Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Аристотель
Поэтика. Риторика.
Изд-во «Азбука»
Санкт-Петербург
2000 г.
РИТОРИКА
Книга первая
1
Отношение риторики к диалектике. — Всеобщность риторики. — Возможность построить систему ораторского искусства. — Неудовлетворительность бо лее ранних систем ораторского искусства. — Что дол жен доказывать оратор? — Закон должен по возмож ности все определять сам; причины этого. — Вопросы, подлежащие решению судьи. — Почему исследователи. предпочитают говорить о речах судебных? — Отно шение между силлогизмом и энтимемой. — Польза ри торики, цель и область ее.
Риторика — искусство, соответствующее диалектике, так как оба они касаются таких предметов, знакомство с которыми может некоторым образом считаться общим достоянием всех и каждого и ко торые не относятся к какой-либо отдельной науке. Вследствие этого все люди некоторым образом причастны обоим искусствам, так как всем в известной мере приходится как разбирать, так и поддерживать какое-нибудь мнение, как оправдываться, так и об винять. В этих случаях одни поступают случайно, другие действуют согласно своим способностям, раз витым привычкой. Так как возможны оба эти пути, то, очевидно, можно возвести их в систему, посколь ку мы можем рассматривать, вследствие чего дости гают цели как те люди, которые руководятся при вычкой, так и те, которые действуют случайно, а что подобное исследование есть дело искусства, с этим, вероятно, согласится каждый. До сих пор те, кото рые строили системы риторики, выполнили лишь не значительную часть задачи, так как в этой области только доказательства обладают признаками, свой ственными ораторскому искусству, а все осталь ное есть не что иное, как приложения. Между тем авторы систем не говорят ни слова по поводу энтимем, которые составляют суть доказа тельства, много распространяясь в то же время о вещах, не относящихся к делу; в самом деле: кле вета, сострадание, гнев и другие тому подобные дви жения души относятся не к рассматриваемому судь ей делу, а к самому судье. Таким образом, если бы судопроизводство везде было поставлено так, как оно ныне поставлено в некоторых государствах, и преимущественно в тех, которые отличаются хо рошим государственным устройством, эти теорети ки не могли бы сказать ни слова. Все [одобряют такую постановку судопроизводства, но] одни пола гают, что дело закона произнести это запрещение, другие же действительно пользуются таким законом, не позволяя говорить ничего не относящегося к делу (так это делается и в Ареопаге). Такой порядок правилен, так как не следует, возбуждая в судье гнев, зависть и сострадание, смущать его: это зна чило бы то же, как если бы кто-нибудь искривил ту линейку, которой ему нужно пользоваться.
Кроме того, очевидно, что дело тяжущегося заклю чается не в чем другом, как в доказательстве самого факта: что он имеет или не имеет, имел или не имел место; что же касается вопросов, важен он или не важен, справедлив или не справедлив, то есть всего того, относительно чего не высказался законодатель, то об этом самому судье, конечно, следует иметь свое мнение, а не заимствовать его от тяжущихся.
Поэтому хорошо составленные законы главным об разом должны, насколько возможно, все определять сами и оставлять как можно меньше произволу судей, во-первых, потому, что легче найти одного или немногих, чем многих таких людей, которые имеют правиль ный образ мыслей и способны издавать законы и изрекать приговоры. Кроме того, законы составляются людьми на основании долговременных размышлений, судебные же приговоры произносятся на скорую руку, так что трудно людям, отправляющим правосудие, хо рошо различать справедливое и полезное.
Самая же главная причина заключается в том, что решение законодателя не относится к отдельным слу чаям, но касается будущего и имеет характер всеоб щности, между тем как присяжные и судьи изрека ют приговоры относительно настоящего, относитель но отдельных случаев, с которыми часто находится в связи чувство любви или ненависти и сознание соб ственной пользы, так что они [судьи и присяжные] не могут с достаточной ясностью видеть истину: соображения своего собственного удовольствия и неудо вольствия мешают правильному решению дела.
Итак, относительно всего прочего нужно предо ставлять судье как можно меньше простора; что же касается вопросов, совершился ли известный факт или нет, совершится или нет, есть ли он в налич ности или нет, то решение этих вопросов необходимо всецело предоставить судьям, так как законодатель не может предвидеть частных случаев.
Раз это так, очевидно, что те, которые [в своих рассуждениях] разбирают другие вопросы, напри мер вопрос о том, каково должно быть содержа ние предисловия, или повествования, или каждой из других частей [речи], касаются вопросов, не относя щихся к делу, потому что [авторы этих сочинений] рассуждают в таком случае только о том, как бы привести судью в известное настроение, ничего не говоря о технических доказательствах, между тем как только таким путем можно сделаться способным к энтимемам. Вследствие всего этого, хотя и существует один и тот же метод для речей, обращаемых к народу, и для речей судебного характера и хотя прекраснее и с государст венной точки зрения выше первый род речей, чем ре чи, касающиеся сношений отдельных личностей между собой, — тем не менее исследователи ничего не говорят о первом роде речей, между тем как каждый из них пытается рассуждать о судебных речах.
Причина этому та, что в речах первого рода пред ставляется менее полезным говорить вещи, не относящиеся к делу, а также и та, что первый род речей представляет менее простора для коварной софисти ки и имеет более общего интереса: здесь судья судит о делах, близко его касающихся, так что нужно только доказать, что дело именно таково, как гово рит оратор. В судебных же речах этого недостаточ но, но полезно еще расположить слушателя в свою пользу, потому что здесь решение судьи касается, дел, ему чуждых, так что судьи, в сущности, не судят, но предоставляют дело самим тяжущимся, со блюдая при этом свою собственную выгоду и вы слушивая пристрастно [показания тяжущихся].
Вследствие этого во многих государствах, как мы и раньше говорили, закон запрещает излагать не от носящееся к делу, но там сами судьи в достаточной мере заботятся об этом.
Так как очевидно, что правильный метод касается способов убеждения, а способ убеждения есть не которого рода доказательство (ибо мы тогда всего более в чем-нибудь убеждаемся, когда нам пред ставляется, что что-либо доказано), риторическое же доказательство есть энтимема, и это, вообще го воря, есть самый важный из способов убеждения, и так как очевидно, что энтимема есть некоторого ро да силлогизм и что рассмотрение всякого рода сил логизмов относится к области диалектики — или в полном ее объеме или какой-нибудь ее части, то ясно, что тот, кто обладает наибольшей способностью понимать, из чего и как составляется силло гизм, тот может быть и наиболее способным к энтимемам, если он к знанию силлогизмов присоеди нит знание того, чего касаются энтимемы, и того, чем они отличаются от чисто логических силлогиз мов, потому что с помощью одной и той же спо собности мы познаем истину и подобие истины. Вместе с тем люди от природы в достаточной мере способны к нахождению истины и по большей час ти находят ее; вследствие этого находчивым в деле отыскания правдоподобного должен быть тот, кто так же находчив в деле отыскания самой истины.
Итак, очевидно, что другие авторы говорят в сво их системах о том, что не относится к делу; ясно также и то, почему они обращают внимание более на судебные речи.
Риторика полезна, потому что истина и справед ливость по своей природе сильнее своих противопо ложностей, а если решения принимаются не долж ным образом, то истина и справедливость необхо димо побеждаются своими противоположностями, что достойно порицания. Кроме того, если мы имеем даже самые точные знания, все-таки нелегко убеждать некоторых людей, говоря на основании этих знаний, потому что [оценить] речь, основанную на знании, есть дело образования, а здесь [перед тол пою] это невозможно. Здесь мы непременно долж ны вести доказательства и рассуждения общедо ступным путем, как мы говорили это и в «Топике» относительно обращения к толпе. Кроме того, необ ходимо уметь доказывать противоположное, так же как и в силлогизмах, не для того, чтобы действительно доказывать и то и другое, потому что не должно доказывать что-нибудь дурное, но для того, чтобы знать, как это делается, а также чтобы уметь опровергнуть, если кто-либо пользуется доказатель ствами несогласно с истиной.
Из остальных искусств ни одно не занимается выводами из противоположных посылок: только диа лектика и риторика делают это, так как обе они в одинаковой степени имеют дело с противоположно стями. Эти противоположности по своей природе не одинаковы, но всегда истина и то, что лучше по сво ей природе, более поддаются умозаключениям и, так сказать, обладают большей силой убедительности.
Сверх того, если позорно не быть в состоянии помочь себе своим телом, то не может не быть позорным бессилие помочь себе словом, так как пользование сло вом более свойственно человеческой природе, чем пользование телом. Если же кто-либо скажет, что че ловек, несправедливо пользующийся подобной способ ностью слова, может сделать много вреда, то это за мечание можно [до некоторой степени] одинаково от нести ко всем благам, исключая добродетели, и преимущественно к тем, которые наиболее полезны, как, например, к силе, здоровью, богатству, военачальству: человек, пользуясь этими благами как сле дует, может принести много пользы, несправедливо же [пользуясь ими], может сделать очень много вреда.
Итак, очевидно, что риторика не касается како го-нибудь отдельного класса предметов, но, как и диалектика, [имеет отношение ко всем областям], а также что она полезна и что дело ее — не убеждать, но в каждом отдельном случае находить способы убеждения; то же можно заметить и относительно всех остальных искусств, ибо дело врачебного ис кусства, например, заключается не в том, чтобы де лать всякого человека здоровым, но в том, чтобы, насколько возможно, приблизиться к этой цели, по тому что вполне возможно хорошо лечить и таких людей, которые уже не могут выздороветь.
Кроме того, очевидно, что к области одного и того же искусства относится "изучение как действительно убедительного, так и кажущегося убедитель ным, подобно тому, как к области диалектики от носится изучение как действительного, так и кажу щегося силлогизма: человек делается софистом не в силу какой-нибудь особенной способности, а в силу намерения, с которым он пользуется своим дарова нием. Впрочем, здесь [в риторике] имя ритора будет даваться сообразно как со знанием, так и с намере нием, [которое побуждает человека говорить]. Там же [в логике] софистом называется человек по своим намерениям, а диалектиком — не по своим намере ниям, а по своим способностям.
Теперь попытаемся говорить уже о самом мето де, — каким образом и с помощью чего мы можем достигать поставленной цели. Итак, определив сно ва, как и в начале, что такое риторика, перейдем к дальнейшему изложению.
2
Место риторики среди других наук и искусств. — «Технические» (основанные на приемах риторики) и «нетехнические» (основанные на объективных дан ных) способы убеждения. — Три вида искусственных способов убеждения. — Риторика — отрасль диалек тики и политики. — Пример и энтимема. — Анализ убедительного. — Вопросы, которыми занимается ри торика. — Из чего выводятся энтимемы? — Опреде ление вероятного. — Виды признаков. — Пример — риторическое наведение. — Общие места и частные энтимемы.
Итак, определим риторику как способность находить возможные способы убеждения относительно каждого данного предмета. Это не составляет задачи какого-нибудь другого искусства, потому что каждая другая наука может поучать и убеждать только от носительно того, что принадлежит к ее области, как, например, врачебное искусство — относительно то го, что способствует здоровью или ведет к болезни, геометрия — относительно возможных между величинами изменений, арифметика — относительно чисел; точно так же и остальные искусства и нау ки; риторика же, по-видимому, способна находить способы убеждения относительно каждого данного предмета, потому-то мы и говорим, что она не ка сается какого-нибудь частного, определенного клас са предметов.
Из способов убеждения одни бывают «нетехни ческие», другие же «технические». «Нетехнически ми» я называю те способы убеждения, которые не нами изобретены, но существовали рань ше [помимо нас]; сюда относятся: свидетели, пока зания, данные под пыткой, письменные договоры и т. п.; «техническими» же [я называю] те, которые могут быть созданы нами с помощью метода и наших собственных средств, так что пер выми из доказательств нужно только пользоваться, вторые же нужно [предварительно] найти.
Что касается способов убеждения, доставляемых речью, то их три вида: одни из них находятся в зависимости от характера говорящего, другие — от того или иного настроения слушателя, третьи — от самой речи. Эти последние заключаются в действи тельном или кажущемся доказывании.
[Доказательство достигается] с помощью нравст венного характера [говорящего] в том случае, когда речь произносится так, что внушает доверие к че ловеку, ее произносящему, потому что вообще мы более и скорее верим людям хорошим, в тех же слу чаях, где нет ничего ясного и где есть место коле банию, — и подавно; и это должно быть не следствием ранее сложившегося убеждения, что говоря щий обладает известными нравственными качествами, но следствием самой речи, так как несправед ливо думать, как это делают некоторые из людей, занимающиеся этим предметом, что в искусстве за ключается и честность оратора, как будто она пред ставляет собою, так сказать, самые веские доказа тельства.
Доказательство находится в зависимости от самих слушателей, когда последние приходят в возбужде ние под влиянием речи, потому что мы выносим различные решения под влиянием удовольствия и не удовольствия, любви или ненависти. Этих-то спосо бов убеждения, повторяем, исключительно касаются нынешние теоретики словесного искусства. Каждого из этих способов в отдельности мы коснемся тогда, когда будем говорить о страстях.
Наконец, самая речь убеждает нас в том слу чае, когда оратор выводит действительную или ка жущуюся истину из доводов, которые оказываются в наличности для каждого данного вопроса.
Поскольку доказательства осуществляются имен но такими путями, то, очевидно, ими может пользо ваться только человек, способный к умозаключениям и к исследованиям характеров, добродетелей и страс тей — что такое каждая из страстей, какова она по своей природе и вследствие чего и каким образом появляется, — так что риторика оказывается как бы отраслью диалектики и той науки о нравах, которую справедливо назвать политикой. Вследствие этого-то риторика и принимает вид политики и люди, считаю щие риторику своим достоянием, выдают себя за по литиков, по причине ли невежества, или шарлатан ства, или в силу других причин, свойственных человеческой природе. На самом деле, как мы говорили и в начале, риторика есть некоторая часть и подобие диалектики и та и другая не есть наука о каком-ни будь определенном предмете, о том, какова его при рода, но обе они — лишь методы для нахождения доказательств. Итак, мы, пожалуй, сказали доста точно о сущности этих наук и об их взаимных от ношениях.
Что же касается способов доказывать действительным или кажущимся образом, то как в диалек тике есть наведение, силлогизм и кажущийся силло гизм, точно так же есть и здесь, потому что пример есть не что иное, как наведение, энтимема — сил логизм, кажущаяся энтимема — кажущийся силлогизм. Я называю энтимемой риторический силло гизм, а примером — риторическое наведение: ведь и все ораторы излагают свои доводы, или приводя примеры, или строя энтимемы, и помимо этого не пользуются никакими способами доказательства.
Так что если вообще необходимо доказать что бы то ни было путем или силлогизма, или наведения (а это очевидно для нас из «Аналитики»), то каждый из этих способов доказательства непременно со впадет с каждым из вышеназванных.
Что же касается различия между примером и эн тимемой, то оно очевидно из «Топики», так как там ранее сказано о силлогизме и наведении: когда на основании многих подобных случаев выводится заключение относительно наличности какого-нибудь факта, то такое заключение там называется наведением, здесь — примером. Если же из наличности какого-нибудь факта заключают, что всегда или по большей части следствием наличности этого факта бывает наличность другого, отличного от него факта, то такое заключение называется там силлогизмом, здесь же энтимемой.
Очевидно, что тот и другой род риторической ар гументации имеет свои достоинства. Что мы говорили в «Методике», то мы находим также и здесь: одни речи богаты примерами, другие — энтимемами; точно так же и из ораторов одни склонны к примерам, другие — к энтимемам. Речи, наполнен ные примерами, не менее убедительны, но более впе чатления производят речи, богатые энтимемами. Мы будем позднее говорить о причине этого, а также и о способе, как нужно пользоваться каждым из этих двух родов доводов. Теперь же определим точнее самую их сущность.
Убедительное должно быть таковым для какого-нибудь известного лица, и притом один род убе дительного непосредственно сам по себе убеждает и внушает доверие, а другой род достигает этого потому, что кажется доказанным через посредство убедительного первого рода; но ни одно искусство не рассматривает частных случаев: например, меди цина рассуждает не о том, что полезно для Сократа или для Каллия, а о том, что полезно для человека таких-то свойств или для людей таких-то; такого рода вопросы входят в область искусства, частные же случаи бесчисленны и недоступны знанию. По этому и риторика не рассматривает того, что явля ется правдоподобным для отдельного лица, напри мер для Сократа или Каллия, но имеет в виду то, что убедительно для всех людей, каковы они есть. Точно так же поступает и диалектика; это искусство не выводит заключений из чего попало (ведь и сумасшедшим кое-что кажется убедительным), но только из того, что нуждается в обсуждении; подобно этому и риторика имеет дело с вопросами, о которых обыч но советуются.
Она касается тех вопросов, о которых мы совещаемся, но относительно которых у нас нет строго определенных правил, и имеет в виду тех слушате лей, которые не в состоянии охватить сразу длинную нить рассуждений или вывести заключения издалека. Мы совещаемся относительно того, что, по-ви димому, допускает возможность двоякого решения, потому что никто не совещается относительно тех вещей, которые не могут, не могли и в будущем не могут быть иными, раз мы их понимаем как тако вые, — не совещаемся потому, что это ни к чему не ведет.
Делать заключения и выводить следствия можно, во-первых, из того, что раньше было уже доказано силлогистическим путем, а во-вторых, из положе ний, не доказанных ранее путем силлогизма и нуж дающихся поэтому в подобном доказательстве, так как иначе они не представляются правдоподобны ми; в первом случае рассуждения не удобопонятны вследствие своей длины, потому что судья ведь предполагается человеком заурядным, а во втором они не убедительны, потому что имеют своим ис ходным пунктом положения не общепризнанные или неправдоподобные. Таким образом, энтимема и пример необходимо должны быть: первая — силлогиз мом, второй — наведением касательно чего-нибудь такого, что вообще может иметь и другой исход. И энтимема, и пример выводятся из немногих поло жений; часто их бывает меньше, чем при выведении первого силлогизма, потому что, если которое-ни будь из них общеизвестно, его не нужно приводить, так как его добавляет сам слушатель, например, для того, чтобы выразить мысль, что Дорией побе дил в состязании, наградой за которое служит венок, достаточно сказать, что он победил на Олим пийских играх, а что наградой за победу служит ве нок, этого прибавлять не нужно, потому что все это знают.
Есть немного необходимых положений, из кото рых выводятся риторические силлогизмы, потому что большая часть вещей, которых касаются споры и рассуждения, могут быть и иными [сравнительно с тем, что они есть], так как люди рассуждают и размышляют о том, что бывает объектом их дея тельности, а вся их деятельность именно такова: ничто в ней не имеет характера необходимости, а то, что случается и происходит по большей части, непременно должно быть выведено из других по ложений подобного рода, точно так же, как необ ходимое по своей природе должно быть выведено из необходимого (все это известно нам также из «Аналитики»). Отсюда ясно, что из числа тех по ложений, из которых выводятся энтимемы, одни имеют характер необходимости, другие — и такова большая часть их — характер случайности; таким образом, энтимемы выводятся из вероятного или из признаков, так что каждое из этих двух по нятий необходимо совпадает с каждым другим из них.
Вероятное — то, что случается по большей час ти, и не просто то, что случается, как определяют некоторые, но то, что может случиться и иначе; оно так относится к тому, по отношению к чему оно вероятно, как общее к частному.
Что касается признаков, то одни из них имеют значение общего по отношению к частному, другие — частного по отношению к общему; из них те, которые необходимо ведут к заключению, называются явными доказательствами; те же, которые не ведут необходимо к заключению, не имеют названия, которое соответствовало бы их отличительной черте.
Необходимо ведущими к заключению я называю те признаки, из которых образуется силлогизм. От сюда-то подобный род признаков и называется яв ным доказательством, ибо когда люди думают, что сказанное ими может быть опровергну то, тогда они полагают, что привели TEKJlfpiOV как нечто доказанное и поконченное, потому что в древ нем языке ХЁЩар и ПёрОС, значат одно и то же.
Из признаков одни имеют значение частного по отношению к общему, как, например, если бы кто-нибудь назвал признаком того, что мудрецы спра ведливы, то, что Сократ был мудр и справедлив. Это — признак, но он может быть опровергнут, да же если сказанное справедливо, потому что он не может быть приведен к силлогизму. Другой род признаков, например, если кто-нибудь скажет, что такой-то человек болен, потому что у него лихорад ка, или что такая-то женщина родила, потому что у нее есть молоко, — этот род признаков имеет ха рактер необходимости. Из признаков один этот род есть TEK|J,fpiOV, потому что он один не может быть опровергнут, раз верна [посылка]. Признак, идущий от общего к частному, например, если кто-нибудь считает доказательством того, что такой-то человек страдает лихорадкой, тот факт, что этот человек час то дышит; это может быть опровергнуто, если даже верно это утверждение, потому что иногда прихо дится часто дышать человеку и не страдающему ли хорадкой.
Итак, мы сказали, что такое вероятное, признак и примета, и чем они отличаются друг от друга; более же подробно мы разобрали вопрос как об этом, так и о том, по какой причине одни доказательства не выведены, а другие выведены по правилам силлогизма, — в «Аналитике». Мы сказа ли также, что пример есть наведение, и объяснили, чего касается это наведение: пример не обозначает ни отношения части к целому, ни целого к части, ни целого к целому, но части к части, подобного к подобному, когда оба данных случая подходят под одну и ту же категорию случаев, причем один из них более известен, чем другой; например, [мы предполагаем], что Дионисий, прося себе вооружен ной стражи, замышляет сделаться тираном, на том основании, что ранее этого Писистрат, замыслив сделаться тираном, потребовал себе стражу и, получив ее, сделался тираном; точно так же посту пил Феаген Мегарский и другие хорошо известные нам люди; все они в этом случае делаются приме рами по отношению к Дионисию, о котором мы хо рошенько не знаем, точно ли он просит себе стра жу именно для этой цели. Все приведенные случаи подходят под то общее положение, что, раз человек просит себе стражу, он замышляет сделаться ти раном.
Мы сказали, таким образом, из чего составляются способы убеждения, кажущиеся аподиктическими. Между энтимемами есть одно громадное различие, совершенно забываемое почти всеми исследователя ми, оно — то же, что и относительно диалектиче ского метода силлогизмов; заключается оно в том, что одни из энтимем образуются согласно с риторическим, а также с диалектическим методом силлогиз мов, другие же — согласно с другими искусствами и возможностями; из которых одни уже существуют в законченном виде, а другие еще не получили полной законченности. Вследствие этого люди, пользующиеся ими, сами незаметно для себя, пользуясь ими больше, чем следует, выходят из сво ей роли простых ораторов. Сказанное нами станет яснее, если мы подробнее разовьем нашу мысль. Я говорю, что силлогизмы диалектические и риторические касаются того, о чем мы говорим общими мес тами — топами; они общи для рассуждений о справедливости, о явлениях природы и о многих других, отличных один от другого предметах: таков, например, топ большего и меньшего, потому что оди наково удобно на основании его построить силлогизм или энтимему как относительно справедливости и яв лений природы, так и относительно какого бы то ни было другого предмета, хотя бы эти предметы и были совершенно различны по природе. Частными же я называю энтимемы, которые выведены из посылок, относящихся к отдельным родам и видам явлений; так, например, есть посылки физики, из которых нельзя вывести энтимему или силлогизм относительно этики, а в области этики есть другие посылки, из которых нельзя сделать никакого вывода для физики, точно так же и в области всех [других наук]. Те [энтимемы первого рода, то есть], не сделают человека сведущим в области какой-нибудь частной науки, потому что они не касаются какого-нибудь определенного предмета. Что же касается энтимем второго рода, то чем лучше мы будем выбирать посылки, тем скорее незаметным образом мы образуем область науки, отличной от диалектики и риторики, и если мы дойдем до основных положений, то будем иметь перед собой уже не диалектику и риторику, а ту науку, основными положениями которой мы овладели. Большая часть энтимем выводится из этих частных специальных положений; из топов их выво дится меньше.
Теперь точно так же, как и в «Топике», нам нужно рассмотреть виды энтимем, а также топы, из которых их нужно выводить. Видами я называю посылки, свойственные каждому отдельному роду предметов, а топами — посылки, одинаково общие всем предметам.
Итак, поговорим сначала о видах. Предваритель но же рассмотрим роды риторики, чтобы, определив число их, разобрать элементы и посылки каждого из них в отдельности.
3
Три элемента, из которых слагается речь. — Три рода слушателей. — Три рода риторических речей. — Пред мет речей совещательных, судебных, эпидейктических. Время, которое имеет в виду каждый из трех родов речи. — Цель каждого рода речи. — Необходимость знать посылки каждого рода речи.
Есть три вида риторики, потому что есть столько же родов слушателей. Речь слагается из трех элемен тов: из самого оратора, из предмета, о котором он говорит, и из лица, к которому он обращается; оно-то и есть конечная цель всего (я разумею слушателя). Слушатель необходимо бывает или простым зрите лем, или судьей, и притом судьей или того, что уже совершилось, или же того, что может совершиться. Примером человека, рассуждающего о том, что есть, может служить член народного собрания, а рассуждающего о том, что уже было, — член суда; человек, обращающий внимание [только] на дарование [ора тора], есть простой зритель. Таким образом, естест венно является три рода риторических речей: совеща тельные, судебные и эпидейктические. Дело речей со вещательных — склонять или отклонять, потому что как люди, которым приходится совещаться в частной жизни, так и ораторы, произносящие речи публично, делают одно из двух: [или склоняют, или отклоняют]. Что же касается судебных речей, то дело их — обвинять или оправдывать, потому что ведущие тяжбу всегда делают непременно одно что-нибудь из двух: [или обвиняют, или оправдываются].
Дело эпидейктической речи — хвалить или пори цать. Что касается времени, которое имеет в виду каждый из указанных родов речи, то человек, со вещаясь, имеет в виду будущее: отклоняя от чего-нибудь или склоняя к чему-нибудь, он дает советы относительно будущего. Человек, ведущий тяжбу, имеет дело с прошедшим временем, потому что всег да по поводу событий, уже совершившихся, один об виняет, а другой защищается. Для эпидейктического оратора наиболее важным представляется настоящее время, потому что всякий произносит похвалу или хулу по поводу чего-нибудь существующего; впро чем, ораторы часто сверх того пользуются и другими временами, вспоминая прошедшее или строя предпо ложения относительно будущего. У каждого из этих родов речей различная цель, и так как есть три рода речей, то существуют и три различные цели: у че ловека, дающего совет, цель — польза и вред: один дает совет, побуждая к лучшему, другой отговари вает, отклоняя от худшего; остальные соображения, как-то: справедливое и несправедливое, прекрасное и постыдное, — здесь на втором плане.
Для ведущих тяжбу целью служит справедливое и несправедливое, но и они присоединяют к этому другие соображения.
Для людей, произносящих хвалу или хулу, целью служит прекрасное и постыдное; но сюда также при вносятся прочие соображения.
Доказательством того, что для каждого рода речей существует именно названная нами цель, служит то обстоятельство, что относительно остальных пунктов в некоторых случаях и не спорят; например, ведущий тяжбу иногда не оспаривает того, что такой-то факт имел действительно место или что этот факт дейст вительно причинил вред, но он никогда не согласит ся, что совершил несправедливое дело, потому что в таком случае не нужно было бы никакого суда. Подобно этому и ораторы, подающие советы, в остальном часто делают уступки, но никогда не со знаются, что советуют бесполезное или отклоняют от полезного; например, они часто не обращают ни какого внимания на то, что несправедливо порабощать себе соседей или таких людей, которые не сде лали нам ничего дурного. Точно так же и ораторы, произносящие хвалу или хулу, не смотрят на то, сде лал ли этот человек что-нибудь полезное или вредное, но даже часто ставят ему в заслугу, что, презрев свою собственную пользу, он совершил что-нибудь прекрасное; например, восхваляют Ахилла за то, что он оказал помощь своему другу Патроклу, зная, что ему самому суждено при этом умереть, между тем как у него была полная возможность жить. Для него подобная смерть представляется чем-то более пре красным, а жизнь чем-то полезным.
Из сказанного очевидно, что прежде всего необ ходимо знать посылки каждого из указанных родов речей в отдельности, потому что доказательства, ве роятности и признаки — посылки риторики. Ведь, вообще говоря, силлогизм составляется из посылок, а энтимема есть силлогизм, составленный из названных нами посылок. Так как не могло совершиться в прошедшем и не может совершиться в будущем что-нибудь невозможное, а [всегда совершается лишь] возможное и так как не могло совершиться в про шедшем что-нибудь не бывшее, точно так же, как не может быть в будущем совершено что-нибудь та кое, чего не будет, то необходимо оратору, как по дающему советы, так и произносящему судебные или эпидейктические речи, иметь наготове посылки о воз можном и невозможном, о том, было ли что-нибудь или не было, будет или не будет.
Кроме того, так как все ораторы, как произносящие хвалу или хулу, так и уговаривающие или отговари вающие, а также и обвиняющие или оправдывающие ся, не только стремятся доказать что-нибудь, но и стараются показать великость или ничтожество добра или зла, прекрасного или постыдного, справедливого или несправедливого, рассматривая при этом предметы безотносительно, сами по себе, или сопоставляя их один с другим. Ввиду всего этого очевидно, что нужно иметь наготове посылки как общего, так и частного характера относительно великости и ничтожества и от носительно большего и меньшего, например относи тельно того, что можно назвать большим или меньшим благом, или большим или меньшим преступлени ем, или более или менее справедливым деянием; точно так же и относительно остальных предметов.
Итак, мы сказали, относительно чего необходимо иметь наготове посылки. После этого следует разо брать [предмет] каждого из указанных [родов речи] в отдельности: чего касаются совещательные, эпидейктические и судебные речи.
4
О чем приходится говорить оратору в речах сове щательных? — Подробное рассмотрение вопросов, с которыми имеют дело люди, не входит в область ри торики. — Риторика заключает в себе элемент ана литический и элемент политический. — Пять пунк тов, по поводу которых произносятся совещательные речи: финансы, война и мир, охрана страны, продоволь ствие страны, законодательство. — Оратор должен знать виды государственного устройства.
Итак, прежде всего нужно определить, относи тельно какого рода благ и зол совещается человек, так как [совещаться можно] не относительно все возможных благ и зол, но лишь относительно тех, которые могут и быть, и не быть. Что же касается того, что непременно есть или будет или же не мо жет или не могло быть, о таких вещах не должно быть никакого совещания. Но [совещаются] также не обо всем том, что может быть, потому что в числе благ, которые могут и быть, и не быть, есть и такие, которые являются в силу естественного хода вещей или случайно и о которых нет никакой пользы совещаться. Очевидно, что явления, относительно которых возможно совещание, — те, которые в силу своей природы зависят от нас и начало возникнове ния которых заключается в нас самих. Мы ведь до тех пор исследуем известные вещи, пока не опреде лим, возможно или невозможно нам их сделать.
Здесь мы не должны задаваться целью подробно один за другим рассмотреть и распределить на виды те вопросы, с которыми люди обыкновенно имеют дело, точно так же мы не должны давать им опре деления, согласные с истиной, насколько это возможно, — не должны мы этого делать потому, что это относится к области не риторики, а другой, более глубокой и истинной науки, да и теперь уже риторике дано гораздо больше задач, чем ей свойственно.
Справедливо, как мы и раньше заметили, что ри торика состоит из науки аналитической и науки политической, касающейся нравов, и что она в одном отношении подобна диалектике, в другом — софис тическим рассуждениям. Если же мы захотим рас сматривать диалектику и риторику не как способно сти, но как науки, то, сами этого не замечая, мы уничтожим их природу, так как, относясь к ним таким образом, мы переходим в область наук, которым подчинены известные предметы, а не одни рассуждения.
Однако скажем теперь о вопросах, которые по лезно разделить на категории и которые имеют зна чение для политической науки.
То, о чем люди совещаются и по поводу чего высказывают свое мнение ораторы, сводится, можно сказать, к пяти главным пунктам; они следующие: финансы, война и мир, защита страны, ввоз и вывоз продуктов и законодательство.
Тому, кто захотел бы давать советы относительно финансов, следует знать все статьи государственных доходов — каковы они и сколько их, — чтобы, ес ли какая-нибудь из них забыта, присоединить ее [к доходам] и если какая-нибудь другая меньше, [чем могла бы быть], увеличить ее; кроме того, [необхо димо знать также и] все расходы, чтобы, в случае если какая-нибудь статья расхода окажется беспо лезной, уничтожить ее, а если какая-нибудь другая окажется более значительной, чем следует, умень шить ее, так как люди становятся богаче не только путем прибавления к тому, что у них есть, но и путем сокращения расходов. Все эти сведения нуж но черпать не из одного только опыта, касающегося местных дел: для того чтобы подавать советы отно сительно этого, необходимо знать и те изобретения, которые сделаны в этом отношении другими.
Что касается войны и мира, [то здесь необходимо] знать силу государства — насколько она велика в настоящее время и насколько велика была прежде, в чем она теперь заключается и в каком отноше нии может быть увеличена. Кроме того, [необходимо знать], какие войны вело государство и как, — и все это не только относительно своего собственного го сударства, но и относительно государств соседних. Следует также знать, с кем из соседей можно с ве роятностью ожидать войны, чтобы с более сильными сохранить мир, а что касается более слабых, то чтобы всегда начало войны зависело от нас самих.
Необходимо также знать военные силы [противни ков], сходны они с нашими или не сходны, потому что и этим путем возможно как получить выгоду, так и понести ущерб. И для этого необходимо рассмотреть исход войн не только наших, но и чужих, ибо от одинаковых причин получаются одинаковые следствия.
Что касается охраны страны, то [необходимо] быть знакомым со способами охранения страны; [следует] также знать количество стражи и виды и
места сторожевых пунктов; сведения эти невозможно иметь, не будучи хорошо знакомым со страной; [все это для того], чтобы усилить охрану, если где-нибудь она слишком слаба, и отменить ее там, где она бес полезна, чтобы тщательнее охранять важные пункты.
В вопросе о продовольствии страны [необходимо знать], какое потребление достаточно для государ ства и каковы продукты, производимые страной и ввозимые в нее, а также — в каких государствах нуждается страна для вывоза продуктов и в каких для ввоза, чтобы заключать с ними договоры и торговые соглашения, так как необходимо предостере гать граждан от столкновений с двумя категориями государств: с теми, которые могущественнее [нас], и с теми, которые [могут быть полезны] стране в вышеуказанном отношении.
Если для [сохранения] безопасности государства необходимо быть знакомым со всеми этими вопро сами, то не менее важно также знать толк в зако нодательстве, потому что благополучие государства зависит от законов.
Необходимо, таким образом, знать, сколько есть видов государственного устройства, и что полезно для каждого из них, и какие обстоятельства, как выте кающие из самой природы данной формы государст венного устройства, так и чуждые ее природе, могут способствовать гибели этой формы. Я говорю о ги бели известной формы правления от свойств, в ней самой заключающихся, потому что, за исключением лучшей формы правления, все остальные погибают как от излишнего ослабления, так и от чрезмерно го напряжения, как, например, демократия гибнет не только при чрезмерном ослаблении, когда она под конец переходит в олигархию, но и при чрезмер ном напряжении, подобно тому как крючковатый и сплюснутый нос не только при смягчении этих свойств достигает умеренной величины, но и при чрезмерной крючковатости и сплюснутости принимает уже такую форму, которая не имеет даже вида носа. По отношению к законодательству нужно не толь ко понимать на основании наблюдений над прош лым, какая форма правления полезна, но также и знать формы правления в других государствах: для каких людей какая форма правления годится. Очевидно, таким образом, что для законодательства полезны описания земли, потому что из них можно познако миться с законами [других] народов; для совещания же о делах государственных полезны творения ис ториков. Но все это относится к области политики, а не риторики.
Вот главнейшие пункты, относительно которых должен быть сведущ тот, кто желает давать советы [в делах государственных]. Теперь мы изложим по ложения, на основании которых следует советовать то или отсоветовать другое как по вышеупомянутым, так и по всяким другим вопросам.
5
Счастье как цель человеческой деятель ности. — Четыре определения счастья, — Составные части счастья. — Внутренние и внешние блага. — Анализ понятий: благородство происхождения, хоро шего и многочисленного потомства; богатства, хорошей репутации, поче та, физической добродетели, обладание многими друзьями и дружба с хорошими людьми. — Определение понятия «друг». — Анализ понятия счастливой судьбы и слу чайного блага.
У всякого человека в отдельности и у всех вместе есть, можно сказать, известная цель, стремясь к ко торой они одно избирают, другого избегают; эта цель, коротко говоря, есть счастье с его составными частями. Итак, разберем для при мера, что такое, прямо говоря, счастье и из чего слагаются его части, потому что все уговаривания и отговаривания касаются счастья, что к нему ведет и что ему противоположно: то, что создает счастье или какую-нибудь из его частей или что делает его из меньшего большим, — все такое следует делать, а того, что разрушает счастье, мешает ему или со здает что-нибудь ему чуждое, — всего такого не следует делать.
Определим счастье как благосостояние, соединен ное с добродетелью, или как довольство своей жизнью, или как приятнейший образ жизни, соединен ный с безопасностью, или как избыток имущества и рабов в соединении с возможностью охранять их и пользоваться ими. Ведь, можно сказать, все люди согласны признать счастьем одну или несколько из этих вещей.
Если на самом деле счастье есть нечто подобное, то к числу составных его частей необходимо будет принадлежать благородство происхождения, обилие друзей, дружба с хорошими людьми, богатство, хорошее и обильное потомство, счастливая старость, кроме того, еще преимущества физические, каковы здоровье, красота, сила, статность, ловкость в со стязаниях, а также такие достоинства, как слава, почет, удача, потому что человек наиболее счастлив в том случае, когда он обладает благами, находящимися в нем самом и вне его; других же благ, поми мо этих, нет. В самом человеке есть блага духовные и телесные, а вне его благородство происхождения, друзья, богатство и почет. К этому, по нашему мне нию, должны присоединяться могущество и удача, потому что в таком случае можно пользоваться в жизни наибольшей безопасностью.
Итак, рассмотрим, что такое представляет каждая из названных частей счастья в отдельности.
Быть благородного происхождения для какого-ни будь народа или государства — значит быть авто хтонами, или исконными [обитателями данной стра ны], иметь своими родоначальниками славных вождей и дать из своей среды многих мужей, прославившихся тем, что служит предметом соревнования. Для от дельного человека чистокровность происхождения пе редается как по мужской, так и по женской линии, а также [обусловливается] гражданской полноправно стью обоих родителей. Как для целого государства, так и здесь быть благородного происхождения — значит иметь своими родоначальниками мужей, про славившихся доблестью, богатством или чем-нибудь другим, что служит предметом уважения, и насчиты вать в своем роду много славных мужей и женщин, юношей и стариков.
Понятие хорошего и многочисленного потомства ясно: для государства иметь хорошее потомство — значит иметь многочисленное и хорошее юношество, одаренное прекрасными физическими качествами, каковы рост, красота, сила, ловкость в состязаниях; что касается нравственных качеств, то добродетель молодого человека составляют скромность и муже ство.
Для отдельного человека иметь многочисленное и хорошее потомство — значит иметь много собст венных детей мужского и женского пола, обладаю щих вышеуказанными качествами.
Достоинство женщин составляют в физическом от ношении красота и рост, а в нравственном — скром ность и трудолюбие без низости. Каждому человеку в отдельности и целому государ ству следует стремиться к тому, чтобы как у мужчин, так и у женщин имелись все вышеуказанные качества,
потому что те государства, где, как у лакедемонян, нравы женщин порочны, пользуются приблизительно вдвое меньшим благополучием.
Составными частями богатства являются обилие монеты, обладание землей и недвижимой собственностью, а также множеством стад и рабов, рослых и красивых; все эти объекты владения должны быть неоспоримы, сообразны с достоинством свободного человека и полезны. Полезные объекты владения — это преимущественно те, которые приносят плоды, сообразные с достоинством свободного человека, и доставляют наслаждение. Приносящими плоды я на зываю те предметы владения, от которых [получает ся] доход, а доставляющими наслаждение — те, от которых [не получается] ничего, о чем бы стоило упомянуть, кроме пользования ими. Признаком не оспоримости владения является владение в таком месте и при таких условиях, что способ пользования объектами владения зависит от самого владетеля, признаком же владения или невладения служит воз можность отчуждать предметы владения; под отчуж дением я разумею дачу и продажу. Вообще же сущ ность богатства заключается более в пользовании, чем в обладании: ведь операция над предметами вла дения и пользование ими и составляет богатство.
Иметь хорошую репутацию — значит считаться у всех людей серьезным человеком или обладать чем-нибудь таким, что составляет предмет стремле ния всех или большинства или добродетельных или разумных людей. Почет служит признаком репута ции благодетеля; по справедливости почетом поль зуются преимущественно те люди; которые оказали благодеяние, но почитается также и тот, кто имеет отношение или к самому существованию и тому, что последнему способствует, или к богатству, или к ка кому-нибудь другому благу, приобретение которого представляется нелегким или вообще, или для дан ного места или времени; многие заслуживают почет делами с виду маловажными, чему причиной служит место и время оказания услуги. Проявление почета составляют жертвоприношения, прославления в стихах и прозе, почетные дары, участки священной зем ли, первые места, похороны, статуи, содержание на счет государства; у варваров признаками почтения служит падение ниц, предоставление места, дары, считающиеся у данного народа почетными. Дар есть дача известного имущества, а вместе и знак почета, потому-то даров домогаются как корыстолюбивые, так и честолюбивые люди; дар обладает свойствами, нужными для тех и других людей: он представляет собой известного рода ценность, которая составляет предмет стремления для корыстолюбивых, и в то же время он связан с почетом, которого домогаются лю ди честолюбивые.
Физическая добродетель есть здоровье; оно за ключается в безболезненном пользовании своим телом, потому что многие, как, например, по преданию, Геродик, пользуются таким здоровьем, которому ни кто бы не позавидовал, так как им приходится воз держиваться от всего или от очень многого, что до ступно человеку.
Что касается красоты, то она различна для каж дого возраста. Красота юности заключается в обла дании телом, способным переносить труды, будут ли они заключаться в беге или в силе, и в обладании наружностью, своим видом доставляющей наслаждение; поэтому-то атлеты, занимающиеся пентатло ном, обладают наибольшей красотой, так как они по своей природе равно способны как к телесным со стязаниям, так и к быстрому бегу.
[Красота] зрелого возраста заключается в обла дании телом, способным переносить военные труды, и наружностью приятной и вместе с тем вну шительной.
[Красота] старца заключается в обладании сила ми, достаточными для выполнения необходимых ра бот, и в беспечальном существовании благодаря от сутствию всего того, что позорит старость.
Сила есть способность приводить другого [чело века или предмет] в движение по своему произволу, а это можно делать, или таща его, или толкая, или поднимая, или тесня, или сжимая, так что сильный человек должен оказываться сильным или во всех этих действиях, или в некоторых из них.
Обладающий достоинством статности превосхо дит многих в росте, он крепок и широкоплеч, однако избыток этих качеств не замедляет его движений.
Атлетическая доблесть для состязаний слагается из достоинств статности, силы и быстроты; ведь и человек быстро бегающий есть в то же время чело век сильный, кто в состоянии известным образом передвигать ноги быстро и на далекое пространство, способен к бегу, а тот, кто умеет сжимать и удер живать [своего противника], тот способен к борьбе; человек, умеющий наносить удары, способен к ку лачному бою, а человек, умеющий делать и то и другое, способен к панкратию; что же касается человека, способного ко всем указанным видам телес ных упражнений, то он способен к пентатлону.
Хорошая старость — старость поздно наступаю щая и вместе беспечальная: не имеет счастливой ста рости ни тот, кто старится рано, ни тот, чья ста рость, поздно наступая, сопровождается страданием. Хорошая старость является следствием как хороших физических качеств человека, так и благоприятной судьбы, потому что, не будучи здоровым и сильным, человек не будет лишен страданий, точно так же как без благоприятных условий судьбы жизнь его
Так как учение о добродетели имеет всего более связи с учением о похвалах, то мы разберем во прос о добродетели тогда, когда будем говорить о похвале.
6
Цель речи совещательной — польза, польза — благо; определение блага. — Три рода действующие при чин. — К категории блага относятся: добродетель, удовольствие, счастье, добродетели души, красота и здоровье, богатство и дружба, честь и слава, умение хорошо говорить и действовать, природные дарования, науки, знания и искусства, жизнь, справедливость. — Блага спорные. — Еще определения блага. — Два рода возможного.
Итак, ясно, что мы должны иметь в виду как желательное в будущем или как уже существующее в настоящем, когда уговариваем кого-нибудь, и что, напротив, когда отговариваем кого-нибудь, потому что второе противоположно первому. Так как цель, которую преследует совещательный оратор, есть польза, потому что совещаются не о конечной цели, но о средствах, ведущих к цели, а такими средствами бывает то, что полезно при данном положении дел, полезное же есть благо, — ввиду всего этого следует вообще разобрать основные элементы добра и пользы.
Определим благо как нечто такое, что желательно само по себе, ради чего мы желаем и другого, к чему стремится все или, по крайней мере, все, спо собное ощущать и одаренное разумом, или если бы было одарено разумом. Благо есть то, что соответствует указаниям разума; для каждого отдельного человека благо то, что ему указывает разум относи тельно каждого частного случая; благо — нечто та кое, присутствие чего делает человека спокойным и самоудовлетворенным; оно есть нечто самодовлею щее, нечто способствующее возникновению и про должению такого состояния, нечто сопутствующее подобному состоянию, мешающее противополож ному состоянию и устраняющее его. А сопутствие [здесь] может быть двоякое: [что-нибудь существует] одновременно [с чем-нибудь другим] или явля ется после [этого другого], например, знание явля ется после учения, но жизнь существует одновре менно со здоровьем.
Способствование возникновению бывает троякое: одно подобно тому, как состояние здоровья бывает причиной здоровья, другое — как причиной здоровья бывает пища, третье — как такой причиной бывает гимнастика, поскольку она по большей части производит здоровье. Раз это ус тановлено, отсюда необходимо следует, что хорошо всякое приобретение блага и всякое устранение зла, потому что одновременно с первым состоянием су ществует отсутствие зла, а вслед за вторым насту пает обладание благом. И получение большего блага вместо меньшего и меньшего зла вместо большего [есть также благо], потому что в одном случае мы обретаем, а в другом устраняем то, чем большее имеет перевес над меньшим. И добродетели необ ходимо суть благо, потому что люди, обладающие ими, счастливы; добродетели производят блага и учат пользоваться ими. Но мы скажем отдельно о каждой из них, что она такое и какова ее природа. Удовольствие также необходимо есть благо, пото му что все живое стремится в силу своей природы к удовольствию. Вследствие этого все приятное и прекрасное необходимо есть благо, потому что при ятное доставляет удовольствие, а из прекрасных ве щей одни приятны, другие желательны ради самих себя.
Одним словом, благом необходимо признать следующее: счастье, потому что оно желательно само по себе и обладает свойством самодовлеемости; кро ме того, ради него мы избираем многое. Справед ливость, мужество, умеренность, великодушие, щед рость и тому подобные качества, потому что это — добродетели души. Красота, здоровье и тому подоб ное — также блага, потому что все это — добро детели тела, которые создают много благ, например, здоровье создает удовольствие и жизнь, почему оно и считается высшим благом, так как служит при чиной двух вещей, имеющих для большинства наи большую ценность, — удовольствия и жизни. Бо гатство, так как оно представляет собой достоинство имущественного состояния и служит причиной многих благ. Друг и дружба, потому что друг желателен сам по себе, а кроме того, он может сделать многое. Честь, слава, потому что они приятны и потому что они создают многое; с ними по большей части со пряжено присутствие того, в силу чего [люди] поль зуются почетом. Умение говорить и искусно дейст вовать, потому что все подобное создает блага. Сю да же относятся даровитость, память, понятливость, сметливость и все тому подобные качества, потому что они создают блага. Равным образом [сюда при надлежат] все отрасли знания и все искусства. Сама жизнь [есть благо], потому что, если бы даже с ней не было сопряжено никакое другое благо, она же лательна сама по себе. Наконец, справедливость [есть также благо], потому что она полезна всем.
Вот приблизительно все то, что люди согласны при знавать благом. Что же касается благ спорных, то заключения относительно их нужно выводить на ос новании вышеупомянутых благ. Благо — то, проти воположное чему есть зло, а также то, противоположное чему полезно врагам, например, если трусость граждан приносит пользу врагам, то очевидно, что му жество очень полезно гражданам. Вообще же кажется полезным противоположное всему тому, чего желают враги и чему они радуются, поэтому-то сказано: Как ликовал бы владыка Приам...
Но так бывает не всегда, а лишь по большей части, потому что вполне возможно, что одно и то же будет полезно для обеих сторон, отчего и гово рится, что «несчастье сводит людей», когда какая-нибудь одна и та же вещь вредна для обоих. Благом можно назвать также и то, что не есть крайность; то же, что преступает должную меру, есть зло. То, ради чего совершено много трудов и сделано много издержек, также представляется благом, потому что такая вещь уже есть кажущееся благо; она понимается как цель, увенчивающая многие усилия, а вся кая цель есть благо, поэтому сказано:
Вы ли на славу Приаму...
И:
Стыд нам — и медлить так долго...
Отсюда и пословица: [Выронить из рук] кувшин с водой у самой двери. [Благом представляется] также то, к чему многие стремятся и что кажется достойным предметом соревнования, ибо то, к чему все стремят ся, есть благо, а понятие большинства людей пред ставляется равным понятию «все люди». [Благо] и то, что заслуживает похвалы, потому что никто не будет хвалить того, что не есть благо. То, что хвалят враги и дурные люди, также благо, потому что в этом случае все как бы согласны между собой, даже и те, которым это благо причинило вред: такое единодушие является следствием очевидности блага. Подобно этому дурные люди — те, которых порицают друзья и не порицают враги, а хорошие — те, которых не порицают даже враги. Поэтому-то коринфяне считали себя оскорбленными стихом Симонида:
Илион не порицает коринфян.
Благо также то, чему оказал предпочтение кто-нибудь из разумных или хороших мужчин или жен щин, например, Афина оказала предпочтение Одис сею, Тесей — Елене, Александру — богини и Ахиллу — Гомер. Вообще говоря, [благо] — то, что заслуживает предпочтения людей, потому что они предпочитают делать то, что принадлежит к числу вышеуказанных вещей, а также, что имеет зна чение зла для врагов и блага для друзей. Кроме того, [они предпочитают еще делать] то, что возможно, возможное же бывает двух родов: одно — то, что уже совершалось, другое — что легко может совер шиться. Легко [совершается] то, что [совершается] без неудовольствия или в короткое время, потому что трудность какой-нибудь вещи определяется или [сопряженным с ней] неудовольствием, или продол жительностью времени. [Предпочитают] люди также и то, что случается согласно их желанию, а желают они или того, что не заключает в себе никакого зла, или того, в чем меньше зла, чем добра, а так бывает в том случае, когда зло незаметно или незначительно. [Предпочтение оказывается также тому], что при надлежит нам и чего ни у кого нет, а также всему чрезвычайному, потому что обладание такими веща ми увеличивает почет; [пользуется предпочтением] также то, что имеет особенные удобства для нас; таково то, что подходит к нашему семейному и об щественному положению и что, по нашему мнению, нам нужно, хотя бы это было и маловажно; несмотря на это, люди предпочитают делать подобные вещи. [Заслуживают предпочтения] также те вещи, которые легко хорошо выполнить, потому что они, как легкие, возможны; легкими для исполнения на зываются такие вещи, которые были совершены мно гими, или большинством, или подобными нам людь ми, или людьми более слабыми, [чем мы]. И то, чем мы можем угодить друзьям или досадить врагам, и что предпочитают делать люди, которым мы удивляемся, и то, к чему мы особенно способны и в чем сведущи, потому что есть надежда легче иметь успех в таком деле. И то, чего не сделает ни один дурной человек, потому что такие вещи больше заслуживают похвалы. И то, чего люди страстно желают, потому что такие вещи не только приятны, но представля ются еще лучшими, [чем они есть]. Всякий человек избирает то, к чему имеет расположение, как, например, славолюбивые люди, если дело идет о победе, честолюбивые — если о почете, корыстолюби вые — если о деньгах; и все другие люди точно так же. Итак, вот откуда нужно заимствовать способы убеждения относительно блага и полезного.
7
Понятия большего блага и более полезного; их анализ; различные определения этих понятий.
Но так как часто люди, признавая полезными ка кие-нибудь две вещи, спорят, которая из них полезнее, то вслед за вышесказанным следует разобрать вопрос о большем благе и более полезном. Вещь, превосхо дящая какую-нибудь другую вещь, заключает в себе то же, что есть в этой другой вещи, и еще нечто сверх того, а вещь, уступающая другой, есть нечто заклю чающееся в этой другой вещи. Большая величина и большее число всегда таково по отношению к чему-нибудь меньшему, а все большее и малое, многое и немногое таково по отношению к величине [или числу] большинства предметов; понятие большого обозначает превосходство, а понятие малого — недостатки; точно так же и понятие многого и немногого.
Так как мы называем благом то, что желательно само по себе, а не ради чего-нибудь другого, и то, к чему все стремится и к чему стремилось бы все, если бы было одарено разумом и практическим смыс лом, и то, что создает и сберегает подобные вещи и с чем подобные вещи связаны. Так как цель есть то, ради чего что-нибудь делается, и так как ради нее делается все остальное; так как для данного чело века благо есть то, что по отношению к этому че ловеку обладает указанными свойствами, то отсю да необходимо следует, что большее количество есть большее благо сравнительно с единицей и меньшим количеством, если единица или меньшее количество входит в состав большего; последнее имеет чис ленное превосходство, в чем ему уступает входящая в его состав единица и меньшее количество. И ес ли крупнейший [представитель какого-нибудь вида] превосходит крупнейшего [представителя другого ви да], то и самый [вид] превосходит этот второй [вид], и [наоборот], если какой-нибудь [вид] превосходит другой [вид], то и крупнейший [экземпляр первого вида] превосходит крупнейший [экземпляр второго вида], например, если самый высокий мужчина вы ше самой высокой женщины, то и мужчины вообще выше женщин, и [наоборот], если мужчины вообще выше женщин, то и самый высокий мужчина выше самой высокой женщины, потому что превос ходство одного вида над другим аналогично с пре восходством их крупнейших экземпляров. И когда одно [благо] следует за другим, но это другое за первым не следует, [тогда это другое есть большее благо]. Последовательность же может быть троякая: одно явление или происходит одновременно с другим, или наступает вслед за ним, или обусловливается им, когда бытие следующего явления уже за ключается [как возможность] в бытии предыдущего. Так здоровье всегда одновременно с жизнью, но жизнь со здоровьем не всегда нераздельна.
Связь последовательности существует между уче нием и знанием, а связь возможности между свято татством и грабежом, потому что человек, совершив ший святотатство, способен на грабеж вообще. И то, что производит большее благо, само больше, потому что это и обозначает возможность производить боль шее. И то, производящая причина чего больше, так же больше, ибо если то, что полезно для здоровья, предпочтительнее того, что приятно, и есть большее благо [по сравнению с ним], то и здоровье важнее удовольствия. И то, что желательно само по себе, [важнее] того, что желательно не само по себе, на пример, сила важнее здоровья, потому что здоровье желательно не само по себе, а сила — сама по себе, а это-то и составляет критерий блага. И если одно есть цель, а другое — не цель, [то первое выше], потому что второе желательно ради чего-нибудь дру гого, а первое — ради самого себя, например, гим настика ради хорошего состояния тела. И то, что менее нуждается в другой вещи или других ве щах, [выше], так как оно самостоятельнее; меньше же нуждается то, что нуждается в вещах менее важ ных или более легких. И если что-нибудь одно не бывает или не может быть без чего-нибудь другого, а это другое [бывает и может быть] без первого — то, что не нуждается ни в чем другом, более само стоятельно, а потому и кажется большим благом. И если одна какая-нибудь вещь есть начало, а другая не есть начало или если одна вещь есть причина, а другая не есть причина, то по одному и тому же [первая важнее второй], потому что без причины и начала невозможно бытие или возникновение.
И превосходящее от большего из двух начал боль ше, так же как происходящее от большей из двух причин больше, и, наоборот, из двух начал больше то, что служит началом большего, и из двух причин важнее та, которая служит причиною большему. Из сказанного очевидно, что одна вещь может быть больше другой и с той и с другой стороны, если она есть начало, а другая не есть начало, первая пока жется важнее, точно так же [как и в том случае], если она не есть начало, а другая вещь есть начало, потому что цель важнее начала. Так, и Леодамант, обвиняя Каллистрата, говорил, что советник винов нее исполнителя, потому что проступок не был бы совершен, не будь дан совет. И наоборот, [произнося обвинительную речь] против Хабрия, [он говорил], что исполнитель виновнее советчика, потому что дело не совершилось бы, не будь человека, готового его совершить: люди-де с тем и составляют заговоры, чтобы кто-нибудь совершил их. И то, что встреча ется реже, лучше того, что бывает в изобилии, как, например, золото лучше железа, хотя оно и менее полезно, обладание им представляется большим благом, потому что оно труднее. С другой стороны, существующее в изобилии лучше того, что встречается как редкость, потому что пользование им более рас пространено, ибо «часто» имеет преимущество перед «редко», отчего и говорится:
Лучше всего на свете — вода.
И вообще более трудное [лучше], чем более легкое, потому что оно более редкое, а с другой точки зрения, более легкое [лучше], чем более трудное, потому что подчиняется нашим желаниям. [Большее благо] и то, чему противоположно большее зло, и то, лишение чего чувствуется сильнее. И добродетель выше того, что не есть добродетель, а порок выше того, что не есть порок, потому что добродетель и порок суть це ли, а эти другие [качества] такими не представляются. И из причин важнее те, следствия которых значи тельнее — в хорошую или дурную сторону. И более важны следствия того, хорошие и дурные стороны чего крупнее, потом}' что каковы причины и начала, таковы и следствия, и каковы следствия, таковы и причины и начала. [Лучше] и то, высшая степень чего более желательна или прекрасна, как, например, желательнее хорошо видеть, чем тонко обонять, потому что зрение лучше обоняния. И любить друзей лучше, чем любить деньги, так что и дружелюбие лучше корыстолюбия. Наоборот, чрезмерная степень чего-нибудь лучшего лучше и чего-нибудь прекрас ного прекраснее, точно так же как лучше и прекраснее те вещи, которые возбуждают более высокие и пре красные желания, потому что более сильные желания относятся к большим объектам, а по той же самой причине и желания, возбуждаемые более прекрасны ми и высокими предметами, прекраснее и выше. И чем прекраснее и ценнее науки, тем прекраснее и цен нее их объекты, потому что какова наука, такова и истина, в ней заключающаяся, так как каждая наука располагает своей собственной истиной. По аналогии с этим науки тем прекраснее и ценнее, чем прекраснее и ценнее их объекты. И то, что могут признать или признали большим благом люди разумные, или все, или многие из них, или большая часть их, или лучшие из них, будет считаться большим благом или вообще, или постольку, поскольку их суждение было разумно. Это правило распространяется и на другие вопросы, потому что сущность, степень и качество вещи тако вы, какими их признали знание и рассудок. Но о вопросах блага мы уже сказали, так как мы определили благо как нечто такое, что избрали бы для себя все существа, одаренные рассудком. Отсюда очевид но, что и большее благо — то, чему рассудок ока зывает больше предпочтения. И то [качество], кото рое есть у лучших людей, есть большее благо или безусловно, или постольку, поскольку они лучшие лю ди, например, мужество лучше силы. [Большее благо] и то, что предпочел бы лучший человек или безус ловно, или поскольку он лучший человек; так, напри мер, терпеть несправедливость лучше, чем делать не справедливость, потому что первое предпочел бы бо лее справедливый человек. И более приятное [лучше], чем менее приятное, потому что все гонится за удо вольствием и добивается удовольствия ради него са мого, а такими чертами мы определили благо и цель. А из двух вещей приятнее та, которая доставляет удовольствие с меньшей примесью горечи и более продолжительное время. И более прекрасное прият нее, чем менее прекрасное, потому что прекрасное есть или нечто приятное, или желательное само по себе. И то, что люди с большей охотой делают для себя или для своих друзей, есть большее благо, а то, чего они совсем не хотят делать [для себя или для друзей], есть большее зло. И более продолжительные блага [лучше] менее продолжительных, точно так же, как более прочное [лучше] менее прочного, потому что первые имеют преимущество в отношении време ни, а вторые в отношении удовлетворения желания: когда у нас является желание, нам более доступно пользование прочным благом. И так далее: оценкой одного понятия определяется оценка и другого род ственного с первым или выраженного другой формой того же слова, [которым выражено первое], напри мер, если «мужественно» прекраснее и желательнее, чем «умеренно», то и мужество желательнее умеренности, и быть мужественным желательнее, чем быть умеренным. И то, что предпочитают все, [лучше того], чему предпочтение оказывается не всеми, точно так же, как то, чему оказывает предпочтение боль шее число людей, [лучше того], чему оказывает пред почтение меньшее число людей, так как благо было определено у нас как нечто такое, к чему все [стре мятся], откуда большее благо будет то, к чему люди больше стремятся. И то, что предпочитают наши про тивники, или враги, или судьи, или посредники, из бранные судьями, [лучше], потому что в первом слу чае мы как бы имеем дело с суждением, разделяемым всеми людьми, а во втором — с суждением людей знающих и сведущих. Иногда лучше то, чему причастны все, так как позорно не быть причастным та кой вещи, а иногда те, чему никто [не причастен] или [причастны] немногие, потому что подобная вещь представляет большую редкость. И то, что заслужи вает похвалы, [ценнее], потому что прекраснее; рав ным образом [лучше] то, что влечет за собой больше почета, потому что почет есть как бы цена. [Наобо рот, хуже] то, что влечет за собой большее наказание. То, что выше вещей, признаваемых или кажущихся великими, [лучше], и одна и та же вещь, когда ее разложить на составные части, кажется больше, по тому что она представляется большей большего числа вещей, откуда и рассказ поэта о том, как Мелеагра убедили восстать [соображения о том], что
Что в завоеванном граде людей постигает
несчастных:
Граждан в жилищах их режут, пламень весь град
пожирает,
В плен и детей, и красноопоясанных жен увлекают.
[Подобное же значение имеет] и сопоставление и соединение отдельных частей, которое употреблял Эпихарм, и по тем же причинам — разъединение их, потому что сопоставление частей придает целому вид сильного превосходства и потому что тогда це лое кажется началом и причиной великих вещей. Так как лучше то, что труднее и что представляет боль шую редкость, то указания на обстоятельства, воз раст, место, время и силы могут увеличивать значение вещи, потому что если она была совершена вопреки силам и возрасту, вопреки тому, что совер шают подобные нам, и если она была совершена именно там-то или тогда-то, то она в таком случае получает вид вещей, значительных по красоте, по лезности или справедливости, или же вещей, им про тивоположных, откуда и эпиграмма в честь одного победителя на Олимпийских играх:
Некогда я, с изогнутым коромыслом на плечах,
Носил рыбу из Аргоса в Тегею.
Отсюда и Ификрат восхвалял себя, говоря: «Вот с чего я начал». И полученное от природы лучше, чем приобретенное извне, потому что первое труднее; поэтому-то и поэт говорит:
Я самоучка.
И самая большая часть чего-нибудь большого имеет наибольшее значение; так, Перикл в «Над гробной речи» сказал, что потеря юношества имеет для отечества такое же значение, как если бы из года исчезла весна. Лучше также то, что оказывает помощь в большей нужде, например в старости и болезнях. И из двух благ ценнее то, которое бли же к цели, а также то, которое хорошо и для меня, и вообще, и возможное выше невозможного, по тому что первое имеет значение для человека, а второе нет. Лучше то, что бывает в конце жизни, ибо то, что бывает под конец, в большей степени обладает свойствами цели. И то, что относится к области истины, лучше того, что делается для сла вы, а к области делаемого для славы относится то, чего никто бы не предпринял, зная, что это оста нется тайной. И поэтому такой человек предпочи тает получить услугу, нежели ее оказать; получить услугу он может незаметно, а оказать услугу, оставаясь в тени, он не считает нужным. Но [на самом деле] насколько важнее быть лучше, чем [только] казаться, потому что это гораздо ближе к истине. [Тем не менее] некоторые [все-таки] предпочитают казаться, а не быть, [что, правда, не относится к здоровью], и поэтому они и справедливость счита ют чем-то незначительным. Более ценности имеет и то, что во многих отношениях оказывается более полезным, например, помогает нам жить, быть счаст ливыми, пользоваться удовольствиями и делать добро, поэтому-то богатство и здоровье считаются величайшими благами: ведь они обусловливают со бой все эти блага. И то, что влечет за собой мень ше горя и что связано с удовольствием, лучше, потому что такая вещь заключает в себе больше, чем одно благо, так как и удовольствие — благо, и отсутствие печали — также благо. И из двух благ больше то, которое, будучи сложено с той же величиной, [как и другое], образует в результа те большее целое. И то, присутствие чего замет но, лучше того, присутствие чего незаметно, пото му что первое ближе к истине; поэтому-то, пожалуй, лучше быть, чем казаться богатым. Ценнее также и то, что пользуется любовью, и один и тот же предмет дороже для того, у кого этот предмет один только, чем для того, у кого таких предме тов много. Поэтому-то неодинаковое наказание по стигает того, кто лишит глаза человека одноглазо го, и того, кто сделает это с человеком, обладаю щим обоими глазами, потому что в первом случае у человека отнят особенно дорогой для него орган. Итак, мы приблизительно сказали, откуда нуж но черпать способы убеждения, когда приходится склонять или отклонять кого-нибудь.
8
Совещательный оратор должен знать различные формы правления. — Четыре формы правления: демо кратия, олигархия, аристократия, монархия. — Цель каждой формы правления. — Совещательный оратор должен знать нравы каждой из форм правления.
Самое же главное и наиболее подходящее сред ство для того, чтобы быть в состоянии убеждать и давать хорошие советы, заключается в понимании всех форм правления, обычаев и законов каждой из них, а также в определении того, что для каждой из них полезно, потому что все руководятся полезным, полезно же то, что поддерживает государст венное устройство. Решающее значение имеет вы ражение воли верховной власти, а виды верховной власти различаются согласно видам государственно го устройства: сколько есть форм правления, столь ко и видов верховной власти. Форм правления че тыре: демократия, олигархия, аристократия и монархия, так что верховная власть и власть судебная принадлежат или всем членам государства, или час ти их. Демократия есть такая форма правления, где должности занимаются по жребию, олигархия — где это делается сообразно имуществу граждан, аристократия — где это делается сообразно воспи танию граждан. Под воспитанием я ра зумею здесь образование, установленное законом, потому что люди, не выходящие из пределов за конности, в аристократии пользуются властью; не обходимо, чтобы они казались лучшими из граждан, откуда получила название и сама форма правления. Монархия, как показывает само название ее, есть такая форма правления, в которой один властвует над всеми. Из форм единовластия та, которая осу ществляется по своего рода порядку, есть царство вание, а другая, ничем не сдерживае мая, представляет собой тиранию.
Не должно упускать из виду цель каждой из форм правления, потому что люди всегда избирают то, что ведет к цели. Цель демократии — свобода, олигархии — богатство, аристократии — воспита ние и законность, тирании — защита. Очевидно, что если люди принимают решения, имея в виду цель государства, то следует рассмотреть обычаи и законы каждой из форм правления и то, что для каждой из них полезно, — разобрать все это как имеющее отношение к цели каждого из видов го сударственного устройства. Но так как можно убеждать не только посредством речи, наполненной доказательствами, но еще и этическим способом, — ведь мы верим оратору, потому что он кажется нам человеком известного склада, то есть если он кажется нам человеком честным или благомыс лящим или тем и другим вместе, — ввиду всего этого нам следовало бы обладать знанием нравов каждой из форм правления, потому что нравствен ные качества каждой из них представляют для них самих наибольшую убедительность. Это достигает ся теми же самыми средствами, потому что нравственные качества обнаруживаются в связи с на мерениями, а намерение имеет отношение к цели. Итак, мы сказали, насколько это было здесь уме стно, к чему, уговаривая, мы должны стремить ся, имея в виду будущее или настоящее, и откуда должны черпать способы убеждения, касающиеся полезного, а также нравов и законов каждой из форм правления, и о том, какими способами и каким образом мы можем облегчить себе [разреше ние] этих вопросов. Точнее об этом изложено в на шей «Политике».
9
Объекты эпидейктической речи. — Определение пре красного.— Определение добродетели; части добродете ли; величайшие добродетели; определение различных добродетелей. — Перечисление вещей прекрасных. — Похвала и энкомий. — Прославление блаженства и прославление счастья. — Отношение похвалы к совету. — Усиливаю щие обстоятельства, сравнения и преувеличения при годны для эпидейктической речи; для совещательной пригодны примеры, для судебной — энтимемы.
Вслед за этим поговорим о добродетели и поро ке, прекрасном и постыдном, потому что эти поня тия являются объектами для человека, произносящего хвалу или хулу. Говоря об этом, мы вместе с тем выясним, в силу чего о нас может составиться по нятие как о людях известного нравственного харак тера, в чем, [как мы сказали], заключается другой способ внушать доверие, потому что одним и тем же путем мы можем сделать и себя и других людь ми, внушающими к себе доверие в нравственном от ношении.
Так как нам часто случается — серьезно или не серьезно — хвалить не только человека или бога, но и неодушевленные предметы и первое встречное животное, то следует и по отношению к этому пунк ту рассмотреть таким же образом основные положения, потому коснемся и этого вопроса, насколько это нужно для примера.
Прекрасное — то, что, будучи желательно само ради себя, заслуживает еще похвалы или что, будучи благом, приятно потому, что оно благо. Если таково содержание понятия прекрасного, то добродетель не обходимо есть прекрасное, потому что, будучи бла гом, она еще заслуживает похвалы. Добродетель, как кажется, есть возможность приобретать блага и со хранять их и вместе с тем возможность делать бла годеяния [другим] во многих важных случаях и всем вообще во всевозможных случаях. Части добродетели составляют справедливость, мужество, благоразу мие, щедрость, великодушие, бескорыстие, кротость, рассудительность, мудрость. Раз добродетель есть способность оказывать благодеяния, величайшими из добродетелей необходимо будут те, которые наибо лее полезны для других. Вследствие этого наиболь шим почетом пользуются люди справедливые и мужественные, потому что мужество приносит пользу людям во время войны, а справедливость и в мир ное время. Затем следует благородная широта нату ры, потому что такие люди легко отказываются от денег и не затевают споров из-за них, а они составляют главный предмет стремлений для других. Справедливость — такая добродетель, в силу которой каждый владеет тем, что ему принадлежит, и так, как повелевает закон, а несправедливость — такое качество, в силу кото рого люди в опасности совершают прекрасные дела, руководясь законом и повинуясь ему; трусость же— качество противоположное. Умерен ность— добродетель, в силу которой люди так относятся к физическим наслаждениям, как повелевает закон; невоздержанность — противоположное этому качество. Бла городная широта натуры — в способности охотно помочь деньгами, а скаредность — качество противоположное. Великодушие — добродетель, побуждающая к совершению великих благодеяний, ничтожность— качество противоположное. Щедрость — добродетель, побуждающая к крупным издержкам, мелочность и скряжничест во — качества противоположные. Рассудительность есть интеллектуальная добродетель, в силу которой люди в состоянии здраво судить о зна чении перечисленных выше благ и зол для блажен ства.
Итак, для настоящего случая мы достаточно ска зали о добродетели и пороке вообще и о составных частях этих понятий; отсюда уже нетрудно вывести заключение относительно других пунктов, так как очевидно, что и то, что производит добродетель, необходимо должно быть прекрасно, как имеющее отношение к добродетели, и все, производимое ею; таковы признаки и дела добродетели. Если же при знаки добродетели и соответствующие им поступки и чувства нравственно хорошего человека прекрас ны, то отсюда необходимо следует, что все то, что представляется делом или признаком мужества или что было мужественно совершено, — все это прекрасно, точно так же как прекрасно все справедли вое и справедливо — совершенное; что же касается страдательных состояний, [носящих характер спра ведливости], то о них этого нельзя сказать, так как только в одной этой добродетели не всегда пре красно все справедливое, например, в деле наказа ния позорнее быть справедливо наказанным, чем понести наказание напрасно; относительно других добродетелей [можно сказать] то же самое. Пре красно и все то, наградой за что служат призы и с чем сопряжено более почета, чем денег. И из поступков, [подлежащих выбору], прекрасны те, которые человек совершает, имея в виду нечто же лательное, но не для себя самого; прекрасны также и безотносительно хорошие поступки, которые кто-либо совершил для пользы отечества, презрев свою собственную выгоду, точно так же как прекрас но все то, что хорошо по своей природе и что хо рошо, но не именно для данного человека, потому а что такие вещи делаются ради самого себя. Пре красно и все то, что скорее может относиться к человеку умершему, чем к живому, потому что то, что делается для человека, находящегося в живых, сопряжено с эгоистическим интересом делающего. Прекрасны также те поступки, которые соверша ются ради других, потому что такие поступки менее носят на себе отпечаток эгоизма. Прекрасно и то благоденствие, которое имеет в виду других, а не самого себя, а также то, которое касается наших благодетелей, потому что это согласно со справед ливостью. Прекрасны также благодеяния, потому что они относятся не к самому человеку, [их со вершающему]. Прекрасно и противоположное то му, чего люди стыдятся, потому что они испыты вают стыд в том случае, если говорят, или делают, или намереваются сделать что-нибудь постыдное, в этом смысле выразилась в стихах Сафо по поводу слов Алкея: «Я желаю сказать нечто, но меня удерживает стыд». «Если бы ты желал чего-нибудь бла городного или прекрасного и если бы твой язык не намеревался высказать ничего дурного, то стыд не заволакивал бы твоих глаз, ты говорил бы о спра ведливом».
Прекрасно также то, из-за чего люди хлопочут, не будучи побуждаемы страхом, потому что они поступают так в вещах, ведущих к славе. Прекраснее добродетели и деяния лиц, лучших по своей при роде, так, например, добродетели мужчин выше, чем добродетели женщин. Точно так же прекраснее добродетели, от которых получается больше пользы для других людей, чем для нас самих; поэтому-то так прекрасно все справедливое и сама справедли вость. Прекрасно также мстить врагам и не при миряться с ними, так как справедливо воздавать равным за равное, а то, что справедливо, прекрасно, и так как мужественному человеку свойственно не допускать побед над собой. И победа, и почет при надлежат к числу прекрасных вещей, потому что как то, так и другое желательно, даже если и не соединено ни с какой материальной выгодой, и так как обе эти вещи служат признаком выдающихся достоинств. Прекрасно и все памятное, и чем вещь памятнее, тем она прекраснее. И то, что нас пере живает и с чем соединен почет и что имеет характер чрезвычайного, [все это прекрасно]. Прекраснее то, что есть только в одном человеке, потому что та кие вещи возбуждают более внимания. Прекраснее также собственность, не приносящая дохода, как более соответствующая достоинству свободного че ловека. И то, что считается прекрасным у отдель ных народов и что служит у них признаком чего-либо почетного, также прекрасно; как, например, считается прекрасным в Лакедемоне носить длин ные волосы, ибо это служит признаком свободно го человека, и нелегко человеку, носящему длинные волосы, исполнять какую-либо рабскую работу. Прекрасно также не заниматься никаким низким ремеслом, так как свободному человеку не свойст венно жить в зависимости от других. [При этом] нужно принимать качества, близкие к данным, за тождественные с ними как при одобрении, так и при порицании, так, например, человека осторож ного нужно принимать за холодного и коварного, человека простоватого — за доброго, а человека с тупой чувствительностью — за кроткого, и каждое из свойств нужно истолковывать в наилучшую сторону, так, например, человека гневливого и не обузданного [должно считать] человеком бесхит ростным, человека своенравного — полным вели чавости и достоинства, и вообще людей, обладающих крайней степенью какого-нибудь качества, [должно принимать] за людей, обладающих добро детелями, например, человека безрассудно смело го — за мужественного, а расточительного — за щедрого, так как такое впечатление получится у толпы. Вместе с тем здесь можно построить пара логизм из причины: в самом деле, если человек ки дается в опасность там, где в этом нет необходи мости, то, по всей вероятности, он с гораздо боль шей готовностью сделает это там, где этого требует долг. И если человек щедр ко всем встречным, он будет таковым и по отношению к своим друзьям, потому что благодетельствовать всем и означает крайнюю степень добродетели. При этом нужно об ращать внимание и на то, среди кого произносится похвала, потому что, по выражению Сократа, не трудно восхвалять афинян среди афинян же. Следует усвоить [восхваляемому лицу] то свойство, ко торое ценится у данного класса людей, например у скифов, или у лаконцев, или у философов. Вообще понятие почетного следует возводить к понятию прекрасного, потому что эти понятия кажутся близ кими одно другому. [Следует хвалить] и то, что является соответствующим и приличным, например то, что достойно славы предков и деяний, ранее на ми совершенных, потому что прибавить себе сла вы — счастье и прекрасно. Прекрасно и то, что случается несогласно с нашими ожиданиями в луч шем и более прекрасном смысле, например, если кто-нибудь в счастье был умерен, а в несчастье стал великодушен или если кто-нибудь по мере своего возвышения становится все лучше и доступнее. В таком роде и слова Ификрата: «Из чего и к чему я пришел?», а также слова победителя на Олимпий ских играх: «Некогда я, с изогнутым коромыслом на плечах...» Отсюда и стих Симонида: «Будучи дочерью, женой и сестрой тиранов...» Так как че ловеку воздается похвала за его дела и так как нравственно хорошему человеку свойственно дейст вовать согласно заранее принятому намерению, то должно стараться показать, что человек, [которого мы хвалим], действует согласно заранее принятому намерению. Хорошо также казаться человеком, часто действовавшим так; поэтому случайности и нечаянности следует считать за нечто, входившее в наше намерение, и если можно привести много по добных случаев, они покажутся признаком добро детели и намеренных поступков.
Похвала есть способ изъяснять величие до бродетели какого-нибудь человека; следовательно, нужно показать, что деяния этого человека носят характер добродетели. Энкомий же относится к са мым делам (другие же обстоятельства внешнего ха рактера, например благородство происхождения и воспитание, служат поводом, так как естественно, что от хороших предков происходят хорошие потомки и что человек, воспитанный именно так, бу дет именно таким). Потому-то мы и прославляем в энкомиях людей, совершивших что-нибудь, дея ния же служат признаком известного нравственного характера; ведь мы могли бы хвалить и человека, который не совершил таких деяний, если бы были уверены, что он способен их совершить. То, что называется «прославление блаженст ва» и «прославление счастья», тож дественны между собой, но не тождественны с по хвалой и энкомием: как понятие счастья заключает, в себе понятие добродетели, так «прославление блаженст ва» и «прославление счастья» должны обнимать собой похвалу или энкомий.
Похвала и совет сходны по своему виду, потому что то, что при подавании совета может служить а поучением, то самое делается похвалой, раз изменен способ выражения: раз мы знаем, как мы должны поступать и какими мы должны быть, нам нужно, чтобы произнести это в виде совета, лишь изменить и затем переставить выражения, например: «следует гордиться не тем, что нам даровано судьбой, но тем, что приобретено нами самими». Выраженное в такой форме, это положение имеет силу похвалы: «он гордился не тем, что было даровано ему судь бой, а тем, что приобретено им самим». Так что, когда ты хочешь хвалить, посмотри, что бы ты мог посоветовать, а когда хочешь дать совет, посмотри, что бы ты мог похвалить. Что же касается способа выражения, то он здесь по необходимости будет противоположный, потому что перестановка касает ся выражений, в первом случае имеющих характер запрещения, а во втором случае не имеющих его. Следует также принимать в расчет многие усиливающие обстоятельства, например, если человек, [которого мы хотим хвалить], действовал один, или первый, или при содействии немногих лиц, потому что все такое прекрасно. [Можно также извлекать выгоду] из указаний на время, [именно, выставляя на вид], что совершено нечто, несмотря на небла гоприятное время и на неблагоприятные обстоятель ства. [Хвалят также человека], если ему часто уда валось одно и то же дело: это ведь и трудно, и может служить доказательством того, что восхва ляемый обязан был успехом не случаю, а самому себе. [Заслуживает также похвалы] человек, ради-; которого изобретены и приведены в исполнение ка кие-нибудь способы поощрения и чествования, например тот, кто первый был воспет в похвальной песне; таков Гипполох, таковы и Гармодий и Арис-тогитон, в честь которых была впервые воздвигнута статуя на Агоре. Такие же соображения имеют зна чение и по отношению к обстоятельствам проти воположного характера. Если ты не находишь что сказать о человеке самом по себе, сравни его с дру гими, как это делал Исократ вследствие непривы чки говорить в суде. Следует сравнивать человека с людьми знаменитыми, потому что, если он ока жется лучше людей, достойных уважения, его до стоинства от этого выиграют. Преувеличение по справедливости употребляется при похвалах, пото му что похвала имеет дело с понятием превосход ства, а превосходство принадлежит к числу вещей прекрасных, потому, если нельзя сравнивать чело века с знаменитыми людьми, следует сопоставлять его вообще с другими людьми, потому что превос ходство служит признаком добродетели. Вообще из приемов, одинаково принадлежащих всем [трем] ро дам речей, преувеличение всего более подходит к речам эпидейктическим, потому что здесь оратор имеет дело с деяниями, признанными за неоспори мый факт; ему остается только облечь их величием и красотой. Что же касается примеров, то они наи более подходят к речам совещательным, потому что мы произносим суждения о будущем, делая предположения на основании прошедшего. Энтимемы, напротив, [наиболее пригодны] для речей судебных, потому что прошедшее, вследствие своей неясности, особенно требует указания причины и доказатель ства.
Вот приблизительно все положения, на осно вании которых произносится почти всякая похвала и хула; вот что следует принимать в соображение, хваля или порицая; вот откуда берется содержание для энкомия и порицания: ведь, раз известен этот вид речей [похвальных], очевидны положения про тивоположные, так как порицание произносится на основании положений, противоположных вышеука занным.
10
Речи судебные. — Причины несправедливых поступ ков; настроения, вызывающие эти поступки; люди, по отношению к которым эти поступки совершаются. — Что значит поступать несправедливо? — Мотивы дурных поступков, порок и невоздержанность. — По ступки произвольные и непроизвольные. — Мотивы всей человеческой деятельности. — Понятие случайности. естественности, насильственности, привыч ности. — Совершаемое по соображению, под влиянием раздражения, под влиянием желания.
Далее следует сказать о числе и природе тех по ложений, из которых должно выводить умозаклю чения относительно обвинения и защиты. Здесь сле дует обратить внимание на три пункта: какова при рода и как велико число тех причин, в силу которых люди поступают несправедливо; под влиянием како го настроения люди поступают несправедливо; по отношению к каким людям мы поступаем неспра ведливо и в каком положении находятся эти люди. Итак, определим понятие несправедливости и раз берем затем каждый из указанных пунктов по по рядку.
Пусть поступать несправедливо — значит наме ренно, вопреки закону причинять вред другому ли цу. Но есть два вида законов — частный и общий. Частным я называю написанный закон, согласно которому люди живут в государстве, общим — тот закон, который признается всеми людьми, хотя он и не написан. Добровольно люди делают то, что они делают сознательно и без принуждения. Не все то, что люди совершают добровольно, совершается ими намеренно, но все, что совершается ими наме ренно, совершается ими добровольно, потому что человек никогда не находится в неведении относи тельно того, что он делает намеренно. Мотивы же, под влиянием которых мы добровольно причиняем вред и поступаем несправедливо, — это порок и невоздержанность: когда мы обладаем одним или несколькими пороками, мы оказываемся несправед ливыми именно по отношению к объекту порока, например, корыстолюбивый по отношению к день гам, невоздержанный по отношению к телесным на слаждениям, изнеженный по отношению ко всему тому, что способствует лени, трус по отношению к опасностям (потому что трусы под влиянием стра ха покидают своих товарищей в минуты опасности), честолюбец по отношению к почестям. Человек вспыльчивый поступает несправедливо под влияни ем гнева; человек, страстно любящий победу, по ступает так ради победы, человек мстительный — под влиянием мести, человек неразумный — вслед ствие неведения того, что справедливо и что не справедливо, человек бесстыдный — вследствие презрения к доброй славе. Подобным же образом каждый из остальных людей оказывается неспра ведливым соответственно своему пороку. Но все это ясно отчасти из того, что мы сказали о добродете лях, отчасти из того, что мы скажем о страстях. Остается сказать, ради чего, под влиянием како го настроения и по отношению к кому люди по ступают несправедливо. Итак, предварительно раз берем вопрос, к чему стремятся и чего избегают люди, принимаясь совершать несправедливости, по тому что очевидно, что обвинитель должен вы яснять, какие именно и насколько важные мотивы из тех, под влиянием которых люди поступают не справедливо по отношению к своим ближним, были у противника, а защищающиеся — какие мотивы в данном случае отсутствовали.
Все люди делают одно непроизвольно, другое произвольно, а из того, что они делают непроиз вольно, одно они делают случайно, другое по не обходимости; из того же, что они делают по необходимости, одно они делают по принуждению, другое — согласно требованиям природы. Таким образом, все, что совершается ими непроизвольно, совершается или случайно, или в силу требований природы, или по принуждению. А то, что делается людьми произвольно и причина чего лежит в них самих, делается ими одно по привычке, другое под влиянием стремления, и притом одно под влиянием стремления разумного, другое — неразумного. Хо тение есть стремление к благу, потому что всякий испытывает желание лишь в том случае, когда счи тает объект своего желания благом. Стремления же неразумные — это гнев и страсть. Итак, все, что люди делают, они делают по семи причинам: случайно, согласно требованиям природы, по принуж дению, по привычке, под влиянием размышления, гнева и страсти. Бесполезно было бы присоеди нять сюда классификацию таких мотивов, как воз раст, положение и т. п., потому что если юно шам свойственно быть гневливыми или страстны ми, то они совершают несправедливые поступки не по своей молодости, но под влиянием гнева и страсти. И не от богатства и бедности люди по ступают несправедливо. Случается, конечно, бед ным вследствие их нужды желать денег, а богатым вследствие избытка средств желать наслаждений, в которых нет необходимости, но и эти люди будут поступать известным образом не от богатства или бедности, но под влиянием страсти. Равным образом люди справедливые и несправедливые и все те, поступки которых объясняют их душевными ка чествами, действуют под влиянием тех же вышеуказанных мотивов — соображений рассудка или страсти, причем одни руководятся добрыми нравами или страстями, а другие — нравами и страстями противоположного характера. Случается, конечно, что с такими-то душевными качествами связаны такие-то последствия, а с другими дру гие: так, у человека умеренного, именно вследствие его умеренности, правильные мнения и желания относительно наслаждений, а у человека невоздер жанного относительно того же мнения противопо ложные.
Вследствие этого следует оставить в стороне по добные классификации и рассмотреть, какие след ствия связаны обыкновенно с какими душевными свойствами, потому что, если человек бел или че рен, велик или мал, отсюда нельзя еще выводить никаких заключений, если же, напротив, человек молод или стар, справедлив или несправедлив, то это уже разница. То же можно сказать и относи тельно всего того, что производит разницу в нравах людей, как, например, считает ли человек себя богатым или бедным, счастливым или несчастливым. Но об этом мы будем говорить после, а теперь же коснемся остальных [ранее намеченных] вопросов. Случайным называется то, причина чего неопреде ленна, что происходит не ради какой-нибудь опре деленной цели, и не всегда, и не по большей части, и не в установленном порядке. Все это очевидно из определения понятия случайности. Ес тественным мы называем то, причина чего подчинена известному порядку и заключается в самой вещи, так что эта вещь одинаковым образом случается или всегда, или по большей части. Что же касается вещей противоестественных, то нет никакой нужды выяснять, происходят ли подобные вещи сообразно с какими-нибудь законами приро ды или по какой-нибудь другой причине; может показаться, что причиной подобных вещей бывает и случай.
Насильственным называется то, что делается на ми самими, но вопреки своему желанию и доводам рассудка. Привычным называется то, что люди делают вследствие того, что часто это делали. По соображению [совершается] то, что кажется нам полезным из перечисленных нами благ, или как цель, или как средство, ведущее к цели, когда такая вещь делается ради приносимой ею пользы, потому что иногда и люди невоздержан ные делают полезные вещи, но не для пользы, а ради удовольствия. Под влиянием раздражения и запальчивости совершаются дела мести. Между местью и наказанием есть раз ница: наказание производится ради наказуемого, а мщение ради мстящего, чтобы утолить его гнев. Что такое гнев, это будет ясно из трактата о страстях. Под влиянием желания делается все то, что кажется нам приятным; к числу вещей приятных относится и то, с чем мы сжились и к чему привыкли, потому что люди в силу привычки с удовольствием делают многое из того, что по своей природе не представ ляет ничего приятного.
Таким образом, в результате всего сказанного мы получаем, что все то, что люди делают сами собою, все это — благо, или кажущееся благо, или прият но, или кажется приятным. Но так как все то, что люди делают сами собой, они делают добровольно, а недобровольно они поступают не сами по себе, то все то, что люди делают добровольно, можно отнести к числу действительных или кажущихся благ, к числу вещей, действительно приятных или кажущих ся таковыми. К числу благ я отношу также избав ление от действительного или кажущегося зла, равно как и замену большего зла меньшим, потому что подобные вещи в некотором отношении представ ляются желательными; точно так же я причисляю к приятным вещам избавление от неприятного или от чего-нибудь кажущегося неприятным или замену более неприятного менее неприятным. Итак, следует рассмотреть полезные и приятные вещи — сколько их и каковы они. О полезном мы говорили раньше, говоря о речах, носящих характер совещательный; теперь поговорим о приятном. При этом достаточными нужно считать те определения, которые отно сительно каждого данного предмета не представля ются ни слишком неопределенными, ни слишком ме лочными.
11
Определение удовольствия. — Различные категории приятного.
Определим удовольствие как некото рое движение души и как быстрое и ощутительное водворение ее в ее естественное состояние; неудо вольствие же определим как нечто противоположное этому. Если же все подобное есть удовольствие, то очевидно, что приятно и все то, что создает выше указанное нами душевное состояние, а все то, что его уничтожает или создает душевное состояние противоположного характера, все это неприятно. От сюда необходимо следует, что по большей части приятно водворение в свое природное состояние, и особенно в том случае, когда возвратит себе свою природу то, что согласно с нею происходит. [При ятны и] привычки, потому что привычное уже как бы получает значение природного, так как привычка несколько подобна природе: понятие «часто» близко к понятию «всегда», природа же относится к поня тию «всегда», а привычка — к понятию «часто». Приятно и то, что делается не насильно, потому что насилие противно природе; на этом-то основа нии все необходимое тягостно, и справедливо говорится, что
Всякая необходимость по своей природе тягостна.
Неприятны также заботы, попечения и усилия; все это принадлежит к числу вещей необходимых и вынужденных, если только люди к ним не привыкли; в последнем случае привычка делает их приятными. Вещи, по своему характеру противоположные выше указанным, приятны; поэтому к числу вещей при ятных относится легкомыслие, бездействие, безза ботность, шутка и сон, потому что ни одна из этих вещей не имеет ничего общего с необходимостью. Приятно и все то, что составляет объект желания, потому что желание есть стремление к удовольст вию. Из желаний одни неразумны, другие разумны; к числу неразумных я отношу те желания, которые люди испытывают независимо от такого или друго го мнения [о предмете желания]; сюда принадлежат желания, называемые естественными, каковы все желания, производимые нашим телом, например же лание пищи, голод, жажда и стремление к каждому отдельному роду пищи; сюда же относятся жела ния, связанные с предметами вкуса, сладострастия, а также с предметами осязания, обоняния, слуха и зрения.
Разумные желания — те, которые являются под влиянием убеждения, потому что мы жаждем увидеть и приобрести многие вещи, о которых мы слы шали и [в приятности которых] мы убеждены. Так как наслаждение заключается в испытывании из вестного впечатления, а представление есть некото рого рода слабое ощущение, то всегда у челове ка, вспоминающего что-нибудь или надеющегося на что-нибудь, есть некоторое представление о том, о чем он вспоминает или на что надеется; если же это так, то очевидно, что для людей, вспоминающих что-нибудь или надеющихся на что-нибудь, получа ется удовольствие, так как в этом случае они испы тывают известного рода ощущение. Таким образом, все приятное необходимо будет заключаться или в ощущении настоящего удовольствия, или в припо минании удовольствия прошедшего, или в надежде на будущее удовольствие, потому что люди чувствуют настоящее, вспоминают о свершившемся и на деются на будущее. Из того, что люди припоминают, приятно не только то, что было приятно, ког да было настоящим, но и кое-что неприятное, если только то, что за ним последовало, было для нас вполне приятно. Отсюда и говорится:
Приятно человеку, избегшему гибели, Вспоминать свои несчастья.
И:
Радость даже в страданиях есть, раз они миновали, Для человека, кто много скитался и вытерпел много.
Причина этому та, что приятно уже и самое от сутствие зла. А из того, чего мы ожидаем, нам при ятно то, с присутствием чего связано или сильное удовольствие, или польза, и притом польза, не со единенная с горем. Вообще же все то, присутствие чего приносит нам радость, доставляет нам обыкно венно удовольствие и тогда, когда мы вспоминаем такую вещь или надеемся на нее; поэтому и гневать ся приятно, как сказал о гневе Гомер:
Много слаще, чем мед, стекает он в грудь человека,
потому что мы не гневаемся на того, кого считаем недоступным нашей мести, и на людей более могу щественных, чем мы, мы или совсем не гневаемся, или гневаемся в меньшей степени.
С большей частью желаний связано некоторое удовольствие: мы испытываем его, или вспоминая, как наше желание было удовлетворено, или надеясь на его удовлетворение в будущем; например, боль ные, мучимые жаждой в жару, испытывают удо вольствие, и вспоминая о том, как они утоляли свою жажду в прошедшем, и надеясь утолить ее в буду щем. Точно так же и влюбленные испытывают на слаждение, беседуя устно или письменно с предметом своей любви или каким бы то ни было другим образом занимаясь им, потому что, живя воспоми нанием во всех подобных состояниях, они как бы на самом деле ощущают присутствие любимого чело века. И для всех людей любовь начинается тем, что они не только получают удовольствие от присутст вия любимого человека, но и в его отсутствие ис пытывают наслаждение, вспоминая его, и у них яв ляется досада на его отсутствие. И в горестях и слезах есть также известного рода наслаждение: горечь является вследствие отсутствия любимого человека, но в припоминании и некоторого рода ли цезрении его — что он делал и каков он был — заключается наслаждение, поэтому справедливо го ворит поэт:
Так говорил, и у всех возбудил он желание плакать.
Приятна также месть, потому что приятно достигнуть того, не достигнуть чего тяжело. Гневаясь люди безмерно печалятся, не имея возможности ото мстить, и, напротив, испытывают удовольствие, на деясь отомстить. Приятно и побеждать, и это при ятно не только для людей, любящих победу, но и для всех вообще, потому что в этом случае является мысль о собственном превосходстве, которого более или менее жаждут все. Если приятна победа, то от сюда необходимо следует, что приятны и игры, где есть место борьбе и состязанию, потому что в них часто случается побеждать; сюда относятся игры в бабки, в мяч, в кости и в шашки. Точно то же можно сказать и о серьезных забавах: одни из них делаются приятными по мере того, как к ним привыкаешь, другие же сразу доставляют удовольствие, например травля собаками и вообще всякая охота, потому что, где есть борьба, там есть место и по беде; на этом основании искусство тягаться по судам и спорить доставляет удовольствие тем, кто привык к подобному препровождению времени и имеет к нему способность.
Почет и добрая слава принадлежат к числу наи более приятных вещей, потому что каждый вообра жает, что он именно таков, каков бывает человек хороший, и тем более в том случае, когда [почести и похвала] воздаются со стороны лиц, которых мы считаем правдивыми. В этом случае люди, нам близкие, значат более, чем люди, нам далекие, и люди, коротко знакомые, и наши сограждане больше, чем люди, нам чужие, и наши современники больше, чем наши потомки, и разумные больше, чем неразумные, и многие больше, чем немногие, потому что есть более основания считать правдивыми перечислен ных нами людей, чем людей, им противоположных. Раз человек с пренебрежением относится к какой-ни будь категории существ (как, например, он относит ся к детям или животным), он не придает никакого значения почестям со стороны их и доброй славе среди них, по крайней мере ради самой этой славы, а если он и придает этим вещам значение, то ради чего-нибудь другого.
Друг также принадлежит к числу приятных [ве щей], потому что, с одной стороны, приятно лю бить: никто, кому вино не доставляет удовольствия, не любит его; а с другой стороны, приятно также и быть любимым, потому что и в этом случае у человека является мысль, что он хорош, а этого жаждут все способные чувствовать люди; а быть любимым — значит быть ценимым ради самого се бя. Быть объектом удивления приятно уже потому, что с этим связан почет. Приятно также быть объек том лести, приятен и льстец, потому что он — ка жущийся поклонник и друг. Приятно часто делать одно и то же, потому что, как мы сказали, все при вычное приятно. Приятно также испытывать пе ремену, потому что перемены согласны с природой вещей, так как вечное однообразие доводит до пре увеличения (чрезмерности) раз существующее на строение, поэтому и говорится: «во всем приятна перемена». Вследствие этого приятно то, что явля ется через известные промежутки времени, — люди ли это, или неодушевленные предметы, — потому что это производит некоторую перемену сравни тельно с настоящим; кроме того, то, что мы видим через известные промежутки времени, представля ет некоторую редкость. По большей части приятно также учиться и восхищаться, потому что в вос хищении уже заключается желание [познания], так что предмет восхищения скоро делается предме том желания, а познавать — значит следовать закону природы. К числу приятных вещей относит ся оказывание и испытывание благодеяний, потому что испытывать благодеяние — значит получать то, чего желаешь, а оказывать благодеяние — значит обладать [самому], и притом обладать в большей степени, чем другие, — а к тому и другому люди стремятся. Так как приятно оказывать благодеяния, то приятно также поставить на ноги своего ближнего и, вообще говоря, приятно завершать неокон ченное. Раз приятно учение и восхищение, необходимо будет приятно и все подобное этому, напри мер подражание, а именно: живопись, ваяние, поэзия и вообще всякое хорошее подражание, если даже объект подражания сам по себе не представляет ни чего приятного; в этом случае мы испытываем удо вольствие не от самого объекта подражания, а от мысли [умозаключения], что это, [то есть подра жание], равняется тому, [то есть объекту подражания], так что тут что-то познается. Приятны также внезапные перемены, приятно и с трудом спастись от опасностей — это приятно потому, что все по добное возбуждает удивление.
Так как приятно все согласное с природой, а все родственное соответствует друг другу по природе, то по большей части все родственное и подобное приятно, например, человек приятен для человека, лошадь для лошади, юноша для юноши, откуда произошли и поговорки, что сверстник веселит сверст ника, что всякий ищет себе подобного, что зверь узнает зверя и что галка всегда держится галки, — и все другие подобные пословицы. Так как все по добное и родственное приятно одно для другого и так как каждый человек наиболее испытывает это по отношению к самому себе, то все люди необхо димо бывают более или менее себялюбивы, потому что все такое существует в основном по отношению к самому себе. А раз все люди себялюбивы, для всякого человека необходимо бывает приятно все свое, например свои дела и слова; поэтому-то люди по большей части любят льстецов и поклонников и бывают честолюбивы и чадолюбивы: ведь дети — наши создания. Приятно также завершить неоконченное дело, потому что оно в этом случае уже ста новится нашим собственным делом. Так как очень приятна власть, то приятно казаться мудрым, так как основание власти в знании, а мудрость есть зна ние многих удивительных вещей. Кроме того, так как люди по большей части честолюбивы, то отсю да необходимо следует, что приятно порицать своих ближних, приятно и властвовать. Приятно также человеку держаться того, в чем он, по своему мнению, превосходит сам себя, как говорит поэт:
И к тому труду он привязывается, Уделяя ему большую часть каждого дня, В котором сам себя превосходит.
Равным образом, так как шутки и всякое отдохновение приятно, а равно и смех, то необходимо будет приятно и все, вызывающее смех, — и люди, и слова, и дела. Но вопрос о смешном мы рассмотрели отдельно в «Поэтике». Итак, вот что мы имели сказать о приятном. Что же касается неприятного, то это понятие станет ясным из положений, проти воположных высказанным.
12
Настроения, вызывающие несправедливые поступ ки. — Условия, благоприятствующие безнаказаннос ти преступлений и проступков.
Итак, вот причины, побуждающие людей посту пать несправедливо. Теперь скажем о том, находясь в каком нравственном состоянии они поступают не справедливо и по отношению к кому они так посту пают.
Люди поступают несправедливо, когда счита ют совершение данного поступка возможным безот носительно и возможным для себя; кроме того, ког да думают, что их поступок останется необнаружен ным, или что они не понесут за него наказания в случае его обнаружения, или, наконец, что хотя они и понесут за него наказание, но оно будет менее значительно, чем выгода, которая получится от этого поступка или для них самих, или для их близких. Позднее мы скажем, что именно кажется возмож ным и невозможным, потому что эти замечания име ют значение для всех родов речей.
Безнаказанно совершать несправедливые поступ ки считают для себя наиболее возможным люди, умеющие говорить, ловкие, имевшие много случа ев вести подобную борьбу, люди, у которых много друзей и денег. Наиболее сильными люди считают себя в том случае, когда они сами удовлетворяют указанным условиям; если же этого нет, то в том случае, если у них есть такие друзья, слуги или со общники; это дает им возможность совершать не справедливости, утаивать это и не нести за них на казания. Надеяться на это можно еще и в том слу чае, когда мы дружны с тем, кому наносим обиду, или с судьей: друзья, с одной стороны, не прини мают предосторожностей от несправедливостей, а с другой стороны, мирятся, не давая делу доходить до суда. Что же касается судей, то они угождают тем, с кем они дружны, и или совсем не взыскивают с них, или налагают незначительное наказание.
Легко скрыть свою вину тем людям, качества ко торых идут вразрез с возводимыми на них обви нениями, например, человеку бессильному легко скрыть преступление, заключающееся в насилии, а человеку бедному и безобразному — прелюбодея ние. Легко также скрыть и то, что слишком явно и слишком бросается в глаза, так как таких вещей люди не замечают, считая их невозможными. Точно так же легко скрыть преступление такой важности и такого сорта, какого никто не совершал, потому что таких вещей никто не остерегается: все остере гаются привычных преступлений, как это делают и по отношению к привычным болезням, но никто не принимает предосторожностей против того, чем ни кто никогда не страдал. Легко также нападать на тех людей, у которых или совсем нет врагов, или много их: в первом случае нападающий надеется ос таться необнаруженным на том основании, что его жертва не принимает никаких мер предосторожности, а во втором он остается необнаруженным, по тому что нападение на людей, принявших оборони тельное положение, представляется со стороны дан ного человека делом невозможным, и виновный в свою защиту может сказать, что он никогда не от важился бы на подобное дело.
Легко совершать преступления и тем, кто может укрыться — благодаря ли способу, которым совер шено преступление, или месту, где оно совершено, или для кого благоприятно слагаются обстоятельст ва. [На преступления решаются также те люди], у которых есть возможность в случае обнаружения преступления избежать суда, или выиграть время, или подкупить судей, а также те, у которых в случае наложения наказания есть возможность избежать приведения его в исполнение или добиться продол жительной отсрочки его; наконец, те, кому вследст вие крайней бедности терять нечего.
Кроме того, на преступления решаются те лица, которым выгоды от преступления представляются очевидными, значительными или близкими, а нака зание за него — ничтожным, неверным или далеким. И те преступления, кара за которые не равна получаемой от них выгоде, всегда находят исполни теля; такова, например, тирания; то же можно ска зать о преступлениях, совершение которых влечет за собой осязательную выгоду, между тем как на казание за них заключается только в позоре. И на оборот, на преступление отваживаются и в том слу чае, когда совершение его приносит некоторого рода славу, например, если удается разом отомстить за отца или за мать, как это удалось Зенону, а наказание за него заключается в денежной цене, изгна нии или в чем-нибудь подобном. Люди поступают несправедливо под влиянием тех и других из ука занных мотивов и в том и другом из указанных настроений, но это не одни и те же люди, а лица совершенно противоположных характеров. Решают ся на преступление еще и те, кому часто удавалось или скрыть свое преступление, или остаться безна казанным, а также те, кто часто терпел неудачу, потому что в подобных вещах, как и на войне, не которые способны добиваться победы во что бы то ни стало. На преступление решаются еще и в тех случаях, когда немедленно вслед за ним наступает удовольствие, а потом, уже позже, приходится ис пытывать нечто неприятное, или когда выгода близ ка, а наказание отдалено. В подобном положении находятся невоздержанные люди, а невоздержание может касаться всего, что составляет предмет наших желаний. Преступление совершается также и в тех случаях, когда, напротив, все неприятное, связанное с преступлением и наказанием за него, постигает человека немедленно, а удовольствие и пользу по лучают лишь позже, но на более продолжительное время; к такого рода вещам стремятся люди воздержанные и более разумные.
[Преступления совершаются также] теми людь ми, у которых есть возможность объяснить свой поступок случайностью, или необходимостью, или законом природы, или привычкой, — вообще в тех случаях, где есть возможность доказывать, что совершена ошибка, а не преступление. [Несправедли вость совершается и в том случае], когда можно по лучить снисхождение. [На несправедливый посту пок решаются] также люди нуждающиеся, причем нужда может быть двоякого рода: или в вещах не обходимых, как у людей бедных, или в вещах излишних, как у богатых. [На преступление решают ся] также люди, имеющие или очень хорошую, или очень дурную славу, первые в расчете на то, что на них не падет подозрение, вторые — в той мыс ли, что от этого слава их не ухудшится.
Вот в каком настроении люди решаются на пре ступления.
А люди и вещи, против которых направляются преступления, бывают обыкновенно таковы: они об ладают тем, чего у нас нет, идет ли дело о чем-нибудь необходимом или о чем-нибудь, касающемся наслаждения. [Несправедливости совершаются] по отношению к людям как близким, так и далеким, так как в первом случае скоро получаешь, а во вто ром нельзя ожидать скорого мщения, например в том случае, если бы были обокрадены карфагеняне. [Обида причиняется также людям], которые не при нимают мер предосторожности, не берегутся, лю дям слишком доверчивым, потому что в этом случае легко укрыться от внимания всех, а также людям беззаботным, потому что нужно быть человеком заботливым, чтобы вести дело судом, людям совест ливым, потому что они не способны вступать в спор из-за выгоды, людям, которые, будучи оскорбле ны многими, не доводили дело до суда, так как та кие люди, по пословице, легко становятся добычей мизийцев, — людям, которые никогда не терпели оскорблений или терпели их очень часто, потому что и те и другие не принимают мер предосторожно сти — первые потому, что полагают, что никто ни когда их не оскорбит, а вторые потому, что, по их мнению, больше уж никто их не оскорбит. Легко обидеть также тех людей, которые оклеветаны или которых легко оклеветать, потому что такие люди обыкновенно не решаются начать процесс, боясь су дей, и никому не могут внушить к себе доверия; так бывает с людьми, возбудившими всеобщую нена висть и зависть. [Несправедливости направляются] также против людей, относительно которых мы имеем что-нибудь, — касается ли это их предков, или их самих, или их друзей, — за то, что они обидели или хотели обидеть нас самих, или наших предков, или людей нам близких, потому что, по пословице, злобе нужен только предлог. [Обижают] и врагов, и друзей, потому что первых обидеть легко, а вторых приятно, [обижают] и тех, у кого нет друзей, кто не умеет ни красно говорить, ни вести дело, потому что такие люди или не пытаются вести дело судом, или идут на мировую, или ничего не доводят до конца. [Часто поступают несправедливо с людьми], которым неудобно тратить время, добиваясь суда или удовлетворения, каковы, например, чужеземцы и ремесленники, которые собственными руками за рабатывают себе хлеб, потому что эти люди мирятся на малом и легко прекращают дело. [Несправедли вость легко делается по отношению к тем людям], которые сами поступали несправедливо во многом или именно в том, в чем теперь поступают неспра ведливо относительно их, так как несправедливость почти не кажется несправедливостью, когда кому-нибудь причиняется именно такая обида, какие он привык причинять другим, например, если кто-нибудь оскорбит человека, привыкшего оскорблять других. Несправедливо поступают также с теми людьми, которые обидели нас, или хотели обидеть, или хотят обидеть, или обидят; в этом случае несправедливость заключает в себе нечто приятное и прекрасное и уже почти не кажется несправедливос тью. Мы легко обижаем также тех, унижение кото рых будет приятно или нашим друзьям, или тем, кому мы удивляемся, или кого любим, или нашим повелителям, или вообще тем людям, от которых мы зависим и от которых можем получить какую-нибудь выгоду. [Мы совершаем также несправед ливость по отношению к тем людям], над которы ми мы произнесли осуждение и с которыми прерва ли сношения, как, например, поступил Каллипп по отношению к Диону, потому что и подобные по ступки почти не кажутся несправедливыми. Точно так же поступаем мы и с теми людьми, которых если не мы, так другие обидят, так как в этом слу чае кажется невозможным колебание; так, по пре данию, поступил Энесидем, который послал Гелону, поработившему какой-то город, коттабий, поздрав ляя его с тем, что предупредил его именно в том, что сам он, Энесидем, намерен был сделать. [Оби да часто причиняется в тех случаях], когда это да ет возможность сделать много хорошего обижен ным, потому что в этих случаях искупление пред ставляется делом легким, как говорил фессалиец Ясон, что должно иногда поступать несправедливо, чтобы иметь возможность совершать много справед ливых дел.
[Человек легко позволяет себе те несправедливые поступки], совершать которые вошло в привычку у всех или у многих, потому что в этих случаях есть надежда получить прощение. [Мы легко решаемся на похищение тех предметов], которые легко скрыть, а также тех, которые легко истрачиваются, таковы, например, съестные припасы; [сюда же относятся предметы], которым легко придать другой вид, из менив их форму, цвет или состав, или предметы, которые во многих местах можно удобно спрятать, таковы вещи, которые можно или легко передви гать с места на место, или укрывать в маленьких пространствах, а также вещи, подобные которым в большом числе находились у похитителя. [Человек часто наносит другим такого рода оскорбления], о которых потерпевшие лица стыдятся говорить, та ково, например, бесчестье, наносимое нашим женам, или нам самим, или нашим сыновьям. [Часто также мы совершаем проступки], преследование которых путем суда могло бы показаться простой страстью к сутяжничеству со стороны лица, начинающего процесс. Сюда относятся проступки маловажные и легко извиняемые.
13
Двоякий способ определения справедливости и неспра ведливости. — Закон частный и закон общий. — Две категории несправедливых поступков. — Два рода не писаных законов. — Понятие правды.
Вот приблизительно все соображения, которые можно представить относительно настроения тех лю дей, поступающих несправедливо, относительно тех лиц и вещей, [против которых направляются неспра ведливости], и относительно причин, [по которым они совершаются]. Прежде всего разберем всякого рода поступки, согласные и несогласные со справедливостью.
Понятие справедливости и несправедливости оп ределяется двояким образом: согласно двум кате гориям законов и согласно людям, которых они ка саются. Я утверждаю, что существует закон частный и закон общий. Частным я называю тот закон, ко торый установлен каждым народом для самого себя; этот закон бывает и писаный, и неписаный. Общим законом я называю закон естественный. Есть нечто справедливое и несправедливое по природе, общее для всех, признаваемое таковым всеми народами, ес ли даже между ними нет никакой связи и никакого соглашения относительно этого. Такого рода спра ведливое имеет, вероятно, в виду Антигона, утверж дая, что вполне согласно со справедливостью похоронить, вопреки запрещению, труп Полиника, так как это относится к области естественной справед ливости, которая возникла
Не сегодня и не вчера; она вечно живет, и никто не может сказать, откуда она явилась.
На таком же основании Эмпедокл запрещает умерщвлять всякое живое существо; такого рода поступок не может казаться справедливым в глазах одних и несправедливым в глазах других; но этот закон, обязательный для всех людей, имеет силу на пространстве всего широкого эфира и неизмеримой земли.
То же говорит и Алкидамант в своей Мессенской речи.
Преступления определяются двояко по отноше нию к лицам, против которых [они совершаются]: то, что нужно делать и чего не нужно делать, мо жет касаться или всего общества, или одного из его членов; сообразно с этим и поступки, согласные со справедливостью и противные ей, могут быть двух родов: они могут касаться или одного определенного лица, или целого общества; так, человек, совершаю щий прелюбодеяние и наносящий побои, поступает несправедливо по отношению к одному определен ному лицу, а человек, уклоняющийся от отбывания воинской повинности, поступает несправедливо по отношению ко всему обществу.
Подразделив таким образом все несправедливые поступки на поступки, касающиеся общества в его целом, и поступки, касающиеся одного или несколь ких членов общества, возвратимся к вопросу, что значит быть объектом несправедливости. Быть объ ектом несправедливости — значит терпеть неспра ведливость со стороны лица, совершающего ее про извольно, так как мы раньше определили соверше ние несправедливости как нечто произвольное. Так как объект несправедливого действия необходимо терпит обиду, и притом терпит ее против своего же лания, а понятие обиды ясно из сказанного выше (ибо мы выше определили понятие добра и зла само го по себе), а также и понятие произвольного (мы сказали, что произвольно все то, что человек совер шает, сознавая, что он делает).
Таким образом, все поступки необходимо отно сятся или ко всему обществу, или к отдельному члену его и совершаются человеком или при полном неведении и против желания, или добровольно и вполне сознательно, и из этих последних поступков одни совершаются преднамеренно, другие же под влияни ем аффекта.
О гневе мы будем говорить в трактате о страстях, а о том, что люди делают преднамеренно и в каком настроении они так поступают, об этом мы сказали раньше.
Так как часто люди, признаваясь в совершении известного поступка, не признают известной квалификации поступка или того, чего касается эта ква лификация, — например, человек утверждает, что он что-нибудь взял, но не украл или что он первый Ударил, но не нанес оскорбления, что он с кем-нибудь был в связи, но не совершал прелюбодеяния, что он совершил кражу, но не святотатство, пото му что похищенное не принадлежало богу, что он запахал чужое, но не общественное поле, что на ходился в сношениях с врагами, но не совершил измены, — имея в виду подобные случаи, следует также определить, что такое кража, оскорбление, прелюбодеяние, для того, чтобы быть в состоянии выяснить истину, хотим ли мы доказать, что что-нибудь было или что чего-нибудь не было.
Во всех подобных случаях вопрос идет о том, было ли известное действие несправедливо и дурно или нет: ведь в намерении заключается негодность и несправедливость человека, а такие выражения, как оскорбление и воровство, указывают на предна меренность: не всегда ведь человек, нанесший удар другому человеку, причинил ему этим оскорбление, но лишь в том случае, если он сделал это с какой-нибудь целью, например с целью обесчестить его или доставить самому себе удовольствие, и не всегда человек, тайно взявший что-нибудь, совершил во ровство, но лишь в том случае, когда он сделал это, желая причинить ущерб другому и присвоить себе взятую вещь.
Относительно других случаев можно сказать то же самое, что и относительно случаев, рассмотрен ных нами.
Так как есть два вида справедливого и неспра ведливого и так как мы уже сказали о том, о чем трактуют законы [писаные], то нам остается сказать о законах неписаных. Они бывают двух родов: одни из них имеют в виду крайние проявления доброде тели и порока, с которыми связаны порицания и похвалы, бесчестье и почести, изъявление общего уважения; сюда относится, например, признатель ность по отношению к благодетелям, воздаяние добром за добро, помощь друзьям и т. п. Другие же из неписаных законов восполняют недостатки частного писаного закона, так как правда, относясь, по-видимому, к области справедливого, есть то, что справедливо вопреки писаному закону.
Подобные недостатки писаного закона допуска ются законодателями иногда добровольно, а иногда и против воли: против воли, когда [недостатки за кона] ускользают от их внимания, добровольно, когда они не могут дать никакого предписания от носительно данного случая, потому что их определения должны отличаться характером всеобщности, а данный случай касается не того, что бывает всегда, но того, что случается по большей части. То же можно сказать о случаях, относительно которых трудно давать какие-нибудь указания вследствие их беспредельности, так, например, запрещая наносить раны железом, трудно определить, какой длины и какое именно железо имеет в виду это запрещение: жизни человеческой не хватило бы для этого пере числения.
Когда, таким образом, нельзя дать точного опре деления, а между тем необходимо издать зако нодательное постановление, в таких случаях следу ет употреблять общие выражения. Отсюда следует, что если кто-нибудь, имея на руке железное кольцо, поднимает на другого человека руку или нанесет ему удар, то, согласно писаному закону, он виновен, поступает несправедливо, — и это-то и есть правда. Если данное нами понятие есть понятие правды, то отсюда очевидно, что соответствует правде и что ей не соответствует и какие люди не соответствуют понятию правды. Все то, что долж но заслуживать снисхождения, подходит под поня тие правды. Кроме того, правда требует неодинаковой оценки по отношению к ошибкам, несправедли вым поступкам и несчастьям. К числу несчастий относится все то, что случается без умысла и без всякого злого намерения, к числу заблуждений — все то, что случается не без умысла, но не вслед ствие порочности; к числу несправедливых поступ ков — все то, что случается не без умысла, но вмес те с тем вследствие порочности, потому что ведь и все, что делается под влиянием страсти, предпола гает порочность.
Правда заключается и в том, чтобы прощать че ловеческие слабости, в том еще, чтобы иметь в виду не закон, а законодателя, не букву закона, а мысль законодателя, не самый поступок, а намерение че ловека, [его совершившего], не часть, а целое, в том, чтобы обращать внимание не на то, каким выказал себя человек в данном случае, но каков он был все гда или по большей части. Правда заключается еще и в том, чтобы более помнить полученное добро, чем испытанное зло, и добро, нами полученное, по мнить более, чем добро, нами самими сделанное, в том, чтобы терпеливо переносить делаемые нам не справедливости и предпочитать судиться словом, а не делом, в том, наконец, чтобы охотнее обращаться к суду посредников, чем к суду публичному, потому что посредник заботится о правде, а судья о законе; для того и изобретен суд посредников, чтобы могла торжествовать правда.
14
Различные мерила несправедливого поступка. — Отя гощающие обстоятельства. — Нарушение закона не писаного и писаного.
Пусть, таким образом, будет изложено учение о правде.
Всякое несправедливое действие представляется тем более несправедливым, чем больше нравственная испорченность, от которой оно происходит; по этому-то [иногда] самые ничтожные поступки могут считаться величайшими преступлениями, так, например, Каллистрат обвинял Меланопа в том, что он обсчитал работников, строивших храм, на три свя щенных пол-обола. В области справедливости (мы замечаем явления) противоположные. Такая оцен ка поступка вытекает из наличия соответствующих возможностей, a именно: человек, похитивший три священных пол обола, может считаться способным на всякого рода преступления.
Иногда сравнительная важность поступка опре деляется таким образом, а иногда о поступке судят по тому вреду, который он приносит. Величай шим считается и [то преступление], для которого нет равносильного наказания: каждое наказание ка жется ничтожным перед ним, и то [преступление], от которого нет исцеления, потому что трудно и да же невозможно вознаградить за него, и то, за ко торое потерпевший не может получить удовлетворе ния, потому что причиненное ему зло неисцелимо, суд же и наказание есть некоторого рода исцеление.
И еще большего наказания заслуживает человек, совершивший несправедливость, в том случае, если лицо пострадавшее и обиженное само на себя на ложит тяжелое наказание; так, Софокл, произнося речь в защиту Эвктемона, который наложил на себя руки вследствие полученного оскорбления, сказал, что он не удовольствуется требованием меньшего на казания, чем то, которое счел для себя достойным пострадавший.
[Иногда важность поступка оценивается в связи с тем соображением], что никто другой или никто раньше не совершал такого преступления или что лишь немногие решались на такое дело, а также что он много раз совершал одно и то же преступление. И если для предупреждения и наказания какого-ни будь проступка приходится взыскивать и изобретать новые средства [это также важно]; так, например, в Аргосе наказуется тот человек, из-за которого построена новая тюрьма. Затем несправедливое дей ствие имеет тем более важности, чем большим звер ством оно отличается; более тяжко оно также в том случае, когда совершается более обдуманно или ког да рассказ о нем возбуждает в слушателях скорее страх, чем сострадание.
Соображения, которыми пользуется риторика, да вая оценку какого-нибудь поступка, заключаются и в том, что такой-то человек нарушил или преступил многое, например клятву, договор, поруку, право за ключать брачные союзы, потому что в этом случае мы имеем дело с совокупностью многих несправед ливых деяний.
[Усиливает вину еще и то обстоятельство], если несправедливый поступок совершается в том самом месте, где налагается наказание на лиц, поступаю щих неправедно; так делают, например, лжесвиде тели, потому что где же они могут воздержаться от несправедливого поступка, если они решаются на не го в самом судилище? [Важны также те проступки], которых люди особенно стыдятся, а также [важно], если человек поступает дурно со своим благодете лем: здесь его вина делается значительнее оттого, что он, во-первых, делает зло и, во-вторых, не делает добра.
[Большую важность получает поступок], наруша ющий неписаные законы, потому что человек, обла дающий лучшими нравственными качествами, бывает справедлив и без принуждения, а писаная правда име ет характер принуждения, чуждый неписаной. С другой стороны, [вину человека может увеличивать имен но то обстоятельство], что его поступок идет вразрез с законами писаными, потому что человек, нарушив ший законы, угрожающие наказанием, может нару шить и законы, не требующие наказания.
Таким образом, мы сказали о том, что увеличивает и смягчает преступление.
15
Пять родов «нетехнических» доказательств: закон, свидетели, договоры, пытка, клятвы. — Как ими
нужно пользоваться?
Теперь, после изложенного нами выше, по по рядку следует сделать краткий обзор доказательств, которые называются «нетехническими»; они отно сятся специально к области речей судебных. Таких доказательств пять: законы, свидетели, договоры, показания под пыткой, клятвы.
Прежде всего скажем о законах — как следует пользоваться ими, обвиняя или защищаясь. Очевид но, что, когда писаный закон не соответствует поло жению дела, следует пользоваться общим законом, как более согласным с правдой и более справедли вым, [с тем соображением], что «судить по своему лучшему разумению» — значит не пользоваться исключительно писаными законами и что правда су ществует вечно и никогда не изменяется, так же как и общий закон, потому что и правда, и общий закон сообразны с природой, а писаные законы изменя ются часто.
Поэтому-то в «Антигоне» Софокла мы и находим эти известные изречения: Антигона оправдывается как тем, что предала земле тело своего брата вопре ки постановлению Креонта, но не вопреки неписа ному закону:
Эти законы изобретены не вчера или сегодня,
но существуют вечно;
Я не могу пренебречь ими ради кого бы то ни
было,
так и тем, что справедливо то, что истинно и полезно, а не то, что только кажется таковым, так что писа ный закон не есть истинный закон, потому что он не выполняет обязанности закона, и тем, что судья есть как бы человек, ставящий пробу на серебре, который должен различать поддельную справедли вость и справедливость настоящую, и что человеку более высоких нравственных качеств свойственно ру ководиться законами неписаными преимущественно перед законами писаными.
При этом нужно смотреть, не противоречит ли данный закон какому-нибудь другому славному зако ну или самому себе, как, например, иногда один закон объявляет действительными постановления, какие бы они ни были, а другой запрещает издавать постанов ления, противоречащие закону. Если закон отличается двусмысленным характером, так что можно толковать его и пользоваться им в ту или другую сторону, в таком случае нужно определить, какое толкование его будет более согласно с видами справедливости или пользы, и потом уже пользоваться им. И если обсто ятельства, ради которых был постановлен закон, уже не существуют, а закон тем не менее сохраняет свою силу, в таком случае нужно постараться выяснить [это] и таким путем бороться с законом.
Если же писаный закон соответствует положению дела, то следует говорить, что клятва «судить по своему лучшему разумению» дается не для того, что бы судить против закона, но для того, чтобы судья не оказался клятвопреступником в тех случаях, когда он не знает, что говорит закон.
[Можно еще прибавить], что всякий ищет не бла га самого по себе, а того, что для него представля ется благом, и что все равно — не иметь законов или не пользоваться ими, и что в остальных искус ствах, например в медицине, нет никакой выгоды обманывать врача, потому что не столько бывает вредна ошибка врача, как привычка не повиноваться власти, и что, наконец, стремление быть мудрее за конов есть именно то, что воспрещается наиболее прославленными законами.
Таким образом, мы рассмотрели вопрос о законах.
Что касается свидетелей, то они бывают двоякого рода: древние и новые, а эти последние разделяются еще на тех, которые сами рискуют так или иначе в случае дачи ложного показания, и на тех, которые не подвергаются при этом риску. Под древними сви детелями я разумею поэтов и других славных мужей, приговоры которых пользуются всеобщей известно стью.
Так, например, афиняне все пользовались свиде тельством Гомера относительно Саламина и тенедосцы недавно обращались к свидетельству коринфянина Периандра против жителей Сигея. Точно так же и Клеофонт все пользовался против Крития элегиями Солона, говоря, что дом его давно уже отличался бесчинством, так как иначе Солон никог да не сочинил бы стиха:
Скажи краснокудрому Критию, чтобы он слушался
своего отца.
Таковы свидетели относительно событий свершившихся.
Относительно же событий грядущих свидетеля ми служат люди, изъясняющие прорицания, как, например, Фемистокл говорил, что деревянная стена означает, что должно сражаться на кораблях. Кроме того, и пословицы, как мы говорили, служат свиде тельствами — например, для человека, который со ветует не дружить со стариком, свидетельством слу жит пословица «Никогда не делай добра старику», а для того, кто советует умерщвлять сыновей тех отцов, которые убиты, — пословица «Неразумен тот, кто, умертвив отца, оставляет в живых сыно вей».
Новые свидетели — известные [всем] лица вы разили какое-то мнение; их мнение приносит поль зу людям, которые ведут тяжбу относительно этих же самых вопросов, как, например, Эвбул на су де воспользовался против Харета словами Платона, сказавшего об Архибии, что [благодаря ему] в го сударстве развился явный разврат. К числу новых свидетелей принадлежат люди, которые рискуют подвергнуться опасности в случае уличения их во лжи. Такие люди служат свидетелями только при решении вопроса, имело ли место это событие или нет, существует данный факт или нет, но при опре делении свойства факта они свидетелями быть не могут, например, при решении вопроса о справед ливости или несправедливости, полезности или бес полезности какого-нибудь поступка. В подобных случаях свидетели, непричастные к делу, заслужи вают наибольшего доверия, самыми верными свиде телями являются свидетели древние, потому что они неподкупны.
Для человека, не имеющего свидетелей, место до казательств должно занять правило, что судить сле дует на основании правдоподобия, что это и значит «судить по своему лучшему разумению», что невозможно придать вероятностям ложный смысл из-за денег и что вероятности не могут быть ложно сви детельствованы. А человек, имеющий за себя свидетелей, может, в свою очередь, сказать человеку, не имеющему их, что вероятности не подлежат от ветственности, что не было бы никакой нужды в свидетельствах, если бы достаточно было рассмот реть дело на основании одних слов.
Что касается свидетельств, то они могут относить ся частью к самому оратору, частью к его против нику, могут касаться частью самого факта, частью характера [противников]; очевидно, таким образом, что никогда не может быть недостатка в полезном свидетельстве, которое, если и не будет иметь пря мого отношения к делу, в благоприятном смысле для оратора или неблагоприятном для его противников, во всяком случае послужит для характеристики нрав ственной личности или самого тяжущегося — со стороны честности, или его противника — со сто роны негодности.
Остальные соображения относительно свидетеля, который может относиться к тяжущемуся или дру жественно, или враждебно, или безразлично, может пользоваться хорошей или дурной репутацией или не пользоваться ни той ни другой, — все эти сооб ражения и другие подобные им различия нужно де лать на основании тех самых общих положений, из которых мы получаем и энтимемы.
Что касается договоров, то о них оратору полезно говорить лишь постольку, поскольку он может пред ставить их значение большим или меньшим, пока зать их заслуживающими веры или нет. Если дого воры говорят в пользу оратора, следует выставлять их надежными и имеющими законную силу; если же они говорят в пользу противника, [следует доказы вать] противоположное.
Доказательства надежности или ненадежности договора ничем не отличаются от рассуждения о свидетелях, потому что договоры получают характер надежности в зависимости от того, каковы лица, подписавшие их или хранящие их. Раз существова ние договора признано, следует преувеличивать его значение, если он для нас благоприятен: ведь дого вор есть частный и частичный закон, и не договоры придают силу закону, а законы дают силу тем до говорам, которые согласны с законом, и вообще са мый закон есть некоторого рода договор, так что кто не доверяет договору или упраздняет его, тот нарушает и закон. К тому же большая часть добро вольных сношений между людьми покоится на до говорном начале, так что с уничтожением силы до говора уничтожается и самая возможность сношений людей между собой.
Легко видеть, какие другие соображения пригод ны в этом случае. Если же закон неблагоприятен для нас и благоприятен для наших противников, в этом случае при годны прежде всего те возражения, которые можно сделать по поводу неблагоприятного для нас закона, а именно, что бессмысленно считать для себя обя зательным договор, если мы не считаем себя обя занными повиноваться самим законам, раз они не правильно постановлены и раз законодатели впали в заблуждение, что, кроме того, судья решает, что справедливо, поэтому для него должен быть важен не договор, а то, что более соответствует справед ливости, что справедливое нельзя исказить ни с по мощью обмана, ни путем принуждения, потому что оно вытекает из самой природы вещей, между тем как договоры часто возникают на основании обмана и принуждения.
Затем нужно посмотреть, не противоречит ли данный договор какому-нибудь писаному или общему закону и из писаных законов какому-нибудь туземному или иноземному закону, кроме того, не противоречит ли он каким-нибудь другим догово рам, более ранним или более поздним. [В таком случае можно утверждать] или что сила на стороне более поздних договоров, или что правильны более ранние договоры, а что более поздние неправильны, смотря по тому, как будет полезнее. Кроме того, следует обсуждать договор с точки зрения пользы: не противоречит ли он [пользе] судей. Много дру гих подобных возражений можно сделать, их легко вывести из сказанного.
Пытка делается некоторого рода свидетельством; она кажется чем-то убедительным, потому что за ключает в себе некоторую необходимость. Нетруд но и в отношении к ней привести все возможные соображения: если пытка может быть для нас вы годна, следует преувеличивать ее значение, утверж дая, что из всех видов свидетельств одна она может считаться истинной. Если же пытка невыгодна для нас и выгодна для нашего противника, в таком случае можно оспаривать истинность такого рода сви детельств путем рассуждения о характере пыток во обще, — что во время пытки под влиянием принуж дения ложь говорится так же легко, как и правда, причем одни, более выносливые, упорно утаивают истину, а другие легко говорят ложь, чтобы поско рей избавиться от пытки. При этом нужно иметь наготове подобные действительно бывшие примеры, известные судьям. Следует говорить, что пытка не может способствовать обнаружению истины, потому что многие упорные и крепкие люди, будучи сильны духом, мужественно выносят пытку, а люди трусли вые и робкие, еще не видя пытки, пугаются ее, так что пытка не заключает в себе ничего надежного.
Что касается клятв, то здесь следует различать. следующие четыре случая: или одна сторона требует клятвы от другой и в то же время принимает также требование от другой стороны; или нет ни того ни другого; или есть что-нибудь одно и нет другого, то есть или требуют клятвы, не принимая сами требования ее, или принимают требование, сами не требуя ее. Помимо этого может быть еще случай другого рода — если клятва была принесена раньше истцом или его противником.
Не требуют принесения клятвы под тем предло гом, что люди легко приносят ложные клятвы и что, принеся клятву, противник освобождается от своего обязательства, между тем как, если клятва не при несена противником, истец может рассчитывать на его осуждение, что опасности, которой подвергается истец в зависимости от судей, он отдает предпочте ние, потому что судьям он доверяет, противнику же нет.
Отклонять требование клятвы можно под тем предлогом, что она была бы произнесена ввиду по лучения денежной выгоды и что он, говорящий, при нес бы нужную клятву, если бы был дурным чело веком, потому что лучше быть дурным ради чего-нибудь, чем без всякой причины, если же [зная], что, принеся присягу, я получу желаемое, а не при неся, ничего не получу, все же отказываюсь принести ее, то отказ от клятвы нужно объяснять моими пре красными нравственными качествами, а не страхом оказаться клятвопреступником.
В этом случае пригодно изречение Ксенофана, что, когда человек безбожный делает вызов челове ку благочестивому, стороны представляются нерав ными, здесь мы имеем дело с таким же случаем, как если бы человек сильный вызывал слабого человека на бой или, [точнее сказать], на избиение.
Если мы принимаем требование клятвы от нашего противника, мы можем мотивировать это тем, что мы доверяем себе, а к своему противнику никакого
доверия не чувствуем. Здесь снова можно привести изречение Ксенофана, изменив его в том смысле, что положение уравнивается, если нечестивый чело век требует клятвы, а человек благочестивый при несет ее, что странно отказаться от принесения кля твы в деле, в котором от самих судей требуешь клятвы.
Если же мы требуем клятвы от противника, то для объяснения этого можно сказать, что желание вверить свое дело богу — желание благочестивое, что мы не имеем никакой нужды желать других судей, потому что решение дела предоставляется самому противнику и что бессмысленно не желать приносить клятву там, где от других требуешь кля твы.
Раз выяснено, что нужно говорить относительно каждого из вышеуказанных случаев, ясно также, что нужно говорить при сочетании двух случаев в один, например, если человек желает принять клятву, а сам приносить ее не желает, или если он приносит ее, но не желает принять ее от противника, или если он желает и принести, и принять ее, или если не желает ни того ни другого. Эти случаи получатся от сочетания указанных случаев, так что и доводы относительно их получатся от сочетания доводов, ка сающихся каждого отдельного случая.
Если человек раньше принес клятву, противоре чащую клятве, ныне приносимой, то он может в свое оправдание сказать, что это не клятвопреступление, потому что преступление есть нечто добровольное, что приносить ложную клятву — значит совершить преступление, но что действия, совершаемые под влиянием насилия и обмана, непроизвольны. Отсюда можно и относительно клятвопреступления выне сти заключение, что суть его в умысле человека, а не в том, что произносят уста.
Если же противник наш раньше принес клятву, противоречащую [теперешней], тогда на это можно сказать, что человек, не остающийся верным своей клятве, ниспровергает все, чему он клялся, что судьи, лишь произнеся клятву, приводят в испол нение законы, [и добавить, обращаясь к судьям]: «От вас они требуют соблюдения тех клятв, принеся которые вы отправляете правосудие, а сами не соблю дают принесенных ими клятв». Пользуясь амплифи кацией, можно сказать и многое другое подобное.
Вот все, что можно сказать по поводу «нетехни ческих» доказательств.
Книга вторая
1
Цель риторики. — Условия, придающие речи характер убедительности. — Причины, возбуждающие доверие к оратору. — Определение страсти. — Три точки зре ния, с которых следует рассматривать каждую из страстей.
Итак, вот те основания, исходя из которых сле дует склонять к чему-нибудь или отвращать от чего-нибудь, хвалить и хулить, обвинять и оправдывать ся, и вот представления и положения, которые спо собствуют доказательности доводов, потому что по поводу их и с помощью их строятся энтимемы, как это можно сказать относительно каждого из родов речи в частности. Так как сама риторика существует для вынесения решения — ведь и в сове щательных делах приходят к [определенному] реше нию, и суд также выносит свое решение, поэтому необходимо не только заботиться о том, чтобы речь была доказательной и возбуждающей доверие, но также и показать себя человеком известного склада и настроить известным образом судью, потому что для убедительности речи весьма важно (особенно в речах совещательных, а затем и в судебных), чтобы оратор показался человеком известного склада и чтобы [слушатели] поняли, что он к ним относит ся известным образом, а также чтобы и они бы ли к нему расположены известным образом. Выка зать себя человеком известного склада бывает для оратора полезнее в совещательных речах, а вызвать у слушателя известное отношение полезнее в речах судебных, потому что дело представляется неодина ковым тому, кто находится под влиянием любви, и тому, кем руководит ненависть, тому, кто сердится, и тому, кто кротко настроен, но или совершенно различным, или различным по значению. Когда че ловек с любовью относится к тому, над кем он тво рит суд, ему кажется, что тот или совсем не виновен, или мало виновен; если же он его ненавидит, [тогда ему кажется] наоборот: и когда человек стремится к чему-нибудь или надеется на что-нибудь, что для него должно быть приятно, ему кажется, что это будет и будет хорошо, а человеку равнодушному и недовольному [кажется] наоборот.
Есть три причины, возбуждающие доверие к го ворящему, потому что есть именно столько вещей, в силу которых мы верим без доказательств, — это разум, добродетель и благорасположение; люди ошибаются в том, что говорят или советуют, или по всем этим причинам в совокупности, или по одной из них в отдельности, а именно: они или неверно рассуждают ввиду своего неразумия, или же, верно рассуждая, они вследствие своей нравственной не годности говорят не то, что думают, или, наконец, они разумны и честны, но не благорасположены, почему возможно не давать наилучшего совета, хотя и знаешь, [в чем он состоит]. Кроме этих [трех причин], нет никаких других. Если, таким образом, слушателям кажется, что оратор обладает всеми эти ми качествами, они непременно чувствуют к нему доверие. [Чтобы увидеть], отчего люди могут ка заться разумными и нравственно хорошими, нужно обратиться к трактату о добродетелях, потому что одним и тем же способом можно сделать человеком известного склада как себя, так и другого человека; о благорасположении же и дружбе следует сказать в трактате о страстях. Страсти — все то, под влиянием чего люди изменяют свои решения, с чем со пряжено чувство удовольствия или неудовольствия, как, например, гнев, сострадание, страх и все этим подобные и противоположные им [чувства]. Каж дую из них следует рассмотреть с трех точек зре ния, например, гаев: в каком состоянии люди бывают сердиты, на кого они обыкновенно сердятся, за что. Если бы мы выяснили один или два из этих пунктов, но не все, мы были бы не в состоянии возбудить гнев; точно то же [можно сказать] и от носительно других [страстей]. Как по отношению к вышеизложенному мы наметили общие принципы, так мы сделаем и здесь и рассмотрим [страсти] вышеуказанным способом.
2
Определение гнева. — Определение пренебрежения; три вида его. — Состояние, в котором люди гневаются. — На кого и за что люди гневаются? — Как должен пользоваться оратор этой страстью для своей цели?
Пусть гнев будет определен как соеди ненное с чувством неудовольствия стремление к то му, что представляется наказанием за то, что пред ставляется пренебрежением или к нам самим, или к тому, что нам принадлежит, когда пренебрегать бы не следовало. Если таково понятие гнева, то человек, гневающийся всегда, гневается непременно на ка кого-нибудь определенного человека, например на Клеона, а не на человека [вообще], и [гневается] за то, что этот человек сделал или намеревался сделать что-нибудь самому [гневающемуся] или кому-нибудь из его близких; и с гневом всегда бывает связано некоторое удовольствие, вследствие надежды наказать, так как приятно думать, что достигнешь того, к чему стремишься. Никто не стремится к тому, что ему представляется невозможным, и гне вающийся человек стремится к тому, что для него возможно. Поэтому хорошо сказано о гневе:
Много слаще, чем мед, стекает он в грудь человека, После того же все больше в груди разрастается дымом.
Некоторого рода удовольствие получается от это го, и, кроме того, [оно является еще и] потому, что человек мысленно живет в мщении; являющееся в этом случае представление доставляет удовольствие, как и представления, являющиеся во сне.
Но пренебрежение есть акт рассудка по отношению к тому, что нам кажется ничего не стоящим, ибо зло и добро и то, что с ними соприкасается, мы считаем достойными внимания, а ничего не стоящи ми мы считаем вещи, совсем [к ним] не [относящие ся] или [относящиеся] очень мало. Видов пренебре жения три: презрение, самодурство и оскорбление. Человек, выказывающий презрение, обнаруживает 16 тем самым пренебрежение, ибо люди презирают то, что в их глазах ничего не стоит, а вещами, ничего не стоящими, люди пренебрегают. И человек, вы казывающий самодурство, по-видимому, обнаружи вает презрение, потому что самодурство есть препят-ствование желаниям другого не для того, чтобы [до ставить] что-нибудь себе, а для того, чтобы оно не [досталось] другому; и, так как [здесь он действует] не [с той целью], чтобы самому получить что-нибудь, он выказывает пренебрежение [к своему противни ку], потому что, очевидно, он считает его неспособным ни причинить ему вред, так как в этом случае он боялся бы его, а не пренебрегал бы им, ни при нести сколько-нибудь значительную пользу, так как в таком случае он постарался бы стать его другом. Человек, наносящий оскорбление, также выказывает пренебрежение, потому что оскорблять значит делать и говорить вещи, от которых становится стыдно то му, к кому они обращены, и притом [делать это] не с той целью, чтобы он подвергся чему-нибудь, кроме того, что уже было, но с целью получить самому от этого удовольствие. Люди же, воздающие равным за равное, не оскорбляют, а мстят. Чувство удовольст вия у людей, наносящих оскорбление, является по тому, что они, оскорбляя других, в своем представ лении от этого еще более возвышаются над ними. Поэтому-то люди молодые и люди богатые легко наносят оскорбления: им представляется, что, нанося оскорбления, они достигают тем большего превос ходства.
Оскорбление связано с умалением чужой чести, а кто умаляет чужую честь, тот пренебрегает, ибо не пользуется никаким почетом то, что ничего не стоит — ни в хорошем, ни в дурном смысле. По этому-то Ахилл в гневе говорит:
Злую обиду [широкодержавный Атрид Агамемнон]
Мне причинил: отобрал у меня и присвоил награду.
И
еще:
[Как пред лицом аргивян обесчестил меня
Агамемнон].
Будто какой-нибудь я новосел, чужеземец
презренный.
Как видно, именно за это он гневается. Уважения к себе люди требуют от лиц, уступающих им в происхождении, могуществе, доблести и вообще во всем, в чем один человек имеет большое пре имущество перед другими, например богатый перед бедным в деньгах, обладающий красноречием перед неспособным говорить, имеющий власть перед подвластным и считающий себя достойным власти перед достойным быть под властью. Поэтому [по эт] говорит:
Гнев же нелегок царя, питомца владыки Кронида,
а также:
Но сокровенную злобу, покуда ее не проявит, В сердце таит.
Ведь они сердятся именно вследствие своего пре имущества. Кроме того, [человек имеет притязание на уважение со стороны лиц], от которых он считает себя вправе ожидать услуг; а таковы лица, которым оказал или оказывает услуги он сам, или кто-нибудь через его посредство, или кто-нибудь из его близ ких, — или хочет, или хотел оказать.
Итак, из вышесказанного уже очевидно, в каком состоянии люди гневаются и на кого и за что. Они гневаются, когда испытывают чувство неудовольст вия, потому что, испытывая неудовольствие, человек стремится к чему-нибудь. И притом, прямо ли кто противодействует в чем-либо, например жаждущему в утолении жажды, или не прямо, он является де лающим совершенно то же [то есть служит препят ствием]. И если кто противодействует, или не со действует человеку, или чем-нибудь другим надоедает ему, когда он находится в таком состоянии, он сердится на всех этих людей. Поэтому люди боль ные, голодные, ведущие войну, влюбленные, жаж дущие, вообще люди, испытывающие какое-нибудь желание и не имеющие возможности удовлетворить его, бывают гневливы и раздражительны, особенно по отношению к людям, которые с пренебрежением относятся к данному положению, таков, например, бывает больной по отношению к людям, [так отно сящимся] к болезни, голодный по отношению к лю дям, [так относящимся] к голоду, воюющий по отношению к людям, (так относящимся] к войне, влюбленный по отношению к людям, [так относящимся] к любви, и подобным же образом [относится он] и к другим: каждый своим настоящим страда нием бывает подготовлен к гневу против каждого человека. [Сердится человек] и в том случае, когда его постигает что-нибудь противное его ожиданиям, ибо то, что [постигает человека] совершенно неожи данно, способно более огорчить его, точно так же как человека радует вполне неожиданно случившее ся, если случилось именно то, чего он желал. Отсюда ясно, какие обстоятельства, какое время, рас положение духа и какой возраст располагают к гне ву, где и когда; и чем больше люди зависят от этих условий, тем легче поддаются гневу.
Итак, вот в каком состоянии люди легко под даются гневу. Сердятся они на тех, кто над ними насмехается, позорит их и шутит над ними, потому что такие люди выказывают пренебрежение к ним. [Сердятся они] также на тех, кто причиняет им вред поступками, носящими на себе признаки пренебрежения, а таковыми необходимо будут поступки, ко торые не имеют характера возмездия и не приносят пользы людям, их совершающим, потому что [такие поступки], по-видимому, совершаются ради прене брежения. [Сердимся мы] еще на людей, дурно го ворящих и презрительно относящихся к вещам, ко торым мы придаем большое значение, как, напри мер, [сердятся] люди, гордящиеся своими занятиями философией, если кто-нибудь так относится к их фи лософии, и люди, гордящиеся наружностью, если кто [так относится] к их наружности, и подобным же образом и в других случаях. И тут [мы сердимся] гораздо больше, если подозреваем, что [того, что в нас подвергается осмеянию], в нас или совсем нет, или что оно есть в незначительной степени, или же что [другим] кажется, что этого в нас нет. Если же мы считаем себя в высокой степени обладающими тем, из-за чего над нами смеются тогда мы не обращаем внимания [на насмешки]. И на друзей [в таких случаях мы сердимся] больше чем на недругов, потому что считаем более естественным видеть с их стороны добро, чем зло. [Сердимся мы] также на тех, кто обыкновенно обнаруживал по отношению к нам уважение или внимание, если эти люди начинают иначе относиться к нам, ибо полагаем, что они нас презирают, — иначе они поступали бы по-прежнему. [Мы сердимся] еще и на тех, кто не отплачивает нам за добро и не воздает нам равным за равное, а также на тех, кто, будучи ниже нас, действует нам наперекор, ибо такие люди, по-видимому, презирают нас: одни — [потому что смотрят на нас] как на людей, ниже их стоящих, другие — [так как считают, что благодеяние ока зано им людьми], ниже их стоящими. И еще больше [мы сердимся], когда нам выказывают пренебрежение люди, совершенно ничтожные, потому что гнев вызывается пренебрежением со стороны лиц, кото рым не следовало бы нами пренебрегать, а людям, ниже нас стоящим, именно не следует относиться к нам с пренебрежением. [Сердимся мы] и на друзей, если они не говорят хорошо о нас или не поступают по-дружески по отношению к нам, и еще более [мы сердимся], если они держатся противоположного об раза действий и если они не замечают, что мы в них нуждаемся, как, например, Плексипп в трагедии Антифонта сердился на Мелеагра, потому что не замечать это есть признак пренебрежения, и [нужды тех], о ком мы заботимся, не ускользают от нашего внимания. [Сердимся мы] еще на тех, кто радуется нашим несчастьям или кто вообще чувствует себя хорошо при наших бедствиях, потому что такое отношение свойственно врагу или человеку, относяще муся к нам с пренебрежением. [Гнев наш обраща ется] и против тех лиц, которые, огорчая нас, ни сколько об этом не заботятся; поэтому мы сердимся на тех, кто приносит нам дурные вести, а также на тех кто спокойно слышит о наших несчастьях или созерцает их, потому что такие люди тождествен ны с людьми, презирающими нас или враждебными нам, так как друзья соболезнуют нам и все чувст вуют печаль, взирая на свои собственные бедствия. Еще [мы сердимся] на тех, кто выказывает нам пре небрежение в присутствии пяти родов лиц: тех, с кем мы соперничаем, кем мы восхищаемся, для кого желаем быть предметом восхищения, кого совестим ся и кто нас совестится; если кто-нибудь обнаружит к нам пренебрежение в присутствии таких лиц, мы сильнее сердимся. Еще [мы сердимся] на тех, кто обнаруживает пренебрежение к лицам, которых нам стыдно не защитить, например к нашим родителям, детям, женам, подчиненным. [Сердимся мы] и на тех, кто не благодарит нас, потому что в [атом слу чае] пренебрежение противно приличию, а также на тех, кто иронизирует, когда мы говорим серьезно, так как ирония заключает в себе нечто презритель ное, и на тех, кто, благотворя другим, не благотво рит нам, потому что не удостаивать человека того, чего удостаиваешь других, значит презирать его. И забывчивость может вызывать гнев, например заб вение имен, хотя это вещь незначительная. Дело в том, что забывчивость кажется признаком пренебре жения: она является следствием некоторого рода нерадения, а нерадение есть некоторого рода прене брежение.
Итак, мы сказали о том, на кого люди сердятся, в каком состоянии и по каким причинам. Очевидно, что обязанность [оратора] — привести слушателей
в такое состояние, находясь в котором люди сердят ся, и [убедить их], что противники причастны тому, на что [слушатели] должны сердиться, и что [эти противники] таковы, каковы бывают люди, на ко торых сердятся.
3
Определение понятия «быть милостивым». — К кому и почему люди бывают милостивы? — В каком на строении люди бывают милостивы? — Как должен пользоваться оратор этой страстью для своей цели?
Так как понятие «сердиться» противоположно понятию «быть милостивым» и гнев противоположен милости то следует рассмотреть: находясь в каком состоянии, люди бывают милостивы, по отно шению к кому они бывают милостивы и вследствие чего они делаются милостивыми. Определим понятие «смилостивиться» как прекращение и успокоение гнева. Если же люди гневаются на тех, кто ими пре небрегает, а пренебрежение есть нечто произвольное, то очевидно, что они бывают милостивы по отношению к тем, кто не делает ничего подобного, или дела ет это непроизвольно, или кажется таковым, и к тем, кто желал сделать противоположное тому, что сде лал, и ко всем тем, кто к нам относится так же, как к самому себе, ибо ни о ком не думают, что он от носится с пренебрежением к самому себе, — и к тем, кто сознается и раскаивается: в этом случае люди перестают сердиться, как бы получив вознагражде ние в виде сожаления о сделанном. Доказательство этому [можно найти] при наказании рабов: мы боль ше наказываем тех, кто нам возражает и отрицает свою вину, а на тех, кто признает себя достойным наказания, мы перестаем сердиться. Причина этому та, что отрицание очевидного есть бесстыдство, а бесстыдство есть пренебрежение и презрение, потому что мы не стыдимся тех, кого сильно презираем. [Мы бываем милостивы] еще к тем, кто принижает себя по отношению к нам и не противоречит нам, ибо полагаем, что такие люди признают себя более слабыми, чем мы, а люди более слабые испытывают страх, испытывая же страх, никто не склонен к пре небрежению. А что гнев исчезает по отношению к лицам, принижающим себя, это видно и на собаках, которые не кусают людей, когда они садятся. [Ми лостивы мы] и по отношению к тем, кто серьезно относится к нам, когда мы серьезны: нам кажется, что такие люди заботятся о нас, а не относятся к нам с презрением, — и к тем, кто оказал нам услу ги большей важности, [чем их вина пред нами], и к тем, кто упрашивает и умоляет нас, потому что такие люди ниже нас. [Милостивы мы] и к тем, кто не относится высокомерно, насмешливо и пренебрежи тельно или ни к кому, или ни к кому из хороших людей, или ни к кому из таких, каковы мы сами. Вообще понятие того, что способствует милостивому настроению, следует выводить из понятия противо положного. Не сердимся мы и на тех, кого боимся или стыдимся, пока мы испытываем эти чувства, по тому что невозможно в одно и то же время бояться и сердиться. И на тех, кто сделал что-нибудь под влиянием гнева, мы или совсем не сердимся, или ме нее сердимся, потому что они, как представляется, поступили так не вследствие пренебрежения, ибо ни кто не чувствует пренебрежения в то время, когда сердится: пренебрежение не заключает в себе огор чения, а гнев соединен с ним. [Милостиво мы отно симся] еще к тем, кто нас уважает.
Очевидно, что те, состояние которых противопо ложно гневу, милостивы, а такое [состояние сопровождает] шутку, смех, праздник, счастье, успех, на сыщение, вообще беспечальное состояние, не высо комерное удовольствие и скромную надежду. [Милостивое настроение является] и в тех случаях, когда гнев затягивается и не имеет свежести, потому что время утоляет гнев. Точно так же наказание, нало женное раньше на какое-нибудь лицо, смягчает даже более сильный гнев, направленный против какого-нибудь другого лица. Поэтому-то, когда народ гне вался на Филократа, последний на вопрос какого-то человека: «Почему ты не оправдываешься?»— бла горазумно отвечал: «Еще не время». — «А когда же будет время?» — «Когда увижу, что кто-нибудь другой оклеветан». Ведь люди смягчаются, когда со рвут свой гнев на ком-нибудь другом, как это было с Эргофилом: хотя на него сердились больше, чем на Каллисфена, однако оправдали его именно пото му, что накануне осудили на смерть Каллисфена. [Милостивы мы] и к тем, к кому чувствуем состра дание, а также к тем, кто перенес большее бедствие, чем какое мы могли бы причинить им под влиянием гнева; в этом случае мы как бы думаем, что полу чили удовлетворение. [Мы бываем милостивы] и тогда, когда, по нашему мнению, мы сами не правы и терпим по справедливости, потому что гнев не бывает направлен против справедливого, в данном же случае, по нашему мнению, мы страдаем не во преки справедливости, а гнев, как мы сказали, воз буждается именно этим. Ввиду этого прежде [чем наказывать делом], следует наказывать словом; в таком случае даже и рабы, подвергаемые наказанию, менее негодуют. [Гнев наш смягчается] еще и в том случае, когда мы думаем, что [наказываемый] не догадается, что он [терпит] именно от нас и именно за то, что мы от него претерпели, потому что гнев бывает направлен против какого-нибудь определенного лица, как это очевидно из определения гнева. Поэтому справедливо говорит поэт:
То Одиссей, городов разрушитель...
как будто бы он не счел себя отмщенным, если бы [его противник] не почувствовал, кем и за что [он наказан]. Таким образом, мы не сердимся и на всех тех, кто не может этого чувствовать, и на мертвых, ввиду того что они испытали самое ужасное бедст вие и не почувствуют боли и не ощутят нашего гне ва, чего именно и хотят гневающиеся. Поэтому хо рошо [сказал] поэт о Гекторе, желая утишить гнев Ахилла за умершего друга:
Прах бесчувственный в злобе своей Ахиллес
оскверняет.
Очевидно, что ораторы, желающие смягчить [своих слушателей], должны в своей речи исходить из этих общих положений; таким путем они могут [слу шателей] привести в нужное настроение, а тех, на кого [слушатели] гневаются, выставить или страш ными, или достойными уважения, или оказавшими услугу раньше, или поступившими против воли, или весьма сожалеющими о своем поступке.
4
Определение понятия «любить» и понятия «друг». — Кого и почему люди любят? — Виды дружбы и от ношение дружбы к услуге. — Понятия вражды и не нависти, отношение их к гневу. — Как может поль зоваться этими понятиями оратор для своей цели?
Кого люди любят и кого ненавидят и почему, об этом мы скажем, определив понятие дружбы и любви. Пусть любить значит желать кому-нибудь того, что считаешь благом, ради него, а не ради самого себя, и стараться по мере сил доставлять ему эти блага. Друг — тот, кто лю бит и взаимно любим. Люди, которым кажется, что они так относятся друг к другу, считают себя друзь ями. Раз эти положения установлены, другом необходимо будет тот, кто вместе с нами радуется на шим радостям и горюет о наших горестях, не ради чего-нибудь другого, а ради нас самих. Все раду ются, когда сбывается то, чего они желают, и го рюют, когда дело бывает наоборот, так что горести и радости служат признаком желания, [Друзья] и те, у кого одни и те же блага и несчастья, и те, кто друзья одним и тем же лицам и враги одним и тем же лицам, потому что такие люди необходимо имеют одинаковые желания. Итак, желающий другому того, чего он желает самому себе, кажется другом это го другого человека.
Мы любим и тех, кто оказал благодеяние или нам самим, или тем, в ком мы принимаем участие, — если [оказал] большое благодеяние, или [сделал это] охотно, или [поступил так] при таких-то обстоятель ствах и ради нас самих; [любим] и тех, в ком подо зреваем желание оказать благодеяние. [Любим мы] также друзей наших друзей и тех, кто любит людей, любимых нами, и тех, кто любим людьми, которых мы любим.
[Любим мы] также людей, враждебно относя щихся к тем, кому мы враги, и ненавидящих тех, кого мы ненавидим, и ненавидимых теми, кому не навистны мы сами. Для всех таких людей благом представляется то же, что для нас, так что они же лают того, что есть благо для нас, а это, как мы сказали, свойство друга.
[Любим мы] также людей, готовых оказать помощь в отношении денег или в отношении безопа сности; поэтому-то таким уважением пользуются люди щедрые, мужественные и справедливые, а та кими считаются люди, не живущие в зависимости от других, каковы люди, существующие трудами рук своих, и из них в особенности люди, добывающие себе пропитание обработкой земли и другими ремес лами. [Мы любим] также людей скромных за то, что они не несправедливы, и людей спокойных по той же причине.
[Любим мы] и тех, кому желаем быть друзьями, если и они, как нам кажется, желают этого; таковы люди, отличающиеся добродетелью и пользующиеся хорошей славой или среди всех людей, или среди лучших, или среди тех, кого мы уважаем, или среди тех, кто к нам относится с почтением.
[Любим] мы и тех, с кем приятно жить и прово дить время, а таковы: люди обходительные, не склонные изобличать ошибки [других], не любящие спо рить и ссориться, потому что все люди такого сорта любят сражаться, а раз люди сражаются, представ ляется, что у них противоположные желания.
[Любим мы] и тех, кто умеет пошутить и пере нести шутку, потому что умеющие перенести шутку и прилично пошутить, и те и другие доставляют оди наковое удовольствие своему ближнему. [Мы лю бим] также людей, хвалящих те хорошие качества, которые в нас есть, особенно если мы боимся ока заться лишенными этих качеств. [Пользуются любовью] еще люди чистоплотные в своей внешности, одежде и во всей своей жизни, а также люди, не имеющие привычки попрекать нас нашими ошибка ми и оказанными благодеяниями, потому что те и Другие имеют вид обличителей. [Любим мы] также людей незлопамятных, не помнящих обид и легко идущих на примирение, ибо думаем, что они по от ношению к нам будут таковы же, каковы по отно шению к другим, а также людей незлоречивых и обращающих внимание не на дурные, а на хорошие качества людей, нам близких, и нас самих, потому что так поступает человек хороший. [Любим мы] также тех, кто нам не противоречит, когда мы сердимся или когда заняты, потому что такие люди склонны к столкновениям. [Любим мы] и тех, кто оказывает нам какое-нибудь внимание, например, уважает нас, или считает нас людьми серьезными, или радуется за нас, особенно если они поступают так в тех случаях, где мы особенно желаем вызвать интерес показаться серьезными или приятными.
[Любим мы] также подобных нам и тех, кто за нимается тем же, [чем мы], если только эти люди не досаждают нам и не добывают себе пропитание тем же, [чем мы], потому что в последнем случае «и гончар [негодует] на гончара». [Любим мы] и тех, кто желает того же, чего желаем мы, если есть возможность обоим достигнуть желаемого, если же [этой возможности] нет, и здесь будет то же. [Лю бим мы] также людей, к которым относимся так, что не стыдимся их в том, от чего может зависеть репутация в свете, если такое отношение не обуслов лено презрением, и тех, кого мы стыдимся в вещах действительно постыдных. Мы любим или желаем быть друзьями тех, с кем соперничаем и для кого желаем быть объектом соревнования, а не зависти. [Любим мы] и тех, кому помогаем в чем-нибудь хорошем, если от этого не должно произойти большее зло для нас самих. [Мы любим] и тех, кто с одинаковой любовью относится к нам в глаза и за глаза, поэтому-то все любят тех, кто так относится к мертвым. Вообще [мы любим] тех людей, кото рые сильно привязаны к своим друзьям и не поки дают их, потому что из хороших людей наиболь шей любовью пользуются именно те, которые хоро ши в любви.
[Любим мы] и тех, кто не притворяется перед нами, таковы, например, те люди, которые говорят о своих недостатках, ибо, как мы сказали, перед друзьями мы не стыдимся того, от чего может за висеть репутация; итак, если человек, испытываю щий [в подобных случаях] стыд, не любит, то че ловек, не испытывающий стыда, похож на любяще го. [Мы любим] еще людей, которые не внушают нам страха и на которых полагаемся, потому что никто не любит того, кого боится. Виды любви — товарищество, свойство, родство и т. п. Порожда ет дружбу услуга — когда окажешь ее, не ожидая просьбы, и когда, оказав ее, не выставляешь ее на вид, ибо в таком случае кажется, что [услуга ока зана] ради самого человека, а не ради чего-нибудь другого.
Что касается вражды и ненависти, то очевидно, что их нужно рассматривать с помощью понятий про тивоположных. Вражду порождают гнев, оскорбле ние, клевета. Гнев проистекает из вещей, имеющих непосредственное отношение к нам самим, а вражда может возникнуть и без этого, потому что, раз мы считаем человека таким-то, мы ненавидим его. Гнев всегда бывает направлен против отдельных объектов, например против Каллия или Сократа, а ненависть [может быть направлена] и против целого рода объ ектов, например, всякий ненавидит вора и клеветника. Гнев врачуется временем, ненависть же неизлечима. Первый есть стремление вызвать досаду, а вторая [стремится причинить] зло, ибо человек гневающий ся желает дать почувствовать свой гаев, а для чело века ненавидящего это совершенно безразлично. Все, возбуждающее огорчение, дает себя чувствовать, но вовсе не дает себя чувствовать величайшее зло, несправедливость и безумие, так как нас нисколько не огорчает присутствие порока. Гнев соединен с чувством огорчения, а ненависть не соединена с ним: человек сердящийся испытывает огорчение, а человек ненавидящий не испытывает; первый может смягчить ся, если [на долю ненавидимого] падет много [непри ятностей], а второй [не смягчится] ни в каком случае, потому что первый желает, чтобы тот, на кого он сердится, за что-нибудь пострадал, а второй желает, чтобы [его врага] не было.
Из вышесказанного очевидно, что возможно как доказать, что такие-то люди друзья или враги, когда они действительно таковы, так и выставить их та ковыми, когда на самом деле они не таковы, воз можно и уничтожить [дружбу или вражду], суще ствующую только на словах, и склонить в какую угодно сторону тех, кто колеблется под влиянием гнева или вражды.
5
Определение страха. — Чего люди боятся? — Что подходит под понятие страшного и почему? — В каком настроении люди испытывают страх? — По нятие смелости, определение его. — Когда и почему люди бывают смелы?
Чего и кого и в каком настроении люди боят ся, будет ясно из следующего. Пусть будет страх — некоторого рода неприятное ощущение или смущение, возникающее из представления о предстоящем зле, которое может погубить нас или причинить нам неприятность: люди ведь боятся не всех зол; например, [не боятся] быть несправедли выми или ленивыми, — но лишь тех, которые мо гут причинить страдание, сильно огорчить или по губить, и притом в тех случаях, когда [эти бедст вия] не [угрожают] издали, а находятся так близко, что кажутся неизбежными. Бедствий отдаленных люди не особенно боятся. Все знают, что смерть неизбежна, но так как она не близка, то никто о ней не думает.
Если же в этом заключается страх, то страшным необходимо будет все то, что, как нам представляется, имеет большую возможность разрушить или причинить вред, влекущий за собой большие горести. По этому страшны и признаки подобных вещей, потому что тогда страшное кажется близким. Это ведь на зывается опасностью, близость чего-нибудь страшно го; такова вражда и гнев людей, имеющих возмож ность причинить какое-нибудь зло: очевидно в таком случае, что они желают [причинить его] так, что близки к совершению его. Такова и несправедливость, обладающая силой, потому что человек несправедли вый несправедлив в том, к чему он стремится. [Такова] и оскорбленная добродетель, когда она обладает силой: очевидно, что, раз она получает оскорбление, она всегда стремится [отомстить], в данном же случае она может [это сделать]. [Таков] и страх людей, ко торые имеют возможность сделать нам что-нибудь [дурное], потому что и такие люди необходимо долж ны быть наготове [причинить нам какое-нибудь зло]. Так как многие люди оказываются дурными и сла быми ввиду выгод и трусливыми в минуту опасности, то вообще страшно быть в зависимости от другого человека, и для того, кто совершил что-нибудь ужас ное, люди, знающие об этом, страшны тем, что могут выдать или покинуть его. И те, кто может обидеть, [страшны] для тех, кого можно обидеть, потому что по большей части люди обижают, когда могут. [страшны] и обиженные или считающие себя таковыми, потому что [такие люди] всегда выжидают Удобного случая. Страшны и обидевшие, раз они об ладают силой, потому что они боятся возмездия, а подобная вещь, как мы сказали, страшна. [Страшен] и соперник, добивающийся всего того же, [чего добиваемся мы], если оно не может достаться обоим вместе, потому что с соперниками постоянно ведется борьба. [Страшны для нас] также люди, страшные для людей более сильных, чем мы, потому что если [они могут вредить] людям более сильным, чем мы, то тем более могут повредить нам. По той же причине [страшны] те, кого боятся люди более силь ные, чем мы, а также те, кто погубил людей более сильных, чем мы. [Страшны] и те, кто нападает на людей более слабых, чем мы: они страшны для нас или уже [в данный момент], или по мере своего уси ления.
Из числа людей, нами обиженных, наших врагов и соперников [страшны] не пылкие и откровенные, а спокойные, насмешливые и коварные, потому что незаметно, когда они близки [к исполнению возмез дия], так что никогда не разберешь, далеки ли они от этого.
И все страшное еще страшнее во всех тех случа ях, когда совершившим ошибку не удается испра вить ее, когда [исправление ее] или совсем невоз можно, или зависит не от нас, а от наших противников. [Страшно] и то, в чем нельзя или нелегко оказать помощь. Вообще же говоря, страшно все то, что возбуждает в нас сострадание, когда случается или должно случиться с другими людьми.
Вот, можно сказать, главные из вещей, которые страшны и которых мы боимся.
Скажем теперь о том, находясь в каком состоянии люди испытывают страх. Если страх всегда бывает соединен с ожиданием какого-нибудь страдания, ко торое может погубить нас и которое нам предстоит перенести, то, очевидно, не испытывает страха никто из тех людей, которые считают себя обеспеченными от страдания: [они не боятся] ни того, чего, как им кажется, им не придется переносить, ни тех людей, которые, по их мнению, не заставят их страдать, ни тогда, когда, по их мнению, им не угрожает стра дание.
Отсюда необходимо следует, что испытывают страх те, которые, как им кажется, могут постра дать, и притом [они боятся] каких-то людей и таких-то вещей и тогда-то. Недоступными страданию счи тают себя люди, действительно или, как кажется, находящиеся в высшей степени благоприятных условиях (тогда они бывают горды, пренебрежительны и дерзки; такими их делает богатство, физическая сила, обилие друзей, власть), а также люди, кото рым кажется, что они перенесли уже все возможные несчастья, и которые поэтому окоченели по отноше нию к будущему, подобно людям, забитым уже до полусмерти.
[Для того чтобы испытывать страх], человек дол жен иметь некоторую надежду на спасение того, за что он тревожится; доказательством этому служит то, что страх заставляет людей размышлять, между тем как о безнадежном никто не размышляет. По этому в такое именно состояние [оратор] должен приводить своих слушателей, когда для него выгод но, чтобы они испытывали страх; [он должен пред ставить их] такими людьми, которые могут подверг нуться страданию, [для этого он должен обратить их внимание на то], что пострадали другие люди, более могущественные, чем они, что люди, им по добные, страдают или страдали и от таких людей, от которых не думали [пострадать], и в таких вещах и в таких случаях, когда не ожидали.
Раз ясно, что такое страх и страшные вещи, также — в каком состоянии люди испытывают страх, — ясно будет также, что такое быть смелым, по отношению к чему люди бывают смелы и в каком настроении они бывают смелы, потому что смелость противоположна страху и внушающее смелость противоположно страшному. Таким образом, смелость есть надежда, причем спасение представляется близким, а все страшное — далеким или совсем не существующим. Быть смелым значит считать далеким все страшное и близким все, внушаю щее смелость. [Смелость является в том случае], если есть много способов исправить и помочь, или если эти способы значительны, или и то и другое вместе. [Мы чувствуем себя смелыми], если никогда не испытывали несправедливости и сами никогда не поступали несправедливо, если у нас или совсем нет противников, или же они бессильны, или если они, обладая силой, дружески к нам расположены, в силу того, что они или оказали нам благодеяние, или сами видели от нас добро, и если люди, интересы которых тождественны с нашими, составляют большинство или превосходят остальных силой, или то и другое вместе. А смелое настроение является у людей в тех случаях, когда они сознают, что, имев во многом успех, они ни в чем не терпели неудачи или что, побывав много раз в ужасном положении, они всегда счастливо выходили из него. Вообще люди бес страстно относятся [к опасности] по одной из двух причин: потому что не испытали ее и потому что знают, как помочь. Так и во время морского путешествия смело смотрят на предстоящие опасности люди, незнакомые с бурями, и люди, по своей опыт ности знающие средства к спасению. [Смелы мы] и в тех случаях, когда данная вещь не страшна для подобных нам или для более слабых, чем мы, и для тех, кого, как нам кажется, мы превосходим силой, а таковыми мы считаем людей в том случае, если мы одержали верх над ними самими, или над людьми, превосходящими их силой, или над людьми» подобными. [Смелы мы] и тогда, когда, как нам кажется, на нашей стороне перевес и в количестве, и в качестве тех средств, обладание которыми делает людей страшными, а таковы: значительное состоя ние, физическая сила, могущество друзей, укрепленность страны, обладание всеми или важнейшими способами для борьбы. [Смелы мы] и в том случае, если мы никого не обидели или обидели немногих, или тех, кого не боимся, и если боги вообще нам покровительствуют, и [это выражается] как во всем прочем, так и в знамениях и прорицаниях ораку ла: гнев соединен со смелостью, а сознание, что не мы не правы, а нас обижают, возбуждает гнев; бо жество же мы представляем себе помощником оби женных. [Мы бываем смелы] еще тогда, когда, де лая сами нападение, мы полагаем, что ни теперь, ни впоследствии мы не можем потерпеть никакой не удачи или что, напротив, будем иметь успех.
6
Определение стыда. — Что постыдно и почему? — Кого люди стыдятся и почему? — В каком состоянии люди испытывают стыд?
Итак, мы сказали о том, что внушает страх и делает смелым. Из последующего станет ясно, чего мы стыдимся и чего не стыдимся, перед кем и в каком состоянии мы испытываем стыд. Пусть будет стыд — некоторого рода страдание или смущение по поводу зол, настоящих, прошедших или будущих, которые, как представляется, влекут за собой бесчестье, а бесстыдство есть некоторого рода презрение и равнодушие к тому же самому. Если стыд таков, как мы его определили, то человек Необходимо должен стыдиться всех тех зол, которые кажутся постыдными или ему самому, или тем, на кого он обращает внимание. Таковы, во-первых, все действия, проистекающие от дурных нравственных качеств, например бросить щит или убежать [с поля битвы], потому что это является следствием трусости; присвоить себе вверенный залог, потому что это происходит от несправедливости; сближаться с людьми, с которыми не следует, где не следует или когда не следует, потому что это происходит от рас пущенности. [Постыдно] также добиваться выгоды в вещах незначительных или постыдных или от лиц беззащитных, например бедных или мертвых, откуда и пословица «Содрать с мертвого» — потому что это происходит от позорного корыстолюбия и ска редности. [Постыдно], имея возможность оказать помощь деньгами, не помочь или помочь меньше, [чем можно], а также [постыдно] получить пособие от людей менее достаточных, чем мы, и занимать деньги у человека, который, по-видимому, сам готов просить взаймы, и просить еще, когда [тот, по-ви димому, хочет] получить обратно, и требовать об ратно у того, кто, [по-видимому, хочет] просить, и хвалить вещь для того, чтобы показалось, будто мы ее просим, и продолжать это, потерпев неудачу; все это — признаки скаредности. Хвалить людей в ли цо — признак лести; слишком расхваливать хоро шее и замазывать дурное, чрезмерно соболезновать горю человека в его присутствии и все подобное — постыдно, потому что все это — признаки лести. [Постыдно] также не переносить трудов, которые переносят люди более старые или более изнежен ные, [чем мы], или люди, находящиеся в лучшем положении, [чем мы], или вообще люди более сла бые, потому что все это — признаки изнеженности. [Постыдно] получать благодеяния от другого и час то получать их, [постыдно] также попрекать ока занным благодеянием, потому что все это — при знаки малодушия и низости. [Постыдно] также по стоянно говорить о себе, выставлять себя напоказ и выдавать чужое за свое, потому что [все это — признаки] хвастовства. Сюда же относятся и по ступки, вытекающие из всех других дурных нравст венных качеств, признаки их и все подобное им, потому что [все такое] позорно и бесстыдно.
Сверх того, [позорно] быть совершенно непричаст ным тем прекрасным качествам, которыми обладают все, или все подобные нам люди, или большинство их (подобными я называю единоплеменников, со граждан, сверстников, родственников, вообще всех, находящихся в равных с нами условиях); постыдно во всяком случае не обладать, например, образовани ем в той степени, в какой они им обладают, а также и другими подобными качествами. Все это тем еще более [постыдно], если недостаток является следст вием собственной вины человека: если он сам виноват в том, что с ним происходит, происходило или будет происходить, то это прямо зависит от его нравствен ного несовершенства.
Во-вторых, стыд вызывается и тем, что люди пре терпевают со стороны других, именно когда они пе реносят, перенесли или должны перенести что-либо такое, что ведет к бесчестью и позору; когда, напри мер, оказывают услуги своим телом или являются объектом позорящих деяний, которыми наносится оскорбление. Если эти поступки проистекают от рас пущенности, [они постыдны], произвольны они или непроизвольны; если они являются следствием насилия, [то они постыдны], если непроизвольны, потому что терпеть и не защищаться значит выказать отсут ствие мужества и трусость.
Итак, люди стыдятся таких и им подобных вещей. Так как стыд есть представление о бесчестье и имеет в виду именно бесчестье, а не его последствия, и при этом никого не заботит мнение [само по себе], а только выраженное кем-то, то отсюда необходимо вытекает, что человек стыдится тех, с кем он счи тается. Считается же он с теми, кто его уважает, кого он сам уважает, для кого желает быть предметом восхищения и с кем соперничает — вообще чье мне ние он не презирает. Люди желают быть предметом восхищения для тех и сами восхищаются теми, кто обладает чем-нибудь хорошим из числа вещей почет ных или у кого они просят чего-нибудь такого, чем те обладают, например, [в таком положении бывают] влюбленные. Соперничают люди с себе равными, за ботятся же о мнении людей мудрых, как обладающих истиной, таковы люди старые и образованные. [Люди] больше [стыдятся того], что делают на глазах других и явно, откуда и пословица «Стыд находится в глазах». Поэтому мы больше стыдимся тех, кто постоянно будет с нами и кто на нас обращает внимание, потому что в том и другом случае мы нахо димся на глазах этих людей. [Стыдимся мы] также тех, кто не подвержен одинаковым с нами [недостат кам], потому что такие люди, очевидно, не могут быть согласны с нами. [Стыдимся мы] также тех, кто не относится снисходительно к людям, по-видимому, за блуждающимся, ибо, что человек сам делает, за то, как говорится, он не взыщет с ближних, из чего следует, что, чего он сам не делает, за то он, очевид но, взыщет. [Стыдимся мы] и тех, кто имеет при вычку разглашать многим [то, что видит], потому что не быть замеченным в чем-нибудь и не служить объектом разглашения — одно и то же. А разгла шать склонны люди обиженные, вследствие того, что они поджидают [удобного случая для мести], и кле ветники; ибо если они [затрагивают] и людей, ни в чем не виновных, то тем скорее [затронут] людей виновных.
Сюда [относятся] также люди, которые из оши бок своих близких делают предмет постоянного внимания, таковы насмешники и комические поэты; до некоторой степени они — злые языки и болту ны. [Стыдимся мы] также тех, от кого никогда не получали отказа, потому что перед такими людь ми мы как бы находимся в положении человека, пользующегося особенным уважением. Поэтому мы стыдимся и тех, кто впервые обращается к нам с просьбой, потому что мы ничего не сделали, что бы унизило нас в их мнении. Таковы, между прочим, люди, лишь с недавнего времени ищущие нашей дружбы, ибо они видят только самые лучшие из наших качеств; поэтому справедлив ответ Еврипида сиракузянам. Таковы также люди, из числа наших старых знакомых, не знающие о нас ничего [дур ного].
Мы стыдимся не только вышеуказанных постыд ных поступков, но и признаков их, например не только прелюбодеяния, но и признаков его, не толь ко постыдных поступков, но и постыдных слов, рав ным образом мы стыдимся не только лиц вышеука занных, но и тех, которые могут им донести, напри мер их слуг и друзей. Вообще же мы не стыдимся тех, за коими мы не признаем основательного мне ния, ибо никто не стыдится ни детей, ни зверей, и [стыдимся] не одного и того же перед знакомыми и незнакомыми: перед знакомыми [мы стыдимся) того, что нам кажется действительно [постыдным] перед лицом закона.
Вот в каком настроении люди могут испытывать стыд: во-первых, если перед ними находятся люди такого сорта, каких, как мы сказали, они стыдятся, а таковы, как мы заметили, люди, которых мы Уважаем, которые нас уважают и для которых мы желаем быть предметом восхищения, [кроме того], такие, которых мы просим о каком-нибудь одолже нии, причем оно не будет оказано, если мы окажемся обесславленными в глазах этих лиц; и если эти люди или видят [происходящее] (как говорил в народном собрании Кидий о разделении самосских владений, убеждая афинян представить себе, что греки стоят здесь же вокруг, так что они увидят, а не только услышат о том, что они постановят), или находятся близко, так что непременно узнают обо всем. По этому-то в несчастье мы иногда не желаем быть на глазах своих соперников, ибо соперники обыкновен но чувствуют к нам некоторое обостренное внимание [Мы испытываем стыд] еще тогда, когда знаем за собой, или за своими предками, или за кем-нибудь другим, с кем у нас есть некоторая близость, такие поступки или вещи, которых принято стыдиться. [Сюда же отно сятся] вообще [все те лица], за которых мы сты димся, а таковы лица перечисленные, а также те, которые имеют к нам какое-нибудь отношение или для которых мы были учителями и советниками; [сюда же относятся] другие подобные люди, с ко торыми мы соперничаем, потому что под влиянием стыда перед такими людьми многое мы делаем и много не делаем. Люди более стыдливы в том слу чае, когда им предстоит быть на глазах и служить предметом внимания для тех, кто знает [их проступ ки]. Вот почему и поэт Антифонт, приговоренный к смертной казни по повелению Дионисия, сказал, видя, как люди, которым предстояло умереть вместе с ним, закрывали себе лица, проходя через город ские ворота: «Для чего вы закрываетесь? Или для того, чтобы кто-нибудь из них не увидел вас за втра?» Вот что можно сказать о стыде. А о бес стыдстве мы можем составить себе понятие из противоположных положений.
7
Определение благодеяния (услуги), кому и когда сле дует оказывать его? — Как может пользоваться этим понятием оратор для своей цели?
Что касается того, к кому люди чувствуют благо дарность, за что или в каком состоянии, то это станет для нас ясно, когда мы определим, что такое благо деяние. Пусть благодеяние, то есть посту пок, который дает повод сказать, что человек, совершающий его, оказывает благодеяние, будет услуга человеку, который в ней нуждается, не взамен услуги и не для того, чтобы [из этого получилась] какая-нибудь [выгода] для человека, оказывающего услугу, но чтобы получилась выгода для того, [кому услуга оказывается]. [Услуга важна], если она оказывается человеку, сильно нуждающемуся в ней, или если она касается важных и трудных вещей, или если [она оказывается] именно в такой-то момент, или если [человек оказывает ее] один, или первый, или в наи большей степени. Нужды суть стремления, и особен но к таким вещам, отсутствием которых причиняется некоторое страдание: таковы страсти, например люб ви, а также те страсти, которые [человек испытыва ет] во время физических страданий и в опасностях, потому что, подвергаясь опасности или испытывая страдание, человек чувствует страстное желание [избежать их]. Потому-то люди, явившиеся на помощь человеку в бедности или в изгнании, даже если их одолжение ничтожно, считаются оказавшими услугу, так велика нужда и [важно] время; так, например, поступил человек, давший в Ликее рогожу. Итак, услуга непременно должна касаться таких вещей, ес ли же не [таких], то равных им или более важных, так что, раз ясно, кого, за что и в каком состоянии люди благодарят, отсюда, очевидно, следует вывести заключение, показав, что одни люди находятся или находились в таком огорчении и нужде, а другие ока зали или оказывают какую-нибудь подобную услу гу в такой нужде. Очевидно также, каким образом можно уничтожить значение услуги и избавить человека от необходимости благодарить: [можно ска зать] или что люди оказывают или оказали услугу ради собственной выгоды — а это, как мы сказали, не есть услуга, — или что они поступили так под влиянием стечения обстоятельств или были принуж дены так поступить, или что они не просто дали, а отдали — с умыслом или без умысла; в обоих слу чаях [услуга оказывается] ради чего-то другого, так что и не может быть названа услугой.
При этом нужно иметь в виду все категории, по тому что услуга есть услуга, поскольку она есть то-то, или [поскольку она] такова по объему, или [по скольку она обладает] такими-то качествами, или [поскольку она совершается] тогда-то или там-то. Доказательством же [могут служить соображения], что нам не оказали услугу в менее важном случае или что для врагов сделали то же самое, или что-нибудь равное, или что-нибудь большее, ибо, оче видно, и это [делается] не ради нас, или [если] cде-10 лано сознательно что-нибудь дурное, ибо никто не сознается, что имеет нужду в дурных вещах.
8
Определение сострадания. — Кто доступен и кто не доступен этому чувству? — Что и кто возбуждает сострадание?
Итак, мы сказали и о том, что такое оказывать благодеяние и не оказывать его. Скажем теперь о том, что возбуждает в нас со страдание, к кому и находясь в каком состоянии мы испытываем сострадание. Пусть будет сострадание некоторого рода печаль при виде бед ствия, которое может повлечь за собой гибель или вред и которое постигает человека, этого не заслу живающего, — [бедствия], которое могло бы по стигнуть или нас самих, или кого-нибудь из наших, и притом когда оно кажется близким. Ведь, очевидно, человек, чтобы почувствовать сострадание, дол жен считать возможным, что сам он или кто-нибудь из его близких может потерпеть какое-нибудь бед ствие, и притом такое, какое указано в [данном на ми] определении, или подобное ему, или близкое к нему. Потому-то люди, совершенно погибшие, не испытывают сострадания: они полагают, что больше ничего не могут потерпеть, ибо [все уже] претерпели; также и те люди, которые считают себя вполне счастливыми, не [испытывают сострадания], но дер жат себя надменно: если они считают себя облада ющими всеми благами, то, очевидно, и благом не терпеть никакого зла, ибо и это принадлежит к чис лу благ. К числу же тех, которые считают для себя возможным потерпеть, принадлежат люди, уже по страдавшие и избежавшие гибели, и люди более зрелые, и вследствие размышления, и вследствие опы та, люди слабые и еще более люди очень трусливые, также люди образованные, ибо [такие люди] пра вильно рассуждают. И те, у кого есть родители, или Дети, или жены, ибо все они нам близки и способны потерпеть указанные [несчастья]. И люди, не нахо дящиеся под влиянием мужественной страсти, на пример гнева или смелости, ибо здесь не рассуждают о будущем, и не находящиеся в высокомерном настроении, ибо такие люди не размышляют о том, что могут потерпеть, но [по своему настроению] за нимающие середину между теми и другими. [Сюда относятся] также люди, вполне находящиеся под влиянием страха, ибо люди перепуганные не испы тывают сострадания, будучи поглощены своим соб ственным состоянием. И [испытывают сострадание] только те люди, которые немногих людей считают хорошими, ибо тот, кто никого не считает таким, будет считать всех заслуживающими несчастья. Во обще [мы испытываем сострадание], когда обстоятельства складываются так, что мы вспоминаем о подобном несчастье, постигшем нас или близких нам людей, или думаем, что оно случится с нами или с близкими нам.
Итак, мы сказали, в каком состоянии люди испы тывают сострадание. Что же касается вещей, воз буждающих наше сострадание, то они ясны из опре деления: все горестное и мучительное, способное повлечь за собой гибель, возбуждает сострадание, точно так же как все, что может отнять жизнь; [сю да же относятся] и все великие бедствия, причиняе мые случайностью. К числу вещей мучительных и влекущих за собой гибель относятся различные роды смерти, раны, побои, старость, болезни и недостаток в пище, а к числу вещей, причиняемых случайно стью, — неимение друзей или малое количество их; возбуждает сострадание также насильственная раз лука с друзьями и с близкими, позор, слабость, уве чье, беда, явившаяся именно с той стороны, откуда можно было ожидать чего-нибудь хорошего, частое повторение одного и того же подобного, и благо, при ходящее уже тогда, когда человек испытал горе, как, например, были присланы от персидского царя Диопифу дары, когда он уже был мертв; наконец, [возбуждает сострадание] такое положение, когда или совсем не случилось ничего хорошего, или оно слу чилось, но им нельзя было воспользоваться.
Такие и им подобные вещи возбуждают состра дание. Мы чувствуем сострадание к людям знакомым, если они не очень близки нам, к очень близ ким же относимся так же, как если бы нам самим предстояло [несчастье]; потому-то и Амазис, как рассказывают, не плакал, видя, как его сына ведут на смерть, но заплакал при виде друга, просящего милостыню: последнее возбудило в нем сострадание, а первое ужас. Ужасное отлично от того, что воз буждает сострадание, оно уничтожает сострадание и часто способствует возникновению противополож ной [страсти]. Мы испытываем еще сострадание, когда несчастье нам самим близко. Мы чувствуем сострадание к людям, подобным нам по возрасту, по характеру, по способностям, по положению, по происхождению, ибо при виде всех подобных лиц нам кажется более возможным, что и с нами слу чится нечто подобное. Вообще и здесь следует за ключить, что мы испытываем сострадание к людям, когда с ними случается все то, чего мы боимся для самих себя. Если страдания, кажущиеся близкими, возбуждают сострадание, а те, которые были десять тысяч лет назад или будут через десять тысяч лет, или совсем не возбуждают сострадания, или [воз буждают его] не в такой степени, ибо вторых мы не дождемся, а первых не помним, то отсюда не обходимо следует, что люди, воспроизводящие что-нибудь наружностью, голосом, костюмом и вообще игрой, в сильной степени возбуждают сострадание, ибо, воспроизводя перед глазами какое-нибудь не счастье, как грядущее или как свершившееся, они достигают того, что оно кажется близким. Весь ма также возбуждает сострадание [то бедствие], ко торое недавно случилось или должно скоро случиться. [Поэтому мы чувствуем сострадание] по поводу признаков, например платья людей, потерпевших не счастье, и тому подобных вещей, и по поводу слов или действий людей, находящихся в беде, например людей, уже умирающих. Особенно же мы испыты ваем сострадание, если в подобном положении на ходятся люди хорошие. Все эти обстоятельства уси ливают в нас сострадание, ибо в таких случаях беда кажется близкой и незаслуженной и, кроме того, она у нас перед глазами.
9
Определение негодования, отношение негодования к зависти. — Кто и что возбуждает в людях негодо вание и почему? — В каком настроении люди легко приходят в негодование? — Как может пользоваться этим понятием оратор для своей цели?
Сожалению противополагается главным образом негодование, ибо противоположностью чувству печали при виде незаслуженных бедствий является не которым образом и из того же источника чувство печали при виде незаслуженного благоденствия. Обе эти страсти составляют принадлежность честного характера, ибо должно испытывать печаль и состра дание при виде людей, незаслуженно бедствующих и негодовать при виде людей, [незаслуженно] бла годенствующих, так как то, что выпадает незаслу женно, несправедливо; поэтому-то мы приписываем и богам чувство негодования. Может показаться, что и зависть таким же образом противоположна состраданию как понятие, близкое к негодованию и тождественное с ним, но [на самом деле] она есть нечто иное: зависть точно так же есть причиняющая нам беспокойство печаль, точно так же [она возни кает] при виде благоденствия, но не человека, [его] недостойного, а [при виде благоденствия] человека нам равного и подобного. У всех этих понятий одинаково должен быть тот смысл, что они касаются нашего ближнего и не [имеют в виду того], случится ли с нами от этого что-нибудь дурное: ибо, раз воз никает в нас смятение или печаль оттого, что вслед ствие благоденствия дурного человека с нами долж но случиться что-нибудь дурное, это уже не будет негодование или зависть, а будет страх.
Очевидно, что в связи с этими страстями сто ят страсти противоположные: человек, огорчающийся при виде людей, которые незаслуженно терпят горе, будет радоваться или не будет горевать, если терпят горе люди противоположного рода, напри мер, ни один честный человек не огорчится, если по несут наказание убийцы и отцеубийцы, ибо в подоб ных случаях мы должны радоваться — точно так же, как при виде людей, которые по заслугам пользуются счастьем: и то и другое справедливо и за ставляет радоваться хорошего человека, ибо у него необходимо является надежда самому получить то, что выпало на долю подобного [ему]. И все эти [черты] представляют свойства одного и того же характера, а черты противоположные — свойства противоположного характера, ибо один и тот же че ловек бывает злораден и завистлив: тот, кого огор чает осуществление и присутствие чего-нибудь, необходимо будет радоваться отсутствию или уничто жению того же самого. Поэтому все эти [страсти] препятствуют возникновению сострадания; они раз личаются между собой по вышеуказанным причи нам, так что одинаково пригодны для того, чтобы делать все не возбуждающим сострадание.
Прежде всего скажем о негодовании — на кого, за что и в каком состоянии люди негодуют, затем — и об остальном. Из сказанного это ясно: если не годовать значит горевать при виде счастья кажу щегося незаслуженным, то отсюда очевидно прежде всего, что нельзя негодовать при виде всякого счас тья: мы не будем негодовать на человека, если он справедлив, мужествен или обладает добродетелью, равно как мы не будем чувствовать сострадания к людям противоположного характера; [негодование является] при виде богатства, могущества и т. п. — при виде всего того, чего, вообще говоря, достойны только люди прекрасные и люди, обладающие благами, даруемыми от природы, каковы благородство происхождения, красота и все подобное. Но так как давно существующее кажется до некоторой степени близким к природному, то человек необходимо бу дет сильнее негодовать на тех, кто обладает тем же самым благом, но обладает им с недавнего време ни и вследствие этого благоденствует; люди, недав но разбогатевшие, причиняют большее огорчение, чем люди, давно, из рода в род [владеющие богат ством]; то же самое [можно сказать] о людях, об ладающих властью, могуществом, множеством дру зей, прекрасным потомством и другими тому подоб ными благами. Точно так же [бывает] в том случае, если вследствие этого, [то есть одного блага], у них получается какое-нибудь другое благо, поэтому-то больше огорчают люди, недавно разбогатевшие, если через свое богатство они получают власть, чем лю ди, владеющие родовым богатством. Точно то же бывает и в других случаях, и причина этому та, что вторые имеют вид людей, владеющих тем, что со ставляет их собственность, а первые — нет; истин ным представляется то, что всегда имеет одинако вый вид, так что первые [из названных нами людей] имеют вид людей, владеющих не тем, что составляет их собственность. Так как не всякое благо достойно всякого человека, но здесь есть некоторая аналогия и соответствие, как, например, прекрасное оружие подходит не для справедливого, а для храброго че ловека, то и блестящие партии [приличны] не лю дям, недавно разбогатевшим, а людям благородного происхождения; и досадно, если человеку хорошему выпадает на долю что-нибудь неподходящее, точно так же, как если более слабый тягается с более сильным, особенно если оба они в одинаковом положе нии, почему и сказано:
Боя с одним избегал Теламоновым сыном Аяксом:
Зевс раздражался бы, если б он с мужем сильнейшим сразился.
Если же это и не так, то [досадно], когда человек, в чем бы то ни было более слабый, тягается с более сильным, например человек, занимающийся музы кой, с человеком справедливым, ибо справедливость выше музыки.
Из сказанного ясно, на кого и за что люди него дуют: это бывает в указанных и им подобных случаях. Сами же люди в том случае склонны приходить в негодование, если они заслуживают величайших благ и обладают ими, ибо несправедливо, чтобы люди, не равные между собой, удостоились одинаковых [благ]. Во-вторых, [люди легко приходят в негодование], ес ли они честны и серьезны, потому что в таком случае они имеют правильные суждения и ненавидят все не справедливое; еще когда люди честолюбивы и стре мятся к каким-нибудь целям, особенно если их чес толюбие касается того, чего другие достигли незаслу женно. Вообще люди, считающие себя достойными того, чего не считают достойными других, легко при ходят в негодование на них за это. Поэтому-то люди с рабской душой, низкие и нечестолюбивые, нелегко приходят в негодование, потому что нет ничего такого, чего они считали бы себя достойными.
Из сказанного очевидно, какого рода те люди, несчастье, бедствие и неуспех которых должны радовать или не причинять огорчения, ибо из изложенного очевидно противоположное ему, так что если речь приведет судей в такое настроение и покажет, что люди, просящие о сострадании, и то, ради чего они просят о сострадании, не заслуживают того, чтобы достигнуть [своей цели], а заслуживают того, чтобы не иметь успеха, — [в таком случае] невозможно иметь к ним сострадание.
10
Определение зависти. — Кто завистлив? — Что воз буждает зависть? — Кто возбуждает зависть? — Как может влиять зависть на решение судей?
Очевидно также, из-за чего люди завидуют, кому и в каком состоянии, если зависть есть не которого рода печаль, являющаяся при виде благоден ствия подобных нам людей, наслаждающихся выше указанными благами, — [печаль], не имеющая целью доставить что-нибудь самому завидующему [челове ку], но имеющая в виду только этих других людей. Зависть будут испытывать такие люди, для которых есть подобные или кажущиеся подобными. Подобными — я разумею, по происхождению, по родству, по возрасту, по дарованиям, по славе, по состоянию. [За видуют] и те, которые обладают почти всем, поэтому-то люди, высокопоставленные и пользующиеся счас тьем, бывают завистливы, так как думают, что все пользуются их собственностью. [Завистливы] бывают также люди, особенно пользующиеся уважением за что-нибудь, преимущественно же за мудрость или уда чу. И люди честолюбивые более завистливы, чем люди без честолюбия. И мнимые мудрецы [также завистли вы], потому что их честолюбие имеет своим объектом мудрость, и вообще люди, славолюбивые по отноше нию к чему-нибудь, бывают завистливы в этом отно шении. И люди малодушные [также завистливы], по тому что им все представляется великим.
Мы назвали блага, из-за которых люди завидуют: где люди обнаруживают любовь к славе, где есть место честолюбию — касается ли это их поступков или их состояния, — где они домогаются славы, и во всех родах успеха — во всех этих случаях, можно сказать, бывает зависть, и в особенности по отноше нию к тем вещам, которых люди домогаются и кото рыми они немного превосходят [других] или немного уступают [им]. Очевидно также, кому люди завидуют, так как мы сказали об этом одновременно: люди за видуют тем, кто к ним близок по времени, по месту, по возрасту и по славе, откуда и говорится: «Родня умеет и завидовать». [Завидуют] также тем, с кем соперничают, потому что соперничают с перечислен ными категориями лиц; что же касается тех, кто жил десятки тысяч лет раньше нас, или кто будет жить через десятки тысяч лет после нас, или кто уже умер, — то им никто [не завидует], точно так же как тем, кто живет у геркулесовых столпов. [Не завидуем мы] и тем, кто, по нашему мнению или по мнению других, не сильно нас превосходит или сильно нам уступает. Одинаковым образом [мы относимся] и к людям, занимающимся подобными вещами. Так как люди соперничают со своими противниками в бою, соперниками в любви и вообще с теми, кто домогается того же, [чего они], то необходимо они завидуют всего больше этим лицам, почему и говорится: «И гончар [завидует] гончару». Завидуем мы и тем, чьи приоб ретения или успехи являются для нас упреком; ведь такие люди нам близки и подобны нам: здесь очевидно, что мы по собственной вине не обладаем данным благом, так что это [соображение], причиняя нам пе чаль, порождает зависть. [Завидуем мы] и тем, кто имеет или приобрел то, чем следовало бы обла дать нам или чем мы обладали; поэтому-то старики [завидуют] молодым, а люди, много истратившие на что-нибудь, завидуют тем, кто истратил на то же много. И те, кто еще не достиг или совсем не чего-нибудь, завидуют тем, кто быстро [достиг это; же самого]. Очевидно, из-за чего такие люди радуются, по отношению к кому и в каком состоянии: когда в одном случае они огорчаются, потому что не обладают чем-нибудь, так в случаях противоположных они будут радоваться, потому что обладают чем-нибудь. Таким образом, если [судьи] придут в такое настроение, а люди, просящие их о сострадании или о даровании какого-нибудь блага, таковы, каковы указанные нами люди, то очевидно, что эти последние в добьются сострадания от власть имеющих.
11
Определение чувства соревнования. — Кто ему доступен? — Что его возбуждает? — Кто его возбуждает? — Отношение этого чувства к презрению.
Отсюда ясно, в каком настроении люди соревнуют, по отношению к кому и в чем. Чувство соревнования есть некоторое огорчение при виде кажущегося присутствия у людей, подобных нам по своей природе благ, которые связаны с почетом и которые могли быть приобретены нами самими, возникающее не по тому, что эти блага есть у другого, а потому что их нет у нас самих. Поэтому-то соревнование [как ревностное желание сравняться] есть нечто хорошее и бывает у людей хороших, а зависть есть нечто низкое и бывает у низких людей. В первом случае человек под влиянием чувства соревнования старается сам достигнуть благ, а во втором — под влиянием зависти стремится, чтобы его ближний не пользовался этими благами. Склонными же к соревнованию будут необходимо люди, считающие себя достойными тех благ, которых они не имеют, ибо никто не жела ет того, что кажется невозможным. Поэтому-то такими, [то есть склонными к соревнованию], бывают люди молодые и люди, обладающие величием души, а также люди, владеющие такими благами, которые достойны мужей, пользующихся уважением; к числу этих благ принадлежит богатство, обилие друзей, власть и другие тому подобные блага: так как им подобает быть людьми хорошими, то они ревностно стремятся к достижению таких благ, потому что они должны принадлежать людям хорошим. [Склонны к соревнованию] также люди, которых другие счита ют достойными [этих благ]. Точно так же люди — предки, или родственники, или близкие, или сооте чественники, или отечество которых пользуется ува жением — выказывают в этом отношении ревнивое чувство, потому что считают это близким себе и себя достойными этого. Если чувство соревнования про- 10 является по отношению к благам, пользующимся ува жением, то сюда необходимо нужно относить добро детели и все то, с помощью чего можно приносить пользу и оказывать благодеяние другим людям, по тому что люди уважают благодетелей и людей добро детельных, а также все те блага, которыми могут пользоваться и наши ближние, каковы, например, бо гатство и красота более, чем здоровье. Очевидно также, кто такие люди, возбуждающие чувство соревнования: это те, кто обладает этими и им подобными благами. Эти блага таковы, как указанные выше, то есть мужество, мудрость, власть, потому что люди, власть имеющие, могут благоде тельствовать многим; таковы полководцы, ораторы, вообще все, обладающие подобным могуществом. К ним же относятся люди, которым многие желают быть подобны или знакомы или с которыми многие желают быть друзьями, также те, кому многие удивляются или кому мы удивляемся, и те, кого воспевают и прославляют поэты или писатели. Люди противоположного сорта пользуются презрением, ибо презрение противоположно соревнованию, и «пре зирать» [противоположно] понятию «соревновать». Люди, находящиеся в таком состоянии, что соревнуют кому-нибудь или служат предметом соревнова ния для кого-нибудь, необходимо склонны презри тельно относиться ко всем вещам и лицам, которые возбуждают соревнование. Поэтому они часто пре зирают людей, пользующихся удачей, когда удача выпадает им без благ, пользующихся уважением.
Мы сказали, при помощи чего возникают и исчезают страсти, из чего образуются способы убеж дения. Вслед за этим изложим, каковы бывают нра вы сообразно со страстями людей, их качествами, возрастом и жребием.
12
Нравы (черты характера) людей в различных возрас тах: черты, свойственные юности.
Я называю страстями гнев, желание и тому подоб ные [движения души], о которых мы говорили раньше, качествами — добродетели и пороки, о них сказа но раньше, а также о том, что предпочитают отдель ные личности и что они способны делать. Возраст — это юность, зрелый возраст и старость. Делом случая я называю благородство происхождения, бо гатство, власть и вещи, противоположные этим, и во обще удачу и неудачу.
Юноши по своему нраву склонны к желаниям, а также склонны исполнять то, чего пожелают, и из желаний плотских они всего более склонны следовать
желанию любовных наслаждений и не воздержаны относительно его. По отношению к страстям они пе ременчивы и легко пресыщаются ими, они сильно же лают и скоро перестают [желать]; их желания пылки, но не сильны, как жажда и голод у больных. Они страстны, вспыльчивы и склонны следовать гневу. Они слабее гнева, [не могут совладать с гневом], ибо по своему честолюбию они не переносят пренебреже ния, и негодуют, когда считают себя обиженными. Они любят почет, но еще более любят победу, потому что юность жаждет превосходства, а победа есть не которого рода превосходство. Обоими этими качест вами они обладают в большей степени, чем корысто любием: они совсем не корыстолюбивы, потому что еще не испытали нужды, как говорит изречение Питтака против Амфиарая. Они не злы, а добродушны, потому что еще не видели многих низостей. Они лег коверны, потому что еще не во многом были обма нуты. Они исполнены надежд, потому что юноши так разгорячены природой, как люди, упившиеся вином; вместе с тем [они таковы], потому что еще не во многом потерпели неудачу. Они преимущественно живут надеждой, потому что надежда касается буду щего, а воспоминание — прошедшего; у юношей же будущее продолжительно, прошедшее же кратко: в первый день не о чем помнить, надеяться же можно 25 на все. Их легко обмануть вследствие сказанного: они легко поддаются надежде. Они чрезвычайно смелы, потому что пылки и исполнены надежд; первое из этих качеств заставляет их не бояться, а второе быть Уверенными. Никто, будучи под влиянием гнева, не испытывает страха, а надеяться на что-нибудь хоро шее — значит быть смелым. Молодые люди стыд ливы: они воспитаны исключительно в духе закона и не имеют понятия о других благах. Они великодушны, Потому что жизнь еще не унизила их и они не испы тали нужды; считать себя достойным великих [благ] означает великодушие, и это свойственно человеку исполненному надежд. В своих занятиях они предпочитают прекрасное полезному, потому что живут более сердцем, чем расчетом; расчет касается полезного, а добродетель прекрасного. Юноши более, чем люди в других возрастах, любят друзей, семью и товарищей, потому что находят удовольствие в совместной жизни и ни о чем не судят с точки зрения пользы, так что и о друзьях не [судят так]. Они во всем грешат крайностью и излишеством вопреки Хилонову изречению: они все делают через меру — чересчур любят и чересчур ненавидят и во всем остальном также. Они считают себя всеведущими и утверждают это; вот причина, почему [они все делают] чрез меру. И несправедливости они совершают по своему высо комерию, а не по злобе. Они легко доступны состра данию, потому что считают всех честными и слишком хорошими: они мерят своих ближних своей собствен ной неиспорченностью, так что полагают, что те терпят незаслуженно. Они любят посмеяться и сказать острое словцо, так как остроумие есть отшлифованное высокомерие
13
Черты характера, свойственные старости.
Таков нрав юношей. Что же касается людей более старых и пожилых, то их нравы слагаются, можно сказать, по большей части из черт, противоположных вышеизложенным: так как они прожили много лет и во многом были обмануты и ошиблись, так как боль шая часть [человеческих дел] оказывается ничтожной, то они ничего положительно не утверждают и все де лают в меньшей мере, чем следует. И все они «пола гают», но ничего не «знают»; в своей нерешительности они всегда прибавляют «может быть» и «пожалуй», и обо всем они говорят так, ни о чем не рассуждая решительно. Они злонравны, потому что злонравие есть понимание всего в дурную сторону. Они по дозрительны вследствие своей недоверчивости, а недоверчивы вследствие своей опытности. Поэтому они сильно не любят и не ненавидят, но, согласно совету Бианта: любят, как бы готовясь возненавидеть, и ненавидят, как бы намереваясь полюбить. Они мало душны, потому что жизнь смирила их: они не жаждут ничего великого и необыкновенного, но лишь того, что полезно для существования. Они не щедры, потому что имущество — одна из необходимых вещей, а вместе с тем они знают по опыту, как трудно приоб рести и как легко потерять. Они трусливы и способны всего заранее опасаться; они настроены противоположно юношам: они охлаждены годами, а юноши пыл ки; таким образом, старость пролагает дорогу трусо сти, ибо страх есть охлаждение. Они привязаны к жизни, и чем ближе к последнему дню, тем больше, потому что желание касается того, чего нет и в чем люди нуждаются, того они особенно желают. Они эгоисты более, чем следует, потому что и это есть неко торого рода малодушие. Они более, чем следует, жи вут для полезного, а не для прекрасного, потому что они эгоисты, ибо полезное есть благо для самого [человека], а прекрасное есть безотносительное благо. И они более бесстыдны, чем стыдливы, потому что, не одинаково заботясь о прекрасном и полезном, они пре небрегают тем, из чего слагается репутация. Они не поддаются надеждам вследствие своей опытности, ибо житейское по большей части ничтожно, и по большей части оно оканчивается дурно; [они таковы] еще вследствие своей трусости. И они более живут вос поминанием, чем надеждой, потому что для них остающаяся часть жизни коротка, а прошедшая длинна, а надежда относится к будущему, воспоминание же — к прошедшему. В этом же причина их болтливости: они постоянно говорят о прошедшем, потому что испытывают наслаждение, предаваясь воспоминаниям. И гаев их пылок, но бессилен, а из страстей одни у них исчезли, другие утратили свою силу, так что они не склонны желать и не склонны действовать сооб разно своим желаниям, но сообразно выгоде. Поэтому люди в таком возрасте кажутся умеренными, ибо страсти их ослабели и подчиняются выгоде. И они в своей жизни более руководятся расчетом, чем серд цем, потому что расчет имеет в виду полезное, а серд це — добродетель. Они поступают несправедливо вследствие злобы, а не вследствие высокомерия. И старики доступны состраданию, но не по той самой причине, по какой [ему доступны] юноши: эти по следние — вследствие человеколюбия, а первые — по своему бессилию, потому что на все бедствия они смотрят как на близкие к ним, а это, как мы сказали, делает человека доступным состраданию. Поэтому они ворчливы, не бойки и не смешливы, потому что вор чливое противоположно смешливому. Таковы нравы юношей и стариков, и так как все хорошо относятся к речам, соответствующим их ха рактеру, и к людям, себе подобным, то отсюда оче видно, как должно поступать в речи, чтобы и сами [ораторы], и их речи показались таковыми.
14
Черты характера, свойственные зрелому возрасту.
Что касается людей зрелого возраста, то очевидно, что они по своему характеру будут между указанными возрастами, не обладая крайностями ни того ни другого, не выказывая ни чрезмерной смелости, потому что подобное качество есть дерзость, ни излишнего страха, но как следует относясь к тому и другому, не выказывая всем ни доверия, ни недове рия, но рассуждая более соответственно истине, не живя исключительно ни для прекрасного, ни для по лезного, но для того и другого вместе, не склоняясь ни на сторону скупости, ни на сторону расточитель ности, но держась надлежащей меры. Подобным же образом [они относятся] и к гневу, и к желанию. Они соединяют благоразумие с храбростью и храб рость с благоразумием. В юношах же и старцах эти качества являются разъединенными, ибо юноши му жественны и необузданны, а пожилые люди — благоразумны и трусливы. Вообще говоря, они обладают всеми полезными качествами, которые есть у юности и у старости в отдельности, что же касается качеств, которыми юность и старость обладают в чрезмерной или недостаточной степени, то ими они обладают в степени умеренной и надлежащей. Тело достигает цветущей поры от тридцати до тридцати пяти лет, а душа — около сорока девяти лет.
15
Черты характера, свойственные людям благородного происхождения.
Вот что следует сказать о юности, старости и зре лом возрасте — каким характером обладает каждый из этих возрастов. Скажем теперь о всех тех зави сящих от жребия [судьбы] благах, вслед ствие которых у людей является данный характер.
Благородство происхождения влияет на характер так, что обладающий этим благородст вом более честолюбив: все люди, раз у них есть что-нибудь, обыкновенно копят это [свое достояние], а благородство происхождения есть почетное положение предков. [Люди благородного происхождения] склонны презирать даже и тех, кто подобен их предкам, потому что [деяния] этих последних, как далеко отстоящие, кажутся более почетными и дают более повода к хвастовству, чем то, что происходит близко от нас. Название «благородного по происхождению» указывает на знатность рода, а название «благородного по характеру» на невырождение в сравнении с природой, чего по большей части не случается с людьми благо родного происхождения, так как обыкновенно они ни чего особенного собой не представляют. В родах мужей, как и в произведениях земли, бывает как будто урожай, и иногда, если род хорош, из него в продолжение некоторого времени происходят выдаю щиеся мужи, но затем они исчезают; прекрасно ода ренные роды вырождаются в сумасбродные характеры, как, например, потомки Алкивиада и Дионисия Стар шего, а роды солидные — в глупость и вялость, как, например, потомки Кимона, Перикла и Сократа.
16
Черты характера, свойственные людям богатым.
Что касается характера, который связан с богат ством, то его легко видеть всем: (обладающие им люди] высокомерны и надменны, находясь в некото рой зависимости от богатства. Они так настроены, как будто обладают всеми благами; богатство есть как бы мерка для оценки всех остальных благ, по этому кажется, что все они могут быть куплены с помощью богатства. Они склонны к роскоши и хвас товству — к роскоши ради самой роскоши и ради выказывания своего внешнего благосостояния; они хвастливы и дурно воспитаны, потому что все люди обыкновенно постоянно говорят о том, что они сами любят и чему удивляются, и потому что они, [то есть богатые], думают, что другие заботятся о том же, о чем они. Вместе с тем они вправе так думать, потому что есть много нуждающихся в тех, кто имеет [со стояние]. Отсюда изречение Симонида о мудрых и богатых, обращенное к жене Гиерона, спросившей, кем лучше быть — богатым или мудрым? Богатым, сказал он, потому что приходится видеть, как мудре цы постоянно торчат у дверей богатых. [Богатые от личаются] еще тем, что считают себя достойными властвовать, потому что, по их мнению, они обладают тем, что делает людей достойными власти. И вообще характер, сообщаемый богатством, есть характер че ловека неразумного и счастливого. Характер у людей, недавно разбогатевших, и у людей, давно богатых, различен именно тем, что люди, недавно разбогатев шие, обладают всеми пороками в большей и худшей степени, потому что быть вновь разбогатевшим зна чит как бы быть невоспитанным богачом. И неспра ведливые поступки, которые они совершают, порож даются не злобой, но высокомерием и невоздержан ностью, как, например, побои и прелюбодеяние.
17
Черты характера, свойственные людям: могуществен ным (обладающим властью), счастливым (удачли вым).
Равным образом очевидны, можно сказать, все главнейшие черты характера, стоящие в связи с властью, ибо власть обладает отчасти теми же чер тами, какими обладает богатство, отчасти лучшими. По своему характеру люди, обладающие властью, честолюбивее и мужественнее людей богатых, пото му Что они стремятся к делам, которые им возможно исполнить вследствие их власти. Они заботливее так как находятся в хлопотах, принужденные смотреть за [всем], что касается их власти. Они держатся с большой торжественностью и важностью потому что их сан делает их более торжественными поэтому-то они умеряют себя. Торжественность их отличается мягкостью, а важность — благопристойностью. И когда они поступают несправедливо, их проступки значительны, а не ничтожны. Что касается счастья [удачи], то оно отчасти обладает указанными чертами характера, потому что счастье, кажущееся величайшим, к этому сводится, и еще к хорошим детям; счастье влечет за собой обилие физических благ. Под влиянием счас тья люди делаются высокомернее и безрассуднее; с счастьем связана одна прекраснейшая черта харак тера — именно та, что люди счастливые боголюбивы; они известным образом относятся к божеству, веря в него, под влиянием того, что им дает жребий. Мы сказали о чертах характера сообразно возрасту и счастью; противоположное же очевидно из противоположного, например характер человека бед ного, несчастного и не имеющего власти.
18
Цель, которую преследует в своей речи всякий ора тор. — Способы доказательства, пригодные для всех трех родов речей.
Убеждающие речи употребляются ради решения (ибо для того, что мы знаем и относительно чего приняли известное решение, не нужно никаких речей), а это бывает в том случае, когда кто-нибудь с помощью речи склоняет или отклоняет какое-нибудь отдельное лицо, как, например, делают люди, угова ривая и убеждая, так как один человек есть все-таки судья; вообще говоря, тот судья, кого нужно убедить; и все равно, обращает ли человек свою речь к про тивнику или говорит на предложению тему, потому что необходимо воспользоваться речью и уничтожить противоположные мнения, к которым, как к против нику, обращается речь. Таким же образом нужно поступать и в эпидейктических речах, ибо речь пред полагает как бы судью в слушателе. Вообще в по литических прениях есть один настоящий судья, ре шающий данный вопрос. Вопросом же является то, относительно чего спорят и о чем совещаются.
Раньше, говоря о речах совещательных, мы сказали о характерах соответственно видам государственного устройства, так что теперь нам следовало бы разобрать вопрос, как и с помощью чего можно сделать речи этическими [сообразными нравам слушателей].
Так как для каждого рода речей мы указали свою особую цель и так как относительно всех их были взяты нами мнения и посылки, из которых черпают способы убеждения ораторы в речах совещательных, эпидейктических и судебных, так как, кроме того, мы рассмотрели, с помощью чего возможно сделать речи этическими, то нам остается сказать об общих [прин ципах], ибо всем необходимо пользоваться в своих речах рассуждением о возможном и невозможном и пытаться показать одним, что что-нибудь было, другим — что что-нибудь будет. Кроме того, топ о ве личине является общим для всех речей, так как фигурой преувеличения и умаления пользуются все ораторы: убеждающие и разубеждающие, хвалящие и порицающие, обвиняющие и оправдывающиеся.
Рассмотрев это, мы попытаемся вообще сказать об энтимемах, если найдем что, и о примерах, чтобы, присоединив остальное, исполнить поставленную с самого начала задачу. Из топов преувеличение наиболее свойственно речам эпидейктическим, как было сказано, совершившееся — речам судебным, ибо по поводу свершившегося выносится решение, а возможное и будущее — речам совещательным.
19
Понятие возможного и невозможного. — Что подхо дит под эти понятия? — Доказательства, основан ные на предположении (вероятности): относительно прошедшего, относительно будущего. — О большем и меньшем.
Сначала скажем о возможном и невозможном. Если одна из противоположностей может существовать, то может показаться возможной и другая про тивоположность, например, если возможно для че ловека выздороветь, то возможно и заболеть, ибо одна и та же возможность (способность) относится к противоположностям, в чем они и противополож ны. И если возможно одно подобное, то и друга подобное ему [возможно]. И если возможно более трудное, то [возможно] и более легкое. И если что-нибудь может возникнуть в хорошем и прекрасном виде, то оно вообще может возникнуть, ибо труднее быть хорошему дому, чем [просто] дому. И конец того, начало чего может возникнуть, [также может возникнуть], ибо ничто не возникает и не начинай возникать из вещей невозможных, например не мо жет начать возникать и не возникает соизмеримость диаметра. Возможно также начало того, конец [чего возможен], ибо все возникает с начала. И если может возникнуть последующее по бытию или по воз никновению, то возможно и предыдущее: например, если может возникнуть муж, [может возникнуть] и ребенок, ибо последнее возникает раньше. И если [возможно возникнуть] ребенку, возможно и мужу, ибо первое есть начало. [Возможно] и то, что от природы бывает предметом любви или страсти, ибо никто по большей части не любит и не желает вещей невозможных. И то, что бывает предметом наук и искусств, может быть, и бывает, и возникает. [Воз можно] и то, начало возникновения чего во власти тех кого мы можем принудить или убедить, а та ковы люди, которых мы превосходим силой, кото рыми мы распоряжаемся или с которыми дружны. Возможно также целое, части которого возможны, и [по большей части возможны] части, целое которых возможно; ибо, если может возникнуть просхизма, кефалида и хитон, может возникнуть и обувь, и ес ли [может возникнуть] обувь, [может возникнуть] и просхизма и кефалида. И если весь род принадлежит к числу вещей возможных, то возможен и вид, а если [возможен] вид, [возможен] и род, на пример, если может возникнуть корабль, [возмож на] и триера, и если [возможна] триера, [возможен] и корабль. И если [возможна] одна из двух вещей, по своей природе находящихся во взаимном соотно шении, то [возможна] и другая из них, например, если [возможно) двойное, то [возможна] и полови на, и если [возможна] и половина, [возможно] и двойное. И если что-нибудь может возникнуть без искусства и приготовления, то еще более оно возможно при помощи искусства и прилежания, отчего и сказано у Агафона:
И одно нужно делать с помощью искусства,
Другое достается нам благодаря необходимости
и судьбе.
И то, что возможно для людей более дурных, более слабых и более неразумных, еще более [возможно] для людей противоположных, как сказал и Исократ, что странно, если он не будет в состоянии сами зобрести то, чему научился Евфин. Что касается невозможного, то очевидно, что оно вытекает из противоположного сказанному.
[Доказательства того], что что-нибудь случилось, нужно выводить из следующего. Во-первых, если случилось то, что по естественному ходу вещей случается реже, то могло случиться и то, что (случается) чаще. И если случилось то, что обыкновенно случается после, то случилось и предыдущее, например, если кто-нибудь что-нибудь забыл, то некогда он это знал. И если кто-нибудь мог и желал [сделать что-нибудь], то и сделал, ибо все, когда пожелают чего-нибудь, имея возможность [исполнить свое желание], делают [то, чего желают], так как ничто им не мешает. Еще если [человек] чего-нибудь желал и ничто извне ему не мешало, и если [он желал] возможного, и если он гневался, и если мог и стремился, [то сделал], ибо по большей части люди делают то, к чему стремятся, если только могут, — негодные вследствие своей невоздержанности, а люди нравственно хорошие, потому что желают хорошего. И если кто-нибудь намеревался [сделать что-нибудь], ибо естественно, что человек, намеревавшийся [сделать что-нибудь], сделал. И если случилось что-нибудь такое, что по своей природе [бывает] раньше чего-нибудь другого или вследствие чего-нибудь другого, например, если прогремел гром, то сверкнула молния, и если человек сделал что-нибудь, то и попытался сделать это. И из всех этих случаев одни имеют характер необходимости, а другие — случающегося по большей части. А относительно того, что не слу чилось, [доказательства], очевидно, черпают из противоположного сказанному.
Что касается того, что будет, то здесь дело, очевидно, из того же самого: будет то, что для нас возможно и чего мы желаем, и то, что соответствует нашей страсти, гневу и расчету в соединении с возможностью [сделать это], а также то, что находится в области наших стремлений и намерений, ибо обыкновенно больше случается то, что входит в наши намерения, чем то, что не входит в них. И если уже случилось то, что по своей природе случается раньше [чего-нибудь другого], например, если небо по крылось облаками, то, вероятно, пойдет дождь. И если случилось что-нибудь, что [всегда] бывает ради чего-нибудь другого, например, если [воздвигнуто] основание, [будет] и дом.
Что касается великости и малости вещей, большего и меньшего и вообще великих и малых вещей, то все это ясно для нас из ранее сказанного, ибо по поводу речей совещательных мы говорили о величине благ и вообще о большем и меньшем; так как соответственно каждому роду речи есть определенная цель в виде блага, каковы понятия прекрасного и справедливого, то, очевидно, с помощью указанных [доказательств] следует для каждого рода речи приводить увеличения. Делать же помимо сказанного исследо вание вообще о величине и о превосходстве значило бы говорить пустое, ибо для практики большее зна чение имеют частные случаи, чем общие.
Вот что нужно сказать о возможном и невозмож ном, о том, случилось что-нибудь или нет, будет или нет, а также о великости и малости вещей.
20
Пример и энтимема. — Два рода примеров, сравнения и басни (притчи). — Как и когда следует пользовать-ся примерами?
Остается сказать о способах убеждения, общих для всех [случаев], раз мы сказали о частных способах. Общие способы убеждения бывают двоякого рода: пример и энтимема, так как изречение есть часть энтимемы. Итак, скажем сначала о примере, потому что пример подобен наведению, а наведение есть начало.
Есть два вида примеров: один вид примера заключается в том, что приводятся факты, прежде случившиеся, другой — в том, что [оратор] сам cочиняет таковые; в последнем случае может быть во-первых, притча, во-вторых, басня, каковы, например, басни Эзопа и басни ливийские. Приводить в пример факты можно в таком роде: можно сказать, что нужно готовиться к войне против персидского царя и не позволять ему захватить Египет, ибо прежде Дарий перешел [в Грецию] не раньше, чем захватил 'Египет, а захватив его, переправился. Точно так же и Ксеркс двинулся [на Грецию] не прежде, чем взял [Египет], а взяв его, переправился, так что и этот, [то есть царствующий ныне], переправится [в Грецию], если захватит [Египет], поэтому нельзя ему этого позволять. Притча (сравнение) — это прием Сократа, например, если бы кто-нибудь сказал, что не следует избирать власти по жребию, ибо это подобно тому, как если бы кто-нибудь избирал по жребию в атлеты не тех, кто в состоянии состязаться, но тех, кому выпадает жре бий, или из корабельщиков избирал по жребию того, кому нужно управлять кораблем, как будто это нужно делать не знающему человеку, а тому, кому выпадет жребий. Басня же бывает подобна рассказу Стесихора о Фалариде и рассказу Эзопа в защиту демагога. Когда жители Гимеры избрали Фаларида полководцем с неограниченной властью и намеревались дать ему телохранителей, Стесихор, приведя различные доводы [против этого], рассказал им также басню о том, как лошадь одна владела пастбищем; когда же пришел олень и начал портить пастбище, то лошадь, желая отомстить оленю, спросилакакого-то человека, не может ли он посодействовать ей в этом; он отвечал, что может, если возьмет узду и сам сядет на нее, с копьем в руках. Когда лошадь согласилась на это и он сел на нее, то вместо того, чтобы отомстить оленю, лошадь сама попала в раб ство. Так и вы, сказал Стесихор, берегитесь, как бы желая отомстить врагам, не попасть в такое же положение, в какое попала лошадь: у вас уже есть узда, раз вы избрали полководца с неограниченной властью; если вы еще дадите ему телохранителей и позволите ему сесть на себя, то будете рабами Фаларида. А Эзоп на острове Самос, защищая дема гога, которого собирались осудить на смерть, рас сказал, как лисица, переправляясь через реку, по пала в обрыв; не будучи в состоянии выбраться оттуда, она долго там страдала, и в нее впилось мно жество клещей; еж, пробиравшийся мимо, увидев ее, сжалился над ней и спросил, не вытащить ли из нее клещей, но она не согласилась на это и на вопрос почему отвечала: «Эти клещи уже полны мною и поглощают мало крови; если же ты вытащишь этих, то явятся другие голодные и высосут у меня остальную кровь». Точно так же и вам, мужи самосские, этот человек не может больше причинить вреда, по тому что он богат. Если же вы умертвите его, то явятся другие, бедные, которые, расхищая общест венное достояние, разорят вас. Басни употребляются в народных собраниях; они имеют ту хорошую сторону, что подыскать в прошедшем факты, подобные (данному случаю), трудно, басни же [подыскать] легче, их следует сочинять, как и притчи, если кто может видеть сходные черты, а это легче делать с помощью философии. Легче подыскать [примеры] из области вымысла, но полезнее посоветовать что-нибудь, опираясь на факты, ибо по большей части будущее подобно прошедшему.
Примерами следует пользоваться в том случае, когда не имеешь энтимем для доказательства, ибо для того, чтобы убедить, требуется (какое-нибудь)| доказательство; когда же [энтимемы] есть, то примерами следует пользоваться как свидетельствами, помещая их вслед за энтимемами в виде эпилога. Если их поставить в начале, то они походят на на ведение, а риторическим речам наведение не свойственно, за исключением немногих случаев; когда же они помещены в конце, они походят на свиде тельства, а свидетель всегда возбуждает доверие. Поэтому необходимо бывает привести много приме ров тому, кто помещает их в начале, а кто помещает их в конце, для того достаточно одного [примера], ибо свидетель, заслуживающий веры, бывает поле зен даже в том случае, когда он один.
Итак, мы сказали о том, сколько есть видов при меров и как и когда следует ими пользоваться.
21
Определение изречения, его отношение к энтимемам. — Четыре рода изречений. — Как следует поль зоваться изречениями? — Две выгодные стороны, по лучающиеся от употребления изречений.
Что касается употребления изречений, то после определения того, что такое изречение, станет со вершенно ясно, относительно чего, когда и кому прилично пользоваться изречениями в речах. Изре чение есть утверждение, которое относится, однако, не к отдельным случаям, например не к тому, какой человек Ификрат, но имеет общее значение; впрочем, [касается] не всех областей (например, что прямое противоположно кривому), но лишь того, около чего вращаются житейские дела, [они имеют в виду то], что можно избирать и чего должно избегать в своей деятельности. А так как энтимемы суть силлогизмы, касающиеся подобных вещей, то заключения и посылки энтимем, если у них отнять форму силлогизма, являются, можно сказать, изречениями, например:
Никогда не следует мужу, одаренному от природы здравым смыслом,
Настолько выучить своих детей, чтобы они стали чересчур мудры.
Это — изречение, а если присоединить к нему причину и [объяснение], почему это так, то все вместе составит энтимему, например:
Так как помимо праздности, которую они обнаруживают,
Они возбуждают в своих согражданах враждебную зависть.
Также:
Нет мужа, который был бы счастлив во всем.
Также:
Из мужей нет ни одного, который был бы свободен.
Это — изречение, но оно делается энтимемой, если к нему присоединить следующее:
Один богатства раб, а тот — судьбы.
Если приведенные примеры — изречение, то не обходимо признать четыре вида изречений, ибо изречение может быть с эпилогом и без него. Те из них, которые говорят о чем-нибудь парадоксальном или спорном, нуждаются в доказательстве; те же, в которых нет ничего парадоксального, бывают без эпилога. Из этих последних одни совсем не нуждаются в эпилоге потому, что раньше было известно то, [о чем они говорят], ибо это мнение большинства, например:
Самое лучшее для мужа, как нам кажется, быть здоровым.
А другие потому, что раз их произнесешь, смысл их ясен при первом взгляде, например:
Не любит тот, кто любит не навек.
Из числа [изречений] с эпилогом одни представляют собой часть энтимемы, например:
Никогда не следует мужу, одаренному от природы
здравым смыслом...
Другие — энтимематического характера, но не составляют части энтимемы: они-то и пользуются наибольшей известностью; к числу их принадлежат все те, в которых видна причина того, что в них говорится, например:
Не питай бессмертного гнева, сам будучи смертным,
ибо слова «не должно питать» представляют изречение, а присоединенные к ним слова «будучи смертным» представляют объяснение причины. Точно так же и изречение, что «смертному нужно думать о смертном, а не о бессмертном».
Из сказанного ясно, сколько есть видов изречений и для чего каждый из них пригоден; когда дело касается вещей спорных и парадоксальных, нельзя [употреблять] изречение без эпилога, но следует или, поместив эпилог впереди, пользоваться изречением как заключением, например таким образом: что касается меня, то, так как не следует ни быть предметом зависти, ни предаваться лени, я полагаю, что не следует получать хорошее воспитание, или же следует, сказав последнее сначала, поместить в конне сказанное впереди. А когда дело касается вещей не парадоксальных, но неясных, то [следует поль зоваться изречением], присоединив к нему самое сжатое объяснение причины. В подобных случаях пригодны также лаконские изречения и изречения, имеющие вид загадки, как, например, если кто-ни будь скажет то, что сказал Стесихор локрийцам, что им не следует быть высокомерными, чтобы цикады не пели с земли. По возрасту пользоваться изрече ниями прилично людям зрелым, и относительно то го, в чем человек опытен: употреблять изречения, а также рассказывать мифы неприлично человеку, не достигшему такого возраста, употребление же из речений по поводу того, в чем человек неопытен, есть признак неразумия и невоспитанности. Это до статочно доказывается тем, что сельские жители особенно изобретательны по части нравоучительных изречений и легко употребляют их. Говорить вооб ще, когда дело не в общем, подобает преимущест венно при жалобах и преувеличениях; при этом [общее выражение следует употреблять] или в на чале, или после доказательства. Следует пользовать ся и распространенными и общеупотребительными изречениями, если они пригодны: именно потому, что они общеупотребительны, они кажутся справед ливыми, ибо как бы признаны всеми за таковые, например: [полководец], побуждающий [своих во инов] идти навстречу опасности, не принеся пред варительно жертв, [может им сказать]:
знаменье лучшее всех лишь одно за отчизну
сражаться,
а [побуждающий их идти], хотя они слабее [про тивников], [может сказать]:
Равен для всех Эниалий.
И [полководец, приказывающий] умерщвлять де тей врагов, хотя они ни в чем не повинны, [может сказать]:
Неразумен тот, кто, умертвив отца, оставит в живых детей.
Кроме того, некоторые из пословиц являются в то же время изречениями, например пословица «Аттическии сосед». Следует употреблять также изре чения, противоречащие ходячим изречениям (я на зываю, например, ходячим изречение «Познай самого себя» и «Ничего слишком»), в тех случаях, когда [приводимое] изречение или может показаться лучшим со стороны нравственного смысла, или про износится под влиянием страсти. Изречение имеет своим источником страсть, например в том случае, если кто-то под влиянием гнева назовет ложью из речение: что должно познать самого себя, ибо, если бы такой-то человек знал самого себя, он никогда не счел бы себя способным быть полководцем. А со стороны нравственного смысла [представляется] лучшим изречение, что не следует, как принято го ворить, любить, как бы намереваясь возненавидеть, но скорее [следует] ненавидеть, как бы намереваясь полюбить. При этом следует словами вполне ясно выражать свою мысль; если же она не [выражена ясно], следует присоединить объяснения в виде эпи лога, например выразившись так: следует любить не так, как принято это говорить, но как бы намереваясь любить вечно, ибо [любить] иначе свойственно человеку коварному. Или можно выразиться так: не нравится мне это распространенное [изречение], ибо истинный друг должен любить так, как будто бы он намеревался любить вечно. Точно так же [не нра вится мне] изречение: «Ничего слишком», ибо дур ных людей нужно ненавидеть в крайней степени.
[Изречения] представляют большую подмогу для речей, во-первых, вследствие тщеславия слу шателей, которые радуются, когда кто-нибудь, го воря вообще, выскажет мнения, которых держат ся слушатели в отдельных случаях. То, что я говорю, станет ясно из последующего так же, как и способ, каким должно их, [то есть изрече ния], выискивать. Изречение, как мы сказали, есть утверждение с общим значением, а слушатели радуются, когда оратор придает общее значение то му, что они раньше признали своим мнением по отношению к частным случаям; так, например, кто-нибудь, у кого дурные соседи или дурные дети, согласится со словами [оратора], что «нет ничего тяжелее соседства» или что «нет ничего нелепее деторождения». Таким образом, [оратор] должен иметь в виду, какие условия к каким ведут пре дубеждениям, и говорить о том же с общей точки зрения. Таково первое из преимуществ, которые представляет употребление в речи изречений; вто рое преимущество еще важнее: [изречения] прида ют речам характерность. Те речи отражают в себе характер [оратора], в которых ясны его намерения, а все изречения таковы, ибо [в них] приводящий изречение высказывается вообще о намерениях: так что если изречения по своему нравственному смыс лу хороши, то они показывают, что и человек, при водящий их, обладает нравственно хорошим харак тером.
Вот что мы сочли нужным сказать об изречении: что оно такое, сколько видов его, как следует поль зоваться им и какую пользу оно приносит.
Скажем теперь об энтимемах вообще — каким образом следует их искать, — а потом о топах, так как каждая из этих вещей представляет особый вид.
22
Энтимема, ее необходимые свойства. — На основа нии чего следует строить энтимемы? — Два рода энтимем.
Ранее мы сказали, что энтимема есть силлогизм, и каким образом она есть силлогизм, и чем она отлича ется от диалектических силлогизмов. Не следует со ставлять энтимему, заимствуя [посылки] издалека или заключая в них все [возможное], ибо в первом случае получится неясность благодаря длине [энтимемы], а во втором — это просто болтовня, так как говорятся вещи пошлые. В этом причина, почему люди необра зованные в глазах толпы кажутся более убедительны ми, чем образованные; как говорят и поэты, что люди необразованные говорят более музыкально перед тол пой: одни, [то есть люди образованные], говорят об общих вопросах с общей точки зрения, а другие, [то есть люди необразованные], говорят на основании то го, что знают и о вещах, близких [толпе]. Таким об разом, нужно говорить не на основании всего, что по кажется пригодным, но на основании определенной категории вещей, например [тех, которые кажутся ис тинными] судьям или тем, с мнениями которых судьи соглашаются, и это потому, что такие вещи и кажутся очевидными всем или большинству; при этом следует составлять энтимему не только из необходимого, но и из того, что бывает по большей части.
Прежде всего нужно признать, что по поводу чего следует говорить и строить силлогизмы или полити ческие, или какие-либо иные, относительно этого не обходимо иметь в своем распоряжении и соответст вующие данные, или все, или некоторые, ибо, раз ни чего не имеешь в распоряжении, не из чего и строить силлогизм. Я разумею здесь, например, [такой слу чай]: каким образом могли бы мы советовать афинянам, следует им продолжать войну или нет, если бы мы не знали, каковы их силы, в чем они заключаются - морском или сухопутном войске или в том и другом вместе, и как велики их силы, каковы их до ходы, кто их друзья и враги, какие войны они вели раньше и как вели и другие подобные же вопросы. Или [как могли бы мы их] хвалить, если бы не имели у [себя в памяти] морского сражения при Саламине, или сражения при Марафоне, или того, что сделано было для Гераклидов, или чего-нибудь другого подобного же, потому что все произносят похвалу на осно вании прекрасных деяний или кажущихся таковыми. Точно так же и хулят на основании фактов противоположного характера, рассматривая, что подобное есть за ними, [то есть за афинянами], или кажется, что есть, например, [указывая на то], что они пора ботили греков или обратили в рабство эганетов и потидейцев, сподвижников и союзников своих в борьбе против варваров и т. д., вообще на все их прегрешения этого рода. Точно таким же образом и люди, обви няющие и защищающие, обвиняют и защищают, ос новываясь на имеющихся в наличности фактах. И так нужно поступать безразлично и по отношению к афинянам, и к лакедемонянам, и к человеку, и к богу: подавая Ахиллу совет и хваля или хуля его, и обвиняя или защищая его, — во всех этих случаях нужно брать факты действительные или кажущиеся таковыми, для того, чтобы на основании их говорить в смысле хвалы или порицания, если есть что-нибудь прекрасное или постыдное, в смысле обвинения или оправдания, если есть что-нибудь справедливое или несправедливое, и в смысле совета, если есть что-нибудь полезное или вредное. Подобно этому [следует рассуждать] и о всяком другом вопросе, например о справедливости, есть ли она благо или нет — следует говорить на основании того, что заключается в понятии справедливости и блага. И так как все, по-видимому, таким образом строят доказательства — составляют ли они силлогизмы более строгие или менее строгие (ибо они за имствуют свои доказательства не отовсюду, но из того что есть в наличности относительно каждого вопроса) и так как ясно, что доказывать иначе с помощью речи невозможно, — ввиду всего этого, очевидно, необходимо, как мы сказали это в «Топике», прежде всего иметь наготове относительно каждого вопроса избран ные доказательства, касающиеся того, что есть и что наиболее существенно. А относительно вопросов, воз никающих случайно, [следует] разыскивать [доказа тельства] точно таким же образом, обращая при этом внимание не на что-нибудь неопределенное, но на то, что заключается в вопросе, о котором идет речь, и излагая как можно большее число [доказательств], как можно более близких к делу, ибо чем больше доказательств, основанных на фактах, тем легче доказывать, и чем ближе [они касаются вопроса], тем будут при годнее и тем менее общи. Я называю общими [дока зательствами], например, восхваление Ахилла за то, что он был человек, или принадлежал к числу полу богов, или что он отправился в поход против Трои; все эти черты принадлежат и многим другим, так что такой человек восхваляет Ахилла нисколько не больше, чем Диомеда. Частными [доказательствами я на зываю] то, что ни с кем не случалось, кроме Ахилла, например [тот факт], что он убил Гектора, лучшего из троянцев, и Кикна, который, будучи неуязвим, ме шал всем высаживаться с кораблей, и [тот факт], что он отправился в поход, будучи самым молодым [из царей] и не будучи связан клятвой, — и все тому I подобные [доказательства].
Итак, вот один способ избирать [доказательства], и этот способ — первый топический. [Теперь] скажем об элементах энтимемы; я называю одно и то же элементом и топом энтимемы. И сначала скажем о том, о чем необходимо сказать сначала. Есть два вида энтимем: одни показательные, [показывающие], что что-нибудь существует или не существует, другие — обличительные. Они различаются между собой так же, как в диалектике доказательство и силлогизм. Показательная энтимема есть силлогизм, по строенный на основании посылок, признаваемых [про тивником], а энтимема изобличительная есть силло гизм с посылками, не признаваемыми [противником]. Можно сказать: относительно всех видов вещей по лезных и необходимых есть топы, ибо есть особые посылки относительно каждого [вопроса]; таким об разом, у нас есть заранее установленные топы, на ос новании которых нужно строить энтимемы о хорошем или дурном, прекрасном или постыдном, справедливом или несправедливом, а равным образом и о характерах, страстях и нравственных качествах.
Рассмотрим еще и с другой точки зрения энти мемы вообще, причем будем говорить о них, различая топы изобличительные, показательные и топы кажущихся энтимем, которые не энтимемы, так как они не силлогизмы. Разъяснив это, разберем вопрос о разрешениях энтимем и о противодействиях им — откуда следует их брать.
23
Различные топы, которыми можно пользоваться в речи для построения энтимем. — Преимущество энтимем обличительных.
Для показательных энтимем один топ заключается в понятии противоположном: нужно смотреть, есть ли для противоположного противоположное, уничтожая [доказательство], если противоположное есть, [таково], например, [доказательство], что быть умеренным хорошо, так как быть невоздержанным вредно. Или как в Мессенской [речи]: если в войне причина настоящих бедствий, то с наступлением мира мы должны оправиться.
Если несправедливо впасть в гнев на тех, кто сделал нам зло, не желая этого,
То также, если кто-нибудь по принуждению сделает нам добро,
Не следует считать себя обязанными благодарностью по отношению к нему.
И:
Если возможно пред людьми говорить ложь правдоподобным образом,
То следует тебе предполагать и противоположное — Что много истинного в глазах людей является неправдоподобным.
Другой топ [получается] из одинаковых падежей, ибо [в таких случаях] одинаковым образом что-ни будь должно быть или не быть, [таково], например, [утверждение], что не все справедливое хорошо, так как [иначе] все, что делается справедливо, было бы хорошо, а между тем нисколько не желательно спра ведливо умереть. Еще один [топ получается] из вза имного отношения двух предметов, например, если факт, что одно из двух лиц совершило прекрасный и справедливый поступок, то факт также, что другое лицо испытало [на себе действие этого поступка], и если [факт, что одно лицо что-нибудь] приказало, что [факт, что другое лицо] исполнило приказание, как, например, [говорил] откупщик податей Диомеонт о податях: если вам не стыдно продавать — и нам не стыдно покупать. И если факт, что испытав ший что-нибудь [испытал это] прекрасно и справедливо, то [факт, что] и для совершившего [это прекрасно и справедливо]. Но здесь возможно и неверное заключение, ибо если кто-нибудь по справедливости испытал что-нибудь, то он по справедливости потерпел, но, может быть, ему следовало потерпеть не от тебя именно. Поэтому нужно рассматривать отдельно, достоин ли потерпевший потерпеть и со- вершивший совершить, а потом уже пользоваться [фактами], в какую из двух сторон следует, ибо в этих случаях иногда получается противоречие, как, например, в «Алкмеоне» Теодекта:
Разве кто из смертных не чувствовал отвращения
к твоей матери?
[Алкмеон] отвечает:
Но здесь следует смотреть [на дело] с различных точек зрения.
И на вопрос Алфесибеи как он отвечает: Они осудили ее на смерть, но не [присудили] мне умертвить ее.
[Такого же рода фактом является] и суд над Де мосфеном и над убийцами Никанора: так как [судьи] решили, что убийцы его справедливо убили, то показалось, что смерть его была справедлива. То же [можно сказать] и относительно человека, уби того в Фивах, по поводу [смерти] которого [обви няемый в убийстве] предлагает рассудить, было ли согласно со справедливостью, чтобы он умер, так как-де не несправедливо убить человека, смерть которого согласна со справедливостью. Еще один [топ получается] из понятия большего и меньшего, например: если даже боги знают не все, Два ли [все знают] люди. Это значит, что если чего-нибудь нет [у человека], у которого это должно бы быть в большей степени, то ясно, что [этого] нет
[и у человека], обладающего этим в меньшей степени. А [заключение], что бьет своих близких тот, кто бьет своего отца, [вытекает] из того, что если есть меньшее, то есть и большее, ибо реже бьют своих отцов, чем своих близких. Можно доказывать или так, или же, если чего-нибудь нет у человека, обладающего этим в большей степени, или если чтони-будь есть у человека, обладающего этим в меньшей| степени, нужно показать то и другое, [приходится ли доказывать], что что-нибудь есть или же что чего-нибудь нет. [Этот топ имеет силу и в том случае], если чего-нибудь нет ни в большей, ни в меньшей степени [с обеих сторон], почему и сказано:
И твой отец достоин сожаления, так как он потерял
своих детей;
Но не достоин ли сожаления и Ойней, потерявший
славного потомка.
И [отсюда также говорят], что если Тесей не совершил несправедливости, то не [совершил ее] и Александр, и если не [поступили несправедливо] Тиндариды, то не [поступил так] и Александр, и если Гектор [не поступил несправедливо] по отно шению к Патроклу, то [не поступил так] и Алек сандр по отношению к Ахиллу. И если другие спе циалисты по какому-либо делу не ничтожны, то не ничтожны и философы. И если не заслуживают пре зрения полководцы за то, что их часто осуждают на смерть, то не [заслуживают его] и софисты. И что если частному человеку следует заботиться о вашей славе, то и вам следует заботиться о славе греков. Другой [топ получается] из данных времен, как, например, говорил Ификрат в своей речи против Гармодия: «Если бы я, прежде чем сделать дело, попросил у вас статуи, вы бы дали мне ее? И вы не дадите ее, когда я сделал дело? Не обещайте же, когда имеете в виду что-нибудь, и не отнимайте, когда получили желаемое». То же самое [можно сказать] по поводу того, что фивяне должны пропустить Филиппа в Аттику, ибо они пообещали бы
ему это, если бы он попросил, прежде чем помочь им против фокеян. Не будет никакого смысла, если они не пропустят его потому, что он упустил из виду [возможность сопротивления] и положился на них. Еще один [топ получается], если сказанное про тив нас самих мы обратим против сказавшего. Этот способ имеет много за себя: как, например, [видно] из трагедии «Тевкр». Ификрат воспользовался этим способом против Аристофонта, спросив его, продал ли бы он за деньги флот. И затем на отрицательный ответ его сказал: «Ты, Аристофонт, не продал бы, а я, Ификрат, продал бы». Но [при этом способе] необходимое [условие], чтобы противник казался бо лее способным совершить несправедливость, чем мы, в противном случае [фраза] показалась бы смешной, например, если бы кто-нибудь сказал это, [то, что сказал Ификрат], в ответ на обвинение со стороны Аристида; [этот способ пригоден лишь тогда], когда обвинитель уже пользуется недоверием. Вообще обвинитель желает быть лучше обвиняемого — и с этой стороны его всегда нужно изобличать. Вообще нелепо в других порицать то, что сам делаешь или можешь сделать, или других побуждать делать то, чего сам не делаешь и не можешь сделать.
Еще один [топ получается] из определения понятия, например, что такое [сократовский] «демонион».
Есть ли это божество или создание божества? Впрочем или однако, тот, кто думает, что демонион — создание божества, тот необходимо верит в существование богов. И как [рассуждает] Ификрат, что лучший из людей есть и благороднейший, ибо в Гармодии и Аристогитоне не было ничего благородного, прежде чем они совершили нечто благородное. [И в доказательство того], что сам он более сроден [Гармодию и Аристогитону], чем его противник, [прибавляется]: «Мои дела более сродны делам Гармодия и Аристогитона, чем твои». И как [говорится] в «Александре», все согласятся, что люди невоздержанные любят пользоваться телом не одного лица. [Таково же основание], почему и Сократ не хотел идти к Архелаю: [как он говорил], одинаково оскорбительно не иметь возможности отплатить за оказанное добро и за сделанное зло. Все эти люди строят силлогизмы по поводу того, о чем говорят, дав определение и разобрав, в чем то или другое понятие заключается.
Еще один [топ составляется] на основании не скольких значений, [которые может иметь слово], как, например, мы говорили в «Топике» о слове «хорошо».
Еще один [топ получается] из разделения, например, если все поступают несправедливо по трем причинам — или по этой, или по той, или по той – по двум первым [поступить несправедливо в данном случае] невозможно, а о третьей не говорят сами [обвинители].
Еще один [топ заимствуется] из наведения, [это видно], например, из пепарефийской речи — что от носительно детей везде истину устанавливают женщины. Так, в Афинах, когда оратор Мантий начал тяжбу против сына, выяснила дело мать, так, и в Фивах Додонида разрешила спор Исмения и Стиль бона, указав, что ребенок — сын Исмения, и потому Фетталиска признали сыном Исмения. То же [видно] и из «Закона» Теодекта: если мы не доверяем своих лошадей людям, которые дурно смотрели за лошадьми других лиц, и своих кораблей людям, погубившим корабли других лиц, и если во всех случаях нужно поступать одинаково — то не должно для собственного слоения пользоваться помощью людей, которые дурно охраняли благополучие других лиц. И как Алкидамант [доказывает], что все почитают мудрецов: паросцы почитали Архилоха, хотя он был клеветник, хиосцы — Гомера, хотя он не был их согражданином, митиленцы — Сафо, хотя она была женщина, лакедемоняне избрали Хилона в чис ло геронтов, хотя чрезвычайно мало любили науки, италийцы — Пифагора, жители Лампсака похоро нили Анаксагора, хотя он был чужестранец, и почитают его и поныне... что афиняне пользовались бла гополучием, пока руководились законами Солона, а лакедемоняне — пока руководились законами Ликурга, что точно так же, как только в Фивах во главе правления стали философы, государство начало поль зоваться благополучием.
Еще один [топ берется] из приговора, [произнесен ного] по поводу такого же самого [дела], или подобного, или противоположного, особенно если [его про износят] все и всегда; если же нет, то если [его про износит] большинство людей, или люди мудрые, или все, или большинство их, или люди хорошие и сами судьи, или люди, мнению которых судьи придают вес, или люди, решению которых противоречить не возможно, например людям, власть имеющим, или те, с решением которых расходиться нехорошо, например с богами, отцом, наставниками, как Автокл говорил против Миксидемида: «[даже] Евмениды соблаговолили явиться в суд Ареопага, а [вот] Миксидемид — нет». Или как Сафо [доказывала], что смерть есть зло: сами боги так думают, ибо [иначе] они умирали бы, [как мы]. Или как Аристипп [заметил] Платону, высказавшемуся по поводу чего-то слишком, как он думал, самонадеянно: наш товарищ [не сказал бы] ничего подобного, разумея Сократа. И Гегесиполид в Дельфах спрашивал бога, предварительно вопросив оракула в Олимпии, такого ли же он [Аполлон] мнения, как и его отец, так как постыдно сказать что-нибудь противоположное. И как Исократ писал о Елене, что она была добродетельна, если Тесей признал [ее таковой], и об Александре, которому отдали предпо чтение богини, и об Евагоре, что он добродетелен, как говорит Исократ, ибо Конон, впав в бедственное положение, оставил всех остальных и пришел к Евагору. Еще один [топ берется] из частей, как в «Топике» [решается вопрос о том], какое движение есть душа. Потому что она есть движение такое или дру гое. Пример этого можно заимствовать из Теодектова «Сократа», [где говорится]: против какой свя тыни он согрешил? Кому из богов, почитаемых го сударством, не выказал почтения?
Так как по большей части случается, что за одним и тем же следует или что-нибудь хорошее, или что-нибудь дурное, то еще один топ [заключается] в убеждении или отсоветовании чего-нибудь, обвине нии или защите, восхвалении или порицании, на ос новании его последствий, например, [если сказать], что образование влечет за собой нечто дурное: [че ловек] делается предметом зависти — и нечто хо рошее: он становится мудрым. Итак, не следует быть образованным, ибо не следует быть предметом за висти, однако следует быть образованным, ибо следует быть мудрым.
Этот топ составлял искусство Каллиппа, кото рый, кроме того, пользовался еще доказательством от возможного и другими [доказательствами], о ко торых мы говорили.
Еще один (топ возникает тогда], когда нужно со ветовать или отсоветовать какие-нибудь две вещи — и притом противоположные — и прилагать к обе им указанный сейчас способ. Разница [между указанным и настоящим случаем та], что там противо полагаются все равно какие элементы, а здесь — действительные противоположности; например, одна жрица не позволяла своему сыну говорить политичес кие речи, сказав: «Если ты будешь говорить спра ведливое, тебя возненавидят люди, а если несправедливое - боги». Но можно также сказать, что долж но говорить такие речи, ибо, если ты будешь говорить справедливое, тебя полюбят боги, если несправедливое — люди. Это совершенно тождественно с посло вицей: «Покупать болото и соль». Когда за каждой из двух противоположных вещей следует и [некото рое] добро и [некоторое] зло, [причем и те и другие последствия] взаимно противоположны — это назы вается (собственно, кривизна ног, выгну тых — одна в одну, другая в другую сторону).
Еще один [топ получается], когда люди не одно и то же хвалят на словах и про себя, но на словах хвалят преимущественно все справедливое и прекрас ное, а про себя более желают полезного,— здесь можно строить двоякий силлогизм; этот способ наи более пригоден по отношению к парадоксам.
Еще один [топ получается] из заключения, что по аналогии получалось бы то-то, как, например, когда сына Ификрата, по возрасту еще очень моло дого, хотели заставить принимать участие в госу дарственных повинностях на том основании, что он велик ростом, то Ификрат сказал, что если они детей, высоких ростом, считают мужами, то признают людей, низких ростом, за детей. И как Теодект [говорил] в своем «Законе»: вы даете право граждан ства наемникам, например Страбаку и Харидему, за их доблесть, и не отправите в изгнание тех из наемников, которые совершили ужасные дела?
Еще один [топ получается] из [рассуждения], что если последствия чего-нибудь тождественны, то и причины, вызвавшие их, также тождественны, как, например, Ксенофан говорил, что одинаково богохульствуют те, кто утверждает, что боги родились, и те, кто утверждает, что боги умирают, ибо в том и в другом случае выходит, что в известное время боги не существуют. Вообще [нужно] утверждать, что следствия всякой [причины] всегда тождествен ны: вам предстоит изречь приговор не об Исократе, а о занятии: следует ли заниматься философией. [Точно так же можно сказать], что «давать землю и воду значит отдать себя в рабство» и что «уча ствовать в общем мире значит исполнять условлен ное». При этом [из двух способов] нужно брать тот, который полезен.
Еще один [топ получается] вследствие того, что люди не всегда впоследствии держатся такого же образа мыслей, какого [держались] раньше, но проти воположного, как, например, в следующей энтимеме: если, находясь в изгнании, мы сражались, чтобы вер нуться в отечество, неужели по возвращении в оте чество мы снова отправимся в изгнание, чтобы не сражаться? [На самом же деле] иногда люди предпочитали оставаться в отечестве, с тем чтобы взамен этого сражаться, а иногда [предпочитали] не сра жаться [и покупали это право] ценою изгнания.
Еще один [топ заключается] в утверждении, что что-нибудь есть или произошло вследствие того, вследствие чего могло быть или произойти, например, что кто-нибудь подарил что-нибудь какому-нибудь лицу с той целью, чтобы огорчить потом это лицо, отняв [у него подарок], отчего и говорится: «Многим людям божество посылает много удач не по своей бла госклонности, но для того, чтобы они подверглись более явным бедам». Отсюда также слова из [трагедий]
«Мелеагр» Антифонта: «[Они собрались здесь] не для того, чтобы убивать зверей, но для того, чтобы стать свидетелями доблести Мелеагра перед Грецией». Отсюда также слова из Теодектова «Аякса», что Диомед избрал себе товарищем Одиссея не потому, что уважал его, но с той целью, чтобы его спутник уступал ему в мужестве. Потому что возможно предположе ние, что он так сделал именно поэтому.
Еще один [топ], общий при тяжбах и совещаниях, заключается в рассмотрении обстоятельств, способ ствующих и препятствующих, а также тех, под вли янием которых люди что-нибудь делают или избега ют делать; таковы обстоятельства, при наличности которых нужно делать что-нибудь, а при отсутст вии — нужно не делать, например, если что-нибудь возможно, легко и полезно или для самого человека, или для его друзей, или же вредно и невыгодно для врагов, или же если наказание [за проступок] меньше самого проступка. Люди побуждают, исходя из этих [мотивов], и отклоняют, исходя из [мотивов] противоположных. Исходя из тех же самых [мотивов], люди обвиняют и оправдываются: оправдываются, опираясь [на обстоятельства], препятствующие [со вершению чего-нибудь], и обвиняют, опираясь на [обстоятельства] способствующие. Этот способ со ставляет все искусство Памфила и Каллиппа.
Еще один [топ получается] из вещей, которые, по-видимому, совершаются, но кажутся сами по себе невероятными; [топ этот основывается на том], что данные вещи не представлялись бы такими, если бы они не существовали или не были близки [к осу ществлению]. И еще более [он основан на том], что люди верят в то, что существует или что возможно; если же что-нибудь не возбуждает доверия и невоз можно, что оно все-таки может быть истинным, ибо вещь представляется такой, [то есть истинной], не потому что она возможна и правдоподобна, как, например, сказал Андрокл из Питфы, осуждая закон когда в ответ на его слова раздался шум: законы нуждаются в законе, который бы их исправил, по тому что и рыбы нуждаются в соли, хотя представ ляется невозможным и неправдоподобным, чтобы нуждались в соли существа, питающиеся соленым, и оливы [нуждаются в масле, хотя кажется неверо ятным, чтобы в масле нуждалось] то, из чего масло происходит.
Другой [топ] — изобличительный — [заключа ется] в рассмотрении противоречий, если какое-ни будь противоречие очевидно изо всех времен, поступ ков и речей и его или [можно приписать] противнику, например, он говорит, что любит вас, а между тем он участвовал в заговоре Тридцати, или [отнести] к самому себе, например: он говорит, что я люблю тяжбы, но не может доказать, чтобы я когда-нибудь вел хотя одну тяжбу, или к самому себе и к против нику, например: этот человек никогда ничего не ссу жал, а я освободил [от рабства] многих из вас.
По отношению к людям и вещам, о которых рань ше действительно или по-видимому создалась клеве та, есть еще один топ, заключающийся в изложении причины извращенного мнения, ибо [всегда] есть нечто, вследствие чего это так кажется. Так, например, о какой-то женщине, вследствие того, что она цело вала своего сына, распространился слух, что она в связи с мальчиком, но когда была высказана причина этого, то клевета уничтожилась. И еще как в Теодектовом «Аяксе» Одиссей говорит Аяксу, почему он, будучи мужественнее Аякса, не кажется [тако вым].
Еще один [топ проистекает] из причины; [он за ключается в доказательстве], что что-нибудь есть, ес ли есть [его причина], и что чего-нибудь нет, если нет [причины]; ибо причина и то, чему она служит причиной, сосуществуют, и ничто не существует без причины, так, например, Леодамант, оправдываясь против обвинения Фрасибула в том, что имя его было начертано на колонне в Акрополе и что он стер надпись при Тридцати, сказал, что это не имеет смысла, ибо Тридцать более доверяли бы ему, если бы о его ненависти к народу было написано [на колонне].
Еще один [топ заключается] в обсуждении, нель зя ли было или нельзя ли теперь сделать иначе и лучше, чем советуют, или делают, или сделали, ибо очевидно, что если это так, то [человек] не сделал того-то, так как никто добровольно и сознательно не предпочитает дурное. Но такое [рассуждение] не верно, ибо часто потом становится очевидно, как было лучше сделать, а сначала это было неясно.
Еще один [топ], когда люди намерены сделать что-нибудь противоположное сделанному раньше, [заключается] в рассмотрении вместе [того и другого], как, например, Ксенофан на вопрос элеатов, нужно ли им приносить жертвы Левкотее и опла кивать ее или нет, посоветовал не оплакивать [ее], если они считают ее богиней, если же человеком, то не приносить ей жертв.
Еще один [топ заключается] в обвинении или оправдывании на основании сделанных ошибок, как, например, в «Медее» Каркина Медею обвиняют в том, что она убила своих детей, ибо они не появля ются; Медея совершила проступок, выразившийся в удалении детей. Она же оправдывается тем, что она убила бы не детей, но Ясона, что она сделала бы ошибку, не исполнив этого, если бы она и сделала другое. Этот топ и вид энтимемы составляли первоначально все искусство Феодора.
Другой [топ заимствуется] от имени, как, например, Софокл говорит:
Это — точно Сидеро, к тому же и носящая это имя.И как обыкновенно говорят в хвалениях богам, и как Конон называл Фрасибула смелым на совет, и Геродик говорил Фрасимаху: «Ты всегда смел в борьбе», и Полу: «Ты всегда жеребенок». [Он говорил] также о законодателе Драконе: это законы не человека, а Дракона, так они суровы. И как Ге куба у Еврипида [говорит] об Афродите:
Слепая страсть, по мнению людей,
От Афродиты — не от Афросины ль.
И как Херемон [говорит]: Пенфей, получивший имя от грядущего бедствия. Из энтимем большей известностью пользуются изобличительные, чем показательные, ибо изобли чительная энтимема есть свод вкратце противопо ложных мнений, которые, находясь рядом, стано вятся яснее для слушателя. Но из всех силлогиз мов — изобличительных и показательных — всего более впечатления производят те, которые с самого начала предугадываются слушателями, но не пото му, что они поверхностны: [слушатели] сами раду ются, заранее предчувствуя [заключение], — а так же те, которые являются [в речи] так поздно, что слушатели понимают их, как только они произ несены.
24
Кажущиеся энтимемы. — Различные топы, которыми можно пользоваться для кажущихся энтимем.
Так как возможны случаи, когда одно есть силлогизм, а другое не есть [силлогизм], а только ка жется [им], то необходимо также одно есть энти мема, а другое не есть энтимема, но кажется [ею], ибо энтимема есть некоторого рода силлогизм. Из топов кажущихся энтимем один касается способа выражения. Один вид [этого топа заключается в том], чтобы, как и в диалектике, окончательно вы водить заключение, не построив силлогизма, [на пример]: итак, того-то и того-то нет, следователь но, то-то и то-то необходимо существует. Такое рассуждение, сжатое и противоположное [энтимемам], кажется энтимемой, ибо такой способ выражения относится к области энтимемы. Он представ ляется [энтимемой] по самой схеме выражения. Для того чтобы придать изложению силлогистическую форму, полезно приводить главные выводы мно гих силлогизмов, например, что он спас одних, ото мстил другим, освободил греков. Каждый из этих выводов доказан из других [положений], но если [эти выводы] соединить, то кажется, что и из них получается какой-то [вывод]. Другой вид энтимем [кажущихся] основан на сходстве названий, напри мер, если сказать, что мышь — совершенное жи вотное, так как от имени ее названо самое уважае мое из всех таинств, ибо мистерии — самое ува жаемое из всех таинств. Или если кто-нибудь, восхваляя собаку, сопоставит с ней небесное созвездие Пса или Пана на том основании, что Пиндар сказал:
Блажен, кого олимпийские боги называют
Всеизменяющимся псом великой богини.
Или из того, что «крайне позорно не иметь ни одной собаки», заключить, что, очевидно, собака — существо почтенное. Или если сказать, что Гермес самый общительный из всех богов, потому что он один называется «общим» Гермесом. Или если сказать, что речь выше всего на том основании, что хорошие люди достойны уважения, а не богатства; это выражение употребляется не просто, [то есть не в одном только смысле].
Другой [топ заключается в том], чтобы в речи со поставлять разъединенное или же разъединять свя занное между собой; так как часто вещи кажутся тождественными, не будучи таковыми, то следует делать то, что полезнее. Таково рассуждение Евтидема, например, что он знает, что в Пирее есть три ера, ибо он знает о существовании каждого [из этих двух предметов]. Или [если сказать], что знающий буквы знает и слово, так как слово есть то же самое.
Или утверждение, что если двойное количество че го-нибудь вредно, то и вдвое меньшее количество не может быть здорово, ибо нет смысла, чтобы две хорошие вещи могли составить одну дурную. В та кой форме [энтимема] есть изобличение, но она бу дет показанием в следующей форме: потому что од на хорошая вещь не может составить двух дурных. Весь этот топ сводится к паралогизму. Таковы и слова Поликрата к Фрасибулу, что он ниспроверг тридцать тиранов, ибо здесь Поликрат соединяет вещи в одно. Таковы и слова в «Оресте» Теодекта, ибо они получаются из разъединения, [а именно]: справедливо, чтобы умерла женщина, убившая свое го мужа, и чтобы сын отомстил за отца. И не это ли и было сделано? Но соединенное вместе это уже не имеет характера справедливого. Это может прои зойти и от пропуска, ибо не объяснено, кем она [должна быть убита].
Еще один топ [заключается] в установлении или отрицании факта с помощью страха. Это бывает тог да, когда [оратор], не показав еще, что [кто-нибудь вообще] совершил [данный проступок], преувеличит дело, ибо это заставляет думать, или что [обвиняемый] не сделал этого, когда дело преувеличивает обвиняемый, или что [обвиняемый] сделал это, если обвинитель таким образом выражает свой гнев. Это не есть энтимема, так как слушатель ошибочно рас суждает, что [обвиняемый] сделал что-нибудь или не сделал чего-нибудь, между тем как [дело] не до казано.
Еще один [топ получается] из признака, так как и здесь нет силлогизма, например, если кто-нибудь говорит, что влюбленные полезны для государства на том основании, что любовь Гармодия и Аристогитона ниспровергла тирана Гиппарха. Или если кто-нибудь говорит, что Дионисий вор на том основании, что он дурной человек, это не есть [правильный] силлогизм, ибо не всякий дурной человек — вор, но всякий вор — дурной человек.
Еще один [топ получается] от совершенно случай ных обстоятельств, как, например, говорит Поликрат о мышах, что они оказались полезными, перегрызя тетивы. Или если бы кто-нибудь сказал, что высший почет быть приглашенным на пир, ибо Ахилл в Тенедосе разгневался на ахеян именно оттого, что не получил приглашения; он разгневался за нанесенное ему оскорбление, и это случилось путем неприглашения.
Еще один [топ образуется] на основании послед ствий, таково, например, в вопросе о Парисе заклю чение, что он — человек, обладающий величием ду ши, на том основании, что он, презрев общение с людьми, проводил время [в одиночестве] на Иде: а поскольку это свойственно людям, наделенным ве личием души, то и он может показаться таковым. Или [заключение, что такой-то человек] прелюбо деи на том основании, что он любит наряжаться и прогуливается по ночам, ибо [прелюбодеи] отлича-ются этими свойствами. Подобно тому и [рассуждение], что так как нищие поют и пляшут в храмах, и так как изгнанники могут жить, где пожелают, и так как это бывает с людьми, которые кажутся счаст ливыми, то и люди, с которыми это бывает, [то есть нищие и изгнанники], могут показаться счаст ливыми. Вся разница здесь в том, как это [быва ет]; поэтому [этот топ] совпадает с [топом] выпущения.
Еще один [топ заключается в признании] причи ной того, что не есть причина, например, [если что-нибудь признается причиной] на том основании, что случилось одновременно с данной вещью или после нее: «после этого» принимается в смысле «вследст вие этого», и особенно в делах государственных, как, например, Демад [считал] управление Демос фена причиной всевозможных бед на том основании, что после его управления началась война.
Еще один [топ образуется] с помощью опущения обстоятельств времени и образа действий, таково, например, [доказательство], что Александр по спра ведливости похитил Елену, потому что отец предо ставил ей выбор [супруга], но, может быть, не на всегда [он предоставил выбор], а только на первый раз, ибо отец имеет власть только до этого предела. Или если кто скажет, что бить свободных людей преступление, [это будет преступлением] не во всех случаях, но лишь в том случае, если кто-нибудь про тивно справедливости начинает рукопашную. Кроме того, здесь, как в речах софистического характера, является кажущийся силлогизм вследствие представления некоторых вещей абсолютными или не абсо лютными, а условными, как, например, в диалекти ке [доказывается], что существует несуществующее, ибо существующее существует как несуществующее, или что неведомое ведомо, ибо неведомое ведомо как неведомое. Точно так же и в риторике кажущаяся энтимема является в приложении не к абсолютно правдоподобному, но к правдоподобному относительно. Это не есть полное понятие, как говорит и Агафон:
Пожалуй, можно назвать правдоподобным и то
Что с смертными случается много неправдоподобных
вещей,
ибо случаются вещи противно правдоподобному, так что неправдоподобное делается правдоподобным. Если это так, то неправдоподобное станет прав доподобным, но не безотносительно: как в речах софистического характера опущение предмета, [о котором идет речь], цели и образа действий производит обман, так и здесь [ложное заключение по лучается] вследствие того, что правдоподобное здесь есть правдоподобное не абсолютно, а относительно. Из этого топа слагалось искусство Коракса: [он пригоден и в том случае], если [обвиняемый] не причастен возводимому на него обвинению, как, напри мер, если в нанесении побоев обвиняется человек слабый, [его можно защищать] на том основании, что это неправдоподобно, и в том случае, если он причастен, например, если обвиняется человек силь ный, [есть повод для защиты] на том основании, что это неправдоподобно, ибо должно было пока заться правдоподобным. То же [бывает] и в других случаях: человек необходимо всегда или причас тен, или непричастен обвинению, и то и другое ка жется правдоподобным, причем первое правдопо добно [безотносительно], а второе не безотноситель но, а так, как мы сказали выше. Это и есть то, что называется черное делать белым. Вследствие этого люди по справедливости порицали профессию Протагора: она представляет собой ложь и не истин но правдоподобное, а кажущееся таковым, которое [нельзя найти] ни в одном искусстве, кроме риторики и софистики.
Итак, мы сказали об энтимемах, настоящих и кажущихся. Теперь в связи [со сказанным] следует сказать об уничтожении энтимем.
25
Два способа уничтожения силлогизмов.
Можно уничтожить [силлогизм], или построить противоположный силлогизм, или сделать возраже ние. Что касается противоположного силлогизма, то очевидно, что его можно составлять на основании тех же самых топов, [какие мы указали], ибо сил логизмы должны составляться из вероятных положений, и многие кажущиеся таковыми положения про тивоположны одно другому. Возражения, как и в «Топике», делаются четырьмя способами: [они за имствуются] или из самого предмета, или из подоб ного ему, или из противоположного, или из предме тов, уже обсужденных. Я называю [возражением, заимствованным] из самого предмета, например, та кой случай: если по поводу любви составлена энтимема в том смысле, что любовь прекрасна, то [возможно] двоякое возражение: [возможно] или сказать вообще, что всякий недостаток [есть нечто] дурное, или [заметим] в частности, что не было бы выраже ния «любовь кавновская», если бы не могло быть случаев и дурной любви.
[Возражение заимствуется] из понятия, противо положного [данному], например, в том случае, если составлена энтимема, что хороший человек благоде тельствует всем своим друзьям; [можно возразить], что и дурной человек не делает зла своим друзьям. [Возражение заимствуется] из понятия подобно го, например, в том случае, если составлена энти мема, что люди, которым сделали зло, всегда полны ненависти; на это [можно возразить], что люди, ко торым сделали добро, не всегда полны любви.
Постановления знаменитых мужей [служат воз ражением], например, в том случае, если бы кто-нибудь сказал энтимему, что пьяным нужно прощать, ибо они совершают проступки, не ведая, что творят. Возразить [на это можно], что [в таком слу чае] Питтак не заслуживает одобрения, ибо в про тивном случае он не постановил бы закон о больших наказаниях в тех случаях, когда кто-нибудь совер шит проступок в пьяном виде.
Итак, энтимемы вытекают из четырех источников, а эти четыре источника суть правдоподобие, пример, доказательство, признак. Энтимемы, составленные на основании того, что бывает действительно или, по-видимому, по большей части, суть энтимемы, основанные на правдоподобии, энтимемы, [получающие ся] с помощью наведения на основании подобия од ного или многих случаев, — когда мы, взяв общее положение, затем делаем заключение к частному слу чаю, суть [энтимемы, опирающиеся] на доказатель ство. Энтимемы, [образованные] с помощью признаков, суть энтимемы, вытекающие из понятия обще го и частного — существующего и несуществующего. Правдоподобие есть нечто такое, что бывает не все гда, но по большей части. Очевидно, что подобные энтимемы всегда можно уничтожить, противопоста вив им возражение, причем возражение не всегда есть действительное, а [может быть] и кажущееся, так как возражающий уничтожает энтимему не потому, что она неправдоподобна, но потому, что она не необ ходима. Поэтому-то употребление этого паралогизма всегда выгоднее для защищающегося, чем для обви няющего, так как обвиняющий доказывает с помощью правдоподобного; а [ведь] не одно и то же — унич тожить [энтимему], потому что она неправдоподобна или потому что она не необходима, то, что бывает по большей части, всегда подает повод к возражению, ибо в противном случае оно не было бы правдопо добно, а было бы всегда и имело бы характер необ ходимости. Раз [энтимема] таким образом уничтоже на, судья думает, что дело неправдоподобно или что оно подсудно не ему, употребляя здесь паралогизм, как мы говорили; ибо он должен судить не только на основании необходимого, но и на основании правдо подобного; это и значит судить по своему лучшему разумению. Недостаточно, если решено, что что-нибудь не необходимо, но нужно доказать, что оно не правдоподобно. Это удается в том случае, если воз ражение будет более основано на том, что бывает по большей части. Такой характер оно может иметь в зависимости от двух условий: времени или самого де ла, и всего лучше, если [это бывает вследствие на личности] обоих [условий] вместе, ибо если [какая-нибудь вещь] часто бывает таким образом, то она является более правдоподобной.
Признаки и указанные нами энтимемы, основан ные на признаках, даже если они действительно су ществуют, уничтожаются, как было сказано вначале. А что никакой признак не представляет почвы для силлогизма, это для нас ясно из «Аналитики».
Для уничтожения [энтимем], основанных на при мере, употребляется то же, что для энтимем, осно ванных на правдоподобии: раз у нас есть налицо что-нибудь несогласное [с примером], [энтимема] уже уничтожена в том смысле, что [этот пример] не имеет характера необходимости, если даже боль шею частью или часто [дело бывает] иначе. Если же большая часть вещей и в большем числе случаев. [происходит] так, [то есть как говорит противник], то нужно спорить, [доказывая], что данный случай не походит [на те случаи], или что он [произошел] не при одинаковых с ними условиях, или что вообще он чем-нибудь отличается от них.
Что касается доказательств и энтимем, основан ных на доказательстве, то их нельзя уничтожить на том основании, что они не представляют почвы для силлогизма; и это для нас очевидно из «Аналитики». Остается доказывать, что утверждаемое не сущест вует [на самом деле]. Но если ясно, что оно суще ствует и что есть свидетельство, то оно уже становится неопровержимым. Ведь тогда все доказатель ство уже ясно.
26
Преувеличение и умаление.
Преувеличение и умаление не представляют собой элементов энтимемы; я разумею одно и то же под элементом и топом: элемент и топ есть то, что вклю чает в себя много энтимем. Преувеличение и умаление сами представляют собой энтимемы для доказатель ства, что что-нибудь велико или мало, точно так же как [для доказательства], что что-нибудь хорошо или дурно, справедливо или несправедливо или что-нибудь подобное. Все это представляет собой предметы, ко торых [касаются] силлогизмы и энтимемы, так что если каждый из этих предметов не представляет собой топа энтимемы, то и преувеличение и умаление [также не имеют этого свойства]. И энтимемы, которые мож но уничтожить, не представляют собой какого-нибудь особого вида энтимемы, ибо очевидно, что уничтожает энтимему человек, доказавший что-нибудь или сделав ший какое-нибудь возражение, а [его противники], на оборот, доказывают противное, как, например, если [первый] доказал, что что-нибудь было, второй [ста рается доказать], что этого не было, или если [первый доказал], что чего-нибудь не было, второй [доказы вает], что что-нибудь было. Таким образом, в этом, пожалуй, нет различия, ибо и тот и другой пользуются одними и теми же [средствами], [именно] они приво дят энтимемы в доказательство того, что что-нибудь не есть или есть; возражение же не есть энтимема, но, как [мы объяснили] в «Топике», оно представля ет собой произнесение какого-нибудь мнения, из ко торого будет очевидно, что [противник] не вывел за ключения [согласно с правилами силлогизма] или что он признал какое-нибудь ложное положение [за ис тинное].
Так как есть три пункта, на которые следует об ращать внимание при составлении речи, мы считаем, что сказали достаточно в примерах, изречениях, энтимемах и вообще обо всем, что касается мысли тельной способности; нам остается изложить способ произнесения и построения речи.
Книга третья
1
Три основных вопроса, касающихся риторического ис кусства. — Стиль (декламация), три качества, обу словливающие его достоинство. — Важное значение стиля. Разница между стилем поэтическим и стилем риторическим.
Есть три пункта, которые должны быть обсуж дены по отношению к ораторской речи: во-первых, откуда возникнут способы убеждения, во-вторых, о стиле, в-третьих, как следует строить части речи. Мы говорили уже о способах убеждения, и о том, из скольких [источников они возникают], [а именно] что они возникают из трех [источников], и о том, каковы эти [источники] и почему их только такое число (так как все, произносящие судебный приговор, убеждаются в чем-либо или потому, что сами испытали что-нибудь, или потому, что пони мают ораторов как людей такого-то нравственного склада, или потому, что [дело] доказано). Мы ска зали также и о том, откуда следует черпать энти мемы, так как [источниками для них служат] или частные энтимемы, или топы. В связи с этим cледует сказать о стиле, потому что недостаточно знать, что следует сказать, но необходимо также сказать это как должно; это много способствует тому, чтобы речь произвела нужное впечатление. Прежде все го согласно естественному порядку вещей поставлен был вопрос о том, что по своей природе является первым, то есть о самых вещах, из которых вытекает убедительное, во-вторых, о способе расположения их при изложении. Затем, в-третьих, [следует] то, что имеет наибольшую силу, хотя еще не было предметом исследования, — вопрос о декламации. В трагедию и рапсодию [действие] проникло поздно, а сначала поэты сами декламировали свои трагедии. Очевидно, что и для риторики есть условия, подоб ные условиям для поэтики, о чем трактовали некоторые другие, в том числе Главкон Теосский. Дей ствие заключается здесь в голосе, [следует знать], как нужно пользоваться голосом для каждой стра сти, например когда следует [говорить] громким го лосом, когда тихим, когда средним, и как нужно пользоваться интонациями, например пронзитель ной, глухой и средней, и какие ритмы [употреблять] для каждого данного случая. Здесь есть три пункта, на которые обращается внимание: сила, гармония и ритм. И на состязаниях одерживают по беду преимущественно эти, [то есть ораторы, отли чающиеся в этом]. И как на сцене актеры значат больше, чем поэты, [так бывает] и в политических состязаниях, благодаря испорченности государств.
Относительно этого еще не создалось искусства, так как в области стиля успехи появились поздно, и если понимать в нем толк, то он кажется грубоватым. Так как все дело риторики направлено к возбуж дению того или другого мнения, то следует заботиться о стиле не как о чем-то заключающем в себе истину, а как о чем-то необходимом, ибо всего спра ведливее стремиться только к тому, чтобы речь не причиняла ни печали, ни радости: справедливо сра жаться оружием фактов так, чтобы все находящееся вне области доказательства становилось излишним. Однако, как мы сказали, [стиль] оказывается весь ма важным вследствие нравственной испорченности слушателя. При всяком обучении стиль необходи мо имеет некоторое небольшое значение, потому что для выяснения чего-либо есть разница в том, выразишься ли так или этак; но все-таки [значение это] не так велико, [как обыкновенно думают]: все это относится к внешности и касается слушателя, поэто му никто не пользуется этими приемами при обу чении геометрии. А раз ими пользуются, они про изводят такое же действие, как искусство актера. Некоторые лица пробовали слегка говорить об этом, например Фрасимах в своем трактате «О возбуждении сострадания». Искусство актера дается при родой и менее зависит от техники; что же касается стиля, то он приобретается техникой. Поэтому-то лавры достаются тем, кто владеет словом, точно так же, как в области драматического искусства [они приходятся на долю] декламаторов. И сила речи на писанной заключается более в стиле, чем в мыслях.
Поэты первые, как это и естественно, пошли вперед [в этой области]; слова представляют собой под ражание, а из всех наших органов голос наиболее способен к подражанию; таким-то образом и воз никли искусства: рапсодия, драматическое искус ство и другие. Но так как поэты, трактуя об обы денных предметах, как казалось, приобретали себе славу своим стилем, то сначала создался поэтиче ский стиль, как, например, у Горгия. И теперь еще многие необразованные люди полагают, что именно такие люди выражаются всего изящнее. На самом же деле это не так, и стиль в ораторской речи и в поэзии совершенно различен, как это доказывают факты: ведь даже авторы трагедий уже не пользуются теми же оборотами, [какими пользовались прежде], а подобно тому как они перешли от тет раметра к ямбу на том основании, что последний более всех остальных метров ближе к разговорному языку, точно так же они отбросили все выраже ния, которые не подходят к разговорному языку, но которыми первоначально они украшали свои произ ведения и которыми еще и теперь пользуются поэты, пишущие гекзаметрами. Поэтому смешно подражать людям, которые уже и сами не пользуются этими оборотами.
Отсюда ясно, что мы не обязаны подробно раз бирать все, что можно сказать по поводу стиля, но должны сказать лишь о том, что касается искусства, о котором мы говорим. Об остальном мы сказали в сочинении о поэтическом искусстве.
2
Достоинство стиля — ясность. — Выражения, спо собствующие ясности стиля. — Что годится для речи стихотворной и что для прозаической? — Какие вы ражения должно употреблять в речи прозаической? — Употребление синонимов и омонимов. — Употребле ние эпитетов и метафор. — Откуда следует заим ствовать метафоры? — Как следует создавать эпи теты?
Рассмотрев это, определим, что достоинство сти ля заключается в ясности; доказательством этого служит то, что, раз речь неясна, она не до стигнет своей цели. [Стиль не должен быть] ни слишком низок, ни слишком высок, но должен под ходить [к предмету речи]; и поэтический стиль, конечно, не низок, но он не подходит к ораторской речи. Из имен и глаголов те отличаются ясностью, которые вошли во всеобщее употребление. Другие имена, которые мы перечислили в сочинении, ка сающемся поэтического искусства, делают речь не низкой, но изукрашенной, так как отступление [от речи обыденной] способствует тому, что речь ка жется более торжественной: ведь люди так же от носятся к стилю, как к иноземцам и своим согражданам. Поэтому-то следует придавать языку характер иноземного, ибо люди склонны удивляться тому, что [приходит] издалека, а то, что возбуждает удив ление, приятно. В стихах многое производит такое действие и годится там, [то есть в поэзии], потому что предметы и лица, о которых [там] идет речь, более удалены [от житейской прозы]. Но в проза ической речи таких средств гораздо меньше, потому что предмет их менее возвышен; здесь было бы еще неприличнее, если бы раб, или человек слишком молодой, или кто-нибудь, говорящий о слишком ни чтожных предметах, выражался возвышенным сло гом. Но и здесь прилично говорить то принижая, то возвышая слог, сообразно [с трактуемым пред метом], и это следует делать незаметно, делая вид, будто говоришь не искусственно, а естественно, по тому что естественное способно убеждать, а искус ственное — напротив. [Люди] недоверчиво отно сятся к такому [оратору], как будто он замышляет [что-нибудь против них], точно так же, как к раз бавленным винам. [Стиль оратора должен быть та ков], каким был голос Феодора по сравнению с го лосами других актеров: его голос казался голосом того человека, который говорил, а их голоса звучали совершенно чуждо. Хорошо скрывает [свое искус ство] тот, кто составляет свою речь из выражений, взятых из обыденной речи, что и делает Еврипид, первый показавший пример этого.
Речь составляется из имен и глаголов; есть столь ко видов имен, сколько мы рассмотрели в сочине нии, касающемся поэтического искусства; из числа их следует в редких случаях и в немногих местах употреблять необычное выражение, слова, имеющие двоякий смысл, и слова, вновь составленные. Где [именно следует их употреблять], об этом мы ска жем потом, почему — об этом мы уже сказали, а именно: потому что употребление этих слов дела ет речь отличной [от обыденной речи] в большей, чем следует, степени. Слова общеупотребительные, принадлежащие родному языку, метафоры — вот единственный материал, полезный для стиля проза ической речи. Доказывается это тем, что все поль зуются только такого рода выражениями: все обходятся с помощью метафор и слов общеупотребитель ных. Но, очевидно, у того, кто сумеет это ловко сделать, иностранное слово проскользнет в речи не заметно и будет иметь ясный смысл. В этом и за ключается достоинство ораторской речи. Из имен омонимы полезны для софиста, потому что с по мощью их софист прибегает к дурным уловкам, а синонимы — для поэта; я называю общеупотребительными словами и синонимами, например, такие слова, как «отправляться» и «идти»: оба они и общеупотребительны, и одно значны.
О том, что такое каждый из этих [терминов], сколько есть видов метафоры, а равно и о том, что последняя имеет очень важное значение и в поэ зии, и в прозе, — обо всем этом было говорено, как мы уже заметили, в сочинении, касающемся поэ тики, в прозаической речи на это следует обращать тем больше внимания, чем меньше вспомогательных средств, которыми пользуется прозаическая речь по сравнению с метрической. Метафора в высокой сте пени обладает ясностью, приятностью и прелестью новизны, и нельзя заимствовать ее от другого лица.
Нужно употреблять в речи подходящие эпитеты и метафоры, а этого можно достигнуть с помощью аналогии; в противном случае [метафора и эпитет] покажутся неподходящими, вследствие того что про тивоположность двух понятий наиболее ясна в том случае, когда эти понятия стоят рядом. Нужно рассудить, что так же [подходит] для старика, как пур пуровый плащ для юноши, потому что тому и дру гому приличествует не одно и то же. И если же лаешь представить что-нибудь в прекрасном свете, следует заимствовать метафору от предмета, лучше го в этом самом роде вещей; если же [хочешь] вы ставить что-нибудь в дурном свете, то [следует за имствовать ее] от худших вещей, например, так как [приводимые понятия] являются противоположно стями в одном и том же роде вещей, о просящем милостыню сказать, что он просто обращается с просьбой, а об обращающемся с просьбой сказать, что он просит милостыню, на том основании, что оба [выражения обозначают] просьбу, и значит по ступить указанным образом. Так, и Ификрат на зывал Каллия нищенствующим жрецом Кибелы, а не факелоносцем. На это Каллий говорил, что [Ификрат] — человек непосвященный, ибо в про тивном случае он называл бы его не нищенствую щим жрецом Кибелы, а факелоносцем. И та и дру гая должность имеет отношение к богине, но одна из них почетна, а другая нет. Точно так же [ли ца посторонние] называют [окружающих Дионисия] Дионисиевыми льстецами, а сами они называют себя художниками. И то и другое название — метафора, но первое [исходит от лиц], придающих этому гряз ное значение, а другое [от лиц, подразумевающих] противоположное. Точно так же и грабители назы вают себя теперь пористами (сборщиками чрезвычайных податей). С таким же основанием можно сказать про человека, поступившего несправедливо, что он ошибся, а про человека, совершившего ошиб ку, что он поступил несправедливо, и про человека, совершившего кражу, что он взял, а также — что он ограбил. Выражение, подобное тому, какое упо требляет Телеф у Еврипида, говоря:
Весла владыка, он явился в Мидию, —
такое выражение неточно, потому что слово «владыка» есть более значительное, чем следует, и оно ничем не прикрыто. Ошибка может заключаться и в самых слогах, когда они не заключают в себе при знаков приятного звука; так, например, Дионисий, прозванный Медным, называет в своих элегиях поэ зию криком Каллиопы на том основании, что и то и другое — звуки. Эта метафора нехороша вслед ствие неясного смысла выражений. Кроме того, на предметы, не имеющие имени, следует переносить названия не издалека, а от предметов родственных и однородных так, чтобы было ясно, что оба пред мета родственны, раз название произнесено, как, на пример, в известной загадке:
Видел я мужа, огнем прилепившего медь к человеку.
Эта операция не имеет термина, но то и другое означает некоторое приставление, поэтому когда ставят банку, это называется приклеиванием. И во обще из хорошо составленных загадок можно заим ствовать прекрасные метафоры; метафоры заключа ют в себе загадку, так что ясно, что [загадки] — хорошо составленные метафоры. [Следует еще переносить названия] от предметов прекрасных; красота слова, как говорит Ликимний, заключается в самом звуке или в его значении, точно так же и безобразие. Есть еще третье [условие], которым опровергается софистическое правило: неверно утверждение Брисона, будто нет ничего дурного в том, чтобы одно слово употребить вместо другого, если они значат одно и то же. Это ошибка, потому что одно слово более употребительно, более подходит, скорей мо жет представить дело перед глазами, чем другое. Кроме того, и разные слова представляют предмет не в одном и том же свете, так что и с этой сто роны следует предположить, что одно [слово] прекраснее или безобразнее другого. Оба слова озна чают прекрасное или безобразное, но не [говорят], поскольку оно прекрасно или поскольку безобразно, или [говорят об этом], но [одно] в большей, [другое] в меньшей степени. Метафоры следует заимство вать от слов прекрасных по звуку, или по значению, или [заключающих в себе нечто приятное] для зре ния или для какого-либо другого чувства. Напри мер, есть разница в выражениях о заре: «розоперстая» лучше, чем «пурпуроперстая», а «красноперстая» хуже.
То же и в области эпитетов: можно создавать эпи теты на основании дурного или постыдного, например [эпитет] «матереубийца», но можно также создавать их на основании хорошего, например «мститель за отца». Точно так же и Симонид, когда победитель на мулах предложил ему незначительную плату, от казался написать стихотворение под тем предлогом, что он затрудняется воспевать «полуослов». Когда же ему было предложено достаточное вознаграждение, он написал:
Привет вам, дочери быстроногих, как вихрь,
кобылиц,
хотя эти мулы были также дочери ослов.
С той же целью можно прибегать к уменьшительным выра жениям: уменьшительным называется выражение, представляющее и зло, и добро меньшим, [чем оно есть на самом деле]; так, Аристофан в шутку говорил в своих «Вавилонянах»: «кусочек золота» вмес то «золотая вещь», вместо «платье» — «платьице», вместо «поношение» — «поношеньице» и «нездоровьице». Но здесь следует быть осторожным и со блюдать меру в том и другом.
3
Четыре причины, способствующие холодности (вы спренности) стиля: употребление сложных слов, не обычных выражений, надлежащее пользование эпите тами, употребление неподходящих метафор.
Холодность стиля может происходить от четырех причин: во-первых, от употребления сложных слов, как, например, Ликофрон говорит о «многоликом небе высоковершинной земли» и об «узкодорожном береге». Или как Горгий выражался: «искусный в выпрашивании милостыни льстец», или «клятвопреступившие» и «клятвособлюдшие». Или как Алкидамант говорил о «душе, исполненной гнева», и о «лице, де лающемся огнецветным», и как он полагал, что «их усердие будет целесообразным», и как он считал также «целесообразной» убедительную речь и морскую поверхность называл «темноцветной». Все эти выра жения поэтичны, потому что они составлены из двух слов. Вот в чем заключается одна причина [холодности стиля]. Другая состоит в употреблении необычных вы ражений, как, например, Ликофрон называет Ксеркса «мужем-чудовищем» и Скирон у него «муж-хищник», и как Алкидамант [говорит] об «игрушках» поэзии и о «природном грехе», и о человеке, «возбужденном неукротимым порывом своей мысли». Третья причина заключается в употреблении эпитетов или длинных, или неуместных, или в большом числе; в поэзии, на пример, вполне возможно называть молоко белым, в прозе же [подобные эпитеты] совершенно неуместны; если их слишком много, они обнаруживают [ритори ческую искусственность] и доказывают, что, раз нуж но ими пользоваться, это есть уже поэзия, так как употребление их изменяет обычный характер речи и сообщает стилю оттенок чего-то чуждого. В этом от ношении следует стремиться к умеренности, потому что [неумеренность здесь] есть большее зло, чем речь простая, [то есть лишенная эпитетов]: в последнем случае речь не имеет достоинства, а в первом она за ключает в себе недостаток. Вот почему произведения Алкидаманта кажутся холодными: он употребляет эпитеты не как приправу, а как кушанье, так у него они часты, преувеличены и бросаются в глаза, напри мер, [он говорит] не «пот», а «влажный пот», не на «Истмийские игры», а на «торжественное собрание на Истмийских играх», не «законы», а «законы, власти тели государств», не «быстро», а «быстрым движени ем души»; [он говорит] не о «музее», а о «музее при роды», о «мрачной душевной заботе»; [он называет кого-нибудь] не «творцом милости», но «всенародной милости», [называет оратора] «распределителем удо вольствия для слушателей»; [он говорит], что-нибудь спрятано не «под ветвями», а «под ветвями леса», что кто-нибудь прикрыл не «тело», а «телесный стыд», называет страсть «соперницей души»; последнее вы ражение есть в одно и то же время и составное слово, и эпитет, так что является принадлежностью поэзии; точно так же [он называет] крайнюю степень испор ченности «выходящей из всяких границ». Вследствие такого неуместного употребления поэтических оборо тов стиль делается смешным и холодным, а от болт ливости неясным, потому что когда кто-нибудь изла гает дело лицу знающему [это дело], то он уничтожает ясность темнотою изложения. Люди употребляют сложные слова, когда у данного понятия нет названия или когда легко составить сложное слово, таково, на пример, слово «времяпрепровождение», но если [та ких слов] много, то [слог делается] совершенно поэ тическим. Употребление двойных слов всегда более свойственно поэтам, пишущим дифирамбы, так как они любители громкого, а употребление старинных слов — поэтам эпическим, потому что [такие слова заключают в себе] нечто торжественное и самоуверенное. [Употребление же] метафоры [свойственно] ям бическим стихотворениям, которые, как мы сказали, пишутся теперь. Наконец, четвертая [причина, от какой может происходить] холодность стиля, заключа ется в метафорах. Есть метафоры, которые не следует употреблять, — одни потому, что [они имеют] смешной смысл, почему и авторы комедий употребляют ме тафоры, другие потому, что смысл их слишком тор жествен и трагичен; кроме того, [метафоры имеют] неясный смысл, если [они заимствованы] издалека, так, например, Горгий говорит о делах «бледных» и «кровавых». Или: «ты в этом деле посеял позор и пожал несчастье». Подобные выражения имеют слиш ком поэтический вид. Или как Алкидамант называ ет философию «укреплением законов» и «Одиссею» «прекрасным зеркалом человеческой жизни» и «не внося никаких подобных игрушек в поэзию». Все подобные выражения неубедительны вследствие выше указанных причин. И слова, обращенные Горгием к ласточке, которая, пролетая, сбросила на него нечистоту, всего приличнее были бы для трагика: «Стыдно, Филомела», — сказал он. Для птицы, сделавшей это, это не позорно, а для девушки [было бы] позорно. Упрек, заключающийся в этих словах, хорошо подхо дил к тому, чем птица была раньше, но не к тому, что она есть теперь.
4
Сравнение, его отношение к метафоре. — Употребле ние сравнений.
Сравнение есть также метафора, так как между тем и другим существует лишь незначитель ная разница. Так, когда поэт [говорит] об Ахилле: «он ринулся, как лев», это есть сравнение. Когда же он говорит: «лев ринулся» — это есть метафора: так как оба обладают храбростью, то поэт, пользуясь метафорой, назвал Ахилла львом. Сравнение бывает полезно и в прозе, но в немногих случаях, так как [вообще оно относится] к области поэзии.
[Сравнения] следует допускать так же, как метафо ры потому что они — те же метафоры и отличаются от последних только вышеуказанным. Приме ром сравнения могут служить слова Андротиона об Идриее, что он похож на собачонок, сорвавшихся с цепи: как они бросаются кусать, так опасен и Идрией, освобожденный от уз. И как Теодамант сравнивал Архидама с Евксеном, минус знания геомет рии, на том основании, что, наоборот, Евксен = Ар хидаму + знание геометрии. [Таково] и сравнение, встречающееся в Платоновом «Государстве»: люди, снимающие доспехи с мертвых, похожи на собак, которые кусают камни, не касаясь человека, броса ющего их. Таково же и [сравнение, прилагаемое] к народу, что он подобен кормчему корабля, сильному, но несколько глухому, а также к стихам поэ тов — что они похожи на лица, свежие, но не об ладающие красотой: последние становятся не по хожи [на то, чем были раньше], когда отцветут, а первые — когда нарушен их размер. [Таково] и сравнение, которое Перикл делает относительно самосцев, что они похожи на детей, которые хотя и берут предлагаемый им кусочек, но продолжают плакать. [Таково же и сравнение] относительно бе-отиицев, что они похожи на дубы: как дубы разби ваются один о другой, так и беотийцы сражаются друг с другом. [Таково же] и [сравнение], делае мое Демосфеном относительно народа, что он по добен людям, которые страдают морской болезнью на корабле. И как Демократ сравнивал риторов с кормилицами, которые, сами глотая кусочек, мажут слюной по губам детей. И как Антисфен сравнивал тонкого Кефисодота с ладаном, который, испаряясь, доставляет удовольствие. Все эти [выражения] можно употреблять и как сравнения, и как метафоры, и очевидно, что все удачно употребленные метафо ры будут в то же время и сравнениями, а сравне ния, [наоборот, будут] метафорами, раз отсутствует слово сравнения [«как»]. Метафору следует всег да заимствовать от сходства и [прилагать] ее к обо им из двух предметов, принадлежащих к одному и тому же роду, так, например, если фиал есть щит Диониса, то возможно также назвать щит фиалом Ареса.
5
Пять условий, от которых зависит правильность языка.— Удобочитаемость и удобопонимаемость пись менной речи.— Причины, ведущие к неясности речи.
Итак, вот из чего слагается речь. Стиль основы вается на умении говорить правильно по-гречески, а это зависит от пяти условий: от [употребления] со юзов, от того, размещены ли они так, как они по своей природе должны следовать друг за другом, сна чала одни, потом другие, как этого требуют некото рые [писатели]; так, например, тре буют после себя: [первое], [второе]. И следует ставить их один за другим, пока еще [о требуемом соотношении] помнишь, не размещая их на слишком большом расстоянии, и не употреблять один союз раньше другого необходимого, потому что [подобное употребление союзов] лишь в редких случаях быва ет пригодно. «Я же, когда он мне сказал, так как Клеон пришел ко мне с просьбами и требованиями, отправился, захватив их с собой». В этих словах вставлено много союзов раньше союза, который дол жен был следовать, и так как много слов помещено раньше «отправился», [фраза стала] неясной. Итак, первое условие заключается в правильном употреб лении союзов. Второе [заключается] в употреблении собственно самих слов, а не описательных выражений. В-третьих, не [следует употреблять] двусмысленных выражений, кроме тех случаев, когда это делается умышленно, как, например, поступают люди, которым нечего сказать, но которые [тем не менее] делают вид, что говорят нечто. В таком случае люди выра жают это в поэтической форме, как, например, Эмпедокл. Такие иносказательные выражения своей пространностью морочат слушателей, которые в этом случае испытывают то же, что испытывает народ пе ред прорицателями: когда они выражаются двусмыс ленно, народ вполне соглашается с ними:
Крез, перейдя Галис, разрушит великое царство.
Прорицатели выражаются о деле общими фраза ми именно потому, что здесь менее всего возможна ошибка. Как в игре в «чет и нечет» скорее можно выиграть, говоря просто «чет» или «нечет», чем точ но обозначая число, так и [скорее можно предска зать что-нибудь, говоря], что это будет, чем точно обозначая время: поэтому-то оракулы не обозначают времени [исполнения своих предсказаний]. Все эти случаи похожи один на другой, и их следует избе гать, если нет в виду подобной цели. В-четвертых, следует правильно употреблять роды имен, как их разделял Протагор — на мужские, женские и сред ние, например, «придя и переговорив, она ушла». В-пятых, [следует] соблюдать последовательность в числе, идет ли речь о многих или о немногих или об одном, [например], «они, придя, начали наносить мне удары».
Вообще написанное должно быть удобочитаемо и удобопонимаемо, а это — одно и то же. Этими свой ствами не обладает речь со многими союзами, а также речь, в которой трудно расставить знаки препинания, как, например, в творениях Гераклита — [большой] труд, потому что неясно, к чему что от носится, к последующему или к предыдущему, как, например, в начале своей книги он говорит: «Отно сительно разума требуемого всегда люди являются непонятливыми». Здесь неясно, к чему нужно при соединить знаком [запятою] слово «всегда».
Ошибка является еще и в том случае, если для двух различных понятий употребляется выражение, не подходящее [к ним обоим], например для звука и цвета; выражение «увидев» не подходит [к обоим этим понятиям], а выражение «заметив» подходит. Кроме того, неясность получается еще и в том слу чае, если, намереваясь многое вставить, не пометишь в начале того, [что следует], например, [если ска жешь]: «я намеревался, переговорив с ним о том-то и о том-то и таким-то образом, отправиться в путь», а не так: «я намеревался, поговорив, отправиться в путь», а потом «и случилось то-то и то-то и таким-то образом».
6
Что способствует пространности и сжатости стиля?
Пространности стиля способствует упо требление определения понятия вместо имени, [обо значающего понятие], например, если сказать не «круг», а «плоская поверхность, все конечные точ ки которой равно отстоят от центра». Сжатости) же [стиля способствует] противопо ложное, то есть [употребление] имени вместо определения понятия. [Можно для пространности поступать следующим образом], если [в том, о чем идет речь], есть что-нибудь позорное или непри личное; если есть что-нибудь позорное в понятии, можно употреблять имя, если же в имени — то понятие. [Можно] также пояснять мысль с помо щью метафор и эпитетов, остерегаясь при этом то го, что носит на себе поэтический характер, а так же представлять во множественном числе то, что существует в единственном числе, как это делают поэты; хотя существует одна гавань, они все-таки говорят:
В Ахейские гавани,
а также:
Таблички складни вижу многосложные.
[Можно для пространности] не соединять [два слова вместе], но к каждому из них присоединять [отдельное определение], [например], от жены от моей, или, для сжатости, напротив: от моей жены. [Выражаясь пространно], следует также употреб лять союзы, а если [выражаться] сжато, то не сле дует их употреблять, но не [следует] также при этом делать речь бессвязной, например, можно сказать, «отправившись и переговорив», а также: «отправив шись, переговорил». Полезна также манера Анти маха [при описании предмета] говорить о тех каче ствах, [которых у данного предмета] нет, как он это делает, воспевая гору Тевмессу:
Есть небольшой холм, обвеваемый ветрами.
Таким путем можно распространить [описание] до бесконечности. И можно говорить как о хороших, так и о дурных качествах, которыми данный предмет не обладает, — смотря по тому, что требуется. Отсюда и поэты заимствуют свои выражения: «бесструнная и безлирная мелодия». Они производят эти выражения от отсутствия качеств; этот способ очень пригоден в метафорах, основанных на сходстве, например, если сказать, что труба есть безлирная мелодия.
7
Какими свойствами должен обладать стиль? — Как этого достигнуть?
Стиль будет обладать надлежащими качествами, если он полон чувства, если он отра жает характер и если он соответствует ис тинному положению вещей. Последнее бывает в том случае, когда о важных вещах не говорится слегка и о пустяках не говорится торжественно и когда к простому имени (слову) не присоединяется украше ние; в противном случае стиль кажется шутовским; так, например, поступает Клеофонт: он употребляет некоторые обороты, подобные тому, как если бы он сказал: «достопочтенная смоковница». [Стиль] по лон чувства, если он представляется языком чело века гневающегося, раз дело идет об оскорблении, и языком человека негодующего и сдерживающего ся, когда дело касается вещей безбожных и позор ных. Когда дело касается вещей похвальных, о них [следует] говорить с восхищением, а когда вещей, возбуждающих сострадание, то со смирением; подобно этому и в других случаях. Стиль, соответст вующий данному случаю, придает делу вид вероят ного: здесь человек ошибочно заключает, что [ора тор] говорит искренно, на том основании, что при подобных обстоятельствах он [человек] испытывает то же самое, и он принимает, что положение дел таково, каким его представляет оратор, даже если это на самом деле и не так. Слушатель всегда сочув ствует оратору, говорящему с чувством, если даже не говорит ничего [основательного]; вот таким-то способом многие ораторы с помощью только шума производят сильное впечатление на слушателей.
Выражение мыслей с помощью знаков отражает характер [говорящего], ибо для каждого по ложения и душевного качества есть свой соответст вующий язык; положение я различаю по возрасту, например, мальчик, муж или старик; [по полу], на пример, женщина или мужчина; [по национальности], например, лаконец или фессалиец. Душевными ка чествами [я называю] то, сообразно чему человек в жизни бывает таким, а не иным, потому что образ жизни бывает именно таким, а не иным в зависимости не от каждого душевного качества; и если оратор употребляет выражения, соответствующие душевному качеству, он обнаруживает свой нравственный облик, потому что человек неотесанный и человек образо ванный сказали бы не одно и то же и не в одних и тех же выражениях. До некоторой степени на слуша телей действует тот прием, которым так часто поль зуются составители речей. Кто этого не знает? Это всем известно. Слушатель в этом случае соглашается под влиянием стыда, чтобы быть причастным тому, чему причастны все остальные люди.
Все эти виды [оборотов] одинаково могут быть употреблены кстати или некстати. При всяком несо блюдении меры лекарством [должно служить] извест ное [правило], что человек должен сам себя поправ лять, потому что раз оратор отдает себе отчет в том, что делает, его слова кажутся истиной. Кроме того, не [следует] одновременно использовать все сходные между собой средства, потому что таким образом у слушателя является недоверие. Я разумею здесь такой, например, [случай]: если слова [оратора] жестки, не [должно] говорить их жестким голосом, [делать] жесткое выражение лица и пускать в ход все другие сходные средства; при несоблюдении этого правила всякий [риторический прием] обнаруживает то, что он есть. Если же [оратор] пускает в ход одно средство, не [употребляя] другого, то незаметно он достигает того же самого результата; если он жестким тоном говорит приятные вещи и приятным тоном жесткие вещи, он лишается доверия [слушателей]. Сложные слова, обилие эпитетов и слова малоупотребительные всего пригоднее для оратора, говорящего под влиянием гнева; простительно назвать несчастье «необозримым, как небо» или «чудовищным». [Простительно это] также в том случае, когда оратор уже завладел своими слушателями и воодушевил их похвалами или порицаниями, гневом или дружбой, как это, например, делает Исократ в конце своего «Панегирика», [говоря]: «сла ва и память» или «те, которые решились». Такое люди говорят в состоянии энтузиазма и выслушивают, оче видно, испытывая то же самое. Поэтому-то такие вы ражения пригодны для поэзии, так как поэзия есть нечто боговдохновенное. Их следует употреблять или в вышеуказанных случаях, или с оттенком иронии, как это делал Горгий и каковы [примеры этого] в «Федре».
8
Стиль не должен быть ни метрическим, ни лишенным ритма.
Что касается формы стиля, то он не должен быть ни метрическим, ни лишенным ритма. В первом слу чае [речь] не имеет убедительности, так как кажет ся выдуманной, и вместе с тем отвлекает внимание [слушателей], заставляя следить за возвращением сходных [повышений и понижений], совершенно так же, как дети, предупреждая вопрос глашатаев: кого избирает своим покровителем отпускаемый на волю, [кричат]: «Клеона!» Стиль, лишенный ритма, имеет незаконченный вид, и следует придать ему вид за конченности, но не с помощью метра, потому что все незаконченное неприятно и невразумительно. Все из меряется числом, а по отношению к форме стиля чис лом служит ритм, метры же — его подразделения; поэтому-то речь должна обладать ритмом, но не мет ром, так как [в последнем случае] получатся стихи. Ритм не должен быть строго определенным, что по лучится в том случае, если он будет простираться лишь до известного предела. Из ритмов героический ритм отличается торжественным характером и не об ладает гармонией, которая присуща разговорной речи. Ямб есть именно форма речи большинства людей. Вот почему из всех размеров люди всего чаще про износят в разговоре ямбические стихи. А речь оратора должна обладать некоторой торжественностью и воз вышаться [над обыкновенной речью]. Трохей более подходит к комическим танцам, что доказывают тет раметры, потому что тетраметры — ритм скачков. Затем остается пеон, которым пользовались начиная с Фрасимаха, но не умели объяснить, что это такое. Пеон — третий [ритм]; он примыкает к вышеупо мянутым, потому что представляет отношение трех к двум, а из преждеупомянутых [ритмов] один [пред ставляет] отношение одного к одному, а другие — двух к одному; к этим ритмам примыкает ритм полуторный, а это и есть пеон, остальные [ритмы] следует оставить в стороне, как по вышеизложенным причи нам, так и потому, что они метричны, пеон же следует иметь в виду, так как из числа всех упомянутых нами ритмов он один не образует стиха, так что им можно пользоваться наиболее незаметным образом. Теперь употребляют только один вид пеона как в начале, так и в конце, а между тем следует различать конец и начало. Есть два вида пеона, противоположные один другому; один из них годен для начала (так его и употребляют); это именно тот, у которого в начале долгий слог, а затем три коротких, [например]: Ликей ли, Делосом ли выпестован... или: Золото кудрей твоих, о Зевсов сын... Другой [вид пеона], напротив, тот, в котором три первых слога короткие, а послед ний долгий, [например]: Омрачена и Океана широта. Этот вид пеона помещается в конце, так как короткий слог по своей неполноте делает [окончание как бы] увечным. Следует кончать долгим слогом, и конец должен быть ясен не благодаря писцу или какому-нибудь знаку, а из самого ритма.
Итак, мы сказали, что стиль должен обладать хорошим ритмом, а не быть лишенным ритма, [ска зали также], какие ритмы и при каких условиях де лают стиль ритмичным.
9
Стиль связный и стиль периодический. — Период про стой и период сложный. — Два вида сложного перио да. — Противоположение, приравнение и уподобление.
Стиль необходимо должен быть или беспрерывным и соединенным при помощи союзов, ка ковы прелюдии в дифирамбах, или же периодическим и подобным антистрофам древних поэтов. Стиль бес прерывный — древний стиль: «Нижеследующее есть изложение истории Геродота Фурийского». Прежде этот стиль употребляли все, а теперь его употребляют немногие. Я называю беспрерывным такой стиль, который сам по себе не имеет конца, если не оканчива ется предмет, о котором идет речь; он неприятен по своей незаконченности, потому что всякому хочется видеть конец; по этой-то причине [состязающиеся в беге] задыхаются и обессиливают на поворотах, между тем как раньше они не чувствовали утомления, видя перед собой предел [бега]. Вот в чем заключается бес прерывный стиль; стилем же периодическим называется стиль, составленный из периодов.
Я называю периодом фразу, которая сама по себе имеет начало и конец и размеры которой легко обозреть. Такой стиль приятен и понятен; он приятен, потому что представляет собой противоположность речи незаконченной, и слушателю всегда кажется, что он что-то схватывает и что что-то для него за кончилось; а ничего не предчувствовать и ни к чему не приходить — неприятно. Понятна такая речь по тому, что она легко запоминается, а это происходит оттого, что периодическая речь имеет число, число же всего легче запоминается. Поэтому-то все запо минают стихи лучше, чем прозу, так как у стихов есть число, которым они измеряются. Период дол жен заканчиваться вместе с мыслью, а не разру баться, как стихи Софокла:
Вот Калидон, земля Пелопоннесская...
ибо при таком разделении можно понять сказанное в смысле, противоположном [тому, какой ему хоте ли придать], как, например, в приведенном случае [можно подумать], что Калидон — страна Пело поннеса. Период может состоять из нескольких членов или быть простым. Период, состоящий из нескольких чле нов, имеет вид законченной фразы, может быть разделен на части и произнесен с одного дыхания весь, а не раздельно, как вышеприведенный период. Ко лон — член периода, одна из частей его. Простым я называю период одночленный. Ни чле ны периода, ни сами периоды не должны быть ни укороченными, ни длинными, потому что краткая фра за часто заставляет слушателей спотыкаться: в самом деле, когда слушатель, еще стремясь вперед к тому пределу, о котором представление есть в нем самом, отбрасывается назад вследствие прекращения речи, он как бы спотыкается, встретив препятствие. А длин ные периоды заставляют слушателей отставать, по добно тому как бывает с людьми, которые, [гуляя], заходят за назначенные пределы: они, таким образом, оставляют позади себя тех, кто с ними вместе гуляет. Подобным же образом и периоды, если они длинны, превращаются в [целую] речь и делаются подобными прелюдии, так что происходит то, по поводу чего Де мокрит Хиосский подсмеялся над Меланиппидом, на писавшим вместо антистроф прелюдии:
Зло на себя замышляет, кто зло на другого замыслил, И длинная прелюдия — величайшее зло для того, кто ее написал.
То же самое можно сказать и о тех, кто состав ляет длинные периоды. Но слишком короткие пе риоды — не периоды, они влекут слушателя вперед [слишком] стремительно.
Период, состоящий из нескольких членов, быва ет или разделительный, или противоположительный. Пример разделительного периода: «Я часто удивлялся тем, кто установил торжественные собрания и учредил гимнастические состязания». Противоположительный период — такой, в котором в каждом из двух членов одна противоположность стоит рядом с другой или один и тот же член присоединяется к двум противо положностям, например: «Они оказали услугу и тем и другим, и тем, кто остался, и тем, кто последовал [за ними]; вторым они предоставили во владение больше земли, чем они имели дома, первым оставили до статочно земли дома». Противоположности здесь:
оставаться, последовать, достаточно, больше. Точно так же [и в другой фразе]: «и для тех, кто нуждается деньгах, и для тех, кто желает ими пользоваться» — пользование противополагается приобретению. И еще: «часто случается, что при таких обстоятельствах и ра зумные люди терпят неудачу, и неразумные имеют успех». [Или]: «тотчас они получили награду за победу, а немного спустя они приобрели владычество на море». «[Он заставил свои войска] плыть по материку и идти пешком по морю, перекинув мост через Гел леспонт и подкопав гору Афон». «Силою закона ли шать права гражданства тех, кто по рождению граж данин». «Одни из них ужасно погибли, другие позорно спаслись». «В частной жизни пользоваться услугами рабов-варваров, в политике — спокойно смотреть на рабство многих союзников». «Или обла дать при жизни, или оставить после смерти». И вот еще что сказал кто-то в судилище относительно Пифолая и Ликофрона: «Пока они были дома, они про давали вас, а когда пришли сюда, сами купили вас». Все приведенные примеры производят указанное впе чатление. Такой способ изложения приятен, потому что противоположности чрезвычайно доступны пони манию, а если они стоят рядом, они [еще] понятнее, а также потому, что [этот способ изложения] походит на силлогизм, так как изобличение есть соединение противоположностей.
Вот что такое противоположение. Приравниванием называется такой случаи, когда оба члена периода равны, уподоблением— когда крайние слоги обоих членов сходны; [сходство] необходимо должно быть или в начале, или в конце; в начале бывают сходны имена, а в конце — последние слоги, или [разные] падежи одного и того же имени, или одно и то же имя. Вот примеры сходства в начале: «он получил от него бес плодное поле», «их можно было умилостивить подар ками, уговорить словами». А вот примеры сходства в конце: «они [не] думали, что он родил ребенка, а что он был причиной этого», «в бес численных заботах и в ничтожнейших надеждах».
[Случай, когда в конце стоят] падежи одного и того же имени: «он достоин медной статуи, не стоя мед ной монеты».
[Случай, когда в конце повторяется] одно и то же слово: «ты и при жиз ни его говорил о нем дурно, и теперь пишешь дурно».
[Случай, где сходство заключается] в одном слоге: «ка кого рода неудовольствие ощутил бы ты, если бы увидел человека без дела?» Но может случиться, что одна и та же [фраза] заключает в себе все вместе: и противоположение, и равенство членов, и сходство окончания. [Различные] начала периодов перечисле ны в сочинениях Теодекта. Но бывают и ложные противоположения, какие, например, употреблял Эпихарм: «То я был в их стране, то я был у них».
10
Откуда черпаются изящные и удачные выраже ния? — Какой род метафор наиболее заслуживает внимания?
Разобрав этот вопрос, следует сказать о том, от куда происходят изящные и удачные вы ражения. Изобрести их — дело человека даровитого или приобретшего навык, а показать, [в чем их особенности], есть дело этой науки. Итак, поговорим о них и перечислим их. Начнем вот с чего: естест венно, что всякому приятно легко научиться [чемунибудь], а всякое слово имеет некоторый определен ный смысл, поэтому всего приятнее для нас те сло ва которые дают нам какое-нибудь знание. Слова необычные нам непонятны, а слова общеупотреби тельные мы понимаем. Наиболее достигает этой це ли метафора, например, если поэт называет старость стеблем, остающихся после жатвы, то он научает и сообщает сведения с помощью рядового понятия, ибо и то и другое — нечто отцветшее. То же самое дей ствие производят уподобления, употребляемые поэ тами, и потому они кажутся изящными, если только они хорошо выбраны. Уподобление, как было сказа но раньше, есть та же метафора, но отличающаяся присоединением [слова сравнения]; она меньше нра вится, так как она длиннее, она не утверждает, что «это — то», и наш ум этого не требует.
Итак, тот стиль и те энтимемы по необходимости будут изящны, которые сразу сообщают нам знания; поэтому-то поверхностные энтимемы не в чести (мы называем поверхностными те энтимемы, которые для всякого очевидны и в которых ничего не нужно ис следовать); не [в чести] также энтимемы, которые, когда их произнесут, представляются непонятными. Но [наибольшим почетом пользуются те энтимемы], произнесение которых сопровождается появлением не которого познания, даже если этого познания раньше не было, или те, по поводу которых разум немного остается позади; потому что в этих последних случаях как бы приобретается некоторое познание, а в первых [двух] нет. Подобные энтимемы пользуются почетом ради смысла того, что в них говорится: что же каса ется внешней формы речи, то [наибольшее значение придается энтимемам], в которых употребляются противоположения, например, «считая их всеобщий мир войною, объявленной нашим собственным интересам», здесь война противополагается миру. [Энтимема мо жет производить впечатление] и отдельными словами, если в ней заключается метафора, притом метафора ни слишком далекая, потому что смысл такой трудно понять, ни слишком поверхностная, потому что та кая не производит никакого впечатления. [Имеет] так же [значение та энтимема], которая изображает вещь перед нашими глазами, ибо нужно больше обращать внимание на то, что есть, чем на то, что будет. Итак, нужно стремиться к этим трем вещам: ме тафоре, противоположению, наглядности.
Из четырех родов метафор наиболее заслуживают внимания метафоры, основанные на аналогии; так, например, Перикл говорил, что юношество, погибшее на войне, точно так же исчезло из государства, как если бы кто-нибудь из года уничтожил весну. И Лептин по поводу лакедемонян [говорил], что он не допустит, чтобы Эллада стала крива на один глаз. И когда Харет торопился сдать отчет по Олинфской войне, Кефисодот сердился, говоря, что он старается сдать отчет в то время, когда народ «кипит в котле». Так и некогда [оратор], приглашая афинян, запасшись провиантом, идти в Евбею, говорил, что поста новление Мильтиада должно «выступить в поход». И Ификрат выражал неудовольствие по поводу до говора, заключенного афинянами с Эпидавром и всей прибрежной страной, говоря, что они сами отняли у себя провиант на время войны. И Пифолай называл паралу палицею народа и Сеcт — решетом Пирея. И Перикл требовал уничтожения Эгины, «этого гноя на глазах Пирея». И Мирокл, назвав одно из ува жаемых лиц, сказал, что сам он нисколько не хуже этого лица, потому что оно поступает худо в размере процентов, равняющихся трети [ста], а он сам в разтов, равных десятой части. [Такой же смысл имеет] и ямб Анаксандрида о дочерях, которые опаздывали с замужеством:
Девушки у меня просрочили время вступления
в брак.
И слова Полиевкта о некоем Спевсиппе, пора женном апоплексией, что он [ни одной минуты] не может провести спокойно, хотя судьба связала его болезнью с пятью отверстиями. И Кефисодот назы вал триеры пестрыми мельницами, а Диоген-соба ка — харчевни аттическими фидитиями, и Эсион [говорил], что они «вылили государство в Сицилию». Это выражение метафорическое и наглядное. И [вы ражение] «так что [вся] Греция испустила крик» есть некоторым образом метафора, и оно наглядно. И как Кефисодот советовал [афинянам] остерегаться, как бы не делать много скопищ, народных собраний. И Исократ [говорил то же] о сбегавшихся на тор жественные празднества. И как [сказано] в эпита фии: «Достойно было бы, чтобы над могилой [во инов], павших при Саламине, Греция остригла себе волосы, как похоронившая свою свободу вместе с их доблестью». Если бы он сказал, что [грекам] стоит пролить слезы, так как их доблесть погребена, — [это было бы] метафорично и наглядно, но [приведенные слова] заключают в себе некоторое противоположение свободы доблести. И как Ификрат ска зал: «Путь моих речей пролегает посреди Харетовых деяний». Здесь [употреблена] метафора по анало гии, и выражение «посреди» делает [фразу] нагляд ной. И выражение «призывать опасности на помощь против опасностей» есть метафора, делающая фразу наглядной. И Ликолеонт, защищая Хабрия, [ска зал]: «Как, вы не уступите мольбам медной статуи, воздвигнутой в честь его?» Это была метафора для данной минуты, но не навсегда; хотя она наглядна; когда он [Хабрий] находится в опасности, за него просит его статуя, неодушевленное [как бы стано вится] одушевленным, этот памятник деяний госу дарства. Таково и [выражение]: «они всеми силами стараются быть малодушными», потому что старать ся — значит увеличивать что-нибудь. [Таково же и выражение]: «Бог зажег в душе разум, как светоч», потому что оба слова наглядно изображают нечто. [То же самое]: «Мы не прекращаем войны, а откладываем их»; и то и другое, и отсрочка, и подоб ный мир относятся к будущему. [Сюда же относится выражение], что мирный договор — трофей гораздо более прекрасный, чем [трофеи], полученные на войне, потому что последние [получаются] за неваж ные вещи или за одно какое-нибудь случайное сте чение обстоятельств, а первые — за всю войну; и тот, и другие — признаки победы. [Сюда же отно сится и выражение], что для государств большим наказанием служит осуждение людей, потому что наказание есть справедливо [нам причиняемый] ущерб.
11
Еще об удачных выражениях и игре слов Что такое наглядность? Отношение наглядности к метафоре. — Откуда следует заимствовать метафо ры? — «Обманывание» слушателя: апофтегмы, за гадки, парадоксы, шутки, основанные на перестановке букв и на созвучии, омонимы. — Сравнение, отношение его к метафоре. — Пословицы и гиперболы и их отно шение к метафоре.
Итак, мы сказали, что удачные выражения полу чаются из метафоры по аналогии и из оборотов, изо бражающих вещь наглядно; теперь следует сказать о том, что мы называем «наглядным» и результатом чего является наглядность. Я говорю, что те выра жения представляют вещь наглядно, которые изображают ее в действии, — например, выражение, что нравственно хороший человек четырехуголен, есть метафора, потому что оба эти понятия совер шенны, но они не обозначают действия. А [выра жение] «он находится в цвете сил» означает прояв ление деятельности, а также «тебя, как животное, свободно пасущееся [в священном округе]». Точно так же:
Тут эллины взметнули ножи быстрые.
Выражение «воспрянув» означает действие и есть метафора, потому что оно заключает в себе понятие быстроты. И как Гомер часто пользовался [этим оборотом], с помощью метафоры представляя не одушевленное одушевленным. Во всех этих случаях от употребления выражений, означающих действие, фразы выигрывают, как, например, в следующих случаях:
Под гору камень бесстыдный назад устремлялся
в долину.
И:
Горькое жало стрелы... назад отскочило от меди.
Острая стрела понеслась
в гущу врагов, до намеченной жадная жертвы.
И:
Копья в землю жалом вонзались, насытиться
жаждая.
И:
Жадно вперед устремив сквозь плечо ему грудь
пронизало.
Во всех этих случаях предметы, будучи изобра жены одушевленными, кажутся действующими, так как «обманывать», «реять» и т. п. означают прояв ление деятельности. [Поэт] применил их с помощью метафоры по аналогии, потому что как камень от носится к Сизифу, так поступающий бесстыдно от носится к тому, по отношению к кому он поступает бесстыдно. [Поэт] пользуется удачными образами, говоря о предметах неодушевленных:
Горы клокочущих волн по немолчношумящей пучине,
Грозно нависнувших, пенных, одни, а за ним
другие...
[Здесь поэт] изображает все движущимся и жи вущим, а действие есть движение.
Метафоры нужно заимствовать, как мы это ска зали и раньше, из области предметов сродных, но не явно сходных, подобно тому как и в философии считается свойством меткого [ума] видеть сходство и в вещах, далеко отстоящих одни от других, как, например, Архит говорил, что судья и жертвен- ник — одно и то же, потому что к тому и другому прибегают все, кто терпит несправедливость. Или если бы кто-либо сказал, что якорь и крематра — одно и то же: и то и другое нечто сходное, но от личается [одно от другого] положением: одно наверху, другое внизу. И [выражение] «государства урав нивались» [отмечает] сходство в [предметах], далеко отстоящих один от другого, именно равенство в могуществе и в поверхности.
Большая часть забавных оборотов получается с помощью метафор и посредством обманывания [слушателя]: для него становится яснее, что он узнал что-нибудь [новое], раз это последнее противоположно тому, [что он думал]; и разум тогда как бы говорит ему: «Как это верно! А я ошибался»- И изящество апофтегм является следствием именно того, что они значат не то, что в них го ворится, как, например, изречение Стесихора, что цикады для самих себя будут петь на земле. По той же самой причине приятны хорошо составлен ные загадки: [они сообщают некоторое] знание и в них употребляется метафора. [Сюда же относится то], что Феодор называет «говорить новое»; это бывает в том случае, когда [мысль] парадоксальна и когда она, как говорит Феодор, не согласуется с ранее установившимся мнением, по добно тому как в шутках употребляются изменен ные слова; то же действие могут производить и шутки, основанные на перестановке букв в словах, потому что [и тут слушатель] впадает в заблужде ние. [То же самое бывает] и в стихах, потому что они заканчиваются не так, как предполагал слушатель, например:
Он шел, имея на ногах отмороженные места.
Слушатель полагал, что будет сказано сандалии, [а не отмороженные места]. Такие обороты должны становиться понятными немедленно после того, как они произнесены. А когда [в словах] изменяются буквы, то говорящий говорит не то, что говорит, а то, что значит получившееся искажение слова, та ковы, например, слова Феодора к кифареду Нико ну: Феодор делает вид, что гово рит: «тебя страшит», и обманывает [слушателя], потому что на самом деле он говорит нечто иное. Поэтому [эта фраза] доставляет удо вольствие тому, кто ее понял, а для того, кто не знает, что Никон — фракиец, [фраза] не покажется меткой. Или еще фраза: «ты хочешь его погубить» или: «ты хочешь, чтобы он стал на сто рону персов». И в том и в другом смысле фраза должна быть сказана надлежащим образом. То же самое [можно сказать] и об игре слов, на пример, если говорится: «начальствование на море для афинян не было началом бедствий, потому что они извлекли из него пользу». Или, как [говорил] Исократ, что начальствование послужило для государства началом бедствий. В обоих случаях произнесено то, произнесения чего трудно было бы ожидать, и признано верным. Сказать, что начало есть начало, не есть большая мудрость, но [это слово] употребляется не таким же образом, а иначе, и повторяется не в том же самом смысле, а в другом. Во всех этих случаях выходит хоро шо, если слово надлежащим образом употреблено для омонимии или метафоры, например: «Анасхет невыносим» — здесь
употреблена омонимия, и [употреблена] надлежа щим образом, если [Анасхет действительно] человек неприятный. Или:
Ты не можешь быть для нас более чужим,
чем следует чужестранцу,
или: не более, чем ты должен быть, чужестранец; это — одно и то же. И «чужестранец не должен всегда оставаться чужим», и здесь у слова различный смысл. То же самое можно сказать и о восхваляемых словах Анаксандрида:
Прекрасно умереть, прежде чем сделаешь
что-нибудь достойное смерти.
Сказать это — то же самое, что сказать: «стоит умереть, не стоя смерти», или «стоит умереть, не будучи достойным смерти», или «не делая чего-ни будь достойного смерти». В этих фразах один и тот же способ выражения, причем чем фраза короче и чем сильнее в ней противоположение, тем она удачнее; причина этого та, что от противоположения со общаемое сведение становится полнее, а при крат кости оно получается быстрее. При этом всегда должно быть лицо, к которому фраза относится, и фраза должна быть правильно сказана, если то, что говорится, правда и не нечто пошлое, потому что эти качества могут не совпадать. Так, например, «следует умирать, ни в чем не погрешив»; [смысл здесь верен], но выражение не изящно. Еще: «достойный должен жениться на достойной»; это не изящно. Но если [фраза] обладает обоими каче ствами, например «достойно умереть недостойно му смерти», [то она изящна]. Чем больше [фраза отвечает вышеуказанным требованиям], тем она удачнее, например если имена употреблены как ме тафоры и если [в фразе] есть подобного рода ме тафоры, и противоположение, и приравнение, и дей ствие.
И сравнения, как мы сказали выше, суть не которым образом метафоры, всегда нравящиеся. Они всегда составляются из двух понятий, как метафора по аналогии, например, мы говорим, что щит — фиал Ареса, а лук — бесструнная форминга. [Говоря] таким образом, употребляют [ме тафору] непростую, а назвать лук формингой и щит фиалом — [значит употребить метафору] простую. Таким-то образом делаются сравнения, например, игрока на флейте с обезьяной и человека близору кого с потухающим светильником, потому что и тот и другой мигают. Сравнение удачно, когда в нем есть метафора, так, например, можно сравнить щит с фиалом Ареса, развалины — с лохмотьями дома; сюда же [относится] и сравнение: «Никерат — это Филоктет, укушенный Пратием», которое упо требил Фрасимах, увидя, что Никерат, побежденный Пратием в декламации, отпустил себе волосы и неопрятен. На этом, то есть когда [сравнение] неудачно, поэты всего чаще проваливаются, и за это же, то есть когда [сравнение] удачно, их всего больше прославляют. Я разумею те случаи, когда поэт, например, говорит:
Его голени искривлены, как сельдерей.
Или:
Как Филаммон, сражаясь со своим мешком...
Все подобные выражения представляют собой сравнение. А что сравнения не что иное, как мета форы, об этом мы говорили много раз.
И пословицы — метафоры от одного рода вещей к другому, например, если кто-нибудь сам введет к себе кого-нибудь, рассчитывая от него попользо ваться, и потом терпит от него вред, то говорят: «это как карпатский житель и заяц», ибо оба оди наково потерпели.
Таким образом, мы, можно сказать, выяснили, из чего образуются удачные обороты речи и по чему.
И удачные гиперболы — метафоры, например, об избитом лице можно сказать: его можно принять за корзину тутовых ягод, так под глазами сине. Но это в значительной мере преувеличено. Выражения с «подобно тому как» и «так-то и так-то» — ги перболы, отличающиеся только формой.
Как Филаммон, сражаясь со своим мешком...
[Это сравнение становится гиперболой в такой форме]: можно подумать, что это — Филаммон, сражающийся с мешком. [Еще]: «иметь ноги кри вые, как сельдерей», и можно подумать, что у него не ноги, а сельдерей, так они изогнуты. Есть гипер болы, носящие детский характер, они заключают в себе преувеличение; поэтому их чаще всего употреб ляют под влиянием гнева:
Иль даже столько давай мне он, сколько песку
здесь и пыли...
В жены себе не возьму Атридовой дочери.
Даже Если красою она с золотой Афродитою спорит,
Если искусством работ совоокой Афине подобна.
Чаще всего пользуются гиперболами аттические риторы. Человеку же пожилому не подобает употреблять их.
12
Каждому роду речи соответствует особый стиль. — Стиль речи письменной и речи полемической. — Раз ница между стилем речи письменной и речи при уст ных состязаниях. — Для какой речи пригодны сцени ческие приемы? — Заключение рассуждения о стиле.
Не должно ускользать от [нашего] внимания, что для каждого рода речи пригоден особый стиль, ибо не один и тот же [стиль] в речи письменной и в речи полемической, в речи, произносимой перед на родным собранием, и в речи судебной. Необходимо знать оба [рода стиля], потому что первый заключается в искусном владении греческим языком, а зная второй, не бываешь принужден молчать, если хочешь передать что-нибудь другим, как это бывает с теми, кто не умеет писать. Стиль речи письмен ной — самый точный, а речи полемической — са мый актерский. Есть два вида последнего [стиля]: один этический [затрагивающий нравы], другой патетический [возбуждающий страсти]. Поэтому-то актеры гонятся за такого рода драматическими про изведениями, а поэты — за такого рода [актера ми]. Поэты, пригодные для чтения, представляются тяжеловесными; таков, например, Херемон, потому что он точен, как логограф, а из дифирамбических поэтов — Ликимний. Если сравнивать речи между собой, то речи, написанные при устных состяза ниях, кажутся сухими, а речи ораторов, даже если они имели успех, кажутся неискусными, [раз они у нас] в руках; причина этого та, что они пригодны [только] для устного состязания; по той же причи не и сценические приемы вне сцены не производят свойственного им впечатления и кажутся нелепыми: например, фразы, не соединенные союзами, и час тое повторение одного и того же в речи письменной по справедливости отвергается, а в устных состяза ниях нет, и ораторы употребляют [эти обороты], потому что они свойственны актерам. При повто рении одного и того же необходимо говорить иначе, что как бы дает место декламации, [например]: вот тот, кто обокрал вас, вот тот, кто обманул вас, вот тот, кто, наконец, решил предать вас. Так, например, поступал актер Филемон в «Безумии стари ков» Анаксандрида всякий раз, произнося «Радамант и Паламед», а в прологе к «Благочестивым», [произнося слово] «я». А если кто произносит та кие фразы не как актер, то он уподобляется чело веку, несущему бревно. Точно то же [можно ска зать] о фразах, не соединенных союзами, например: «я пришел», «я встретил», «я попросил». Эти пред ложения нужно произнести с декламацией, а не го ворить их одинаково, одинаковым голосом, как бы говоря одну фразу. Речь, не соединенная союза ми, имеет некоторую особенность: в один и тот же промежуток времени сказано, по-видимому, мно гое, потому что соединение посредством союзов де лает многое чем-то единым, а с уничтожением со юзов, очевидно, единое, напротив, делается мно гим. Следовательно, [такая речь] заключает в себе амплификацию: «я пришел, заговорил, попросил» (это кажется многим), «он с презрением отнесся ко всему, что я сказал». Того же хочет достигнуть и Гомер, говоря:
...Нирей... из Симы...
...Нирей был Аглаей рожден...
...Нирей... меж всеми красивейший.
О ком говорится многое, о том, конечно, гово рится часто; и если [о ком-нибудь говорится] часто, кажется, [что о нем сказано] многое; таким образом, [и поэт], раз упомянув [о Нирее], с помощью па ралогизма увеличил число раз и увековечил таким образом его имя, хотя нигде в другом месте не ска зал о нем ни слова.
Стиль речи, произносимой в народном собрании, во всех отношениях похож на скиаграфию, ибо чем больше толпа, тем отдаленнее перспектива, поэто му-то и там, и здесь, все точное кажется неуместным и производит худшее впечатление; точнее стиль речи судебной, а еще более точна речь, [произноси мая] перед одним судьей: [такая речь] всего менее заключает в себе риторики, потому что здесь виднее то, что идет к делу и что ему чуждо; здесь не бывает препирательств, так что решение [получается] чис тое. Поэтому-то не одни и те же ораторы имеют успех во всех перечисленных родах речей, но где всего больше декламации, там всего меньше точнос ти; это бывает там, где нужен голос, и особенно где нужен большой голос.
Наиболее пригоден для письма стиль речи эпидейктической, так как она предназначается для про чтения; за ней следует [стиль речи] судебной.
Излишне продолжать анализ стиля [и доказывать], что он должен быть приятен и величествен, потому что почему [ему обладать этими свойствами] в большей степени, чем умеренностью, или благо родством, или какой-нибудь иной этической добро детелью? А что перечисленные [свойства стиля] по могут ему сделаться приятным, это очевидно, если мы правильно определили достоинство стиля; пото му что для чего другого, [если не для того, чтобы быть приятным], стиль должен быть ясен, не низок, но приличен? И если стиль болтлив или сжат, он неясен; очевидно, что [в этом отношении] пригодна середина. Перечисленные качества сделают стиль приятным, если будут в нем удачно перемешаны вы ражения общеупотребительные и малоупотребитель ные, и ритм, и убедительные [доводы] в подобаю щей форме.
Итак, мы сказали о стиле — о всех стилях вооб ще и о всяком отдельном роде в частности. Оста ется сказать о построении [речи].
13
На какие две части должна разделяться речь? — Подразделение Аристотеля и подразделение, устано вившееся до него.
Речь имеет две части, ибо необходимо назвать предмет, о котором идет речь, и доказать его; по этому невозможно, назвав, не доказать или до казать, не назвав предварительно; человек дока зывающий, доказывает нечто, и человек, предва рительно излагающий что-нибудь, излагает это с целью доказательства. Первая из этих двух частей есть изложение, вторая — способ убеждения, как если бы кто-либо разде лил речь на части, из которых первая — задача, вторая — решение. А как делят теперь, так это [просто] смешно, ибо рассказ свойствен только су дебной речи; каким образом может быть в речи эпидейктическои и в речи, произносимой в народ ном собрании, то, что принято называть рассказом, или то, что относится к противнику, или заключе ние доказательств? Предисловие, взвешивание [до водов] и краткое повторение всего сказанного в ре чах, произносимых в народном собрании, бывает тогда, когда бывают прения, потому что в них часто дело идет об осуждении и оправдании, но не в тех случаях, когда бывает совещание. А заключение бывает даже не во всякой судебной речи, напри мер, [его не бывает], когда речь коротка или когда дело легко запомнить, потому что обыкновен но приходится убавлять от того, что пространно. Следовательно, необходимые части речи — изло жение и способ убеждения; они составляют ее не отъемлемую принадлежность, но по большей части бывают: предисловие, изложение, способ убежде ния, заключение, потому что то, что говорится про тивнику, относится к способам убеждения, а сопоставление [доводов за и против] есть лишь усиление своих доводов, так что и оно — некоторая часть способов убеждения: делающий это [то есть сопо ставление] доказывает нечто, а предисловие и за ключение [ничего не доказывают], [заключение] же лишь напоминает. Если принять подобное подраз деление, то придется сделать то же, что дела ли ученики Феодора: отличать собственно изложе ние от заключительного и предварительного и доказатель ство — от окончательного доказательства. Следует лишь, называя какой-нибудь особый вид, устанав ливать для него особый термин, в противном случае термин является пустым и вздорным; так поступает, например, Ликимний в своей «Риторике», употреб ляя термины «вторжение», «отклонение», «развет вление».
14
Анализ первой части речи — предисловия. Сравнение предисловия с мелодией. — Предисловия к речам эпидейктическим и судебным, к произведениям дифирам бическим, эпическим, трагическим и комическим. — Другие виды предисловия, общие для всех родов произведений, — из чего слагается их содержание и какая цель при этом преследуется?
Итак, предисловие есть начало речи, то же, что в поэтическом произведении есть пролог, а в игре на флейте — прелюдия. Все эти части — начало; они как бы прокладывают путь для после дующего. Прелюдия подобна предисловию в речах эпидеиктических, потому что флейтисты все хорошее, что они имеют сыграть [во всей пьесе], играют в начале и объединяют в [такой] прелюдии; и в речах эпидеиктических следует писать так же: сразу изло жить и связать все, что хочешь [доказывать], как это и делают все. Примером этого может служить предисловие к «Елене» Исократа, потому что нет ничего общего между Еленой и эристическими рас суждениями. Вместе с тем если предисловие отсту пает [от общего содержания речи], то получается та выгода, что не вся речь имеет одинаковый вид. Предисловия речей эпидеиктических слагаются из похва лы или хулы, например, у Горгия в олимпийской речи: «О мужи эллины, заслуживающие уважения со стороны многих», ибо он восхваляет тех, кто ус тановил общественные собрания. Исократ же пори цает их за то, что они, почитая дарами физические добродетели, не установили никакой награды для людей добродетельных. [Предисловие может состо ять и] из совета, например что [следует] почитать хороших людей, что поэтому-то и он сам восхваляет Аристида, или что следует почитать тех людей, ко торые не пользуются известностью и не дурные
люди, но которые, будучи хорошими людьми, пре бывают в неизвестности, как Александр, сын Приама, ибо таким путем автор подает совет.
[Можно еще заимствовать содержание преди словия] из предисловий к речам судебным, то есть из непосредственного обращения к слушателям, если речь идет о чем-нибудь трудном или о чем-нибудь общеизвестном, с тем чтобы получить прощение, так, например, начинает Херил:
Теперь, когда все разделено.
Итак, вот из чего [слагаются] предисловия к речам эпидейктическим: из похвалы, из хулы, из убеждения, из разубеждения, из обращений к слу шателям. Эта «прелюдия» должна быть или связа на с содержанием речи, или быть ему чуждой. От носительно предисловий к речам судебным следует установить, что они имеют такое же значение, как и прологи к драматическим произведениям и преди словия к произведениям эпическим. А предисловия к произведениям дифирамбическим подобны предисловиям к речам эпидейктическим, [например]:
Из-за тебя, твоих даров и добычи.
В эпических произведениях предисловие есть по казатель [содержания] речи, чтобы [слушатели] за ранее знали, о чем будет идти речь, и чтобы уж не были в недоумении, потому что неопределенное вво дит в заблуждение. А кто как бы дал в руку слу шателю начало речи, тот [этим самым] дает возможность следить за речью. Поэтому-то [говорится]:
Пой, богиня, про гнев.
И:
Муза, скажи мне о том многоопытном муже.
И:
Слово иное начни, о том, как в пределы Европы
От азиатской земли война великая вторглась.
И трагики дают понятие о драме [в предисловии], если не тотчас, как Еврипид, то где-нибудь, как это [делает] и Софокл:
Отцом мне был Полиб.
Так же [поступают] и комики, ибо необходимей шее назначение предисловия, свойственное ему, за ключается в том, чтобы показать, какова та цель, ради которой [произносится] речь; поэтому-то, если дело ясно и коротко, не следует пользоваться пре дисловием.
Другие виды [предисловия], которыми пользуют ся [ораторы], представляют собой определенные приемы, они общи [всем родам про изведений]; содержание их слагается в зависимости от личности самого оратора, от личности слушателя, от дела, от личности противника. Все, что способ ствует установлению обвинения или опровержению его, касается самого оратора или его противника. Но тут следует [поступать] неодинаково: оправдываясь, [следует приводить] то, что касается обвинения, в начале, а обвиняя, [следует приводить это] в заклю чение. Почему [следует поступать так], это совершенно ясно: когда оправдываешься, необходимо устранить все препятствия, раз рассчитываешь по ставить самого себя перед судом, так что прежде всего следует опровергнуть обвинение. А когда сам обвиняешь, следует помещать обвинение в конце, чтобы оно больше осталось в памяти.
Предисловия, имеющие в виду слушателя, [возни кают] из желания сделать слушателя благосклонным или рассердить его, а иногда еще из желания возбудить его внимание или наоборот, ибо не всегда по лезно возбуждать его внимание; поэтому-то многие [ораторы] стараются рассмешить [слушателей]. Все это приводит к благосклонности [слушателя], если кто этого желает; [того же достигнет оратор], если вы кажет себя нравственно хорошим человеком, потому что [слушатели] относятся с большим вниманием к таким людям. [Слушатели] внимательно относятся ко всему великому и к тому, что лично их касается, ко всему удивительному и приятному; поэтому следует внушать слушателям, что речь идет о подобных пред метах. Если же нежелательно возбудить внимание [слушателей], [то должно им внушить], что дело, [ко торого касается речь], ничтожно, что оно нисколько их не касается, что оно заключает в себе нечто пе чальное. Не должно, однако, забывать, что все подобное не относится прямо к речи и предназначается для плохого слушателя, слушающего то, что к делу не относится. Если же слушатель не таков, в преди словии нет никакой надобности, а нужно разве только вкратце изложить дело, чтобы тело, так сказать, име ло голову. Обязанность возбуждать внимание слуша телей, когда это нужно, лежит одинаково на всех час тях речи, потому что внимание ослабевает во всех других частях скорее, чем в начале. Поэтому смешно стремиться к этому в начале, когда [и так] все слу шают с наибольшим вниманием. Таким образом, следует, где это уместно, употреблять [такие фразы]: «Уделите мне ваше внимание, потому что это дело касается не больше меня, чем вас» и: «Я вам скажу нечто такое страшное или такое удивительное, подобного чему вы никогда не слыхали». Это подобно тому, что Продик, когда его слушатели готовы были за снуть, говорил, что он вставит [в свою речь] драхмовое учение. Очевидно, что [подобные приемы упо требляются] по отношению к слушателю, когда он не слушает, потому что все в своих предисловиях или обвиняют, или рассеивают страхи, [например]:
Царь, не спешил сюда я в быстром беге.
Или:
К чему столько предисловий?
[К этому приему прибегают также] те, дело ко торых неправо или кажется неправым, потому что им выгоднее останавливаться на всем другом, кроме своего дела. Поэтому-то и рабы отвечают не то, что у них спрашивают, а [ходят] вокруг да около и де лают длинные вступления.
Каким образом следует делать [слушателей] благосклонными, об этом мы сказали, так же как и о каждом подобном [приеме в отдельности], ибо хо рошо сказал [поэт]:
Дружбу мне дай и жалость сыскать у народа
феаков...
так как к этим двум [вещам] следует стремиться. А в речах эпидейктических нужно заставлять слушателей думать, что похвала относится также или к ним самим, или к их роду, или к их образу жизни, потому что правду говорит Сократ в надгробной ре чи: «Нетрудно хвалить афинян среди афинян, [но трудно хвалить их] среди лакедемонян».
Предисловия в речах, произносимых перед наро дом, берутся из предисловий к речам судебным; но по самой своей природе [эти речи] наименее в них нуж даются, потому что и [слушатели] знают, о чем идет речь, и самое дело нисколько не нуждается в предисловии. [Предисловие] может быть нужно лишь или ради самого оратора, или ради его противников, или если слушатели считают дело не таким важным, каким [оратор] желает [его представить], но или более, или менее важным, почему и бывает необходимо устано вить обвинение или опровергнуть его, увеличить или уменьшить [значение дела]; ради этого и бывает нуж да в предисловии, — еще [предисловие бывает нужно] для украшения, так как речь кажется наскоро состав ленной, если в ней нет [предисловия]. Такова, например, хвалебная речь Горгия к элейцам, где он, не под-боченясь и не размахнувшись предварительно, прямо начинает: «Элея, счастливый город...»
15
Обвинение; различные способы, какими можно его оп ровергнуть.
Что касается обвинения, то один [спо соб опровергнуть его заключается в пользовании тем], с помощью чего можно рассеять неблагоприятное мнение; при этом безразлично, высказано оно кем-нибудь или нет; это общее правило.
Другой способ [заключается в том], чтобы идти навстречу спорным пунктам, [утверждая], что этого нет, или что это невредно, или что это не [вредно] для данного лица, что это вовсе не так важно, или не несправедливо, или невелико, или непостыдно, или не имеет тех размеров, [какие ему приписывают], потому что относительно подобных пунктов [может быть] спор; как и Ификрат [говорил] Навсикрату: он созна вался, что сделал то, о чем говорил [противник], и причинил вред, но [утверждал], что не сделал ничего несправедливого. [Еще можно утверждать], что, по ступая несправедливо, мы даем нечто взамен или что если это вредно, то в то же время и прекрасно, и если печально, то полезно, или что-нибудь подобное.
Третий способ [заключается в утверждении], будто Данный поступок совершен по ошибке, или вследствие несчастного случая, или по необходимости, как, например, говорит Софокл, что он дрожит не для того, что бы, как говорит обвинитель, казаться стариком, но по необходимости: не по его воле ему 80 лет.
[Можно] также подставить [другую] причину, ради которой [поступок якобы совершен; сказать], что мы желали не причинить вред, а сделать то-то, не то, в совершении чего нас обвиняли, что [нам самим] пришлось при этом понести ущерб: стоило бы нас возненавидеть, если бы мы действовали с тем, чтобы случилось это. Еще один [способ заклю чается в том], чтобы обратить обвинение на самого обвинителя, [утверждая], что прежде сам он или кто-нибудь из его близких [сделал это самое]. Еще один [способ заключается] в упоминании проступка таких лиц, которые, по общему признанию, не под лежат обвинению, [говоря], например, так: если со вершивший то прелюбодеяние невиновен, то и этот также невиновен.
Еще один [способ заключается в указании], что [противник раньше] обвинял других, или что [кто-нибудь] другой [обвинял] их, или что они, не под вергаясь прямо обвинению, были подозреваемы, как и обвиняемый теперь, а потом оказались невинов ными.
Еще один [способ заключается] в возведении об винения на самого обвинителя, потому что было бы странно, если бы заслуживали доверия слова чело века, который сам его не заслуживает.
Еще один [способ возникает в том случае], если судебный приговор уже произнесен, как в деле об обмене состояниями [говорит] Еврипид Гигиенонту, обвинявшему его в безбожии за то, что он побуждал к клятвопреступлению словами:
Язык поклялся, сердце ж не клялось мое.
Еврипид утверждал, что сам он не прав, перенося в суд дела, по поводу которых произнесен приговор на состязании в честь Диониса, что он, [Еврипид], там уже отдал отчет в своих словах или отдаст его, если он [Гигиенонт] пожелает поддерживать обви нение.
Еще один [способ заключается] в том, чтобы осу дить клевету, показать, какое [она зло], [показать], что под влиянием ее возникают иные приговоры и что она не соответствует делу.
Способ, общий для обеих сторон, заключается в пользовании признаками, как, например, в «Тевкре» Одиссей [говорит], что он, Тевкр, родствен ник Приама, потому что Гесиона, [его мать], — се стра [Приама]. Тевкр же [отрицает это, говоря], что Теламон, его отец, был враг Приама и что он сам не донес на лазутчиков.
Еще один [способ, которым можно пользовать ся] обвинителю, [заключается в том], чтобы, про странно похвалив что-нибудь ничтожное, в немногих словах осудить что-нибудь важное, или же [в том, чтобы], поставив на вид многие хорошие сто роны [подсудимого], осудить одно то, что имеет решающее значение для дела. Эти [приемы] самые искусные, но и самые несправедливые, потому что они стремятся повредить человеку с помощью его же хороших сторон, смешивая их с [его] недостат ками.
[Прием], общий для обвиняющего и для оправ дывающегося (так как одно и то же может быть сделано ради многих различных причин), заключа ется в том, чтобы обвиняющему обвинять, принимая все в худшем свете, а оправдывающемуся — в луч шем, например, по поводу того, что Диомед выбрал Одиссея, одному следует говорить, что Диомед по ступил так, считая Одиссея самым доблестным, а другому — что вовсе не потому, а по той причине, что [Одиссей] один, по своей трусости, не мог бы стать для него соперником.
Вот все, что нужно сказать об обвинении.
16
Анализ второй части речи (рассказа). — Как нужно строить рассказ и какими свойствами он должен об ладать в речах эпидейктических, судебных и произно симых перед народным собранием?
В речах эпидейктических рассказ должен быть изложен не весь сразу, а по частям, так как следует изложить те деяния, вследствие которых сложилась речь. Речь слагается, таким образом, из части, не зависящей от искусства (потому что оратор к фак там не имеет отношения), и части, зависящей от искусства; эта последняя заключается в том, чтобы показать или что предмет речи факт, если он ка жется невероятным, или что он именно таков, или настолько важен, или все [это вместе]. Поэтому-то иногда следует излагать не все подряд, потому что при таком способе изложения трудно все запомнить; на основании того-то, например, [устанавливается, что] он, [то есть лицо, о котором идет речь], — человек мужественный, на основании другого, что он — человек мудрый или справедливый. При первом способе изложения речь бывает слишком про ста, а при другом она разнообразна и небесцветна. Факты, всем известные, нужно только напоминать; поэтому для большинства [таких случаев] рассказ во все не нужен, например, если желаешь восхвалять Ахилла, так как его подвиги всем известны и ими нужно только воспользоваться. А если [ты хочешь восхвалять] Крития, [то рассказ] необходим, потому что не многие знают [о нем]. В настоящее время смешно утверждают, будто рассказ должен быть быстр. Как некто на вопрос булочника, какой заме сить хлеб, крутой или мягкий, ответил: как, [а разве] невозможно [замесить] хороший хлеб? Точно так же и здесь: не следует пространно рассказывать, так же как не следует делать пространные предисловия и приводить [пространные] доказательства. В этом слу чае «хорошо» заключается не в быстроте или сжатости, а в надлежащей мере; последнее же состоит в том, чтобы сказать все то, что уясняет дело, или что надобно для того, чтобы показать, что [то-то] было, или что [тот-то] причинил вред, или поступил несправедливо, или что [данный случай] имеет ту важность, какую ты хочешь [ему придать]. А для противника [пригодно все] противоположное. К рассказу присо единять [следует] все то, что возвеличивает твою соб ственную добродетель, например: «Я всегда внушал ему справедливое, убеждал его не покидать своих детей», или [усиливает] негодность противника, напри мер: «Он мне отвечал, что везде, где он будет, у него будут другие дети», как, по словам Геродота, отве чали поднявшие смуту египтяне. Или [следует при соединить к рассказу] все то, что приятно для судей. При защите рассказ [должен быть] короче, так как оспаривается при этом, что [то или другое] произошло, или что оно вредно, или что несправедливо, или что имело столь важное значение, так что о фактах уста новленных говорить не следует, если только они не ведут каким-нибудь образом [к фактам неустановлен ным], например, если [доказано, что данный поступок] совершен, но [не доказано, что он] не заключает в себе ничего несправедливого. Кроме того, следует го ворить о таких совершившихся фактах, которые, не совершаясь [на глазах слушателей], возбуждают или сожаление, или ужас. Пример этого [мы находим] У Алкиноя, рассказанном Пенелопе в стихах, в киклической поэме Фаилла и в прологе к «Ойнею». Рассказ должен отражать характер, а это будет в том случае, если мы будем знать, в чем заключается ха рактер. Во-первых, в обнаружении намерения, ибо ка ков характер, это [определяется] тем, каково намере ние, а каково намерение, это [зависит] от того, какова цель [его]. Поэтому-то речи на научные темы совсем не отражают характера, так как не [отражают] наме рения. Другое дело, сократовские речи — они каса ются именно таких вопросов. Все, что есть следствие какого бы то ни было характера, отражает характер, например, слова «говоря, он шел вперед», так как это указывает на порывистый и грубый характер. И [нуж но] говорить не по расчету, как [поступают] теперешние люди, а согласно намерению [принципу], [напри мер]: я этого хотел, потому что считаю это лучшим, и это лучше, даже если я здесь не получу никакой пользы. Первое, [расчет], свойственно человеку бла горазумному, второе, [принцип], — человеку хороше му: благоразумному в его погоне за полезным, хоро шему — за прекрасным. Если же [то, что говорится] неправдоподобно, то должно присовокуплять основа ние [своих слов], как делает Софокл: примером могут служить слова Антигоны, что она больше заботилась о брате, чем о муже и детях, потому что в случае погибели мужа и детей на место их могут явиться другие [муж и дети]:
Но если мать с отцом в Аид сокрылись,
Уж никогда не народится брат.
Если же ты не можешь привести основания [сво их слов], то [должен сказать], что отлично сознаешь неправдоподобность своих слов, но что таков уж ты от природы, потому что люди не верят, что можно добровольно делать что-нибудь кроме того, что тебе полезно. Кроме того, пользуйся в рассказе чертами, относящимися к страстям, касаясь и того, что бы вает их следствием, а также того, что [слушателям] известно, и частностей, которые касаются самого оратора или его противника, например: «смерив ме ня сердитым взглядом, он удалился». Или как Эсхил [говорит] о Кратиле: «шипя и потрясая рука ми», так как [такие выражения] убедительны, ибо то, что слушателям известно, является признаком того, что им неизвестно. Множество подобных при меров можно заимствовать из Гомера, [например]:
Так говорила. Лицо старуха закрыла руками.
Действительно, принимаясь плакать, люди закры вают глаза [руками]. Выставь себя сразу человеком известного склада, чтобы слушатели смотрели на те бя как именно на такого человека, а на противника [наоборот], но делай это незаметно. А что это не трудно, это мы видим, когда кто-нибудь является к нам с известием; и о том, кого мы совсем не знаем, мы все-таки составляем себе некоторое предположе ние. Рассказывать следует во многих местах [речи], и иногда не в начале.
В речах, произносимых перед народным собрани ем, всего менее рассказа, потому что никто не рас сказывает будущего, а если и есть рассказ, то он будет касаться прошедшего, для того чтобы, припо мнив его с осуждением или похвалой, [слушатели] лучше рассудили о будущем; но в этом случае [оратор] принимает на себя обязанность не простого со ветника. Если же [то, что оратор говорит], пред ставляется неправдоподобным, [нужно] тотчас же обещать привести основание для своих слов и изло жить его перед кем они [слушатели] желают, как, например, Иокаста, в Каркиновом «Эдипе», посто янно дает обещания в ответ на вопросы того, кто искал ее сына. То же делает и Гемон у Софокла.
17
Анализ третьей части речи (доказательства). — Откуда следует заимствовать и как строить дока зательства в речах эпидейктических, произносимых перед народом, и судебных?
Способы убеждения должны иметь аподиктиче ский характер. Так как спор [может касаться] четы рех пунктов, то следует доказывать, направляя дока зательства к спорному пункту, например, если спорят относительно того, действительно ли что-нибудь бы ло, то при судебном разбирательстве доказательства следует как можно больше свести к этому; если же [спорят о том], действительно ли причинен вред, [то и доказательства должны быть сведены] к этому; и [если спор касается] важности или справедливости совершенного поступка, то [здесь нужно иметь в ви ду] также, точно ли этот факт имел место. Не следует при этом забывать, что только в случае такого спора один из противников необходимо бывает бесчестен, потому что здесь не может быть виною неведение, как в том случае, когда кто-либо расходится в мнении относительно справедливости [чего-либо]. Таким об разом, на этом вопросе следует останавливаться, а на других нет. В речах эпидейктических по большей час ти преувеличению подлежит оценка прекрасного и по лезного. Факты сами должны внушать доверие, по тому что относительно их редко приводятся доказа тельства, — разве если они неправдоподобны или если их относят на счет другого лица.
В речах, произносимых перед народом, может быть спор относительно того, что что-нибудь не будет, или что то, что оратор советует, будет, но что оно или несправедливо, или неполезно, или не так важно. Сле дует при этом также иметь в виду, не позволяет ли себе [противник] лжи в чем-нибудь не относящемся
к данному делу, так как это представляется доказательством, что он лжет и в других случаях. Примеры более свойственны речам, произносимым перед наро дом, а энтимемы — речам судебным: первые имеют в виду будущее, так что необходимо приводить при меры из прошедшего, а вторые [касаются] того, что есть или чего нет; тут более нужны доказательства и понятие необходимости, потому что прошедшее имеет характер необходимости. Не следует приводить энти мемы одну за другой, а [нужно] примешивать их [к другим оборотам], в противном случае они вредят одна другой, потому что есть предел и для количества.
Все ты, мой друг дорогой, говоришь, что сказал бы и сделал, а не то, [что сказал бы разумный]. И не по всякому поводу [следует] изыскивать энтимемы, потому что в противном случае ты поступишь так же, как некоторые философы, которые силлогистическим пу тем доказывают вещи более известные и более прав доподобные, чем те [положения], из которых они исходят. И когда хочешь возбудить страсть, не употребляй энтимему, потому что она или погасит страсть, или будет приведена совершенно напрасно, ибо [два] одновременных движения задерживают друг друга, или совсем уничтожаются, или ослабля ются. И когда речь должна носить известный [нрав ственный] характер, не следует в то же время приискивать энтимемы, потому что доказательства не имеют никакого отношения ни к характеру, ни к принципам. Изречения следует употреблять и при рассказе, и при доказательстве, потому что они имеют отношение к характеру: «и я дал, хотя и знал, что не следует [вообще] доверять». Или если [кто хочет] возбудить страсть: «хоть я и потерпел, а не раскаиваюсь, потому что на его стороне выгода, а на моей справедливость». Произносить речи в на-родном собрании труднее, чем произносить речи су дебные; [это и] естественно, так как в первом случае [приходится говорить] о будущем, во втором же о прошедшем, которое стало известно даже и проро кам, как говорил Эпименид Критский: он отгадывал не будущее, а события, которые хотя и свершились, но остались темными. В речах судебных основани ем служит закон, а раз имеешь точку отправления, легче найти доказательство. [В речах, произносимых перед народом], нет бесчисленных отступлений, на пример, против доводов противника, или о самом себе, или с целью возбудить страсть. [Этот род красноречия допускает подобные отступления] ме нее, чем все другие роды, если только он не вы ходит [за пределы своей области]. В затруднитель ных случаях нужно делать то же, что делают в Афинах ораторы и Исократ: в речи совещательной он прибегает к обвинению, например [обвиняет] лаке демонян в своем «Панегирике» и Харета в речи о союзе. В речах эпидейктических следует вставлять в речь похвалы, как это делает Исократ: он посто янно вводит какую-нибудь [похвалу]. И слова Горгия, что у него никогда не бывает недостатка в теме для речи, сводятся к тому же самому, ибо если он, говоря об Ахилле, восхваляет Пелея, затем Эака, затем бога [Зевса], и также мужество, и то-то, и то-то, он делает то же самое. Раз [оратор] имеет в руках доказательства, он должен придавать речи и этический, и эпидейктический характер, если же у него в руках нет энтимем, [он должен говорить] этически. Более подходит нравственно хорошему че ловеку выказать свою честность, чем ясность речи. Из энтимем большей известностью пользуются эн-тимемы опровергающие, чем показательные, потому что во всем том, что имеет характер опровержения, силлогизм виднее, ибо противоположности становят ся яснее, раз они поставлены рядом.
[Рассуждения, прямо] направленные против про тивника, не представляют собою какого-либо особого вида, так как к области способов убеждения относится опровержение доводов противника — посредством ли 5 возражений или посредством силлогизмов. Оратор, начиная речь, совещательную или судебную, должен сначала изложить свои собственные способы убежде ния, а потом выступить против доводов своего про тивника, уничтожая их или заранее браня их. Если же много пунктов, вызывающих возражения, то следует сначала приняться за них, как, например, поступил Каллистрат в народном собрании в Мессене: он сам начал говорить, лишь опровергнув предварительно то, что должны были говорить его [противники]. Говоря вторым, [оратор] должен сначала направить свою речь против речи противника, разбивая его доводы или про тивополагая [им свои], особенно если [доводы про тивника] имели успех, ибо как душа не привязывается к человеку, который раньше подвергся обвинению [в чем-либо дурном], точно так же [не принимает она] и речи [оратора], если речь противника представляется убедительной. Нужно, таким образом, в душе слуша теля очистить место для предстоящей речи, чего ты достигнешь, опровергнув [доводы противника]; по этой причине должно придать своим словам вес по средством предварительной борьбы или со всеми до водами противника, или с главнейшими из них, или с наиболее поддающимися опровержению.
Сначала я стану союзницей богинь,
Именно Геру я...
Здесь [поэт] сначала коснулся самого легкого. Это о способах убеждения. Что же касается харак тера, то, так как говорить о самом себе некоторые вещи значило бы возбудить зависть, или [заслужить упреки] в многословии, или [вызвать] противоречие, а [говорить] о ком-нибудь другом [значило бы заслужить упреки] в брани или грубости, ввиду этого следует влагать слова в уста какого-нибудь друго го лица, как это делает Исократ в речи к Филиппу и в «Антидосисе». И так же порицает Архилох: в своих ямбах он выводит на сцену отца, который го ворит о своей дочери:
Можно ждать чего угодно, не ручайся ни за что.
Он выводит также плотника Харона в ямбе, на чало которого [таково]:
О многозлатом Гигесе не думаю.
И как Софокл [выводит] Гемона, [говорящего] перед отцом в защиту Антигоны как бы на основа нии слов других лиц. Иногда следует изменять вид энтимем и придавать им форму изречений; например, люди благоразумные должны соглашаться на мир и тогда, когда счастье на их стороне, потому что таким путем они могут получить всего больше выгод. А с помощью энтимемы [следовало бы ска зать так]: если нужно заключать мир в то время, когда он всего полезнее и выгоднее, то следует за ключать его тогда, когда счастье на нашей стороне.
18
Три случая, когда в речи уместно прибегать к вопро су. — Двусмысленные вопросы. — Шутки.
Что касается вопроса, то его всего уместнее предлагать тогда, когда одно из двух положений высказано таким образом, что стоит предложить один вопрос,
чтобы вышла нелепость; например, Перикл спросил Лампона о посвящении в таинства «Спасительницы».
Тот ответил, что об этом невозможно слышать непосвященному. «А сам ты знаешь об этом?» — спросил Перикл и, получив утвердительный ответ, [сказал]: — «Как же [ты узнал], когда не был посвящен?»
Во-вторых, [вопрос уместен], когда из двух пунк тов один сам по себе ясен, а относительно другого ясно, что на вопрос о нем дан будет утвердительный ответ. Установив с помощью вопроса одно какое-ни будь положение, не следует предлагать еще вопрос о том, что само по себе ясно, а прямо выводить заключение; так, например, Сократ спросил Мелета, утверждавшего, что он не признает богов: «Признаю ли я, по-твоему, существование каких-нибудь демо нов?» И, получив утвердительный ответ, продолжал: «А демоны не дети ли богов или не нечто ли бо жественное?» И на утвердительный ответ спросил: «Есть ли такой человек, который бы признавал детей богов, а самих богов не [признавал бы]?»
В-третьих, [вопрос уместен], если посредством его имеешь в виду показать, [что противник] сам себе противоречит или говорит нечто парадоксаль ное. В-четвертых, когда противник не может разре шить вопрос иначе, чем дав на него софистический ответ; если он ответил, например, так: и есть и нет; это и так, и не так; частью да, частью нет, то [слу шатели] приходят в недоумение, как будто он не знает, [что сказать].
В других случаях не [следует] прибегать [к во просам], потому что, если [противник] устоит перед вопросом, [спрашивающий] представляется побеж денным, так как невозможно предлагать много во просов вследствие неподготовленности слушателей. По той же причине следует придавать энтимемам как можно более сжатый вид.
На вопросы двусмысленные [следует отвечать] раздельно и не сжато, а на вопросы, которые, по-видимому, заключают в себе противоречие, следует отвечать, разъясняя немедленно ответом [это про тиворечие], прежде чем [противник] предложит сле дующий вопрос или построит силлогизм, потому что нетрудно предугадать, куда идет речь. Но это, а также способы разрешения вопросов должны быть нам ясны из «Топики». И, делая заключение, если вопрос ведет к заключению, [следует] приводить причину, как, например, Софокл на вопрос Писанд-ра, был ли он, как и другие члены совета, за учреж дение Совета Четырехсот, отвечал утвердительно. «Разве это не казалось тебе дурным?» — «Да, ка залось». — «Разве ты не поступил, таким образом, дурно?» — «Да, — отвечал [Софокл], — но лучше поступить было нельзя». И как, наконец, отдавая отчёт за то время, когда был эфором, на вопрос, кажется ли ему справедливой гибель остальных, от вечал: да. «Не делал ли ты то же, что и они?» — продолжал спрашивавший. «Да», — отвечал лаконец. «Не была ли бы справедливой и твоя ги бель?» — «Конечно, нет, ибо они поступали так потому, что взяли за это деньги, а я не потому, а по убеждению». Поэтому-то не следует ни предла гать вопрос после заключения, ни облекать самое заключение в форму вопроса, если только перевес истины не находится в значительной мере [на нашей стороне].
Что касается шуток, которые, по-видимому, за нимают некоторое место в прениях, то, как говорит Горгий, следует серьезность противника отражать посредством шутки, а шутку — посредством се рьезности. И это замечание правильно. В «Поэти ке» мы уже сказали, сколько есть видов шутки, из которых один пригоден для свободного человека, другой нет, чтобы каждый выбирал то, что для него пригодно. Ирония отличается более благородным характером, чем шутовство, потому что в первом случае человек прибегает к шутке ради самого себя, а шут [делает это] ради других.
19
Анализ четвертой части речи — заключения. — Че тыре части, на которые распадается заключение, и их анализ.
При составлении эпилога оратору нужно: во-пер вых, постараться хорошо расположить слушателей к себе и дурно — к противнику, во-вторых, приме нить преувеличение и умаление, в-третьих, разжечь страсти слушателей, в-четвертых, напомнить [для чего произнесена речь].
Раз [оратор] показал, что он прав, а его противник не прав, он совершенно естественно в этом же духе хвалит, порицает и дает окончательную отделку своей речи. [Оратор] должен стремиться [доказать] одно из двух: что сам он — хороший человек, по отноше нию ли к слушателям или безотносительно, или что [противник его] — дурной человек, по отношению к ним или безотносительно. С помощью каких средств следует таким образом настраивать слушателей, об этом мы сказали, говоря о способах представить лю дей хорошими или дурными. Затем, показав это, естественно следует преувеличивать или умалять, пото му что следует признавать факты совершившимися, если имеешь в виду оценивать их значение: ведь и увеличение тел происходит в зависимости от ранее существовавших свойств. А с помощью чего следует преувеличивать и умалять, по этому вопросу ранее были изложены топы. После этого, раз выяснено, каковы и насколько важны [факты], следует возбудить в слушателях страсти, каковы: сострадание, ужас, гнев, ненависть, зависть, соревнование и вражда. И относительно этого раньше были указаны топы. Таким образом, остается возобновление в памяти ска занного раньше. Это следует делать так, как [неко торые] советуют [поступать] в предисловии, но сове туют неосновательно: они велят часто повторять [одно и то же], чтобы быть удобопонятным. Таким обра зом, там, в [предисловии], нужно изложить обстоя тельства, чтобы было ясно, что обсуждается, а здесь, [в заключении], нужно подвести итог тому, на осно вании чего дело доказано. [Оратор] должен начать с того, что он дал то, что обещал, так что ему нужно сказать, что и почему [он хотел доказать]; при этом [следует] противопоставлять свои слова словам про тивника и сравнивать или все то, что каждый из двух противников сказал об одном и том же предмете, или же, не делая [прямых] противоположений, [говорить], например, так: «Он относительно этого сказал то-то, а я вот что и вот почему». Или же [можно употре бить] иронию, например: «он [сказал] то-то, а я вот это, что бы он делал, если бы доказал это, а не то?» Или [можно употребить] вопрос, например: «Что мне остается доказать?» Или: «Что он доказал?» [Нужно делать заключение] или так, путем сравнения, или естественным путем, как было сказано, [перечислив] свои доводы, а затем, если угодно, [перечислив] от дельно и доводы противника. В конце уместны фразы без союзов, чтобы это было заключение, а не речь, [например]: «я сказал», «вы слышали», «дело в ва ших руках», «произнесите приговор».
КОММЕНТАРИИ
Книга первая
С. 84. ...так это делается и в Ареопаге. — Арео паг (букв. «холм Ареса») — совет старейшин и выс ший судебный орган в Афинах, в ведении которого находились дела, связанные с религиозными преступ лениями и особо опасными убийствами.
С. 86. ...риторическое же доказательство есть энтимема... — греч. букв. «то, что нахо дится в уме», не полностью высказанное логическое доказательство.
С. 92. ...это очевидно для нас из «Аналити ки»... — Первая аналитика 2. 23,24.
Что же касается различия между примером и энтимемой, то оно очевидно из «Топики»... — Топи-ка 1. 10.
С. 93. Что мы говорили в «Методике»... — «Методика» — несохранившееся сочинение Аристо теля, состоявшее, по Диогену Лаэртскому (5. 23), из восьми книг.
С. 94. Дорией — атлет, неоднократный победи тель Олимпийских, Истмийских, Пифийских и Немей-ских игр. Подробный рассказ о нем сохранил Павсаний (6. 7,2).
С. 95. ...все это известно нам также из «Ана литики» — Первая аналитика 1. 8,13—14.
С. 96. ...в древнем языке зна чат одно и то же. — Греч. означает «знак», «признак», но также «конец», «предел».
...другие выведены по правилам силлогизма,— в «Аналитике». — Первая аналитика 2. 27.
С. 97. Дионисий. — Имеется в виду Дионисий Старший, тиран Сиракуз (431—367 гг. до н. э.). Писистрат — афинский тиран (561/560—528 гг. до н. э.). Феаген — тиран г. Мегары (VI в. до н. э.).
С. 98. Теперь точно так же, как и в ке»... — Топика 1. 1,14.
С. 110. ...многие, как, например... Геродик, поль зуются таким здоровьем, которому никто бы не позавидовал... — Имеется в виду Геродик из Мегар (или из Селимбрии) — учитель знаменитого врача Гиппократа (ок. 460—-377 гг. до н. э.). Этот Геродик был преподавателем гимнастики, поклонником физио терапии. Однако методы его лечения были довольно суровы; впрочем, он изнурял и себя, о чем сообщает Платон (Государство).
...атлеты, занимающиеся пентатлоном... — Пен татлон — пятиборье, включавшее бег, прыжки, борьбу, метание диска и метание копья.
С. 111. ...человек, умеющий делать и то и другое, способен к панкратию... — Панкратий — соедине ние борьбы и кулачного боя.
С. 116. Как ликовал бы владыка Приам... — ци тата из «Илиады» (1. 255).
Вы ли на славу Приаму... — цитата из «Илиады» (2. Y76). Стыд нам — и медлить так долго... — Ил. 2. 298.
...[Выронить из рук] кувшин с водой у самой двери. — Пословица, нигде более не засвидетельст вована.
328
С. 117. Илион не порицает коринфян. — Стих элегического поэта Симонида Кеосского (VI—V вв. до н. э.) подразумевает всех коринфян. На деле, как повествует миф, лишь группа жителей Коринфа под предводительством Главка, внука Беллерофонта, стала союзником троянцев.
...Афина оказала предпочтение Одиссею, Тесей — Елене, Александру — богини и Ахиллу — Гомер. — Перечисление расхожих мифологических мотивов: Афина покровительствовала Одиссею во всех его пред приятиях; афинский царь Тесей вместе с царем лапифов (фессалийское племя) Пирифоем похитил юную Елену; Александра (Париса) избрали судьей соперничавшие в красоте богини Афина, Гера и Афродита; Ахилл — любимый герой Гомера.
С. 121. Леодамантп — афинский оратор, ученик Исократа, выступавший обвинителем на процессе 361 г. до н. э. государственного деятеля и бывшего стратега Каллистрата и выдающегося полководца Хабрия, обвиненных в поражении под Амфиполем.
Лучше всего на свете — вода... — начало 1-й Олимпийской оды Пиндара. Полностью:
Лучше всего на свете —
Вода;
Но золото,
Как огонь, пылающий в ночи,
Затмевает гордыню любых богатств.
(Пер. М. Л. Гаспарова)
С. 124. Что в завоеванном граде людей постига ет несчастных... — Ил. 9. 592—594 (пер. Н. Гне-дича). Слова вложены в уста жены этолийского героя Мелеагра, умоляющей его вступить в бой во время войны с куретами.
Эпихарм (ок. 550—445 гг. до н. э.) — сицилий ский комедиограф, философ и врач, представитель пи фагорейской школы философии.
С. 125. Некогда я, с изогнутым коромыслом на плечах... — стих Симонида Кеосского (см. выше) об олимпийском победителе, бывшем рыбаке.
...Ификрат восхвалял себя... — Ификрат — афинский государственный деятель и полководец IV в. до н. э., происходивший из незнатной семьи.
Я самоучка — Од. 22. 347: слова певца Фемия.
Перикл в «Надгробной речи» сказал... — Дальней шее сравнение отсутствует в речи афинского государст венного деятеля Перикла (ок. 469—429 гг. до н. э.), переданной историком Фукидидом (ок. 460—396 гг. до н. э.). Нечто подобное встречается у Геродота (7. 162) и Еврипида (Просительницы 448 cл.).
С. 129. Точнее об этом изложено в нашей «По литике». — Политика 4. 4—5,8.
С. 132. ...выразилась в стихах Сафо по поводу слов Алкея... — Сафо и Алкей (VII—VI вв. до н. э.), лирические поэты с острова Лесбос, совре менники. Цитируется фр. 149 Сафо.
С. 135. «Будучи дочерью, женой и сестрой тира нов...» — из эпитафии Симонида Кеосского в честь Архедики, дочери афинского тирана Гиппия, сына Пи-систрата, и жены тирана Лампсака Эантида. Эпита фию полностью цитирует Фукидид (6. 59,3).
С. 137. Гипполох — ближе не известен. Гармодий и Аристогитон — убийцы афинского тирана Гиппарха, брата Гиппия (см. выше).
С. 144. Всякая необходимость по своей природе тя гостна. — Стих элегического поэта Эвена Паросского.
С. 145. Приятно человеку... — цитата из Еври пида (Андромеда 133).
Радость даже в страданиях есть... — Од. 15. 400—401.
С. 146. Много слаще, чем мед... — Ил. 18. 109.
Так говорил... — Ил. 23. 108 (пер. Н. Гнедича).
С. 150. И к тому труду... — цитата из Еврипида (Орест 234 cл.).
...вопрос о смешном мы рассмотрели отдельно в «Поэтике». — Очевидно, имеется в виду несохранившаяся вторая книга «Поэтики».
С. 153. ...как это удалось Зенону... — ближе не известен.
С. 154. ...если бы были обокрадены карфагеняне. — Возможно, следует читать «халкедоняне»: жители Хал-кедона считались в античности искусными ворами.
...легко становятся добычей мизийцев... — Жи тели Мизии считались известными трусами: их добы чей могли стать еще большие трусы.
С. 156. ...как... поступил Каллипп по отношению к Диону... — Дион — ученик Платона, зять сира-кузского тирана Дионисия Старшего (405—367 гг. до н. э.). Пытался совершить государственный переворот и был убит своими противниками, в том числе бывшим другом Каллиппом (см.: Плутарх. Дион).
...так, по преданию, поступил Энесидем, который послал Гелону... коттабий... — Энесидем — тиран Леонтин, Гелон — первый тиран Сиракуз (491— 478 гг. до н. э.). Коттабий, или коттаб, — популярная греческая застольная игра: остатки вина из чаши выплес кивались в стоящий на подставке диск, чтобы он упал. При другой разновидности этой игры целили не в диск, а в маленькую чашечку, плавающую в чане с водой.
...фессалиеи, Ясон... — тиран города Феры в Фес салии (IV в. до н. э.), пытавшийся захватить некото рые греческие полисы.
С. 158. ...не сегодня и не вчера... — Софокл. Антигона 456 сл.
Эмпедокл из Акраганта (ок. 495—435 гг. до н. э.) автор поэмы «О природе», с изложением его натурфи-
330
331лософии. Место, упоминаемое Аристотелем, сохрани лось как фр. 115.
Алкидамант из Элеи (расцвет деятельности ок. 425 г. до н. э.), оратор, автор трактата о смерти, уче ник софиста Горгия и учитель Исократа.
С. 163. ...Каллистрат обвинял Меланопа... — см. выше. История нигде более не засвидетельство вана.
Софокл — не трагик, но оратор конца V в. до н. э.
С. 166. Эти законы изобретены не вчера... — Софокл. Антигона 456 сл.
С. 167. ...тенедощы... обращались к свидетель ству... Периандра против жителей Сигея. — Ил. 2. 557 сл.: из стихов следует свидетельство о древнем союзе Афин с островом Саламин. Периандр — тиран Коринфа (VI—V вв. до н. э.), причисляемый часто к семи мудрецам. Ссылка Аристотеля не подтвержда ется независимыми источниками.
Клеофонт — оратор эпохи Пелопоннесской войны (431—404 гг. до н. э.), убитый во время мятежа. По дробнее см.: Ксенофонт. Греческая история 1. 2,35; Ли сий. Речи 13. 5—14. Критий — глава так называемых «тридцати тиранов» 404 г. до н. э., слушатель Сократа. Солон (VII—VI вв. до н. э.) — афинский законода тель и элегический поэт: цитируется фр. 18.
Фемистокл (VI—V вв. до н. э.) — афинский пол ководец и государственный деятель, герой греко-пер сидской войны, разбивший персов в морском сражении при Саламине. Упоминается выгодное для себя толко вание оракула Аполлона: Фемистокл «сказал, что под „деревянной стеной" разумеется не что иное, как ко рабли» (Плутарх. Фемистокл 10. Пер. С. И. Собо левского).
С. 168. Эвбул — афинский оратор IV в. до н. э., сторонник Филиппа Македонского и противник Демос фена; Харет — афинский полководец IV в. до н. э.,
известный своим корыстолюбием; Платон — в данном случае афинский комедиограф, соперник Аристофана. Архибий — ближе не известен.
С. 172. В этом случае пригодно изречение Ксено-фана... — Ксенофан из Колофона (VI—V вв. до н. э.) — философ и поэт, см. фр. А14.
Книга вторая
С. 176. ...нужно обратиться к трактату о добродетелях... — Риторика 1. 9.
...о... дружбе следует сказать в трактате о страстях. — Имеется в виду данная книга «Рито рики».
С. 178. Много слаще, чем мед... — Ил. 18. 109 сл.: слова Ахилла, направленные против гнева.
С. 179. Злую обиду... Атрид Агамемнон мне при чинил... — Ил. 1. 356; Как пред лицом аргивян... — Ил. 9. 647.
С. 180. Гнев же нелегок царя... — Ил. 2. 196; Но сокровенную злобу... — Ил. 1. 82.
С. 182. ...Плексипп в трагедии Антифонта сер дился на Мелеагра... — Мелеагр, победивший кали-донского вепря, отдал его голову охотнице Аталанте, обделив братьев своей матери, Плексиппа и Токсея. В последовавшей ссоре Мелеагр убил родственников, а затем сам пал от руки матери. См.: Ил. 9. 529— 598; Овидий. Метаморфозы 8. 270—540. Анти фонт — афинский трагический поэт V—IV вв. до н. э.
С. 186. ...когда народ гневался на Филократа... — оратор, современник и политический против ник Демосфена. Каллисфен и Эргофил — афинские полководцы, осужденные по обвинению в измене в 362 г. до н. э.
С. 187. То Одиссей, городов разрушитель... — Од. 9. 504.
Прах бесчувственный в злобе своей... — Ил. 24. 54: сцена мести Ахилла за убитого Патрокла.
С. 190. ...«гончар негодует на гончара». — Геси-од. Труды и дни 25.
С. 200. ...«Стыд находится в глазах». — Еврипид, фр. 457 из несохранившейся трагедии «Кресфонт».
С. 201. ...справедлив ответ Еврипида сиракузя-нам. — Возможно, речь идет об эпизоде Пелопоннес ской войны, когда Еврипид, посланный для заключения мира между Сиракузами и Афинами, пристыдил сира-кузян в том смысле, что нельзя отказывать в просьбе о мире человеку, который просит в первый раз. О не обыкновенной популярности Еврипида на Сицилии см. Плутарх. Никий 29.
С. 202. Кидий — афинский политический деятель (Плутарх. Перикл 26). Раздел произошел в 439 г. до н. э., после подавления афинянами восстания на ост- ; рове Самос.
Антифонт — см. выше. На вопрос тирана Дио- нисия Старшего, какая медь лучшая, Антифонт отве тил, что та, из которой были изготовлены статуи ти раноубийц Гармодия и Аристогитона. За это поэт был приговорен к смерти.
С. 206. Диопиф — ближе не известен, упомина ется только здесь.
С. 207. Амазис — египетский царь, его сын Псамменит был захвачен в плен персидским царем Камбизом. См.: Геродот 3. 14.
С. 211. Боя с одним избегал... — Ил. 11. 543 сл.: о Гекторе.
С. 213. ...«Родня умеет и завидовать»... — Эсхил фр. 305 из неустановленной трагедии.
С. 217. ...изречение Питтака против Амфиа-рая. — Питтак (VII—VI вв. до н. э.) — правитель острова Лесбос, включенный в число семи мудрецов; Амфиарай — мифологический персонаж, прорицатель из Аргоса. Он будто бы отказался от сокровищ, пред ложенных ему за участие в походе против Фив, но потом все же согласился, убежденный своей женой Эв-рифилой, которую подкупил Полиник.
С. 218. Хилон — родом спартанец, один из семи мудрецов. Изречение «Ничего сверх меры» приписы вали в древности Солону, а в несколько измененном виде — Клеобулу из Линда. Хилон же считается ав тором изречения «Познай самого себя».
С. 219. Биант из Приены — один из семи муд рецов, прославившийся изречением «Все мое ношу с собой».
С. 222. ...потомки Алкивиада и Дионисия Стар шего... потомки Кимона, Перикла и Сократа. — О потомках Алкивиада ничего не известно; Дионисий имел сына, также Дионисия и также тирана; трех сы новей Сократа Плутарх называет «тупыми» (Катон Старший 20); двое сыновей Перикла от первого брака умерли довольно рано во время повальной болезни в Афинах в 430—429 гг. до н. э., его сын от брака с Аспазией был избран стратегом, но казнен вместе с пятью товарищами в 406 г. по решению народного собрания: стратеги были обвинены в том, что не по добрали тела умерших после морского сражения.
С. 223. ...изречение Симонида... обращенное к жене Гиерона... — Имеются в виду поэт Симонид Кеосский и тиран Гиерон Сиракузский (ум. в 467 г. до н. э.).
С. 227. ...если может возникнуть просхизма, ке-фал.ида и хитон... — части обуви: передняя (просхиз ма), верхняя (кефалида) и, вероятно, ременное пере плетение (хитон).
Евфин — вероятно, оратор, противник Исократа: известна его речь против Евфина.
С. 230. ..басни ливийские. — Басни разделяли так же и по местностям: оратор Гермоген упоминает наряду с ливийскими кипрские и сибаритские басни.
Стесихор — лирический поэт VII—VI вв. до н. э.; Фаларид — тиран Акраганта, прославившийся своей жестокостью; о рассказе Эзопа см. также: Плутарх. Арат 38.
С. 233. Никогда не следует мужу... — Еврипид. Медея 294 сл.
Нет мужа, который был бы счастлив... — Ев рипид, фр. 661 из несохранившейся трагедии «Сфене-бея».
Из мужей нет ни одного... — Еврипид. Гекуба 864; Один богатства раб... — Там же, 865.
С. 234. Самое лучшее для мужа... — вероятно, фрагмент Симонида Кеосского.
Не любит тот... — Еврипид. Троянки 1051.
Не питай бессмертного гнева... — фрагмент не известного трагика.
...«смертному нужно думать о смертном...» — изречение поэта Эпихарма.
С. 235. ...что сказал Стесихор локрийцам... — то есть, если жители Локр начнут войну, их земля будет разорена, так что даже цикады не смогут петь на деревьях.
Знаменье лучшее... — Ил. 12. 243; Равен для всех Эниалий — там же, 18. 309 (Эниалий — эпитет Ареса).
С. 236. Неразумен тот... — возможно, фрагмент поэта Стасина.
...«Аттический сосед». — То есть плохой со сед: следствие агрессивной политики Афин в V в. до н. э.
С. 239. Гераклиды -— пелопоннесские цари, счи тавшие себя потомками Геракла.
С. 240. ...как мы сказали это в «Топике»... — Топика 1. 14.
Диомед — ахейский герой, его подвиги описаны в 5-й песне «Илиады»; Кикн — сын Посейдона, союз ник троянцев, превратившийся в лебедя (ср.: Овидий. Метаморфозы 12. 63—145).
С. 242. Или как в Мессенской [речи]... — речь оратора Алкидаманта.
Если несправедливо впасть в гнев... — фрагмент неизвестного трагика.
Если возможно пред людьми... — Еврипид, фр. 396 из несохранившейся трагедии «Фиест».
С. 243. Теодект (IV в. до н. э.) — оратор и тра гический поэт, автор более 50 трагедий.
Никанор — полководец и соратник Александра Македонского, претендовавший на власть после его смерти.
...относительно человека, убитого в Фивах... — Вероятно, речь идет о стратеге Евфроне, историю ко торого рассказывает Ксенофонт в «Греческой истории» (7. 1-3).
С. 244. И твой отец достоин сожаления... — фрагмент неизвестного автора.
Тиндариды — близнецы Кастор и Полидевк, по дробный рассказ о них см. у Пиндара (Немейские оды 10. 60—170).
...Ификрат в своей речи против Гармодия... — Оратор Ификрат был обвинен неким Гармодием в том, что поставил себе статую.
С. 245. «Тевкр» — трагедия Софокла, сохранив шаяся во фрагментах.
Аристофонт обвинял Ификрата в предатель стве. "
Аристид — вероятно, прославленный афинский полководец и политический деятель, известный своей честностью (Плутарх. Аристид),
С. 246. ...почему и Сократ не хотел идти к Архелаю... — Сократ отказался от приглашения маке донского царя Архелая.
С. 247. Архилох (VII в. до н. э.) — ямбический поэт с острова Парос; Анаксагор — философ, друг Пе-рикла.
Автокл — афинский оратор.
Аристипп — философ из Кирены, ученик Сократа, основатель гедонизма.
Гегесиполид — спартанский военачальник.
С. 248. Евагор — кипрский царь, покровительство вавший афинскому полководцу Конону. Каллипп — оратор, ученик Исократа.
С. 249. ...«Покупать болото и соль». — То есть вместе с полезным приобретать бесполезное.
С. 250. «Многим людям божество посыла-ет...» — фрагмент неизвестного автора.
С. 251. Памфил — оратор, ученик Платона и учи тель Эпикура (ср.: Цицерон. О природе богов 1. 26).
Андрокл — афинский оратор, противник Алкивиада.
С. 253. Левкотея — морская нимфа, в которую превратилась Ино, дочь основателя Фив Кадма.
Каркин — афинский трагический поэт, происходив ший из семьи очень посредственных драматургов.
Феодор — оратор из Византии.
Это — точно Сидеро... — фрагмент из несохра-нившейся трагедии Софокла «Тиро». Игра слов: , (железо) и (женское имя).
С. 254. ...Конон называл Фрасибула смелым на со вет, и Геродик говорил Фрасимаху: «Ты всегда смел
в борьбе», и Полу: «Ты всегда жеребенок». — В имени Фрасибул значимые части (смелый) и (совет); в имени Фрасимах вторая часть | (битва); — жеребенок. Геродик — известный врач.
Слепая страсть, по мнению людей... — Еврипид. Троянки 999 cл. Греч. acppoauvr] — безумие.
Херемон — трагический поэт. В тексте — отры вок из его несохранившейся трагедии «Дионис». Пен-фей — царь Фив, внук Кадма (греч.— скорбь, печаль).
С. 255. ...Пиндар сказал... — фр. 96.
...он один называется «общим» Гермесом. — Гер мес — бог всех миров: небесного, наземного и под земного.
С. 256. Поликрат — оратор и софист. Сообщение о мышах созвучно рассказу Геродота о том, как мыши изгрызли амуницию арабов, напавших на египетского царя Сета (2. 141).
С. 258. Демад — афинский оратор, противник Де мосфена.
С. 259. Протагор — афинский оратор и софист, который довел до крайностей диалектику Гераклита.
С. 260. ...«любовь кавновская»... — Библида, дочь критянина Милета, была влюблена в брата Кавна. По другой версии мифа, именно Кавн домогался ее любви. См.: Овидий. Метаморфозы 9. 453—665.
С. 262. ...это для нас ясно из «Аналитики». — Вторая Аналитика 2. 27.
Книга третья
С. 265. ...частные энтимемы, или топы. — Эн-тимема, по Аристотелю, логический силлогизм, веро ятное умозаключение.
С. 266. Главком — толкователь Гомера. Ср. Поэ тика 1461а34.
С. 267. Фрасимах из Халкедона — оратор и со фист, действующее лицо «Государства» Платона.
Горгий из Леонтин — один из основателей софис тики. См.: Платон. Горгий.
С. 269. Феодор — прославленный трагический актер.
С. 271. Ификрат — афинский полководец; Каллий, сын Гиппоника, — аристократ, посвященный в Элевсинские таинства. Сан жреца-факелоносца (дадуха) фри гийской богини Кибелы, Матери богов, передавался из поколения в поколение внутри знатных родов и считался крайне престижным. Напротив, нищенствующие жрецы (метрагирты) Кибелы были объектами общественного презрения, в экстатическом состоянии они часто оскоп ляли себя: здесь можно усмотреть намек на отсутствие у Каллия мужественности. Дионисиевы льстецы — ин теллектуальное окружение тирана Дионисия Старшего.
...грабители называют себя пористами... — Греч. — сборщик податей для чрезвы чайных государственных расходов в Афинах.
С. 272. Весла владыка... — фрагмент из несохранившейся трагедии Еврипида «Телеф».
Дионисий Медный — оратор и поэт начала V в. до н. э.: получил свое прозвище за совет ввести в Афинах медные деньги.
Видел я мужа... — загадка легендарной поэтессы Клеобулины из Линда. Ср. Поэтика 22. 58а26.
Ликимний — ученик Горгия, автор трактата о ри торике (см. ниже 13.5). Брисон — оратор и софист из Гераклеи Понтийской.
С. 273. ...«Матереубийца», «мститель за от ца» — эпитеты Ореста. См.: Еврипид. Орест 1587-1588.
Симонид Кеосский в глазах Аристофана был оли цетворением жадности, готовым на все ради богатства (Мир 697—699).
...так, Аристофан в шутку говорил в... «Вави лонянах». — Имеется в виду утраченная комедия Аристофана.
С. 274. Ликофрон — оратор V в. до н. э.
Скирон — мифический разбойник, убитый афин ским героем Тесеем.
Алкидамант — оратор, ученик Горгия и учитель Исократа. См. выше, кн. 1.
С. 276. «Стыдно, Филомела...» — Филомела и Прокна, героини мифа, после тяжелейших испытаний были превращены, соответственно, в ласточку и соловья.
С. 277. «...он ринулся, как лев...» — неточная ци тата из «Илиады» (20. 164).
...слова Андротиона об Идриее... — Андротион, афинский оратор V в. до н. э., участвовал в посольстве к карийскому царю Мавсолу (377—351), наследником которого был его брат Идрией. Теодамант, Архидам, Евксен — ближе не известны.
...сравнение, встречающееся в Платановом «Го сударстве»... — См.: 469d, 488а, 601b.
...сравнение, которое Перикл делает относитель но самосцев... — Ср.: Фукидид 1. 115.
Демократ — афинский оратор, современник Де мосфена.
С. 278. Антисфен — основатель философской школы киников; Кефисодот — оратор, высоко цени мый Демосфеном.
...если фиал есть щит Диониса... — Фиал — собственно «кубок». Выражение «кубок Ареса» по от ношению к щиту встречается у поэта Тимофея в од ном из дифирамбов: эта метафора часто пародирова лась.
341С. 279. Крез, перейдя Галис... — Изречение было дано оракулом Аполлона в Дельфах лидийскому царю Крезу. Тот поверил, начал войну с Персией, перейдя реку Галис, и действительно разрушил «великое цар ство», то есть свое.
С. 281. В Ахейские гавани... — фрагмент неиз вестного автора. Таблички складни... — Еврипид. Ифигения в Тавриде 727: здесь подразумевается, что складень должен быть один.
Антимах Кларосский — эпический поэт V—IV вв. до н. э., автор поэмы «Фиваида». Его цитирует также Страбон (9. 2).
С. 282. Клеофонт — трагический поэт и оратор. См. выше 1. 15.
С. 284. ...каковы примеры этого в «Федре». — Платон. Федр 231d, 241e.
С. 286. Есть два вида пеона... — далее следуют примеры из Дельфийских гимнов в честь Аполлона.
С. 287. Вот Калидон... — фрагмент не Софокла, но Еврипида из несохранившейся трагедии «Мелеагр».
С. 288. Демокрит Хиосский — поэт и музыкант V—IV вв. до н. э.; Меланиппид — дифирамбический поэт V в. до н. э.
«Я часто удивлялся тем...» — Этот и последую щие девять примеров взяты из «Панегирика» Исок-рата.
С. 289. Пифолай и Ликофрон — братья жены фессалийского тирана Александра. Смысл в том, что у себя, в Фессалии, они продавали афинян в качестве рабов, а в Афинах они подкупили судей.
С. 292. «...считая их всеобщий мир войною...» — измененная цитата из Исократа (Филипп 73).
...Перикл говорил... — Ср. выше 1. 34 и коммен тарий к этому месту.
Лептин — афинский политический деятель, совре менник и противник Демосфена. Афины и Спарта упо добляются в его речи двум глазам Греции. Харет — ко мандир наемников в Олинфской войне 349 г. до н. э. Постановление Мильтиада — возможно, санкция на добывание провианта грабежом местного населения. Эпи-давр — соседний с Афинами город, слабый в военном отношении: мирный договор препятствовал его грабежу.
...Пифолай называл паралу палицею народа... — Парала — быстроходное судно, посылаемое государ ством для захвата преступников.
...Перикл требовал уничтожения Эгины... — Остров Эгину часто называли «бельмом на глазу Пирея». Мирокл — современник и соратник Демос фена, известный своим корыстолюбием.
С. 293. Анаксандрид — комедиограф IV в. до н. э.; Полиевкт — афинский оратор, сподвижник Демосфена.
...Кефисодот называл триеры пестрыми мельни цами... — то есть сравнивал их с мельницами, пере малывавшими афинских союзников; Диоген — кини-ческий философ, прозванный псом за свою неприхот ливость; фидитии — общие мужские обеды в Спарте; Эсион — афинский оратор, современник Демосфена: имеется в виду отрицательная оценка неудачной экспе диции афинян на Сицилию в 415—413 гг. до н. э.; Ликолеонт — афинский оратор IV в. до н. э.; Хабрий — афинский полководец: медная статуя, воздвиг нутая при его жизни, изображала его припавшим на колено, что могло быть истолковано как мольба.
С. 294. «...они всеми силами стараются...» — цитата из «Панегирика» Исократа; «...бог зажег в душе разум...» — источник неизвестен; «...мы не пре кращаем войны...» и далее, о мирном договоре — ци таты из Исократа; «...для государств большим нака занием саужит осуждение людей...» — источник не известен.
С. 295. ...нравственно хороший человек четырех уголен... — Возможно, метафора восходит к пифаго рейской школе, где четырехугольная фигура рассмат ривалась как символ совершенства.
«...он находится в цвете сил» и «тебя, как жи вотное...» — цитаты из «Филиппа» Исократа; Тут эллины... — Еврипид. Ифигения в Авлиде 800; Под гору камень... — Од. 11. 598; Горькое жало стре лы... — Ил. 13. 588; Острая стрела понеслась... — там же 4. 126; Копья в землю жалом... — там же 11. 574; Жадно вперед устремив... — там же 15. 541.
С. 296. Горы клокочущих волн... — Ил. 13. 798— 799. Пер. Н. Гнедича.
Архит — математик и философ-пифагореец IV в. до н. э.; ...якорь и крематра — одно и то же... — Крематра (крецабра) — подвесная корзина, исполь зуемая в театрах.
С. 297. ...изречение Стесихора... — см. выше 2. 21.
Он шел... — источник неизвестен.
...слова Феодора к кифареду Никону... — В по следующей цитате невразумительная игра слов: воз можно, в этом месте порча текста.
С. 298. Ты не можешь быть для нас... — цитата из неизвестной комедии: игра со словом ijevocJ — «чу жой» и «чужеземец».
С. 299. ...лук — бесструнная форминга. — Форминга — струнный музыкальный инструмент.
Филоктет, по мифу, был укушен змеей, получил незаживающую рану и был брошен товарищами на острове Лесбос.
С. 300. Как Филаммон, сражаясь со своим меш ком. — Сравнение касается тренировки кулачного бойца.
С. 301. Иль даже столько давай мне... — Ил. 9. 385, 388—390.
С. 302. Херемон TV в. до н. э.
афинский трагический поэт
С. 303. Того же хочет достигнуть и Гомер... — последующие цитаты из «Илиады» (2. 671—674).
С. 306. ...у Горгия в олимпийской речи... — Речь была произнесена в 392 г. до н. э. у храма Зевса Олимпийского и посвящалась единству Греции перед варварским миром. Возражения Исократа — в «Па негирике» (1—2).
С. 307. Херил — эпический поэт, младший совре менник Геродота.
Из-за тебя... — фрагмент неизвестного дифирамба.
Пой, богиня... — начало «Илиады»; Муза, скажи мне... — начало «Одиссеи».
С. 308. Слово иное начни... — начало поэмы Хе рила «Персеида»; Отцом мне был Полиб... — Со фокл. Царь Эдип 774 (стих не из пролога).
С. 309. ...чтобы тело, так сказать, имело голо ву. — Игра слов: КЕЦХзХц — голова и KecpaXaTov — итог.
Продик — софист V в. до н. э., преподававший за деньги: плата за учение 50 драхм считалась достаточно высокой.
С. 310. Царь, не спешил сюда... — Софокл. Ан тигона 223—224; К чему столько предисловий? — Еврипид. Ифигения в Тавриде 1162.
Дружбу мне дай... — Од. 7. 327.
...говорит Сократ в надгробной речи... — Платон. Менексен 235d.
С. 312. ...как... говорит Софокл... — возможно, намек на историю о том, как сын Софокла обвинил отца в слабоумии. В ответ на это драматург начал читать свою трагедию «Эдип в Колоне», первые же строки которой показали бессмысленность обвинения.
...как в деле об обмене состояниями... — Такое дело возникало, если гражданин Афин обвинялся в недобросовестном исполнении общественных обязан ностей, требующих затрат: обвинителю тогда предла галось взять эти обязанности на себя или обменяться состояниями с обвиняемым. Гигиенонт — ближе не известен.
С. 313. «Тевкр» — утраченная трагедия Софокла. Суть примера заключается в том, что Одиссей под черкивает родственную связь Тевкра с Приамом, тем самым как бы обвиняя его в предательстве по отно шению к ахейцам.
С. 314. Критий — глава Тридцати тиранов в Афинах в 404 г.
С. 315. ...как, по словам Геродота, отвечали... египтяне. — Солдаты фараона Псамметиха решили уйти от него. На увещевания фараона не бросать жен и детей один солдат ответил, что, пока у него целы детородные органы, у него везде будут и жены, и дети (Геродот 2. 30).
Пример этого... у Алкиноя... — Рассказ на де ле занимает 55 стихов — Од. 23. 264—284, 310— 343.
С. 316. Фаилл — ближе не известен; «Ойней» — утраченная трагедия Еврипида.
Но если мать с отиом... — Софокл. Антигона 911—912.
С. 317. Эсхин — ученик Сократа (но неизвестный оратор).
Так говорила... — Од. 19. 361.
«Эдип» — утраченная трагедия Каркина; Гемон у Софокла — Антигона 701—704: Гемон — сын Кре-онта, жених Антигоны.
С. 319. Все ты, мой друг дорогой... — Од. 4. 204.
С. 320. Эпименид Критский — легендарный про рицатель VI в. до н. э. Ему приписывают насмешку над прорицателями вообще.
Пелей — отец Ахилла, Эак — дед, Зевс — пра дед.
С. 321. Каллистрат — афинский политический деятель IV в. до н. э., был отправлен с посольством на Пелопоннес перед битвой при Мантинее в 362 г.
Сначала я стану союзницей богинь... — Еврипид. Троянки 969, 971.
С. 322. Лампон — известный гадатель и прорица тель; «Спасительница» — богиня Деметра.
С. 323. ...Сократ спросил Мелета... — Диалог воспроизведен у Платона в «Апологии Сократа» (27).
С. 324. ...ясны из «Топики»... — Топика 8. 4.
...учреждение Совета Четырехсот... — введен взамен бывшего Совета Пятисот после провала сици лийской экспедиции афинян в 413 г. до н. э.