира.

– Если я сочту это необходимым, то могу начать войну, и по моему приказу сотни и тысячи мужчин пойдут в бой и умрут за интересы страны, однако всей моей власти недостаточно для того, чтобы вынудить одну-единственную женщину забеременеть от собственного мужа.

Она улыбнулась при этих словах – впервые за все время их разговора. Только сейчас она по-настоящему ощутила реальную власть Президента страны, и почувствовала даже некоторую робость от мысли, что запросто разговаривает с человеком, желаниям которого повинуется огромная и сложная государственная машина. Власть казалась ей обольстительной материей, и Дана почувствовала горечь разочарования от того, что не попала в постель этого человека.

Президент поднялся со стула и взял Дану за руку.

– Я должен идти, через несколько минут у меня назначена встреча с экономическим советником. – Он проводил ее до дверей, потом неожиданно взял обеими руками ее голову, притянул и поцеловал ее в губы. Затем он медленно оторвался от Даны, посмотрел ей в глаза и негромко сказал:

– Вы очень желанная для мужчины женщина, миссис Сигрем. Помните об этом.

С этими словами он повел ее к лифту.

Глава 20

Дана ожидала мужа в главном вестибюле аэровокзала, что само по себе было весьма необычным.

– Взбрело же тебе в голову, – Сигрем изучающе посмотрел на жену. – Даже не вспомню, когда в последний раз ты приезжала в аэропорт, чтобы меня встретить.

– Неконтролируемый любовный импульс, – сказала она, широко улыбнувшись Джену.

Он дождался своего багажа, после чего они прошли на автомобильную стоянку. Дана крепко сжимала его ладонь. Происшедшее в спальне Белого дома казалось ей далеким и не вполне достоверно запомнившимся сновидением, от которого в памяти остались разве только поцелуй в губы и слова о том, что она желанная для всякого мужчины женщина.

Дана села за руль и уверенно вырулила на дорогу, ведущую к автостраде. Час пик подходил к концу, чрезмерный поток, еще недавно заполнявший все полосы, заметно схлынул, и потому Дана с удовольствием ехала, наслаждаясь погодой и умиротворяющим видом сельской Вирджинии.

– Ты знаешь Дирка Питта? – прервав молчание, спросил ее Джен.

– Да, это директор спецпроектов у адмирала Сэндекера. А почему ты о нем спросил?

– Да вот хочу поставить наглеца на место, – ответил Сигрем.

Она изумленно посмотрела на мужа.

– Что может быть у тебя с ним общего?

– Обгадил мне важнейшую часть проекта.

Она крепче вцепилась в руль.

– Поставить его на место будет не так-то просто.

– Ты в этом уверена?

– Не то слово! Среди сотрудников НУМА о нем легенды ходят. С тех пор, как Дирк Питт начал работать на агентство, список его личных достижение уступает разве только списку его необыкновенных военных трофеев.

– И что дальше?

– А то, что, плюс ко всему, он любимчик адмирал Сэндекера.

– Ты забываешь, что мое влияние на Президент Соединенных Штатов несколько уравнивает меня с адмиралом, если уж на то пошло.

– Ты полагаешь, что благодаря доброму отношению к тебе со стороны Президента ты можешь считать себя более влиятельным, чем сенатор от штата Калифорнии Джордж Питт? – спросила его Дана.

– Они родственники? – Джен повернулся и внимательно посмотрел на жену.

– Отец и сын.

При этих словах Сигрем ссутулился и следующие несколько минут сидел, раздумывая.

Дана положила правую руку ему на колено. Когда красный светофор вынудил ее остановиться, она подалась вправо и поцеловала Джена.

– По случаю чего? – полюбопытствовал он.

– Считай это желанием подмазаться. Вроде взятки.

– Интересно, во что выльется мне эта сегодняшняя взятка? – добродушно проворчал он.

– Знаешь, в голову пришла одна неплохая мысль, – объявила ему Дана. – Почему бы нам с тобой не сходить в кино, а? Сейчас идет новый фильм с Марлоном Брандо… А после мы отправились бы в ресторан. В гостинице «Олд Потомак» замечательные омары. А после ресторана – домой и в постель, в постель, в постель…

– Подбрось меня на работу, будь добра, – мягко сказал Сигрем. – Если бы ты только представляла, сколько у меня дел…

– Ну, Джен, ты совсем себя не бережешь… – взмолилась Дана. – Завтра будет день, и ты сможешь пойти на свою работу.

– Смогу, ты права. Только мне нужно туда сегодня, сейчас.

В этот момент Дана окончательно убедилась, что стена меж ними – непробиваемая, и что с этого самого мгновения у них никогда больше не будет прежней легкости и прежних отношений.

Глава 21

Сигрем посмотрел на металлический атташе-кейс на рабочем столе. Потом перевел взгляд на стоявших по другую сторону стола военных, полковника и капитана.

– Тут не может быть никакой ошибки, как вы полагаете?

Полковник отрицательно покачал головой.

– Заверено ни больше, ни меньше, как самим Директором военного архива, сэр.

– Очень оперативно, благодарю вас. Полковник кивнул и остался стоять.

– Извините, но только я не могу вернуться в Министерство обороны без этой бумаги. Таков полученный мною приказ.

– Кто именно приказал вам?

– Секретарь, – коротко ответил полковник. – Согласно правилам, установленным для всех сотрудников Министерства обороны, все документы, на которых проставлен код «Секретно», должен постоянно находиться под контролем ответственных сотрудников министерства.

– Понимаю, – сказал Сигрем. – По крайней мере, позвольте мне изучить бумаги в одиночку, если это допустимо.

– Конечно, сэр. Мы с помощником, с вашего разрешения, обождем в соседнем кабинете, но я должен подчеркнуть, что, пока документы находятся в вашем распоряжении, никто не должен входить в кабинет или выходить.

Сигрем согласно кивнул.

– Хорошо. Располагайтесь удобно, джентльмены. Мой секретарь к вашим услугам, если вы захотите перекусить или выпить кофе.

– Вы очень любезны, господин Сигрем, спасибо.

– Да, и вот еще что, – сказал Сигрем и чуть улыбнулся. – У меня тут есть персональная ванная, так что на время я исчезаю.

После того, как дверь за обоими военными закрылась, Сигрем несколько секунд просидел не двигаясь. Перед ним на столе находилось главное оправдание той работы, которой Сигрем отдал пять лет жизни. Только вот – оправдание ли? Не получится ли так, что лежащие перед ним документы окажутся лишь очередной дверью, за которой поджидают новые загадки, если не новые проблемы и неприятности. А может – и тупик?! Он специальным ключом открыл замки кейса, откинул крышку. Внутри лежали четыре канцелярские папки и тетрадка. Надписи гласили:

СД5С

7665

1911

Отчет о научном и монетарном значении редкого химического элемента БИЗАНИЯ

СД5С

7687

1911

Переписка между Секретарем по военным вопросам и Джошуа Хейзом Брюстером о возможном накоплении бизания

СД5С

7720

1911

Меморандум Секретаря по военным вопросам Президенту о выделении денежных средств на секретное финансирование военного проекта 371-990-Р-85

СД5С

8039

1912

Отчет о проведении закрытого расследования обстоятельств исчезновения Джошуа Хейза Брюстера.

На тетрадке было просто написано: «ДНЕВНИК ДЖОШУА ХЕЙЗА БРЮСТЕРА».

По логике вещей, Сигрему нужно было бы начать с изучения содержимого папок, но логика уступила место любопытству, и он уселся поудобнее в кресле и раскрыл дневник.

Четыре часа спустя он положил тетрадь на папки и надавил клавишу селектора. Почти тотчас открылась незаметная постороннему взгляду дверь в нише кабинета, и оттуда вышел человек в белом халате, какие носит технический персонал.

– Сколько нужно времени для изготовления ксерокопий всех этих документов?

Человек в халате взял тетрадь, пропустил страницы через большой палец, заглянул в каждую из канцелярских папок.

– Мне понадобится минут сорок пять.

Сигрем согласно кивнул.

– Хорошо, сразу и займитесь. В приемной сейчас ждут двое военных, они должны будут увезти эти бумаги.

После того, как потайная дверца в торце ниши закрылась, Сигрем устало поднялся из кресла и на затекших ногах двинулся в ванную. Заперев за собой дверь, он привалился спиной к стене, его лицо в этот момент напоминало страдальческую маску.

– О, Боже, нет, – прошептал он, – это несправедливо, это несправедливо.

Он нагнулся над раковиной, и его вырвало.

Глава 22

Президент вышел к дверям своего рабочего кабинета Кемп-Девидской резиденции и обменялся рукопожатием – сначала с Сигремом, затем с Доннером.

– Прошу меня простить, что пригласил вас сюда, да еще в такую рань, но только в семь утра у меня и бывает свободная минутка.

– Нет проблем, господин Президент, – сказал Доннер. – Я, в любом случае, в это время совершаю пробежку.

Президент с некоторым удивлением оглядел более чем плотную фигуру Доннера.

– Как знать? Возможно, я спас вас от закупорки коронарных сосудов этим утром, а? – заметив обиженное выражение Доннера, Президент с удовольствием рассмеялся и жестом пригласил их в кабинет. – Проходите, прошу вас, усаживайтесь и вообще – чувствуйте себя как дома. Я заказал легкий завтрак.

Они втроем расселись на софе и стульях лицом к широкому окну, за которым открывался роскошный вид на Мэрилендские Холмы. Почти тотчас же принесли кофе со сладким печеньем; взяв поднос в руку. Президент жестом гостеприимного хозяина предложил каждому из гостей отведать сладостей.

– Ну, Джен, хоть сегодня-то, надеюсь, вы сможете сообщить мне что-нибудь вдохновляющее. В последнее время все надежды я связываю только с «Сицилианским проектом». Это единственный реальный способ прекратить тягаться с русскими и китайцами в наращивании вооружений. Получается какая-то сумасшедшая гонка! – Президент устало потер глаза. – Я вообще считаю, что с тех самых пор, как Господь сотворил человека, люди никогда не вели себя более глупо. На земном шаре уже скопилось столько вооружения, что его хватит, чтобы всю Землю взорвать пять раз кряду. Пять раз! А мы все продолжаем изобретать новые виды вооружения! – Он сделал отчаянный жест рукой. – Ладно, хватит с утра пораньше о плохом. Расскажите мне лучше что-нибудь хорошенькое. Как там наши с вами дела?

Сигрем тупо уставился на кофейный столик. Как бы очнувшись, он посмотрел на зажатую в руке папку с архивными документами из Министерства обороны, и наконец сказал:

– Я понимаю, господин Президент, что вас проинформировали о состоянии наших дел на сегодняшний день.

– Да, я читал рапорт о ходе ваших исследований.

Сигрем приподнялся и протянул Президенту ксерокопию дневника Джошуа Брюстера.

– Думаю, вы не без интереса ознакомитесь с этим захватывающим рассказом начала XX века. Чего тут только нет, господин Президент! И страдания, и интрига… Первая запись датирована 8 июля 1910 года. Начинается с того момента, как Джошуа Хейз Брюстер выехал с Таймыра, это в северной части Сибири. Он там пробыл девять месяцев, добывая свинец по контракту с «Сосьете де Мин дё Лоррен». Он добывал свинец для России. Затем он продолжает, как он плыл на маленьком пароходике в Архангельск, был туман, пароход сбился с курса и вынужден был пристать к северной оконечности острова Новая Земля. К счастью, корабль не разбился о скалы, и все пассажиры много недель томились в холодной жестянке, пока месяц спустя не были спасены русским военным фрегатом. В ожидании помощи Брюстер времени понапрасну не терял и исследовал Новую Землю. Он пишет, что приблизительно на восемнадцатый день с начала изысканий он наткнулся на обломок странной скалы на склоне горы Бедная. Он обратил внимание на необычный, ранее никогда не виданный состав породы. Он захватил с собой несколько сколков породы, привез их в Соединенные Штаты. Через шестьдесят два дня после того, как отплыл с Таймыра, Брюстер был уже в Нью-Йорке.

– Значит, именно таким образом бизаний оказался в Америке? – уточнил Президент, ни к кому конкретно не обращаясь.

Сигрем утвердительно кивнул и продолжил:

– Брюстер передал своим работодателям все сколы за исключением одного. Этот последний он оставил себе, просто как сувенир на память о Новой Земле. Проходит сколько-то месяцев, все тихо. Брюстер интересуется у директора американского филиала «Сосьете де Мин» о судьбе обнаруженных на Новой Земле сколов неизвестной горной породы. Брюстеру сказали тогда, что были проведены анализы, ничего интересного не обнаружилось, и доставленную с острова породу выбросили на помойку. Его такой ответ насторожил. Засомневавшись, он взял оставшийся скол, отвез его в Вашингтонское Бюро геологии – для исследования. Брюстер был потрясен, когда ему сказали, что найденный на острове скол – самый настоящий бизаний, то есть фактически неизвестный химический элемент, отдельные крупицы которого были видны лишь в некоторых породах – да и то при огромном увеличении, в самые мощные микроскопы.

– А сообщил ли после этого Брюстер в «Сосьете», где именно он добыл экземпляры породы? – спросил Президент.

– Нет. Он предпочел отделаться неопределенным ответом. Фактически он направил французов по ложному следу, сказав, что обнаружил сколы породы на юге острова Новой Земли.

– А к чему все эти ухищрения?

– Обычное дело среди геологов-разведчиков, – ответил Доннер. – Не раскрывая настоящего местоположения обнаруженных залежей, обнаруженного месторождения, жилы, наконец, геолог получает козырь в торговле с предпринимателем. Он таким образом может себе выторговать значительно больший процент будущих прибылей.

– Да, вы правы, – негромко прокомментировал Президент. – В том, что вы говорите, есть своя логика. В этой ситуации не совсем понятным для меня остается поведение французов. Чем именно могла быть обусловлена в 1910 году строгая секретность? Иначе говоря, что могли они узнать про бизаний такое, чего до сих пор, хотя прошло уже семь десятилетий, не знаем про этот химический элемент мы с вами? Вот чего я не понимаю.

– Ну, с одной стороны, сыграло свою роль сходство бизания с радием, – сказал, немного подумав, Сигрем. – «Сосьете де Мин» переправило найденные Брюстером образцы породы в парижский радиологический институт, и там специалисты установили, что в определенных количествах бизаний обладает всеми свойствами радия.

– А поскольку в те годы производство одного грамма радия обходилось минимум в пятьдесят тысяч долларов, – добавил со своей стороны Доннер, – то французское правительство неожиданно увидело в добыче бизания реальный шанс сделаться монопольными производителями бизания, этого фантастически дорогостоящего элемента. Если бы у французов было достаточно времени, они сумели бы добыть несколько фунтов первосортного бизания, продав который, они получили бы в качестве чистой прибыли несколько сот миллионов долларов!

Цифра настолько поразила Президента; что он даже головой покрутил.

– Боже мой, ну и цены! Если только я сейчас не ошибаюсь, в нашем распоряжении сегодня находится что-то около двадцати восьми граммов этого бизания. Или унция, что, впрочем, почти одно и то же.

– Совершенно верно, сэр. А в 1910 году одна унция бизания оценивалась в миллион четыреста тысяч долларов.

Президент медленно поднялся со своего места и уставился в окно.

– Ну, а что же потом сделал этот Брюстер?

– А потом он передал свою информацию Военному министерству Соединенных Штатов. – Сигрем взял папку с шифром 371-990-Р-85 и надписью: «Меморандум секретаря по военным вопросам Президенту о выделении денежных средств на секретное финансирование», распахнул ее. – Если бы только была известна вся предыстория этого вопроса, то нынешние сотрудники ЦРУ имели бы основания гордиться своими предшественниками на ниве разведки. Потому что в тот же момент, когда генералы из Армейского Бюро Разведки поняли, какую именно информацию сообщил им Брюстер, у них появился план о двойной игре. Причем, то был наиболее грандиозный план подобного рода. Они приказали Брюстеру проинформировать «Сосьете де Мин», что он провел свои собственные исследования найденной породы и теперь, установив, что к чему, намерен образовать добывающий синдикат и собственноручно заняться добычей бизания – на свои собственные средства. К тому времени французы уже поняли, что Брюстер направил их по ложному следу и что в южной части Новой Земли никакого бизания нет и быть не может. Для них ситуация сводилась к дилемме: не хотите иметь дело с Брюстером, не видать вам никакого бизания. Вот именно так. У них не осталось других вариантов, кроме как пойти на попятный и согласиться с назначением Брюстера главным инженером за очень хорошенькое вознаграждение его труда.

– Но почему же правительство Соединенных Штатов не захотело финансировать все эти предприятия, если Добыча сулила такие огромные прибыли? – поинтересовался Президент. – Зачем вообще было подпускать французов к кормушке?

– По двум причинам, как минимум, – ответил Сигрем. – Первая. Так как залежи бизания находились на территории иностранного государства, все работы по рытью шахты надлежало производить в строжайшем секрете. Если бы русские захватили работавших на Новой Земле шахтеров, то виновником нарушения закона была бы французская сторона, но никак не Америка. И вторая. В те дни Конгресс Соединенных Штатов держал военное ведомство на таком голодном пайке, какой сегодня и представить себе невозможно. У тогдашнего Военного ведомства просто-напросто не было денег для проведения шахтерских работ в Арктике, вне зависимости от того, какую прибыль сулили эти экскавации.

– Несчастные французы!

– Брюстер зато очень счастливый, можно подумать?! Помяните мое слово, господин Президент, Брюстеру даже в голову не приходила та тривиальнейшая мысль, что если бы он и вправду открыл свое дело на склоне горы Бедная, если бы начал добывать бизаний, то первая же партия бизаниевой руды для Брюстера и его людей оказалась бы и последней. «Сосьете де Мин дё Лоррен» сумела бы нанять головорезов, чтобы они стерли в порошок всех старателей. Это более чем очевидно. Свидетельством служит та плотная завеса секретности, которой французы окружили свое предприятие. Да, еще тут была одна прелюбопытная подробность. Не Брюстер, но один француз инсценировал трагедию на «Литтл Энджел».

– Во всяком случае, мы должны признать, что свою часть замысла французы выполнили весьма профессионально, – добавил Доннер. – Спектакль с аварией на «Литтл Энджел» не только был хорошо сыгран, но и мог бы послужить в дальнейшем падежным прикрытием для того, чтобы преспокойно разделаться с Брюстером и его коллегами-шахтерами. Причем, французы не рисковали ничем! Кто бы решился инкриминировать им убийство американских граждан в Арктике, если всем давно было известно, что эти конкретные девять человек погибли в результате затопления водой шахты «Литтл Энджел» за шесть месяцев до того?!

– Мы более чем уверены, – продолжил Сигрем, – что «Сосьете де Мин дё Лоррен» перевезло Брюстера и его людей в Нью-Йорк, использовав для этого частный вагон. А из Нью-Йорка они отправились, скорее всего, на французском корабле, и думаю, под вымышленными именами.

– Мне бы хотелось, чтобы вы внесли ясность еще в один вопрос, – прервал его Президент. – Изучая ваш доклад, я на это обратил внимание, к тому же в этой части мистер Доннер сейчас подтвердил информацию. Речь идет о том, что снаряжение экспедиции было американского производства. И более того, в докладе сказано, что заказ был оформлен по правительственным каналам, и таким образом, многие люди были в курсе, что оборудование и инструменты заказаны именно правительством Соединенных Штатов. Тут концы с концами не сходятся.

– Французские хитрости, – тотчас же откликнулся Сигрем. – Я изучил платежные документы компаний «Дженсен» и «Тор». В обоих случаях а графе «клиент» указано, что чек был послан из Вашингтона, ДК, хотя счет, с которого были переведены деньги, как я впоследствии выяснил, принадлежал тогдашнему послу Франции в Штатах. Иначе говоря, тут речь идет о дополнительной степени защиты с французской стороны.

– Не сочли излишним?

Сигрем согласно кивнул.

– Задумано неплохо, но беда в том, что французы до конца так и не раскусили американскую игру.

– Значит, если я правильно понял, эти девять парней направились в Париж, так сказано в докладе, а потом?

– Колорады провели две недели в Париже, в особняке, принадлежавшем «Сосьете де Мин». Шахтеры делали последние закупки оборудования, прочих необходимых вещей. Когда же, наконец все было подготовлено, они сели на французское судно в порту Гавра и поплыли через Ла-Манш. Кораблю потребовалось двенадцать дней, чтобы пройти в Баренцевом море через ледяные заторы. В конце концов судно бросило якорь у побережья Новой Земли. После того, как шахтеры вместе со своим оборудованием были переправлены на остров, Брюстер начал действовать в точном соответствии с планом, разработанным американскими разведслужбами. Брюстер потребовал, чтобы капитан судна, на котором предполагалось вывезти с Новой Земли первую партию бизаниевой руды, прибыл за грузом не ранее начала июня, иначе говоря, через семь месяцев.

– Поскольку, согласно американскому плану, через семь месяцев на острове уже не будет ни бизания, ни шахтеров. Таким образом, «Сосьете де Мин дё Лоррен» останется, фигурально выражаясь, с носом.

– Именно. Американские спецслужбы рассчитывали, что добыча бизания, погрузка руды и транспортировка шахтеров займет не более пяти месяцев. Парням, однако, пришлось работать все эти пять месяцев, как проклятым. Это была убийственная работа, если учитывать не только ее темпы, но и погодные условия. Шахтерам приходилось бурить, закладывать динамит, взрывать, выбирать наверх руду, складировать, снова бурить, снова взрывать – и так до бесконечности. Там ведь сплошной гранит, а это адова работа. При температуре пятьдесят градусов мороза. Хотя у парней был богатый опыт, однако ни одному из них не доводилось прежде работать в таком холоде, да еще вдобавок при постоянных полярных ветрах с моря, которые если и прекращались, то ненадолго, словно только для того, чтобы не весь снежный покров со склона горы Бедная был сдут на материк. Для тех ребят Новая Земля была настоящим испытанием на прочность. Джейк Хобарт, например, заблудился в снежную бурю, долго плутал по снегу – и умер от обморожения. Все парни страдали там от морозов, от чрезмерной усталости. В дневнике Брюстера есть такие слова: «Это настоящее ледяное чистилище, не достойное хорошего плевка!».

– Это чудо, что они все не погибли, – сказал Президент.

– Да, им крепко досталось, ничего не скажешь, – продолжил Сигрем. – Но все-таки они вышли победителями. Как бы ни тяжела была работа, но ребята Брюстера показали, на что они способны в случае необходимости. В невероятно тяжелых условиях они сумели найти бизаний, добыть его в необходимом количестве – и при всех тяготах никто из парней не решился на предательство или дезертирство. Что касается инженерных решений и воровского фарта, – то была идеально проведенная операция, классика своего рода.

– И, стало быть, они сумели покинуть Новую Землю вместе с бизаниевой рудой?!

– Да, господин Президент, именно так, – Сигрем утвердительно кивнул. – Брюстер вместе со всей оставшейся командой засыпали шахту, уничтожили, насколько это было возможно, все следы своих работ, перетащили собранный бизаний к берегу. Специальный пароход, снаряженный для этой цели военным департаментом, под видом научного судна, которое находилось в тех широтах для проведения сугубо научно-исследовательских экспериментов, принял груз на борт. Корабль находился под командой офицера военно-морских сил лейтенанта Пратта.

– Сколько бизаниевой руды было у них?

– Если верить подсчетам Сида Коплина, у них должно было оказаться около полутонны высококачественной бизаниевой руды.

– А в пересчете на чистое содержание бизания?

– Ну, если очень приблизительно, получим где-нибудь около пятисот унций чистого вещества.

– Этого с лихвой хватило бы на весь «Сицилианский проект», – заметил Президент, явно воодушевленный услышанными цифрами.

– И даже еще осталось бы на следующий проект, – безапелляционно сказал Сигрем.

– И что же, сумел тот корабль достигнуть американского берега?

– Увы, сэр. Каким-то непостижимым образом французы разгадали игру, поняли замысел американской разведки, спрятались и терпеливо дожидались часа, когда Брюстер и его парни сделают всю работу. В момент, когда руда была уже переправлена на берег, французы начали действовать. Когда корабль лейтенанта Пратта находился на расстоянии буквально нескольких миль от побережья Норвегии и уже собирался лечь на курс, чтобы двинуться дальше на восток, вдруг на него напал непонятный, без всяких опознавательных знаков и даже без флага катер с паровым движком.

– Ну, разумеется, неизвестна национальная принадлежность катера – и нет причин для конкретных обвинений! – с чувством сказал Президент. – Это так характерно для французов: ударить исподтишка.

Сигрем улыбнулся в ответ на эту эмоциональную филиппику.

– Только на этот раз они, смею вас уверить, очень здорово просчитались! Как многие европейцы, они считали американцев мужичьем и сущими дураками. А в военном ведомстве у нас сидели тогда отнюдь не самые глупые парни! И они знали, какие меры имеет смысл предпринять для того, чтобы обезопасить экспедицию от возможных неприятностей… И прежде, чем французский катер в третий раз выстрелил по кораблю лейтенанта

Пратта, американцы сбросили в воду камуфляжные бор та, и на месте безопасного тихохода вдруг оказался во оружейный военный корабль с пятидюймовыми орудиями на борту.

– Вот это я понимаю! – с жаром воскликнул Президент. – Как воскликнул бы в подобной ситуации Тедди Рузвельт: «Знай наших!»

– Завязалась настоящая битва, и длилась она до самой темноты, – продолжил Сигрем свой рассказ. – Капитан Пратт выстрелом пробил двигатель пиратского судна, и оно загорелось. Но и американскому корабли тоже крепко досталось: он получил серьезные пробоины в трюмы начала заливаться вода. У лейтенанта Пратта один из команды был убит и еще четверо серьезно ранены. Добравшись до места назначения, Пратт обсудил с Брюстером создавшееся положение. Было решено идти в ближайший порт дружественной страны, высадить раненых на берег, поставить корабль на ремонт, а уж оттуда пытаться другими путями переправить руду в Нью-Йорк. На следующее утро, когда рассвело, корабль уже подошел к Абердину.

– А почему было попросту не погрузить там весь груз на какой-нибудь американский военный корабль? Это ведь было бы куда надежней, чем собственноручно тащить груз, добираясь до Америки на пассажирское судне?

– Никогда в таких случаях нельзя быть совершение уверенным, – ответил на это Сигрем. – Брюстер, вне всякого сомнения, опасался, что французы, не сумев захватить руду силой, могут попытаться заполучить бизаний через дипломатические каналы. Для этого достаточно было бы доказать, что корабль под флагом Соединенных Штатов перевозит ворованный бизаний. А до тех пор, покуда руда находится лично у Брюстера, никто ни в чем не сумел бы упрекнуть американцев. А если бы даже и упрекнули, официальные лица заявили бы о полной своей непричастности.

– Да… – Президент восхищенно покрутил головой. – Этот Брюстер, каким вы его обрисовали, видимо был настоящим титаном.

– И при всем том, – сказал Доннер, – росту в нем было лишь пять футов два дюйма.

– И все-таки он был удивительным человеком! Посудите сами: пройти через такие испытания, не рассчитывая при этом на какую-нибудь личную выгоду, из одних лишь патриотических соображений! Очень бы мне хотелось, чтобы Брюстер добрался до дому живым и здоровым!

– Ему бы и самому хотелось, господин Президент, только ведь, как известно, человек предполагает… Свою одиссею ему не суждено было завершить на родине… Сигрем нервно потер руки. – Французское консульство в портовом городе спустило всех собак на Брюстера, равно как и на его колорадов. Однажды вечером, когда груз еще не был отправлен в багажное отделение, на Брюстера и его людей было совершено возле причала бандитское нападение. Это было делом рук французских агентов, без сомнения. Ни единого выстрела не прозвучало. Бандиты обошлись ножами и кулаками. И хотя шахтеры из нынче легендарных городов Криппл-Крик, Лидвилль, Фэрплей сами были крепкими парнями, любили подраться и умели при случае за себя постоять, им пришлось нелегко. Правда, наши парни отразили нападение и даже пять-шесть трупов сбросили в морские волны, прежде чем остальная часть подонков ретировалась. Но, к сожалению, игра пошла по-крупному. Практически на каждом перекрестке вдоль всего их пути, почти в каждой деревушке ребят Брюстера ожидал если не один сюрприз, так другой, не другой – так третий. Сколько им пришлось пережить! За каждый деревом мог подстерегать бандит… Покуда парни пробирались по Англии, нескольких из них ранили, нескольких убили. Там шла настоящая война за выживание. Ребятам из Колорадо противостояла огромная и хорошо слаженная организация: которая могла себе позволить потерять пятерых за каждых двоих из числа шахтеров Брюстера. Силы оказались неравными, тем более, если принять в расчет, что парни до того провели столько времени в изнурительной работе. Джон Колдуэлл, Олвин Коултер и Томас Прайс умерли неподалеку от Глазго. Чарлз Уидни нашел свое последнее прибежище в Ноюкастле. Уолтер Шмидт закончил жизнь недалеко от Стаффорда, а Уорнер О’Деминг погиб в Бирмингеме. Один за другим уходили из жизни сильные, крепкие ребята, их кровью оказалась обагрена земля вдали от родины. Только Вер-нон Холл и Джошуа Хейз Брюстер сумели добраться в Саутгемптон, где они погрузили бизаниевую руду на корабль.

– И после этого, – Президент сжал кулаки и нехорошо сощурился, – французы сумели-таки захватить груз?

– Нет, господин Президент. Французы так и не получили бизаний. – Сигрем взял дневник Брюстера, быстро перелистал пожелтевшие страницы. – С вашего разрешения, прочитаю только самую последнюю запись. Она датирована 10 апреля 1912 года. Послушайте:

"Мои приключения, судя по всему, заканчиваются. Я чуть жив. Благодарение Господу, та самая руда, которую мы добывали в стужу на горном склоне и за которую пришлось всем нам заплатить столь высокую цену, теперь находится наконец в безопасности, в трюме. Один только Вернон сумеет рассказать все перипетии нашей экспедиции . Через час я отправляюсь в Нью-Йорк на корабле «Белой звезды». Мысль о том, что руда находится в надежном месте, позволяет мне поставить точку в своих записях. Дневник я оставляю помощнику американского консула в Саутгемптоне – Джеймсу Роджерсу. Он позаботится о том, чтобы настоящие записи попали в надлежащие руки. Я, наверное, долго не протяну. Да благословит Господь парней, ушедших ранее меня. Я отдал бы все на свете за возвращение в Сотби". 

Когда последняя строка была прочитана, в комнате установилась тяжелая тишина. Президент подошел к окну, некоторое время простоял бездвижно, затем возвратился и сел на свое место. Он собрался с мыслями и наконец задал мучивший его вопрос:

– Правильно ли я понял, что из вышеизложенного должно следовать, что бизаний в настоящее время находится на территории Соединенных Штатов? Неужели же Брюстеру все-таки удалось…

– К сожалению, нет, господин Президент, – вынужден был признать Сигрем, лицо которого побледнело, на лбу выступили капли пота.

– Объясните! – резко сказал Президент. Сигрем поглубже вдохнул.

– Видите ли, господин Президент, дело в том, что на линии «Белой звезды» единственным кораблем, который 10 апреля 1912 года вышел из Саутгемптона, был корабль Королевского флота под названием «Титаник».

– «Титаник»?! – Президент выдохнул это слово с таким выражением лица, как если бы его ранили в живот. Такого оборота он никак не мог предполагать. – Что ж, – после паузы, несколько придя в себя, заключил Президент, – все сходится. Теперь становится понятно, почему все эти годы никто не сумел обнаружить бизаний.

– Да, судьба сыграла с колорадами злую шутку, нечего сказать! – негромко прокомментировал Доннер. – Девять парней положили свои жизни лишь ради того, чтобы погрузить бизаниевую руду в трюм корабля, которому судьбой было уготовано в первом же рейсе затонуть.

Вновь в комнате повисла тишина. Никто из троих не решался нарушить молчание.

Президент сидел с усталым, прямо-таки изможденным выражением лица. Наконец он произнес:

– Ну так и каковы же будут ваши предложения, джентльмены?

Прошло секунд десять, прежде чем Сигрем поднялся из-за стола и сверху вниз в упор посмотрел на Президента. Напряжение последних дней, перемноженное на осознание своего поражения, явилось для Сигрема непомерным ударом. У него более не оставалось выбора. Он должен был идти теперь до самого конца.

Сигрем откашлялся.

– Следует поднять «Титаник», – сказал наконец он. Президент и Доннер вскинули головы.

– Повторю, – произнес Сигрем голосом, который вдруг приобрел твердость и командные нотки. – Мы должны поднять «Титаник»!

Часть третья

ЧЕРНАЯ БЕЗДНА

Сентябрь 1987

Глава 23

Немыслимая, запредельная красота абсолютной черноты предстала взгляду и заставила начисто позабыть о самом существовании земной тверди. Альбер Джиордино знал по опыту, что через несколько минут пребывания в абсолютной темноте человеческий мозг начинает работать в режиме легкого расстройства. У него возникло такое чувство, будто в безлунную ночь, крепко зажмурившись, он сиганул с огромной высоты в бездонную пропасть. При этом Джиордино не испытывал страха, тошноты, головокружения – он просто падал.

Пот градом катился по лицу и заливал глаза. Джиордино зажмурился, отчаянно замотал головой, вытер лицо манжетой и мягко положил руку на знакомый до мелочей, выученный в подробностях, нюансах и всех шероховатостях пульт управления. Пробежав пальцами по выступам, оконечностям тумблеров, он наконец обнаружил искомое и резко перевел выключатель в крайнее верхнее положение.

Прожекторы, с внешней стороны прикрепленные к корпусу глубоководной подлодки, вспыхнули и прочертили искрящиеся, как бриллиантовая пыль, две дорожки. Пучки яркого света окрасились в сине-голубой цвет. Встречавшиеся в толще воды крошечные организмы, попадая в свет прожекторов, напоминали лесных светляков, отдавая аккумулированный свет, и затем исчезали, пропадая в темноте. Отвернув лицо, чтобы не затуманилось толстое плексигласовое стекло, Джиордино выдохнул воздух и откинулся на мягкую спинку капитанского кресла. Прошла минута или даже больше, прежде чем Джиордино вновь склонился над панелью управления и принялся возвращать лодке временно утраченную способность двигаться. Изучив показания множества приборов на пульте, удостоверившись в нормальном положении стрелок на всех циферблатах, убедившись, что все цветные индикаторы светят зеленым, подтверждая полную работоспособность всех систем подлодки, он повторно включил систему электрического привода своей «Сапфо-1».

«Сапфо-1». Джиордино сел на край кресла и уставился за корму. С точки зрения специалистов из Национального агентства надводных и подводных коммуникаций, эта подлодка была самой большой и самой современной среди аналогичных субмарин такого класса. У Ала Джиордино на сей счет имелось свое мнение. Когда он увидел эту лодку, она показалась ему этакой разросшейся до чудовищных размеров гаванской сигарой, упавшей на лед.

Подлодка «Сапфо-1» по своему дизайну и техническим характеристикам не шла ни в какое сравнение с военными субмаринами. Она была сконструирована для исследований морского дна, только для этого и ни для чего иного, и поэтому каждый винтик был сделан так, чтобы команда из семи исследователей могла чувствовать себя максимально комфортно на борту, где помимо людей находилось две тонны океанографического оборудования, инструментов, прочего научного снаряжения. «Сапфо-1» в принципе не была рассчитана на то, чтобы из нее можно было выпустить торпеду или пройти в ней через весь океан, выжимая до семидесяти узлов в час. Хотя, с другой стороны, эта лодка могла работать в таких условиях, где не сможет никакая другая. «Сапфо-1» была рассчитана на погружение на глубину до двадцати четырех тысяч футов. Однако всякий раз, когда приходилось садиться за пульт управления, Джиордино испытывал некоторый плохо объяснимый дискомфорт. Он посмотрел на показания глубиномера: 12 500 футов. Давление воды увеличивается в пропорции – пятнадцать фунтов на квадратный дюйм при погружении на каждые следующие тридцать футов. Он сосредоточился, сосчитал в уме и ухмыльнулся, получив жуткий ответ: шесть тысяч двести фунтов на квадратный дюйм. Именно с такой чудовищной силой вода в данную минуту сжимала титановый корпус окрашенной в ярко-красный цвет подлодки «Сапфо-1».

– Как насчет того, чтобы взять новую пробу грунта? Джиордино поднял голову и посмотрел в вечно хмурое лицо Омара Вудсона, фотографа научной экспедиции. В руках у Вудсона дымилась чашка только что приготовленного ароматного кофе.

– Створчатый пушер-манипулятор взял бы пробу пять минут назад.

– А я без претензий к тебе. Какой-то идиот вырубил свет, – Вудсон протянул ему чашку кофе. – Ты проверил, сейчас все нормально?

– Абсолютно все, – ответил Джиордино. – Я дал возможность кормовой батарее немного отдохнуть. Следующие восемнадцать часов пусть поработают батареи центральной секции.

– Нам чертовски повезло, что в момент, когда свеч вырубился, мы не въехали в какую-нибудь скалу.

– Повезло – не то слово! – Джиордино поглубже уселся в кресло, потер уставшие глаза и широко зевнул. – В последние шесть часов сонар не выявил ничего более существенного, чем камень размером с бейсбольный мяч. Тут такое же плоское дно, как живот у моей подружки.

– Ты хотел сказать не живот, а грудь, – уточнил Вудсон. – Я видел ее фотографию, – Вудсон широко улыбнулся, что бывало чрезвычайно редко.

– У каждого свои недостатки, – согласился Джиордино. – Но если принять в расчет, что ее папаша крупный торговец спиртным, то на фоне его капиталов дочкина плоская грудь даже и незаметна, между нами говоря.

Он оборвал себя в тот самый момент, когда Руди Ганн, командир экспедиции, заглянул в отсек управления. Капитан был невысокого роста, жилистый. Увеличенные мощными линзами очков, его глаза смотрели внимательно, отчего казалось, что он видит всякого насквозь. Крупный римский нос придавал лицу несколько хулиганское выражение. Однако внешность была обманчива. Руди Ганн на самом деле был мягкий и покладистый человек и всякий, кому когда-нибудь доводилось работать под началом Руди Ганна, проникался к нему огромным уважением.

– Вы двое опять болтаете? – с мягкой улыбкой не то спросил, не то констатировал он.

– Старые раны болят, – серьезно сказал Вудсон. – Опять он завел про свою девушку.

– И это вполне понятно. Когда пятьдесят первый день длится плавание, тут хочешь не хочешь, заговоришь про женщин, – Ганн оперся о приборную доску и заглянул в пилотский окуляр. Первые несколько секунд он видел перед собой лишь голубоватый дым, затем постепенно разглядел и неяркое красное мерцание донных осадочных пород, оказавшихся в лучах прожекторов. На короткое время перед окуляром в пучке света оказалась креветка дюймовой длины: медленно, торжественно проплыла и исчезла во тьме.

– Даже обидно бывает порой, что нельзя вылезти и побродить по дну, – сказал Ганн, освобождая место. – Будь у нас такая возможность, чего только мы не сумели бы там обнаружить.

– А не больше, чем можно обнаружить в центре пустыни Мохав. – Джиордино подумал и добавил: – Одна помойка… – Он приподнялся из кресла и постучал ногтем по стеклу одного из приборов. – Холодает, однако же, еще недавно было тридцать четыре и восемь по Фаренгейту.

– Нет, кто бы что ни говорил, а однажды спуститься сюда – это класс! Хотя постоянно здесь торчать я бы ни в жизнь не согласился… – заметил Вудсон.

– Что-нибудь на сонаре? – спросил Ганн. Джиордино кивком показал на вмонтированный в середину панельной доски большой зеленоватый экран. Согласно показаниям, лодка сейчас двигалась над совершенно гладким участком дна.

– Прямо по курсу и по сторонам – решительно ничего. Несколько часов профиль не меняется.

Усталым жестом Ганн снял очки и помассировал веки.

– Ладно, джентльмены, будем считать нашу миссию близкой к своему логическому концу. Еще исследуем небольшой участок, и через десять часов я командую к всплытию, – инстинктивным движением он вскинул голову и посмотрел на панель приборов, расположенную под потолком – Мамочка с нами, нет?

– Как раз над нами, прямо над головой, – ответил Джиордино.

Ему достаточно было поднять глаза и увидеть мелко подрагивающую стрелку датчика, чтобы сказать наверняка, что их родная «мамочка», их катер сопровождения, находится рядом и постоянно сонирует все их перемещения.

– Свяжись с ними, – скомандовал Ганн, – и передай, что мы начинаем всплытие в девять ноль-ноль. У них будет достаточно времени взять нас на борт и принять «Сапфо-1» до захода солнца, чтобы они потом не жаловались на нехватку времени.

– Знаете, а ведь я практически уже позабыл, каков он, заход солнца, – признался Вудсон. – Чтобы прийти в себя, мне понадобится незамедлительно отправиться на пляж, всласть поглазеть на ягодички, буфера и прочие плохо закамуфлированные женские прелести, чтобы вновь ощутить себя прежним папой Вудсоном… С меня, честно говоря, уже хватит всех этих многодневных купаний.

– Слава Богу, что скоро все это кончится, – сказал Джиордино. – Проведи я под водой еще неделю, и точно съехала бы крыша.

Вудсон с любопытством посмотрел на коллегу.

– Крыша настолько дырявая, что не жалко, пускай съезжает.

Ганн широко улыбнулся, слушая болтовню подчиненных.

– Разумеется, все очень устали и заслуживают хорошего отдыха. Вы, парни, поработали на сей раз прекрасно. Теперь мы привезем столько всякой всячины, что всем нашим лабораториям на месяц работы хватит: пускай исследуют, что мы тут для них надыбали.

Джиордино посмотрел на Ганна долгим внимательным взглядом и раздельно произнес:

– Да, Руди, на этот раз нам выпала прямо-таки дьявольская по сложности экспедиция. Тут хочешь не хочешь, а запомнишь.

– Не совсем понимаю тебя, – сказал Ганн.

– Я про то, что у нас получилось что-то вроде спектакля, для которого не хватает актеров, или правильнее было бы сказать, где ролей больше, чем самих актеров. Вот именно это я и имел в виду. – Он указал рукой в сторону кормового отсека, где в эту самую минуту вовсю трудились четверо из команды подлодки: Бен Драммер, долговязый южанин с типично алабамской замедленной манерой произносить слова; Рик Спенсер, невысокий плотный блондин из Калифорнии, у которого была привычка постоянно насвистывать сквозь зубы; Сэм Меркер, космополит, чистюля, интеллигент, похожий на уоллстритовского брокера, а также Генри Манк, вялый интеллектуал, по лицу которого можно было безошибочно сказать, что сильнейшим его желанием было исчезнуть куда угодно, хоть к чертовой матери, с борта «Сапфо-1». – Посмотри на свою команду. Эти шуты на корме, ты, Вудсон да я – мы все тут сплошь инженеры, специалисты по гайкам и болтам, так сказать. В экипаже нет ни одного ученого, хоть самого завалящего, с какой-никакой научной степенью.

– Слушай, но ведь когда люди впервые прилетели на Луну, в космическом экипаже тоже не было ни одного интеллектуала, одни простые парни вроде нас, – заметил ему Ганн. – Я считаю, что именно инженеры и механики, специалисты по гайкам и болтам, как ты выразился, и должны налаживать такое сложное, как на «Сапфо-1», оборудование. Мы столько времени находились на борту этой лодки именно для того, чтобы отладить работу всех систем и на практике показать возможности судна. А вот после нас, во вторую очередь, сюда придут океанографы. Можешь мне поверить, что все наши имена после этой экспедиции окажутся занесенными в анналы. Наше плавание будет названо, увидишь, не иначе как выдающимся научным достижением.

– Скажешь тоже, – с важным видом сказал Джиордино, – какой я тебе герой…

– Старик, так ведь я не об этом, – сказал Вудсон. – Я себя тоже героем не считаю. Но признайся, что продажа страховки – это всегда геройская, хотя и адова работенка.

– Он пока еще этого не понимает, – сказал Ганн. – Подумай, дурная башка, о тех сногсшибательных историях, которые после этой вот экспедиции ты сможешь рассказывать своим девочкам! Только подумай, какие у них будут лица, когда ты скажешь, что пилотировал самую большую в мире исследовательскую глубоководную субмарину! И пилотировал-то мастерски!

– Мастерски, как же… – произнес Джиордино – Вы потом спросите у меня, что это, мол, я как пилот этой превосходной научной глубоководной субмарины решил вдруг отклониться на пятьсот миль от заданного курса.

Ганн повел плечом.

– Приказано было.

Джиордино с изумлением посмотрел на Ганна. – Насколько я понимаю, мы должны были плыть под Лабрадором, а вместо этого адмирал Сэндекер вдруг приказал изменить курс и утюжить эти бескрайние равнины возле берегов Ньюфаундленда. Я, признаться, не вижу в том большого смысла.

Ганн растянул губы в подобие сфинксовой улыбочки. Несколько секунд продолжалась эта пауза, причем Ганну не требовалось быть чрезмерно догадливым, чтобы сообразить, какая именно мысль мучила в этот момент его парней. А они, без сомнения, думали о том, что же в мыслях у капитана. И Ганн и его парни мысленно вернулись на три месяца и две тысячи миль назад, в офис Национального агентства надводных и подводных коммуникаций, в Вашингтоне, ДК. Именно там адмирал Сэндекер, Генеральный директор агентства, впервые огласил решение предпринять самый невероятный из всех когда-либо задуманных подводных проектов.

– Черт побери! – Голос адмирала Джеймса Сэндекера был подобен раскатам грома: – Верьте или нет, но я отдал бы свое годовое жалованье за право оказаться рядом с вашими людьми!

Джиордино еще тогда подумал, что со стороны адмирала это все чистейшей воды демагогия, красивые слова, не более. По сравнению с адмиралом Сэндекером диснеевский Дядюшка Скрудж был завзятым экономом. Джиордино поудобнее уселся в мягком кожаном кресле и повернулся, чтобы лучше видеть лицо вдохновленного собственным прекраснодушием адмирала. Джиордино с удовольствием попыхивал старой, которую потихоньку стащил из коробки, стоявшей на адмиральском столе в тот самый момент, когда адмирал Сэндекер, объяснявший свой проект, отвернулся к висевшей на стене огромной карте Атлантического океана.

– Вот именно тут он и находится, – при этих словах адмирал звучно хлопнул указкой по карте. – Тут проходит течение Лорелея, которое берет свое начало от западной африканской оконечности, далее следует к северной оконечности среднеатлантической гряды, после чего начинает петлять между Гренландией и Баффиновыми островами и в итоге завершает свой путь в Лабрадорском море.

Джиордино сказал в тот момент:

– Знаете, адмирал, я, конечно, не специализировался в океанографии, но после всего услышанного подумал, что ведь тогда течение Лорелея должно пересекаться с Гольфстримом?

– Нет, поскольку Гольфстрим относится к числу так называемых верхних течений, которые движутся в верхних водных слоях, тогда как Лорелея – самое холодное, самое мощное течение в мировом океане, – проходит на глубине около четырнадцати тысяч футов.

– Значит, Лорелея проходит под Гольфстримом, – мягко уточнил Спенсер, впервые за все время брифинга позволивший себе задать вопрос.

– Да, в этом есть доля истины, – Сэндекер замолчал, благожелательно улыбнулся и затем продолжал. – Если рассматривать глобально, то мировой океан состоит из двух слоев. Из поверхностного, или, как его иногда еще называют, верхнего слоя, который нагревается солнечными лучами, перемешивается ветром, и плотного, холодного слоя, состоящего из промежуточных и глубинных вод. Причем тот и другой слои никогда не конвертируют, не перемешиваются между собой.

– Звучит прямо как лекция, – без особого энтузиазма заявил Манк. – И потом это название из категории черного юмора, – назвать холодное течение по имени рейнской нимфы, которая была весьма охоча до развлечений и заманивала моряков. Если есть такое место, куда мне хотелось бы попасть, в последнюю очередь, так это Лорелея.

На лице адмирала появилась узкая улыбочка.

– К названию вы скоро привыкнете, джентльмены, тем более, что следующие пятьдесят дней вам предстоит провести именно там.

– И каков же характер работы? – вызывающе поинтересовался Вудсон.

– Я бы сказал, что «Подводная экспедиция по изучению Лорелеи» уже в самом своем названии содержит ответ на ваш вопрос. Вы спуститесь в глубоководной научно-исследовательской субмарине под воду, пройдете пятьсот миль на северо-запад от Дакара и начнете подводное плавание в течение Лорелея. Главная ваша задача будет заключаться в том, чтобы опробировать ходовые качества судна и функциональность всех исследовательских систем, расположенных на борту «Сапфо-1». Если окажется, что все системы судна работают нормально то есть, если не возникнет аварийной необходимости в срочном всплытии, вы завершите вашу экспедицию в середине сентября, достигнув к тому моменту середины Лабрадорского моря.

Меркер мягко откашлялся, прочищая горло.

– Насколько мне известно, ни одна подводная лодка прежде не оставалась столь продолжительное время на таких глубинах.

– Вы хотите воздержаться от экспедиции, Сэм? Я правильно вас понял?

– Собственно… Нет, я не воздерживаюсь, я только спросил.

– Джентльмены, я очень хочу быть правильно понятым. Предпринимаемая нами экспедиция сугубо добровольное дело, и никто не собирается силком вас запихивать в подлодку.

– А почему выбор пал именно на нас? – спросил Бен Драммер, поднимаясь с пола, где он удобно устроился. Со стороны казалось, что он осторожно раскручивает свое необыкновенно длинное тело. – Я, скажем, инженер по кораблям. Находящийся тут с нами Спенсер специалист по оборудованию. Меркер эксперт по исследовательским системам. Не вполне понимаю, каким именно методом вы руководствовались при отборе экипажа.

– Все вы профессионалы высокого класса. Вы не упомянули еще Вудсона, он превосходный фотограф и приглашен нами потому, что «Сапфо-1» имеет на борту массу специально сконструированных систем для ведения подводной фотосъемки. Присутствующего здесь Манка я считаю, и не без основания, лучшим специалистом по блокам во всем нашем Агентстве. Вы будете находиться под командованием Руди Ганна, который в разное время возглавлял практически все корабли, находящиеся в распоряжении НУМА.

– А что касается меня? – спросил Джиордино. Сэндекер изучающе посмотрел на окурок сигары, дымившейся во рту молодого человека, сразу же узнал сорт, понял происхождение сигары и нехорошо сощурился. Впрочем, Джиордино никак не отреагировал на прищур адмирала.

– Как помощник директора Агентства по проектам вы будете осуществлять общий контроль за выполнением задачи. Ну а кроме того, если вы возьмете на себя управление лодкой, это будет как нельзя более кстати.

Джиордино изобразил плутовскую улыбку и, уставившись на адмирала, сказал:

– Дело в том, что моя пилотская лицензия дает право пилотировать самолеты, включая наиболее современные, однако не дает мне решительно никаких прав в отношении подлодок.

По лицу адмирала пробежала легкая тень неудовольствия.

– Я думаю, вам не следует обсуждать произведенный мной выбор кандидатур. И если я говорю, что было бы очень кстати вам сесть за пульт управления, значит, действительно было бы весьма кстати, – голос Сэндекера звучал сухо и холодно. – Однако, если уж мы решили поговорить начистоту, я признаюсь, что в настоящий момент у меня попросту нет лучших кандидатур для запланированной экспедиции. Тем более, что все вы знаете друг друга по работе во время Босфорской морской экспедиции. У всех вас богатый опыт подводных работ и более чем достаточно умения и сообразительности. Вы умеете пользоваться всеми инструментами на борту, лодки, любым прибором из арсенала океанографической разведки, который до настоящего времени произведен. Кстати, все то, что вам удастся обнаружить во время экспедиции, будет самым тщательным образом исследовано в наших лабораториях. Но еще раз повторю, каждый из вас – каждый, джентльмены! – волен пойти в плавание только по желанию. Никаких принудительных мер быть не может.

– Ну разумеется… – как эхо откликнулся Джиордино с непроницаемым лицом.

Сэндекер подошел к своему месту и уселся за стол.

– Вы все соберетесь послезавтра, и тогда мы начнем программу подготовки. Подготовка будет проходить в одном из наших береговых центров, в Ки-Уэст. Авиакомпания «Пелхолм» уже провела большую серию тестов на нашей новой субмарине, так что вам предстоит лишь изучить конкретные приборы и привыкнуть к лодке. Кроме того, вы должны будете ознакомиться с программой запланированных на время экспедиции экспериментов.

Спенсер по своей привычке негромко присвистнул через зубы.

– Авиакомпания «Пелхолм»? Вот это я понимаю… Только скажите мне ради всего святого, что могут знать о дизайне и управлении глубоководной субмариной специалисты по самолетам?

– Да будет вам известно, – терпеливо начал разъяснять Сэндекер, – что уже добрый десяток лет «Пелхолм» успешно применяет свои наработки в области самолетостроения для конструирования кораблей. И за эти десять лет они уже сконструировали четыре многофункциональные подводные лаборатории и еще две подводные лодки по заказу военных моряков. Кстати, обе лодки зарекомендовали себя с самой лучшей стороны.

– Я чрезвычайно рад, хотя мне хотелось бы, чтобы и наша лодка оказалась не хуже, – заметил Меркер. – Видит Бот, меньше всего хочу обнаружить на глубине четырнадцати тысяч футов, что лодка протекает.

– Ты хочешь сказать, что поджилки дрожат, – пробормотал Джиордино.

Манк потер глаза и уставился под ноги с таким видом, как будто увидел дно моря. Когда он заговорил, слова его звучали чуть слышно:

– Скажите, адмирал, действительно ли вы считаете, что задуманная экспедиция так уж необходима?

Сэндекер, осознавая серьезность вопроса, со значением кивнул.

– Да, именно так я считаю. Океанографам чрезвычайно необходимо выяснить общую картину и структуру течения Лорелея с тем, чтобы они могли дальше разрабатывать проблемы глубоководной циркуляции в мировом океане. И, верьте на слово, экспедиция, которую вам надлежит совершить, будет значить не меньше, чем первый пилотируемый полет вокруг Земли. А, кроме того, когда вы будете испытывать самую совершенную на сегодняшний день подлодку, то сможете заглянуть в такие глубины и изучить такие явления, о которых сегодня никто еще и не догадывается. Так что не должно быть никаких сомнений на этот счет. Немаловажно для вас и то обстоятельство, что «Сапфо-1» имеет на борту все известные на сегодняшний день средства безопасности. И потому я даю вам слово, что ваша экспедиция будет не только совершенно безопасной, но также и максимально комфортной.

Легко ему говорить, думал Джиордино. Его-то там не будет.

Глава 24

Генри Манк переменил положение тела, поудобнее устроился на длинной виниловой подстилке, с трудом подавил зевок и вновь уставился в кормовой иллюминатор «Сапфо-1», за сверхпрочным стеклом которого простиралось безбрежное ровное дно, столь же неинтересное для исследователя, как для читателя книга с чистыми страницами. Однако, вопреки формальной логике, Манк изучал океанский ландшафт с огромным интересом. Наблюдая каждую ложбину, камень, каждого попавшегося на глаза глубоководного обитателя океана, он приходил в тихий экстаз от самого факта, что видит все это самым первым среди жителей планеты. Это была скромная, однако более чем достаточная награда за те бесконечные часы изнурительных поисков, проведенные Манком за сканнером и прочими приборами, вмонтированными в носовую часть подлодки.

Немалых усилий стоило заставить себя оторваться от плексигласового иллюминатора и сфокусировать внимание на приборах «С-Т-СВ-Д» – сенсор все эти дни не прекращал работу, ни на час: измерял соленость воды за бортом, температуру, скорость посылаемых звуковых сигналов, глубину и давление; все эти данные автоматически записывались на ленту. Глубоководный прибор для вычерчивания рельефа дна с помощью акустического устройства определял минимумы и максимумы поверхности океана, а также определял состав пород, находящихся под океанским дном. Гравиметр каждые четверть мили автоматически фиксировал показания. Сенсор для отслеживания подводных течений постоянно обращал свое недреманное око в направлении Лорелеи, фиксируя направление течения. Магнитометр измерял магнитный фон дна и фиксировал показания, включая аномальные, вызванные присутствием на дне металлических предметов.

Манк едва не проскочил по инерции. Амплитуда движения на магномегрической ленте была настолько мала, буквально в несколько миллиметров, что если бы в ту самую секунду Манк не перевел взгляд на ленту, выведении автоматом крошечный бугорок посреди длинной прямой линии мог бы остаться незамеченным. Стремительно прильнув к плексигласовому иллюминатору, Манк впился в донный рельеф, напряженно сощурившись, как будто бы такая мера могла улучшить видимость. Затем, обернувшись в сторону Джиордино, который в тот самый момент находился возле пульта управления лодкой, Манк закричал:

– Полный стоп!

Джиордино резко обернулся в сторону кормового иллюминатора, но из своего кресла пилота он мог видеть только ноги Манка, тогда как сам Манк был буквально погребен в штабелях различных приборов.

– Что там еще?!

– Только что мы проследовали над каким-то металлическим объектом. Дай задний ход, хочу посмотреть.

– Даю назад, – внятно, чтобы Манк на своем месте мог услышать, сказал Джиордино.

Два мотора, расположенные в центральной части корпуса лодки, были немедленно включены в реверсивном режиме с половинной нагрузкой. Еще несколько секунд «Сапфо-1» двигалась вперед, увлекаемая силой инерции и водами Лорелеи, затем замедлила свое поступательное движение, замерла и лишь после начала обратное движение, преодолевая мощное подводное течение. Ганн и остальные члены команды плотным кольцом обступили рабочее место Манка.

– Конкретнее не разобрал? – спросил Ганн.

– Пока нет, – ответил Манк. – Что-то торчит из дна позади нашей кормы, футов за двадцать. Я могу лишь разобрать неясные очертания, кормовые огни не дают достаточного освещения.

Все затаили дыхание.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Манк нарушил напряженную тишину:

– Ну вот, есть, кажется…

Ганн обернулся к Вудсону:

– Приготовить к работе две стереоскопические донные кинокамеры и захват. Как минимум, мы должны заснять на пленку.

Вудсон понимающе кивнул и рванулся к своему оборудованию.

– Внешний вид описать можешь? – спросил Спенсер.

– Похоже на корабельную дымовую трубу. Голос Манка прозвучал так, что очевидными для собравшихся стали его волнение и попытки выдать это волнение за сосредоточенно-деловой тон.

Ганн изобразил на лице скептическую гримасу:

– Труба?

Драммер от нетерпения и переполнявшего любопытства грубо облокотился на плечо Манка:

– Что еще за труба?

– Труба с отверстием конического сечения, похожая на раструб или воронку, – раздраженно откликнулся Манк. – Правый борт находится над объектом. Пусть Джиордино остановит лодку, как только предмет будет виден через иллюминатор.

Ганн подошел к Джиордино.

– Ты можешь сохранять статичную позицию?

– Попробую. Но только сразу предупреждаю, если течение начнет разворачивать лодку, я не смогу контролировать движение судна, и мы однозначно потеряем из вида предмет, что бы он собой ни представлял.

Ганн отступил, подался вперед, спружинил на руки и, улегшись, чуть оттер головой Меркера и Спенсера от донного иллюминатора. Почти в то же самое мгновение все трое увидели сам предмет. Он выглядел в точности так, как описал Манк: колоколообразная труба с коническим отверстием дюймов пяти в диаметре. Труба поднималась прямо из донного ила. Тусклая поверхность трубы была покрыта темными пятнами, его металл казался вполне крепким, без видимых разрушений и совсем без следов ржавчины.

– Пока застыли, – прокомментировал свои действия Джиордино. – Но я не могу гарантировать, что нас в ближайшие секунды не начнет сносить течением.

Не отрывая взгляда от иллюминатора, Ганн сделал знак Вудсону, который навис над окулярами обеих камер, снабженных мощным объективами.

– Ну же, омар!!!

– В фокусе… Снимаю.

Меркер обернулся и посмотрел в упор на командира:

– Давай рискнем, вдруг сумеем захватить ее? Ганн поначалу никак не отреагировал на предложение, даже не шевельнулся: он весь обратился в зрение, и создавалось впечатление, что командир боится оторвать взгляд от странного предмета.

Меркер подождал, затем сощурился и повторил обращение:

– Ты слышишь, Руди? Я говорю, давай щупальцем попробуем, вдруг повезет?!

Наконец смысл произнесенных слов дошел до капитана.

– Да, да, разумеется, – не поворачивая головы, как во сне ответил Ганн.

Меркер снял с креплений металлический ящик, который был прикреплен к передней переборке пятифутовым кабелем, и занял место возле центрального иллюминатора, через который обыкновенно обозревал пространство пилот подлодки. Открыв крышку ящика, Меркер оглядел несколько рядов кнопок и большой конический круг в центре. Так выглядел пульт металлического манипулятора, своеобразной четырехсотфутовой металлической клешни, которая была смонтирована под самым днищем «Сапфо-1».

Меркер нажал кнопку, приводящую в действие автоматическую клешню. Когда манипулятор выдвинулся на всю свою длину, Меркер положил руки на тумблеры управления, и семифутовая металлическая рука начала плавное движение в сторону обнаруженного предмета. В этом районе океана дно было покрыто толстым, дюймов в восемь, слоем ила.

– Мне нужен еще один фут, – сказал Меркер. – Чуть вперед.

– Слушаюсь, – ответил Джиордино. – Только имей в виду, любое продвижение может привести к тому, что лодку развернет.

Как во сне, когда предметы вдруг приобретают не свойственную им и нарочито медленную подвижность, труба с удручающей неспешностью проплыла под самой клешней из нержавеющей стали. Меркер привел в действие зажимы автоматической клешни: металлические пластины на конце манипулятора разошлись и тотчас сомкнулись, прихватив трубу за самый край. Нажатием очередной кнопки он зафиксировал захват. И хотя для всех этих действий потребовались мгновения, время было упущено. Подводную лодку начало разворачивать течением, и добыча выскользнула из нержавеющей клешни. Меркер спешно предпринял еще одну попытку захватить трубу, однако на сей раз клешня, выдвинутая на всю свою длину, прошла в каком-нибудь дюйме от находки.

– Разворачивает, – закричал Джиордино, – мне ее не удержать.

Пальцы Меркера забегали по кнопкам, клавишам и тумблерам дистанционного пульта: со стороны казалось, что он прикасается сразу ко всем рычагам управления. Меркер хотел попробовать еще раз. Если сорвется и на этот раз, им не удастся снова подогнать лодку именно в эту точку, тем более, что здесь была очень паршивая видимость. Руки Меркера сделались деревянными, на лбу выступили крупные капли пота.

Отогнав клешню в крайнее правое положение, Меркер чуть развернул саму захватывающую головку, градусов на шесть по ходу лодки, таким образом заранее пытаясь скомпенсировать неизбежное начало очередного поворота судна. Стремительным движением железная рука опустилась, Меркер раскрыл и тотчас же резко захлопнул захватывающий механизм, зафиксировав пойманный предмет. Самый край неизвестной трубы оказался хорошенько прихвачен.

Удалось!!!

Теперь, справляясь с естественной в таких случаях торопливостью, Меркер поднял клешню, осторожно дюйм за дюймом высвобождая трубу из многолетнего толстого ила. От напряжения пот прямо-таки лился со лба Меркера, мешая следить за движениями механизма. Тут нельзя было допустить даже малейшей неточности: одна ошибка, и выпавший предмет окажется вне пределов досягаемости – теперь уже навсегда. Наконец донная грязь выпустила из своих объятий трубу, которая была сразу поднята повыше над дном и подтянута к центральному иллюминатору.

– Боже мой… – прошептал Вудсон, – а ведь это совсем не труба.

– На рог похоже, – сказал Меркер.

– Нет, – Ганн авторитетно мотнул головой, – это корнет.

– Почему это ты так уверен? – Покинувший свое место возле пульта управления, Джиордино, положив подбородок на плечо Ганну, напряженно всматривался в мутную воду, пытаясь различить очертания пойманного клешней предмета.

– В школе, уже старшеклассником, я играл на таком в оркестре.

Теперь и все остальные различили предмет. Да, конечно, этот раструб, как у колокола, множество сложно переплетенных труб, кнопки для пальцев и, наконец, мундштук, в который дует трубач.

– Судя по виду, – заметил Меркер, – она из латуни или сплавов примерно такого же состава.

– Поэтому стрелка магнетометра почти и не отреагировала на нее, – сказал Джиордино. – Там только мундштук из железа да еще некоторые детали клапанного механизма.

– Вот бы узнать, сколько времени она тут пролежала? – Драммер ни к кому конкретно не обращал свой вопрос.

– Не знаю, не знаю, меня, например, больше интересует, как эта труба здесь оказалась, – Меркер продолжал внимательно изучать находку.

– Тут столько разных кораблей ходит, – как само собой разумеющееся сказал Джиордино. – Кто-нибудь уронил или, может, специально выбросил. Может, какой-нибудь пацан, которого замучили уроками музыки…

– А может и так быть, что владелец этого корнета лежит где-нибудь неподалеку, – произнес Меркер, не поднимая головы.

– Бр-р-р… – при этих словах Спенсера буквально передернуло. – Скажешь же такое!

Весь экипаж «Сапфо-1» погрузился в задумчивое молчание.

Глава 25

Старинный фордовский трехмоторный аэроплан, известный в истории авиации под именем «Тин Гуз», то есть «оловянная гусыня», выглядел настолько неуклюжим, что вид его не позволял даже подумать о том, что эта огромная конструкция вообще способна перемещаться по воздуху. И однако же аэроплан летел и даже, повинуясь воле пилота, заложил изящный крен, прежде чем выбрать курс, параллельный взлетно-посадочной полосе Вашингтонского национального аэропорта.

Питт закрыл все три двигательных дросселя, и неуклюжий аэроплан приземлился с такой же грацией, легкостью и изяществом, как легчайший осенний лист, спланировавший с ветки на траву. Он подрулил к одному из авиационных ангаров, принадлежавших НУМА, в северной части аэродрома. Ожидавшие самолет механики тотчас же закрепили специальными блокировочными колодками колеса «гусыни» и начерно, как это и принято, осмотрели все основные системы аэроплана. Вырубив зажигание, Питт следил за тем, как снижается скорость вращения лопастей пропеллеров. Вот наконец моторы замерли, их лопасти отражали солнечные блики. Только когда стих грохот, он снял с головы наушники, повесил их на штурвал, повернул фиксаторную защелку пилотского окна и открыл его, впустив в кабину струю тугого свежего воздуха.

На лбу Питта вдруг обозначилась глубокая морщина, свидетельствующая об удивлении. На асфальте, прямо под его кабиной, стоял и делал руками какие-то отчаянные знаки человек.

– Эй, – закричал Джен Сигрем, – вы позволите мне подняться к вам?

– Я сейчас сам спущусь, – крикнул в ответ Питт.

– Оставайтесь, пожалуйста, на месте.

Ничего не понимая, Питт пожал плечами и откинулся на спинку пилотского кресла. Сигрему понадобились буквально считанные секунды, чтобы вскарабкаться на борт оловянного трехмоторника и открыть дверь в пилотский отсек. Он был одет в модный светло-коричневый костюм с жилеткой в тон. Впечатление заметно портили многочисленные складки на брюках и пиджаке, которые явно свидетельствовали о том, что последние сутки выдались у Сигрема не самыми спокойными в жизни.

– Слушайте, где вам удалось раскопать такую превосходную машину? – спросил Сигрем.

– Я увидел этот аэроплан в местечке Кефлавик, в Исландии, – ответил Питт. – Сторговался, так что машина обошлась мне не особенно дорого. Правда, в Штаты ее пришлось везти по морю.

– Настоящий шедевр.

Питт знаком указал Сигрему на свободное место, предназначенное для второго пилота.

– Вы хотите о чем-то со мной переговорить именно в кабине, или все-таки выйдем на свежий воздух? Через несколько минут солнце все здесь нагреет, что будет жарко, как в инкубаторе.

– То, что я собираюсь вам сказать, не отнимет много времени, – Сигрем уселся в кресло и, собираясь с мысами, шумно выдохнул.

Питт изучающе наблюдал за ним. Сигрем походил сейчас на человека, которому волею обстоятельств приходилось поступать явно против желания. Даже, точнее, на гордеца, которому нужно было пойти на некоторый компромисс, небезусловный, как и все компромиссы.

Наконец Сигрем заговорил. При этом он предпочел смотреть прямо перед собой, в ветровое стекло, избегая взгляда собеседника.

– Я, конечно, понимаю, что вы сидите сейчас и пытаетесь понять, что это мне вдруг понадобилось от вас, так ведь?

– Ну что ж, я признаюсь, что подобная мысль у меня действительно появилась.

– Мне нужна ваша помощь.

Вот оно что! Никакого упоминания о недавнем хамстве. Никаких общих рассуждений, никаких подготовительных фраз. Только просьба – без обиняков.

Питт сощурился, как от яркого света.

– Не знаю почему, но только у меня такое чувство, что я вам нужен не больше, чем, скажем, порция сифилиса.

– У вас чувство… У меня чувство… Все это сейчас не суть важно, постарайтесь понять правильно. Что действительно важно, так это то, что правительство Соединенных Штатов нуждается в вас, ваших способностях, ваших талантах.

– В талантах? Правительство нуждается в моих талантах?! – Питт даже не попытался скрыть изумление. – Бросьте, Сигрем, вы не иначе, как разыгрываете меня.

– Верьте на слово. Я и сам не чужд розыгрышей, только нынешнее положение особенное. Не так давно я разговаривал с адмиралом Сэндекером, так вот он убедил меня в том, что единственный человек, который в состоянии помочь, кому по силам попытать счастья в одном очень, прямо скажем, непростом деле – это вы.

– Что это за дело?

– Поднятие «Титаника».

– Ну, разумеется! Когда жизнь делается удручающе монотонна, для того чтобы сделать ее хоть чуточку… – тут Питт оборвал себя на полуслове, словно запнулся, его зеленые глаза изобразили вдруг живейшее изумление, краска прилила к лицу. – Простите, как вы сказали?! – Его голос при этих словах сделался сдавленным и негромким.

Сигрем с удивлением посмотрел на своего собеседника.

– Поднятие «Титаника». Знаменитого океанского лайнера. Да вы ведь наверняка слышали о нем.

Несколько последующих секунд прошли в обоюдном молчании. Питт сидел в своем кресле, не двигаясь. Наконец он заговорил:

– Скажите, а сами-то вы понимаете, о чем идет речь?

– Можете быть абсолютно уверены.

– Спрашиваю потому, что задуманное предприятие в принципе невыполнимо. – Лицо Питта исказила напряженная судорога, его голос выдавал волнение. – Даже в том случае, если удастся разрешить все технические проблемы такой чудовищной сложности, а это никому не удастся, можете мне поверить, но я повторю, даже если удастся разрешить все технические проблемы, понадобится сумма в несколько сотен миллионов долларов на воплощение замысла. И все только лишь ради того, чтобы в ту минуту, когда лайнер ценой невероятных усилий будет-таки извлечен с океанского дна и доставлен в Америку, всех вас встретит огромная толпа адвокатов и бесчисленных наследников тех самых людей, которые потонули вместе с «Титаником». А еще ведь есть страховые компании… Ой, да вы и отдаленно даже не представляете всех неизбежных проблем!

– Теперь послушайте меня. В настоящее время, в эти самые минуты, более двухсот специально отобранных инженеров и ученых решают технические проблемы, – сказал Сигрем. – Все финансирование проекта осуществляется по линии секретных правительственных фондов. А что касается проблем с наследниками, страховыми компаниями, короче говоря, что касается всех юридических вопросов, пусть это вас не беспокоит. Согласно статьям международного права, если судно затонуло, и нет никакой возможности поднять его со дна, то всякий, кто согласится вложить деньги, время и силы в операцию по спасению судна, автоматически становится хозяином всего, что удастся поднять. – Сигрем замолчал и уставился в лобовое стекло. – Скажу вам еще вот что. Значимость всей этой операции для Соединенных Штатов измеряется не только затратами средств на подъем судна. Все это предприятие значит куда больше. «Титаник» значит для нас много больше, чем обычный реликт начала века, да и вообще историческая ценность судна не принимается в расчет. Дело в том, что в трюме «Титаника» находится груз, который сегодня имеет чрезвычайно важное значение в обеспечении безопасности страны и нации.

– Вы не обидитесь, если я скажу, что это чуть-чуть, самую малость, попахивает больным воображением.

– Возможно. Однако, как бы это ни попахивало, я пользуюсь вашими собственными словами, факт того, о чем я сказал, остается фактом. А ваше отношение к факту – это уж совершенно другое дело.

Питт недоумевающе покачал головой.

– Это все сплошная фантазия, честное слово. В том месте, где «Титаник» лег на грунт, глубина до двух с половиной миль. На подобных глубинах давление воды достигает нескольких тысяч фунтов на квадратный дюйм, мистер Сигрем. Я знаю, о чем говорю. Тысячи фунтов не на квадратный фут или квадратный ярд, а на квадратный дюйм. Уже одно только это неимоверно осложняет всю задачу. Давайте посмотрим правде в глаза. Уж, казалось бы, куда более простая задача по вызволению затонувшей «Андреа Дориа» или известной вам «Лузитании»: оба эти корабля находятся на глубине всего трехсот футов, но даже эти корабли никто не попытался всерьез поднять на поверхность. Что уж говорить о «Титанике»…

– Раз Америка сумела послать управляемый корабль на Луну, она уж как-нибудь сумеет поднять «Титаник», я полагаю, – мягко возразил собеседнику Сигрем.

– Но это некорректное сравнение. Чтобы четырехтонную капсулу забросить на Луну, Соединенным Штатам потребовалось десять лет интенсивных исследований и разработок. Поднятие с океанского дна сорока пяти тысяч тонн ржавого железа – это, согласитесь, несколько иная по масштабам задача. Ведь придется потратить месяцы и месяцы только для того, чтобы найти сам «Титаник».

– Мы уже начали эти поиски.

– Да, но я ничего пока не слышал…

– О наших условиях, вы хотите сказать? – закончил за оппонента Сигрем. – Вы и не могли услышать. До тех пор, пока службе безопасности удастся препятствовать распространению информации о наших работах, вся операция будет оставаться секретной. Даже ваш помощник директора по специальным проектам Альбер Джиордано…

– Джиордино…

– Да, Джиордино, благодарю вас. Так вот, несмотря на то, что в эту самую минуту он пилотирует научно-исследовательскую подводную лодку в Атлантике, то есть фактически уже ищет «Титаник», даже он не догадывается о настоящей цели своей подводной миссии.

– Но ведь подводная экспедиция по изучению течения Лорелея… Насколько я знаю, перед «Сапфо-1» была поставлена задача по отслеживанию глубоководных океанских течений в Атлантике.

– Своевременное совпадение, организованное нами, и не более того. Адмирал Сэндекер сумел переменить маршрут экспедиции и направил «Сапфо-1» в район предполагаемого залегания «Титаника» буквально за считанные часы до того, как субмарина, согласно первоначальному плану, должна была подняться на поверхность.

Питт повернул голову и уставился в направлении реактивного авиалайнера, который, разогнавшись, как раз в эту минуту пошел на взлет.

– Почему я? Чем я заслужил честь быть приглашенным для осуществления, пожалуй, наиболее масштабного проекта века.

– Но ведь вас приглашают не на правах гостя, мой дорогой Питт. Вам предлагают взять на себя общее руководство всей этой операцией.

Питт мрачно посмотрел на Сигрема.

– И все-таки я позволю себе повторить вопрос, тем более что вы не ответили. Почему именно я?

– Сразу хочу вам сказать, данный выбор принадлежит не мне, – сказал Сигрем. – Поскольку Национальное агентство надводных и подводных работ является единственным признанным в стране авторитетом в области океанографии и поскольку ведущие специалисты этой науки и эксперты по проведению подводных спасательных работ возглавляют Совет НУМА, а кроме того, поскольку вы являетесь Директором специальных проектов, выбор пал именно на вас.

– Ну вот, господин Сигрем, туман несколько рассеивается. Чтобы перевести ваши слова на доступный уровень, следовало бы сказать, что я оказался единственным из возможных кандидатов, кто не присутствовал на обсуждении вопроса. И потому не мог за себя постоять, так ведь?

– Вам оставляется право на абсолютно любую трактовку событий, однако факт есть факт: предложили именно вас, – устало сказал Сигрем. – Хотя вынужден признать, что после того, как я ознакомился с отчетами о проведенных вами спасательных операциях, ваши достижения и количество удачно проведенных операций меня очень впечатлили. – Он вытащил из кармана платок и промокнул влажный лоб. – А еще одним доводом в пользу вашей кандидатуры, если хотите знать, был тот факт, что вас считают кем-то вроде эксперта по «Титанику».

– Ну знаете, это у меня хобби такое: я собираю все материалы, так или иначе связанные с проблемой спасения лайнера. Только хобби, не более того. И подобный интерес еще не дает оснований, чтобы назначать меня главным спасателем «Титаника».

– И тем не менее, господин Питт, адмирал Сэндекер именно вас назвал, я воспользуюсь его словами, гением по управлению людьми и проведению координационных работ. Именно так он выразился. – Сигрем в упор посмотрел на Питта оценивающим взглядом. – Ну так… Вы принимаете назначение или отказываетесь?

– Но ведь вы совершенно не уверены в том, что я сумею справиться с такого рода заданием, ведь Правда? Ответьте, Сигрем.

– Откровенно говоря, да. Именно так я думаю. Но когда вот-вот готов сорваться с утеса, не приходится выбирать своего возможного спасателя.

Питт слабо улыбнулся при этих словах.

– Ваша откровенность растрогала меня до глубины души, господин Сигрем.

– Ну, и?

Несколько секунд Питт сидел не двигаясь. Затем он едва заметно, не поворачивая головы, кивнул и прямо взглянул в глаза собеседнику.

– Пусть так, друг мой. Я – твой. Только не нужно делать никаких скороспелых выводов до той минуты, пока «Титаник» не пришвартуется в Нью-Йоркском порту, договорились? Тем более, что такого рода затею не оставит без внимания ни один лас-вегасский букмекер, можете быть уверены. Когда мы найдем «Титаник», если, конечно, мы вообще сумеем ею найти, может оказаться, что корпус проржавел насквозь и поднятие судна окажется в принципе невыполнимой задачей. Хотя говорят, что Абсолютно невыполнимых задач не существует. И хотя я не могу перестать думать о том, что же там, на борту, может быть такого ценного для сегодняшней Америки, я сделаю все от меня зависящее. В этом вы можете быть уверены, Сигрем. Хотя я никому и ничего не могу обещать.

Питт широко улыбнулся и поднялся из-за штурвала. – Будем считать, что переговоры окончены. Теперь давайте-ка поскорее выбираться из этого раскаленного ящика, пока мы тут заживо не изжарились. Найдем где-нибудь прохладный бар с кондиционером, чтобы вы могли угостить меня. Это самый минимум из того, что вы можете сделать, взвалив на мои плечи чудовищную проблему.

Сигрем продолжал сидеть, чувствуя себя слишком усталым, его хватило только на то, чтобы беспомощно пожать плечами.

Глава 26

Сначала корнет был для Джона Вогеля просто еще одной реставрационной работой. Художественной ценности дизайн инструмента не представлял, да и его конструкция не заинтересовала бы ни одного коллекционера музыкальных инструментов. Когда корнет впервые оказался в руках у Вогеля, он вообще не вызвал у него интереса, клапаны коррозировали и вообще не двигались, латунь покрылась странным налетом, напоминающим плесень. Внутри воздухо-проводящих труб было полно какой-то, похожей на гниль, склизкой дряни со стойким рыбным запахом.

При первом взгляде на инструмент Вогель решил, что мастеру его квалификации негоже вычищать грязь из рядового корнета, и хотел передать его кому-нибудь из помощников. Сам Вогель предпочитал возвращать к жизни экзотические инструменты; именно это было его специальностью: китайские и римские трубы с непомерно вытянутыми телами и пронзительным звучанием, сплюснутые трубы, некогда принадлежавшие мэтрам американского джаза, инструменты, связанные с кем-нибудь из известных исторических личностей. Эти последние Вогель реставрировал с таким видом, будто имел дело не с металлом, а с хрупким тонким стеклом, и возвращал инструментам первозданный вид и звучание.

Вогель аккуратно завернул корнет в старую наволочку и положил в дальний угол мастерской, от глаз подальше.

Стоящий на рабочем столе экзекьютон издал мягкий сигнал.

– В чем дело, Мэри?

– К вам адмирал Джеймс Сэндекер из Национального агентства надводных и подводных работ, звонит из города. – Голос секретарши, пройдя через селекторную систему, делался скрипучим и неприятным, как будто на том конце кто-то царапал ногтем по линолеуму. – Он просит вам передать, что хотел бы переговорить по неотложному вопросу.

– Ладно, соедини меня. – Вогель поднял трубку: – Джон Вогель слушает.

– Господин Вогель, с вами говорит Джеймс Сэндекер.

Удивление вызвало то, что адмирал Сэндекер позвонил сам, не передоверив этого секретарше, а кроме того, Вогель был приятно удивлен тем, что собеседник не поспешил назвать свое, без сомнения, высокое звание.

– Слушаю вас, адмирал, чем обязан?

– Скажите, пожалуйста, вам эту штуку передали?

– Какую еще штуку?

– Ну, этот, как его, горн!

– А, вас, должно быть, интересует корнет? – догадался Вогель. – Да, я нашел корнет у себя на столб сегодня утром. Никакой записки, никаких объяснений Я решил, что кто-то готовит подарок музыкальному музею.

– Прошу меня извинить, господин Вогель, мне, разумеется, следовало бы прежде позвонить вам и объясниться, однако я был настолько занят, что вовремя не успел этого сделать.

Разговор начинался с извинений, стало быть…

– Чем могу быть полезен, адмирал?

– Я очень бы просил вас посмотреть эту штуку и рассказать мне все, что вы сможете рассказать о ней буквально каждую мелочь. Кто и когда производил такие корнеты, ну и так далее, поскольку меня интересует решительно все.

– Лестное предложение. А почему вы решили обратиться именно ко мне, если не секрет?

– Как же! Ваша кандидатура показалась мне и моим коллегам самой подходящей, поскольку вы главный консультант Музыкального музея. А кроме того, один наш общий знакомый, услышав во время обсуждения ваше имя, сказал, что в ту минуту, когда вы приняли решение избрать научную стезю, мир потерял нового Гарри Джеймса.

«Боже мой, – подумал Вогель, – это, должно быть, Президент. Да, этому Сэндекеру не так-то просто отказать, когда у него такие советчики и знакомые…»

– Ну, спасибо, конечно… А когда именно вам нужен мой отчет, назовем его так?

– Когда вам удобнее. Что же касается меня, то чем скорее я его получу, тем лучше.

Вогель беззвучно усмехнулся: тонкий намек на толстые обстоятельства, так это называется.

– Металл очень старый, придется долго отмачивать в растворителе, прежде чем сойдет вся грязь. Это длительный процесс, так что в случае, если все будет нормально, к завтрашнему утру я, возможно, что-нибудь и смогу вам сообщить.

– Спасибо, господин Вогель, – сказал Сэндекер. – Буду вам очень признателен.

– Будьте добры, а не располагаете ли вы какой-нибудь информацией о том, где, при каких обстоятельствах был найден этот корнет. Мне бы такого рода сведения очень помогли.

– Если позволите, я воздержусь от объяснений. Мне и моим коллегам очень важно получить сведения от человека, который абсолютно не связан с находкой этого корнета и даже не знает, где был обнаружен инструмент.

– Иными словами, вы хотите сравнить мою информацию с той, которой уже располагаете?

Голос Сэндекера, сохраняя вежливые ноты, сделался более категоричным:

– Мы хотим, господин Вогель, чтобы вы подтвердили наши надежды и наши догадки. К сожалению, больше вам ничего не могу сказать.

– Сделаю все, что сумею, адмирал. Всего доброго. До встречи.

– Успехов.

Несколько мгновений Вогель сидел, держа руку на телефоне и глядя на наволочку в углу мастерской. Затем он очнулся, нажал клавишу экзекьютона и отчетливо распорядился:

– Мэри, меня ни для кого нет. Никаких звонков. Пошлите за пиццей с канадским беконом. Да, и полгаллона бургундского.

– Вы опять собираетесь запереться в мастерской? – проскрипел ее голос по селекторной связи.

– Да, – признался он. – У меня очень много работы.

Начал Вогель с того, что сделал несколько фотографий корнета, всякий раз помещая объектив фотоаппарата под новым углом. Затем он составил словесное описание инструмента, отметив размеры, общее состояние видимых простым глазом частей, размеры коррозированных участков, характер внешнего загрязнения. Все эти и многие другие наблюдения он записал в особый гроссбух. Чем внимательнее приглядывался он к инструменту, тем более отчетливым становился его профессиональный интерес. Оказалось, что перед ним не просто рядовой инструмент, но корнет очень высокого класса. Латунь была весьма качественная, а по фактуре внутренней стороны канала и устройству клапанов он мог безошибочно сказать, что произведен этот корнет был до 1930 года. Также он понял, что части, показавшиеся сначала ржавыми, были просто-напросто покрыты слоем сухой грязи, которая легко счищалась обыкновенным резиновым мастихином.

Затем Вогель наполнил специальную ванночку разбавленным средством для смягчения воды – «калгоном», перемешал раствор, ненадолго погрузил в него корнет, а вытащив и обтерев, убрал отставшую грязь, после чего снова наполнил ванночку и повторил процедуру, а затем еще и еще раз.

К полуночи вся поверхность инструмента была уже совершенно очищена от грязи. После этого, взяв специальную щетку, Вогель принялся с помощью слабого раствора хромовой кислоты наводить блеск, добиваясь идеального состояния поверхности. И вот очень медленно, как из некоего сна, принялись выступать на поверхности инструмента тонкий рисунок и несколько сложно выписанных букв.

– Боже! – простонал в тиши мастерской Вогель. – Презентационная модель!

Он взял с полочки большое увеличительное стекло и внимательно исследовал надпись. Когда же он положил наконец увеличительное стекло и потянулся за телефонной трубкой, его руки дрожали.

Глава 27

Ровно в восемь ноль-ноль Джон Вогель был приглашен в кабинет адмирала Сэндекера, помещавшийся на одиннадцатом, самом верхнем, этаже современного здания из солнцезащитного стекла. Здание принадлежало НУМА. Глаза у мастера после бессонной ночи были красными, он боролся с зевотой и от прилагаемых усилий зевал еще мучительнее и чаще.

Сэндекер вышел к нему из-за стола и крепко пожал руку Вогеля. Коротышка адмирал вынужден был задрать голову, чтобы взглянуть на Вогеля, в котором было росту шесть футов пять дюймов. На голове Вогеля в совершеннейшем беспорядке торчали клочья коротко подстриженных седых волос, окаймлявших роскошную гладкую лысину. Обратив взгляд карих глаз Санта-Клауса на адмирала, мастер улыбнулся сдержанной улыбкой победителя. Хорошо вычищенное пальто Вогеля находилось в очевидном противоречии с мятыми и порядком забрызганными грязью брюками. От него пахло дешевым красным вином.

– Ну, – приветствовал его Сэндекер, – рад с вами познакомиться.

– Равно как и я с вами, адмирал, – сказал мастер, опуская на пол специальный футляр для трубы. – Прошу простить мой неряшливый вид.

– Как раз я хотел сказать, что одного взгляда на вас достаточно, чтобы понять, у вас была трудная ночь.

– Когда любишь свою работу, время и бытовые неудобства не играют большой роли.

– Совершенно с вами согласен. – Сэндекер повернулся в сторону человека, молча стоявшего у стола, внешне похожего на доброго гнома, произнес:

– Господин Вогель, позвольте вам представить, – капитан Руди Ганн.

– Очень приятно, капитан Ганн, – с вежливой улыбкой сказал Вогель. Я был одним из миллионов людей, которые каждый день по газетным сообщениям внимательнейшим образом следили за тем, как продвигается ваша экспедиция по изучению Лорелеи. Я в восхищении от того, что вы совершили, капитан. Это выдающееся научное достижение.

– Спасибо, – сказал Ганн.

Сэндекер жестом указал еще на одного человека, который также присутствовал в кабинете. Обернувшись в сторону дивана, Сэндекер произнес:

– А это директор спецпроектов нашего Агентства Дирк Питт.

Вогель чинно поклонился и с улыбкой произнес:

– Очень приятно…

Питт в свою очередь встал с дивана и вежливо поклонился.

Усевшись, Вогель вытащил из кармана старую, порядком поцарапанную трубку:

– Вы не будете против, если я закурю?

– Ради Бога, как вам удобнее, – сказал Сэндекер и вытащил из коробки одну из своих сигар сорта «Черчилль». – Составлю вам компанию.

Вогель раскурил свою допотопную трубку, откинулся в кресле и, пыхнув дымом в потолок, сказал:

– Ответьте, адмирал, не был ли этот корнет обнаружен на дне Атлантического океана? В северной части? Нет?

– Да, именно так. Мы обнаружили его южнее Ньюфаундленда, – сказал он и с восхищением посмотрел на Вогеля. – Скажите, а как вы узнали?

– Метод дедукции, все элементарно.

– И что же вы можете рассказать?

– Да уж могу кое-что поведать, не скрою. Ну, прежде всего скажу вам, что мы имеем дело с высокопрофессиональным инструментом, который был изготовлен специально для профессионального музыканта.

– Иначе говоря, вы не думаете, что корнетом владел какой-нибудь дилетант, я правильно вас понял? – спросил Ганн, припоминая слова, сказанные Джиордино на борту «Сапфо-1».

– Не думаю, – прямо ответил Вогель. – Такой инструмент у дилетанта – маловероятно.

– А удалось ли вам установить время и место, когда этот корнет был изготовлен? – спросил мастера Дирк Питт.

– Приблизительный месяц – октябрь или даже ноябрь. Год назову вам точно – 1911. А сделали его в одной британской очень уважаемой в музыкальных кругах фирме, которая называется «Бузи-Хокс».

На лице Сэндекера появилось выражение неподдельного уважения.

– Вы превосходно справились с нашим зданием, господин Вогель. Если уж совсем начистоту, мы очень сомневались, удастся ли когда-нибудь выяснить страну, где инструмент был изготовлен. Я уж не говорю о конкретном изготовителе, тут мы даже не чаяли…

– Ничего особенного я не сделал, смею вас уверить, – возразил Вогель. – Если уж быть совсем откровенным, моя работа значительно была облегчена, поскольку инструмент оказался презентационным экземпляром.

– Презентационным? Вот как?!

– Да, именно. Среди тех, кто производит высококлассные металлические инструменты принято ставить инициалы изготовителя или гравировать посвящение, увязывая тем самым свою работу с каким-нибудь крупным событием в мире музыки.

– Такая практика распространена и среди изготовителей огнестрельного оружия, – вставил Питт.

– И среди производителей музыкального оборудования, в равной степени. В нашем случае корнет был посвящен одному из служащих компании в знак уважения за его многолетнюю работу. Дата презентации, фирма-изготовитель, имя сотрудника и имя производителя – все эти сведения выгравированы великолепной вязью на инструменте.

– И вы можете нам сейчас сказать, кому именно принадлежал этот корнет? – спросил Ганн. – Можно прочитать посвящение?

– Господи, ну конечно, о чем речь… – Вогель нагнулся и раскрыл футляр. – Вот, сами можете прочитать.

Он положил корнет на стол Сэндекера. Собравшиеся в кабинете некоторое время молча пожирали глазами инструмент, не решаясь прикоснуться к нему. Инструмент мягко сверкал, отражая золотистой гладкой поверхностью падающие в комнату лучи утреннего солнечного света. Выглядел корнет как новенький, как будто его только что приобрели в магазине. На безукоризненно сияющей бронзе по внешней стороне раструба шла похожая на морские волны сложно переплетенная гравированная вязь, которая выглядела не хуже, чем в день инскрипции. Всякий желающий без труда мог прочитать. Сэндекер оторвался от инструмента и перевел взгляд на Вогеля, не зная, верить всему этому или не верить, иначе говоря, не вполне доверяя собственным глазам.

– Господин Вогель, извините меня, но мне кажется, что вы не вполне понимаете всю серьезность ситуации. Мне бы не хотелось, скажу вам прямо, чтобы все это оказалось в конечном итоге ловким розыгрышем.

– Да, вы правы, я не понимаю серьезности ситуации, – резко парировал Вогель. – Положение создалось, прямо скажу, не вполне ординарное, только поверьте, адмирал, с моей стороны тут нет никакой шутки. Я не любитель подобного рода розыгрышей. Последние сутки я только тем и занимался, что приводил в божеский вид вашу находку, – он выложил рядом с корнетом канцелярскую папку. – Вот здесь мой отчет. Там фотографии, внешнее описание инструмента, каким тот был до восстановления, и там же – подробнейшее изложение всех моих восстановительных работ. Все, что я делал, шаг за шагом. Кроме того, я приложил несколько конвертов. Там – пробы патины и той грязи, которую я извлек из корнета. Также в одном из конвертов – фурнитура, которую пришлось заменить. Как видите, ничего не упустил из виду.

– Прошу меня простить, – сказал Сэндекер. – Я не специалист в таких вопросах, как вы знаете, однако еще вчера эта самая груба была старой и грязной, тогда как сегодня… Не могу поверить, что это один и тот же инструмент. – Сэндекер сделал паузу, переглянулся с Питтом. – Видите ли, дело в том, что мы…

– …знаем, что корнет находился на океанском дне многие годы, если не десятилетия, – продолжил Вогель за своего собеседника. – Я очень хорошо понимаю, к чему вы клоните, адмирал. И мне, признаюсь, тоже не совсем понятно, как корнет мог сохраниться столь хорошо, пробыв долгое время в соленой воде. Ранее мне доводилось восстанавливать инструменты, которые пролежали в соленой воде три, четыре, пять лет, и они оказывались в значительно худшем состоянии, чем этот корнет. В значительно худшем, адмирал. Но поскольку я не океанограф, то и не стану ломать голову над этой загадкой. Пускай уж специалисты разбираются, что к чему. Но вы еще не услышали главного. Я могу с точностью до одного дня сказать вам, сколько именно времени инструмент пролежал в океане. И как он туда попал.

Вогель подошел к столу и взял инструмент в руки. Повернув корнет раструбом вверх, мастер надел очки и принялся вслух читать:

– "Этот инструмент подарен Грэхаму Фарли в знак признательности за его выдающееся выступление и развлечение наших пассажиров – от благодарного руководства маршрута «Уайт Стар». – Вогель снял очки и торжественно улыбнулся адмиралу Сэндекеру. – Как только я прочитал про маршрут «Уайт Стар», я с утра пораньше звякнул одному из друзей и попросил его уточнить некоторые детали в Морском архиве. За полчаса до того, как я собирался уже выехать на встречу с вами, он перезвонил мне и… – Вогель замолчал, вытащил из кармана носовой платок и несмотря на нетерпение собравшихся преспокойно высморкался, аккуратно сложил платок, вернул его на прежнее место и лишь после совершения всех этих действий продолжил: – Такое, знаете, впечатление, что этот Грэхам Фарли пользовался на линии «Уайт Стар» очень большой известностью. На одном из тамошних лайнеров он три года кряду выступал как солирующий кларнетист. Корабль, насколько я сейчас припоминаю, назывался «Океаник». И вот когда компания построила новый лайнер, когда этот лайнер был только-только спущен со стапеля и отправился в свой первый рейс, компания собрала на борту всех самых лучших музыкантов, которые работали на кораблях «Уайт Стар». Из собранных исполнителей получился великолепнейший оркестр, самый лучший, можно сказать, плавучий оркестр в мире. Одним из первых получил приглашение Грэхам, что было вполне очевидно… Да, джентльмены, долго же этот корнет находился в океане, ничего не скажешь… На этом самом инструменте Грэхам Фарли играл утром, 15 апреля 1912 года, то есть в тот самый день, когда, говоря высоким штилем, волны океана поглотили «Титаник».

Реакция на последние слова Вогеля была резкой. Лицо Сэндекера выразило напряжение и одновременно невысказанный вопрос. Лицо Ганна сделалось жестким. Дирк Питт посмотрел на Вогеля с живейшим интересом. Тишина, воцарившаяся в кабинете адмирала, казалась концентрированной. Вогель преспокойно снял очки и положил их в нагрудный карман.

– «Титаник», – негромко произнес Сэндекер, и было такое чувство, что сам он испугался вылетевшего слова. – «Титаник» – повторил он, на этот раз таким тоном, каким мужчина произносит имя любимой женщины. – Это невероятно, – сказал он и посмотрел на Вогеля.

В глазах адмирала Вогель еще явственно различал тень недоверия, которое, однако, уступало место восторгу.

– И тем не менее, это именно так, – сказал Вогель. – Насколько я понимаю, капитан Ганн, этот инструмент был найден вами во время экспедиции на «Сапфо-1», так или нет?

– Да, мы обнаружили инструмент в самом конце нашей экспедиции.

– Что ж, значит, вы оказались на редкость удачливыми, капитан, вытащили, что называется, счастливый билетик. Жаль, вы не обнаружили сам «Титаник».

– Жаль, вы правы, – признал Ганн, отводя взгляд.

– И все-таки меня продолжает мучить мысль о том, почему корнет так хорошо сохранился. Никак не могу взять в толк, – сказал Сэндекер. – Ведь, по сути, металлическая труба, пролежала в соленой воде ни много, ни мало – семьдесят пять лет, а выглядит такой новенькой, что страшно брать в руки.

– Да, вы совершенно правы, нужно разобраться, почему латунь за все эти годы практически не коррозировала, – согласился Вогель. – Ладно бы еще сохранились бронзовые части, все-таки бронза не так быстро ржавеет. Но я обратил внимание на то, что великолепно, с учетом времени и среды, сохранились даже те детали инструмента, в которых было много железа. Вы только взгляните на мундштук, он же совершенно новенький.

Ганн приблизил лицо и посмотрел на корнет с таким видом, как будто речь шла не о трубе, а о Святом Граале.

– А играть на ней можно?

– Ну разумеется, – сказал Вогель. – Я более чем уверен, что на корнете можно замечательно играть.

– Вы сами не пробовали?

– Нет… Я сам не пробовал. – Вогель взял инструмент и легко пробежал пальцами по кнопкам. – До сего дня я опробировал всякий инструмент, который кто-либо из моих помощников или сам я восстановили. Проверял на чистоту звучания, поскольку для музыкального инструмента это главное. А этот корнет я не опробовал. Не могу.

– Не вполне вас понимаю, – сказал адмирал Сэндекер.

– Видите ли, дело в том, что этот корнет – своего рода памятник не особенно значимого, но очень отважного поступка. Поступок этот был совершен в тот самый момент, когда на море разворачивалась самая ужасная трагедия нашего столетия, – сказал Вогель. – Не нужно обладать большим и богатым воображением, чтобы представить себе, как Грэхам Фарли вместе с другими музыкантами вместо того, чтобы попытаться спастись, своей музыкой пытались успокоить мятущихся пассажиров «Титаника». Они, эти музыканты, до самого конца не прекращали играть, так и утонули вместе с кораблем. Так что в последние минуты перед тем, как утонуть этот корнет касался губ очень отважного музыканта. И я подумал, что всякий, кто теперь попытается исполнять на инструменте мелодию, окажется кем-то вроде святотатца. Так мне кажется…

Сэндекер внимательно смотрел на Вогеля, разглядывая лицо мастера столь напряженно, как будто бы видел впервые.

– «Осень», – чуть слышно, как бы говоря сам с собой, произнес Вогель. – Старинная мелодия под названием «Осень»… Это была последняя мелодия, которую Грэхам Фарли исполнил в своей жизни.

– А я слышал, что последней мелодией была «Я приближаюсь к Господу…» – негромко сказал Ганн.

– Это уже придумали после, – уверенно возразил Питт. – Последней, мелодией, прозвучавшей с палубы «Титаника» перед тем, как корабль погрузился в океан, была именно «Осень».

– Вы так уверенно говорите, как будто расследовали обстоятельства гибели «Титаника», – полувопросительно сказал Вогель.

– Этот удивительный корабль и его трагическая судьба чем-то сродни инфекции, – сказал Питт. – Если вы однажды заинтересовались этим, интерес останется с вами на всю жизнь.

– Не знаю… Сам по себе «Титаник» для меня, например, особенного интереса не представляет, – Вогель осторожно взял корнет, положил его в футляр, защелкнул замки и передал инструмент адмиралу Сэндекеру. – Но поскольку я считаюсь историком музыки и поскольку я кое-что знаю о музыкальных инструментах, их подчас необыкновенных судьбах – да, признаюсь, что сага об оркестре «Титаника» не оставляла меня равнодушным… Если у вас больше нет вопросов ко мне, адмирал, я бы, с вашего разрешения, пошел перекусил да и в постель. У меня была очень трудная ночь, как вы понимаете.

Сэндекер поднялся из-за стола.

– Господин Вогель, вы нас необычайно выручили. Я ваш должник.

– Я был уверен, что вы скажете что-нибудь в этом роде, – глаза усталого Санта-Клауса несколько раз мигнули.

– Если хотите, могу вам подсказать, как именно вернуть долг. Если, разумеется, вы хотите?

– Слушаю вас.

– Передайте этот инструмент в Вашингтонский музыкальный музей. Он будет самым замечательным экспонатом в Зале Музыки.

– Могу обещать, что, как только наши специалисты проведут необходимые химические исследования, ознакомятся с вашим отчетом, этот корнет будет незамедлительно доставлен в вашу мастерскую.

– От имени директоров музея позвольте вас поблагодарить.

– Но это, разумеется, не будет обычным даром. Вогель вопросительно посмотрел на адмирала Сэндекера.

– Простите, я не совсем…

Сэндекер широко улыбнулся.

– Давайте будем считать это бессрочным хранением. Это избавит нас от юридических неприятностей, если когда-либо в будущем нам понадобится на некоторое время этот инструмент. Тогда мы попросим его у музея.

– Договорились.

– Да, и вот еще что, – сказал Сэндекер. – Об этой нашей находке мы никому пока ничего не рассказывали. Ни одна газета пока не знает. Так вот я был бы вам весьма признателен, господин Вогель, если бы пока вы также сохранили все, что узнали, в тайне.

– Разумеется, раз уж вы меня об этом просите, я буду молчать. Хотя и не совсем понимаю ваши мотивы… Вогель со всеми раскланялся и вышел из кабинета.

– Черт! – вырвалось у Ганна в ту самую секунду, когда дверь за мастером закрылась. – Только подумаю о том, что мы проследовали на «Сапфо-1» в каких-нибудь считанных метрах от корпуса «Титаника».

– Да уж, – согласился Питт. – Вы были где-то совсем рядом с ним. Сонары, установленные на «Сапфо-1»" прощупывают пространство радиусом в двести ярдов. Не исключаю, что был какой-нибудь момент, когда вашу лодку и «Титаник» разделял двести один ярд.

– Если бы только у нас было больше времени. Если бы нам прямо сказали, что именно нужно искать…

– Вы забываете, что главными задачами предпринятой экспедиции были тестирование «Сапфо-1» и слежение за течением Лорелея. Вы и ваши парни и без того оказались на высоте, поверьте мне. В ближайшие два-три года океанографы будут отмечать в календаре тот день, когда «Сапфо-1» вернулась из своего первого плавания. Единственное, о чем сожалею, так это о том, что обстоятельства не позволили нам поставить вас в известность о главной цели экспедиции. Но тут уж ничего не поделаешь. Обстоятельства подчас сильнее нас. Джен Сигрем и его коллеги настояли, чтобы мы держали в секрете всякую информацию, пусть даже только косвенно связанную с операцией по вызволению «Титаника». Мы и впредь будем сохранять в секрете все предпринимаемые шаги – до тех пор, пока будет такая возможность.

– Не уверен, что нам удастся долго сохранять такую информацию в тайне, – сказал Питт. – Все крупные газеты и агентства очень скоро все разнюхают. Тем более, что со времени обнаружения гробницы фараона Тутанхамона ничего столь значительного исследователи не предпринимали.

Сэндекер поднялся из-за рабочего стола и прошел к окну. Когда он наконец заговорил, голос его звучал мягко, отчего создавалось впечатление, что и его слова издалека приносит ветер.

– Стало быть, корнет Грэхама Фарли…

– Простите?..

– Корнет Грэхама Фарли, – так же негромко повторил Сэндекер. – Если только этот корнет можно считать вехой, отметившей положение «Титаника», то корабль находится в настоящей бездне. Более черной и более мрачной, чем та ночь, когда затонул «Титаник».

Глава 28

Случайному наблюдателю, оказавшемуся на берегу Реки Раппаханнок, равно как и всем, кто от избытка Семени, сил и праздности проплывал по этой небольшой реке, трое мужчин в надвинутых шляпах, сгрудившихся в ветхой лодке, показались бы самыми обыкновенными рыбаками, решившими провести уик-энд на воде. Все трое были одеты в линялые рубашки и грубые хлопчатобумажные брюки. Спортивные кепки с большими козырьками были украшены, по рыбацкой моде, крючками и наживкой, чтобы то и другое всегда находилось под рукой. Даже внимательный соглядатай не обнаружил бы ничего подозрительного. Под скамейкой упаковка баночного пива, возле лодки, в воде, рыболовная сеть…

Самый низкорослый из троих, рыжеволосый, с вытянутым лицом мужчина привалился на корме, и казалось, подремывал. Его руки едва удерживали удочку, лежавшую одним краем на кормовой банке. Красно-белый поплавок застыл на воде в каких-нибудь двух футах от борта. Второй мужчина ссутулился, отгородившись раскрытым журналом от всех и вся. Третий рыбак сидел так, словно кол проглотил, с напряженной спиной и неотрывно следил за своим поплавком. Этот последний был крупный мужчина с прилично выпирающим из-под одежды животом. Глубоко расстегнутая рубашка открывала клин полной волосатой плоти. На его круглом лице жуира и весельчака обращали на себя внимание нарочито сонные ярко-голубые глаза. Внешне он выглядел этаким собирательным образом любимого дедушки.

Адмирал Джозеф Кемпер мог себе позволить выглядеть всеми любимым дедушкой. Когда у человека оказывалась такая власть, как у адмирала Кемпера, ему совсем не нужно было сохранять отрешенно холодный тон в обращении с людьми, и тем более не нужно было каждым словом и каждым взглядом подчеркивать свое положение. Адмирал повернул голову и благожелательно, даже пожалуй, участливо посмотрел на дремлющего человека.

– Смотрю на вас, Джим, и ловлю себя на мысли, что вам не слишком-то нравится рыбная ловля.

– В некотором смысле. Вообще я считаю, что человечество придумало себе не много столь же никчемным занятий, как ловля рыбы удочкой, – ответил Сэндекер.

– А вы что думаете по этому поводу, господин Сигрем? С тех пор, как мы бросили якорь, вы, мне кажется, еще ни разу даже не забросили удочку?

Сигрем поверх журнальной страницы взглянул на Кемпера:

– Знаете, если бы в такой помойке, как эта Раппаханнок, могла жить рыба, то выглядела бы она примерно, как все эти мутанты из видеофильмов, а уж о вкусе такой рыбы я и говорить не берусь! Это что касается моего отношения, адмирал.

– Только одна деталь, джентльмены, – решил напомнить Кемпер. – Мне кажется, что не я вас, а вы меня притащили сюда. И посему у меня есть некоторые основания считать, что вы в сговоре.

Ни спорить, ни, тем более, переубеждать Сэндекер не решился.

– Самое лучшее, Джо, что в твоем положении можно сейчас придумать – это расслабиться и попытаться получить удовольствие. Расслабься и попробуй на время забыть, что ты начальник штаба флота Соединенных Штатов.

– Это совсем несложно, когда вы рядом. Тем более, адмирал, что вы один из немногих людей, кто умеет поставить меня на место.

– Знаешь, никому еще не удавалось, – с улыбкой сказал Сэндекер, – пройти по жизни, всем угождая и вызывая тотальной восторг. Кто-то должен и таким, как ты, устраивать отрезвляющий душ. В рамках приличия, разумеется. А ведь у тебя так сложилась жизнь, что, куда бы ты ни пришел, все норовят поцеловать твой зад. Так что рассматривай общение со мной как своего рода терапию.

Кемпер наигранно вздохнул.

– Знаете, когда я увольнял вас со службы, то был абсолютно уверен, что наши пути никогда и нигде не пересекутся. А вы, как оказалось, снова рядом и такой же, как прежде. То есть тактичный, мягкий, деликатный человек.

– Ну конечно! Я думаю, когда ты уволил меня, весь Пентагон ликовал.

– Я бы сказал то же самое чуть мягче. Когда вы ушли, не все сотрудники Пентагона рыдали по этому поводу. – Кемпер вытащил из воды крючок, осмотрел наживку и снова забросил удочку в пахучую воду реки Раппаханнок. – Ладно, ладно, Джим, я столько лет знаю нас, что, услышав приглашение, сразу понял: что-то у вас на уме. Скажете вы с господином Сигремом наконец или нет, что именно задумали. Ведь задумали же что-то, я по лицам вижу!

– Да, действительно. Мы хотим «Титаник» поднять, – как бы между прочим ровным голосом сказал Сэндекер.

Кемпер обернулся, в упор посмотрел на адмирала:

– Только-то и всего?!

– Только и всего.

– И чего это ради, могу я вас спросить? Поднять корабль, чтобы на его фоне сфотографироваться?

– Поднять, чтобы перегнать его в Нью-Йорк и взять кое-что из трюма.

Кемпер застыл на несколько секунд, в упор разглядывая Сэндекера.

– Вы, кажется, произнесли слово «Титаник», или я ослышался?

– Именно это слово.

– Джим, дорогой мой, это называется – мимо пристани. Если вы и вправду полагаете, что я поверю, будто вы…

– Какой смысл мне рассказывать байки, – вмешался Сигрем. – Эту нашу операцию курирует напрямую Белый дома.

Кемпер изучающе посмотрел на Сигрема.

– Иначе говоря, я должен сделать вывод, что вы здесь находитесь и ведете со мной переговоры, с ведома Президента, так, что ли?

– Да, сэр, именно так.

– Должен вам сказать, – продолжил Кемпер, – у вас весьма странная манера делать предложение, господин Сигрем. Если бы вы потрудились мне объяснить…

– Именно для того мы и приехали сюда, адмирал.

Кемпер обернулся вновь к Сэндекеру.

– И вы в этом замешаны, не так ли, Джим?

Сэндекер кивком признал правоту собеседника.

– И я тоже – вместе с господином Сигремом, который по врожденной деликатности мягко стелет…

– …да жестко спать, вы это хотели сказать? – уточнил Кемпер и, обернувшись к Сигрему, сказал:

– Вам слово. Я хотел бы услышать прямой, без всяких там оговорок, ответ на вопрос, зачем вам понадобилось поднимать со дна океана тысячи тонн ржавого металла?

– Позвольте начать с главного, адмирал. Прежде всего я хочу представиться, чтобы уж все встало на свои места. Я возглавляю сверхсекретный отдел, финансируемый по линии правительственных фондов. Отдел этот называется Мета Секшн.

– Впервые слышу, – признался Кемпер.

– не удивительно, нас нет ни в одном списке федеральных учреждений и организаций. Ни ЦРУ, ни ФБР или АНБ не имеют представления о характере наших исследований.

– Глухая контора, стало быть, и сплошь состоит из одних профессоров? – сказал со свойственной ему прямотой Сэндекер.

– Из профессоров – да, только не из пустых, как некоторые думают, фантазеров, – уточнил Сигрем. – Наши парни разрабатывают проекты, рассчитанные на технологии будущего, однако после разработки мы пытаемся уже сегодня, сейчас воплотить отдельные разработки в дееспособные функциональные системы.

– Ну и денежки же на вас идут, я думаю… – заметил Кемпер.

– Скромность не позволяет мне назвать точную цифру нашего бюджета, адмирал, но самолюбие вынуждает меня сказать, что мы имеем дело с десятизначными величинами.

– О, Господи! – воскликнул Кемпер, словно в его присутствии кто-то позволил себе очевидную бестактность. – То есть вам на игры дают миллиарды долларов, ни много, ни мало. И это для какой-то группы ученых, о которых и слыхом-то никто не слыхивал. Да, господин Сигрем, вынужден признаться, что вы меня удивили. Не знаю, хотели или нет, но удивили.

– Как, впрочем, и меня, – с нескрываемым ехидством в голосе отозвался Сэндекер.

– Все то время, что мне приходилось, как главе НУМА, иметь с вами дело, я знал вас, господин Сэндекер, как помощника Президента. К чему были эти уловки?

– Потому что Президент просил держать всю операцию в строжайшем секрете. Только поэтому, адмирал. Чтобы информация, не дай Бог, не просочилась на Капитолийский холм. Президент менее всего заинтересован в том, чтобы конгрессмены начали совать свои грязные носы в вопросы финансирования Мета Секшн.

Кемпер и Сэндекер переглянулись и, не говоря ни слова, понимающе кивнули друг другу. Затем они вновь уставились на Сигрема, ожидая, что еще интересного он им расскажет.

Мета Секшн разработала оборонительную систему под кодовым названием «Сицилианский проект».

– «Сицилианский проект»?

– Да, в шахматах есть такая сицилианская защита, вы наверняка знаете. Проект основан на разработанном задолго до нас принципе. Скажем, если мы посылаем звуковую волну определенной частоты через медиум или, иными словами, через промежуточную материю, в которой имеются возбужденные атомы, то мы резко увеличиваем мощность первоначальной звуковой волны.

– Что-то похожее на лазер? –  уточнил Кемпер.

– До некоторой степени – да. С той лишь оговоркой, что лазер испускает узкий луч высокоэнергетического света, в то время, как наш прибор испускает веерообразный пучок звуковых волн этаким раструбом.

– Которые приводят к тому, что лопаются барабанные перепонки, – поспешил вставить Сэндекер. – А каков смысл всего проекта?

– Если вы помните из школьной программы, звуковая волна распространяется концентрическим образом, как волны на воде от брошенного камня. Так вот, наш «Сицилианский проект» дает возможность при необходимости увеличивать мощность начальной звуковой волны в миллионы раз. И если мы образуем множественный импульс; посылая звуковые волны сразу из множества источников и усиливая мощность каждого сигнала в миллионы раз, то фронт звуковой волны приобретает столь огромную энергию, что оказывается способным толкать перед собой огромное количество молекул воздуха – так что мгновенно может быть образовано что-то вроде непроницаемого занавеса площадью в сотни квадратных миль, – Сигрем сделал паузу, чтобы почесать нос, после чего продолжил: – Я не стану утомлять вас формулами и техническими деталями нашего проекта и его отдельных тактических характеристик. Все это слишком сложно, но уже из сказанного вы можете представить проблему в целом. Всякая вражеская ракета, пущенная в сторону Соединенных Штатов, приходя в соприкосновение с невидимым защитным барьером, будет немедленно взрываться прямо в воздухе, за многие сотни миль до границы.

– Это… Это что же, у вас уже сконструирована подобная система? – спросил Кемпер с сомнением.

– Да, адмирал. И смею вас заверить, вся система более чем дееспособна. В настоящее время, то есть вот в эти самые минуты, пока мы разговариваем, по всей нашей границе строятся десятки образующих единую систему станций, чей совокупный импульс окажется способным остановить и предотвратить любую вражескую ракетную атаку.

– Боже праведный, – выдохнул Сэндекер. – Так это же альтернативное оружие!

– «Сицилианский проект» нельзя считать оружием в буквальном смысле этого слова. Это лишь научный метод защиты страны от любого внешнего нападения.

– Даже не верится… – признался Кемпер.

– А вы представьте, что речь идет о выхлопах, скажем, двигателя реактивного самолета. Но просто у нас имеется двигатель в сотни тысяч раз более мощный, чем те, которые вы видели на самолетах. Чтобы представить, нужна лишь некоторая фантазия.

Кемпер был подавлен и не скрывал этого.

– Но столь мощная звуковая волна… Она же способна уничтожить вообще все вокруг, не только в воздухе, но и на земле.

– Нет. Мы направляем источники звука в небо, а усиление звуковой волны происходит уже в воздухе, по мере ее распространения.

– А какое отношение все, рассказанное сейчас вами, имеет к проблеме поднятия «Титаника»?

– Дело в том, что элемент, необходимый для получения оптимального в каждом конкретном случае уровня звуковой волны, – это бизаний. А вот тут у нас большие проблемы. И проистекают они из того, что единственное месторождение бизания было разработано еще в самом начале века, а единственную в мире крупную порцию бизаниевой руды везли в Соединенные Штаты на «Титанике».

– Вот оно что… – Кемпер понимающе кивнул. – Значит, поднятие «Титаника» это для вас как бы заключительная стадия работы над вашим научным проектом, так получается?

– Только у бизания строение атома, которое нам нужно для «Сицилианского проекта». Мы заложили в компьютер основные характеристики бизания, и машина выдала ответ, что наши шансы на успех – тридцать тысяч к одному.

– А зачем поднимать весь корабль? – поинтересовался Кемпер. – Почему бы не сделать проем в корпусе и не проникнуть таким образом в багажное отделение и не вытащить ваш бизаний?

– Проблема лишь в том, что без взрывчатки при работах такой сложности не обойтись. А если будем взрывать, то существует серьезная опасность разрушения бизания – и тогда уже навсегда. Мы обсуждали вопрос с Президентом и пришли к общему выводу, что лучше затратить несколько больше средств на подъем «Титаника», чем рисковать потерей бизания.

Кемпер вытащил задуваемый в сторону лодки крючок и по новой закинул удочку.

– Да, Сигрем, должен признаться, что таких, как вы, фантазеров, с таким размахом я еще не встречал. Скажите, а почему вы так уверены, что состояние корпуса «Титаника» выдержит поднятие корабля на поверхность. После того, как он пролежал семьдесят пять лег в воде, металл вполне мог превратиться в груду ржавой трухи.

– У наших специалистов есть своя теория, – сказал Сэндекер. Он отложил опостылевшую удочку в сторону, вытащил и открыл коробку для снастей и вытащил конверт. – Посмотри, что тут, – с этими словами он протянул несколько фотографий размером с открытку.

– Выглядит как самый обыкновенный металлический лом под водой… – сказал Кемпер, посмотрев на первую фотографию.

– Так и есть, – откликнулся Сэндекер. – Камеры наших подлодок много раз фиксировали металлические фрагменты и целые механизмы, находящиеся под водой. Чего только не бывает! То с борта корабля что-нибудь уронят, то еще что случится… Вот, например… – Сэндекер указал на фотографию, которую в этот момент рассматривал Кемпер. – Это камбузная плита, ее обнаружили подводники в районе Бермудских островов… Вот это – блок автомобильного двигателя, сфотографированный на глубине шесть тысяч четыреста футов… Дальше всякий хлам, его не удалось датировать… А вот на этом снимке запечатлен самолет времен второй мировой войны «Грумман-Ф4Ф», его обнаружили неподалеку от побережья Исландии на глубине десять тысяч футов. Удалось выяснить, что некий лейтенант Штраусс 17 марта 1946 года покинул свой самолет, когда в баках кончилось горючее. Самолет совершенно целый, опустился на дно и лежит.

Кемпер отставил фотографию подальше, как это делают дальнозоркие люди, чтобы лучше видеть предмет:

– Боже ты мой, а это что еще такое?!

– Этот снимок был сделан подводной камерой во время экспедиции «Сапфо-1», когда проводилось изучение течения Лорелея. Внешне этот предмет напоминает самую обыкновенную кухонную трубу. На самом же деле это рожок, вроде музыкального горна.

Взяв у Кемпера фотографии, Сэндекер умело перетасовал их и вытащил из пачки нужную, протянул ее собеседнику.

– Тот же самый горн после восстановления, этим Вогель занимался…

– Это корнет, – поправил его Кемпер. – Так вы говорите, он был обнаружен «Сапфо-1»?

– Да, на глубине двенадцать тысяч футов. Он пролежал там с 1912 года.

Кемпер сдержанно приподнял бровь, выказывая удивление.

– И вы хотите сказать, что этот корнет с «Титаника»?

– Могу показать документальное тому подтверждение, если нужно.

Со вздохом Кемпер возвратил фотографию Сэндекеру. Вид у Кемпера был усталый; опущенные плечи и морщины на лице делали его похожим на человека, которому пришлось слишком долго нести тяжелый груз на своих плечах. Он выудил из-под скамейки упаковку пива, достал одну банку и открыл ее.

– И что все это должно означать в контексте нашего с вами разговора?

Сэндекер деланно улыбнулся.

– Вот, скажем, самолет на этом снимке. Мы обнаружили его еще два года назад, и не заметили некоторых особенностей. Конечно, время от времени заходила речь о том, что он находится в очень приличном состоянии, однако никто из моих океанографов не видел в подобных оценках смысла. И лишь только после того, как «Сапфо-1» поднял со дна корнет, и Вогель реставрировал инструмент, несформулированная ранее идея сделалась вдруг очевидной.

– Слушаю, слушаю вас, – бесстрастным тоном сказал Кемпер.

– Прежде всего, – продолжил Сэндекер, – около девяноста процентов всего самолета «Грумман» изготовлено из алюминия. А как всем известно, соленая вода точит алюминий очень сильно. И тем не менее даже сейчас, по прошествии более сорока лет, самолет, пролежавший так долго в соленой воде, выглядит вполне прилично, чтобы не сказать – как новенький. Так же в точности обстоит дело и с этим горном. Он пролежал восемьдесят лет под водой, а блестит, как детская задница.

– У вас имеются тому объяснения? – поинтересовался Кемпер.

– Два наших специалиста в настоящее время работают с компьютерами, загрузив в машины всю необходимую информацию. На сегодняшний день рабочая гипотеза такова, что сохранность металлов в воде – производная от целой совокупности условий. Чтобы металл долго сохранялся под водой, нужно, чтобы вокруг не было животных, рыб и растений, способных наносить ущерб металлу. Нужно, кроме того, чтобы соли в воде было не особенно много. Чтобы температура не поднималась выше определенного уровня. Да плюс ко всему, чтобы недоставало кислорода, поскольку он ускоряет реакцию окисления, или проще – ржавление. При наличии хотя бы одного из перечисленных факторов, – а на больших глубинах так и бывает, – реакция окисления замедляется. И если бы у нас была возможность взглянуть на «Титаник», то я мог бы сказать более конкретно, как обстоят дела с состоянием его обшивки и корпуса в целом.

Кемпер задумался на некоторое время, затем спросил напрямик:

– Ну а от меня вы чего добиваетесь?

– Покровительства, – ответил Сигрем, видимо, давно уже приготовивший это слово и лишь дожидавшийся подходящего вопроса. – Иначе, как только Советы пронюхают, что у нас на уме, они сделают все возможное, – я не исключаю, что они даже не остановятся перед развязыванием локальной войны, – и непременно постараются перебежать нам дорогу и захватить бизаний.

– Ну, если вас беспокоит только это, вы можете быть спокойны, – сказал Кемпер, в голосе которого послышались командные нотки. – Дело в том, что русские сто раз подумают, прежде чем один раз сунуться на нашу сторону Атлантики. Ваша операция по поднятию «Титаника», господин Сигрем, будет ограждена от возможного вторжения со стороны русских, или с какой-либо иной стороны. Если мое слово что-нибудь для вас значит, то я даю вам слово.

Сэндекер еле заметно усмехнулся.

– Раз уж ты в таком благодушном настроении, Джо, может, переговорим, не откладывая в долгий ящик, о возможности использования «Модока» при поднятии «Титаника»?

– «Модока», вы сказали? – переспросил Кемпер. – Но это самая современная лодка из всех, какие только есть на флоте.

– Мы бы нашли работенку и для экипажа «Модока», если уж на то пошло, – с невозмутимостью убежденного нахала добавил Сэндекер.

При этих словах Кемпер взглянул на адмирала, перевернул пивную банку и приложил прохладным донышком ко лбу.

– Хорошо, будет вам и «Модок» с командой вместе. Все берите, и людей сколько нужно – берите, и оборудование – тоже берите…

Сигрем облегченно вздохнул.

– Ну, спасибо тебе, старина, век не забуду.

– Вы такое тут придумали, такого нагородили… – Кемпер недоумевающе покрутил головой. – Одних только проблем вагон и маленькая тележка.

– Да, легко подобные проекты не даются, – подтвердил Сигрем. – Тут вы совершенно правы.

– И что же вы собираетесь предпринять в ближайшее время, если не секрет? Сэндекер ответил:

– Прежде всего, мы пошлем к «Титанику» несколько групп с видеоаппаратурой, чтобы они все засняли, разведали как следует. Состояние корпуса – вот что меня в первую очередь волнует. Корпус и механические повреждения.

– Одному Богу известно, что там такое, – сказал раздумчиво Кемпер, – и вдруг глаза его загорелись. Поплавок исчез под водой: – Эй, Джим, у вас клюет!

Сэндекер лениво повернул голову, улыбнулся:

– Ну! И никакого тебе труда. «Титаник» бы так поймать…

– Что ж, желание хорошее, только очень уж дорогостоящее, – философски заметил Кемпер, не сочтя возможным ответить коллеге даже легкой улыбкой.

Питт захлопнул дневник Джошуа Хейза Брюстера и посмотрел на Мела Доннера, сидевшего по другую сторону большого стола.

– Вот оно, стало быть, как…

– Тут как в хорошем суде, – заметил Доннер, – правда, одна только правда и ничего, кроме правды.

– А не может так получиться, что за столько лет пребывания в воде этот ваш бизаний, или как его там, потерял все первоначальные свойства?

Доннер решительно покачал головой, отрицая саму по себе мысль, а затем вдруг пожал плечами.

– Впрочем, кто его знает… Надеюсь, что не потерял. Хотя еще ни один человек не держал в руках большие количества бизания, чтобы сказать, как именно он ведет себя…

– Иначе говоря, будут грохнуты в этот проект жуткие суммы, а в итоге может оказаться, что все напрасно, все зря, так, что ли?!

– Если бизаний надежно спрятан и герметично закрыт, а я очень надеюсь, что закрыт, тогда не напрасно.

Питт откинулся на спинку кресла и уставился на обложку дневника Брюстера.

– Получается примерно как в рулетке.

– Что ж…

– Мне все это несколько напоминает игру. Мы с вами, например, собрали бы пацанов на берегу Эри, там, где танк «паттон» затонул, дали бы этим самым пацанам бельевую веревку и сказали: «Тащите танк!» Так вот примерно получается и у нас.

– Что ж… – с тем же выражением повторил Доннер, как бы давая понять собеседнику, что на все подобные вопросы будет только один ответ.

– Даже если оставить все прочие моменты в стороне и вести речь исключительно о цене проекта – цена-то чудовищная! – с некоторым даже возмущением сказал Питт.

– А конкретнее?

– В 1974 году подводники из ЦРУ обнаружили в океане русскую субмарину, развалившуюся при аварии на части. Цены в семьдесят четвертом, как вы понимаете, были несколько иными. Так вот, для того чтобы поднять на поверхность один только носовой отсек, пришлось затратить более трех миллионов. Я решительно не представляю, во сколько нам обойдется «Титаник», лежащий на глубине двенадцати тысяч футов, тем более что общий вес корабля больше сорока шести тонн.

– Ну хорошо, а могли бы вы назвать хотя бы примерную сумму во что обойдется вся операция?

– А расходы на кого повесят?

– На Мета Секшн. Она будет финансировать, – ответил Доннер. – Мне бы хотелось узнать ваше мнение. Давайте представим, что я ваш добрый друг банкир. А вам требуется провести операцию по вызволению «Титаника». Сколько денег нужно будет перевести из секретного фонда на счет НУМА, по вашему мнению?

– Для начала я бы попросил не меньше двухсот пятидесяти миллионов.

– Вот видите, – невозмутимо сказал Доннер. – Вы охали, вы так возмущались, а назвали весьма скромную сумму. Наши парни посчитали, так у них вышло много больше, это – если по секрету. Хорошо, а вот давайте представим, что у вас есть лишь одна возможность попросить денег. Чтобы потом локти не кусать, сколько бы вам потребовалось? Как насчет дополнительных пяти, а? Хватит?

– Пять миллионов?!

– Ну зачем же так… Пяти сотен миллионов. Это – плюс к названной вами сумме.

После того, как охранник по заведенному здесь обычаю проводил Питта до ворот, Питт вырулил, притормозил у столба и оттуда взглянул – теперь уже новыми базами – через забор на невыразительное здание «Смит Вэн энд Сторидж К°».

– Не укладывается в голове, – вслух произнес он – Просто-таки не укладывается в моей голове… Невероятно! – Словно избавляясь от наваждения, Питт потряс головой, врубил скорость и направился в город.

Глава 29

День выдался у Президента горячий. Одну за другой пришлось провести несколько встреч с конгрессменами от оппозиции: как ни старался Президент, как ни убеждал их поддержать новый законопроект по изменению налогообложения – все напрасно. Точнее, почти напрасно, что практически одно и то же. Потом пришлось еще выступать перед губернаторами штатов, что тоже было удовольствием ниже среднего. Во второй половине дня Президент разговаривал с госсекретарем: министр был напорист, чтобы не сказать – агрессивен.

На часах было чуть больше десяти. Президенту оставалось еще одно дело, столь же, впрочем, неприятное, как и большинство дел этого, слава Богу, завершающегося дня. Президент позволил себе небольшую паузу, уселся в мягкое кресло и неспешно потягивал из бокала; так он успокаивался, обретал душевное равновесие: бокал в правой руке, левая рука поглаживает, почесывает, теребит ухо любимой гончей.

На длинном диване перед Президентом восседали директор ЦРУ Уоррен Николсон и Маршалл Коллинз – главный советник Президента по делам России и стран Восточной Европы.

Президент сделал небольшой глоток и мрачно посмотрел на обоих мужчин.

– Скажите, а сами-то вы понимаете, о чем просите меня?

Коллинз нервно поежился под тяжелым взглядом.

– Если быть откровенным, то не совсем, сэр. Но мы сейчас ведем речь о беспрецедентном случае. В таких ситуациях говорят, что цель оправдывает средства. Я уверен, что у Николсона уже имеются кое-какие практические соображения на этот счет. И еще раз повторю, сэр, что в данном случае мы можем получить такую информацию, которая окупит любые затраты. Я сам не любитель этого слова, но мы сможем получить невероятную информацию.

– Да, но эта ваша информация обойдется нам в кругленькую сумму, – негромко, но жестко напомнил собеседнику Президент.

Николсон, возбужденный собственной тирадой, энергично подался в сторону собеседника:

– Поверьте, сэр, эти сведения стоят того!

– Вам легко говорить, – заметил на это Президент. – Хотя бы уже потому, что ни один из вас не имеет полного представления о «Сицилианском проекте».

Коллинз понимающе кивнул.

– Не спорю, господин Президент, все это действительно так. Тем более, что проект держат в строжайшем секрете… И тем более чудовищным кажется мне тот факт, что о самом существовании «Сицилианского проекта» мы узнали от агента КГБ, а не по каналам наших служб безопасности.

– Ладно, скажите мне лучше, что могли узнать русские?

– Об этом мы не беремся судить даже приблизительно, – сказал до этого молчавший Николсон. – По некоторым косвенным данным я мог бы заключить, что русским вообще ничего пока не известно, кроме самого названия проекта.

– Черт! – выругался Президент. – Ума не приложу, как они сумели пронюхать…

– Думаю, это была – есть такое понятие – спорадическая утечка информации, – сказал Коллинз. – Мои сотрудники в Москве обязательно сообщили бы, если бы КГБ сел на хвост в том, что касается этого сверхсекретного проекта. Они могут не знать подробностей, но сам факт, что КГБ разрабатывает что-то сверхважное, стал бы им известен, сэр. Тем более, раз речь идет о новейшем военном проекте.

Президент нехорошо взглянул на Коллинза.

– А почему, собственно, вы решили, что речь идет о новейшем, да еще военном проекте?! Вы-то откуда знаете?

– Что ж, я могу ответить. Раз мы имеем дело с проектом особой степени секретности, значит, речь идет о военном проекте. Это для меня более, чем очевидно. Тут особенно и гадать не приходится. И русские аналитики, можете не сомневаться, придут к тому же самому выводу. Раньше или позже, но придут.

– Я совершенно согласен с мнением Коллинза, – вставил Николсон.

– И кроме того, все случившееся нам на руку.

– То есть? – спросил Президент.

– Я предложил бы такой вариант. Мы принимаем решение и начинаем подбрасывать русской военно-морской разведке фрагментарную информацию. В каждом конкретном случае это должны быть очень небольшие объемы сведений, не дающие, разумеется, сколько-нибудь определенного представления о «Сицилианском проекте». Если русские заглатывают нашу приманку… Тогда мы буквально сможем завладеть их информационно-разведывательной службой.

Под монотонный звук мужских голосов гончая Президента, растянувшаяся на ковре возле ног хозяина, преспокойно уснула. Несколько секунд Президент смотрел на мирно дремлющее животное. Он так и этак прикидывал, просчитывая варианты. Очень непросто было сделать выбор в этом конкретном случае. У него было такое чувство, что друзья из Мета Секшн сочтут его тривиальным предателем общего дела.

– В общем, сделаем так, – сказал после раздумий Президент. – Я попрошу человека, возглавляющего проект, составить для начала отчет. Вы, Николсон, со своей стороны продумайте, как именно мы сможем навести русских на эту информацию, чтобы они, не дай Бог, чего не заподозрили, иначе все насмарку. И запомните, Николсон, со мной и только со мной оговаривать любую мельчайшую подробность, так или иначе связанную с игрой вокруг «Сицилианского проекта». Я понятно выражаюсь?

Николсон кивнул.

– Этим я займусь лично.

Президент ссутулился и опустил голову.

– Да и вот еще что, джентльмены, – сказал он. – Мне об этом неприятно говорить, однако я вынужден вам напомнить, что в случае, если наша с вами игра сделается достоянием гласности, с нами поступят так, как искони поступали с предателями. Так что, имейте, пожалуйста, это в виду.

Глава 30

Сэндекер склонился над огромной контурной картой донного рельефа северной части Атлантического океана. Он держал карандаш в руке с такой решительностью, словно намеревался острием проткнуть противника, окажись таковой на поверхности карты. Слева и справа выжидающе застыли Ганн и Питт. Оба изучали океанский ландшафт. Посмотрев на них, Сэндекер сказал:

– Как хотите, но я не понимаю! Если обнаруженный корнет указывает место, где затонул корабль, тогда придется признать, что «Титаник» находится совершенно не там, где он должен быть.

Ганн взял карандаш и поставил на карте птичку.

– Последнее установленное местоположение «Титаника» было вот здесь: 41°46С – 50° 143. Это известно наверняка.

– Именно тут вы нашли корнет?

Ганн сделал еще одну отметину.

– Вот здесь находилось наше судно обеспечения, когда «Сапфо-1» обнаружило корнет Фарли, шесть миль к юго-востоку.

– О чем и речь. Разница в шесть миль. Понятия не имею, чем это можно объяснить.

– Прежде всего, – сказал Питт, – место затопления «Титаника» установлено совсем не столь уж безусловно, это раз. Кроме того, шкипер одного из спасательных судов, «Маунт Темпл», называл район, значительно дальше к востоку. Причем он уверял, что установил точное местоположение по солнцу. А это, согласитесь, куда надежнее, чем расчеты четвертого помощника, к тому же определявшего координаты в нервной обстановке, когда корабль налетел на айсберг и начал тонуть. Когда люди тонут, им уж не до точности.

– Все это так. Но «Карпатия», судно, которое взяло на борт уцелевших пассажиров «Титаника», шло именно в район, указанный связистом тонущего судна, – сказал Сэндекер. – Причем, «Карпатия» целых четыре часа находилась на связи с «Титаником». Это, по-вашему, как можно объяснить?

– До сих пор не установлено, что «Карпатия» подобрала тонущих людей именно в районе, указанном капитаном «Карпатии», – заметил Питт. – И если моя догадка верна, то подлинное место спасательной операции должно находиться на юго-востоке от официально признанного места аварии.

Завладев карандашом, Сэндекер осторожно постучал грифелем по карте.

– Это называется, иди туда, не знаю куда, образно говоря. Вот и думайте, джентльмены, как тут поступить… Должны ли мы сосредоточить поиск в районе 41° 46 С – 50° 143? Или поставим денежки на то место, где был найден корнет Грэхама Фарли, иначе говоря, будем искать в шести милях к юго-востоку от якобы известного места нахождения? Если с самого начала выберем неверный район, одному Богу известно, сколько денег и, главное, сколько времени придется потерять впустую. Что думаете по этому поводу, Руди?

Ганн, казалось, ожидал именно этого вопроса.

– Мое мнение таково. Во время экспедиции на «Сапфо-1» мы несколько раз проходили над тем местом где формально должен был находиться затонувший «Титаник». Однако приборы ничего не показали. А наш сонар был отнюдь не так плох, как думают некоторые. И раз уж мы там ничего не обнаружили, я предлагаю искать корабль в районе, где был найден корнет. Так я думаю.

– Ну а ваше мнение, Дирк?

Несколько мгновений Питт сидел неподвижно, раздумывая. Затем сказал:

– Я предлагаю обсудить это через сорок восемь часов. Мне понадобятся два дня.

Сэндекер с явным интересом взглянул на него.

– У нас часа лишнего нет, поймите. А вы говорите про сорок восемь часов.

Питт твердо посмотрел на собеседника.

– Кроме того, я не считаю нужным опускать телевизионную камеру.

– Что же вы собираетесь предпринять?

– Сразу отправить на поиск подводную лодку.

Сэндекер отрицательно покачал головой.

– Не могу с вами согласиться. Прикрепленная к днищу корабля телекамера в единицу времени по сравнению с подлодкой может исследовать в пять раз большую площадь, если не в десять. Управляемые подлодки слишком уж медлительны.

– Но в наших Силах точно определить район поисков.

– Как прикажете вас понимать? – поинтересовался Сэндекер. – Если вам известен секрет, почему бы не поделиться с коллегами?

– Я  предлагаю свести воедино все мало-мальски установленные данные, касающиеся затопления «Титаника». Добавить к этому сведения о водном бассейне тех широт, течениях и их скоростях, об угле, под которым «Титаник» предположительно уходил на дно, затем все это заложить в компьютер аналитического центра НУМА. Если повезет, мы можем получить точное местонахождение «Титаника».

– Вы чрезмерно рациональны в вашем подходе к проблеме, – сказал Ганн.

– И вы предлагаете потратить на все это два дня? – спросил Сэндекер.

– Видите ли, сэр, если компьютер ничего конкретного не даст, мы едва ли что теряем, – сказал Питт. – Тем более, что адмирал Кемпер передал нам подлодку «Модок». Она сейчас в Норфолке, и ее можно послать на поиски хоть сейчас.

– Точно! – выпалил Ганн. – Лодку класса «Модок» под именем «Си-Слаг».

– Это самая современная подводная лодка, находящаяся на вооружении военно-морского флота, – сказал Питт. – Ее сконструировали специально для проведения спасательных работ на больших глубинах. Дня через два мы уже сможем запустить подлодку и корабль ее сопровождения в районе предполагаемого нахождения «Титаника».

Сэндекер почесал указательным пальцем подбородок.

– Ну а если компьютер все-таки сумеет нам помочь, я сразу же сообщу результат. По-моему, это не худший план.

– Разве что… – пожал плечами Ганн.

Сэндекер швырнул карандаш на карту, уселся в кресло, внимательно посмотрел на Ганна, затем на Питта, после чего объявил:

– Ну, джентльмены, думаю, что можно считать игру начатой.

Глава 31

Мел Доннер, нажимая на кнопку звонка у двери Сигрема, другой рукой прикрывал разведенный зевотной судорогой рот.

Сигрем открыл входную дверь и вышел на крыльцо. Они молча кивнули друг другу без обычного обмена любезностями и направились к тротуару, возле которого Доннер припарковал свой автомобиль.

Усевшись на переднее сиденье, Сигрем мрачно посмотрел через боковое стекло. Выглядел он усталым, под глазами обозначились контрастные тени. Доннер вставил ключ в зажигание, запустил двигатель и, обернувшись к коллеге, сказал:

– Ты сейчас похож на чудовище Франкенштейна до воскрешения. До которого часа ты работал прошлой ночью?

– Я домой вернулся совсем не поздно, – ответил Сигрем. – Досадный промах, лучше бы подольше поработал. Дела решил оставить, отдохнуть. Но вместо отдыха весь вечер ругался с Даной. Она вчера так меня достала, я на стенку готов был лезть! Я терпел, терпел, наконец, высказал ей все и заперся в кабинете. Уселся за стол, разложил бумаги и задремал. Сейчас все тело ноет. Чувствую в таких местах боль, где и болеть-то нечему. Черт знает что…

– Спасибо тебе, – с улыбкой сказал Доннер. Сигрем удивленно посмотрел на Доннера.

– За что именно?

– Этот разговор – лишний довод в пользу моего холостяцкого статуса. Не будь у нас с тобой подобных разговоров, я бы, чего доброго, мог и жениться.

Некоторое время, пока Доннер лавировал в час-пиковом потоке машин, оба они молчали.

– Джен, – сказал наконец Доннер, – я понимаю, конечно, что эта тема может показаться не вполне деликатной, и потому, если ты не захочешь, мы не будем ее обсуждать, но только у меня такое чувство, что ты превращаешься в этакого циника-мазохиста. Признайся-ка, а?

Сигрем никак не отреагировал, однако Доннер не успокоился:

– Почему бы тебе не взять недельку-другую и вместе с Даной не съездить куда-нибудь отдохнуть. Чтобы там были солнце, пляж, океан… Вырвись хоть ненадолго из этого вонючего Вашингтона. Строительство силовых станций на границах идет своим ходом, обнаружение бизания мы с тобой никак не можем ускорить. Сейчас наступило такое время, когда мы можем только просиживать в кабинетах штаны, моля Всевышнего, чтобы парни из НУМА вытащили «Титаник».

– Я здесь нужен больше, чем когда-либо прежде, – резко проговорил Сигрем.

– Это все ты сам себе придумал. Поверь, наступил такой этап, когда мы с тобой ни помочь, ни ускорить события не можем, – словно не расслышав собеседника, сказал Доннер.

Сигрем в ответ на слова коллеги усмехнулся.

– Боюсь, дружище, что ты прав. Настолько прав, что даже сам не понимаешь. Доннер приподнял бровь.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что от нас с тобой сейчас ничего уже не зависит, – повторил Сигрем слова Доннера. – Президент распорядился, чтобы я подготовил информацию по проекту, которую будут дискретно передавать русским.

Доннер вильнул вправо, резко затормозил и круто повернулся к Сигрему.

– Но что случилось?!

– Уоррен Николсон, шеф ЦРУ, был у Президента и убедил его, что если мы будем понемногу давать информацию о «Сицилианском проекте», то таким образом наша разведка сумеет завербовать одного из высокопоставленных русских гэбэшников.

– Я в это не верю, – тотчас же отреагировал Доннер.

– К сожалению, твоя вера или, напротив, неверие никакой роли не играют, – ответил Сигрем.

– Ладно, пусть все будет, как ты сказал. Пусть. Но только я хотел бы знать, какой толк, если русские будут узнавать по крупицам о «Сицилианском проекте»? Крупицы – они крупицы и есть. Без цифр, без точных расчетов русским потребуется несколько лет, чтобы догадаться о полномасштабной картине нашего замысла. Но даже и тогда, если они захотят похитить наш проект, у них ни черта не получится, как ты понимаешь. Без необходимого количества бизания даже полная информация о «Сицилианском проекте» яйца выеденного не стоит, и ты сам это понимаешь.

– Все это так. Но если, а я говорю если, русские каким-нибудь образом сумеют первыми захватить бизаний, то при наличии общей концепции они запросто сумеют воплотить наш проект года за два, максимум – три.

– Это невозможно. Адмирал Кемпер никогда не позволит им захапать бизаний у него из-под носа. А если они все-таки попытаются завладеть «Титаником», он сумеет им показать, где раки зимуют! Кемпер свое дело знает! Его так просто не возьмешь…

– Кто может знать, как будут разворачиваться события… Ты не подумай чего, я просто философствую. Я подумал, а что, если в какой-то момент Кемпер получит приказ прекратить работы? Только представь себе на секунду. Получает Кемпер подобного рода приказ – и что тогда?

Поставив локти на руль, Доннер недоумевающе потер лицо.

– Погоди, ты что же, ты хочешь сказать, что Президент Соединенных Штатов работает на русских, так, что ли?!

Сигрем устало пожал плечами и сказал:

– Как я могу подобное говорить, с другой-то стороны, если я и сам окончательно во всем запутался? Настолько запутался, что уже и не пойму, чему можно верить, чему нет…

Глава 32

Павел Марганин, стройный и солидный в белом парадном кителе, вдохнул вечерний воздух, и направился ко входу иллюминированного ресторана «Бородино».

Назвав метрдотелю свою фамилию, Марганин был приглашен к столику, который обыкновенно резервировался для Превлова. Сидевший на своем «законном» месте, капитан читал газету. Когда приблизился Марганин, Превлов лишь на долю секунды поднял глаза и вновь обратился к недочитанной статье.

– Вы позволите мне рядом с вами?..

– Разумеется. Если ты будешь стоймя торчать возле меня, начну думать, что ты официант.

Марганин заказал себе водки и тактично замолчал, ожидая, когда заговорит старший по званию. Минуты через три, одолев наконец пространную статью в газете, капитан откинулся на стуле и закурил.

– Скажи, лейтенант, ты внимательно ознакомился с материалами подводной экспедиции по изучению Лорелеи?

– Нет, я лишь просмотрел по диагонали и сразу же передал все материалы вам.

– Вот и плохо, – надменно сказал капитан. – Ты вот представь. Современнейшая подводная лодка, снаряженная всевозможной электроникой по последнему слову техники, со скоростью пятнадцать узлов в час ползает по океанскому дну. И ползает не день, даже не недели, а почти два месяца, при этом ни разу не поднявшись на поверхность. Ты вникни, лейтенант! Если бы наши конструкторы создали лодку, пусть даже вдвое худшую, и то было бы хорошо.

– Знаете, я попытался прочитать отчет, но не сумел. Там жуткая скукотища…

– Еще бы, конечно, скукотища. Для тебя все одна сплошная скукотища. А вот если бы ты внимательно изучил все материалы на трезвую голову, то обратил бы внимание на резкое, внезапное и не вполне понятное изменение курса лодки в последние дни экспедиции.

– На это я как раз обратил внимание. Но тогда не видел, и теперь не вижу тут скрытого смысла. Захотели изменить курс – и запросто изменили. Что здесь необычного?

– Эх, Марганин, Марганин. Запомни, пожалуйста, что истинно интеллигентный человек склонен усматривать скрытый смысл решительно всюду. Подчас даже там, где и быть не может никакого скрытого смысла.

Поскучнев от полученного выговора, Марганин нервно взглянул на часы, затем перевел взгляд на дверь мужского туалета.

– Я более чем уверен, нам следует выяснить, что именно могло заинтересовать американскую подлодку у побережья Ньюфаундленда, – продолжил свою мысль Превлов. – После того странного случая на Новой Земле я намерен внимательно изучать и анализировать любую операцию, предпринимаемую по инициативе Национального агентства надводных и подводных коммуникаций. В равной мере это относится ко всему, чем это Агентство занималось в последнее время, скажем, за последние полгода. Я нюхом чую, что американцы готовят что-то, что доставит немалые хлопоты России-матушке. – Заметив проходившего между столиками официанта, Превлов сделал ему знак и показал на свой пустой бокал, после чего вздохнул и откинулся на спинку стула. – Никогда нельзя верить тому, что на поверхности. Это – сплошь и рядом. Суть одна, но выглядит так, что и не подумаешь… у нас такая работа, что всякая запятая, всякий обрывок с непонятными на первый взгляд каракулями могут заключать в себе секрет государственной важности. и зачастую получается так, что наиболее ценную информацию удается получить именно там, где не думал получить хоть что-нибудь. Пришел официант с коньяком для Превлова. Капитан взял рюмку, одним махом опрокинул себе в рот, но прежде, чем проглотить с видимым удовольствием побулькал коньяком во рту.

– Вы извините, я сейчас…

Превлов вопросительно взглянул на собеседника. Марганин кивнул в сторону туалета.

– Иди, кто держит.

Марганин вошел в туалет. Здесь были высокие потолки, а само помещение напоминало конфигурацией знак «тильду». Войдя в кабинку, он встал напротив унитаза. В эту минуту он был в туалете не один. Под боковым щитом Марганин мог видеть, что в соседней кабинке кто-то есть; ему был виден ботинок и край брючины. Марганин дождался, когда в соседней кабинке спустили воду. Тогда он подошел к умывальникам и принялся мыть руки. В зеркало ему было видно, как тот же мужчина, который недавно подсел на бульваре, толстый и круглолицый, вышел из кабинки, на ходу застегивая брюки. Мужчина приблизился вплотную.

– Извини, моряк, – добродушно пробасил толстяк. – Вот, у тебя вывалилось, – с этими словами он протянул небольшой конверт.

Марганин без раздумий взял у него конверт и положил в карман.

– Спасибо. Так ведь и потерял бы…

Когда Марганин потянулся к полотенцу, толстяк, занявший его место возле умывальника, игривым тоном сказал:

– Там такая информация… – он сделал акцент на слове «такая». – Поосмотрительнее с этим…

– Уж как-нибудь соображу…

Глава 33

На рабочем столе Сигрема лежало письмо. Включив настольную лампу, он передвинулся вместе со стулом, поудобнее облокотился и начал читать.

"Дорогой Джен, 

я очень люблю тебя. Пожалуй, подобное начало покажется тебе банальным, но это так и есть. Я люблю тебя всеми силами души, как это было принято прежде говорить. 

В последние месяцы, видя твое стрессовое состояние, я искренне пыталась сделать что в моих силах, чтобы облегчить твою жизнь. Мне очень хотелось, чтобы моя любовь, моя забота были тебе нужны. Мне было очень тяжело, однако я делала все что было в моих силах, надеясь разве только на некоторую взаимность. Знаешь, Джен, во многих отношениях я женщина сильная. Но моих сил недостаточно, чтобы противостоять твоему безразличию, невниманию и вообще – твоему наплевательскому ко мне отношению. Немногие женщины выдержат то, что довелось выдержать мне. 

Вспоминаю сейчас нашу молодость, наши первые годы жизни. Тогда каждый из нас значил друг для друга куда больше, чем все профессиональные проблемы, вместе взятые. Нам было значительно проще и легче тогда друг с другом. Мы обучали студентов в университете, мы много смеялись, находя для этого поводы, а занимались любовью так, словно каждый раз мог оказаться последним. Я не исключаю, что в тот самый день, когда я впервые сказала тебе о своем нежелании иметь детей, между нами образовалась первая серьезная брешь. Возможно, если бы у нас был мальчик или девочка, сын или дочь, они сблизили бы нас больше. Может и так, хотя не стану сейчас уверять ни тебя, ни самое себя. Сейчас я хочу лишь сказать тебе, что мне жаль, как все в итоге вышло.

Уверена, что для нас наилучший выход – на некоторое время отдохнуть друг от друга. Как известно, время и расстояние способны изменить людей, дают им возможность более отстранение взглянуть на себя и друг на друга. Тем более, что за последнее время в нас оказалось столько эгоизма и злобы, о чем мы с тобой даже и не догадывались. 

Я переезжаю к Мари Шелдон, она морской геолог из НУМА. Она милостиво согласилась поселить меня в свободной комнате ее дома в Джорджтауне. Там я надеюсь отдохнуть и подумать о нашей дальнейшей Жизни с тобой. Пожалуйста, не пытайся разыскивать меня. Нам сейчас лучше отдохнуть друг от друга. А если ты все-таки туда приедешь, мы опять разругаемся. Пойми это, Джен, и дай мне время побыть одной, умоляю. 

Говорят, время лечит. Остается уповать на его целебные свойства. Я совсем не хочу сказать, что нам нужно расстаться навсегда. Тем более, что у тебя сейчас такое время, когда я, как мне кажется, очень тебе нужна. Я лишь надеюсь, что в отношении тебя поступаю правильно, что мой отъезд позволит тебе вздохнуть несколько свободнее. 

Прости мне мои бабские глупости. Хотя мое поведение мне вовсе не представляется таким уж глупым. Давай же будем надеяться, что будущая наша любовь окажется похожей на самое ее начало. 

Еще раз повторяю, что я тебя люблю. 

Дана".

Четыре раза кряду Сигрем перечитал письмо. Он не мог заставить себя оторваться от аккуратных, написанных знакомым почерком строк. Наконец он протянул руку, нажал на выключатель лампы и в наступившей темноте откинулся на спинку стула.

Глава 34

В тот момент, когда Дана стояла перед распахнутым гардеробом, мучительно решая проблему выбора одежды, в дверь спальни постучали.

– Дана, ты готова?

– Заходи, Мари.

Мари Шелдон открыла дверь и заглянула в комнату.

– Ну ты даешь. Я столько времени ее жду, а она еще голая тут разгуливает.

Голос Мари был грудным, низким, при том, что она была невысокого роста худенькой женщиной с живыми голубыми глазами и небольшим нахально вздернутым носом девочки-шалуньи. Шапка ее густых, искусственно высвеченных волос, не имела выраженного образа, представляя собой прическу «я у мамы дурочка». Если бы не тяжелый и, что называется, волевой, подбородок, Мари была бы весьма хорошенькой.

– Ох, не говори, – пожаловалась Дана, – я через это мучение пробираюсь каждое утро. Вот чего мне в самом деле недостает, так это элементарной организованности. Насколько проще была бы моя жизнь, если бы я складывала вещи на место, если бы вставала – с запасом, чтобы не устраивать каждое утро гонку. А я всегда лежу до самой последней минуты, а после ношусь, как угорелая. Мари встала рядом с подругой.

– Ну, а как, скажем, насчет вот этой голубой юбки? Дана ловко вытащила вешалку, приложила юбку, затем раздраженно швырнула ее на ковер:

– Черт, совсем позабыла! Блузку к этой юбке я ведь отдала в химчистку. Черт побери…

– Не ругайся, не ругайся! Когда я была маленькая, мне говорили, мол, будешь ругаться, плесень во рту вырастет.

– Как тут не ругаться, – сказала Дана, – в последнее время все идет черт знает как. Сущие, казалось бы, пустяки – так и те через жопу об колено, что называется.

– В последнее время, это с тех пор, как ты от мужа сбежала, так, что ли?

– Вот только, ради Бога, не нужно меня учить, ладно? Не выношу, когда меня учат жить…

– Не кипятись, моя дорогая. Если хочешь плюнуть в кого-нибудь, подойди к зеркалу.

Дана в этот момент походила на куклу с туго заведенной пружиной. Увидев, что еще чуть-чуть, и подруга разрыдается, Мари сбавила тон, сочтя более благоразумным отступить:

– Будь проще. Все, что ни наденешь, все хорошо. А я пойду мотор в машине разогрею. Оденешься и сразу спускайся.

Когда шаги Мари затихли. Дана прошла в ванную и приняла сразу две капсулы либриума. Как только транквилизатор начал действовать, она спокойно подошла к шкафу, выбрала бирюзовое льняное платье, оделась, расчесала волосы, обула туфли на высоком каблуке и отправилась по лестнице вниз.

Пока они ехали к зданию НУМА, Дана почти совершенно успокоилась и даже принялась отбивать туфлей такт звучавшей из радиоприемника музыки.

– Одну капсулу или две? – как бы между прочим осведомилась Мари.

– То есть?

– Я спрашиваю, приняла одну или две капсулы? Иначе я никак не могу объяснить моментальное превращение. Была дешевкой, истерику мне закатила, а теперь – сама Мисс Доброе Сердце. Такое может быть только от транквилизатора.

– Просто я терпеть не могу, когда меня начинают учить, пойми. Дело совсем не в том, дешевка или не дешевка, а в том, что есть определенные моменты, которые я не выношу.

– Допускаю, однако ставлю на вид. Если однажды темной ночкой ты вдруг загнешься от сверхдозы, я возле тебя суетиться не буду, даже не рассчитывай. Подыхаешь – и подыхай себе. Говорю тебе, чтобы ты после не обижалась на меня. Терпеть не могу, когда кто-то принародно подыхает. Такие сцены портят настроение.

– Скажешь тоже! Вечно все преувеличиваешь…

Мари вопросительно взглянула на Дану.

– Ой ли? Ты жрешь эту гадость, словно витамины, целыми пригоршнями.

– Не переживай, со мной все в порядке, – оправдывающимся тоном сказала Дана.

– Только вот этого не нужно, я вижу тебя насквозь. Сейчас ты представляешь собой классический образец выведенной из себя депрессивной бабы. Насколько я понимаю, это самый мерзкий вид, какой только баба может принять.

– Знаешь, для того чтобы зарубцевалась рана, требуется какое-то время.

– Ну ты даешь! Сначала нагадила, а теперь ждешь, когда пахнуть перестанет. Чтобы не было запаха, нужно убрать!

– Я и не уверяю, что поступила наилучшим образом, когда оставила Джена. Но в некотором смысле я поступила правильно.

– А тебе никогда не приходило в голову, что ты нужна ему?

– Мне это столько раз приходило в голову и прежде, но когда мы с ним оказывались вместе, то сразу же начинались ругань, выяснение отношений, дрязги… Он меня выдавил из своей жизни примерно так, как выдавливают пасту из тюбика. Известная история, старая, как мир. Когда такой человек, как Джен, делается рабом своей профессии, он начинает лбом прошибать стены. Одну прошибет, другую, третью, десятую – а потом нарвется на непробиваемую стенку. И – привет! И потом причина, эта чертовски дурацкая, как ему кажется, причина: если, мол, я с ним, то должна так же, как он, бросаться на стены. Мужчины знают такое слово: ответственность. А женщины такого слова не знают! И я такого слова не знаю! У меня масса чувств, самых разных. Но вот именно такого чувства – нет!!! Женщине свойственно воспринимать и принимать жизнь как игру с периодом в один день. Новый день – новые проблемы. Но просчитывать на будущее, планировать женщина не умеет ей этого просто не дано. А мужчины наоборот, они хотят все спланировать… – лицо ее сделалось грустным и усталым. – Я должна сидеть тут у тебя и ждать, когда Джен падет от раны в своей приватной битве. Дождусь, прилечу к нему – тогда у нас, может, что-нибудь и образуется. Какое-нибудь подобие прежней семьи.

– А не получится ли так, что когда все это произойдет, то будет слишком поздно? – спросила Мари. – Из того, что ты рассказывала мне о муже, я сделала вывод, что он кандидат или в психушку, или в отделение кардио-хирургии. Одно из двух. На твоем месте я вернулась бы к нему. И немедленно.

Дана отрицательно покачала головой.

– Даже подумать не могу об этом. Я вернусь не раньше, чем буду абсолютно уверена, что у нас с ним начнется новая жизнь. Никак не раньше.

– А как насчет других мужчин?

– Разве только платоническая любовь, – Дана принужденно улыбнулась. – Я решительно против того, чтобы строить из себя этакую свободную американскую женщину, этакую убежденную феминистку, которая только и думает, в чью бы это постель ей запрыгнуть.

Мари улыбнулась, хотя и не очень уж весело.

– Твои желания, детка, достойны уважения, но желания – это одно, а возможности – нечто совсем иное. Жизнь не всегда принимает в расчет наши желания. Ты забываешь, что здесь Вашингтон, город, в котором на одну бабу приходится восемь мужиков. Численный перевес огромен. Здешняя жизнь принимает во внимание желания мужчин куда охотнее, чем желания женщин.

– Я считаю так: чему быть, того не миновать. Если уж суждено повеситься, не бойся утонуть. Но сама я напрашиваться в чужую постель не намерена. А кроме всего прочего, я и вкус-то этого дела уж позабыла, да и форму подрастеряла. Скажи мне, что надо мужчину завлечь, я не вспомню, как это делается…

– Завлекать мужчину все равно что ездить на велосипеде, – засмеялась Мари, – если когда-то умела, уже не разучишься.

Мари умело вписалась в вираж около въезда на стоянку. Они оставили автомобиль в месте, зарезервированном для работников НУМА. Поднявшись по лестнице в фойе, женщины влились в неспешный водоворот, образуемый многочисленными сотрудниками Агентства.

– Ленч сегодня – вместе? – спросила Мари.

– Непременно.

– Если ты не против, я приведу с собой пару мужчин. Так, чтобы ты хоть немного смогла поупражняться, восстановить форму, иначе говоря.

И прежде чем Дана успела отказаться от подобной перспективы. Мари растворилась в мельтешащей толпе, На площадке, ожидая вместе с другими сотрудниками, когда придет лифт, Дана с некоторым, более похожим на удивление, удовольствием поймала себя на мысли, что слова подруги ее взволновали.

Глава 35

Сэндекер оставил автомобиль на стоянке, принадлежащей Океанографическому колледжу в Александрии. Выбравшись с водительского места, он сразу направился в сторону мужчины, который стоял около электрического карта, какие используют при игре в гольф.

– Вы адмирал Сэндекер?

– Да, это я.

– Очень приятно. Я Мюррей Силверстейн. – Невысокого роста, лысеющий полный мужчина протянул руку. – Очень рад, что вы приехали, адмирал. Думаю, мы сможем быть вам полезными.

Сэндекер уселся в карт.

– Будем благодарны за любую помощь, за любую информацию, которую вы сможете сообщить.

Силверстейн уселся за рычаги и направил карт вдоль асфальтированной аллеи.

– Со вчерашнего вечера мы предприняли целую серию проверочных подсчетов. Я не ручаюсь за математическую безукоризненность, имейте в виду, но результаты получились, мягко говоря, весьма интригующие.

– Были проблемы?

– Не без того. Хотели поначалу обработать ваши данные в режиме строгого анализа, но пришлось довольствоваться приблизительным режимом. И главная тому причина – дефицит точных сведений. Например, в какую именно сторону был сориентирован нос «Титаника», когда лайнер начал погружаться под воду? Неизвестно, потому что никто не зафиксировал, а позднее никто не попытался это установить опытным путем. Отсутствие одного только этого фактора может привести к расхождению в три-четыре мили. А это, в свою очередь, увеличивает район поисков на многие квадратные мили, как вы понимаете.

– Не вполне вас понимаю. Мне казалось, что сорокапятитонный корабль тонет по вертикальной линии. Разве нет?

– Совсем не обязательно. «Титаник» еще на поверхности, то есть оставаясь на плаву, сильно накренился и под воду вошел как своего рода штопор, образуя угол в семьдесят шесть градусов или около того. По мере погружения носовые отсеки заполнялись водой, которая значительно увеличивала общий вес судна, так что «Титаник» вполне мог идти ко дну со скоростью четырех и даже пяти узлов в час. Далее, необходимо учитывать тот факт, что у судна была огромная сила инерции, а кроме того, «Титанику» пришлось сделать две с половиной мили, прежде чем лайнер лег на дно… Так что, боюсь, место залегания будет значительно отстоять от той самой точки, в которой судно погрузилось под воду.

Сэндекер с легко читаемым на лице изумлением уставился на океанографа.

– А разве возможно узнать, под каким именно углом «Титаник» опустился под воду? Ведь тем сведениям, которые были впоследствии сообщены спасшимися пассажирами, грош цена, образно говоря. Люди были настолько перепуганы, что им казалось такое… Словом, на их показаниях основываться едва ли можно.

Силверстейн указал на огромную цементную башню, расположенную в стороне от дороги.

– Во-он там ответ на ваш вопрос, адмирал, – он притормозил карт перед входом в здание. – Пойдемте со мной, и я смогу на практике вам продемонстрировать, что именно имеется в виду.

Сэндекер последовал за ним через небольшой вестибюль в комнату с просторным окном в торце. Силверстейн жестом пригласил адмирала подойти поближе. По другую сторону окна вдруг показался аквалангист в полном глубоководном снаряжении.

Аквалангист приблизился и помахал рукой. Силверстейн помахал в ответ.

– Глубоководный резервуар, – деловым тоном пояснил Силверстейн. – Внутренние стены изготовлены из стали. Внутренний диаметр тридцать футов, высота двести. Особая камера, куда нагнетается давление, служит своего рода люком, для входа-выхода. По вертикали имеются пять модернизированных шлюзов, которые позволяют исследователям проводить наблюдения за процессами на разных глубинах.

– Вот как… – сказал Сэндекер, осмысливая услышанное. – Иначе говоря, вы тут попытались смоделировать, как именно выглядел процесс потопления «Титаника», так, что ли?

– Именно так. Позвольте, я вам продемонстрирую… – С этими словами Силверстейн поднял телефонную трубку аппарата, спрятанного в нише под смотровым окошком. – Оуэн, через полминуты можно начинать.

– Вы что же, сумели сделать модель «Титаника»?

– Ну как вам сказать… Да, это модель, хотя ее и не приняли бы в Морской музей, – сказал Силверстейн. – Другое дело, что мы прежде всего смоделировали, в определенном масштабе, разумеется, основную конструкцию судна, размещение различных нагрузочных элементов. В этом смысле мы изготовили очень корректную модель «Титаника». Наш гончар великолепно исполнил свою часть работы.

– То есть как гончар?

– Так, ведь модель изготовлена из керамики, – Силверстейн сделал неопределенный жест рукой, как будто хотел в воздухе набросать контуры изготовленной гончаром модели «Титаника». – Мы изготовили керамическую модель еще и потому, что на ее изготовление ушла в двадцать раз меньше времени, чем потребовалось бы на металлическую тех же технических характеристик. – Взяв Сэндекера повыше локтя, он пригласил адмирала вплотную приблизиться к окну. – Смотрите, тонет уже. Видите?

Сэндекер поднял голову и увидел продолговатый предмет футов четырех в длину, медленно оседающий в толще воды. Перед этим опускающимся предметом с той же скоростью двигалось нечто, внешне похожее на камни. Сэндекер сразу обратил внимание на то, что модель даже отдаленно не напоминала виденные им прежде модели кораблей: ни малейшего сходства с подлинным «Титаником». Предмет был похож на необработанный кусок самой обыкновенной глины: с одного конца – острый, с другого чуть закругленный. Над палубой, правда, находились три миниатюрные трубы, которыми, впрочем, и заканчивалось отдаленное сходство с оригиналом. Когда модель легла на дно, Сэндекер услышал сквозь толщу стекла негромкий отчетливый стук.

– Скажите, а не повлияет ли на ваши расчеты то, что модель совсем не напоминает «Титаник»? – спросил Сэндекер, постаравшись, чтобы вопрос не прозвучал обидно.

– В определенном смысле повлияет, – посмотрев на него, сказал Силверстейн. – Однако смею вас заверить, адмирал, что мы не упустили ни одной принципиальной подробности. Возможные погрешности моделирования, равно как и погрешности в расчетах, принципиальной ошибки не дадут.

Сэндекер показал в сторону модели.

– У настоящего «Титаника» было четыре трубы, а вы почему-то сделали только три.

– Перед тем, как полностью уйти под воду, – сказал Силверстейн, – корпус «Титаника» так перекосился, что корма оказалась перпендикулярна поверхности воды. Изменились механические нагрузки, и крепления первой трубы не выдержали и треснули, труба оказалась за бортом.

Сэндекер понимающе кивнул.

– Браво, доктор. Вот правду говорят, прежде чем вылезать с глупыми вопросами, выясни, с кем именно имеешь дело. Чувствую, что ваш эксперимент был подготовлен весьма тщательно. Еще раз – браво…

– Спасибо, адмирал. Не скрою, при постановке эксперимента я попытался использовать в значительной степени свой прежний опыт, это так. – Он повернулся к смотровому окну и поднял большой палец, выражая удовлетворение. Аквалангист кивнул в ответ и начал привязывать глиняную модель к фалу, спускавшемуся с верхнего порога бассейна. – Я еще разок проделаю эксперимент, а затем расскажу вам, каким именно образом мы получили наши результаты.

– Расскажите, а что такое опускалось перед моделью, на обвал похожее? Что это было?

– А, вот вы о чем… Это мы так имитировали паровые котлы.

– Паровые котлы?!

– Именно. Видите ли, в тот момент, когда корма «Титаника» резко поднялась над водой, то есть когда корма приняла вертикальное положение, не выдержали также и крепления паровых котлов. Котлы сорвались с мест, и, круша переборки, устремились по законам тяготения в носовую, разумеется, часть корпуса. На «Титанике» были установлены гигантские, тяжелейшие котлы, двадцать девять тонн весу в каждом. Снаряды – будь здоров. Диаметр самого большого котла был шестнадцать футов, длина двадцать футов, представляете?

– Да, но ведь у вас какая-то штука опускалась перед моделью.

– Все правильно. Мы сделали расчеты, и получилось, что как минимум девятнадцать котлов пробили своим весом все переборки, проделали огромную брешь в носу корабля и опускались именно перед самим «Титаником». Что, собственно говоря, мы и попытались сымитировать.

– Но ведь это все предположения, не так ли? Насколько они адекватны?

– Если бы котлы не пробили корпус и не вывалились бы наружу, они все оказались бы в носовой части корпуса. При этом распределение нагрузки было бы столь чудовищное, что все эти два десятка котлов потащили бы «Титаник» вниз под углом девяносто градусов, иначе говоря. Мы ознакомились с проведенным впоследствии опросом спасшихся пассажиров, так вот в большинстве своем они утверждали, что после того, как все котлы с чудовищным грохотом вывалились из корпуса корабля, корма чуть опустилась, и только потом «Титаник» скрылся под водой. Эту информацию я расценил как доказательство моей версии о том, что прежде, чем затонуть, корабль исторг из себя паровые котлы. Именно поэтому корма и опустилась. Причем не совсем опустилась, а именно немного, образуя с поверхностью океана угол в семьдесят восемь градусов. Этот наклон мы специально просчитывали, его же постарались сохранить в нашем эксперименте.

– И те камни, – или что там у вас, – которые падают перед моделью корабля, полностью имитируют падение котлов с настоящего «Титаника»?

– Да, получается в масштабе вполне корректная имитация. – Силверстейн поднял трубку телефона и произнес: – Не вижу вас, Оуэн. Вы готовы? – Положив трубку на рычаг, он объяснил Сэндекеру: – Оуэн Даган, мой ассистент. Он там наверху, наблюдает оттуда. Сейчас он снова опустит модель, причем опустит именно под углом семьдесят восемь градусов, о чем я и говорил. И по мере того, как вода начнет заполнять корпус модели, а мы специально там проделали соответствующие отверстия, чтобы все было, как в «Титанике» перед погружением, так вот, когда вода начнет заполнять корпус, модель будет тонуть носом вперед. В определенный момент положенные в корпус модели грузы скатятся в носовую часть, вывалятся наружу и будут опускаться перед судном. О чем я и говорил.

Как по команде грузы начали опускаться на дно резервуара, и вслед за ними, несколько отставая, опускалась и глиняная модель «Титаника». Наконец она опустилась на дно. Аквалангист подплыл и сделал на дне резервуара какую-то отметину, после чего обернулся в сторону Силверстейна и показал большой палец, а затем – указательный, что обозначало «один дюйм».

– Вот так вот, адмирал. Сто десять экспериментальных потоплении, ни много, ни мало. И не было ни одного случая, чтобы корабль уходил за пределы четырехдюймового радиуса.

Сэндекер еще раз заглянул в смотровое окно бассейна, затем обернулся к собеседнику:

– Так где же нам лучше искать?

– Еще какое-то время группа наших физиков будет занята расчетами и анализом собранных данных, – сказал Силверстейн, – хотя, по их предварительным расчетам, начать поиски следует в районе, расположенном на расстоянии тысячи трехсот ярдов к юго-востоку от того места, где «Сапфо-1» обнаружила корнет. Однако пока эти прогнозы весьма приблизительны. Скорее, это пока версия, и не более того.

– А почему вы не полагаете, что корнет тоже мог опускаться на дно по какой-то сложной траектории?

При этих словах на лице Силверстейна появилось обиженное выражение.

– Вы явно недооцениваете меня, адмирал. Если бы мы прежде не просчитали траекторию падения корнета от поверхности до момента касания дна, то всю нашу исследовательскую группу нужно было бы разогнать за некомпетентность. Непременно обратите внимание на то обстоятельство, что в итоговый счет включены два чека из магазина старых вещей. Это сотрудники по моей просьбе приобрели два подержанных корнета в магазине «Моуз».

Сначала мы неоднократно моделировали ситуацию в этом бассейне, а затем отвезли оба инструмента на двести миль от Кейп-Гаттерас и бросили корнеты в воду, там как раз глубина достигает двенадцати тысяч футов. Могу даже показать диаграммы, полученные после расшифровки данных сонара. Каждый из корнетов упал в радиусе не более пятидесяти ярдов от места вертикально спроецированного касания воды.

– Ради Бога, поверьте, я не хотел сказать ничего обидного, – мягко сказал Сэндекер. – Мне, право, неловко… Я сам, признаться, такую вот логическую некорректность ненавижу. – Он подошел к окошку и пристально посмотрел на керамическую модель «Титаника». Силверстейн оказался чуть поодаль, он сказал:

– Без сомнения, нам удалось сделать потрясающую модель. Уж сколько всякого, казалось бы, я сконструировал, а тут вот смотрю – и гордость переполняет.

– Странная все-таки штука, этот «Титаник», – проговорил Сэндекер с некоторой даже грустью в голосе. – Он обладает прямо-таки гипнотическим воздействием. Как только я узнал, что придется вытаскивать с океанского дна лайнер, ни о чем другом думать не могу. В мозгу одно – «Титаник», «Титаник», «Титаник»…

– А вы не задумывались, почему так? Я хочу сказать, что именно так сильно вас притягивает?

– Ну, как минимум, потому, что перед крушением «Титаника» все прочие морские катастрофы бледнеют и чахнут, – ответил Сэндекер. – Ведь на борту лайнера самый легендарный и в то же время самый недоступный клад. У меня повышается адреналин при одном только взгляде на еле различимую фотографию этого корабля. Как подумаю о подробностях трагедии, о тех людях. которые составили ту легендарную команду, о пассажирах, которые ходили по палубам лайнера в те немногие дни, которые, собственно, и составили историю корабля, – воображение разыгрывается настолько, что начинаю видеть отдельные эпизоды событий, как в кино. И вообще, Силверстейн, мне иногда приходит в голову, что «Титаник» – это своего рода затонувший архив эпохи которую никто из ныне живущих не видел и не увидит. Целый скол эпохи – под водой. Богу, разве что, известно, сумеем ли мы когда-нибудь вытащить лайнер на поверхность, или ему так и суждено лежать на дне. Но мы должны, мы просто обязаны попытаться вызволить «Титаник»!

Глава 36

Подводная лодка «Си-Слаг» имела простые, аэродинамически безупречные контуры. Смотреть на нее было одно удовольствие. Но стоило только Питту втиснуть свое мощное тело в пилотское кресло и оглядеться по сторонам, как интерьер лодки представился ему прямо-таки клаустрофобически-кошмарным: ни одного мало-мальски свободного места – одни только приборы, трубки гидравлических систем, электрические провода. Обтекаемой формы закругления на носу и корме придавали двадцатифутовой субмарине некоторое сходство с гигантским слизняком. Выкрашена лодка была в ядовито-желтый цвет. На носу были установлены четыре – по две с каждой стороны – телекамеры, над кабиной располагались два мощных прожектора, напоминающие радарные купола.

Внимательно посмотрев техническое описание, Питт обернулся к Джиордино, который сидел рядом, на месте второго пилота.

– Ну, как посмотришь, если я предложу нырнуть? Испробуем?

– Еще бы! – Джиордино сверкнул своей обложечно-журнальной улыбкой.

– А ты что скажешь, Руди?

Оторвавшись от разглядывания нижних иллюминаторов, Ганн выпрямился и с достоинством ответил:

– Если у вас все готово, я всегда поддержу, хоть сию минуту.

Включив все внешние камеры, Питт вооружился переговорным устройством и начал отдавать команды, следя за тем, как именно они исполняются. Корабль сопровождения «Модок» зацепил деррик-краном подлодку, приподнял ее над опорами, медленно вывел и затем бережно опустил на воду миниатюрную субмарину «Си-Слаг». Как только расторопный аквалангист отцепил подъемные тросы, Питт сверился с приборами и нажал кнопку загружения балласта. Субмарина начала послушно, медленно опускаться в воду.

– Включить контрольный таймер! – скомандовал Джиордино. – Час на спуск, десять часов на поиск, два часа на всплытие. В случае чего, еще пять часов останутся у нас в запасе.

– Не останутся, – сказал Питт. – Это время мы используем на поиск «Титаника», так будет лучше.

Джиордино представлял себе ситуацию более, чем хорошо. Если, не дай Бог, с лодкой что-нибудь случится на глубине двенадцати тысяч футов, а у них не останется резервного времени, то надежды на спасение не будет. Тогда нужно будет молить Господа уже не о чудесном спасении, но лишь о скорой смерти. Потому как скорая смерть – это ведь тоже своего рода благо, если сравнить, например, с пыткой медленного удушья. Джиордино вдруг поймал себя на мысли, что ему хотелось бы каким-нибудь образом оказаться вновь на ненавистной прежде «Сапфо-1», где все-таки он чувствовал себя увереннее и, если быть откровенным, спокойнее. Что ни говори, а когда в субмарине можно без риска набить шишку распрямиться, когда можно быть уверенным, что в случае чего тебя выручит восьминедельная система автономного обеспечения – как-то комфортнее себя чувствуешь. Сидя на своем месте, Джиордино наблюдал в иллюминатор, как вода за кормой делается все более темной, зловещей. Изредка поглядывая на Питта, Джиордино задавался вопросом, что за человек управляет их лодкой…

Джиордино вспомнил сейчас те замечательные денечки, когда был еще школьником, когда вместе с Питтом они гоняли на велосипедах по тихим улочкам Ньюпорт-Бич в Калифорнии. Никто не знал так хорошо Дирка Питта, как он, Джиордино, впрочем, никто и не мог так хорошо знать его, включая женщин, с которыми в разное время Питт оказывался близок. В некотором смысле можно было сказать, что у Питта под телесной оболочкой заключены две личины, две различные сущности, напрямую не связанные одна с другой. Один Дирк Питт был конгениальный, редко поступающийся здравым смыслом, веселый, бесхитростный парень, который был готов по первому зову прийти на помощь и одарить своей дружбой первого встречного. Но был и совершенно иной Дирк Питт – этакая расчетливая бездушная машина, которая практически никогда не допускала ошибок; этот другой Питт часто уходил в себя настолько, что все остальные вообще переставали для него что-нибудь значить. Если даже и существовала между двумя этими сущностями некая дверца, Джиордино не умел раскрыть ее.

Джиордино переключил свое внимание на показание глубиномера. Стрелка показывала тысячу двести футов.

Как только на циферблате стрелка перевалила за отметку две тысячи футов, последние проблески темной синевы исчезли, и теперь за иллюминаторами наступила плотная, неприступная, непроницаемая ночь. Заглядывая в нижний иллюминатор, Джиордино видел одну только черноту. Нажав кнопку включения прожекторов, он осветил ближайшую к дну лодки часть воды. Прожектора как бы образовывали в этом царстве темноты мутную светлую дорожку, спускаться вдоль которой было все-таки приятнее.

– Ты сам что думаешь, сумеем мы отыскать «Титаник» или нет? – спросил он.

– В том случае, если компьютер просчитал верно, «Титаник» лежит в радиусе нескольких миль от точки погружения. Сэндекер принес расчеты, из них следует, что если в точке затопления нарисовать вершину конуса, то угол в сто десять градусов и даст нам район исследования. А центр искомой окружности в тысяче трехстах ярдах на юго-восток от места, где был найден корнет.

– Лихо подсчитали, ничего не скажешь! – Джиордино покрутил головой. – Иначе говоря, если по шкале сложности на одном полюсе отметить поиски срезанного ногтя в песках Кони-Айленда, на другом – поиски яйца какого-нибудь, я не знаю, какого-нибудь долгоносика на хлопковом поле, то наша задача по той же шкале окажется примерно посредине, между тем и тем.

– Слушай, как же я терпеть не могу таких вот разговоров, – сказал Ганн. – Тебя послушаешь, потом весь День ходишь с паршивым настроением.

– Есть такой способ, – откликнулся со своего места Питт. – Если пришло паршивое настроение, не замечай. Вообще не обращай на него внимания, и настроение уйдет само, – довольный своей шуткой, Питт первым рассмеялся.

Джиордино, не желая прослыть занудой, тоже улыбнулся, но больше для того, чтобы поддержать компанию.

Вид по ту сторону иллюминатора не располагал к веселью.

– Меня на следующей остановке высади, ладно? – поддержал он шутливый тон.

– Сначала тебе найдем девочку, – с нарочитой серьезностью ответил Питт и показал рукой на светящееся табло часов. – Смотри, сейчас без двадцати минут семь. Если чуть поспешим, что в наших силах, будем на «Титанике» до двенадцати, иначе говоря, успеем на ленч.

– Имела место быть изысканная шутка, – прокомментировал вслух Джиордино.

– Шутка жить не помешает, – сказал Ганн. Закончив фиксацию одной из внешних камер, Ганн нажал на кнопку. В мгновение за стеклом иллюминатора блеснула ярчайшая вспышка, в свете которой, как на фотоснимке, вдруг обозначились мириады крупиц океанского планктона, висевшего на этой глубине как своего рода водная пыль.

Еще через сорок минут «Си-Слаг» опустилась на очередные десять тысяч футов. Питт связался с кораблем сопровождения «Модок» и сообщил давление и температуру воды за бортом. Температура составляла тридцать пять градусов.

На этих глубинах не слишком много встречалось живности, и потому подводники с таким интересом прилипли к иллюминатору, когда из толщи воды вдруг соткался и уставился на них снаружи маленький, неприятного вида, морской черт. Крошечный светлый шарик, росший из головы морского черта, светился, как одинокий маяк.

На глубине в двенадцать тысяч триста семьдесят пять футов наконец они смогли увидеть дно. Было такое странное чувство, словно субмарина в какой-то момент прекратила спуск и океанский ландшафт тогда двинулся ей навстречу.

Питт привел в действие тяговые двигатели и таким образом выровнял субмарину сообразно наклону дна. Остановив погружение, он двинул лодку вдоль поверхности, которая в этом районе была покрыта неяркой красноватого отлива глиной, похожей на выцветший ковер.

Океанскую неподвижную тишину наполнил звук работающих на «Си-Слаг» электромоторов. Сначала Питту было непросто адаптироваться к донному рельефу, где за подъемами следовали провалы, а весь ландшафт как бы копировал водную поверхность. Океанское дно напоминало двухмерную, плоскостную картину: ничто не указывало на наличие третьего измерения. Насколько хватало мощности прожекторов, тянулась одна только разноокрашенная плоскость.

Никакой жизни в иллюминатор нельзя было увидеть. Хотя внимательный наблюдатель без труда замечал ее признаки, указывающие, что и здесь есть жизнь. По всему обозримому участку дна зигзагами, каракулями и вообще черт знает как расходились следы, оставленные здешними обитателями. Могло показаться, что эти следы оставлены недавно, только что, однако в таких вопросах взгляду доверять было ни в коем случае нельзя. Море обманчиво, океан обманчив вдвойне. Тем более на таких глубинах. Следы, оставленные глубоководными морскими пауками, морскими огурцами и звездами в равной степени могли выглядеть свеженькими независимо от того, были ли оставлены только что или сотни лет тому назад. Специфика отложений на таких глубинах заключается в том, что при незначительности флоры и фауны за тысячу лет не всегда скапливается какой-нибудь сантиметр остаточного грунта, образуемый умершими организмами.

– Смотри, какая тут красавица! – сказал Джиордино, указывая пальцем.

Питт проследил за рукой коллеги и разглядел в толще воды некое странное черно-синее существо, этакий гибрид цветка и осьминога. У него были восемь своего рода щупальцев, напоминавших перепончатые лапы утки. Двумя огромными глазищами, которые составляли едва не треть всего тела, существо уставилось на «Си-Слаг» идиотическим тяжелым взглядом.

– Эта штуковина называется глубоководным вампиром, – голосом конферансье объявил Ганн.

– Спроси, она родом случайно не из Трансильвании, – Джиордино усмехнулся собственной, как ему представлялось, шутке.

– Честно говоря, – сказал ему Питт, – эта штука за стеклом очень напоминает твою подружку.

– Ту, которая плоская, как селедка, что ли? – уточнил Ганн.

– Ты ее тоже видел?

– Если уж завидно, так хоть не показывайте вида, – огрызнулся Джиордино. – Она от меня без ума, ее папаша торгует спиртным.

– Чем торгует-то?! – с явной издевкой сказал Питт. – «Олд Кресспул бурбон», джином «Аттила» водкой «Тихуана»… Кто-нибудь о таких сортах слышал?

К явной радости коллег Джиордино попытался оправ. дать своего потенциального родственника, что лишь привело к граду шуток, шуточек и потокам ерничанья. Подтрунивая над Джиордино, подводники не заметили как пролетел час, затем другой, третий… Не только и даже не столько причиной был насмешливый характер Ганна или Питта – сработали подсознательные механизмы, заставляющие людей использовать разговоры и шутки для того, чтобы справляться с чудовищной монотонностью работы на глубине. В отличие от того, что пишут в книжках про затонувшие корабли и искателей кладов, в отличие от того, что показывают в фильмах про подводные поисковые операции, работа, связанная с исследованием больших глубин, отличалась чертовской изнурительностью и была очень и очень монотонной. Добавьте к этому дискомфорт, возникающий от необходимости все время сидеть, согнувшись в три погибели, добавьте сюда же высокую влажность воздуха и более чем прохладную температуру на борту – и вы получите слагаемые не только возможных ошибок в работе подводников, но слагаемые просчетов, которые могут оказаться дорогостоящими и даже фатальными.

Питт не убирал рук с рычагов управления. Ему все время приходилось быть начеку, следить, чтобы лодка двигалась на высоте четырех футов над поверхностью дна. Внимание Джиордино было приковано к системам жизнеобеспечения. Ганн следил за показаниями магнитометра и вслушивался в сигналы сонара, прощупывавшего слепое пространство вокруг лодки.

Все прежние споры, предложения, проекты и гипотезы остались над водой. Теперь успех экспедиции целиком зависел от терпения подводников, их настойчивости, помноженных на врожденный оптимизм и любовь к неизвестному, которая во все времена двигала искателей сокровищ.

– Прямо по курсу что-то похожее на скалу, – объявил Питт.

Джиордино приблизил лицо к иллюминатору.

– Прямо из грязи скала вырастает. Я всегда хотел узнать, откуда на дне появляются скалы, вроде этой?

– Может, с какого-нибудь парусника в прошлые века балласт сбросили?

– Или с айсберга какого-нибудь камни насыпались… – раздумчиво сказал Ганн. – Мало кто знает, что почти все айсберги несут множество камней, осколков горных пород, а когда лед тает, все, условно говоря, содержимое вываливается в океан…

– Эй, вы… – прервал сам себя Ганн и даже рукой досадливо махнул, как будто не он сам, а кто-нибудь еще разговаривал в эту секунду. – Слышу отчетливый сигнал сонара… Вот, и на магнитомере стрелка поползла… Смотрите!!!

– Направление? – спросил Питт.

– Прямо по курсу, один-три-семь.

– Один-три-семь, принял, – четко отреагировал Питт. Он плавно пустил свою «Си-Слаг» в спокойно уводящий с курса вираж, словно то была не подводная лодка, а спортивный самолет. Субмарина легла на новую траекторию.