Первая любовь Эта повесть о настоящей дружбе верной и бескорыстной

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Григорий Казанский

Готика. Остров любви

Роман

Любое воспроизведение: печать, публикация в Интернете, полностью или частично, без согласования с автором ЗАПРЕЩЕНО!

Связаться с автором:

e-mail: grigoriy-kazanskiy@yandex.ru

Тел.: 8-916-194-89-99

1. Первая любовь

Эта повесть о настоящей дружбе, верной и бескорыстной. Это солнечный гимн любви, нежной и светлой.

Любовь оправдывает все. Мы верим, любящих не судят, поэтому не утаим ничего, даже самого сокровенного, и просим вас, дорогие читатели, будьте снисходительны.

Закройте глаза, и выслушайте историю, правдивую и честную: о том, как двое прекрасных подростков из неформального сообщества, двое московских школьников двадцать первого века, юноша и девушка в возрасте Ромео и Джульетты, волею судьбы встретились в этой жизни.

Вы узнаете, как они все открывали для себя в первый раз, как нежно любили друг друга, как преодолели все препятствия и как построили свой собственный сказочный, счастливый мир по законам красоты и любви.

***

Итак, Жене Семицветовой в декабре исполнилось четырнадцать лет.

Она называла себя «Женевьева», древняя готская золотоволосая принцесса, волею судьбы занесённая в двадцать первый век, в центр белокаменной Москвы. Ей привиделось это во сне, и она верила, что это правда, она знала это точно.

Ей едва исполнилось четырнадцать лет. Она находилась в том чудесном возрасте, когда все окружающее тебя вдруг начинает восприниматься по-новому.

Чёрное зимнее утро начиналось с органной музыки Баха в компьютере, светились тусклым фосфорическим светом звёзды на стенах, горели витые ароматные свечи.

И она при свечах, совсем обнажённая, с распущенными длинными волосами, делала медленные гимнастические упражнения перед высоким зеркалом в старинной серебряной раме, украшенной бархатными пурпурными и чёрными розами.

И потом она всегда в задумчивости долго стояла у окна, словно ожидая чего-то, и глядя, как над белыми московскими крышами кружится в тёмном утреннем небе густой снег…

И вот, этой зимой, с ее заснеженными улицами и праздничными огнями, как раз на Новый год (время тайн и подарков) её отец неожиданно сообщил ей, что сын начальника его службы безопасности будет теперь учиться вместе со ней.

И в её жизнь вошел Леонид — также четырнадцатилетний, всего на полгода старше её. Женевьева назвала его «Леонард».

По ночам Женя писала в своём дневнике в Интернете, на сайте "Мой мир":

"...Это высокий, хорошо сложенный юноша. Он одевается в чёрное и носит на груди крест, покрытый пурпурной эмалью, с серебряным изображением розы. Темные, длинные, необыкновенно густые волосы, красиво уложенные на пробор, бледное лицо (идеал мечтаний о готической красоте), нежный румянец на щеках, твердый волевой подбородок и прекрасные осторожно-застенчивые глаза — таков его облик.

Мы оба резко выделяемся среди прочих сверстников — шумных и грубоватых, и поэтому сразу, как по команде, потянулись друг к другу. В школе мы теперь сидим за одной партой, большую часть времени проводим вместе, и крепко подружились.

Я нежно привязалась к нему всей душой и скучаю, когда мы не можем видеться…"

Многое связывало обоих школьников-готов, Женевьеву и Леонарда: сразу обнаружились и общие любимые книги, и схожие музыкальные пристрастия.

И он, и она серьезно занимались живописью, причем оказалось, что оба они, отдельно, являлись любимцами их преподавателя в художественной школе, которую посещали уже не один год в разные дни недели, еще не зная друг о друге.

Теперь они вместе предавались любимому искусству с удвоенной страстью и самозабвением, и всего лишь к четвертой неделе знакомства у них уже незаметно выработался единый вкус и стиль — теперь, как отметил преподаватель, работы каждого из них выглядели так, словно они выполняли их вдвоем.

Были и другие тайные знаки — вехи судьбы, расставленные ею на путях, по которым она вела их в прошлом, постепенно приближая друг к другу.

Например, выяснилось, что частная преподавательница музыки, которая еще с первого класса учила Женю игре на фортепиано, занимается также и с Лёнькой (то есть, как называла его Женевьева - с Леонардом).

Что несколько лет назад они довольно долго посещали одну студию бальных танцев.

И также, совершенно неожиданно и вполне логично, оказалось, что они ходят на секцию плавания в один и тот же бассейн. Раньше, когда Леонард жил в другом районе, он приходил сюда, как и на живопись, в другие дни. И вот, теперь они встретились, и круг замкнулся…

Женя пишет в своём дневнике в Интернете, на сайте "Мой мир":

"...Мы занимаемся плаванием в бассейне в одной группе, так как мы почти одного возраста
(нам обоим полных четырнадцать лет), хотя на вид Леонид кажется старше: он выше своих сверстников и намного сильнее.

Я, словно зачарованная, смотрю каждый раз, как он поднимался из воды по ступенькам, небрежным жестом поправляя мокрые волосы - он плавает стремительно, как дельфин, и купальная шапочка всегда соскальзывает. Я смотрю, как стекают капли воды по его телу, словно изваянному из мрамора — сильные, мускулистые руки, прекрасно развитые для юноши его лет плечи и грудь, впалый живот, длинные, стройные ноги.

Я изо всех сил пыталась не отставать от него на тренировках по плаванию, и , конечно, намного быстрее утомлялась, настолько, что каждый раз с трудом могла подняться по лестнице из воды.

Ленька всегда подавал мне руку или поддерживал за локоть — осторожно и бережно, словно боясь причинить мне боль… Он такой внимательный..."

Когда на занятиях в бассейне Женя смотрела, как Лёнька по ступенькам поднимался из воды, юноша казался ей похожим на скульптуры Фидия или Праксителя, которые они с Лёнькой так тщательно изучали в пособиях по живописи, избегая встречаться глазами. Он был похож на них — только живой, и гораздо красивее... она была в этом уверена...

В один из дней, в конце занятий, когда ребята уже собирались идти одеваться, он неожиданно сказал ей в коридоре:

- Женевьева, после купания я сейчас ещё пойду в сад обтираться снегом, для закаливания. Ты знаешь, что такое натуризм?

- Ну да. Это когда голышом…

- Да. Как в античной Греции. - Нельзя позволять себе расслабляться, - сказал он серьёзно. – У юноши нужно строго воспитывать и дух, и тело. – И добавил: - Быть обнажённым и не бояться жары и холода – это прекрасно. Я чувствую в себе огромную силу. Может быть, хочешь пойти вместе со мной?

Женька жутко смутилась и сказала: «Нет, не сейчас, Леонард, в другой раз…»

Но когда мальчик удалился, она тут же подошла к окну в конце коридора, и выглянула в сад. Запасная дверь внизу, на первом этаже, выходила в уединённый угол сада. На улице стоял мороз градусов двадцать. Ярко светило солнце. «Нет, ты не выйдешь», - подумала Женевьева.

И у неё перехватило дыхание и пересохло во рту, когда она увидела, как этот отважный мальчишка распахнул внизу дверь, и так - босой, полностью обнажённый, весь залитый солнцем, решительно вышел на чистый, ослепительно сияющий снег под высокими деревьями парка.

Он зачерпнул в ладони снег, осыпал себя всего с головы до ног, и стал обтираться. При этом он держался прямо, расправив плечи, и совсем не дрожал от холода. Тело Лёньки было мокрым от растаявшего снега и блестело под лучами солнца.

И это зрелище – вид тела голого мальчика и прикосновение к нему холодного белого снега, который таял от этого прикосновения – словно обожгло изнутри Женевьеву, стоящую у окна в мокром купальнике…

«Я тоже так хочу заниматься: на холоде, и совсем без одежды, как он, - подумала она. – И чтобы он видел. Или вместе. Только, наверное, мне будет жутко стыдно. И мне не хватит смелости... Не хватит?! Как же! А чем я хуже его?»…

Она неслышно спустилась вниз по лестнице, к двери в сад. В пустынной прихожей, во всю стену, было большое зеркало. Девочка увидела в нем себя во весь рост. Дверь в сад была рядом...

"Натуризм! Это гораздо круче плавания. В этом нет ничего неприличного, - подумала она, чувствуя, как её сердце забилось ещё сильнее. - Он сам меня звал. Если можно ему, то почему нельзя мне?"

... Она быстро спустила с плеч бретельки, стянула мокрый купальник, отложила его, выпрямилась. Опустив руки вдоль тела, она расправила хрупкие плечи, как на тренировке, и взглянула на себя в зеркало. Вот и всё... Она готова. Остаётся только открыть дверь и выйти в сад...

В саду послышались лёгкие шаги по снегу - это Лёнька возвращался. Женька молниеносно надела купальник и стремительно взбежала по лестнице - к раздевалке, где они недавно расстались...

Женя и Лёнька теперь почти не разлучались, и путь домой, усыпанный вечерними звездами, убеленный сказочным снегом, теперь, когда они жили совсем близко друг от друга, всегда был для них общий.

Так было и в этот день.

Все тело, после длительного плавания, от шейных позвонков, от бровей и ключиц до щиколоток, до пальцев на ногах, окутывала блаженная усталость. Снежинки таяли на разгоряченных лицах.

Юноша и девушка шли не слишком быстро, болтая, например, о книгах, о школе, о планах на будущее, о чем-нибудь еще, смеялись...

Но изредка их живой разговор как-то сам собой прерывался, возникала естественная пауза.

Они молча, рассеянно смотрели, какие завихрения образует снег в лучах фонарей — приглушенных апельсиновых эллипсов вдоль проезжей части. Впереди звенел трамвай. Рельсы озарялись бледно-зеленой вспышкой…

Женя немножко смутилась и покраснела, когда Ленька в первый раз — сначала долго не решался, потом решился очень застенчиво взять у неё спортивную сумку с ремнем через плечо. Кроме полотенца и купальника, там еще были довольно тяжелые краски, кисти и папка с рисунками.

Она смутилась, но посмотрел на него с благодарностью. Но это было смущение особого рода, ей совсем не было неловко принимать знак внимания от мальчика, наоборот ей было даже приятно — такого с ней никогда раньше не было.

Он проводил её до самого дома. Прощаясь, он несколько дольше обычного задержал в своей руке её горячую, тонкую, но сильную ладонь — она не отняла ее...

Вечер прошел для девушки, как в тумане, и она провела бессонную ночь — она не помнила потом, о чем она думала, что чувствовала. Она совсем заблудилась в своих ощущениях.

В окно светила полная луна. Было жарко. Откинув простыню, Женевьева лежала обнаженная, купаясь в лунном свете, переживая и вспоминая, всё, что было за этот день, и к утру оказалась смертельно, немыслимо влюблена в этого юношу, нежного и сильного, с прекрасными темно-карими глазами…

Это было в двадцатых числах марта восьмого класса.

А на следующее утро, точнее, еще ночью, вспыхнула весна, и оконное стекло с восходом солнца словно обожигало пламенем, и Женевьева видела, поскольку не спала всю ночь, как капли барабанили по подоконнику.

У дверей школы сугробы, к третьему, что ли, уроку, превратились в большие лужи, в которых сияло солнце и небо, с кучкой пористой грязи посередине, и дворник убирал воду гремящей лопатой.

От бессонной ночи у Женьки в тетради подкашивались буквы, она роняла голову на руки, учитель что-то говорил, солнце сияло. Ленька смотрел на неё с удивлением и беспокойством, девочка в ответ смущенно улыбалась и отводил взгляд.

Когда на перемене она умывалась в туалете холодной водой, чтобы проснуться и взглянула потом в зеркало над умывальником, Женевьева вдруг увидела, что её прекрасные готические глаза обильно расплываются по лицу. Она даже не вспомнила о них спросонья – вот смешно, подумала она вяло…

Впрочем, к четвертому уроку она кое-как пришла в себя...

И был вечер, и было утро — день второй, и снова они были в студии живописи и в бассейне, и Леонард опять нес Женькину сумку, которую она отдала ему с простодушной благодарностью, и которую он взял у неё с какой-то особой заботой, сняв прямо с её плеча.

Женевьева стойко, молча, пронзительно переживала свои чувства —невозможно передать, что это было. Девочку переполняла невероятная, немыслимая буря чувств и всевозможных грёз и фантазий - очень сентиментальных и нежных, а иногда жутко эротичных... причём иногда совсем против её воли, и особенно по ночам… А под утро, когда она засыпала, ей снились сны - такие, что самой становилось стыдно и горько, и одновременно почему-то приятно...

Это было бы, наверно, очень смешно, если кому-нибудь рассказать, думала девочка. Как, наверное, дружески, добродушно, издевались бы её подружки, а родители вообще, повели бы лечить к врачу, если бы она не похоронил свою тайну глубоко-глубоко в сердце. Это было смешно со стороны — и необыкновенно трагично для самой Женьки, поверьте...

Восьмой класс кончился, Женевьеву увезли на дачу.

И как же она умирала там все лето!!! Она спрятала любовь в своем сердце, и как же у неё там болело, как горько она плакала по ночам, в своей просторной комнате на втором этаже, прижимая руки к своему несчастному сердцу, накрывшись одеялом с головой!

И она в который раз доставала в темноте свой мобильник с готической заставкой, и читала там в записной книжке имя "Леонард", но нажать на кнопку и позвонить почему-то было стыдно.

И в окно светила кошмарная луна, и убийственно кричали кузнечики…

Жене Семицветовой было только четырнадцать лет, она была еще девочка, почти ребенок. Она была, конечно, девственница, во всех смыслах. Она никогда особенно не дружила с мальчиками, не влюблялась серьёзно. Можно сказать, она совсем еще не знала, что это такое, и все это для неё было в первый раз.

Да она и внешне была еще не совсем девушка, скорее девочка-подросток.

В её комнате на даче было высокое зеркало, в котором по утрам, прежде чем одеться, она подолгу рассматривала свое отражение во весь рост, со всех сторон, при ярком солнечном свете — сначала совсем-совсем голая, потом - надевая какие-нибудь готические украшения, или накидывая какую-нибудь ткань... Она разглядывала себя в разных позах: стоя, сидя, и даже ложилась на пушистый ковёр, при ярком солнечном свете, охваченная какими-то новыми, смутными, томительно-сладкими ощущениями, как-то по-новому ощущая всю себя: своё тело... своё лицо... свои волосы...

Вот она перед зеркалом — длинноногая, высокая и гибкая, красиво сложенная девочка-тинейджерка. Тело уже чуть-чуть окрашено за лето нежно-золотистым загаром, что не очень готично, но вообще-то красиво. Хрупкие прямые плечи, ещё больше отросшие за лето густые, длинные льняные волосы и печальные серые глаза под темными ресницами.

Она так и помнила потом это зеркало, собственно потому, что, во-первых, каждое Божье утро старательно высматривала, не слишком ли её глаза покраснели и распухли за ночь от слез и фантазий.

И еще потому, что там, в этом зеркале она, как ей казалось, неожиданно для себя разглядела в своих чертах, еще совсем детских, какую-то неясную, тайную, дремлющую ней настоящую взрослую женственность…

Как видите, тут все было одно к одному. Но ей почему-то не приходило в голову, что вообще-то все девочки влюбляются, ничего в этом страшного нет, что все вообще могло бы быть гораздо проще — можно было бы не делать никакой тайны.

Она могла бы запросто поделиться всем с подругами, даже с родителями, и ей было бы намного легче. Да и со своим ненаглядным мальчиком Леонардом она бы могла разговаривать гораздо проще, может быть, он и сам был бы этому рад…

Но Жене почему-то казалось, что об этом не могло быть и речи. Поэтому ничто ей помочь не могло, и её мучение продолжалось.

Вообще-то Женя была домашней девочкой — тихой, застенчивой и мечтательной. Её окружали её личные увлечения, её книги, её деревья и цветы в саду, и с ними она делилась своей грустью и слезами.

Когда становилась темно и прохладно, и цветы закрывали на ночь свои лепестки, Женя незаметно шла в дальний угол сада, где на высоких, образующих сплошной черный ряд, кустах, белели розы.

Присев в темноте на корточки, незримая для постороннего глаза (едва ли, впрочем, кто-то мог забрести сюда в такое время), она протягивала руки к своему любимому цветку, на ночь сложившемуся, как бутон.

Едва касаясь, она брала его в сделанную из ладоней чашечку и, приблизив лицо, осторожно согревала своим дыханием. И невероятно нежно, кротко, беззвучно, едва дотрагиваясь губами, целовала его, представляя себе, сама не зная что, и даже не пытаясь сдерживать слезы.

И цветок просыпался, отогретый её дыханием. Он просыпался от того, что рядом, прильнув к нему, безутешно плакал несчастная девочка. Плакала как ребенок, или как взрослый человек, совершенно одинокий со своей болью в таком огромном, звонком, таком дружелюбном, прекрасном мире. Девочка, которая абсолютно ни с кем из окружавших её взрослых, любящих и балующих её, не могла поделиться мучившей её тайной.

Роза раскрывала нежные, благоухающие во мраке сада жемчужно-огненные лепестки, прекрасная, похожая на царевну из балета «Лебединое озеро». И Женевьева поверяла свою душу розе, разговаривая горячим шепотом с ней и, если случится, с прилетевшей большой ночной бабочкой, своим упругим, стремительным полетом олицетворяющей силу и непреклонность, вносящей в признание девочки какой-то другой оттенок. Они-то все понимали…

День проходил за днём. Наступал очередной вечер. А Женя всё страдала. Всё, что она видела вокруг, усиливало её боль от несчастной любви, как ей казалось, всё говорило о Леонарде.

Когда совсем темнело, у окружающего мира оставалось лишь три ипостаси: он выражался в нижней, черной половине, с зубчатой верхней грядой — лес, сад, крыша дома, возвышающаяся слева, как тяжелая скала.

Вторая ипостась — голубоватое, зеленовато-синеватое небо, справа снизу подсветленное и подправленное кармином, и третья — изумительно чистый месяц. В другое время он показался бы Женевьеве чуть ли не вкусным, во всяком случае, захотелось бы взять его в руки, подержать, может быть лизнуть.

Через каких-нибудь два часа этот месяц наполнится бледным огнем, холодным, яростным, насмешливым и будет смотреть на Женю прямо в среднюю створку окна, и еще отражаться в зеркале и как будто смеяться, но все равно, он ей нравился.

И чем-то он был похож на Лёньку… Это была четвёртая ипостась мира...

Становилось еще темнее. Птицы, кроме соловья, Женькиного персонального ночного садиста, постепенно умолкали, их сменяли кузнечики. Женю зовут к ужину.

Впрочем, без всякой пользы. За лето она, конечно, уже немножко загорела и выросла, кажется, на три сантиметра, но похудела на четыре килограмма. После ужина, все, по чьему-то выражению, предавались досугу — интересно, а чему еще все предавались на даче все остальное время?

Кто-то шел гулять при луне, слушать соловьев, кто-то смотреть телевизор, или играть в преферанс – на даче жило много родственников: две бабушки, дедушка, тётя, и ещё были разные гости. Они шли отдыхать, смотреть телевизор.

А Женевьева поднималась к себе на второй этаж, выключала свет, зажигала витые готические свечи, включала средневековую музыку, погружалась в свои фантазии, страдала и плакала...

На даче была спутниковая зелёная тарелка, и телевизор ловил любые программы. Иногда Женя тоже смотрела телевизор.

А тут в один из вечеров по программе «Культура» показывали фильм Висконти, называется «Смерть в Венеции». О чём фильм, Женя не очень хорошо поняла – она смотрела не с начала, и голова у неё всё время была занята другим.

Но там был один прекрасный мальчик, её возраста, по имени Тадзио – жутко красивый, и очень похож на Лёньку! Только, может быть, волосы более светлые, чем у Лёньки, а так ну прямо вылитый, особенно когда тот мальчик был на пляже и купался в море…

Тут Женевьева обнаружила, что она сидит и опять плачет в три ручья, чуть ли не в голос, беспомощно шаря в карманах в поисках платка. Все с тревогой уставились на Женьку.

Между тем, на экране телевизора юноша Тадзио теперь стоял, очень одиноко, у перил на какой-то веранде, на фоне ночного неба, скорбно опустив голову. Словно он тоже тосковал в одиночестве от несчастной любви, казалось Женьке. На нем был чёрный костюм с золотыми пуговицами, очень похожий на готический френч Леонарда. И играла какая-то необычная музыка, какие-то люди смеялись….

Эта деталь окончательно добила Женевьеву. Она тоже опустила голову, как Лёнька-Тадзио на экране, и, закрыв лицо руками, зарыдала совсем уже откровенно, хлюпая носом, так и не найдя своего платочка. Взрослые не могли понять, что с ней происходит, решили, что может быть, она перегрелась (в определенном смысле они были правы).

После этого происшествия она упорно стала уклоняться от телевизора, и вообще от общества людей, стесняясь себя, и проводила почти всё время у себя в комнате, в слезах. Она садилась за компьютер и выходила в Интернет, на сайт «Мой мир».

Там у Лёньки была страница…

Более всего Женьку убивало, что Лёнька ничего не знает и не узнает о её любви, подобной огненной буре, но, увы, безнадежной – так она считала.

«Как бы я ни грезила, какие бы послания я ни слагала в голове, я прекрасно понимаю, что никогда не смогу сказать ему об этом ни слова…» - писала она в своём блоге на «Мэйл.ру». К счастью, она ошибалась – иначе бы не было этой книги, но тогда она еще этого не знала и даже не могла представить, что будет потом…

«Невидимкой», инкогнито, она посещала его страничку на сайте «Мой мир».

«Леонард, магистр готики, изящных искусств и воспитания тела и духа", - гласила безумная надпись рядом с фотографией юноши.

Там он стоял – такой прекрасный, с разметавшимися по плечам волосами, с подведёнными глазами, как полагается, в своём чёрном готическом френче, который был расстёгнут, широко открывая его худую мускулистую грудь. На груди его сверкал крест – серебряный, с рубиновой эмалью и серебряной розой, а в руке он держал длинный рыцарский меч. Меч был совсем как настоящий. Ох…

Были и другие фотографии – ещё прекраснее, и поэтому ещё ужаснее, мучительнее для Женевьевы.

У него было создано сообщество: "Воспитание тела и духа». Он приглашал к общению всех, кого интересовала эта тема.

Лёнька писал (может быть, несколько по-детски наивно, но живо и непосредственно) о том, что и вся природа - и воздух, и вода, и мы, люди - созданы одним Творцом и представляем единое целое, и мы должны приучить своё тело к тому, чтобы оно чувствовало единение с окружающим миром, а не защищалось от него. Он писал, что наш дух таит в себе огромные скрытые возможности, и раскрытие их в себе даёт огромную силу и духу, и телу - и тогда мы можем не бояться ни жары, ни холода, ни боли...

Один фотоальбом был посвящён теме этого сообщества.

Вот, на первой фотографии, Лёнька показывает силу духа и тела – совсем-совсем голый (даже без плавок - ничто не должно защищать тело от ветра и солнца, так он считает), с мокрыми волосами – ужас до чего красивый. Он выходит на пляже из весенней реки, среди плавающих льдин, и весь сверкает на солнце, как бриллиант – такое бывает на фотографиях. Бесстыдник…

А на другой фотке он, тоже полностью обнажённый (правда, так, что ничего не видно), вполоборота – здесь он выглядел особенно высоким, но очень худеньким, хотя и мускулистым. Он держит в руках настоящую кожаную плеть, как, наверное, у инквизитора, а на спине и бёдрах у него видны несколько красных рубцов, и из них стекают маленькие капельки крови – настоящие… вот какой мальчишка…При этом лицо у него твёрдое и невозмутимое. Это он показывает, как надо терпеливо переносить боль. Женьку буквально пронзило насквозь, когда она рассматривала эти фотографии.

Но их рассматривала не она одна… Его страница была очень популярна!!!

Под каждой фотографией была масса комментариев, и Лёнькиных ответов на них. Словно вся нечисть Интернета, все похотливые, злые ведьмы и упыри, слетелись сюда, на страничку этого прелестного юноши, чтобы его клевать...

Не только одна Женевьева рассматривала страницу Леонарда на сайте «Мой мир»… Его страница была ОЧЕНЬ популярна!!!

Под каждой фотографией была масса комментариев, и Лёнькиных ответов на них. Словно вся нечисть Интернета, все похотливые, злые ведьмы и упыри, слетелись сюда, на страничку этого прелестного юноши, чтобы его клевать...

Были, правда, и вполне доброжелательные отзывы на его фотографии, особенно там, где он был обнажённый. Писали: «Красивый мальчик!», и ставили ему «5». Многие отпускали шуточки, почти всегда легкомысленно-сексуального характера.

Но вот одна развратная ведьма (как мысленно назвала её Женевьева) написала под той фотографией, где он голый выходил из воды, весь залитый солнцем:

«Ух ты, какой классный мальчик!!! Я бы тебя связала, облила бы тебя ликёром из киви, облизала бы всего, а потом бы впилась губами и всего тебя высосала – так, что от наслаждения ты бы потерял сознание…»

- Сволочь! Дрянь! – шептала Женька, которую буквально бросило в жар от представившейся ей картины, - ну надо же, какая сволочь…

«Простите, - с достоинством писал Лёнька ведьме в ответ, видно, смутившись, - это не по теме моего сообщества!»

Кто-то другой писал сердобольно: «Так-то ты вообще красивенький, но что же ты такой худющий! Скажи маме, чтобы тебя подкормила! А то - какая сила духа в таком теле!»

«Дух важнее тела, - серьёзно отвечал Лёнька. – И вы ошибаетесь, я совсем не слабенький! Я подтягиваюсь тринадцать раз, тридцать раз отжимаюсь, и стометровку бегаю получше чем вы, будьте уверены».

От следующего комментария Женьку снова подбросило…

Какой-то мерзавец, причём мужчина, нагло и развязано писал:
«Суперсексапильно! Особенно среди льдин. Я бы тебя классно трахнул! Напиши мне, где ты купаешься, мой инструмент уже готов, а ты готовь… сам знаешь что…»

«Конечно, знаю, - невозмутимо писал Ленька. – Я купаюсь в Серебряном бору на нудистском пляже, по утрам – круглый год. Готовьте свой инструмент, а я приготовлю … меч, тот, что у меня на главной фотке! Только вряд ли это доставит вам удовольствие».

Следующий гоблин прислал такой комментарий: « Гыыы! А чего у тебя там на фотографии – плётка, и на теле следы? Ты типа по теме – МАЗО?»

«Вы дурак, - хладнокровно отвечал юноша. – Мазохист – это когда он от боли получает удовольствие. А я – показываю, как при помощи силы воли надо терпеливо переносить боль и от этого испытывать удовлетворение, как от победы над своей слабостью, хотя, наоборот, тебе это вовсе не приятно…»

Ещё один упырь, у которого вместо фотографии была аватарка с изображением плюшевого мишки, писал:

« Да убери ты из интернета свои уродливые фотки! Не позорься! Ты же страшен, как смертный грех!»

Ну уж это было чистое враньё!!! Женьку прямо обожгло обидой…

- Это неправда! Гад!!! Сволочь!!! Он самый красивый! Как ты смеешь врать! – мысленно орала Женька, сжимая кулаки над клавиатурой.

А Лёнька ответил опять хладнокровно: «Если ты имеешь смелость так говорить – выстави сначала СВОИ фотографии – причём в таком же виде, как я, а потом говори. Тогда и посмотрим, кто урод, а кто красавец. Или что, стыдно? У тебя фигура, как у этого плюшевого мишки? (И хохочущий смайлик).

И Женька хохотала перед своим компьютером, как Леонард срезал очередного «корреспондента»…

Женька выходила из себя, когда его обижали – а он оставался невозмутим, как олимпиец. Казалось, его просто невозможно было вывести из равновесия, невозможно в чём-то испачкать, никакая грязь не приставала к нему.

Он был холодным и сверкающим, как кристалл, об который режется всё, что к нему прикоснётся, но ничто не может изменить его форму, ничто не может затуманить его блеск. Ничто не могло смутить его дух, и даже его обнажённое тело НЕ МОГЛО быть неприличным. Он был само совершенство.

И в то же время ей было его ужасно жалко и обидно за него – что он, такой красивый, такой сильный и умный (она была уверена, она знала это точно) – и тоже, как она, совершенно одинок! Ведь никто так и не поговорил с ним по делу, никто не воспринял его всерьёз. Воспринимали только как сексуальный объект, или как объёкт насмешек – но не как личность… Но никому не было интересно его сообщество, никому не было дела до его сообщества «Воспитания тела и духа».

Только она одна, Женевьева – только она понимает его по-настоящему!!!

…Шёл уже третий час ночи. Женя продолжала сидеть у компьютера и следить за перепиской на странице Лёньки.

Следующее послание возмутило и взволновало Женевьеву не на шутку. Леонарду писала какая-то дама под ником «Строгая фея».

«Здравствуй, милый юноша Леонард! Мне бы хотелось с тобой встретиться. Меня очень заинтересовало твоё сообщество, заинтересовало всё, что ты пишешь о воспитании тела и духа – это как раз по моей части.
Я восхищена твоей смелостью, с какой ты выставляешь на странице свои откровенные фотографии. Больше всего мне понравилась твоя фотография с плёткой, которую ты явно приготовил для себя – но кажется, там не хватает воспитателя?
Кстати, должна тебе сказать – ты очень красивый мальчик…»

- Какое она имеет право его нахваливать! – возмущенно шептала Женька перед компьютером. – Отстаньте вы все от него, он НЕ ДЛЯ ВАС красивый, он МОЙ!!!

«Кто вы?» - вежливо спросил Лёнька.

«Я – Фея воспитания. Я воспитываю вот таких прекрасных юных воинов, как ты. Я делаю из них настоящих мужчин, как в древней Спарте. Я очень строгая фея! Если ты чувствуешь, что тебе это нужно для укрепления тела и духа, и ты хочешь испытать свою силу воли – я могу заняться твоим воспитанием. Так, как на той фотографии, где ты хлестнул себя плёткой – только лучше…Когда ты делаешь это сам – разве это испытание?
Учти – только тот по-настоящему сильный и смелый, кто может терпеливо переносить боль, и кто умеет подчиняться и быть послушным. Если хочешь проверить себя на смелость и стойкость – предлагаю тебе встретиться со мной у меня, и быть послушным – чтобы я могла выпороть тебя по-настоящему. Вот это будет для тебя испытание. Или ты боишься?»

- Ну ничего себе! Вот это да! – у Женьки даже дыхание перехватило.

Лёнька долго молчал, видимо смутившись, или раздумывая. Наконец он написал… очень умный вопрос:

«Ответьте мне, только честно: это Вы действительно по моей теме, или это сексуальное домогательство?»

«Что ты! – моментально ответила фея. – Ведь я гожусь тебе в мамы, или даже в бабушки! Наверное, ты просто испугался, мальчик? Ты так смело рассуждаешь про силу духа и про силу воли в Интернете, а как ты себя поведёшь, когда будешь лежать у меня на скамье, под розгами?! Будешь ли ты таким же мужественным? Думаю, нет! Впрочем, мне следовало бы помнить, что тебе ещё нет и пятнадцати лет, ты ещё не совсем мужчина – так что, конечно, ты боишься! Или всё-таки нет? Ну, и что же ты ответишь?» И – хитрющий смайлик…

Женька схватилась за голову – она уже знала, что сейчас будет! И точно… В ту же секунду выскочило Лёнькино сообщение. Господи, какие они всё-таки глупые, мальчишки… и Лёнька такой же…

«Я никого и ничего не боюсь! – писал Лёнька. – И могу вытерпеть всё, если нужно. Вот вам мой ответ. Но я не знаю, готов ли я приехать к вам. Позвольте, я подумаю».

«Конечно! Я не хочу тебя торопить. Тогда не будем продолжать разговор сейчас. Я пришлю тебе письмо – загляни в почтовый ящик. Я не прощаюсь…»

Переписка на странице оборвалась.

Женька в отчаянии стукнула себя кулаком по колену и заплакала.

«И теперь она будет с ним переписываться… Вот так просто: сказала два слова, нашла подход – и всё?!! Вот прямо сейчас, у меня на глазах – раз, два и готово??? Ну почему так?!! Зачем?!! А вдруг он поедет к этой фее, и она будет там его воспитывать…стегать его розгами, он будет там у неё, конечно, раздетый, как всегда… Блин!… ох, какой ужас…Потом она ещё будет с ним что-нибудь делать…будет с ним развлекаться, а мальчишкам много не надо – только палец покажи…ну почему такая фигня!!! Он же мой!!! Ну почему такая несправедливость! Для меня это вопрос жизни и смерти, а другие просто так, ради развлечения…И главное – за две минуты…»

Она ещё немножко поплакала. Затем собралась с духом, и… первый раз решилась сама написать Леониду…

Женькины пальцы яростно стучали по клавиатуре – она писала Леониду страстное послание.

«Зачем ты разговариваешь с ними со всеми, зачем??? – писала она ему «инкогнито».Писать «инкогнито» было легко. – Зачем ты хочешь ехать к этой фее?! Ты открытый перед всем миром, ты прям, как стрела - что внутри, то и снаружи! А они мелкие и ничтожные, они тебя не понимают, не ценят, они тебя не достойны! Многие просто насмехаются над тобой.
Но я – я по-настоящему тебя понимаю!!!
Я бы хотела попасть к тебе в плен, я бы хотела принадлежать тебе без остатка. Я бы хотела, чтобы ты сам меня воспитывал, и чтобы даже ты меня пытал… Я бы всё тебе сказала под пыткой – о моих чувствах к тебе. А потом чтобы ты меня убил – потому что я не могу жить. Я люблю тебя…Ты здесь? Ответь!» И – рыдающий смайлик…

И Лёнька тут же ответил! Он был здесь.

«Кто ты?» - писал в ответ Лёнька. Его явно заинтересовало искреннее, серьёзное послание «невидимки», так непохожей на всех других.

«Я девушка, твоя ровесница…»

«Как тебя зовут? Мы знакомы? Ответь!» - спрашивал мальчик взволнованно.

Пауза.

«Ответь! Ты здесь?»

Ответом Женевьевы было молчание. Наступил момент, когда нужно было открыться – но этого она ещё не могла. Она чувствовала себя несчастной и раздавленной. Она тихо плакала над клавиатурой.

И пытка любовью продолжалась — пользуясь терминологией святой инквизиции, «пытка тяжелая и продолжительная». Спасти несчастную девочку не могло ничто…

Так жить дальше было невозможно. Надо было что-то менять в себе. Ей надоело быть слабой, несчастной плаксой. И она решила действовать.

2. Воспитание тела и духа

Нужно сказать, что это Лёнькино «воспитание духа и тела», так откровенно показанное им на фотографиях, да ещё переплетённое с суровым романтическим духом готики, а также с античным культом красоты, действительно вонзилось девочке в душу – по-настоящему, а не только потому, что это исходило от Лёньки. Так вонзилось, что она ходила всё время как в тумане, она вся горела, она была как пьяная.

И может быть, именно то, что она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО страстно прониклась этим, давало ей какую-то смутную уверенность в своей правоте, что в конце концов всё будет хорошо…наверное.. может быть… если стремиться…

Ей до смерти хотелось проникнуть хоть как-нибудь в его мир, испытать всё то же, что испытывает он, стать такой же – и оказаться рядом с ним, если и не в реальности, то пока хотя бы – параллельно…

«Я не уступлю тебе ни в чём, - запальчиво думала она. – Я стану такой же, как ты – сильной, отважной и прекрасной… и нежной…. Я ни в чём не отстану от тебя, и тогда ты… ты тоже будешь мной восхищаться, и тоже влюбишься в меня… Если это когда-нибудь будет… Но я ни за что не отступлю».

И теперь же, ночью, сидя у компьютера, она твёрдо решила и дала себе слово. С завтрашнего утра - нет, уже с сегодняшнего она будет делать гимнастику в саду и обливаться холодной водой, пусть хотя бы в купальнике, и пусть все - её родственники и соседи - это видят. Она вдруг поняла, что теперь она это сможет. Раньше она бы постеснялась, это ей казалось чем-то невозможным, но теперь всё изменилось. Отступать было некуда!

- И что такого страшного, - прошептала она. - В конце концов, я вообще-то очень красивая и стройная – чего мне стесняться. И все люди ходят на пляж. Это даже ещё не натуризм. Долой страх и ложный стыд…

Женевьева выбрала из своего гардероба самый дерзкий и самый откровенный раздельный купальник, состоящий почти из одного названия, долго смотрелась в нём в зеркало, затем старательно зачесала и собрала волосы в хвост высоко на затылке, чтобы они не мешали, и не прикрывали плечи от дождя и солнечных лучей.

- Теперь всё её тело будет беззащитно и открыто со всех сторон – а на самом деле она такая недотрога, у нее такая нежная кожа, ах, как ей будет тяжело, - сказала Женька о себе в третьем лице, и вздохнула.

Но тут обнаружилось ещё кое-что. В ней снова проснулся унизительный, трусливый стыд. Да, в этом купальнике она будет заниматься. А вот пройти по дому и выйти в сад – проделать в таком виде весь этот путь её вдруг показалось невозможным. Когда занимаешься спортом – это да. А по дому, перед родственниками – это другое дело… И она решила надеть спортивный костюм. А потом снять. Так будет правильно, для первого раза.

До рассвета, она, уже, конечно, не сомкнула глаз, а всё собиралась с духом …

…Когда взошло солнце, Женька, с замирающим сердцем, в спортивном костюме, спустилась по лестнице и вышла в сад. В саду она помедлила секунду, чувствуя, как всё холодеет внутри.

- Ничего, - прошептала она. – Это ведь не тот холод, как у Лёньки, когда он купается в зимней реке, или обтирается снегом!

Женя решительно сбросила кроссовки, подчёркнуто медленно и аккуратно, словно испытывая себя, сняла штаны и куртку, сложила всё это на скамью, и вот - босая, в своём раздельном купальнике, ступила на мокрую утреннюю траву и вышла на середину сада.

И тут же увидела своё отражение в стеклянной стене теплицы - в таком купальнике! Она сразу густо залилась краской по самые плечи. И, конечно, на неё смотрят из окна дома! Но теперь уже нельзя останавливаться. Самое страшное – это первый шаг.

Было очень холодно, она жутко смущалась, и чтобы заглушить это чувство, она с особенным рвением стала заниматься своей обычной гимнастикой – так, что через десять минут ей уже стало жарко. Она занималась минут тридцать, солнце уже начало припекать.

Теперь – самое страшное. Закончив упражнения, она подошла к колодцу, собрав все силы, сама набрала и вытащила ведро ледяной воды, и… сжав зубы и зажмурившись от ужаса, с трудом подняла его и вылила на себя. Вода обожгла её, словно огонь, девочка сделала над собой страшное усилие, чтобы не заорать, но не издала ни звука. Это была победа!!!

Женя поставила ведро, выпрямилась и победоносно посмотрела в стенку теплицы. Вода стекала по её разгорячённому телу, оно блестело в лучах солнца, как у Лёньки на фотографии. И было такое удивительное ощущение – ощущение силы, как говорил Леонард, и… пожалуй, ощущение красоты! Да, она чувствовала себя сильной и прекрасной, и неловкость как будто куда-то ушла. Теперь Женька была, как Леонард, она словно каким-то образом приблизилась к нему.

Родственники смотрели на неё с нескрываемым удивлением – такой они её ещё не знали! Это было что-то новое. Но для здоровья, конечно, это полезно — солнце, вода, гимнастика и чистый воздух, поэтому взрослые не возражали.

Отныне, решила она, купальник должен стать её единственной летней одеждой для дневного времени суток. И она проходила в нём весь день – расправив плечи, гордая и невозмутимая, как спартанка.

И вот, первый день новой жизни прошёл победоносно.

Но главная жизнь для неё должна была начаться, когда наступит ночь…

«Как для эльфа, или для русалки», - думала она. И она с замиранием сердца ждала этой «первой ночи» (в невинном смысле слова).

Напротив, с другой стороны их обширного двухэтажного кирпичного дома с балконами, сразу за узкой полоской леса, находилось озеро. Обычно там в этом месте никого не было, особенно по ночам.

И она собралась идти ночью купаться на озеро – одна, тайком от всех. И не так, как днём – в спортивном костюме или в купальнике, как на пляже или в спортзале. Это была только подготовка, а теперь она пойдёт так, как надо.

Она пойдёт полностью обнажённая, и распустит свои белокурые волосы, чтобы в них гулял ветер. Чтобы было полное единение с природой. И чтобы было страшно… одна, совсем раздетая, в полной темноте!

Вот это уже будет ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Чтобы всё было МИСТИЧЕСКИ правильно. Она испытает силу своего духа, силу воли, и научится смелости.

Наступил вечер. Она, с головой укутанная в сумерки, тихо покачивалась на качелях в саду. Женька, конечно, по своим новым правилам, и не думала идти одеваться в дом, даже когда стало довольно холодно к вечеру. Она так и сидела упрямо в одном купальнике, не обращая внимания на холод, как несколько часов назад не замечала жары.

Она смотрела, как темнеет вокруг, чувствовала телом, как становится всё холоднее, как выпадает роса, и у неё внутри пробегала приятная дрожь в ожидании ночи – когда взойдёт луна, когда все улягутся спать, и тогда наступит её время…

И вот наступила ночь.

Наступила ночь. Все родственники пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам, а Женя поднялась в свою комнату, закрылась и, как обычно, зажгла свои любимые витые свечи, и начала готовиться. Она встала перед зеркалом и не спеша разделась догола, затем достала гребень, аккуратно расчесала свои белокурые волосы, и распустила их по плечам.

- Когда взойдёт луна, - сказала Женя своему отражению в зеркале, - я выйду через балкон.

И она прилегла на диван - как была, раздетая, не накрываясь, и стала ждать.

… Около половины второго ночи комната осветилась серебристым светом – в небе взошла и сияла полная луна. Женя почувствовала волнение, сердце её забилось сильнее. Ну, что ж – пора. Девочка встала, затушила свечи, открыла дверь на балкон, вышла и встала у перил.

Ночной воздух овеял холодом её обнажённое тело, каменные плиты балкона холодили босые ступни. Луна осветила её роскошные бледные волосы. Женевьева стояла и чувствовала, как лунный свет разливается по всему её телу, как он ласкает её, она чувствовала себя в объятиях луны.

Девочка вспомнилась Маргарита из книги Булгакова.

- Вот теперь мне осталось только натереться волшебной мазью, - сказала Женя, - и я возьму гимнастический шест, сяду на него и полечу… Только этого не будет, потому что в отличие от Маргариты я не ведьма. И не желаю ей быть. Всё, чего я хочу – это только лишь любовь одного мальчика… Я не ведьма, и поэтому я пойду пешком.

И она тихо, на цыпочках, сбежала по ступенькам с балкона в сад.

Трава, покрытая ночной росой, была мокрая и холодная. Дом возвышался мрачной громадой. Над головой сияла луна. У забора, на чёрных кустах шиповника, белели розы.

Внезапно у девочки возникло странное желание. Она подошла и осторожно прижалась к высокому кусту, сделав движение, будто стараясь обнять его руками, и прильнула лицом к цветам. Мокрые листья и стебли с шипами приятно холодили и покалывали её голое тело, цветы издавали нежный аромат. И она стала осторожно целовать цветы.

- Леонард,- прошептала она, - милый Леонард, если бы ты был сейчас здесь, я бы, наверное, всё бы тебе сказала, и не стеснялась бы ничего…

И она вздохнула, подумав, что про её «ничего» Лёнька пока не знает ничего.

У забора стоял высокий дуб – его было видно издали. Рядом находилась потайная боковая калитка, выходящая к лесу и озеру.

В своём воображении Женевьева ловко и бесшумно, как девушки-оборотни с готических анимешных картинок в Интернете, вскарабкалась на дерево, и в одну секунду перескочила через забор… нет, пока это только в воображении. Может быть, Лёнька – он мог бы так, как кошка, но не она.

На самом деле Женька тихонько выдвинула тяжёлый засов, открыла калитку и вышла в лес…

Женя Семицветова стояла на опушке леса – совсем обнажённая, с распущенными волосами. Она стояла, расправив хрупкие плечи, прямая и стройная, как тростинка.

Луна лила с неба свой серебристый свет. Холодный ночной ветер обдувал тело девочки, с неба начал накрапывать мелкий дождь, но она была взволнована, сердце её билось учащённо, щёки горели, и она не чувствовала холода.

Женевьеву наполнял трепет от сознания того, что она тайком ушла ночью из дома, никому ничего не сказав. И то, что она – совсем голая, и её могут встретить в таком виде – это чувство риска и опасности оказалось очень острым и … приятным, и она была очень возбуждена, но ей совсем не было страшно.

- Я пройду по тропинке через лес, - вслух сказала девушка, словно обращаясь к лесу или к дождю, - выйду к кладбищу, пройду мимо церкви и выйду на шоссе. Погуляю там немного, а потом вернусь обратно и пойду купаться на озеро – буду там встречать рассвет.

Она сделала несколько шагов и углубилась по тропинке в лес. Слева от неё, между стволами деревьев, был виден яркий серебристый свет – там луна отражалась в озере. Она помахала озеру рукой и сказала:

- Я утром приду к тебе купаться.

Сосновые иголки и шишки покалывали босые ступни девочки. Земля была сырая и холодная. Казалось, деревья обступили её ближе, наклонили к ней свои ветви. Мокрые листья дотрагивались и скользили по её телу. Почти в полной темноте она пошла через лес.

Воздух был холодный и влажный. Со всех сторон раздавались разные звуки, шорохи, громко заливались соловьи.

Было очень странно и необычно идти так - совсем голой, и в то же время как-то очень естественно, она даже этого не ожидала. Всё её тело обдувало холодное дыхание ночи, запах ночного леса опьянял её и кружил ей голову – всё это будто пронизывало её насквозь. А внутри у неё всё трепетало, тело было упругое и натянутое, как тетива лука. Она действительно ощущала в себе необычную силу, и чувствовала такую близость, такой контакт с природой, как никогда.

- Если сейчас кто-то будет идти мне навстречу, я быстро отступлю за деревья и растаю в темноте, - сказала Женька вслух, и поймала себя на том, что вот было бы интересно, если бы сейчас кто-нибудь действительно вышел ей навстречу, увидел её, и как она выглядит.

Деревья стали редеть, она вышла на опушку леса, и оказалась на насыпи у обочины шоссе…

Деревья стали редеть. Женя вышла на опушку и оказалась на высоком склоне, у обочины пустынного ночного шоссе.

Это было такое странное, невероятное чувство: девочка стояла полностью обнаженная, с распущенными по плечам волосами, такая свободная и независимая, как амазонка, гордо подняв голову – над шоссе, где она так часто проезжала на машине с родителями, и где в любой момент мог проехать кто угодно, возможно, знакомые. Это было жутко опасно…
И это оказалось такое восхитительное, озорное ощущение, что прямо – ух!

Дождь усилился, он омывал холодными струями её тело и волосы, и она стояла, купаясь в дожде. Ветер дул ей в лицо.

Вот вдали показался свет фар и послышался шум мотора. Приближалась машина.

И в тот момент, когда машина уже поравнялась с ней, Женька вдруг из шалости выступила вперёд – и тут же её высокая, тоненькая фигурка на мгновение была ярко освещена фарами! Что-то озорное щекотнуло её внутри – она встала в красивую позу, вытянулась на носочках, и, вскинув руку, помахала ею, как бы посылая приветствие…

- Если затормозит, я отступлю в темноту и исчезну, - подумала она без всякого страха. – Лес меня скроет. До дома бежать недалеко, да он и не остановится – не поверит глазам, или решит, что это какой-то подвох.

Машина, не останавливаясь, промчалась мимо.

Женька засмеялась, ещё раз помахала машине вслед, повернулась и легко побежала по тропинке через лес обратно, оставляя дачу слева – по направлению к озеру: ведь скоро должно взойти солнце, ей пора купаться…

Ночью, ещё до рассвета, по шоссе ехала машина. В ней сидели двое: отец и сын. Они отправлялись на одно из подмосковных озёр на рыбалку, на утренний клёв. Отец, высокий молодой мужчина в камуфляже, похожий на военного, сидел за рулём.

Сын, симпатичный стройный загорелый юноша лет пятнадцати, с густыми волосами, спадавшими ему на лицо, несмотря на прохладную ночь, был почти раздет – на нём были только обрезанные джинсовые шорты, короткие, как трусики. Он держал на коленях ноутбук и сидел, склонившись над ним. Всю дорогу от Москвы он что-то высматривал в Интернете, затем вздохнул и сказал:

- Нет, сегодня её нет. Так и не зашла. Странно… - Он закрыл ноутбук и откинулся на спинку сидения, рассеянно глядя в окно.

Вдруг мальчик неожиданно закричал:

- Папа, смотри, смотри!!! Там, справа, на склоне, возле деревьев – прекрасная девушка, совсем обнажённая, с длинными светлыми волосами! Смотри, она нам машет рукой! Смотри, какая красивая! И совсем обнажённая!!! – он повернулся назад, перевесившись через спинку кресла, и долго провожал взглядом уходящее в темноту шоссе.

Отец, не отрывая взгляд от дороги, промолчал несколько секунд, затем, не выдержав, расхохотался, шлёпнул сына по худенькой загорелой спине и сказал:

- Слушай, Лёнька, всё-таки тебе надо прекратить всё время торчать в Интернете, и лазить по всяким сайтам с «художественной эротикой», как это называется! Чёрт возьми, может быть, мне всё-таки установить тебе «детский фильтр»? Пока ты совсем с ума не сошёл!

Сын с досадой махнул рукой…

Женька повернулась и легко побежала по тропинке через лес обратно, оставляя дачу слева – по направлению к озеру: ведь скоро должен наступить рассвет, пора купаться.

Небо постепенно светлело, всё вокруг начинало приобретать свои естественные цвета: лес окрашивался в зелёные, коричневые тона, и золотистое от загара обнажённое тело девочки, мокрое и блестящее от дождя, и её мокрые белокурые волосы тоже становились такими, как всегда.

Сучья и шишки под ногами кололись, но она не обращала внимания.

Наступало утро, стало ещё холоднее, но ей было тепло, она чувствовала огромный прилив сил. Тонкие ветки больно хлестали её по голому телу, как настоящие розги, но их быстрая обжигающая боль только ещё больше бодрила её. Она словно купалась в этих ощущениях: в ветре, в дожде, в хлестании веток, и сама была частью всего этого… Да, это было здорово!

«Так вот ты какой, так вот что ты испытываешь! – думала она про Лёньку. – Теперь я понимаю, почему тебе это нравится! И я теперь не хуже тебя! И только ты сможешь это по-настоящему оценить…»

Она провела руками по своим бёдрам сверху вниз – всё её тело было мокрое от дождя и тёплое, почти горячее – и почувствовала, как по нему прокатилась какая-то приятная волна, словно электричество – даже от её собственного прикосновения. Никогда в ней ещё не было столько энергии. Она осторожно представила себе что-то, связанное с Лёнькой… засмущалась и отогнала мысль, постеснявшись её додумать, засмеялась - и ускорила бег.

Женевьева выбежала на опушку леса, вышла на пляж на берегу озера и замедлила шаг. Вот-вот должно было взойти солнце. Чтобы особенно не шуметь вблизи дач, она медленно вошла в воду, которая сейчас была теплее, чем воздух вокруг, и поплыла. Она плыла, делая быстрые, сильные движения, и очень скоро уже была на середине озера.

И тут выглянуло солнце, и небо и вода словно оказались охвачены пламенем! Женька плескалась и плавала на середине озера, словно купалась в рассветном огне. Она раньше никогда не купалась здесь на рассвете, никогда не видела, как над озером восходит солнце, и не знала, как это прекрасно…

Выйдя на берег, она потянулась, закинув руки за голову, постояла немного на месте, провела рукой по лицу, как бы приходя в себя после этой необычной ночи, и сказала вслух:

- Так, а ведь мне пора домой. Надо успеть вернуться как можно скорей. Скоро начнут просыпаться родители и гости, а я вдруг приду совсем голая. И, кажется, я засыпаю. А вообще, - и она сладко зевнула и улыбнулась, - ведь это такое безумие – бегать всю ночь голой, одной, в темноте. В чём-то я обогнала Лёньку. Я совсем сошла с ума, наверное…

Быстро пробежав через лес, тихонько проскользнув через калитку, она взбежала на цыпочках по ступенькам на балкон свой комнаты на втором этаже, и задёрнула занавески – на мгновение раньше, чем взрослые в доме проснулись…

Вот так проходило пятнадцатое лето в жизни Жени Семицветовой.

Но все-таки август пришел, и, нужно сказать, первый раз за свою небольшую жизнь она была ему рада. И он кончился, и тридцатого числа отец приехал на машине, чтобы перевезти Женю в Москву, на городскую квартиру.

Он приехал на своём роскошном чёрном «Мерседесе». Он был владелец нескольких ювелирных магазинов в Москве, его сеть называлась «Южное золото» (в противовес фирме его родственника в Петербурге – «Северное золото»), и бизнес его, не смотря на кризис, держался на уровне.

Женькин отец, Николай Михайлович Семицветов, казался дочке не очень похожим на солидного бизнесмена, как их показывают по телевизору в сериалах. Это был высокий мужчина лет за сорок, но выглядел моложе, с длинными волосами, светлыми как у Женьки, собранными в хвост, и в модных черепаховых очках, как у Гребенщикова. Он и сам любил играть на гитаре, и в молодости был рок-музыкантом.

Он всё время шутил, сразу заполнял собой всё пространство, но каждые две минуты ему звонили по мобильнику, он извинялся, отходил и в сторону громко разговаривал о своих делах.

Женька очень обрадовалась, когда он приехал – они с папой были большие друзья. Она очень любила его, а маму свою она никогда не видела – только фотографии. Ей было известно, что мама умерла, когда она только родилась на свет. Так и получилось, что из родных отец был для неё самым близким человеком. И когда она жила на даче, они каждый день переписывались по электронной почте. Но про свою любовь к мальчику Лёньке (который к тому же был ни кем иным, как сыном начальника службы безопасности Женькиного отца), Женька не говорила даже своему папе. Это была только её тайна.

Отец в первый момент был потрясён её новым видом: её откровенным купальником, какой-то неожиданной спортивной худобой, её сильным загаром (так, что даже плечи и нос обгорели), и каким-то странным выражением лица -
Оно показалось ему каким-то шалым, каким-то безумным и смешным, но очень милым. Он рассмеялся и обнял её.

- Я не понимаю, что с тобой произошло, моя принцесса? – спросил он. – Я не узнаю мою бледную готическую недотрогу, которая вечно куталась во всякие одежды и простужалась даже летом. Была принцесса, а стала … амазонка!

- Я принцесса-амазонка, - уточнила Женевьева.

- Наверное, бывают и такие, - с готовностью согласился Николай Михайлович.

Женя помогала отцу что-то делать с ягодами и яблоками; вместе с бабушкой они варили варенье. Николай брал её с собой, как мальчика, на рыбалку и попутно занимался с ней английским языком. Женька пыталась между тем узнать на ломаном английском, как поживает семья начальника его охраны, которого он отправил в отпуск на месяц, и где его сын – в Москве, или где-то в лагере, и вообще – в России ли он, или где-нибудь в Турции. Отец удивлялся, отвечал скупо, так что про Леньку Женевьева разобрать ничего не могла, и английский разговор возвращался на прежнюю тему, вроде: «Наша бабушка сварила сегодня шестнадцать банок варенья».

На следующий день они должны были возвращаться в Москву вместе.

Весь вечер и утро следующего дня шли сборы. Часа в три они выехали…

Лето кончилось, и Женевьева с отцом ехали на машине в Москву.

Женя поглядывала в окно, на убегающие к горизонту спелые поля, на голубеющее за ними марево (смутно угадывается насыпь, река, лес, в какой-то запредельной дали, постепенно переходящий в небо). На душе у неё было грустно.

«Я возвращаюсь в Москву, - думала Женя. – Скоро начнутся занятия в школе, и я снова увижу Лёньку. И… что мне делать, как мне с ним разговаривать? Продолжать общаться чисто по-дружески, как ни в чём не бывало, и надеяться, что он сам проявит инициативу?
А что если… рассказать ему всё, как есть, о своих чувствах, рассказать всё, что было со мной летом?
И рассказать, как я обливалась водой, и купалась на рассвете в озере, и ходила по лесу – ночью, обнажённая, чтобы воспитать свой дух и тело, как это делает он?
И то, что «невидимка», которая приходила инкогнито к нему на страницу и с ним разговаривала, и признавалась ему в любви – это и есть я? Тогда сразу всё станет ясно, и не надо ничего объяснять. Но я не смогу. Наверное, у него уже есть другая девушка – наверняка, есть… Или просто я ему безразлична, и он мне вежливо предложит остаться друзьями. И я должна буду с этим жить дальше. Нет, это невозможно…»

У какого-то шлагбаума, на переезде через железную дорогу Женин отец откашлялся, затем заговорил что-то о том, насколько правы были древние греки и римляне, придавая так много значения гармоничному воспитанию детей в смысле духовного и физического развития.
В частности, он сказал, молодым людям необходимо как можно чаще находиться в близком контакте с живой природой - водой, лесом: «Вот как ты, Женька, занималась последнее время – это ты молодец!» - похвалил он ей.

«Да, - подумала Женя грустно, - с водой, с лесом это хорошо… Вот если бы ещё с Лёнькой!»

— Вот тебе в этом смысле хорошо, — сказал отец убежденно (что ж, в этом смысле — да...) — у нас есть дача. А вот, например, начальник моей охраны отправил своего сына на это лето в спортивный лагерь. Под Можайском, от нашего института. Вы с ним вместе учитесь. Его зовут Леонид, кажется. Ты его помнишь? Я там был. Тоже, знаешь, неплохо, их там обучают старинным русским играм. Кажется, они играют в городки и еще во что-то. Но, вообще-то, условия, конечно, еще те, да и общество тоже… Не знаю, насколько ребятам в этом лагере хорошо. Видел я их тренеров, педагогов, молодых медсестёр — не знаю, чему они хорошему там мальчиков научат!

Он брезгливо поморщился. Женевьева задумчиво пожала плечами, затем повернулась к окну и уткнулась лбом в стекло. Отец еще немного вел машину молча, на небольшой скорости, затем затормозил, достал сигарету, взглянул на Женю и спросил тревожно, потрепав её мягко по затылку:

- Эй, что это с тобой? Ты что, плачешь что ли?..

3. Неужели это правда?!

Женевьева с отцом возвратилась в Москву. Завтра начинался учебный год.

Женя вошла в свою комнату. Она посмотрела в высокое зеркало в серебряной раме, украшенной пурпурными и чёрными бархатными розами, и сказала, как всегда, своему отражению:

- Вот я и дома, в Москве. И всё по-прежнему. Ничего не изменилось. Все вещи на своих местах, послезавтра первое сентября, и я так же одинока…

И тут раздался телефонный звонок!!!

Звонил городской телефон.

У Жени бешено забилось сердце. «Неужели это Леонард?! Нет, этого не может быть. Он не станет звонить. Он вообще обо мне не помнит. Он не знает, что невидимка – это я. Нет, это не он!»

И она осторожно сняла трубку.

Это был он, Лёнька!!! Это был он, он! И он позвонил сам!!!!

«Почему он звонит? — вихрь слов кружился у девочки в голове. — И почему я вдруг так смутилась? Ты уже в Москве,Леонард? Давно ты вернулся из этого лагеря, или ты был только на первой смене? Ой, как же я счастлива слышать тебя!.. А что, если бы отца остановила милиция на дороге — он всегда так гонит... Хотя, что ему? Как остановят, так и отпустят. Какое невозможное счастье слушать тебя, гладить в этой трубке, прижимать к щеке, подносить к губам, милый, милый Ленька...»

Все это были только мысли. Женя, разумеется, не смогла раскрыть рта.

Звонкий, как всегда, серьёзный и сдержанный, но в то же время - веселый и радостный Ленькин голос звучал, почти не делая пауз между фразами. Он спросил, хорошо ли Женя провела лето. Спросил, как себя чувствует её уважаемый отец. И как бы между прочим осведомился: что она собирается делать сегодня вечером?

- Если определённых планов на вечер у тебя нет, - сказал Лёнька, - то я был бы рад пригласить тебя в кино. В нашем кинотеатре сегодня последний день идёт очень классный, реалистичный полнометражный мультфильм – чисто готический, называется «Труп невесты Тима Бертона»! Я уже один раз смотрел. Это настоящая готика с викторианским уклоном – такая Англия девятнадцатого века, с замками, с клавесинной музыкой, и в то же время там потрясающий юмор, и вообще – фантасмагорично! – он рассмеялся, и сразу снова стал серьёзным. - Но это для продвинутых – кто разбирается в готике! Но тебе точно понравится, ты точно заценишь. У меня есть два билета. Сеанс в семь. Пойдём, посмотрим мультик – послезавтразавтра школа, а сегодня и завтра – имеем право!

Лёнька умолк и ждал ответа. Шли секунды…

Пока он говорил, к девочке вернулся дар речи. Она уже могла ответить…

— Что же, — сказала она вежливо и немногословно, — конечно, если ты приглашаешь, я готова составить компанию. (Господи, что за слова, кошмар какой-то, падают, как кирпичи!) Скажи, во сколько и где мне тебя ждать… то есть, во сколько и где ТЫ МЕНЯ будешь ждать. Если хочешь, я к тебе зайду!
(Дура! – тут же обругала она себя. –Зачем ты собралась к нему заходить, зачем напрашиваешься! – и тут же невольно подумала: - Минут семь, если бегом, у меня очень быстрые ноги. Кроме того, можно срезать через дворы!)

— Нет, нет, не нужно. Что ты, еще столько времени, успеем, это ведь в нашем кинотеатре! Давай, знаешь, где... Вот, где бульвар, ступеньки и фонтан, вот там. В полседьмого. Договорились?

— Договорились, Леонард. Спасибо за приглашение. Я приду.

—Я буду очень рад, Женевьева. Тогда до встречи?

— До встречи…— В трубке уже звучали гудки.

Девочка еще раз беззвучным шепотом повторила: «До встречи», чуть касаясь губами желтого теплого микрофона, повесила трубку… перевела дыхание… и сказала, обращаясь к своему отражению в зеркале:

- Этого не может быть. Неужели, неужели, неужели это правда???!!!

Итак, они встречаются через полтора часа… Ей надо СРОЧНО готовиться!!!

Женя еще раз беззвучным шепотом повторила «До свидания», чуть касаясь губами теплого микрофона, повесила трубку…и ринулась в ванную, стаскивая на ходу майку. Там она включила сильную струю воды, пробуя рукой, подобрала нужную температуру, сбросила всю одежду на стул и встала под душ.

Она кружился под душем, брызгая во все стороны (все равно ванна была отгорожена голубой занавеской) и во все своё звонкое горло (первый раз за лето) распевала песню, которую летом скачала на странице у Лёньки:

Когда ты меня обнимаешь,
Это словно поток раскалённого ветра,
Я таю в твоих руках,
Я словно расплавленный воск.
Каждый раз я сгораю дотла,
И вновь возрождаюсь из пепла,
С телом твоим сплетаясь,
И вдыхая запах волос.

Словно я на морском берегу,
В тропической пене прибоя.
Но порой я не верю теплу,
Я понять сам себя не могу…
Мне порой хотелось бы выйти
Из горячего южного моря,
И купаться, совсем обнажённым,
В белом пушистом снегу...

Кто ответит мне, почему?

Простые, искренние слова песни были девочке сейчас особенно близки.
А слова «с телом твоим сплетаясь» и «совсем обнажённым» жутко заводили. При этом она представляла себе Лёньку…

Ополоснувшись как следует, Женя сдвинула в сторону занавеску, ступила на пушистый коврик, и победоносно повернулась к зеркалу.

Ну что… высокая, худая, очень загорелая девочка со слипшимися, отросшими за лето длинными светлыми волосами, с которых по всему телу льются ручейки воды. Вообще-то красивая. Вся такая сильная, свободная, которая ничего не боится и готова к любым приключениям – да!

Здорово загорела. Когда после лета смотришься первый раз в зеркало в городской квартире, особенно заметно. Если волосы чуть-чуть подстричь, вот так, то будет лучше. И надо подкрасить – вот здесь, спереди, может быть, красным и чёрным. Но это потом. Пусть пока так.

Завернувшись в купальную простыню, Женевьева вышла из ванной, и, направилась в свою комнату к шкафу, выбирать подходящий наряд…

Завернувшись в купальную простыню, Женевьева вышла из ванной, и, направилась в свою комнату к шкафу, выбирать подходящий наряд.

Повесив полотенце на открытую створку шкафа (и отражаясь голой сразу во всех вариантах в разных его полированных плоскостях, ослепительно перерезанных солнечными лучами), девочка взяла бюстгальтер и трусики … а дальше - задумалась.

«Блин, мне же совершенно нечего надеть!!!»

Но особенно раздумывать было некогда, надо было что-то выбирать побыстрее. Она подумала ещё секунду – и определилась. Через несколько минут она уже стояла перед заркалом, оглядывая себя. На ней было потрясающее чёрное кружевное платье с корсетом, оставляющее плечи и шею голыми, с широкими ниспадающими рукавами.

На ноги она надела высокие зашнурованные ботинки «Гриндерс» на толстой рифлёной подошве, со всякими металлическими украшениями.

Из «алхимии», как это называется - то есть всего, что несёт на себе особую символику, она выбрала небольшое украшение на шею, кучу всего - на руки, и самое главное – очень изящный, довольно крупный серебряный медальон в виде сердца, украшенного рубинами, на серебряной цепочке.

Медальон был украшен древнегерманскими рунами, приносящими победы в любви. На самом деле он открывался, и там внутри в верхней крышке было зеркальце, а в нижней были часы – настоящие швейцарские часы фирмы Картье!

Эта штука стоила бешеных денег, отец привёз её из Швейцарии и подарил Женевьеве на последний день рождения. Это было покруче, чем «алхимия» из магазинов. Все знакомые готические девочки, да и многие мальчики-эмо из их школы – кавайные, андрогинные и бесполые (не такие, как Лёнька!!!), ей завидовали.

Теперь осталось причесаться, и последнее – мэйк-ап, то есть накраситься. Но не как-нибудь, а так, как надо. Женька открыла ящик трюмо, достала гребень для волос, готическую мертвенно-белую пудру, чёрную губную помаду и всё что надо для глаз.

Несколько минут сосредоточенно провозилась перед зеркалом - и в конце концов осталась довольна…

- Теперь надо отпроситься у папы, - сказала девочка своему отражению в зеркале. - Собственно, это надо было делать сначала, но ведь теперь, когда я уже оделась и накрасилась, папа просто никак не сможет мне отказать!

Девочка вошла в комнату отца. Николай лежал на диване в пижаме и читал английскую книгу со статуей Венеры на обложке. Он взглянул вопросительно, когда она подошла.

— Что, моя чёрная готическая принцесса?

— Папочка, я, это… иду в кино. С молодым человеком. Можно?

— С молодым человеком? Это с кем? С Лёнькой, что ли?

— Да. С Леонардом. Это он звонил. Можно?

— Почему бы и нет. Ну-ка, дай я на тебя взгляну…

Николай окинул дочку взглядом, слегка поправил ей волосы и, не выдержав, рассмеялся.

— А ещё бледнее не могла раскраситься? И губы обязательно надо чёрные? Хотя, вообще-то здорово. Стиль есть стиль. Прямо как в кино … «Труп невесты Тима Бертона». Твоему кавалеру должно понравиться.

Женька тоже расхохоталась. "Труп"! Всегда папка скажет что-нибудь смешное!

— Во сколько вернешься? – спросил отец.

— М-м... не знаю. В одиннадцать.

—Только скажи своему Тиму Бертону, чтобы он ОБЯЗАТЕЛЬНО довёл тебя
до самой двери квартиры и сдал мне лично. И чтобы всё было нормально. В одиннадцать, поняла?! И не отключай мобильник НИГДЕ И НИКОГДА!!!

Николай снова углубился в книгу.

А Женька вприпрыжку сбежала по лестнице. Часы показывали восемнадцать минут седьмого. Ходу до бульвара (он пересекал нашу улицу именно там, где ступеньки и фонтан) было минут пять, не больше.

Но идти спокойно у неё совершенно не получалось, и она побежала, иной раз на мгновение прикрывая глаза, всем существом впитывая такой живой, чудесный, лиственный, пряный осенний воздух. Короче, минуты через полторы она уже была у перекрестка.

Не сбавляя скорости (зеленый свет вот-вот погаснет) она пересекла проезжую часть как раз тогда, когда машины двинулись, взбежала по мраморным ступенькам — вот и фонтан…

Женя пришла на десять минут раньше срока и встала в условленном месте у фонтана. Вокруг сидели и ходили какие-то люди, а напротив, на скамеечке, сидели три девицы Женькиного возраста, разодетые и накрашенные по случаю вечерней прогулки. Но парней с ними не было. Они нагло пялились на неё.

Она чувствовала себя немножко неловко и в то же время приятно — такой нарядной, под их гнусными ухмылками. Периодически в её адрес слышались какие-то насмешки: «Вон, смотри - херка, готичка стоит… покойница… вампирка! Боится шевельнуться – причёску и грим испортить! Возвращайся домой, на кладбище!»

А Женевьева высоко задирала нос и думала:

«Ага, издеваетесь. А я сейчас пойду в кино с самым прекрасным юношей. Он меня сам пригласил и сейчас придёт. Он высокий и очень красивый. Я сейчас пойду с ним прямо мимо вас, буду держать его за руку, и презрительно на вас посмотрю – сверху вниз. А вы, три дуры, будете сидеть тут в парке весь вечер, и никто с вами не познакомится, и пусть вам будет завидно…Боже мой, еще целых восемь минут! Где же Леонард! А вдруг он опоздает?»

Женя стояла со скорбным, чуть ли не плачущим лицом, глядя себе под ноги.

У её ног скакали воробьи. Среди них она заметила, что интересно, всего только одну самочку: черноглазую, не тонких длинных ножках — необычайно женственную. Она скакала мелко-мелко, то и дело останавливаясь и поглядывая на Женю, то одним глазом, то другим. Девочка присела на парапет фонтана, ощущая спиной его еле уловимый холодок.

Часы показывали двадцать четыре минуты. Ну почему, почему время так тянется?!

Тут что-то произошло. Подчиняясь какому-то шестому чувству, девочка оглянулась — и тут же у неё вспотели ладони! Какой-то огненный холод обжег грудь изнутри, и сердце забилось так, что, возможно, его стук слышали стоящие поблизости люди. Она увидела Лёньку.

Она судорожно склонилась к фонтану, зачерпнула воды — хотела уложить волосы, но почему-то вместо этого выпила (ей вдруг очень захотелось пить), затем снова зачерпнула — уже специально для волос.

Фонтан шумел своей высокой, сквозь солнце, радугой. Скакали воробьи, среди них была одна — та девочка, тоненькая и черноглазая. Зеленел лиственный шелест бульвара, гремели машины; вокруг наперебой звучали голоса снующих и сидящих людей, громкие и тихие. Предвечернее солнце слепило, плескалось в фонтане, в стеклах автомобилей и трамваев, в украшениях на Женькиных ботинках...

И вот - Леонид уже поднялся по ступенькам, одёргивая чёрный френч, поправляя волосы на ходу, и шел к Женевьеве...

4. Первое свидание

Лёнька быстрыми шагами двигался по направлению к фонтану, где стояла Женя. Он явился на несколько минут раньше срока! Лица девчонок, сидящих на скамье, как по команде, повернулись в его сторону. Да, они смотрели не напрасно! Это было что-то! А у Женьки сердце просто упало из груди на землю – так ей показалось…

Он шёл и курил сигарету. В свои пятнадцать лет (а ему ведь на днях должно было исполниться пятнадцать, он был старше Женьки на полгода) Леонид уже имел рост сто восемьдесят шесть сантиметров, хотя был всё ещё по-мальчишески хрупкий.

На нем был чёрный готический френч из тонкого бархата, с серебряными пуговицами, очень красиво подчеркивающий его стройную до невозможности фигуру. Верхние пуговицы френча, надетого по-летнему, прямо на голое тело, были расстегнуты, открывая его шею, ключицы и грудь.

Рукава были закатаны выше локтей, оставляя голыми его тонкие, мускулистые руки в серебряных браслетах и кольцах. Чёрный бархат замечательно сочетался с его прекрасным летним загаром, с его темными волнистыми волосами, его бледным готическим мэйк-апом, его черными, окрашенными длинными ресницами, его густо подведёнными глазами.

У Леонарда было, как и у Женьки: всё тело покрыто загаром, а лицу, при помощи пудры, придана мертвенная бледность - только загар ещё сильнее, а бледность ещё мертвее, чем у неё! Это было жутко и очень красиво, Женя была в этом твёрдо уверена.

На нём были совсем короткие, облегающие шорты, тоже бархатные. Его длинные-длинные, голые загорелые ноги были обуты в тяжёлые зашнурованные высокие ботинки «Гриндерс» - точно такие же, как у Жени, только размер больше. Вообще, было такое ощущение, что они договаривались, как одеться, прежде чем встретиться.

—Здравствуй, Женевьева! — Ленька улыбнулся, сверкнув белыми зубами, чуть склонив голову и осторожно дотронувшись до её руки.

На какое-то мгновение его черные тяжелые волосы, качнувшись вперед, почти закрыли лицо с опущенными длинными ресницами — и ледяной огонь обжег Женьку, помешав свободному вдоху и выдоху.

- Здравствуй, Леонард, - сказала она тихо, и улыбнулась.

— Слушай, — воскликнул Лёнька в неподдельном изумлении, — ты вроде бы выросла!

Было видно, что он действительно ей очень рад. Он рассматривал её, нисколько не смущаясь, простодушно и едва ли не с восхищением, чем сразу же вогнал девочку в краску – хорошо, под белой пудрой не было видно...

«Неужели он и правда не видел, — подумала она смущённо, — как люди растут и взрослеют. Хотя, что это я? Конечно же, никогда не видел, и я не видела и не думала об этом никогда! Это, действительно, какое-то новое, странное «нечто». На что похожее, не знаю. Странно. Ведь мы учились вместе почти полгода. А теперь... что-то изменилось в нас. Отчего так?»

— Ты выросла. И очень здорово загорела, Женька. И... похудела. А волосы у тебя стали еще светлее. — Он улыбнулся. — Ты обратила внимание? Одни прядки, которые сверху — светлее, а те, которые в глубине — более темные.

«Он так разговаривает со мной, почти с нежностью, — подумала девочка печально. — Это так приятно, и вместе с тем, грустно, потому что, наверно, это мне только кажется... Я ведь для него просто так - друг, и все»…

Ленькины волосы издавали запах ветра и летнего солнца. Он стоял, склонившись к Женевьеве, а она не знала, что сказать.

Сказать ему все? Сразу всё, про любовь? Обнять его, поцеловать его шею, ключицу, вот эту ямочку на груди... и сразу убежать? Нет, броситься под трамвай!

«Ну до чего же красиво, до чего изысканно все в тебе, Ленька, милый мой, — думала Женя, млея и тая от его глаз, от его кожи под чёрным бархатом, от его нежных, густых темных волос, матово поблескивающих на солнце в каштановый оттенок.

«Ты вытянулся. Вытянулся вверх, к солнцу, и похудел, как и я, за это лето, что сейчас, благодаря такой откровенной одежде, голым рукам, шее, косточкам ключиц особенно заметно. Ты очень загорел, как и я, и точно в тот же оттенок — никакой примеси красного, как бывает у некоторых людей (у кого не хватает меланина, как говорит отец).

Твое тело, когда его оттеняет чёрный бархат одежды, имеет такой непередаваемый смугло-бледно-желтоватый, очень золотистый цвет. Ты не представляешь, насколько это тебе идет. Вот на смуглой голой руке, повыше локтя — синяк, словно от грубого прикосновения. Уже почти сошел, остался только еле видный след.

Это, наверное, где-нибудь в лагере, на опушке леса, - с болью подумала Женя, — во время игры в городки... Грубый тренер небрежно задел тяжёлой битой: подумаешь, мальчишка, важность какая!.. Нужно было смазать йодом. Они такие неосторожные! Ах, если бы я могла быть рядом!»

Женя стояла перед Лёнькой и молча признавалась ему в любви.

«Вот ты стоишь передо мной и слушаешь, - мысленно говорила она, - ты откидываешь со лба волосы небрежным движением руки, улыбаешься, взмахиваешь ресницами, смотришь на меня своими прекрасными темными глазами.

И все это наполняет и переполняет меня чем-то таким невообразимым, немыслимым, непристойным: слезами, смехом, полетом, счастьем…
И - безысходностью, поднимающейся неясной дымкой где-то там, вдали, по мере того, как ярче и ярче разгорается предзакатное солнце счастья — от того, что ты рядом... Все это останется невысказанным и будет похоронено сразу после рождения.

Я люблю тебя, и я тебе этого не покажу, потому что невозможно показать. Потому что я знаю, что ты наверняка не испытываешь ко мне взаимных чувств, не может быть такого совпадения, это я, я одна такая несчастная...

Вот ты говоришь со мной, Ленька, вот я вижу твои глаза: огромные, темно-карие (говорят, они у тебя черные, но это ложь, они темно-темно карие),
с иссиня-черным большим зрачком, и еще чуть-чуть голубизны можно различить ближе к уголку, по кромке белка. Вон, в твоих глазах отражаюсь я, вон — косо уходит аллея бульвара, а вон — небо. А когда ты моргаешь, движение твоих таких длинных ресниц напоминает движение бабочки на цветке, на мгновение закрывшей крылья.

Ты что-то говоришь, я не слышу слов, я смотрю на твои губы — такие нежные, такие поразительно красивые, влажно-блестящие — вот сейчас, когда ты облизнул их языком... нет, на это лучше не смотреть!..

И все-таки я смотрю, смотрю не в силах отвести взгляд, как ты улыбаешься мне своей ослепительной белозубой улыбкой. У тебя прекрасные белые зубы, чуть-чуть неровные, но от этого особенно красивые. Когда ты мне так улыбаешься, я готов прямо сейчас зажмуриться и умереть, растаять от счастья, потому что лучше этого уже, наверно, ничего не будет.

Я люблю тебя, Ленька, всего, без остатка, люблю солнечный запах твоих волос, твой голос, все твое тело и каждую часть в отдельности: твои глаза, твои губы, твои плечи, ключицы, твои тонкие, длинные пальцы, и синяк на твоей руке от грубого прикосновения тренера отзывается болью в моем сердце.

И что я, несчастная, могу сказать тебе, такому веселому и сверкающему, такому прекрасному - и наверняка ко мне равнодушному, что, что, я могу тебе сказать, кроме только того, что ты сам говоришь мне? Ничего».

Она стояла, опустив глаза, печально разглядывая камешки и песок...

Женя опустила глаза, печально разглядывая камешки и песок, мокрые следы от брызг фонтана на песке, и ноги Леонида в новых черных ботинках «Гриндерс».

Леонид тоже замолчал, разглядывая что-то у них под ногами, шевеля носком ботинка мокрый розовый гравий, и вдруг неожиданно рассмеялся.

— Смотри, — он указал пальцем, — у нас же ботинки одинаковые, «Гриндерс»!

Женя взглянула. Да, действительно! Обувь у них действительно была одинаковая.

Впрочем, ничего странного, просто их родители по их просьбам покупали им одежду и обувь в одном и том же магазине для неформалов: «Обувь ХХI века».
А «Гриндерсы» - это же символ!

— У тебя точно такие же, — сказал Ленька, — только маленького размера. — Женя кивнула.

Он подошел к ней поближе, слева, и приставил свой левый ботинок параллельно к ботинку девочки, вплотную, на мгновение случайно прильнув к Женьке. Она почувствовала его запах (холодный запах туалетной воды, запах геля для волос), ощутила сквозь ткань одежды прикосновение его горячего, гибкого тела и едва не расплакалась от боли.

— Смотри, - задумчиво сказал Ленька, глядя на их ботинки, — странное совпадение... — Он медлил, слегка склонив голову, не слишком быстро возвращаясь в обычное положение, словно стараясь довершить какую-то мысль, или вспомнить что-то.

— Это знаешь, что такое? — спросил он. — Это знак свыше. В том смысле, что мы должны пройти в этой жизни одинаковый путь. Или что мы должны пройти его вместе? Как ты думаешь? — И он засмеялся.

Женя тоже улыбнулась, довольно грустно: да, если бы было так...

Женя и Леонид внезапно, одновременно вспомнили про мультфильм, на который они собрались, и девочка поспешно открыла свой серебряный медальон с часами, в виде сердца.

- Ничего страшного, без семнадцати минут, идти всего ничего, успеем, - сказала она. И заметила, каким интересом загорелись глаза Леонида — большого любителя всяких тонких изящных конструкций.

— Ну-ка, покажи, — он осторожно взял медальон в руку и стал внимательно разглядывать часы. — Ничего себе! Я у тебя их раньше не видел.

Девочка объяснила, что часы в медальоне подарил ей на день рождения, но только летом. Как он сказал, на день рождения с опозданием.

— У меня тоже часы хорошие, германские, но такие я вижу в первый раз. — Ленька покачал головой. — Слушай, а ты не боишься с ними ходить по улице? Всё-таки это не просто обычная «алхимия». Ты хоть представляешь, сколько они стоят приблизительно?

Женя совершенно не представляла, да и Лёнька, наверное тоже. Но девочка твёрдо знала одно - что рядом с Ленькой она не боится ничего-ничего, даже ходить по улице с такими часами.

— Тебе они нравятся? — спросила она.

— Конечно! — убежденно сказал Ленька. — Посмотри, как они сделаны. Знаешь, какой у них уровень точности?!! Я представляю! И какие красивые! Это, можно сказать, действительно произведение искусства.

— Хочешь, я тебе их подарю? — вдруг спросила Женя шепотом. – У тебя скоро день рождения.

Он удивленно взглянул на неё.

— Как это, подаришь?

— Я серьезно, хочешь? Просто так. Я не шучу...

Он отрицательно мотнул головой.

— Нет, что ты. Как это можно, это же отцовский подарок! И вообще, это, знаешь, подарок уровня наших отцов. Мы с тобой пока еще не можем делать друг другу такие подарки. Нет, нет!.. Хотя, спасибо, конечно – ты не думай, я заценил! И вещь действительно прекрасная... — Он взглянул на неё с благодарностью.

«Какой он рассудительный, — подумала Женя уныло. — Я действительно готова даром, без всякой корысти для себя (не подумайте!), отдать ему вместе с этим серебряным сердцем, и свое настоящее, живое сердце, если бы даже потребовалось вырвать его из груди и затем умереть – и если бы только он принял этот подарок…»

Женя и Ленька шли по бульвару, по его рябому, солнечно-теневому асфальту, по которому так забавно стучали своими тяжелыми подошвами их новенькие одинаковые ботинки «Гриндерс».

К огромной стеклянной двустворчатой двери кинотеатра вели несколько высоких ступеней из белого мрамора, по которым юноша и девушка стали звонко подниматься.

Постепенно сгущающийся, с оттенком оранжевого, но еще очень высокий солнечный огонь бил им теперь в спину, и огненная дверь была зеркальной.

Женька испытала странное ощущение, когда на последней ступеньке увидела, как из глубины зеркала поднимается по невидимой лестнице и направляется к ним навстречу точно такая же, странная, красивая пара – но там они выглядели более загадочно и таинственно.

Солнце проявило неисчерпаемую фантазию в оформлении этого моментального, в смысле земного существования, снимка.

Темноволосый, тонкий, прекрасный юноша — волосы, обведенные линией огня, в оранжево мерцающем смутном ореоле. Его чёрный френч, трепещущий на ветру, темным силуэтом четко выявлял его молодую силу и юношескую грацию.

Спутница этого античного героя — хрупкая красивая девочка с угрюмым, сумрачным лицом, платье — словно кружевной тушью, перышком, нарисовано в воздухе, светящиеся волосы, огневое пятно на щеке.

Они сделали последний шаг. Двойник юноши и сам Леонид взялись за одинаковые ручки двери по ту и по эту сторону, двери отворились, сверкающая картина исчезла, и ребята вошли в вестибюль кинотеатра…

Запись в дневнике Жени в Интернете, на сайте «Мой мир» (дневник закрыт для посторонних – открыт только для друзей):

«Сегодня мы с Леонардом (с Лёнькой Журавлёвым) ходили в кино. Я не стану останавливаться на описании сюжета мультфильма «Труп невесты», который уже, наверное, является классикой мирового кинематографа и который, конечно, уже все смотрели - особенно мы, готы.

Достаточно будет сказать, что я до конца сеанса так и не смогла как следует сосредоточиться на том, что же происходило на экране. Любопытная деталь: лакированное кресло кинотеатра, столь широкое и удобное для взрослых, показалось мне, худенькой четырнадцатилетней девчонке, таким узким и тесным.

В течение всего мультфильма (о, такого бесконечно долгого!) я только и думала, чтобы не коснуться в темноте, душной и влажной, близкого Ленькиного локтя, или, еще того хуже, его голого колена.

Кресла наши были разделены одним подлокотником. Я, нечаянно забывшись, положила, было, руку на его деревянную поверхность, и — о, ужас! — как раз попала на горячие пальцы Леонарда.

И похоже, у него были те же проблемы…

Кончилось тем, что мы забились в противоположные углы наших тесных кресел и, боясь взглянуть друг на друга, с мукой дожидались окончания этого неприличного, пылающего сеанса.

Я сидела, болезненно ощущая под собой неприятно твердое, раскаленное сиденье, почти упираясь в плечо соседа слева, и в голове было, Бог знает что.

И еще, где-то совсем далеко, за двойным дном сознания, смутно мерцала мысль, что если между нами с Лёнькой должны начаться какие-то близкие отношения, то сейчас, вот именно сейчас нахожусь я к этому ближе всего.
Вот сейчас.

Ведь это Леонард сам пригласил меня в кино? Зачем он это сделал? И сумку носил. И говорил про одинаковые ботинки... Значит, я ему тоже нравлюсь?

А если… если сейчас мне самой взять тихо его руку? Прошептать всего несколько слов? Как же мне произнести эти слова, о Боже... И вот — его ответный взгляд?.. Он не отнимет руки! Он же парень… А потом? Что потом? Дальше всё пойдёт само собой!..

Нет, нет, вздор! Чушь все это! Я не смогу это сделать! Никогда, никогда такого не случится, не случится!

Я сидела, обхватив руками колени, с пылающим лицом, опустив голову, беззвучно плакала и любила его!!! Любила!!! Любила!!!

В этом было много смешного, наверное. Например, слезы капали мне на грудь,
и прямо в декольте. Не знаю, сколько длилось это безумие, я совсем не ощущала хода времени, оно остановилось. Ничего не было, только огонь и мрак.

Я сама чувствовала себя «трупом невесты», как эта несчастная мёртвая девушка в мультике, которая полюбила живого юношу, и КАК я её понимала!!!»

Последние титры догорали на экране. В зале зажегся свет, люди двинулись к выходу. Женька и Леонид не спешили, пропуская вперед толпу. Женщины оправляли платья, мужчины закуривали.

На улице голубели летние сумерки. Ребята вышли из пустого зала последними и ступили на теплый сиреневый асфальт. Темные силуэты домов уже слились в сплошную зубчатую гряду, и только за этой городской крепостной стеной еще бушевало пламя осеннего заката, и сияли высокие облака, озаренные невидимым солнцем.

Юноша и девушка медленно шли по совершенно безлюдному переулку между живой изгородью из черно-зеленых кустов сирени и кирпичной боковой стеной кинотеатра, рассеянно поводя глазами, задумчиво печатая каждый шаг своих звонких ботинок.

С южной стороны, со стороны яблоневого сада, повеяло сладкой душистой осенью. В небе сиял изумительно бледный, еще прозрачный месяц.

«Здравствуй, летний мучитель, - подумала Женевьева, - вот теперь ты видишь сам, из-за кого я так мучилась».

— Как долька яблока, — тихо сказал романтичный Ленька, имея в виду месяц.

Они прошли еще немного; звук их шагов гулко раздавался по пустынной улице.

Внезапно из-за угла с адским гудением выехала поливальная машина, обдавая все вокруг бешеным водяным веером. Она мигом превратила красно-зеленые пастельные отсветы от света светофоров в сиро-сиреневом асфальте в извивающиеся в черных лужах ослепительные блики.

Женя и Ленька синхронно, как куклы, повернули головы, настолько захваченные этим чудесным зрелищем, что даже не заметили, что эта самая оранжево-синяя машина скоро поравняется с ними. Угрожающий фонтан уже надвигался на них.

Женька издала вопль и схватил Леньку за руку. Они заметались во все стороны и, не найдя лучшего укрытия, с ловкостью, присущей подросткам, даже если они в ботинках «Гриндерс», нырнули под ступеньки кинотеатра.
И там, сидя на корточках, долго смеялись, глядя, как вода стекает сбоку сплошной стеной, вроде бутафорского дождя (Жене случилось однажды присутствовать при киносъемках).

«Фонари на бульваре — как фары встречных машин, если смотришь сквозь лобовое стекло в дождь, - подумала Женевьева. - А у тебя глаза, как влажные звезды, Ленька, если смотреть на них, когда плачешь..»

— Жалко, что мы в одежде, — задумчиво сказал Леонид. — Такой фонтан! Я бы искупался... а так, конечно, сложнее, и у тебя такое платье. И, кажется, ты такими вещами не увлекаешься? — Он машинально продолжал держать девочку за руку (или не машинально?), а другой рукой рассеянно крутил свои волосы.

Переждав последние капли, ребята выбрались из их укрытия. Заметно потемнело, месяц стал ярче. Они поднялись по ступенькам и свернули на бульвар.

— С первого числа, — медленно сказал Леонид, с первого числа уже начнутся занятия в студии и в бассейне. Ты будешь ходить?

Женя кивнула: разумеется, буду.

Они прошли еще немного по правой стороне бульвара. Где-то играла музыка.

Черные чудовищные сплетения могучих ветвей кленов, лип и каштанов, образовывающие исполинскую живую изгородь, отделяющую Женю и Лёньку от проезжей части и от всего мира, как бы смыкались сверху (по крайней мере, так казалось), оттеняя своей чернотой усыпанную гравием освещенную аллею, по которой ребята шли.

Высокие бледные фонари, приближаясь, укорачивали их тени. Делаешь шаг — тень становится короче, а если оглянуться — там происходило то же самое, но в обратном порядке.

Оранжевые же эллипсы фонарей с проезжей части создавали свои, другие тени, более неясные и таинственные.

— Послушай... — сказала Женя и умолкла.

— Что? —Лёнька повернул к ней лицо.

Пауза…

Они прошли еще фонарь.

Два ряда одинаковых лунного оттенка светильников и другие, не договаривавшиеся с ними — апельсиновые фонари на длинных изогнутых шеях, чей свет пробивался с проезжей части сквозь прорехи между листьев — образовывали редкие причудливые комбинации теней от фигур юноши и девушки...

Женя и Лёнька шли по вечернему бульвару. Гравий шуршал у них под ногами. Мягко светили фонари. Вечер располагал к какому-то блаженному отупению.

Некоторое время они шли молча. Потом Женевьева решилась.

— Леонард, у тебя есть на завтра какие-нибудь планы? – спросила она.

— Совершенно никаких. А в чем дело? - спросил юноша.

- Ты знаешь, я давно собиралась тебе сказать, - она волновалась, но постепенно набиралась смелости. – Я, это… вообще-то, увлекаюсь натуризмом, закаливанием … ну, ты понимаешь! Это так классно. Вот как ты голышом зимой обтирался снегом! Помнишь, ты мне предлагал делать это вместе? У тебя в Интернете есть страничка, ты там пишешь про «Воспитание тела и духа». Я заходила, читала – очень интересно!

- Ну да! Я этим занимаюсь. Ты заходила? А я тебя там что-то не видел, - Лёнька приостановился и посмотрел на неё с интересом, долгим взглядом, словно думая о чём-то. – И что, разве ты… тоже этим увлекаешься?! Я не знал…

- Нет, это другие «тоже» увлекаются, а я – по-настоящему! Я так занимаюсь круглый год, - слегка приврала девочка, и дерзко тряхнула волосами. – Я гуляю по лесу полностью обнажённая и босая, в холод и дождь, и купаюсь на рассвете в озере, тоже совсем без одежды. И ещё я делаю во дворе гимнастику, и обливаюсь холодной водой из колодца. Ну, во дворе – это в купальнике, конечно! Я понимаю, это несколько неожиданно для тебя, и не очень готично, но я не только чёрная принцесса, я ещё немножечко амазонка! Вот я и подумала: а может быть, у нас с тобой на этой почве могут возникнуть общие интересы?

Лёнька даже не находил слов. Он смотрел на неё потрясённо, своими широко открытыми, ярко накрашенными глазами.

-Это.. само собой! Естественно, могут возникнуть, - кивнул он. – Я бы тебе и сам предложил, но я не знал, что тебе это нравится! А ты сейчас, в Москве, этим занимаешься?

- Разумеется. Мы можем делать это вместе. Если хочешь, — сказала Женя, — пойдем, поиграем завтра в бадминтон в Яблоневом саду. Туда, за школой, знаешь? Где было футбольное поле. Я принесу новые ракетки, покажу тебе. Американские. И воланы тоже, еще нераспечатанные. Мне отец привез.
Хочешь? На целый день. Это будет классная физкультура. И одновременно разденемся, и будем загорать. Завтра будет солнечно, смотри, какой был закат. Ну, а потом – какая разница, какая будет погода? Мы же оба закаляемся!

— Куда еще загорать! — Ленька засмеялся, посмотрел на свои руки, потом на Женьку. — Мы и так уже совсем черные! Скоро уже пудра не поможет! Да ладно, я шучу. Но самое ценное, Женевьева – это то, что ты понимаешь, что в натуризме нет ничего неприличного… это как единение с природой… Не все это понимают.

- Конечно, я это понимаю! – с готовностью кивнула Женька. – Мне ли не понять!
Правда, там, куда мы пойдём, конечно, нельзя раздеться догола – всё-таки город! Ты будешь играть в плавках, а я в купальнике, но для начала сойдёт! – и она небрежно махнула рукой.

Ленька посмотрел на неё восхищённо, и даже остановился.

- Конечно, это будет замечательно! – сказал он. – Слушай, а я даже не ожидал от тебя! Мне казалось, ты такая нежная, такая стыдливая, а ты, оказывается, такая смелая!

- Я и есть нежная, ещё какая нежная! - кивнула «чёрная принцесса», и почувствовала, как у неё перехватило дыхание, - и, если честно, то и очень стыдливая… в самых неподходящих моментах, - и она вздохнула. – Но ведь это очень полезно – воспитание тела и духа, физкультура и закаливание, ведь правда? Ты же сам об этом писал на своей страничке в «Моём мире»! Чтобы поддерживать здоровье… и красоту…

- Само собой! - убеждённо кивнул Лёнька. – А то так и до смерти не доживём! А это будет не готично: какой же настоящий гот без смерти!

- Точно!!!

Они дружно расхохотались. Лёнька смотрел на неё и просто сиял.

«Честно говоря, - подумала девочка, - мне наплевать на здоровье. Но это ТАК эротично, и это так заводит! Главное, что это – путь к твоему сердцу, и теперь у меня есть повод покрутиться перед тобой без ничего! О-ля-ля! Теперь ты точно в меня влюбишься. Так что Фея Воспитания пусть подвинется со своими подходами!»

Она чувствовала себя очень весёлой и смелой. Словно раздвинулись какие-то стены, и мир стал светлее и радостнее.

Ребята двинулись дальше по вечернему бульвару.

Женя и Лёнька продолжали идти по вечернему бульвару.

- Да, и ещё кое-что, - сказала девочка. - После игры в бадминтон, если хочешь… в общем, я хотела пригласить тебя в одно место, в кафе. Здесь недалеко. Это латиноамериканское кафе, называется «Зелёное солнце». Там такой приглушенный свет, и все время играет музыка, даже днем. Очень здорово. Вот... я тебя приглашаю. Если ты хочешь...

Девочке было немножко неловко – получалось, что это она ухаживает за ним. Но куда денешься…

Ленька смутился, наклонил голову так, что волосы почти закрыли его лицо, и спросил веселым голосом:

— Во взрослое кафе? А нас пустят? Я такой высокий, но мне ведь только-только будет пятнадцать. А тебе и того нет…

— Конечно, пустят! — уверенно сказала Женька. — Мы с отцом часто ходим, когда дома неохота возиться. Моего отца там знают, и меня тоже помнят. Если есть деньги, почему же не пустят?

— А у тебя есть? У меня совсем немного...

Женя скромно улыбнулась. Что он, забыл, с чьей дочкой он имеет дело?.. А если серьёзно, ведь Лёнька не виноват, что его отец не такой богатый, и он не может пригласить её сам в кафе! Какая разница! Всё равно Лёнька лучше всех.

— Конечно, есть! Не беспокойся, я тебя угощаю. У тебя ведь день рождения! Посидим, и потанцуем. Давай? Тогда так: одевайся в вечернее, готическое, как сегодня, а в саду разденемся, поиграем в бадминтон в плавках и купальнике, а потом опять оденемся, и, не заходя домой – в кафе! Культурно проведём день. Я тебя приглашаю!

— Ничего себе... мне как-то неловко! Но давай, конечно, если так. А то послезавтра опять эта школа начинается. Спасибо тебе, Женевьева!

- Да не за что!

Ребята опять засмеялись. Было так хорошо смеяться вдвоем...

Женя и Лёнька медленно двинулись дальше по бульвару. Становилось темнее; было около десяти. Фонари засветились ярче, и все вокруг сразу стало красивее и таинственнее.

За разговором они незаметно вышли к детскому городку, там почти никого не было. На одной из скамеек вокруг центральной клумбы три старушки на сон грядущий наслаждались свежим воздухом вечернего бульвара: все-таки лучше, чем на своем дворе. Ярко белел платок одной из них.

«Интересно, - подумала Женя, - неужели и мы тоже когда-нибудь состаримся? Конечно, состаримся, но это, наверное, будет не скоро. А если мы тогда будем вместе с Лёнькой – то и совсем не страшно…»

Они тоже выбрали скамейку в полумраке деревьев, тщательно смели с нее пыль, чтобы не запачкать свою готическую одежду (чёрный цвет пачкается легче всего), и осторожно присели. Так таинственно было кругом...

— Звёзды сияют над Москвой, и над всем миром, — прозвучал негромкий голос над головами у Жени и Леньки. - Теперь не видно яркого света в облаках, но пронесется ветер и расчистит их. Светлая погода приходит от севера, и вокруг Господа страшное великолепие… Добрый вечер, друзья.

Они подняли глаза.

Рядом стоял незнакомец. Это был гот – такой же, как они, но из старшего поколения, лет на двадцать постарше их - точно сказать было невозможно. Бледное лицо с жёсткими скульптурными чертами, пронзительный взгляд тёмных глаз, тонко подведённых черной тушью. Незнакомец был высокий и стройный, вроде Лёньки, с очень длинными, прямыми волосами, спускавшимися ему на спину.

Одет он был в стиле, который называется «антикварная готика»: узкий, длинный бархатный френч с серебряными пуговицами, старинные украшения – цепочки и кольца – тоже из серебра, а может быть, и из платины. Всё было подчёркнуто изящно и явно ОЧЕНЬ дорого. Было понятно, что он не ездит в метро.

Он курил сигару. Женевьева чувствовала запах её ароматного дыма.

- Позвольте представиться, - сказал незнакомец без улыбки. - Меня зовут Владислав. Рад встретить юное поколение, у которого со мной одна кровь (слово «кровь» он произнёс с особой интонацией – так, что мороз по коже). Собственно, нам было предначертано судьбой встретиться позже, но если вышла такая случайность – я рад этому! Когда очень долго живёшь на свете, начинаешь испытывать тоску и одиночество, и радуешься, когда твоя судьба пересекается с другими судьбами…

Сложно было сказать, на кого был похож незнакомец. Артист варьете? Фокусник? Или маг? Непонятно. Но Женька, когда она его увидела, сразу же решила, что он – вампир! Точно! Его имя резануло её живую память.

«Он сказал, что его зовут Владислав. Граф Владислав Дракула, всемирно известный вампир, о котором написана книга Брэма Стокера – конечно же, это он!!! Он сказал, что он очень долго живёт на свете – ну ещё бы, уже несколько столетий живёт, и не стареет. Вампиры не стареют…»

Она даже посмотрела – отбрасывает ли незнакомец тень – ведь вампиры не отбрасывают тени и не отражаются в зеркале! Нет, тень у него была обычная, но всё равно понятно – это он! Иначе зачем бы он назвался!

- Мне открыто прошлое и будущее, - сказал граф Дракула, пристально глядя на них. – И мне было откровение, как только я вас увидел. У вас должны быть вскоре некоторые проблемы с порядками этого мира. И, в действительности, вам было суждено умереть – но не пугайтесь, кажется, всё должно завершиться благополучно – и только при моём участии, иначе вы погибните.

Тут он, видно, сообразил, что всё же имеет дело с детьми, и заговорил мягче, почти игриво:

- Поскольку это вопрос серьёзный, и нам всё равно предстоит встретиться, то, может быть, не будем терять времени? Пойдёмте, и пообщаемся сейчас? А потом - могу предложить вам на этот вечер замечательную культурную программу! Знаете, мне, одинокому стареющему мужчине, бывает так скучно вечерами, и так хочется пригласить кого-нибудь в гости. А я так люблю молодое поколение! Особенно мне нравятся, конечно, готы – такие же, как я…

«Ага, особенно на завтрак, - подумала Женевьева. – Сначала изнасилует, потом выпьет всю кровь, и бросит где-нибудь на пустыре, возле кладбища… Всё понятно…»

- Мой автомобиль недалеко, - продолжал вампир подчёркнуто дружелюбно. - У меня дома есть музыка. Есть вся группа «HIM» - вы же, наверное, «химики» (любители группы «HIM» - прим. автора) и многое другое. Есть DVD, навороченные компьютеры -несколько штук, с самыми новыми играми, готическими тоже. Найдём, чем заняться! Есть шампанское, ликер, шоколад, что хотите... Прокатимся?

Женя и Лёнька переглянулись, сдерживая улыбки.

— Нет, спасибо, — солидно ответил за двоих Леонид, — мы никуда не собираемся ехать. Мы просто с девушкой гуляем...

— Не в ваших интересах отказывать мне, - изменившимся тоном, жёстко сказал Владислав Дракула. – Ложкой не вычерпать моря, и человек не может идти против рожна! Если Бог посылает вам посвящённого, который может вам помочь, то вы не должны упорствовать, вы должны мне верить! Тот, кто отказывается от помощи – всё равно, что слепой, беззаботно гуляющий по краю обрыва!

Он помолчал и добавил:

- Поймите, если мне назначено судьбой помочь вам, а я этого не сделаю, и вы погибнете, то этот грех будет на мне, и я поплачусь за него. Поэтому я настаиваю. Итак – идёмте!

Пауза.

Женька заметила, как напряглось всё тело Лёньки, словно пружина, как мрачно сдвинулись его брови. Вот сейчас он, храбрый рыцарь Леонард, встанет, и что-нибудь скажет вампиру в ответ. Она знала, какой он отважный и сильный, и вдвоём с ним никогда не боялась никаких хулиганов. Так то - если речь шла об обычных хулиганах! А здесь – сам граф Дракула, она была в этом уверена!

И сейчас у неё внутри, на уровне интуиции, вдруг всколыхнулся ТАКОЙ смертельный ужас, такая паника, что она едва не закричала, и ей неожиданно захотелось… защитить храброго, глупого Лёньку!!!

— Нет, нет! Пожалуйста! Не надо! — она энергично замотала головой, не в силах сдержать дрожь в голосе. — Мы просто гуляем, и все! У нас... м-м-м... свои дела! Зачем мы вам? Пожалуйста, не надо!!!

Граф Дракула удивлённо перевёл взгляд на неё, затем взглянул по сторонам, помолчал и… рассмеялся.

— Что ж, в таком случае приношу свои извинения. — И он галантно раскланялся. — Я все, все понял. Простите, что я так вторгся. Желаю приятно провести вечер! Мы скоро встретимся, — и он удалился.

Лёнька победоносно взглянул на Женю. Он всё ещё хорохорился.

- Эти маньяки и педофилы совсем обнаглели, - недовольно сказал он.

И тут Женька вдруг ужасно расплакалась. Всё напряжение, весь ужас вышел у неё наружу.

- Что ты, что ты, Женевьева, что ты?! – испуганно спрашивал Лёнька, осторожно гладя её по голове.

- Да ничего, ничего, всё нормально, - отвечала она, утирая слёзы. – Сейчас, сейчас…

В этот момент Женька вдруг почувствовала, словно её позвали. Она подняла глаза.

Граф Дракула в конце аллеи оглянулся и едва заметно помахал рукой, словно посылая прощальный привет.

И вдруг Женьке стало очень хорошо и спокойно на душе.
Слёзы исчезли так же быстро, как и появились. Ведь её Лёнька был рядом, а остальное неважно…

Запись в дневнике Жени Семицветовой в Интернете, на сайте «Мой мир»:

«Потом мы с Лёнькой качались на качелях. Вы видели когда-нибудь, чтобы пятнадцатилетние юноша и девушка качались на качелях, если они не пьяные и не оглашают окрестности циничным хохотом, пугая людей? А мы качались — одни, в полной тишине совершенно обезлюдевшего бульвара.

Деревянные на высоких дубовых сваях качели своей формой напоминали лодку или колыбель.

Довольно, по-моему, неудобная штука, чтобы ее раскачивали, стоя рядом, и слишком тяжелая, чтобы маленькие дети вдвоем могли раскачаться сами. Взрослым же здесь просто было бы чересчур тесно.

Но именно у нас — четырнадцатилетних, полубезумных - от таинственной сказочной обстановки вокруг, от чудесного летнего вечера, от какой-то блаженной внутренней радости, одной на двоих - именно у нас было как раз достаточно силы при миниатюрной комплекции, чтобы безо всякой помощи (как и дальше было с нами во всем, что с нами было дальше), самим подняться в воздух и задать предельную скорость волшебному кораблю.

Скрипят железные уключины, корабль взмывает в небо — ох, дух захватывает! Мы сидим лицом к лицу, раскрасневшиеся, возбужденные и восторженные, руками крепко сжимая так, что бледнеют кончики пальцев, стальные поручни (то есть, как они там называются по-настоящему, не знаю), отполированные ладонями наших предшественников (интересно, таких же самых, как мы?)

И несемся, несемся в пространстве, все всякого времени, мимо скользкой, прохладной луны, мимо влажных звезд, совершенно оторвавшись от земли. Раздается корабельный скрип, плотный ветер взвивает твои волосы, твою взлетающий, плещущийся френч — ах, не могу смотреть! Твои голые ноги, Лёнька, покрытые лунным загаром, выглядят так трогательно нежно на просмоленные досках «палубы».

По твоему лицу, в переменном свете — то с неба, то от мигающего желтым фонарём светофора на углу — пятнисто пробегают тени листьев, а вот тебе на волосы упал целый лист — зеленый, кленовый, с золотыми островками (скрип, скрип), — и ты смотришь на меня, смотришь своими огромными, сверкающими глазами и улыбаешься мне.

И ничего не нужно говорить, мы же думаем вместе (если вообще способны сейчас о чем-то думать), и чувствуем вместе, и бьется одно сердце на двоих.

А может, я все это себе вру? Может, мне все это только кажется, и ты не слышишь того, что я тебе сейчас говорю в душе? Ах, нет, не хочу, не надо! Я так измучилась, дайте мне немножко помечтать. Здесь так хорошо, я совсем не хочу вниз...»

Когда они сошли на землю, голова немного кружилась. Бульвар был пуст. Фонари не горели. Приглушенный фиолетовый свет проникал с проезжей части, да у перекрестка мигал желтым глазом светофор, и прямо над головой горел зловещий, ослепительно-бледный месяц.

Женя открыла серебряный медальон с часами. Циферблат осветился. Она взглянула на него и обомлела: без пяти час! Она поспешно вынула из сумочки мобильник – ну конечно, семь пропущенных вызовов! Это звонил отец. А она и не услышала звонков – ей было не до этого… Ну, он теперь беспокоится…

День кончился, такой бесконечный, жаркий, сумасшедший, но все-таки кончился... Еще утром, еще днем девочка была на даче, ехала на машине, они с Лёнькой сидели в кинотеатре, гуляли... но все-таки день кончился, истлел, догорел, как те фонари, что сейчас были темными и спали.

Ленька проводил её до самой квартиры.

- Чтобы тебя не украл тот дядька, — пошутил он, и Женя содрогнулась.

Когда они скорым шагом подходили к дому, в окне второго этажа на желтом фоне они увидели силуэт отца.

Он стоял, опираясь локтями о подоконник. На черном фоне его лица вспыхивал и угасал красный тусклый огонек, осыпаясь, то и дело вниз мелкими искрами. По освещенному окну вверх медленно ползли, извиваясь, клубы дыма.

«Ну, что-то нам сейчас будет!» - подумала Женька…

Женевьева простилась с Ленькой у парадного подъезда долгим рукопожатием. Когда она вошла в квартиру, Николай, её отец, стоял у окна и курил. Он бросил окурок в темноту и обернулся к ней.

— Ты меня ждал? — спросила девочка, чувствуя себя очень глупо.

Николай утвердительно кивнул.

— А почему не ложился? — задала она еще один умный вопрос, чувствуя себя полной идиоткой, потому что не знала, что еще сказать.

Отец взглянул на большие стенные часы, показывавшие пятнадцать минут второго, пожал плечами, глубоко засунув руки в карманы пижамных штанов, затем прошел в прихожую, где Женя в это время стаскивала свои ботинки «Гриндерс», запер дверь на верхний и на нижний замок, затем вернулся на кухню.

— Звонил Павел (это отец Лёньки), — задумчиво сказал Николай.

Женя опустилась на стул.

— И что?

— Что «что»? —Николай глубокомысленно почесал небритый подбородок. — Спросил, что ты сделала с его сыном? Почему он до сих пор не вернулся домой, и почему он не отвечает по мобильнику? Да, а ты почему не отвечала?! Я звонил тебе раз десять!!! Я объяснил ему, что вы решили остаться в кинотеатре до утреннего сеанса.

Женя сконфуженно хмыкнула. Непонятно было, шутит он или говорит всерьез, у него всегда так.

— А если честно? — спросила девочка осторожно.

— Если честно, я сказал ему, что у вас, наверное, сели батарейки, и что Леонид пойдет провожать тебя до дома, как обычно делает настоящий джентльмен, и поэтому он задержится. Поблагодарил за то, что он обеспечил моей дочери охрану, и просил не волноваться. Но всё-таки это по-свински с вашей стороны…

— Папочка, спасибо! — Женя облегченно вздохнула. — Ты меня прости, ладно?

Она встала и нежно поцеловала отца в колючую щеку.

Он смутился и продолжал нарочито строгим голосом:

— Но все равно, я уверен, твоего друга ждет дома серьезный разговор.
И правильно, поэтому он вырос таким ответственным, не то что некоторые...
Я тоже решил тебя сегодня наказать... — Отец поискал глазами подходящий предмет. — Вот этой сковородкой... если ты не съешь все, что в ней находится.

Он поставил перед дочерью накрытую полотенцем сковородку, затем подошел к холодильнику, достал нераспечатанную коробку морковного сока, бутылку пива для себя, взял из буфета два стакана, поставил все это на стол и сел напротив.

Да, видно здорово был недоволен Ленькин отец, если он сам позвонил сюда. Женя знала, как Павел Иванович, этот строгий бывший военный, боится её отца. Его боялись все, кого она знала, кроме неё самой, конечно. И поэтому юную наследницу Женевьеву боялись еще больше, чем отца.

«Надо было мне Леньку проводить домой, вот что, - подумала девочка. - Ну ладно. Теперь уже ничего не поделаешь».

Она села за стол и медленно стала отрезать кусок хлеба. Весь день она провела между небом и землей, и сейчас чувствовала себя, словно она вся состоит из взвинченного до предела, зверски голодного воздуха…

Но у Жени на языке вертелся еще один, беспокоивший её, вопрос:

— Папочка, мы завтра собирались пойти в сад, играть в бадминтон. У нас последний день... — она выжидающе взглянула на отца.

— Так, а причем тут я? — спросил он скучающим голосом.

— Я боюсь, что Павел Иванович не отпустит Леньку, скажет, чтобы он готовился к школе. Он, знаешь, какой противный!

— Знаю, — отец зевнул. — И что я должен сделать? Прикрыть?

— Если ты скажешь, что ты меня отпустил, — пояснила девочка, — то он отпустит Леньку, понимаешь? Я это знаю точно.

— Насчет Павла Ивановича могу тебе сказать, что он в девять утра проводит совещание. Пусть поработает, ему полезно. Так что он уйдёт из дома рано, и твой Лёнька сможет идти, куда хочет. Идите в сад, играйте, делайте, что хотите... Но учти, что послезавтра — школа. Так что просьба после десяти быть дома. Ты ешь...

Женя облегченно вздохнула, придвигая поближе сковородку. Отец наполнил оба стакана (дочери — морковным соком, а свой — пивом), чокнулся с ней, сделал глоток и улыбнулся.

— Эх, распустил я тебя, Женька, вот что... Ну да ладно...

5. Ночь и утро в ожидании

Женя Семицветова так и не смогла как следует уснуть в эту ночь.

После ужина, во время которого она с отцом еще успела сыграть в шахматы, после того, как она еще принимала душ (день был очень жаркий) когда, уже в третьем часу ночи она, наконец, легла в постель и выключила оранжевую лампочку ночника над изголовьем, сон не спешил смежить ей веки.

Преувеличенными, объемными проплывали, вставали образы минувшего дня. Тени от листьев в свете фонарей на дорожке напоминают клетки шахматной доски, потому что в самих фонарях есть что-то от белых ферзей и королей. А когда свет гаснет — черные выигрывают... Что-то такое мрачное написалось…

Ей вспомнилось, как они с Лёнькой качались на качелях. Хорошо было... Что он сейчас делает? Спит уже. Или нет? Ему, наверное, попало за то, что он так поздно пришел, и не отвечал по мобильнику...

В чем он спит? Она вспомнила, что ведь Ленька, как и она, закаляется и спит обнаженный, накрываясь только одной простыней. От этих мыслей сладко-болезненная волна пробегала по её телу.

Смутно, сквозь дверь девочка услышала, как в кабинете отца зазвонил телефон (дверь кабинета, наверное, была приоткрыта), как отец приглушенным голосом говорил с кем-то. Потом, после паузы заговорил уже с кем-то другим по-английски, видимо прикрыв дверь так, что она уже ничего не могла разобрать. Это, Женя знала, звонят из Америки, у них сейчас день... Совсем обнаглели.

Девочка лежала на спине, закинув руки за голову, то закрывая глаза, то открывая; глядела на два правильных прямоугольника света, наискось пересекающих темную поверхность потолка, под определенным углом в точности повторяя форму окна.

Было жарко. Женька сдвинула простыню в ноги и так лежала в полудреме, то засыпая немного, то снова просыпаясь. «Мы договорились на одиннадцать часов, на углу, у ограды, по дороге в яблоневый сад…», - думала она сквозь сон. Было чуть слышно, как тикают большие стенные часы на кухне...

И вот её померещилось, что она встала…Осторожно, на цыпочках прошла по темному, длинному-длинному коридору, в конце которого маячил еле видный свет и, очень осторожно, прижимая рукою дверь, чтобы не шуметь, каким-то образом попала в комнату Леонида.

Тут стоял голубоватый сумрак. Высокое окно отражалось в полированной поверхности письменного стола с наклонной лампой и такой же точно, как у меня, подставкой для карандашей. Вот здесь он готовит уроки. Скоро этот стол буде завален книжками и тетрадками.

Из открытого окна веет теплый, ароматный ветер. Все небо усыпано огромными звездами. Справа, у стены, низкая кушетка, которую можно раздвигать на ночь.

Ленька спал на боку, накрывшись до пояса белой простыней. Правая рука была согнута в локте, растрепанная темная голова сместилась к краю подушки. Ветерок из окна чуть шевелил его волосы. Полна тишина... было только слышно ровное Ленькино дыхание.

Потом, каким-то образом, Женя сама стала Ленькой, почувствовал щекой край подушки, лежа на правом боку, телом ощущая прохладные крахмальные складочки белых простыней (такая жаркая летняя ночь!)… Лето было холодным, а эти последние дни, выдались жаркими…

И еще, с другой стороны сознания, сквозила иная, совсем не ночная, ослепительно-солнечная мысль: ожидание завтрашнего дня, дня игры в яблоневом саду в бадминтон... в одиннадцать, на углу, у дороги в яблоневый сад.

Женя Семицветова смогла уснуть только под утро. Ранний летний рассвет давно уже бродил по комнате, не зная, что делать, высвечивая постепенно то одни, то другие предметы.

Подул сильный ветер — южный, судя по расположению окна в комнате девочки. Кто-то внизу хлопнул дверью, слышался голос просыпающегося транспорта, смешиваясь с шелестом деревьев, дубовым и липовым.

Утренний свет проникал сквозь закрытые веки. Все вокруг постепенно наполнялось звуками, порождавшими в спящей голове Женевьевы какие-то бесконечные, до неприятного реальные киносериалы.

Ей снилось, что она вдруг просыпается, смотрит на часы и застывает в ужасе: без трех минут одиннадцать! Значит, она опоздала!!!

И она вскакивала в панике, быстро хватала одежду, надевая и застегивая прямо на ходу, и бежала, сломя голову, с разбегу ударялась ладонями и грудью о чугунную ограду и неожиданно обнаруживала, что забыл взять ракетки для бадминтона...

Смотрела на часы — и, оказывалось, что уже полтретьего! И, конечно, Ленька её не дождался! И она в исступлении стонала, и била кулачками по бесчувственной чугунной ограде, и шел дождь, и лицо девочки было мокрое, и руки, и грудь были мокрыми, и вдруг все прерывалось, она куда-то проваливалась – и просыпалась… И снова засыпала…

И опять, и опять, до бесконечности... Пока, наконец, изображение не начало рваться, расползаться, как слабая ткань, и сквозь него, как ясное небо проглядывает сквозь рассеивающиеся тучи, стала проявляться реальность.

И Женя обнаружила, что она лежит неподвижно в своей постели, на спине, широко раскинув руки, сбросив в сторону одеяло, и совсем оттеснив подушку. И солнце, как на приморском пляже, нестерпимо бьет ей прямо в лицо.

Вся комната напоена была ярким светом. Солнечные блики играли на стене, на полу, на полированных дверцах шкафа. Сверкали и переливались разноцветными искрами граненые хрустальные шарики на шнуре выключателя ночника над изголовьем. Сна не осталось ни в одном глазу.

Женевьева взяла со столика возле кровати свой медальон с часами, в форме сердца — было полвосьмого. За окном неистово шумели деревья. Ничто громко не тикало, никакого будильника рядом не было, значит, она проснулась сама. И впереди еще масса времени.

Случалось, когда отец читал в зале, расположившись на диване, в то время, как Женя перед зеркалом наряжалась или причесывалась (в особенности последнее), она ловил на себе его взгляд в зеркальном отражении, особый взгляд.

Он смотрел с какой-то особой болезненной нежностью на её спину, её ноги, её волосы. Смотрел, как движется её рука, как она держит гребень... Женя всегда это замечала, и в этот день была с ним особенно нежна и ласкова. Она понимала, в чём дело - она напоминает ему Женю, его покойную жену, её маму.

Девочка видела фотографии своей покойной матери в семейных фотоальбомах хотя отец не любил их показывать. Вот она, Женя – первая Женя, Евгения Николаевна Семицветова: те же густые светлые волосы, то же узкое лицо, те же темные ресницы, те же глаза. Женька вторая вышла точной ее копией, как говорил отец; и с годами, по мере того, как девочка взрослела, это сходство все более увеличивалось.

Она погибла в автокатастрофе, когда на последнем месяце беременности у нее неожиданно начались схватки, и отец, не имея возможности вызвать «Скорую» (они находились тогда на даче, на природе) помчался с ней на машине в ближайшую больницу. Она находилась на заднем сидении, и начала рожать прямо в пути.

Отец остановил машину, шел проливной дождь и огромный грузовик, вылетев из-за поворота, не успел затормозить... Мама погибла, и одновременно Женька появилась на свет. В машину сели два человека: муж и жена, и из машины вышли двое: отец и новорожденная дочь.

Поэтому всю жизнь, несмотря на свою природную сдержанность и ироничность, он все время, казалось, как-то по-особому тревожился о дочери. У них в Москве было много родственников, но у всех дети были уже взрослые, у некоторых детей уже у самих были дети.

Женя Семицветова одна была поздним ребенком, самым младшим, и по прямой линии, единственным. И она должна была в будущем (все родственники это знали), стать наследницей всей ювелирной «империи» Николая Семицветова, её отца. По бумагам она уже сейчас была его действующим компаньоном, хотя совершенно не понимала, как это происходит.

Нельзя сказать, чтобы юную Женьку это хоть сколько-нибудь не устраивало!

Женя выключила воду, повесила на вешалку влажное полотенце, надела перед зеркалом открытый купальник, в которых собиралась играть с Ленькой в бадминтон, повертелась так и этак — здорово! — и вышла из ванной.

Диван отца не был расставлен и застелен, видимо, он так и не ложился. Девочка прошлепала своими пляжными тапочками на залитый солнцем балкон.

Николай Семицветов был там. Он стоял в профиль к ней, в своей пушистой пижаме, и курил, стряхивая пепел вниз. Он был небрит, длинные волосы рассыпались по плечам. Сейчас он был похож не на бизнесмена, а на старого рокера. Было еще по-утреннему свежо.

— Доброе утро! — весело сказала Женька отцу.

Он покосился на неё, пронзительно сверкнув стеклами круглых очков в черепаховой оправе, и медленно, утвердительно кивнул.

— Доброе утро, амазонка. Если ты простудишься, я не виноват.

Девочка рассмеялась. Ветер приятно холодил мокрые волосы. Она закинула руки за голову, потянулась, закрыла глаза, подставляя всего себя солнцу и ветру. Так здорово...

— Хорошая погода, — сказал отец. — Тихо, смотри, кот охотится. — И одновременно Женя увидела галку, сорвавшуюся внезапно с дерева и улетающую, и пятнистого кота на толстом суку, все еще застывшего перед прыжком, которому так и не суждено было совершиться. Теперь он заворожено глядел ей вслед долгим, долгим взглядом. Ветви дерева судорожно раскачивались.

— И вот так всегда, — сказал отец, обращаясь к коту.

Кот его не слышал, поэтому не мог возразить.

Прямо перед Николаем и Женей шумела душистая, разговорчивая липа. Девочка не удержалась, переступила с ноги на ногу, вытянул вперед шею, насколько могла, и откусила листочек

— Ну и как, вкусно? — осведомился Николай с интересом, окутываясь облаком голубого дыма.

Женя энергично кивнула, согласно промычав. Отец, приподняв брови, почесал подбородок, как делал всегда в раздумье, прежде чем прийти к окончательному выводу.

— Из этого я делаю заключение, что пора завтракать, — сказал он.

Женя еще согласней кивнула, повернулась, помедлила еще секунду на балконе (посмотреть, как отец щелчком выбрасывает дымящийся окурок), и быстрыми шагами вернулся в комнату. Там она старательно расчесала мокрые волосы перед зеркалом.

«Пока буду завтракать, как раз высохнут, это лучше, чем сушить феном», - решила она.

Включив на всякий случай телевизор (вдруг покажут что-нибудь интересное) Женя ещё несколько минут крутилась перед трельяжем с расческой в руках, экспериментируя со своими волосами и оставляя на паркете мокрые следы. Николай, проходя мимо на кухню, легонько шлепнул её пониже спины, указав пальцем на пол:

— Паркет испортишь!

Женька, передернув плечами, издала пронзительный стон:

— Он же лакированный! Что ему будет?

День обещал быть чудесный, и настроение у неё было, как победный клич Тарзана. Какой тут, к черту, паркет…

Отец готовил на кухне. Оттуда уже начинали доноситься волнующие запахи.

Женя пошла в свою комнату — одеваться. Как вчера — на вечер такое же готическое платьё из чёрных кружев, с корсетом. А купальник для игры в бадминтон уже на ней.

Да, вот самое главное: она извлекла из шкафа прямоугольный плоский футляр с американским флагом и изображением серебряного орла с надписью: «Silver Eagle. Sport’s world». Проверила, там ли лежат ракетки.

Так, а вот рядом — голубая коробка, еще не распечатанная. В ней шесть воланов с белым оперением из настоящих перьев (может быть, выщипанных из того орла?) — самые королевские. Такие воланы портятся, правда, куда быстрее, чем пластмассовые, но не важно. Так, вот сумка, очки от солнца...
Вроде все.

Женька моментально оделась, оправила платье, надела на шею часы-медальон...

«Да, а куда я, собственно, спешу? — подумала она. - Ведь еще даже девяти нет. Без десяти девять».

Женя прошлась по комнате, раздумывая, что еще нужно сделать, вспомнила про ресторан: так, нужны еще деньги. Она стала шарить в карманах своих костюмов — вчера она даже не посмотрела, а вполне могли остаться с прошлого года. Ага, вот её бумажник, а в нем... так, так... ну, что ж, вполне достаточно денег, так что даже не надо просить у отца.

Она сунула бумажник в карман, вернулась в зал и села, подобрав под себя ноги, в кресло перед телевизором. Показывали новости, шло какое-то заседание. Женя пробежалась по другим программам, но ничего не нашла — так только, что-то связанное с наступающим учебным годом... ничего себе, она совсем о нем забыла.

Так завтра, получается, школа? Чушь какая... Женя даже рассмеялась.

«Но завтра еще и студия живописи, и бассейн, - подумала она, - и мы опять будем заниматься с Лёнькой, и плавать вместе. Ох...»

Ледяной отголосок летней тоски и вчерашнего мучения в кинозале снова застучал в центре её грудной клетки — а собственно, вообще почему они договорились на такое позднее время? Может быть, ей стоит ему позвонить? Хотя он ведь встает быстро, по-военному, он такой собранный, не то что она — так что сейчас он вполне еще может спать.

Девочке опять вдруг стало грустно и безысходно, на глаза даже навернулись слезы — и тут отец позвал её завтракать. За завтраком он о чём-то её расспрашивал, но мысли её были далеко…

... Девятнадцать минут одиннадцатого. Ну что такое, эти стрелки совсем не хотят двигаться! Она помогла отцу убрать со стола, сходила, почистила зубы и стала собираться в дорогу. Что ж, если идти медленно-медленно, то, в принципе, уже можно выходить.

— Ну все. — Женя открыла входную дверь. — Значит, в десять я вернусь.

— Только не позже!

Дверь закрылась за ней

6. Зелёные яблоки

. Еще издали Женя увидела высокую, гибкую Ленькину фигуру в готическом френче, возле чугунной ограды. Он уже ждал её. Женька взглянула на часы. Без пятнадцати...

— Ну вот, Леонард, — деланно нахмурился девочка, хотя ей было очень приятно. — Опять ты пришел раньше меня. Получается, что я опоздала?

Ленька улыбнулся.

— Извини, Женевьева! Так уж получилось. Ну что, идем?

Они пошли по тропинке, ведущей в яблоневый сад.

— Ты знаешь, мне сегодня приснился странный сон, — задумчиво сказал Леонид. — Будто я просыпаюсь, и уже одиннадцать часов. Я вскакиваю, вылетаю за дверь, одеваюсь на бегу, и вижу издалека — ты стоишь на углу, ждешь меня, держишь ракетки в руке. Я только успевал добежать до угла, а тебя уже нет... Странно, да?

Женька кивнула, пораженная, но ничего не сказала.

— Кстати, — спросил Ленька, — а где ракетки?

—А вот они, — Женя показала ему черный футляр на ремне через плечо, с изображением серебряного орла.

— А-а... — Ленька даже на секунду приостановился. — В твердом кофре! Ничего себе! Можно посмотреть?

— Сейчас, пойдем — покажу. —Жене не терпелось поскорее добраться до места. Они двинулись дальше.

Место, выбранное ими для игры, находилось с южной стороны яблоневого сада (недалеко от Ленькиного дома), и служило раньше футбольным полем, пока какие-то строители не прорыли поперек него глубокую канаву — проложить какие-то трубы. Трубы так и не проложили, а канава осталась, чисто по-русски. Для футбола это поле теперь, понятно, не годилось, но зато для бадминтона была в самый раз…

Женя и Лёнька расположились на траве, в зеленой тени густой раскидистой яблони, разложили вещи, сняли свои одежды и аккуратно повесили на ветвях дерева, чтобы не запачкать.

Вообще, если честно, Женька испытывала жуткое волнение, когда Ленька разделся перед ней и остался в одних плавках — она как будто заново увидела его прекрасное, стройное тело, теперь окрашенное загаром. Он действительно заметно похудел, но от этого стал еще красивее, как ей казалось.

И еще другое — новое, незнакомое ощущение: ей было немного стыдно и, вместе с тем, очень приятно самой стоять перед ним почти полностью обнаженной, так, чтобы он видел её всю, и она чувствовала всем своим телом его взгляд...

От этого она ощущала внутри упоительно-сладостный трепет и чувствовала,
как румянец густо заливает её лицо, шею и грудь — как все светловолосые, она очень быстро краснела. Женьке было неловко, что Ленька может это заметить и удивиться, и от этого она еще больше смущалась.

И она боялась, что выражение её лица предательским образом выдаст её волнение — так, что это станет отчетливо видно со стороны, и тогда — о, позор! В общем, и смех, и слезы.

Девочка окончательно смутилась и быстро села на землю, в прохладную траву, склонившись над черным футляром, и стараясь не глядеть на Леньку. Он, как ей показалось, слишком торопливо последовал её примеру, очутившись совсем близко.

Его голое плечо коснулось Женькиного, и по телу девочки словно пробежал ток. Она ощутила чистый, солнечный запах его волос, услышал его дыхание...

На секунду юноша и девушка замерли... И Женя почувствовала, что ей стало невыносимо сладко, и почему-то вдруг очень страшно. Очень…

— Так, — сказала Женя до нелепого громко (даже сама удивилась), с трудом расстегивая туго поддающуюся молнию футляра с ракетками, — что мы имеем?

Она раскрыла футляр, где в углублениях покоились две прекрасные американские ракетки. Надо, надо немедленно переключиться.

Ленька тоже, словно по команде, живо занялся этим аристократическим спортивным инвентарем. Он осторожно извлек из футляра одну ракетку и стал разглядывать уже наощупь, пробуя на легкость, на звонкость, проводя ногтем по прозрачным струнам.

Вот он чувственно взмахнул ракеткой, издавшей мелодичный свист (и мы оба, вроде бы, вздохнули с облегчением). Женька тем временем медленно сняла золотую нить с голубой коробки.

Воланы ребята разглядывали уже вместе, потому что эту коробку Женя еще дома не открывала, а на даче у неё были другие, да она и не играла там. Эти, новые, воланы имели каучуковые головки с тоненьким серебряным ободком у основания и белоснежное оперение.

— Надо же... настоящие перья. — Ленька восторженно, совсем по-детски, дотронулся до кончиков нежных перышек кончиками сильных, но не менее нежных пальцев. — Такими воланами, наверное, играют короли?

«Ну почему я не перышко? — подумала девочка с тоской. — Какой он милый, какой нежный. Он никогда не обидит меня, не опозорит, не посмеется надо мной. Он настоящий друг. Может быть, я зря испугалась, пусть бы все шло, как шло...»

Она засмеялась.

— Нет, такими воланами играют юные принцы и принцессы. Короли в основном сидят за компьютером в накуренном кабинете и пьют пиво. Но без них ничего этого бы не было.

— Понятное дело, — Ленька тоже улыбнулся. — Ну что, начнем?

Женька посмотрела вокруг, прикидывая, где лучше встать.

Женька и Леонид вышли из-под сени деревьев, немного прошли по зеленой пушистой траве и остановились на нужном расстоянии друг от друга. Ленька стоял перед Женевьевой, размахивая ракеткой.

Солнце светило на него спереди, ярко освещая его, бросая на плечо косую тень от волос, отсвечивающих красным, и все вокруг было залито солнцем. Листья яблонь трепетали на ветру, трава приятно холодила босые ноги. Девочка подбросил в воздух волан, взмахнула ракеткой...

Вы играли когда-нибудь в том состоянии, когда ты смертельно влюблен, когда внутри у тебя все горит, когда волнение и трепет достигли такого градуса, что уже не знают, как излиться наружу; когда от переполнивших тебя чувств уже начинает кружиться голова, и ты ходишь, как пьяный? Если да, то вы поймете Женевьеву…

Ребята остановились достаточно далеко друг от друга, чтобы бить нужно было сильнее. То, как они играли – это было совсем не похоже на обычный нежный, медленный бадминтон.

Каждый удар сопровождался таким свистом ракетки, что, казалось, не выдержит сам воздух. Волан при столкновении со струнами, издавал такой стук, что, случись кто-нибудь рядом, они бы удивились — что это за снаряд, по которому мы так самозабвенно лупили (словно это он был во всем виноват), скача и издавая страстные вопли. Красивая игра.

— На! — Женя в бешеном прыжке посылает волан Леньке.

Свист, стук... Ленька взмывает вверх и одновременно делает скачок в сторону — весь золотой, залитый солнцем, отбрасывая со лба волосы, он изящным и, вместе с тем, сильным взмахом ракетки отдает — и теперь Женькина очередь...

Перед началом игры они отметили палками на земле две линии, обозначающие дистанцию; переступить их было нельзя, но, поскольку воланы (в действительности один, размноженный частотой ударов) не всегда летели строго по прямой — приходилось все время скакать из стороны в сторону, чтобы точно отбить очередной снаряд.

Иногда ребята останавливались на минуту, перевести дух, затем начинали снова. Играло все тело — от кисти руки, сжимавшей рукоять ракеты, сквозь плечо, сквозь позвоночник — до самых пальцев ног, едва-едва поддерживающих совсем условную связь с землей.

Все вокруг Женевьевы кружилось, все летело, зеленый шум деревьев, шорох травы под ногами, ослепительное солнце в зените небесной сферы, а в центре всей этой мелькающей круговерти — тонкая фигура Леньки с разметавшимися по воздуху волосами.

Он перемещался легкими скачками то вправо, то влево, этот волшебный мальчик, с необыкновенной легкостью и силой, в прыжке, отражая Женькин очередной удар. Рядом с ней он казался ей всегда большим и сильным, а на самом деле — просто высокий мальчишка...

Они играли с такой страстью, что казалось: еще немного, и они просто набросятся друг на друга, отшвырнув ракетки, и схватятся врукопашную, катаясь по траве, держа за волосы, кусая в шею, в плечи, в губы, заключив друг друга в объятия — не на жизнь, а насмерть…

Часа два Женевьева и Леонард провели в яростной игре, причем сломался один волан: он упал на землю, когда Женя промахнулась, принимая Ленькину подачу. Их руки, хоть они и не замечали усталости из-за избытка адреналина в крови, били уже не так точно.

Наконец Женька взмахнула ракеткой и опустила ее — у них это означало «конец игры». Ленька подошел к ней, обмахиваясь ракеткой, как веером. Юноша был босой, в одних плавках, тело его было влажным и блестело на солнце, что Леньке очень шло, щеки раскраснелись, волосы перепутались. Женевьева нахмурилась и отвернулась — какой он был красивый сейчас, хоть повеситься…

— Знаешь, — сказала она Лёньке заплетающимся языком, тяжело дыша, — хватит на сегодня, я уже не могу. У меня сейчас сердце, наверное, выскочит — вон как бьется.

Леонид приложил свою ладонь к груди девочки. Сердце у неё действительно билось, как у испуганной птицы — не только от усталости...

— Да, Женевьева, хватит, ты устала, — сказал Леонард убежденно, — иначе бы не промахнулась, я-то уж вижу, как ты играешь. — Он отбросил со лба волосы, обмахнулся ракеткой. — Я и сам уже устал. Пошли, отдохнем...

Вконец обессиленные игрой, «утомлённые солнцем», как в кино, Женя и Ленька доплелись до яблони, где были их вещи, и в изнеможении упали на горячую траву.

Тень заметно передвинулась, пока они играли, и теперь здесь был просто пляж. Они лежали молча, не в силах произнести ни слова, только ощущая блаженную, ультрафиолетовую усталость во всем теле.

Девочка закрыла глаза. Весь мир исчез. Сейчас, кроме их двоих, никого и ничего под этим солнцем, в этом саду не было. (Это в действительности было так).

Женевьева ощущала Леньку сквозь воздух, на расстоянии нескольких сантиметров. Так лежали они вне пространства, вне времени. Это было как бы продолжением их безумного бадминтона.

Женя приоткрыла один глаз. Ленька лежал на спине, закинув руки за голову, согнув в коленях ноги. Глаза его были закрыты, волосы закрывали пол-лица.

Она осторожно коснулась его локтя. Он улыбнулся сонной улыбкой, приподнял ресницы, потом повернулся набок, лицом к ней.

Женя медленно протянула руку к его руке — сильной, мускулистой руке с тонким запястьем и узкими длинными пальцами, задумчиво перебирающими какую-то травинку; протянула руку, задержала, медленно опустила, сорвала зеленый стебелек, стала задумчиво грызть...

— Здорово поиграли, — сказала она.

Ленька кивнул.

— Как тебе ракетки?

— Ну еще бы, спрашиваешь... Королевские...

— Давай, они у нас будут, вроде как общие... – предложила Женевьева. - Все равно мы будем вместе играть...

Ленька кивнул:

— Давай...

Они говорили какую-то ерунду, ленивыми голосами, не задумываясь над смыслом слов.

— Давай, — продолжала девочка, — твоя будет, которая в футляре лежит сверху, а моя — та, которая снизу...

Он опять кивнул.

Они взглянули друг на друга и расхохотались…

Усталость постепенно проходила. Женя и Ленька продолжали нежиться на траве, под лучами солнца. Не хотелось никуда идти. Время текло незаметно.

— Пить очень хочется, — сказал Ленька. – Конечно, такая жара – и почти в сентябре! Надо было что-то взять. Я не сообразил…

«А вы, мальчишки, никогда ничего не соображаете», - с нежностью подумала Женька, и сказала вслух:

— У меня в сумке есть апельсины...

— Здорово.

Они достали из сумки пару апельсинов, принялись очищать. В воздухе сразу так хорошо запахло...

Женька украдкой смотрела, как Леонид поднес к губам очищенный целый апельсин, не разделяя его на дольки, осторожно надкусил его, медленно глотая оранжевый сок... Несколько капель покатилось по белому боку апельсина. Ленька поймал их языком, облизнул мокрые губы... Поднял на неё глаза.

Женя опустила глаза. Задумчиво положила в рот дольку своего апельсина, стала медленно сосать, проглотила, подняла взгляд на Леньку. Он смотрел на неё. Девочка улыбнулась. Он тоже улыбнулся и опустил глаза...

Стояла полная тишина. То есть, конечно, пели птицы, стрекотали кузнечики, шумела листва деревьев; где-то слышался шум городского транспорта — но вокруг не было ни души... Женя и Лёнька были совершенно одни в саду…

Ленька доел апельсин, отбросил шкурки в траву и повернулся на живот, блаженно вытянувшись, опустив голову на руки и закрыв глаза.
На очень загорелой, почти шоколадной спине юноши отпечатались следы травинок.

Скользя взглядом от его острых лопаток вниз, вдоль позвоночника, Женя заметила на его пояснице, над плавками, и ниже плавок, на бедрах, узкие красноватые полосы, не сразу заметные на загорелом теле — следы не то от ремня, не то от розог.

Внутри у девочки пробежал холодок волнения и любопытства — и она почему-то сразу влюбилась в Леньку еще больше.

— Извини, Леонард, а можно я спрошу? — спросила Женька напрямик, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно. – Там у тебя на спине такие полоски. Это что … тебя – высекли?

Ленька приоткрыл один глаз и улыбнулся. Женя увидела, как он краснеет.

— А что, очень заметно? — спросил он.

— Да как сказать... на спине и внизу, на бедрах... а под плавками — не видно.

— Меня вчера выпороли, — просто сказал Ленька, — Да. Ну и что?

- Неужели отец?! За что так строго?!

- Нет, что ты, это не отец, - он махнул рукой. – Так, вообще…

Женя повернулась к нему, подперев голову локтем, и впилась в него изучающим взглядом. На губах её играла хитрая улыбка. Она старалась говорить чуть насмешливо, чтобы скрыть волнение и смущение.

- А я знаю, кто это сделал, - сказала она. - Фея воспитания, да? «Воспитательница духа и, особенно, тела», блин? Воспитательница прекрасных юношей??? В чёрной кожаной фуражке. Ах, ах…

- Откуда ты знаешь?! – Лёнька посмотрел на неё ошеломлённо, и тут же засмеялся: - Ах, ну ты же заходила на мою страницу. Я, дурак, не удалил старые комментарии под фоткой…

- Ой, перестань - старые! Я сидела в ту ночь у компьютера и видела… случайно, разумеется, как вы с ней переписывались… А потом вы исчезли со страницы, и перешли на почту, или в аську, и там дальше общались, всё понятно. И что, она тебя к себе пригласила, эта старая, гадкая фея, а ты вот так прямо сам к ней пошёл, и сам дался?

Лицо у юноши стало серьёзным, даже торжественным, и он произнёс:

- Эта женщина сказала, что если я не в силах перенести даже малую боль, значит, во мне нет истинного мужества, и значит, я жалкий, слабый и трусливый мальчишка. Конечно же, я возразил, и сказал, что это вовсе не так!!!
А она мне говорит, что если я хочу это доказать, я должен явиться к ней… для испытания своей смелости и силы воли. Я же не мог отказаться! После этого я бы не смог жить, и мне бы не было покоя на этом свете…

Женя спросила с ехидным любопытством:

— И как же она тебя выпорола? — И поспешно добавила: — Не хочешь, не говори!

— Нет, ну почему? — Ленька засмеялся. — Тебе могу сказать…

Он старался говорить небрежно, но чувствовалось, что он все-таки немножко смущается.

— Ну… в общем… мы договорились и встретились с ней. Это оказалась такая маленькая, худая женщина в чёрной кожаной одежде, вроде готической, и тоже с такими украшениями, как у нас с тобой. Ну, и, она мне ещё раз объяснила, что если я не в силах перенести даже малую боль, значит, во мне нет истинного мужества, и для меня пришло время испытать себя, - он запнулся, облизнул губы и продолжал: — И поэтому меня обязательно нужно выпороть. Такие испытания мальчики проходили в древней Спарте. Мне, конечно, было жутко стыдно, но я понимал, что она права: может, мне это и пойдет на пользу... — Он рассмеялся.

— А дальше? — у девочки даже перехватило дыхание.

Ленька совсем смутился, покраснел, но продолжал:

— Дальше... она отвела меня в свою квартиру. Там стояла такая специальная длинная скамья, на которой она всегда всех наказывала, и велела мне готовиться к порке. Ну, я разделся…

- Вау… И ты был у неё дома, с ней наедине, и совсем-совсем голый???...

- Да, конечно, как полагается. Как в Спарте, - произнёс он с достоинством. – На мне остались только моё колье и браслеты. Я снял одежду, все, что на мне было: куртку, брюки и трусики — и так, совсем голый, вытянулся перед ним на скамье — знаешь, как неудобно!

- Да уж не тебе-то! Бесстыдник, – сконфуженно хмыкнула Женька.

- Фея достала несколько хороших гибких прутьев, ну, то есть розги, - продолжал Лёнька. - Они у неё всегда имеются для воспитания таких ребят, как я.
Выбрала розгу подлиннее, получше, какая была, хлестнула меня несколько раз, для начала, и объяснила, что именно в этом возрасте я должен сознательно учиться смелости и терпению. Еще добавила несколько раз, посильнее, чтобы прочувствовал, и говорит: если уж решился, то надо быть мужественным до конца. Еще всыпала — у меня даже дух захватило, но я смолчал. Ну, и, в общем, выпорола меня как следует. Всего я получил пятьдесят ударов розгой, и все вытерпел молча. Я доказал себе, ей и всему миру, что имею мужество и силу воли, — закончил Ленька с достоинством.

— Очень больно было? — спросила Женька сочувственно.

— Конечно, больно, а ты как думаешь? Вот, смотри… — Он поднял с земли какой-то прутик и стегнул легонько Женю по спине: и то вышло немножко больно, она даже тихонько вскрикнула и зажмурился. — Вот... а она меня в полную силу, — заключил Ленька.

Женя жутко разволновалась. Ей одновременно было немножко смешно, и очень жалко забавного, бесхитростного Лёньку, что ему было больно, и она ревновала, и в то же время она им восхищалась. Она спросила, глядя на Лёньку критически, даже уничижительно:

- А потом эта долбанная фея ещё что-нибудь с тобой делала?! Ну, там… что-нибудь приятное…в поощрительном порядке, блин… за то, что ты «всё мужественно вытерпел»???

- Ну что ты, как ты могла подумать! – смутился юноша. – Она же фея ВОСПИТАНИЯ!!! Разве она могла себе позволить!

Женя закатила глаза к небу и усмехнулась, энергично кивая головой…

...Женя и Лёнька немножко полежали молча. Девочка была взволнована его рассказом, живо представляя себе мальчика обнажённым, на скамье, под розгами, при каждом ударе оставляющими на его теле ярко-красные полосы, представила, как он послушно и как мужественно молча переносит испытание — и она вдруг почувствовала, словно немножко виновата перед ним.

— Мне тоже, наверное, следовало бы всыпать хорошенько, для воспитания, — сказала она, сладко потягиваясь на траве. — Ленька, ведь вообще-то, если идёт речь о воспитании тела и духа – неважно, юноша ты или девушка. Мы ведь вместе этим занимаемся.
Даже получается, что меня важнее было высечь — у меня ведь этого самого мужества от природы меньше, чем у тебя, значит, воспитывать меня надо больше. Это же логично. Меня надо было первую!

— Ну что ты, — Ленька искренне удивился. — Кто же посмеет прикоснуться к тебе, к твоему телу? Ты же это... наследница, и все такое...

Он это сказал совсем не насмешливо, а, наоборот, серьезно и даже с нежностью, так, что Женевьеве еще больше стало неловко перед ним.

— А твой отец уж точно никогда тебя не тронет. Ты, получается, вроде как сделана из золота... — он улыбнулся, взглянув на Женьку.

— Все равно нечестно, — сказала она. — Но мы это ещё исправим...

От такого волнующего разговора – про наказание розгами - усталость ребят как рукой сняло. Наоборот, Женя ощущала прилив новой энергии. И Лёнька вскочил на ноги, деловито поправляя плавки, потянулся, закидывая руки за голову, пробежался, сделал два раза «колесо». Женя вскочила вслед за ним.

— Хорошо бы сейчас выкупаться, — сказала она мечтательно.

— Точно, — отозвался Ленька. — Пошли купаться на бензоколонку!

— Пошли!

Женя прекрасно поняла его слова. Лёнька хоть и был настоящий гот, но купаться он ей предлагал, конечно, не в бензине и не в машинном масле!

Бензоколонка находилась на другой стороне яблоневого сада. Там была такая штука, Женька не знала, как она правильно называется, но из нее наполняют поливальные машины. Ещё с детства всем местным ребятам (особенно таким отчаянным, как Лёнька) не раз случалось летом плескаться под ее ледяными струями.

Юноша и девушка надежно спрятали свои вещи и одежду в кустах, среди ветвей, и как были, босые, в одних плавках и купальнике, пошли сквозной тропинкой в зеленом сумраке тесно смыкающихся ветвей, гнущихся под тяжестью зеленых еще яблок, словно они были Адам и Ева в раю.

— Интересно, их уже можно есть? — подумал вслух Ленька.

«Собственно, почему нет? — подумала Женевьева, — конечно, можно, хотя им еще далеко до созревания. Как и нам самим, наверное».

Ленька между тем сказал:

— Знаешь, я всегда думал: кто вообще определяет, какие плоды предназначены для еды, а какие — нет? А если нам больше нравятся не совсем зрелые плоды? Зеленые иногда намного лучше красных, как-то свежее... Так нет, нельзя, не принято, будут ругаться. А кто-нибудь обязательно соберет и съест... А другие просто упадут и сгниют...

Так, болтая, он протянул руку, сорвал яблоко у себя над головой и с хрустом откусил кусочек.

— Знаешь, как вкусно! Попробуй!

«И мы станем, как боги», — подумала девочка, беря «запретное» яблоко из его руки.

У яблока был такой терпкий, вяжущий, очень юный и, вместе с тем, немножко грустный вкус. И сразу захотелось еще. Ленька тем временем сорвал несколько штук, Женя последовала его примеру — благо, в саду не было видно никого, кроме них… даже змея-искусителя, как ни странно! Так, грызя зеленые яблоки, они пересекли яблоневый сад, и вышли к бензоколонке.

Эта самая штука, куда ребята пришли купаться, стояла несколько поодаль от бензозаправочной станции. Она была, по счастью включена, и густая струя воды с шумом хлестала по мокрым камням, стекая в канаву по грязному алюминиевому водостоку.

Все вокруг было забрызгано водой и сверкало всеми цветами радуги (возможно, из-за примеси разлившегося машинного масла). Женя первая с криком восторга и ужаса кинулась под эту ледяную струю, разбрасывая во все стороны тучи брызг. Ленька бросился вслед за ней.

Ледяная вода, как огонь, обжигала их разгоряченные тела. Они кружились, то, отскакивая, то, снова бросаясь под этот душ, брызгая друг на друга, шлепая босыми ногами по холодным, ребристым мокрым камням, серым и розовым.

Водители машин со смехом глядели на них, слушая их восторженные вопли.

Наплескавшись вдоволь, Лёнька и Женя выбрались на сухое место. Вода стекала с них ручьями, по всему телу, с намокших волос.

— Простудитесь, черти, — крикнул пожилой заправщик.

Ленька махнул рукой в ответ:

— Ничего, не простудимся! Мы сейчас обсохнем. Наоборот, теперь хорошо: солнце голову не напечет.

Они, не спеша, обсыхая на ходу, двинулись в обратный пусть через яблоневый сад — за своей одеждой и своими вещами…

Сняв мокрые плавки и купальник, Женевьева и Леонард надели свои готические костюмы прямо на голое тело (так приятно и легко, а Женькино кружевное чёрное платье ещё и почти просвечивало), и привели себя в порядок. Ленька подхватил сумку и ракетки.

Пора было возвращаться к городской жизни. И ребята уже чувствовали, что проголодались…

7. Ужин при свечах

Остановившись на улице возле зеркальной витрины, юные готы внимательно оглядели свои отражения, причесали, как следует свои влажные волосы, и вошли в кафе на углу — небольшое, но вполне солидное и дорогое кафе в мексиканском, можно сказать, антикварном стиле, куда Женька часто ходила с отцом.

В маленьком уютном зальчике было почти безлюдно. Зеленое солнце проникало сквозь задернутые занавески на высоких окнах. Тихо звучала латиноамериканская музыка. За стойкой, на фоне зеркальных полок с разноцветными бутылками, скучал одинокий бармен. Над танцполом, за стеклянным окошком, ди-джей с бородкой, в наушниках, что-то перебирал за пультом, готовясь к вечеру.

Юноша и девушка выбрали угловой столик у окна, под высокой развесистой пальмой со свисающими листьями, чтобы не особенно попадаться администрации на глаза: они выглядели явно несовершеннолетними, могут и выгнать, даже днём.

Теперь прямо над головами ребят покачивались тяжелые листья пальмы. Теперь им казалось, что из Москвы они перенеслись куда-нибудь в Гватемалу или, может быть, в какой-нибудь сон.

Того знакомого официанта, что обычно обслуживал Женьку, когда она приходила с отцом, нигде не было видно, и бармен за стойкой был незнакомый. «Наверное, — подумала Женевьева, — работает другая смена». Это ей не очень понравилось. Она вынула из сумочки готический кошелёк в виде маленького гроба, и незаметно передала Леньке.

— Возьми! Ты будешь заказывать.

Он понимающе кивнул. Им обоим не было ещё и пятнадцати, но все-таки Ленька выглядел немного постарше девочки.

Зеленое солнце навевало у Женьки шалые мысли. Хотелось купаться, загорать, сидеть в кафе под пальмой, слушать музыку, смотреть на серьезного, смущенно озирающегося Леньку в готическом френче, гулять, танцевать... Хотелось все, что угодно, только не хотелось, ох, как не хотелось думать о том, что завтра начинается учебный год...

К столику, за которым сидели Женя и Лёнька, подошел незнакомый, молодой официант в белой рубашке с галстуком-бабочкой, внимательно разглядывая их по очереди. Женя притихла, скромно опустив ресницы. Она боялась, что он попросит показать паспорта, или сразу их выгонит, как несовершеннолетних, но, кажется, он выглядел приветливо.

Ленька взял из его рук меню и углубился в его изучение. Ребята переглянулись.

— Что будете заказывать? — спросил официант очень любезно.

— Пожалуйста, две порции фруктового салата с взбитыми сливками, — Ленька вопросительно взглянул на Женю. Она утвердительно кивнула. — Две порции шоколадного мороженого с фруктовым джемом и с орехами. Лимоны в сахаре.

Стараясь, чтобы его голос звучал как можно более внушительно, он добавил:

— И проследите, чтобы взбитых сливок в салат положили больше.

Официант кивнул, записывая.

— Из напитков что будете брать? — спросил он скорее утвердительно, чем вопросительно. Женьке, после жаркого дня очень хотелось её любимого апельсинового сока, но официант имел ввиду крепкие напитки.

Женя вспомнила, как отец говорил, что здесь тех, кто не берет алкогольных напитков, и не считают за посетителей (ей не пришло в голову, что он выдумал эту отговорку затем, чтобы взять себе побольше хорошей мексиканской текилы к ужину). Официант повторил вопрос. Ленька посмотрел на девочку беспокойно. И она снова утвердительно кивнула.

«В конце концов, — подумала Женя, — у нас последний день. Пусть все течет, как течет. Помирать, так с музыкой».

— Пожалуйста, — сказал Ленька, уже войдя во вкус, — дайте два больших вишневых коктейля с лимоном и со льдом. Потом посмотрим, что дальше.

Официант, услышав это «потом», стал еще любезнее.

— Молодой человек, — обратился он к Леньке почти торжественно. — По случаю начала учебного года у нас для студентов и старшеклассников особое обслуживание. Может быть, желаете купить цветы для вашей барышни? — он слегка поклонился в сторону Жени.

— Простите, что? — удивленно переспросил мой друг.

— Не желаете купить цветы для Вашей милой барышни?

Немая сцена. Официант ласково смотрел на Леньку.

«Зря он это спросил, про цветы", - подумала девочка. Теперь Лёньке будет неловко. Конечно, он хотел бы подарить ей цветы. Но ведь сейчас-то они гуляли за ЕЁ счёт, хоть кошелёк физически находился в руках у Лёньки, и он расплачивался. Получалось, что она подарит себе цветы сама?

Пауза.

— Желаем, — неожиданно ответил Ленька с достоинством. — Принесите нам, пожалуйста, вот тот большой букет белых хризантем.

Официант галантно им поклонился и отошел.

— У меня есть немного денег, совсем чуть-чуть, - сказал Ленька. – Ты сказала, что будешь платить за всё, а мои деньги, я понимаю – это для тебя гроши… Но, Женя, я знаю, тебе нравятся белые хризантемы, позволь я заплачу хотя бы за них? Если у меня хватит. Пусть это будет тебе от меня хотя бы частичная благодарность за все. — Он неловко улыбнулся.

— Что ты, спасибо! — прошептала Женевьева, тоже улыбаясь. Она была растрогана до глубины души…

Вишневый коктейль в высоких стаканах, с кубиками льда и ломтиками лимона был очень легкий, но после двухчасовой игры в бадминтон на свежем воздухе, после прогулки и купания, он сразу ударил ребятам в голову, и Женя почувствовала, как по всему её телу разливается приятное тепло.

Женя и Лёнька с аппетитом поглощали замечательное шоколадное мороженое с хрустящими орехами и джемом, лимоны в сахарном сиропе, прекрасный фруктовый салат, составленный из кусочков ананасов, бананов, персиков, над которыми, как снежный сугроб, возвышались взбитые сливки. На столе перед нами стоял большой букет белых хризантем в хрустальной вазе.

Ребята стали оживленными и раскованными еще более, чем обычно, они смеялись и болтали без умолку. Так хорошо было... Время летело незаметно. Приближался вечер, за окном смеркалось. Зеленое солнце исчезло, и его сменил приглушенный свет ламп.

Кафе постепенно наполнялось вечерними посетителями, становилось оживленнее. Музыка стала громче. Между столиками появились первые танцующие пары.

Но никакого шума, ничего непристойного не было. Это кафе всегда славилось уютной, спокойной обстановкой — не случайно такой солидный, обеспеченный человек, как отец Женевьевы, был здесь постоянным гостем, а он куда попало не пойдет.

Юноша и девушка допили коктейль. К ним опять подошел официант.

— Прикажете подать чего-нибудь еще? Или желаете расплатиться?

Они, действительно, сами не заметили, как пролетело время, как они доели и допили все. Женя грустно улыбнулась и посмотрела на Леньку.

— Так не хочется уходить!..

— Ни в коем случае! — живо отозвался официант. — Приятный вечер только начинается. Может быть, прикажете подать горячее? — обратился он к Леньке.

Тот взглянул на девочку, ведь деньги-то были её.

«А, в самом деле, — подумала Женька, — почему нам не взять, например, цыпленка, или жаркое, или мясо на ребрышках? Мы провели такой день, мы зверски проголодались, эти сладкие закуски только раздразнили наш аппетит, и, главное, я совершенно не хочу отсюда уходить! Денег с собой у меня вроде бы достаточно…»

И она утвердительно кивнула.

Ленька сделал большой заказ. Через некоторое время ребятам принесли хлеб, зелень, жареную картошку с острым соусом, и отдельно две порции восхитительно пахнущего стейка с кровью.

— Какое вино будете заказывать к мясу? — спросил официант.

Они переглянулись, пожали плечами: а, вообще, не много ли для них?

— Если вы затрудняетесь в выборе, рекомендую вот это, — он указал им на какое-то название в винной карте. Это было испанское красное крепленое вино, хорошее и дорогое.

Женя согласилась — почему бы и нет? Можно и это вино, можно и другое. Авось папа дома не очень сильно заругает. Ей хотелось, чтобы было весело.

Официант немедленно принес им бутылку.

Перед тем, как удалиться, он зажег на их столе две свечи. Это было как раз то, что нужно. Женевьева смотрела, как весело сверкали напротив глаза Леньки, как отражается в них пламя свечей. Юноша и девушка совсем спрятались под листьями пальмы, в полумраке зала.

— Ну, Женька, тебе это дорого обойдется!

— Что ты хочешь сказать? — у неё приятно дрогнуло сердце.

— Я хочу сказать, что ты потратила целую кучу денег. Ты хоть обращаешь внимание, сколько все это стоит?

Женька махнула рукой: подумаешь, какие мелочи!

-- Ничего, - сказала она. – У меня пластиковая карточка есть, если не хватит!…

— Мне просто неловко, — объяснил Ленька смущенно. — Ты за все платишь сама, я даже не могу принять участие. Получается, что я жиголо…

— Что ты, Леонард, — Женька улыбнулась, — откуда ты таких слов набрался! Я же эти деньги тоже не заработала. Это как бы и не мои деньги, а просто папа мне даёт на карманные расходы, ну и набралось… Это как бы счастливый случай! Значит, ты имеешь на него такое же право, как и я!

Она рассмеялась, Лёнька — тоже, вместе с ней.

— Все равно, Женевьева, спасибо, — проникновенно сказал Ленька, чуть захмелевший и такой ужасно-ужасно красивый… — Мы так здорово провели эти два дня. Хорошо было...

Голова у девочки кружилась от испанского вина и музыки, она была счастлива, она была готова расцеловать Лёньку прямо здесь, при всех, если бы не боялась – а вдруг он обидится и уйдёт? Она ещё никогда не целовалась с мальчиками, и не знала, как они на это реагируют!

Она придвинула к себе хрустальную вазу и спрятала лицо в бледно-душистое облако хризантем, издающее запах ночной реки и влажной, холодной травы. Цветы, которые ей сейчас подарил Лёнька, на все свои деньги. Единственное, на что у него хватило денег…

Женя Семицветова смотрела на Лёньку и думала:

«Сегодня наш последний день, вот уже и сумерки за окном. Зеленое солнце отправилось спать. Неужели все уже кончается?

А, собственно, почему кончается? Ну, подумаешь, кончилось лето, это ведь еще не конец жизни. Начнется школа, мы будем опять сидеть за одной партой, будем вместе рисовать, гулять, плавать в бассейне, будет светить солнце. Почему же опять, среди этих малиновых ламп, среди этих свечей и музыки в моем сердце опять просыпается грусть?

Ленька, Ленька, — думала она, — если бы только было можно, я бы одарила тебя всеми цветами мира всех цветов радуги и всем, что могла бы сделать, как наследница, действующий компаньон и держатель акций... это уже серьезнее.

Я бы отправилась с тобой далеко-далеко, на Зачарованный остров, где никто не будет указывать, что нам можно делать и что — нельзя. Я взяла бы тебя за руку и пела бы тебе песни — все, какие знаю, на русском и на английском языке.

О, муки! Почему я должна молчать?! Почему некоторые мои ровесницы девчонки уже сейчас гуляют с мальчишками, нашими же сверстниками или старше, и открыто, не таясь, почти напоказ, целуются с ними прямо на улице — и ничего, все вокруг только улыбаются и радуются за них?

Почему же я одна такая трусливая и беспомощная, не могу ничего тебе сказать Слова словно каменеют у меня на языке. Я только пытаюсь выглядеть смелой… И ты такой же стеснительный. Почему мы оба боимся не то что вымолвить слово, стыдясь друг друга и самих себя? Почему, почему?..

Как я хочу, Ленька, быть с тобой вместе все время, никогда не разлучаясь! Я смотрю на твое лицо, освещенное пламенем свечей, и я почти уверена, что ты тоже хочешь этого. Я же вижу, я же чувствую!

И неожиданно для меня самой, в моей душе откуда-то возникает и крепнет уверенность, неумолимая, как смерть — придет время, и мы будем всегда вместе, вот так, как сейчас, и еще ближе...»

Все это молнией пронеслось у Жени в голове, пока Ленька глядел с улыбкой, как она купает лицо в хризантемах.

...Звучала музыка, пары двигались на танцполе. Женя чувствовала, что пора отодвинуть рукав и взглянуть на часы, но ей не хотелось этого делать. За окном уже было довольно сумеречно, взошла луна. Женя видела, как она отражается в хрустальной поверхности её пустого бокала. Их разговор утих.

Латиноамериканская музыка навевала какие-то странные, непонятные мечты. Ребята доели кровавый стейк. Лёнька налил еще вина — Женьке и себе. Они чокнулись. Бокалы издали мелодичный звон.

— За нашу дружбу, — сказал Леонид тихо.

Женя кивнула.

— Извини, братан, — вдруг услышали Женя и Ленька вызывающе-вежливый мужской голос, и быстро оглянулись.

Рядом стоял перекачанный бритоголовый здоровяк с тусклыми тупыми глазами. Он был одет соответствующим образом: пиджак, майка, толстая золотая цепь на шее и так далее. Он обращался к Леньке:

— Извини, братан, могу ли я пригласить твою девушку на танец?

Юный гот широко раскрыл глаза, в смятении взглянул на Женю - она будто съёжилась от страха. Лёнька посмотрел на качка-отморозка, потом опять на Женю и, наконец, ответил:

— Нет, не можете. Мы с девушкой хотим побыть вдвоём. — Как отрезал.

— Почему, не понял? А если я всегда хотел потанцевать с готкой? Если я нормально прошу, девушка должна танцевать!

— Нет, она не должна. Нет такого слова: "готка". Она не хочет. Она не танцует! — сказал Леонид твердо и нахмурился.

— Слушай, один танец, да? — отморозок широко улыбнулся, наклонившись к Леньке несколько вызывающе.

Зря он это сделал!

Пауза.

Леонард опустил глаза и плотно сжал губы, и девочка заметила, как побледнело его лицо – словно на нем сам собой появился его готический мэйк-ап. Женя никогда еще не видела его таким свирепым.

Он, не спеша, аккуратно вытер руки салфеткой и медленно поднялся из-за стола, словно грозный ангел. Не смотря на то, что ему едва должно было исполниться пятнадцать лет, он был выше качка на голову. Но всё равно, качок , конечно, намного здоровее. Женьке ужасно не хотелось, чтобы Лёнька дрался…

— Видимо, вы меня плохо поняли, — сказал Ленька отморозку тихо, но жестко. — Эта... девушка не хочет с вами танцевать. Что вам не ясно?

Пауза. Отморозок не уходил.

Это было уже слишком. Женька не знала, что её подбросило, но тут она встала и громко произнесла:

— Да, что вам неясно? Я танцую только с ним!

Ленька в изумлении перевёл на глаза, и даже открыл было рот, но Женька, не дав опомниться ни ему, ни качку, ни себе, быстро вышла из-за стола, с шумом отодвинув стул, схватила Леньку за руку и увлекла его на танцпол, оставив отморозка в замешательстве…

— Женевьева, что ты делаешь? — шептал Ленька в ухо девочке. — Мне кажется, на нас и так все смотрят. Сейчас разглядят, что мы несовершеннолетние, и нас точно отсюда выгонят!

— Ерунда, Леонард! — шептала ему, смеясь, Женька. — Положи мне руку на спину и слушай музыку! Вспомни занятие бальными танцами!..

Как раз начиналась новая песня. Женя услышала аккорды гитары, и, Боже мой, они охватили её, как нежный огонь, пронизывая насквозь, до самых костей. Музыка понесла и закружила их в танце, и уже не нужно было ни о чем думать, пусть все течет, как течет!

Девочка положила руку в горячую Ленькину ладонь, другую закинула ему за шею, а он обнял её за талию, и так они двигались, легко и энергично, среди других танцующих пар.

В их танце было нечто необычное — Женя вела Леньку. Со стороны казалось, что это он исполняет роль кавалера, но именно девочка задавала и направляла движения, то отступая от него, лишь держась за его руку кончиками пальцев, то прижимаясь к нему все телом; совершал стремительные повороты, откидываясь назад, на мгновение повисая на его сильной, нежной руке, встряхивая летящими по воздуху волосами.

Её охватило какое-то веселое безумие, и она двигалась как бы вслепую, увлекая Леньку за собой, а он поддерживал их чисто условную связь с землей, не давая музыке унести их вовсе — далеко-далеко, прочь, как перышки, под самый купол неба, кружа и бросая в черном воздухе.

Настроение Жени передалось и Леньке — он тоже уже, словно не видел ничего вокруг, его широко открытые глаза сияли, его вдохновенное, разрумянившееся лицо было сосредоточенно-серьезным.

Они в упор смотрели друг на друга, и Женька слышала его дыхание. Их двоих словно пронизывал электрический ток, и к этому времени сладостное возбуждение их здоровых, молодых тел достигло такого градуса, при котором все жидкие субстанции человеческого организма еще немного, и закипают...

И это было особенно заметно, когда они с налета нежно прижимались друг к другу все телом, а Ленька при этом обнимал Женю за талию. Тогда внутри у девочки все горело…

И, если милосердный читатель помнит (извините за такую подробность), на них с Ленькой не было нижнего белья — они ведь сняли мокрые плавки и купальник в яблоневом саду, и им нечего было переодеть.

Это воздушное ощущение легкости и свободы в движениях придавало особую остроту, и хотя это была двойная игра с огнем, но теперь это им было совершенно не важно. Бывает такое состояние, когда уже ничего не боишься.

Женевьева неожиданно обнаружила, что другие танцующие расступились, и вокруг юных готов образовалось кольцо, в котором они одни исполняли свой зачарованный готический танец с такой страстью.

Она и не помнила потом, как они смогли его закончить, и не могла понять, почему они не вспыхнули и не сгорели дотла. Люди с восхищением смотрели на них, и когда музыка кончилась, им почему-то зааплодировали…

Закончив свой танец, под общими взглядами, юноша и девушка проскользнули между столиков в их темный уголок со свечами, под пальмой, где их уже ждал улыбающийся официант, чтобы они расплатились.

Ленька взял из его рук счет, и стал внимательно его изучать. Он забавно поднимал брови, с удивлением складывая огромные цифры. Еще больше удивился, открыв кошелёк Женевьевы в виде гробика, и действительно обнаружив там такие деньги, и даже больше. За цветы он заплатил сам.

Женя тем временем сидела в тени пальмы, стараясь дать остыть своему телу, и постепенно приходя в себя.

— Потрясающе, — услышала она позади негромкий голос. — Вы были великолепны!

Девочка стремительно оглянулась и увидела в полумраке за соседним столиком, при свете свечи, худощавого бледного мужчину с очень длинными, ниспадающими чёрными волосами, одетого в чёрное, с кельтским крестом на шее и старинными серебряными перстнями на пальцах. Он держал в руках журнал «Готика», курил сигару и внимательно смотрел на неё.

Женя сразу же узнала вчерашнего незнакомца, который разговаривал с ними в темном безлюдном уголке на бульваре, и представился как «Владислав». Он показался девочке ужасно похожим на всемирно известного вампира, графа Владислава Дракулу, и она твёрдо решила, что это он и есть!

Вчера это наполнило её сердце смертельным ужасом. Но сейчас он уже не внушал ей такой страх, а просто, было в нём что-то таинственное и загадочное…

— Ты была прекрасна, как и твой возлюбленный, - сказал граф Дракула. - Вы оба просто шедевр природы. Давно уже не видел такой страсти – прямо как в эпоху Возрождения. И так откровенно! А ты уверена, очаровательная готическая принцесса, что вы с другом находитесь здесь в безопасности? — он усмехнулся.

- Мой друг Леонард очень сильный и смелый, и всегда сумеет меня защитить, - неуверенно ответила Женевьева. – Видели, как он ответил этому быку-отморозку?

Граф Дракула усмехнулся и сказал:

— Конечно, конечно, кто же отрицает! Но ведь этот бык – ещё не худшее, что могло случиться. Я знаю, кто ты такая, понимаю, что ты можешь позволить себе с легкостью бросать на ветер столько денег. Но тебе этого мало, ты еще и беззаботно танцуешь с приятелем, таким же несерьезным, как и ты, у всех на виду, словно показывая приманку..
Вы словно слепые. Ты знаешь, детей сейчас похищают. С твоего отца, я думаю, кто-нибудь может рассчитывать получить хороший выкуп за тебя. Это ещё в лучшем случае. А что, мало сейчас извращенцев?
Здесь, я вижу (он окинул взглядом зал), присутствуют люди, которые и сами за то, чтобы посмотреть дома, вблизи на этот ваш танец (только посмотреть!) отдали бы очень и очень приличную сумму. А за... — он помедлил, — даже ОДНОРАЗОВЫЙ секс с любым из вас, или с обоими, возможно, и были бы готовы серьёзно рискнуть. А чтобы не иметь проблем впоследствии… в общем, я думаю, твой папочка не дождался бы свою принцессу домой, понимаешь?
Зачем вы вообще сюда пришли? Не видите, что здесь на самом деле одни бандиты? С отцом одно дело, а просто так, вдвоём – это вы зря! Но вам повезло. Слава Богу, что я здесь. Что ж, желаю приятно провести вечер. Поклон твоему другу. — Он помолчал и добавил: — Однако советую быть осторожнее.

И он снова склонил голову и погрузился в чтение журнала при свете свечи на своём столике, словно вовсе и не разговаривал только что с Женькой.

«Странно, - подумала девочка. – Что это он о нас беспокоится? Но вроде бы он настроен доброжелательно. Посмотрим, что будет дальше…»

Тем временем Ленька уже расплатился с официантом и позвал Женевьеву.
Она встала, поправляя платье, взяла белый букет подаренных ей Ленькой цветов, и ребята направились к выходу.

Они вышли на вечернюю улицу, вдыхая ее прохладный воздух…

Женевьева первый раз за весь вечер взглянула на часы. Полдесятого. Отец вроде ещё не звонил, значит, пока он не беспокоится. Ленька проследил за взглядом Жени, и тоже увидел, сколько времени показывают часы.

— Так, — сказал он задумчиво. — Отец давно дома, гулять он меня утром не отпускал - вчера я был наказан, а всё равно я ушёл, а завтра школа, и от меня пахнет вином. Вот какой набор получается. Ну, и будет мне сегодня... — Он вздохнул. — Да ладно, я привычный. Пошли, я тебя провожу до дома, ну, а потом — будь, что будет.

— Нет, Ленька, — сказал девочка решительно. — Сегодня, позволь, сначала я тебя провожу. Чтобы родители на тебя не ругались. Во-первых, у меня время еще терпит, во-вторых... — она весело блеснула на него глазами, — потом я ещё обязана сравнять с тобой счёт.

- Какой счёт? – не понял Лёнька.

- Скоро узнаешь! Пойдем! — Женя увлекла Леньку за собой, и они быстро зашагали в сторону его дома.

Когда они звонили в дверь, по спине у Женьки пробежал холодок, словно ей сейчас предстояло сдавать экзамен. Леньке тоже, видно, было не по себе. Они переглянулись, и Женька быстро пожала ему руку, словно перед прыжком с обрыва в море.

Ребятам открыла высокая и красивая, но нервная, женщина с Ленькиными глазами. Лицо ее было возмущенным.

— Леня! — начала она сразу, как только увидела сына, — Леня, что ты делаешь!..

— Мама! — остановил ее Лёнька. — Мама, познакомься. Это Женя Семицветова. Мы учимся вместе. Ну, ты знаешь!

Женевьева вежливо поклонилась.

Лицо Ленькиной мамы сразу изменилось, приняв другое выражение. Она пропустила Женю и Лёньку, и они вошли в квартиру. Она улыбнулась, разглядывая нарядную девочку с букетом цветов.

— Здравствуйте, Женя, — сказала она. — Так вот вы какая красивая девочка. Леня много о вас рассказывал. Вы знаете, он все время про вас говорит. Но, Леонид, — она обратилась к сыну уже значительно мягче, — о чем же ты думаешь? У вас же завтра школа. — Она посмотрела на Женю, потом опять на Леньку, — а вы все гуляете...

— Мама, — стал успокаивать ее Ленька, — мама, у нас все готово к школе... — Он неосторожно приблизился к ней, она подозрительно потянула носом воздух, и снова нахмурилась.

— Да от тебя пахнет вином!!! От вас обоих пахнет! И это накануне Первого сентября. Ну, ребята, не знаю, о чём вы думаете. Это вы, Женя, его учите? — она горестно посмотрела на Женю. — В общем, не знаю, Леонид, разговаривай с отцом! Паша, иди сюда!

Из комнаты навстречу ребятам вышел с газетой Павел, Ленькин отец, молодой мужчина, такой же высокий, как Ленька, но плотнее и шире в плечах, и коротко остриженный.

— Ну что, Леонид, все по-прежнему? — устало заговорил он, ещё не кончив читать газету. — Теперь еще и за пьянство взялся… — Он поднял глаза, увидел Женю и осекся.

— Здравствуйте, дядя Паша! — сказала Женя, улыбаясь.

— Папа, познакомься, — сказал Ленька, — это Женя.

— Я лучше тебя знаю, кто эта барышня, — ответил Павел, — её фотография стоит в кабинете у её отца на столе. Здравствуй, Женечка! Вот, воспитываю своего мальчишку, как умею, и все нет результатов. Теперь еще и ты подключилась!

— Нет, дядя Паша! — Женя улыбнулась. — Он у вас замечательный, ответственный. — И, как бы между прочим, девочка добавила: — И мой отец им очень доволен. Говорит, он надежно обеспечивает мою безопасность на улице. Он такой смелый, я с ним ничего не боюсь, как за каменной стеной!

Ленька, слушая это, заулыбался и опустил глаза.

При упоминании о Женькином отце Павел сразу стал мягче, приветливее, даже чуть-чуть улыбнулся.

— Да, это есть, — сказал он с гордостью. — Уж я его тренирую: он и гимнастику делает, и закаляется... В этом смысле все в порядке. Одно меня смущало: зачем парню краситься, причём точно так же, как его девушке? Впрочем, хватит занудства!!! Я ведь тоже старый неформал: ещё до армии, в восьмидесятые, при Совке (это вам не то, что теперь) я носил стоячие волосы, сделанные при помощи сахарного раствора, и ошейник, и ходил на концерты группы «Технология»! Да, кажется, я тоже подводил глаза карандашом…– и он весело рассмеялся.

«Он совсем не злой, — подумала Женя. — Но он строгий, это видно».

Обстановка была разряжена. Тут Лёнька с отцом вспомнили ещё что-то забавное, и скоро уже все хохотали. Потом за знакомство пили чай с Ленькиными родителями, весело и дружно, и вечер закончился прекрасно. Павел сам позвонил Женькиному отцу, сообщил, что она у них в гостях и просил не волноваться: скоро она будет дома.

— Мне ничего не остается, — сказал он, обращаясь к ребятам, — как самому отправить Леонида проводить тебя, Женя, домой, драгоценная ты наша! Ступайте поскорее! Но только смотри, Ленька, быстро — туда и обратно!

… И вот, пол-одиннадцатого, а они снова идут по темной улице вдвоём. Это ещё совсем не конец вечера. Самое главное, возможно, впереди…

8. Раздевание при луне

Женя и Лёнька медленно, не спеша, шли по тропинке через яблоневый сад. Высоко в небе стояла луна, заливая своим светом все вокруг. Из их знакомого кафе доносилась латиноамериканская музыка. Они наслаждались царящим вокруг покоем. Было совершенно безлюдно.

Они изо всех сил старались продлить этот день, растягивали его, как могли.
И, странно, казалось, он действительно никогда не кончится, казалось, это в их власти. Они совсем не хотели расставаться, словно что-то было еще не договорено, что-то оставалось не сделано.

Было прохладно. Ветер приятно обдувал тело девочки под легкой одеждой. На душе у неё было легко и светло, настроение было прекрасное. Она прекрасно понимала, когда шла провожать Леньку, что, в конце концов, Павел Иванович будет вынужден сам отправить его с ней, как постоянного защитника в школе и на улице, по договоренности с Женькиным отцом, чтобы он доставил её домой в целости и сохранности.

И они опять будут идти вот этой знакомой тропинкой через яблоневый сад, вдыхая его влажный, ночной лиственный воздух, под этой луной. Это правильно, по-другому и быть не могло: день еще не закончился, им нужно еще многое сказать друг другу, многое еще может случиться. И все произошло именно так, как Женя и хотела!

А теперь они идут, вдвоем с Ленькой, по яблоневому саду. Им еще долго идти, если не слишком торопиться. Вокруг никого, здесь никогда не бывает хулиганов или пьяных компаний. Здесь стояли элитные дома, в основном жили состоятельные люди, во дворах стояло много иномарок. Весь этот квартал, как вы, конечно, догадываетесь, контролировали усиленные наряды милиции, впрочем, совершенно не нарушая покой его обитателей, таких, к примеру, как Женькин отец.

Они миновали поляну, на которой утром играли в бадминтон, и медленно двинулись дальше. Теперь справа и слева от них была непроглядная черная чаща. Кроны деревьев, растущих по обе стороны тропинки, смыкались у них над головами.

Они почти не видели друг друга, лишь смутно белел букет хризантем в Женькиных руках. Ответственный Ленька взял её за руку и осторожно повел, угадывая дорогу в темноте. Или так только казалось, может быть, это она его вела, как это было в танце?

Там, впереди, в таинственном мраке ночного райского сада, Женя знала, скрываются запретные зеленые яблоки, свежее и нежнее красных, которые едят все. Их аромат кружил ей голову, и она чувствовала, как её начинает охватывать волнение.

Сердце забилось учащенно, так, что даже захватило дыхание, и стало немножко страшно, но это был особый страх, какое-то веселое отчаяние, словно Женевьева уже оторвалась от земли и поднялась в воздух, и обратного пути нет, есть только восхитительное чувство полета.

Она сжимала горячую руку Леньки и понимала: после всего, что было в эти дни, между ними уже исчезли какие-то преграды, создававшие неловкость, а теперь постепенно приходит освобождение, и ей становится с Ленькой всё более легко и радостно.

Сейчас, в ночном саду, при луне, можно было говорить о чем угодно. Девочке казалось, будто она спит, и все это ей снится. К тому же, вокруг было темно.

И тогда она исполнилась решимости и сказала:

— Леонард, у меня есть к тебе мужской разговор насчет «воспитания духа и тела». Помнишь, я сказала, что я должна сравнять с тобой счёт? Вот об этом и идёт речь!

— В чем дело, Женя? — Лёнька в темноте повернул лицо в её сторону.

Впоследствии Женька никак не могла понять, откуда у неё взялось столько смелости. Может быть, потому, что она была немножко пьяна, или еще почему-то... У неё было ощущение, как будто все это происходит в каком-то странном сне.

— Ты должен меня высечь. Я хочу, чтобы ты стал моим воспитателем, каким Строгая Фея была для тебя…

Она покосилась на Лёньку. Он смотрел на неё, широко раскрыв глаза.

— Да. Мне это нужно для воспитания духа и тела, - добавила она более твердо, хотя и с ноткой неуверенности.

— Высечь?!! — ошеломлённо спросил Лёнька. — Я - тебя? Неужели ты серьёзно…

— Да, розгами, — девочка утвердительно кивнула.- Как эта долбанная фея порола тебя. А что, ты думаешь, что мне слабо? Думаешь, я этого не выдержу?

— Но я не смогу! Тебе же будет больно! А ты правда не боишься? И ты… меня не стесняешься? — спросил Лёнька дрогнувшим голосом, как будто речь шла о том, чтобы выпороть его самого!

Она запнулась на секунду, потом твердо сказала:

— Нет. Я хочу пережить то, что пережил ты. И прямо сейчас! При свете луны! По-настоящему! Здесь рядом есть НАСТОЯЩИЕ ГОТИЧЕСКИЕ развалины. Там есть каменная скамья. Вот, я хочу, чтобы ты выпорол меня на ней. Всё, что нужно для этого, у нас есть. Моё тело у меня с собой, как ты догадываешься, - она дерзко повела плечами, - и сейчас я передам его тебе для воспитания. А розги здесь растут везде, можешь выбрать и сорвать, какие хочешь! Считай, что ты подаришь их мне, как цветы…

На самом деле, то, что Женька назвала «готическими развалинами», был полуразрушенный довоенный кирпичный дом без крыши, идущий под снос, в конце сада. Ночью, при свете луны, он действительно выглядел очень таинственно, и был похож на развалины старого замка с башнями. Там было много разных барьеров и парапетов, что могли сойти, как скамья для порки.

Лёнька помолчал, затем прошептал, потеряв от волнения голос:

— Ну, идем, если так…

Разговаривая, ребята вышли из-под деревьев к развалинам. Их лица и фигуры залил яркий лунный свет. Они остановились.

— Я готова, — произнесла девочка с дрожью в голосе, хотя старалась говорить твердо. — С этой секунды ты мой воспитатель, и я тебя слушаюсь. Приказывай, что мне делать, и я выполню. Ты можешь исхлестать меня всю до крови, как в Спарте, и я обещаю вытерпеть это мужественно...

- Женевьева, я не смогу очень сильно! Я не смогу, - произнёс он с мольбой.

- Как получится, - безучастно ответила девочка. – Это на твоей совести.

-Ты будешь снимать платье? – тихо спросил Лёнька.

- Да, - с достоинством кивнула юная спартанка. – Конечно. Как полагается.
Я буду в таком же виде, в каком был ты, чтобы всё тело было полностью обнажено и открыто для розги.

- Тогда – давай, - произнёс юноша с трудом. – Мне было бы легче, если бы кто-нибудь снова выпорол меня, а не я тебя… Но я знаю, что ты права. Тогда… раздевайся…

Пауза…

Женя вдруг почувствовала, как по её спине очень ощутимо пробежал холодок, и руки её задрожали.

— Да-да, — прошептала она, — подожди секунду… я сейчас…

Положив букет цветов на камни, она присела и стала торопливо расстегивать молнии на своих высоких ботинках «Гриндерсах», путаясь в застёжках. Руки её дрожали и не слушались. Снимать обувь вроде было не обязательно, но ей казалось, что без одежды и в ботинках она будет выглядеть смешно… Разувшись и ступив босыми ногами на холодную землю, девочка остановилась, все более и более краснея от стыда.

— Ты боишься? Может быть, не надо тебя сечь? – спросил Лёнька шёпотом.

Женька мысленно погрозила себе кулаком: «Трусиха! Наказание легким не бывает! И пусть мне будет стыдно! А как бы вел себя Ленька на моем месте?» — прошептала она себе, быстро расстегивая на спине и снимая своё готическое платье, под которыми у неё ничего не было. Их мокрые плавки и купальник так и лежали в сумке.

Через минуту, скинув с себя совершенно все, она уже стояла босая, полностью обнаженная, на холодной земле, возле «готических развалин». Стараясь выглядеть смелой, Женька стояла, расправив плечи и опустив руки вдоль тела, как бы по стойке смирно, учащенно дыша от волнения. Лицо и уши у неё горели. Ей, которую никогда не пороли, было, конечно, очень стыдно и, если честно, то и очень страшно.

Но Ленька стоял перед ней, она чувствовала его взгляд своим телом, и это ей придавало силы перенести все, что угодно. И похоже, Лёнька сейчас боялся больше чем она.

— А сколько, ты считаешь, тебе полагается… ударов розгой? — спросил он.

— Мне полагается, — запинаясь, словно на уроке, ответила безумная спартанка, — пятьдесят розог, чтобы было так же, как у тебя, и не меньше.

На самом деле она чувствовала, что колени у неё предательски дрожат, хотя она изо всех сил старалась показать смелость. Что же происходило сейчас с Лёнькой, лучше было не думать…

- И когда ты будешь меня пороть, - сказала Женевьева строго, - ты должен говорить мне воспитательные речи и наставления, как Фея Воспитания делала это с тобой, иначе процесс будет неполным, не забывай об этом!

- Но я не представляю, за что мне тебя ругать, - прошептал Лёнька.

- Я тебе подскажу, - решительно ответила Женька.

На середине маленькой площадки находился длинный бетонный парапет от крыльца, в точности похожий на каменную скамью для телесных наказаний.

Голая девочка с готовностью легла на тёплый после жаркого дня бетон ничком, вытянувшись по струнке и, всё же сгорая от стыда, послушно лежала, ожидая начала воспитательного процесса.

У неё все похолодело внутри, когда Лёнька, не спеша (на самом деле он оттягивал время, как мог), аккуратно сорвал с ближайшего куста несколько идеально гладких, гибких прутьев, и подошел к скамье. Девочка почувствовала, как напряглось её тело...

Юноша нарочито грозно взмахнул розгой в воздухе, пробуя ее на гибкость. Розга свистнула, и Женя затрепетала от страха... Он снова размахнулся, уже по-настоящему, хотя и очень слабо. Розга засвистела в воздухе и звонко хлестнула по голому телу — ниже спины, по мягкому месту. Девочку слегка обожгло, она дернулась и застонала.

— Да, Лёнька, но надо ещё сильнее, - морщась, проговорила она. – Вот я в чём провинилась: как же можно так непорядочно относиться к родителям! Я гуляю поздно, и не отвечаю на звонки мобильника, а отец волнуется! Давай за это…

- Да, Женевьева, так поступать нельзя, - сурово ответил Ленька, постепенно заводясь и входя в роль, снова взмахивая розгой, стегая Женьку второй, третий раз, тщательно отсчитывая удары (но по-прежнему не очень сильно).

Девочка постанывала от боли, но смирно лежала, вытянувшись на скамье, не смея пошевелиться. Всё-таки было больно. Но она чувствовала, что Ленька смотрит на неё, и это её согревало и придавало силы.

А розга опять свистела и опускалась, звучно стегая по юному телу, и Женька чувствовала, как на нем, наверное, остаются новые и новые длинные следы, наверное, такие же, как и у Леньки.

— А вот ещё, Лёнька, за что надо мне всыпать, - простонала она. – Вот, я сегодня выпила, а как же можно в четырнадцать лет употреблять спиртное накануне начала учебного года! Да за это можно всыпать и посильнее. Ай-яй-яй! Как нехорошо!

Лёнька помедлил (ведь он же тоже пил с ней), очень осторожно размахнулся (чтобы не ударить сильно) и вытянул Женьку пониже спины. Всё же получилось так хорошенько, что она дернулась и вскрикнула, но тут же прикусила губу — сама просила, должна терпеть. Ленька ведь терпел!

А розга уже свистела снова и снова. Её обожгло столько раз, сколько следовало за пьянство.

— О-ой, Лёнька… да, а вот ещё надо за что: разве можно считать, что если у тебя богатый папаша, если он тебя очень любит, все тебе позволяет и дает много денег, то тебе уже все можно, и ты ни за что не отвечаешь и можешь презирать всех? Ай-яй-яй, как нехорошо! Давай за это как следует…

- Ну нет, Женька, это уж совсем не про тебя! Ты вовсе не такая! Это ты взяла из какого-то фильма! – воскликнул Ленька, останавливаясь.

— Всё равно, надо же как-то закончить этот ритуал! Давай напоследок…

Розга просвистела в воздухе последний раз, звучно стегнув напоследок чуть-чуть посильнее, и Женя застонала, чувствуя, как на теле проступает последний длинный горячий след.

Порка закончилась.

— Ну, все, хватит, — сказал Лёнька убеждённо, откладывая розгу, и осторожно провёл рукой по её спине. — Я хочу сказать… ты такой молодец, Женя! Ты смелая, и я тебя очень… уважаю… даже… не знаю, как сказать…

Он замолчал.

Девочка лежала расслабленная, словно в трансе. Луна заливала молочным светом её обнаженное тело…

Ленька взял её руку и пожал своими горячими пальцами. Она повернула голову, взглянула на него и улыбнулась. Он смотрел на неё широко раскрытыми, точно, влюбленными глазами... и вдруг быстро приблизился и поцеловал нежными губами её плечо со следами от розги.

Этот поцелуй, словно огнем, запечатлелся на теле Женевьевы. Она прикрыла глаза, блаженно улыбаясь.

«Я никуда отсюда не пойду, - подумала она. – Так и буду лежать перед ним всю жизнь на этих камнях. Это настоящая готическая сказка. Ах, как я счастлива сейчас…»

Лёнька подал Женевьеве руку, помог ей встать, и подал ей одежду. Девочка надела своё чёрное кружевное готическое платье на обнажённое тело, со следами от порки розгами на худенькой спине. Сев на камень, она надела и застегнула свои высокие ботинки «Гриндерсы». Леонард подал ей её букет белых цветов.

Ребята вернулись от развалин под сень деревьев, и медленно пошли по тропинке сквозь сад. Луна светила сквозь густую листву…

— О чем ты думаешь? — тихо спросила Женька.

— Я думаю об этих днях, — ответил мальчик, тоже тихо. — Сколько всего произошло с нами... Хорошо было.

— Да, — кивнула Женя. — Помнишь, вчера? Вечер, фонари на бульваре, качели...

— Сегодня утром — игра в бадминтон, — сказал Ленька, — ...солнце, апельсины...

— Зеленые яблоки, — напомнила Женя. — Купание.

— Испанское вино, — добавил Ленька, — хризантемы... и танец.

— Да, — девочка вздохнула. — А потом меня высекли. А тебя — накануне. Вот было особенно хорошо!!!

Они дружно рассмеялись, потом замолчали. Немного погодя Ленька снова заговорил.

— Я хотел тебе сказать... Женевьева, ты мой самый лучший друг. И еще кое-что... — Он помолчал. — Ты очень хорошо танцуешь, лучше всех! Я этого не знал.

Это было приятно — то, что он сказал. Девочка улыбнулась в темноте. За деревьями, в кафе звучала музыка.

— Слышишь? — спросил Ленька. — Наша. Под которую мы танцевали.

— Знаешь, как переводится название этой песни? — спросила Женя.

— Да, — ответил он. — Это значит — «Изрань любовью моё тело...»

Они снова засмеялись, продолжая идти все медленнее и медленнее.

— Послушай, — спросила девочка вдруг. — Почему тогда, ну когда я лежала на скамье, после порки розгами, ты меня поцеловал?

В воздухе повисла звенящая тишина.

— Не знаю, — тихо произнес Леонард, и казалось, что он улыбается…

Они прошли еще немного. Наконец, Женя собралась с духом.

— Ленька, — начала она осторожно, — я хотела спросить тебя серьезно. В эти дни, когда мы с тобой гуляли, играли в бадминтон, загорали, купались, танцевали — что ты чувствовал? Только честно!

Он помолчал, потом сказал задумчиво:

— Если честно, Женевьева... Я чувствовал, что мне очень хорошо. Мне никогда еще так не было. Это были лучшие дни в моей жизни.
Ты... — он запнулся, — ты совсем не похожа на других девушек.
Ты такая... добрая, открытая, нежная и... такая мужественная... И еще — ты самая красивая. В тебе есть что-то особое, необычное.
Ты мне очень нравишься. Ты — мой лучший друг. И я бы хотел, чтобы мы всегда были вместе. Вот... поэтому я тебя поцеловал.

Сердце у Жени забилось сильнее, и она заметила, что у них у обоих вспотели ладони.

Она еще крепче сжал его руку.

— Леонард! — сказала девочка, облизывая пересохшие губы. — Ты мой самый лучший друг. Ты тоже мне очень нравишься... И я хочу всегда быть рядом с тобой. Я это поняла еще весной, но я стеснялась. Мне казалось, что я никак не могу тебе понравиться – я была такой изнеженной, такой недотрогой, и это наверняка отдаляло меня от тебя. И ещё. Я не знала, что может быть дальше, потому что нам обоим нет ещё и пятнадцати лет. Но сейчас я уже не могу это скрывать, потому что тогда я сойду с ума. Ну, вот я тебе и сказала, — закончила Женя и умолкла.

— Что ты, Женевьева, — произнес тихо Леонид, — какая разница, по сколько нам лет? Если мы оба... чувствуем, что нам очень... хочется быть вдвоем? Мне кажется, это и есть настоящая дружба — когда я чувствую, что ты лучше всех! И кому какое дело, — добавил он, — если и тебе, и мне...

Женька подхватила:

— ...Если нам нравится вкус зеленых яблок, а не красных, которые едят все! — и они тихо, нежно засмеялись.

- И ещё кое-что, Леонард, - тихо сказала Женя, - это важно! Я хочу тебе открыть тайну. «Невидимка», которая приходила к тебе летом на страницу в «Моём мире», и разговаривала с тобой – так это была я.

- Я давно догадался, - ответил юноша так же тихо. – Тогда, когда ты рассказала про Фею Воспитания. Только я боялся спросить.

Деревья над ними совсем сомкнулись. Луна ушла куда-то в сторону, стало совсем темно — только слышался шум листвы, доносилась музыка из кафе, и сводил с ума запах зеленых яблок.

Ребята шли все медленнее и медленнее, и, наконец, совсем остановились — не сговариваясь, словно поняли, что все, дальше идти некуда, они уже пришли.

Лёнька поставил сумку на траву, Женя положила на нее цветы. Он повернулся к ней, и так они стояли — лицом к лицу, совсем близко друг к другу, взявшись за руки, словно собирались танцевать. Женька слышала его дыхание, и его волосы почти касались её лба. «Этого не может быть, — подумала она, - это мне снится».

— Я люблю тебя, Ленька, — прошептала Женевьева, и, словно боясь, что не услышит от него ответ, спросила: — И ты меня тоже?

— Нет, это другие — тоже, — ответил он тихо, — а я — по-настоящему!

— И я тоже... по-настоящему!

Он наклонился к ней, и их губы соприкоснулись…

Девочка впервые ощутила этот незнакомый вкус — вкус его горячих влажных губ, так мучивших её воображение...

Она непроизвольно приоткрыла рот навстречу ему. Все получалось как бы само собой. Она даже не знала, что они оба умеют так нежно, так страстно целоваться — их ведь никто этому не учил.

Он обнял её, и она прижалась к нему, чувствуя сквозь ткань одежды его всего — все его тело, гибкое и сильное, как у пантеры. Ленька ласкал её, его руки скользили по её кружевному тонкому платью, гладили её плечи, грудь, живот, стараясь проникнуть ниже... Женьку бросило в жар, и она вдруг почувствовала, как ей нестерпимо, до боли мешает одежда.

— Подожди, подожди, Ленька, — сказала она задыхающимся голосом, — как говорила Фея Воспитания: «раздевайся, сейчас будет тебе по-настоящему».

Ленька отступил в темноту, и Женька смутно увидела, как он расстегивает и сбрасывает свои готические одежды. Она тоже быстро сняла своё платье, и бросила его куда-то в сторону сумки; сбросила ботинки «Гриндерсы», быстро расстегнув на них молнии.

Вот и всё – теперь на ней не оставалось одежды, даже белья: их мокрые плавки и купальник так и лежали в сумке. На ней теперь был только готический ошейник с кружевами, да браслеты.

«Вот, я раздеваюсь в третий раз за этот день, - машинально подумала она. – Первый раз – чтобы загорать, второй раз – для порки розгами… Что же будет в этот раз?...»

...Все происходило удивительно быстро, в полном молчании, словно они оба долго готовились, и лишь дожидались случая.

Девочка стояла полностью обнажённая, с распущенными волосами, со следами от розги на спине, в одном ошейнике-колье и браслетах, дрожа от возбуждения, с замирающим сердцем. Её тело обдувал свежий ночной воздух, босые ноги утопали в холодной траве.

Юный Леонард шагнул к ней, обнял с нежной силой. Она тесно прижалась к нему, не стыдясь — всем телом, ощущая своим животом его возбуждение. И он увлек её на холодную влажную траву, в ночную росу, куда едва успел постелить свой готический френч.

Они обнимали и ласкали друг друга, забыв про стыд, про холод, про время — им было совершенно все равно. Женька вдыхала запах его волос, слышала его учащенное дыхание, и неистово целовала, и кусала его, как в той песне «Изрань моё тело любовью»: шею, плечи, грудь — все то, что она так болезненно любила глазами при солнечном свете.

И теперь она это жарко целовала, ощущая вкус крови на искусанных губах, глотая эти драгоценные сладко-солёные капли, словно желая вобрать его в себя, стать с ним одним целым, и Ленька отвечал ей тем же…

И в то же время они оба, достаточно осмелев, горячими тонкими пальцами бесстыдно ласкали друг друга в запретных местах, где было сосредоточено наслаждение...

Сейчас они словно слились воедино. Их блаженство, нарастая и увеличиваясь, достигло высшей точки. Женька вдруг почувствовала, как её всю обжигает изнутри, как все тело пронзает упоительная дрожь…

И почти в ту же секунду Лёнька - та часть его тела, которую она гладила и тискала в своей руке, вдруг по-особому вздрогнула и задёргалась, ещё и ещё…Юноша часто задышал, сильно прижимаясь к ней…

И Женька ощутила, как наслаждение, и счастье последних минут, переполнив его и уже не в силах сдерживаться, стремительным потоком изливается наружу, прямо в её горячие ладони…

И они одновременно задрожали и забились, как мокрые рыбы в сетях рыбака, обнимая друг друга, кусая в губы, и переплетаясь телами...

Это ощущение было таким сильным и таким острым, что у девочки даже закружилась голова, и на какую-то секунду она потеряла сознание...

Когда все утихло, Женька обнаружила, что они лежат, обнявшись, в высокой траве, тяжело дыша, и её голова покоится на Ленькином плече. Нежная усталость окутывала все тело, пальцы сводило, на губах был привкус крови. Её руки и живот были мокрые и скользкие… от Лёнькиной влаги, и это почему-то было совсем не стыдно…

В просвет между кронами деревьев, как по заказу, неожиданно выглянула луна (словно до этого она тактично отворачивалась), и девочка увидела Ленькино лицо. Он смотрел ей в глаза, нежно перебирал её волосы, гладил по щеке.

— Ты, наверное, презираешь меня теперь, смеешься надо мной? — спросила она, смущенно улыбаясь. – Я как сумасшедшая, совсем потеряла чувство стыда.

— Женька, милая... — сказал мальчик тихо. — Какая ты сейчас красивая. Фантасмагорично… Женька, ты знаешь, у тебя золотые глаза.

— Нет, серые... — удивилась девочка.

— Точно, серые, а в самом центре, вокруг зрачка — золотые, и лучики расходятся в стороны, как у звездочки. У тебя золотые глаза, и сама ты — вся драгоценная: золотые волосы, тело как из слоновой кости и тоже золотое от загара, и глаза как самоцветные камни, с крупинками золота... Ты вся такая — Женя Семицветова! — он нежно засмеялся, гладя её волосы.

— ...И драгоценные часы на шее! — закончила она, тоже смеясь. И сказала проникновенно: — Я люблю тебя, Ленька. Правда, по-настоящему. Ты такой ласковый, такой сильный. Ты — лучше всех.

«Он не упомянул одного, говоря о драгоценностях, — подумала наследница, — счетов в банке на мое имя. И я уверена, это не случайно: это уж точно интересует Леньку меньше всего. Он не такой, я точно знаю, для него, действительно, важнее мои глаза».

— Кстати, Женька, — спросил он с беспокойством, — а где твои часы? И что они показывают?

Швейцарские часы, медальон на цепочке в виде сердца, показывали, к их удивлению, всего-навсего без четверти двенадцать. Это означало, что с момента выхода из Ленькиного дома прошло не более сорока минут.

«Ничего себе, — подумала Женя, — а мне казалось, что прошла целая вечность».

Они еще немного повалялись в траве, расслабленно лаская друг друга, нежно болтая о всяких глупостях — и никак не могли насытиться этой первой ночью.

Они даже не сразу обратили внимание, когда поблизости послышались чьи-то шаги.

— Эй, что вы тут делаете? — послышался сзади чей-то усталый, ворчливый голос, и кто-то бестактно осветил их лучом карманного фонаря. Это оказался ночной охранник, совершающий обход яблоневого сада. — Все, хватит, ребята, пора по домам!

Юноша и девушка переглянулись, прячась в высокой траве, и дружно захохотали, зажимая рты. Ленька первый нехотя встал, надел свои шорты, потом нашел в траве и собрал их вещи. Женя Семицветова, стараясь, по обыкновению, ни в коем случае не показывать свое лицо, взяла с земли платье, и, ещё не одевшись, тут же ускользнула за деревья.

Женька и Лёнька смеялись, слыша, как охранник ворчал им вслед:

— Вот, блин, нашли место. И эта, надо же, совсем разделась, бесстыжая!..

9. Ворон, мельница, труп…

Накануне первого сентября отец всегда устраивал маленький праздничный ужин им с Женькой на двоих, со свечами и домашними пирожными, которые любил печь сам, и сейчас, Женя знала, он ждет её к столу, несмотря на позднее время.

Немножко неудобно получилось, все-таки она обещала быть раньше, но Павел Иванович ему звонил, наверное, он не очень волнуется, так что все в порядке.

Тихонько открыв дверь ключом, Женька, первым делом, скользнула в ванную и внимательно оглядела себя в зеркало. Волосы растрепаны (ну это мы сейчас поправим), глаза сверкают счастливым блеском и вообще, она вся светилась от счастья, скажите, пожалуйста! Она даже засмеялась: да, такой она уже давно себя не видела! Но губы были красными и распухшими, а на шее, на плечах и на груди — о, Боже! — ярко выделялись свежие, темно-вишневые, как испанское вино, следы поцелуев.

«Ленька, Ленька, — подумала она с нежным замиранием сердца, — милый мой, мы с тобой не знали, что у меня, оказывается, такая нежная кожа».

О том, что она скажет отцу, если он спросит, откуда у неё это, она предпочитала не думать. Но, несмотря на то, что она была на седьмом небе от счастья, она все-таки заметила, что чувствует себя как-то не очень хорошо. У неё немного кружилась голова, и её начинало знобить.

Возможно, она все-таки простудилась, гуляя ночью и лежа на холодной земле, или просто её тело было не в состоянии перенести такое количество адреналина, как за эти два дня, а, может, и то, и другое вместе... а, впрочем, все это ерунда.

Женя умылась холодной водой, закрасила тональным кремом следы поцелуев, надела обратно своё платье, застегнув его на все пуговицы, и вышла к столу, стараясь выглядеть как можно обыкновеннее…

Во время ужина она пыталась быть веселой и оживленной, но от неё не укрылось, как отец внимательно, даже с тревогой, поглядывал на неё.

- Ты неважно выглядишь, Женька, — заметил он, глядя, как она вяло ковыряет серебряной ложкой шоколадный торт, не в силах проглотить ни кусочка. Носом она клонилась в блюдце. – Ты случайно не заболела?

— У меня что-то голова тяжелая... — Женя жалко улыбнулась. — И знобит... Мне так холодно...

Отец немедленно дал ей градусник и заставил подержать несколько минут, а когда взял обратно, взглянул на него и присвистнул.

«Ну, так и есть, — подумала девочка, — все правильно, заболела... Но это неважно, главное — это то, что я люблю, и любима, разве есть на свете большее счастье...»

Отец осторожно запрокинул её никнущую голову, посмотрел горло. Потом, уже сквозь сон, она смутно ощущала, как он проводил её в её комнату, помог снять платье... Увидев, что под платьем у неё ничего нет, она совсем голая, он смутился и помог ей тут же надеть ночную рубашку.

«Четвертый раз за этот день я снимаю это платье, — посчитала она, — что-то много для одной девочки. Ну, это смотря, какая девочка...» — в голове у неё все плыло.

Отец уложил её в постель, укрыв кучей одеял. Но Женьку, несмотря на одеяла, продолжало знобить. В темной комнате слабо горел оранжевый ночник. Отец принес что-то и дал ей выпить...

«Интересно, — подумала Женя с нежностью, — что сейчас делает Ленька?...»

Дальше она уже ничего не помнила.

Женя не знала, сколько прошло времени. Её разбудил какой-то шум. У кровати стояли двое. Она не сразу сообразила, кто это. Один из них оказался её отец, на другом был белый халат. Девочка узнала одноклассника отца, его близкого друга, профессора медицины, и кивнула ему.

«Наверное, отец привез его на машине прямо из больницы, — подумала она, — иначе, почему он в халате?»

Они тихо о чем-то переговаривались. Профессор потрогал её лоб, затем осторожно сдвинул одеяло до пояса, поднял на ней ночную рубашку и стал «слушать», прикладывая к различным местам её груди холодный кружок фонендоскопа. Отец стоял за его спиной, ревниво следя за манипуляциями доктора.

Оба они внимательно и с интересом разглядывали её тело… то есть, следы поцелуев Лёньки – Женя замазала тональным кремом следы только на лице и на шее, а ниже – не подумала. И вот, она заметила, как брови у них потрясенно ползут вверх, и лица, совершенно одинаково принимают недоуменное выражение. Они переглянулись.

Женя относилась ко всему безучастно, как и полагается «тяжелобольной», и глядела в потолок. Лишь, когда рядом звякнуло о стекло что-то металлическое, она сама открыл рот, чтобы избежать противного вмешательства ложечки. Профессор, как и отец вчера, осмотрел её горло. Она снова закрыла глаза. Они возле неё продолжали тихо о чем-то говорить, и даже, что интересно, посмеивались. Женька понимала почему.

— Говоря понятным языком, жар может еще усилиться, но воспаления легких нет. Отчасти это может быть на почве стресса. У них в этом возрасте такое бывает, — профессор взглянул на отца поверх очков, тот кивнул, — ну и, конечно, сильное переохлаждение. Пока ей необходим такой же режим, и вот я сейчас выпишу это новое, редкое лекарство: завтра она будет здорова, но пусть пока посидит дома. — Он сел за стол, достал ручку, начал что-то писать. — Где это тебя так угораздило, барышня? Ты меня слышишь? — последние слова, видимо, относились к Жене.

Профессор осторожно взял её за руку. Женя вяло и томно взглянула на него.

Отец сказал поспешно:

— Ты так сразу не спрашивай. Что ты пристал к человеку, в самом деле? Я тебе сам объясню. Она играла весь день на солнце, загорала. Дождя не было. Я так думаю, может быть, перегрелась. Ну, а потом... — он помолчал, — потом... простудилась. Так, Женька?

Врач засмеялся, глядя сначала на отца, потом — на Женю.

— Мы купались, — тихо произнесла она.

— Купались? — удивился отец. — Где?

— Под душем, — прошептала она.

Действительно, было трудно говорить.

— Вместе? Или по очереди? — саркастически спросил профессор.

Отец показал ему кулак.

— Под каким душем, дочка? Когда? И с кем, с Лёнькой? — спросил он.

— Да, с Лёнькой. Под краном... на станции. На камнях.

— Ничего не понимаю. На какой станции? — отец, посмотрев на профессора, сокрушенно пожал плечами.

Женя снова закрыла глаза. Надо было что-то придумать для объяснения, откуда у неё эти следы от поцелуев и от розги на теле, но сейчас ничего в голову не приходило. Она вообще очень плохо соображала. «Ладно, пусть все течет, как течет, — подумала она по обыкновению, — куда-нибудь да вынесет».

— Ну, а потом что вы делали? — спросил отец осторожно и очень ласково.

— Гуляли, — прошептала девочка чуть слышно, не открывая глаз.

— Ну, кто же, — сказал профессор спокойным голосом, — купается сразу после игры, да еще потом гуляет ночью... на холодной земле. Тут, понятно, переохлаждение, стресс и все такое. Я уже не говорю об элементарных мерах предосторожности. Ты, барышня, еще хорошо отделалась, на первый взгляд, а то ведь, действительно, все могло быть гораздо хуже.

Вскоре профессор уехал. Отец проводил его и быстро вернулся…

За окном был серый вечер. Дождь стучал в шуршащей листве. По стеклу, на фоне трепещущей расплывчатой зелени, хлестали косые струи воды.

— Ты не спишь? — тихо спросил отец.

— Нет, — прошептала Женя таким голосом, словно у неё была не обычная простуда, а, по меньшей мере, смертельная форма пневмонии. Вообще-то болеть приятно, если все о тебе заботятся, подумала она.

— Может быть, хочешь есть?

Она отрицательно покачал головой.

— Тогда я тебе дам куриного бульона, — сказал он. — Сейчас тебе обязательно нужна какая-нибудь пища. — Он устроил её подушку так, что девочка оказалась в полусидячем положении, и принес с кухни чашку с горячим бульоном. — Удержишь сама?

Женька взяла двумя руками белую, с голубым рисунком, пиалу без ручки и медленно, маленькими глотками, выпила содержимое, почти не чувствуя вкуса. На пиале был изображен голубой парусник среди голубых бушующих волн.

Женя повернула ее — с другой стороны был точно такой же корабль и такие же буруны. Она протянула пиалу отцу, он поставил ее на столик, вернул подушку в прежнее положение, а сам опустился в кресло у изголовья кровати.

— Сейчас вечер? — спросила она шепотом.

— Да. Уже скоро десять.

Женька мысленно улыбнулась: прогуляла, значит, школу, точнее — проболела. Теперь это недели на две, не меньше – хорошо! Но как же она будет жить без Леньки? «Как только смогу нормально говорить, сразу же ему позвоню, - решила она. - Что он сейчас делает? Может быть, он уже мне звонил? Или нет?»

«А вдруг, — подумала она с болью, — в наших отношениях теперь что-нибудь изменится? Наверное, бывает так. Нет, нет, — успокоила она себя, — Ленька не такой. Он отвечает за свои слова. Он — самый надежный, самый преданный друг. Ленька долго молчит, но если уж сказал, изменить его отношение не может даже смерть. Я люблю его, и он любит меня; теперь, что бы ни случилось, это неизменно. Какое счастье!..»

Сознание Женьки словно плыло в пространстве. Она лежала, испытывая чувство невесомости, чисто условно ощущая между простынями свое как бы несуществующее тело. В комнате стоял полумрак, лишь от ночника был оранжевый полусвет.

— Ты хочешь спать? — заботливо спросил отец, сидящий в кресле у её постели.

Женя отрицательно покачала головой.

— Тогда, может быть, я тебе почитаю?

Она кивнула, теплее закутался в одеяло и закрыла глаза.

Дождь равномерно стучал за окном. Было так хорошо и уютно — как в детстве. Отец просматривал книги на полках, выбирая, что ей почитать, и никак не мог выбрать, что. Девочке стало неловко перед ним.

«Он такой заботливый, — подумала она растроганно, — такой нежный, а я, наверное, не очень хорошая дочь, иногда плохо себя веду. Вчера вечером опять опоздала домой. Не всегда говорю правду, обманываю его. Вот, даже про вчерашнее не знаю, что придумать. Но ведь бывает такая правда, которую просто никак невозможно рассказать, даже любимому отцу. Хотя очень хочется рассказать, меня так и переполняет. По-моему, в том, что со мной произошло, нет ничего плохого и стыдного, — наверное, так? Что же в этом такого, если мы нравимся друг другу, если нам хорошо вдвоем? В конце концов, ведь я — хозяйка своего тела. Разве кому-то от этого было плохо?.. Какая разница, как мы проводим время — это наше личное дело!.. Нет, все равно нельзя говорить — это ясно. Значит, придется как-то выкручиваться, скрывать… Неудобно перед отцом. Ну, ничего, — подумала она, — вот он состариться, а я займу его место, тогда я буду о нем нежно заботиться, как он сейчас заботится обо мне»…

— Хочешь, Женя, почитаю тебе стихи? — спросил отец. – Что-нибудь ГОТИЧНОЕ?

Женевьева радостно кивнула. Это как раз было ей сейчас под настроение. Отец расположился в кресле у её постели с томиком Блока, он знал, что она это любит. Самая настоящая готика в русской поэзии! Раскрыв страницу наугад, он начал читать:

Мой милый, будь смелым —
И будешь со мной.
Я вишеньем белым
Качнусь над тобой.

Зеленой звездою
С востока блесну
Студеной волною
На панцирь плесну.

Русалкою вольной
Явлюсь над ручьем.
Нам вольно, нам больно,
Нам сладко вдвоем.

Нам в темные ночи
Легко умереть
И в мертвые очи
Друг другу глядеть.

Он закончил и посмотрел на дочку.

— Какие хорошие стихи! — прошептала Женька, блаженно улыбаясь, а из глаз у неё по щекам лились счастливые сладкие слезы. Они вообще легко лились у неё по всякому поводу.

— Я рад, что тебе так понравилось, — сказал отец растроганно, но несколько удивленно.

— Просто чудо какое-то, только зачем умереть?

Отец рассмеялся:

— Да? А я думал, тебе понравится как раз это… Правильно, Женька, зачем умереть? Надо жить! Я не знаю, зачем он так написал. — Он достал чистый платок, аккуратно вытер ей слезы и стал гладить по голове, перебирая её волосы.

Вообще, Женя заметила: последнее время всем очень нравились её волосы. Так приятно… Она попробовала представить себя в образе русалки, с хвостом вместо ног… А что, ничего, пожалуй, ей бы пошло. А в школе бы все офигели! Она невольно рассмеялась. Как хорошо, когда тебя все любят! Она поймала руку отца, поцеловала ее, потом прижалась к ней щекой.

— Папка, — прошептала она, — я тебя ужасно люблю!

Николай неловко улыбнулся; как дочка была щедра на проявление чувств, так он стеснялся этого. В этом, как он говорил, она пошла в маму.

— Какая ты, Женя, у меня нежная, — сказал он ласково…

— Какая ты, Женя, у меня нежная, — сказал он ласково. — Хочешь, еще тебе почитаю? — Женя кивнула. Он полистал книжку. — Вот, как раз для тебя.

Он начал читать:

ВЕНЕЦИЯ

Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь — больной и юный —
Простерт у львиного столба…

… На башне, с песнею чугунной,
Гиганты бьют полночный час.
Марк утопил в лагуне лунной
Узорный свой иконостас.

Слабеет жизни гул упорный,
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр, сквозь бархат черный,
О жизни будущей поет…

Женя не совсем понимала, о чем идет речь. Но все было так красиво, и отдельные слова сразу ударили по её сознанию.

Имя «Леонид» переводится с греческого как «сын льва» или «львиный». И то, что она — больная и юная — лунной ночью простерта возле…того, что она держала в своей руке… ой… (она почувствовала, как её лицо и уши густо заливает краской). Как неприлично…

И таинственный, холодный ветер сквозь бархат ночи поет ей о какой-то загадочной новой жизни. И все, что было до этого часа — до того, как они с Леонидом открылись друг другу — теперь ушло в прошлое. И начинается что-то новое, неведомое.

Отец продолжал читать:

Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?

Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак или иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?

Быть может, венецейской девы
Канцоной нежный слух пленя
Отец грядущий сквозь напевы
Уже предчувствует меня?..

Женька улыбнулась.

«Ну, это ему лучше знать, — подумала она. — Меня тогда еще не было.»

Отец читал дальше:

И неужель в грядущем веке
Младенцу мне велит судьба
Впервые дрогнувшие веки
Открыть у львиного столба?

Мать, что поют глухие струны?
Уж ты мечтаешь, может быть,
Меня от ветра, от лагуны
Священной шалью оградить?

Нет! Все, что есть, что было, — живо!
Мечты, виденья, думы — прочь!
Волна возвратного прилива
Бросает в бархатную ночь!

«Да, — думала она, — да, теперь уже ничто не сможет оградить меня — юную и больную — от этого ветра будущего, и некая волна, подхватив меня, несет так, что замирает сердце — в таинственную «бархатную ночь». Все было верно. Но почему отец решил прочитать мне это? Неужели он о чем-то догадывается?..»

Отец закончил читать, взглянул на Женьку и, конечно, сразу заметил, как она покраснела. Девочка молча смотрела на него. Воцарилась неловкая пауза. И она закончилась для Женьки совершенно неожиданно. Отец закрыл книгу, откашлялся, поправил очки… Она видела, как он собирается с духом.

— Женя, доченька, — начал он. — Не надо мне ничего рассказывать! Я все знаю.

У Женевьевы перехватило дыхание: «Кто ему рассказал? Ленька? Глупости, — оборвала она себя, —Леонард не такой, он ничего не расскажет, даже под пыткой не выдаст.»

Она чуть-чуть успокоилась и стала напряженно слушать, а в голове у неё проносилось, как она сейчас ему все расскажет о своих похождениях с Лёнькой, как будет горячо отстаивать свою любовь, как постарается быть убедительной. Она ждала, что он ещё сейчас скажет. А он продолжал, как бы извиняясь:

— Я знаю, Женя, вы вчера вечером были в кафе. — Я кивнул. — Ну так вот, — продолжал он, — в общем, мне передали, неважно кто, что Леонида… видели там с какой-то девушкой… а я знаю, что вы были там вместе. Ну, и потом, когда доктор тебя осматривал, я окончательно все понял… Я имею в виду следы поцелуев.

Когда Женя все это услышала, у неё даже непроизвольно открылся рот от растерянности. На никак не ожидала, что отец будет с ней говорить об этом - и вот так просто!!! Отец, видимо решив, что она собирается что-то сказать, воскликнул:

— Не надо мне ничего объяснять, Женечка. Это я сам виноват. Я, старый дурак, забыл, что ты уже не та маленькая девочка, которая каталась на своем велосипеде по моему кабинету… — он нежно улыбнулся воспоминаниям. — Я-то и не заметил, как ты выросла, Женя. Вот, уже подросток… да нет, даже барышня. Мне давно надо было об этом подумать, как-то поговорить с тобой, подготовиться самому, что ли… Этим летом ты очень изменилась, стала другой, чем была раньше. Все заметили, как ты переживала, плакала часто, а я-то, дурак, не понимал — от чего. А оказывается, все просто…

Он говорил это, а Женька не знала, куда девать глаза от стыда: она так покраснела, что даже вспотела, но это выглядело вполне уместно.

И он продолжал:
— А ты оказалась намного умнее меня! Пока я хлопал ушами — ты взяла и все вопросы решила сама. Это по-нашему, по-золотовски! И Лёнька – замечательный парень, мне он очень нравится.Только… меня занимает один важный вопрос: НАДЕЮСЬ, КРОМЕ ПОЦЕЛУЕВ У ВАС НИЧЕГО НЕ БЫЛО? Всё было достаточно невинно? По крайней мере, без последствий???

- Конечно, разумеется! – тут же горячо заверила его Женька. - Ничего по-настоящему не было! Это я тебе клянусь!!! Папа, это же сейчас легко проверить!!!

- Ну и слава Богу! Что ты, какие проверки! Я знаю, что ты мне никогда не врёшь! — он немножко деланно захохотал и крепко её обнял. — Ты знаешь, я думаю, мы должны это отметить, а?

Женя тоже преувеличенно весело кивнула, и он ушел на кухню.

Конечно, можно представить, как Женька была потрясена и как рада этой неожиданной реакции отца. Такое облегчение, прямо камень с души! Все получилось само собой, ей ничего не пришлось выдумывать.

«Ну, что ж, — подумала она, — я ничего не соврала. Все именно так и было. Почти так. Прости, отец, что я скрыла от тебя кое-какие подробности. Ну, да ладно, я думаю, это к лучшему, вряд ли они бы тебе понравились.»

Отец вернулся, неся стаканы и напитки, поставил на столик возле кровати и налил: себе — коньяк, Женьке — гранатовый сок, и тоже подлил в сок немного коньяку и дал соломинку для коктейля. Они чокнулись и выпили. Женька сразу согрелась и почувствовала себя лучше.

— Женька, — спросил он с интересом, — а ты хоть можешь мне дать честное слово, ну, просто так, чтобы я был спокоен? Я могу быть уверен, что хотя бы до семнадцати лет ты … не преподнесёшь мне никаких девичьих сюрпризов? Лёнька – действительно надёжный парень? У меня не будет с тобой никаких осложнений? Если я могу тебе верить…— он плеснул себе еще коньяку.

Девочка заулыбалась, отводя взгляд и думая, как ответить.

— Скажу одно, — произнесла она скромно. — Что последствий не будет – я даю тебе честное слово. За себя и за Лёньку. Но тогда – можно целоваться?

— Ну ты же знаешь, я продвинутый папаша, не могу же я зашить тебе губы, — отец развел руками, — и повторяю, Лёнька мне тоже нравится! Главное – не наделать всяких глупостей раньше, чем можно… ой, не то я хотел сказать … В общем, я думаю так, — сказал отец, немного погодя, — думая, что все-таки будет не лишним показать тебя ... доктору, хорошему доктору. Я уже договорился с одним известным человеком. Говорят — это великий мастер своего дела, он как раз ... помогает в общении девушкам и юношам. Чтобы не было лишних проблем. Согласна?

Женька, конечно, согласилась…

… Хотя Николай и старался казаться веселым, на самом деле на душе у него было тяжело. Первый раз за жизнь своей четырнадцатилетней дочери он видел на её теле следы поцелуев. Это произвело на него угнетающее впечатление, ему казалось, будто земля уходит у него из-под ног.

Хотя он и понимал, что время идёт, и его не остановить, дочь взрослеет, и рано или поздно в её жизни, кроме отца, появится другой парень – но всё же, когда это явилось перед ним, это оказалось неожиданно и очень тяжело…

Он почти не спал накануне ночью, а когда ненадолго уснул, ему привиделся страшный сон. Будто он никакой не преуспевающий бизнесмен, а нищий странник. И как будто он идёт, кутаясь от холодного ветра в старое рваное пальто, неизвестной дорогой по ночному полю, и видит: на столбе, на электрических проводах, сидит чёрный ворон. Ворон посмотрел на Николая и каркнул – раз, потом другой…

- Что ты хочешь мне сказать? – прошептал Николай.

Ворон каркнул снова, а затем захлопал крыльями, сорвался с места и улетел по направлению к тёмному лесу невдалеке, словно указывая страннику: «Следуй за мной!»

Николай быстро пошел за ним, чувствуя, как его сердце начинает сковывать страх. Он пришёл на старую заброшенную мельницу. Здесь явно давно никого не было. Стояла мёртвая тишина. Николаю стало жутко. Он обошёл мельницу кругом, думая в страхе: «Что хотел показать мне ворон?»

И когда он подошёл к старому мельничному колесу над заросшей бурьяном канавой от давно высохшей речки, он увидел на земле… мертвую девушку в нарядном розовом платье, с разметавшимися белокурыми волосами.

Он склонился к ней, коснулся рукой её холодного лица, убрал ей со лба волосы… и узнал свою дочь, Женевьеву!..

… Николай проснулся с криком, в холодном поту, и сразу вскочил на ноги. Он перевёл дыхание. Сон всё ещё явственно стоял у него перед глазами. И хотя он понимал, что это всего лишь сон, мало ли что может присниться, но всё же…

Он включил свет, подошёл к бару, налил себе коньяку и выпил. Затем подошёл к компьютеру – проверить почту. Первое, что бросилось ему в глаза, была рассылка объявлений. Раньше он бы счёл это спамом, но сейчас объявление сразу приковало его внимание. Оно гласило:

«Владислав, ясновидящий самого высшего уровня. Свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Мне открыто прошлое и будущее. Излечу от алкоголизма и наркомании. Помогу разобраться с любыми проблемами в бизнесе и в любви»…

- Это то, кто мне нужен, - прошептал Николай. – Его посылает мне судьба…

И он тут же сел писать письмо ясновидящему Владиславу… Тот будто ждал - он, сразу же ему ответил. Они быстро договорились о встрече.

Вот к нему-то, а не к доктору, и собирался везти сегодня свою дочь Николай.

10. Любовь в постели и в ванной

— Женька! Женька, просыпайся! Пришел твой друг! Хватит спать!

Женя открыла глаза. Вся комната была залита солнечным светом. За окном шумела листва. У её постели стоял отец и встряхивал градусником.

— Сколько времени? — спросила она, зевая и сладко потягиваясь.

— Полдвенадцатого. Просыпайся, к тебе пришел Леонид. На, возьми, подержи.

Отец протянул ей градусник.

— Ленька пришел? — у девочки приятно дрогнуло сердце и перехватило дыхание. Сон сразу улетучился. Почему она так волнуется, почему так смущена после того, что произошло тогда ночью в яблоневом саду, словно они должны увидеться впервые!

- Подожди, папочка, отвернись, дай я надену платье!

Женевьева быстро скинула ночную рубашку, надела платье, причесала волосы перед зеркалом и села в кресло, держа под мышкой градусник.

— Леня, заходи! — позвал отец.

Дверь открылась, и в комнату вошел Ленька. На нем был чёрный костюм с блестящими пуговицами, белая рубашка, и на галстуке была заколка в виде кельтского креста. Лёнька был одет в стиле «готический студент» или «корпоративный гот», что ему очень шло. Он был аккуратно причесан, волосы были уложены гелем, глаза подведены.

«Какой он красивый, — подумала Женька, — как я скучал по нему, как долго его не видела!»

— Привет, Женька! — сказал он просто.

— Привет! — ответила Женевьева и пожала протянутую ей руку.

«Какая его рука сильная и надежная, какая я дура, что его ревновала и волновалась!» - подумала Женька.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись, как обычно. Девочке сразу стало легко на душе, сразу ушли тревоги, и она вдруг поняла, как необычайно счастлива.

Ленька осторожно присел в другое кресло, продолжая держать её за руку и, не отрываясь, смотреть на неё, словно видел впервые.

Как интересно: они, наверное, совсем одинаково думают и чувствуют…

— Откуда ты взялся? — спросила Женя, улыбаясь. — Почему ты пришел? Ты же должен быть в школе, уроки ведь еще не кончились.

— А у нас была сначала торжественная линейка, потом общее собрание в актовом зале, а потом всех отпустили домой, — простодушно объяснил он. — Ну, а я сразу же пошел к тебе. Тебя же не было, знаешь, как я испугался!

Они снова рассмеялись.

— Как хорошо иметь такого друга: настоящего, проверенного в деле, правда, Женя? — сказал отец весело. — Смотри, Леонид, какое у неё счастливое лицо! Надо же, смотри, покраснела! Какая стыдливая девчонка. Давай-ка сюда градусник! Ну вот, температура уже нормальная. Как ты вообще себя чувствуешь? Уже лучше?

Женевьева сидела веселая, в своем красивом платье, в комнате, залитой осенним солнцем, держала Леньку за руку и чувствовала себя абсолютно счастливой и, как следствие, почти совершенно здоровой. Так она и сказала отцу.

— Ну, вот и прекрасно. Все-таки хорошие у Ивана лекарства, дорогие, но хорошие! Так что можешь встать, заняться чем-нибудь, если хочешь, хватит валяться, — он улыбнулся. — Но из дому пока никуда, минимум неделю. Ты уже достаточно погуляла. Вот что, ребята, — он посмотрел на часы, — мне нужно по делам. Оставляю её, Леонид, на твое попечение. Смотри, береги его! — он смерил Лёньку убийственным взглядом, а Женю потрепал по волосам, и она блаженно зажмурилась. — Знаешь, мне эта девочка почему-то дорога!

Ленька серьезно кивнул.

— Мне тоже, — сказал он. — Я буду её беречь!

Все засмеялись.

— Во сколько ты вернешься? — спросила Женя.

— В шесть. — Отец, подняв воротничок рубашки, завязывал перед зеркалом галстук.

— Смотри, не раньше, — сказала Женька, передразнивая отца.

Ленька хмыкнул.

— В шесть ноль-ноль. — Отец точными движениями расчески пригладил редкие седеющие волосы. — Чем собираетесь заняться?

Женя подумала. Они с Ленькой переглянулись.

— Ну, я сейчас встану… Может быть, порисуем. Давай, Ленька?

— Точно! — обрадовался её друг. — У меня как раз есть с собой есть альбом и акварельные карандаши. Я же собирался пойти в студию.

— Вот и отлично. — Отец поднял трубку телефона, набрал номер, сказал другим, бесцветным голосом, от которого пробежал мороз по коже: — Это Семицветов. Машину к подъезду через пять минут. — Он снова повернулся к ним, опять веселый и шутливый. — Только особенно себя не утруждай, Женька, Смотри, Леонид, она еще не совсем здорова, надо с ней… поаккуратнее. Побереги её, ладно? А то она сама ничего не соображает… — отец легонько потянул дочку за ухо. Ленька кивнул. — Да, и ближе к вечеру ты, Женька, вымой голову, приведи себя в порядок. Я приеду, пообедаем и вечером поедем беседовать с ... одним человеком, как договаривались. Буду в шесть ноль-ноль. Договорились?

Юноша и девушка согласно закивали головами.

Отец застегнул пиджак, сделал прощальный знак рукой, ещё раз смерил взглядом Лёньку и Женю, и вышел. В прихожей щелкнул замок.

Они остались одни…

Солнце весело светило в окно. Странная деталь: вот теперь, когда отец ушел, Женя почувствовала, что действительно очень волнуется и краснеет. Они с Лёнькой переглянулись. Девочке вдруг стало весело.

— Ну что, чем будем заниматься? — спросил Ленька, улыбаясь.

—Знаешь, что, а я, пожалуй, прилягу отдохнуть… — Женевьева сладко потянулась, откинула одеяло и вытянулась на постели. Потом с озорной, ленивой улыбкой, повернулась набок, так что волосы закрыли её лицо, и сказала, почти зарывшись лицом в подушку: — И ты ложись ко мне! Как тогда, в саду… И, это… раздевайся… чтобы было по-настоящему! — весело-лениво проговорила она, приподнявшись, быстро снимая платье и отбрасывая в сторону. — Видишь, теперь я совсем голая, и что тогда? Ты тоже должен быть такой же!

Женька вытянулась на простыне, полностью обнажённая, закинув руки за голову, и чувствуя, как от Ленькиного взгляда все ёе тело уже начинает охватывать веселое, счастливое возбуждение.

— Хорошо бы, конечно, запереть дверь изнутри, — задумчиво сказал Ленька, — но нет, нельзя: отец что-нибудь может заподозрить. — Он усмехнулся. — Я, конечно, побаиваюсь строгости моего отца, он чуть что — накажет, но, в действительности, твой выглядит намного опаснее...

Голая девочка кивнула:

— Это точно. Надо быть осторожнее... насколько получится. Может быть, включим музыку? Что-нибудь готическое. Группу «HIM», например?

— Нет, — сказал Ленька. — Лучше не надо. Хочется, конечно, но ты можешь не услышать, как придет твой отец.

— Правильно, — Женька поманила его рукой. — Иди сюда... А то мне одной стыдно лежать голой!

Откинувшись на подушку, Женя любовалась, как её друг, красиво освещенный полуденным солнцем, снимает пиджак, брюки, складывая на кресле — он все делал так аккуратно, как на военной службе — даже когда явно волновался. Смотрела, как он развязывает галстук, как соскальзывает белая, крахмальная рубашка с его по-мальчишески худенького, но очень мускулистого тела… как он снимает трусики… как становится видно его неудержимое возбуждение... И вот уже внутри у неё пробежала сладкая дрожь...

Он скинул с себя все, и так, совсем голый забрался к ней под одеяло и обнял её. Это было совсем новое ощущение — в теплой, мягкой постели, при ярком свете дня. Они словно заново узнавали друг друга — лица, тела, волосы. Женя чувствовала телом, как у Лёньки все напряглось до предела и стало как каменное, как обжигает её изнутри — и как часто бьются их сердца.

— Какой ты, Ленька! — шептала она ему в ухо, гладя его плечи, грудь, его бедра, его живот. — Какой ты сильный... какие у тебя мышцы — прямо как каменные! Ты очень красивый, Ленька! Знаешь, как я по тебе скучала! Тебя так долго не было!.. Целых два дня…

Лёнька обнимал её, и она таяла в его руках, как теплый воск. Все произошло удивительно быстро, почти неожиданно — видно, для их тел было достаточно лишь нескольких беглых, легких ласк руками, минутных объятий, одного настоящего, тесного прикосновения — и они одновременно затрепетали.

Женька почувствовала, как её охватывает изнутри сладкий огонь, еще мгновение — и Лёнькина страсть тоже бурно пролилась прямо в её ладони, юноша и девушка забились в объятиях друг у друга, учащенно дыша...

Потом они лежали, закрыв глаза, в нежной истоме, тихо переговариваясь. Они совершенно не замечали, как идет время. Силы быстро возвращались к ним — и вот они уже снова обнимали и ласкали друг друга.

Ленька целовал её в губы, она чувствовала во рту его живой острый язычок, и отвечала ему тем же — эта игра так бешено заводила! Его сильные руки скользили по её телу — по спине, по бедрам, и по ногам — с внутренней стороны, где особо нежная и чувствительная кожа. Женя чувствовала, как у неё внизу живота снова все бешено разгорается, как их здоровые, молодые тела мучительно, до боли наливаются новой страстью...

— Женька, — шептал Леонид задыхающимся голосом, касаясь губами её волос, её лица. — Женька, милая, как я тебя люблю! Ты такая... сладкая, такая нежная! Женька, а давай... по-настоящему — ну, чтобы я — тебя... чтобы мы... Я хочу тебя всю, хочу чувствовать тебя по-настоящему, чтобы мы были... как одно целое, чтобы я был в тебе весь... и чтобы ты вся была моя. Давай?..

Девочка издала слабый стон, еще крепче прижимаясь к нему и обнимая его, уткнувшись головой в его плечо. Он нежно приподнял её голову, и они взглянули друг другу в глаза. Он смотрел на неё с нежностью, с беспокойством — она и сама не могла понять, что с ней происходит, ей было даже стыдно своего малодушия...

— Женька... — он гладил её волосы, целовал её губы, глаза, — милая, родная, ты стесняешься? Ты чего-то боишься? У меня, это… есть резиночки, ничего не будет. Не бойся, я буду беречь тебя, я тебе не сделаю плохо, что ты, маленькая моя... — он так ласкал её, что она чуть не умирала от нежности.

— Резиночки, говоришь… Это хорошо… А если серьёзно… Ох, Ленька, если бы ты знал, как я счастлива, что ты мне говоришь эти слова, — произнесла Женя еле слышно. — Не про резиночки, конечно, а про любовь. Знаешь, я так долго мечтала о тебе, так ждала, что ты это скажешь — и не верила. Я тоже — жутко хочу, чтобы ты весь был мой, хочу почувствовать тебя всего, чтобы ты был во мне, хочу — если бы ты знал, как — до боли... Ленька, вот если бы... если бы сейчас была ночь... если бы было темно... Ленька, а ты не будешь меня потом презирать?

— Что ты говоришь, Женя, что ты такое говоришь! — жарко шептал Леонид, обнимая её, гладя её ноги, бедра — так, что у неё внутри все горело. И она вдруг со всей ясностью почувствовала, как она и сама этого хочет — быть с ним по-настоящему, ощутить его всего — и сейчас, немедленно, потому что они оба опять уже были на пределе.

— Ленька, — пробормотала она, — а если сейчас придет мой отец?

— Нет, нет, Женя, еще есть время, мы успеем. Иди ко мне, иначе я умру... — прошептал мальчик.

Да Женька и сама чувствовала, что умрет, но они не успели. Едва они прильнули друг к другу, еще толком не сообразив, как собираются действовать дальше, как снова внутри все вспыхнуло, задрожало и обожгло, и им уже ничего не оставалось, как торопливыми объятиями и прикосновениями рук и тел дать их восторгу пролиться наружу и завершиться тому, что уже было не остановить...

Потом, когда они лежали, откинувшись вдвоем на одну подушку, тяжело дыша, и глядели друг на друга счастливыми глазами, став еще ближе, Женька сказала, неловко улыбаясь, какую-то глупость:

— Не вышло... Мы не успели. Видишь, как у нас опять получилось...

— Да... да, — Ленька тоже улыбнулся, — главное одновременно. У нас все время одновременно...

Они нежно рассмеялись. Они всегда в такой момент говорили друг другу всякую ерунду, как вы, наверное, уже заметили.

Женьке было неудобно, но она все-таки задала мучивший её вопрос:

— Леня, — спросила она, — а у тебя уже когда-нибудь было с кем-нибудь... по-настоящему? Вот ты говоришь, у тебя и резиночки есть с собой? Что, очень опытный, да? – она хмыкнула.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, ни разу... А это… презики я купил сегодня, на всякий случай. Когда к тебе шёл. Ну, мало ли…

Они снова рассмеялись. Потом Женя спросила:

— Даже... в лагере не было? Может, с местными девушками?

Он усмехнулся.

— В лагере девушки проявляли ко мне внимания. Многие. Там, вообще-то, были все условия. Мне предлагали... разное...

— А ты?

— А я уже тогда думал только о тебе, — ответил он уклончиво. — Еще туманно, неопределенно, но только о тебе. Ты знаешь, я тебя рисовал по памяти.

Женя нежно прижалась к нему и сказала:

— А я в это время думала только о тебе. Все лето. Знаешь, как я плакала...

Они помолчали. Потом Ленька сказал:

— Так что, если честно, у меня еще ни с кем не было...

Это было похоже на правду. Потому что в таком возрасте мальчишки скорее склонны приписывать себе несуществующие подвиги, чем казаться невинными. Женя это понимала. Она сказала:

— И у меня — ни с кем...

Ленька помолчал, потом сказал серьезно:

— Это и не могло случиться. Потому что мы, наверное, ждали друг друга... даже еще не зная этого. Но у нас это обязательно произойдет — по-настоящему.

Женька кивнула:

— Обязательно. Значит, я у тебя буду первая.

— Да, — сказал Ленька. — Первая и единственная.

— А ты — у меня. Первый и единственный.

… В комнате уже стояли прозрачные, светлые сумерки.

Юноша и девушка лежали, гладя друг друга, целуя — в губы, в глаза, в уши. Это были уже другие ласки, чем недавно, во время страсти – эти ласки были нежные и тихие. Они оба были очень счастливы, по-детски — полностью и безоглядно.

— Мне с тобой так хорошо, — сказала Женька тихо. — Только одно грустно...

— В чем дело, Женька? — Леонид с беспокойством обнял её и прижал к себе.

Она положила голову ему на плечо.

— Жаль, что нужно расставаться... ожидать, грустить, беспокоиться, — объяснила она. — Вот если бы я могла засыпать и просыпаться рядом с тобой, обнимать тебя во сне, а утром — вместе с тобой идти в школу. И чтобы не надо было ни от кого срываться, чтобы я могла гордиться тобой. Ты такой красивый! И самый высокий парень в нашем классе… Мы бы продолжали учиться рисовать, ходить в бассейн, а вечером возвращались бы домой, — продолжала фантазировать она, — квартира большая, у меня достаточно денег, отца бы мы не стеснили. Мы бы вместе делали уроки, потом ужинали с отцом, перед телевизором, а потом вместе принимали бы душ и вдвоем ложились в постель здесь, в нашей спальне... Представляешь? Жаль, что так нельзя. Вот было бы здорово!

— Это верно, — согласился он со вздохом. — Вообще-то, кто знает... Может быть, когда-нибудь... что-то такое получится. Хотя, наверное, не очень скоро...

Женька тоже печально вздохнула…

… Они ещё немного полежали в постели, потом Женька сказала со вздохом:

- Так, всё, Лёнька, пора вставать. Скоро придёт отец, а я должна ещё принять душ, вымыть голову. Мы ведь с ним сегодня идём показывать меня врачу – вот такие дела. Ты пока одевайся, а я пойду в ванную…

В ванной она старательно вымыла голову американским яблочным шампунем, хорошенько намылилась мылом из лепестков роз — у него был такой же одуряющий, безумный сексуальный запах, как теперь и у всей её жизни, постучала кулаком в дверь и крикнула:

— Лёнька, потри мне спину!

Ленька не заставил себя ждать, он в ту же секунду проскользнул к ней в ванную. На нем были только одни плавки – другую одежду он пока не стал надевать.

- Я всё-таки запер изнутри входную дверь, - сказал он, - потому что если твой отец придёт, а мы вместе плещемся в ванной, то, сама понимаешь… Меня он просто убьёт на месте, а тебя предаст отцовскому проклятию.

- А что мы скажем, если он спросит, зачем мы заперлись?

- Придумаем что-нибудь, - махнул рукой мальчик. – Я думаю, он придёт не очень скоро…

Ленька взял в руки губку и медленно, осторожно стал водить ею по спине девочки, по её бедрам, по ногам — вверх и вниз, справа налево... и снова вдоль спины, вверх и вниз... Пена стекала по её телу густыми хлопьями.

Она вытянулась, выгнув спину, запрокинула голову, держась поднятыми вверх руками за выступы на кафельной стене, закусывая губы, чтобы сдержать стон. Она не знала, что это так приятно... Это было даже лучше, чем на простынях...

Она чувствовала, как бьется её сердце, и слышала Ленькино учащенное дыхание за спиной. Он продолжал нежно гладить её — уже с боков, затем губка скользнула по её животу, который она судорожно втягивала, уже не в силах терпеть... Женька не знала, что делать.

— Ленька, — позвала она тихо, — иди сюда... Я сейчас с ума сойду...

Она открыла душ на полную мощность, — пусть он заглушит все остальное, пусть смоет все, а потом — будь, что будет — она уже ничего не соображала.

Ленька в мгновение ока очутился возле неё в ванне, его синие плавки остались лежать на стуле за занавеской…

Женя Семицветова пишет в своём дневнике в Интернете на сайте «Мой мир» (дневник закрыт для посторонних):

«Наша просторная ванна окружена зеркалами, и в них мы с Леонардом отражались со всех сторон. Я никогда еще не видела нас одновременно в зеркалах, обнаженными, под струями воды — это так меня завело, что я уже не могла остановиться, если бы и хотела — да я и не собиралась...

Ленька едва дотронулся до моего тела мокрыми пальцами. Его руки скользнули по моим бедрам, по животу. Он трепетал, прижимаясь ко мне всем телом, едва не задохнувшись и припадая губами к моему рту. Я не знаю, откуда в нас был такой неиссякаемый поток этой страсти, и все нам казалось мало...

Вы осуждаете меня, господа строгие читатели? Вы считаете меня безнравственной, развращенной, испорченной девчонкой, считаете, что я утратила всякий стыд — а что мне было делать теперь, скажите, что? Ведь я же любила его, я его любила — любила больше жизни... и видела, как он безумно любит меня. Я так долго мечтала о нем, я страдала, я плакала, я так добивалась его любви — а теперь я должна была остановиться?..

Ленька стоял передо мной, весь как есть — обнаженный, загорелый, омываемый струями воды, с мокрыми волосами, рассыпавшимися по его лицу, падавшими на плечи — такой безумно красивый... Лицо его разрумянилось, глаза светились, он учащенно дышал, он был весь, до краев, наполнен любовью и страстью, и эта страсть была устремлена на меня.

Что, если я скажу вам, что опустилась перед ним на колени и, не в силах сдержаться, открыла рот и, как бы в жарком поцелуе, припала влажными горячими губами к тому, чем он так желал соединиться со мной, в чем была сосредоточены его страсть, и нежность, и сила.

Ленькины руки неистово ласкали мои волосы, мои плечи, он тяжело дышал — это была ТАКАЯ близость, какую мы с ним еще не испытывали ни разу. Я обнимала и гладила его мокрое тело — божественно прекрасное, такое безумно любимое и так мучительно желающее меня, его напрягшийся живот, его подвижные бедра...

Все опять произошло, и завершилось так же стремительно и так же бурно, как и у него, так и у меня — и я едва не захлебнулась. Я чувствовала во рту его содрогания и ощущала незнакомый терпкий, горячий вкус... В Лёньке было так много, и всё это излилось в меня - как они удивительно устроены, эти мальчишки, такие странные существа... мой язык, мои раскрытые губы и подбородок были обильно залиты влагой его любви...

Когда все закончилось и утихло, я осторожно подняла на него глаза — он смотрел на меня потрясенно, и я сказала, как всегда, в своем духе:

— Теперь ты, наверное, больше никогда не будешь меня целовать?..

Я еще говорила, а он уже целовал меня в губы, опустившись рядом со мной на колени в ванне, обнимая меня, гладя мои мокрые плечи, волосы, щеки, все тело. И так мы ласкали и ласкали друг друга, до бесконечности, под шумящими струями теплой воды, забыв обо всем...

Вот, я рассказала, как было. Я не утаила ничего. Теперь можете судить меня, как хотите...»

Говорят, что пьяных, дураков и влюблённых охраняет Бог – жалеет, наверное, поэтому они, против всякой логики, часто избегают явных опасностей.

Отец так и не пришёл, пока ребята плескались в ванной – а если бы он застал их за этим занятием, страшно представить, что было бы… Но они успели выйти, одеться и привести себя в порядок. Точнее, оделся по-настоящему только Лёнька, а Женя пока просто надела домашний пушистый халат.

Только тогда в прихожей щелкнул замок, и было слышно, как открывается дверь. Отец вошёл в комнату. Он посмотрел на часы.

— Сейчас пообедаем вместе — и к доктору... — он подмигнул. — Женька, ты выбирай, что наденешь. А ты, Леонид, пойдем пока со мной на кухню, поможешь чистить картошку. Наденешь фартук, чтобы не испачкаться... Пойдем скорее!

Он ушел, а Ленька задержался в дверях, быстро оглянувшись, обнял Женю, а она его, и они страстно, глубоко поцеловались в губы, вложив в это все яростное нежелание расставаться. Шли долгие секунды. Все вокруг окуталось туманом, их опять охватило волнение, и это уже начинало быть заметно обоим... Слышно было, как отец поет на кухне:

Добрый доктор Айболит,
Он под деревом сидит,
И идут к нему слепые,
Прокаженные, глухие,
Каждый слезно говорит:
«Исцели нас, Айболит!»
А он ставит и ставит им градусники...

— Эй, ребята! — крикнул отец. — Вы что там, скончались? Леонид, ну-ка иди сюда!

Ленька оторвался Жени и грустно улыбнулся.

— Похоже, Женька, на сегодня — все...

Она кивнула:

— Жаль... Ну ладно, беги…

За обедом юноша и девушка удивляли Женькиного отца своей блаженной расслабленностью и своим странным, почти непристойным аппетитом, с которым все поглощали — он не успевал даже им подкладывать.

Отцу это казалось тем более странным, поскольку он помнил, как мало Женя ела все лето и последнее время в особенности, однако он счел это хорошим признаком — к выздоровлению. Он, по обыкновению, шутил, Ленька, по своей обычной скромности, был немногословен, а Женька и вовсе помалкивала, и только смущенно улыбалась в ответ. Ей казалось, будто все, что произошло только что между ней и Лёнькой, написано у неё на лице, и все это видят...

Ленька сидел в своём аккуратном костюме «школьного гота», причесанный как полагается, а Женя просто завернулась в большой пушистый халат, как в одеяло — у неё совершенно не было сил даже одеться и высушить волосы...
Похоже, это несколько больше, чем можно было ожидать, бросалось в глаза — потому что отец, не спрашивая её, сам сварил и поставил перед ней большую чашку крепкого кофе, который она обычно редко пила, и он никогда ей не предлагал.

После кофе и сытного обеда силы понемногу стали возвращаться. Женька расчесала мокрые волосы, подсушила их феном, растрепала, снова причесала уже как полагается, и пошла одеваться для поездки к психологу.

Даже Леонид, бывший рядом, улыбался, глядя на неё:

— Ну, Женька, ты так двигаешься — еле-еле, прямо как сонная!

Впрочем, он тоже мало чем от неё отличался, несмотря на природную силу и выносливость…

Женьке казалось, что она одевалась целую вечность — нужно выбрать платье, украшения, а потом ещё причесаться и накраситься — ох!.. Она долго стояла перед шкафом, бессмысленно глядя на ряд готических одежд. Голова совсем не работала.

— Ленька, — попросила она умоляюще, — скажи отцу, пусть он сделает мне еще кофе. Чтобы был такой же зверский - не кофе, а наркотик…

Ленька понимающе кивнул и медленно-медленно пошел на кухню.

Через пятнадцать минут Женька вышла в зал, где Николай, её отец, ждал её, куря сигарету у раскрытого окна. На ней было черное шелковое платье от Карла Лагерфельда, черный бархатный ошейник-колье с серебром, и тяжёлые серебряные браслеты. Мэйк-ап был обычный, но резкий: лицо мертвенно выбелено, глаза и губы густо подведены чёрным и синим — словно на экзамен в школе вампиров, или на похороны заживо какого-нибудь друга-гота, а не к врачу на приём. Но она знала, почему она так решила одеться.

«Раз уж я проблемный ребёнок, то пусть доктор сразу видит, что я из себя представляю», - подумала она с мрачным юмором.

Николай, куривший у окна, усмехнулся и сказал дочке непонятно:

— Какая ты, Женька, в этом костюмчике — послушная!

- Я чёрная принцесса, - ответила она безучастно.

Что же касается Лёньки, то когда он увидел подружку, у него даже глаза разгорелись от восхищения: он-то заценил её СТРАШНУЮ красоту!

После второй чашки кофе мозги встали на место, силы, вроде бы, кое-как восстановились, и они втроём отправились.

Николай довез Леонида до его дома. Женька попрощалась с ним возле машины взглядами, словами, рукопожатиями: отец не позволил ей, из-за нехватки времени, проводить его по лестнице до квартиры. «Это, — сказал он, — опять растянется на три часа».

Ребята не договаривались о следующей встрече - зачем? И так было ясно, что они скоро увидятся, как только, при первой возможности, завтра же, не взирая на препятствия, вопреки законам природы... ведь это судьба!

Отец нежно втянул её за ухо в автомобиль, махнул рукой Леньке, нажал на педаль, и «Мерседес» рванул с места, неся их с дочерью по вечерним московским улицам на прием к знаменитому психологу, специалисту в области проблем переходного и юношеского возраста...

11. В гостях у графа Дракулы

- Понимаешь, Женевьева, это как бы не совсем врач, а народный целитель, ясновидящий, - пространно объяснил Николай своей дочери, когда они ехали на машине. – Ты, главное, ничего не бойся и ничему не удивляйся…

До этого Женька никогда не была на приёме у народного целителя. Воображение почему-то рисовало ей покосившуюся избушку на краю леса, развешенные по стенкам сушеные коренья, замшелого старика с седой бородой, его близорукий взгляд поверх треснувших очков и слова вроде «надысь» и «намедни».

В действительности, это оказалась квартира, не уступающая по уровню благосостояния той, где жила она с отцом, и находилась она в просторном доме на Ленинском проспекте, недалеко от Нескучного сада.

Ясновидящий встретил их в полутемной прихожей. На нем был длинный, богато расшитый домашний халат. На пальцах его тускло блестели кольца. Он курил сигару.

Это был бледный, высокий мужчина лет за сорок, с гладко зачесанными назад очень длинными, черными волосами. В его взгляде, в его движениях чувствовалась галантная предупредительность, двусмысленная усмешка, какая-то скрытая, внутренняя железная сила, привыкшая властвовать над людьми.

Еще до того, как он заговорил, Женька сразу узнала… незнакомца с вечернего бульвара!!! Того, который показался ей поразительно похож на графа Владислава Дракулу, всемирно известного вампира, жившего шестьсот лет, того, который впоследствии стал свидетелем их похождений с Ленькой в кафе. Так вот кто он теперь – ясновидящий!

Женька ужасно смутилась и, наверное, это отразилось на её лице, но, слава Богу, она стояла несколько позади отца, и отец не мог видеть этого. Она неловко поклонилась.

Граф Дракула тоже, без сомнения, сразу узнал её, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Он лишь проницательно взглянул на неё своими холодными тёмными глазами, и... радушно им улыбнулся.

— Господин Семицветов, если не ошибаюсь? — он протянул руку Николаю. — Да, да, мы договаривались с вами о встрече. Рад познакомиться. Меня зовут Владислав…

Он ласково дотронулся до локтя Жени.

— У Вас очень красивая дочь. Совсем взрослая, уже барышня!

«Это граф Владислав Дракула, точно! - подумала Женька. – Это он так подстроил, что мы оказались у него. Посмотрим, что будет дальше!»

Николай усмехнулся:

— Да уж, пожалуй, слишком взрослая, как, наверное, она считает. Есть некоторые проблемы. Вот, по этому поводу мы и пришли... посоветоваться.

Владислав, ясновидящий, тонко улыбнулся:

— Все понятно! Человеческий род не меняется с веками. Слепые водят слепцов, и вместе падают в пропасть… Ну, что ж... Хорошо, что вы пришли ко мне. Свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Я вам помогу. Николай, могу ли я Вам предложить расположиться вот здесь, в гостиной — вот кресло, присаживайтесь. Если желаете, можете пока ознакомиться с моей библиотекой. Могу предложить вам кофе. Как Вы относитесь к хорошим сигарам?

Владислав указал глазами в сторону зеркального бара, где красовались разноцветные бутылки.

— Может быть, желаете чего-нибудь покрепче после тяжелого дня? В нашей предстоящей беседе это только поможет, не беспокойтесь. Я знаю, что говорю. Шампанское, ликеры — это для... прекрасного пола! — он метнул беглый шутливый взгляд на Женьку, — а для стариков вроде нас с Вами имеется хороший коньяк, виски, пожалуйста, не стесняйтесь! А мы пока побеседуем с барышней. Женя, если не ошибаюсь?

Девочка кивнула.

— А мы пока побеседуем с Женей. Потом я приглашу Вас. — Он открыл дверь в кабинет и пропустил девочку вперед, ласково обняв за плечо, и сказал, обернувшись к отцу: — Духи «Мёртвая невеста - 2» — благородный запах, и вполне подходит для воспитанной девочки из готического круга. У Пако Рабанна всегда был превосходный вкус. Вы знаете, Николай, что Кельвин Кляйн тоже выпустил новую коллекцию ароматов в готическом стиле? Настоящая старина. Они искали какие-то старые рецепты. Об этом уже была статья в журнале «Готлэнд». Я был на презентации — там многое идеально для Вашей девочки. Пожалуйста, при случае обратите внимание, посмотрите вместе с дочерью, я думаю, Жене это будет тоже очень интересно...

В кабинете Владислава, ясновидящего, стоял полумрак, светила только кроваво-красная лампа с мягким, свободно двигающимся абажуром на большом письменном столе из темного дерева.

Несколько глубоких, мягких кресел, роскошная, мягкая кушетка с наклонным изголовьем. На стене — черная доска вроде школьной, и тоже почему-то лежал мел, как в классе.

Граф Владислав Дракула (как она мысленно называла ясновидящего – она была уверена, что это он) усадил девочку на кушетку, а сам опустился в кресло напротив. Девочка снова почувствовала страх…

— Ты можешь прилечь, уважаемая принцесса Женевьева, — сказал он дружелюбно. — Расслабься, не стесняйся, так тебе будет удобнее, — добавил он, видя, что она чувствует себя довольно неловко. — Пожалуйста, девочка, не бойся, я ведь тебе ничего плохого не сделаю! Можешь не разуваться, поступай, как тебе удобнее.

Девочка последовала его совету и легла, откинувшись на изголовье кушетки, вытянув ноги в ботинках «Гриндерс», из-за этого чувствуя себя еще больше не в своей тарелке, и он это видел...

- Хочешь взять какую-нибудь игрушку? – неожиданно предложил ясновидящий. – Так тебе будет комфортнее. Вот, возьми череп – ты любишь такие вещи. Как говорили античные философы: «Мементо мори», то есть «Помни о смерти». Возьми. Ты знаешь, а символика смерти тебе очень идёт…

Он взял со стола готическую игрушку - череп, и подал девочке. Череп был очень похож на настоящий, человеческий, но только плюшевый - мягкий и пушистый.

Граф Владислав Дракула сидел, закинув ногу на ногу и сцепив руки на колене. Он расположился так, что лампа совсем не освещала его лица, и она видела только его силуэт. Женька же оказалась полностью освещена, и была перед ним, как на ладони.

— Честно говоря, — сказал Владислав, — я совсем не удивлен, что мы встретились, я знал, что мы встретимся именно таким образом, и рад этому. Позавчера, встретив тебя с другом на бульваре, я сразу увидел и узнал про вас всё, и понял, что вам угрожает смертельная опасность. Я сразу вижу такие вещи. И поэтому я разговаривал с вами настойчиво, я боялся, что потом будет поздно... К великому счастью, я не опоздал, вы ещё живы, и теперь всё будет в порядке.

Он помолчал.

- Итак, Женя, зачем мы встретились? У этого есть внешняя причина. Ни ты, ни твой отец, ни твой парень - вы даже не представляете, насколько она серьёзная.
Взрослые, находящиеся около тебя, встревожены (я имею в виду в первую очередь твоего отца), они считают, что с тобой что-то неладно. Допустим, ты с этим не согласна, ты считаешь, что у тебя всё в порядке – но тогда, получается, у тебя в какой-то степени утрачено взаимопонимание с отцом, чего раньше никогда не было. Ведь мы должны разобраться в этом вопросе?

Девочка подумала и кивнула головой:

— Возможно, что так!

— В таком случае, ты попала по адресу!.. Но на самом деле никто из вас толком ничего не знает. Это знаю только я. ЭТО Я УСТРОИЛ ЭТУ ВСТРЕЧУ, да-да, не удивляйся. Вот об этом мы сейчас и поговорим…

Владислав, ясновидящий, продолжал говорить, а Женевьева слушала, держа в руках готическую игрушку – плюшевый человеческий череп, и машинально гладила череп, как котёнка. Череп ей добродушно улыбался.

- Видишь ли, Женя, - говорил в это время Владислав, - у меня есть свой метод, я могу помочь тебе разобраться в себе, раскрыться, обрести мир в душе, обрести гармонию в отношениях с окружающим миром. Но для этого мне бы хотелось лучше узнать тебя.

Твоя биография мне известна. Какая у тебя может быть биография? Пока что она умещается на полстранички — родилась... училась... любит готику, и так далее.

Но есть некоторые детали, заслуживающие внимания. Например, прости, что говорю об этом, мне известно, что ты выросла без матери. Что все свободное от школы время, все каникулы ты до недавнего времени всегда проводила в кругу семьи, никогда (за одним исключением) не отдыхала в летних лагерях со сверстниками, и начисто лишена так называемого влияния улицы. Возможно, это и к лучшему.

Что с детства ты серьезно уделяешь внимание живописи, компьютеру, а последнее время - и спорту. Я знаю, что ты много читаешь, и свободно владеешь английским языком. Мне известно, что ты неплохо играешь в шахматы и, как я уже имел возможность лично убедиться, хорошо танцуешь.

Ты имеешь очень привлекательную внешность, и в довершение всего, в перспективе собираешься унаследовать всю ювелирную «империю» своего отца, то есть избавлена от необходимости задумываться о будущем.

Таким образом, перед нами вырисовывается картина, где мы видим вполне счастливого, здорового ребёнка, не отягощенного пороками, болезнями и проблемами…

Владислав откинулся на спинку кресла и закурил сигару. Дым уносился куда-то вверх, и девочка почти не чувствовала запаха.

Женевьева молчала.

Владислав снова заговорил:

— Ты, конечно, понимаешь: когда я смотрю на тебя, я уже все про тебя знаю и все вижу. Но я хочу особенно внимательно посмотреть на сам процесс: на то, что ты сама испытываешь, когда думаешь о своих делах, как ты сама все про себя понимаешь. Давай договоримся так: я буду задавать тебе вопросы, а ты старайся отвечать на них предельно откровенно и честно – ПЕРЕД СОБОЙ, а не передо мной (это важно), даже если вопросы покажутся тебе неожиданными или будут смущать тебя. Меня нет смысла смущаться: я ведь и так вижу всё в твоей душе, всё самое сокровенное. Расслабься, Женя, тебе нечего скрывать! Будь искренней, это так естественно, это так успокаивает!

Девочка кивнула:

- Я готова сотрудничать, граф Владислав.

— В таком случае, — сказал Владислав, ничуть не удивляясь, что она его так назвала (наверное, не в первый раз), — расскажи мне… какой-нибудь из своих снов, наиболее яркий, из тех, что приснились тебе недавно, который запомнился больше других, который произвел на тебя более сильное впечатление.

Женевьева подумала, стала вспоминать, перебирая в памяти все свои сны, которые помнила, пытаясь выделить из них наиболее значительный. Становилось довольно интересно…

— Вот, однажды мне приснился необычный сон, — сказала Женевьева. — Это было около года назад... Ясный теплый летний день. Ослепительно светит солнце. Вокруг меня море, и я плыву на огромном гладком бревне, как на корабле.

Я полностью обнаженная, на мне нет никакой одежды, я чувствую телом твердую поверхность бревна. Волны подбрасывают меня вверх, потом опускают вниз так, что дух захватывает, и это так приятно... Меня обдает тучей соленых брызг, захлестывает пена, я вся мокрая, вода стекает по моему телу.

И звучит какая-то чудесная неземная музыка — откуда-то с неба.

И я ожидаю, что должно произойти что-то прекрасное — что-то таинственно, неизвестное мне. И от этого ожидания моя душа переполняется неописуемым восторгом, и я чувствую, что очень счастлива...

Девочка окончила и умолкла, все еще улыбаясь.

— Какой хороший сон! — мечтательно сказал Владислав. — И то отношение, с каким ты его рассказывала, мне многое объяснило в тебе…

История знает много примеров толкования снов. Библия рассказывает об Иосифе Прекрасном и о пророке Данииле. Здесь идет речь о пророческих снах, посланных Богом. Разгадки таких сновидений пророкам подсказывало Божественное вдохновение. А иногда бывает так, что сон — это картина, складывающаяся из образов и деталей, увиденных днем, и оставшихся в памяти человека, или запавших еще глубже, в его подсознание, так что, возможно, он их и не помнит своим разумом, но они существуют в его душе, в области подсознания. Иногда лица и предметы являются в своем естественном виде, иногда методом ассоциаций формируют причудливые, преувеличенные образы: сладкие грезы, или, наоборот, тяжелые кошмары.
На древнем Востоке, в Европе в средние века и позже — в России было составлено бесчисленное количество сонников, пользуясь которыми, любой простой человек, якобы, мог узнать точный смысл того или иного сновидения. Не берусь судить, насколько они все были правдивы. Были разные. Эх, люди, люди…

Сигара Владислава давно потухла в старинной хрустальной пепельнице. Он достал из ящичка, обрезал и закурил другую сигару, но девочка по-прежнему почти не чувствовала запаха: видимо, в кабинете была налажена какая-то особая система вентиляции. Ясновидящий откинулся на спинку кресла и продолжал:

— Мой же метод несколько другой: здесь мне во многом помогает мой дар ясновидения. Видя эту картину, я пытаюсь понять, какие ассоциации она вызывает у меня…. Ты меня понимаешь?

Женя кивнула. Поначалу она, правда, немного запуталась, слушая его, но потом все поняла: действительно, вроде бы все правильно.

— Таким образом, вот твой сон. Что я вижу? Море, небо, простирающиеся до горизонта, огромные, бескрайние пространства, ослепительно освещенные солнцем, непостижимые для познания, и ты одна посреди них.
Это говорит о твоем ощущении: ты видишь вокруг себя огромный, бескрайний мир, сияющий и прекрасный, пока еще неизведанный, но дивный и манящий. Он не пугает тебя, он, скорее, влечет тебя; ты хочешь жить, ты любишь жизнь; она пленяет тебя своей красотой. Правильно я говорю? — он прищурился, глядя ей в глаза.

— Правильно, граф Владислав! — Женя с уверенностью кивнула. — Все так и есть.

Она даже радостно улыбнулась: надо же, как он точно угадал!

— Теперь приготовься и слушай внимательно, - сказал он. - Твое обнаженное тело омывает водой, обдает брызгами, овевает теплой морской ветер. И тебе это приятно, ты испытываешь удовольствие.
То, что ты обнажена, открыта для всего окружающего мира, показывает чувственность, общий эротический, сексуальный характер твоего состояния. Прикосновения воды, ветра, пена, стекающая по твоему телу — прости, девушка, это не что иное, как замаскированные мечты и грезы о ласках, сексуальных наслаждениях...
Твое тело чувствует себя открытым для них, оно жаждет их и испытывает от этого радостное возбуждение, что совершенно нормально в твоем юном возрасте. Я все сказал верно? Возрази мне, если я неправ.

Женька пожала плечами и улыбнулась, опустив глаза: действительно, возразить ей было нечего. А можно подумать, она бы и не догадалась...

— Теперь поговорим о бревне, - продолжал Владислав, ясновидящий, а Женевьева его слушала. - Бревно является мужским началом, фаллическим символом, оно олицетворяет ярко выраженную мужскую силу!
Заметь, ты не держишь его в руках, как оружие; оно не является как бы продолжением тебя, как копье или меч в руках амазонки, бывают и такие сны, там сразу все ясно.
С тобой тоже все ясно, но совсем, совсем иначе! Ты плывёшь на нем по морю, доверчиво, с готовностью прильнув к нему своим голым телом, своими самыми чувствительными, нежными местами. Ты испытываешь внутри радостное волнение и возбуждение, ощущая своим телом его гладкую твердость — или, может быть, лучше сказать, ощущая мягкость и нежность своего тела при соприкосновении с его твердостью, его несгибаемой силой?
Не ты управляешь им — оно несет тебя, а ты отдаешься его воле, и тебе это приятно... Тебя подбрасывает вверх и опускает вниз так, что у тебя захватывает дух от этого упоительного полета... Следует ли объяснять тебе, что это значит, нужно ли смущать тебя, переводя это на человеческий язык?

- Не нужно, граф Владислав, - краснея, пробормотала Женевьева, едва сдерживая смех. – Бревно значит, что это у меня фантазии про… мужской член. А я и не знала. Фу, как стыдно. А ещё готическая девушка.

Владислав ласково успокоил её с очень серьёзным видом:

— Ничего страшного, всем девушкам такое снится. Ну, почти всем. В заключении остается процитировать тебя саму: ты слышишь чудесную, неземную музыку с неба. Душа твоя переполняется неописуемым восторгом. Ты ожидаешь, что должно произойти что-то прекрасное, таинственное, неизвестное тебе, ты уверена, что вскоре это произойдет, и ты чувствуешь, что ты очень счастлива...
Ну, что ж, — он удовлетворённо кивнул. - Твой сон говорит о том, что твоя душа в смысле чувств полностью сформировалась, ты мечтаешь о счастье, ты полна ожидания. Твое тело испытывает потребность в ласках и изнывает от желания испробовать все по-настоящему.
Ты вся открыта для любви – не важно, что тебе нет ещё пятнадцати, сейчас дети созревают очень рано, посмотри в ванной на себя в зеркало. И ты созрела, чтобы встретить... своего возлюбленного, встретить и принять в объятиях героя своей мечты.

Он сказал с улыбкой:

— И, как мы видим, сон был вещий. Ты уже встретила его, и как я мог рассмотреть, это искренний, честный, замечательный мальчишка, к тому же, очень красивый. И он безумно в тебя влюблен, с чем тебя и поздравляю.

Владислав помолчал и взглянул на Женьку:

— Вот такая у нас получается история. Вот это тебе предвещал твой сон.

Женька поняла, что граф Владислав Дракула раскрыл её полностью, и пытаться что-нибудь утаить от него бесполезно. Он как будто видел её насквозь. Девочка смутилась и, как всегда, густо покраснела. Но в то же время ей было приятно и интересно, что есть какой-то человек, который понимает все, который знает, какие отношения связывают её с Леонардом. Человек, с которым она может быть откровенной…. Пусть даже и такой человек, пусть даже и вампир – но зато мудрый.

— Только, пожалуйста, не говорите моему папе, что бревно – это фантазии про член! — умоляюще попросила Женя, – а то мне неловко.

Владислав сделал успокаивающий жест рукой:

— Можешь не беспокоиться. Отсюда, — он окинул взглядом кабинет, — ничего не выйдет. Тут, знаешь ли, и не такие люди были откровенны до конца – и ничего…. А теперь, для полной картины, я вынужден тебя попросить кое о чём… Только не пугайся…

- А теперь, принцесса Женевьева, - сказал Владислав, - для полной картины, я должен попросить тебя кое о чём. Только не пугайся. Ты должна раздеться, и остаться полностью обнажённой. Я хочу снять с тебя остатки тёмной энергии, и заключить тебя в кольцо света… впрочем, ты всё равно не поймёшь. Тебе не нужно меня стесняться – со мной можно, как с доктором, или с мамой…

Девочка ехидно улыбнулась:

— Конечно, конечно, граф Владислав! Я разденусь, и вдруг неожиданно усну вот здесь, на кушетке, да? А потом вдруг неожиданно проснусь где-нибудь на опушке леса, возле заброшенного готического кладбища, и ничего не буду помнить. А через девять месяцев у меня родится маленький вампир, и он будет очень похож на вас, так? Ах, как некрасиво!

Владислав вздохнул и покачал головой:

— Нет, это просто невозможно. Такая маленькая, а уже всё про всех знает! Нет, меня не интересуют девочки-подростки, даже такие симпатичные. Да ты понимаешь ли, что если бы я хотел что-то с тобой сделать против твоей воли, я бы и тогда в парке не стал вас с Лёнькой уговаривать ни о чём, и ничего вам не стал бы доказывать! Просто вы бы пошли за мной, как барашки, ничего не понимая, словно во сне! Ты плохо представляешь себе, что такое моя сила. Но если я и тогда не стал поступать против вашей воли, то не буду и сейчас, и никогда. Учти – я делаю всё это только для твоей пользы, потому что хочу тебе помочь.
Итак, не заставляй меня ждать. Я уверен, что ты умеешь не только красиво одеваться, но и не менее красиво раздеваться. Встань вот здесь, поближе к свету. - Он указал ей на середину комнаты и повернул абажур лампы таким образом, что девушка оказалась ярко освещена во весь рост, с головы до ног. - Да, и ботинки можешь не снимать.
- Я понимаю, как же, - усмехнулась Женевьева. - Это особенно круто, когда юная обнажённая девушка обута в высокие зашнурованные «Гриндерсы», да? Вы что, ещё и фотографировать будете?

— Нет, блондинки всё-таки неисправимы, - вздохнул ясновидящий. – Просто мне не нужна область ниже колен… В общем, делай, что я тебе говорю, и не спрашивай ни о чём – всё равно ты не поймёшь. Да, и рассказывай мне все свои ощущения, что ты при этом испытываешь – это тоже нужно. Я сам, конечно, всё вижу в твоей душе, но опять же, нужно, чтобы ты научилась сама всё про себя понимать. Итак, пожалуйста, раздевайся.

Женька начала, не торопясь, исполнять указание ясновидящего, постепенно снимая одежду, один предмет за другим, стараясь прислушиваться к своим ощущениям.

— Я чувствую, — сказала она, запинаясь, — волнение... Мне немного стыдно, но вместе с тем приятно, когда на меня смотрят...

Девочка расстегнула на спине и сняла чёрное шёлковое платье, немного постояла в миниатюрном чёрном кружевном нижнем белье, дав посмотреть на себя в таком виде. Затем начала медленно расстегивать бюстгальтер...

— Вот сейчас, граф Владислав, — пробормотала она, — ощущения очень усилились...

— Я полагаю, что для тебя не безразлично, кто на тебя смотрит в тот момент, когда ты раздеваешься? — спросил Владислав, бесстрастно глядя на то, как она сняла и отбросила лифчик.

— Конечно! — девочка кивнула, осторожно прикасаясь пальцами к шнурочкам с боков на трусиках, которые так развязывались (одно движение, и – р-раз!). — Одно дело, например, если... ну, перед Леонардом... Тогда я чувствую сильное, приятное волнение и... возбуждение.

Владислав внимательно смотрел, как она, не спеша, трогает шнурки на трусиках.

— И совсем другое дело, — продолжала Женя, — если, например, перед своими подружками в бассейне, или на пляже, или перед врачом. Кроме вас, конечно, хоть вы и как доктор, — честно сказала она, ловко потянув шнурочки в стороны, одновременно.

— А почему ты сказала «Кроме вас»? — спросил Владислав, прищурившись, глядя на неё.

Женька смутилась, но ответила:

— Я сказал это, потому что помню, что вы всё про меня знаете и словно видите меня насквозь. Все мои самые тайные чувства, тайные желания, хотя они не относятся непосредственно к вам, но ведь вы их видите! Я получаюсь перед вами даже БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПРОСТО ГОЛАЯ. Поэтому, если честно, я сейчас тоже взволнована, и... испытываю приятное, сильное возбуждение, — закончила она, медленно сняв крохотные черные трусики и отбросив в сторону, оставшись стоять совершенно голой в ярком свете лампы. На ней оставались только её высокие зашнурованные «Гриндерсы».
Между прочим, надо сказать, это было ужасно круто – хоть на фотосессию для готического журнала!

«Что-то последнее время мне очень часто приходится быть в таком виде, — Женевьева мысленно рассмеялась. - Может быть, мне уже и вовсе никогда не одеваться, а так и ходить голой — я смотрю, это уже становится для меня естественным состоянием, да и всем остальным нравится!»

- Я готова, граф Владислав, - сказала Женевьева. – Делайте всё, что следует…

Владислав поднялся с кресла приблизился, внимательно глядя на обнаженную Женевьеву, стоящую посреди кабинета, в свете лампы. Он смотрел на неё, и в тоже время как бы сквозь неё, словно её не видел – куда-то в свой персональный космос...

Тихо играла старинная клавесинная музыка в компьютере…

Лицо ясновидящего сделалось очень серьёзным, и даже каким-то нечеловеческим, точнее – не таким, как у ЖИВОГО человека… Вот он медленно протянул руки вперёд, словно хотел коснуться её лица, но при этом оставался на некотором расстоянии от неё.

И тут она почувствовала какие-то изменения внутри себя. Вроде бы ничего не произошло, но… Вот промелькнул неясный, мимолётный страх. Затем он исчез, но она ощутила, словно полностью утратила свою волю, и всецело подчиняется Владиславу, и ждёт, что должно что-то произойти... А потом... потом было такое невероятное ощущение, словно её подняло на воздух, или её окутало пламя, но ей не больно, а словно она плывёт в нём, невесомая...

От этого девочка, можно сказать, действительно жутко разволновалась и подумала: а как ей следует себя вести, если он станет дотрагиваться до неё руками с какой-нибудь непристойной целью – ведь он, наверное, не только вампир, но ещё и сексуальный маньяк. А она сейчас в полной его власти, и он может своей гипнотической силой заставить её сделать всё, что он пожелает!

Медленно тянулась минута, другая… Наконец Владислав глубоко вздохнул, опустил руки и на мгновение закрыл глаза. Потом он словно проснулся. По его лицу пробежала усмешка, и он сказал:

- Всё-таки ты глупышка! Думаешь всё о том же. Но ведь я же не усыпляю тебя, не действую на твоё сознание! Ты всё видишь, всё осознаёшь, находишься в здравом уме и твёрдой памяти. Повторяю, я хочу тебе только добра!

Женя не выдержала и рассмеялась. Они оба долго смеялись. Девочке стало очень весело и как-то очень хорошо. Она совсем расслабилась, и даже перестала замечать, что она голая.

Затем Владислав снова вернулся в свое кресло.

— Одевайся, Женевьева, — сказал он. — Я увидел, все, что хотел, и сделал всё, что было нужно. Теперь на тебе не осталось чёрных ран и следов страданий, тебя окутывает ровное облако света, и на тебе нет больше печати Смерти. Поверь мне, ведь я вижу будущее – отныне всё будет хорошо. Теперь, — сказал он, когда девочка снова надела платье, и заняла свое прежнее место на мягкой кушетке, - теперь, расскажи мне все про вашу дружбу с Леонардом, не скрывая ничего, искренне, с начала и до конца…

В темном кабинете на несколько минут наступила тишина... Продолжал тихо играть клавесин в компьютере.

Женевьева не могла понять, почему он на неё так действовал, Владислав, этот ясновидящий (она была уверена, что это граф Владислав Дракула), но она действительно чувствовала, что теперь ему доверяет, и испытывала потребность быть искренней — она так устала притворяться!

Вытянувшись поудобней на кушетке, закинув руки за голову, она честно рассказала ему все, как было. Как они познакомились с Ленькой, как вместе учились, вместе ходили на живопись и в бассейн. Как она поняла, что влюбилась в него, смертельно и немыслимо (Владислав кивнул, слушая).

Как она тосковала по нему все лето, как они потом встретились, как гуляли вместе. Как ходили в латиноамериканское кафе, и про готические развалины, и про розги. Как ночью признались в любви друг другу в яблоневом саду, как выяснилось, что их любовь взаимна, и о том, что было дальше... и так все-все их приключения по порядку, вплоть до событий сегодняшнего дня, в спальне и в ванной, и как отец кормил их обедом, и затем привез её сюда.

— И вот я лежу здесь, перед вами, граф Владислав, и все это вам рассказываю, — закончила девочка со смущенной улыбкой. — И что же мне теперь делать дальше?

Ясновидящий помолчал, затем ответил:

— Что же я могу сказать по этому поводу? Что в этом есть что-то плохое? Если я стану говорить тебе, что это плохо, то тебе будет за меня стыдно, не так ли?..

Владислав, ясновидящий, опять помолчал, затем сказал:

— Всё, что я хотел выяснить до конца, очень тщательно, осматривая тебя, это то, что в твоей душе нет никакого стремления к суициду, что основа твоей души позитивная, и была такой даже тогда, когда ты страдала от любви, думая, что она несчастная и безответная. И теперь, после того как я поработал с тобой, в тебе даже не осталось ран от былых переживаний, твоя душа излучает свет. Я очень рад.

- Спасибо, граф Владислав, - искренне сказала Женевьева.

Владислав продолжал:

- Ну, а что касается самих твоих чувств – что тут можно сказать? Чувства есть чувства. Нельзя, например, сказать ветру: не дуй, или сказать солнцу: не свети! Ты думаешь, что с тобой происходит что-то противоестественное, постыдное? Наоборот, все понятно, все правильно. В человеческой природе изначально заложено Богом стремление к дружбе, к любви, к общению, к взаимопониманию – это великая Божественная гармония.

Он говорил, как бы думая вслух.

— Леньке ты нравишься, это вполне понятно: твоя красота, твоя мягкость, твоя доброта, отзывчивость, причём ты умненькая – а это редкость для тинейджерки - блондинки. В тебе есть все, что юноше должно нравиться в девушке, и для него ты лучше всех — так ведь он тебе говорил? А тебе нравится его смелость, его преданность, его надежность — он истинный, настоящий рыцарь, ведь так?

Женька кивнула.

— Так что пока я не вижу у вас АБСОЛЮТНО ничего противоестественного, ничего болезненного, что нужно было бы лечить. Пока у вас все нормально, даже можно сказать, прекрасно... Единственно, что НЕМНОЖКО РАНО – это если смотреть по нашему Российскому законодательству, - он усмехнулся. - Немножко рано для официального брака, рано для рождения детей – но это со временем проходит, вы и оглянуться не успеете. Тем более, вспомни Ромео и Джульетту – они были вашими ровесниками. А вы к тому же сейчас такие акселераты, поколение некст, дети индиго, вы вообще очень быстро созреваете. Немножко рано – НО ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО НАДО ВСЁ РАЗРУШИТЬ!!! Просто пока надо вести себя разумно, не наделать глупостей. Но об этом я уже буду говорить не с тобой, а с твоим отцом. И с отцом Леонида, если понадобится. Им, конечно, необходимо всё рассказать.

Женя перебила его:

— Но мне почему-то очень стыдно перед моим отцом, и, хотя пока он ничего не знает о нас точно, но я чувствую, что виновата перед ним, втайне... Он меня так любит, а я, наверное, не оправдала его надежды, вон я какая получилась, неправильная... Но я люблю Леньку и ничего, ничего не могу поделать с собой, даже если бы и пыталась! Не могу!!!

Ясновидящий возразил решительно:

— И не должна. Пусть все течет, как течет — так ты, кажется, любишь говорить? И, если ты, Женя, будешь стараться что-то изменить, сломать себя, совершить над собой насилие, возможно, ты только навредишь себе и своему парню, и можешь навредить очень жёстко. ХРАНИТЕ БЕРЕЖНО ТО СЧАСТЬЕ, КОТОРОЕ СЛУЧАЙНО ВАМ ВЫПАЛО. И ни о чём не беспокойся – Бог сам всё устроит. Верь мне – я вижу будущее, ты это знаешь. Итак, надеюсь, ты все поняла, что я сказал?

Женя была потрясена. Она ожидала чего угодно, только не этого. Оказывается, ясновидящий Владислав (граф Дракула, как она была уверена) – их друг! Вот это да… Она помолчала, подумала... и кивнула.

- Я всё поняла, граф Владислав, - сказала она серьёзно. – Только у меня есть к Вам ещё один вопрос. Кто вы на самом деле, граф Владислав? Вы … тот, кто я думаю?

- Я всё поняла, граф Владислав, - сказала Женевьева серьёзно, и испытующе взглянула ясновидящему прямо в глаза. – Только у меня есть к Вам ещё один вопрос. Кто вы на самом деле, граф Владислав? Вы … тот, на кого я думаю?

- В каком смысле, дорогая принцесса? – Владислав откинулся в кресле и посмотрел на неё с явным интересом. – Объясни свой вопрос! Конечно, я и так читаю в твоём мозгу, - в его глазах забегали весёлые искры, - но как мы с тобой договорились: ты объясняешь ход своих мыслей.

- Я это спрашиваю вот в каком смысле, - терпеливо объяснила девочка. – Я с вами встречаюсь уже несколько раз, и всё при разных обстоятельствах.

Первый раз вы подошли к нам, когда мы с Лёнькой вечером гуляли на бульваре.

Я тогда жутко испугалась, и решила, что вы какой-то страшный маньяк и убийца, или похититель подростков. Мне тогда ещё показалось, что вы очень похожи на … графа Дракулу… ну, и я поняла, что наверное, это вы и есть… и это очень усилило мой страх, поймите меня. Поэтому я так вас называю: «граф Владислав».

Потом мы встретились с вами в кафе. И у меня сложилось ощущение, что вы всё время за нами следите. И вы оказываетесь всегда именно там, ГДЕ МЫ ПЫТАЕМСЯ СПРЯТАТЬСЯ – в самых укромных, тайных местах, словно уже поджидаете нас. И вы тогда ещё мне говорили про то, что нам угрожает опасность, что детей похищают и так далее. Мне показалось, вы будто забавляетесь со мной, пугаете, играете как кошка с мышью. И что вам вам это жутко нравится!

И вот сейчас, отец привёз меня как бы к известному целителю, ясновидящему (так он сказал мне) по очень деликатному, тайному вопросу – и что же?! Этим целителем оказываетесь опять вы!!! И я думаю – зачем же это вам нужно?

Но что интересно – во-первых, вы тоже гот, как и мы с Леонардом, и это вызывает во мне доверие. Во-вторых, оказывается, вы хотите нам помочь, и я вижу, что это правда! Оказывается, вы понимаете нас, оказывается, вы наш друг! Так кто же вы… граф Владислав?! Скажите правду!

- Но, но, повежливее, - строго ответил Владислав, - надо же, как ты сказала: «Вы ТОЖЕ гот, как и мы с Леонардом». Это вы с Лёнькой – ТОЖЕ готы, а я – гот с большой буквы, один из самых первых готов! Ты спрашиваешь, кто я такой?

Граф Владислав Дракула (как она о нем думала) усмехнулся, удобнее устраиваясь в кресле, достал ещё одну сигару, медленно понюхал её, затем достал серебряные щипцы, отрезал кончик и закурил.

– Поначалу, на бульваре, ты приняла меня за вампира и колдуна, а твой Лёнька – за маньяка и педофила, – сказал он. - Но … вы ошиблись. Вспомни: да, я приглашал вас с Лёнькой к себе и предлагал провести у меня время, но разве я предлагал вам заняться сексом? Ничего подобного. И уж тем более, не собирался вас заколдовывать, и пить вашу кровь. Это вы уже сами всё додумали.
И впоследствии, в кафе, я говорил вам, что вам угрожает опасность. Но я именно ПРЕДУПРЕЖДАЛ вас, чтобы вы были осторожнее. Я не мог говорить вам ничего более определённого, но я вас просто ПРЕДУПРЕЖДАЛ. Я вам говорил про похищение детей, про бандитов и так далее. На самом деле опасность была другого рода. Но … надеюсь, теперь она миновала. Во всяком случае, теперь всё под моим контролем.
И сегодня вы с отцом приехали ко мне, как к ясновидящему и целителю, специалисту по вопросам опасностей, связанных с любовью, с самоубийствами и прочими вещами подобного рода. Вы пришли – а это оказался я. Видишь, как всё взаимосвязано. Теперь-то ты понимаешь, что я хочу помочь, а я вовсе никакой не злодей?

- Но почему отец решил обратиться к вам? Как получилось такое невероятное совпадение? – спросила Женька. Ей было жутко интересно. Хотя она чувствовала, что граф Владислав не говорит ей всего, а так только – бродит вокруг да около, говорит намёками. Считает её глупой, что ли, или не хочет сильно испугать, подумала она.

- Да, именно так, - ответил он на её мысли, взглянув ей прямо в глаза, и она вздрогнула. – А насчёт того, почему вы пришли именно ко мне, я тебе скажу: это не совпадение. Я сам всё это устроил. Но теперь это уже не важно. Скажу только тебе напоследок только то, что больше всего тебя интересует. Я – не граф Дракула, как ты предполагаешь, не вампир, и мне не шестьсот лет. И я никакой не колдун. Я вообще не верю в такие вещи, что ты! Я просто ясновидящий, экстрасенс, который занимается лечением людей и предсказанием будущего.
А в тот момент на бульваре вам просто угрожала реальная опасность, я сразу увидел это моим духовным зрением, и решил вам помочь. Разве не удивительно, что мы тогда встретились на бульваре? Вот это называется – судьба. Ну вот, Женечка, вот и всё.

- Вот это да! – невольно вырвалось у Женьки. Потом она посмотрела на него недоверчиво. – Но это правда, насчёт вас? А я-то думала! Только, вы знаете, а можно я вас буду по-прежнему называть «граф Владислав»? Я уже привыкла! Мне так интереснее!

Экстрасенс улыбнулся.

- Я буду только польщён! У меня предки действительно были аристократами. Что касается достопочтенного графа Дракулы, то мне многие говорили, что я на него похож – да, мы действительно похожи, только он постарше лет на пятьсот шестьдесят. Вот такие дела, Женя. А теперь пойдём, я провожу тебя в зал. Ты посидишь, послушаешь музыку, посмотришь фильмы (можешь – «Дракулу» Брэма Стокера), а мы пока поговорим с твоим отцом. Вот это и будет главная беседа вечера. Идём!

«Просто граф Дракула очень хитрый, он не хочет признаваться, что это он и есть, - подумала Женя, выходя из кабинета. – Оно и понятно! Ладно, пусть будет, как он хочет».

Владислав покачал головой и усмехнулся…

Женевьева осталась в зале смотреть DVD, а Владислав пригласил побеседовать её отца. Николай вошёл в кабинет ясновидящего.

Стоял полумрак, светила кроваво-красная лампа с мягким абажуром на большом письменном столе из темного дерева. В компьютере тихо звучала клавесинная музыка.

- Садитесь, пожалуйста, - Владислав указал Николаю на мягкое кресло викторианской эпохи, а сам сел в другое кресло напротив. Он пододвинул ему ящичек с сигарами, стоящий на низком черном столике, инкрустированном перламутром: - Курите. Итак, начнём разговор. Вы приехали ко мне, как вы сказали, по очень серьёзному делу, и считаете, что я могу вам помочь. Что ж, давайте по порядку, как у доктора: на что жалуетесь? Что вас беспокоит?

Николай взволнованно, сбивчиво начал рассказывать:

- Мне привиделся страшный сон. Будто я нищий странник. И вот я иду неизвестной дорогой по ночному полю, и вижу: на столбе, на электрических проводах, сидит чёрный ворон. Ворон посмотрел на меня и каркнул – раз, потом другой…

- Что ты хочешь мне сказать? – спросил я его.

Ворон захлопал крыльями, сорвался с места и улетел по направлению к тёмному лесу невдалеке, словно указывая мне: «Следуй за мной!»

Я пошел за ним, чувствуя, как моё сердце начинает сковывать страх, и пришёл на старую заброшенную мельницу. Здесь явно давно никого не было. Стояла мёртвая тишина. Мне, если честно, стало жутко. Я обошёл мельницу кругом, думая в страхе: «Что хотел показать мне ворон?»

И когда я подошёл к старому мельничному колесу над заросшей бурьяном канавой от давно высохшей речки, я увидел на земле… мертвую девушку в нарядном розовом платье, с разметавшимися белокурыми волосами.

Я склонился к ней, коснулся рукой её холодного лица, убрал ей со лба волосы… и узнал свою дочь, Женевьеву!..

Этот сон меня очень взволновал, и мне кажется, что в этом есть какой-то зловещий смысл, какой-то знак, но я не знаю какой…
А дело в том, что у моей дочери сейчас возникла безумная любовь с одним парнем, они гуляют вместе, целуются и, может быть, у них уже было что-то серьёзное, не знаю точно. Женя последнее время очень изменилась. Парень-то хороший, мне он самому нравится, я его отлично знаю, это сын моего друга детства, мы вместе учились, и сейчас этот друг работает на моей фирме, в службе безопасности – он бывший военный. Он тоже в курсе их отношений. А мальчишку зовут Лёнька, моя дочка называет его Леонард, как и себя она называет Женевьева – они готы, вы понимаете…

- Как и я, если вы заметили! – вставил Владислав, пронзительно взглянув на Николая.

- Да, да, конечно… Нет, вы не подумайте, я это уважаю. И вот, у них любовь, всё замечательно, и она такая счастливая. Но ведь они такие молодые – Женьке нет ещё пятнадцати лет! И я последнее время нахожусь в ужасном смятении, не знаю, что делать. Вроде и ругать её не за что, они не делают ничего предосудительного – во всяком случае, я ничего не могу заметить, кроме поцелуев. Но ведь это девочка, и мало ли что может случиться - ну, вы понимаете!
Я, конечно, очень волнуюсь. А тут ещё этот сон – и я чувствую, что он связан именно с этой любовной историей!.. В общем, я так думаю, надо немедленно прекратить их отношения, но как это сделать грамотно – не представляю. Если просто запретить им встречаться, пригрозить и так далее – я даже не знаю, что может случиться, тут такое поднимется… Женька с виду тихая, но от неё всего можно ожидать…
И тут я увидел в Интернете ваше объявление о том, что вы помогаете в таких ситуациях, разрешаете любовные проблемы и можете видеть будущее. Вот я и решил, прежде чем действовать, обязательно посоветоваться с вами, и, может быть, воспользоваться вашей помощью – хотя не знаю, как именно…

Вот такая история, Владислав. Скажите, что мне делать?...

Николай закончил свой рассказ и сокрушённо посмотрел на ясновидящего.

Владислав, к его удивлению, удовлетворённо кивнул, как будто только и ждал, что он именно это скажет. Он только и сказал:

- Всё правильно. Значит, говорите, вам приснились: ворон, мельница и мёртвая девушка на земле, в розовом платье? Сейчас посмотрим…

Затем повернул стоящий на письменном столе ноутбук, в котором играла клавесинная музыка, дисплеем к Николаю и сделал несколько движений мышкой. На экране открылась фотография: чёрный ворон сидел на электрических проводах, на фоне зловещего ночного неба.

- Ворон был этот?

Николай вздрогнул.

- Точно! Именно такой ворон. Но как это получилось, что у вас…

- А мельница была такая? – перебил его экстрасенс, открывая другую фотографию.

Николай нахмурился, стал смотреть очень внимательно, затем ответил растерянно:

- Чёрт возьми, это действительно та самая мельница. Вот, и колесо то же. Но откуда, откуда могли появиться эти фотографии? Ведь это мой сон. Может, я их где-то видел и запомнил? Скрытые ресурсы памяти…

- Ладно, пациент, не говорите умных слов, - усмехнулся Владислав. – Теперь – самое главное…

Он открыл следующую фотографию, и произнёс раздельно:

- Мёртвая девушка выглядела вот так? – и он показал Николаю фотографию.

В ночном полумраке, на земле лежала прекрасная девушка в воздушном розовом платье, с разметавшимися белокурыми волосами, безжизненно раскинув руки… Но только… у девушки не было лица!!! Вместо лица был пустой овал, как отверстие. Это была не Женевьева. Это был шаблон для фотографии, готический шаблон – таких шаблонов можно много найти в интернете.

Но Николай не обратил сейчас на это внимания. Это было то самое видение, та самая девушка из его сна!!! Николай вскрикнул и вскочил на ноги, тяжело дыша, и уставился на ясновидца.

- Эй, что здесь происходит?! – воскликнул он. – Откуда у тебя эти фотографии? Ведь это же был МОЙ СОН! Как ты всё это подстроил?

Он угрожающе уставился на ясновидящего.

- А ну-ка сядь, - тихо приказал Владислав, тоже неожиданно перейдя на «ты». Он в упор взглянул на Николая, и тот покорно опустился в кресло, не сводя взгляда с гипнотизёра.

– Сиди и слушай, что я тебе скажу, - строго сказал Владислав. - Приготовься. Этот сон целиком придумал, создал и прислал тебе… я. Да, это я! Ты что, забыл, к кому ты пришёл?! Я создал образы в своём воображении, работая с этими готическими фотографиями из интернета, но фотографии мёртвой девушки я придал черты лица твоей дочери. Создав эти картинки и весь сон, я нашёл твоё сознание в ночном космосе и передал тебе это видение, выбрав благоприятный момент, когда ты спал, да ты ещё был ужасно расстроен и перед сном порядочно выпил, так что был особенно восприимчив.

Ты хочешь знать, как я астрально вышел на тебя, чтобы работать с тобой? Очень просто. Я УВИДЕЛ тебя внутренним зрением, когда смотрел на твою дочь, разглядел тебя как следует, прочитал твоё имя, название твоего сайта в Интернете и твой электронный адрес в твоём мозгу (там же всё записано чётко, особенно у вас, бизнесменов!). Потом я сделал всё, что я уже сказал, и послал тебе письмо, уже по настоящему компьютеру, предлагая свои услуги ясновидца, на твой электронный адрес. Всё было очень просто.

И когда ты проснулся, я продолжал тебя незримо тормошить и тревожить на расстоянии, не давая тебе покоя, и я внушил тебе мысль проверить почту в компьютере среди ночи. А когда ты увидел моё объявление, я приковал к нему твоё внимание и внушил, что ты срочно должен обратиться ко мне и я тебе помогу. Между прочим, я сам в это время тоже ВИДЕЛ своё объявление твоими глазами – вот какая у нас с тобой установилась связь! Только ты в это время сидел перед компьютером, а я стоял в этой комнате у окна, уставившись глазами в черное ночное небо, и моя рубашка насквозь промокла от пота…

Так что всё это сделал я. И вот ты здесь. А зачем я это сделал – сейчас объясню. Слушай…

- Да я не верю тебе! – грубо оборвал его Николай. – Это какой-то обман. Думаю, ты в действительности какой-нибудь мелкий шарлатан-обманщик, каких сейчас кругом навалом. Я же сам рассказал тебе свой сокровенный сон, доверился тебе, а ты и сочинил всю эту гадкую историю про свою телепатию, про астрал… Зачем тебе это понадобилось, низкий ты человек? – сказал он горько. - И как же можно так цинично издеваться над отцовскими чувствами?

Владислав оскорблено всплеснул руками, откинув со лба длинные чёрные волосы, и медленно встал.

- Ах, так? - протянул он. - Ты всё ещё мне не веришь? Ну ладно, сейчас, сейчас… Драма тебя не устраивает, тогда сейчас будет комедия! С разоблачениями, как говорится...

Он приложил руки к голове, будто задумался, постоял так с минуту, затем подошел к креслу, где сидел Николай, совершенно бесцеремонно присел на его широкий подлокотник, подмигнул и сказал тоном подвыпившего заговорщика:

- Сегодня ночью, после того как выпил коньяку... четыре рюмки, ты лежал в постели и изучал, как истинный старый холостяк (точнее, вдовец), порнографический журнал «Стрип»… в русской версии. Обложка была … жёлтая. Ты ещё отметил среди объявлений об интимных услугах девушку, называвшую себя "Страстный Цветок". Услуги были такие: классика, орал, анал, а также, для особых любителей …продолжить?!! Слушай, слушай, - прикрикнул он бесцеремонно, - глаза-то не отворачивай! Объявление ты обвёл… розовым маркером! Но звонить передумал, решил отложить это дело на потом, а сейчас, мол, не время, и уснул. И тут тебе привиделся тот страшный сон.
Ну что, ты мне всё ещё не веришь?
Если же нет, то мне нетрудно рассказать тебе, что делали вы тогда с мальчишками, в шестом классе... летом, на кукурузном поле, когда один бесстыдник принёс переснятые на фото порнографические карты? И как вас застукал местный колхозный сторож?

Николай посмотрел на него изумлённо, разинув рот, потом насупился и отвёл глаза. И было видно, как его лицо, как у всех светловолосых, быстро-быстро покрывается густым красным румянцем по самые уши и шею, действительно словно у мальчишки, которого застали взрослые за неприличным делом…

- Ладно, успокойся, - очень участливо сказал ясновидец, и налил ему рюмку коньяку. – Выпей. И возьми сигару. Шутки шутками, но я же понимаю, что тебе надо пережить и принять то, что ты услышал… Я говорю о том, для чего мы встретились. Выпей и успокойся.

Николай выпил одним махом, глубоко вздохнул и сказал:

- Я верю тебе. Теперь – верю во всём. Хотя, даже представить трудно… Значит, я не зря к тебе обратился. Только теперь я совершенно не понимаю кое-что другое. Объясни мне вот что… Ведь я думал, что это ТЫ нужен мне, и обращался к тебе со своей проблемой. И вдруг оказывается, что ты устроил эту встречу сам? Зачем тебе это нужно? Объясни.

- Я скажу тебе то же самое, что недавно говорил твоей дочери, - ответил Владислав. - Такой человек, как я, наделённый сверхъестественным даром исключительной мощи (не побоюсь этого слова), отвечает за всё не так, как обычные люди. Ты даже не представляешь, какие могущественные Высшие Силы здесь замешаны. Это тебе не игрушки.

Если я получаю сигнал – вижу, что происходит беда или должна произойти (я сразу вижу это в будущем), и если я сразу вижу путь, КАК я должен помочь – и не сделаю этого, и беда всё-таки случится, то получается, что этот грех на мне, и теперь уже я буду расплачиваться. Как в уголовном кодексе: «Неоказание помощи…» и так далее. Только космический, Божественный кодекс посерьёзнее…

А у ж если я когда-нибудь сотворю зло силой своего дара, буду использовать во вред другим, а себе на пользу (были такие люди в истории, они захватывали целые государства), то это совсем страшный грех, и тогда меня ждёт ад. Будем надеяться, что этого не случится!

Но мне и просто стало жалко бедных юношу и девушку –Женевьеву и Леонарда! Они такие замечательные, они так любят друг друга, у них в душах так всё хорошо, они улыбаются друг другу, они счастливы – ну прямо светятся… ты не представляешь, КАК я это вижу внутренним зрением, какая это лучезарная картина, какая светлая энергия…

И вот, я иду вечером по городу и вижу их на бульваре, издали, вижу их светлую энергию любви… Постепенно передо мной открывается их прошлое и будущее, и вдруг меня пронзает, меня словно ударило – я отчётливо увидел на них печать Смерти!!!

Я слишком хорошо знаю эту леди, чтобы ошибиться – да, это была она, Смерть. И она была очень близка…

- …Итак, я увидел на юноше и на девушке печать Смерти, - мрачно сказал Владислав, ясновидящий. - Я слишком хорошо знаю эту леди, чтобы ошибиться – да, это была она, Смерть. И она была очень близка! Тихо, тихо! – воскликнул он, видя, как подскочил Николай в кресле при страшном имени «Смерть». – Пойми, я вижу своим духовным, внутренним зрением только лишь ОДИН вариант судьбы, так сказать, действующий на данный момент, и если предоставить всему идти, как идёт, то этот вариант сбудется. Но судьба – это не есть что-то незыблемое! Мы можем изменить многое, если знать, когда вмешаться и начать действовать. А мне это дано! – сказал он внушительно. – Есть пословицы: «Знал бы, где упаду – соломки бы подстелил!» И ещё: «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи!» Так вот, Николай, тебе повезло: я ЗНАЮ, где нужно подстелить соломку, и ЗНАЮ прикуп. И я говорю тебе – с детьми всё будет хорошо, твоя дочь и её возлюбленный мальчик останутся живы. Ты теперь знаешь, что мне можно верить – я тебе это доказал. Только дослушай меня до конца. На, выпей-ка ещё! И возьми же наконец сигару!

Владислав налил разволновавшемуся, взъерошенному бизнесмену ещё один бокал коньяка. Тот махнул его залпом и закурил. Сигары у Владислава действительно были хорошие.

Сам экстрасенс за время их беседы выкурил уже две таких. В темном кабинете, при красном свете лампы, он со своими длинными чёрными волосами действительно был очень похож на графа Владислава Дракулу. Эта мысль неожиданно пришла в голову Николаю, совершенно независимо от фантазий его дочери, Женевьевы, и стала назойливой. Он был очень сильный и смелый человек, даже отчаянный, но тут ему стало чуть-чуть не по себе.

Владислав прочитал его мысли и усмехнулся.

«Они очень похожи с его дочерью, - подумал он. – Он такой же пылкий, такой же по-детски наивный, и думает о том же. Забавно, насколько они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО недалеки от истины…»

Ясновидец и бизнесмен немного посидели молча в полумраке кабинета, отдыхая, сосредоточившись на благородных сигарах и изысканной клавесинной музыке из компьютера. Оба здорово устали.

- Скажи, а как у тебя всё это происходит? – спросил Николай. – Как это началось? И когда? Прости, что спрашиваю. Но я никогда не встречался с такими людьми, мне жутко интересно…

- Отчего же, расскажу. Мой дар от этого не утратит силу, - усмехнулся Владислав. – Потому что это не награда, а скорее, служение. Всё началось с одной встречи – самой знаменательной встречи в моей жизни.

Ясновидец на минуту умолк, глядя куда-то вдаль, в своё прошлое, затем снова заговорил…

…Владислав, ясновидец, на минуту умолк, глядя на дым дорогой сигары, или, скорее, куда-то вдаль, в своё прошлое. Затем он снова заговорил.

- Всё началось с одной встречи – самой знаменательной встречи в моей жизни. Это было в Москве, в 1973 году. Ты, Николай, может быть, заметил, что чёрный цвет моих длинных волос – не есть заслуга парикмахера, хотя многие готы сейчас красят волосы в такой цвет, но мои волосы чёрны от природы. И, может быть, ты обратил внимание, что форма моих глаз выглядит не совсем по-русски?

Он выдержал паузу, затем сказал с достоинством:

- Я принадлежу к древней румынской аристократии, к одному из самых славнейших родов Трансильвании. Нет ли каких-нибудь ассоциаций? – он насмешливо прищурился. - Ладно, неважно. А ведь среди нашего народа, как и среди цыган, всегда было много магов, гадателей и ясновидцев. И вообще, так сказать, мистика – наш второй воздух, мы ей дышим.

Но тогда мне было двенадцать лет, и я был мальчишкой-пронырой из большой цыганской полу-семьи или полу-табора, сиротой с артистическими наклонностями, который зарабатывал тем, что приставал к прохожим в Москве, предлагая им предсказать судьбу, и чаще оказывался в милиции, чем что-либо зарабатывал. Но, конечно, всегда выпутывался. Я просто просил меня отпустить, печально глядя в глаза – и они почему-то сразу отпускали. Или я просто спокойно вставал и уходил, и меня не останавливали. А иногда я заходил в магазин и спокойным голосом просил дать мне той или этой еды, и мне давали бесплатно. Видно, мой дар начал проявляться уже тогда, но я об этом не знал. Считалось, что я учусь в школе, но я там почти не бывал. Эх, золотые были времена – какая свобода!

Я старался всегда выглядеть прилично, и бывал в центре, в самых достойных местах, где попадались богатые люди, и старался заговорить с ними, чтобы погадать и что-то заработать. Я любил такие места, где собирались творческие люди – Дом Кино, Дом Союза Писателей, Дом Актёра. Вероятно, в этом высказывалось моё стремление к искусству, к прекрасному…

Вот там, возле Дома Актёра, и произошла эта великая встреча…

- Вот там, возле Дома Актёра, - сказал Владислав, - и произошла эта великая встреча. Дело было летом. Шумели деревья, стояла чудесная погода. Это был 1973 год. Мне, значит, было тогда двенадцать лет.

Седой старик с резкими чертами лица, с большими чёрными глазами, опирающийся на дорогую трость, одетый в прекрасный костюм, окружённый толпой, курил папиросу и вёл оживлённый разговор с журналистами.

Это был великий Вольф Мессинг! Для меня, юного начинающего ясновидца, он был всё равно что Джон Леннон для фаната группы «Битлз»! Нет, даже больше…

Я вздрогнул, сразу узнав его – я всегда мечтал его увидеть!

Он как будто услышал меня и посмотрел в мою сторону. Наши глаза встретились, и сквозь меня словно прошёл электрический разряд. И я увидел, что он умолк, всё пристальнее и пристальнее глядя на меня. У меня по спине пошли мурашки…

Все замолчали и расступились. Мессинг заговорил со мной, и этих слов я никогда не забуду – это было моё второе рождение. Он сказал:

- Ну-ка, подойди сюда, мальчик. Дай на тебя посмотреть.

Он приблизил своё лицо к моему совсем близко, взял меня за голову, и смотрел мне прямо в глаза. Брови его нахмурились, мышцы лица было предельно напряжены. Он смотрел мне прямо в глаза, и передо мной будто разверзлась бездна. Мне стало страшно. И тут он сказал:

- Боже мой, Боже мой! Ваше сиятельство, какая невероятная встреча! Только что я удостоился чести видеть сквозь века, сквозь пятьсот лет, в кипящем космосе, твоего великого и могущественного предка, увы, таинственной и трагической судьбы, впоследствии ставшего легендой. Невероятная встреча!

- О ком вы говорите, Вольф Григорьевич? – прошептал я, еле произнося слова.

И он мне рассказал, о ком…

Больше его уже никто не интересовал, его менеджер отослал журналистов, и весь этот день и вечер Мессинг провёл со мной в Доме Актёра. Мы о многом говорили. И много важного произошло в тот день. Это было моё второе рождение. Я такое узнал…

Вольф Мессинг, видевший не только будущее, но и прошлое, разглядел в кипящем космосе и проследил мою родословную до того самого знаменитого предка, к которому она восходит, того, о ком он говорил. Он сразу почувствовал что-то, едва увидел меня, потом пригляделся – и увидел ЕГО...

Понимаешь, как я, взглянув на твою Женевьеву, сумел разглядеть в астрале тебя – живого, находящегося в том же отрезке времени в том же городе (согласись, что и это немало), так Вольф Мессинг, «Великий Волк Миссии», взглянув на цыганского мальчишку, сумел сквозь столетия, сквозь границы стран, в царстве мёртвых разглядеть моего таинственного предка. Об этом подумать страшно даже мне теперь!

- Он сильнее тебя? – спросил Николай с интересом.

Владислав усмехнулся.

- Ты ещё спрашиваешь! Я очень силён, но всё-таки это разные уровни. Сила Вольфа Мессинга была огромна – такова, что это вызывает во мне трепет, - сказал Владислав с благоговением. – Такие как я, рождаются нечасто, но такие, как он – по два-три человека в столетие. Его род гораздо древнее моего – настолько, что никакой историк не в силах проследить его по историческим документам, это могут сделать только такие люди, вроде самого Мессинга – через космос.

Его род восходит к ТАКИМ древним библейским мудрецам и пророкам, которые жили ещё задолго до нашей эры, во времена Вавилона и Иудейского царства. Таким, как Валаам, сын Веора – «Муж с открытым оком», как Елисей, Исаия, Иеремия, Даниил и другие великие пророки. Это – высшая элита для того, чтобы бороться со злом на земле, чтобы устанавливать добро. У каждого своя миссия, и все они совершенно разные люди.

Мой ранг пониже – я могу вмешиваться в судьбы отдельных людей, помогать им, спасать от гибели, подсказывать, направлять. А они, эта высшая элита, могут менять судьбы человечества. Некоторым из них подчиняются даже стихии.

Моисей раздвигал море, чтобы народ прошёл по сухому дну, а потом обрушил море на войско фараона. Он извергал воду из камня в пустыне. И много таких примеров. Про более простые вещи я и не говорю…

В нашем веке, в нашей стране могу назвать слепую Блаженную Матрону. Ты знаешь главное чудо, которое она совершила?

- Ну, кажется, исцелила какую-то девочку, или… ещё что-то? – неуверенно ответил Николай.

- Какую девочку! – воскликнул Владислав грозно. – Девочку – это тоже, и не одну, она многих исцеляла, но я говорю о главном: она преградила путь танковой дивизии немцев, идущих на Москву! Она стояла в поле, воздев руки, как Моисей в древности, и ей помогали монахини, когда руки уставали, они ей их поддерживали. И вокруг была масса народу. И танки не смогли войти в Москву. А старые немцы пишут в мемуарах до сих пор, какие у них были страшные видения. Вот это я понимаю – да!

Мессинг предсказывал день окончания войны, указывал точные числа, где будет какая битва, давал советы правительству, какие действия надо предпринимать в международной политике – он смотрел в будущее, и видел различные варианты того, какие могут быть результаты. Во время войны он лично оплатил постройку новейшего истребителя из своих средств – ты мог бы купить истребитель, Николай? Ты богатый человек…

- Да ты что! – хохотнул бизнесмен. – Уж, наверное, он был богаче меня.

- Уж, наверное. И вот, он осенил своей силой этот самолёт, и благословил пилота, а на самолёте было написано имя Мессинга. И этот истребитель ТАК страшно воевал, что фашисты боялись его гораздо больше других самолётов, он словно был неуязвимый, а сам бил без промаха. На нем же была сила Мессинга, данная непосредственно от Бога для его миссии на земле. Не случайно, его имя (заметь, оно само образовалось, он с ним родился – то есть всё было приготовлено заранее!), его имя имеет особый смысл. «Вольф» переводится как «волк» - символ оборотня, способного принимать любые обличья. А «Мессинг» от слова «миссия». И Вольф Мессинг мог при желании превратиться в кого угодно – волком, медведем, любым другим человеком, или просто стать невидимым.

- Что, так прямо и превращался? – поразился Николай.

- Конечно, не в вульгарном, плотском смысле, как это делали в средние века! – снисходительно рассмеялся экстрасенс. – Сейчас так не колдуют. Да и зачем? Не те времена. Всё превращение целиком происходит в голове того, на кого мы воздействуем. И это работает безотказно.

Мы общались с Мессингом всего один день, но этот день был самым важным в моей жизни. Когда мы прощались, он сказал:

- Прими часть моей силы, - и возложил на меня руки, и благословил меня.

Мне было невероятно тяжело это вынести: у нас разный уровень, и я был совсем мальчишка. Меня словно ударила молния, когда сила Великого Волка Миссии осенила меня, но я выжил. Теперь это стало моим служением.

И он сказал мне:

- Тебе много предстоит сделать в будущем, ты пронзишь своим мечом многих злодеев, приносящих горе людям, так же, как твой предок, страшный и могущественный правитель Трансильвании, сажал на кол врагов, защищая свою страну и свой народ!

- Великий предок? Правитель Трансильвании? Так кого же он имел в виду? – спросил Николай зачарованно. – Неужели самого…

- Да, - кивнул с достоинством Владислав. – Ты не ошибся. Смотри.

Он подошёл к стене и отдёрнул бархатную узорчатую занавеску. На стене висел большой, в полный рост, портрет.

Высокий, величественный благородный рыцарь в богатых средневековых одеждах, расшитых золотом, увенчанный золотым венцом, с мечом в руке, стоял в окружении свиты при свете факелов.

За его спиной, в темноте, виднелась жуткая картина: враги, посаженные на кол.
У рыцаря были длинные чёрные волосы, распущенные по плечам, резкие черты лица, чёрные глаза и длинные густые усы.

Владислав встал рядом и закрыл рукой усы на портрете.

- Ты ничего не замечаешь? – спросил он.

С портрета на них смотрело лицо Владислава.

- Так вот оно что! – вырвалось у него. – Я так и думал…

Под портретом стояла латинская готическая надпись. Николай, знающий английский язык, без труда прочитал её. Надпись гласила:

«Владислав III Цепеш Дракула, правитель Трансильвании».

Николай вытер со лба проступивший пот, сосредоточенно налил себе одному полный бокал коньяку и аккуратно выпил. Затем сказал:

- Так ты из его рода. Вот что. Тогда скажи, пожалуйста, Владислав… граф Владислав, а твой предок, Владислав III Цепеш, тот, древний -- каким он был? Столько легенд, книг, фильмов
– это же такая загадка! Всё это правда? А если не всё, то – ЧТО из этого правда? И что с ним было потом? «Дракула» Брэма Стокера – моя любимая книга. Расскажи, пожалуйста, потому что я не прощу себе, если не узнаю обо всём из первых уст, от его потомка. Или как я должен попросить – ваше сиятельство?

- Охотно расскажу, - величественно кивнул граф Владислав, раскуривая свою очередную сигару. – Тем более, что наша беседа на отвлечённые, исторические темы подействует благотворно на твоё душевное состояние. А потом мы перейдём к главному… Слушай же…

Мой предок, Влад III Цепеш Дракула, будущий правитель Трансильвании, был сыном валашского воеводы, Влада II. В двенадцать лет он был отправлен в заложники, и удерживался в Турции на протяжении 4 лет. Вероятно, именно этот факт слегка испортил его характер, - он усмехнулся. - В дальнейшем о нём отзывались как о крайне неуравновешенном человеке со множеством странных идей и привычек (да, уж это точно!).

В 1456 году он восходит на трон и начинает властвовать. К началу правления под властью Цепеша находилось около 500 тысяч человек. О нем, как о правителе, сохранились противоречивые мнения. С одной стороны, о нем говорят, как о человеке неслыханной жестокости, о его массовых изощрённых казнях. С другой стороны, казнил он в основном врагов, ну, а жестокость – времена были такие, варварские, что тут говорить! А вообще он был яростным защитником своей страны, своего народа, и, между прочим, давно канонизирован как румынский святой – вроде, что ли, как в России князь Александр Невский. Вот как!

Он вёл борьбу с боярами за централизацию государственной власти, и это нравилось простому народу – люди устали от постоянной тирании и непосильных налогов своих господ, мелких дворян. Граф Владислав Дракула вооружил свободных крестьян и горожан для борьбы с внутренней и внешней опасностью – турками, и этим очень укрепил свой авторитет в их глазах – теперь каждый крестьянин чувствовал себя воином и достойным человеком.

Владислав III Дракула отказался платить дань турецкому султану. В результате «Ночной атаки» он заставил отступить вторгнувшуюся в княжество огромную турецкую армию, и после этого окончательно стал народным героем…

Владислав замолчал, и лицо его стало мрачным. Он задумчиво смотрел на огонек сигары. В кабинете было темно, горела красная лампа. Они уже довольно долго сидели и разговаривали, но время шло незаметно.

(А Женька тем временем смотрела в зале на DVD фильм «Дракула Брэма Стокера»)…

- Что же было дальше? – спросил Николай.

- Дальше… дальше, как всегда. Было предательство, граф Владислав был вынужден бежать в Венгрию, где был заключён под стражу по ложному обвинению в сотрудничестве с турками и просидел в тюрьме 12 лет. Однако он всё-таки сумел вернуть себе трон и власть, но бояре за это время его отсутствия значительно укрепили свои позиции в стране, и вскоре на него совершили покушение. Граф Владислав дрался как лев, но силы были неравными, и в конце концов он был убит боярами. Простой народ, узнав эту весть, весьма сожалел о нём.

- Жалко, - сочувственно сказал Николай, чтобы выразить экстрасенсу сочувствие, хотя ему не было особенно жалко страшного Дракулу. – Значит, он погиб?

- Так говорят официальные источники, - Владислав выдержал внушительную паузу, затем продолжил. – Но, по другим сведениям, которые веками передаются из уст в уста, среди людей такого круга, как, например, Мессинг или я, и которые стали как раз сюжетами для множества книг о нём, он тогда не погиб, а ему удалось скрыться и бежать в Европу. Он жил то в одной, то в другой стране, и многие люди его узнавали, но он часто назывался другими именами. Он свёл знакомства с различными кругами магов и алхимиков, были у него и друзья и враги. Реальный след его потерялся, но о нём написано много книг – первые ещё при жизни. Но то, что он жил ещё долгое время – это точно.

- А граф Владислав действительно был вампиром? Прости, что спрашиваю!

Ясновидец усмехнулся.

- Как тебе сказать… Меня, сам понимаешь, в данные минуты рядом не было… Но говорят, без огня и дыма не бывает!

- А … ты сам вампир? – напрямик спросил бизнесмен.

Владислав посмотрел на него внушительно.

- При необходимости я могу быть ОЧЕНЬ сильным энергетическим вампиром – так, что за несколько секунд могу выпить всю энергию человека буквально до смертельного исхода жертвы, сам при этом став намного сильнее, и это один из видов моего оружия. Но – это только для благородных боевых целей, в крайнем случае, а не для собственного удовольствия. Но, конечно, я не вонзаю клыки в горло и не пью кровь людей. Наоборот, я всегда хотел лечить людей, помогать им. И, слава Богу, мне это удаётся.

Ну, а что касается моего достойного предка, то при всём моём уважении я бы не стал за него ручаться!

- Мы уже долго разговариваем с тобой, - спохватился Николай. – А как же там моя Женька?

- О, не беспокойся. С ней всё в порядке, - Владислав улыбнулся. – Она в зале смотрит фильм про моего родственника, в смысле, про графа Дракулу, и ест шоколадные конфеты «Готика». То есть, это она так считает, что она смотрит «Дракулу» и ест конфеты. На самом деле она проходит сеанс восстановительной терапии для души! Все мои фильмы, даже ужасы, и напитки, и конфеты, и сигары заряжены моей положительной энергией – ты ещё не почувствовал? – он лукаво посмотрел на Николая.
Тот лениво и беззаботно развалился в кресле с бокалом. В нём было не узнать того перепуганного, возбуждённого человека, что пришёл к экстрасенсу с дочерью два часа назад.

- А ведь правда! – удивлённо сказал Николай. – Всё так хорошо, я абсолютно спокоен. Даже есть ощущение какой-то эйфории. Владислав, я вот что хотел спросить. Вот ты видишь будущее. Скажи, что меня ждёт? Ты это видишь?

- Конечно, - кивнул экстрасенс. – Скоро эта твоя жизнь закончится.

- Как? Смерть? И скоро? – потускневшим голосом спросил бизнесмен.

- Нет! – засмеялся Владислав. – Я сказал: «Закончится ЭТА жизнь», а не жизнь вообще! Хотя, впрочем, некоторые мужчины назвали бы это смертью, если не хуже. Тебя ждёт любовь и семейное счастье!

- Да ну, не ври! – махнул рукой Николай. – Теперь я закоренелый холостяк. Что угодно, но только не это.

- Ха! – усмехнулся ясновидец. – Ты собираешься идти против рожна, и спорить с судьбой! Это ДОЛЖНО случиться.

- Она хоть будет красивая?

- Ещё какая красивая!

- Ну, тогда ладно…

Они оба посмеялись и допили последний коньяк.

- А теперь, - сказал Владислав, - наконец, перейдём к главному. Теперь, когда ты готов, поговорим о твоей дочери. Теперь ты уже всё можешь выслушать. Итак, ты помнишь свой сон? Страшная, заброшенная мельница, черный ворон… и мёртвая Женевьева, твоя дочь.

Это всё символы, этот сон иносказательный. Я сам его придумал и послал тебе. Прости, я должен был это сделать, чтобы заставить тебя зашевелиться!

Когда я увидел твою дочь с Лёнькой, на бульваре, ещё издали, мне всё открылось про них. Я увидел их прошлое, увидел, как зарождалось их чувство. Увидел это само чувство – в виде светящейся энергии, сейчас уже развернувшееся в полную силу, и то, как стремительно развиваются их отношения. Я увидел всё.

- Скажи, ясновидец, они уже спали? – быстро спросил Николай.

- Нет. По-настоящему, в техническом смысле, ещё пока нет. Но это будет!!! Очень скоро будет, не беспокойся! Не в твоих силах противиться этому. Всё, папаша, поезд ушёл! Молчи и слушай. Я говорю тебе о более серьёзных вещах, чем то, спали они уже или будут спать чуть-чуть позже. Сейчас мы должны их спасти.

- Но от чего? Какая угроза на них надвигается?

- Эта угроза – ты, - ответил Владислав. - Мы должны спасти их от тебя.

- От меня?! От нежно любящего отца, спасать мою же дочь и её парня?! Что ты такое говоришь? – вскинулся Николай. – Ты что-то разглядел в будущем?

- Когда я разглядывал их издали на бульваре, прежде чем подойти и заговорить, я увидел всё, что будет с ними дальше. Но напоминаю тебе: это только дежурный вариант судьбы, актуальный на данный момент, и он совершится, если мы не вмешаемся и ничего не изменим. Иногда ведь достаточно только бросить один взгляд, сказать одно слово, сделать один шаг, и судьба изменится, и жизнь пойдёт в другом направлении.

- И что же ты увидел? Не мучай меня, говори скорее!

- Я увидел тебя. Ты хочешь их разлучить. Я видел, как ты любишь свою дочь. И как всякий папаша, который не хочет, чтобы его дочь, не дай Бог, не забеременела раньше времени, ты, конечно же, будешь сразу стараться прекратить эту связь между ними, потому что рано, и так далее. Ты будешь действовать сначала мягкими методами, а потом когда у тебя не получится (а у тебя точно не получится), тогда и жёсткими. Но, папаша, это не тот случай. Их взаимное чувство слишком сильное. Я давно не встречал такого. И ведь, что самое интересное – это прекрасно! Взаимная любовь между юношей и девушкой – что может быть лучше!

Знаешь ли ты, сколько горя вокруг себя я вижу постоянно, просто проходя по улицам! С каким количеством несчастных мне приходится работать, и просто видеть их, проходя мимо!
Сколько подростков хочет покончить с собой от несчастной любви и от того, что их не понимают, и сколько действительно это делают! Сколько их погибает от наркотиков, от детского и подросткового алкоголизма, токсикомании!

А здесь мы видим одно сплошное счастье! У них нет никаких суицидов, никакой депрессии, они только хотят жить и радоваться, только хотят быть вместе.

И ты собираешься с этим бороться – вот где парадокс!!! Вот, ты отберёшь у неё её любимого. И вот, она останется одна... Ты любишь свою дочь – и собираешься бороться с её любовью к этому юноше, потому что им ещё рано быть вместе, и так далее. Согласен, рановато. Это один аргумент…

Граф Владислав встал с кресла, положил сигару в хрустальную пепельницу и взволнованно прошёлся по тёмному кабинету. Николай внимательно слушал, что он скажет.

- Но есть и другой аргумент, и очень, очень веский, - продолжал Владислав, ясновидящий. – Давай теперь вспомним, кто они, наши ребята, Женевьева и Леонард. Они – готы. А что это такое? – Он откинул назад свои длинные иссиня-чёрные волосы. – Я могу об этом рассуждать, потому что я сам один из готов старшего поколения, из тех, кто стоял у истоков этого движения в нашей стране. Итак, что это такое?

«Мементо мори! – Помни о Смерти!», как говорили античные философы. Готы – это люди, которые привыкли «дружить со Смертью», которые понимают, что Смерть – это лишь другая форма жизни, то есть загробная жизнь. Может быть, она ещё более важная и интересная, чем сейчас! Может быть, только там всё по-настоящему и начнётся!

Окружающим людям кажется, что готы – это мрачные, депрессивные люди, которые всё время думают о Смерти, а в действительности Готическая субкультура – это осознание бессмертия, знакомство с ним, постепенное привыкание и вхождение в него. И не случайно наш любимый знак – Анкх (это как бы такой особый крест с овальным кольцом вместо верхнего рога, наверное, ты его видел), связанный с бессмертием, а не с распадом и гниением, ведь это о чём-то говорит?

И получается, что быть готом на самом деле очень весело и радостно, и это самая христианская субкультура с философской точки зрения! Потому что легко и интересно думать о Смерти и дружить с ней, когда знаешь, что в знакомстве с ней ничего страшного нет, а просто это некое таинственное и загадочное путешествие, самое необычное в твоей жизни. В этом смысле готика – это очень хорошо.

Но в нашем с тобой случае именно здесь таится страшная опасность… Попробуй только сделать то, что ты собираешься, - продолжал граф Владислав, глядя на Николая, который сидел в кресле, как на иголках, - попробуй разлучить свою дочь с Леонардом! И ты увидишь, как их готическая философия, такая хорошая в обычной жизни, утверждающая, что смерть – это загробная форма жизни, как эта философия повернётся к тебе своей СТРАШНОЙ стороной!

Отними у этих ребят их счастье, запрети им быть вместе – и эта, земная жизнь будет им уже НЕ НУЖНА, и они, привыкшие дружить с госпожой Смертью, будут воспринимать Смерть как добрую избавительницу!

Они не станут раздумывать, они торжественно поднимутся на крышу небоскрёба – радостно, словно они идут под венец - но это будет венец Смерти! Держась за руки, они встанут на краю крыши, и скажут:

«Там, за гранью этого мира мы всегда, всегда будем вместе. Так войдём же в эту счастливую гавань, чтобы никогда не разлучаться!» И поцелуют друг друга, и сделают шаг в пустоту…

- Нет! – закричал Николай, вскакивая с кресла. – Неужели Женевьеву не остановит любовь ко мне, к её отцу!? Как она причинит мне такое горе? Она не сможет этого сделать...

- Сможет!!! - оборвал его Владислав, насильно усаживая обратно. - Сможет, и ещё как! Она скажет себе: «Папочка, конечно, будет сначала немножко страдать, а потом он поймёт, что в Смерти ничего страшного нет, что это избавление, и для меня лучше Смерть, чем жизнь без Лёньки. А потом, когда папа тоже умрёт, мы встретимся, и я ему всё объясню. Он немножко поругается, а потом простит, он же меня любит! И мы будем все вместе – папа, Лёнька и я!»

А теперь, - Владислав подошёл к Николаю почти вплотную, и посмотрел на него в упор, - теперь, давай-ка, я тебе кое-что покажу!...

Тот сон, который я тебе навеял вчера и который тебя так испугал, был, так сказать, художественный, облагороженный, как готическая картинка из Интернета. Я сам её «нарисовал» в своём сознании, и сам телепатировал её тебе. А вот это, то, что ты сейчас увидишь – это я получил из будущего! Это самое подлинное, документальное! Заметь, когда будешь смотреть (если у тебя хватит сил обратить внимание) – на заднем плане на деревьях золотые листья! А сейчас – сентябрь! Всё это случится очень скоро!!! Ещё даже не успеет выпасть снег! Итак, смотри!

Владислав зашёл за спину бизнесмена, и закрыл ему руками глаза, словно хотел сыграть в игру «Угадай, кто стоит за твоей спиной»…

… Сначала Николай почувствовал приятную слабость во всём теле. Его сознание плыло в пространстве, как луна в ночном небе. Он сидел в своей персональной темноте, тихо играл клавесин на диске в компьютере у Владислава…

И вдруг Николай явственно услышал какие-то встревоженные голоса, кто-то что-то кричал, поблизости плакал ребёнок, слышался звук сирены «Скорой помощи».

Тьма перед его глазами начала рассеиваться, и он увидел страшную картину.

Он сразу узнал Семёновскую площадь, парк и пятидесятиэтажный синий небоскрёб. А у подножья небоскрёба, на асфальте, окружённые толпой, в луже крови и грязи, лежали два искалеченных, изломанных тела, почти разорванные на куски от падения со страшной высоты. Рука юноши и рука девушки были скованы наручниками для любовных игр из магазина «Интим», обшитыми веселым розовым мехом. Хрупкая рука девушки почти оторвалась, острые сломанные кости и все жилы торчали наружу…

Двое влюблённых, обвенчанные госпожой Смертью, лежали на асфальте, как сломанные куклы. Их руки и ноги были вывернуты так, как никогда не не сможет сделать человек при жизни.

В том, что осталось от девушки, в этом страшном пятне из … из окровавленных волос, мозгов, мяса и костей, размазанном по асфальту от страшного удара, он только по остаткам чёрного кружевного платья (её любимого, которое он покупал сам) по ботинкам «Гриндерс», и по серебряным часам в форме сердца на цепочке на шее, он мог узнать свою принцессу Женевьеву, свою дочь… то, что от неё осталось…

В этом видении не было и тени от того таинственного, романтического сна, что приснился ему вчера… сна, что навеял ему Владислав. Это была настоящая смерть его любимого ребёнка, во всём её кошмарном ужасе, безобразном и диком…

… Николай вскочил с кресла, резко оттолкнув экстрасенса. Первым движением он распахнул дверь из кабинета Владислава в зал, чтобы убедиться, там ли его дочь.

Она была там, живая и здоровая. Она сидела в кресле перед телевизором, ела шоколадные конфеты «Готика» и смотрела на DVD фильм про графа Дракулу.

- В чём дело, папочка? – заинтересованно спросила она, глядя на его испуганный вид. Он посмотрел на неё долгим взглядом, полным тоски, и махнул рукой.

- Не ешь много шоколаду, а то у тебя будет раздражение на лице, - посоветовал он, чтобы хоть что-нибудь сказать, и вернулся в кабинет.

- Я всё понял, - сказал он мрачно. – Ты убедил меня, колдун! Что я должен делать? Что подсказывают твои Высшие Силы?

- Почему это – МОИ Высшие Силы? – возмутился Владислав. – Мы все подчиняемся этим Силам. Ты что, считаешь, что ты можешь идти против Бога? Знаешь, что с такими бывает? Я только показал тебе, что РЕАЛЬНО будет, если мы всё не изменим. Ты хоть можешь себе представить, как ты будешь жить дальше, если это произойдёт, если твоя дочь покончит с собой?!

Помнишь, как ты потерял Женечку – нет, не эту, не дочь, а ту, первую Женечку, свою жену? Когда она погибла в автокатастрофе. Как ты тогда был убит горем! А теперь ты можешь потерять дочь!

Услышав это, Николай опустил голову, закрыл лицо руками и хрипло сказал:

- Я знаю, это я виноват в смерти жены. Но жестоко с твоей стороны напоминать об этом!

Владислав осторожно тронул его за рукав.

- Прости, что я тебе об этом напоминаю. Я тебе искренне сочувствую, только вот что я хотел сказать: не терзай себя. Это очень грустно, но… это была судьба. Ты бы ничего не смог изменить. Её срок жизни закончился тогда. Я знаю, что говорю. Но у твоей дочери такой судьбы нет, она обязана остаться жить!

- Что же мне следует делать? – тоскливо спросил бизнесмен.

- Сейчас ты сам должен быть заинтересован, чтобы они были вместе.

- Чушь какая-то, - пробормотал бизнесмен. – Я, отец, должен сам свою четырнадцатилетнюю дочь толкать чужому парню в объятия, чтобы её же спасти от меня же самого… Полная чушь.

- Согласен, - с готовностью кивнул Владислав. – Так ведь очень многое в этой жизни, куда ни посмотришь, с первого взгляда – сплошная чушь, то есть это нам так кажется. Но, тем не менее – это жизнь. Если Бог так делает, значит, наверное, так надо. Тебе это не приходило в голову? Я тебе скажу так: если что-либо нельзя изменить, надо это ПРИНЯТЬ и постараться сделать это как можно более приемлемым и приятным для всех.

- Да ведь им рано быть вместе! Они же дети! – воскликнул Николай.

- Ну, немножко дети, согласен. А с другой стороны – смотри, какие лошади! – он усмехнулся. – Поколение некст, дети индиго! Этот её Лёнька выше нас с тобой ростом!

- Ну, это ростом. А ума-то пока нету!..

- У них - может, и нет, хотя это как сказать. Но у тебя-то точно есть, папаша? Пока будут жить твоим умом. Ну, и я кое-что подскажу…

- Так, чёрт возьми, что же я должен сделать конкретно? – спросил Николай. - Поженить их, что ли? Что говорят Высшие Силы?

- Нет, женить их пока ещё рано. Да такие ранние браки и по закону обычно не регистрируются. Им придётся подождать три года.

Николай облегчённо вздохнул, но, тут же, снова насторожился. А граф Владислав продолжал оживлённо:

- Здесь это очень тонкий момент. Ничего страшного, что у них уже случился какой-то секс, и ещё немножко случится. Но начинать по-настоящему жить вместе им ещё рано. Они ещё не вполне сформировались, как личности. Их отношения должны пройти испытание временем и небольшой разлукой.
А пока – их нужно обручить! Да, обручить – торжественно, по старинному обряду. То есть, они как бы дадут обещание друг другу жениться в будущем.
Обручение – это не венчание, и, в конечном счёте, официально ни к чему не обязывает. Но это нужно, чтобы они чувствовали, что они действительно принадлежат друг другу, что их отношения официально закреплены, и что и ты, папаша, и отец Лёньки их благословляете! Знаешь, какое огромное значение это имеет для Жени и Лёньки! Нам ведь не нужны новые Ромео и Джульетта!
Нужно отнестись к этому с большим уважением и серьёзностью. На обручении должно присутствовать много гостей. И все должны их поздравлять и радоваться за них. Вот когда всё будет сделано так, по-настоящему, то и они отнесутся к этому очень серьёзно, и будут готовы ждать, сколько нужно.
Что же касается Лёньки, ты должен как-то привязать его к себе, чтобы, не дай Бог, потом не передумал и не убежал (хотя, я знаю, этого не случится, но всё-таки). Дать хорошую работу под своим крылышком – всё-таки он твой будущий зять. А для этого пока нужно временно отправить его куда-нибудь на обучение, чтобы это было связано с его дальнейшей работой. Вот, кстати, и будет для них испытание временем, и с пользой для дела.

- Им может это не понравиться, - предположил Николай. – Они будут тосковать…

- Сейчас не средние века, - возразил Владислав, – они смогут ежедневно переписываться по электронной почте, разговаривать по мобильнику. Они смогут видеться на каникулах, так что разлука не успеет вогнать их в уныние, и пролетит незаметно. А через три года он вернётся, и пусть женятся.

- Кстати, я могу устроить его в Художественное училище в Петербурге, на ювелирное отделение! – оживился Николай. – Как раз он это любит! Как у Женьки увидит какую-нибудь побрякушку, так сразу начинает разглядывать и объяснять, каким образом и из чего она сделана. Вот у него и будет образование по профессии, чтобы работать в моей фирме! Там, в Питере, у нас филиал «Северное золото», и преподаватель училища работает в нашей фирме экспертом! И учебный год только начинается, всё успеем!

- Вот и замечательно, - облегчённо вздохнул Владислав. – А оплату за обучение ты возьмёшь на себя, и ничего с тобой не сделается. Всё-таки он твой будущий зять. И потом, разве это для тебя расходы? А зато знаешь, как Ленька и особенно его отец, твой старый друг, будут потом тебе благодарны! Так тебе в будущем будет гораздо удобнее с ними работать. И помни, всё это ты делаешь ради счастья своей дочери!
И ещё кое-что. Пока всё это происходит, ты должен сделать так, чтобы они тебе железно верили! И чтобы слушались! Ты должен стать для них авторитетом и другом. Нет, не таким другом, каким папа бывает для взрослой дочери – другом из прошлого, а другом из настоящего – сильным, влиятельным другом и покровителем! Ты должен стать с ними одной крови – но выше и сильнее их. Не так, чтобы они относились к тебе снисходительно, а чтобы тянулись за тобой! Стать вожаком стаи! Ты понял меня?

- Но как это сделать? С чего начать? – зачарованно спросил Николай.

Владислав приблизил к нему лицо, посмотрел в глаза и сказал таинственно:

Владислав приблизил к Николаю лицо, посмотрел в глаза и сказал таинственно:

- Прежде всего… ты должен стать готом, папаша!!! Таким, как твоя дочь, как её парень, но только круче, круче! Вот, хотя бы, - сказал он скромно, - бери пример с меня.

Бизнесмен посмотрел на него ошалело.

- Что ты такое говоришь? Я … должен стать готом?

- Да!!! Чтобы проникнуть во внутренний мир твоей дочери, Женевьевы, стать с ней одной крови. Вспомни, как ты играл с ней, когда она была маленькая, как ты ползал с ней по ковру, подражал её детскому лепету, играл с ней в куклы, как ты был ей и папой, и мамой, и сам с ней становился ребёнком? Помнишь?

Николай, слушая его, почувствовал, как у него увлажнились глаза, и он не заметил, как совсем по-детски всхлипнул…

- Да, - вздохнул он. – Были времена! Тогда я был для неё всем…

- Вот! – продолжал ясновидец. – А теперь эти времена есть шанс возвратить! Это будет для тебя всё равно, как ты играл с ней тогда в куклы! Ты начнёшь это делать, как игру, а потом сам незаметно втянешься, и с удивлением поймёшь, что ты смыслишь в Готической субкультуре куда больше, чем эти детишки, и они это поймут тоже!

И ты должен стать не просто рядовым готом средних лет – ты должен стать ГОТИЧЕСКИМ КОРОЛЁМ. Должен сделать потрясающий готический имидж, изучить сам предмет – готическую музыку, литературу, почитать об этой субкультуре – откуда она взялась, какие у неё есть направления и так далее. Между прочим, ты с удивлением обнаружишь, что многое из этого тебе уже давно близко и знакомо.

Потом, ты должен свести знакомство с музыкантами из готических групп, засветиться в светской жизни, попасть на страницы готических журналов, сделать себе мощный готический сайт в Интернете, в общем – стать знаменитостью в определённых кругах.

Ведь ты подумай, какой невероятный ход я тебе предлагаю сделать! Вот представь: мальчишка бредит боксом, мечтает стать боксёром, все стены увешивает плакатами известных мастеров этого вида спорта, и вдруг оказывается, что у него отец – чемпион по боксу, Николай Валуев, или там Холифилд! Знаешь, как он будет им гордиться, как боготворить, и как будет слушаться!

Но чемпионство по боксу за деньги купить нельзя, даже если в душе ты боксёр. А стать готическим королём – МОЖНО, если в душе ты готический король! И если, конечно, у тебя есть ум и есть вкус. Но вроде это есть. А ещё, - добавил он тихо, - ещё у тебя есть я. Я во всём помогу…

- Ну, я не знаю, - неуверенно протянул Николай. – Мне кажется, я такой старый, куда мне в молодёжную субкультуру…

- Старый? Тебе сколько лет?

- Ну, сорок четыре…

- А мне сорок шесть, ну и что?! А посмотри, как я выгляжу – покруче этих подростков! – Владислав небрежно откинул назад длинные чёрные пряди волос. При этом старинные кольца на его пальцах тускло засверкали. – И ты будешь не хуже. Только надо подойти с умом. Мы всё это сделаем тщательно, и со вкусом…
Ты только представь: Готический король обручает свою дочь! А вот рядом – отец жениха. Я помню, его зовут Павел, он очень сильный человек, бывший офицер. Скажем, назовём его Павел Ван Хельсинг (а что, он настоящий боец!) На обручение будут приглашены все готы. И Женька скажет всем с гордостью: «Это мой папа!» … Ты только представь! А что, слабо? Ты же старый неформал, вспомни! Ты же до сих пор играешь на гитаре «Лед Зеппелин» и «Дип Пёрпл»! Вон, у тебя и волосы длинные – это как раз кстати!

Слушая его, Николай всё ярче представлял себе эту картину. А он был очень заводной. И вот сейчас ему уже казалось, что он всю жизнь мечтал быть готом, особенно - если королём!

- Вообще-то это заманчиво, - мечтательно произнёс Николай. – А потом, ты знаешь, что мне пришло в голову: можно сделать новое направление и в моей ювелирной торговле, готический стиль! Такие украшения в варварском, средневековом стиле, как у каких-нибудь королей, волшебников или, извини, вампиров! Влить свежую кровь. Это было бы интересно. И мой имидж Готического короля как раз бы послужил хорошей рекламой! "Золото и серебро Готического короля! Кольца, которые носит принцесса Женевьева!" Ух, можно такое развернуть!

- Отличный ход! – воскликнул Владислав. – Вот, видишь, это даже принесёт пользу твоему бизнесу. Так теперь тебе просто грех этим не воспользоваться!

- И знаешь, что я ещё подумал, - сказал Николай проникновенно, - я хочу сказать, граф Владислав, ты удивительно умный и ловкий человек, да ещё и наделённый такими сверхъестественными способностями! Ты буквально за два часа изменил всю мою жизнь. Знаешь что, а поступай ко мне на работу! Ты будешь моим советником! Тебе ничего не придётся делать – только будешь ходить со мной в рестораны, в клубы, на разные приёмы, где я встречаюсь с нужными людьми. Ешь, пей, кури свои сигары и просто присматривайся к людям. И иногда мне подсказывай: вот у этого это на уме, а у того – то. С этим можно заключать сделку, а с этим лучше не надо. Будешь предсказывать мне перспективы бизнеса, и так далее. Ну, как тебе моё предложение? Скажи, что ты согласен!

- Надо подумать, - важно сказал Владислав. – Посмотрим, что говорят Высшие Силы…

Он замолчал, шутливо сделав вид, что прислушивается.

- Ну, и что же они говорят? – нетерпеливо спросил Николай.

- Они говорят, - изрёк ясновидец, - «Если на хороших условиях, то – почему бы и нет?»

- Значит, договорились, - подытожил Николай.

- Ну, вот мы и окончили наш важный разговор, касающийся всех нас, - сказал Николай, когда они вместе с Владиславом вернулись из кабинета в зал, где их ожидала Женевьева. – Ты знаешь, наш любезный хозяин, граф Владислав (да, да!), рассказал мне свою родословную, и я был потрясён! Оказывается, он является потомком древних румынских аристократов, которые правили Трансильванией, и его род восходит непосредственно к Владиславу III Цепешу Дракуле – да, да, тому самому! Поразительно!

Женевьева встала с кресла и церемонно сделала глубокий реверанс.

- Ваше сиятельство, граф Владислав, я знала это давно, - серьёзно сказала она. – Не понимаю, зачем вам было скрывать это. Вы думали, я бы очень испугалась? Наоборот, для меня это большая честь!

Остаток вечера прошел в непринужденной беседе взрослых при Женькином активном участии. Все вопросы были решены, у всех словно отлегло от сердца. Женька даже по общей просьбе спела, аккомпанируя себе на гитаре, их с Лёнькой любимую песню «Изрань моё тело любовью».

Граф Владислав был в неописуемом восторге и с разрешения отца угостил её бокалом какого-то фантастического горячего ликера или пунша, который надо сначала поджигать, а потом сдувать пламя и пить. Так пили, сказал он, гусары в Трансильвании.

От напитка Женя не то чтобы опьянела, но у неё внутри все нежно растаяло и поплыло, и она вдруг очень живо представила, что сейчас рядом с ней сидит Ленька... Этот напиток был очень сильно заряжен исцеляющей энергией Владислава, он давал лёгкий эйфорический эффект, и ясновидец специально угостил им девочку, чтобы она окончательно успокоилась и расслабилась.

Разговор за столом вел в основном Владислав. Речь шла, конечно, о Женьке, но не было сказано ничего такого, от чего бы ей пришлось краснеть, а отцу — встревожиться. Все было очень по-английски корректно. Звучала негромко старинная камерная музыка. Отец внимательно слушал ясновидца, кивая головой, подливая еще коньяку в кофе, а Женя ничего не понимала, только нежно блестела глазами и таяла после ликёра в своей собственной лиловой реальности вместе с воображаемым Ленькой.

Беседа взрослых затянулась почти за полночь. Отец и граф Владислав уже чувствовали себя настоящими друзьями, как бывает у двух мужчин равноценного интеллекта и схожих эстетических вкусов, объединенных, к тому же общей волнующей темой.

А эта тема (то есть Женька) уже к этому времени сладко дремала, уютно устроившись в огромном мягком кресле, издающем, почему-то, как ей казалось, попеременно запахи летнего солнечного ветра, зеленых яблок, ночной травы, пены из розовых лепестков и еще чего-то, что вызывало сладкое томление под диафрагмой…

Было уже далеко за полночь, Николаю с дочерью пора было отправляться домой. Женька давно уже дремала, а Николай заканчивал обсуждать с графом Владиславом, что им предстоит. Оба уже были сильно навеселе, особенно Николай.

- Значит, договорились, - говорил ему граф-ясновидец. – Завтра встречаемся и всё делаем…

- Точно, - заплетающимся голосом отвечал бизнесмен. – Договорились.

- Как же ты поедешь домой? Ведь ты на машине? Как же ты поведёшь – ты же пьяный? – спрашивал Владислав.

- Надо вызвать моего шофёра, - додумался Николай, но никак не мог справиться с кнопками нового дорогого мобильника. Владислав бесцеремонно взял у него из рук телефон, полистал меню и нашёл номер водителя в записной книжке.

- Алё, - сказал он надменным голосом. - Это Сергей, шофёр господина Семицветова, готического короля? С тобой говорит его новый личный помощник по особым делам, граф Владислав Дракула! Ты должен немедленно встать с постели и приехать, чтобы отвезти Его Величество и принцессу Женевьеву домой, так как король изволит находиться в несколько отвлечённом состоянии, и не может сам вести машину. Потом я дам тебе три дня отгула… Спасибо, я знал, что мы можем на тебя рассчитывать. Итак, мы ждём. – И он назвал адрес.

Шофер Сергей, видно, нисколько не удивился – он давно служил у своего начальника, бывало и не такое, и он приехал очень быстро.

Женя смутно помнила, как они с отцом возвращались домой, сидя вдвоем на заднем сидении их «Мерседеса» по улицам ночной Москвы. В темноте проносились разноцветные огни. Отец вдохновенно говорил заплетающимся языком что-то о новой жизни, полной удивительных событий и приключений, которая должна у них скоро начаться.

Но смысл его слов совершенно не долетал до её сознания. Она всецело находилась под действием странного волшебного напитка, и сладко дремала, склонив голову папе на плечо, погруженная в свои лилово-золотые грезы…

12. Два жениха и две невесты

Утром, до школы, Женя встретилась с Лёнькой, как у них было условлено – на их новом месте, в яблоневом саду, возле кладбища, рядом с «готическими развалинами». Ярко светило солнце, краснели гроздья рябины, в воздухе чувствовалось благоухание яблок. Могилы, украшенные венками, выглядели весело и нарядно.

- Здравствуй, Женевьева! – сказал Лёнька. – Что это ты так сияешь?

Женька загадочно улыбнулась…

Сначала юноша и девушка долго и страстно целовались в развалинах, пока не заболели губы, и тела у обоих уже завелись так, что надо было или что-то делать дальше, или прекращать... Тут Женька взглянула на свой медальон-сердце с часами, вздохнула и приложила Лёньке палец к губам. Это у них означало: «Всё, пока хватит, остановись!»

- Леонард, ты знаешь, что по статистике нормальный мужчина съедает за свою жизнь не менее трёх килограммов губной помады? – сказала она, оправляя волосы и платье. – Это относится и к тебе!

Она снова открыла свой медальон, где в верхней крышке изнутри было зеркальце, и достала из сумки в виде маленького детского гробика (у них у обоих с Лёнькой были такие) тёмно-фиолетовую помаду, чтобы снова накраситься. Лёнька в это время тоже достал зеркальце и платок, и вытирал Женькину тёмную помаду со своего лица.

- Вот ещё! – искренне удивился мальчик. – Больно мне надо губную помаду жрать!

- Ты слизываешь её с моих губ, понял? – пояснила она. – Вот за всю жизнь и получается три килограмма!

Они оба расхохотались. Женька продолжала:

- Итак, приятная новость. Мы с тобой сегодня в школу не идём. Папа так сказал. Он сказал, чтобы я встретилась с тобой, и мы вместе шли ко мне домой. А нашего классного руководителя он уже предупредил.

- Это относится и ко мне? – удивлённо спросил Лёнька. – Дядя Коля так сказал?

- К тебе это относится в первую очередь. Папа сказал, что у него есть серьёзный разговор относительно наших с тобой любовных отношений.

Лицо мальчика помрачнело.

- Он недоволен, будет ругаться? Хочет, чтобы мы не встречались, да? Я так и думал, что это произойдёт…

- А вот и нет! Ничего подобного! – торжествующе сказала Женька. Она бросила помаду и зеркальце в сумку-гробик и закрыла крышку. – Только не падай в обморок. Я тебе сейчас такое скажу! Я сама до сих пор под впечатлением. Папа сказал, что надо брать быка за рога (это он так выразился), и речь пойдёт речь о нашей с тобой будущей СОВМЕСТНОЙ жизни, понял?! Да, да. И о нашем с тобой обручении – по старинному обряду, вот так!!! Это папа сам сказал. Я даже не ожидала, ну совсем не ожидала! С колечками…

Лёнька так и застыл с измазанным платком в руке, а глаза его засияли.

- Это как, уже сейчас, в пятнадцать лет?! И мы будем жить вместе?!

- Ну, не совсем так. Там есть нюансы. Сейчас пойдём к нему и всё услышим. В общем, не знаю, что там будет, но чувствую, что будет хорошо!

Она сладко зажмурилась и притянула Лёньку к себе за бархатные лацканы его френча.

- Давай, - сказала она, - и эту помаду слижем тоже, а потом пойдём...

Женевьева повернула ключ в замке, и они с Лёнькой вошли в квартиру.

- Только ни о чём не спрашивай отца, - прошептала Женька. – Он сам всё скажет.

Они открыли дверь в комнату, и застыли у порога в изумлении…

В большом зале царил хаос и беспорядок, было полно народу, стоял шум. Никто не обратил на них внимания – все были заняты своими делами. При этом, что интересно, играла органная музыка – наверное, чтобы создать настроение.

Николай, отец Женьки... неподвижно стоял посреди комнаты в позе памятника, в чёрных трусах и майке, сплошь покрытых мелкими изображениями черепов, и раздражённо смотрел на девушку с синими волосами и пирсингом в носу, в ушах и на губах, в одежде кибер-готессы. Она ползала вокруг него по ковру на коленях с сантиметром в руках и тщательно снимала мерки со всех частей его тела, делая записи и что-то рисуя у себя в блокноте. Видно, это была готическая портниха.

На большом журнальном столе лежало несколько ярких цветных каталогов готической одежды, и распечаток с готических сайтов из Интернета. Здесь было всё, от длинных кожаных плащей с пелеринами, в стиле графа Дракулы, до украшений, готической косметики, средств для укладки волос и туалетной воды.

Над столом склонились граф Владислав и какой-то парень, тоже, как и портниха, в одежде кибер-гота, с выбритыми висками, с кучей пирсинга на лице и на ушах. Глаза у него были накрашены так, как будто тушь на них потекла. Наверное, это был стилист и модельер. Они с Владиславом просматривали каталоги, выбирая и обсуждая разные образцы, то и дело поглядывая на Николая – видимо, всё это предназначалось для него.

В углу комнаты, за компьютером Николая, удобно устроился в кресле третий гот, худой и сутулый, в компьютерных очках и с очень длинными волосами, как у графа Владислава. По его фигуре, его дистрофическим движениям рук и неподвижно застывшему выражению лица в нём сразу можно было опознать «компьютерного гения». Он щёлкал мышкой, постукивал по клавиатуре, работая над чем-то очень красивым. Экран монитора окрашивался то в чёрный, то в пурпурный или лиловый цвет, на нём появлялись то волк, то луна, то королевская корона, и возникали великолепные готические буквы.

Но и это было ещё не всё!

По комнате расхаживал ещё один гот – пожилой, с собранными в косицу седыми волосами и в пенсне. На нём была длинная бархатная блуза с серебряными пуговицами, и бархатный берет. Явно, это был художник, и явно – со склонностью к средневековью и к эпохе Возрождения.

Он держал в руках планшет с приколотым к нему листом бумаги, и делал наброски угольным итальянским карандашом. А потом (Женька была поражена) он большим куском угля рисовал большие наброски, прямо на светлых обоях, и отец видел это и совсем на него не ругался, и ничего ему не говорил!!! Рисовал художник замечательно, у него выходил то жуткий старинный замок, то полуразрушенное надгробие, то ангел с крыльями, то прекрасные большие розы, то огромная, во всю стену, оскаленная морда волка.

В это время ребят сзади окликнули и попросили посторониться. Какие-то рабочие вносили в квартиру высокие медные подсвечники, настенные канделябры и другие красивые вещи. Вот один пронёс большую пачку длинных, ароматных витых свечей. Другой (ребятам стало жутко) тащил огромный, тяжёлый двуручный меч, покрытый рунами, и аккуратно завёрнутый в полиэтилен. Меч явно был не из сувенирного магазина, как у Лёньки, а самый настоящий – из музея или из частной коллекции. Вот кто-то бережно пронёс в руках настоящий человеческий череп, вот другой за ним - рулон чёрной церковной парчи... Внизу, в подъезде, что-то грохотало, слышались возгласы грузчиков: наверное, несли большую мебель.

- Вот это да, - прошептал Лёнька. – Ничего себе. Вот это, блин, готика по-взрослому! Они что тут, будут снимать кино?

Женька только пожала плечами…

- Вот это да, - прошептал Лёнька. – Ничего себе. Вот это готика по-взрослому, блин! Они что тут, будут снимать кино?

Женька только пожала плечами. Ребята стояли и удивлялись.

В это время граф Владислав объяснял стилисту, как должен, по его мнению, выглядеть готический король.

- Нет, конечно, никакой кибер-готики, что ты! – поморщился он. – Это не по возрасту, и не слишком по-королевски, ты уж меня извини. Это должна быть АНТИКВАРНАЯ готика, что-то историческое. Необходим длинный кожаный плащ с пелериной, это обязательно. Бархатный френч, похожий на камзол, белые рубашки в старинном стиле, в духе Викторианской эпохи, как у Оскара Уайльда. А вот штаны можно сделать из тонкой блестящей кожи кальгари – для контраста! Старина – и современность. Обувь: готические остроносые ботинки, или какие-нибудь крутые дорогущие сапоги – не «Гриндерсы», конечно. Это пусть наши детишки носят, но не король. И конечно, очень важны украшения.

Это должны быть настоящие авторские серебряные украшения, желательно – копии известных, оригинальных средневековых украшений. Кресты, анкхи, цепочки, перстни с настоящими камнями – копии королевских…

- Какие ещё копии! – рявкнул Николай, стоя в трусах и майке, пока портниха снимала с него мерки. – Эй, вассал за компьютером, ну-ка найди и распечатай графу Владиславу каталог антикварного серебра, пусть выберет для меня что-нибудь достойное.

Он уже начинал чувствовать себя королём.

- И причёска, - продолжал Владислав. – Мы твои светлые волосы выбелим до серебристого цвета, и можно собрать в хвост, или просто пусть будут распущенные по плечам…

- Граф Владислав! – вдруг почтительно подал голос художник в бархатном берете, что расписывал стены. Все как-то незаметно признавали Владислава тут главным, даже, кажется, сам Николай. – Вот вы говорите, серебристые волосы, и чёрная одежда - это очень хорошо! Я вот что подумал, насчёт сочетания цветов: окна мы, конечно, драпируем шторами из чёрной церковной парчи. Вот по этой стене у меня будет замок, если не возражаете. Вот здесь – надгробие с ангелом, и по краям, как орнамент – большие чёрные розы. Вот здесь будет волк, воющий на луну (я вам такого волка заделаю, что вы! волки это моя страсть! останетесь довольны), и вороны, летящие по ночному небу. Всё это будет в тёмных тонах. Вот тут, вокруг стола, поставим викторианские кресла. Для короля – самое большое. За спиной королевского кресла, на стене, повесим меч, как символ королевского могущества. А вот здесь, сбоку, у стены, словно охрана – поставим большого серебристого волка, настоящее чучело! У одного знакомого антиквара я такое видел – дрожь пробирает, мурашки по спине! Огромный, серебристо-седой, а глаза золотые, стеклянные – как настоящие! Хозяин говорит, его убил на охоте в лесах Австрии сам принц Фердинанд - которого, когда самого убили, началась Первая мировая война. Чучело изготовлено придворным немецким умельцем в начале прошлого века, а волк до сих пор, как живой! Вот я и подумал – как хорошо: придут снимать, брать интервью. Вот в кресле сидит готический король – серебристые волосы, чёрный френч, за спиной на стене меч, а рядом – огромный серебристый волк!

- Замечательно! – похвалил Владислав. – Я в вас не ошибся, мастер. Делайте, как сказали! Пусть будет волк. Кстати, а сколько он стоит?

Художник задумался, стал рассматривать свои эскизы, делая вид, что не слышит.

- Ладно! Делайте, - махнул рукой Владислав.

Художник, которому удалось, наконец, пристроить безумно дорогого исторического волка, сразу успокоился и с лёгким сердцем достал палитру и принялся подбирать цвета для росписи стен.

А Владислав перевёл взгляд на гота-ботаника с длинными волосами в углу, за компьютером.

– Эй, Билл Гейтс, как у тебя там? Сайт продвигается?

- Продвигается, - пробормотал компьютерный гений. – Идите, посмотрите.
Владислав зашёл к нему за спину, взглянул на монитор.

- Неплохо, неплохо. «Персональный сайт Готического Короля». Шрифт хороший. Вот эту корону, я думаю, можно сделать покрупнее, как ты считаешь?

- Как скажете…

И тут Женевьева не выдержала.

- Ах, так! - воскликнула она, еле сдерживая смех. – Меч! Чёрная парча! Сайт готического короля! Большой серебристый волк, блин!!! Между прочим, здравствуй, папочка! Здравствуйте, граф Владислав! Я смотрю, вам всем здесь очень весело! Может быть, кто-нибудь объяснит нам с Леонардом, что здесь происходит?!

- О, вот и ребята пришли! – весело сказал граф Владислав. – Ещё два эксперта, в вопросах готики, причём самых опытных! Подключайтесь!

- Женевьева, кто это? – спросил Лёнька шёпотом. – Это же тот маньяк, или вампир, который подходил и заговаривал с нами на бульваре! Как он здесь оказался?

- Нет, нет, Лёнька! – ответила Женя, также шёпотом. - Я тоже сначала так думала, но, оказывается, это наш друг и защитник! Он нас оберегал, а мы и не знали! Это граф Владислав, он маг и ясновидец, он читает мысли, видит прошлое и будущее. Он прямой потомок графа Дракулы, а теперь он новый папин помощник. Будь с ним повежливее!

Лёнька понимающе кивнул – он всё ловил на лету.

- Папочка, - спросила Женька, - но скажи, что же здесь всё-таки происходит?

Все в комнате замолчали, воцарилась тишина. И стилист, и портниха, и художник, который пока перестал рисовать и скрипеть углём, и даже гот-ботаник в углу за компьютером – все почтительно ожидали, что скажет хозяин.

Владислав подошёл к Николаю, и встал у него за спиной.

- Отвечай, - шепнул ему граф-ясновидец. – Наступил для тебя момент истины!

Пауза.

- Да вот, - нарочито непринуждённо ответил Николай дочери. – Видишь ли, я решил стать готом! И не каким-нибудь, а самым настоящим. Да, да, не удивляйся. У мужчин в сорок пять лет наступает время «собирания плодов». Думаешь: что ты успел сделать в этой жизни, зачем ты живёшь, кто ты такой, в конце концов? Если тебе чего-то хочется, если есть какая-то мечта, и ты хочешь её осуществить, то – если не сейчас, то когда же? И вот, как старый неформал, как рокер, я долго присматривался к этому движению – к Готической субкультуре, хотя я тебе и ничего не говорил. И, в конце концов, я понял, что я должен к нему примкнуть. Ну, а почему король? Это просто. Ты же называешь себя принцессой! Значит, получается, что я король! А положение обязывает!
Ты знаешь, я бизнесмен – я долго думаю, но потом быстро принимаю решение и осуществляю его. Я привык брать быка за рога! И вот, сейчас эта квартира на твоих глазах превратится в таинственный готический замок. Ты не думай, это не просто игрушки для удовольствия – это должно помочь для представительских целей в моём бизнесе. «Золото Готического Короля!» - это звучит! А ты можешь стать лицом этого нового проекта: «Украшения, которые носит принцесса Женевьева» - как тебе это нравится? – он победоносно взглянул на Женю, затем на Лёньку.

Но он не услышал ответа.

Ребята молчали, и смотрели на него широко раскрытыми глазами, в растерянности, не зная, что сказать…

Лицо Николая стало мрачным, на лбу обозначились морщины. Он сразу словно постарел на десять лет. Он махнул рукой и устало опустился в кресло.

- Да, да, я понимаю, вы молчите, - сказал он с горечью. – Я знаю, я смешон, вы презираете меня, и правильно делаете. Всякому овощу своё время. Старый дурак вздумал смешить людей… Куда мне! Разве вы станете воспринимать меня всерьёз. Я знаю, как вы нас, своих родителей, называете: «старики… родоки… предки…» Старики – это же не люди! Может быть, старику только сорок четыре года – но ведь столько вообще не живут! А я-то дурак… стены разрисовал, купил меч… большого серебристого волка… Но если так - зачем мне всё это?

Он опустил голову, и закрыл лицо руками.

В комнате воцарилась страшная тишина. Все приглашённые мастера: и художник, и стилист, и портниха, и компьютерщик словно съёжились, боясь шелохнуться.

А Владислав отвернулся, неслышно отошёл и встал у окна.

- Ну, уж нет, я этого не допущу, - прошептал он, и возвёл глаза к небу. - Господи, просвети светом Твоей Премудрости сердца детей Твоих, покажи им тайные глубины их сердец, которых они сами не знают, и сделай тайное явным!..

Пауза.

Вдруг лицо Женьки просияло, и она воскликнула:

- Отец, но это же просто замечательно!!! Нет, я просто не могу поверить! Я вообще не предполагала, что ты серьёзно к этому относишься! А ты, оказывается, давно уже всё решил – хитрый какой! Теперь все подружки обзавидуются: у меня отец - гот! И что ты такое говоришь – «старик»! Это ты – старик?! Да ты совсем молодой! И очень красивый! Я тебя ужасно люблю и горжусь тобой! Это правда, правда!

- Правда? – пробормотал Николай, хлюпая носом и осторожно открывая глаза.

- Ну конечно!!! – она нежно прижалась к нему щекой, и вдруг, совершенно неожиданно для себя, прошептала: - Папка… я хочу на ручки!

И она, не дожидаясь ответа, ловко уселась ему на колени и обняла за шею, как в детстве. Ей вдруг стало так хорошо-хорошо, куда-то исчезли все проблемы и тревоги.

- Ах ты, маленькая, - Николай всхлипнул, целуя её в щёки и в нос, и слегка покачивая. – Надо же, какая ты выросла – тяжёленькая!..

Лёнька подошёл к креслу, осторожно тронул Николая за плечо, и сказал проникновенно:

- Дядя Коля, как вы можете такое говорить о себе! Как мы вообще можем судить вас, что вы! Мой отец мне всё рассказывал. Вы, старые неформалы – битники, хиппи, панки - вы всё создавали! Вам было труднее, чем нам! Вас разгоняли, вас преследовала милиция, но вы оставались себе верными! А мы идём по вашим стопам. Мы вам многим обязаны. Мы вас уважаем, нам ли судить вас! Мы только можем у вас учиться. И вам решать самому, кем быть: готом, значит готом!

- Правильно, - сказал Николай расчувствовавшись. – Умница. Садись-ка вот сюда, на подлокотник!

И свободной рукой он обнял Лёньку за плечи.

- Очень трогательно, правда? – сентиментально вздохнул седой художник, вытирая глаза.

- Ужас до чего трогательно, - согласился с ним граф Владислав.

Николай оглянулся на Владислава и криво улыбнулся:

- Твоя работа, колдун?

- Почти нет, - серьёзно ответил Владислав. – Это тайные глубины сердец!

- Вообще-то, - сказала Женька, - готы есть самого разного возраста. Я даже не говорю о таких людях средних лет, как вы, граф Владислав… или мой папа, а я знаю, есть готы, которым лет под шестьдесят!

- Мне, например! – вставил художник. – Мне шестьдесят один. Я член Союза Художников, и я гот – что ж такого?..

Женевьева незаметно поманила пальцем ясновидца. Тот наклонился к ней.

- Граф Владислав, - сказала она шёпотом. – Я всё прекрасно поняла. Вы неожиданно будто вернули меня в детство, и сделали мудрой в одно мгновение! Спасибо вам. Только теперь я знаю вашу силу, и очень прошу, чисто по-человечески: пожалуйста, не манипулируйте в жизни моим отцом! Ведь он такой добрый и простодушный, совсем как ребёнок! Не манипулируйте им, ладно?

- Даю слово, - галантно поклонился граф Владислав.

- И вы говорите, дядя Коля, что для вас это рекламный ход в бизнесе? – очень вежливо спросил Лёнька, сидя на подлокотнике кресла Готического короля, и в его больших, накрашенных глазах едва заметно промелькнула лёгкая усмешка. – Это и есть причина вашего превращения в гота?

Николай повернулся к нему.

- Ну, а ты сам как думаешь? – спросил он с улыбкой. – Ты умный парень, Лёнька, и мне интересно, насколько ты проницателен, и что ты скажешь.

- Я думаю, - ответил Леонард, тщательно подбирая слова, - что хотя вы и бизнесмен, и привыкли смотреть на вещи трезво и практично, но я думаю, что кроме практической пользы здесь есть ещё ЧТО-ТО ДРУГОЕ… некое тайное движение души. Ведь это так?

- Ну, разумеется, - ответил Николай. – Конечно! Ты всё понял правильно.

- Я был в этом уверен, - кивнул Лёнька. – Я знал это точно.

- Вот поэтому, парень, ты мне и нравишься.

- Папочка, - спросила Женевьева, нежно прижимаясь к отцу щекой, - а теперь, когда ты стал готом, ты тоже будешь вместе с нами ходить на концерты, на всякие тусовки?

Николай опустил глаза, пожал плечами. Об этом он как-то не думал.

И тут рассмеялся граф Владислав.

- Интересно,- сказал он, - когда могучий король-победитель, в своей алой мантии, отороченной белоснежным горностаем, в сверкающем золотом венце, следуя по своим королевским делам, со своим войском въезжает в маленький провинциальный городок, должен ли он узнавать расписание работы местного пивного ларька на случай, если он захочет утолить жажду?! И обязан ли он отвечать на вопрос городского головы, будет ли он принимать участие в местной общественной жизни?! Когда король въезжает в город, он сам устанавливает свои порядки! И теперь здесь всё будет по-новому. И тусовки будут другие.

- Вы собираетесь что-то изменить? – спросил Лёнька.

- Мы много чего изменим, - ответил Владислав. – Мы вольём свежую кровь. Для этого нужны деньги и фантазия. Первое есть у Николая, второе есть у меня.

- И с чего ты, отец, собираешься начать, как Готический король? – спросила Женя.

- И с чего ты, отец, собираешься начать, как Готический король? – спросила Женя.

- Я собираюсь заняться благотворительностью, помогать людям, особенно неформалам, - Николай ласково потрепал за уши одной рукой Лёньку, а другой свою дочку. – Двадцать лет я занимался тем, что зарабатывал деньги, копил их, теперь я достаточно обеспечил и себя, и своих детей, и внуков – кое-что можно теперь и истратить! Я решил заключить с Богом договор: Бог будет наполнять мои карманы деньгами, как и раньше, а я буду тратить эти деньги на добрые дела, а не только на себя и свою семью! Вот, Владислав мне сказал (а ведь раньше я об этом и не думал!), сколько несчастной молодёжи умирает от пьянства и наркотиков, сколько кончает жизнь самоубийством, сколько просто не знает, куда себя девать – особенно молодые неформалы, такие как вы, и какими мы были двадцать лет назад! Такие ребята, у которых душа не укладывается в прокрустово ложе социальной системы, которым и вселенная мала!
Я буду бороться с наркотиками в молодёжной среде – и с их употреблением, и с их распространением! Мне уже донесли о некоторых торговцах в нашем районе – теперь им у меня туго придётся! Им не удастся договориться со мной насчёт крыши – я просто раздавлю их, как клопов!
Я буду оплачивать лечение тех, у кого нет денег на дорогие лекарства, оплачивать реабилитацию у психолога тех, кто пытался совершить самоубийство.
И, конечно, нужно организовать для молодёжи хороший досуг по интересам. Вот хотя бы для нас, для готов! Чтобы были не только какие-нибудь орущие концерты, или бары – потанцевать и побеситься. Нужно ещё много клубов с разными кружками, сообществами, где можно пообщаться за чашкой кофе, под тихую музыку, познакомиться, поговорить на интересующие темы – на любые темы.
Нам, неформалам старшего возраста, на танцульки и приходить не всегда удобно, да и не хочется, а в такой клуб, пообщаться – за милую душу! Вот и будет преемственность поколений! Мы ведь много можем вам интересного рассказать.
Я хочу, чтобы в таких клубах были и библиотеки, и спорт был рядом – «Воспитание тела и духа», а? Вот вы с Лёнькой этим и займётесь. Чтобы там можно было и отпраздновать день рождения, и пригласить друзей. И главное – чтобы это стоило очень дёшево, или вообще ничего не стоило. Тогда прийти смогут многие – как к себе домой! Ну, а если будет хорошо организован досуг – тогда не станет многих проблем!

- Есть ещё и другие проблемы, дядя Коля, - смущённо сказал Лёнька.

- Какие другие проблемы?

- У нас в районе появилась банда скинхэдов. Это такие отморозки! Бьют всех: и кавказцев, и азиатов, и афроамериканцев, и евреев. Даже стариков и женщин, даже беременных!!! Но особенно, почему-то, молодых неформалов: эмо и готов, и отбирают шмотки и всякие хорошие вещи – мобильники, например. Меня недавно встретили пятеро – пытались отметелить, правда я отбился и убежал. Но браслет у меня сорвали мельхиоровый, с черепом – а жалко, мне ведь Женька его подарила!

- Ой, Лёнька, - испугалась Женя, - Бог с ним, с браслетом, главное, ты живой!

- Ну, я им сломаю хребты! – зловеще пообещал Николай. – У них твой браслетик в горле застрянет. Надо же – и вас, детей, бьют, и стариков, и беременных женщин! Смелые, значит, против слабых-то! Они у меня вообще забудут, как с лысой башкой и со своими белыми шнурками на улицу выходить! (Белые шнурки: в некоторых бандах скинхэдов тем, кто уже совершил убийство, даруется почётное право носить на высоких ботинках шнурки белого цвета, остальные носят чёрные).

Что касается благотворительности среди больных и малоимущих, пострадавших – тут мне поможет Владислав, он прекрасно знает эту область. А что касается силового воздействия на наркоторговцев и скинхэдов, за это возьмётся со своими могучими бойцами Павел Журавлёв – твой отец, Лёнька, он же начальник моей службы безопасности. Он опытный боевой офицер – и тоже бывший неформал! У него в подчинении целая моя небольшая армия – тридцать человек, отлично обученных, все мастера спорта, все бывшие контрактники, все прошли горячие точки! И все хорошо вооружены. Так что наркоторговцам и скинхэдам придётся плохо!

- Ой, дядя Коля, вот это круто! - восторженно воскликнули Женька и Лёнька. – Да здравствует Готический король!

- Вот, Лёнька, сейчас придёт твой отец, и мы с ним обо всём поговорим!

- Я уже здесь! – раздался низкий голос из прихожей, и Павел вошёл в комнату. – Смотрю, дверь открыта, я и вошёл. Здравствуй, Николай! Добрый день, господа.

Он коротко, по-военному, поклонился всем. Весь он был собран и подтянут, можно сказать – мистер Безупречность. Жан Клод Ван Дамм. Строгий чёрный костюм, волосы зачёсаны назад, тёмные очки, которые он тут же снял и спрятал в карман.

Все глаза устремились на него. Сразу было видно, что Леонард – его сын, а Павел – это Лёнькин отец. Тот же высокий рост, те же яркие, умные глаза, те же чёрные волосы. Только косая сажень в плечах, кулаки - пудовые, страшные, и на поколение постарше.

- Здравствуй, Павел, - сказал Николай, Готический король. – У меня для тебя очень интересные новости. Итак, с этого дня твоя служба у меня претерпевает некоторые изменения. То есть, служба остаётся та же самая – возглавлять мою службу безопасности, но есть нюанс. Ты знаешь, теперь я – Готический король. И, чтобы продолжать служить у меня, ты должен тоже стать готом! Теперь тебя будут звать Павел Ван Хельсинг. Это нужно для работы.

Ни один мускул не дрогнул на лице Павла. Ему не надо было объяснять, как Женьке с Лёнькой. Он коротко кивнул.

- Моё дело служба. Есть приказ стать готом – значит, буду готом. Когда приступать? – он всё-таки не выдержал и рассмеялся. – Никогда не думал, что мне будут платить деньги за то, чтобы я ПРОФЕССИОНАЛЬНО СЛУЖИЛ НЕФОРМАЛОМ! Вот прикол, да, Николай?

- Тебе придётся со своими бойцами немножко навести порядок в нашем районе, особенно потрепать скинхэдов, чтобы им стало неинтересно жить на этом свете!

-Это только доставит мне удовольствие, - холодно сказал Павел Ван Хельсинг. - Ты знаешь, я ведь их как старый неформал, как бывший панк, просто ненавижу. А ещё говорят, что скины произошли от панков!

- Теперь познакомься, - продолжал Николай. – Вот это граф Владислав, он ясновидец и экстрасенс, и прямой потомок графа Дракулы – да, да! Теперь это мой личный помощник.

Павел и Владислав обменялись рукопожатиями.

- Павел Ван Хельсинг, - представился Павел.

- Граф Владислав Дракула, - раскланялся Владислав.

- Помнится, в одном фильме мы здорово колошматили друг друга, - напомнил Павел. – Это не скажется на сотрудничестве? У Дракулы известная репутация.

- У Хельсинга тоже. Так то ведь были наши предки, - значительно сказал Владислав. – А мы – потомки!

- Сейчас, Павел, вот эта девушка снимет с тебя мерки, чтобы ты мог получить «готическое обмундирование»! – сказал Готический король. – Дизайн продуман.

- Нет вопросов! Ну что, Лёнька, будем теперь с тобой «одной крови»? – Павел шлёпнул сына по плечу, так что тот застонал, и встал посреди комнаты, как недавно стоял Николай. Портниха принялась снимать с него мерки…

- А теперь, - сказал Николай, - самое главное!.. Вроде бы, все бытовые вопросы решили. Теперь я, наконец, сообщу вам то, ради чего я вас здесь собрал – самое главное!

Он весело переглянулся с Павлом. Тот кивнул. Видно, об этом, главном вопросе, они уже заранее договорились.

Николай встал с кресла, держа руку дочери в одной руке, а руку Лёньки – в другой. Ребята почувствовали, как сердца их застучали сильно-сильно…

- Я хочу сообщить вам, господа, что в ближайшее воскресенье состоится помолвка и обручение вот этих юноши и девушки, Женевьевы и Леонарда… - с этими словами Николай соединил их руки.

Он ещё продолжал говорить, но Женька и Лёнька его уже не слышали. Они встретились глазами, сжали друг другу руки, и почувствовали, как по всему их существу разливается невероятно, таинственное счастье…

***

И вот, наступил день помолвки Женевьевы и Леонарда.

Всю ночь накануне они почти не спали, и всё время, лёжа в постели (каждый у себя дома), перезванивались и шептались по мобильнику.

И вот наступило утро.

День выдался на редкость солнечный и тёплый, словно вернулось лето. Будто вся природа: и солнце, и деревья, и птицы – все приветствовали юных жениха и невесту.

Отец Женевьевы, Готический король, постарался на славу. В Интернете было дано объявление о помолвке. Кроме того, большие красочные афиши, словно о каком-то фильме, были развешены по всему району. Они приглашали на помолвку. А у метро молодые готы, привлечённые через
Женьку и Лёньку, раздавали флаеры, как на дискотеку - красивые рекламные листки, которые тоже приглашали на помолвку.

Для торжественного вечера был снят двухэтажный ресторан. На первом этаже – музыка и танцы, и бар с напитками. Это была шикарная готическая дискотека. А на втором этаже были накрыты столы с угощениями.

Вообще-то, были приглашены все желающие, но в основном тут были одни готы. Другие почему-то побаивались сюда заходить, хотя совершенно напрасно: готы интеллигентные и миролюбивые ребята, драться не любят, да и не очень-то умеют. Но обыватели всегда побаиваются, когда в одном месте собирается слишком много неформалов сразу. Они не разбираются, для них нет разницы - что готы, что скинхэды.

Мало того, что все были приглашены бесплатно – сем ещё и выдавались подарки! Например, нужно было пройти викторину. Кто ответит на вопросы: какую веру исповедовали племена готов-варваров в древности, или, например, кто такие Нибелунги, или кто и когда из художников (уже подсказка) придумал термин «готика» - тот, кто ответит на вопросы, получал на выбор или хорошую книжку по истории или по искусству, или DVD-диск с готическим фильмом или мультиком. А несовершеннолетним херкам (юным смешным готическим девочкам – прим. автора) и готам-подросткам лет до пятнадцати, «Гарри Поттера» и другие подобные книги из области «детской готики» дарили просто так, без всякой викторины.

Стемнело. Танцы на первом этаже были уже в самом разгаре, а столы в банкетном зале наверху уже были накрыты, и официанты готовились открыть туда двери гостям – ждали только самих виновников торжества.

И вот, к дверям ресторана подкатил чёрный «Мерседес» Готического короля в сопровождении двух микроавтобусов с охраной. Специальной свадебной машины не было, так решил Николай, поскольку это была ещё не совсем свадьба.

На ступеньках появились Готический король, Павел Ван Хельсинг с женой – мамой Леонарда, граф Владислав, и конечно, сами виновники торжества – юные Женевьева и Леонард.

Прибывших сразу окружила толпа народу. Готы разглядывали новых знаменитостей: последние дни в Интернете на готических сайтах только и было разговоров, что о Готическом короле и о помолвке его дочери.

Молодая пара представляла собой очаровательное зрелище. Нежная Женевьева была в белом кружевном платье, похожем на снег или на лебединый пух, голубых рваных чулках и таких же белоснежных, как платье, её любимых ботинках «Гриндерс». Её белокурые волосы были украшены белыми и лиловыми розами, которые очень красиво оттеняли её свежее лицо.

На Леонарде был чёрный костюм из мятого бархата с серебряными пуговицами.

Лица обоих украшал изящный, неброский мэйк-ап, над которым потрудился опытный готический стилист Лёша Мёртвый.

Внушительное зрелище представлял собой Николай – Готический король.

Производил сильное впечатление его высокий рост и гордая посадка головы. На нём был длинный, до пят, чёрный плащ с пелериной из дорогой кожи. Волосы его имели белый платиновый оттенок.

Он держал в руках трость из чёрного дерева с серебряным набалдашником, в виде головы волка с оскаленной пастью. Пальцы короля были унизаны старинными перстнями.

- Не забывай повыше задирать подбородок и постоянно думать о своём величии, так чтобы это выражалось на лице, - напоминал ему граф Владислав. – Публика это любит!

И Николай старался изо всех сил…

Сам граф Владислав, потомок знаменитого правителя Трансильвании, графа Владислава III Цепеша Дракулы, тоже вызывал живейший интерес – особенно его происхождение, овеянное ореолом таинственности.

На нём, как обычно, был бархатный френч, старинные серебряные украшения, а длинные иссиня-чёрные цыганские волосы спускались ниже груди. Мэйк-ап на лице был жёсткий, глаза подведены дерзко. Он, как всегда, курил сигары.

На графа Владислава смотрели с опаской. Было известно, что он маг и ясновидец, и, конечно же, вампир. Говорили, он может высосать всю кровь из человека за считанные секунды – причём через простое рукопожатие, как присоска у гигантской пиявки, даже не вонзая клыки!

С ним избегали встречаться глазами. Ходили слухи, что тот, на кого он взглянет, тут же узнает свою судьбу и час своей смерти, а не все готы были к этому готовы!

Рядом с Готическим королём и графом Владиславом находилась ещё одна яркая личность: Павел Ван Хельсинг, начальник службы безопасности Короля и отец жениха.

Такой же высокий, как Николай, но ещё пошире в плечах, он, готовясь к готическому празднику, в целом не изменил своему стилю одежды, положенному по службе. Как обычно, на нём был чёрный костюм, и волосы были уложены с помощью геля.

Но готичности прибавляло то, что его чёрный костюм был из бархата, на руках были серебряные перстни и браслеты, а волосы были выбелены, так же, как у Николая, подняты и зачёсаны особым образом, в стиле кибер-готов. Это что-то среднее между готами и панками, Владислав их даже за готов не считал, но Павлу этот стиль был как раз близок.

И, в довершение всего, строгий начальник службы безопасности, железный человек, мистер Безупречность, впервые за двадцать лет, прошедших после его тусовок на концертах рок-группы «Технология», позволил себе лёгкий мэйк-ап. Он нанёс бледный тон на лицо, и сделал чёрную обводку глаз. Впрочем, это лишь усилило его мужественность.

С ним было тридцать вооружённых бойцов – охрана Готического короля. На каждом был чёрный бронежилет, и у каждого был короткоствольный автомат и железная выдвижная дубинка, а на головах у бойцов были повязаны чёрные банданы с … белыми розами. На груди у каждого висел анкх, египетский крест бессмертия, из белого металла.

Выглядело очень готично…

К группе новоприбывших тут же подошёл корреспондент из одного молодёжного журнала. Сначала он обратился к Женевьеве:

- Вы так молоды! Скажите, давно ли вы принадлежите к Готической субкультуре?

- Это у нас семейное, - ответила Женя серьёзно. – Мы все готы. Ведь я дочь Готического короля, и мой жених сын Ван Хельсинга. Мы не можем нарушать традиций. – Вот в таком смиренном духе она ответила.

Корреспондент подошёл к Николаю.

- Нам бы хотелось узнать, откуда появился Готический король, то есть вы? Кто-то вас выбрал, или вы захватили власть сами?

Николай даже не удостоил его взглядом: мол, не мой формат отвечать тебе! Но за него тут же ответил граф Владислав Дракула.

- Никто не выбирает Короля, - выспренно сказал Владислав. - Он появляется стихийно, как звезда на небосклоне, как гроза или как цунами! Но после этого в мире всё меняется. Король не захватывал власть, потому что захватывать было не у кого. А взять то, что никому не принадлежит, это не является захватом.

- Но как может быть король у неформального движения? Кто обязан ему подчиняться? Ведь неформальные движения основаны на принципе свободы?

- Никто и не обязан подчиняться Готическому королю. Он не нуждается ни в чьём преклонении и угодничестве, - снова ответил Владислав. – Король явился для того, чтобы поддерживать и защищать, оказывать покровительство, и каждый может обратиться к нему за помощью, он рассмотрит любую просьбу.

- Он действительно так богат?

- Ещё бы! Ведь Король заключил договор с самим Господом Богом! По договору, Бог щедро наполняет его карманы, а Король тратит эти деньги на добрые дела.

- Это достоверная информация – то, что вы сказали о договоре?!

- Я лично был свидетелем этого договора, - не моргнув, ответил граф Владислав.

Корреспондент уже предчувствовал эксклюзив…

- А правду говорят про вас, граф Владислав, что вы можете выпить всю кровь из человека за считанные секунды – даже не впиваясь клыками, а через простое рукопожатие?

- Вы хотите попробовать? – быстро спросил Владислав. – Дайте руку!

Корреспондент мигом исчез.

А хозяева и гости торжества, под многочисленные вспышки фотоаппаратов, проследовали в банкетный зал…

Юные жених и невеста заняли свои места в торце центрального стола, а Готический король (отец невесты) и Павел Ван Хельсинг, (отец жениха) с супругой (мамой Леонарда), а также граф Владислав, расположились рядом. Гости быстро заполнили зал, и уселись вдоль столов. Места хватило всем.

Столы были накрыты с варварской роскошью, в средневековом стиле.

Николай, Готический король, встал и произнёс весьма напыщенную речь:

- Господа! Уважаемые гости! Сегодня, на ваших глазах, происходит двойное торжество! Состоится помолвка моей дочери с этим юношей – сыном моего друга и помощника Ван Хельсинга. И сегодня я сам обручаюсь с Готической субкультурой! И пусть невеста с радостью примет в объятия своего жениха…

Дальше было в том же духе. Слушая это, граф Владислав поморщился. Он считал, что это не совсем то, что нужно. Незачем было заострять внимание на том, что Николай явился совсем недавно. Но готический народ, не столь взыскательный, как он, дружно зааплодировал…

И праздник начался. Народ накинулся на еду и выпивку. Прозвучали тосты друзей жениха и невесты. Разгорячённые танцами готы быстро пьянели, становилось шумно и весело.

Тут же, за столом, Николай начал вникать в свою королевскую работу.
А у каждого короля должен быть свой штатный мудрец и советник. И граф Владислав тихо переговаривался с ним:

- Вон у того мальчика отец довольно перспективный бизнесмен. Ты можешь познакомиться с ним поближе, это вам обоим принесёт пользу. А вон тот парень (видишь, лохматый, с наглым лицом), сам собирается подойти и попросить у тебя денег. Ни в коем случае не давай – это на наркотики. Передай его Хельсингу, и пусть он вызнает у него, кто ему их продаёт (надеюсь, Хельсинг своего не покалечит). А вон та девушка, - лицо Владислава стало мрачным, - видишь, грустная, она сидит одна, а должна была прийти с парнем. Я вижу его образ рядом с ней, через её сознание. Ему пришлось остаться дома, его отцу очень плохо с сердцем. Требуется сложная операция. Срочно надо всё выяснить – ты ведь можешь ему помочь! Знаешь закон высшей касты – магов и королей? «Если ты что-то можешь – значит, ты это должен сделать!»

- Это про нас с тобой, - согласился Николай. – Я обязательно всё сделаю.

И он подозвал одного из своих помощников…

Праздник шёл своим чередом. Музыка гремела. Готы мрачно веселились (мрачно, потому что с таинственным имиджем, а на самом деле – просто веселились).

- А теперь, - сказал граф Владислав, - я хочу тебе представить одну леди.

Николай обернулся.

Перед ним стояла маленькая прелестная женщина с зелёными глазами и волосами цвета белого золота. В её лице и фигуре было что-то от Марлен Дитрих. У неё был ярко-алый рот, и кожа белее белого. На ней было красное платье из мятого бархата, на руках красные шелковые митенки, как у Мадонны, и на пальце – огромное кольцо с рубиновым сердцем. Ей было, может быть, почти столько же лет, сколько и самому Николаю. Но она поражала прекрасной формой, и возраст определить было трудно.

Она сделала реверанс и поклонилась.

Глядя на эту леди, Николай вдруг почувствовал волнение, почувствовал, что он краснеет, что земля плывёт у него под ногами, и он совсем забыл думать о своём величии.

- Примите мои искренние поздравления, - глубоким красивым голосом сказала дама. – Меня вообще-то зовут Лена, но друзья называют меня просто Жюстина.

- Приятно познакомиться. Я польщён, - ответил Николай, чувствуя, что охрип. – Как же, как же, известное имя! Так назывался роман маркиза де Сада. По имени девушки, героини этого романа, которую он подвергал различным...

- Да, именно так. Мне нравится подчиняться. А что здесь такого! Вы читали маркиза де Сада? – спросила Жюстина. – Почему-то многие думают, что маркиз де Сад – это какой-то жестокий средневековый феодал, вроде графа Дракулы (при слове «Дракула» Владислав машинально поклонился), который любил мучить женщин. На самом деле, это несчастный талантливый писатель девятнадцатого века Донатьен Альфонс Франсуа, а «маркиз де Сад» - его творческий псевдоним. Вообще-то, слово «садизм» используют немножко неправильно. Донатьена можно считать, скорее, не мучителем, а родоначальником эротической литературы в стиле БДСМ. Его даже посадили в тюрьму за оскорбление общественного вкуса. До тех пор, пока не выяснилось, что все БДСМ-оргии, описанные им, есть только плод его фантазии. Но когда его выпускали из тюрьмы, Донатьен не хотел выходить: он настаивал, что всё это правда!

- Как интересно!

- Невеста, ваша дочь, удивительно красивая девочка, и она такая юная! – продолжала леди Жюстина. – Её я вижу впервые. А жениха, этого прелестного мальчика, Лёньку, я хорошо знаю.

- А откуда вы его знаете?

- Я была его учительницей…

Граф Владислав кашлянул и осторожно коснулся руки леди Жюстины.

- Мне нужно сказать пару слов Королю наедине. Вы позволите?

Они с Николаем отошли в сторонку.

- Ваше величество, - сказал ясновидец замогильным голосом, - я должен сообщить тебе важную новость. Помнишь, я тебе говорил, что ты встретишь свою любовь? Так вот, эта леди и есть твоя судьба.

- Точно? – спросил Николай, хлопая глазами, как мальчишка.

- Точнее не бывает, - развёл руками Владислав. – Так устроили Высшие Силы. И не советую тебе сопротивляться им. Лучше расслабься и плыви по течению!

Николай и не собирался сопротивляться Высшим Силам. Он, как зачарованный, смотрел на леди Жюстину. Тем временем Владислав подошёл к ней и тихо сказал:

- Смелее!..

Она едва заметно улыбнулась и прошептала:

- Спасибо, граф. Ты не останешься ещё немного, помочь мне?

- Не могу. Я дал слово не манипулировать Королём.

- Понимаю, - кивнула Жюстина. – Я у тебя в долгу!

- «В Вальпургиеву ночь я подскажу, чем тебе расплатиться со мной» («Фауст», Гёте – прим. автора), - пошутил Владислав, и громко сказал, обращаясь к Николаю: - Я оставлю вас ненадолго. Леди Жюстина, я надеюсь, вы пока составите компанию его величеству!

Ясновидец вышел на балкон, на свежий воздух. Он глубоко вздохнул с облегчением, и достал из кармана длинную сигару…

… А в это время на другом конце зала, там, где полагалось сидеть за столом жениху и невесте, Лёнька вдруг воскликнул, обращаясь к Жене:

- Смотри, смотри, кто разговаривает с твоим отцом! Видишь эту женщину?

- Да, конечно. Она очень красивая. А ты её знаешь?

- Ещё бы! Ещё как знаю! Физически, можно сказать! Это же Фея воспитания!

В этот момент в нижнем зале, где былы танцы, раздался звон разбитого стекла, и наверх вбежала растрёпанная херка (юная смешная готическая девочка – прим. автора), подбежала к Готическому королю и выпалила:

- Там, это… скинхэды пришли!

Скинхэды ворвались в танцевальный зал на первом этаже. Их было человек пятнадцать – все здоровые, в кожаных куртках и камуфляже, с бейсбольными битами. Они бросились в толпу мирных готов и нежных готических девочек, разгоняя их к стенкам. Слышались девичьи крики, звон разбитых бокалов, и музыка умолкла.

Они, конечно, тоже видели афиши о помолвке. Они поняли, что в одном месте соберётся очень много безобидных готов сразу – и можно будет устроить карательную акцию, а заодно и чем-нибудь поживиться. Но многое они не учли …

Неожиданно воцарилась тишина. Скинхэды, находящиеся посреди зала, обнаружили, что со всех сторон на них смотрят не испуганные неформалы, а бойцы в бронежилетах и чёрных готических банданах (поэтому скины не сразу обратили на них внимание), и на них направлены стволы автоматов. С битой против автомата, конечно, не попрёшь. К тому же, в этот момент сзади громко хлопнули входные двери – отступление было отрезано. Теперь скинхэды оказались пленниками.

Пауза.

И вот, из верхнего зала, по мраморной лестнице, стали спускаться несколько человек. Посередине шёл Николай, Готический король, с мрачным лицом. Справа от него шёл Павел Хельсинг с наушником, через который он вполголоса руководил бойцами, которые окружили скинхэдов. Слева шел граф Владислав, который, весь как-то подобрался и подался вперёд. Глаза его сверкали, словно он предвкушал увлекательное приключение (или изысканное угощение, как истинный потомок Дракулы). Рядом с Николаем, чуть сзади, пристроилась леди Жюстина, которая тоже желала участвовать в интересном мероприятии. Она шла вместе с матерью жениха. И, наконец, позади всех, на некотором расстоянии, шла по ступенькам прекрасная юная пара, похожая на две розы, белую и чёрную – Женевьева и Леонард.

Из верхнего зала спускалась, так сказать, вся правящая верхушка. Готы, теснящиеся по стенам, под защитой вооружённых бойцов, с живейшим интересом смотрели, что сейчас будет.

- Лёнька, смотри, - воскликнула вдруг Женевьева, указывая на самого здорового скинхэда, что стоял впереди, - ведь это тот парень, что был тогда в ресторане. Он хотел со мной танцевать. А ты ему не разрешил, помнишь? И он с тобой чуть не подрался. Граф Владислав, вы ведь тоже там были, помните его?

- Конечно, - откликнулся Владислав. – Вот приятная встреча! Ну, ну, посмотрим, что будет дальше…

Николай не спеша приблизился к скинхэду почти вплотную, небрежно крутя в руке трость с серебряным набалдашником в виде головы оскалившегося волка, как бамбуковый меч – в юности он немного баловался восточными единоборствами (откуда что и вспомнилось вдруг?) Вообще, они все трое словно помолодели на двадцать лет.

Николай подошёл к скинхэду, что стоял впереди, поглядел на него секунду-другую, ткнул его в грудь набалдашником трости, и сказал мрачным, тяжёлым голосом:

- Что это значит? Сегодня здесь помолвка моей дочери. Как вы посмели нарушить наш праздник?

- Они ещё нарушали порядок, оскорбляли наших гостей, совершали рукоприкладство, били посуду, - как бы между прочим напомнил Павел Ван Хельсинг.

- Говорят, они националисты. Им не нравятся люди других национальностей, - задумчиво проговорил граф Владислав, аккуратно поправляя свои румынско-цыганские чёрные волосы. – Национализм - это мерзко. Этого так оставлять нельзя.

Все трое многозначительно переглянулись…

- Это наша земля, - злобно сказал главный скинхэд, глядя на Готического короля, пока ещё с достоинством, но уже с опаской оглядываясь на стволы автоматов. – Это наш район. Мы здесь у себя дома. Мы боремся за русскую идею. Нас в организации больше ста человек (он врал, конечно – прим. автора). А тебя я вижу в первый раз. Ты кто такой? – И он ещё раз повторил: - Это наша земля.

- Была ваша, а стала наша. Точнее, ничья, то есть общая, как и должно быть, - сказал Николай жестким голосом. – Избивать детей, стариков, беременных женщин – это у вас называется борьбой за русскую идею?! Хоть не прикрывался бы высокими словами! Ты спрашиваешь, кто я такой? Я Готический король, я пришёл, чтобы защищать всех добрых людей, всех мирных неформалов и особенно готов, от такой мрази, как вы. Я сказал «мразь», если кто-то не расслышал, - уточнил он, и продолжил: - Такие, как вы, не имеют права на существование в таком качестве, в каком вы сейчас находитесь.

Сзади, в рядах неформалов, послышался одобрительный шум, как на концерте.

Николай продолжал:

- Делаю вам выгодное предложение: сейчас мои помощники сделают ксерокопии ваших паспортов, чтобы я знал, где вас искать, если потребуется. Вы смиренно каетесь в своих грехах, клянётесь самой страшной клятвой (например, своей матерью), что вы больше никогда не будете скинхэдами, что отрастите нормальные волосы, и что я больше НИГДЕ, - выделил он, - и НИКОГДА о вас НИЧЕГО не услышу. А взамен мы вас сейчас отпустим и ничего вам не сделаем. И вы уйдёте отсюда живыми и невредимыми. Устраивает?

- А если нет, то что тогда? – спросил главный скинхэд, прищурившись.

- Тогда я передаю вас своему другу и помощнику, Павлу Ван Хельсингу, а он своё дело знает, - зловеще пообещал Николай, переглянувшись с Павлом. – И вы вот прямо сейчас попадёте под ТАКОЙ страшный пресс, что вы даже себе не представляете! На вас наденут наручники, погрузят в автобус и отвезут далеко-далеко, в ночной лес, на старое кладбище... Ты же знаешь, мы, готы, любим кладбища! Там вас прикуют к чугунным оградам могил. И люди Ван Хельсинга будут разговаривать с вами уже совсем на другом языке! На языке инквизиции. На языке огня и железа…

Среди готов раздался вопль восторга, переходящий в бурную овацию. Слышались возгласы:

- О-о! Да здравствует Король! А можно нам тоже поехать, посмотреть?!!!!..

Скинхэд ощерился и сказал затравленно:

- Что, чувствуешь, что сила на твоей стороне, и глумишься? Рыцаря из себя строишь перед ними? – он кивнул в сторону молодых неформалов. - А если ты рыцарь, слабо один на один, по-честному? Чья возьмёт – тот остаётся, и того район. Кто проиграл – тот уходит. Слабо?..

- По-честному, говоришь?! – возмутился Николай. – А вы были честными, когда отлавливали и избивали поодиночке беззащитных детей – эмо и готов, женщин, стариков, несчастных нищих работяг-гастарбайтеров?!

- Николай, мне всё это надоело, - сказал Павел Ван Хельсинг, нахмурившись. – Он хочет один на один? Пожалуйста! Позволь, я разберусь с ним за одну минуту, не напрягаясь (подумаешь, дерьма-то!), и мы вернёмся к нашему празднику! Ну-ка, сынок, забери у него биту, - кивнул Хельсинг ближайшему бойцу. – И подержи мой бархатный пиджак – не хотелось бы его испортить!

- Ну, фантасмагорично!!! – прошептал Лёнька восторженно, обращаясь к своей невесте. – Сейчас отец его порвёт, конкретно! Уж я знаю своего отца!..

Хельсинг приблизился к скинхэду, который тоже принял боевую позу.

Они медленно закружились, не сводя глаз друг с друга…

- Значит, любишь танцевать с чужими девушками? – приговаривал Павел Ван Хельсинг, постепенно распаляясь. – И хотел драться с моим сыном? Ну, я тебе сейчас продемонстрирую очень интересный «танец» под названием «Спецназ», с восточным уклоном… Только вряд ли тебе это доставит удовольствие… Ух, ненавижу скинхэдов…

В воздухе повисла тишина… И тут, когда должен была просвистеть первый удар, «маваша» или «йоко-гири», вдруг между ними ворвался граф Владислав – и не побоялся!

- Стой, стой, Хельсинг, ну что ты делаешь! – воскликнул он, как интеллигент, разнимающий на троллейбусной остановке двух повздоривших пьяниц. – Ну, вырубишь ты его сейчас, кто же сомневается! Но зачем??? Разве мы такие, как они! Что ты, это же дети! – сказал он зловеще-ласково, показывая на скинхэдов, которые стояли, парализованные дулами автоматов.
– Их не бить, их ЛЕЧИТЬ надо! Ну-ка, мальчик, посмотри на меня… - и он в упор взглянул на скинхэда.

И скинхэд, только что уже готовый драться, вдруг застыл, словно взгляд Владислава приковал его к месту.

- Дай мне руку, - приказал граф Владислав.

Парень покорно исполнил приказание, двигаясь, словно во сне.

Их руки соединились в рукопожатии.

Все смотрели на них, как зачарованные.

Секунда, другая… Парень закатил глаза и стал ловить ртом воздух, словно задыхался. Глаза Владислава, наоборот, сверкали, бледные губы раздвинулись в улыбке, обнажая крупные белые зубы… Ещё мгновение, и вот скинхэд застонал, мягко осел на пол и остался лежать неподвижно. Он был в глубоком обмороке.

Раздались восторженные крики гостей:

- О-о! Вот он, знаменитый трюк графа Дракулы!!! Он выпил всю его кровь через рукопожатие!

- Как же ты сумел, - шёпотом спросил Готический король, с неподдельным страхом глядя на Владислава, - выпить через рукопожатие столько крови, за несколько секунд? И совсем не поправился? Где она в тебе помещается?!

- Кровь переходит в другое пространство, в царство снов и теней, где у меня есть свой аккаунт, - таинственно ответил Владислав, и вздохнул: - Нет, ваше величество, всё-таки ты потрясающий человек! Какая кровь?! Я просто усыпил его, как перед гипнотическим сеансом! А вот сейчас будет и сам сеанс…Да, кодировал я от пьянства, от наркомании, от ожирения, но закодировать так, чтобы человек перестал быть скинхэдом – ещё не приходилось. Сейчас попробуем. Итак, все присутствующие – отойдите как можно дальше, к самым стенам… И старайтесь не слушать меня.

Легко сказать – не слушайте! Николай, наоборот, весь превратился во внимание. И вскоре почувствовал, как по спине у него пошли мурашки…

Граф Владислав опустился на колени рядом с лежащим на полу бритоголовым, коснулся руками его головы, и сказал ровным, размеренным голосом, обращаясь к нему:

- Ты спишь, но слышишь меня. Ты подчиняешься моей команде. Ты растворяешься в моей воле. Ты не можешь вздохнуть без моего разрешения. Ты весь принадлежишь мне. Слушай мои слова. Быть скинхэдом очень плохо. Это не имеет никакого отношения к защите русской нации. Если ты будешь скинхэдом, последует немедленное наказание. Сейчас я дам тебе его ощутить. Ощущай и слушай мои слова.

И он отчетливо повторил три раза:

- И возвратится прах в землю. И возвратится прах в землю. И возвратится прах в землю.

Наступила тишина. Прошло несколько секунд. Внезапно парень с бритой головой издал страшный крик и начал биться на полу, словно дрался с кем-то невидимым. При этом он кричал:

- Не надо, не надо!!!

Он вскочил на ноги и, спотыкаясь, бросился к дверям, рыдая и продолжая издавать душераздирающие вопли, словно его жгли на огне. Так человек вряд ли может бояться чего-нибудь в этой жизни – если только в кошмарном сне. Это был какой-то потусторонний, адский страх. Скинхэд стал стучать в двери, бойцы открыли ему, и он бросился бежать. Крики его постепенно затихли на улицах вечернего города.

Такой паники никто из присутствующих никогда в жизни не видел. Готы даже перестали смеяться, и поглядывали на графа с благоговейным ужасом и восхищением. А скинхэды и вовсе притихли и замерли.

- Что это было, граф Владислав? – спросил Николай.

- Просто я напрямую затронул в его душе ощущение страха, внушил ему смертный ужас В ЧИСТОМ ВИДЕ, прочно связав это в его сознании с тем, что он скинхэд. Я его закодировал самым железным кодом. Вот текст этого кода, вы все слышали, это фраза из Библии: «И возвратится прах в землю». – Граф обратился к молодым неформалам: - Если он будет кого-то из вас обижать, скажите ему в лицо эти слова, и у него снова будет такая же истерика.

Николай содрогнулся. Ему даже стало немного жалко бритоголового.

- А это не слишком жестоко – так поступать с человеком? – неуверенно спросил он.

- Жестоко?! Я увидел на нём три убийства! И целое море крови, побоев и издевательств, – сурово ответил Владислав. – Так что я был просто обязан накинуть на него узду. Это я ещё милостиво поступил. Ведь я мог сделать так, чтобы услышав или прочитав в следующий раз слова кода, он бы просто умер на месте!

- Понятно, - кивнул Николай. - Итак, все видели и слышали, что тут произошло? – обратился он к скинхэдам. – Кто-нибудь хочет испытать то же самое? Если таких нет, идите тихонько домой, слушайтесь родителей, и чтобы я больше о вас не слышал. Ваша организация прекращает своё существование с этого дня. Если вы ещё раз где-то появитесь в таком качестве, я отдам вас графу Владиславу Дракуле. И вы видели сейчас, что вас тогда ждёт. Проводите их! – кивнул он бойцам.
Николай перевёл дух и воскликнул:

– И пусть продолжается наш праздник! Мы и так потеряли много времени! – и сказал тихо, обращаясь к друзьям: - А нам с вами сейчас нужно выпить!

Через два часа, уже здорово пьяный, Готический король Николай стоял на балконе ресторана с леди Жюстиной, которая тоже была навеселе. Николай указывал ей на крупные, холодные осенние звёзды, и говорил заплетающимся языком:

- Вот эти звёзды… Они такие яркие, и такие далёкие! К чему это я? Забыл… Эта жизнь полна печали. Да, да, не удивляйтесь. Я богат, я могу позволить себе всё, что хочу. Но это так грустно, когда ты одинок, и некому разделить с тобой радость от этого богатства. Тогда ты всё равно, что нищий. Вот, и дочь уже почти ушла от меня…

- Но это одиночество ненадолго, Ваше величество, - ласково сказала леди Жюстина. – Скоро вы обязательно встретите свою королеву!

- А если… если я уже нашёл такую женщину? – Николай испытующе посмотрел на Жюстину. – Но если эта женщина привыкла доминировать в жизни и в любви – вдруг мы с ней не поладим? Хотя… она мне очень нравится. Возможно, я уже её люблю… Но я – мачо, я - жеребец, я - король! И я не смогу стерпеть, чтобы меня воспитывали, как какого-нибудь мальчишку! Уж такая у меня натура, что поделаешь! Я деспот – деспот и в жизни, и в постели! – почти выкрикнул он, и стукнул кулаком по мраморным перилам.

- О, Ваше величество, не беспокойтесь! – улыбнулась Жюстина. – Эта леди сразу поймёт, когда увидит вас, что она наконец-то встретила мужчину сильнее себя! И она этому обрадуется. Ах, если бы вы знали, как ей надоело быть сильной, и одной за всё отвечать! Тут невольно и в сексе у тебя появится склонность к доминированию. Но ей так хочется опереться на надёжное плечо могучего воина, рядом с которым она будет чувствовать себя, как за каменной стеной. – Она мечтательно вздохнула. – О, где же он, мой деспот!..

- Может быть, выпьем ещё шампанского, и прокатимся в лимузине по ночному городу? – предложил Николай.

- Не откажусь!..

А в это время, в другом конце зала, юные помолвленные, Женевьева и Леонард, целовались в проёме окна, и Лёнька прошептал:

- Сейчас бы хорошо куда-нибудь смотаться, и остаться вдвоём! Женька, ведь потом мы долго не увидимся!

Женя кивнула:

- Я сейчас что-нибудь придумаю. – И она убежала.

Женька нашла графа Владислава. Они с Павлом Ван Хельсингом сидели в нижнем зале за стойкой бара, и пили пиво. Хельсинг надел очки и листал журнал «Готиклэнд». Супруга Хельсинга захотела отдохнуть и удалилась во внутренние комнаты, поэтому он был один. А Владислав, как обычно, курил сигару, и смотрел на танцующих.

Женевьева подошла к нему и смиренно сказала:

- Граф Владислав, у нас с Лёнькой есть к вам просьба.

- Чем могу помочь, принцесса?

- Мы хотим сейчас уехать с Лёнькой на выходные. Но так, чтобы не заострять на этом папино внимание. Дело в том, что ведь Лёнька уезжает в понедельник надолго. Мы хотим побыть вдвоём, вы понимаете? Попрощаться... Если Павел Иванович, конечно, не против, - она покосилась в сторону Хельсинга.

Хельсинг пожал плечами и рассмеялся.

- Я-то что? Мне только важно, чтобы мой парень не забеременел, а так делайте что хотите! Это ты, Женя, иди договаривайся со своим отцом, а я-то что?!

Женя проникновенно посмотрела на Владислава.

- Вы не можете сделать так, чтобы папочка подумал, что… что он УЖЕ нас отпустил, и сам дал нам ключи от дачи?

Экстрасенс усмехнулся:

- А как же ты хотела, чтобы я не манипулировал твоим отцом?

- Один раз не считается! Пожалуйста! А то начнутся разговоры. А в понедельник Леонард уже уезжает!

Граф Владислав понимающе кивнул.

- Ладно. Я всё сделаю. Тогда, я думаю, Павел, ты сейчас отправь одного из охранников на машине – пусть отвезёт детей на дачу. Им ведь надо, действительно, попрощаться. Они разлучаются почти на три года!

- Конечно, - согласился Павел, и достал рацию…

13. Зачарованный остров любви

Женя Семицветова пишет в своём дневнике на сайте «Мой мир» в Интернете (дневник закрыт для посторонних):

«…Автомобиль выехал из Москвы, миновал развязку Московской кольцевой автодороги, и, увеличивая скорость, помчался в область. Было тепло и уютно. Мы с Лёнькой прильнули к окну. Мимо проносились станционные огни, черная зубчатая гряда леса медленно двигалась вдалеке, и над всем этим в сине-зеленом, прохладном осеннем небе, стояла неподвижная луна. Почти неслышно работал мотор. Автомобиль вёз нас на Зачарованный остров любви. Мы молчали. Вы представляете, как мы были счастливы?

Мы прибыли на дачу спустя два часа, далеко за полночь и еще издали, из окон машины, увидели дом, в котором я летом тосковала о Лёньке — большой, двухэтажный, освещенный огнями, во мраке осенней подмосковной ночи, прямо у самого леса. Провожая водителя, обещавшего приехать за ними утром в понедельник, мы видели, как за автомобилем закрывались автоматические ворота. Теперь мы остались на даче совершенно одни.

Мы поднялись на балкон по наружной лестнице, закрыв на щеколду его ажурную металлическую калитку, вошли в мою комнату и закрыли за собой дверь. Можно было не бояться и не стесняться — сегодня, мы знали, нас уже никто не потревожит, и завтра не потревожит, и послезавтра...

Мы стояли посреди комнаты голые, глядели друг на друга, не отводя глаз, и улыбались. Наши ноги по щиколотку утопали в мягком пушистом ковре.

Комната тонула в полумраке, лишь две высокие, витые свечи в подсвечниках давали приглушенный свет. Моя кровать, тоже старинная, с причудливой спинкой была убрана с варварской роскошью, в белых, золотых и лиловых тонах. Словно, уезжая отсюда несколько дней назад, я уже знала, какого гостя буду здесь принимать. Все было, как в сказке или во сне. В золотом, лиловом сне.

— Пойдем в ванную? — неловко улыбаясь, предложила я. Я снова почему-то сейчас его стеснялась...

Коридор тоже был устлан мягким ковром, наши шаги были совершенно неслышными. Интересно, что там сейчас происходит в Москве, в ресторане, после того, как мы ускользнули оттуда? Да нет, не интересно. Ничто не интересно. Сейчас никого, кроме нас двоих, наверное, на свете и не было. Мы были на Зачарованном летающем острове любви, который плыл по небу, над лесом, среди мерцающих звезд, освещенный лиловой луной...

Мы постояли, обнявшись, под душем, в просторной голубой ванной комнате. Вокруг по стенам — зеркала, зеркала, в них много-много Женек и Лёнек, и все молча стоят, обнявшись, им некуда спешить... Светильники-лилии, мраморные полки, на них какие-то кремы, мази, благовония...

Отершись огромными пушистыми полотенцами, мы ступили на покрытый коврами пол коридора. Ленька взял меня за плечо, и мы медленно, почти без слов, вошли в спальню — корабль над лесом…Мы медленно, почти без слов, вошли в спальню — корабль над лесом…

Ночной ветер врывался в открытые окна, и листва деревьев шумела, как морской прибой. Я вдруг отчетливо вспомнила свой сон, который рассказывала графу Владиславу, вспомнила — и вдруг почувствовала, что дрожу, сладко дрожу, до самых косточек... И почувствовала, как меня страшно возбуждает, так, что я боюсь самой себя, восхитительная холодная белизна крахмальных простынь, на которых я оказалась, словно летящей на облаках, в невесомости, вместе с Ленькой...

Ленька выключил красные светильники, и комната осветилась луной. Она ярко освещала наши тела, наши лица. Одеяла были отброшены в сторону, нам и так было жарко. Мы долго лежали, обнявшись, и глядели друг на друга.

— Женька... — сказал мой прекрасный возлюбленный. — Лунная девочка! Дитя ночи (одно из названий готов - прим. автора)! — Он улыбнулся. — Ну вот, теперь ты моя невеста, теперь ты вся моя.

— А ты — мой, — сказала я, чувствуя, как у меня перехватило дыхание. — По-настоящему.

— Да. По-настоящему.

Мне казалось, я стала как воск, как воздух, двигаясь, тая, меняя форму под действием его сильных рук. Наши тела словно переходили из одного состояния в другое. Он поворачивал меня, как хотел — пока просто так, играя со мной.

То я оказывалась внизу, беспомощно распростертая, хрупкая, как тонкий стебель. То вдруг сама становилась сильной, страстной и гибкой, как ящерица, обвиваясь вокруг его красивого тела, повергая его на спину, покусывая острыми, молодыми зубами его уши, шею, соски, его рельефные, выпуклые мышцы... И снова, и снова становилась послушной и мягкой, наслаждаясь подчинением его силе, его железным, но безумно нежным объятиям. Мы трогали, трогали друг друга везде, мы уже истекали любовным соком ожидания и предчувствия.

Ленька взял с тумбочки коробку с «теми самыми резиночками», издающую безумный, одуряющий запах, подобный запаху роз, извлёк оттуда один квадратный пакетик, но я не дала ему ничего сделать. Я сама взяла эту волшебную резинку из его руки, и нежно стала надевать её Лёньке.

От моих прикосновений Лёнька весь задрожал, и сама уже чувствовала, что уже тоже полностью готова, и не было сил терпеть, но я молчала и ждала. И тогда Ленька взял меня за плечи и прошептал срывающимся голосом:

— Женя, милая, не бойся, иди ко мне, по-настоящему!

— Да, — прошептала я, откидываясь на спину...

Леонард приблизился ко мне, нежно лаская и гладя меня всю, исследуя тайные уголки моего трепещущего тела. Я послушно следовала движениям его рук, выгибала спину, с готовностью раскрываясь ему навстречу, прикусив губу, чтобы стерпеть первую боль...

Мы читали в книжке, как надо это делать, чтобы не было очень больно.

Он нежно и бережно вошел в мое тело — медленно-медленно, легкими толчками проникая в меня все глубже и глубже — постепенно, и не совсем до конца. Мне было немного больно, но так сладко, так сладко...

Я задержала дыхание, я чувствовала его в себе всего, во мне не осталось места. Мне казалось, он коснулся моего сердца. Я застонала, и сделала инстинктивное движение ему навстречу, он ответил мне, снова отпрянул, осторожно лаская мой живот, бока, спину. Он любил, он берег меня, он не хотел сделать мне больно — милый, милый! Ох, как же это заводило!

— Давай, Ленька! — прошептала я. - Давай! Мне совсем не больно, мне так хорошо! Давай, по-настоящему!

Осторожно взяв меня за плечи, он снова нанес встречное движение, уже настоящее, сильное, и я ответила ему. Потом — еще, еще и еще... Движения становились быстрее и сильнее, я чувствовала в себе его всего, его твердость, его силу... Мы уже откровенно стонали, не сдерживаясь, и мне так захотелось, чтобы он проник еще глубже, разорвал меня всю, вывернул наизнанку...

Он легко перевернул меня, поднял, не разъединяясь со мной, и я оказалась сверху — вьющееся, извивающееся существо, словно язык лунного пламени. Я еще никогда так не заводилась. То я откидывалась назад, на его колени, то падала на него, закрывая своими волосами его лицо...

Он тоже завелся не на шутку! Он гнул меня, как хотел, больно тиская своими сильными руками. Как это было замечательно! Нам совсем не было стыдно то, что мы делали друг с другом, мы были счастливы, мы исполнились восторга!..

— Женька, моя Женька, что ты делаешь, — задыхаясь и смеясь, говорил он, сам не зная, что. — Какая ты легкая, какая гибкая! Тебя, наверное, можно завязать, сложить... как ленточку...

— Сложи меня, Ленька, сложи! — смеясь, отвечала я. — Сложи, как хочешь... Как хочешь, Ленька!

Движения становились все быстрее, сильнее, ощущение нарастало, приближаясь, мы словно слились в одно...

— Да, да, Ленька, — шептала я, — да... да!!!

Я почувствовала, как он задергался у меня внутри, как нас пронзил насквозь, охватил общий огонь, мы оба одновременно застонали — и вот, изнутри меня обожгло, заполнило, залило новое ощущение, и так, как еще никогда не было — сильно, хоть это и было у меня в первый раз...

Мы забились и упали в изнеможении, неистово лаская друг друга, прижимаясь изо всех сил, ловя и продляя последние содрогания внутри наших сладко измученных тел...

Я, лежа на спине, под ним, приблизила к нему лицо, и Ленька припал своим ртом к моим раскрытым губам, моему языку, в глубоком, долгом поцелуе...

В эту ночь мы впервые уснули вместе, обнявшись, в одной постели…

…Проснувшись утром, я в первый момент не могла понять, где я. Дверь на балкон была распахнута, дул свежий осенний ветер. На балконе стоял Ленька, обнажённый, весь залитый солнцем, с развевающимися на ветру волосами, и с полотенцем. Я протерла глаза.

— Доброе утро, Женька! — весело сказал он. — Я тут тебе принес из холодильника апельсиновый сок, пока ты спала. Хочешь? — он вошел и поставил на тумбочку поднос с хрустальным графином и стаканами. Ленька порылся в наших вещах, кинул на кресло моё полотенце. — Еще рано, пойдем вместе искупаемся в холодном озере! — Он посмотрел на меня: — Женька... Какая ты все-таки красивая! — он улыбнулся, — и лохматая после вчерашнего!..

Я сладко потянулась, ощутив, как блаженно ноет все мое тело, все внутренности, все косточки, и еще раз поняла, что такое счастье... с любимым человеком!

…Нужно ли мне искать слова, мои дорогие читатели, чтобы описать всю прелесть, всю красоту этих Подмосковных мест, этого сказочного леса, этих садов и этого озера, куда чудом занесла нас судьба?

Когда ты любишь, и твой возлюбленный рядом, то всё вокруг прекрасно. Но для того, чтобы это описать, нужно иметь великий гений Пушкина или Лермонтова, может быть — фантастический взгляд Блока или изысканный, шутливый талант Игоря Северянина, а я — просто девчонка из Готической субкультуры. Да и так ли это важно? Пусть ваша фантазия сделает это за меня.

Я также не стану описывать подробно всю череду наших бесконечных часов на этом Острове Счастья. Они были похожи один на другой — одинаково волшебные, одинаково прекрасные...

Мы провели первую ночь почти без сна, задремав ненадолго, утром выкупались в озере, приготовили во дворе шашлыки и с жадностью их ели на свежем воздухе!

Потом снова занимались любовью, потом спали как убитые при закатном солнце, а следующим утром наблюдали его восход над лесом с нашего балкона, ёжась от утренней прохлады, обнимаясь и кутаясь в одно одеяло. Может ли быть на свете что-нибудь прекраснее?

Мы погуляли по окрестностям, по лесу, вокруг озера, потом вернулись на дачу и весело, солнечно обедали вдвоем на веранде, окруженной густым садом. А когда второй бесконечный день закончился, и на ночном небе высыпали огромные холодные звезды, мы купались в озере при луне, в черной воде — ночью она казалась теплее.

А потом поднялись к себе наверх, смыли дневную сладкую усталость в голубой зеркальной ванной, нежно купая друг друга под душем, в окружении многочисленных зеркальных двойников, а затем опять легли вдвоем на белоснежные простыни нашей огромной постели в комнате-корабле, и ласкали, и любили друг друга до беспамятства.

Вот так протекала наша вольная, счастливая жизнь эти три дня, на Зачарованном острове Любви…»

Но уже в последний день, перед отъездом в Москву (жаль, что всему есть конец) произошел один знаменательный разговор, о котором следует рассказать. Может быть, тогда Женя и Лёнька и не сразу смогли осмыслить его до конца, но он наложил глубокий отпечаток на их души, и сыграл во всей их дальнейшей жизни большую роль.

Утром, когда они гуляли в окрестностях дачи, возле здешней церкви и кладбища, Женя расположилась с этюдником на скамеечке и писала Леньку масляными красками на фоне старинного надгробия и чугунной ограды – чтобы у неё осталась картина на память об этих днях, пока Лёнька будет учиться в Петербурге.

Утреннее солнце красиво освещало лицо и одежду юноши, его густые волосы падали ему на плечи. Женевьеве довольно точно удалось передать его общие черты, схватить, уловить тон фигуры и пейзажа и игру светотени, и она, вдохновленная удачным началом, усердно предавалась работе.

— Бог в помощь, барышня, — услышала она чей-то голос.

Девочка подняла глаза. К ней, не спеша, приближался священник в чёрной рясе. Женька знала, это был здешний священник, он служил как раз в этом храме.

— Здравствуйте! — она приветливо кивнула ему.

— Творите? — спросил он. — Разрешите полюбопытствовать?

— Пожалуйста.

Он сел возле неё на скамейку, внимательно разглядывая её работу, как ей показалось, со знанием дела.

— Неплохо, — пробормотал он. — Тебе удалось уловить соотношение цветов. И сходство есть. Только теперь очень важно, чтобы ты смогла передать выразительность его лица, вдохновенность его взгляда. В нем это есть. Это твой друг?

— Да, — Женя кивнула. — Даже жених. Он тоже художник.

— А-а, тогда понятно, — сказал батюшка. — Это сразу заметно. Рисуете друг друга по очереди?

— Ну да. — Женя улыбнулась.
Тем временем Ленька, обратив внимание, что батюшка что-то слишком долго разговаривает с его невестой, на всякий случай встал с камня и подошел к ним, но у батюшки было такое приветливое румяное лицо и такие добрые голубые глаза, что Ленька тут же успокоился.

— Здравствуйте, батюшка! — он слегка поклонился и присел на скамью на другую сторону от Женьки.

— Ух ты, Женька, как здорово! — сказал он искренне. — Неужели я такой красивый? — он даже смутился.

— Красивый, красивый, — одобрительно сказал батюшка. — И, видно, честный. У тебя хорошие глаза. Вы оба — славные ребята. И, наверное, очень дружные?

— Конечно! — юноша и девушка согласно закивали головами, и Ленька положил Жене руку на плечо и посмотрел на неё, а она на него, с нежностью…

Священник смотрел на них одобрительно, но как бы изучающе. У него были очень проницательные глаза.

— Господь наш, Иисус Христос сказал: «Заповедь новую даю вам — да любите друг друга». Вы знаете, что такое любовь? — неожиданно спросил батюшка.

— Да, — они оба кивнули. — Конечно.

— И вы можете сказать, что вы любите друг друга?

— Конечно, — тихо ответил Ленька за двоих. — Мы же помолвлены!

Священник смотрел на них и ни о чем не спрашивал, а им казалось, будто он видит их насквозь. Он вздохнул, покачал головой, как будто был опечален. Потом улыбнулся добродушно и снисходительно, точнее, даже с нежностью, как будто говорил с маленькими детьми.

— Я вижу, вы очень хорошие ребята, — сказал он. — Понимаете, иногда достаточно лишь хорошенько посмотреть на человека со стороны, чтобы все о нем понять. Я про вас все знаю, можете мне ничего не говорить. — Он улыбнулся. — Вы действительно хорошие ребята, добрые, искренние. Про таких, как вы, Господь сказал: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». А Бог — есть Любовь. И вы узрели Любовь? Настоящую, духовную любовь?

— Да, — тихо ответили ребята, почти хором.

— Господь так же сказал: «Нет же больше той любви, если кто положит душу за друзей своих». А вы могли бы отдать жизнь друг за друга?

— Да, — они кивнули, а Ленька еще крепче обнял Женю.

— Истинная любовь и должна быть жертвенная. Именно: ни страсть, ни стремление к обладанию друг другом, ни жажда наслаждения от близости с тем, кого любишь, но быть готовым разделить страдания вместе — вот истинная любовь. И не только помочь другу победить внешние невзгоды, но и сохранить в течение жизни свою детскую дружбу, свою любовь? Способны ли вы на это, ребята?

— Конечно, — воскликнули они горячо.

Батюшка кивнул головой.

— Дай-то Бог... Если вы способны действительно любить так, если поймете, что это и есть настоящая любовь, то я уверен, сможете помочь друг другу... Помните — нет больше той любви, чем, если кто отдаст жизнь за друга своего...

Разговор с этим батюшкой произвел на Женю и Лёньку большое впечатление. Наступила последняя ночь, но спать им не хотелось. Они долго стояли на балконе, молчали. Настроение у них было тихое, возвышенное. Они смотрели на звезды — яркие, вечные и близкие, словно глаза Бога. Бога, который любит своих детей. Бога, который есть Любовь. Ведь и их любовь — это Его дар.

— О чем ты думаешь? — тихо спросила Женя.

Ленька повернулся к ней. Девочка видела в свете луны, как блестели его глаза.

— Понимаешь, Женевьева... — медленно сказал он. — Этот священник сказал нам много важного. Ведь любовь — это, в действительности, не та страсть, которая неудержимо влечет нас друг к другу, это большая ответственность. Мы должны быть верны друг другу не только в счастье, но и в страдании. Мы должны не только искать от любви наслаждения, мы должны быть готовы и пожертвовать собой. Только тогда это и есть настоящая любовь.

— Да, это так, — согласилась Женя. — Все правильно. Иначе мы не имеем права называть это любовью. Это просто так... игра, и все.

Они помолчали.

Потом Ленька сказал:

—Завтра я уеду в Петербург, учиться. Мы будем редко видеться, пока я не вернусь в Москву насовсем, и мы поженимся. Давай, — предложил он, - поклянемся сейчас, здесь друг другу, на этом Зачарованном острове любви! Что как бы ни повернулась наша жизнь за это время, что бы с нами ни случилось, какие бы нам препятствия ни встретились на пути, будем ли мы порознь или вместе, далеко или близко — мы всегда будем в ответе друг за друга, всегда придем друг другу на помощь, всегда поймем друг друга, всегда сможем друг на друга рассчитывать, и если будет нужно — то отдадим друг за друга и жизнь. Если мы любим друг друга по-настоящему. А ты любишь меня? — спросил он.

— Люблю, Ленька! — горячо воскликнула Женя. — Люблю больше жизни! По-настоящему. Ты — мой первый и единственный!

— И я тебя люблю, Женевьева. Ты — мой самый лучший друг. Я люблю тебя по-настоящему. И ты

моя первая и единственная.

— Клянемся?

— Клянемся!

Они крепко-крепко соединили руки в рукопожатии, Лёнька обнял Женю, она склонила голову ему на плечо, и так они долго стояли в эту ночь, пока не встретили рассвет — крепко обнявшись, соединенные клятвой быть верными друг другу навеки.

14. Прощай… и здравствуй!

Лёнька уезжал в Петербург – учиться. Три года им с Женей предстояло провести в разлуке.

Это, конечно, было грустно. Правда, два раза в год у Лёньки будут каникулы, они смогут увидеться. И к тому же, в наше время есть телефоны, есть Интернет, утешали они себя.
Родители и Женька прощались с Леонидом на вокзале, напутствовали, давали последние советы.

Стояли ароматные волнующие синие летне-осенние сумерки, окрашенные мягко-оранжевым светом вокзальных фонарей под огромной, в полнеба, сводчатой крышей над всеми перронами сразу.

Играла музыка, гремело неразборчивое вокзальное радио. Женька в последний раз целовала Лёньку. Он тоже целовал и обнимал её, гладил, трепал её волосы, такие им любимые.
Павел Иванович что-то строго выговаривал Леньке, показывая на Женю. Ленька серьезно кивал. Потом они с отцом и с мамой крепко обнялись.

Женя на секунду всплакнула, потом снова заулыбалась, в самый последний раз чмокнула его в щёку…

Вот поезд медленно двинулся вдоль перрона. Женевьева еще несколько секунд шла рядом с поездом, Лёнька по ту сторону стекла махал ей рукой. Поезд постепенно набирал скорость, и вот растаял в сумерках, только светился ещё некоторое время вдали красный огонёк…
Николай с дочерью отправились на стоянку, где дожидался их «Мерседес».

Как только машина тронулась с места, Женька достала из сумочки мобильник, и набрала Лёнькин телефон.

- Ну, привет, Лёнька! – сказала она весело. – Это Женя. Как ты там поживаешь? … Ты знаешь, а я уже соскучилась! А ты? … Слушай, а до зимних каникул сколько осталось?... Значит, ты приедешь через три месяца. Ну ладно. У тебя ноутбук с собой? Давай, часов в двенадцать выходи на скайп, пообщаемся!.. Я тебя целую нежно… До связи!

***

И вот, прошло три года.

История Женевьевы и Леонарда окончилось благополучно и счастливо. Лёнька блестяще закончил своё обучение в Петербурге, и вернулся в Москву, к своей невесте, с которой был обручён.

И они поженились, теперь уже «по-настоящему», и живут в квартире Готического короля, дела которого процветают всё больше и больше, несмотря на то, что и его благотворительность набирает обороты - а может быть, в этом и есть секрет? Впрочем, если и да, то не только в этом!

Ведь граф Владислав работает вместе с Королём, и оба довольны сотрудничеством.

Павел Ван Хельсинг продолжает нести свою службу, и это весьма заметно! Торговля наркотиками в этом районе снизилась до абсолютного нуля. И никто уже не помнит, когда видели на улице даже самого завалящего живого скинхэда.

Молодожёны пока живут в комнате Женевьевы, и деревья за их окном всё так же весело шелестят, как и три года назад, словно приветствуя их каждое утро. Впрочем, это - только пока. Скоро отец собирается купить им собственную квартиру, так как ему с его женой, леди Жюстиной, тоже иногда хочется остаться наедине…

А сейчас идет первый снег, стоят синие осенние сумерки, и Женевьева с Леонардом идут по Красной площади в Москве, в новых теплых зимних пальто. Они любуются на красные звезды, на сверкающие золотые церковные купола, на то, как мельтешат снежинки в лучах московских фонарей.

Женя чувствует рядом надежное Ленькино плечо. Она очень счастлива оттого, что он рядом, и он (она это знает), счастлив оттого, что рядом она. За спиной у них Зачарованный остров любви, испытание разлукой и верностью, между нами клятва, связавшая их, а впереди у них целая жизнь, и они еще очень молоды, им многое еще предстоит в этой жизни!

Вот и окончилась эта история. Но жизнь продолжается. И вы обязательно встретитесь с моими героями на страницах моих следующих книг.

До скорого свидания, дорогие читатели!

Москва, 2010 г.

1. . Проголошення створення Української Народної Республіки УНР.
2. Статья 13 Право на ежемесячное пособие по уходу за ребенком в ред
3. На кой бес мне этот стресс Стресс это одно из проявлений адаптационного синдрома представляющего соб
4. гімнастику дихання
5. Основы психолого-педагогического исследования
6. Методические рекомендации по организации самостоятельных занятий физическими упражнениями4 Основные зад
7. Введение Актуальность темы контрольной работы определяется центральным положением финансов предприятий
8. содержание более широкое чем понятие алименты
9. 16OFDM що забезпечує максимальну пропускну здатність і безпомилковий прийом потоку 1МБ-с при мінімальних обчи
10. Причины возникновения товарных потерь могут быть самыми различными однако самой распространенной среди н
11. Тема- Підтримка процесу прийняття рішень засобами MS Excel.
12. -V cephlic 2-Vv ulnres 3
13. здоровье означает отсутствие болезней в сочетании с состоянием полного физического психического и социа
14. сетей Угрозы и уязвимости проводных корпоративных сетей Угрозы и уязвимости беспроводных сетей Сп
15. Цифроваяшкала частотомер с ЖКИ и автоподстройкой частоты
16. технического потенциала мира.
17. Фізична реабілітація хворих на ревматичний артрит
18. Пояснительная записка.1
19. Ульяновский областной краеведческий музей имени И
20. мрачной эпохи средневековья слишком часто выпадающей из официальных программ Декарта Мальбранша Спин1

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе