Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
red79;МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ
КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. ДРАГОМАНОВА
РЕФЕРАТ
ПО КУЛЬТУРОЛОГИИ
Выполнил студент 33 группы
Степанов Максим
Киев 2009
Уже в ранних керамических изделиях периода Дзёмон отразились представления японцев о природе островов, страх перед стихиями и восхищение ими. Вулканы и тайфуны, моря и горы — вся причудливая природа Японии, казалось, сама отвергала симметрию в пространственных искусствах. Узоры керамики, выложенные при помощи глиняного жгута, вились и переплетались самым фантастическим образом. Огромные кувшины и вазы, созданные для ритуальных целей, передавали стремление мастеров отразить в них величие и неповторяемость мира.
В I тысячелетии до н. э. с возникновением сельскохозяйственного уклада жизни появляются и первые храмы. Вначале ими были деревянные амбары для хранения урожая. “Их возводили из толстых бревен, на столбах, чтобы ни вода, ни мыши не могли пробраться к зерну. Перед ними устраивались торжества в честь урожая. Люди считали, что боги тоже пируют вместе с ними” [133, с. 191]. Первые святилища синтоистских богов были просты по форме, но уже тогда внимание обращалось не только на само здание, но и на окружающий его ландшафт, который тоже становился частью культового ансамбля. Обожествление природы, поклонение перед ней, чувство гармонии с природой станут основной особенностью архитектурных сооружений Японии во все времена. Поэтому в Японии так мало значимо внутреннее убранство и храмов, и жилищ. Природные материалы должны были раскрыть свою естественную красоту, постройки — слиться с пейзажем. В жилых помещениях почти нет мебели. Простота и ясность планировки, ощущение пространства, возможность менять его размеры при помощи подвижных перегородок подчеркивали значимость любого декоративного предмета. Даже малое пространство около жилища должно было создавать такой же эффект, который имело произведение живописи. Для любого типа японской постройки наиболее важным моментом является передача настроения.
Художественные традиции Японии смогли противостоять влиянию других культур. Каждое новое влияние японская культура перерабатывала, придавая ему иное звучание. Если континентальные культуры складывались на широких пространствах Китая или Кореи, то Япония — страна миниатюры — всегда смягчала, придавала особый лиризм своим творениям. С приходом в Японию буддизма строятся новые храмы, пагоды2, монастыри. Появляется большое количество скульптур, изображающих богов, полубогов, легендарных царей, в чертах которых переданы воинственный самурайский дух и эмоциональное состояние, почти всегда соответствующее крайнему напряжению сил. Только скульптуры Будды всегда полны величавого спокойствия и отрешенности.
Символизм часто встречается в художественном отражении мира различными культурами. Однако символизм европейского средневековья более близок и понятен современному человеку, поскольку у европейской и японской систем художественных представлений совершенно различная природа. Но тех, кто сумеет преодолеть трудности понимания, ждет совершенно новый мир прекрасного, несущий в себе и эстетическое, и философское начала.
Символизм японского искусства особенно ярко проявился в поэзии эпохи Хэйнан (“Мир и покой”) в VIII—XII вв. На пути японской литературы к высотам стихосложения были различные периоды.
Поскольку в Японии не было антропоморфного божества (имеющего человеческий облик), божеством стала сама природа, ее горы, реки, море, скалы, поля, деревья, цветы, стихийные силы.
Эти древние взгляды на природу как на божество впервые изложены в книгах раннего периода, включавших в себя исторические и географические сведения, представления о происхождении и устройстве мира, стихи и мудрые изречения. Такими первыми книгами стали “Кодзики” (“Записи деяний древности”, 712), “Фудоки” (“Записи о землях и нравах”, 713—733), историческая хроника “Нихонги” (“Анналы Японии”, 720) и первый собственно литературный памятник письменной поэзии “Манъёсю” (“Собрание мириад листьев”, вторая пол. VIII века), написанные китайскими иероглифами.
Японское стремление увидеть и воспринять гармонию природы в гармонии с человеческим существованием создает особую эмоциональность в мировосприятии. Каждое состояние мира поэт или живописец ощущает как свое собственное, и это рождает строй души, отраженный в стихотворении или живописном полотне. Умение видеть скрытый смысл вещей, символизм взгляда на мир приводит к особой лаконичности в передаче состояния души и природы. Поэтому ранняя поэзия Японии уже обладает совершенством формы и точностью в выборе деталей. Взгляд поэта, прозаика, живописца видит все подробности жизни. Эти подробности, особым образом организованные, дают целостную картину мира, природы, переживания, которые, кажется, и невозможно выразить полнее. Возникает жанр поэзии хокку (хайку), нерифмованные трехстишия, состоящие из 17 слогов (5-7-5):
В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Виднеется свежий срез.
Ива склонилась и спит.
И кажется мне, соловей на ветке —
Это ее душа.
Осиротевшему другу
Даже белый цветок на плетне
Возле дома, где не стало хозяйки,
Холодом обдал меня.
(Басе) [137, с. 740, 741, 745].
Один из древнейших жанров японской поэзии — танка, нерифмованные пятистишия, состоящие из 31 слога (5-7-5-7-7). Основная мысль танка выражается в трех первых строках:
Все дальше милая страна,
Что я оставил...
Чем дальше, тем желаннее она,
И с завистью смотрю, как белая волна
Бежит назад к оставленному краю...
(Аривара Нарихира)
[346, с. 154].
Европейскому читателю трудно воспринять всю гамму чувств и их глубину не только потому, что взгляд на мир совершенно непривычен, но и потому, что японская поэзия имеет и изобразительную сторону: здесь важны и иероглифы, которыми написаны стихи, и их начертание — все это составляет целостную картину мира автора. Мы же, не видя изобразительной стороны иероглифа, воспринимаем лишь слабую тень образа. Так же глубокомысленна и поэтична японская проза, которая вобрала в себя всю силу чувств и страстность мысли. Каждое из произведений японских прозаиков и прошлого, и современности наполнено красотой югэн — недосказанности. В прозе появляется особый жанр дзуйхицу — что значит писать, “следуя кисти”, записывая все, что попадается на глаза, писать легко, повинуясь лишь движению души. Эта манера позволяет одновременно увидеть и почувствовать, записать и пригласить к доверительному разговору случайного читателя:
Солнце. Солнце всего прекрасней на закате. Его гаснущий свет еше озаряет алым блеском зубцы гор, а по небу тянутся облака, чуть подсвеченные желтым сиянием. Какая грустная красота! [139, с. 578]
Японская проза со второй половины X века разделилась на “мужскую” и “женскую”, потому что в системе письменности, созданной на основе китайских иероглифов, появилась и чисто японская слоговая азбука (слогами пишутся главным образом суффиксы в окончаниях слов), в связи с чем мужчины, как правило, продолжают писать по-китайски, а женщины — на японском языке.
Особую сферу поэтического взгляда на мир представляло собой изобразительное искусство. Точный отбор деталей, значимость каждого элемента, тонкая техника, изысканная гамма цветов — все это должно было передать гармонию мира, восторг перед ним и глубокое проникновение в его сущность. Буддистское мировоззрение привнесло в японское искусство ощущение бренности земного бытия. Но это ощущение в традиции японского искусства постоянно смыкалось с идеей вечности мира, что и до сегодняшнего дня делает японское искусство загадочным, глубокомысленным и как бы вобравшим в себя многовековую мудрость Востока.
Японская живопись вначале имела религиозный характер, но примерно с XI века в ней проявились национальные особенности. Живопись часто была декоративно-прикладной. Росписи ширм, вееров, различных вещей и украшений домашнего быта восполняли простоту интерьера, становились его украшением. С развитием литературы живопись приобрела характер иллюстраций. Появились даже живописные повести, иллюстрирующие путешествия, романы и описания жизни императоров и вельмож. Главным для них было — передать настроение героя. Это делалось при помощи изысканной композиции, сочетания цветов и их оттенков, лаконичных и вместе с тем насыщенных. Особенно явственно это проявилось в пейзажной живописи, в которой примерно к XVI веку утверждается живопись тушью.
По глубине чувств, переданных японскими художниками, живопись смыкается с поэзией. Если пейзажная живопись — зримый образ природы, то поэзия — ее стихотворное звучание. “...Пейзажи старинной японской кисти открывают нам очаровательные дожди и туманы, занимающие семь восьмых полотна, и только где-нибудь в уголке картины отлично написанные человечки и кривые сосны одни убеждают нас, как прекрасна и удивительна вся природа, не закрывай ее от глаз туман. Дождь, без которого немыслимо японское бытие, все породил здесь, вплоть до искусства. Живопись разучилась далеко видеть, а если иной раз и взглянет, то так условно, будто взглянула, полузакрыв глаза. Художник лишь догадывается о целом” [233, с. 52].
Особенную выразительность японская живопись получила с появлением гравюры, достигшей развития и процветания в XIII — первой половине XIX века вместе с ростом ее главного потребителя — городского населения. Портреты, бытовые сцены, пейзажи в гравюре передают все более богатую гамму чувств и изображаемого объекта, и самого художника. Достаточно посмотреть на портреты японских красавиц, выполненных графиком Китагавой Утамаро (1753/54—1806). “Каждая из его героинь — воплощение какого-либо качества: нежности, хрупкости, силы. Для их выявления мастер то удлиняет пропорции, передавая изысканную грациозность движений, то придает им простонародную силу, мощность, мужественность, грубоватую резкость” [133, с. 235, 236]. То же можно сказать о графике Утагавы Кунисада (1784—1864). Всемирно известное творчество Кацусика Хокусая (1760—1849 или 1870) можно назвать вершиной графического мастерства XIX века. Здесь символизм японского искусства достигает своего апогея. Хокусай понимает суетность мира, ищет его величие в вечном японском источнике — в природе. Изображая людей на фоне священной горы Фудзи, вздыбившуюся в причудливом порыве морскую волну, он создает символ своей страны, суровой и нежной, величественной и лирической, радостной и печальной.
Японский национальный театр как бы совмещает в себе особенности поэзии и прозы, изобразительного искусства, дополняя их особой экспрессией музыки, танца, пения и собственно действия.
Как и в других культурах мира, театр возник из земледельческих мистерий, сопровождавших сезонные праздники, ритуалы религии синто. В синтоистских храмах создавались всевозможные действа, связанные с поклонением божеству солнца, духам предков, священных животных, растений, гор и вод. Эти действа долго выполняли магическую функцию, но постепенно они стали частью сначала народных праздников, а затем и торжеств во дворцах знати.
Есть и другой источник театра Японии. В X— XI веках из Китая и Кореи в Японию пришли различные театральные представления, носившие китайское название сангаку (“разные представления”), которое в японском просторечии было преобразовано в сару-гаку — “обезьянье искусство”, “обезьянничанье”. “...Это были пляски под инструментальную музыку, но пляски, имеющие определенный сюжет и включавшие в себя поэтому элементы пантомимы, то есть актерской игры” [148, с. 70]. Сюжетами были легенды, предания и сказки, случаи и анекдоты из повседневной жизни, представленные в виде клоунады и фарса. Они выполняли роль народных развлечений во время празднеств, и в них участвовали также жонглеры и акробаты, мимы и танцоры. С распространением буддизма стали появляться пьесы более серьезного содержания. Постепенно они “проникали и в дворцовые сферы, но уже в очищенном виде, без откровенной балаганности” [там же].
В XIII веке в представления, кроме пантомимы, вводится текст, независимо от того, декламировался он или пелся, кроме того, непременным элементом была музыка — вокальная или инструментальная, а кульминацией всего действия — танец. Это и стало основой для возникновения совершенно нового типа театра, созданного в XIV веке драматургом Канъами (Кандзэ) Киёцугу (1334—1385). Этот театр, существующий до наших дней, назывался Но (“умение, мастерство”): первоначальное название Саругаку-но было сокращено, поскольку его первая часть уже не соответствовала задачам театра.
Канъами создал жанр лирической драмы — йокёку. Сюжеты для йокёку черпались из синтоистских мифов, легенд и исторических преданий, народных сказаний и буддистских сутр. Основная часть этих пьес (известно свыше 230) была написана в XV веке, когда театр Но оформился окончательно.
Театр соединил в себе многие традиции народной культуры с высоким мастерством, “изысканным изяществом придворного зрелища, философскую углубленность драмы с дерзкой шуткой балаганного фарса, поэзию древности с новой поэзией, песней, эпическим сказом” [215, с. 9]. Все действие в нем носит характер музыкального представления, в котором актеры в масках совершают движения и действия, сходные с ритуалом, настолько они выверены, каждое движение символично, каждый жест обусловлен. Этому способствуют и маски, при создании которых скульптор стремится передать наиболее существенные черты персонажа. Некоторые маски традиционны: старец (ситэ) — непременный персонаж древних земледельческих действ, старуха, молодая женщина, воин, демонические существа. Сын Канъами, крупнейший драматург и теоретик театра Но Кандзэ Мотокиё (1363—1443), более известный под буддийским именем Дзэами (Сэами), считал, что каждый актер должен уметь исполнять три роли: старика, женщины и воина. Действующими лицами спектакля были хор (как в греческом театре), который мог выступать от лица главного персонажа, и музыканты: флейтист и три барабанщика, задающие ритм всему спектаклю. Сцена представляла собой “невысокий помост из белых некрашеных досок на четырех опорных столбах под двускатной крышей с загнутыми кверху краями” [там же, с. 14]. Декораций почти не было, все впечатление было основано на внутренней силе актерской игры, которая при всех своих условностях была виртуозной.
Японский театр построен на совершенно иных, чем европейский, выразительных средствах. Голос актера, в котором используются все возможности его тембра и силы, скупые точные движения, замедленный темп. Два эстетических принципа лежали в основе театрального исполнительства: это мономанэ (подражание) и уже знакомый нам принцип югэн. Дзэами говорил, что актеры так должны воспроизводить действия героев, как сделали бы это сами герои, но такая игра не была простым копированием жизненных моментов благодаря принципу югэн, требующему раскрытия глубинной сути каждого движения. “...Считалось, что воспроизведению подлежит подлинное, а подлинное и есть сокровенное” [148, с. 136]. Для Дзэами подлинное выражается в том, чтобы найти прекрасное “и в подвиге, и в злодеянии; в великом и в ничтожном, в величественном и убогом” [там же]. Этой цели и помогала маска, наиболее полно выражающая именно глубинный смысл образа.
В XVII веке, как чисто городское зрелище, появился театр Кабуки, а затем театр кукол Дзёрури. В театре Кабуки актеры выступали без масок, для создания традиционного облика традиционного героя здесь применялся грим, который позволял изменять лицо актера в соответствии с изменением его состояния, и каждый элемент грима был символичен. Например, красные полосы на лице изображали гнев, резко поднятые к вискам брови — решительность и т. д. В спектаклях Кабуки обращались к сильным человеческим страстям, рассказывая зрителям о подвигах героев и страданиях любви, в них соединялись друг с другом фарс и трагедия.
В театре кукол, как ни покажется это удивительным, японские актеры достигали необыкновенной выразительности. Куклы были большими, больше половины человеческого роста, “кукловоды с открытыми лицами, в церемониальных костюмах или в черных капюшонах управляют куклой на виду у публики” [215, с. 26]. В кукольных спектаклях используются и пение, и речь, и музыка, и пантомима. Так же, как и в других направлениях театрального искусства, здесь не было разделения на комедию и трагедию — они дополняли друг друга в каждом спектакле, создавая у зрителя необходимый эмоциональный отклик.
Уже в XVII веке театральные представления стали частью не только народной, но и официальной жизни в Японии. Приход к власти правителя или другие события государственного масштаба (а в провинции — местного масштаба) непременно отмечались спектаклями. Спектакли шли целый день, а иногда и несколько дней, приглашение на них считалось большой честью. Как и многое другое в восточном искусстве, японский театр требовал особого вчувствования в мир, в глубинное состояние героев, слияния с ними, поиска скрытого смысла событий и персонажей. Именно в этом заключались и сила эмоционального воздействия на зрителя, и эффект соучастия — главная цель спектакля. “Вплетенные в ткань пьесы стихи.., стилизованные движения актеров, звуки музыки, выкрики, световые блики — все это увлекает зрителей, события прошлого становятся для них настоящим, ...легенды оказываются чем-то близким, родным” [252 с. 186].
Если сделать попытку сформулировать некую общую идею японского искусства, то окажется, что это нежное и глубокое чувство любви к своей родине. В поэзии Отомо Якамоти это звучит так:
Когда ночами, полные печали,
Звучат у моря крики журавлей
И дымкою туман
Плывет в морские дали, —
Тоскую я о родине моей!
[137, с. 656]
Выводы
1. Японская культура возникла и окончательно оформилась в период средневековья, но в ее основании лежат древние взгляды, отраженные в мифологии, религии синто, отношениях с природой. Несмотря на высокий уровень развития ее цивилизации в XX веке, в ней сохранились традиции древности.
2. Островное положение Японии обусловило многие черты национального менталитета, специфику его отношений с природой и обществом, специфику религии и искусства. Окружающий мир для японской культуры не противостоит человеку, а сливается с ним, поэтому в ней нет антагонизма “природа — культура”.
3. Японская культура одновременно консервативна и восприимчива к влияниям других культур, однако практически все внешние воздействия ассимилируются в местных традициях и приобретают совершенно иной характер и иное выражение.
4. Эстетизация отношений с миром не исключает суровости и даже жестокости во взглядах японцев, а иногда эта жестокость сама по себе приобретает эстетически-ритуальный характер. Эстетический взгляд на внутреннее единство, в котором пребывает человек с окружающим миром, является также принципом познания, требующим слияния с миром.
5. Японская культура считается закрытой культурой, поскольку она не оказывала сколько-нибудь значительного воздействия на другие культуры, а напротив, использовала их достижения, сохранив свои традиции.
Использованная литература
1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95 издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова; Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002. — 712 с.
2 Пагода (санскр. бхагават “священный”) — буддийское мемориальное сооружение и хранилище реликвий.