Сосны и Сосенки Красноярская РЛС и вывод войск из Германии 500 дней Шаталина и Явлинского компиляция
Работа добавлена на сайт samzan.net:
О ЧЕМ НЕ СООБЩАЛА ПРЕССА... О каком рынке мечтали местные лидеры * «Сосны» и «Сосенки» * Красноярская РЛС и вывод войск из Германии * «500 дней» Шаталина и Явлинского — компиляция правительственной програм мы * «Софисты» перевоплощаются в «чикагских мальчиков» * Ком сорг Госбанка СССР, а затем консультант ЦК КПСС Б. Федоров становится министром финансов России. 31
На страницах этой книги я не раз критически высказывался о позиции средств массовой информации по отношению ко всем здравым попыткам эволюционного, плавного перехода к рынку. Здесь хочу более конкретно прояснить свое понимание тех про цессов, которые развивались в печати, на телевидении, ибо они сыграли особую роль в событиях минувшего десятилетия. Фи нансовая проблематика, да еще связанная с новыми для многих товарно-денежными факторами, весьма сложна. В нашей стране практически не было журналистов, профессионально подготов ленных к тому, чтобы самостоятельно разбираться в ней. Вдоба вок, в период перестройки, когда начало лавинообразно нарас тать количество газет разного калибра, в журналистику пришло множество совсем молодых, если не сказать юных, корреспонден тов, не обладавших не только соответствующими знаниями фи нансовой сферы, но и жизненным опытом.
В то же время мэтры телевизионного и газетного дела, кото рые были целиком вовлечены в политическую борьбу и которых в свое время назначал на руководящие посты в журналистике Агитпроп ЦК КПСС, прекрасно понимали суть и смысл проис ходившего. Однако они придерживались небезызвестных цинич ных принципов «второй древнейшей профессии» и под пропаган дистскими лозунгами гласности исправно продолжали обслуживать интересы своих партийных хозяев. Вполне понятное возрастное отсутствие самостоятельности мышления у молодых журналистов облегчало задачу взрослых, умудренных опытом наставников. Последние использовали первых в качестве своего рода «опричников» для расправы со своими политическими оп понентами, пороча неугодных в глазах общественного мнения.
В дополнение к этому с помощью многочисленных интервью, газетной шумихи и частых появлений на телеэкранах были умело созданы новые кумиры общественного мнения. Их «выдвигали» в основном из числа людей, в свое время очень тесно сотруд ничавших с Агитпропом ЦК КПСС или даже работавших в нем. Для примера можно назвать Карякина, Шмелева. К делу, как уже говорилось, были привлечены и некоторые «литераторствующие экономисты». Эти две категории авторитетов стали задавать тон в сфере социально-политической, экономической журналистики, ориентировать в новых сложных условиях молодых малоопытных 249
коллег, среди которых, на мой взгляд, преобладающее большин ство были людьми честными, порядочными. Но они просто не ведали, что творили, оказавшись под влиянием и даже под прессингом своих прямых и внештатных наставников.
Кроме того,—в интересах истины этот вопрос тоже нельзя обойти стороной,—к средствам массовой информации потяну лись щупальцы теневой экономики. Иные журналисты начали зарабатывать не только на гонорарах. Некоторые публикации стали оплачиваться и со стороны. На этот счет можно привести такой почти хрестоматийный пример. Кажется, в 1988—89 годах по телевидению периодически сообщали о росте продуктовых цен на московских рынках. Причем цены брались явно завышенные, с самых дорогих рынков—Центрального и Черемушкинского. И эта регулярная информация в действительности служила для оповещения торговцев и перекупщиков об уровне цен. Ценами как бы дирижировали, намеренно вздувая их. Все это, конечно, было болезнью роста новой, истинно свободной демократичес кой журналистики. Однако беда в том, что по времени эта болезнь совпала с мощным политическим воздействием радика лов. Все вместе взятое, возможно, помимо воли многих журна листов, и привело к тому, что в процессе начинавшихся рыноч ных преобразований пресса и телевидение объективно сыграли крайне негативную роль. Они подтолкнули развитие ситуации по «шоковому» варианту, заблокировав путь эволюционный, не сопряженный с потрясениями.
Делалось это, повторяю, зачастую неосознанно, поскольку сами журналисты были сбиты с толку. Они были свято убеждены, будто радикалы ведут страну к светлому рыночному будущему, а их оппоненты толкают назад, в болото застоя. Симпатии пишущих, при столь превратном понимании расклада сил, конеч но же, были па стороне радикалов.
Но такая точка зрения была ложной, грубо извращенной и упрощенной. И в этой книге я стремлюсь на конкретных примерах показать, что в действительности именно радикалы всеми силами мешали внедрению цивилизованных рыночных отношений. В то время как многие профессионалы из правитель ства, и в первую очередь, его экономическое крыло, используя финансовые рычаги, стремились плавно перевести страну к то варно-денежным отношениям. Если бы им не помешали, сегодня наша экономика уже была бы на подъеме, не испытывая тех поистине ужасных трудностей, какие выпали на ее долю.
Снова и снова утверждаю: нынешний кризис создан искус ственно. Он вовсе не был продиктован особенностями перехода от жесткой планово-централизованной к рыночной экономике. Разумеется, я понимаю, что логика политической борьбы неиз бежно требует от средств массовой информации некоего насилия над истиной. Абсолютной объективности у журналиста нет и быть не может. Такова жизнь, такова эта профессия,—кстати, во всем
мире. Однако существуют некоторые коренные этические нормы, которые свободная журналистика нарушать не вправе. В частно сти, непозволительно замалчивание, сокрытие от общественнос ти важнейших фактов, способных повлиять на выбор пути к рын ку. Пресса обладает неотъемлемым правом по-своему оценивать, комментировать те или иные факты. Однако утаивать их через заговор молчания недопустимо.
И мои претензии к средствам массовой информации сводятся вовсе не к тому, что они слишком несправедливо и оскорбитель но относились непосредственно ко мне. Это, в конце концов, элемент личный. Его нетрудно пережить, поскольку истинную цену я себе знаю, а болезненной амбициозностью не страдаю. Причина моих частых экивоков в адрес прессы в том, что она нередко полностью замалчивала, вот уж действительно утаивала от народа важнейшие инициативы, открывавшие возможность быстрого и плавного перехода к цивилизованному рынку. А вот это дело уже не личное. Оно затрагивает интересы Отечества по самому крупному счету.
Примеров такого намеренного умолчания я приводил дос таточно. Но хочу коснуться еще одного наиважнейшего государ ственного вопроса. Он был целиком сокрыт от общественности, хотя речь шла о принципиальных новшествах в управленческой и бюджетно-финансовой сфере, нацеленных на борьбу с разгулом чиновничьей бюрократии. Эта болезнь сегодня, как известно, превратилась в раковую опухоль, разъедающую Россию.
Речь идет о следующем. Правительство Рыжкова изначально взяло курс на создание рынка производителей, стремясь предо ставить экономическую свободу именно предприятиям, а не чи новничьим министерским структурам. С этой целью мы и заду мывали опереться на директорский корпус, проводя совещание в Кремле. Но, к сожалению, по вышеуказанным причинам перво начальные усилия оказались недостаточными. Нам не удалось поставить дело так, чтобы предприятия могли действовать само стоятельно, через голову руководителей республик и отраслевых министерств.
Задача эта осталась невыполненной. И в июле 1991 года, когда прорабатывалась стратегия формирования союзного плана и бюджета на 1992 год, я, уже в ранге премьер-министра, пред принял новую попытку сломать сопротивление местной админи страции и отраслевых министерств, интересы которых в некото ром смысле совпадали. Ведь и те и другие яростно противились созданию рынка производителей. Они прекрасно понимали, что их функции сразу съежатся, что им больше не удастся заниматься излюбленным и весьма доходным чиновничьим занятием — отни мать и делить /разумеется, с помощью так называемой «конфет ной дипломатии»/. Да, в этом отношении работники респуб ликанских органов власти и министерств ни в чем Друг от друга нс отличались.
Вывести предприятия на прямые связи между собой, в обход местных и министерских бюрократических структур—это была важнейшая государственная задача, раскрепощавшая экономику, снимавшая с нее чиновничий пресс и избавлявшая ее от чинов ничьего оброка. По сути дела, это была бы тихая революция, в корне менявшая социально-экономический климат в стране.
Методами политическими, через создание «Промпартии», ее осуществить не удалось. Но я уже не раз писал, что финансовые рычаги зачастую оказываются гораздо более могущественными, чем политический нажим или организационные меры. И в поста новление о принципах подготовки плана и бюджета на 1992 год я включил пункт о том, что планы отныне будут формироваться снизу, на основе прямых договоров между предприятиями. При чем, ни автономные, ни союзные республики, ни министерства, ни даже Госплан СССР не вправе изменять эти договора. Они обязаны их лишь регистрировать и учитывать в своих проектах и прогнозах.
Не было пленума ЦК КПСС с «историческим докладом» Генерального секретаря, не было громких дебатов в парламенте с революционными политическими заявлениями, не было ника ких всесоюзных совещаний партхозактива.—а вот одним только маленьким пунктиком из постановления Кабинета министров был бы нанесен поистине сокрушительный удар по той гидре, которую пресса окрестила административно-командной систе мой и с которой сражалась несколько лет подряд. Такова колос сальная сила финансово-экономических методов.
Но, Боже мой, какая немыслимая истерика поднялась в руко водящих сферах союзных республик, когда стало известно о но вых принципах формирования плана и бюджета! Россия, Укра ина, Белоруссия сразу объявили о вмешательстве «имперского» Центра в их внутренние дела. Более того, вопрос обсуждался аж на уровне республиканских Верховных Советов. Да, Павлов дей ствительно «зарвался». Премьер-министр СССР посмел отнять у них неотъемлемое бюрократическое право дележки материаль ных ценностей! И конечно, в яростный хор осуждения союзного правительства включилась пресса. Она, не жалела красок, рас писывая чуть ли не «сталинские» устремления Центра, пытавше гося связать самостоятельность регионов. Дело преподносили как рецидив былой централизации экономики, хотя на самом-то деле все обстояло совсем-совсем наоборот.
Но об изложенной выше сути действительно революционного новшества никто на страницах печати даже не заикнулся. Все было искажено. Вот вам и «гласность», вот и объективность. Страсти накалялись. С мест шли разъяренные требования пересмотреть принципы формирования плана и бюджета. Поэ тому вопрос пришлось рассматривать на президиуме правитель ства—в присутствии представителей союзных республик. На том заседании я им говорил:
— Все-таки, за какой рынок вы в конце концов ратуете? Если вы против расширения самостоятельности предприятий, значит, вы выступаете за рынок госпланов и госснабов, за рынок мини стерств. Вы строите его на экономической автаркии, а не на сво боде для производителей. Раньше все проблемы решали здесь, в центре. А теперь вы хотите сами все брать и делить, вот и вся разница. Разве это рынок? По существу вы не сужаете, а расширя ете сферу централизованной экономики, но только на более низком уровне, нс на союзном, а на региональном. Нет, это не путь к настоящему рынку. Настоящий рынок может быть только рынком производителей! Ведь не только вы, но и союзные министерства, даже Госплан отныне не должны вмешиваться в договорные отношения субъектов хозяйствования...
Все тщетно! Республиканские органы власти развили невидан ный политический нажим с целью сохранения своих привилегий в сфере планирования и раздачи ресурсов. Союзный Центр от казался от былых принципов централизации. Однако они не ис чезли, а переместились в регионы. В результате бюрократический пресс, давивший экономику, еще более ужесточился. Известно всем с давних пор, что местное чиновничество и многочисленнее и ненасытнее столичного.
Вот и возникает вопрос: как же так, господа журналисты? Ведь вы настойчиво боролись с командно-административной системой, но не только прозевали настоящий, реальный удар по ней, а более того, активно встали на ее защиту.
Впрочем, это не упрек, а всего лишь разъяснение. Ибо я убеж ден, что подавляющее большинство журналистов, нападавших па союзное правительство в связи с новыми принципами формиро вания плана и бюджета, совершенно не знали и не понимали подоплеки этого дела. Тут срабатывал чисто политический ин стинкт деления па «своих» и на «чужих». А в этом случае, как писал еще Гоголь, приходится сомневаться даже в том, что дважды два четыре,—если это утверждают «чужие».
А ведь то постановление Кабинета министров, в отличе от пар ламентской говорильни, действительно было для командно-ад министративной системы нокдауном. Увы, средства массовой ин формации в очередной раз полностью замолчали важнейшую инициативу правительства. Общественное мнение истинную правду так и не узнало. Вот вам и «зеркало»!
Хочу повторить, что в такой позиции большинства журна листов я нс усматриваю злого умысла. Финансовые и экономи ческие проблемы по своей сути гораздо сложнее популистских политических заявлений и разобраться в них нс так-то просто. Поэтому правительственные решения чаще вяего освещались в сугубо информационном плане. Значение их оставалось неяс ным для самих журналистов, не говоря уже о читателях. Зато заклинания, направленные против «имперского» Центра, или
проклятия в адрес некой абстрактной командно-административ ной системы, на которую удобно списывать все текущие беды, не делая самостоятельных выводов о сути происходящего, дава лись пишущей братии гораздо проще. В конечном итоге, как всегда, дело упиралось в уровень профессионализма.
Вообще, из-за необъективного освещения в прессе, а то и за малчивания, остались непроясненными многие важные события и политико-экономические споры перестроечного периода, вер ное понимание которых сегодня имеет вовсе не исторический, а сугубо практический, прикладной интерес. К ним, безусловно, относится сложная и запутанная ситуация вокруг нашумевшей программы Явлинского «500 дней», которая представляла собой график форсированного перехода к рыночным отношениям.
Разумеется, сегодня, когда Россия на печальном и труд ном опыте ощутила, сколь жесткая и жестокая штука, этот рынок, даже сама постановка вопроса о введении рыночных отношений за 500 дней выглядит по меньшей мере забавной. Но в перестроечные горбачевские времена, наполненные беско нечной говорильней, вокруг нее был создан колоссальный ажиотаж. Ее всерьез обсуждал Верховный Совет СССР. О ней многократно говорил сам президент. Причем, вот любопытная деталь: шум поднялся задолго до того, как Явлинский эту про грамму предал гласности, спорили-то о «коте в мешке».
Между тем, для людей знающих этот «кот в мешке» был хорошо знаком еще тогда, когда страна вообще не слышала фамилии Явлинского.
Дело в том, что у союзного правительства было свое «Волын-ское». Когда требовалось подготовить важные комплексные до кументы, группа разработчиков уединялась в подмосковном са натории «Сосны» на Николиной горе и трудилась по тому же принципу, 410 и на базе ЦК КПСС в Волынском. В стороне от главного корпуса в «Соснах» есть небольшой флигель, где когда-то отдыхала жена Сталина Аллилуева, и там было очень удобно заниматься коллективным обсуждением серьезных науч но-практических проблем.
Когда в повестку дня встала подготовка комплексной про граммы перехода к рынку, Рыжков создал соответствующую группу во главе с Абалкиным. И осенью 1989 года она посели лась в «Соснах». Вообще говоря, большой задел такой програм мы был сделан, конечно, раньше, но на заключительном этапе работы решили сконцентрировать усилия, собрав в «Соснах» ученых-экономистов, а также практиков из различных ведомств. Подобно тому, как в Волынском организационно подготовку материалов к пленуму ЦК обеспечивал Болдин, в «Соснах» это поручили помощнику Предсовмина Савакову.
В свою группу Абалкин, наряду с учеными, группировав шимися вокруг Совмина, включил уже достаточно известного в то время экономиста Ясина, а также его молодого помощника
Явлинского. В «Соснах» было подготовлено несколько вариан тов программы. Документы, поступавшие от группы Абалкина, неоднократно обсуждались на заседаниях президиума Совмина, а также в различных министерствах и ведомствах. Иными слова ми, шла весьма серьезная проработка всеобъемлющей програм мы перехода к рыночной экономике. Стояла задача создать проект системной экономической реформы, а потому ее под готовка включала в себя научные доклады, обоснования, а также расписанные по годам экономические, финансовые и социальные мероприятия. Программа охватывала всю сферу управления эко номикой, начиная с производства и заканчивая распределением готового продукта, а кроме того, вопросы денег, цен, финансов. Учитывались территориальный и отраслевой аспекты планирова ния, внешнеэкономические связи. В общем, речь действительно шла о всестороннем системном рассмотрении вопросов, связан ных с переходом к рыночной экономике.
На разных стадиях этой большой коллективной работы предлагались различные концепции, программы. Потому она и существовала в нескольких вариантах. Но они не были взаимо исключающими, а отличались лишь в некоторых своих особен ностях.
Наконец, был выбран основной, отправной вариант, который Абалкин и доложил Верховному Совету СССР.
Однако по времени это совпало с тем периодом, когда в стра не началась острая политическая конфронтация между новой российской властью и союзным Центром. Уже был провозгла шен российский суверенитет, было принято постановление о соз дании обособленной республиканской кредитно-финансовой сис темы. В таких условиях программа союзного правительства, какой бы распрекрасно рыночной она ни была, уже априори не могла устроить политиков из Белого дома на Краснопреснен ской набережной, нацелившихся овладеть Кремлем. В связи с этим Ельцин создал свою группу экономистов-разработчи ков — для подготовки собственной российской программы рыноч ных реформ. Эту группу уже по знакомому принципу разместили подальше от шума городского. Местом работы был выбран санаторий Верховного Совета РСФСР «Архангельское», который по иронии судьбы находился поблизости от деревни «Сосенки».
Вот так началось соперничество двух рыночных программ, в правительственном и журналистском обиходе получившее на именование противостояния «Сосен» и «Сосенок».
Однако, если о длительном этапе работы над абалкинской программой в прессе информации практически не было, то во круг «Сосенок» сразу поднялся небывалый пропагандистский ажиотаж. Альтернативный российский проект, впоследствии по лучивший название «500 дней», по сообщениям печати был измы-слен группой молодых, смелых экономистов на одном дыхании, в предельно сжатые сроки, что полностью соответствовало духу
и ритму того времени. Он считался как бы прорывом в рынок, откровением экономической науки, вершиной экономической мыс ли. Но по ходу дела вдруг обнаружилось, что российскую группу возглавил не кто иной, как официальный перестроечный экономист № 1, член горбачевского президентского совета академик Шаталин, который в новой политической ситуации счел для себя за благо уйти из-под крыла Горбачева и встать под покровительство Ельцина.
Между тем, Шаталин, разумеется, очень тесно сотрудничал с командой из «Сосен», более того, входил в эту группу, хотя постоянно в «Соснах» и не жил.
Впрочем, здесь напрашивается весьма любопытный истори ческий экскурс в недавнее прошлое нашей экономической науки, поскольку с именем Шаталина в ней связано немало.
Как известно, мировым образцом быстрого излечения от эко номической разрухи принято считать знаменитый план Эрхарда, который позволил Германии в короткие сроки залечить раны, нанесенные Второй мировой войной. Знаменитую книгу Людвига Эрхарда «Благосостояние для всех» читал, по его собственным словам, даже Ельцин. Правда, почтительно преклоняя головы перед здравым немецким расчетом, мы совсем забыли, что ана логичная задача осуществлялась в нашей стране нашими эконо мистами во главе с Вознесенским и Косыгиным. И СССР сумел раньше Германии достичь предвоенного промышленного уровня. Причем, это в условиях, когда никакого «плана Маршалла» для нас не.существовало, никто нам не помогал.
Увы, на первом этапе перестройки странная забывчивость и нежелание гордиться отечественными достижениями стали ве дущими тенденциями общественной мысли. Теперь-то ясно, что они были частью общего замысла по дестабилизации, расшаты ванию народного самосознания. Возобладало беспредельное умиление перед зарубежным опытом. Но 410 касается советского послевоенного возрождения, то напрасно, очень напрасно поза были мы следующее: при всех политических различиях планы Вознесенского-Косыгина и Эрхарда основывались на одних и тех же фундаментальных экономических принципах. А принципы эти по своему происхождению были вовсе не немецкими, а россий скими. Они уходили корнями в разработки двадцатых годов, сделанные Леонтьевым, впоследствие работавшим в Госплане, а американским гражданином, лауреатом Нобелевской премии. После Второй мировой войны СССР и Германия в основу восстановительных планов положили именно леонтьевские эко номические идеи крупномасштабного системного комплексного планирования—целевые программы. Именно эти идеи, а не сво бодный рынок по Мильтону Фридману, основателю так называ емой «чикагской школы» экономистов, которому поклоняется Гайдар, стали движущей силой плана Эрхарда.
Отечественные леонтьевские экономические разработки, кото рые использовал весь цивилизованный мир, не были ни полити-
зированными, ни идеологизированными,—то была фундамен тальная идея, возвысившаяся над схваткой общественных систем. И ее пульс неслышно продолжал биться даже под жестким покрывалом волевых сталинских воздействий на экономику. Эти традиции не умерли и к началу шестидесятых годов. Они легли в глубинную первооснову проекта, предусматривавшего переход советской экономики на рельсы научно-технического прогрес са,—этот проект известен под обобщающим названием «косы-гинской реформы». Можно спорить, насколько удачно она была задумана, успешно ли выполнялась, но у нее был один несомнен ный плюс: речь шла о децентрализации управления экономикой, что в будущем открывало возможность принципиально новых подходов к ней.
Но «косыгинская реформа» захлебнулась. Почему? Чтобы ответить на этот немаловажный и для нынешнего времени вопрос, придется коснуться расстановки сил в тогдаш ней экономической науке. В те годы Предсовмина Косыгин (ка кое-то время он был и министром финансов) являлся именно той фигурой, которая незримо охраняла традиции российской эконо мической школы. Алексей Николаевич умел, и блестяще, привле кать к делу молодые, свежие научные силы и хорошо разбирался в экономистах. Именно он взял в свою команду тогда еще молодых Абалкина и Ситаряна. Зато Косыгин, что называется, на дух не переносил Аганбегяна и так и не допустил в свой «мозговой» экономический центр ни Бунича, ни Шаталина, ни Г. Попова, которые прилагали огромные усилия, чтобы по пасть в команду Предсовмипа. Косыгин считал их, как мне говорили, скорее популяризаторами науки, чем серьезными ис следователями.
И некоторые из тех, кого отверг Косыгин, постепенно спло тились в своего рода «экономическую оппозицию», сформиро вавшуюся вокруг разработки так называемой СОФЭ—системы оптимального функционирования экономики. Ударный отряд ее разработчиков и сторонников составили Федоренко, Каце-ленбойген, Шаталин, Бирман и некоторые другие экономисты, среди которых большой активностью отличался Петраков, буду щий помощник генсека Горбачева. Их поддерживал Арбатов. СОФЭ была очень мощно направлена на подрыв «косыгинской реформы».
Это противостояние в экономической науке уже в то время носило ярко выраженный политизированный характер. Не до бившись успеха в Совмине, «софисты» пошли через аппарат ЦК КПСС, используя свои связи в партийной элите. Борьба разгорелась на самых верхах. И вот что любопытно: среди главных действующих лиц были все те же люди, что и сегодня, — Шаталин, Арбатов. Они-то и били по «косыгинской реформе», — кто прямо, кто косвенно,—обещая теоретически разработать и рассчитать ряд экономико-математических моделей, применение
"-50
которых могло, по их утверждению, привести к саморегуляции экономики. Это был поистине классический лысенковский «чу до-способ», обещавший мгновенное и легкое преодоление всех хозяйственных затруднений. И, конечно, СОФЭ провозглашалась ее сторонниками «решающим звеном» нашего экономического развития. Только методы СОФЭ позволяли «выиграть истори ческое сражение социализма и капитализма»—это строки одной из публикаций «софистов».
Однако два известных в стране ученых, участники упоминав шейся дискуссии 1951 года политэкономы Кронрод и Цаголов разглядели за этим «лысенковским чудом» нечто большее, чем научную экстравагантность и обоснованно доказали теоретичес кую несостоятельность СОФЭ*. Особый интерес тут представля ет то обстоятельство, что эти маститые ученые принадлежали к различным направлениям советской экономической мысли, бы ли «непримиримыми теоретическими врагами» в вопросе о судь бах товарного производства и действии экономических законов при социализме. Начиная с 60-х годов, ни одна политэкономичес-кая дискуссия не обходилась без их острой полемики. Среди профессиональных экономистов—и теоретиков и практиков,— один из них был известен как «рыночник», «товарник», а другой считался «антирыночником», «антитоварником». Здесь нет нуж ды анализировать их разногласия. Но суть в том, что Цаголов и Кронрод, то есть «товарник» и «антитоварник», крупнейшие авторитеты своих школ, — оба считали СОФЭ именно «лысенков ским чудом», утверждая, что эта теория может привести страну к социально-экономическим катаклизмам. В этом непримиримые спорщики были едины.
И действительно, если «косыгипская реформа» ставила своей целью глубокое реформирование советской экономики через ее децентрализацию, то СОФЭ завуалировапно предполагала по существу ее ультрареволюционное разрушение по принципу «до основанья, а затем».
Бурная политическая деятельность «софистов», по мнению многих ныне здравствующих экономистов, серьезно повлияла па социально-экономическое развитие страны, поспособство вав ее переходу в фазу застоя. СОФЭ отвлекла на себя внима ние высших партийных руководителей и резко затормозила начавшиеся реформы, предлагая вместо них «революционный» процесс. Однако авторитет Косыгина был достаточно высок, и он не допустил такого поворота событий, хотя СОФЭ покро вительствовали в аппарате ЦК КПСС. В итоге как бы состо ялась «ничья»: постепенно заглохла «косыгинская рефор ма», однако и СОФЭ нс стала главной экономической доктри ной КПСС.
* В этой связи следует также отметить и статьи доктора экономических наук А. Каца, опубликованные в журнале «Плановое хозяйство».
Но торпедировав «косыгинскую реформу», СОФЭ на удивле ние быстро захирела. Весомых научных,—не говорю уже о прак тических,—результатов получить не удалось, и, выпустив 10-том ный отчет, инициаторы СОФЭ закрыли тему. А вскоре после тихой кончины СОФЭ некоторые из ее разработчиков эмигриро вали в США и, как говорится, затерялись. Во всяком случае, миру неизвестны какие-либо стоящие экономические идеи, рож денные ими.
Однако именно они вновь возникли на наших горизонтах после 1985 года, когда началась перестройка.
Этот факт достоин особого упоминания по той причине, что перестроечные экономические дискуссии по своей драматургии в точности повторяли эпопею шестидесятых годов. Первой круп ной экономической акцией Горбачева было проведение всесоюзно го совещания по проблемам научно-технического прогресса. В ос нову перестроечных планов первоначально была положена идея эволюционного перехода к рынку. Но словно злой рок преследует пашу страну: Э1у здравую идею вновь торпедировали сторонники революционного свободно-рыночного пути. И сделали это те же самые—поименно!—люди, которые в конце шестидесятых годов требовали немедленно разрушить до основания, а затем.
Да, среди экономистов-радикалов оказалось на удивление много именно тех, кто в свое время разрабатывал и поддерживал СОФЭ. Приехал из США Бирман, которому демпресса устроила пышную рекламу. Снова со всей силой рванулся в политику Шаталин, ставший «официальным экономистом» № 1, членом президентского совета. Помощником своим Горбачев выбрал Петракова.
Однако в отличие от шестидесятых годов, сражение экономи стов-реформаторов и экономистов-разрушителей однозначно вы играли последние. В перестроечной смуте им удалось соблазнить народ обещаниями скороспелых рыночных «чудес». К тому же их очень активно поддержали архитекторы перестройки. А совре менного Косыгина, который мог бы своим авторитетом вос препятствовать разрушительной стихии, увы, не оказалось. Вдо бавок, один из духовных наследников «софистов» ученик Шаталина Гайдар сделался чуть ли не вершителем народных судеб*. В его руки в самый ответственный момент был вверен штурвал рыночных реформ, и он безответственно направил ко рабль российской экономики на скалы разрушительной, губи тельной для производства либерализации цен.
В связи с историей СОФЭ на нынешнем роковом рубеже возникает немало вопросов к тем экономистам, которые дважды
* Так его представляют на телевидении, в прессе. Но, насколько мне известно, в студенческие и аспирантские годы в МГУ Гайдар учился и работал на кафедре, где никогда не было ни «софистов», ни их сторонников. Поэтому Шаталин стал как бы вторым наставником Гайдара, обратившим его в другую веру.
за четверть века помешали нашей стране пойти эволюционным путем рыночного развития. Именно они привнесли в экономичес кую науку особую степень политизированности и в перестроен ные годы с особым усердием обслуживали идеологические запро сы архитекторов перестройки.
Нелишне повторить, что под спудом политики, даже сталин ской, всегда жили в России внеидеологические отечественные экономические традиции, разумно используемые во всем мире. Но в псрсстросчном раже мы напрочь отбросили целевое пла нирование, похоронили Госплан—вместо того, чтобы его воз высить, освободить от мелочного планирования материаль ных ресурсов и поставить на службу планированию масштаб ному, социальному. А выдающегося русского экономиста Васи лия Леонтьева приглашали в Москву лишь в качестве экзотиче ского гостя. Но всерьез-то консультировать Гайдара позвали Джеффри Сакса.
Этот новый перестроечный сюжет достиг своей кульминации примерно в 1990 году. Впрочем, в то время Гайдар, кажется, все еще продолжал работать в газете «Правда», а возможно, после некоторого отсутствия в науке только-только вернулся в один из академических институтов, и о нем еще мало кто слышал. Зато в прессе вдруг всплыла фамилия Явлинского, который активно давал интервью о своих рецептах перехода к рынку. Произошла удивительная метаморфоза: Явлинский, еще недавно «стажиро вавшийся» в «Соснах» и работавший там над одним из узлов программы, стал почти самым главным действующим лицом в команде «Сосенок».
Рассказывали, будто он сам предложил свои услуги этой команде, заявив, что располагает практически готовой, закопчен ной программой, нуждающейся лишь в незначительной шлифов ке. Что это за программа, в чем ее суть, еще никто не знал. Но поскольку как раз в тот период разыгрался очередной при ступ затяжного конфликта между Ельциным и Горбачевым, то в полном соответствии с накалом политических страстей в Вер ховном Совете СССР и в прессе развернулась широкомасштаб ная пропагандистская война между концепцией союзного прави тельства и российским планом, получившим название программы Шаталина-Явлинского. Разумеется, в сознание людей активно вдалбливалась (грубое, но точное для этого случая слово) мысль о том, ччо правительство* стоит на консервативных позициях, а план «500 дней»—прогрессивный. События развивались по зна комой, обкатанной схеме обработки общественного мнения.
Между тем речь-то шла не только о Российской Федерации. Программа «500 дней» претендовала на то, чтобы стать общесо-
* В составе правительства к тому времени уже были два академика, входив шие в свое время в прогрессивную экономическую команду Косыгина,—Абалкин и Ситарян.
юзной концепцией рыночных реформ. И именно ее должно было бы принять к исполнению правительство. Иными словами, дело затевалось глобальное. А в правительстве Рыжкова все еще поня тия не имели, что же собой представляет детище Шаталина-Явлинского. Парадокс: о нем много, широко и громко говорили в прессе, однако никто из союзных министров его в глаза не видел.
И Рыжков, смирив гордыню, послал Абалкина в «Сосенки», чтобы зампрсд Совмина по экономическим вопросам ознако мился с предложениями «пионеров»-разработчиков российской группы.
Помню, вернувшись из «Сосенок», взволнованный Абалкин долго нс мог прийти в себя и решительно заявил Николаю Ивановичу:
— Я туда больше ни ногой! Мне с этими людьми разговари вать просто не о чем. Серьезными экономическими подходами там и не пахнет.
Но самое главное было в том, что текст программы Шатали на-Явлинского Абалкин тоже не привез. Ему этот документ просто-напросто не дали. Видимо, его разработчики очень не хо тели, чтобы в союзном правительстве внимательно изучили график ускоренного перехода к рынку за 500 дней. И посему намеренно тянули время, надеясь добиться окончательной поли тической победы еще на стадии «кота в мешке».
Как показали дальнейшие события, для такой тактики у ко манды из «Сосенок» были все основания.
В конфликт пришлось вмешаться лично Рыжкову. Только через Председателя Совета министров нам удалось получить текст рыночного плана Шаталина-Явлинского «500 дней». Од нако при первом же беглом знакомстве с ним мы были пораже ны: да ведь это же один из вариантов программ, подготовленных в «Соснах»! Немедленно дали задание Савакову, который хранил все документы, сопоставить тексты. И он очень быстро обнару жил именно тот эскизный правительственный проект, с которого, извините, были слизаны «500 дней». Саваков сопоставительно проанализировал обе версии и представил полученные резуль таты в виде параллельных выдержек, расположив их справа и слева на листе бумаги. Тут уж отпали все сомнения: конечно, это не что иное, как не шибко подредактированный текст одного из вариантов правительственной программы! Тексты совпадали чуть ли не на девяносто процентов.
Столь откровенного подлога, естественно, никто не ожидал. И снова приходится с грустью констатировать: увы, такими были правила псрсстросчной политической игры. Действительно: о вре мена, о нравы!
' Видимо, Явлинский, покидая «Сосны», захватил с собой одну из предварительных разработок, а затем дополнительно посидел над ней. Работа в «Соснах» шла по хорошо апробированному
принципу: в определенные дни абалкинская команда собиралась в полном составе и начиналось широкое коллективное обсужде ние наиболее принципиальных, концептуальных вопросов, а так же программы в целом. Затем разработчикам, жившим в «Сос нах» неотлучно, выдавались определенные задания на доводку тех или иных узлов, по которым развертывались дискуссии. Поскольку, как министр финансов, я тоже входил в состав общей достаточно большой группы, работавшей над документами, и не однократно присутствовал на полных сборах команды «Сосен», то хорошо помню, что на них Явлинский, что называется, осо бенно нс возникал. Он больше помалкивал, зато полностью был в курсе дела.
И вот, пройдя годичную стажировку в «Соснах», он объявил ся в «Сосенках», громко заявив о своем плане под названием «500 дней», который в действительности был всего лишь слегка модернизированной версией одного из вариантов правительст венной программы.
Впрочем, здесь необходимо внести полную ясность. Я вовсе не намерен обвинять Явлинского в плагиате. Во-первых, это вообще—личный аспект, а он не очень интересен. А во-вторых, я уверен, что никакого плагиата не было и в помине. Речь идет совсем о другом—о том, как выглядела вся эта ситуация с госу дарственной точки зрения.
Думаю, что Явлинский, присутствуя на обсуждениях в «Сос нах», внося свои письменные предложения, был не очень удовле творен общими подходами команды «Сосен». Однако, не имея в то время должного авторитета, пе мог настоять па своей точке зрения. А потому, покинув «Сосны», доработал один из вариан тов в собственном ключе. Должен сказать, что это вполне зако номерный, естественный для ученого путь. Ничего предосуди тельного в этом безусловно пет. Таким образом, в этическом плане никаких претензий к Явлинскому нет и быть не может.
Но совершенно иначе выглядит ситуация, если взглянуть на нее под экономическим углом зрения. В каком именно ключе доработал Явлинский вариант правительственной программы? Вот тут-то и начинались вопросы. Молодой ученый отредактировал эту программу по принципу крайнего радикализма, превратив взвешенный правительствен ный план эволюционного перехода к рыночной экономике в не кое подобие ускоренного кино. Он снял все противовесы, защи щавшие экономику от инфляционного перегрева, от спада производства. Иначе говоря, убрал все тормоза, и в таком уп рощенном, я бы даже сказал, примитивном виде проблема пере хода к рынку вообще перестала представляться сложной. Каза лось, что она действительно поддается решению всего лишь за пятьсот дней, по четкому графику. О возможных рытвинах и даже пропастях на этом пути Явлинский попросту не думал, это был типично шоковый сценарий, чреватый совершенно непред-
262
сказуемыми поворотами событий. Скажу больше: полуторагодо-вой скачок в светлое рыночное будущее, который намеревался осуществить Явлинский, по своей «философии» очень и очень напоминал страшную Чернобыльскую катастрофу. Ибо молодой кабинетный ученый пошел как раз по тому соблазнительному коварному пути, на каком споткнулись руководители Черно быльской АЭС. Они отключили две или три степени защиты реактора в наивной и непростительной надежде, что их манипу ляции с ядерным реактором как-нибудь обойдутся. Зато они поскорее управятся с делом. Нс обошлось, не управились. Явлинский в принципе, методологически поступил точно так же: он беспечно убрал из правительственной программы все «степени защиты» экономики от возможной катастрофы при крутом маневре. А весь «фокус»-то и заключается именно в защи те от прогнозируемых и непредвиденных ситуаций. Тут как в ми ровой литературе—скажем, сюжет романа «Анна Каренина» можно изложить буквально в десяти строках, но нужен был гений Толстого, чтобы банальную историю об адъюльтере превратить в великое художественное произведение. Так и здесь. Всем рас прекрасно известно следующее: чтобы перейти к полномасштаб ным рыночным отношениям, необходимо появление конкурен ции, введение частной собственности, конвертируемость валюты и так далее и тому подобное. Этот перечень достаточно длинен, однако общеизвестен. И вопрос заключается вовсе не в том, что надо делать, а в том, как этого достичь. Как избежать ситуации, при которой экономика может рухнуть в кризис? Как пе спрово цировать социальный взрыв? Но Явлинский с Шаталиным по истине открывали «америки». Они старательно расписали по срокам все мероприятия, необходимые для создания рыноч ных условий, однако с удивительной «бесшабашностью» по от ношению к экономическим законам совершенно упустили из виду механизмы, способные затмить экономику от срыва па переход ном этапе.
Впрочем, здесь надо сказать резче. Команда из «Сосен» главные свои усилия сосредотачивала именно на том, чтобы предусмотреть и финансово-экономическими методами профи лактически устранить возможные препятствия на пути к рынку. А Шаталин с Явлинским безответственно выкинули именно эту наиболее существенную часть программы, оставив лишь ее ске лет. В итоге получилось нечто непредсказуемое, почти анархист-скос. Но зато вполне соответствовавшее идеологии радикалов — разрушителей, рвавшихся к власти.
Удивительно, в таком подходе Явлинского явственно про явился тот же стиль, каким руководствовался позднее Гайдар, беспечно бросаясь в штормовое морс либерализации цен. Гайдар отключил все системы защиты, снял тормоза. В то же время ведь и Явлинский сделал то же самое. И дело тут, думаю, отнюдь
263
lie в сходстве характеров этих весьма разных, на мой взгляд, молодых людей. Суть в том, что оба они, не пройдя даже подготовительного курса практической школы государственного управления, по своему менталитету были совершенно не готовы к решению задач общенационального масштаба. Попросту же говоря, еще не обладали государственным умом. Получив пол ную свободу рук, они еще не осознавали своей колоссальной ответственности перед страной и народом. Они поистине парили в вольном полете мысли, который можно лишь приветствовать в сфере научной, но который абсолютно неприемлем в вопросах, затрагивающих судьбы Отечества.
Конечно, сейчас уже ни у кого нет сомнений в том, что, если бы программа «500 дней» была узаконена и стала руководством к действию, страну нашу ожидал бы не менее плачевный резуль тат, чем тот, какой мы наблюдаем сегодня. Рынок за полтора года не построишь. А вот полностью развалить экономику мож но. И, кстати говоря, Гайдар сделал это именно за те самые пятьсот дней.
Вот почему безответственность, проявленная Явлинским в те дни (о Шаталине в свете вышесказанного о СОФЭ здесь говорить не приходится), с государственной точки зрения была опаснее любого плагиата. Ведь на волне политического противостояния Российской Федерации и Центра его поистине анархический план чуть было не стал претворяться в жизнь. Впрочем, снова хочу сделать оговорку, что в данном случае речь не идет о какой-то злонамеренности. Проблема в крайнем дефиците практического опыта государственного управления.
Но так или иначе, а в 1990 году программу «500 дней» Ельцин выдвинул на острие своей политической атаки против Горбачева и союзного Центра вообще. Она стала образцом «прогрессивно го» подхода к рыночным преобразованиям. На ее фоне все действия правительства начали представлять чуть ли не сабота жем. В одном из выступлений той поры Ельцин заявил о том, 410 Центр намеренно не предоставляет Российской Федерации стати стические данные о состоянии экономики и злонамеренно скры вает истинный дефицит бюджета на 1991 год, который якобы .составляет гигантскую по тем временам сумму—290 миллиардов рублей, то есть равен почти шестидесяти процентам всего ут вержденного бюджета.
Это заявление, конечно же, носило сугубо пропагандистский характер. Дело в том, что цифру 290 миллиардов однажды назвал я сам. Но за ней стоял не реальный дефицит бюджета, а прогнозируемый. Дефицит в таком размере возник бы, если бы союзное правительство полностью учло все запросы и заявки республик и министерств: «местнические» заявки, как обычно, были резко завышены. Таким образом, я этой цифрой, как гово рится, отбивался от наседавших регионов и отраслевиков, гово рил о нереальности такого дефицита. А Ельцину кто-то препод-
нёс эту цифру в качестве конкретного показателя из уже утверж денного бюджета на 1991 год.
Ну, пресса, конечно, сразу вцепилась в заявление Ельцина и обрушилась на союзное правительство с самыми тяжкими обвинениями. Что ж, когда полностью контролируешь средства массовой информации, можно, как говорится, и Библию против Бога повернуть.
Вдобавок, разработчики из «Сосенок» наперебой жаловались корреспондентам, что Центр намерение скрывает от них бюджет ные данные, тем самым затрудняя и затягивая работу над довод кой программы «500 дней». В общем, возникло серьезное недопо нимание политики правительства, и Рыжков сказал мне, чтобы я отвез в «Сосенки» главный финансовый документ страны— союзный бюджет.
Но что собой представляет этот документ? Это весьма солид ный том, в котором дана полная роспись бюджета: в нем есть разделы, главы, параграфы, статьи. В бюджете указаны главные направления расходов, а также их разбивка по отраслям и тер риториям. Кроме того, суммирование идет и по видам рас ходов—скажем, на зарплату, на соцстрах и так далее. Бюджетная классификация выстроена так, что позволяет все государственные расходы увидеть в любом разрезе—для этого нужно лишь от крыть соответствующий раздел, найти нужный параграф и загля нуть в требуемую графу.
В бюджете, повторяю, можно найти ответ на любой вопрос. Например, вам нужно узнать, какую долю в расходах здравоох ранения составляет зарплата врачам? Пожалуйста! Хотите знать, как будут финансироваться закупки медикаментов? Ради Бога! Из бюджета нетрудно выяснить, во сколько обойдется бесплат ный железнодорожный проезд солдат, офицеров... И так далее и тому подобное.
В том и состоит особенность бюджета, потому и называется он главным финансовым документом страны, что в нем в сжа том, очень емком виде зафиксированы все важные и частные параметры экономического развития. Это как бы годовой денеж ный паспорт государства. Если вы понимаете толк в бюджете, из него вы получите ответ на любой вопрос, связанный с социаль но-экономическим развитием страны. Вот почему бюджетная роспись считается строго секретной. Но, разумеется, читать бюджет надо уметь. И вот я, по заданию предсовмина, привез в «Сосенки» этот «совсекретный» том, вручил его разработчикам программы «500 дней», которые такого рода документов раньше и в глаза нс видывали. И вдруг на меня градом посыпались вопросы: бюджет—это хорошо, но этого мало, ответьте нам, сколько средств отпущено на то, на другое, на третье... Я говорю: позво льте, но это все есть в бюджете, там вы все найдете. Но вопросы, и в довольно резкой, почти «прокурорской» форме, не иссякают:
"г
сколько миллионов на это, сколько на то?.. Наконец, я не выдер жал, сказал:
— Простите, но я ведь приехал сюда не для того, чтобы читать лекцию студентам финансового техникума. Ответы на все •заданные вами вопросы содержатся в росписи бюджета, которую я вам привез и оставляю. Если вы составили программу социаль но-экономического развития страны для перехода к рыночной экономике, если вы свободно владеете стоимостными категори ями, значит, и в бюджете должны уметь разбираться. Как же иначе-то?
Я описываю то, что происходило в действительности, хотя серьезному человеку в это трудно поверить. Ума не приложу, как можно было людям, ничего нс смыслившим в бюджетной рос писи, не умевшим читать главный финансовый документ страны, поручать ответственнейшее дело подготовки «рыночного перехо да»? Это поистине были какие-то революционные «матросы», без навыков и умения, но нагло и напористо взявшиеся за очередную переделку Отечества.
К счастью, я приехал в «Сосенки» не один, со мной был Абалкин, которого Рыжков все-таки уговорил вторично встре титься с разработчиками «пятисот дней». Грибов, руководивший отделом финансов себестоимости и цен Госплана СССР, нынеш ний президент банка «Гермес-центр», а также бывший начальник бюджетного управления союзного Минфина, впоследствии ми нистр финансов России Барчук. Каждый из них может подтвер дить, что все здесь описываемое—чистейшая правда.
А дело-то еще в том, что молодым человеком, который «прокурорским» тоном задавал мне бесчисленные вопросы, по скольку просто не понимал, 410 ответы па них содержатся в рос писи бюджета, был никто иной, как Б. Федоров, будущий россий ский министр финансов.
Но самое любопытное произошло тогда, когда вопросы на чал задавать я. Ведь союзному правительству тоже важно было знать, на каких принципах строится российская программа. Я приехал в «Сосенки» не в качестве курьера, доставившего том бюджетной росписи, а для серьезной, основательной бесе ды. Но диалог, который в тот раз произошел между мной и Б. Федоровым, настолько примечателен, что имеет смысл привести его здесь практически дословно. Итак, я спрашиваю:
— Скажите, какими способами вы рассчитываете сбалансиро вать бюджет, как ликвидируете бюджетный дефицит? Б. Федоров отвечает:
— Очень просто. Мы на сорок процентов сокращаем расходы на оборону, на тридцать процентов ужимаем расходы на аппарат управления. Плюс к этому в два раза уменьшаем дотации на жилье, а дотации сельскому хозяйству резко убавляем. Тут уж, честно говоря, я опешил и говорю:
266
— Извините, я что-то пока не понимаю, как вы мыслите вот так сразу, резко, почти наполовину сократить расходы на оборо ну. Это что—конверсия? Вообще, что вы предлагаете конкрет но—срезать закупки военной техники или же уволить из армии часть офицеров?
— А какая разница? Пусть сами решают. Мы сокращаем расходы на сорок процентов и все. А об остальном пусть думает генеральный штаб, министерство обороны.
— Как какая разница?—изумился я.—Солдаты и офицеры пой дут домой—это одно. И в таком случае нужно подумать, как создать для них рабочие места, нужно выплатить им выходное пособие. Общеизвестно—многим офицерским семьям нужны квар тиры. Все эти проблемы министерство обороны решать не будет, извините, не его это функции, об этом правительству надлежит заботиться. Если же речь идет о сокращении закупок вооружений, то здесь возникают совсем иные проблемы, поскольку остановятся некоторые военные заводы. А что будет с рабочими, инженерами, кто им будет платить зарплату? Из каких фондов? Это ведь тоже не компетенция Минобороны. Так что, разница преогромная. И заранее надо знать, как и в каких сферах жизни аукнется резкое сокращение ассигнований на оборону. Но могу вам сразу навскид ку сказать следующее: в результате такого сокращения расходов на оборону, общие бюджетные расходы не только не снизятся, а еще более возрастут, потому что потребуются средства на пе репрофилирование заводов, на переобучение людей. Конверсия-дело дорогое,-постепенное. Средств для ее проведения Вам никто не даст. Их надо зарабатывать самим. Конечно, потом она начнет давать доходы за счет выпуска мирной продукции, а сначала-то... Ну ладно, с этим ясно. А как вы намерены сокращать дотации сельскому хозяйству?
— Да очень просто. Хватит давать деньги колхозам, сов хозам, они разоряют страну. Не дадим им денег, вот и все. Тут мне снова пришлось заняться финансовым ликбезом: — Простите, но вот здесь в бюджете написано, что дотации сельскому хозяйству на девяносто процентов состоят из разницы между закупочными и розничными ценами. И тоже надо опреде литься, что вы хотите делать? Если вы хотите поднять розничные цены, то надо бы подумать о том, как к этому отнесется население, и вообще, как это скажется на денежном обращении. Если же вы хотите просто урезать средства, направляемые в село, то колхозы первым делом не зарплату убавят, а перестанут закупать сель хозтехнику. И завод «Россельмаш» встанет, как и многие другие заводы. Я все-таки не до конца понимаю, что вы хотите. Ведь бюджет—это экономический инструмент, и предложения здесь нужны конкретные. Что делать? Какие именно статьи расходов вы предлагаете сокращать по оборонному и аграрному ведомствам? Не получится ли так, что от ваших сокращений еще больше возрастут другие статьи расходов — по другим ведомствам?
267
Однако Б. Федоров упрямо стоял на своем: — Это не имеет значения. Мы сократим в целом, а в деталях пусть они сами разбираются.
Скажу прямо: с такой вопиющей финансовой безграмотнос тью мне еще никогда сталкиваться не приходилось, это и впрямь было некое подобие былой революционной «матросской» штур мовщины, на профессиональном языке тут говорить было не о чем, не с кем. И я, что со мной вообще-то крайне редко бывает, вышел из себя, резко сказал:
— Я возмущен таким подходом к делу. Это мальчишество! Здесь государственными подходами и не пахнет. В конце концов, я поручение Рыжкова выполнил. Том бюджетной росписи вру чил, а в этом капустнике участвовать не желаю.
Остановил меня Абалкин: не кипятись, не уезжай, надо же все-таки попытаться разобраться, что здесь происходит. Тогда я поставил вопрос по-другому:
— Я останусь, но лишь при условии, что этот мальчишка... Если он еще раз откроет рот и скажет что-то подобное тому, 410 уже сказал, я ни секунды больше здесь не останусь. Это же форменное издевательство над государственными финансами и бюджетом. А я—профессионал, хочу и имею право требовать, чтобы со мной общались на профессиональном уровне.
Вот таким был тот примечательный разговор в «Сосенках», который навсегда врезался в мою память. Б. Федоров в тот период только-только ушел из ЦК КПСС, где работал консуль тантом социально-экономического отдела. Судьба партии фак тически была предрешена, он уже пристраивался к новым поли тическим силам и каким-то образом оказался в «Сосенках». Судя по вышеприведенному разговору, Б. Федоров явно стремился проявлять инициативу, брать на себя не только решение воп росов,—а как он их решал, отлично видно из его ответов,—но и нахраписто выдвигался на острие переговоров с союзным правительством. В общем, в сложный, переходный момент этот «комсомольский мальчик» во всю работал локтями и старался погромче заявить о себе.
Учитывая его работу в ЦК КПСС, Б. Федоров политически был поопытнее многих своих коллег по «Сосенкам», которые в подавляющем большинстве вообще не нюхали службы в высо ких партийно-государственных учреждениях. Это, видимо, и по могло консультанту ЦК КПСС войти в число неформальных лидеров той группы, которая работала в «Сосенках». Остальное для него, сумевшего попасть даже в аппарат ЦК, было делом карьерной техники.
Разве мог я в тот день подумать, что именно Б. Федоров, проявивший невиданную безграмотность в финансовых вопро сах, станет сперва министром финансов в правительстве Силаева, а позднее возглавит Минфин независимой России? Ну, примени тельно к Силаеву, я не удивлен, что его выбор пал на активного,
напористого выскочку из аппарата ЦК КПСС. А вот кто позвал Б. Федорова к Ельцину? Опять подсунули?
Амбиции, впрочем, были бы простительны молодому челове ку, если бы у Б. Федорова хватало, повторяю, «финансовой амуниции». Но до службы в ЦК КГ1СС он был секретарем комсомольской организации Госбанка СССР, потом 2,5 года работал в институте Примакова, успев за этот период защитить кандидатскую диссертацию. Лично я впервые услышал о нем именно из уст директора ИМЭМО АН СССР Примакова, кото рый активно и в самых лестных выражениях пропагандировал Б. Федорова, надеясь рекомендовать мне его для работы в Мин фине. Не знаю, каким образом этот молодой человек сумел обзавестись столь могущественным по тем временам покрови телем, но в свете этого нет ничего удивительного в том, что вскоре он оказался на Старой площади, а затем сделал и мини стерскую карьеру. В ЦК он очень быстро стал типично партий ным финансистом. Между тем, всем ведь хорошо известно, кого в те времена делали комсоргами, это были далеко не самые лучшие умы, если не сказать сильнее. Мы хорошо знаем, что комсомольско-партийная карьера зачастую привлекала именно тех, кто не шибко надеялся преуспеть только за счет своих профессиональных знаний.
Однако уровень понимания финансов у Б. Федорова—во вся ком случае в то время,—был слишком уж примитивным, что опять-таки явствует из приведенного разговора с ним о бюджет ных проблемах. Собственно говоря, профессионалу с ним просто невозможно было найти общий язык. От напористого, я бы даже сказал, нагловатого консультанта ЦК КПСС разило именно приказным цэковским менталитетом. «Пусть они решают», «Это их вопрос»,—серьезные финансово-экономические доводы отска кивали от него, как от стенки горох. Именно так вели себя порой мелкие партийные начальнички со Старой площади, случайно попавшие туда и возомнившие себя вершителями идей и судеб.
Но так или иначе, а дуэт дилетантов Гайдар-Федоров в силу своей некомпетентности и мальчишества, вроде ставок пари на замораживание курса доллара, в считанные месяцы нанес сокрушительный удар по российской финансовой системе и эко номике. Действия Гайдара по существу вытекали из тех же упрощенных представлений о финансовом регулировании, какие демонстрировал в «Сосенках» Б. Федоров. И вполне естественно, что такие подходы обернулись тяжелым финансово-бюджетным кризисом и кризисом неплатежей. В своей вице-премьерской практике Гайдар придерживался тех же облегченных «сосенских» принципов: мы капвложения на отрасль сократим, срежем, а как жить, — пусть они думают сами, это их вопрос! Иными словами, нс в полной мере учитывались, а порой и вовсе игнорировались скрытые, внутренние межотраслевые взаимозависимости. Возни кало подобие той неприемлемой в медицине ситуации, когда
врач, назначая противовоспалительный антибиотик, не принима ет во внимание общую реакцию организма, которая может выра зиться в тяжелой аллергии. В конечном счете, все эти подходы вытекали из установок программы «500 дней», которая обещала скоропалительное «чудо» и не учитывала негативное влия ние,—порой решяющею—побочных факторов.
Кстати, когда министр финансов предложил пари, кажется, на пятьдесят или на сто тысяч рублей, утверждая, что к концу 1993 года курс доллара нс поднимется выше 1200 рублей, у меня, как у профессионала, это вызвало немалое удивление. Не говорю, разумеется, о том, что подобные акции несолидны и неэтичны для руководителя, занимающего высокий пост. Но ведь дело еще и в том, что такое пари, извините, попахивает жульничеством, а плюс к этому вызывающим, публичным пренебрежением к го сударственным интересам. Министру финансов, прекрасно ос ведомленному о валютных запасах страны, способному влиять на проведение долларовых интервенций на валютной бирже с це лью поддержания рубля, очень несложно на протяжении двух-трех месяцев искусственно «подморозить» валютный курс. В этих условиях любое его пари выглядит именно жульничеством. Но главное состоит в том, что последствия такого искусствен ного удержания валютного курса очень серьезно аукаются в эко номике, нанося ей огромный урон.
Когда к рулю государственного управления встают новые люди, никто из них, конечно, не застрахован от ошибок. Одна ко в случае с Гайдаром и Б. Федоровым речь идет вовсе не об ошибках, не о просчетах, и даже не просто о профессиональной некомпетентности. Речь идет о психологической и нравственной незрелости, 410 абсолютно недопустимо для государственных деятелей высокого ранга. В результате первый вице-премьер Гайдар позволял себе по телевидению предсказывать грядущее падение доллара—и, конечно, роковым образом ошибался, что вело к разорению мелких держателей валюты и обогащению долларовых «акул» (хочу надеяться, что этот поступок Гайдара был следствием безответственности, несерьезности, незрелости, а не каких-то иных причин). А министр финансов Б. Федоров ставил рублевый курс на пари, что крайне негативно отражалось на состоянии наших финансов в целом. В итоге оба этих дея теля—назвать их государственными деятелями язык не повора чивается,—со страшной скоростью разогнали состав российской экономики под откос, а в последний миг, почти перед пропастью, лихо спрыгнули с него, перекочевав в Государственную думу.
Да еще пытались свалить вину за продолжающееся катастро фическое падение производства на якобы некомпетентных пред шественников из союзного Центра, а также на тех, кто остался в кабине управления экономикой.
Правда, мне кажется, что в 1994 году ореол, созданный прес сой и телевидением вокруг Гайдара и Б. Федорова, заметно
потускнел. На фоне Черномырдина оба «чикагских мальчика» стали выглядеть теми, кем они в действительности и являют ся,—всего лишь выскочками, не более. Выскочками, лишенными такого важнейшего качества, как государственный ум. Впрочем, не хотелось бы мне, чтобы это суждение рассматривали как комплимент Черномырдину: ведь он по-прежнему держит в за мах еще одного выскочку из той троицы, на совести которой развал и разграбление российской экономики, — Чубайса, которо го сделали даже первым вице-премьером.
Теперь—на иную тему. Пройдя мимо внимания прессы, ос тались совершенно неизвестными общественности и два других эпизода, связанных с весьма шумными пропагандистскими всплесками времен перестройки.
Первый из них относится к знаменитой антиалкогольной компании, о которой, уж кажется, очень много сказано. В то время как позиция правительства по этому острому вопросу так и осталась в тени. Между тем даже в тот начальный период перестройки, когда всесилие ЦК КПСС еще не было поколеб лено, два ведомства—Госплан и Минфин отчаянно сопротив лялись радикальным планам Старой площади. Правда, Рыжков тут оставался как бы в стороне.—Какую он позицию занимал на заседаниях Политбюро, я не знаю. Но исторический факт состоит в том, что активно возглавлял сопротивление тогдашний первый зампред Госплана СССР Воронин, от которого в ЦК требовали подписи под соответствующим документом, где изла галась партийная антиалкогольная программа. Однако мы счи тали ее экономически несостоятельной, а потому вредной, и пред лагали свой вариант борьбы с «зеленым змием». Точнее сказать, мы исповедывали в этом отношении иную идеологию. Госплан и Минфин отстаивали ту точку зрения, что бороться надо не с алкоголем, а с алкоголизмом,—вполне понятно, что вещи эти суть совершенно различные.
За такую позицию Горбачев и Лигачев постоянно обвиняли нас в том, что мы, мол, пропагандируем культуру пития,— вместо того, чтобы решительно с ним покончить, беспощадно и оконча тельно. Кстати говоря, хотя в практическом плане главным иде ологом антиалкогольной кампании был Лигачев, ответственность за то, сколько дров было тогда наломано, в полной мере должен нести и Горбачев. Ведь он непосредственно поддерживали самые радикальные взгляды на борьбу с алкоголем. Но когда компания начала проваливаться, когда общественное мнение возмутилось, а экономические издержки переполнили чашу терпения, Горбачеву, как всегда, каким-то непостижимым образом удалось ускользнуть в сторону. Он оказался как бы и ни при чем.
Хотя, повторяю, именно он многократно упрекал Госплан и Минфин за то, что мы выступаем за «культуру пития».
А мы действительно считали, что подобие «сухого закона» не может решить проблему—об этом свидетельствовал весь
мировой опыт. И поэтому были против того, чтобы в программу сокращения производства алкоголя включали пиве?. К тому же как раз в тот период было закуплено в ЧССР и ГДР около тридцати пивных заводов. Уже определились, где их ставить, где брать нужную для них воду, где выращивать хмель. И вдруг, не считаясь ни со здравым смыслом, ни с громадными экономи ческими потерями, руководители ЦК КПСС предложили всю эту «пивную программу» пустить под нож. А ведь пиво—это своего рода антипод водки, пиво действительно способствует умению пить культурно.
Возражали мы и против уменьшения производства сухого вина—по аналогичной причине. А что касается крепких спиртных напитков, то мы были за постепенное снижение их выпуска. Вот эти три главных фактора в нашей позиции абсолютно не стыко вались с партийным подходом. Воронина трижды вызывали па Старую площадь и выкручивали ему там руки, чтобы он подписал документ, подготовленный в стенах ЦК. Но Лев Алек сеевич отказывался и предлагал всерьез обсудить программу, подготовленную в Госплане.
Помню, когда он в четвертый раз отправился на Старую площадь в связи с антиалкогольной проблемой, мы ждали его очень долго—часов до одиннадцати вечера. Наконец, появился Воронин, усталый, измученный, крепко выругался специфичес кими русскими выражениями и ошарашил:
— Все! Я подписал!—А на наши упреки зло ответил:—Вот когда вас поставят по стойке «Смирно!» и скажут: вот тебе авторучка, либо подписывай немедленно, либо партбилет па стол клади! Вот когда вас так поставят и когда вам так скажут, я еще посмотрю, как вы-то себя поведете.
Да, такими методами собирали, вернее, «выбивали», вышиба ли подписи под документом об антиалкогольной кампании. Кста ти, Воронин так и не сказал, у кого именно он в тот раз был, чего не знаю, того не знаю. Но зато могу засвидетельствовать следую щее: даже после драконовского постановления Политбюро мы в правительстве подготовили весьма лояльные решения, предус мотрев постепенное сокращение производства спиртных напитков. Дело в том, что партийные органы выпускали лишь директивы, а конкретные-то документы, на практике определявшие экономи ческую политику, готовились в правительстве. И мы использовали этот «зазор», чтобы сгладить радикализм Старой площади.
Однако прошло совсем немного времени, и в соответствии с очередным лозунгом перестройки от нас начали требовать «ускорения» — в общем, снова пятилетку в четыре года! Вот так это было в действительности.
А второй неизвестный эпизод связан с Красноярской радиоло кационной станцией и выводом наших войск из Германии.
События вокруг Красноярской РЛС развивались в тот пери од, когда я уже был премьер-министром. Как уже говорилось,
в свое время мне приходилось заниматься финансированием военно-промышленного комплекса, инвестиционные докумен ты по РЛС проходили через меня, поэтому я прекрасно знал, что это за объект, каковы его истинные параметры. А потому внезап но принятое решение о ликвидации недостроенной станции меня, откровенно говоря, взволновало. Разумеется, как обычно, я не встревал в сугубо политические проблемы, однако сразу же оза ботился вопросом: нельзя ли как-то использовать громадный объект в мирных целях и тем самым получить выгоду для экономики?
Дело в том, что к Красноярской РЛС были подведены колос сальные энергетические мощности, там уже была создана вся инфраструктура. На базе ликвидируемой РЛС можно было раз местить какое-то крупное производство, в том числе совместное с другими государствами, чтобы ни у кого не возникало подозре ний в мирном использовании бывшего военного объекта.
В общем, я немедленно позвонил тогдашнему начальнику генерального штаба Моисееву, спросил, в каком состоянии стройка. Затем дал официальное поручение Министерству оборо ны, чтобы военные подготовили свои предложения, как мож но было бы использовать объект в мирных целях. Но, как ни странно для исполнительного начальника Генштаба, ответа от него я не получал довольно долго. А потому вынужден был запросить Минобороны вторично.
Лишь после этого настойчивого и весьма решительного запро са военные сообщили мне, что использовать РЛС в мирных целях, конечно же, можно. Однако они вынуждены станцию уничтожить почти до основания, потому что так подписан договор с американ цами. Разумеется, у меня не было сомнений в том, что Моисеев проинформировал о моей просьбе лично Горбачева. А тот дал ему указание пеукоспителыю следовать букве договора, просьбу пре мьер-министра оставить без внимания. Уверен в противном случае начальник Гешитаба не посмел бы игнорировать мой запрос.
Признаться, я был крайне раздосадован. Ведь на ветер шли огромные государственные средства. Объект был почти готов, его даже нельзя было уже называть незавершенкой—в привыч ном значении этого термина. Вдобавок, станция получилась пер воклассной, если меня правильно информировали, в мире у нее не было аналогов. Но, увы, по Горбачеву, она превращалась в объект для уничтожения. Таков был Горбачев—как всегда, с легкостью жертвовавшим интересами страны, чтобы полно стью, я бы даже сказал подобострастно, угодить западным парт нерам. И это особенно отчетливо проявилось в вопросе о скоро палительном выводе советских войск из Германии, который возник примерно в это же время.
О том, что подписан договор с немцами о выводе войск, я, премьер-министр, узнал, как говорится, постфактум. Причем, только в связи с тем, что правительству поручалось продумать
вопрос об использовании советского имущества, остающегося в Германии. Стал с этим вопросом разбираться, несколько раз вызывал Ситаряна, который в качестве вице-премьера вел перего воры с немцами об имуществе, и обнаружил вдруг нечто совер шенно непостижимое. Оказывается, выводить наши войска по просту некуда—нет ни казарм, ни баз,, ни квартир. Немцы же на эти цели готовы выделить лишь 16 миллиардов марок. Просто мелочь в сравнении с колоссальными размерами имущества, которое мы оставляли на своих базах в Западной группе войск. Да и вообще выяснилось, что вопрос об имуществе еще никак нс отрегулирован. А договор-то о выводе войск уже подписан!
Снова вызываю своих помощников, Ситаряна, спрашиваю: как же так? мы должны войска выводить, а имущество-то броса ем? Вы мне объясните, что происходит? Мы что, войну проиг рали и с поля боя бежим?
Ситарян объяснил, что переговоры идут очень туго, немцы не хотят ничего брать. А то, что им нужно, они оценили в смехот ворную сумму—три миллиарда марок. Но одновременно предъ явили встречные претензии за испорченную экологию, которые в два раза превысили эту сумму. А в следующем раунде перегово ров сделали широкий жест доброй воли, некое великое нам одолжение. Немецкая сторона согласилась на «нулевой вари ант»—без взаимных претензий.
Меня это возмутило до крайности. Какая экология! Кто, в конце концов, к нам с мечом пришел? Кто будет оплачивать нашу погубленную природу на пространствах, значительно пре вышающих территорию всей Германии? В общем, я сказал, чтобы они дали понять западным партнерам, что мы приостано вим вывод войск до решения вопроса об имуществе. Так и сказал:
— Раз такое дело, надо дать понять немцам, что мы ос тановим вывод войск до решения вопроса о том, куда их выво дить и сколько стоит оставляемое нами имущество. Прямо дайте им попять: пока судьба имущества не решена, мы войска выво дить не будем. По крайней мере, тормозните. Тормозните! Чего вы так торопитесь в чистое поле?
На следующий же день после того разговора раздался теле фонный звонок от Горбачева. Тон президента был довольно резким, он был явно раздражен:
— Ты в это дело, насчет вывода войск из Германии, не вме шивайся. Пусть все идет своими темпами, а вот пусть Ситарян получше с немцами договаривается. Я попытался объяснить президенту ситуацию: — Михаил Сергеевич, что же получается? Мы бросаем прак тически без охраны свое имущество, а потом хотим, чтобы нам кто-то что-то за него заплатил? Да ведь его любой прохожий подберет, кто нагнуться нс поленится. Кто же за него будет платить? Его просто растащат и все. Мы заведомо ставим себя на переговорах в самое невыгодное положение. Большие потери
понесем. В то же время можно было бы добиться значительной компенсации, чтобы пошире развернуть строительство военных городков на нашей территории.
Однако Горбачев был абсолютно непреклонен, все доводы от него отлетали. Он в них и не вдумывался. Президент решал какую-то свою задачу, которая никак не стыковалась с государст венными интересами нашей страны. Он жестко повторил:
— Все сроки вывода войск уже подписаны. Войска должны быть выведены в согласованные сроки. А насчет имущества— работайте с немцами. Решайте этот вопрос сами. Вам дано поручение—вот и решайте вопрос. А сроки вывода войск должны строго выполняться.
Стоит ли после этого удивляться, что Горбачев стал почет ным немцем? Ведь он рьяно отстаивал государственные интересы Германии.
Но вот в каком «почете» он у тысяч офицерских семей, которым пришлось эвакуироваться из Германии в чистое поле, терпеть невзгоды,—это иной вопрос. Да и растоптанный Гор бачевым престиж победителей во Второй мировой войне, вынуж денных по его воле до насмешек поспешно покидать казармы, тоже на его совести. Думаю, в день пятидесятилетия Победы над фашистской Германией недобрым словом вспомнят Горбачева миллионы наших соотечественников. На его же совести и громад ный экономический ущерб, понесенный нами из-за того, что он, Горбачев, не захотел увязать политические договоренности с воп росом об имуществе Западной группы войск. Обитатель постро енного за счет офицерского жилья роскошного дворца в Форосе оставался верен себе.
Как у бывшего министра финансов и премьер-министра, у ме ня есть все основания утверждать, что Горбачев постоянно и по следовательно пренебрегал экономическими интересами держа вы. Вернее сказать, зачастую даже не учитывал их в своих планах, полностью подчиняя их решению политических, а зачастую и личных задач. Так было еще в 1982 году, когда он с легкостью отказался от «хлебного варианта» ценовой реформы и убедил Андропова отменить ее. Так было множество раз впоследствии, когда Горбачев стал первой фигурой в государстве. И если отбросить все детали, все частности, если зреть в корень, то можно сказать, что именно в этом глубоком личностном изъяне Горбачева изначально коренился неизбежный крах этого беспринципного политического деятеля.
Ибо в мирное время главная сфера государственной полити ки—это все же экономика. В конечном итоге, явно или тайно, прямо или косвенно, вся политика должна подчиняться именно ее стратегическим целям. Общеизвестно, без подчинения целям экономики внутренняя политика превращается в опасное, чрева тое социальными взрывами политиканство, а внешняя — в преда тельство коренных интересов Отечества.
2. Передачами называются устройства предназначенные для передачи энергии на расстояние механическим э
3. Винкельман и его эстетическая и историческая концепция классического искусствознания
4. Роль сетевых педагогических сообществ в повышении уровня инфокоммуникационной компетентности учителя
5. Основная общеобразовательная школа 8 Рассмотрено на заседании Ш
6. 09651071-м n3 Решение- Т 0
7. х гг; период углубления кризиса семьи в условиях советской системы и перехода к рыночной экономике вторая
8. Дилемма звука на гитаре
9. Проектирование дороги
10. 5 задание
11. тема України складається з державного бюджету та місцевих бюджетів
12. Реферат- Образ медведя в фольклоре
13. Пояснительная записка Учебнометодический комплекс по дисциплине Методика преподавания физической культ
14. Предложение труда определяется потребностями трудоспособных людей в поддержании определенного уровня бла
15. Тема- Створення таблиць за допомогою конструктора.html
16. Шарль Гуно
17. Введение Актуальность данной темы обусловлена прежде всего тем что институт необходимой обороны играе.html
18. Русское искусство первой половины XVIII век
19. мобильная работа с молодежью охватывающая методы работы по месту жительства ориентированная на общество
20. Курсовая работа - Газетные тексты как отражение современной действительности