Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ЖАРКОЕ ЛЕТО ТРИДЦАТЬ ПЕРВОГО ГОДА
Фаддей Венедиктович Булгарин — едва ли не самая одиозная фигура в истории русской литературы. Ловкий делец от журналистики, на бесчестную голову которого были обрушены десятки беспощадных эпиграмм лучшими поэтами, среди которых имена Пушкина, Баратынского, Лермонтова, Некрасова. Холуй, доносчик, брезгливо поощряемый державными хозяевами, презирающими его.
Пушкин, естественно, был антиподом Булгарина и мешал ему своим существованием, своим образом мыслей, деятельностью, талантом, и он не стеснялся в выборе оружия против поэта и его единомышленников: пасквильные фельетоны ("китайские анекдоты") и прямые доносы, порочащие намеки и оскорбления в печати. Поэт не оставался в долгу: отвечал остроумными эпиграммами и разоблачительной статьей "О записках Видока", помещенной в "Литературной газете". Видок — французский сыщик, в прошлом палач, дезертир и уголовный преступник. Воспользовавшись сходством биографических черт Булгарина и Видока, Пушкин раскрыл сущность подлой натуры продажного журналиста, напомнил о его связи с третьим отделением. Видоком и Фигляриным Пушкин называл Булгарина и в эпиграммах, ходивших по рукам. "Полицейский Фаддей", "сволочь нашей литературы", "шпионы-литераторы" — так именует он Булгарина и Греча в письмах. Нарастает страстное желание пригвоздить негодяев к позорному столбу. В мае 1830 года Пушкин пишет Плетневу: "Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина... У меня есть презабавные материалы для романа: "Фаддей Выжигин". Теперь некогда, а со временем можно будет написать это". Этот час настал. И есть повод для выступления. Пушкин держит в руках недавно вышедшие книги: новый роман Булгарина "Петр Иванович Выжигин" и три лубочных романа А.А. Орлова, пародирующие "Выжигиных" Булгарина.
РОЖДЕНИЕ КОСИЧКИНА
Одновременным выходом в свет изделий Булгарина и Орлова воспользовался Н. Надежлин — умный издатель журнала "Телескоп". В № 9 своего журнала за 1831 год он, сравнив их, . сделал задиристый вывод, что произведения Орлова лучше. Это серьезно задевало самолюбие Фаддея: Орлов был всеми признан базарным писакой, над ним смеялись. В защиту "журналами обиженного жестоко" сообщника немедленно выступил Греч ("Сын отечества", № 27 за 1831 г.). Куря фимиам Булгарину, Греч, между прочим, говоря о романе Загоскина "Рославлев", сделал ядовитую сноску: "...перед которым издатель "Телескопа" растянулся плашмя, потряхивая косичкою". Не раз приходилось Надеждину слышать насмешки над его недворянским происхождением, над его "косичкой" (он был сыном дьякона, окончил семинарию и духовную академию). "Потряхивая косичкою..." - прочел Пушкин в журнале Греча и подумал, вероятно: "Что ж, вот и псевдоним".
И вскоре вместо издателя с "косичкой" на арену вышел Феофилакт Косичкин, продолжавший с несравненно большим успехом дело, начатое Надеждиным. Имя тоже было выбрано не случайно. Феофилакт — в переводе "Богом хранимый". Никому неведомый автор, видимо, только с Божьей помощью надеялся одолеть столь коварного и опытного противника, как Булгарин. В то же время псевдоним в целом настраивал читателя на веселый лад благодаря несоответствию грозного и величественного по звучанию "Феофилакта" мелкому и простоватому "Косичкину". И это было своеобразной подготовкой читателя к осмеянию Фаддея. Имя неизвестного Ф. Косичкина позволяло Пушкину не только судить о книгах, которых, по его словам, "образованный класс читателей не читает", но и прямо и грубо называть вещи своими именами и даже, если надо, грозить кулаком. Конечно, роль Косичкина — пародийная. Пародирует же он литературные приемы, стиль высказываний и формы общения Булгарина и Греча.
"БЛИСТАТЕЛЬНЫЕ СОЛНЦА НАШЕЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Первая статья Косичкина — "Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов" — появилась в журнале "Телескоп" № 1.3 в августе 1831 года. Автор с витиеватостью шекспировского Полония превозносит и Булгарина, и Греча, и, разумеется, Орлова, которого взялся защищать от нападок Греча. Он восторгается "взаимным уважением" издателей "Северной пчелы", "сходством душ и занятий гражданских (связь с третьим отделением? — Г.Я.) и литературных". Но сладкая дымка фимиама все резче пронизывается лучом отнюдь не безобидной пушкинской иронии, сдобренной россыпью многозначительных намеков на известные факты. Так, Булгарину противопоставляются благородные писатели, "не переметчики, для коих ubi bene, ibi patriae, для коих все равно: бегать ли под орлом французским или русским слогом позорить все русское — были бы только сыты".
Косичкин бьет врага его же оружием, не пренебрегая принципом "сам съешь", по поводу которого Пушкин как-то заметил: "сам съешь" есть ныне главная пружина нашей журнальной полемики". Вы обвиняете меня в отсутствии патриотизма и то слащаво, то высокопарно разглагольствуете о "нашей родимой Москве", о "матушке Москве" и России? А сами-то, сами: "Не в первый раз заметили мы сию странную ненависть к Москве в издателях "Сына отечества" и "Северной пчелы". Больно для русского сердца слушать таковые отзывы о матушке Москве, о Москве белокаменной, о Москве, пострадавшей в 1612 году от всякого сброду". Это — Косичкин и ато пародия. Нельзя заподозрить Пушкина в национализме; достаточно вспомнить эпиграмму на Булгарина: "Не то беда, что ты поляк..."
Излюбленным аргументом издателей "Северной пчелы" в пользу "талантливости" Булгарина была ссылка на то, что "Иван Выжигин" разошелся в огромном количестве экземпляров. Так нате же, возглашает Косичкин: 5000 книжек Орлова, "разделяющего с Фаддеем Венедиктовичем любовь российской публики", раскуплены читателями. Разве не ясно, что Булгарин и Орлов — гении, "сии два блистательные солнца нашей словесности", что доказывается и тем, как легко распознать по фамилиям сущность героев Булгарина: Вороватин, Глупашкин. Миловидин и т. п. К тому же в книгах одного гения — "пленительная щеголеватость выражений", а у другого — "замысловатость". Правда, следует крохотная оговорка: существует "образованный класс читателей, которые гнушаются и теми и другими". В таком духе развенчивающего панегирика написана вся статья, не отличающаяся добродушием, но, пожалуй, еще и не убийственная. Это скорее напоминание и предупреждение.
Неприятно, когда тебя, признанного определенной публикой и поощряемого его величеством литератора, ставят в один ряд с каким-то ничтожным Орловым. Но ведь этим дело не ограничивается, "...со всем тем Александр Анф. пользуется гораздо меньшею славою, нежели Фаддей Венед. Что же причиною сему видимому неравенству?" — вопрошает Косичкин и отвечает: "Оборотливость, любезные читатели, оборотливость Фаддея Венедиктовича, ловкого товарища Николая Ивановича!"
МИЗИНЕЦ ИЛИ КУЛАК?
Статья наделала много шуму. Автора угадали без труда. Н.В. Гоголь в письмах советовал, как дальше вести полемику. С интересом ждали продолжения, и оно вскоре появилось. 9 сентября 1831 г. Пушкин побывал в Петербурге, познакомился с большой пасквильной статьей Булгарина, направленной против него, и узнал о других выпадах Фиглярина. А тут еще язвительный Петр Вяземский подлил масла в огонь: "Кинь это в "Литературную газету": "В конце длинной статьи, написанной в защиту и в оправдание Булгарина, критикованного "Телескопом", г-н Греч говорит: "Я решился на сие не для того, чтоб оправдывать и защищать Булгарина (который в этом не имеет надобности, ибо у него в одном мизинце более ума и таланта, нежели во многих головах рецензентов) ... на этом мизинце можно погулять и хорошенько расковырять им гузно. Что за лакеи!" Пушкин отвечал Вяземскому: "Твое замечание о Мизинце Булгарина не пропадет, обещаюсь тебя насмешить..." Вернувшись в Царское Село, он на первом попавшемся клочке бумаги стал делать наброски...
Вторая статья Феофилакта Косичкина называлась "Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем". Она острее и злее первой, о Булгарине тут не сказано ничего положительного даже в ироническом тоне. Теперь оскорблен не Орлов, а Косичкин — Пушкин, которому наряду с Надеждиным грозит, как следует из статьи, мизинчик Булгарина. Орлов практически выводится из игры, а Косичкин круто характеризует Фаддея: зависть, корыстолюбие, плутни, лживые доносы, богатство плута, чины негодяя, известность шарлатана, глупец, задорный марака, наглец, фигляр. Лицемерному Гречу тоже досталось, но главный объект пушкинской сатиры — Булгарин.
В заключение статьи Косичкин объявляет о существовании романа, который "поступит в печать или останется в рукописи, смотря по обстоятельствам" (курсив Пушкина. — Г.Я.), т.е., очевидно, в зависимости от поведения пасквилянта и от отношения цензуры. Сообщается план этого романа под названием "Настоящий Выжигин", построенный по образцу оглавления первой части "Ивана Выжигина". И вроде бы пункты планов схожи по содержанию. Вот первый — у Булгарина: "Сиротка, или Картина человечества во вкусе фламандской школы". И в первой главе чувствительно описывается "сиротка" Выжигин, единственным другом которого была собака Кудлашка. Первый пункт пушкинского плана — "Рождение Выжигина в кудлашкиной конуре" — сразу снимает сентиментальный налет с рассказа о герое. Все дальнейшее — блестящая пародия на обычную композицию "полицейских" (выражение Белинского) романов Булгарина. Утверждаю это как вынужденный читатель его опусов. Подзаголовок ("Историко-нравственно-сатирический роман XIX века") напоминает о типе творений графомана. Основной персонаж, как всегда в любовно-авантюрных романах Булгарина, — плут, пройдоха, негодяй. Но весь фокус в том, что (о, ужас!) каждый пункт объявленного плана намекает на факты личной и политической жизни благонамеренного журналиста.
Итак, герой многих романов Булгарина и он собственной персоной сливаются в единый образ и предстают в сатирическом ракурсе. А уж общественно-политическая биография Булгарина в литературных кругах была многим знакома. Глава XVI. Видок, или Маску долой!
Этот окрик сразу расшифровывал направленность статей и стихотворений Пушкина, в которых, говоря якобы о гнусном Видоке, поэт разил Булгарина. Столь знакомая ему кличка "Видок" раздалась как пощечина и как финал приговора. Осталось только добавить громогласное "Dixi!" ("Я сказал!"). Но оно уже прозвучало в статье после торжественно произнесенной с использованием старославянизмов угрозы кулаком как победный аккорд: "Полагаю себя вправе объявить во услышание всей Европы, что я ничьих мизинцев не убоюсь, ибо, не входя в рассмотрение голов, уверяю, что пальцы мои (каждый особо и все пять в совокупности) готовы воздать сторицею кому бы то ни было. Dixi!"
ПО СЛЕДАМ КОСИЧКИНА
Пушкина-поэта и Пушкина-прозаика знают с детства, Пушкин-полемист мало кому знаком. Слышали и читали о "николаевской реакции", о Наталье Николаевне и Дантесе, о последних днях и дуэли Пушкина, а об острейшей борьбе его с отравлявшей жизнь "сволочью нашей литературы", с насаждавшимся торгашеским духом, с безнравственностью в журналистике написано чрезвычайно мало. А жаль: разве два памфлета Косичкина не шедевры русской сатиры? Разве не дают они представления о взглядах, натуре и многогранности таланта истинно великого человека? Тут разработан целый ряд полемических приемов, подхваченных знаменитыми писателями и критиками: сочетание в одной статье серьезного тона, документализма со всеми оттенками иронии, с сарказмом, незаслуженное восхваление со смехотворными аргументами, остроумное видоизменение формулировок противника, доводящее его высказывания до абсурда, эзоповский язык, пародия смысловая и стилевая и многое, многое другое. Ироническую критику Булгарина и Греча с повторением намеков и явным использованием некоторых приемов Феофилакта Косичкина и даже его стиля найдем в "Литературных мечтаниях" Белинского (1834 г.) и других его статьях. Как не вспомнить и гоголевскую манеру сопоставления Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем (1835 г.), напоминающую о Косичкине, в создании образа которого писатель так хотел участвовать? Есть несомненные переклички с Косичкиным и в работах Герцена, высоко ценившего эти памфлеты. Да и пародийный Козьма Прутков позаимствовал кое-что у Косичкина. А ведь всего-то две небольшие статейки, практически неизвестные современному читателю... Но их автор — Пушкин!
ПУСТИТЬ СЕБЕ КРОВЬ
А что же Булгарин? Опытный делец и журнальный "Зоил", он был уязвлен и сильно напуган. Пушкин публично высек его, сорвал с него маску благопристойности, да еще и погрозил опубликовать разоблачительный роман о нем. И оглавление романа готово, и компрометирующие факты собраны... Кто мог поручиться, что роман "Настоящий Выжигин" не выйдет в свет? Тогда — крах. "Известно было впоследствии, — сообщает П.В. Нащокин, — что Булгарин, прочтя оное оглавление в "Телескопе", вынужден был пустить себе кровь". В 1831 году он осмелился сделать лишь один публичный выпад против Пушкина.
А Орлов? Он пушкинскую "защиту" простодушно принял всерьез, прислал благодарственное письмо и хотел было ввязаться в полемику, но Пушкин, продолжая игру и отвечая с легкой иронией, благоразумно поспешил отсоветовать: "Даю вам слово, что если они чуть пошевельнутся, то Ф. Косичкин заварит такую кашу или паче кутью, что они ею подавятся".
Закончить следуте высказыванием Белинского, явно навеянным незабываемыми статьями Феофилакта Косичкина: "...что за блаженство, что за сладострастие души сказать какому-нибудь выходцу Бог весть откуда, какому-нибудь пройдохе и Видоку, какому-нибудь литературному торгашу, что он оскорбляет собою и эту словесность, которой занимается, и этих добрых людей, кредитом коих пользуется, что он надругался над святостью истины и над святостью знания, заклеймить его имя позором отвержения, сорвать с него маску, хотя бы она была и баронская, и показать его свету во всей его наготе!"
Пушкин же удовлетворенно резюмировал итог борьбы: "...мой камешек угодил в медный лоб Голиафу Фиглярину".