Общая социология репродуцировались фрагменты работ П
Работа добавлена на сайт samzan.net:
УДК 316 ББК 60.5 У 0 28
При оформлении книг учебного комплекса «Общая социология» репро дуцировались фрагменты работ П. Филонова: в базовом пособии — «Человек в мире»; в Приктикуме — «Одиннадцать голов»; в Хрестоматии — «Композиция»
Общая социология. Хрестоматия / Сост. А.Г. Здравомыслов, 0 28 Н.И. Лапин; Пер. В.Г. Кузьминов;Под общ. ред. Н.И. Лапина — М.: Высш. гик., 2006. — 783 с.
ISBN 5-06-005307-5
Хрестоматия является частью учебного комплекса «Общая социология», победившего на конкурсе учебников и учебных пособий по гуманитарным дисциплинам для вузов, проведенном в 2001—2003 гг. Российским гуманитарным научным фондом и Министерством образования Российской Федерации. В составе этого учебного комплекса по единой программе подготовлены: Учебное пособие, Хрестоматия, Практикум. В Хрестоматию включено свыше 100 текстов, авторами которых являются 70 социологов мира: классиков и современников, зарубежных и отечественных. Тексты сгруппированы по разделам пособия «Общая социология», чтобы облегчить студентам усвоение учебного материала, а преподавателям — организацию учебного процесса. Хрестоматия будет полезна преподавателям других гуманитарных и общественных наук, всем, кто стремится глубже понять проблемы современного российского общества, тенденции его эволюции.
г,у;
УДК 316 ББК 60.5
ISBN 5-06-005307-5 © ФГУП «Издательство "Высшая школа"», 2006
© Составление — В.Г. Здравомыслов, 2006 © Составление — Н.И. Лапин, 2006
Оригинал-макет данного издания является собственностью издательства «Высшая школа», и его репродуцирование (воспроизведение) любым способом без согласия издательства запрещается.
"****•*«»«.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Хрестоматия представляет собой часть учебного комплекса по курсу «Общая социология», подготовленного в рамках проекта (руководитель — Н.И. Лапин), получившего поддержку по резуль татам совместного конкурса РГНФ и Министерства образования РФ. Этот комплекс включает базовое пособие, Практикум и Хре стоматию1. Последняя обеспечивает необходимую базу источников по данному курсу.
За последние годы в России издано несколько хрестоматий по социологии — общих и специализированных. И все же пре подаватели и студенты испытывают затруднения с подборкой источников по многим разделам общей социологии. Подготовлен ная хрестоматия содержит систематизированную подборку более 100 важнейших текстов, их авторами являются 70 зарубежных и отечественных социологов. Это компактные тексты из классиче ских и современных, зарубежных и отечественных источников; в совокупности они обосновывают понятия и термины, подходы и точки зрения по тематике курса, изложенные в базовом посо бии учебного комплекса по общей социологии, что отмечается во вводных статьях к текстам. О каждом авторе текстов дана био графическая справка. В отдельных случаях составители дали свои названия текстам, поясняющие их связь с задачами Хрестоматии; такие названия заключены в квадратные скобки. Источники, из которых заимствованы тексты, приведены в качестве примечаний к названию каждого текста.
Содержание Хрестоматии выражает общую логику курса, кото рый строится в соответствии с принципами антропосоциетального подхода, обоснованного в базовом пособии учебного комплекса. Хрестоматия включает вводную часть («Методология курса») и три основные части: «Личность versus общество», «Структура общества» и «Динамика общества»; каждая из частей делится на разделы — всего, вместе с вводным, 6 разделов. В свою очередь, тексi ы каждого раздела сгруппированы в небольшие проблемно-тематические подразделы.
Надеемся, что тексты Хрестоматии помогут читателям са мостоятельно, творчески осмысливать тематику курса «Общая социология».
1 Здесь и далее под «базовым пособием учебного комплекса по общей социоло гии» имеется в виду книга: Н.И. Лапин. Общая социология. Учебное пособие. М.: Высшая школа, 2006.
3
Отбирая тексты, составители руководствовались несколькими соображениями. Прежде всего, в Хрестоматии представлены авторы, которые предлагают собственную точку зрения на общество в целом, или общество как целое. Это и есть социетальный, точнее — антро-посоциетальный уровень рассмотрения социологических проблем. Точки зрения различных авторов по этим проблемам существенно отличаются одна от другой; взятые в совокупности, они предоставля ют читателю возможность ознакомиться с реальным многообразием теоретических позиций в классической и современной социологии, которые и составляют основу плюралистического мировоззрения. Разумеется, эти точки зрения следует рассматривать в качестве вза имодополнительных, а не взаимоисключающих.
Предпочтение отдано тем авторам, которые рассматривают общество в качестве совокупности взаимосвязей, системы со циальных отношений между людьми. Система эта, однако, не статическая, а динамическая. В ней есть собственная внутренняя пружина саморазвития. Современная социология рассматривает мир социальных отношений в качестве такой реальности, в ко торой объективные обстоятельства и субъективные намерения переплетены и реализуются в совокупности действий индивидов и социальных групп, мотивированных их потребностями, интере сами, ценностными предпочтениями.
Классика социологической мысли представлена выдержка ми из трудов К. Маркса и Ф. Энгельса, М. Вебера и Г. Зиммеля, Э. ДюркгеймаиЗ. Фрейда, Т. Парсонсаи Р. Мертона, П. Сорокина идругих. Вниманию читателя предлагаются извлечения изработ та ких крупных социологов середины и второй половины XX столетия, как Р. Арон и А. Турен, Э. Гидденс и 3. Бауман, Б. Малиновский и Р. Инглехарт, К. Поппер и Н. Луман, С. Сигеле и С. Московичи, Дж. Мэрдок и К. Поланьи, Д. Белл и М. Кастельс.
Составители стремились сделать достоянием читателей работы известных западных социологов, до сих пор не переведенные на русский язык. Такие работы представлены в Хрестоматии доста точно полно и составили свыше 30% ее объема.
Так, приведен отрывок из «Очерков политической экономии» Д.С. Милля — современника и корреспондента О. Конта. Милль является одним из основоположников либеральной доктрины в вопросах соотношения личности и государства. В российском обще ственном мнении получила распространение известная формула «чем меньше государственное вмешательство в частные интересы, тем лучше». Текст Милля показывает несостоятельность подобной
4
трактовки даже для классических представителей либеральной доктрины. Он указывает на достаточно большой диапазон функ ций, которые в этих взаимоотношениях относятся к государству и реализуются во имя общественного блага.
Имя другого английского мыслителя — А. Маршалла — почти неизвестно российскому читателю. Однако работы этого автора связаны с обоснованием поворота экономической науки от ма кропроцессов к изучению «человечества в повседневной деловой жизни». Благодаря этому повороту Т. Парсонс в «Структуре со циального действия» (1937) включил А. Маршалла в число осно воположников современной социологии. А также и итальянского мыслителя В. Парето, взгляды которого известны у нас только в пересказе. Поэтому мы включили в Хрестоматию текст, в котором сформулирована его идея циркуляции элит как наиболее признан ная в современной социологии.
Совершенно неизвестна в отечественной литературе и работа французского автора Э. Гобло «Класс и профессия». В ней как бы зафиксирован результат революционных преобразований Франции, свершившихся на протяжении XIX столетия. Представленный в 1925 г. анализ классовой структуры французского общества имеет огромное значение для оценки перспектив российского развития, которое приводит к новому соотношению правящих классов, тру дящихся масс и представителей свободных профессий. Особенность представленной работы — характеристика образа жизни основных социальных групп французского общества через их отношение к фи зическому труду как средству добывания средств существования.
Имя Роберта Моррисона Маки вера также, по сути дела, впервые вводится в научный оборот. Этот известный американский соци олог допарсонсовского периода интересует нас как представитель эволюционизма, еще не испытавший влияния постмодернистких концепций. В публикуемом отрывке привлекает ясность теорети ческой позиции, основанная на вере в прогресс человечества.
Не менее четырех из представленных в Хрестоматии текстов имеют отношение к быстро развивающемуся в России направлению экономической социологии. Это уже упомянутый А. Маршалл, который рассматривает кардинальную проблему взаимоотношения потребностей и родов человеческой деятельности, подчеркивая приоритет последних. Второй — Йозеф Шумпетер — более изве стен как выдающийся экономист, представитель так называемой австрийской школы в экономической науке. В отрывке, который мы избрали, представлен свободный от упрощений социологиче-
5
ский анализ мотивов предпринимательской деятельности, особенно важный для понимания современной российской ситуации, где стержнем развития экономики становится борьба между крупным и средним (мелким) бизнесом. Франк Найт предлагает своего рода системный анализ основных функций всякой экономической ор ганизации. Наконец, в Хрестоматию включен материал из книги Ф. Ротлисбергера и У. Диксона, дающий адекватное представление о широко известном Хоторнском эксперименте.
Важной новацией Хрестоматии является подборка материалов известной Чикагской школы в социологии и ряд текстов, обстоятель но представляющих направление символического интеракционизма. Стоит заметить, что это направление американской социологии в известной степени противостояло классике структурно-функцио нального анализа. В социальном плане символический интеракцио-низм вырос на основе синтеза социологического и психологического знания, он был обращен к изучению ресурсов личностного поведения и личностной мотивации в условиях реально развертывающихся конфликтов в американском обществе. Представленные здесь тексты В. Томаса, Ф. Знанецкого, Д. Мида, М. Блумера, Э. Гофмана до статочно красноречиво свидетельствуют об этом. Кризис общества характеризуется тем, что для большинства людей разрушается при вычная парадигма взаимодействия личности и среды. И именно со циология предлагает новый взгляд на эту проблему. Американское общество начала XX в. оказывается во многом сходным с российским обществом, прошедшим через множество кризисных ситуаций. Поте ря социальных ориентиров, разгул преступности, наплыв иммигран тов, изменение привычной среды обитания — таковы характеристики кризиса. Поиск новых форм организации труда и необходимость формирования чувства социальной ответственности не только перед обществом в целом, но и перед своими близкими — перед семьей, перед родителями и детьми, перед кругом друзей — выступают как средства нормализации ситуации.
В обществе возникает проблема консолидации вокруг некоей системы ценностей. Это — основание стабильности на макроуровне и одновременно залог личностного благосостояния. Собственно, это та проблема, над разрешением которой работает американская социология с начала XX в. И эта проблема интуитивно осознается прежде всего представителями так называемой Чикагской школы. В. Томас — один из основоположников этой школы, предложивший переход от рассмотрения общества как некоей абстракции к со циальным проблемам, переживаемым личностью в качестве своих
собственных проблем. Его интересуют такие сюжеты, как судьба не замужней девушки, положение и страдания детей в Америке, судьбы огромного числа иммигрантов. На этой почве возникает его сотруд ничество с выдающимся польским социологом Ф. Знанецким.
Другой основоположник Чикагской школы Джордж Герберт Мид — автор изданной посмертно книги «Mind, Self and Society», в которой на первый план выдвигается идея социальной обуслов ленности индивидуального сознания. Но это обусловленность не условиями среды, а символическим содержанием самого сознания, совокупностью воспринимаемых символов, которые используются людьми в процессе их общения и совместной деятельности. Заслуга Мида состояла в том, что на первый план была выдвинута проблема личностного самосознания: восприятие собственного «Я» через «Другого» и открытие «внутреннего диалога» как самостоятельного источника мотивации. Мид показывает значение символического (культурного) пространства личности, в котором осуществляется взаимодействие людей. Всякая вещь и всякое действие — слово, поступок, жест — акт символической коммуникации, обращенный к «Другому». Но и «Другой», пользуясь тем же самым языком сим волов, сообщает «Мне», кто он — друг, готовый прийти на помощь, или враг, стремящийся подтолкнуть падающего.
Дальнейшее развитие эта мысль получит у Герберта Блуме ра — автора термина «символический интеракционизм» — и Эрви-на Гоффмана — автора драматургической социологии. Они также представлены в Хрестоматии.
В рамках Чикагской школы разрабатывается и теория иссле дования зависимости индивидуального сознания и поведения от сознания группы общения. Из всего многообразия текстов по этой проблематике мы приводим отрывки из работы Ф. Трашера, изучавшего группы делинквентных подростков в Чикаго, и статью Э. Хьюза, предпринявшего серьезную попытку разобраться в меха низмах преступлений против человечности, совершенных нацистами во время Второй мировой войны. Хьюз показал, что мотивы этих преступных действий лежат не только в области античеловеческой расистской идеологии, но и во внутри групповых отношениях.
Рэндалл Коллинз представляет собою новое поколение тео ретиков в социологии, ставящее перед собой задачу преодоления теоретической конфронтации сквозь призму социологии конфликта. Конфликт для него — неустранимый факт социальной реальности. Маркс и Вебер, Дюркгейм и Гоффман, с его точки зрения, раскры вают разные грани конфликтных отношений в обществе.
6
7
Один из распространенных недостатков переводных учебников и пособий по социологии (Э. Гидденс, Н. Смелзер,Д. Ритцеридр.) состоит в игнорировании самого факта существования российской социологической мысли. В предлагаемом издании этот недостаток преодолен. В Хрестоматии более 20 авторов из 70 являются рос сийскими. В их отборе мы исходили не только из соображений национального престижа, но и из содержательной стороны дела, из значимости работ того или иного автора для понимания совре менной ситуации в целом.
В годы радикальных преобразований особая роль принадлежит «субъективному фактору», ибо каждый должен сам определиться в той совокупности новых ситуаций, которые предлагает жизнь. По этому для нас особенно важна позиция А.Н. Герцена, который еще в 1861 г. впервой публикации одной из глав «Былого и дум» обратил внимание на значение личностного выбора, на то обстоятельство, что будущее общества, в котором человек живет, зависит, прежде всего, от индивидуальных усилий тех, кто живет сейчас. Нет нужды искать виновных в нынешнем состоянии, нет нужды возлагать надежды на судьбу, на власть или на высшие силы. Действовать нужно сейчас и здесь, и именно в этой действенности, в своем собственном выборе человек обретает смысл своего бытия.
А.И. Герцен и П.Л. Лавров — социальные мыслители, впервые осмыслившие целостность российского общества, равно как и его внутреннюю противоречивость, руководствуясь светским мировоз зрением. В.О. Ключевский — выдающийся русский историк, работы которого пронизаны пониманием того, что изменения социальных отношений осуществляются в результате взаимодействия основных слоев соответствующего общества. М.М. Ковалевский и П.А. Со рокин — первые профессиональные социологи России, получившие международное признание именно в этом качестве. К ним примы кает и С.А. Булгаков — один из немногих философов, уделивший внимание проблемам организации хозяйственной жизни.
В Хрестоматию включены тексты группы российских авторов, которые представляют социологов-шестидесятников (Л А. Гор дон, Б.А. Грушин, Л.М. Дробижева, Т.И. Заславская, Э.В. Клопов, И.С. Кон, Ю.А. Левада, Н.Ф. Наумова, Г.В. Осипов, О.И. Шкаратан, В.Н. Шубкин, В.А. Ядов (к этой группе принадлежат и составители Хрестоматии); более молодое поколение представлено работами Н.Н. Козловой и М.С. Мацковского. Идеи этих авторов, взятые в совокупности, раскрывают сложнейшие трансформационные процессы, ныне совершающиеся в российском обществе. В центре их внимания — проблематика системного кризиса, обсуждение его
причин и вариантов политики, содействующей выходу из кризис ного состояния, стабилизации общества. Их работы демонстриру ют многообразие теоретико-методологических позиций авторов, характерное для современной российской социологии. Надо также учитывать, что эти позиции выражают не только особенности науч ных подходов авторов, но и различия конкретных этапов эволюции духовной атмосферы российского общества, в которой создавались те или иные тексты. Одно дело — атмосфера накануне распада СССР, другое — в условиях нараставшего кризиса российского общества первой половины 90-х гг., а существенно иное — в контексте наме тившейся стабилизации на рубеже столетий.
Замысел Хрестоматии и ее структура предложены Н.И. Лапиным. Он отобрал и сопроводил биографическими справками (их авторство помечено инициалами Н.Л.) более 70 текстов, преимущественно уже публиковавшихся на русском языке. А.Г. Здравомыслов отобрал, отредактировал и сопроводил биографическими справками (их ав торство помечено инициалами^.3.) свыше 25 текстов, большинство из которых не переводились на русский язык; они составили свыше 30% объема Хрестоматии. Перевод большей части этих текстов на русский язык выполнен В.Г. Кузьминовым. Отметим, что некоторые из этих текстов характеризуются самой высокой степенью слож ности. Составители выражают глубокую благодарность Владиславу Геннадьевичу за проделанную работу.
Мы благодарим за помощь в подготовке отдельных материалов преподавателей социологического факультета МГУ А.Б. Алиеву, Е.В. Масленникова, Т.В. Селезневу, а также социологов Л.А. Бе ляеву и В.Г. Николаева. Составители также благодарят научного сотрудника Института философии РАН И.Е. Ахваткину за научно-организационное обеспечение подготовки Хрестоматии.
Завершая свой труд, авторы выражают надежду на то, что пред ставленные в Хрестоматии материалы будут использоваться новым поколением социологов как в преподавании, так и в исследователь ской работе, направленной на изучение актуальных социальных про блем современного общества. Всем читателям мы будем благодарны за замечания и предложения.
Мы приносим свою благодарность Российскому гуманитарному научному фонду за поддержку, оказанную в подготовке Хрестоматии.
Профессор А.Г. Здравомыслов
Член-корреспондент РАН, профессор Н.И. Лапин
8
Часть I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ
РАЗДЕЛ 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ
ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ; ПРЕДПОСЫЛКИ
АНТРОПОСОЦИЕТАЛЬНОГО ПОДХОДА
Соответственно замыслу настоящей Хрестоматии, изложенному в предисловии, в данном разделе представлены классические и пост классические методологические предпосылки общей социологии, которые одновременно служат и предпосылками антропосоциеталь-ного подхода, изложенного в базовом пособии учебного комплекса по общей социологии (часть I)*.
Вниманию читателя предложены 20 текстов, авторами которых являются 16 всемирно известных ученых — социологов и социальных мыслителей. Эти тексты сгруппированы в два подраздела: «Исходные общесоциологические концепции»; «Методологические подходы к изучению общества как целого».
Н.Л.
1.1. Исходные общесоциологические концепции
Огюст Конт
Огюст Конт (1798—1857): основатель позитивистской филосо фии и социологии — научных направлений, получивших широкое международное распространение; обосновал необходимость провер ки социологической теории об обществе как целом совокупностью эмпирических данных, получаемых с помощью общенаучных мето дов: наблюдение; эксперимент; сравнение; исторический подход.
Начиная с «Плана научных работ, необходимых для реорганиза ции общества» (1822), Конт называл науку об обществе «социальной физикой». В 1839 г. в четвертом томе своего «Курса позитивной философии» (лекция 47) Конт ввел новый термин — sociologie,
* Напоминаем, что под «базовым пособием учебного комплекса по общей со циологии», или, для краткости, «базовым пособием учебного комплекса», имеется в виду книга: Н.И.Лапин. Общая социология. М.: Высшая школа, 2006.
снабдив его поясняющим примечанием. Соответствующий фрагмент ниже приведен в оригинале и в русском переводе.
В примечании к неологизму, каким было слово sociologie, Конт использовал несколько аргументов, объясняющих переименование «социальной физики» в «социологию». Самый простой, лингви стический аргумент состоял в том, что создаваемую социальную науку лучше обозначить одним словом, к тому же именем суще ствительным, чем двумя («социальная физика»), одно из которых, выражающее специфику объекта, — прилагательное. Определен ный «риск» употребления данного неологизма заключался в том, что термин sociologie соединяет корни слов из двух разных языков: латинского soci(etas) и греческого logos, что противоречит строгим правилам словообразования. Но и соблазн был велик: понятие sociologie удачно оказывалось в одном концептуальном и ассоциа тивном ряду с понятием biologie, которое Конт начал использовать в предшествующем, третьем томе своего «Курса» вместо термина physiologie; методы создаваемой социологии он постоянно вы верял, соотнося их с методами биологии как уже сложившейся науки. Для Конта особенно важно было заменить прежний термин «социальная физика» новым — «социология» именно в четвертом томе, поскольку с этого тома своего шеститомного «Курса» он начинал специально применять позитивный метод к пониманию общества, к созданию науки об обществе вместо спекулятивной социальной философии. Кроме того, он, видимо, желал отмеже ваться от позиции А. Кетле, изложенной в книге «Человек и раз витие его способностей, или опыт социальной физики», которая появилась в 1835 г. — незадолго до написания Контом четвертого тома «Курса». Подробнее о роли О. Конта в создании социологии см. в главе 1 базового пособия учебного комплекса.
Приведенные далее фрагменты лекции 48 демонстрируют за крепление термина «социология» и появление целого семейства родственных терминов: «социологическая наука», «позитивная социология», «общая социология», «статическая социология», «динамическая социология» и другие. При этом Конт сохраняет и введенный им 17 лет назад термин «социальная физика». Здесь же Конт формулирует важнейший принцип позитивной социологии, распространяя на нее общенаучное правило: «подчинять научные концепции фактам».
Подзаголовок в квадратных скобках перед текстами дан со ставителем.
Н.Л.
10
И
[ВВЕДЕНИЕ ТЕРМИНА SOCIOLOGIE]*
Сорок седьмая лекция
Краткая оценка основных философских попыток создать социальную науку
<...> Depuis Montesquieu, le seul pas important qu'ait fait jusqu'ici la conception fondamentale de la sociologies est du a l'illustre et malheureux Condorcet, dans son memorable ouvrage sur I'Esquisse d'un tableau histo-rique des progres de I 'esprit humain, au sujet duquel une juste appreciation exige toutefois qu'on oublie point la haute participation de son celebre ami, le sage Turgot, dont les precieux apercus primitifs sur la theorie generate de la perfectibilite humaine avaient sans doute utilement prepare la pensee de Condorcet.
<...> После Монтескье единственным значимым шагом, кото рый до сегодняшнего дня был сделан на пути к фундаментальной концепции социологии (sociologie)2, мы обязаны известному и не счастному Кондорсе и его замечательному произведению «Очерки исторической картины прогресса человеческого разума». Справед ливости ради не следует забывать важное участие его знаменитого
* Цит. по: Conte, Auguste. Course de philosophie positive. Tome Quatrieme contenant partie dogmatique de la philosophie sociale. 5-e edition (Identique a la premiere). Paris, 1894. P. 200-201, 230-329 / Перевод с французского И.К. Масалкова. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 Je crois devoir hasarder des a present ce terme nouveau, exactement equivalent a mon
expression deja introduite, de physique sociale, afin de pouvoir designer par un nom unique
cette partie complemcntaire de la philosophie naturelle qui se rapporte a l'etude positive
de l'ensemble des lois fondamentales propres aux phenomenes sociaux. La necessite d'unc
telle designation, pour correspondre a la destination speciale de ce volume, fera, j'espere,
excuser ici ce dernier exercice d'un droit legitime, dont je crois avoir toujours use avec toute
la circonspcction convenable, et sans cesser d'eprouver une profonde repugnance pour toute
habitude de neologisme systematiquc.
2 Я считаю своим долгом отныне пойти на риске этим новым термином, полнос
тью эквивалентным ранее введенному мною выражению социальная физика, чтобы
иметь возможность обозначать через одно имя существительное эту дополнительную
часть натуральной философии, которая положительно изучает совокупность основ
ных законов, относящихся к социальным явлениям. Такое переименование соот
ветствует особому назначению этого тома, что оправдывает, как я надеюсь, в полной
мере этот прием, которым я всегда пользовался с необходимой осторожностью, не
переставая испытывать при этом глубокую неприязнь к любой систематической
привычке к неологизмам.
друга и мудреца Тюрго, ценные и простые суждения которого по общей теории совершенствования, вне всякого сомнения, оказались полезными в подготовке мысли Кондорсе. (Р. 200-201.)
Сорок восьмая лекция
Основные свойства положительного метода при рациональном изучении социальных явлений
<...> В социологии, как, впрочем, и вне ее, позитивный метод будет пользоваться успехом только в силу рационального приме нения его главных способов, по мере постепенного их осуществле ния. Таким образом, речь не идет о написании предварительного логического трактата о методе в социальной физике. Тем не менее, с другой стороны, прежде чем подвергнуть социологическую науку прямому испытанию, представляется необходимым тщательно оха рактеризовать ее подлинный общий дух и совокупность относящихся к ней фундаментальных средств. Точно также мы поступали в трех предыдущих томах по отношению к различным предшествующим наукам. Крайнее несовершенство рассматриваемой науки должно с еще большей строгостью накладывать это обязательство. Хотя подобные соображения должны по своей природе, вне всякого сомнения, иметь отношение непосредственно к самой науке, рас сматриваемой в ее наиболее важных концепциях, тем не менее их можно более целенаправленно соотнести с простым методом, так как они особо предназначены для направления нашего разума на успешное изучение этого трудного предмета, что в достаточной мере оправдывает название данной лекции. (Р. 230—231.)
<...> Похоже, привычную тенденцию постоянно подчинять науч ные концепции фактам... следует ввести, наконец, в систему социаль ных исследований, где туманные и плохо прописанные наблюдения не создают достаточной основы для по-настоящему научных рассужде ний и обычно сами предстают изменяющимися по воле воображения, стимулируемого крайне подвижными страстями. (Р. 235.)
<...> Это предварительное изложение достаточно охаракте ризовало фундаментальный дух, свойственный статической со циологии. Теперь, когда мы предварительно определили в целом подлинный дух новой политической философии, нам остается также рассмотреть непосредственно, хотя и в самым общих чертах, философскую концепцию, которая должна руководить нами при динамическом изучении человеческих обществ, что составляет главную цель нашей работы... Впрочем, следует отметить в допол-
12
13
нение, что спонтанное преобладание динамической социологии на всем продолжении этого тома дает нам в настоящий момент право сократить, насколько это возможно, общую оценку, несовершен ство которой и иные недочеты можно постепенно компенсировать последующими лекциями.
Как я только что объяснил, статическое видение социального организма должно, в силу природы предмета, составлять первейшую рациональную базу всей социологии. Тем не менее необходимо при знать, что социальная динамика не только образует в ней наиболее и непосредственно интересную часть, особенно в наши дни, но и с чисто научной точки зрения она одна придает в конечном счете этой новой науке в целом ее наиболее четкий философский характер, непо средственно выводя на первое место понятие, которое в наибольшей степени отличает, собственно говоря, социологию от простой био логии, т.е. основополагающую идею непрерывного прогресса, или, скорее, постепенного развития человечества <...> (Р. 289-290.)
В социологии, как и в биологии, научное исследование исполь зует на конкурирующих началах три основных метода, которые я, начиная со второго тома этого Трактата, выделяю в обобщенном искусстве наблюдения: чистое наблюдение, собственно эксперимент и, наконец, сравнительный метод, существенно адаптируемый к разным исследованиям живых тел. Таким образом, здесь идет речь об общей оценке относительной значимости и характера этих трех последовательных способов действия в отношении природы и о пред назначении новой науки, определение которой мы дали ранее. (Р. 329)
Герберт Спенсер
Герберт Спенсер (1820-1903) — один из крупнейших мыслителей XIX в.; наряду с О. Контом, основоположник социологии как научной дисциплины, создатель ее органической школы. Спенсер встречался с Контом и воспринял от него термин «социология» как удобный и содержательный. Первой книгой Спенсера была «Социальная стати ка» (1850). Затем он создал «Основные начала» своей синтетической позитивистской философии (1862), задачу которой он видел в полной систематизации имеющихся фактов. Реализуя эту задачу, Спенсер подготовил фундаментальные труды потрем областям знания: «Осно вания биологии» (1864-1867), «Основания социологии» (1876-1896) и «Основания психологии» (1879-1893). Каждый из этих трудов опирается на множество фактов, систематизированное осмысление которых создавало впечатление достаточной полноты.
Свой главный социологический труд — трехтомник «Основания социологии» — он также начал со сбора обширного числа фактов человеческой истории, различных обществ, культур. Он составил план работы и выработал таблицы для собирания фактов. Все ма териалы распределялись по трем большим отделам: 1) нецивилизо ванные общества; 2) цивилизованные общества, уже угасшие или пришедшие в упадок; 3) цивилизованные общества, существующие в настоящее время. Материалы издавались отдельными выпусками под общим названием «Описательная социология» (1871 — 1880). Их публикация имела целью снабдить изучающего социальную науку данными, которые должны иметь такое же значение по отношению к выводам социолога, какое указание строения и отправлений раз личных типов животных имеет для заключений биолога.
Подобно Конту, Спенсер рассматривал общество как высший уровень органической жизни, который принципиально отличает ся от неорганической природы, но имеет общие черты со всеми живыми организмами, хотя и качественно отличается от них. Поэтому «Основания биологии» служат для Спенсера своего рода фундаментом более высоких уровней знания, тем более что в то время биология, опиравшаяся на достижения теории эволюции Чарльза Дарвина, обладала непререкаемым авторитетом. Под робнее о вкладе Г. Спенсера в создание социологии см. в главе 1 базового пособия учебного комплекса.
Помещенные ниже фрагменты из книги «Основания социоло гии» (1876) демонстрируют, что Спенсер рассматривал общество как особое бытие, т.е. отнюдь не был номиналистом, как это нередко угверждают, ссылаясь на то, что он ставил в центр внимания инди вида. Да, действительно, он был либералом и считал, что не инди вид существует для общества, а общество для индивидов. Но это не мешало ему реалистически принимать объективное существование общества как особого органического целого.
По Спенсеру, общество есть организм и имеет общие черты с другими живыми организмами. Важнейшие из них: рост, увеличение в размерах и соответственно — увеличение сложности строения, дифференциация одних частей от других, что сопровождается диф ференциацией их функций.
Н.Л.
14
ЧТО ТАКОЕ ОБЩЕСТВО?*
§ 212. Вот вопрос, который должен быть поставлен и разрешен с самого же начала. Пока мы не порешили — смотреть ли на обще ство как на некоторое особое бытие (entity) или нет; пока мы не порешили, должно ли это бытие, если оно будет признано таковым, считаться сходным с какими-либо другими бытиями (Entities) или же оно должно считаться безусловно отличным от всех других, наше представление о предмете этого сочинения будет оставаться крайне неопределенным.
Можно было бы сказать, что общество есть лишь собирательное имя для обозначения известного числа индивидов. Перенося спор между номинализмом и реализмом в другую область, номиналист мог бы утверждать, что подобно тому, как существуют только от дельные члены известного вида (species), самый же вид, взятый независимо от них, не имеет действительного существования, так точно существуют одни только общественные единицы, т.е. люди, существование же самого общества есть лишь чисто словесное. Сославшись на пример аудитории, собирающейся на чтения ка кого-либо профессора и представляющей собой такой агрегат, который самим своим исчезновением по окончании каждого чтения показывает, что он не есть некий действительно существующий предмет, но лишь известная группировка личностей, он мог бы до казать, что то же самое имеет место и по отношению к гражданам, составляющим собой всякий данный народ.
Но, не оспоривая остальных звеньев его аргументации, мы имеем полное право отвергать состоятельность последнего ее звена. Ибо та группировка, которая оказывается в первом случае лишь временной, имеет во втором случае постоянный характер; а мы знаем, что индивидуальность целого, в отличие от индивидуаль ностей его составных частей, заключается именно в постоянстве отношений между этими частями. Всякая цельная масса, разбив шись на куски, перестает быть особым индивидуальным предметом, и, наоборот — камни, кирпичи, куски дерева и т.п., не имевшие вначале ничего общего между собою, будучи связанными друг с другом известным образом, становятся особым индивидуальным предметом, называемым домом.
* Цит. по: Спенсер Г. Основания социологии. СПб., 1877. Т.2. Цитируемый текст иллюстрирует материал главы 1 первого раздела базового пособия учебного ком плекса по общей социологии.
lb
Таким образом, мы имеем полное право смотреть на общество как на особое бытие (entity); ибо хотя оно и слагается из отдельных (discrete) единиц, однако же постоянное сохранение в течение целых поколений и даже веков известного общего сходства в группировке этих единиц, в пределах занимаемой каждым обществом местности, указывает на известную конкретность составляемого ими агрегата. И эта-то именно черта и доставляет нам нашу идею об обществе. Ибо мы не даем этого имени тем переменчивым скоплениям, кото рые образуют первобытные люди, но прилагаем его только там, где оседлая жизнь привела уже к некоторому постоянству в распреде лении внутри обществ составляющих его частей.
ОБЩЕСТВО ЕСТЬ ОРГАНИЗМ
§ 214. Когда мы говорим, что явление роста одинаково свой ственно как общественным, так и органическим агрегатам, то мы хотим исключить этим всякую общность в этом направлении между этими агрегатами, с одной стороны, и агрегатами неорганически ми — сдругой, так как некоторые изэтих последних, как, например, кристаллы, обнаруживают заметный рост и так как все они, на осно вании гипотезы развития, должны были возникнуть, в то или другое время, путем интеграции. Тем не менее, сравнивая живые существа и общества с так называемыми неодушевленными предметами, мы видим, что первые обнаруживают постепенное увеличение в своей массе в столь резко заметной степени, что мы по справедливости можем считать это обстоятельство за отличительный признак, ха рактеризующий собою эти два разряда агрегатов.
Многие организмы растут в продолжение всей своей жизни; и все остальные растут в продолжение весьма значительной ее части. Что касается до общественного роста, то он обыкновенно продолжается или до того времени, когда общество распадется на два или несколько других, или до того, когда оно будет поглощено каким-либо другим обществом.
Итак, вот первая черта, в силу которой общества сходствуют с органическим миром и существенно отличаются от мира неорга нического.
§ 215. Другая отличительная черта как обществ, так и живых существ заключается в том, что рядом с увеличением в размерах у них наблюдается и увеличение сложности строения. Низшее животное, или зародыш высшего, обладает лишь немногими от личимыми друг от друга частями; но с увеличением общей массы
17
i : ■'■' '
тела число таких частей увеличивается, и в то же время эти части дифференцируются одна от другой. То же самое справедливо и по отношению к обществу. Вначале несходства между различными группами составляющих его единиц очень незначительны и по числу, и по степени; но с возрастанием народонаселения в данном обществе общественные разделения и подразделения становятся более многочисленными и более резкими. Кроме того, как в обще ственном, так и в индивидуальном организме дальнейшие диффе ренциации прекращаются только с завершением типа, характери зующим собою зрелый возраст и предшествующим упадку.
Хотя и в неорганических агрегатах — как, например, в целой солнечной системе, равно как и в каждом из ее членов, — интеграции также сопровождаются структурными дифференциациями, однако здесь эти последние относительно медленны и относительно про сты, а потому могут быть оставлены без внимания. Напротив того, в политических агрегатах и в живых существах умножение несходных между собой частей так велико, что оно по справедливости должно считаться вторым существенным признаком сходства между ними, отличающим их от неорганических предметов.
§ 216. Это сходство выступит еще с большею силою, когда мы обратим внимание на тот факт, что прогресс в структурной диффе-ниции сопровождается в обоих случаях прогрессивной дифферен циацией отправлений.
Все более и более многочисленные отделы — первого, второго, третьего порядков, — на которые распадается общая масса тела раз вивающегося животного, становятся все более и более несходными между собою вовсе не напрасно: разнообразие их наружных форм и внутреннего сложения влечет за собою и разнообразие тех действий, которые они выполняют: они вырастают в несходные органы, име ющие несходные отправления. Пищеварительный канал, принимая на себя сполна всю функцию поглощения питательных веществ, распадается постепенно на отдельные, отличные друг от друга участки, выполняющие каждый свою специфическую функцию всего пищеварительного канала. Каждый член, служащий для пере мещения или для схватывания, претерпевает известные разделения и подразделения; причем получившиеся таким образом части вы полняют каждая свою главную или вспомогательную роль в общей функции всего члена. То же самое справедливо и по отношению к тем частям, на которые распадается общество. Возникающий в нем господствующий класс не только становится отличным от осталь ных классов, но и распадается далее на подклассы, обладающие
одни — большей, другие — меньшей степенью господства, а эти последние опять-таки начинают выполнять каждый совершенно особую часть общего контроля. В классах, подчиненных такому контролю, наблюдается то же самое. Различные группы, на кото рые они распадаются, выполняют различные занятия; причем в пределах каждой из таких групп наблюдается опять-таки распадение на части, конечно менее резко различающиеся между собою, чем главные группы, но тем не менее отправляющие пропорционально отличные обязанности.
С этой стороны два сравниваемые нами класса предметов еще более ясным образом отличаются от предметов других классов, ибо все те структурные различия, которые медленно возникают в неорганических агрегатах, никогда не сопровождаются чем-либо таким, что мы могли бы по справедливости назвать различиями в отправлении.
§ 222 <...> Итак, вот в чем состоит основное различие между этими двумя родами организмов. В одном сознание концентриро вано в одной небольшой части агрегата. В другом сознание разлито по всему агрегату: все его единицы способны чувствовать наслаж дение и страдание, если и не в равной степени, то приблизительно одинаково. Следовательно, тут не существует ничего похожего на какое-либо «общественное чувствилище» (Social Sensorium); а по тому благосостояние агрегата рассматривается независимо от благо состояния составляющих его единиц, никогда не может считаться целью общественных стремлений. Общество существует для блага своих членов, а не его члены существуют для блага общества. Следует всегда помнить, что как бы ни были велики усилия, направленные к благосостоянию политического агрегата, все притязания этого по литического агрегата сами по себе суть ничто и что они становятся чем-нибудь лишь в той мере, в какой они воплощают в себе при тязания составляющих этот агрегат единиц.
Карл Маркс
Карл Маркс (1818—1883) — один из величайших мыслителей и революционеров в истории человечества, основоположник марк сизма и его радикальной социологии. Несмотря на негативное отношение к термину «социология» в его позитивистском смысле, Маркс методологически был ориентирован на взаимодополнение и взаимообоснование социальной концепции и эмпирических данных. Об этом свидетельствуют приводимые ниже фрагменты.
18
19
Главное их содержание составляет формулирование Марксом своего понимания общества как целого. Классическую формули ровку диалектико-материалистического понимания общества он дал в знаменитом предисловии к пропедевтике «Капитала» — работе «К критике политической экономии» (1859). Именно здесь концен трированно изложено марксистское учение об общественно-эконо мической формации как определенном способе производства мате риальной жизни, который характеризуется специфическим уровнем производительных сил и соответствующими производственными отношениями; над этими отношениями как «базисом» возвышается юридическая и политическая «надстройка», ему соответствуют и определенные формы общественного сознания. «Способ производ ства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их созна ние» — вот ключевые положения социологии марксизма, довольно точно фиксировавшие реалии ранней стадии буржуазного общества, в котором экономика заняла доминирующие позиции. Эти идеи раз вивались в ряде работ, в том числе и в цитируемой здесь «Немецкой идеологии» (1845—1846).
Общественно-экономическая формация понималась Марксом как органическая система. «Сама эта органическая система как совокупное целое имеет свои предпосылки, и ее развитие в направле нии целостности состоит именно в том, чтобы подчинить себе все элементы общества или создать из него еще недостающие ей органы. Таким путем система в ходе исторического развития превращается в целостность» (К. Маркс. Критика политической экономии (черно вой набросок 1857-1858 годов) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.Т. 46. 4.1. С. 229).
В недрах сложившегося способа производства возникает проти воречие между новыми производительными силами и устаревшими производственными отношениями. Это противоречие, по мысли Маркса, породит новую революцию — на этот раз коммунистиче скую, которая уничтожит частную собственность, а с нею классы и государство. Данная гипотеза выразила мечту трудящихся об обществе социального равенства и справедливости. Подробнее о вкладе Маркса в социологию см. в главе 1 базового пособия учеб ного комплекса.
О ПРОИЗВОДСТВЕ СОЗНАНИЯ*
<...> Таким образом, это понимание истории заключается в том, чтобы, исходя именно из материального производства непо средственной жизни, рассмотреть действительный процесс произ водства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения — то есть гражданское общество на его различных ступенях — как основу всей истории; затем не обходимо изобразить деятельность гражданского общества в сфере государственной жизни, а также объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т.д. и т.д., и проследить процесс их возникновения на этой основе, благодаря чему, конечно, можно изобразить весь процесс в целом (а потому также и взаимодействие между его различными сторонами). Это понимание истории, в отличие от идеалистического, не разыскивает в каждой эпохе какую-нибудь категорию, а остается все время на почве действительной истории, объясняет не практику из идей, а объясняет идейные образования из материальной практики и в силу этого приходит также к тому результату, что все формы и про дукты сознания могут быть уничтожены не духовной критикой, не растворением их в «самосознании» или превращением их в «привиде ния», «призраки», «причуды» и т.д., а лишь практическим ниспровер жением реальных общественных отношений, из которых произошел весь этот идеалистический вздор, — что не критика, а революция является движущей силой истории, а также религии, философии и всякой иной теории... Эта концепция показывает, таким образом, что обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства. Та сумма производительных сил, капиталов и социальных форм общения, которую каждый индивид и каждое поколение застают как нечто данное, есть реальная основа того, что философы представляли себе в виде «субстанции» и в виде «сущности человека», что они обожествляли и с чем боролись... Условия жизни, которые различные поколения застают в наличии, решают также и то, будут ли периодически повторяющиеся на про тяжении истории революционные потрясения достаточно сильны или нет, для того, чтобы разрушить основы всего существующего; и если нет налицо этих материальных элементов всеобщего пере-
Н.Л.
* Цит. по: Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.З. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
21
ворота — а именно: с одной стороны, определенных производи тельных сил, а с другой — формирования революционной массы, восстающей не только против отдельных сторон прежнего обще ства, но и против самого прежнего «производства жизни», против «совокупной деятельности», на которой оно базировалось, — если этих материальных элементов нет налицо, то, как это доказывает история коммунизма, для практического развития не имеет ника кого значения то обстоятельство, что уже сотни раз высказывалась идея этого переворота.
[ЧТО ТАКОЕ ОБЩЕСТВО]*
<...> Что же такое общество, какова бы ни была его форма?
Продукт взаимодействия людей. Свободны ли люди в выборе той или иной общественной формы? Отнюдь нет. Возьмите определен ную ступень развития производительных сил людей, и вы получите определенную форму обмена [commerce] и потребления. Возьмите определенную ступень развития производства, обмена и потребления, и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов, — словом, определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское обще ство, и вы получите определенный политический строй, который яв ляется лишь официальным выражением гражданского общества...
Излишне добавлять к этому, что люди не свободны в выборе сво их производительных сил, которые образуют основу всей их истории, потому что всякая производительная сила есть приобретенная сила, продукт предшествующей деятельности. Таким образом, производи тельные силы — это результат практической энергии людей, но сама эта энергия определена теми условиями, в которых люди находятся, производительными силами, уже приобретенными раньше, обще ственной формой, существовавшей до них, которую создали не эти люди, а предыдущее поколение. Благодаря тому простому факту, что каждое последующее поколение находит производительные силы, приобретенные предыдущим поколением, и эти производительные силы служат ему сырым материалом для нового производства, — бла годаря этому факту образуется связь в человеческой истории, образу ется история человечества, которая тем больше становится историей
человечества, чем больше выросли производительные силы людей, а следовательно, и их общественные отношения. Отсюда необходи-мый^ьшодГгобщественная история людей есть всегда лишь история их индивидуального развития, сознают ли они это или нет. Их ма териальные отношения образуют основу всех их отношений. Эти материальные отношения суть лишь необходимые формы, в которых осуществляется их материальная и индивидуальная деятельность.
[ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ФОРМАЦИЯ]*
Я рассматриваю систему буржуазной экономики в следующем по рядке: капитал, земельная собственность, наемный труд, государство, внешняя торговля, мировой рынок. Под первыми тремя рубриками я исследую экономические условия жизни трех больших классов, на которые распадается современное буржуазное общество; взаимная связь трех других рубрик очевидна. Первый отдел первой книги, трак тующей о капитале, состоит из следующих глав: 1) товар, 2) деньги, или простое обращение, 3) капитал вообще. Первые две главы составляют содержание настоящего выпуска. Весь материал лежит предо мной в форме монографий, которые были написаны с большими перерывами в различные периоды не для печати, адля уяснения вопросов самому себе; последовательная обработка этих монографий по указанному плану будет зависеть от внешних обстоятельств.
Общее введение, которое я было набросал, я опускаю, так как по более основательном размышлении решил, что всякое предвосхи щение выводов, которые еще только должны быть доказаны, может помешать, а читатель, который вообще захочет следовать за мной, должен решиться восходить от частного к общему. Однако некото рые замечания о ходе моих собственных политико-экономических занятий представляются мне здесь уместными.
Моим специальным предметом была юриспруденция, кото рую, однако, я изучал лишь как подчиненную дисциплину наряду с философией и историей. В 1842—1843 гг. мне как редактору «Rhei-nische Zeitung» пришлось впервые высказываться о так называемых материальных интересах, и это поставило меня в затруднительное положение. Обсуждение в рейнском ландтаге вопросов о краже леса и дроблении земельной собственности, официальная полемика,
* Цит. по: Маркс К. Письмо П.В. Анненкову, 28 декабря 1846 г. // Маркс К., Эн гельс Ф. Соч. Т. 27. С. 402—403. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
" Цит. по: Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 5—9. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
22
23
в которую г-н фон Шапер, тогдашний обер-президент Рейнской провинции, вступил с «Rheinische Zeitung» относительно положения мозельских крестьян, наконец, дебаты о свободе торговли и по кровительственных пошлинах дали первые толчки моим занятиям экономическими вопросами. С другой стороны, в это время, когда благое желание «идти вперед» во много раз превышало знание пред мета, в «Rheinische Zeitung» послышались отзвуки французского социализма и коммунизма со слабой философской окраской. Я вы сказался против этого дилетантства, но вместе с тем в полемике с аугсбургской «Allgemeine Zeitung» откровенно признался, что мои тогдашние знания не позволяли мне отважиться на какое-либо суж дение о самом содержании французских направлений. Тем с боль шей охотой я воспользовался иллюзией руководителей «Rheinische Zeitung», которые надеялись более умеренной позицией добиться отмены вынесенного ей смертного приговора, чтобы удалиться с общественной арены в учебную комнату.
Первая работа, которую я предпринял для разрешения обу ревавших меня сомнений, был критический разбор гегелевской философии права; введение к этой работе появилось в 1844 г. в издававшемся в Париже «Deutsch-Franzosische Jahrbiicher». Мои исследования привели меня к тому результату, что правовые от ношения, так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях, совокупность которых Гегель, по примеру английских и французских писателей XVIII в., называет «граждан ским обществом», и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии. Начатое мною в Париже изучение последней я продолжал в Брюсселе, куда я переселился вследствие приказа г-на Гизо о моей высылке из Парижа. Общий результат, к которому я пришел и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследованиях, может быть кратко сформули рован следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных от ношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая над стройка и которому соответствуют определенные формы обще ственного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы
жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наобо рот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производ ственными отношениями, или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития произво дительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономи ческой основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, худо жественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего кон фликта между общественными производительными силами и про изводственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо или, по крайней мере, находятся в процессе становления. В общих чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржу азный способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные про изводственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества...
24
25
1.2. Методологические подходы к изучению общества как целого
Фердинанд Теннис
Фердинанд Теннис (1855—1936) — один из основоположников не мецкой классической социологии, создатель ее формальной школы. Учился в Страсбургском и Тюбингенском университетах, защитил диссертацию по классической философии (1875), профессор уни верситета в Киле (1906—1933). Один из основателей Немецкого со циологического общества (1910), его президент вплоть до роспуска Общества нацистами (1921 — 1933).
Теннис широко известен своим вкладом в теоретическую соци ологию, который он сделал в фундаментальном труде «Общность и общество. Основные понятия чистой социологии». Эта книга была опубликована в 1887 г., выдержала восемь немецких изданий (по следнее — в 1935 г.) и переведена на многие языки (русский перевод появился в 2002 г.). Итогом теоретической работы Тенниса стало его «Введение в социологию» (1931).
Вместе с тем в 1896—1897 гг. Теннис провел обширные эмпи рические исследования условий жизни нижних слоев населения Гамбурга, изучал статистику преступности. В условиях Веймарской республики (20-е гг. XX в.) Теннис возобновил исследования болевых точек жизни немецкого народа. Наряду с общей социологией он выделял специальную социологию, а в составе последней — эмпи рическую социологию, или социографию.
Ниже приведен вводный раздел книги «Общность и общество», который Теннис назвал "Thema", т.е. «предмет обсуждения». Этот текст раскрывает понимание Теннисом фундаментального характе ра проблемы соотношения общности и общества, их принципиаль ной противоположности, о чем сказано в главе 1 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. Во втором и пятом разделах настоящей Хрестоматии даны еще несколько фрагментов из основного труда Тенниса.
Н.Л.
ПРЕДМЕТ ОБСУЖДЕНИЯ. [ОБЩНОСТЬ И ОБЩЕСТВО]*
1. Отношения между человеческими волями — «общность» и «общество» в языке
Человеческие воли состоят в многообразных отношениях друг к другу; каждое такое отношение представляет собой некое взаимное воздействие, которое, исполняясь или исходя от одной стороны, претерпевается или восприемлется другой. Воздействия эти, одна ко, таковы, что ведут либо к сохранению, либо к разрушению иной воли или тела, т.е. бывают утвердительными или отрицательными. В качестве предмета своих исследований предлагаемая теория будет направлена исключительно на отношения взаимного утверждения. Каждое такое отношение представляет собой некое единство во множественности или множественность в единстве. Оно слагается из всевозможных поощрений и послаблений, действий, которые взаимонаправлены и рассматриваются как выражение воли и ее сил. Образованная таким позитивным отношением группа, вос принимаемая как существо или вещь, действия которых едины в своей внутренней и внешней направленности, называется связью [Verbindung]. Само это отношение, и тем самым связь, понимается либо как реальная и органическая жизнь — в этом состоит суть общности [Gemeinschaft], —либо как идеальное и механическое образование — таково понятие общества [Gesellschaft].
В ходе применения этих имен выяснится, что их выбор обо снован синонимическим словоупотреблением немецкого языка. Но прежняя научная терминология, как правило, пользуется ими произвольно и без разбора подменяет одно другим. Поэтому сле довало бы в нескольких замечаниях заранее указать на их противо положность как на данную. Всякая доверительная, сокровенная, исключительная совместная жизнь (как мы находим) понимается как жизнь в общности. Общество же — это публичность, мир. В общности со своими близкими мы пребываем с рождения, будучи связаны ею во всех бедах и радостях. В общество же мы отправля емся как на чужбину. Юношу предостерегают от дурного общества; но понятие о дурной общности противно духу языка. Об обществе домашних могут, пожалуй, говорить юристы, раз уж им знакомо
* Цит. по: Теннис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социоло гии. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб., 2002. С. 9—15. Цитируемый текст иллю стрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
11
только общественное понятие связи; но общность домашних с ее бесконечным влиянием на человеческую душу ощущается каждым, кто становится причастным к ней. Точно так же супругам хорошо известно, что они вступают в брак как в совершенную жизненную общность (communio totius vitae); но понятие о жизненном обществе противоречиво в себе самом. Общество мы составляем друг другу; но никто не может составить общности кому бы то ни было другому. Религиозная общность приемлет нас в свое лоно; религиозные же общества, как и другие объединения, заключаемые ради какой-нибудь произвольной цели, лишь наличествуют для государства и теоретического рассмотрения, находящихся во внешнем отношении к ним. Говорят об общности языка, нравов и веры; но — об обществе деловых людей, попутчиков, ученых. В этом значении, в частности, говорится о торговых обществах: даже если между их субъектами поддерживаются доверительные отношения и существует какая-то общность, о торговой общности все же едва ли можно вести речь. И совсем уж немыслимо было бы образовать словосочетание «ак ционерная общность». Между тем общность владения в самом деле существует: владение пашней, лесом, лугом. Общность супружеского имущества не станут называть имущественным сообществом.
Таким образом выявляются некоторые различия. В наиболее общем смысле вполне можно говорить об общности, объемлющей все человечество, каковой, к примеру, хотела бы быть церковь. Но че ловеческое общество понимается всего лишь как сосуществование независимых друг от друга лиц. Поэтому, если в научных кругах с недавних пор начали толковать об обществе в пределах одной стра ны, противопоставляя его государству, то это понятие, пожалуй, будет принято, но найдет свое объяснение только в более глубоком противопоставлении народным общностям. Общность стара, а обще ство ново — и по сути своей, и по имени. Это удалось увидеть автору, который вообще-то разглагольствовал о политических дисципли нах, не вдаваясь в их глубины (см.: Bluntschli. Staatsworterbuch. IV {Блунчли И. К. Политический словарь. IV)): «Совокупное понятие общества в социальном и политическом смысле находит свое есте ственное основание в обычаях и воззрениях третьего сословия. Это понятие относится, собственно, не к народу, но всегда — лишь к третьему сословию... Это его общество стало источником и в то же время выражением общепринятых суждений и тенденций... Всюду, где процветает и приносит плоды городская культура, возникает и общество как ее неотъемлемый орган. В деревне оно малоизвестно». Напротив, всякая похвала деревенской жизни всегда указывала на
то, что общность между людьми там более крепка, в ней больше жизни: общность есть устойчивая и подлинная совместная жизнь, общество же — лишь преходящая и иллюзорная. И потому сама общ ность должна пониматься как живой организм, а общество — как механический агрегат и артефакт.
2. Органические и механические образования
Все действительное органично в той мере, в какой его можно мыслить только во взаимосвязи с целокупной действительностью, определяющей его свойства и движения. Так притяжение в его многочисленных проявлениях делает доступный нашему познанию универсум единым целым, действие которого проявляется в тех движениях, какими любые два тела изменяют свое положение друг относительно друга. Но в аспекте восприятия и покоящейся на нем научной точки зрения целое, для того чтобы оказывать воздействие, должно быть ограничено, и каждое такое целое мы находим со стоящим из меньших целых, для которых характерна та или иная направленность и скорость движения друг относительно друга; само притяжение либо остается необъясненным (в случае действия на расстоянии), либо мыслится как механическое воздействие (через внешнее прикосновение), пусть даже и неведомо как осуществляе мое. В этом смысле телесные массы распадаются, как известно, на однородные, с большей или меньшей энергией притягивающие друг друга молекулы, агрегатными состояниями которых являются тела; молекулы состоят из неоднородных (химических) атомов, причем объяснить их несхожесть различным сочетанием одинаковых вну триатомных частиц предоставляется дальнейшему анализу. Но чистая теоретическая механика лишь придает статус субъектов подлинных действий и противодействий лишенным протяженности силовым центрам, понятие о которых весьма близко к понятию о метафизи ческих атомах. Все превратности расчетов, связанные с движением или направлением движения частиц, тем самым исключаются.
В применении же к одному и тому же телу, как к их системе, фи зические молекулы, поскольку они рассматриваются как обладающие равной величиной и без учета их возможной делимости, столь же приемлемым образом служат в качестве носителей силы, в качестве вещества как такового. Все наличные массы сравнимы по своему весу и могут быть выражены в определенных количествах одного и того же вещества, поскольку их частицы мыслятся как пребывающие в совер шенно устойчивом агрегатном состоянии. В любом случае единство,
'»ti
29
предстающее субъектом какого-либо движения или интегральной частью какого-либо целого (единства более высокого уровня), есть продукт неизбежной в науке фикции. В строгом смысле его адекват ными представителями могут считаться только предельные единства, метафизические атомы — то нечто, которое есть ничто, или ничто, которое есть нечто, памятуя все же о том, что всякое представление о величине имеет лишь относительное значение.
В действительности же, хотя с точки зрения механики это ано малия, помимо этих частиц, которые и сами являются составными, и составляют мертвое, в нашем понимании, вещество, существуют также тела, которые во всем своем бытии выступают как природные целые и, обладая такой целостностью, движутся и воздействуют на составляющие их части — таковы органические тела. К ним отно симся и мы, испытующие себя в познании люди, и каждый из нас кроме опосредованного знания обо всех возможных телах обладает непосредственным знанием своего собственного. В силу неизбеж ных умозаключений мы убеждаемся, что с каждым живым телом связана психическая жизнь, благодаря чему оно в себе и для себя существует таким же образом, как это нам известно о нас самих, Но объективное рассмотрение с не меньшей отчетливостью учит, что здесь всякий раз дано такое целое, которое не составляется из частей, но обладает ими как зависимыми от него и им обуслов ленными; что, таким образом, оно само как целое и тем самым как форма действительно и субстанциально. Человеческая сила способна лишь производить неорганические вещи из органических веществ, разделяя и снова связывая их друг с другом. Таким же путем вещи приводятся к единству в ходе научных операций и предстают таковыми в понятиях. Наивное созерцание и фантазия художника, народная вера и вдохновенная поэзия придают явлениям живость; их искусно-деятельной силе, а именно силе вымысла, причастна и наука. Но наука же и умерщвляет живое, чтобы постичь его отноше ния и взаимосвязи; все состояния и силы она обращает в процессы движения, всякое движение сводит к количеству проделанной рабо ты, то есть затраченной рабочей силы или энергии, чтобы постичь все процессы как однородные и соизмерить их друг с другом, коль скоро они в равной мере могут друг в друга превращаться.
Все это истинно настолько, насколько истинны предполагае мые единства и насколько на деле безгранично поле возможного как мыслимого: тем самым достигается цель познания, равно как и другие цели, достижению которых наука призвана служить. Но тен денции и необходимые моменты органического становления и уни-
чтожения невозможно понять механическими средствами. Здесь само понятие становится живой, изменчивой и развивающейся реальностью как идея индивидуального существа. Если сюда втор гается наука, то меняется ее собственная природа: из дискурсивного и рационального воззрения она превращается в интуитивное и диа лектическое, а это и есть философствование.
Но нынешнее рассмотрение должно вращаться не вокруг родов и видов и, стало быть, в том, что касается человека, не вокруг рас, народов и племен как биологических единств; наш взор устремлен к социологическому смыслу, сообразно которому человеческие отношения и связи мыслятся как живые, или же, напротив, всего лишь как артефакты, и смысл этот отражается и находит свою аналогию в теории индивидуальной воли; именно в этом смысле постановка психологической проблемы станет целью второй книги нашего исследования.
Георг Зиммель
Георг Зиммелъ (1858-1918) — один из классиков немецкой соци ологии, основоположник формальной социологии. Автор фундамен тального исследования «Социология» (1908) и многих других работ. Незадолго до смерти он опубликовал так называемую малую социо логию— небольшую книгу «Основные вопросы социологии» (1917).
В центре теоретического анализа Зиммеля находились про блемы человеческих взаимодействий и их форм. Ниже помещен фрагмент из первой главы его книги «Социальная дифференциация» (1890), который мы назвали «О реальности общества» и который конкретизирует существо дискурса по проблеме социологического реализма и номинализма, обрисованной в главе 1 базового пособия учебного комплекса. Эту актуальную методологическую проблему Зиммель рассматривает с позиций взаимодействия как универсаль ного регулятивного принципа: «все со всем находится в известном взаимодействии». Если это достаточно тесное взаимодействие, то оно позволяет выделить взаимодействующие части в самостоя тельный объект. Это относится и к обществу, в котором постоян но взаимодействуют индивиды и группы людей. Как результат их взаимодействий общество реально и не заключает в себе ничего мистического, о чем говорят сторонники индивидуалистического реализма или номиналисты.
Устойчивые взаимодействия индивидов позволяют выделить определенные их формы, благодаря которым из индивидов и по-
30
31
лучается общество. Зиммель назвал их формами «обобществления» (Vergesellschaftung, англ. sociation), или культурными формами, благодаря которым устойчивые типы взаимодействий индивидов становятся элементами общества. По-видимому, их можно назвать формами социализации. Учение об этих формах он назвал «чистой», или формальной,социологией.
Несмотря на методологическую формальность этого учения, оно посвящено содержательным сторонам общественных отно шений. Яркой иллюстрацией этого служит работа Зиммеля «Кон фликт», построенная вокруг главного тезиса: «конфликт — это форма социализации».
Н.Л.
[О РЕАЛЬНОСТИ ОБЩЕСТВА]*
Понятие общества имеет смысл, очевидно, лишь в том случае, если оно так или иначе противополагается простой сумме отдельных людей. Потому что, если бы оно совпадало с последней, по-видимому, оно могло бы быть объектом науки только в том смысле, в каком, например, «звездное небо» может быть названо объектом астроно мии; но на самом деле это лишь имя собирательное, и астрономия устанавливает только движения отдельных звезд и законы, которые ими управляют. Если общество есть такое соединение отдельных людей, которое представляет собой только результат нашего способа рассмотрения, а настоящими реальностями являются эти отдельные люди, то они и их отношения образуют настоящий объект науки, и по нятие общества улетучивается. И в самом деле это, по-видимому, так. Ведь осязательно существуют только отдельные люди и их состояния и движения: поэтому задача может заключаться только в том, чтобы понять их, тогда как возникшее лишь в результате идеального синте за, нигде не уловимое существо общества не может быть предметом мышления, направленного на исследование действительности.
Основная идея этого сомнения в осмысленности социологии совершенно справедлива: в самом деле, мы должны возможно точнее различать реальные существа, которые мы имеем право рассматривать как объективные единства, и их соединения в комплексы, которые, как таковые, существуютлишьвнашем синтезирующем духе. И, ко-
* Цит. по: Зиммель Г. Социальная дифференциация. Социологические и психо логические исследования. / Под редакцией и с предисловием Б.А. Кистяковского. М., 1909. С. 14—21. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
нечно, все реалистическое познание покоится на возвращении к первым; познание общих понятий, — ведь платонизм, который все еще носится с призраками, вводит контрабандой эти понятия, превра щенные в реальности, в наше миросозерцание, — познание их, как чисто субъективных образований, и их разложение на сумму един ственно реальных отдельных явлений составляет одну из главных целей современного духовного развития. Но если индивидуализм направляет таким образом свою критику против понятия обще ства, то стоит только углубить размышление еще на одну ступень для того, чтобы увидеть, что он произносит этим осуждение самому себе. И отдельный человек не является абсолютным единством, которое требовало бы познания, считающегося лишь с последни ми реальностями. Постигнуть, как таковую, ту множественность, которую индивидуальный человек представляет уже сам по себе и в себе, — вот, думается мне, одно из важнейших условий, пред шествующих рациональному обоснованию науки об обществе, и мне хотелось бы поэтому рассмотреть его здесь поближе...
Для меня несомненно, что существует только одно основание, которое придает соединению по крайней мере относительную объ ективность: это — взаимодействие частей. Мы называем каждый предмет единообразным постольку, поскольку между его частями существуют динамические взаимоотношения. Живое существо является особенно единым потому, что мы наблюдаем в нем самое энергичное воздействие каждой части на другую, тогда как связи частей в неорганическом природном образовании достаточно слабы для того, чтобы по отделении одной части свойства и функции дру гих оставались по существу неповрежденными. В пределах личной душевной жизни, несмотря на ранее указанную разнородность ее содержания, функциональное отношение частей является в высшей степени тесным; каждое представление, даже самое отдаленное или давным давно прошедшее, может оказывать на другое такое интенсивное воздействие, что с этой точки зрения представление единства является в данном случае, конечно, в высшей степени обоснованным. Конечно, в отдельных случаях эта обоснованность может быть различна только в степени; мы должны принять, как регулятивный принцип мира, что все со всем находится в известном взаимодействии, что между каждой точкой мира и всеми остальными действуют силы и существуют разнообразные отношения, поэтому у нас не может быть логических препятствий для того, чтобы вы хватывать по усмотрению различные единства, образовывать из них понятие одного существа и затем определять его природу и движение
32
3-3033
?3
с точки зрения его истории и закономерности. При этом решающим является лишь вопрос о том, какое соединение целесообразно с научной точки зрения и где взаимодействие между существами до статочно прочно для того, чтобы его изолированное рассмотрение, в противоположность взаимодействию каждого такого существа со всеми остальными, могло обещать в будущем объяснение, выдаю щееся по результатам, причем вопрос сводится главным образом к тому, чтобы познание его могло быть типичным и могло установить если не закономерность, — ее можно познать только в действиях простых частей, — то известную правильность. Разложение обще ственной души на сумму взаимодействий ее участников соответству ет общему направлению современной духовной жизни: разложить постоянное, равное самому себе, субстанциальное на функции, силы, движения и постигнуть во всяком бытии исторический про цесс его образования. Никто не будет отрицать, что взаимодействие частей происходит в том, что мы называем обществом. Общество так же, как человеческий индивидуум, не представляет из себя вполне замкнутого существа или абсолютного единства. По отношению к реальным взаимодействиям частей оно является только вторичным, только результатом, и притом как по существу, так и для исследова теля. Если мы здесь оставим в стороне морфологические явления, в которых индивидуум является, конечно, всецело продуктом своей социальной группы, и обратим внимание на последнюю теорети ко-познавательную основу, то мы должны будем сказать: здесь нет общественного единства, из однородного характера которого выте кают свойства, отношения и изменения частей, но здесь существуют отношения и деятельности элементов, на основе которых только и может быть установлено единство. Эти элементы сами по себе не представляют настоящих единств; но их следует рассматривать как единства ради высших соединений, потому что каждый из них по отношению к другим действует единообразно; поэтому обще ство слагается из взаимодействия не одних только человеческих личностей — в этом нет необходимости: целые группы во взаимо действии с другими могут также образовать общество. Ведь и физи ческий и химический атом совсем не является простой сущностью в метафизическом смысле, а с абсолютной точки зрения может быть разлагаем все дальше; но для исследования данных наук это без различно, потому что фактически он действует как единство; подобно этому и социологическое исследование имеет дело, так сказать, лишь с эмпирическими атомами, с представлениями, ин-
34
дивидуумами, группами, которые действуют как единства, хотя сами по себе они могут быть делимы и дальше. В этом смысле, который является относительным с обеих точек зрения, можно сказать, что общество есть единство, состоящее из единств. Однако нет никакого внутреннего замкнутого народного единства, которое создавало бы из себя право, нравы, религии, язык; но социальные единства, соприкасающиеся внешним образом, образуют в своих пределах под влиянием целесообразности, нужды и силы вышеупомянутые содержания и формы, и это только создает или скорее обозначает их объединение. И, таким образом, в познании нельзя начинать с такого понятия об обществе, из определения которого вытекали бы отношения и взаимные действия составных частей, но следует и твердо установить эти последние, причем общество будет только названием для суммы этих взаимодействий, названием, которое будет применимо лишь постольку, поскольку они установлены. По этому это понятие не установлено раз навсегда, но имеет различные степени, причем оно может быть применимо в большей или меньшей степени, смотря по количеству и глубине взаимодействий, которые существуют между данными личностями. Таким образом, понятие общества совершенно теряет тот мистический оттенок, который пытался усмотреть в нем индивидуалистический реализм.
Правда, согласно такому определению общества, и два воюющих государства также, по-видимому, должны быть названы обществом, гак как между ними существует несомненное взаимодействие. Не смотря на этот конфликт с обычным словоупотреблением, я мог бы взять на себя методологическую ответственность и просто допустить здесь исключение, случай, на который это определение не распро страняется. Вещи и события слишком сложны и имеют слишком расплывчатые границы для того, чтобы нужно было отказываться от объяснения, соответствующего известному факту, потому, что оно распространяется также на другие очень отличные явления. В та ком случае пришлось бы искать специфическое различие, которое нужно присоединить к понятию взаимодействующих личностей пли групп для того, чтобы получить обычное понятие общества и противопоставить его понятию воюющих сторон. Можно было бы, например, сказать, что общество есть такое взаимодействие, в котором деятельность ради собственных целей содействует в то же время целям других. Но и это не вполне удовлетворительно, потому что обществом все еще назовут и такое соединение, которое возник ло и держится лишь посредством насилия одной стороны и ради ее
35
исключительной пользы. Я вообще думаю: какое бы ни установить простое и единообразное определение общества, всегда найдется такая пограничная область, в которой оно не совпадет с областью, определенной нашим представлением об обществе.
Эмиль Дюркгейм
Эмиль Дюркгейм (1858—1917) — основатель школы социологизма и журнала L'Annee sociologique (с 1896), один из первых соединил социологическую теорию с методологией получения эмпирических данных, создал образец теоретически ориентированного социоло гического исследования («Самоубийство», 1897). Два личных каче ства характеризовали всю его деятельность: нравственное чувство правды, исключающее любую ложь, даже «во спасение»; чувство гражданского долга, ответственности социолога перед согражданами за объективное исследование процессов, совершающихся в данном обществе, и за ориентацию этих процессов в направлении, возможно более благоприятном для населения страны.
В последней четверти XIX в. Франция оказалась в тяжелом кри зисе. Требовалось выявить его причины, уяснить сущность транс формационного процесса, переживаемого обществом. Дюркгейм предложил концепцию перехода от механической солидарности к органической, основываясь на объективном анализе социальных фактов, который он осуществил в своей первой монографии «О раз делении общественного труда» (1893).
Дальнейшие исследования потребовали выявить природу соци ального факта. Ниже приводятся фрагменты из первой главы клас сической работы Дюркгейма «Правила социологического метода» (1895). В них раскрывается его вклад в развитие социологической методологии, который кратко охарактеризован в главе 1 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. Дюркгейм рассматривает социальный факт как распространенный в обществе способ действий, оказывающий внешнее принуждение на индивида. Приводимые им примеры позволяют заключить, что речь идет преж де всего о социальных институтах как установившихся в обществе правилах поведения, имеющих по отношению к индивиду характер внешней силы, принуждающей его к выполнению этих правил.
Вместе с тем, как выразитель классической позитивистской со циологии, Дюркгейм максимально сближает природу социального факта с естественным, оставляет в стороне вопрос о том, что соци альные факты создаются самими людьми — не только массами, но
и индивидами, не только в прошлом, но и в настоящем, в процессе деятельности индивидов. Сложная, диалектичная природа социаль ного факта стала предметом методологической работы социологов наследующем, постклассическом этапе развития социологического
знания.
ЕЛ.
ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛЬНЫЙ ФАКТ?*
Прежде чем искать метод, пригодный для изучения социальных фактов, важно узнать, что представляют собой факты, носящие данное название.
<...> Во всяком обществе существует определенная группа яв лений, отличающихся резко очерченными свойствами от явлений, изучаемых другими естественными науками.
Когда я действую как брат, супруг или гражданин, когда я вы полняю заключенные мною обязательства, я исполняю обязанности, установленные вне меня и моих действий правом и обычаями. Даже когда они согласны с моими собственными чувствами и когдая при знаю в душе их реальность, последняя остается все-таки объектив ной, так как я не сам создал их, а усвоил их благодаря воспитанию.
Как часто при этом случается, что нам неизвестны детали налагаемых на нас обязанностей, и для того чтобы узнать их, мы вынуждены справляться с кодексом и советоваться с его уполномо ченными истолкователями! Точно так же верующий при рождении своем находит уже готовыми верования и обряды своей религии; если они существовали до него, то, значит, они существуют вне его. Система знаков, которыми я пользуюсь для выражения моих мыслей, денежная система, употребляемая мною для уплаты долгов, орудия кредита, служащие мне в моих коммерческих сношениях, обычаи, соблюдаемые в моей профессии, и т.д. — все это функционирует независимо от того употребления, которое я из них делаю. Пусть возьмут одного за другим всех членов, составляющих общество, и все сказанное может быть повторено по поводу каждого из них. Следовательно, эти способы мышления, деятельности и чувствова ния обладают тем примечательным свойством, что существуют вне индивидуальных сознаний.
* Цит. по: Дюркгейм Э. Правила социологического метода. / Пер. с нем. А.Б. Гофмана. М., 1991. Глава 1. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
36
37
Эти типы поведения или мышления не только находятся вне индивида, но и наделены принудительной силой, вследствие которой они навязываются ему независимо от его желания. Конечно, когда я добровольно сообразуюсь с ними, это принуждение, будучи бес полезным, мало или совсем не ощущается. Тем не менее оно является характерным свойством этих фактов, доказательством чего может служить то обстоятельство, что оно проявляется тотчас же, как только я пытаюсь сопротивляться. Если я пытаюсь нарушить нормы права, они реагируют против меня, препятствуя моему действию, если еще есть время; или уничтожая и восстанавливая его в его нормальной форме, если оно совершено и может быть исправлено; или же, на конец, заставляя меня искупить его, если иначе его исправить нельзя. Относится ли сказанное к чисто нравственным правилам?
Общественная совесть удерживает от всякого действия, оскорбляющего их, посредством надзора за поведением граж дан и особых наказаний, которыми она располагает. В других случаях принуждение менее сильно, но все-таки существует. Если я не подчиняюсь условиям света, если я, одеваясь, не принимаю в расчет обычаев моей страны и моего класса, то смех, мною вызываемый, и то отдаление, в котором меня дер жат, производят, хотя и в более слабой степени, то же действие, что и наказание в собственном смысле этого слова. В других случаях имеет место принуждение, хотя и косвенное, но не менее действенное. Я не обязан говорить по-французски с моими соотечественниками или использовать установленную валюту, но я не могу поступить иначе. Если бы я попытался ускользнуть от этой необходимости, моя попытка оказалась бы неудачной.
Если я промышленник, то никто не запрещает мне рабо тать, употребляя приемы и методы прошлого столетия, но если я сделаю это, я наверняка разорюсь. Даже если фактически я смогу освободиться от этих правил и успешно нарушить их, то я могу сделать это лишь после борьбы с ними. Если даже в конце концов они и будут побеждены, то все же они достаточно дают почувствовать свою принудительную силу оказываемым ими со противлением. Неттакого новатора, даже удачливого, предпри ятия которого не сталкивались бы с оппозицией этого рода.
Такова, стало быть, категория фактов, отличающихся весьма специфическими свойствами; ее составляют способы мышления, деятельности и чувствования, находящиеся вне индивида и являющиеся принудительной силой, вследствие
которой они ему навязываются. Поэтому их нельзя смеши вать ни с органическими явлениями, так как они состоят из представлений и действий, ни с явлениями психическими, существующими лишь в индивидуальном сознании и через его посредство. Они составляют, следовательно, новый вид, и им-то и должно быть присвоено название социальных. Оно им вполне подходит, так как ясно, что, не имея своим субстратом индивида, они не могут иметь другого субстрата, кроме обще ства, будь то политическое общество в целом или какие-либо отдельные группы, в нем заключающиеся: религиозные груп пы, политические и литературные школы, профессиональные корпорации и т.д. С другой стороны, оно применимо только к ним, так как слово «социальный» и т.д. на первый взгляд не могут быть сведены к способам действия, чувствования и мышления...
Наше определение будет, следовательно, полно, если мы ска жем: социальным фактом является всякий способ действий, устояв шийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуж дение; или иначе: распространенный на всем протяжении данного общества, имеющий в то же время свое собственное существование, независимое от его индивидуальных проявлений.
Макс Вебер
Макс Вебер (1864-1920) — классик немецкой и мировой соци ологии, основоположник понимающей социологии и теории соци ального действия, социальный философ и историк. Преобладающий интерес к теории сочетался в его творчестве с анализом большого массива исторических данных, участием в подготовке и проведении эмпирических исследований. Более того, его теоретический инте рес в определенной мере питался результатами этих исследований. Можно сказать, он стал классическим методологом теоретически ориентированных эмпирических исследований. С начала 90-х гг. XIX в. Вебер активно участвовал в деятельности реформаторского Союза за социальную политику. С 1904 г. он вместе с В. Зомбартом был редактором журнала «Archiv fur Sozialpolitik».
М. Вебер оставил огромное теоретическое наследие, интерес к которому в мировой социологии то затухает, то вновь нарастает. Наибольшую известность ему принесли работы «Протестантская этика и дух капитализма» (1904—1905) и «Хозяйство и общество» (1921 г., издана посмертно). Ниже приведены фрагменты из первого параграфа «Основных социологических понятий» — первой главы
38
39
книги «Хозяйство и общество». Здесь Вебер резюмировал свою концепцию понимающей социологии и социального действия. Это позволяет глубже понять содержание того вклада Вебера в развитие методологии социологических исследований, о котором сказано в главе 1 базового пособия учебного комплекса.
Н.Л.
ПОНЯТИЕ СОЦИОЛОГИИ И «СМЫСЛА» СОЦИАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ*
Социология (в том смысле этого весьма многозначного слова, который здесь имеется в виду) есть наука, стремящаяся, истолковы вая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие.
«Действием» мы называем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к невмешательству или терпеливому приятию), если и поскольку действующий индивид или индивиды связывают с ним субъективный смысл. «Социальным» мы называем такое действие, которое по пред полагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него.
1. Слово «смысл» имеет здесь два значения. Он может быть: а) смыслом, действительно субъективно предполагаемым действую щим лицом в данной исторической ситуации, или приближенным, средним смыслом, субъективно предполагаемыми действующими лицами в определенном числе ситуаций; б) теоретически констру ированным чистым типом смысла, субъективно предполагаемым гипотетическим действующим лицом или действующими лицами в данной ситуации. Здесь вообще не идет речь о каком-либо объек тивно «правильном» или метафизически постигнутом «истинном» смысле. Этим эмпирические науки о действии — социология и исто рия — отличаются от всех догматических наук — юриспруденции, логики, этики, — которые стремятся обнаружить в своих объектах «правильный», «значимый» смысл.
3. <...> Для типологического научного исследования все ир рациональные, эмоционально обусловленные смысловые связи, определяющие отношение индивида к окружающему и влияющие на его поведение, наиболее обозримы, если изучать и изображать их
* Цит. по: Вебер М. Основные социологические понятия. // Вебер М. Избранные произведения / Пер. с нем. М.И. Левиной. М., 1990. С. 602—625. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного ком плекса по общей социологии.
в качестве «отклонений» от чисто целерационально сконструирован ного действия. Так, например, для объяснения «биржевой паники» целесообразно сначала установить, каким было бы рассматриваемое поведение без влияния иррациональных аффектов, а затем ввести эти иррациональные компоненты в качестве «помех».
Лишь в этом смысле и только по своей методологической целе сообразности метод «понимающей» социологии «рационалистичен». Его не следует, конечно, трактовать как рационалистическую пред посылку социологии; его надо рассматривать только как методи ческий прием и ни в коем случае не делать в данном случае вывод о действительном преобладании рационального в повседневной жизни. Ведь для понимания того, в какой степени рациональные целенаправленные моменты определяют действительное поведе ние — или не определяют его, — все эти соображения не имеют ни малейшего значения.
7. «Мотивом» называется некое смысловое единство, пред ставляющееся действующему лицу или наблюдателю достаточной причиной для определенного действия...
Правильное каузальное толкование конкретного действия озна чает, что соответствие внешнего хода событий его мотивам познано правильно и что они стали понятны по смыслу своего соотношения. Правильное каузальное толкование типичного действия (понятного типа действия) означает, что процесс, принятый в качестве типично го, представляется (в известной степени) адекватным смыслу и может быть установлен как (в известной степени) каузально адекватный. Если же адекватность смыслу отсутствует, то, невзирая на высокую степень регулярности (внешнего или психического процесса), до пускающую точное цифровое выражение его вероятности, мы имеем дело только с непонятной (или не вполне понятной) статистической вероятностью. С другой стороны, даже самая очевидная адекватность смыслу имеет для социологии значение правильного каузального определения лишь в той мере, в какой может быть доказана веро ятность (любым образом выраженная) того, что рассматриваемое действие в самом деле обычно протекает адекватно смыслу с повто ряемостью, допускающей достаточно точное или приближенное вы ражение (в среднем или идеально-типическом случае). Лишь такого рода статистические виды регулярности, которые соответствуют субъективно понятному смыслу социального действия, являются (в принятом здесь значении) типами понятного действия, то есть «социологическими закономерностями». Лишь те рациональные конструкции понятного по своему смыслу действия представляют собой социологические типы реальных процессов, которые, хотя
40
41
бы приближенно, можно наблюдать в реальности. Дело совсем не в том, что реальная вероятность повторяемости действия всегда прямо пропорциональна возможности выявить его адекватность смыслу. В каждом данном случае это устанавливается только эксперимен тальным путем. Объектом статистических исчислений могут быть как лишенные смысла, так и осмысленные процессы. (Существует статистика смертности, утомляемости, машинной производитель ности, выпадения осадков.) Социологическая же статистика зани мается исчислениями только осмысленных процессов (статистика уголовных преступлений, профессий, цен, посевной площади). Само собой разумеется, что часто встречаются случаи, объединяющие оба типа; сюда относится, например, статистика урожая.
- События и единообразия, которые, будучи в принятом здесь смысле непонятными, не могут быть определены как «социологиче ские факты» или закономерности, конечно, не становятся от этого менее важными. В том числе и для социологии в принятом здесь смысле этого слова. (Мы ограничиваемся в нашем исследовании «понимающей социологией», не собираясь никому ее навязывать, что, впрочем, и не в наших силах.) Они просто перемещаются — и это методически необходимо — в другую сферу, сферуусловий, поводов, помех, благоприятных факторов и т.п.
- «Поведение» в качестве понятной по своему смыслу ориен тации собственных действий всегда являет собой для нас действие одного или нескольких отдельных лиц...
11. Социология конструирует — мы уже многократно указывали на данное обстоятельство как на само собой разумеющуюся предпо сылку — типовые понятия и устанавливает общие правила явлений и процессов. Этим она отличается от истории, которая стремится дать каузальный анализ и каузальное сведение индивидуальных обладаю-. щих культурной значимостью действий, институтов и деятелей. Для образования своих понятий социология берет в качестве парадигм материал в значительной степени (хотя и не исключительно) из тех же реальных компонентов поведения, которые релевантны также с точки зрения истории. Социология разрабатывает свои понятия и выявляет закономерности также и под тем углом зрения, поможет ли это историческому каузальному сведению важных культурных явлений. В социологии, как и во всякой генерализующей науке, своеобразие социологических абстракций ведет к тому, что ее понятия по сравнению с конкретной реальностью истории неиз бежно (относительно) лишены полноты содержания... Одно и то же историческое явление может быть, например, в одних своих составных частях «феодальным», в других — «патримониальным», в
третьих — «бюрократическим», в некоторых — «харизматическим». Для того чтобы перечисленные слова имели однозначный смысл, со циология должна в свою очередь создавать «чистые» («идеальные») типы такого рода, чтобы в них могла быть выражена наибольшая смысловая адекватность; однако именно потому они столь же редко встречаются в реальности в абсолютно идеальной чистой форме, как физическая реакция, полученная в условиях полного вакуума. Лишь с помощью чистого («идеального») типа возможна социо логическая казуистика. Само собой разумеется, что социология сверх того в ряде случаев пользуется и средним типом, эмпирико-статистическим по своему характеру; это понятие не требует осо бого методологического разъяснения. Однако когда в социологии говорится о «типических» случаях, всегда имеется в виду идеальный тип, который сам по себе может быть рациональным или ирра циональным, в большинстве случаев (в политической экономии, например, всегда) он рационален, но всегда, независимо от этого, конструируется адекватно смыслу...
Конструированные социологические понятия идеально-типич ны не только в применении к внешним событиям, но и к явлениям внутренней жизни людей. «Предполагаемый смысл» реального по ведения в подавляющем большинстве случаев сознается смутно или вообще не сознается. Действующий индивид лишь неопределенно «ощущает» этот смысл, а отнюдь не знает его, «ясно его себе не представляет»; в своем поведении он в большинстве случаев руко водствуется инстинктом или привычкой. Очень редко люди, а при массово-однородном поведении лишь отдельные индивиды отчет ливо осознают его (рациональный или иррациональный) смысл... В социологическом исследовании, объектом которого является конкретная реальность, необходимо постоянно иметь в виду ее от клонение от теоретической конструкции; установить степень и ха рактер такого отклонения — непосредственная задача социологии.
Исследователю очень часто приходится делать выбор между методологически неясными и ясными, но нереальными «идеаль но-типическими» процессами. При такой альтернативе в научном анализе следует отдавать предпочтение вторым.
Питирим Сорокин
Питирим Сорокин (1889—1968) — выдающийся русский и амери канский социолог, профессор Петроградского университета и один из основателей Гарвардской социологической школы. За активную политическую деятельность преследовался царскими властями, а в
42
43
1922 г. был выслан из советской России, после чего жил и работал в США. Своими трудами он внес вклад во многие области социологии: теорию и методологию, социальную стратификацию и социологию культуры, социологию знания, искусства и др. Наиболее известны его книги: «Система социологии» в двух томах (1920), «Социаль ная мобильность» (1927), «Социальная и культурная динамика» в четырех томах (1938—1941), «Общество, культура и личность: их структура и динамика; система общей социологии» (1947), «Главные тенденции нашего времени» (1964).
В главах 1 и 2 базового пособия учебного комплекса по общей социологии дана характеристика вклада П. Сорокина в российскую и мировую социологию. Лучшему пониманию этого вклада способ ствуют помещенные ниже фрагменты из двух трудов П. Сорокина по общей социологии, относящихся к разным периодам его твор чества: российскому — «Система социологии» (1920) и американ скому — «Общество, культура и личность» (1928). В первой из этих работ в центре внимания молодого социолога находилась одна из основных теоретических проблем — взаимодействие людей как осно ва жизнедеятельности индивидов и их сообществ; соответственно понятие взаимодействия является ключевым во всей архитектонике социологии. Такой подход позволил П. Сорокину внести суще ственный вклад в решение одной из острейших методологических проблем — реально ли общество как коллективное единство.
Во второй работе — одной из центральных американского периода творчества— П. Сорокин концентрирует внимание на значимом человеческом взаимодействии как родовом социокуль турном явлении. Опираясь на всю совокупность полученных ранее научных результатов, он обосновывает фундаментальный принцип социокультурного подхода: личность, общество и культура образуют неразрывную триаду; социология как генерализующая наука равно связана со всеми тремя аспектами социокультурных явлений.
Выдвижение, обоснование и разработка этих положений со ставляет выдающийся вклад П. Сорокина в развитие социологии. Раскрытие и использование их потенциала весьма актуально для глубокого понимания социокультурных процессов, совершающихся в нашу эпоху во всем мире, включая Россию.
Н.Л.
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ И НОМИНАЛИЗМ*
Раз мы пришли к выводу, что явление взаимодействия пред ставляет коллективное единство, то встает вопрос о реальности этого коллективного единства. Этот вопрос гласит: суть ли кол лективное единство или общество —реально существующее явление или же они реально не существуют, а реально даны только индивиды, их составляющие ?
Как известно, этот вопрос встал давно и вызвал большие споры. Эти споры не заглохли и в наше время.
Основные ответы на этот вопрос вылились в два течения. Первое из них можно охарактеризовать как течение социологического реа лизма, второе — как течение социологического номинализма.
Сущность ответа первого течения состоит в утверждении, что общество есть реальность sui generis, отличная и даже независимая от реальности составляющих его индивидов; общество имеет свое существование, свои функции, свои органы, короче — оно живет как всякое подлинно существующее явление, говорят нам «реалисты».
<...> Крайнюю позицию в социологическом реализме занимали органицисты, т.е. сторонники органической школы в социологии. Они утверждали, что общество не только есть реально существу ющее явление, но что реальность его такова же, как и реальность всякого организма, ибо общество само представляет организм... Как всякий организм, оно имеет свои органы и клетки. Такими клетками являются индивиды. Как в организме каждый орган выполняет свои функции, так и в обществе надлежащие органы выполняют свои. Словом — общество есть подлинно реальное существо, независимое от составляющих его индивидов, имеющее и физическое и психическое бытие.
В менее отчетливой и резкой форме тезисы социологического реализма поддерживаются и рядом других социологов. Таковы, например, Гумплович, Дюркгейм, Позада, Де-Роберти, Изуле, Эспинас, Фулье, Гирке и др. Приведем несколько примеров. «В человеке мыслит совсем не он, но его социальная группа, — пи шет Гумплович. — Разве мыслит, чувствует, имеет вкус индивид? Нет! не индивид, а социальная группа»1. «Мы считаем отдельны-
" Цит. по: Сорокин П.А. Система социологии. М., 1993. Т. I. С. 305—317. Цити руемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 Гумплович. Основы социологии. СПб., 1899. С. 264—266.
45
ми реальными элементами в социальном процессе не отдельных лиц, а социальные группы» 2. Общество или разряд социальных фактов «составляют образы мыслей, действий и чувствований, находящихся вне индивида и одаренных принудительной силой, вследствие которой он вынуждается к ним», — пишет Дюркгейм. Социальным является «всякий образ действий... имеющий свое собственное существование, независимое от его индивидуальных проявлений» 3.
<...>Таковы вкратце различные оттенки социологического реализма.
Социологический номинализм, в противоположность социологиче скому реализму, утверждает: I) что единственно реальны индивиды, составляющие общество, 2) что вне индивидов как реальности нет никакой другой реальности; с удалением индивидов от общества не остается ничего, 3) что нет общества как реальности ни в смысле физического тела, ни в смысле особого от сознания индивидов надын дивидуального сознания или коллективной души.
Таковы основные тезисы социологического номинализма. Наиболее ярким представителем его в последнее время был Г. Тард. Он отрицает прежде всего реальность общества как организма или как реальность физического тела. «...Органицизм не только не верен, — говорит он далее, — но он опасен. Если я не вижу его услуг, то я отлично вижу заблуждения, которые он усилил. Прежде всего к ним относится тенденция создания социологической онтологии, конструирования сущностей в качестве вещей, постоянного употре бления слов вроде "социальный принцип", "душа толпы" или других смутных понятий вроде "социальной среды" в смысле биологической метафизики, быть может, наихудшей из всех метафизик»4.
Из этого отрывка уже ясна позиция Тарда. Еще более рельеф но она выясняется из следующей цитаты, направленной против Дюркгейма. Является заблуждением утверждение, говорит он, «что социальный факт, поскольку он социальный, существует вне всех своих индивидуальных проявлений... Дюркгейм возвращает нас в самую глубину схоластики. Социология не то же самое, что онтология. Признаюсь, мне очень трудно понять, как может случиться, что, "отбросив индивидуумов, получим в остатке общество"»5.
2 Gumplowicz. Der Rassenkampf. 1883. S. 39-40.
3 Дюркгейм: Метод социологии. СПб. С. 10-19.
4 Tard. Latheorie organique des societes. Annales, T. IV. P. 238-239.
5 Тард. Социальная логика. СПб., 1901. С. 2.
46
«Чем может быть общество, если мы отвлечемся от состав ляющих его индивидов?», — спрашивает Тард и отвечает: ничем. В основе дюркгеймовской точки зрения он видит предрассудок, состоящий в том, что комбинация элементов может быть отлична от суммы последних. Эта точка зрения, приложимая в химии и биологии, по Тарду, неприложима к социологии: в последней при удалении индивидуального исчезает и социальное. В обществе нет ничего, что в частичном виде не существовало бы в индивидах в качестве достояния живущих и умерших поколений б...
Весьма близкой к социологическому номинализму, но в зна чительной мере свободной от его недостатков является «русская субъективная школа» в лице П.Л. Лаврова, Н.К. Михайловского и Н.И. Кареева.
Их отрицательное отношение к социологическому реализму выразилось, во-первых, врезкой и по существу правильной критике органической школы; во-вторых, в страстной защите личности как верховной этической ценности (в субъективной школе); в-третьих, в тщательном анализе понятия индивидуальности (особенно Н.К. Ми хайловским) и в доказательстве, что из всех возможных индивиду альностей (от атома до вселенной) человеку надлежит остановиться наличности как подлинной социальной индивидуальности: только она — подлинная реальность, действующая, мыслящая, страдающая и наслаждающаяся; только она — не абстракция; только она и ее судьбы могут быть правильным критерием прогресса и т.д.
По времени, по блеску и глубине аргументации русская субъек тивная школа должна быть поставлена во главе критиков социаль ного реализма. Если я типичным выразителем социального номина лизма ставлю Тарда, а не эту школу, то потому, что социологи этой школы не были последовательными номиналистами и свободны, как увидим сейчас, от ошибок последнего.
Спрашивается, которое из этих двух направлений мы должны признать истинным? Прав ли социологический реализм или со циологический номинализм?
Для того чтобы и постановка вопроса и ответ на него были вполне ясны, необходимо удалить из проблемы многозначные и неопределенные термины или условиться об их смысле. Таким термином служит термин «реальность». Человеку, немного зна комому с философией и гносеологией, известна многообразность
6 Тард. Los deux elements de la sociologie. В Etudes de psychologie sociale, Paris, 1898. P. 69-75.
47
содержания, вкладываемого в это слово различными философами и теоретиками познания. Не условившись относительно его значения, мы неизбежно впадем в двусмысленности и неясности. Весь спор социологического реализма и номинализма в значительной степени основан именно на двусмысленности и неодинаковом понимании термина «реализм» и его производных.
Поэтому поставим вопрос о природе реальности коллективных единств или обществ несколько иначе.
Спросим себя, правы ли реалисты, утверждая, что общество как реальность sui generis существует независимо и вне составляющих его индивидов?
Ответ на этот вопрос может быть только отрицательный: никакая конкретная вещь не может существовать вне и независимо от ее элемен тов: отнимите от воды ее элементы — кислород и водород — и воды не будет; отнимите от организма его клетки — и организма не будет; отнимите от солнечной системы ее членов — и солнечная система исчезнет. Отнимите от общества его элементы — индивидов — и общество исчезнет. Без индивидов — общества людей не создашь, как без элементов любой вещи нельзя создать эту вещь.
Это так ясно и очевидно, что настаивать на этом трюизме нет надобности... Спросим себя далее, правы ли реалисты, утверждая, что есть «коллективная душа», или «коллективное сознание», име ющее свое собственное бытие, независимое от сознания и души составляющих общество индивидов?
Если буквально понять такие утверждения (а реалисты дают достаточно поводов для такого буквального понимания), то ответ опять-таки может быть только отрицательным. Правда, выражения «душа общества», «душа народа», «народный дух» и т.д. фигурируют постоянно. Но значит ли это, что есть какое-то «сознание общества» или «душа общества», независимые от сознания составляющих обще ство индивидов или имеющие свое собственное существование вне существования индивидуальных душ?
Ответ дает «метод вычитания». Отнимите от этой «коллективной души общества» «души» всех составляющих его индивидов, вычти те из «социального сознания» сознание всех его членов, бывших и сущих, и вы получите пустое место...
Но если основные тезисы социологического реализма, понятые в их буквальном смысле, не могут быть приняты, то спрашивается: приемлемы ли тезисы социологического номинализма, взятые опять-таки в их буквальном смысле? Можем ли мы поддерживать
положение, что общество или коллективное единство как совокуп ность взаимодействующих индивидов равно простой сумме индивидов ? Можем ли мы, далее, согласиться с Тардом, что в обществе нет ничего, что не существовало бы в индивидах ?
Достаточно небольшого размышления, чтобы сказать: поп possumus.
Равно ли общество как совокупность взаимодействующих инди видов простой сумме последних, — это зависит от смысла, придава емого «сумме индивидов»: если под суммой индивидов разумеются индивиды взаимодействующие, тогда сумма их равна обществу или коллективному единству, ибо сумма взаимодействующих индивидов сама составляет «общество». Если же под суммой индивидов раз умеются индивиды не взаимодействующие, изолированные, отде ленные друг от друга, как лейбницевские монады или две сардины, закупоренные в двух разных коробках, тогда сумма индивидов не равна обществу. Не равна по очень простой причине: по той, что в первом случае изолированные индивиды не взаимодействуют, во втором — взаимодействуют. В последнем случае присоединяется новое условие — взаимодействие, которого нет в первом. В силу этого добавочного условия создается ряд явлений, которого нет и быть не может при его отсутствии. Его наличность превращает простую сумму индивидов в общество, в коллективное единство...
Сказанное дает ответ и на второй поставленный вопрос. Как во да — результат взаимодействующих кислорода и водорода — резко отлична от каждого из элементов, порознь взятых или их простой суммы, так и коллективное единство как совокупность взаимодей ствующих индивидов обладает рядом свойств, процессов и явлений, которых нет и быть не может в простой сумме изолированных индивидов. Тот, кто, подобно Тарду, утверждает обратное, похож на человека, «из-за деревьев» не видящего леса, леса как общества взаимодействующих деревьев, отличного от простой суммы не взаимодействующих древесных единиц.
Общий вывод из всего сказанного о социологическом реализме и номинализме таков: ни то, ни другое из этих двух течений непри емлемо. Каждое из них, в пылу спора, выставляет такие положения, которые либо логически абсурдны, либо эмпирически неверны. Общество или коллективное единство как совокупность взаимодей ствующих людей, отличная от простой суммы невзаимодействующих индивидов, существует. В качестве такой реальности sui generis оно имеет ряд свойств, явлений и процессов, которых нет и не может быть
48
49
в сумме изолированных индивидов. Но, вопреки реализму, общество су ществует не «вне» и «независимо» от индивидов, а только как система взаимодействующих единиц, без которых и вне которых оно немыслимо и невозможно, как невозможно всякое явление без всех составляющих его элементов. Термины, подобные «социальному сознанию», «душе народа», «национальному духу» и т.д., могут фигурировать только в качестве поэтических образов; взятые же в своем буквальном смысле они не соответствуют действительности.
Научно допустимыми они являются лишь тогда, когда хотят выразить своеобразность психической жизни взаимодействующих индивидов, отличную от психических переживаний суммы изо лированных людей. С таким содержанием они приемлемы. Но во избежание недоразумений предпочтительнее не употреблять их.
Таков наш ответ на поставленный в начале параграфа вопрос. Следует ли его квалифицировать как социологический реализм или же он представляет форму номинализма — предоставляем решать любителям: важна не номенклатура, а содержание ответа.
РОДОВАЯ СТРУКТУРА СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ЯВЛЕНИЙ*
§ 1. Значимое человеческое взаимодействие как родовое социаль ное явление
Изучение структурного аспекта социокультурных явлений начи нается с анализа родовых свойств, общих для всех социокультурных явлений — прошлых, настоящих и будущих.
Под родовым социокультурным явлением не имеется в виду «простейшее образование». Имитируя плохо понимаемые есте ственные науки, социологи все еще ищут «простейшее образо вание» в социальных явлениях, аналогичное атому в физике или клетке в биологии. Некоторые ученые, такие, как сторонники органической, механистической и психологической школ в соци ологии, находят это «образование» в индивиде. Другие, такие, как Ф. Гиддингс, определяют его как «соций» или «дружбу». Третьи, как Ф. Морено и Ф. Знанецкий, трактуют как его «роль», которую
* Цит. по: Сорокин П. Родовая структура социокультурных явлений // Сорокин П, Человек. Цивилизация. Общество. /Пер. с англ. под ред. АЛО. Согомонова. М., 1992. С. 190—220. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
принимает на себя индивид. Многие идентифицируют его с «со циальным отношением». Большая группа социологов, понимая, что изолированный индивид не может представлять собой социальное явление, ищет «простейшее образование» в «наиболее элементар ном обществе», имея в виду семью, как в случае Ф. Ле-Плея и его школы, или в «самом примитивном обществе», недифференци рованном и плохо интегрированном, как в случае Г. Спенсера и Э. Дюркгейма1...
Общая социология — это не теория о простейших социальных явлениях, а теория о родовых свойствах, отношениях и закономер ностях социокультурных явлений2.
Самой родовой моделью любого социокультурного феномена является значимое взаимодействие двух или более индивидов. Под «взаимодействием» понимается любое событие, с помощью которого один человек полуосязаемым путем влияет на открытые действия или состояние ума другого... Под «значением» нужно понимать «все то, что для одного сознания выступает как знак чего-то иного»3. Значимое взаимодействие — это любое взаимодействие, в котором влияние, оказываемое одной частью на другую, имеет значение или ценность, возвышающиеся над чисто физическими и биологически ми свойствами соответствующих действий...
§ 2. Компоненты родового социокультурного явления
Каждый процесс значимого человеческого взаимодействия со стоит из трех компонентов, а каждый компонент, в свою очередь, складывается из множества других, которые определяют его кон кретный абрис. Эти компоненты включают в себя: 1) мыслящих, действующих и реагирующих людей, являющихся субъектами взаимодействия; 2) значения, ценности и нормы, благодаря кото рым индивиды взаимодействуют, осознавая их и обмениваясь ими; 3) открытые действия и материальные артефакты как двигатели или
' О «простейшем образовании» в органической, механистической, психологической школах и в концепции Ле-Плея, а также о других простейших образованиях см.: Sorokin P. A. Contemporary Sociological Theories. N. Y, 1928. Ch. 12, 4; Giddings F. Inductive Sociology. N. Y., 1901; Moreno L. J. Sociomctry and Cultural Order// Sociometry. 1943. V. 6. P. 304 If; Znaniecki F. The Social Role of the Man of Knowledge. N. Y, 1940. C. 13 IT; Spencer H. Prin ciples of Sociology. V. 1. Ch. 10; Dwkheim E. The Rules of Sociological Method. Chicago, 1938. Ch. 4; Malinowski B. A Scientific Theory of Culture. Chapel Hill, 1944. P. 39 IT.
2 Sorokin P. A. Remarks// Revue international dc sociologic. 1935. March.
3 Lewis С 1. The Modes of Meaning // Philosophy and Phenomenological Research.
1943. V. 4. P. 236.
50
51
проводники, с помощью которых объективируются и социализиру ются нематериальные значения, ценности и нормы 4.
§ 3. Субъекты взаимодействия
В гомосоциологии 5 субъектами взаимодействия являются либо человеческие индивиды (в межличностном взаимодействии), либо организованные группы людей (в межгрупповом взаимодей ствии)...
Качества взаимодействующих индивидов. Существует огромное разнообразие качеств субъектов взаимодействия, но сейчас нам нужно рассмотреть только одну характеристику, а именно биопси хологическую и социокультурную гомогенность или гетерогенность (сходство или различие) взаимодействующих индивидов или групп. Взаимодействие между индивидами той же расы, национальности, племени, территориальной группы, семьи, пола, возраста, религии, политической партии, профессии, экономического статуса и т.д., и особенно между теми, кто обладает одинаковыми социокультурными ценностями, всегда отличается во многих отношениях от взаимодей ствия между индивидами, расходящимися по этим качествам.
§ 4. Значения, ценности и нормы в родовых социокультурных явлениях
Значения и ценности, находящиеся над биофизическими свой ствами взаимодействующих индивидов, формируют второй компо нент социокультурных явлений. Значения можно классифицировать следующим образом: 1) когнитивные значения в узком смысле слова, такие, как значение философии Платона, христианского символа веры, математической формулы или теории прибавочной стоимости Маркса; 2) значимые ценности, такие, как экономическая ценность земли или другой собственности, ценность религии, науки, образо вания или музыки, демократии или монархии, жизни или здоровья; 3) нормы, на которые ссылаются как на стандарт, такие, как нормы
4 Трехкомпонентная структура социокультурных явлений, получившая систе
матическое освещение в моей «Социокультурной динамике», отмечалась до и после
появления моей книги всевозрастающим числом социологов. К сожалению, многим
из них не удалось прояснить и систематически изложить свои концепции. См., на
пример: Thomas W. 1. Primitive Behaviour. N. Y, 1937. P. 8 ff; Malinowski B. A Scientific
Theory of Culture. P. 36; Mead M. Competition and Cooperation Among Primitive Peoples.
N. Y, 1937.
5 Предметами взаимодействия в биосоциологии, которая изучает биологические
взаимодействия растений и животных, являются растения и животные.
права и морали, нормы этикета, технические нормы или предписания по конструированию механизмов, написанию стихотворения, при готовлению мяса или выращиванию овощей. Эти три класса значений являются неотъемлемыми аспектами всех значимых явлений...
Лишенные своих значимых аспектов, все явления человеческого взаимодействия становятся просто биофизическими явлениями и в таком качестве образуют предмет биофизических наук...
Компонент значения, ценностей и норм совершенно отличен от третьего компонента социокультурных явлений — компонента мате риальных носителей — и ни в коем случае не может быть идентифи цирован ни с физическими или биологическими свойствами носителей, ни с этими свойствами субъектов взаимодействия...
§ 5. Материальные носители как универсальный компонент со циокультурных явлений
<... > Все сенсорные открытые действия, материальные объекты, физические, химические и биологические процессы и силы, используе мые для экстернализации, объективизации и социализации значений, являются носителями значимого взаимодействия. В качестве таковых они составляют третий универсальный компонент социокультур ных явлений...
Поэтому неточно говорить о социокультурных явлениях так, как будто бы они состоят исключительно из людей; помимо людей они включают в себя нематериальные значения и их материальные носите ли как равно существенные и универсальные компоненты. Структура эмпирических социокультурных явлений, таким образом, состоит не из одного, а из трех компонентов. Этот принцип часто игнорируется, и в результате этого постоянно совершается ряд теоретических и практических грубых ошибок теми, кто воспринимает лишь один компонент — либо людей, либо значения, либо носителей.
§ 6. Личность, общество и культура как неразрывная триада
Структура социокультурного взаимодействия, если на нее посмотреть под несколько иным углом зрения, имеет три аспекта, неотделимых друг от друга: 1) личность как субъект взаимодействия; 2) общество как совокупность взаимодействующих индивидов с его социокультурными отношениями и процессами и 3) куль тура как совокупность значений, ценностей и норм, которыми владеют взаимодействующие лица, и совокупность носителей, которые объективируют, социализируют и раскрывают эти зна чения. В классной комнате преподаватель и студенты являются
5?
53
личностями, совокупность этих личностей, вместе с нормами их отношений, составляет общество классной комнаты; не только на учные и другие идеи, которыми они обладают и обмениваются, но и книги, доска, мебель, лампы и сама комната представляют собой культуру этого общества. Ни один из членов этой неразделимой триады (личность, общество и культура) не может существовать без двух других. Не существует личности как социума, то есть как носителя, созидателя и пользователя значениями, ценностями и нормами, без корреспондирующих культуры и общества. В от сутствие последних могут существовать лишь изолированные биологические организмы. Точно так же нет надорганического общества без взаимодействующих личностей и культуры; и нет живой культуры без взаимодействующих личностей и общества. Поэтому ни одно из этих явлений нельзя исследовать должным об разом без рассмотрения других членов триады. Неадекватна любая теория, которая концентрируется лишь на одном из них, исследуя социокультурный мир. Из дидактических соображений их можно изучать по отдельности; но когда анализ каждого члена триады завершен, этот элемент должен быть соотнесен с тройственным разнообразием, или матрицей, в которой он существует.
§ 7. Критические замечания
Попытки свести предмет социологии к социальному аспекту над-органических явлений и исключить факторы культуры или личности являются, как было сказано, ошибочными. Читаем, например, что «социология прежде всего интересуется... социальным», что системы знаний, как-то: религия, лингвистика, технологии и тому подобное к ней не относятся 6. Такая позиция совершенно неприемлема.
- Без культурных, или надорганических, ценностей человече ское взаимодействие было бы чисто биофизическим, а не социаль ным явлением. Если это утверждение довести до его логического заключения, категория социального смешалась бы с биофизиче скими явлениями, и социология лишилась бы самих основ своего существования.
- Если в своем рассмотрении социальных взаимодействий мы исключим все культурные ценности, очень мало что останется для изучения, разве что различные физические структуры и движения, которые являются предметом изучения биологии или физики. Мы не
ь Znaniecki F. The Social Role of Man of Science. N.Y., 1940. P. 3; WieseL. van. Sociol ogy. N.Y., 1941. P. 25; Thomas W. L, Znaniecki F. The Polish Peasant. V. 1. P. 35.
54
сможем оправданно говорить о таких характеристиках процесса вза имодействия, какие предлагаются терминами «антагонистический» и «солидарный», «революционный», «религиозный», «этический» или «научный». Такое изучение определенно не даст нам никакого зна ния о реальной природе, отношениях или бесконечно разнообразных характеристиках значимых человеческих взаимодействий.
- Без включения культурного элемента — значений, ценно стей и норм — мы не могли бы изучать даже нормы, регулирующие взаимодействие между индивидами и составляющие, согласно самим этим теориям, суть любых социальных институтов или орга низаций. Эти нормы являются либо правовыми, либо моральными стандартами, отраженными в официальных правовых кодексах или в религиозных, моральных и других системах. Право и этика являются настолько же частью культуры, насколько и религия, ис кусства, экономика и наука. Эти нормы часто неразрывно связаны со всеми основными ценностями данной группы — религиозными, научными, философскими, эстетическими, экономическими, поли тическими и т.д. Поэтому без изучения правовых и моральных норм нельзя было бы исследовать институты и организации. В этом случае не было бы места для специальной социологии религии, экономики или искусства или любой другой специальной социологии. Короче говоря, это предположение резко противоречит определению со циологии и ее предмета, которые дают сами эти теоретики, и оно лишает социологию какого-либо достойного предмета.
- Последствия ошибочного утверждения таких теоретиков были бы такими ужасными, что, к счастью, ни один из них не попытался довести его до его логического конца. Декларировав свое предложение, они не выполняют его последовательно, про таскивая через «черный ход» те культурные системы, которые были отвергнуты вначале. Л. фон Визе делает это в своей классификации первичных социальных процессов, таких, как отстранение, сорев нование, приспособление, принятие, признание, удовольствие, комфортность и посвящение, — всех этих культурных значений, ценностей и норм — так же как в своей теории религии, этики и права, экономики и политики 7. В. Томас и Ф. Знанецкий делают то же самое, вводя в свою социологию «набор ценностей» (религи озных, моральных, эстетических, экономических и т.д.) как фун даментальную категорию и принцип референции и объясняя с их помощью науку, знание, магию, медицину, религию, экономику,
Wiese L. von. System der Allgemeinen Soziologie. Munchen, 1933.
55
технологию и другие культурные ценности. Социокультурный по рядок неразделим, и никто не может создать специальную науку на основе одного его аспекта, скажем, социального, игнорируя культурные и личностные аспекты... Социология равно связана со всеми тремя аспектами социокультурных явлений, но со своей специфической точки зрения, как генерализующая наука, рассма тривающая социокультурную систему как целое 8.
Столь же неудовлетворительными являются те теории, которые пытаются отделить культурные и социальные аспекты социокуль турных явлений друг от друга на том основании, что «культура — это название, которое дается отдельным взаимосвязанным традициям социальной группы... Общество, пожалуй, является более широким термином, поскольку оно включает в себя проявления культуры и импульсы» 9. Каждая организованная группа необходимо обладает нормами права и морали. Правовые и моральные ценности явля ются существенной частью культурных ценностей. Поэтому любая организованная группа неизбежно обладает культурой. Более того, ни социальная группа, ни индивид (за исключением просто био логического организма) не могут существовать без компонентов значений и носителей, то есть без культуры. По этой причине «обще ство» не может быть более широким термином, чем «культура», как не могут эти два явления рассматриваться вне связи друг с другом. Единственно возможное различие связано с тем, что термин «со циальный» означает сосредоточение на совокупности взаимодей ствующих людей и их отношениях, тогда как «культурный» означает сосредоточение на значениях, ценностях и нормах, а также на их материальных носителях (или материальной культуре)10.
Талкотт Пирсоне
Талкотт Парсонс (1902— 1979) — создатель теории социального действия и социальных систем, основатель структурно-функцио нального анализа, едва ли не самый влиятельный американский
8 Linton R. Culture, Society and the Individual // Journal of Abnormal and Social Psychology. V. 42. P. 425-436.
' Bollard J. Culture, Society, Impulse and Socialization//American Journal of Sociol ogy. V. 45. P. 50-63.
10 Kluckhohn M. 0. Culture and Personality // American Anthropologist. 1944. V. 46. P. 1—29; Bidney D. On the Concept of Culture // American Anthropologist. 1944. V. 46. P. 30-44.
социолог XX столетия. Он сумел схватить суть системного ответа американского общества на общий кризис начала 30-х гг.: эволюции от кризиса к новому порядку, а через него — к новому, постиндустри альному качеству; эволюции, осуществленной благодаря регулируе мому формированию социетального сообщества. Основными вехами понимания социального смысла этой эволюции и влияния на нее стали монографии Т. Парсонса: «Структура социального действия» (1937), «Социальная система» (1951), «К общей теории действия» (1961), «Система современных обществ» (1970).
Последняя из названных работ достаточно популярно подыто живает вклад Т. Парсонса в социологию. Она открывается изложе нием основ его теории — «теоретических ориентиров». Исходная теоретическая ориентация состоит в том, что система социального действия включает в себя четыре типа подсистем: социальную, культурную, личностную, поведенческую. В базовом пособии (глава 1 и другие) учебного комплекса дана характеристика этой концепции. Чтобы глубже ее понять, ниже приведен, с сокращени ями, подраздел первой главы, в котором Т. Парсонс резюмировал свое понимание общества как такой социальной системы, которая обладает наивысшей степенью самодостаточности, и ядро ее состав ляет социетальное общество. Важнейшим условием самодостаточ ности является соответствие между возникающими социальными институтами, с одной стороны, и ценностями, которые разделяются членами общества — с другой. Если же подавляющее большинство членов общества испытывает отчуждение от его ценностей и/или институтов, то оно перестает быть самодостаточным.
В последующих разделах Хрестоматии приведен еще ряд фраг ментов из произведений Т. Парсонса, представляющих различные аспекты его концепции.
В России знакомство с сочинениями Парсонса началось в первой половине 60-х гг. В качестве главы Комитета американской социологической ассоциации Парсонс приезжал в СССР в 1962 г. (был в Москве, Ленинграде, Киеве) и еще несколько раз до 1968 г.
Концепция Т. Парсонса имела немало оппонентов, особенно активизировавшихся в 70-80-е гг. Они упрекали ее в консерватизме и выдвигали на первый план антисистемный характер активности современной личности. По сути, эти упреки были адресованы не столько Парсонсу, сколько его эпохе — модерну, уступающему место постмодерну.
Н.Л.
56
ПОНЯТИЕ ОБЩЕСТВА*
Мы определяем общество как такой тип социальной системы, который обладает наивысшей степенью самодостаточности отно сительно своей среды, включающей и другие социальные системы. Полная самодостаточность, однако, была бы несовместима со ста тусом общества как подсистемы системы действия. Любое обще ство для сохранения себя в качестве системы зависит от того, что оно получает в порядке взаимообмена с окружающими системами. И, значит, самодостаточность в отношении среды означает стабиль ность отношений взаимообмена и способность контролировать взаимообмен в интересах своего функционирования. Этот контроль может варьироваться от способности предотвратить или «пресечь» какие-то нарушения до способности благоприятным для себя об разом формировать отношения со средой...
Общество может быть самодостаточным только в той мере, в какой оно может «полагаться» на то, что деяния его членов будут служить адекватным «вкладом» в его социетальное функциони рование. В случае взаимоотношений личности и общества их абсолютная интеграция необходима не более чем в других случаях взаимообмена, предполагающих самодостаточность. Но если по давляющее большинство членов какого-то общества испытывает крайнее «отчуждение», то говорить об этом обществе как о само достаточном нельзя.
Интеграция в общество его членов подразумевает наличие зоны взаимопроникновения между социальной и личностной системами. Однако отношение здесь в основном трехстороннее, поскольку ча сти культурной системы, так же как и части социальной структуры, интернализованы в личностях, но в то же время части культурной системы институционализированы в обществе.
На социальном уровне институционализированные ценностные образцы выступают в виде «коллективных представлений»1, которые определяют желаемый тип социальной системы. Эти представления соотносятся с концепциями типов социальных систем, с помощью которых индивиды ориентируются при реализации себя в качестве
*Цит. по: Парсонс Т. Система современных обществ. /Пер. с англ. М.С. Ковалева, Л.А. Седова. М, 1997. Гл. 1. С. 20-22. Цитируемый текст иллюстрирует содержание гла вы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 «Коллективные представления» — это понятие, введенное Э. Дюркгеймом для обозначения культурной основы социальной организации. Он пользовался им в особенности при анализе религии. Мы рассматриваем ценности, в веберовском смысле этого слова, как особую форму коллективных представлений.
58
членов общества. Следовательно, именно консенсус членов обще ства по поводу ценностной ориентации их собственного общества означает институционализацию ценностного образца. Безусловно, такого рода консенсус достигается в разной степени. И в этом кон тексте самодостаточность определяется степенью, в которой инсти туты общества легитимизированы согласованными ценностными приверженностями его членов.
На уровне культуры социальные ценности составляют лишь часть более обширной системы ценностей, поскольку оценке под лежат и все иные классы объектов, входящие в систему действия. Ценности также находятся в определенных отношениях с другими компонентами культурной системы — эмпирическим знанием, системами экспрессивных символов и конститутивными символи ческими структурами, образующими ядро религиозных систем.
В конечном счете ценности легитимизируются главным образом в религиозных терминах. В контексте культурной легитимизации, таким образом, общество является самодостаточным в той мере, в какой его институты легитимизированы ценностями, которые разделяются его членами с относительным согласием и которые в свою очередь легитимизированы благодаря соответствию членов общества другим компонентам культурной системы, в особенности ее конститутивному символизму.
Важно помнить, что культурные системы не полностью со впадают с социальными системами, включая и общества. Наиболее значительные культурные системы обычно бывают, в различных вариантах, институционализированы во множестве обществ, в ко торых наличествуют и субкультуры. Например, культурная система, сложившаяся на базе западного христианства, является общей, со множеством оговорок и вариантов, для всей европейской системы модернизованных обществ...
Подсистемы общества
В соответствии с нашей четырехфункциональной схемой, пред назначенной для анализа систем действия, мы аналитически делим общество на четыре основные подсистемы (как показано в таблице /). Так, подсистема сохранения и воспроизводства образца преимуще ственно касается отношений общества с культурной системой и через нее с высшей реальностью; целедостиженческая, или политическая, подсистема — отношений с личностными системами индивидов; адаптивная, или экономическая, подсистема — отношений с по веденческим организмом и через него с материальным миром...
59
Таблица 1
Общество (или более обобщенно — социальная система)
|
Подсистемы |
Структурные компоненты |
Аспекты процесса развития |
Основная функция |
|
Социетальное сообщество |
Нормы |
Включение |
Интеграция |
|
Воспроизводство образца или фидуциарная подсистема |
Ценности |
Генерализация ценностей |
Воспроизводство образца |
|
Политика |
Коллективы |
Дифференциация |
Целедостижение |
|
Экономика |
Роли |
Повышение адаптивного потенциала |
Адаптация |
В рамках такого рассмотрения ядром общества как разновид ности социальной системы является четвертый компонент — его интегративная подсистема. Поскольку мы интерпретируем соци альную систему как интегративную для систем действия в целом, то особое внимание надо уделять тому, как она обеспечивает или, наоборот, не обеспечивает различные порядки и уровни внутренней интеграции. Эта интегративная подсистема общества будет назы ваться социетальным сообществом.
Возможно, самой общей функцией социетального сообщества является сочленение системы норм с коллективной организацией, обладающей единством и внутренней логикой. Следуя Веберу, мы называем нормативный аспект системы легитимным порядком, а коллективный аспект предлагаем именовать социетальным сообще ством, обладающим свойствами единого, имеющего определенные границы коллектива. Социетальный порядок требует ясной и определенной интеграции в смысле последовательности норма тивного строя, с одной стороны, и социетальной «гармонии» и «координированное™» — с другой. Более того, необходимо, чтобы нормативно определенные обязательства были усвоены, в то время как коллективы при выполнении своих функций и для отстаивания своих законных интересов должны иметь в своем распоряжении
нормативную санкцию. Таким образом, нормативный порядок на социетальном уровне содержит «решение» поставленной Т. Гоббсом проблемы — как уберечь человеческие отношения от вырождения в «войну всех против всех».
Важно не допускать трактовку структуры социетальных норм как монолитной целостности. Поэтому мы аналитически различаем четыре ее составляющих, хотя в конкретной реальности они в выс шей степени перемешаны между собой. Наши различения касаются оснований обязанностей и прав, а также характера санкций за на рушение норм и вознаграждений за их соблюдение или за высокий уровень их исполнения.
Ядро: социетальное сообщество
Наше центральное понятие — социетальное сообщество звучит несколько непривычно, вероятно из-за того, что проблемы, охваты ваемые им, обычно обсуждаются в терминах политики или религии, а не в социальном плане. На наш взгляд, основная функция этой интегративной подсистемы состоит в том, чтобы определять обяза тельства, вытекающие нелояльности по отношению к социетальному коллективу, как для его членов в целом, так и для различных катего рий дифференцированных статусов и ролей внутри общества. Так, в большинстве современных обществ готовность к военной службе является проверкой лояльности для мужчин, но не для женщин...
Фундаментальной чертой всех человеческих обществ является ролевой плюрализм, участие одних и тех же людей в ряде коллекти вов. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что расширение ролевого плюрализма является важной составляющей процессов дифференциации, ведущих к становлению общества современного типа. Поэтому одной из значительных проблем интеграции, сто ящих перед социетальным сообществом, является проблема регу лирования лояльностеи его членов по отношению к нему самому и к другим различным коллективам.
Индивидуалистская социальная теория настойчиво преуве личивала значимость индивидуального «личного интереса», в его психологическом смысле, как препятствия, стоящего перед инте грацией социальных систем. В целом же личные мотивы индивидов эффективно канализируются в социальную систему через лояль ность и членство в различных по отношению к ним коллективах. Непосредственной проблемой для большинства индивидов является проблема выбора и уравновешивания своих обязательств в случаях конфликта конкурирующих между собой лояльностеи...
60
61
Лояльность по отношению к социетальному сообществу должна занимать высокое место в любой устойчивой иерархии лояльностей и потому является предметом особой заботы всего общества. И все-таки высшее место в этой иерархии принадлежит не ей. Следует подчеркнуть значимость культурной легитимации нормативного порядка общества, поскольку именно ей принадлежит наивысшая позиция. В первую очередь она действует через институционали-зацию системы ценностей, которая является составной частью и социетальной, и культурной систем. Затем выборочные ценности, являющиеся конкретизациями общих ценностных образцов, стано вятся частью каждой конкретной нормы, интегрированной в леги тимный порядок. В системе норм, которые управляют лояльностями, следовательно, права и обязанности различных коллективов должны быть согласованы не только между собой, но и с легитимными осно ваниями порядка в целом.
С иерархической точки зрения нормативное упорядочение социетального сообщества в терминах членства подразумевает су ществование стратификационной шкалы — шкалы признаваемого и легитимизированного (в той мере, в какой усвоены нормы и цен ности) престижа входящих в это сообщество в качестве его членов коллективов, отдельных лиц, а также статусов и ролей, распростра ненных в этом сообществе. Оно должно быть скоординировано как с универсальными нормами, определяющими статус членства, так и с определенным разделением функций коллективов, статусов и ролей, которое в общем-то не обязательно предполагает наличие иерархии. Конкретная стратификационная система, таким образом, представляет собой сложную функцию всех этих составляющих.
Роберт Кинг Мертон
Роберт Кинг Мертон (1910-2003) — один из тех, кто оказал наибольшее влияние на развитие современной американской со циологической мысли. Свою исследовательскую деятельность на чал, еще будучи студентом Гарвардского университета: вначале под руководством Питирима Сорокина, а затем Талкотта Парсонса. В этом университете в 1936 г. получил докторскую степень.
В первых своих публикациях выразил стремление отказаться от построения «великих теорий», так как, по его мнению, «социология еще не готова для своего Эйнштейна, поскольку у нее не было сво его Кеплера». Наиболее перспективными, сточки зрения Мертона, являются теории среднего уровня (middle range theories), ориентиро-
ванные на применение методологии структурно-функционального анализа при объяснении социальных явлений. Социологическая теория, полагал Мертон, способна развиваться лишь на основе осмысленной практики эмпирических исследований, в то же время направления исследований, их методический аппарат и получае мые данные формулируются под влиянием теоретического знания. Р. Мертон разработал кодификацию правил структурно-функцио нального анализа, который рассматривался им в качестве общенауч ного метода, не связанного непосредственно с каким-либо способом интерпретации общества. Он известен как автор теории референтной группы, теории бюрократической личности, разработчик теории аномии. Особые темы творчества Мертона — социология знания и социология науки. В 80-е гг. его привлекает проблема амбивалент ности поведения во всех сферах социальной жизни.
В 1957 г. — Президент Американской Социологической Ассо циации.
В 1961 г. Р. Мертон приезжал в Москву и Ленинград для зна комства с российской социологией.
Мы помещаем здесь отрывок одной из наиболее известных работ Р. Мертона, который иллюстрирует специфику социологического анализа социальной реальности. Разграничение явных и латентных функций ориентирует исследователя на то, чтобы глубже понимать и учитывать непредвиденные последствия социального действия (см. об этом в главе 3 базового пособия учебного комплекса).
А.З.
ЯВНЫЕ И ЛАТЕНТНЫЕ ФУНКЦИИ*
<...> Разграничение между явными и латентными функциями было введено для того, чтобы исключить то смешивание созна тельной мотивации социального поведения с его объективными последствиями, которое часто обнаруживается в социологической литературе... Мы указывали далее, что мотивы и функции изменя-
Цит. по: Мертон Р. Явные и латентные функции // Структурно-функцио нальный анализ в современной социологии. Вып. 1 / Отв. ред. А.Г. Здравомыслов. М., 1968. Перевод сделан Ю.А. Асеевым по изданию: Merton R.K. Social Theory and Social Structure. The Free Press. Glencoc, 1957. P. 19—84. Ниже приведены фрагмен ты последнего раздела этой статьи, название которого совпадает с названием всей статьи (р. 60—82). Ред. перевода — А,Г. Здравомыслов (1968, 2004). Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 3 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
62
со
ются независимо друг от друга и что отсутствие внимания к этому обстоятельству обусловливает то, что среди социологов существует непроизвольная тенденция смешивать субъективные категории мотивации с объективными категориями функций. Именно этим и объясняется наша приверженность к не всегда похвальной прак тике введения новых терминов в быстрорастущий специальный словарь социологии, практике, которая рассматривается многими неспециалистами как оскорбление их интеллекта и преступление против общедоступности науки.
Каклегко видеть, я заимствовал термины «явное» и «латентное» у Фрейда, который их использует в другом контексте (хотя и Френ сис Бэкон уже много лет назад говорил о «латентных процессах» и «латентных конфигурациях» по отношению к процессам, которые недоступны для поверхностного наблюдения).
Само же различение мотивов и функций неоднократно на про тяжении многих столетий проводилось исследователями человече ского поведения...
Так как случаи для разграничения явных и скрытых функций представляются довольно часто и так как концептуальная схема должна направлять внимание наблюдателя на существенные эле менты ситуации и предупреждать возможность оставления их не замеченными, то представляется целесообразным охарактеризовать данное различие с помощью соответствующих терминов. В основе разграничения между явными и латентными функциями лежит сле дующее: первые относятся к тем объективным и преднамеренным последствиям социального действия, которые способствуют при способлению или адаптации некоторой определенной социальной единицы (индивидуум, подгруппа, социальная или культурная система); вторые относятся к непреднамеренным и неосознанным последствиям того же самого порядка...
Эвристические цели этого разграничения
Это разграничение позволяет понять стандарты социального по ведения, которые на первый взгляд кажутся иррациональными. Прежде всего, данное различение помогает социологической интерпретации многих видов социальных действий, которые продолжают суще ствовать даже и тогда, когда явно поставленные перед ними цели никак не осуществляются. Издавна в таких случаях различные на блюдатели, в особенности неспециалисты, называют эти действия «предрассудками», «иррациональностями», «простой инерцией традиции» и т.д...
Понятие латентной функции выводит наблюдателя за пределы вопроса, достигнет ли поведение провозглашаемой для него цели или не достигнет. Временно игнорируя эти явные цели, оно направляет внимание на другой ряд последствий, например на влияние, оказывае мое им на отдельных членов племени хопи, участвующих в церемони але [по вызыванию дождя], равно как и на поддержание устойчивости и непрерывности большой группы. Если бы мы при анализе данного поведения ограничились только решением вопроса, действительно ли оно выполняет явную (преднамеренную) функцию, то вопрос такого рода относился бы к сфере метеоролога, а не социолога...
Церемониалы могут выполнять латентную функцию укрепле ния групповой солидарности, периодически собирая разрозненных членов группы для участия в общей деятельности. Как давно уже отметили Дюркгейм и другие, церемониалы такого рода являются средством коллективного выражения тех чувств, которые в конечном счете и оказываются основным источником группового единства. Путем систематического применения понятия латентной функции иногда можно обнаружить, что явно иррациональное поведение является положительно функциональным для группы. Оперируя понятием латентной функции, мы не будем спешить с выводом, что если деятельность группы не достигает своей номинальной цели, то существование этой деятельности может быть описано только в качестве примера «инерции», «пережитка» или «манипуляции под групп, имеющих власть в обществе».
Необходимо отметить, что социологи, наблюдающие некоторую стандартизированную практику, предназначенную для достижения целей, которые вообще с точки зрения физических наук не могут быть достигнуты этим путем, очень часто, почти всегда пользовались понятием, близким к понятию скрытой функции. Именно так и будет обстоять дело, если мы займемся исследованием, например, ритуалов индейцев пуэбло, связанных с вызыванием дождя или молитвами о плодородии. Однако в тех случаях, когда социальное поведение не направляется на достижение явно недосягаемых це лей, исследование побочных или латентных функций поведения социологами становится менее вероятным.
Различение между явными и скрытыми функциями направляет внимание на теоретически плодотворные области исследования. Это различение направляет внимание социолога как раз на те области поведения, мнений и верований, в которых он может наиболее плодотворно приложить свои специфические знания и навыки. Ибо какова задача социолога, когда он ограничивает себя изучением яв-
64
ных функций? В значительной степени он имеет дело с определением того, достигает ли практика, предназначенная для определенной цели, эту цель. Он исследует, например: достигает ли новая система оплаты своей цели — уменьшения текучести рабочей силы или цели увеличения производства. Или же он поставит вопрос, достигла ли пропагандистская кампания поставленной цели: увеличения «готов ности сражаться», «готовности покупать военные займы» или же увеличения «терпимости к другим этническим группам». Конечно, все это важные и сложные типы исследования. Но пока социологи ограничивают себя изучением явных функций, задача их исследо вания определяется для них скорее практиками (будь то капитаны индустрии, лидеры профсоюзов или, предположим, вождь племени навахо, — в данный момент это несущественно), чем теоретическими проблемами, составляющими суть социологии. Имея дело прежде всего с явными функциями, с проблемой, достигает ли та или иная практика или организация, учрежденная с определенными целями, поставленных перед нею задач, социолог превращается в искусного регистратора уже известных систем поведения. Его оценка и анализ ограничены вопросом, поставленным перед ним нетеоретиком, челове ком дела, например, получим ли мы такие-то и такие-то результаты от введения новой системы оплаты труда.
Но социолог, вооруженный понятием латентной функции, на правляет свое исследование именно в ту область, которая является наиболее обещающей для теоретического развития социологии. Он рассматривает известный (или планируемый) вид социальной практики, чтобы установить его скрытые, неосознаваемые функции (конечно, также, как и явные функции). Он рассматривает, скажем, отдаленные последствия новой зарплаты для профсоюза, в котором состоят рабочие, или же последствия некоторой пропагандистской кампании не только для реализации поставленной перед нею цели увеличения патриотического пыла, но и для ее влияния на свободу выражения мнений людьми в том случае, когда они расходятся с офи циальной политикой, и т.д. Короче, мы полагаем, что специфический интеллектуальный вклад социолога состоит прежде всего в изучении непреднамеренных последствий (к которым относятся скрытые функции) социальной практики, так же как и в изучении ожидаемых последствий (среди которых находятся явные функции).
Есть основание полагать, что именно в том пункте, где иссле довательское внимание социологов смещается с плоскости явных в плоскость скрытых функций, социологи вносят свой специфический и главный вклад в исследование общества...
Томас и Знанецкий неоднократно подчеркивали, что с точки зрения социологии, какова бы ни была главная функция ассоциа ции, «последняя в своем качестве конкретной группы человеческих личностей неофициально служит удовлетворению и многих других интересов; социальные контакты между ее членами не ограничи ваются только контактами, связанными с преследованием ими общей цели...». И между тем целые годы экспериментальной работы ушли на то, чтобы исследовательская группа [под руководством Э. Мэйо], работавшая на предприятиях Уэстерн Электрик, обрати ла внимание на латентные социальные функции первичных групп, возникающих в индустриальных организациях. Следует заметить, что мы приводим здесь данный случай не для того, чтобы дать пример неудачного планирования экспериментальных работ; не это было нашей непосредственной целью. Мы привели его только для того, чтобы проиллюстрировать важность понятия латентной функции и связанных с ним понятий функционального анализа для социологического исследования...
Открытие латентных функций означает важное увеличение со циологического знания. Есть еще один аспект, в котором исследование скрытых функций представляет собой большой вклад в обществен ную науку. Именно латентные функции некоторой деятельности или верования не являются достоянием обыденного сознания, поскольку они оказываются непреднамеренными и неосознанными социаль ными и психологическими последствиями. Поэтому открытия в области латентных функций представляют собой больший прирост социологического знания, чем открытия в области явных функций. Они представляют, следовательно, и большие отклонения от знаний о социальной жизни, основанных на здравом смысле. В той мере, в какой латентные функции более или менее отклоняются от открыто провозглашаемых явных функций, исследование, обнаруживаю щее латентные функции, очень часто приводит к парадоксальным выводам. Эти кажущиеся парадоксы возникают в связи с тем, что распространенная и предвзятая точка зрения, рассматривающая не которую стандартизированную практику или же верования только с позиций их явных функций, претерпевает резкое видоизменение при выявлении их вспомогательных или побочных функций. Введение понятия латентной функции в социальное исследование приводит нас к выводам, которые показывают, что «социальная жизнь не так проста, как она кажется на первый взгляд», ибо, коль скоро люди ограничиваются некоторыми последствиями (например, явными последствиями) некоторой социальной практики или же мнения,
66
67
то им сравнительно легко дать моральную оценку этим явлениям. Моральные оценки, основывающиеся, как правило, на этих явных последствиях, имеют тенденцию быть выдержанными только в чер ных или белых тонах. Но выявление других (латентных) функций часто усложняет эту картину. Проблемы моральных оценок (которые не являются непосредственным предметом нашего исследования) и проблемы управления социальными процессами (которые нас за нимают) приобретают дополнительные трудности, которые обычно включаются в ответственные социальные решения...
Различение между явными и латентными функциями предотвраща ет замену социологического анализа наивными моральными оценками.
Поскольку оценки общественной морали имеют тенденцию основываться прежде всего на явных последствиях той или иной социальной практики или кодекса правил, то можно ожидать, что социологический анализ, базирующийся на выявлении латентных функций, будет время от времени вступать в противоречия с этими моральными оценками, ибо ниоткуда не следует, что латентные функции будут действовать точно так же, как и явные последствия, на которых и основываются, как правило, эти оценки. Так, зна чительная часть американского населения судит о политической машине как о чем-то «плохом» и «нежелательном». Основания для такого морального суждения довольно разнообразны, но все они сводятся в основном к убежденности в том, что политическая маши на нарушает моральный кодекс: политический патронаж нарушает принципы подбора кадров на основе объективной квалификации, а не на основе партийной лояльности или же в зависимости от того вклада, который сделало данное лицо в избирательный фонд партии; боссизм нарушает принцип, согласно которому голосование должно основываться на индивидуальной оценке качеств кандидата и по литических платформ, а не на верности вождю; подкуп и «взятка в форме благодарности» явно нарушают права собственности; «защи та» от возмездия за преступления совершенно очевидно нарушает закон и противоречит общественной морали и т.д.
Учитывая все эти стороны политической машины, которые всту пают в большее или меньшее противоречие с моралью, а иногда и с законом, мы стоим перед настоятельной необходимостью исследо вать, почему она продолжает функционировать. Распространенные «объяснения» устойчивости политической машины оказываются здесь совершенно неуместными. Конечно, вполне может быть, что если бы «респектабельные граждане» оказывались на уровне своих политических обязанностей, если бы избиратели были активными и
сознательными, если бы число лиц, занимающихся подготовкой вы боров, было существенно уменьшено,... если бы были произведены все эти и множество других аналогичных изменений в политической структуре, то, может быть, «пороки» политической машины и были бы уничтожены. Но необходимо заметить, что изменения этого рода не осуществляются, что политическая машина, словно феникс, воз рождается целой и невредимой из пепла, что, короче говоря, данная структура обнаружила замечательную жизненность во многих об ластях американской политической жизни.
Поэтому, отправляясь от функциональной точки зрения, соглас но которой устойчивые социальные системы и социальные струк туры обычно (не всегда) выполняют позитивные функции, которые в настоящее время не могут быть адекватно выполнены с помощью других существующих систем и структур, мы подходим к следующему пред положению: может быть, эта организация, опороченная публично, в современных условиях выполняет какие-то жизненные скрытые функции. Краткое рассмотрение современных исследований струк тур данного типа поможет нам проиллюстрировать некоторые до полнительные стороны функционального анализа.
Некоторые функции политической машины
Не входя в детальное описание различий политических машин друг от друга... мы кратко рассмотрим функции, более или менее общие для политической машины как родового типа социальной ор ганизации. Мы не стремимся дать полное перечисление всех функций политической машины, равно как не утверждаем, что все эти функции одинаково выполняются каждой политической машиной.
Основная структурная функция политического руководителя (Boss) — организовать, централизовать и поддерживать в нужных рабочих условиях «разъединенные элементы власти», которые в на стоящее время рассеяны в нашей политической организации. С по мощью централизованной организации политической власти босс и его аппарат могут удовлетворять потребности различных подгрупп, которые не могут быть адекватно удовлетворены предусмотренными законом и культурно одобренными социальными структурами.
Чтобы понять роль боссизма и политической машины, необхо димо рассмотреть два типа социологических переменных: (1) струк турный контекст, который делает трудным, если не невозможным, для морально одобренных структур выполнение существенных со циальных функций и тем самым создает предпосылки для возник новения политических машин (или их структурных эквивалентов),
68
69
выполняющих эти функции, и (2) подгруппы, чьи специфические потребности удовлетворяются только с помощью латентных функ ций политической машины.
Структурный контекст. Конституционные рамки американской политической организации преднамеренно исключают легальную воз можность создания сильно централизованной политической власти и, как уже отмечалось, «таким образом препятствуют возникновению эффективного и ответственного руководства. Создатели конституции, как отметил Вудро Вильсон, установили сложную систему взаимного контроля и уравновешивания, целью которой является удержание правительства в некотором состоянии механической устойчивости (equipoise) с помощью постоянного дружеского соперничества его отдельных составных частей». Они не доверяли власти как опасной для дела свободы и поэтому рассредоточили ее и установили барье ры, препятствующие ее концентрации. Эта дисперсия власти имеет место не только на национальном уровне, но и на местах. «В резуль тате, — как замечает Сэт (Sail), — когда люди или отдельные группы людей требуют позитивного действия, никто не имеет достаточной власти, чтобы действовать. Неофициальная политическая машина обеспечивает необходимое противоядие в этом плане»1.
Конституционное рассредоточение власти не только создает трудности для принятия эффективного решения и начала действия, но и сковывает начавшееся действие различными юридическими со ображениями. Вследствие этого возникла «гораздо более человечная система неофициального правления (partisan government), главной целью которого скоро сделался обход законного правительства. Беззаконность (lawlessness) внеофицальной демократии явилась просто противоядием по отношению к законности официальной демократии. После того как юристу было позволено подчинить демократию закону, оказалось необходимым позвать босса, чтобы он выручил жертву, что он в некоторой степени и сделал за соот ветствующее вознаграждение»2.
Официально политическая власть является рассредоточенной. Были придуманы различные средства для того, чтобы достичь этой открыто провозглашенной цели. Было осуществлено не только разделение власти между различными правительственными учреждениями, но и срок занятия должности в этих учреждениях
до известной степени ограничен, получила одобрение практика смены руководства. Были также строго очерчены прерогативы каж дого из этих учреждений. Однако, как пишет Сэт языком строгой функциональной теории, «лидерство необходимо, и поскольку его нелегко осуществить, оставаясь в конституционных рамках, то на сцене появляется босс, обеспечивающий его извне в грубой и без ответственной форме»3.
Выражая это в более общей форме, функциональные недостатки официальной структуры породили альтернативную (неофициальную) структуру для реализации существующих потребностей более эффек тивным путем. Каково бы ни было ее специфическое историческое происхождение, политическая машина упорно продолжает суще ствовать как аппарат для удовлетворения не удовлетворяемых иначе потребностей различных групп населения...
Функции политической машины для различных групп
Хорошо известно, что одним из источников силы политической машины является то, что ее корни уходят в местные общины и со общества. Политическая машина не рассматривает избирателей как аморфную, недифференцированную массу голосующих. Про являя острую социологическую интуицию, машина осознает, что голосующий — это личность, живущая в специфическом районе, со специфическими личными проблемами и личными желаниями. Общественные вопросы являются абстрактными и далекими; личные проблемы — чрезвычайно конкретны и непосредственны. Машина действует не через общие призывы к удовлетворению широких обще ственных интересов, но через прямые, квазифеодальные отношения между местными представителями машины и избирателями в их районе. Выборы выигрываются на избирательных участках.
Машина устанавливает связи с обычными мужчинами и жен щинами путем тщательно разработанной сети личных отношений. Политика превращается в личные связи. Участковый уполномочен ный партии «должен быть другом каждому человеку, проявляя наи гранную, если не реальную, симпатию к обездоленным и используя в своей благотворительной работе средства, предоставленные в его распоряжение боссом»4. В нашем, в основном безличном, обществе машина через своих местных агентов выполняет важную социаль ную функцию гуманизации и персонализации всех видов помощи
1 Sait E.M. Machine, Political //Encyclopedia of the Social Sciences. IX. 658b, 659a; BentleyA.F. The Process of Government. Chicago, 1908. Chap. 2. 2CrolyH. Progressive Democracy. NY, 1914. P. 254.
3 Sait KM. Op. cit. P. 659/
4 Sait KM. Op. cit. P. 659.
70
71
нуждающимся в ней. Корзинки с провизией, помощь в устройстве на работу, юридические и неюридические советы, улаживание не больших конфликтов с законом, помощь способному, но бедному пареньку в получении партийной стипендии в местном колледже, уход за теми, кто утратил близких родственников: целая гамма нужд, несчастий, при которых пострадавший нуждается в друге, и осо бенно в друге, знающем жизнь и способным в чем-то помочь, — все это может сделать участковый уполномоченный (precinct captain), всегда готовый прийти на помощь тому, кто попал в затруднитель ное положение.
Чтобы оценить эту функцию политической машины, важно от метить не только то, что эта помощь оказывается, но и то, какими путями она оказывается. Существует много официальных агентств для оказания разных видов помощи. Благотворительные общества, муниципальные учреждения, бесплатная юридическая помощь, медицинская помощь в бесплатных госпиталях, отделы помощи безработным, иммиграционные власти — все эти и множество дру гих организаций могут оказать самые разнообразные виды помощи. Но какой контраст между профессиональными методами сотрудника муниципального отдела благосостояния, который воспринимается обращающимися как холодная бюрократическая машина, оказыва ющая ограниченную помощь после детального исследования того, каковы у «клиента» законные права на получение такой помощи, и неформальными методами участкового уполномоченного, который не задает вопросов, не выясняет законности оказания помощи и не «сует нос» в личные дела5.
Для многих потеря «самоуважения» — слишком высокая цена за официальную помощь. В полную противоположность муници пальному чиновнику по делам благотворительности, который так часто является представителем иного социального класса, образова тельного ценза и этнической группы, участковый уполномоченный является «одним из нас», который понимает, о чем идет речь...
5 Автор одной из работ о политике Рузвельта приводит пример того, как Гарри Гопкинс решал проблему безработицы в штате Нью-Йорк, пренебрегая законно-установленными правилами. Он раздавал безработным билеты на трудоустройство, которые имели обязательную силу для предпринимателей. Официальные агентства по трудоустройству критиковали Гопкинса «за непрофессиональный подход и обвиняли его в том, что он раздает билеты, не изучая семейного положения пре тендента, и даже не принимая во внимание его религиозных убеждений», Гопкинс посылал своих критиков подальше. См.: Sherwood R.E, Roosevelt and Hopkins. An Intimate History. N.Y., 1948. P. 30.
Более простыми и, может быть, также более резкими словами эту существенную функцию политической машины охарактеризовал в беседе с Линкольном Стеффенс Ломасни, политический лидер одного из районов Бостона: «Я думаю, — сказал он, что в каждом районе должен быть человек, к которому может прийти любой па рень — неважно, что он наделал, — и получить помощь. Помогайте, вы понимаете это/Плюньте на ваши законы и права, помогайте!»6
Таким образом, неимущие классы составляют одну подгруппу, желания которой более адекватно удовлетворяются политической машиной, а не узаконенными социальными структурами.
Для второй подгруппы — подгруппы бизнеса (прежде всего боль шого, но также и «малого») — политические боссы выполняют функ цию по обеспечению этой группы политическими привилегиями, которые несут с собой непосредственные экономические выгоды...
Если отвлечься на минуту от моральных соображений, то нельзя не прийти к выводу, что политический аппарат босса по строен таким образом, что он может выполнить все эти функции с минимальными издержками...
Поэтому занимать исключительно моральную позицию по от ношению к «продажной политической машине» — значит упускать из виду структурные условия, которые порождают это столь резко критикуемое «зло». Принятие же функционального подхода не озна чает апологии политической машины, но означает более прочную основу для изменения или уничтожения машины путем создания специфических структурных механизмов: либо с целью устранения этих требований мира бизнеса, либо для удовлетворения этих тре бований альтернативными средствами.
Третий ряд характерных функций, выполняемых политической машиной для специальных подгрупп, составляют функции по обе спечению альтернативных каналов социальной мобильности для тех, кому недоступны принятые возможности личного «продвижения...»
Политика и рэкет оказались важными средствами социальной мобильности для лиц, которые в силу этнической принадлежности и низкого социального статуса не могли продвигаться по «респек табельным» каналам»7.
Это представляет третий тип функций, выполняемых политиче ской машиной для определенной подгруппы. Эта функция, можно
6 The Autobiography of Lincoln Steffens. NY., 1931. P. 6\%;Chapin F.S. Contemporary
American Institutions. N.Y., 1934. P. 40-54, 570, 572-573.
7 White W.F. Social Organization in the Slums//ASR. 1943. N 8. P. 34-39.
72
73
отметить мимоходом, выполняется самим фактом существования и действия политической машины, ибо именно в этой машине эти индивидуумы и подгруппы более или менее удовлетворяют потреб ности, порожденные в них культурой. Мы имеем в виду те услуги, которые политический аппарат оказывает своему персоналу...
И, наконец, что является во многих отношениях самым главным, существует фундаментальное сходство, если не почти полное тожде ство, в экономических ролях узаконенного и незаконного бизнеса. Оба бизнеса имеют в некоторой степени дело с обеспечением товара ми и услугами, на которые имеется экономический спрос. Оставляя в стороне моральные соображения, обе эти деятельности оказываются бизнесом, индустриальными и профессиональными организациями, распространяющими предметы потребления и услуги, нужные не которым людям, и для которых существует рынок, где эти предметы потребления и услуги превращаются в товары. А в преимущественно рыночном обществе следует ожидать, что всякий раз, как появится рыночный спрос на определенные предметы и услуги, немедленно возникнут соответствующие предприятия...
Отнюдь не предполагается, что предшествующее изложение исчерпало все функции политической машины или же все под группы, обслуживаемые ею; мы по крайней мере можем видеть, что в современных условиях она выполняет некоторые функции для этих разнообразных подгрупп, функции, которые не выполняются адекватным образом структурами, одобряемыми и принятыми в данной культуре.
Несколько дополнительных выводов из этого анализа политиче ской машины могут быть бегло упомянуты здесь, хотя совершенно очевидно, что они требуют обстоятельной разработки. Во-первых, предыдущий анализ имеет прямое значение для социальной инже нерии. Он помогает объяснить, почему периодические попытки «политических реформ», попытки «изгнать негодяев» и «очистить политику», как правило (хоть и необязательно), оказываются такими недолговечными и безрезультатными. Этот анализ подтверждает основную теорему: любая попытка уничтожить существующую со циальную структуру без создания адекватной альтернативной струк туры для выполнения функций, ранее выполнявшихся уничтоженной организацией, обречена на провал...
Стремиться к социальным изменениям, не учитывая должным об разом явных и латентных функций, выполняемых социальной организа цией, подлежащей изменению, — это скорее заниматься социальными заклинаниями, чем подлинной социальной инженерией...
Анализ политической машины подводит к еще более общей теореме: социальные функции данной организации помогают определить структуру (включая набор персонала, входящего в эту структуру), точно также как структура помогает определить эффек тивность, с которой выполняются данные функции. С точки зрения социального статуса группа бизнесменов и группа преступников являются, конечно, противоположными полюсами. Но статус не определяет полностью поведения и взаимоотношения между груп пами. Функции видоизменяют эти отношения. Учитывая их харак терные потребности, различные подгруппы в большом обществе являются «объединенными», каковы бы ни были их личные желания или намерения, централизованной структурой, которая обслуживает эти потребности. Иными словами, со многими оговорками, кото рые требуют дальнейшего анализа: структура влияет на функцию, а функция влияет на структуру.
Эдвард Шилз
Эдвард Шилз (1911-1974) — известный американский социолог, вместе с Т.Парсонсом разрабатывал основы структурно-функцио нального анализа, сосредоточив свое внимание на макросоциоло-гических проблемах общества. Он выдвинул и обосновал мысль о самостоятельности, или самодостаточности, как важнейшем кри терии самого существования общества. Этому критерию уделено значительное внимание в базовом пособии учебного комплекса по общей социологии (глава 1 и др.). Шилз убедительно обосновал, что самодостаточность общества обеспечивается наличием собственной территории, центральной власти и согласия населения с действиями власти ...самодостаточность обеспечивается наличием собственной территории, центральной власти и согласия населения с действиями власти, с ценностями и нормами жизни в данном обществе. Такое согласие формируется в качестве центральной культуры общества, которая легитимирует его институциональную систему, служит интегрирующим фактором общества. В этой связи Шилз особенно выделяет роль системы образования. Это хорошо демонстрируют приводимые ниже первые два разделало статьи. Другие ее разделы, посвященные проблемам центра и периферии в различных обще ствах, приведены в четвертой части Хрестоматии.
Шилз также разрабатывал концепцию равновесия в обществе, исследовал роль интеллектуалов в современном обществе, отстаи вал концепцию деидеологизации социальной науки, общественной
74
75
жизни. Назовем среди его работ: Парсонс Т. и Шилз Э. (ред.). К общей теории действия // Парсонс Т. О структуре социального действия. Академический проект. М., 2000; The Intellectual Between Tradition and Modernity: the Indian Situation . The Yague. 1961; The Intellectuals and the Power: Other Essays. Chicago; L., 1972.
Н.Л.
ОБЩЕСТВО И ОБЩЕСТВА: МАКРОСОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД*
I
Говоря об американском обществе, об английском обществе, об арабских или африканских обществах, мы, конечно, имеем в виду что-то совсем отличное от такой добровольной ассоциации, как кооперативное общество или дискуссионное общество, или обще ство по охране памятников старины. Не имеем мы при этом в виду и «общества» богатых, красивых, влиятельных и элегантно одетых людей, которых живописал когда-то «Тэтлер» и которых мы по сей день видим на страницах газет и журналов многих и многих стран мира. Нет, мы подразумеваем нечто «более глубокое», более посто янное, более укоренившееся в конститутивных свойствах человече ского бытия; мы подразумеваем нечто менее частное в своих целях, менее искусственное по своему происхождению, менее расчетливое в своих действиях, менее тривиальное, менее поверхностное. Но ведь такие качества, как глубина, основательность, постоянство и серьез ность, присущи семьям, общинам, деревням — всем тем способам организации жизни, которые социологи называют «первичными общностями». Однако эти последние могли бы быть признаны обще ствами только при наличии особых условий. Важнейшим из этих особых условий является самостоятельность: саморегулирование, самовоспроизводство, самозарождение.
Иными словами, социальная система является обществом только в том случае, если она не входит в качестве составной части в более крупное общество...
* Цит. по: Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход// Аме риканская социология: перспективы, проблемы, методы / Отв. ред. Г.В. Осипов. / Пер. с англ. В.В. Воронина и Е.В. Зиньковского. М., 1972. С 341-348. Цитируемый текст иллюстрирует содержание глав 1,2,3 первой части базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
76
Само собой разумеется, независимость и самостоятельность относительны. Ни одна социальная система, которую мы называем обществом, не является полностью самостоятельной или независи мой. Лишь очень немногие общества, признаваемые нами в качестве таковых, пополняют свое население исключительно за счет естествен ного его прироста. У большинства достаточно крупных обществ нет единой истории — ее заменяет смесь историй различных народов, включенных в данное общество путем завоевания или иммиграции. У некоторых обществ нет четко очерченных территориальных границ, причем в прошлом обществ с нечетко обозначенными границами было относительно больше, чем в наше время. Ни одно современное общество не обладает культурой, которая была бы исключительно его собственной. Даже у лучших и наиболее прочно утвердивших ся обществ Северной Америки или Западной Европы культуры не являются абсолютно самобытными. Соединенные Штаты имеют общий язык и литературу с Великобританией, Мексика — с Испа нией. Франция имеет общий язык с отдельными частями Бельгии и Швейцарии, а также с теми странами Африки, где говорят по-фран цузски, а культуру свою она разделяет с большей частью мира. Ни одно общество, в котором наука поставлена на современную ногу, не является независимым в научном отношении: даже самые передовые по своему научному развитию страны заимствовали и заимствуют многие из своих основополагающих научных идей у других стран.
В экономическом отношении также нет ни одного общества, которое было бы полностью самообеспечивающимся и независи мым. Все общества осуществляют импорт из других стран и экспорт в другие страны. Они связаны друг с другом сложными взаимоот ношениями и договорными обязательствами, которые они обычно соблюдают и нарушение которых чревато для них невыгодными последствиями (хотя и не всегда).
В наше время одним из характерных признаков общества является суверенитет по отношению к другим суверенным го сударствам — впрочем, что-то вроде суверенитета всегда было отличительной чертой обществ даже в те эпохи и в тех культурах, которым была неведома нынешняя четкая концепция сувере нитета. Кстати, сегодня, когда понятие суверенитета получило сравнительно четкое определение, Организация Объединенных Наций представляет собой нарушение суверенитета...
Таким образом, мы видим, что полная самостоятельность не является абсолютно необходимым предварительным условием определения социальной системы как общества. Для того чтобы
77
быть обществом, социальная система должна обладать своим соб ственным внутренним «центром тяжести», то есть она должна иметь свою собственную систему власти в рамках своих собственных границ. Кроме того, она должна иметь свою собственную культуру. Какую-то часть своей культуры она по необходимости разделяет с другими обществами, от которых происходит и с которыми под держивает отношения. Другая же часть этой культуры самобытна и принадлежит только ей. Эта культура составляется из убеждений, касающихся истории и характера данного общества, его связи с определенными идеальными или трансцендентными ценностями, его происхождения и предназначения. Сюда же входят убеждения о правомерности его существования как общества и о качествах, дающих членам общества право принадлежать к нему. Разумеется, культура включает в себя произведения искусства, литературы и от влеченной мысли, многие из которых посвящены упомянутым убеж дениям. Общества имеют тенденцию быть «национальными».
Современные «национальные» общества — общества, пре тендующие на то, что они служат воплощением национального единства, и обладающие своими собственными национальными культурами, своими собственными, скорее независимыми, чем зависимыми, экономическими системами, своими собственными системами правления, своим собственным генетическим самово спроизводством и своим собственным суверенитетом над терри торий, обозначенной границами, — представляют собой наиболее самостоятельные из всех социальных систем, известных нам из истории человечества, самые независимые общества своих эпох.
II
Итак, мы убедились в том, что общество — это не просто со вокупность объединившихся людей, изначальных и культурных коллективов, взаимодействующих и обменивающихся услугами друг с другом. Все эти коллективы образуют общество в силу своего суще ствования под общей властью, которая осуществляет свой контроль над территорией, обозначенной границами, поддерживает и насаждает более или менее общую культуру. Именно эти факторы превращают совокупность относительно специализированных изначальных кор поративных и культурных коллективов в общество.
На каждой из составных частей лежит печать принадлежности к обществу, именно к данному обществу и ни к какому другому. Одна из многочисленных задач социологии, и в частности ее конкретной
отрасли, получившей название макросоциологии, состоит в освеще нии механизмов или процессов, в силу которых это собрание, или совокупность, изначальных корпоративных и культурных групп функционирует как общество.
Главными факторами, создающими и сохраняющими общество, являются центральная власть, согласие и территориальная целост ность. Центральная власть формирует общество не просто через посредство осуществляемой ею фактической власти над любыми конкретными действиями в любых конкретных обстоятельствах, хотя подобные акты власти и имеют важное значение, как таковые. Конкретные акты власти, кроме того, производят остаточное дей ствие на тех, по отношению к кому они применяются. Это остаточ ное действие слагается из: 1) сосредоточения внимания на центре; 2) чувства отождествления с другими людьми, тоже ощущающими свою подчиненность той же власти — всеми теми, кто разделяет территорию, над которой осуществляется власть; и 3) убеждения в правомочности власти действовать так, как она действует. Вот эти-то три остаточных эффекта подчиненности общей власти и превраща ют лиц, подчиняющихся ей, в членов данного общества, формируя их представления и убеждения. Экологическая взаимозависимость и принудительная власть еще не образуют необходимую обществу культуру, хотя и весьма способствуют ее возникновению.
Эти три остаточных эффекта входят в культуру, то есть в убежде ния и символы членов общества. Членство в обществе, как таковое, само по себе не создает культуры общества. Культура общества яв ляется продуктом творческих усилий и щедрой фантазии творческих личностей — религиозных пророков и святых, ученых, великих (и не только великих) писателей, художников, журналистов, фило софов, старейшин и мудрецов, — чье миросозерцание приходится по сердцу их современникам и потомкам. Культура представляет собой продукт потребности простых, творчески менее одаренных людей иметь представление об окружающем их мире, помогающее осмыслить важнейшие события человеческого бытия, объяснить их причины и отличить хорошее от дурного. Главная культура общества и его вариантные культуры являются в известной мере самозарож дающимися. Никогда еще не бывало, чтобы они были полностью созданием существующих центральных властей какого бы то ни было общества (да и не полностью — весьма редко).
Вместе с тем три упомянутых мною выше остаточных эффекта усваиваются культурой различных культурных групп. Происходит это в силу того, что созидатели культуры сплошь и рядом непосред-
78
79
ственно касаются в своих религиозных проповедях или философ ских рассуждениях, в своих литературных трудах или произведениях изобразительного искусства фактов и символов центральной власти. Центральная власть занимает их мысли, и они не могут не думать о ней. Дело в том, что могущество и величие центральной власти имеют обертоны, которые конститутивно входят в мир мыслей и чувств творческих личностей. Кроме того, три остаточных эффекта центральной власти принадлежат к сфере убеждений, и в этом своем качестве они сами представляют собой часть культуры. Они к тому же не могут не соединяться и не сплавляться самыми различными способами с продуктами или содержанием самостоятельно воз никающей религиозной, литературной, художественной и умозри тельной или философской культуры.
Итак, вследствие этих процессов каждое общество приобретает наряду с центральной системой власти — которая, как мы убедим ся ниже, никоим образом не сводится исключительно к власти правительственной, политической или военной — центральную культурную систему. Эта центральная культурная система слагается из тех убеждений и экспрессивных символов, которые имеют отно шение к центральной институциональной системе и к категориям, превосходящим эту центральную институциональную систему и от ражающимся на ней. Центральная культурная система имеет свою собственную институциональную систему: церкви, секты, школы, университеты, библиотеки, музеи и т.п. Элиты людей, управляю щие этими культурными институтами, вступают в многообразные и тесные отношения с центральной институциональной системой и становятся ее частью. Система образования представляет собой такую часть комплекса институтов центральной власти и куль турных институтов, которая внедряет значительные компоненты центральной культурной системы в другие секторы общества. Тем самым она способствует формированию и распространению общей культуры.
Центральная культурная система в большинстве обществ вклю чает в себя за основную часть времени их существования многие продукты культуры, положительно ориентированные по отношению к центральной институциональной системе. Там, где центральная культурная система преимущественно отчуждается от центральной институциональной системы или же никогда не достигает единства с ней, центральная институциональная система утрачивает (либо вообще не приобретает) некоторую толику своей законности, а вме-
80
сте с тем и своей способности мирно и эффективно осуществлять свою власть. Это приводит к резким конфликтам и подготавливает коренные изменения.
Карл Поппер
Карл Поппер (1902—1994) — выдающийся австрийский и бри танский философ, логик и социальный мыслитель XX столетия. В противовес эмпиризму неопозитивистов он построил свою философскую концепцию — критический рационализм. Принципу верификации он противопоставил принцип фальсификации, или принципиальной опровержимости научных утверждений; рост на учного знания он понимает как выдвижение смелых гипотез и их опровержения («Логика научного открытия», 1934).
Следующий труд Поппера, двухтомник «Открытое общество и его враги» (1937-1943, опубликован в 1945 г.), направлен против нацизма и коммунизма, против их вождей — Гитлера и Сталина, в за щиту демократии. Свои взгляды он развивает в форме критики мифа о предопределении и главных теоретиков «историцизма» — Платона, Гегеля, Маркса. Концептуальную ось его труда составляет дихото мия «закрытое — открытое» общество. Закрытое общество — это племенное или коллективистское общество; оно характеризуется святостью социального порядка, который закрыт для рациональной критики и для изменений. Напротив, в открытом обществе индивиды обсуждают существующие законы, принимают рациональные реше ния относительно их изменения; оно открыто многовариантному будущему. Переход от закрытого общества к открытому представляет собой великую революцию. Она началась две с половиной тысячи лет назад и все еще далека от завершения. Это не движение к всеобщему счастью, а рациональная социальная инженерия, которая означает постепенное, пошаговое решение наиболее тяжелых, нестерпимых социальных бед. В главе 3 базового пособия учебного комплекса по общей социологии уделено определенное внимание концепции К. Поппера. Чтобы прояснить его позиции, ниже приведено не-хколько фрагментов из его основного социоисторического труда.
В 60-80-е гг. К. Поппер разрабатывал проблемы эволюционной эпистемологии и логики социальных наук, создал метафизику «от крытой вселенной», которая стала теоретическим обоснованием идей «открытой философии».
Н.Л.
81
ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ВРАГИ
I
Наша западная цивилизация была рождена греками. Они, по-видимому, были первыми, кто сделал шаг от племенного строя к гуманизму. Рассмотрим, что это означает.
Древнегреческое племенное общество во всех отношениях напо минает общества народов, подобных, к примеру, полинезийцам или маори. Небольшие группы воинов, обычно живущие в укрепленных поселениях, управляемых племенными вождями, королями или ари стократическими семьями, вели войны друг против друга — как на море, так и на суше. Конечно, существовали значительные различия между греческим и полинезийским образами жизни, поскольку, без условно, в племенном строе нет единообразия. Не существует стан дартизованного «племенного образа жизни». Тем не менее, мне пред ставляется, что существуют некоторые признаки, которые могут быть обнаружены, если не во всех, то в большинстве племенных обществ. Я имею в виду магическое или иррациональное отношение к обычаям социальной жизни и соответственно жесткость этих обычаев.
<... > Табу жестко регулируют все стороны жизни и господствуют над ними. Табу не оставляют никаких лазеек. При такой форме жиз ни практически не существовало никаких проблем и не былоничего даже отдаленно сходного с моральными проблемами. Я не хочу ска зать, что от члена племени никогда не требовался большой героизм и стойкость, чтобы действовать в соответствии с табу. Я имею в виду, что он редко попадал в положение, вынуждавшее его сомневаться, каким образом действовать. Правильный путь всегда определен за ранее, хотя, следуя по нему, и приходится преодолевать трудности. Он определен табу, магическими племенными институтами, которые никогда не становятся объектами критического рассмотрения. Даже Гераклит не проводил четкого различия между институциональными законами и законами природы: и те, и другие, по его мнению, имеют одинаковый магический характер. Основанные на коллективистской племенной традиции, такие племенные институты не оставляли никакого места для личной ответственности. Табу, которые уста навливают некоторую форму групповой ответственности, могут
* Цит. по: Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1. Гл. 10. Цити руемый текст иллюстрирует содержание главы 3 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
быть признаны разве что предтечами того, что мы называем личной ответственностью, но они фундаментально отличны от последней. Они основаны не на принципе разумного самоотчета, а на магиче ских идеях — таких, как идея смягчения власти судьбы.
Хорошо известно, насколько живучи эти понятия. Наш соб ственный образ жизни все еще перегружен табу — пищевыми табу, табу вежливости и многими другими. И все же между нашим и пле менным обществами есть существенные различия. В нашем образе жизни между законами государства, с одной стороны, и табу, которые мы привычно соблюдаем, — с другой, существует постоянно расши ряющаяся область личных решений с ее проблемами и ответствен ностью. И мы знаем важность этой области. Личные решения могут привести к изменению табу и даже политических законов, которые более уже не представляют собой табу. Возможность рациональной рефлексии по поводу встающих перед человеком проблем — вот что составляет коренное различие этих двух типов общества. Кстати, рациональная рефлексия начинается с Гераклита. А с Алкмеона, Фалея, Гипподама, Геродота и софистов поиск «наилучшего зако на» приобретает постепенно характер проблемы, которую можно и должно обсуждать рационально. В наше же время многие принимают рациональные решения, касающиеся желательности или нежела тельности новых законов и других институциональных изменений, т.е. решения, основанные на оценке возможных последствий на ших действий и на сознательном предпочтении некоторых из них. Мы признаем рациональную личную ответственность.
В дальнейшем магическое племенное, или коллективистское, общество мы будем именовать закрытым обществом, а общество, в котором индивидуумы вынуждены принимать личные реше ния, — открытым обществом.
Закрытое общество в его лучших образцах можно справедливо сравнить с организмом. Так называемая органическая или био логическая теория государства достаточно успешно применима к нему. Закрытое общество сходно со стадом или племенем в том, что представляет собой полуорганическое единство, члены которого объединены полубиологическими связями — родством, общей жиз нью, участием в общих делах, одинаковыми опасностями, общими удовольствиями и бедами. Это — все еще конкретная группа кон кретных индивидуумов, связанных друг с другом не только такими абстрактными социальными отношениями, как разделение труда и обмен товаров, но и конкретными физическими отношениями типа осязания, обоняния и зрения...
82
83
В свете сказанного очевидно, что переход от закрытого к откры тому обществу можно охарактеризовать как одну из глубочайших революций, через которые прошло человечество. Благодаря уже описанному нами биологическому характеру закрытого общества этот переход должен был переживаться очень глубоко. Поэтому, когда мы говорим, что наша западная цивилизация началась с греков, мы должны осознавать, что же это означает. В действительности это означает следующее: греки начали величайшую революцию, которая, по-видимому, все еще находится в своей начальной стадии, а имен но—в стадии перехода от закрытого общества к открытому.
II
Конечно, эта революция не совершалась сознательно. Крушение племенного строя, закрытого древнегреческого общества следует от нести к периоду, когда начал заметно ощущаться прирост населения среди правящего класса собственников земли. Это означало конец «органического» племенного строя. Этот процесс создал в закрытом обществе социальное напряжение...
Пожалуй, самой главной причиной краха закрытого общества стало развитие морского сообщения и торговли. Тесные связи с другими племенами подрывали господствовавшее в то время чувство необходимости существования племенных институтов, а торговля, т.е. коммерческая инициатива, по-видимому, была одной из не многих форм деятельности, с помощью которых даже в обществе, где еще преобладал племенной строй, могла развиваться индиви дуальная инициатива и независимость...
IV
Это поколение афинян, которое знаменует поворотный пункт в истории человечества, по-моему, следует назвать Великим поколе нием. Люди этого поколения жили в Афинах как раз накануне и во время Пелопоннесской войны. Среди них были великие консерва торы, такие, как Софокл и Фукидид. Среди людей этого поколения были представители переходного периода, которые колебались, как Еврипид, или были настроены скептически, как Аристофан. Среди них были и великий лидер демократии Перикл, который сформулировал принципы равенства перед законом и политического индивидуализма, и Геродот, которого приветствовали и превозно сили в городе Перикла как автора сочинения, прославившего эти принципы. Протагор, уроженец Абдер, ставший весьма влиятельным в Афинах, и его земляк Демокрит также должны быть причислены
к Великому поколению. Этим философам принадлежит теория, со гласно которой человеческие институты языка, обычаев и законов не имеют магического характера табу, а сотворены человеком, не естественны, а условны, и эти философы в то же время утверждали, что мы сами отвечаем за эти институты. Существовала также школа Горгия-Алкидама, Ликофрона и Антисфена, выдвинувшая прин ципы недопустимости рабства, рационального протекционизма и антинационализма, т.е. веры в универсальную империю людей. И, наконец, был, пожалуй, величайший из всех них — Сократ, кото рый преподал всем нам урок, согласно которому нам следует верить в разум, но в то же время опасаться догматизма, сторониться как мисологии1, неверия в теорию и разум, так и магической установки тех, кто сотворяет идол мудрости, — другими словами, он учил, что духом науки является критицизм.
<... > Сильное впечатление возникает от знаменитой речи Перик ла: «Для нашего государственного устройства мы не взяли за образец никаких чужеземных установлений. Напротив, мы, скорее, сами являем пример другим, нежели в чем-либо подражаем кому-либо. И так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправством. В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-либо отличился не в силу принадлежности к определенному со словию, но из-за личной доблести. Бедность... не мешает... занять почетную должность... В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям... В общественной жизни не нарушаем законов... и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в за щиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным... Только мы признаем человека, не за нимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем. Немногие способны быть политиками, но все могут оценивать их деяния. Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступления с речами за и против... Считайте за счастье свободу, а за свободу — мужество
1 Мисологи — ненавистники рационального суждения.
84
85
и смотрите в лицо военным опасностям... Одним словом, я утверж даю, что город наш — школа всей Эллады, и полагаю, что каждый из нас сам по себе может с легкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях».
Эти слова — не просто восхваление Афин. Они выражают ис тинный дух Великого поколения. Они формулируют политическую программу великого эгалитарного индивидуалиста, демократа, кото рый хорошо понимал, что демократия не может исчерпываться бес смысленным лозунгом, согласно которому «народ должен править», а должна основываться на вере в разум и на гуманизме. В то же время эти слова являются выражением истинного патриотизма, справедли вой гордости городом-государством, который поставил своей задачей установить образец и стал школой не только Эллады, но, как мы те перь знаем, всех прошедших и будущих поколений человечества...
Даже само возникновение философии, на мой взгляд, может рассматриваться как ответ на крах закрытого общества и его маги ческих верований. Философия — это попытка заменить утраченную магическую веру рациональной верой...
V
Величайший вклад в эту веру был сделан Сократом, который и умер за нее. Сократ не был лидером афинской демократии, подобно Периклу, или теоретиком открытого общества, подобно Протагору. Он был скорее критиком Афин и их демократических институтов, и в этом отношении он мог иметь поверхностное сходство с некоторыми из лидеров реакции против открытого общества. Однако человеку, который критикует демократию и демократические институты, нет нужды быть их врагом, хотя и демократы, которых он критикует, и тоталитаристы, которые надеются поживиться на любом расхожде нии в демократическом лагере, могут, вполне вероятно, назвать его таковым. Существует фундаментальное различие между демократи ческой и тоталитарной критикой демократии. Критика Сократа была демократической и в действительности принадлежала к такому роду критики, который составляет самую сущность демократии...
Закрытое общество и вместе с ним вера в то, что племя — это все, а индивид — ничто, разрушились. Индивидуальная инициатива и самоутверждение стали фактом. Возник интерес к человеческому индивидууму как к индивидууму, а не только как к племенному герою или спасителю. Однако философия, которая ставит человека в центр своего интереса, началась только с Протагора. А убеждение, согласно которому нет ничего важнее в нашей жизни, чем другой индивиду-
альный человек, призыв к людям уважать друг друга и самих себя, по-видимому, обязаны своим появлением только Сократу...
VI
У Сократа был только один достойный последователь — его старый друг Антисфен, последний представитель Великого поколе ния. Платон, самый одаренный из его учеников, оказался и самым неверным из них. Он предал Сократа точно так же, как предали его и дяди Платона...
Читая Платона, мы, как мне кажется, становимся свидетелями внутреннего конфликта, поистине титанической борьбы в душе Платона...
VIII
<...> То, что нам следует извлечь из Платона, в точности противоположно тому, что он пытался преподать нам. И этот урок не следует забывать. Бесспорно, платоновский социологический диагноз превосходен, но предложенная им теория еще хуже, чем то зло, с которым он пытался бороться. Остановка политических из менений не дает средства лечения болезни. Она не может принести счастья. Мы никогда не сможем вернуться к мнимой невинности и красоте закрытого общества. Нашу мечту о небе нельзя воплотить на земле. Случилось так, что мы однажды стали полагаться на разум и использовать способность к критике, и как только мы почувствовали голос личной ответственности, а вместе с ней и ответственности за содействие прогрессу знания, мы уже не можем вернуться к госу дарству, основанному на бессознательном подчинении племенной магии. Для вкусивших от древа познания рай потерян. Чем стара тельнее мы пытаемся вернуться к героическому веку племенного духа, тем вернее мы в действительности придем к инквизиции, секретной полиции и романтизированному гангстеризму. Начав с подавления разума и истины, нам придется закончить жестоким и насильственным разрушением всего человеческого. Нет пути назад к гармоническому государству природы. Если мы повернем назад, то нам придется пройти весь путь — мы будем вынуждены вернуться в животное состояние.
Мы должны серьезно исследовать эту проблему, как бы трудно ни было это сделать. Если мы мечтаем о возвращении к своему дет ству, если мы испытываем искушение опереться на других и таким образом быть счастливыми, если мы стремимся уклониться от за дачи нести свой крест гуманности, разума и ответственности, если
86
87
мы потеряли мужество и хотим избавиться от напряжения, — то нам следует найти опору в ясном понимании того простого выбора, перед которым мы стоим. Мы можем вернуться в животное состояние. Однако, если мы хотим остаться людьми, то перед нами только один путь — путь в открытое общество. Мы должны продолжать двигаться в неизвестность, неопределенность и опасность, используя имею щийся у нас разум, чтобы планировать, насколько возможно, нашу безопасность и одновременно нашу свободу.
ЭСТЕТИЗМ, УТОПИЗМ И ИДЕЯ СОВЕРШЕНСТВА*
Мне кажется, что особенно опасен заложенный в программе Платона подход к политике. Анализ этого подхода имеет очень большое практическое значение с точки зрения рациональной социальной инженерии. Этот платоновский подход может быть охарактеризован как утопическая инженерия в противоположность другому виду социальной инженерии, который мне представляется единственно рациональным и который может быть назван посте пенной, поэтапной инженерией (piecemeal engineering). Утопический подход особенно опасен потому, что он может показаться очевид ной альтернативой безудержному историцизму, т.е. радикальному историческому подходу, который подразумевает, что мы не можем изменить ход истории...
<...> [Подход поэтапной инженерии] мне представляется мето дологически безупречным. Применяющий его политик может как иметь, так и не иметь перед своим мысленным взором план обще ства, он может надеяться, а может и нет, что человечество однажды воплотит в жизнь идеальное общество и достигнет на земле счастья и совершенства. Однако он будет сознавать, что если человечество и способно достичь совершенства, то это произойдет еще очень не скоро, и что каждое поколение людей, а значит, поколение наших современников, стремится не столько к тому, чтобы его осчастливили — ведь не существует институциональных средств, позволяющих сделать человека счастливым, — сколько к тому, чтобы его избавили от несчастий, которые человечество способно предотвратить. Тот, кто страдает, имеет право требовать, чтобы были использованы все возможные средства для облегчения его
* Цит. по: Поппер К. Открытое общество и его враги. М.: Культурная инициатива, 1992. Т. 1 Гл. 9. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 3 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
страданий. Поэтому приверженец поэтапной инженерии будет разрабатывать методы для поиска наиболее тяжелых, нестерпимых социальных бед, чтобы бороться с ними, а не искать величайшее конечное благо, стремясь воплотить его в жизнь...
<...> Можно искать небесный град в прошлом или в будущем, можно звать «назад к природе» или «вперед к миру любви и красоты», но это всегда — призыв к нашим эмоциям, а не к разуму. Даже лучшие намерения создать на земле рай могут превратить ее только в ад — в ад, который человек — и только он — может создать своим собратьям.
1.3. Человек действующий, общество, социальная система
Герберт Блумер
Герберт Блумер (1900—1987) — представитель Чикагской школы в американской социологии. В Чикагском университете преподавал с 1925 по 1952 г., с 1952 г. — в Калифорнийском университете (Берк ли). В 1955 г. Г. Блумер был избран Президентом Американской Со циологической Ассоциации. В одной из статей 1937 г. он употребил выражение «символический интеракционизм», которое стало обозна чать складывающееся к тому времени направление социологической мысли. Это направление выросло из трудов Дж. Г. Мида и Ч. Кули, равно как из работ У. А. Томаса, Дж. Дьюи и других авторов. Общ ность позиций этих авторов и их последователей состояла в новом определении человека. «Человек — это животное, производящее символы» — таковым стало исходное определение человека в рамках новой теоретико-познавательной парадигмы. Сами же символы суть знаки, обращенные от одного члена общества к другому. Эти обраще ния осуществляются в самых разнообразных формах — приветствий, просьб, требований, приказов, угроз прямого или косвенного харак тера, указывающих на то, что человек должен делать и как себя вести в той или иной ситуации взаимодействия с другим человеком или с другими людьми. Интеракция — это взаимодействие, основная ткань социальных отношений. Благодаря такой постановке вопроса внима ние исследователя переключилось с понятий структуры и функции как организующих скреп общественного организма на те смыслы, которые придаются мыслящей и чувствующей личностью символам, содержащийся в каждом акте коммуникации. Объективная нагрузка символов и знаков не создается отдельным индивидом, она заложена в соответствующей культуре или субкультуре. Но индивид распола-
9
гает сравнительно автономной способностью воспринимать или не воспринимать мир символических значений, в котором он живет. Его разум, его чувства, его эмоциональные состояния обеспечивают интерпретацию и переинтерпретацию обращенных к нему симво лов. Человек не просто следует в своем поведении обращенным к нему требованиям, просьбам, приказам и распоряжениям, он сам, оценивая ситуацию, избирает варианты поведения, за которые он несет моральную ответственность. Символический интеракционизм обращен, следовательно, не к изучению «факторов среды» и не к «стимулам», воздействующим на реальное поведение людей. Он об ращен к исследованию внутреннего мира человека, разнообразие которого определяется разнообразием символического содержания сознания, мышления, эмоциональных состояний.
Г. Блумер развертывает понятие символического интеракциониз-ма в полноценную динамично развивающуюся социологическую теорию, оказавшую существенное воздействие на весь комплекс гуманитарного знания. В предлагаемой вниманию читателя статье (1969) Г. Блумер самым сжатым образом формулирует принципы этой теории. Именно в связи с этим предлагаемый читателю текст используется для ознакомления с основными идеями одного из ведущих направлений современной социологической теории. Общая характеристика Чикагской школы дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 1).
А.З.
СИМВОЛИЧЕСКИЙ ИНТЕРАКЦИОНИЗМ*
Символический интеракционизм зиждется в конечном счете на трех простых предпосылках. Первая из них заключается в том, что люди действуют по отношению к вещам на основании того значения, которое вещи имеют для людей. В качестве таких вещей может вы ступать все то, что сам человек замечает в своем мире. Это могут быть физические объекты, такие, как деревья или стулья; другие люди, такие, как мать или служащий на складе; группы людей, такие, как друзья или враги; институты, такие, как школы или правительства;
* Цит. по: Blumer Herbert Symbolic Interactionism // Four Sociological Tradi tions. Selected Readings / Ed. by Randall Collins. New York-Oxford, 1994. P. 304-321. Пер. В. Г. Кузьминова, редактор перевода А. Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание глав 1 и 5 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
жизненные идеалы, такие, как личная независимость или честность; действия других людей, такие, как приказы или просьбы, равно как и ситуации, с которыми сталкивается индивид в своей повседневной жизни. Вторая предпосылка заключается в том, что значение этих вещей выводится или проистекает из социального взаимодействия человека с другими людьми. Третья предпосылка заключается в том, что эти значения трактуются и видоизменяются в процессе, инициируемом индивидом для интерпретации вещей, с которыми он сталкивается. Я хотел бы вкратце рассмотреть каждую из этих трех фундаментальных предпосылок.
Вряд ли найдется много ученых, которые будут оспаривать справедливость первого принципа, а именно то, что люди действу ют по отношению к вещам на основании значений, которые эти вещи для них имеют. Как это ни странно, но эта простая мысль либо не принимается во внимание вообще, либо понимается пре вратно практически всеми исследователями, работающими в русле современной социальной и психологической науки. Значение (meaning) понимается как само собой разумеющееся и поэтому или отодвигается в сторону как нечто неважное, или рассматривается лишь как нейтральный связующий элемент среди тех факторов, которые определяют человеческое поведение. При этом само по ведение трактуется как результат действия этих факторов. Это с не обходимостью вытекает из той ситуации, которая главным образом сложилась в современной психологической и социальной науке. И в той, и в другой области человеческое поведение рассматривается как результат действия различных факторов, воздействующих на людей. Основное внимание сосредоточено, с одной стороны, на поведении, а с другой — на факторах, производными от которых являются люди. Таким образом, психологи обращаются к таким факторам, как сти мулы, установки, осознанные или неосознанные мотивы, разного рода психологические воздействия, восприятие и познавательные способности. В равной степени их внимание сосредоточивается на различных чертах личностной организации, которые ответственны за данные формы или образцы человеческого поведения. Подоб ным же образом социологи обращаются к таким факторам, как социальное положение, статусные требования, социальные роли, культурные предписания, нормы и ценности, социальное давление и групповая принадлежность как к аргументам для доказательства означенного подхода. В обеих трактовках, столь типичных для психологии и социологии, значение вещей для действующих людей
90
91
либо обходится стороной, либо растворяется в факторах, с помощью которых объясняется человеческое поведение...
Точка зрения символического интеракционизма, напротив, заключается в том, что значения, которые вещи имеют для людей, по определению являются приоритетными. Игнорировать значения вещей, в отношении которых осуществляется человеческое дей ствие — значит ложно понимать поведение, которое мы изучаем. Жертвовать значением в пользу факторов, которые, предположи тельно, порождают поведение — значит грубейшим образом пре небрегать ролью значения в формировании поведения.
Однако сама по себе эта предпосылка, гласящая, что люди действуют в отношении вещей на основании значения этих вещей, еще слишком проста, чтобы понять, что такое символический интеракционизм, поскольку существуют и другие теоретические направления, которые исходят из этой же предпосылки. Главная линия водораздела между этими направлениями и символическим интеракционизмом связана со второй предпосылкой, которая каса ется источника значения. Существуют два хорошо известных тради ционных способа объяснения источников происхождения значения. Один из них сводится к тому, что значение трактуется как внутренне присущее самой вещи, как неотъемлемая часть ее объективной природы... Сточки зрения другой главенствующей традиционной позиции «значение» рассматривается как психическое приращение к вещи, осуществляемое личностью, для которой эта вещь имеет значение. Это психическое приращение трактуется как выражение составных элементов личностной души (psyche), ее внутренней сущности или психологической организации... Значение вещи есть не что иное, как выражение данных психологических элементов, которые вступают во взаимодействие в связи с восприятием этой вещи. Поэтому объяснить значение вещи можно путем изоляции особых психологических элементов, которые производят значение... Но если мы относим значения вещей лишь к психологическим элементам, то тем самым мы ограничиваем формирование значе ния только теми процессами, которые связаны с пробуждением и сведением воедино психологических элементов, производящих значение: эти процессы являются психологическими по природе и включают в себя восприятие, познание, вытеснение, передачу чувств и ассоциацию идей.
Символический интеракционизм в отличие от только что из ложенных двух господствующих позиций видит иной источник значения. Он не рассматривает значение в качестве эманации вну-
тренней природы вещи, которая имеет значение, равно как он и не считает, что значение возникает из переплетения психологических компонентов личности. Вместо этого символический интеракцио низм рассматривает значение как то, что возникает в процессе взаи модействия между людьми. Значение вещи дляличности вырастает из тех способов, с помощью которых другие люди действуют в отношении данной личности в связи с данной вещью. Действия других определяют вещь как она есть для данной личности. Таким образом, символический интеракционизм рассматривает значения в качестве социальных про дуктов. Они существуют благодаря тем определениям вещи, которые формируются в процессе их взаимодействия...
Третья, уже упомянутая, предпосылка в еще большей мере под черкивает специфику символического интеракционизма... Так как значение вещей формируется в контексте социального взаимодей ствия и выводится личностью из этого взаимодействия, было бы ошибкой считать, что использование значения личностью ограни чивается применением полученного подобным образом значения... [На самом деле] актор использует значения посредством процесса интерпретации. В этом процессе выделяются два ярко выраженных этапа. Во-первых, актор выделяет для себя те вещи, в отношении которых он действует. Он должен указать самому себе на те вещи, которые для него значимы. Выработка самих способов выделения представляет собой внутренний социальный процесс, в ходе кото рого актор взаимодействует сам с собой. Подобная самоинтерак-ция есть нечто иное в сравнении с внутренним взаимодействием психологических элементов. Это пример включения личности в процесс коммуникации с самой собой. Во-вторых, благодаря этому процессу коммуникации личности с самой собой интерпретация превращается в работу со значениями. Актор выбирает, проверяет, взвешивает, занимается перегруппировкой и трансформацией значе ний в соответствии с ситуацией, в которой он находится, и в русле направленности его деятельности. Соответственно интерпретация должна восприниматься не как чисто автоматическое примене ние уже установленных значений, но как формирующий процесс, в котором значения используются и пересматриваются в качестве инструментов управления и развертывания действия. Необходимо осознавать, что значения играют свою роль в деятельности посред ством процесса самоинтеракции...
Символический интеракционизм, будучи основанным на этих трех предпосылках, необходимым образом ведет к разработке анали тической схемы человеческого общества и человеческого поведения,
92
93
которая является вполне самостоятельной. Именно эту схему или модель я и намерен сейчас рассмотреть...
Природа общества или природа жизни человеческой группы
Считается, что человеческие группы состоят из людей, участву ющих в деятельности. Деятельность состоит из многочисленных действий, которые совершают индивиды в своей жизни, общаясь друг с другом и сталкиваясь с последовательностью различных ситуаций, в которые они попадают. Индивиды могут действовать самостоятельно, коллективно, равно как и от имени или в каче стве представителей неких организаций или групп других людей. Действия осуществляются действующими индивидами, причем осуществляются всегда в зависимости от ситуаций, в которых они вынуждены действовать. Следствием этой простой и в значительной мере излишней характеристики является то, что в своей основе че ловеческие группы или общество существуют в действии и должны рассматриваться в понятиях действия. Данная картина человеческого общества как действия должна быть исходным пунктом (равно как и конечным) при разработке любой модели, претендующей на эм пирическое описание и анализ человеческого общества... Главный принцип символического интеракционизма заключается в том, что любая эмпирически ориентированная модель человеческого обще ства, как бы она ни создавалась, должна учитывать тот факт, что в любых своих проявлениях общество состоит из людей, вовлеченных в действие. Чтобы быть эмпирически достоверной, модель должна быть согласована с природой социального действия человека.
Природа социальной интеракции
Жизнь группы обязательно предполагает интеракцию между членами группы или, говоря другими словами, общество состоит из индивидов, взаимодействующих друг с другом. Действия одного члена группы совершаются преимущественно в ответ на действия другого или в результате взаимодействия одного с другим. Хотя данное обстоятельство учитывается практически во всех опреде лениях общества, социальная интеракция обычно воспринима ется как данность, которой самой по себе придается, если вообще придается, небольшое значение. Это прослеживается в типичных социологических и психологических моделях, в которых социаль ная интеракция рассматривается лишь как среда, через которую проходят детерминанты поведения, чтобы вызвать тот или иной его
тип. Таким образом, типичные социологические модели связывают поведение с такими факторами, как статусное положение, культур ные предписания, нормы, ценности, санкции, ролевые ожидания и требования социальной системы. Объяснение в рамках факторов подобного рода рассматривается как достаточное; при этом социаль ная интеракция, которая, безусловно, вытекает из взаимодействия этих факторов, остается без внимания. Подобным же образом в типичной психологической модели такие факторы, как мотивы, установки, скрытые комплексы, компоненты психологической организации и психологического процесса, используются для объ яснения поведения. Однако при этом не возникает необходимости в рассмотрении социального взаимодействия. От этих причинных факторов совершается скачок к поведению, которое они должны вызывать. Социальное взаимодействие становится всего лишь средой, через которую проходят социальные и психологические детерминанты, призванные вызвать данные формы поведения...
Символический интеракционизм не просто церемониальный жест в сторону социального взаимодействия. Социальное взаимо действие рассматривается здесь как само по себе жизненно важное. Важность эта определяется тем обстоятельством, что социальное взаимодействие есть процесс, который формирует человеческое по ведение, а не средство или условие выражения или высвобождения человеческого поведения. Проще говоря, люди, взаимодействуя друг с другом, должны принимать во внимание то, что делают или намере ваются сделать другие. Они вынуждены выстраивать свое собствен ное поведение или разрешать возникающие ситуации в соответствии с тем, что именно они приняли во внимание. Поэтому деятельность других выступает в качестве положительного фактора при формиро вании их собственного поведения. Под влиянием действий других человек может отказаться от того или иного намерения или цели, пересмотреть их, проверить правильность или отложить реализацию либо, напротив, более энергично пытаться их осуществить или во обще заменить на другие. Действия других людей предопределяют то, что человек планирует сделать. Они могут вступить в конфликт с данными планами или отменить их, могут заставить пересмотреть планы или потребовать составления радикального изменения этих планов. Человек должен, так или иначе, согласовывать (to fit) направ ленность собственной деятельности с действиями других. Действия других должны приниматься во внимание и не могут рассматриваться лишь как средство выражения того, что человек намеревается сделать или к осуществлению чего приступает.
94
95
Мы обязаны Джорджу Герберту Миду за его проникновенный анализ социального взаимодействия — анализ, который совпадает с только что приведенным реалистическим описанием. Мид выделяет две формы или два уровня социальной интеракции в обществе. Он на зывает их соответственно «языком жестов» (conversation of gestures) и «использованием значимых символов» (use of significant symbols). Я называю их соответственно «несимволической интеракцией» и «символической интеракцией». Несимволическая интеракция имеет место тогда, когда человек непосредственно отвечает на действие дру гого, не прибегая к интерпретации этого действия; символическая же интеракция подразумевает интерпретацию этого действия... В своем общении люди в массовом порядке вступают в несимволическую ин теракцию, когда они непосредственно и нерефлексивно реагируют на телодвижения друг друга, на выражение лица и тональность голоса, но их интеракция выходит на качественно иной, символический уровень, когда они пытаются понять значение действий друг друга...
Центральная роль, которую играет символическая интеракция в жизни человеческой группы и поведении, а также важность интерак ции должны быть очевидными. Общество или человеческая группа состоит из ассоциированных людей. Такая ассоциация неизбежно существует в виде людей, воздействующих друг на друга, и поэтому участвующих в социальной интеракции. Характерным для такой социальной интеракции в обществе является то, что она осущест вляется преимущественно на символическом уровне. Действуя сами по себе, коллективно или в качестве представителей какой-либо организации, индивиды при общении друг с другом обязательно должны отдавать себе отчет о действиях других, когда они предпри нимают собственные действия. Они делают это в результате двуе диного процесса, который включает в себя указание другим на то, как они должны действовать, и интерпретацию указаний, даваемых другими. Жизнь человеческой группы представляет собой нескон чаемый процесс определения для других того, что нужно делать, и интерпретации определений других. Посредством этого процесса люди приводят в соответствие действия друг друга и формируют свое собственное индивидуальное поведение. Как их совместная деятельность, так и индивидуальное поведение формируются в этом разворачивающемся процессе и посредством этого процесса. Как первое, так и второе не просто выражение чего-то уже имеющегося в наличии, не продукт, который люди привносят в свою интеракцию, и не условия, предшествующие интеракции. Непонимание данного положения принципиальной важности является фундаментальным
недостатком моделей, которые претендуют на описание общества в русле социальной организации, психологических факторов или какой-либо комбинации первого и второго. Благодаря символиче ской интеракции жизнь человеческой группы необходимым образом представляет собой формирующий процесс, а не просто фон, на котором проявляются уже существующие факторы.
Природа объектов
Позиция символического интеракционизма заключается в том, что «миры» для людей и для человеческих групп состоят из «объектов» и что эти объекты являются продуктом символической интеракции. Объектом может быть все то, что можно обозначить, на что можно указать или к чему можно отнестись — облако, книга, законодательная власть, банкир, религиозная доктрина, призрак и т.д. Для удобства объекты можно разделить на три категории:
а) физические объекты, такие, как стулья, деревья или вело
сипеды;
б) социальные объекты, такие, как студенты, священники,
президент, мать или друг;
в) абстрактные объекты, такие, как принципы морали, фило
софские доктрины или идеи вроде справедливости, эксплу
атации или сострадания.
Я повторяю, что объект — это все то, что можно обозначить или на что можно указать. Природа объекта — любого и каждого объ екта — определяется его значением для личности, по отношению к которой он является объектом. Это значение устанавливает способ, с помощью которого личность готова действовать по отношению к данному объекту, а также способ, с помощью которого личность готова о нем рассуждать. Один и тот же объект может иметь разное значение для разных индивидов. Дерево будет разным объектом для ботаника, лесоруба, поэта или садовника. Президент Соединенных Штатов будет весьма разным объектом для преданного члена пре зидентской партии в сравнении с представителем оппозиции. Члены одной этнической группы могут рассматриваться представителями других этнических групп как совершенно иной по типу объект, нежели чем они сами. Значение объекта для личности вырастает главным образом из того способа, с помощью которого его опреде ляют партнеры личности по интеракции. Так, пользуясь указаниями других людей, мы узнаем, что стул есть стул, что доктора — опреде ленный род специалистов, что Конституция Соединенных Штатов
%
7-3033
97
является определенным правовым документом и т.д. В процессе взаимных указаний возникают общие объекты, т.е. такие объекты, которые имеют одно и то же значение для данной группы людей и которые воспринимаются ими одинаковым образом.
Из вышеприведенного представления об объектах вытекает не сколько следствий, заслуживающих внимания.
Во-первых, оно дает нам совершенно иную картину социальной среды или социального окружения людей. С этой точки зрения, среда состоит только из объектов, которые эти люди признают или узнают. Природа среды определяется тем значением, которое объ екты, ее составляющие, имеют для людей. Индивиды, равно как и группы, живущие в одном и том же месте пространства, могут иметь соответственно весьма различные среды или, как мы гово рим, люди могут жить бок о бок и тем не менее находиться в разных мирах. Действительно, термин «мир» является более подходящим, чем термин «среда» для обозначения окружения, среды обитания и структуры объектов, с которыми люди сталкиваются. Это мир их объектов, с которыми люди должны иметь дело и в отношении которых они должны разворачивать свою деятельность. Следова тельно, чтобы понять действия людей, необходимо определить мир их объектов...
Во-вторых, значения объектов следует понимать в качестве социальных продуктов, которые формируются и возникают в про цессе определения и интерпретации, в процессе, который является составной частью интеракции людей. Значения всего и вся должны формироваться, осознаваться и передаваться посредством про цесса обозначения (indication). Этот процесс неизбежно является социальным процессом. Жизнь человеческой группы на уровне символической интеракции представляет собой масштабный про цесс формирования, поддержания и трансформации объектов, при надлежащих к их миру, по мере того как этим объектам придается значение. У объектов отсутствует фиксированный статус, за исклю чением того, который обеспечивается поддержанием их значений путем указаний и определений, даваемых объектам людьми. Более чем очевидно, что значения любых объектов могут претерпевать изменения... Короче говоря, сточки зрения символического инте-ракционизма жизнь человеческой группы есть процесс, в котором объекты создаются, находят подтверждение, трансформируются и отбрасываются в сторону. Жизнь и действия людей с необходи мостью изменяются параллельно с изменениями, происходящими в мире их объектов.
Человек как действующий организм
Символический интеракционизм признает, что люди должны обладать некоей структурой (a makeup), которая соответствует приро де социальной интеракции. Человек рассматривается как организм, который отвечает на действия других не только на несимволическом уровне, но и как субъект, дающий указания другим и интерпрети рующий указания, даваемые ему этими другими. Человек способен делать это, как убедительно доказал Мид, только благодаря тому, что он располагает «самостью» (a self). За этим термином не скрывается ничего эзотерического; он обозначает лишь то, что человек может быть объектом своего собственного действия... Как и другие объекты, Я-объект (self-object) возникает в процессе социальной интеракции, в ходе которой другие люди определяют личность для нее самой. При рассмотрении вопроса о восприятии роли другого Мид проследил, каким образом это происходит. Он полагал, что для того, чтобы стать объектом для самого себя, личность должна взглянуть на себя со стороны. Этого можно достичь, если встать на позицию других и смотреть на себя и действовать по отношению к себе с этой позиции. Роли, которые принимает личность, переходят от одной стадии к другой: от ролей обособленных индивидов («стадия игры») (the "play stage") через роли отдельных организованных групп («стадия игры по правилам») (the "game stage") до ролей абстрактного сообщества («обобщенный Другой») (the "generalized other"). Принимая такие роли, личность способна обратиться к себе или приблизиться к себе, как это происходит, например, с маленькой девочкой, которая играет в «дочки—матери» и при этом разговаривает сама с собой так, как стала бы говорить с ней мать. Это прослеживается и в случае молодого священника, который смотрит на себя глазами клира. Мы формируем наши мы-объекты (objects of ourselves) посредством принятия роли другого. Следовательно, мы смотрим на себя так, как другие смотрят на нас, или — точнее — мы смотрим на себя, при нимая один из трех типов упомянутых выше ролей. То, что человек формирует я-объект теми же способами, с помощью которых другие определяют человека для него самого, сейчас достаточно широко признано в литературе. Поэтому, несмотря на значимость этого положения, я не буду больше на нем останавливаться.
Более важный вывод, вытекающий из факта обладания чело веком самостью, заключается в том, что данное обстоятельство позволяет человеку вступать в интеракцию с самим собой. Эта интеракция осуществляется не в виде интеракции между двумя или
99
более элементами психической системы, как, например, между по требностями или между чувствами, или между идеями, или между Id и Ego во фрейдистском смысле. Мы понимаем интеракцию как социальное взаимодействие, как форму коммуникации, в ходе ко торой личность адресуется к самой себе как к личности и соответ ствующим образом отвечает. Мы ясно видим такую интеракцию нас с нами, когда, скажем, каждый из нас замечает, что он сердится сам на себя, подстегивает себя, решая какую-либо задачу, напоминает себе, что нужно сделать то-то и то-то или разговаривает сам с собой, вырабатывая некий план действия. Как показывают эти примеры, само-интеракция проявляется в основном в виде процесса указаний самому себе на то, что нужно делать. Этот процесс протекает посто янно в течение сознательной жизни человека и проявляется, когда человек обращает внимание или думает о каком-либо деле, когда он замечает, что происходит что-либо. И действительно, понять или осознать нечто для человека тождественно обозначению этого для самого себя. Он идентифицирует ту или иную вещь как определен ный род объекта и взвешивает ее значимость или важность с позиции линии его поведения. Сознательная жизнь человека состоит из целых серий таких указаний, которые он дает самому себе. Эти указания помогают ему управлять своими действиями.
Так мы получаем образ человека как организма, который вза имодействует сам с собой посредством социального процесса ин дикаций, делаемых для самого себя. Это качественно иное видение человека в сравнении с тем, которое доминирует в современной социальной и психологической науке. Господствующая точка зре ния заключается в том, что человек представляется как сложный организм, поведение которого является реакцией на факторы, влияющие на организацию этого организма... С точки зрения этого широко распространенного подхода человек является «социальным» существом только в смысле принадлежности к определенному со циальному виду или в смысле существа, реагирующего на других (социальные стимулы), или в смысле существа, инкорпорировавшего организацию своей группы.
Представление о человеке, характерное для символического интеракционизма, принципиально отличается от этих подходов. Человек представляется как «социальное» существо в более глубоком смысле — в смысле организма, который вступает в социальную инте ракцию с собой, давая указания самому себе и реагируя на эти указа ния. Благодаря включению в самоинтеракцию, человек становится в совершенно иное отношение к своей среде, чем это предполагается
100
в рамках широко распространенного конвенционального подхода, о котором речь шла выше. Вместо образа человека как организма, всего лишь реагирующего на воздействие внешних и внутренних факто ров, возникает образ человека как организма, который имеет дело с тем, что он замечает. Он вырабатывает ответ на то, что он замечает, включаясь в процесс само-указания, в ходе которого он превращает замеченное им в объект, придает этому объекту значение и использует значение в качестве основы для управления своими действиями. Его поведение по отношению ктому, что он замечает, не является простой реакцией на замеченное. Это действие, которое рождается из интер претации, осуществляемой посредством процесса само-указания. В этом смысле человек, вступающий в само-интеракцию, не просто реагирующий организм, но организм действующий, организм, кото рый должен выработать линию поведения на основе того, что именно им принято во внимание. А это нечто большее, нежели реакция на некий фактор, воздействующий на организацию человека.
Природа человеческого действия
Способность человека давать указания самому себе определяет исключительный характер человеческого действия. Дело обстоит не так, что человек в силу своей организации реагирует на изменения в окружающей среде. Данная способность означает, что индивид имеет дело с миром, который он должен интерпретировать, прежде чем действовать. Он призван справиться с ситуациями, в которых он вынужден действовать, оценивая действия других и планируя собственные действия в свете такой интерпретации. Он должен вырабатывать и направлять свои действия, а не просто реагировать на факторы, действующие на него или через него. Его усилия по выработке собственного действия могут оказаться жалкими, тем не менее он должен его вырабатывать...
Мы должны понять, что деятельность людей состоит в ответе на поток ситуаций, в которых они должны действовать, и что их действие выстраивается на основе того, что они замечают и как они оценивают и интерпретируют замеченное, а также какого рода предполагаемые направления деятельности они вырабатывают. Этот процесс нельзя схватить, связывая действие с каким-либо видом факторов (например, с мотивами, иерархией потребностей, роле выми требованиями, социальными ожиданиями или социальными правилами), которые, как предполагается, побуждают к действию и стимулируют его завершение. Такой фактор или какая-либо его форма являются лишь обстоятельством, которое принимается
101
актором во внимание при выработке направления действия. Ини циирующий фактор не затрагивает и не объясняет, как это и другие обстоятельства принимаются во внимание в ситуации, побуждающей к действию. Требуется проникнуть в процесс определения, осущест вляемого актором, чтобы понять действие последнего.
Подобный подход к человеческому действию в равной степени приложим к совместному или коллективному действию, в котором участвует целый ряд индивидов. Совместное или коллективное действие принадлежит к епархии социологического знания, как, например, поведение групп, деятельность институтов, организаций и социальных классов. В подобных примерах социетального пове дения самого разного рода мы обнаруживаем индивидов, которые свои направления действия приводят в соответствие с направле ниями действия других. Рассматривать и изучать такое поведение и целесообразно, и возможно в его совместном и коллективном измерении, а не с точки зрения его индивидуальных компонентов. Совместное поведение не утрачивает своего характера как поведе ния, вырабатывающегося посредством процесса интерпретации, и в тех ситуациях, на которые требуется реагировать коллективно. В качестве коллектива может выступать армия, ведущая военную кампанию, корпорация, стремящаяся расширить сферу своей деловой активности, или нация, пытающаяся изменить неблаго приятный торговый баланс. В любом случае действие должно вы рабатываться посредством интерпретации того, что происходит в соответствующей сфере деятельности. Процесс интерпретации осуществляется участниками, которые дают указания друг другу, а не самим себе. Совместное или коллективное действие является результатом такого процесса интерпретативной интеракции.
Взаимосвязь действия
Как было сказано выше, жизнь человеческой группы включает в себя и заключается в согласовании направлений действия членов группы друг с другом...
Изучая коллективы и совместное действие, исследователь может занять ошибочную позицию, если он не поймет, что совместное дей ствие коллектива представляет собой взаимосвязь отдельных актов, совершаемых участниками этого действия. Ошибка приводит к пре небрежению тем фактом, что совместное действие должно претерпеть процесс формирования. Даже если речь идет о прочно утвердившейся и повторяющейся форме социального действия,то и в этом случае каждая его стадия должна формироваться заново.
102
Далее. Процедура формирования социального действия, в ре зультате чего оно воплощается в практику, осуществляется посред ством двойного процесса обозначения и интерпретации. Последние были рассмотрены выше. Участники действия по-прежнему должны направлять свои акты, формируя и используя значения.
На фоне этих замечаний я хочу поделиться тремя наблюдени ями за следствиями взаимосвязи, конституирующей совместное действие. Сначала хотелось бы рассмотреть примеры совместного действия, которое является постоянным и стабильным. Преобла дающая часть социального действия в обществе, особенно в устой чивом обществе, реализуется в виде периодически повторяющихся моделей социального действия. Люди в большинстве ситуаций, в которых они взаимодействуют друг с другом, четко понимают, как будут действовать они и как будут действовать другие. Они рас полагают общепринятыми и заранее установленными значениями ожидаемых последствий действия участников. Поэтому каждый участник действия может управлять своим поведением, используя эти значения. Примеры повторяющихся и предустановленных форм совместного поведения настолько часто встречаются и настолько стали общеупотребительными, что не вызывает удивления стрем ление исследователей преподнести их в качестве сущности или естественной формы жизни человеческой группы. Это стремление особенно явно проступает в концепциях «культуры» и «социально го порядка», которые доминируют в научной и социологической литературе. Большинство социологических моделей основаны на убеждении в том, что общество существует в форме установленного порядка жизни, который реализуется в приверженности людей к рядам правил, норм, ценностей и санкций, указывающих им, как нужно вести себя в различных ситуациях.
По поводу этой аккуратной схемы необходимо сделать не сколько комментариев.
Во-первых, не совсем справедливо сводить пространство жизни в обществе — в любом человеческом обществе — к реализации пред установленных форм совместного действия. В рамках групповой жизни постоянно возникают новые ситуации, задающие проблемы, по отношению к которым существующие правила являются мало действенными. Лично я никогда не слышал об обществе, которое было бы свободно от проблем, или об обществе, члены которого не обсуждали бы способы действия. Следовательно, зоны непред-писанного поведения в жизни человеческой группы столь же есте ственны, органичны и постоянны, как и те, которые определяются
103
предустановленными и неуклонно соблюдаемыми предписаниями, касающимися совместного действия.
Во-вторых, мы должны признать, что даже в случае с заранее установленным и повторяющимся социальным действием каждая его стадия должна формулироваться заново. Участники процесса должны вырабатывать направления своего действия и согласовы вать их с направлениями действия других посредством двойного процесса обозначения и интерпретации. Разумеется, в случае по вторяющегося совместного действия они делают это, используя одни и те же повторяющиеся и постоянные значения. Если мы признаем данное обстоятельство, то мы будем вынуждены осо знать, что важна игра и судьба значений, а не совместное действие в установившейся форме. Повторяющееся и стабильное совместное действие есть в такой же степени результат процесса интерпретации, как и новая форма совместного действия, которая разворачивается впервые. Это соображение носит отнюдь не тавтологический или педантический характер. На значения, которые лежат в основе установившегося и повторяющегося совместного действия, могут оказывать давление, они могут быть поддержаны, могут вызывать сомнения, могут подтверждаться, ускользать от внимания, а могут приобретать дополнительную силу. За фасадом объективно вос принимаемого совместного действия развертывается совокупность значений, поддерживающая жизнь данного совместного действия, и эту совокупность значений исследователь не может позволить себе игнорировать. Восприятие и использование таких понятий, как нормы, ценности, социальные правила, и тому подобных по нятий не должно закрывать глаза исследователя на тот факт, что за каждым из этих понятий скрывается процесс социальной интерак ции — процесс, который необходим не только для их изменения, но и для поддержания их в неизменной форме. Именно социальный процесс, характерный для групповой жизни, создает и поддерживает правила, а не правила создают и поддерживают групповую жизнь.
Второе наблюдение, касающееся взаимосвязи, которая консти туирует совместное действие, относится к множественным связям между действиями, играющими весьма заметную роль в жизни человеческой группы. Мы знакомы с этими большими, сложными сетями действий, включающими в себя взаимосвязи и взаимоза висимости между различными действиями различных людей. Это прослеживается, например, в разделении труда, простирающегося от выращивания фермером зерна до конечной продажи хлеба в мага зине, или в изощренной цепи событий, которая тянется от момента
ареста подозреваемого до его окончательного освобождения из мест заключения. Данные сети, включающие регулируемое участие раз личных людей, осуществляющих различные действия в различных точках социального пространства, складываются в картину институ тов, которая являлась предметом исследования социологов. Эти сети также являются почвой для произрастания идей о том, что жизнь человеческой группы носит системный характер. Наблюдая столь большой комплекс разнообразных видов деятельности, строящихся на регулярной основе, а также дополнительную организацию участ ников с их тесно связанными и взаимозависимыми отношениями, легко понять, почему так много ученых воспринимают подобные сети или институты как самостоятельно функционирующие целост ности с собственной динамикой. В силу данного обстоятельства внимание к участникам этой сети является излишним. Такое видение ситуации характерно для большинства социологических теорий и институтов и социальных организаций.
Но, с моей точки зрения, такое видение ситуации является ошибочным. Необходимо признать истинное положение дел (what is true), а именно то, что множество участников, занимающих различ ное положение в сети, включаются в деятельность на тех позициях, которые они занимают, благодаря тому, что они опираются на при знанные ряды значений. Сама сеть или институт не функционирует автоматически в силу некоей внутренней динамики или системных требований. Они функционируют потому, что люди с разным по ложением что-то делают, и то, что они делают, является результатом определения ими ситуации, в которой они призваны действовать... Следует признать, что эти ряды значений, побуждающие участников действовать на их позициях в сети именно так, а не иначе, занимают свое собственное место в локализованном процессе социальной интеракции. Эти значения формируются, поддерживаются, осла бляются, усиливаются или трансформируются в зависимости от ситуации благодаря некоторому процессу социального определения (socially defming-process). Как функционирование, так и изменение институтов обеспечивается этим процессом интерпретации, проис ходящим среди различных групп участников.
Третье важное наблюдение, о котором следует сказать, за ключается в том, что любой вид совместного действия, будь оно вновь осуществляемым или давно утвердившимся, необходимо возникает на фоне предыдущих действий участников. Новый вид совместного действия никогда не возникает вне зависимости от его предыстории. Участники процесса формирования нового со-
104
105
вместного действия всегда привносят в этот процесс свой мир объектов, ряды значений и модели интерпретации, которыми они располагают. Таким образом, новая форма совместного действия всегда возникает из предыдущего совместного действия и связана с его контекстом. Она не может быть понята вне этого контекста; исследователь должен иметь представление об этой связи с преды дущими формами совместного действия. В противном случае он встанет на предательский и эмпирически ущербный путь, если будет думать, что любая данная форма совместного действия может быть отделена от ее исторических связей. Вроде бы как ее субстанция и характер возникли из воздуха, в результате спонтанного зарождения, а не выросли из того, что происходило прежде. Качественно новые и напряженные ситуации могут вынудить людей вырабатывать прежде невиданные формы совместного действия, которые резко отлича ются от тех, в которых они прежде принимали участие. Но даже в таких случаях обнаруживается некоторая связь и преемственность с тем, что имело место раньше. Нельзя понять новую форму, если при этом не включается представление об этой преемственности. В совместном действии проявляется не только, так сказать, гори зонтальная связь между действиями участников, но и вертикальная связь с предыдущим совместным действием.
Резюме
Из нашего краткого описания коренных образов символиче ского интеракционизма должно сложиться ясное понимание его общих перспектив. С точки зрения символического интеракцио низма общество представляет собой людей, вовлеченных в процесс жизнедеятельности (engaged in living). Эта жизнедеятельность есть процесс непрекращающейся деятельности, в которой участвующие вырабатывают направления действия в многочисленных ситуациях, с которыми они сталкиваются. Они включены в сложный процесс интеракции, в ходе которого они должны приводить свои выраба тываемые действия в соответствие с действиями других. В ходе этого процесса интеракции люди дают указания другим на предмет того, что последним нужно делать, и интерпретируют указания, данные другими. Люди живут в мире объектов и руководствуются в своих ориентации и действии значением этих объектов. Их объекты, вклю чая Я-объекты, формируются, поддерживаются, ослабевают или трансформируются во взаимодействии людей друг с другом. Этот общий процесс, разумеется, должен рассматриваться как дифферен-
106
цированный по характеру, что с необходимостью вытекает из того факта, что люди разделяются на различные группы, принадлежат к различным ассоциациям и занимают различные позиции. Соответ ственно они по-разному воспринимают друг друга, живут в различ ных мирах и руководствуются различными рядами значений. Вместе с тем, имеем ли мы дело с семьей, бандой подростков, промышленной корпорацией или политической партией, мы должны воспринимать деятельность такого коллективного целого как постоянное его фор мирование посредством обозначения и интерпретации.
Заключение
Мое заключение... может быть сформулировано в виде простого требования: уважайте природу эмпирического мира и организуйте методологический инструментарий так, чтобы в нем присутство вало это уважение. Вот то, что, как мне кажется, символический интеракционизм пытается делать.
Энтони Гидденс
Энтони Гидденс (род в 1938 г.) — один из ведущих теорети ков современной социологии деятельности, ректор Лондонской школы экономики и политических наук (с 1997), советник Тони Блэра. Изучал социологию и психологию в университете в Галле и в Лондонской школе экономики и политических наук (1956-1961). Преподавал социологию в университете в Лейчестере (1961-1970), затем — в Кембридже (1970-1996), где получил степень PhD (1976) и звание профессора (1986). Директор издательств Polity Press и Blackwell-Polity, Кембридж. Иностранный член Российской акаде мии наук (1999).
Опыт преподавания социологии Э. Гидденс отразил в учебнике «Социология» (1989), переведенном на русский язык (1999).
Основной научный труд Э. Гидденса — «Устроение общества: очерк теории структурации» (1984). Отвергая структурный функ ционализм и эволюционизм, он утверждает принцип деятельности субъектов и процессуальное понимание социальных структур. Центр тяжести в реализации социальных программ он переносит на локальные общины.
В базовом пособии учебного комплекса (глава 2) отмечено, что этот труд Э. Гидденса стал одним из глубоких ответов современной социологии на вступление либерального общества в стадию зрелости
107
или массовой активности — ответом с позиций социологического активизма. Ниже приведен, с сокращениями, первый подраздел главы IVкниги Э. Гидденса «Устроение общества» (1984), который позволяет уяснить его методологический подход к социетальным проблемам.
Н.Л.
ОБЩЕСТВА И СОЦИАЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ*
Нетрудно убедиться, что в большинстве случаев термин «обще ство» употребляется в двух основных значениях (среди множества других, таких, как «общество» в смысле «высшее общество»). Одно из них трактует общество как «социальное объединение» или вза имодействие; другое — как единицу, обладающую собственными границами, отделяющими ее от соседних или близлежащих обществ. Некая неопределенность и двусмысленность этого понятия не столь проблематична, как может показаться. Ибо социетальные общности отнюдь не всегда имеют четко обозначенные границы, хотя, как правило, и ассоциируются с определенными формами локально сти. Тенденция, согласно которой общество как социальное целое представляет собой легко поддающуюся интерпретации единицу исследования, находится под влиянием ряда пагубных социально-научных допущений. Одно из них — концептуальное соотнесение социальных и биологических систем, осмысление первых по ана логии с частями биологических организмов. В наши дни осталось не так много людей, кто, подобно Дюркгейму, Спенсеру и многим другим представителям социальной мысли XIX в., использует при описании социальных систем прямые аналогии с биологическими организмами. Однако скрытые параллели встречаются довольно часто даже в работах тех, кто говорит об обществах как об «открытых системах». Второе из упомянутых нами допущений — превалиро вание в социальных науках «эндогенных» или «разворачиваемых моделей». Согласно этим моделям, основные структурные харак теристики общества, обеспечивающие стабильность и изменение одновременно, являются внутренними по отношению к нему. Совершенно очевидна, по какой причине эти модели соотносятся с первой точкой зрения: предполагается, что общества облада-
* Цит. по: Гидденс Э. Общества и социальные системы // Устроение общества: очерк теории структурации. / Пер. с англ. И. Тюриной. М., 2003. Гл. IV. С. 240-243. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 2 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
ют качествами, аналогичными тем, которые делают возможным контроль за формированием и развитием организма. Наконец, не стоит забывать и об известной склонности наделять любые формы общественного устройства чертами, характерными для современ ных обществ как государств-наций. Последние отличаются четко обозначенными территориальными границами, не свойственными, однако, большинству других исторических типов обществ.
Противостоять этим допущениям можно, признав тот факт, что социетальные общности существуют только в контексте интерсоци-етальных систем, рассредоточенных вдоль пространственно-времен ных пределов. Все общества представляют собой социальные системы и одновременно порождаются их пересечением. Разнородные соци альные системы могут быть «внутренними» по отношению к обще ствам или располагаться на пересечении «внешних» и «внутренних» зон, благодаря чему образуется множество возможных способов соединения социетальных общностей и интерсоциетальных систем. Последние не являются однородными и, как правило, включают в себя формы отношений между обществами различных типов. Ины ми словами, речь идет о системах доминирования, исследование которых возможно через обращение к отношениям автономии и зависимости, установившимся между ними. «Пространственно-временные пределы» относятся к взаимосвязям и различиям власти, обнаруживаемым между различными социетальными типами, об разующими интерсоциетальные системы.
Таким образом, «общества» представляют собой социальные системы, «выделяющиеся» на фоне ряда других системных отноше ний, в которые они включены. Их особое положение обусловлено четко выраженными структуральными принципами, используе мыми в процессе всеобъемлющей «кластеризации институтов» во времени и пространстве. Такого рода кластеризация или группи ровка является первой и наиболее существенной характеристикой общества, однако есть и другие. К ним относятся:
- связь между социальной системой и определенной (кон кретной) локальностью или территорией. Локальности, занятые обществами, не обязательно представляют собой фиксированные в своем постоянстве «стационарные» об ласти. Кочевые общества странствуют по изменчивым про странственно-временным путям;
- наличие нормативных элементов, определяющих законность пользования локальностью. Тональности и стили притязаний
108
109
на соответствие законам и принципам существенно различа ются и могут быть оспорены в той или иной степени;
3) ощущение членами общества особой идентичности, неза висимо от того, как оно выражается или проявляется. По добные чувства обнаруживаются на уровне практического и дискурсивного сознания и не предполагают «единодушия во взглядах» («консенсуса ценностей»). Индивиды могут осо знавать свою принадлежность к определенной общности, не будучи уверенными, что это правильно и справедливо.
Еще раз подчеркнем, что термин «социальная система» не следует употреблять лишь для обозначения четко ограниченных (и отделен ных от других) совокупностей социальных отношений. Уровень «си стемности» весьма изменчив. «Социальная система — излюбленное понятие функционалистов, редко пренебрегающих органическими аналогиями, и сторонников «теории систем», имеющих в виду фи зические системы или разновидности биологических образований. В свете всего вышесказанного мы утверждаем, что одной из основных особенностей теории структурации является ее стремление рассма тривать процессы расширения и «замыкания» обществ во времени и пространстве как проблематичные.
Никлас Луман
Никлас Луман (1927-1998) — немецкий социолог-теоретик, представитель функционального анализа и системной теории в социологии. Изучал право в университете Фрейбурга (1946—1949), работал государственным служащим (1954-1962), референтом Выс шей школы госслужащих в Шпейере (1962—1965). Стажировался в Гарвардском университете (США, 1960-1961), где познакомился с Т. Парсонсом. По приглашению X. Шельски работал на кафедре социальных исследований университета в Дортмунде (1965—1968), одновременно изучал социологию и получил степень доктора социо логии (1966). С 1968 г. жил и работал в Билефельде, в созданном там университете получил звание профессора социологии. Сотрудничал в журнале "Zeitschrift far Soziologie" (Штуттгарт, 1977-1980).
В 1971 г. Н. Луман вступил в дискуссию с Юргеном Хабермасом; ее содержание было опубликовано в виде книги «Теория общества или социальная технология: к каким результатам ведет системное ис следование?» Последующая творческая деятельность Н. Лумана была ориентирована на разработку теории общества как самосозидаемой,
аутопойетической системы, охватывающей все социальные системы. Ее вводная часть приобрела форму книги «Социальные системы: очерк всеобщей теории» (1984), получившей много откликов. Затем были опубликованы: «Хозяйство общества» (1988), «Наука обще ства» (1990), «Право общества» (1993), «Искусство общества» (1995). В итоге был создан фундаментальный труд «Общество обществ» ("Die Gesellschaft der Gesellschaft", 1997), состоящий из пяти раз делов; первый его раздел переведен на русский язык (2004).
В базовом пособии учебного комплекса (глава 2) отмечено значение работ Н. Лумана при вступлении либерального общества в стадию зрелости. Ниже приведен фрагмент главы Vэтого раздела, который дает представление о характере социетальной концепции
Н. Лумана и стилистике ее изложения.
Н.Л.
ОБЩЕСТВО КАК ВСЕОХВАТЫВАЮЩАЯ СОЦИАЛЬНАЯ СИСТЕМА*
Согласно разрабатываемому нами подходу, теория общества является теорией всеохватывающей социальной системы, которая включает в себя все другие социальные системы. Это определе ние — почти цитата. Оно соотносится со вступительными по ложениями аристотелевской «Политики», которые определяли городскую общность жизни (koinonia politike) как самую великую (господствующую, kyriotate) общность, включающую в себя все остальные (pasas periechousa tas alias). В том, что касается понятия общества, мы, следовательно, включаемся в староевропейскую традицию. Правда, все компоненты этого определения (включая понятие включенности =periechon, которое мы системно-теорети чески разлагаем, используя концепцию дифференциации) интер претируются иначе, поскольку речь идет о теории современного общества, создаваемой для современного общества. Итак, связь со староевропейской традицией сохраняется, но одновременно осуществляется и некое новое описание, «редискрипция» ее цен тральных высказываний.
Общество, следовательно, понимается, прежде всего, как систе ма, а форма системы, как уже говорилось, представляет собой всего
* Цит. по: Луман Н. Общество как социальная система. / Пер. с нем. А. Антонов ского. М., 2004. Гл. V. С. 83—87. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 2 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
ПО
111
лишь различение системы и окружающего мира. Но это не означает, что общей теории систем будет достаточно для того, чтобы в ходе логической процедуры суметь раскрыть то, что нам представляется обществом. Помимо нее должны получить определение и особен ности социальных систем, а затем — внутри теории социальных систем — следует выявить то, что составляет особенность системы общества, а значит, те следствия, которые влечет за собой обозна чение нами общества как всеохватывающей социальной системы.
Таким образом, мы должны выделять три различных уровня анализа общества:
всеобщую теорию систем, а в ней — всеобщую теорию ауто-пойетических систем;
теорию социальных систем;
теорию системы общества как особого случая социальных систем.
На уровне всеобщей теории аутопойетических, само-референци-ональных, операционно закрытых систем теория общества отбирает для себя те понятийные решения и результаты эмпирических ис следований, которые относятся и к другим системам того же самого типа (например, к системам мозга). Здесь возможен весьма широкий междисциплинарный обмен опытом и инициативами. Как было показано в предыдущей главе, теорию общества мы основываем на инновативном развитии в этой области.
На уровне теории социальных систем речь идет об особен ности аутопойетических систем, которые могут пониматься как социальные системы. На этом уровне должны быть определены специфические операции, аутопойетический процесс которых приводит к образованию социальных систем в соответствующих окружающих мирах. Это — коммуникации. Тем самым теория со циальных систем сводит воедино все высказывания (и только такие высказывания), которые относятся ко всем социальным системам, даже интерактивным системам — недолговечным и малозначимым. На этом уровне общество (подобно классическому «societas civilis") предстает как одна из социальных систем среди других и может сравниваться с другими их типами: с системами организаций и системами интеракций среди присутствующих лиц.
На третьем уровне значение приобретает специфика систем общества. Здесь следует артикулировать, что именно означает при знак «всеохватывающая», восходящий к начальным положениям «Политики» Аристотеля. Очевидно, что в его основе лежит парадокс.
112
Он состоит в том, что одна социальная система (koinonia), суще ствующая наравне с другими, одновременно включает в себя и все остальные социальные системы. Аристотель разрешал эту проблему при помощи эмфазы, а в конечном счете — благодаря этическому пониманию политики. Это делало данный парадокс невидимым для последующей традиции. Мы же разворачиваем эту парадоксальность благодаря предложенному нами различению уровней анализа обще ства. Это еще даст нам возможность в подходящем месте вспомнить о парадоксальном фундаменте общей теории. (Ведь различение «уровней» в наших понятиях означает «форму», которая имеет две стороны: понятие уровня предполагает наличие и других уровней).
Хотя мы различаем эти уровни, предметом наших исследований (их «системной референцией») остается система общества. Други ми словами, мы различаем уровни анализа в предмете общество и в данном контексте не занимаемся системами, которые могли бы тематизироваться также и на других уровнях. С методологической точки зрения это различение уровней подводит к требованию исчер пывать возможности анализа, чтобы по возможности распространять системные сравнения на самые разнообразные системы, а также в самом широком объеме отсылать для обработки на более общих уровнях тот познавательный прирост, который был получен в ходе анализа общества. Соответственно речь не идет о заключениях по аналогии, чего постоянно опасаются социологи; и в еще меньшей степени здесь говорится о «лишь метафорическом» использовании набора биологических идей. Это различение уровней не относится к высказываниям о бытии или о сущности вещей в смысле «analogia entis». Оно является лишь формой разворачивания парадоксальности некоторого единства, включенного в самого себя, и выражает специ фическую функцию: содействие идейному обмену между дисципли нами и усиление потенциала взаимного развития. Поэтому данное различение и не является высказыванием о бытии, а представляет собой специфически научную конструкцию.
На всех этих уровнях анализа общественной системы мы будем пользоваться системно-теоретическими средствами для специ фикации необходимых теоретических решений. Всеобщая теория аутопойетических систем требует четкого задания именно той опе рации, которая осуществляется в ходе аутопойезиса системы и тем самым отграничивает систему от окружающего ее мира. В случае социальных систем это совершается через коммуникацию.
Коммуникация обладает всеми необходимыми для этого свой ствами: она является подлинно социальной (и единственной подлин-
113
но социальной) операцией. Она оказывается подлинно социальной, поскольку, хотя и предполагает некоторое множество соучаствующих систем сознания, но (именно поэтому) не может быть приписана ни какому отдельному сознанию как единство. Кроме того, по условиям ее собственного функционирования она исключает возможность того, чтобы системам сознания стало бы известным то или иное актуальное состояние некоторого другого или других сознаний; а именно, как в устной коммуникации, поскольку участвующие лица, сообщая/понимая, действуют одновременно, так и в коммуникации письменной, поскольку они участвуют, отсутствуя. Коммуникация, следовательно, может лишь предположить, что достаточное для нее понимание имеет и психические корреляты. В этом смысле (и ничего другого и не подразумевается под «взаимопроникновением») она за висит от оперативных фикций, которые лишь в некоторых случаях должны подвергаться проверке, опять-таки, через коммуникацию. Коммуникация является подлинно социальной и потому, что ни в коем смысле и никоим образом невозможно выстроить «обществен ное» (коллективное) сознание, а это значит, и консенсус в его полном смысле полноценного взаимопонимания остается недостижимым, а его функцию выполняет коммуникация. Коммуникация — это самая малая из возможных единиц социальной системы, а именно — такая единица, на которую сама коммуникация еще может реагировать при помощи коммуникации же. Коммуникация (и это — тот же самый аргумент, но в другой редакции) является аутопойетической, если она может производиться в рекурсивной связи с другими коммуникация ми, то есть лишь в сети, в воспроизводстве которой соучаствует всякая отдельная коммуникация. Вместе с пониманием (либо непонима нием) замыкается всякая коммуникационная единица, невзирая на принципиально бесконечную возможность дальнейшего прояснения того, что было понято. Но это завершение имеет форму перехода к другой коммуникации, которая и может заняться такими проясне ниями или же обратиться к другим темам. Производство элементов и есть аутопойезис. Уже коммуникация принятия или отклонения смыслового предложения некоторой коммуникации является другой коммуникацией и — при всех тематических ответвлениях — сама по себе еще не вытекает из предшествующей коммуникации. Для ауто-пойезиса общества и его структурных образований существенной предпосылкой является то, что коммуникация не содержит в себе как чего-то само собой разумеющегося своей собственной приемлемости; а также то, что вопрос об этом ее признании еще должен решаться только благодаря дальнейшей, независимой коммуникации.
114
Ален Турен
Ален Турен (род. в 1925 г.) — известный французский социолог, один из создателей акционистского подхода или социологии дей ствия. Для него социальное действие есть процесс создания мате риальных и нематериальных ценностей (труд), субъекты которого включены в систему социальных отношений, осуществляющихся в пространстве культуры. Общество самоизменяется под воздействием таких субъектов, как классы и социальные движения.
Турен начал свою профессиональную деятельность как со циолог труда: руководил крупным эмпирическим исследованием «Эволюция труда рабочих на заводах Рено» (1948-1949). Результаты исследования позволили предположить, что по мере автоматизации производительность труда будет все больше зависеть от социальных факторов. После событий мая 1968 года, осмысливая возникшее постиндустриальное общество, Турен придал труду статус основного содержания социального действия, а экономическую сферу общества он стал оценивать как утратившую определяющее значение — на первый план выдвинулись социальные отношения и культура.
В базовом пособии учебного комплекса по общей социологии (глава 2) отмечено, что книга Турена «Возвращение человека дей ствующего» (1984) стала одним из ярких ответов современной со циологии на вступление либерального общества в стадию зрелости или многообразной активности широких слоев населения — ответом с позиций социологического активизма. Ниже цитируется преди словие-представление Туреном своей книги «Возвращение человека действующего» (1984), в котором обрисованы новые исторические вызовы, на которые должна ответить современная социология. Книга раскрывает содержание этих вызовов. В трех ее частях автор излагает: новое представление об общественной жизни; социологию действия; вопрошающий анализ настоящего.
ЕЛ.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА ДЕЙСТВУЮЩЕГО*
Социология возникла как особая форма анализа общественной жизни. Она представила общественную систему в движении от тра диции к современности, от верований к разуму, от воспроизводства
* Цит. по: Турен А. Возвращение человека действующего. / Пер. с фр. Е. Самар ской. М., 1998. С. 5—11. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 2 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
115
к производству, или, если употребить самую амбициозную форму лировку, данную Теннисом, от общности к обществу. В результате общество оказалось явственно отождествлено с современностью. С этой точки зрения, действующие лица истории оценивались либо как агенты прогресса, либо как его противники. Капиталисты, эти главные действующие лица экономического изменения, считались нередко жестокими, но чрезвычайно энергичными творцами три умфа таких реалий, как разум, рынок, разделение труда, выгода. В связи с этим и рабочее движение представало защитником труда против иррациональной прибыли, производительных сил против расточительства кризисов.
Если поставить вопрос в политическом плане, то демократия, соответственно, ценилась не сама по себе, а как воплощение воли к разрушению олигархии, привилегии и старых порядков. В области воспитания точно так же школе предписывалась задача освободить детей от тех местных особенностей, которые они восприняли в ре зультате рождения, под влиянием семьи, семейной среды и господ ствовавших в ней именитых граждан. Все это составляет сильный, даже захватывающий образ общества, которое определяется не своей природой или еще менее традициями, а усилиями действующих лиц, которые, как и все общество, освобождаются от оболочки прошлых партикуляризмов в движении к универсальному будущему. В таком чрезвычайно плодотворном способе анализа общественной жизни совершенно соответствуют друг другу знание системы и понимание ее действующих лиц. Роли и чувства последних при этом опреде ляются в собственно социальных и даже политических или, лучше сказать, республиканских терминах. Действующее лицо общества оказывается тогда прежде всего гражданином, его личное развитие неотделимо от общественного прогресса. Нерасторжимыми кажутся свобода индивида и его участие в общественной жизни.
Но по крайней мере уже полвека, как обозначился кризис такого представления об общественной жизни. И обозначился так ясно, что мы его называем сегодня «классической социологией», косвенно признавая тем самым отделяющую нас от него дистанцию. С одной стороны, позади слишком смутных слов «общество» или «социальная система» мы научились распознавать формы классового или государ ственного господства. Современность иногда трансформировалась, прежде всего на европейском континенте, в варварство. Вместе с евреями Западной Европы, которые, может быть, чаще, чем любая другая категория населения, отождествлялись с линией прогресса, так как она допускала их ассимиляцию при сохранении собственной
культуры, в Освенциме сожгли идею прогресса. С другой стороны, в Гулаге умерли надежды на пролетарскую революцию. Разрыв был таким жестоким и настолько связанным с последствиями Великой ев ропейской войны, Советской революции, экономического кризиса и фашизма, что после Второй мировой войны и последовавшего за ней длительного периода экономической экспансии произошло мощное воскрешение классической социологии, но только на другом берегу Атлантического океана. Основываясь на той же эволюционистской концепции, что и социология до 1914 г., Талкот Парсонс сделал боль ший акцент на условиях и формах интеграции социальной системы, чем на ее модернизации. Это еще более усиливало соответствие между анализами системы и ее действующих лиц. Социология прочно опер лась на взаимодополнительные понятия института и социализации, удерживаемые вместе благодаря центральному понятию роли.
Наделе эта конструкция имела еще более короткую жизнь, чем собственно классическая социология. Действующее лицо скоро восстало против системы, отказалось рассматривать себя в рамках своего участия в общественной системе, разоблачило иррациональ ный империализм правителей и стало рассматривать себя скорее в связи со своей особой историей и особой культурой, чем в связи с уровнем современности. Западные общества долго могли видеть в себе форму перехода от местной общности к национальному и даже интернациональному обществу. Но по мере того как увеличивалось число участников общественной сцены, дефиниция последней и ее «ценностей» распалась на части. Действующее лицо общества и само общество оказались противопоставлены друг другу вместо того, чтобы друг другу соответствовать, и сразу же начался кризис социологии. Последний усилился вслед за волнениями шестиде сятых годов. Самое широкое влияние тогда завоевало такое пред ставление об общественной жизни, которое видело в последней совокупность знаков всемогущего господства, что не оставляло места для действующих лиц по сравнению с безжалостными механизмами поддержания и адаптации этого господства. Действующее лицо, со своей стороны, отбросив правила общественной жизни, все более замыкалось в поиске своей идентичности то ли посредством своей изоляции от общества, то ли путем создания малых групп, облада ющих собственным сознанием и способами его выражения.
В начале 80-х гг. не существует более какого-либо господству ющего представления об общественной жизни. Политические и в особенности национальные идеологии, которые рассматривают действующих лиц общества прежде всего как граждан и заявляют,
117
116
что усиление коллективного действия и завоевание государственной власти ведут к личному освобождению, разрушились и не вызывают ничего, кроме безразличия и неприятия.
На этот раз возникла необходимость заменить классическую социологию другим представлением об общественной жизни.
Надо, таким образом, отказаться от иллюзорных попыток ана лизировать действующие лица вне всякого отношения к обществен ной системе или, наоборот, от описания системы без действующих лиц. Согласно первому способу, идеологической формой которого является либерализм, общество сводится крынку. Но эта идея на талкивается на слишком очевидные факты, противоречащие ей. Столько рынков так ограничены олигополиями, соглашениями, политическим давлением, государственными вмешательствами и требованиями неторгового плана, что эта псевдоэкономическая характеристика скорее затрудняет понимание общества, чем полезна для него, хотя она играет важную критическую роль в борьбе с «кол лективистскими» иллюзиями предшествующего периода. Второй способ приобретает не менее смутную форму некоего «системизма», который часто является чрезвычайной формой функционализма. Согласно этой точке зрения, общественная система адаптируется гомеостатически к изменениям своего окружения. Но эта точка зрения иногда оборачивается против себя самой, когда признают, особенно в общей теории, что свойство человеческих систем заклю чается в их открытости, в выдвижении и изменении собственных целей. В этом случае мы приближаемся к социологии действия, к которому принадлежит настоящая книга.
Сопротивлятьс-я соблазну «постисторической» мысли может быть более трудно. Когда самые старые индустриальные страны, чувствуя утрату скорости и лишившись своей прежней гегемонии, сомневаются в самих себе, становится понятной привлекательность социологии перманентного кризиса, непреодолимое влечение к идее декаданса. Поиск удовольствия, но также различия, эфемерного, встречи, скорее чем отношения, идея чисто «разрешающего» общества придают мыш лению и общественному поведению нашего времени ту игру цвета, то немного принужденное возбуждение, которое напоминает карнавалы, вновь появившиеся у нас зимой после векового отсутствия.
Не стоит торопиться с отказом от этих тенденций современной общественной мысли. Ибо именно на такой общественной сцене, загроможденной тяжеловесными аппаратами и механизмами давле ния, пробитой насквозь призывами к идентичности, пересеченной любовными и азартными играми, нам предстоит выполнять задачу,
которую некоторые могли бы счесть невозможной — задачу рекон струкции представления об общественной жизни. Особенно трудно ее выполнить в такой стране, как Франция, где расстройство анализа еще скрыто покровом мертвых идеологий.
Более ясной необходимость такой работы стала с тех пор, как /субъекты/ повернулись спиной к «обществу» с его политикой и идеологиями и стали смотреть на общественную жизнь с точки зрения культуры, независимо от того, идет ли речь о науке или о нравах. Контраст получился поразительный, и общественное мнение тут не ошибается: оно не интересуется более политикой, но питает страсть к изменениям в науке или этике. Как говорить о закате, конце истории, постоянном кризисе, когда наука снова взрывает и модифицирует представление о живом существе, его наследственности и мозге? Как отрицать существование мутаций целого, когда наши нравы быстро трансформируются, когда пере вернуты сверху донизу наши взгляды на отношения между мужчи нами и женщинами или между взрослыми и детьми?
Я к этому буду возвращаться беспрестанно: данная книга пи шется в момент, когда уже трансформированная культура требует мутации общественной мысли и соответственно политического действия. Современное сочетание культуры XXI в. и общества, еще погруженного в XIX в., не может дольше продолжаться. Та кое противоречие или ведет к полной дезинтеграции, отмеченной вспышками насилия и иррационализма, или оно будет преодолено благодаря созданию новой социологии.
Вопрос о последней будет постоянно присутствовать на про тяжении всей данной книги, ее концепция была довольно подробно изложена в некоторых из моих прежних работ (Ср. особенно "Pro duction de la Societe". Seuil, 1973), так что здесь достаточно сказать, что я попытаюсь заменить представление об общественной жизни, основанное на понятии общества, эволюции и роли, другим, в ко тором такое же центральное место займут понятия историчности, общественного движения и субъекта.
Главная помеха такой реконструкции заключается несомненно в том, что действующие лица общества смогли в «историческом» прошлом (мы оставляем здесь в стороне так называемые прими тивные общества) организовать общественную сцену и разыгры вать на ней пьесы, имеющие смысл и некоторое единство только в той мере, в какой главный смысл их отношений помещался над ними, был метасоциальным, некоторые сказали бы — священным. Такова модель общества, сконструированная классической соци-
118
119
ологией: там предприниматели и рабочие оспаривали друг у друга управление Прогрессом, руководство смыслом истории. Но когда общества завоевали уже такую способность действовать на самих себя, стали такими «современными», что они могут быть целиком секуляризованы, — расколдованы, как говорил Вебер, — может ли еще сохраняться какой-то центральный принцип ориентации действующих лиц и интеграции конфликтов?
Этот вопрос находится в сердце данной книги. Ответом на него не может служить непосредственно понятие общественного движения, ибо в настоящее время мы особенно ощущаем, насколь ко чужд нам почти религиозный образ общественных движений, которые остались нам от прежних веков. В современных обществах не исчерпала ли себя неизбежно эта борьба за чистоту, свободу, равенство, справедливость, которая велась во имя Бога, Разума или Истории? Не разрушены ли они вследствие, может быть, не преодолимого зова интереса (каковой можно также назвать иден тичностью, удовольствием или счастьем)?
Помочь нам ответить на подобные вопросы может понятие исто ричности, но при условии его глубокой трансформации. Под исто ричностью мы имеем в виду способность общества конструировать себя исходя из культурных моделей и используя конфликты и обще ственные движения. В «традиционных» обществах, где доминируют механизмы социального и культурного воспроизводства, призыв к историчности имеет воинственный характер. Он вырывает действу ющее лицо из связывающих его детерминаций, чтобы превратить его в производителя общества в духе всех «прогрессистских» революций и освободительных движений. Напротив, в «современных» обще ствах, которые обладают способностью воздействовать на самих себя и подчинены всепоглощающей власти аппаратов управления, производства и распределения благ (не только материальных, но и символических), языков и информации, призыв к историчности не может более означать призыва к участию в общественной системе, а только к освобождению от нее, призыва к приложению сил, а только к дистанцированию.
В связи с этим формируется новый образ субъекта. Эта кни га должна бы, может быть, называться «Возвращение субъекта», ибо субъект и есть название действующего лица, когда последнее рассматривается в аспекте историчности, производства больших нормативных направлений общественной жизни. Если я предпо чел говорить о «Возвращении человека действующего», то потому, что речь идет о возвращении на всех уровнях общественной жиз-
120
ни. Но главное заключается в необходимости заново определить субъекта, ориентируясь при этом не столько на его способность господствовать над миром и трансформировать его, сколько учиты вая дистанцию, которую он занимает по отношению к самой этой способности и к приводящим ее в действие аппаратам и дискурсам. Субъект таком случае предстает по ту сторону своих действий и в оппозиции к ним, как молчание, как чуждость в отношении мира, называемого социальным, и одновременно как желание встречи с другим, признанным в качестве субъекта. Мы обретаем его в про тесте против тоталитаризма и пыток, против казенного языка и псевдорациональности силовой политики, в отказе от принадлеж ности к этому. Из революционера он стал анархистом.
Однако это перевертывание понятия субъекта не лишено опас ности и не является безграничным. Главная опасность заключается в том, чтобы запереть действующее лицо в несоциальном вследствие его отказа от социального. Несоциальное может быть индивидом, а также группой или общностью, как это часто наблюдают в некото рых странах Третьего мира, где отказ от господства, опирающегося на иностранные силы, привел к различным формам общинного единения. Дистанция, которую занимает субъект в отношении общественной организации, не должна его замкнуть в себе самом, она должна подготовить его возвращение к действию, привести его к тому, чтобы он включился в общественное движение или в культурную инновацию.
Новое представление об общественной жизни не может ро диться сразу. Оно разовьется только вместе с формированием новых действующих лиц общества и организацией конфликтов, связанных с управлением уже во многом измененной историчнос тью. Но начиная с сегодняшнего дня необходимо указывать на эту новую прерывность в истории общественной мысли и, возможно, отмечать природу происходящих изменений. Те, кто продолжают видеть один кризис, замечать только разложение прежних дис курсов, рискуют опоздать с выходом из кризиса. Те, кто стремятся сохранить социологию как позитивный или негативный образ общества-системы, способной удержать вопреки всему основные принципы своей ориентации, осуждены на все большее усиление с каждым днем идеологического характера их дискурса. Наконец, те, кто думают, что поиск лучше развивается, когда он не стеснен слишком общими идеями, скоро заметят, что их мало честолюбивая позиция может вести только к ослаблению поиска и подчинению его реальным или предполагаемым интересам сильных.
121
Наша работа пришлась на тот момент, когда мы, вероятно, до стигли точки самого большого разложения прежних систем анализа и одновременно дна кризиса. Но уже изменение культурных моделей и все более явное присутствие нового этапа экономической деятель ности делают необходимым новое размышление общественных наук о себе. Вот уже прошло полтора века, как на следующий день после Французской революции и в начале индустриальной эры развилась социология, это новое отображение общественной жизни. Не нуж но ли последовать примеру классиков и признать необходимость обновления общественной мысли, сопоставимого по значимости с тем, которое они так хорошо осуществили?
Часть II ЛИЧНОСТЬ VERSUS ОБЩЕСТВО
РАЗДЕЛ 2. ОБЩЕСТВО В ЛИЧНОСТИ, ЛИЧНОСТЬ В ОБЩЕСТВЕ
Как показано в базовом пособии учебного комплекса по общей социологии (часть I), принцип неполного антропосоциетального соответствия, или соответствия личности и общества, является ключевым в антропосоциетальном подходе. Поэтому анализ соот ношения личности с обществом выходит на первый план в общей социологии, опирающейся на данный подход. Этот анализ придает особое освещение последующему изложению всего круга проблем структуры и динамики общества.
В данной части/разделе Хрестоматии читатель имеет возмож ность осмыслить этот круг проблем, ознакомившись с широким спектром позиций более двадцати социологов и социальных психо логов мира; одни из них достаточно представлены в нашей литерату ре, а почти половина текстов данного раздела впервые переведены на русский язык. Все они сгруппированы в четыре подраздела: структура личности, социализация; мотивация деятельности субъектов; мас-совизация индивидов; индивидуализация жизни в обществе.
Н.Л.
,
2 Л. Структура личности, социализация
Петр Лаврович Лавров
Петр Лаврович Лавров (1823—1900) — русский философ и социолог, публицист, один из идеологов народничества. Обучался в Петербургском артиллерийском училище (1837—1842), где был оставлен преподавателем высшей математики; затем преподавал в Артиллерийской академии, стал профессором математики (1858). В 1862 г. сблизился с тайной организацией «Земля и воля», в 1866 г., после покушения Каракозова на Александра II, арестован и сослан в Вологодскую губернию (1867). В 1870 г. бежал из ссылки во Францию. Стал участником Парижской коммуны, вступил в I Интернационал, познакомился с К. Марксом и Ф. Энгельсом. В начале 80-х гг.
123
сблизился с партией «Народная воля». За несколько лет до смерти перестал сомневаться в возможности успеха российской социал-демократии. Скончался в Париже.
В 1858—1860 гг. П. Лавров проявил глубокий интерес к фило софии: написал работы о Гегеле, «Очерки вопросов практической философии», вызвавшие обширную полемику, и др. На его ра боту «Что такое антропология» Н.Г. Чернышевский откликнулся своим «Антропологическим принципом в философии». В ссылке П. Лавров создал самое известное произведение — «Исторические письма», где изложил свою историософскую концепцию. В соот ветствии с субъективным методом ключевым пунктом развития общества он считал критическую личность. Свои социологические взгляды П. Лавров развил в середине 80-х гг. в книге «Социальная революция и задачи нравственности» (1884).
В базовом пособии учебного комплекса (раздел 2, введение) отмечено значение П.Л. Лаврова как одного из первых социологов, обосновавших активную роль личности в историческом процессе. Ниже приведена, с сокращениями, глава из этой книги.
Н.Л.
ЛИЧНОСТЬ И ОБЩЕСТВО*
Таким образом, вопрос нравственного прогресса личности усложняется вопросом отношения личности к прогрессу обществен ных форм. И при этом приходится усвоить два положения:
Личность не может ни охранять свое достоинство, ни правильно развиваться вне удовлетворительных форм общественного строя.
Общественный строй не может быть удовлетворительным вне существования в его среде развитых личностей, проникнутых рацио нальными убеждениями.
История представляет несколько фазисов в уяснении отношения личности к обществу, причем в этих последовательных фазисах это отношение устанавливалось различно.
При господстве обычая, при отсутствии выработки самых эле ментарных нравственных понятий личность не ставила себе вовсе задачи развития, была вполне поглощена интересами общества, вне которых не могла ни мыслить, ни существовать, и бессознательное
* Цит. по: Лавров П.Л. Социальная революция и задачи нравственности. Гл. 4 // Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные произведения в двух томах.М., 1965. Т. 2. С. 412—423. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
развитие ее было обусловлено общественными явлениями, в которых она участвовала. Несмотря на то что при подобном общежитии борь ба внутри общества должна быть доведена до минимума, отсутствие в обществе личностей, действующих по убеждению и выработавших критическую мысль, делало невозможным удовлетворительное общежитие на этой ступени общественной эволюции.
С пробуждением критической мысли является противопо ложение личности обществу; именно личности исключительной, наслаждающейся развитием, обществу, состоящему из большинства личностей, живущих по обычаю, доступных лишь низшим наслаж дениям. Герой, пророк, законодатель, мудрец, философ выступают из массы, подчиненной обычной жизни, вырабатывают себе идеал исключительной нравственной жизни, не только независимой от жизни обычной, но весьма часто прямо противоположной ее идеа лам, и пытаются развиваться независимо от окружающих их форм общественной жизни. Так как правильное развитие и даже поддер жание личного достоинства невозможно для личности вне удовлет ворительных форм общественного строя, то подобный нравственный идеал личности, уединяющей себя от интересов окружающего ее общества, оказался неосуществимым. Развитое меньшинство не могло при этом быстро расти численно, так как его идеал противо речил реальным условиям всякого общежития...
Переживание обычая сохранило для большинства еще с доисто рических времен представление об обязательности жизни в обществе и для общества. Реальные интересы не позволяли личности ото рваться от общества. Поэтому при постоянной выработке в человеке критической мысли, рядом с противоположением, о котором только что было говорено и которое дошло окончательно до безобразного идеала отшельника, в более скромных, но более обширных сферах вырабатывалось все определеннее понимание взаимной зависимости между развитием личности и развитием общества, а отсюда и не обходимость, для собственного развития, содействовать улучшению форм общества и историческому прогрессу...
Но эта необходимость прогрессивной общественной деятель ности для личного развития оказалась не только результатом верного расчета для человека мыслящего, но и нравственною обязанностью для человека развитого. Личность стала сознавать, что она всем своим развитием обязана обществу, которое ее выработало, и что в то же время лишь она своею деятельностью может развивать общество и придавать ему более и более удовлетворительные формы. Переводя это сознание на язык этики, его можно выразить, во-первых, как
124
125
сознание права общества на то, чтобы деятельность личности была посвящена его развитию, и права личности направлять свои силы на это развитие; во-вторых, как сознание личностью обязанности отпла тить обществу за то развитие, которым она ему обязана, и обязанности уплатить ему именно, содействуя его дальнейшему развитию...
Сделаться силою личность может, лишь сделавшись членом группы, которая поставила бы себе одну общую цель, скрепилась бы сознательною солидарностью общего убеждения и в своей коллек тивной деятельности на общество все увеличивала бы число своих сторонников, как партия с определенной прогрессивной программой привлекала бы к себе все более сочувствующих во имя своего пони мания задач, определенной эпохи и определенной страны, внушала бы остальному обществу все более уважения целесообразностью сво-ихдействий, силою своей организации и энергией своей борьбы про тив всевозможных препятствий. Историческая роль прогрессивной партии, а вместе с тем и прогрессивная, нравственная роль личности, вошедшей в состав партии, определяется тою степенью понимания задач общественной связи вообще и потребностей данной эпохи в частности и тою энергиею целесообразной деятельности, которые проявляет партия борцов за будущее как коллективное целое.
Взглянем несколько подробнее нате условия, которые при этом выясняются для личности как личности развитой и стремящейся воплотить свое достоинство в деятельность, развивающую одно временно ее, эту самую отдельную личность, и других людей, за которыми она признала равное с собою достоинство.
Как личность, проникнутая определенным нравственным иде алом, осуществляемым в определенных формах общежития, она знает или верит, что осуществление этого идеала и этого общежития возможно лишь при энергической коллективной деятельности той общественной группы, в которую она, личность, вошла во имя сво их убеждений и члены которой разделяют с нею ее убеждения и ее решимость воплотить их. Поэтому основную долю ее нравственной деятельности составляет солидарность с этими товарищами по разви тию и по деятельности во имя этого развития. За этим тесным крутом стоят для развитой личности и другие члены партии; их приходится поддерживать, контролировать в их деятельности; им приходится уяснять идею, которой они взялись служить, постепенно выраба тывая в себе понимание и энергию, опираясь преимущественно на организацию партии, в которую вощли. Вне пределов партии стоят, с одной стороны, возможные союзники в более близком или отдален ном будущем, группы, или не выработавшие в себе надлежащего
понимания задач личного развития, общественной солидарности и исторического прогресса, или поставленные в невозможность вы работать это понимание при данных условиях жизни. Их надо ста раться сделать из союзников возможных союзниками действитель ными. С другой стороны, стоят враги задачи, поставленной партией, враги, которых приходится принудить к уступкам или обессилить, с которыми приходится только бороться в данную минуту, и лишь впоследствии, после победы над ними, придется спросить себя: как отнестись к ним во имя требований справедливости и общечелове ческого достоинства?
Из отношения развитой личности к ближайшим товарищам по убеждению вытекает первое дополнительное определение раз витой личности: нравственное достоинство личности, борющейся за прогресс, осуществимо лишь с группой, разделяющей развитие лич ности. Раз человек сознал, что люди этой группы — его товарищи по убеждению, он должен помнить, что их успех — это его успех; их сила — это его сила; расширение их нравственного значения — это рост его достоинства; жертвы, приносимые усилению, скреплению и расширению партии, — это жертвы, приносимые собственному усилению и достоинству. Всякое действие, которое обусловливало бы ненужный риск для людей партии, есть преступление для лично сти, к ней принадлежащей. Всякое действие, колеблющее значение партии, подрывающее ее солидарную организацию, мешающее ей употреблять все свои силы на достижение общей цели и на борьбу против общих врагов, может быть оправдано лишь отступлением личности от нравственного и общественного идеала, до тех пор ей руководившего, или сознанием ею в себе и около себя достаточных сил, чтобы образовать новую партию, способную в данную минуту, при данных условиях, лучше осуществить тот же идеал; в противном случае это есть безнравственная измена собственному убеждению.
То обстоятельство, что прогрессивный идеал личной и обще ственной нравственности может быть осуществлен лишь коллектив ными силами, устраняет огромное затруднение, которое беспрестан но представляется при стремлении к прогрессивной деятельности для личностей, сознающих в себе недостаток подготовленности, не достаток вполне ясного понимания, куда идти и как действовать при данных условиях, и колеблющихся пред решением бросить все свои силы и всю жизнь в определенную форму общественной борьбы, для которой, может быть, у них не хватит сил и энергии. Для одинокого человека и среди сонного общества, где не определилась борьба пар тий за лучшее будущее, это затруднение действительно громадно, и
126
127
немудрено, если из него вырабатываются лишь люди особенно энер гичные. Менее сильных засасывает пошлость среды или они находят исход в самоубийстве, если оказываются не в состоянии примириться с какою-либо скромною полезною деятельностью, доступною, как выше сказано, всякому, но деятельностью, гораздо более важною в смысле сохранения на будущее традиции прогрессивных стремле ний, чем своими непосредственными результатами. Но как только в обществе началась борьба за будущее и развернуты знамена партий, личности самой бессильной, самой неподготовленной нет основания колебаться. Если в ней проснулось отвращение от существующего зла и стремление к лучшему, то она может между знаменами борю щихся партий выбрать то, которое ей кажется наиболее прогрессив ным или хотя бы наиболее подготовляющим необходимые условия прогресса. К этому знамени она и должна приступить. Бессильная сама по себе в своем одиночестве, в своей неподготовленности, личность найдет в группе коллективную силу, совет для личной деятельности, пример для деятельности коллективной. Так как для группы, в которую она вступает, существенно важно иметь члена ми людей, по возможности развитых и подготовленных, и в то же время настолько же важно воспользоваться наиболее целесообразно всеми личными силами группы, то указания более подготовленных и знакомых с делом товарищей могут быть единственно полезным руководством для новых сторонников прогрессивного дела. Конеч но, везде встречаются и ошибки, и недостатки, но предоставленная самой себе неподготовленная личность сделает, вероятно, еще более ошибок, разовьет в себе еще большие недостатки. Конечно, иногда силы могут быть растрачены не совсем целесообразно, но, оставаясь одинокою, личность почти наверно истратит все свои силы даром или будет засосана трясиною общественной пошлости. Конечно, не все члены группы, в которую вступила личность, оправдают ее ожидания, но, признав, что общество нуждается в перестройке, что в нем присутствует зло, против которого следует бороться, всякий мыслящий человек должен заранее ожидать, что это самое зло вы звало в личностях, входящих в состав общества, многочисленные недостатки, и в то же время должен помнить, что помимо личностей, как они суть, никакой прогресс невозможен. Раз признав, что данная группа, данная партия поддерживает передовое знамя и заключает представителей передовых стремлений, личности, еще колеблю щейся, еще не уверенной в своих силах, остается один исход: отдать свои силы этой партии и руководствоваться ее советами.
Зигмунд Фрейд
Зигмунд Фрейд (1856-1939) — австрийский психиатр и психо лог, основатель психоанализа. Он также оказал большое влияние на развитие социологии личности и социально-психологических учений о поведении масс.
В базовом пособии учебного комплекса по общей социологии (глава 4) кратко дана характеристика выдающегося вклада 3. Фрейда в раскрытие психологической структуры Я. Ниже помещен подраз дел из двухтомного труда Фрейда «Я и Оно», который дает пред ставление о базовых компонентах психоаналитического понимания структуры личности. Кроме того, в данном разделе Хрестоматии помещен фрагмент из работы Фрейда «Масса и первобытная орда», в котором с позиций психоанализа дается интерпретация массового поведения — она позволяет конкретнее понять природу массовых действий, обрисованных в базовом пособии (глава 6).
Н.Л.
Я И СВЕРХ-Я (Я-ИДЕАЛ)*
Если бы Я было только частью Оно, определяемой влиянием системы восприятия, только представителем реального внешнего мира в душевной области, все было бы просто. Однако сюда при соединяется еще нечто.
В других местах уже были разъяснены мотивы, побудившие нас предположить существование некоторой инстанции в Я, диф ференциацию внутри Я, которую можно назвать Я-идеалом или сверх-Я. Эти мотивы вполне правомерны. То, что эта часть Яне так прочно связана с сознанием, является неожиданностью, тре бующей разъяснения.
Нам придется начать несколько издалека. Нам удалось осветить мучительное страдание меланхолика благодаря предположению, что в Я восстановлен утерянный объект, т.е. что произошла замена привязанности к объекту (Objektbesetzung) идентификацией. В то же время, однако, мы еще не уяснили себе всего значения этого про цесса и не знали, насколько он прочен и часто повторяется. С тех
* Цит. по: Фрейд 3. Я и Оно // Фрейд 3. Психология бессознательного. Сост. М.Г. Ярошевский. М., 1989. С. 434-439. Опущены примечания, имеющие значение для специалистов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 4 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
128
9-3033
129
пор мы говорим: такая замена играет большую роль в образовании Я, а также имеет существенное значение в выработке того, что мы называем своим характером.
Первоначально в примитивной оральной фазе индивида трудно отличить обладание объектом от идентификации. Позднее можно предположить, что желание обладать объектом исходит из Оно, кото рое ощущает эротическое стремление как потребность. Вначале еще хилое Я получает от привязанности к объекту знание, удовлетворяется им или старается устранить его путем вытеснения. Если мы нужда емся в сексуальном объекте или нам приходится отказаться от него, наступает нередко изменение Я, которое, как и в случае меланхолии, следует описать как внедрение объекта в Я; ближайшие подробности этого замещения нам еще неизвестны. Может быть, с помощью такой интроекции (вкладывания), которая является как бы регрессией к механизму оральной фазы, Я облегчает или делает возможным отказ от объекта. Может быть, это отождествление есть вообще условие, при котором Оно отказывается от своих объектов. Во всяком случае процесс этот, особенно в ранних стадиях развития, наблюдается очень часто; он дает нам возможность предположить, что характер Я является осадком отвергнутых привязанностей к объекту, что он содержит историю этих выборов объекта. Поскольку характер лич ности отвергает или приемлет эти влияния из истории эротических выборов объекта, естественно наперед допустить целую шкалу сопро тивляемости. Мы думаем, что в чертах характера женщин, имевших большой любовный опыт, легко найти отзвук их привязанностей к объекту. Необходимо также принять в соображение случаи одновре менной привязанности к объекту и идентификации, т.е. изменения характера прежде, чем произошел отказ от объекта. При этом усло вии изменение характера может оказаться более длительным, чем отношение к объекту, и даже, в известном смысле, консервировать это отношение. Другой подход к явлению показывает, что такое превращение эротического выбора объекта в изменение ^является также путем, каким Я получает возможность овладеть Оно и углубить свои отношения к нему, правда, ценой значительной уступчивости к его переживаниям. Принимая черты объекта, Я как бы навязывает Оно самого себя в качестве любовного объекта, старается возместить ему его утрату, обращаясь к нему с такими словами: «Смотри, ты ведь можешь любить и меня — я так похож на объект».
Происходящее в этом случае превращение объект-либидо в нарциссическое либидо, очевидно, влечет за собой отказ от сек суальных целей, известную десексуализацию, а стало быть, своего
рода сублимацию. Более того, тут возникает вопрос, заслуживающий внимательного рассмотрения, а именно: не есть ли это обычный путь к сублимации, не происходит ли всякая сублимация посред ством вмешательства Я, которое сперва превращает сексуальное объект-либидо в нарциссическое либидо с тем, чтобы в дальнейшем поставить, может быть, ему совсем иную цель? Не может ли это превращение влечь за собой в качестве следствия также и другие изменения судеб влечения, не может ли оно приводить, например, к расслоению различных слившихся друг с другом влечений? К этому вопросу мы еще вернемся впоследствии.
Хотя мы и отклоняемся от нашей цели, однако необходимо остановить на некоторое время наше внимание на объектных иден тификациях Я. Если таковые умножаются, становятся слишком многочисленными, чрезмерно сильными и несовместимыми друг с другом, то они легко могут привести к патологическому результату. Дело может дойти до расщепления Я, поскольку отдельные идентифи кации благодаря противоборству изолируются друг от друга и загадка случаев так называемой «множественной личности», может быть, заключается как раз в том, что отдельные идентификации попере менно овладевают сознанием. Даже если дело не заходит так далеко, создается все же почва для конфликтов между различными иденти фикациями, на которые раскладывается Я, конфликтов, которые в конечном итоге не всегда могут быть названы патологическими.
Как бы ни окрепла в дальнейшем сопротивляемость характера в отношении влияния отвергнутых привязанностей к объекту, все же действие первых, имевших место в самом раннем возрасте идентифи каций будет широким и устойчивым. Это обстоятельство заставляет нас вернуться назад, к моменту возникновения ^-идеала, ибо за последним скрывается первая и самая важная идентификация инди видуума, именно — идентификация с отцом в самый ранний период истории развития личности. Такая идентификация, по-видимому, не есть следствие или результат привязанности к объекту; она прямая, непосредственная и более ранняя, чем какая бы то ни было привя занность к объекту. Однако выборы объекта, относящиеся к первому сексуальному периоду и касающиеся отца и матери, при нормальных условиях в заключение приводят, по-видимому, к такой идентифи кации и тем самым усиливают первичную идентификацию.
Все же отношения эти так сложны, что возникает необходимость описать их подробнее. Существуют два момента, обусловливающие эту сложность: треугольное расположение Эдипова отношения и изначальная бисексуальность индивида.
130
131
Упрощенный случай для ребенка мужского пола складывается следующим образом: очень рано ребенок обнаруживает по от ношению к матери объектную привязанность, которая берет свое начало от материнской груди и служит образцовым примером вы бора объекта по типу опоры (Anlehnungstypus); с отцом же мальчик идентифицируется. Оба отношения существуют некоторое время параллельно, пока усиление сексуальных влечений к матери и осознание того, что отец является помехой для таких влечений, не вызывает Эдипова комплекса. Идентификация с отцом отныне принимает враждебную окраску и превращается в желание устра нить отца и заменить его собой у матери. С этих пор отношение к отцу амбивалентно, создается впечатление, будто содержащаяся с самого начала в идентификации амбивалентность стала явной. «Амбивалентная установка» по отношению к отцу и лишь нежное объектное влечение к матери составляют для мальчика содержание простого, положительного Эдипова комплекса.
При разрушении Эдипова комплекса необходимо отказаться от объектной привязанности к матери. Вместо нее могут появиться две вещи: либо идентификация с матерью, либо усиление иденти фикации с отцом. Последнее мы обыкновенно рассматриваем как более нормальный случай, он позволяет сохранить в известной мере нежное отношение к матери. Благодаря исчезновению Эдипова комплекса мужественность характера мальчика, таким образом, укрепилась бы. Совершенно аналогичным образом Эдипова уста новка маленькой девочки может вылиться в усиление ее иденти фикации с матерью (или в появлении таковой), упрочивающей женственный характер ребенка.
Эти идентификации не соответствуют нашему ожиданию, так как они не вводят оставленный объект в Я; однако и такой исход возможен, причем у девочек его наблюдать легче, чем у мальчиков. В анализе очень часто приходится сталкиваться с тем, что маленькая девочка, после того как ей пришлось отказаться от отца как любов ного объекта, проявляет мужественность и идентифицирует себя не с матерью, а с отцом, т.е. с потерянным объектом. Ясно, что при этом все зависит от того, достаточно ли сильны ее мужские задатки, в чем бы они ни состояли.
Таким образом, переход Эдиповой ситуации в идентификацию с отцом или матерью зависит у обоих полов, по-видимому, от относительной силы задатков того или другого пола. Это один способ, каким бисексуальность вмешивается в судьбу Эдипова комплекса. Другой способ еще более важен. В самом деле, возникает впечатление,
что простой Эдипов комплекс вообще не есть наиболее частый случай, а соответствует некоторому упрощению или схематизации, которая практически осуществляется, правда, достаточно часто. Более подробное исследование вскрывает в большинстве случаев более полный Эдипов комплекс, который бывает двояким, позитивным и негативным, в зависимости от первоначальной бисексуальности ребенка, т.е. мальчик находится не только в амбивалентном отношении к отцу и останавливает свой нежный объектный выбор на матери, но он одновременно ведет себя как девочка, проявляет нежное женское отношение к отцу и соответствующее ревниво-враждебное к матери. Это вторжение бисексуальности очень осложняет анализ отношений между первичными выборами объекта и идентификациями и делает чрезвычайно затруднительным понятное их описание. Возможно, что установленная в отношении к родителям амбивалентность должна быть целиком отнесена на счет бисексуальности, а не возникает, как я утверждал это выше, из идентификации вследствие соперничества.
Я полагаю, что мы не ошибемся, если допустим существование полного Эдипова комплекса у всех вообще людей, а у невротиков в особенности. Аналитический опыт обнаруживает затем, что в известных случаях та или другая составная часть этого комплекса исчезает, оставляя лишь едва заметный след, так что создается ряд, на одном конце которого стоит позитивный комплекс, на другом конце — обратный, негативный комплекс, в то время как средние звенья изображают полную форму с неодинаковым участием обоих компонентов. При исчезновении Эдипова комплекса четыре со держащихся в нем влечения сочетаются таким образом, что из них получается одна идентификация с отцом и одна с матерью, причем идентификация с отцом удерживает объект-мать позитивного ком плекса и одновременно заменяет объект-отца обратного комплекса; аналогичные явления имеют место при идентификации с матерью. В различной силе выражения обеих идентификаций отразится не равенство обоих половых задатков.
Таким образом, можно сделать грубое допущение, что в ре зультате сексуальной фазы, характеризуемой господством Эдипова комплекса, в Я отлагается осадок, состоящий в образовании обеих названных, как-то согласованных друг с другом идентификаций. Это изменение Я сохраняет особое положение: оно противостоит прочему содержанию Я в качестве Я-идеала или сверх-Я.
Сверх-Яне является, однако, простым осадком от первых вы боров объекта, совершаемых Оно, ему присуще также значение энергичного реактивного образования по отношению к ним. Его от-
132
133
ношение к Я не исчерпывается требованием «ты должен быть таким же (как отец)», оно выражает также запрет: «Таким (как отец) ты не смеешь быть, т.е. смеешь делать все то, что делает отец; некоторые поступки остаются его исключительным правом». Это двойное лицо Я-идеала обусловлено тем фактом, что сверх-# стремилось вытеснить Эдипов комплекс, более того — могло возникнуть лишь благодаря этому резкому изменению. Вытеснение Эдипова комплекса было, очевидно, нелегкой задачей. Так как родители, особенно отец, осознаются как помеха к осуществлению Эдиповых влечений, то инфантильное Янакопляло силы для осуществления этого вытеснения путем создания в себе самом того же самого пре пятствия. Эти силы заимствовались им в известной мере у отца, и такое позаимствование является актом, в высшей степени чреватым последствиями. Сверх-Я сохранит характер отца, и чем сильнее был Эдипов комплекс, чем стремительнее было его вытеснение (под влиянием авторитета, религии, образования и чтения), тем строже впоследствии сверх-# будет властвовать над Я как совесть, а может быть, и как бессознательное чувство вины. Откуда берется сила для такого властвования, откуда принудительный характер, принимающий форму категорического императива, — по этому поводу я еще выскажу в дальнейшем свои соображения.
Сосредоточив еще раз внимание на только что описанном воз никновении сверх-#, мы увидим в нем результат двух чрезвычайно важных биологических факторов: продолжительной детской бес помощности и зависимости человека и наличия у него Эдипова комплекса, который был сведен нами даже к перерыву развития либидо, производимому латентным периодом, т.е. к двукратному началу половой жизни. Это последнее обстоятельство является, по-видимому, специфически человеческой особенностью и составляет, согласно психоаналитической гипотезе, наследие того толчка к куль турному развитию, который был насильственно вызван ледниковым периодом. Таким образом, отделениесверх-ЯотЯнеслучайно, оно отражает важнейшие черты как индивидуального, так и родового раз вития и даже больше: сообщая родительскому влиянию длительное выражение, оно увековечивает существование факторов, которым обязано своим происхождением.
Несчетное число раз психоанализ упрекали в том, что он не ин тересуется высшим, моральным, сверхличным в человеке. Этот упрек несправедлив вдвойне — исторически и методологически. Истори чески — потому что психоанализ с самого начала приписывал мо ральным и эстетическим тенденциям в Я побуждение к вытеснению,
методологически — вследствие нежелания понять, что психоанали тическое исследование не могло выступить, подобно философской системе, с законченным сводом своих положений, но должно было шаг за шагом добираться до понимания сложной душевной жизни пу тем аналитического расчленения как нормальных, так и аномальных явлений. Нам не было надобности дрожать за сохранение высшего в человеке, коль скоро мы поставили себе задачей заниматься изуче нием вытесненного в душевной жизни. Теперь, когда мы отважива емся подойти, наконец, к анализу Я, мы так можем ответить всем, кто, будучи потрясен в своем нравственном сознании, твердил, что должно же быть высшее в человеке: «Оно несомненно должно быть, но Я-идеал или сверх-Я, выражение нашего отношения к родителям, как раз и является высшим существом. Будучи маленькими детьми, мы знали этих высших существ, удивлялись им и испытывали страх перед ними, впоследствии мы приняли их в себя самих».
#-идеал является, таким образом, наследником Эдипова ком плекса и, следовательно, выражением самых мощных движений Оно и самых важных судеб его либидо. Выставив этот идеал, Я су мело овладеть Эдиповым комплексом и одновременно подчиниться Оно. В то время как ^является преимущественно представителем внешнего мира, реальности, сверх-Я выступает навстречу ему как поверенный внутреннего мира, или Оно. И мы теперь подготовлены к тому, что конфликты между Я и Я-идеалом в конечном счете отразят противоречия реального и психического, внешнего и внутреннего миров.
Все, что биология и судьбы человеческого рода создали в Оно и закрепили в нем, — все это приемлется в Я в форме образования идеала и снова индивидуально переживается им. Вследствие истории своего образования Я-идеал имеет теснейшую связь с филогенети ческим достоянием, архаическим наследием индивидуума. То, что в индивидуальной душевной жизни принадлежало глубочайшим слоям, становится благодаря образованию Я-идеала самым высоким в смысле наших оценок достоянием человеческой души. Однако тщетной была бы попытка локализовать Я- идеал, хотя бы только по примеру Я, или подогнать его под одно из тех сравнений, при помощи которых мы пытались наглядно изобразить отношение Я и Оно.
Легко показать, что Я-идеал соответствует всем требованиям, предъявляемым к высшему началу в человеке. В качестве заме стителя страстного влечения к отцу оно содержит в себе зерно, из которого выросли все религии. Суждение о собственной недостаточ ности при сравнении Я со своим идеалом вызывает то смиренное
134
135
религиозное ощущение, на которое опирается страстно верующий. В дальнейшем ходе развития роль отца переходит к учителям и ав торитетам; их заповеди и запреты сохраняют свою силу в Я-идеале, осуществляя в качестве совести моральную цензуру. Несогласие между требованиями совести и действиями Я ощущается как чувство вины. Социальные чувства покоятся на идентификации с другими людьми на основе одинакового ^-идеала.
Джордж: Герберт Мид
Джордж Герберт Мид (1863—1931) родился в штате Массачусетс в семье профессора теологии. После получения степени бакалавра в 1883 г. в Оберлин-колледже (штат Огайо) работал школьным учителем, инспектором железнодорожных компаний, частным учителем. В возрасте 24 лет продолжил высшее образование в Гар варде, а затем в Германии в университетах Лейпцига и Берлина. Изучал философию и социальную психологию. После возвращения в США некоторое время работал преподавателем Мичиганского университета, а с 1894 г. по приглашению Джона Дьюи работает в Чикагском университете. В этом же университете работает в это время и В. Томас. Д. Мид тесно связан с Чикагской школой в со циологии. Он много времени уделяет муниципальной политике, с 1912 г. член Совета директоров, а в 1919 г. Президент «Чикагского городского клуба». В 1909—1919 гг. — вице-президент Лиги защиты иммигрантов.
Лекционная деятельность оказалась главной сферой приложе ния сил человека, который, по словам одного из его биографов, «был самым оригинальным мыслителем в области философии Америки среди последних поколений». В своих лекциях Д.Г. Мид разрабаты вал прежде всего вопросы социальной психологии, теории личности, межличностной коммуникации. Мид называл себя социальным бихевиористом, хотя в истории американской общественной мысли он занял место основоположника символического интеракционизма. Идеи Мида получили посмертное признание благодаря тому, что его бывшие ученики издали курс его лекций под общим названием "Mind, Self, and Society" («Разум, Самость и общество», 1934).
Одна из главных идей Мида заключается в том, что самосознание личности как отдельного человека складывается в процессе ее взаи модействия с другими людьми. Причем каждый акт взаимодействия порождает в данной личности («Я») процесс внутреннего диалога с самим- собою («Me»). Так возникает то, что у Мида называется
«самость» («Self»). При этом внутренний диалог, оказывающий определяющее воздействие на восприятие и оценку ситуации данной личностью, строится с учетом существования позиции «Генерализи рованного (обобщенного) Другого». Эти четыре категории — I, Me, Self, Generalized Other (Я, Внутреннее Я, Самость, Обобщенный Другой) — стали ключевыми понятиями социальной психологии Д. Мида, оказавшими огромное воздействие на формирование символического интеракционизма как одного из доминирующих направлений современной социологии.
В Хрестоматию мы включили отрывок из четвертого раздела книги Дж. Мида, в котором рассматривается «Общество», — после того, как автором рассмотрены «Разум» и «Самость». Отрывок дает представление о том, какое место занимает образ Обобщенного Другого во всякой человеческой коммуникации, и прежде всего в формировании и действиях организации людей. Он служит одним из источников положений о соотношении личности и общества, ко торые излагаются в главе 4 базового пособия учебного комплекса.
А.З.
ВОСПРИЯТИЕ «ДРУГОГО»*
Социальные основы и функции мышления и коммуникации
Тем же самым социально-физиологическим образом, каким человеческий индивид осознает себя самого, он осознает других индивидов, и это осознание себя и других в равной степени важно как для саморазвития, так и для развития организованного общества или социальной группы, к которым он принадлежит.
Принцип, предложенный мною в качестве базового для по нимания социальной организации людей, состоит в том, что коммуникация включает участие в Другом. Этот принцип подразу мевает отражение Другого во мне самом, идентификацию Другого с самостью, обретение самосознания через Другого. Такое участие возможно благодаря особому типу коммуникации, к которой спо собны человеческие существа и которая не встречается в иных со обществах, где отсутствует этот фундаментальный принцип Другого. Выше я уже рассматривал пример, так сказать, животного-часового,
* G. H. Mead. Mind, Self, and Society. The University of Chicago Press, 1967. Pp. 253-257. (First published 1934). Пер. — В. Г. Кузьминова, редактор пере вода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 4 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
136
137
который предупреждает сородичей об опасности, что может быть названо актом коммуникации, также как может быть названо актом коммуникации с цыплятами кудахтанье курицы. При определенных условиях звуки, издаваемые одной особью, или ее жестикуляция слу жат для того, чтобы должным образом сориентировать другие особи в отношении внешних условий. В известном смысле можно сказать, что одна особь вступает в коммуникацию с другими, однако разница между этой формой коммуникации и осознанной коммуникацией очевидна, поскольку в первом случае участники не знают, что они вступили в процесс коммуникации друг с другом. Иллюстрацией может служить то, что мы называем сознанием толпы, — установки, которые возникают у аудитории под влиянием выдающегося оратора. Каждый из слушателей заражается от окружающих, и его установки возвращаются обратно к другим так, что аудитория реагирует как единое целое. Каждый ощущает общий настрой всей аудитории. Но существует и коммуникация в собственном смысле слова, когда одна особь сообщает другой установку в отношении определенной части окружающей среды, представляющей значимость для них обе их. Этот уровень коммуникации обнаруживается уже в сообществах, предшествующих социальной организации человеческой группы.
В человеческой группе, кроме этого типа коммуникации, при сутствует еще один, когда индивид с помощью звука или жеста не только воспринимает установку другого индивида, но и вызывает ее в Другом. Он пребывает в роли Другого, того, на которого он сам оказывает столь сильное воздействие. Именно через восприятие роли Другого он способен возвратиться к себе и таким образом управлять собственным процессом коммуникации. Выражение «восприятие роли Другого», которое я часто использовал, отнюдь не случайно. Это восприятие — не случайное следствие жеста, а важная составляющая в развитии совместной деятельности. Не посредственным результатом этого восприятия другого является контроль, с помощью которого индивид может управлять собствен ными реакциями. Контроль за действиями индивида в процессе совместной деятельности проявляется в поведении индивида тогда, когда он в состоянии воспринять роль Другого. Благодаря этому контролю за реакциями индивида посредством восприятия роли Другого возрастает ценность данного типа коммуникации с точки зрения организации поведения в группе. Именно контроль услож няет процесс совместной деятельности в группе в сравнении с тем, что происходит в животном стаде или сообществе насекомых.
138
Таким образом, этот социальный контроль, который иначе можно назвать самокритикой, глубоко и существенно влияет на по ведение индивида. Он интегрирует индивида и его действия в органи зованный процесс приобретения опыта и коллективного поведения, участником которого индивид является. Физиологический механизм деятельности центральной нервной системы позволяет индивиду воспринимать установки по отношению к себе других индивидов, также как и организованной социальной группы, членами которой они являются. Это восприятие осуществляется посредством инте грированных социальных отношений, имеющих место как между отдельными членами группы, так и в группе в целом. Тем самым общий социальный процесс приобретения опыта и само групповое поведение представляются ему в его собственном опыте так, что он может сознательно и критически управлять своим поведением, соот нося его с поведением и отношениями в группе в целом, поведением и отношениями между другими членами группы.
Итак, индивид не только осознает себя, но становится самокри тичным; посредством этой самокритичности, в силу ее социальных истоков и характера, осуществляется социальный контроль за ин дивидуальным поведением. Можно сказать, что самокритичность есть по существу явление социальное, а поведение, контролируемое самокритичностью, — по сути своей социально контролируемое поведение. Фрейдистская концепция психологического «цензора» свидетельствует о частичном признании действия социального контроля посредством самокритичности, признании, относящемся, правда, к сексуальному опыту и поведению. Но тот же самый вид цензуры или самокритичности со стороны индивида обнаружива ется также в других формах его социального опыта, поведения и социальных отношений. Этот вывод недвусмысленно вытекает из нашей социальной теории самости. Далее отметим, что социальный контроль, который до сих пор рассматривался как нечто, разруша ющее человеческую личность, размывающее индивидуальность, напротив, является силой конструктивной и органически связанной с этой индивидуальностью. Поскольку индивид есть то, что он есть, т.е. индивид как осознающая себя неповторимая личность, то это лишь потому, что он включен в социальный процесс деятельности и приобретения опыта как член сообщества, которое осуществляет социальный контроль за его поведением.
Сама организация осознающего себя сообщества зависит от восприятия установок Другого членами этого сообщества. Развитие
139
данного процесса, как я уже указывал, в свою очередь зависит от восприятия установок группы в отличие от восприятия установок отдельного индивида. Это восприятие я называю восприятием «обобщенного Другого». Я проиллюстрировал это примером спор тивной игры в мяч, в процессе которой установки членов команды сливаются в общую установку так, что каждая отдельная роль под разумевает все остальные. Если индивид воспринимает установку другого члена группы, он должен воспринять ее в связи с установ ками и действиями других членов группы; если он хочет полностью включиться в группу, он должен воспринять установки абсолютно всех участников процесса. Разумеется, то, в какой степени он сможет это сделать, зависит от его способностей, однако во всех процессах, подразумевающих сознательную деятельность, мы в достаточной степени способны воспринять роли других участников с тем, чтобы сделать наши действия сознательными. Жизнь целого сообщества отражается в сознательной жизни отдельных индивидов самым раз личным образом. История преимущественно занята выяснением процессов развития, которые еще не запечатлены в опыте членов сообщества в то время, о котором пишет историк. Этим объясняет ся важность истории как науки. Можно взглянуть на прошедшее и выявить изменения, силы и интересы, которые никем в те времена не осознавались. Мы должны предоставить историку время для на писания общей картины, ибо реальный процесс представляет собой нечто большее, нежели сумма индивидуальных опытов.
Волею случая появляется личность, которая способна внести больший, чем остальные, вклад в исторический процесс, установить отношения с теми группами сообщества, интересы которых не стали частью опыта других групп. Эта личность становится лидером. При феодальном строе классы могут быть до такой степени разделены традиционными условиями жизни, что они просто не понимают друг друга. Поэтому и появляется индивид, способный восприни мать установки противоположных социальных групп. Значение фигур подобного рода велико, поскольку они делают возможной коммуникацию между полностью изолированными друг от друга группами. В политике — это способность государственного деятеля воспринять установки и интересы различных групп и стать посред ником в межгрупповой коммуникации благодаря превращению своего собственного опыта в опыт универсального характера. Таким образом, через него различные группы могут вступать в процесс коммуникации.
Ирвинг Гофман
Ирвинг Гофман (1922—1982) — известный американский социолог, социальный психолог, антрополог. Родился в Канаде. Получил обра зование в Чикагском университете. Там же началась его академическая карьера, но вскоре Гофман переходит на работу в Национальный ин ститут психиатрии (National Institute of Mental Health), где он собирает материал как по психическим расстройствам, так и по методам их ле чения. Но еще в большей степени его интересует проблема восприятия душевнобольных в их социальном окружении и в обществе в целом. Накопленный им в этой области материал становится эмпирической базой построения новой парадигмы в социологии, которая стала из вестной под именем драматургической социологии.
С 1958 по 1968 г. он проходит все ступени академической карьеры в престижном университете Беркли, Калифорния. С 1968-го до конца жизни работает в Филадельфии, в университете Пенсильвании.
Наиболее известные работы: «Презентация «Себя» в повсед невной жизни» (1956, 1959), «Стигма: заметки об управлении рас строенной идентичностью» (1963), «Поведение в общественных местах: заметки о социальной организации собраний» (1963), «Ана лиз фреймов» (1974), «Гендерный адвертисмент» (1979), «Формы
разговора»(1981).
Работы Гофмана опираются на традиции символического ин-теракционизма, вместе с тем в его работах прослеживается влияние антропологии. Внимание исследователя сосредоточено на социаль ном микромире, он разрабатывает аппарат для описания типичных ситуаций повседневной жизни, которая представлена в виде театра, где каждый не просто исполняет функционально заданную роль, но вместе с тем стремится представить себя в наиболее выгодном свете. Отношения между пациентом психиатрической клиники и медперсоналом предстают в работах Гофмана в качестве типовых отношений, распространяемых на любые сферы общественной жизни. Драматургическая социология ориентирует не столько на конструирование человеком себя как личности, сколько на создание (позитивного) имиджа этой личности в глазах непосредственного окружения, что является условием успеха карьеры этой личности. Работа "Gender Advertisements" оказала значительное влияние на тендерную проблематику в социологии, поскольку здесь на при мере анализа рекламных стереотипов были выявлены методы про паганды маскулинности и утверждения зависимой роли женщины в современном обществе.
140
141
Вклад Гофмана в социологию был оценен как достаточно ве сомый не только фактом его избрания президентом Американской Социологической Ассоциации в 1981 г., но и историко-социологи-ческой литературой о его творчестве. Стоит отметить, что этот вклад далеко не всеми признавался однозначно. Если П. Дрю и А. Вуттон (1988), Ф. Мэннинг (1992) и ряд других последователей И. Гофмана выступают как интерпретаторы и пропагандисты его творчества, то А. Гоулднер — автор классической работы «Наступающий кризис западной социологии» (1970) — рассматривает это творчество как типичный образец постмодернистского мышления, в котором раз рушаются грани между реальной жизнью и представлениями об этой жизни. Сама разработка концепции представления человеком себя другим людям, по мнению этого автора, фиксирует переход от мира производства к миру потребления при сохранении доминирования крупных деловых компаний.
В российской литературе наиболее обстоятельная статья о твор честве Гофмана опубликована Г. С. Батыгиным. Приведем здесь ре зюмирующую оценку, высказанную рано ушедшим от нас коллегой: «Гофман сделал повседневность предметом абстрактной теории и предложил систему категорий, описывающих логику повседневного общения. Он изучал структуру социальной жизни, развивал общую теорию межличностной интеракции и социальных обменов незави симо от вида этой интеракции. На улице, на базаре, в казино, лифте, зале заседаний развертываются формальные структуры общения, и нет такой ситуации, в которой не действовал бы жесткий социаль ный порядок. Тонкая ткань повседневности, в которую вплетены формы «встреч», приобретает удивительную, почти мистическую прочность. Отклонения от поведенческих образцов лишь заменяют одно определение ситуации другим». (БатыгинГ.С. Континуум фрей мов: социологическая теория Ирвинга Гофмана // Гофман Ирвинг. Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН., 2004. С. 7-9).
Отобранная для Хрестоматии статья была опубликована в жур нале "American Antropologist" (1956). Она хорошо иллюстрирует как содержательную сторону исследований И. Гофмана, так и методо логию его мышления, основанную на тщательном анализе понятий ного аппарата, используемого в повседневном общении. Предметом анализа в данном случае выступает взаимодействие почтительности и пристойности. Результаты этого анализа убедительно характеризуют те правила поведения людей в обществе, о которых идет речь в главе 5 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. Столь
же тщательно на ином материале Гофман разрабатывает такие по нятия, как управление впечатлениями ("management of impressions"), стигма, ролевая дистанция, фреймы как принципы организации жизненного опыта и схемы интерпретации новых событий и т.д.
С помощью этого категориального аппарата Гофман переклю чает внимание социолога на исследование микропроцессов, на то, что находится в пределах непосредственного жизненного опыта индивида. Это знание ориентирует личность на критическое воспри ятие самое себя, и таким образом может содействовать пониманию правил взаимодействия с другими в данном обществе.
А.З.
ПРИРОДА ПОЧТИТЕЛЬНОСТИ И ПРИСТОЙНОГО ПОВЕДЕНИЯ *
Некоторые исследователи современного общества под влиянием Дюркгейма и Рэдклифф-Брауна научились искать символический смысл той или иной социальной практики и вклад этой практики в укрепление целостности и солидарности группы, которая эту практику применяет...
В данной работе мне хотелось исследовать некоторые чувства, в которых проявляется своего рода сакральность, которой наделен человек нашего урбанистического светского мира. Она раскрывается и подтверждается некоторыми символическими актами. Для дока зательства этого мною будет сделана попытка построить своего рода концептуальные леса с помощью использования и преобразования некоторых из общепринятых антропологических понятий. При этом в центре внимания будут оставаться два понятия, которые я считаю центральными в данной области, — почтение и пристойное поведе ние. Опираясь на эти переформулированные понятия, я попытаюсь показать, что дюркгеймовская версия социальной психологии может быть эффективной и в современных условиях.
* Цит. по: Goffman Erving. The Nature of Deference and Demeanor // Four Sociologi cal Traditions. Ed. by Randall Collins. N.Y. Oxford University Press, 1994. P. 244-261. Пер. — В. Г. Кузьминов, ред. перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного ком плекса по общей социологии.
Термины — deference and demeanor, используемые автором в названии статьи, достаточно сложно переводятся на русский язык. И в том, и в другом случае речь идет о поведении. Однако в первом случае поведение рассматривается с точки зрения выказывания уважения, оказания почестей, во втором — с точки зрения его соот ветствия нормам приличия, хорошим манерам, благовоспитанности. — Прим. пер.
142
143
Работа основывается на данных, полученных главным образом в результате кратковременного наблюдения за пациентами с пси хическими расстройствами в современной научно-исследовательской клинике. Я полагаю, что вполне логично изучать личные качества людей, которые наблюдались в закрытом заведении, поскольку вне его стен поддерживать их в нормальном состоянии не представлялось возможным. Нарушение правил приличия с их стороны происходит в условиях закрытой палаты, но сами правила, которые нарушаются, носят общий характер. Поэтому от изучения палаты мы можем перейти к общему исследованию нашего англо-американского общества.
Введение
Правило поведения можно определить как руководство к дей ствию, которое рекомендуется не потому, что оно приятно, дешево или эффективно, но потому, что оно подходит для данных условий и является справедливым. Нарушения правил вызывают характерное чувство неловкости и ведут к применению негативных социальных санкций. Правила поведения пронизывают все сферы деятельности и поддерживаются множеством способов. Однако во всех случаях, даже не имея в виду жизнь корпораций, эта поддержка осуществля ется группой приверженцев. Это одна из общесоциологических тем. Приверженность правилам ведет к постоянству и стандартизации поведения; и хотя эта приверженность не единственный источник порядка в человеческих отношениях, она тем не менее чрезвычайно важна. Разумеется, одобряемые правила поведения часто нару шаются тайком, их стараются обойти, а подчас им следуют в силу социально не одобряемых причин. Однако эти варианты оказыва ются лишь дополнением к случаям, когда правила регулируют, по крайней мере, внешнюю сторону поведения.
Правила поведения ограничивают индивида двумя основными способами: непосредственно — в качестве обязанностей, устанавли вающих моральные границы его поведения, и косвенно — в качестве ожиданий, определяющих моральные границы поведения других в отношении этого индивида. Медицинская сестра, например, обязана следовать медицинским предписаниям в отношении своих паци ентов. В то же время она ожидает послушания и сотрудничества с ней со стороны пациентов с тем, чтобы она могла выполнять свои обязанности по отношению к ним. Это послушание, в свою очередь, может рассматриваться как обязанность пациентов по отношению к сестре. Оно указывает на межличностный характер многих правил,
144
на их организацию по принципу «актор-реципиент», а именно: то, что является обязанностью одного человека, часто бывает ожида нием другого.
Так как обязанности подразумевают ограничения на некоторые способы действия, мы их иногда трактуем как трудные и утоми тельные в плане выполнения. Если они и выполняются, то только с включением сознания и с зубовным скрежетом. В действительности большинство действий, совершаемых человеком, исходя из правил поведения, совершаются им без размышлений. Если актору задать вопрос: почему он так делает, он ответит, что делает так «без осо бых причин» или потому, что ему «хотелось сделать так, а не иначе». Лишь в случае, когда что-то мешает установившейся практике, он понимает, что его мало-мальски самостоятельные действия по стоянно созвучны с нормами приличия его группы, и невозмож ность соблюдать эти нормы становится для него причиной стыда и унижения. Точно так же он может воспринимать как должное свои ожидания в отношении других, и только когда ситуация неожиданно меняется в худшую сторону, он вдруг обнаруживает, что у него есть основания для возмущения.
Таким образом, мы выяснили, что человек может выполнять ту или иную обязанность, не ощущая ее. Далее мы увидим, что, если обязанность ощущается как нечто, что должно быть выполнено, то человек, наделенный этой обязанностью, воспринимает ее либо как желательную, либо как обременительную. Короче говоря, он воспринимает ее либо как приятную, либо как неприятную. В действительности одна и та же обязанность может восприниматься как желательная в одном отношении и как нежелательная — в другом. Например, медицинская сестра, раздающая больным лекарства, может испытывать удовлетворение, поскольку благодаря этой процедуре она устанавливает дистанцию с санитарками (которые, по мнению сестер, в известном смысле «недостаточно хороши» для такого рода деятельности). Но, с другой стороны, эта обязанность может стать обременительной, когда, скажем, сестра сталкивается с тем, что дозировки определяются написанными неразборчивым почерком врачебными предписаниями. Сходным образом ожидание может восприниматься лицом, на которое направлено это ожидание, как желательное, например, в случае, когда это лицо получает заслуженное повышение по службе, или как нежелательное, когда это лицо заслуженно увольняют с работы. В обиходе правило, которое воспринимается актором или реципиентом как желательное лично для него, вне зависимости от соотношения этого правила с
145
нормами приличия, иногда называется правом или привилегией. Так эти термины будут использоваться далее в тексте, хотя в них заключен дополнительный смысл, указывающий на особый разряд правил, к которым индивид может прибегать, но чего от него не требуется. Также следует отметить, что приятная обязанность актора может стать приятным ожиданием реципиента, как, например, обязательный поцелуй мужа жене по возвращении с работы. Однако последний пример подразумевает разные комбинации.
Когда человек вовлечен в выполнение каких-либо правил, то он посредством этого стремится представить себя соответствующим образом. В случае, когда речь идет об обязанностях, он становится для себя и для других кем-то, кто просто следует этому правилу, кем-то, от кого ожидается, что он естественным образом будет по ступать так, а не иначе. Когда речь идет об его ожиданиях, то он придерживается убеждения, что другие будут должным образом выполнять свои обязанности и в отношении его, поскольку их от ношение к нему выражает концепцию его личности. Утверждая себя как такого рода личность, которая относится особым образом к другим, он ожидает, что другие будут также относиться к нему особым образом, этот человек должен убедиться, что у него будет возможность действовать именно так и быть именно такой личнос тью. Например, у определенных психиатров бывает момент, когда обязанность оказывать психотерапевтическую помощь пациентам, юс пациентам, трансформируется в нечто, что они должны делать, если они хотят сохранить тот образ, который они из себя создали. То, во что выливается эта трансформация, можно увидеть на начальных этапах карьеры некоторых из них, когда они разрываются между исследованиями, административной работой и терапевтической помощью тем, кто в противном случае остался бы без присмотра.
Таким образом, в целом, когда правило поведения нарушается, мы видим, что рискуют быть дискредитированными два человека: один, наделенный обязанностью, который должен был руководство ваться правилом, другой — ожидающий, что к нему будут относиться особым образом в силу этого правила. Опасность витает как над актором, так и над реципиентом.
Акт, на который распространяется правило поведения, явля ется, таким образом, ачтом коммуникации. Этот акт представляет собой способ, благодаря которому подтверждаются самости дво их — того, для которого правило является просто обязанностью, и того, для которого правило является лишь ожиданием. Акт, на который распространяются правила поведения, но который им не
соответствует, также — и даже чаще — является актом коммуника ции, поскольку нарушение правил становится событием. Причем это происходит таким образом, что самости участников лишаются подтверждения. Следовательно, правила поведения преобразуют как действие, так и бездействие в экспрессивное послание. Под чиняется ли индивид правилам или нарушает их — в любом случае сообщается нечто значимое. Например, в палатах, где проходило исследование, каждый психиатр-исследователь ожидал, что его пациенты будут вовремя являться на сеанс психотертапии. Когда пациенты выполняли эту обязанность, они тем самым демонстри ровали, что они должным образом осознали необходимость в своем лечении, и что их психиатр является тем человеком, который может установить «добрые отношения» с пациентами. Если же какой-то пациент отказывался появляться на сеансе, то другие в палате скло нялись к мысли, что он «слишком болен», поэтому не знает, что для него полезно, а возможно, его психиатр не тот человек, который может устанавливать отношения. И посещение, и непосещение пациентами терапевтических сеансов психотерапии сообщает нечто важное персоналу и другим пациентам в палате...
Рассматривая правила поведения, их для удобства можно разде лить на два класса — симметричные и асимметричные. Симметрич ное правило — это правило, которое налагает на индивида такие же обязательства и вызывает такие же ожидания в отношении других, какие другие имеют в отношении его. Например, в двух исследуемых палатах, как, впрочем, и в большинстве мест, где пребывают члены общества, существует понимание, что один индивид не должен красть у другого индивида. При этом разница их относительных статусов не играет никакой роли. Далее, каждый индивид аналогичным образом ожидает, что и он не будет обокраден другим индивидом. То, что мы называем взаимной учтивостью и правилами общественного порядка, имеет симметричный характер. Таковыми были библейские заповеди, как, например, правило: не возжелай жены ближнего твоего. Асим метричное правило — это такое правило, в соответствии с которым другие относятся к индивиду и он относится к ним иначе в сравне нии с тем, как он относится к ним и соответственно они относятся к нему. Например, врачи дают медицинские указания сестрам, но сестры таких указаний врачам не дают. Подобным же образом в ряде американских больниц сестры должны вставать, когда в помещение заходит врач, врачи же обычно не встают при появлении сестер.
Исследователи предложили несколько критериев различения типов правил. Один из них, например, позволяет различать фор-
146
147
мальные и неформальные правила. Для нашего исследования важ ным будет различие между содержательным правилом (substance) и церемонией (ceremony)1. Содержательное правило — это правило, которое управляет поведением в отношении тех аспектов, которые воспринимаются как имеющие значимость сами по себе, вне зависи мости от того, что именно сообщает о самости участников нарушение или соблюдение этого правила. Так, когда индивид удерживается от воровства у других, он следует реальному правилу, которое служит преимущественно для защиты собственности этих других и лишь отчасти — для защиты представления, которое они о себе создали как о людях с правами собственников. Экспрессивные смыслы со держательных правил официально считаются вторичными. И это представление необходимо поддерживать, даже если в некоторых ситуациях каждый может ощутить, что участники преимущественно озабочены экспрессивной стороной дела.
Церемониальное правило — это такое правило, которое управля ет поведением в отношении тех аспектов, которые воспринимаются как имеющие вторичную значимость или даже не имеют никакой значимости сами по себе. Их сугубая важность — по крайней мере официально — в том, чтобы служить конвенциональным способом коммуникации, с помощью которого индивид выражает свой характер или передает свою оценку других участников ситуации. Такое слово употребление отличается от обыденного. Обычно под «церемонией» понимается предельно детализированная, фиксированная во времени совокупность символических действий, совершаемых августейшими акторами по торжественным поводам, при этом вполне вероятно обращение к религиозным чувствам участников. Делая акцент на том общем, что есть между процедурой прикосновения к шляпе при встрече и процедурой коронации, я по необходимости не обращаю внимания на различия между ними в такой степени, что многие ан тропологи могли бы, вероятно, счесть это недопустимым.
Во всех обществах правила поведения обычно объединяются в коды, которые гарантируют, что каждый действует подобающим образом и получает в ответ должное. В нашем обществе код, кото-
1 Различая понятия таким образом, я следую за Дюркгеймом (Durkheim Emile, The Determination of Moral Facts, Sociology and Philosophy, tr. D. F. Pocock, Free Press, Glencoe, 111, 1953); см. также: Radcliffe-Brown A.R., «Taboo», Structure and Function in Primitive Society (Free Press, Glencoe, 111.,1952, P. 143-144), и Parsons Talcott, The Structure of Social Action (McGraw-Hill, New York, 1937, P. 430-433); иногда дихотомия формулируется с помощью терминов «внутренне присущий» или «инструментальный» в отличие от «экспрессивного» или «ритуального».
рый управляет реальными правилами и реальными экспрессиями, включает в себя наши законы, мораль и этику. Код же, управляющий церемониальными правилами и церемониальными экспрессиями, представляет собою часть того, что называется этикетом. Все наши институты располагают обоими типами кодов, но в данной работе внимание будет сосредоточено только на церемониальном коде.
Акты или события, т.е. носители знаков или символы, которые несут церемониальные послания, весьма разнообразны по своему характеру. Они могут иметь вербальный характер, когда, например, индивид делает заявление, содержащее похвалу или уничижение в собственный адрес или в адрес другого, причем делает это на особом языке и с особой интонацией. Они могут быть выражены с помощью жеста, когда сама манера держаться передает либо высокомерие, либо раболепие. Они могут фиксироваться в пространстве, когда индивид проходит в дверь перед другим индивидом или сидит спра ва, вместо того чтобы сидеть слева. Они могут быть связанными с манерой получения задания, когда, например, индивид милостиво принимает задание и выполняет его в присутствии других с аплом бом и проворно. Они могут быть связаны с такой структурой ком муникации, когда индивид говорит чаще, чем другие, или требует к себе больше внимания, чем они...
Совокупность символов, которые используются данной соци альной группой в церемониальных целях, можно назвать церемони альной идиомой...
Церемониальная деятельность содержит некоторые базовые составляющие. Как уже было заявлено, главная цель этой рабо ты — провести разграничительную линию между двумя из этих составляющих — почтительностью и пристойным поведением — и выявить различия между ними.
Почтительность
Под почтительностью я понимаю тот компонент деятельности, который служит в качестве символического средства, с помощью которого почтение передается реципиенту в соответствии с уста новленным ритуалом. Это может означать, кроме того, что данный реципиент рассматривается как символ, продолжение или предста витель чего-либо. Эти знаки признательности представляют собой способы, с помощью которых актор торжественно заявляет о своем отношении к реципиенту и подтверждает это отношение. В не которых случаях как актор, так и реципиент могут вообще не быть людьми, как, например, в случае с встречающимися пароходами,
149
148
которые приветствуют друг друга четырьмя короткими гудками. В других случаях актор является человеком, а реципиент — неким объектом или идолом, как в случаях с моряком, салютующим капи танскому мостику перед тем, как подняться на борт, или с католиком, преклоняющим колени перед алтарем. Однако я буду рассматривать только те выражающие почтение ритуалы, которые совершаются, когда оба — актор и реципиент — являются людьми. При этом не важно — действуют ли они от своего имени или от имени кого-то или чего-то другого. Подобного рода церемониальная активность прослеживается, пожалуй, наиболее отчетливо в кратких привет ствиях, комплиментах, извинениях, которые служат своеобразной орфографией социального общения (intercourse) и могут быть названы «статусными» или «межличностными» ритуалами. Я ис пользую термин «ритуал» потому, что эта деятельность, сколь бы неформальной и лишенной религиозного содержания она ни была, представляет собой способ, с помощью которого индивид должен защищать и оформлять символические смыслы своих действий в присутствии объекта, который для него имеет особую ценность...
Индивид может стремиться к почтению, зарабатывать или за служивать его. Но, по большому счету, ему не позволено выказывать почтение себе самому. Будучи вынужден искать почтение со сторо ны других, он находит дополнительные причины для продолжения этого поиска. В свою очередь, общество получает дополнительные гарантии, что его члены войдут в процесс интеракции (interaction) и углубят связи друг с другом. Если бы индивид мог сам себе оказы вать почтение, которого он желает, то в обществе обнаружилась бы тенденция к распаду на отдельные островки, населенные одинокими людьми, создающими свой собственный культ, и пребывающими в процессе постоянного поклонения своей собственной особе.
Признание, передаваемое в акте почитания, подразумевает, что у актора есть чувство уважения по отношению к реципиенту, часто включающее в себя общую оценку реципиента. Уважение — это то, что индивид постоянно испытывает в отношении других; он знает достаточно, чтобы придумать нечто по тому или иному случаю, од нако, выказывая почтение, он не способен детально объяснить, что в действительности он имеет в виду.
Те, кто выказывает почтение индивиду, могут, разумеется, чувствовать, что он — воплощение некоей добродетели, пред ставитель чего-либо, и они воздают ему должное не из-за того, что они думают о нем «лично», но несмотря на это. В некоторых организациях, например в армии, на такой рационализированной
процедуре оказания почестей целенаправленно делается акцент, что приводит к тому, что сугубо формальный и безличный ритуал направлен как раз на личность.
Автоматически выказывая уважение, которого у него в дей ствительности нет, актор чувствует, что он сохраняет внутреннюю независимость, отказывая в поддержке церемониальному порядку в результате лишь формального участия в церемониале. И, разумеет ся, тщательно соблюдая все формальные детали ритуала, он может почувствовать себя свободным в плане выражения всех возможных форм непочтительности путем осторожного изменения интонации, произношения, темпа и т.д.
Когда речь заходит о почтении, то в качестве модели обычно рассматривается модель ритуалов почитания, подчинения и умило стивления, которые выполняет некто подвластный по отношению к обладателю власти. Почтение мыслится как что-то, что подчиненный должен своему начальнику. Это весьма ограниченное понимание почтения по двум причинам. Во-первых, существует огромное множество форм симметричного почтения, которое оказываются лицами равными друг другу в социальном отношении. В некоторых обществах, например на Тибете, приветствие равных высокопостав ленных особ становится продолжительным выражением ритуального поведения, превосходящим по длительности и экспансивности акты почтения, которые некое лицо выказывает своему правителю в менее ритуализированных обществах. Кроме того, существуют и обязан ности выказывания почтения, которые есть у вышестоящего лица по отношению к своим подчиненным. Высшие священнослужители во всем мире должны отвечать на знаки внимания, оказываемые им, фразой, смысл которой в разных культурах сводится примерно к следующему: «Благословляю тебя, сын мой!» Во-вторых, уважение, которое актор выказывает реципиенту, не обязательно должно быть наполнено почтительным страхом. Существуют другие виды почте ния, которое выказывается также путем ритуалов межличностного общения. В качестве примера можно привести ритуал доверия, ко торое оказывается хозяином дома неожиданным странникам, или ритуал оценки способностей, когда один человек уважительно при нимает технический совет другого. Чувство уважения, которое играет важную роль в ритуале почтения, может проявляться в виде чувства привязанности к человеку или к дому. Наиболее ярко это проявляется в нашем обществе в долге молодожена по отношению к своей жене, к которой он относится с любовным почтением и всюду, где только можно, перестраивает свое обычное поведение в этом ключе...
150
151
В целом почтительное поведение окрашено в учтивые и веж ливые тона, передающие оценку реципиента, которая во многих отношениях может оказаться более комплиментарной в сравнении с тем, что акторы ощущают в действительности. Обычно актор предо ставляет реципиенту возможность для сомнений. Он может даже ма скировать отсутствие уважения повышенным вниманием к деталям ритуала. Тем самым акты почтения часто связаны с определенным эталоном общения между актором и реципиентом, с которым отныне должна соотноситься их реальная практика отношений. В крайнем случае, реципиент может воспринять церемониальную ситуацию в качестве реальной и на этом основании выдвинуть некие притяза ния. Однако если он опрометчиво сделает это, то его отношения с актором скорее всего изменятся. Люди осознают, что реципиент не должен понимать актора буквально, а тем более выкручивать ему руки на предмет выказывания почтения и должен довольствовать ся демонстрацией уважения, которая может отличаться от более весомых форм выражения почтения. Следовательно, оказывается, что многие автоматически выполняемые акты почтения содержат остаточные смыслы, связанные с деятельностью, в которой никто больше реально не участвует, и подразумевающие оценки, которые никто больше не ожидает. Тем не менее мы знаем, что пренебреже ние этими рудиментами не может остаться безнаказанным.
Наряду с чувством уважения в актах выражения почтения со держится своего рода заверение, выражающее в сжатой форме торжественное обещание, клятву актора относиться к реципиенту по-особому в будущем. Клятва подтверждает, что ожидания и обязан ности реципиента, как реального, так и церемониального плана, будут восприняты и поддержаны актором. Тем самым акторы обещают, что они будут разделять представление о самости, которое реципиент выработал, исходя из правил, которыми он руководствуется...
Я уже упомянул (несколько) весьма распространенных форм выражения почтения в представительских ритуалах: приветствия, приглашения, комплименты и мелкие услуги. С их помощью реци пиенту сообщается, что он не изолированный остров и что он с его заботами в той или иной степени не безразличен для других. Взятые вместе, эти ритуалы представляют собой кальку тех пределов, в которых ego реципиента доступно для других.
Итак, нами были рассмотрены два основных типа ритуалов выказывания почтения: представительские ритуалы, посредством которых актор зримо выражает свою оценку реципиента, и ритуалы уклонения (avoidance rituals), принимающие форму предписаний,
запретов и табу, направленных на действия, от которых актор дол жен удерживаться. Если он совершает такие действия, то тем самым нарушает право реципиента держать актора на дистанции. Мы уже знакомы с этим различием из дюркгеймовского деления ритуалов на позитивные и негативные2.
Если мы предполагаем, что существует нечто, что должно быть сделано и сказано в отношении реципиента, и то, что не должно быть сделано и сказано, то нам должно быть ясно, что неизбежны внутреннее противостояние и конфликт между этими двумя фор мами почтения. Если мы спрашиваем о здоровье человека, о его семье, о делах, то мы показываем нашу искреннюю заинтересован ность. Однако если этот ритуал будет совершен в особом контексте, то это будет означать, что мы вторглись на запретную территорию. Это становится ясным, когда такие вопросы задает человек с не подобающим статусом или если недавние события делают ответы на них болезненными. Дюркгейм подчеркивает: «Человеческая личность — это священное понятие. Никто не смеет нарушать ее границы и вторгаться в ее пределы. И в то же время величайшее благо для нее — общение с другими»3.
Пристойное поведение
Итак, было заявлено, что церемониальная сторона реального поведения включает в себя как минимум две базовые составляю щие — почтительность и пристойность. Почтение было определено как признательная оценка какого-либо человека, которую индивид доносит до этого человека либо посредством ритуалов уклонения, либо посредством ритуалов представления, и мы уже обсудили эту проблему. Сейчас можно перейти к проблеме пристойного пове дения.
Под пристойностью я буду иметь в виду те элементы цере мониального поведения индивида, которые обычно передаются с помощью манер, одежды, умения держаться. С помощью этих манер индивид демонстрирует своему непосредственному окруже нию то, что он представляет собою некую личность, обладающую определенными желательными либо нежелательными качествами. В нашем обществе «хорошо» или «должным образом» ведущий себя человек должен обладать такими свойствами, как благоразумие и искренность; умеренность в своих запросах; спортивность; владение
2 Durkheim Emile. The Elementary Forms, P. 399
3 Durkheim Emile. The Determination of Moral Facts, P. 57.
152
153
речью и осанкой; самоконтроль над своими чувствами, аппетитом и желаниями; устойчивость в критических ситуациях и т.д.
При попытке проанализировать качества, передающиеся через поведение, возникает несколько тем для обсуждения. Бла говоспитанный человек обладает качествами, которые обычно ассоциируются с «воспитанием характера» или «социализацией»... Другие — правильно или ошибочно — пытаются использовать эти качества в диагностических целях, как свидетельства того, что именно представляет собой актор вообще, в другое время и в другой обстановке, когда он занимается другими видами деятельности. В до полнение следует отметить, что умеющий вести себя человек — это тот, кто умеет оградить свой мир от бесцеремонного вмешательства и таким образом защитить себя от исходящего от других заражающе го воздействия. Но наиболее важным является то, что пристойное поведение — это необходимое условие для превращения актора в того, на кого можно положиться в том плане, что он станет хорошим партнером в актах коммуникации (interactant) и будет действовать так, чтобы не подвергать опасности других, которые представляют себя в качестве его партнеров в коммуникации.
Следует еще раз подчеркнуть, что пристойное поведение включа ет в себя черты, извлеченные из интерпретаций других, основанные на том, как индивид представляет себя в процессе социального обще ния. Сам индивид не может обрести эти черты с помощью словесных уверений о том, что он ими обладает, хотя он иногда самонадеянно может пытаться это делать. (Он может, однако, ухитриться вести себя так, что другие в процессе интерпретации его поведения могут приписать ему такие качества, какие он хотел бы, чтобы другие ви дели в нем.) Следовательно, в целом, хотя с помощью почтительного поведения индивид и создает собственный образ, но, строго говоря, это не тот образ, который предназначен для его внутреннего употре бления. Это, конечно, не должно мешать нам понять и то, что человек может вести себя пристойно благодаря тому, что он обладает высокой самооценкой, и, наоборот: того, кто не обладает этим качеством, могут обвинить в отсутствии «самоуважения» или в том, что он даже в своих собственных глазах ставит себя весьма низко...
Правила пристойности, как и правила почтительности, могут быть симметричными и асимметричными. Между людьми, равными в социальном отношении, чаще всего предписаны симметричные правила. Среди неравных людей возможны различные комбинации. Например, у врачей во время собраний персонала психиатрических подразделений клиники была привилегия ругаться, менять тему бе-
седы, сидеть в не совсем приличных позах. Санитары и санитарки, с другой стороны, могли присутствовать на собраниях персонала и даже задавать вопросы (в духе ориентации на методы групповой терапии, характерной для этого рода учреждений), однако подраз умевалось, что они должны были вести себя с большей осмотритель ностью, чем врачи... Предельный случай этих правил — отношение между хозяином и слугой, когда, например, придворные дамы и кавалеры должны в пристойной манере оказывать услуги недостой ному королю. Аналогично и врачи имели право побездельничать в комнате сестер, растянуться на смотровой кушетке, пошутить и побалагурить с сестрами. Персонал низших рангов мог принять участие в этом неформальном общении с врачами, но только тогда, когда его инициировали сами врачи.
Почтительность и пристойное поведение
Почтительность и пристойное поведение — аналитические термины. В практическом плане действия, которые они обозначают, налагаются друг на друга. Действие, с помощью которого индивид выказывает свое почтение другим или отказывается делать это, является типичным средством демонстрации того, насколько хо рошо он воспитан. Некоторые стороны данного наложения можно прокомментировать. Во-первых, осуществляя данный акт пред ставительского почтения, например предлагая гостю стул, актор обнаруживает, что это можно сделать уверенно и гладко, демонстри руя самоконтроль и выдержку, а можно — неловко и неуверенно, демонстрируя нерешительный характер. В данном случае мы имеем дело со случайной и побочной связью между почтительностью и пристойностью. Для иллюстрации можно воспользоваться нашими материалами по поводу взаимоотношений между врачами и паци ентами. Одна из жалоб со стороны врачей заключалась в том, что пациенты не принимают душ перед врачебным осмотром. Прием душа — это способ выказывания почтения врачу и в то же время это возможность для пациента продемонстрировать, что он чисто плотный человек с хорошими манерами. Другой пример. Громкая речь, крики, пение нарушают право других больных на одиночество и покой, а с другой стороны, указывают на плохое воспитание и от сутствие контроля за эмоциями.
Влияние той же самой связи между почтительностью и при стойностью прослеживается в церемониальных сложностях меж групповой интеракции: жесты почтения, ожидаемые членами одного общества, иногда несовместимы со стандартами пристойности,
154
155
которых придерживаются члены другого общества. Например, в те чение XIX в. дипломатические отношения между Великобританией и Китаем были весьма напряженными в силу того обстоятельства, что от британских послов при посещении китайского императора требовался Kot'ow4, они же воспринимали этот ритуал как несо вместимый с их чувством собственного достоинства.
Вторая форма связи между почтительностью и пристойностью проявляется в том, что желание отдать долг уважения другим яв ляется одним из качеств, которое индивид должен выразить своим поведением, равно как и желание вести себя пристойно является общепринятым способом выражения уважения к окружающим.
Какими бы ни были практические связи между почтительнос тью и пристойностью, аналитические связи между этими поняти ями «взаимодополняющие», а не связи идентичности. Образ себя, который индивид должен передать другим, совсем другого типа, нежели тот, который другие должны составить об индивиде. Образы почтения указывают на большое общество, выходящее за рамки непосредственной интеракции, на место, которое индивид зани мает в иерархии этого общества. Образы пристойности указывают на качества, которые могут быть раскрыты в процессе интеракции благодаря тому или иному социальному положению, занимаемому индивидом, поскольку эти качества связаны больше с тем, как ин дивид использует свое положение, нежели чем с рангом и местом этого положения относительно положения других.
Далее. Образ себя, который индивид должен передать другим посредством поведения, является чем-то вроде оправдания и вос полнения того образа, который другие должны передать путем выражения почтения индивиду. Каждый из этих образов может в действительности служить гарантией и способом проверки другого образа. Во многих культурах можно обнаружить формы обмена знаками внимания (interchange). Например, хозяин выказывает уважение гостям, подчеркивая, как рад он их видеть и как высоко он их ценит. Они, в свою очередь, должны хотя бы раз не согласиться со столь высокой их оценкой (offering), показывая тем самым, что они не самонадеянные и не нескромные и что они не сгорают от нетерпения получить благорасположение хозяина. Точно таким же образом, когда мужчина хочет встать при появлении женщины,
4 Ритуал, в соответствии с которым лицо, удостоившееся аудиенции у импе ратора, должно было пасть ниц перед ним и периодически ударяться головой о пол. — Прим. пер.
оказывая уважение к ее полу, а она прерывает и останавливает его, демонстрируя, что она не дорожит своими правами в этом качестве и готова определить ситуацию как такую, которая складывается между равными людьми. Следовательно, в целом, когда некто относится к другим почтительно, он предоставляет им возможность устранить преувеличенную благорасположенность, продемонстрировав тем самым свои хорошие манеры. Посредством этой дифференциации в символизации функций почтения и пристойности общество соз дает атмосферу, строящуюся на более возвышенных образах, чем те, которые проистекали бы лишь из оценки чьих-либо заслуг. Все согласны с тем, что практично оказывать почтение в отношении других, давая им несколько завышенную оценку и понимая, что такого рода индульгенция будет отклонена и воспринята как сви детельство хорошего воспитания.
Вместе с тем существуют и другие взаимодополняющие связи между почтительностью и пристойностью. Если индивид чувствует, что ему необходимо вести себя пристойно, чтобы к нему отнеслись почтительно, он должен пребывать в положении, позволяющем ему сделать это. Он, например, должен быть в состоянии скрыть от окружающих те свои стороны, которые могут заставить их прийти к мысли, что он не достоин их внимания, быть в состоянии уединить ся, когда он находится в неприглядном виде с точки зрения одеж ды, настроения, позы или действия. Ритуалы уклонения, которые другие осуществляют в отношении его, дают ему пространство для маневра, позволяя демонстрировать только те стороны личности, которые заслуживают уважения. В то же время в результате этого уклонения другим легче уверить себя в том, что почтение, которое они ему выказывают, оправданно.
Чтобы показать разницу между почтительностью и пристой ностью, я выделил взаимодополняющие отношения между ними. Однако даже этот род зависимости может быть чрезмерно акценти рован. Тот факт, что человеку не удается выказать должное почтение в отношении других, не освобождает их от обязанности вести себя подобающим образом в его присутствии, какое бы неудовольствие это у них ни вызывало. Точно таким же образом неспособность индивида вести себя пристойно не освобождает окружающих от необходимости относиться к нему с должным почтением. Только путем разделения почтительности и пристойности мы можем оце нить многие аспекты церемониальной жизни. Например, тот факт, что группа может преуспеть в одной из этих областей поведения и иметь плохую репутацию в другой области...
156
157
Мы должны понять, далее, что существует масса случаев, когда было бы неправильно со стороны индивида сообщать о себе то, что другие готовы сообщить ему о нем, поскольку каждый из этих двух образов является гарантией и оправданием другого образа. Речь не идет о зеркальном отражении одного образа в другом. Мысль Мида о том, что индивид примеряет на себя установку, которую другие имеют по отношению к нему, кажется нам чрезмерным упрощением ситуации. Индивид скорее должен полагаться на других для заверше ния картины своей личности, которую ему позволено раскрашивать только определенными красками. Каждый индивид ответствен за пристойность собственного образа и за почтительное отношение к нему других. Чтобы завершенная личность человека получила вы ражение, люди должны взяться за руки, образуя своего рода церемо ниальную цепь, когда каждый, выражая почтение и пристойно ведя себя по отношению к тому, кто справа, в ответ получает то же самое от того, кто слева. Можно согласиться, что индивид является обла дателем уникальной, всецело принадлежащей ему личности. Однако свидетельство этого обладания — полностью продукт совместного церемониального труда: когда та часть личности, которая выражается через пристойное поведение индивида, не более значима, чем та часть, которая выражается другими посредством их почтительного поведения в отношении к нему.
Заключение
Правила поведения, которые связывают актора и реципиен та, — это социальные связи. Однако многие действия, которые осу ществляются в соответствии с этими правилами, носят нерегулярный характер и требуют много времени для завершения.
Следовательно, возможностей для утверждения морального по рядка в обществе немного. Именно здесь церемониальные правила выполняют свою социальную функцию, так как многие из актов, подпадающих под действие этих правил, непродолжительны, не связаны с большими затратами и могут совершаться в процессе каждой социальной интеракции. Какой бы ни была деятельность по своему характеру и сколь бы приземленной она ни была, всегда имеется много возможностей для проведения в ее рамках локальных церемоний, коль скоро в этой деятельности участвуют и другие люди. Посредством этих ритуалов, определяемых церемониальными обя занностями и ожиданиями, общество наполняется снисхождением и терпимостью. Другие люди своим присутствием постоянно напо минают индивиду, что как хорошо воспитанный человек он должен
держаться вместе с ними, подтверждая тем самым священность этих других. Жесты, которые мы иногда называем пустыми, возможно, являются на самом деле наиболее содержательными.
Следовательно, важно понимать, что личностное достояние человека (the self) является отчасти объектом поклонения, чем-то сакральным, к чему надо относиться с соответствующей ритуальной заботой, с тем чтобы она предстала перед глазами других в должном свете. Пристойное поведение индивида, когда он вступает в контакт с другими и когда другие с почтением относятся к нему, является средством утверждения этой личности. В равной степени важно понимать, что если индивид должен играть в эту священную игру, то для нее необходимо найти подходящее поле. Окружающая среда должна гарантировать, что индивид не заплатит слишком высокую цену за свое пристойное поведение и что в ответ получит соответ ствующую почтительную реакцию. Практики почтительности и пристойности должны быть институционализированы так, чтобы индивид был в состоянии развернуть жизнеспособную священную самость и продолжал оставаться в игре на соответствующей риту альной почве.
Далее. Среда, описанная в терминах церемониальное™ дей ствия, является местом, где либо легко, либо трудно играть в риту альную игру наличия самости. Там, где церемониальные практики тщательно институционализированы, как это было, например, в палате А, оказывалось, что личностью быть легко. Когда эти прак тики не установились, как до известной степени было в палате Б, то в этих условиях личностью быть трудно. То, что в одной палате легко сохранять свою личность, а в другой это оказывается сложным, зависит отчасти от типа пациентов, собранных в палате, и от типа режима, который пытается поддерживать персонал.
Одно из оснований разделения пациентов психиатрических больниц по всему миру на категории, — это степень легко опре деляемого «умственного расстройства». По большому счету это означает, что пациенты делятся на категории в соответствии с тем, в какой степени они нарушают церемониальные правила социального общения. Существуют весомые практические причины помещения пациентов в разные палаты на этом основании, и действительно, та больница считается отсталой, где не применяется данная практика. Тем не менее подобного рода деление часто приводит к тому, что те, кто безнадежно утратил навыки цивилизованности в одном аспекте поведения, помещаются в непосредственной близости от тех, кто безнадежно утратил навыки цивилизованности в другом
158
159
аспекте. Таким образом, индивиды, которые по крайней мере готовы сохранять свою личность (project a sustainable self), помещаются в окружение, где это практически невозможно.
Именно в этом контексте мы можем по-новому взглянуть на некоторые представляющие интерес моменты, связанные с эффек тивностью принуждения и давления на индивида. Если предпо лагается, что индивид должен вести себя пристойно и выказывать соответствующее почтение, тогда у него должно быть пространство для самоопределения. У него должен быть достаточный запас тех мелочей, которые в его среде используются в русле идиомы по чтительности (idiom of regard), — сигарет и еды, которыми можно угостить, стульев, которые можно предложить гостям и т.д. У него должна быть свобода движений, чтобы он мог принять позу, которая передает соответствующее уважение к другим и свидетельствует о его хороших манерах. Если пациент привязан к кровати, он может не найти практических причин, чтобы не делать под себя, и, естествен но, не может встать при появлении женщины. Ему необходим запас чистого белья, если он должен выглядеть, как подобает приличному человеку. Чтобы быть привлекательным, ему может понадобиться галстук, ремень, шнурки для ботинок, зеркало и бритвенные лезвия, словом, он нуждается именно в тех вещах, выдавать которые адми нистрация отказывается, считая это неразумным. У него должен быть доступ к кухонной утвари, которую его общество рассматривает в качестве подобающей для использования, поскольку он может обнаружить, что мясо неудобно есть при помощи картонной ложки. И, наконец, без каких-либо особых последствий для себя он дол жен иметь право отказаться от некоторых видов работ, проходящих сейчас под рубрикой «трудовой терапии», выполнение которых его социальная группа считает infra dignitatem5.
Когда на индивида оказывается предельное давление, он авто матически выпадает из круга пристойности. Для него недоступны носители знаков и физические символы, с помощью которых осу ществляются обычные церемонии. Другие могут выказать почтение в отношении его, но он не в состоянии ответить так, чтобы показать, что он этого достоин. Единственные церемониальные фразы, на которые он способен, это непристойности.
История лечения психических болезней — это история изобре тения стягивающих, сдавливающих, сжимающих приспособлений, среди которых стесняющие движение перчатки и камзолы, цепи,
5 Ниже своего достоинства (лат.) — Прим. пер.
приковывающие к полу и креслу, наручники, «намордники», от крытый для наблюдения туалет, шланг для обливания, смирительная рубашка, картонные приборы для еды и т.д. Использование этих приспособлений предоставляет обширный материал для размыш лений о способах, с помощью которых личность лишают почвы для церемониального поведения. С другой стороны, эта история дает нам представление об условиях, которые должны обеспечиваться, чтобы индивиды сохраняли свою личность. К сожалению, и по сей день существуют больницы, где прошлое заведений подобного рода можно изучать опытным путем. Исследователи межличностных цере мониалов должны разыскивать эти учреждения столь же упорно, как разыскивали исчезающие культуры исследователи форм родства.
В данной работе я отстаивал мысль, что мы можем узнать о це ремониальных ритуалах, изучая современную светскую ситуацию, а именно ситуацию, в которой оказался индивид, отказавшийся ис пользовать церемониальную идиому своей группы, в силу чего его госпитализировали. В контексте пересечения культур целесообразно посмотреть на это как на продукт нашего сложного разделения труда, когда пациентов объединяют, вместо того чтобы предоставить каж дого самому себе. Кроме того, это разделение труда соединяет вместе тех, обязанностью которых является забота об этих пациентах.
Мы, таким образом, подошли к особой дилемме, перед которой стоит медицинский работник. Как член большого общества, он должен принимать меры против больных с психическими расстрой ствами, которые нарушают правила церемониального порядка, но его профессиональная роль обязывает его заботиться и защищать этих самых людей. Когда акцент делается на «групповую терапию», эти обязанности требуют от него даже большего: он должен теплотой отвечать на враждебность, вниманием — на отчужденность.
Мы видели, что персонал больницы становится свидетелем не подобающего поведения, при котором нельзя применять обычные негативные санкции, и в то же время медики обязаны использовать по отношению к пациентам принуждение, которое не имеет ничего общего с уважением к личности. Третьей особенностью является то, что персонал должен оказывать услуги пациентам, вроде смены носков, завязывания шнурков или стрижки ногтей, т.е. те услуги, которые за стенами больницы рассматриваются как знак высочай шего почтения. В условиях больницы подобные действия связаны скорее с чем-то неподобающим, поскольку санитар в то же самое время реализует ту или иную власть и демонстрирует моральное превосходство над своими подопечными. Последняя особенность
160
11-3033
161
церемониальной жизни в психиатрических больницах заключается в том, что индивиды терпят крах как носители даже минимального церемониального смысла, и другие вдруг понимают, что те, кого они воспринимали в качестве самодостаточных сущностей, удер живаются в действительности вместе лишь под давлением правил, которые могут быть уничтожены без всяких последствий. О таком понимании, какое появляется обычно на войне или на похоронах родственника, много не говорят, но оно, возможно, заставляет па циентов и персонал вопреки желанию сплотиться в группу, которую соединяет неприятное знание.
В заключение, таким образом, следует сказать, что современное общество собирает в одном месте нарушителей церемониального по рядка и обычных членов общества, которые вынуждены там жить. Они обитают там, где правят бал низкие поступки и низкие мысли. Вместе с тем некоторые из них сохраняют приверженность церемониальному порядку за пределами больничных стен. Каким-то образом эти при верженцы церемониальной жизни должны вырабатывать способы и механизмы выживания без ряда необходимых церемоний.
В данной работе я высказал мысль, что понятия Дюркгейма, связанные с примитивной религией, можно перевести в понятия почтительности и пристойного поведения и что эти понятия могут помочь нам высветить некоторые стороны современной городской светской жизни. Вывод заключается в том, что в определенном смысле этот секуляризованный мир не столь безрелигиозен, как это может показаться. Многие боги канули в прошлое, но сам ин дивид упорно стремится остаться воплощением важного божества. Он ходит с достоинством и является реципиентом многих малень ких почестей. Он ревниво следит за тем, является ли достаточным выказанное ему уважение, но, если к нему подобрать ключи, он готов простить своих обидчиков. Из-за относительности статусов некоторые люди могут расценить его влияние как оскверняющее их, другие думают, что они оскверняют его. В любом случае суще ствует понимание, что они должны относиться к нему с ритуальным вниманием. Индивид, возможно, божество столь жизнеспособное потому, что он на самом деле может осознать церемониальное зна чение того, как к нему относятся, и он способен вполне самостоя тельно и адекватно отреагировать на это. В контактах между такими божествами нет нужды в посредниках; каждый из этих богов может служить священником для самого себя.
Чарльз Кули
Чарльз Хортон Кули (1864-1929) — один из зачинателей аме риканской социологии и социальной психологии, профессор Мичиганского университета. Автор книг: «Человеческая природа и социальный порядок», 1902; «Социальная организация», 1909; «Со циальный процесс», 1918; «Социологическая теория и социальное исследование», 1930.
Наибольшее влияние на развитие социологической мысли ока зали два его научных результата. Во-первых, акцент на тщательное изучение самости людей ("Looking-Glass Self), их менталитета как основания человеческих взаимодействий, что стало важной предпосылкой возникновения символического интеракционизма, разработанного Гербертом Мидом. Во-вторых, различение пер вичных и вторичных социальных групп, анализ особого значения первичных групп как «воспитателей человеческой природы» в про цессе социализации индивида, становления его личности. Критики Ч. Кули усматривали в его концепциях влияние условий малого города, поскольку он родился, жил и умер в небольшом городке Анн-Арбор, штат Мичиган.
Как показано в базовом пособии учебного комплекса (глава 5), действия человека в обществе начинаются с его поведения в пер вичной группе. Аргументацию в пользу этого положения читатель найдет в приведенном ниже фрагменте из книги Ч. Кули «Соци альная организация» (1909).
Н.Л.
ПЕРВИЧНЫЕ ГРУППЫ*
Значение первичных групп. — Семья, игровая площадка и со седи. — Как велико влияние более широкого общества. — Значение и устойчивость «человеческой природы». —Первичные группы, воспитатели человеческой природы.
Под первичными группами я подразумеваю группы, характери зующиеся тесными, непосредственными связями (associations) и со трудничеством. Они первичны в нескольких смыслах, но главным образом из-за того, что являются фундаментом для формирования
* Цит. по: Американская социологическая мысль. Тексты / Общ. ред. В.И. До-бренькова. / Пер. с англ. Т. Новиковой. М., 1996. С. 328-332. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного ком плекса по общей социологии.
163
социальной природы и идеалов индивида. Результатом тесной связи в психологическом плане является определенное слияние индивидов в некое общее целое, так что даже самость индивида, по крайней мере во многих отношениях, оказывается общей жизнью и целью группы. Возможно, наиболее простой способ описания этой целостности — сказать, что они есть некое «мы»; она заключает в себе тот тип сопереживания и взаимного отождествления, для ко торого «мы» являемся естественным выражением. Человек живет, погружаясь в эту целостность ощущения, и обнаруживает главные цели своей воли именно в этом ощущении.
Не следует предполагать, что единство первичной группы есть единство сплошной гармонии и любви. Это всегда дифференци рованное и, как правило, состязательное единство, допускающее самоутверждение и различные присвоительные страсти; но страсти эти специализированы сопереживанием и подчиняются или имеют тенденцию подчиняться упорядочению со стороны некого общего настроения. Индивид будет предъявлять какие-то претензии, но глав ный объект, на который они направлены, будет желанным местом в мыслях других, и он почувствует приверженность общим стандартам служения и честной игры. Так, мальчик будет оспаривать у своих то варищей место в команде, но превыше таких споров будет ставить общую славу своего класса и школы.
Наиболее важные, хотя никоим образом не единственные сферы этой тесной связи и сотрудничества — семья, игровая группа детей, соседи и общинная группа старших. Они практически универсальны, присущи всем временам и всем стадиям развития; соответственно они составляют основу всего универсального в человеческой природе и в человеческих идеалах. Лучшие сравнительные исследования семьи, такие, как работы Вестермарка1 и Говарда2, представляют ее нам не только как некий универсальный институт, но и как в большей степени одинаковую во всем мире, чем это можно было вывести из преувеличения роли различных специфических обычаев, раннюю школу исследователей. Нельзя сомневаться и во всеобщем преоб ладании игровых групп среди детей и неформальных объединений среди старших. Такая связь, очевидно, воспитывает человеческую природу в окружающем нас мире, и нет никакой явной причины пред полагать, что это положение дел где-то или в какое-то время чем-то существенно отличалось. Что касается игры, я мог бы, если бы это не
было предметом обычных наблюдений, привести многочисленные иллюстрации всеобщности и спонтанности группового обсуждения и сотрудничества, которым она дает начало. Главное заключается в том, что жизнь детей, особенно мальчиков приблизительно старше 12 лет, протекает в различных компаниях (fellowships), в которых их симпатии, амбиции и честь часто вовлекаются даже в большей степени, чем это имеет место в семье. Большинство из нас может вспомнить примеры того, как мальчики стойко выносят несправедли вость или даже жестокость, но не жалуются на товарищей родителям или учителям, например при издевательствах над новичками, столь распространенных в школах, с которыми по этой самой причине так тяжело бороться. А как развита дискуссия, как убедительно обще ственное мнение, как горячи амбиции в этих компаниях!
И эта легкость юношеских связей не является, как это иногда предполагается, чертой, свойственной только английским и амери канским мальчикам; опыт нашего иммигрантского населения оче видно показывает, что потомство даже рестриктивных цивилизаций на Европейском континенте образует самоуправляющиеся игровые группы почти с такой же легкостью. Так, мисс Джейн Аддамс, от метив почти полную универсальность «банды», говорит о непре кращающейся дискуссии по поводу каждой детали деятельности банды, замечая, что «в этих социальных песчинках, если можно так выразиться, молодой гражданин учится действовать на основе своих собственных решений»3.
О соседской группе можно сказать в общем, что, начиная с того времени, когда люди стали образовывать постоянные поселения на земле, и по крайней мере вплоть до появления современных индустриальных городов она играла главную роль в первозданном, сердечном общежитии людей. У наших тевтонских предков сельская община была, по-видимому, основной сферой сопереживания и взаимопомощи для простых людей на протяжении всех «темных» и средних веков и во многих отношениях она остается таковой и в настоящее время. В некоторых странах мы все еще застаем ее былую жизненность, особенно в России, где мир, или самоуправляющаяся сельская группа, является главной сценой жизни наряду с семьей для примерно 50 миллионов крестьян.
В нашей собственной жизни близость с соседями была нарушена в результате роста запутанной сети более широких контактов, кото рая оставляет нас чужаками для людей, живущих в том же доме, что и
1 The History of Human Marriage.
2 A History of Matrimonial Institution.
3 Newer Ideals of Peace. P. 177.
164
165
мы. Этот принцип работает, хотя и менее очевидно, даже в деревне, ослабляя нашу экономическую и духовную общность с нашими со седями. Насколько этот процесс характеризует здоровье развития и насколько болезнь — до сих пор, наверное, все еще не ясно.
Наряду с этими практически универсальными типами первичной связи существует множество других, формы которых зависят от особенного состояния цивилизации; единственно существенная вещь, какяуже сказал, — это некая близость и слияние личностей. В нашем собственном обществе, будучи слабо связаны местом проживания, люди образуют клубы, братства и тому подобное, основанные на сходстве, которое может привести к реальной близости. Многие такие отно шения складываются в школе и колледже, а также среди мужчин и женщин, объединенных в первую очередь своим занятием, как, например, рабочие одной профессии и т.п. Там, где налицо хоть не большой общий интерес и общая деятельность, доброжелательность растет как сорняк на обочине.
Но тот факт, что семья и соседские группы являются наиболее влиятельными в открытую будущему и пластичную пору детства делает их даже в наше время несравненно более значительными, чем остальные группы.
Первичные группы первичны в том смысле, что они дают инди виду самый ранний и наиболее полный опыт социального единства, а также в том смысле, что они не изменяются в такой же степени, как более сложные отношения, но образуют сравнительно неизменный источник, из которого постоянно зарождаются эти последние. Ко нечно, они не являются независимыми от более широкого общества, но до некоторой степени отражают его дух, как, например, немецкая семья и немецкая школа довольно отчетливо несут на себе печать немецкого милитаризма. Но он в конечном счете подобен приливу, проникающему в устья рек, но, как правило, не поднимающемуся по ним достаточно далеко. У немцев и еще в большей степени у русских крестьянство создало традиции свободного сотрудничества, почти независимые от характера государства; и существует известная и хорошо обоснованная точка зрения, что сельская коммуна, самоу правляющаяся в том, что касается ее местных дел, и привыкшая к дискуссии, является очень широко распространенным институтом в устоявшихся сообществах и наследницей автономии, схожей с той, которая ранее существовала в семейной общине. «Создает царства и устанавливает республики человек, но община кажется прямо вышедшей из рук Всевышнего»4.
В наших городах переполненные дома, общая экономическая и социальная неразбериха нанесли семье и соседству глубокую рану, но, учитывая подобные условия, тем более замечательна та живу честь, которую они выказывают; и нет ничего, на что совесть эпохи была бы настроена более решительно, чем на их оздоровление.
Итак, эти группы являются источниками жизни — не только для индивида, но и для социальных институтов. Они лишь частично оформляются особыми традициями и в большей степени выражают некую всеобщую природу.
Религия или правительство других цивилизаций могут показать ся нам чужими, но детская и семейная группы повсеместно имеют общий жизненный облик, и в них мы всегда можем чувствовать себя как дома.
Я полагаю, что только через человеческую природу мы можем понять те чувства и импульсы, которые являются человеческими постольку, поскольку возвышаются над чувствами и импульсами животных, а также и в том смысле, что они свойственны чело вечеству в целом, а не какой-то отдельной расе или эпохе. Сюда включаются, в частности, сопереживание и бесчисленные чувства, частью которых они являются: любовь, негодование, честолюбие, тщеславие, почитание героев и чувство социальной правды и не правды5...
Вернемся к первичным группам: идея, которая здесь отстаива ется, состоит в том, что человеческая природа не есть нечто такое, что существует отдельно в индивиде, но есть групповая природа, или первичная фаза общества, относительно простое и всеобщее условие социального сознания. С одной стороны, это нечто большее, чем простейший, врожденный инстинкт, хотя он и включается сюда. С другой стороны, это нечто меньшее, чем более совершенное раз витие идей и чувств, которое обусловливает возникновение инсти тутов. Именно эта природа развивается и выражается в подобных простых, непосредственных группах, которые достаточно схожи во всех обществах: семье, соседских группах и игровых площадках. В их существенном сходстве можно обнаружить эмпирическую основу схожих идей и ощущений в человеческом сознании. В них, где бы это ни было, и зарождается человеческая природа. Человек не имеет ее от рождения; он может обрести ее лишь благодаря товариществу: в изоляции она приходит в упадок.
4 De Tocqueveille. Democracy in America. Vol. I. Chap. V.
5 Эти аспекты более подробно рассмотрены автором в книге "Human Nature and the Social Order".
166
Талкот Парсонс
Сведения о Т.Парсонсе приведены перед его текстом в раз деле 1. Ниже помещена, с сокращениями, его статья, в которой с позиций структурно-функционального анализа раскрываются современные аспекты фундаментальной проблемы социализации человека, общая характеристика которой дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 4).
Н.Л.
ПРОЦЕСС СОЦИАЛИЗАЦИИ И СТРУКТУРА РЕФЕРЕНТНЫХ ГРУПП*
Для последних примеров положительной кодификации я выбрал общий обзор некоторых основных моментов процесса социализа ции, в котором специально подчеркиваются условия его отношения к системам референтных групп. При помощи этого анализа я надеюсь, хотя и ориентировочно, «замкнуть круг», сделать набросок в выс шей степени «динамичного» процесса, который связан с основной классификацией уровней структурной организации общества, рас смотренной мною в первом разделе1. Следующая цель настоящего раздела — это хотя бы немного показать то исключительно важное значение, какое имеет для социолога теснейшая связь между органи зацией отдельной личности и организацией социальной системы.
В качестве отправного пункта своего анализа я беру точку зрения, в настоящее время широко известную и общепринятую, что основной характер структуры отдельной личности сложился в процессе социализации на основе структуры систем социальных объектов, с которыми она имела связь в течение своей жизни, включая, конечно, культурные ценности и нормы, институциона лизированные в этих системах2. Это та группа систем социализации, которую мне хотелось бы рассматривать как референтную группу систем, связанную с процессом социализации.
* Цит. по: Парсонс Т. Общетеоретические проблемы социологии // Социология сегодня: проблемы и перспективы. / Пер. с англ. В.В. Воронина, А.К. Жирицкого, О.Н. Яковлевой. М., 1965. С. 58-65. Цитируемый текст иллюстрирует содержание гла вы 4 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 Социализацию, конечно, не нужно связывать, хотя это часто происходит, с
процессами структурных изменений в обществе, в котором она протекает.
2 Наиболее подробное изложение этого взгляда можно найти в моей работе
«Family, Socialization and Interaction Process» (1955. Chaps. 2-4).
Мой тезис заключается в том, что процесс социализации про ходит ряд стадий, определяемых как подготовка к участию в различ ных уровнях организации общества; только некоторые избранные меньшинства готовятся участвовать с сознанием всей ответствен ности в более высоких уровнях организации. Системы ориентации, включенные в процесс социализации, не являются поэтому просто «соотнесенными» к сериям организационных уровней, рассмотрен ных в первом разделе; в действительности они представляют собой особые разновидности организации на соответственных уровнях. Как в первом разделе, так и здесь важно построить непрерывный ряд, который бы связывал низ и вершину модели3. Все приведенные ниже примеры взяты из американского общества.
Я попытаюсь обрисовать довольно схематично три основные стадии процесса социализации в нашем обществе, каждая из кото рых, в свою очередь, подразделена на две более ярко выраженные подстадии. Первая из них имеет место в семье, вторая концентриру ется в начальной и средней школе и третья — в колледжах, в высших и профессиональных школах. Как и следовало ожидать, разделение на категории имеет тенденцию становиться менее четким по мере приближения к вершине шкалы, поскольку институционализация на этом уровне еще несовершенна.
Как было замечено в первом разделе, основная семья пред ставляет особый тип первичной, или технической, социальной системы, одна из важнейших функций которой — социализация детей. Мы можем говорить о трех основных стадиях процесса в период, когда семья играет главенствующую роль. Первой является стадия так называемой «устной идентификации», приобретающая особо важное значение к концу первого года жизни ребенка. Она может быть названа «протосоциализацией», поскольку имеет дело с образованием базиса, на котором может быть построена структура позитивно социализированной личности. Вторая стадия включает в себя упомянутую фрейдовскую «первую настоящую привязанность к объекту», или период «любовной привязанности» ребенка, преиму щественно к матери. Третья — это период возникновения у ребенка чувства враждебности к отцу из-за чрезмерной любви к матери.
Первая стадия не представляет большого интереса, учитывая, что она должна быть принята как нетребующая доказательства.
3 Разделяя некоторые психоаналитические взгляды относительно весьма боль шого значения социализации в ранние годы детства в основной семье, я, однако, не делаю из этого вывод о том, что более поздние стадии не имеют значения.
168
169
О двух других можно сказать, что они составляют интернализацию относительно двух основных осей дифференциации семьи как со циальной системы. Таким образом, вторая стадия образуется вокруг оси поколения. Ее основной психологической проблемой является равновесие между «зависимостью» статуса детства от влиятельно го, сильного родителя и степени автономии, или независимости, которой ребенок способен достичь как интернализованная моти-вационная подсистема по отношению к родителю. Американская система особенно подчеркивает независимость, воспитываемую во время этого периода. На третьей же стадии, в так называемый «Эдипов период», интернализуется половой интерес, когда ребенок испытывает необходимость выбора между установившимися ролями двух полов. Пройдя первую основную фазу социализации, ребенок уже приобретает, можно сказать, необходимое понятие о главной структуре основной семьи как социальной системы, которая, как было указано, является прототипом социальной системы. Однако он еще не принял какого-нибудь определенного предрасположения к той или иной социальной роли в обществе, за исключением диф ференциации по полу, что является очень важным моментом.
В таком случае можно предположить, что системы образования в начальных и средних школах повторяют основной процесс социали зации на следующем, более высоком, уровне обобщения усваиваемой культуры и организации социальной структуры. Система образования в начальной школе построена таким образом (речь идет о классе с одним учителем), что все ученики данного класса поставлены перед одной и той же группой ожиданий, в отношении которой оценива ются их действия одним лицом в понятиях этой группы стандартов. Результатом является дифференциация класса с точки зрения под держания непрерывности достигнутого уровня, оценка которого была оформлена в системе градации. Здесь ребенок впервые поставлен перед проблемой достижения статуса, а сложившееся о нем мнение за период пребывания в данной группе является главным и прямым условием того, попадет ли он в колледж. Результат становится извест ным задолго до того, как будет произведено разделение на подготов ленных и не подготовленных к колледжу учащихся средней школы. Об этом можно сказать как об интернализации иерархической оси социальной организации уже на более высоком уровне, на котором, вообще говоря, те, кто достиг высоких показателей, должны будут занять позиции, с которых им предстоит контролировать работу лиц с более низкими показателями или «техническую» работу людей по добного статуса. К тому же это происходит в обстановке, в которой 170
эти предполагаемые различия в статусе независимы от таких пред писанных факторов, которые имеют прочную связь либо с семьей, либо с другими отношениями родства.
Что касается средней школы, то она связана прежде всего с дифференциацией различия между инструментальным и консума-торным типами ролей на этом уровне организации. Знаменательно, что именно здесь появляется, так сказать, законченная «молодежная культура». Основная линия дифференциаций проходит, как мне кажется, между теми представителями возрастной группы, которые в большей степени ориентируются на достижения школьного об разования и на формальное «обучение», и теми, кто ориентируется главным образом на структуру группы равных, на «лидерство», «популярность» и т.п.
Американская система образования приближается к тому моменту, когда окончание средней школы становится обычным для всех людей, за исключением незначительного меньшинства. По окончании средней школы население грубо подразделяется на группы с предпочтением одного из четырех типов-ролей4, основан ных на двух главных осях организационной структуры, одна из ко торых предусматривает ориентацию на достижение более высокого и более низкого престижа и уровня ответственности в той или иной организации, а другая означает ориентацию на достижение более «технической» и инструментальной цели и на более консуматорную или экспрессивную выразительность.
Ясно, что система формального образования служит централь ным моментом интернализации системы более высокого порядка социальной организации, чем на уровне основной семейной ячейки. Этот этап социализации определяется влиянием скорее «неличных» и универсальных форм контроля, чем «частных» и неопределенных форм семейного взаимодействия...
Хотя, по-видимому, и можно ожидать, что в будущем все амери канское население будет иметь высшее образование, но в настоящее время только около одной трети поступает в различные колледжи. Поэтому, как отмечалось в предыдущем разделе, существует осо бый процесс отбора, в результате которого большая группа людей
* Этот тип обобщения явно и непосредственно относится к мужской половине населения и находит свое прямое выражение в мужской профессиональной роли. Женская дифференциация не совсем ясна, но я все же надеюсь показать ее (наи более ясно — в несемейных ролях) не только в профессиональном отношении, но и в различных типах общественной деятельности и даже в тенденциях «уклониться» от обычных определений семейных ролей.
171
«остается позади» и непосредственно вступает в ряды рабочей силы, не получая дальнейшего формального образования. Далее предпо лагалось, что отбор данной группы происходил в основном еще в период учебы в начальной школе, и поэтому поступление в колледж является одним из поздних последствий этого процесса отбора.
Интересно отметить, что в период учебы в высшей школе все учащиеся — и с высокой и с низкой успеваемостью, хотя они и значительно различаются в своей академической работе, — обыч но держатся вместе на основе «молодежной культуры», находясь в общей школе и обладая общей внепрограммной и неформальной лояльностью. Это может помочь построить базис общей солидар ности, выходящей за пределы профессиональных различий, которые уже обозначились.
Можно даже сказать, что, в сущности, та же самая парадигма по вторяется и на следующем уровне, и притом опять в двух подстадиях. Хотя колледж не совсем так распадается на группы, как начальная школа, в целом, однако, он имеет тенденцию отделять группу ака демически успевающих учащихся от другой группы, которая не в такой степени подготовлена в этом отношении. И снова учащиеся с высокой успеваемостью выдвигаются кандидатами для продолжения своего обучения — на этот раз уже в высших школах.
Высшие школы дают общеобразовательную основу для таких специальностей более высокого уровня, как медицина, юридиче ские науки, научная работа (включая и область научного исследо вания) и некоторые другие. Те, кто не поступает в высшие школы, включая и тех, кто окончил «профессиональные» курсы, такие, как курсы по подготовке инженеров, обычно переходят непосред ственно в контингент рабочей силы, которая может быть названа более высокой подгруппой мэнеджериального уровня организации. Большинство администраторов и инженеров в отличие от научных работников набираются из окончивших колледж без прохождения курса аспирантуры...
И на этот раз только в общем можно сказать, что те, кто идет в высшие школы, все более и более расслаиваются по профессиональ ной ответственности, что я назвал институциональными уровнями социальной структуры. Это особенно касается тех, которые были названы мной высшими профессиональными группами...
В этом коротком наброске я смог лишь в общих чертах показать то, что процесс социализации в нашем обществе, начинаясь в семье, проходит ряд стадий, для которых структура референтной группы гораздо более соответствует общему ряду уровней организации обще-
172
ства, охарактеризованного в первом разделе данной статьи. То, что здесь имеется такое соответствие, хотя и трудно охарактеризовать его подробно, и что имеется непрерывный ряд таких референтных групп, представляет собой самое важное из того, что удалось здесь установить. Поскольку это верно, тип структурного анализа, про веденного в предыдущем разделе, становится важной частью анализа одного из самых «динамичных» социальных процессов — процесса развития личностей.
Вильям Томас, Флориап Знанецкии
Флориан Знанецкии (1882-1958) родился в Польше, которая тогда входила в состав Российской империи. Родители — польские дво ряне. В молодости проявлял большой интерес к литературе, поэзии и философии. Поступил в Варшавский университет, но вскоре был исключен за участие в студенческих выступлениях. С 1903 по 1909 г. изучает широкий комплекс гуманитарных дисциплин в Женеве, Цюрихе и Париже. В 1910 г. защищает докторскую диссертацию в Ягеллонском университете (Краков) на тему «Проблема ценностей в философии».
В Варшаве занимает пост директора Ассоциации по защите и помощи эмигрантам, и в этом качестве в 1913 году впервые встреча ется с В. Томасом (1863—1947), который приглашает его на работу в Чикагский университет. Плодом их сотрудничества стал пятитомный труд, вышедший в 1918—1920 гг. и получивший название «Польский крестьянин в Европе и Америке» (в Хрестоматии воспроизводится глава из этой книги). До сих пор эта работа рассматривается в качест ве классики мировой социологической литературы.
В 1920 г. Знанецкии возвращается в Польшу, где получает ка федру в Познаньском университете. Здесь он основывает Польский социологический институт и первый социологический журнал «Polski Przeglad Sociologiczny». Таким образом создаются основы школы Знанецкого, к которой принадлежали Джозеф Халасинский и Ян Щепаньский (Президент Международной Социологической организации в 1970—1974 гг.). Еще до войны Знанецкии уезжает в США, где работает в нескольких университетах, в том числе — в Колумбийском и в Университете штата Иллинойс. В 1953 г. был избран Президентом Американской Социологической Ассоциации на 1954 г.
Флориан Знанецкии в своих теоретических разработках уде лял большое внимание проблемам культуры и ее ценностного
173
содержания. Социальная реальность представлена в его трудах в четырех аспектах: социальные действия, социальные отношения, социальные личности и социальные группы, при этом именно со циальные действия рассматривались им в качестве фундаментальной составляющей социальной реальности, поскольку они представ ляют собою «нормативно регулируемые взаимодействия между двумя или более индивидуумами». Общество он рассматривал как надындивидуальную целостность, в котором определяющую роль играет «ценностно-нормативный порядок», который, собственно, и регулирует социальные действия. Подход Знанецкого к анализу со циального действия и социальных отношений оказал определенное влияние на разработку теории социального действия Т. Парсонсом, представленной в "Structure of Social Action" (1937). В области методологии исследований Знанецки известен как автор идеи «гу манистического коэффициента». Гуманистический коэффициент является с точки зрения выдвинутой парадигмы принципом анализа данных, предполагающим постоянно учитывать то, как участники исследуемой ситуации воспринимают соответствующие события и факты. Сам способ этого восприятия, будучи важной составляю щей их жизненного опыта, чрезвычайно важен для исследователя. Поэтому Ф. Знанецкий уделяет столь большое внимание анализу «человеческих документов» и первым обосновывает необходимость автобиографического метода в социологии. Второй важный прин цип, выдвинутый Знанецким, — необходимость контекстуального изучения социального поведения. В соединении гуманистического коэффициента и правила контекс-туального изучения социального поведения состоит, по мнению этого автора, принцип аналитиче ской индукции.
До последних дней Ф. Знанецкий работал над главным трудом своей жизни «Систематической социологией», которая была опу бликована посмертно благодаря усилиям его дочери Елены Лопата -Знанецки (Social Relations and Social Roles. The Unfinished Sociology. San Francisco, 1965). Ниже мы помещаем отрывок из книги В.Томаса и Ф.Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке» (1920), который иллюстрирует то, как авторами этой работы решается важ ная теоретическая проблема социологического анализа — проблема типологии личности, кратко изложенная в главе 5 базового пособия учебного комплекса.
A3.
ТРИ ТИПА ЛИЧНОСТИ*
Индивид не воспринимает пассивно вновь возникающие ситуа ции, для него они никогда не являются полностью схожими с теми, какие он встречал в прошлом. И в то же время он должен сознательно определить каждую новую ситуацию как схожую с определенными прежними ситуациями, если он хочет применить к ней уже однаж ды использованное решение. Это именно то, что ожидает от него общество, когда оно требует от него упорядоченного образа жизни (a stable life-organization). Оно не хочет, чтобы он инстинктивно и одинаково реагировал на те же самые материальные условия, но хочет, чтобы он рефлективно конструировал схожие социальные ситуации, даже в тех случаях, когда он сталкивается с различными материальными условиями. Ведь единообразие поведения, которое общество пытается предписать индивиду, не есть единообразие при вычек, присущих организму. Это — единообразие правил, которым нужно следовать сознательно. Индивид, чтобы управлять социаль ной реальностью ради удовлетворения собственных потребностей, должен развивать не ряд единообразных реакций, а руководство ваться общими схемами ситуаций. Его организация жизни — это набор правил определения ситуаций, которые могут быть даже вы ражены в абстрактных формулах. Моральные принципы, правовые нормы, экономические формы, религиозные обряды, социальные обычаи и т.д. являются примерами такого рода схем.
Определенность установок, закрепленных в характере, и соот ветствующая ему схематизация социальной информации как ком поненты жизненной организации допускают все же весьма широкую шкалу градаций одной фундаментальной характеристики — спектра возможностей для дальнейшего развития индивида, остающихся от крытыми после достигнутой стабилизации. Этот спектр возможно стей зависит от природы установок, присущих характеру индивида, и от схематизма жизненной организации, равно как и от способов, с помощью которых и установки, и этот схематизм унифицируются и систематизируются.
В этой связи надо рассмотреть три типичных случая.
* Цит. по: Thomas W.I., Znaniezki F. Three Types of Personality. // From Polish Peasant in Europe and America // The Theories of Society. Foundations of Modern Sociological Theory. Ed. T. Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. Vol. II, P. 934-940. Пер. с англ. — В.Г. Кузьминова, редактор перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
175
Определенная совокупность установок, формирующих характер, может быть таковой, что она практически исключает возникновение какой бы то ни было новой установки в данных жизненных условиях. Так происходит потому, что рефлективные установки индивида при обретают такую степень жесткости, при которой индивид становится восприимчивым только к определенному классу влияний — тем, которые создают наиболее постоянную часть его социальной среды. Единственная возможность развития, которая остается открытой для индивида, — это медленные возрастные изменения и временные из менения его социальной среды. В ином случае, т.е. в случае быстрых перемен, изменения могут оказаться столь радикальными, что они сразу же приведут к разрушению ценностей, к влиянию которых индивид приспособился, а, возможно, и к разрушению его характера. Это тип, который в литературе называется «филистерским»1.
Он противостоит «богемному»2 типу, возможности которого в плане развития не закрыты просто потому, что его характер остается незавершенным. Некоторые из его характерологических установок остаются в начальной стадии формирования, другие могли бы быть осмыслены, однако остаются не связанными друг с другом. Они не образуют стабильный и систематизированный ряд; они не ис ключают и восприятия новых установок так, что индивид остается открытым для некоторых или всех других влияний.
В противоположность обоим этим типам мы обнаруживаем тре тий тип личности, чей характер завершен и организован. Вместе с тем этот тип допускает возможность и даже необходимость эволюции, так как рефлексивные установки, образующие этот тип, включают в себя некоторые тенденции к изменениям, которые регулируются планами созидательной деятельности так, что индивид остается открытым для тех влияний, которые соответствуют его неосознава емому опыту. Это тип творческой личности.
Параллельно охарактеризованным типам личности можно выде лить и различия в схемах социальных ситуаций, определяющих образ жизни. Способность жестко оценивать каждую из ситуаций, с которой индивид сталкивается в своем опыте, не следует рассматривать как показатель его интеллектуального превосходства. Это свойство может
1 Мещанский, обывательский, косный, невосприимчивый к либеральным цен
ностям. Это определение черт характера изначально относилось к жителям южной
части Палестины. — Прим. пер.
2 Относящийся к региону Богемии. Вальяжный, богемный, открытый, цыган
ский. — Прим. пер.
176
означать лишь ограниченность притязаний и интересов, равно как и свидетельствовать об устойчивости внешних условий, которые не по зволяют индивиду замечать какие-либо новые ситуации, выходящие за пределы его прежнего опыта. Это приводит к тому, что индивид довольствуется несколькими ограниченными схемами, позволяющи ми ему идти по жизни, и не замечает на своем пути проблем, которые требуют новых жизненных программ. Такой тип схематизации со ставляет общий фонд социальных традиций, в соответствии с которым каждый класс ситуаций определяется раз и навсегда.
Эти схемы идеально соответствуют филистерскому характеру, поэтому филистер всегда в какой-то степени конформист, обычно принимающий наиболее устойчивые компоненты социальной тради ции. Разумеется, каждое важное и неожиданное изменение в услови ях жизни приводит к дезорганизации деятельности такого индивида. Он продолжает применять старые схемы столь долго, насколько это возможно, и, до определенного момента, старое решение новых про блем может быть достаточным, чтобы позволить ему удовлетворить свои притязания при условии, что они незначительны. При этом он и не может конкурировать с теми, кто имеет более высокие притязания и применяет более эффективные схемы. Но как только неудачные результаты его деятельности становятся очевидными даже ему само му, он оказывается полностью разбитым; ситуация становится для него совершенно размытой и неопределенной. В таком случае он будет готов принять любое решение, которое ему может быть пред ложено. И в то же время он оказывается неспособным сохранять какую-либо единую линию поведения. Это типичная ситуация для любого консервативного и интеллектуально ограниченного члена стабильного сообщества, независимо от его классовой принад лежности. Она возникает при любом переходе индивида из одного сообщества в другое или в тех случаях, когда его группа переживает какое-либо быстрое и неожиданное изменение.
В противовес этому типу схематизации мы обнаруживаем не определенный ряд вариаций жизненных планов, используемых многочисленными разновидностями богемного типа. Выбор жиз ненного плана последним зависит от сиюминутной точки зрения, и она может предопределяться либо взрывом первичной установки темперамента, либо действием некоторой изолированной характе рологической установки, превращающей его из-за неразборчивости в объект случайного влияния. В любом случае непоследователь ность является существенной чертой его поведения. Но, с другой стороны, он демонстрирует такую степень приспособляемости к
111
новым условиям, которая резко отличает его от филистера, хотя его адаптивность носит лишь временный характер и не ведет к новой систематике жизненной организации.
Однако адаптивность к новым ситуациям и разнообразие ин тересов могут быть сопоставимы с устойчивостью деятельности, превосходящей ту, которая дается традицией. Это обнаруживается в тех случаях, когда индивид выстраивает свою жизненную органи зацию на стремлении изменить и расширить ее в соответствии с не которыми определенными целями, а не на основе неизменности его социальных ценностей. Новые цели могут быть чисто интеллектуаль ными или эстетическими, и в этих случаях индивид сам ведет поиск новых ситуаций, определение которых позволит ему расширить свои знания или развить способности эстетического суждения. Кроме того, его цели могут быть «практическими» в любом смысле этого слова — гедонистическими, экономическими, политическими, мо ральными, религиозными, — и тогда индивид ищет новые ситуации для того, чтобы раздвинуть рамки своих контактов с окружающей средой, приспособить к своим целям постоянно расширяющуюся сферу социальной реальности. Это — тип творческого человека.
Филистер, богемная личность и творческий человек олице творяют собой три фундаментальные формы личностного разгра ничения, в направлении которых идет эволюция социальных типов личности. Ни одна из этих форм никогда полностью и абсолютно не реализуется в человеческом индивиде во всех направлениях его деятельности. Не существует филистера, который бы полностью ис ключал богемные черты, и не существует богемного типа, который не был бы филистером в некотором отношении. Нет и творческого человека, который был бы полностью и исключительно творческим и не нуждался в доле филистерской рутины в некоторых аспектах, чтобы творчество в других аспектах стало практически возможным. Ему также необходима некоторая богемность, чтобы быть способ ным от случая к случаю отвергать фиксированные установки и со циальные предписания, которые мешают его прогрессу, даже если он и не в состоянии в этот момент противопоставить им какую-либо положительную программу в данном направлении.
В то время как чистое филистерство, чистая богемность, чистая креативность являют собой лишь идеальные пределы эволюции личности, сама направленность ее эволюции становится все более и более определенной по мере ее развития. Дело в том, что форма, которую принимает человеческая личность, не предопределена ни индивидуальным темпераментом, ни социальным окружением;
будущее этой личности все более и более определяется самим ходом ее собственного развития; она все более и более приближается к филистерскому, богемному или творческому типу, а ее возможности стать чем-то иным постоянно уменьшаются.
Эти три общих типа, очерчивающие границы эволюции лич ности, включают в себя, разумеется, бесконечный ряд вариаций, которые зависят от природы установок, образующих характеры, и от схем, лежащих в основе жизненной организации социальных ин дивидов. Следовательно, если бы мы попытались классифицировать личностные типы, исходя из границ развития, к которому они тяго теют, наша задача была бы очень трудной, если вообще возможной, поскольку мы должны были бы принять во внимание и характеры, и жизненные организации во всех их разновидностях. В каждом из этих трех фундаментальных типов одинаковым характерам может со ответствовать бесконечное число жизненных организаций, а одина ковым жизненным организациям — бесконечное число характеров. Но, как мы видели, проблема заключается в изучении характеров и жизненных организаций не в их статически абстрактной форме, а в их динамическом конкретном развитии. Характер и жизненная организация — это субъективная и объективная стороны личности, и они развиваются параллельно. Так происходит потому, что уста новка, как часть рефлексивного характера, может стабилизироваться только под воздействием схемы поведения. И, наоборот, способ принятия схемы требует, чтобы установка была стабилизирована как часть характера. Любой процесс эволюции личности состоит, таким образом, из ряда комплексных эволюционных изменений, в которых социальные схемы, воздействуя на уже существующие установки, порождают новые установки таким образом, что послед ние представляют собой конкретизацию тенденций темперамента в отношении социального мира, реализацию в осознанной форме возможностей характера, привносимых индивидом. Эти новые установки с их интеллектуальным континуумом, воздействуя на ранее существовавшие ряды социальных ценностей, попадая в сферу индивидуального опыта, порождают новые ценности таким образом, что каждая вновь появляющаяся ценность разрешает не кую неопределенную ситуацию, что является шагом в направлении к конституированию последовательной программы поведения.
Рассматривая процесс продолжительной интеракции между индивидом и его окружением, мы не можем утверждать ни того, что индивид представляет собой продукт этой среды, ни того, что он сам создает эту среду. Скорее мы можем утверждать и то, и другое.
178
179
Действительно, индивид может развиваться только под влиянием окружения, но, с другой стороны, в процессе развития он изменяет окружение путем определения ситуаций и путем их разрешения в соответствии со своими желаниями и стремлениями. Влияние ин дивида на социальное окружение может быть едва заметно, может иметь слишком малую значимость для других, но оно важно для него самого, поскольку ...мир, в котором он живет, не есть мир, каким его представляет общество или ученый, но есть то, каким сам индивид его представляет.
В разных случаях мы обнаруживаем различную степень за висимости индивида от окружения, что обусловлено первичными качествами индивида и типом социальной организации. Индивид в своей эволюции относительно зависим от общества, если он раз вивает главным образом только такие установки, которые ведут к зависимости. Поэтому их возникновение предопределяется как диспозициями темперамента индивида, так и тем обстоятельством, что организация общества такова, что она с помощью разных средств усиливает индивидуальную зависимость. С другой сторо ны, индивид относительно независим, если в процессе эволюции он развивает установки, ведущие к независимости, что опять-таки проистекает из определенных изначальных тенденций, вытекаю щих из социальной организации, которая поощряет спонтанность индивидуального поведения. Таким образом, как зависимость, так и независимость являются продуктами постепенной эволюции, из начальной причиной которой является возвратная интеракция (re ciprocal interaction). Индивид не может стать полностью зависимым от общества без участия своих собственных установок. Точно так же он не может стать независимым от общества без помощи социаль ных влияний. Фундаментальные принципы личностной эволюции лежат, таким образом, как в собственной природе индивида, так и в его социальной среде.
Мы обнаруживаем в действительности две универсальные черты, проявляющиеся во всех индивидуальных установках, инстинктивных или сознательных, которые формируют условия как для развития, так и для консерватизма. Для системы рефлексов всех высших орга низмов характерны две мощные тенденции, которые в их наиболее отчетливой и выраженной форме проявляют себя в качестве любо пытства и страха. Без любопытства, т.е. интереса к новым ситуациям вообще, животный мир не смог бы выжить; пренебрежение новой ситуацией означает для животного либо то, что съедят его, либо сам он упустит шанс съесть другого. И страх, для которого в отличие от
любопытства характерна тенденция избегать определенного опыта в целях самосохранения, в равной степени существенен для жизни. Для того чтобы представить эти две постоянные тенденции по мере их превращения в часть характера в ходе социального развития лич ности, мы будем использовать выражения: «желание нового опыта» и «желание стабильности». Эти две тенденции, характерные для каждой постоянной установки, проявляют себя в ритмическом виде, которую сознательная жизнь принимает в каждой из своих форм. В то время как сознание охватывает лишь небольшой спектр активности, ритм проявляется в чередовании отдельных желаний или аппетитов и удо влетворения их. Удовлетворение голода или сексуальной потребности и последующее желание покоя, которому никто не мешает, — наи более общие примеры. На более высоком уровне эти тенденции про являют себя в отношении более сложных и продолжительных серий форм поведения. Желание стабильности простирается на целый период регулярных смен активности и отдыха, из которых новый опыт относительно исключается. Желание нового опыта находит свое выражение в разрыве такой целостной линии регулируемой активности. Размах и сложность как стабильности, так и изменений могут иметь много степеней. Так, например, стабильность может означать возможность обедать в определенном ресторане, иметь еженедельную сексуальную связь с партнером противоположного пола, останавливаться на несколько дней в том же самом месте во время путешествия, заниматься привычной работой в офисе. Или же стабильность может состоять в такой организации денежных дел, которые обеспечивают определенность в постоянном получении про дуктов, постоянство брачных отношений, постоянное проживание в одном месте, карьеру и т.д. А новый опыт может означать смену ресторана, смену сексуального партнера, смену работы в пределах одного офиса, возобновление путешествия, приобретение богатства, развод, донжуанство в отношениях с женщинами, смену карьеры или специальности, появление хобби или тяги к спорту и т.д.
Следовательно, если взглянуть на этот процесс с позиций инди видуума, то чередование желания нового опыта и желания стабиль ности является фундаментальным принципом эволюции личности, воздействующим как на развитие характера, так и на развитие жизненной организации. С позиций же общества существенная черта этого процесса состоит в том, что индивид, живя в обществе, должен соответствовать сложившемуся социальному миру, при нимать участие в гедонистической, экономической, политической, религиозной, моральной, эстетической, интеллектуальной деятель-
180
181
ности определенных групп. Для этих видов деятельности группа имеет объективно существующие системы, более или менее сложные совокупности схем, организованные либо по традиции соответству ющими ассоциациями, либо с сознательной установкой на наиболее эффективный результат. При этом частные желания, способности и опыт индивидов, которые должны осуществлять эти виды дея тельности, принимаются во внимание, если вообще принимаются, лишь во вторую очередь. Последняя характеристика социальных систем, разумеется, проистекает из того факта, что системы должны одинаковым образом регулировать деятельность многих индивидов одновременно и что сами системы существуют дольше, чем длится жизнь индивида, переходя от поколения к поколению. Постепенное установление определенных отношений между такими системами, которые в своей совокупности определяют социальную организацию цивилизованной жизни группы, с одной стороны, и ход прогрес сивного формирования индивидуальных характеров и жизненных организаций, с другой стороны, является центральной проблемой управления эволюцией личности со стороны общества (the social control of personal evolution). Этот социальный контроль, — приме нительно к эволюции личности он может быть назван «социальным образованием», — проявляет себя также в двух противоположно на правленных тенденциях. Во-первых, в тенденции подавления в ходе эволюции личности любых установок или ценностей, которые либо непосредственно противоречат существующей социальной органи зации, либо воспринимаются как исходные пункты такой эволюции, от которой ожидаются последствия, ведущие к социальной дисгар монии. Во-вторых, в тенденции адекватного стимулирования в про цессе личностной эволюции таких черт характера и схем ситуаций, которые востребованы существующими социальными системами. Конечно, нет никакой изначальной гармонии между индивиду альными и социальными факторами эволюции личности, поэтому базовые тенденции индивида всегда отличают некоторая рассогла сованность с базовыми тенденциями социального контроля. Эво люция личности — это всегда борьба между индивидом и обще ством — борьба за самовыражение со стороны индивида и борьба за его подчинение со стороны общества. И именно в ходе этой борьбы личность — не как статичная «сущность», но как динамичный по стоянно развивающийся сгусток активности — проявляет и создает себя. Степень относительной выраженности желания нового опыта и желания стабильности, необходимых для прогрессивно-поступа тельного включения личности в социальную организацию и совме-
стимых с этим включением, зависит от природы индивидуальных интересов и интересов социальных систем. Так, разные профессии допускают различные степени изменений, что можно проиллюстри ровать на примерах художника и фабричного рабочего. Об этом же говорит и то, что опыт дилетанта в разных областях деятельности обновляется гораздо чаще, чем опыт специалиста. Жизнь одинокого человека обычно делает возможным приобретение более широкого опыта в определенных направлениях и требует меньшей стабиль ности, чем семейная жизнь. Политическое участие в деятельности консервативных группировок связано с меньшими изменениями, чем участие в революционном движении. И в современном обще стве в целом наблюдается возрастающая тенденция к более высокой оценке изменения в сравнении с античным и средневековым миром, где выше ценилась стабильность.
Для каждой системы в данной группе в определенное время ха рактерен максимум и минимум допустимых и требуемых изменения и стабильности. Расширение этого спектра и увеличение разнообразия систем, разумеется, способствуют самовыражению индивида в соци ально допустимых рамках. Таким образом, процесс развития лично сти в целом, управляемый выраженными в различных соотношениях желанием нового опыта и желанием стабильности на индивидуальном уровне и тенденцией к подавлению и тенденцией к развитию возмож ностей личности на социальном уровне, включает в себя следующие параллельно идущие и взаимозависимые процессы:
- формирование определенного характера на основе темпера мента;
- конструирование жизненной организации, которая допуска ет более или менее полное объективное выражение различных установок, свойственных характеру;
- адаптацию характера к социальным требованиям, предъяв ляемым к личности;
- адаптацию индивидуальной жизненной организации к со циальной организации.
Нам уже известно, что развитие установок темперамента в установки характера может идти по многим направлениям таким образом, что, если соответствующие влияния оказываются изна чально, то из любого темперамента может развиться широкий спектр характеров, теоретически — любой возможный характер. Однако число направлений, по которым должна идти эволюция для того, чтобы возникла определенная установка из ранее существовавшей,
182
183
становится все более ограниченным по мере укрепления характе ра. В систематически унифицированном «цельном» («consistent») характере каждая фиксированная установка исключает противо положную, и некоторая степень цельности проявляется уже тогда, когда характер только-только начинает формироваться. По мере прогрессивной эволюции личности средства развития данного характера становятся, следовательно, все более ограниченными. Это приводит к тому, что в конечном итоге становится практичес ки невозможным довести развитие определенных установок до конца, поскольку процесс, необходимый для их развития, может стать столь длительным и сложным, что он будет практически не реализуемым. Таким образом, можно сформировать добродушный, и даже кроткий характер, из вспыльчивого темперамента путем раз вития вначале, например, сильной альтруистической диспозиции, к которой можно прийти, в свою очередь, через желание социального отклика. Однако, если в процессе развития личности постепенно формируются другие установки, противоположные желанию со циального отклика и альтруизму, такие, как желание одиночества, гордость и т.д., то изначальная вспыльчивость может быть смягчена другими влияниями, но, конечно, сформировать добродушие ока жется невозможным. Предположим, что мы решили сформировать добродушие. В таком случае мы должны быть внимательными и не допустить, чтобы реализовались какие-либо особенности темпера мента, которые бы противоречили или самой этой установке, или каким-то другим установкам, которые должен развить индивид для того, чтобы достичь цели. Чем больше несовместимость между изна чальной установкой темперамента и той, которую мы хотим развить, тем более длительным будет процесс, тем больше промежуточных стадий нужно пройти, тем большим будет число необходимых по давлений.
Однако в реальной социальной жизни механизм подавления не используется таким детальным образом, и мотивы подавления в главном не такие, как мы обрисовали. Возможные установки, которые члены группы хотят подавить, — это обычно те, открытое проявление которых в действиях было бы, с точки зрения общественного мнения, вредным, а не те, которые противоречат развитию полезных уста новок. Контроль, осуществляемый группой, оказывается в большей мере негативным, чем позитивным и направлен в большей степени на разрушение, чем на созидание. Это происходит в силу причин, которые мы сейчас рассмотрим. Даже в том случае, когда группа хочет созидать, она часто предполагает, явно или неявно, что, когда
184
нежелательная установка будет подавлена, разовьется противополож ная ей желательная установка. Разумеется, если в индивидуальном темпераменте содержится возможность желательной установки, это предположение может быть верным. Однако дело в том, что, подавляя некоторую установку ради более желательной или из-за опасений не желательных проявлений, мы в то же время подавляем все возможные направления дальнейшей эволюции, которые концентрировались в подавленной установке и могли бы вылиться во что-либо очень желательное. Чем раньше осуществляется подавление, тем больше возможностей разрушается и тем более ограниченная личность по лучится в результате. Хорошо известные примеры — это подавление духа авантюризма и критичности у детей.
Механизм подавления действует двумя способами. Во-пер вых, подавляется еще неосознанная возможность темперамента, если она не получает шанса проявить себя в какой-либо ситуации, поскольку только через такой опыт она может приобрести явную форму и развиться в установку характера. Эта форма подавления осуществляется путем изоляции индивида от всех видов опыта, которые могут стимулировать попытки определения ситуаций через нежелательную тенденцию. Подавление сексуальных установок или свободомыслия в вопросах религии — хорошие примеры действия такого механизма. Второй способ подавления, используемый, когда установка уже проявилась, подразумевает применение негативной санкции для того, чтобы предотвратить ее дальнейшее развитие и стабилизацию. Негативная санкция — наказание или порица ние — привязана к проявлению установки, а при недостаточном проявлении установка не может развиваться. Однако оба эти ме ханизма в действительности — лишь средство отложить развитие нежелательной установки до того момента, когда стабилизируется характер, включая противоположные установки. И только эта ста билизация окончательно подавляет нежелательную установку.
Вместе с тем подавление не всегда является необходимым следствием развития характера из темперамента. Установки необ ходимо подавлять, только когда они неверно квалифицированы и, таким образом, смешиваются с более желательными, сталкиваясь на одном и том же поле социального опыта. Например, безудержный дух авантюризма и стремление к упорядоченной жизни, нераз борчивость в сексуальных желаниях и притязание на социальную респектабельность, безбрежное желание удовольствий и признание семейных обязательств действительно являются более или менее непримиримыми друг с другом. Но одним из фундаментальных
185
пунктов развития характера из темперамента является как раз огра ничение установок в соответствии с определенными социальными условиями. И если это ограничение начинается вовремя и установки определены с достаточной точностью, возможно, и не возникнет вообще оппозиция между ними, и не обязательно, что каждая из них должна быть социально вредной.
Принцип, который позволяет гармонизировать противопо ложные установки без того, чтобы это отрицательно сказалось на целостности характера, — это, в общем виде, принцип различения применимости установок к ситуациям. Эти ситуации должны быть, конечно, заранее классифицированы так, чтобы определенные черты данной ценностной системы были достаточным критерием применимости той или иной установки. Многие критерии задаются социальной традицией; конвенционализация некоторых установок при определенных обстоятельствах позволяет сохранить их наряду с другими, которым они противостоят. Критерии бывают различных типов. Они могут быть связаны, например, с ограничениями во времени. Каникулы считаются временем, когда известный авантюр ный дух, подавляемый в течение года, может найти выход. Или это может быть пространственное ограничение, когда определенный вид поведения допускается в определенном месте, как, например, сбрасывание социальной формы и относительная свобода взаи моотношений между полами в бассейне. Иногда ситуация может носить церемониальный характер, как, например, во время вече ринок или провозглашения тостов на собраниях. В других случаях определенные установки оказываются недопустимыми, поскольку соответствующие ситуации не получили конвенционализации. Так, при чтении священных текстов, касающихся сексуальных вопросов, не допускается возникновения сексуальной установки. То же самое можно сказать о модели художника или о ситуациях, связанных с медицинским обследованием или со следственными действиями. Можно обнаружить более серьезные случаи конвенционализации, когда разрешается целое направление организованной деятельности с соответствующими установками и при тщательно оговоренных обстоятельствах, обычно обозначаемых неким социальным сим волом. Так, брак, кроме того, что это — форма организации семьи, является конвенционализацией женской и — до определенной сте пени мужской — системы сексуальных установок. Война является конвенционализацией убийств, грабежей и поджогов, диплома тия — конвенционализацией обмана и вероломства. Свобода теоре тического исследования получила социальную конвенционализацию
в физических науках, но еще не в гуманитарных — философии, со циологии, истории, истории литературы, экономике.
В каждом случае разграничительная линия между применимос тью двух противоположных установок проводится индивидом или для индивида, даже если не существует выработанных обществом общих правил проведения такой линии. Единственная трудность заключается в том, что каждая установка, которой позволено раз виваться свободно, демонстрирует тенденцию к исключительному доминированию на всем поле опыта, к которому она может быть применена. Конечно, это не касается каждой установки каждого индивида, но нет, вероятно, ни одной установки, которая у какого-либо индивида не стремилась бы приобрести такую значимость, чтобы вступить в конфликт с другими установками. Принцип меры и гармонии добродетелей, разработанный в этике античной Греции, точно выражал потребность в таком ограничении установок. Одна ко очевидно, что при условии соответствующего ограничения ни одна установка не нуждается в том, чтобы быть подавленной, и все возможности темперамента могут развиваться без того, чтобы это привело к внутренним противоречиям и отрицательно сказалось на цельности характера. Принцип, с помощью которого каждая уста новка может стать не только социально безвредной, но даже соци ально полезной, называется сублимацией. Он состоит в нацеливании установок исключительно на те ситуации, в которых содержится элемент, наделенный социальной сакральностью (sacredness). <...> Достаточно отметить, что некий объект является социально са кральным, когда он вызывает у членов группы установку почтения и когда он может быть оскверненным в глазах общественного мнения в случае соединения с каким-либо другим объектом.
Существует много степеней сакральности. Объект, который мо жет восприниматься как сакральный в сравнении с другим объектом, может быть источником осквернения третьего. Так, у бизнеса есть черта сакральности, которая обнаруживается, когда он смешивается с фривольными вещами вроде пьянства или с компанией женщин из полусвета. Но эта сакральность не очень высокого уровня, поскольку он /бизнес/ легко превращается в повседневное или мирское, ког да он соприкасается с научными или религиозными интересами. И даже столь высокосакральные события, как научный конгресс или церковная литургия, могут оказаться не столь уж значимыми в сравнении с мучительным и сложным поиском индивидом реше ния грандиозной теоретической задачи, мистическим экстазом или защитой общества от угрозы разрушения и разорения, исходящей
186
187
от внешнего врага. И, конечно, степень сакральности, которой об ладают различные объекты, меняется в зависимости от группы и эпохи. Некоторые продолжающиеся по сей день споры вроде борьбы за высшую сакральность между искусством и моралью, религией и наукой, патриотизмом и интернационализмом показывают, что в определенных отношениях общее согласие вряд ли возможно даже в рамках одной группы в каждый данный момент. Однако на фоне всех этих разновидностей сакральности существуют, с этой точки зрения, высшие и низшие формы, возможные для каждой установки в зависимости от относительной степени сакральности ситуаций, которые она определяет. Так, дух авантюризма может проявить ся в криминальной карьере, в жизни ковбоя или полицейского, в деятельности сыщика, в географических или этнографических изысканиях, в погоне за деньгами, в воровстве, в азартных играх, в жизни по принципу «сам себе голова», в коммерческой деятель ности, в участии в крупных промышленных организациях. Сексу альная установка может проявиться в общении с проститутками, в кратковременных, но не лишенных человеческой привязанности отношениях со многими девушками и замужними женщинами, в обычной женитьбе ради упорядочения половой жизни, в романтиче ской любви, в художественном творчестве, в религиозной мистике. Даже такие установки, которые представляют явную опасность, как, например, жажда крови, могут быть сублимированы. Деятельность мясника — это низшая степень сублимации, хирурга — высшая.
Для того чтобы сублимировать установку, мы должны развить оценку ее высших форм, которая затем становится фактором эволю ции и приводит в итоге к обесцениванию низших проявлений этой установки. Чувство социальной сакральности может возникнуть у индивида только при тесном контакте с группой, которая имеет выработанные стандарты сакральности. Это чувство, больше чем ка кое-либо иное, нуждается в постоянном и всепроникающем влиянии общественного мнения и, скорее всего, утрачивается, будучи лишен ным поддержки со стороны окружения. Но социальная группа не всегда располагает готовыми методами сублимации всех установок, которые нуждаются в таком стимулировании. Ее стандарты сакраль ности неполны, часто противоречивы и не охватывают все ценно сти, к которым они должны были бы применяться. Следовательно, собственная инициатива индивида должна дополнять социальные влияния. Если чувство социальной сакральности сильно развито и распространяется на широкий круг ценностей, индивид способен самостоятельно сублимировать социальные установки, что не пред-
усмотрено социальной традицией. При этом он переносит старые стандарты социальной сакральности на новые ценности или создает новые стандарты. И поскольку индивид нуждается в социальной поддержке для закрепления новых стандартов, он пытается изменить собственное окружение, передать другим свое преклонение перед теми вещами, сакральность которых раньше не признавалась.
Принцип различения в отношении ситуаций, к которым должны применяться противоположные установки, и принцип сублимации социально запретных установок позволяют богатому и цельному характеру развиваться без того, чтобы он подвергался подавлению, исходящему из темперамента или социальных отношений. Индивид спонтанно пытается сохранить установки своего темперамента. Он может достичь этого путем устранения противоречия между становками, борющимися за превосходство, и путем сублимации становок, которые не могут проявиться в его среде. И поскольку бщество никогда не предоставляет ему все конвенции в готовом виде, равно как и целостную иерархию сакральности, в которой он нуждается, индивид естественным образом вынужден создавать новые различения и новые ценности. Тем самым он превращается в творческий тип личности просто в силу полного развития всех своих возможностей. Единственной задачей социальной культуры является подготовка индивида для этого созидания путем обучения его работе с механизмами различения и сублимации в целом, не вмешиваясь при этом в его попытки сохранить все то, что он способен сохранить в качестве своей индивидуальности.
Два других фундаментальных типа характера — филистерский и богемный — возникают как раз в результате подавления.
Если общество добивается подавления всех тех возможностей, заложенных в характере индивида, которые представляются прямо или косвенно опасными еще до того, как этот характер успел сфор мироваться, то «конечный продукт» оказывается близким к тому ти пу личности, для которой не существует ни проблем саморазвития, ни внутренних противоречий, которые надо разрешать, ни внешних конфликтов, которые надо преодолевать. Это ограниченная, ста бильная, самодовольная личность филистера. Если, напротив, по давление закончилось неудачей и протестные установки индивида прорываются раньше, чем сформировался достаточно устойчивый набор установок противоположного толка, то индивид оказывается не готовым к тому, чтобы решать проблемы, которые перед ним воз никают, неспособным к различению и сублимированию. Поэтому развивается неустойчивый, нонконформистский богемный тип.
188
189
В своих высших проявлениях — художника, мыслителя, религи озного реформатора, революционера этот тип может быть успешным и продуктивным, однако результаты его деятельности всегда будут страдать от отсутствия внутренней гармонии и социальной значимо сти в отличие от результатов истинно творческого типа личности.
2.2. Мотивация деятельности субъектов
Александр Иванович Герцен
Александр Иванович Герцен (1812—1870) — великий россий ский мыслитель, публицист, общественно-политический деятель, автор социолого-биографического произведения «Былое и думы» (1852-1868).
Отец И.А. Яковлев — вольтерьянец, типичный представитель екатерининской знати, после смерти Екатерины II он проводил вре мя в заграничных путешествиях. В Германии встретил юную Луизу Гааг, которая родила ему сына. Фамилия «Герцен» не унаследована, она указывает на то, что Александр Иванович родился от союза по любви и сердечной привязанности (нем. das Herz — сердце).
Александр получил домашнее воспитание, которое сформировало у него глубокую симпатию к идеалам французской революции, есте ственный демократизм, свободное владение европейскими языками и возможность поступить в Московский университет (1829—1833). В 14-летнем возрасте был потрясен казнью декабристов (13.07.1926), укрепившую глубокую ненависть к николаевскому режиму. В юно шеские годы встречается с Н.П. Огаревым, дружба с которым, скре пленная клятвой на Воробьевых горах, проходит через всю жизнь.
Через год после окончания университета на основе подозрения в организации тайного общества отправлен в первую ссылку (Пермь, Вятка, Владимир), после возвращения из нее отправлен во вторую ссылку (Новгород). В 1942—1947 гг. начинает свою литературную деятельность, печатается в «Современнике», становится вместе с Белинским лидером западнического направления в российской общественно-политической мысли.
В 1947 г. выезжает за границу, через три года принимает решение о невозвращении в Россию, где ему вновь грозили тюрьма и ссылка, а в 1851 г. по инициативе кантона Фрибург принимает швейцарское гражданство. В 1853 г. осуществляет свою мечту — основывает «Вольную русскую типографию» в Лондоне. Вместе с Огаревым Герцен организует оппозиционные издания «Колокол» (1855—1869)
и «Полярную Звезду» (1857—1868), в которых принимает эстафету борьбы против российского самодержавия, выступает за отмену крепостного права на основе освобождения крестьян с землей, ак тивно поддерживает польское восстание 1863 г. В течение полутора десятилетий эти издания являются самыми популярными в среде формирующейся российской интеллигенции.
Неприятие деспотизма стало основой политических взгля дов Герцена. Высшими ценностями для него являются свобода и достоинство личности. Идеалы социализма и вера в потенциал российской крестьянской общины совмещаются у Герцена с после довательными либеральными взглядами. Находясь в Европе в годы революционных потрясений, он принимает непосредственное уча стие в итальянском освободительном движении (дружба с Мадзини и Гарибальди), во Франции участвует в издании журнала "La Voix du Peuple" Прудона, в Англии глубоко изучает опыт организации кооперативного сообщества, организованного Робертом Оуэном в Нью-Ленарке, осуществляет несколько выпусков «Колокола» и «Полярной Звезды» на французском языке.
В 60-е гг. вместе с Огаревым содействует созданию российской революционной организации «Земля и Воля». Взгляды Герцена оказали большое воздействие на народническое движение.
Труд его жизни «Былое и думы» (1861) неоднократно перево дился на основные европейские языки. В нем содержится немало прорывов к тому типу мышления, который характеризует современ ную социологию. Для Хрестоматии избрано то место из этой книги, в котором наиболее четко выражена позиция автора относительно субъекта социального действия, совпадающая с представлениями современных социологов: в обществе ничто не совершается само собой, все осуществляется конкретными людьми, в том числе и нами. Эта ориентация обосновывается и в базовом пособии учебного комплекса (раздел 2).
А.З.
[О СУБЪЕКТЕ СОЦИАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ]*
Человек живет не для совершения судеб, не для воплощения идеи, не для прогресса, а единственно потому, что родился, и ро дился для (как ни дурно это слово)... для настоящего, что вовсе не
* Цит. по: Герцен А.И. Былое и думы. М., 1982. Т. 3. С. 198—201. Цитируемый текст иллюстрирует содержание раздела 2 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
190
191
мешает ему ни получать наследство от настоящего, ни оставлять кое-что по завещанию...
Гордиться мы должны тем, что мы не нитки и не иголки в руках фатума, шьющего пеструю ткань истории... Мы знаем, что ткань эта не без нас шьется, но это — не цель наша, не назначение, не заданный урок, а последствие той сложной круговой поруки, которая связывает все сущее концами и началами, причинами и действиями.
И это не все, мы можем переменить узор ковра. Хозяина нет, рисунка нет, одна основа, да мы одни-одинехоньки...
Но если, с одной стороны, вы отдаете судьбу человека на его произвол, а с другой — снимаете с него ответственность, то с вашим учением он сложит руки и просто ничего не будет делать.
Уж не перестанут ли люди есть и пить, любить и производить детей, восхищаться музыкой и женской красотой, когда узнают, что едят и слушают, любят и наслаждаются для себя, а не для свершения высших предначертаний и не для скорейшего достижения бесконеч ного развития совершенства?
Если религия, с своим подавляющим фатализмом, и доктри-наризм, с своим безотрадным и холодным, не заставили людей сложить руки, то нечего бояться, чтобы это сделало воззрение, освобождающее их от этих плит. Одного чутья жизни и непоследо вательности было достаточно, чтобы спасти европейские народы от религиозных проказ вроде аскетизма, квиетизма, которые по стоянно были только на словах и никогда на деле; неужели разум и сознание окажутся слабее?
Стремление людей к более гармоническому быту совершенно естественно, его нельзя ничем остановить, так, как нельзя остановить ни голода, ни жажды. Найдутся ли лучшие условия жизни, совладает ли с ними человек, или в ином месте собьется с дороги, а в другом наделает вздору — это другой вопрос. Говоря, что у человека никогда не пропадает голод, мы не говорим, будут ли всегда и для каждого съестные припасы, и притом здоровые.
Есть люди, удовлетворяющиеся малым, с- бедными потребно стями, с узким взглядом и ограниченными желаниями...
Европа, кажется нам, тоже близка к «насыщению» и стремит ся — усталая — осесть, скристаллизоваться, найдя свое прочное общественное положение в мещанском устройстве. Ей мешают спо койно сложиться монархически-феодальные остатки и завоеватель ное начало. Мещанское устройство представляет огромный успех в сравнении с олигархически-военным, в этом нет сомнения, но для
Европы, и в особенности для англо-германской, оно представляет не только огромный успех, но и успех достаточный. Прекращение роста — начало совершеннолетия... Если бы Англия, как и Голлан дия, могла достигнуть для всех благосостояния мелких лавочников и небогатых хозяев средней руки, — она успокоилась бы на мещанстве. А с тем вместе уровень ума, ширь взгляда, эстетичность вкуса еще бы понизились, и жизнь без событий... свелась бы на однообразный круговорот, на слегка видоизменяющийся semper idem1. Собирался бы парламент, представлялся бы бюджет, говорились бы дельные речи, улучшались бы формы... и на будущий год то же, и через де сять лет то же, это была бы покойная колея взрослого человека, его деловые будни...
— Так это, пожалуй, все человечество дойдет до мещанства, да
на нем и застрянет?
— Не думаю, чтоб все, а некоторые части наверно...
Некоторым народам мещанское устройство противно, а другие
в нем как рыба в воде... Недостаточно знать, что такое-то устройство нам противно, а надобно знать, какого мы хотим и возможно ли его осуществление. Возможностей много впереди, народы буржуазные могут взять совсем иной полет; народы самые поэтические — сде латься лавочниками. Мало ли возможностей гибнет, стремлений авортирует2, развитии отклоняется. Что может быть очевиднее, ося заемее тех, — не только возможностей, — а и начал личной жизни, мысли, энергии, которые умирают в каждом ребенке. Заметьте, что и эта ранняя смерть детей тоже не имеет в себе ничего неминуемого, жизнь девяти десятых наверное могла бы сохраниться...
Крайности ни в ком нет, но всякий может быть незаменимой действительностью; перед каждым открытые двери. Есть что сказать человеку, — пусть говорит, слушать его будут; мучит его душу убеж дение — пусть проповедует. Люди не так покорны, как стихии, но мы всегда имеем дело с современной массой, ни она не самобытна, ни мы не независимы от общего фонда картины, от одинаких пред шествовавших влияний, связь общая есть. Теперь вы понимаете, от кого и кого зависит будущность людей, народов?
— От кого?
— Как от кого? ..да от нас с вами, например. Как же после
этого нам сложить руки!
1 Всегда одно и то же (лат.).
211с имеет успеха (от фр. avorter).
192
13-3033
193
Фердинанд Теннис
Сведения о Ф. Теннисе даны перед его текстом в разделе 1 на стоящей Хрестоматии. Ниже приведены первые параграфы раздела «Сущностная и избирательная воля», которым открывается вторая книга его знаменитого труда «Общность и общество» (1887—1935). В этих параграфах Теннис раскрывает глубинное основание своей концепции. Это позволяет глубже уяснить двойственный характер мотивации деятельности субъектов, который затронут в базовом пособии учебного комплекса (раздел 2).
Н.Л.
ФОРМЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ВОЛИ*
1. Определение понятий
Понятие человеческой воли, правильного воззрения на которую требует все содержание предлагаемого здесь исследования, следует трактовать в двояком смысле. Так как всякое духовное действие, совершаемое человеком, характеризуется участием мышления, я раз личаю: волю, насколько в ней содержится мышление, и мышление, насколько в ней содержится воля. Каждый человек представляет со бой взаимосвязанное целое, в котором находит свое единство много образие чувств, влечений и вожделений; каковое единство, однако, в первом понятии нужно толковать как реальное, или естественное, а во втором — как идеальное, или искусственное [gemachte]. В первом значении я называю волю человека его сущностной волей [Wesenwille], во втором — его избирательной волей [Kurwille].
2. Отношение к мышлению
Сущностная воля есть психологический эквивалент человече ского тела, или принцип единства жизни, поскольку последняя мыслится в той форме действительности, которой принадлежит само мышление (quatenus sub attributo cogitationis concipitur1). Та кая воля включает в себя мышление, подобно тому как организм содержит в себе те клетки большого мозга, возбуждение которых
* Цит. по: Теннис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социологии. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб., 2002. Кн. 2. Разд. 1. С. 131—134. Цитируемый текст иллюстрирует раздел 2 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 Поскольку схватывается под атрибутом мышления (лат.).
следует понимать как соответствующий мышлению физиологи ческий процесс (в котором, конечно же, задействован и речевой центр). — Избирательная воля есть порождение самого мышления, и потому собственно действительность присуща ей лишь в связи с ее носителем — субъектом мышления, хотя эта действительность может быть познана и признана другими как таковая. Для двух этих столь различных понятий воли общим является то, что они мыслятся как причина или предрасположенность к той или иной деятельности, и потому из их наличия и структуры позволительно выводить определенное поведение их субъекта как вероятное, а при известных сопутствующих обстоятельствах — как необходимое. Но сущностная воля покоится в прошедшем, на основе которого она и должна объясняться как нечто становящееся из него; из бирательную же волю можно понять только из самого будущего, с которым она соотнесена. Содержание первой представлено в виде зачатка, содержание второй — в виде образа.
3. Отношение к деятельности
Таким образом, сущностная воля относится к той деятельности, с которой она сопряжена, так же, как сила — к работе, которую она выполняет. Отсюда некоторые черты сущностной воли необхо димым образом сополагаются во всякой деятельности, субъектом которой считается индивидуальный человеческой организм; сопо лагаются как то, что как раз и составляет такую индивидуальность в психическом смысле. Сущностная воля имманентна движению. Чтобы составить о ней правильное понятие, нужно полностью от влечься от самостоятельного бытия внешних объектов и понимать соответствующие ощущения или опыт только в их субъективной действительности. Поэтому здесь имеет место только психическая реальность и психическая причинность, а значит, только одновре менность или последовательность чувственных восприятий бытия, влечения или деятельности, которые, исходя из этого, в их сово купности и взаимосвязи можно понимать как проистекающие из первоначальных задатков этого индивидуального существа, в какой бы мере его особенное развитие ни обусловливалось в своих модификациях материей ощущений (которая, таким образом, тож дественна тому, что обычно называется внешним миром, поскольку В рамках последнего тело не может существовать без пищи и других предметов, не только сохраняясь, но и изменяясь благодаря им). Избирательная же воля предшествует деятельности, с которой она сопряжена, и остается вне ее. В то время как сама она обладает только
194
195
мысленно полагаемым бытием, эта деятельность относится к ней как ее осуществление. Общий им обеим субъект приводит в движение тело (которое вообще понимается как неподвижное) толчком извне. Субъект этот есть некая абстракция. Это человеческое «Я», которое лишено облачения всех прочих свойств и существенным образом понимается как мыслящее: как представляющее себе (вероятные или непременные) последствия возможных, от него самого исходящих действий и оценивающее их по конечному результату, идея которого удерживается как масштаб; и далее, как отделяющее такие возмож ные действия друг от друга, упорядочивающее и определяющее их к последующему воплощению в действительность. Таким образом, согласно этому понятию, мышление почти с механической неукос нительностью воздействует на нервы, мускулы и тем самым на члены тела. Поскольку такое представление возможно только в рамках физикалистских или физиологических воззрений, само мышление здесь требуется понимать как движение, т.е. как функцию головного мозга, а мозг — как объективно-действительную вещь, заполняющую собой некоторое пространство.
Альфред Маршалл
Альфред Маршалл (1842—1924) — выдающийся английский эко номист, представитель неоклассического направления. Родился в одном из пригородов Лондона. Получил образование в области по литической экономии и математики в Оксфорде. С 1862 г. работал в St John Colledge Кембриджского университета, а с 1868-го становится лектором по моральным (общественным) наукам этого колледжа, специализирующимся в области политической экономии. С 1870 г. начал разрабатывать свой проект новой экономической науки. В 1879-м выходит его главный труд (написанный в соавторстве с су пругой Мэри Маршалл), принесший ему признание и известность в качестве бесспорного лидера британской экономической мыс ли —- «Принципы экономической науки» (Principles of economics). Особенность новой экономической науки состоит в том, что она переключается с уровня рассмотрения национальных общегосудар ственных проблем (на чем, прежде всего, была сосредоточена клас сическая политическая экономия), на уровень реальных отношений между людьми, складывающихся в масштабе предприятия и удо влетворения повседневных потребностей людей. Сам он определяет предмет своей науки как «изучение человечества в повседневной де ловой жизни» (Цит. по: Parsons T. The Structure of Social Action. 1968.
196
V. 1. P. 130). Особое внимание в теоретических работах Маршалла занимает проблема преодоления бедности. Решение этой задачи он рассматривал не столько в качестве самоцели, сколько в качестве одного из основных средств повышения уровня цивилизованности общества и формирования нового качества жизни.
С 1884 по 1908 г. А. Маршалл — профессор политической эконо мии Кембриджского университета. В этот период он большую часть времени посвящает преподавательской работе. Одним из его уче ников был Д.М. Кейнс — создатель кейнсианства. Кейнс написал специальную работу о своем учителе, в которой дал основательный анализ того, что сделал Маршалл для экономической науки конца
XIX-начала XX в.
Маршалл в качестве эксперта по экономическим вопросам ак тивно сотрудничал с правительством. С 1890 по 1894 г. был членом Королевской комиссии по вопросам труда. В 1890 г. стал основа телем Британской (впоследствии Королевской) экономической
ассоциации.
Его «Принципы экономики» переиздавались многократно как прижизненно, так и посмертно. После своей отставки Маршалл издает еще две фундаментальные работы «Промышленность и тор говля» (1919) и «Деньги, кредит и коммерция» (1923).
Избранный для Хрестоматии текст представляет собою параграф
одной из глав «Принципов экономической науки» (1889). В нем
показано, что по мере развития деятельности у человека возникали
новые потребности, которые стали источником обратного влияния
на эволюцию видов и способов деятельности. Он иллюстрирует один
из аспектов активности человека в обществе, которая рассмотрена
в базовом пособии учебного комплекса (глава 5).
А.З.
ЖЕЛАНИЯ В ИХ ОТНОШЕНИИ К ВИДАМ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ*
Число человеческих потребностей и желаний бесконечно, и виды их весьма многообразны. Человек, не прошедший через гор нило цивилизации, по сути, немногим отличается от животного, од-
* Цит. по: Marshall A. Wants in Relation to Activities // Theories of Society. Founda tion of Modern Sociological Theory. Ed. T. Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V. 1. P. 409—411. Пер. — В.Г. Кузьминова, редактор перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового по собия учебного комплекса по общей социологии.
197
нако каждый его шаг по пути цивилизации приводит к возрастанию потребностей и расширению набора способов их удовлетворения. Поскольку как животное, так и первобытный человек довольству ются случайным куском, проблема выбора как такового перед ними не стоит. Однако чем более развитым становится человек и его мозг, чем больше его животные страсти оказываются связанными с созна тельной деятельностью, тем более утонченными и разнообразными становятся его потребности. Задолго до того, как он сознательно сбросил с себя ярмо привычки, человек даже в мельчайших деталях своей жизни желал перемен ради перемен. Первым решительным шагом в этом направлении стало искусство добывания огня: по степенно человек приучался к пище и напиткам, приготовленным самыми разными способами. Однообразие начинает раздражать его и он воспринимает как трагедию ситуацию, когда приходится есть одно или два блюда в течение длительного времени.
Когда у человека появляется достаток, его пища и напитки ста новятся более разнообразными и дорогими, но аппетит его далеко не безграничен. Поэтому, если он и тратит на еду чрезмерно много денег, то это объясняется чаще соображениями гостеприимства и хлебосольства, нежели желанием удовлетворить чувство голода.
Все это заставляет нас присоединиться к высказыванию Сеньора1: «Какой бы сильной ни была жажда разнообразия, она все же слабее же лания быть отличным от других — страсти, которой, если принять во внимание ее универсальность и постоянство, подвержены люди во все времена. Она появляется у нас с колыбели и преследует до смертного одра и поэтому может быть названа самой сильной из человеческих страстей». Эта великая полуправда хорошо прослеживается на при мере сравнения стремления к разнообразию в еде и одежде.
Нужда в одежде возникла под влиянием природных факторов, поэтому способы ее удовлетворения зависят, прежде всего, от кли матической зоны и времени года и, в меньшей степени, от харак тера занятий человека. Но в одежде социальные требования к ней
1 Сениор Нассау Уильям (26.09.1790 — 04.06.1864) — английский эконо мист, профессор политической экономии Оксфордского университета. Моно графия (1836) — «Основные начала политической экономии». В этой работе попы тался обосновать теорию прибыли, которую объяснял как вознаграждение капита листа за его «воздержание» от расходования средств на непроизводительные цели. Выступил против сокращения рабочего дня, считая, что чистая прибыль создается лишь в течение последнего часа работы. Подчеркивал, что сокращение рабочего дня отрицательно скажется на экономическом положении страны, поскольку для пред принимателей не будет стимулов хозяйственной деятельности. — Прим. пер.
перевешивают природную нужду. Так, на ранних этапах развития цивилизации формальные предписания, определявшиеся Законом и Обычаем, жестко диктовали представителям той или иной касты или цеха стиль одежды и ее стоимость, превышать которую не допу скалось. Отдельные рудименты этих быстро исчезающих стандартов сохраняются и по сей день. В Шотландии, например, во времена Адама Смита многим разрешалось отправляться за границу без тради ционных ботинок и чулок, чего им не позволяется делать в наши дни2; в то же время сегодня некоторые могут обходиться без традиционных атрибутов одежды в Шотландии, но не могут делать этого в Англии. В Англии преуспевающий работник должен появляться на публике в воскресенье одетым в сюртук, а в отдельных частях страны — и в шелковый цилиндр, хотя эти атрибуты еще некоторое время назад сделали бы его предметом насмешек. В социальных низах наблюда ется постоянное расширение границ предписываемого как с точки зрения разнообразия, так и с позиций оценки стоимости того, что соответствует обычаю в качестве минимума, и того, что допускается в качестве максимума. Стремление отличаться от других в своей одежде распространяется во всех низших классах английского общества.
Однако в высших слоях, хотя женские туалеты продолжают оставаться разнообразными и дорогостоящими, мужской костюм стал простым и недорогим в сравнении с тем, что было не так давно в Европе и остается по сей день на Востоке. Это происходит потому, что те мужчины, которые представляют ценность в силу своих лич ных качеств и тем выделяются, не хотят привлекать к себе внимания одеждой. Именно они стали законодателями новой моды3. Итак, даже у представителей низших социальных слоев появляется по требность в относительно просторном и хорошо обставленном доме как, с одной стороны, необходимом условии нормальной жизни,
2 Имеется в виду конец XIX в. — Прим. пер.
3 Дама своим платьем нередко демонстрирует богатство, но мотивом может быть
не только демонстрация ее богатства, но и поражение соперницы. Кроме того, пла
тьем она стремится подчеркнуть собственную неповторимость, и хотя оригинальное
платье — часто заслуга портнихи, принято считать, что, будучи менее занятой, чем
ее муж с его делами вне дома, она уделяет больше времени и забот своей одежде.
Даже при качнувшемся маятнике современной моды, когда «быть хорошо одетым»
значит «быть недорого одетым», одежда является не самой значимой целью людей,
которые хотят выделиться своими знаниями и способностями; и эта тенденция
будет усиливаться по мере того, как над людьми будет все меньше довлеть злой рок
колебаний моды. Создание одежды, представляющей эстетическую ценность и от
вечающей функциональным требованиям, — подвиг, сравнимый по классу (но не
по рангу в данном классе) с написанием хорошей картины.
198
199
так, с другой стороны, общепринятом и очевидном способе заявить о своих материальных притязаниях на социальные отличия. Да и среди представителей высших страт, у которых уже имеется жилье, достаточное для проявления развитых форм активности их самих и их семей, наблюдается стремление к практически безграничному расширению жилого пространства.
Здесь мы вновь сталкиваемся с желанием и стремлением к раз витию новых форм деятельности, пронизывающим все страты обще ства. Это приводит не только к приобщению к науке, литературе и искусству ради них самих, но и к быстрому возрастанию спроса на труд тех, кто занимается этими видами деятельности профессиональ но. В этом заключается одна из наиболее заметных характеристик нашей эпохи. То же самое можно сказать о возрастающем интересе к таким развлечениям, как спортивные игры и путешествия, которые скорее способствуют развитию новых форм активности, нежели удовлетворению каких-либо чувственных потребностей4.
Действительно, стремление к совершенству ради совершенства почти столь же широко распространено, как и желание более низкого уровня — стремление к отличию. Последнее может проявляться как в амбиционных чаяниях великих, что их имя не будет сходить с уст людей в самых отдаленных странах в самом отдаленном будущем, так и в надежде провинциальной кокетки, что надетый ею на Пасху новый бантик не останется не замеченным соседями. Таким образом, стремление к совершенству ради совершенства распространяется по ступеням от Ньютона или Страдивари, получавшего наслаждение от искусно сделанной скрипки, отзывающейся на малейшее движение смычка, до простого рыбака, который, даже когда его никто не видит, неспешно наслаждается своим рыбацким умением. Желания подоб ного рода оказывают огромное влияние на возникновение Предложе ния выдающихся способностей и великих изобретений, равно как и на появление Спроса на них. Это происходит потому, что спрос на услуги высококвалифицированного профессионала, также как на шедевры, изготовленные руками мастера, проистекает в значительной степени из восторга, который испытывают люди, тренируя и развивая свои способности с помощью искусно сделанных инструментов.
4 В качестве иллюстрации можно отметить, что напитки, стимулирующие ум ственную деятельность, в массовом порядке вытесняют те, потребление которых является пагубной привычкой. Потребление чая быстро возрастает, в то время как потребление алкоголя остается на прежнем уровне. Кроме того, во всех слоях обще ства происходит снижение спроса на алкоголь в больших количествах и на те его виды, которые приводят к быстрому опьянению.
Рассматривая этот вопрос в более широком плане, следует ска зать, что, если на ранних стадиях развития человека в первую очередь его нужды приводят к возникновению определенных видов деятель ности, то далее каждый последующий шаг по пути цивилизации сле дует рассматривать как усложнение форм деятельности. Эти услож ненные формы деятельности вызывают новые потребности.
Мы увидим это еще яснее, если рассмотрим не комфортные условия жизни стран, где постоянно развиваются новые виды дея тельности, а ситуацию в Вест-Индии5, где обретшие свободу и до ступ к природным богатствам негры используют их не для развития новых потребностей, а для ведения вечно праздного образа жизни. Или бросим взгляд на ту, быстро уменьшающуюся, часть рабочего класса Англии, которая лишает себя возможности испытать чувство гордости и наслаждения от процесса развития способностей и тра тит на выпивку все, что остается от зарплаты после удовлетворения
скудных нужд.
Таким образом, неверно, что «теория потребностей является научной основой экономики». Наиболее интересные идеи теории Науки о потребностях заимствованы главным образом из Науки об усилиях и действиях. Эти две теории дополняют друг друга; каждая из них будет неполной без другой. Но если одна из них и станет претендовать на исчерпывающее объяснение истории человече ства либо под экономическим углом зрения, либо под каким-то иным, то это будет теория деятельности, а не теория потребностей. Мак Куллох6, рассматривая проблему «прогрессирующего характера природы человека», так объяснил истинное соотношение между этими теориями: «Акт удовлетворения нужды или желания — это лишь шаг на пути к возникновению новой потребности, подразу мевающий поиск способов ее удовлетворения. На каждой стадии развития человек обречен изыскивать или изобретать способы удовлетворения все новых и новых потребностей: как только одно начинание успешно завершается, человек со свежими силами при ступает к другому».
5 Автор пишет, по-видимому, о ситуации, сложившейся в США после отмены
рабства в результате гражданской войны 1861—1865 гг. — Прим. пер.
6 Мак Куллох Джон Рамсей (01.03.1789 — 11.11.1864) — английский экономист.
В 1828—1832 гг. — профессор политической экономии Лондонского университета.
Будучи приверженцем учения Д. Рикардо, пытался отождествить простое товарное и
капиталистическое производство. Прибыль объяснял нарушением закона стоимости
в сфере обращения. Рабочих и капиталистов рассматривал как товаровладельцев,
участвующих в эквивалентном обмене. — Прим. пер.
200
201
Из этого следует, что обсуждение проблемы спроса на данном этапе нашего исследования может носить сугубо элементарный и формальный характер. Проблема потребления должна быть рас смотрена лишь после того, как будут изложены основы экономи ческого анализа, и, хотя истоки проблемы находятся в плоскости экономической теории, выводы можно сделать, лишь выйдя далеко за пределы этой теории.
Вильям Исаак Томас
Вильям Исаак Томас (1863—1947) — относится к числу пионеров американской социологии (Богардус). Он был одним из первых аме риканских социологов, получивших степень доктора социологии. С 1895 г. являлся сотрудником отделения социологии Чикагского университета. В отличие от других социологов раннего периода постоянно настаивал на эмпирических исследованиях социальных проблем и сам проводил такого рода исследования. Его первая работа "The Unadjasted Girl" («Неприспособившаяся девушка»), обратила на себя внимание конкретностью предмета изучения и всесторонним анализом одной из вечных проблем повседневности, характерных как для американского общества начала XX в., так и для любого общества, в котором семья выступает в качестве первич ной ячейки. Следующая работа "The Child in America" («Ребенок в Америке») была написана совместно с Дороти Томас. Именно здесь было сформулировано положение, известное как «теорема Томаса»: «Если люди воспринимают некоторую ситуацию в качестве реаль ной, то она будет реальной и по своим последствиям».
Однако наибольшую известность В. Томас получил в связи с исследованием, которое проводилось в течение восьми лет и было осуществлено совместно с Флорианом Знанецким. В 1918—1920 гг. была опубликована книга «Польский крестьянин в Европе и Америке», которая до сих пор остается в составе социологической классики. В основе ее — анализ документов, биографии, написанные по заказу личные документы в виде частных писем и дневников. М. Блумер считает эту работу особенно значимой для американской социологии, поскольку она «повернула социологию от абстрактной теории и книжных исследований к изучению эмпирического мира с использованием теоретического каркаса».
В. Томас рассматривается в истории социологической мысли как один из лидеров Чикагской социологической школы. Он ввел в оборот немало новых терминов, в числе которых «жизненная
организация» ("life-organization"), «социальные установки» ("social attitudes"), «четыре желания», «определение ситуации». Впервые публикуемый на русском языке отрывок как нельзя лучше иллю стрирует то понимание природы мотивации поведения личности, характерный для первых этапов становления американской соци ологии, прежде всего для Чикагской школы. Уже на этом уровне прослеживается связь между определением ситуации, исходящим от индивида, и теми ее определениями, которые исходят от обще ства и фиксируются в виде моральных или иных предписаний, с которыми индивид вынужден согласовывать свои поступки. Со держание данного текста помогает конкретнее понять мотивацию активности индивида как социализированного актора, которая входит в ядро проблематики «личность versus социетальная систе ма», выдвинутой в центр базового пособия учебного комплекса
(глава 5).
А.З.
ЧЕТЫРЕ ЖЕЛАНИЯ И ОПРЕДЕЛЕНИЕ СИТУАЦИИ*
Разновидности поведения столь же разнообразны, как раз нообразны ситуации, возникающие во внешнем мире. Нервная же система представляет собой только общий механизм действия. Тем не менее мы можем подойти к проблеме поведения путем изуче ния тех сил, которые побуждают к действию, а именно — желаний (wishes), и мы увидим, что они в целом совпадают с механизмом нервной деятельности.
Человеческие желания проявляются в огромном множестве конкретных форм, однако они могут быть классифицированы по следующим основным типам:
- желание нового опыта;
- желание безопасности;
- желание ответной реакции;
- желание признания.
* Цит. по: Thomas W. The Four Wishes and the Definition of Situation // From: The Unadjusted Girl with cases and standpoint for behavioral analysis. Boston, 1923 // The Theories of Society. Foundations of Modern Sociological Theory. Ed. TParsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. Vol. II. P. 741—744. Пер. В.Г. Кузьминова, редактор пере вода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
202
203
Желание нового опыта
Люди жаждут возбуждения, а возбуждающими являются все те виды опыта, которые имеют какое-либо сходство с преследованием, отступлением, захватом, бегством, смертью, т.е. тем, что было ха рактерно для ранних этапов жизни человечества. Поведение — это приспособление к изменениям в окружающей среде, а нервная си стема сама является развивающейся адаптацией. В нервной системе, наряду с другими, представлена охотничья модель интереса (hunting pattern of interest). «Приключение» — вот чего жаждет мальчик, он грезит историями о приключениях. Соблазнительны поездки на охоту, поскольку они возвращают нас к природному образу жизни. Во всех видах спорта прослеживается охотничья модель, спорт — это состязание умения, отваги и хитрости. Невозможно не восхищаться выдержкой дерзкого грабителя или разбойника с большой дороги. Бои, даже собачьи бои, неизменно собирают толпу. Трепет удачи или горечь проигрыша сопровождают также и игру в карты или кости. Ор ганизм настоятельно требует стимулирующих воздействий, стремится расширить естественные пределы и получить шокирующий эффект даже под воздействием алкоголя или наркотиков. «Сенсации» зани мают значительную часть площади на газетных полосах. Ухаживание содержит в себе значительный элемент «преследования». Романы, театр, кинематограф и т.д. есть отчасти способ приспособления к желанию нового опыта, и их популярность служит признаком сти хийной силы этого желания.
* * *
В охотничьей модели интереса присутствует также и интеллек туальный элемент. Устсон среди инстинктов не выделяет любопыт ство, поскольку оно не проявляется в момент рождения. Однако оно проявляется в последующем в виде наблюдательской или исследо вательской установки, которая определяет характер действия, будь это нападение или бегство. Изобретение лука и стрел, изготовление капканов, приготовление ядов указывают на интеллектуальное любо пытство древнего человека. Деятельность подобного рода вызывала интерес, поскольку она была связана с вопросом жизни и смерти. Человек, изготовивший отравленную стрелу, видел ту сцену, где она должна была быть использована, пропускал перед своим мысленным взором процесс охоты. Подготовка к погоне была в психологическом смысле частью самой погони. Современный человек науки прибегает к тому же самому психологическому механизму, но использует его
иначе. Он проводит долгие месяцы в своей лаборатории, проводя эксперименты в ожидании конечного «открытия». Так называемый «инстинкт мастерства» и «творческий импульс» являются сублимаци ями охотничьего психоза. Изготовление капкана было «проблемой», а всякая проблема вызывает интерес, будь то изобретение радио или решение головоломки. Современные виды деятельности или «пре следования» являются интересными или скучными в зависимости от того, насколько в них выражен проблемный элемент.
Желание безопасности
Желание безопасности противоположно желанию нового опыта. Желание нового опыта эмоционально соотносится <...> с чувством гнева, в котором растворяется страх смерти и которое выражается в отваге, устремленности вперед, атаке, преследовании. Желание нового опыта подразумевает, таким образом, движение, изменение, опасность, нестабильность, социальную безответственность. Обуре ваемый этим желанием индивид склонен игнорировать общеприня тые стандарты и групповые интересы. Он может стать неудачником благодаря своей социальной нестабильности, а может добиться успе ха, если переведет свой опыт в социальные ценности — отразит его в форме поэмы, привнесет его в науку. Напротив, желание безопасно сти основано на страхе, который заставляет человека избегать смерти, и выражается в покорности, осторожности, отступлении. Индивид, у которого доминирует данное желание, осторожен, консервативен и предусмотрителен. Он отличается постоянством привычек, склонен к систематической работе и накоплению собственности.
Социальные типы, известные как «богемный» и «филистер ский», определяются соответственно доминированием либо желания нового опыта, либо желания безопасности. Скряга представляет собой тот случай, когда безопасность превратилась в самоцель.
Желание ответной реакции
До сих пор я описывал типы психологической восприимчивости (impressionability), связанные с преследованием добычи и избежа нием смерти, которые, в свою очередь, тесно связаны с чувством гнева и чувством страха. Желание ответной реакции, с другой сто роны, изначально соотносится с инстинктом любви и проявляется в стремлении искать признания и выражать признательность при общении с другими людьми.
204
205
Прежде всего, следует сказать о привязанности матери к своему ребенку и об ответной реакции ребенка, что хорошо прослежива ется <...> в рассуждении Торндайка:
«Всем женщинам изначально, с раннего детства и до смерти, свойствен интерес к детям. Женщины реагируют на инстинктивные взгляды, крики, жесты и плач грудного ребенка, получая удовлет ворение от младенческого гугыканья, улыбок и жестов привязан ности. Они склонны к инстинктивным успокаивающим действиям при виде боли, горя или страданий ребенка. Грубые привычки могут разрушить эти наклонности, привычки противоположного рода — чрезмерно усилить, отсутствие практики — ослабить, однако эти наклонности столь же фундаментальны, как и любое свойство человеческой природы».
Данное отношение, несомненно, полезно и необходимо, по скольку ребенок беспомощен в течение ряда лет и не выживет, если его мать не будет побуждаться к тому, чтобы отдавать ему свою при вязанность. Такая установка присуща и отцу ребенка, но она гораздо слабее, менее выразительна и проявляется постепенно.
В дополнение следует отметить, что желание ответной реакции в отношениях между полами в связи с ухаживанием проявляется весьма сильно. Пылкое ухаживание подразумевает постоянные за верения в любви и клятвы верности. Женитьба и дом связаны с от ветной реакцией, однако это происходит на фоне более стабильных привычек, большей рутины, меньшего нового опыта. Ревность — это выражение страха, что ответная реакция направлена на кого-то дру гого. Флирт — это ситуация, когда некто стремится к новому опыту, провоцируя ответную реакцию с разных сторон.
У некоторых натур желание получать и отдавать привязанность непропорционально больше других желаний, оно, так сказать, передозировано, поэтому мешает нормальной организации жизни. Оно может быть направлено либо на ребенка, либо на представи теля другого пола.
* * *
Говоря вообще, желание ответной реакции — наиболее социаль ное из всех желаний. Оно содержит как сексуальный элемент, так и момент общения. Это желание связано с эгоистическими запросами, но, с другой стороны, оно — главный источник альтруизма. В привя занности к ребенку и к семье и в приверженности идеям, принципам и идеалам проявляется одна и та же установка в ее различных сферах приложения. Действительно, приверженность и самопожертвование
могут определяться также и другими желаниями — желанием нового опыта, желанием признания или желанием безопасности, равно как могут быть связаны со всеми ними сразу. Пастеровская преданность науке, вероятно, объясняется главным образом желанием нового опыта — научным любопытством. В кампаниях же Наполеона от ражается желание признания (амбиция)...
Желание признания
Это желание выражается в общей для всех мужчин борьбе за позиции в их социальной группе, в разработке инструментов для достижения признанного, завидного и престижного социального статуса. У женщин сейчас платье является, пожалуй, любимым средством закрепления социальных различий и демонстрации классового положения. Девушка — иммигрантка богемного типа выразила свою философию следующим образом: «В конечном счете жизнь есть преимущественно то, что вы носите». Веблен в своем труде «Теория праздного класса» указывает на то, что статус муж чин определяется отчасти тем, как их жены демонстрируют уровень своего благосостояния. Социальные различия также проявляются в деятельности, требующей умений и риска, — в спорте, войне и исследованиях. Драматурги и скульпторы стремятся к обществен ному признанию и «славе». В «открытиях» Пастера... и в научных исследованиях подобного рода присутствует не только удовольствие от «поиска», как такового, но и удовлетворение от общественного признания. В хвастовстве, заносчивости, жестокости, тирании, «воле к власти» содержится садистический элемент, связанный с чувством гнева, и все это есть попытка силой добиться признания личности. Женская слабость, болезни и даже ложные болезни часто используются в качестве оружия, однако в равной мере это — способ вызвать ответную реакцию. С другой стороны, покорность, жерт венность, святость, страдальчество могут приводить к социальным различиям. Демонстрационные мотивы, связанные со стремлени ем к признанию, мы определяем как «тщеславие», а стремление к творческой деятельности мы называем «амбицией».
Значение признания и статуса для индивида и общества чрезвы чайно велико. Индивид не только хочет признания и статуса, но и нуждается в них для развития своей личности. Их отсутствие, а также страх никогда их вновь не обрести являются, вероятно, главным источником тех психопатических отклонений, которые фрейдисты трактовали как сексуальные по своему источнику.
206
207
С другой стороны, только общество способно наделить индивида статусом, и, стремясь его получить, индивид становится ответствен ным перед обществом, он вынужден контролировать свои желания. Его зависимость от общественного мнения является, пожалуй, сильнейшим фактором, побуждающим его соответствовать самым высоким требованиям, которые ему предъявляет общество.
* * *
Общий стандарт поведения, которому склонен следовать данный индивид, служит основой нашего суждения о его характере. Наша оценка (положительная или отрицательная) характера индивида ис ходит из того, какие желания в противовес другим у него проявляются и какие способы их удовлетворения он выбирает. То, какие именно желания преобладают у того или иного индивида, предопределяется главным образом тем, что называется темпераментом. Это, вероятно, не более чем совокупность химических процессов, связанных с выде лениями желез внутренней секреции. В зависимости от темперамента индивиды, несомненно, предрасположены к определенным классам желаний. Но нам также известно, и сейчас я проиллюстрирую данное положение, что решающее влияние на процесс выражения желаний оказывает одобрение со стороны ближайшего окружения человека и общественное мнение в целом. Переход необузданных молодых людей к стабильному образу жизни, переход от поиска нового опыта к безопасности в результате женитьбы, религиозной практики, де ловой ответственности — примеры подобного рода. Следовательно, мы можем определить характер как способ организации желаний, который определяется темпераментом и опытом. При этом под «ор ганизацией» понимается общая модель, в соответствии с которой выстраивается совокупность желаний.
В плане изучения поведения важным является то, что желания представляют собой движущую силу, исходный момент активности. Любые воздействия, которые попадают в поле зрения, должны быть проверены на предмет их связи с желаниями.
Мы также можем предположить, что жизнь индивида не может быть названа нормальной, если все четыре типа желаний в той или иной мере и в той или иной форме не удовлетворены.
Регулирование желаний
Одна из наиболее важных способностей, приобретенных в ре зультате эволюции животного мира, — это способность принимать решения самостоятельно, а не под давлением внешних обстоя-
208
тельств. Простейшие формы организмов не принимают решений в том смысле, как мы понимаем этот термин. Их притягивают или отталкивают химические вещества, температура, свет и т.д. При этом они во многом напоминают железные опилки, которые притягива ются и отталкиваются магнитом. Простейшие действительно ведут себя соответственно в соответствующих условиях. Группа маленьких рачков как бы в панике спасается бегством, если в сосуд, где они на ходятся, поместить кусочек стрихнина, и наоборот — они бросаются на капельку мясного сока, подобно свиньям, бросающимся к корыту с пойлом. Однако делают они так в силу органической привязки к одному веществу и неприятия другого, а не в результате выбора или «свободы воли». Для них существуют, так сказать, правила поведе ния, но эти правила всего-навсего результат удачного механического приспособления организма к типичным повторяющимся ситуациям, и организм не в состоянии изменить эти правила.
Напротив, высшие животные, прежде всего человек, способны отказаться от реакции на стимул, на который они реагировали ра нее. Реакция на него может привести к болезненным результатам, поэтому правило или привычка в данной ситуации изменяются. Мы называем эту способность силой торможения (power of inhibi tion). Она определяется тем обстоятельством, что нервная система несет в себе воспоминания или информацию о прошлом опыте. С момента ее возникновения действия уже не определяются ис ключительно внешними источниками; определение действий про исходит в самом организме.
Каждый акт самоопределения поведения всегда предваряется этапом изучения и размышления, который мы можем назвать этапом определения ситуации (definition of the situation). В действительности не только конкретные действия зависят от определения ситуации, но постепенно вся стратегия жизни (life policy) и личность самого индивида начинают проистекать из серии таких определений.
Однако ребенок с момента рождения принадлежит к группе лю дей, где все общие типы ситуаций, которые могут возникнуть, уже получили определения и были выработаны соответствующие правила поведения. Поэтому ребенок не имеет ни малейшего шанса давать свои собственные определения и следовать своим желаниям без ка кого-либо вмешательства извне. Люди всегда жили группами. При сущ ли действительно человечеству стадный инстинкт или группы держатся вместе из соображений пользы — не имеет значения. Ясно, что желания в целом таковы, что они могут удовлетворяться только в обществе. Даже если обратиться только к криминальной модели поведения, то можно выявить множество путей, при которых жела-
209
ния индивида вступают в конфликт с желаниями общества. Однако криминальная модель не включает в себя многочисленные выраже ния несанкционированных желаний, которые общество пытается регулировать с помощью убеждения и общественного мнения.
Таким образом, между спонтанными определениями ситуаций, даваемыми членом организованного общества, и определениями, которые предлагает ему общество, существует постоянная конку ренция. Индивид тяготеет к гедонистическому выбору деятельности, когда на первом месте удовольствие, а общество — к утилитарному выбору, когда на первом месте безопасность. Общество хочет, чтобы его члены были трудолюбивыми, надежными, устойчивыми, трез выми, дисциплинированными, способными к самопожертвованию. Индивид, напротив, в меньшей степени стремится к этому опыту, и в большей — к новому опыту. Организованное общество также пытается регулировать конфликты и конкуренцию, неизбежные между членами общества, которые стремятся реализовать свои же лания. Желание приобрести состояние, например, или любое другое социально санкционированное желание не может удовлетворяться за счет другого члена общества — путем убийства, кражи, лжи, на дувательства, шантажа и т.д.
Именно в этой связи появляется моральный код, представляю щий собой набор правил или норм поведения, которые регулируют процесс выражения желаний. Этот код выстраивается в результате последовательных определений ситуации. На практике нарушение предшествует соблюдению нормы, поэтому и устанавливаются нормы, чтобы избежать повторения этих нарушений. Мораль, следовательно, есть общепринятое определение ситуации, которое выражается либо в общественном мнении, либо в неписаном за коне, либо в формальном правовом кодексе, либо в религиозных предписаниях и запретах.
Йозеф Алоиз Шумпетер
Йозеф Алоиз Шумпетер (1883—1950) — австрийский и амери канский экономист и социолог. В 1906 г. окончил Университет Вены. До 1932 г. преподавал экономические науки в Граце и Бонне. В 1919—1920 гг. был министром финансов Австрии. В 1932-м эмигри рует в США, где вскоре получает профессуру в Гарварде. Основные труды Шумпетера «Теория экономического развития» (1911), «Циклы деловой активности» (1939), «Капитализм, социализм и демократия» (1942), «История экономического анализа» (1954).
В Хрестоматии приведен отрывок из «Теории экономического развития» (1911), который иллюстрирует, как Шумпетер понимал мотивы предпринимательской и инновационной деятельности. Общая характеристика этой деятельности дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 5).
А. 3.
МОТИВЫ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ*
<...> Попытаемся нанести несколько последних штрихов, чтобы завершить образ предпринимателя. Поступим также, как мы посту паем в науке и в жизни при объяснении человеческого поведения, а именно — проанализируем наиболее типичные мотивы поведения предпринимателя. Любая попытка подобного рода должна, разуме ется, учитывать все те многочисленные, приводимые целым рядом писателей, аргументы, на основании которых экономист якобы не должен вторгаться в сферу «психологии». У нас в данный момент нет возможности касаться краеугольной проблемы соотношения психологии и экономики. Отметим лишь, что принципиальные противники любых соображений психологического плана в эконо мическом исследовании могут пропустить все то, что мы собираемся сейчас сказать, не рискуя потерять связующую нить с материалом, изложенным в последующих главах. Это возможно потому, что ни один из выводов, к которым должен привести наш анализ, никоим образом не связан с нашим представлением о «психологии предпри нимателя» и не может быть поколеблен из-за какой-либо ошибки в нем. Эта психология, как никакая другая, не предполагает — и в этом может легко убедиться читатель — выхода за пределы на блюдаемого поведения. Те же, кто не возражает против психологии вообще, а возражает лишь против психологии определенного сорта, которая известна из традиционных учебников, увидят, что мы не используем ни одной детали из освященной временем картины мотивации «экономического человека».
В теории замкнутого цикла важность изучения мотивов значи тельно преуменьшается в силу того обстоятельства, что уравнения,
* Цит. по: SchumpeterJ. A. The Fundamentals of Economic Development // Schumpeter J. A. The Fundamentals of Economic Development // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed/ T.Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1962. V. I. P. 512—513. Пер. с англ. В.Г. Кузьминова. Редактор перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового по собия учебного комплекса по общей социологии.
211
описывающие равновесную систему, могут быть интерпретированы так, что величины психологического плана не используются вообще, как это было в анализе Парето и Барона. В этом причина того, что психология даже с очень большими изъянами влияет на результаты поведения гораздо меньше, чем того можно было бы ожидать. Воз можно рациональное поведение даже при отсутствии рационального мотива. Однако если мы действительно хотим проникнуть в сферу мотивации, проблема оказывается не столь простой. При данных социальных условиях и привычках большая часть того, что люди делают каждый день, предстает перед ними главным образом с точки зрения долга, нарушение которого чревато применением социальных или религиозных санкций. В такой мотивации со держится немного от осознанной рациональности, еще меньше от гедонизма и индивидуального эгоизма, появившихся, как это можно с уверенностью констатировать, сравнительно недавно. Тем не менее, коль скоро мы придерживаемся широких рамок повторяющегося экономического действия, мы можем связать его с потребностями и желанием удовлетворить их.
При этом необходимо оговорить следующее:
определяя подобным образом экономические мотивы, мы не упускаем из вида, что они по своей силе весьма различны в разное время;
именно общество формирует конкретные желания, которые мы наблюдаем;
потребности должны рассматриваться в связи с группой, с которой соотносит себя индивид, вырабатывая стратегию действия. В качестве такой группы может выступать семья или любая другая группа, больше или меньше семьи;
действие не следует непосредственно за желанием, а лишь более или менее точно ему соответствует;
сфера индивидуального выбора всегда ограничена — хотя в различной степени и разным образом — рамками социальных традиций, соглашений и тому подобным. Верным в самом широком понимании остается то, что внутри замкнутого цикла каждый приспосабливается к окружающей среде так, чтобы наилучшим образом удовлетворить данные потребно сти — как свои собственные, так и потребности окружающих. В любом случае значение экономического действия — это удовлетворение потребностей в том смысле, что если бы не
было потребностей, не было бы и экономического действия. В случае замкнутого цикла речь должна идти об удовлетворе нии потребностей как нормальном мотиве.
Однако сказанное выше неприменимо к нашему случаю — к предпринимательскому типу. В определенном смысле предприни матель действительно может быть назван наиболее рациональным и наиболее эгоцентричным в сравнении с другими типами. Это из-за того, что, как мы уже видели, осознанная рациональность связана больше с осуществлением новых планов, которые, в свою очередь, должны быть разработаны прежде, чем будет запущен отлаженный бизнес, являющийся большей частью рутинным делом. А то, что типичный предприниматель сосредоточен на себе больше, чем дру гие типы, объясняется его меньшей в сравнении с ними опорой на традицию и связи, потому что его характерная задача состоит — те оретически, равно как исторически — как раз в разрушении старой традиции и в создании традиции новой. И хотя данное обстоятель ство относится преимущественно к экономическому действию, его моральные, культурные и социальные следствия в равной степени важны. То, что период расцвета предпринимательства совпал с рож дением утилитаризма, разумеется, не простое совпадение.
Однако ни в каком другом смысле поведение и мотивы пред принимателя не могут быть названы «рациональными». И ни в каком другом смысле его характерная мотивация не является гедо нистической. Если мы определяем гедонистический мотив действия как желание удовлетворить чьи-либо потребности, то в категорию «мотивов» мы можем включить самые разные побуждения. Точно так же мы можем определить эгоизм как то, что включает в себя все возможные альтруистические ценности в силу того факта, что они значат нечто в плане самоудовлетворения. Однако это сведет наше определение к тавтологии. Если мы хотим, чтобы наше определение имело смысл, оно должно включать в себя только те потребности, которые можно удовлетворить путем потребления благ, и только тот способ потребления, который при этом возможен. В таком случае уже не факт, что рассматриваемый нами тип действует лишь в силу желания удовлетворить свои собственные потребности.
Поскольку мы не считаем, что индивиды нашего типа движимы ненасытным желанием гедонистического потребления, постольку мы должны признать, что в случае с лидерами бизнеса закон Госсена скоро положит предел дальнейшим гедонистическим усилиям. Опыт
212
213
учит, однако, что типичные предприниматели уходят со сцены толь ко тогда и потому, что сила их иссякла и они больше не чувствуют себя на уровне стоящих перед ними задач. Иная картина возникает в случае с экономическим человеком, который балансирует между ожидаемыми результатами и тщетностью усилий в этом направле нии. Рано или поздно он достигает точки равновесия, которое он не хочет больше нарушать. Интенсивность усилий в нашем случае вообще ничего не значит в качестве возможной причины, чтобы их прекратить. А активность предпринимательского типа является очевидным препятствием на пути гедонистического потребления тех видов товаров, которые обычно приобретаются на доходы сверх определенного размера, потому что их «потребление» подразумевает наличие свободного времени. Гедонистическое поведение, следо вательно, которое мы обычно наблюдаем у представителей нашего типа, будет иррациональным.
Это, разумеется, не является доказательством отсутствия гедо нистических мотивов. Вместе с тем это указывает на психологию иного, не гедонистического характера, особенно если мы примем во внимание безразличие к гедонистическому потреблению, которое мы часто наблюдаем у наиболее выдающихся представителей нашего типа и которое несложно понять.
Прежде всего, у них есть мечта и воля к тому, чтобы основать свою собственную частную империю (kingdom), хотя и необязательно с династическим правлением. Современный мир в действитель ности не знает подобных систем, однако то, чего можно достичь в результате промышленного и коммерческого успеха и к чему бли же всего может подойти современный человек, весьма похоже на власть феодального лорда. Очарование этой властью сильнее всего у людей, не имеющих другой возможности добиться высокого со циального положения. Ощущение власти и независимости ничуть не уменьшается в силу того факта, что как первое, так и второе есть по большому счету иллюзия. Более тщательный анализ помогает обнаружить бесконечное число разновидностей в данной группе мотивов, варьирующихся от духовных амбиций до примитивного снобизма. Но это не должно нас сдерживать. Ограничимся лишь замечанием, что мотивы этого рода, хотя и находятся рядом с по требительскими мотивами, с ними не совпадают.
Далее следует воля к победе, а именно бойцовский инстинкт, стремление доказать свое превосходство над другими, достигнуть успеха ради самого успеха, а не плодов, которые он приносит. В этом отношении экономическая деятельность чем-то сродни спорту: в ней
214
можно увидеть финансовые скачки или, по меньшей мере, схватки на ринге. Финансовый результат — дело второе или, во всяком слу чае, рассматривается как индекс успеха и как свидетельство победы, демонстрация которой с помощью больших расходов является более важным мотивом, нежели собственно желание потреблять товары. И снова мы обнаруживаем бесчисленные нюансы мотивов, часть которых, вроде социальных амбиций, растворяется в первой группе мотивов. Поэтому опять мы сталкиваемся с мотивацией, существен но отличной от «удовлетворения потребностей» в обозначенном выше смысле, или, если выразить то же самое другими словами, от «гедонистической адаптации».
Наконец, есть и такой мотив, как радость творчества, удовлет ворение от того, что «дело сделано», от использования собственной энергии и способностей. Такого роды мотивы действуют всюду, но только в этой ситуации они выступают как самостоятельный фактор поведения в чистом и незамутненном виде. Эти мотивы предполага ют, что человек не избегает трудностей, он стремится к изменениям ради самих изменений, он испытывает максимальное удовольствие от самих попыток внедрить новшества. Из всех трех групп мотивации эта группа самая антигедонистическая.
В случае с мотивами первой группы частная собственность как результат предпринимательской деятельности выступает в качестве существенного фактора ее использования. Во втором и третьем случае ситуация иная. Действительно, денежный выигрыш является достаточно точным выражением успеха, особенно успеха относи тельного. И с точки зрения человека, который стремится к увеличе нию денежного богатства, этот выигрыш обладает дополнительным преимуществом, поскольку он фиксируется как объективная дан ность и по сути дела не зависит от мнений других людей.
Это, равно как и другие свойства, выступающие в роли механиз ма в обществе, нацеленном на приобретение, обусловливают по сути дела незаменимость этого фактора в качестве мотора индустриально го развития, даже в том случае, если мы закроем глаза на то значение, которое этот фактор имеет для создания инвестиционных фондов. Тем не менее истина состоит в том, что вторая и третья группы мотивов, связанных с предпринимательской деятельностью, могут действовать и в иных обстоятельствах, не связанных со стремлени ем извлечь частную выгоду из экономических инноваций. Как эти стимулы работают в иных условиях и в какой мере они могут быть сопоставлены с «капиталистическими» стимулами, остается вопро сом, который мы не рассматриваем в данном исследовании. Соци-
215
альные реформаторы относятся к этим вопросам слишком легко, а концепция фискального радикализма их полностью игнорирует. Но эти вопросы не останутся неразрешенными. Ответ может быть получен с помощью детального изучения психологии предпринима тельской деятельности, изучения, учитывающего, по меньшей мере, обстоятельства данного времени и данного места.
Фриц Ротлисбергер и Вильям Диксон
Фриц Ротлисбергер (1898-1974) и Вильям Диксон (род. в 1904 г.), инженеры, работавшие в компании «Вестерн электрик» на предпри ятии Хауторна (Hawthorne) в городе Чичеро, штат Иллинойс, США. В 1924 г. провели серию экспериментов, направленных на изучение влияния физических условий работы, в частности освещенности рабочего места, на производительность труда работников. К 1927 г. получили неожиданный результат: в связи с улучшением освещен ности достигалось повышение производительности труда рабочих, но в то же время наблюдалось фактическое сохранение высокого ее уровня после возвращения к изначальной степени освещен ности. Следовательно, вступал в действие какой-то иной фактор, требовавший изучения. В связи с этим руководство компании при гласило продолжить изучение этой проблемы известного уже к тому времени психолога и социолога, профессора Гарвардского универ ситета Элтона Мэйо (1880-1949), который провел еще три серии экспериментов, продолжавшихся с 1927 по 1932 г. Процедуры этой работы, полученные первичные материалы и аналитические отчеты по этому проекту вошли в историю как Хауторнский эксперимент, ставший основой «теории человеческих отношений». Публикация его итогов стала важной вехой в истории индустриальной социоло гии, поскольку в ходе этого эксперимента были обоснованы новые подходы к практике управления производством.
В 1939 г. Ротлисбергер и Диксон опубликовали с помощью Гар вардского университета книгу «Управление и рабочий» (Management and Worker), которая стала одной из классических работ по теории управления на производстве.
Основные выводы Хауторнского эксперимента сводятся к сле дующим положениям:
1. производительность труда отдельного работника зависит не столько от физических условий работы, сколько от обстоя тельств социального характера;
- из экономических стимулов, влияющих на отношение к рабо те, наиболее действенным является повышение заработка;
- узкая специализация и разделение обязанностей могут быть неэффективными. Напротив, разнообразие операций и само стоятельность могут стимулировать творческое отношение к работе и заинтересованность, влияющие на увеличение про дукции;
- отдельный работник воспринимает себя в качестве члена груп пы, при этом стандарты его поведения задаются не столько официальными правилами, контролируемыми менеджмен том, сколько принадлежностью к своей группе.
В приведенном ниже отрывке из этой книги описывается процедура и проведение четвертого этапа экспериментирования, названного «Эксперимент на участке по производству банковской сигнализации» (1939). Здесь демонстрируется тщательность подхода к изучению мотивов поведения работника (личности) в производ ственной ситуации (общества), которые имеют существенное значе ние для успеха производственной деятельности в любых социальных условиях. Одновременно становится ясно, что поведение человека в неформальной группе влияет на эффективность всей деловой орга низации, но остается вопрос: как это влияет на характер отношений в обществе? Этот вопрос обсуждается в базовом пособии учебного комплекса (глава 5).
A3, и В.К.
ОРГАНИЗАЦИЯ ПЕРВИЧНОЙ РАБОЧЕЙ ГРУППЫ*
<...> Вопросы, которые возникали у наших исследователей по поводу полученных данных, точнее, по поводу материалов наблю дения, могут быть сформулированы следующим образом:
• Имеем ли мы в Комнате наблюдения просто некоторое число «индивидов» или же они относятся друг кдругу таким образом, что образуют некоторую группу либо устойчивое соединение (configuration)?
* Цит. по: Rothlisberger F.I. and Dickson W.J. The Organization of the Primary Work ing Group (From "Management and the Worker" (Harvard University Press, 1939) // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T. Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V. 1. P. 348-356. Пер. ВТ. Кузьминова, редактор пере вода — AT. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
216
217
• Если это некоторое устойчивое соединение, то чем оно отли чается от других групп, и как эта группа интегрируется с дру гими группами? Короче говоря, имеются ли в данном случае свидетельства существования социальной организации?
Ясно, что метод анализа данных должен быть разработан так, чтобы обнаружить признаки социальной организации, каковыми бы они ни были. Подобную процедуру можно вкратце суммировать следующим образом.
Во-первых, каждый человек, который становился объектом ис следования, будь то оператор, контролер или начальник, рассматри вался отдельно от других. Для этого материалы наблюдения и интер вью тщательно изучались, и каждая запись, в которой фигурировал данный человек, выделялась и обозначалась под его собственным именем. В результате применения данного метода классификации степень и вид социального участия каждого индивида в Комнате на блюдения участка по производству банковской сигнализации (Bank Wiring Observation Room) становились очевидными.
Во-вторых, материал, классифицированный подобным обра зом, исследовался с точки зрения масштаба участия именно этого персонажа. Ставились два вопроса: 1. На кого распространяются отношения этого человека? Оказывает ли он влияние на всех членов этой группы, или же его социальное воздействие ограничивается не сколькими людьми? 2. Являются ли его контакты существенными, или же они остаются сравнительно мало значимыми для тех людей, с которыми он вступает в эти контакты? Другими словами, если ГТ-11 разговаривает и общается только с членами своей рабочей группы, исключая третьих лиц, то как часто он это делает?
В-третьих, была предпринята попытка определить вид соци ального участия каждого работника. С этой целью рассматрива лись следующие вопросы: выполняет ли он роль руководителя или подчиненного? Стремится ли он к лидерству? Если это так, то по зволяется ли ему руководить, или его попытки в этом направлении наталкиваются на сопротивление других? Связано ли большинство его социальных контактов с его работой, или же они проистекают из дискуссий, бесед и занятий, не имеющих непосредственного отношения к его работе?
В-четвертых, каждое событие, в котором участвовал данный индивид во взаимодействии с другими, изучался под углом зрения
1 Здесь и далее авторы используют следующие сокращения: П — паяльщик, Э — электромонтер, К — контролер, Т — транспортировщик. — Прим. пер.
того, было ли данное участие проявлением антагонизма (враждеб ности), дружбы или было просто нейтральным. Каждый случай, разумеется, должен был быть соотнесен с социальным контекстом, прежде чем его значение могло быть определено. Рассмотрим, например, следующую запись: «П-4 провел большую часть своего свободного времени за рисованием. Он изобразил в деталях ко рабль, который он назвал «Старая Железяка»2. Заключение, которое можно сделать из этого факта как такового, было бы следующим: П-4, по-видимому, предпочитает проводить свое время за рисо ванием, нежели тратить его на общение с другими операторами. Это, далее, могло быть истолковано в том смысле, что между П-4 и группой сложились отрицательные отношения, т.е. он предпо читает уединение общению в компании. Однако после рассмо трения других обстоятельств этой же ситуации было установлено, что данная интерпретация на самом деле противоположна той, которая была дана исследователями в конечном итоге. П-4 в тот момент был новичком, только что заменившим П-3. Он еще ни с кем не успел познакомиться в этой группе. После того как он про работал в Комнате наблюдения неделю и получше познакомился с членами группы, он перестал заниматься рисованием в свободное время. Исследователи заключили, что рисование, следовательно, было для П-4 средством привлечь к себе внимание и восторженные оценки и тем самым интегрироваться в группу. Это был скорее путь к сближению, чем к отчуждению...
1. Отношения между профессиональными группами, выполняю щими исполнительские функции
В исследуемом подразделении работали четыре профессиональ ные группы: электромонтеры, паяльщики, контролеры и транспорти ровщики. С чисто технической точки зрения члены этих групп — «опе раторы», т.е. они все они принадлежат к рангу исполнителей.
Возникает вопрос: различаются ли эти группы только с точки зрения функций, которые они выполняют, или это техническое раз деление труда становится основанием социальной стратификации? Рассматривают ли себя работники одной группы как вышестоящих или нижестоящих по отношению к работникам другой группы? Если такое различие существует, то как оно проявляется? Чтобы ответить на этот вопрос, были выделены схожие черты поведения разных работников в каждой профессиональной группе. При этом
2 Так назывались кирасиры О. Кромвеля. — Прим. пер.
218
219
выделенные черты не зависели от личностных особенностей работ ников. Электромонтеры как группа рассматривались по отношению к паяльщикам как к группе и т.д.
Электромонтеры, работающие с соединителями, по отношению к электромонтерам, работающим с селекторами
Электромонтеры на участке работали с двумя типами оборудо вания. Один из них назывался «соединителями», другой — «селекто рами». Технология проводки была одной и той же для обоих типов. Единственное различие, кроме названия, заключалось в следующем: соединительный комплект сигнализации мог связывать и обычно связывал одиннадцать блоков, в то время как селекторный — не более десяти и, во-вторых, соединительный комплект весил в два раза меньше селекторного. В Комнате наблюдения Э-7, Э-8 и Э-9 обычно работали с селекторами, а остальные операторы — с со единителями.
Во время интервью некоторые электромонтеры, работавшие на участке, высказывались в пользу соединительного комплекта. В качестве причины обычно назывался небольшой вес этого обо рудования. В действительности, однако, вес не играл никакой роли. Комплекты можно было поднять без особого труда, и только два из них нужно было переносить в течение дня. Усилие, которое для этого нужно было приложить, вряд ли было чрезмерным для здоровых молодых людей, которые часто занимались атлетическими видами спорта после работы. Поэтому данное объяснение вряд ли можно рассматривать в качестве истинной причины их предпочтения.
Дальнейшее исследование выявило реальную причину пред почтения соединительной проводки. В помещении все электро монтеры, работающие с соединителями, располагались лицом к центру комнаты, т.е. в том направлении, в каком они смотрели во время работы, а электромонтеры, работающие с селекторами, рас полагались за их спиной. Расположение работников в помещении, следовательно, было таким, чтобы подчеркнуть, что первая группа электромонтеров, поскольку они были впереди, были в чем-то вышестоящими по отношению к тем, кто располагался у них за спиной. Из беседы с мастерами и с некоторыми электромонтерами исследователи выяснили, что новички в группе электромонтеров, а также отстающие помещались «за спиной». По мере того как эти люди «за спиной» приобретали мастерство, при поступлении новых работников они передвигались вперед. Поскольку повышение про изводительности обычно сопровождалось повышением почасовой
оплаты, то это означало, что у людей, которые передвигались вперед в пространстве, также повышался социальный статус. Простран ственное расположение индивида в грубой форме отражало его относительные позиции в плане производительности, заработка и оценки со стороны начальства. Электромонтеры, работающие с соединителями, представляли собой элиту.
И действительно, некоторые электромонтеры рассматривали «перевод на соединители» как продвижение, даже если их почасо вая оплата не менялась. И напротив, некоторые электромонтеры, работающие с соединителями, чувствовали себя обиженными, если их «перебрасывали назад» на селекторы. Они воспринимали такое изменение как понижение, даже если их почасовая оплата не ме нялась. Здесь, таким образом, минимальное техническое различие становилось столь значительным, что в известном смысле создавало почву для социальных различий между электромонтерами.
Электромонтеры по отношению к паяльщикам
Положение электромонтеров воспринималось на участке как в чем-то вышестоящее по отношению к паяльщикам. Новички обычно начинали как паяльщики, а потом с пайки переходили на провод ку. Смена работы обычно сопровождалась повышением почасовой оплаты. Данное обстоятельство, наряду с тем фактом, что работа электромонтера требовала более специализированных знаний, чем работа паяльщика, обеспечивало электромонтерам несколько более высокий статус на участке. Это выражалось разными способами, некоторые из которых будут описаны ниже.
Один из наиболее часто встречающихся способов, с помощью которого электромонтеры демонстрировали свое превосходство, была подмена на рабочем месте. Теоретически предполагалось, что такой подмены быть не должно. Электромонтеры должны были за ниматься проводкой, а паяльщики — пайкой. Разумеется, данное правило имело своей целью обеспечить производительность через специализацию. Однако, несмотря на это правило, люди подменяли друг друга. Важным моментом в этом было то, что практически в каждом случае просьба о переводе исходила от электромонтера, а паяльщики почти всегда воспринимали эту ситуацию как должное. Иногда электромонтеры предъявляли свои требования о подмене руководителю группы, но чаще они этого не делали. И хотя вре менами паяльщики протестовали против подмены, обычно они соглашались без лишних слов. Другими словами, электромонтеры приказывали, а паяльщики подчинялись.
220
221
Разница статусов электромонтеров и паяльщиков становилась очевидной в процессе получения ланчей для группы. Обычной прак тикой в цехе было следующее: один из работников шел в ближайший кафетерий и приносил ланч для тех, кто его заказал. Такая практика предотвращала столпотворение у стойки и избавляла работников от многих проблем. Человек, который приносил ланч, выполнял роль «помощника по ланчу» ("lunch boy"), хотя он был взрослым человеком и на него не были возложены обязанности курьера. Когда работники перешли в Комнату наблюдений, они продолжали эту практику до тех пор, пока постоянный «помощник по ланчу» не был переведен в другое место. Руководитель группы после объявления о переводе спросил, хочет ли кто-либо из группы взять на себя эту обязанность. После непродолжительного обсуждения П-1 сказал, что он согласен. В первый день руководитель группы пошел вместе с П-1, чтобы помочь ему. На второй день, однако, руководитель группы отказался это делать, сказав, что нет необходимости тратить время двух работников. Пока руководитель группы своим авторите том подкреплял действия паяльщика, группа молчала, но как только паяльщик начал делать это в одиночку, над ним стали насмехаться. П-1 приносил ланч в течение недели, а потом П-4 начал делать это на постоянной основе, как часть работы. К концу исследования, когда П-4 перевели в цех, эти обязанности снова перешли к П-1. Он это делал до тех пор, пока обязанность не была возложена снова на руководителя группы. Руководитель группы, однако, не преми нул объяснить наблюдателю, что в действительности он не получал ланчи, а только собирал заказы и передавал их другому человеку из цеха. Он, по-видимому, чувствовал, что эта обязанность была несколько ниже его достоинства. В записях наблюдателя нет ни одного описания случая, когда ланч принес бы электрик. Однажды Э-1 обошел работников, собрал заказы и деньги, а потом передал все П-1. Как только Э-1 стал собирать заказы, К-2 закричал: «По смотрите, кто идет сегодня за ланчем!» Это можно рассматривать как знак того, что для электромонтера это необычное дело. Э-1 продолжал собирать заказы еще какое-то время, но покупал заказы и приносил их в комнату всегда П-1.
Следующая иллюстрация также служит доказательством того, что электромонтеры ощущали некоторое свое превосходство.
Руководитель секции вошел в комнату и обнаружил, что П-1 за нимается пайкой без защитных очков. Он попросил П-1 прекратить работу и надеть очки. П-1 где-то их положил и минут пять их искал. При этом он ворчал по поводу того, что их нужно одевать.
П-]: — Я не знаю, черт побери, где эти очки. Может, кто-то из парней их спрятал. В них нет никакого смысла. Я паял четыре года, и никто не вспоминал про эти очки. А вот теперь их надо носить. Искра в глаз никогда не попадет. Из-за дурацких идей, которые пришли кому-то в голову, мы должны мучиться. Я должен целый день находиться в тумане, потому что какой-то чертов дурак хочет, чтобы мы носили очки.
Руководитель секции: «Не забивай голову ерундой. Просто найди очки и надень».
Э-2: — У меня была работа, где я три года вынужден был носить очки и, как видишь, остался жив.
П-1: — Ну конечно! И, разумеется, ты носил их, не снимая!
Э-2: — Может быть, и нет. Но в любом случае, когда я их на девал, они мне не мешали. Есть одна вещь, которую ты должен запомнить, П-1. Ты слышишь? Не делай то, что я делаю, делай то, что я говорю. Дошло?
П-1: — А почему же ребята не надевают очков, когда исправляют брак?
Э-3: — Нет нужды их надевать, когда паять-то всего ничего, но ты-то паяльщик! Ты должен их носить.
П-1: — А ну вас, вы просто сборище идиотов.
Электромонтеры и паяльщики по отношению к транспорти ровщику
Работа транспортировщика состояла в том, чтобы обеспечивать группу заготовками и увозить готовые комплекты. Прежде чем по грузить готовую продукцию на ручную тележку, он ставил на каждый комплект штамп с идентификационным номером, чтобы контроль ная служба могла проследить, какой именно контролер пропустил эту продукцию. В течение первых недель наблюдения ничто не указы вало на характер отношений транспортировщика и группы. Однако потом, когда группа привыкла к присутствию наблюдателя, стали происходить события, которые отражали отношения транспортиров щика и операторов. Например, группа стала называть его «жиголо» и «бестолочью». Члены группы пытались поддеть его другими много численными способами: плевали на то место, где подвозчик должен был ставить идентификационный номер, задерживали тележку, когда он пытался выкатить ее из комнаты, или щекотали его, когда он гру зил продукцию на тележку. То, что эти факты отражали отношения между профессиональными группами, а не особые межличностные отношения, подтверждалось тем, что большинство как электро-
222
223
монтеров, так и паяльщиков вели себя одинаково по отношению к транспортировщику, равно как и тем, что они демонстрировали то же самое отношение к другому транспортировщику, который заме нил первого примерно в середине исследования. Общее отношение группы не зависело от конкретных персонажей.
Электромонтеры и паяльщики по отношению к контролерам
Контролеры принадлежали к внешнему подразделению — службе контроля. Они подчинялись другому начальству, работали на условиях почасовой оплаты и в целом были более образованны, чем те работни ки, которых они контролировали. Функции контролеров ставили их в командное положение по отношению к операторам. Это проявлялось различным образом. Например, электромонтеры и паяльщики неиз менно приходили на интервью в рубашках или, если было прохладно, в свитерах. В то время как контролеры всегда являлись в пиджаках и жилетках. Значение данного факта нельзя оценить, если не знать некоторые детали различий в одежде в производственном отделении. Мастер и его помощник, как правило, носили строгие деловые тройки, при этом фасон жилета мог быть различным. Руководители секций и групп обычно носили жилеты без пиджака. Их рубашки были, как пра вило, белыми, и к ним полагалась бабочка. Операторы, как правило, не носили ни пиджаков, ни жилетов. Они могли носить белую рубашку с бабочкой, но обычно ворот их рубашки был расстегнут или, если они носили галстук, то его узел не был туго затянут, а верхняя пуговица была расстегнута. Таков был общий стиль. Бывали и исключения или отклонения, однако факт остается фактом: характер одежды имел со циальный смысл. Таким образом, то обстоятельство, что контролеры приходили на интервью в пиджаках и жилетах, можно рассматривать как отражение их социального статуса в компании.
Контролеров воспринимали как аутсайдеров. На это указывало многое, помимо того, что они не подчинялись руководителям про изводственного отдела. То, что они не подменяли операторов и не бегали за ланчем, свидетельствовало о характере отношений между операторами и контролерами. Но, пожалуй, наиболее показательным было то, кто именно распоряжался окнами в помещении. Электро монтеры, которые располагались вдоль той стороны комнаты, окна которой выходили во двор, воспринимали окна, находившиеся напротив их рабочих скамеек, как свою собственность. Если Э—1, например, хотел, чтобы окно было открытым, он открывал его, не смотря на протесты других. Работники, которые располагались в отдалении от окна, сильно возражали, поскольку в их части комнаты
возникал сквозняк. По этому поводу продолжались бесконечные споры. Здесь следует отметить, что контролер вступил в один из этих споров лишь в одном случае, и это был именно тот случай, который ясно продемонстрировал отношения между операторами и контролерами. Этот контролер замещал К-3. Он пожаловался на холод в комнате, т.к. кто-то выключил отопление и открыл одно из окон. Поскольку его жалоба осталась без внимания, он подошел к окну с намерением закрыть его. Только он собрался снять фиксатор, который удерживал окно открытым, как Э-9 запретил ему закры вать окно и положил руку на фиксатор. Тогда контролер попытался включить отопление, но Э-9 вступил с ним в потасовку и, в конечном итоге, оторвал ручку от задвижки отопителя. На протяжении этой стычки другие работники устно поддерживали Э-9. Наконец, после того, как операторы убедили контролера в том, что он не вправе распоряжаться окном, и он сдался, один из паяльщиков подошел к окну и закрыл его. Контролер поблагодарил паяльщика, и спор прекратился. Электромонтеры и паяльщики могли открывать окна по собственному усмотрению, но контролеры этого делать не мог ли, рискуя нарваться на неприятности. Они, вероятно, чувствовали ситуацию и никогда не пытались перейти черту.
Социальная стратификация в обследуемой группе
Приведенный выше анализ отношений между профессио нальными группами в Комнате наблюдений показывает, что род занятий нескольких профессиональных групп действительно имел социальное значение. Процесс упорядочения имел место в органи зации человеческого элемента в отделении, и различные выполня емые задачи приобретали социальную значимость. С точки зрения неформального положения, далее, обследуемая группа делилась на пять градаций, которые располагаются от высшей к низшей в следующем порядке: контролеры, электромонтеры, работающие с соединителями, электромонтеры, работающие с селекторами, паяльщики и транспортировщик.
2. Неформальная организация в обследуемой группе
На первый вопрос, которым задались исследователи в связи с изучением данных, был получен утвердительный ответ. Социальная дифференциация рабочих имела прямое отношение к их роду заня тий. Но означало ли это, что члены каждой профессиональной груп пы стремились объединиться внутри себя? Стремились ли работники к образованию клик по роду занятий или они были организованы
224
15-3033
225
на какой-то другой основе? Если род занятий не был основой их интеграции, то тогда как они были организованы? Ответ на этот вопрос, как предполагалось, мог быть получен путем наблюдения за тем, как члены группы различались между собою в реализации таких способов неформальной деятельности, как игры, споры по поводу окон, распределение работ и взаимопомощь.
Игры
Рис. 1. Участие в играх
С самого начала исследования наблюдатель отметил и зафик сировал ряд видов деятельности, которые могли проходить под этой рубрикой. Большей частью это были игры наудачу, как-то: «орел или решка», игра в кости, карточные игры, ставки на комбинации цифр в номерах серий на еженедельных платежных чеках, ставки на скачках, в бейсболе, на спортивных состязаниях, выбор того, кто идет за конфетами, и «лотереи». Работники обычно играли в эти игры во время коротких перекуров или во время простоев. Игры были самы ми разными, и казалось, что они начинались сами собой, как только появлялась возможность сыграть наудачу. Денежный выигрыш не был главным мотивом, поскольку ставки в большинстве своем были минимальными — от одного до десяти центов. Как бы то ни было, те, кто делал ставки на лошадей, относились к этому вполне серьезно. Они даже дали их фавориту кличку «Лошадка из нашей комнаты» и постоянно делали на него ставки.
На рис. 1 показаны работники, которые принимали участие в этих играх попарно. Внутри кружочков помещены символы, обозначающие каждого оператора. Операторы организованы в рабочие группы, ко торые отделены друг от друга большими пробелами. Таким образом, Э-1, Э-2, Э-3 и П-1 образуют рабочую группу А; Э-4, Э-5, Э-6 и П-2 образуют рабочую группу В; Э-7, Э-8, Э-9 и П-4 образуют рабочую группу С. Контролеры расположены над группами, которые они кон тролируют. Стрелки, соединяющие кружочки, указывают на то, что работники, соединенные подобным образом, принимали участие в одной или нескольких играх либо попарно, либо как члены группы.
Важным моментом, который отражен на рис. 1, является то, что участие в играх ограничивалось двумя группами, причем участие в одной из групп исключало участие в другой. Одна группа, которая для удобства будет обозначаться как группа А, включала в себя Э-1, Э-2, Э-3, Э-4, Э-5, П-1 и К-1. Эти работники взаимодействовали в процессе труда и располагались в передней части комнаты. Другая группа, которая обозначается как группа В, состояла из Э-6, Э-7, Э-8, Э-9 и П-4. Они также взаимодействовали на рабочих местах и располагались в задней части комнаты. Два человека, П-2 и К-3, никогда не принимали участия в играх. Хотя на этой диаграмме не показано, как часто каждый работник участвовал в играх, следует отметить, что Э-5 принял участие только в одной игре с членами группы А, в то время как остальные члены группы А принимали участие в разных играх. Следует также отметить, что Э-5 однажды играл с Э-7. Он был единственным человеком в группе А, который играл с членом группы В.
Участие в играх, следовательно, не было случайным. Лишь две группы принимали участие в играх, что предполагает, что в группе наблюдения в играх реализовывались межличностные отношения. Это предположение еще больше подтверждается тем фактом, что игры также служили для различения между этими двумя группами. Например, группа А играла только в азартные игры, а группа В — в «лотерейные». Обе группы покупали конфеты в магазине клуба, но покупки делались раздельно, и ни одна из групп не угощала другую.
Споры по поводу окон
Уже упоминалось, что электромонтеры, которые располага лись ближе к окнам, относились к ним как к своей собственности. И большая часть споров возникала по поводу того, должны окна быть открытыми или закрытыми. То, что эта активность также вы-
226
227
Рис. 2. Участие в спорах по поводу окон 228
Рис.2 показывает работников, которые участвовали в этих спо рах, и их взаимодействие. Эта диаграмма должна интерпретироваться таким же образом, как и диаграмма игр.
В качестве участника споров рассматривался каждый, кто при нял в них участие даже вербально. Главный смысл этой диаграммы заключается в том, что большинство споров по поводу окон про исходило в группе В (Э-6, Э-7, Э-8, Э-9 и П-4). 90% всех споров приходилось на ссоры среди членов этой группы и между этой группой и другими работниками в комнате наблюдения. В ссорах с работниками, не являвшимися членами этой группы, участвовали П-1, Э-4 и Э-5. Споры по поводу окон среди членов группы А были редки и происходили между Э-4 и Э-5 и между П-1 и Э-5.
Подмена на рабочем месте (job trading)
Подмена на рабочем месте уже упоминалась в связи с отноше ниями между электромонтерами и паяльщиками. Подробные записи этих подмен велись на протяжении всего исследования и графически отображены на рис.33. Контролеры не включены в эту диаграмму, поскольку они не участвовали в подменах. Стрелки направлены от того, от кого исходила просьба о подмене, к тому, кто согласился выполнить эту просьбу. Цифры около стрелок показывают, сколько раз обозначенные люди участвовали в подмене.
ЗАЯВИТЕЛЬ
ИСПОЛНИТЕЛЬ
Рис. 3. Участие в переходах с работы на работу
3 Для того чтобы не усложнять диаграмму, замены между электромонтерами и П-3, который недолго находился в комнате наблюдения, и замена среди электро монтеров, когда один из них занимался пайкой, не отражены на данном рисунке. Эти исключения никоим образом не влияют на выводы, вытекающие из рисунка.
229
Возможно, наиболее интересный вывод, который вытекает из этой диаграммы, заключается в том, что чаще всего просьбы о подмене были обращены к П-4 — паяльщику, который должен был подменить трех электромонтеров, работающих на селекторах. П-4 участвовал в тридцати трех подменах из сорока девяти. Более того, следует отметить, что в то время как электромонтеры, работа ющие на соединителях из рабочих групп А и В обращались к П-4, никто из электромонтеров, работающих на селекторах (Э-7, Э-8 и Э-9), ни разу не обращался с просьбой о подмене к работникам, не входящим в их рабочую группу. Другими словами, электромонтеры, работающие на соединителях, очевидно, чувствовали себя вправе обращаться с просьбой о подмене либо к своим паяльщикам, либо к паяльщикам, обслуживающим группу электромонтеров, работа ющих на селекторах. В то время как последние не чувствовали, что они могут подменять кого-либо, покидая свой участок.
Взаимопомощь (helping one another)
В то время как никаких письменных правил на этот счет не су ществовало, взаимопомощь, как, например, и подмена на рабочем месте, была практически запрещена . Несмотря на это правило, однако, взаимопомощь была широко распространена, в то время как технически она не была оправдана. Электромонтеры говорили, что им приятно, когда им помогают. Это ощущение наилучшим образом выражено в следующей выдержке из интервью с Э-4. Он только что сказал, что ему нравится работать в Комнате наблюдений, потому что здесь он более свободен в передвижениях, чем в своем цехе.
Интервьюер: — Ты не очень-то привязан к своему месту, не так ли? Значит ли это, что ты не все свое время работаешь на своем оборудовании?
Э-4: — Нет, не все время, но большую его часть. Ну, время от времени; когда кто-то из парней отстает, то другой к нему подходит и помогает.
Интервьюер: — Они помогают любому, кто отстает?
Э-4: — Нет. Вы знаете, смешная вещь с этой компанией. По хоже на то, что если кто-то бездельничает и поэтому отстает, ему никто не будет помогать. Но если он честно старается, но у него не получается, ему помогут. Я наблюдал это не раз и не два. Тому, кто упорно работал целый день, но ему не пофартило, тому помогут.
Интервьюер: — Ты не находишь, что одни и те же люди все
4 Операторам было разрешено помогать друг другу только в случае очевидных технических причин, когда из-за перебоев с деталями они не могли работать с обору дованием. Это правило объяснялось тем, что электромонтер будет предположительно работать быстрее, когда ему не будет досаждать присутствие другого электромонтера. На практике лишь в очень немногих случаях помощь одного другому была технически оправдана. В силу этого большая часть этой деятельности шла вразрез с правилами.
время помогают одним и тем же людям или все же круг этих людей несколько меняется?
Э-4: — Ну, некоторые более дружелюбны, чем другие, и, видите ли, когда нужно, они помогают друг другу. Даже тот, кто обычно хорошо работает, время от времени отстает. С каждым это иногда случается. Я видел, что один парень вон там отстал, тогда два других подошли и стали ему помогать. Это было примерно без четверти четыре. Они сделали свою работу и подумали, что они могут взять его на буксир. Он ничего не сказал и позволил помочь ему, хотя сам, видишь ли, никогда никому не помогает. С тех пор он так никому и не помог. Вы думаете, они ему в следующий раз помогут? Нет, сэр! Они от него отвернулись. Они не любят людей, которые так поступают. Мне кажется, что это неплохая идея — немного помочь парню, когда требуется. И я это ценю. Это меняет мир к лучшему.
Смешная вещь: если я работаю целый день и не успеваю, то чув ствую себя совсем измотанным. И вдруг кто-то подходит и начинает делать проводку вместе со мной на моем оборудовании. Я как будто заново рождаюсь, и это здорово! Неважно, пусть он тебе поможет всего пару минут, но ты собираешься и работаешь дальше, как вол, до самого конца.
Интервьюер: — Интересно, почему?
Э-4: — Я не знаю, почему так. У тебя возникает такое чувство, когда ты отстаешь, что у тебя скопилось столько работы, что ты никогда не сможешь ее сделать. А когда тебе кто-нибудь поможет, это дает тебе новый импульс или что-то вроде того.
ПОМОЩНИК
Рис. 4. Участие во взаимопомощи
ТОТ, КОМУ ПОМОГАЮТ
230
231
Случаи взаимопомощи также регистрировались. Они отражены графически на рис. 4. Контролеры опять не включены в диаграмму, так как они не оказывали помощь другим. Стрелки на диаграмме идут от того, кто оказывал помощь, к тому, кому помогали. Главные вы воды заключаются в том, что, во-первых, каждый оказывал помощь и, во-вторых, взаимопомощь не ограничивалась рамками рабочих групп. В этом плане данная активность отличалась от других ее видов, описанных выше. Представляется, что взаимопомощь интегрировала группу в целом, а не ее части. Частота, с которой различные люди помогали друг другу, не показана на рис.4, поскольку только два человека выделялись из группы в этом отношении. Это были Э-3 и Э-6. Э-3 помогали больше, чем кому-либо другому в комнате на блюдений, даже в тех случаях, когда он в помощи не нуждался. Э-1, Э-2, Э-4, Э-5 и Э-6 помогали ему время от времени. Им нравилось с ним работать. Э-6, с другой стороны, помогал больше, чем кто-либо другой в комнате. Его помощь всегда принималась, но ему редко помогали в ответ. Два человека — Э-5 и П-2 помогали несколько раз, но ни разу не получали помощь сами.
Дружеские отношения и враждебность
Для обобщения отношений дружбы и вражды в группе были сделаны рис. 5 и 6. Рис.5 показывает дружественные отношения, рис.6 — враждебные. Три рабочие группы являются теми же самыми, как и в предыдущих диаграммах.
Если посмотреть сначала на рис. 5, отражающий отношения дружбы, будет видно, что они распадаются на две группы. Одна группа включает в себя пять человек, работавших в передней части комнаты — Э-1, Э-3, Э-4, П-1 и К-1. Другая группа включает в себя членов рабочей группы С, т.е. четырех человек, работавших в задней части комнаты. Вне этих двух групп сильная дружба связывалалишь П-1 и Э-7. Пять человек — Э-2, Э-5, Э-6, П-2 и К-3 не были связаны сильными дружескими чувствами.
Далее. Если посмотреть на рис.6, где изображена диаграмма, отражающая вражду, можно увидеть, что она исходила в основном от электромонтеров в рабочей группе С и была направлена от них, как группы, на Э-2, Э-5 и К-3 — трех из тех людей, которые не были связаны сильной дружбой. Вражда, возникшая за рамками рабочей группы С, была направлена главным образом на Э-5 и К-3 — двух человек, которые вызывали наибольшую неприязнь в группе. Так же очевидно, что отсутствовала вражда среди связанных дружбой людей в передней части комнаты и среди людей, к которым первые
Рис. 5. Дружба
Рис. 6. Вражда
не были дружественно настроены. К-1 испытывал чувство вражды в отношении К-3 и Э-2, П-1 — в отношении Э-5 и Э-4 — в отношении Э-5, но вражда со стороны Э-1, Э-3, Э-4, П-1 и К-1, как группы, к кому-либо отсутствовала. В этом плане электромонтеры в рабочей группе С были уникальны: их отличала внутригрупповая солидар ность, определенная внутренняя сплоченность и сильно выраженная неприязнь или вражда к определенным личностям вне их группы.
232
233
Две клики
На основе материала, который только что был рассмотрен, можно сделать некоторые выводы относительно неформальной организации данной группы работников. Во-первых, совершенно ясно, что на вопрос, поставленный в начале предыдущего раздела, нужно дать отрицательный ответ: эти работники не объединялись на основе рода занятий, они не образовывали профессиональных клик. Во-вторых, столь же очевидно, что в данной группе существовала определенная структура отношений. Лишь за одним исключением каждая изученная запись говорила нечто об этой структуре. Рас сматривали ли исследователи игры, принудительные замены, ссоры по поводу окон, отношения дружбы или вражды — всегда вырисо вывались две группы. Одна из этих групп располагалась в передней части комнаты, вторая — в задней. «Группа впереди» и «группа сзади» — этими названиями пользовались сами работники. Первая из этих групп будет обозначаться как клика А, вторая — группа в задней части комнаты — как клика В.
Чем определялось членство в этих двух кликах? На этот вопрос можно ответить лишь приблизительно. Клика А включала в себя Э-1, Э-3, Э-4, П-1 и К-1. Клика В включала в себя Э-7, Э-8, Э-9 и П-4. Э-5, П-2 и К-3 не входили ни в одну из клик. Ситуация с Э-2 и Э-6, однако, не была столь ясной. Э-2 принимал участие в играх клики А, но на этом сходство его поведения с поведением клики кончалось. Он мало участвовал в беседах, которые вели члены клики, и был склонен к самоизоляции от них. Многое в его поведении говорило за то, что он не ощущал свое положение в группе как прочное. Он был единственным электромонтером в рабочей группе А, который ме нялся работой с П-4 — паяльщиком из клики В, а со своим паяльщи ком он менялся больше, чем кто-либо другой в группе. Поскольку социальной функцией подмены было отделение электромонтеров от паяльщиков, данное обстоятельство можно интерпретировать следующим образом: Э-2 ощущал острую необходимость укрепить свое положение путем подчеркивания своего вышестоящего статуса по отношению к паяльщикам.
Принимая во внимание все данные, можно заключить, что Э-2 не был полноценным членом клики А. Э-6 тянулся к клике В. Он по стоянно крутился вокруг электромонтеров селекторов и практически не имел дела с членами клики А. О том, что он не был полностью при нят в клику В, свидетельствуют многие обстоятельства, главным из которых является то, как клика В совместными усилиями противодей-
ствовала его попыткам доминировать над кем-либо из группы. Тем не менее он принимал значительно большее участие в жизни клики В, чем Э-2 в жизни клики А. Можно заключить, что хотя Э-6 стремился присоединиться к клике В, он все же во многих отношениях оставался чужаком. На рис.7 отражены результаты этого исследования. На нем в виде диаграммы представлена внутренняя организация обследуемой группы. Рабочие группы, на которые разделены члены обследуемой группы, обозначены тремя прямоугольниками. Два больших круга разделяют две клики — А и В. Выделяются три индивида — К-3, Э-5, и П-2, которые определенно не входили ни в одну из клик5. Линия вокруг Э-6, накладывающаяся на клику В, указывает, что он принимал частичное участие в ее деятельности. Нестабильность положения Э-2 отражается пунктирной линией вокруг его номера.
Клика А Клика В
Рис. 7. Внутренняя организация группы
5 Здесь, возможно, требуется уточнение. Когда мы говорим, что данная группа была разделена на две клики и что некоторые индивиды не входили ни в одну из них, это не означает, что солидарность между двумя кликами или между кликами и чужаками полностью отсутствовала. Когда детально изучаются малые группы, всегда существует опасность преувеличения значимости факторов различия. В этом случае преуменьшается внутренняя солидарность. То, что эта группа, как целое, действи тельно отличалась сильными объединяющими чувствами, уже было показано при обсуждении установок по поводу конечной продукции. То же самое будет показано более ясно в последующих главах. Следует также сказать, что положение в группе не является столь статичным, как можно предположить, исходя из этой диаграммы. Если бы исследование продолжилось, членство в кликах могло измениться. Равно как если бы группа бьиа больше или если бы она оставалась в обычном подразделении, весьма вероятно, что люди, которые были аутсайдерами здесь, объединились бы в клики с другими людьми со схожими ощущениями.
234
235
На то, что члены клики А воспринимали себя в качестве выше стоящих по отношению к клике В, указывают многие обстоятельства. Клика А... уклонялась от выполнения того, что делалось кликой В. Члены клики Ане менялись работой столь же часто, как члены клики В. В целом они не вступали в споры по поводу открытых или закрытых окон. Клика А играла в азартные игры, в то время как в клике В большей популярностью пользовались лотереи. Обе клики покупали конфеты в магазине клуба, но покупки делались раздельно и ни одна из клик не угощала другую. Клика А покупала шоколадные конфеты в небольших количествах, в то время как клика В покупала более дешевые сорта в таких больших количествах, что Э-9 однажды заболел от переедания. Клика А больше спорила и предавалась менее шумным развлечениям, чем клика В. Члены клики А считали, что их беседы ведутся на более высоком уровне, чем в клике В. Как сказал Э-4, «мы о пустяках не болтаем».
Эм ил ь Дюркгейм
Сведения о Дюркгейме даны в настоящей Хрестоматии перед его текстом в разделе 1. Ниже приведены фрагменты из третьей главы его классического труда «Метод социологии» (1895), в кото рой излагаются правила, относящиеся к различению нормального и патологического. Они помогают уяснить сложность проблемы социализации человека, обсуждаемую в базовом пособии учебного комплекса (глава 4).
Н.Л.
[ПРЕСТУПНОСТЬ И СОЦИАЛЬНЫЕ НОРМЫ]*
Преступление есть факт, патологический характер которого считается неоспоримым. Все криминологи согласны в этом. Если они объясняют этот болезненный характер различным образом, то признают его единодушно. Между тем данная проблема требует менее поспешного рассмотрения.
Действительно, применим предшествующие правила. Пре ступление наблюдается не только в большинстве обществ того или иного вида, но во всех обществах всех типов. Нет такого общества,
* Цит. по: Дюркгейм Э. Метод социологии // Дюркгейм Э. О разделении обще ственного труда. Методсоциологии./Пер. сфр. А.Б. Гофман. М., 1990. С. 462—466. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 4 второго раздела базового по собия учебного комплекса по общей социологии.
в котором не существовала бы преступность. Правда, она изменяет форму; действия, квалифицируемые как преступные, не везде одни и те же, но всегда и везде существовали люди, которые поступали таким образом, что навлекали на себя уголовное наказание. Если бы, по крайней мере, с переходом обществ от низших к более высо ким типам процент преступности (т.е. отношение между годичной цифрой преступлений и цифрой народонаселения) снижался, то можно было бы думать, что, не переставая быть нормальным яв лением, преступление все-таки стремится утратить этот характер. Но у нас нет никакого основания верить в существование подоб ного регресса. Многие факты указывают, по-видимому, скорее на движение в противоположном направлении. С начала столетия статистика дает нам возможность следить за движением преступ ности; последняя повсюду увеличилась. Во Франции увеличение достигает почти 300%. Нет, следовательно, явления с более несо мненными симптомами нормальности, поскольку оно тесно свя зано с условиями всякой коллективной жизни... Существование преступности само по себе нормально, но лишь тогда, когда оно достигает, а не превосходит определенного для каждого социаль ного типа уровня, который может быть, пожалуй, установлен при помощи предшествующих правил1.
Мы приходим к выводу, по-видимому, достаточно парадоксаль ному. Не следует обманывать себя; относить преступление к числу явлений нормальной социологии — значит не только признавать его явлением неизбежным, хотя и прискорбным, вызываемым неисправимой испорченностью людей; это значит одновременно утверждать, что оно есть фактор общественного здоровья, составная часть всякого здорового общества. Этот вывод на первый взгляд на столько удивителен, что он довольно долго смущал нас самих. Но, преодолев это первоначальное удивление, нетрудно найти причины, объясняющие и в то же время подтверждающие эту нормальность.
Прежде всего преступление нормально, так как общество, ли шенное его, было бы совершенно невозможно.
Преступление, как мы показали в другом месте, представляет собой действие, оскорбляющее известные коллективные чувства, наделенные особой энергией и отчетливостью. Для того чтобы в
1 Из того, что преступление есть явление нормальной социологии, не следует, чтобы преступник был индивидом, нормально организованным с биологической и психологической точек зрения. Оба вопроса не зависят друг от друга. Эта независи мость станет понятней, когда мы рассмотрим ниже разницу между психическими и социологическими фактами.
236
237
данном обществе перестали совершаться действия, признаваемые преступными, нужно было бы, чтобы оскорбляемые ими чувства встречались во всех индивидуальных сознаниях без исключения и с той степенью силы, какая необходима для того, чтобы сдержать противоположные чувства. Предположим даже, что это условие могло бы быть выполнено, но преступление все-таки не исчезнет, а лишь изменит свою форму, потому что та же самая причина, которая осушила бы таким образом источники преступности, немедленно открыла бы новые.
<...> Так, воровство и просто нечестность оскорбляют одно и то же альтруистическое чувство — уважение к чужой собственности. Но одно из этих действий оскорбляет данное чувство слабее, чем другое, атак как, с другой стороны, это чувство в среднем в сознаниях не достигает такой интенсивности, чтобы живо ощущалось и более легкое из этих оскорблений, то к последнему относятся терпимее. Вот почему нечестного только порицают, тогда как вора наказывают. Но если это же чувство станет настолько сильным, что совершенно уничтожит склонность к воровству, то оно сделается более чутким к обидам, до тех пор затрагивавшим его лишь слегка. Оно будет, стало быть, реагировать на них с большей живостью; эти наруше ния подвергнутся более энергичному осуждению, и некоторые из них перейдут из списка простых нравственных проступков в разряд преступлений. Так, например, нечестные и нечестно выполнен ные договоры, влекущие за собой лишь общественное осуждение или гражданское взыскание, станут преступлениями... На том же основании человек совершенно честный судит свои малейшие нрав ственные слабости с той же строгостью, с какой толпа судит лишь действительно преступные действия. В былые времена насилие над личностью было более частым, чем теперь, потому что уважение к достоинству индивида было слабее. Так как это уважение выросло, то такие преступления стали более редкими, но в то же время многие действия, оскорблявшие это чувство, попали в уголовное право, к которому первоначально они не относились2.
Чтобы исчерпать все логически возможные гипотезы, можно спросить себя, почему бы такому единодушию не распространиться на все коллективные чувства без исключения; почему бы даже наи более слабым из них не сделаться достаточно энергичными для того, чтобы предупредить всякое инакомыслие. Нравственное сознание общества воспроизводилось бы у всех индивидов целиком и с энер-
гией, достаточной для того, чтобы помешать всякому оскорбляю щему его действию, как преступлениям, так и чисто нравственным проступкам. Но такое абсолютное и универсальное однообразие совершенно невозможно, так как окружающая нас физическая среда, наследственные предрасположения, социальные влияния, от которых мы зависим, изменяются от одного индивида к другому и, следовательно, вносят разнообразие в нравственное сознание каждо го. Невозможно, чтобы все походили друг на друга в такой степени, невозможно уже потому, что у каждого свой собственный организм, который занимает особое место в пространстве. Вот почему даже у низших народов, у которых индивидуальность развита очень мало, она все-таки существует. Следовательно, так как не может быть общества, в котором индивиды более или менее не отличались бы от коллективного типа, то некоторые из этих отличий неизбежно будут носить преступный характер. Этот характер сообщается им не внутренне присущим им значением, а тем значением, которое придает им общее сознание...
Преступление, стало быть, необходимо, оно связано с основны ми условиями всякой социальной жизни и уже потому полезно, так как условия, с которыми оно связано, в свою очередь необходимы для нормальной эволюции морали и права.
2.3. Массовизация индивидов
Сципион Сигеле
Сципион Сигеле (1868—1913) — итальянский криминолог и со циальный психолог, последователь Ч. Ломброзо и Г. Тарда. Он внес заметный вклад в уяснение социально-психологических аспектов массового поведения, в особенности — преступлений толпы. Его глубокое проникновение в механизмы этого поведения приобретает особую актуальность в начале нового, XXI столетия.
Ниже представлены фрагменты из второй главы книги С. Сигеле «Преступная толпа» (1892). Они позволяют конкретнее осмыслить проблему массовизации индивидов, рассмотренную в базовом по собии учебного комплекса (глава 6).
Н.Л.
2 Клевета, оскорбление, диффамация, мошенничество и т.д.
238
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ТОЛПЫ*
Даже весьма непрозорливый наблюдатель не может отрицать того, что в наше время в народе существует нечто похожее на стремле ние к восстаниям. В рабочих, а там и сям и в крестьянах-пролетариях, появляется сознание, что из них образуется новое сословие, и так как нынешняя политическая свобода дала абсолютное могущество численности, то это сословие, видя себя самым многочисленным, весьма логично требует, чтобы остальные сословия предоставили ему гораздо больше, чем теперь, прав и привилегий.
В этом простом и вполне свойственном человеку требовании, существующем в истории всякого прогресса и являющемся в обще стве — как и во всяком индивидуальном организме — результатом инстинкта самосохранения, и заключается первый и даже един ственный источник всех тех более или менее преувеличенных идей, которые распространяются все шире и шире.
Многие приписывают этим идеям недовольство и возбужден ность народа, говоря, что они ведут от радикализма к анархии, и думают, что, не будь лиц, которые делают самих себя и других апо столами этих идей, деревенские жители и городской рабочий класс были бы до сих пор спокойны и довольны своим положением, не мечтая о лучшем.
Я не отрицаю того, что эти идеи заставили расти их желания: «нет ничего более опасного, чем большая мысль в малой голове», — сказал Тэн, и понятно, что возвышенность социалистических стремлений может повлиять на потерю нравственного и умственного равно весия у многих из тех, которые, имея очень мало или даже никаких познаний и очень большую нужду, по необходимости принимают с энтузиазмом какую угодно теорию, лишь бы она обещала мате риальных благ более, чем другие. Я, со своей стороны, допускаю, хотя и весьма относительно, что эти идеи — как говорил некий итальянский консерватор — вселили в некоторых «предубеждение вместо верных мнений, искушение — вместо спокойствия, вожде ление — вместо веры».
Но я считаю самой роковой ошибкой мнение, будто эти идеи являются единственной причиной брожения, охватившего низшие классы. Оно зависит от более далеких и глубоких причин, которые, к несчастью, гораздо труднее уничтожить, чем теории той или другой
* Цит. по: Стеле С. Преступления толпы // Преступная толпа. / Сост. А. К. Боко виков. М, 1998. С. 64—65,70—71. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
политической партии; оно зависит от того давящего нас социального кризиса, который тем более мучителен, чем выше наша чувствитель ность и чем больше потребностей развил в нас прогресс <...>
Прежде всего мы займемся толпой, которая с поразительной быстротой переходит к самым жестоким и ужасным поступкам. Никакие эпизоды не могут быть лучше тех, которыми изобилует французская революция. Народ был тогда диким зверем, ненасыт ным в своей жажде к грабежу и убийству. Никто не мог обуздать своей ярости; видя подачку своему кровавому, жестокому инстинкту, всякий остервенялся все более и более.
Но одно ли только влияние численности и пробуждение инстин кта к человекоубийству толкали его на самые ужасные крайности? Вправе ли мы сказать, что народ, состоящий из честных крестьян и рабочих, может обратиться сразу в чудовище испорченности? Нельзя ли с большей вероятностью утверждать, что к тому примешивают ся, развращая его, все те индивиды, образующие социальное дно, которые при каждом возмущении или мятеже выходят из кабаков и других подозрительных мест, где они обыкновенно скрываются, подобно тому, как от возмущения воды в пруде показывается на поверхности его вся, находящаяся на его дне, грязь?
«В спокойное время, — говорит Карлье, — когда усмиренные по литические страсти не штурмуют каждое утро власть имущих, полицейская администрация пользуется нравственной властью над содержателями всяких подозрительных мест, фланерами, бродяга ми, вообще над всеми подонками общества, — властью, которая не сколько сдерживает последних. Всю жизнь свою они скрываются, и приближение полицейского агента обращает их в бегство. Но пусть только начнет просыпаться общественное мнение; пусть ежедневная пресса начнет вести себя наступательно по отношению к легальности некоторых поступков префекта полиции: тотчас все эти люди сдела ются высокомерными и задерут голову. Они начнут сопротивляться агентам и бороться с ними; они будут участвовать во всех мятежах, и если получат откуда-нибудь удар, то станут считать себя в числе политических жертв. Приходят революции, и они со своими подругами, которых увлекают с собою, делаются самыми жестокими, самыми двусмысленными ее деятелями...»
Всякий знает по опыту, насколько это справедливо. Лишь толь ко появляется на горизонте какая-нибудь политическая буря и на улицах обнаруживается некоторое необычайное одушевление, вы ражающееся в собраниях и спорах, тотчас же там и сям появляются зловещие фигуры, которых до сих пор никто никогда не встречал.
240
241
Зигмунд Фрейд
Сведения о З.Фрейде даны в начале раздела 2. Ниже приведены фрагменты из его статьи «Психология масс и анализ человеческо го Я» (1921), которые позволяют глубже осмыслить роль подсозна тельного в массовом поведении людей, кратко охарактеризованном в базовом пособии учебного комплекса (глава 6).
Н.Л.
МАССА И ПЕРВОБЫТНАЯ ОРДА*
Итак, масса кажется нам вновь ожившей первобытной ордой. Подобно тому, как первобытный человек может ожить в каждом индивиде, так и из любой человеческой толпы может быть вос создана первобытная орда. Поскольку масса обычно господствует над людьми, мы узнаем в ней продолжение первобытной орды. Мы должны были бы сделать заключение, что психология массы является древнейшей человеческой психологией. Индивидуальная психология, которую мы выделили, пренебрегала остаточными мас совыми проявлениями, выросла лишь впоследствии, постепенно и, так сказать, частично, лишь обособившись из древней психологии масс. Мы еще рискнем указать исходный пункт этого развития.
Ближайшее рассуждение показывает нам, в каком пункте это положение нуждается в коррекции. Индивидуальная психология должна быть столь же древней, как и массовая психология, так как с самого начала существовала двоякая психология: психология инди видов — участников массы и психология отца, начальника, вождя. Индивиды, составлявшие массу, были так же связаны, как мы их видим еще и теперь, но отец первобытной орды был свободен. Его ин теллектуальные акты были сильны и независимы даже в своей обо собленности, его воля не нуждалась в усилении другой волей. Мы в силу последовательности должны предположить, что его «Я» было мало связано в либидинозном отношении, он не любил никого, кроме себя, других любил только постольку, поскольку они служили его потребностям. Его «Я» не давало объектам ничего лишнего.
На заре истории человечества он был сверхчеловеком, которого Ницше ожидал лишь в будущем. Еще теперь участники массы нуж-
* Цит. по: Фрейд 3. Психология масс и анализ человеческого «Я» // Преступная толпа./Сост. А. К. Боровиков. М., 1998.С. 174-175,179. Цитируемый текст иллю стрирует содержание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
даются в иллюзии, что все они в одинаковой мере любимы вождем, но сам вождь не должен любить никого, он должен принадлежать к породе властвующих, быть абсолютно нарциссичным, но самоу веренным и самостоятельным. Мы знаем, что любовь создает пре граду нарциссизму, и мы могли показать, как она стала культурным фактором благодаря этому влиянию. Первобытный отец орды не был еще бессмертным, каким он стал впоследствии благодаря обо жествлению. Когда он умер, он должен был быть заменен; его место занял, вероятно, один из младших сыновей, бывший до тех пор участником массы, как и всякий другой индивид. Следовательно, должна существовать возможность превратить психологию массы в индивидуальную психологию, должно быть найдено условие, при котором осуществляется такое превращение, подобно тому, как пче лы имеют возможность сделать, в случае необходимости, из личинки матку вместо работницы. Тогда можно представить себе только сле дующее: первобытный отец мешал своим сыновьям в удовлетворении их прямых сексуальных стремлений; он принуждал их к воздержанию и вследствие этого к эмоциональной привязанности к себе и друг к другу; эти привязанности могли вытекать из стремлений, имевших заторможенную сексуальную цель. Он вынуждал их, так сказать, к массовой психологии. Его сексуальная ревность и нетерпимость стали в конечном итоге причиной массовой психологии...
Жуткий, навязчивый характер массы, обнаруживающийся в ее суггестивных проявлениях, может быть, следовательно, по праву отнесен за счет ее происхождения от первобытной орды. Вождь массы все еще является первобытным отцом, которого продолжают бояться; масса все еще хочет, чтобы ею управляла неограниченная власть; она страстно жаждет авторитета; она жаждет, по выражению Лебона, подчинения. Первобытный отец является массовым идеа лом, который владеет вместо «Я»-идеала человеческим «Я».
Серж Московичи
Серж: Московичи (род. в 1928 г.) — современный французский социальный психолог, который разработал теорию социальных представлений, уходящую своими корнями к концепциям Ле Бона, Г. Тарда, 3. Фрейда.
С. Московичи родился на территории современной Молдавии в семье торговца зерном. В возрасте 10 лет был исключен из гимназии на основании законов, запрещавших учебу еврейским детям. Пере жил еврейский погром в Бухаресте в январе 1941 г. В 1943—1944 гг.
242
243
находился на принудительных работах вплоть до освобождения Румынии советскими войсками. В послевоенные годы работал на заводе слесарем-сборщиком. К 1948 г. перебирается в Париж, где на правах беженца добивается стипендии в университете Сорбонны. Изучает психологию, антропологию и психоанализ. Позже продол жает образование в США — в Принстоне и Стэнфорде. Начинает преподавательскую деятельность в Новой школе социальных наук в Нью-Йорке. Публикуется с начала 60-х годов на французском языке и во французских издательствах. Наиболее известные работы «Психоанализ — его восприятие и публика» (1961, 1976), «Психо логия активного меньшинства» (1979), «Век глупцов. Историче ский трактат о массовой психологии» (1981, 1987), «Социальная психология (редактор)» (1984), «Машина для производства богов» (1988), «Размышления о природе и об экологии» (2002). Последние десятилетия является директором исследований в Высшей школе социальных наук в Париже.
Его исторический трактат по психологии масс «Век толп» (1981) сыграл выдающуюся роль в восстановлении внимания научного со общества к одной из сокровенных и опаснейших тайн новейшего времени — иррациональной склонности толпы к разрушительным, преступным действиям. Проблема массовизации индивидов и ин дивидуализации жизни в обществе — одна из ключевых проблем современности. Ей уделено значительное внимание в базовом по собии учебного комплекса (глава 6 и другие). Помещенные ниже фрагменты названной книги С. Московичи помогают уяснить существо и масштабность этой проблемы.
А.З., Н.Л.
ИНДИВИД И МАССА*
Если бы вы попросили меня назвать наиболее значительное изобретение нашего времени, я бы, не колеблясь, ответил: инди вид. И по причине совершенно очевидной. С момента появления человеческого рода и до Возрождения горизонтом человека всег да было мы: его группа или его семья, с которыми его связывали жесткие обязательства. Но, начиная с того момента, когда великие путешествия, торговля и наука выделили этот независимый атом
* Цит. по: Московичи С. Век толп. / Пер. с фр. Т.П. Емельяновой. М., 1996. С. 38—40, 200—202. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
человечества, эту монаду, наделенную собственными мыслями и чувствами, обладающую правами и свободами, человек разместился в перспективе я или я сам. Его ситуация вовсе не легка. Индивид, достойный этого имени, должен вести себя согласно своему разуму, надо полагать, судить бесстрастно о людях и вещах и действовать с полным сознанием дела. Он должен принимать чужое мнение только с достаточным на то основанием, оценив его, взвесив все за и против с беспристрастностью ученого, не подчиняясь суждению авторитета или большинства людей. Итак, мы от каждого ожидаем, что он будет действовать рассудительно, руководствуясь сознанием и своими интересами, будь он один или в обществе себе подобных.
Между тем наблюдение показывает, что это вовсе не так. Любой человек в какой-то момент пассивно подчиняется решениям своих начальников, вышестоящих лиц. Он без размышления принимает мнения своих друзей, соседей или своей партии. Он принимает установки, манеру говорить и вкусы своего окружения. Даже еще серьезнее, с того момента, как человек примыкает к группе, по глощается массой, он становится способным на крайние формы насилия или паники, энтузиазма или жестокости. Он совершает действия, которые осуждает его совесть и которые противоречат его интересам. В этих условиях все происходит так, как если бы человек совершенно переменился и стал другим. Вот ведь загадка, с которой мы сталкиваемся постоянно и которая не перестает нас изумлять. Английский психолог Бартлетт в одной классической работе очень точно замечает по поводу человека государства:
«Великая тайна всякого поведения — это общественное поведение. Я вынужден был им заниматься всю свою жизнь, но я не претендовал бы на то, что понимаю его. У меня сложилось впечатление, что я проник насквозь в глубину человеческого существа, но, однако, ни в малейшей степени не осмелился бы утверждать ничего о том, как он поведет себя в группе».
Откуда такое сомнение? Почему же невозможно предсказать по ведение друга или близкого человека, когда он будет находиться на совещании специалистов, на партийном собрании, в суде присяжных или в толпе? На этот вопрос всегда отвечают следующим образом: по тому, что в социальной ситуации люди ведут себя недобросовестно, не обнаруживают своих лучших качеств. Даже напротив! И речи не идет о том, чтобы добавить нечто друг другу, взаимно усовершенство ваться, нет, их достоинства имеют тенденцию убывать и приходить в упадок. В самом деле, уровень человеческой общности стремится к низшему уровню ее членов. Тем самым все могут принимать участие
244
245
в совместных действиях и чувствовать себя на равной ноге. Таким образом, нет оснований говорить, что действия и мысли сводятся к «среднему», они скорее на нижней отметке. Закон множества мог бы именоваться законом посредственности: то, что является общим для всех, измеряется аршином тех, кто обладает меньшим. Короче говоря, в сообществе первые становятся последними.
Никакого труда не составило бы выстроить обширную ан тологию, доказывающую, что эта концепция распространяется на все народы. Так, Солон утверждал, что один отдельно взятый афинянин — это хитрая лисица, но когда афиняне собираются на народные собрания в Пниксе1, уже имеешь дело со стадом бара нов. Фридрих Великий очень высоко ценил своих генералов, когда беседовал с каждым из них по отдельности. Но при этом говорил о них, что, собранные на военный совет, они составляют не более чем кучку имбецилов. Поэт Гриль-Парцер утверждал: «Один в от дельности взятый человек довольно умен и понятлив; люди, собранные вместе, превращаются в дураков».
Немецкие поэты были не единственными, кто констатировал этот факт. Задолго до них римляне придумали поговорку, которая имела большой успех: Senatores omnes boni viri, senatus romanus mala bestia, сенаторы — мужи очень достойные, римский сенат — это скверное животное. Так они определяли контраст вероятных до стоинств каждого сенатора в отдельности и неблагоразумие, не осмотрительность и нравственную уязвимость, запятнавшую со вместные обсуждения в собрании, от которых зависели тогда мир или война в античном обществе. Возвращаясь к этой пословице, Альберт Эйнштейн восклицает:
«Сколько бед такое положение вещей причиняет человечеству! Оно является причиной войн, наводняющих землю скорбью, стонами и горечью».
А итальянский философ Грамши, имевший богатый человече ский опыт и много размышлявший над природой масс, дал ей очень точную интерпретацию. Как он полагает, пословица означает:
«Что толпа людей, ведомых их непосредственными интересами или ставших жертвой страсти, вспыхнувшей в ответ на сиюминутные впечатления, без какой-либо критики передаваемые из уст в уста, эта толпа объединяется для того, чтобы принять вредное коллек тивное решение, соответствующее самым что ни на есть звериным
1 Пникс — холм в западной части древних Афин, напротив Акрополя, служивший местом народных собраний. — Прим. пер.
оно относится к случайным толпам, которые собираются как «толпа во время ливня под навесом», состоящая из людей, не несущих никакой ответственности перед другими людьми или группами, либо связанных с какой-то конкретной экономической реальностью — это деградация, которая аналогична личностному упадку».
Эта интерпретация подчеркивает двойной аспект одного и того же упрямого и фундаментального факта: взятый в отдельности, каж дый из нас в конечном счете разумен; взятые же вместе, в толпе, во время политического митинга, даже в кругу друзей, мы все готовы на самые последние сумасбродства.
Парадокс психологии масс
<...> Согласно теоретикам психологии толп, эти последние не способны к интеллектуальному творчеству, к исторической иници ативе и никогда не бывают во главе революционных переворотов в искусстве, науке или политике. Как они смогли бы это сделать, если у людей, собранных вместе, способность мыслить снижается и чувство реальности стирается? А между тем, когда мы наблюдаем социальные институты, армию, предприятия и т.д., мы видим, что они развиваются. Искусство, наука, техника совершенствуются. Изобретены средства производства и открыты средства коммуни кации, которые меняют лицо общества. Вот мы и оказались перед кардинальным парадоксом психологии толпы. Чтобы его разрешить, она по логике вещей не может отказаться от своего принципа: субъ екты, объединившиеся в толпу, менее разумны, меньше способны к созидательной деятельности, чем взятые по отдельности. У Тарда в этом случае остается только одно альтернативное решение, и оно незамедлительно принимается. Оно означает следующее: в толпе существует класс отдельно взятых субъектов, которые собирают остальных, увлекают их за собой и ими управляют. Это — вожди, религиозные деятели, политики, ученые и т.д. Они стоят у истоков всех перемен, нововведений, общественных событий, которые делают историю. Поддаваясь внушению, большинство людей под ражает им и следует за ними. Они подчиняются, как дети своему отцу, подмастерье — мастеру или актеры, увлекаемые гениальным режиссером. По мере того как разум и открытия этих выдающихся л ичностей прогрессируют, начинают превосходить прошлые, толпы, которые им подражают, также развиваются и поднимаются над тол пами прошлого. Примеров тому достаточно: современный ученик
246
247
решает сегодня задачу, которая три века тому назад не поддавалась гению Ньютона, психиатр лечит каждый день своих пациентов самым обычным способом по методу Фрейда, который тот оставил незавершенным, или же посредственные лидеры, которые уподо бляются в своем поведении, отношениях, манере таким прототипам, как Сталин или Мао. Тем самым, взбираясь на высоту этих вершин, человечество продвигается вперед и преобразуется.
Решение, которое Тард дает этому парадоксу, поистине слабое. Единственный способ выйти из его порочного круга — кто они эти исключительные личности? откуда их всемогущество? — заклю чается в отказе от самого парадокса, но суть этого решения значит гораздо меньше, чем три следствия, к которым оно ведет:
Центр психологии толп перемещается с массы на лидера. Его воздействие на нее объясняет его сходство с ней.
Имитирование — которое является формой внушения — ста новится главным механизмом общественной жизни. Предпо лагается, что она объясняет влияние вождя на группы этих имитаторов, однообразие их мысли и поведения, распро странение чувств и верований. То есть объясняет, почему мы приспосабливаемся к общему образцу.
Полагая, что, с одной стороны, существует изначальное не посредственное внушающее воздействие одного человека на другого, а с другой стороны, внушение имитационное, опосредованное, на расстоянии, через газеты, например, Тард превращает коммуникацию в разновидность внушения и сближает деятельность журналиста с воздействием гипноти зера. Это обобщение иного рода. Исходя из него, он вводит в психологию толп, как находящуюся в ее ведении, быстро расширяющуюся область явлений коммуникации. Со времени изобретения книгопечатания и до газет, пройдя через теле граф, эта сфера не переставала сокращать пространство ре чевого общения, выступлений, слухов. Эти явления потрясли основы культуры. Французский психолог удивительно точно замечает, что ничто с тех пор не опровергло теорию массовых коммуникаций, которая ничего в то время не подготовила.
Он описывает, каким образом они проникают в каждое жилище и превращают отдельных людей, мирных читателей газет, например, в тот вид невидимой толпы, которая становится публикой, — чита тели какой-либо газеты, члены какой-либо партии и т.д. Сообщения прессы влияют на изменчивые преходящие убеждения, какими яв-
ляются мнения, похожие на волны, которые непрерывно рождаются и исчезают на поверхности моря. Развитие средств коммуникации затрагивает в конце концов все ячейки общества. Оно определяет то, о чем говорят, как думают, и тот уровень, на котором действуют.
Это кажется нам само собой разумеющимся до тех пор, пока не сделать из этого окончательных выводов. Еще за полвека до предска заний Mac Luhan Тард провозглашает принцип развития, который американец представил в форме девиза: «средства информации — это послание». А отсюда он предсказывает непременный приход мас совой культуры. Естественно, он не произносит это слово, что не мешает ему изучать само явление.
«Поступая таким образом, — пишет английский автор, эксперт в этом вопросе, — Тард внес первоначальный решающий вклад в гума нитарную дисциплину, которую мы теперь знаем под именем «теории массовой культуры...» Тем не менее его вклад упорно замалчивался, факт по меньшей мере достойный удивления, поскольку вклад Габриеля Тарда в социологию далеко не безызвестен».
Главное, по-моему, что этот вклад сыграл роль первооткры вательскую. Он выдвигает в качестве гипотезы примат средств коммуникации над всеми инструментами, следовательно, он их рассматривает как факторы полного потрясения политики и как основу, в рамках которой рождается новая культура. Это не про сто высказанные им предположения, в их основе лежит сделанный Тардом анализ. Распространение влияния, которое он предвещает прессе, относится в неменьшей степени к радио и телевидению. Именно здесь можно найти источник того, о чем теоретики и кри тики средств массовой информации успели с тех пор написать.
2.4. Индивидуализация жизни в обществе Норберт Элиас
Норберт Элиас (1897—1990) — известный немецкий и англий ский социолог, один из основателей исторической социологии, а также философ культуры, психолог и поэт. В 1924 г. в универси тете Бреслау получил степень доктора философии за диссертацию «Идея и индивид». Во второй половине 20-х гг. в Гейдельбергском университете изучал социологию, под руководством А. Вебера го товил диссертацию о роли флорентийского общества и культуры в возникновении науки. В 1930—1933 гг. в университете Франкфурта-па-Майне под руководством К. Маннгейма готовил диссертацию
248
249
«Придворный человек»; из-за прихода к власти фашистов уехал во Францию, а переработанную диссертацию спустя 36 лет опубликовал в Швейцарии в виде книги «Придворное общество» (Die Hofische Gesellschaft. Untersuchungen zur Soziologie des Konigtums und der hofischenAristokratie. Fr./M., 1969).
В 1935 г. Н. Элиас уехал в Англию, позднее он получил бри танское гражданство. В 1935—1939 гг. он создал свой главный труд «О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования» (Uber den Prozess der Zivilisation. Soziogenetische und psychogenetische Untersuchungen, Bd. I-II. Bern, 1939. Переизд. в 1969 г.; англ. пер.: The Zivilizing Process, vols 1 and 2. Oxford: Basil Blackwell, 1982). Цивилизационный процесс он рассматривает как трансформацию, совершающуюся одновременно на макро- и микроуровнях; ее содержание составляет рационализация по ведения людей по мере роста взаимозависимостей между ними, удлинения цепей обмена, увеличения дистанции между людьми, развития самосознания индивидов, механизмов самоконтроля их за своим поведением. Сложные сети человеческих взаимодействий, взаимозависимостей с властью как основной связью, представляют собой «фигурации» или «образы», которые формируют напряженное равновесие, неустойчивый баланс сил.
Впоследствии Н. Элиас жил и работал в Лондоне и Кембридже, Лейчестере. В начале 60-х гг. преподавал в университете в Гане, за тем — в различных университетах Европы, главным образом в Герма нии и Амстердаме, где имел свой дом. В 1977 г. во Франкфурте удо стоен премии им. Т. Адорно. Н. Элиас умер в 1990 г. в Амстердаме.
Особое место в его творчестве занимает проблема соотношения между Я и Мы в балансе общественных отношений. Еще в 1939 г. он подготовил рукопись «Общество индивидов», в которой, обобщая свои предшествующие исследования, анализировал включение «Я» в «Мы», вырастающее из планов индивидов, но незапланиро ванное. В 40-50-е гг. Н. Элиас подготовил следующую рукопись, в которой сосредоточил внимание на проблемах самосознания, пред ставления людей о самих себе. Зимой 1986/87 гг. он написал третью рукопись — «Изменения баланса Я и Мы» — специально для книги «Общество индивидов», в которую включил и предшествующие две рукописи (Die Gesellschaft der Individuen. Suhrkamp. Fr./M., 1987; 3.Auflage — 1996). Таким образом, этот труд состоит из трех частей; он вобрал в себя эволюцию размышлений исторического социолога и социального философа над проблемой соотношения индивида и общества, которые не оставляли его на протяжении всей жизни.
Ниже помещены отрывки из первой и третьей частей этой книги. Они позволяют судить об эволюции не только взглядов Н. Элиаса, но и самой социальной реальности. Изменение баланса «Я» и «Мы» в пользу «Я» — вот новый социальный факт, который свидетельствует об актуальности проблемы индивидуализации жизни человека в со временном обществе, рассматриваемой в базовом пособии учебного комплекса (глава 6 и др.).
Н.Л.
ОБЩЕСТВО ИНДИВИДОВ*
I. Общество индивидов
Выше неоднократно указывалось на ту своеобразную обще ственную игру, которой определенные группы западного общества предаются снова и снова и с неослабевающим усердием в противо стоянии друг другу двух идейных партий. Первые говорят: «Все за висит от индивида». Вторые говорят: «Все зависит от общества». Первые говорят: «Однако все же только отдельные индивиды всегда решают, что им делать, а чего не делать». Вторые говорят: «Но их решения общественно обусловлены». Первые говорят: «Но то, что вы называете «общественной обусловленностью» одних, осуществля ется только посредством того, что другие отдельные индивиды нечто желают и делают». Вторые говорят: «Но то, что эти другие желают и делают, в свою очередь, снова общественно обусловлено».
Колдовские чары, сковывающие мышление людей подобными альтернативами, постепенно начинают терять свою силу. Действи тельно, способ выбора и действия отдельного человека формируется в отношениях с другими людьми, в общественной переработке своей природы. Но то, что в результате отчеканивается, не есть нечто пас сивное; это не безжизненная монета, идентичная тысячам других монет, но центр активности отдельного индивида, его персональная направленность побуждений и воли — одним словом, его подлинная самость. То, что здесь отчеканивается, само одновременно является чеканящим: это механизм индивидуального самоуправления отдель ного человека в его отношениях с другими людьми, который связывает их самоуправление и полагает ему границы. Образно говоря, каждый человек двойственен: он — монета и чекан одновременно...
* Цит. по: Элиас Н. Общество индивидов. / Пер. с нем. А. Антоновского, А. Иван ченко, А. Круглова. М., 2001. Часть 1: с. 86-87,96-99; Часть III: с. 216-224, 242-256, 280-284, 323. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
250
251
Это непрекращающееся врастание «Я» в «Мы» делает, наконец, также понятным, почему при вплетении одного в другое действий, планов и целей многих «Я» то и дело образуется нечто такое, что в своем виде и способе существования не планируется и не создается отдельным индивидом...
... Именно так движется человеческая история в целом; именно так совершалось и совершается совокупное историческое изменение человечества:
Вырастающее из планов, но незапланированное,
Движимое целями, но без цели.
II. Изменение баланса между Я и Мы
Как можно судить уже по названию этой книги, мы совершим ошибку, если не сумеем выйти за рамки противопоставления по нятий «индивид» и «общество» и будем рассматривать его как само собой разумеющуюся данность.
... Для структуры наиболее развитых обществ наших дней ха рактерно, что тому, что отличает людей друг от друга, их Я-иден-тичности, приписывают сегодня большую ценность, чем тому, что у них есть общего, — их Мы-идентичности. Первое, Я-идентичность, превалирует над Мы-идентичностью. Ниже мы поговорим об этом подробнее. Но подобного рода баланс между Мы и Я с подавляющим перевесом в пользу Я-идентичности отнюдь не является чем-то само собой разумеющимся. На более ранних стадиях развития человечества Мы-идентичность часто брала верх над Я-идентичностью. Самооче видность, с которой понятие «индивид» в наиболее развитых обще ствах наших дней употребляется в разговоре как выражение примата Я-идентичности, легко склоняет к выводу, что подобная расстановка акцентов была характерна для обществ всех стадий развития и что эквивалентные понятия существовали и существуют во все времена и во всех языках. Но это далеко не так. Если кто-то, как, например, я, уже полстолетия занимается проблемой отношения индивида и обще ства, то ему становится особенно ясно, что это отношение не стоит на месте. В течение долгой жизни исследователя оно определенным образом менялось и, видимо, будет изменяться и дальше...
Перед последней большой войной понятие «общество» импли цитно указывало на общество, организованное в форме некоторого государства или, возможно, также в форме рода. Согласно наслед ственному представлению социологической традиции, общество и государство суть два абсолютно различных объекта...
Я вряд ли ошибусь, если скажу, что требование учитывать поря док последовательности, смены этапов развития человеческих групп
несет с собой специфические коммуникативные трудности. Понятие общественного развития обременено в настоящее время своеобразной стигмой, восходящей к господствовавшей в XVIII и XIX вв. картине этого развития. Если в конце XX и накануне XXI вв., то есть на более высоком витке спирали, вновь прибегать к этому понятию, то мы невольно подвергнемся презрению поколений, выросших в условиях великих травматических потрясений старого понятия развития, неког да обещавшего постоянный прогресс человечества и прямолинейное восхождение ко все более счастливому человеческому жребию. Обре мененные стигмой утраты иллюзий, такие понятия, как «прогресс» и «развитие», кажутся непригодными для исследования. Коллективное разочарование в том, что вера и идеальный образ, в более ранние эпохи представленные понятиями «прогресса» и «социального раз вития» и сегодня еще не потерявшие своего значения, остались нево площенными, породили известную слепоту не только в отношении устаревших и разочаровывающих идеалов, но и при взгляде на простое и доказательное положение вещей. Например, трудно отрицать, что человеческое познание природных взаимосвязей в течение тысяче летий, и не в последнюю очередь также и в нашем столетии, сделало значительные шаги по пути прогресса. Но как только подобные слова произнесены, зачастую можно наблюдать автоматическую защитную реакцию. «Может быть, — отвечают, — но стали ли люди счастливее благодаря прогрессу?» Факты теряют свой вес перед лицом разочаро вания, о котором напоминает понятие прогресса.
Хору разочарованных вторят и социологи. Вместо того чтобы при лагать усилия к построению теорий общественного развития, отвечаю щих существу дела и не искаженных идеалами и пустыми надеждами, они, за исключением отдельных робких попыток, просто выбрасывают из своих социальных теорий идею развития человеческих обществ. Они возвращаются к статическим теориям общества, которые в своей основе всегда покоились на невербализованном предположении, что, основываясь единственно на наблюдениях собственного общества, как оно дано здесь и сейчас, можно выстраивать универсальные теории человеческого общества в целом. Другими словами, вместо адекват ных для их предметной области теорий процесса они ставят в центр своего труда законообразные теории и способы образования понятий и, таким образом, лишают себя понятийного инструмента, который абсолютно необходим для исследования человеческих обществ, при чем не только прошлых, но и современных...
Отношение индивида и общества является каким угодно, но толь ко не статичным. В ходе развития человечества оно изменяется, при чем не тем способом, к которому нас приучили историки. Изменение,
252
253
о котором здесь идет речь, — это изменение структуры в одном из двух противоположных направлений. Именно это мы и пытаемся выразить, используя ориентированное на реальное положение вещей понятие общественного развития. Вопрос о том, становятся ли люди счастливее в ходе этого изменения или нет, здесь более не является предметом обсуждения. Речь идет о понимании этого изменения как такового, его направленности, а затем, возможно, и его оснований...
<...> Я-Мы-идентичность, о которой выше шла речь, образует интегральную составляющую социального статуса человека и по этому как таковая доступна индивидуализации. Эта идентичность дает ответ на вопрос, что представляет собой человек как социальное и одновременно индивидуальное существо...
... Вероятно, этого короткого экскурса будет достаточно для того, чтобы взору предстали более четкие контуры доминантного направления последовательности ступеней развитии баланса между «Я» и «Мы». Как было показано, на более ранней ступени этот ба ланс перевешивал в сторону «Мы». В Новое время он стал довольно сильно крениться в сторону «Я». Вопрос состоит в том, достигло ли уже развитие человечества, то есть развитие самой широкой формы человеческого общежития, той ступени, на которой в балансе между «Я» и «Мы» будет господствовать большая уравновешенность? Да и сможет ли оно вообще когда-нибудь ее достичь? ...
... Многие семейные отношения, которые для большинства людей раньше носили обязательный, бессрочный характер и имели форму внешнего принуждения, отныне в гораздо большей мере носят характер, допускающий установление временной добровольной свя зи, которая, в свою очередь, предъявляет более высокие требования к саморегулированию задействованных лиц, к их самопринуждению, причем одинаково по отношению к обоим полам. Изменения про фессиональных отношений также развиваются в этом направлении. Многие из оплачиваемых профессиональных занятий в более раз витых обществах становятся сменяемыми. Одновременно с этим в ограниченных пределах стало возможным даже менять государствен ную принадлежность. Это развитие способствует тому, что баланс между Я и Мы в более развитых странах все больше смещается в сторону «Я»...
Но эта общественная форма человеческих отношений не уни чтожила элементарной потребности всякого отдельного человека в неотрефлексированной теплоте и спонтанности в отношениях с другими людьми.
<...> Говорить сегодня о человечестве как о самой всеобъем лющей единице выживания весьма реалистично. Но габитус инди-
видов, их идентификация с ограниченными подгруппами челове чества — прежде всего, с отдельными государствами — не поспевают за этой реальностью. И именно это несоответствие можно при числить к самым опасным структурным особенностям переходной ступени, на которой все мы в настоящее время находимся.
И все-таки есть однозначные признаки того, что идентифика ция людей выходит за рамки государственных границ и наступает время групповой Мы-идентичности на общечеловеческом уровне. Об этом свидетельствует и то значение, которое постепенно при обретает понятие прав человека.
А. Турен
Сведения о А. Турене даны в настоящей Хрестоматии в раз деле 1. Ниже приведены фрагменты из первой части его книги «Возвращение человека действующего» (1984). Они позволяют со ставить представление о новых непростых проблемах, с которыми ныне сталкивается человек, живущий в странах Европейского Со юза. Как показано в базовом пособии учебного комплекса (глава 6 и другие), одной из ключевых проблем становится возникновение двойственного статуса у населения этих стран: члена прежнего обще ства-государства и члена нового, общеевропейского сообщества.
Н.Л.
ВОЗВРАЩЕНИЕ СУБЪЕКТА*
Таково заключение, к которому, как кажется, ведет кризис идеи общества: наблюдение за нашими собственными обществами не свидетельствует ли о том, что они все более теряют всякое единство, обогащаясь разнообразием? После периода интеграции или асси миляции меньшинств наши страны принимают все возрастающую степень разнообразия и дезинтеграции. В Западной Европе эта тенденция, кажется, развита до чрезвычайности, там национальные государства утрачивают свои свойства государств, так как они не могут более принимать фундаментальные решения, касающиеся войны и мира, и даже большая часть самых важных экономических решений принадлежит не им. Параллельно этому в остальной части мира в XX в. господствовали модернизаторские и авторитарные
* Цит. по: Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии. / Пер. сфр. Е. Самарской. М., 1998. Часть 1. С. 55-58. Цитируемый текст иллюстри рует содержание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
254
255
государства, подобно тому как XIX в. был отмечен господством на циональной буржуазии, особенно английской. Коммунистические и националистические режимы утверждают единство собственной идеологии и собственных политических целей, так что кажется, что больше нет ничего, кроме диверсифицированных и даже дезинте грированных обществ и авторитарных империй.
Главный смысл прагматической концепции общества заключает ся в разрушении родившейся в XVIII в. иллюзии о естественном или научном обществе, управляемом Разумом и интересом. Созданный ею образ открытого, утратившего связь с почвой, постоянно меня ющегося общества обнаруживает по контрасту, что упоминавшаяся нами вначале эволюционистская концепция общества подчиняла еще общественную жизнь некоему внешнему принципу единства, смыс лу Истории. «Хорошее общество» не было чисто гражданским, оно представляло еще смесь общественной интеграции и исторического прогресса. Оно не разделяло между собой государства, главного аген та исторических трансформаций, и гражданского общества, то есть систему общественных отношений. Вот почему понятие института долгое время имело центральное значение в классической социологии: оно одновременно принадлежит и к области общественной жизни, и к области государства. Одним словом, вышеупомянутый критический анализ показал, что классический образ общества не содержал усло вий интеграции общественной системы, а скорее представлял нам телеологический образ исторического изменения. Вследствие этого в центр анализа были поставлены не столько ценности модернизации, сколько деятельность государства, взятого в качестве агента метасо-циального принципа, а именно смысла истории.
Но, может быть, можно противопоставить классической идее общества другой тип критики? Вместо того чтобы говорить, что мо дернизация уничтожает всякий принцип единства в общественной жизни, заменяя структуру изменением, а ценности стратегиями, не нужно ли признать, что старые принципы единства общественной жизни (принципы, всегда бывшие некоторым образом метасоци-альными) мало-помалу уступают место новому принципу единства, который состоит в растущей способности человеческих обществ воздействовать на самих себя, то есть увеличивать дистанцию между производством и воспроизводством общественной жизни? В резуль тате единство современных обществ должно бы определяться не как переход от культуры к природе или от страсти к интересу, а как освобождение человеческой способности к творчеству.
Ново здесь то, что единство общественной жизни не проистекает более из идеи общества. Напротив, общество рассматривается теперь
скорее как совокупность правил, обычаев, привилегий, против кото рых направлены индивидуальные и коллективные творческие усилия. Согласно этой концепции, все метасоциальные принципы единства общественной жизни заменены свершениями человеческого труда и, шире, свободы. Если классическая социология придавала центральное значение рационализации и модернизации, то теперь оно возвраща ется к свободе и даже, если смотреть еще глубже, к понятию субъекта, поскольку он представляет способность людей одновременно осво бождаться и от трансцендентных принципов, и от коммунитарных правил. Понятие субъекта, сохраняющее еще материалистическую коннотацию в эпоху Ренессанса, начиная с Реформы отождествля ется с идеей сознания, значение которого не перестает усиливаться в течение XIX в. Человечество в результате не представляется более хозяином Разума и Природы, но творцом Себя. Эта идея привела к рождению одного из наиболее типичных литературных жанров За пада: Bildungsroman от Гёте до Флобера, от Томаса Манна до Жида, от Хемингуэя до Стайрона. Акцент на субъекте и сознании составляет целиком секуляризованный принцип современного единства обще ственной жизни, который может определяться отныне независимо от вмешательства государства.
Итак, разложение идеи общества привело к рождению, с одной стороны, идеи постоянного изменения, то есть чисто политической концепции общественной жизни, с другой — идеи субъекта, творче ская способность которого заменяет прежние принципы единства общественной жизни. Существенно здесь то, что субъект больше не может определяться в исторических терминах. Общество было в исто рии; теперь история находится в обществах, способных выбрать свою организацию, ценности и процесс изменения, не узаконивая подоб ные выборы с помощью естественных или исторических законов.
Критика, адресованная, в особенности со стороны Мишеля Фуко, гуманизму, имеет ту заслугу, что она способствовала исключе нию всех пострелигиозных обращений к сущностям, к естественным законам, к постоянным ценностям. Но она не направлена против идеи субъекта, ибо последний противостоит любой сущности и не имеет никакого постоянного субстанциального содержания.
Эта общая трансформация социологического анализа может быть конкретно выражена приданием нового смысла двум тради ционным понятиям.
Первое из них историчность. До сих пор это слово просто ука зывало на историческую природу общественных феноменов, и его практический эффект состоял в призыве к историческому типу ана лиза общественных фактов. Мне, напротив, казалось необходимым
256
17-3033
257
употреблять его, как я это уже сделал в данной книге, для обозначе ния совокупности культурных, когнитивных, экономических, эти ческих моделей, с помощью которых коллектив строит отношения со своим окружением, производит то, что Серж Московичи назвал «состоянием природы», то есть культуру. Важность, придаваемая этому понятию, означает, что единство нашего общества не может быть найдено ни во внутренних правилах его функционирования, ни в его сущности, ни в его месте в длительном процессе эволю ции, а только в его способности производить самого себя. Вторым является понятие института, которое сегодня должно означать не то, что было институционализировано, а того, кто институциона лизирует, то есть те механизмы, посредством которых культурные ориентации трансформируются в общественную практику. В этом смысле все институты являются политическими.
Именно в борьбе против натуралистической концепции обще ства, которая еще сохраняет силу, особенно полезно настаивать на идее субъекта. Но не нужно брать способность к самопроизводству действующих лиц общества отдельно от той дистанции, которую они должны занять по отношению к их собственным творениям, чтобы завоевать себе или сохранить указанную способность производства. И наоборот, необходимо настаивать на идее самопроизводства в тот момент, когда кризис индустриальных ценностей ведет к распростра нению представления о новом типе общества, которое было бы озабо чено не столько собственной трансформацией, сколько своим равно весием и отношениями с окружающей средой. В действительности можно отстаивать идею, что после периода интенсивной и творческой критики индустриальной культуры мы стоим сегодня на пороге новых форм технической деятельности, составляющих постиндустриальное общество, каковое является также сверхиндустриальным. Так что мы снова пришли к тому, чтобы рассматривать в качестве управляющих сил нашей общественной жизни ее творческую способность и по ложение наших национальных государств в мире.
Зигмунд Бауман
Зигмунд Бауман (род. в 1925 г.) — видный польский и британ ский социолог и политолог. Во время Второй мировой войны он участвовал в боевых действиях против фашистской Германии в со ставе Войска Польского, сформированного в СССР. После войны получил социологическое образование в Польше, вел на родине активную исследовательскую и преподавательскую деятельность. Постепенно перешел на диссидентские позиции и в конце 60-х гг.
эмигрировал в Великобританию. Продолжил изучение социологии в университетах Англии и США, стал профессором, затем почетным профессором университета г. Лидса.
3. Бауман — автор около 25 книг по широкому спектру соци альных проблем современности. Назовем среди них: Between Class and Elite, 1972; Hermeneutics and Social Sciences, 1978; Legislators and Interpreters, 1987; Modernity and Ambivalence, 1991; Postmodernity and Its Discontents, 1997; Work, Consumerism and the New Poor, 1998; Liquid Modernity, 2000. В хрестоматийной серии "Blackwell Readers" вышел отдельный том работ З.Баумана: The Bauman Reader. Ed. by P. Beilharz. Maiden (Ma). Oxford: Blackwell Publishers, 2001.
Одна из последних книг З.Баумана — «Индивидуализированное общество» (2001). В нее вошли лекции и очерки, объединенные стремлением автора помочь «все более индивидуализированным индивидам» расширить пространство, в котором они обсуждают смыслы и цели своей жизни. Главный способ решения этой высо кой задачи Бауман видит в том, чтобы артикулировать жизненные истории, выявить смыслы этих историй и предложить их вниманию читателей. КнигаЗ.Баумана состоит из трехчастей: «Как мы живем»; «Как мы думаем»; «Как мы действуем». Ниже приведен параграф третьей главы из первой части книги. Еще один фрагмент из этой же части помещен в пятом разделе Хрестоматии.
Эти фрагменты иллюстрируют и помогают глубже осмыслить актуальную для европейцев проблему индивидуализации жизни в обществе, которая рассматривается в базовом пособии учебного комплекса (глава 6).
Н.Л.
СВОБОДА И БЕЗОПАСНОСТЬ: НЕОКОНЧЕННАЯ ИСТОРИЯ НЕПРИМИРИМОГО СОЮЗА
Сами по себе, мы выстоим; сам по себе, я не устою*
Название, данное Норбертом Элиасом своей последней... книге — «Общество индивидов»1, безошибочно улавливает суть проблемы, изначально преследовавшей социальную теорию. По рвав с традицией, восходящей к временам Гоббса и воплощенной
Цит. по: Бауман 3. Индивидуализированное общество. / Пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева. М., 2002. Гл. 3. С. 56—61. Цитируемый текст иллюстрирует со держание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 Norbert Elias. The Society of Individuals, Michael Scroter, в переводе Эдмунда Джефкотта, Oxford: Blackwell, 1991.
258
259
Джоном Стюартом Миллем, Гербертом Спенсером и либеральной ортодоксией в doxa — доктрину нашего столетия, рамки которой были непреодолимы для всех последующих исследований, — Эли-ас сместил центр дискурса с воображения двух сил, сошедшихся в смертельной и все же бесконечной борьбе за свободу и господство, в направлении «взаимообязывающей концепции», предполагающей общество, которое формирует индивидуальность своих членов, и личности, которые формируют общество своими действиями, укладывающимися в русло приемлемых стратегий поведения в сети взаимных зависимостей, сотканной обществом.
Отношение к своим членам как к индивидуальностям является торговой маркой современного общества. Такое отношение не воз никло, однако, в единичном спонтанном акте, подобном божествен ному творению мира; оно представляет собой ежедневно воспроиз водимую деятельность. В своей деятельности по «индивидуализации» современное общество существует в той же мере, в какой действия индивидов состоят из повседневного пересмотра и обновления сети их взаимных зависимостей, называемой обществом. Ни один из партнеров не может долго стоять на месте. Тем самым смысл инди видуализации постоянно меняется, принимая все новые очертания, как и материализованные результаты его оставшейся в прошлом истории устанавливают все новые и новые правила и делают все новые ставки в игре. «Индивидуализация» означает сегодня нечто весьма отличное от того, что понималось под этим словом сто лет назад или чем представлялась она в ранние периоды Нового времени — в эпоху восторженного «освобождения» человека от плотно сплетенной сети всепроникающих зависимости, слежки и принуждения.
Книга Ульриха Бека «Зарамками классов и сословий?», последо вавшая через несколько лет после его работы «Общество риска: на встречу новой модернити»2, открыла новую главу в нашем понимании «процесса индивидуализации». Эти два исследования представили его как продолжающуюся и неоконченную историю, имеющую четкие стадии, но лишенную цели (telos), некоей предопределенности, вме сто которой была предложена неустойчивая логика крутых изгибов и поворотов. Можно сказать: подобно тому, как Элиас «историзировал» фрейдовскую теорию «цивилизованной личности», исследовав циви лизацию как событие в (современной) истории, Бек историзировал представления Элиаса о рождении индивидуальности, истолковав
2 Ulrich Beck. Risikogesellshaft: Auf dem Weg in eine andere Moderne [1986], в пере воде Марка Риттера {Ulrich Beck. Risk Society: Towards a New modernity, London: Sage, 1992).
последнее как [один из] аспектов непрерывной и продолжающейся, вынужденной и всепоглощающей модернизации. Вместе с этим Бек отсек от картины индивидуализации ее временные, преходящие чер ты, которые скорее затуманивают смысл процесса, чем проясняют его (прежде всего — представление о линейном характере развития, о «прогрессе», выстраиваемом в координатах эмансипации, растущей автономии и свободы самоутверждения), открыв тем самым для внимательного изучения все многообразие исторических тенденций индивидуализации и их результатов, а также предоставив возмож ность лучше понять отличительные черты ее нынешней стадии.
Оглядываясь назад, можно сказать, что классовое деление (или разделение общества по признаку пола) было побочным следстви ем неравного доступа к ресурсам, открывавшим возможности для эффективного самоутверждения личности. Деление на классы охватывало весь диапазон личностей и все возможности выбора между ними. Люди, наделенные меньшими ресурсами и потому обладающие меньшими возможностями выбора, вынуждены были компенсировать свои индивидуальные слабости «силой числен ности», сплочением рядов и участием в коллективных действиях. Как подчеркивал Клаус Оффе, коллективные, классово-ориентиро ванные действия оказались для тех, кто стоял на нижних ступенях социальной лестницы, столь же «естественными» и «обыденными», сколь естественными были для их работодателей индивидуальные поиски жизненных целей.
Считалось, что «чрезмерные», если так можно сказать, лишения, породившие понятие «общих интересов», поддаются исключительно коллективному преодолению: «коллективизм» был естественно при знан стратегией тех, кто на себе испытал последствия индивидуали зации, но не был в состоянии самоутвердиться за счет собственных, им лично контролируемых и явно неадекватных ресурсов. При этом классовая ориентация людей более состоятельных оставалась эпи зодической и в некотором смысле производной, выступающей на передний план только тогда, когда распределение ресурсов начинало оспариваться и становилось объектом претензий. Можно, однако, сказать, что [сегодня] «лишние» люди классического периода мо дернити получили новые возможности и автономные институты для поисков места под солнцем.
Не следует заблуждаться: сейчас, как и прежде, индивидуа лизация — это судьба, а не выбор: стремление избежать индиви дуализации и отказ принимать участие в этой игре явно не стоят на повестке дня, если ты оказался на территории личной свободы выбора. То, что людям некого винить в своих разочарованиях и
260
261
бедах, не означало ни в прошлом, ни теперь не означает, что они в состоянии защитить себя от подобных разочарований, пользуясь своими домашними средствами, или вытащить себя из трясины неприятностей подобно тому, как барон Мюнхгаузен вытащил себя из болота за собственные помочи.
Если они заболевают, то только потому, что не были достаточно решительны и последовательны в соблюдении здорового образа жиз ни. Если они остаются безработными, то оттого, что не научились проходить собеседования, не очень-то старались найти работу или же, говоря проще и прямей, просто от нее уклоняются. Если они не уверены в перспективах карьеры или дергаются при любой мысли о своем будущем, то лишь потому, что не слишком склонны обза водиться друзьями и влиятельными знакомыми или же не смогли научиться искусству самовыражения и производить впечатление на других людей. Так, во всяком случае, им говорят, и они, похоже, верят этому, всем своим поведением показывая, будто и на самом деле все именно так и обстоит. Исчерпывающе и язвительно гово рит об этом Бек: «Образ жизни человека становится биографическим решением системных противоречий». Риски и противоречия по-преж нему исходят от общества; индивидуализируются разве что долг и необходимость учитывать и преодолевать их.
Короче говоря, имеет место нарастающий разрыв между ин дивидуальностью как предназначением и индивидуальностью как практической способностью самоутверждения («индивидуацией», как говорит Бек, чтобы отличать самостоятельного и саморазвива ющегося индивида от просто «индивидуализированной» личности, то есть от человека, у которого не остается иного выбора, кроме как действовать так, как если бы индивидуация была достигнута); и со кращение этого разрыва не является, что особенно важно, частью этой способности.
Часть III СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА
Антропосоциетальный подход, изложенный в базовом пособии учебного комплекса по общей социологии, интегрирует понима ние структуры общества с принципом историзма. В этом пособии структура общества изложена в историческом ее развитии: от ран них, малых обществ, которые были образованы небольшим числом высоко интегрированных первичных общностей, к более поздним, большим обществам, которые дифференцированы на крупные, социетально-функциональные структуры (см. часть III базового пособия, разделы 3 и 4). Такое понимание исторической эволюции структуры обществ, существовавших и существующих в различных ареалах планеты Земля, опирается на результаты многих общеис торических, антропологических, историко-культурных, социально-исторических исследований.
Содержание данной части Хрестоматии демонстрирует некото рые результаты этих исследований. Соответственно исторической логике, сначала приведены тексты, в которых дана характеристика малых обществ (раздел 3), а затем — тексты, которые относятся к большим обществам (раздел 4). Последовательность внутри каждой из этих групп текстов трудно обосновать каким-либо одним кри терием: она имеет лишь отчасти исторический, скорее структур но-логический характер, о чем сказано в соответствующих главах базового пособия учебного комплекса.
Н.Л.
РАЗДЕЛ 3. МАЛЫЕ ОБЩЕСТВА, ПЕРВИЧНЫЕ ОБЩНОСТИ
В данном разделе читатель найдет материалы, которые характе ризуют малые общества и образующие их первичные человеческие общности. Тексты из произведений 14 социологов, социальных психологов, культурологов и антропологов сгруппированы в пять подразделов: общие проблемы становления общества; семья; об щины; религия; этнос. Последовательность их расположения имеет, как отмечено выше, скорее структурно-логический характер. В со вокупности приведенные тексты позволяют глубже и конкретнее уяснить положения, изложенные в третьем разделе базового пособия учебного комплекса (главы 7—10).
Н.Л.
263
3.1. Общие проблемы становления общества
Максим Максимович Ковалевский
М.М. Ковалевский (1851-1916) — основоположник классиче ской русской социологии, историк, правовед и этнограф. Окончил юридический факультет Харьковского университета (1872), про должил образование в Берлине, Париже, Лондоне. С 1877 г. про фессор Московского университета, в 1877-1905 гг. жил за рубежом, вел научные исследования и преподавал в университетах Европы и США. Был знаком с Г. Спенсером, К. Марксом и многими вы дающимися учеными его времени.
М.М. Ковалевский заложил основы «генетической», по су ти — исторической социологии в России. Опираясь на сравни тельно-исторический подход, он учитывал воздействие многих факторов на эволюцию общества и соответственно использовал различные методы при их изучении. Прогресс он трактовал как эволюционный рост солидарности членов общества, а револю цию рассматривал как патологическую форму развития. Назовем некоторые социологические работы М.М. Ковалевского: «Очерк происхождения и развития семьи и собственности», 1895; «Со временные социологи», 1905; «Очерк развития социологических учений», 1906; «От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму», т. 1—3, 1906; «Происхождение семьи, рода, племени, собственности и государ ства», 1914.
М.М. Ковалевский создал первую в России кафедру социологии (1908), написал российский учебник по социологии (1910), основал прототип социологического журнала — «Новые идеи в социологии» (1913-1914). По его инициативе была создана секция социологии при Историческом обществе Санкт-Петербургского универси тета (1912). Он создал школу русских социологов, выдающимися представителями которой стали: Н.Д. Кондратьев, П.А. Сорокин, К.М. Тахтарев, Н.С. Тимашев. После кончины М.М.Ковалевского его ученики и коллеги создали Русское социологическое общество его имени (1916).
Ниже помещена глава 1 из второго тома учебника М.М. Ко валевского по социологии. Ее содержание позволяет подойти к уяснению социологических проблем происхождения общества, его первичных общностей и социальных институтов, малых обществ,
264
рассматриваемых в разделе 3 базового пособия учебного комплекса. Восприятию содержания данной главы не мешает тот факт, что она была написана почти 100 лет тому назад.
Н.Л.
ПОНЯТИЕ ГЕНЕТИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ И ЕЕ МЕТОД*
Генетической социологией называют ту часть науки об обще стве, его организации и поступательном ходе, которая занимается вопросом о происхождении общественной жизни и общественных институтов, каковы: семья, собственность, религия, государство, нравственность и право, входящие на первых порах в состав одно го и того же понятия дозволенных действий в противоположность действиям недозволенным.
В современном ее состоянии генетическая социология распола гает не более как эмпирическими законами или приблизительными обобщениями, — законами, притом постоянно оспариваемыми и нуждающимися поэтому в прочном фундаменте хорошо обсле дованных фактов. Материалом для ее построения служат, с одной стороны, данные этнографии о быте отсталых, недоразвившихся племен, обыкновенно обозначаемых эпитетами: диких и варварских. В предисловии к одному из своих многочисленных сочинений по сравнительной этнографии Летурно справедливо говорит, что без помощи поставляемого этнографией материала немыслимо было бы заглянуть в отдаленное прошлое исторических народов, так как все это прошлое лежит за рубежом истории, или, точнее говоря, за рубежом письменности.
Вопросы генетической социологии, науки о происхождении общественных институтов, имеют особый интерес для русских, В виду чрезвычайно богатого этнографического материала, нахо дящегося в их руках и далеко еще не разработанного, несмотря на целые поколения исследователей.
Но для того чтобы этнографический материал мог служить указателем нашего отдаленного прошлого, необходимо, чтобы в быту исторических народов открыты были, если не в настоящем,
* Цит. по: Ковалевский М. Социология. Том II. Генетическая социология, или уче ные об исходных моментах в развитии семьи, рода, собственности, политической вла сти и психической деятельности. СПб., 1910. Глава 1. Цитируемый те кет иллюстрирует содержание раздела 3 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
265
то в прошлом, а иногда и в обоих, следы порядков и отношений, однохарактерных с теми, с какими ставит нас лицом к лицу срав нительная этнография. Возьмем пример. У современных дикарей весьма распространена, как читатель увидит впоследствии, система считать родство не по отцу, а по матери — обстоятельство, благодаря которому связь ребенка со старшим братом матери, иначе говоря, с материнским дядей теснее его связи с отцом. Имя, а иногда и иму щество, передается от материнского дяди к племяннику, а не от отца к сыну. Можем ли мы, на основании существования такой системы у дикарей, делать какие-либо выводы и о нашем отдаленном про шлом? Очевидно, нет, но только до тех пор, пока в этом прошлом мы не откроем каких-либо следов порядков, однохарактерных с теми, которые доселе держатся у дикарей. Нам предстоит в будущем по знакомиться с этими пережитками; в настоящее же время, с целью показать, что поиски в этом направлении не остаются бесплодны ми, напомню хотя бы широкое распространение не у одних только германцев, но и у восточных славян, в удельно-вечевой период, по рядка передачи престола не сыну, а старшему брату по матери, или еще известный текст Тацитовой «Германии», в котором римский анналист высказывает удивление тому, что у немецких племен дядя по матери пользуется даже большим уважением, чем отец. Возьмем другой пример: жизнь диких и варварских племен проходит в междо усобицах; они вызываются фактами нанесения материального вреда членами одного племени членам другого, или в пределах одного и того же племени — членами одного его подразделения членам другого. Так как эти подразделения принято обозначать словом «роды»., то и вызываемая частыми насилиями вражда, не одного только потерпевшего, но и всех членов одного с ним подразделения, носит наименование родовой вражды или родовой мести. Спраши вается, можем ли мы — на основании факта отсутствия у дикарей системы публичных наказаний и передачи в руки обиженного и его родственников заботы о кровном возмездии — делать заключение о том, что и в ранний период общественной жизни культурных на родов господствовала та же система родового самоуправства. Опять таки, этот вопрос может получить утвердительное решение лишь в том случае, когда нам удастся указать, что и в эпоху, следующую за установлением письменности, в памятниках законодательства, а также в занесенных на бумагу народных сказаниях, в так называемом «народном эпосе», в поговорках, пословицах и народных песнях сохранился отклик однохарактерных явлений. Не забегая вперед, я уже и в настоящее время считаю нужным сказать, что такой отклик можно найти, что вся так называемая легендарная литература и се-
митических, и арийских народов постоянно говорит о вражде родов, вызываемой фактом нанесения материального вреда, например в форме убийства или воровства, членом одного рода члену другого. Но этого мало: древнейшие памятники права еще упоминают о само управстве как о действии, неизбежно сопровождающем собою при чинение кому-либо материального вреда. Они только желают ввести это самоуправство в некоторые границы, сократить по возможности число лиц, которым оно дозволено, изъять из его действия известные места и лица, наконец, определить срок, долее которого обиженный не вправе лично преследовать обидчика. Они рекомендуют также замену самоуправного возмездия выкупом, а самоуправной конфи скации — штрафом. Зная все это, мы вправе отнестись к этнографи ческим данным о господстве кровной мести и родового самоуправства как к надежному материалу, позволяющему нам сделать шаг вперед в глубь прошлого и подняться от эпохи, когда родовое самоуправство встречало уже ограничение в церковном и светском законодательстве, ко временам его неограниченного господства.
Всюду, где существует кровная месть, она носит характер чего-то обязательного. Убитый требует отмщения; его родственники считают себя опозоренными, если уклонятся от этой обязанности: она свя щенна. Все указывает, таким образом, на религиозную основу мести; и последняя действительно опирается на вере в души усопших пред ков, продолжающих в загробном мире свою земную жизнь и требую щих от своих родственников тех же услуг, какие они получали от них при жизни. Не исполнившие этих обязательств к родственным теням ждут от них кары за свое нерадение. Добрые по отношению к памят ливому потомству, духи становятся злыми к потомству нерадивому: чтобы пользоваться их покровительством и защитой, надо кормить и поить их в форме домашних жертвоприношений, надо также отмщать нанесенные им обиды. Даже у народностей, не имеющих еще веры в богов и особого жреческого класса, мы встречаем уже уверенность в тесном общении мира живущих с миром духов-предков и в воз можности для некоторых лиц входить в общение с этими предками, получать от них способность ясновидения.
Таким образом, вера в существование мира невидимого, духовно го и в его общение с миром земным, а также вера в посредническую роль между обоими мирами особых лиц — кудесников, чародеев, магиков или каким бы другим именем мы их ни называли — принад-л ежат к числу тех, которые встречаются у самых отсталых народностей земного шара. Мы снова поставим себе вопрос: бросает ли этот факт какой-нибудь свет на наше отдаленное прошлое? Сам по себе нет, а только в связи с многочисленными переживаниями таких же верова-
266
267
ний, заключающимися и в древнейших религиях Востока и Запада, и в доселе держащихся народных суевериях, да и не в одних народных.
Анимизм — воспользуемся термином, впервые введенным в употребление Тэйлором для обозначения той системы одухот ворения всего сущего, какая свойственна дикарям, — оставил многочисленные следы и в индусских Ведах, в культе, которым они окружают так называемых «питрис», т.е. души усопших пред ков, и в Авесте древних персов в однохарактерном по источнику культе «фравашей». О существовании культа предков у древних греков или римлян едва ли нужно распространяться после Фюстель де-Куланжа; а о том, что и нашим предкам не было чуждо покло нение роду и роженицам, говорит нам любопытный памятник X в. «Слово некоего христолюбца». В современном простонародном быту страх домового еще является наивным выражением того же культа. Этих примеров, я думаю, достаточно, чтобы показать, что этнографический материал способен навести нас на те или другие выводы касательно характера старинных общественных институ тов, верований и обычаев только в том случае, когда мы находим подтверждение нашим догадкам в таких заключениях, к каким приводит нас изучение старинных памятников письменности, ле генд и преданий, исторических свидетельств, наконец, той живой старины, какая окружает нас в форме суеверий, притч, пословиц, поговорок, заклинаний, сказок, песен и других проявлений народ ного творчества, обнимаемых понятием «фольклор» — английский термин, пока еще оставшийся без перевода.
Из сказанного ясно также, что всякому, занимающемуся генети ческой социологией, предстоит обращение одновременно к разным научным дисциплинам описательного характера и ко взаимной проверке выводов, добытых каждой из этих дисциплин в отдель ности. Ему приходится одновременно быть знакомым и с историей религии, и с древнейшими правовыми институтами, и с народным литературным творчеством, и с пережитками, держащимися или державшимися в форме обычаев и обрядов не в одном современном быту, но и при тех порядках, которые отошли уже в область прошед шего. Но так как следы этого прошлого сохранились у одного народа в одной особенности, аудругого — в другой, то социологу, занятому воссозданием в уме того отдаленного периода, когда зарождались общественные отношения и складывались те учреждения, какими в широком смысле можно назвать одинаково и сумму верований и сумму обычаев того или другого народа, необходимо вносить в общую сокровищницу все эти разбросанные следы архаических порядков.
Много лет тому назад, картинно передавая отношения срав нительного историка права и учреждений к материалу его исследо ваний, мой учитель Мэн говорил, что историк на весь мир должен смотреть не в увеличительное, а, наоборот, в уменьшительное стекло. Такой метод, разумеется, не лишен опасностей; при нем немудрено свести к общей причине факторы местные и временные. Вот почему я рекомендовал бы всем, кто намерен заняться изучением генезиса верований, обычаев и учреждений, запастись достаточною дозою скептицизма и прежде, чем пускаться в какие-либо общие выводы на основании частного факта, искать объяснения ему в современной ему обстановке или в недавнем прошлом. Как часто мне самому приходилось впадать в туже ошибку, от которой в настоящее время я готов предостеречь других.
Роберт М. Макивер
Роберт Моррисон Макивер (1882—1970) — родился в Шотландии и получил образование в Эдинбурге и Оксфорде. Работал в Канаде и США. С 1929 по 1950 г. — профессор Колумбийского университета. Среди его основных работ: Community (1917), Labor in the Changing World (1919), Society: Its Structure and Changes (1931) (выдержала несколько изданий, до появления работ Т. Парсонса и Р. Мертона рассматривалась как главный источник по вопросам общей социо логии), Social Causation (1942).
В книгах и статьях уделял большое внимание теоретическим вопросам социологии. Макиверу принадлежит статья «Интерес», опубликованная в Американской энциклопедии социальных наук. В 1968 г. опубликовал Автобиографию, которая может служить важ ным источником по истории социологии в США. Был руководителем и организатором эмпирических исследований в области социологии труда, позже изучал деликвентное поведение в Нью Йорке.
В Хрестоматии помещен фрагмент основного труда Макивера «Общество: его структура и изменения» (по изданию 1937 г.). Он полемически заострен против антиэволюционистских взглядов, характерных для консервативных направлений философской и со циологической мысли, и содержит вклад в понимание того перехода от малых, слабодифференцированных обществ к большим, высо-кодифференцированным обществам, который изложен в базовом пособии учебного комплекса (см. введение к части III).
268
269
СОЦИАЛЬНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ КАК РЕАЛЬНОСТЬ*
Аргументы против эволюции (Misleading Trails)
Скептицизм по поводу социальной эволюции
Корректно ли утверждать, что общество или его формы прошли некие стадии эволюции в том смысле, в каком мы говорим об эво люции живых организмов?
В течение последнего десятилетия или двух среди американских антропологов и социологов стал модным отказ от концепции со циальной эволюции. То, что социологи заговорили о «социальном изменении» вместо «социальной эволюции», стало рассматриваться как шаг вперед. Одна школа антропологов постоянно нападает на доктрину «однолинейной эволюции» и уничижительно отзывается об эволюционном методе в целом. Эти тенденции могут означать разрыв с упрощенными формулировками изначальной гипотезы, со школой Спенсера, Уорда и Гиддингса. По мере углубления на шего знания мы начинаем признавать бесконечное разнообразие социальных систем. Как первобытные, так и цивилизованные на роды демонстрируют огромное множество вариантов социальных систем. Но верно также и то, что существует бесконечное число форм жизни — факт, который не мешает биологу обнаруживать эволюционные стадии, на которых они находятся. То же и с обще ствами, находящимися на одной и той же стадии эволюции, — между ними могут быть весьма существенные различия. И по сути дела на каждой из более высоких ступеней должны быть огромные отличия одного общества от другого. Ведь в этом и состоит значимость эво люции как таковой. Если двусмысленное выражение «однолинейная эволюция» означает последовательность, в которой специфические институты более простых обществ перерастают сходным образом в специфические институты более развитых обществ, то это выраже ние определенно должно быть отвергнуто. Но у нас нет оснований для того, чтобы объяснять процесс эволюции именно таким образом. Дифференциация, возникновение все более специализированных органов для выполнения все более специализированных функций, может принимать огромное количество форм. Законодательные
* Цит. По: Maclver R.M. The Reality of Social Evolution // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. by T Parsons at all. Glencoe, 1961. V. II. P. 1364-1371. Пер. ВТ. Кузьминова, редактор перевода — AT. Здравомыслов. Цити руемый текст иллюстрирует содержание III части («Структура общества») базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
системы, например, в Соединенных Штатах и во Франции значи тельно различаются, но их характер позволяет нам утверждать, что эти системы гораздо ближе друг к другу, чем к соответствующему законодательству в Меланезии.
Одной из причин пренебрежения к изучению социальной эво люции служит то, что социальные изменения часто смешиваются с технологическими и культурными, охватывая таким образом все, что происходит в человеческом обществе. Эти изменения восприни маются в качестве слишком сложного и многостороннего процесса, в котором трудно выявить эволюционную направленность. Другая причина в том, что эволюционный принцип сам по себе часто яв ляется неверно понятым. Кошки не развиваются из собак, но как собаки, так и кошки являются продуктом эволюции. Патриархаль ная семья могла и не развиваться из матриархальной семьи, но оба эти типа прошли через эволюционные изменения. Из сказанного ясно: то, что мы подразумеваем под социальной эволюцией, не имеет ничего общего с «однолинейной» эволюцией. Однако часто встречается неверное толкование, с которым мы еще не сталкива лись и которое заслуживает некоторого внимания. Это — неверно понятый поиск истоков происхождения вещей.
Проблема источников происхождения
Проблема истоков всегда была огромной по значимости для че ловеческого сознания. Уже в мифологиях разных народов содержатся предварительные ответы наданный вопрос. Но сам вопрос в большей части его формулировок свидетельствует о до-эволюционном спосо бе мышления. Люди по привычке спрашивали (и отвечали): каким образом и когда возникло общество? Именно в такой постановке вопрос устарел и ответы на него, в том числе в духе теории «обще ственного договора», были отброшены за ненадобностью. Зародыши общества следует искать в самих истоках жизни, и, если бы таковые существовали в некотором абсолютном смысле слова, то мы все равно ничего бы о них не знали. Однако мы продолжаем задавать эти вопросы относительно происхождения семьи, государства, церкви, закона и других социальных образований, хотя поиски их истоков могут остаться столь же напрасными, как и у приверженцев теории «общественного договора». На первый взгляд эти вопросы кажутся достаточно разумными. Ведь было же время, когда не существовало ни государства, ни церкви! Следовательно, мы полагаем, что у них должно быть некое историческое начало. Так появляются различные теории происхождения. Утверждается, например, что государство
270
271
возникло в результате войны, завоевания и рабства, либо в резуль тате утверждения господствующего класса, либо же оно возникло в результате соглашения или конституции, по поводу которых все люди сразу пришли к согласию. Однако все эти теории вводят нас в заблуждение, поскольку они превратно истолковывают природу эволюционного процесса. Действительно, было время, когда госу дарства не существовало, и все же государство не имеет начала во времени. Здесь нет временного момента его возникновения. Это не кий парадокс, но вовсе не противоречие, каковым оно кажется с позиций до-эволюционной мысли. Сегодня мы признаем, что даже у значительных или революционных социальных изменений нет абсолютно точного момента зарождения. Кто скажет, например, когда началась «индустриальная революция»?
Когда и как возникло государство?
Рассмотрим одну из теорий происхождения государства для того, чтобы показать, как такие теории вводят нас в заблуждение. Франц Оппенгеймер (F. Oppenheimer) в своей книге «Государство» приводит следующую версию хорошо известной марксистской док трины его происхождения.' Он указывает на то, что существуют два основных и в то же время фундаментально противостоящих друг другу способа удовлетворения потребностей человеком. Один из них — это труд, второй — грабеж или эксплуатация труда других. Первый является экономическим способом, второй — полити ческим; и государство возникло там, где политические средства становятся организованными. Есть народы, у которых не обнару живается ни малейшего признака государства. Это первобытные собиратели и охотники. У них есть социальная структура, но нет политической. Политическая структура возникает у скотоводов и викингов — первых в истории групп, которые эксплуатируют других или насильно отбирают у них продукты их труда. У этих групп воз никают классовые различия, основывающиеся на богатстве и бедно сти, на привилегиях и отсутствии таковых. Наиболее значительным из этих различий является различие между рабовладельцем и рабом. Именно воины-кочевники изобрели рабство — зародыш государ ства. Крестьянин, обрабатывающий землю, который работает ради собственного обеспечения, не мог додуматься до рабства. Когда его
1 Английское издание: Нью-Йорк, 1926. Теория эксплуатации не является ха рактерной только для марксистских авторов. Она также обосновывается авторами, принадлежащими совсем другим школам. Примером может служить Л. фон Гум-плович и его работа «Социологическое» (Soziologische. 2nd ed. Innsbruck, 1902)
покоряет воин и он начинает платить дань, появляется сухопутное государство (the land state). Аналогичным образом в результате набе гов викингов на прибрежные территории и их ограбления создается государство морского типа (the maritime state).
Если бы на этом этапе рассуждений Оппенгеймер показал важ ность той роли, которую играли грабеж и эксплуатация на ранних этапах создания государства, это было бы очень важно. Это по влекло бы за собой изучение связи вышеозначенных факторов с другими факторами, а также подробное и сложное историческое исследование, которое он заменяет некими догматическими пред положениями. Во-первых, определение политических средств как грабежа является весьма спорным. А из этого очень просто следует, что государство, будучи политической организацией, возникло именно так, как он это описывает. По этому определению банда пиратов будет государством, но не потому, что она организованна, а потому — что она организована для грабежа. Поскольку государство, несомненно, служит для других целей; поскольку оно призвано обе спечить соблюдение принципа внутренней справедливости таким образом, чтобы споры человека с человеком решались через суд, а не путем насилия; поскольку экономика — лишь одна из сфер, на которые распространяются интересы государства, лишь один из способов, с помощью которого с древнейших времен государство обеспечивало солидарность группы, постольку отождествление по литических средств с эксплуатацией является упрощением, вытека ющим из неадекватности мышления. Каким бы значимым ни был мотив эксплуатации, он сам по себе никогда не работал. Авторитет старших по отношению к младшим не был эксплуатацией, однако он сыграл свою роль в процессе создания государства. Присущее племени чувство справедливости вызвало к жизни институты права, которые, в свою очередь, стали условиями возникновения госу дарства. Многие другие факторы внесли свою лепту в утверждение своего рода политической лояльности, без которой государство никогда бы не достигло стадии зрелости.
Таким образом, мы вновь вернулись к вопросу: что собой пред ставляет государство, коль скоро оно приобрело видимые очертания'! Можно сказать, что государство подразумевает территорию, на ко торой с помощью закона поддерживается единообразный порядок, включая известное принуждение по отношению к тем, кто этот поря док нарушает, и, следовательно, оно представляет собою некоторый авторитет, к которому можно апеллировать. Это — объективный факт, в котором, несомненно, находят выражение многие свойства
272
273
человеческой природы. Теперь, кажется, нет народов, у которых бы не прослеживались рудименты этого порядка, предвосхищающего го сударство. Устойчивое правительство может и отсутствовать, однако всегда имеются некоторые элементы организации, из которых такое правительство может возникнуть. Существуют старейшины, либо это может быть вождь или знахарь-шаман, которые обладают авторитетом того или иного рода. Этот авторитет может, очевидно, опираться на возраст, на происхождение, на доблесть, на религиозные знания, на магические способности, но этот авторитет не лишен некоторой политической значимости. В малой группе, скажем у обитателей Ан даманских островов2, отсутствует государство в том смысле, в каком его понимаем мы. Однако у них уже есть зародыши государственной организации в виде обычая, распространяющего свое влияние при помощи социальных санкций над территориальными особенностями, и лиц, умудренных жизненным опытом, обладающих престижем, способных завоевать уважение и обеспечить послушание.
Возникновение, а не начало
Таким образом, речь должна идти скорее о процессе возникно вения (emergence) государства, нежели о его происхождении (origin). Это некоторая структура, которая в ходе определенного процесса становится более отчетливой, более развитой, более устойчивой. Организация государства выделяется из организации родового общества. Обычай перерастает в закон. Патриарх становится по литическим руководителем, судья становится королем. Исследуя этот процесс исторически, мы можем лучше понять утверждение, что, хотя было время, когда не существовало государства, само го сударство не имеет начала во времени. Его рождение есть факт из области логики, только его эволюция принадлежит истории. Идея исторических корней соотносится в данном случае с актом особого творения в до-эволюционном понимании. У индейцев из племени ирокезов или у жителей Андаманских островов нет государства, тем не менее они в известном смысле существа политические, равно как они в определенной степени религиозные существа, хотя у них отсутствует и церковь.
В ином контексте мы уже указывали на то, что применение к ран ним стадиям социального развития понятий, характерных для более поздних и развитых стадий, может привести к искаженному пони-
манию реальности. Иногда какое-то понятие является достаточным для того, чтобы охватить как более простые, так и более развитые со циальные формы, которые оно обозначает. Термин «семья» — один из таких примеров .Нов других случаях наши современные понятия обозначают специализированные реалии, которые отсутствовали на ранних стадиях. Это относится к понятию «государство» и свя занным с ним понятиями «суверенитет», «правительство», «закон». Специфические формы и функции, обозначаемые этими терминами, отсутствуют не только у первобытных племен вроде меланезийцев или эскимосов, но и в условиях более развитых обществ. И даже когда сами по себе политические институты развиты высоко, как, например, в классической Греции, у нас часто возникает сомнение по поводу применимости к ним термина «государство». Как будет показано ниже, специфические институты возникают раньше, чем специфические ассоциации. У жителей Афин или Спарты не было отдельного термина для обозначения государства. Их слово «полис» не различало государство и сообщество.
Каждое сообщество вне зависимости от степени своего развития содержит зародышевые элементы государства. Мы представляем дело так, что, в отличие от современных обществ, примитивные сообще ства были основаны на принципе родства. Однако это не означает, что основы сообщества — совместная жизнь и общая земля — никак не отражались в сознании общей солидарности. Эти факторы были в некоторой степени представлены в сознании и играли важную роль. Р.Г. Лови (R.H. Lowie) убедительно доказал, что в обществах, основанных преимущественно на кровном родстве, территориальное землячество (locality) также служило в качестве социального скрепа3. Если чувство территориальной сопряженности не было достаточно выражено, то рассеивалась и социальная сплоченность родствен ной группы. Благодаря этому чувству сопряженности, по крайней мере отчасти, племя распространяло свою юрисдикцию на район обитания, стирая различия между семьями, а также обеспечивало включение в род чужаков и тому подобное. И другие связи, напри мер религиозные, сливались с родовыми связями. Действительно, под спудом родства в неявном состоянии пребывали все основные социальные отношения, включая рудименты государства.
Как и в случае с государством, можно показать, что поиск специфических источников происхождения будет напрасным и в
2 Цепь островов между Бенгальским заливом и Андаманским мысом. — Прим. пер.
3 Происхождение государства, гл.4. См. также: Голденвейзер A. (Goldenweiser). Ранние цивилизации. Гл.12.
274
275
отношении других существенных элементов социальной структуры. Мы уже видели, что попытка обнаружить изначальную, конкретную форму семьи окончилась неудачей. Далее, рассматривая возникно вение церкви, мы увидим, что этот процесс не имеет ничего общего с идеей о конкретном историческом начале церкви. Говорить об истоках происхождения в данном контексте допустимо лишь в том случае, если под ними мы имеем в виду процесс формирования, который сам не имеет точного исходного пункта.
У каких видов социальных явлений есть определенное начало и конец?
Вместе с тем можно с уверенностью утверждать, что некоторые социальные феномены имеют как начало, так и конец. Разве не исче зали многие институты и разве не возникали другие? Разве в истории не рассыпаны свидетельства о закате организаций — от империй до отживших сект? На этот вопрос мы отвечаем в том плане, что мы имеем дело с социальными типами, а не с их конкретными вопло щениями, которые постоянно появляются и исчезают. Тип сам по себе есть совершенно другая категория; он проявляется только как процесс. Здесь снова может последовать возражение, что и типовые формы (type-forms) также исчезают в определенные исторические моменты. Разве не исчезло рабство или, даже если оно сохраняет ся в некоторых частях света, разве оно не поставлено вне закона в результате его всеобщего запрещения? Разве не исчезли тотемизм и классификационная система родства в наиболее развитых обще ствах? Если у вещей есть конец, нет ли у них также и начала?
Рассмотрим прежде два последних случая. С точки зрения ло гики наших рассуждений, вовсе не обязательно утверждать, что все социальные типы должны полностью исчезнуть. По этой же причине исчезновение некоторых форм жизни не влияет на теорию эволюции видов. В данном случае неприменим и тот аргумент, что если что-то заканчивается в определенный исторический момент, значит, оно должно было и возникнуть в определенный исторический момент. Поскольку то, что заканчивается, является специализированной формой, постольку она не возникает как таковая, а только усложня ется в плане специализации. При этом даже те социальные типовые формы, о которых мы думаем, что они исчезли, могут оказаться весь ма жизнеспособными. Тотемизм в своем полном объеме, как основа социальной идентификации и группообразования, отсутствует в цивилизованном обществе, тогда как для множества первобытных народов он является весьма характерным. Однако типовая форма
тотемизма в остаточном виде встречается и у нас. Он проявляется, как указывает Голденвейзер, в ношении талисманов, связанных с животными, в эмблемах политических партий, значках, амулетах и в таких символах, как знамена и флаги колледжа, в использовании групповых названий, как, например, Лоси, Львы и т.д.
«Имена и названия вещей, которые используются подобным образом в качестве идентификационных знаков и символов, обыч но коренятся в эмоциональных структурах сознания. В случае с полковыми знаменами эмоции могут достигать огромной силы, в случае же с талисманами, связанными с животными, речь идет о комплексе установок и обрядов, столь любопытных и экзотических, что это живо напоминает о первобытном тотемизме. Это факт, что восприятие сверхъестественного, равно как социальные тенденции времен тотемизма, сохраняются в современном обществе. Однако в нашей цивилизации эти тенденции растворены, поскольку от сутствуют условия для их кристаллизации, в то время как в перво бытном обществе те же самые тенденции... действуют как весьма характерный институт культуры»4.
Напротив, можно сказать, что многие тенденции, которые в первобытном обществе пребывают в «состоянии раствора», «кри сталлизуются» в нашей цивилизации. Вновь мы возвращаемся к классификационной системе родства, столь, казалось бы, чуж дой для нас, но которая тем не менее в виде еле заметных следов встречается у нас. Мы применяем термины «брат» и «сестра» к представителям различных социальных общностей и, как также отмечает Голденвейзер, мы даже используем некоторые термины, обозначающие родство, в целях классификации. Например, мы используем термины «дядя» и «тетя» в том смысле, в котором они не использовались в первобытных группах.
Наконец, давайте рассмотрим случай с рабством, поскольку он служит примером еще одного различения. Рабство было отменено у нас в определенный исторический момент. Это был древнейший институт человечества. Нет нужды сейчас останавливаться, чтобы определить, являются ли дошедшие до наших дней выражения вроде «долгового рабства» или «белого раба» содержательными или курьезными в силу того, что тот определенный тип экономических отношений, который вполне справедливо именовался «рабством», исчез из социальной действительности. Здесь мы имеем дело с тем, что однажды принятая социальная система впоследствии стала не-
4 Голденвейзер. Ранние цивилизации. Гл.13.
276
277
легитимной в правовом или конституционном смыслах. Поскольку рабство включало в себя явно выраженные отношения принуж дения, постольку в сложном обществе оно могло существовать только в легальных формах. Способы социального регулирования могут устанавливаться и могут отменяться. У всех специальных институтов, существование которых зависит от соглашения или предписывающего права, имеется дата рождения и, возможно, дата смерти. Однако постоянные формы социальности укоренены более глубоко. Регулирование может их изменять, но оно не может ни создавать их, ни разрушать.
Социальные отношения претерпевают бесконечный ряд транс формаций, растут и увядают, сливаются и распадаются. Поскольку все они выражают человеческую природу, постольку ныне суще ствующие социальные отношения обнаруживаются, по крайней мере в зародыше, в прошлом. А прошлые отношения сохраняются, пусть даже в качестве реликтов, в настоящем. Мы различаем стадии социального развития не столько по самому присутствию или от сутствию тех или иных социальных факторов, сколько по степени их выраженности, по их отношению к другим, по их организующей функции5. (Даже те институты, которые были уничтожены, как, например, рабство, продолжают сохраняться «в форме раствора», будучи готовы «выкристаллизоваться» вновь, если появится хоть какая-то возможность). Наиболее значительные социальные из менения — это не те, которые вызывают к жизни нечто совершенно новое, но те, которые приводят к новому соотношению вечных, вездесущих, всеобщих факторов. Шов может все время меняться, но нить продолжает тянуться. Действительно новым является не столько возникновение некоего нового фактора, сколько изменение инто нации, акцента (emphasis). Так, например, демократия не является формой правления (или образом жизни), полностью отличной от олигархии или диктатуры. Элементы всех трех форм сосуществуют одновременно; различие состоит лишь в степени преобладания одного над другими.
Непрерывность, следовательно, является существенной чертой эволюционного процесса. Непрерывность — это единство изменения и постоянства, и когда в этом единстве мы движемся в направлении к социальной дифференциации, мы идем по пути эволюции....
5 Мы можем выделить стадии технологического развития в отличие от стадий развития социального по наличию или отсутствию особых приспособлений или изо бретений, как это постоянно делает, например, Ф. Мюллер-Лайер в своей «Истории социального развития». См.: History of Social Development. London, 1923.
Примитивное общество как функционально недифференци рованное
Функциональная взаимозависимость групп и организаций, при сущих развитой социальной системе, практически полностью отсут ствует в первобытном обществе. Его главные деления на семьи, кланы, экзогамные группы, тотемные группы делают его сегментарным или ячеистым (compartmental). В нем существует чрезвычайно сложная система церемониальных институтов (offices) и система родственных связей, более детальная, чем в цивилизованном обществе. Однако в первобытном обществе немного групп или категорий, в которые объединяются его члены для решения практических задач совмест ной жизни. Преобладающими являются группировки по принципу родства, которые всецело подчиняют себе членов общества. Сам факт принадлежности к роду автоматически влечет за собой то, что человек включается в круг общеобязательных прав и обязанностей, придер живается обычаев, следует ритуалам, нормам и разделяет верования целого. Это, разумеется, группировки «естественного» типа, в особен ности те, которые основаны на признаках возраста и пола. Здесь могут возникать и престижные группы, не исключено и образование про стейшей системы классов или каст, хотя эти последние не встречаются в наиболее примитивных условиях. Возможны некоторые зачатки различий по занятиям, однако разделение труда носит весьма узкий характер и обычно не выходит за «естественные» рамки, связанные с различиями между полами, старшими и младшими. Крупные ассо циации еще не существуют. Отсутствует самостоятельный институт религии, не говоря уже о конфессиях; нет школ, организованных культурных ассоциаций; специализация производства и обмена весьма низкая. Кроме групп, основанных на временном партнерстве по обмену и т.п., единственные чисто ассоциативные группы — это обычно «тайные общества», не обязательно функционального толка. Сам факт, что они «тайные», свидетельствует о том, что общество еще не нашло эффективного способа их инкорпорирования.
Нерасчлененный характер первобытного общества становится очевидным из преобладания примитивного коммунизма. Род — это большая семья, и в нем проявляются коммунистические свойства семьи. Племя создает систему участия в дележе охотничьей добычи и плодов земли. Личные или семейные права признаются только в части узуфрукта6, а не в собственности на землю. Даже те права,
6 Право пользования плодами собственности (земли, имущества и т.д.) без из менения ее основ. — Прим. пер.
278
279
которые у нас имеют наиболее личностный или интимный характер, были тогда правами кровного братства. Одалживание жен гостям племени, что является типичным для американских индейцев и многих племен в Африке, Полинезии и Азии, может рассматриваться как способ принятия гостя в круг племенных «свобод». Так, Джулиус Липперт (J. Lippert) полагает, что «гость получает все права членов племени, и особая святость (sanctity) данных отношений восстанав ливает древние права гостя»7. Разрешение сексуальной свободы во время брачных празднеств; институт «дома невесты», сохранившийся у некоторых африканских племен, когда невеста была доступна для членов племени; проституция перед замужеством, как храмовый об ряд в Вавилоне — могут быть истолкованы как пережитки полового коммунизма или, по крайней мере, как утверждение прав передтем, как они будут отчуждены в браке, — тех прав, которые воспринима лись в качестве органически присущих всему племени.
Такого рода коммунизм воплощает простую солидарность нерас-члененного сообщества. Дифференциация, которая в нем существу ет, основана на естественных различиях, подобно различиям между молодыми и старыми, мужчинами и женщинами, подобно различиям в склонностях, например склонность к лидерству у одних и ее от сутствие у других, а также на некоторых социально приобретенных различиях, связанных, например, с наследованием церемониаль ной должности или магического знания. Бесчисленное множество линий дифференциации, характерных для цивилизованного обще ства, в первобытном обществе остается еще скрытым. Различные интересы, склонности, способности, которые могут проявляться в рудиментарной форме, не имеют возможности для развития в преде лах ограниченного поля совместной жизни. Социальное наследие слишком негибко, чтобы избирательно стимулировать их развитие. Нравы, соответствующие этому наследию, скорее подавляют данные различия, поскольку они воспринимаются как угроза солидарности на почве единомыслия — единственному виду солидарности, на которую группа, как целое, тогда была способна.
Цивилизации прошлого и настоящего возникли из этого ран него этапа. Как они возникли, под действием каких слепых сил, направленных на завоевание, покорение и экспансию, создававших полюса богатства и бедности, классовые различия, путем какого вос питания в области искусств, в результате какого сочетания обычаев и верований, приведшего к известному освобождению сознания,
7 Evolution of Culture (tr. Murdock, New York, 1931). P. 217
путем какого приращения научных знаний и их практического при ложения — вот главная тема человеческой истории. Для нас здесь достаточно обратить внимание на принципиальную разницу. Для нашей стадии развития характерно то, что у нас существует огромное множество организаций, причем принадлежность к одной никак не влияет на принадлежность к другим организациям. Наряду с этим любой вид интересов влечет за собой создание соответствующей ассоциации, практически каждый вид установок может найти не которое социальное подкрепление, и, таким образом, большое со циальное единство, к которому мы принадлежим, реализуется как множественное по формам, а не унифицированное. От участников «большого общества» требуется соответствующее интеллектуальное усилие, и многие из тех, кто на это неспособны, принадлежат к этому обществу чисто формально, а не по духу.
Роль диффузии в социальной эволюции
Сколь бы длительным и сложным ни казался эволюционный процесс в исторической ретроспективе, он протекал все же доста точно быстро в сравнении с эволюцией органического мира. Мы уже обращали внимание на относительно высокую скорость социаль ных изменений, сейчас мы можем также добавить, что социальная эволюция происходила значительно более высокими темпами, чем эволюция биологического порядка. Ни один из типов простейших животных не превращался в развитый тип в течение такого короткого времени, как это происходило в обозримой человеческой истории.
Сама идея подобного сравнения кажется абсурдной. Но в течение этого периода одно первобытное общество за другим переходило на такую стадию, когда, по крайней мере в сравнительном плане, об наруживаются более развитые структуры. Социальная эволюция не зависит от органической эволюции в том смысле, что люди оказыва ются способными использовать для достижения своих целей орудия, которые не являются частью их физической природы. Кроме того, применяя эти орудия, люди в определенной степени руководствуются разумом, а не одним лишь инстинктом. Вооруженные подобным об разом, они способны быстро приумножать свое культурное наследие, передавать его эволюционный потенциал своим потомкам и обе спечивать их коммуникацию с другими людьми на планете.
Иногда диффузия и эволюция рассматриваются как противо положные принципы в объяснении социального изменения. Но в действительности такое противопоставление неоправданно. Диффу зия должна рассматриваться как один из наиболее важных факторов
280
281
социальной эволюции. Все великие цивилизации прошлого нахо дились, насколько можно судить по письменным источникам, под воздействием культурообразующих и конкурентных (formative and challenging) факторов культурного взаимодействия. Цивилизация, возникшая в долине Нила, проникла вплоть до Индии. Созданные в Индии системы мышления достигли Китая, а затем отдельные их элементы внесли свой вклад в становление пробуждающихся цивилизаций Запада. Греки построили свою цивилизацию на на следии Микен, Крита и Египта. Рим с первых своих дней испытывал влияние культурных сил, уже полностью раскрывшихся в Греции. И так остается вплоть до наших дней.
Антиэволюционные влияния
Нет нужды говорить, что становление нынешней системы диф ференциации происходило в течение веков. При этом тормозящее воздействие, исходившее из древнего представления о солидарности, было весьма сильным. В той или иной степени оно сохраняется и по сей день. В процессе образования современного общества, как правило, государство (иногда эту функцию выполняла церковь) стремилось предотвратить дальнейшую дифференциацию путем включения всех других организаций в свою структуру, подчинения их тому согласию, источником которого оно выступало. Гоббс в XVII в. обличал свободные ассоциации, которые подобны «червям в кишках живого человека», а уже в конце XVIII в. во время Вели кой французской революции была сделана попытка под знаменем свободы запретить все корпоративные организации. Как Руссо, так и в не меньшей степени Бёрк, — с одной стороны, философ революции, а с другой — философ реакции (столь медленно наше сознание воспринимает новые социальные факты) — не допускали еще раздельного существования государства и церкви. Они еще верили в «универсальное партнерство», обеспечивающее культурно однородное (culturally inclusive) членство в обществе. Даже сегодня предпринимаются отдельные попытки воссоздать великие общества на почве примитивной солидарности. Это явствует из апелляции как к фашистским, так и к коммунистическим принципам, а еще более — из национал-социалистической политики в Германии. Но какими бы ни были притязания этих противоположных прин ципов (напомним, что в данном случае речь идет о социальной эволюции, а не о социальном прогрессе), важно обратить внимание на то, что эти попытки оказались успешными только в тех странах, которые в незначительной степени или в течение краткого периода
времени испытывали влияние факторов, увеличивающих разноо бразие: современного индустриализма, культурного и религиозного плюрализма, конфликтов по поводу свободы ассоциаций. Успех такого рода политических действий обеспечивался лишь благодаря установлению принудительного контроля, подавлявшего самым насильственным образом те различия, которые в противном случае были бы неизбежны. Надо учесть и тот факт, что эти практики воз никли как внезапные следствия катастрофических и аномальных обстоятельств, а не как результат более или менее упорядоченной последовательности социальных изменений.
Главное направление социальной эволюции
У нас нет возможности проследить исторический процесс по явления этих многочисленных градаций дифференциации. Однако если мы вновь обратимся к первобытным обществам, мы можем об наружить общие направления этого процесса. Поскольку социальная структура существует лишь как продукт ментальности (creation of mentality), постольку за дифференцированной формой всегда стоит дифференцирующее сознание. Прежде чем возникнут институты, появляются установки и интересы. По мере того как они становятся более определенными, они отражаются в обычаях, приобретающих все более и более институциональный характер. Единая протяжен ность социальной мысли прерывается действием особых интересов, которые обусловливают разрыв с недифференцированным чувством солидарности. Следовательно, происходит постоянное отклонение социального существования от единообразия общего социального пути, на что защитники племенных обычаев либо не реагируют, либо смотрят сквозь пальцы, либо подавляют эти отклонения. Но если это отклонение неоднократно повторяется, причем в одном и том же направлении, то, при условии изменившихся обстоятельств или по явившихся возможностей, оно может получить признание, создавая зону неопределенности внутри старого института или же учреждая новый институт взамен старого. Тем самым образ жизни группы становится более разнообразным, без утраты общего единства. Более того, путем медленного приращения объем (новых) знаний и умений увеличивается, и отдельные члены группы предъявляют на них особые права и становятся признанными специалистами по их применению. Так развиваются особые способы проведения обрядов, особые табу, особые подходы к таинственным силам природы или к сакральному началу племени (sacra of the tribe), другими словами, формируются новые институты.
282
283
Формирование институтов обычно предшествует — и нередко на весьма длительный период — образованию ассоциаций. Фактически в сравнительно примитивных сообществах переход от институтов к ассоциациям встречается достаточно редко. Это происходит потому, что этап ассоциаций предполагает некоторую эластичность соци альной структуры, которую примитивные условия и примитивная ментальность вряд ли могут допустить. Этот этап подразумевает более сложное единство, при котором различие соединяется с тягой к творчеству. Прежде чем право на свободу ассоциаций становится эффективным, общество должно достаточно далеко продвинуться по пути социальной эволюции: масштаб его должен увеличиться, давление общей морали — ослаблено, а интересы — стать гораздо более разнообразными благодаря накоплению знания и усилению специализации в экономической жизни. Только при этих условиях происходит выделение семьи из общей социальной матрицы; она становится автономной единицей, создание и поддержание которой зависит исключительно от желания и воли ее членов. Только при этих условиях единообразная система общинного воспитания распадается на множество отдельных школ и других образовательных учреж дений. И, наконец, масштабная политико-религиозная система, претендующая на всеобщий контроль, обнаруживает внутреннюю противоречивость единства, навязанного силой, что влечет за собой формирование разнообразных ассоциаций государства и церкви. Этот процесс может быть представлен в виде следующей схемы:
I. Общинные (communal) обычаи
Сплав политико-экономико-семейно-религиозно-культур-ных практик, которые переходят в И. Дифференцированные общинные институты
Различные формы политических, экономических, семейных, религиозных, культурных процедур, которые воплощаются в III. Дифференцированные ассоциации
Государство, экономическая корпорация, семья, церковь, система образования и т.д. Переход от второй к третьей из этих стадий означает мгновенную (momentous) трансформацию социальной структуры. В условиях первобытного общества могли, разумеется, встречаться небольшие ассоциации случайного происхождения, но большие постоянные ассоциации в том виде, как мы понимаем это сейчас, были тогда немыслимы. Неразвитая солидарность подразумевает, что если ты принадлежишь к племени, ты принадлежишь также и к роду, или
284
принят в него; что если ты живешь жизнью племени, ты веришь и в его богов. Разнообразие институтов, по мере их появления, есть сначала лишь разнообразие тех или иных сторон общинной жизни. В этом увеличивающемся разнообразии скрывается зародыш нового социального порядка, но пройдут века, прежде чем новый порядок будет установлен. Это происходит потому, что новый порядок озна чает разнообразие, связанное с большей свободой.
На нашей второй стадии существует лишь один ряд религиоз ных институтов, признаваемых всем сообществом, и эти институты остаются тесно связанными с институтами политическими.
На нашей третьей стадии эти религиозные институты не только отделяются от государства и становятся культурно автономными, но и последовательно создают множество религиозных ассоциаций. Свобода ассоциаций допускает существование неограниченного множества случайных форм с бесконечным числом взаимосвязей и взаимозависимостей. Однако эти формы основаны на принципах общинной жизни, причем на страже общеобязательных сторон этой общинной жизни отныне стоит государство.
Отделение одной большой ассоциации от другой сопровожда ется глубокой внутренней дифференциацией их соответствующих структур под действием техже самых сил, которые вызвали внешнюю дифференциацию. Потребовался бы отдельный том исследований, чтобы рассмотреть этот процесс целиком. Все, что мы можем сделать в настоящей работе, это предложить краткую иллюстрацию, более четко демонстрирующую действие главного принципа этого процес са. В этих целях мы рассмотрим процесс, в ходе которого возникла организация религии.
Как эволюционный подход помогает нам понять общество
Прежде чем обратиться к данному примеру, было бы целесо образно рассмотреть то, каким образом эволюционный подход помогает нам понять общество. В то время как одни социальные изменения могут представляться нам как разнонаправленные и хаотичные, подобные морским волнам, другие изменения четко попадают в рамки эволюционного процесса. И, прослеживая эти изменения, исследователь лучше схватывает суть социальной реаль ности, он узнает, что многие движения, которые с первого взгляда представлялись ему случайными событиями в историческом потоке, возникают под действием глубинных сил, имеющих постоянный характер. Говоря конкретнее, эволюционный подход, там, где его можно применить, имеет следующие преимущества.
285
Во-первых, мы яснее понимаем природу системы, когда она себя «разворачивает». Эволюция — это принцип внутреннего роста. Она показывает нам не только то, что происходит с вещью вовне, но и то, что происходит внутри нее. Так как в этом процессе обна руживают себя скрытые характеристики или качества, мы можем сказать, что проявляется сама природа системы, что она, как сказал бы Аристотель, в большей степени становится собой.
Предположим, например, что мы пытаемся проникнуть в при роду обычая (custom) или морали (morality) — институтов, которые мы до сих пор часто склонны путать. Каждый из них становится нам более понятен в результате рассмотрения того, как они, будучи слитыми воедино в примитивном обществе, стали все в большей мере различаться вместе с ограничением той области поведения, где правил обычай. И так происходит со многими другими разли чиями, как, например, между религией и магией, преступлением и грехом, правосудием и справедливостью, правом и привилегией, экономической властью и политической.
Далее. Эволюционный подход позволяет нам выстраивать множество фактов в логическом порядке, в виде последовательно сменяющих друг друга стадий, вместо того чтобы связывать их чисто внешней хронологической нитью. Дело в том, что история предстает перед нами в виде запутанного множества событий, на стоящего хаоса изменений, поэтому требуется найти принцип их селекции. Мы поставлены перед необходимостью обнаружения типа или типической ситуации, с помощью которых данные со бытия могут быть сгруппированы с учетом конкретного времени и места, а затем соотнесения этого типа с более ранними или более поздними типами. Мы можем решить эту задачу лишь в том слу чае, если мы выявим эволюционный характер серии изменений. Рассмотрим, например, бесконечные изменения, которые пре терпела семья. Изучая эти изменения, мы обнаруживаем, что в определенном промежутке современной истории функции семьи стали более ограниченными и в большей мере приблизились к своим основаниям, которые состоят во взаимоотношении полов. Тем самым выявляется существенная временная зависимость. Био логическая наука упорядочила данные с помощью эволюционного подхода, точно также, по крайней мере, в данном случае, поступает наука социальная. Значение эволюционного принципа, там, где его удается нащупать, велико, поскольку он позволяет соотносить друг с другом целые ситуации временной последовательности вне зависимости от их масштабов. Этим объясняется возможность его
286
применения в различных областях науки. Этот универсальный под ход должен помочь нам проникнуть в природу реальности глубже, чем какой-либо иной, имеющий частное значение. Очевидно, что глубинный порядок изменений одинаково проявляется и в истории Рима, и в истории Японии, и в истории Америки; он один и тот же для эволюции змей и птиц, лошади и человека; он такой же для короткой истории каждого органического существа и непостижимо огромной истории всего космоса.
И еще. Эволюционный принцип предоставляет нам доступные средства классификации и описания самых сложных социальных систем. Если мы попытаемся классифицировать все общества на основе обычаев, которым они следовали, или на основе верова ний, которые они исповедовали, или на основе различных спосо бов изготовления глиняной посуды или украшений, которые они использовали, и т.д., то наши классификации будут чрезмерно детализированными, громоздкими, сложными для понимания и ограниченными. Но если мы классифицируем общества в соответ ствии со степенью и способом дифференциации, проявляющейся и в обычаях, и в верованиях, и в технологиях, то мы избираем в ка честве основы классификации характер структуры, применимый к обществу в целом, что позволяет нам связать воедино бесконечный ряд разнообразных проявлений обычаев и верований.
Наконец, эволюционный ключ подталкивает нас к поиску причин. Мы знаем, что там, где обнаруживается направленность изменений, должны существовать постоянные силы, действующие кумулятивно. Некоторые из них вполне очевидны. Мы можем про следить, например, дифференциацию профессий. При этом нетруд но заметить, что этот процесс обусловлен применением принципа эффективности или экономичности, который является одной из форм проявления разумности. В свою очередь, дифференциация профессий ведет — при наличии соответствующих условий — к таким следствиям, как приумножение экономических ресурсов, расшире ние рынка и совершенствование технологий.
Маршалл Салит
Маршалл Салинз (род. в 1930 г.) — известный современный американский антрополог. Ученую степень получил в 1954 г. в Ко лумбийском университете. Работал в Колумбийском и Мичиганском университетах, в Парижском университете в Нантене. Преподаватель антропологии в Чикагском университете.
287
Его обширный вклад в антропологию представлен такими книгами, как «Общественная стратификация в Полинезии», «Мо-ала: культура и природа островов Фиджи», «Кочевники», а также многочисленными статьями в профессиональных журналах. Самая известная книга «Экономика каменного века» подводит некоторый итог неоэволюционистского этапа его научных исследований. Ниже приводятся фрагменты из этой книги. Они позволяют составить более конкретное представление о возникновении и эволюции исторически ранних малых обществ, изложенной в базовом пособии учебного комплекса (раздел 3).
Н.Л.
ОБЩЕСТВО ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ИЗОБИЛИЯ*
Если экономика в целом — это «мрачная наука», то изучение экономики охотников и собирателей должно быть самой мрачной ее отраслью. Почти все без исключения учебники, безоговорочно принимая априорную установку, что жизнь в палеолите была чрез вычайно тяжелой, как будто соревнуются в стремлении создать у читателя ощущение неминуемой гибели, заставляя его задаваться вопросом не только о том, как охотники умудрялись выживать, но и о том, было ли это вообще жизнью. Призрак голода охотится за охотником на страницах этих книг. Несовершенство его тех нических средств, как утверждается, вынуждает его трудиться, не покладая рук, чтобы попросту выжить, не позволяя ему ни сделать передышку, ни накопить какой-нибудь запас и, следовательно, не оставляя «свободного времени» для «создания культуры». И даже при этом, несмотря на все свои усилия, охотник дотягивает лишь до низших уровней термодинамики — считается, что при таком способе производства на душу населения в год приходится меньше энергии, чем при любом другом. И в трактатах по экономическому развитию охотник обречен играть роль плохого примера — так на зываемой «экономики выживания».
Расхожие истины всегда упрямы, и противостоять им при ходится полемически, формулируя необходимость ревизии в духе диалектики: на самом деле это было — если обратиться к его из-
* Цит. по: Саллинз М. Экономика каменного века. / Пер. с англ. О. Ю. Артемьевой идр. М., 1999. С. 19—46,170—210. Цитируемый текст иллюстрирует содержание раз дела 3 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
учению — общество первоначального изобилия. Как это ни пара доксально, подобная формулировка ведет к другому плодотворному и неожиданному заключению. В обычном понимании общество изобилия — это такое общество, в котором все материальные по требности людей легко удовлетворяются. Утверждать, что охотники живут в условиях изобилия, значит отрицать, что исходная ситуация в эволюции человечества была предопределенной трагедией: тогда человек был пленником тяжелого труда, обусловленного постоян ным несоответствием между его неограниченными потребностями и недостаточными средствами для их удовлетворения.
А ведь существуют два реальных пути к изобилию. Потребности можно «легко удовлетворять» либо много производя, либо немного го желая. Распространенные концепции в духе Гелбрейта склонны к утверждениям, особенно подходящим для рыночных экономик: потребности человека велики, чтобы не сказать беспредельны, в то время как средства их удовлетворения ограничены, хотя и поддаются усовершенствованию, поэтому разрыв между средствами и целями может быть сокращен повышением продуктивности производства, по крайней мере, настолько, чтобы «насущные товары» имелись в изобилии. Но существует и иной путь к изобилию — путь, указыва емый дзен-буддизмом. В основе его лежат предпосылки, весьма от личные от наших: материальные потребности человека ограничены и немногочисленны и технические средства для их удовлетворения не изменяются, но в целом они вполне достаточны. Приняв стратегию дзен-буддизма, люди могут наслаждаться не имеющим аналогов изобилием — при низком уровне жизни.
Так же, я думаю, можно описать и образ жизни охотников. И это поможет объяснить некоторые наиболее, казалось бы, странные особенности их хозяйственного поведения: их «расточи тельность», например, склонность истреблять единовременно всю недь, имеющуюся под рукой, как будто они сами ее производят, вободные от рыночной одержимости дефицитом, экономические ^пристрастия» охотников более последовательно сориентированы а изобилие, чем наши. Дестют де Траси, хотя, быть может, и был «буржуазным доктринером с рыбьей кровью», но все же заставил Маркса согласиться с наблюдением, что «у бедных наций люди ощущают довольство», в то время как у богатых наций «они в боль шинстве своем бедны».
Все это говорится не для того, чтобы отрицать, что доземледель-ческая экономика испытывает давление серьезных сдерживающих факторов, но для того, чтобы настоять, опираясь на данные по
288
19-3033
289
современным охотникам и собирателям, на том, что человеческое существование ею обычно обеспечивается успешно. <...>
Истоки ошибочных представлений
Традиционный мрачный взгляд на образ жизни охотников также является и до-антропологическим, и внеантропологическим; в одно и то же время это и исторический взгляд, и взгляд, принад лежащий более широкому экономическому контексту, в котором оперирует антропология. Его корни уходят в эпоху, когда писал Адам Смит, или даже в ту эпоху, когда не писал никто. Возможно, это был один из первых предрассудков, определенно относящихся к неолитическому времени — идеологическая оценка способности охотника исследовать и использовать ресурсы планеты, как нельзя лучше соответствующая исторической задаче лишить его этих по следних. <...>
Приговор — «жить тяжелым трудом» — выпал одним только нам. Нехватка средств — нечто вроде судебного определения, вынесен ного нашей экономикой; таково же аксиоматическое положение нашей Экономической Науки: приложение минимальных средств, противопоставленное альтернативной цели извлечь максимально возможное удовлетворение в существующих условиях. И именно с высоты этой страстно желанной выгодной позиции оглядываемся мы назад на жизнь охотников. Если современный человек со всеми его технологическими достижениями не получил все-таки всего необходимого, каковы же шансы у этого обнаженного дикаря с его ничтожными луком и стрелами? Снабдив охотника буржуазными мотивами и палеолитическими орудиями, мы авансом выносим суждение о безнадежности его ситуации.
Однако нехватка средств не является неизбежным следствием слабых технических возможностей. Она — порождение соотноше ния между возможностями и целями. Мы должны допустить как эмпирическую вероятность, что охотники очень озабочены своим здоровьем, сохранить его — их главная цель, и для ее достижения лук и стрелы подходят больше всего.
«Своего рода материальное изобилие»
С точки зрения концепции бедности, в которой, рассуждая те оретически, живут охотники и собиратели, можно удивиться тому, что бушмены в пустыне Калахари пользуются «своего рода матери альным изобилием», по крайней мере в отношении необходимых для повседневной жизни вещей, помимо еды и пищи:
Как только кунг1 станут более тесно контактировать с европей цами — а это уже практически произошло, — они ощутят острый дефицит предметов нашего быта и будут нуждаться во все боль шем и большем их количестве. Находясь среди одетых иноземцев неодетыми, они будут чувствовать себя униженными. Однако в своей собственной среде, окруженные предметами своего труда, они были относительно свободными от материального прессинга. За исключением воды и пищи (важные исключения!), имевшихся у них — судя по тому, что кунг все худые, но не тощие, — в доста точном, хотя и ограниченном количестве, они располагали всем необходимым или же могли сами изготовить все необходимое, так как любой мужчина умеет делать и делает все вещи, которые про изводятся мужчинами, а любая женщина — все, что изготовляется женщинами... они жили в своего рода материальном изобилии, потому что приспосабливали свои орудия труда под материалы, которые в избытке находились кругом и которые каждый легко мог взять и использовать (например, древесина, кость для изготовления оружия и орудий, тростник, волокно для плетения веревок, трава для хижин и ветровых заслонов и прочие материалы, которых также вполне достаточно для бытовых нужд обитателей этих мест). Кунг всегда могли увеличить количество скорлупы страусиных яиц, идущей на изготовление бисера (чтобы носить на себе для красоты или пустить на обмен), у любой женщины останется еще не менее дюжины скорлуп для переноски воды — а больше она не унесет, — хватит и на бисер для выполнения орнаментов на украшениях. Ведя бро дячий образ жизни, эти охотники и собиратели со сменой времен года передвигаются поближе к очередному источнику пищи, ходят взад и вперед то за пищей, то за водой и при этом постоянно носят на себе детей и все свои пожитки. В избытке имея под рукой почти любой материал, чтобы заменить при необходимости то или иное изделие, кунг не выработали способов длительного хранения вещей и не нуждались в запасных вещах или в дубликатах, а может быть, просто не хотели обременять себя. Даже единственный имеющийся экземпляр они, скорее всего, не станут носить с собой. То, чего у них нет, они берут взаймы у других. Потому-то они и не обраста ют имуществом, и накопление вещей не получило у них связи со статусом (Marshall, 1961, Р. 243 — 244).
1 Кунг — название одной из этнических групп бушменов Калахари; восклица тельный знак передает один из так называемых щелкающих звуков, характерных для языков койсанской семьи, в которую входят и языки большей части бушменов Южной Африки.
290
29 L
При анализе производства охотников и собирателей по лезно вслед за госпожой Маршалл выделить две сферы. Вода и пища — действительно «важные исключения», которые лучше оставить для отдельного углубленного изучения. Что касается остального — предметов не первой необходимости, — сказанное о бушменах в общем и в частности применимо к охотникам от Кала хари до Лабрадора или Огненной Земли, где, как пишет Гузинде, стремление яган обладать более чем одним экземпляром того или иного орудия часто преследует цель «самоутверждения». «Жителям Огненной Земли, — пишет он, — не требуется больших усилий, чтобы добыть или изготовить орудия» (Gusinde, 1961, р. 213)2.
Нужды, не относящиеся к числу первоочередных для выжи вания, удовлетворяются в целом легко. Подобное «материальное изобилие» отчасти обусловлено легкостью производства, которая, в свою очередь, связана с простотой технологии и демократическим характером собственности. Изделия изготовляются из подручных материалов: камня, кости, дерева, кожи; все это находится вокруг в изобилии. Как правило, ни для получения сырья, ни для его об работки не требуется значительных усилий. Доступ к природным ресурсам обычно самый что ни на есть непосредственный — «каждый свободно берет, что хочет», — равно как и владение инструментами производства доступно всем, а требуемые знания и навыки обще известны. Разделение труда предельно простое, преимущественно по половому признаку. Добавим к этому «великодушный» обычай делиться друг с другом, которым поистине прославились охотники, так что каждый, как правило, может приобщиться к существующему благосостоянию, каково бы оно ни было.
Но, конечно, «каково бы оно ни было» — это «благосостояние» соответствует объективно низкому уровню жизни. Решающее значе ние здесь имеет то, что обычная квота потребляемого (так же как и число потребителей) должна быть культурно закреплена на скром ном уровне. Малое число людей считает малое количество легко получаемых вещей своей жизненной удачей: скудная фрагментарная одежда, эфемерное жилище, примерно одинаковое почти во всяких климатических условиях, плюс несколько украшений, несколько отшлифованных изделий из кремня, а также некоторых иных пред метов, таких, как «кусочки кварца, извлекаемые местными лекарями
2 Нечто подобное можно найти у Тернбула о пигмеях Конго: «В любой момент под рукой имеется материал для создания жилища, одежды и прочих предметов материальной культуры». Он также отмечает, что нет недостатка и в самом необхо димом: «В течение всего года всегда в изобилии имеются дичь и растительная пища» (Turnbull, 1965, р. 18).
из своих пациентов» (Grey, 1841, vol.2, р.266), и, наконец, кожаные мешки, в которых верная жена несет все это, — вот «богатство ав стралийского дикаря» (там же).
Тот факт, что для большинства охотников их экономическая ситуация — есть достаток без реального изобилия, — не требует долгого обсуждения. Куда интереснее другой вопрос: почему они довольствуются столь немногим? Ответ — потому что для них это, по словам Гузинде (Gusinde, 1961, р. 2), своего рода политика, «дело принципа», а отнюдь не несчастье.
Кто ничего не желает, тот ни в чем не нуждается. Не потому ли охотники столь нетребовательны к материальным условиям жизни, что поглощены поисками пропитания, которые требуют «максимума энергозатрат от максимального количества людей», не оставляя времени и сил для обеспечения дополнительного комфорта? Некоторые этнографы не соглашаются с этим. Задача пропитания, утверждают они, решается охотниками столь успешно, что половину всего времени они, кажется, не знают, чем занять себя. Однако условием такого «достатка» являются регулярные передвижения, в некоторых случаях более интенсивные, в дру гих — менее, но всегда достаточные, чтобы быстро обесценить собственность. Об охотнике совершенно справедливо говорят, что его богатство — это его бремя. При его образе жизни материальные ценности могут, как отмечает Гузинде, оказаться «тяжелейшим бременем», тем большим, чем дальше он их переносит. У некото рых собирателей есть лодки, другие имеют собачьи упряжки, но большинство должно таскать на себе все свои пожитки, и поэтому в их имущество входит только то, что могут унести на себе люди. Или даже только то, что могут унести на себе женщины: мужчины должны быть свободны от поклажи, чтобы в любой момент иметь возможность преследовать дичь или защищаться от нападения врагов. Как отмечал в не слишком отличающемся контексте Оуэн Пэггимор, «настоящий кочевник — бедный кочевник». Подвиж ность и собственность несовместимы. <...>
Охотник, могут сказать, — «человек неэкономический». По крайней мере, в том, что касается вещей, не первоочередных для выживания, он являет собой полную противоположность типичной карикатуре, увековеченной на первой странице любого издания «Основных принципов экономики». Потребности его скудны, а средства их достижения (относительно) многочисленны. Следова тельно, он «относительно свободен от материального прессинга», не имеет «чувства собственности», демонстрирует «неразвитое чувство собственности», «полностью нечувствителен к материальному прес-
292
293
сингу» и проявляет «недостаточную заинтересованность» в развитии технологического оснащения.
В таком отношении охотников к имуществу имеется один тон кий и важный момент. С точки зрения внутренней экономической перспективы, казалось бы, нельзя сказать, что их потребности «сдер живаются», желания — «подавляются» или даже что их понятие о благосостоянии «ограничено». Подобные формулировки заведомо предполагают наличие «Экономического человека» и борьбу охот ника с собственной порочной натурой, которая в конечном счете подчиняется культурному обету бедности. Эти фразы предполагают добровольный отказ от жажды наживы, способность к которому реально никогда не была развита, и подавление желаний, о котором никогда не было речи. «Экономический человек» — это буржуазная конструкция, по выражению Марселя Мосса, «не позади нас, но впереди, как и „нравственный человек"». <...>
Мы склонны считать охотников и собирателей бедными, по тому что у них ничего нет; возможно, правильнее было бы считать их свободными, потому что у них ничего нет.
3.2. Семья
Энтони Гидденс
Сведения об Э. Гидденсе даны в настоящей Хрестоматии в разделе 1. Ниже приведены выдержки из главы 12 его учебника «Социология» (1989). Они позволяют составить более конкретное представление о ряде проблем родства, брака и семьи, изложенных в базовом пособии учебного комплекса (глава 7).
Н.Л.
РОДСТВО, БРАК И СЕМЬЯ*
Изучение семьи и брака является одной из наиболее важных задач, стоящих перед социологией. В обществе любого типа практи чески каждый его член воспитывается в семье, и в любом обществе подавляющее большинство взрослых состоит или состояло в браке. Брак относится к числу социальных институтов, получивших очень
* Цит. по: Гидденс Э. Социология. / Пер. с англ. В. Малышенко, Е. Крюкова, С.А. Модестов, Б.Б. Моздухов, А.Ю. Рыкун. М., 1999. Глава 12. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
широкое распространение, хотя в разных культурах формы брака и семьи (равно как и другие стороны общественной жизни) различа ются весьма существенно.
Прежде всего, нам необходимо определить ключевые понятия семьи, родства и брака. Семья — это группа людей, связанных прямы ми родственными отношениями, взрослые члены которой принима ют на себя обязательства по уходу за детьми. Родство (родственные узы) — это отношения, возникающие при заключении брака либо являющиеся следствием кровной связи между лицами (отцы, ма тери, дети, бабушки, дедушки и т.д.). Брак можно определить как получивший признание и одобрение со стороны общества сексу альный союз двух взрослых лиц. Индивиды, вступившие в брак, становятся родственниками друг другу, но их брачные обязатель ства связывают родственными узами гораздо более широкий круг людей. При заключении брака родители, братья, сестры и другие кровные родственники одной стороны становятся родственниками противоположной стороны.
Родство
В большинстве западных стран родственные связи для прак тических целей ограничиваются небольшим числом близких род ственников. Например, большинство людей имеет весьма смутное представление о родственниках более дальних, чем двоюродные либо троюродные брат или сестра. Однако во многих других куль турах, особенно малых, родственные отношения имеют огромное значение в различных областях жизни. В некоторых таких обществах каждый человек считается родственником всех остальных или, по крайней мере, верит в это1. Западные термины для описания род ственных отношений не всегда могут быть с легкостью поставлены в соответствие словам, обозначающим родственные отношения в других культурах. Например, мы используем термин «дядя» для обо значения родственников как по материнской, так и по отцовской линии, в противоположность некоторым культурам, в которых для обозначения братьев матери и отца имеются специальные термины, соответствующие совершенно разным видам родства.
Кланы
В большинстве обществ традиционного типа существуют круп ные родственные группы, связи между членами которых выходят за
1 BeattieJ. Other cultures. London, 1964.
294
295
рамки обычных прямых семейных родственных связей. Важное место среди групп такого рода занимают кланы. Клан представляет собой группу, все члены которой считают, что они происходят (по мужской или по женской линии) от общего предка, давшего начало клану не сколько поколений назад. Они расценивают себя и расцениваются остальными как коллектив, наделенный специфическими чертами. К таким группам относились шотландские кланы. Существует много африканских и тихоокеанских обществ, где эта родовая организация сохраняет свое значение и сегодня...
Семейные отношения
Среди круга отношений, связывающих родственников, прежде всего выделяется семейное родство. Практически во всех обществах мы можем выделить то, что социологи и антропологи называют нуклеарной семьей, состоящей из двух взрослых, живущих вместе, ведущих свое домашнее хозяйство и имеющих собственных либо приемных детей. В большинстве обществ традиционного типа, даже при отсутствии кланов, нуклеарные семьи являются только частью обширной сети родственных отношений. Когда родствен ники, не являющиеся супружеской парой с детьми, живут вместе либо находятся в близком контакте, мы говорим о расширенной семье. Расширенную семью можно определить как группу людей, состоящую из трех или более поколений, живущих либо в одном и том же помещении, либо очень близко друг от друга. Она может включать бабушек, дедушек, братьев и их жен, сестер и их мужей, тетей, дядей, племянников и племянниц.
Семьи, как нуклеарные, так и сложные, по отношению к рас сматриваемому индивиду могут подразделяться на родительские и репродуктивные семьи. К первому типу относится семья, в которой человек рождается, ко второму — семья, которую человек образует, став взрослым, и внутри которой воспитывается новое поколение детей. Еще одно важное различие связано с местом проживания. В Великобритании, как правило, ожидается, что вступившие в брак создадут отдельное домашнее хозяйство. Оно может находиться в том же районе, что и дом родителей жениха или невесты, но со вершенно естественно может располагаться где-то еще. Однако во многих обществах вступившие в брак по традиции живут поблизо сти от родителей жениха или невесты либо вместе с ними. Когда супружеская пара переезжает к родителям жены, семья называется матрилокальной, в случае переезда к родителям мужа — патрило-кальной.
Моногамия и полигамия
В обществах западного типа брак и, следовательно, семья ассо циируются с моногамией. Считается незаконным состоять в браке более чем с одной женщиной или одним мужчиной одновременно. В мировом масштабе моногамия, вообще говоря, не является самой распространенной формой брака. Джордж Мердок, проведший сравнительное исследование 565 различных обществ, обнаружил, что полигамия допускается в 80% из них. Термин «полигамия» обозна чает форму брака, при которой мужчина или женщина может иметь более одного супруга. Существуют два типа полигамии: полигиния, при которой мужчина может состоять в браке одновременно более чем с одной женщиной, и менее распространенная полиандрия, при которой женщина может состоять одновременно в двух и более брачных союзах с разными мужчинами...
СЕМЬЯ И БРАК В ИСТОРИИ ЕВРОПЫ
До начала индустриализации большинство семей являлись производственными ячейками, они обрабатывали землю или за нимались ремеслом. До создания собственных репродуктивных семей люди, как правило, входили в состав других семей, с членами которых вместе жили и работали. Выбор будущего супруга обычно определяли не любовь и романтические увлечения, а социальные и экономические интересы, диктовавшие необходимость беспере бойного функционирования семейного производства и заботы об иждивенцах. Лендлорды часто прямо вмешивались в выбор брачных партнеров своих арендаторов, поскольку были заинтересованы в том, чтобы работы на их земельных владениях велись эффективно. Для Центральной Европы было типичным, что человек, обнаружив ший желание вступить в брак, должен был получить разрешение у лендлорда. Безземельным беднякам, имевшим мало шансов приоб рести дом или ферму, иногда запрещалось вступать в брак.
Сексуальные отношения до и вне брака в средневековой Европе были весьма распространенным явлением как среди бедных, так и среди зажиточных слоев населения. В некоторых районах мужчине считалось позволительным до женитьбы проверить способность своей будущей жены к деторождению. Если беременность наступала, браку ничто не препятствовало, в противном случае невеста могла так и не выйти замуж. Количество незаконнорожденных детей во многих частях Европы (особенно в Центральной) было, по совре менным нормам, исключительно большим. Законности появления
296
297
ребенка на свет придавалось сравнительно малое значение, и дети от внебрачных союзов часто принимались в семью и воспитывались наравне с законным потомством...
Генезис семьи
Историк Лоуренс Стоун составил схему изменений, приведших к смене средневековых форм семейной жизни современными. Он раз личал три основные фазы в развитии семьи на протяжении трехсот лет: с XVI по XIX в. Господствующей формой семьи в начале этого периода и на протяжении многих лет являлась, по определению Стоуна, открытая родовая семья. Она представляла собой нуклеарную семью, ведущую собственное домашнее хозяйство сравнительно ма лых размеров, но тесно связанную с местной общиной, в том числе со своими родственниками. Согласно Стоуну (хотя другие историки оспаривают его утверждения), в это время семья не являлась для своих членов центром, в котором сосредоточены доверие или при вязанность. Люди не достигали и не пытались достичь той степени эмоциональной близости, которую мы связываем с современной семейной жизнью. Секс рассматривался не как источник удоволь ствия, но как необходимость для получения потомства.
Индивидуальная свобода выбора при заключении брака и другие аспекты семейной жизни были подчинены интересам родителей, родственников или общины. За пределами аристократических кругов чувственная или романтическая любовь рассматривалась моралистами и богословами как нечто отвратительное. По словам Стоуна, семья на протяжении этого периода «была открыта для советов, расспросов и вмешательства извне, со стороны соседей и родственников. Понятие неприкосновенности личности отсутствовало. Семья, таким образом, являлась открытым, легко проницаемым, бесстрастным, авторитар ным институтом... Срок ее существования был недолог из-за частых смертей ее членов и раннего ухода детей из родительского дома...»
На смену открытой родовой семье пришел тип семьи, назван ный Стоуном изолированной патриархальной. Этот тип существовал с начала XVI до начала XVII в., главным образом в высших слоях общества, и являлся переходным. Тем не менее его появление имело большое значение, поскольку ознаменовало распространение от ношений, ставших затем более или менее всеобщими. Нуклеарная семья стала более обособленной и утратила свою связь с другими родственниками и местной общиной. Эта стадия генезиса семьи была связана с ростом значимости материнской и родительской любви, хотя и сопровождалась ростом авторитарной власти отца.
Согласно Стоуну, изолированные патриархальные семьи были постепенно вытеснены замкнутыми привязанными к дому нуклеарны-ми семьями, для которых были характерны тесные эмоциональные связи между их членами, высокий уровень обособленности семьи и повышенное внимание к воспитанию детей. Этот тип организации семьи сохранился до XX в. Появление замкнутых привязанных к дому нуклеарных семей отмечено ростом эмоционального инди видуализма, т.е. заключением брака на основе личного выбора, который определяли нормы эмоциональной, романтической любви. Чувственная любовь заняла должное место не только во внебрачных отношениях, но и в браке.
Возникнув среди более обеспеченных слоев населения, этот тип семьи с приходом индустриализации стал в значительной степени универсальным для западных стран. Выбор супруга начал зависеть от желания поддерживать с ним отношения, основанные на любви и привязанности. Брак и семья западного типа приобрели тот облик, который в общих чертах сохранился до наших дней.
М. С. Мацковский, Д.Г. Олсон
Михаил Семенович Мацковский (1945—2002) — российский соци олог, доктор философских наук, заведующий сектором социологии семьи Института социологии РАН, автор многих публикаций по социологии семьи, в том числе книг: «Современная семья и ее про блемы», 1978; «Молодая семья в большом городе», 1986; «Социология семьи: проблемы теории, методологии и методики», 1989.
Д.Г. Олсон — американский социолог, профессор университета Миннесоты, специалист по проблемам семьи, автор ряда публикаций в этой области; например: D.H. Olson and others. Families, Whot Makes Them Work (rev. ed.). Newbyry Park, CA: Sage, 1989.
Оба автора — активные участники проекта «Семья на пороге тре тьего тысячелетия», выполненного российскими и американскими исследователями в конце 80-х — начале 90-х гг. По результатам про екта изданы американский (США, 1994) и российский (Москва, 1995) варианты совместной книги. Научные редакторы книги с российской стороны, авторы предисловия к российскому изданию А. И. Антонов и М.С. Мацковский отметили, что в итоге исследователи двух стран пришли к простому и ясному выводу: «не такие уж мы разные <...> далеко не все гладко в этой сфере в Америке и в бывшем СССР».
Ниже приведены фрагменты из первой главы российского издания книги. Они демонстрируют как общие черты, так и осо-
298
299
бенности развития семьи в России и США, что позволяет читателю конкретнее воспринять положения, изложенные в главе 7 базового пособия учебного комплекса.
Н.Л.
СЕМЬЯ В РОССИИ И В США: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ ОБЗОР*
Постоянные изменения характерны для жизни семьи как в российском, так и в американском обществе. Однако если приро ду социальных перемен в Соединенных Штатах правильнее всего было бы назвать эволюционной, то нынешние изменения в России являются подлинно революционными и соответственно оказывают кардинальное воздействие на психологические, социальные и эко номические аспекты жизни
Именно в период кризисов возрастают ее роль и значение как важного буфера между индивидом и социальными переменами. Будучи одним из древних институтов общества, семья в той или иной форме сумела выжить в условиях всех известных исторических цивилизаций и культур. Она проявила себя как весьма функцио нальная социальная система, обладающая высокой способностью к адаптации в самой различной обстановке...
Несмотря на глубокие различия в идеологии и культуре двух стран, они неожиданно столкнулись с удивительно схожими типами проблем. В них были созданы крупные комплексные, многооб разные, индустриальные общества. Оба государства в течение по следних 50 лет выступали в роли «сверхдержав», хотя и находились на противоположных полюсах политического и экономического спектра. Возможно, их объективное положение как главных «вра гов» в «холодной войне» способствовало возникновению тех общих культурных черт, которые удается распознать только теперь, когда во всем мире происходят фундаментальные геополитические и экономические изменения.
Если же говорить о более конкретном сходстве между амери канским и российским обществом, то некоторые наиболее значи тельные общие черты мы обнаруживаем и в проблемах, стоящих
* Цит. по: Семья на пороге третьего тысячелетия / Научн. ред.: А.И. Антонов, М.С. Мацковский, Дж.У. Мэдцок, М.Дж. Хоган. М.: Центр общечеловеческих цен ностей, 1995. Глава 1. С. 9—27. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
перед семьей. Среди них изменение роли полов, противоречивость во взглядах на половую мораль, конфликт между поколениями, разводы и уход за иждивенцами...
Состав семьи
Как следует из переписи населения, проводившейся в бывшем СССР в 1989 г., 89 % его жило в семье. Остальные 11 % одиноки или находятся в различных организациях коллективного характера. Эти цифры оставались неизменными с 1979 г. В 1979 г. 66 % населения жило в составе нуклеарных семей с детьми или не имея детей, что несколько превышает соответствующую цифру 1989 г. — 63,5 %. Около 13 % из них были родители-одиночки (Семья в СССР, 1991; Киселева, Синельников, 1988).
В Соединенных Штатах за последние 30 лет традиционные ну-клеарные семьи оказались в меньшинстве. Термин «традиционная» мы относим к семье, где муж и жена живут со своими собственными детьми, где заработок мужа является основным источником до хода, а жена находится на положении домашней хозяйки. В 1950 г. такими были 70 % американских семей. Но в 1989 г. уже лишь 30 % семей в США отвечали этому определению (Glick, 1989). Семьи стали более разнообразными по своему составу, что вызвано прежде всего участившимися случаями разводов и повторных браков, но в определенной мере и тем, что все больше женщин принимают решение иметь детей, не выходя замуж. В 1989 г. в США из общего числа семей 62,8 % представляли собой пары, состоящие в первом браке, 17,1 % — в повторном браке, 11,3% — неполные семьи и 8,8 % составляли семейные структуры других типов (Glick, 1989).
В 1990 г. в США неполными были почти 25 % семей с детьми в возрасте до 18 лет (U.S. Bureau of the Census, 1992). Эта цифра была даже выше для испаноязычных американцев (30 %) и негритянского населения (54 %). Предполагается, что до 60 % американскихдетей, которым сегодня два года, окажутся в неполной семье еще до того, как им исполнится 18 лет (Brophy, 1986).
Как следует из данных 1988 г., относящихся к Советскому Со юзу, только около 10 % детей моложе 18 лет жило в неполных семьях и 2 % проживали в семьях, где оба взрослых не были их биологи ческими родителями. В подавляющем большинстве случаев дети находились вместе с обоими родителями, причем часто в семью входили также деды и бабушки (Киселева, Синельников, 1988). Однако опрос, проведенный среди рабочих в Москве и Львове в
300
301
1988 г., показал, что только 8 % респондентов (все мужчины) не одобряют рождение женщиной ребенка вне брака, в то время как 54 % высказали свое одобрение при условии, что беременность является преднамеренной, а не случайной (Заикина, 1989). Мате ри-одиночки в СССР имели ряд общепризнанных привилегий при распределении жилья, помещении детей в детские учреждения, а также при устройстве на работу.
В обеих странах растет число повторно создаваемых семей. Одно из проведенных в Советском Союзе исследований показало, что 73,6 % мужчин и 62,9 % женщин вступают в повторный брак в течение 15 лет после развода, причем у многих это происходит значительно скорее. Что касается США, то почти 75 % разведенных мужчин и женщин в конечном итоге вновь заводят семью (Cole man, Ganong, 1990). В настоящее время около 17 % американских семей образованы в результате повторного брака одного или обоих партнеров, и это число возрастает.
Размеры семьи сокращаются и в США, и в бывшем СССР, где, например, коэффициент рождаемости упал с 2,8 детей на женщину в 1959-1959 гг. до 2,4 в 1969-1970 гг. и 2,2 в 1980-1981 гг. К 1987 г. эта цифра поднялась до 2,5, но к концу 1988 года вновь упала до 2,45. Для городского населения коэффициент рождаемости в 1988 г. составил 2,0 ребенка на семью (Киселева, Синельников, 1988). В связи с резким ухудшением социально-жилищной ситуации в России эта тенденция в 90-е гг. значительно усилилась. О коэффициенте 2,0 ребенка на семью, особенно в российских горо дах, сегодня приходится только мечтать. Дело доходит до того, что в ряде регионов смертность превышает рождаемость. В Соединен ных Штатах этот процесс также ускорился — здесь произошло снижение с 3,6 детей в 1957 г. до менее чем 2,0 к 1985 г. Коэффициент рождаемости несколько выше для определенных этнических мень шинств (например, 2,3 для негритянского населения и 2,8 для испаноязычных американцев) (Рорепое, 1990).
Роль полов
Как Россия, так и Америка отличается большим числом семей с обоими работающими супругами. В конце 70-х гг. 92 % советских женщин в возрасте от 16 до 54 лет работали вне дома. Однако в по следующие годы начался постепенный отход женщин от трудовой деятельности (во всяком случае, в течение полного рабочего дня), с тем чтобы уделить больше внимания воспитанию детей. В подавля ющем большинстве случаев (80 % в 1983 г.) женщины не работали в течение первого года рождения ребенка, и благодаря законодатель-
ству, принятому в 80-х гг., многие из них продлевали отпуск, предо ставляемый в связи с родами, на дополнительный период времени (Киселева, Синельников, 1988). Естественно, что с ухудшением экономического климата в 90-х гг. начались сложные процессы приспособления женщин к сложившейся неблагоприятной для их семей и лично для них ситуации.
Эта ситуация значительно отличается от положения в Соеди ненных Штатах, где степень занятости женщин всегда далеко от ставала от Советского Союза, и лишь постепенно этот разрыв начал сокращаться. В 1940 г. лишь 27 % всех женщин в Америке работали по найму. К 1988 г. эта цифра возросла до 56 %. В настоящее время доля работающих женщин в возрасте от 25 до 54 лет там составляет 37 млн, или 75 %, т.е. примерно столько же, сколько в бывшем СССР (Matthews, Rodin, 1989)...
Характер брака
В настоящее время в Соединенных Штатах средний возраст мужчин при вступлении в первый брак составляет 26,0 лет и жен щин — 23,5 года. Это самый высокий возраст за всю историю США. В 1960 г. он составлял 22,8 года для мужчин (Glick, 1989). Подобная тенденция (повышения возраста вступления в брак) не наблюдается в России. Судя по результатам переписи 1989 г., мужчины в среднем вступают здесь в первый брак в 23,0 года, а женщины в 21,7 года. Эти цифры почти не изменились за время, прошедшее после преды дущей переписи 1979 г. (Демографический ежегодник, 1990).
В обеих странах браки становятся более гетерогенными с точки зрения происхождения партнеров. В США принадлежность к одной среде до сих пор является значительным фактором, способствующим заключению брака. В то же время там растет тенденция к открытости, т.е. к вступлению в брак людей, принадлежащих к разным этниче ским и религиозным группам (Fowers, Olson, 1989). Этническая и религиозная ситуация здесь наиболее точно может быть определена как «мозаичная», и семья выступает в роли «плавильного тигля», в котором сплавляются воедино различные культурные и иные тра диции. Сравнение браков в Российской Федерации, заключенных в 1978 и 1988 гг., свидетельствует о том, что, как и в Америке, они все чаще совершаются между людьми, принадлежащими к разным национальностям. В 1988 г. 9,7 % русских мужчин и 11,1 % русских женщин вступили в брак с лицами других национальностей. Наибо лее часто вступление в смешанные браки в России можно наблюдать среди немцев (64,4 % женщин и 67,6 % мужчин) и евреев (47,6 % женщин и 58,3 % мужчин) (Тольц, 1990).
302
303
Что касается основных тенденций в развитии института брака в США, то обобщенные данные о них представлены в таблице 1.7, где фигурируют пять ключевых показателей, свидетельствующих о наличии в этой сфере серьезных перемен.
Таблица 1.7
Изменения в отношении к институту брака в США по пяти основным показателям
|
Ценностные ориентации |
1960 |
1985 |
|
Процент детей, рожденных вне брака |
5 |
22 |
|
Процент незамужних матерей в возрасте до 20 лет |
15 |
58 |
|
Число разведенных на 1000 состоящих в браке |
35 |
130 |
|
Процент детей, живущих с одним из родителей |
9 |
25 |
|
Процент взрослого периода жизни, прожитого совместно с супругом (супругой) и детьми |
62 |
43 |
Семья и воспитание детей
... Семейная жизнь и воспитание детей неуклонно становятся в России все более рациональными и демократичными. Книги из вестных американских специалистов, как доктор Б. Спок, приобрели здесь такую же популярность, как в свое время в Соединенных Шта тах, значительно расширилась в последнее время сеть негосударствен ных воспитательных и лечебных детских учреждений, консультаций для супругов и т.д. Однако для обеих стран характерно большое раз нообразие подходов к методам воспитания детей, в особенности у представителей различных этнических групп, проживающих в рамках географического региона. Для обоих обществ характерно также, что матери принимают большее участие в воспитании детей, чем отцы. «Постсоветские» отцы имеют даже меньше повседневного обще ния с сыновьями и дочерьми, чем американские мужчины. Это об условлено, в частности, ростом загруженности на основной работе и необходимостью брать одну или несколько дополнительных работ для содержания семьи. Как и в Соединенных Штатах, воспитанием занимаются в основном матери и женщины-педагоги. В России, так
же как и в Америке, дети, не проживающие в сельской местности, в большинстве случаев приобретают трудовые навыки вне семьи (Бож ков, Голофаст, 1986). Пойдут ли российские отцы по томуже пути, на который недавно встали американцы, в смысле более глубокой во влеченности мужчин в процесс воспитания, — покажет практика...
КС. Кон
Игорь Семенович Кон (род. в 1928 г.) — известный российский социолог, доктор философских наук (1959), профессор (1963), ака демик Российской академии образования (1989), член Междуна родной академии сексологических исследований (1979), почетный профессор Корнелльского университета (США), доктор honoris causa университета Серрей (Великобритания, 1992).
Окончил исторический факультет Ленинфадского педагогиче ского института им А. И. Герцена (1947), защитил две кандидатские диссертации — по новой истории и по истории философии (1950). Работал на философском факультете Ленинградского университета (1956—1967), затем — в системе Академии наук: в Институте фило софии (1967—68), Институте конкретных социальных исследований (1969-1972), Институте общественных наук (1972-1974), Институте этнологии и антропологии (с 1974).
Докторская диссертация И.С. Кона была посвящена теме «Фило софский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли». Автор одной из первых социологических монографий, вышедших в шести десятые годы, — «Позитивизм в социологии» (1964). Параллельно он активно изучал социологические и психологические проблемы личности. На основе курса лекций в ЛГУ опубликовал наиболее известную работу того периода — «Социология личности» (1967). По его инициативе на Конгрессе Международной социологической ассоциации в Варне (1970) был создан Исследовательский комитет по истории социологии. Под редакцией И.С. Кона подготовлена книга «История буржуазной социологии XIX — начала XX века» (1979).
После разгрома «Пражской весны» (1968) он пошел по пути психологизации изучаемых проблем личности и подготовил книги «Открытие «Я» (1978) и «В поисках себя» (1984). Затем обратился к исследованию специальных проблем — социологии молодежи, дружбы, взаимоотношений между полами (сексология). Автор сайта http ://www. neuro. net. ru/sexology/about. html
В годы работы в Ленинградском университете содействовал созданию лаборатории социологических исследований; работая в
304
305
ИКСИ АН, руководил Отделом социологии личности и проектом «Личность и ценностные ориентации».
Автор свыше 40 книг и трехсот статей, многие из которых пере ведены на иностранные языки. В настоящей Хрестоматии воспро изводится (с незначительными сокращениями) статья И. С. Кона, иллюстрирующая творческий подход автора к анализу динамики ценностных ориентиров общества, заложенных в культуре.
А.З., Н.Л.
СЕКСУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА XXI ВЕКА*
Историческое развитие человеческой сексуальности, как и всех прочих сфер жизни, подчинено нормам индивидуализации и плюрализации. Главные тенденции этого развития являются глобальными.
Сексуально-эротическое поведение и мотивация на наших глазах эмансипируются от репродуктивной биологии, которой они обязаны своим происхождением в филогенезе. На индивидуально-психологи ческом уровне так было всегда. Люди, как и животные, спариваются не для размножения, а для удовольствия. Однако в прошлом эта сторона дела всячески вуалировалась и приглушалась. «Нормальной» считалась только такая сексуальная активность, которая способство вала или могла привести к зачатию. В XX в. положение изменилось. Общественное сознание (нормативная культура) приняло тот факт, что сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в оправдании и является самоценной. В конце XX в. мотивационное разделение сексуальности и репродукции обрело также материаль ную базу. С одной стороны, эффективная контрацепция позволяет людям заниматься сексом, не боясь зачатия. С другой стороны, генная инженерия создает потенциальную возможность произво дить потомство «в пробирке», с заранее запрограммированными наследственными данными, без сексуального общения и даже личного контакта родителей. Расширение сферы индивидуальной репродуктивной свободы чревато серьезными социальными по следствиями (например, угрозой депопуляции, вместо привычного перенаселения, или изменения необходимого соотношения полов, если «все» вдруг захотят рожать мальчиков). Благодаря достижениям
* Цит. по: Кон И. Сексуальная культура XXI века//Педагогика. 2003. № 4. С.3—15. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
медицины существенно расширяются возрастные рамки сексуальной активности: люди могут испытывать сексуальные радости чаще и дольше, чем в недавнем прошлом. Однако чтобы продолжать сек суальную жизнь до старости, нужно заботиться о поддержании не только потенции, но и здоровья, красоты и культуры тела в целом, причем это в равной мере касается мужчин и женщин. Новая куль тура телесности иногда порождает тревоги и психологические расстройства, например, болезненное желание похудеть, но одно временно стимулирует заботу о здоровье и о соблюдении правил личной гигиены. Однако это возможно только при достаточно высоком уровне благосостояния и общественного здравоохране ния. Бедные и необразованные слои населения (и целые общества) остаются также сравнительно сексуально обездоленными.
В XX в. радикально изменились представления людей о здо ровье. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) начиная с 1975 г. разграничивает понятия репродуктивного и сексуального здоровья. По определению ВОЗ, сексуальное здоровье — «не просто отсутствие расстройств, дисфункций или болезней, а связанное с сексуальностью состояние физического, эмоционального, душев ного и социального благополучия». Всемирная Сексологическая Ассоциация на конгрессе в Валенсии (1997) приняла специальную «Декларацию сексуальных прав».
Сдвиги в сексуальной культуре неразрывно связаны с измене ниями гендерного порядка. Сексуальная революция второй половины XX в. была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели — плоть от плоти общего принципа социального равенства. Сравнительно-исторический анализ дина мики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведен ческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числе сексуальных партнеров, про явлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т.д.
Соотношение половых (биологически обусловленных) и тендерных (социально-сконструированных) различий мужской и женской сексуальности остается теоретически спорным. Появление гормональной контрацепции дает женщинам небывалую власть над репродуктивными процессами. Сегодня женщина может решать этот вопрос без согласия и даже без ведома мужчины. Ресексуализация женщин, которые лучше мужчин рефлексируют и вербализуют свои сексуальные потребности, также создает для мужчин трудности, такие, как исполнительская тревожность. Современные молодые
306
307
женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые в прежний мужской джентльменский набор не входили. Традиционная поляризация мужской и женской сексуальности корректируется принципами основанного на взаимном согласии партнерского секса. Однако, при всем выравнивании мужских и женских сексуальных сценариев, мужская сексуальность остается более экстенсивной, предметной, не связанной с эмоциональной близостью и переживаемой не как отношение, а как завоевание и достижение.
Сексуальное раскрепощение женщин способствует росту их сек суальной активности и удовлетворенности, уменьшает фригидность и т.д. Тем не менее женщины чаще мужчин не испытывают сексу ального желания (в Финском национальном опросе 1992 г. это при знали от 5 до 20 % мужчин и от 15 до 55 % женщин). В Петербурге, по данным репрезентативного опроса 1996 г., отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5 % мужчин и 36 % женщин. Это не только сексологическая, но и социальная проблема.
В прошлом изучение сексуального поведения часто строилось вокруг институтов брака и семьи. Сопоставление брачной, добрачной и внебрачной сексуальной активности и сегодня остается суще ственным. Вопреки предсказаниям радикалов, моногамный брак и юридически неоформленные постоянные партнерские отношения (сожительства) отнюдь не отмирают. Но сами семейные ценности дифференцируются, на первый план выходят показатели качества жизни и субъективного благополучия. Современные партнерства и браки тяготеют к тому, чтобы быть «чистыми» (термин Э. Гидденса), самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологической интимности, независимо от способа их оформле ния. Такие отношения значительно менее устойчивы, чем церковный брак или буржуазный брак по расчету. Отсюда — увеличение числа разводов и связанных с ними социально-психологических проблем. Те же самые процессы, которые порождают болезненные проблемы, нередко содержат в себе объективные предпосылки их смягчения (например, психологическая травма, причиняемая ребенку разводом родителей, смягчается осознанием того, что это явление массово, ты не один в таком положении). Но это возможно только при наличии реалистической социально-педагогической стратегии.
Установка на возможную временность сексуального партнерства производна от высокой социальной мобильности, которая делает любые социальные идентичности и принадлежности более изменчи выми и сменными. Высокая мобильность создает ситуацию ненадеж-
ности и неопределенности, но одновременно увеличивает степень индивидуальной свободы и связанной с нею ответственности.
Важные сдвиги происходят в сфере сексуальной морали. Хотя моральное регулирование и оценка сексуальных отношений не исче зают, они становятся более гибкими и реалистическими. В результате уменьшается разрыв между повседневной, бытовой и официальной моралью и суживается круг морально оцениваемых явлений. Число сексуальных партнеров и варианты конкретных сексуальных тех ник (что именно люди делают в постели) постепенно становятся исключительно делом личного усмотрения. Вместе с тем сужение сферы морального регулирования компенсируется более высокими требованиями к характеру отношений. Важнейшим критерием мо ральной оценки сексуальных действий и отношений становится их добровольность, взаимное согласие партнеров, причем требователь ность общества в этом отношении заметно повышается. Осуждению, а порой и юридическому преследованию подвергается не только прямое сексуальное насилие, но и различные формы сексуального принуждения, на которые раньше не обращали внимания.
Важный элемент современной сексуальной культуры — норма лизация гомосексуальности, связанная с общим ростом социальной терпимости, ослаблением тендерной биполярности и эмансипацией сексуальности от репродукции. Хотя гомофобия и дискриминация людей по признаку их сексуальной ориентации остается серьезной социально-политической проблемой, в последние 30 лет во всем мире наблюдается заметный рост терпимости к однополой любви, особенно среди более молодых и образованных людей, а также увеличение числа мужчин и особенно женщин, которые призна ют, что испытывали сексуально-эротическое влечение к лицам собственного пола.
Согласно выработанной ВОЗ Международной классификации болезней (МКБ-10), принятой во всех цивилизованных странах, включая Россию (с 1999 г.) и Китай (с 2001 г.), гомосексуальность не считается болезнью и не подлежит лечению. Многие западные стра ны в последние годы легализовали однополые браки или домашние партнерства. Европейское сообщество считает дискриминацию лю дей по признаку их сексуальной ориентации такой же юридически и морально неприемлемой, как расизм или антисемитизм. Намечаются сдвиги в признании права однополых пар на усыновление детей...
Принципиально меняется отношение общества к эротике. В XX в. ее включили в число законных предметов массового по требления. Научные исследования показывают, что администра-
308
309
тивные запреты на эротику большей частью неэффективны, а сами сексуально-эротические материалы не приносят того вреда, который им приписывают. Потребление эротики становится делом индивидуального усмотрения, а свобода получения и распростра нения сексуальной информации — одним из неотчуждаемых прав взрослого человека.
Существенный сдвиг в сексуальных установках конца XX в. — нормализация мастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу, отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое. Многие взрослые благополучно женатые люди не только дополняют мастурбацией партнерские отношения, но и считают ее самоценной формой сексуальной активности. Важной формой сексуального удовлетворения, особенно для тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу, становится виртуальный секс. Как и всякое новое явление, это чревато опасностями, преж де всего — возможностью отрыва от действительности и ухода из реальной жизни в виртуальную. Однако «Интернет-зависимости», как и «телемании», по поводу которой паниковали в середине XX в., подвержены главным образом люди с уже наличными коммуника тивными проблемами и трудностями.
Меняются функции коммерческого секса (проституции). Его от рицательные стороны общеизвестны. Во-первых, он угрожает здо ровью населения, будучи рассадником венерических заболеваний и СПИДа. Во-вторых, он покоится на угнетении женщин. В-третьих, проституция безнравственна. В-четвертых, она тесно связана с преступным миром. В-пятых, несмотря ни на какие запреты, в нее вовлекаются несовершеннолетние. Однако проституция неот делима от таких социальных условий, как бедность, безработица, бездомность. Кроме того, нужно ясно осознавать, кого и отчего мы хотим защитить. Защита общества от инфекционных заболеваний, женщин и детей — от сексуальной эксплуатации, людей вообще от греха и безнравственности — совершенно разные задачи, требую щие разных методов. Выработать единую стратегию относительно проституции западные общества в XX в. не смогли, две самые либеральные страны — Нидерланды и Швеция — в этом вопросе решительно расходятся.
Особенно большие сдвиги происходят в характере сексуального поведения и ценностей подростков. Во второй половине XX в. практически во всем мире произошло снижение возраста сексуального
дебюта и уменьшение разницы в этом отношении между мужчинами и женщинами. Пик этого процесса пришелся в Европе и США на 1960-70-е гг., затем он затормозился. Снижение возраста сексуального дебюта и автономизация подростковой и юношеской сексуальности от «внешних» форм социального контроля (со стороны родителей, школы, церкви и государства) создает ряд потенциально опасных ситуаций, прежде всего — нежелательных беременностей, абортов и заражения инфекциями, передаваемыми половым путем (ИППП), последнюю угрозу сделал особенно серьезной СПИД. В 1970-х гг. раннее начало сексуальной жизни на Западе повсеместно коррелировало с различными антинормативными и девиантными поступками (плохая школьная успеваемость, пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т.д.). В 1980—90-х гг. положение изменилось. Хотя раннее начало сексуальной жизни и сегодня часто сочетается у подростков с проблемным поведением и стремлением скорее повзрослеть, последствия этого зависят как от социальных условий, так и от индивидуальных, личных особенностей подростка. В тех странах, где существует эффективное сексуальное просвещение, сексуальная активность подростков значительно реже сопровождается эпидемиологическими и другими социальными издержками. Хотя тенденции развития подростковой сексуальности всюду одни и те же, между странами есть существенные различия.
Убедившись в неэффективности внешнего контроля за подрост ковой сексуальностью, педагоги и психологи возложили надежды на сексуальное просвещение. Вначале некоторые думали, что с этим справится родительская семья, но хотя родительская семья — важ ный фактор нравственного и эмоционального воспитания детей, сексуального образования она не дает и дать не может. Это делают другие социальные институты — общество сверстников, средства массовой информации, а прежде всего — школа, причем акцент делается не на запретах, а на убеждении и просвещении. Предпри нимаемые в этом направлении усилия дают положительные плоды, особенно в том, что касается уменьшения количества абортов и профилактики ИППП и ВИЧ-инфекции. Те страны, которые с этим запоздали, например США (в 1969 г. лидер американских ультраправых Роберт Уэлч утверждал, что школьное сексуальное просвещение — «грязный коммунистический заговор для подрыва духовного здоровья американской молодежи»), имеют значительно худшие социальные показатели по всем связанным с сексуальнос тью вопросам.
310
311
Ситуация в России
Исторически традиционная русская сексуальная культура, как на бытовом, так и на символическом уровне, всегда отличалась крайней противоречивостью. Отношение к сексуальности и эроти ке в России всегда было политизировано и поляризовано. Тем не менее в России XIX — начала XX в. происходили принципиально те же процессы, что и в Европе, и обсуждались они в том же самом интеллектуальном ключе. Особенно важную роль в развитии рус ской сексуально-эротической культуры сыграл Серебряный век. Октябрьская революция прервала это поступательное развитие. Большевистская партия видела в неуправляемой сексуальности угро зу своей идеологии тотального контроля над личностью. Столкнув шись уже в 1920-х гг. со сложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами (дезорганизация брачно-семейных отношений, рост числа нежелательных беременностей и абортов, распространение проституции, ИППП и т.д.) и не сумев разрешить их цивилизованным путем, советская власть в 1930-х гг. обратилась к репрессивным, командно-административным методам (рекриминализация гомосексуальности, запрещение коммерческой эротики, ограничение свободы развода, запрещение искусственных абортов и т.д.). Идеологическим оправданием этой политики была уникальная большевистская сексофобия («у нас секса нет»), с резко выраженной антибуржуазной и антизападной направленностью. Вся сексуально-эротическая культура — эротическое искусство, научные сексологические исследования и какое бы то ни было сексуальное просвещение — в СССР была выкорчевана.
Официально провозглашенные практические цели этой по литики — укрепление семьи и нравственности и повышение рож даемости — не были достигнуты. Напротив, она имела эффект бумеранга. Вместо повышения рождаемости страна получила рост числа подпольных абортов, а как только аборты были легализова ны — заняла по этому показателю первое место в мире. Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровня немой, чисто физиологиче ской активности, делая ее не только примитивной, но и социально опасной и непредсказуемой.
Уже в начале 1960-х гг., как только репрессивный режим осла бел, сексуальный дискурс стал возрождаться, причем выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но и то, что, несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главные тенденции динамики сексуального поведения в СССР были те же,
что и там — снижение возраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации от матримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий и рождений, повышение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том же направлении эво люционировали и сексуальные установки россиян.
По данным всех эмпирических исследований, существенные сдвиги в этом направлении начались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-х гг. Молодежь 1990-х гг. только продолжила этот процесс эмансипации.
Отличие России от Запада заключается не в направлении разви тия, а в его хронологических рамках и в степени осознания обществом происходящих перемен.
В демократических странах Запада сдвигам в сексуальном по ведении предшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждались публично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто не бывает). Однако цензурные запреты (раньше) и отсутствие профессионального дискурса (те перь) препятствуют осознанию этих сдвигов, которые из-за этого кажутся неожиданными и катастрофическими, а порой и в самом деле становятся таковыми.
Прежде всего это касается подростковой сексуальности. Дина мика и структура сексуальной активности российских городских подростков вполне сравнима с тем, что происходит в остальном мире. Поданным СИ. Голода (1996), возраст сексуального дебюта российских подростков за последние тридцать лет все время снижал ся. Поданным наших опросов, в 1993 г., в 16 лет первый половой акт пережили 38 % мальчиков и 25 % девочек, а в 1995 г. эти цифры повысились до 50 % и 33 %. Некоитальные, социально и психоло гически менее ответственные, сексуальные контакты начинаются гораздо раньше и распространены значительно шире.
Сами по себе эти цифры не сенсационны и вполне сопоставимы с западными. Тип современной российской подростковой сексуальной культуры, включая корреляции между ранним сексуальным дебютом и антинормативным поведением, очень похож на то, что существо вало в США и в странах Западной Европы 30 лет тому назад. Однако в России эти сдвиги происходят в крайне неблагоприятной социально-экономической обстановке и на фоне крайне низкого уровня сексуальной культуры. По справедливому замечанию Эверта Кеттинга, сексуальное поведение российских подростков принадлежит к XXI в., а их сексуальное сознание и знания остаются на уровне середины 1950-х гг.
Неудивительно, что в России катастрофически велик про цент незапланированных беременностей и абортов, а прирост
312
313
СПИДа — самый большой в Европе. Обращает на себя внимание также рост проституции, в том числе подростковой и детской, распространенность в молодежной среде сексуального насилия, торговля несовершеннолетними, безнаказанное производство и распространение детской порнографии и т.д.
В дополнение к общим задачам борьбы с бедностью, детской безнадзорностью, преступностью и наркоманией, необходимое условие преодоления отрицательных последствий подростковой сексуальности — сексуальное образование. Однако с 1996 г. против идеи сексуального просвещения идет форменный крестовый по ход под антизападными лозунгами. Дело изображается так, будто за пропагандой безопасного секса и контрацепции стоят западные спецслужбы, желающие не только деморализовать, но и физически истребить российский народ. Возрождаются и популяризируются мастурбационные страхи и даже предлагают ввести уголовное на казание за гомосексуальность.
Продолжение нынешней сексуальной политики (точнее — за меняющей ее антисексуальной истерии), в сочетании с другими неблагоприятными условиями (низкий уровень жизни, низкая рождаемость, высокая детская смертность, низкая культура здоровья и особенно традиционная нечувствительность россиян к факторам социального и личного риска и угрозы смерти, связанная с такими культурно-историческими диспозициями, как фатализм, социаль ный мазохизм и выученная беспомощность) увеличивает вероят ность физического вымирания и деградации страны.
3.3. Общины
Фридрих Энгельс
Фридрих Энгельс (1820—1895) — соратник и друг Карла Маркса, вместе с ним заложил основы марксизма. В то время, когда К. Маркс формировал свою социологическую концепцию, Ф. Энгельс провел первое эмпирическое социологическое исследование, результаты которого запечатлены в его книге «Положение рабочего класса в Англии. По собственным наблюдениям и достоверным источникам» (1845). Примечательно, что это исследование Ф. Энгельс осуществил непосредственно вслед за выходом трех последних социологических томов «Курса позитивной философии» О. Конта (1839—1841), но с иных, радикально революционных позиций.
Охотно уступая Марксу пальму первенства в разработке эконо мической и политической теории, бывший вольнослушатель лекций
314
Шеллинга в Берлинском университете (1841), полиглот Энгельс с удо вольствием углублялся в философские и историко-этнологические исследования: вспомним его «Анти-Дюринг», «Диалектику природы», «Происхождение семьи, частной собственности и государства».
Ниже приведен фрагмент одного из блестящих историко-этноло-гических очерков Ф. Энгельса — «Марка» (нем. Mark — крестьянская община). Он был написан как приложение к немецкому изданию брошюры Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» (1882), а вскоре также напечатан в газете "Sozialdemokrat" и издан отдельной брошюрой (1883) — с целью распространения среди не мецкой социалистической партии сведений относительно истории возникновения и развития земельной собственности в Германии. В этом очерке, рукопись которого была одобрена Марксом, Энгельс частично использовал материалы по истории древних германцев (от времен Цезаря и Тацита до франкского периода включительно), собранные им в 1881-1882 гг. (см.: К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч.Т. 19. С. 442-546).
Уместно вспомнить, что в начале 1881г. известная деятельница народнического движения Вера Засулич обратилась к Марксу с во просом о возможной судьбе русской общины, разлагавшейся после отмены крепостного права (1861). Вопрос оказался не простым: Маркс сделал четыре наброска ответа. В первом из них он писал: «Обращаясь к далекому прошлому, мы встречаем в Западной Европе повсюду общинную собственность более или менее архаического типа; вместе с прогрессом общества она повсюду исчезла» (с. 401). В третьем наброске ответа Маркс отметил разнообразие типов земледельческой общины: «Один из типов... являет собой русская община. Ее эквивалент на Западе — германская община» (там же, с. 417). В итоге Маркс направил Вере Засулич краткий, но очень ем кий ответ и продолжил начатое им ранее изучение пореформенной России в «Заметках о реформе 1861 г. и пореформенном развитии России» (1881—1882). Одновременно Энгельс стал собирать упомя нутые материалы по истории древних германцев, в особенности по истории германской общины. На основе этих материалов он и под готовил очерк «Марка», который демонстрирует распространенность земледельческой общины в дофеодальной, отчасти и феодальной За падной Европе. Данный очерк убедительно демонстрирует общность ранних форм социальных отношений в большинстве стран Европы, включая Россию, что составляет одно из принципиальных положе ний базового пособия учебного комплекса (см. главу 8 и др.).
ИЛ:
МАРКА*
В такой стране, как Германия, где еще добрая половина на селения живет земледельческим трудом, рабочие-социалисты, а через них и крестьяне, непременно должны познакомиться с тем, как возникла современная земельная собственность, и крупная, и мелкая. Нынешней нищете поденщиков и нынешней долговой кабале мелких крестьян необходимо противопоставить древнюю общую собственность всех свободных мужчин, охватывавшую все, что для них тогда действительно являлось «отечеством», т.е. унаследованным свободным общим владением. Поэтому я даю краткое историческое описание того древнейшего земельного строя германцев, который сохранился до наших дней, хотя в виде жалких остатков, и который на протяжении всего средневековья служил основой и образцом всякого общественного устройства и пронизывал всю общественную жизнь не только Германии, но и Северной Франции, Англии и Скандинавии. И все же он был столь основательно забыт, что лишь в последнее время Г.Л. Мауреру при шлось снова открывать его действительное значение.
Два стихийно возникших факта господствуют в первобытной истории всех или почти всех народов: разделение народа по признаку родства и общая собственность на землю. Так было и у германцев. Деление на племена, родовые группы и роды, принесенные ими из Азии, деление, по которому еще в римскую эпоху их боевые от ряды строились так, что всегда плечом к плечу стояли ближайшие родичи, — это же деление определяло у них порядок овладения новым районом к востоку от Рейна и к северу от Дуная. Каждое племя оседало на новом месте не по прихоти и не в силу случайных обстоятельств, а в соответствии с родственной близостью соплемен ников, как на это ясно указывает Цезарь. Более близким по родству крупным группам доставалась определенная область, в пределах которой опять-таки отдельные роды, включавшие определенное число семей, селились вместе, образуя отдельные села. Несколько родственных сел образовывали «сотню» (на древневерхненемец ком — huntari, на древнескандинавском — heradh), несколько сотен образовывали округ (Gau); совокупность этих округов составляла самый народ. Земля, на которую не притязало село, оставалась в
* Цит. по: Энгельс Ф. Марка // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 328-337. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 8 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
распоряжении сотни; то, что не попадало в надел сотни, оставалось в ведении всего округа; оказывавшаяся и после этого не поделенной земля — большей частью очень значительная площадь — находилась в непосредственном владении всего народа...
Вплоть до того времени, когда Франкское государство под чинило себе германские земли на восточном берегу Рейна, центр тяжести общины-марки, по-видимому, находился в округе, а округ, собственно говоря, и охватывал общину-марку. Ибо только этим и объясняется, что при возникновении административного деления Франкского государства так много старых крупных марок снова появляется в качестве судебных округов. Но уже вскоре после этого началось раздробление старых крупных марок. Однако еще в «Имперском праве» XIII и Х1Устолетий значится, что, как правило, марка включает от 6 до 12 сел.
Во времена Цезаря по крайней мере значительная часть гер манцев, — а именно племя свевов, еще не перешедшее к прочной оседлости, — обрабатывала пашню сообща. Происходило это, как можно предполагать по аналогии с другими народами, следующим образом: отдельные роды, включавшие в себя по нескольку связан ных узами близкого родства семей, обрабатывали сообща предо ставленную им землю, которая из года в год подвергалась переделу, продукты же распределялись между семьями. Когда же и свевы к началу нашего летосчисления прочно осели на новых местах, такой порядок вскоре прекратился. Во всяком случае, Тацит (через 150 лет после Цезаря) знает только обработку земли отдельными семьями. Но и им земля для обработки предоставлялась только на один год: по истечении каждого года снова производился передел, и участки переходили в другие руки.
Мы и теперь еще можем видеть на Мозеле и в Хохвальде, в так называемых подворных общинах [Gehoferschaften], как это проис ходило. Вся пахотная земля, поля и луга — правда, уже не ежегодно, но все же через каждые 3, 6, 9 или 12 лет — там соединяются в один общий массив и делятся на некоторое число «конов» [«Gewanne»] в зависимости от расположения и качества почвы. Каждый кон, в свою очередь, делится на столько равных частей в виде длинных узких полос, сколько правомочных членов имеется в общине; эти части распределяются между ними по жребию, так что каждый член общины получает первоначально равную долю в каждом коне, т.е. от каждого участка, отличающегося своим расположением и качеством почвы. В настоящее время наделы стали неравными в результате дробления при наследовании, вследствие продажи и т.д., но старый
316
317
полный надел все еще составляет ту единицу, пи которой опреде ляются размеры половины, четверти, восьмой и прочих долей на дела. Необработанная земля, леса и пастбища остаются общинным владением для совместного пользования...
В результате отказа от новых переделов пахотной земли марко-вый строй принимает теперь ту форму, в какой он выступает перед нами не только в старых «Правдах» V—VIII вв., но также в английских и скандинавских средневековых судебниках, в многочисленных германских Марковых уставах (так называемых Weistiimer) от XIII до XVII столетия и в обычном праве (coutumes) Северной Франции.
Община-марка, отказавшись от права периодического передела пахотной земли и лугов между отдельными своими членами, из всех прочих своих прав на эти земли не уступила ни одного. А эти права были весьма значительны. Община передала свои земли отдельным лицам только с целью использования их в качестве пашен и лугов, но не для какой-либо другой цели. На то, что выходило за эти пределы, частный владелец не имел никакого права. Найденные в земле со кровища, залегавшие глубже, чем достает сошник, первоначально принадлежали поэтому не владельцу, а общине; то же относится к праву добывать руду и т.д. Все эти права впоследствии были узурпи рованы феодалами и князьями и обращены ими в свою пользу.
Но и пользование полем и лугом было подчинено контролю и регулированию со стороны общины, что осуществлялось следующим образом. Там, где господствовало трехполье, — а это было почти везде, — вся пахотная земля села делилась на три одинаковых по размеру поля; каждое из них попеременно предназначалось один год для озимых посевов, второй год для яровых, третий год шло под пар. Таким образом, село каждый год имело свое озимое, яровое и паровое поле. При распределении земли заботились о том, чтобы каждый член общины получал одинаковую долю во всех трех полях и мог бы, таким образом, без ущерба подчиняться принудительному севообороту общины; в соответствии с этим озимые он должен был сеять только на своем участке озимого поля и т.д.
Что же касается парового поля, то, пока оно находилось под паром, оно всякий раз снова переходило в общее владение и ис пользовалось всей общиной в качестве пастбища. А как только кончалась уборка урожая на двух других полях, они также снова возвращались в общее владение до нового посева и использовались в качестве общинного выгона. То же самое относится к лугам после осеннего сенокоса. На всех полях, где должен был пастись скот, владелец обязан был удалить изгороди. Этот так называемый при-
нудительный выпас естественно требовал, чтобы время посева, как и жатвы, не зависело от воли отдельного лица, а было для всех общим и устанавливалось общиной или обычаем.
Вся остальная земля, т.е. все, что не входило в усадьбу и в па хотный надел: лес, пастбища, пустоши, болота, реки, пруды, озера, дороги, места охоты и рыбной ловли, — оставалась, как и в стари ну, общинной собственностью, предназначенной для совместного пользования. Подобно тому как доля каждого члена общины в поделенной пахотной земле марки была первоначально для всех одинаковой, так же одинакова была и доля его в пользовании «об щими угодьями марки». Способ этого пользования определялся всеми членами общины; таким же образом устанавливался способ наделения, когда уже возделанной земли больше не хватало и от общих угодий марки отрезывался участок для возделывания. Общие угодья марки использовались главным образом для выпаса скота и откармливания свиней желудями; кроме того, леса доставляли стро ительный материал и дрова, листья для подстилки, ягоды и грибы, а болота, если они имелись, — торф. Постановления о пастбищах, об использовании леса и т.д. составляют главное содержание много численных сохранившихся от различнейших периодов Марковых уставов. Они были записаны в те времена, когда старое неписаное обычное право начинало оспариваться. Сохранившиеся еще общин ные леса являются жалким остатком этих древних не поделенных общих угодий марки. Другим пережитком, по крайней мере в Запад ной и Южной Германии, является глубоко коренящееся в народном сознании представление, что лес есть общее достояние и каждый может собирать в лесу цветы, ягоды, грибы, буковые орешки и т.д. и вообще имеет право делать все, что ему угодно, пока и поскольку он не причиняет вреда...
В древние времена строй марки был почти единственным обще ственным устройством тех германских племен, у которых не было королей. Старая родовая знать, которая пришла в упадок во время переселения народов или вскоре после него, легко приспособилась к этому строю, как и все стихийно возникшее вместе с ним, точно так же, как кельтская клановая знать еще в XVII в. уживалась с ирландской земельной общиной. И марка пустила столь глубокие корни во всей жизни германцев, что мы обнаруживаем ее следы на каждом шагу в истории развития нашего народа...
Марковый строй приспособлялся к самым изменчивым отноше ниям владения возделанной землей, пока еще существовали общие угодья марки, а также к разнообразнейшим правам собственности на
318
319
г'
них, когда марка перестала быть свободной. Марка погибла вслед ствие разграбления почти всей крестьянской земли, как поделенной, так и неподеленной, — разграбления, произведенного дворянством и духовенством при благосклонном содействии территориальной власти. Но экономически она устарела, потеряв жизнеспособность в качестве формы земледельческого производства, фактически лишь с тех пор, как гигантский прогресс сельского хозяйства за последние сто лет превратил земледелие в науку и привел к появлению совер шенно новых форм производства.
Макс Вебер
Сведения о М. Вебере даны в разделе 1. Ниже приведены выдерж ки из его трудов «История хозяйства» и «Город» (1921), опубликован ных посмертно, в 1921 г. В первом из них ясно показан общинный характер первоначальных форм национально-немецкого аграрного строя. Во второй работе Вебер дал многостороннюю характеристику города как территориальной общности, выделил азиатский и запад ный типы городов. При этом он сделал вывод: как в Западной Европе, так и в России город «был тем местом, где совершался переход из не свободного в свободное состояние, благодаря возможности дохода, предоставляемой денежным хозяйством». Это подтверждает поло жение о принципиальной общности форм и тенденций социальной жизни в России и странах Западной Европы, которое обосновывается в базовом пособии учебного комплекса (см. главу 8 и др.).
Н.Л.
ДОМАШНЕЕ ХОЗЯЙСТВО, РОД, ДЕРЕВНЯ И ПОМЕСТЬЕ (АГРАРНЫЙ СТРОЙ)*
Типы аграрного строя и проблемы аграрного коммунизма
Если прежде всего обратиться к национально-немецко-аграрно му строю, как он является перед нами в XVII столетии, чтобы затем проследить его назад в глубь прошлого до древнейших времен, от которых остаются лишь скудные и плохо освещенные источники, мы вынуждены ограничиться территорией, первоначально заселенной германцами.
* Цит. по: Вебер М. История хозяйства. Город. / Пер. с нем. под ред. И. Гревса. М., 2001. С. 25 — 32. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 8 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
320
Если представить схему территории древней германской деревни в виде концентрических кругов, то первое, самое внутреннее кольцо включит совершенно неправильно разбросанные дворовые усадьбы; между ними ветвятся соединительные дороги.
Схема германской деревни
Кольцо II обозначает огороженную садовую землю (Wurt), разделенную на столько частей, сколько было дворов в деревне первоначально.
Кольцо III — пашня (ср. ниже), IV —пастбище («альменда»). Каждое домохозяйство имеет право выгонять на пастбище равное количество скота; в остальных отношениях оно не находится в общем владении, но поделено на твердо обозначенные участки.
Так же обстоит дело и с лесом (V), который, впрочем, не всег да принадлежит деревне; и здесь также право на рубку дров, сбор хвороста, свиного корма и т.д. поделено на равных началах между жителями деревни. Дом, двор и участие отдельных лиц во владении садовой землей, пашней (см. ниже), альмендой и лесом именуются вместе «гуфой» (этимологически связано с Habe, haben).
Пашня разделена на некоторое количество частей, «конов»
(«Gewanne»); последние опять распадаются на полосы, не всегда
одинаковой ширины и часто удивительно узкие. Каждый крестьянин
деревни владеет такой полосой в каждом коне, так что все участки
пашни первоначально одинаковой величины. Основано это деление
на коны на стремлении дать членам общины равное участие в раз-
"•зозз 321
личных по качеству частях земли; чересполосное владение, которое проистекало отсюда, открывало еще то дальнейшее преимущество, что при стихийных бедствиях, вроде градобития, все оказывались одинаково пострадавшими и для отдельных лиц уменьшался риск.
Разделение на длинные полосы (между тем как у римлян, на пример, господствовали квадраты) связано с особенностями герман ского плуга. Плуг (соха) в начальные времена повсюду представляет собою мотыгообразный инструмент, который ведут рукой, а позже влекут скотом; он лишь слегка разрывает землю и оставляет бороз ды на пашне. Все народы, которые остались при мотыжном плуге, были вынуждены пахать поле вдоль и накрест, если они хотели действительно взрыхлить землю. Поэтому наиболее подходящим для этого разделением пашни было деление на квадраты, которое мы видим в Италии со времен Цезаря и которое еще ныне нам по казывают карты Кампаньи, составленные генеральным штабом, на которых мы можем легко провести границы отдельных участков на основании этого внешнего признака. Напротив, германский плуг, насколько мы можем его проследить в прошлом, состоял из ножа, который вырезает землю вертикально, потом лемеха, который режет горизонтально, и, наконец, из приделанной справа направляющей доски, которая его поворачивает. Этот плуг делал излишним пахоту накрест. Для его применения было наиболее подходящим разделение на длинные полосы. Площадь отдельной полосы измерялась при этом (по общему правилу) пространством, которое может за день вспахать один бык (работающий не до истощения, а ровно столько, чтобы сохранить работоспособность на последующие дни); отсюда произошло слово «морген» (древнегерманская мера длины от «утро» или «день»), т.е. «дневная работа»...
Общая марка (die gemeine Mark), которая состояла из леса и пустошей и которую следует отличать от деревенской альменды, принадлежала не деревенскому союзу (DorfVerband), но союзу более обширному (Gauverband). Она принадлежала союзу нескольких деревень. Начало и первоначальный облик этого «маркового со юза» (Markgenossenschaft) остаются темны, во всяком случае он древнее, чем государственное деление страны на области (Gaue) при Каролингах, и он не тождественен с организацией «сотен». Внутри общей марки существовала должность высшего маркового старосты (наследственно приуроченная к определенному двору или усадьбе; ею обычно завладевал король или помещик); кроме того, был «дровяной суд», собрание уполномоченных от полных «гуфников» входивших в марку деревень.
322
Принципиально и первоначально в таком хозяйственном по рядке господствовало строгое равенство членов. Но оно должно было неизбежно нарушаться вследствие различного числа детей, при дележе наследства: рядом с полными «гуфниками» возникли владельцы полугуфы и четверти гуфы. Кроме того, гуфники не были единственными жителями деревни. К ним присоединялись другие группы населения, например, младшие сыновья, которые не на следовали дворовых усадеб. Они могли занимать в полевом кольце еще не занятую территорию и получали право пастьбы скота: и то, и другое за плату (гуфные деньги, пастбищные деньги); кроме того, отец мог предоставить им место на садовой земле для постройки дома. Извне приходили ремесленники и другие работники, которые стояли вне гуфного союза. Благодаря этому образовалось разделение между крестьянами и другим классом жителей деревни, которые назывались в южной Германии «зельднерами или домовиками» (Hausler), на севере — «приселенцами или коссэтами»...
Таким образом, крестьянское население распадалось на два различных слоя по характеру землевладения: полных гуфников, с разными низшими их категориями, и стоящих вне гуфного союза. Но над полными гуфниками также образовался особый владетель ный слой, земельные участки которого стояли равным образом вне гуфного союза. Уже в самую древнюю эпоху существования герман ского аграрного устройства отдельное лицо (поскольку в распоря жении деревни имелся излишек земли) могло распахать и огородить занятую и обработанную им пустошь; пока оно ее возделывало, эта «заимка» (Bifang) принадлежала ему, в противном случае отходила обратно в общую марку. Устройство таких «бифангов» предполагало определенное владение скотом и рабами и было поэтому обычно возможно только для короля, князей и земельной знати.
ГОРОД*
I. Понятие города и его категории
Определение понятия «города» может быть сделано с весьма различных точек зрения. Общее для них только то, что город пред ставляет собой замкнутое (хотя бы относительно) селение, населен-
* Цит. по: Вебер М. Город // Вебер М. История хозяйства. Город. / Пер. с нем. под ред. И. Гревса. М., 2001. С. 335-338, 360-365. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 8 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
323
ное место, но, во всяком случае, не одно и не несколько отдельно друг от друга расположенных жилищ. Напротив, в городах (хотя и не исключительно в них) дома обычно расположены особенно густо; в наше время, как правило, даже стена к стене. Обычное представ ление о «городе» связывают с этим понятием, помимо указанного, и количественный признак — большого селения; нельзя сказать, чтобы этот признак отличался неточностью точки зрения социологической: город представляет собой селение, т.е. жительство в тесно друг к другу примыкающих домах, составляющих настолько обширное населенное место, что взаимное личное знакомство жителей друг с другом, отли чающее соседскую связь, в нем отсутствует. В таком случае только сравнительно обширные селения могли бы именоваться городами и только от общекультурных условий зависело бы, при какой именно величине оно начинает именоваться городом. Этот признак величины далеко не всегда был решающим для тех селений, которые имели в прошлом права городов. Так, в современной России существуют «де ревни», которые со своим тысячным населением значительно больше иных старых «городов» (например, в Польше и Восточной Германии), которые насчитывают едва несколько сотен человек. Величина сама по себе не может быть решающим признаком точки зрения чисто экономического определения, городом можно назвать такое на селенное место, обитатели которого в своем большинстве живут не земледельческим трудом, а торговлей и промышленностью. Было бы, однако, неправильным называть все эти селения «городами». Так мы не подвели бы под понятие «города» тот тип поселений — ку старно-промысловые деревни России и Азии, — которые состоят чуть ли не из родовых общин и заняты однородным наследственным промыслом. Дальнейшим признаком была бы некоторая «многосто ронность» промысла. Однако сама по себе она еще не может служить решающим признаком. Как правило, происхождение ее может быть двояким и обусловливается наличием господского, преимущественно княжеского двора в качестве центра, при удовлетворении экономи ческих и политических потребностей которого развиваются ремесла, специализируется производство и происходит торговля. «Городом» нельзя еще назвать и городское или княжеское замкнутое натуральное домашнее хозяйство (ойкос) хотя бы и с весьма значительным посе лением при нем тяглых ремесленников и мелких торговцев, несмотря на то, что исторически значительная часть важнейших городов воз никла из таких поселений и работа на княжеский двор составляла во многих из них весьма важный, часто основной, источник существо вания населения («княжеские города» — Furstenstadte). Дальнейшим признаком города является наличие рынка — не в виде случайного, а
постоянного товарообмена на месте поселения, являющегося суще ственной составной частью заработка и удовлетворения потребности населения. Но не каждое место, в котором имеется «рынок», есть уже «город». Периодические базары и ярмарки (Messen und Fernhandels-markte, Jahrmarkte), на которые в определенные сроки съезжаются торговцы, чтобы оптом или в розницу, друг другу или потребителю сбывать свои товары, происходили весьма часто в местах, которые мы называем «деревнями». О «городе» в экономическом смысле мы будем говорить лишь в том случае, если местное население удовлетворяет существенную часть своего ежедневного экономического спроса на местном рынке, притом в значительной части предметами, произ веденными или приобретенными для сбыта населенней местным же или ближайшей округи. Каждый город в указанном смысле является «рыночным местом» (Marktort), т.е. имеет — в качестве экономиче ского центра поселения — местный рынок (Lokalmarkt), на котором, вследствие существующей экономической специализации произ водства, наряду с городским населением, взаимно удовлетворяющим потребности своих хозяйств специальными предметами производства, удовлетворяет свои потребности в предметах ремесленного произ водства и торговли и негородское население. Следует считать обыч ным, что первоначально город, возникнув как отличное от сельского поселения образование, является одновременно местопребыванием господина или князя и местом рынка, обладает в качестве эконо мических центров ойкосом и, наряду с ним, рынком, причем часто кроме имеющегося постоянного местного рынка здесь происходят периодические ярмарки приезжающих купцов.
Город (в употребляемом нами значении) есть рыночное поселение (Marktansiedelung). Существование рынка часто основывается на концессии или патронате господина или князя, заинтересованного в наличии постоянного предложения привозных предметов торговли и ремесленного производства и в связанном с этим предложением взимании разного рода пошлин и налогов.
Бывает, что город возникает в виде рыночного поселения на подходящем перегрузочном пункте (Umschlagsplatz) или на осно вании концессии посторонних господ или князей, или явочным порядком при отсутствии в таком случае касательства, хотя бы терри ториального, к местопребыванию господина или князя. Так иногда привилегия на основание рынка с привлечением к нему поселенцев давалась отдельному предпринимателю. Не будучи нормальным, это происходило особенно часто в средние века в восточных, северных и среднеевропейских районах возникновения городов. В древности и отчасти в раннем Средневековье на побережье Средиземного моря
324
325
город довольно часто возникает и без какого-либо отношения к резиденции князя или каких-либо его концессий, а путем союза пришельцев, мореплавателей, торговых поселенцев или, наконец, просто заинтересованных в посреднической роли туземцев.
Такой город мог быть местом рынка в буквальном смысле слова. Все же еще чаще наблюдается единение между большими княжески ми или сеньориальными патримониальными хозяйствами, с одной стороны, и рынком — с другой. В таком случае сеньориальное или княжеское хозяйство как один из пунктов соприкосновения города могло удовлетворять свои потребности или преимущественно путем натурального хозяйства, путем барщины или натуральной повинно сти зависимых от него местных ремесленников и торговцев или же благодаря смежности с городом, выступая там в качестве наиболее платежеспособного покупателя...
П. Западный город
Полной противоположностью азиатскому городу является раз витие города средневекового Запада, особенно в районах севернее Альп, т.е. там, где развитие носит идеально-типический характер в чистом виде. Подобно азиатскому и восточному городу, он был и местом рынка, и средоточием торговли и промышленности, и кре постью. И здесь, и там мы видим купеческие гильдии и ремесленные цехи, создававшие для своих членов определенную автономию. Как античный, так и средневековой город на Западе также заключал в себе господские дворы с барщиной и фамильные гнезда, обладавшие большой земельной собственностью, как вне города, так и в нем, притом увеличивавшейся за счет доходов от участия знатных родов в городских деловых предприятиях. Город на средневековом Западе также видел в своих стенах различных покровителей и должностных лиц разных политических властителей. Также отличалось в разных видах и городское земельное право от земельного права в сельских местностях. Существенной, почти всегда, по крайней мере для средневекового города на Западе, неизменной характерной чертой в земельном праве города и сельской местности были: для города — без условное право продажи, отсутствие обложения или, в крайнем слу чае, неменяющийся налог и право наследования; для внегородских земель — господская или несвободная крестьянская земля, зависимая от сельской или рыночной общины или связанная повинностями по отношению к ним. Этой все же относительной разнице в земельном праве горожан и сельских жителей соответствовала абсолютная противоположность в их личном правовом положении...
Таким образом, западный город как в древности, так и в России был тем местом, где совершался переход из несвободного в свободное со стояние, благодаря возможности дохода, предоставляемой денежным хозяйством. То же самое даже в значительно большей степени можно сказать про средневековый город, особенно если он находился внутри страны, и чем длительнее была эта деятельность, тем несомненнее совершался этот переход, потому что здесь, в отличие почти от всех других известных нам процессов развития, городское население вело вполне сознательно на то направленную сословную политику. В ран нюю пору развития этих городов при широкой возможности заработ ка все жители его были заинтересованы в том, чтобы использовать эту политику, расширив шансы на доход каждого горожанина путем облегчения притока извне. Вследствие этого все были заинтересованы также и в том, чтобы господин не отзывал своего только что разбо гатевшего в городе крепостного под предлогом поставить его в ряды домашней прислуги или конюхов, а зачастую лишь для того, чтобы заставить этим крепостного выкупиться на волю. Это практиковалось дворянством Силезии зачастую еще в XVIII в., а в России — в XIX в. Поэтому городское население начинает нарушать господские права, что было самым великим революционным новшеством средневеко вых западноевропейских городов в сравнении с остальными. В го родах Северной и Центральной Европы возник известный принцип: «городской воздух делает свободным», потому что по прошествии разного, но в общем всегда короткого времени господин терял право собственности на своего крепостного или раба. Степень потери этого права была весьма различна. Очень часто, в свою очередь, города должны были отказываться от принятия несвободных; впрочем, это ограничение по мере ухудшения положения с продовольствием мало соответствовало городским интересам. Однако, как правило, этот принцип сохранял свою силу. Таким образом, сословные различия в городе исчезали — по крайней мере постольку, поскольку они ка сались обычного понятия свободы и несвободы...
Еще одним и решающим признаком античного и средневекового города является то, что эти города представляли собой общественную организацию официального характера, союз «горожан» как таковых, подчиненных одному, общему для всех них праву и являющихся, следовательно, в классовом отношении «товарищами по праву»...
И развитой античный полис, и средневековый представляли собой прежде всего союз, основанный на братстве, соответству ющим религиозным символом которого служил в глазах горожан городской бог или святой.
326
327
Фердинанд Теннис
Сведения о Ф. Теннисе даны в разделе 1 (подраздел 1.2). Ниже приведены фрагменты из приложения «Результаты и перспективы», имеющегося во всех изданиях основной его работы «Общность и общество» (1887/1935). Здесь Ф. Теннис изложил свое, альтерна тивное концепции Маркса представление о двух социокультурных «эрах» в истории человечества, соотношение между которыми весьма драматично. Суть этого представления Ф. Теннис вынес в первом из дании своей книги в подзаголовок: «О коммунизме и социализме как эмпирических формах культуры»; первые слова этого подзаголовка стали также названием заключительного параграфа приложения.
Как показано в базовом пособии учебного комплекса (см. гла ву 1), особенность социально-исторической концепции Тенниса состоит в том, что две эры в истории человечества — эру общности и эру общества — он выделил на основе двух типов социальной воли. Но также существенно, что этим понятиям соответствуют разновид ности совместной жизни, преобладающий род занятий и основная направленность работы духа. Так, общности соответствует жизнь семейная, деревенская и в небольших городах; а обществу — жизнь крупногородская, национальная, космополитическая.
Н.Л.
[«ЭРА ОБЩНОСТИ» И «ЭРА ОБЩЕСТВА]* ДВЕ ЭРЫ
Подводя итог всему вышеизложенному, можно сказать, что в рамках великих культурных эволюции друг другу противостоят две эры, причем эра общности предшествует эре общества. Первая характеризуется социальной волей в форме единодушия, обычая и религии; вторая — социальной волей в форме конвенции, поли тики и публичного мнения. Этим понятиям соответствуют, в свою очередь, разновидности совместной жизни, которые я подразделяю следующим образом:
А. Общность
1. Семейная жизнь = единодушие. Объемлет человека со всеми его настроениями. Подлинным ее субъектом является народ.
* Цит. по: Теннис Ф. Общность и общество. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб., 2002. С. 378—385. Цитируемый текст иллюстрирует содержание раздела 3 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
- Деревенская жизнь = обычай. Объемлет человека со всем его нравом. Ее подлинным субъектом является интегральное существо.
- Городская жизнь = религия. Объемлет человека вместе с его совестью. Подлинным субъектом тут выступает церковь.
В. Общество
- Крупногородская жизнь = конвенция. Полагает человека со всеми его стремлениями. Подлинным ее субъектом является общество как таковое.
- Национальная жизнь = политика. Полагает человека со всей его расчетливостью. Подлинным субъектом такой жизни является государство.
- Космополитическая жизнь = публичное мнение. Полагает человека со всей его сознательностью. Здесь подлинным субъектом является республика ученых.
С каждой из этих категорий связывается, далее, преобладаю щий род занятий и обусловленная ими основная направленность духа. Их взаимная соотнесенность может быть представлена сле дующим образом:
А
- Домохозяйство: основано на расположенности, а именно на склонности и любви ко всякому порождению, созиданию, сохранению. Нормы его задаются взаимопониманием.
- Земледелие: основано на привычке, а именно на регулярно повторяющемся труде. Мера и направление совместного труда указываются обыкновением.
- Искусство: основано на памяти, а именно на полученной выуч ке, усвоенных правилах и собственных идеях. Воля искусных людей скрепляется их верой в свою миссию и свое дело.
В
- Торговля: основана на осмотрительности, а именно на вни мании, сравнении, расчете, составляющих основное условие всякой сделки. Торговля [Handel] есть чистое (т.е. произволь ное) действие [Handlung]. А контракт есть торговое обыкно вение и предмет веры в торговле.
- Промышленность: основана на принятии решений, а именно на разумном и эффективном применении капитала и на про даже рабочей силы. На фабрике все подчиняется уставу.
328
329
3. Наука: основана на понятиях, что очевидно само по себе. В форме ученых мнений она устанавливает для себя свои собственные законы и выражает свои истины и воззрения, которые затем проникают в литературу, в прессу и тем самым в общественное мнение.
ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ НА ЭПОХИ
В более раннюю эру основной тон задает семейная жизнь и до мохозяйство, в более позднюю — торговля и крупногородская жизнь. Но если мы ближе рассмотрим эру общности, то сможем обнаружить в ней несколько эпох. Все ее развитие направлено на приближение к обществу, в то время как общность, с другой стороны, сохраняет свою — пусть и убывающую — силу и остается реалией социальной жизни также и на всем протяжении общественной эры. Но первая эпоха формируется под воздействием нового базиса совместной жизни, возникающего с началом возделывания земли и почвы, т.е. под влиянием соседства, действующего наряду с древним и по-прежнему сохраняющимся базисом кровного родства, под влиянием деревенской общины наряду с родовой. Вторая эпоха начинается, когда деревни развиваются в города. Общим для тех и других является пространственный принцип совместной жизни, в противополож ность временному принципу семьи (племени, народа). Ведь если последняя возводит свое происхождение к общим предкам, то ее невидимые, метафизические корни как бы скрываются под землей. Ныне живущих связывает здесь последовательность предшествую щих и последующих поколений, прошлое и будущее. В первом же случае наиболее прочные связи и отношения обусловлены дей ствительной, физической почвой, постоянным местом обитания, видимой, реальной землей. Однако в течение общностной эры действенность этого более молодого, пространственного принципа сдерживается более старым, временным. С началом общественной эры он вырывается на передний план и вызывает к бытию феномен крупного города. Последний, как показывает уже само его имя, в то же время представляет собой крайнее, избыточное проявление пространственного принципа в его городской форме, которая, благодаря такой возможности и ее действительному воплощению, оказывается решительно противоположна сельской форме того же самого принципа, деревенскому поселению, которое существенным и даже необходимым образом пребывает в состоянии скованности. Отсюда становится ясно, в каком смысле весь ход развития можно
понимать как прогрессирующую тенденцию городской жизни и сущности. «Можно сказать, что вся экономическая история обще ства (т.е. история современных наций) резюмируется в движении противоположности между городом и селом» {Marx К. Das Kapital. Bd.I. S.3641). Говоря точнее: существует определенная точка, начи ная с которой города, если их оценивать по универсальной действен ности и значению, в масштабах совокупного населения получают перевес надлежащей в их основе земельно-сельской организацией, так что отныне последней приходится расходовать на пропитание и развитие первых большее количество своих собственных сил, чем то, которым она может пожертвовать без ущерба для собственного воспроизводства. Это означает, что она близится к своему распаду, за которым неминуемо последует распад вышеупомянутых обуслов ленных ею органов и видов деятельности.
Таков всеобщий закон соотношения органической (раститель ной) и животной (сенситивной) жизни, каким он неизменно видится при нормальном и вместе с тем по возможности наиболее благопри ятном ходе развития животного, а у человека, поскольку животная жизнь и воля складываются у него в особую разновидность, в мен тальную жизнь и воление, может помимо всеобщего приобрести еще и особенное значение. Ведь, следуя своему разуму, человек способен дойти до саморазрушения: как непосредственно, исходя из разума, так и опосредованно, поскольку, преследуя надлежащие цели, он способен сам определять свою судьбу и, таким образом, продлевать, но также и укорачивать свою жизнь; а также потому, что его разру шение, как и вся его жизнь, может быть выражено в одной только ментальной сфере, помимо его животного бытия, а иногда продол жается даже и за пределами последнего. Так что в той мере, в какой принимаются во внимание эти (ментальные) феномены, собственно животное существование остается как бы на полпути между ними и феноменами растительной жизни и с известными оговорками может быть причислено либо к первым, либо ко вторым.
Итак, если в нормальном ходе развития различается его вос ходящая линия, где растительное преобладает над животным, и линия нисходящая, где это отношение меняется на обратное, то это развитие хотя и сохраняет свою всеобщую значимость, а следова тельно, и значимость для человека, однако может здесь приобретать еще и особенное содержание, в котором животное, поскольку оно
1 Ср.: Маркс К. Капитал. Т. 1. Гл. XII // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 3—5. — Прим. сост.
330
331
выражается в ментальном, проходит это развитие, и потому, со размеренное с ним, все прочее животное совпадает с растительным и понимается в единстве с ним, насколько оно выражает послед нее. Поэтому в восходящей линии, знаменуемой преобладанием растительно-животного, различаются три категории и ступени, в зависимости от того, как оно выражается: 1) в растительном как таковом, 2) в животном и 3) в ментальном. Соответствующая триада различается и в нисходящей линии, которая характеризуется пре обладанием животно-ментального.
Согласно такой идее, в народной жизни растительно-животному соответствовала бы сельская, а животно-ментальному — городская сущность; первая — поскольку она сохраняет свою значимость и в городе и даже позволяет организму в целом достичь расцвета и наивысшей точки своего развития, вторая — поскольку в крупном городе она высвобождается и, отчасти способствуя созреванию плодов, отчасти их потребляя, существует будто бы за счет самой себя, но в то же время, мало-помалу подчиняя себе целое, отчасти пользуется имеющимися у него силами, отчасти же (и, пожалуй, именно поэтому) его разрушает.
О КОММУНИЗМЕ И СОЦИАЛИЗМЕ
Все движение в целом, в его первичном (и проходящем так же сквозь все последующие) проявлении, может быть понято как движение от изначального (простого, семейного) коммунизма и от происходящего из него и на него опирающегося (деревенско-город-ского) индивидуализма — к независимому (крупногородскому и уни версальному) индивидуализму и учреждаемому им (государственному и интернациональному) социализму. Последний подразумевается уже в самом понятии общества, хотя поначалу лишь в форме фак тической сопряженности капитализма и всех его возможностей с государством, которое, словно его доверенное лицо, поддерживает и обеспечивает порядок сообщения и связей; но постепенно переходит к попыткам использовать государственный механизм для того, чтобы сосредоточить в единой инстанции управление этим сообщением и самим трудом, что, однако, привело бы к упразднению общества и общественной цивилизации в целом...
Такие противоположные начала, их развитие и противоборство свойственны двум культурным массивам и народным пластам, отно сительно которых мы можем, по-видимому, располагать познаниями в астрономических масштабах: более раннему — южноевропейскому,
античному, — который в Афинах достигает расцвета, а в Риме нахо дит свою смерть, и более позднему — североевропейскому, или со временному, — который всюду следует непосредственно за первым, во многих отношениях порождается и поддерживается им...
— Опираясь на предложенные понятия и приобретенные зна ния, мы надеемся понять те течения и противоборства, которые, зародившись в последние столетия, продолжаются в современную эпоху и распространяются за ее пределы. В виду этого мы мыслим германскую культуру, — выросшую на развалинах римской импе рии и ставшую ее наследницей в условиях повсеместного перехода к исповеданию христианской религии и плодотворного влияния церковной власти, — как охваченную постоянным прогрессивным и в то же время регрессивным развитием, и именно в этом развитии порождающую те противоположности, которые легли в основу вы шеизложенного воззрения.
Фредерик Трашер
Фредерик М. Трашер (1892—1962) родился в штате Индиана, со циологическое образование получил в Чикагском университете, где сформировался в качестве активного сотрудника Чикагской школы в золотой век ее существования под руководством Роберта Парка. Школа специализировалась на проблемах социологии города. Трашер избрал своим направлением изучение подростков в диф ференцированной городской среде Чикаго. Он собрал материал о жизни, лидерстве, внутренних конфликтах, формах делинквентного поведения 1313 подростковых клик в этом городе. Книга, посвя щенная анализу жизни этих групп и способов их формирования и организации, была опубликована в 1927 г. издательством Чикагского университета. Наряду с такими исследованиями, как работа Томаса «Неприспособившаяся девушка», эта работа представила лицо Чи кагской школы. Далее Трашер продолжает свою карьеру в Универ ситете Нью-Йорка. Здесь он продолжает исследование подростков в Бруклине и других частях города, изучая влияние культурной среды на поведение молодежи, обращая внимание на источники девиант-ного поведения подростков и на роль пеницитарных учреждений. Широко пользовался методом фотосоциологии. Описание и объ яснение изучаемых им явлений оказали значительное влияние на социальную педагогику и на практику предотвращения и борьбы с юношеской преступностью. Мы приводим отрывок из книги Ф. Трашера «Банда», в котором детально раскрывается механизм
332
333
групповых связей, освещающий пути взаимодействия в любой более или менее изолированной группе. Работа Трашера используется здесь как пример исследования девиантного поведения в город ской среде, которое охарактеризовано в базовом пособии учебного комплекса (глава 8). Она иллюстрирует способы формирования и воспроизводства крайне негативных чувств к чужакам, возникно вения наиболее примитивных обычаев и правил поведения (вплоть до кровной мести) в самоизолирующихся группах.
A3.
СОЦИАЛЬНЫЕ СТАНДАРТЫ И БАНДИТИЗМ*
В трущобах Чикаго действуют два взаимосвязанных фактора, которые приводят к возникновению детских банд1. Это пренебре жение детством и его подавление. Взрослые преступления и пороки представлены в этих группах с избытком. Они естественным образом отражаются в деятельности безнадзорных банд и бандитских шаек. В условиях пояса нищеты, разлагающего соседства, трущобного быта практически отсутствует понимание интересов подростков и ситуаций, с которыми они сталкиваются в повседневной жизни. Родители подростков в иммигрантских сообществах были большей частью воспитаны в регулируемых традицией сельских общинах. Или же они были выходцами из городской среды Старого света, где ситуации, связанные с нарушением порядка, не были столь уж частыми. Теперь их дети столкнулись на улицах Чикаго с пестрым букетом различных обычаев, с одной стороны, и новыми ситуаци ями — с другой. Поэтому у них появились потребности, о которых родители не могли и помыслить.
Сообщество из более широкого мира — мира банд — влияет на подростков ничуть не лучше, чем сами семьи иммигрантов. И хотя социальная мобильность в этих районах обеспечивает под-
* Цит. по: Thrasher KM. Social Patterns and the Gang. From "The Gang" (2-nd rev. Edition. Chicago, 1927)//Theory of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T. Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. УII. P. 929-934. Переводчик — В.Г. Кузь-минов, ред. перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 8 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 В названии книги и в тексте используется термин "The Gang", что может быть также переведено на русский язык как «шайка». Мы остановились на термине «банда», поскольку от него происходит слово «гангстер». Важно иметь в виду, что в исследовании Трашера отнюдь не все банды являются криминальными группами (В.К.иА.З.).
ростку множество контактов, они в основном носят разлагающий характер. Американское общество пыталось исправить ситуацию путем создания специальных поселений и подростковых клубов, однако, при всей пользе подобных институтов, они слишком мало численны, чтобы удовлетворить потребности обитателей огромной территории.
Таким образом, в условиях, когда здоровое влияние со сторо ны семьи и общины практически отсутствует, подростковая банда усваивает стандарты, которые являются престижными в ее собствен ной социальной среде, выбирая и устанавливая те из них, которые ей больше всего подходят и обеспечивают групповой контроль за членами банды.
Изолированность мира банд
Некоторая степень обособленности присуща практически любой профессиональной, религиозной или культурной группе большого города. Каждая из них культивирует свои собственные эмоции, установки, коды, даже собственный язык, которые могут быть понятны для других в лучшем случае лишь частично. Мир банд и законопослушное американское общество разделены барьером непонимания; социальная слепота и отсутствие сочувствия не по зволяют этим мирам проникнуть в жизнь друг друга. Эта изолиро ванность отрицательно сказывается на социальном мироощущении подростков, вовлеченных в банды; такому подростку не хватает контактов, которые бы позволили ему подготовиться к жизни в условиях нормального социального порядка.
Большей частью эта изолированность возникает благодаря тому, что в Чикаго подросток обычно живет в колонии иммигран тов, которая сама образует своего рода отдельный социальный мир. Американское общество не поощряет участие иммигрантов в жизни (настоящих) американцев. Контакты ребенка из семьи иммигрантов с американцами носят обычно поверхностный и лишенный сердечной теплоты характер и ограничиваются лишь официальным общением со школьными учителями, работодателями или полицией. Помимо этого и само иммигрантское сообщество часто сопротивляется американизации, чтобы повысить значимость национальных ценностей, которые подавлялись за границей. Тем самым дети иностранцев лишаются контактов с тем лучшим, что есть в американском обществе, и, при отсутствии контроля со сто роны родителей, становятся американизированными лишь в плане усвоения наших пороков.
334
335
Значение этой ущербной коммуникации с большим миром трудно переоценить при объяснении жизни и организации банды. Практически все сведения из области истории, географии, искусства, музыки, политики, которыми располагает обычный школьник из семьи, принадлежащей к среднему классу, находятся вне понимания и опыта подростка из банды. Он вращается только в своей вселенной, в то время как другие миры окутаны для него пеленой неразгаданной тайны. Об этих мирах у него складывается лишь смутное представ ление, поскольку он редко сталкивается с ними, Двигаясь по своей орбите. Встречаются, конечно, исключения, так как некоторые банды менее изолированны, чем другие, но описанная ситуация характерна для их подавляющего большинства.
В результате подросток из банды не принимает участия в обще ственной жизни, да и роль его в жизни собственного изолирован ного сообщества весьма незначительна. Он знаком с окружающим миром лишь поверхностно. Обычно он воспринимает его только как источник репрессий и угроз его свободе, связанных с законом и полицией, тюремными камерами и решетками. Так или иначе, он лишен широкого доступа к богатству культурного наследия господ ствующего социального строя.
Социальные стандарты и мораль банды
Формируя свою социальную организацию, участники банд не могут перешагнуть собственный опыт; поэтому их коды поведения и избранные способы действия должны изучаться в соотношении с моральными кодами и способами действия, с которыми они стал киваются в сообществах, где они живут. Мораль банды развивается из первичной интерпретации или определения, которое банда дает событиям в свете собственного предшествующего опыта.
Определение ситуации, которое в своих социальных аспектах и представляет мораль, было дано Вильямом И. Томасом. Каждый акт самоопределения осуществляется в процессе изучения и осмысления ситуации индивидом, который дает ей в итоге определение. Однако эти определения ситуаций уже были даны группами, к которым ребе нок принадлежит по факту своего рождения, и у него очень невелики шансы внести изменения в эти определения в соответствии со свои ми личными прихотями. Поэтому всегда существует конфликт между желаниями индивида и определениями, выработанными группой в результате ее социального опыта для обеспечения ее безопасности. Моральные коды, следовательно, появляются в целях обуздания индивидуального стремления к удовольствиям. «Мораль, таким об разом, есть общепринятое определение ситуации, выраженное или
в общественном мнении и неписаном законе, или в формальной норме закона, или в религиозных заповедях и запретах»2.
Определение ситуации для подростка из банды проистекает боль шей частью из неупорядоченности самой жизни на ее экономических, моральных и культурных стыках, примером чего является жизнь мира банд. Поэтому проблема морали банд может быть сформулирована главным образом в терминах стандартов, которые преобладают в не посредственном социальном окружении членов банд.
Выбор механизма, с помощью которого подросток из банды выстраивает свою жизнь в соответствии со стандартами, почерп нутыми из его опыта, не является сугубо рациональным выбором. Этот процесс является общим для всей социальной жизни и об наруживается уже в том, как ребенок воспринимает образ жизни своих родителей. Это тот же самый неосмысленный процесс, входе которого ребенок выстраивает структуру своих вербальных привы чек, представленных в его речи.
Подобным же образом детская игра обычно следует стандартам взрослых. В Испании, например, мальчики играют чаще в корриду, чем в бейсбол, в то время как Ку-клукс-клан копируется в играх американских детей3.
Точно так же в жизни банд воплощаются стандарты, принятые в том социальном мире, к которому банда принадлежит. Лежащие в основе ее поведения принципы и механизмы одни и те же для всех групп этого типа. Вместе с тем природа преступного поведения резко различается в разных средах. Эта разница сразу бросается в глаза при сравнении банд на свалках с бандами Чикаго.
Неформальное воспитание
Многие авторы слишком узко рассматривали проблему обу чения и воспитания. Истинное воспитание мальчика в плане становления его характера и формирования личности происходит естественным путем. Оно имеет место скорее за пределами классной комнаты, через те неформальные контакты, которые обычно не по падают в сферу общепринятого (conventional) контроля. Это — время свободы, и, вероятно, сам факт спонтанности и самодеятельности
2 William I. Thomas. The Unadjusted Girl. P. 42-43
3 «Десятилетний Сирил Стоддарт находился под наблюдением врачей вследствие
шока и незначительных телесных повреждений. Полиция ищет банду подростков,
которые, надев маски и заявив, что они куклуксклановцы, вершащие свой суд в
понедельник вечером, напали на мальчика, привязали его к телеграфному столбу и
вставили ему в рот кляп. В этом состоянии он пребывал в течение трех часов, пока
его не обнаружили» (Chicago Tribune, 27 сентября 1925 г.)
336
337
делает эти контакты более действенными в сравнении с формаль ными контактами, которые трактуются данными авторами как единственно имеющие воспитательно-образовательный характер. Воспитательное воздействие улицы, которому подвержен каждый подросток из мира банд, является основным в развитии вкусов и привычек, стремлений и идеалов.
Групповой контроль в банде
При том что деятельность банды и ее мораль являются, по край ней мере отчасти, отражением дезорганизованного социального мира, они получают дополнительное объяснение в концепции банды как первичного сообщества, которое, будучи свободным от тради ционного контроля, стремится независимо и спонтанно развить собственную организацию и коды поведения. Эти нормы навязы ваются членам банды с помощью целого ряда способов, одна часть которых носит целенаправленный характер, другая — практически полностью стихийный. Так, банда определяет ситуацию для своих членов (иллюстрацией чего может служить процедура инициации новичков, а также поручительство и испытательный срок) и обе спечивает более или менее согласованное групповое действие.
Единство банды
Достижение коллективных целей и ведение совместной дея тельности подразумевают единство и взаимопомощь в банде. Ниже приводятся типы корпоративного поведения, которые требуют единства и сотрудничества.
|
Драки между бандами |
Игры |
|
Акции по обману противника |
Рэкет |
|
Рейды |
Проделки и трюки |
|
Грабежи |
Поддержание порядка в местах тусовок |
|
Защита символики |
Планирование |
|
Преследование |
Обсуждение |
|
Отращивание шевелюры |
Копание в мусоре |
|
Нападение |
Строительство чего-либо |
|
Силовые состязания |
Вандализм |
|
Танцы |
Криминальные действия |
|
Пикники |
Благотворительная деятельность |
|
Вылазки за город |
Захват территорий |
Результативность коллективного действия и продолжительное корпоративное существование подразумевают контроль банды за своими членами. Следовательно, группа с помощью целенаправлен ных методов или стихийно пытается инкорпорировать подростков, приучить их к подчинению требованиям со стороны группы, дис циплинировать неподдающихся. И хотя банда не всегда едина и гармонична внутри себя4, разногласия обычно устраняются под воз действием требований, определяемых коллективным действием.
Единство банды зиждется на определенном согласии или схоже сти привычек, чувств и установок, что позволяет ее членам ощущать себя единым целым, подчинять себя и свои личные желания общим задачам банды, воспринимать общие цели, верования и символы как свои собственные. Корпоративный дух, который присущ даже бан дам рассеянного (diffuse) типа, проявляется во многих коллективных действиях банды — в совместных тусовках с их приподнятым настро ением, в коллективных играх, в танцах, в безудержном пьянстве.
Моральное состояние банды и солидарность
В рассеянном типе банд прочное единство не возникает до тех пор, пока банда не цементируется в результате конфликта. Она по степенно учится формулировать некую политическую линию и проводить более или менее последовательный курс, преодолевая пре пятствия на этом пути. В результате ее моральный дух повышается, поскольку моменты кризисов еще прочнее скрепляют банду узами товарищества и рождают коллективный энтузиазм.
Банда Фланнигана
Банда Фланнигана, состоявшая из подростков четырнадца ти — шестнадцати лет, в качестве своего естественного лидера имела Эдварда Фланнигана — лучшего в банде спортсмена и бойца. Когда ближайший рекреационный центр объявил набор в бейсбольную команду, банда в полном составе, наряду с другими, заявила о своем участии. Было решено избрать капитана, с тем чтобы он сам набрал команду. Фланниган был избран капитаном и составил команду исключительно из членов своей банды. Когда стали раздаваться протесты, он заявил, что другие подростки являются членами других банд, и, если социальный центр не удовлетворен игроками, которых он набрал, то его банда целиком покинет центр...
4 Сравните данное утверждение с точкой зрения Чарльза Г. Кули в: Social Orga nization, p. 24—25. Точка зрения Кули свидетельствует о чрезмерной идеализации поведения обобщенной банды.
338
339
В течение зимы другая — железнодорожная — банда пыталась ис пользовать заброшенный дом около путей для своих встреч. Это при водило к дракам с бандой Фланнигана с использованием камней, кирпичей и т.д. Победа осталась за бандой Фланнигана. Парни были чрезвычайно сплочены, стояли в драке друг за друга стеной, поддер живая тех, кому приходилось туго. На их встречах никто из банды не пытался высказаться, пока лидер не выразит своего мнения. После этого они поддерживали лидера и соответственно голосовали5.
Эта высшая солидарность создает серьезные проблемы для церкви, общины, спортивных и других учреждений, которые пы таются использовать, подчинить банды себе или руководить ими. Банда иногда является столь сильной структурой, что в состоянии разрушить большую организацию, в которую она входит в качестве составной части.
Планирование и сотрудничество
Единство группы укрепляется, далее, с помощью особых ло зунгов, языка, традиций и т.д., которые культивируются бандой, являясь символическим отражением ее общих представлений и целей. Планирование деятельности должно осуществляться так, чтобы в нем выражался общий смысл этих символов. Название банды имеет особую значимость в качестве средства группового контроля. Оно обеспечивает общие стимулы или ценности, по от ношению к которым члены банды могут испытывать общие чувства. В конфликтной ситуации название банды выполняет роль объ единяющего и упорядочивающего стимула. Так как каждый член группы более или менее идентифицирует себя с ее названием, оно становится предметом общей гордости, которое следует защищать и превозносить.
Кодекс банды
Каждая банда стремится создать собственный кодекс поведения, который в большей или меньшей степени осознается ее членами и к выполнению которого они более или менее жестко принуждаются. Кодекс банды является отчасти отражением стандартов поведения в ее социальном мире, отчасти — результатом развития первичных групповых переживаний, отчасти — продуктом отдельной группы в ее особой среде. Следующие примеры иллюстрируют действие этих трех факторов группового контроля, равно как ряда других.
5 Из рукописи бывшего члена банды.
Кодекс одной из банд
Моя банда, в которой было около десяти человек, занималась главным образом кражей мороженого с вечеринок, которые посещали знакомые девчонки. Лидер у нас был кремень. Первым принципом и самым важным правилом группы было не доносить друг на друга.
Банда крала мороженое не потому, что ее члены не могли по зволить себе купить эту роскошь, но потому, что нам нравилось возбуждение, которое при этом возникало. Однажды нам удалось сбежать с пятилитровым бидоном. У нас не было ни ложки, ни вилки, поэтому мы использовали для еды серебряные долларовые монеты и стекла от часов. Одного нашего товарища поймали, и полицейский суд приговорил его к штрафу в 25 долларов за это дело. Он нас не выдал, а мы пришли ему на выручку и заплатили штраф.
Другое правило банды заключалось в том, что каждый из нас должен был носить пачку табака «Дюкс Миксчер» в кармане ру башки так, чтобы была видна этикетка. То, что я не курил, не имело значения; у меня должен был быть табак на случай, если кто-то из банды захочет покурить.
У нас было жесткое правило, запрещавшее всякое общение с девчонками.
Другое правило обязывало нас защищать дом одной вдовы и еще семьи двух слепых на Хэллоуин. Мы не только сами соблюдали это правило, но и заставили другие банды делать то же самое.
Банда развалилась в результате того, что ее целиком исключили из школы. Один из нас намазал клеем стул учителя труда. Парня наказали. Тогда мы в отместку «завалили» школу, то есть свалили в огромную кучу все, что попалось под руку.
Механизмы контроля в банде
Отдельный член банды практически полностью контролируется силой группового общественного мнения. То, как думают и поступают другие, является обычно достаточным оправданием или, напротив, сдерживающим фактором поведения каждого отдельного члена банды. В таких случаях он действительно чувствует давление общественного мнения, особенно в том, что жизненно важно для него и что касается поддержания его статуса6. Санкционирование подобного рода может обеспечить практически любое поведение в рамках группы, будь то
6 См.: Thomas W. I. The Unadjusted Girl. P. 32. Одной из причин подчинения индивида социальному контролю является то, что индивида отличает глубинное стремление к статусу, который ему может присвоить исключительно сообщество.
340
341
нормативное или отклоняющееся. Наряду с этим такое санкциониро вание приводит к тому, что под влиянием группы личность подростка будет одной, а вне такового — совершенно другой.
Сила общественного мнения банды проявляется в различных механизмах, с помощью которых осуществляется групповой кон троль — в одобрении, повышении статуса, воспевании героев, а также в осмеянии, презрении и остракизме. Нередки случаи фи зических наказаний. Лидер располагает значительной властью над своими подчиненными до тех пор, пока он не начинает этой властью злоупотреблять. Тем не менее многие факторы, которые определя ют поведение банды и ее членов, являются незапланированными и неосмысленными и, как и в толпе, проистекают из самой природы коллективного действия.
Наказание
Страх применения силы или угроза физического наказания яв ляется одним из основных механизмов группового контроля в банде. В студенческом братстве этот механизм воплощается в принуждении к «изнурительным» упражнениям вроде купания в холодной воде и гребле, что касается в особенности тех, кто проходит испытательный срок. В банде нарушивший кодекс может подвергнуться избиению или, в исключительных случаях, может быть приговорен к смерти.
Осмеяние и одобрение
Еще одним важным механизмом социального контроля в банде служит осмеяние, известное в подростковой среде как «приколы» или «подначки». Они включают в себя розыгрыши аутсайдера, третирование его как «козла отпущения», поддразнивание, издев ку, высмеивание, вышучивание, придумывание оскорбительных кличек. Формы осмеяния все время варьируются, переходя от тонких намеков в разговоре, хитрого подмигиванья и хихиканья к самой непристойной пантомиме, грубому лошадиному ржанию и язвительному сарказму. Только тот, кто был предметом осмеяния в замкнутой группе, в которой он должен был существовать, может оценить ее постоянное и безжалостное давление с целью принудить ее членов к конформизму. Осмеяние — главный инструмент в ру ках американского братства, немецкой «корпорации» и различных этнических банд в ассимиляции новых членов.
Использование высмеивающих эпитетов — это неотразимый элемент осмеяния. Те из них, которые являются наиболее действен ными с точки зрения контроля, известны как «уничижительный»
тип. У подростков из банды имеются собственные эпитеты для тех, кто, по их мнению, не соответствует их стандартам. Трус получает ненавистное прозвище «желтый» или «желтопузый». Предатель фигурирует как «стукач» или «сортирное очко». Тот, кто колеблется или недостаточно решителен, называется «малышом». Если кто-то поддерживает отношения с девочками или отличается аккуратностью в одежде или обходительностью, то он получает кличку «сиси». Ис тинный член банды предпочтет самое суровое наказание, лишь бы не получить какое-нибудь из этих прозвищ, поскольку называться так — значит потерять кастовое положение в группе. А без этого он не может ощущать себя счастливым человеком. Эти коллективные представления банды наполняются смыслом под воздействием ре альных жизненных ситуаций; точно так же как ее представления о доблести и чести, они определяются в процессе взаимодействия.
Осмеяние определяет границы того, чего подросток не должен делать, если он хочет поддерживать свой статус. Однако существует и положительный метод контроля, который удовлетворяет его потреб ность в признании. Это одобрение и воспевание геройства. Чтобы заслужить похвалу и лесть со стороны своих товарищей, а также такие награды, как призы, повышение статуса, почести и лидерское поло жение, член банды придерживается того стиля поведения, который отвечает идеалам и политике группы.
Мягкие формы контроля
То, каким образом члены банды интерпретируют оттенки и наи менее заметные изменения в поведении других членов банды, может рассматриваться как важный элемент контроля за толпой. Именно путем прочтения этих ускользающих от восприятия знаков один человек может ответить на эмоции и установки другого. При визу альном общении в группе изменения в выражении лица, жестику ляции и тому подобное, что обычно не подкрепляется словесным оформлением, постоянно позволяют индивиду сразу почувствовать ситуацию. Тем самым эти изменения определяют ситуацию и обе спечивают взаимопонимание (rapport).
Банда, как первичная группа близких по духу людей (intimate), создает прекрасную основу контроля через взаимопонимание. Совместная жизнь в течение более-менее длительного периода формирует социальное наследство, к которому имеет отношение каждый член группы. Общий опыт, имеющий доверительный и часто эмоционально окрашенный характер, является почвой для глубокой симпатии, для совместной интерпретации мельчайших
342
343
знаков, указывающих на изменения в чувствах и установках. Кол лективные представления, воплощенные в знаках и символах (таких, как значок в братстве), тайные пожатия и словечки, а также группо вой жаргон — все это способствует взаимной отзывчивости в плане тонкой коммуникации. Особенности в одежде и внешности служат той же цели: например, особая прическа как знак принадлежности к определенной банде или особые куртки или галстуки.
Взаимопонимание в банде (равно как в студенческом братстве) иногда является столь полным, что создается впечатление взаимо проникновения личностей, если в данном случае применимо это мистическое понятие. Привычки, чувства и установки иногда на столько унифицированы, что индивидуальные различия кажутся полностью размытыми.
Ограниченность морали банды
Некоторые авторы идеализируют воспитательное значение банды для подростка. Они делают упор на то, что банда учит своих членов человеческим добродетелям. Некоторые даже высказывали мысль, что банда — это желательный институт для безнадзорного подростка.
Ценности при отсутствии надзора
«Я придерживаюсь теории, что банда способствует разносторон нему развитию подростка. Такой способ спонтанного роста является столь ценным для развития его личности, что я сомневаюсь в не обходимости какого-либо надзора. Подростки учатся преодолевать разногласия на путях достижения справедливости. Тем самым группа превращает мальчика в личность. Я думаю, что каждый подросток должен состоять в банде»7.
Другие социальные работники, специализирующиеся на работе с подростками, делают вывод, что эти так называемые «партизанские добродетели» — огромный капитал для социальных институтов, которые могут направить энергию банды в полезное русло.
Сомнительно, однако, что банда как таковая делает достаточ но много для подготовки подростков к жизни в большом мире. Культивируемые бандой добродетели, которые столь высоко пре возносились в качестве общечеловеческих стандартов поведения, распространяются только на членов замкнутой группы (in-group),
7 Из интервью с ведущим чикагским социальным работником, занимающимся проблемами подростков.
в то время как остальной мир может вполне естественно восприни маться ими как законная добыча. Принцип честной игры, который лежит в основе взаимоотношений между подростками, не распро страняется на аутсайдеров.
Этноцентризм, который был отличительным признаком малых групп, ведших примитивный образ жизни, и племенных сообществ, также характерен для банды. Греческое братство, которое во многих отношениях является родственным бандам, служит хорошим приме ром подобного рода. И по сей день существующая установка членов такого сообщества выражена в следующих словах: «Мы принадлежим к братству; мы — греки; мы — носители культуры. Вы не принадле жите к братству; вы — варвары; вы грубы и невоспитанны».
Более того, в других отношениях банда делает слишком много, так как наряду с добродетелями она насаждает среди ее членов по роки, распространенные в примитивных группах. Месть, характер ная для многих оторванных от цивилизации примитивных групп, является законом банды. Дружба, которая преобладает среди членов одной и той же группы, часто соседствует с противоположным чув ством — ненавистью к чужакам. В исключительных случаях нена висть проявляется в наиболее изощренных способах мести; члены банды часто не останавливаются перед убийством. В наиболее по-, рочных бандах развивается жажда кровной мести.
3.4. Религия
Бронислав Малиновский
Бронислав Каспер Малиновский (1884-1942) — английский этно граф и социолог, основатель функциональной школы в этнографии. Сын выдающегося польского филолога-слависта, он говорил на польском, русском, немецком, французском, английском, итальян ском и испанском языках. В 1908 г. окончил Ягеллонский универ ситет в Кракове (получил степень по физике и математике), недолго учился в Лейпцигском университете, в 1910 г. поступил в аспирантуру Лондонской школы экономики, где увлекся изучением культуры австралийских аборигенов. В 1914-1918 гг. выполнил интенсивные этнографические исследования в Новой Гвинее, Австралии и Ме ланезии (на Тробриандских островах). Проявил себя как полевой исследователь, который глубоко проник в язык, бытовые детали, образ жизни аборигенов. Позднее он продолжал этнографические исследования в Индии, Африке, Мексике.
344
345
В 20-х гг. Б. Малиновский преподавал в Лондонской школе экономики, в 1927 г. возглавил кафедру антропологии в Лондоне. Он был блестящим лектором и педагогом, на занятия которого со биралось большое число талантливых студентов и исследователей. С 1938 г. — профессор Йельского университета, США.
Жители Тробриан стали знаменитыми благодаря книгам Б. Малиновского «Аргонавты Западного Тихоокеанья» (1922), «Сексуальная жизнь Северо-Западной Меланезии» (1929), «Корал ловые сады» (1935) и др. Вместе с тем автор этих этнографических бестселлеров не удовлетворялся описанием быта и образа жизни аборигенов. Он предложил свое понимание природы первобыт ного общества как интегрированной целостности, основу которой составляет своеобразная культура и ее институты: родство, магия, религия и др. Каждый институт выполняет определенную функ цию по отношению к человеку и обществу в целом. Этот подход отчетливо представлен в таких работах Б. Малиновского: «Магия, наука и религия» (1925), «Преступление и обычай в обществе ди карей» (1926); «Основы веры и морали» (1936).
В базовом пособии учебного комплекса выделены социаль-но-интегративная и духовно-поддерживающая функции религии (см. главу 9). Ниже приведены фрагменты одной из глав его работы «Магия, наука и религия», демонстрирующие функциональный подход Б. Малиновского к пониманию магии и религии как куль турных институтов, которые интегрируют общество, поддерживают стабильность общественного порядка, помогают человеку преодо левать страх смерти, обретать надежду в, казалось бы, безнадежных ситуациях.
Н.Л.
МАГИЯ И РЕЛИГИЯ *
Как магия, так и религия возникают в ситуациях эмоционального стресса: житейский кризис, крушение важнейших замыслов, смерть и посвящение в таинства своего племени, несчастная любовь или не утоленная ненависть. Как магия, так и религия указывают выходы из таких ситуаций и жизненных тупиков, когда действительность не по зволяет человеку найти иной путь, кроме обращения к вере, ритуалу,
* Цит. по: Малиновский Б. Магия и религия // Религия и общество. Хрестоматия по социологии религии. Общ. ред. В.И. Гараджа. / Пер. с англ. Б. Поруса. М., 1994. Ч. II. С. 34—37. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 9 базового по собия учебного комплекса по общей социологии.
346
сфере сверхъестественного. В религии эта сфера наполняется духами и душами, провидением, сверхъестественными покровителями рода и провозвестниками его тайн; в магии — первобытной верой в силу волшебства магического заклинания. И магия, и религия прямо опираются на мифологическую традицию, на атмосферу чудесного ожидания раскрытия своей чудотворной силы. И магия, и религия окружены системой обрядов и табу, которая отличает их действия от того, как ведут себя непосвященные.
Что же отличает магию от религии? Начнем с наиболее опреде ленного и бросающегося в глаза различия: в сакральной сфере магия выступает как некое практическое искусство, служащее для выполнения действий, каждое из которых является средством дости жения определенной цели; религия — как система таких действий, выполнение которых само по себе есть некоторая цель. Попытаемся проследить это различие на более глубоких уровнях. Практическое искусство магии обладает определенной и применяемой в строгих границах техникой исполнения: колдовские заклинания, ритуал и личные способности исполнителя образуют постоянное трие динство. Религия во всем многообразии ее аспектов и целей не имеет столь простой техники; ее единство не сводится ни к системе формальных действий, ни даже к универсальности ее идейного содержания, оно скорее заключается в выполняемой функции и в ценностном значении веры и ритуала...
Магия, как особое искусство достижения конкретных целей, в одной из своих форм однажды входит в культурный арсенал человека и затем непосредственно передается от поколения к поколению. С самого начала она является искусством, которым овладевают немногие специалисты, и первая профессия в истории человече ства — это профессия колдуна и чародея. Религия же в самых своих первоначальных формах выступает как всеобщее дело первобытных людей, каждый из которых принимает в ней активное и равное участие. Каждый член племени проходит через обряд посвящения (инициации) и впоследствии сам посвящает других. Каждый член племени скорбит и рыдает, когда умирает его сородич, участвует в погребении и чтит память усопшего, а когда придет его час, он точно так же будет оплакан и помянут. У каждого человека есть свой дух, и после смерти каждый сам становится духом...
Бросая взгляд с высот нынешней, далеко ушедшей от перво бытных людей, развитой цивилизации, нетрудно видеть грубость и несостоятельность магии. Но нам не следует забывать, что без ее по мощи первобытный человек не смог бы справляться с труднейшими
347
проблемами своей жизни и не мог бы продвинуться к более высоким стадиям культурного развития. Отсюда ясна универсальная распро страненность магии в первобытных обществах и исключительность ее могущества. Отсюда понятно неизменное присутствие магии в любой значимой деятельности первобытных людей.
Магия должна быть понята нами в ее неразрывной связи с вели чественной безрассудностью надежды, которая всегда была лучшей школой человеческого характера...
Миф — это составная часть общей системы верований туземцев. Отношения между людьми и духами определяются тесно связанны ми друг с другом мифическими повествованиями, религиозными верованиями и чувствами. В этой системе миф — это как бы осно вание непрерывной перспективы, в которой повседневные заботы, печали и тревоги людей обретают осмысленность движения к не кой общей цели. Проходя свой путь, человек направляется общей верой, личным опытом и памятью прошлых поколений, хранящей следы тех времен, когда происходили события, ставшие толчком для возникновения мифа...
Важнейшую роль в мифе играют его эмоциональная сторона и практический смысл. То, о чем повествует миф, глубочайшим об разом волнует туземца. Так, миф, повествующий о возникновении праздника миламала, определяет характер церемоний и табу, связан ных с периодическим возвращением духов. Само это повествование туземцу совершенно понятно и не требует никаких «объяснений», поэтому миф даже в малой степени не претендует на такую роль. Его функция иная: он призван смягчить то эмоциональное напря жение , какое испытывает человеческая душа, предчувствующая свою неизбежную и неумолимую судьбу...
Сильный страх перед смертью, острое желание избежать ее, глубокое горе от утраты близких и родных — все это глубоко противо речит оптимизму веры в легкое достижение загробной жизни, кото рой пронизаны туземные обычаи, идеи и ритуалы. Когда человеку грозит гибель или когда смерть входит в его дом, дает трещину самая бездумная вера. В долгих беседах с некоторыми тяжело больными туземцами, особенно с моим чахоточным другом Багидоу, я ощущал всегда одну и ту же, быть может, неявно или примитивно выражен ную, но несомненно меланхолическую печаль об уходящей жизни и ее радостях, тот же ужас перед неизбежным концом, ту же надежду, что этот конец может быть отсрочен, пусть даже ненадолго. Но я ощущал также, что души этих людей согревались надеждой, идущей от их веры. Живое повествование мифа заслоняло перед ними гото вую разверзнуться бездну.
Макс Вебер
Макс Вебер, наряду с Э. Дюркгеймом, Б. Малиновским и А. Рэдклифф-Брауном, положил начало новому этапу исследований влияния религии на поведение людей и на развитие различных со циальных институтов. Наиболее известна его работа «Протестант ская этика и дух капитализма» (1905), фрагмент которой приведен в следующем разделе Хрестоматии. В 1916—1919 гг. он опубликовал «Хозяйственную этику мировых религий» — один из основных своих трудов, над которым работал до конца своей жизни (1920).
Вскоре после кончины М. Вебера, в 1922 г. была опубликована его «Социология религии (Типы религиозных сообществ)», где с социологических позиций рассмотрена жизнь самих религиозных сообществ как определенного типа совместной деятельности людей. Будучи верен принципу историзма, М. Вебер начал рассмотрение предмета с возникновения религии, включая появление священ нослужителей и пророков — обладателей личной харизмы, вокруг которых собирается особая человеческая общность — религиозная община. Ниже приведен, с небольшими сокращениями, раздел этого труда, посвященный характеристике особенностей религиозной общины. Подход М. Вебера стал одной из методологических предпо сылок анализа религии как духовной общности, который предложен в базовом пособии учебного комплекса (глава 9).
Н.Л.
ОБЩИНА [РЕЛИГИОЗНАЯ]*
Если пророчество успешно, пророк находит постоянных помощ ников; это — члены братства (как Варфоломей переводит соответ ствующий термин из «Гат»), ученики (в Ветхом Завете и индуизме, у Исайи и в Новом Завете), спутники (в индуизме и исламе). В отличие от объединенных в группы и подчиненных служебной иерархии священников, они связаны с пророком лично — отношение, на котором, принимая во внимание казуистику форм господства, еще придется остановиться. Наряду с этими постоянно содействующими пророку в осуществлении его миссии и, в свою очередь, обычно об ладающими известной харизмой помощниками существует круг лиц, которые поддерживают пророка, предоставляя ему убежище, деньги
* Цит. по: Вебер М. Социология религии // Вебер М. Избранное. Образ общества. / Пер. с нем. М.И. Левиной. М., 1994. С. 123—128. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 9 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
348
349
и услуги, надеясь обрести спасение посредством его миссии; поэтому они объединяются либо от случая к случаю для определенных дей ствий, либо в постоянную общину. «Община» в религиозном смысле (вторая категория такого типа наряду с объединением соседей на экономической, фискальной или какой-либо иной, политической основе) возникает не только в сфере пророчества в принятом здесь смысле и не при каждом типе пророчества. Она формируется вообще лишь как продукт повседневности, в результате того, что пророк и его ученики гарантируют постоянное благовествование и дарование благодати, а также создают экономическую основу для распростра нения учения, обеспечивая тех, кто его провозглашает, и передавая вместе с обязанностями монополию на права тем, кто берет на себя указанные функции. Поэтому община встречается и у мистагогов, и у священников непророческих религий. Наличие ее у мистагогов служит признаком, отличающим их от колдунов, которые либо действуют автономно, либо, будучи объединены в определенную группу, обслуживают какое-либо сообщество соседей или полити ческий союз, а не особую религиозную общину. Община мистагога, так же как объединение участников элевсинских мистерий, обычно открыта и не постоянна по своему составу. Человек, нуждающийся в спасении, вступает в определенную, подчас лишь временную связь с мистагогом и его помощниками. Тем не менее, однако, участни ки элевсинских мистерий составляют своего рода межлокальное сообщество. По-иному обстоит дело в пророчестве. Здесь путь к спасению указывает пророк. Лишь тот, кто безоговорочно следует его примеру — подобно нищенствующим монахам Махавиры и Будды, — принадлежит к числу членов его общины, внутри которой особым авторитетом могут обладать лично связанные с пророком ученики. Вне такой общины стоят благочестивые почитатели (в Ин дии — «упасаки»), которые не вступают на путь полного спасения, но надеются обрести хотя бы относительное спасение посредством выражения преданности святому. Они могут быть не объединены в постоянные сообщества, как первоначально буддийские упасаки, или объединены твердыми правилами и обязанностями; это обычно случается, когда из общины такого рода выделяются особые священ нослужители или выполняющие подобные функции лица, радеющие о спасении души — как, например, буддийские бонзы; им поручают ся особые обязанности, связанные с культом (неизвестные раннему буддизму). Однако правилом здесь остается свободное объединение при особых обстоятельствах, и это относится как к большинству
350
мистагогов и пророков, так и к большинству храмового священства отдельных, объединенных в пантеон богов. Все эти объединения материально обеспечены жертвованиями и поддерживаются дарами, которые им приносят люди, нуждающиеся в божественном мило сердии. Здесь еще не может идти речь о какой-либо общине мирян, и все наши представления о конфессиональной принадлежности здесь совершенно неприемлемы...
Однако очевидно, что это состояние уже чисто экономически в общем не соответствует интересам лиц, связанных с отправлением культа, и потому они стремятся повсюду, где возможно, создать по стоянную религиозную общину, т.е. объединить своих сторонников в организацию с твердыми правилами и обязанностями. Преобра зование личной приверженности пророку в следование его учению внутри общины — обычный процесс, посредством которого учение пророка проникает в повседневность в рамках некоего постоянного учреждения. Тогда ученики или последователи пророка становятся мистагогами и учителями, священнослужителями или духовниками (или всем этим одновременно) некоего служащего только религи озным целям объединения — общины мирян...
<...> Отношение между политической властью и религиозной общиной, в которой возникает понятие «конфессиональность», относится к анализу «господства». Здесь же достаточно установить следующее: «общинная религиозность — явление, разнообразное по своим чертам и лабильное по своему характеру. Мы будем говорить о ней только там, где миряне, во-первых, объединены длительной со вместной деятельностью; во-вторых, где они действительно активно на нее влияют. Участок, чисто административно ограничивающий компетенцию священнослужителей, — епархия, а не община.
Напротив, раннее буддийское монашество и воинство ислама были организованы в общины так же, как верующие в иудаизме и в раннем христианстве; правда, степень строгости правил в этих общи нах была различной. Впрочем, известное влияние мирян — в исламе оно особенно сильно, хотя и не санкционировано юридически, у шиитов (шах не назначает священнослужителя без согласия светских лиц данной области) — связано с отсутствием строго установленной местной общинной организации. Напротив, своеобразие «секты» (об этом будет сказано ниже) заключается в том, что она всегда фор мируется на основе замкнутого локального объединения отдельных местных общин. Этот принцип, действующий внутри протестантиз ма у баптистов, «индепендентов», а затем у «конгрегационалистов»,
351
постепенно ведет к организации, типичной для реформированной церкви, которая, даже там, где она является универсальной, тем не менее ставит принадлежность к ней в зависимость от вступления на основе договора в отдельную общину. К проблематике, которая воз никает из этого различия, мы еще вернемся. Здесь нас из всех серьез ных последствий собственно общинной религиозности интересует только одно: то, что теперь отношения внутри общины между свя щеннослужителями и мирянами обретают решающее значение для практического воздействия религии. По мере того как организация все более принимает специфически общинный характер, священ нослужители все более сталкиваются с необходимостью считаться с мирянами общины в интересах сохранения своих сторонников и уве личения их числа. В известной степени в подобном положении на ходятся все священнослужители. Для сохранения своего господства они часто должны в значительной мере считаться с потребностями мирян. Существуют три действующие в кругу мирян силы, с которы ми священству необходимо достичь компромисса: 1) пророчество; 2) традиционализм светских кругов; 3) светский интеллектуализм. Этим факторам противостоят необходимые требования и тенденции профессии священнослужителя как таковой.... Поэтому отношения между пророками, их светскими сторонниками и представителями священнической традиции всегда напряженные, и от соотношения сил, подчас, как в Израиле, связанного с внешнеполитическим по ложением, зависит, сможет ли пророк беспрепятственно выполнить свою миссию или примет мученический венец. Опорой Заратустры в его борьбе с неназванным пророком были, кроме членов его семьи, знатные и княжеские роды, на те же силы опирались и индийские пророки, и Мухаммед, израильские же — на среднее сословие горо дов и сел. Все они, однако, использовали престиж, который давала им пророческая харизма как таковая и отличала от тех, кто применял технику повседневного культа. Здесь святость нового откровения противостоит святости традиции, и в зависимости от успеха той или другой демагогии священство либо приходит к компромиссу с новым пророчеством, либо принимает его полностью или берет верх над ним, либо устраняет его или само оказывается устраненным.
Сергей Николаевич Булгаков
Сергей Николаевич Булгаков (1871—1944) — известный русский философ и богослов, экономист, публицист, религиозный и общест венный деятель. Окончил Московский университет (1894) по кафедре
политической экономии и статистики. Его первые книги «О рынках при капиталистическом производстве» (1897) и «Капитализм и земле делие» (1900) написаны с позиций легального марксизма, однако уже наметились расхождения, прежде всего по аграрным вопросам.
С 1901 г. в его трудах все победнее звучит голос религиозной веры, отчетливо выраженный в сб. его статей «От марксизма к иде ализму» (1903). С.Н. Булгаков стал активным участником сб. «Вехи» (1909), избирался депутатом 2-й Государственной Думы как «хри стианский социалист». Создает масштабные труды «Философия хо зяйства» (1912) и «Свет невечерний» (1917). В 1918 г. принимает сан священника и уходит в занятия богословием. Его диалоги «На пиру богов» вошли в сб. «Из глубины» (1918). В 1922 г. выслан за рубеж. В 30-е гг. создал свою богословскую систему, вызвавшую неприятие многих богословов и осуждение Московской патриархии (1935). В 1938 г. тяжело заболел, умер в оккупированном Париже.
Книга «Православие. Очерки учения православной церкви» — одна из итоговых в творчестве о. С.Н. Булгакова. Она опубликована 20 лет спустя после смерти автора (1964, Париж). В ней автор излагает свое понимание основных сторон и особенностей православного учения. Ее подраздел «Православие и хозяйственная жизнь» позволяет получить представление об отношении православия к главным аспектам социально-экономической жизни народа. Ниже приведены фрагменты из этого подраздела.
A3., Н.Л.
ПРАВОСЛАВИЕ И ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ*
Согласно учению современной хозяйственной науки, хозяй ство есть деятельность, совершаемая хозяйствующим субъектом, «economic man», который и есть центральное понятие. Каждая хозяйственная эпоха имеет своего собственного economic man. По следний представляет собою, конечно, не экономический автомат, приводимый в движение одной пружиной хозяйственного эгоизма и действующий с неумолимой прямолинейностью и безошибочной точностью, но конкретный духовный тип со всей сложностью и многообразием психологической мотивации. Религия, господ ствующее мировоззрение, кладет свою определяющую печать и на
* Цит. по: Булгаков С.Н. Православие. Очерки учения православной жизни. М., 1991. С. 345—356. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 9 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
352
23-3033
353
«экономического человека». В душе человеческой установляется внутренняя связь между религией и хозяйственной деятельностью, и раскрытие этой связи представляет собой одну из интереснейших страниц новейшей экономической науки. В частности, наряду с дру гими духовными типами существует и христианский тип economic man — как в самом общем смысле, так и более конкретно, примени тельно к разным христианским исповеданиям: тип православный, католический, протестантский с разными его разветвлениями: пу ританский, лютеранский, реформатский, квакерский и т.п. Могут ли быть установлены особые черты православного экономического человека? Здесь следует отметить, прежде всего, черты, свойственные всему христианству вообще, а затем — присущие именно правосла вию в его конкретных исторических судьбах.
Новейшее европейское народное хозяйство, которое в насто ящее время развивается уже на основании науки и порой кажется стихией, — чуждой и враждебной самому христианству, — истори чески есть его собственное порождение. Оно есть создание человека, освобожденного от языческой плененности природе и ее чарам и сознавшего себя господином природы и ее центром. Это было не столько прямым, сколько косвенным делом христианства, которое само, будучи неотмирным и, в известном смысле, надмирным, чрез то дает человеку ощутить самого себя, свою духовность и силу. И осво божденный духовно, он чувствует в себе призвание осуществить власть своей воли и своего разумения над миром. И таким образом, медленно и трудно, однако с неумолимой необходимостью, в истории европейских народов наступает и «новая история», эпоха гуманизма и ренессанса, а далее и новейшего индустриализма, которая, быть мо жет, находится не в конце, а еще в начале своего пути. Она не помнит своего исторического и духовного родства, и в сознании склоняется к язычеству, однако сама она есть порождение христианского духа. Хо зяйственная энергия имеет одним из своих условий признание при родного мира как блага или ценности, даже более того, — сроднения с ним. Это становится особенно ясно, если мы противопоставим ему мироотреченность буддизма с его пессимистическим отношением к миру как месту страдания и, ктомуже, иллюзии: ясно, что она ведет и к параличу хозяйственной воли. Принятие же мира может быть двоякое: 1) природно-языческое, в котором человек остается жерт вой природных сил, им обожествляемых, не может освободиться от пьяной одури и природного оргиазма, от порабощения природе чрез поклонение ей (таковы все языческие религии: египетская, эллин-
354
екая, вавилонская и др.); 2) христианское, которое приемлет мир как творение Божие, возглавляемое человеком, с любовью к нему, но и с независимостью от него, какая свойственна существу, сознавшему свою духовность. Человек выше природы, но он есть, вместе с тем, и природное существо. И этим именно соотношением установляется положительное отношение человека к природе как к саду Божьему, к возделыванию которого он призван, но вместе и к господству над ней. Христианское приятие мира выражается в некоей антиномии: с одной стороны, христианство зовет к освобождению от мира, от любви к нему, от всякой хозяйственной заботы: « Воззрите на птиц небесных, яко не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и Господь питает их» (Мф. 6,26). «Имущие должны иметь, как неимущие, и по купающие, как не приобретающие, и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся, ибо проходит образ мира сего» (I Кор. 7,30—31). Таким образом, в отношении к миру христианством вносится аске тическое противоборство и расщепленность. Но в то же время только христианство научает любить мир высшею любовью, как создание Божие, которое сам Бог так возлюбил, что не только сотворил его Премудростию Своею, но не пощадил и Сына Своего для спасения мира. Мир увековечивается Богом, ибо теперешнее его естество имеет претвориться и стать новым небом и новой землею. В христианстве человек сознает себя логосом мира, имеющим в себе и логос вещей чрез причастность свою Божественному Логосу, которым стало все и вне которого не возникло ничего, что стало быть (Ио. 1,3). Человек есть не только познавательный, но и хозяйственный логос мира, господин творения. Ему принадлежит право и обязанность труда в мире, как для собственного существования («не трудящийся да не яст» П Фесе. 3,10, «трудящемуся земледельцу первому должно вкусить от плодов» П Тим. 2,6), как для оказания помощи ближнему (согласно вопрошаниям на Страшном Суде, Мф. 25), так и для совершения общего дела человеческого на земле, во исполнение заповеди Божией при сотворении человека: «обладайте ею (землею) и владычествуйте » (Быт. 1,28). В отношения между человеком и природою не только вхо дит труд человека, но и привходит освящающая благодать Св. Духа, пришедшего в мир в Пятидесятницу и пребывающего в нем. Это пре бывание Св. Духа чрез Церковь в мире выражается в многоразличных освящениях стихий природы, яств, разных вещей...
Сказанным определяется общий характер православного от ношения к миру как хозяйству. Мы знаем, что в истории христи анства равновесие между двумя полюсами в отношении к миру
355
колебалось — с наклонением то в сторону мироотреченности, то в сторону обмирщения, как это и естественно и, по человеческому не совершенству, даже неизбежно. Тем не менее остается незыблемым, что христианство освободило и реабилитировало всякий труд, в осо бенности хозяйственный, и оно вложило в него новую душу. В нем родился новый хозяйственный человек, с новой мотивацией труда. Эта мотивация носит в себе черты соединения мироотреченности и мироприятия в этике хозяйственного аскетизма, причем именно это соединение противоположностей в напряженности своей и дает наибольшую энергию аскетического, религиозно-мотивированного труда. Этот свободный аскетический труд есть та духовно-хозяй ственная сила, которою утвержден фундамент всей европейской культуры. Известно, какую роль в Европе при заселении и возде лывании лесных и болотистых пространств ее играли монастыри как хозяйственные центры, одновременно средоточия и духовной и хозяйственной энергии. Идеалистический характер хозяйственно го труда, столь отличающийся от проповедуемого ныне звериного эгоизма классовой борьбы, явился и могущественным фактором хозяйственного развития. В аскетическом труде таится антиномия, вытекающая из общего отношения христианства к миру. На пути его возможна победа аскетизма, выражающегося в стремлении уйти от мира и преодолеть его; в стремлении к нестяжанию и добровольной бедности оно составляет душу и всякого монашества. И вопреки этому, возможна победа хозяйственного эгоизма, который ведет к обмирщению. Отсюда зародился и новейший хозяйственный человек economic man с упрощенной и стертой психологией хозяйственного эгоиста...
Но мы знаем из экономической науки, насколько рабский труд стоит ниже свободного в чисто хозяйственном отношении. Свободный же хозяйственный труд, вместе с дисциплиной труда, дается лишь христианством1. Конечно, религиозная мотивация труда свойственна и другим религиям, вне христианства, — не толь ко иудаизму и Исламу, но и язычеству: очевидно, что египетские храмы и пирамиды не могли бы быть воздвигнуты одним рабским принуждением, без веры в Бога и бессмертие. Однако свободная нравственная личность рождается только в христианстве, равным образом свободный хозяин, как и свободный гражданин, появляют ся в истории лишь благодаря христианской свободе. Христианство
1 Замечательно, что в русском языке название трудника-земледельца «крестья нин» обозначает не что иное, как «христианин».
освобождает хозяйственную энергию, рассеивая кошмары язычества, и вместе с тем ее этически связывает, направляет, регулирует.
Исторически православие имело пред собой среди народов востока в течение тысячелетий преобладание аграрного хозяйства с слабо выраженным промышленным и денежным капитализмом. В отношении к капиталу оно разделяло, вместе с западной Цер ковью, отрицательное отношение к проценту на капитал, который воспринимался как ростовщический. Правда, Византия не знала прямых канонических запрещений процента, как в католической Церкви, почему и не оказалось нужды делать канонические от ступления для того, чтобы признать процент на капитал как само собою разумеющееся отношение. Земледельческий быт, в соот ветствии особенностям национального характера, природы, кли мата и т.п., принял отпечаток христианского культа: в праздниках, освящениях, в приурочивании отдельных сроков и хозяйственных актов с празднованием соответственных святых. Нельзя отрицать, что таким образом установлялось по местам нечто вроде земле дельческой религии, напоминающее земледельческие религии в язычестве (например, в Афинах). Однако здесь есть сходство лишь задания, но не содержания. Этим вносилось в самый хозяйственный быт много света, теплоты и религиозной поэзии, освобождая его от механической прозы, присущей фабрике. Поэтому, вообще говоря, деревенский труд, лицом к природе с ее таинственной жизнью, более благоприятен для религиозного отношения, нежели город ская фабрика. Однако развитие хозяйственных форм представляет собой закономерный процесс, природная необходимость которого принудительно определяет волю хозяйствующего субъекта. По следний должен этически самоопределяться в нем, но вместе с тем не властен его отменить.
Таково отношение православия к индустриализму и урбаниза ции современной жизни, как и вообще промышленному капитализ му. Если его нельзя отменить в его хозяйственной неизбежности, то остается лишь его христиански осмыслить и облагородить, сделать его из организации эксплуатации поприщем общечеловеческого труда, вместо служения похоти и сребролюбию обратить к служе нию высшим целям человечества и христианской любви. Отсюда возникает новая, творческая задача для православия — проповедь социального христианства. Здесь может быть поставлен общий вопрос православной философии хозяйства: имеет ли оно общий эсхатологический смысл, помимо добывания насущного хлеба на
356
357
каждый день? Включаются ли его достижения в образ спасения мира? Каков смысл хозяйственно-технического прогресса?
Эта сторона еще мало выявлена в историческом православии и составляет предмет лишь богословской спекуляции, которая движет ся в новейшее время примерно в кругу следующих идей. Человек есть хозяйственный деятель не только как индивидуальное существо, но и как родовое. В этом смысле можно сказать, что хозяйствует не ин дивид, но все человечество, причем отдельные усилия и достижения слагаются в общий итог человеческого овладения природой. Человек осуществляет свое предназначение — быть господином вселенной, раскрывая ее энергии и подчиняя их своей воле.
3.5. Этнос
Клод Леви-Строс
Клод Леви-Строс (род. в 1908 г.) — французский этнолог, теоретик структурализма, создатель концепции структурной антропологии. Профессор университета в Сан-Паулу (1935—1938), советник по вопросам культуры французского посольства в США (1946—1947), заместитель директора Антропологического музея в Париже (1949—1950), профессор Коллеж де Франс (с 1959).
Углубившись в проблему соотношения бессознательных струк тур и истории, Леви-Строс полагает, что смысл истории открывается лишь на структурном уровне. Он ориентирует гуманитарные науки на идеал естественнонаучной строгости. Вместе с тем он весьма расширительно включает в научное знание все известные формы знания.
Ниже помещена, с сокращениями, глава из книги Леви-Строса «Структурная антропология» (1958). Она иллюстрирует стремление автора максимально строго описать и объяснить противоречивую структуру мышления первобытных народов о своем социально-территориальном пространстве. Как отмечалось в базовом пособии учебного комплекса (глава 10), дуальная организация селения одно го из индейских племен, описанная Леви-Стросом, по-видимому, свидетельствует не только о различии этнического и социального, но и о противоречивости самого социального.
Н.Л.
СУЩЕСТВУЮТ ЛИ ДУАЛЬНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ?*
Чествуемый нами ученый посвятил себя изучению Америки и Индонезии. Возможно, что подобное сочетание благоприятство вало смелости и плодотворности теоретических взглядов проф. И.П.Б. де Йосселина де Йонга, поскольку намеченный им путь представляется мне многообещающим для всей этнологической теории. Она испытывает большие трудности при пользовании сравнительным методом. В одних случаях намеченные для срав нения данные оказываются столь близкими в географическом и историческом отношениях, что постоянно возникают сомнения в том, имеем ли мы дело с одним лишь поверхностно видоизменяю щимся явлением или с несколькими. В других случаях они слишком разнородны, чтобы их можно было сопоставлять.
Америка и Индонезия дают возможность избежать этой ди леммы; этнолог, занимающийся исследованием верований и со циальных установлений этих районов земного шара, проникается интуитивным убеждением в том, что это факты одного порядка. Некоторые попытались найти объяснение этому родству, предпо лагая наличие общего субстрата; и я не собираюсь обсуждать здесь их несомненно интересные, но рискованные гипотезы.
Если исходить из занимаемой мною позиции, то можно пред положить, что общества, выбравшие из явно ограниченного числа возможных установлений сходные между собой варианты, обладают структурным сходством. Объясняется ли эта аналогия общим про исхождением или же она является следствием случайного сходства структурных принципов, управляющих повсюду социальной орга низацией и религиозными верованиями, но так или иначе факт их близости несомненен. Я полагаю, что наилучшей данью уважения проф. И.П.Б. Йосселинуде Йонгу будет следование идее, выражен ной им в его труде, т.е. выявление того, каким образом сравнитель ный анализ некоторых форм установлений может пролить свет на основную проблему жизни общества. Известно, что организация, обычно называемая дуальной системой, имеет чрезвычайно широкое распространение. Я хочу высказать здесь несколько соображений по поводу именно этой системы, опираясь на примеры, почерпнутые у американских туземцев и индонезийцев.
* Цит. по: Леви-Строс К. Существуют ли дуальные организации? //Леви-Строс К. Структурная антропология. / Пер. с фр. под ред. Вяч.Вс. Иванова. М., 1983. С. 119—122. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 10 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
359
Север
Моей отправной точкой будет замечание Поля Радина в его классической моногра фии, посвященной племени, живущему в районе Великих озер, — виннебаго.
Рис. 8. План селения виннебаго по све дениям информантов половины Верха (по Радину)
Известно, что когда-то виннебаго делились на две половины, соответственно называвшиеся wangeregi, или «людьми Верха», и manegi, или «людьми Земли» (в даль-нейшем для удобства мы будем их называть «людь ми Низа»). Эти две полови ны были экзогамными, они определяли также права и взаимные обязанности, при чем каждая должна была при нимать участие в торжественных похоронах члена противостоящей другой группы.
При изучении влияния дуального деления на структуру селения Радин отмечает любопытное разногласие между людьми преклон ного возраста, служившими ему информантами. В большинстве случаев они описывают деревню в форме круга, теоретически поде ленную по диаметру С.-В.-Ю.-З. надве половины (рис. 1). Однако многие информанты энергично оспаривают такое расположение и воспроизводят иное, при котором хижины вождей половин на ходятся в центре, а не на периферии (рис. 2). По словам нашего автора, создается впечатление, что описание первого расположения давалось информантами половины Верха, а второго — информан тами половины Низа.
Таким образом, для одних туземцев деревня имела форму круга, где хижины располагались по всему пространству окруж ности, разделенной на две половины. Для других тоже привычно разделение деревни в форме круга, но здесь оно отличается от первого двумя существенными чертами: во-первых, две половины определяются не по диаметру, а меньший круг вписан в больший; во-вторых, вместо деления самой населенной деревни вписанный круг отделяет всю совокупность хижин от расчищенной земли, которая, в свою очередь, окаймлена лесом.
360
Радин не подчеркивает это разногласие, он лишь сожалеет о неполноте своих сведений, не позволяющих высказаться в пользу того или иного рас положения. Мне хотелось бы подчеркнуть, что здесь нет необ ходимости в строгой альтернати-
ве: описанные формы совсем не обязательно обозначают оазные
расположения. Они могут также соответствовать двум разным способам описания организа ции, слишком сложной для ее формального представления по средством одной-единственной модели, так что члены каждой половины, возможно, имели
тенденцию рассматривать эту организацию то в виде первого пред ставления, то в виде второго — в зависимости от своего положения в социальной структуре. Дело в том, что даже в такой симметричной (по крайней мере, по внешним признакам) социальной структуре, как дуальная организация, взаимоотношения между половинами никогда не бывают ни статичными, ни в такой мере взаимными, как это можно было бы себе представить.
Разногласия между информантами из племени виннебаго от ражают тот достойный внимания факт, что обе описанные формы соответствуют реальному размещению жилищ. Нам известны деревни, которые действительно расположены (или стремятся к определенному расположению) согласно той или иной модели. Для упрощения изложения я буду с данного момента называть рас положение на рис. 1 диаметральной структурой, а изображенное на рис. 2 — концентрической структурой.
Примеров диаметральной структуры вполне достаточно. Прежде всего, они встречаются в Северной Америке, где помимо виннебаго именно таким образом селились почти все сиу. В работах Курта Нимуендажу говорится о часто встречающихся деревнях с подобной структурой в Южной Америке у племен «же», к которым следует при соединить по географическим, культурным и языковым признакам бороро с центрального Мато Гроссо, изучавшихся салезианцами П. Кольбачини и П. Альбисетти, а также автором данной статьи.
361
Возможно, что она существовала даже в Тиагуанако и в Куско. Эта структура встречается также в различных районах Меланезии. Наиболее разительным примером концентрической структуры может послужить опубликованный Малиновским план деревни Омаракана на Тробриандских островах. Кратко остановимся на нем (рис. 3), это как раз тот случай, когда равнодушие этого автора к проблемам морфологии вызывает наибольшее сожаление. Малинов ский очень бегло упоминает о чрезвычайно важной структуре, более углубленный анализ которой обогатил бы нас ценными сведениями. Деревня Омаракана расположена в виде двух концентрических кру гов. В центре находится площадь, место собраний и празднеств, во круг нее размещаются хранилища со священным ямсом, на которые наложены самые различные табу. Эти хранилища окружены коль цеобразным узким проходом, по внешней стороне которого стоят хижины супружеских пар. По словам Малиновского, этопрофанная (мирская) часть деревни. Однако существует противопоставление не только центрального и периферийного, сакрального и профанного. Оно распространяется и на другие стороны жизни: в хранилищах, расположенных во внутреннем круге, сохраняется сырая пища; там запрещено готовить: «Главное различие между двумя кругами — это табу на приготовление пищи» вследствие того, что «приготовление пищи враждебно хранимому ямсу»; готовить и потреблять пищу можно только неподалеку от семейных домов внешнего круга.
Север
Рис. 10. План деревни Омаракана (по Малиновскому)
Хранилища построены добротнее и украшены богаче, чем жилые дома. Во внутрен нем круге могут жить только холостяки, а супружеские пары должны селиться по перифе рии. Это напоминает одно обстоятельство, мимоходом упомянутое Радином относи тельно виннебаго: «Принято, чтобы молодая пара строила свой дом на некотором рас стоянии от своей деревни». Впрочем, это замечание еще более невразумительно, по скольку, если в Омаракана во внутреннем круге деревни
может жить только вождь, а информанты-виннебаго, придержи вающиеся концентрической структуры поселения, сводят его при описании к хижинам главных вождей, то где живут другие жители? Наконец, оба концентрических круга в Омаракана противопола гаются друг другу по различию полов: «Не углубляясь в проблему, можно назвать центральную площадь мужской частью деревни, а улицу — женской». Малиновский неоднократно подчеркивает, что хранилища и дома для холостых мужчин могут рассматриваться как принадлежность или расширение сакральной площадки, в то время как семейные хижины связаны с кольцеобразным проходом.
На Тробриандских островах существует сложная система проти вопоставлений между сакральным и профанным — мирским, между сырым и вареным, не состоящими и состоящими в браке, мужским и женским началами, между центральным и периферийным.
Роль, отведенная соответственно сырой и вареной пище в свадебных подарках (в свою очередь, подразделяемых по женско му и мужскому признакам на протяжении всего Тихоокеанского побережья), могла бы подтвердить, если в этом будет необходи мость, социальное значение и географическое распространение упомянутых концепций.
Л.М. Дробижева
Леокадия Михайловна Дробижева (род. в 1933 г.) — одна из создателей российской этносоциологии. Окончила МГУ (1956), доктор исторических наук (1982), профессор (1986), заслуженный деятель науки Российской Федерации. Зав. отд., зам. директора Института этнографии АН СССР (1969-2000), директор Института социологии РАН (2000-2005).
Л.М. Дробижева одна из первых начала изучать этническое самосознание на личностном уровне, анализировать механизмы динамики различных факторов его функционирования. В ее работах исследованы факторы межэтнических напряжений в разных соци альных и демографических группах. Руководитель международного проекта «Социальное неравенство этнических групп и проблемы интеграции в Российской Федерации». Результаты исследований от ражены в ее книгах: «Национализм и национальное самосознание» (1994), «Этносоциология» (соавт., 1998), «Социальное неравенство этнических групп: представления и реальность» (отв. ред., 2002), «Социальные проблемы межнациональных отношений в постсо ветской России» (2003) и др.
362
363
Ниже приведена, с сокращениями, написанная Л. М. Дробиже-вой глава из коллективного труда «Этносоциология» (1998). Онадает представление о взглядах современных российских этнологов и социологов о том, что такое народ, этнос. Это позволяет более вы пукло представить современные проблемы этничности, изложенные в главе 10 базового пособия учебного комплекса.
Н.Л.
ЧТО ТАКОЕ НАРОД, ЭТНОС?*
Дискуссии вокруг понимания этичности. Что такое народ, этнос?
Значение понятия нации обсуждалось главным образом в нашей стране, в большинстве же других стран, особенно англоязычных, было принято какое-то одно его значение.
О смысле понятий «этнокультурная общность», «этнонация» шли споры среди мировой научной общественности. В основном они велись больше в академическом плане, но имели выходы и на политику.
Дискуссия вокруг понимания этничности стала развертываться с начала 70-х гг. Обычно ее связывают с ситуацией в мире — рас падом колониальной системы, образованием новых государств, обострением межэтнических отношений в самих индустриальных странах. Проблемы этничности обсуждались в рамках объяснитель ных моделей в различных теориях, в том числе в теориях социальных изменений, межгрупповых отношений, дискриминации, этнической идентичности, ассимиляции. Все эти теории сводят, как правило, к трем подходам к пониманию этнического феномена — примордиа-листскому, инструменталистскому и конструктивистскому.
В теориях примордиалистского подхода выделяются два направ ления: социобиологическоеиэволюционно-историческое. Сторонники первого рассматривают этничность как объективную данность, изначальную (примордиальную, т.е. исконную) характеристику человечества. Они объясняют этничность с помощью эволющи-онно-генетических идей, интерпретируя ее как «расширенную родственную группу», «расширенную форму родственного отбора и связи». Излагая эту точку зрения, Ван ден Берг писал: «С про-
* Цит. по: Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Су соколов А. А. Этносоциология. М., 1998. С. 32—36. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 10 базового по собия учебного комплекса по общей социологии.
грессивным ростом размера человеческих обществ границы этноса становились шире, связи родства соответственно размывались... Однако потребность в коллективности более широкой, чем не посредственный круг родственников на основе биологического происхождения, продолжает присутствовать даже в современных массовых индустриальных обществах» .
Примордиалисты подчеркивают в этничности глубокую аф фективную привязанность людей. Объяснение этому наука пы тается дать лишь в последнее время, когда социальные психологи стали разрабатывать теорию аффилиации (потребности в принад лежности к группе).
Авторы и последователи другого — эволюционно-историче-ского — направления примордиалистского подхода рассматривают этносы как социальные, а не биологические сообщества, глубинно связанные с социально-историческим контекстом. Это реально су ществующие группы с присущими им чертами — языком, культурой, идентичностью, отличающими их от других групп.
Примордиалистское представление об этносе, главным об разом второго направления, до 60—70-х гг. XX в. практически доминировало в мировой науке, а в отечественной науке было единственным до начала 90-х гг.
Наибольшее распространение получили представления об эт носе, сформулированные Ю.В. Бромлеем. Согласно данным пред ставлениям, этносы характеризуются определенными собственно этническими свойствами (язык, культура, этническое самосознание, закрепленное в самоназвании), но эти свойства формируются только в соответствующих условиях — территориальных, природных, со циально-экономических, государственно-правовых.
Социобиологическое понимание этноса представлено в отече ственной науке концепцией Л.Н. Гумилева, который считал этнос природным, биологическим феноменом. Источником развития, по Л.Н. Гумилеву, является пассионарный толчок. По существу, уче ный продолжил развитие идей, сформулированных в начале XX в. СМ. Широкогоровым, хотя культуру, создаваемую этносом, он по нимал как социальное явление.
Есть еще одна концепция понимания этноса. Н.Н. Чебоксаров и С.А. Арутюнов развивали представление об этносе как типе общ ности, основанной на информационных связях. Сходной концепции придерживается и А.А. Сусоколов.
В 70-х гг. в США в связи с необходимостью объяснений мас совых этнических и расовых движений начали появляться новые
364
365
объяснительные концепции этничности. Теория «плавильного котла», которая представляла «ассимиляторское» направление в оценке этнических взаимодействий, стала заменяться концепцией так называемого «салата». В «салате» же при общей консистенции сохраняется и каждый ингредиент (составляющая). Какой же это ингредиент?
В сборнике статей «Этничность, теория и опыт», вышедшем под редакцией Н. Глезера и Д. Мойнихана, этническая группа трактовалась как общность, объединяемая интересами, а этнич ность — как средство для достижения групповых интересов, мобилизации в политической борьбе . Практически это — соци ологичное определение той реальности, которую изучают и этно-социологи, и этнополитологи.
Такое представление об этничности стало называться инстру-менталистским. Его сторонники объясняют сохранение этнических групп потребностями людей в преодолении отчуждения, характер ного для современного общества массовой культуры, потребитель ских ценностей и прагматизма.
Подобные объяснительные мотивы исходят из социально-пси хологических теорий личности, общения. В известной мере они со гласуются с теорией аффилиации и компенсаторных потребностей. Политический психолог Дж. Дэвис, развивая этот подход, писал о потребностях, которые побуждают людей к равенству, достоинству. Этническая группа способна поддержать людей в реализации таких потребностей, мобилизовывать на их осуществление.
Этническую мобилизацию объясняют также потребностью в изменении социальной стратификации (стремлением подняться в высшие слои общества), в разделении рынка, для чего требуется участие во власти. Поэтому данное направление в объяснении эт ничности называют также гедонистическим (речь о нем будет идти при объяснении межэтнических конфликтов).
Согласно третьему — конструктивистскому — подходу к пони манию этнической общности, порождаемое на основе дифференци ации культур этническое чувство и формулируемые в его контексте представления и «доктрины» представляют собой интеллектуальный конструкт писателей, ученых, политиков. Широкое распространение образования и средств массовой информации позволило передавать их идеи самым широким массам. Ключевую роль в мобилизации членов этнической группы на коллективные действия во имя по литических или социальных целей играют лидеры, которые нередко преследуют собственные цели и совсем не всегда выражают волю народов. В учебниках и работах по социальной и культурной ан-
тропологии часто цитируют Б. Андерсона, Р. Бурдье, Э. Геллнера, Э. Хобсбаума как выразителей идей конструктивизма.
Конструктивисты широко и специфическим образом иллю стрируют образование традиций, в частности приводят пример об изобретении знаменитой шотландской мужской юбки, которая была придумана англичанином и благодаря деятельности любителей гэльской культуры стала ассоциироваться с гэльскими кланами. Много примеров подобного конструирования можно привести и из постсоветской действительности. Так, ингушские лидеры обо сновывают мысль о том, что село Ангушт в Пригородном районе и есть «прародина ингушей», а осетинские интеллектуалы, наста ивая на тезисе о том, что аланы — предки осетин, «кости которых разбросаны по всему Северному Кавказу», называют республику Северную Осетию Аланией.
С позиций конструктивизма В.А. Тишков формулирует по нимание народа (этнической общности) как группы людей, члены которой разделяют общее название и элементы культуры, имеют представление об общем происхождении и историческую память, обладают чувством солидарности. Все эти переменные — «результат особых усилий, особенно процесса нациостроительства». Считая этнонацию социальным конструктом, конструктивисты вместе с тем признают ее значимой реальностью, способной определять действия людей, их мобилизацию для достижения целей.
Концепция конструктивизма естественно вызывает немало во просов и даже возражений. Так, В.В. Коротеева верно отмечает, что тексты могут читать все (добавим: и слышать о каких-то идеях, видеть создаваемые символы — флаги, гербы и т.п.), но соответствующие воображения, представления возникают не у всех. «Воображение объединяет лишь тех, кто обладает сходным жизненным опытом и подтверждает существующие деления».
Для этносоциологов важным в подходах к пониманию этнич ности было:
- признание сторонниками всех подходов решающей роли этнической идентичности для самовыделения группы и для выделения ее другими, равно как и для деятельности людей в этнической сфере;
- формирование идей инструменталистской концепции, по зволяющих сделать социально-психологические подходы к объяснению этничности понятными этнологам и другим обществоведам;
- обоснование в конструктивистском подходе роли идеологий и идеологов в формировании этнической солидарности.
366
367
РАЗДЕЛ 4. БОЛЬШИЕ ОБЩЕСТВА. СОЦИЕТАЛЬНО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ
В соответствии с логикой исторического процесса, после тек^ стов о малых обществах мы в данном разделе обращаемся к текстам, которые характеризуют большие общества. Как показано в базовом пособии учебного комплекса (глава 3), структура большого общества дифференцируется на макроструктуры, через которые реализуются основные функции общества как целого. Анализ, проведенный на основе антропосоциетального подхода, позволил заключить, что в большом обществе как социетальном целом существуют четыре основные функции и, следовательно, вычленяются четыре социе-тально-функциональные структуры: духовно-интегрирующая (куль тура); жизнеобеспечивающая (социоэкономика); статусно-диффе ренцирующая (социальная стратификация); властно-регулирующая (социетальная политика, управление).
Соответственно представленные в данном разделе Хрестоматии выдержки из трудов 14 выдающихся социологов и социальных мыс лителей сгруппированы в четыре подраздела: культура, ценности; труд, экономика; стратификация; управление, политика.
Н.Л.
4Л. Культура, ценности
Джордж Мэрдок
Джордж Питер Мэрдок (1897—1985) — известный американский антрополог, исследователь проблем культуры и общества, автор универсальной культурной модели. В книге «Социальная структу ра» (1949) он систематически рассмотрел формы семьи и брака почти у 250 народов мира. В работе «Культура и общество» (1965) Мэрдок проследил культурные основания эволюции социальных структур. Ниже приведен фрагмент из этой работы, в котором автор выделил 7 фундаментальных характеристик культуры.
В базовом пособии учебного комплекса показана роль куль туры как антропосоциетального консенсуса членов общества, его духовно-интегрирующей структуры (глава 11). Важно уяснить фун даментальные характеристики культуры. Ниже приведен фрагмент из работы Мэрдока «Культура и общество» (1965), в котором автор выделил несколько таких характеристик.
Н.Л.
ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ КУЛЬТУРЫ*
Кросс-культурное исследование зиждется на убеждении, что все человеческие культуры, несмотря на их разнообразие, имеют в основе своей много общего и что эти общие аспекты культуры под даются научному анализу. Теоретические ориентиры кросс-культур ного исследования можно выразить в семи основных положениях. Они не претендуют на новизну, ибо все они разделяются многими обществоведами, а многие из них — всеми.
- Культура передается посредством научения. Культура не ин стинктивна, не является чем-то врожденным и не передается биоло гически. Она состоит из привычек, т.е. таких способов реагирования, которые приобретаются каждым индивидом посредством научения от рождения и на протяжении всей его жизни. Это положение, конечно же, разделяется всеми антропологами, за исключением работающих в тоталитарных государствах. Однако оно имеет одно следствие, не всегда ясно осознаваемое. Если культура передается через научение, то она должна подчиняться тем законам научения, которые к настоящему времени были в мельчайших подробностях проработаны психологами. Принципы научения, насколько нам известно, в основе своей всегда одинаковы и применимы не только к человеческому роду, но в равной степени и к большинству видов млекопитающих. Поэтому мы вправе ожидать, что все культуры, будучи передаваемыми посредством научения, будут обнаруживать в себе некоторые черты единообразия, являющиеся отражением этого универсального общего фактора.
- Культура прививается воспитанием. Все животные способны к научению, но, видимо, один лишь человек умеет в достаточно значительной мере передавать приобретенные привычки своему по томству. Мы можем приручить собаку, обучить ее разным трюкам и заронить в нее другие семена культуры, но она никогда не передаст их своим щенкам. Они воспримут только биологическое наследие свое го вида, к которому в свой черед добавятся привычки, выработанные на основе опыта. Своей исключительностью в данном отношении человек обязан, видимо, фактору языка. Во всяком случае, многие привычки, которые люди приобретают путем научения, передаются от родителей к детям из поколения в поколение и, повторно приви-
* Цит. по: МердокДж. Культура и общество //Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры. СПб., 1997. С. 49-56. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 10 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
368
369
ваясь раз за разом, обретают такую устойчивость во времени, такую относительную независимость от индивидуальных носителей, что мы вправе определять их в совокупности как «культуру».
3. Культура социальна. Культурные привычки сохраняются
во времени не только благодаря тому, что передаются в процессе
воспитания. Они, кроме того, еще и социальны; иначе говоря, они
разделяются людьми, живущими в организованных коллективах,
или обществах, и сохраняют свое относительное единообразие под
воздействием социальных факторов. Короче говоря, это групповые
привычки. Привычки, общие для членов социальной группы, об
разуют культуру этой группы...
Если культура социальна, то ее судьба зависит от судьбы обще ства, ее носителя, и все культуры, сохранившиеся до нынешнего времени и доступные для исследования, должны обнаруживать в себе некоторые черты сходства, поскольку все они должны были обеспечивать выживание сообщества. Среди таких культурных уни версалий мы, вероятно, можем отметить чувство групповой сплочен ности, механизмы социального контроля, организацию защиты от враждебного окружения и обеспечение воспроизводства.
4. Культура идеационна. Групповые привычки, составляющие
культуру, в значительной степени концептуализированы (или вер-
бализированы) как идеальные нормы, или паттерны, поведения.
Существуют, естественно, и исключения. Например, грамматиче
ские правила хотя и являются выражением коллективных языковых
привычек и таким образом относятся к области культуры, осо
знанно формулируются лишь в незначительной мере. Тем не менее
каждому полевому антропологу известно, что большинство людей
демонстрируют значительную степень осознания своих культурных
норм, способны отделить их от чисто индивидуальных привычек,
способны их концептуализировать и рассказать о них в мельчай
ших подробностях, в том числе и о тех обстоятельствах, в которых
уместна каждая из рассматриваемых культурных норм и в которых
следует ожидать санкций за их несоблюдение. Следовательно, в огра
ниченных рамках культуру полезно понимать как идеационное об
разование, а тот или иной ее элемент — как традиционно принятую
и разделяемую членами группы или подгруппы идею о том, что тот
или иной род поведения (внешнего, вербального или безотчетного)
должен соответствовать определенному прецеденту. Эти идеальные
нормы не следует путать с действительным поведением. В каждом
отдельном случае поведение индивида является реакцией на текущее
состояние его организма (внутренние побуждения) и восприятие той целостной ситуации, в которой он находится. В той степени, в какой культура идеационна, мы можем утверждать, что во всех культурах должны обнаруживаться определенные сходства, проистекающие из универсальных законов, управляющих символическими мысли тельными процессами. Например, в принципах магии во всем мире мы обнаруживаем определенные параллели.
- Культура обеспечивает удовлетворение. Культура всегда и с необходимостью обеспечивает удовлетворение базисных биоло гических потребностей и вторичных потребностей, возникающих на их основе. Элементы культуры — это проверенные привычные способы удовлетворения человеком своих побуждений во взаи модействии с внешним природным миром и своими собратьями. Это положение — неизбежный вывод из современной психологии «стимула и реакции». Культура состоит из привычек, а психология показывает, что привычки существуют лишь до тех пор, пока при носят удовлетворение. Удовлетворение подкрепляет привычки, упрочивает их и воспроизводит, в то время как отсутствие удо влетворения неизбежно приводит к их угасанию и исчезновению. Таким образом, элементы культуры могут продолжать существовать лишь при том условии, что они окружены для членов общества аурой удовлетворения, т.е. сопряжены с таким балансом удовольствия и страдания, в котором первое преобладает...
- Культура адаптивна. Культурные изменения и сам процесс изменения, очевидно, столь же адаптивны, как и эволюция в орга ническом мире. Культура с течением времени приспосабливается к географической среде, что было убедительно показано антропо-географами; вместе с тем влияние среды уже не воспринимается как движущая сила культурного развития. Кроме того, культура адаптируется к социальной среде соседних народов посредством заимствований и реорганизации. И, наконец, культура, вне всяких сомнений, имеет тенденцию приспосабливаться к биологическим и психологическим потребностям человеческого организма. По мере изменения условий жизни традиционные формы утрачивают ауру удовлетворения и исчезают; возникают и дают о себе знать новые потребности, а вслед за ними — приспособленные к ним новые культурные механизмы. Принятие положения об адаптивности культуры ни в коей мере не ведет ни к идее прогресса, ни к теории эволюционных стадий развития, ни к какому бы то ни было жест кому детерминизму вообще...
370
371
Концепция культурного изменения как адаптационного про цесса кажется некоторым антропологам несовместимой или даже вступающей в прямое противоречие с концепцией культурного из менения как исторического процесса. С точки зрения автора данной статьи, нет ничего несовместимого и антагонистичного в этих двух позициях — «функциональной» и «исторической», как их обычно называют. Напротив, он полагает, что обе они правильны и допол няют друг друга, так что лучшим было бы такое антропологическое исследование, в котором нашли бы совмещение оба подхода...
Таким образом, если поиск кросс-культурных обобщений пре тендует на успех, его первейшей необходимой предпосылкой должно стать безоговорочное признание историчности культуры, и в осо бенности роли диффузии в культурном развитии. Вместе с тем сле дует подчеркнуть, что исторические события, как и географический фактор, обусловливают, но не определяют ход развития культуры. Человек приспосабливается к ним и избирательно опирается на них для решения своих проблем и удовлетворения своих потребностей.
7. Культура интегративна. Будучи одним из продуктов процесса адаптации, элементы данной культуры имеют тенденцию образовы вать согласованное и интегрированное целое. Выражение «имеют тенденцию» мы употребляем намеренно, ибо для нас неприемлема позиция некоторых крайних функционалистов, полагающих, что культуры и в самом деле являются интегрированными системами, отдельные части которых находятся в состоянии совершенного равновесия. Скорее мы склоняемся к точке зрения Самнера, со гласно которой народные обычаи «тяготеют к согласованности друг с другом», но фактически интеграция никогда не достигается по той простой причине, что исторические события постоянно оказывают на нее свое разрушительное воздействие. Процесс интеграции за нимает определенное время — всегда существует то, что Огборн называл «культурным лагом», — и задолго до завершения одного процесса начинаются многие другие...
Если семь фундаментальных положений, очерченных выше, или хотя бы часть из них верны, то из этого неизбежно должно следовать, что в целом человеческие культуры, несмотря на их историческое многообразие, будут обнаруживать в себе некоторые повторяющиеся черты, которые доступны для научного анализа и должны позволить нам сформулировать посредством такого анализа ряд научных обоб щений. Формулировка и проверка такого рода обобщений — основ ная цель кросс-культурного исследования.
372
Николай Александрович Бердяев
Николай Александрович Бердяев (18/'4-1948) — русский философ, социальный мыслитель, публицист. Учился в Киевском универси тете, из которого был исключен за пропаганду марксизма (1898). В своей первой работе (1901) подверг критике социологию Михай ловского, русской субъективной школы. Вскоре перешел на позиции идеализма. После революции 1905 г. стал противником российского радикализма, участвовал в знаменитом сборнике «Вехи» (1909).
Бердяев резко отрицательно оценивал Октябрьскую революцию и был выслан из Советской России на «философском пароходе» (1922). Два года жил в Берлине, затем переехал во Францию, где и оставался до своей кончины. В 1924—1940 гг. был редактором журнала «Путь» — ведущего издания религиозно-философской мысли русского зарубежья. Автор более 500 публикаций, его основные труды периода эмиграции: «Новое средневековье. Размышления о судьбе России и Европы» (1924); «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937); «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии» (1939); «Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века» (1946); «Царство Духа и царство Кесаря» (посмертная публикация, 1949).
В базовом пособии учебного комплекса (глава 11) показана фун даментальная роль, которую играют в жизни общества и индивидов ценности — обобщенные цели и средства их достижения. В конеч ном счете именно ценности обеспечивают интеграцию общества, помогая индивидам осуществлять социально одобряемый выбор своего поведения в жизненно значимых ситуациях. Ниже приведены фрагменты одной из глав последней книги Н.А. Бердяева, где он об суждает проблему иерархии ценностей, в особенности соотношение свободы и справедливости.
Н.Л.
ОБ ИЕРАРХИИ ЦЕННОСТЕЙ. ЦЕЛИ И СРЕДСТВА*
Человек есть существо оценивающее, определяющее качество. Определение ценностей и установка их иерархии есть трансценден тальная функция сознания. Даже дикарь совершает оценки. Но в
* Цит. по: Бердяев Н. Царство Духа и царство Кесаря // Судьба России. М.: Со ветский писатель, 1990. С. 271—273, 279—280. Цитируемый текст иллюстрирует со держание главы 11 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
373
нашем мире иерархия ценностей опрокинута, низшее стало высшим, высшее задавлено. Это опрокидывание ценностей касается не только Советской России, но еще, может быть, более Америки, да и всей Европы. Жизнь человеческих обществ стоит под знаком господства экономики, техники, лживой политики, яростного национализма. Иерархия ценностей определяется по принципу пользы, при со вершенном равнодушии к истине. Духовная культура задавлена. Ставится вопрос даже не о ценностях, творимых человеком, а о цен ности самого человека. Цели человеческой жизни померкли. Человек перестал понимать, для чего он живет, и не имеет времени задуматься над смыслом жизни. Жизнь человека заполнена средствами к жизни, которые стали самоцелью. Подмена целей жизни средствами есть очень характерный процесс человеческой жизни, которым многое объясняется. Ярким примером является определяющая роль эконо мики, поразившая Маркса. Но экономика бесспорно относится к средствам, а не к целям жизни. Между целями человеческой жизни и средствами, применяемыми для осуществления целей, существует разрыв и часто нет никакого сходства. Это есть одно из порождений объективации, которая всегда совершает разрыв и подчиняется не обходимости. То, что причина порождает следствие в мире феноме нов, есть в сущности ненормальное явление. Это ведет к тому, что в низшем состоянии мира нужно применять силу и насилие для осу ществления какой-либо цели. Характерно, что никто не выставляет прямо злых целей, зло всегда прикрывается добром, всегда крадет у добра. Зло видно лишь в применяемых средствах. Средства вообще всегда свидетельствуют о духе людей, о духе свободы или рабства, любви или ненависти. Есть опасность в осуществлении какой-либо цели во что бы то ни стало. Если для осуществления совершенно справедливого социального строя и счастия людей нужно замучить и убить несколько миллионов людей, то главный вопрос совсем не в цели, а в применяемых средствах, цель уходит в отвлеченную даль, средства же являются непосредственной реальностью. Достоевский остро поставил вопрос о том, можно ли построить райский блажен ный мир на слезинке одного невинно замученного ребенка. А среди миллионов замученных для осуществления грядущего блаженства, наверно, есть немало невинных. Принцип «цель оправдывает средства» не нынче выдуман. Когда-то его приписывали иезуитам, применяли же его слишком многие. И вот что тут самое главное. Главное даже не то, что средства аморальны, жестоки, не похожи на высокие цели. Главное то, что когда применяют злые, противо положные целям средства, то до цели никогда не доходят, все за-
меняют средствами и о целях забывают, или они превращаются в чистую риторику. Дурные средства формируют душу, добрые же цели перестают быть жизненной силой. Отсюда царство лжи, в которое погружен человек. Добрые цели христианства в прошлом слишком часто осуществлялись дурными средствами. Хотели насаждать хри стианство в Европе кровавыми насилиями. Православие в Византии связано было со зверской жестокостью. Слишком известны костры инквизиции, Варфоломеевская ночь, отрицание свободы совести и мысли и многое другое. Дурные средства привели к вырождению, а не укреплению христианства. Добрые цели свободы, равенства и братства французской революции тоже осуществлялись крова вым насилием, террором, свирепствовавшим в продолжение всей революции. Создано было капиталистическое общество XIX в., в котором не было никакого равенства и еще менее братства. Русская коммунистическая революция тоже применяла террор. Она поныне не создала ни братства, ни коммюнитарного общества. Никогда сво бода не осуществляется через насилие, братство через ненависть, мир через кровавый раздор. Дурные средства отравляют. Осень револю ции никогда не походит на ее весну. В практике дурных средств все объявляется дозволенным в отношении врага, которого перестают считать человеком. И образуется безвыходный магический круг. Смысл слов Христа о любви к врагам выводит из этого магического круга, круга ненависти. Когда во имя освобождения утверждают ненависть и месть, то наступает порабощение. Организация более справедливого и благостного общества не есть цель, есть лишь средство для достойного человеческого существования. Целью че ловечества остаются высшие ценности, но которые предполагают и очеловечение средств. Цель имеет смысл лишь в том случае, если ее начать осуществлять сейчас же, тут! <...>
Сейчас очень любят противопоставлять ценность социальной справедливости ценности свободы и предлагают выбирать. Эти основоположные в жизни общества ценности располагают географи чески: Советская Россия за социальную справедливость, Америка за свободу. Поэтому считают неизбежным конфликт. При этом свобода оказалась почти совершенно отождествленной с капитализмом. Про тив такой постановки вопроса нужно всеми силами протестовать. Меня будет сейчас интересовать совсем не политическая злоба дня, а вечный вопрос о справедливости и свободе. По существу о свободе и ее противоречиях речь будет идти в следующей главе. Но возможно ли противополагать свободу и справедливость? Свобода есть что-то гораздо более изначальное, чем справедливость... Но это совсем не
374
375
означает, что в организации человеческого общества необходимо или отказаться от свободы, или отказаться от справедливости. Не обходимо стремиться к свободному и справедливому обществу. Без свободы не может быть никакой справедливости. Это будет от влеченная справедливость, не имеющая отношения к конкретным людям. Справедливость требует свободы для всех людей. Я могу ограничивать свою свободу во имя жалости к людям, но могу это сделать только свободно и только в этом случае это имеет ценность. Принудительная жертва не имеет никакой ценности. И мой отказ от свободы перед конфликтами жизни может быть лишь актом свободы. И есть свобода, от которой человек не имеет права отказываться, если хочет сохранить достоинство человека, — такова свобода со вести, свобода духа. Отчуждение совести не может быть терпимо ни во имя чего, ей принадлежит верховенство. Никакая социальная справедливость не может этого требовать.
Макс Вебер
Сведения о М. Вебере даны перед его текстом в разделе 1 (под раздел 1.2). Ниже приведен фрагмент из главы 2 первого раздела его знаменитой работы «Протестантская этика и дух капитализ ма» (1909). В нем М. Вебер показал, что развитию капитализма в Германии препятствовали ценности и нормы традиционализма, характеризовавшие менталитет определенных категорий немецких рабочих даже в конце XIX — начале XX столетия. Это служит одним из аргументов как в пользу фундаментальной роли ценностей и норм в эволюции общества, так и в пользу длительного существования традиционализма в странах Западной Европы, о чем говорится в базовом пособии учебного комплекса (см. главы 11, 15 и др.).
Н.Л.
«ДУХ» КАПИТАЛИЗМА [И ТРАДИЦИОНАЛИЗМ]*
Первым противником, с которым пришлось столкнуться «духу» капитализма и который являл собой определенный стиль жизни, нормативно обусловленный и выступающий в «этическом» обличье,
* Цит. по: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. // Вебер М. Избран ные произведения. / Пер. с нем. М.И. Левиной. М., 1990. С. 80—85. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 11 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
был тип восприятия и поведения, который может быть назван тради ционализмом. Однако и здесь мы вынуждены отказаться от попытки дать законченную «дефиницию» этого понятия. Мы попытаемся пояснить нашу мысль (конечно, также лишь предварительно) не сколькими примерами, начиная при этом снизу, с рабочих.
Одним из технических приемов, при помощи которых со временный предприниматель стремится повысить интенсивность труда «своих» рабочих и получить максимум производительности, является сдельная оплата труда. Так, например, в сельском хозяйстве наивысшей интенсивности в работе требует уборка урожая, ибо от ее своевременного завершения часто — особенно при неустойчивой погоде — зависит величина прибыли или убытка. Поэтому здесь в определенный период почти повсеместно вводится система сдельной оплаты труда. Поскольку же рост доходов и интенсивности хозяй ства, как правило, влечет за собой возрастающую заинтересован ность предпринимателя, то он, повышая расценки и предоставляя тем самым рабочим возможность получить необычно высокий за работок за короткий срок, пытается заинтересовать их в увеличении производительности их труда. Однако тут возникают неожиданные затруднения. В ряде случаев повышение расценок влечет за собой не рост, а снижение производительности труда, так как рабочие реаги руют на повышение заработной платы уменьшением, а не увеличе нием дневной выработки. Так, например, жнец, который при плате в 1 марку за морген ежедневно жнет 2,5 моргена, зарабатывая таким образом 2,5 марки в день, после повышения платы на 25 пфеннигов за морген стал жать вместо предполагавшихся 3 моргенов, что дало бы ему теперь 3,75 марки в день, лишь 2 моргена, получая те же 2,5 марки в день, которыми он, — по библейскому выражению, «до вольствовался». Увеличение заработка привлекало его меньше, чем облегчение работы; он не спрашивал: сколько я смогу заработать за день, увеличив до максимума производительность моего труда; во прос ставился по-иному: сколько мне надо работать для того, чтобы заработать те же 2,5 марки, которые я получал до сих пор и которые удовлетворяли мои традиционные потребности?
Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем «традиционализмом»: человек «по своей природе» не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить — жить так, как он привык, и зарабаты вать столько, сколько необходимо для такой жизни. Повсюду, где современный капитализм пытался повысить «производительность» труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на этот
376
377
лейтмотив докапиталистического отношения к труду, за которым скрывалось необычайно упорное сопротивление; на это сопротив ление капитализм продолжает наталкиваться и по сей день, и тем сильнее, чем более отсталыми (с капиталистической точки зрения) являются рабочие, с которыми ему приходится иметь дело.
Возвратимся к нашему примеру. Поскольку расчет на «жажду наживы» не оправдался и повышение расценок не дало ожидаемых результатов, естественно, казалось бы, прибегнуть к противополож ному средству, а именно: принудить рабочих производить больше, чем раньше, путем снижения заработной платы. Этот ход мыслей находил свое подтверждение (а подчас находит его и теперь) в укоренившем ся наивном представлении о наличии прямой связи между низкой оплатой труда и высокой прибылью; любое повышение заработной платы ведет якобы к соответствующему уменьшению прибыли. В са мом деле, капитализм с момента своего возникновения постоянно возвращался на этот путь, и в течение ряда веков считалось непре ложной истиной, что низкая заработная плата «производительна», то есть повышает «производительность» труда, что, как сказал уже Питер де ля Кур (в этом пункте он мыслит совершенно в духе раннего кальвинизма), народ трудится лишь потому, что он беден, и до той поры, пока он беден.
Однако это, казалось бы, столь испытанное средство сохраняет свою эффективность лишь до известного предела. Конечно, не под лежит сомнению, что для развития капитализма необходим некото рый избыток населения, обеспечивающий наличие на рынке дешевой рабочей силы. Однако если многочисленная «резервная армия» при известных обстоятельствах и благоприятствует чисто количественной экспансии капитализма, то она тормозит его качественное развитие, в частности переход к таким формам производства, которые требуют интенсивного труда. Низкая заработная плата отнюдь не тождествен на дешевому труду. Даже в чисто количественном отношении про изводительность труда падает во всех тех случаях, когда заработная плата не обеспечивает потребности физического существования, что в конечном итоге приводит к «отсортировке наименее пригодных». Современный силезец убирает в среднем при полном напряжении своих сил лишь немногим больше двух третей того хлеба, который в равный промежуток времени убирает лучше оплачиваемый и лучше питающийся померанец или мекленбуржец; выработка поляка — чем дальше на восток, тем сильнее — отличается от выработки немцев. И в чисто деловом отношении низкая заработная плата не может служить благоприятным фактором капиталистического развития во всех тех
случаях, когда существует необходимость в квалифицированном труде, когда речь идет о дорогостоящих, требующих бережного и умелого обращения машинах, вообще о достаточной степени вни мания и инициативы. Низкая заработная плата не оправдывает себя и дает обратные результаты во всех этих случаях потому, что здесь совершенно необходимы не только развитое чувство ответственно сти, но и такой строй мышления, который, хотя бы во время работы, исключал неизменный вопрос, как бы при максимуме удобства и минимуме напряжения сохранить свой обычный заработок, — такой строй мышления, при котором труд становится абсолютной самоце лью, «призванием». Такое отношение к труду не является, однако, свойством человеческой природы. Не может оно возникнуть и как непосредственный результат высокой или низкой оплаты труда; подобная направленность может сложиться лишь в результате дли тельного процесса воспитания.
В настоящее время прочно укоренившемуся капитализму срав нительно легко рекрутировать необходимую ему рабочую силу во всех индустриальных странах мира, а внутри этих стран — во всех отраслях промышленности. В прошлом, однако, это в каждом отдельном случае было чрезвычайно серьезной проблемой. Да и поныне цель не всегда может быть достигнута без поддержки того могущественного союзника, который, как мы увидим дальше, со действовал капитализму и во времена его становления. Попытаемся и в данном случае пояснить нашу мысль конкретным примером. Черты отсталого традиционализма проявляются в наши дни осо бенно часто в деятельности работниц, прежде всего незамужних. Почти повсеместно предприниматели, нанимающие работниц, в частности работниц-немок, жалуются на полное отсутствие у них способности и желания отказаться от воспринятых некогда привыч ных методов, заменить их более целесообразными и практичными, приспособиться к новым формам организации труда; научиться чему-либо, сконцентрировать на чем-нибудь свои мысли или вообще мыслить. Попытки разъяснить им, как сделать работу более легкой и прежде всего более выгодной, встречают полное непонимание, а повышение расценок оказывается бесполезным, поскольку оно наталкивается на силу привычки. Совсем иначе обстоит дело (что немаловажно для нашей постановки-проблемы) там, где работницы получили специфически религиозное воспитание, в частности, где они вышли из пиетистских кругов. Часто приходится слышать (это подтверждают и статистические данные), что именно работницы этой категории наиболее восприимчивы к обучению новым тех-
378
379
ническим методам. Способность к концентрированному мышле нию, а также приверженность идее «долга по отношению к труду» чаще всего сочетаются у них со строгой хозяйственностью; ввиду чего они принимают в расчет размер своего заработка с трезвым самообладанием и умеренностью, — все это необычайно повы шает производительность их труда. Здесь мы находим наиболее благоприятную почву для того отношения к труду как к самоцели, как к «призванию», которое необходимо капитализму, наиболее благоприятные для преодоления рутины традиционализма условия, сложившиеся вследствие религиозного воспитания. Уже одно это наблюдение из повседневной практики современного капитализма свидетельствует о том, что вопрос о формах, которые принимала на заре капиталистического развития эта связь между умением людей приспособиться к капиталистическому производству и их религи озной направленностью, безусловно, оправдан. Ибо существование этой связи подтверждается целым рядом фактов. Так, враждебность по отношению к рабочим-методистам в XVIII в. и гонения, которым они подвергались со стороны других рабочих (о чем свидетельствуют постоянные упоминания в источниках об уничтожении инструмен тов, принадлежавших рабочим-методистам), объясняются отнюдь не только (и не главным образом) их религиозной эксцентричностью (такого рода эксцентричность и еще значительно большая не была в Англии редкостью); эти гонения объясняются их специфическим «трудолюбием», как мы сказали бы теперь.
Вернемся, однако, к современности и попытаемся уяснить значение «традиционализма», на этот раз на примере предприни мателей. В своем исследовании проблемы генезиса капитализма Зомбарт указывает на два «лейтмотива» экономической исто рии — «удовлетворение потребностей» и «прибыль», — которые характеризуют тип хозяйственной системы в зависимости от того, что определяет ее форму и направление ее деятельности: личные ли потребности или не зависящие от них стремление к наживе и воз можность извлечения прибыли путем реализации продуктов. То, что Зомбарт определяет как «систему потребительского хозяйства» («Bedarfsdeckungssystem»), на первый взгляд совпадает с тем, что мы называем экономическим традиционализмом. Это верно в том случае, если под понятием «потребность» понимать традиционные потребности. В противном случае многие хозяйства, которые по типу своей организации являются «капиталистическими», причем в соответствии с тем определением «капитала», которое Зомбарт сам дает в другом месте своей работы, выпадают из круга «приобрета тельских» хозяйств и попадают в разряд «хозяйств потребительских».
380
«Традиционалистскими» по своему характеру могут быть и такие хозяйства, из которых частные предприниматели извлекают при быль посредством оборота капитала (в виде денег или оцененной в деньгах собственности), то есть посредством приобретения средств производства и продажи продуктов, следовательно, хозяйства, бес спорно представляющие собой «капиталистические предприятия». Подобные хозяйства не только не являются исключением для эконо мической истории нового времени, они постоянно вновь возникают после неизменно возобновляющихся перерывов, обусловленных все более мощным вторжением в хозяйственную сферу «капита листического духа». Капиталистическая форма хозяйства и «дух», в котором оно ведется, находятся в отношении «адекватности», но эта адекватность не тождественна обусловленной «законом» за висимости. И если мы, несмотря на это, условно применяем здесь понятие «дух (современного) капитализма» для определения того строя мышления, для которого характерно систематическое и раци ональное стремление к законной прибыли в рамках своей профессии (в качестве примера были приведены высказывания Бенджамина Франклина), то мы обосновываем это тем историческим наблюде нием, что подобный строй мышления нашел в капиталистическом предприятии свою наиболее адекватную форму, а капиталистиче ское предприятие в свою очередь нашло в нем наиболее адекватную духовную движущую силу.
4.2. Труд, экономика
Эмиль Дюркгейм
Сведения о Дюркгейме даны в настоящей Хрестоматии перед его текстом в разделе 1, подраздел 1.2. Ниже приведены фрагменты из первой главы книги I знаменитой работы Э. Дюркгейма «О разделе нии общественного труда» (1893). В этой методологической главе он обосновал социологическое понимание термина «функция» и подход к изучению солидарности в масштабе всего общества — как основной социальной функции разделения труда.
По сути, Дюркгейм обосновывал социетальную функцию тру да. Несколько преувеличивая, можно сказать, что он заглядывал далеко вперед и осмысливал труд как деятельность в масштабе такой макросоциетальной структуры, которую в наше время стали называть социоэкономикой (см. главу 12 в базовом пособии учеб ного комплекса).
ЕЛ.
381
ФУНКЦИЯ РАЗДЕЛЕНИЯ ТРУДА*
Слово «функция» употребляется в двух довольно различных значениях. Оно означает либо систему жизненных движений, — от влекаясь от их последствий, — либо отношение соответствия, суще ствующее между этими движениями и какими-то потребностями организма. Так говорят о функциях пищеварения, дыхания и т.д. Но говорят также, что пищеварение имеет функцией управлять усвоением организмом жидких или твердых веществ, требуемых для возмещения его потерь; что дыхание имеет функцией ввести в ткани животного газы, необходимые для поддержания жизни, и т.д. В этом втором значении мы и будем употреблять это слово. Спраши вать, какова функция разделения труда, значит исследовать, какой потребности оно соответствует. Когда мы решим этот вопрос, мы сможем увидеть, является ли природа этой потребности такой же, как у других потребностей и соответствующих правил поведения, моральный характер которых не оспаривается.
Если мы выбрали этот термин, то потому, что всякий другой был бы неточным или двусмысленным. Мы не можем использовать термины «цель» или «объект» и говорить о цели разделения труда, так как это значило бы предполагать, что разделение труда существу ет специально для результатов, которые мы собираемся определить. Термины «результаты» или «следствия» также не могут удовлетворить нас, так как они никак не выражают идею соответствия. Наоборот, слово «роль» или «функция» имеет то большое преимущество, что содержит эту идею, ничего не указывая насчет того, как установилось это соответствие; происходит ли оно от преднамеренного и заранее за думанного приспособления или от последующего приноравливания. Ведь для нас важно знать, существует ли это соответствие и в чем оно состоит, а не то, ощущается ли оно заранее или же впоследствии.
I
На первый взгляд нет ничего, по-видимому, легче, чем опреде лить роль разделения труда. Разве действие его не известно всем и каждому? Поскольку оно увеличивает одновременно производитель ную силу и умение работника, оно составляет необходимое условие материального и интеллектуального развития обществ, источник
* Цит. по: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. / Пер. с фр. А.Б. Гофмана. М., 1991. С.51—52, 56—58, 62—65. Цитируемый текст ил люстрирует содержание главы 12 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
382
цивилизации. С другой стороны, так как цивилизации охотно при писывается абсолютная ценность, то даже не помышляют о том, чтобы искать другую функцию для разделения труда.
Что разделение труда действительно дает этот результат — этого невозможно и пытаться оспаривать. Но если бы оно не имело друго го результата и не служило для чего-нибудь другого, то не было бы никакого основания приписывать ему моральный характер...
II
Каждый знает, что мы любим того, кто похож на нас, кто мыслит и чувствует, как мы. Но не менее часто встречается противоположное явление. Часто случается, что мы чувствуем влечение к людям, кото рые на нас непохожи, именно потому, что они непохожи на нас...
Как бы богато мы ни были одарены, нам постоянно не хвата ет чего-нибудь, и лучшие из нас чувствуют свое несовершенство. Вот почему мы ищем в наших друзьях недостающих нам качеств: соединяясь с ними, мы некоторым образом становимся причаст ными к их натуре и чувствуем себя менее несовершенными. Таким образом создаются маленькие ассоциации друзей, где каждый имеет свою роль, сообразную с его характером, где есть настоящий обмен услугами. Один покровительствует, другой утешает, третий советует, четвертый исполняет, — и именно это разделение функций, или, употребляя освященное выражение, это разделение труда, вызывает отношения дружбы.
Таким образом, мы приходим к рассмотрению разделения труда с новой стороны. Действительно, в этом случае экономические услуги, которые оно может оказывать, ничто в сравнении с производимым им моральным действием; истинная функция его — создавать между двумя или несколькими личностями чувство солидарности. Каким бы способом ни получался этот результат, именно солидарность по рождает эти общества друзей и она их отмечает своею печатью...
Во всех этих примерах наиболее поразительное следствие раз деления труда состоит не в том, что оно увеличивает производитель ность разделенных функций, но в том, что оно делает их солидар ными. Роль его во всех этих случаях не просто в том, чтоб украшать или улучшать существование общества, но в том, чтобы сделать возможными общества, которые без него не существовали бы...
Таким образом, мы приходим к вопросам: не играет ли ту же роль разделение труда в более обширных группах? не имеет ли оно функции в современных обществах, где оно получило известное нам развитие, интегрировать социальное тело, обеспечивать его един-
383
ство? Вполне правомерно предположить, что только что отмеченные нами факты воспроизводятся здесь, но в большем масштабе; что и эти большие политические общества могут удерживаться в равно весии только благодаря специализации занятий; что разделение труда если не единственный, то по крайней мере главный источник общественной солидарности. На этой точке зрения стоял уже Конт. Из всех социологов он первый, насколько мы знаем, указал в раз делении труда нечто иное, чем чисто экономическое явление. Он видел в нем «самое существенное условие общественной жизни», если рассматривать его «во всем его рациональном объеме, т.е. видеть его в совокупности всех наших разнообразных действий, вместо того чтобы ограничивать его — как это зачастую приня то — одними материальными отношениями». Рассматриваемое с этой стороны, говорит он, «оно приводит непосредственно к тому, чтобы увидеть не только индивиды и классы, но также во многих отношениях и различные народы, участвующие, своим особым способом и в определенной степени, в необъятном общем деле, неизбежное постепенное развитие которого связывает к тому же теперешних сотрудничающих между собой работников с их пред шественниками и даже с их разнообразными преемниками. Итак, именно непрерывное распределение различных человеческих работ составляет главным образом общественную солидарность и стано вится элементарной причиной возрастающей сложности и объема социального организма» },
Если бы эта гипотеза была доказана, то разделение труда игра ло бы роль гораздо более важную, чем та, которую обыкновенно ему приписывают. Оно служило бы не только тому, чтобы одарять наши общества роскошью, может быть желаемой, но излишней; оно было бы условием их существования. Только благодаря ему или, по крайней мере, особенно благодаря ему была бы обеспечена их связь; оно определяло бы существенные черты их устройства. Поэтому также — хотя мы еще и не в состоянии четко решить про блему — можно уже теперь видеть, что если такова действительно функция разделения труда, то оно должно носить моральный характер, ибо потребности в порядке, гармонии, общественной солидарности всеми считаются моральными.
Но прежде чем исследовать, основательно ли общепринятое мнение, надо проверить только что выдвинутую нами гипотезу о роли разделения труда. Посмотрим, в самом ли деле в обществах, в которых мы живем, социальная солидарность проистекает главным образом из него.
Карл Поланьи
Карл Поланьи (1886—1964) — англо-американский экономист, историк, социолог. Родился в Венгрии, окончил Будапештский университет (1909), получив степень доктора права. Во время Пер вой мировой войны служил офицером на русском фронте. В период Венгерской революции приветствовал крушение старого режима, но жестко критиковал действия коммунистов. Вскоре эмигрировал в Вену, в 1933 г. — в Лондон, где начал интенсивно заниматься на учной и преподавательской деятельностью.
В 1940 г. К. Поланьи получил грант в США (колледж в Бенинг-тоне), где и работал три года над своим основным трудом: «Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени», который был опубликован в 1944 г., когда автор вернул ся в Англию. В этой работе он сформировал институциональную концепцию общества, в котором экономика, включая рыночные отношения, не является доминирующей структурой. Эта концепция сразу привлекла внимание специалистов, но широкое международ ное признание она получила лишь в последнее десятилетие XX в.
В базовом пособии учебного комплекса экономика рассматрива ется как погруженная в социум, т.е. как социоэкономика (глава 12). Вплоть до Нового времени экономика была необходимой, но не до минирующей структурой общества. В Новое и Новейшее время, в условиях капитализма, она стала фундаментом всех общественных структур. Но со второй половины XX в. ее доминантная роль вновь оказалась под вопросом. Поэтому представляет значительный ин терес яркая аргументация К. Поланьи. В Хрестоматию включены, с сокращениями, две главы из названной его монографии. Одна из них помещена ниже, а вторая — в следующем, пятом разделе.
Н.Л.
1 Cours de philosophie positive. IV. P. 425. Аналогичные мысли мы находим у Шеф-фле. См.: Bau und Leben des socialen Korpers. II, passim; Clement. Science sociale. I. P. 235 etc.
384
25-3033
ОБЩЕСТВА И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ*
Рыночная экономика означает саморегулирующуюся систему рынков, или, выражаясь в несколько более специальных терминах, это экономика, управляемая рыночными ценами и ничем другим, кроме рыночных цен. Подобная система, коль скоро она способна организовать всю экономическую жизнь общества без какой-либо помощи или вмешательства извне, несомненно заслуживает название саморегулирующейся. Эти предварительные замечания достаточно ясно показывают, что подобное предприятие было по своему характеру совершенно беспримерным в истории рода человеческого.
Объяснимся несколько подробнее. Разумеется, никакое общество не могло бы жить, не располагая экономикой того или иного типа, одна ко вплоть до нашей эпохи не существовало экономики, которая, хотя бы в принципе, управлялась законами рынка. Вопреки хору академических заклинаний, столь упорных в XIX в., прибыль и доход, получаемые по средством обмена, в прежние времена никогда не играли важной роли в человеческой экономике. Хотя сам институт рынка был довольно ши роко распространен начиная с позднего каменного века, его функция в экономической жизни оставалась вполне второстепенной.
У нас есть веские причины подчеркивать данное обстоятель ство с особой настойчивостью. Мыслитель такого уровня, как Адам Смит, утверждал, что разделение труда в обществе зависит от существования рынков или, как он выразился, от «склонности человека к торгу и обмену».
Впоследствии из этой фразы развилась концепция Экономи ческого Человека. Теперь, в ретроспективе, можно сказать, что никогда еще ложное истолкование прошлого не оказывалось столь же блестящим предсказанием будущего. Ибо если до Адама Смита эта склонность едва ли обнаруживалась в сколько-нибудь значитель ных масштабах в каком-либо из известных нам обществ, оставаясь, самое большее, второстепенным фактором экономической жизни, то уже сто лет спустя на большей части земного шара развилась такая система хозяйственной организации, которая и практически и теоретически исходила из того, что всей экономической деятель ностью человечества и чуть ли не всеми его политическими, интел лектуальными и духовными устремлениями управляет именно эта
* Цит. по: Полати К. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени. / Пер. с англ. А.А. Васильева, СЕ. Федорова, А.П. Шурбе-лева. М.; СПб., 2002. Гл. 4. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 12 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
склонность. Во второй половине XIX в., после весьма поверхност ного знакомства с экономическими проблемами, Герберт Спенсер отождествил принцип разделения труда с обменом, а еще через 50 лет то же заблуждение повторяли Людвиг фон Мизес и Уолтер Липпман. Впрочем, к этому времени никто уже и не требовал доказательств: целый сонм авторов, писавших по вопросам политической эко номики, социальной истории, политической философии и общей социологии, двинулся по стопам Смита, превратив его пример «обменивающегося дикаря» в аксиому соответствующих наук. На самом же деле гипотеза Адама Смита об экономической психологии первобытного человека была столь же ложной, как и представления Руссо о политической психологии дикаря. Разделение труда, фено мен столь же древний, как и само общество, обусловлен различиями, заданными полом, географией и индивидуальными способностями, а пресловутая «склонность человека к торгу и обмену» почти на сто процентов апокрифична. Истории и этнографии известны разные типы экономик, большинство из которых включает в себя институт рынка, но им неведома какая-либо экономика, предшествующая нашей, которая бы, пусть даже в минимальной степени, регулиро валась и управлялась рынком...
Недавние изыскания историков и антропологов привели к за мечательному открытию: экономическая деятельность человека, как правило, полностью подчинена общей системе его социальных связей. Человек действует не для того, чтобы обеспечить свои личные интересы в сфере владения материальными благами, он стремится гарантировать свой социальный статус, свои социальные права, свои социальные преимущества. Материальные же предметы он ценит лишь постольку, поскольку они служат этой цели. Ни процесс производства, ни процесс распределения не связаны с какими-либо особыми экономическими интересами в плане владения вещами, но каждый отдельный этап, каждый шаг в этих процессах строго обуслов лен целым рядом социальных интересов, которые в конечном счете и гарантируют то, что необходимый шаг будет сделан. В небольшой общине охотников или рыбаков и в гигантской деспотии интересы эти могут быть весьма несходными, однако всюду экономическая система приводится в действие неэкономическими мотивами.
<...> Современные этнографы согласны между собой только в одном, отрицательном пункте: отсутствие в подобных обществах личной выгоды, принципа работы за вознаграждение, принципа наименьших усилий, а главное — отсутствие принципа какого-либо особого, самостоятельного института, основанного на экономи-
386
387
ческих мотивах. Но тогда каким же образом обеспечивается здесь порядок в производстве и распределении?
В самых общих чертах ответ на этот вопрос дают нам два прин ципа поведения, не связанные непосредственно с хозяйственной жизнью: взаимность и перераспределение. У жителей островов Тробриан в Западной Меланезии, которые могут для нас послужить примером экономики подобного типа, принцип взаимности дей ствует главным образом в сфере половой организации общества, т.е. семьи и родственных связей, а принцип перераспределения касается преимущественно тех, кто находится под властью вождя и, следовательно, имеет территориальный характер. Рассмотрим эти принципы в отдельности.
Содержание семьи — женщин и детей — есть обязанность их род ственников по материнской линии. Мужчина, который обеспечивает средствами к существованию свою сестру и ее семейство, отдавая им лучшую долю своего урожая, удостоится главным образом похвал за свое хорошее поведение, но не получит взамен какой-то непосред ственной материальной выгоды; если же он нерадив, то пострадает от этого в первую очередь опять же его репутация. Его жена и ее де ти — вот ради кого работает принцип взаимности, вознаграждая та ким образом экономически и его самого за гражданскую добродетель. Благодаря ритуальной демонстрации плодов — как в собственном его саду, так и перед кладовой приемщика — все могут узнать о том, какой он искусный садовник. Ясно, что в данном случае сад и домашнее хозяйство составляют элемент социальных отношений, связанных с умелым ведением хозяйства и гражданской добропорядочностью.
Столь же эффективен и принцип перераспределения. Значи тельную часть всех производимых на острове продуктов старейшины деревень передают вождю, который хранит их в особых кладовых. Если же принять в расчет, что совместная деятельность общины концен трируется вокруг празднеств, пиров, танцев и прочих действий, во время которых туземцы веселятся сами и принимают гостей с соседних островов (и где распределяются плоды дальних торговых экспедиций, происходит этикетный обмен дарами, а вождь делает всем соплемен никам предписанные обычаем подарки), то громадная роль системы хранения станет вполне очевидной. В чисто экономическом смысле она представляет собой важнейший элемент существующей системы разделения труда, торговли с другими островами, налогообложения на общественные нужды, обеспечения на случай войны и т.д. Но все эти собственно экономические функции полностью поглощаются исключительно яркими и сильными переживаниями, которые и дают
туземцам великое множество неэкономических мотивов для любого акта, совершаемого в рамках социальной системы в целом.
И, однако, принципы поведения, подобные вышеописанным, не могут стать эффективными, если наличные институциональные структуры делают невозможным их практическое применение. Взаим ность и перераспределение способны обеспечить функционирование экономической системы без помощи письменных документов и слож ного административного механизма только потому, что организации подобных обществ присущи симметрия и центричность.
Действию принципа взаимности чрезвычайно способствует институциональная модель симметрии, весьма характерная для со циального строя бесписьменных народов. Замечательный феномен «дуальности», который находим мы во внутриплеменной структу ре, позволяет придать индивидуальным связям парный характер, облегчая таким образом процесс обмена вещами и услугами при отсутствии письменного учета... Если бы модель симметрии не повторялась с удивительным постоянством в членении племени на группы, в расположении деревень и в межплеменных связях, то широкий по своему масштабу процесс обмена, который опирается на охватывающие длительное время взаимосвязанные акты полу чения и передачи подарков, был бы попросту невозможен.
Институциональная схема центричности, в той или иной сте пени действующая во всех человеческих группах, также представ ляет собой удобный способ сбора, хранения и перераспределения предметов и услуг. Члены племени охотников, как правило, отдают добычу старейшинам для последующего перераспределения. Сама добыча, что вполне естественно для охоты, не бывает постоянной и к тому же является результатом коллективных усилий. При по добных условиях какой-то другой способ ее раздела просто немыс лим — в противном случае группа должна будет распадаться после каждой охоты. Но потребность в перераспределении существует в любом натуральном хозяйстве, какой бы многочисленной ни была занимающаяся им группа. И чем обширнее данная территория и разнообразнее производимые на ней продукты, тем в большей мере процесс перераспределения приводит к эффективному разделению труда, поскольку именно оно должно связывать между собой гео графически дифференцированные группы производителей.
Симметрия и центричность «идут навстречу» взаимности и перераспределению; институциональные модели и поведенческие нормы адаптируются друг к другу. И пока социальная организация движется по проторенной колее, не возникает необходимости в
388
389
индивидуальных экономических мотивах, можно не опасаться того, что кто-нибудь станет уклоняться от работы, разделение тру да происходит само собой, а главное — обеспечиваются более чем достаточные материальные средства для демонстрации всеобщего изобилия на всех публичных празднествах. В подобном обществе нет места идее прибыли, попытки спорить и торговаться сурово осуждаются, добровольный дар превозносится как высшая из добро детелей, а пресловутая «склонность к торгу и обмену» никак себя не обнаруживает. Экономическая система является, в сущности, лишь простой функцией социальной организации...
Все крупные экономики натурального типа строились на принципе перераспределения. Вавилонское царство Хаммурапи и особенно Египет эпохи Нового Царства представляли собой центра лизованные бюрократические деспотии, основанные на подобного рода экономической системе. Патриархальное домашнее хозяйство воспроизводилось здесь в безмерно увеличенном масштабе, тогда как «коммунистическое» распределение в этих деспотиях предпо лагало различные ранги с четкой дифференциацией подобающих каждому норм. Продукты труда крестьян — скотоводов, охотников, пекарей, пивоваров, гончаров, ткачей и т.д. — поступали в особые кладовые, количество которых было огромным. Там их тщатель но регистрировали, а затем, если они не потреблялись на месте, перевозили в более крупные хранилища, пока они не достигали центральной администрации, находившейся при дворе фараона. В Египте имелись особые склады для тканей, произведений ис кусства, украшений, косметических средств, изделий из серебра, царской одежды; существовали громадные зернохранилища, арсе налы и винные погреба.
Однако перераспределение в столь же крупных масштабах, как и у строителей пирамид, было характерно не только для экономик, не знавших, что такое деньги. Все древние государства использовали металлические денежные знаки для уплаты налогов и жалованья, но в остальном они обходились платежами натурой из всевозможных складов и амбаров: хранившиеся там разнообразные продукты рас пределялись преимущественно среди непроизводительной части населения — государственных чиновников, военных и лиц, не заня тых какой-либо деятельностью. Подобный порядок существовал и в древнем Китае, в государстве инков, в индийских царствах, а также в Вавилонии. В этих и многих других цивилизациях, достигших огром ных успехов в экономике, сложнейшая система разделения труда обеспечивалась с помощью механизма перераспределения.
Этот принцип действовал и при феодализме. В некоторых этнически стратифицированных африканских обществах правя щий слой состоит из пастухов, которые живут среди земледельцев, по-прежнему использующих палку-копалку и мотыгу. Пастухи по лучают в дар преимущественно продукты земледелия — например зерно и пиво, сами же раздают животных, главным образом коз и овец. В таких случаях между разными слоями общества существует разделение труда, хотя обычно неравное, ибо за распределением не редко скрывается известная степень эксплуатации, но в то же время подобный симбиоз, благодаря преимуществам усовершенствован ного разделения труда, повышает жизненный уровень обоих слоев. В политическом смысле для таких обществ характерен феодальный строй, независимо оттого, что именно — земля или скот — является у них главной ценностью. «В Восточной Африке существуют самые настоящие скотоводческие феоды». Турнвальд (которому мы строго следуем в анализе данного вопроса) мог поэтому утверждать, что феодализм всюду предполагал систему перераспределения. Только при весьма высоком уровне развития и в исключительных обстоя тельствах эта система становится политической по преимуществу, как это произошло, например, в Западной Европе, где причиной подобной эволюции была потребность вассала в защите, а подарки превратились в феодальную дань.
Эти примеры показывают, что перераспределение также име ет тенденцию «погружать» собственно экономическую систему в сложную сеть социальных связей. Мы видим, что процесс пере распределения составляет, как правило, элемент господствующего политического строя, будь то племя, город-государство, деспотия, феодализм земельный или скотоводческий...
Третий принцип, которому суждено было сыграть огромную роль в истории и который мы будем называть принципом домашнего хозяйства, состоит в производстве для удовлетворения собственных потребностей. Греки называли это oeconomia, откуда и происходит наше слово «экономика». Судя по данным этнографии, мы не вправе предполагать, что производство для нужд определенного лица или группы лиц — явление более древнее, чем взаимный обмен и пере распределение. Напротив, ортодоксальное учение, как и некоторые более поздние теории на сей счет, были убедительно опровергнуты. Дикаря-индивидуалиста, который бы охотился или собирал пищу исключительно для себя самого или для своего семейства, никогда не существовало. В самом деле, обеспечение пропитанием соб ственных домочадцев превращается в важную черту экономической
390
391
жизни лишь на более высоком этапе развития сельского хозяйства, но даже там оно не имеет ничего общего с мотивом прибыли или с институтом рынка: его модель — замкнутая группа. Независимо от того, что именно составляло самодостаточную хозяйственную единицу — семья, поселение или феодальное поместье (организмы весьма несходные по своей природе) — в основе ее неизменно лежал один и тот же принцип: производство и хранение для удовлетворения потребностей членов данной группы. Принцип этот столь же много образен в своей конкретной реализации, как и принцип взаимного обмена и перераспределения. Характер институционального ядра особого значения здесь не имеет: это может быть пол, как в па триархальной семье, местоположение, как в сельском поселении, или политическая власть, как в феодальном поместье. Внутренняя организация группы также не играет большой роли: она может быть столь же деспотической, как римская familia2, или столь же демократической, как южнославянская «задруга»; столь же обшир ной, как громадные владения каролингских магнатов, или столь же крохотной, как обычный надел западноевропейского крестьянина. Потребность в торговле здесь возникает не в большей степени, чем в случае взаимного обмена или перераспределения...
В целом мы вправе утверждать, что все известные нам эко номические системы, вплоть до эпохи заката феодализма в За падной Европе, строились либо на одном из перечисленных выше принципов — взаимности, перераспределения или домашнего хозяйства, — либо на определенном их сочетании. Эти принципы институционализировались с помощью социальной организации, использовавшей, среди прочего, модели симметрии, центричности и автаркии. В рамках этой структуры регулярный процесс произ водства и распределения обеспечивался через множество самых разнообразных индивидуальных мотивов, которые, в свою очередь, регламентировались общими нормами поведения. Мотив же при были не играл здесь заметной роли. Совместное действие обычая и закона, магии и религии побуждало индивида следовать тем прави лам поведения, которые в конечном счете позволяли ему занять свое место в экономической системе.
Греко-римский период, несмотря на высокое развитие торгов ли, не представлял в этом смысле какого-то перерыва: характерной его чертой было громадных масштабов перераспределение зерна, которое производило римское правительство в рамках экономики,
2 Семья (лат.). — Примеч. пер.
в прочих отношениях функционировавшей на принципах домаш него хозяйства; и он вовсе не служит исключением из того правила, что вплоть до конца Средневековья рынок не играл важной роли в экономической системе — в ней преобладали иные институци ональные модели.
Франк X. Найт
Франк X. Найт (1885-1972) — профессор экономики Чикагско го университета (1927—1955), один из основателей так называемой чикагской экономической школы, оказавшей огромное воздей ствие на ход реформ в России и в других странах постсоветского пространства. Основные работы Ф. Найта: «Риск, неопределен ность и прибыль» (1921), «Этика конкуренции» (1935), «Свобода и реформа. Статьи по экономике и социальной философии» (1947, 1982), «Экономическая организация» (1951). В приведенном от рывке функции организации рассматриваются не столько в обще-социетальном масштабе, сколько на уровне конкретного предпри ятия. Экономическая организация предприятия, чтобы нормально функционировать, должна постоянно решать следующие задачи (функции): сформулировать цели производственной деятельности (определить стандарты); организовать соответствующим образом ресурсы, которыми располагает производитель; обеспечить опре деленное соответствие между вкладом участника производства и вознаграждением этого вклада; разрешить проблему соотношения краткосрочных и долгосрочных целей производственной деятель ности, опираясь на знание циклов производства и потребления продукта. Автор исходит из того, что главным социальным механиз мом общества, основанного на рыночной экономике и свободной конкуренции, является распределение ресурсов, вовлекаемых в производственный процесс. Вознаграждение каждого участника производства соответствует в этой системе его вкладу в этот общий производственный процесс. Убеждение в действенности этого принципа — главный стимул производственной инициативы в условиях «частной собственности», «свободной конкуренции» и «договора».
В то же время Найт отмечает необходимость выхода за рамки автоматического регулирования взаимоотношения производства и потребления в тех случаях, когда возникают ситуации резкого опере жения спроса над предложением, что, как правило, требует более мощных капиталовложений. В теоретическом плане Найт различает
392
393
«стационарную экономику», ориентирующуюся на удовлетворение сложившихся и устоявшихся потребностей, и «экономику прогрес са», предполагающую прорывы в этих потребностях. В Хрестоматию включен отрывок из работы «Экономическая организация», иллю стрирующий важный момент в ста1 ювлении социологии организации как направления социологической теории. Вместе с тем рассматрива емая им проблема функций экономической системы имеет и макро-социальный характер. Она перекликается с обсуждаемой в настоящее время проблемой социоэкономики, которой уделено определенное внимание в базовом пособии учебного комплекса (глава 12).
А.З.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ*
Проблема организации, которая рассматривается в рамках эко номической науки, связана с изучением конкретных средств или механизмов разделения на составляющие части общей функции обеспечения жизненного уровня народа и приведения этих частей в состояние гармоничного и пропорционального взаимодействия.
Говоря конкретнее, эта проблема связана с тем, как социальный механизм выполняет пять совершенно различных функций. Каждая организационная система должна выполнять эти функции, и то, насколько успешно она с этим справляется, определяет ее ценность как системы. В основе изучения экономики лежит практическая потребность в совершенствовании организации, и мы можем на деяться на успешное решение этой задачи, только если приступим к ней сознательно, так сказать, на основе понимания природы той работы, которую должна выполнять система организации. При этом необходимо учитывать возможные варианты ее функционирования в зависимости от различия типов организационного механизма.
Пять основных функций экономической системы
Общая задача организации экономической активности общества может быть разделена на ряд основных функций. В реальной жизни они тесно взаимосвязаны и накладываются друг на друга. Однако их различение необходимо для обсуждения существующего экономиче-
* Цит. по: Knight Frank H. The Economic Organization // Theories of Society. Foun dation of Modern Sociological Theory. Ed. T Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V. I. P. 454—457. Пер. ВТ. Кузьминова, ред. перевода —AT. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 12 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
ского порядка, его структуры и работы, как в описательном, так и в критическом плане. Эти функции могут быть расположены в более или менее обоснованной логической последовательности.
Первая функция связана с решением вопроса о том, что именно нужно делать, т.е. какие товары и услуги должны быть произведе ны и в каких пропорциях. Это функция установления стандартов, выработки социальной шкалы ценностей или, иначе, функция со циального выбора.
Вторая — функция организации производства, в узком смысле слова — функция изготовления вещей, относительно которых было принято решение, что их производство наиболее предпочтительно.
Третья — это пропорциональное распределение продукта среди членов общества.
Четвертая — а в действительности это несколько функций — ка сается поддержания или улучшения социальной структуры или стимулирования социального прогресса1.
1. Функция установления стандартов. Понятие эффективности
В мире, где организация как таковая еще отсутствовала, где каждый индивид осуществлял свою жизнедеятельность изолиро ванно и вне зависимости от других, вопрос стандартов был личным делом каждого2. Однако когда производство богатства приобретает общественный характер, возникает необходимость в социальном решении по поводу относительной значимости различных способов использования производственных возможностей и по поводу того, какие потребности должны быть удовлетворены, а какие нет, а также в какой степени одни потребности должны удовлетворяться за счет других. В случае с отдельным индивидом вопрос выбора касается только его собственных потребностей, но в социальной системе в конфликт друг с другом вступают сами потребности различных индивидов. Поскольку возникает вопрос, насколько потребности одного должны удовлетворяться за счет другого или должны оста ваться неудовлетворенными в пользу другого, постольку он является вопросом о количественных соотношениях. В этом аспекте данная
1 В дальнейшем изложении четвертая функция подразделяется на две.
2 Как следует из работ К. Поланьи и других экономистов и социологов социеталь-
ного направления, такого рода состояния общественных отношений («робинзонады»)
не существовало в реальной истории общества. Цели производственной деятельности
всегда формулировались коллективно, и эта коллективность проступала тем более
очевидно, чем менее развитым было разделение труда. — Прим. сост.
394
395
проблема касается распределения и будет рассмотрена в параграфе, посвященном третьей функции.
Однако общество во все более возрастающей степени находит необходимым или, по крайней мере, желательным контролировать процессы регулирования индивидом его собственного удовлетво рения потребностей, поддерживая, таким образом, уровень жизни, соответствующий данному сообществу. Дело в том, что эти два вопроса тесно связаны друг с другом: чьим именно потребностям и каким потребностям должен быть отдан приоритет и в каких соот ношениях. Важно осознать, что это по сути один вопрос.
Различие в количестве (вещей), потребляемом различными (группами) людей, не соотносится с количеством соответствующих товаров. Разные люди потребляют разные вещи, которые могут быть сравнены в количественном отношении только при помощи ценностной шкалы. Тем не менее существуют достаточные оправда ния для логического разделения вопроса о том, что должно быть произведено, и о том, кто должен получить продукт. Наряду с этим есть основания для обсуждения проблем взаимоотношений между двумя фазами организации.
В связи с вопросом о стандартах фундаментальную значимость приобретает и вопрос о происхождении или первичном источнике потребностей. Система социальной организации делает больше, чем просто сводит индивидуальные ценности к общему знаменателю или к шкале эквивалентов. В значительной степени сами потреб ности индивидов порождаются социальным взаимодействием, а их характер во многом зависит от формы организации экономической системы, обеспечивающей процесс их удовлетворения...
Сама тема происхождения потребностей обширна не только по объему. Но возможности обсуждения этой проблемы в сугубо научном плане ограничены весьма узкими рамками: эта проблема в большей мере относится к сфере искусства, нежели науки. При этом обсуждение проблемы в рамках экономической науки должно сво диться преимущественно к анализу организации удовлетворения по требностей. В экономической науке потребности рассматриваются как сами собой разумеющиеся, связанные главным образом с местом и временем, а изучение их происхождения и формирования оста ется на долю других наук — социальной психологии и культурной антропологии. Намеренное создание или изменение потребностей в особых товарах, как это делается с помощью рекламы, является в некотором смысле исключением из правила. Но в целом такая деятельность должна рассматриваться как формирование знаний
об определенных средствах удовлетворения потребностей, нежели изменение самих базовых потребностей.
Проблема стандартов или ценностей является ключевой в экономических науках. Необходимо иметь в виду, что практиче ской целью экономики является совершенствование социальной организации и повышение ее эффективности. Распространенным является заблуждение, сводящееся к тому, что возможно измерить или рассмотреть эффективность организации в чисто физическом плане. Первый принцип физики или инженерной науки гласит, что неверно, будто термин «эффективность» подразумевает идею ценности, равно как и возможность измерения этой ценности. Воз можно, самым важным принципом физической науки является тот, что ни материя, ни энергия не возникают из ничего и не исчезают. Поэтому что бы ни включалось в какой-либо процесс, должно в той или иной форме проявиться и в его результате. И, следовательно, в смысле сохранения количества, эффективность всех трансформаций будет равна ста процентам. На самом деле истинное определение эффективности связано с пропорцией, но не между «выходом» и «входом», а между полезным выходом и совокупным выходом и, соответственно, полезным входом. Таким образом, даже в случае простейшего преобразовании энергии говорить об эффективности бессмысленно без измерения полезности или ценности. При лю бой попытке понять экономическую эффективность становится очевидно, что понятие ценности оказывается все более важным, поскольку большинство экономических проблем касаются как за трат, так и прибыли. И нет другого разумного пути сравнения, кроме предварительного сведения всех факторов к общему знаменателю. Оказывается, что экономическая наука связана преимущественно с описанием и анализом того, как получается этот знаменатель вещей, произведенных и потребленных экономической системой, то есть с проблемой соотношения и измерения ценностей.
2. Функция организации производства Логически рассуждая, после того, как проведено ранжирование и определение градаций полезности, на которую должны быть на правлены производительные силы, следующий шаг состоит в том, чтобы на самом деле использовать их в соответствии с установленной таким образом шкалой ценностей. С социальной точки зрения этот процесс может быть рассмотрен в двух аспектах:
а) направление или распределение наличных производительных сил и материалов по различным отраслям промышленности;
396
397
б) эффективная координация различных средств производства в каждой отрасли таким образом, чтобы добиться наибольшего результата. Вторая задача решается скорее технологической наукой, нежели экономической и рассматривается экономикой лишь в плане взаи мосвязи социальной организации общества как целого и внутренней организацией отраслей промышленности.
3. Функция распределения1
Третья функция не может осуществляться в неорганизованном мире. Если бы каждый индивид действовал независимо от других, то он потреблял бы только то, что сам и произвел. Но там, где про изводство приобретает социальный характер, становится невоз можным непосредственно идентифицировать или вычленить вклад каждого отдельного его участника. Очевидно, что современный фабричный рабочий, который все свое время проводит, пришивая пуговицы к одежде или обивая гвоздиками уголки крышек чемода нов, не может существовать за счет произведенного им продукта, рассматриваемого в сугубо физическом смысле. Дело в том, что существуют совершенно различные способы, с помощью которых разные индивиды вносят свой вклад в процесс производства, будь то: обработка земли, добыча «полезных ископаемых», производ ство оборудования, финансовая, управленческая деятельность или контроль, продажа товаров, или какие-то иные способы участия в производстве, при которых не происходит видимого физического изменения в каком бы то ни было продукте. При сопоставлении этого разнообразия способов участия в (совместном) производстве между собою становится ясным до очевидности, что если каждый должен получить что-то для своей собственной жизни от этого процесса производства, то для этого требуется некий социальный механизм распределения.
Исходя из этого следует постоянно принимать во внимание тесную связь между распределением и управлением производством. Решение относительно того, что должно быть произведено, тесно связано с решением, для кого это должно быть произведено. Следо вательно, вторая и третья функции организации также тесно связаны друг с другом. В нашей социальной системе — системе «частной
3 В данном случае речь идет о распределении ресурсов-средств экономической дея тельности — (финансов, сырья, других условий непосредственного производства), ко торое осуществляется в рыночной экономике на основе конкуренции. — Прим. сост.
собственности», «свободной конкуренции» и «договора» — рас пределение является главным двигателем (chief agency), имеющим прямое отношение к управлению производством и стимулированию его эффективности. Это означает, что любой производственный ре сурс или агент производства, включая и рабочую силу, как правило, «принадлежит» некоторому лицу, которое свободно в извлечении пользы из этих ресурсов в пределах правовых рамок рынка. Предпо лагается — и в ходе дальнейшей аргументации станет ясно, почему это происходит именно так, — что существует в некотором смысле реальная положительная связь между производительным вкладом каждого субъекта производства и вознаграждением, которое полу чает «владелец ресурса» для собственной пользы. Отсюда следует: это вознаграждение (доля в распределении) и желание довести его до возможных пределов образует главный инструмент общества на стимулирование производственной инициативы в общую систему производства, с тем чтобы сделать последнюю настолько продук тивной, насколько это возможно.
Самым сильным аргументом в пользу такой системы, как наша, является утверждение, что этот непосредственный, эгоистический мотив является единственным надежным методом или, по крайней мере, наилучшим методом обеспечения гарантий того, что произво дительные силы будут организованы и использованы эффективно. Данный аргумент предполагает, что, несмотря на вышеизложенную трудность определения каждого отдельного вклада в общий со циальный продукт, сделанного человеком лично или в результате вложения части его собственности, этот вклад тем не менее можно выделить и измерить в стоимостном выражении. И система рас пределения осуществляет это с такой степенью точности, которая достаточна для того, чтобы вознаграждение варьировалось в зави симости от произведенного продукта.
Если бы это было неверным в основе своей, то это означало бы, что вознаграждение не могло бы на практике стимулировать иници ативу в повышении эффективности производства. Это привело бы к тому, что экономический порядок, основанный на индивидуализме, не мог бы функционировать.
4. Поддержание экономического порядка и прогресс Термин «прогресс» не имеет нравственной окраски. Он опи сывает лишь постоянно возрастающее изменение независимо от того, плохое оно или хорошее. Главные формы экономического прогресса следующие:
398
399
- рост народонаселения и любое кумулятивное изменение в его составе или образованности, которое влияет на его произво дительную силу или потребности;
- накопление материальных средств производства или «капи тала» любых видов, включая такие постоянные источники удовлетворения потребностей, как недавно разведанные есте ственные ресурсы, а также продукты творчества (разрушение и истощение невозобновляемых ресурсов также являются прогрессивными изменениями);
- улучшения технологического процесса или изменения в фор ме организации бизнеса.
Особенно следует отметить, что значение прогресса для экономи ческой организации проявляется двояким способом. Во-первых, это один из результатов деятельности самой экономической организации, создаваемый за счет чего-либо, имеющий некоторую цену. Иными словами, прогресс предполагает использование производительной силы для достижения этой цели производства в ущерб остальным це лям. Во-вторых, он воздействует и меняет характер самой экономиче ской системы и условий, при которых эта система функционирует.
Четвертая функция организации, в особенности создание усло вий для прогресса, перекрывает первые три функции. На основе стандартов или ценностей решается вопрос о том, как далеко готово пойти общество по пути прогресса и сколько прогрессивных из менений оно готово воспринять, жертвуя при этом устоявшимися ценностями, а также в каких формах осуществляется прогресс. Эта задача производственной организации подразумевает использова ние определенной доли наличных производительных сил для обе спечения прогресса в таком объеме и формах, как это было решено. И это — проблема пропорционального распределения тягот и вы год прогресса среди членов общества. Можно напомнить также ту истину, что прогресс, как и иные направления действий человека, происходит в области экономики в той же степени, в какой он связан с организованной системой производства и распределения средств удовлетворения потребностей.
Первые три из этих функций (или четыре, поскольку вторая функция является двойной, имеющей два аспекта) имеют преимуще ственно «кратковременный» характер. Все они представляют собой аспекты общей проблемы экономического сообщества, действующе го при «данных условиях», в отличие от четвертой функции, которая связана с проблемой улучшения самих этих условий с течением времени. Первые три функции, таким образом, связаны с решением
проблем того, что может быть названо «статичной экономикой». Если общество либо не может, либо не хочет расти, двигаться по пути прогресса и улучшений, то его экономические проблемы целиком будут находиться в этой сфере. Но если экономические общества на деле готовы встретить вызовы роста и улучшения и приложить некоторые усилия для разумного решения возникающих проблем, то мы должны добавить четвертую функцию или даже целую группу функций. Подобные проблемы часто рассматриваются под рубрикой «динамичной» экономики, что, в силу причин, которые не могут здесь детально обсуждаться, является серьезной терминологической ошибкой. Они просто должны быть названы проблемами прогресса или историческими проблемами.
«Данные условия» статичной экономики рассматриваются под рубриками ресурсов, потребностей и технологий, которые могут быть подразделены и классифицированы более детально. Разделе ние основано на том простом факте, что в отношении социальных расчетов и планов, ориентированных на несколько лет вперед, эти факторы — ресурсы, потребности и технологическая система — из меняются недостаточно, чтобы планы можно было обсуждать все рьез. Но, рассматривая эти изменения в пределах исторического времени, можно сказать, что именно их направленность становится решающей в характере возникающих социально-экономических проблем. При этом ясно, что в пределах небольшого временного промежутка (в несколько лет) проблема состоит в том, чтобы наи лучшим образом использовать наличные ресурсы и технологии для удовлетворения существующих потребностей.
5. Пятая функция: приспособление потребления к производству в течение коротких периодов. Для целостности изложения этот обзор функций должен привести к выводу, что в течение очень коротких периодов времени общество сталкивается с другим рядом «данных условий» и, значит, другим типом проблем, поэтому экономическая организация должна иметь другую задачу или функцию. И хотя эта пятая функция резко отли чается от тех, которые были охарактеризованы выше, этой функции не уделяется должного внимания, поскольку она не вписывается в концепцию «статичной экономики». Эта концепция видит лишь одну проблему — приспособления производства к потреблению при данных условиях. Однако во многих случаях производство нельзя быстро переориентировать. В то же время условия спроса изменяются достаточно быстро и вдобавок производство во многих отраслях под-
400
401
вержено колебаниям в силу неподконтрольных причин. Последствие такого положения дел состоит в том, что предложение многих товаров остается постоянным в течение значительных периодов времени. Оно сохраняется на таком уровне, который более или менее расходится с наилучшим приспособлением к существующим условиям спроса. Предложение в данный момент, конечно, является результатом про шлых производственных операций и должно быть достаточным, пока не созданы условия для его изменения. Наиболее очевидно это в случае с сельскохозяйственным производством. Урожай этого года должен быть достаточным, чтобы его хватило до тех пор, пока не будет собран урожай следующего года (если речь не идет о возможности использо вания урожая других регионов мира с иными сезонными циклами).
В случае с промышленными товарами их производство, по определению, не является периодическим. Однако дело в том, что уровень производства в промышленности часто не может быть из менен в течение короткого времени, чтобы успеть за изменившимся спросом. Часто это предполагает огромные расходы. Это означает, что в течение коротких периодов времени потребление и распреде ление должны контролироваться и осуществляться в соответствии с предложением или текущим уровнем производства. В то же время переориентация производства должна быть осуществлена настолько быстро, насколько это практически возможно. Существующее пред ложение пшеницы или картофеля, например, должно распределять ся: а) в течение сезона, на который его должно хватить, и б) среди различных потребителей с их различными нуждами.
Таким образом, имеется пятая функция организации, в неко тором смысле противоположная второй функции из числа четырех, рассмотренных выше, а именно: краткосрочное приспособление потребления к прошлому или текущему производству.
4.3. Социальная стратификация и мобильность
Питирим Сорокин
Сведения о П.А. Сорокине приведены в настоящей Хрестома тии перед его текстом «Социологический реализм и номинализм» (см. раздел 1, подраздел 1.2).
В базовом пособии учебного комплекса социальная стратифи кация рассматривается не просто как совокупность социальных страт, а как статусно-дифференцирующая структура социетального целого (глава 13). По сути, именно так понимал стратификацию П. Сорокин, благодаря чему он сконструировал и ввел в научный
оборот такие фундаментальные понятия, как «социальное простран ство», «социальная дистанция», «социальная мобильность» и др. Ниже даны извлечения из его классической работы «Социальная и культурная мобильность» (1927). В ней он представил свой подход и предложил целое семейство понятий социальной стратификации и мобильности, которые систематически выразили структуру сложив шегося либерального общества в ее постоянной динамике и стали поэтому достоянием мировой социологической науки.
Н.Л.
СОЦИАЛЬНАЯ И КУЛЬТУРНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ*
Социальное пространство, социальная дистанция, социальная позиция
Геометрическое и социальное пространство
Выражения типа «высшие и низшие классы», «продвижение по социальной лестнице», «Н. Н. успешно продвигается по социальной лестнице», «его социальное положение очень высоко», «они очень близки по своему социальному положению», «существует большая социальная дистанция» и т.п. довольно часто используются как в по вседневных суждениях, так и в экономических, политологических и социологических трудах. Все эти выражения указывают на существо вание того, что можно обозначить термином социальное пространство. Тем не менее имеется очень немного попыток дать определение соци альному пространству, систематизировать соответствующие понятия. Насколько мне известно, после Декарта, Гоббса, Лейбница, Вайгеля и других великих мыслителей XVII в. только Ф. Ратцель, Г. Зиммель и недавно Э. Дюркгейм, Р. Парк, Э. Богардус, Л. фон Визе и автор этих строк пытались уделить большее внимание проблеме социального пространства и другим вопросам, с ней связанным1.
* Цит. по: Сорокин П. Социальная стратификация и мобильность // Сорокин П. Че -ловек. Цивилизация. Общество. / Пер. с англ. А.Ю. Согомонова. М., 1992. С. 297—303, 373—377, 392—393,405, 423—424. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 13 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 См.: Сорокин П. А. Система социологии. Пг., 1920. Т. 2; Спекторский Е. Про блема социальной физики в XVII столетии. Варшава, 1910. Т. 1; Киев, 1917. Т. 2; RatzelF. Politische Geographie. В., 1903: SimmelG. Sociologie. Munchen, 1908; ParkR. E. The Concept of Social Distance //Journal of Applied Sociology. Vol. 8. N6: Wiese L. von. Allgemeine Soziologie. Munchen. 1924; Durkheim E. Les formes elementaire de la vie religieuse. P., 1912.
402
403
Предметом данной работы является социальная мобильность, то есть явление перемещения индивида внутри социального про странства. В связи с этим представляется необходимым очень точно обрисовать суть того, что я подразумеваю под социальным простран ством и его производными. Во-первых, социальное пространство в корне отличается от пространства геометрического. Люди, находя щиеся вблизи друг от друга в геометрическом пространстве (напри мер, король и его слуга, хозяин и раб), в социальном пространстве отделены громадной дистанцией. И наоборот, люди, находящиеся очень далеко друг от друга в геометрическом пространстве (напри мер, два брата или епископы, исповедующие одну религию, или же два генерала одного звания и из одной армии, один из которых в Америке, а другой — в Китае), могут быть очень близки социально. Человек может покрыть тысячи миль геометрического простран ства, не изменив своего положения в социальном пространстве, и наоборот, оставшись в том же геометрическом пространстве, он может радикально изменить свое социальное положение. Так, по ложение президента Гардинга в геометрическом пространстве резко изменилось, когда он переместился из Вашингтона на Аляску, тогда как его социальное положение осталось тем же, что и в Вашингтоне. Людовик XVI в Версале и Николай II в Царском Селе оставались в том же геометрическом пространстве, хотя их социальное положение в один момент круто переменилось.
Приведенные соображения свидетельствуют, что социальное и геометрическое пространства в корне отличны друг от друга. То же можно сказать и о производных от этих двух понятий, таких, как «ге ометрическая и социальная дистанция», «подъем в геометрическом и в социальном пространстве, «перемещение из одного положения в другое в геометрическом и социальном пространстве» и т.д.
Для того чтобы дать определение социальному пространству, вспомним, что геометрическое пространство обычно представляется нам в виде некой «вселенной», в которой располагаются физические тела. Местоположение в этой вселенной определяется путем опреде ления положения того или иного объекта относительно других, выбранных за «точки отсчета». Как только такие ориентиры установ лены (будь то Солнце, Луна, Гринвичский меридиан, оси абсцисс и ординат), мы получаем возможность определить пространственное положение всех физических тел, сначала относительно этих точек, а затем — относительно друг друга.
Подобным же образом социальное пространство есть некая вселенная, состоящая из народонаселения земли. Там, где нет чело-
веческих особей или же живет всего лишь один человек, там нет социального пространства (или вселенной), поскольку одна особь не может иметь в мире никакого отношения к другим. Она может находиться только в геометрическом, но не в социальном простран стве. Соответственно, определить положение человека или какого-либо социального явления в социальном пространстве означает определить его (их) отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за такие «точки отсчета». Сам же выбор «точек отсчета» зависит от нас: ими могут быть отдельные люди, группы или сово купности групп. Когда мы говорим, что «мистер Н.-младший — сын мистера Н.-старшего», мы стремимся определить положение этого мистера Н. в человеческой вселенной. Ясно, однако, что такое ме стоположение очень неопределенно и несовершенно, поскольку в расчет принимается только одна из координат — семейное род ство — в сложной социальной вселенной...
Итак, резюмируем: 1) социальное пространство — это народона селение Земли; 2) социальное положение — это совокупность его связей со всеми группами населения, внутри каждой из этих групп, то есть с ее членами; 3) положение человека в социальной вселенной определя ется путем установления этих связей; 4) совокупность таких групп, а также совокупность положений внутри каждой из них составляет систему социальных координат, позволяющих определить социальное положение каждого индивида.
Горизонтальные и вертикальные параметры социального пространства
Эвклидово геометрическое пространство — трехмерное. Соци альное же пространство — многомерное, поскольку существует более трех вариантов группировки людей по социальным признакам, кото рые не совпадают друг с другом (группирование населения по при надлежности к государству, религии, национальности, профессии, экономическому статусу, политическим партиям, происхождению, полу, возрасту и т.п.). Оси дифференциации населения по каждой из этих групп специфичны, sui generis2 и не совпадают друг с другом. И поскольку связи всех видов являются существенными признаками системы социальных координат, то очевидно, что социальное про странство многомерно, и чем сложнее дифференцировано население, тем многочисленнее эти параметры. Дабы определить место некоего индивида в системе населения США, которое явно более дифферен-
2 Особого рода (лат).
404
405
цировано, чем, скажем, аборигенное население Австралии, необхо димо прибегнуть к более сложной системе социальных координат, апеллируя к большему числу групп, на которые повязан индивид.
Для упрощения задачи, однако, возможно сокращение числа параметров до двух основных классов, при условии разделения каж дого класса на несколько подклассов. Эти два основных класса можно определить как вертикальный и горизонтальный параметр социальной вселенной. На то существуют следующие причины. Нетрудно найти несколько индивидов, принадлежащих к одним и тем же социаль ным группам (например, все они могут быть римскими католиками, республиканцами, занятыми в автомобилестроении, с итальянским языком в качестве родного, гражданами США и т.д.), и тем не менее по «вертикали» их социальное положение может быть совершенно различным. Внутри группы римских католиков один из них может быть епископом, тогда как другие — всего лишь рядовыми прихожа нами. Внутри группы республиканцев один может занимать крупный пост в партии, другие же — рядовые избиратели. Один может быть президентом автомобильного концерна, другие — рядовыми труже никами. И если по горизонтали их социальное положение кажется идентичным, то по вертикали наблюдается существенная разница. Для описания этих различий одних горизонтальных параметров и присущей им системы координат будет явно недоставать. То же можно сказать и о положении командующего армией и солдата, ректора и рядового служащего университета. Не учитывать такие взаимосвязи по вертикали невозможно. Именно с этими различи ями теснейшим образом связаны наши обыденные представления о социальном положении. Мы часто пользуемся такими выражени ями, как «подниматься по социальной лестнице», «опуститься по социальной лестнице», «высшие и низшие классы», «быть наверху социальной пирамиды», «опуститься на дно общества», «социальные ранги и иерархии», «социальная стратификация», «дифференциация по горизонтали и вертикали» и т.д. Взаимосвязи как индивидов, так и групп могут находиться либо на одном горизонтальном уровне, либо стоять на разных ступенях иерархической лестницы. Перемещение из группы в группу может быть не связано с подъемом или спуском по социальной лестнице, но может быть и обусловлено вертикаль ными перемещениями. Продвижение по социальной лестнице вверх принято считать социальным восхождением, а перемещение вниз — социальным спуском. Такое обыденное знание можно с успехом использовать и в научных целях. По причине своей доступ ности это знание помогает надлежащим образом ориентироваться
в сложной социальной вселенной. Разграничение вертикальных и горизонтальных параметров отражает явления, действительно суще ствующие в социальной вселенной: иерархии, ранги, доминирование и субординация, авторитет и послушание, повышение и понижение по службе. Все эти явления и соответствующие им взаимозависимости представлены в виде стратификации и суперпозиции. Для описания таких связей необходимы и удобны вертикальные параметры. С дру гой стороны, взаимосвязи, свободные от таких элементов, можно описать в горизонтальных параметрах. Короче говоря, под углом зрения социальной технологии, а также с точки зрения природы социальной вселенной не существует причин, препятствующих со циологу прибегать к вышеописанному, обыденному разграничению двух основных параметров социальной вселенной...
Социальная стратификация
1.Понятия и определения
Социальная стратификация — это дифференциация некой данной совокупности людей (населения) на классы в иерархическом ранге. Она находит выражение в существовании высших и низших слоев. Ее основа и сущность — в неравномерном распределении прав и при вилегий, ответственности и обязанности, наличии или отсутствии социальных ценностей, власти и влияния среди членов того или иного сообщества. Конкретные формы социальной стратификации разнообразны и многочисленны. Если экономический статус членов некоего общества неодинаков, если среди них имеются как имущие, так и неимущие, то такое общество характеризуется наличием эко номического расслоения независимо от того, организовано ли оно на коммунистических или капиталистических принципах, определено ли оно конституционно как «общество равных» или нет. Никакие этикетки, вывески, устные высказывания не в состоянии изменить или затушевать реальность факта экономического неравенства, кото рое выражается в различии доходов, уровня жизни, в существовании богатых и бедных слоев населения. Если в пределах какой-то группы существуют иерархически различные ранги в смысле авторитетов и престижа, званий и почестей, если существуют управляющие и управляемые, тогда независимо от терминов (монархи, бюрократы, хозяева, начальники) это означает, что такая группа политически диф ференцирована, что бы она ни провозглашала в своей конституции или декларации. Если члены какого-то общества разделены на различные
406
407
группы по роду их деятельности, занятиям, а некоторые профессии при этом считаются более престижными в сравнении с другими и если члены той или иной профессиональной группы делятся на руководителей различного ранга и на подчиненных, то такая группа профессионально дифференцирована независимо от того, избираются ли начальники или назначаются, достаются ли им их руководящие должности по наследству или благодаря их личным качествам.
2. Основные формы социальной стратификации и взаимоотношения между ними
Конкретные ипостаси социальной стратификации многочис ленны. Однако все их многообразие может быть сведено к трем основным формам: экономическая, политическая и профессио нальная стратификация. Как правило, все они тесно переплетены. Люди, принадлежащие к высшему слою в каком-то одном отноше нии, обычно принадлежат к тому же слою и по другим параметрам; и наоборот. Представители высших экономических слоев одно временно относятся к высшим политическим и профессиональным слоям. Неимущие же, как правило, лишены гражданских прав и находятся в низших слоях профессиональной иерархии. Таково общее правило, хотя существует и немало исключений. Так, к примеру, самые богатые далеко не всегда находятся у вершины по литической или профессиональной пирамиды, так же и не во всех случаях бедняки занимают самые низкие места в политической и профессиональной иерархии. А это значит, что взаимозависимость трех форм социальной стратификации далека от совершенства, ибо различные слои каждой из форм не полностью совпадают друг с другом. Вернее, они совпадают друг с другом, но лишь частично, то есть до определенной степени. Этот факт не позволяет нам проана лизировать все три основные формы социальной стратификации совместно. Для большего педантизма необходимо подвергнуть анализу каждую из форм в отдельности3.
3 По этой причине я не употребляю термин «социальный класс» в его широком смысле, а предпочитаю говорить об экономических, политических и профессиональ ных стратах и классах. Наилучшая из возможных дефиниций социального класса следующая: общность людей, располагающих близкими позициями в отношении экономических, политических и профессиональных статусов. Вполне приемлемое для широкого пользования, это определение становится неудовлетворительным при исследованиях социальной стратификации, особенно для выявления исклю чительных случаев. Все остальные трактовки социального класса суть не что иное, как гипертрофированное подчеркивание той или иной формы социальной страти фикации под вывеской «социальный класс» <...>
Социальная мобильность, ее формы и флуктуации
1. Концепция социальной мобильности; ее формы
Под социальной мобильностью понимается любой переход индивида или социального объекта (ценности), то есть всего того, что создано или модифицировано человеческой деятельностью, из одной социальной позиции в другую. Существует два основных типа социальной мобильности: горизонтальная и вертикальная. Под го ризонтальной социальной мобильностью, или перемещением, под разумевается переход индивида или социального объекта из одной социальной группы в другую, расположенную на одном и том же уровне. Перемещение некоего индивида из баптистской в методист скую религиозную группу, из одного гражданства в другое, из одной семьи (как мужа, так и жены) в другую при разводе или при повторном браке, с одной фабрики на другую, при сохранении при этом своего профессионального статуса, все это примеры горизонтальной соци альной мобильности. Ими же являются перемещения социальных объектов (радио, автомобиля, моды, идеи коммунизма, теории Дар вина) в рамках одного социального пласта, подобно перемещению из Айовы до Калифорнии или с некоего места до любого другого. Во всех этих случаях «перемещение» может происходить без каких-либо заметных изменений социального положения индивида или соци ального объекта в вертикальном направлении. Под вертикальной социальной мобильностью подразумеваются те отношения, которые возникают при перемещении индивида или социального объекта из одного социального пласта в другой. В зависимости от направления перемещения существует два типа вертикальной мобильности: вос ходящая и нисходящая, то есть социальный подъем и социальный спуск. В соответствии с природой стратификации есть нисходящие и вос ходящие течения экономической, политической и профессиональной мобильности, не говоря уж о других менее важных типах. Восходящие течения существуют в двух основных формах: проникновение индивида из нижнего пласта в существующий более высокий пласт; или соз дание такими индивидами новой группы и проникновение всей группы в более высокий пласт на уровень с уже существующими группами этого пласта. Соответственно и нисходящие течения также имеют две формы: первая заключается в падении индивида с более высокой со циальной позиции на более низкую, не разрушая при этом исходной группы, к которой он ранее принадлежал; другая форма проявляется в деградации социальной группы в целом, в понижении ее ранга на фоне других групп или в разрушении ее социального единства. В первом
408
409
случае «падение» напоминает нам человека, упавшего с корабля, во втором — погружение в воду самого судна со всеми пассажирами на борту или крушение корабля, когда он разбивается вдребезги...
2. Интенсивность (или скорость) и всеобщность вертикальной социальной мобильности
С количественной точки зрения следует разграничить ин тенсивность и всеобщность вертикальной мобильности. Под ин тенсивностью понимается вертикальная социальная дистанция или количество слоев — экономических, профессиональных или политических, — проходимых индивидом в его восходящем или нисходящем движении за определенный период времени. Если, например, некий индивид за год поднимается с позиции человека с годовым доходом в 500 долларов до позиции с доходом в 50 тысяч долларов, а другой за тот же самый период с той же исходной по зиции поднимается до уровня в 1000 долларов, то в первом случае интенсивность экономического подъема будет в 50 раз больше, чем во втором. Для соответствующего изменения интенсивность вертикальной мобильности может быть измерена и в области по литической и профессиональной стратификации.
Под всеобщностью вертикальной мобильности подразумевается число индивидов, которые изменили свое социальное положение в вертикальном направлении за определенный промежуток времени. Абсолютное число таких индивидов дает абсолютную всеобщность вертикальной мобильности в структуре данного населения страны; пропорция таких индивидов ко всему населению дает относительную всеобщность вертикальной мобильности.
Наконец, соединив интенсивность и относительную всеобщ ность вертикальной мобильности в определенной социальной сфере (скажем, в экономике), можно получить совокупный показатель вер тикальной экономической мобильности данного общества. Сравнивая, таким образом, одно общество с другим или одно и то же общество в разные периоды своего развития, можно обнаружить, в каком из них или в какой период совокупная мобильность выше. То же можно сказать и о совокупном показателе политической и профессиональ ной вертикальной мобильности.
3. Подвижные и неподвижные формы стратифицированных обществ
На основании вышесказанного легко заметить, что социальная стратификация одной и той же высоты, а также одного и того же
профиля может иметь разную внутреннюю структуру, вызванную различиями в интенсивности и всеобщности горизонтальной и верти кальной мобильности. Теоретически может существовать стратифи цированное общество, в котором вертикальная социальная мобиль ность равна нулю. Это значит, что внутри такого общества отсутствуют восхождения и нисхождения, не существует никакого перемещения членов этого общества, каждый индивид навсегда прикреплен к тому социальному слою, в котором он рожден. В таком обществе оболочки, отделяющие один слой от другого, абсолютно непроницаемы, в них нет никаких «отверстий» и нет никаких ступенек, сквозь которые и по которым жильцы различных слоев могли бы переходить с одного этажа на другой. Такой тип стратификации можно определить как абсолютно закрытый, устойчивый, непроницаемый или как неподвижный. Теорети чески противоположный тип внутренней структуры стратификации одной и той же высоты, а также одного и того же профиля — тот, в котором вертикальная мобильность чрезвычайно интенсивна и носит всеобщий характер. Здесь перепонка между слоями очень тонкая, с большими отверстиями для перехода с одного этажа на другой. Поэтому, хотя социальное здание также стратифицировано, как и социальное здание неподвижного типа, жильцы различных слоев постоянно меняются; они не остаются подолгу на одном и том же «со циальном этаже», а при помощи огромнейших лестниц они en masse передвигаются «вверх и вниз». Такой тип социальной стратификации может быть определен как открытый, пластичный, проницаемый или мобильный. Между этими основными типами может существовать множество средних или промежуточных типов.
Выделив типы вертикальной мобильности и социальной стра тификации, обратимся к анализу различных обществ и временным этапам их развития с точки зрения вертикальной мобильности и проницаемости их слоев.
4. Демократия и вертикальная социальная мобильность
Одна из самых ярких характеристик так называемых демократи ческих обществ — большая интенсивность вертикальной мобильно сти по сравнению с недемократическими обществами. В демократи ческих структурах социальное положение индивида, по крайней мере теоретически, не определяется происхождением; все они открыты каждому, кто хочет занять их; в них нет юридических и религиозных препятствий к подъему или спуску по социальной лестнице. А это все лишь способствует «большей вертикальной мобильности» («капил лярности» — по выражению Дюмона) в таких обществах. Большая
410
411
социальная мобильность, вероятно, одна из причин веры в то, что социальное здание демократических обществ не стратифицировано или менее стратифицировано, чем здание автократических обществ. Ранее мы видели, что это мнение не подтверждается фактами. Та кая вера суть своего рода помрачение ума, случившееся с людьми по многим причинам, в том числе и оттого, что социальный слой в демократических группах более открыт, в нем больше отверстий и «лифтов» для спуска и подъема. Естественно, все это производит впечатление отсутствия слоев, хотя они конечно же существуют.
Выделяя значительную мобильность демократических обществ, следует сделать оговорку, что не всегда, и не во всех «демокра тических» обществах вертикальная мобильность больше, чем в «автократических»5. В некоторых недемократических обществах мобильность была большей, чем в демократических. Это не всегда заметно, так как «каналы» и методы подъема и спуска в таких обще ствах не столь явные, как, скажем, «выборы» в демократических обществах, да и еще существенно от них отличаются. В то время как «выборы» суть заметные показатели мобильности, другие вы ходы и каналы часто упускаются из виду. Поэтому создается подчас ложное впечатление устойчивого и неподвижного характера всех «невыборных» обществ. В дальнейшем будет показано, что этот имидж далек от реальности <...>
Каналы вертикальной циркуляции
Поскольку вертикальная мобильность присутствует в той или иной степени в любом обществе и поскольку между слоями должны существовать некие «мембраны», «отверстия», «лестницы», «лифты» или «пути», по которым позволительно индивидам перемещаться вверх или вниз из одного слоя в другой, то правомерно и нам было бы рассмотреть вопрос о том, каковы же в действительности эти каналы социальной циркуляции.
Функции социальной циркуляции выполняют различные институты
И среди них есть каналы, представляющие для нас особый инте рес. Из их числа, которые существуют как в различных, так и в одном
5 Это вполне логично хотя бы потому, что под вывеской демократии обычно объединяются общества самых разных типов. То же касается и «автократии». Оба термина неясны и с научной точки зрения порочны.
и том же обществе, но в разные периоды его развития, всегда есть несколько каналов, наиболее характерных для данного общества. Важнейшими из ряда этих социальных институтов являются: армия, церковь, школа, политические, экономические и профессиональные организации <...>
Механизмы социального тестирования, отбора и
распределения индивидов внутри различных
социальных страт
Резюме
- За исключением периодов анархии и социальных потрясений в любом обществе социальная циркуляция индивидов и их распре деление осуществляются не по воле случая, а носят характер необхо димости и строго контролируются разнообразными институтами.
- Эти институты в целом составляют огромный комплекс механизмов, которые контролируют весь процесс социального тестирования, селекции и распределения индивидов внутри со циального агрегата.
- Церковь, семья и школа, а также профессиональные органи зации выступают не только средствами образования и перемещения людей, но помимо этих функций они выполняют функции социаль ной селекции и распределения индивидов внутри социального зда ния. Причем эти функции имеют не меньшее социальное значение, чем функции образования и воспитания.
- Исторически конкретные формы институтов селекции и распределения могут отличаться в разных обществах и в разные периоды времени, но в том или ином виде они существуют в любом обществе. Они такая же неотъемлемая часть социального агрегата, как органы, контролирующие систему кровообращения в сложном биологическом организме.
- Во всей своей полноте механизм социальной селекции и распределения в целом ответственен за тип людей, населяющих верхние и нижние этажи, за тип людей, которые опускаются или поднимаются по социальной лестнице, а также за то, какими каче ствами обладает «аристократия» и представители «нижних классов» общества.
6. Все это детерминировано качеством и природой организации
селекционирующих институтов и частично характером препят-
412
413
ствий, которые они устанавливают для индивидов на всем пути их успешного прохождения через «фильтры». Если эти препятствия злокачественны и неадекватны, то и социальное распределение бу дет неверным. В результате все общество будет страдать. Если они адекватны и правомерны, то и социальное распределение индивидов приведет к процветанию всего общества.
- То же самое можно сказать и о количественной стороне дея тельности этих институтов: разного рода недо- и перепроизводство элиты влияет на весь социальный строй общества. По возможности желательно избегать и того и другого.
- Любой человек, прибегающий к переустройству общества, должен обращать особое внимание на проблему правильной ре организации этих институтов, и прежде всего с точки зрения их тестирующих, селекционирующих и распределительных функций, а уж потом — как образовательных механизмов. Если они дефек тивны под этим углом зрения, то никакое социальное улучшение не принесет длительного и глубокого изменения. В конечном итоге историю делают люди. Люди, занимающие положения, которым они не соответствуют, могут «успешно» разрушить общество, но не могут создать ничего ценного, и наоборот.
Эдмонд Гобло
Эдмонд Гобло (1859—1935) — французский философ, автор ряда работ по логике. В 1925 г. он опубликовал книгу «Уровень и преграда. Социологический этюд о современной французской буржуазии» (La barriere et le niveau . Etude sociologique sur la bourgeoisie francaise moderne), в которой рассматриваются следующие темы: определе ние социального класса, классы и богатство, классы и профессия, мода, нравственные, интеллектуальные и эстетические ценности. Ниже приведена третья глава из этой книги, впервые переведенная на русский язык. Предлагаемый Гобло взгляд на взаимоотношение профессии и класса, на восприятие представителей свободных про фессий в обществе — важный вклад французского социолога в раз работку теории стратификации, рассматриваемой в главе 13 базового
пособия учебного комплекса.
А.З.
КЛАСС И ПРОФЕССИЯ*
Ничто не накладывает на человека такой отпечаток, как его профессия. Ежедневная работа влияет на образ жизни даже больше, чем физиология. Она формирует наши мысли, ощущения, чувства. Привычки, стереотипы мышления, языковые навыки в их един стве создают наш профессиональный тип. Люди одной и той же профессии знают друг о друге, стремятся общаться друг с другом, навещают друг друга не только по необходимости. Следовательно, каждый подражает другому.
В результате они объединяются в группы, но не в классы. На против, классовое положение влияет на выбор профессии. Буржуа никогда не станет плотником, слесарем, булочником или кузнецом. С другой стороны, любой из них очень вероятно может стать буржуа. Но если сын плотника хочет стать юристом, он должен сначала стать буржуа, поступив в лицей и затем в юридический колледж.
Люди самых разных профессий принадлежат к классу буржуазии и относятся друг к другу как к равным. Люди, занимающиеся различны ми ремеслами, являются мастеровыми. Функция класса — объединять представителей различных профессий и выделять их. Язык отражает это разделение: функции, выполняемые мастеровыми, не называ ются профессиями, а называются ремеслами. Смысловые оттенки прослеживаются и в том случае, когда термины меняются местами. Если, например, вместо того чтобы назвать врача или юриста «спо собным» или «знающим», мы говорим, что он «мастер своего дела», мы намеренно подчеркиваем, что в данном случае он оценивается не с точки зрения его классовой принадлежности, а с точки зрения того, каков он как работник. Если училища, где обучают ремеслу, стали называться профессиональными училищами, а не ремесленными, то это потому, что их создатели хотели придать им статус выше того, чем они заслуживали. В подобной подмене понятий обнаруживается, с одной стороны, демократический настрой, а с другой — подспудное признание существующего социального неравенства.
В поговорке «Нет плохих занятий, есть плохие работники» не * заложено ничего, кроме здравого смысла. Зачем, в противном случае,
* Цит. по: Goblot Edmond. Class and Occupation //Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V. 1. P. 353—540. Пер. В.Г. Кузьминова, ред. перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 13 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
415
она понадобилась, если не для борьбы с предрассудком? Поговорки часто обнажают самоочевидные истины, которые запоминаются в результате многократного повторения. Однако и повторение не мо жет уберечь истину от забвения. Поскольку, если бы эта поговорка была воспринята всерьез и взята на вооружение, то с социальными классами было бы покончено. В действительности же буржуа верит, что среди ремесел есть много недостойных и глупых занятий, заслу живающих презрения и насмешки, но есть и немало почтенных и достойных, однако не для него. Некоторыми он мог бы соблазниться, так как они хорошо оплачиваются и отвечают его склонностям, но он перестал бы себя уважать, занимаясь ими. Что же это за ремесла, которые представляют табу для буржуа?
Во-первых, это те, после занятия которыми остается грязь на руках и на одежде. На руках буржуа не должно быть грязи, царапин или мозолей. Ухоженные руки — это классовый признак, и буржуа тщательно следит за ними. Поэтому он и носит перчатки.
Затем идут ремесла, требующие больших физических нагрузок, как-то: переноска тяжестей, работа с тяжелыми инструментами, пре бывание длительное время в неудобной позе, механическое повто рение монотонных движений — все это не для него. У него имеются возможности избежать рабства тяжелого труда, когда физическая сила человека пытается преодолеть силу вещей.
Наконец, физический труд в целом, даже если он связан с ис пользованием таких легких инструментов, как иголка или ручка, ниже достоинства буржуа, поскольку он связан лишь с ловкостью рук, а не с мыслью, которая постигает, и не с волей, которая подчиняет.
В этих трех случаях, как очевидно, классовая принадлежность диктует запрет на определенные виды деятельности. Не будешь же плотничать во фраке или копать канаву в цилиндре. Если человек принадлежит к обществу, он не рискнет появляться в нем, пропи тавшись несмываемыми запахами материалов, с которыми он имеет дело на протяжении рабочего дня. Человек общества может прекрас но общаться с людьми низких занятий, отдавая им приказания, но он не может жить рядом с ними. Именно потому, что он буржуа и живет как буржуа, появляется в обществе буржуа, носит на улице и в обществе одежду буржуа, он не может заниматься деятельностью, которая бы уронила его в глазах общества, оставила бы следы на его одежде или заставила бы вращаться в среде людей низкого звания.
В своем доме мадам отнюдь не пассивна, но кое-что она никогда не будет делать сама. Это будут делать за нее прислуга или пригла шенный мастер, а именно: уборку и всю тяжелую работу.
Буржуа придает особое значение сохранению дистанции от физического труда. В деревне те работодатели, которые не пре тендуют на буржуазный образ жизни и которые поэтому живут все лучше и лучше, едят за одним столом со своими слугами, носят такую же одежду, может быть, немного лучшего качества, говорят на таком же языке и выделяются лишь тем, что они распоряжаются. В городе наблюдается то же самое в отношениях, скажем, владельца мастерской и работников и подмастерьев. Но в буржуазном мире дистанция между господином и слугами больше в том случае, когда они живут под одной крышей. В целом к слугам относятся гуманно: они хорошо накормлены, по отношению к ним проявляется забота, когда они больны. Чувство личной привязанности возрастает по отношению к преданным и верным слугам. Нередки случаи, и это касается практически каждой буржуазной семьи, когда старые, привязанные к господам слуги, воспитав несколько поколений их детей, тихо умирают под сводами господского дома. Их любили, они были искренне привязаны к семье, но они не жили буржуаз ной жизнью. Одежда и язык указывали на неравенство тех, кто был призван служить, и тех, чьей прерогативой и правом было пользо ваться услугами. Именно потому, что буржуа последней генерации чрезмерно подчеркивали социальную дистанцию, таких старых и преданных слуг практически не осталось.
Буржуа также отделяют себя от тех, кто им служит, но живет отдельно. Мадам говорит о булочнике или зеленщике тоном патри цианки античного мира, произносящей: «Это мои люди». Она не хочет встречаться с ними и их женами в обществе; она занимает иное социальное положение в сравнении с теми, кем она командует. Торговцы могут обладать капиталом, быть хорошими бизнесменами, могут даже быть богаче, чем их покупатели. Но они не буржуа по тому, что они обслуживают своих покупателей. Розничный торговец или владелец мастерской является буржуа лишь в том случае, если у него есть подчиненные, которые взвешивают, заворачивают, по лучают деньги, и, если он появляется в магазине, то лишь для того, чтобы проконтролировать и отдать распоряжения. Буржуа прошлого был, прежде всего, торговцем, буржуа настоящего также может быть торговцем, однако не тем, который стоит за прилавком.
Таким образом, чувство самоуважения запрещает буржуа лично заниматься непривлекательной или чрезмерно тяжелой физической работой, а также обслуживать других за деньги. Его образ жизни должен соответствовать моде и быть таким, чтобы прислуживали ему, а не прислуживал он сам.
416
Но не будет ли правильным обратное утверждение? Разве мы не можем сказать, что класс буржуазии — это совокупность людей, которые сумели передоверить «глупые занятия» другим? И разве не свидетельствует буржуазная жизнь о приспособлении нравов, обычаев, одежды, языка, манер и даже идеи, мнений и чувств к типу профессиональной занятости?
Кроме того, непрестижность ручного и исполнительского труда характерна не только для современной французской буржуазии; она обнаруживается в любых обществах, где существуют касты и классы. Во всех случаях превосходство социального ранга выра жается во властном стремлении быть обслуживаемым не столько из-за желания избежать работы, вызывающей усталость, сколько из-за стремления подчеркнуть разницу в социальном положении. Императивом является тот факт, что социальный ранг должен быть узнаваем и, желательно, с первого взгляда. Ногти древнекитайского мандарина с палец длиной, отлакированные, прозрачные, мягкие, закручивающиеся спиралью — видимое доказательство того, что он ничего не делает собственными руками. Разве это не такое же свидетельство того, что он не унизит своего достоинства неподо бающим трудом, как и одежда нашего буржуа, в которой такой труд просто невозможен? Буржуа хочет, чтобы сразу было ясно, что он не обычный труженик, не наемный работник и не прислуга. Разве при надлежность к социальному классу определяет профессию? Может быть, наоборот — профессия определяет классовое положение?
Верно и то, и другое. Тот, кто заявит о фальшивости, абсурдно сти и нередко вопиющей несправедливости принципов, лежащих в основе известных межклассовых отношений и традиций, и кто по пытается отвергнуть их, столкнется с почти откровенной ненавистью и сопротивлением социальной среды, к которой он принадлежит. Бывают ситуации, когда абсолютно необходимо «поступать так, как все», то есть наравне с другими, наравне с людьми той же самой профессии. Далее, именно профессия, когда-то избранная, опреде ляет стиль жизни. Но, с другой стороны, классовая принадлежность предшествует профессиональному выбору: прежде чем выбрать про фессию, человек уже принадлежит к определенному классу в силу рождения, социальных связей, образования и культуры. Он не выби рает социальный ранг, так же как не выбирает семью. Он был рожден в ней, ею воспитан; класс всецело владеет им. Он действительно выбрал профессию, но его выбор был ограничен: буржуа выбирает профессию, характерную только для класса буржуазии. И на самом деле, профессия — это наиболее типичное средство продвижения по
социальной лестнице. Однако чужак так и останется парвеню, если он одновременно не является буржуа.
Буржуа боится физической работы не больше, чем любой дру гой человек, однако эта работа должна быть добровольной и без возмездной. Ему стыдно заниматься ею для добывания средств к существованию. Но не потому, что он равнодушен кденьгам. То, что приносит ему доходный дом, фабрика или банк, воспринимается им как вполне справедливое вознаграждение за его усилия, затрачен ную энергию, предвидение и добропорядочное поведение. Именно эти достоинства, приносящие ему наличность, он ценит наиболее высоко. Он не боится продать или, так сказать, сдать в аренду свой интеллект, знания, способность дать совет, умение руководить, само свое присутствие и даже, если это может принести доход, свое имя, но он никогда не будет продавать свои руки, плечи или спину. Он требует плату за потраченное время, за работу, за ответствен ность, но он никогда не будет зарабатывать на хлеб «в поте лица своего». Он станет выполнять физическую работу лишь в том случае, если свидетели этого — при условии, что они есть, — смогут поверить или будут знать наверняка, что он делает это не по принуждению и не рассчитывает на вознаграждение. Копаясь в саду, занимаясь пилкой дров, плотничая, он не будет скрываться лишь до тех пор, пока все знают, что он делает это для удовольствия либо в целях укрепления здоровья. Некоторые виды спорта требуют выносливости и связаны с физическими нагрузками, даже большими, чем многие виды ручного труда. Буржуа не пойдет на площадь с ведром, однако он может от правиться на пикник с огромным рюкзаком, причем будет делать это с удовольствием. Он не страшится физических нагрузок, он боится унижения. Его пугает перспектива оказаться под давлением чьего-либо авторитета, равно как необходимость зарабатывать на жизнь тяжелым физическим трудом.
Вполне пристойным домашним занятием мадам считается уход за бельем, шитье туалетов, изготовление шляпок. Однако, если, со бравшись вместе в салоне за светской беседой или прослушиванием музыки, дамы и займутся каким-то ручным трудом, то это не будет штопка дырявого носка, это будет нечто, достойное истинной ле ди, — какое-нибудь бесполезное вязание, вышивка незамысловатого сюжета или шитье для бедных.
Умственный труд столь же изнурителен, как и многие виды физического труда. И в первом и во втором случае огромную роль играет привычка. Человек умственного труда не выдержит и часа той нагрузки, которую рабочий выносит в течение восьми часов, но, с
418
419
другой стороны, много ли рабочих выдержат один час серьезного чтения? Каждый лектор знает, что от взрослой аудитории, сколь бы интеллигентной и подготовленной она ни была, можно требовать не более часа интеллектуального напряжения.
Как бы то ни было, представляется, что умственный труд спо собствует повышению социального статуса человека, в то время как физический — его понижению. Могут ли ценностные суждения по поводу классовых различий быть сведены к превосходству мысли над материей, интеллектуальной и моральной жизни над жизнью физической? В буржуазной философии существовало течение, сто ронники которого утверждали, что представители высших классов должны быть спиритуалистами, поскольку материализм для них слишком «груб». Это превосходство духовного над телесным изна чально присутствует в традиции, идущей от классической Антич ности и христианства; наша цивилизация буквально пропитана им. Ручной труд превращает человека в подобие рабочей скотины; его используют, как используют лошадь, быка или собаку, каждого — в соответствии с природными способностями. Человек и бык — все го-навсего два разных слуги, кости, мускулы, внутренние органы, восприятия которых лишь по-разному организованы и по-разному пригодны. С развитием цивилизации слуга-животное, как и слуга-человек, вытесняются машинами благодаря их преимуществам.
По этой логике буржуазия должна была бы монополизировать профессии, связанные с инициативой, управлением и интеллектом, закрепляя за низшими классами занятия, связанные с исполнением, подчинением и затратой мускульной энергии. Профессиональная деятельность первого рода осуществлялась во времена Античности свободными гражданами, отсюда и название: «лица свободных профессий». Другие массовые виды деятельности выполнялись в ту эпоху в основном рабами, поэтому в современной классовой диф ференциации в какой-то мере сохраняются «пережитки античного рабства», весьма опосредованные и отдаленные. Разумеется, наш гражданский кодекс более не допускает продажу и покупку в качестве товара лиц, лишенных прав или семьи. Однако, поскольку ручной труд и исполнительская работа по-прежнему воспринимаются как признак низкого социального положения, постольку это означает, что, несмотря на множество революций, разделение труда в своих существенных проявлениях осталось неизменным.
Никто не станет отрицать, что среди представителей низших классов есть люди, которые по своим интеллектуальным и мораль ным качествам превосходят многих буржуа и способны к более
сложной профессиональной деятельности. Классовая принад лежность не может быть гарантией того, что среди представителей класса, в самой его толще, не появятся дети со слабым характером, с посредственным, если не сказать больше, умом, с ущербными личностными качествами, с двойной моралью. Эти качества ни когда не позволят им завоевать авторитет, поэтому никто не будет им подчиняться, никто им не доверит защиту своих интересов. Эти дети — источник несчастья и стыда семей, в которых они родились. Их можно будет со временем пристроить, найти им занятие исполнительского характера с некоторыми атрибутами буржуазности. Однако это является угрозой появления — и даже первым шагом к появлению — нисходящей мобильности. В низших классах тем временем нет недостатка в одаренных людях, которые в своей сфере деятельности становятся лидерами, успешно ведут собственный бизнес, становятся независимыми материально без того, чтобы переходить в буржуазную профессиональную среду и вести буржуазный образ жизни. Однако это уже первый шаг на пути социального восхождения: если не они сами, то их дети станут леди и джентльменами. Чаще люди становятся буржуа благодаря досто инствам своих отцов, нежели чем своим собственным.
Можно было бы сказать, что свободные профессии являются тем оселком, на котором проверяется принадлежность к классу буржуазии, если мы согласимся с тем, что именно с их помощью некто достигает и поддерживает буржуазный статус. И наоборот, не сумев проявить себя в них, он начинает падение вниз. Наряду с установлением равенства всех перед законом наиболее важным и решающим завоеванием революции1 было упразднение привилегий, связанных с происхождением, и обеспечение равного доступа всех ко всем профессиям.
Однако если буржуазия Нового времени демонстрировала превосходящий другие классы интеллект и культуру, то те, кого с недавних пор стали называть интеллектуалами, должны были бы оформиться в класс, превосходящий буржуазию, или, по крайней мере, — в подкласс, обладающий наивысшим статусом в рамках класса буржуазии. Ничего подобного не происходит. Профессии, предполагающие использование умственного труда, не конституи руют несколько самостоятельных классов и даже один класс. Интел лектуалы остаются частью класса буржуазии, причем имеют относи-
1 Имеется в виду Великая французская буржуазная революция 1789— 1791 гг. — Прим. пер.
420
421
тельно низкий социальный ранг, если они буржуа исключительно в силу интеллектуальности своих занятий. Уважение, питаемое к ним, носит несколько двусмысленный характер: люди наверняка не знают, являются ли эти профессии обычными или престижными, достойными зависти или презрения. О них часто судят, если суж дение не подкрепляется критическим размышлением, с оттенком неприязни и даже снисходительной жалости. Мы восхищаемся, что такие просвещенные люди выполняют такую огромную работу за такое мизерное жалованье. Наше первое побуждение — объяснить выбор ими профессии грубой ошибкой, а то, что они продолжают ей заниматься, — еще большей ошибкой. Затем приходит на ум от дать должное их бескорыстию.
Умственный труд — хотя бы отчасти — действительно бес корыстный труд, потому что те, кто им занимается, получают моральное удовлетворение от затраченных усилий, довольствуясь сравнительно небольшим денежным вознаграждением. Каждый университетский профессор испытывает определенное чувство гор дости при мысли, что оплата его труда не соответствует подлинной ценности его служения. То же самое чувство испытывают и судья, и солдат, и священник. Скромность их финансового положения служит гарантией того, что они не торгуют наукой, правосудием, во инской доблестью или спасением души. Естественно, интеллектуалы остаются буржуа, если они уже буржуа по своим доходам, семейным связям и принадлежности к социальной среде, из которой вышли. Если они стали буржуа только в силу приобретенной профессии, они являются скорее неполноценными буржуа.
Действительно, классовая дифференциация была бы невозмож ной, если бы ее базовыми характеристиками были такие, которые требуют весьма тонкой оценки интеллекта, морального облика или характера. Преимущества классовой принадлежности в том, что ее внешние признаки указывают, хоть и не всегда верно, на те достоин ства представителей класса, которые в иной ситуации остались бы незамеченными. Для буржуазии, которая верит в то, что она элита, и хочет выглядеть как элита, невыносима мысль о появлении еще одной элиты, занимающей вышестоящее положение и похищающей ее преимущества. Она высоко ценит талант, знание и добродетель; она приветствует интеллектуалов. Буржуазия не может отталкивать интеллектуалов, поскольку самим смыслом ее бытия, единственным основанием ее легитимности является ее культурное превосходство. Однако личные достоинства, именно потому, что они личные, явля ются той субстанцией, которая может растворить класс; эти досто инства — постоянная угроза его существованию. Буржуазная среда в
силу жизненной необходимости поддерживает таланты, рождающиеся как внутри, так и вне ее, пытается прибрать их к рукам и отразиться в свете их граней так, чтобы представить их рождение как эманацию собственной сущности, как расцвет ее собственных сил. Если бы лица, занятые интеллектуальным трудом, меняли свое местоположение вну три класса, если бы деятели науки, литературы и искусства, с одной стороны, и бизнесмены — с другой, приобщившись к одним и тем же ценностям культуры, меняли бы, в силу их дальнейшей специализа ции, свое положение внутри класса, буржуазия исчезла бы.
Если быть точнее, превосходство буржуазии не является ни интеллектуальным, ни моральным. Умственный труд оценивается как более почетный в сравнении с физическим трудом, однако еще более почетно в буржуазной среде не трудиться вовсе, а жить на доходы. Из всех интеллектуальных и моральных качеств наиболее высоко ценятся те, которые способствуют умножению состояния. Практический ум, расчетливость, любовь к порядку, экономность, педантизм в делах — вот добродетели, которые культивируются бур жуа. Самые страшные пороки — те, которые мешают нормальному течению бизнеса и отрицательно сказываются на доходах, а именно: нечестность, воровство, махинаторство, обман. Банкротство деклас сирует и лишает уважения даже в тех случаях, когда оно в большей степени является результатом неудачного стечения обстоятельств, нежели чем результатом собственных ошибок. Хорошо известна суровость решений, выносимых судом присяжных по делам, касаю щимся покушений на собственность, и их либерализм в отношении дел, связанных с покушениями на личность. Хотя пороки и осуж даются сурово, когда они приводят к личной катастрофе и потере социального статуса, общественное мнение снисходительно к ним, если они не выходят за рамки допустимого. Буржуа не очень высоко ценит абстрактные идеи, чистую науку и философию, он не любит доктринеров и идеологов и подозрительно относится к слишком об разованным инженерам — хорошим теоретикам, но плохим практи кам. Боязнь идей — характерная черта буржуазного сознания. Буржуа также претит воображение и сентиментальность. Он гордится своим практицизмом и утилитаризмом. К искусству, поэзии, литературе он испытывает лишь умеренный интерес. Правда, это отношение из менилось после того, когда буржуа стали посещать школы искусств. Во время правления Луи Филиппа2 буржуазия упорно сопротивлялась попыткам предоставить избирательные права «высоколобым», что
2 Луи Филипп (1773—1850), французский король в 1830—1848 гг. Февральская революция 1848 г. покончила с монархией Луи Филиппа. — Прим. пер.
422
423
и послужило поводом для революции 1848 года. Позднее буржуазия осознала, что практически весь мир искусства и часть литературного мира находятся вне сферы ее притяжения, как результат того, что она постыдно ими пренебрегала. Возникла мода на изящные искусства и словесность, что могло бы привести к возникновению другой элиты вне класса буржуазии, и элиты лучшей.
Далее, в превосходстве интеллекта и культуры мы не найдем удовлетворительного объяснения разделению общества на классы: подобно доходу профессии ранжируют, но не дифференцируют. Профессии дают практически бесконечный ряд уровней. В госу дарственном и муниципальном аппаратах, в крупных частных кор порациях, будь то сельскохозяйственного, промышленного либо торгового характера, в таких отраслях, как строительство, швейная и пищевая промышленность, труд не только специализирован, но так или иначе интегрирован в иерархии. Внутри множества этих иерархий каждый сможет, не колеблясь, провести демаркационную линию между буржуазными профессиями и массовыми. В целом ранг профессии тем выше, чем с большими интеллектуальными усилиями и большей самостоятельностью она связана, чем шире ее масштаб и чем больший доход она приносит. Данная демарка ционная линия действительно существует: те профессии, которые выше нее, — свободные и буржуазные, те, что ниже, — массовые. Социальная шкала профессий и социальная шкала доходов сами по себе не фиксируют классовую дифференциацию, поскольку они обе непрерывны. Однако шкалы делятся надвое классовой грани цей. Выше этой границы можно обнаружить определенный баланс между различными профессиями или внутриклассовое равенство даже при существующем неравенстве рангов. Такова специфика этой границы. Можно без труда обнаружить, что инженер считает себя вышестоящим по отношению к дорожному рабочему, а судья — по отношению к судебному клерку. Но почему инженер считается вы шестоящим лицом по отношению к судебному клерку, начальником которого он не является и кому не отдает приказания? Почему то же самое происходит в случае судьи и дорожного рабочего? И почему инженер и судья принадлежат к классу буржуазии, а дорожный ра бочий и судебный клерк — к рабочему классу? Почему, наконец, в сфере государственной и муниципальной службы и в частном секторе экономики неравенство рангов, столь ярко выраженное иерархией, не выливается в классовое неравенство? Почему определенные ка тегории людей, неравные в профессиональном отношении, считают себя равными социально?
В континууме профессий, как и в континууме доходов, клас совое неравенство определяется одной-единственной переменной, от которой зависят все остальные: лица свободных профессий и обслуга, умственный труд и физический, высшее образование и профессионально-техническое, инициатива и инертность, коман дование и подчинение и т.д. Это противопоставление — реальный и более чем очевидный факт, прежде всего потому, что обучение свободным профессиям продолжается почти до двадцати пяти лет. Буржуа начинает зарабатывать на жизнь на десять лет позже, чем обычный человек. Как следствие, его должна субсидировать семья. В возрасте двадцати пяти лет молодой буржуа представляет собой человеческий капитал3, который до сих пор не принес прибыли; именно в этом смысле буржуа может быть назван капиталистом. Его преимущества значительны, они намного перекрывают затраты на образование. Стипендии являются действенной помощью буржуа из небогатых семей и способствуют включению в класс буржуазии ода ренных детей из низших классов. Эти категории являются наиболее ценным вливанием в класс буржуазии. Но одних лишь стипендий не бывает достаточно для обучения. Поэтому выходцы из низших классов, как правило, на них не претендуют, поскольку для них они почти бесполезны. Даже в случае продолжительного обучения они явно недостаточны для преодоления классовых барьеров в силу того простого обстоятельства, что в одиночку, за редкими исключениями, через эти барьеры прорваться невозможно. Решающим фактором успеха является семейная солидарность.
Соискателю более высокого социального статуса недостаточно обладать лишь умом, знаниями, одаренностью и другими качества ми, которых требует от него будущая профессия. Он и его семья должны уметь жить в социальной среде, с которой эта профессия связана. В эпоху Второй империи, эпоху, которая известна не только как время правления Луи Филиппа, но и как пик расцвета буржуазии, огромное внимание при продвижении государственных служащих уделялось социальным факторам: характер развлечений, манеры поведения в салоне их и их жен, их родственный клан и родственники жены — все принималось в расчет. Обо всем этом составлялись специальные меморандумы для министерств. Лейте нант, который ел с ножа, вряд ли мог достичь «степеней известных». Республиканское правительство стало обращать на эти детали
3 Обращаем внимание на используемый автором термин «человеческий капи тал». — Прим. ред.
424
425
частной жизни меньшее внимание, хотя в целом класс буржуазии продолжал защищать себя от чужаков, воздвигая хитроумные, по стоянно усложняемые преграды, с тем чтобы преодолеть их могли только те, к кому можно относиться как к равным.
Итак, свободные профессии — это такие профессии, которые предполагают наличие ума, знаний, культуры, характера, авторитета, то есть качеств, имеющих личную значимость. Поэтому они не могут лежать в основе классообразования. Буржуазия присваивает эти ин теллектуальные и моральные качества как органически присущие ей, сопрягает их с внешними характеристиками, чем и конституирует себя как класс. Манера суждения, эмоциональные особенности, стереоти пы поведения, словом, буржуазные нравы могут быть восприняты как стремление буржуазии поддержать мнение, что выдающиеся личные качества естественным образом характеризуют лишь ее представи телей и очень редко обнаруживаются вне ее классовых границ.
Рэндалл Коллинз
Рэндалл Коллинз (род. в 1941 г.) — известный американский социолог нового поколения, специализирующийся в области соци ологии конфликта. Профессор социологии Университета Пенсиль вании. Один из наиболее часто цитируемых авторов в американской социологической литературе.
Родился в семье американского дипломата, в связи с чем жил в разных странах. В том числе в возрасте 8—9 лет жил в Москве, в Останкино. Университетское образование получил в Гарварде. При выборе профиля образования долго колебался между худо жественной литературой, психологией и социологией, но, в конце концов, избрал социологию как предмет своих интересов. После Гарварда продолжал учебу в Беркли (Калифорния), где в 1969 году защитил диссертацию по социологии.
Своими учителями считает Т. Парсонса, Р. Бендикса, Г. Блу-мера, И. Гофмана, Г. Гарфинкеля. Социологию определяет как общую науку о социальных интеракциях, пронизывающих все уровни социальной реальности: от макроуровня через мезоуровень до микроуровня. Область исследовательских интересов весьма разнообразна: социологическая теория; макроисторическая соци ология (в том числе геополитика); микросоциология; социология культуры; социология конфликта (в особенности конфликт с при менением насилия). Во всех этих областях имеются публикации, в том числе работы монографического характера. В 1980 г. на основе
геополитического анализа ситуации в мире пришел к выводу о не избежном распаде СССР. Этот прогноз был сделан в нескольких докладах в ведущих университетах США, но тогда он не привлек внимания научных кругов.
Наиболее известными работами Р. Коллинза являются «Соци ология конфликта» (1975), «Веберианская социологическая теория» (1986, в эту работу вошел упомянутый выше прогноз); «Социология философий» (1998, имеется перевод на русский язык Н.С. Розова и Ю.Б. Вертгейм, Новосибирск, 2002).
В настоящей Хрестоматии впервые на русском языке дан пере вод одного из разделов «Социологии конфликта» (1975). Эта работа была написана Р. Коллинзом, чтобы показать, что общая теория кон фликта выходит за пределы политических различий и разногласий, которые разделили между собой марксизм, веберианство и другие направления в современной социологии. С точки зрения автора, тео рия конфликта работает в социологии как на макроуровне (К. Маркс, М. Вебер), так и на микроуровне (И. Гофман). Идеи Дюркгейма, в особенности его теория ритуала, имеют прямое отношение к объ яснению функционирования конфликтов на микроуровне. Эта те ория и модель «авансцены и закулис» Гофмана дополняют друг друга. Господствующие классы создают идеологическую авансцену или культуру, в то время как подчиненные классы формируют со противление в виде «культуры закулис». Публикуемый раздел дает достаточно ясное представление о стиле мышления Р. Коллинза, который характеризуется стремлением к теоретическому синтезу.
Публикуемый раздел дает ясное представление о способе синтеза основных методологических установок, разработанных марксизмом, вебериантством и феноменологической социологией. Основа этого синтеза состоит не столько в признании плюрализма, сколько в определении специфики тех областей социального пространства, которые исследуются на основе каждого из направлений. С точки зрения Р. Коллинза, именно социология конфликта содержит в себе наибольшие возможности для современного теоретического синтеза. В приведенном разделе он демонстрирует возможности разработанной им теории на примере социальной стратификации. Его подход демонстрирует актуальность конфликтной традиции в социальных науках, в особенности — конфликтогенных концепций стратификации, рассматриваемых в базовом пособии учебного комплекса (глава 13).
A3.
426
СТРАТИФИКАЦИЯ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ТЕОРИИ КОНФЛИКТА*
Любая последовательная теория стратификации внушает ува жение. Стратификация затрагивает множество аспектов социальной жизни — богатство, политику, карьеру, семью, клубы, общности, стили жизни и т.д. Поэтому любая модель стратификации, связывая все эти явления вместе, не может не занять выдающееся место в со циальной теории. <...>
Вот уже более века две величайшие соперничающие теоре тические системы — марксизм и функционализм, остаются с нами. Третья модель — модель Макса Вебера — с самого начала используется как своего рода наблюдательный пункт, из которого просматриваются недостатки двух первых моделей. Все это ставит перед нами непреходящую задачу: построить более мощную объ ясняющую систему. Классическая марксистская модель при всей важности экономических различий, на которых она сосредоточена, предлагает лишь монопричинные объяснения для многопричин ного мира. Все это приводит к тому, что мы либо избираем несо стоятельную стратегию объяснения всех прочих условий через их соотношение с условиями экономическими, либо мы вынуждены оставить их вообще без объяснений...
В схематическом варианте Маркс утверждает:
- Исторически определенные формы собственности (рабство, феодальное землевладение, капитализм) поддерживаются силой го сударственного принуждения. Следовательно, классы, образовавши еся благодаря распределению собственности (рабы и рабовладельцы, крепостные и господа, капиталисты и рабочие), противостоят друг другу в борьбе за политическую власть, которая поддерживает их доступ к средствам существования;
- Эффективность борьбы классов за их собственные интересы определяется материальными ресурсами; это, прежде всего, условия мобилизации, которые представляют собой совокупность взаимос вязанных переменных, обеспечивающих связь между классом и политической властью;
- Другие материальные условия — средства интеллектуального производства — определяют, какие из интересов смогут быть ар-
* Цит. по: Collins R. A Conflict Theory of Stratification // Four Sociological Tradi tions, Selected Readings. New York-Oxford, 1994. P. 109-132. Пер. А.Г. Здравомыслова. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 13 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
тикулированы и получат выражение в виде идеи и, следовательно, станут доминировать в идеологической сфере;
Во всех этих случаях Маркс интересовался, прежде всего, про блемами детерминации политической власти, а те вопросы, которые можно было бы отнести к «теории стратификации», интересовали его лишь косвенным образом...
Эти принципы марксизма — с некоторой модификацией — со ставляют основу конфликтной теории стратификации.
Что касается Вебера, то его можно рассматривать как иссле дователя, развивающего эту линию анализа: то понимание кон фликта, к которому пришел Маркс, он делает еще более сложным, показывая, что факторы, включенные в мобилизацию и «интеллек туальное производство», аналитически не совпадают с собствен ностью. Поэтому Вебер пересматривает основания конфликтов и расширяет список ресурсов... Он обнаружил несколько различных форм конфликтов собственности, имеющих место в пределах одного общества. Это означает, следовательно, что Вебер показал многомерность классовых различий. Вместе с тем он разработал принципы организационного взаимодействия и управления, вы явив их самостоятельное значение. Благодаря этому он добавляет к теории конфликта теорию организации в качестве еще одной сферы конфликта интересов. На сей раз речь идет о внутриорга-низационных группировках. Он подчеркивает, что насильственное принуждение со стороны государства аналитически первично по отношению к экономике. Таким образом, центр внимания пере мещается на проблему контроля над материальными средствами насилия...
Что касается Э. Дюркгейма и даже И. Гофмана, то они углубля ют наше знание механизмов эмоционального производства, однако это они делают в рамках веберовского варианта теории конфликта. Для Вебера наиболее важным остается то, что эмоциональная со лидарность не подменяет конфликт; наоборот, эта солидарность является оружием, которое используется в конфликте. Кроме того, эмоциональные ритуалы могут быть использованы для утверждения доминирования внутри группы или организации...
С позиции этой аналитической версии Вебера, включающей в себя соответствующие принципы, предложенные Марксом, Дюрк-геймом и Гофманом, мы можем перейти к разъяснению теории стратификации. Очевидно, что существует неисчислимое количество видов стратификации обществ. Наша цель состоит не в их класси фикации, а в установлении совокупности причинных принципов,
428
429
лежащих в основе этих различных эмпирических комбинаций. Мы сосредоточим наши усилия на том, чтобы создать орудие теоре тического анализа, какова бы ни была сложность применения этих орудий к общественной жизни.
Основное положение теории конфликта состоит в том, что человек есть общественное и в то же время склонное к конфликту животное. Почему существует конфликт? Прежде всего, конфликт существует потому, что при любых взаимодействиях в качестве потен циального ресурса может быть использовано принуждение, опирающе еся на силу... Утверждая это, мы ни в коей мере не присоединяемся к идее прирожденного стремления к господству. Что мы знаем твердо, так это то, что подвергаться принуждению — это всегда неприятный опыт. А это значит, что любое использование принуж дения — даже в малейшей степени — вызывает конфликт в форме антагонизма по отношению к доминирующей группе. Добавьте к этому и то, что насильственное принуждение, особенно в том виде, как оно представлено государством, используется для того, чтобы одним дать экономические блага и эмоциональное удовлетворение, а других этого лишить! На этом основании мы приходим к выводу, что возможность использования принуждения в качестве ресурса приводит к тому, что конфликт распространяется на все общество. Одновременное существование эмоциональных оснований соли дарности — а это, как подчеркивал Дюркгейм, вполне может быть основой сотрудничества — лишь усиливает групповую дифферен циацию и вводит в действие дополнительные тактические ресурсы, используемые в этих конфликтах.
Этот способ рассуждения может быть перенесен и в область социальной феноменологии. Каждый индивид стремится повы сить свой субъективный статус в соответствии с ресурсами, которые доступны ему и его соперникам. Это — общий принцип, который проясняет множество конкретных ситуаций. При этом я имею в виду, что субъективный опыт человека является ядром социальной мотивации, что каждый человек конструирует свой собственный субъективный мир и себя в этом мире. Но эта сконструированная реальность осуществляется, прежде всего, посредством общения, реального или вымышленного, с другими людьми. Следовательно, люди держат ключи идентичности друг друга в своих руках. Эти ут верждения неудивительны для тех, кто знаком с работами Джорджа Герберта Мида и Ирвина Гофмана...
Основные выводы, следовательно, могут быть сформулированы в трех тезисах:
люди живут в субъективных мирах, сконструированных ими самими;
«другие» — окружающие люди — дергают за струны, которые контролируют субъективный опыт этого человека;
поэтому конфликты очень часто возникают по поводу кон троля.
Жизнь — это главным образом борьба за статус, и в этой борьбе никто не может позволить себе забыть о власти тех, кто его окружает. Если мы согласимся с тем, что каждый использует доступные ему ре сурсы для того, чтобы добиться помощи от других, сохраняя при этом свое лицо наилучшим образом, то мы получим ведущий принцип для понимания всего многообразия вариантов стратификации.
Основные принципы анализа конфликта могут быть применены к любой эмпирической области, и прежде всего к теории стратифи кации. Это особенно справедливо по отношению к современным обществам, где следует учитывать сложный характер социального взаимодействия и комплексность причин в каждом конкретном случае. Эти факторы можно упорядочить с помощью принципов теории конфликта...
Из всей совокупности переменных, влияющих на стратифика цию, наиболее распространенными являются ситуации, связанные с профессией.
Влияние профессий на классовые культуры
Профессии (occupations) для людей — это способ оставаться ,» живыми. Отсюда их фундаментальная важность. Профессии фор мируют различия между людьми; и дело не только в том, что работа имеет существенное значение с точки зрения выживания, но и в том, что в этой необходимой сфере жизни людей складываются их разные отношения друг с другом. Профессии, далее, — основной базис классовых культур; а эти культуры, в свою очередь, наряду с материальными ресурсами внутреннего взаимодействия, являются механизмами, организующими классы в виде сообществ, то есть в качестве своего рода статусных групп... Сложность некоторой си стемы классовых культур зависит от того количества переменных, которые мы можем обнаружить в соответствующих профессиях. В порядке убывания по степени важности это, во-первых, отношения господства, во-вторых, позиция в сети взаимодействий и, в-третьих, некоторые дополнительные переменные, включая физический ха рактер работы и производимый размер богатства.
430
431
Отношения господства
Не подлежит сомнению тот факт, что наиболее существенное различие между рабочими ситуациями — это включенные в них властные отношения (то, как люди отдают или исполняют прика зы). В мире работы группы профессий — это, по сути дела, классы, отличающиеся друг от друга объемом власти. Утверждая это, я при нимаю модификацию марксистской теории, предложенную Ральфом Дарендорфом. Маркс рассматривал собственность как властные отношения par excellence. Граница между обладателями собствен ности и не имеющими ее обозначает решающий разрыв в классовой структуре; а изменения различных видов собственности — рабы, земля, промышленный капитал — определяют различия историче ских эпох. Но, несмотря на то, что классовые различия, основанные на собственности, в определенные периоды истории на самом деле могут быть наиболее острыми, двадцатый век показал, что и иные типы власти могут быть не менее важны...
Макс Вебер определял власть как способность обеспечить согла сие в противовес чьему-либо желанию поступать иначе. Это не един ственное определение понятия «власть», но оно наиболее эффективно в том случае, если мы ищем способы объяснения взглядов, мировоз зрения людей (people's outlooks). Существует власть, подобная власти строителя над неодушевленными предметами; или власть, подобная власти ученого над идеями и словами; или власть того, кто планирует и влияет на будущие события. Но поскольку взаимодействие людей является обозримой частью «социальной причинности» в целом, постольку социальная власть, непосредственно воздействующая на чье-либо поведение, состоит в том, что один человек отдает приказы или распоряжения другому. Эта власть влияет на поведение и того, кто отдает приказы, ибо он/она берет на себя некую ответственность, он мыслит определенным образом, и речь его должна состоять из особых конструкций. Власть влияет и на поведение тех, к кому об ращено приказание, даже если они не способны воспринять то, что им приказано, и, тем более, выполнить его. Но они принимают, как минимум, одну вещь — они смиряются со своей позицией перед лицом того, кто отдает им приказы; они принимают по отношению к этому человеку подчиненное положение, хотя бы на этот самый момент. Одно животное у ног другого — вот архетипичная ситуация организационной жизни и формирования классов и культур.
Ситуации, в которых осуществляется властное воздействие, являются ключевыми в профессиональной жизни. Эти ситуации вли-
яют на всех, поскольку никто не может избежать профессиональной деятельности. На этом основании выделяются три главных класса: те, кто принимает приказы нескольких людей или вообще не принимает ничьи, но отдает приказы многим; те, кто подчинен некоторым людям, но может командовать другими; и те, кто лишь подчиняется приказам. Вполне понятный континуум от высшего к среднему и к рабочему классам соотносится с этим измерением...
Сети профессиональной коммуникации
Другое измерение профессиональных структур исходит из объ ема и разнообразия персональных контактов. Политик вынужден встречаться с разнообразными аудиториями, а короли ощущают трепет окружающей их толпы, в то же время фермер-арендатор или слуга редко когда видят какое-то новое лицо, а рабочий регулярно общается в основном со своим начальником и с постоянным кругом семьи и друзей. Больший космополитизм высших профессиональ ных кругов является важным ключом к пониманию их кругозора. Космополитизм часто ассоциируется с властью, так как власть — это способ поддерживать отношения с довольно большим количеством людей, привлекая их на свою сторону против кого бы то ни было. Но связи (communications) — это также отдельная переменная, как мы можем убедиться на примере профессий, включающих в себя даже большее число контактов, чем у людей власти. Это продавцы, работники сферы развлечений, интеллектуальной сферы и вообще люди свободных профессий. Эта переменная играет роль в горизон тальных отношениях внутри классов, и в их сложных внутренних иерархиях (напр., в свободных профессиях, или в интеллектуальном мире), которые стратифицируют целые сектора в большей степени, чем их реальная способность отдавать приказы...
Этот подход позволяет понять, что не только исторические эпохи, но и специфическая профессиональная среда меняется в силу воздействия этих факторов, и, следовательно, сама эта среда вырабатывает различные виды культурных объектов и персональ ных лояльностей...
Общая характеристика классовых культур
Выражение «высший класс» используется по отношению к та ким людям, которые распоряжаются очень многими, при этом сами они мало с кем считаются. Существует много способов добиться этой завидной позиции. Предводители армий завоевателей и их на следники оставались командующими на протяжении всей истории;
432
433
некоторые из них все еще живут в своих оптифундиях в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии. Другой способ попасть в эту ка тегорию — стать главой правительства или оказаться близко к этой позиции; еще один — войти в круг наиболее влиятельных бизнесме нов в индустриальном обществе. На практике власть в бизнесе все в большей мере означает вовлечение в финансовые интересы; в то время как рядовые руководители фирм ведут достаточно рискован ное существование, независимое от финансового сообщества...
Чем же определяется мировоззрение высшего класса? Преж де всего, здесь играет роль продолжительность их нахождения во властной позиции. Ощущать готовность к подчинению становится смыслом жизни; а неподчинение рассматривается в этой среде как не что немыслимое. Уверенность высшего класса, его холодный расчет, как бы врожденное высокомерие — таков результат. Высший класс всегда выполняет задачи арбитра, он представляется судом послед ней инстанции, по крайней мере до тех пор, пока они могут убедить в этом других людей. Итоговая установка, формирующаяся на этой основе — обдуманность действий и уверенность в окончательном ре шении вопроса. Представитель высшего класса — человек, наиболее преданный своей организации, ибо он получает от нее наибольшее вознаграждение; кроме того, он отдает приказы и ощущает готов ность к подчинению именно как член организации. Более того, он сам является организацией в большей мере, чем кто-либо еще; сеть властных отношений, связывающая подчиненных вместе, не была бы связана вообще, если бы он не связал ее сам. Это можно уподо бить армии, которая разваливается не столько из-за многочисленных потерь, сколько из-за неспособности генерала собрать ее осколки воедино. Независимо от того, является ли образ организации рели гиозным, политическим или светским, высший класс верит в этот образ в наибольшей степени. Их философия тем не менее является мирской на практике; они ничего не могут приобрести в результате фундаментальных изменений, и у них нет «базовых» неудач или не достатков, стимулирующих их скромность или фанатизм.
Все это следует из того, что эти люди отдают множество при казов, а получают очень мало. Некоторые побочные результаты возникают и вследствие социальных контактов и богатства высшего класса. Представители высшего класса находятся на вершине наи более распространенной организационной сети коммуникаций. Это является истиной более или менее по определению, так как власть над людьми есть вид манипулирования человеческими се тями. Это значит, что представитель высшего класса является по
необходимости общительным. В то же время мы видим, что этот человек вызывает трепет или благоговение у подчиненных, он ис полнен самоуважения и чувства собственного достоинства, ведет себя разумно. В результате возникают жестко формализованные коды этикета, способы, с помощью которых властители имеют дело с другими, не нанося ущерб престижу собственной позиции. Акцент на форму ради самой формы и уважение к традициям под держивают друг друга в данной ситуации. Обладание наибольшим богатством, — а оно сопутствует положению во власти, поскольку власть может предоставить все или почти все — создает возможность для людей высшего класса тщательно заботиться о собственном весьма сложном имидже. Дорогостоящие вкусы в одежде, жилье, еде и других принадлежностях становятся частью властного антуража. Другая сторона этого имиджа — идеал великодушия по отношению к нуждающимся, который хотя бы в принципе смягчает высоко мерие высшего класса. Это вполне соответствует патерналисти-ческой рационализации господства, укрепляя их церемониальное лидерство в сообществе, которое обходится сравнительно недорого и дает довольно высокую отдачу благодаря упрочению статуса и дополнительным гарантиям их власти.
Охарактеризованное мировоззрение проявляется тем явственнее и четче, чем более постоянно и систематично человек сталкивается с ситуациями неоспариваемого подчинения. Хорошо защищенные магнаты бизнеса, подобно наследственным монархам, сталкиваются в своей жизни с этим чаще, чем незащищенные политики в системе состязательной демократии. Чем сильнее человек объединяется с другими, будь то семья или друзья, испытавшие точно такие же ситу ации, тем стабильнее культура. Вебер предположил, что периоды бы строй смены властных отношений ведут к распаду культуры высшего класса на ее основные элементы. А это, прежде всего, способность держать в страхе других, энергия командования, самоидентификация с идеологической рефлексией организации. С прошествием времени появляются утонченные манеры, дух самодовольства, разрабатыва ются сложные системы взаимного признания, поддерживаемые с помощью сигналов материального порядка.
Второй основной класс состоит из функционеров (исполнителей). Это средние классы, которые занимают подчиненное положение по отношению к одним и командное положение по отношению к другим. По сути дела, сам термин «средний класс» не очень жестко охватывает огромное разнообразие ситуаций. Так же как «высший класс», принадлежность к которому определяется тем, что почтитель-
434
435
ность к ним испытывают многие, а сами они считаются с весьма огра ниченным кругом людей. «Высший класс» включает в себя и крупных землевладельцев, и индустриальных магнатов в маленьких городах, и действующих императоров, и крупных финансистов. Что касается «среднего класса», то он включает в себя людей, занимающих до вольно высокие позиции в административной иерархии, равно как и клерков, и администраторов самого низкого уровня. Здесь мы имеем дело с континиумом. На одном полюсе мы имеем «высший средний класс» — функционеров, которые имеют дело только с другими функ ционерами, или же формально независимых крупных бизнесменов, или профессионалов, которые зависят от хороших отношений с банкирами, клиентами, поставщиками и партнерами. На другом по люсе — «низший средний класс» — администраторов первой линии, тех, кто дает распоряжения только тем, кто уже не отдает вообще никаких распоряжений никому, то есть тем, кто находится на самой низшей границе в системе властных отношений.
«Низший средний класс» — наиболее отличительный тип. Вебер определил его религиозные взгляды как аскетичные, мора лизирующие, ориентированные на сообщество, респектабельные, уважающие упорный труд. В доиндустриальных обществах Вебер рассматривал этот класс как состоящий, прежде всего, из незави симых ремесленников, среди которых и родилось христианство в городах Римской империи. Те же самые общие черты могут быть обнаружены у представителей современной мелкой буржуазии — не значительных конторских служащих, мелких бизнесменов и неза висимых квалифицированных рабочих. Вебер объяснял их мировоз зрение, исходя главным образом из характера рабочей ситуации, в которой достижение успеха кажется возможным только благодаря постоянной самодисциплине. Без сомнения, то страстное рвение, с которым представители «низшего среднего класса» отстаивают свою респектабельность, имеет прямое отношение к соседствующему дур ному примеру, исходящему от любви к удовольствиям (гедонизму), столь характерной для рабочего класса.
Причины такого положения дел могут стать яснее при рассмотре нии межличностных отношений. Мелкий буржуа имеет определен ную долю в системе организационной власти, как бы незначительна она ни была. Например, мелкий служащий крупной организации имеет все основания чувствовать свое превосходство по меньшей мере над некоторыми, при условии что он воспринимает собственную роль с чувством ответственности. В качестве компенсации за почтитель ность, которую он должен испытывать по отношению к начальству,
человек, выполняющий для этого начальства самую черную работу, может требовать уважения от подчиненных, не имеющих никакой власти вообще. Но эти последние располагаются вне сферы властных отношений, и, следовательно, у них нет никаких оснований иденти фицировать себя с властью. Мелкий буржуа ведет, таким образом, са мую тяжелую повседневную классовую войну. Наименее уверенный в своем собственном авторитете и в наибольшей степени вынужденный оставаться на острие разделения «властных классов», индивид иден тифицирует себя с ценностями организации, ее респектабельностью и авторитетом самым жестким образом. Ограниченная правилами «бюрократическая личность», обладающая весьма незначительной властью в любом деле, не понимающая широких задач организации, которые воспринимаются только теми, чьи обязанности определены в наименьшей мере, является функциональной. По существу, тот же самый образец имеет место и среди мелких бизнесменов и «кустар ных» производителей, стремящихся к тому, чтобы любой ценой от делить себя от клиентуры, которая оказывается лишь немного беднее их самих. Меньшим диапазоном контактов и более скудным доходом «низшего среднего класса», в сравнении с «высшим средним клас сом», объясняется недостаток у них космополитизма, утонченных манер и безупречного вкуса.
Более высокие слои среднего класса располагаются по своим культурным стандартам между жесткой и безвкусной респектабель ностью низшего среднего класса и самодовольными претензиями на аристократизм высшего среднего класса. Вообще, весь средний класс выделяется от тех, кто ниже его, своим промежуточным положением в системе коммуникаций большого общества; рабочий класс состав ляет набор небольших анклавов в большом сообществе; в то время как высший класс занимает центральные позиции. Низший средний класс находится в кругу этих более широких связей; высшие слои среднего класса становятся по мере возвышения более сознатель ными в организационном плане, более космополитичными, более вовлеченными в формализованное общение и дела сообщества. Также имеет место континуум вкусов и манер — от склонности к грубым удовольствиям и явного аскетизма низшего среднего класса, к возрастающей дороговизне вкусов и тонким манерам, которые высший средний класс заимствует от элиты.
Те, кто имеет относительно устойчивые рабочие места в основа ниях экономики, характеризуются своей профессиональной культу рой. Они — почти исключительно подчиненные. Так как они не дают распоряжения от имени организации, то они и не идентифицируют
436
437
себя с ней. Часто они выступают ее оппонентами (identify against it), а еще чаще они проявляют безразличие по отношению к идеалам, которые выдвигает их начальство.
Культура рабочего класса локальна, цинична и ориентирована на непосредственное настоящее. Они не включены в организаци онные коммуникации и в то же время понимают, что их начальство использует контроль над информацией для оправдания своего господства. Рабочие воспринимают мир с агрессивной личностной точки зрения.
Абстрактная риторика более космополитичного начальства вызывает у них недоверие. Единственной точной информацией является информация о том, что делают уже известные им персо ны. Точка зрения рабочих в значительной степени ограничена тем, что физически находится в их поле зрения и касается их непосред ственного круга общения. Таким образом, мы находим, что рабочие стремятся ограничить свой круг общения пределами собственной семьи и кругом друзей детства. Космополитизм среднего класса, характеризующийся участием в политических, социальных и благо творительных организациях, в среде рабочих не наблюдается, равно как и образцы общения, когда иностранцев приглашают в дом на обед или на вечеринку. Такие стандарты присущи обычно высшему и высшему среднему классам. Ценности рабочего класса, как и цен ности обычных людей, подчеркивают добродетели их собственной жизненной ситуации. Они включают в себя уважение к физической выносливости, верность в дружбе, мужество и осторожность по от ношению к иностранцам и начальству...
В культуре рабочего класса их собственная жизнь расценива ется как трудная и непредсказуемая, в которой можно планировать только ближайшее будущее. Нужно быть готовым к тому, чтобы схватить момент радости в жизни, когда представится такая воз можность, и переносить длительные периоды неизбежных лишений. Во всех отношениях культура индустриального рабочего класса не отличается от культуры крестьян и фермеров. Вебер характеризует обе группы исторически как по существу мирские в религиозном отношении. В этих группах никогда не проявлялись склонности к моралистическим и аскетическим религиям. Здесь признаются ре лигии, которые позволяют отмечать периодические события жизни шумными праздниками. Религия здесь весьма близка к магии; она позволяет верить в исцеление с помощью обрядов и в приметы, предсказывающие удачу и будущее. Наблюдаются и иные спосо бы использования религиозных церемоний ради мирских целей
и эмоциональной разгрузки. Сельские языческие религии, с их ежегодными фестивалями и обрядами, посвященными обильному урожаю, свадьбам и похоронам, как бы продолжаются в развлечениях индустриального класса, связанных с силовыми (или по крайней мере высоко активными) спортивными состязаниями, периоди ческими выпивками, сопровождающимися дракой. В отличие от морализаторства низшего среднего класса, равно как и озабоченных «общественным мнением» высшего и высшего среднего классов, мужская культура рабочего класса позволяет проявлять открытый интерес к сексу. При этом она характеризуется жестким двойным стандартом, предполагающим контроль со стороны мужчины над женами, сестрами и дочерями, и в то же время свободное общение мужчин с проститутками и незамужними женщинами. Эмоциональ ный тон характеризуется несдержанностью, будь то в драке или на празднике. Работа рассматривается как неизбежное зло.
Наконец, культура низшего класса построена на мировоззрении людей, не имеющих постоянных контактов с крупными организа циями. Это временные чернорабочие, хронические безработные, нищие, изгои. В литературе широко обсуждался вопрос, а может ли этос низшего класса восприниматься как культура вообще? Ведь главная особенность жизни низшего класса — недостаток сильных межличностных связей и устойчивых групп, которые могли бы со хранять и поддерживать культуру. Не вдаваясь в терминологию, мы можем охарактеризовать мировоззрение (outlook) низшего класса. По сути дела, это — аморальное и индивидуалистическое отношение каждого человека к себе. Правила честного поведения, подавление импульсов к насилию, ограничения по отношению к таким слабо стям, как алкоголизм или употребление наркотиков, не имеют или имеют очень слабое влияние в социальных совокупностях (social aggregates), которые не образуют устойчивых групп. Исторический обзор Вебера отражает это наилучшим образом, когда он обращается к описанию рабов, которых он характеризует как людей, не имеющих верований. У них лишь на короткое время возникают приливы веры в тысячелетнее царство, фантазии и чувственный страх по поводу неизбежного разрушения социального порядка.
Достаточно очевидно, что культуры этих классов (высшего класса, среднего класса, рабочего класса, низшего класса) — это идеальные типы, своего рода контрольные точки в некоем конти нууме. И даже это является упрощением, поскольку на самом деле существует несколько различных измерений, в соответствии с кото рыми может изменяться профессиональный опыт людей. Мы имеем
438
439
дело с индивидуумами, каждый из которых может находиться в своей собственной ситуации. «Классы» — всего лишь удобный способ обсуждения. Главные профессиональные различия связаны с рас пределением времени, которое, во-первых, расходуется на то, чтобы оказывать почтение другим и испытывать уважение по отношению к себе, и, во-вторых, на соответствующие виды коммуникации. Пер вая линия в распределении времени делает индивида достойным и самонадеянным, представительным и угодливым или же циничным и защищающимся в зависимости от того, какое место он занимает в иерархии власти: он только распоряжается, распоряжается сам и выполняет распоряжения других одновременно или он только вы полняет распоряжения других.
Вторая переменная связана с коммуникативностью. Она опреде ляет, будет ли человек космополитичным и церемониальным или локально ориентированным и лишенным утонченности.
Третья главная переменная — доход: чем больше доход, тем в большей степени человек озабочен утонченностью, которая может быть куплена на эти средства. Это важно еще и потому, что это имеет тенденцию определять, кто с кем может общаться. И благодаря этому как бы сшивать вместе культуры классов через группы общения.
Можно обдумывать вопрос о различных комбинациях этих переменных и о расширении их перечня. Например, чем отчетливее выражено принуждение (coercion) при передаче распоряжений, тем заметнее образцы достоинства и респектабельности или готовности к защите, проявляющиеся на трех главных классовых уровнях соот ветственно. Это объясняет некоторые различия в окраске отношений между традиционными обществами с их вездесущей военной силой, с одной стороны, и наиболее индустриальными обществами, в кото рых откровенное принуждение уменьшилось, с другой стороны...
<...> Масштаб и структура социальных коммуникаций создает вторую сеть детерминант, определяющих индивидуальные взгляды и поведение.
Взаимный надзор. Чем в большей мере человек испытывает физическое присутствие других людей, тем больше он усваивает культуру данной группы и тем больше он ожидает соблюдения пра вил поведения от других. И, наоборот, чем меньше человек окружен другими людьми, тем в большей мере его установки сугубо индиви дуалистичны и сосредоточены только на самом себе.
Космополитанизм. Чем более разнообразны коммуникации, в которые вовлечен человек, тем в большей мере он развивает абстрактные, релятивистские идеи и привычку продумывать от-
440
даленные последствия. И, наоборот, чем менее разнообразны ком муникации, тем в большей мере мысли человека сосредоточены на конкретных людях или на конкретных вещах, на краткосрочных обстоятельствах...
Эти два принципа — взаимный надзор и космополитанизм — де лят дюркгеймовское представление о социальной сплоченности на несколько составляющих. Первый принцип имеет огромное множество разветвлений: от различий в воспитании детей, где есть постоянный надзор за ними или где они остаются без присмотра, до различий в общем этосе сообществ, как в рамках нашего собствен ного общества, так и на всем протяжении истории. Этот принцип может пересекаться со всеми переменными в структуре власти, хотя часть различий в профессиональной культуре существует благодаря недостаткам в организации надзора, а также благодаря большому многообразию контактов на высших профессиональных уровнях.
Эти принципы помогают также объяснить культуры двух про фессиональных «классов», о которых ранее не говорилось. Одна из них — культура низшего класса, людей, работающих эпизоди чески и занимающих позиции простого исполнения. Их культура, соответственно, характеризуется крайней формой аморального индивидуализма, проистекающего из комбинации наиболее низких показателей в области авторитета, надзора и космополитанизма. Другой профессиональный «класс» состоит из артистов, интеллек туалов и других одиноких волков, которые относятся к другим как к равным или даже как к главным (при достаточном количестве денег или известности). Их культура характеризуется высоким уровнем эгоцентризма и нонконформизма, но она формируется с позиций (по меньшей мере, воображаемого) контроля над социальным ми ром, это своего рода творческая мания величия. Интеллектуалы, будь они изолированы или нет, занимают относительно высокие позиции в системе очень сложных коммуникаций, которые таким образом становятся для них основным ценностным стандартом. Поэтому интеллектуалы оказываются на высокой позиции на шкале космополитанизма, но в наиболее низкой позиции по критерию надзора. (Поскольку интеллектуальные поиски предполагают работу в одиночку.) Таким образом, это культура характеризуется такими свойствами, как высокомерие, отсутствие формализма, индивиду ализм, релятивизм.
Огромное разнообразие коммуникаций может происходить в результате общения или переписки с большим количеством различных людей, что и имеется в виду, прежде всего, когда говорят о «космопо-
441
литизме»; или это может происходить оттого, что человек постоянно получает новые сообщения от людей, которых он регулярно видит. Исполнители высокого уровня и носители интеллектуальных профес сий попадают во вторую категорию, даже если они функционируют внутри однородной сети знакомых. Результаты примерно одинаковы в обоих случаях: это те стороны культуры верхнего среднего класса и высшего класса, которые делают людей утонченными, думающими достаточно абстрактными категориями и в долгосрочной перспек тиве. Эта переменные помогают объяснить, почему в течение всей истории было так много различных культур высших классов. Сравни тельно изолированный сельский землевладелец или даже племенной вождь, при всем подобострастии, которое они встречали, действовал в среде, которая ничего общего не имеет с сетью коммуникаций, ис пользуемых сегодняшним бизнесменом или политиком.
Власть и социальная сплоченность проявляются а различных сферах жизни: в работе, политике, домохозяйстве, совместном от дыхе, передвижении на определенной территории. Система взглядов индивидов формируется на основе всей совокупности опыта во всех этих областях...
С точки зрения стратификационных принципов, сформулиро ванных выше, этничность выводится с самого начала из культуры сообществ с определенной профессиональной, политической, хозяйственной и рекреационной структурами. Это является при чиной начальных различий. Миграции или завоевания меняют по следовательность переменных, воздействующих на мобилизацию этих сообществ vis-a-vis друг другу, так как каждая группа, перво начально различимая географически, объединяется совместным обладанием общей культурой. А ее внутренняя сплоченность, кроме того, является мощным орудием, которое может быть использовано в борьбе с другими группами за власть и экономическое положение. Эти внекультурные цели конфликта опосредуются культурной орга низацией, которая в принципе не совпадает с действующей линией классовой дифференциации, а что касается экономических и по литических антагонизмов, то они работают на усиление этих линий ассоциативных включений и исключений...
Заключение
Возможные влияния на человеческое поведение исключительно разнообразны. В таком обществе, как современная Америка, где нет явно выраженного политического доминирования и количество раз личных организаций и групп огромно, направления контактов в тече-
ние человеческой жизни, или даже в течение нескольких дней, могут быть необычными. Нас не должно удивлять, что в каждом человеке есть нечто уникальное. В других обществах разнообразие меньше. В некоторых случаях, возможно в будущем, контакты увеличатся.
Но наша цель в данном случае состоит не том, чтобы вос хищаться многообразием, а в том, чтобы объяснить поведение с точки зрения комбинации нескольких относительно простых принципов. Читатель может проверить эти принципы на тех, кого он знает, и выяснить, насколько хорошо объяснена здесь субъек тивная реальность. Профессиональная карьера в рамках небольших бюрократических градаций в армии; семейные связи преуспеваю щих фермеров северной Европы в деревнях, которые до сих пор управляются земельной аристократией; глава патриархального до мохозяйства с женой, которая сидит дома с покорными и упрямыми детьми; уважаемый гражданин маленького американского городка с самодовольно скучным протестантским собранием; дружеские контакты, ограниченные кругом родственников, при этом все они происходят из тех же самых европейских сообществ и занимаются профессиями низшего среднего класса, — все эти примеры форми руют устойчивое мировоззрение осторожного человека, уважающего власти и живущего амбициозными надеждами на своих детей, на следующего упорядоченный и банальный мир, которому угрожают только молодежные культуры, в которых он никогда не принимал участия. Это описание мира старого человека. В разных точках его жизненного пути, конечно, воздействующие влияния могли чем-то отличаться, и более пристальный взгляд на его жизнь может показать, что двигало им в каждый данный момент. Этот пример помогает проверить мою теорию; аналогичная сеть объясняющих категорий помогает мне понять самого себя. В той мере, в какой социология становится мощной теорией, она должна освещать — все с большей уверенностью — жизнь тех, кто находится вокруг нас.
4.4. Управление, политика
Альфред Маршалл
Сведения об Альфреде Маршалле даны в настоящей Хресто матии перед его текстом «Желания в их отношении к видам дея-ельности» (см. раздел 2, подраздел 2.2). Ниже впервые на русском зыке приведена еще одна глава его основной работы «Принципы экономической науки» (1889).
442
443
Мы включаем этот отрывок в Хрестоматию для того, чтобы проиллюстрировать, как оценивалось и анализировалось предпри нимательство ведущим представителем новой экономической науки в Англии в конце XIX в. Важно обратить внимание на социальные характеристики бизнесслоя, который озабочен прежде всего эффек тивным управлением бизнесом, предполагающим, что современный организатор производства специализируется на осуществлении функции посредника между производителем и потребителем.
В приведенном отрывке дается концентрированная характери стика деловых и психологических качеств целого слоя людей, на зываемых ныне менеджерами, анализируются социальные условия формирования этого слоя, рассматриваются процессы социальной мобильности в связи с жесткой конкуренцией в среде среднего и крупного бизнеса, показывается восприятие успеха, неудачи и по беды в области управления бизнесом.
Весьма актуальны для современного российского бизнеса на блюдения и выводы Маршалла по проблеме смены поколений в управлении деловыми организациями, переходящими из стадии молодости в стадию зрелости своего жизненного цикла. Как и в Англии конца XIX в., в России начала XXI в. многие «отцы-осно ватели» фирм оказываются перед необходимостью передавать управление фирмой не своим детям, а профессиональным моло дым менеджерам. Более широко проблемы управления бизнесом в современной России рассмотрены в базовом пособии учебного комплекса (глава 14).
A3.
УПРАВЛЕНИЕ БИЗНЕСОМ*
Бизнес можно рассматривать как обеспечение необходимых предпосылок для удовлетворения потребностей других в расчете на вознаграждение, прямое или косвенное, со стороны тех, чьи по требности удовлетворяются. Таким образом, бизнес существенно отличается как от процесса самостоятельного удовлетворения наших потребностей, так и от услуг, оказываемых по доброй воле близким
* Цит. по: Marshall A. Business Management (from Principles of Economics) // Theo ries of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V. I. P. 487-493. Пер. В.Г. Кузьминова, редактор перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 14 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
в силу семейной привязанности или желания улучшить благосо стояние окружающих. Управление бизнесом или предпринимательство всегда осуществлялось во множестве различных форм, но никогда раньше число и разнообразие их не было таким, как в современной Англии1, где наряду с реликтовыми формами, которые когда-либо имели место, постоянно развиваются новые.
Примитивный ремесленник сам управлялся со своим бизнесом, и, поскольку покупателями товаров были, за редким исключением, его ближайшие соседи, поскольку ему требовался для ведения дела небольшой капитал, поскольку производственный план определялся традицией, поскольку ему не требовалось наблюдать за работой вне дома, постольку решаемые задачи не предполагали особо больших умственных усилий. Для него не была характерна ситуация устой чивого процветания. Войны и скудость ресурсов постоянно довлели над ним и его соседями, мешая его труду и ограничивая спрос на его товар. Но он был склонен воспринимать превратности судьбы как нечто такое, что от него не зависит, как не зависели от него восход солнца или дождь; его руки были постоянно заняты работой, в то время как его мозг редко перегружался.
Даже в современной Англии то тут, то там встречаются сельские мастеровые, которые, придерживаясь примитивных способов труда, изготавливают на собственные средства вещи для продажи соседям, самостоятельно ведут свой бизнес и несут все его издержки. Однако таких случаев немного; самые же поразительные примеры привер женности старомодным методам управления бизнесом касаются профессий, требующих высокой квалификации, как, например, врач или поверенный, которые, как правило, сочетают в одном лице и бизнесмена, и профессионала. Такой способ управления не лишен недостатков: много драгоценного времени профессионалов высокого класса тратится впустую либо с минимальной пользой, так как они не обладают умением устанавливать деловые связи. Их труд опла чивался бы лучше, они вели бы более спокойную жизнь и принесли бы больше пользы обществу, если бы их работу организовывал некто вроде посредника. Однако в целом пусть все остается так, как оно есть: существуют веские причины для достаточно широко распро страненного мнения о нежелательности вмешательства посредника в процесс оказания услуг, требующих тонкого ума и деликатности, и цель которых может быть достигнута в полной мере лишь при условии полной конфиденциальности.
1 Имеется в виду конец XIX в. — Прим. пер.
444
445
Английские поверенные, однако, действуют если не как работо датели или предприниматели, то как коммивояжеры, предлагающие услуги представителей той ветви юридической профессии, которая наиболее престижна и требует наивысшего умственного напряжения. Равно как многие из лучших наставников юношества продают свои услуги не непосредственно потребителю, а руководству колледжа или школы или старшему педагогу, который организует их покупку. Рабо тодатель обеспечивает учителю рынок труда, а покупателю, который не всегда может судить о том, что ему на самом деле нужно, — должен предоставить некоторые гарантии качества обучения.
Это касается и представителей различных творческих про фессий: какими бы выдающимися они ни были, они часто находят более выгодным нанять кого-либо для продажи продуктов их твор чества, в то время как у менее удачливых само существование ино гда зависит от торговцев-капиталистов, которые сами не являются художниками, но которые знают, как продать продукт творчества с наибольшей выгодой.
Однако выше мы уже видели, насколько неподходящим для боль шей части бизнеса является примитивный способ управления им в со временном мире. Задача так организовать управление производством, чтобы каждое усилие максимально способствовало удовлетворению человеческих потребностей, весьма труднодостижима в сложных условиях современной жизни. Поэтому функция управления должна быть вычленена и передана в руки специального органа работодателей или, если использовать более современный термин, бизнесменов, ко торые способны к «предпринимательству» и «риску», соединяют труд и капитал, «разрабатывают» общий план производства и осуществляют детальный контроль за его реализацией. С одной стороны, бизнес мены — это высококвалифицированные специалисты производства, с другой — посредники между производителем и потребителем.
Существует категория бизнесменов, которые специализиру ются на определенном типе товаров, не являются работодателями в собственном смысле этого слова, но идут на большой риск и самым существенным образом влияют на уровень благосостояния как про изводителей, так и потребителей их товаров. Характерными при мерами являются биржевые маклеры или оптовые перекупщики на товарном рынке, которые ежедневно покупают и продают огромные партии товаров, но у которых тем не менее нет ни собственного про изводства, ни оптового магазина, а имеется в лучшем случае контора с несколькими клерками. Вопрос о положительных либо отрицатель ных последствиях действий такого рода предпринимателей настоль-
ко сложен сам по себе, настолько связан с колебаниями кредитных ставок и изменениями на финансовом рынке, что не может быть подробно рассмотрен в данный момент. Действительно, элемент спекуляции присутствует в любом бизнесе, однако будет лучше на начальной стадии нашего исследования уделить основное внимание тем формам бизнеса, где ярко выражен административный аспект, в то время как элементом спекуляции можно пренебречь в силу его не значительности. Рассмотрим поэтому наиболее типичные примеры бизнеса, а именно те, где отношения по поводу риска перевешивают все другие стороны деятельности бизнесмена.
Строительное дело наилучшим образом отвечает нашим зада чам, отчасти потому, что в нем некоторым образом прослеживается приверженность к простейшим формам ведения бизнеса. В позднее Средневековье было принято строить дом самостоятельно, не при бегая к помощи мастера, и этот обычай еще не отошел в прошлое. Человек, который затевает собственное строительство, должен сам нанять рабочих, сам наблюдать за их работой, сам проверять справедливость их требований по поводу заработной платы, сам за купать материалы в разных местах и обходиться без использования дорогостоящих механизмов, если он не в состоянии их арендовать. В результате, скорее всего, будет потрачено больше, чем того требуют накладные расходы. Но, несмотря на то, что кто-то выигрывает, в то время как сам хозяин теряет, убытки, в конечном счете, не бывают слишком значительными. Однако потери во времени, потраченном на переговоры с наемными рабочими, на контроль за их работой и ее проверку с помощью его неглубоких познаний, на поиск мате риалов соответствующего сорта и количества и мест, где их можно достать и т.д., весьма существенны. Этого можно было бы избежать, если бы существовало разделение труда с передачей функций непо средственного наблюдения профессиональному строителю, а задачи разработки проекта — профессиональному архитектору.
Разделение труда зачастую носит еще более сложный характер, в том случае, когда дома строятся не за счет тех, кто будет в них жить, а в расчете на спекуляцию жильем. Когда строительство осущест вляется в широких масштабах, как, например, строительство ново го пригорода, ставки бывают настолько высокими, что появляется притягательное поле деятельности для крупных капиталистов с вы соким уровнем деловой активности, но, возможно, без достаточных технических знаний в строительном деле. Они полагаются на соб ственное решение относительно спроса и предложения различных типов домов, но они передоверяют другим конкретное управление
446
447
процессом строительства. Они нанимают архитекторов и топографов для разработки плана в соответствии с их общим замыслом, а затем заключают контракты с профессиональными строителями, с тем чтобы реализовать этот план. Но они сами несут ответственность за главные риски проекта и осуществляют общий контроль.
* * *
Когда речь заходит о прибылях, которые приносит бизнес, то в общественном мнении они обычно связываются с работодателем: понятие «работодатель», как правило, не выходит за рамки поня тия «получатель прибыли». Однако вышерассмотренные примеры демонстрируют ту истину, что функции работодателя гораздо шире; получение прибыли и общий надзор за работой — лишь одна и час то не самая главная сторона бизнеса. Работодатель, который дей ствительно несет полную ответственность за риски своего бизнеса, предоставляет обществу два вида различных услуг, требующих от него два рода качеств.
Идеальный фабрикант, например, если он изготавливает то вары не по индивидуальному заказу, а для рынка, должен в своей первой ипостаси торговца и организатора производства обладать детальным знанием о положении вещей в своей отрасли. Он должен уметь прогнозировать долговременные тенденции в производстве и потреблении, изыскивать возможности внедрения новых товаров, которые находят спрос, или улучшать технологию производства старых товаров. Он должен быть способен к здравому суждению и риску и, несомненно, должен обладать знаниями о материалах и механизмах, используемых в его отрасли.
В своей второй ипостаси работодателя он должен быть при рожденным лидером, за которым идут люди. Это подразумевает способность правильно подобрать помощников и оказать им полное доверие, заинтересовать их делами своего бизнеса и заставить их поверить в себя так, чтобы пробудилась их предпринимательская и творческая активность, сам же он в это время осуществляет об щий контроль и обеспечивает порядок и неуклонность реализации общего плана бизнеса.
Качества, присущие идеальному работодателю, столь много численны, что лишь немногие в состоянии проявить все их в пол ной мере. Их относительная значимость меняется в зависимости от характера производства и размеров бизнеса; в то время как один работодатель демонстрирует один ряд качеств, другой демонстрирует другой ряд. Некоторые люди продвигаются благодаря качествам
благородства и никаким иным, в то время как другие обязаны своим процветанием качествам, в которых мало достойного восхищения, кроме смекалки и целеустремленности.
Обрисовав, таким образом, общий характер процесса управ ления бизнесом, мы должны далее рассмотреть те возможности, которыми располагают различные классы людей в плане развития способностей бизнесмена, а при наличии таковых — возможности управления капиталом с целью его наращивания. Этот анализ хоро шо сочетается с изучением различных «форм управления бизнесом». До сих пор мы рассматривали преимущественно ту форму, где от ветственность и контроль целиком сосредоточены в руках отдельного индивида. Но эта форма уступает место другим, в которых высшее управление рассредоточено между несколькими компаньонами или между большим числом акционеров. Частные фирмы и акционерные компании, кооперативы и корпорации играют все большую роль в управлении бизнесом. Одной из главных причин этого является то, что они предлагают поле деятельности для людей, которые имеют хорошие деловые способности, но не располагают значительными возможностями для ведения бизнеса.
Сын человека, уже укоренившегося в бизнесе, несомненно, об ладает преимуществом в сравнении с другими. Ему с юности предо ставлены благоприятные условия для получения знаний и развития качеств, необходимых для управления отцовским бизнесом. Благо даря отцу он постепенно овладевает навыками и приемами общения с людьми в сфере семейного бизнеса, а также в смежных областях закупок и торговли. Он рано начинает понимать относительное и абсолютное значение тех проблем, которыми озабочен его отец, он приобретает технические знания о производственных процессах и оборудовании. Частично то, чему он научился, приложимо лишь к родительскому бизнесу, однако большая часть этих знаний найдет применение в областях, так или иначе связанных с этим бизнесом. Те же наиболее общие знания о плане и ресурсах, о риске и осторож ности, о твердости и обходительности, которые Сыли приобретены им в процессе общения с людьми, которые контролируют наиболее важные направления какого-либо бизнеса, будут служить ему и в дальнейшем, облегчая руководство и управление практически лю бым бизнесом. Далее, дети успешных бизнесменов начинают дело, располагая более значительным капиталом в сравнении с другими людьми (дети состоятельных родителей, которые в силу воспитания и образования не испытывают склонности к бизнесу или просто не способны к нему, не являются предметом нашего рассмотрения).
448
29-3033
449
Кроме того, если они будут продолжать дело отца, у них под ногами будет благоприятная почва уже установившихся деловых связей. На первый взгляд кажется, что бизнесмены должны были бы слиться в нечто наподобие касты, где командные позиции распределены между их сыновьями, что привело бы к образованию наследствен ных династий, которые стали бы совместно управлять целыми от раслями на протяжении жизни многих поколений. На самом деле ситуация иная.
Дело в том, что когда одному человеку удалось подмять под себя огромный бизнес, его потомкам, несмотря на все их видимые пре имущества, не удается развить должные способности, сформировать наклонности и темперамент для продолжения дела с равным успехом. Сам он, скорее всего, был воспитан родителями с сильными и чест ными характерами, пребывал под их личным влиянием и с детства вместе с ними преодолевал жизненные невзгоды. Но его дети, если они были рождены, когда он после всех перипетий все же разбогател, и уж, по крайней мере, его внуки, почти целиком отдаются на попече ние домашних слуг, которые слеплены из другого теста в сравнении с его родителями. Поэтому в то время как у него самой главной целью было достижение успеха в бизнесе, его дети и внуки будут в лучшем случае озабочены социальной или академической карьерой.
В течение какого-то времени все может тем не менее идти не плохо. Его сыновья будут располагать прочно установившимися деловыми связями и, что может быть более важно — хорошо подо бранным штатом сотрудников, заинтересованных в бизнесе. С по мощью одного лишь усердия и осторожности, извлекая пользу из традиций фирмы, они могут поддерживать дело достаточно долго. Однако со сменой поколений, когда традиции перестают быть на дежным путеводителем и когда рвутся связи, удерживавшие старый штат, бизнес практически неизбежно распадается на части, если только он не переходит под контроль новых людей, сумевших под няться в фирме с низов до уровня совладельцев.
Но в большинстве случаев путь, который проходят наследни ки, гораздо короче. Они предпочитают большие доходы, которые они получают без малейших усилий с их стороны, доходы, которые могли бы быть вдвое больше при условии непрестанного труда и самоотдачи; они продают дело частным лицам или акционерному обществу либо остаются спящими компаньонами при деле, неся ответственность за риски и получая свою долю доходов, однако не принимая участия в управлении, в любом случае контроль над капиталом полностью переходит в руки новых людей.
Наиболее проверенный и простой способ вдохнуть новую жизненную силу в бизнес — это привлечь к партнерству некоторых наиболее способных наемных работников. Авторитарный владелец и менеджер крупной производящей или торговой компании с течением времени обнаруживает, что необходимо делегировать все большую ответственность своим главным подчиненным, частично из-за того, что увеличивается объем работы, частично из-за того, что иссякают собственные силы. Он продолжает осуществлять общий контроль, однако многое начинает зависеть от подчиненных, от их энергии и честности. Таким образом, если его сыновья еще не повзрослели или в силу других причин не готовы взять часть груза управления на свои плечи, он решает стимулировать усердие одного или нескольких своих наиболее доверенных помощников, делая их компаньонами. Тем он облегчает свою ношу и в то же время обеспечивает передачу дела всей жизни тем, чьи навыки он сам сформировал и к кому он испытывает почти отцовскую привязанность. Многое из того, что окрашено в романтические тона, многие наиболее светлые страницы социальной истории Англии от Средних веков до наших дней связа ны с партнерством подобного рода в сфере частного бизнеса.
Но существует сейчас, как существовала и в прошлом, форма партнерства на паритетной основе, когда два или более человек, обладающие примерно равными состояниями и возможностями, объединяли ресурсы для организации более крупного и сложного предприятия. В этом случае часто прослеживается четкое разделение управленческого труда: в производящих фирмах, например, один партнер посвящает свое время исключительно закупке сырья и про даже готовой продукции, тогда как другой отвечает за управление фабрикой, а в торговых фирмах один компаньон контролирует опто вую торговлю, другой — розничную. В этих и иных случаях частное партнерство способно решать огромное количество проблем; оно, сильное и гибкое одновременно, сыграло свою роль в прошлом и остается жизнеспособным сегодня.
Однако расширение старых сфер предпринимательства и воз никновение новых уже давно приводит к вытеснению капиталов, которые могут быть легко составлены частными компаниями. С конца Средних веков по настоящее время наблюдается постоянно усиливающееся движение по замещению компаний с общественным акционерным капиталом, акции которых могут без ограничений про даваться на открытом рынке частными компаниями, акции которых не могут передаваться без согласия всех заинтересованных сторон. 15 разных странах были также разработаны программы (в данный
451
момент не будем их касаться), имеющие целью ограничить риски отдельных акционеров размерами их акций. В результате этих изме нений у акционеров, многие из которых не были глубоко знакомы со сферой бизнеса, появился побудительный мотив для передачи права распоряжения их капиталами специально нанятым людям, что при вело к еще одному разделению труда по управлению бизнесом.
Главные убытки в случае рисков, на которые идет акционерное общество, несут держатели акций, но, как правило, они не при нимают активного участия в организации бизнеса и выработке его стратегии, равно как в повседневном руководстве. Как только бизнес выпадает из рук тех, кто стоял у его истоков, контроль за ним пере ходит преимущественно к «директорам», которые, если компания весьма крупная, владеют, если владеют вообще, небольшим коли чеством акций, и в то же время их большая часть не располагает достаточными техническими знаниями о работе, которая должна быть выполнена. От них не требуется, чтобы они все свое время по свящали этому, однако предполагается, что они, опираясь на знания общего характера, смогут здраво судить о стратегической политике компании и в то же время следить, чтобы «менеджеры» тщательно выполняли свою работу. На менеджеров и их помощников ложится основной груз ответственности за обеспечение технической сторо ны дела, они также целиком отвечают за повседневное руководство компанией. Вместе с тем им не нужно вкладывать собственный капитал, а продвижение их по ступеням управленческой лестницы зависит от их прилежания и способностей. Поскольку совокупный доход акционерных компаний Соединенного королевства равняется 100 млн фунтов стерлингов и на их долю приходится десятая часть всей деловой активности в стране, они предоставляют широкие возможности для продвижения людей с природными задатками к управлению бизнесом, но которые тем не менее не унаследовали какой-либо капитал или деловые связи.
Акционерные компании весьма гибки и могут развиваться прак тически в любом направлении, если продукция, на которой они спе циализируются, находит широкий рынок сбыта. Они укоренились в различных сферах бизнеса. Их единственным существенным недо статком является отсутствие глубокого знания бизнеса у держателей акций — у тех, кто прежде всего рискует капиталом. Глава крупной частной фирмы также рискует, причем в наибольшей степени, в то время как контроль за деталями бизнеса передоверяется другим, однако его положение в фирме закреплено правом непосредствен ного суждения о том, служат ли подчиненные его интересам с пре-
данностью и разумным усердием. Если те, кому он доверил покупку или продажу товаров, берут комиссионные с контрагентов, он имеет возможность уличить и наказать обманщиков. Если они насаждают фаворитизм и продвигают некомпетентных людей либо просто своих родственников или если они сами бездельничают и пренебрегают своими обязанностями, или перестают проявлять способности, благодаря которым они были в свое время выдвинуты наверх, глава фирмы может исправить положение.
Во всех этих вопросах, за редкими исключениями, подавляю щая часть держателей акций акционерной компании практически бесправна, хотя некоторые более или менее крупные акционеры пытаются разобраться в том, что происходит, и оказать мудрое и эффективное влияние на управление бизнесом. Это служит убеди тельным доказательством происходящего в последнее время роста настроений честности и справедливости в коммерции, доказатель ством того, что ведущие менеджеры крупных компаний все меньше поддаются многочисленным соблазнам, встречающимся на их пути. Если бы они использовали возможности разного рода нечестного обо гащения, которыми полна коммерческая история предшествующих цивилизаций, то злоупотребление доверием, которым они облечены, приобрело бы такой размах, что развитие данной демократической формы ведения бизнеса полностью прекратилось бы. Есть веские основания надеяться, что прогресс торговой морали будет продол жаться, дополнившись в будущем, как это было и в прошлом, сни жением секретности в деловой сфере и возрастанием открытости в ее различных видах. Таким образом, коллективные и демократические формы управления бизнесом станут успешно распространяться и в тех направлениях, где они прежде терпели фиаско, смогут предоставить еще более грандиозные возможности карьерного роста тем, кто не обладает преимуществами наследственного положения.
То же самое можно сказать и о предпринимательской деятель ности правительства на государственном и местном уровнях. У нее богатое будущее, хотя до сих пор налогоплательщик, несущий мак симальный риск, в целом был отстранен от эффективного контроля за государственным бизнесом и от подбора менеджеров, которые бы действовали с такой же энергией и предприимчивостью, с какой они действуют в частных компаниях. Проблема государственного предпринимательства имеет, однако, множество важных дополни тельных аспектов, к подробному обсуждению которых мы подойдем в дальнейшем.
* * *
452
453
При рассмотрении вопроса о трудностях, стоящих перед работ ником в его продвижении к руководящим постам, на которых он мог бы в полной мере проявить свою деловую хватку, ударение обычно делается на отсутствие капитала, но это, однако, не является главным препятствием. К примеру, потребительские кооперативы сосредото чили огромный капитал, под который трудно получить хорошие про центы и часть которого они были бы рады передать определенному кругу работников, способных справляться со сложными проблемами бизнеса. Те кооператоры, которые обладают отличными деловыми качествами и «личным капиталом», т.е. высокой репутацией у своих товарищей, без труда могли бы получить кредит, необходимый для начала собственного бизнеса. Трудность лишь в том, чтобы убедить достаточное число окружающих в наличии у них этих качеств. С по хожей ситуацией сталкивается индивид, который пытается получить заем, требуемый для начала бизнеса, из обычных источников.
Действительно, практически в каждом бизнесе размер началь ного капитала для успешного старта постоянно возрастает, но еще больше возрастает число обладателей капитала, которые не хотят им распоряжаться самостоятельно и горят таким желанием его одолжить, что готовы мириться с постоянно падающими ставками кредита. Значительная часть таких капиталов переходит в руки банкиров и подобных им — людей с изощренным умом и кипучей энергией, лишенных классовых предрассудков и не озабоченных социальным неравенством, готовых немедленно ссудить капитал любому, в способностях и честности которого они убеждены. Что же говорить тогда о поставщиках сырья и оборудования для различных производств; возможности прямого займа у них настолько велики, что рост размеров начального капитала не является серьезным пре пятствием для тех, кто уже заработал репутацию человека, способ ного распорядиться кредитом должным образом.
Возможно, большей, хотя и не столь очевидной помехой в ка рьерном продвижении простого работника является усложнение бизнеса. Глава фирмы должен сегодня задумываться о таких вещах, о которых он и понятия не имел в прошлом, и это как раз те трудности, на которые меньше всего обращают внимание при подготовке пер сонала. Требуется немедленное улучшение характера образования работника не только в школе, но, что более важно, в последующий период посредством печати, участия в работе кооперативов, про фсоюзов и другими путями.
Около трех четвертей населения Англии принадлежит к классам, живущим на зарплату, и, в любом случае, когда они хорошо питают-
ся, имеют приличное жилье и получили хорошее образование, они вносят свою лепту в общие затраты той нервной энергии, которая является сырым материалом деловой активности. Занимаясь своим делом, все они, сознательно или бессознательно, конкурируют в борьбе за посты в управлении бизнесом. Обычный работник, если он проявит способности, становится мастером, затем он может под няться до уровня менеджера и далее войти в долю со своим работо дателем. Или, скопив небольшую сумму, он может открыть один из тех маленьких магазинчиков, которые до сих пор сохраняют свою нишу в рабочих кварталах, закупить товары главным образом в кре дит и на пару с женой торговать в нем: она — днем, а он на смену ей вечером. Тем или иным образом он может приумножить капитал для того, чтобы завести небольшую мастерскую или фабрику. Неплохо начав, он обнаруживает, что есть банки, готовые предоставить ему льготный кредит. В запасе у него должно быть время, и, если только он не входит в бизнес, уже прожив половину отпущенных ему лет, у него впереди должна быть долгая и насыщенная жизнь. При этом условии, а также при наличии «терпения, таланта и удачи» он скорее всего сколотит солидный капитал, прежде чем умрет. На фабрике те, кто работает руками, имеют больше возможностей занять руко водящие должности, чем бухгалтеры и другие категории, которые в силу социального происхождения занимают более высокое место. В торговых концернах все обстоит наоборот: ручной труд там не имеет образовательного эффекта, в то время как конторский опыт больше способствует подготовке к управлению коммерческим, а не производственным бизнесом.
Так или иначе, в целом наблюдается процесс массового про движения снизу вверх. Возможно, не так часто простой работник становится сразу работодателем, однако имеется масса примеров, когда отцы продвигаются достаточно далеко, чтобы предоставить своим сыновьям шанс занять высокие посты. Полный подъем не так часто завершается на протяжении жизни одного поколения, скорее — он растягивается на два поколения, но в целом процесс движения наверх сегодня заметнее, чем когда-либо. Можно попут но отметить, что для общества в целом лучше, когда этот процесс охватывает два поколения. Работники, которые в начале этого века в огромном количестве стали работодателями, редко подходили для этой роли: характер у них часто был грубым и тираничным, они не отличались самообладанием и не были ни благородными, ни счастливыми в полном смысле этого слова. Их дети становились надменными, экстравагантными и пресыщенными индивидами,
454
455
которые проматывали состояния на грубые развлечения и обладали худшими чертами старой аристократии без ее достоинств. Мастер или контролер, кто должен одновременно подчиняться и руководить, но кто тем не менее неуклонно продвигается по ступеням управ ленческой лестницы и рассчитывает, что его дети продвинутся еще выше, в некотором смысле достоин большего уважения, чем владе лец небольшого дела. Его успех не столь очевиден, но его труд более сложен, а результаты — более значимы для общества, в то время как у него вырабатывается характер более обходительный и утонченный, однако не менее сильный. Его дети хорошо образованы и, если они получат наследство, они сумеют разумно им распорядиться.
Когда человек с незаурядными способностями, каким бы ни был его путь наверх, становится наконец главой собственного дела, он вскоре сможет при благоприятном раскладе проявить свое умение приумножать капитал, так что перед ним откроются те или иные пути получения практически любых нужных ему сумм. Получаемые прибыли он добавляет к собственному капиталу, и этот дополнительный капитал облегчает ему дальнейшие заимствования, ибо заимодавцы становятся менее требовательными в предоставлении полных гарантий безопасности ссуд. Разумеется, везение играет в бизнесе не последнюю роль: даже очень способный человек может однажды обнаружить, что судьба повернулась к нему спиной, и тогда сам факт финансовых потерь не может не сказаться на доверии к нему кредиторов. Если он лишь частично прибегает к использованию займов, его неудача может привести к отказу со стороны кредиторов их возобновить, и тогда он будет вынужден смириться с тем, что может быть названо временной неудачей при условии, что он рисковал только собственным капиталом. В любом случае он должен быть готов к тому, что его путь наверх будет напоминать шахматную доску, где чередуются черные и белые клетки, и будет полон борьбы, тревог и, возможно, несчастий. Но он должен достойно вести себя не только в случае успеха, но и в случае неудачи, поскольку человек по природе своей оптимист, кроме того, как хорошо известно, люди охотнее одалживают тем, кто прошел через финансовую катастрофу без ущерба для деловой репутации. Таким образом, несмотря на превратности судьбы, способный бизнесмен обнаруживает, что, в конечном счете, капитал, которым он распоряжается, прирастает в зависимости от его способностей.
Тем временем человек с ограниченными способностями, но с большим капиталом быстро его теряет. Он, возможно, справился бы с небольшим бизнесом под кредиты и сумел бы его расширить, но,
поскольку у него нет задатков для решения масштабных проблем, то он тем скорее потерпит фиаско, чем масштабнее будут эти проблемы. Дело в том, что крупный бизнес, как правило, может развиваться только путем трансакций, при которых потери от обычного риска резко снижают процент прибыли. Небольшая прибыль на быстрый и крупный оборот приносит большой доход способным людям, а в тех отраслях, где в силу их характера обращаются очень крупные капиталы, конкуренция снижает норму прибыли на оборот капитала до приемлемой величины. Сельский торговец может получить при быль с оборота на пять процентов меньше, чем его более удачливый конкурент, и все-таки быть в состоянии держаться на плаву. Но в крупных производящих и торговых компаниях с установившимся порядком и быстрой отдачей конечная прибыль с оборота часто столь мала, что бизнесмен, отставший от конкурентов даже надолю процента, теряет огромные суммы на каждом обороте.
Крупный же бизнес, не основанный на рутине и сложный по характеру, приносит очень высокую прибыль с оборота талантливому менеджеру, в то время как люди со средними способностями могут остаться совсем без прибыли.
Две этих тенденции, одна из которых приводит к наращиванию капиталов в руках способных людей, а другая — к его разрушению в руках менее способных, свидетельствуют о более тесной взаимо зависимости между способностями бизнесменов и размерами их бизнеса, чем это могло бы показаться на первый взгляд. Этот факт, а также множество рассмотренных выше способов, с помощью ко торых человек с выдающимися природными способностями к биз несу может выдвинуться наверх в частной фирме или акционерной компании, приводят к выводу, что как только в такой стране, как Англия, возникает потребность в реализации масштабных задач, способные люди и капитал, необходимые для этого, не заставят себя долго ждать.
Более того, навыки и умения в области промышленного про изводства с каждым днем все больше и больше зависят от здравого мышления, быстроты реакции, внутренних ресурсов, внимания, целеустремленности, т.е. тех качеств, которые не связаны напря мую с какой-либо отраслью, а в той или иной степени находят применение везде. То же самое касается навыков и умений в сфере бизнеса. Действительно, здесь /требуются/ деловые способности, неспециализированные и более общие, чем промышленные умения и навыки, и чем выше уровень деловых способностей, тем шире спектр их применения.
456
457
Перемещение деловых людей, способных управлять капита лом, сегодня значительно упростилось как по горизонтали, когда из перенасыщенных кадрами сфер бизнеса они переходят в другие, открывающие новые возможности для приложения сил, так и по вертикали, когда более способные занимают все более высокие посты в собственной сфере бизнеса. Следовательно, можно заключить, что в современной Англии предложение людей, способных управлять капиталом, приближается к спросу.
Джон Стюарт Милль
Джон Стюарт Милль (1806-1873) — английский социальный мыслитель, логик и экономист середины XIX в. Сын Джеймса Мил-ля — философа и экономиста, руководителя Ост-Индской компа нии. Получил классическое домашнее воспитание под руководством отца и в соответствии с советами Иеремии Бентама, под влиянием идей которого он находился в юности. В 16 лет вместе с несколькими учениками этого философа начинает издавать в Лондоне журнал «Westminster Review».
В1830 г. написал первую книгу «Очерки по нерешенным вопросам политической экономии» (издана в 1844). Идеи этой работы были позже развиты им в «Принципах политической экономии» (1848), переведенныхнарусскийязыкН.Г. Чернышевским («Примечания» Чернышевского к этой книге — важный этап в развитии российской экономической мысли).
С 1841 г. состоял в переписке с Огюстом Контом, позитивизм которого оказал на Милля большое влияние. Был знаком с весьма популярными в то время работами французских утопических со циалистов — Сен-Симона и Фурье, идеи которых Милль пытался соединить со взглядами Д. Рикардо.
В 1843 г. публикует «Систему логики», в которой последователь но проводится мысль об опытном характере человеческого знания. Он отрицал возможность существования априорных идей и под черкивал значение индукции как основного метода исследования. Сформулировал правила индуктивного метода. С этих же методоло гических позиций критикует взгляды представителей интуитивизма (Исследование философии сэра Вильяма Гамильтона, 1865).
Наиболее известное политическое произведение Д.С. Милля «О свободе» ("On Liberty" 1859). Этот очерк был написан на осно вании переписки, которую Милль вел со своей женой Гарриет Тай-лор. Главная идея — стремление защитить частную жизнь и сво боду мысли от давления общественного мнения доминирующего
большинства, стереотипов массового сознания и поведения. В этом давлении Милль видел главную угрозу европейской культуре и циви лизации. На эту публикацию немедленно прореагировал А.И. Герцен в «Колоколе» (от 15.04.1859 г.) и «Полярной звезде» (5-я книга ПЗ, вышедшая в июне того же года), отмечавший засилие мещанских интересов в странах Западной Европы после поражения революции 1848 г. Процветающее общество самодовольной посредственности, всеобщий контроль за малейшими проявлениями инакомыслия и нестандартного поведения, по мнению Герцена и Милля, вели к ис чезновению инициативной, смелой, творчески мыслящей личности, а вслед за этим и к стагнации самого общества.
В работе «Утилитаризм» (1961) Милль обсуждает вопрос о цели общества как «максимального счастья максимального числа людей» (формула Бентама). Он подчеркивает значимость этого принципа для понимания справедливости. В то же время его исходная позиция корректируется иной формулой: «несчастный Сократ несомненно лучше, чем счастливый дурак». В 1869 г. Милль выступил с одной из первых в западной литературе работ в защиту прав женщин: «Под чинение женщины». Последние работы Милля «Размышления о ре презентативном правительстве» (1861) и «Автобиография» (1873).
В Хрестоматию включен отрывок из работы Милля «Прин ципы политической экономии» (1848). Включение этого отрывка необходимо для более четкого понимания положений о границах и разумной целесообразности вмешательства государства в сферу бизнеса, обсуждаемых в базовом пособии учебного комплекса (гла ва 14). Этот отрывок из работы классика и основоположника идей английского либерализма показывает, как на самом деле трактуется этим мыслителем роль государства. В данном тексте нет и намека на формулу ночного сторожа. Государство и представляющее его прави тельство — политический институт, функции которого усложняются по мере усложнения самого общества.
А.З.
ФУНКЦИИ ПРАВИТЕЛЬСТВА КАК ТАКОВОГО*
Пытаясь перечислить основные функции правительства, мы сталкиваемся с тем, что они значительно разнообразнее, чем это
* Цит. по: Mill J.S. The Functions of Government in General (from Principles of Political Economy. Book Y. Ch. 1. Sec. 2) // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V.l. P. 117-119. Переводчик — В.Г. Кузьминов, редактор перевода — А. Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 14 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
458
459
могло бы показаться на первый взгляд. Эти функции не могут быть очерчены строгими демаркационными линиями, которыми пытается ограничить их некомпетентное общественное мнение. Иногда, на пример, приходится слышать, что правительства должны посвятить себя деятельности по защите общества от силы или обмана. При этом считается, что люди должны быть свободными в своих действиях, способными позаботиться о себе самостоятельно, и что пока человек не прибегает к силе или обману, не посягает на права личности или на собственность, законодатели и правительства никоим образом не должны проявлять к нему интерес.
Однако почему люди должны быть защищены их правитель ством, то есть их коллективной силой, лишь от насилия и обмана, а не от других зол, которые не столь очевидны? Если люди не в состоянии защитить себя самостоятельно, они вынуждены об ращаться за помощью к правительству. Можно требовать, чтобы люди защищали себя даже против силы с помощью своих умений, мужества или прибегали бы к посторонней помощи или оплачивали защиту против силы, как они в действительности и делают, когда правительство не в состоянии их защитить, но от обмана каждый должен защищаться с помощью собственного ума. Однако не будем на данном этапе вступать в дискуссию относительно принципов, сосредоточим наше внимание на фактах.
Под какую рубрику — противодействия силе или противодей ствия обману подпадает, например, применение законодательства по вопросам наследования? В той или иной степени такие законы должны существовать в любом обществе. Казалось бы, можно кон статировать, что в этом отношении задачей правительства было бы выполнение воли индивида, выраженной в завещании на право распоряжения его собственностью. Это, однако, в крайней степени спорно. Нет, пожалуй, ни одной страны, законы которой обеспе чивают абсолютное выполнение условий завещания. Рассмотрим типичный случай, когда завещание вообще отсутствует. Разве не закон, а значит — правительство, устанавливают общие принципы наследования и определяют наследника? А если наследник в ка кой-то степени неправоспособен, разве не закон и правительство назначают доверенных лиц, как правило, из числа чиновников, для того, чтобы собрать собственность воедино и использовать ее с максимальной пользой для наследника?
Существует множество других случаев, когда правительство берет на себя заботы по распоряжению собственностью потому, что того требуют либо общественные интересы в целом, либо интересы
лишь отдельных заинтересованных лиц. Так часто происходит в случаях со спорной собственностью и в случаях с юридически объ явленной несостоятельностью. Еще никто никогда не оспаривал то мнение, что, решая подобного рода задачи, правительство превы шает свои полномочия.
Не столь простым, как может показаться, является и определе ние собственности как таковой. Можно было бы предположить, что закон провозглашает в качестве собственности и защищает лишь то, что произведено самим человеком, или то, что им приобретено по честному и добровольному соглашению с производителем. Но разве в качестве собственности признается только то, что произведено человеком? Разве не существует сама земля, ее леса и воды и другие природные богатства на ее поверхности и в недрах? Это — достоя ние всего человечества, и поэтому должны существовать правила совместного пользования этими богатствами. Не может оставать ся нерешенным вопрос о самих правах и условиях, при которых индивиду позволяется распоряжаться какой-либо частью общего наследства. Ни одна из функций правительства не является столь необязательной и в то же время неразрывно связанной с идеей ци вилизованного общества.
И опять, легитимность правительства распространяется на противодействие насилию и вероломству, но под какой рубрикой мы должны поместить возлагаемую на людей обязанность выполнять условия договоров, заключенных между ними? Невыполнение их не обязательно подразумевает обман; человек, заключивший договор, мог совершенно искренне желать выполнения его условий. И, далее, сам термин «обман», который едва ли может быть применен даже к случаям сознательного расторжения договора, когда отсутствовало намерение обмануть, тем более не может использоваться, когда не выполнение обязательств явилось следствием халатности.
Разве обеспечение выполнения условий договора не одна из функций правительства? Здесь доктрина невмешательства, без со мнения, получает весьма расширительную трактовку. Утверждается, что обеспечение контроля за соблюдением условий договоров не является, к вящему удовольствию правительства, просто регулиро ванием отношений между индивидами, — это есть нечто большее; это придание законной силы выполнению условий договора, в котором выразилась воля индивидов, заключивших его. Примем без обсуждения такого рода расширение «ограничительной» тео рии; примем ее такой, какая она есть. Внимание правительств к соблюдению договоров не ограничивается лишь их юридической
460
461
поддержкой. Сам факт, что один человек не по принуждению и не в результате обмана взял на себя некие обязательства по отношению к другому, мало что значит. Есть обещания, не имеющие никакого отношения к общественному благу, которые участники соглашения тем не менее обречены соблюдать. Не говоря уже о том, что суще ствуют соглашения откровенно противозаконные, есть и такие, которые не подпадают под юрисдикцию закона либо из-за интересов стороны, давшей обещание, либо из-за несоответствия соглашения политике государства. Договор, в соответствии с которым один индивид продает себя в рабство другому индивиду, будет при знан недействительным судом этой страны1 и судом большинства стран Европы. Законы только нескольких наций могут обеспечить контроль за соблюдением договоров по поводу действий, которые рассматриваются как проституция или других матримониальных договоров, условия которых в какой-то степени отличаются от предписываемых законом в качестве обязательных. Но поскольку однажды признано, что существуют определенные соглашения, которым из соображений целесообразности не должна придаваться сила закона, неизбежно возникает вопрос о законности остальных соглашений. Должна ли, например, придаваться сила закона трудо вым контрактам, в которых оговаривается слишком низкая заработ ная плата или в соответствии с которыми временные условия труда являются предельно неблагоприятными? Должны ли получать силу закона контракты, в соответствии с которыми одно лицо обязуется находиться в услужении у другого лица свыше непродолжительного периода времени? Должен ли брачный контракт, заключенный на всю жизнь, признаваться правительством нерасторжимым, если одна или обе заключившие его стороны намеренно желают его расторгнуть? Каждый вопрос, который может возникнуть в связи с характером заключенных договоров или в связи с определяемыми ими отношениями между людьми, находится в сфере деятельности законодателя, который не может оставить его без рассмотрения и принятия того или иного решения.
Итак, предотвращение и противодействие насилию и обману обеспечивает соответствующую занятость солдат, полицейских и судей уголовных судов. Но есть еще гражданские суды. Наказа ние зла — одна из функций правосудия, разрешение гражданских споров — другая. Между людьми возникает множество споров не вследствие злого умысла сторон, а в результате неправильного тол-
1 Имеется в виду Великобритания. — Прим. пер.
462
кования их юридических прав или из-за несогласия относительно фактов, от обоснования которых и зависят эти права. Разве не отвечает общественным интересам то, что государство назначает официальных лиц, призванных устранять неопределенность и пре кращать эти споры? Нельзя сказать, что это диктуется абсолютной необходимостью. Люди могут выбрать арбитра, решения которого будут признаваться обязательными; они так и поступают там, где во обще отсутствует институт суда или где суды не пользуются доверием, или где судебная тяжба является затяжной и дорогостоящей, или где иррациональность процедуры сбора свидетельских показаний удерживает людей от того, чтобы прибегать к услугам судов. Тем не менее повсеместно считается правильным, что государство обязано назначать гражданские суды. И даже если их недостатки заставляют людей обращаться в инстанции, заменяющие суды, все равно само их наличие как резервной легальной силы, могущей принять дело к рассмотрению, обеспечивает инстанциям, заменяющим суды, большую часть их действенности.
Государство не только разрешает споры, но и принимает меры по предотвращению причин их возникновения. Законы большинства стран устанавливают правила, регулирующие множество вещей, не столько оттого, что важно, каким именно способом они регулиру ются, сколько потому, что их так или иначе необходимо урегулиро вать, так чтобы при этом не возникало вопросов по поводу предмета урегулирования. Закон предписывает формулировки для многих типов договоров, с тем чтобы предотвратить недопонимание смысла и возникновение споров по поводу формулировок. Он также пред усматривает, что в случае возникновения таких споров должны быть доступны свидетельства, могущие помочь их разрешению, что подра зумевает заверение документов подписями свидетелей и соблюдение необходимых формальных процедур при заключении контрактов. Закон следит за аутентичностью свидетельств относительно фактов, связанных с правовыми последствиями. Подобные факты, а именно: даты рождений, смертей, заключения браков, характер завещаний, контрактов, юридических процедур заносятся в соответствующие журналы. При этом никогда не предполагается, что, выполняя такие функции, правительство преступает пределы своих полномочий.
Итак, сколь бы широким ни было толкование доктрины, что индивиды сами являются достаточными гарантами собственных интересов и что правительство не несет никаких иных обязательств перед ними, кроме их защиты от посягательств других индивидов, эта доктрина применима только к тем людям, которые могут дей-
463
ствовать от собственного имени. Индивид может быть ребенком или лунатиком, или человеком, впавшим в безумие. Закон, без сомнения, должен стоять на страже интересов таких людей. И он необязательно делает это через своих представителей. Он часто возлагает опекунство на родственников или близких. Однако за канчиваются ли на этом его функции? Разве, передав контроль за интересами одного лица другому лицу, он не оставляет за собой функцию общего надзора и обеспечения должного опекунства со стороны лица, которому оно доверено?
Существует множество других примеров, когда правительства, с общего одобрения, берут на себя полномочия по выполнению функ ций, наиболее очевидной целью которых является достижение обще ственного блага. Рассмотрим в качестве примера функцию (которая является одновременно монополией) чеканки монеты. Эта функция присваивается правительством с единственной целью — заявить индивидам, что они избавляются от забот, связанных с длительной и дорогостоящей процедурой взвешивания и определения химичес кого состава монет. Никто тем не менее даже из числа самых рьяных критиков государственного вмешательства не возражает против этого на основании того, что это якобы несвойственная правительству функция. Предписывание набора стандартных мер и весов — другой пример. Еще один пример — мощение, освещение, очистка улиц и проездов. При этом неважно, кто занимается этим — центральное правительство или, что более типично и желательно, — муници пальные власти. Строительство и улучшение портов, воздвижение маяков, проведение съемок местности с целью создания точных топографических и морских карт, возведение дамб для борьбы с морскими приливами и укрепление речных берегов — также при меры подобного рода.
Эти примеры можно продолжать до бесконечности, не заступая при этом на спорную территорию. Однако сказанного уже достаточ но, чтобы прийти к выводу, что общепризнанные функции правитель ства распространяются на гораздо большее число сфер деятельности, чем те, которые могут быть заключены в жесткие рамки какого-либо строгого определения. И едва ли возможно найти оправдание право мерности их всех применительно к каждой сфере, кроме одного, наиболее понятного — общей целесообразности. Точно так же нельзя ограничить вмешательство правительства одним универсальным правилом, за исключением самого простого и наиболее абстрактно го — вмешательство не должно признаваться обоснованным до тех пор, пока целесообразность не стала вполне очевидной.
Вильфредо Паре/по
Вильфредо Парето (1849-1923) — итальянский социолог и экономист. Инженер по образованию. Один из создателей матема тической экономической теории. В 1916 г. опубликовал «Общую социологию» («Trattato di sociologiagenerale»), которая была написана в форме совокупности постулатов и теорем, предлагаемых для объ яснения различных видов общественных связей и отношений. Эта работа была переведена на английский язык под названием «Разум и Общество» («The Mind and Society»).
Как экономист он обосновывал идею рационального выбора; как социолог — подчеркивал значение иррациональных (внелогических) основ социального действия. По его мнению, человек руководству ется в своих действиях подсознательными стремлениями, которые он подразделял на две группы: остатков (residues) и дериватов (deriva tions). «Остатки» рассматривались им как неизменные комплексы че ловеческих эмоций, деривации — как изменяющиеся комплексы.
Основоположник теории правящей элиты предложил формулу смены элит, меняющих друг друга ради обеспечения преемственно сти власти и стабильности в обществе. Одна из этих групп осущест вляет правление с помощью насилия («львы»), другая — с помощью хитрости и обмана («лисы»). Любые философские, моральные и идеологические построения рассматривал в качестве средств при крытия реальных побуждений (остатков).
В мировую социологию вошел благодаря Т. Парсонсу, который опирался на идеи Парето при разработке своей теории социального действия.
В Хрестоматию включено несколько параграфов из того раздела «Трактата об общей социологии» (1916), в котором излагается идея циркуляции элит. Здесь важен разбор социального механизма, с помощью которого осуществляется управление обществом и вари анты обновления правящих слоев. Согласно Парето, в каждом роде деятельности имеется своя элита, свой слой людей, которые лучше других в силу природных свойств способны осуществлять именно этот вид деятельности. Управление обществом осуществляется правящей элитой. Когда мера соотношения между способными и неспособными к управлению переходит определенный предел, преж нее общество разрушается, старую элиту сменяет новая. Это путь революции. Лучший способ сохранения стабильности состоит в постепенном обновлении правящей элиты, в состав которой всегда попадают люди, не отвечающие критериям, которыми должен об-
464
465
-^^^^^^^^^^^^ч^^^^ч^ч^^^^^^^^^^^™
ладать правящий слой. Теория элиты, сформулированная Парето, ориентирует на тщательное изучение циркуляции элит как раз новидности процессов социальной мобильности и управления. Приведенные тексты конкретизируют общую характеристику про блемы политической элиты, которая содержится в базовом пособии учебного комплекса (глава 14).
А.З.
ЦИРКУЛЯЦИЯ ЭЛИТ*
2026. Социальные элиты и их циркуляция1.
Предположим, что мы начинаем с теоретического определения вещи, которая является предметом нашего анализа. Мы как можно точнее попытаемся определить ее, а затем перейдем к рассмотрению соображений о ее практической значимости в первом приближении. Давайте на время откажемся от оценочных суждений по поводу характера различных индивидуальных черт: хорошие — плохие, полезные — вредные, заслуживающие похвалы — достойные по рицания, и сосредоточимся на степени их выраженности. Иными словами, на том, является ли данная черта слегка выраженной, средне выраженной или ярко выраженной. Точнее говоря — на индексе, который может быть присвоен каждому индивиду в связи со степенью или интенсивностью выраженности у него той черты, которая нас интересует.
* Цит. по: Vilfredo Pareto. The Mind and Society. Vol. Ill, 2026-59; Vol.IV, 2233-36 // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V. LP. 551-556. Переводчик — В.Г. Кузьминов, редактор перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 14 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 Kolabinska. La circulation des 'elites en France, P. 5: «Главным смыслом термина «элита» является «превосходство». Это единственное, что я имею в виду. Я опускаю вторичные оценочные или утилитарные коннотации подобного превосходства. Меня в данном случае не интересует желаемое. Я просто изучаю то, что есть на самом деле. В широком смысле под элитой в обществе я подразумеваю людей, обладающих ярко выраженными качествами, которые относятся к их интеллекту, характеру, умениям, способностям самого разного рода... С другой стороны, я полностью избегаю любых суждений по поводу достоинств и полезности таких классов людей». [Выражение «циркуляция элит» прочно утвердилось в европейской литературе. Сам Парето переводит его на итальянский как «циркуляция элитных (избранных, отборных, правящих, «лучших») классов. Это — громоздкое и не очень точное словосочетание, поэтому нет никаких оснований отдавать предпочтение ему, а не более точному английскому — классовая циркуляция. — A.L. (Arthur Levingston, co-editor of edition, 1935. — сост.}]
- Допустим, что в каждой области человеческой деятель ности индивиду присваивается индекс, служащий оценкой его способностей, подобно тому, как выставляются оценки по резуль татам различных экзаменов в школе. Наиболее успешному адвокату, например, дается индекс 10. Тому, кто тщится заполучить хотя бы одного клиента — индекс 1, резервируя 0 для полного идиота в своей профессии. Человеку, который заработал миллионы — неважно, честным или бесчестным путем — мы дадим индекс 10, зарабаты вающему тысячи — индекс 6, тому, кто еле-еле избежал работного дома — 1, приберегая 0 для того, кто там оказался. Женщинам «в по литике», таким, как Аспазии у Перикла, Ментенон у Людовика XIV, мадам Помпадур у Людовика XV, т.е. тем, кто сумел вскружить голову государственному мужу и сыграть роль в его карьере, мы присваиваем несколько более высокий индекс, например 8 или 9. Продажным же женщинам, которые удовлетворяют лишь чувственность такого человека, не оказывая никакого влияния на государственные дела, мы даем индекс 0. Ловкому мошеннику, который знает, как надувать людей, и при этом избегает уголовного наказания, мы дадим 8,9 или 10 — в зависимости от числа ощипанных им гусей и количества денег, которые он смог при этом у них вытянуть. Мелкому воришке, кото рый стащил серебряный прибор в ресторане и попал прямо в руки по лицейского, мы присвоим индекс 1. У поэта уровня Кардуччи будет индекс 8 или 9 в зависимости от наших вкусов. Рифмоплет, который своими сонетами обращает людей в бегство, заслуживает индекса 0. Шахматистам мы можем присвоить весьма точные индексы в соот ветствии с тем, какие матчи и сколько именно они выиграли. И так далее для всех областей человеческой деятельности.
- Напоминаем, что мы говорим о реальном положении вещей, а не о потенциальных возможностях. Если на экзамене по английскому языку ученик говорит: «Я мог бы знать английский очень хорошо, если бы захотел. Но я его совсем не знаю, потому что у меня не было нужды его изучать», то экзаменатор на это может ответить: «Меня не интересует ваше оправдание. Оценка, которую вы заслуживаете, — 0». Если подобным же образом кто-то скажет: «Такой-то и такой-то не занимается кражами не потому, что он не умеет, а потому, что он — джентльмен», мы ответим: «Очень хорошо, мы восхищаемся его самообладанием, но как вору мы ему ставим оценку 0».
- Есть немало людей, которые поклоняются Наполеону Бонапарту как богу. Есть люди, которые ненавидят его как презрен нейшего из преступников. Кто из них прав? Мы не беремся отвечать
466
467
на этот вопрос не потому, что у нас нет мнения на этот счет. Каким бы ни был Наполеон человеком — плохим или хорошим, — он явно не был идиотом или человеком со средними способностями, как миллионы других. У него были выдающиеся способности, и этого для нас достаточно, чтобы присвоить ему высший индекс, безот носительно к возможным суждениям по поводу этической стороны его качеств или их общественной полезности.
- Короче, в данном случае мы прибегаем к научному анализу, который обычно подразумевает отделение одной проблемы от другой и изучение каждой из них независимо друг от друга...
- Давайте сгруппируем в один класс людей, которые име ют наибольшие индексы в их области деятельности, и назовем его элитой.
- В специфических целях нашего исследования, а именно для изучения социального равновесия, нам будет полезно далее раз делить этот класс на два подкласса: правящую элиту, включающую в себя индивидов, которые прямо или косвенно играют более или менее значительную роль в управлении, и не правящую элиту, вклю чающую в себя всех остальных2.
- Чемпион по шахматам, разумеется, входит в элиту, но не менее очевидно и то, что его шахматное дарование еще не откры вает ему двери для политического влияния, и, если он не обладает другими качествами, необходимыми для этого, он не является чле ном правящей элиты. Возлюбленные абсолютных монархов часто входили в число элиты либо благодаря своей красоте, либо благо даря интеллектуальным качествам, однако лишь некоторые из них, которые обладали дополнительными талантами, необходимыми для участия в политике, сыграли в ней известную роль.
- Таким образом, население делится на две страты: 1) низшая страта, не элита, возможное влияние которой на сферу управления нас в данный момент не интересует, и 2) высшая страта, элита, которая делится на две категории: а) правящая элита и б) не правящая элита.
2 Kolabinska. Op. cit. P. 6: «Мы только что перечислили различные категории людей, входящих в элиту. Данные индивиды могут быть классифицированы с по мощью многих других критериев. Для достижения целей, которые я ставлю в рамках данного исследования, будет лучше, если мы разделим элиту на две части: одна часть, которую я обозначаю как М, будет включать тех относящихся к элите индивидов, которые принимают участие в управлении государством и могут быть не очень точно названы «правящим классом». Другая часть, обозначаемая как N, включает в себя тех, кто остается в элите после того, как часть М от нее отделена».
2035. В действительности не существует процедур, посредством
которых каждый человек соотносится со своим местом в этих раз
личных классах. Данный недостаток преодолевается с помощью
других средств, с помощью различного рода названий-ярлыков,
которые, кроме прочего, служат и этой конкретной цели. Эти ярлы
ки создают правило даже в том случае, когда существует процедура
проверки. Название «юрист» дается человеку, который, как предпо
лагается, должен знать что-либо о законах, и часто действительно
знает, хотя среди юристов иногда встречаются и полные невежды.
Подобным же образом правящая элита включает в себя индивидов,
которые носят ярлыки, соответствующие политическим позициям
определенного уровня — министров, сенаторов, депутатов, главных
судей, генералов, полковников и т.д. Исключение составляют те,
кто проник в эту компанию избранных, не обладая качествами,
соответствующими носимым ярлыкам.
2036. Исключения в этой категории более многочисленны,
чем исключения среди юристов, врачей, инженеров, миллионеров
(которые сами сделали свое состояние), выдающихся художников
и т.д., поскольку, среди прочего, в этих последних сферах деятель
ности ярлык завоевывается непосредственно самим индивидом,
в то время как среди элиты некоторые ярлыки — например ярлык
богатства — являются наследственными. В прежние времена ярлыки
правящей элиты также были наследственными, в наши же дни вряд
ли какой-либо иной ярлык, кроме ярлыка короля, имеет статус на
следственного. Но если прямое наследование ушло в прошлое, то
косвенное наследование по-прежнему сохраняет свои возможности.
Если индивид унаследовал значительную недвижимость или капитал,
он в определенных странах может легко получить статус сенатора
или быть избранным в парламент, либо просто скупив голоса, либо
прельстив избирателей своей позицией демократа из демократов, со
циалиста или анархиста. Богатство, семья и социальные связи также
помогают во многих других случаях добиться ярлыка принадлежности
кэлите вообще и к правящей элите, в частности, людям, которые без
этого не имеют никаких оснований для подобных притязаний.
2037. В обществах, где социальной единицей является семья, из
ярлыка, который носит глава семьи, пользу извлекают все ее осталь
ные члены. В Древнем Риме человек, который становился импера
тором, обычно раздвигал рамки своей свободы до пределов высшего
класса и часто — фактически до пределов правящей элиты. Поэтому,
где больше, где меньше, свободные граждане, принимавшие участие
в управлении Римским государством, обладали качествами (хороши-
468
469
ми или плохими), которые оправдывали ярлыки, полученные ими от щедрот императора. В наших обществах социальной единицей является индивид, однако место, которое он занимает в обществе, также приносит пользу его жене, детям, знакомым, друзьям.
- Если бы все эти отклонения от нормы были малозначимы ми, ими можно было бы пренебречь, как очевидно не принимаются во внимание отклонения в тех случаях, когда для профессиональной практической деятельности требуется диплом. Каждому известно, что есть люди, недостойные своего диплома, но опыт показывает, что в целом на эти исключения можно закрыть глаза.
- Можно, далее, пренебречь, по крайней мере, с некоторых точек зрения, отклонениями, если они более или менее постоянны в количественном отношении, т.е. в том случае, если изменения про порции между общей численностью класса и числом его представи телей, которые носят ярлык, не обладая для этого соответствующими способностями, являются несущественными.
- В действительности реальные случаи, которые необходимо принимать во внимание применительно к нашим обществам, отли чаются от двух, приведенных выше. Отклонения не столь уж мало численны, чтобы ими можно было пренебречь. И, далее, их число непостоянно, и данные колебания вызывают ситуации, которые существенным образом сказываются на социальном равновесии. Следовательно, нам нужно их рассмотреть специально.
- Более того, должен быть рассмотрен способ, с помощью которого различные группы населения смешиваются между собой. Перемещаясь из одной группы в другую, индивид, как правило, привносит с собой определенные наклонности, чувства, установки, которые у него сформировались в прежней группе, и это обстоятель ство нельзя игнорировать.
- Применительно к этому смешиванию, в особенности к тому случаю, когда только две группы — элита и не элита взаимо действуют между собой, применяется термин «циркуляция элит» [или более общий термин — «классовая циркуляция»].
- В заключение мы должны обратить особое внимание на: 1) в случае с отдельной группой — на соотношение общей числен ности группы и числа индивидов, которые, номинально являясь членами группы, не обладают качествами, необходимыми для эффективного членства, и 2) в случае с разными группами — на способы, с помощью которых происходит переход из одной груп пы в другую, и на интенсивность этих переходов, т.е., так сказать, скорость циркуляции.
- Высшая страта общества — элита — номинально включает в себя определенные группы людей, которым не всегда возможно дать точное определение и которые называются аристократиями. Встречаются случаи, когда большинство индивидов, принадлежа щих к таким аристократиям, действительно обладают качествами, необходимыми для нахождения в таких группах. И опять же бывают случаи, когда значительное число индивидов, составляющих класс, не обладают подобными качествами. Такие люди могут занимать более или менее важные позиции в правящей элите, так и могут быть исключены из нее...
- Вначале военные, религиозные и коммерческие аристокра тии и плутократии — за редкими исключениями, которыми можно пренебречь, — составляли части правящей элиты или даже всю ее целиком. Воин-победитель, процветающий торговец, богатый плу тократ — вот представители таких групп. Каждый из них в своей об ласти деятельности превосходил среднего индивида. В тех условиях ярлык соответствовал реальным способностям. Однако со временем появляются значительные, иногда очень значительные расхождения между способностями и ярлыком. С другой стороны, некоторые аристократии, игравшие выдающуюся роль в поднимающейся эли те, заканчивали свое существование в качестве незначительного ее элемента. Это особенно часто случалось с военной аристократией.
- Аристократии недолговечны. Какими бы ни были причины, неоспоримым является тот факт, что через определенный промежуток времени аристократии исчезают. История — это кладбище аристо кратий. Афинский «народ» был аристократией в сравнении с другой частью населения — метеками-иностранцами и рабами. Он исчез, не оставив каких-либо преемников. Различные аристократии Рима также в свое время уходили в небытие. То же самое случалось с ари стократиями варваров. Где сейчас во Франции потомки франкских завоевателей? Генеалогические данные английской знати тщательно фиксировались, и они свидетельствуют, что сохранилось очень не много семейств, своими корнями восходящих к соратникам Виль гельма Завоевателя. Остальные исчезли. В Германии сегодняшняя аристократия в значительной степени состоит из потомков вассалов сеньоров прошлого. Население европейских стран необычайно воз росло в течение последних веков. Это столь же очевидно, как и то, что аристократии не выросли в таких же пропорциях.
2054. Аристократии уменьшаются не только по количеству.
Они увядают также качественно, в том смысле, что они теряют энер
гетику, что снижаются пропорции тех остатков, которые позволили
470
471
им завоевать власть и удерживать ее. Правящий класс воссоздается не только количественно, но и - что более важно - качественно- с помощью выходцев из семей, принадлежащих к низшим классам Эти представители привносят с собой силу и набор качеств, необходи мых для нахождения у власти. Правящий класс воссоздается также за счет исключения из своих рядов наиболее выродившихся членов.
zim. Лели одно из этих движений прекращается или - что еще хуже - прекращаются оба, правящий класс разрушается до осно вания и часто тащит вместе с собой всю нацию. Потенциальной причиной нарушения равновесия является накопление выдающихся элементов в низших классах и, напротив, вырождающихся элемен тов в высших классах...
2056. Благодаря классовой циркуляции правящая элита всегда пребывает в состоянии медленной и постоянной трансформации Л-о напоминает течение реки, которая сегодня иная в сравнении с тем, какой она была вчера. Время от времени происходит неожи данное и резкое нарушение порядка вещей. Случается потоп - река выходит из берегов. Затем новая правящая элита возобновляет про цесс медленной трансформации. Уровень воды спадает, и река опять течет по своему обычному руслу.
2057. Революции являются результатом накоплений в высших стратах обществ вырождающихся элементов. Это происходит либо из-за замедления классовой циркуляции, либо в силу других причин когда эти страты более не обладают качествами-остатками (residues),' необходимыми для пребывания у власти, а также уклоняются от применения силы. В то же время в низших стратах общества на первый план выходят элементы, которые обладают выдающимися качествами-остатками (residues), подходящими для осуществления функции управления, и достаточно ясно выраженным желанием использовать силу.
2058. В целом в революциях представители низших страт воз
главляются лидерами из высших страт, поскольку последние облада
ют интеллектуальными качествами, необходимыми для разработки
тактики, и в то же время у них отсутствуют бойцовские качества
которые привносятся выходцами из низших страт.
2059. Насильственные движения происходят порывами, поэтому
между причинами и следствиями имеется временной зазор. После
того, как правящий класс или нация в течение длительного времени
силой поддерживали свою власть, накопив при этом огромное бо
гатство, они могут существовать еще какое-то время без применения
силы. Они просто покупают своих противников не только с помощью
472
золота, но и с помощью привилегии почета и уважения, которыми они сами прежде пользовались и которые составляют своего рода капитал. На первых стадиях упадка власть поддерживается путем сделок и уступок таким образом, что люди пребывают в иллюзии, что эта политика будет длиться бесконечно. Так, увядающая Римская империя получила мир от варваров в обмен на деньги и почести. Точ но так же Людовик XVI во Франции, промотав в течение короткого времени наследство любви, уважения и почти религиозного прекло нения перед монархией со стороны народа, смог путем бесконечных уступок стать королем Революции. Так и английской аристократии удалось продлить свой срок правления во второй половине XIX в. вплоть до начала ее упадка, которое ознаменовалось принятием «Билля о Парламенте» в первые годы века XX.
Раймои Арон
РаймонАрон (1905-1983) — выдающийся французский философ, политолог, социолог, публицист второй половины XX в. Окончил Высшую педагогическую школу в Париже, где впоследствии защитил две диссертации по философии (1938); преподавал в университетах Кёльна и Берлина (1930-1933), Гавра (1933-1934). В годы войны он возглавил редакцию газеты «Свободная Франция», а после войны был обозревателем «Комба», «Фигаро», «Экспресс» (1945-1983).
Научная деятельность Р. Арона сосредоточена на исследовании проблем философии истории и будущего человечества. Ему при надлежат работы: «Измерения исторического сознания» (1961), «Демократия и тоталитаризм» (1965), «Этапы развития социоло гической мысли» (1967, русск. пер. 1993), «В защиту упадочной Европы» (1977) и др.
Ниже приведена, с сокращениями, глава 15 книги Р. Арона «Демократия и тоталитаризм» (1965), в которой автор четко оха рактеризовал основные признаки тоталитаризма. Как показано в базовом пособии учебного комплекса (глава 14), эти признаки сохраняют свое научное значение: они позволяют четко отличать политические режимы как тоталитарные или не тоталитарные, не попадая под влияние популистских оценок.
Н.Л.
[О ТОТАЛИТАРИЗМЕ]*
...Что представляет собой феномен тоталитаризма? Как и все социальные явления, он, в зависимости от точки зрения наблюда теля, может получить много различных определений. Вот какими мне видятся пять его основных признаков:
- Тоталитаризм возникает в режиме, предоставляющем какой-то одной партии монопольное право на политическую деятельность.
- Эта партия имеет на вооружении (или в качестве знамени) идеологию, которой она придает статус единственного авторитета, а в дальнейшем — и официальной государственной истины.
- Для распространения официальной истины государство на деляет себя исключительным правом на силовое воздействие и на средства убеждения. Государство и его представители руководят всеми средствами массовой информации — радио, телевидением, печатью.
- Большинство видов экономической и профессиональной деятельности находится в подчинении государства и становится его частью. Поскольку государство неотделимо от своей идеологии, то почти на все виды деятельности накладывает свой отпечаток офи циальная истина.
- В связи с тем, что любая деятельность стала государственной и подчиненной идеологии, любое прегрешение в хозяйственной или профессиональной сфере сразу же превращается в прегрешение идеологическое. Результат — политизация, идеологизация всех воз можных прегрешений отдельного человека и, как заключительный аккорд, террор, одновременно полицейский и идеологический.
Определяя тоталитаризм, можно, разумеется, считать главным исключительное положение партии, или огосударствление хозяй ственной деятельности, или идеологический террор. Но само яв ление получает законченный вид только тогда, когда все эти черты объединены и полностью выражены.
Все пять перечисленных признаков были взаимосвязаны в 1934-1938 гг.; также обстояло дело и 1949-1952 гг. Понятно, каким образом осуществлялась взаимосвязь. В советском режиме исклю чительное положение партии и идеологии связано с самой сутью большевизма, его революционной устремленностью. Централизация средств силового воздействия и средств убеждения связана с идеей исключительного положения партии в государстве. Огосударствле-
* Цит. по: Арон Р. Демократия и тоталитаризм. / Пер. с фр. Г.И. Семенова. М., 1993. С. 230—233. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 14 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
ние хозяйственной деятельности есть прямое выражение комму нистического учения. Связи между перечисленными признаками легко видны. Что касается завершения — идеологического террора, он становится логичным как раз благодаря исключительному поло жению партии, идеологии, средств убеждения и огосударствлению видов индивидуальной деятельности.
Было бы неправомерным отождествлять понятность и необходи мость такого сочетания. Эти признаки объединены, однако их связь еще необязательно постоянна, а режим с партией, монополизировав шей власть, не всегда приводит к крайней разновидности террора...
<...> Однопартийный режим в фашистской Италии никогда не отличался избыточной идеологичностью и тоталитарностью, кото рые могли бы сравниться с великой чисткой в СССР и крайностями гитлеризма последних лет. Когда применительно к обоим случаям говорят о тоталитаризме, то главным явлением, первопричиной оказывается, на мой взгляд, сама революционная партия. Режимы стали тоталитарными не в силу какого-то постепенного развития, а на основе первоначального стремления коренным образом преобра зовать существующий порядок в соответствии со своей идеологией. У революционных партий есть общие черты, которые приводят к тоталитаризму, — масштабность устремлений, радикальность по зиции и выбор самых крайних средств.
Эверетт Ч. Хьюз
Эверетт ЧеррингтонХъюз (Hughes) (1897-1983, Кембридж, штат Массачусетс) — американский социолог, один из ведущих и самых ярких представителей чикагской социологической традиции во 2-й половине XX в. Родился в семье священника. С 1923 г. учился в Чи кагском университете, был любимым учеником Р.Э. Парка. В 1928 г. защитил докторскую диссертацию, основанную на эмпирическом исследовании агентства недвижимости. В 1931 г. это исследование было опубликовано в виде книги «Рост института: Чикагское агент ство недвижимости». В 1927-1938 гг. Хьюз преподавал в универси тете Макгилла в Монреале. Работая в Канаде, провел всестороннее исследование небольшого города в Квебеке («Французская Канада в период перехода», 1943); оно оказало большое влияние на развитие франко-канадской социологии. С 1938 по 1961 г. Хьюз работал в Чи кагском университете, с 1949 г. — профессор. В 1948 г. читал лекции во Франкфуртском университете. С 1961 г. преподавал в институте Брандейса и Бостонском колледже. В 1952 — 1960 гг. был редактором «American journal of sociology». В 1962 г. был избран президентом
474
475
Американской социологической ассоциации. Другие публикации Э. Хьюза: «Институты» (1939), «Где встречаются народы: Расовые и этнические фронтиры» (книга написана им совместно с супругой X. М. Хьюз, 1952), «Люди и их работа» (сборник очерков, 1958), «Социологический глаз» (сборник очерков, 1971; 2-е изд., 1984), «О работе, расе и социологическом воображении» (сборник очерков, 1994). Хьюз прежде всего известен работами в области социологии профессий, а также исследованиями расовых и этнических отно шений. Некоторые авторы считают, что он развил теоретическую традицию Чикагской школы и разработал свой оригинальный подход («интерпретативную институциональную экологию»), соединивший такие элементы классической чикагской традиции, как социальная экология, полевая работа и интерпретация смысловых компонентов социальной жизни, с элементами антропологического функциона лизма и формализма Зиммеля. «Хорошие люди и грязная работа» (1948) — один из наиболее известных очерков Хьюза; он неодно кратно перепечатывался в разных сборниках.
В очерке рассматриваются — на примере анализа практик СС в нацистской Германии — те социальные механизмы, действие которых в любом обществе может приводить и приводит к фор мированию групп людей, осуществляющих бесчеловечные акции. Изучение и понимание этих механизмов — предпосылка создания гарантий против нравственной деградации общества. В силу этого мы включаем данный очерк в Хрестоматию, иллюстрируя таким об разом положения базового пособия учебного комплекса (см. главу 14) об опасности попустительской пассивности «хороших людей» в их отношении к «грязной работе» нацистов, а в наше время также террористов и иных преступных действий против человечности.
В.Н.,А.З.
ХОРОШИЕ ЛЮДИ И ГРЯЗНАЯ РАБОТА*
Национал-социалистическое правительство Германии, действуя руками своей фанатичной внутренней секты СС, более всего из вестной под именем «чернорубашечников» или «элитной гвардии», занималось и хвалилось самым колоссальным и драматичным объ-
* Цит. по: Hughes Е. С. Good people and dirty work// Hughes E. С The sociological eye: Selected papers — New Brunswick; L: Transaction Books, 1984. P. 87-97. Статья впервые представлена в качестве доклада в университете Макгилла в 1948 г. Переводчик — В.Г. Николаев. Опубликован в Реферативном журнале ИНИОН РАН, серия 11,2003, № 4. Ред. А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 14 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
476
емом грязной работы, которую когда-либо знал мир. Возможно, есть и другие претенденты на этот титул, но они не могли бы соперничать с этим претендентом в комбинации массы, скорости и порочной гордости своими деяниями. Почти все народы имеют достаточно жестокости и смертей, требующих объяснения.
Сколько чернокожих американцев погибли от рук линчующих толп! Насколько больше умерли от болезней, которых можно было избежать, от недостатка пищи или от отсутствия знаний о питании! Как много русских погибли во имя коллективизации! И кого винить в том, что в некоторых частях земного шара миллионы страдают от истощения, тогда как в других регионах на полях вовсю колосится пшеница?
Я вспоминаю нацистское Endlosung (окончательное решение) еврейской проблемы не для того, чтобы осудить немцев или заставить их выглядеть хуже, чем другие народы, а для того, чтобы донести до вашего внимания опасности, которые всегда таятся среди нас. Ни жеследующее было написано в основном после моей первой послево енной поездки в Германию в 1948 г. Впечатления были еще свежими. Факты не потускнели от времени и не исчезли, в отличие от историй о предполагаемых германских зверствах в Бельгии в Первую мировую войну. Чем полнее записи, тем хуже они схватывают суть1.
Несколько миллионов людей были согнаны в концентрацион ные лагеря, действовавшие под руководством Генриха Гиммлера при содействии Адольфа Эйхмана. Несколько сотен тысяч каким-то об разом выжили. Еще меньше людей вышли из них здоровым и душой и телом. Пара примеров, хорошо проверенных, покажет крайнюю сте пень порочной жестокости, которой достигли в лагерях эсэсовские охранники. Заключенных заставляли лезть на деревья, а охранники били их кнутами, заставляя взбираться быстрее. Как только они ока зывались вне досягаемости, других заключенных, также подстегивая кнутом, заставляли трясти деревья. Когда жертвы падали, их пинали ногами, дабы проверить, могут ли они подняться на ноги. Тех, кто получал слишком сильные увечья и не мог встать, расстреливали как непригодных к работе. Немало заключенных были утоплены в ямах, наполненных человеческими экскрементами. Эти примеры столь ужасны, что ваш разум будет стараться отвернуться от них. Вы не будете, как при чтении слегка непристойного романа, домысливать остальное. Поэтому я обрушиваю на вас эти примеры и утверждаю, что люди, которым они пришли в голову, могли придумывать и при-
1 Kogon Eugen. Der SS-Staat. Berlin, 1947. S. 316. Перевод на английский. — The Theory and Practice of Hell. London, 1950.
477
думывали другие, подобные им и даже еще худшие, изо дня в день на протяжении нескольких лет. Многие жертвы лагерей падали духом (это библейское выражение лучше всего подходит) от сочетания унижения, истощения, усталости и физических надругательств. Со временем к индивидуальной виртуозности в жестокости добави лась политика массового уничтожения в газовых камерах.
Эта программа (а это была программа) жестокости и человеко убийства осуществлялась во имя расового превосходства и расовой чистоты. В основном, хотя ни в коем случае не исключительно, она была направлена против евреев, славян и цыган. Она была тщательно проработанной. На территориях, которые находились под контро лем Третьего рейха — в двух Германиях, Голландии, Чехословакии, Польше, Австрии, Венгрии, — евреев осталось мало. Многие фран цузские евреи были уничтожены. Даже в Тунисе и Алжире во времена германской оккупации были концентрационные лагеря.
Когда во время поездки в Германию в 1948 г. я ближе познако мился с реакциями простых немцев на ужасы концентрационных лагерей, я обнаружил, что задаю себе не обычный вопрос: «Как ра совая ненависть достигла столь высокого уровня?», — а совсем другой: «Как могла быть сделана такая грязная работа среди мил лионов обычных, цивилизованных немцев и, в некотором смысле, ими самими?» Тут же пришли и другие, связанные с этим вопросы. Как могли эти миллионы простых людей жить посреди такой же стокости и убийств, не восстав всей массой против этого и против тех людей, которые это делали? Как они могли, освободившись от режима, который все это делал, проявлять к этому так мало интереса и так упрямо об этом молчать не только в разговорах с посторонни ми (это еще как-то можно понять), но и в разговорах друг с другом? Каким образом и где в современной цивилизованной стране можно было найти сотни тысяч мужчин и женщин, способных на такую работу? Каким образом эти люди были избавлены от запретов ци вилизованной жизни настолько, что стали способны вообразить и, более того, совершить те зверские, непристойные и отвратительные действия, которые они вообразили и совершили? Как могли они годами удерживаться на такой вершине дикости, вынужденные еже дневно наблюдать вокруг себя совершаемое ими человекоубийство и часто буквально забрызганные по уши той грязью, которая про изводилась и аккумулировалась их действиями?
Вы увидите, что здесь имеется два ряда вопросов. Один из них относится к хорошим людям, которые сами эту работу не делали. Другой касается тех, кто ее делал. На самом деле эти ряды вопро-
сов нераздельны, ибо ключевой вопрос, касающийся хороших людей, — это их связь с людьми, делавшими грязную работу, и с этим вопросом связан второй, а именно, при каких обстоятель ствах хорошие люди позволяют другим совершать такие действия безнаказанно.
Простой ответ касательно немцев состоит в том, что, в конце концов, они не были такими уж хорошими. Мы можем приписать им особое врожденное или укоренившееся расовое сознание, со единенное со склонностью к садистской жестокости и беспрекос ловным принятием всего, что делается людьми, которые оказались у власти.
Доведенный до крайности, этот ответ просто делает высшей расой нас, а не немцев. Это нацистское звучание, наложенное на наши слова.
Так вот, есть глубокие и трудно устранимые различия между народами. Быть может, история и культура немцев делает их особенно восприимчивыми к доктрине своего расового превосходства и особенно готовыми к молчаливому согласию с действиями всех, кто бы ни обладал властью над ними. Эти вопросы заслуживают самого пристального изучения. Но говорить, что эти вещи смогли случиться в Германии просто потому, что немцы отличны от нас, — значит поддержать их самооправдания, а кроме того, это очень легко позволяет нам уйти от обвинения в том, что произошло там, и от вопроса о том, не может ли то же самое произойти здесь.
Определенно, в своей повседневной практике и экспрессии перед лицом гитлеровского режима немцы выказывали не больше, если не столько же, ненависти к другим расовым или культурным группам, чем это делали и делаем мы. Сегрегация проживания не была резко выраженной. Взаимные браки были обычным делом, и семьям, образованным такими браками, было в социальном отно шении существовать легче, чем обычно бывает в Америке. Расово чистых клубов, школ и отелей наблюдалось гораздо меньше, чем здесь. И я хорошо помню тот вечер 1933 г., когда один монреальский бизнесмен, человек во всех отношениях очень приятный, произнес, сидя у нас в гостиной: «Почему мы не признаем, что Гитлер делает с евреями то же самое, что надлежит сделать и нам самим?» В этом умонастроении не было ничего необычного, хотя в защиту людей, которые его выражали, можно сказать, что они, вероятно, не знали всей истины о нацистской программе уничтожения евреев, а если бы узнали, то просто бы не поверили. Базовые, скрытые в глубине чувства в отношении расы в Германии не отличались по типу от тех,
478
479
которые существуют во всех западных и особенно англосаксонских странах. Однако я не хотел бы слишком на это напирать. Я хочу лишь закрыть один из легких путей, уводящих от серьезного рассмотрения проблемы «хороших людей и грязной работы», продемонстрировав, что немцы были и остаются примерно в такой же степени хорошими и в такой же степени плохими, как и остальные из нас, с точки зрения расовых чувств и — добавим к этому — представлений о достойном человеческом поведении.
Но какой была реакция простых немцев на преследования евреев и на массовые пытки и убийства в концентрационных лаге рях? Разговор, в котором принимали участие немецкий школьный учитель, немецкий архитектор и я, дает представление о ней в яркой и образной форме. Беседа происходила в студии архитектора, и поводом к ней послужил мой довольно случайный визит в 1948 г. во Франкфурт-на-Майне.
Архитектор: «Мне стыдно за свой народ, когда я об этом думаю. Но мы об этом не знали. Мы узнали обо всем этом лишь позже. Вы должны помнить, под каким давлением мы находились; мы были вынуждены вступать в партию. Нам приходилось держать рты на засове и делать то, что нам говорили. Это было ужасное давление. И все-таки мне стыдно. Но вы же понимаете, мы потеряли наши колонии, наша национальная гордость была этим уязвлена! И на цисты воспользовались этим чувством. А евреи... они были пробле мой. Они пришли с востока. Вы, должно быть, видели их в Польше; низший класс людей, насквозь завшивевшие, грязные и бедные, бегающие туда-сюда в своих гетто в вонючих кафтанах. Явились туда и разбогатели каким-то невероятным образом после первой войны. Они заняли все хорошие места! Ну почему их было в пропорции де сять к одному в медицине, праве и на правительственных постах!»
В этот момент архитектор говорил нерешительно и выглядел смущенным. Он продолжал: «О чем я говорил? Ах, это все скверное питание. Вы же видите, repp профессор, в какой нищете мы здесь живем. Часто случается, я забываю, о чем только что говорил. О чем я говорил сейчас?
Совершенно забыл».
(Его замешательство, на мой взгляд, не было притворным. Мно гие немцы жаловались, что страдают подобной потерей памяти, и относили это на счет недостаточного питания.)
Я твердо произнес: «Вы говорили о потере национального до стоинства и о том, как евреи все вокруг захватили».
Архитектор: «Ах, да! Так оно и было! Конечно, это был не способ
решения еврейской проблемы. Но проблема-то была, и нужно же было как-то ее решать».
Школьный учитель: «Конечно, теперь у них есть Палестина».
Я возразил, что Палестина вряд ли сможет всех их вместить.
Архитектор: «Профессор прав. Палестина не сможет вместить всех евреев. Это было ужасно, убивать людей. Но мы же в то время этого не знали. И все-таки я рад, что остался жив. Это интересная эпоха в человеческой истории. Видите ли, когда пришли американ цы, это было как великое избавление. Я и в самом деле хочу увидеть в Германии новый идеал. Мне нравится свобода, которая позволяет мне вот так вот запросто с вами говорить. Но, к сожалению, это не общее мнение. Большинство моих друзей на самом деле все еще цепляются за старые идеи. Они не могут увидеть никакой надежды, а потому и привязаны к старым идеям».
Этот обрывок разговора, как мне кажется, передает основные элементы и саму тональность немецкой реакции. Он хорошо пере кликается с формальными исследованиями, которые тогда проводи лись, и лишь в деталях отличается от других разговоров, записанных мной в 1948 г.
Одним из самых очевидных моментов, заключенных в нем, оказывается нежелание думать о сделанной грязной работе. В дан ном случае — возможно, случайно, а может быть, и нет — хороший человек пережил действительный провал в памяти прямо посреди разговора. На первый взгляд тут все просто. Но психиатры показали, что эти вещи не так просты, как кажутся. Они проделали огромную работу по изучению сложнейших механизмов, при помощи которых индивидуальный разум не допускает до сознания неприятные и не выносимые знания, и показали, насколько серьезной может быть в некоторых случаях вытекающая отсюда потеря эффективности личности. Между тем коллективное нежелание знать неприятные факты принимается нами в большей или меньшей степени как само собой разумеющееся. То, что люди могут хранить и хранят молча ние о вещах, открытое обсуждение которых могло бы поставить под угрозу представление группы о самой себе, а следовательно, и ее солидарность, — это известно всем. Это механизм, который действует в каждой семье и в каждой группе, имеющей чувство групповой репутации. Нарушение такого молчания считается на падением на группу и своего рода предательством, если молчание нарушается членом этой группы. Это общее молчание позволяет развиваться групповым фикциям, например, что дедушка был не таким мерзавцем, как на самом деле, а человеком гораздо более
480
романтичным. И, на мой взгляд, можно доказать, что, прежде всего, это молчание противодействует выражению коллективной вины где-либо, помимо официальной церемонии. В нынешней Германии примечательно не то, что там так мало говорят о том, по поводу чего люди чувствуют себя глубоко виноватыми, а то, что об этом вообще говорят.
Чтобы понять этот феномен, нам надо выяснить, кто говорит о зверствах в концлагерях, в каких ситуациях и под действием какого стимула. На этот счет я располагаю лишь собственным ограни ченным опытом. Одним из сильнейших моих впечатлений была первая послевоенная встреча с пожилым профессором, с которым я был знаком еще до нацистских времен. Он — героическая душа. Не склонившись перед нацистами, он и теперь ходит с высоко под нятой головой. Его первые слова, произнесенные со слезами на глазах, были такими:
«Как трудно поверить, что люди бывают такими дурными, ка кими они обещают быть! Гитлер и его люди говорили: «Покатятся головы». Но многие ли из нас, даже ярые его противники, могли поверить, что они и в самом деле это сделают!»
Этот человек в 1948 г. мог говорить и говорил самым естествен ным образом о нацистских зверствах не только людям вроде меня, но также своим студентам, коллегам и общественности, которая читала его статьи; он делал это везде, где только было возможно, в своих не устанных попытках реорганизовать германские университеты и вдох нуть в них новую жизнь. У него не было ни навязчивого побуждения говорить, дабы иметь возможность простить себя или защититься, ни осознанной или неосознанной потребности хранить молчание. Такие люди были редкостью; сколько их было в Германии, я не знаю.
Другими случаями, в которых нарушалось это молчание, были случаи, когда я сам в учебной аудитории, в публичной лекции или на неформальных встречах со студентами откровенно говорил о расовых отношениях в других частях земного шара, включая лин чевания, которые иногда происходят в моей стране, и ужасающую жестокость в отношении коренного населения в Южной Африке. Это сбрасывало защитную броню (со стороны немцев), так что не которые люди говорили довольно свободно о том, что происходило при нацистском режиме. Но более обычными были ситуации, по добные ситуации с архитектором, когда я бросал какое-то замеча ние о жестокостях в ответ на жалобы немцев, что мир так жестоко с ними обращается. В таких случаях обычно возникало выражение стыда, которое сопровождалось принесением всяческих извинений 482
(включая то, что они были в неведении) и за которым следовал по спешный уход от этой темы.
В какой-то момент, рассматривая проблему «обсуждение или молчание», мы должны спросить: а что хорошие (т.е. обычные) люди в Германии знали об этих вещах? Ясно, что наиболее кровавые де тали концентрационных лагерей СС хранило в строжайшей тайне. Даже высокопоставленные должностные лица в правительстве, армии и самой нацистской партии в какой-то мере держались в неведении, хотя, разумеется, именно они снабжали лагеря жерт вами. Простые люди в Германии знали, что лагеря существуют: большинство знало людей, которые в них исчезли; некоторые ви дели жертвы, ходячие скелеты в лохмотьях, когда их перевозили в грузовиках или поездах или когда они строем брели по дороге со станции в лагерь, или на работу в поля, или на фабрики в окрест ностях лагеря. Многие знали людей, освобожденных из концен трационных лагерей; и эти люди под страхом смерти хранили свою тайну. Секретность взращивалась и поддерживалась страхом и террором. В отсутствие решительной и героической воли к знанию и обнародованию истины и в отсутствие всяких инструментов оп позиции степень знания была, несомненно, низкой, несмотря на то, что всем было известно, что происходит что-то масштабное и чудовищное, и несмотря на то, что в Mein Kampf Гитлера и в речах его приспешников говорилось, что нет участи слишком ужасной для евреев и прочих «ошибочных» или низших народов. А следова тельно, мы должны спросить, при каких условиях воля к знанию и обсуждению сильна, решительна и эффективна? Этот, как и боль шинство других поднятых мною важных вопросов, я оставляю без ответа, если не иметь в виду ответы, которые могут содержаться уже в самой постановке проблемы.
Но вернемся к нашему умеренно хорошему человеку, архи тектору. Он снова и снова настаивал, что ничего не знал, и мы можем предположить, что он знал не больше и не меньше, чем большинство немцев. Но при этом он давал ясно понять, что хотел, чтобы с евреями что-то сделали. В моем распоряжении есть похо жие утверждения, исходившие от людей, о которых я знал, что у них до прихода нацистов были близкие друзья среди евреев. И это ставит во весь рост следующую проблему: в какой степени парии, делающие грязную работу общества, действуют в действительности как агенты всех нас остальных?
Чтобы приступить к обсуждению этого вопроса, нужно заметить, ЧТО, разъясняя свой случай, архитектор решительно вытолкнул евре-
483
ев в они-группу (out-group); они были для него грязными, вшивыми и беспринципными (странное утверждение для жителя Франкфурта, родины старых еврейских купцов и интеллектуальных семей, издавна отождествляемых с теми аспектами культуры, которыми немцы боль ше всего гордятся). Четко отъединив себя от этих людей и объявив их «проблемой», он явно желал позволить кому-то другому сделать в отношении них ту грязную работу, которую он сам бы делать не стал и по поводу которой он выразил чувство стыда. Этот случай, на верное, аналогичен нашей установке по отношению к осужденным за преступления. Время от времени мы поднимаем шум о жестоко сти, практикуемой в отношении заключенных в пенитенциарных учреждениях или тюрьмах, или, возможно, просто публикуем доклад о том, что их плохо кормят и что они живут в скверных санитарных условиях. Возможно, мы не хотим, чтобы с заключенными жестоко обращались и плохо их кормили, но наша реакция, вероятно, сдер живается пониманием того, что они кое-чего заслуживают, в силу некоторой их диссоциации от мы-группы хороших людей. Если то, что они получили, хуже того, о чем нам приятно было бы думать, то это уже некоторый перебор. В этом случае мы амбивалентны. Кампании за реформу тюрем часто сменяются контркампаниями против слишком высокого уровня жизни заключенных и против того, чтобы тюрьмами руководили всякие мямли. Так вот, люди, управ ляющие тюрьмами, это наши агенты. Насколько далеко они заходят или могут зайти в осуществлении наших желаний, сказать трудно. Младший тюремный охранник, хвастливо оправдывая некоторые свои наиболее сомнительные практики, говорит в итоге: «Если бы эти реформаторы и крупные шишки, отирающие задницы наверху, пожили с этими птенчиками, как я, у них бы быстро поменялись их дурацкие представления об управлении тюрьмой». Он намекает на то, что хорошие люди либо наивны, либо лицемеры. К тому же он прекрасно знает, что желания его работодателя, общественности никоим образом не чисты. На него с равной вероятностью могут наброситься и за то, что он слишком добр, и за то, что он слишком суров. И если, как иногда бывает, он оказывается человеком, пред расположенным к жестокости, то может быть некоторая справедли вость в его ощущении, что он всего лишь делает то, что другие были бы не прочь сделать сами, если бы осмелились, и что они бы делали, случись им оказаться на его месте.
В нашем мире я мог бы собрать сколько угодно примеров для сравнения с немецкой установкой в отношении концентрационных лагерей. Например, в Денвере одна газета произвела большой скан-
484
дал, высказавшись в том духе, что наших соотечественников-японцев слишком хорошо кормят в лагерях, куда они были согнаны во время войны. Я мог бы привести печальную историю людей японского происхождения в Канаде. Я мог бы сослаться на линчевания, на тот или иной аспект расовой дискриминации. Но я намеренно беру заключенных, осужденных за преступления. Ибо заключенные официально изолируются для того, чтобы с ними обращались по-особому. Они образуют они-группу во всех странах. Это предельно ясно обнажает перед нами суть проблемы, ибо мало кто питает иллюзию, что проблема обращения с преступниками может быть решена пропагандой, призванной доказать, что никаких преступ ников не существует. Почти каждый согласится, что с ними что-то нужно делать. Вопрос заключается в том, что именно делается, кто это делает и какова природа тех полномочий, которые предоставля ются остальными из нас тем, кто это делает. Возможно, мы, сами того не сознавая, уполномочиваем их выйти за рамки и совершить то, что мы сами не только не рискнули бы сделать, но и не рискну ли бы даже признать. Осмелюсь предположить, что вышестоящие и более знающие функционеры, действующие от нашего имени, представляют собой нечто вроде дистилляции того, что мы считаем нашими общественными чаяниями, тогда как некоторые из других демонстрируют своего рода концентрат тех импульсов, которые мы меньше сознаем или желаем меньше сознавать.
Так вот, выбор заключенных в качестве примера выводит нас на еще одну критическую точку в межгрупповых отношениях. Во всех сколько-нибудь крупных по размеру обществах есть мы-группы и они-группы; и в самом деле, один из лучших способов описать общество — это рассмотреть его как сеть больших или меньших по размеру мы-групп и они-групп. И любая мы-группа является таковой только потому, что есть они-группы. Когда я говорю о моих детях, я, разумеется, предполагаю, что они мне ближе, чем дети других людей, и что для них я буду прилагать больше стараний купить апельсинов и рыбьего жира, чем для детей других. В дей ствительности это может значить, что я буду давать им рыбий жир, хотя мне приходится заставлять их его глотать. Мы сами делаем грязную работу в отношении самых близких нам людей. Сама за поведь, велящая мне любить ближнего своего как самого себя, начинается с меня; если я не люблю самого себя и моих ближних, то это изречение наполняется очень мрачным смыслом.
Каждый из нас является центром сети мы- и они-групп. Раз личия между внутри (in) и вне (out) могут проводиться различными
485
способами, и нет ничего более важного для исследователя общества и для педагога, чем выяснить, как прочерчиваются эти границы и как их можно перечертить более справедливо и разумно. Однако считать, что мы можем избавиться от этого различия между внутри и вне, нами и ими в социальной жизни, — полнейшая бессмыслица. Если брать позитивную сторону, то обычно мы чувствуем больше обязательств перед мы-группами и соответственно меньше обяза тельств перед они-группами; и в случае таких групп, как осужденные преступники, они-группа решительно передается для наказания в руки наших агентов. Это крайний случай.
Но есть и другие они-группы, в отношении которых мы испы тываем агрессивные чувства и неприязнь, хотя не передаем никому официальных полномочий разобраться с ними от нашего имени и клянемся в убеждении, что они не должны страдать от притеснений и ущемления в правах. Чем больше их социальная дистанция от нас, тем больше мы как бы по оплошности оставляем в руках других мандат на расправу с ними от нашего имени. Сколько бы сил мы ни вкладывали в попытки переделать границы, разделяющие мы- и они-группы, остается вечная проблема нашего обращения, прямого или делегированного, с группами, считающимися в какой-то сте пени внешними. И здесь нашему взору предстает во всей полноте проблема наших явных и, возможно, более глубоких скрытых жела ний, а также связанная с нею проблема того, что мы знаем, можем знать и хотим знать об этом.
В Германии агенты вышли из-под контроля и учинили такой террор, что лучше было ничего не знать. Также ясно, что совести многих немцев тогда было легче и сейчас легче ничего не знать. В конце концов, мы не погрешим против истины, если скажем, что агенты работали, по крайней мере, в русле желаний многих людей, хотя, возможно, вышли за рамки желаний большинства. Те же во просы можно задать и в отношении нашего общества, причем каса тельно не только узников тюрем, но также многих других групп, на которых не лежит правовой или моральной стигмы. И опять у меня нет ответов. Предоставляю вам искать их самостоятельно.
При рассмотрении вопроса о грязной работе мы должны в конце концов подумать о людях, которые ее делают. В Германии это были члены СС и той внутренней группы СС, которая орудовала в концентрационных лагерях. Было подготовлено много отчетов о социальных характеристиках и личностях этих жестоких фанатиков. Те, кто их изучал, говорят, что очень многие среди них были gescheiterte Existenzen, — мужчинами или женщинами с 486
историей неудачи, плохой адаптации к требованиям работы и тех классов общества, в которых они были воспитаны. Между войнами в Германии было очень много таких людей. Их приверженность движению, провозгласившему доктрину ненависти, была вполне естественной. Но это движение предложило нечто большее. Оно создало внутреннюю группу, которая собралась превзойти всех других, даже немцев, в своей эмансипации от обычной буржуазной морали — подняться над обычной моралью и выйти чл ее пределы. Я рассуждаю об этом не как о доктрине, а как об организационном принципе. Ибо, как говорил Ойген Когон, автор самого проницательного анализа СС и эсэсовскихлагерей, нацисты пришли к власти, создав государство в государстве, организацию с внутренней контрморалью и контрправом, собственными судами и своей системой исполнения наказаний в отношении тех, кто не соответствовал их установлениям и стандартам.
Даже как движение СС имело внутренние круги внутри внутрен них кругов; каждый из них был окутан завесой секретности для бли жайшего внешнего круга. Борьба между этими внутренними кругами продолжалась и после прихода Гитлера к власти; в конце концов верх Ваял Гиммлер. Его СС стало государством внутри нацистского государ ства, точь-в-точь как нацистское движение стало государством внутри Неймарской республики. Вспоминается часто цитируемое, но недо оцененное утверждение Сигеле: «В центре толпы ищите секту». Он, < разумеется, имел в виду политическую секту — фанатичную группу внутри движения, стремящуюся захватить власть революционными методами. Как только нацисты оказались у власти, эта внутренняя векга, ставшая признанным агентом государства и, следовательно, на родных масс, смогла в то же время почти полностью диссоциироваться ОТ них в действии благодаря самому факту обладания полномочиями. Геперь ей совершенно не грозили вмешательство и расследование. Ибо инструменты вмешательства и расследования находились в ее собственных руках. Они же — и инструменты секретности. Таким об разом, СС могло построить и построило могущественную систему, в которой получило возможность распоряжаться ресурсами государства И экономики Германии и завоеванных стран и красть из них все не обходимое для осуществления своей расточительной и безнаказанной оргии жестокости.
Теперь зададим в отношении исполнителей грязной работы во просы, аналогичные тем, которые задавались в отношении хороших пюдей. Есть ли запас кандидатов на такую работу в других обще-G iпах? Легко было бы сказать, что дать так много подобных людей
487
способна только Германия. Ответ на этот вопрос содержится в самой его постановке. Проблема людей, выброшенных за борт (gescheiterte Existenzen), — одна из самых серьезных в наших современных обще ствах. Любой психиатр, я думаю, подтвердит, что мы имеем достаточ ный фонд деформированных личностей, склонных к извращенным наказаниям и жестокости и готовых сделать любой объем грязной работы, которую хорошие люди могут быть склонны морально под держать. Не требуется какого-то очень уж крутого поворота событий, чтобы повысить число таких людей и вывести на поверхность их недо вольство. Это не значит, что во главе каждого движения, основанного на недовольстве текущим положением вещей, будут стоять такие люди. Это очевидно неверно; и я подчеркиваю это, дабы не потворствовать тем, кто порицает каждого, активно выражающего свое недовольство. Вместе с тем, на мой взгляд, изучение воинственных социальных движений показывает, что эти деформированные люди ищут в них место. Точнее говоря, они склонны становиться заговорщической, тайной полицией группы. Одна из проблем воинственных социальных движений состоит в том, чтобы не допустить внутрь себя таких лю дей. Сделать это, конечно, проще, если дух движения позитивен, его представления о человечестве возвышенны и открыты по отношению к другим (inclusive), а цели разумны. В случае нацистского движения этого не было. Когон пишет: «Сотрудник СС был всего лишь высшим типом нациста вообще»2. Но иногда такие люди привлекаются за не имением лучшего и в движения, цели которых противоположны духу жестокости и наказания. Я бы предположил, что все мы поглядываем на руководство и антураж движений, к которым присоединяемся, в поисках признаков негативистской, суровой установки. Ибо как только такой дух в движении получает развитие, наказание ближайшей и наиболее доступной жертвы обычно становится более привлека тельным, чем борьба за достижение принципиальных целей. И если нацистское движение вообще чему-то нас учит, так это тому, что если таким людям будут предоставлены хотя бы призрачные полномочия, они будут — при нашем согласии — увеличивать их все больше и больше. Процессами, посредством которых они это делают, являются: развитие власти и внутренней дисциплины в их собственной группе,
2 «...Секта — ядро и фермент каждой толпы... Изучать толпу — значит судить по тому, что видишь на сцене; изучать секту — значит судить по тому, что видишь за кулисами». Это одни из многочисленных мест, подчеркнутых Робертом Э. Парком в его (ныне находящемся в моем распоряжении) экземпляре классической работы Сигеле о политических сектах. Имеется много ссылок на эту работу в книге: Park R., Burgess E. Introduction to the science of sociology. Chicago: University of Chicago Press. 488
прогрессирующее отсоединение их от правил человеческой благо пристойности, существующих в их культуре, и все более нарастающее презрение к благосостоянию масс.
Власть и внутренняя дисциплина в СС стали такими, что люди, однажды ставшие его членами, могли покинуть его только со смер тью, самоубийством, убийством или умопомешательством. При казы, исходившие от центральных органов СС, формулировались обтекаемо, словно с целью подстраховаться от возможного судного дня. Когда стало ясно, что такой судный день близится, секретность и интриги еще более возросли; увеличилась и тяга к убийствам, ибо каждый узник становился потенциальным свидетелем.
И опять мы имеем дело с феноменом, обычным для всех обществ. Почти каждая группа, наделенная специализированной социальной функцией, является в какой-то мере тайным обществом, которое об ладает своим корпусом правил, создаваемых и проводимых в жизнь его членами, и некоторой способностью защищать своих членов от внешнего наказания. И здесь мы находим один из парадоксов социального порядка. Без меньших властей, создающих правила и обеспечивающих дисциплину, общество вообще не было бы обще ством. Не было бы ничего, кроме закона и полиции; именно этого и добивались нацисты, подавляя семью, церковь, профессиональ ные группы, партии и иные подобные ядра спонтанного контроля. По, очевидно, единственным способом сделать это, будь то в благих или злодейских целях, является передача власти в руки какой-то фанатичной небольшой группы, которая будет обладать гораздо большей самодисциплиной и гораздо большей защищенностью от внешнего контроля по сравнению с традиционными группами. 11роблема, следовательно, не в том, что нужно избавиться от всех дисциплинирующих Я и протекционистских групп внутри обще ства, а в том, что надо удерживать их в интеграции друг с другом и поддерживать их максимальную восприимчивость к общественно му мнению, которое всех их превосходит. Это проблема сдержек и противовесов, того, что можно было бы назвать социальной и моральной конституцией общества.
Люди, особенно ревностно пытающиеся выкорчевать из хоро ших людей как индивидов все те чувства, которые, видимо, порож даются большой и малой грязной работой мира, могут счесть мои замечания атакой на их методы. Они в известной степени правы; я 11 астаиваю, что мы должны посвятить часть своих усилий задейство-нлнным здесь социальным механизмам, а не только индивиду и тем его чувствам, которые касаются людей иных родов.
489
Часть IV ДИНАМИКА ОБЩЕСТВА
Динамика общества представлена в настоящей Хрестоматии с позиций антропосоциетального подхода, изложенного в базовом пособии учебного комплекса (часть I, главы 2, 3). В данном подходе ключевым является соотношение личности и общества. Суть этого со отношения выражает принцип неполного антропосоциетального со ответствия. Наблюдаются два исторических типа соответствия/несо ответствия: традиционалистское и либеральное. Традиционалистское соответствие означает безусловное подчинение человека обычаям, верованиям, традициям — базовым нормам, которые ранее сложились в данном обществе и считаются незыблемыми. Либеральное несоот ветствие означает возможность для индивида легитимно изменять сложившиеся нормы согласно новым ценностям, потребностям.
Поскольку данный раздел Хрестоматии посвящен динамике общества, в нем представлены социологические тексты, характеризу ющие переход от традиционалистского соответствия к либеральному, т.е. антропосоциетальные трансформации в странах Запада и в Рос сии. Основное содержание этих трансформаций составляет противо речивое высвобождение творческого потенциала личности по мере формирования раннего, затем зрелого либерального общества.
Ц.Л.
РАЗДЕЛ 5. АНТРОПОСОЦИЕТАЛЬНЫЕ
ТРАНСФОРМАЦИИ
В ЗАПАДНЫХ СТРАНАХ
В данном разделе представлены тексты свыше 20 выдаю щихся социологов и социальных мыслителей XIX, XX и начала XXI столетий, которые с различных позиций характеризуют антро посоциетальные трансформации традиционалистских отношений, господствовавших в западных странах до XVII в., в либеральные. В первый подраздел включены тексты, которые дают представление о повседневной хозяйственной жизни и общественных отношениях средневековой, традиционалистской Европы. В следующих двух подразделах представлены тексты, характеризующие два этапа либерализации западноевропейских обществ: ранний и зрелый. Тексты других подразделов демонстрируют, что в зрелом состоянии динамика либерального общества отнюдь не затухает. Напротив,
490
активизируются действия социальных акторов — индивидуальных и групповых, перерастающие в социальные движения. Нарастают социетальные напряжения и острые конфликты. Нередко изме нения социетального порядка перерастают в кризисы, некоторые из них чреваты глобальным хаосом. Эти тексты конкретизируют и дополняют соответствующие главы базового пособия учебного комплекса (см. раздел 5).
Н.Л.
5.1. Западноевропейская традиционализация
Фернан Бродель
Фернан Бродель (1902—1985) — оригинальный мыслитель, один из крупнейших историков современности. Родился в небольшой деревушке, учился в Париже, окончил Сорбоннский университет, получил звание агреже исторических наук (1923). Преподавал в Ал жире, Париже, Сан-Паулу. В начале 30-х гг. Ф. Бродель определил первую тематику своих исследований — Средиземноморье эпохи Фи липпа II — и стал собирать материалы в архивах разных городов Р.вропы. С началом Второй мировой войны он был на фронте, после разгрома французских войск оказался в плену (1940— 1945). Исполь зуя свою феноменальную память, он писал главы будущей книги. 11осле войны защитил диссертацию (1947) и выпустил книгу «Сре диземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II» (1949). Стал заведующим кафедрой современной цивилизации в Коллеж де Франс (с 1949 г.), затем президентом VI Секции Практической школы высших исследований (с 1956 г.), главным администратором Дома наук о человеке (с 1962 г.). Главное дело жизни Ф. Броде-ля — продолжение и развитие исследований известной исторической школы, которая была основана М. Блоком и Л. Февром в 1929 г. и получила свое название по журналу «Анналы: экономики, общества, цивилизации». В 1946 г. Ф. Бродель стал одним из директоров этого журнала, а с середины 50-х гг., после кончины Л. Февра, в течение 30 лет был общепризнанным ее лидером и внес значительный вклад в осуществление ее стремлений исследовать все стороны жизни обще ства в их повседневном многообразии и единстве. Разносторонняя исследовательская и организаторская деятельность Ф. Броделя по лучила международное признание: он удостоен звания почетного доктора университетов Брюсселя, Кембриджа, Мадрида, Женевы, Лондона, Чикаго, Флоренции, Сан-Паулу, Падуи, Эдинбурга.
491
Фундаментальный труд Ф. Броделя — «Материальная циви лизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв.» в трех то мах (1979) — стал высшим достижением школы «Анналов». Автор предложил «трехчастную схему» интерпретации наблюдаемых в обществе явлений: 1) элементарная повсеместная деятельность людей, их материальная жизнь, или материальная цивилизация; 2) вырастающие из нее механизмы производства и обмена, или рыночная экономика; 3) возвышающиеся над ними активные иерархические социальные структуры, непрозрачная сфера — капитализм. Первому из этих уровней посвящен том 1 — «Структуры повседневности», второй и третий уровни представлены в томе 2 («Игры обмена»), а изменения трех уровней в их единстве, в локальных и мировом масштабах даны в томе 3 («Время мира»).
Ниже помещены фрагменты из главы 1 второго тома, которые иллюстрируют характер рыночных обменов на нижнем уровне в Париже и других городах Европы XV—XVIII вв. Ф. Бродель назы вает их «механизмами на нижнем пределе обменов». По сути, это механизмы рынка как базара, т.е. традиционалистские (см. базовое пособие учебного комплекса, глава 15); они сохраняются поныне как элементы неформальной экономики, но утратили доминиру ющее влияние.
Н.Л.
ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ*
Итак, прежде всего Европа. Еще до XV в. она элиминировала самые архаичные формы обмена. Цены, которые мы знаем или о существовании которых догадываемся, — это начиная с XII в. цены колеблющиеся: доказательство того, что наличествуют уже «совре менные» рынки и что они, будучи связаны друг с другом, могут при случае наметить очертания систем, связей между городами. В самом деле, практически только местечки и города имели рынки. В редчай ших случаях деревенские рынки существовали еще в XVв., но то была величина, которой можно пренебречь. Город Запада поглотил все, все подчинил своим законам, своим требованиям, своему контролю. Рынок сделался одним из его механизмов.
* Цит. по: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. / Перевод с французского Л.Е. Куббеля. Ред. Ю.Н. Афанасьева. М: Прогресс, 1988. Т. 2. Гл. 1. С. 12—22. Многочисленные ссылки на источники опуще ны. — Сост. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 15 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
492
Обычные рынки, такие же, как сегодня
В своей простейшей форме рынки существуют еще и сегодня. Они самое малое получили отсрочку, и в определенные дни они на наших глазах возрождаются в обычных местах наших городов, со своим беспорядком, своей толчеей, выкриками, острыми запахами и с обычной свежестью продаваемых съестных припасов. Вчера они были примерно такими же: несколько балаганов, брезент от дождя, нумерованное место для каждого продавца, заранее закрепленное, надлежащим образом зарегистрированное, за которое нужно было платить в зависимости от требований властей или собственников; толпа покупателей и множество низкооплачиваемых работников, вездесущий и деятельный пролетариат: шелушильцицы гороха, пользующиеся славой закоренелых сплетниц, свежеватели лягушек (лягушек доставляли в Женеву и Париж целыми вьюками на мулах), носильщики, метельщики, возчики, уличные торговцы и торгов ки, не имеющие разрешения на продажу своего товара, суровые контролеры, передающие свои жалкие должности от отца к сыну, купцы-перекупщики, крестьяне и крестьянки, которых узнаешь по одежде; буржуазки в поисках покупки, служанки, которые, как твер дят богачи, большие мастерицы присчитывать при закупках (тогда говорили «подковать мула»), булочники, торгующие на оптовом рынке хлеба, мясники, чьи многочисленные лотки загромождают улицы и площади, оптовики (торговцы рыбой, сыром или сливоч ным маслом), сборщики рыночных пошлин... И наконец, повсюду выложены товары: куски масла, кучи овощей, сыры, фрукты, рыба, с которой стекает вода, дичь, мясо, которое мясник разделывает на месте, непроданные книги, страницы которых служат для завертыва ния товара. А кроме того, из деревень привозят солому, дрова, сено, шерсть и даже пеньку, лен — вплоть до домотканых холстов.
Если этот простейший рынок, оставаясь самим собою, сохра нялся на протяжении столетий, то наверняка потому, что в своей грубой простоте он был незаменим, принимая во внимание све жесть поставляемых им скоропортящихся видов продовольствия, привозившихся прямо с близлежащих огородов и полей. А также принимая во внимание его низкие цены. Ибо простейший рынок, где продают главным образом «из первых рук», есть самая прямая и самая наглядная форма обмена, за которой легче всего проследить, защищенная от плутней. Самая ли она честная? «Книга ремесел» Бу-ало, написанная около 1270 г., настойчиво твердит об этом: «Ибо есть резон, чтобы съестные припасы попадали прямо на открытый рынок
493
и можно было бы видеть, доброго ли они качества и честно ли изго товлены или нет... ибо к вещам... продаваемым на открытом рынке, имеют доступ все: и бедный и богатый». В соответствии с немецким выражением, это торговля из рук в руки, глаза в глаза (Hand-in-Hand, Auge-in-Auge Handel), прямой обмен: все, что продается, продается тут же; все, что покупается, забирается тут же и оплачивается сразу же. Кредит почти не играет роли между рынками. Этот очень старый тип обмена практиковался уже в Помпеях, в Остии или Тимгаде Римском, да и веками, тысячелетиями раньше: свои рынки имела Древняя Греция, они существовали в Китае классической эпохи, как и в фараоновском Египте и в Вавилонии, где обмен был столь ранним явлением. Европейцы расписывали красочное великолепие и устройство рынка «в Тлальтеко, что прилегает к Теночтитлану (Мехико)», и «упорядоченные и контролируемые» рынки Черной Африки, порядок на которых вызывал у них восхищение, невзирая на скромные масштабы обменов. А в Эфиопии истоки рынков те ряются во мраке времен.
Города и рынки
Городские базары обычно бывали раз или два в неделю. Для их снабжения требовалось, чтобы у деревни было время произвести и собрать продовольствие и чтобы она смогла отвлечь часть своей ра бочей силы для поездки на рынок (что поручалось преимущественно женщинам). Правда, в крупных городах рынки обнаруживали тен денцию к тому, чтобы стать ежедневными, как то было в Париже, где в принципе (а часто и фактически) они должны были функци онировать лишь по средам и субботам. Во всяком случае, действуя с перерывами или постоянно, эти простейшие рынки, связующее звено между деревней и городом, из-за своего числа и своей непре станной повторяемости представляли самый крупный из всех зна комых [обществу] видов обмена, как это заметил Адам Смит. К тому же и городские власти прочно взяли в свои руки их организацию и надзор за ними: для городов это был жизненно важный вопрос. А это ведь были «ближние» власти, скорые на расправу, на регламентацию, власти, которые жестко контролировали цены. Если на Сицилии продавец запрашивал цену, хоть на «грано» превышавшую установ ленный тариф, его запросто могли послать на галеры! Такой случай и произошел в Палермо 2 июля 1611 г. В Шатодёне булочников, в третий раз уличенных в нарушении правил, «нещадно сбрасывали с повозки перевязанными, как колбасы»29. Такая практика восходила 494
к 1417 г., когда Карл Орлеанский дал городским магистратам (эшеве-нам) право досмотра (визитации) пекарей. Только в 1602 г. община добьется отмены такого наказания.
Но надзор и разносы не мешали рынку расширяться, разрас таться по воле спроса, укореняться в самом сердце городской жизни. Посещаемый в определенные дни рынок был естественным центром общественной жизни. Именно там люди встречались друг с другом, договаривались, поносили друг друга, переходили от угроз к [обмену] ударами. Именно здесь зарождались инциденты и затем судебные процессы, выявлявшие пособников; здесь случались довольно-таки редкие вмешательства стражи, эффектные, несомненно, но и осторож-ные. Именно здесь распространялись политические и иные новости. В 1534 г. на рыночной площади в Фекенхэме, графство Норфолк, открыто критиковали действия и планы короля Генриха VIII. Да и на каком английском рынке не услышишь пылкие речи проповедников? Налицо была восприимчивая толпа, готовая на любые дела, даже на добрые. Рынок был также излюбленным местом для заключения сде лок и устройства семейных дел. «В XV в. в Джиффони, в провинции Салерно, мы видим по нотариальным реестрам, что в рыночные дни, помимо продажи съестных припасов и изделий местного ремесла, наблюдался повышенный [против обычного] процент заключенных договоров о купле-продаже земельных участков, о долгосрочных ипо течных операциях, о дарениях, брачных контрактов, составления опи сей приданого». Все ускоряется благодаря рынку, даже сбыт в лавках (что достаточно логично). Так, в Ланкастере, в Англии, в конце XVII в. Уильям Стаут, который держал там лавку, нанял дополнительного приказчика «на рыночные и ярмарочные дни» (on the market and fair days) . Это, вне сомнения, было общим правилом. Естественно, при условии, что лавки не бывали официально закрыты в дни рынка или ярмарок, как это случалось во многих городах.
Доказательством тому, что рынок находился в самом сердце целого мира отношений, может служить сама мудрость пословиц. Вот несколько примеров: «Все продается на рынке, кроме молчаливой осторожности и чести»; «Покупая рыбу в море [до ее вылова], рискуешь получить только ее запах». Ежели ты недостаточно знаком с искусством покупать или продавать — что же, «рынок тебя обучит». На рынке никто не бывает один, посему «думай о себе самом и думай о рынке», т.е. о других. Итальянская поговорка гласит, что для рассудительного человека «лучше иметь друзей на рынке, чем монеты в сундуке» (valpiu avere amid in piazza
495
che denari nella cassa). Для сегодняшнего дагомейского фольклора противостоять соблазнам рынка — это признак мудрости. «Если торговец кричит: «Зайди и купи!», разумно будет ответить: «Я не трачу сверх того, что имею!»
Рынки множатся и специализируются
Став достоянием городов, рынки растут вместе с ними. Они мно жатся, взрываясь в городском пространстве, слишком стесненном, чтобы их сдержать. А так как они — сама движущаяся вперед новиз на, ускоренное их развитие почти что не ведает преград. Они без наказанно навязывают свою толчею, свои отбросы, свои упрямо [собирающиеся] скопища людей. Решением проблемы было бы отбросить рынки к воротам города, за городские стены, в предмес тья. Что и делали нередко, когда создавался новый рынок — как это было в Париже на площади Сен-Бернар в Сент-Антуанском пред местье (2 марта 1643 г.); как было «между воротами Сен-Мишель и рвом нашего города Парижа, улицей д'Анфер и воротами Сен-Жак» в октябре 1660 г. Но старинные места скоплений народа в самом центре городов сохранялись, было уже трудным делом даже слегка их потеснить, как, например, с моста Сен-Мишель к оконечности этого моста в 1667 г. или полувеком позднее, в мае 1718 г., с улицы Муффтар на близлежащий двор особняка Патриархов. Новое не изгоняло старого. А так как городские стены раздвигались по мере того, как росли поселения, рынки, благоразумно размещенные по периметру стен, в один прекрасный день оказывались в пределах крепостной ограды да там и оставались...
Само собой разумеется, едва какое-нибудь пространство осво бождается, как им завладевают рынки. Каждую зиму в Москве, ког да Москва-река замерзала, на льду размещались ларьки, балаганы и лавки мясников. Это было как раз то время года, когда благодаря удобству санных перевозок и замораживанию прямо под открытым небом [разделанного] мяса и [туш] забитых животных на рынках накануне и сразу же после рождества неизменно наблюдался рост оборота торговли. В Лондоне в необычно холодные зимы XVII в. праздником бывала возможность вынести на покрытую льдом реку веселье карнавала, который «по всей Англии длится с рождества до богоявления». «Будки, что служат кабачками», огромные части говяжьих туш, что жарятся на открытом воздухе, испанское вино и водка привлекают все население, а при случае — и самого короля (например, 13 января 1677 г.). Однако в январе и феврале 1683 г. дела обстояли не так весело. Неслыханные холода обрушились на
496
город; в устье Темзы огромные ледяные поля грозили раздавить скованные [льдом] суда. Продовольствия и товаров не хватало, цены возросли втрое-вчетверо, а улицы, заваленные снегом и льдом, сделались непроезжими. И тогда жизнь переместилась на замерзшую реку: она служила дорогой для повозок, везших в город все необходимое, и для наемных карет. Купцы, лавочники, ремес ленники строили на ней палатки, балаганы. Возник громадный импровизированный рынок, позволяющий измерить могущество числа в огромной столице, настолько громадный, что он, как писал очевидец из Тосканы, имел вид «величайшей ярмарки». И, разумеется, тотчас же появились «шарлатаны, шуты и мастера на всяческие штуки и проделки с целью выудить хоть сколько-нибудь денег». И память об этом невероятном сборище сохранилась имен но как память о ярмарке (The Fair on the Thames, 1683). Неумелая гравюра воспроизводит этот случай, не передавая его живописной пестроты.
Рост торгового оборота повсеместно вынудил города строить крытые рынки (halles), которые часто бывали окружены рынками под открытым небом. Чаще всего «эти крытые рынки были по стоянными и специализированными. Нам известны бесчисленные суконные рынки. Даже такой средней величины город, как Кар-пантра, имел свой рынок. Барселона устроила свой ala dels draps над Биржей. Лондонский крытый рынок Блэкуэлл-холл (Blackwell Hall), построенный в 1397 г., перестроенный в 1558-м, уничтожен ный пожаром в 1666-м и построенный заново в 1672 г., отличался исключительными размерами...
Никакой план парижского Крытого рынка не может дать верной картины этого обширного ансамбля: крытые и открытые пространства, опоры, поддерживающие аркады соседних домов, и торговая жизнь, захлестывающая все окрест, которая одновременно пользуется беспорядком и толчеей и создает их к своей выгоде. По утверждению Савари (1761 г.), этот разношерстный рынок больше не менялся с XVI в. Не будем слишком верить этому: происходили постоянное движение и внутренние перемещения. Плюс в XVIII в. два нововведения: в 1767 г. хлебный рынок был перемещен и воссоздан на месте снесенного Отель де Суассон, а в конце века произойдут перестройка рынка морской рыбы и кожевенного рынка и перенос винного рынка за ворота Сен-Бернар. И не переставали появляться проекты благоустройства и — уже тогда! — переноса крытого рынка. Но огромный (50 тыс. кв. метров) комплекс построек остался на месте, и вполне логично...
497
В 1742 г. Пиганьоль де ла Форс признавал, что прекрасный Рынок, представляя совокупность прижатых друг к другу базаров, где скапливались отбросы, сточные воды, гнилая рыба, был «также самым мерзким и самым грязным из парижских кварталов». И в не меньшей мере был он средоточием шумных скандалов и «блатной музыки». Торговки, куда более многочисленные, чем торговцы, задавали тон. Они пользовались славой «самых хамских глоток во всем Париже»: «Эй ты, бесстыдница! Поговори еще! Эй, шлюха, сука школярская! Иди, иди в коллеж Монтегю! Стыда у тебя нет! Старая развалина, сеченая задница, срамница! Двуличная дрянь, залила зенки-то!» Так без конца перебранивались базарные торговки в XVII в. И, несомненно, в позднейшее время.
Макс Вебер
Сведения о Максе Вебере даны перед его текстом «Понятие социологии...» в подразделе 1.2. Ниже приведены фрагменты из его посмертно опубликованной «Истории хозяйства» (1921), в которых он формулирует свое понимание социальных механизмов торговли и гражданства в средневековой Европе. Будучи традиционными, они служат предпосылками грядущей рационализации и либерализации европейских обществ. Эти вопросы рассматриваются в разделе 5 базового пособия учебного комплекса. Его аргументация служит одним из оснований широкого, антропосоциетального объяснения процессов ранней либерализации, которое развито в базовом посо бии учебного комплекса (см. главу 17).
Н.Л.
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ФОРМЫ ПРОИЗВОДСТВА ТОРГОВЛИ*
Рациональная торговля является средой, в которой принцип строгой отчетности возникает впервые, чтобы, в конце концов, при обрести решающее значение во всей хозяйственной жизни. Необхо димость точного счетоводства прежде всего появилась повсюду там, где производилась торговля компаниями. В первое время торговля считалась с такими незначительными оборотами и таким большим
* Цит. по: Вебер М. Экономические формы производства торговли // Вебер М. История хозяйства. Город / Перевод с немецкого под ред. И. Гревса. М., 2001. Глава 2. 4. С. 211—217, 286—291. Цитируемый текст иллюстрирует содержание раздела 5 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
барышом, что не было надобности в точном счетоводстве: цена была традиционно установлена, и торговец мог быть уверен в том, что продаст товар с большой прибылью. Только тогда, когда произошло объединение в торговые товарищества, пришлось в целях расчета приступить к тщательному ведению счетных книг.
Технические средства счисления были несовершенными почти до начала новой истории. Цифровая система, которой мы ныне пользу емся, изобретена индийцами, передавшими ее арабам, после чего, вероятно, евреи перенесли ее в Европу. Но только во времена кре стовых походов она фактически распространилась так широко, что могла служить общим средством счета. А без этой арифметической системы рациональное исчисление было невозможно. Все народы, производившие счет при помощи цифр, выраженных буквами, как народы античного мира и китайцы, наряду с этим должны были еще располагать механическим приспособлением для счисления. В антич ную эпоху и вплоть до последних времен средневековья этой цели служила счетная доска (abacus), употреблявшаяся долго и после того, как стали известны арабские порядковые цифры. Дело в том что когда i юрядковая система проникла в Европу, на нее сначала смотрели как i ia предосудительный способ выигрыша нечистыми средствами, так как она давала преимущество конкуренту даже перед самым дельным купцом, не желающим ее применять. Поэтому сначала пытались за претить ее употребление, и даже передовые флорентийские цехи сук ноделов на первых порах наложили на нее запрет. Но abacus затруднял деление, которое поэтому считалось сначала тайным искусством; дошедшие до нас флорентийские счета того времени, поскольку они проведены в цифровых буквах, неверны в составе трех четвертей или четырех пятых своего общего количества. По этой причине римские числовые знаки были сохранены для записей в торговых книгах, а сами счета фактически проводились арабскими цифрами. Около XV и XVI вв. порядковая цифровая система наконец получает и публичное признание. Первые учебники арифметики, пригодные для купцов, были написаны в XV в., между тем как более древняя литература по этому предмету, восходящая до XIII в., недостаточно популярна. Под руководством знакомства с порядковой цифровой системой развилось западное счетоводство. Оно не имеет подобного себе на всем свете, и даже в эпоху античного мира существуют только крайне несовершенные его предшественники.
Европейский Запад, и только он один, стал местом производства расчетов на деньги, в то время как Восток остался при натуральном счете (напоминаем о египетском переводном счете, выражавшемся в
498
499
зерновом хлебе). Правда, со счетоводством мы встречаемся в античном банковском деле — у греческих трсшчтоа и римских argentarii — менял и банкиров. Но записи у них носили документальный характер и велись лишь с той целью, чтобы иметь возможность устанавливать законным образом правовые отношения; поверка же доходности не входила в расчет. Настоящая бухгалтерия возникла только в средневековой Италии: в XVI в. некий немецкий приказчик отправился в Венецию, чтобы научиться счетоводству. Бухгалтерия развивалась на почве торгового общества. Древнейшим носителем непрерывного торгового производства является повсюду семья; так было в Китае, Вавилонии, Индии, в раннем Средневековье. Сын хозяина торгового дома в силу вещей был сначала приказчиком, а позже компаньоном своего отца. Таким образом, в течение столетия одна и та же семья могла производить денежные платежи и давать разные ссуды, как, например, в Вавилонии дом Игиби в VI в. до Р. Хр. Правда, здесь дело касается не широко рассчитанных и сложных предприятий, как ныне, а только сделок несложного свойства. В связи с этим характерно, что у нас нет более подробных сведений о счетоводстве ни вавилонских, ни индийских торговых домов, несмотря на то, что по крайней мере в Индии была известна порядковая цифровая система. Причину нужно искать, вероятно, в том, что там, как и вообще на всем Востоке и в Китае, торговая ассоциация оставалась семейным делом, и поэтому не было нужды в отчетности. Типичной почвой для торговых ассоциаций с лицами, не принадлежащими к семье, станет только европейский Запад.
Первичной формой соединения в товарищество является форма единичных торговых сделок: это — commenda. Частое заключение подобных сделок могло привести к постоянным предприятиям. Такое развитие действительно имело место, но с характерными раз личиями между югом и севером Европы. На юге путешествующий купец постоянно является предпринимателем, которому вручается комменда, так как его нельзя было контролировать вследствие его многолетних странствований на Востоке. Он сделался предпри нимателем, брал комменды с различных сторон (до десяти или двадцати) и производил особый расчет с каждым лицом, давшим ему комменду. На севере же, наоборот, предпринимателем постоянно являлся компаньон, остававшийся дома; он являлся лицом, состо явшим в связи с несколькими путешествующими компаньонами и давал им комменды. Путешествующему же фактору, напротив, за прещалось принимать несколько комменд; тем самым он очутился в зависимости от товарища по торговле, остававшегося дома и пре-500
вратившегося по указанным мотивам в руководителя предприятия. Причина такой разницы лежит в разнородности северной и южной торговли; на юге путешествия были сопряжены с гораздо большим риском, так как вели купца на Восток.
С распространением торговых дел в форме комменды разви ваются постоянные производственные предприятия. Прежде всего, благодаря торговой связи с лицом, принимавшим комменду и не принадлежавшим к семье, в семью проникает практика счетоводства, так как по поводу каждой отдельной сделки надо было производить расчет, даже если к комменде принадлежал член семейства. В Ита лии это развитие совершилось быстрее чем в Германии, а здесь, в свою очередь, юг предварил север. Фуггеры еще в XVI столетии, правда, принимали в свое предприятие чужой капитал, но очень не охотно чужих компаньонов1. В Италии же ассоциация с чужими на основании общего домоводства распространилась в возрастающей мере уже в XIV в. Первоначально при этом не происходило никакого разделения между домохозяйством и предприятием. Оно устано вилось только постепенно на базисе средневекового счета, в то время как в Индии и в Китае, как мы видели, такого разделения не знали. У крупных флорентийских торговых домов, как, например, у Медичи, первоначально расходы по хозяйству и денежные дела с папами вносились в книги вперемежку; расчет производился сначала только с чужими по делами комменд, а внутри семьи все оставалось в большом котле общего домохозяйства.
Решающим моментом для отделения счетов по хозяйству от делового торгового счетоводства и вместе с тем для развития раннека-питалистических учреждений стала впервые потребность в кредите. Такой потребности не было, поскольку покупали только за налич ные деньги; когда же вошли в обыкновение сделки, рассчитанные на долгий срок, то вместе с тем возник вопрос о гарантиях кредита. Для обеспечения его применялись следующие средства. Во-первых, поддерживалось общее домохозяйство даже с отдаленными родича ми, и тем сохранялось нераздельным все родовое имущество; для такой цели и сооружались, например, palazzi (дворцы) крупных торговых семейств во Флоренции. Во-вторых, установили солидарную ответ ственность участвующих в общем хозяйстве. За каждый долг одного из членов общего домохозяйства отвечали все остальные члены. Круговая порука, вероятно, возникла на почве практики уголовного судопроизводства, так как в случаях, например, государственной из-
1 Вельзеры в этом вопросе держались более широких взглядов.
501
мены дом виновного разрушался и единство семьи, оказавшейся за пятнанной, таким образом разрывалось. Вероятно, отсюда круговая порука перешла в гражданское право. Когда в семейное сообщество, в целях торговли, извне проникал капитал или чужие лица, порука возобновлялась на неправильные промежутки времени. Вместе с этим возникла необходимость в договорном установлении того, какая часть потребления должна причитаться каждому отдельному члену и кто является представителем дома. По существу, семья по всюду ответствует за общего отца; но нигде принцип круговой по руки не развился с такой последовательностью, как в торговом праве Западной Европы. В Италии эта порука выросла на почве общего домовладения; отдельными стадиями ее развития являются общее сожительство, общая мастерская, наконец, общая фирма. Не так происходило на севере, где не знали общности семейного имущества в крупных размерах; здесь потребность в кредите удовлетворялась таким образом, что все участники торгового предприятия совокуп но подписывали документ, определяющий взаимное ручательство. В таком случае каждый отдельный компаньон, по большей части без всяких ограничений, отвечал за долги всей фирмы, а не наоборот, не фирма за обязательства отдельного члена. В конце концов одержал верх тот принцип, что каждый компаньон несет ответственность за другого, даже если он не подписал документа. В Англии для этой же цели пользовались общей печатью или доверенностью. Соли дарная ответственность всех компаньонов за долги общей фирмы установлена в Италии с XIII в., а на севере — с XIV в. Наконец, в качестве прочно утверждавшегося вместо всех остальных и само го действенного средства для обоснования кредитоспособности устанавливается выделение особого имущества торгового общества, обособленного от частного имущества компаньонов. Это выделение мы находим в начале XIVb. во Флоренции, к концу того же столетия и на севере. Оно стало неизбежным с тех пор, как в торговое обще ство в возрастающей мере принимались лица, не принадлежавшие к одному семейству; впрочем, оно сделалось неизбежно и внутри семьи, если она продолжала принимать в дело чужой капитал. Те перь в книгах появляется различие между приходом и расходом, с одной стороны, для фамильной торговли, а с другой — для частного домохозяйства, причем в основу предприятия уже кладется опреде ленный денежный капитал: рука об руку с имуществом фирмы (согро della compagnia) развивается понятие капитала. В отдельных случаях это развитие пошло совершенно различными путями. На Юге — и не только в Италии, но и в Германии, как, например, у Фуггеров и
Вельзеров — его носителем были крупные семейные торговые дома, на севере же — более мелкие единицы, семейства в тесном смысле, товарищества мелких торговцев. Решающим моментом было то, что средоточие крупного денежного обращения и финансового мо гущества находилось на юге, так же как и центр тяжести торговли металлами и сношений с Востоком, в то время как север остался местопребыванием мелкого капитализма. Поэтому и формы това рищества, развивавшиеся здесь и там, совершенно отличались друг от друга. Типом южного торгового общества было товарищество на вере (коммендитное), при котором один из участников вел дела под личной ответственностью, а другие участвовали вкладами и получали свою долю из вырученной прибыли. Причина такого развития лежит в том, что на юге путешествующий купец, получавший комменду, являлся типичным предпринимателем; когда он становился осед лым, он превращался во владельца постоянного предприятия, при нимавшего форму комменды. На севере все происходило наоборот. Документы ганзейского союза на первый взгляд производят такое впечатление, как будто там вообще не существовало постоянных предприятий, и торговля распадалась на массу кратковременных случайных товарищеских соединений и необозримый ряд беспоря дочно перемешанных отдельных сделок. В действительности же эти единичные сделки являлись звеньями постоянных предприятий и только вели расчеты поодиночке, так как итальянская (двойная) бухгалтерия была введена здесь только позже. Эта торговля произво дилась в формах, именовавшихся Sendeve и Wedderleginge. В первом случае путешествующему купцу дают с собой комиссионный товар за известную долю барыша; во втором — его желают заинтересовать в деле тем, что в его пользу приписывается капитал из заключенных им сделок. <...>
Городское гражданство
С термином «гражданство» в социальной истории связываются три друг от друга отличных понятия. Прежде всего «гражданство» включает в себя определенные категории классов, связанных об щими экономическими интересами специфического рода; в этом смысле класс горожан не составляет единого целого: сюда относятся одинаково и богатые и бедные горожане, предприниматели и ремес ленники; в понятие «граждан» в политическом смысле входит все на селение государства как носитель определенных политических прав; наконец, под буржуазией в сословном смысле мы понимаем те слои населения, которые бюрократией, пролетариатом, но всегда вне их
502
503
стоящими слоями населения, обозначаются как «люди с состоянием и просвещенностью»: предприниматели, рантье и, наконец, вообще все, обладающие высшим образованием, все люди с определенным общественным положением и уважением.
Первое из этих понятий — экономическое — развилось только на Западе. Везде и во все времена были и ремесленники и пред приниматели, но нигде и никогда они не объединялись в понятие одного класса. Второе понятие гражданства мы встречаем в древнем и средневековом городе. Здесь гражданин выступал как носитель известных политических прав; в то же время вне Европы мы встре чаем лишь намеки на это, как, например, в Вавилонских патрициях и в иохеримах — полноправных городских жителях Ветхого Завета. Чем дальше на Восток, тем эти следы реже: «гражданин» совер шенно неизвестен мусульманскому миру, Индии, Китаю. Наконец третья — сословная классификация гражданина как человека с состоянием и образованием или только с состоянием, или только с образованием, отличающегося этим и от дворянства, и от пролета риата, точно также является исключительно современно-западным понятием, выраженным в слове буржуазия. Однако и в древности, и в средние века слово «гражданин» обозначало не только эконо мическое, но и сословное понятие: так называли только человека, принадлежащего к определенным сословным группам. Но там он обладал частью положительными, частью же отрицательными при вилегиями. Положительными в том отношении, что ему разрешалось заниматься определенными ремеслами; отрицательными в том, что он был лишен некоторых прав, как-то: правом быть вассалом, при нимать участие в турнире, вступать в привилегированные духовные учреждения. Гражданин как человек, принадлежащий к опреде ленной сословной группе, всегда является вместе с тем обитателем определенного города, а город в настоящем смысле этого слова существует только в Западной Европе; в других странах, например в древней Месопотамии, рождались лишь его зачатки.
Роль городов в истории культуры огромна. Города создали партии и демагогов. Повсюду в истории мы встречаем борьбу между кликами, группами знати, искателями должностей и т.д. Но нигде, за исключением западного города, мы не встречаем партии в современном смысле этого слова, а также демагогов, как ее руководителей и претендентов на министерские кресла. Город и только он создал также характерные особенности в развитии ис кусства. Греческое и готическое искусство, в противоположность микенскому и романскому, является специфически городским.
Город создал и науку в современном ее виде: в городской культуре греческих городов возникла дисциплина, на которую опирается все дальнейшее научное мышление — математика в том ее виде, в каком она, постепенно развиваясь, существует до наших дней. Точно так же городская культура вавилонян положила начало астрономии. Далее город является носителем религии — не только иудейство в противоположность религии Израиля было от нача ла до конца городским явлением (крестьянин не мог исполнить ритуального закона), но и раннее христианство было связано с городом: чем больше был город, тем выше поднимался процент его граждан, присоединившихся к христианству. То же самое можно сказать относительно пуританизма и пиетизма; крестьянина стали рассматривать как образец религиозности только в наше время; в эпоху раннего христианства слово paganus означало одновременно и язычника, и жителя деревни. Точно так же городские фарисеи по сле возвращения из изгнания с презрением смотрели на незнающих закона жителей деревни (Am-ha-arez), аФомаАквинский, оценивая общественную роль различных сословий, говорит о крестьянах со снисходительным пренебрежением. Наконец, только город создал теологическое мышление и наряду с этим также, наоборот, сво бодную от господствующей религии мысль. Платон, когда ставил основной вопрос: «как сделать из людей хороших граждан?» — не мог отделить своей мысли от образа города.
Вопрос о том, следует ли назвать данный населенный пункт городом, решают, конечно, не пространственные его размеры2, но соображения хозяйственного свойства. С этой точки зрения как в Европе, так и вне ее городом называется торговый и ремесленный центр, нуждающийся в постоянном подвозе жизненных припасов. Крупные населенные места разделяются в хозяйственном отношении на несколько категорий, именно в зависимости от того, откуда они получают припасы и чем их оплачивают. Крупное место оседлости, не располагающее собственными сельскохозяйственными продук тами, может оплачивать ввоз таковых или предметами собственного ремесленного производства, или посредством торговли, или из ренты (она может доставляться или содержанием служащих, или поземельными доходами), или, наконец, из пенсий (таков, напри мер, Висбаден, где потребности жителей покрываются их пенсия-
2 В противном случае Пекин с самого своего основания был «городом» еще в то время, когда в Европе не существовало ничего похожего на город. Официалвно же он называется «пять местечек», которые управляются отдельно, как пять больших деревень. Таким образом «гражданина» города Пекина не существует.
504
505
ми чиновников и офицеров). В зависимости от источника оплаты съестных припасов и намечается разделение крупных населенных мест на группы. Это имеет силу по отношению ко всем странам, и именно для таких крупных населенных мест, но не для городов. Дальнейшим отличительным признаком городов является то, что в прежние времена все они служили крепостями. В продолжение долгого времени город признавался за таковой в зависимости от того, был ли он крепостью, и до тех пор, пока оставался таковой. В качестве города он является обыкновенно местопребыванием вла сти, светской и духовной. На Западе иногда словом civitas называли город, в котором жил епископ. В Китае основным признаком города считалось проживание в нем мандарина3, и города подразделялись в зависимости от рангов находящихся в них мандаринов. Даже во времена итальянского Возрождения города разделялись в зависи мости от того, к какому рангу принадлежали действовавшие в нем должностные лица синьории и какие категории знати жили там по стоянно. Конечно, и вне Европы существуют города как крепости и как места пребывания светской и духовной власти. Но нигде, кроме Запада, мы не видим города в качестве общинного союза. Отличи тельными чертами его в средние века являются собственное право, собственный суд и до известной степени автономное управление. Средневековый горожанин был гражданином, потому и поскольку он принимал участие в этом суде и в избрании этого управления. Теперь возникает вопрос, почему же вне Европы не существовало городов в виде такой общинной единицы. Сомнительно, чтобы при чины тут были хозяйственного характера. Точно так же их нельзя искать в каком-то специфическом «германском духе», создавшем будто бы такое объединение, так как Китай и Индия знают примеры еще более тесной союзности, чем Запад, хотя там и не встречается городского союза. Обратимся поэтому к историческим фактам. Источниками общинного единения не могли быть ни привилегии, шедшие от средневековых феодальных сеньоров или князей, ни в более древнюю эпоху исходившие от Александра Македонского попытки основывать города на пути в Индию. Уже древнейшие упоминания о городах как о добровольных союзах отмечают при сущий им революционный характер. Западный город возникает на основании клятвы в братском союзе: cuuoixicuoc, — в древности, coniuratio — в средние века. Нельзя, однако, упускать из виду, что
3 В Японии до момента современной европеизации чиновники и князья жили в укрепленных пунктах; местечки разделялись по своей величине.
под часто внешней юридической формой, в которую облекалась столь нередко происходившая в истории городов вооруженная борь ба на почве таких coniurationes, лежали определенные и неотдели мые от нее фактические основания. Направленные против городов указы Штауфенов протестуют не против тех или иных требований граждан, но против самого coniuratio, вооруженного «побратания» в целях защиты и наступления, тем самым — ради захвата поли тической власти. Первым примером этого является в средние века революционное движение 726 г., центром которого была Венеция и которое привело к отпадению Италии от Византии. Оно было вы звано недовольством иконоборческими тенденциями императоров, проводившимися под давлением войска, и если религиозный эле мент не был единственным, который вызвал движение, то он был ближайшей причиной его вспышки. До тех пор венецианский dux (позднее — дож) назначался императором; далее, существовали фа милии, члены которых по наследству занимали должности военных трибунов (командовали округами). Теперь был проведен закон о выборе трибунов и dux'a военнообязанными, то есть теми, которые несли рыцарскую службу. Это и послужило толчком к возникно вению движения. Однако прошло еще четыре столетия, до 1143 г., пока впервые появилось название commune Venetiarum. He иначе слагался синойкизм в древности, например, во время деятельности Неемии в Иерусалиме. Он призывал отдельные роды и свободную часть сельского населения к заключению клятвенного союза в целях управления городом и его защиты. То же самое должны мы сказать и о возникновении античных городов. ПоХк; [полис] всегда является плодом синойкизма — если не всегда фактического совместного поселения, то уж, во всяком случае, фактического клятвенного объединения; это означало установление общего культа, основание религиозного союза, членами которого могли быть лишь те, у кого имелись гробницы в акрополе и дома в городе.
Ф. Энгельс
Сведения о Фридрихе Энгельсе даны перед его текстом «Марка» в подразделе 3.3. Ниже приведены фрагменты известной его работы, также посвященной крестьянскому вопросу в Германии. Поражение трудящихся, широких демократических слоев в результате буржуаз ных революций 1848—1850 гг. во многих странах Европы, включая Германию, побудило Маркса и Энгельса к глубокому изучению причин этого исторического факта. Воспользовавшись обширными
506
507
материалами, содержавшимися в книге историка-демократа В. Цим мермана «История крестьянской войны в Германии» (в трех томах, 1841-1843), Ф. Энгельс осуществил в 1850 г. анализ расстановки классовых сил в Германии эпохи протестантской Реформации. По сути, он реконструировал социальную структуру западноевро пейского феодализма, или традиционализма (см. базовое пособие учебного комплекса, глава 15).
Вместе с тем собственно духовное содержание Реформации, в том числе вклад М.Лютера в становление личности человека Нового времени, остались на периферии внимания атеиста Энгельса. Более того, он подчинил это духовное содержание интересам социально-политической борьбы своего времени, проводя прямые параллели между механизмами процессов эпохи протестантизма и революции конца 40-х гг. XIX в. Такой параллелизм отвечал вызовам времени. Работа Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии» (1850) была переиздана в Германии в 1870 и 1875 гг. В 80-х гг. он намеревался заново ее переработать, представив Крестьянскую войну как «кра еугольный камень всей немецкой истории». Но этот замысел не был осуществлен.
И.Л.
КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА В ГЕРМАНИИ*
В то время как в Англии и Франции подъем торговли и про мышленности привел к объединению интересов в пределах всей страны и тем самым к политической централизации, в Германии этот процесс привел лишь к группировке интересов по провинциям, вокруг чисто местных центров, и поэтому к политической раздро бленности, которая вскоре особенно прочно утвердилась вследствие вытеснения Германии из мировой торговли. По мере того как про исходил распад чисто феодальной империи, разрывалась и вообще связь между имперскими землями; владельцы крупных имперских ленов стали превращаться в почти независимых государей, а им перские города, с одной стороны, и имперские рыцари — с другой, начали заключать союзы то друг против друга, то против князей или императора. Имперское правительство, переставшее понимать свое
* Цит. по: Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. М., 1956. С. 348-357, 360-361, 368-369, 371, 392-393. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 17 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
508
собственное положение, беспомощно колебалось между различны ми элементами, которые составляли империю, все более теряя при этом свой авторитет; предпринятая этим правительством попытка, в духе Людовика XI, централизовать государство, несмотря на все интриги и насилия, не пошла дальше укрепления связи между ав стрийскими наследственными землями. Если в этом хаосе, в этих бесчисленных взаимно перекрещивающихся столкновениях кто-нибудь в конечном счете выигрывал и должен был выигрывать, то это были представители централизации в самой раздробленности, носители местной и провинциальной централизации, князья, рядом с которыми сам император все более и более становился таким же князем, как и все остальные.
В этих условиях положение сохранившихся от средних веков классов существенно видоизменилось и рядом со старыми классами образовались новые.
Из высшего дворянства выделились князья. Они были уже почти независимыми от императора и обладали большинством суверенных прав. Они на свой собственный страх и риск вели войны и заключали мир, держали постоянное войско, созывали ландтаги, облагали насе ление налогами. Значительную часть низшего дворянства и городов они уже подчинили своей власти и продолжали прибегать к любым средствам, чтобы присоединить к своим владениям остальные, пока еще непосредственно подчиненные империи города и баронства. По отношению к этим последним они были централизаторами в такой же мере, в какой были децентрализаторами по отношению к имперской власти. Во внутренних делах их правление уже тогда отличалось очень большим произволом. Они созывали сословные собрания, как правило, лишь тогда, когда у них не было другого вы хода. Они вводили налоги и собирали деньги, когда им было угодно; право сословий разрешать налоги редко признавалось и еще реже осуществлялось на деле. И даже в этом случае князь обычно получал большинство при помощи двух сословий, свободных от уплаты на логов, но принимавших участие в их потреблении, — рыцарства и высшего духовенства...
Из феодальной иерархии средневековья почти совершенно ис чезло среднее дворянство: одна его часть возвысилась до положения независимых мелких князей, другая — опустилась в ряды низшего дворянства. Низшее дворянство, рыцарство, быстрыми шагами шло навстречу своей гибели. Значительная часть его совершенно разо рилась и жила лишь службой у князей, занимая военные или граж данские должности; другая часть находилась в ленной зависимости
509
и подчинении у князей; наконец третья, самая маленькая, была подчинена непосредственно империи. Развитие военного дела, возрастающая роль пехоты, усовершенствование огнестрельного оружия подорвали значение военной службы рыцарей в качестве тяжеловооруженной кавалерии и в то же время уничтожили непри ступность их замков. Прогресс промышленности сделал рыцарей излишними, так же как и нюрнбергских ремесленников...
К другим сословиям низшее дворянство относилось также от нюдь не дружески. Дворянство, обязанное ленной службой князьям, стремилось стать непосредственно подчиненным империи; импер ское рыцарство старалось сохранить свою независимость; отсюда непрерывные столкновения с князьями. Надменное духовенство того времени казалось рыцарю совершенно лишним сословием, он с завистью смотрел на его обширные владения и накопленные благо даря безбрачию и церковной организации богатства. С городами он жил в вечных раздорах; он был их постоянным должником, кормился грабежом их территорий, ограблением их купцов, выкупом за плен ников, взятых в войнах с ними. И борьба рыцарства со всеми этими сословиями становилась тем более ожесточенной, чем более денеж ный вопрос и для него становился вопросом жизни и смерти.
Духовенство — представитель идеологии средневекового фео дализма — не в меньшей степени испытало влияние исторического перелома. В результате изобретения книгопечатания и роста по требностей все более расширяющейся торговли оно лишилось монополии не только на чтение и письмо, но и на более высокие ступени образования. Разделение труда происходило и в интеллек туальной области. Вновь образовавшееся сословие юристов отобрало у духовенства ряд наиболее влиятельных должностей. Духовенство также начинало становиться в значительной степени лишним, само подтверждая это своей все возрастающей леностью и невежеством. Но, чем более оно делалось лишним, тем многочисленнее стано вилось оно благодаря своим огромным богатствам, которые оно непрерывно увеличивало всевозможными средствами.
Духовенство распадалось на два совершенно различных класса. Аристократический класс составляла духовная феодальная иерар хия: епископы и архиепископы, аббаты, приоры и прочие прелаты. Эти высшие сановники церкви либо сами были имперскими князья ми, либо же в качестве феодалов, подчинявшихся верховной власти других князей, владели обширными пространствами земли с много численным крепостным и зависимым населением. Они не только экс плуатировали своих подданных так же беспощадно, как дворянство
и князья, но действовали еще более бесстыдно... Чтобы выжать у на рода еще больше средств, они пользовались — и долгое время весьма успешно — изготовлением чудотворных икон и мощей, устройством благочестивых паломничеств, торговлей индульгенциями.
На этих прелатах и их бесчисленной, с усилением политических и религиозных гонений всевозраставшей жандармерией из монахов и была сосредоточена ненависть к попам не только народа, но и дво рянства. В тех случаях, когда они были подчинены непосредствен но империи, они являлись помехой князьям. Привольная жизнь откормленных епископов, аббатов и их армии монахов вызывала зависть дворянства и негодование народа, который должен был все это оплачивать, и это негодование становилось тем сильнее, чем больше бросалось в глаза кричащее противоречие между образом жизни этих прелатов и их проповедями.
Плебейская часть духовенства состояла из сельских и городских священников. Они стояли вне феодальной иерархии церкви и не имели доли в ее богатствах. Их деятельность контролировалась сравнительно мало и, несмотря на всю свою важность для церкви, была в тот момент гораздо менее необходимой, чем полицейская служба монахов, находившихся на казарменном положении. По этому они оплачивались гораздо хуже, и их духовные наделы были большей частью очень скудны. Им как выходцам из бюргерства или плебса были достаточно близки условия жизни массы, и по тому, несмотря на свое духовное звание, они разделяли настроения бюргеров и плебеев. Участие в движениях того времени, являвшееся для монахов исключением, для них было общим правилом. Из их рядов выходили теоретики и идеологи движения, и многие из них, выступив в качестве представителей плебеев и крестьян, окончили из-за этого свою жизнь на эшафоте. Народная ненависть к попам обращалась против них лишь в единичных случаях.
Подобно тому как над князьями и дворянством стоял император, так над высшим и низшим духовенством стоял папа. Как импера тору платили «всеобщий пфенниг», имперские налоги, так и папе шли общие церковные налоги, которыми оплачивалась роскошь римской курии. Ни в одной стране эти церковные налоги не взы скивались — благодаря могуществу и многочисленности попов — с большим усердием и большей строгостью, чем в Германии. Осо бенно строго собирались аннаты при освобождении епископских кафедр. С ростом потребностей изобретались новые средства для добывания денег: торговля реликвиями, продажа индульгенций, юбилейные сборы и т.д. Таким образом, из Германии ежегодно
510
511
текли в Рим огромные суммы денег, и возраставший вследствие этого гнет не только увеличивал ненависть к попам, но возбуждал и национальное чувство, особенно среди дворянства, в то время наи более национального сословия.
Из первоначального посадского населения средневековых городов с расцветом торговли и ремесла развились три резко обосо бленные группы.
Верхушку городского общества составляли патрицианские роды, так называемые «благородные». Это были наиболее богатые семьи. Они одни заседали в городском совете и занимали все городские должности. Поэтому они не только ведали доходами города, но и растранжиривали их. Сильные своим богатством, своим традици онным, признанным императором и империей аристократическим положением, они всеми способами эксплуатировали как городскую общину, так и подвластных городу крестьян...
Патриции позаботились о том, чтобы права городских общин, особенно в финансовых делах, всюду были преданы забвению. Лишь позднее, когда злоупотребления этих господ перешли всякие грани цы, общины снова пришли в движение, чтобы добиться по крайней мере контроля над городским управлением. В большинстве городов они действительно восстановили свои права. Но при наличии веч ных раздоров между цехами, при том упорстве, которым обладали патриции, и покровительстве, которое они находили у империи и правительств союзных с ними городов, патрицианские члены советов очень скоро то хитростью, то силой восстановили фактически свое прежнее безраздельное господство. В начале XVI столетия во всех городах община опять находилась в оппозиции.
Городская оппозиция патрициату делилась на две фракции, ко торые весьма четко определились во время Крестьянской войны.
Бюргерская оппозиция, предшественница наших нынешних либералов, охватывала богатых горожан и горожан среднего до статка, а также большую или меньшую часть — в зависимости от местных условий — мелких бюргеров. Ее требования носили чисто конституционный характер. Она требовала контроля над городским управлением и участия в законодательной власти, через посредство собрания самой общины или через ее представителей (большой совет, комитет общины); далее — ограничения патрицианского не потизма и олигархической власти нескольких избранных семейств, олигархии, которая все более открыто обозначалась даже внутри самого патрициата...
Впрочем, бюргерская оппозиция очень серьезно боролась против попов, праздная, привольная жизнь и распущенные нравы
512
которых вызывали в ней величайшее негодование. Она требовала решительных мер против скандального образа жизни этих почтенных мужей. Она настаивала на том, чтобы была отменена особая юрис дикция для попов, а также их свобода от налогов, и чтобы количество монахов было вообще сокращено.
Плебейская оппозиция состояла из разорившихся горожан и массы городских жителей, не обладавших правами гражданства: ремеслен ных подмастерьев, поденщиков и многочисленных представителей возникающего люмпен-пролетариата, которые встречаются уже на низших ступенях развития городов. Люмпен-пролетариат вообще представляет собой явление, которое — в более или менее развитом виде — имело место почти во всех бывших до сих пор фазах обществен ного развития. Как раз в то время вследствие разложения феодализма в обществе, где каждая профессия, каждая сфера жизни была еще ограждена бесчисленными привилегиями, значительно увеличилась масса людей, лишенных определенной профессии и постоянного ме ста жительства. Во всех развитых странах количество бродяг никогда не было так велико, как в первой половине XVI в. Часть их в военное время нанималась в армии, другая бродила по деревням, занимаясь попрошайничеством, наконец, третья добывала свое скудное про питание в городах поденной работой и другими занятиями, не требо вавшими принадлежности к какому-либо цеху. Все эти три элемента сыграли свою роль в Крестьянской войне: первый — в княжеских войсках, нанесших поражение крестьянам, второй — в крестьянских заговорщических союзах и крестьянских отрядах, где каждую минуту давало себя знать его деморализующее влияние, третий — в борьбе городских партий. Впрочем, не следует забывать, что большая часть этого класса, именно та, которая жила в городах, в то время еще об ладала значительной долей здоровой крестьянской природы и ей еще долгое время была чужда продажность и испорченность современного «цивилизованного» люмпен-пролетариата.
Как мы видим, городская плебейская оппозиция того времени состояла из весьма смешанных элементов. Она соединяла в себе разложившиеся составные части старого феодального и цехового общества с еще не развившимся, едва пробивавшимся наружу про летарским элементом зарождающегося современного буржуазного общества... Партийная позиция этой смеси разнородных элементов была поэтому неизбежно в высшей степени неустойчивой и разли чалась в зависимости от местных условий. До Крестьянской войны плебейская оппозиция выступает в политической борьбе не в каче стве партии, а лишь в виде шумной, склонной к грабежам толпы, которую можно купить и продать за несколько бочек вина и которая
33-3033
плетется в хвосте у бюргерской оппозиции. В партию превращают ее лишь крестьянские восстания, но и в этом случае она почти везде следует в своих требованиях и выступлениях за крестьянами — яркое доказательство того, насколько город тогда зависел еще от деревни. Она выступает самостоятельно лишь постольку, поскольку требует восстановления монополии городского ремесла в деревне, поскольку возражает против сокращения городских доходов за счет отмены феодальных повинностей в городской округе и т.д.; словом, в той мере, в какой она самостоятельна, она реакционна и подчиняется своим собственным мелкобуржуазным элементам, исполняя тем самым характерную прелюдию к той трагикомедии, которую вот уже в течение трех лет разыгрывает современная мелкая буржуазия под вывеской демократии...
Подо всеми этими классами, за исключением плебеев, на ходилась громадная эксплуатируемая масса народа — крестьяне. На крестьянина ложилась своей тяжестью вся общественная пи рамида: князья, чиновники, дворянство, попы, патриции и бюр геры. Принадлежал ли он князю, имперскому барону, епископу, монастырю или городу — с ним всюду обращались как с вещью или вьючным животным, или же еще того хуже. Если он был крепост ным, он находился всецело во власти своего господина; если же он был зависимым, то уже одних законных, установленных по договору повинностей было вполне достаточно, чтобы его придавить, а эти повинности увеличивались с каждым днем. Большую часть своего времени он должен был работать в поместье своего господина; а из того, что ему удавалось выработать в течение немногих свободных часов для себя самого, он должен был выплачивать десятину, чинш, поборы, налоги в пользу князя [Bede], походную подать (военный налог), местные и общеимперские подати. Он не мог ни вступить в брак, ни умереть, без того чтобы господин не получил за это деньги. Помимо установленной барщины он должен был собирать для сво его милостивого повелителя солому, землянику, чернику, улиток, загонять во время охоты дичь, рубить дрова и т.д. Право рыбной ловли и охоты принадлежало господину, и крестьянин обязан был спокойно взирать на то, как дичь уничтожает его урожай. Общинные пастбища и леса, принадлежавшие крестьянам, были почти везде насильственно отобраны господами. И не только собственность крестьянина, но и его личность и личность его жены и дочерей были подчинены произволу господина. Господин пользовался правом первой ночи. Он мог в любой момент, когда ему вздумается, бросить крестьянина в темницу, где того в те времена ждали пытки с той же
514
неизбежностью, как теперь ждет арестованного судебный следова тель. Он забивал крестьянина насмерть и, если хотел, мог приказать обезглавить его. Из тех назидательных статей Каролины, которые говорят об «отрезании ушей», «отсечении носа», «выкалывании глаз», «обрубании пальцев и рук», «обезглавливании», «колесовании», «сожжении», «пытке раскаленными щипцами», «четвертовании» и т.д., нет ни одной, которой бы милостивый сеньор и покровитель не мог бы применить к своим крестьянам по своему усмотрению. И кто бы мог оказать крестьянину защиту? В судах сидели бароны, попы, патриции или гористы, которые хорошо знали, за что они получают деньги. Ведь все официальные сословия империи жили за счет высасывания последних соков из крестьян...
<...> Средневековье развилось на совершенно примитивной основе. Оно стерло с лица земли древнюю цивилизацию, древнюю философию, политику и юриспруденцию, чтобы начать во всем с самого начала. Единственным, что оно заимствовало от погибшего древнего мира, было христианство и несколько полуразрушенных, утративших всю свою прежнюю цивилизацию городов. В результа те, как это бывает на всех ранних ступенях развития, монополия на интеллектуальное образование досталась попам, и само образование приняло тем самым преимущественно богословский характер. В ру ках попов политика и юриспруденция, как и все остальные науки, оставались простыми отраслями богословия и к ним были примене ны те же принципы, которые господствовали в нем. Догматы церкви стали одновременно и политическими аксиомами, а библейские тексты получили во всяком суде силу закона. Даже тогда, когда об разовалось особое сословие юристов, юриспруденция еще долгое время оставалась под опекой богословия. А это верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности было в то же время необходимым следствием того положения, которое занима ла церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя...
Своим переводом библии Лютер дал в руки плебейскому дви жению мощное оружие. Посредством библии он противопоставил феодализированному христианству своего времени скромное хри стианство первых столетий, распадающемуся феодальному обще ству — картину общества, совершенно не знавшего многосложной, искусственной феодальной иерархии. Крестьяне всесторонне ис пользовали это оружие против князей, дворянства и попов. Теперь Лютер обратил его против крестьян и составил на основании библии настоящий дифирамб установленной богом власти...
515
Противопоставим теперь бюргерскому реформатору Лютеру плебейского революционера Мюнцера.
Томас Мюнцер родился в Штолъберге, у подножия Гарца, около 1498 г. Его отец, жертва произвола штольбергского графа, окончил, по-видимому, свою жизнь на виселице. Уже пятнадцати лет от роду Мюнцер основал в школе в Халле тайный союз против архиепископа Магдебургского и римской церкви вообще. Его глубокие познания в тогдашней теологии рано обеспечили ему докторскую степень и место капеллана в женском монастыре в Халле. Здесь он проявляет уже величайшее презрение к церковным догматам и обрядам, со вершенно опускает во время обедни слова о пресуществлении и ест, как рассказывает о нем Лютер, тело господне неосвященным...
Его политическая доктрина тесно примыкала к... революцион ным религиозным воззрениям и так же далеко выходила за пределы тех общественных и политических отношений, которые были тогда непосредственно налицо, как и его теология выходила за пределы господствовавших в то время представлений. Подобно тому как религиозная философия Мюнцера приближалась к атеизму, его по литическая программа была близка к коммунизму, и даже накануне февральской революции многие современные коммунистические секты не обладали таким богатым теоретическим арсеналом, каким располагали «мюнцерцы» в XVI в. Эта программа, которая пред ставляла собой не столько сводку требований тогдашних плебеев, сколько гениальное предвосхищение условий освобождения едва начинавших тогда развиваться среди этих плебеев пролетарских элементов, требовала немедленного установления царства божье го на земле — тысячелетнего царства, предсказанного пророка ми, — путем возврата церкви к ее первоначальному состоянию и устранения всех учреждений, находившихся в противоречии с этой якобы раннехристианской, в действительности же совершенно новой церковью. Но под царством божьим Мюнцер понимал не что иное, как общественный строй, в котором больше не будет существовать ни классовых различий, ни частной собственности, ни обособленной, противостоящей членам общества и чуждой им государственной власти...
<...> Лютер дал в Виттенберге сигнал к движению, которое должно было вовлечь все сословия в водоворот событий и потрясти все здание империи. Тезисы тюрингенского августинца оказали воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха. Многообразные, взаимно перекрещивающиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домогавшихся суверенитета князей и
низшего духовенства, тайных мистических сект и литературной — уче ной и бурлеско-сатирической — оппозиции нашли в этих тезисах общее на первых порах, всеобъемлющее выражение и объединились вокруг них с поразительной быстротой. Этот сложившийся за одну ночь союз всех оппозиционных элементов, как бы недолговечен он ни был, сразу обнаружил всю огромную мощь движения и тем еще больше ускорил его развитие.
Но как раз это быстрое развитие движения должно было вы звать очень скоро созревание имевшихся в нем зародышей раздора, должно было, во всяком случае, вновь вызвать разрыв между теми составными элементами возбужденной массы, которые были прямо противоположны друг другу по всему своему жизненному положе нию, должно было привести их в нормальное для них состояние вражды. Это размежевание пестрой оппозиционной массы, сосредо точивающейся на двух полюсах, вокруг двух центров притяжения об-11аружилось уже в первые годы Реформации; дворянство и бюргеры, не задумываясь, сгруппировались вокруг Лютера; крестьяне и пле беи, не видя еще в Лютере прямого врага, составили, как и прежде, особую революционную оппозиционную партию. Только движение приняло теперь гораздо более всеобщий и глубокий характер, чем до Лютера, и это обстоятельство должно было неизбежно привести к резко выраженному антагонизму и к непосредственному стол кновению обеих партий. Этот прямой антагонизм выступил вскоре наружу: Лютер и Мюнцер повели борьбу друг с другом в печати и с кафедры, а войска князей, рыцарей и городов, состоявшие большей частью из лютеранских или, по крайней мере, из склонявшихся к лютеранству сил, рассеивали отряды крестьян и плебеев...
Талкот Парсонс
Сведения о Т.Парсонсе даны перед его текстом «Теоретические ориентиры...» в подразделе 1.2. Ниже приведен подраздел главы 2 «Досовременные основы современных обществ» его книги «Система современных обществ» (1970). Их содержание раскрывает процесс формирования в Европе новых интеграторов (веротерпимость и дру гие): они способствовали консолидации населения традиционных государств, разделившихся на протестантов и католиков, в новые, демократические государства. Наиболее продвинулась в этом на правлении Англия, в которой социетальное сообщество глубоко отдифференцировалось от религии, государства и прежней эконо мики. Это стало одной из важнейших предпосылок лидирующей
516
517
роли Англии в мире на этапе ранней либерализации, чему уделено специальное внимание в базовом пособии учебного комплекса (глава 17).
Н.Л.
СРЕДНЕВЕКОВОЕ ОБЩЕСТВО*
То, что период развития и перехода от конца Средневековья к первым новообразованиям общества, вступившего на путь модер низации, был длительным и неровным, во многом объясняется тем, что в средневековом обществе прихотливо сочетались черты, благо приятствующие этому процессу, с такими, которые в основе своей были несовместимы с современностью и становились очагами со противления переходу к ней. Рассмотренное в качестве «типа» соци-етального устройства феодальное общество резко противоположно более развитым типам — как тем, что предшествовали ему, так и тем, что пришли ему на смену. Оно характеризовалось кардинальным от ступлением почти от всех элементов развитого римского общества к более архаичным формам. Однако, как только была достигнута точка максимальной регрессии, быстро началось выздоровление и дина мичное продвижение вперед. Ключевым моментом в этом развитии было то, что феодализм — продукт попятного движения — получил лишь вторичную легитимизацию. Хотя лояльности феодального типа и были, несомненно, романтизированы и получили фактически церковное благословение, это признание носило условный и ограни ченный характер. В целом же они оказались довольно легко уязвимы со стороны иных притязаний, которые могли появиться и раньше, и позже их и которые были глубже укоренены в культуре с достаточно высокорационализированными ключевыми компонентами.
Начиная с XI в. в обществе стали утверждаться элементы, спо собные породить первичную легитимизацию, инициируя процесс дифференциации и связанные с ним изменения, которые в конце концов привели к созданию современного структурного типа. Общее направление этой эволюции определялось достижениями в рамках «структурных мостов», о которых уже было сказано выше: это основная ориентация западного христианства, относительная функциональная обособленность организационной структуры церк-
* Цит. по: Парсонс Т. Средневековое общество // Парсонс Т. Система современ ных обществ. / Пер. с англ. М.С. Ковалева. М., 1997. С. 55-60. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 17 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
ви, территориальный принцип политического подданства, высокий статус римской правовой системы и принцип ассоциации, лежащий В основе городских общин.
Дробление социальной организации Римской империи по степенно вело к созданию в высшей степени децентрализованного, локализованного и утратившего структурную дифференцирован-пость типа общества, обычно именуемого «феодализмом»1. Общей тенденцией феодального развития было уничтожение универса листской основы порядка и замена ее партикуляристскими свя зями, изначально «племенного» или местного характера. Попутно старые элементы относительного равенства индивидуальных членов ассоциаций уступали место, по крайней мере на уровне основных политических и юридических прав, размытым иерархическим от ношениям, базирующимся на неравенстве взаимных обязательств вассального подчинения, покровительства и служения.
Феодальные иерархические отношения начинались как «дого ворные», когда вассал, давая присягу на верность, соглашался слу жить господину в обмен на его покровительство и иные привилегии2. На практике, однако, они быстро превратились в наследственные, так что только при отсутствии у вассала законного наследника его господин мог свободно распорядиться его феодом и назначить преемником «нового человека». Для крестьян феодальная система устанавливала наследственную несвободу в виде института крепост ничества. Полное признание законной наследственности статуса было, однако, и одним из признаков аристократии.
Вероятно, самой насущной повседневной проблемой в то время было обеспечение простой физической безопасности. Беспорядок, порожденный «варварским» нашествием, продолжался и дальше ввиду постоянных набегов (например, мусульман — на востоке и на юге, гуннов — на востоке и севере, скандинавов — на севере и на западе) и непрерывной междоусобицы как следствия поли тической раздробленности. Поэтому военная функция получила преимущественное развитие, и военные средства противостояния насилию стали основой безопасности. Опираясь на мощные тра диции античности, в светском обществе возвысилось военное со словие, закрепившее свое положение посредством иерархического института вассальной зависимости.
1 Наиболее авторитетным и полезным для социологического анализа всеохваты
вающим источником может служить книга М. Блока: Block M. Feudal society. Chicago,
1961. [Блок М. Феодальное общество // Блок М. Апология истории. М.: Наука, 1973.]
2 GansoffF.L. Feudalism. N.Y.: Harper, 1961.
518
519
Однако с течением времени возможность поддерживать простые и ясные иерархические отношения становилась все более пробле матичной. Они сделались настолько запутанными, что многие люди осуществляли свои феодальные права и обязанности в рамках сразу нескольких потенциально враждебных друг другу иерархий. Хотя ленные отношения, считавшиеся главными по отношению ко всем другим обязательствам, и были попыткой разрешить эту проблему, все же скорее они являлись знаком того, что институт королевской власти не феодализировался окончательно и постепенно восстанав ливал свое верховенство.
После XI в. территориальная организация государства, тесно связанная с монархическим принципом, стала уверенно набирать силу, хотя и не везде одинаково. В Европе постепенно увеличива лась плотность населения, росла экономическая организованность, возрастала физическая защищенность, все это в целом вело к сдвигу в принципах равновесия от феодальной организационной зависи мости вассалов (с ее весьма хрупкими равновесием) к территори альному. Попутно совершалась важная кристаллизация института аристократии, который можно рассматривать как «компромисс» между феодальным и территориальным принципами организации. В своих полностью раскрытых формах аристократия была явле нием позднего Средневековья. На макросоциальном уровне она представляла собой фокус двухклассовой системы, из которой раз вивался современный тип секулярной социальной стратификации национального государства.
С политической феодализацией раннего Средневековья тес но переплетался резкий экономический упадок. Ресурсная база общества становилась все более аграрной, обретая относительно устойчивую форму организации в виде института феодального землевладения. Поместье было относительно самодостаточным аграрным хозяйством с наследственно закрепленной за ним рабо чей силой, зависевшей в своем легализованном статусе «несвобо ды» от феодала, обычно какого-то физического лица, но часто им выступала и какая-нибудь церковная корпорация — монастырь или соборный капитул. Функциональная размытость поместья отражалась в статусе землевладельца, который сочетал в себе роли собственника земли, политического лидера, военного предводителя, судьи и организатора хозяйственной жизни. Такая диффузность вполне соответствовала манориальному поместью как средоточию гарантированной безопасности посреди феодального хаоса, но по мешала ему стать организацией, способствующей осуществлению
модернизации на местах. К такого типа организации гораздо ближе стояли города.
Можно утверждать, что в широком смысле социальная структура церкви была основным институциональным мостом между древним и современным (модернизованным) западным обществом. Но для того чтобы эффективно повлиять на эволюцию, церковь должна была В каких-то стратегически важных точках соединиться со светскими структурами. М. Вебер настаивал на том, что именно одну из таких стратегических точек представляла собой европейская городская община. Что касается приобщенности к церкви, то социальные различия в рамках городских общин были в известном смысле при глушены, хотя и не уничтожены вовсе. Прежде всего это выражалось и том, что всем членам городской общины без всяких различий был открыт доступ к мессе3.
Какова природа религиозного компонента в городской орга низации, наиболее наглядно продемонстрировал кафедральный собор, который был не просто зданием, а институтом, в котором соединялись два уровня церковной организации — местонахож дение епархиальной власти и средоточие кафедрального капитула, представляющего собой важный коллегиальный элемент церковной структуры. Весьма значительное участие гильдий в финансировании капитулов и строительстве храмов указывает на то, что религиозная организация была тесно связана с экономической и политической жизнью набирающих силу городов.
Важнейшим явлением в развитии в городах ассоциаций секуляр-ного типа стало возникновение городского варианта аристократии в виде патрициата — высшего слоя горожан, организованного в корпо ративное целое. Отличительная особенность этих групп заключалась В самом принципе их организации, противоположном феодальному принципу иерархии. Они были организованы в гильдии, среди ко торых наиболее заметное и влиятельное место занимали гильдии торговцев. Но сама каждая отдельная гильдия, следуя образцу по лиса или municipium, была в основе своей ассоциацией равных. Хотя в i феделах одной городской общины существовали гильдии, находив-
3 В сельской местности обычный порядок состоял в том, что хозяин поместья ходил к мессе в свою часовню, а простолюдины ходили в деревенскую церковь или В храмы близлежащего монастыря или города, если вообще посещали богослужения. Всякий мало-мальски благородный человек имел собственного духовника. В этой связи примечательно, что Фома Аквинский утверждал большую по сравнению с сельским пригодность городского образа жизни для воспитания христианской добродетели. См.: Troeltsch E. Op. cit.
520
521
шиеся на разных уровнях престижа и власти, занимавшие неравные позиции в политической структуре города, и хотя сами города могли занимать различное место в более широких политических структурах феодального общества, все-таки городские общины представляли собой образчик организации, противоположный феодализму и со звучный основному направлению будущего развития.
Вероятно, самые важные эволюционные события раннего Сред невековья произошли в церкви — единственной достаточно всеобъ емлющей структуре, чтобы оказать влияние на институциональное устройство по всей Европе. Поворотный момент наступил, возможно, в конце XI в., во времена папства Григория VII. В церкви к этому времени уже возобновился интерес к широким философско-теологи-ческим темам, связанным с утверждением сугубо христианского свода знаний, который мог бы служить путеводителем на пути создания Христианского общества. На горизонте вырисовывалось создание первого великого схоластического синтеза. Уже началось системати ческое изучение канонического закона и светского римского права, и папа Григорий VII поддержал эти начинания. На уровне социальной структуры, однако, решающим моментом было, по всей вероятности, настояние Григория на том, чтобы религиозная дисциплина в церкви в целом приближалась к монастырской, в сочетании с отстаиванием интересов церкви в миру. Он и некоторые из его преемников возвели могущество церкви и ее структурную независимость на такие высоты, что противники такого положения говорили о преобладании церкви над секулярными структурами. Такое преобладание невозможно было вообразить в Византийской империи.
В некоторых отношениях главной новацией Григория VII было его требование безбрачия для белого духовенства. В то время как в феодальной системе на смену более «личному» принципу фео дальной верности стремительно шел принцип наследственности, он решительно изъял из сферы действия последнего духовенство и особенно епископат. Каковой бы ни была мораль белого духовен ства в области сексуальных отношений, у священников не могло быть законных наследников, а их приходы и должности не стали институционализированной наследственной функцией, как это произошло с институтами монархии и аристократий. Это положение не могло быть разрушено даже тем, что согласно распространенной практике высшее духовенство назначалось из числа аристократов. Хотя священнослужители, епископы и в общем-то папы в течение многих столетий избирались во многом с учетом их родовых связей, попытки узаконить такой порядок в основном отвергались, в то вре-
522
мя как во множестве светских контекстов принцип наследственности нее более укоренялся. Состояние напряженности между духовным универсализмом церкви и феодальным мирским партикуляризмом, которое проявлялось в организациях и религиозного, и мирского типа, послужило мощным противодействием соскальзыванию за падного общества в удобный традиционализм.
5.2. Ранняя либерализация Карл Маркс
Сведения о Карле Марксе даны в настоящей Хрестоматии перед его текстами в разделе 1, подраздел 1.1. Ниже приведена, с сокра щениями, знаменитая 24-я глава первого тома «Капитала» (1867). В ней Маркс раскрывает тайну первоначального накопления капи тала и обосновывает историческую тенденцию капиталистического накопления — тенденцию отрицания капиталистической частной собственности и утверждения общественной собственности. Ре волюционные выводы этой главы, безоговорочно принимавшиеся многими поколениями марксистов, были и остаются предметом острых дискуссий.
Как бы ни относиться к этим выводам, бесспорным остается систематизированный Марксом огромный фактический материал, свидетельствующий о жестокостях, совершавшихся в Англии ради первоначального накопления капитала и создания рынка дешевой рабочей силы. Эти факты служат одним из источников при характе ристике процессов ранней либерализации, которая дана в базовом
пособии учебного комплекса (глава 17).
Н.Л.
ТАК НАЗЫВАЕМОЕ ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ НАКОПЛЕНИЕ*
1. Тайна первоначального накопления
Мы видели, как деньги превращаются в капитал, как капитал производит прибавочную стоимость и как за счет прибавочной стои мости увеличивается капитал. Между тем накопление капитала пред-
*Цит. по: Маркс К. Капитал. Т. 1, гл. XXIV// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1960. Т. 23. С. 725—744, 759—761, 770—773. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 17 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
523
полагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость — капита листическое производство, а это последнее — наличие значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Таким образом, все это движение вращается, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы не можем выбраться иначе, как предположив, что капиталистическому накоплению предшествовало накопление «первоначальное» («previous accumulation», по А. Смиту), — нако пление, являющееся не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом...
Капиталистическое отношение предполагает, что собственность на условия осуществления труда отделена от рабочих. И как только капиталистическое производство становится на собственные ноги, оно не только поддерживает это разделение, но и воспроизводит его в постоянно возрастающем масштабе. Таким образом, процесс, создающий капиталистическое отношение, не может быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда, — процессом, который превращает, с одной сто роны, общественные средства производства и жизненные средства в капитал, с другой стороны, — непосредственных производителей в наемных рабочих. Следовательно, так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства. Он представляется «перво начальным», так как образует предысторию капитала и соответству ющего ему способа производства.
Экономическая структура капиталистического общества вырос ла из экономической структуры феодального общества. Разложение последнего освободило элементы первого.
Непосредственный производитель, рабочий, лишь тогда полу чает возможность распоряжаться своей личностью, когда прекра щаются его прикрепление к земле и его крепостная или феодальная зависимость от другого лица. Далее, чтобы стать свободным про давцом рабочей силы, который несет свой товар туда, где имеется на него спрос, рабочий должен был избавиться от господства цехов, от цеховых уставов об учениках и подмастерьях и от прочих стес нительных предписаний относительно труда. Итак, исторический процесс, который превращает производителей в наемных рабочих, выступает, с одной стороны, как их освобождение от феодальных повинностей и цехового принуждения; и только эта одна сторона существует для наших буржуазных историков. Но, с другой сторо ны, освобождаемые лишь тогда становятся продавцами самих себя, когда у них отняты все их средства производства и все гарантии
существования, обеспеченные старинными феодальными учреж дениями. И история этой их экспроприации вписана в летописи человечества пламенеющим языком крови и огня...
В истории первоначального накопления эпоху составляют i юревороты, которые служат рычагом для возникающего класса ка питалистов, и прежде всего те моменты, когда значительные массы людей внезапно и насильственно отрываются от средств своего су ществования и выбрасываются нарыноктруда в виде поставленных вне закона пролетариев. Экспроприация земли у сельскохозяйствен ного производителя-крестьянина составляет основу всего процесса. Ее история в различных странах имеет различную окраску, проходит различные фазы в различном порядке и в различные исторические эпохи. В классической форме совершается она только в Англии, которую мы поэтому и берем в качестве примера...
2. Экспроприация земли у сельского населения <...> Пролог переворота, создавшего основу капиталистиче ского способа производства, разыгрался в последнюю треть XV и первые десятилетия XVI столетия. Масса поставленных вне закона пролетариев была выброшена на рынок труда в результате роспуска феодальных дружин, которые, по справедливому замечанию сэра Джемса Стюарта, «везде бесполезно заполняли дома и дворы». Хотя королевская власть, будучи сама продуктом буржуазного развития, в своем стремлении к абсолютизму насильственно ускоряла роспуск этих дружин, она отнюдь не была его единственной причиной. Круп ные феодалы, стоявшие в самом резком антагонизме к королевской власти и парламенту, создали несравненно более многочисленный пролетариат, узурпировав общинные земли и согнав крестьян с земли, на которую последние имели такое же феодальное право собственности, как и сами феодалы. Непосредственный толчок к этому в Англии дал расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и связанное с ним повышение цен на шерсть. Старую феодальную знать поглотили великие феодальные войны, а новая была детищем своего времени, для которого деньги являлись силой всех сил. Пре вращение пашни в пастбище для овец стало лозунгом феодалов...
Насильственная экспроприация народных масс получила новый страшный толчок в XVI столетии в связи с Реформацией и сопро вождавшим ее колоссальным расхищением церковных имений. Ко времени Реформации католическая церковь была феодальной собственницей значительной части земли и Англии. Уничтожение монастырей и т.д. превратило в пролетариат их обитателей. Сами цер-
524
525
ковные имения были в значительной своей части подарены хищным королевским фаворитам или проданы за бесценок спекулирующим фермерам и горожанам, которые массами сгоняли с них их старых на следственных арендаторов и соединяли вместе хозяйства последних. Гарантированное законом право обедневших земледельцев на извест ную часть церковной десятины было у них молчаливо отнято...
Общинная собственность — совершенно отличная от государ ственной собственности, о которой только что шла речь, — была старогерманским институтом, сохранившимся под покровом фео дализма. Мы уже видели, что насильственная узурпация ее, сопро вождаемая обыкновенно превращением пашни в пастбище, началась в конце XV и продолжалась в XVI в. Однако в те времена процесс этот совершался в форме отдельных индивидуальных насилий, с которыми законодательство тщетно боролось в течение 150 лет. В XVIII столетии обнаруживается прогресс в том отношении, что сам закон становится орудием грабежа народной земли, хотя попутно крупные фермеры применяют и свои собственные маленькие методы. Парламентской формой этого грабежа являются «Bills for Inclosures of Commons» (за коны об огораживании общинной земли), т.е. декреты, при помощи которых лендлорды сами себе подарили народную землю на правах частной собственности, — декреты, экспроприирующие народ...
В XIX в. исчезло, конечно, и самое воспоминание о связи между земледельцем и общинной собственностью. Не говоря уже о позднейшем времени, сельское население не получило ни копейки вознаграждения за те 3 511 770 акров общинной земли, которые были у него отняты между 1801 и 1831 гг. и подарены лендлордам парламентом, состоящим из лендлордов.
Наконец, последним крупным процессом экспроприации земли у земледельцев является так называемая «Clearing of Estates» («очист ка имений» — в действительности очистка их от людей). «Очистка» представляет собой кульминационный пункт всех рассмотренных выше английских методов экспроприации...
Разграбление церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинной собственности, осуществляемое по-узурпаторски и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность — таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путем удалось завоевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата...
526
6. Генезис промышленного капиталиста
Генезис промышленного капиталиста не отличался той посте пенностью, какой характеризуется генезис фермера. Без сомнения, некоторые мелкие цеховые мастера и еще большее количество самостоятельных мелких ремесленников и даже наемных рабочих превратились в мелких капиталистов, а потом, постепенно расширяя эксплуатацию наемного труда и соответственно усиливая накопле ние капитала, в капиталистов sans phrase [без оговорок]. В младен ческий период капиталистического производства часто происходило так, как в младенческий период средневековой городской жизни, где вопрос о том, кто из беглых крепостных должен быть хозяином и кто слугой, решался обыкновенно в зависимости от того, кто из них раньше бежал от своих господ. Но черепашьи темпы этого метода никак не соответствовали торговым потребностям нового мирово го рынка, созданного великими открытиями конца XV в. Средние века оставили после себя две различные формы капитала, которые достигают зрелости в самых различных общественно-экономиче ских формациях и до наступления эры капиталистического способа производства считаются капиталом как таковым: ростовщический капитал и купеческий капитал...
Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоре нение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — та кова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы суть главные моменты первоначального накопления. За ними следует торговая война европейских наций, ареной для которой служит земной шар. Война эта начинается от падением Нидерландов от Испании, принимает гигантские размеры в английской антиякобинской войне и теперь еще продолжается в виде «опиумных» войн против Китая и так далее.
Различные моменты первоначального накопления распре деляются, исторически более или менее последовательно, между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией. В Англии к концу XVII в. они систематически объединяются в колониальной системе и системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы отчасти покоятся па грубейшем наси лии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, т.е. концентрированным и организован ным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения
527
феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой вся кого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция...
7. Историческая тенденция капиталистического накопления
Итак, к чему сводится первоначальное накопление капитала, т.е. его исторический генезис? Поскольку оно не представляет со бой непосредственного превращения рабов и крепостных в наемных рабочих и, следовательно, простой смены формы, оно означает лишь экспроприацию непосредственных производителей, т.е. уничтоже ние частной собственности, покоящейся на собственном труде.
Частная собственность, как противоположность общественной, коллективной собственности, существует лишь там, где средства тру да и внешние условия труда принадлежат частным лицам... Частная собственность работника на его средства производства есть основа мелкого производства, а мелкое производство составляет необходимое условие для развития общественного производства и свободной инди видуальности самого работника... Этот способ производства предпо лагает раздробление земли и остальных средств производства...
Но на известном уровне развития он сам создает материальные средства для своего уничтожения. С этого момента в недрах обще ства начинают шевелиться силы и страсти, которые чувствуют себя скованными этим способом производства. Последний должен быть уничтожен, и он уничтожается. Уничтожение его, превращение ин дивидуальных и раздробленных средств производства в общественно концентрированные, следовательно, превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих, экс проприация у широких народных масс земли, жизненных средств, орудий труда, — эта ужасная и тяжелая экспроприация народной массы образует пролог истории капитала. Она включает в себя це лый ряд насильственных методов, из которых мы рассмотрели выше лишь эпохальные методы как методы первоначального накопления. Экспроприация непосредственных производителей совершается с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых под лых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей. Частная собственность, добытая трудом собственника, основанная, так сказать, на срастании отдельного независимого работника с его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистической частной собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формально свободной рабочей силы.
Когда этот процесс превращения достаточно разложил старое общество вглубь и вширь, когда работники уже превращены в про летариев, а условия их труда — в капитал, когда капиталистический способ производства становится на собственные ноги, тогда даль нейшее обобществление труда, дальнейшее превращение земли и других средств производства в общественно эксплуатируемые и, следовательно, общие средства производства и связанная с этим дальнейшая экспроприация частных собственников приобретают новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуати рующий многих рабочих.
Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства, путем централизации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов. Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией многих капи талистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допу скают лишь коллективное употребление, экономия всех средств производства путем применения их как средств производства ком бинированного общественного труда, втягивание всех народов в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса угнете ния, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производ ства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют.
Капиталистический способ присвоения, вытекающий из капи талистического способа производства, а следовательно, и капитали стическая частная собственность, есть первое отрицание индивиду альной частной собственности, основанной на собственном труде. Но капиталистическое производство порождает с необходимостью
528
529
естественного процесса свое собственное отрицание. Это — отри цание отрицания. Оно восстанавливает не частную собственность, а индивидуальную собственность на основе достижений капитали стической эры: на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим трудом средствами производства.
Превращение основанной на собственном труде раздробленной частной собственности отдельных личностей в капиталистическую, конечно, является процессом гораздо более долгим, трудным и тяже лым, чем превращение капиталистической частной собственности, фактически уже основывающейся на общественном процессе про изводства, в общественную собственность. Там дело заключалось в экспроприации народной массы немногими узурпаторами, здесь на родной массе предстоит экспроприировать немногих узурпаторов.
Карл Поланьи
Сведения о К. Поланьи даны в Хрестоматии перед его текстом «Общества и экономические системы» (см. раздел 4, подраздел 4.2). Ниже приведена, с сокращениями, глава 12 из его книги «Великая трансформация» (1944). В ней он, подобно Марксу, раскрывает анти гуманное содержание первоначального накопления капитала, а тем самым и его идеологии — экономического либерализма, принципа laissez-faire, который Поланьи характеризует как «либеральный сим вол веры». В следующей главе автор противопоставляет буржуазному символу веры социалистический принцип Р. Оуэна. Положения работы К. Поланьи подтверждают ту оценку экономического либе рализма первой половины ХГХ в., которая дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 17).
Н.Л.
РОЖДЕНИЕ ЛИБЕРАЛЬНОГО СИМВОЛА ВЕРЫ*
Экономический либерализм представлял собой организующий принцип общества, занятого созданием рыночной системы. По явившись на свет как простая склонность к небюрократическим методам, он вырос в настоящую веру в мирское спасение человека
* Цит. по: Поланьи К. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени. / Пер. с англ. А.А. Васильева, СЕ. Федорова, А.П. Шурбелева. СПб., 2002. Гл.12. С. 152—159. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 17 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
посредством саморегулирующегося рынка. Подобная экзальтация была результатом того, что задача, выпавшая на его долю, неожи данно оказалась гораздо более сложной и мучительной: стало ясно, что установление нового порядка повлечет за собой множество вза имосвязанных перемен, а совершенно невинным людям придется причинить неисчислимые страдания. Таким образом, апостольский пыл, охвативший адептов экономического либерализма, явился, в сущности, лишь реакцией на требования рыночной экономики, достигшей своего полного развития.
Отодвигать начало политики laissez-faire (как это часто делается) к той эпохе, когда словечко это впервые появилось во Франции, т.е. к середине XVIII в., значило бы вступать в вопиющее противоречие с историей: можно с уверенностью утверждать, что еще в течение жизни двух последующих поколений экономический либерализм пред ставлял собой не более чем случайную, эпизодическую тенденцию. Лишь к 1820-м гг. стал он выражать три классических принципа: труд должен искать свою цену на рынке; создание денег должно быть под чинено автоматически действующему механизму; движение товаров из одной страны в другую должно быть свободным, без каких-либо преград или преимуществ; или, если выразить эти догмы более крат ко, — рынок труда, золотой стандарт и свободная торговля...
Только в 1830-е гг. экономический либерализм загорелся эн тузиазмом крестоносного движения, a laissez-faire стал символом воинствующей веры. Класс фабрикантов решительно требовал ре формы законодательства о бедных, поскольку оно препятствовало формированию промышленного рабочего класса, доходы которого зависели бы от результатов труда. Степень риска, связанного с соз данием свободного рынка труда, как и мера несчастий, на которые обрекались жертвы прогресса, стали теперь вполне очевидными. Соответственно к началу 1830-х гг. с ясностью обнаруживается резкая перемена в настроениях. Перепечатанная в 1817 г. «Дис сертация» Таунсенда содержала предисловие, где восхвалялась та проницательность, с которой автор обрушился на законы о бедных и потребовал полной их отмены; издатели, однако, предостерегали против его «поспешного и необдуманного» предложения упразд нить пособия живущим самостоятельно беднякам в течение столь краткого срока, как десять лет. В «Принципах» Рикардо, вышедших в свет в том же году, упорно доказывалась необходимость отмены системы пособий; автор, однако, настоятельно рекомендовал делать это медленно и постепенно. Питт — ученик Адама Смита — в свое время отверг подобную меру ввиду тех страданий, которыми грози-
530
531
ла она невинным людям. И еще в 1829 г. Пиль полагал, «что любой иной способ ликвидации системы пособий, кроме постепенного, оказался бы, вероятно, чрезвычайно рискованным» '. Но в 1832 г., после политической победы буржуазии, Билль о реформе закона о бедных был принят в самом радикальном варианте и стремительно, без всяких отсрочек, проведен в жизнь: laissez-faire уже был катализи рован до степени мощного, не признающего никаких компромиссов движения...
В политике laissez-faire не было ничего «естественного»: простое невмешательство в естественный ход вещей никогда бы не смогло породить свободные рынки. Подобно тому как хлопчатобумажное производство — главная фритредерская отрасль — было создано с помощью покровительственных тарифов, экспортных премий и непрямых дотаций к заработной плате, точно также и сам принцип laissez-faire был проведен в жизнь усилиями государства. На 30-е и 40-е гг. приходится не только взрыв законодательной активности в деле отмены прежних регламентирующих актов, но и громадное расширение административных функций государства, которое по степенно обзаводилось центральным бюрократическим аппаратом, способным выполнять задачи, поставленные сторонниками либе рализма. Для типичного утилитариста экономический либерализм был социальным проектом, который следовало осуществить ради наибольшего счастья наибольшего числа людей; laissez-faire вос принимался не как способ достижения цели, а как сама цель. Ко нечно, законы ничего не могли сделать непосредственно — разве что устранить вредные ограничения. Это, однако, не означало, будто ничего не может сделать правительство, в особенности — косвен ным путем. Напротив, либерал-утилитарист видел в правительстве могущественное оружие, способствующее достижению счастья. Что касается сферы материального благополучия, то здесь, полагал Бентам, влияние законодательства «ровно ничего не значит» по сравнению с бессознательным содействием «блюстителя порядка». Из трех вещей, необходимых для экономического успеха, — жела ния, знаний и силы, — частное лицо обладает только желанием. Знания и силу, учил Бентам, правительство способно обеспечить с гораздо меньшими затратами, нежели частные лица. Задача ис полнительной власти — не только создавать в сфере управления бесчисленные инструменты, необходимые для практической реали-
1 Webb S. and В. Op. cit. [English Local Government]. Vols VII-IX. Poor Law History. — Сост.
зации поставленных целей, но и собирать всевозможные сведения и статистические данные, поощрять эксперименты, поддерживать науку. Бентамовский либерализм означал замену парламентских мер деятельностью административных органов...
Дорога к свободному рынку была открыта и оставалась открытой благодаря громадному росту интервенционистских мер, беспрестан но организуемых и контролируемых из центра. Сделать «простую и естественную свободу» Адама Смита совместимой с требовани ями человеческого общества оказалось весьма сложной задачей. Вспомним хотя бы о мудреных положениях бесчисленных законов об огораживаниях; о массе бюрократических контролирующих мер, связанных с проведением в жизнь нового законодательства о бедных, которое — впервые после царствования Елизаветы — находилось под действенным надзором центральной власти; или о расширении сферы правительственного администрирования, которое повлек за собой похвальный замысел муниципальной реформы. Между тем все эти твердыни государственного вмешательства возводились с целью упорядочения какой-нибудь «простой свободы» — свободы земли, труда или муниципальной администрации...
Этот парадокс дополнялся другим, еще более удивительным. Экономика laissez-faire была продуктом сознательной государствен ной политики, между тем последующие ограничения принципа laissez-faire начались совершенно стихийным образом. Laissez-faire планировался заранее, само же планирование — нет. Справедли вость первой части данного утверждения была доказана выше. Если исполнительная власть когда-либо сознательно использовалась для реализации ясно поставленных целей правительственной по литики, то было это в героическую эпоху laissez-faire и занимались этим бентамиты. Что же касается второй его части, то на это обсто ятельство впервые обратил внимание знаменитый либерал Дайси, задавшийся целью исследовать истоки «анти-laissez-faire», или, как он выражался, «коллективистской» тенденции в английском обще ственном мнении, существование которой было вполне очевидным с конца 1860-х гг. Он с изумлением обнаружил, что никаких признаков действия подобной тенденции, кроме самих законодательных актов, найти невозможно, точнее сказать — до принятия законов, кото рые, казалось бы, свидетельствовали о ее наличии, никаких следов «коллективистской тенденции» в общественном мнении заметно не было. Что же касается позднейших «коллективистских» взглядов, то, заключил Дайси, само же «коллективистское» законодательство и стало, вероятно, их первопричиной. Итогом этого проницатель-
532
533
ного анализа явился вывод о том, что у непосредственных творцов ограничительных законов 1870—1880 гг. совершенно отсутствовало ясное намерение расширить функции государства или ограничить свободу индивида. Оказалось, что законодательное острие противо действовавшего саморегулирующемуся рынку процесса, каким явил он себя в полстолетие после 1860 г., вовсе не направляла рука обще ственного мнения; это было движение, обусловленное спонтанно возникающими импульсами чисто прагматического свойства.
Подобный взгляд непременно вызовет резкие возражения ли беральных экономистов. Вся их социальная философия строится на убеждении, что laissez-faire представлял собой естественный процесс, тогда как последующее враждебное ему законодательство стало результатом сознательных и целенаправленных усилий про тивников принципа либерализма. Не будет преувеличением сказать, что истинность или ложность позиции нынешних либералов прямо связана с этими взаимоисключающими толкованиями двойного процесса — становления рынка и противодействия ему.
Макс Вебер
Сведения о М. Вебере даны в настоящей Хрестоматии перед его текстом в разделе 1 (подраздел 1.2). Ниже приведена, с сокращени ями, глава 1 второго раздела знаменитой книги М. Вебера «Проте стантская этика и дух капитализма» (1905). Здесь М. Вебер, в отличие от К. Маркса и К. Поланьи, раскрыл протестантско-аскетические корни становления капитализма. Его аргументация служит одним из оснований широкого, антропосоциетального объяснения процессов ранней либерализации, которое развито в базовом пособии учебного комплекса (см. главу 17).
Н.Л.
РЕЛИГИОЗНАЯ ОСНОВА МИРСКОГО АСКЕТИЗМА*
Историческими носителями аскетического протестантизма (в принятом нами смысле этого понятия) являются в первую очередь следующие четыре направления: 1) кальвинизм в том его облике,
* Цит. по: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. Раздел II. Гл. 1 // Вебер М. Избранные произведения. / Пер. с нем. М.И.Левиной. М., 1990. С. 136—149, 197—208. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 17 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
534
который он имел в ряде западноевропейских стран, где завоевал господство в XVII в.; 2) пиетизм; 3) методизм; 4) вышедшие из ана баптистского движения секты... Важные для нас черты нравственного поведения в равной степени обнаруживаются у сторонников самых различных деноминаций, вышедших из четырех названных нами источников или из их комбинаций... Нас интересует не то, чему учили в качестве официальной теории этические компендиумы тех времен, — хотя это имело несомненное практическое значение вследствие воздействия на верующего таких факторов, как церковная дисциплина, забота о спасении души и проповедь, — нас интересует совсем иное, а именно: выявление тех созданных религиозной верой и практикой религиозной жизни психологических стимулов, кото рые давали определенное направление всему жизненному строю и заставляли индивида строго держаться его...
Верой, во имя которой в XVI и XVII вв. в наиболее развитых капиталистических странах — в Нидерландах, Англии, Фран ции — велась ожесточенная политическая и идеологическая борьба и которой мы именно поэтому в первую очередь уделяем наше внимание, был кальвинизм. Наиболее важным для этого учения догматом считалось обычно (и считается, в общем, по сей день) учение об избранности к спасению...
Нам известно лишь одно: часть людей предопределена к бла женству, остальные же прокляты навек...
Это учение в своей патетической бесчеловечности должно иметь для поколений, покорившихся его грандиозной последовательности, прежде всего один результат: ощущение неслыханного дотоле вну треннего одиночества отдельного индивида. В решающей для человека эпохе Реформации жизненной проблеме — вечном блаженстве — он был обречен одиноко брести своим путем навстречу от века предна чертанной ему судьбе...
На первый взгляд представляется загадочным, как тенденция к внутреннему освобождению человека от тенет мира может сочетать ся в кальвинизме с несомненным превосходством его социальной организации. Однако, как ни странно, это превосходство является i фямым следствием той специфической окраски, которую принимает христианская «любовь к ближнему» под влиянием внутренней отъе диненное™ человека, свойственной кальвинистской вере. Это след ствие носит прежде всего догматический характер. Мир существует для того, и только для того, чтобы служить самопрославлению Бога; христианин-избранник существует для того, и только для того, чтобы осуществлять в своей мирской жизни заповеди во славу Всевышнего.
535
Богу угодна социальная деятельность христианина, ибо он хочет, чтобы социальное устройство жизни соответствовало его заповедям и поставленной им цели. Социальная деятельность кальвиниста в миру — деятельность «in majorem gloriam Dei»1. Таков характер и профессиональной деятельности, которая осуществляется в рамках по сюсторонней жизни во имя общего блага. Уже Лютер, как мы видели, выводил профессиональную деятельность, основанную на разделении труда, из «любви к ближнему». Однако то, что у Лютера было лишь смутным предчувствием, чисто теоретической конструкцией, стало характерной чертой всей этической системы кальвинизма. «Любовь к ближнему», мыслимая только как служение Богу, а не твари, находит свое выражение в первую очередь в выполнении профессионального долга данного lex naturae2; при этом «любовь к ближнему» обретает своеобразный объективно безличный характер, характер деятельно сти, направленной на рациональное преобразование окружающего нас социального космоса. Ибо поразительно целесообразное устрой ство этого космоса, который и по библейскому откровению, и по самой природе вещей, очевидно, предназначен для того, чтобы идти на «пользу» роду человеческому, позволяет расценивать эту безличную деятельность на пользу общества как угодную Богу и направленную на приумножение славы Его. Полное исключение проблемы теодицеи и всех вопросов о «смысле» мира и человеческой жизни, которые служили иным темой столь мучительных раздумий, было для пури танина, как (совсем по другим причинам) и для иудея, чем-то само собой разумеющимся. Впрочем, в известном смысле это относится и ко всей немистической христианской религиозности. В кальвинизме к этой экономии сил присоединяется еще одна действующая в том же направлении черта. Кальвинизму неизвестен разлад между «от дельным человеком» и «этикой» (в понимании Серена Кьеркегора), хотя в вопросах религии кальвинистская вера предоставляет индивида полностью самому себе. Здесь не место анализировать причины этого явления или значение подобной точки зрения для политического и экономического рационализма кальвинистов. Однако следует указать на то, что оно определило утилитарный характер кальвинистской этики и ряд своеобразных черт кальвинистской концепции профес сионального призвания...
Совершенно невозможно было удовлетвориться (во всяком слу чае, поскольку речь шла о собственном избранничестве) указанием
1 К вящей славе Господней (лат.).
2 Здесь: естественного порядка (лат.).
Кальвина, формально не отвергнутым ортодоксальной доктриной кальвинизма, согласно которому доказательством избранности служит устойчивость веры, возникающая как следствие благодати. Это было в первую очередь невозможно в рамках душеспасительной практики, повсеместно наталкивающейся на муки, порождаемые этим учением. Трудности преодолевались самым различным спосо бом. Если отвлечься от прямого преобразования учения об избран ности к спасению, от его смягчения или, по существу, отказа от него, то речь может идти о двух взаимосвязанных типах душеспасительных назиданий. В одном случае верующему вменяется в прямую обязан ность считать себя избранником Божьим и прогонять сомнения как дьявольское искушение, ибо недостаточная уверенность в своем избранничестве свидетельствует о неполноте веры и, следователь но, о неполноте благодати. Увещевания апостола об «упрочении» своего призвания здесь толкуются, следовательно, как обязанность завоевать в повседневной борьбе субъективную уверенность в своем избранничестве и в своем оправдании. На смену смиренным грешни кам, которым Лютер сулил Божью милость, если они, преисполнен ные веры и раскаяния, вверят себя Богу, теперь в лице непреклонных купцов героической эпохи капитализма приходят выпестованные пуританизмом «святые»; отдельные представители их сохранились вплоть до наших дней. Второй способ состоит в том, что в качестве наилучшего средства для обретения внутренней уверенности в спа сении рассматривается неутомимая деятельность в рамках своей профессии. Она, и только она, прогоняет сомнения религиозного характера и дает уверенность в своем избранничестве <...>
Подводя итог сказанному выше, мы считаем возможным утверждать, что мирская аскеза протестантизма со всей решитель ностью отвергала непосредственное наслаждение богатством и стре милась сократить потребление, особенно когда оно превращалось в излишества. Вместе с тем она освобождала приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, разрывала оковы, ограничивавшие стремление к наживе, превращая его не только в законное, но и в угодное Богу (в указанном выше смысле) занятие. Борьба с плотью и приверженностью к материальным благам была, как наряду с пуританами настойчиво подчеркивает и великий апологет квакерского учения Барклей, борьбой не с рациональным приобретательством, а с иррациональным исполь зованием имущества. Оно прежде всего находило свое выражение в привязанности к показной роскоши (проклинаемой пуританами в качестве обожествления рукотворного), столь свойственной фео-
536
537
дальной жизни, тогда как Богу угодно рациональное и утилитарное использование богатства на благо каждого отдельного человека и общества в целом. Аскеза требовала от богатых людей не умерщвле ния плоти, а такого употребления богатства, которое служило бы необходимым и практически полезным целям. Понятие «comfort» характерным образом охватывает круг этих этически дозволенных способов пользования своим имуществом, и, разумеется, не случай но связанный с этим понятием строй жизни прежде всего и наиболее отчетливо обнаруживается у самых последовательных сторонников этого мировоззрения, у квакеров. Мишурному блеску рыцарского великолепия с его весьма шаткой экономической основой и пред почтением сомнительной элегантности трезвой и простой жизни они противопоставляли в качестве идеала уют буржуазного «home» с его безупречной чистотой и солидностью.
Борясь за производительность частнохозяйственного богатства, аскеза ратовала как против недобросовестности, так и против ин стинктивной жадности, ибо именно ее она порицала как «covetous-ness», «мамонизм» и т.п., другими словами, против стремления к богатству как самоцели. Ибо имущество само по себе, несомненно, является искусом. Однако тут-то аскеза превращалась в силу, «что без числа творит добро, всему желая зла» (зло в ее понимании — это имущество со всеми его соблазнами). Дело заключалось не только в том, что в полном соответствии с Ветхим заветом и с этической оценкой «добрых дел» эта сила видела в стремлении к богатству как самоцели вершину порочности, а в богатстве как результате профессиональной деятельности — Божье благословение; еще важ нее было другое: религиозная оценка неутомимого, постоянного, систематического мирского профессионального труда как наи более эффективного аскетического средства и наиболее верного и очевидного способа утверждения возрожденного человека и истин ности его веры неминуемо должна была служить могущественным фактором в распространении того мироощущения, которое мы здесь определили как «дух» капитализма. Если же ограничение потребле ния соединяется с высвобождением стремления к наживе, то объ ективным результатом этого будет накопление капитала посредством принуждения к аскетической бережливости. Препятствия на пути к потреблению нажитого богатства неминуемо должны были служить его производительному использованию в качестве инвестируемого капитала. Конечно, степень этого воздействия не может быть ис числена в точных цифрах. В Новой Англии эта связь ощущается очень сильно, она не ускользнула от взора такого выдающегося
538
историка, каким является Джон Дойл. Однако и в Голландии, где действительное господство кальвинизма продолжалось лишь семь лет, простота жизненного уклада, утвердившегося в подлинно рели гиозных кругах, привела при наличии громадных состояний к ярко выраженному импульсу накопления капитала... Начиная с XVII в. в английском обществе намечается водораздел между «сквайрами», представлявшими «веселую старую Англию», и пуританскими кругами, социальное влияние которых резко колебалось. Вплоть до настоящего времени в «национальном характере» англичан со хранились противоречивые черты: с одной стороны, несокрушимая наивная жизнерадостность, с другой — строго контролируемая сдержанность, самообладание и безусловное подчинение принятым этическим нормам...
Повсюду, где утверждалось пуританское мироощущение, оно при всех обстоятельствах способствовало установлению буржуазного рационального с экономической точки зрения образа жизни, что, ко нечно, имеет неизмеримо большее значение, чем простое стимулиро вание капиталовложений. Именно пуританское отношение к жизни было главной опорой этой тенденции, а пуритане — ее единственно последовательными сторонниками. Пуританизм стоял у колыбели со временного «экономического человека». Правда, и пуританские жиз ненные идеалы подчас не выдерживали натиска слишком сильных «искушений», которые, как хорошо было известно и пуританам, таило в себе богатство. Мы постоянно встречаем искренних сторонников пуританской веры в рядах поднимающихся слоев мелкой буржуазии и фермеров; и даже «beati possidentes»3 среди квакеров весьма часто склонялись к отказу от своих прежних идеалов...
<...> Если вслед за тем утверждается принцип «to make the best of both Worlds»4, то в конечном итоге, как указал уже Доуден, спокойная совесть становилась одним из компонентов комфор табельного буржуазного существования. Это хорошо выражено немецкой пословицей о «мягкой подушке»5. И если та полная интенсивной религиозной жизни эпоха XVII в. что-то и завещала своей утилитаристски настроенной наследнице, то прежде всего безупречно чистую совесть (которую с полным основанием можно назвать фарисейской), сопутствующую наживе, если только эта на-
3 Благословенные собственностью (лат.).
4 Использовать наилучшим образом возможности обоих миров (англ.).
5 Немецкая пословица гласит: «Reines Gewissen ist ein sanftes Ruhekissen», что
аналогично русскому: «Коль совесть чиста, спи спокойно до утра». — Прим. перев.
539
жива не выходит за рамки легальности. От «Deo placere vix potest»6 не осталось и следа. Так возникает специфически буржуазный профессиональный этос. В обладании милостью Божьей и Божьим благословением буржуазный предприниматель, который не пре ступал границ формальной корректности (чья нравственность не вызывала сомнения, а то, как он распоряжался своим богатством, не встречало порицания), мог и даже обязан был соблюдать свои де ловые интересы. Более того, религиозная аскеза предоставляла в его распоряжение трезвых, добросовестных, чрезвычайно трудолюбивых рабочих, рассматривавших свою деятельность как угодную Богу цель жизни. Аскеза создавала и спокойную уверенность в том, что не равное распределение земных благ, так же как и предназначение к спасению лишь немногих, — дело божественного провидения, преследующего тем самым свои тайные, нам не известные цели...
С другой стороны, если мы обратимся к рабочим, то в цинцен-дорфовской разновидности пиетизма, например, идеалом служит верный профессиональному долгу рабочий, который не стремится к наживе, — именно он уподобляется в своей жизни апостолам и, следовательно, обладает харизмой учеников Христа. Еще более ради кальными были сначала подобные воззрения в баптистских кругах. И конечно, аскетическая литература почти всех вероисповеданий исходит из представления, что добросовестная работа, даже при низ кой ее оплате, выполняемая теми, кому жизнь не предоставила иных возможностей, является делом, чрезвычайно угодным Богу. В этом отношении протестантская аскеза сама по себе не создала ничего нового. Однако она не только бесконечно углубила это представле ние, но и присоединила к существующей норме то, что, собственно говоря, только и определяло силу ее воздействия, — психологический импульс, который возникал в результате отношения к своей работе как к призванию, как к самому верному, в конечном итоге единствен ному, средству увериться в своем избранничестве...
Один из конституционных компонентов современного капи талистического духа, и не только его, но и всей современной куль туры, — рациональное жизненное поведение на основе идеи про фессионального призвания — возник (и настоящая работа посвящена доказательству этого) шщхъхристианской аскезы... Пуританин хотел быть профессионалом, мы должны быть таковыми. Но по мере того как аскеза перемещалась из монашеской кельи в профессиональную жизнь и приобретала господство над мирской нравственностью, она
6 Едва ли будет угодным Богу (лат.). 540
начинала играть определенную роль в создании того грандиозного космоса современного хозяйственного устройства, связанного с техническими и экономическими предпосылками механического машинного производства, который в наше время подвергает неодоли мому принуждению каждого отдельного человека, формируя его жиз ненный стиль, причем нетолько тех людей, которые непосредственно связаны с ним своей деятельностью, а вообще всех ввергнутых в этот механизм с момента рождения. И это принуждение сохранится, ве роятно, до той поры, пока не прогорит последний центнер горючего. По Бакстеру, забота о мирских благах должна обременять его святых не более чем «тонкий плащ, который можно ежеминутно сбросить». Однако плащ этот волею судеб превратился в стальной панцирь. По мере того как аскеза начала преобразовывать мир, оказывая на него все большее воздействие, внешние мирские блага все сильнее подчиняли себе людей и завоевали наконец такую власть, которой не знала вся предшествующая история человечества. В настоящее время дух аскезы — кто знает, навсегда ли? — ушел из этой мирской оболочки. Во всяком случае, победивший капитализм не нуждается более в подобной опоре с тех пор, как он покоится на механической основе. Уходят в прошлое и розовые мечты эпохи Просвещения, этой смеющейся наследницы аскезы. И лишь представление о «професси ональном долге» бродит по миру, как призрак прежних религиозных идей. В тех случаях, когда «выполнение профессионального долга» не может быть непосредственно соотнесено с высшими духовными ценностями или, наоборот, когда оно субъективно не ощущается как непосредственное экономическое принуждение, современный человек обычно просто не пытается вникнуть в суть этого понятия. В настоящее время стремление к наживе, лишенное своего рели гиозно-этического содержания, принимает там, где оно достигает своей наивысшей свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной. Никому не ведомо, кто в будущем поселится в этой прежней обители аскезы; возникнут ли к концу этой грандиозной эволюции совершенно новые пророческие идеи, возродятся ли с небывалой мощью прежние представления и идеалы или, если не произойдет ни того, ни другого, не наступит ли пек механического окостенения, преисполненный судорожных по пыток людей поверить в свою значимость. Тогда-то применительно к «последним людям» этой культурной эволюции обретут истину следующие слова: «Бездушные профессионалы, бессердечные сла столюбцы — и эти ничтожества полагают, что они достигли ни для кого ранее не доступной ступени человеческого развития».
541
<...> Это, конечно, отнюдь не означает, что мы намерены за менить одностороннюю «материалистическую» интерпретацию каузальных связей в области культуры и истории столь же односто ронней спиритуалистической каузальной интерпретацией. Та и другая допустимы в равной степени, но обе они одинаково мало помогают установлению исторической истины, если они служат не предвари тельным, а заключительным этапом исследования.
Талкотт Парсонс
Сведения о Т. Парсонсе даны перед его текстом «Понятие общества» (см. раздел 1, подраздел 1.2). Ниже приведены фрагмен ты из третьей главы его книги «Система современных обществ». Их содержание раскрывает процесс формирования в Европе новых интеграторов (веротерпимость и другие): они способствовали кон солидации населения традиционных государств, разделившихся на протестантов и католиков, в новые демократические государства. Наиболее продвинулась в этом направлении Англия, в которой со-циетальное сообщество глубоко дифференцировалось от религии, государства и прежней экономики. Это стало одной из важнейших предпосылок лидирующей роли Англии в мире на этапе ранней либерализации, чему уделено специальное внимание в базовом по собии учебного комплекса (глава 17).
Н.Л.
ПОЯВЛЕНИЕ ПЕРВЫХ КОМПОНЕНТОВ СОВРЕМЕННОЙ СИСТЕМЫ*
Мы предпочли датировать зарождение системы современных обществ не XVIII в., с его эволюцией в сторону «демократии» и индустриализации, а XVII в., с его изменениями в устройстве со-циетального сообщества и в особенности в отношении религии к легитимизации общества.
После того как Реформация сотрясла религиозное единство за падного христианского мира, появилось относительно устойчивое разделение примерно по оси север — юг. Вся Европа к югу от Альп
* Цит. по: Парсонс Т. Появление первых компонентов современной системы // Система современных обществ. / Пер. с англ. Л.А. Седова, А.Д. Ковалева. М., 1997. С. 72-74, 93-97. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 17 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
осталась римско-католической; и римско-католический «полу остров» с Францией как его наиболее важной частью вторгся в Се верную Европу. Протестантизм в Швейцарии оказался защищенным и гарантированным особым характером ее независимости. Хотя в на чале XVII в. Вена была преимущественно протестантской, Габсбурги сумели «рекатолизировать» Австрию, чему способствовала турецкая оккупация Венгрии, где были сильными позиции протестантизма.
По мере усиления религиозной борьбы происходила консолида ция «южного пояса» политических образований. В XVI в. существо вал союз двух наиболее важных государств, Австрии и Испании, под личным правлением императора из династии Габсбургов Карла V «Середина» этой империи была под покровительством Королев ства обеих Сицилии, непосредственно граничившего с Папской областью. Присутствие в Италии папства и проникновение в этот регион власти Габсбургов делали невозможным сколько-нибудь продолжительное и действительно независимое существование здесь городов-государств.
Контрреформация навязала особо тесное единение церкви и государства, наиболее яркопроявившееся в инквизиции. В противо положность «либеральным» тенденциям в позднесредневековом и ренессансном католицизме, контрреформаторская церковь сделала упор на жесткую ортодоксию и авторитарную организацию. Союз гражданской власти с церковью, направленный на насильственное поддержание религиозного конформизма, способствовал расшире нию и консолидации власти центрального правительства. Насилие это предпринималось во имя Священной Римской империи с ее особой религиозной легитимностью и божественно ниспосланным императором. К этому времени политическая структура империи стала гораздо более интегрированной, чем в Средние века.
Тем не менее империя была уязвимой в том отношении, что в ее сердцевине находилась слабо организованная «германская нация»: население Австрии к тому времени было лишь частично германским, а корону в Венгрии и Богемии Габсбурги обрели через личную унию. Вестфальский договор, закончивший беспощадную Тридцатилет нюю войну, не только сделал независимыми от империи Голландию и Швейцарию, но и провел разграничительные религиозные линии внутри оставшихся в составе империи областей; многие германские князья выбрали для своих владений протестантизм, следуя формуле cuius regio, eius religio1. В гораздо большей степени, чем отпадение
1 «Чья страна, того и вера» (лат.). — Прим. сост.
542
543
от Рима Англии Генриха VIII, этот выбор подрывал легитимность прежней секулярной структуры христианского мира, поскольку им перия прежде мыслилась как «мирская рука» римско-католической системы, обладающей единством. Договор представлял собой вы нужденный компромисс, альтернативой которому могло быть лишь бесконечное продолжение крайне разрушительной войны. Как бы то ни было, он похоронил любые реалистичные надежды на восстанов ление римско-католической европейской системы. В течение более чем трех последующих столетий области, наиболее тесно связанные с контрреформацией, оставались очагами самого упорного сопро тивления многим процессам модернизации, цитаделью монархизма аристократии и полубюрократических государств старого типа.
Хотя протестанты мечтали о том, чтобы возобладать во всем за падном христианском мире, они скоро раскололись на различные вет ви и никогда не смогли создать концепцию единства наподобие той, что была в средневековом римском католицизме. Эта фрагментация способствовала развитию независимых территориальных монархий, имеющих в основе неустойчивую интеграцию абсолютистских поли тических режимов и «национальных церквей». Однако в этой ситуа ции содержались и зародыши внутреннего религиозного плюрализма, который и охватил стремительно Англию и Голландию.
Исход борьбы между Реформацией и контрреформацией представлял собой двойной шаг в направлении плюрализации и дифференциации. Англо-голландский фланг оказался впереди, стал предвестником будущего. Развитие внутри империи выдви нуло на первый план проблему интеграции, частично снимающей жесткое разделение на протестантов и римских католиков. Мно гие историки современной Европы видят здесь лишь зашедший в тупик конфликт. Однако на римских католиков в протестантских государствах стала распространяться религиозная терпимость, и то же самое происходило в католических государствах по отношению к протестантам, хотя основополагающие принципы при этом в жертву не приносились...
Заключение
Наш главный тезис заключался в том, что к концу XVII в. Англия стала самым высокодифференцированным обществом в европей ской системе, продвинувшимся в этом направлении дальше, чем какое-либо из прежде существовавших обществ. Взяв социетальное сообщество как основную точку отсчета, мы рассмотрели, как прои зошла его дифференциация от религии, государства и экономики.
Сначала традиционное для Европы слияние религии и государ ства с социетальным сообществом было подорвано протестантским движением с его значительной толерантностью и вероисповедаль-ным плюрализмом. Не только английское государство было обязано предоставить основные права религиозным диссидентам, но и в социетальном сообществе гражданство уже не связывалось с тради ционным религиозным конформизмом. Это разделение влекло за собой и новый способ интеграции, и дальнейшую дифференциацию, поскольку допускалось, что социетальное сообщество не ограничи валось только единоверцами короля (eius religio), но включало в себя также и протестантских нонконформистов.
Эти перемены были связаны также с двумя сторонами процесса повышения уровня генерализации ценностей, происходившего в системе сохранения и воспроизводства образца в английском обще стве. Во-первых, основой ценностного согласия должна была стать «мораль» как нечто более общее, чем любая из вероисповедальных позиций. Реформация и раскол в протестантизме стали угрозой солидарности социетального сообщества. В Англии, однако, при надлежность к конкретным конфессиям не требовала морального консенсуса на уровне общества в целом. Во-вторых, возникла об щая приверженность ценности рационального постижения мира, отчасти из-за практической полезности такой установки, но не только из-за нее. Не без определенных шероховатостей, но все же философия и наука, как таковые, — не только, например, англи канские философия и наука — стали считаться «хорошим делом» при поддержке всех наличных конфессий, включая даже римский католицизм.
С утверждением «национального» сообщества получили раз витие два главных механизма для взаимной дифференциации со циетального сообщества и государства. Один — это такой способ управления, в котором наиболее влиятельные элементы общества являются членами не правительственных структур, а представитель ных органов. Решающую роль здесь сыграла палата представителей. Вторым главным механизмом было право. Более чем какая-либо иная правовая система, английское право провело четкое различе ние статуса члена социетального сообщества, обладающего правами, которые Государство обязано соблюдать, и статуса «подданного» короля как главы государства...
Центральным моментом в дифференциации социетального сообщества и экономики была «коммерциализация» сельского хозяйства, особенно когда она затрагивала земельные интересы
544
35-3033
545
джентри. Обычно сельским сообществам была присуща недиф ференцированная аскриптивная структура, особенно сильно сопротивлявшаяся модернизации. Но ориентация английского сельского хозяйства на рынок породила коммерческий интерес, связавший сельские поселения с городами «горизонтально», вместо их «вертикальной» связи феодального типа с аристократической государственной иерархией, и тем самым была смягчена острота «крестьянской проблемы».
Параллельный процесс дифференциации в городах сломал па триархальный партикуляризм цеховой системы. Поскольку Англия была в целом менее урбанизирована, чем некоторые регионы конти нента, важно было, чтобы процесс дифференциации был поддержан со стороны влиятельных сельских слоев. Главные институциональ ные основы дифференцированной рыночной экономики были за ложены в Англии задолго до появления технических изобретений и других новаций, связанных с промышленной революцией. Не менее важным было влияние пуританства, особенно среди проникнутого духом новаторства купечества, но также и среди джентри, многие из которых были пуритане...
Главное в том, что имело отношение к адаптивной способности личности, состояло во влиянии, которое оказал на мотивацию по ведения личности протестантский аскетизм, названный М. Вебером «аскетизмом в миру». Он усиливал мотивацию на достижение в «земных призваниях». «Ситуация», наделяющая смыслом такое до стижение, «определялась» с точки зрения культуры не как «потусто ронняя», а как «посюсторонняя», ориентированная на построение достойного общества, а не только на спасение души по окончании земной жизни. Это была универсалистская и новаторская ориен тация в том смысле, что мандат на достижение предоставлялся каждому человеку и выдавался не для увековечения традиции, а для построения нового «царства».
Поощрение такого типа личной ориентации имело неодина ковые последствия в разных областях. Где-то оно способствовало тяге к научному исследованию. В английском праве оно создало широкие предпосылки для утверждения определенного типа инди видуализма. Но особенно оно коснулось через рыночные отношения экономической сферы. Произошло это не из-за того, как упорно твердят, что рынок распахнул двери «эгоистической выгоде» и «ма териализму». Скорее это случилось потому, что рыночный механизм впервые создал широкий институциональный контекст, в рамках которого оказалось возможным высвободить индивидуальные до-
стижения и заслуги из некой диффузной сети не имеющих отно шения к делу связей. Рынок довел дифференциацию социальной структуры до такого предела, когда в значительно большей степени, чем когда-либо прежде, оказались возможными широкий выбор способов действия, оценка индивидуальных успехов и в каком-то смысле пропорциональное их вознаграждение. Эта возможность и представляется нам наиболее значимой в той связке, которая об разовалась из протестантской этики индивидуального достижения и ее воплощения в рыночной деятельности, о чем писал в своих знаменитых трудах Вебер2.
5.3. Зрелая либерализация
Даниел Белл
Даниел Белл (род. в 1919 г.) — американский журналист и со циолог, профессор Колумбийского и Гарвардского университетов. Жил и работал в Чикаго, Нью-Йорке, с 1969 г. — в Кембридже. От юношеских леворадикальных увлечений эволюционировал к позициям неоконсерватизма. Д. Белл является одним из авторов концепций деидеологизации и постиндустриального общества; в числе первых высказал идею о том, что с середины XX в. инициатива изменений в обществе переходит от экономики к культуре. Автор фундаментального труда «Грядущее постиндустриальное общество» (1973), который переведен на многие языки и получил широкий научный и общественный резонанс.
Ниже приведен, со значительными сокращениями, один из разделов третьей главы этой книги. В нем дана характеристика ряда основных факторов, которые свидетельствуют о движении либераль ного общества к новой, зрелой стадии развития. Ее анализ приведен в базовом пособии учебного комплекса (глава 18).
Н.Л.
1 Связь между протестантскими религиозными ориентациями и современной экономической этикой давно находится в центре научной дискуссии. См. класси ческие работы, в которых эта дискуссия нашла отражение: Weber M. The protestant ethic and the spirit of capitalism. N.Y.: Scribner, 1958. / Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990; Tawney R.H. Religion and the rise of capitalism. N.Y.: Mentor, Books, 1947; Protestantism and capitalism/Ed, by R.W. Green. Boston: Health, 1959; Parsons T. Richard Henry Tawney// American Sociological Review. 1962. December.
546
547
ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ ПЕРЕМЕНЫ*
Модернити и технологический прогресс
Отличительным признаком модернити можно считать потреб ность в новизне, причем подобные требования не столько представ ляют собой какие-то новые аспекты человеческого опыта, сколько изменение в масштабах явления. Культурный синкретизм [известен давно]; он был отличительной чертой эпохи Константина с ее смеше нием [политеистической] греческой и мистической азиатской рели гий. Раздвоение сознания также старо, как и разделение Платоном рационального и духовного, если не старше. Однако революция в средствах передвижения и связи, превратившая мировое общество в одну огромную Ойкумену (Вселенную), означала распад старых замкнутых культур и слияние всех существующих в мире традиций искусства, музыки и литературы в новое, вселенское вместилище, доступное для всех и обязанное своим существованием всем. Уже это расширение горизонта, смешение отдельных искусств, поиски «нового», будь то путешествие с целью открытий или снобистское стремление чем-то отличаться от других, само по себе представляет создание нового типа модернити.
В центре этой проблемы стоит значение понятия «культура». Когда речь идет о «классической культуре» или о «католической культуре» (об этом часто говорят почти в том же смысле, что и о «бактериальной культуре», т.е. о выращивании четко определен ных штаммов), имеют в виду совокупность долгое время форми ровавшихся взаимосвязанных представлений, традиций, обрядов и правил, которые в ходе их исторического развития образовали нечто однородное по своему стилю. Но модернити — это четко вы раженный разрыв с прошлым как с прошлым, перемещающий его в настоящее. Старая концепция культуры базируется на преемствен ности, современная — на многообразии; старой ценностью была традиция, современный идеал — синкретизм.
В этом разрыве между настоящим и прошлым технология яв ляется одной из главных сил, определяющих характер социального времени; принося с собой новую систему оценок и расширяя кон троль человека над природой, она трансформирует наши социальные отношения и все наше мировоззрение. Несколько произвольно
* Цит. по: Белл Д. Параметры знаний и технологии: новая классовая структура постиндустриального общества // Грядущее постиндустриальное общество. Опыт со циального прогнозирования./Пер. сангл. под ред. В.Л. Иноземцева. Гл. 3. М., 1999. С. 253—260, 356—361. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
можно выделить пять способов, которыми технология вызывает к жизни эти перемены:
- Позволяя производить больше товаров с меньшими издерж ками, технические достижения являются главным средством повы шения жизненного уровня повсюду в мире...
- Развитие технологии создало новый класс, ранее неизвестный в обществе, — класс инженеров и техников, людей, непосредственно не участвующих в производительном труде, но представляющих собой «аппарат планирования» операций, образующих процесс производства.
- Технологический [прогресс] сформировал новое определе ние рациональности, новый способ мышления, делающие упор на функциональные отношения и на количественные показатели. Критериями производительности в нем являются эффективность и оптимизация, т.е. использование ресурсов с наименьшими издерж ками и усилиями. Это определение функциональной рациональ ности имело своим следствием новые формы образования, когда количественные методы системного и экономического анализа оттесняют старые принципы, основанные на умозрительных раз мышлениях, традициях и внутреннем смысле.
- Революции в области транспорта и передачи информации, явившиеся следствием развития техники, создали новые экономи ческие взаимосвязи и новые социальные взаимодействия. Возникли новые комплексы социальных взаимоотношений (прежде всего, произошел сдвиг от связей, основанных на родстве, к базирую щимся на профессиональных признаках и роде занятий); средой человеческой деятельности стали новые компактные образования, физические и социальные.
- Радикально изменились эстетические представления, осо бенно касающиеся пространства и времени. Древние не знали концепции скорости и движения в том понимании, в каком они существуют сейчас: тогда не было и синоптической концепции высоты — вида с воздуха, — которая сегодня дает возможность ис пользовать другой стандарт для оценки вида сельской местности или городской панорамы. Именно это радикальное изменение вос приятия отражено в искусстве, особенно в живописи.
Оценка экономических изменений
Развитие техники оказывает влияние прежде всего на экономику, так как техника есть основа индустриального общества. Экономиче ские новации и перемены непосредственно зависят от новой техноло ги и. Тем не менее этот факт был осознан сравнительно недавно...
548
549
Стандартное отношение «капитал-выпуск» (известное как функция Кобба —Дугласа)... исходит из того, что каждые 3 процента роста капитала, при постоянном уровне рабочей силы, порождают рост производительности на 1 процент. В период с 1909 по 1949 г. капиталовооруженность в расчете на один человеко-час в частном несельскохозяйственном секторе экономики США увеличилась на 31,5 процента. На этом основании рост выпуска продукции в расчете на человека должен был составить около 10 процентов. Однако поразительный факт состоит в том, что за период, в тече ние которого капиталовложения выросли на 31,5 процента, выпуск готовой продукции в расчете на человеко-час повысился не на 10, а на 104,6 процента. Произошло увеличение производительности, которое на 90 процентов нельзя объяснить одним лишь ростом капиталовооруженности труда рабочего. Объяснение этому... сво дится оно к технологическим изменениям. Сегодня мы знаем, что технология есть основа растущей производительности, а произво дительность меняет экономическую жизнь таким образом, какого ни один классический экономист не мог себе представить...
Вопрос о том, что же представляет собой та «революция ускоре ния», которая происходит в наше время, слишком широк и туманен. Очевидно, что она имеет технологическую составляющую, однако это и политическая революция в том смысле, что мы впервые видим включение широких масс в общественную жизнь, и этот процесс со провождается пересмотром социальных, гражданских и политических прав. Это также и социологическая революция, поскольку она пред вещает крупный сдвиг в сознании и моральных устоях: в сексуальном поведении, понятии успеха, характере социальных связей, чувстве ответственности и т.п. Она представляет собой и культурную револю цию, что уже было отмечено выше. Очевидно, что не существует про стого концептуального метода, позволяющего сгруппировать все эти различные аспекты воедино и найти для них общий измеритель. Если строго ограничить себя идеей «изменений», то измерить их «темпы» невозможно. Какого-либо сводного индекса не существует; каждый из элементов приходится рассматривать по отдельности...
Заключение
В настоящей главе были поставлены три задачи: оценить основ ные структурные изменения в обществе с точки зрения их влияния на науку и технологии; проанализировать некоторые проблемы измерения знания; обрисовать нынешние и будущие черты класса образованных и технически подготовленных граждан. Это весьма обширные задачи, и поэтому многие вопросы были по необходи-
мости рассмотрены лишь бегло. Более того, учитывая рамки книги, пришлось абстрагироваться от ряда важных вопросов. Однако при любом всестороннем обсуждении проблем знаний и техники не могут не рассматриваться такие аспекты, как: изменение организа ционных условий [получения, передачи и использования] знания (в частности, соотношение иерархической и бюрократической систем организации работ с ценностями коллективов и ассоциаций); устои науки (например, возможность соединить идею автономии науки с призывом служить национальным целям); типы связей внутри научных структур (проблемы поиска информации, формальных и неформальных коммуникационных сетей и т.п.); революционный характер новых «интеллектуальных технологий» (например, роль имитационных моделей, системотехники и других подобных мето дов, связанных с использованием компьютеров).
Значительная часть главы касалась фактов, цифр, количествен ных оценок. Д.Юм, этот шотландский скептик, в свое время говорил: «Взяв в руки любой том богословской или школьной метафизики, спросим себя: содержит ли он какие-либо абстрактные умозаключе ния, касающиеся количества и чисел? Нет, не содержит. Содержит ли он основанные на экспериментах умозаключения, касающиеся фактов реальной жизни? Нет, не содержит. Тогда бросьте его в огонь, ибо он не содержит ничего, кроме софистики и иллюзий».
Можно учесть предупреждение скептика, однако следует отдавать себе отчет в существовании сферы, в которой ничто не может быть из мерено или взвешено, — сферы психологических ценностей и нрав ственного выбора. Важнейшей особенностью последней трети XX сто летия — назовите ее постиндустриальным обществом, обществом знания, технотронной эрой или активным обществом — является то, что сегодня требуется более совершенное социальное управление и более широкое использование экспертных оценок1. В определенной
1 Огромная работа по анализу социологических основ этого качественно ново го вида общества была проделана А. Этциони в его книге «Активное общество» (см.: EtzioniA. Active Society. N.Y., 1968). Совершенно правильно отметив, что исто рический метод исследования и полученные социологические модели, даже когда с их помощью удастся показать факт социального прогресса, оказываются непри годными при рассмотрении его направления и открывающихся возможностей, он предпринял попытку построения системы новых социологических понятий. Мне, однако, кажется несовершенным использование А. Этциони в качестве ключевых элементов исследования понятий «сознание» и «кибернетика». Кибернетическая модель, даже если она включает обратную связь и самонастройку, является по своей сущности механистической и закрытой. Сознание же, как и использование расширяющегося кругозора человека и его способностей осуществлять контроль над природой и обществом, могут реализоваться только в открытой системе.
550
551
степени мы сталкиваемся со старой технократической мечтой. Од нако прежние мечтатели, такие, как А. де Сен-Симон, считали, что в технократическом обществе политика исчезнет, так как все проблемы станут решаться экспертами. Люди будут подчиняться компетентно сти специалистов, подобно тому как они следуют указаниям врача, дирижера оркестра или капитана корабля. Однако сегодня пред ставляется более вероятным, что в постиндустриальном обществе роль политики станет большей, чем когда-либо ранее, в силу того что теперь выбор становится осознанным, а центры принятия решений оказываются более видимыми . Природа рыночного механизма общества предполагает рассредоточение ответственности и «про изводство» решений на основе множественных потребностей рас средоточенных потребителей. Однако решение о выделении средств на определенный научный проект, а не на какой-то другой, прини мается, в противоположность рынку, политическим центром. По скольку политика есть сплав интересов и ценностей, зачастую очень противоречивых, усиление конфликтов и напряженности в пост индустриальном обществе становится фактически неизбежным.
Вследствие того что знание и технологии стали основным ре сурсом общества, некоторые политические решения оказываются предопределенными. Поскольку институты знания претендуют на определенные государственные средства, общество получает не оспоримые права предъявлять к ним некоторые свои требования.
В результате мы сталкиваемся с множеством обстоятельств, требующих как от всего социума, так и от сообщества знания при нятия ряда трудных решений, касающихся их взаимосвязанного будущего.
Финансирование высшего образования. Очевидно, что акцент в сфе ре высшего образования смещается от частных учебных заведений к государственным колледжам, однако сегодня даже частная высшая школа не может больше существовать без значительной помощи со стороны общества; при этом в обоих случаях степень оказываемой поддержки требует централизованных усилий на федеральном уров не2. В этой связи возникает неизбежный вопрос: кому и как следует помогать? Должно ли любое учебное заведение — крупное и мелкое, общественное и частное, религиозное и светское, младший, старший или профессиональный колледж — получать поддержку независимо
2 См. материалы симпозиума по проблеме финансирования высшего образова ния, помещенные в: The Public Interest. No. 11. Spring 1968; особенного внимания заслуживают выступления К. Керра, Д. Трумэна, М. Мейерсона, Ч. Хитча и других докладчиков.
от качества своей деятельности? Если это не так, кто должен прини мать решение об оказании помощи? Если возникает необходимость создания новых колледжей, должно ли соответствующее решение быть прерогативой властей штатов, зачастую не принимающих во внимание региональные и национальные нужды? Если учебные за ведения будут финансироваться за счет общественных средств, каким образом будет при этом учитываться общественное мнение?
Оценка знания. Если для получения знания используются обще ственные ресурсы, то каким образом и кем должны оцениваться результаты научных исследований, становящиеся предпосылкой новых расходов? Если ввиду ограниченности средств возникает необходимость выбора между использованием интеллектуального потенциала и финансовых возможностей на исследование космоса и, скажем, на создание ускорителей элементарных частиц (общая стоимость которых может превышать миллиард долларов), — как должны приниматься подобные решения?
Условия творческой деятельности. Является ли знание продук том «общественной кооперации», коллективных усилий, воплоща ющихся в деятельности лаборатории и исследовательской группы, или же оно есть результат работы отдельного мыслителя, плод индивидуального гения? И если такая постановка вопроса означает утверждение слишком жесткой или даже неверной антиномии, то каковы условия и формы обеспечения творческой деятельности и продуктивности в науке?
Распространение технологий. Каковы процессы, посредством которых лабораторные открытия могут быстро воплотиться в тех нических образцах и быть запущены в производство? Отчасти эта проблема носит информационный характер, что порождает, на пример, вопрос об ответственности федерального правительства за учреждение широкой программы «внедрения» новой техники, которая не ограничивалась бы лишь публикацией информации о технических новшествах, а включала бы меры активного поощрения их использования промышленностью; в частности, если рассма тривать этот вопрос как составную часть более широкой проблемы распространения технических знаний в малоразвитых странах, она принимает форму программ культурной и технической помощи.
Темпы развития знания. Если знание в целом и отдельные на учные дисциплины претерпевают все более ускоренную дифферен циацию, что нужно сделать, чтобы преподавание не отставало от этих процессов? Не возникла ли необходимость оценивать характер учебных курсов с точки зрения «структуры знания», о которой гово-
552
553
рит Дж. Брюнер, или «концептуальных новаций», отмечаемых вдоль тех структурных линий, о которых я писал ранее?
Опасности перемен. Учитывая, что американское общество, как и всякое другое, переживает ряд происходящих одновременно револю ций (включение социально обездоленных групп в состав общества; усиление взаимозависимости и создание национальных сообществ; ускоряющаяся замена рыночного механизма принятия решений политическим; создание полностью урбанизированных обществ и сокращение сельского населения; массовое внедрение новых техни ческих устройств и т.д.), не нуждаемся ли мы в использовании более чувствительных средств «контроля» за социальными изменениями и в создании механизмов, позволяющих прогнозировать будущее?
Вернемся к нашей притче. Вавилонская башня описана в кни ге Бытия как один из первых примеров человеческого опыта. «И сказал Господь: "Они один народ и у них всех один язык; и вот что они начали делать; и теперь ничто не удержит их от того, что они вознамерились сделать. Иди и смешай их язык, чтобы они не могли понять речь друг друга"».
Выброшенное из Эдема понимания, человечество пребывает в поисках общего языка и единого знания, набора «исходных принци пов», которые, в рамках теории познания, могли бы быть положены в основу субординации данных опыта и категорий логики, тем самым формируя набор незыблемых истин. Вавилонская библиотека есть издевка над этой человеческой гордыней; как в бесконечном космосе, там все есть и там ничего нет; и, как в теореме Геделя, — осознание некоего противоречия устраняет его по существу. В конце, говорил поэт, заключено начало. Это парадокс, [требующий] неизбежного смирения человека в его усилиях измерить собственное знание.
Рональд Инглехарт
Рональд Инглехарт — американский социолог, профессор Мичи ганского университета. Окончил социологическое отделение Прин-стонского университета. Его научная деятельность началась в конце 60-х гг. В 1970 г. Р. Инглехарт возглавил проект «Материалистиче ские и постматериалистические ценности», который осуществлялся (1970—1988) в рамках многонационального исследования Комиссии европейских сообществ под руководством Ж. Р. Рабье. Эмпирические результаты своего проекта, полученные в ходе социологических опро сов белее чем в 40 странах, Р. Инглехарт теоретически обобщил в книге «Культурный сдвиг в зрелом индустриальном обществе» (1990).
Главный вывод состоит в том, что в индустриальных странах с начала 70-х гг. XX в. постепенно, от поколения к поколению расширяется круг людей, поведение которых мотивировано нематериалистически ми ценностями, а в менее развитых странах сохраняется преобладание материалистически ориентированных людей.
Ниже приведены, в сокращенном виде, подытоживающие поло жения этой работы. Они служат одним из оснований для вывода о воз растающей роли культуры на этапе зрелой либерализации общества, который сделан в базовом пособии учебного комплекса (глава 18).
Н.Л.
КУЛЬТУРНЫЙ СДВИГ В ЗРЕЛОМ ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ*
Представители различных обществ являются носителями разных культур, они отличаются друг от друга своим мировоззрением, цен ностями, навыками и предпочтениями. Перемены, происшедшие в последние десятилетия в экономической, технической и социально-политической сферах, обусловили серьезные сдвиги в культурных основах современного индустриального общества. Изменилось все: стимулы, побуждающие человека к работе, противоречия, становя щиеся причинами политических конфликтов, религиозные убежде ния людей, их отношение к разводам, абортам, гомосексуализму, значение, которое человек придает обзаведению семьей и детьми. Можно пойти еще дальше и позволить себе утверждение, что за время существования современного индустриального общества изменилось даже то, чего люди хотят от жизни.
Все эти перемены происходят постепенно, в свою очередь, от ражая изменения в процессе формирования человека, определяющие лицо различных поколений. Так, среди старших членов общества по-прежнему широко распространены традиционные ценности и нормы, тогда как группы молодежи все больше становятся при вержены новым ориентациям. По мере того как более молодое по коление взрослеет и постепенно вытесняет старшее, происходит и трансформация мировоззрения, превалирующего в обществе.
Но почему культуры подвержены изменениям? Скорее всего, потому, что каждая культура представляет стратегию адаптации ее
* Цит. по: Инглехарт Р. Культурный сдвиг в зрелом индустриальном обществе // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / Под ред. В.Л. Иноземцева. М., 1999. С. 249—260. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
554
555
народа. В долгосрочной перспективе такие стратегии, как правило, являются реакцией на преобразования экономического, технического и политического характера и как таковые не могут долго оставаться неизменными. При этом, хотя перемены в сфере культуры являются реакцией на развитие социально-экономической, политической и технической среды, они сами, в свою очередь, формируют эту послед нюю. Серьезные изменения в сфере культуры содействовали расцвету промышленной революции на Западе, а сама она породила радикаль ное изменение западной культуры. Культурные движения и сегодня меняют русло развития общества, в результате чего экономический рост перестает выступать в качестве доминирующего социального ориентира, а значение экономических критериев как стандарта раци онального поведения снижается. На ранних этапах индустриализации экономические факторы играли столь важную роль, что оказалась в определенной степени возможной интерпретация общества и культу ры в целом на основе моделей экономического детерминизма. Когда же настала пора современного общества, экономические факторы достигли такой точки, после которой их значение стало снижаться, и сегодня детерминистские модели, подобные классическому марк систскому мировоззрению, теряют свою действенность.
У граждан западных стран стали меняться ценностные ориента ции — преобладающее внимание к материальному благосостоянию и физической безопасности уступило место заботе о качестве жизни. Причины и последствия такого культурного сдвига носят сложный характер, однако его основной принцип можно изложить весьма до ходчиво: людям свойственно высказывать обеспокоенность в связи с непосредственными нуждами или грозящими опасностями, а не в отношении вещей, которые кажутся далекими или не имеющими к ним непосредственного отношения. Например, стремление к красоте носит более или менее универсальный характер, однако голодный человек будет занят поиском скорее пищи, нежели эсте тического удовлетворения. Между тем беспрецедентно большая часть населения западных стран выросла в условиях исключительной экономической безопасности; в результате таковая по-прежнему рассматривается как ценность позитивного характера, однако ее относительное значение сегодня не столь велико, как в прошлом.
Неполноценность игнорирующих культурные факторы моделей становится все более очевидной. В католических странах, от Ла тинской Америки до Польши, церковь играет весьма важную роль, несмотря на то что сторонники экономического детерминизма уже не раз ее хоронили. В исламском мире фундаментализм стал таким
политическим фактором, который не могут игнорировать ни Восток, ни Запад. Регион Восточной Азии, где распространено конфуци анство и который по объективным условиям хозяйства относится к наиболее проблемным регионам мира, по уровню экономической динамики сегодня превосходит все другие части планеты; без учета культурных факторов объяснить эти явления невозможно. Даже в современных индустриальных обществах религиозное сознание не только перевешивает роль классового с точки зрения влияния на поведение электората, но и, судя по всему, в настоящее время все увеличивается: если за последние десятилетия влияние классового фактора на действия избирателей резко снизилось, то значение ре лигиозного остается на удивление стабильным.
Воздействие на политические процессы экономических факторов не вызывает сомнений, однако ими одними дело не ограничивается. Различным обществам в различной степени ха рактерна специфическая совокупность проявлений культурно-по литического мировоззрения, причем это культурное своеобразие носит относительно стойкий, но отнюдь не незыблемый характер. При этом оно может иметь серьезные политические последствия, одно из которых обусловлено их тесной взаимосвязью с жизнеспо собностью демократических институтов.
При анализе долгосрочных взаимосвязей между политикой и экономикой политическая культура выступает в качестве важней шей переменной величины. Стабильная демократия необязательно является следствием высокой степени экономического развития: последнее может стимулировать, но не способно гарантировать становление демократических институтов и политической куль туры, благоприятствующей их расцвету. Следует иметь в виду, что культурные изменения в значительной мере отражают социализа цию стойких привычек и воззрений. Однажды установившись, эти ориентации обладают значительным запасом прочности и способны оказывать самостоятельное воздействие на политику и экономику на протяжении долгого времени после событий, благодаря кото рым они сформировались. Поэтому в долгосрочной перспективе взаимосвязь между экономикой и политикой носит комплексный характер; тем не менее можно говорить о четкой эмпирической связи экономического развития с возникновением демократии, когда рациональный выбор и политическая культура выступают не как антиподы, а как взаимодополняющие факторы.
Культура представляет собой систему воззрений, ценностей и знаний, широко распространенных в обществе и передающихся
556
557
из поколения в поколение. Если многие черты человека имеют врожденный и неизменный характер, то культура является предме том усвоения и в разных обществах может оказываться различной. Наиболее ключевые, рано усвоенные ее аспекты мало подвержены переменам: во-первых, в силу того, что для изменения центральных элементов когнитивной организации взрослого человека необходимо массированное воздействие, и, во-вторых, потому, что самые сокро венные ценности становятся для человека самоцелью и отречение от них порождает неосознанные страхи и утрату уверенности в себе. Конечно, в условиях серьезных и постоянных сдвигов социетального характера преобразованиям могут подвергнуться даже ключевые элементы культуры, однако их изменение скорее будет происходить с вытеснением одного поколения другим, чем путем перестройки сознания взрослых людей, чья социализация уже состоялась.
Межгенерационный процесс смены ценностей обусловливает постепенную модификацию политических и культурных норм со временного индустриального общества. Такой переход, [который мы называем сдвигом] от материалистических ценностных при оритетов к постматериалистическим, выводит на авансцену новые политические проблемы и во многом служит импульсом для новых политических движений. Он ведет к расколу традиционных партий и к появлению новых, меняя при этом сами критерии, которыми пользуется человек при оценке субъективного восприятия того, что он считает благосостоянием [и социальным признанием]. Более того, становление постматериалистических ориентации представляется отдельным аспектом более широкого процесса культурных измене ний, в ходе которых переосмысливаются религиозные ориентации, представления о роли полов, сексуальные и культурные нормы за падного общества. Такой сдвиг сам по себе является элементом более широкой совокупности межгенерационных культурных перемен, в результате которых рост внимания к качеству жизни и самовыра жению сопровождается все меньшим акцентом на традиционные политические, религиозные, моральные и социальные нормы.
Причиной межгенерационного перехода от материалистических ценностей к постматериалистическим послужила беспрецедентная экономическая и физическая безопасность, характеризовавшая по слевоенный период. На постматериалистических ценностях моло дежь делает гораздо больший акцент, чем люди старшего поколения, и когортный анализ свидетельствует о том, что это в гораздо большей степени является результатом смены поколений, чем простым след ствием взросления и старения человека.
558
Американцы и западноевропейцы сделали важные шаги в сторону постматериализма между 1970 и 1988 гг., и есть основания предполагать, что этот процесс будет продолжаться. Между тем его темпы, обусловливаемые заменой одного поколения другим, остаются относительно медленными, поскольку в современных индустриальных обществах с их относительно низким уровнем смертности межгенерационное замещение замедлено, а снижение уровней рождаемости, наблюдающееся с середины 60-х гг., еще больше тормозит эту тенденцию. Тем не менее, по нашим расчетам, всего за 29 лет, с конца 1970 и до начала 2000 г., сменится почти по ловина (49,8%) взрослого населения Западной Европы.
С учетом постепенного характера замены одного поколения другим представляется вероятным, что даже к 2000 г. материалистов будет насчитываться не меньше, чем постматериалистов. Общая доля последних станет примерно в два раза больше, чем она была в начале 70-х, когда из десяти западноевропейцев постматериалистом был только один. Однако подобные сдвиги делают соотношение между материалистами и постматериалистами ключевым фактором сравнительного социологического анализа. В период проведения наших первых обследований, в 1970—1971 гг., материалисты имели подавляющее большинство по сравнению с постматериалистами: соотношение между ними составляло примерно 4 к 1. Оно резко изменилось уже к 1988 г., когда на 4 материалистов приходилось 3 постматериалиста. Такие показатели несколько выходят за рамки долгосрочных тенденций, поскольку они отражают сочетание меж генерационных перемен с периодическими эффектами, которые к 1988 г. обрели благоприятный характер. Но даже без учета этого последнего показателя оценки, основывающиеся только на факторе замены одного поколения другим, говорят о том, что к 2000 г. число материалистов будет превышать число постматериалистов очень незначительно. Последнее может послужить поворотным моментом в соотношении между двумя типами различных ценностных ориен тации: постматериалисты имеют более высокий уровень образова ния, отличаются большей целеустремленностью и проявляют более высокую политическую активность, чем материалисты. Поэтому их влияние во многих вопросах будет, скорее всего, перевешивать влияние, оказываемое материалистами. Последствия замены одного поколения другим должны поэтому оказать далеко идущее воздей ствие на распространенные в западном обществе ценности. <...>
Представляется, что становление постиндустриального обще ства способно активизировать дальнейшую эволюцию космоло-
559
гических представлений, однако в несколько ином направлении, чем на ранних этапах индустриализации. В Соединенных Штатах, Канаде и Западной Европе значительная часть работников трудится сегодня вне фабричных стен. Большинство людей уже не живет в механистической среде, а проводит большинство своего произ водственного времени в общении с людьми и символами. Усилия человека все меньше оказываются сегодня сосредоточенными на производстве материальных товаров, вместо этого акцент делается на коммуникации и на обработке информации, причем в качестве важнейшей продукции выступают инновации и знания.
Нам представляется, что такое развитие событий должно благо приятствовать формированию менее механистического мировоз зрения, в рамках которого во главу угла будет возведено понимание цели и смысла человеческого существования. Холокост и Хиросима со всей очевидностью продемонстрировали, что техника представ ляет собой благо далеко не однозначное, а экологические проблемы привели к тому, что былое уважение к природе оказалось в опреде ленной степени восстановленным. Поскольку постиндустриальное общество отнюдь не является возвращением к аграрному, более вероятным, чем воссоздание традиционной религии, представляется рост внимания к духовным ценностям.
Мануэль Кастельс
Мануэль Кастельс (род. в 1942 г.) — социальный мыслитель и исследователь современного мира. Родился в Испании, участвовал в антифранкистском движении. Учился в Париже, преподавал со циологию города в Высшей школе социальных наук (Париж), с 1979 г. — профессор социологии в Калифорнийском университете (Беркли). По приглашению правительства России руководил между народной группой экспертов (весна 1992 г.).
Автор более 20 монографий, переведенных во многих странах мира. Обобщающим стал трехтомный труд «Информационная эпо ха: экономика, общество и культура» (1996—1998); на русский язык переведен первый том с включением главы 1 и итогового заключения из третьего тома (М., ГУ ВШЭ, 2000). В нем в развернутом виде, с привлечением огромного фактического материала представлена авторская концепция информационализма — нового способа раз вития, характеризующего современный мир.
Ниже приведены выдержки из «Заключения» трехтомной монографии М.Кастельса «Информационная эпоха: экономика,
общество, культура» (1996—1998). Они дают сжатое представление об авторской концепции общества, которое вырастает в результа те преобразований, совершающихся на нынешней стадии новой информационной эпохи. Это представление находится в русле концепции зрелой либерализации, развиваемой в базовом пособии учебного комплекса (глава 18).
Н.Л.
НОВОЕ ОБЩЕСТВО*
Новое общество возникает, когда (и если) наблюдается струк турная реорганизация в производственных отношениях, отноше ниях власти и отношениях опыта. Эти преобразования приводят к одинаково значительным модификациям общественных форм пространства и времени и к возникновению новой культуры.
Информация и анализ, представленные в этой книге, убеди тельно свидетельствуют о таких многомерных преобразованиях в конце нашего тысячелетия. Я буду синтезировать основные харак теристики преобразований для каждого измерения, адресуя читателя к соответствующим главам по каждому предмету за эмпирическим материалом, обосновывающим представленные здесь выводы.
Производственные отношения были преобразованы как соци ально, так и технически. Несомненно, они остались капиталистиче скими, но это исторически иной вид капитализма, который я назвал информациональным капитализмом...
...Глобальные финансовые сети являются нервным центром ин-формационального капитализма. Их поведение определяет ценность акций, облигаций и валют, принося горе или радость вкладчикам, инвесторам, фирмам и государствам. Но это поведение не следует ло гике рынка. Рынок перекошен, манипулируется и трансформируется комбинацией осуществляемых с помощью компьютера стратегиче ских маневров, психологией толпы поликультурного происхождения и непредвиденными возмущениями, вызванными все более и более высокими степенями сложности идущего в мировом масштабе взаимодействия между потоками капитала. В то время как передо вые экономисты пытаются смоделировать это поведение рынка на основе теории игр, результаты их героических усилий по построению
Цит. по: Кастельс М. Заключение // Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, обществом культура./ Пер. с англ. А.Н. Субачева. М., 2000. С. 496—507. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
560
561
прогнозов на основе гипотезы рациональных ожиданий немедленно загружаются в компьютеры финансовых мудрецов для получения с помощью этого знания нового конкурентного преимущества путем использования новых вариантов распределения инвестиций.
Последствия этих процессов для взаимоотношений социальных классов столь же глубоки, сколь и сложны. Но прежде чем я опреде лю их, мне нужно определить разницу между значениями понятия «классовые отношения». Один подход фокусируется на социальном неравенстве по доходу и общественному статусу в соответствии с теорией социальной стратификации. С этой точки зрения, новая система характеризуется тенденцией возрастания социального нера венства и поляризации, а именно одновременного роста верхушки и дна социальной шкалы...
Второй подход к классовым отношениям относится к социаль ному исключению. Под этим я понимаю разрыв связи между «людьми как людьми» и «людьми как рабочими/ потребителями» в динамике информационального капитализма в глобальном масштабе...Милли оны людей постоянно находят и теряют оплачиваемую работу, часто включены в неформальную деятельность, причем значительное их число вовлечено в низовые структуры криминальной экономики...
Граница между социальным исключением и ежедневным вы-жи ванием все более размывается для растущего числа людей во всех обществах... Таким образом, процесс социального исключения не только влияет на действительно обездоленных, но и на тех людей и на те социальные категории, что строили свою жизнь в постоянной борьбе за возможность избежать падения вниз, в мир люмпенизиро ванной рабочей силы и социально недееспособных людей.
Третий путь понимания новых классовых отношений, на этот раз в соответствии с марксистской традицией, связан с ответом на вопрос о том, кто является производителями и кто присваивает продукт их труда. Если инновация — основной источник производительности, знания и информация суть главные материалы нового производствен ного процесса, а образование есть ключевое качество труда, то новые производители в информациональном капитализме суть те создатели знания и обработчики информации, чей вклад наиболее ценен для фирмы, региона и национальной экономики. Но инновация не со вершается в изоляции. Это часть системы, в которой управление организациями, обработка знания и информации и производство товаров и услуг переплетаются друг с другом. Определенная таким образом, эта категория информациональных производителей вклю чает очень большую группу менеджеров, профессионалов и техников,
Р
которые образуют «коллективного работника», т.е. производственную единицу, созданную в результате кооперации между множеством неразделимых индивидуальных работников...
Но кто присваивает долю труда информациональных производителей? С одной стороны, ничто не изменилось vis-a-vis классического капитализма: его присваивают их работодатели, вот почему они нанимают их в первую очередь. Но, с другой стороны, механизм присвоения экономического излишка гораздо более сложен. Во-первых, отношения найма имеют тенденцию к индивидуализации, под этим подразумевается, что каждый производитель будет получать отдельное задание. Во-вторых, возрастающая доля производителей контролирует свой рабочий процесс и входит в специфические горизонтальные рабочие отношения. Таким образом, в большой степени они становятся независимыми производителями, подчиненными силам рынка, но реализующими собственные рыночные стратегии. В-третьих, их доходы часто направляются в вихрь глобальных финансовых рынков, насыщаемых именно богатой частью мирового населения; таким образом, они также являются коллективными собственниками коллективного капитала, становясь зависимыми от деятельности рынков капитала...
Действительно фундаментальными социальными разломами в ин формационную эпоху являются: во-первых, внутренняя фрагментация (рабочей силы на информациональных производителей и заменяемую родовую рабочую силу; во-вторых, социальное исключение значи тельного сегмента общества, состоящего из сброшенных со счетов индивидов, чья ценность как рабочих/потребителей исчерпана и чья значимость как людей игнорируется; и, в-третьих, разделение рыночной логики глобальных сетей потоков капитала и человече ского опыта жизни рабочих.
Отношения власти также трансформируются под влиянием со циальных процессов, что я выявил и проанализировал в этой книге. Основное изменение связано с кризисом национального государства как суверенной единицы и сопровождающего его кризиса той формы политической демократии, что создавалась в течение последних двух веков... Глобализация капитала, процесс увеличения количества сторон, представленных в институтах власти, а также децентра лизация властных полномочий и переход их к региональным и локальным правительствам создают новую геометрию власти, воз можно, рождая новую форму государства — сетевое государство. Со циальные акторы и граждане вообще максимизируют возможности представительства своих интересов и ценностей, разыгрывая раз-
562
563
личные стратегии в отношениях между различными институтами, на различных уровнях компетенции. Граждане некоего данного ев ропейского региона будут иметь больше возможностей для защиты своих интересов, если они поддержат свои местные власти в альянсе с Европейским Союзом против своего национального правитель ства. Или наоборот. Или не будут делать ни то, ни другое, т.е. будут утверждать локальную/региональную автономию в противовес как национальным, так и наднациональным институтам...
По мере того как политика становится театром, а политические институты скорее агентствами по заключению сделок, чем местами власти, граждане по всему миру демонстрируют защитную реакцию, голосуя для того, чтобы предотвратить вред от государства, вместо того, чтобы возлагать на него свои требования. В определенном смысле политическая система лишена власти, но не влияния.
Власть, однако, не исчезает. В информациональном обществе она становится вписанной на фундаментальном уровне в культурные коды, посредством которых люди и институты представляют жизнь и принимают решения, включая политические решения. В этом смысле власть, когда она реальна, становится нематериальной. Она реальна потому, что где и когда бы она ни консолидировалась, эта власть наделяет на время индивидов и организации способностью осущест влять свои решения независимо от консенсуса. Но она нематериаль на вследствие того, что такая возможность возникает из способности организовывать жизненный опыт посредством категорий, которые соотносятся с определенным поведением и, следовательно, могут быть представлены как одобряющие определенное лидерство...
Культурные сражения суть битвы за власть в информационную эпо ху. Они ведутся главным образом в средствах массовой информации и с их помощью, но СМИ не являются держателями власти. Власть — как воз можность предписывать поведение — содержится в сетях информаци онного обмена и манипуляции символами, которые соотносят социальных акторов, институты и культурные движения посредством пиктограмм, представителей, интеллектуальных усилителей. В долгосрочном пе риоде в действительности не имеет значения, кто находится у власти, так как распределение политических ролей становится широким и подверженным ротации. Более не существует стабильных властных элит. Однако есть элиты от власти, т.е. элиты, сформированные во время своего обычно короткого срока пребывания у власти, за время которого они используют преимущества своей привилегированной политической позиции для достижения более постоянного доступа к материальным ресурсам и социальным связям. Культура как ис-
точник власти и власть как источник капитала лежат в основе новой социальной иерархии информационной эпохи.
Трансформация отношений опыта связана главным образом с кризисом патриархальности, глубоким переосмыслением семьи, отношений полов, сексуальности и, как следствие, личности. Струк турные изменения (связанные с информациональной экономикой) и социальные движения (феминизм, женские движения, сексуаль ная революция) бросают вызов патриархальной власти по всему миру, хотя и в разных формах и различной остроты в зависимости от культурных/институциональных контекстов... Наиболее фундамен тальная трансформация отношений опыта в информационную эпоху есть их переход к схеме социального взаимодействия, конструируемого главным образом с помощью актуального опыта отношений. Сегодня люди в большей степени производят формы социальности, нежели следуют моделям поведения.
Изменения в отношениях производства, власти и опыта ведут к трансформации материальных основ социальной жизни, простран ства и времени. Пространство потоков информационной эпохи до минирует над пространством культурных регионов. Вневременное время как социальная тенденция к аннигиляции времени с помощью технологии заменяет логику часового времени индустриальной эры. Капитал оборачивается, власть правит, а электронные коммуника ции соединяют отдаленные местности потоками взаимообмена, в то время как фрагментированный опыт остается привязанным к месту. Технология сжимает время до нескольких случайных мгновений, лишая общество временных последовательностей и деисторизируя историю. Заключая власть в пространство потоков, делая капитал вневременным и растворяя историю в культуре эфемерного, сетевое общество «развоплощает» (disembosies) социальные отношения, вво дя культуру реальной виртуальности... Полуреальной виртуальностью я подразумеваю систему, в которой сама реальность (т.е. материаль ное/символическое существование людей) полностью погружена в установку виртуальных образов, в мир творимых убеждений, в котором символы суть не просто метафоры, но заключают в себе актуальный опыт... Эта виртуальность есть наша реальность вслед ствие того, что именно в этом поле вневременных, лишенных места символических систем мы конструируем категории и вызываем образы, формирующие поведение, запускающие политический процесс, вызывающие сны и рождающие кошмары.
Эта структура, которую я называю сетевым обществом, потому что оно создано сетями производства, власти и опыта, которые
564
565
образуют культуру виртуальности в глобальных потоках, пересе кающих время и пространство, есть новая социальная структура информационной эпохи. Не все социальные измерения и институты следуют логике сетевого общества, подобно тому как индустриаль ные общества в течение долгого времени включали многочисленные предындустриальные формы человеческого существования. Но все общества информационной эпохи действительно пронизаны — с различной интенсивностью — повсеместной логикой сетевого общества, чья динамичная экспансия постепенно абсорбирует и подчиняет предсуществовавшие социальные формы.
Сетевое общество, как и любая другая социальная структура, не лишено противоречий, социальных конфликтов и вызовов со стороны альтернативных форм общественной организации. Но эти вызовы порождены характеристиками сетевого общества и, таким образом, резко отличаются от вызовов индустриальной эры. Со ответственно, они воплощаются различными субъектами, даже несмотря на то, что эти субъекты часто работают с историческими материалами, созданными ценностями и организациями, унаследо ванными от индустриального капитализма и этатизма.
Понимание нашего мира требует одновременного анализа сетевого общества и его конфликтных вызовов. Исторический за кон, гласящий, что там, где есть господство, есть и сопротивление, продолжает быть справедливым. Однако для определения того, кто бросает вызов процессу господства, осуществляемого посредством нематериальных (однако могущественных) потоков сетевого обще ства, необходимо аналитическое усилие.
Новые пути социальных изменений
Социальные вызовы схемам господства в сетевом обществе главным образом принимают форму создания автономных иден тичностей (об этом речь идет в томе II английского издания). Эти идентичности являются внешними по отношению к органи зующим принципам сетевого общества. Вопреки обожествлению технологии, власти потоков и логике рынков, они противостоят их существу, их вере и их наследию. Характерным для социальных движений и культурных проектов, построенных на идентичностях в информационную эпоху, является то, что они возникают не в институтах гражданского общества. Они изначально вводят аль тернативную социальную логику, отличную от принципов функ циональности, на которых построены доминирующие институты общества...
Сила социальных движений, основанных на идентичности, за ключается в их автономии от институтов государства, логики капи тала и искуса технологии. Их очень трудно инкорпорировать, хотя, безусловно, некоторые из их участников могут быть инкорпорирова ны. Даже когда они терпят поражение, их сопротивление и проекты накладывают свой отпечаток на общество и изменяют его, как мне удалось показать в ряде избранных случаев, представленных в томе II английского издания. Общества информационной эпохи не могут быть сведены к структуре и динамике сетевого общества. Изучая наш мир, я нашел, что наши общества образованы взаимодействием между сетью и «Я», между сетевым обществом и властью идентичности.
Однако фундаментальная проблема, поднимаемая процессом таких социальных изменений, которые являются внешними по отношению к институтам и ценностям общества как такового, за ключается в том, что они могут скорее фрагментировать, нежели реконструировать общество. Вместо трансформации институтов у нас будут общины всех сортов. Мы станем свидетелями того, что вме сто социальных классов возникнут племена. И вместо конфликтных взаимодействий между функциями пространства потоков и смыс лом пространства мест мы сможем наблюдать, как господствующие мировые элиты окапываются в нематериальных дворцах, созданных из коммуникационных сетей и информационных потоков. В то же время опыт людей будет ограничиваться многочисленными сегре гированными локальностями, подчиненными в их существовании и фрагментированными в их сознании. Не имея Зимнего дворца как цели захвата, взрывы протеста будут просто схлопываться, транс формируясь в повседневное бессмысленное насилие.
Реконструкция институтов общества культурными социальными движениями, подчинение технологии контролю человеческих нужд и желаний, по-видимому, потребуют долгого пути от общин, соз данных на идентичности сопротивления, к высотам идентичностей новых проектов, выросших на ценностях этих общин.
Примерами подобных процессов в современных социальных движениях и политике являются создание новых эгалитарных се мей, широкое распространение концепции устойчивого развития, включающей межпоколенческую солидарность в новую модель экономического роста, и всеобщая мобилизация на защиту прав человека всегда, когда эта защита требуется. Для того чтобы про изошел переход от идентичности сопротивления к идентичности проекта, должна возникнуть новая политика. Это будет культурная политика, начинающаяся с той предпосылки, что информацион-
566
567
ная политика проводится главным образом в пространстве средств коммуникаций и воюет символами, но при этом связана с ценно стями и проблемами, возникающими из жизненного опыта людей в информационную эпоху.
5.4. Напряжения в либеральном обществе
Эдуард Шилз
Эдуард Шилз (1911 — 1974) — американский социолог, работал в русле Чикагской, затем Колумбийской школы, внес значимый вклад в разработку структурно-функционального анализа. Вместе с Т. Парсонсом создавал общую теорию действия (см.: Парсонс Т., Шилз Э. и др. К общей теории действия // Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академический проект, 2000).
Э. Шилз рассматривал культуру как интегрирующий фактор общества, выделял в обществе центральную и вариантные культуры. Различал в обществе центр и периферию, несколько типов взаимо связи между ними и, соответственно, несколько типов общества.
Ниже воспроизведено, с сокращениями, несколько подразделов обобщающей работы Э. Шилза «Общество и общества: макросоци-ологический подход» (1968), подготовленной для сборника статей под общей редакцией Т. Парсонса. Здесь отчетливо представлены взгляды Э. Шилза по проблемам центра и периферии в обществе. Они дополняют понимание процессов зрелой либерализации, из ложенное в базовом пособии учебного комплекса (глава 18).
Н.Л.
[ЦЕНТР И ПЕРИФЕРИЯ]*
Каждое общество, рассматриваемое под макросоциологическим углом зрения, может быть представлено как центр и периферия. Центр состоит из тех институтов (и ролей), которые осуществляют власть, будьтовластьэкономическая, правительственная, политическая, во енная или культурная (в области религии, литературы, образования и т.д.). Периферия же состоит из таких слоев, или секторов, общества,
* Цит. по: Шилз Э. Общество и общества: макросоциологическим подход. Под разделы III—VI //Американская социология: перспективы, проблемы, методы / Отв. ред. Г.В. Осипов. Пер. с англ. В.В. Воронина, Е.В. Зиньковского. М., 1972. С. 348—359. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
которые воспринимают распоряжения и убеждения, вырабатываемые и назначаемые к распространению помимо них. Периферия слагается из множества сегментов; она, можно сказать, охватывает обширную сферу вокруг центра. Одни секторы общества более периферийны, другие — менее. Чем более периферийное положение они занимают, тем менее они влиятельны, менее созидательны, менее проникнуты культурой, исходящей из центра, и менее непосредственно охваты ваются властью центральной институциональной системы.
Центр не только заставляет повиноваться, но и завладевает вни манием. Он обладает властью притягивать умы, которая захватывает воображение и зачастую приковывает к себе все мысли людей. Он и сам стремится к этому — хотя, впрочем, в разной степени при раз личных режимах — и автоматически достигает этого в силу самого факта своего существования.
Следует в скобках отметить, что все общества, имеющие об ширную территорию, обычно обладают также и пространственным центром, который является или считается местоположением цен тральной институциональной и центральной культурной систем. Большинство населения смотрит на центр (или центры) как на ис точник руководящих указаний, инструкций и распоряжений, каса ющихся поведения, стиля жизни и убеждений. Центр определенного конкретного общества может также быть в некоторых отношениях с центром других обществ (так, например, Париж в течение нес кольких веков являлся культурным и художественным центром не только Франции, но и значительной части Европы, а также Африки, говорящей на французском языке).
Пока мы рассуждали об обществе вообще — почти как если бы все общества были одинаковы. Но общества отнюдь не одинаковы. Подобно тому как непохожи друг на друга семьи и семейные систе мы в разные эпохи в разных обществах и районах, подобно тому как непохожи друг на друга университеты и университетские системы, отличаются друг от друга и общества. С точки зрения нашего макро-социологического анализа наиболее интересно их отличие друг от друга в плане отношений между центром и периферией.
В одних обществах отношения между центром и периферией более интенсивны, в других — менее. Тогда как в некоторых обще ствах, где имеется главный центр, существуют также и второсте пенные центры, наличие которых ослабляет центральную роль главного центра, в обществах того типа, на которых мы собираемся сейчас остановиться, существует центр, исключающий все прочие центры и стремящийся взять на себя их функции. Другими словами,
568
569
периферия в рассматриваемом типе общества испытывает более интенсивное, более непрерывное вмешательство со стороны центра. В подобных обществах центр и периферия, кроме того, отделены большой дистанцией друг от друга: они редко сближаются, но зато из центра постоянно исходит направленный наружу поток распоря жений и убеждений, которыми деятели центра пытаются пропитать периферию. Именно к этому образцу стремились некоторые обще ства XX в. Элиты этих обществ старались навязать массе населения, вплоть до обитателей мельчайших и самых захолустных сельских районов, свои собственные убеждения по каждому вопросу; они также стремились добиться того, чтобы поведение масс полностью соответствовало образцам и предписаниям, исходящим из центра. Центр господствует над периферией и пропитывает ее — во всяком случае, он стремится к этому и в известной степени добивается успеха. Общество становится более интегрированным — от центра к периферии — в своих убеждениях и действиях.
Таков один из типов модели односторонних отношений между центром и далеко отстоящей от него периферией. Другой тип гораз до чаще встречался в мировой истории. Он тоже характеризуется наличием большой дистанции между центром и периферией, но в обществе этого второго типа периферия преимущественно, то есть большую часть времени и в большинстве сфер действия и убеждений, лежит за пределами радиуса действия центра. Самые отдаленные от центра окраины периферии остаются вне его дося гаемости, и, если не считать эпизодического сбора налогов и дани да возложения время от времени некоторых повинностей, перифе рия предоставлена самой себе. Эти отдаленные зоны периферии, в которых, возможно, сосредоточено большинство населения обще ства, имеют свои собственные относительно независимые центры. Более того, во многих важных отношениях эта модель находится на самой границе нашего представления о том, что является обще ством. Здесь существует лишь минимум общей культуры, а проблема законности возникает лишь от случая к случаю ввиду чрезвычайно нерегулярного характера действий правительства. Обычно в таких обществах слабо развита общественная политическая жизнь; та общественная жизнь, которая происходила в них, и вся их тайная политическая жизнь осуществлялись либо в самом центре, либо в самой непосредственной близости от его внешних кругов.
Эта модель была характерна для больших бюрократически-имперских обществ, которые, несмотря на устремления — то уси ливающиеся, то ослабевающие — их правителей к более высокой
570
степени интеграции, в общем и целом были минимально инте грированными обществами. Модель бюрократически-имперских обществ, напоминающая тоталитарные общества нашего века в том, что касается различия центра и периферии по высоте положения, полярно противоположна тоталитарным обществам в том, что касается объема господства и степени пропитывания периферии, которых домогался и фактически добивался центр.
Существует и промежуточная модель общества, характеризую щаяся большой дистанцией между центром и периферией. Здесь эта дистанция заполняется целой лестницей уровней власти, каждый из которых в известной степени самостоятелен, но признает главен ствующую роль большого центра. Примерами этой модели, харак теризующейся наличием главного центра и множества субцентров, являются феодальные системы (и в меньшей степени федеральные системы). Феодальное поместье было маленьким квазиобществом. Его неполнота была обусловлена производным характером власти владельца поместья от власти феодала, стоящего над ним в иерар хии знати, и зависимостью его культуры и культуры, которую он стремился привить своим подданным, от культуры королевства и связанного с ним религиозного института.
Кроме того, имеются общества, в которых центр и периферия не отстоят далеко друг от друга. Некоторые из так называемых тради ционных или родоплеменных африканских обществ в определенных отношениях напоминали древнегреческий полис: почти все люди там лично знали друг друга. В подобных обществах, даже когда правители и управляемые не соединялись в одном лице, оба эти слоя характери зовались связывавшим их друг с другом сильным чувством близости, взаимной привязанности. Они были «ближе» друг к другу.
Подобную близость правителей и управляемых, элит и масс можно обнаружить и в современных «массовых обществах». Эти последние гораздо более сложны и дифференцированы, чем про чие общества, где имеет место сходная близость. Вот почему об наруживаемая современными «массовыми обществами» близость не проявляется в ситуациях личного контакта между обитающими в центре и обитающими на периферии. Ощущение приблизи тельного равенства скорее проявляется через представительные институты, а в конечном счете — через сознание близости, через убеждения в общности существования у всех или большинства членов общества определенных важнейших качеств, которые, как предполагается, приблизительно равномерно распределены между ними. Самые важные из них — это простой и не поддающийся
571
определению факт человеческой сущности и ясный и очевидный факт членства в гражданском сообществе, находящий свое про явление в долгом проживании в нем.
IV
Таково одно из главных отличий современных индустриальных обществ от обществ предшествовавших эпох и обществ Востока. Тогда как практически во всех крупных обществах, предшество вавших современному массовому обществу, и в большинстве малых обществ, переросших свою родовую основу, считалось, что харизма пребывает в центре, в современном массовом обществе считается, что харизма распределена более широко. Общая культура в совре менном массовом обществе включает в себя убеждение в том, что люди, как таковые, в силу самого своего членства в национальной сообщности и своего проживания на общей для них всех террито рии, имеющей определенную границу, обладают харизматическим качеством, которое ранее считалось достоянием элит центральных институциональных и культурных систем.
Что же представляет собой упомянутое харизматическое каче ство? Это такое качество, которым обладаетлибо отдельный человек, либо класс, либо род, либо совокупность ролей. Данным качеством обладают в силу «связанности» с «метафизической сущностью» или «проникнутое™» ею. Эта метафизическая сущность представляет со бой творение человеческого разума, который сознает, что некоторые вещи в жизни имеют особо важное значение — настолько важное, что они требуют к себе почтения, уважения, пиетета. Коренное их значение обусловлено их «абсолютным» характером — абсолютным в смысле чего-то предельно справедливого, доброго и сильного.
На протяжении большей части истории человечества понятие «абсолютное» символизировалось в виде понятия «божество»; и даже теперь, в эпоху, когда, по крайней мере, образованные классы менее религиозны в любом традиционном смысле, чем когда бы то ни было раньше, эта концепция абсолютного по-прежнему сплошь и рядом определяется в категориях, носящих на себе отпечаток ре лигиозных образов. Но независимо от того, формулируется ли эта метафизическая сущность в традиционных религиозных категориях или в категориях современной политической теории, трактующей о «правах человека» либо «суверенитете народа», факт остается фактом: население периферии изменило свой статус по отношению к центру. Оно приобрело некоторые из основных качеств, которые некогда считались монополией центра и доступ к которым, как
полагали, был возможен только лишь через посредство центра, как это имело место при отправлении священниками религиозных обрядов либо при предоставлении светскими правителями титулов, рангов и привилегий.
Попытка объяснить данную перемену увела бы нас далеко в сто рону. Здесь достаточно будет сказать, что ей в значительной степени способствовали экономический прогресс по пути повышения про изводительной способности национального хозяйства, перемены в политических институтах и идеях, придавшие обитателям периферии большее влияние и вес, более широкое распространение образования и сдвиги в религиозных верованиях в сторону большего равенства.
V
Важным следствием этого начавшегося на Западе сдвига в куль туре современных обществ явилась деколонизация — рост нацио налистических движений на колониальных территориях и создание многочисленных новых государств в Азии и Африке. Перед тем как попасть под империалистическое господство европейских стран, Азия состояла из обществ того типа, который, как говорилось выше, характеризовался большой дистанцией между центром и перифери ей. В странах с феодальными либо бюрократически-имперскими ре жимами контакт между правителями и управляемыми осуществлялся лишь эпизодически, а чувство близости, привязанности между ними было крайне слабо. Центр не пропитывал периферию.
В подобных условиях непрочной интеграции приход нового иностранного правящего класса, с негодованием встреченный прежними правителями, на первых порах был с безразличием воспринят периферией. Иностранное правление и постепенное частичное включение колониальных обществ в экономическую систему, государственный строй и культуру западного общества вы звали в обществах, находившихся под колониальным господством, весьма важные сдвиги. Создание небольшого класса образованных людей, урбанизация, некоторое усовершенствование методов ве дения сельского хозяйства и какая-то, пусть незначительная, сте пень индустриализации — все это вызвало к жизни некоторые из тех же самых тенденций, которые в прошлом действовали в более широком масштабе в Западной Европе и в Америке. Здесь и там на колониальных территориях (и у отдельных людей и организаций) стало возникать стремление к созданию общества, более сходного с обществом, развившимся на Западе. Правда, в какой-то мере это стремление обусловливалось самим содержанием западного обра-
572
573
зования и западной политической мысли. Однако это культурное влияние было лишь частью более широкой картины.
Начали изменяться основные установки. Возникло стремление к образованию общества с большей близостью между центром и периферией. Те, кто мечтал о таком сокращении дистанции между центром и периферией, между элитой и массой, видели препятствие в самой этнической чужеродности элиты. Тот факт, что центр был всего-навсего центром политической и экономической власти и не являлся вместе с тем центром культурных ценностей, еще более обо стрял сознание непреодолимого отчуждения периферии от центра.
Росту национальных настроений соответствовал рост убежден ности в том, что общество должно состоять из тех, кто разделяет общий опыт длительного проживания на определенной территории. Если бы англичане или голландцы прочно обосновались в Индии или Индонезии, как это делали в прошлом завоеватели, вместо того чтобы служить в качестве временных агентов, представляю щих далекие и территориально оторванные районы земного шара, националистические движения не приобрели бы столь широкого размаха. Но иностранные элиты так никогда и не стали составными частями обществ, которыми управляли; они оставались частью дру гих обществ. По этой причине они не могли быть включены в заро дившееся новое требование образовать самостоятельное гражданское общество. Наряду с этими событиями происходили изменения и в структуре обществ метрополий, которые сделали более понятной и приемлемой идею, что общества должны быть самостоятельными, что центр и периферия должны быть ближе друг к другу и что культу ра центра должна пропитывать периферию. Было вполне очевидно, что культура центра в колониальных странах не способна пропитать периферию. (Более того, колониальные политические власти, как правило, старательно избегали любых попыток пропитать ее.) Оба эти движения, действовавшие одновременно и в одном и том же направлении, настроили общественное мнение стран-метрополий в пользу предоставления колониям независимости. Эти настроения, само собой разумеется, были сильнее в Соединенном Королевстве, чем во Франции и Нидерландах — в той мере, в которой Соединен ное Королевство дальше продвинулось в направлении создания современного массового общества. Португалия, внутренний государ ственный строй которой представляет собой гибрид бюрократиче ской олигархии и тоталитаризма, меньше всех склонна сочувствовать стремлениям населения колоний к образованию самостоятельных и, значит, самоуправляющихся обществ.
574
Ни одному из бывших колониальных обществ не удалось преоб разоваться после получения независимости в современное массовое общество, гражданское в своей политической жизни. Ближе всего подошла к этому типу общества Индия, потому что и в колониальные времена это общество было наиболее модернизированным в смысле наличия крепкой местной политической элиты, обширного класса интеллигенции, значительного среднего класса и формирующегося городского пролетариата. И вот в разных слоях индийского обще ства началось движение за образование самостоятельного общества, где членство и права определялись бы длительным проживанием на территории Индии. Применительно к основам общества сказы валось действие изменившегося представления о том, кого следует считать членом общества; применительно же к высшему уровню действовало убеждение, что пригодность тех, кто должен управлять территорией, определяется в пределах границ этой территории. Раз население призвано создать общество, его правители должны быть живым свидетельством его самостоятельности.
Те самые особенности, которые сделали возможным для Ин дии принятие иностранного господства, мешают ей продвигаться в направлении создания современного общества, во всяком случае, в настоящее время. Убеждение в том, что харизма обретается в на следственных правителях, в землевладельцах, в этнических группах, родах и кастах, преграждает Индии путь к созданию гражданских условий современного массового общества. Одной из главных причин этого убеждения является нищета наряду с глубоко укоренившейся центральной культурной системой, которая в течение столетий суще ствовала в отрыве от центральной институциональной системы.
То же самое можно сказать mutatis mutandis и о многих других новых государствах Азии и Африки. Они еще не стали обществами в современном смысле слова, и поэтому героические усилия, пред принимаемые некоторыми из их политических деятелей и многими из их гражданских служащих с целью поощрения экономического развития этих государств, пока не увенчались особым успехом.
VI
Теперь несколько заключительных замечаний.
Все человеческие коллективы имеют тенденцию замыкаться, обеспечивая свою самостоятельность. Они стремятся через посред ство своих властей создать и поддерживать определенную индиви дуальность, установить свои границы и оградить свою целостность. Они стараются сохранить свою численность и предотвратить утечку
575
членов. В очень многих из таких коллективов эта тенденция выраже на слабо, потому что их члены, вступившие в них с ограниченными и специальными целями, не позволяют, чтобы притязания коллек тива становились слишком настоятельными. Кроме того, в крупных обществах открыто плюралистического типа люди являются членами многих коллективов, заявляющих конкурирующие и противоречи вые притязания на их время, лояльность и послушание, которые никак не могут быть удовлетворены одновременно. Удовлетворение требований одного коллектива практически всегда влечет за собой отказ удовлетворить требования других.
Однако есть такие виды коллективов, в которых тенденции к замыканию выражены сильнее, чем в других. Таковы изначальные коллективы, например семьи, племена и деревни. Там, где люди определяют свое членство и воспринимают других членов примени тельно к определенным изначальным качествам или характерным чертам — таким, как общие биологические характеристики (напри мер, происхождение от общих родителей или предков) или общность территориального местоположения (например, семейного очага или деревни), — требования замкнутости получают более сильный со чувственный отклик. Впрочем, даже эти коллективы не могут быть полностью замкнутыми: экологические нужды, мощное давление извне и сила индивидуальных привязанностей и желаний прорывают границы, создаваемые процессом замыкания.
Одна из главных черт исторического развития, или эволюции, заключается в разрушении некоторых изначальных оснований зам кнутости. Родственная и племенная общность утратила свое отно сительное значение. Уменьшилась также и роль местной общности. Впрочем, это еще не означает полной сдачи позиций. Что касается местной общности, которая является особой разновидностью общ ности территориальной, то эта категория сохранилась, изменив свое содержание. Центр тяжести территориальной общности переместил ся с небольшой местности на более обширную территорию — боль шую, чем та, которую любой средний человек способен узнать не посредственно, на основе своего собственного опыта. Этому сдвигу в сторону более широкой территориальной общности благоприят ствовали экологические перемены, вызванные укрупнением рынков и усовершенствованием техники транспорта и связи. Образование помогло сделать наглядным существование более обширной терри тории. Расширившаяся деятельность и повысившаяся эффективность правительств помогли людям составить ясное представление о той более широкой территории, на которой они живут.
576
Этому формированию представлений о более обширной терри тории сопутствовало уменьшение значения чисто биологического критерия близости между людьми. Отчасти он был заменен тер риториальным критерием близости, который в качестве местной общности до сих пор был связан с биологическим критерием.
Пока правительства были слабы и неэффективны и пока они не могли помышлять об абсолютном господстве над своими под данными (даже если и считалось, что они обладают неограниченной властью), общества не могли не иметь многочисленных второсте пенных центров, вокруг которых в известной степени создавалась замкнутость. Главный центр в таких обществах, как бюрократиче ские империи и феодальные системы, был недостаточно внушите лен. Он не мог завладеть воображением своих подданных, потому что неспособен был осуществлять свою власть всепроникающим и эффективным образом.
Однако, после того как изменилось содержание чувства бли зости, а правительства стали более активными и сильными, глав ный центр общества начал подчинять себе менее важные центры. Ему так и не удалось полностью уничтожить эти второстепенные центры — даже в обществах, правители которых стремились к то талитарному господству; но сдвиг в сторону преобладания главного центра все-таки произошел. Этот сдвиг с неизбежностью изменил круг понятий, охватываемых тенденцией к замкнутости. Теперь замыкалось то, что проявлялось среди обитателей более обширной территории. Место родственной связи и принадлежности кдеревне и племени стало занимать гражданство. Биологические изначальные критерии не были полностью упразднены. Сохраняется семья, а этническая общность даже выдвинулась на первый план, заменив собой расширенную родственную и родовую общность.
Этническая общность представляет собой умозрительный кон структ, причем, когда более широкая территориальная общность стала главным критерием для распознания своих соотечественни ков, этническая общность сублимировалась и трансформировалась в общность национальную. Даже когда национальная общность освобождалась от этнической (или расовой) общности, в концепции национальной общности по-прежнему оставалось много от мифо логии, поскольку она является плодом воображения.
Независимо от того, является она мифологической или нет, национальная общность образует ныне существенный компо нент — компонент культуры — современных обществ. В некоторых из этих обществ, например обществах Азии и Африки, которые не
стали еще обществами в современном смысле слова и для которых по сей день типичны слабости центра и значительная сила родовых, этнических и местных субцентров, национальная общность еще недостаточно упрочилась в широкой массе населения. По этой причине центр остается слабым. Впрочем, если административный аппарат и аппарат по поддержанию порядка будут укреплены (или останутся сильными), а экономика приобретет общенациональный либо рыночный характер, главный центр покорит периферию и завладеет умами живущих там. Тем самым центр мало-помалу станет не только центром институциональной системы, но также и центром культурной системы. Таким способом новым государ ствам, возможно, удастся стать современными — то есть интегри рованными — обществами, каковыми в настоящее время хотят их сделать некоторые члены их элит.
Интегрированные общества, в которых прочно утвердились системы власти, институциональные и культурные системы, могут стать гражданскими обществами, характеризующимися широким распространением добродетелей, требуемых для эффективных гражданских отношений. Это может произойти в тех случаях, когда замыкание вокруг центра сопровождается сближением центра и периферии. Именно по этому пути шли в течение последних по лутора столетий страны Западной Европы, Соединенные Штаты и Австралия, а в меньшей степени — Япония и Канада. В этих странах взаимный обмен между центром и периферией и сопутствующее этому обмену повышенное чувство близости привлекли в центр более значительную долю населения и до некоторой степени уничтожили границу, отделявшую в прошлом центр от периферии.
Хотя это и не является единственной возможной альтернативой, мы не сможем коснуться других альтернатив в краткой главе, в кото рой и без того уже было затронуто столь много сложных проблем.
Норберт Элиас
О Норберте Элиасе и его книге «Общество индивидов» (1987) сказано в разделе 2, подраздел 2.4. Ниже приведены отрывки из этой книги, в которых рассмотрены напряжения, вызываемые суще ствованием исторически ранних малых общностей в современных больших обществах. Это конкретизирует представление о структуре и динамике современного общества, изложенное в базовом пособии учебного комплекса (разделы 4, 5).
Н.Л.
ДОГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОБЩНОСТИ В БОЛЬШИХ ОБЩЕСТВАХ*
Доминирующее интеграционное давление, образующее госу дарства, оставляет догосударственным единицам единственный выбор: либо сохранять свою идентичность в виде музейного экс поната, этаких застойных луж на обочине быстро развивающегося человечества, либо отказаться от части своей идентичности и тем самым от традиционного социального габитуса своих членов по средством интеграции в уже существующую интеграционную едини цу, находящуюся на ступени национального или континентального государства, или путем слияния с другими племенами в форме но вого государства. В некоторых особых случаях, правда, существует еще и третья возможность: обособление более старой, догосудар-ственной общности внутри некоторого большого государственного общества, которое оказывается столь мощным и уверенным в себе, что сохраняет толерантность к подобного рода обособлениям более ранних общественных форм внутри себя.
Североамериканские государственные общества демонстриру ют целый ряд примеров этого вида социального обособления, то есть выживания общностей догосударственной ступени развития внутри более высокоразвитого государственного общества. Неко торые представители догосударственной общественной ступени оказываются способными интегрироваться в государственное общество, в значительной части сохраняя свой догосударствен-ный облик, поскольку они в состоянии выполнять определенные функции внутри господствующего государственного общества. Так, скажем, в Канаде существуют поселения старых христианских сект, которые довольно успешно сохраняют свои окостеневшие формы жизни, свои правила веры, всю свою традицию, посколь ку этос труда и структура власти их догосударственной ступени развития делают возможным конкурентоспособное производство сельскохозяйственной продукции, которая находит сбыт в большом государственном обществе ...
Другим примером продолжения жизни догосударственной общественной формы в рамках государственной служит американ ская мафия. Ее традиции берут начало в эпохе, когда родственный
* Цит. по: Элиас Н. Общество индивидов. / Пер. с нем. А. Антоновского, А. Иван ченко, А. Круглова. М., 2001. С. 298—302. Цитируемый текст иллюстрирует содержа ние разделов 4 и 5 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
578
579
альянс, клан обладали для отдельного человека функциями автори тетной единицы выживания. На родине мафии, в Сицилии, крупные семейные объединения вплоть до настоящего времени значат для выживания больше, чем итальянское государство. Эти функции мафия получила в основном благодаря безусловной и бессрочной лояльности отдельных членов, индивидов, по отношению к боль шой семье, фактической или номинальной. В мафии в искаженной форме видны контуры фигуры, широко распространенной на более ранних ступенях развития, которая в своих негативных признаках проникла в современность. В этом случае клановый альянс получает функцию обеспечивать выживание тех, кто к нему принадлежит, что аналогично функциям государственного объединения и поэтому противодействует его притязанию на монополию в применении на силия и взимания налогов.
Семейные альянсы мафии и в США также сравнительно успеш но противятся монопольным притязаниям государства. Они пусти ли там корни и нашли возможность продолжить существование в виде группировок из представителей специфической групповой традиции, поскольку взяли на себя социальные функции, которые противоречат государственному закону. В США мафиозные семьи превращаются в криминальную формацию, которая через органи зацию наркобизнеса, азартных игр и проституции, а также за счет осуществления нелегального насилия до сих пор занимает по от ношению к государству весьма успешную внешнюю позицию. К ре шающим условиям дальнейшего существования мафии относится то обстоятельство, что определенные до государственные формы общежития способны консервироваться в двойственных, незакон ных, противогосударственных формах существования — особенно внутри больших городских пространств, — сохраняя свое прежнее внешнее обличье. Прежде всего, речь здесь идет об упомянутой выше лояльности индивида по отношению к его «семье», то есть о перевесе «Мы» в балансе между Я и Мы, что выглядит весьма непривычно для более развитых государств. Другими словами, успеху мафии в значительной степени способствовали опреде ленные структурные своеобразия догосударственных клановых альянсов, которые сегодня в своей первоначальной форме — на языке специалистов почему-то называющейся «феодальной» — еще встречаются в преимущественно аграрных обществах и которые в современном обществе выступают уже в менее структурированной форме, поскольку приспосабливаются к отношениям, характерным
для больших государств и больших городов, и вытесняются в кри минальную сферу.
К образующим признакам, присущим всем упомянутым типам обособления догосударственных групп в теле современных больших государств, относятся, как здесь отчетливо видно, прежде всего, более явная перманентность и зачастую бессрочный характер мно гих, если не всех, человеческих отношений. Подобный вид баланса между Я и Мы, который дает данному «Мы» весьма однозначное преимущество перед «Я», зачастую требует безусловного подчинения «Я» своему «Мы», а индивида — своей группе. Если попытаться рас смотреть эти своеобразия, как они существуют in vivo1, и при этом иметь под рукой понятийные инструменты, позволяющие делать раз личения, то тогда будет легче понять, что переворачивание баланса между Я и Мы в пользу «Я» не является просто чем-то само собой разумеющимся или тем более — свойством человеческой природы. В основе этой «природы» лежит совершенно определенный вид человеческого общежития. Она характерна для специфического человеческого устройства. Современная форма индивидуализации, господствующая ныне структура Я-образа и Мы-образа обусловлены общественным стандартом цивилизационного процесса и соответ ствующего ему процесса индивидуальной цивилизации не в меньшей степени, чем догосударственные формы социального габитуса.
Возможно, следует сказать и о том, что для усилий по выработке собственных структур социального габитуса индивидов и в осо бенности баланса между Я и Мы на различных ступенях развития существенно, какая из форм этого баланса или социального габитуса отдельного человека в общем и целом считается лучшей и поэтому персонально более предпочтительной. Само собой разумеется, что тот, кто вырос на более поздней, современной ступени развития, выберет характерный для современной эпохи Я-ориентированный образ самого себя, тогда как Мы-ориентированный образ человека догосударственных обществ покажется ему чужим. Такого рода наблюдения и рефлексии высвечивают тот факт, что Мы- или Я-идентичность отдельного человека не является само собой раз умеющейся, неподвижной данностью, как это кажется на первый взгляд. Это становится очевидным, как только данные проблемы вовлекаются в область социологического исследования — как тео ретического, так и эмпирического.
' В жизни (лат.). — Прим. пер.
580
581
А.Г. Здравомыслов
Андрей Григорьевич Здравомыслов (род. в 1928 г.) — известный российский социолог, сыграл выдающуюся роль в восстановлении социологии как самостоятельной науки в СССР и ее развитии в со временной России. Окончил философский факультет (1953) и аспи рантуру Ленинградского государственного университета, защитил кандидатскую (1959) и докторскую диссертации (1969) по филосо фии, а фактически — по социологии: по проблемам объективно-субъ ективной природы интереса как побуждения к действию. Профессор (1970). Работал в лаборатории социологических исследований ЛГУ (1960—1967), зав. кафедрой философии Ленинградской Высшей партийной школы (1967—1971), зав. сектором Института конкретных социологических исследований АН СССР (1971—1974).
С 1972 г. А.Г. Здравомыслов работает в Москве: в ИКСИ АН СССР, Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (1974— 1991), директором Центра социологического анализа межнациональных конфликтов Российского независимого института социальных и национальных проблем (1992—2002), главным научным сотрудником Института комплексных социальных исследований РАН (с 2002 г. по н.вр.). Организатор и Президент Сообщества профессиональных социологов (1993—2000), пожизненный член Международной социо логической Ассоциации, профессор социологического факультета Высшей школы экономики (с 2001 г. по н. вр.).
А. Г. Здравомыслов является одним из основных авторов (вместе с В.А. Ядовым) фундаментального теоретико-эмпирического ис следования «Человек и его работа» (1964—1966), которое фактически стало учебником социологических исследований в СССР и получило широкую известность за рубежом. После его публикации (1967), ставшей раритетом, оно было переиздано, с дополнениями, в каче стве учебного пособия {Здравомыслов А.Г., Ядов В А. Человек и его работа в СССР и после. М.: Аспект Пресс, 2003). На основе иссле дований А.Г. Здравомыслов опубликовал работы: «Проблема инте реса в социологической теории» (1964), «Методология и процедура социологических исследований» (1969), а позднее — обобщающую монографию «Потребности, интересы, ценности» (1986).
В 90-е гг. XX в. А.Г. Здравомыслов сосредоточил внимание на социологических проблемах конфликта и кризиса. Результаты этих исследований получили отражение в его монографиях «Соци ология конфликта» (1994, 1995, 1996) и «Социология российского кризиса (1999).
Новым этапом в развитии исследований А.Г. Здравомысло-ва стала разработка современных проблем социологии наций. Он создал релятивистскую теорию нации и апробировал ее в серии эмпирических исследований: при изучении межнациональных от ношений в России, особенно на Северном Кавказе (см. его книгу «Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве», 1996) и путем качественных исследований темы «Россияне о нем цах и немцы о русских» (см. его монографию «Немцы о русских на пороге нового тысячелетия», 2003).
В связи с 70-летием А. Г. Здравомыслова в его честь издана книга коллектива авторов «Релятивистская теория нации: новый подход к исследованию этнополитической динамики России» (М., 1998).
Ниже приведено авторское резюме релятивистской теории на ции. Смысл этой теории состоит в том, что она дает новую интерпре тацию самого понятия нации, нацеленного не на обособление этни ческих и национальных групп друг от друга, а на их взаимодействие в рамках более широкого социального пространства — человечества. Предложенная концепция позволяет осмыслить и реализовать новые способы этнической и национальной самоидентификации, преодо левать этнонациональные напряжения в современных обществах (см. главу 18 базового пособия учебного комплекса).
Н.Л.
РЕЛЯТИВИСТСКАЯ ТЕОРИЯ НАЦИИ*
Нации в современном мире существуют во взаимодействии, отражаясь в сознании друг друга. Эпоха понимания наций как автономных самодостаточных целостностей ушла в прошлое без возвратно так же, как ранее ушли в прошлое представления о не разрывной связи монархического правления и государственного суверенитета. Поэтому действительное национальное достоинство народов определяется не столько прошлой историей или возмож ностями использовать силовую политику, сколько тем образом (имиджем), который складывается об этой нации в сознании иных
* Текст представляет собою авторский экстракт из Заключения к книге «Межна циональные конфликты в постсоветском пространстве» (М., 1996. С. 238—251). См. также: Здравомыслов А.Г. К обоснованию релятивистской теории нации // Реляти вистская теория нации. М., 1998. С. 9—25; Здравомыслов А. и ЦуциевА. Этничность и этническое насилие: противостояние теоретических парадигм // Социологический журнал. 2003. № 3. С. 20—50. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
582
583
национальных сообществ. В то же время наличие таких образов-представлений о других есть часть собственного национального самосознания. Создание или конструирование таких «образов других» — задача, выполнение которой предполагает достаточно развитые культурные предпосылки... В этой связи рационализация национальных стереотипов относительно других народов и наций остается наиболее существенной задачей, содействующей более глубокому взаимодействию национальных культур между собою.
Центральной категорией современного, релятивистского по нимания нации является понятие национального самосознания. Речь идет именно о национальном самосознании, то есть о сознава-нии народом самого себя как некоторой общности, отличающейся от других. Однако чувство национального самоопределения всегда соотносится определенным образом с восприятием других наций. И если говорить резче, то речь идет о том, что русские только потому являются русскими, что существуют немцы, французы, американцы и т.д. — в одной плоскости национальных отношений — и татары, че ченцы, башкиры, осетины и т.д. — в другой их плоскости, с которыми они постоянно себя соотносят и говорят: «Мы — русские, значит, мы не немцы, не французы, не американцы и т.д.» Это означает, что момент исторической нагрузки на национальное сознание умень шается, а составляющая, связанная с сопоставлением народов друг с другом, — увеличивается.
С этой точки зрения, определение нации как «исторически сложившегося сообщества людей» не отвечает современным требо ваниям. Конечно, каждая нация определенным образом аккумули рует собственный опыт, но главный смысл существования наций в современном мире состоит в том, как они воспринимают друг друга как сообщества. Попытаемся более систематически подойти к обо снованию этого тезиса.
Прежде всего, национально-этнические общности, населяющие Землю, «знают» о существовании друг друга и вступают друг с другом в сложнейшие отношения. Однако это «знание» пришло не сразу, оно есть лишь достояние XX в., в ходе которого и происходил процесс «взаимного узнавания», продолжающийся и до настоящего времени. Констатация этого факта является отправным пунктом релятивист ской теории нации, основанной на тезисе о референтной природе каждой нации, равно как и любой иной этнической группы...
Главный смысл релятивистской теории нации состоит в том, что у каждой национально-этнической группы имеется свой собственный круг национальных или этнических сообществ, с
которыми идет постоянное культурное и психологическое сопо ставление. Это сопоставление составляет содержание националь ного самосознания, которое представляет собой ключевое понятие релятивистской теории наций. В известном смысле можно сказать, что русские обладали бы иным национальным самосознанием, если бы не было, например, немцев. Немцы также обладали бы иным национальным самосознанием, если бы не опыт двух мировых войн и предпринятая гитлеровским режимом попытка решения еврейского (более широко — расового) вопроса путем организации фабрик массового уничтожения людей.
Второй момент, связанный с идеей референтности нацио нального самосознания, заключается в том, что в рамках каждого национального самосознания складывается своя собственная ие рархия значимых «других» национально-этнических групп. Это не означает доминирования чувств взаимной признательности, скорее национальные самосознания асимметричны.
Третий важный вывод, следующий из признания референтного характера национального самосознания, состоит в признании его динамичности. Конечно, сохраняется базовый образ «иных наций», фиксированный в стереотипах, но эмоциональная составляющая этого образа оказывается весьма изменчивой.
Рассматривая структуру современного национального самосоз нания, следует иметь в виду, что конкретные его формы — своего рода объективная реальность. Они не сочиняются произвольно, а вырабатываются в истории культуры данного народа. Этот тезис имеет решающее значение для понимания различий между ценност ными и ресурсными аспектами этнонациональных конфликтов.
<...> Сточки зрения взаимоотношения индивида и обще ства — наиболее важной для социологического анализа — нация или этническая группа представляют собой нечто большее, чем совокупность отдельных индивидов; во многих отношениях поня тие нации или этнической группы совпадает с понятием основного сообщества, в рамках которого осуществляется цикл жизнедеятель ности индивида. Это то социальное пространство, в котором индивид реализует себя с помощью средств культуры, предоставляемых ему данным сообществом и осваиваемых им.
Как правило, представление о нации в сознании индивида стано вится благодаря этому обстоятельству сакральным, а следовательно, и неотрефлексированным. Более того, принадлежность к нации при дает смысл индивидуальному существованию, поскольку нормаль ный человек стремится выйти за пределы своего «Я» и соединиться
584
585
духовно с некоторым «Мы», в котором он проявляет себя и угасает. По силе своего воздействия значение национальной принадлеж ности соперничает только с религией. В определенном отношении национальное чувство вполне может быть сопоставлено с чувствами и убеждениями религиозного характера. Здесь есть неоспариваемые ценности, принимаемые на веру, есть «сонм святых» — национальных героев, есть реальное поприще для подвижничества, есть сакраль-ность и надежда на бессмертие, есть поощрение добродетелей, угроза отлучения и возмездие за отступничество, т.е. «высший суд».
Способ национальной самоидентификации определяется тем, что индивид не выбирает нацию. Она ему задана вместе с рождением, умением говорить и культурным ареалом, который определяет рамки его жизненного пути и общепринятые стандарты социализации. На циональное бытие проникает в индивидуальное сознание вместе с речью, с усвоением умения общаться с людьми. Индивид начинает говорить не на абстрактном языке и не на эсперанто, а на своем «родном» языке, овладение которым им не замечается. Только после того, как он освоил свой язык и многие иные навыки поведения, он узнает о том, что есть люди, которые не понимают его языка и язык которых недоступен его пониманию без специальных усилий и по средников. Свой язык он воспринимает как некоторую природную данность, как умение дышать, ходить, удовлетворять естественные потребности. Отсюда и возникает иллюзия естественной принадлеж ности к этнической общности, национальному целому и представ ление о естественности самой нации.
Значимость национального чувства определяется главным обра зом тем, что оно формируется стихийно, непреднамеренно у каждого человека в процессе его социализации. Кроме того, оно — первое или одно из первых чувств, выявляющих социальную природу человека, его связь с некоторой общностью, выходящей за пределы его индиви дуального существования. Наконец, национальное чувство и возни кающее на его основе национальное самосознание становится своего рода ограничителем коммуникации: оно фиксирует принадлежность человека именно к этой нации, а не к какой-либо другой...
В структуре индивидуальной психологии символика и код на ционального чувства надстраиваются над этническим комплексом, который восходит к незапамятным временам. В жизни далеких пред ков этот комплекс несомненно был связан с инстинктом самосохра нения. Широко распространенный среди многих народов обычай кровной мести представляет собой своего рода социальное обрамление кровнородственного этнического чувства. По-видимому, именно
здесь находится ключ к разгадке причин, объясняющих огромный энергетический заряд национальных эмоций, особенно в случаях возникновения угрозы насилия. Здесь вступает в действие своего рода биопсихологический мотивационный ряд, обусловливающий автома тический переход от ощущения опасности к ответной агрессии.
Практика развертывания этнонациональных конфликтов свидетельствует, что во многих этнонациональных группах и по сей день этническое чувство остается весьма слабо окультуренным воздействием современной цивилизации. Исключительность на ционально-этнического эмоционального и психологического ком плекса в условиях насильственной фазы этнического конфликта оборачивается эксгуманизацией: исключением врага или чужака из числа лиц, на которых распространяются нравственные нормы, действующие в пределах своей этнической группы.
В обычных ситуациях при контактах представителей разных этнонациональных групп между собою вступает в действие сложный комплекс эмоций амбивалентного характера: любопытство к иной культуре, доброжелательность и готовность взаимодействовать пере плетаются с настороженностью и готовностью к защите. Впрочем, решающую роль как в индивидуальном, так и в социальном плане играет в данном случае реальный опыт межнационального общения с его положительными и отрицательными моментами.
Всякое национальное самосознание включает в себя весьма сложные, нередко взаимоисключающие элементы, представля ющие собой, с одной стороны, различные способы и структуры национальной самоидентификации, а с другой — разнообразные варианты восприятия и оценки иных национальных общностей. Иначе говоря, в национальном самосознании «Мы» постоянно со относится с «Они», и лишь через это соотношение национальные самоидентификации приобретают определенный смысл. Сами по себе утверждения «мы — русские», «мы — немцы» и т.д. приобретают определенное мотивационное значение лишь благодаря тому, что под ними подразумевается существование «их», с которыми созна тельно или бессознательно осуществляется сопоставление. Причем характер соотношения «Мы» и «Они» не остается неизменным. Осмысление и понимание этой динамики имеет принципиальное значение для релятивистской теории нации, которая противостоит биосоциальным и иным «объективистским» интерпретациям этого феномена1.
1 См. в этой связи наше исследование «Немцы о русских» М., 2003.
586
587
Для более основательного понимания содержания националь ных проблем необходимо выделить три взаиморефлексирующих уровня бытования национального самосознания:
уровень повседневности;
уровень исторического бытия и текущей политики, чаще всего обращающейся к «историческому образу нации»;
уровень идеологический, сосредоточивающийся на ин терпретации «национального интереса» и «национальной безопасности».
При таком рассмотрении выясняется амбивалентная природа на циональных чувств и идей, обнаруживающаяся на всех трех уровнях. Так, основные дилеммы национального самосознания применитель но к нынешней российской политике состоят в следующих альтер нативах: этнонационализм versus гражданственность; прорусские ориентации versus российские; изоляционизм versus глобализм.
Облик российской нации, занимающей достаточно прочное ме сто в современном мире наций, определяется и в дальнейшем будет определяться тем, как именно разрешаются эти три дилеммы. В ши роком смысле обеспечение движения национального самосознания в направлении второй альтернативы (в каждой из указанных пар) есть содержание рефлексивной национальной политики. Данный тезис не исключает движения в противоположном направлении, которое может быть тем более вероятным, чем сильнее российское общество будет ощущать внешнюю угрозу.
Как правило, сосредоточение внимания на одном из обозначен ных полюсов означает соответствующий вариант крайности: обраще ние к националистическому или антинациональному радикализму, которые питают друг друга и наносят ущерб «государственным или национальным интересам» благодаря упрощению реальной ситуации. Так, например, в современном соревновании технологий и информа ционных сетей выигрывает в практическом плане то государство или то сообщество, которое признает доминирующую роль глобальных процессов. Реальный парадокс современной национальной политики состоит в следующем: чем меньше делается упор на национальную обосо бленность или особенность, тем полнее включение в глобальные процессы и тем больше выигрыш для конкретной нации. И наоборот, чем сильнее акцентируется национальная идея, тем больше степень изоляции и тем очевиднее проигрыш в национальном масштабе.
Важнейшим элементом национального самосознания, который формируется на более высоком уровне развития соответствующих
национально-этнических общностей, является представление о национальных интересах. Выявление их содержания и направлен ности — результат идеологии и политики. Как правило, деклари рование национальных интересов свидетельствует о достаточно сложной организации общественной жизни и о наличии слоя людей, которые берут на себя смелость говорить «от имени на рода», опираясь на властные полномочия или претендуя на них. Сама по себе декларация относительно знания интересов означает, что сообщество, о котором идет речь, имеет несколько перспектив дальнейшего развития, выбор же между ними решается в ходе по литической борьбы. Иными словами, как только кто-то берет на себя смелость эти интересы провозгласить, то в том случае, если это общество в достаточной степени дифференцировано, тотчас же образуется противоположный политический полюс, то есть такая позиция, которая дает другое видение тех же самых «национальных интересов». Между этими полюсами формируется напряженное поле политики — пространство борьбы за власть, авторитет, влияние и поддержку. Исход политического противостояния заключается в том, что именно победившая сторона получает возможность госу дарственной интерпретации национальных интересов.
Мануэль Кастелъс
Сведения об М.Кастельсе приведены перед его текстом в преды дущем разделе Хрестоматии (подраздел 5.3). Помещенные ниже фрагменты его статьи «Становление общества сетевых структур» (1996) раскрывают одну из фундаментальных характеристик зрело го либерального общества, общая характеристика которого дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 18).
СТАНОВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА СЕТЕВЫХ СТРУКТУР*
Исследование зарождающихся социальных структур позволя ет сделать следующее заключение: в условиях информационной эры историческая тенденция приводит к тому, что доминирующие функции и процессы все больше оказываются организованными по принципу сетей. Именно сети составляют новую социальную
* Цит. по: Кастелъс М. Становление общества сетевых структур // Новая пост индустриальная волна на Западе. Антология. / Под ред. В.Л. Иноземцева. М., 1999. С. 494—497,503, 505. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
588
589
морфологию наших обществ, а распространение «сетевой» логики в значительной мере сказывается на ходе и результатах процессов, связанных с производством, повседневной жизнью, культурой и властью. Да, сетевая форма социальной организации существовала и в иное время, и в иных местах, однако парадигма новой инфор мационной технологии обеспечивает материальную основу для всестороннего проникновения такой формы в структуру общества. Более того, я готов утверждать, что подобная сетевая логика вле чет за собой появление социальной детерминанты более высокого уровня, нежели конкретные интересы, находящие свое выражение путем формирования подобных сетей: власть структуры оказывается сильнее структуры власти. Принадлежность к той или иной сети или отсутствие таковой наряду с динамикой одних сетей по отношению к другим выступают в качестве важнейших источников власти и пере мен в нашем обществе; таким образом, мы вправе охарактеризовать его как общество сетевых структур (network society), характерным признаком которого является доминирование социальной морфо логии над социальным действием.
Прежде всего я хотел бы дать определение понятия сетевой структуры, коль скоро последняя играет столь важную роль в моей характеристике общества информационного века. Сетевая структура представляет собой комплекс взаимосвязанных узлов. <...> Конкрет ное содержание каждого узла зависит от характера той конкретной сетевой структуры, о которой идет речь. К ним относятся рынки ценных бумаг и обслуживающие их вспомогательные центры, когда речь идет о сети глобальных финансовых потоков. К ним относятся советы министров различных европейских государств, когда речь идет о политической сетевой структуре управления Европейским со юзом. К ним относятся поля коки и мака, подпольные лаборатории, тайные взлетно-посадочные полосы, уличные банды и финансовые учреждения, занимающиеся отмыванием денег, когда речь идет о сети производства и распространения наркотиков, охватывающей эко номические, общественные и государственные структуры по всему миру. К ним относятся телевизионные каналы, студии, где готовятся развлекательные передачи или разрабатывается компьютерная графи ка, журналистские бригады и передвижные технические установки, обеспечивающие, передающие и получающие сигналы, когда речь идет о глобальной сети новых средств информации, составляющей основу для выражения культурных форм и общественного мнения в информационный век. Согласно закону сетевых структур, расстояние (или интенсивность и частота взаимодействий) между двумя точками
(или социальными положениями) короче, когда обе они выступают в качестве узлов в той или иной сетевой структуре, чем когда они не принадлежат к одной и той же сети. С другой стороны, в рамках той или иной сетевой структуры потоки либо имеют одинаковое расстояние до узлов, либо это расстояние вовсе равно нулю. Таким образом, расстояние (физическое, социальное, экономическое, по литическое, культурное) до данной точки находится в промежутке значений от нуля (если речь идет о любом узле в одной и той же сети) до бесконечности (если речь идет о любой точке, находящейся вне этой сети). Включение в сетевые структуры или исключение из них, наряду с конфигурацией отношений между сетями, воплощаемых при помощи информационных технологий, определяет конфигурацию доминирующих процессов и функций в наших обществах.
Сети представляют собой открытые структуры, которые могут неограниченно расширяться путем включения новых узлов, если те способны к коммуникации в рамках данной сети, то есть используют аналогичные коммуникационные коды (например, ценности или производственные задачи). Социальная структура, имеющая сетевую основу, характеризуется высокой динамичностью и открыта для инноваций, не рискуя при этом потерять свою сбалансированность. Сети оказываются институтами, способствующими развитию целого ряда областей: капиталистической экономики, основывающейся на инновациях, глобализации и децентрализованной концентрации; сферы труда с ее работниками и фирмами, основывающейся на гибкости и адаптируемости, сферы культуры, характеризуемой по стоянным расчленением и воссоединением различных элементов; сферы политики, ориентированной на мгновенное усвоение новых ценностей и общественных умонастроений; социальной организа ции, преследующей своей задачей завоевание пространства и уни чтожение времени. Одновременно морфология сетей выступает в качестве источника далеко идущей перестройки отношений власти. Подсоединенные к сетям «рубильники» (например, когда речь идет о переходе под контроль финансовых структур той или иной империи средств информации, влияющей на политические процессы) вы ступают в качестве орудий осуществления власти, доступных лишь избранным. Кто управляет таким рубильником, тот и обладает влас тью. Поскольку сети имеют множественный характер, рабочие коды и рубильники, позволяющие переключаться с одной сети на другую, становятся главными рычагами, обеспечивающими формирование лица общества наряду с руководством и манипулированием таким обществом. Сближение социальной эволюции с информационными
590
591
технологиями позволило создать новую материальную основу для осуществления таких видов деятельности, которые пронизывают всю общественную структуру. Эта материальная основа, на которой строятся все сети, выступает в качестве неотъемлемого атрибута до минирующих социальных процессов, определяя тем самым и саму социальную структуру.
Таким образом, можно говорить о том, что новые экономиче ские формы строятся вокруг глобальных сетевых структур капитала, управления и информации, а осуществляемый через такие сети доступ к технологическим умениям и знаниям составляет в настоя щее время основу производительности и конкурентоспособности. Компании, фирмы и, во все большей степени, другие организации и институты объединяются в сети разной конфигурации, структура которых знаменует собой отход от традиционных различий между крупными корпорациями и малым бизнесом, охватывая секторы и экономические группы, организованные по географическому прин ципу. Поэтому трудовые процессы обретают все более индивидуа лизированный характер, происходит фрагментизация деятельности в зависимости от производственных задач с ее последующей реин теграцией для получения конечного результата. Это находит свое проявление в осуществлении взаимосвязанных задач в различных точках земного шара, что означает новое разделение труда, основы вающееся на возможностях и способностях каждого работника, а не на характере организации данной задачи...
Процессы преобразований, находящие свое выражение в идеаль ном типе сетевого общества, выходят за пределы сферы социальных и технических производственных отношений: они глубоко вторгаются в сферы культуры и власти. Проявления культурного творчества абстрагируются от исторических и географических факторов. Их обусловливают скорее сети электронных коммуникаций, взаимодей ствующие с аудиторией и в конечном счете формирующие оцифро ванный, аудиовизуальный гипертекст. Коммуникация в основном распространяется через диверсифицированную, всеобъемлющую систему средств информации, и поэтому политическая игра все чаще и чаще разыгрывается в этом виртуальном пространстве...
Сегодня мы вступаем в новую эпоху, когда культура настолько подчинила себе природу, что ее приходится искусственно восстанав ливать в качестве одной из культурных форм: именно в этом, по сути, заключается смысл экологическихдвижений. <...> Мы приблизились к созданию чисто культурной структуры социальных взаимодей ствий. Именно поэтому информация стала основным компонентом 592
нашей социальной организации, а потоки идей и образов составляют основную нить общественной структуры. Это отнюдь не означает, что история завершилась счастливым примирением человечества с самим собой. Наделе все обстоит совсем иначе: история только начинается, если понимать под ней то, что после тысячелетий доисторической битвы с природой, сначала выживая в борьбе с ней, а затем покоряя ее, человеческий вид вышел на такой уровень знаний и социальной организации, который дает нам возможность жить в преимуществен но общественном мире. Речь идет о начале иного бытия, о приходе нового, информационного века, отмеченного самостоятельностью культуры по отношению к материальной основе нашего существова ния. Но вряд ли это может послужить поводом для большой радости, ибо, оказавшись в нашем мире наедине с самими собой, мы должны будем посмотреть на свое отражение в зеркале исторической реаль ности. То, что мы увидим, вряд ли нам понравится.
5.5. Порядок и кризис в либеральном обществе
Макс Вебер
Сведения о М. Вебере даны в настоящей Хрестоматии перед его текстом в разделе 1 (подраздел 1.2). Ниже приведены, с со кращениями, параграфы V и VI из работы М. Вебера «Основные социологические понятия». Эта работа опубликована посмертно в виде первой главы «Хозяйства и общества» в «Собрании сочинений по наукоучению» (1921).
Как известно, впервые проблему социального порядка поставил Т. Гоббс. В приведенной ниже работе Вебер «для себя» осмысливал эту проблему в новой исторической эпохе — эпохе перехода от ран него к зрелому либеральному обществу, рассмотренной в базовом пособии учебного комплекса (раздел 5).
Н.Л.
ПОНЯТИЕ ЛЕГИТИМНОГО ПОРЯДКА*
Поведение, особенно социальное поведение, а также социаль ные отношения могут быть ориентированы индивидами на тхпред-
" Цит. по: Вебер М. Основные социологические понятия // Вебер М. Избранные произведения./Пер. с нем. М.И.Левиной. М., 1990. С. 636—643. Цитируемый текст иллюстрирует содержание раздела 5 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
593
ставленые о существовании легитимного порядка. Возможность такой ориентации мы будем называть «значимостью» данного порядка.
- Под «значимостью» порядка следует понимать нечто большее, чем простое единообразие социального поведения, обусловленное обычаем или констелляцией интересов... Это требование, нарушение которого ... несовместимо (в большей или меньшей степени) с ... «чувством долга» как рациональной ценностью.
- Содержание социальных отношений мы будем называть «по рядком» только в тех случаях, когда поведение (в среднем и прибли женно) ориентируется на отчетливо определяемые максимы...
Порядок, устойчивость которого основана только на целерацио-нальных мотивах, в целом значительно лабильнее, чем тот порядок, ориентация на который основана только на обычае, привычке к определенному поведению (наиболее распространенный тип вну треннего отношения). Однако последний еще несравненно более лабилен, чем порядок, обладающий престижем, в силу которого он диктует нерушимые требования и устанавливает образец поведения, то есть чем порядок, обладающий «легитимностью». Совершенно очевидно, что в реальной действительности нет четких границ между чисто традиционно или чисто ценностно-рационально мотивиро ванной ориентацией на порядок и верой в его легитимность.
3. «Ориентировать» поведение на «значимость» порядка можно,
конечно, не только «следуя» его (усредненно понятому) смыслу. Даже
в тех случаях, когда этот (усредненно понятый) смысл «обходят» или
сознательно «нарушают», на поведение в ряде случаев продолжает
оказывать действие возможность того, что порядок в какой-то мере
сохраняет свою значимость (в качестве обязательной нормы).
... Значимость и отсутствие значимости определенного порядка не являются в социологии абсолютной альтернативой, подобно тому как это имеет место в юриспруденции с ее непреложными целями. Напротив, здесь границы между обоими случаями стерты; «значи мы», как мы уже указывали, могут быть одновременно противопо ложные друг другу системы, каждая из них — в той мере, в какой существует вероятность того, что поведение действительно будет ориентировано на нее...
... Между возможностью того, что поведение ориентируется на представление о значимости так или иначе усредненно понятого по рядка, и экономическим поведением, безусловно, существует (при известных условиях) каузальное отношение в самом обычном смысле слова. Для социологии именно такая возможность ориентации на это представление и есть значимый порядок как таковой.
594
ТИПЫ ЛЕГИТИМНОГО ПОРЯДКА: УСЛОВНОСТЬ И ПРАВО
I. Легитимность порядка может быть гарантирована только
внутренне, а именно:
- чисто аффективно: эмоциональной преданностью;
- ценностно-рационально: верой в абсолютную значимость по рядка в качестве выражения высочайших непреложных цен ностей (нравственных, эстетических или каких-либо иных);
- религиозно: верой в зависимость блага и спасения от сохра нения данного порядка.
II, Легитимность порядка может быть гарантирована также (или
только) ожиданием специфических внешних последствий, следова
тельно, интересом, причем это ожидание особого рода.
Порядком мы будем называть:
а) условность, если ее значимость внешне гарантирована воз
можностью того, что любое отклонение натолкнется внутри
определенного круга людей на (относительно) общее и прак
тически ощутимое порицание;
б) право, если порядок внешне гарантирован возможностью
(морального или физического) принуждения, осуществляе
мого особой группой людей, в чьи непосредственные функции
входит охранять порядок или предотвращать нарушение его
действия посредством применения силы.
- Условностью мы будем называть «обычай», который счи тается в определенном кругу людей «значимым» и невозможность отклонения от которого гарантируется порицанием. В отличие от права (в принятом нами смысле слова) здесь отсутствует специальная группа людей, осуществляющая принуждение...
- Мы в данном случае считаем решающим для понятия «права» (которое для других целей может быть определено совершенно иным образом) наличие специальной группы принуждения. Она, разумеет ся, совсем не должна быть всегда похожа на то, к чему мы привыкли теперь. Прежде всего, совсем не обязательно наличие «судебной» инстанции. Такой группой может быть, например, «род» (в вопро сах кровной мести и «файды»), если для его реакции действительно значимы установления какой-либо системы...
Средства принуждения здесь иррелевантны. Сюда относится даже «братское предупреждение», принятое в ряде сект в качестве первичной меры мягкого воздействия на грешников, при условии,
595
что оно основано на определенном правиле и совершается специаль ной группой людей. То же можно сказать о порицании, высказанном цензорами, если оно служит средством гарантировать «нравствен ные» нормы поведения, а тем более о моральном принуждении, которое осуществляет церковь. Следовательно, «право» может быть иерократическим и политическим, может быть гарантировано статутами какого-либо объединения или авторитетом главы дома, сообществами или ассоциациями...
- Значимый порядок необязательно должен быть общим, аб страктным по своему характеру. Значимое «правовое положение» и «судебное решение» в конкретном случае совсем не всегда были так резко отграничены одно от другого, как нам представляется вполне естественным сегодня. «Система» может поэтому применяться к отдельному конкретному случаю. Все остальное относится уже к социологии права. Наиболее целесообразно, как мы полагаем, пользоваться (если особо не оговорено обратное) современным представлением об отношении правовых положений к судебным решениям.
- «Внешне» гарантированные системы могут быть гарантирова ны и «внутренне». Взаимоотношения между правом, условностью и этикой не составляют проблем для социологии. «Этическим» социо логия считает тот критерий, для которого специфическая ценностно-рациональная вера людей служит нормой человеческого поведения, пользующегося предикатом «хорошего» в нравственном отношении, также как поведение, применяющее предикат «красивый», прилагает к своему определению эстетический критерий...
Подлинно значимая в социологическом смысле этика в боль шинстве случаев обычно гарантируется тем, что ее нарушение может вызвать неодобрение, то есть гарантируется конвенционально. Од нако не все (во всяком случае, необязательно) конвенционально или юридически гарантированные системы претендуют на этическую нормативность, причем правовые, в ряде случаев чисто целерацио-нальные по своему характеру, претендуют еще в значительно мень шей степени, чем конвенциональные. Следует ли относить к сфере «этики» распространенное в определенном кругу представление о значимости или не следует (то есть рассматривать его в последнем случае «просто» как условность или «просто» как норму права), решается для эмпирической социологии только в соответствии с тем, какое понятие «этического» фактически определяло или определяет поведение в данном кругу людей. Поэтому никакого обобщения здесь быть не может.
596
Ален Турен
Сведения об А. Турене даны в настоящей Хрестоматии перед его текстом в разделе 1 (подраздел 1.3). Ниже приведен подраздел из второй части его монографии «Возвращение человека действу ющего» (1984). В нем обсуждается проблема изменений в условиях зрелого либерального общества, общая характеристика которого дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 18).
Н.Л.
ДЕЙСТВИЕ, ПОРЯДОК, КРИЗИС И ИЗМЕНЕНИЕ*
Только что рассмотренная совокупность проблем составляет одну из больших «областей» социологического анализа, относящу юся к социальному действию. Но существуют также и другие «об ласти». Свойство социального действия заключается в том, что оно всегда анализируется в терминах неравных социальных отношений (власть, господство, влияние, авторитет). Но социальные отношения никогда не остаются полностью «открытыми», уже было сказано, что они закрываются, трансформируются в социальный порядок, поддерживаемый агентами социального и культурного контроля и, в конечном счете, государственной властью. Этот социальный по рядок может также войти в кризис, особенно когда его стабильность противостоит изменениям окружающей среды, так что к областям социального действия и порядка добавляется область кризиса. Наконец, в одном и том же типе общества, в данном случае инду стриальном, социальные отношения и формы порядка находятся постоянно в изменении. Вопрос, может ли анализ общественных движений выйти из его собственной области и проникнуть в области порядка, кризиса и изменения?
Нужно устранить всякую претензию социологии общественных движений на гегемонию: она не управляет целиком и полностью ис следованием порядка (а значит, также репрессии и устранения), так же как кризиса или изменения. В настоящее время все происходит даже таким образом, будто социология общественных движений является одной из самых слабых, наименее разработанных областей социологического анализа. Однако нельзя удовлетвориться и тоталь-
* Цит. по: Турен А. Социология действия//Возвращение человека действующего. Очерк социологии. Вторая часть. / Пер. с нем. Е. Самарской. М., 1998. С. 92-97. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
597
ным методологическим плюрализмом, который бы привел к полному расчленению социальной действительности и ее анализа.
Проникновение социологии общественных движений в то, что я назвал областью порядка, кажется почти невозможным, настолько эти два интеллектуальных направления противоположны. Вот уже по крайней мере двадцать лет, начиная с Маркузе и до Фуко, с Альтюсе-ра и до Бурдье, вся совокупность их, впрочем, часто различных между собой размышлений завоевала широкое влияние в общественных науках. Она поддерживает убеждение, что современное общество подвергается все более строгому контролю и наблюдению, так что общественная жизнь представляет собой только систему знаков без раздельного господства. Невозможно, таким образом, оказывается любое общественное движение, которое было бы чем-то большим, чем возмущение, быстро отбрасываемое на края «одномерного обще ства» . Фактически растущее воздействие общества на самого себя не увеличивает общественное пространство, а заставляет его исчезнуть, давая центральной власти средства вмешиваться во все сферы соци альной организации, культурной жизни и индивидуальной личности. Правда также, что живые протесты шестидесятых годов сменились длительным ослаблением общественных движений.
Эти пессимистические концепции имели тем больше влияния, что исследования в областях обучения или социального труда пока зали бессилие последних в борьбе против социального неравенства и даже тенденцию его укреплять с помощью механизмов отбора. Поэтому социология общественных движений сталкивается сегодня не столько с социологией институтов и социальной системы, — осла бленной вследствие культурных и общественных кризисов, — сколь ко с социологией идеологических аппаратов государства. Отсюда важной кажется задача проникновения социологии общественных движений на эту, по-видимому, чуждую ей территорию.
Подчеркнем сначала, что теперь можно видеть ограниченность тезисов, согласно которым школа или социальный труд представ ляются институтами, не способными ощутимо уменьшить обще ственное неравенство. Этим предполагается, что преподаватели или воспитатели не могут никоим образом реально быть действующими лицами. Таким безапелляционным утверждениям можно противо поставить много исследований (Roger Girod. Politique de l'Education. PUF, 1981), из которых с очевидностью следует, что неравенство в исходном пункте дано только частично и развивается затем внутри школьной системы и с ее помощью. Безличную ответственность «системы» нужно, значит, заменить индивидуальной или коллектив ной ответственностью преподавателей. Уменьшению неравенства
598
шансов (эта тема была развита Жаном Фукамбером: FoucambertJean. Evolution comparative de quatre types d'organisation a l'ecole elemen-taire. JNRDP, 1977—1979) служит все то, что позволяет ограничить установленный школьный порядок в пользу активного обучения, когда ребенок выступает не только школьником, а индивидом, при знанным во множестве его социальных ролей (включая занимаемое им в классе место).
Во-вторых, отметим, что порядок никогда не царит абсолютно. Говорят об идеологическом контроле, манипуляции, отчуждении, но в действительности прежде всего существуют физические репрес сии, насилие и бунт, сведенные к своим деградировавшим формам. Как молчание никогда не царит тотально в условиях рабства и в лагерях, ибо всегда существует сопротивление и, следовательно, прямая борьба, так всегда позади видимости порядка живут соци альные отношения господства и протеста. Исключительный пример этого мы имели недавно, когда вдребезги разлетелась слишком по верхностная идея, согласно которой тоталитарные режимы могли бы упрочиться до такой степени, что оказалась бы бессильной или полностью маргинализованной всякая оппозиция. В один прекрас ный день Польша увидела, что официальный порядок разрушился и общественная жизнь возродилась, подобно Лазарю, выходящему из могилы. В несколько недель повсюду возникли действующие лица, дебаты, конфликты, переговоры. Это доказательство бессилия режима, если ему не оставлена возможность прибегнуть к силе го сударства. Точно так же в других по видимости безмолвных странах ослабление или кризис репрессивной системы может освободить общественную жизнь, оставшуюся живой вопреки преследованиям и засилью «казенного языка». Не замечательно ли видеть, как она оживает там, где казалась раздавленной — в Бразилии и даже в Чили, в Польше, Румынии и даже в Китае? Самое потрясающее в творче стве Солженицына не столько описания ужасов ГУЛАГа (которые, к тому же, были известны), сколько то, что он заставил услышать голоса, не замолчавшие даже под угрозой истребления.
Если обратиться к анализам в рамках кризиса, то обнаружится, что они более открыты для идеи общественного движения, чем анализы в области порядка. Возьмем самый актуальный пример социальных последствий безработицы. Посвященные этому пред мету многочисленные исследования очень часто говорят только об аномии и маргинальное™. В тридцатые годы было, наоборот, трудно удовлетвориться разговорами о психологических последствиях без работицы и о маргинализации. Тогда в Америке проходили голодные марши и в Европе безработица питала фашистские движения. Углу-
599
бимся далее в прошлое. Возможно было бы в XIX веке полностью от делить так называемые «опасные классы» от «трудящихся классов»? В более близкое к нам время в Окленде могли ли рассматривать ма ленькую группу «Черная Пантера» только как банду молодых черных маргиналов? Также сегодня относительно молодых иммигрантов из Менгетты трудно сказать, являются ли они простыми маргиналами или участниками нарождающегося общественного движения?
Действительно, кризис чаще заставляет родиться не обще ственные движения, а поведение отклоняющегося от нормы гипер конформизма (William Foote Whyte. Street Corner Society. University of Chicago Press, 1965), секты и другие формы общественных анти движений. Но во всех случаях очевидна недостаточность анализа, ограничивающегося только исследованием кризиса и разложения общественной организации.
Рассмотрим, наконец, формы поведения, связанные с измене нием. Эти последние кажутся очень близкими общественным дви жениям, так что их часто смешивают и здесь нужно четко определить разделяющую их дистанцию. Пространство социального изменения имеет, фактически, два склона. С одной стороны, оно связано с со циальными отношениями и последствиями институционализации конфликтов, то есть с реформами; с другой — с развитием, то есть с переходом от одного культурного и общественного поля к другому. Именно такое необходимое разделение искусственно составленного целого позволит социологии общественных движений проникнуть в эту сферу общественной жизни.
Во всех этих различных случаях употребляется и является важным понятие подкрепления. Наблюдаемые формы поведения, действительно, могут быть поняты как ответы на интеграцию или исключение, на кризис или изменение, но такие толкования упуска ют из виду важный остаток, который может быть проанализирован только как совокупность косвенных следствий то ли формирования, то ли, напротив, отсутствия общественных движений. Там, где конфликт не формируется, царит искусственное единство порядка, но также насилие и отступление. Понятие подкрепления имеет то преимущество, что считается с автономией соответствующих более прямо той или иной области общественной жизни способов анализа, утверждая одновременно существование общих принципов анализа. Добавим, что, говоря о подкреплении, мы вовсе не хотим сказать, что объяснение в терминах общественных движений подходит лучше, чем другие, для исследования любой исторической действитель ности. Ослабление многих недавних конфликтов, особенно эколо гических, доказывает, напротив, слабость их веса в общественном
движении и определяющую роль в этой области поведений другого типа. Признаем даже, что каждый в соответствии со своими целями и перспективами может организовать социологический анализ в целом вокруг того или иного общего подхода. Таким образом, чем больше заняты прикладной областью социологических исследова ний (например, чтобы приготовить социальную политику), тем более плодотворным оказывается анализ в терминах социальной системы, интеграции и кризиса. Напротив, когда стремятся к исследованию обширных и сложных общественных объединений и к определению природы тех общественных сил, которые смогут их трансформиро вать, то понятия историчности и общественного движения должны занять центральное место.
Многие считают, что наше общество не может породить новых общественных движений. Такое мнение подкрепляется разными аргументами: тем, что общественные движения были бы поглоще ны непреодолимым подъемом государств, которым принадлежат функции управления и объединения, или тем, что обогатившееся общество способно поглотить все напряжения, или, наконец, тем, что общественные движения были продуктом обществ накопления, подверженных быстрым изменениям, тогда как мы, де, возвраща емся к обществам равновесия. Напротив, те, кто стремятся понять новые общественные движения, защищают другое представление о нашем обществе и его будущем. С их точки зрения, мы входим в новый способ производства, который, пробуждая новые конфликты, породит и новые общественные движения, расширяя и разнообразя общественное пространство. Но может быть, это движение приведет также к более глубоким и более способным к манипуляции формам господства и общественного контроля.
Зигмунд Бауман
Сведения о 3. Баумане даны в настоящей Хрестоматии перед его текстом в разделе 2 (подраздел 2.4). Ниже приведена, с сокра щениями, глава 2 из первой части монографии 3. Баумана «Инди видуализированное общество» (2001). В ней излагается авторское понимание социального порядка в условиях зрелого либерального общества, глубокой его противоречивости в контексте глобализа ции. Представленная здесь позиция акцентирует динамичные аспекты зрелой либерализации, общая характеристика которой дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 18).
Н.Л.
600
601
ЛОКАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК НА ФОНЕ ГЛОБАЛЬНОГО ХАОСА*
Вещи упорядочены, если они ведут себя так, как вы того ожида ли; иначе говоря, если вы вполне можете не принимать их в расчет, планируя свои действия. В этом и состоит главная привлекательность порядка: он обеспечивает возможность с большей ими меньшей вероятностью предсказывать результаты наших поступков и тем самым гарантирует определенную безопасность. Можно делать все, что хочется, концентрируясь на том, что нужнее всего, не опасаясь никаких сюрпризов, никаких препятствий, которых нельзя было бы предположить и, следовательно, учесть. Иными словами, все вещи пребывают в порядке, если нет необходимости беспокоиться о порядке вещей; вещи упорядочены, если вы не думаете либо не ощущаете потребности думать о порядке как о проблеме, не говоря уже — как о задаче. И как только вы задумываетесь о порядке, это наверняка свидетельствует о том, что где-то он нарушается, что вещи выходят из под контроля, и необходимо что-то сделать, чтобы вернуть их в привычное положение.
Задумавшись о порядке, вы обнаружите, что вам не хватает ясно го и внятного распределения вероятностей. Порядок имел бы место, если бы возможным было не любое событие; по крайней мере, если бы каждое событие было не в равной степени вероятным; если бы одни события фактически обязаны были произойти, другие были бы весьма вероятны, третьи — крайне маловероятны, а об остальных даже не возникало бы вопроса. В том случае, когда шансы любого события представляются равновероятными, следует говорить о хаосе. Если порядок столь привлекателен в силу того, что он дает возможность предсказывать и тем самым контролировать результаты своих поступков, то хаос предстает перед нами явлением одиозным, отталкивающим и ужасающим, поскольку он разрывает связи между тем, что вы предпринимаете, и тем, что с вами происходит, между «действием» и «страданием».
Чем более различаются шансы возможных реакций на ваши дей ствия, чем менее случайны последствия этих действий, тем больший, если так можно сказать, существует в мире порядок. Любая попытка «привести вещи в порядок» сводится к оперированию вероятностями
' Цит. по: Бауман 3. Как мы живем // Бауман 3. Индивидуализированное обще ство. Часть первая. Гл. 2. / Пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева. М., 2002. С. 39—51. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
602
тех или иных событий. Именно это и делает или, по крайней мере, должна делать любая культура...
Постижение вероятностей и тем самым волшебное превра щение хаоса в порядок есть чудо, которое повседневно вершится культурой. Говоря точнее, именно постоянное воспроизведение та кого чуда мы и называем культурой. Мы рассуждаем о «культурном кризисе», если повседневный порядок игнорируется и нарушается слишком часто, чтобы считаться надежным, не говоря уж о том, чтобы восприниматься как должное.
<...> Культура есть деятельность по установлению различий: классификации, сегрегации, проведению границ и тем самым раз делению людей на категории, объединенные внутренним сходством и разделенные внешними различиями; по определению диапазонов поведения, предписываемых людям, относящимся к различным категориям. Согласно знаменитому выражению Фредерика Барта, определение культурой различий, причем достаточно значительных, чтобы было оправданным разделение на категории, есть продукт проведения границ, а не его причина или мотив.
Отсутствие ясности относительно границ поведения, представля ющегося легитимным, составляет, как я полагаю, суть той «опасно сти», которую Мэри Дуглас видит в смешении категорий; опасности, которую человек во все времена и в любом месте склонен ассоции ровать с объектами и людьми, находящимися «по разные стороны баррикады», или обнаруживающими черты, которые не должны были бы появляться одновременно, если бы классификации сохраняли свою предсказующую и тем самым обнадеживающую ценность. До садное обыкновение таких черт не вписываться в привычные рамки, а занимать некое промежуточное положение свидетельствует об услов ности, а значит, и хрупкости там, где предположительно должны были бы царить «объективная реальность» и устойчивость. Сам облик того, что Мэри Дуглас вслед за Жан-Полем Сартром назвала скользкими созданиями, упрямыми «посредниками», играющими злые шутки с упорядоченностью мира и размывающими четкость разграничения его частей, позволяет судить о том хаосе, на котором покоится всякий порядок, готовый в любой момент вновь погрузиться в его пучины. Осязаемость хаоса подпитывает стремление к упорядочению и раз жигает страсти, бушующие в связи с наведением, подправлением и защитой порядка. Усилия культуры по дифференциации и сегрегации мало что добавляли бы к ощущению безопасности, определенному Людвигом Витгенштейном как «знание того, как действовать даль ше», если бы одновременно не преодолевалась «скользкость», то есть
603
не устранялись бы все взявшиеся неведомо откуда вещи, имеющие неопределенный статус и нечеткие названия; иными словами, если бы не устранялась двойственность.
Поскольку вряд ли какие бы то ни было попытки свести всю сложность мира к аккуратной и исчерпывающей классификации могут быть успешными, двойственность едва ли будет побеждена и перестанет угрожать алчущим безопасности. Скорее, карты по казывают обратное: чем сильнее желание порядка и лихорадочней попытки его установить, тем больше возникает двусмысленностей, тем глубже вызываемое ими беспокойство. И мало шансов, что уста новление порядка будет когда-нибудь завершено, ибо оно является занятием самоподдерживающимся и самовозрастающим, оборачи вающимся саморазрушительной деятельностью.
<...> Стратегия борьбы за власть состоит в том, чтобы сделать одну из сторон неизвестной переменной в расчетах других сторон и в то же время предотвратить любую их возможность выступить в аналогичной роли. Проще говоря, это означает, что господство до стигается устранением правил, ограничивающих собственную сво боду выбора, и установлением максимально возможного количества правил, предписывающих нормы поведения всем другим. Чем шире поле для моего маневра, тем больше моя власть. Чем меньше моя свобода выбора, тем слабее мои шансы в борьбе за власть.
«Порядок» возникает из этого анализа как полемическая и по сути своей спорная концепция. В рамках одного и того же со циального контекста видение порядка резко различается. То, что выглядит порядком для властей предержащих, стоящих у власти, представляется жутким хаосом тем, кем они управляют. В борьбе за власть именно противоположную сторону хочется видеть более «упорядоченной» и предсказуемой; именно предпринимаемые ею шаги хотелось бы видеть рутинными, лишить их всех элементов слу чайности и неожиданности, оставляя за собой право игнорировать какие бы то ни было установления и действовать по собственному разумению. В обстановке борьбы за власть процесс установления порядка не может не быть чреват конфликтами.
<...> Позвольте напомнить, что концепция «глобализации» была создана для того, чтобы заменить прежнюю концепцию «уни версализации», когда стало ясно, что установление глобальных связей и сетей не имеет ничего общего с преднамеренностью и контролируемостью, подразумевавшимися ею. Понятие глобали зации описывает процессы, представляющиеся самопроизволь ными, стихийными и беспорядочными, процессы, происходящие
604
помимо людей, сидящих за пультами управления, занимающихся планированием и тем более принимающих на себя ответственность за конечные результаты. Без большого преувеличения можно ска зать, что это понятие отражает беспорядочный характер процессов, происходящих на уровне, оторванном от той «в основном скоорди нированной» территории, которая управляется законной «высшей властью», то есть от суверенных государств...
«Новый мировой беспорядок», прозванный глобализацией, имеет, однако, один подлинно революционный эффект: обесце нение порядка как такового... В глобализирующемся мире порядок становится индикатором беспомощности и подчиненности. Новая структура глобальной власти действует, противопоставляя мобиль ность и неподвижность, случайность и рутину, исключительность или массовый характер принуждения. Кажется, что большая истори ческая эпоха, начавшаяся с триумфа оседлых племен над кочевыми, теперь подходит к концу... Глобализация может быть определена различными способами, но «реванш кочевников» — один из самых удачных, если не лучший...
Благодаря появившимся в распоряжении элит новым приемам разъединения, отрицания обязательств, уклонения от ответственно сти население, обезоруженное и лишенное сил для противостояния, можно удерживать в повиновении всего лишь в силу крайней его уяз вимости и ненадежности положения; теперь для этого не требуется даже регулировать поведение людей нормативным образом...
Автономия локального сообщества в ее каноническом описании Фердинандом Теннисом основывалась на значительной плотности связей, обеспечивающей высокую интенсивность повседневного общения. Если информация не может перемещаться без своих носителей, имеющих весьма небольшую скорость транспорти ровки, близкое имеет преимущества перед отдаленным, а товары и новости, происходящие из окрестных местностей, преобладают над прибывающими издалека. Границы локального сообщества обусловливались возможностями и скоростью передвижения, что, в свою очередь, определялось имеющимися средствами транспорта и связи. Короче говоря, пространство было значимым. Но сегодня его значение утрачивается...
Деградация [значения] местности отражается на «абориге нах» — людях, которые не свободны в передвижениях и «перемене мест» за неимением необходимых средств, — это обстоятельство подчеркивает весь масштаб различий между желанными туристами, жаждущими удовольствий, или путешествующими бизнесменами,
605
ищущими новых возможностей для бизнеса, и презренными «эко номическими мигрантами», мечущимися в поисках места, где они могли бы выжить. Степень отсутствия мобильности является в наши дни главным мерилом социального бесправия и несвободы; этот факт находит символическое отражение в растущей популярности тюрем ного заключения как способа борьбы со всем нежелательным...
Когда власть непрерывно перемещается, и перемещается гло бально, политические институты испытывают те же лишения, с которыми сталкиваются все, кто привязан к определенному месту обитания. Ощущение «территории», ныне беспомощное и никаким усилием воображения не представляющееся самодостаточным, утра тило значительную долю своей ценности, свою привлекательность и притягательную силу для тех, кто может свободно передвигаться, оно становится ускользающей целью, скорее даже мечтой, чем ре альностью, для всех, кто, сам не обладая подвижностью, желал бы замедлить либо остановить передвижения невероятно мобильных хозяев исчезающего порядка. Для тех, кто обладает мобильностью, задачи территориального и административного управления кажутся все более грязной работой, которой следует избегать любой ценой и передавать тем, кто стоит пониже на ступенях иерархической лестницы, кто столь слаб и уязвим, что не откажется от тяжелой ра боты, даже если знает, что его усилия, несомненно, будут пустыми и бесполезными. А поскольку всякая привязанность к месту и любые заботы о его обитателях рассматриваются скорее как обязательства, чем как активы, немногие транснациональные компании сегодня соглашаются инвестировать в локальные [проекты], если только они не получают взяток как своего рода компенсации и не обладают страховкой от риска в виде гарантий со стороны выборной власти.
Время и пространство по-разному распределены между стоя щими на разных ступенях глобальной властной пирамиды. Те, кто может себе это позволить, живут исключительно во времени. Те, кто не может, обитают в пространстве. Для первых пространство не имеет значения. При этом вторые изо всех сил борются за то, чтобы сделать его значимым.
РАЗДЕЛ 6. СОЦИЕТАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА
Заключительный раздел Хрестоматии содержит тексты, отра жающие социетальные трансформации российского общества: его традиционализацию и либерализацию. Их характеристика дана в базовом пособии учебного комплекса (часть IV, разделы 6 и 7). Тек сты Хрестоматии позволяют более конкретно представить данные процессы.
Первый подраздел посвящен российской традиционализации. Основное его содержание составляют извлечения из курсов лекций русских историков XIX в. — СМ. Соловьева и В.О. Ключевского. В них отражены общие и конкретные черты социетальной эволюции России: от Древней Руси до конца XIX в. Нетрудно заметить опреде ленное различие позиций двух историков, отразивших особенности двух исторических эпох: дореформенной, сохранявшей традици онализм, и послереформенной, положившей начало российской либерализации. Читатель сопоставит позиции и самостоятельно размыслит о характере и тенденциях российских трансформаций. Этому помогут и фрагменты из известной статьи Н.А. Добролюбова и менее известного исследования Н.В. Калачова.
Последующие три подраздела посвящены современной транс формации российского общества. Они включают тексты ряда из вестных российских социологов, которые характеризуют различные аспекты современной российской трансформации. Чтобы читатель мог получить более четкое представление об этих аспектах, тексты сгруппированы в следующие подразделы: человек в трансформирую щемся обществе; векторы и механизм социетальной трансформации; роль социологического знания в российской трансформации.
Данные тексты демонстрируют многообразие теоретико-ме тодологических позиций их авторов, характерное для современ ной российской социологии. Надо учитывать, что эти позиции выражают не только особенности научных подходов авторов, но и различия конкретных этапов эволюции духовной атмосферы российского общества, в которой создавались те или иные тек сты. Одно дело — атмосфера накануне распада СССР, другое — в условиях нараставшего кризиса российского общества первой по ловины 90-х гг., и существенно иное — в контексте стабилизации, определившейся в начале XXI в.
Н.Л.
607
6.1. Российская традиционализация
В.О. Ключевский
Василий Осипович Ключевский (1841-1911) — крупнейший отече ственный историк второй половины XIX — начала XX в., профессор Московского университета (1882), председатель Общества истории и древностей российских при университете (1893), академик Россий ской Академии наук (1900). Он родился в Пензе и рос в обедневшей семье рано умершего сельского священника. Не закончив духовную семинарию, в 1861 г. уехал в Москву и был зачислен на историко-филологический факультет Московского университета. Молодой историк подготовил диссертацию «Жития святых, как исторический источник» (1870), в которой показал роль монастырей в колониза ции Северо-Восточной Руси. Был репетитором, затем читал курс по всеобщей истории нового времени в Александровском военном училище (1867-1883); приват-доцент (1871-1906) кафедры русской гражданской истории в Московской духовной академии (г. Сергиев Посад); читал лекции на Высших женских курсах (1872—1887).
В 1879 г. В.О. Ключевский был избран доцентом Московского университета. Подготовил вторую, докторскую диссертацию «Бо ярская дума Древней Руси», которую с блеском защитил (1982). В середине 80-х гг. опубликовал несколько монографий, в том числе «Происхождение крепостного права в России» (1885). Основным делом жизни В.О. Ключевского стал «Курс русской истории». Он на чал его читать, сменив скончавшегося профессора СМ. Соловьева, с конца 1879 г. и продолжал почти до самой смерти. Курс пользо вался огромной популярностью, и В.О. Ключевский приступил к последовательному его изданию в пяти частях: первые четыре части были изданы в 1904-1910 гг., а пятая, не законченная часть увидела свет после его смерти.
Содержание «Курса русской истории» несет на себе отпечаток новой, пореформенной эпохи истории России. Последовательный критик крепостного права, именно в этом институте В.О. Ключев ский усматривает один из главных факторов исторического отста вания России от Западной Европы. Его новый подход к изучению истории характеризуется в определенной мере социологическим ее видением. Показательно, что он использует новый термин «исто рическая социология».
Ниже приведены фрагменты из первой части «Курса», которая при жизни автора выдержала четыре издания, с дополнениями
(1904, 1906, 1908, 1911). Они дают представление о концепции «исторической социологии» русского историка. Их можно рассма тривать как историко-социологическую пропедевтику к данному разделу Хрестоматии.
Н.Л.
[ИСТОРИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ]*
Научная задача изучения местной истории. Исторический процесс. История культуры или цивилизации. Историческая социология. Две точки зрения в историческом изучении — культурно-историческая и социологическая. Методологическое удобство и дидактическая целесо образность второй из них в изучении местной истории. Схема социаль но-исторического процесса. Значение местных и временных сочетаний общественных элементов в историческом изучении. Методологические удобства изучения русской истории с этой точки зрения.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС. На научном языке слово исто рия употребляется в двояком смысле: 1) как движение во времени, процесс, и 2) как познание процесса. Поэтому все, что совершается во времени, имеет свою историю. Содержанием истории как отдель ной науки, специальной отрасли научного знания служит истори ческий процесс, т.е. ход, условия и успехи человеческого общежития или жизнь человечества в ее развитии и результатах...
ДВА ПРЕДМЕТА ИСТОРИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ ... На копление опытов, знаний, потребностей, привычек, житейских удобств, улучшающих, с одной стороны, частную личную жизнь отдельного человека, а с другой — устанавливающих и совершен ствующих общественные отношения между людьми, — словом, выработка человека и человеческого общежития — таков один предмет исторического изучения. Степень этой выработки, до стигнутую тем или другим народом, обыкновенно называют его культурой, или цивилизацией; признаки, по которым историческое изучение определяет эту степень, составляют содержание особой отрасли исторического ведения, истории культуры, или цивили зации. Другой предмет исторического наблюдения — это природа и действие исторических сил, строящих человеческие общества,
* Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Часть I // Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. /Под ред. В.Л. Янина. М., 1987. Т.1. С. 33-40. Цитируемый текст иллюстрирует содержание шестого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
608
39-3033
609
свойства тех многообразных нитей, материальных и духовных, с по мощью которых случайные и разнохарактерные людские единицы с мимолетным существованием складываются в стройные и плотные общества, живущие целые века. Историческое изучение строения общества, организации людских союзов, развития и отправлений их отдельных органов — словом, изучение свойств и действия сил, созидающих и направляющих людское общежитие, составляет задачу особой отрасли исторического знания, науки об обществе, которую также можно выделить из общего исторического изучения под названием исторической социологии. Существенное отличие ее от истории цивилизации в том, что содержание последней состав ляют результаты исторического процесса, а в первой наблюдению подлежат силы и средства ее достижения, так сказать, его кинетика. По различию предметов неодинаковы и приемы изучения...
ИДЕАЛЬНАЯ ЦЕЛЬ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ. <...> Значит, тайна исторического процесса, собственно, не в стра нах и народах, по крайней мере не исключительно в них самих, в их внутренних, постоянных, данных раз навсегда особенностях, а в тех многообразных и изменчивых счастливых или неудачных со четаниях внешних и внутренних условий развития, какие складыва ются в известных странах для того или другого народа на более или менее продолжительное время. Эти сочетания — основной предмет исторической социологии... Изучая местную историю, мы познаем состав людского общежития и природу составных его элементов. Из науки о том, как строилось человеческое общежитие, может со временем — и это будет торжеством исторической науки — вырабо таться и общая социологическая часть ее — наука об общих законах строения человеческих обществ, приложимых независимо от пре ходящих местных условий...
ЕГО ЭЛЕМЕНТЫ. Итак, человеческая личность, людское обще ство и природа страны — вот те три основные исторические силы, которые строят людское общежитие. Каждая из этих сил вносит в состав общежития свой запас элементов или связей, в которых проявляется ее деятельность и которыми завязываются и держатся людские союзы.
СМ. Соловьев
Сергей Михайлович Соловьев (1820-1879) — один из крупнейших русских историков XIX в., блестящий педагог. Окончил историче ский факультет Московского университета (1842), два года слушал
лекции известных ученых в ряде университетов Европы. Защитил в Москве магистерскую диссертацию об отношениях Новгорода к великим князьям (1845) и докторскую диссертацию об истории отношений между русскими князьями Рюрикова дома (1847). С 1850 г. — ординарный профессор Московского университета, декан историко-филологического факультета (1864—1870), ректор университета (1871—1877). Среди его учеников были К. Н. Бестужев-Рюмин, В.О. Ключевский и др. В знак протеста против реакционной политики министерства просвещения подал в отставку с должностей ректора и ординарного профессора (1877), вскоре заболел и скон чался, не дожив до 60 лет.
С 1848 г. до конца своей жизни СМ. Соловьев напряженно и систематично творил научный подвиг — создавал «Историю России с древнейших времен»: 29 ее томов ежегодно выходили с 1851 по 1879 г. (последний том вышел посмертно). Только до начала XVII в. он мог опереться на труд Н.М. Карамзина, а последующую историю России СМ. Соловьев воссоздавал на основе собственных разыс каний архивных документов. Он решительно отверг построения М.П. Погодина о делении российской истории на норманнский, монгольский и удельный периоды. Ход русской истории он усма тривал в движении от родовых начал к государственным.
Эта мысль является основной в приведенном ниже Предисловии (1851), которым он открывал свою «Историю России». Далее чита тель найдет еще несколько фрагментов из этого труда, воссоздающих важные черты начальной эпохи российской истории: роль княжеской дружины в образовании русского общества; социальные функции раннерусского города; «Русская правда» как первый свод правовых норм жизни русских людей при их высвобождении от традиций родовых междоусобиц.
Н.Л.
ПРЕДИСЛОВИЕ. [ХОД РУССКОЙ ИСТОРИИ]*
Русскому историку, представляющему свой труд во второй половине XIX в., не нужно говорить читателям о значении, пользе истории отечественной; его обязанность — предуведомить их только об основной мысли труда.
* Цит. по: Соловьев СМ. История России с древнейших времен: В 18 т. / Отв. ред. И.Д. Ковальченко, С.С.Дмитриев. М., 1988. Т. 1. Кн. I. С. 51-55. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 19 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
610
611
Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять на чал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию, — вот обязанность историка в настоящее время, как понимает ее автор предлагаемого труда.
Русская история открывается тем явлением, что несколько племен, не видя возможности выхода из родового, особного быта, призывают князя из чужого рода, призывают единую общую власть, которая соединяет роды в одно целое, дает им наряд, сосредоточи вает силы северных племен, пользуется этими силами для сосредо точения остальных племен нынешней Средней и Южной России. Здесь главный вопрос для историка состоит в том, как определились отношения между призванным правительственным началом и призвавшими племенами, равно и теми, которые были подчинены впоследствии; как изменился быт этих племен вследствие влияния правительственного начала — непосредственно и посредством дру гого начала — дружины и как в свою очередь быт племен действовал на определение отношений между правительственным началом и остальным народонаселением при установлении внутреннего по рядка, или наряда. Замечаем именно могущественное влияние этого быта, замечаем другие влияния, влияние греко-римское, которое проникает вследствие принятия христианства от Византии и об наруживается преимущественно в области права. Но кроме греков новорожденная Русь находится в тесной связи, в беспрестанных сношениях с другим европейским народом — с норманнами: от них пришли первые князья, норманны составляли главным образом первоначальную дружину, беспрестанно являлись при дворе наших князей, как наемники участвовали почти во всех походах — каково же было их влияние? Оказывается, что оно было незначительно. Норманны не были господствующим племенем, они только слу жили князьям туземных племен; многие служили только временно; те же, которые оставались в Руси навсегда, по своей численной незначительности быстро сливались с туземцами, тем более что в своем народном быте не находили препятствий к этому слиянию. Таким образом, при начале русского общества не может быть речи о господстве норманнов, о норманнском периоде.
Выше замечено, что быт племен, быт родовой могущественно действовал при определении отношений между правительствен-
ным началом и остальным народонаселением. Этот быт должен ствовал потерпеть изменения вследствие влияния новых начал, но оставался еще столь могущественным, что в свою очередь действовал на изменявшие его начала; и когда семья княжеская, семья Рюриковичей, стала многочисленна, то между членами ее начинают господствовать родовые отношения, тем более что род Рюрика, как род владетельный, не подчинялся влиянию никакого другого начала. Князья считают всю Русскую землю в общем, не раздельном владении целого рода своего, причем старший в роде, великий князь, сидит на старшем столе, другие родичи, смотря по степени своего старшинства, занимают другие столы, другие волости, более или менее значительные; связь между старшими и младшими членами рода чисто родовая, а не государственная; един ство рода сохраняется тем, что когда умрет старший, или великий, князь, то достоинство его вместе с главным столом переходит не к старшему сыну его, но к старшему в целом роде княжеском; этот старший перемещается на главный стол, причем перемещаются и остальные родичи на те столы, которые теперь соответствуют их степени старшинства. Такие отношения в роде правителей, такой порядок преемства, такие переходы князей могущественно дей ствуют на весь общественный быт древней Руси, на определение отношений правительственного начала к дружине и к остальному народонаселению, одним словом, находятся на первом плане, характеризуют время.
Начало перемены в означенном порядке вещей мы замечаем во второй половине XII в., когда Северная Русь выступает на сцену; за мечаем здесь, на севере, новые начала, новые отношения, имеющие произвести новый порядок вещей, замечаем перемену в отноше ниях старшего князя к младшим, ослабление родовой связи между княжескими линиями, из которых каждая стремится увеличить свои силы на счет других линий и подчинить себе последние уже в государственном смысле. Таким образом, чрез ослабление родовой связи между княжескими линиями, чрез их отчуждение друг от друга и чрез видимое нарушение единства Русской земли приготовляется путь к ее собиранию, сосредоточению, сплочению частей около одного центра, под властью одного государя.
Первым следствием ослабления родовой связи между кня жескими линиями, отчуждения их друг от друга было временное отделение Южной Руси от Северной, последовавшее по смерти Всеволода III. Не имея таких прочных основ государственного быта, какими обладала Северная Русь, Южная Русь после татарского на-
ен
613
шествия подпала под власть князей литовских. Это обстоятельство не было гибельно для народности юго-западных русских областей, потому что литовские завоеватели приняли русскую веру, русский язык, все оставалось по-старому; но гибельно было для русской жизни на юго-западе соединение всех литовско-русских владений с Польшею вследствие восшествия на польский престол литовского князя Ягайла: с этих пор Юго-Западная Русь должна была вступить в бесплодную для своего народного развития борьбу с Польшею для сохранения своей народности, основою которой была вера; успех этой борьбы, возможность для Юго-Западной Руси сохранить свою народность условливались ходом дел в Северной Руси, ее самосто ятельностью и могуществом.
Здесь новый порядок вещей утверждался неослабно. Вскоре по смерти Всеволода III, по отделении Южной Руси от Северной, явились и в последней татары, опустошили значительную ее часть, наложили дань на жителей, заставили князей брать от ханов ярлыки на княжение. Так как для нас предметом первой важности были смена старого порядка вещей новым, переход родовых княжеских отношений в государственные, отчего зависели единство, могуще ство Руси и перемена внутреннего порядка, и так как начала нового порядка вещей на севере мы замечаем прежде татар, то монгольские отношения должны быть важны для нас в той мере, в какой содей ствовали утверждению этого нового порядка вещей. Мы замечаем, что влияние татар не было здесь главным и решительным. Татары остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя все как было, следовательно, оставляя на полной свободе действовать те новые отношения, какие начались на севере прежде них. Ярлык ханский не утверждал князя неприкосновенным на столе, он только обе спечивал волость его от татарского нашествия; в своих борьбах князья не обращали внимания на ярлыки; они знали, что всякий из них, кто свезет больше денег в Орду, получит ярлык преимуще ственно перед другим и войско на помощь. Независимо от татар обнаруживаются на севере явления, знаменующие новый поря док, — именно ослабление родовой связи, восстания сильнейших князей на слабейших мимо родовых прав, старание приобрести средства к усилению своего княжества на счет других. Татары в этой борьбе являются для князей только орудиями; следовательно, историк не имеет права с половины XIII в. прерывать естественную нить событий — именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государственные — и вставлять татарский период,
выдвигать на первый план татар, татарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные явления, главные причины этих явлений.
Борьба отдельных княжеств оканчивается на севере тем, что княжество Московское вследствие разных обстоятельств пересили вает все остальные, московские князья начинают собирать Русскую землю: постепенно подчиняют и потом присоединяют они к своему владению остальные княжества, постепенно в собственном роде их родовые отношения уступают место государственным, удельные князья теряют права свои одно за другим, пока наконец в завеща нии Иоанна IVудельный князь становится совершенно подданным великого князя, старшего брата, который носит уже титул царя. Это главное, основное явление — переход родовых отношений между князьями в государственные — условливает ряд других явлений, сильно отзывается в отношениях правительственного начала к дру жине и остальному народонаселению; единство, соединение частей условливает силу, которою новое государство пользуется для того, чтобы победить татар и начать наступательное движение на Азию; с другой стороны, усиление Северной Руси вследствие нового порядка вещей условливает успешную борьбу ее с королевством Польским, постоянною целью которой становится соединение обеих половин Руси под одною державою; наконец, соединение частей, единовла стие, окончание внутренней борьбы дает Московскому государству возможность войти в сношения с европейскими государствами, приготовлять себе место среди них.
В таком положении находилась Русь в конце XVI века, когда пресеклась Рюрикова династия. Начало XVII века ознаменовано страшными смутами, грозившими юному государству разрушени ем. Крамолами людей, питавших старинные притязания, нарушена была духовная и материальная связь областей с правительственным средоточием: части разрознились в противоположных стремлениях, Земля замутилась; своекорыстным стремлениям людей, хотевших воспользоваться таким положением дел для своих выгод, хотевших жить на счет государства, открылось свободное поприще. Несмотря, однако, на страшные удары, на множество врагов внутренних и внешних, государство спаслось; связь религиозная и связь граждан ская были в нем так сильны, что, несмотря на отсутствие видимого сосредоточивающего начала, части соединились, государство было очищено от врагов внутренних и внешних, избран государь всею Землею. Так юное государство со славою выдержало тяжкое испы тание, при котором ясно выказалась его крепость.
614
615
С новою династией начинается приготовление к тому порядку вещей, который знаменует государственную жизнь России среди европейских держав. При первых трех государях новой династии мы видим уже начало важнейших преобразований: является постоянное войско, обученное иностранному строю, приготовляется, следова тельно, важнейшая перемена в судьбе древнего служивого сословия, так сильно отозвавшаяся в общественном строе; видим начатки кора блестроения; видим стремление установить нашу торговлю на новых началах; иностранцам даются привилегии для учреждения фабрик, заводов; внешние сношения начинают принимать другой характер; громко высказывается необходимость просвещения, заводятся учи лища; при дворе и в домах частных людей являются новые обычаи; определяются отношения церкви к государству. Преобразователь воспитывается уже в понятиях преобразования, вместе с обществом приготовляется он идти только далее по начертанному пути, докон чить начатое, решить нерешенное. Так тесно связан в нашей истории XVII в. с первою половиною XVIII, разделять их нельзя. Во второй по ловине XVIII в. замечаем новое направление: заимствование плодов европейской цивилизации с исключительной целью материального благосостояния оказывается недостаточным, является потребность в духовном, нравственном просвещении, потребность вложить душу в приготовленное прежде тело, как выражались лучшие люди эпохи. Наконец, в наше время просвещение принесло свой необходимый плод — познание вообще привело к самопознанию.
Таков ход русской истории, такова связь главных явлений, в ней замечаемых.
ВНУТРЕННЕЕ СОСТОЯНИЕ РУССКОГО ОБЩЕСТВА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ*
Значение князя. —Дружина, ее отношение к князю и к зем ле. — Бояре, мужи, гриди, огнищане, тиуны, отроки. — Городские и сельские полки. — Тысяцкий. — Способы ведения войны. — Городское и сельское народонаселение. — Рабы. — Русская правда. — Нравы эпохи. — Обычаи. — Занятия жителей. — Состояние религии. — Мо нашество. — Управление и материальные средства церкви. — Грамот ность. — Песни. — Определение степени норманнского влияния.
" Цит. по: Соловьев СМ. История России с древнейших времен. Том 1. Кн. 1. Подзаголовки взяты из плана, приведенного в начале данной главы. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 19 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
Дружина, ее отношение к князю и к земле
Мы коснулись непосредственного влияния княжеской власти на образование юного общества, но это влияние сильно обнаружилось еще посредством дружины, явившейся вместе с князьями. С самого начала мы видим около князя людей, которые сопровождают его на войну, во время мира составляют его совет, исполняют его прика зания, в виде посадников заступают его место в областях. Эти при ближенные к князю люди, эта дружина княжеская могущественно действуют на образование нового общества тем, что вносят в среду его новое начало, сословное, в противоположность прежнему, ро довому. Является общество, члены которого связаны между собою не родовою связью, но товариществом; дружина, пришедшая с первыми князьями, состоит преимущественно из варягов, но в нее открыт свободный доступ храбрым людям их всех стран и народов, преимущественно, разумеется, по самой близости, туземцам; с по явлением дружины среди славянских племен для их членов открылся свободный и почетный выход из родового быта в быт, основанный на других, новых началах; они получили возможность, простор раз вивать свои силы, обнаруживать свои личные достоинства, получили возможность личною доблестью приобретать значение, тогда как в роде значение давалось известною степенью на родовой лестнице. В дружине члены родов получали возможность ценить себя и других по степени личной доблести, по степени той пользы, которую они доставляли князю и народу; с появлением дружины должно было явиться понятие о лучших, храбрейших людях, которые выделились из толпы людей темных, неизвестных, черных; явилось новое жиз ненное начало, средство к возбуждению сил в народе и к выходу их; темный, безразличный мир был встревожен, начали обозначаться формы, отдельные образы, разграничительные линии.
Обозначив влияние дружины вообще, мы должны обратиться к вопросу: в каком отношении находилась она к князю и к земле? Для легчайшего решения этого вопроса сравним отношения дружины к князю и земле на западе и те же самые отношения у нас на Руси. На западе около доблестного вождя собиралась толпа отважных лю дей с целью завоевания какой-нибудь страны, приобретения земель во владение. Здесь вождь зависел больше от дружины, чем дружина от него; дружина нисколько не находилась к нему в служебных от ношениях, вождь был только первый между равными. «Мы изби раем тебя в вожди, — говорила ему дружина, — и куда поведет тебя твоя судьба, туда пойдем и мы за тобою; но что будет приобретено
616
617
общими нашими силами, то должно быть разделено между всеми нами, смотря по достоинству каждого», и проч. И действительно, когда дружина овладевала какою-нибудь страною, то каждый член варварского ополчения приобретал участок земли и нужное коли чество рабов для его обработания. Но подобные отношения могли ли иметь место у нас на Руси с призванием князей? Мы видели, что князь был призван северными племенами как нарядник земли; в значении князя известной страны он расширяет свои владения; с ним приходит дружина, которая постоянно наполняется новыми членами, пришельцами и туземцами; но ясно, что эти дружинники не могут иметь значения дружинников западных: они не могли явить ся для того, чтобы делить землю, ими не завоеванную, они могли явиться только для того, чтобы служить князю известных племен, известной страны; те из них, которые приходили за тем, чтобы по лучать города и села, как, например, Аскольд и Дир, обманывались в своей надежде и отправлялись искать лучшего в другом месте. Рюрик раздает города мужам своим; Олег сажает мужей своих в занятых им городах — Смоленске и Любиче, они здесь начальники отрядов, они заступают место князя, но при этом должно строго отличать характер правительственный от характера владельческого; мы и после будем постоянно видеть везде княжих посадников, наместников, но везде только с характером правительственным...
Хороший князь не жалел ничего для дружины: он знал, что с многочисленными и храбрыми сподвижниками мог всегда при обрести богатую добычу; так говорил Владимир и давал частые, обильные пиры дружине; так о сыне его Мстиславе говорится, что он очень любил дружину, имения не щадил, в питье и пище ей не отказывал... При такой жизни вместе, в братском кругу, когда князь не жалел ничего для дружины, ясно, что он не скрывал от нее своих дум, что члены дружины были главными его советниками во всех делах; так, о Владимире говорится: «Владимир любил дружину и думал с нею о строе земском, о ратях, об уставе земском». Святос лав не хочет принимать христианства, потому что дружина станет смеяться. Бояре вместе с городскими старцами решают, что должно принести человеческую жертву; Владимир созывает бояр и старцев советоваться о перемене веры...
Городское и сельское народонаселение
Обратимся к остальному народонаселению, городскому и сель скому. Мы видели, что прежние города славянских племен были не что иное, как огороженные села, жители которых занимались
земледелием. Это занятие всего более способствует сохранению родового быта: по смерти общего родоначальника сыновьям его и внукам выгодно поддерживать родовую связь, чтоб соединенными силами обрабатывать землю. Как скоро среди народонаселения являются другие промыслы, мена, торговля, как скоро для членов рода является возможность избирать то или другое занятие по сво им склонностям, является возможность посредством собственной, самостоятельной деятельности приобрести больше других членов рода, — то вместе с тем необходимо должно являться стремление выделиться из рода для самостоятельной деятельности; следова тельно, если в конце описываемого периода мы видим различные занятия, торговлю в городах, то необходимо должны предположить ослабление родового быта. Различие занятий и мена условливались уже тем, что среди городов явился новый элемент народонаселе ния — воинские отряды, дружины князей; в некоторых городах поселились князья, в других — мужи княжие с воинскими отрядами; этот приплыв населения со средствами к жизни, но не промышлен ного самого по себе, необходимо должен был породить торговлю и промышленность. Но заметим, что мы говорим все это о городах, и именно о таких, где наиболее развивалась промышленность и торговля; в селах же и городах, сохранявших по-прежнему характер огороженных сел, без всякого сомнения, формы прежнего быта удерживались еще очень и очень долго...
Русская Правда
В противоположность князю все остальное народонаселение носило название смердов. В Русской Правде все княжеское — кня жие люди, княжая собственность — постоянно противополагается смердьему. Но как в названии мужа и дружины, так и в названии смерда мы не можем с самого начала искать точности, определен ности; смерд означал простого человека, и, следовательно, это название могло употребляться относительно ко всякому высшему разряду; так, смерд противополагается мужу княжому; так, сельское народонаселение под именем смердов противополагается городско му. В противоположность мужу княжому простой человек назывался также людином. Вообще сельское народонаселение в описываемое время считалось ниже городского... Подле свободных людей, горо жан и сельчан, находим ряд людей зависимых. Первой степенью зависимости было закупничество, или наймитство. Закупнем, или наймитом, назывался работник, нанимавшийся на известный срок и за известную плату, которую, как видно, он получал вперед, в виде
618
619
займа. Если наймит бежал от господина до срока, то становился за это ему полным (обельным) холопом, обелью... Полное, или обель ное, холопство проистекало, кроме того, следующими способами: рождением от холопа; если кто купит холопа за какую бы то ни было цену, хотя бы даже за полгривну, поставит свидетелей при купле и отдаст деньги перед самим холопом; если кто женится на рабе без ряду, без условий с господином ее, то поступает к последнему в полные холопы, если же женится с условиями, то они имеют силу; если кто пойдет к кому в тиуны или в ключники также без ряду; наконец, невозможность заплатить долг вела должника также в рабство к заимодавцу... За вред, причиненный холопом, отвечал господин; если холоп осмеливался бить свободного человека, то, по уставу Ярославову, лишался жизни... Кроме означенных состояний встречаем еще особый разряд людей под именем изгоев. Из одного позднейшего свидетельства узнаем, какие люди принадлежали к этому разряду: сын священника, не умеющий грамоте, холоп, выкупившийся из холопства, наконец, задолжавший купец. Из этого мы видим, что изгоем вообще был человек, почему-либо не могущий оставаться в прежнем состоянии и не примкнувший еще ни к какому новому.
Князья были призваны для правды вследствие того, что особные роды не могли беспристрастно разбирать дела при враждебных стол кновениях своих членов; не было у них правды, говорит летописец. Как разбирались роды, нам неизвестно, но, без всякого сомнения, между ними бывали случаи мирного разбирательства и соглашения, и эти случаи служили примером; но эти случаи, как видно, были довольно редки, большею же частью столкновения оканчивались враждебно — восстанием рода на род, что и повело к мысли о не обходимости третьего судьи. Если поэтому главное значение князя было значение судьи, разбирателя дел, исправителя кривд, то одною из главных забот его был устав земский, о котором он думал с дру жиною, старцами городскими, а после принятия христианства — с епископами; и вот Ярославу I приписывают подобный писаный устав под именем Русской Правды. Название Русской Правды получил этот устав, как видно, для отличия от уставов греческих, которые по принятии христианства имели такое сильное влияние на юридический быт Руси. Русская Правда первыми строками сво ими напоминает нам о древнем быте племен, как представляет его летописец; но в то же время указывает и на изменения, происшед шие в этом быту после призвания князей. При родовом, особном быте главная обязанность родичей состояла в защите друг друга, в
мести друг за друга; и если целый род, как бы он ни был обширен и разветвлен, составлял одно, один союз под властью одного ро доначальника, то все члены его, в каких бы то ни было степенях, имели одинаково эту обязанность. В Русской Правде установлено, что в случае убийства родственник убитого должен мстить убийце; но эта обязанность ограничена известными ближайшими степе нями родства — знак, что родовой быт начал уже ослабевать, что распространению родовых отношений уже положена преграда. По Ярославову уставу, в случае убийства брат должен был мстить за брата, отец за сына и, наоборот, дядя за племянника с братней и сестриной стороны. В случае, если не было местника [должного мстить] в означенных степенях родства, то убийца платил князю пеню, виру, смотря по значению убитого...1
В.О. Ключевский
Сведения о В.О. Ключевском даны перед его текстом в начале данного подраздела. Ниже приведены фрагменты из его «Курса русской истории», в котором славянофильским представлениям о сельской общине как изначальной форме жизни русских крестьян противопоставлено понимание этого социального института как сравнительно позднего, связанного с нараставшим закрепощением крестьян, и раскрывается механизм этого закрепощения. Эти тексты входят в состав томов «Курса», которые выходили после революции 1905 г. — в 1906-1909 гг. Они выражают обострявшийся протест либерального историка против усиления реакции в политической жизни России того времени.
Н.Л.
1 Вот текст статьи 1 «Русской правды»: «1. Убьет муж (ь) мужа, то мстить брату брата, или сынови отца, любо отцу сына, или братучаду, любо сестрину сынови; аще не будет кто мстя, то 40 гривен за голову; аще будет русин, любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник, еще изгои будеть, любо Словении, то 40 гривен положити за нь» (Источник: Правда Роськая. Краткая редакция. Текст по академическому списку // Хрестоматия по истории отечественного государства и права. X век — 1917 год / Сост. В.А. Томчинов. М., 2000. С. 7). Перевод терминов: братучадо — дети братьев, двоюродные братья; гридин — княжеский дружинник, младший дружинник; ябетник — княжеский приказчик, тиун, судебное должност ное лицо; мечник — княжеский дружинник, судебный служитель; изгой — человек, вышедший из общины и проч. — Прим. сост.
620
[О СЕЛЬСКОЙ ОБЩИНЕ]*
ВОПРОС О СЕЛЬСКОЙ ОБЩИНЕ. Слушая мои слова о сельских обществах XV—XVI вв., вы, наверное, думали, что я не все сказал, и готовы спросить меня: что такое были эти общества по характеру своего землевладения, похожи ли они на нынешние сельские общины с общим владением землей? Вопрос о происхож дении русской сельской общины некогда вызвал в нашей литературе оживленный спор, и на этот предмет установились два взгляда, которые держатся доселе. Одни вслед за Чичериным, поднявшим этот вопрос в пятидесятых годах XIX в., думают, что наша велико русская сельская община — учреждение довольно позднего времени и получила свое окончательное образование только в последней четверти XVIII в. под действием поземельного укрепления крестьян и подушной подати. Другие последуют другому профессору нашего университета, Беляеву, который, возражая Чичерину, утверждал, что сельская община — исконное явление русской жизни, что на чала, на которых основаны общинные учреждения нашего времени, действовали уже с самых ранних пор исторической жизни Руси, задолго до прибытия Рюрика. Чтобы найтись среди этих взглядов, надобно отдать себе отчет в спорном предмете. В Древней Руси сельское общество называли миром и не знали слова община, как стали звать его в литературе прошлого столетия, разумея под этим словом сельское общество, как оно сложилось к эпохе крестьянской реформы, со всеми особенностями поземельного строя общины. Существенными особенностями, в которых выражалось ее основное начало, общинное владение землей, можно признать: 1) обязатель ную уравнительность наделов, 2) строго сословное значение общины и 3) круговую поруку. Земля распределялась соразмерно с рабочей и податной мочью крестьян: рядом с формальным, счетным наделом по ревизским душам существовал еще надел действительный по тяглам, т.е. земля делилась между дворами по наличным рабочим силам каждого двора, и делилась принудительно, навязывалась. Это потому, что размером надела определялась для каждого крестья нина соответственная тяжесть сословных обязанностей, падавших на крестьянство; как скоро это соответствие ходом нарождения и вымирания нарушалось, земля переделялась для восстановления
* Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. // Ключевский В.О. Соч. В 9 т. Под ред. В.Л. Янина. М, 1988. Т. 2. С. 280—282. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 19 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
равновесия. Таким образом, земля была не источником повин ностей, а вспомогательным средством для их исполнения. Ни этой принудительной уравнительности участков с их переделами, ни сословного характера поземельных крестьянских обязанностей не находим в сельских обществах XV—XVI вв. Крестьянин брал себе участок «по силе», т.е. по своему усмотрению, договариваясь о том во владельческом или дворцовом имении с самим владельцем или с его приказчиком без участия сельского общества. Податная тяжесть вольного съемщика определялась размером снятого участка; следо вательно, земля служила источником крестьянских обязанностей, а не вспомогательным только средством для их исполнения. Самые участки имели постоянный, неизменный состав. То были большей частью отдельные деревни в один-два двора с принадлежавшими каждой из них угодьями, пределы которых из века в век определя лись обычным выражением поземельных актов: «куда соха, коса и топор ходили». Сам крестьянин не был прикреплен ни к участку, ни к сельскому обществу, ни даже к состоянию, свободно менял свою пашню на другую, выходил из общества и даже из крестьянства. Из акта XV в. узнаем, что одна деревня в продолжение 35 лет пере менила шестерых владельцев из крестьян. Так в сельских обществах XV—XVI вв. не находим двух существенных признаков общинного владения землей. Может быть, зародыш такого владения надобно видеть в очень редком явлении, какое встречаем в описи земель Троицкого Сергиева монастыря 1592 г. по Дмитровскому уезду. Но какой это слабый зародыш! На этих землях, скудных почвой и пашней, крестьяне, пахавшие по 5 или даже только по 33/4 десятины худой земли на двор, сверх подворной пашни всем сельцом или всей деревней двумя — четырьмя дворами пахали еще «по мере все соп-ча» по 5 — 7'/2 десятин, а в одном сельце 16 дворов пахали сообща 22 десятины, по 1 3/8 на двор. Это как будто пробная общественная запашка. Самый порядок отбывания поземельных повинностей приучал крестьян видеть в земле связь, соединявшую их друг с дру гом: повинности развёрстывались повытно и отбывались сообща крестьянами, сидевшими на одной выти; разверстка производилась выборными села или волости. В том же направлении действовала и круговая порука. Она служила средством обеспечения податной исправности сельских обществ, но не была исключительно особен ностью сельского общинного быта: на ней, как увидим, строилось все местное земское управление в XVI в. Однако эта порука вела уже тогда если не к периодическим общим переделам, то к частичным разделам земли. В иных деревнях по описям встречаем пустые дво-
622
623
ры, и пашни «впусте» у них нет, это значит, что опустевший участок или делили между жилыми дворами, или отдавали одному двору вместе с лежавшим на пустоте тяглом. Всем этим я хочу сказать, что в сельских обществах XVI в. нельзя найти общинного владения землей с обязательным порядком ее распределения, а им было предоставлено лишь распоряжение крестьянской землей, насколь ко то требовалось для облегчения им исправного платежа податей. Но это распоряжение воспитывало понятия и привычки, которые потом при других условиях легли в основу общинного владения землей. Такими условиями и были, согласно с мнением Чичерина, обязательный труд и принудительная разверстка земли по наличным рабочим силам. Действие этих условий становится заметно уже в XVI в., и нетрудно догадаться, что оно должно было проявиться сперва не в крестьянской среде, тогда еще не закрепощенной, а в холопьей. Издавна землевладельцы заставляли часть своей дворни обрабатывать барскую пашню, обзаводили дворами и хозяйством и наделяли землей. В документах XVI в. находим указания на то, что этот надел был не подворный, а «с одного», на все дворы сообща, огульно, причем, вероятно, самим этим «страдникам», как называ лись пахотные холопы, предоставлялось или разверстывать, делить и переделять данную им землю между собой, или делиться урожаем, соразмерно участию в совместной ее обработке.
[О ПРИКРЕПЛЕНИИ КРЕСТЬЯН]*
МНЕНИЕ О ПРИКРЕПЛЕНИИ КРЕСТЬЯН. Обращаемся к изучению одного из самых важных и самых трудных вопросов в нашей историографии — к вопросу о том, когда и как возникла крепостная неволя крестьян. /II, 290/
<...> Первым актом, в котором видят указания на прикрепление крестьян к земле как на общую меру, считают указ [Бориса Годунова] 24 ноября 1597 г. Но этот указ содержанием своим не оправдывает сказания об общем прикреплении крестьян в конце XVI в. /II, 291/ ... В первые два десятилетия XVII в., когда уже действовали все эко номические условия неволи владельческих крестьян, не была еще найдена юридическая норма, которая закрепила бы эту фактическую неволю, превратив ее в крепостную зависимость. Я наперед обозначу
* Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории. Часть II // Ключевский В.О. Соч. В 9 т. Т. II—IV. В косых скобках указаны источники приведенных фрагментов: номер тома и его страницы.
эту искомую норму, объяснение которой и послужит нам исходной точкой при дальнейшем изучении крепостного права: она состояла в том, что крестьянин, рядясь с землевладельцем на его землю со ссудой от него, сам отказывался в порядной записи навсегда от права каким-либо способом прекратить принимаемые на себя обязательства. Вне сение такого условия в порядную и сообщило ей значение личной крепости. /II, 307/
<...> В той первой формации крестьянской крепости, какую закрепило Уложение 1649 г., она еще не сравнялась с холопьей, по нормам которой строилась... Плохо выработанный закон по мог стереть эти раздельные черты и погнал крестьянство в сторону холопства. Мы это увидим, когда будем изучать крепостное хо зяйство, экономические следствия крепостного права; доселе мы изучали его происхождение и состав. Теперь заметим только, что с установлением этого права русское государство вступило на путь, которым под покровом наружного порядка и даже преуспеяния вел его к расстройству народных сил, сопровождавшемуся общим по нижением народной жизни, а от времени до времени и глубокими потрясениями./III, 174/
<...> Древнерусское право, начав полным, обельным холопством Русской Правды, похожим на греко-римское рабство, потом вы работало несколько смягченных условных видов неволи. В XVII в. простор, данный землевладельцам слабыми или сословно-свое-корыстными правительствами новой династии, помогал господ ствующим классам, пользуясь народным оскудением, посредством хозяйственных сделок сглаживать стеснительные для них условия этих видов холопства и даже закрепостить большую часть вольного крестьянства. Законодательство Петра не пошло прямо против этих вредных для государства холоповладельческих стремлений, даже за гнало в крепостную неволю целые разряды свободных лиц и уравняло все виды неволи близко к типу полного холопства. Так оно отбра сывало общество далеко назад, к знакомой на Руси исстари греко-римской норме: «Рабство неделимо; состояние рабов не допускает никаких различий; о рабе нельзя сказать, больше или меньше он раб». Но зато Петр положил податную таксу на право рабовладения, обложив всякую мужскую холопью душу государственным тяглом под ответственностью владельца. Петр думал о своей казне, а не о народной свободе, искал не граждан, а тяглецов, и подушная пере пись дала ему не одну сотню тысяч новых тяглецов, хотя и с большим ущербом для права и справедливости. /IV, 96/
624
625
Н.А. Добролюбов
Николай Александрович Добролюбов (1836—1861) — выдающийся русский литературный критик, публицист, поэт, философ середины XIX столетия. Родился в Нижнем Новгороде. Учился в Главном пе дагогическом институте в Петербурге (1853—1857). В студенческие годы сформировался как революционный демократ. В 1856 г. по знакомился с Н.Г. Чернышевским, стал его единомышленником, с 1857 г. — один из ведущих сотрудников журнала «Современник», в котором Н.Г. Чернышевский занимал ведущие позиции. Публика ции в этом журнале составляют основное наследие Н.А. Добролю бова. Последние годы своей недолгой жизни тяжело болел, лечился за границей. К. Маркс ставил Добролюбова как писателя наравне с Лессингом и Дидро.
Ниже приведены фрагменты из проницательной работы Н.А. Добролюбова «Что такое обломовщина?» (1859). Это не толь ко литературно-критическое и общественно-политическое, но и социологическое произведение. Обломовщина предстает как один из социальных типов, которые определяли жизнь российского общества в XIX столетии и до сих пор не утратили своего значения. Это квазиинтеллектуальное зерцало закрепощения крестьянства в России — просвещенный ленивец, неспособный к какой-либо активности и «самоприкрепленный» к своему дивану как псевдо рабочему месту. И до сих пор он живет среди нас, распространяя вокруг себя бездеятельные либеральные мечтания.
Н.Л.
ЧТО ТАКОЕ ОБЛОМОВЩИНА?*
По-видимому, не обширную сферу избрал Гончаров для своих изображений. История о том, как лежит и спит добряк-ленивец Обломов, и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и под нять его, — не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, соплеменный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правиль ностью; в ней сказалось новое слово нашего общественного раз вития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих
* Цит. по: Добролюбов НА. Что такое обломовщина? //Добролюбов НА. Избранные философские произведения: В 2 т. Под ред. М.Т. Иовчука. М., 1948. Т. 1. С. 508-509, 513—514, 535—536. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 19 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
надежд, но с полным сознанием истины. Слово это — обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, не жели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени.
Обломов есть лицо не совсем новое в нашей литературе; но прежде оно не выявлялось пред нами так просто и естественно, как в романе Гончарова. Чтобы не заходить слишком далеко в старину, скажем, что родовые черты обломовского типа мы находим еще в Онегине, и затем несколько раз встречаем их повторение в лучших наших литературных произведениях. Дело в том, что это коренной, народный наш тип, от которого не мог отделаться ни один из наших серьезных художников. Но с течением времени, по мере сознатель ного развития общества, тип этот изменял свои формы, становился в другие отношения к жизни, получал новое значение. Подметить эти новые фазы его существования, определить сущность его нового смысла — это всегда составляло громадную задачу, и талант, умевший сделать это, всегда делал существенный шаг вперед в истории нашей литературы. Такой шаг сделал и Гончаров своим «Обломовым». По смотрим на главные черты обломовского типа и потом попробуем провести маленькую параллель между ним и некоторыми типами того же рода, в разное время появлявшимися в нашей литературе.
В чем заключаются главные черты обломовского характера? В со вершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причинаже апатии заключается отчасти в его внеш нем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития. По внешнему своему положению — он барин; «у него есть Захар и еще триста Захаров», по выражению автора. Преимущество своего положения Илья Ильич объясняет Захару таким образом:
«Разве я мечусь, работаю? мало ем, что ли? худощав или жалок на вид? Разве недостает мне чего-нибудь? Кажется, подать, сделать есть кому! Я ни разу не натянул себе чулок на ноги, как живу, слава богу! Стану ли я беспокоиться? из чего мне?... И кому я это говорю? Не ты ли с детства ходил за мной? Ты все это знаешь, видел, что я воспитан нежно, что я ни холода, ни голода никогда не терпел, нужды не знал, хлеба себе не зарабатывал и вообще черным не занимался».
И Обломов говорит совершенную правду. История его вос питания вся служит подтверждением его слов. С малых лет он привыкает быть байбаком, благодаря тому, что у него и подать, и
626
627
сделать — есть кому; тут уж даже и против воли нередко он без дельничает и сибаритствует...
Ясно, что Обломов не тупая, апатичная натура без стремлений и чувств, а человек, тоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то ду мающий. Но гнусная привычка получать удовольствие своих желаний не от собственных усилий, а от других, — развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного раб ства. Рабство это так переплелось с барством Обломова, так они взаим но проникают друг друга и одно другим обусловливается, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу. Это нравственное рабство Обломова составляет едва ли не самую любопытную сторону его личности и всей его истории... Но как мог дойти до рабства человек с таким независимым положением, как Илья Ильич? Кажется, кому бы и наслаждаться свободой, как не ему? Не служит, не связан с обществом, имеет обеспеченное состояние... Он сам хвалится тем, что не чувствует надобности кланяться, просить, унижаться, что он не подобен «другим», которые работают без устали, бегают, суетятся, а не поработают, так и не поедят... Он внушает к себе благоговейную любовь доброй вдовы Пшеницыной именно тем, что он барин, что он сияет и блещет, что он и ходит, и говорит так вольно и независимо, что он «не пишет беспрестанно бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а глядит на всех и на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе». И однако же вся жизнь этого барина убита тем, что он постоянно остается рабом чужой воли и никогда не возвышается до того, чтобы проявить какую-нибудь самобытность. Он раб каждой женщины, каждого встречного, раб каждого мошенника, который захочет взять над ним волю. Он раб своего крепостного Захара, и трудно решить, который из них более подчиняется власти другого. По крайней мере — чего Захар не захо чет, того Илья Ильич не может заставить его сделать, а чего захочет Захар, то сделает и против воли барина, и барин покорится... Оно так и следует: Захар все-таки умеет сделать хоть что-нибудь, а Обломов ровно ничего не может и не умеет...
Теперь загадка разъяснилась, Теперь им слово найдено.
Слово это — обломовщина.
Если я вижу теперь помещика, толкующего о правах человече ства и о необходимости развития личности, — я уже с первых слов его знаю, что это Обломов.
Если встречаю чиновника, жалующегося на запутанность и об ременительность делопроизводства, он — Обломов.
Если слышу от офицера жалобы на утомительность парадов и смелые рассуждения о бесполезности тихого шага и т.п., я не со мневаюсь, что он Обломов.
Когда я читаю в журналах либеральные выходки против злоупо треблений и радость о том, что, наконец, сделано то, чего мы давно надеялись и желали, — я думаю, что все это пишут из Обломовки.
Когда я нахожусь в кружке образованных людей, горячо сочув ствующих нуждам человечества и в течение многих лет с не уменьша ющимся жаром рассказывающих все те же самые (а иногда н новые) анекдоты о взяточниках, о притеснениях, о беззакониях всякого ро да, — я невольно чувствую, что я перенесен в старую Обломовку...
Остановите этих людей в их шумном разглагольствии и скажите: «вы говорите, что нехорошо то и то; что же нужно делать? Они не знают... Предложите им самое простое средство, — они скажут: «да как же это так вдруг?» Непременно скажут, потому что Обломовы иначе отвечать не могут... Продолжайте разговор с ними и спроси те: что же вы намерены делать? — Они вам ответят тем, чем Рудин ответил Наталье:
«Что делать? разумеется, покориться судьбе. Что же делать! Я слишком хорошо знаю, как это горько, тяжело, невыносимо, но посудите сами...» и пр. (См. Тург. Пов., ч.Ш, с. 249).
Больше от них ничего не дождетесь, потому что на всех их лежит печать обломовщины.
Кто же, наконец, сдвинет их с места этим всемогущим словом: «вперед!», о котором так мечтал Гоголь и которого так давно и то мительно ожидает Русь? До сих пор нет ответа на этот вопрос ни в обществе, ни в литературе.
Н.В. Калачов
Николай Васильевич Калачов (1819-1885) — известный русский историк, правовед, археограф, архивист, член-корреспондент (1858), действительный член (1883) Петербургской Академии наук. Автор исследований о «Русской Правде», издатель «Архива исто-рико-юридических сведений, относящихся до России» («Архив Калачова»). На его публикации неоднократно ссылаются историки России СМ. Соловьев и В.О. Ключевский.
Ниже приводится фрагмент исследования Н.В. Калачова (1864), посвященного самобытным объединениям свободных русских лю-
628
629
дей в XVII-XIX вв. для осуществления совместной трудовой деятель ности в городах. На примере биржевых артелей автор показывает, что вне крепостнических ограничений русские люди уже в то время действовали вполне рационально, в рамках договоров, законов и постановлений, регламентирующих их деятельность.
Н.Л.
АРТЕЛИ ДРЕВНЕЙ И НЫНЕШНЕЙ РОССИИ*
Из всех нынешних артелей биржевые должны быть поставлены на первое место, потому что они уже успели сами собою вырабо таться в правильное учреждение и имеют каждая составленные ими самими правила, которыми они и руководствуются. Эти ар тели представляют еще ту особенность, что они обеспечивают исполнение своих обязательств не только круговой порукой, как это свойственно и прочим артелям, но сверх того страховыми сум мами. К сожалению, собранные мною данные о биржевых артелях относятся только до артелей петербургских и московских, очерком о которых я поэтому и ограничусь.
Биржевые артельщики имеют предметом своих занятий нагрузку и выгрузку товаров на бирже, упаковку их и охрану в складочных местах; они взвешивают и провожают товары и сверх того исполняют разные обязанности у купцов, как-то: в конторах, в звании приказ чиков, по посылкам (нередко с весьма значительными суммами), по домашней прислуге и проч. Все члены артели отвечают перед по сторонними друг за друга, а в самой артели каждый отвечает за себя капитальной суммой, без которой никто не принимается в артель. Впрочем, подробных общих правил для действий и обязанностей артельщиков не существует и только из известных нам постанов лений нескольких артелей можно извлечь некоторые одинаковые в них начала, состоящие в следующем.
Вступление в артель обусловливается, как мы сказали, взносом от каждого вновь принимаемого определенной в ее постановле нии суммы (средним числом до 1000 руб. серебром), которая на зывается вкупом, вкупными деньгами, а также новизной. Эта сумма требуется в обеспечение исправного исполнения артельщиком его обязанностей. Впрочем, она редко вносится сполна при самом
* Цит. по: Калачов Н. Артели древней и нынешней России// Беляева Л.А. Эмпири ческая социология в России и Восточной Европе. М., 2004. С. 250-253. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 19 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
поступлении; обыкновенно артель, в которую вступает новик (так называется артельщик до уплаты всей вкупной суммы, в противопо ложность уплатившим ее, называемым стариками), довольствуется какой-нибудь частью ее (например, по 3 руб. серебром на каждого артельщика), которая называется передовыми деньгами, а остальная за тем сумма составляется вычетами, в течение нескольких лет, из заработанных денег; но если бы новик пожелал внести весь вкуп разом, то ему делается сбавка. Внесенные деньги распределяются между всеми наличными членами артели, так, однако, что передо вые деньги делятся между ними тотчас, а остальные, вычитаемые из заработков новика, делятся между теми только артельщиками, которые находились в артели при его поступлении. При выходе из артели, исправные (т.е. ничем не опороченные) артельщики, внесшие весь вкуп, получают, в виде награды, вывод, или выводные деньги, которые обыкновенно равняются трети новизны. Этот капи тал составляется вычетом из заработных денег у тех артельщиков, которые получали с выходящего новизные деньги. В случае смерти артельщика вывод выдается его наследникам.
Заработные деньги уплачиваются артелям хозяевами (т.е. по ручающими им работы или дающими им занятия) в один срок, по взаимному согласию, исключая мелкие работы, за которые плата получается тотчас. Всякую плату хозяин вписывает сам в артельную приходную книгу, а уплаченные деньги хранятся у артельного старо сты. В определенные сроки накопившаяся таким образом сумма делится между всеми членами артели, и этот раздел называется дуваном, но и до назначенных сроков артельщик может забирать у старосты часть денег, необходимых ему на расходы, с тем что забранные им суммы вычитаются из части, следующей ему при общем разделе. Общие артельные расходы, как-то: наем подмоги при выгрузке товаров или в других случаях, покупка нужных сна стей и снарядов (рогож, веревок, и проч.) и всякие мелкие выдачи производятся старостою также из заработных денег. Эти расходы должны быть объявляемы старостой писарю, который вносит их в заведенную для того расходную книгу. При общем разделе заработ ных сумм приходные и расходные книги поверяются всею артелью, которая, впрочем, для подробнейшего обозрения их и поверки книг выбирает нескольких из своих членов.
Артели управляются лицами, избираемыми ими из своей сре ды на сходке всех артельщиков. Главное из этих лиц — староста, выбираемый на срок не далее года. Он не только хранит деньги, но и распределяет между артельщиками работы; в некоторых,
630
631
впрочем, артелях на постоянные работы староста не может ставить без согласия артели; без согласия же старосты и артели никто из артельщиков не вправе брать на себя работы, в противном случае артель не отвечает за убытки, которые он [староста. — Сост. ] может причинить наемщику или поручителю. В некоторых артелях при замещении должности старосты соблюдается очередь между артель щиками по времени поступления в артель, так что обходят только известных по нетрезвости или другим слабостям, и в таких случаях обыкновенно оставляется прежний староста, если им довольны, а обойденный платит ему известную сумму в вознаграждение за его вторичную службу. В других артелях очереди этой не соблюдается и выбор падает на достойнейшего, хотя бы он был и неграмотный. Староста, назначенный по очереди, не получает от артели никакого особого вознаграждения за свою службу, пользуясь лишь дуваном наравне с прочими артельщиками. Напротив, старосте выборному полагается особое вознаграждение.
За старостой, по важности должности, следует писарь, который, как сказано выше, ведет книги приходные и расходные и вообще заведует письменной частью по делам артели. Хотя он назначается по выбору, но обыкновенно остается с общего согласия артели до тех пор, пока исправен. Ему во всяком случае полагается, сверх дувана, особое жалованье.
В некоторых артелях есть еще особые должностные лица — вы грузные, или амбарные, а в других кассиры, получающие также жалованье.
Выборы перечисленных должностных лиц производятся всею артелью на одной из артельных квартир, смотря по тому, где удобней. Впрочем, действительное участие в выборах принимают только лица, имеющие особенное значение в артели или пользующиеся особым ее уважением. По предварительному соглашению таких лиц предла гаются на должность несколько артельщиков и тот из них считается избранным, в чью пользу оказалось больше голосов.
За проступки артельщиков, как-то: ослушание против старо сты при исполнении работ, за жалобу хозяина, своевольный забор у хозяина на свои надобности денег, если не предупредят об этом старосту, за явку в пьяном виде на работы, буйство, неисправное ис полнение поручения, за утрату хозяйских товаров и денег хозяйских или артельных, за утайку и не объявление проступка товарища, за укор или попрек товарищу прежним поступком и проч. полагается штраф, размер которого, смотря по степени вины, определяется или артельными правилами или каждый раз по приговору всей
артели. Самый большой штраф есть временная отписка от работы или исключение из артели с лишением выводных денег. По обще му приговору артели, штрафу может быть подвергаем и староста: за своевольное (без ведома и согласия артели) назначение к хозяевам людей в известные должности, исключая посылок на короткое время, например, на день для исправления каких-либо неважных домашних работ; за произвольную неявку на биржу, если только не был занят в это время исполнением каких-либо других артельных надобностей; случается также, что артель, по общему приговору, не принимает на свой счет некоторых расходов, сделанных старостой совершенно произвольно или вовсе ненужных, и таким образом штрафует его. Наконец, как староста, так и писарь за умышленное нанесение вреда артели могут быть отстранены от должности и до истечения срока, на который были выбраны.
Особой штрафной книги в артелях не ведется с тою целью, чтобы купцы охотнее доверяли им свои товары или капиталы. Впрочем, из общей денежной книги можно видеть, подвергался ли штрафу из вестный артельщик в текущем году, хотя сами проступки в ней не прописываются. По истечении же года после общего раздела денег все артельные книги уничтожаются.
В случае болезни артельщика, произошедшей по воле Божьей, от ушиба на работе или других причин, от него не зависящих, он по лучает заработные и новизные деньги в течение шести месяцев или даже года от начала болезни; но заболевший по собственной вине (от дурной жизни) не получает заработка. Как в этом случае, так и в других артельщик не в праве заводить с артелью никаких споров по судебным местам, иначе признается виновным. <...>
В.О. Ключевский
Сведения о В.О. Ключевском и его «Курсе русской истории приведены перед его текстом в начале подраздела 6.1. Ниже вос произведено начало второй лекции «Курса», в котором ученый ре зюмировал свое понимание периодов русской истории до середины XIX в., т.е. до начала реформ Александра II. Впрочем, фактически характеристику «колонизации страны как основного факта русской истории» он довел до конца XIX в. Этим резюме завершается под раздел 6.1. Включенные в него тексты помогают понять процессы российской традиционализации, обрисованные в базовом пособии учебного комплекса (глава 19).
Н.Л.
632
633
[ПЕРИОДЫ РУССКОЙ ИСТОРИИ]*
План курса
Колонизация страны как основной факт русской истории. Пери оды русской истории как главные моменты колонизации. Господству ющие факты каждого периода. Видимая неполнота плана.
Исторические факты и так называемые идеи. Различное про исхождение и взаимодействие тех и других. Когда идея становится историческим фактом? Существо и методологическое значение фактов политических и экономических. Практическая цель изучения отечественной истории.
ПЛАН КУРСА. Мы говорили о научных задачах изучения местной истории. Мы нашли, что основная задача такого изуче ния — познание природы и действия исторических сил в местных сочетаниях общественных элементов. Теперь, руководствуясь этой задачей, установим план курса.
На протяжении всей нашей истории наблюдаем несколько форм или складов общежития, преемственно в ней сменившихся. Эти формы общежития создавались различными сочетаниями общественных элементов. Основное условие, направлявшее смену этих форм, заключалось в своеобразном отношении населения к стране — отношении, действовавшем в нашей истории целые века, действующем и доселе.
КОЛОНИЗАЦИЯ, КАК ОСНОВНОЙ ФАКТ. Обширная восточноевропейская равнина, на которой образовалось русское государство, в начале нашей истории не является на всем своем пространстве заселенной тем народом, который доселе делает ее историю. Наша история открывается тем явлением, что вос точная ветвь славянства, потом разросшаяся в русский народ, вступает на русскую равнину из одного ее угла, с юго-запада, со склонов Карпат. В продолжение многих веков этого славянского населения было далеко недостаточно, чтобы сплошь с некоторой равномерностью занять всю равнину. Притом по условиям своей исторической жизни и географической обстановки оно распро странялось по равнине не постепенно путем нарождения, не рас селяясь, а переселяясь, переносилось птичьими перелетами из края в край, покидая насиженные места и садясь на новые. При каждом
" Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории //Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Под ред. В.Л. Янина. М., 1987. Т. I. С. 49—52. Цитируемый текст иллюстрирует со держание главы 19 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
таком передвижении оно становилось под действие новых усло вий, вытекавших как из физических особенностей новозанятого края, так и из новых внешних отношений, какие завязывались на новых местах. Эти местные особенности и отношения при каждом новом размещении народа сообщали народной жизни особое на правление, особый склад и характер. История России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в ней рас ширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней. Оно усилилось с отменой крепостного права, когда начался отлив населения из центральных черноземных губерний, где оно долго искусственно сгущалось и насильственно задерживалось. Отсюда население пошло разносторонними струями в Новороссию, на Кавказ, за Волгу и далее за Каспийское море, особенно за Урал в Сибирь, до берегов Тихого океана. Во второй половине XIX в., когда только начиналась русская колонизация Туркестана, там водворилось уже свыше 200 тысяч русских и в том числе около 100 тысяч образовали до 150 сельских поселений, составившихся из крестьян-переселенцев и местами представляющих значитель ные острова почти сплошного земледельческого населения. Еще напряженнее переселенческий поток в Сибирь. Официально из вестно, что ежегодное число переселенцев в Сибирь, до 1880-х годов не превышавшее 2 тысяч человек, а в начале последнего десятилетия прошлого века достигшее до 50 тысяч, с 1896 г. бла годаря Сибирской железной дороге возросло до 200 тысяч чело век, а за два с половиной года (с 1907 по июль 1909 г.) в Сибирь прошло около 2 миллионов переселенцев. Все это движение, идущее преимущественно из центральных черноземных губерний Европейской России, при ежегодном полуторамиллионном при росте ее населения пока еще кажется малозначительным, не дает себя чувствовать ощутительными толчками; но со временем оно неминуемо отзовется на общем положении дел немаловажными последствиями.
Периоды русской истории как главные моменты колонизации
Так, переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все другие ее факты. Остановимся пока на самом факте, не касаясь его происхождения. Он и ставил русское население в своеобразное
634
635
отношение к стране, изменявшееся в течение веков и своим изме нением вызывавшее смену форм общежития. Этот факт и послужит основанием плана курса. Я делю нашу историю на отделы или пе риоды по наблюдаемым в ней народным передвижениям. Периоды нашей истории — этапы, последовательно пройденные нашим на родом в занятии и разработке доставшейся ему страны до самой той поры, когда, наконец, он посредством естественного нарождения и поглощения встречных инородцев распространился по всей равнине и даже перешел за ее пределы. Ряд этих периодов — это ряд привалов или стоянок, которыми прерывалось движение русского народа по равнине и на каждой из которых наше общежитие устроялось иначе, чем оно было устроено на прежней стоянке. Я перечислю эти периоды, указывая в каждом из них господствующие факты, из коих один — политический, другой — экономический, и обо значая при этом ту область равнины, на которой в данный период сосредоточивалась масса русского населения, — не все население, а главная масса его, делавшая историю.
Приблизительно с VIII в. нашей эры, не раньше, можем мы следить с некоторой уверенностью за постепенным ростом нашего народа, наблюдать внешнюю обстановку и внутреннее строение его жизни в пределах равнины. Итак, с VIII до XIII в. масса русского населения сосредоточивалась на среднем и верхнем Днепре с его притоками и с его историческим водным продолжением — лини ей Ловать — Волхов. Все это время Русь политически разбита на отдельные более или менее обособленные области, в каждой из которых политическим и хозяйственным центром является боль шой торговый город, первый устроитель и руководитель ее поли тического быта, потом встретивший соперника в пришлом князе, но и при нем не терявший важного значения. Господствующий политический факт периода — политическое дробление земли под руководством городов. Господствующим фактом экономической жизни в этот период является внешняя торговля с вызванными ею лесными промыслами, звероловством и бортничеством (лесным пчеловодством). Это Русь Днепровская, городовая, торговая.
С XIII до середины XV в. приблизительно среди общего раз брода и разрыва народности главная масса русского населения является на верхней Волге с ее Притоками. Эта масса остается раздробленной политически уже не на городовые области, а на княжеские уделы. Удел — это совсем другая форма политического быта. Господствующий политический факт периода — удельное дробление Верхневолжской Руси под властью князей. Господствую-
щим фактом экономической жизни является сельскохозяйственная, т.е. земледельческая, эксплуатация алаунского суглинка посред ством вольного крестьянского труда. Это Русь Верхневолжская, удельно-княжеская, вольно-земледельческая.
С половины XV до второго десятилетия XVII в. главная масса русского населения из области Верхней Волги растекается на юг и восток по донскому и средневолжскому чернозему, образуя осо бую ветвь народа — Великороссию, которая вместе с населением расширяется за пределы Верхнего Поволжья. Но, расплываясь географически, великорусское племя впервые соединяется в одно политическое целое под властью московского государя, который правит своим государством с помощью боярской аристократии, об разовавшейся из бывших удельных князей и удельных бояр. Итак, господствующий политический факт периода — государственное объединение Великороссии. Господствующим фактом жизни экономической остается сельскохозяйственная разработка старо го верхневолжского суглинка и новозанятого средневолжского и донского чернозема посредством вольного крестьянского труда; но его воля начинает уже стесняться по мере сосредоточения земле владения в руках служилого сословия, военного класса, вербуемого государством для внешней обороны. Это Русь Великая, Московская, царско-боярская, военно-землевладельческая.
С начала XVII до половины XIX в. русский народ распространя ется по всей равнине от морей Балтийского и Белого до Черного, до Кавказского хребта, Каспия и Урала и даже проникает на юг и восток далеко за Кавказ, Каспий и Урал. Политически все почти части рус ской народности соединяются под одной властью: к Великороссии примыкают одна за другой Малороссия, Белороссия и Новороссия, образуя Всероссийскую империю. Но эта собирающая всероссий ская власть действует уже с помощью не боярской аристократии, а военно-служилого класса, сформированного государством в пред шествующий период — дворянства. Это политическое собирание и объединение частей Русской земли и есть господствующий поли тический факт периода. Основным фактом экономической жизни остается земледельческий труд, окончательно ставший крепостным, к которому присоединяется обрабатывающая промышленность, фабричная и заводская. Это период всероссийский, императорско-дворянский, период крепостного хозяйства, земледельческого и фабрично-заводского.
Таковы пережитые нами периоды нашей истории, в которых отразилась смена исторически вырабатывавшихся у нас складов
636
637
общежития. Пересчитаем еще раз эти периоды, обозначая их по областям равнины, в которых сосредоточивалась в разные времена главная масса русского народонаселения: 1) днепровский, 2) верхне волжский, 3) великорусский, 4) всероссийский.
6.2. Человек в трансформирующемся обществе
Н.Н. Козлова
Наталья Никитична Козлова (1946—2002). Родилась в Москве. В 1968 г. окончила филологический факультет МГУ, а затем аспи рантуру философского факультета. Кандидатская диссертация была посвящена концепции массовой культуры М. Маклюэна. С 1976 г. работает в качестве научного сотрудника Института философии АН. Здесь основной темой ее исследований становится проблема повседневности и способов ее рационализации. Интерес к этой про блематике обусловлен стремлением понять связь между обыденной жизнью людей и теми социальными трансформациями, которые совершались на макроуровне социальных отношений. В 1992 г. Н. Н. Козлова успешно защищает докторскую диссертацию на тему «Повседневность и социальные изменения». Она разрабатывает соб ственную методику фиксации повседневности, основанную на ана лизе текстов личных документов — дневников, семейной переписки, писем в редакции газет и в иные «инстанции». Примененный метод позволяет автору глубже понять мотивацию человеческих поступ ков, оценочных высказываний, выработки жизненных стратегий, принятия жизненно значимых решений. Человеческие документы, с которыми имеет дело Н.Н. Козлова, позволяют восстановить картину социальной реальности в том виде, как она складывалась у массового участника процесса.
Для Хрестоматии мы выбрали основную работу Н.Н. Козло вой — «Горизонты повседневности советской эпохи» (1996). Эмпирическим материалом здесь является массив писем, направ ленных трудящимися в некоторые ведущие газеты и журналы в конце 80-х гг. Анализ этих писем позволяет исследователю поставить ряд вопросов, которые рассматриваются в социологическом плане на основании обращения к личным документам — воспоминаниям и дневникам. Таким образом автор вступает в дискуссию по наиболее острым вопросам социологического характера — о природе советского общества и о характере человека советского. Значимость позиции автора обусловлена тем, что она позволяет
избежать распространенных клише («тоталитаризм», «совок», «нормальное общество») и предоставляет читателю исключительно ценный материал, позволяющий выработать более глубокий и обоснованный взгляд на советский период российской истории и на неоднозначность советского человека.
Предлагаемый текст иллюстрирует формирование социологиче ского взгляда на становление и природу советского общества. Он спо собствует пониманию проблем взаимоотношений власти и общества, состояния массового сознания, формирования личности в один из наиболее драматических этапов истории России. В тексте отобраны положения, сформулированные автором в центральных главах книги «Горизонты повседневности советской эпохи. Голоса из хора».
Сохранена логическая последовательность текста. Осуществле ны значительные сокращения, диктуемые жанром Хрестоматии,
А.З.
ГОРИЗОНТЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ
Голоса из хора*
...Советское общество представляет собою не просто благо датную почву для социологического исследования. Во многих от ношениях это — «чистый случай».
После революции 1917 г. общество на глазах распадалось, а потом восстанавливалось, являя собою пример восстановления ци вилизации из первичной аморфной социальности... Об этой самой «сборке» часто говорят и пишут так, как будто у нее был один только субъект — власть, вследствие чего все, кто не во власти, были только объектом. Происходящее в послереволюционной России интерпре тируют как чистый продукт властного этатистского воздействия. Вопрос состоит в том, однако, чтобы понять, отчего устанавливается молчаливое согласие между бесчеловечными условиями и людьми, готовыми их принять. Кроме того, чтобы социальное изменение про изошло, явно недостаточно одного только властного давления. Надо, чтобы хотя бы 10% населения пожелало изменения жизненных об стоятельств. Надо, чтобы возникло напряженное поле желания...
* Цит. по: Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи. Голоса из хора. М., 1996. С. 100—204. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделах 6 и 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
638
639
Мы попытаемся усложнить картину, акцентируя внимание на движении «снизу», на том, что «само собой получалось». Поиск «культурных схем», как бы стоящих за событиями, социальных и культурных форм, моделей, норм, общих представлений, мотиви рующих и социализирующих индивидов, вовлекающих их в поток истории, не может предприниматься без учета того, что сами эти схемы существуют не где-то в пространствах за пределами челове ческого бытия, но рождаются в процессе жизни людей, в процессе реализации их маленьких желаний ...
Ужас перед свершившейся историей раскрестьянивания не по кидает нас — уж очень это было недавно, вчера... Мой отец вышел из крестьян и перестал им быть. Здесь трудно быть объективистом. На то оно и есть конкретно-историческое социальное, что имеет лица не общее выраженье. И как это ни трудно, надо, вероятно, взглянуть на случившееся без гнева и пристрастья.
Как уже многократно говорилось, горизонт наш (методологи ческий) вроде бы узок, работа идет в пространствах за пределами политики, экономики и пр. Но он же и позволяет взглянуть попри стальнее... Выживание-смерть — вот главная «дилемма» послере волюционной эпохи. Это — важнейший параметр рассмотрения прочих социальных процессов... Практически все принадлежащие к поколениям, о которых здесь идет речь, имели опыт голода, опыт незабываемый — запечатленный в теле.
/Та молодежь, которая/ превратилась в становой хребет со ветского общества, состояла из людей, родившихся в период с 1905 по 1925 гг. Для них СССР был родиной и родным домом — отчасти в силу случайности рождения, а отчасти и нет. Советское общество создавалось их жизнью. Родились советские люди, как правило, в крестьянских семьях.
/Отсюда следует: для того, чтобы понять советское общество, необходимо разобраться в том, что представляло собою крестьянство вообще и российское крестьянство, в особенности. — A3/. Крестьян ство всегда на грани. Его существование неопределенно и зависимо от капризов погоды, капризов начальства. Решения начальства почти всегда непонятны и чужды. Угроза голода почти постоянна. Отсю да — феномен моральной экономики как этики выживания. Перио дические кризисы продовольствия, урезанные нормы потребления, обременительная зависимость и унижения — среда существования. Отсюда — значимость местных традиций агрикультуры, ориентиро ванных на снижение риска неурожая... И для человека, живущего в этом мире личных связей, свои — члены общины, а по отношению
к чужакам культивируется инструментальное отношение. В катего рию чужаков входят и местный чиновник, и царь, и Киров, и Сталин, сколько бы ни писали поколения мыслителей разного толка о наив ном монархизме крестьянской массы.
Еще раз подчеркнем, что жизнь этих общностей базируется на личной связи. Люди здесь общаются с людьми, а не с абстрактными системами (представленными деньгами, наукой, правом, системами легитимации и т.д.). Личная связь — это множественная сложная связь, базирующаяся на личном доверии. Здесь нет... идеи внелич-ностных внеморальных сил, которыми человек прямо оперировать не может. Можно сказать, что (у крестьян) отсутствует привычка и умение жить в мире практических абстракций. Крестьянин может не понимать, как можно получать деньги за возку песка, который бесплатно дает природа, к которому не приложен труд. Здесь нет представления об инновации, ибо человек живет в Круге времени. Изменения приходят от Бога, от мистических природных сил. По литика, обещающего хорошую жизнь для всех, крестьяне слушают так же, как того, кто обещает им выигрыш в тотализаторе. Понятно, что в определенных обстоятельствах они попадаются в ловушки.
К городу здесь господствует двойственное отношение. С одной стороны, город — место враждебное. Из города приходят чиновни ки. Город несет новые зависимости для людей деревни от недере венских. Город, в особенности с развитием современных средств коммуникации, все время напоминает деревенскому человеку, что он — часть большой общности. Отсюда — острота комплекса непол ноценности. Крестьянин интуитивно ощущает различие городского и сельского представления об истине: истина — неопределенность в деревне, и истина — определенность в городе. С другой стороны, крестьянин воспринимает город как место праздника. Крестьяне трагически переживают крушение мира крестьянской утопии. Они смутно ощущают, что не получат они того, что обещают «развитие и прогресс», городская культура. Крестьяне, которые попадают или которых загоняют в «большое общество», огьущают утрату до стоинства и чести, лишаются уверенности в себе...
Сегодня требуется переосмысление случившегося, случившегося не только в Советской России... Вера в исключительную ценность модернизации разрушена. Деревенская жизнь уже не видится иди отизмом. Ощущается ложность идеи обреченности деревенского хозяйства, становится прошлым презрение к деревенской жизни...
Молодые люди, выталкиваемые из деревни, несли с собой в но вую (городскую) жизнь крестьянский габитус, свою социальность,
640
встроенную в тело как антропологическое качество. Каков был этот ресурс, если трактовать его как исходный капитал? Вероятно, феноменальная выносливость, крепость физическая, витальность, умение склоняться как лист травы и снова разгибаться, привычка к жизни вместе.
/Массовые/ перемены в крестьянской жизни начинались, как правило, с 1929 г. (у некоторых раньше, конечно), который «стал переломным в динамике сельского населения»1. В этом смысле они составляют то, что принято называть социальным поколением. Молодой человек мог прожить в деревне до 22-23 лет, вести жизнь крестьянина, жениться, обзавестись детьми, остаться вдовцом. Но вот наступает момент, когда перемены становятся возможными, и он начинает социальные превращения и пространственные пере движения вместе с пятнадцатилетними... Миграция была наиболее высокой в те годы, когда на передвижения населения налагались суровые социальные запреты. Годы активной деятельности этого поколения совпадают с годами наивысших темпов урбанизации (с 1929 по 1955-1960 гг.)2.
/Эти люди, выходцы из деревни/, как правило, хорошо знали, что такое лагерь, ибо часто были родом из тех мест, куда ссылали, у них были высланные родственники, за ссыльных выходили за муж их сестры. Они часто встречались со смертью в самых разно образных ее проявлениях — расстрелы, самоубийства, эпидемии и несчастные случаи. Они жили в эпоху, когда человеческая жизнь была дешева...
Отметим еще раз в качестве важной черты /этого поколения/: опасность стала исходить от «своих». Если рассматривать происходя щее не на макросоциологическом уровне, а на уровне микросоци ологическом, то остро осознаешь, что любая коллизия начиналась на уровне повседневных разборок в малой общности.
Но эта работа не столько о крестьянах, сколько о том, как люди, принадлежащие к одной социально-антропологической категории, превращались в других людей, и как вместе с ними превращалось и само общество... В деревне шли свои процессы, которые способ ствовали выталкиванию оттуда прежде всего молодых людей как наиболее способных к превращению. Складывается впечатление, что каждый из моих героев пережил травму, сопровождаемую ощу щением близости смерти, по меньшей мере, пережил ощущение
1 Зайончковская Ж.А. Демографическая ситуация и расселения. М. 1991. С. 19.
2 Там же. С 20.
смертельной опасности. И эту опасность они переживали уже не со всей общиной, сообща, а поодиночке...
Мои герои прекрасно осознавали или, во всяком случае, «чуяли» главную свою альтернативу: жизнь или смерть. Все они переживали отнюдь не только укусы власти. Голодная смерть маячила на гори зонте постоянно. Вот что пишет в своем дневнике 1933 года молодой человек, юноша восемнадцати лет от роду, сын раскулаченного отца, скрывающийся в Москве. Во-первых, он знает, что на Украине, отку да он родом, голод. Он прекрасно осознает, что в случае разоблачения ему самому грозит по меньшей мере высылка. Однако именно голод видится ему самой страшной перспективой.
Они хотели жить, а значит, страстно желали превратиться во что-то иное. Вернее, жить хотели все, а до желания преображения доходил не каждый. Огромную массу людей просто перемалывало. По отношению к ним предпочтительнее говорить не о преображе нии, а о неких первичных формах превращения. Они были лишь объектом телесных практик: их превращали различными способа ми, главным образом через «запись на теле»: меняли жизненный ритм, приучали к новым типам подчинения. Этой цели служили и... карточное распределение, и милитаризация гражданской жизни, и новые массовые праздники, слагавшие орнаменты из человеческих тел во славу «вечно живых». Тела приноравливались к новым функ циям. Пролетариат был социальным артефактом, но диктатура от его имени была «физической реальностью». Неподдающихся выталкивали в пространства ниже общества: лагерь, скитания, голод и смерть. Так перемалывало прежде всего тех, кто продолжал в городе деревенское праздничное существование, кто пил, плясал, прогуливал, кто не думал о том, чтобы стать «культурным», кто плыл по течению. Что и как с ними происходило — предмет особого разговора. Главный предмет нашего интереса — люди, которые пре давались самотворчеству и сами себя нормировали.
Наиболее активная и молодая часть крестьянства сама стреми лась к превращению, противопоставляя власти — силу, силу массы, мощь «листьев травы». Занимающих низкое социатьное положение, в принципе, отличает глубокий реализм видения. Они играют, только если чувствуют, что игра может иметь какой-то смысл. Тем более, что им давали понять саму возможность превращений, подвергали соблазну. Молодые люди ощущали, что запрет на превращение снят, но столь же остро они чувствовали, что... между прежним и новым состоянием стоит смерть. Что поддерживало энергию превращения? Быть может, не только страх небытия, но и лежащая в глубинах
642
643
подсознания уверенность в бессмертии народной маски? Как от мечал М. М. Бахтин, «народные маски никогда не гибнут: ни один сюжет итальянских и... французских комедий не предусматривает действительной смерти Маккуса, Пульчинеллы или Арлекина. Зато очень многие предусматривают их фиктивные комические смерти (с последующим возрождением)»3.
Возможности превращения действительно возникали: комсо мол, армия, учеба, переезд в город — новые для бывшего крестьянина средства воспроизводства. Все они воспринимались как средство выживания, минимум, а максимум — кардинального изменения жизненных обстоятельств, вертикальной социальной мобильности. Эффективный аппарат самоконтроля ощущался как важный ис точник власти...
Документы эпохи свидетельствуют, как работали эти люди над своим языком, как стремились избавиться они от диалектизмов, от украинского, белорусского и т.д. акцента. Отрывок из дневника: «В последнее время я както почувствовал какуюто тягу к журналам... Полетические события, цифровые данные (всякого рода) душепро-ницающие фразы, слова записывать в дневник»4. Они играли в слова. Обучение новому языку было важным элементом постижения новых правил игры с целью «преобразиться». Свидетельство тому — рядо-положенность в изучаемых текстах сообщений о покупках, об успехах и сообщений о приобщении к газетному тексту, о попытке почитать тексты, будь то Маркса, Ленина или Сталина.
Итак, власть — это и власть номинации, власть называния эле ментов мира. Пытаясь обучиться новым названиям элементов мира, молодые люди с крестьянским прошлым принимали участие в игре номинации. Посредством новых слов они стремились упорядочить пространство жизни, собрать распавшийся мир, самоопределиться, обрести идентичность, найти свое место в обществе, вступить на путь социальной мобильности. С новыми словами они связывали ис полнение желаний. Эти слова и имена выступали в прагматической, риторической и магической функциях...
Что значит «играть в слова»? Эту игру можно трактовать как приобщение к прецедентным текстам эпохи. Прецедентными, как известно, называются тексты, значимые для той или иной личности
в познавательном и эмоциональном отношениях и имеющие сверх личностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников. Обращение к этим текстам возобновляется неоднократно в дискурсе общества и отдельного человека5... Прецедентность — хрестоматий-ность. Знание прецедентных текстов есть показатель принадлежно сти к данной эпохе и ее культуре, тогда как их незнание, наоборот, есть предпосылка отторженности от соответствующей культуры. Для культуры советской эпохи такими текстами были работы вож дей — Маркса, Ленина, Сталина. Действительно, исследование, проведенное на закате советского общества, показывает, что имена Маркса и Ленина занимают ключевое место в целостно-семантиче ском поле массового сознания6...
С социально-функциональной точки зрения эти тексты и име на — одно и то же, о чем и свидетельствует сам характер коллажей идеологического и повседневного. Ответ приходит, если задать во прос: для чего? Умение играть в новые словесные игры, следовать правилам знаково-символического обмена, овладение техниками писания и чтения, с одной стороны, и стремление вписаться в обще ство — с другой, шли рядом. Если ты хотел не только выжить, но и «вписаться», то надо было овладеть языком власти. Мы в очередной раз являемся свидетелями тому, что язык — это власть. Мы сталки ваемся с феноменом завороженности языком идеологии, что под тверждает мысль Р. Барта. Это мифологии, безусловно, находятся в согласии с миром, а миф — это желание.
У каждого из тех молодых людей, бывших крестьян, о которых здесь идет речь, был свой роман со «священными текстами». Они чувствовали, что эти тексты — ставка, которую можно было сделать в социальной игре. Вот отрывок из воспоминаний: «Выходя из класса на перемену, преподаватель толстую книгу оставил на столе. Вместе с другими я подошел и потрогал эту книгу, на обложке которой было написано: Карл Маркс «Капитал»». Это «дотрагивание» вызывает ассоциацию с мемуарами С. Цвейга, который посетил Россию в 1928 г.: «В студенческих общежитиях подходили татары, монголы важно показывали книги: «Дарвин», — говорил один, «Маркс», — вторил другой с такой гордостью, точно они сами
3 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М,
1975. С. 479.
4 ЦЦНА. (Центр документации «Народный Архив»). Ф. 30. Ед. хр. 12.
644
5 См.: Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987. С. 216.
6 Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х. М.,
1993. С. 167-197.
645
написали эти книги»7. «Дотрагивание» как тактильная практика не равно чтению. По меньшей мере, это элемент фетишизма не столько текста, сколько Книги...
Действительно, тот факт, что под мышкой Маркса носили, но все же прочитать не сумели или не дочитали, свидетельствует как о непреодоленных трудностях вхождения в мир письма, так и о соци ально-прагматическом отношении к Имени и Книге, содержащей священный текст, пребывающий за семью печатями. Величествен ный текст, созданный величественным вождем. Им не хотелось, чтобы вождь превращался в элемент повседневности...
Итак, они хотели «культурной жизни», но играли в слова, за нимались общественной работой, которая тоже тесно была связана с этой игрой, ибо требовала письменной фиксации результатов....
Язык идеологической игры завораживал, заманивал, заставлял не замечать очевидного. Порою они не верили своим глазам, но верили написанному в газете...
Разобраться было трудно. Дело не только в том, что пред метом номер один во всех программах была «история классовой борьбы»...
Что же касается «прецедентных текстов», то, очевидно, не про изведения классиков выступали в роли таковых. Их хотели читать, но не читали. Пожалуй, читаемым текстом, который мог бы пре тендовать на статус такового, был текст «Краткого курса истории ВКП(б)». Его действительно читали подобно тому, как читали Библию протестанты. Читали не только коллективно, но и инди видуально, в армии и на гражданке, в системе политпросвещения, но многие и так, «для себя».
Значимость этих языковых игр трудно преуменьшить. Конечно, посредством символических словесных игр реализовался дискурс власти. Но именно в результате игры складывались риторические коды как общественные правила говорения, кодирующие формы повествования и речи. Создавался социальный (социоисторический) код как система правил высказывания об обществе и о самих себе, си стема именования, почва для взаимопонимания между иначе разоб щенными индивидами8. Этим языком пользовались все, даже те, кто был «не согласен». Возникала система взаимопонимания в обществе, что вовсе не означало принятия «всеми» идеологических догм.
1 Цвейг. С. Статьи. Эссе. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. М., 1987. С. 387.
8 См.: Барт Р. Избр. работы. М., 1898. С. 316, 317, 456-457.
Им не было нужды играть в оппозицию по отношению к власти. Раздвоение сознания, критическое восприятие политики были ис ключительной редкостью...
Исследователи (советского) общества отмечают изменение жиз ненных стилей во второй половине 30-х — «обуржуазивайте» манер, ценностей, мироотношения. Советский средний класс возникал как продукт потребности общества в дифференциации, в производитель ном труде, в профессионализме. Он же дал обществу технократа и бюрократа, партийного чиновника. Советский чиновник, которому подчинялась община, не прилетел с Марса. Во многих случаях он был крестьянин. Его породило само же крестьянство, он и жертва, и палач. Он может по своему происхождению быть сыном раскула ченного, не обязательно он из бедняков и босяков...
/Для этих людей/ идеологема «культурности» становится цен тральной, что прекрасно ощущается по их словарю. Это люди — со ветские, поскольку их когнитивно-культурная карта не выходит за пределы советскости. Они порвали с традиционной культурой и ничему не наследовали. Они не люмпены. У них кооперативные квартиры, а на сберкнижке у многих к началу 90-х была сумма, до статочная для покупки автомобиля... Их культурный горизонт крайне узок. Но нельзя забывать, с чего они начинали...
Так или иначе, с традиционным обществом они расстались на всегда. Они обрели новый габитус, а дети их вписались в городскую цивилизацию окончательно и бесповоротно...
Три переломных момента характерны для массовой биографии среднего класса советского общества — овладение письмом, возник новение индивидуации, зафиксированной в биографии, и усвоение новой рациональности в условиях модернизации сверху. Появление этих качеств — условие разрыва с архаикой деревенского общества и возникновения «модерна». Такой поворот дела позволяет включить биографию «советского человека» в реально существующий универ сальный контекст.
В.Н. Шубкин
Шубкин Владимир Николаевич (род. в 1923 г.) — доктор философ ских наук, профессор, ведущий научный сотрудник ИС РАН, член Союза писателей России. Внес значительный вклад в восстановление социологии в Советском Союзе и России.
После окончания экономического факультета МГУ становится одним из главных сотрудников сектора изучения новых форм труда и
646
647
быта. Этот период связан в биографии Шубкина с организацией мо нографического исследования молдавского села «Копанка» (1960). В.Н. Шубкин одним из первых занялся методологическим обоснованием применения количественных методов в социологии и выступил инициатором проведения знаменитой Сухумской кон ференции (1967). Одним из первых использовал социометрические методики при изучении эффективности научных коллективов.
В начале 60-х гг. переезжает в Новосибирск, работает в Ин ституте экономики и организации промышленного производства, в Институте истории, филологии и философии СО АН и в Но восибирском университете. Здесь организует серию панельных исследований формирования профессиональных ориентации учащейся молодежи, сопоставления прожективного и реального выбора профессии выпускниками средних школ. Исследования приобретают общесоюзный, а затем и международный характер. Эта серия исследований продолжается более 30 лет. Их результаты опубликованы в книге «Социологические опыты» (1970) и других работах В.Н. Шубкина и его коллег.
При поддержке созданной им широкой сети своих последова телей и учеников [В. Водзинская (Ленинград), М. Титма (Эстония), Д. Константиновский, Г. Чередниченко (Москва), и др.] выступил как основатель и лидер социологии молодежи (провел серию между народных исследований).
Во второй половине 90-х гг. выступает в качестве руководителя российской части международного исследования, посвященного изучению катастрофического сознания («Катастрофическое созна ние в современном мире в конце XX века. По материалам междуна родных исследований». Под ред. В.Э. Шляпентоха, В.Н. Шубкина, В.А. Ядова. М., Московский общественный научный фонд, 1999). В 1998 г. при поддержке РГНФ публикует рукописи своего отца, арестованного и расстрелянного в 1937 году, под названием «По вседневная жизнь старой русской гимназии. Из дневника словесника Н.Ф. Шубкина за 1911-1915 годы».
Участник Сталинградской битвы и боев за освобождение Крыма. Опыт войны, которую В.Н. Шубкин прошел в качестве солдата-ар тиллериста, изложен им в замечательной книге «Пашкин подарок», изданной Институтом социологии РАН в 1999 г.
Ниже помещено Предисловие из книги В.Н. Шубкина «На силие и свобода» (1996), в котором автор раскрыл свое понимание сложной природы человека.
А.З.
648
ЧЕЛОВЕК БИОЛОГИЧЕСКИЙ, СОЦИАЛЬНЫЙ, ДУХОВНЫЙ*
... Вглядываясь в пятимиллиардную массу людей, населяю щих шар земной, все-таки стремишься понять, определить, что же представляет собой человек, хотя и догадываешься, что одним при лагательным его суть не раскроешь. Вот почему, не претендуя на какую-то концепцию, и предложил я такую условную триаду: человек биологический, человек социальный, человек духовный. В разных соотношениях все три персонажа живут в каждом человеке.
Человек биологический — существо, озабоченное удовлетворе нием своих потребностей. Так и хочется написать — элементарных потребностей. Ведь речь идет о еде, одежде, жилье, воспроизводстве своего рода, которое опять же требует питания, одежды, жилища. Казалось бы, при нынешнем уровне цивилизации и прогресса удо влетворение всех этих потребностей рода человеческого должно бы уже перестать быть существенным. Ан нет, и не только в слаборазви тых странах, но и в нашей стране, властителей которой еще недавно распирало от гордыни: мы впереди планеты всей! Но все знали, что и у нас абсолютное большинство людей озабочены, главным образом, обеспечением этих элементарных биологических потребностей: как добыть хлеб, мясо, масло, сахар; как достать обувь, одежду; как хоть на старости лет получить крышу над головой; как прокормить, одеть, вылечить, устроить наследников. Многие десятилетия жиз ни на грани голода, в многотысячных хвостах за «мануфактурой» (экономисты подсчитали, что на стояние в очередях мы тратили ежегодно 65 миллиардов человеко-часов), в безнадежном ожидании ордера на квартиры... Увы, за этими заботами десятки миллионов усталых людей забыли о своем высоком предназначении и не видят иных ценностей, кроме первичных потребностей. Нет, нельзя эти потребности называть элементарными, ибо они еще не удовлетво рены. И пока что они, а не добро и зло, являются главными героями поля боя — сердца человеческого.
Человек социальный существует как бы в иной плоскости. Правда, не будем забывать, что у животных тоже есть рассудочная деятельность, имеются определенные социальные организации. Понаблюдайте, например, за обитателями обезьяньего питомни-
* Цит. по: Шубкин В.Н. Насилие и свобода. Предисловие. М., 1996. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделах 6 и 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
649
ка, и вы увидите там довольно сложные иерархические структуры, разделение власти, труда и многое другое, что мы привыкли отож дествлять лишь с человеческими сообществами. Но ни одна ветвь эволюции на земле не является в такой степени взаимозависимой по производству и распределению продуктов, установлению правил общежития, созданию мегаполисов и государств, развитию массо вых коммуникаций, как человеческая.
Если социальная деятельность мотивирована лишь материаль ным интересом, человек биологизируется. И даже если он одет в модный современный костюм, пользуется компьютером, сидит за рулем автомобиля, рационально мыслит, т.е. соображает, что ему вы годно, а что — нет, он недалеко ушел от наших дальних предков.
Такой социально-рациональный тип получил широкое рас пространение. В социологии его нередко определяют как «внешне ориентированную» личность в отличие от личности «внутренне ориентированной». По сути, такой человек весь вовне. Годами в его сознание внедрялось, что он — продукт среды. И, в конце концов, он поверил. Тем более, что тем самым он получил бессрочное алиби, с него как бы сняли ответственность за свои поступки.
Если такой тип не нарушает какие-то нормы, то лишь потому, что боится наказания. Он как бы в вечном жестком противоборстве с обществом, с теми или иными социальными институтами. И на угрозы общества он отвечает выработкой своей контркультуры. «Красть нехорошо, за это посадят в тюрьму», — говорит ему обще ство. «Правильно, но не пойман — не вор», — возражает он.
У человека рационального, как видно, нет внутренних огра ничений, можно сказать, что он лишен совести. В результате он оказался способен получать удовольствие от того, что ему удалось кого-то перехитрить, обмануть. У человека рационального одна ре альная цель жизни — получение максимума удовольствий. В основе его помыслов и действий — свой кровный интерес (обеспечить воспроизводство своего рода, удовлетворить свои биологические плюс некоторые социальные потребности, часто связанные с пер выми, — богатство, власть, престиж). К духовным, нравственным ценностям у него снисходительно-ироническое отношение, как к пережиткам прошлого, хотя он и понимает, что людей нравственных можно использовать в своих интересах.
Человек социально-рациональный непрерывно, словно четки, перебирает варианты: это выгодно, это невыгодно. В основе его отношений с другими — стремление меньше дать, больше взять, но как минимум обеспечить эквивалентный обмен. Такой чело-
век очень привязан к благам этого мира. У него высоко развито чувство самосохранения. Он презирает сантименты, у него нет чувства родины, его он считает придумкой пропаганды. Правда, у него развито ощущение групповой солидарности, чувство коман ды. Он не имеет твердых нравственных опор, да и зачем они ему в меняющемся, сиюминутном мире?
Как видно, человек социально-рациональный — гедонист. Он оживлен, но не одухотворен. Он не религиозен, но суеверен.., словом, такой человек — существо во многом несовершенное.
По мере того как происходит насыщение элементарных био логических потребностей, человек социальный становится все более массовым явлением. Он может выступать в разных ипостасях и ролях, но суть его едина. Изучение и отрицание его средствами социологии, литературы и искусства — необходимое условие фор мирования человека нравственного, духовного.
Человек духовный — это, если говорить кратко, человек с совес тью. Иначе говоря, со способностью различать добро и зло, оцени вать свои помыслы и поступки, формулировать для себя нравствен ные предписания, требовать от себя их исполнения. «Нравственное образование делает нас просто «человеком», то есть существом, отражающим на себе блеск божественности и потому высоко стоя щим над миром животных», — писал еще В.Г. Белинский. Человек духовный преодолел в себе опаснейшее искушение видеть смысл существования только в удовлетворении своих все более изощрен ных потребностей. Благодаря этому он обрел новую грань свободы, которая делает его способным служить высшим ценностям культуры, поискам смысла бытия.
Разумеется, он понимает огромную роль экономических и со циальных проблем общества, но он всегда видит в них не цель, а средства. Он экологичен, так как знает, что природа не бездонная бочка, из которой можно черпать до бесконечности, что нужно быть способным ограничивать свои капризы и потребности, чтобы сохранить природу и жизнь. Он не может полагать, что творимые людьми социальные институты могут быть выше их самих, а магия природы и искусства для него не менее важна, чем материальное, ибо благодаря им растет духовное богатство мира.
Человек духовный не против рационального знания, но он уга дывает его ограниченность, чувствует, что в мире немало есть такого, «что и не снилось нашим мудрецам». Работая в науке, он сохраняет определенную отстраненность, самостоятельность. Он никогда не позволяет авторитетам, мифам и идолам науки увлечь себя целиком...
650
651
Именно благодаря этому основные научные открытия сделаны сво бодными, бескорыстными и самоотверженными людьми.
Итак, человек биологический, социальный, духовный. С разви тием человечества может существенно расширяться область духов ного, нравственного, все больше людей начинают в своих помыслах и поступках руководствоваться повелениями совести. Но может и наоборот, сфера духовного вытесняться, насильственно разрушаться и заменяться социальными или биологическими эрзацами. Такую эпоху пережил наш народ.
Собственно, прогресс и состоит в том, что все большее число лю дей от биологических забот поднимаются к социальным, к духовным. Это возвышение человечества в то же время означает расширение свободы, изживание принуждения и насилия из жизни общества.
Н. Ф. Наумова
Нина Федоровна Наумова (1930—2002) — известный российский философ и социолог, специалист в области социологии личности, социокультурной трансформации российского общества, систем ной методологии в социологических исследованиях, мировых тенденций в социальной политике. Она родилась в селе Михалево Муромского района Владимирской области. Окончила философ ский факультет МГУ (1954), защитила в Институте философии АН СССР кандидатскую диссертацию о социальных последствиях автоматизации (1963).
Н.Ф. Наумова работала старшим научным сотрудником в Ин ституте философии (1955—1968), а с начала 60-х гг. — в возникшем в этом институте первом в АН СССР социологическом отделе. Активно участвовала в одном из первых в стране эмпирических ис следований — «Рабочий класс и технический прогресс» (1962—1965, г. Горький — Нижний Новгород). В 1968 г. перешла в созданный Институт конкретных социальных исследований АН СССР, где руководила программой «Человек в промышленной организации» в рамках большого проекта «Социальная организация промышлен ного предприятия» (1969—1973). Часть полученных ею результатов опубликована (Лапин Н.И., Коржева, Э.М. Наумова Н.Ф. Теория и практика социального планирования. 1975). После разгрома веду щих кадров ИКСИ (1973) перешла, вместе с коллегами, в социоло гическую лабораторию Института проблем управления, где начала разработку новой модели целеполагания; результаты отражены в монографии «Социологические и психологические аспекты целе-
направленного поведения» (1988). С момента создания (1976) и до последних дней жизни Н.Ф. Наумова работала в Институте систем ного анализа АН СССР (РАН): предложила объяснение циклов в социальной политике, раскрыла особенности поведения человека в переходном, нестабильном обществе; результаты обобщила в моно графии «Рецидивирующая модернизация в России» (1999).
Ниже из этой книги приведены, с сокращениями, два раздела первой главы. Они дают представление о позиции Н.Ф. Наумо вой по сложным вопросам относительно характера российской трансформации и ответов человека на новые вызовы меняющейся реальности.
ЯЛ.
РЕЦИДИВИРУЮЩАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ КАК ФОРМА РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМ*
Никому не дано знать, какой человек понадобится человечеству, чтобы преодолеть ту полосу глобальных кризисов — экологического, демографического, геополитического и других, пока скрытых, — в которую оно вступает в конце XX в. Нам не только неизвестны нужные для этого качества, но и сам сегодняшний перечень таких качеств скорее всего окажется непригодным, «не о том». И уж тем более — устоявшиеся схемы, делящие живое, целостное существо вание человека на индивидуализм и коллективизм, новаторство и консерватизм, патриотизм и космополитизм, и так до бесконечно сти, до субатомного состояния этого существования...
«Вечно догоняющее» развитие: тупик современной цивилизации или ее альтернатива?
События последних лет свидетельствуют о том, что развитие земной цивилизации все больше сдвигается к однолинейной моде ли. Усиливается тоталитарное истолкование истории по принципу «иного не дано», «магистральный путь истории» и «столбовая до рога современной цивилизации». Это значит, что запаздывающая, «вдогонку за развитыми странами» модернизация становится не просто столбовой, а единственной дорогой истории. Аналитики все реже ищут исторические альтернативы, чаще описывают очередь к
* Цит. по: Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества? М., 1999. С. 3—8, 22—28. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного ком плекса по общей социологии.
652
653
современной цивилизации, размещают на этой дороге различные «эшелоны» модернизации. И утверждают, что у каждого последую щего эшелона все меньше шансов попасть в эту цивилизацию.
Однако на этом пути все больше появляется стран, сделавших не одну попытку модернизации. Так возникает исторический фе номен неизбежно повторяющейся, из-за предшествующих неудач, запаздывающей модернизации. Представляется, что такое разви тие страны приводит ее социальную систему в особое состояние, формирует специфическое сознание и поведение. Это состояние после (или во время) серии «неполных», неудачных модернизаций, повторяющихся через одно-два поколения, и с неизбежно непри емлемой, высокой социальной ценой, мы называем рецидивиру ющей модернизацией...
Сегодня все модернизации, кроме одной — в стране, которая всех обогнала, — запаздывающие. Они идут «вдогонку» за кем-то, за каким-то образцом. За сформировавшимися в другой стране, в другой культуре целями, средствами, нравами, стилем жизни. В этом смысле все они искусственны, в отличие от первой, в Ан глии, которая была естественной, как долго вызревавший продукт развития общества. Но, раз возникнув, дух модернизации рас пространяется, крепнет и в какой-то момент начинает навязывать себя — экономически, политически, идеологически, культурно... Такая политика может обернуться и уже оборачивается, на наш взгляд, блокированием исторических альтернатив.
Опыт стран, сделавших не одну (или очень затянувшуюся) по пытку модернизации, показывает, что навязываемая альтернатива небесспорна. Многие исследователи этих стран, столкнувшихся с серьезными трудностями модернизации, с ее колоссальными социальными издержками и неэффективностью, пришли к это му выводу. Они считают, что модернизация — не обязательный исторический этап, через который должны пройти все страны; она возможна, но не предопределена. Попытки решить проблему не приемлемой социальной цены модернизации неизбежно приводят к теоретическому и практическому поиску «иного типа развития». Обобщая мировой опыт модернизаций, бразильские ученые, напри мер, пришли к выводу, что в их стране невозможно механическое воспроизведение опыта как развитых государств, так и азиатских «новых индустриальных стран». Они считают, что исследования должны быть сосредоточены на раскрытии внутренних потенций модернизируемого общества, его способности внести вклад в миро вую цивилизацию. К такой точке зрения склоняются и российские
исследователи. Например, В. Хорос, который утверждает, что «мо дернизация, развитие могут успешно осуществляться лишь на почве собственных национальных традиций»1.
Как бы ни был влиятелен сегодня миф о конце истории, пережи вание человеком альтернативности исторического процесса не может угаснуть. Драмы повальных модернизаций не позволят смириться с ростом «социальных цен» экономического роста.
Кроме того, именно реформируемые, переходные общества как нестабильные, развивающиеся системы демонстрируют свою потенциальность, т.е. способность непрерывно генерировать новые идеи, новые структуры, новые движения, т.е. варианты, альтернати вы развития системы. Процесс этот очень динамичен, но во многом скрыт, незаметен, обманчив. Рождающаяся альтернатива развития может выглядеть просто отклонением, «слабым фактором», случай ностью или даже «пережитком». Необходимо увидеть, распознать эти исторические варианты, трезво оценить их потенциал. И, может быть, поддержать, сберечь те из них, которые работают на «иную», возможно, более совершенную цивилизацию...
Вполне возможно, что именно тот тип личности, который формируется рецидивирующей модернизацией, окажется наиболее приспособленным и эффективным в ситуации мирового кризиса. И тогда снова окажется прав Синдбад-Мореход, который утверждал, что «никто ведь не отличит опережающего от настигающего».
Ответы человека на рецидивирующую модернизацию: российская модель кризисного сознания (основные ориентиры эмпирического анализа)
Российские исследователи все чаще ощущают потребность в новом, адекватном нашей действительности, теоретико-методоло гическом подходе к ее изучению. Многие из них, пройдя этап идео логического лицензирования и убедившись в его исследовательской неэффективности, заняли позицию «своего пути» отнюдь не из-за националистических предрассудков. К этому их подвели результаты интенсивного эмпирического изучения наших переходных процес сов, попытки их теоретически осмыслить.
«Теоретизирование в парадигме «индустриальное» — «постсов ременное» общества — не самый надежный путь, — делает вывод
' Хорос В. Модернизация в России и в Японии (Цивилизационные аспекты) // Мировая экономика и международные отношения. 1991. № 8. С. 79.
654
655
В.А. Ядов. — Каждое общество (Россия — не исключение) входит в мировую систему своим особым способом и формирует свое особое будущее... В мировом пространстве Россия развивается как особая социально-культурная целостность. Культурные особенности про шлого и историческое наследие советского периода создают связку черт общества, делающую его неповторимым. Концепция модерни зации России, т.е. реформации на основе некоторых как бы универ сальных параметров, сомнительна, ибо не существует универсальной шкалы рациональности, потому что человеческие индивиды и их сообщества отличаются от технических систем, где взаимодействие двух и более элементов описывается как однозначное»2.
Характерно, что, призывая отечественных социологов решать конкретные социальные проблемы, не забывая о «проблемах вечных» и, главное, учитывая особенности России как социально-куль турной целостности, В.А. Ядов не может не отметить и основную методологическую проблему, которая здесь неизбежно возникает. Он формулирует ее как невозможность сконструировать в рамках социологии и социальной философии какую-то универсальную шкалу универсальной рациональности по отношению к деятельности человека и человеческих сообществ.
С этим нельзя не согласиться, но тогда возникает еще один методологический вопрос: если мы исследуем специфику, особен ность, отличие вне некоторой универсальной модели, т.е. не как отклонения в поведении ее параметров, то что, собственно, мы наблюдаем, с каким объектом имеем дело? Каковы должны быть характер и структура того предмета изучения, который мы догова риваемся считать социокультурной спецификой России?
В качестве такого предмета исследований часто предлагается «российский менталитет» или «российский национальный харак тер». При этом признается, что «серьезных работ, раскрывающих сущность менталитета вообще, менталитета россиян в особенности, его связи... с психологией и идеологией граждан России, у нас пока нет»3.
Предлагая свой подход к этой проблеме, А.П. Бутенко и Ю.В. Колесниченко исходят из того, что формируют, поддержи вают и видоизменяют менталитет три основных фактора, системы
2 Ядов В.А. Россия в мировом пространстве // Социологические исследования.
1996. № 3. С. 28.
3 Бутенко А.П., Колесниченко Ю.В. Менталитет россиян и евразийство: их сущ
ность и общественно-политический смысл // Социологические исследования.
1996. №5. С. 92.
656
причин. Первая — «расово-этнические качества» общности, то есть природные качества самого субъекта менталитета, численность, возраст, темперамент нации, а также «этническая монолитность» общности. Второй фактор — «естественно-географические условия проживания» общности, степень их суровости или благоприят ности. И третий фактор — «причины, коренящиеся в устойчивых результатах многовекового взаимодействия данной общности и условий ее проживания»4.
Несомненно, влияние перечисленных факторов на характер или менталитет нации достаточно велико. Однако представляется, что концентрация внимания именно на этих факторах предопределила несколько ограниченную, одностороннюю, скорее психоаналити ческую, чем социологическую, интерпретацию менталитета. Акцент делается на подсознательных, даже бессознательных, процессах, ре акциях и установках. Авторы подчеркивают, что менталитет включа ет в себя «некие структуры национального характера, действующие, не проходя через сознание, спонтанно, наподобие определенного эмоционально-психологического кода», а в целом он представляет собой «записанный в материальных основах психики определенный поведенческий код», «коллективное бессознательное», «определен ное социально-психологическое состояние субъекта — нации, на родности, народа, его граждан, запечатлевшее в себе (не «в памяти народа», а в его подсознании) результаты длительного и устойчивого воздействия этнических, естественно-географических и социально-экономических условий проживания субъекта менталитета»5.
Остается непонятным, как это может сочетаться с устойчивыми идеологическими ориентациями, о которых говорят авторы. Если, конечно, понимать идеологию не как впечатанный набор «куль турных клише», а как социальную мораль человека, выбранные, принятые им социальные идеалы. Последние, в том числе и упоми наемые авторами «русская идея», ответ на вопрос «ради чего жить» или «тяготение к абсолютному», никак не сводимы к поведенческим кодам, к стереотипам поведения, укорененным в бессознательном. Ставка на подсознательные процессы превращает менталитет из фундаментального элемента культуры и цивилизации в хаотический набор неосознаваемых реакций. Он предстает как результат некоего зомбирования человека принудительными внешними воздействиями
4 Бутенко А. П., Колесниченко Ю.В. Менталитет россиян и евразийство: их сущ
ность и общественно-политический смысл // Социологические исследования.
1996. №5. С. 96-97.
5 Там же.
657
расово-этнического, естественно-географического и тому подобного характера, «условиями проживания» данной общности. В таком, чисто реактивном, жестко объективно детерминированном качестве особенности менталитета не могут объяснить особенностей соци альной деятельности людей как субъектов культуры, цивилизации и истории. На наш взгляд, ближе к цивилизационной интерпрета ции менталитета позиция И.К. Пантина, который определяет его как «выражение на уровне культуры народа исторических судеб страны, некое единство характера исторических задач и способов их решения, закрепившихся в народном сознании, в культурных стереотипах... Своеобразная память народа о прошлом, психологи ческая детерминанта поведения миллионов людей, верных своему исторически сложившемуся «коду» в любых обстоятельствах, не исключая катастрофические...»6.
Те духовные структуры — нравственные, психологические и социально-психологические, когнитивные и идеологические, — ко торые в значительной степени определяют особенности российского пути и места России в мире, могут определяться, моделироваться и изучаться по-разному. Это зависит от исследовательской задачи.
В рамках теории исторических циклов, историософии подъема и падения цивилизаций, последние развиваются в результате своих «ответов» на вызовы окружающей среды, в широком смысле этого слова. Причем «ответы» эти находит творческое меньшинство, элита, а большинство только их воспроизводит. Наше исследование исходит из другой посылки — большинство ищет и находит свои «ответы», которые должны стать самостоятельным предметом анализа.
Наш подход ориентирован на анализ структур таких «ответов» как фундаментальных, системообразующих элементов российской цивилизации. Такая ориентация требует приоритетного внимания к процессам сознательного, активного строительства человеком сво его внутреннего мира. Речь идет о восприятии и оценке человеком социальных процессов, своего места в них, своих социальных пер спектив, о выстраивании и корректировке своих ценностных пред почтений, о сознательном выборе жизненной стратегии. В первую очередь это относится к критическим — переходным, кризисным, катастрофическим — ситуациям. Бессознательные, стереотипные реакции на внешние воздействия могут воспроизводить цивилиза цию (хотя и с убывающей точностью), но не могут ее формировать и развивать...
6 Паншин И.К. Российская ментальность// Вопросы философии. 1994. № 1. С. 25-53.
Разрабатывая схему исследования, мы исходили из предполо жения, подтвержденного затем эмпирически: ответы человека на исторические вызовы рациональны и системны. Иначе они не были бы эффективными, не смогли бы обеспечить человеку преодоление критических ситуаций, а соответствующая культурная подсистема перестала быть функциональной, отмерла бы. Поэтому при ис следовании действий, поведения, сознания человека в условиях жесткого реформирования сверху имеет смысл опираться на модели, оперирующие понятием сознательного выбора — модели принятия решений, целерационального поведения, свободного выбора7 и т.д. Динамику, содержание и структуру той внутренней работы, которую непрерывно совершает человек в переходных, критических социаль ных ситуациях, и его поведения можно представить и анализировать с помощью следующих групп переменных.
Оценка социальной ситуации. Восприятие изменений в социаль ной структуре, в социальной дифференциации общества как оценка своих реальных социальных перспектив. Восприятие власти, элиты, социальных институтов как оценка социальной направленности и управляемости, контролируемости происходящих преобразований.
Определение ценностных приоритетов, построение личностной системы ценностей. Формы сохранения человеком независимости, автономности своего внутреннего мира. Роль и динамика ценностей сострадания, жалости и социальной справедливости. Особенности универсального кризисного сознания.
Организация своего социального пространства. Динамика социаль ной идентификации, чувства солидарности, общности, принадлеж ности. Особенности восприятия и использования географического пространства как возможного «ухода», как амортизатора социальных катастроф и нежелательных (ошибочных) управляющих воздействий. С этой точки зрения предпочитаемый ландшафт может выступать как дифференцирующий признак разных мироощущений.
Организация своего субъективного, личностного времени. Вос приятие непрерывности времени, связи прошлого, настоящего и будущего. Роль каждого из них в жизни человека, в его целепола-гании. Структурирование, организация человеком своего времени. Планирование жизни.
Мобилизация своего жизненного ресурса. Терпение как способ экономии и накопления жизненного ресурса. Различные психоло гические формы терпения и их динамика. Терпение как «безропотное
7 Наумова Н.Ф. Социологические и психологические аспекты целенаправленного поведения. М., 1988.
658
659
мужество», терпение выживания и терпение как диапазон надежды. Молчание как активная реакция на изменения, как кризисный стиль общения и как социальный феномен (молчаливое большинство). Сдвиг к молчанию в критических ситуациях. Молчание как си стемная реакция, его связь с этосом, с нормативным сознанием, с оценкой своих социальных перспектив.
У каждой из этих переменных — свое поведение, как на со циальном уровне, так и на индивидуальном. Эти особенности сознания и поведения человека могут быть представлены в различ ных формах, сочетаниях и с разной интенсивностью. В результате формируются весьма различные жизненные стратегии. Общее у них одно — «пусковой механизм», в качестве которого всегда выступает оценка человеком социальной ситуации и социальных тенденций, определенное восприятие происходящих радикальных перемен и переходного периода (общества) в целом.
Переходный период может переживаться людьми как сти хийное бедствие. Формируются различные стратегии выживания. Терпение выступает преимущественно как проверенный веками способ экономии и накопления жизненного ресурса. Множатся со циальные формы ухода, бегства от абсурдной реальности: наркотик политических эмоций, обостренная избирательность в потребле нии информации, рост зависимости от массовой культуры, тяга к сверхъестественному. Расширяется мир молчания, «глухих» зон коммуникации. В то же время нарастает стремление к интеграции по социальным и этническим признакам...
Сегодняшнее «разбегание» основных жизненных стратегий неизбежно. Однако если такое взаимное отталкивание будет углу бляться, превращаясь не только в идеологическое, но и в психоло гическое противостояние, дезинтеграция общества станет опасной. Важно уже сейчас, не дожидаясь социальной стабилизации, искать механизмы, обеспечивающие интеграцию разных систем поведения в единое целое. Для этого необходимо, во-первых, эмпирически исследовать переходные модели поведения, найти в них общие, взаимосвязанные механизмы. Во-вторых, определить, какое вли яние на формирование жизненных стратегий оказывает бурный процесс новой стратификации общества, стимулирует ли он их отталкивание или позитивное взаимодействие. Или, может быть, это автономные процессы. И, в-третьих, важно найти те порожда ющие, исходные духовно-исторические структуры нашей страны, из которых вырастают стратегии поведения в кризисные времена и которые несут в себе залог и внутреннего единства, и внутреннего противостояния этих стратегий.
Ю.А. Левада
Юрий Александрович Левада (род. в 1930 г.) — известный рос сийский социолог, один из ключевых участников возрождения социологии в СССР в 60-е гг. и в создании Института конкретных социальных исследований (ИКСИ) АН СССР (1968). Доктор фило софских наук (1966), профессор (1968). Директор Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ, 1992-2003), затем — «Левада-Центра» (с 2003). Член Совета при Президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека.
Окончил философский факультета МГУ (1952). В 1955 г. защи тил кандидатскую диссертацию об особенностях революции в Китае, поступил в Институт китаеведения. Был командирован в Китай, где приобрел опыт проведения социологических исследований на про мышленных предприятиях.
С начала 60-х гг. работал в Институте философии АН СССР, где занимался методологией социального познания, опубликовал монографию «Социальная природа религии» (1965) и защитил док торскую диссертацию. Возглавил сектор методологии социологи ческих исследований в Институте философии, затем Отдел по той же проблематике в ИКСИ.
В 1966 г. организовал работу неформального семинара, который функционировал более 20 лет и стал центром интеллектуального общения представителей широкого спектра социальных и гума нитарных наук.
На основе курса, прочитанного на факультете журналистики МГУ, Ю.А. Левада опубликовал «Лекции по социологии» (1969). В них он рассматривал социологию как самостоятельную науку, ко торая опирается на методологию системного анализа, использует ма тематические методы и количественные данные по широкому спектру социальных проблем. «Лекции» получили официальное резкое осуж дение, прежде всего потому, что содержали негативную оценку ввода в Чехословакию войск СССР и других стран Варшавского договора (август 1968). Как член КПСС ЮА. Левада получил выговор с зане сением в личное дело, снят с должности секретаря партбюро ИКСИ и переведен в ЦЭМИ на должность старшего научного сотрудника; здесь он проработал в течение 16 лет, а возможности публикации его работ были до перестройки существенно ограничены.
В 1988 г. Ю.А. Левада перешел в созданный ВЦИОМ: зав. От делом теории, затем директором (1992—2003). Стал главным редак тором журнала «Мониторинг общественного мнения: социальные
660
661
и экономические перемены»; в большинстве номеров журнала содержались проблемно-аналитические статьи редактора. В 2003 г. Центр был вынужден перерегистрироваться в новое учреждение — «Левада-Центр. Аналитический центр Юрия Левады», который продолжает изучение динамики общественного мнения и издает «Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии»; вместе с руководителем в «Левада-Центр» перешли большинство сотрудников прежнего ВЦИОМа.
Основные публикации, помимо названных: Проблемы использо вания количественных методов в социологии // Сб. «Моделирование социальных процессов» (1970); Социальные рамки экономического действия // Сб. «Мотивация экономической деятельности» (1980); Игровые структуры в системах социального действия // Ежегодник «Системные исследования. Методологические проблемы» (1984); Бюрократизм и бюрократия: необходимость уточнений // «Комму нист», 1988, № 12; «Советский простой человек» (соавт., М., 1993); «Статьи по социологии» (1993); «От мнений к пониманию. Социо логические очерки 1993-2000» (2000).
В Хрестоматии помещена, с сокращениями, статья, представля ющая результаты работы над проектом «Советский человек» (2001), который Ю. А. Левада возглавляет с 1989 г.
А.З., Н.Л.
КООРДИНАТЫ ЧЕЛОВЕКА. К ИТОГАМ ИЗУЧЕНИЯ «ЧЕЛОВЕКА СОВЕТСКОГО»*
Анализ принципиальных результатов многолетней исследова тельской программы «Советский человек»' имеет как методологиче ское (эффективность инструментария), так и актуальное социально-аналитическое значение... Несомненно, что «человек советский» как социальный тип оказался значительно более устойчивым, способным
* Цит. по: Левада Ю. Координаты человека. К итогам изучения «человека со ветского» // Мониторинг общественного мнения. 2001. № 1. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
1 В рамках исследовательской программы «Советский человек» за десять с лиш ним лет проведены три волны специальных опросов (1989, 1994 и 1999), несколько крупных тематических исследований («Бюрократия», «Культура», «Национализм», «Власть и общество» и др.). Некоторые проблемы выяснялись в технологии регу лярных омнибусов типа «Мониторинг» и «Экспресс». Данные исследований и ана литические материалы многократно публиковались в настоящем журнале и других изданиях: Советский простой человек. М., 1993; Куда идет Россия?.. Вып. 1—7. М., 1994-2000; Левада Ю. От мнений к пониманию. М., 2000.
приспособиться к изменению обстоятельств, чем это представлялось десять лет назад. Конечно, этому в немалой мере способствовали и доминирующие в наших процессах варианты самого изменения «обстоятельств» — непоследовательные и противоречивые акции при значительном ухудшении положения большинства населения.
Одни наши предположения вполне подтвердились, дру гие — нуждаются в переосмыслении. В некоторых случаях мы оказались неготовыми заметить или правильно оценить характер происходящих изменений или причины отсутствия таковых... В первоначальном проекте исследования (1989), естественно, не могли быть заложены проблемы, возникшие в ходе позднейшего развития политического кризиса в стране, связанные с распадом Союза ССР, зарождением политического плюрализма, трансформа циями структур социальной поддержки и мобилизации, характером лидерства и т.д. Такие проблемы рассматривались на последующих фазах реализации исследовательской программы.
В настоящей статье рассматривается лишь часть проблем про веденного исследования, требующих разностороннего анализа.
Три оси «человеческих координат». Многообразие накоплен ного материала, относящегося к различным сферам деятельности социального человека, позволяет выделить основные направления «привязки» человека к социальному полю: идентификация («кто мы такие?»), ориентация («куда мы идем?»), адаптация («к чему мы можем приспособиться?»). Все другие проблемы, и методологиче ские, и содержательные, так или иначе группируются вокруг такого определения координат человеческого существования...
Кризис социальной идентификации: параметры и механизмы
<...> Социальная идентификация — сложный, комплексный феномен, включающий разнородные компоненты.
Наиболее общим признаком идентификации человека с опреде ленным социальным объектом можно, видимо, считать эмоциональ ное или символическое его «присвоение», т.е. отношение к нему как к «своему» в отличие от множества иных, «чужих», «посторонних» объектов: «своя» семья, «своя» группа, «свое» государство, «свои» священные символы и т.д...
Всякая идентификация как бы «добавляет» к универсальным в принципе, общезначимым критериям истинности, рациональности, полезности, нравственности, эстетичности и прочее иное по своей природе партикуляристское измерение «свойскости». Реально-историческая последовательность «добавлений», конечно, была обратной: универсальные нормы «добавлены» к партикулярным,
662
663
но никак не заменяют их. Человек нигде и никогда в мире не может держаться каких бы то ни было универсалий, не накладывая на них эмоциональных, личностных, традиционных и прочих рамок идентификации, отождествления с неким «своим» в отличие от «не своего». А это, в свою очередь, создает неустранимые нормативные коллизии, с которыми можно лишь считаться...
В обществах, которые признаны как цивилизованные, до минируют «универсалии», а отношения «по свойскости» кажутся оттесненными на обочину. Но это слишком упрощенная картина. Идентификация со «своим» государством, «своей» группой (в том числе этнической), «своей» фирмой сохраняется — в разных формах и пропорциях — повсеместно и играет достаточно важную роль в процессах социализации и социального контроля, особенно в условиях социальной мобилизации. Одно из важнейших условий сохранения такого сочетания — участие критического компонента в самом комплексе идентификации. Его смысл достаточно точно выражен известной английской поговоркой: «Права она или не права, но это моя страна». Тем самым допускается, что «свое» может быть неправым, скверным, заслуживающим осуждения. Самый ис кренний патриотизм мог быть и резко критическим по отношению к порядкам, властям, традициям собственного отечества, что и демонстрировали, между прочим, все российские мыслители — от Чаадаева до славянофилов и революционеров далекого XIX в...
По всей видимости, именно этот кризис составил главное содержание всех перемен последних лет, рассматриваемых на человеческом уровне. Объясняется это тем, что в традиционно со ветском обществе идентификация являлась, по сути дела, не только основным, но единственным средством выражения связи человека с общественной системой...
С распадом советской системы человек оказался вынужден в какой-то мере самостоятельно ориентироваться в изменившихся обстоятельствах, определять свое положение, выбирать способ по ведения, отношения к происходящему и т.д. Иначе говоря, вынужден искать «свою» или «близкую» позицию, группу, символическую структуру. Тем самым социальная идентификация становится про блемой выбора — вынужденного, часто болезненного, при ограни ченных представлениях о содержании выбора и его последствиях. Имеющийся материал позволяет рассмотреть некоторые направле ния и уровни такой «избирательной» идентификации человека.
Как и следовало ожидать, никакого «естественного» челове ка, способного свободно и разумно делать социальный выбор, в нашей действительности не обнаружилось, как не обнаружился
он и два-три столетия назад в Англии, Франции и т.д. Освобож денный (впрочем, скорее декларативно) от старых политических и идеологических облачений человек остался связан традициями и стереотипами советского и досоветского происхождения. Дискре дитация официально-советской идентичности привела не столько к формированию демократических, общечеловеческих координат самоидентификации, сколько к росту значения традиционно груп повых, локальных, этнических рамок.
Одним из результатов распада советской государственности явился кризис государственной идентичности на различных ее уровнях (от «советских» граждан к «российским»)... Выделить различные типы идентификации, например обязательные или из бирательные, в такой связке не так просто. «Советская» самоиден тификация может быть инерционной (привычная обязательность) или ностальгической (избирательная позиция); последняя, в свою очередь, может обозначать сожаление то ли об ушедшей обще ственно-политической системе, то ли о едином государстве, то ли о возможностях человеческих контактов и т.д. В любом варианте имеет свое значение чисто вербальная (наделе — социально-психо логическая) составляющая — какие термины используются людьми для самоопределения...
Во всех вариантах идентификационных вопросов исследований респонденты обычно склонны, скорее всего, отмечать позитивно оцениваемые связи и значительно реже — негативные. Первый опрос по программе «Советский человек» (1989) проходил в ис ключительный период наиболее активной общественной само критики и попыток переоценки прошлого (непоследовательных и малоудачных), стимулировавшихся ведущими СМИ и политиче ским руководством страны... Тогда мы обнаруживали более всего негативных оценок собственной страны, ее места в мире, ее на рода, истории — и это все тоже было довольно распространенным элементом социальной идентификации человека в определенный момент исторического перелома («экстраординарная» критическая идентификация). При некоем оптимистическом варианте развития событий, приводящем к утверждению новой системы признанных обществом ориентиров, общественная самокритика могла сыграть очистительную, созидательную роль. Этого не произошло, катар сис не состоялся. Негативные, даже уничижительные самооценки человека как «совка», лентяя, пьяницы и пр., обнаруживаемые и в массовых опросах, остаются непременным компонентом его социальной самоидентификации и фактически служат средством оправдания пассивности, безволия, холопства во всех их проявле-
664
665
ниях в полном соответствии с печальной исторической традицией («ординарной» псевдокритической идентификации).
Анализ проблемы идентификации в общественном мнении приводит к необходимости различать два уровня рассматриваемых показателей: декларативный (кем люди хотят себя называть) и ре альный (кем люди себя ощущают)...
Элита и «массы» в поисках ориентации. Поиск ориентации — это новая проблема, как бы нежданно свалившаяся на голову людей. При этом проблема принципиально непосильная для отдельного человека и требующая групповых вариантов решения. Но ни одна из групп или структур, претендовавших за десять лет на лидерскую роль в обществе, не смогла предъявить человеку каких-либо четких, понятных населению ориентиров, а тем более программ действия. Демонстративное отрицание советского прошлого или конститу ционно закрепленный лозунг «социального государства» равно не пригодны для роли таких ориентиров.
Главная причина такого положения — отсутствие в стране ли деров или лидирующих групп, элитарных структур, которые были бы готовы и способны определить и задать ориентиры.
Противопоставление элитарных структур (соответствующих функционально специализированных групп, институтов, органи заций, средств) и «масс» (слабо организованных, не исполняющих специфических функций и пр.) характерно преимущественно для традиционно-иерархических и модернизирующихся обществ. В первых из них элитарные структуры обеспечивают сохранение социальных и культурных образцов, во вторых — выступают еще и в роли модернизаторов, инициаторов перемен. В развитых обществах такое разделение функций теряет смысл, поскольку действуют мно гочисленные более или менее автономные динамические факторы экономического, социального, глобального и прочих порядков.
В отечественной истории наиболее очевидна послепетровская тенденция элитарно-бюрократической модернизации, в рамках которой развертывались практически все общественные потрясения и кризисы до начала XX в., а позже и советского, и последующего периода. Как стимулом, так и тормозом модернизации выступали главным образом соотношения сил внутри элитарных структур (а отнюдь не конфликты правящей элиты с угнетенной массой). Вла ствующая элита советского периода — неважно в данном случае, под какими именно лозунгами и с каким успехом — монополизиро вала модернизаторские функции в обществе. Примерно к 60—70-м годам смена поколений в элитарных структурах, с одной стороны, и усложнение факторов социально-экономической и культурной
динамики — с другой, привели практически к полной утрате этой функции элитарными структурами советского образца.
Инициировавшая перестройку часть партийно-государственной элиты была заинтересована преимущественно в совершенствовании средств поддержания собственного статуса. Демократические тече ния не имели ни сил, ни решимости играть самостоятельную роль и определять общественные ориентиры. В результате ни накануне общественно-политических сдвигов (перед 1985 г.), ни в последую щие годы потрясений и поворотов в стране не существовало новой или альтернативной элиты. А сохранявшая реальную власть государ ственная верхушка советского образца — при обновленных назва ниях и конфигурациях — была преимущественно заинтересована в самосохранении, устройстве собственных дел и т.п. Поэтому, в част ности, была невозможной в России ни продуманная дальновидная реформа, ни «революционная» ломка старой системы. Радикально настроенная «команда Гайдара» за год работы смогла лишь создать ситуацию «обвала», запустив механизмы рыночных отношений и оставив открытыми проблемы их социальных последствий.
Роль массовых факторов (намерений, настроений, действий) в этих процессах неизменно оставалась вторичной, «зрительской»... Отсюда — растерянность и колебания значительной части населе ния при определении своего отношения к происшедшим в стране переменам. Представляется полезным разделить, с одной стороны, демонстративное отношение людей к официальным лозунгам, с другой —реальное отношение к повседневной стороне этих перемен, с которой приходится иметь дело «массовому» человеку.
Показателями демонстративного плана в значительной мере можно считать регулярно получаемые ответы на вопросы о пользе реформ, о том, нужно ли их продолжать, было бы лучше, если все в стране оставалось бы так, как до перестройки и т.п. Соответствую щие данные многократно публиковались. Имеется, правда, и другая составляющая таких утверждений — уровень доверия и одобрения власти, лидеров, декларирующих линию на продолжение реформ. Поэтому высказывания в пользу продолжения реформ становятся то реже (в последние годы правления Б. Ельцина), то чаще (с приходом к власти В. Путина). Колебания, правда, происходят в ограничен ном диапазоне, и перевес того или другого мнения обеспечивает небольшая доля опрошенных, при том что более 40% постоянно затрудняются выразить свою позицию. Стоит заметить, что понятие «реформы» давно утратило свой первоначальный смысл и использу ется преимущественно для обозначения всех перемен, связанных с переходом от советской экономической модели к рыночной.
666
667
Примечательно, что позитивные оценки начатым в 1992 г. реформам высказываются всегда существенно реже, чем суждения о необходимости продолжать реформы, и наоборот, осуждение реформ звучит гораздо чаще, чем требования прекратить их. Объ яснить такие расхождения, видимо, можно тем, что оценка начатых перемен не связана каким-либо сегодняшним (да и тогдашним) выбором или иным действием, а вопрос об отношении к нынеш ним переменам — это вопрос действия, точнее, приспособления. Ведь около двух третей опрошенных утверждают, что они либо уже приспособились к произошедшим переменам, либо смогут этого добиться в ближайшее время.
Адаптация: возможности и пределы. Проблему приспособления человека к широкому спектру социальных и социально-политиче ских изменений приходилось описывать ранее2. Не повторяя аргу ментации, отметим лишь принципиальные тезисы. В перипетиях отечественной истории последних столетий человек (во всех его статусах, включая правящую элиту и революционную контрэлиту) не выбирал варианты изменений, но лишь вынужден был приспоса бливаться к ним. Причем сама возможность почти беспредельного приспособления объяснялась весьма ограниченным масштабом собственных запросов. Последняя по времени — и как будто почти успешная — операция такого рода разворачивалась на протяжении примерно последних десяти лет.
В ноябре 2000 г. на волне конъюнктурного массового оптимиз ма только 20% населения России полагали, что они выиграли от перемен, произошедших за эти годы, но 67% — что они либо уже приспособились, либо в ближайшем будущем приспособятся к этим переменам. В этих цифрах — все основные параметры современных проблем человеческого существования. Не ожидали, не выиграли, не одобряют (в значительной мере), но приспосабливаются.
К чему именно приспосабливается человек в сегодняшней России?
К снижению уровня жизни. Как известно из опросов, из офи циальной статистики, к концу 2000 г. доходы населения составят в среднем около 70% от их величины в докризисные месяцы 1998 г.
К снижению собственных запросов. Это позволяет привыкать жить «на пониженном уровне».
К конкурентному рынку товаров, услуг и труда.
К навязчивой рекламе со всеми ее шумами.
2 См.: Левада Ю. Человек приспособленный // Мониторинг общественного мнения... 1999. № 5. С. 7—17; Он же. Человек ограниченный: Уровни и рамки при тязаний // Мониторинг общественного мнения... 2000. № 4. С. 7—13.
668
К демонстративной конкуренции политических лозунгов и персон.
К не существовавшим ранее «рыночным» возможностям по лучения дохода.
К новым факторам и параметрам социального неравенства, связанным с личными и имущественными возможностями.
Приспособление в каждом случае означает трудное изменение способов деятельности, ее нормативных и ценностных регуляторов, а также «баланса» этих регуляторов. Даже в стесненных обстоя тельствах человек стремится сохранить себя, свой статус, свою самооценку. Не относятся к этой категории те изменения, которые означали только снятие ограничений — появление возможностей для потребительского и политического выбора, для выезда за гра ницу, для получения информации и т.д. Ко всему этому не требо валось приспосабливаться, достаточно было просто привыкнуть (и, как обычно бывает в ситуациях привыкания, тотчас забыть о приобретенных свободах, пока об этом не напоминают какие-либо угрозы их вновь лишиться).
В то же время стало очевидным существование обстоятельств, к которым человек не может приспособиться (или приспосабливается ценой невосполнимых потерь в собственном положении). К таким обстоятельствам относятся нестабильность социальных регуляторов, отсутствие фиксированных критериев и «правил игры», хаос. Стра дают и теряют от такой неопределенности «все», но в разной мере. Проще человеку, способному замкнуться в скорлупе собственных привычных интересов. Труднее всего приходится активным обще ственным группам, которые пытаются играть «на повышение» (или на сохранение относительно высокого уровня) собственного статуса, т.е. элите, имеющей или стремящейся получить доступ к верхним этажам общественной иерархии. Поэтому, в частности, все наблю даемые в последние годы социально-политические кризисы были (и, скорее всего, будут в обозримом будущем) преимущественно кризисами на этих, элитарных, околовластных этажах.
Получается, что всеохватывающие процессы адаптации оказы ваются дифференцирующими, формирующими новые структурные группы в обществе, определяющими функции и ответственность элит и т.д. Перспективы общественных перемен, их устойчивость и глубина определяются не «средней» массой (мнениями, голосова ниями «всех»), а способностью определенных, специализированных групп и структур воздействовать на ситуацию...
* * *
В существующих условиях все три выделенные «оси координат человека» находятся в состоянии сложного кризиса, т.е. ломки и формирования механизмов дальнейшей деятельности в соответ ствующих направлениях.
Острота ситуации определяется тем, что энергия разрушения, высвобождения от старых ограничений практически полностью исчерпана за предыдущие годы. Поэтому нерешенность принци пиальных проблем общественного и государственного устройства, отсутствие его нормативно-правовых основ, ощущается людьми сильнее, чем когда-либо ранее. В этих условиях заметно возрастает роль «призраков» советского прошлого — не только как ностальги ческих фантомов или символов, но и как вполне реальных структур, традиций, нравов (продуктов «полураспада» разрушенной системы)-Отсюда «реставрационные» надежды одних и опасения других. Для того чтобы оценить их обоснованность, нужен, очевидно, об стоятельный анализ исходного состояния — положения человека в «традиционном» советском обществе (это особый предмет рассмо трения) в соотнесении с переломами и сдвигами последних лет. Пока же стоит лишь отметить, что наблюдаемые... «призраки» прошлого реальным реставрационным потенциалом не обладают... Процессы разложения и распада социально-политических систем (особенно, если рассматривать их в «дальней», поколенческой перспективе) столь же необратимы как термодинамические. Но продукты такого распада (полураспада) в каждый момент, на каждом этапе значимы сами по себе, могут долго воздействовать на общественную атмос феру, на самоопределение человека.
Н.И. Лапин
Лапин Николай Иванович (род. в 1931 г.) — известный россий ский социолог и историк социальной мысли, один из активных участников возрождения социологии в СССР в 60-е гг. и создания первого академического социологического института — ИКСИ АН СССР (1968), доктор философских наук (1969), профессор (1979), член-корреспондент РАН (1987), лауреат Государственной премии СССР (1983).
Выпускник философского факультета МГУ (1954 ). Кандидат ская (1962) и докторская диссертации посвящены раннему периоду творчества К. Маркса. Вышедшая в 1968 г. и переизданная в 1976 и 1986 гг. книга «Молодой Маркс» — одна из лучших работ в мировой литературе по истории становления марксизма; она переведена на 8 языков и удостоена Государственной премии СССР.
По окончании аспирантуры, в 1957—1962 гг. Н.И. Лапин рабо тал в редакции журнала «Вопросы философии» — консультантом Отдела зарубежной философии и социологии. В 1962 г. создал редакцию литературы по истории философии в издательстве «Мысль», где организовал издание серий «Философское наследие» и «Мыслители прошлого».
В 1966—1968 гг. Н.И. Лапин работает в Отделе социологических исследований Института философии АН СССР, активно участвует в создании Института конкретных социальных исследований (1968). Руководит проектом «Социальная организация промышленного предприятия (Соотношение планируемых и спонтанных процессов)». В конце 1971 — начале 1972г. — вр и.о. Директора Института. В связи с разгромом социологии (в середине 1972—1973 гг.) проект закрыт, подготовленные публикации вычеркнуты из издательских планов. Н.И. Лапин вместе с основным составом своего Отдела переходит в Институт проблем управления ГКНТ и АН СССР (1973-1976) и далее в Институт системных исследований АН (1976—1984). В рамках этого института руководит проектами «Инновации в организациях» и «Философские и социологические проблемы моделирования глобального развития», под его редакцией (совместно с Д.М. Гви-шиани) издан «Краткий словарь по социологии» (1988).
С 1984 г. — заместитель директора, в 1986-1988 гг. —директор Института философии АН СССР, затем главный научный сотрудник этого Института, руководитель Центра изучения социокультурных изменений. В 2005 г. назначен зав. Отделом аксиологии и фило софской антропологии ИФ РАН.
В 1989 г. выступает инициатором создания Российского обще ства социологов и избирается его первым Президентом.
Сквозная тема, проходящая через все работы Н.И. Лапина, — из учение возникновения нового, перерыв традиции, преодоление сопротивления социальным инновациям. Является инициатором формирования и главным разработчиком двух актуальных на правлений российской социологии — социологии организаций и социологии инноваций. Один из принципов работы в рамках этих направлений — соединение основательных теоретических подходов с опорой на эмпирические данные.
С 1990 г. под руководством Н.И. Лапина осуществляется мо ниторинг «Наши ценности и интересы сегодня». Презентация по следних данных в рамках его проекта составляет содержание вклю ченной в Хрестоматию публикации. Основные работы Н. И. Ла пина: «Молодой Маркс» (1968, 1976, 1986), «Пути России: социо культурные трансформации» (2000), «Эмпирическая социология в
670
671
Западной Европе» (2004), «Общая социология» (2006). Опубликовал материал проекта «Социальная организация промышленного пред приятия» (2005).
А.З.
РАСХОЖДЕНИЯ И ВОЗМОЖНЫЕ СИНТЕЗЫ В ДИНАМИКЕ
ТЕРМИНАЛЬНЫХ И ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫХ
ЦЕННОСТЕЙ РОССИЯН*
<...> Год назад я рассказывал о предварительных результатах четвертого опроса (2002 г.) в рамках всероссийского мониторинга «Наши ценности и интересы сегодня», который Центр изучения социокультурных изменений Института философии РАН проводит с 1990 г. Сегодня я хочу поделиться с Вами новым результатом: даль нейший анализ четырех баз данных (1990, 1994,1998,2002) позволил выявить расхождения в динамике терминальных и инструменталь ных ценностей населения трансформирующейся России.
Это стало возможным на основе социокультурной модели изучаемых базовых ценностей россиян, которая уточнялась в про цессе исследований и приобрела к настоящему времени такой вид (см. табл. 1):
Таблица 1
Социокультурная модель базовых ценностей россиян
|
Традиционные |
Общечеловеческие |
Либеральные |
|
|
Терминальные |
Традиция Семья |
Порядок Благополучие Работа |
Жизнь индивида Свобода |
|
Инструмен тальные |
Жертвенность Своевольность |
Общительность Нравственность Властность |
Независимость Инициативность |
Конечно, можно оспорить помещение некоторых ценностей в те или иные клеточки приведенной таблицы. По-видимому, малове-
* Цит. по: Лапин Н.И. Расхождения и возможные синтезы в динамике терми нальных и инструментальных ценностей россиян // Пути России: существующие ограничения и возможные варианты / Под общей ред. Т.Е. Ворожейкиной. М., 2004. С. 245—253. Цитируемый текст иллюстрирует содержание раздела 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
672
роятно достичь 100% консенсуса экспертов в отношении рассматри ваемого ценностного пространства. Все же, думается, относительно 60% или даже 70% этого пространства консенсус возможен. В любом случае привлекает симметрия данного пространства по обеим его осям. Важно также, что наполнение этого пространства эмпиричес кими данными, как ниже будет показано, полностью соответствует теоретическим ожиданиям. Такое соответствие можно рассматривать как аргумент в пользу предложенной модели. Кроме того, она позво ляет строить не однотипные (традиционалистские или либеральные), а более сложные, синтезирующие структуры ценностей.
В основе предложенной модели лежат два основания диффе ренциации базовых ценностей: (1) общетеоретическая их диффе ренциация на терминальные и инструментальные: в терминальных ценностях выражаются желаемые социальные отношения, а в ин струментальных — качества субъектов, требуемые для реализации этих отношений; (2) социокультурная их дифференциация на три типа — традиционные, либеральные, общечеловеческие.
Социокультурная дифференциация ценностей опирается на представление о существовании двух основных типов взаимоотно шения между индивидом и обществом, или двух типов антропосо-циетальной респонсивности. Исторически первый ее тип — тради ционалистский: высшей ценностью служит традиция как совокуп ность сложившихся обычаев, правил, норм, законов; следование их предписаниям составляет непререкаемую норму (вплоть до жертвенности) поведения человека в основных сферах жизни обще ства (например, в большой традиционной семье, клане). Впрочем, жертвенность дополняется своевольностью поведения человека в приватно-локальных областях его жизни; иногда своевольность спонтанно прорывается в более широкие сферы. Такое общество именуют традиционным, традиционалистским, закрытым.
Другой, исторически более поздний тип антропосоциетальной респонсивности — либеральный: высшими ценностями служат жизнь и свобода индивида, его независимость в выборе ценностей и норм, возможность по своей инициативе легитимно изменять социальные структуры и процессы; эти свободы ограничиваются аналогичными свободами других людей, дополняются традиционными предписа ниями, которые, однако, не доминируют. Такое общество именуют современным, открытым, либеральным.
Нетрудно видеть, что в излагаемой здесь концепции термин либеральный обозначает один из двух социокультурных типов обще-
43-3033 ,_,
ства, т.е. имеет социетальный, социально-философский смысл1. Вместе с тем его конкретное содержание изменяется в зависимости от особенностей культуры и этапа социальной эволюции общества, области применения (политика, экономика и др.). Неправомерно редуцировать общий, социально-философский смысл термина «ли беральный» к какому-либо частному, исторически относительному его значению, как бы злободневно оно ни звучало в данный момент (например, к «либерализму» российских олигархов).
Кроме того, мы выделили третий тип — общечеловеческие ценно сти. Они как бы нейтральны к первым двум типам, но в то же время в различных типах обществ принимают «окраску» своей среды: на первый план выступают различные их аспекты. Например, порядок ценится в любом обществе; но в традиционном обществе он сопря жен прежде всего с соблюдением традиций, а в либеральном — со свободой. Так же и работа повсеместно значима, но в одних куль турах или для одних групп людей она выступает прежде всего как средство для заработка, а для других — как способ самореализации. Разную окраску могут иметь благополучие, нравственность.
Как известно, основной функцией всех ценностей является интеграция индивидов в социетальное сообщество. Она выража ется в поддержке (одобрении) ценностей населением. Различные ценности имеют неодинаковую поддержку: одни ценности под держиваются подавляющим большинством его членов, а другие, напротив, явным меньшинством; интегрируя меньшинство, они дифференцируют его от большинства.
Изменение поддержки каждого из трех социокультурных типов ценностей в течение 12 лет представлено на графике 1. Средняя для всех типов показывает общий рост поддержки ценностей: с 42,8% до 49,3%; это означает, что уменьшилась доля неопределенных и отрицательных ответов, повысилась интенсивность позитивного ценностного сознания россиян, значит, и его влияния на их пове дение. При этом в 1990 г. наблюдались небольшие различия в под-
1 В этом смысле он сопоставим (но, разумеется, не тождествен) с либерально-реформистской ориентацией первого поколения Чикагской школы социологии: как известно, программа ее исследований основывалась на ценности свободы индивида, которая прагматически ограничивается социальным контролем общества; ограни чители свободы — социальные институты, которые «не спланированы, но созданы непрерывными сериями реформ и преобразований» (Park R.E. Social planing and human nature // R.E. Park. Physics and society. Vol III. Society. Glenkoe, 111., 1955. P. 45. Подробнее см.: История теоретической социологии / Под общей ред. Ю.Н. Давыдова. М., 1998. Т. 3. С. 117-132).
держке разных типов ценностей (поддержка находилась в интервале 42 — 44%), но уже в 1994 г. эти различия значительно увеличились (41 — 49%), к 1998 г. немного уменьшились, а к 2002 г. снова возросли (45,7 — 52,3%). При этом выше средней росла поддержка общечело веческих и либеральных ценностей; последние в 2002 г. поднялись заметно выше других. Поддержка традиционных ценностей тоже росла, но медленно, оставаясь заметно ниже совокупной средней.
График 1. Динамика поддержки социальных культурных ценностей
Таким образом, налицо общая тенденция либерализации струк туры базовых ценностей. Впервые она проявилась в 1990—1994 гг. Уже тогда мы сделали вывод, что российское общество находится отнюдь не в начале, а примерно в середине своего движения к со временной системе ценностей или уже во второй половине этого пути. К сходным выводам пришли российские социологи, участво вавшие в международных сравнительных исследованиях динамики ценностей2.
В следующем четырехлетии, к июню 1998 г., наблюдалась частичная делиберализация структуры ценностей. Но на рубеже столетий она была преодолена, все либеральные ценности сосредото чились в интегрирующем резерве, а свобода оказалась весьма близко
2 См.: ЛндреенковаА.В. Материалистические/постматериалистические ценности в России//Социологические исследования. 1994. № 11; Докторов Б.3. Россия в евро пейском социокультурном пространстве // Социологический журнал. 1994. № 3.
674
675
к ценностному ядру. С полным основанием можно подтвердить вывод о постепенной либерализации ценностного пространства российского общества.
Однако недостаточно фиксировать общую тенденцию. Необхо димо выяснить, как дифференцируется ценностное пространство по терминальным и инструментальным его составляющим. Начнем этот анализ с общечеловеческих ценностей.
График 2 демонстрирует, что терминальные общечеловеческие ценности имеют большую поддержку, чем инструментальные (разли чие поддержки составляет 5 - 12%, достигнув максимума в 1998 г.).
График 2. Динамика поддержки общечеловеческих ценностей
Это соответствует теоретическим представлениям о более высо ком иерархическом ранге терминальных ценностей по сравнению с инструментальными. В целом поддержка инструментальных обще человеческих ценностей изменяется параллельно терминальным.
Обратимся к дифференциации традиционных и либеральных ценностей на терминальные и инструментальные. На графике 3 видно, что и в этих социокультурных типах терминальные ценности получают большую поддержку, чем инструментальные. При этом поддержка традиционных терминальных ценностей линейно воз растала, превышая терминальную среднюю на 1 — 4%, а совокупную среднюю — на 7 — 10%; в целом она выросла с 51 до 59%. Поддержка либеральных терминальных ценностей тоже росла (с 45,6 до 52,5 %), но неравномерно; сохранялось и даже увеличилось ее отставание от традиционных ценностей; в целом их поддержка оказалась немно-
го ниже терминальной средней, хотя и выше совокупной средней. Иными словами, внутри терминальных ценностей наибольшую поддержку в целом сохраняют не либеральные, а традиционные ценности.
В рамках каждого социокультурного типа ценностей динамика поддержки населением еще более различается. Внутри традицион ных ценностей обнаружилось значительное расхождение траекторий поддержки двух их групп: уже в 1990 г. инструментальные ценности этого социокультурного типа имели почти на 18% меньше под держки, чем терминальные, в 1994 г. этот разрыв вырос более чем до 23%, а в 2002 г. превысил 26%. Таким образом, по уровню под держки населением терминальные и инструментальные группы традиционных ценностей весьма отдалены друг от друга и все больше расходятся.
График 3. Динамика поддержки терминальных и инструментальных ценностей
Иная картина наблюдается внутри либеральных ценностей. В 1990 г. поддержка инструментальных ценностей этого типа была лишь на 7,5% меньше терминальных, и далее она последовательно приближалась к поддержке терминальных ценностей, так что в 2002 г. различие в их поддержке сократилось до 0,5%. Следовательно, по уровню поддержки населением инструментальная группа либеральных ценностей в процессе трансформации российского общества сблизилась с терминальной группой.
676
677
Одновременно внутри самих инструментальных ценностей быстро произошло расхождение социокультурных типов: возникло преобладание либеральных ценностей над традиционными. В самом деле, в инструментальной группе поддержка традиционных ценностей понизилась с 33,4% в 1990 г. до 29,6% в 1994 г. и затем лишь немного повысилась (до 32,4% в 2002 г.); в итоге она оказалась на самом низ ком уровне: на 13% ниже средней инструментальной и на 17% ниже совокупной средней. Поддержка же либеральных инструментальных ценностей выросла в 1,4 раза: если в 1990 г. она составляла лишь 38%, уступая общечеловеческим и менее чем на 5% опережая традицион ные, то в 2002 г. эта поддержка составила уже 52%, опередив общече ловеческие на 6%, а традиционные — почти на 20%. Таким образом, в 2002 г. поддержка либеральных инструментальных ценностей в 1,6 раза превысила поддержку терминальных ценностей.
Эти данные означают, что, в ответ на потребности адаптации к резко изменившимся условиям жизни, либерализация ценностного пространства российского общества началась с изменения инстру ментальных ценностей или ценностей-средств, т.е. практических качеств индивидов. В результате в современном российском обще стве возникло существенное расхождение между социокультурными смыслами основных групп базовых ценностей: наиболее влиятельными терминальными ценностями остаются традиционные, а среди инстру ментальных ценностей стали доминировать либеральные.
Как оценить характер этого расхождения, возможные его послед ствия? По-видимому, оценка не может быть однозначной. В данный момент ценностное расхождение поддерживает возникшую ранее в обществе аномию, проявляющуюся в по-прежнему высокой пре ступности, коррупции, теневой экономике. А в ближней перспективе его последствия зависят от того, закрепится ли и будет обостряться это расхождение в качестве устойчивого противостояния тради ционно-терминальных ценностей либерально-инструментальным (точнее, либеральному тандему инструментальных и терминальных ценностей) или же оно приобретет характер диалога, обещающего в будущем более сложную, композитную структуру.
В этой связи уместно напомнить диалектическую идею снятия противоположностей в качественно новой целостности (Гегель, Маркс). Эту идею по-своему конкретизировал Т. Парсонс, который рассматривал возникающую новую систему ценностей вовсе не как альтернативу, означающую утрату прежних ценностей, а как более универсальную их систему. По его оценке, «эти новые ценности должны быть более обобщенными в том смысле, что они могут
легитимизировать функции обеих дифференцированных единиц в единой формуле, которая позволяет каждой из них делать то, что она делает, и, что столь же существенно, не делать того, чем заняты другие». Поспешные выводы о том, что старые ценности неизбежно «утрачивают свои функции», Парсонс называл «романтическими идеологиями, бездоказательными утверждениями» и считал их свидетельством «неполной институционализации переструктури рованных ценностей»3.
Охарактеризованная выше социокультурная модель базовых ценностей как раз и позволяет обнаружить более универсальную, чем прежняя, структуру, которая возникает и утверждается по мере трансформации российского общества. Растущая поддержка ли беральных ценностей означает не утрату функций традиционных ценностей и даже не всегда сужение диапазона их действия, а во многом — их включение в новую, более сложную, композитную структуру ценностей, которая позволяет каждому типу ценностей делать то, что он делает, и не делать того, чем заняты другие.
Особого внимания заслуживает противоречие внутри терминаль ных ценностей: между свободой и традицией. Если в 1990 г. поддержка свободы была лишь на 5% больше поддержки традиции, то в 2002 г. это превышение составило более 10%. При этом поддержка традиции также возросла: она превысила 45%, и тем самым традиция переме стилась из оппонирующего дифференциала в интегрирующий резерв структуры ценностей. Две терминальные ценности, наполненные противоположными социокультурными смыслами, оказываются взаимосвязаны выполнением общей, интегрирующей функции. Еще многограннее соотношение терминальных ценностей свободы и семьи. Либеральная свобода размывает большую традиционную семью, но оставляет простор для различных форм малой, одно- и двухпоколенной семьи.
Как известно, конфликт внутри терминальных ценностей вы зывает наибольшие изменения во всей системе ценностей. Чтобы конкретнее понять характер соотношения традиционных и либе ральных ценностей в современном российском обществе, предстоит исследовать структуру ценностей в различных социальных группах (стратах) и социокультурных регионах России.
3 Парсонс Т. Функциональная теория изменения // О структуре социального действия. М., 2000. С. 720.
678
Л.А. Гордон, Э.В. Клопов
Леонид Абрамович Гордон (1930—2001) — известный российский социолог, доктор исторических наук (1979), профессор (1986), зав. отделом, руководитель Центра сравнительных социально-эконо мических и социально-политических исследований Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО, 1993—2001). Внес существенный вклад в восстановление и раз витие российской социологии труда, быта и свободного времени, социальной структуры, рабочего движения, в уяснение тенденций эволюции позднесоветского и послесоциалистического российского собщества.
Л.А. Гордон окончил исторический факультет МГУ (1953), ра ботал учителем в школе (1954—1955), научным сотрудником Фунда ментальной библиотеки общественных наук АН СССР (1955—1961), Института стран Азии и Африки АН СССР (1961—1965). В 1965 г. он совершил «скачок в социологию»: стал научным сотрудником отдела социологии Института труда Госкомтруда СССР (1965—1966), где включился в изучение социальных аспектов перехода трудящихся страны на пятидневную рабочую неделю. Исследования социальных проблем быта Л.А. Гордон продолжил в Институте международно го рабочего движения (ИМРД) АН СССР, где стал руководителем группы, заведующим сектором (1966-1991). В 1991-1993 гг. — за ведующий отделом Института проблем занятости (ИПЗ) РАН и Минтруда РФ, с 1993 г. до конца жизни Л.А. Гордон работал заве дующим отделом ИМЭМО.
Эдуард Владимирович Клопов (род. в 1930 г.) — известный россий ский социолог, доктор исторических наук (1981), профессор (1986), заместитель директора ИМРД и Института проблем занятости, со редактор издания ИМЭМО «Социально-трудовые исследования» (с 1995). Внес существенный вклад в разработку социологических проблем быта, социальной структуры, наемного труда, трансфор мации современной России.
Э.В. Клопов окончил исторический факультет МГУ (1953), работал научным сотрудником Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (1956-1966). Перешел в ИМРД, где прошел путь от старшего научного сотрудника до заместителя директора (1966—1991). В 1991—1993 гг. — заведующий лабораторией, заместитель директора ИПЗ, с 1993 г. — ведущий исследователь Центра сравнительных социально-экономических и социально-политических исследований ИМЭМО.
680
В ИМРД сложилось плодотворное сотрудничество Л.А. Гордона и Э.В. Клопова, результатом которого стало множество совместных статей и несколько книг. Основные их совместные публикации: Человек после работы. Социальные проблемы быта и внерабочего времени. М.: Наука, 1972; Социальное развитие рабочего класса СССР. М.: Наука, 1977; Рабочий класс СССР на рубеже 80-х годов. (Третий соавтор — А.К. Назимова). М.: ИМРД, 1981. Части I и II; Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30—40-е годы. М.: Политиздат, 1989; К изучению общественных проблем труда в России первой половины 90-х годов. (Третий соавтор — В.Г. Гимпельсон); Крутой пласт: шахтерская жизнь на фоне реструктуризации и общероссийских перемен. (Тре тий соавтор — И.С. Кожуховский); Потери и обретения в России девяностых. В двух томах. М.: Эдиториал УРСС, 2000-2001.
Ниже приведен, с сокращениями, подраздел последней со вместной книги Л.А. Гордона и Э.В. Клопова (2000), который дает представление о конкретном и взвешенном анализе положения на родного большинства в современной России.
Н.Л.
ОСНОВНЫЕ ТИПЫ ПРОТИВОРЕЧИВЫХ ПЕРЕМЕН*
Как видно, преодоление государственного социализма в России и кризисное движение страны к рыночно-капиталистическим по рядкам создают предпосылки, ведущие к глубоко противоречивым, разнонаправленным переменам в положении народного большин ства. С одной стороны, ликвидируются или радикально ослабляются многие имманентные госсоциализму факторы ухудшения народной жизни — разрушается неэффективная экономическая система, совершенно неприспособленная к зрелому индустриальному и научно-индустриальному производству, исчезает подавление со циально-политических свобод, устраняются условия, делающие невозможным создание настоящих профсоюзов и других институтов защиты интересов рядовых работников. Одновременно, правда, теряются и некоторые смягчающие иллюзии госсоциализма.
* Цит. по: Гордон Л.А., Клопов Э.В. Потери и обретения в России девяностых: историко-социологические очерки экономического положения народного боль шинства. В двух томах. М., 2000. Т. 1. Разд. II. Подраздел 5.3. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
681
С другой стороны, возникают факторы переходного времени, не только облегчающие, но чаще отягчающие положение боль шинства рядовых работников по сравнению с прошлым. Главный из них — всеохватывающий экономический, социальный, по литический кризис, неизбежный при любом переходе от одного общественного строя к другому, но усугубленный в России большей длительностью существования госсоциализма, вытекающей отсю да повышенной диспропорциональностью народного хозяйства, особенно сильным разрушением традиций рыночной и вообще нетоталитарной культуры, политическими ошибками, вроде войны в Чечне. Ситуация резко ухудшается также тем, что за устранение госсоциализма России пришлось заплатить непомерным осла блением государственности, и потому полосу кризиса российское общество вынуждено преодолевать, опираясь на слабое, полураз рушенное государство.
Развитие, происходящее в столь противоречивых условиях, естественно, не может сразу же привести к всестороннему улучше нию условий труда и жизненного уровня народа. Вернее ожидать, что в рамках общей долговременной перспективы роста народного благосостояния начальные этапы перехода от госсоциализма к рынку и демократии будут сопровождаться противоречивыми сдвигами. Прогрессивная эволюция сочетается здесь с регрессом, инволюцией, обретения — с потерями, развитие — с деградацией. Не исключено, что под воздействием столь противоречивых факторов негативные, инволюционные сдвиги могут первоначально преобладать над пози тивными. Как проницательно заметил Р. Дарендорф, оценивая еще в 1990 г. перспективы посткоммунистических преобразований, «эко номические реформы наверняка заведут нас в долину слез. Прежде чем улучшиться, положение вещей должно будет ухудшиться» .
Неизбежность противоречивых перемен в социальном положе нии трудящихся не означает, конечно, что человеческие действия ничего не меняют в данной сфере. Как и в отношении переходного кризиса в целом, они способны если не устранить, то существенно смягчить социальные противоречия. Главное, сознательные усилия во многом определяют, остается ли социальное положение контро лируемым или оно становится неуправляемым. От них в решающей мере зависит, приобретет ли социальный кризис непереносимый, катастрофический характер. Но сама по себе противоречивость сдвигов, соединение в них потерь и приобретений составляют за кономерную и неустранимую черту положения трудящихся на на чальном этапе послесоциалистического развития России.
682
Наиболее наглядным образом противоречивый характер пере мен в жизни народа проявляется в том очевидном факте, что поло жение одних слоев и классов, составляющих общество, улучшается, а других — ухудшается. Одни социальные группы развиваются, усиливаются, укрепляют свое влияние, другие слабеют и дегради руют. В сегодняшней России есть заметные категории населения, причем не только в верхах общества, но и среди массы рядовых работников, которые живут явно богаче, полнее, свободнее, чем десятилетие назад. Но имеются еще большие слои, чья жизнь, по крайней мере, с точки зрения материального благосостояния и экономической уверенности в завтрашнем дне, стала за это время более тягостной и трудной.
К первым, помимо узкого слоя крупных предпринимателей и элитарных групп политиков, менеджеров, интеллектуалов и специа листов высшего уровня, принадлежат несколько миллионов мужчин и женщин, занятых мелким предпринимательством. Улучшилось в это время и положение немалого числа наемных работников, связанных с частными российскими и иностранными предпри ятиями, фирмами, представительствами, большинства служащих кредитно-финансовой сферы, торговли, многих экспортных от раслей. Повысился жизненный уровень десятков (если не сотен) тысяч российских граждан, которые работают за границей. Беда, однако, что сейчас вместе с тружениками выигрывают мафиозные группировки, охватывающие значимую часть городского населения, особенно среди молодежи1.
Столь же очевидны и группы, все стороны положения кото рых явно ухудшились за время преобразований. В более трудной жизненной обстановке оказалась часть старой номенклатуры и, главное, миллионы и миллионы рабочих, инженеров, научных работников военно-промышленного комплекса, многих предпри ятий машиностроения, химии, тяжелой промышленности, которые обладают наивысшей квалификацией индустриального типа и чьи жизненные условия в недалеком прошлом были относительно лучше, чем у остального населения. Более тяжелым стало существо вание населения новых депрессивных регионов, равно как и тех,
1 По данным НИИ МВД РФ, в конце 90-х гг. в России действовало около 8 тыс. организованных преступных групп, объединенных примерно в тысячу крупных группировок. Если считать, что с каждой из них связано несколько десятков чело век, то получается, что общая численность участников организованной преступной деятельности достигает сотен тысяч. По другим расчетам, речь идет о полумиллионе людей или еще большей цифре.
683
мм
кому всегда приходилось нелегко — инвалидов, одиноких матерей, многодетных семей; в определенном смысле труднее живется всей пожилой части населения.
Однако противоречивость изменения условий жизни при отходе от госсоциализма не сводится к появлению в обществе выигрываю щих и проигрывающих групп. Такие во всех отношениях обретающие и во всех отношениях теряющие категории составляют ныне менее половины населения. Во второй половине 90-х гг., например, груп пы, живущие во вполне благополучных условиях, насчитывали не более 10-20% населения, а часть общества, которая находилась во всесторонне бедственном материальном положении, охватывала до 30-35 %. У оставшихся 50-60 % — и в этом заключается важнейшее противоречие социально-экономического положения народного большинства в России — различные жизненные обстоятельства меняются не одинаковым, но разнонаправленным, противоречивым образом. У множества людей одни элементы труда, быта, потребле ния, духовной и общественной жизни улучшаются, другие ухудша ются, третьи остаются неизменными; в одних случаях перемены к лучшему или худшему происходят стремительно и кардинально, в других — медленно, частично, непоследовательно.
В широком смысле разнонаправленность изменения различных сторон социально-экономического положения составляет часть общей неравномерности преобразования всей народной жизни в переходной России. Рассмотренная в предельном укрупнении, применительно к общественному бытию в целом, эта неравно мерность выступает как сочетание прогресса политической, идео логической, культурной свободы с разрушительным обострением экономической ситуации. При таком укрупнении положительные последствия преодоления госсоциализма, «хорошие» тенденции общественного развития проявляются пока что по преимуществу в изменении социально-политических условий. Потери же, отри цательные следствия и «плохие» тенденции перемен сказываются сильнее всего как раз в социально-экономическом положении. Во всяком случае, именно так воспринимает ситуацию большинство населения. Среди нескольких тысяч людей, репрезентативно пред ставляющих взрослое население России в опросах Всероссийского центра изучения общественного мнения, проводившихся во второй половине 90-х гг., 70-80 % отмечали, что сравнительно с допере строечными временами обычному человеку сейчас легче выразить свое мнение, говорить все, что он думает, создавать различные организации, свободно участвовать в их работе, открыто исповедо-
вать любую религию. Но 60—65 % опрошенных в этих же опросах подчеркнули, что материальное положение их семей ухудшилось за последние годы.
Вместе с тем в более детальном рассмотрении само развитие социально-экономического положения выступает противоречивым процессом, складывающимся из негативных и позитивных сдвигов. Соединение обретений и потерь, «хороших» и «плохих» тенденций пронизывает все слагаемые социального развития большинства населения в переходных обществах, образуя его постоянное, атри бутивное свойство.
Оговоримся, что одновременность развертывания «хороших» и «плохих» тенденций имеет достаточно сложную природу. В некото рых случаях плоды «хороших» и «плохих» сдвигов ощущаются бук вально в одно и то же время. Как будет показано в своем месте, ухуд шение питания и улучшение качества одежды или бытовой техники происходит синхронно. Однако в иных случаях тенденции одной направленности приносят плоды немедленно, а другой — лишь со временем. Еще чаще разнонаправленные результаты одних и тех же тенденций сказываются в разное время. При этом как раз наиболее важные, так сказать, стратегические сдвиги практически проявля ются в жизни обычного человека далеко не сразу. Скажем, «плохая» тенденция роста безработицы ощущается немедленно, а переплетаю щуюся с ней «хорошую» тенденцию изменения структуры занятости в соответствии с требованиями постиндустриальной экономики большинство начнет чувствовать лишь после немалого времени. И наоборот, «хорошие» результаты расширения дополнительных скрытых заработков, увеличивающих доходы, выявляются немедлен но, «плохие» же, связанные с нарушением законности и разложением трудовой морали, делаются очевидными много позже.
Но так или иначе, сказываясь синхронно или нет, переплете ние «хороших» и «плохих» тенденций определяет сегодня условия существования огромных слоев населения России. Подобное свой ство объясняло многие важные особенности нашей общественной жизни, в том числе наличие внутренне противоречивых интересов у значительной части общества и вытекающую отсюда усиленную противоречивость установок массового сознания одних и тех же людей и групп.
Разумеется, различие противоречий, связанных с изменением отдельных сторон положения большинства трудящихся и с диффе ренциацией большинства условий жизни отдельных общественных групп, имеет достаточно условный, относительный характер. Отно-
684
685
сительность эта дополнительно увеличивается тем, что соотношение «плохих» и «хороших» сторон жизни, как и структура выигрывающих и проигрывающих групп постоянно меняются, так что специфи ческое групповое положение легко превращается в особенность положения большинства, и наоборот. Скажем, сегодняшнее мате риальное процветание бойцов преступных группировок («солдат», «быков») завтра вместе с разгромом организованной преступности может обернуться тем, что они окажутся одной из самых неквали фицированных групп молодежи, не имеющей что предложить на рынке труда. Пополнение ими уже существующих категорий непод готовленных работников — продавцов малоценного труда — поведет к росту безработицы, выступающей уже в качестве фактора, меняю щего одну из сторон положения большинства трудящихся (уровень занятости и наполненности рынка труда).
С другой стороны, любое изменение жизни, затрагивающее народное большинство, особенно изменение, имеющее положи тельный смысл, требует времени для того, чтобы оно было освоено трудящимися и усвоено властями. До тех пор, пока умение пользо ваться правами потребителя или наемного работника, опираясь на закон и суд, не получило массового распространения, а также пока эти нормы не восприняты продавцом и работодателем, расширение прав не ощущается как всеобщее благо. Ограничение телефонного права и «блата», с помощью которых иной раз удавалось компенсиро вать бесправие, может в это время восприниматься большинством в качестве потери. Напротив, распространение новых видов массового беззакония, скажем, сокрытие заработков и уклонение от налогов получает не только фактическое оправдание, но нравственную под держку со стороны немалой части народа.
В общем, развитие правовых норм и правопорядка, регулирую щих социальное положение всего населения, первоначально оказы вается средством фактического улучшения жизни лишь отдельных его групп — например, более образованных людей или специфи ческих категорий трудящихся, вроде работников пассажирского транспорта, чья роль в обеспечении нормальной жизнедеятельности городов так велика, что необходимость соблюдения их прав очень легко и быстро усваивается властями.
Наконец, в условиях всеобщего кризиса вся совокупность условий труда и элементы жизненной обстановки, определяющие и неодинаковое состояние всех сторон жизни у разных групп, и разное состояние отдельных жизненных обстоятельств у одних и тех же групп, зачастую меняется чрезвычайно стремительным и
всеобъемлющим образом. Недаром выражения «обвал», «обвально», «обвальный» приобрели расхожий характер в нынешнем российском словоупотреблении. Катастрофический дефицит 1991 г., отпуск цен в 1992 г. и фактическая гиперинфляция 1992 г. привели к тому, что резко ухудшились все элементы жизненной обстановки у подавля ющей массы населения. Применительно к большинству народа ка кое-либо различие «хороших» и «плохих» тенденций потеряло в этот момент всякий смысл. Сохранялась разве что противоположность положения очень узкой верхушки и всего остального населения. Од нако уже с конца 1992 — начала 1993 г. начали отчетливо проявляться оба типа дифференциации условий жизни народного большинства: и разное положение групп в целом, и разные тенденции изменения составляющих этого положения у каждой группы. К 1996—1998 гг. развитие и «хороших» и «плохих» тенденций зашло так далеко, что малоосмысленными стали, наоборот, утверждения о всестороннем ухудшении жизни всей не элитной части общества, о ее всеобщем обнищании. Новая угроза стремительного снижения жизненного уровня всего народного большинства возникла после девальвации рубля в августе 1998 г. Впрочем, первоначальные опасения оказа лись несколько преувеличенными. Катастрофического падения жизненного уровня после 1998 г. все-таки не произошло. Конечно, оно вполне может случиться в дальнейшем, если дороговизна снова взметнется бурными темпами. Напротив, может и не случиться, если удастся удержать инфляцию под контролем, сохранить и развить элементы экономического роста, проявившегося в 1999—2000 гг. В сущности, хрупкость, нестабильность условий труда и быта, по стоянная возможность (не неизбежность!) их внезапного обвального ухудшения составляет третий род противоречий, определяющих тот фон и ту социальную атмосферу, в которых развертываются противоречия двух первых родов — дифференциация населения по материально-экономическому положению и противоположность «хороших» и «плохих» тенденций в жизни одних и тех же групп.
В конечном счете противоречивость положения российского народного большинства выражается не во всеобщем обнищании и не только в улучшении или ухудшении отдельных условий его жизни, не в облегчении или отягощении жизни отдельных групп, но в более сложных соотношениях. В этих соотношениях в многообразных со четаниях присутствуют и всеобщие спады, и долговременные или кратковременные улучшения различных элементов труда и быта, освоенные и неосвоенные возможности, «хорошие» и «плохие» тенденции, обретения и потери...
686
687
Что касается противоречий, связанных с хрупкостью перемен, с возможностью резких изменений обстановки, перепады этого рода задают дальнейшему рассмотрению естественные хронологические рамки. Оно (это рассмотрение) распространяется на уже завершив шийся период — от крутого поворота общественного развития в начале 90-х гг. до конца десятилетия. С точки зрения положения народного большинства, в течение всего этого времени разверты вались принципиально одни и те же процессы, в которых соединя лись «плохие» и «хорошие» перемены. Так что о 90-х гг. уже можно говорить как о целостном этапе противоречивого, колеблющегося движения России от госсоциализма к новой жизни. Совпадение конца десятилетия с как будто обозначающимся достижением «дна» кризиса в экономике и с началом нового президентства в политике символически подчеркивает завершение этого периода.
6.3. Векторы и механизм социетальной трансформации
Б.А. Грушин
Борис Андреевич Грушин (род. в 1929 г.) — известный российский социолог, доктор философских наук (1966), профессор (1970), член-корреспондент Российской академии образования (1990), ведущий специалист по проблемам общественного мнения и массового со знания; провел свыше 700 исследований. Сыграл выдающуюся роль в восстановлении социологии как самостоятельной науки в СССР и ее развитии в современной России.
Окончил философский факультет МГУ (1952) и там же аспи рантуру по кафедре логики (1955). Будучи редактором газеты «Комсомольская правда» по отделу пропаганды, Б.А. Грушин в 1960 г. создал в редакции газеты первый в истории страны Институт общественного мнения (ИОМ «КП»), который выполнил несколь ко серий всесоюзных опросов (1960—1967), получивших широкий общественный резонанс. Консультант по проблемам социологии в редакции международного журнала «Проблемы мира и социализ ма» (1962—1965, 1977-1981). Зав. сектором Института философии АН СССР (1966—1968), где завершил работу над монографией «Мне ния о мире и мир мнений» (1967).
Б.А. Грушин активно участвовал в создании Института конкрет ных социальных исследований АН СССР, где стал руководителем от дела, а затем и Центра изучения общественного мнения (1969— 1972). В ИКСИ выполнил ряд исследований, наиболее значимым из них
стал генеральный проект «Общественное мнение» (1967—1974); результаты проекта отражены в коллективной монографии «Массо вая информация в советском промышленном городе» под общ. ред. Б.А. Грушина и ЛА. Оникова (1980) и многих других публикациях.
Зав. лаборатории Центрального экономико-математического института АН СССР (1974— 1977), ВНИИ системных исследований АН СССР (1981—1983). Один из организаторов и руководителей Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) (1988—1990), создатель и руководитель независимой Службы изуче ния общественного мнения VP (VoxPopuli) (1989—1999). Зав. секто ром, главный научный сотрудник Института философии (с 1990). С 1999 г. Б.А. Грушин реализует индивидуальный аналитический проект «Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина»; результаты опубликованы в двух книгах (2001, 2003), завершается подготовка еще двух книг.
Исследования общественного мнения задуманы и осуществле ны БАТрушиным как научно-гражданские акции, основанные на концептуальном анализе социокультурных процессов, совершав шихся в СССР и происходящих ныне в России. Это демонстрирует, в частности, его статья «Смена цивилизаций?» (1991), написанная накануне распада СССР. Ниже эта статья помещена с авторизован ными сокращениями.
А.З., Н.Л.
СМЕНА ЦИВИЛИЗАЦИЙ?*
Принято считать, что проблема зарождения, развития и смены цивилизаций — проблема прежде всего эмпирическая, поскольку речь тут должна идти в первую очередь об историческом, историко-куль турном, этнографическом, антропологическом описании и анализе конкретных форм жизни гигантских общностей людей, именуемых нациями, народами, обществами. Во многом, по-видимому, так оно и есть. Однако, с другой стороны, нетрудно показать, что в рассма триваемой проблеме всегда немало места и для собственно фило софского, социологического разговора. Ведь в процессе смены, гибели одной и возникновения другой цивилизации меняются не только
* Цит. по: Грушин Б. Смена цивилизаций?// Свободная мысль. 1991. № 18. Ци тируемый текст иллюстрирует сложность проблемы, рассматриваемой в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
688
689
конкретные формы жизни эмпирически наблюдаемых субъектов, но и скрытые от глаз наблюдателя социальные структуры, стало быть, сами эти субъекты, а также различные типы связей между ними. А это — уже сфера приложения сил социальной философии, социологии, хотя, к огромному сожалению, наши социологи до сих пор крайне мало интересовались подобными сюжетами.
Лично я занялся ими примерно три года назад в ходе напряжен ных попыток ответить на вопрос: почему на протяжении всех лет перестройки любые, без какого-либо исключения, общественно-политические силы, участвующие в процессе на стороне реформ (будь то сторонники «железной руки» или демократы, «толпа» или «власть»), оказываются неизменно обреченными на неуспех? По чему им не удается реализовать, провести в жизнь ни один, в том числе «самый прогрессивный» закон, ни одну, в том числе «самую умную» программу, включая наделавшую столько шума Программу «500 дней»?
Если говорить предельно кратко, главный корень всех соверша емых реформаторами ошибок, всех их неудач — вопиющее несоот ветствие предлагаемых ими стратегий поведения действительным характеристикам той социальной материи, которая называлась советским обществом. И в этом, по моему глубокому убеждению, все дело. Базирующиеся, мягко говоря, на неадекватных, а в дей ствительности (очень часто) на грубо ошибочных представлениях о реалиях, эти стратегии уже по самому своему определению обречены на провал. Они постоянно и решительно отторгаются обществом то как абсолютно чуждые, непонятные ему, то как хотя и привлекатель ные, заманчивые, но совершенно непосильные для исполнения...
За пять лет о перестройке в стране написаны горы не только статей, но и книг. Однако лишь в самом мизерном их количестве мы можем найти действительный ответ на вопрос, что же, собствен но, случилось с советским обществом в апреле 85-го, — я имею в виду тот самый единственный удовлетворительный ответ, который дает возможность полностью понимать происходящее в обществе сегодня, не впадая ни в притупляющую бдительность эйфорию по поводу микроскопических шагов вперед, ни в чреватую опасными «телодвижениями» панику по поводу очередных сокрушительных поражений, откатов назад.
Между тем суть дела тогда заключалась в том, что общество, претенциозно связавшее себя с новой («высшей»!) в истории чело вечества — так называемой социалистической — цивилизацией, к этому времени полностью исчерпало себя как определенный тип чело веческого общежития, проиграв большинству иных цивилизаций по
таким важнейшим показателям, как эффективность производства, уровень народного благосостояния, степень свободы личности, и тем самым обнаружив перед лицом всего мира свою всестороннюю историческую несостоятельность.
Будучи всей своей жизнью, всей своей судьбой органически связанным с партией коммунистов, М.С. Горбачев, естественно, не мог не настаивать на верности социалистическим идеям и пла нам строительства «нового общества», предложенного Лениным. Однако, с другой стороны, нельзя не видеть, что действительный, фактический смысл начатых Горбачевым процессов заключается отнюдь не в «перестройке» или «капитальном ремонте» здания, по строенного «вождем всех народов» на этих идеях и по этим планам (поскольку оно оказалось абсолютно непригодным для сколько-нибудь нормального человеческого жилья), но как раз в завершении его полного — до основания! — разрушения ...
До недавнего времени я имел весьма смутное представление о том, как происходят землетрясения. В октябре же 1989 года во время пребывания в США я мог по телевидению воочию увидеть много численные сцены калифорнийской катастрофы. И тогда впервые понял, что происходящее в последние пять лет в нашей стране принципиально сродни устрашающему природному бедствию. Конечно же, это настоящее «социотрясение», когда под ногами у вас шаткая, ненадежная почва, когда вам на голову падают стены, стекла, крыши, а вокруг — огонь пожаров, крики пострадавших, не сусветная суета спасающихся от беды или, наоборот, наживающихся на ней и — что особенно важно с точки зрения общей ориентации в обстановке — густой дым, плотная пыль, а то и сплошная тьма, не позволяющая разглядеть, кто есть кто — кто спасатель, а кто граби тель, кто друг, а кто враг, откуда ждать помощи, а откуда беды...
Каким образом, вообще говоря, можно представить себе социо логический анализ рассматриваемого процесса смены цивилизаций? Скорее всего, как ответ на три основных вопроса:
что собой представляет «старая цивилизация» — общество, которое вступило в данный процесс?
каковы основные особенности самого этого процесса (в том числе применительно к свойствам исследуемого общества)?
что собой представляет «новая цивилизация», к которой движется данное общество, то есть каков принципиальный вектор начавшегося движения?...
Итак, что же собой представляет общество, которое еще вчера в общем восприятии было абсолютно ясным и незыблемым, рассчи-
690
691
танным на века и которое «вдруг» зашаталось, оказалось поставлен ным под сомнение в своей социальной природе, начало расползаться в своем бытии и сознании «по всем швам»? В уже упоминавшейся литературе можно найти немало самых различных точек зрения на этот счет. У одних авторов оно по-прежнему «социалистическое», у других — «феодальное» и даже «рабовладельческое», у третьих — «ан тидемократическое» или «фашистское» и т.д. В последнее время, однако, преимущественно благодаря усилиям молодых философов, социологов и политологов был точно сформулирован единственно верный, на мой взгляд, общий ответ на этот главный, основопо лагающий вопрос: среди множества существенных определений советского общества безусловно центральным является то, что оно было прежде всего обществом тоталитарным...
С социологической точки зрения это означает, что данное общество было по преимуществу бессубъектным, а его структура (в силу этого) — достаточно аморфной, принципиально «усеченной» в сравнении с нормальной структурой любого типа «нормального» (не тоталитарного) общества.
Говоря о первой стороне дела, я имею в виду прежде всего сле дующее:
что ставящее своей главной, фундаментальной целью абсо лютное, полное подчинение человека воле государства, а стало быть, полное же уничтожение в человеке всего человеческого, личностного, такое общество сводит на нет подавляющее большинство не только индивидуальных, но и совокупных (групповых, массовых) субъектов, нормально функциони ровавших в обществе-предшественнике, превращая их лишь в объекты государственного управления, лишенные возмож ности самостоятельно (свободно, по собственному разумению и желанию) действовать и мыслить, в неких агентов своей тотальной воли, многие из которых становятся затем и впрямь агентами государственной охранки;
что все прежние — многочисленные и разнообразные — субъ екты социального поведения и сознания замещаются в этом обществе по преимуществу одним-единственным субъектом, олицетворяющим структуры власти, многократно дифферен цированные по вертикали и горизонтали...
Из сказанного, разумеется, не следует, что в обществе вовсе исчезают все прочие субъекты, в частности те, которые активно противостоят власти, расшатывая ее основание. Как показывает
история, такого не случается и в принципе не может произойти ни в одном тоталитарном государстве. Иначе каждое из них стало бы вечным...
Три года назад (после немалых сложностей с цензурой в целом ряде «перестроечных» изданий) в журнале «Новое время» мне уда лось опубликовать статью «Ученый совет при Чингисхане?..», где применительно к сфере производства социального знания как раз рассматривался вопрос о субъектах, действующих в советском обще стве. В статье утверждалось, что в СССР не было, нет и в принципе не может быть социальной науки в собственном смысле этого слова, пока во главе общества стоят «Чингисханы», то есть структуры вла сти, которые уже «до» и без всякой науки сами знают, что хорошо, а что плохо, что истинно, а что ложно. Не испытывая ни малейшей нужды в подлинном, достоверном знании, они подменяют собствен но субъектов науки разного рода квазисубъектами, как две капли воды похожими на настоящих, но тем не менее занятых не произ водством истины, а принципиально иным делом — идеологическим обслуживанием интересов власти, апологетикой сущего. Будучи не в состоянии полностью упразднить истинную науку, перевести всех подлинных ученых, власть предержащие либо выталкивают их на периферию процесса производства знаний, напяливая на них кол пак «чудаков-алхимиков», либо загоняют их в подполье, всячески ограничивая их деятельность и жестоко преследуя за «ересь»...
Говоря о второй из названных социальных характеристик тота литарного общества — аморфности его структуры, — я хотел бы под черкнуть в этом пункте самое главное: что, будучи представлена во множестве вполне осязаемых, «телесно оформленных» политических и социальных институтов, господствующая здесь власть вместе с тем незримо растворена во всей социальной ткани общества, пронизывает существо практически каждого (за самыми малыми исключениями) живущего в нем индивида и потому не представляет собой силы, от личной от силы граждан общества. Последние в своей подавляющей части находятся здесь не вне власти (как это свойственно нормаль ному гражданскому обществу), а, так сказать, внутри нее, являясь ее носителями, исполнителями и адептами...
Что это реально означает для общества с точки зрения функци онирования его «усеченной» (малым числом элементов-субъектов) структуры? Очевидно, прежде всего то, что основная часть соци альных отношений реализуется здесь не в виде более или менее определенных, законодательно оформленных взаимодействий между разного рода агентами социальной жизни, а, напротив, в виде не-
692
693
писаных, скрытых от глаз, содержащих в себе массу недомолвок и намеков и потому чрезвычайно вязких по своей консистенции свя зей между субъектами и объектами. Власть в этих связях сплошь и рядом выступает абсолютно анонимно, скрываясь внутри каждого из контактирующих друг с другом действующих лиц и именно таким образом цементируя социум как единое целое.
Обе отмеченные характеристики, на мой взгляд, присущи не только советскому, но любому тоталитарному обществу. Однако в данном случае (в сталинском варианте) они отличаются ярко выра женной спецификой, уходящей корнями в том числе в историческое прошлое нашего общества и заслуживающей глубокого осмысления в рамках анализа сути и перспектив начавшихся изменений.
Возникшее на гремучей замеси, с одной стороны, царской империи (с господствовавшими в ней феодальными, рабовладель ческими и даже первобытнообщинными, родовыми отношениями), а с другой — казарменного коммунизма (с его, по словам К. Маркса, неестественной простотой бедного и не имеющего потребностей человека, простотой, повсюду отрицающей человеческую личность), советское общество полностью выпало из системы координат, в ко торой реализуется пусть разная, но все же нормальная человеческая жизнь, сохранив лишь некоторое подобие такой жизни. Поэтому это не просто особое общество, это — действительно особая цивилиза ция, никогда не имевшая и не имеющая аналогов на европейском и американском континентах...
Теперь о втором заданном мною вначале вопросе: каковы основ ные особенности процесса смены цивилизаций, то есть перехода от описанного (тоталитарного) состояния общества к следующему, качественно новому (не тоталитарному) состоянию?
В общем виде ответ на него, по-видимому, уже должен быть достаточно ясен, коль скоро главная практическая (именно прак тическая, а отнюдь не только теоретическая!) проблема такого трансцензуса заключается в зарождении, возникновении, образо вании — из «ничего»? из «пепла»? из чудом сохранившихся живых homo sapiens? — самых различных субъектов. Индивидуальных, групповых и массовых; действующих во всех без исключения сферах и на всех без исключения уровнях социальной жизни; прогрессив ных и реакционных, «полезных» и «вредных» для общества; любых, но непременно свойственных собственно гражданскому обществу. Причем не просто в их зарождении, возникновении, образовании, но и распространении «вширь» и «вглубь», в их превращении в жиз нестойкие, стабильные субъекты социального сознания и поведения,
могущие образовать в своей совокупности нормальную социальную структуру общества и обеспечить его свободное (базирующееся на развитии человеческой личности) функционирование...
В действительности страна вступила в процесс не просто эко номических или политических, но именно исторических преобразо ваний. И дело тут отнюдь не в одной терминологии. Ведь подобное определение оборачивается для практики множеством весьма се рьезных последствий.
Первое и, пожалуй, самое главное из них то, что это — процесс глубинный, совпадающий с преобразованием самой социальной ма терии, из которой соткано общество, — ее основного человеческого материала и, стало быть, затрагивающий все фундаментальные осно вания социума, включая складывавшуюся веками базовую мораль и психологию народа...
Следующая важнейшая характеристика рассматриваемого процесса, прямо вытекающая из первой, — та, что он, по определе нию, связан с возникновением бесчисленных социальных и иных (экономических, этнических, политических, психологических) на пряжений, разного рода столкновений и конфликтов (в том числе с использованием военной силы и многочисленными человеческими жертвами) и, стало быть, является процессом чрезвычайно болезненным, мучительным для всех участвующих в нем действующих лиц...
Европа, рвавшая с нечеловеческой, античеловеческой цивили зацией много веков тому назад и, к слову сказать, делавшая это на протяжении нескольких столетий, впервые открыла миру эту истину, сформулировав устами одного из величайших своих политических философов такие непреложные формулы цивилизационных изме нений, как «homo homini lupus est» и «bellum omnium contra omnes» («человек человеку волк» и «война всех против всех»)...
Отсюда еще одна (последняя по перечислению, но отнюдь не по значению) характеристика рассматриваемого процесса — та, что это процесс длительный, рассчитанный не на 500 и даже не на 5000 дней, а на гораздо более длительные сроки, целые десятилетия...
Что же касается последнего сформулированного мною во проса — относительно основного направления, главного вектора на чавшихся в стране изменений, то он, на мой взгляд, не имеет пока однозначного ответа. Сказать сейчас, что случится с нашим обще ством завтра и тем более послезавтра, через одно-два десятилетия, в нынешних условиях в принципе невозможно: столь различны по своей направленности устремления и интересы многочисленных действующих лиц и столь неясны пока их актуальные и потенци-
694
695
альные возможности, их способность или, напротив, неспособность одержать верх в развернувшейся бескомпромиссной борьбе.
В руководимой мною независимой Службе изучения обществен ного мнения VP (Vox Populi) мы постоянно проводим зондирование массового сознания по этому поводу. Из опроса в опрос респонден там предлагается сделать один и тот же исторический выбор — между «восстановлением идеалов и ценностей социализма, сложившихся за годы советской власти и заметно пошатнувшихся в последнее время», «построением нового — гуманного, демократического социализма, свободного от искажений и деформаций сталинизма и застоя» и «полным отказом от идей и ценностей социализма, ориентацией на иные (в том числе западные) пути развития». И пока распределение ответов на данный вопрос (при всей его условности) стабильно таково, что оно не позволяет нам вывести какую-нибудь общую, сколь-нибудь надежную равнодействующую всех фиксируемых в обществе движений...
Точно так же лишь в терминах теории вероятности следует оценивать ныне и возможность достижения любых, более конкрет ных, целей, раскрывающих смысл указанной формулы, типа: «от государственной собственности — к приватизации», «от централи зованной экономики — к рынку», «от казарменного коллективиз ма—к свободе личности»; «от господства произвола и насилия — к правовому государству», «от единства — к плюрализму», «от дикта туры — к демократии», «от иждивенчества — к инициативе» и т.д. И это вполне естественно, поскольку практически каждой из таких целей в нынешнем советском обществе противостоит некая иная, альтернативная цель, выражающая потребности и интересы других действующих лиц, участвующих в процессе.
Какие из всех этих целей на самом деле будут достигнуты, ре ализованы, а какие так и останутся лишь «на бумаге» — покажет будущее.
А.Г. Здравомыслов
Сведения об А. Г. Здравомыслове даны в настоящей Хрестома тии перед его текстом в разделе 4 (подраздел 4.5). Ниже приведен, с сокращениями, раздел главы 1 из его книги «Социология россий ского кризиса» (1999), который дает представление об основных теоретических концепциях российских социологов, возникших непосредственно в процессе осмысления самого кризиса.
Н.Л.
696
ТЕОРИИ КРИЗИСА В РОССИЙСКОЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ*
<...> Сложившаяся во времена брежневского политического режима система исчерпала внутренние стимулы развития: она пода вляла любые проявления заинтересованности и личной инициативы и поощряла серость, однообразие, слепое повиновение властям... Немалую роль в формировании самодовольного сознания играли и институты государственного надзора, не терпевшие отклонений от заданных стандартов и любых проявлений свободомыслия. Такое сознание не было и не могло стать источником перемен социеталь-ного характера. Поэтому развитие российского кризиса происходило как движение «сверху вниз», как реформирование, исходящее от властных структур и персонажей.
Вторая характеристика российского кризиса состоит в том, что вновь возникшее состояние воспринимается значительной частью общества как «худшее» в сравнении с тем, что было. Перемены, за данные сверху в середине 80-х годов, получили массовую поддержку в силу того, что с ними связывались надежды на «лучшее» прежде всего в области преодоления бюрократизма и развития демократизации как внутри правящей партии, так и в обществе в целом. Реальное развитие событий далеко опередило надежды в этой области. Но дело в том, что при этом не произошло улучшения материального поло жения большинства: вопреки замыслам инициаторов перестройки высвобождение политической энергии и инициативы не сказалось на экономической эффективности производства...
Последующие экономические реформы...проводились в интере сах активного меньшинства. Разумеется, при этом артикулировались «интересы народа» и «интересы общества». Однако главным ре зультатом экономического и политического реформирования стала стремительная социальная дифференциация общества, породившая новое состояние российского кризиса.
Третья черта кризиса — неясность перспектив, связанных с на деждами на «лучшее будущее». На какое-то время «лучшее будущее» как бы гарантировалось кампанией по приватизации государствен ных предприятий. Но наделе эта кампания оказалась массовой ми стификацией населения страны и средством изгнания государства
* Цит. по: Здравомыслов А.Г. Современный российский кризис: характеристика и истоки // Здравомыслов А.Г. Социология российского кризиса. М., 1999. С. 7-35. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
697
из сферы экономики1. Частный интерес, пробудившийся в ходе этой кампании, стимулировал лишь торгово-денежное обращение и создание российской экономической элиты. Реальному же сек тору производства, в котором занято подавляющее большинство квалифицированных рабочих и специалистов, был нанесен весьма чувствительный удар...
Наконец, четвертая особенность российского кризиса — воз никновение все новых «тупиковых ситуаций», каждая из которых может рассматриваться как фаза развития самого кризиса. По сути дела, тупиковые ситуации возникают в результате обмена достаточ но мощными «ударами», наносимыми друг другу «политическими игроками».
Рассмотрим теперь три концепции причин кризиса, предложен ные в российской социологической литературе в 90-е гг:
А) Кризис как проявление отчужденного бытия (Н. И. Лапин, 1994).
...Главный вопрос, который ставится Н.И. Лапиным в его теории российского кризиса, состоит в следующем: почему прекратилось нормальное саморазвитие социума? Ответ на этот вопрос носит впол не определенный, но вместе с тем достаточно общий характер: «само развитие социума прекратилось благодаря тотальному отчуждению». Это отчуждение следует понимать как «определенный тип социокуль турной связи между индивидами, которая вышла из-под их контроля и стала самостоятельной, господствующей над ними силой»2. Иными словами, речь идет о господстве «превращенных форм сознания», оказавшихся свойственными раннесоциалистическому обществу: «восприняв вульгарные представления о социализме, тотально-поли тическая система (выделено мною. —А.З.) провела огромную работу по усечению исторической многомерности человека и адаптации его к собственной одномерности. Необычайно разросшись, она сплющила социальную структуру, раздавила гражданское общество и подчинила экономику критериям политической целесообразности, превратив боль шую часть материального производства в самопожирание богатейших природных и трудовых ресурсов страны»3.
1 См.: Медведев Р. Капитализм в России? М., 1998. С. 170-191 2Лапин Н.И. Кризисный социум. Наше общество в трех измерениях. М., 1994. С. 63. Впервые эта позиция излагалась автором в статье: Лапин Н.И. Тотальное отчуждение и общий кризис раннего социализма // Вестник АН СССР. 1990. № 5. — Прим. сост.
3 Там же. С. 71.
698
В этом последнем рассуждении важно отметить факт возник новения субъекта, порождающего отчуждение человека от социума и сам патологический социокультурный кризис. В качестве такого субъекта выступает «тотально-политическая система»!
Как нам представляется, здесь произошло некоторое отступле ние от принятой логики рассуждения. Ведь исходная задача теорети ческого анализа состоит в том, чтобы объяснить факт возникновения тотально-политической системы в обществе, декларировавшем себя в качестве социалистического. Вместо этого автор объясняет отчуждение и кризис с помощью тотально-политической системы (т.е. системы политического тоталитаризма).
Далее автор конкретизирует изложенную выше общую теорию патологического кризиса и разрабатывает на ее основе своего рода теорию среднего уровня, позволяющую перейти к анализу данных эмпирических исследований.
Решая первую задачу, он выделяет на основе «анализа истори ческого опыта СССР» семь уровней отчуждения, последовательно возникавших, наслаивающихся друга на друга и, наконец, зам кнувшихся в тотальный комплекс. Исходным стало отчуждение по давляющего большинства населения от участия в управлении страной, от власти, которое осуществилось благодаря уничтожению частной собственности на основные средства производства*. Стержнем этого отчуждения стала «номенклатура», которая рассматривается автором не как иерархическая пирамида, а как корпоративно организованная социальная общность с жесткими правилами игры....
Социокультурный кризис, по мнению Лапина, охватил все основ ные сферы социального бытия советского общества: экономическую, политическую, структурно-производственную, собственно социаль ную, духовно-нравственную, трудовую, этническую, экологическую. Следовательно, само общество изменилось до неузнаваемости. Более того, принятые в нем оценки превратились в собственную противо положность.
Более или менее завершенная конструкция российского кризи са, предложенная автором, оставляет в стороне некоторые важные вопросы. Прежде всего: был ли советский период истории формой модернизации российского общества? Как повлияла индустриали зация российской экономики на социальную структуру общества? Каковы были способы социализации огромных масс сельского населения в урбанизированной среде, и в чем состояла мотивация
4 Там же. С. 64-65.
699
освоения новых промышленных профессий у людей, так или иначе вовлеченных в процессы социальной мобильности? Категория то тального отчуждения не дает ответа на эти вопросы. Социологиче ский анализ этих процессов5 показал...наличие активной и вместе с тем глубоко противоречивой мотивации участия во всех этих процессах, несомненное модернизационное содержание кампании по ликвидации безграмотности в отсталой деревенской стране или кампании, направленной на изменение положения женщины в обществе. Нельзя сбросить со счетов и победу советского оружия, т.е. советского солдата в Великой Отечественной войне, опиравшуюся на вполне «сознательную» поддержку народа, обладавшего весьма высоким культурным потенциалом...
Б) Системный кризис общества (Т.И. Заславская, 1993).
В 1993 г. к теме кризиса советской системы обращается Т.И. За славская. Отправным пунктом ее рассуждений оказывается вопрос об отношении к труду... Разрыв между образом идеального работни ка и реальным отсутствием заинтересованности в труде объяснялся теперь несколько иначе, чем 10 лет тому назад. В новой ситуации стало возможным утверждать следующее: «Условием успешного функционирования экономики советского общества было мало образованное неквалифицированное социально неразвитое и по литически пассивное население. Но работники этого типа были не способны к творческому труду, личности же инновационного типа в тоталитарном обществе не приживались и гибли, что за медляло научно-технический прогресс. Вместе с тем социальное и техническое развитие общества способствовало росту образования и культуры, создавая тем самым противоречие между содержанием экономических отношений и социальным качеством их субъектов. В конечном счете углубление этого противоречия привело к упадку всех сфер общественной жизни — от экономики до нравственности. Многообразие возникших проблем свидетельствовало о системном характере кризиса»6.
...Приведенная оценка ситуации показывает неоднозначность и разнонаправленность социальных процессов. Ясно, что передовые отрасли промышленного производства — например, авиационная
5 См., напр.: Кабо О.Е. Очерки рабочего быта 1930.; Козлова Н.Н. Горизонты по
вседневности советской эпохи. Голоса из хора. М., 1996; см. наст. изд. — Сост.
6 Заславская Т.И. Российское общество на социальном изломе: взгляд изнутри.
М., 1997. С. 191-192.
700
промышленность, космос, электроэнергетика, отрасли оборонной промышленности — требовали и обеспечивались достаточно обра зованным контингентом работников соответствующих предприятий. И в то же время даже в этих отраслях производства применялась огромная масса неквалифицированного труда. Поэтому во многих отношениях предшествующая оценка десятилетней давности была более точной: незаинтересованность основной массы работников объяснялась прежде всего организацией экономики, ее социальными факторами, непродуманной политикой в области распределения и стимулирования труда, неумением и нежеланием государства вы делить решающие направления технического прогресса и создать на этих направлениях ощутимые преимущества. Реальная политика в этой области диктовалась в гораздо большей степени заботой об уравнительности всех и вся, включая примерное равенство в усло виях оплаты труда между академиком и уборщицей.
Что касается политики в области образования, то она ориен тировалась на задачи, опережающие потребности производства. В результате сформировался значительный слой образованных людей, не находивших применения своим знаниям и способностям. Создание этого слоя, включенного в какой-то степени в рыночные отношения в системе государственного социализма, стало пред посылкой политики перестройки7. Но оно не стимулировало раз витие производства и технический прогресс. В рамках этого слоя накапливался значительный потенциал социального недовольства и неудовлетворенности.
Т.И. Заславская справедливо отмечает, что «представления инициаторов перестройки о целях предстоящей трансформации общества не были четкими и однозначными»8. Главный ориентир руководство увидело в общей демократизации социальной системы. Оно исходило из того, что ключ к развитию экономики лежит не
7 «Интеллигенция, принадлежность к которой определяется уровнем образова
ния, привела к возникновению того слоя, который, я полагаю, должен быть охарак
теризован как приобретательский класс». (Lane D. The Rise and Fall of State Socialism:
Industrial Society and the Socialist State. Cambridge: Polity press, 1966. P. 154.) Анализируя
социальную структуру позднего советского общества, этот автор полагает, что в своем
основании она имела два принципа — принцип государственной собственности,
порождавший бюрократию, и принцип рыночных отношений, порождавший «приоб
ретательский класс» (acquisition (Erwerbsklasse) class), состоявший из интеллигенции
и профессионалов. Этот класс был заинтересован в развитии рынка, поскольку он
надеялся на повышение жизненных шансов в результате более выгодных условий
функционирования интеллектуального капитала. См. там же. С. 165—167.
8 Заславская Т.И. Ук. соч. С. 192.
701
столько в ней самой, сколько в политической, правовой и социаль ной сферах. Именно этим объяснялась смена лозунгов «ускорения» на «перестройку». По мнению Т.И. Заславской, необходимы были три условия, обеспечивающие успех избранного политического курса: 1) сильная политическая власть, имеющая четкую цель и конкретную программу действий; 2) готовность большей части общества следовать этой цели; 3) наличие «критической массы» инновационных личностей.
На первых этапах перестройки эти условия имели место, но к концу 90-х годов они как бы растворились9.
Решающим моментом стал... раскол политической элиты, неумелые действия по созданию социальной базы перестройки, консервативное сопротивление принятому политическому курсу в практике работы аппарата и всей государственно-партийной ма шины, несогласованность политики центра с местными органами власти. Вскоре последовал и раскол в самом Политбюро и Секре тариате ЦК КПСС, которые не сумели выработать новые формы политического руководства страной, соответствующие новой поли тике. Т.И. Заславская отмечает вместе с тем, что важным фактором ослабления власти стало «нарастающее стремление республик к политическому суверенитету и экономической независимости»10.
Однако ей, как, впрочем, и другим авторитетным российским социологам, не удалось проанализировать развитие политического конфликта между Центром и Российской Федерацией, персони фицированным в отношениях М. Горбачева и Б. Ельцина в конце 90-го — начале 91г., которые и стали спусковым крючком кризиса, за которым последовал распад СССР.
В) «Высокий критериальный кризис» (Ю.А. Левада, 1997)
Несколько иной подход к рассмотрению кризиса, в сравнении с двумя предшествующими авторами, предлагает Ю.А. Левада11... Одну из главных задач социологического анализа на современном этапе он видит в выявлении социальных типов переходного периода, которые и выступают в качестве субъектов кризисного развития. Эти типы... не являются вечными продуктами неизменной советской (тотали-
9 Заславская Т.И. Ук. соч. С. 193.
10 Там же.
"Левада Ю.А. Социальные типы переходного периода: попытка характеристи ки // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1997. № 2.
тарной) системы. Прежде всего, в силу того обстоятельства, что сама система не оставалась неизменной. Она неоднократно претерпевала преобразования... В первом приближении Ю.А. Левада выделяет четыре этапа истории российского общества: ... раннесоветский период, позднесоветский период, период перестройки и постперестро ечный период. В каждом из этих периодов общество оказывается структурировано по-своему. Автор... ограничивается выделением в каждом из них двух наиболее существенных слоев — «верхнего» и «нижнего», или сознания политической и культурной элиты и массового сознания.
Так, перестройка характеризуется тем, что изменилась полити ческая и публичная сцена в стране, но изменения сцены оказалось недостаточным для того, чтобы выдвинулись новые актеры. Правя щая политическая элита, провозгласившая себя, устами М. Горбаче ва, инициатором обновления, наделе оказалась парализованной и все более расколотой, шаг за шагом теряющей бразды правления... Перестройка оказалась в значительной степени верхушечным пере воротом, не получившим поддержки за пределами столиц и в мас совом сознании. Трагедия ее в том, что она в принципе завершила советский период нашей истории, но не создала предпосылок для управляемых и постепенных перемен...
В постперестроечный период, вновь оказавшийся «господ ством хаоса», выяснилось, что в результате всех преобразований в выигрыше оказались две социальные группы, интересы которых взаимно переплелись — административная верхушка и новый биз нес. Союз этих двух сил стал складываться на предыдущем этапе, когда с помощью закона о кооперации были открыты шлюзы для коммерциализации хозяйственных кадров и сращивания государ ственной бюрократии с приватизированным ею же самой бизнесом. Можно сказать, что именно этот союз стал доминирующей эконо мической и политической реальностью российской жизни 90-х гг. На фасаде же общественной жизни были провозглашены лозунги демократии и рыночных отношений. Это несовпадение деклара ции и реального положения дел и стало источником хаотического состояния. Эта коллизия привела к углублению кризиса, который стал, по словам Левады, кризисом "высокого" критериального по-рядкап. Он породил атмосферу, в которой на поверхность всюду выходят переходные, химерные временные типажи, не способные к длительному существованию и воспроизводству... В этих условиях
12 Левада Ю.А. Цит. соч. С. 13.
702
703
коридоры власти заполнились чиновниками на час, циничными дельцами и авантюристами, ориентированными на собственную выгоду и карьеру. Если для советских времен... было характерно универсальное «назначенчество сверху», то после распада правящей иерархии карьерное продвижение в самых различных сферах стало обеспечиваться личной ловкостью. Таково, по оценке Ю.А. Левады, положение в верхах.
Что же касается массовых слоев населения, то их сознание ха рактеризуется тремя более или менее устойчивыми характеристи ками — «терпением», «мобилизацией» (в период выборных кампаний) и «двоемыслием». Особенно важным представляется «потенциал двое мыслия». «В условиях тотального отчуждения человека от государ ственных институтов, — объясняет этот феномен Ю.А. Левада, — не избежно возникает противопоставление критериев сделанного "для себя" и "для чужого" (чуждого, враждебного, по отношению к кото рому оправданы любой обман и лукавство)... Место коллективного заложничества, характерного для времен тоталитаризма (все отвечают за одного), занимает механизм лукавого двоемыслия. Наиболее явное проявление этого сейчас — повсеместное и даже ставшее неизбежным укрывательство доходов и уклонение от уплаты налогов. Подобный механизм на время может служить средством защиты человека или фирмы от «всевидящего глаза» власти, прикрытием негласной сделки между ними. В перспективе же — средством разложения всех участ ников сделки»13.
Достаточно трезвый анализ ситуации высокого критериального кризиса Ю.А. Левада завершает следующим выводом. "Из действую щих в настоящее время на российской общественной сцене социальных типов нет ни одного, который бы обладал устойчивостью и мог бы жить перспективными интересами. Безоговорочно доминируют краткосрочные ориентации — выжить, сохранить статус, получить немедленный выигрыш и др. Поэтому нет и стабильных, институ ционализированных социально-антропологических типов"14 <...>
Рассмотрев три варианта объяснения российского кризиса ведущими социологами страны, заметим, что, несмотря на сугубо индивидуальный подход к анализу соответствующей проблематики каждым из авторов, можно отметить некоторые результаты коллек тивной работы мысли. Прежде всего, как явствует из приведенных материалов, каждый из авторов имеет дело с разными этапами раз-
3 Левада Ю.А. Цит. соч. С. 13. 14 Там же. С. 15.
704
вития кризиса. То, что лишь намечалось в 1983 г., в виде некоторой тенденции (Т. И. Заславская), обнаружилось гораздо явственнее в 90-е годы. Можно сказать, что главным достижением работы кол лективной мысли в этом направлении является преодоление общих генерализирующих суждений о природе кризиса вообще. Все более отчетливо выявляется важнейшая методологическая предпосылка анализа масштабных социальных процессов: предварительное рас членение проблемы и выяснение специфики ситуации на каждом из этапов развития кризиса. В то же время, выявляя специфику кризисной ситуации в каждый данный момент, необходимо видеть преемственность происходящего: корни нынешнего состояния за ложены в предшествующем историческом материале. Но это отнюдь не означает, будто предшествующее полностью детерминирует на стоящее. Задача поиска субъекта конкретных социальных действий, который обладает собственными намерениями и представлениями о происходящем и должном, о своей роли в политике и экономике, о возможностях риска, содействует более углубленному пониманию как самого кризиса, так и перспектив выхода из него.
Приведенные выше концепции вскрывают одну важную осо бенность российского кризиса, обнаруживающуюся на разных его этапах. Это готовность политической элиты к крайностям, к шара ханью от одной точки зрения к другой — от ниспровержения опыта 70-летней истории Советской власти к апологетике либерального капитализма. Главный урок практического свойства, следовательно, состоит в необходимости научиться преодолевать крайности, на учиться находить срединную линию при решении каждого вопроса политического и экономического характера. Это связано с повы шением роли культуры именно как стабилизирующего фактора...
Общие черты рассмотренных концепций кризиса состоят в том, что корни кризисных явлений усматриваются не в свойствах российского национального характера, а в специфической ситуации, сложившейся в СССР в 70-е гг.
О.И. Шкаратан
Шкаратан Овсей Ирмович (род. в 1931 г.) — известный россий ский социолог, доктор исторических наук (1968), профессор (1976); заслуженный деятель науки РФ, организатор и главный редактор журнала «Мир России. Социология. Этнология» (с 1992 г.); вице-президент Советской социологической ассоциации (1986—1991) и Российского общества социологов (1989—1994). Внес значительный
»5 3033
705
вклад в восстановление социологии как самостоятельной науки в СССР и ее развитие в современной России.
О.И. Шкаратан окончил исторический факультет ЛГУ (1954) и его аспирантуру (1957). Руководил межинститутской социологи ческой лабораторией Ленинградского финансово-экономического института (1967—1979); результаты серии исследований этого пери ода отражены в его монографиях «Проблемы социальной структуры рабочего класса СССР (Историко-социологическое исследование)» (1970), «НТР. Рабочий класс. Интеллигенция» (1973, в соавторстве), «Город. Методологические проблемы комплексного социального и экономического планирования» (1975, в соавторстве), «Промышлен ное предприятие. Социологические очерки» (1978), книге «Рабочий и инженер. Социальные факторы эффективности труда» (под ред. О.И. Шкаратана, 1985). Одновременно принял активное участие в подготовке и реализации проекта ИКСИ РАН «Социальная органи зация промышленного предприятия» (1969— 1973), в рамках которого руководил программой исследования социально-экологических факторов деятельности предприятия.
В 80-е — начале 90-х гг. О.И. Шкаратан работал в Институте этнографии АН СССР, где проводил этносоциологические и этно-экономические исследования. Являлся советником Правительства РФ (1992), членом коллегии Госкомитета РФ по национальной по литике. С 1995 г. по настоящее время работает в Государственном университете — Высшей школе экономики: ординарный профессор (1996), зав. кафедрой и руководитель направления экономической социологии (1995—1999) социологического факультета, зав. кафе дрой социально-экономических систем и социальной политики эко номического факультета (1999—2004), руководитель магистерской программы по экономической социологии (1996 — по настоящее время).
Исследования последних лет О.И. Шкаратан подытожил в монографиях: «Work and Welfare in the New Russia» (Ashgate, 2000, в соавторстве), «Государственная социальная политика и стратегии выживания домохозяйств» (под общ. ред. О.И. Шкаратана, 2003), «Российский порядок: вектор перемен» (2004), «Социальная стра тификация России и Восточной Европы. Сравнительный анализ» (2006, в соавторстве). Ниже приведена, с сокращениями, статья (2004), в которой он изложил свое понимание особенностей рос сийского общества как социетальной системы.
Н.Л.
706
ЭТАКРАТИЗМ И РОССИЙСКАЯ СОЦИЕТАЛЬНАЯ СИСТЕМА*
Теоретические конструкты социологов и экономистов, изучав ших советское общество... не раскрывали сущностные черты этой со циальной системы и ее последующих преобразований. Дело в том, что науки об обществе по своему происхождению и содержанию и поныне носят европоцентристский характер... Даже терминология (тотали тарное общество, авторитаризм, демократия, правовое государство, общественное мнение) не отражает сущностных свойств обществ, обладающих другими (то есть не европейскими, не атлантическими) институциональными структурами и ценностными системами.
Европоцентристский подход тесно увязан с принятием идеи унитарности исторического процесса. И на марксистское, и на либеральное отрицание мультилинеиности развития конкретных обществ решающее влияние оказала гегелевская схема «ступенча того» развития истории к единому для всего человечества идеалу. Это относится прежде всего к марксизму с его теорией сменяющихся социально-экономических формаций. Ничем в данном отношении не отличается и либерализм... Представляется, что такие представ ления далеко не бесспорны.
Это не чисто академический вопрос. В основу переустроения и экономики, и общества во всех странах Центральной и Восточной Европы, включая Россию, были положены одни и те же принципы, одни и те же универсальные способы реформирования экономики, именуемые «Вашингтонским консенсусом», который появился на свет в 1990 г. как рецепт лечения экономики развивающихся стран, не выплачивающих свои долги. Важно, что принципы Вашингтон ского консенсуса были пригодны для стран, уже имевших рыночную экономику и не находившихся в состоянии перехода, что позднее под твердил тогдашний вице-президент и главный экономист Мирового банка, лауреат Нобелевской премии Дж. Стиглиц [Стиглиц, 1998; Стиглиц, 1999; Stiglitz, 2002]. Но их стали применять ко всем странам с переходной экономикой, что сыграло едва ли не определяющую роль в выборе стратегии экономических реформ в сильно различа ющихся друг от друга постсоциалистических государствах...
* Цит. по: Шкаратан О.И. Этакратизм и российская социетальная система // Общественные науки и современность. М., 2004. № 4. Цитируемый текст иллюстри рует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
707
Однако последствия такой стратегии по-разному сказались на развитии государств Центральной и Восточной Европы, а также бывшего СССР. Через сравнительно короткий промежуток време ни стали очевидными и убедительными успехи в экономическом росте и становлении либеральной демократии стран европейской культурной традиции, западного христианства, многовековой тра диции частной собственности и определенного опыта гражданских отношений и правовой государственности — Чехии, Словении, Польши, Венгрии, Словакии. В тоже время восточно-христианские общества (Россия, Украина, Болгария, Румыния, Грузия) оказались далеко не в лучшем положении.
На разных исторических этапах и тем более в наше время одно временно существовали и существуют разнообразные социально-экономические формы, развивавшиеся в контексте различных культур. Советский тип общества, так же как и современное рос сийское общество, — некая данность, с особой институциональной структурой и системой ценностей, относящихся...к другому типу цивилизации (евразийской), чем западная...
Советское общество как особый тип цивилизации
В конце 1980-х — начале 1990-х гг. российскими социологами были предприняты попытки осмыслить природу уходящей (как тогда казалось) социетальной системы и особенности присущей ей социальной стратификации во взаимосвязи формационного, цивилизационного и институционального подходов в контексте исторического опыта России. Эта новая социально-экономическая и политическая система сложилась к началу 1930-х гг. и сохранилась без существенных изменений до 1990-х гг. [Ионин, Шкаратан, 1989; Шкаратан, 1990; Радаев, Шкаратан, 1991; Radaev, Shkaratan, 1992; Shkaratan, 1992]. Она не являлась ни капиталистической, ни соци алистической, а по присущим ей специфическим и устойчиво вос производящимся чертам ее можно именовать этакратической...
Первооснову этакратического общества составляют следующие характеристики:
обособление собственности как функции власти, доминиро вание отношений «власть-собственность»;
преобладание государственной собственности,., исчезно вение практически всякой (кроме теневой) экономической деятельности, не подвластной государственному регламен тированию;
государственная собственность на рабочую силу..;
государственно-монополистический способ производства;
реализация государством собственности через переуступку ее ведомствам, точнее, бюрократическому аппарату..;
корпоративная система как доминирующая форма реализации властных отношений..;
подчинение хозяйственных ведомств и их руководителей общеноменклатурным (= общеэтакратическим) интересам через партию как разработчика стратегии социально-эконо мического развития и координатора-контролера действий ведомств-монополистов в общегосударственном и регио нальном масштабах;
доминирование централизованного распределения;
целевая функция экономической деятельности в этакратиче ской социетальной системе — воспроизведение и усиление власти правящего слоя..;
наличие теневой экономики как необходимого элемента этакратической системы;
зависимость развития технологий от внешних стимулов (тех нологическая стагнация);
милитаризация экономики;
сословно-слоевая стратификация иерархического типа, в ко торой позиции индивидов и социальных групп определяются их местом в структуре власти;
система социальных гарантий для низших слоев населения, обеспечивающая стабильность социума;
социальная мобильность как организуемая сверху селекция наиболее послушных и преданных системе людей;
отсутствие гражданского общества, правового государства и, соответственно, наличие системы подданства, партократии;
имперский полиэтнический тип национально-государствен ного устройства, фиксация этнической принадлежности как статуса (при определении ее «по крови», а не по культуре или самосознанию).
Из концепции этакратического характера обществ советского типа вытекает признание доминирования в них властно-собственни ческих отношений. Это означает, что отношения по поводу собствен ности выражаются не в оппозиции «собственник — несобственник», а в континууме, отражающем меру присвоения собственности в зависимости от места во властной иерархии... Поэтому в советском
708
709
обществе отсутствовали классовые отношения, а доминировали слоевые отношения по поводу места в системе «власть — собствен ность».
Правящие слои образовали этакратию, распоряжавшуюся госу дарственной собственностью. Этакратия не являлась совокупностью замкнутых слоев. И попасть в нее в принципе могли представители буквально всех социальных групп. Непременные условия — полити ческая лояльность и личная преданность руководству. В Советском Союзе этакратия имела четкое организационно-иерархическое по строение в виде номенклатурной системы...
Исторические предпосылки этакратизма в России...
Существующее ныне в мире разнообразие линий обществен ного развития в конечном итоге основывается на различиях двух доминирующих типов макроцивилизаций, которые условно можно именовать «азиатской» и «европейской». Первый тип исторически связан с азиатскими деспотиями, доминированием государственной собственности, всевластием государственных институциональных структур при отсутствии гражданского общества, подданством, при оритетом общинных ценностей при подавлении индивидуальности. Центральной его характеристикой, точно так же как и советского этакратизма, были отношения «власть-собственность»... Основа восточной структуры — полное поглощение личности коллективом. Типичная восточная община определяет макроструктуру государ ства.
Второй тип макроцивилизации идет от античного полиса; это цепочка обществ, которые характеризуются частной собственнос тью, балансом отношений «гражданское общество — государствен ные институты», развитой личностью и приоритетом ценностей индивидуализма...
В мировой истории и пространственно, и во времени преобла дал первый тип цивилизации, доминировали социумы, основанные на отношениях «власти-собственности». Именно в тех странах, где исторически доминировала неевропейская линия развития, в сере дине XX в. ненасильственно установился этакратизм...
Если попытаться предельно коротко изложить результаты анали за, проведенного многими исследователями, то получим следующее. Специфичность отечественной истории, организации экономиче ской и социальной жизни, национальной культуры и менталитета сформировалась под решающим влиянием таких факторов, как: рассредоточение населения на огромных пространствах и изначально
слабые связи между территориальными общностями; исключитель ная значимость борьбы за выживание в условиях сурового северного климата; наконец, и это самое важное, — многовековой процесс со бирания земель, то есть экстенсивный рост на протяжении примерно шестисот лет. Постоянная территориальная экспансия требовала государственности в форме самовластия и милитаризации страны, а как следствие — огромного напряжения народных сил...
Социетальная система постсоветской России
Номенклатура (или в другой терминологии — этакратия) в усло виях расцвета системы при И. Сталине, обладая властью, тем самым владела и собственностью, ибо владела государством, которому, в свою очередь, принадлежала почти вся собственность в стране...
Как только репрессивный режим перестал давить на этакратию и господствующие слои получили гарантии личной и имуществен ной безопасности, неприкосновенности жилища и т.д., на первый план вышла проблема собственности. Началось личное накопление. Номенклатура, теневики, руководители военно-промышленного комплекса, пригретые политическими лидерами работники ис кусств, — вот хозяева первичных предкапиталов, начавших скла дываться с середины 1950-х гг...
В 1988-1991 гг. эти подспудные процессы вышли наружу. Началась открытая номенклатурная приватизация. В этом был со циальный смысл реформ Н. Рыжкова — М. Горбачева, вся выгода от которых досталась «своим» — хозяйственному и партийно-ком сомольскому аппарату. Была проведена раздача государственной собственности в «полное хозяйственное ведение» соответствующих должностных лиц. Это была келейная приватизация без смены юридических форм собственности. Принцип владения ею из ис ключительно корпоративного превратился в корпоративно-инди видуальный. В итоге сложился номенклатурный псевдокапитализм в чрезвычайно выгодном варианте — лжегосударственной форме деятельности частного капитала.
Процесс выхода номенклатурных чинов на коммерческую стезю начался в 1987 г. со специального решения ЦК КПСС о комсомоль ском движении в рыночную экономику. Координационный комитет этого движения возглавил второй человек в партии — Е. Лигачев. Началось создание разнообразных коммерческих центров, кон троль за которыми и реальное руководство осуществляли высшие чиновники. Эти организации практически не платили налоги, они покупали валюту в Государственном банке по смехотворному
710
711
официальному курсу (0,56 рубля за 1 долл.) и тут же перепродавали по коммерческому курсу (от 20 до 150 рублей за 1 долл.). Им были доступны все государственные запасы сырья и готовой продукции, которые они продавали за рубеж огромными партиями. Им же было передано множество зданий, санаториев, домов отдыха. Эти же люди создавали благотворительные фонды, неподконтрольные налоговой инспекции и позднее в своем большинстве таинственно исчезнув шие. И, наконец, все эти «свои» люди были полностью ограждены от правоохранительных органов. Примером успешного включения «зачинателей» этого движения в настоящую, крупную даже по ми ровым масштабам коммерцию может служить финансовая империя Менатеп (руководитель — М. Ходорковский), до недавнего времени пользовавшаяся особой благосклонностью властных структур.
Пришедшее к власти ельцинское руководство не столько создавало новую систему государственности, отключенной от соб ственности, сколько реорганизовывало старую власть. А потому прежние властные структуры и люди интегрировались в новые институциональные образования. Подоспевшая приватизация (с 1992 г.) облекла ту же номенклатурную собственность в разного рода смешанные, полугосударственные формы и таким способом еще более надежно закрепила ее за номенклатурой, укрыла от при тязаний других социальных групп. В итоге и власть, и собственность остались в руках прежних хозяев России. Это был этап латентной (номенклатурной) приватизации.
На месте государственных банков были созданы коммерческие банки. Именно этим номенклатурным банкам давалась чиновниче ством привилегия делать большие деньги, им присваивался статус «уполномоченного», позволявший осуществлять самые выгодные операции. Именно в них государственные организации размещали свои расчетные счета. Лидерами стали банки Менатеп, Инкомбанк; за ними следовали ОНЕКСИМбанк, Мосбизнесбанк, Мостбанк и' другие. Это были, как правило, банки, созданные при содействии партийных органов (Инкомбанк, Менатеп) или под эгидой прави тельственных структур (Международная финансовая компания, ОНЕКСИМбанк) еще в конце 1980-х гг.
Приватизация советской распределительной системы состояла в создании на месте Госснабов и Торгов «комсомольских» бирж (Московская товарная биржа, Московская центральная фондовая биржа и др.), множества торговых домов, совместных предприятий по международным торговым операциям. На месте министерств были созданы концерны...
Начало открытой приватизации (с 1992 г.) означало ненасиль ственное изменение отношений собственности без (в большинстве случаев) смены владельца. Можно было ожидать, что фиговый листок лжегосударственности станет спадать с номенклатурной собственности, что директора, министерские и другие чиновники сами инициируют переход от лжегосударственной формы собствен ности к подлинно частной, к чисто рыночному перераспределению собственности. Однако процесс пошел преимущественно по другому вектору. До сих пор не существует системы достаточно развитой частной собственности, отделенной от государства...
Реальным приоритетом нового постсоветского режима была политика по концентрации ресурсов нации в руках незначительного меньшинства. Решающую роль здесь сыграла скоростная привати зация, практически подарившая правящей номенклатуре, в первую очередь ближнему президентскому кругу, громадную государствен ную собственность. Только на первом этапе массовой приватизации в 1992-1993 гг. под руководством А. Чубайса было продано 500 крупнейших предприятий стоимостью не менее 200 млрд долл. за 7,2 млрд долл. [Полеванов, 1995, с. 50]. И это было лишь начало. В ходе шести самых дорогих залоговых аукционов (1995-1997 гг.) были проданы акции нефтяных компаний, чья стоимость на рынке была в 18-26 раз выше уже через полтора года после аукционов.
Все большее сосредоточение власти и собственности в одних руках препятствовало формированию цивилизованной рыночной экономики и вело к коррупции, экономической стагнации и обни щанию населения. В отличие от экономической элиты советских времен, которая являлась непосредственной составляющей номен клатуры, бизнес-элита относительно более независима. Однако лишь относительно. Реально на протяжении всех постсоветских лет власть позволяет одним бизнесменам преуспевать, а других может разорить, унизить, уничтожить если не физически, то социально, не считаясь с законами и моральными нормами. В России олигархи назначались, а не побеждали конкурентов в цивилизованной борьбе...
В 1995—2003 гг. коррупция превратилась в устойчивую систему отношений между чиновником и бизнесменом. Основная особен ность взаимодействия между предпринимателями и чиновниками в последний период заключалась в том, что теперь — в отличие от нестабильной ситуации 1992-1994 гг. — они приобретали долго срочный характер. Сформировались специфические «контракт-от ношения», уже не сводящиеся к простому обмену услугами между чиновником и бизнесменом. Скорее они предусматривают взаимную
712
713
стратегическую и тактическую поддержку в рамках длительного сотрудничества...
Другой привилегированной группой общества, помимо крупных собственников, стало, точнее — сохранило и укрепило свои позиции, российское чиновничество, прямое продолжение советской номен клатуры. Численность же чиновников в стране, как отмечают «Из вестия» (1 июня 2001 г.), поражает — 1,34 млн. человек (без силовых ведомств) (см. также Гимпельсон, 2002)...
Вывод таков. Сложившиеся отношения власти и бизнеса, когда бизнес выступает как зависимый и манипулируемый властью со циальный субъект, есть органическая характеристика современной социетальной системы России как системы позднеэтакратической... В постсоветской России частный принцип действует в основном в сфере присвоения, которое отнюдь не лимитировано производством. Предметом частного присвоения сплошь и рядом оказывается сто имость, в создании которой соответствующие лица не принимали никакого или почти никакого участия: основные фонды, накоплен ные трудом и лишениями многих поколений, богатства российских недр, бюджетные средства...
Особого разговора заслуживают такие проблемы, как отсутствие в России подлинно свободного рынка и стабильные (начиная с осени 1993 г.) ограничения в демократии. Как и в советское время, качественно различны по сравнению с западным обществом (во всех его вариантах) типы личности, все основные цивилизационные черты. Другими словами, речь идет об особой советско-постсоветской цивилизационной модели, сущностно отличной от европейской (атлан тической) по институциональной структуре и системе ценностей...
Центральный вопрос, на который необходимо получить ответ в предстоящих дискуссиях: имеется ли выход из того положения, в котором находится страна, есть ли в ней социальные силы, способ ные переломить ситуацию и вывести Россию на дорогу, ведущую-в рыночную информационную экономику и демократию?
Литература
Гимпельсон В.Е. Численность и состав российской бюрократии: между советской номенклатурой и госслужбой гражданского общества. М., 2002.
ИонинЛ., Шкаратан О. Паркинсон и бюрократы // Паркинсон СМ. Законы Паркинсона. М., 1989.
Hypeee P.M. Социальные субъекты постсоветской России: история и современность // Мир России. 2001. №3.
Полеванов В.П. Технология великого обмана. М., 1995.
Радаев В.В., Шкаратан О.И. Власть и собственность // СОЦИС. 1991. №1.
СтиглицДж. Многообразнее инструменты, шире цели: движение к поствашингтонскому консенсусу//Вопросы экономики. 1998. № 8.
Стиглиц Дж. Куда ведут реформы? (К десятилетию начала пере ходных процессов) // Вопросы экономики. 1999. № 7.
Шкаратан О.И. От этакратизма к гражданскому обществу // Рабо чий класс и современный мир. 1990. № 3.
Radaev V., Shkaratan О. Power and Property — Evidence from the Soviet Experience // International Sociology. 1992. № 3.
Shkaratan O. The Old and the New Masters of Russia. From Power Rela tions to Proprietory Relations // Sociological Researsh. 1992. № 5.
Stiglitz J.E. Globalization and its Discontents. New York; London, 2002.
714
Т.И. Заславская
Татьяна Ивановна Заславская (род. в 1927 г.) — выдающийся специалист в области экономики и социологии, доктор экономи ческих наук (1966), профессор (1979), академик РАН (АН СССР, 1981, специализация «экономика»), директор Московской школы социальных и экономических наук Академии Народного хозяйства при Правительстве Российской Федерации, сопрезидент Междисци плинарного Центра социальных и экономических наук (Интерцентр МВСЭН) (с 1993), лауреат премии Карпинского фонда FFS, лауреат Демидовской премии (неправительственный научный Демидовский фонд, Екатеринбург, 2000), почетный доктор Пенсильванского, Джорджтаунского, Хельсинского университетов.
Окончила экономический факультет МГУ (1950). Работала на учным сотрудником Института экономики АН СССР (1950—1963), затем переехала в Академгородок Новосибирска, где стала зав. От делом социальных проблем Института экономики и организации промышленного производства АН СССР (1963-1987). После работы над крупным проектом «Миграция сельского населения» и участия в Международном социологическом конгрессе (Упсала, Швеция, 1978 г.) она начала идентифицировать себя в качестве социолога и вскоре стала лидером Новосибирской социологической школы.
В 1983 г. Т.И. Заславская получает мировое признание в связи с публикацией так называемого «Новосибирского Манифеста» в Германии, Великобритании, США: это был текст ее доклада, представленный на конференции в Академгородке, в котором была обоснована необходимость существенного изменения про изводственных и общественных отношений в советском обществе. Она предложила экономико-социологическую парадигму, ядро которой составляет концепция социального механизма развития экономики. Эта концепция положила начало развитию экономи ческой социологии в СССР и России.
В 1987 г. Т.И. Заславская возвращается в Москву. Становится директором Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ, 1988—1992), затем — почетным директором этого извест ного Центра. Избирается Президентом Советской социологической ассоциации (1987-1991), от которой выдвигается и избирается де путатом Первого съезда народных депутатов СССР.
В этот период выходят две ее книги, посвященные перестройке: "Voice of Reforms" (N.Y.; L.,1989) и "The Second Socialist Revolution. An Alternative Soviet Strategy" (L.,1990).
В 1993-2003 гг. Т.И. Заславская — руководитель ежегодного международного семинара МШЭСН и Интерцентра «Куда идет Россия?...», материалы которого содержат разносторонний анализ трансформации российского общества 90-х гг.; они опубликованы в 10 сборниках под тем же названием, каждый со своим тематическим подзаголовком.
Т.И. Заславская опубликовала более 15 монографий и сотни статей. Основные ее работы в последние годы: «Социология эконо мической жизни: очерки теории» (всоавт., 1991); «Российское обще ство на социальном изломе: взгляд изнутри» (1997); «Социетальная трансформация российского общества: деятельностно-структурная концепция» (2002); «Современное российское общество: социаль ный механизм трансформации» (2004).
Ниже, с сокращениями, представлен один из разделов ее книги «Социетальная трансформация российского общества» (2002).
А.З., Н.Л.
О СОЦИАЛЬНОМ МЕХАНИЗМЕ ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ В РОССИИ*
Постановка проблемы
Раскрыть социальный механизм процесса посткоммунисти ческих перемен в России — значит показать, под влиянием каких общественных сил и в результате каких взаимодействий социальных акторов качественно меняется тип институциональной структуры общества. Но прежде чем говорить о таком механизме, необходимо уточнить типологическую принадлежность и социальную сущность самого исследуемого процесса. Особенно важно это в условиях, когда мнения российских ученых о событиях, пережитых Россией на переломе 80-90-х гг., далеко не единодушны.
Как известно, цели и содержание современных социальных пре образований в России на разных этапах трактовались по-разному. Вначале говорилось всего лишь об ускорении темпов экономического развития страны. Позже речь зашла о глубокой перестройке, озна чавшей совершенствование всей советской системы. Затем демо кратически настроенная часть общества с энтузиазмом заговорила
* Цит. по: Заславская Т.И. О социальном механизме посткоммунистических пре образований в России // Социологические исследования. 2002. № 8. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового по собия учебного комплекса по общей социологии.
716
717
о назревающей революции. После выхода России из состава СССР наиболее употребительным обозначением происходивших в стране перемен стали реформы (часто с добавлением: радикальные). Когда же активные институциональные реформы сменились ожесточенной борьбой разных групп элит за власть и собственность, а сам процесс социальных изменений стал мало контролируемым, на первое место вышли понятия трансформация и/или переход (от посттоталитаризма — к демократии, от плановой экономики — к рынку), лучше других отражающие нынешнюю реальность.
Однако эти понятия отражают особенности только последнего этапа преобразований и не достаточны для того, чтобы дать общее определение процессу, который, начавшись с ускорения развития, в конечном итоге привел к коренному изменению социетального типа общества. В научной литературе представлены, по меньшей мере, три разных представления о сути этого процесса.
Согласно первому в начале 90-х гг. в России произошла новая Великая революция. Соответственно те противоречия и трудности, с которыми сталкивается наше общество в последние годы, объясня ются общими особенностями всех постреволюционных периодов.
В рамках второго представления, исходящего из более широкой исторической перспективы, реформы 90-х годов рассматриваются как завершение антисоциалистического переворота, начатого Сталиным еще в конце 20-х годов, а ныне доведенного до логического конца.
Третье представление заключается в том, что в 1989-1990 гг. в СССР назревала демократическая революция, направленная против власти номенклатуры, но она в силу разных причин не состоялась, и революционный подъем сменился реформами "сверху" в интересах бывшей номенклатуры.
От ответа на вопрос о том, что было основным содержанием раз вития России в последнем десятилетии — революция, реформы или контрреволюция, зависит оценка не только недавнего прошлого, но и современной общественной ситуации. Действительно ли Россия пережила революцию и если "да", то когда и какую! Какие социаль ные силы противостояли друг другу в революционной борьбе? Кто победил в ней и кто проиграл!Какие новые силы пришли к власти и в чьих интересах ее использовали?
Революция или кризисная эволюция?
Сторонники революционной концепции утверждают, что в начале 1990-х гг. в России произошла буржуазная либерально-демократи ческая революция, направленная против авторитарно-бюрократи ческого режима, тормозившего модернизацию общества. Лидеры
демократов во главе с Ельциным и Гайдаром отстранили от власти КПСС, демократизировали политическую систему, ликвидировали многие направления деятельности КГБ, осуществили приватизацию государственной собственности и постарались создать условия для развития конкурентного рынка...
С тем что в последние десять лет Россия пережила революцию, в принципе согласны многие ученые1. <...>На мой взгляд, концепции Великой российской революции 1991—1993гг. можно противопоста вить целый ряд возражений. Во-первых, новая элита, возглавившая российское общество в начале 90-х гг., на три четверти состояла из прежней номенклатуры (в то время как в странах Центрально-вос точной Европы (ЦВЕ) к власти пришли оппозиционные социальные силы). Во-вторых, массовые общественные движения в России, в отличие от стран ЦВЕ, не получили большого развития, поэтому главным актором социальных преобразований на протяжении всего периода оставалась верховная власть1. В-третьих, как справедливо отмечает И. М. Клямкин, "в других революциях на радикальной фазе решались проблемы большинства, а у нас этот вопрос не решался вообще и не решен до сих пор". В-четвертых, масштабы политиче ского насилия в России были весьма ограниченны даже в сравнении с "бархатными" революциями в ЦВЕ. И, наконец, не поддается рациональному объяснению тот факт, что Великая социальная ре волюция могла остаться практически не замеченной тем обществом, в котором она совершилась.
Интересен и взгляд историков, которые рассматривают этот вопрос в широкой временной ретроспективе. Они подчеркивают, что к концу 1930-х годов партийная бюрократия овладела всеми рычагами власти и управления государством, де-факто получив статус правящего класса. Но благоденствие ее представителей было неустойчивым, так как гарантировавшие его аппаратные должности было очень легко потерять. Сложность их положения усугублялась жесткостью сталинской вертикали, ставившей чиновников любого уровня в полную зависимость от вышестоящих начальников.
В течение следующего полувека советская номенклатура рас ширялась, крепла и все сильней ощущала несоответствие между масштабами своей власти и неустойчивостью личного положения. В середине 1980-х годов наиболее образованный, прагматичный и не-
1В книге: "The Second Socialist Revolution. An Alternative Soviet Strategy", изданной в Англии, США и Германии в 1990—1991 гг., я тоже отдала дань революционной трактовке российских преобразований. Но речь в ней шла не о буржуазной, а о на родно-демократической революции, направленной против власти номенклатуры и призванной придать советскому обществу подлинно социалистические черты.
718
719
удовлетворенный эшелон партийно-комсомольской номенклатуры инициировал общественное движение за перестройку социалистиче ского общественного устройства, предусмотрительно "взяв в долю" экономически предприимчивую и политически активную часть среднего класса. Стремительно проведенная противоправная при ватизация государственной собственности окончательно утвердила обновленную номенклатуру в статусе правящего класса общества, сосредоточившего в своих руках все политические и экономические ресурсы.
Понятно, что описанные события не соответствуют понятию революции. Вряд ли подходит здесь и используемое время от времени понятие контрреволюции, поскольку события 1990-х гг. отделены от Октябрьской революции слишком большим периодом времени. Вернее считать, что мы стали свидетелями завершения постепенного, занявшего около 60 лет антисоциалистического "разворота" власти, а вслед за нею — и общества. Последний этап его был направлен на окончательное искоренение тех элементов социализма в идеологии и организации общества, которые давно уже стали помехой обуржу азившейся "коммунистической" номенклатуре.
Наиболее соответствующей реальности мне представляется концепция, согласно которой в конце 1980-х гг. в СССР назревала народно-демократическая революция, направленная против власти номенклатуры. Ее цель виделась в замене авторитарно-бюрократи ческого общественного устройства либерально-демократическим. Движущей силой поднимавшейся революционной волны был "средний класс" советского общества, представленный хорошо образованной, квалифицированной, но социально и политически ущемленной и не удовлетворенной своим положением интеллиген цией. Ее лозунгом было совершенствование социализма, придание ему демократического лица, расширение прав и свобод человека, повышение благосостояния народа.
Революционно настроенной части общества противостояла политическая номенклатура, опиравшаяся на партийно-государ ственную бюрократию. Демократические силы общества, едва освободившегося от тоталитаризма, были слабы, организационно и идейно разобщены. Они не имели ни политической программы, ни навыков политической борьбы, ни существенного политического влияния. Многоопытная номенклатура, в руках которой находились все значимые ресурсы общества, легко оттеснила демократов от ведущих позиций и предотвратила народно-демократическую ре волюцию. Вместо этого общественная энергия была направлена на
720
проведение радикальных (буржуазных по социальному содержанию) реформ 1992-1993 гг.
Начиная же с середины 1990 гг. Россия переживает постре форменный период, суть которого состоит, с одной стороны, в формировании и практическом внедрении в жизнь новых фор мально-правовых правил игры, а с другой — в весьма непростой, а нередко и остроконфликтной адаптации социальных субъектов (индивидов, организаций и групп) к новой институциональной структуре. Реализация этих функций связана с громадным расши рением и типологической диверсификацией акторов, участвующих в преобразовании общества, множественность и неуправляемость взаимодействий которых придает этому процессу преимущественно стихийный характер.
Мой общий вывод заключается в том, что новой социальной революции в России не было. В действительности имела место эволюция, в основе которой лежало, однако, не постепенное и по следовательное развитие, а цепочка сменявших друг друга кризисов. Исходный подъем демократических движений, соединившихся с национально-освободительными, завершился распадом СССР. Радикальные либерально-демократические реформы фактически вылились в ограбление общества горсткой в общем случайных людей. Начавшаяся затем спонтанная трансформация в условиях отсутствия у правящей элиты стратегии и политической воли имела следствием, во-первых, крайнее ослабление государства и тотальную криминализацию общества. Причем каждый из этих этапов углублял кризисное положение России.
Переход или трансформация?
Как отмечалось, современный этап социальных преобразова ний в России чаще всего обозначается понятиями трансформация и переход, нередко рассматриваемыми как синонимы. Между тем содержание этих понятий различно. На мой взгляд, понятие переход предполагает наличие субъекта, знающего конечную цель движения и пользующегося доверием тех, кого он ведет в избран ном направлении. Применительно к обществу это предполагает наличие сильной власти, руководствующейся конкретной идеей, а также авторитетной команды, преследующей ясную и реалистич ную цель, опирающейся на обоснованную программу действий и пользующейся широкой поддержкой граждан. При этом важно, чтобы цели команды соответствовали интересам общества, а про грамма — имеющимся возможностям.
721
К сожалению, в современной России не выполняется ни одно из этих условий. Здесь нет такой партии или общественного движения, чья программа пользуется массовой поддержкой граждан. Отсутству ет разделяемое активным большинством представление о желатель ном устройстве общества. До сих пор ведутся ожесточенные споры о конкретных путях выведения страны из кризиса. А тем временем в экономике и в политической сфере продолжаются разрушительные процессы, справиться с которыми власть явно не в состоянии (про должающаяся война в Чечне, растущая криминализация общества, институциализация коррупции, развал армии, кризисное положение Севера и Дальнего Востока, кризис науки и утечка умов и пр.). За дачи, выдвигаемые Президентом РФ, в целом носят конструктивный характер, но не подкрепляются соответствующими средствами и по тому на практике часто не решаются. Думается, что в такой ситуации нет оснований говорить о целенаправленном переходе России к более современному и эффективному типу общества.
В действительности в стране происходит процесс преимуще ственно стихийной трансформации общественного устройства, ни генеральное направление, ни конечные результаты которого не являются предрешенными. Этот процесс более сложен и менее изу чен, чем реформирование обществ, сохраняющих типологическую идентичность. Лежащие в его основе социальные механизмы и его движущие силы более многообразны, чем при социальных переходах (транзитах) под руководством общепризнанных лидеров.
Концепция трансформации подчеркивает зависимость обще ственных сдвигов от действий не только верхнего, но также среднего и базового слоев общества, представители которых исходят из собствен ных интересов и действуют в условиях не вполне сформированной и нежесткой институциональной среды. Главными движущими силами трансформационного процесса являются, с одной стороны, правящая элита с примыкающей к ней бюрократией, а с другой — социально зрелые, экономически и политически активные представители массовых общественных групп, в первую очередь — средних слоев. Отсюда — зависимость его результатов от того, как управленческие меры «верхов» воспринимаются массовыми слоями общества. В зна чительной степени спонтанный характер социальной трансформации общества исключает характерную для перехода презумпцию движе ния в заранее заданном направлении — результаты трансформации трудно предсказуемы. Хотя проблема стратегических ориентиров и в этом случае остается достаточно актуальной, однако на первый план выдвигается сохранение социальной стабильности.
Трансформационные процессы охватывают все уровни обще ственной вертикали: общенациональный, региональный, локаль ный, групповой, индивидуальный. При этом по мере спуска на нижние «этажи» подконтрольность этих процессов центральной власти снижается. Возникают несогласованности и расхождения в понимании конкретных вопросов, установки властного центра не редко наталкиваются на прямое противодействие региональных и местных общностей и элит, сопротивление организаций и граждан. Свидетельством этого может служить исключительное многообразие общественных ситуаций, сложившихся в разных регионах страны, в том числе непосредственно соседствующих друг с другом. Все эти обстоятельства затрудняют управление рассматриваемыми про цессами, осложняют контроль и прогнозирование их результатов. Для того чтобы лучше справляться с этими трудностями, важно иметь адекватное представление о внутренних социальных механизмах трансформационных процессов.
Категория «социальный механизм процесса»
Изучение социальных механизмов можно по праву назвать од ним из наиболее актуальных направлений современных социальных исследований. Под социальным механизмом общественного процес са имеется в виду устойчивая система взаимодействий социальных акторов разных типов и уровней, конечным результатом которых служит удовлетворение определенной общественной потребности.
Функционирование социальных механизмов регулируется, с одной стороны, соответствующими общественными институтами (формальными и неформальными правилами игры), ас другой — со циальным статусом и культурными особенностями акторов: органов управления, организаций, групп, индивидов (интересами и возмож ностями игроков). Идея социальных механизмов экономических, политических и иных процессов базируется на предположении о том, что совокупность определяющих эти процессы явлений, фак торов и зависимостей образует целостный феномен, исследование устройства которого позволяет глубже разобраться в изучаемых за кономерностях. Перспективность категории социальный механизм подтверждается не только ее использованием широким кругом обществоведов разного профиля, но и тем, что в последние годы она стала одним из базовых элементов методологии нескольких со циологических школ.
Анализ практики употребления этой категории разными ав торами позволяет выделить ее основные черты. Основная особен-
722
723
ность социальных механизмов состоит в способности регулировать общественные процессы, что объясняется особой значимостью, силой и устойчивостью социальных связей, обусловливающих их системность. Поскольку в механизмах социальных процессов со существуют элементы, принадлежащие прошлому и настоящему, они отличаются высокой инерционностью: их обновление всегда носит частичный характер. Кроме того, в них сосуществуют фе номены, сознательно создаваемые для достижения определенных целей и развивающиеся естественно-историческим путем. Первые конституируются в процессе социальных преобразований, вторые же возникают спонтанно в ходе общественной эволюции и меняются под влиянием внутренних трансформаций.
Характер социальных механизмов, действующих в разных обществах, определяется особенностями их институциональной структуры, а также функциональными потребностями либо в вос производстве сложившихся отношений (т.е. поддержании стабиль ности), либо в определенных социальных изменениях. Чем более общий характер носит социальный процесс, тем сложнее и много граннее регулирующий его механизм и, значит, тем более условный характер приобретают попытки его конкретизации.
Социальный механизм трансформационного процесса
Такие понятия, как «социальный механизм развития экономи ки» или «социальный механизм трансформационного процесса», представляют научную абстракцию, поскольку в действительности эти процессы регулируются множеством механизмов, «отвечающих» за более конкретные процессы. Тем не менее применение рас сматриваемой категории к социальной трансформации общества оправдывается возможностью представить процесс, определяющий будущую судьбу России как некоторую целостность, охватывающую как управленческие воздействия власти, так и спонтанные действия разных общественно-политических сил. Именно этой цели и слу жит аналитическая схема, раскрывающая строение и принципы функционирования социального механизма трансформационного процесса (рис. 11). Она призвана показать, каким образом действия социальных акторов микроуровня меняют макрохарактеристики общества и как изменение этих характеристик в свою очередь воз действует на жизнь и деятельность микроакторов.
Крупные блоки механизма. Рассмотрим содержание четырех отраженных на схеме (рис. 11) блоков А, Б, В и Г.
Рис. 11. Социальный механизм трансформационного процесса (аналитическая схема)
Блок А отражает социетальные характеристики трансформиру ющихся обществ. Рассматриваемый в статике, он дает целостное описание состояния конкретного общества в определенный момент времени, а анализируемый в динамике, показывает происходящие в нем социетальные сдвиги. Это позволяет назвать данный блок системным, или результативным.
Блок В показывает, каким образом трансформируется социе-тальный тип общества. Его содержанием служат взаимосвязанные виды трансформационной активности социальных акторов разного уровня. Понятие трансформационная активность охватывает всю совокупность таких действий социальных акторов разного уровня и разного типа (индивидов, организаций и групп), которые либо не посредственно вызывают, либо косвенно влекут за собой значимые сдвиги в общественном устройстве и/или человеческом потенциале общества. Трансформационная активность членов общества амби валентна по отношению как к социальному прогрессу (направления которого к тому же не всегда очевидны), так и к морали и праву. Она охватывает любые виды трансформационной деятельности и поведения, даже если они, с общественной точки зрения, носят вредный или деструктивный характер. Этот блок можно назвать деятельностным, или собственно механизменным.
724
725
Блок Б отражает массовые процессы, изменяющие базовые социальные практики. Примерами таких процессов могут служить становление рынка труда, развитие рыночной инфраструктуры, формирование фермерства, превращение бывших директоров из на емных менеджеров в собственников предприятий, распространение и институционализация коррупции и др. В изучаемом механизме этот блок занимает особое место: на входе находятся действия микро акторов, а на выходе — макрохарактеристики общества. Таким обра зом, он «скрывает в себе тайну» преображения социальных действий множества микроакторов в макропроцессы и вместе с тем выглядит «черным ящиком», содержание которого неизвестно. Выяснить его суть — значит понять конкретный механизм «переработки» индиви дуальных и коллективных социальных действий в макропроцессы. В этом смысле этот блок можно назвать переходным.
Наконец, блок Г отражает структуру (состав, отношения, взаимосвязи) макросубъектов трансформационной активности. Он отвечает на вопрос о том, какие общественно-политические силы участвуют в трансформационном процессе и в конечном счете «несут ответственность» за позитивные и негативные изменения социеталь-ного типа обществ. Этот блок я называю субъектным.
Связи между блоками механизма. Функционирование изуча емого механизма обеспечивается прямыми и обратными связями, во-первых, между его крупными блоками и, во-вторых, между эле ментами каждого блока. Остановимся на связях первого типа.
Прямые связи 1, 2 и 3 (Б —> А) отражают тот факт, что в основе изменения социетальных характеристик общества лежит своего рода клубок переплетающихся процессов изменения массовых социаль ных практик. Эти процессы одновременно влияют на преобразова ние общественных институтов, изменение социальной структуры и динамику человеческого потенциала.
Связи 4 и 5 (В — > Б) показывают, что главным и непосредствен ным фактором изменения повседневных социальных практик, в ко нечном счете ведущим к трансформации институтов, служит актив ность не столько элиты и верхнего слоя, сколько среднего, базового и нижнего слоев, составляющих основную часть общества.
Наконец, связи 6, 7 и 8 (Г — > В) отражают влияние трансфор мационной структуры общества на содержание, направления и кон кретные способы инновационной активности граждан. Содержание их очевидно: каково социальное качество субъектов трансформа ционной активности, какими ресурсами они располагают, каковы
их интересы и возможности — таковы при прочих равных условиях избираемые ими способы деятельности и поведения.
Обратные связи (от результативного к деятельностному и субъ ектному блокам) придают изучаемому социальному механизму от носительную замкнутость, отражающую его воспроизводственный характер. Число таких связей невелико, но они достаточно значимы. Связь 9 (А — > В) отражает сдерживающее влияние действующих базовых институтов на преобразовательную и управленческую дея тельность правящего слоя. Это влияние реализуется главным обра зом через правовую регламентацию деятельности соответствующих государственных органов, четкое определение их прав, полномочий, обязанностей и ответственности, а также через государственный и общественный контроль соблюдения этих условий. В демократи ческом обществе даже лица, занимающие высшие государственные посты, не должны иметь возможности ставить эксперименты на обществе, делая все, что придет в голову. Предохранение общества от недостаточно компетентных, а иногда и взбалмошных реформато ров — одна из важных функций институциональной системы. Когда же эта система «разболтана», как в настоящее время в России, даже самые сильные (например, конституционные) ограничения в ряде случаев совершенно не действуют.
Связи 10 и 11 (А—> Г) фиксируют обратную зависимость транс формационной структуры от социальной структуры и человеческого потенциала общества. Первая отражает тот факт, что общественные классы, слои и группы имеют не только разные интересы, но и прин ципиально разную возможность влиять на ход трансформационного процесса. Не случайно реформаторской деятельностью занимается в основном правящий политический класс, практическими соци альными новациями — преимущественно средние слои общества, в то время как базовый и нижний слои реализуют свои интересы главным образом через выбор стратегий реактивно-адаптационного поведения. Не менее очевидной является и зависимость трансфор мационной структуры от человеческого потенциала общества, т.е. от образованности, квалификации, дееспособности, менталитета и других социальных качеств граждан.
Связь 12 отражает обратное влияние массовых трансформацион ных процессов на реформаторскую деятельность властных структур в плане информации о ходе исполнения решений, о достигнутых результатах, а также о необходимости коррекции принимаемых мер и исправления ошибок.
726
727
Таково самое общее представление о строении и принципах действия социального механизма трансформации посткоммуни стических обществ.
Рассмотрим содержание его блоков более конкретно.
Социетальное качество общества (блок А)
Системный блок состоит из трех элементов, первый из которых представляет совокупность базовых институтов общества, вто рой — его социальную структуру, а третий — человеческий потен циал. В целом он достаточно полно отражает социетальное качество изучаемых обществ. Результаты же их трансформации выражаются изменением этих характеристик за соответствующий период. Содер жание элементов этого блока рассмотрено мною в других работах, поэтому ограничусь описанием их связей.
Связь 13 фиксирует то обстоятельство, что институциональная система и социальная структура общества представляют разные сре зы целостного общественного устройства. Причем институты в этой паре играют роль ведущего, а социальная структура — ведомого.
Человеческий потенциал служит обобщающим показателем личностного фактора развития общества. Важными факторами его динамики служат трансформация общественных институтов, особенно социального профиля и преобразование социальной структуры общества (связи 14 и 15). Так, демократический тип социальной структуры обеспечивает возможность эффективной самореализации представителей не только элитных, но и массовых слоев, что способствует росту человеческого потенциала общества. Напротив, сильная социальная поляризация, а тем более раскол верхних и нижних слоев ограничивают возможности развития значительной части граждан, ведут к стагнации или снижению человеческого потенциала общества.
Наблюдается и обратная зависимость общественного устройства от уровня человеческого потенциала. Так, повышение образования и квалификации работников, изменение характера общественного труда, освоение новых технологий, интериоризация гражданами либерально-демократических ценностей в конечном счете способ ствуют переходу общества с индустриальной на постиндустриаль ную ступень развития, которая предполагает иную конфигурацию институтов и иную социальную структуру. Напротив, снижение человеческого потенциала, характерное для современной России, ведет к замедлению развития общества, распространению бедности,
свертыванию науки и образования, культурной деградации обще ства, развитию теневых институтов, росту преступности. Под влия нием этих процессов социальная структура приобретает уродливый характер, общественные институты рушатся и общество попадает во власть стихийных процессов (связи 16 и 17).
Трансформационная активность общества (блок В)
Блок В репрезентирует реформаторскую и управленческую деятельность верхних слоев общества, социально-инновационную деятельность представителей средних слоев, а также реактивно-адаптационное поведение массовых общественных групп и слоев, составляющих основную часть населения. Совокупность этих вза имосвязанных типов действий социальных акторов представляет трансформационную активность, которая оказывает решающее вли яние на преобразование общественного устройства.
Понятие трансформационной активности, рассматриваемое в максимально широком смысле, охватывает все социально значимые действия, отражающие реакции индивидов, организаций и групп на изменение институциональных условий их жизнедеятельности, статусов, прав и возможностей и в свою очередь меняющие эти условия. В более узком смысле к трансформационной активности можно отнести социальные действия, носящие явно инновационный характер, т.е. отклоняющиеся от институциональных традиций.
Трансформационная активность служит более или менее про думанной реакцией субъектов на изменение условий игры, неред ко — результатом рационального взвешивания и выбора одной из возможных стратегий. Иррациональные (аффективно-эмоциональ ные или подражательные) реакции на реформы и их последствия тоже имеют место, но их влияние на преобразование институци ональной системы общества носит опосредованный характер и является значимым только там и тогда, где и когда они приобретают массовый характер. В целом трансформационную активность мож но определить как совокупность таких социально-инновативных действий, которые, будучи относительно рациональным ответом акторов на вызываемое реформами изменение условий их жизне деятельности, меняют базовые социальные практики.
Конкретные формы трансформационной активности разли чаются типами целеполагания и мотивации акторов. С этой точки зрения можно выделить, с одной стороны, активность, сознательно направленную на изменение тех или иных практик в интересах со-
728
729
ответствующих индивидов и групп, а с другой — более узкие и праг матические действия, возможные институциональные последствия которых не планируются и чаще всего не осознаются акторами. В ка честве своеобразной «минусовой» характеристики трансформацион ной активности можно рассматривать отказ социальных субъектов от действий, направленных на защиту своих законных интересов и прав в условиях, когда они безосновательно ущемляются.
Содержание показанных на схеме прямых и обратных связей между разными типами трансформационной активности (18—23) подробно описано мною ранее, поэтому останавливаться на нем здесь я не буду.
Массовые трансформационные процессы (блок Б)
Эволюционный механизм изменения социальных практик связан с тем, что процесс общественного развития меняет внешние условия жизнедеятельности людей и вызывает соответствующие со циокультурные сдвиги. То и другое стимулирует появление новых способов поведения, которые противоречат традиции и потому первоначально отторгаются большинством населения. Постепенно становится ясно, что эти способы более эффективны, и те, кто их реализуют, достигают большего жизненного успеха. В результате они распространяются шире. В течение какого-то времени старая и новая социальные практики находятся во временном равновесии, сосуществуя и конкурируя друг с другом. Возникает состояние ано мии, т.е. размытости норм поведения в данной сфере. Постепенно новые более эффективные практики начинают доминировать и со временем окончательно вытесняют прежние. Тем самым завершается соответствующий этап преобразования социального института.
Радикальное реформирование общественного устройства становится фактором резкого ускорения, углубления и интен сификации изменений как административно-правовых норм, регулирующих базовые институты общества, так и лежащих в их основе социальных практик. В условиях фундаментальных общественных сдвигов главной задачей большинства населения становится выживание. Традиционные способы активности, вы работанные применительно к прежним условиям, очень часто являются неэффективными. Это побуждает социальных акторов искать новые стратегии, которые оказываются в разной степени эффективными. Поэтому часть из них закрепляется в социальной практике, а другая часть не приживается, исчезает.
Целенаправленные реформы существенно ускоряют есте ственную эволюцию социальных практик, равно как и социальную дифференциацию общества. Группы, успешно реализующие новые эффективные стратегии поведения, сильно выигрывают. Про игрывают же в первую очередь те, кто, несмотря на серьезное из менение социальной среды, продолжают держаться традиционного поведения. Серьезная реформаторская деятельность предполагает внимательное отслеживание результатов реформ, в том числе из менения социальных практик. Их модернизация свидетельствует о том, что общество движется в правильном направлении, сохранение же прежних практик (не говоря о попятном движении) показыва ет, что цель не достигнута. Отклонение фактических результатов реформ от декларируемых целей, возникновение непредвиденных негативных последствий, рост недовольства массовых групп вы нуждают правящий класс корректировать стратегию управления, менять приоритеты и способы действия.
Социально-инновационный потенциал
(социально-трансформационная активность общества)
(блок Г)
Хотя этот блок социального механизма имеет сложное внутрен нее строение, в целях упрощения схемы я представила его одним элементом — трансформационной структурой общества. Этим тер мином обозначается система социальных субъектов макро-, мезо- и микроуровня, взаимодействие которых служит движущей силой пре образования общественного устройства. Изучение этой структуры позволяет понять, кто в конечном счете «несет ответственность» за изменение общественного устройства. Она показывает, какие социальные силы — осознанно или бессознательно — содействуют обновлению и модернизации общества, а какие — его стагнации и деградации; каковы их внутренняя структура и интересы, какими ресурсами они располагают и как добиваются своих целей.
Трансформационная структура отражает системное качество общества, особо значимое в периоды крутых перемен, а именно его дееспособность как субъекта самореформирования и саморазвития. Эффективность этой структуры определяется соотношением со циальных сил, способствующих либо углублению и закреплению либерально-демократических преобразований, либо сохранению и возрождению институтов советского типа, либо расшатыванию институциональной системы как таковой. Меру этого качества можно назвать инновационно-реформаторским потенциалом обще-
730
731
ства, повышение которого служит одной из важных задач постком мунистических преобразований.
Элементами, формирующими трансформационную структуру общества, являются общности макроуровня, которые можно назы вать общественно-политическими силами. Они охватывают не только политически активные, но и сравнительно пассивные консервативно-периферийные группы. В этом смысле понятие трансформационной структуры общества латентно противостоит точке зрения, согласно которой чуть ли не единственными субъектами трансформационных процессов служат элитные и субэлитные группы. Хотя отрицать их значимость невозможно, прерогативой этих групп служат лишь не которые, хотя и важные, виды трансформационной активности...
* * *
Легко видеть, что рассмотренная концепция социального механизма посткоммунистических преобразований описывает за кономерности преимущественно эволюционного развития. Она не пригодна для анализа революций, но достаточно полно отражает особенности трансформационных процессов, протекающих в боль шинстве постсоветских и восточноевропейских обществ.
Главная черта этой концепции — стремление исследовать на званный механизм как целостный феномен, все элементы которого взаимосвязаны и взаимозависимы. Такой подход позволяет ставить вопрос о типологии и социальном качестве механизмов, регулирую щих процессы трансформации, перехода, реформ или перестройки, протекающие в разных обществах. На мой взгляд, эти механизмы различаются не столько составом элементов и связей (большинство из которых носит «сквозной» характер), сколько их конкретным национальным «наполнением», содержанием, качеством, эффек тивностью. Причем если характеристики большей части элементов механизма во многом определяются предысторией соответствующих обществ, то специфика связей между элементами отражает их совре менное лицо. Особенно ясно это видно применительно к прямым и обратным связям между типами трансформационной активности.
Подытоживая все сказанное, можно отметить, что категория «социальный механизм трансформационных процессов» выполняет ряд важных методологических функций. Ее использование:
• обеспечивает целостное видение одного из главных истори ческих процессов современности, приковывает внимание к социальному качеству лежащего в его основе механизма;
732
I
* позволяет выявить «белые пятна» и нестыковки в изучении трансформационных процессов, сформулировать новые за дачи, способствующие углублению научных знаний в данной области; • дает возможность более наглядно представить сложившееся в этой области разделение труда, стимулирует междисципли нарные исследования трансформационных процессов; • помогает придать более системный и операциональный характер международным сравнениям трансформационных процессов. 6.4. Роль социологического знания в российской трансформации
В.А. Ядов
Владимир Александрович Ядов (род. в1929 г.) — известный рос сийский социолог, доктор философских наук (1968), профессор (1970), директор Института социологии (1988—2001), президент Советской социологической ассоциации (1991) и Российского обще ства социологов (1993—1997), вице-президент Международной со циологической ассоциации (1991—1994). Сыграл выдающуюся роль в восстановлении социологии как самостоятельной науки в СССР и в ее развитии в современной России.
В.А. Ядов окончил философский факультет Ленинградского государственного университета (1952). Вскоре исключен из КПСС «за сокрытие правды» о том, что его отец в 1928 г. воздержался при голосовании резолюции, осуждавшей зиновьевскую оппозицию; в 1952—1954 гг. работал учителем в средней школе, затем рабо чим-лекальщиком. В 1954 г. восстановлен в КПСС с сохранением стажа, принят в аспирантуру философского факультета ЛГУ и избран первым секретарем Васильеостровского РК ВЛКСМ.
Защитил кандидатскую диссертацию на тему «Идеология как форма духовной деятельности общества» (1958) и стал руководите лем первой в стране лаборатории социологических исследований, созданной в ЛГУ. Был на стажировке в Манчестерском университете и Лондонской школе экономики (1963—1964). Результаты работы руководимой им лаборатории опубликованы в монофафии «Человек и его работа» (отв. ред. А.Г. Здравомыслов, В.П. Рожин, В.А. Ядов, 1967), которая фактически стала учебником для многих советских социологов; треть века спустя она переиздана, с дополнениями,
733
с официальным грифом учебного пособия: А.Г. Здравомыслов, В.А. Ядов. «Человек и его работа в СССР и после» (2003).
В 1968 г. лаборатория стала Ленинградским филиалом только соз данного Института конкретных социальных исследований АН СССР. Здесь В.А. Ядов инициировал проект «Личность и ее ценностные ори ентации». В ходе реализации проекта он разработал диспозиционную теорию социального поведения личности. Результаты опубликованы в коллективных трудах (под ред. В.А. Ядова): «Социально-психоло гический портрет инженера» (1977), «Саморегуляция и прогнозиро вание социального поведения личности» (1979).
В 1975 г. Лаборатория передана в Институт социально-эконо мических проблем АН СССР. В 1984 — 1988 гг. В.А. Ядов работал старшим научным сотрудником Ленинградского отделения Инсти тута истории естествознания и техники АН СССР.
В годы перестройки В.АЯдов приглашен в Москву на пост дирек тора Института социологии АН СССР (РАН), который он возглавлял более 12 лет. В эти годы он выступил в качестве руководителя проектов «Социальные процессы в условиях перестройки», «Альтернативы со циальных преобразований в российском обществе», «Солидаризация в рабочей среде», «Социология в России». По результатам проектов имеются индивидуальные и коллективные публикации.
С 2000 г. — директор Центра исследований социальных транс формаций ИС РАН. Декан социологического факультета Государ ственного университета гуманитарных наук, проф. кафедры общей социологии ГУ ВШЭ, член Попечительского Совета Фонда ИНДЕМ, профессор honoris causa Тартуского университета.
■ Ниже помещена, с сокращениями, статья (2002) В.А. Ядова, посвященная методологическим проблемам предвидения будущего российского общества.
А.З., Н.Л.
НЕКОТОРЫЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ДЛЯ ПРЕДВИДЕНИЯ БУДУЩЕГО РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА*
В отличие от краткосрочных прогнозов (на год — три) предлагать
сценарии будущего российского общества вряд ли кто осмелится.
» В «жестких» науках принята аксиома: правильно сформулированная
* Цит. по: Ядов В.А. Некоторые социологические основания для предвидения буду щего российского общества // Россия реформирующаяся / Под ред. Л. М. Дробижевой. М., 2002. С. 349—359. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассма триваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
задача — половина ее решения. Социология, конечно, не математи ка. Но все-таки данная формула может быть принята в ней. Какие особо важные факторы, условия, тенденции нельзя не принимать во внимание, если мы хотим хотя бы в самых общих чертах представить будущее Отечества?
К нынешнему времени нет недостатка в эмпирических данных многолетних исследований социальных процессов в постсоветской России. Выдвинуты различные концепции, даже теории социальных изменений, в частности, предмет которых —трансформации в стра нах бывшего «социалистического лагеря». Дискуссии на тему «Куда идет Россия?», сотни статей и книг ■ — все это позволяет сделать некоторые обобщения и выводы.
Проблемы адекватности теоретической парадигмы
Какой общетеоретический подход более адекватен для объяс нения радикальных социальных изменений, начатых перестройкой и получивших мощный импульс после 1991 г.?
Как показала Н. Наумова [8], Россия претерпевает запаздываю щую и рецидивирующую модернизацию. Для успешной модерниза ции необходим ряд непременных условий, включая экономические ресурсы, удержание социального контроля в обществе, развитие среднего класса, наличие солидаризирующей и мобилизующей идеологии и др. Во многих отношениях эти условия не выполняются или реализуются с немалыми трудностями. Среди них: разрыв эконо мических связей на постсоветском пространстве, межнациональная напряженность и военный конфликт в Чечне, незначительная и нестабильная численность средних слоев, идеологическая поляри зация. Следуя модернизационному подходу, мы вынуждены также констатировать слабость демократических институтов, а тем более гражданских структур, отсутствие авторитета закона, недоверие граждан правоохранительным органам и т.д.
1 В ряду таких публикаций можно назвать: 9 томов материалов международных симпозиумов «Куда идет Россия?» (с 1994 по 2002 г.), изданных под редакцией Т.И. Заславской в Московской школе социальных и экономических наук, и 56 книжек «Мониторинга общественного мнения: Экономические и социальные перемены» под редакцией Ю.А. Левады. Многолетние исследования Института социологии РАН представлены в книге «Россия: трансформирующееся обще ство», вышедшей в 2001 г. (под общ. ред. В. Ядова). Систематически публикуются результаты исследований Института социально-политических проблем РАН (под общ. ред. Г.В. Осипова) и Института комплексных социальных исследований РАН (под общ. ред. М.К. Горшкова), многие другие издания.
734
735
Логика модернизационного подхода неизбежно ведет к пессими стическому выводу о постоянном отставании от стран, вступивших в эпоху постиндустриального развития. По этой логике Россия веками обречена догонять страны Запада, которые отнюдь не стоят на месте, продолжая наращивать свой экономический потенциал — основной ресурс динамизма общественных процессов, включая постоянно растущие затраты на упреждение и преодоление многочисленных техногенных и природных рисков и катастроф.
Иная, более адекватная современности общетеоретическая парадигма утверждает, что человеческая история есть социально-исторический, а не естественно-исторический процесс [12]. Его на правленность жестко не задана, зависит от множества изменяю щихся условий, прежде всего действий многообразных социальных субъектов, коллективных и индивидуальных, организованных и спонтанных. Теоретики, развивающие деятельностно-активистский подход, опираются на известную формулу Маркса: «Люди находят уже готовыми материальные условия их жизни, но собственной практиче ской деятельностью их изменяют» [7, с. 8]. Теоретики, принимающие это направление, утверждают принцип нормальности социальных изменений в теориях морфогенеза, а не морфостазиса (М. Арчер), структурации (Э. Гидденс), постоянного социального становления (П. Штомпка). Ключевыми становятся такие метафоры, как «поля социальных взаимодействий» (П. Бурдье), «информационные сети» (М. Кастельс), а на первый план выдвигаются свойства рефлексив ности социальных субъектов, их способность отвечать на непредви денные «вызовы» (эмерджентные события) со стороны внутренних и внешних для данного общества (и миросистемы в целом) воздействий. Отличную формулу государственной стратегии предложил в этом смысле И. Пантин и его коллеги: стратегии «опережающего развития» в смысле упреждения кризисных ситуаций [1, с. 143].
В такой логике отпадает необходимость оценивать социальные изменения по шкале продвинутости в направлении к следующему, более высокому этапу общественного развития. Сама постановка вопроса о непрерывности социального прогресса — идея эпохи просвещения — представляется сегодня неадекватной. Утверж дается изменчивость самих исторических закономерностей. Так, к примеру, классическая теория социальных институтов исходила из того, что их нестабильность — решающий фактор аномии, распада общества. В современных теориях неоинституционализма (Р. Коуз, Д. Норт, Э. Гидденс) нормой представляется как раз противопо-
ложное — постоянная трансформация социальных институтов как реакция на динамизм эпохи.
Итак, движется ли мировая цивилизация к постмодерну, гло- 0 бализации, обществу повышенных рисков или вовсе к самоунич тожению — направление будет зависеть от действий самих людей, возможностей человечества осознать угрозы и его солидарной готовности находить оптимальные решения в быстро меняющихся обстоятельствах. Поэтому мы будем исходить из того, что трансфор мационные процессы не имеют жестко заданного вектора и уж тем более не протекают по какому бы то ни было единому шаблону.
В самом деле, например, в работах Ш. Айзенштадта [13] было показано, что решительно все страны входят в общемировую систему своим особым путем, причем это зависит и от «стартового капита ла» страны, и от согласия или противоборства между элитами, и от намерения «адаптироваться» к миросистеме либо вступить с ней в конфронтацию, и т.д. Не только Россия, но любой народ, любое государство осуществляет социальные изменения, исходя из своей специфики. Потому нет смысла спорить — свой путь у России или какой-то универсально западный. Нет такой универсальности.
Что было бы разумно учитывать в построении прогнозных сценариев
Дискуссии на эту тему позволяют выделить несколько решающих предпосылок сценариев прогноза. Прежде всего, как представляет ся, — это особенности наших социальных институтов — каркаса всего общественного устройства. Как справедливо пишет В. Федотова, Россия — это «другая Европа» [10]. Полемику вызвала публикация те ории институциональных матриц С. Кирдиной [5], где образ матрицы призван выразить достаточно высокую инертность, устойчивость, сопротивляемость каким бы то ни было изменениям...
Способна ли российская институциональная матрица транс формироваться в подобие западноевропейской, где государство ско рее на втором плане, а гражданские структуры — на первом, — это вопрос. Сегодня убедительных признаков такого рода тенденции не наблюдается.
Особенности российского социального характера — ментали тета. Аналогично предыдущим рассуждениям можно предполагать существование матриц социального характера россиян, или особен ностей русского менталитета. Например, известны такие черты, как недоверие государству и его институтам (Т. Заславская пустила в обо-
736
47-3033
737
рот выражение о «лукавом» отношении граждан к государственным институтам), упование на судьбу и везение (трудно представить, что бы телеведущий в Германии или Англии, завершая обзор новостей, прощался со своей аудиторией пожеланием «Везенья вам»), тради ции преодолевать трудности путем адаптации к нелегким условиям жизни по принципу православной доктрины «Христос терпел и нам велел». Эти особенности русского менталитета не менее устойчивы, чем институциональные. Хотя было бы неверным полагать, что со циальный характер веками остается стабильным.
Например, по данным мониторинга динамики социальных идентификаций, на протяжении более 10 лет надежно фиксируется тенденция в сторону интернальности личности — готовности отвечать за себя, не надеясь ни на власти, ни на других вообще. Это показатель привыкания крыночному, конкурентному обществу. В 1998 г. поло вина опрошенных россиян определяли себя как тех, кто «принимает судьбу, какова бы она ни была», сейчас таких меньше половины (46%), а вот доля тех, кто не ждет манны небесной и сам делает свою судьбу, с 60% в 1993 г. поднялась до 75 % в 2002 г. Сенсационны данные, полученные с использованием теста Г. Хофштедта об особенностях национальной культуры в сфере трудовых отношений, менеджмента. В обследовании 518 рабочих и представителей администрации маши ностроительных заводов (от Москвы до Волгограда) мы, к немалому удивлению, обнаружили, что индекс «индивидуализм — коллекти визм» в российской выборке имеет средние значения, причем на «полюсах» — соответственно китайцы и американцы. Мы оказались в одной группе с немцами и скандинавами. Может быть, это проявления дифференциации публичного и частного? В драматургической соци ологии различают игру на сцене и поведение за кулисами. Публично мы — коллективисты, но «вне сцены» каждый — индивидуальность, мечтатель, непримиримый спорщик? Русская литература дает тому немало свидетельств: от Левши до персонажей шукшинских рас сказов. В чертах социального характера происходят немаловажные изменения, особенно со сменой поколений.
Несомненная и наиважнейшая особенность России — анкла-визация страны, в которой сосуществуют экономически и со циально-культурно продвинутые мегаполисы и глубинка, много образные этнонациональные общности, в том числе имеющие государственный статус субъектов Федерации, регионы-доноры и неспособные себя обеспечить без дотаций из федерального центра. Эта особенность побуждает ряд авторов к мысли, что российские трансформации могут принять «гибридную» форму (Ульф Ганнерс
называет это «креолизацией») наподобие Мексики, где совмещаются модернизированная столичная общность и традиционная провинция пеонов с мало изменившимся образом мыслей и образом жизни. Российский аналог — наше крестьянство, «великий немой», как образно характеризовал его Т. Шанин. [11]. В современной России проблема «центр — регионы» остается одной из особо болезненных. В дополнение к ней — многонациональность страны.
Внимательный анализ свидетельствует, что такой параметр, как моно- или полиэтничность, отличают процессы посткоммунистиче ских трансформаций [9]. Существенные различия в экономическом потенциале субъектов Федерации, а также социально-политические и этнокультурные неизбежно усиливают роль общегосударственных властных институтов, «работают» против изменений в упомянутой институциональной матрице и придают нашим «трансформацион ным технологиям» неповторимо российский облик.
Субъекты социальных изменений («человеческий фактор»). Следуя деятельностно-активистской логике, мы обязаны фик сировать специфику взаимоотношений таких ведущих субъектов социальных изменений, как господствующие элиты, прежде всего политико-экономические, которые в России тесно взаимосвязаны. Это и те, кого мы называем властителями умов. Но в роли послед них на передний план выходят лишь востребованные коммерци-онализированными массмедиа, так что социальное «уравнение» упрощается и сводится к первой его посылке.
Специфика российских элит, на наш взгляд, лучше всего про анализирована в работах А. Ахиезера [2] и выражена в его формуле «Россия — расколотое общество». Раскол на приверженцев русских традиций и прозападников, возникший со времен Петровских ре форм, нынче не только не преодолен, но скорее обостряется при активном участии Русской православной церкви в делах государства. Российские элиты не обнаруживают готовности искать какой-либо исторически важный компромисс. Попеременно то прозападники, то продержавники берут верх во властных структурах, по-разному определяя вектор наших трансформационных процессов.
Наиболее адекватно формулирует проблему социальных субъ ектов Т. Заславская при рассмотрении социальных механизмов трансформации [3]. Она выделяет целый ряд агентов социальных изменений, одни из которых обладают мощным ресурсом (верхуш ка государственной бюрократии, олигархи), другие — умеренным (средние слои той же бюрократии, востребованная властью научно-техническая и иная интеллигенция), а третьи — крайне низким. Это
738
739
относительно депривированная часть базового слоя: рабочие, крес тьяне, неадаптированная консервативно-периферийная группа, со стоящая из малообразованных и малодееспособных слоев населения и др. Автор указывает и на антитрансформационные силы: группы стремящихся к восстановлению старых порядков, криминальные структуры, экстремисты разной политической окраски.
Решающая роль принадлежит лидерству в будущем российском обществе той или иной поколенческой когорты нынешней молоде жи. Здесь уместно вспомнить две вещи — теорию Карла Мангейма о роли поколений в социальных трансформациях и данные длящихся почти 50 лет исследований систем ценностей разных народов по программе Рональда Инглехарта.
К. Мангейм [6] ввел в научный оборот социально-культурное понимание поколения и связал со сменой поколений общественные реформации. Поколение складывается под влиянием значимых для данной возрастной когорты «судьбоносных» исторических событий. Если в течение многих лет в данном обществе ничего по добного не происходит, то детей, родителей, дедов и даже внуков можно отнести к одному поколению (в России это, скажем, поколе ние крепостных крестьян). Но если затрагивающие основы жизни события стремительно следуют одно за другим, то в возрастной когорте, проходящей подростковую и юношескую стадии соци ализации, формируются разные подкогорты, каждую из которых можно назвать особым поколением.
В юношеской когорте наряду с подавляющей массой граждански пассивных имеют место группы молодых с разными жизненными ориентациями. Это и явные прозападники (молодежные организа ции Союза правых сил), «идущие впереди» державные патриоты, формирующиеся молодежные сообщества социал-демократов, но вых комсомольцев, активные криминализированные сообщества.
Обратимся далее к результатам панельных исследований цен ностных структур населения многих европейских стран, проводимых Р. Инглехартом [14]. Инглехарт показал, что в странах, переживших бурные трансформации (послевоенные Германия, Япония, Южная Корея, Испания), система ценностей поколения 18-летних стано вится доминирующей спустя примерно 15 лет. В странах, стабильно развивающихся (например, Англия, Франция, США), молодежные бунты 70-х годов не обнаружили таких поколенческих сдвигов: бун тари стали нормальными обывателями.
Вопрос: какие из описанных групп поколений молодежи выйдут на авансцену России в ближайшие 15—18 лет? В своем следующем
жизненном цикле это будут полноправные российские граждане, которые станут воспитателями своих и не только своих (педагоги) детей, рабочими и фермерами, журналистами и учеными, предпри нимателями и политиками.
Можно предположить, что ни левые, ни правые радикалы, а тем более экстремисты в уставшем от революционных реформ обществе не имеют будущего, по крайней мере, с десяток лет. Тогда остаются те же массы граждански пассивных, а в ряду деятельных — правые прозападники, патриоты-державники и сторонники традиционализ ма. Следуя концепции «расколотого общества», согласия они вряд ли достигнут, разве что под нажимом авторитарной власти.
При такой конфигурации социальных субъектов задача даже краткосрочного прогноза социальных процессов может быть сведена к разработке разновероятных сценариев при условии совместных усилий экономистов, политологов и социологов.
Глобальные процессы. Радикально важное условие наших транс формаций — направленность глобальных перемен, каковые не могут не сказываться на реформах, проводимых в России.
С одной стороны, известны интеллектуальные проекты опти мистов постмодернистского направления (движение цивилизации к максимуму свободы личности от давления социальных структур), а с другой — мрачные прогнозы пессимистов относительно векто ра изменений в сторону повышенных глобальных и региональных рисков (природных, технологических и социальных).
Несомненна «глокализация», т.е. противоборство между про цессами, унифицирующими экономическое, политическое и куль турное пространство, с одной стороны, и тенденциями противо стояния глобализации со стороны национально-государственных и этнокультурных образований («локалов»). Движение антиглоба листов — лишь обостренная форма такого противостояния, про тест против «ожиревших», претендующих на право диктовать свои условия всему человечеству.
Я бы уточнил формулу ^локализации, а именно: в реальности имеет место «гло-локал-анклавизация» мирового сообщества. Не смотря на демонстрируемую сегодня (после акции террористов в США) солидарность стран, разделивших мир на цивилизованные и нецивилизованные народы и вынужденно признавших лидерство Америки, в недрах «солидарного сообщества» намечаются противо речия интересов. Образовываются геополитические «анклавы», причем есть немало стран, которые стремятся ослабить зависимость от мирового лидера.
740
741
К какому геополитическому локалу будет примыкать Россия? При нынешнем ориентире российской геополитики мы скорее идентифицируем себя в качестве государства, близкого к европей скому анклаву. Вместе с тем четко артикулированы как в полити ческих и финансовых кругах, так и в среде интеллигенции призывы определить свою евразийскую идентичность и именно на этой основе укрепить положение России как Великой державы.
Выбор адекватной геополитической стратегии поистине судьбо носен. Скорее всего, это не будет развитие по принципу «догоняющей модернизации». Иной ракурс анализа глобализационных процессов приводит к выводу о необходимости вхождения страны в глобальную сетевую информационную инфрастуктуру. В концептуальной моде ли М. Кастельса [4] «сетевое общество» охватывает решительно все стороны глобального пространства — экономическую, культурную, военно-стратегическую и собственно коммуникационную. Россия, как считает Кастельс, существенно отстает от стран «ядра миро-системы» в создании информационно-коммуникативной системы, что и определяет темпы социально-экономического развития в со временном мире.
Когда же наступят нормальные, не судьбоносные изменения?
<...;•> Наши проблемы: отсутствие «европейского прошлого», явное противоборство прозападников и традиционалистов, межэт ническая напряженность, достигшая апогея в чеченском кровавом конфликте.
Итак, с учетом названных особенностей нынешнего состояния страны и общества решение проблемы предвидения будущего в прин ципе просматривается. Каждая из составляющих «уравнения» — ве личина переменная, и предстоит отслеживать направленность изме нений по всем параметрам, что, естественно, будет способствовать формированию разных сценариев российского будущего.
Важно определить, в какой фазе социально-экономического и политического «перехода» можно считать, что переход завершен и страна вступает в стадию «нормальных» социальных изменений?
Нормальным можно полагать состояние общества, в котором не случаются судьбоносные повороты. По И. Пригожину, это точки бифуркаций в системе динамического хаоса, когда, казалось бы, малое изменение влечет поворот вектора социальных процессов. Многие факторы говорят о том, что российское общество находится на пороге завершения переходного периода. И не только показате ли пока что умеренного, но несомненного экономического роста.
Немаловажно, что и люди начинают чувствовать себя увереннее2, а это — признак выхода из общесоциального кризиса.
Литература
• 1. Алексеева Т., Капустин В., Пантин И. «Национальная идеология»: иллюзия или непонятная потребность? // Pro et Contra. Октябрь. 1997. №1.
f 2. Ахиезер А. Россия — расколотое общество: некоторые проблемы социокультурной динамики // Мир России. 1995. № 1.
3. Заславская Т. К Социетальная трансформация российского общества. М., 2002. (Раздел «Движущие силы трансформационного процесса».)
> 4. Кастельс М., Киселева Э. Россия и сетевое общество. Аналитиче ское исследование // Мир России. 2000. № 1.
- Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России / Изд. 2-е, перераб. идополн. Новосибирск, 2001.
- Мангейм К. Очерки социологии знания. Проблема поколений: состязательность — экономические амбиции. М., 2000.
- Маркс К, Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3 т. М., 1980. T.I.
- Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества? М., 1999.
- Тамбовцев В.Л. Введение в институциональный анализ. М., 1996.
Федотова В. Модернизация «другой» Европы. М., 1997.
- Шанин Т. Голоса крестьян: сельская Россия XX века в крестьян ских мемуарах. М., 1996.
Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996.
- Eisenstadt S. The contemporary scene — multiple modernities // The Annals of the International Institute of Sociology. 2000. Vol. 7 / Eds. E. Scheuch & D. Sciulli, Leiden: Brill Publ.
- Inglehart R. Changing Values, Economic Development and Political Change // International Social Science Journal. 1995, vol. 145.
2 Так, по данным мониторинга социальных идентичностей (проект В. Ядова и Е. Даниловой), «человеком без будущего» стало с 1988 г. на 8% меньше (сейчас та ковых — 14%). Доля россиян с хорошим социальным самочувствием, как показано в статье П. Козыревой и ее коллег, выросла к 2001 г. в сравнении с 1998 г. более чем на 20% (в 2001 г. 42,8% отнесены к этой категории). См. тот же сборник, в котором опубликована данная статья В. А. Ядова. — Сост.
742
Г.В. Осипов
Осипов Геннадий Васильевич — (род. в 1929 г.) — выдающийся ор ганизатор советской и российской социологии, доктор философских наук (1964), профессор (1965), академик РАН (1991, специализация «социология»), директор (1990—2004), научный руководитель Ин ститута социально-политических исследований РАН (с 2004), член Президиума Научного совета при Совете Безопасности Российской Федерации. Внес исключительный вклад в создание и институциона-лизацию социологии в СССР, в ее развитие в современной России.
Г.В. Осипов окончил Московский институт международных отношений (1952), аспирантуру Института философии АН СССР (1955). Ученый секретарь, зам. директора, зав. социологическим сек тором, отделом ИФ РАН (1956—1968). Один из создателей Института конкретных социальных исследований АН СССР (1968), зам. дирек тора (1968—1972), зав отделом (1972—1990) Института социологии, затем директор ИСПИ РАН, выделившегося из ИКСИ. Организатор и президент Академии социальных наук (с 1994); председатель Со ветской социологической ассоциации (1962—1972), член Исполкома Международной социологической ассоциации (1970—1974), пре зидент Российского общества социологов и демографов, почетный президент Российской социологической ассоциации (с 2003).
Организовал масштабные социологические исследования про блем рабочего класса (г. Горький) и села (с. Копанка, Молдавия), индикаторов социального развития советского, затем российского общества. Результаты этих и других исследований опубликованы в книгах под ред.Г.В. Осипова: «Рабочий класс и технический про гресс» (1965), «Копанка 25 лет спустя» (1965), «Социология в СССР» (2 тома, 1965), «Рабочая книга социолога» (1977), «Энциклопедиче ский социологический словарь» (1995) и др. В начале 60-х гг. создал первый в СССР социологический журнал «Социальные исследова ния», организовал издание нескольких серий ротапринтных «Бюл летеней» ССА по итогам социологических исследований советского общества при его переходе от «оттепели» к «застою».
В условиях постсоветской России, с середины 90-х гг. по иници ативе и под редакцией Г.В. Осипова подготовлены ряд документов и научных трудов, в которых дана критическая оценка социальных последствий российских реформ, намечены пути выхода России из системного кризиса: «Реформирование России: мифы и реальность» (1994), «Реформирование России: итоги и перспективы» (1995), «Новый курс России: предпосылки и ориентиры» (1996), «Россия у
744
критической черты: возрождение или катастрофа» (1997), «Рефор мирование России: реальность и перспективы» (2003) и др.
Профессор социологического факультета МГУ и ряда других вузов. Под его редакцией изданы учебники: «Социология. Основы общей теории» (1998, затем еще два издания), «История социологии в Западной Европе и США» (1999), переиздана «Рабочая книга со циолога» (2003)и др.
Г.В. Осипов — активный участник почти всех международных социологических конгрессов, начиная с четвертого, конференций Советской социологической ассоциации. На II Всероссийском со циологическом конгрессе (сентябрь 2003 г., Москва) он выступил с обобщающим докладом «Российская социология в XXI веке». Ниже помещены вводный и заключительный разделы этого доклада.
ИЛ.
РОССИЙСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ В XXI ВЕКЕ*
За последние пятнадцать лет российская социология стала одним из главных источников получения социального знания. Ин-ституционализация социологии предопределила стандартизацию областей исследований (региональная социология, социальная структура и социология социальных групп, социальная демография, социальная экология, социология города, политическая социоло гия, экономическая социология, социология культуры, социология национальной безопасности, этносоциология, социология девиант-ного поведения и многие другие), способствовала профессионали зации социологии, унификации технического языка и понятийного анализа социологической науки, восстановлению и канонизации отечественной теоретической традиции, математизации исследова ний и формированию понимания того, что только наука является источником социального знания.
Профессионализация социологии повлекла за собой создание культурной среды, в рамках которой российские социологи получи ли возможность решать специализированные задачи, осуществлять поиски и находить решения концептуальных, методологических или эмпирических социальных проблем. Одновременно сформи ровался образ российской социологии как науки, способной вы работать объективное знание о социальной реальности, но при этом
* Цит. по: Осипов Г.В. Российская социология в XXI веке // Социологические ис следования. 2004. № 3. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассмат риваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.
745
не лишенной ценностных ориентации при решении конкретных задач социальной политики.
Изменились количественные параметры социологического сообщества. В 1985 г. не было ни одного специалиста, имеющего степень кандидата или доктора наук по социологии. В настоящее время ВАКом Российской Федерации ежегодно утверждается около 50 докторских диссертаций по социологии. Впервые за всю ее историю социология представлена в качестве научной дисци плины в Российской академии наук (один действительный член РАН /Г.В. Осипов. — сост./ и семь член-корреспондентов РАН — Ю.В. Арутюнян, АВ. Дмитриев, В.И. Жуков, В.Н. Иванов, В.Н. Куз нецов, Н.И. Лапин, Ж.Т. Тощенко). Впервые в состав Российской академии наук избран в качестве иностранного члена Академии английский социолог Энтони Гидденс.
В стране сложилась широкая сеть научных учреждений, вклю чающая более 400 научных центров, отделов и групп, ведущих соци ологические исследования в округах, областях, районах и городах. В структуре Российской академии наук успешно функционируют два института социологического профиля — Институт социологии (ИС РАН) и Институт социально-политических исследований (ИСПИ РАН), а также ряд других научных подразделений и цент ров. Учреждена премия за научную разработку и решение проблем в области социологии имени М. Ковалевского.
Большую работу по подготовке социологических кадров и научно-исследовательскую в области социологического знания ведут социологические факультеты университетов Москвы (МГУ), Санкт-Петербурга (СПбГУ) и ряда других. Если в 1989 г. в России было 6 социологических подразделений (факультетов, отделений и кафедр), то в 2003 г. их число составило 105. Численность студентов, специализирующихся по социологии, возросла за пятнадцать лет более чем в 100 раз и составляет в настоящее время 12 тыс. За период с 1989 г. по настоящее время в стране окончили социологические факультеты 20 тыс. выпускников.
Активно функционирует Российская академия социальных наук, которая привлекает к сотрудничеству с социологами выда ющихся ученых и политиков страны. Создан Совет по социологии и социальной антропологии Учебно-методического объединения по классическому университетскому образованию, включающий представителей более 100 университетов России и СНГ. Нельзя не высказать большое уважение и высоко оценить консолидирующую деятельность социологических обществ и ассоциаций, в том числе
Российского общества социологов, Общества социологов и демогра фов, Социологического общества имени М. Ковалевского, Социо логического общества профессиональных социологов, Евразийской социологической ассоциации и других.
Созданы реальные условия для публикации научных трудов со циологов. Им предоставлены страницы более 20 социологических журналов («Социологические исследования», «Социология», «Лич ность. Культура. Общество», «Наука. Политика. Предприниматель ство», «Евразия», «Социология и социальная антропология» и др.). Только за последние пять лет проблемам социологии посвящено более 500 книг и монографий. Изданы десятки социологических словарей, в том числе «Социологический энциклопедический сло варь», «Российская социологическая энциклопедия», «Социологи ческая энциклопедия» (в 2 томах), готовится к изданию Большая российская социологическая энциклопедия, опубликованы сотни учебников и учебных пособий. Социологи активно включаются в решение социальных и социально-политических проблем России, научно обосновывая ее социальные приоритеты и национальные интересы. Так, только в начале реформирования в Администрацию Президента (в соответствии с подписанным соглашением) Инсти тутом социально-политических исследований РАН передано 32 за писки (которые, к сожалению, учтены не были).
Всем известна выдающаяся роль в содействии становлению социологического знания в России академиков Юрия Павловича Францева и Алексея Матвеевича Румянцева. Нельзя не сказать об ученых, которые в трагические для отечественной социологии годы проводили социологические исследования, публиковали научные труды, ставшие заметным вкладом в развитие социологии и тем самым подготовили институционализацию отечественной соци ологии. Среди них Г.М. Андреева, Б.А. Грушин, Т.И. Заславская, А.Г. Здравомыслов, Л.Н. Коган, И.С. Кон, Н.И. Лапин, Ю.А. Левада, Г.А. Пруденский, А.Г. Харчев, В.Н. Шубкин, В.А. Ядов.
В настоящее время четко обозначилась тенденция омоложе ния социологической науки. В социологическую деятельность и в руководство социологической наукой включается прекрасно об разованная и высококвалифицированная молодежь. Происходит закономерная смена поколений в сфере социологического знания.
В сложном XXI в. необходимо трезво, на основе данных со циальной науки, оценить состояние современного мирового и на ционального развития и выработать систему результативных мер по предотвращению угроз современному миру, найти действенные
746
747
пути и соответствующие механизмы решения основных социальных противоречий как национального, так и международного харак тера. Решение данной задачи, на наш взгляд, предполагает четкое определение роли и статуса социологии в современном обществе. Естественно, что говорить о роли и статусе отечественной соци ологии без учета современного состояния и основных тенденций мировой социологии, без учета новых социальных реалий как на национальном, так и на международном уровне, означает впасть в очередное социальное мифотворчество.
В ближайшей перспективе России и мировому сообществу пред стоит найти ответы на три глобальных вызова: социально-демогра фический, эколого-ресурсный и социально-политический...
Российская социология и российское общество
Задачи, выдвигавшиеся в начальный период реформирования, выглядели вполне благородно. Предполагалось на основе демократи зации и либерализации экономической и политической жизни Рос сии создать необходимые условия для рационального использования ее уникального географического и геополитического положения, ее огромного сырьевого и интеллектуального потенциала в целях подъема уровня и качества жизни народа. Иначе говоря, основной целью провозглашался человек, повышение его культурного и мате риального благосостояния. Однако, и это сейчас признается всеми, заявленная гуманистическая цель не достигнута. Средства ее реали зации оказались неадекватными. Десятилетний этап реформирова ния России сопровождался значительным снижением жизненного уровня народа. Во имя разрушения прежней общественной системы были принесены беспрецедентные жертвы.
Сейчас этот этап реформирования закончился. Его результатом стало создание качественно нового социально-экономического укла да и государственно-политического устройства России. Исходя из признания этого очевидного факта следует, на наш взгляд, вернуться к решению первоначальных задач ее реформирования.
Современная Россия — это одновременно единая и фрагментар ная социальная общность, с одной стороны, охваченная многовари антными конфликтами, а, с другой — содержащая беспрецедентные возможности достижения большей справедливости и благополучия для всех. Россия — единственная самодостаточная страна, одна из богатейших держав мира, занимающая 10% территории Земли при 2,4% населения планеты. По подсчетам отечественных специа листов, минимальная территория, необходимая для комфортного
проживания одного человека, составляет 2 га земли. Исходя из этих расчетов, территория достаточна, чтобы при увеличении ее населе ния в 3 раза сохранились условия для удовлетворения многообразных потребностей людей. Такого «запаса прочности» нет ни у одной страны мира. В России сосредоточено более 21% мировых запасов сырьевых ресурсов, в том числе 45% мировых запасов природного газа, 13% нефти, 23% угля. На одного жителя России приходится 0,9 га пахотной земли — на 80% больше, чем в Финляндии, на 30% больше, чем в США.
Треть всех величайших научных открытий XX в. сделана уче ными бывшего СССР и России (телевидение, полупроводники, ракетостроение, космос, мирное использование атомной энерге тики, информационные системы и т.д.). В области технологий, в производстве важнейших образцов техники, по качеству высшего и среднего образования Россия по-прежнему находится на уровне высокоразвитых стран. В стране на десять тысяч человек приходится 37 ученых и инженеров — столько, сколько в США, и в полтора раза больше, чем в Германии.
Географическое и геополитическое положение России уникаль но, используя его, она может стать важнейшим транспортным узлом, связывающим железнодорожными, шоссейными и океанскими магистралями Запад и Восток, Запад и Юг, Северную Америку и Европу. Наконец, Россия имеет богатейшие культурные традиции. Из трех признанных величайших вершин развития человеческой цивилизации (Классическая Греция, Итальянское Возрождение) одна неразрывно связана с Россией и правомерно носит название «Русский XIX век».
К великому сожалению, между реальными возможностями России, ее геополитическим положением, сырьевым и интеллекту альным потенциалом и реальным уровнем и качеством жизни народа продолжает существовать и углубляться неоправданный разрыв. И этот разрыв является результатом действия не каких-то мисти ческих сил, как это пытаются объяснить некоторые реформаторы, а конкретных личностей, занимавших или занимающих высокое положение во властных структурах страны.
В Японии, например, которая практически не имеет сырьевых ресурсов, а патенты на научные открытия закупает за границей, до ходы на душу населения в шесть раз больше, чем в России. ВВП в России (в 1997 г. по сравнению с 1992 г.) снизился до 61%, а в США возрос на 9,6%, в Финляндии — на 1,2%. Бюджет федерального правительства США— 1,7 трлн долларов, Нью-Йорка и Финлян-
748
749
дии — по 40 млрд долларов. В России с населением в 144 млн че ловек федеральный бюджет в 2000 г. составлял 27 млрд долларов1. Это показывает, что расходы государственного бюджета в России на душу населения в 34 раза меньше, чем в США, и в 43 раза меньше, чем в Финляндии. На одного россиянина приходится 61 доллар на-лично-денежной массы, на одного финна — 583 доллара, на одного американца — 2200 долларов. При этом страна должна иностранным кредиторам свыше 170 млрд долларов, что в шесть раз превышает ее годовой бюджет.
Тяжелое положение сложилось в демографической сфере. Это катастрофический рост смертности населения — свыше 900 тыс. человек в год, в том числе и прежде всего среди трудоспособного населения. Сократилась, по сравнению с 1990 г., продолжительность жизни. У мужчин она на 15, у женщин на 7 лет меньше, чем в стра нах Западной Европы и США. По уровню развития человеческого потенциала Россия, по данным ООН, переместилась за десять лет с 52-го на 71-е место в мире, в то время как США и Финляндия за нимают соответственно 2-е и 13-е места. Этот показатель в России продолжает снижаться. Страна находится в состоянии системного кризиса, и как свидетельствует система предельно-критических по казателей ее развития, вплотную подошла к той черте, когда выбор социальной стратегии и социальных приоритетов развития стано вится жизненно важной проблемой.
В этой ситуации социология, к великому сожалению, занимает неподобающее ей место в системе научных знаний об обществе. Приходится констатировать, что произошло умаление ее роли и места государственными институтами. Этим в значительной степе ни и объясняется глубина кризиса, постигшего нашу страну. Если научное знание не вовлечено в систему властных отношений, то властные структуры управляют обществом на основе социальной мифологии. Социальное мифотворчество — враг науки и обще ства. На основе провозглашенных мифов социальные действия различных влиятельных личностей и властных структур приводили к гражданским и межнациональным конфликтам, сталкивались в военном противостоянии народы и государства, обрекались на гибель многие миллионы людей, разрушались великие культуры и цивилизации. Социальная мифология, как ярко высказался 3. Бау ман, оплачена твердой валютой социальных потрясений, катастроф и человеческими страданиями.
1 Отметим, что в 2002 году федеральный бюджет России возрос до 71 млрд долларов.
В связи с изменением роли и места социологии в современ ном обществе встает ряд вопросов: что может дать российскому обществу отечественная социология, каким образом должно быть изменено отношение к ней властных структур и готова ли соци ология дать научный ответ на вызовы новых геополитических и национальных реалий?
В первую очередь, на наш взгляд, речь должна идти о включении социологического знания в систему управления обществом, его различ ных институтов и организаций. И здесь социология может, на наш взгляд, решить две задачи. Во-первых, предоставить информацию о возможных социальных последствиях социально значимых решений, принимаемых на различных уровнях госуправления. И, во-вторых, предложить научно обоснованные с социологической точки зрения альтернативные решения, отвечающие интересам человека и на правленные на укрепление социальных связей.
Включение социологии в систему государственного управления неизбежно потребует специальных ассигнований на проведение социологических исследований и совершенствование системы со циологического образования. Эта система, на наш взгляд, должна включать три уровня: школьное, высшее, высшее специальное. К сожалению, здесь не обходится без произвола чиновников от системы образования. Например, без консультаций с социологиче ской научной общественностью вводится преподавание социологии в школе (к чему мы сейчас не готовы) и принимается решение о факультативном социологическом образовании в университетах и вузах страны. В то же время заслуживает одобрения инициати ва Министерства труда и социального развития по учреждению «Высшей академической школы социальных наук», одной из задач которой является подготовка социологических кадров для высших эшелонов управления.
Важный вопрос, на который должны ответить социологи — ка ким научным аппаратом и исследовательским инструментарием располагает отечественная социология для получения достовер ной информации о новых социальных реалиях как современного российского общества, так и мирового сообщества. Важно дать их описание, интерпретацию в соответствии с поставленными социаль ными целями. На этот вопрос предстоит ответить сообща, провести инвентаризацию состояния социологической науки в стране, ее реальных возможностей и перспектив.
Социологи должны осознать в полной мере свою социальную ответственность перед российским обществом. К сожалению, многие негативные тенденции говорят об ином. Коммерциализация науки,
750
751
в том числе социологии, нередко дает повод к искажению социоло гической информации в угоду заказчику, порождает конъюнктурные исследования и приводит к отрыву от академической и вузовской науки. Результатом является разрушение социологических структур и организаций, партийная заангажированность, социальная аполо гетика (голословная, без какого-либо научного анализа поддержка властных решений), депрофессионализация многих «социологиче ских исследований», что демонстрирует невежество и дилетантизм псевдоученых.
В сложившихся условиях вопросом огромной важности является проблема консолидации социологов, преодоления разобщенности, систематичности в обмене информацией и публикациями. Это требует создания ряда постоянно действующих организационных структур. В первую очередь организации научно-информационного центра, который получал бы информацию о проводимой социоло гами работе и доводил ее до сведения социологической научной общественности через Интернет; создания Совета директоров и ректоров социологических академических институтов и вузов и координационного Совета редакторов журналов социологического профиля. Необходима координация деятельности и участия социо логов в международных социологических организациях и др.
Эти структуры могли бы действовать при Российской соци ологической ассоциации, создание которой ни в коем случае не умаляет значения существующих социологических обществ, кото рые в равной мере могут функционировать и самостоятельно, и как юридические лица в рамках Ассоциации.
Важной задачей является организация проведения выбороч ных социологических исследований по социально значимым для страны проблемам. Это решение потребует создания общерос сийской сети по проведению репрезентативных социологических исследований, больших финансовых затрат. Здесь существенную помощь может оказать Отделение общественных наук РАН. Ду маю, что необходимо поставить вопрос и об этике социологических исследований, принять Кодекс социолога.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Петр Штомпка
Петр Штомпка родился в Варшаве в 1944 г. в семье выдающе гося польского пианиста Генриха Штомпки. Мать Елена родилась на территории современной Украины, входившей в состав России. Именно мать привила будущему социологу любовь к русскому языку и российской культуре.
Петр получил двойное образование в Ягеллонском университете (Краков), где его семья жила с 1945 г. В 1966 г. он закончил универ ситет и стал бакалавром по двум дисциплинам: праву и социологии. Со студенческих лет под руководством профессора Казимежа До бровольского начинает преподавательскую деятельность в своем университете. По рекомендации профессора Яна Щепаньского (1970-1974 — Президент МСА) вступает в Польскую и Международ ную социологическую ассоциации. Доктор наук (1970), экстраорди нарный профессор (1980), ординарный профессор (1987) — высшее научное звание в Польше, утверждаемое Президентом страны. С 1975 г. по настоящее время — руководитель Центра теоретической социологии Ягеллонского университета. Основатель аналогичного исследовательского комитета в Международной социологической ассоциации — одного из наиболее активных комитетов МСА.
С 1972 г. постоянно преподает и занимается исследовательской работой в наиболее престижных университетах США (Калифорний ский университет (Беркли), Колумбийский университет, Универси тет Джона Гопкинса, Калифорнийский в Лос-Анжелесе), Италии, Мексики, Швеции, Австрии, Германии, Нидерландах. Считает себя учеником и последователем Роберта Мертона, которому посвятил одно из первых своих монографических исследований (1986). В своих учебниках для студентов и научных работах позитивно оценивает вклад марксизма в мировую социологию. Является автором 20 книг и более 200 статей, опубликованных на 13 языках. На русском языке изданы две крупные работы: «Социология социальных изменений» (1996) и «Социология. Анализ современного общества» (2005). Пере воды его статей систематически печатаются в СОЦИСе и других соци ологических изданиях. В 2005 г. МГУ и Российская социологическая ассоциация наградили Штомпку премией Питирима Сорокина за выдающийся вклад в социологическое образование.
Постоянный предмет интереса П. Штомпки — процессы демо кратизации, развертывающиеся в посткоммунистических странах.
48-3033
753
При изучении этих процессов и соответствующих социальных действий широко использует метод альтернативного анализа си туаций. Разработал ряд оригинальных теоретических концепций в социологии, среди которых наиболее известны теория культурной травмы и теория становления ("becoming").
В 1998 г. был избран вице-президентом МСА — руководителем программного комитета, главная задача которого — подготовка теоретической платформы очередного конгресса. В 2002 г. избран Президентом Международной социологической ассоциации.
Хрестоматию мы завершаем лекцией, прочитанной профессо ром П. Штомпкой в Болонском университете и изданную отдельной брошюрой в сентябре 1992 г. Лекция представляет собою всесторон ний анализ практических проблем, которые достаточно отчетливо обнаружились в странах Восточной Европы уже в начале 90-х гг. В ней систематизированы альтернативы посткоммунистической трансформации, анализ которых не утратил своего значения.
А.З.
АЛЬТЕРНАТИВЫ ВЕЛИКОГО ПЕРЕХОДА*
Страны Восточной и Центральной Европы претерпевают мас штабную историческую трансформацию. Этот период глубоких сдвигов, несомненно, войдет в учебники истории наряду с другими великими революциями. Ситуация сейчас такова, что у социолога появляется уникальная возможность наблюдать общество в про цессе его становления. Естественно, что это вдохновляет на раз работку социологической теории. В конце концов, большинство классических социологических теорий было сформулировано в результате наблюдения за трансформацией, происходившей во вре мена Великого Перехода, когда в прошлое уходило традиционное общество. Возможно, что конец XX в. ознаменуется таким обнов лением социологической теории, которое может быть сравнимо с достижениями классиков XIX в.
Подготовка почвы для столь радикального обновления пред полагает время от времени отвлекаться от хаоса происходящих со бытий для того, чтобы иметь возможность оценить стремительно
* Перевод с небольшими сокращениями сделан по: Sztompka Piotr. Dilemmas of Great Transition / The John Hopkins University / Bologna Center / Research Institute / Occasional Paper. N 74 / September 1992 /. Переводчик В.Г. Кузьминов, редактор перевода А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей со циологии.
754
сменяющие друг друга ситуации и возрастающую динамику про исходящего. Только на таком фундаменте может быть предпринята попытка обобщить и систематизировать ход событий. Именно этим я и намерен заняться в данной статье. Естественно, что выводы, пред лагаемые мною, сугубо предварительны. Они основаны на разных источниках, включая наблюдение, догадки коллег-профессионалов, а также опираются на данные эмпирических исследований (прежде всего на данные опросов общественного мнения). Хотя документы и материалы, собранные для данной статьи, относятся непосредствен но к Польше, рамки этого исследования могут быть расширены с тем, чтобы распространить его на другие страны, претерпевающие посткоммунистическую трансформацию.
История повторяется полностью или лишь отчасти?
Очевидно, что первый вопрос, на который нужно дать ответ, связан с сущностью трансформации: что в действительности про исходит? В известном анекдоте спрашивают: «Что такое реальный * социализм?» Следует ответ: «Это очень долгая и запутанная до рога от капитализма... к капитализму!» Действительно, кажется, что посткоммунистические общества строят капиталистические системы с нуля, повторяя процессы, которые начались в западно европейских странах несколько веков тому назад. Поверхностное сходство может, однако, оказаться обманчивым. Второе рождение капитализма существенно отличается от первого. И эти отличия могут быть сведены к восьми пунктам.
Во-первых, период «реального социализма» оставил после себя значительное наследство. Чаще всего отмечается такая сторона этого наследства, как бремя проблем в общественном сознании, экономической инфраструктуре, экологии, административной системе, демографической ситуации и во многих других областях... Однако «реальный социализм» оставил после себя также некоторые весомые ценности. Он обеспечил условия старта, создал опорную точку, с которой мы совершаем прыжок в капитализм. В конце концов, благодаря «реальному социализму» посткоммунистические общества были индустриализированы и урбанизированы, в них сформировалась индустриальная классовая структура, включающая квалифицированную рабочую силу, развитую бюрократию, доста точно развитые технологии (включая эффективные инструменты власти, управления, подавления и войны). И, разумеется, постком мунистические общества во многом отличаются от традиционного, аграрного или «феодального» общества, из которого родился за падный капитализм.
755
Во-вторых, как отмечает польский социолог Е. Мокжицкий, толчок к изменениям объяснялся большей частью отрицанием старой системы, а не активным поиском новой. Народы Восточ ной и Центральной Европы скорее бегут от их прошлого, нежели чем раскрывают объятия для будущего. Это «бегство из Азии» вы ливается в значительный массовый энтузиазм и мобилизацию, по скольку большинство просто хочет избавиться от старой системы, в то время как лишь незначительное меньшинство имеет ясное представление о том, что в действительности представляет собой позитивная альтернатива — либеральное капиталистическое обще ство. Для большинства населения капитализм — размытое ходовое слово, ассоциирующееся с благополучной жизнью, процветанием, изобилием, потреблением и лишь иногда — со свободой...
В-третьих, следовательно, задачи перехода, идеалы и стремления выражаются обычными людьми во вполне конкретных, осязаемых методах. Общественное сознание последних лет характеризуется де-идеологизацией и прагматическим сдвигом. Ни одной революционной теории, которая указывала бы пути и методы перехода, не существует. Точно так же отсутствует и утопическая картина нового общества, которое нужно построить. Исследователи, в частности Клаус Оффе, отмечают «явно выраженный нетеоретический характер глубинных изменений» '. Вместо разработки основательной революционной теории посткоммунистические общества прагматически предлагают сугубо инструментальные и «хорошо проверенные» решения, вроде свободного рынка, парламентской демократии и политического плюрализма. Эти инструменты капитализма органически не свя заны между собой и не способствуют достижению фундаменталь ных человеческих ценностей, таких, как свобода, справедливость и равенство. Воспринимаются же они как практическое средство достижения комфортной и беззаботной жизни и неограниченного потребления.
В-четвертых, посткоммунистические общества строят ка питализм в мире, где капитализм стал высокоразвитым. Между реальными моделями капитализма — а не между теоретическими абстракциями — идет реальное соревнование. Олицетворяют эти модели Лондон, Мюнхен, Париж, Нью-Йорк и Милан. Осуществляя свои изменения при ориентациях на наиболее продвинутые формы сегодняшнего капитализма, посткоммунистические страны рискуют
lClausOffe. Capitalism by democratic design? //Bremen: University of Bremen, 1991, Mimeographed. P. 3.
легко попасть в западню анахронизма и фетишизма. Так же легко они могут забыть о длительном историческом пути, которым шел западный капитализм, и о той цене, которая была за это заплачена. У современного капитализма есть и другие грани, которые обходятся весьмадорого: анклавы нищеты, безработица, культурная деградация и духовная пустота включаются в цену нынешнего процветания. Посткоммунистические же общества рассчитывают шагнуть в про цветание немедленно и без каких-либо социальных затрат.
В-пятых, мы живем в высокоглобализированном обществе. От дельное национальное государство (nation-state) неуклонно теряет свое значение в сравнении с влиянием остального мира. Во всем мире растет экономическая, политическая и культурная взаимоза висимость. Посткоммунистический переход — всего лишь фрагмент более масштабных процессов глобализации. Этот переход, как таковой, сам является фактором влияния и в то же время на него существенно влияют изменения, происходящие в других частях мира. С одной стороны, сегодняшние успехи этого перехода стали возмож ными благодаря переменам на Востоке — благодаря политике «глас ности» и «перестройки», а также демонтажу советской империи, осуществленных под руководством М. Горбачева... Сейчас, после первых побед, дальнейший успех будет зависеть во многом от по зиции развитого Запада, от масштабов поддержки или от нежелания Запада поддерживать переход. Полагать, что вслед за приглашением последует автоматическое вхождение посткоммунистических стран в капиталистическую систему и что Запад с энтузиазмом, без каких-либо условий, сразу раскроет свои объятия для Востока — это ил люзия. Наоборот, скорее всего Запад будет принимать эти страны избирательно из-за выраженного опасения, что они могут стать зависимой периферией капиталистического мира. Наряду с этим существует возможность постепенного объединения с Западом и полного с ним слияния (по примеру Восточной Германии).
С другой стороны, процессы, типичные для Востока, эхом ото звались в других странах советского блока и, далее, весьма глубоко повлияли на мировую капиталистическую систему (большей частью в положительном плане). Сеймур Липсет отмечает, что в результате изменений открылись огромные рынки для западного избыточного продукта, было ослаблено бремя военных расходов, что произошло падение влияния левых, в том числе совершился распад коммуни стических партий и движений по всему миру.
В-шестых, отход от коммунизма означает внезапный радикаль ный разрыв с прошлым. Реальный социализм не обеспечивал условий
756
757
для постепенного вынашивания капиталистических институтов, образа жизни, ценностей и привычек. Наоборот, реальный социа лизм целенаправленно уничтожал рынок, частную собственность и предпринимательский дух. Вместо того чтобы прийти к капитализму в результате длительного эволюционного процесса с рядом последо вательно сменяющих друг друга стадий и постепенной подготовки фундамента для восхождения к капитализму, что было характерно для Запада, восточноевропейские общества получили капитализм в результате одного гигантского скачка, начав строительство системы практически с нуля.
В-седьмых, многомерность этой попытки является исторически беспрецедентной. Посткоммунистический переход затрагивает одновременно экономическую, политическую, нравственную и социальную сферы. Проблемы экономической эффективности, политической свободы, национального суверенитета и гражданского общества должны решаться параллельно. Как бы там ни было, преж ние революции решали различные задачи, как, например, задачи национального объединения, капиталистического накопления и политической демократизации, поочередно, а не одновременно. Даже сравнительно недавние переходы к демократии (примером чего являются Испания, Португалия, Аргентина и Филиппины) сводились преимущественно к политическому измерению, потому что экономический рынок и национальная независимость были ими обретены задолго до того.
В-восьмых, поскоммунистический переход был инициирован революцией снизу (тот самый случай, который социологи обозна чают как «вулканический»). Мобилизационная волна, активизм и участие, взрыв массового энтузиазма, чаяний и надежд — пусть даже кратковременные по характеру — надолго запечатляются в установках, менталитете и стремлениях всех тех, кто жил в это не обыкновенное время. Мы находимся в особом постреволюционном климате с его как положительными, так и отрицательными воз действиями на будущее этого перехода.
Прогулка или скачки с препятствиями?
Спустя два года после насыщенной событиями осени 1989 г. во многих посткоммунистических обществах преобладает на строение разочарования и фрустрации. Возможно, это настроение наиболее выражено в таких странах, как Польша и Чехословакия, где надежды, чаяния и массовый энтузиазм достигали своего пика. Переход от коммунизма к капитализму оказался более сложным
и проблематичным, чем ожидалось... Следовательно, причин для недовольства несметное количество.
Во-первых, сохраняются старые привычки. Так как переход не стал таким радикальным, как предполагалось, полного разрыва с прошлым не произошло. Вместо этого посткоммунистические общества продолжают сохранять институты, нормы, ценности и ментальные привычки «реального социализма». Неэффективность на рабочих местах, бюрократические препоны, практики непотизма и фаворитизма наряду с сохранением привилегий старой «номен клатуры» — вот лишь некоторые примеры этого.
Парадоксальным образом даже некоторые новые институты похожи на зеркальное отражение институтов старых, которым они пришли на смену. В то время как СМИ вещают о «новой номенклату ре», в администрации президента Валенсы появляются профильные подразделения, напоминающие отделы ЦК ПОРП. «Декоммуниза-ция» иногда походит на тактику изматывания и запугивания, при менявшуюся к старой антикоммунистической оппозиции.
Во-вторых, темп изменений оказался весьма медленным. Уровень жизни большинства не повысился, демократическое участие не стало устойчивым, предпринимательская активность невысока (по крайней мере, в наиболее развитых, производительных отраслях в отличие от краткосрочной спекулятивной деятельности). Однако, несмотря на то что изменения осуществляются медленнее, чем ожидалось, новое общество тем не менее рождается.
В-третьих, происходят неожиданные откаты в прошлое. То, что, казалось бы, уже окончательно достигнуто, вдруг теряется вновь. Считалось, что коммунисты определенно выдавлены из власти в Польше, однако они получают значительную электоральную под держку на выборах 1991 г. Исключительный уровень массовой мобилизации (как это было в золотые времена «Солидарности») снижается до того, что 60% населения даже не утруждают себя уча стием в голосовании. Инфляция, которая, казалось бы, надежно блокирована, вновь начинает расти.
В-четвертых, выявляются серьезные, непреднамеренные побоч ные эффекты перехода. Подчас кажется, что побочные эффекты перевешивают выигрыш от перехода, и это вызывает сильную но стальгию по прошлому (Призывы типа: «Коммуняки, возвращай тесь!» можно изредка встретить на уличных стенах). Примеры этих непредвиденных побочных эффектов многочисленны: появление безработицы, заниженные пенсии, ограниченный доступ к бесплат ной медицинской помощи, рост преступности, включая появление
758
759
организованной преступности, коммерциализация и деградация культуры, взлетевшие в поднебесье цены. В ходе общенациональ ного опроса 80 % населения заявляют о снижении своего уровня жизни («Газета Выборча», 22 ноября 1991 года).
В-пятых, присутствует также эффект бумеранга, когда, в силу иронических гримас истории, результаты деятельности совершенно противоположны намерениям. Попытка ускорить политическую плюрализацию и демократизацию подрывает национальное един ство и консенсус, символом чего была «Солидарность». Это, в свою очередь, приводит к социальной поляризации, фракционной борьбе и делает тщетными попытки сформировать устойчивое правительство. Разрушение единства вкупе с растущим массовым недовольством и популистскими акциями некоторых политических элит вызывает расширение спектра недемократических, диктаторских тенденций. Попытка сверх меры эксплуатировать неоспоримую харизму ре волюционного лидера в каждодневной правительственной рутине приводит к крушению этой самой харизмы и потере поддержки по мере того, как «король» постоянно выставляется голым.
Весь этот опыт свидетельствует о том, что процесс перехода сталкивается с сопротивлением... Осмысление природы этих «пре пятствий» становится одной из главных задач изучения общества.
Препятствия — многообразные и разномасштабные
Необходимо, наконец, поставить вопрос: почему? В чем причи ны разочарований и откатов? Допустимо ли винить исключительно человеческий фактор — некомпетентность, невежество, самонадеян ность и завышенную самооценку? Или причины коренятся в личных амбициях новых правящих элит, соединяющихся с беспечностью, пассивностью и апатией простых людей? Или, наряду с неизбежными личностными слабостями, имеет место более глубокое, структурное противодействие, определяемое объективной ситуацией, в которой неминуемо оказались посткоммунистические общества после анти коммунистического переворота?
Существуют три вида структурных препятствий перехода, ко торые различаются по своему источнику и местоположению. Одни из них коренятся в самой логике переходной ситуации — в погра ничном положении между одной, сложной, медленно уходящей в прошлое социальной системой, и другой, принципиально отлич ной от первой социальной системой, которая еще не утвердилась. Это — вызов перехода. Другие препятствия связаны с уникальными историческими обстоятельствами, прежде всего с длительным
существованием системы реального социализма, навязанной из вне... Польский социолог Е. Жедлицкий назвал это невыносимым бременем истории... И, наконец, существуют препятствия, которые опираются на остатки революционного опыта 80-х гг. Его можно назвать постреволюционным недомоганием.
Каждый из этих вариантов или видов препятствий может выступать в различных формах. Некоторые из этих препятствий являются источником особого риска, поскольку их в принципе нельзя преодолеть сколько-нибудь удовлетворительным образом. Они являются АНТИНОМИЯМИ, т.е. взаимно противоречивыми аспектами ситуации. Это значит, что когда одно препятствие благо получно преодолевается или его влияние ограничивается, то воз никает и усиливается другое препятствие. Есть другие препятствия, заключающиеся в АСИНХРОННОСТИ. Дело в том, что невозможно обеспечить реализацию определенных процессов и достичь опреде ленных целей одновременно. Эти процессы должны протекать по следовательно; чтобы какие-то из них завершились успехом, другие должны быть приостановлены. В качестве третьей формы выступает ИНЕРЦИЯ — общая тенденция к поддержанию старых, привычных стандартов и способов, исключающих новшество. Наконец, послед няя, четвертая форма включает в себя НЕХВАТКИ — недостаток необходимых ресурсов для успешного перехода.
Именно эту типологию я буду использовать при рассмотрении многочисленных препятствий, встречающихся на путях к рынку, демократии и гражданскому обществу.
Вызовы перехода
1. Дилемма импровизации. Совершающийся переход является процессом, у которого не было исторических прецедентов. Следо вательно, для обеспечения его определенной гибкости необходимо прибегнуть к методу проб и ошибок. В то же время эксперименталь ный, пробный и гибкий характер этого перехода вызывает к жизни установки и поведение, вредные с точки зрения конечных целей. Чем больше люди слышат оборонительную риторику политиков, которые ссылаются на новизну задач, на отсутствие необходимого знания принципов перехода, на экспериментальный характер ре форм, тем больше они склонны прибегнуть к защитным стратегиям типа: «хватай и беги», «сиди и жди», «ешь ананасы и рябчиков жуй», «живи здесь и сейчас»...
Следовательно, имеет место широко распространенное не желание связываться с любыми долгосрочными проектами из-за
760
761
неопределенности условий торговли, инвестиционного страха, по гони за быстрой выгодой и политического оппортунизма. Все это, по определению, не способствует возникновению ни рыночной эко номики, ни демократического общества, для которых необходимы определенность, длительность перспективы и постоянство правил... ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ситуации находится в противоречии с требованием ПОСТОЯНСТВА.
2. Дилемма изобретения новых правил по ходу игры. Переход
подразумевает закладку фундамента экономического и политиче
ского порядка, рассчитанного на десятилетия, если не на столетия.
Но этот порядок создается сверху, элитами, которые еще не вполне
конституировались политически и не легитимизировались соци
ально и тем не менее успели включиться в политическую игру...
Это значит, что гарантии соблюдения политических и экономиче
ских договоренностей полностью отсутствуют, и значит, они будут
соблюдаться лишь постольку, поскольку они зависят от меняющейся
конфигурации политических коалиций. На этой стадии просле
живается также сильный соблазн выработать такую конституцию,
которая отвечала бы особым групповым интересам, облегчая задачу
кристаллизации и легитимации определенных, обладающих пре
имуществом в данный момент политических партий...
ОППОРТУНИЗМ противоречит требованию ПОСТОЯН СТВА.
- Дилемма самоограничения. Для того чтобы создать рынок и демократию в очевидном вакууме, унаследованном от «реального социализма», требуются огромные усилия сверху. Я. Станишкас называет это «политическим капитализмом», а К. Оффе — «ка питализмом по чертежу» (capitalism by design). Однако, будучи до стигнутыми, и рынок, и демократия подразумевают лишь минимум государственного регулирования. Поражение коммунизма означает, что прежние методы управления ушли в прошлое.. Но будут ли новые власти обладать достаточной силой, чтобы не использовать властные методы руководства и не прибегать к прямому при нуждению?.. Возникнет противоречие между соблазном впасть в АВТОРИТАРИЗМ, что определяется переходной ситуацией, и не обходимостью ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ экономической и политической жизни по мере успешного завершения перехода.
- Дилемма средств, противоречащих целям. В полной мере преимуществами рынка и демократии можно воспользоваться только тогда, когда они прочно утвердились. К сожалению, про-
цесс их утверждения (маркетизация, приватизация и демократи зация) обычно протекает с трудом и болезненно. При этом может произойти экономическая разбалансировка, ухудшение качества жизни, политическая дестабилизация, что сопровождается воз никновением массовых ощущений хаоса, аномии. Как выразился Р. Дарендорф, такие процессы ведут через «долину слез». Следо вательно, репутация рынка и демократии может быть подорвана, а их привлекательность в глазах масс — обесценена. Скажем прямо, цена ПРОЦЕССА ПРИОБРЕТЕНИЯ может затмить ценность ПРИОБРЕТЕННОГО.
5. Дилемма трех рубежей. Для успешной трансформации различных уровней постреволюционного общества требуются не совпадающие по времени интервалы. Чем глубже должно быть изменение, тем больше времени для него необходимо. На самом высоком уровне происходят реформы законодательства и полити ческих институтов, что завершается принятием новой конституции. «Час юриста», как называет это Р. Дарендорф, может завершиться в течение полугода. Затем на несколько более глубоком уровне про исходит реформирование экономической системы. Эти реформы могут потребовать много больше времени. По оценке Дарендорфа, «час экономиста» может длиться, по меньшей мере, шесть лет. И, наконец, на самом глубоком и наиболее важном уровне проис ходит воссоздание культурных кодов — дискурсов, которые лежат в основе социальной жизни. Это, по существу, строительство заново гражданского общества. Задача подобного рода требует больше всего времени, и ее выполнение встречает сильнейшее, если вообще пре одолимое, сопротивление. «Час гражданина» может растянуться на шестьдесят лет. Главный вызов заключается не в том, что требуется долгое ожидание, а скорее в том, что изменения будут не совпадать по времени относительно друг друга. Политические реформы бу дут идти с огромной скоростью, за ними в более медленном темпе будут идти экономические реформы, а становление гражданского общества займет десятилетия и потребует усилий нескольких поко лений. Только в отдаленной перспективе наступит тот вожделенный момент, когда реформы на всех трех уровнях сольются воедино, и, значит, революция успешно завершится. Похожую идею, правда, выраженную с помощью других понятий, выдвинул К. Оффе. С его точки зрения, должна существовать естественно-историческая последовательность изменений. Они начинаются с установления конституциональной идентичности населения, затем, после при-
762
763
нятия конституции, осуществляется переход к каждодневной поли тической рутине распределения функций («кто, что, когда и как?»). Эта эволюционная последовательность, установление которой во многих обществах происходило на протяжении веков и в течение жизни нескольких поколений, не может быть воспроизведена в условиях посткоммунистического перехода. Восстановление на циональной идентичности, проведение конституционной реформы и административное распределение функций — «триединый пере ход» — происходит в различном ритме или с различной скоростью в ПОЛИТИЧЕСКОЙ, ЭКОНОМИЧЕСКОЙ и СОЦИАЛЬНОЙ сферах.
6. Дилемма отложенного согласия. В особых условиях пост
коммунистического общества процессы демократизации и мар-
кетизации не обязательно взаимодополняют друг друга. Скорее,
образуется нечто вроде порочного круга, когда энергичная по
литическая демократизация замедляет экономические реформы, а
упор на маркетизацию может оставить в подвешенном состоянии
проблему демократических свобод. Перестройка экономики связана
с тяготами и лишениями для огромной массы населения. Некоторое
время плоды реформ пожинает меньшинство (новые предпри
нимательские элиты, поднимающийся «политический класс»).
Если демократизация идет быстро, то слои, выброшенные на со
циальную обочину, или, по крайней мере, большинство, которое не
ощущает немедленной выгоды от реформ, получают возможность
затормозить или даже блокировать идущие реформы до того, как
они докажут свою жизнеспособность. К. Оффе отмечает, что де
мократическая политика может блокировать или искривить дорогу
к приватизации и далее к маркетизации. Для блага экономической
трансформации может понадобиться ограничение демократии.
Накопленные разочарования и фрустрация ...могут породить требования демократии такого типа, которая зиждется на институци ональной структуре, а не на гражданских свободах и представитель ном правлении. Это будет популистская, президентская диктатура.
Таким образом, существует противоречие между ПРАВОМ ВЕТО большинства и временными ОГРАНИЧЕННЫМИ ВЫ ИГРЫШАМИ меньшинства.
7. Дилемма ограниченных личных ресурсов. Экономическая
деятельность, равно как и политическая, «жадны до» человеческой
энергии, если воспользоваться выражением Л. Козера, прожорливы.
И та, и другая требуют значительных личных ресурсов: энергии, пол
ной самоотдачи, времени. Чем больше люди заняты разведкой вновь
764
открывшихся экономических возможностей или борьбой за привыч ный уровень жизни, тем меньше их волнует проблема политического участия. Д. Елстер сформулировал своего рода закономерность, суть которой в том, что у многих людей экономическая деятельность ско рее снижает, чем повышает их политическую активность, а свободное же время им хочется тратить на что-то более интересное. Таким обра зом, если темп маркетизации и приватизации высок, последует неиз бежная политическая демобилизация, появятся безразличие и апатия как у тех, кто выиграл, так и у тех, кто проиграл в результате перемен. Данное обстоятельство может отчасти раскрыть секрет чрезвычайно низкой избирательной активности (42% принявших участие) во вре мя недавних парламентских выборов в Польше. С другой стороны, если люди чрезмерно озабочены политикой, отличаются высокой степенью политической мобилизации, активностью, то тем самым они приносят в жертву свои предпринимательские, управленческие возможности, нанося ущерб экономическому прогрессу. Таким об разом, ПРИЗЕМЛЕННЫЕ МИРСКИЕ ЗАБОТЫ создают преграду на пути возвышенных ОБЩЕСТВЕННЫХ УСТРЕМЛЕНИЙ. Это является еще одним примером трений между экономической и политической либерализацией.
8. Дилемма свободного ездока. Эта дилемма связана с за кономерностями массового поведения, которые уже подробно изучались. Исследования социальных движений Олсоном и Джес си показывают, что цели всякого перехода очевидно являются «общественными, публичными», а не «частными». Если переход завершается успехом, то выигрывает каждый. Рынок открывает экономические возможности, демократия расширяет рамки сво боды и политического участия для всех. Поэтому (у определенной части общества) возникают веские основания «сидеть и ждать», пока другие борются за эти цели, воздерживаясь от личного участие в борьбе, и дожидаться награды, не рискуя и не платя за риски. Если эта рациональная с личной точки зрения установка приобретет массовый характер, последствия могут быть разрушительными. Ни маркетизация, ни демократизация не увенчаются успехом, если не будет обеспечено непосредственное участие масс. Для того, чтобы переход был успешным, необходимы предпринимательская актив ность, новаторство, инициатива, равно как политическое участие, мобилизация простых людей, широко распространенный интерес к общественно значимым проблемам. Таким образом, существует противоречие между ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМЫМИ ЦЕЛЯМИ и ЛИЧНОЙ ВОВЛЕЧЕННОСТЬЮ.
765
Бремя истории
Следующий ряд дилемм — это дилеммы отнюдь не неизбеж ные; они коренятся в особом историческом опыте, который яв ляется уникальным для стран Восточной и Центральной Европы. Этот уникальный опыт накапливался в течение десятилетий, когда эти страны были не защищены перед системой навязанного им «реального социализма».
9. Дилемма «пудинг — не доказательство». Если капитали
стические и демократические традиции прочно не укоренились,
то к рынку и демократии люди относятся лишь как к инструмен
там для достижения процветания, которые применяются лишь там
и тогда, где и когда они обеспечивают это процветание. Другими
словами, они не рассматриваются в качестве самодостаточных
ценностей, которые требуется принимать безусловно. Когда пре
имущества этих инструментов не обнаруживаются или, по крайней
мере, не проявляются здесь и сейчас, разумные доводы в пользу
рынка и демократии отклика не получают. Если воспользоваться
терминологией К. Оффе — «демократия как продукт» в отличие от
«демократии как процесса», — то первая предполагает для своего
оправдания осязаемых результатов. Прагматический сдвиг и деиде
ологизация, характерные для происходящих изменений, представ
ляют собой угрозу для судеб рынка и демократии, поскольку они
делают упор на сиюминутные, а не на перспективные выигрыши.
Исключительно ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ЛЕГИТИМАЦИЯ является
дисфункциональной, когда речь идет о неизбежно ОТДАЛЕННЫХ
РЕЗУЛЬТАТАХ.
10. Дилемма социального вакуума. Как показало исследование,
проведенное С.Новаком, реальный социализм разрушает структуру
спонтанных, непосредственных межличностных связей (ассоциации,
группы, корпоративные образования). Это касается также тех струк
тур, которые находятся между микроуровнем семьи и макроуровнем
государства. В результате этого разрушения возникает «социальный
вакуум», который характеризуется отсутствием сильных коллектив
ных акторов... Оффе видит в этом самую характерную черту пост
коммунистических обществ. Антикоммунистические революции
были, наряду с прочим, направлены на восстановление гражданского
общества... Эта задача продолжает решаться в ходе приватизации и
демократизации, однако при этом начинается медленная социальная
реставрация. По мере того как «социальный вакуум» постепенно за
полняется, начинает воссоздаваться гражданское общество. В то же
время, однако, необходимым условием функционирования рынка и
демократии является наличие сети развитых и дифференцированных групп, ассоциаций, различных интересов и плюралистических цен ностей. До тех пор пока эти условия не появятся, демократические и рыночные механизмы не заработают в полную силу...
- Дилемма будущего совершенного времени. История «реаль ного социализма» полна повторяющихся, навязчивых и неудачных попыток реформирования. Этот опыт мог способствовать станов лению «культуры поражения», являющейся психологическим и даже культурным синдромом, который описывается в терминах скептицизма, пессимизма, перестраховки, боязни риска и привер женности к чему-либо и т.д. Эта история повторяется в послерево люционный период: правительства приходят и уходят, программы реформ сыплются как из рога изобилия и тут же выбрасываются на помойку. Люди начинают сомневаться в необратимости реформ. Такая установка является дисфункциональной с точки зрения раз вития рынка и демократии, которые требуют максимума доверия, самоотдачи, энтузиазма и оптимизма. Если сомнение охватывает широкие слои населения и продолжает накапливаться, тогда мы можем столкнуться с ситуацией самореализующегося пророчества, которое сделает реформы невозможными и подтвердит конечную правоту скептиков. Таким образом, ПАМЯТЬ О НЕУДАЧАХ сни жает готовность к РИСКУ И ИННОВАЦИЯМ.
- Дилемма копающего себе могилу. Чтобы возникла капитали стическая система, должна существовать социальная сила, которая жизненно заинтересована в возникновении этой системы. Этой си лой обычно является средний класс. Для того, чтобы превратить «капитализм по чертежу» или «политический капитализм», который изначально насаждается сверху, в истинную, спонтанно работающую капиталистическую экономику, необходимо сформировать средний класс. А этого можно достигнуть, только если соответствующие условия имеются в наличии. Сначала необходимо создать правовые, экономические и политические предпосылки для возникновения среднего класса. Этим занимается «политический класс». Затем «политический класс» неизбежно теряет свое значение и может даже превратиться в объект господства для мощного среднего класса, коль скоро он возникнет. Дж. Александер живописует этот процесс следующим образом: «Скоро появится огромная когорта Баббитов. Это будут пожиратели денег, филистеры, смотрящие на создавших их интеллектуалов с тревогой и отвращением»2. «Политический класс» должен, таким образом, действовать вопреки своим долго-
2 Jeffry Alexander. Real civil society// Mimeographed. 1990. P. 5.
766
767
срочным интересам. Если данное обстоятельство будет осознано, то это может блокировать процессы маркетизации и приватизации. Следовательно, процессу обязательного появления СРЕДНЕГО КЛАССА могут угрожать ЭГОИСТИЧЕСКИЕ ИНТЕРЕСЫ ПРА ВЯЩИХ КЛАССОВ.
13. Дилемма «Мы» и «Они». Реальный социализм подразумевал
противоположность двух жизненных сфер: частной (личной) и пу
бличной (официальной)... Эта противоположность может выступать
под разными масками: «общество против власти», «нация против
государства», «граждане против политических элит», «мы против
них». Она имеет недвусмысленный оценочный, моральный привкус.
Частная (партикулярная) сфера была оплотом добра (т.е. добродетели,
достоинства и гордости), тогда как публичная (универсалистская)
сфера представляла собой вместилище зла (т.е. порока, стыда и по
зора). В то время как деятельность в частной сфере приносила удо
влетворение, любой контакт с публичной сферой рассматривался как
позорный. По злой иронии истории эта противоположность публич
ной и частной сфер с вытекающими из этого психологическими и
поведенческими издержками пережила коммунистическую систему,
и сейчас она стоит на пути посткоммунистических реформ.
Это постоянное ОТДЕЛЕНИЕ простых людей от государства резко противоречит ОТОЖДЕСТВЛЕНИЮ И ЛОЯЛЬНОСТИ, чего требуют демократическое государственное устройство и ры ночная экономика.
14. Дилемма плененного сознания. Эта дилемма указывает на
глубокие деформации общественного сознания либо в результате
прямой индоктринации, либо в результате косвенной реакции при
способления к деспотической системе. Понятия «социалистическая
ментальность», «социалистический дух», "homo sovieticus" отно
сятся к особому синдрому личности, который заставляет упорно
сопротивляться переменам, несмотря на новые посткоммунисти
ческие условия. Этот синдром продолжает быть «стеной в наших
головах», когда реальная стена уже разрушена. Данный синдром
состоит из пассивности, боязни ответственности, конформизма и
оппортунизма, преднамеренной беспомощности, затянувшегося
инфантилизма, паразитической изобретательности, беспричинной
зависти, примитивного эгалитаризма и т.п. Очевидно, что рынок и
демократия должны противопоставить этому другие качества: ак
тивизм и конструктивное новаторство, уверенность в собственных
силах и чувство ответственности, стремление к успеху и терпимость
к разнице в доходах. СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ в своей основе противоречит ДУХУ КАПИТАЛИЗМА.
В частном случае Польши, которая является сугубо католической страной, существует дополнительный фактор, мешающий появле нию капиталистического духа. Если предположить, что веберовский тезис является справедливым применительно к первому рождению капитализма, то надо признать, что в последующем был обеспечен приток ценностей извне, которые также сыграли свою роль в раз витии капитализма. Это были индивидуалистические ценности каль винизма. И этот источник ценностей недоступен в момент второго рождения капитализма в Польше. Вместо этого у нас есть глубоко укоренившаяся традиция коллективистского, авторитарного, со циально ориентированного католического духа, влияние которого даже усилилось в результате выдающейся роли, сыгранной католи ческой церковью в разрушении системы «реального социализма» и в инициировании посткоммунистического перехода. Продолжая эти рассуждения в духе М. Вебера, следует отметить, что в конечном счете католицизм не будет поощрять «дух капитализма», который подразумевает индивидуалистическое предпринимательство наряду с посюсторонними ориентациями среднего класса, необходимыми для возникновения рынка и демократии. Поэтому католицизм до известных пределов может затормозить посткоммунистический переход, несмотря на то, что он был незаменим при запуске этого самого процесса.
15. Дилемма капитализма без капитала и демократии без де мократов. Десятилетия «реального социализма» лишили общество базовых ресурсов, необходимых для рыночной экономики и демо кратического общества. Более всего ощущается нехватка свободного капитала — предпосылки того, чтобы стать экономическим игроком на возникающем рынке. Однако мы сталкиваемся и с другими, в равной степени серьезными нехватками, которые можно отнести к разряду существенных: образование, предпринимательские навыки, политическая культура и гражданские добродетели, необходимые для того, чтобы стать полноценным гражданином демократического государства. Ощущается также недостаток способных менеджеров, профессиональных политиков, равно как преданных делу профес сиональных бюрократов (государственных служащих). Эти недватки нельзя восполнить в течение небольшого временного интервала. Однако реформы ждать не могут. Поэтому дефицит ЛИЧНЫХ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ КАЧЕСТВ ДЕЯТЕЛЕЙ может за-
768
769
труднить НЕОБХОДИМЫЕ ДЕЙСТВИЯ — новаторскую деятель ность, инвестиционную деятельность, планирование, политическое участие и принятие решений и т.д.
Постреволюционное недомогание
Чтобы революция была успешной, ей необходимы следующие предпосылки: массовая мобилизация, энтузиазм, оптимизм и на дежда, чувство власти и могущества, радость от действия и вновь обретенного смысла жизни, равно как запредельные стремления и утопическое видение будущего. Однако у этого оружия сильная отдача, что становится очевидным, когда революция завершается успехом. Возможны многочисленные «эффекты бумеранга», свя занные с революционным опытом, которые представляют угрозу для самих революционных достижений. Наиболее заметные из этих эффектов перечисляются ниже.
- Дилемма «утром в понедельник». Революционные времена необычны, особенно когда революции носят бескровный характер, чем отличалось большинство из них в 1989 г. Революционные време на — счастливые времена. Тирикьян отмечает, что они напоминают карнавалы или фестивали. Участие в революции, разумеется, более приятное дело, чем подъем в шесть утра для того, чтобы идти на ра боту. Когда революция кончается и люди должны вернуться к своей рутинной, скучной, серой, земной реальности, их неизбежно охваты вает чувство разочарования — или послереволюционного похмелья. РУТИНА болезненно контрастирует с ВОЗБУЖДЕНИЕМ.
- Дилемма короткого медового месяца. Мечты и надежды, столь типичные для революционной эйфории, не могут воплотиться в реальность легко и быстро. Вскоре после революции завышенные ожидания и мечты революционного периода вступают в жесткий конфликт с суровыми реалиями, вроде экономической скудости, бремени иностранных долгов, деморализации, неопределенности законодательной базы, социальной дезорганизации, классовых сдвигов, безработицы, несправедливости. Ни массы, ни даже интел лектуалы с их утопическим оптимизмом не были готовы признать, что перед ними простирается «долина слез» (Дарендорф). Лишь не многие догадывались, что за то чтобы произошли реальные измене ния, потребуется заплатить большую цену. В результате возникают неприятные ощущения относительной депривации, которые тем более болезненны, чем труднее найти объяснения происходящему. Уже нельзя всю вину свалить на «систему» — эту традиционную злодейку и вечный повод для недовольства. В конце концов, мы
действительно сейчас «у себя дома». Опросы показывают, что 60 процентов венгров считают, что ситуация для них ухудшилась, в то время как только 8 процентов отмечают улучшение. В Чехосло вакии цифры примерно те же: 48 процентов придерживаются мне ния, что ситуация после революции ухудшилась, тогда как только 22 процента отмечают некоторое улучшение. В Польше 59 процен тов населения не видят никаких перемен, 16 процентов верят, что ситуация ухудшилась, и 26 процентов считают, что условия стали заметно лучше (опрос проведен при поддержке Freedom House, его результаты опубликованы в «Газете Выборча» 25 апреля 1991 г.). НАДЕЖДЫ редко совпадают с РЕАЛЬНОСТЬЮ.
18. Дилемма трудного отречения. Все наблюдатели согласны
в том, что революции 1989 г. проходили по вулканической модели.
Их энергия вырвалась из глубин под накопленным давлением не
довольства, неудовлетворенности и фрустрации. Эти революции
осуществлялись массами. Революции завершились победой на ули
цах и площадях Гданьска, Праги, Варшавы, Новы Гуты и Бухареста.
«Мы народ» — это была реальная сила, стоявшая за этими револю
циями. Но, как предупреждает Тимоти Гартон Эш в своей книге с
таким же названием, «"Мы, народ" может подняться на борьбу с
ненавистным режимом эксплуатации и угнетения, но "мы, народ"
не может управлять». Задачи управления требуют иных качеств, на
выков и обязанностей в сравнении с теми, которыми располагает
революционная толпа. Поэтому вскоре после победы революции
«народ» должен отречься от власти, выпустить завоеванную власть из
своих рук и передать ее своим представителям. Демобилизация масс
и политическая апатия — вполне предсказуемые реакции на этот шаг.
Последние опросы подводят к такому же выводу. 91 процент поляков,
81 процент венгров и 59 процентов чехов и словаков не посетили ни
один политический митинг, не приняли участия ни в одной массовой
демонстрации в период после революции (сообщает «Газета Выборча»
25 апреля 1991 г.). НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ более привле
кательна, чем ПРЕДСТАВИТЕЛЬНОЕ ПРАВЛЕНИЕ.
19. Дилемма утраченной невинности. Эта дилемма относится
к революционному лидерству. Смена статуса боговдохновенного,
харизматического лидера на статус государственного служащего
происходит непросто. То, что Макс Вебер описывает как «рутини-
зацию харизмы», означает утрату мифологического ореола вокруг
лидеров, равно как возникновение официальной, формальной
дистанции между ними и их последователями. Это также связано
с внутренними расколами внутри группы лидеров, которые, объ-
770
771
единившись под накалом общей борьбы, затем, после победы, всту пают в драчку за кусок этой победы. С разрушением мифа единства испаряется большая часть массовой веры и доверия к лидерам. Революционная легитимность постреволюционной власти утрачи вается в междоусобной борьбе, и это делает задачу восстановления легитимности еще более сложной. ХАРИЗМА редко переживает серость ЧИНОВНОГО КАБИНЕТА.
Еще одна проблема, которая определяется этой дилеммой, относится к более широким социальным группам. Наиболее ак тивные в период революции социальные группы — «руки и мозги» революции (рабочие и интеллектуалы) — неизбежно теряют свои социальные позиции, когда революция завершается. По мере развития капиталистической трансформации группы предпри нимателей, менеджеров, владельцев капитала, т.е. возникающий средний класс, продвигаются наверх. Тем, кто беззаветно боролся, не достаются плоды победы. Они тайком присваиваются другими. Поэтому ощущение относительного ухудшения социальных усло вий, несправедливости и разочарования может заставить некоторые группы повернугься к революции спиной под тем предлогом, что революция «была у них украдена». Таким образом, у ПОБЕДИ ТЕЛЕЙ могут быть устойчивые интересы, которые противоречат интересам БЕНЕФИЦИАРИЕВ со всеми вытекающими отсюда последствиями — барьерами на пути или, по крайней мере, за держками трансформации.
- Дилемма добровольного разоружения. Мотивами революции были гражданские свободы — свобода слова, оппозиции, непови новения, протеста, забастовки. Но переход требует дисциплины, терпения и доверия, несмотря на серьезные лишения, снижение уровня жизни и ухудшение условий социальной безопасности. Возникает необходимость приостановить право на соперничество, удерживаться от борьбы и отказаться от конфликтов. Людей при зывают сделать это добровольно, однако иногда они не хотят под чиняться. Таким образом, завоеванные СВОБОДЫ могут вступать в противоречие с императивом САМОДИСЦИПЛИНЫ в процессе реализации этих свобод.
- Дилемма бойцовского рефлекса. Главной целью массовых, вулканических социальных движений, вызвавших революцию, было государство. Эти революционные движения были пропитаны анти авторитарным, антиэтатистским духом. Методы оппозиционной борьбы, соперничества и конфликта были направлены исключи тельно на государство. Применение этих методов было оправдано
772
до тех пор, пока государство воспринималось как враждебная, на вязанная и деспотическая сила. Однако с победой революции враг был уничтожен. И все же некоторым группам трудно изменить свою позицию. Сегодня императивом дня является укрепление государ ства, лояльность граждан к государству, патриотические установки, отказ от некоторых методов борьбы. Однако старые рефлексы могут затормозить движение. Таким образом, ЛОГИКА БОРЬБЫ может пережить свое время и исказить ЛОГИКУ СОТРУДНИЧЕСТВА
22. Дилемма отстающих часов. Революционный опыт пред ставляет собой разрыв в цепи социальной непрерывности, отмечен ный необычайной скоростью социальных изменений. Казалось бы, только вчера происходили драматические трансформации: уходили в небытие правительства, рушились режимы, переворачивались социальные иерархии, менялись старый образ жизни и привычная рутина. Легко перенести ожидания, возникшие в период револю ции, на постреволюционные времена. При этом может возникнуть чувство неудовлетворенности в связи с медленным, постепенным, пошаговым темпом, в котором происходят изменения в нормаль ной обстановке. Когда социальные часы возвращаются к обычному ритму, складывается впечатление, что они отстают. Обратите в этой связи внимание на навязчивые призывы ускорить изменения, ради кализировать реформы и выбрать короткий обходной политический маршрут, раздающиеся со стороны влиятельных групп политиков в Польше. Этим призывам с удовольствием внимает некоторая часть населения. Все это отражает глубинное противоречие между БЫСТРЫМ НАЧАЛОМ и МЕДЛЕННЫМ ПРОДОЛЖЕНИЕМ процесса перехода.
Что можно сделать?
Прогноз развития ситуации не выглядит слишком оптими стичным. Барьеры на пути перехода кажутся непреодолимыми, приведенный длинный список препятствий является неполным. Значит ли это, что цели недостижимы и что антикоммунистическая революция должна потерпеть поражение, как это происходило с большинством революций в прошлом? В заключение этой зарисов ки с поля битвы давайте попробуем вкратце обсудить имеющиеся стратегии. Может ли общество карабкаться вверх по стволу с по мощью ременной опоры?
Чтобы быть эффективной, стратегия должна соответствовать задаче, которая в данном случае вытекает из характера общества, находящегося в процессе трансформации, так же как из целей самой
773
трансформации. Фундаментальные характеристики общества от ражены в различных теоретических моделях, разработанных в русле социологической традиции. Цели трансформации отражаются с помощью общих образов идеального общества, т.е. социальных утопий, а также с помощью специфически выбранных переменных, дополняющих картину общества, которое должно быть построено. Поэтому каждую стратегию необходимо рассматривать в ее со отношении с моделью общества и образом цели. Не существует универсальных стратегий, годных для всех разработанных моделей и всех возможных целей.
В традиции теоретической социологии можно без труда об наружить две, противостоящие друг другу в теоретическом плане, модели общества. Одна из них системно-функциональная модель (systemic-functional). В ее рамках общество предстает как орга ническое единство, характеризующееся особыми свойствами и закономерностями. Эта модель отличается от моделей, в центре которых находятся индивиды — их неделимые элементы. Главная функция социального организма (или системы) — это поддержание или достижение равновесия. На элементы системы — индивидов влияет их положение внутри целого, что определяет их статус и роли, которые они играют. Индивиды пассивны, реактивны и адаптивны. Другая модель может быть названа процессуальной мо делью. Она исходит из человеческой деятельности (human agency). В ракурсе этой модели общество предстает как непрекращающийся поток социальных изменений, являющихся совокупным результа том индивидуальных действий. Социальные общности лишены по стоянной, твердой формы; они пребывают в процессе становления, бесконечно конструируются и реконструируются членами обще ства. Характер общества всецело зависит от того, что люди думают и делают, поскольку они понимаются как творческие деятели.
Если прибегнуть к такому же упрощению, то можно выделить два способа, какими цели социальной трансформации формули руются в социальной теории. Один из них позитивный. Он связан с определением того, что из себя должно представлять идеальное общество, какими должны быть его институты, каким целям должны отвечать его структуры и в каких формах должно реализовываться человеческое поведение. Данный теоретический ракурс был ха рактерен для большинства социальных утопий. Однако существует и другой подход, который может быть назван негативным. В его рамках не ставится вопрос: как должно быть построено общество, однако оговаривается условие, что, если такое строительство
ведется, оно должно быть полностью свободным и должно быть предоставлено суверенной воле членов общества. Это — образ общества, где спонтанная творческая деятельность людей ничем не сдерживается, образ общества с неограниченной свободой вы бора, богатым полем возможностей, образ общества, где его члены сами творят его. Это то, что имеется в виду под термином «открытое общество». Говоря точнее, подразумевается рыночная экономика, демократическое государственное устройство и плюралистическое сообщество (т.е. гражданское общество).
Если общество описывается в понятиях системно-функцио нальной модели и цель трансформации сформулирована заранее как некая специфически понятая утопия, тогда мы будем иметь дело со стратегией манипуляции (strategy of manipulation). Она подраз умевает, что пассивные и адаптивные люди должны понуждаться и поощряться некой внешней силой, чтобы была реализована за ранее разработанная модель идеального общества, которое, как предполагается, должно отвечать жизненным интересам людей. С другой стороны, если общество описывается в понятиях про-цессуально-деятельностной модели (processual-agential) и целью трансформации является открытое общество, тогда необходимо использовать принципиально иную стратегию. Эта стратегия может быть названа стратегией освобождения (strategy of emancipation). Она сводится к тому, чтобы активным и творческим людям предо ставить максимальную возможность для свободного выражения их намерений, стремлений и желаний. Потенциал общества, необхо димый для самотрансформации (деятельностный потенциал), дол жен свободно раскрыться в результате устранения всех и всяческих ограничений и преград на пути творческой деятельности человека. Этот тип трансформации приводит к возникновению общества, создаваемого самими людьми в соответствии с их намерениями, а не доктринерами и идеологами, действующими от имени людей.
В течение длительного времени обе модели общества (и обе соответствующие им стратегии) рассматривались как взаимо исключающие альтернативы. Только с недавним появлением синтетического, или «эклектического», направления в социоло гической теории (Alexander и др.), обе социетальные модели стали восприниматься в качестве равноценных. Однако применение той или другой модели определяется различными историческими об стоятельствами. В истории встречаются периоды, когда наиболее подходящей является системно-функциональная модель, и стра тегия манипуляции применительно к этим периодам подтверждает
774
775
свою эффективность. Это периоды относительной стабильности, непрерывности и человеческой пассивности. С другой стороны, встречаются периоды быстрых изменений, перерывов постепен ности, повышенного активизма, мобилизации, новаторства и творчества. Это именно те периоды, к которым применима про-цессуально-деятельностная модель и стратегия освобождения. Идея исторического релятивизма всех моделей и стратегий — даже если на нее будет наклеен ярлык эклектицизма — является единственной конструкцией, которая подтверждается фактами.
Какая модель будет исторически адекватной с учетом условий в Восточной и Центральной Европе в течение 1992 г.? В 80-е гг. мы стали свидетелями общественного пробуждения с пиком спонтан ной мобилизации, активизма и революционной борьбы, который пришелся на «Осень наций 1989 года». Эти общества, разумеется, не стабильные социальные системы, но текучие процессы «соци ального становления». Более того, они страстно хотят избавиться от предопределенности искусственного утопизма и двигаться вперед к целям, поставленным в духе открытого общества (т.е. к рынку, демократии и плюралистическому сообществу). Следовательно, стратегия освобождения выступает в качестве императива. У новых обществ должна быть возможность свободного рождения в резуль тате высвобождения общественного потенциала действия.
Завершится ли этот процесс успехом, если он будет полностью отдан на откуп самому себе и спонтанным человеческим действи ям? Трудности посткоммунистического перехода связаны как раз с преодолением всех тех барьеров и препятствий, которые были рас смотрены выше в качестве дилемм трансформации. У этих препят ствий имеется значительный потенциал сопротивления и инерции. Поэтому они должны быть разрушены, преодолены или, на худой конец, обойдены. Можно перефразировать революционную запо ведь Сен-Жюста: «Никакой свободы барьерам на пути свободы». Это может потребовать применения как манипулятивной страте гии, так и стратегии освобождения, равно как концентрированных усилий сверху и активной интервенции социетальных институтов, включая государство.
Возможно, главная стратегическая дилемма периода перехода заключается в определении нужных пропорций при смешивании противоречивых политик — политики освобождения (которая дик туется пробуждением человеческой энергии и природой социальных целей) и политики манипуляции (необходимой в силу существующих барьеров и заграждений, некоторые из которых были воздвигнуты
I
благодаря самой этой политике, равно как и утопическим конструк циям, насаждавшимся социалистическим государством в течение десятилетий). Это что-то вроде мета-дилеммы, которую можно обозначить магическим числом 25. Как можно достичь демократии с помощью недемократических средств? Как можно получить либе рализм нелиберальными методами? И как можно гарантировать, что общество не выродится в новую форму автократии или тирании?
Представляется, что единственным способом защиты является последовательный антиутопический крен. Манипуляция всегда должна быть ограничена рамками задачи разрушения препятствий на пути к свободе. Она должна сосредоточиваться на параметрах соци ального поля, а не на том, что на нем произрастает. Она должна быть устраняющей, деструктивной манипуляцией и никогда не должна превращаться в старую утопическую, конструктивную манипуляцию. И, далее, эта манипуляция должна воспринимать себя в качестве временной, переходной технологии, которая применяется лишь до тех пор, пока общество не сможет само решать свои проблемы.
Будем надеяться, что трансформация пройдет успешно и с определенного момента манипуляция больше не потребуется. Ког да общество станет свободным от барьеров, преград и ограничений, начнут действовать механизмы его самоподдержания — рынок и демократия, которые глубоко и прочно укоренятся в структурах гражданского общества. Предстоит длинный путь, и нужно под черкнуть, что процесс будет идти на протяжении жизни поколений, а не в течение месяцев или даже лет. Поскольку у этой попытки исторические масштабы, постольку для ее плодотворного завер шения требуется историческое же время.
776
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 3
Часть I
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ
ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ
Раздел 1. Методологические основания общей социологии; предпосылки антропосоциетального подхода
1.1. Исходные общесоциологические концепции 10
О. Конт. [Введение термина sociologie] 10
Г. Спенсер. Что такое общество 14
К. Маркс. О производстве сознания 19
[Что такое общество] 22
[Общественно-экономическая формация] 23
1.2. Методологические подходы к изучению общества как целого 26
Ф. Теннис. Предмет обсуждения. [Общность и общество] 26
Г. Зиммель. [О реальности общества] 31
Э. Дюркгейм. Что такое социальный факт? 36
М. Вебер. Понятие социологии
и «смысла» социального действия 39
П. Сорокин. Социологический реализм и номинализм 43
Родовая структура социокультурных явлений 50
Т. Парсонс. Понятие общества .56
Р. Мертон. Явные и латентные функции 62
Э. Шилз. Общество и общества:
макросоциологический подход 75
К. Поппер. Открытое общество и его враги 81
Эстетизм, утопизм и идея совершенства 88
1.3. Человек действующий, общество, социальная система 89
Г. Блумер. Символический интеракционизм 89
Э. Гидденс. Общества и социальные системы 107
Н. Луман. Общество как всеохватывающая
социальная система ПО
А. Турен. Возвращение человека действующего 115
Часть II ЛИЧНОСТЬ VERSUS ОБЩЕСТВО
Раздел 2. Общество в личности, личность в обществе
2.1. Структура личности, социализация 123
П.Л. Лавров. Личность и общество 123
3. Фрейд. Я и сверх-Я 129
Дж. Мид. Восприятие «другого» 136
3. Гофман. Природа почтительности
и пристойного поведения 141
4. Кули. Первичные группы 163
Т. Парсонс. Процесс социализации и структура
референтных групп 168
В. Томас, Ф. Знанецкий. Три типа личности 173
2.2. Мотивация деятельности субъектов 190
А.И. Герцен. [О субъекте социального действия] 190
Ф.Теннис. Формы человеческой воли 194
A. Маршалл. Желания в их отношении
к видам деятельности 196
B. Томас. Четыре желания и определение ситуации 202
Й.Шумпетер. Мотивы предпринимательской деятельности 210
Ф. Ротлисбергер и В. Диксон. Организация первичной
рабочей группы 216
Э. Дюркгейм. [Преступность и социальные нормы] 236
2.3. Массовизация индивидов 239
C. Сигеле. Преступления толпы 239
3. Фрейд. Массаи первобытная орда.. 242
С. Московичи. Индивид и масса 243
2.4. Индивидуализация жизни в обществе 249
Н.Элиас. Общество индивидов 249
А. Турен. Возвращение субъекта 255
3. Бауман. Свобода и безопасность:
неоконченная история непримиримого союза 258
778
779
Часть III СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА
Раздел 3. Малые общества, первичные общности
3.1. Общие проблемы становления общества 264
М.М. Ковалевский. Понятие генетической
социологии и ее метод 264
Р. Макивер. Социальная эволюция как реальность 269
М. Салинз. Общество первоначального изобилия 287
3.2. Семья 294
Э. Гидденс. Родство, браки семья 294
М. Мацковский, Д. Олсон. Семья в России и в США:
сравнительный обзор 299
И.С. Кон. Сексуальная культура XXI века 305
3.3. Общины 314
Ф. Энгельс. Марка 314
М. Вебер. Домашнее хозяйство, род, деревня и поместье Г.. 320
Город 323
Ф. Теннис. [«Эра общности» и «эра общества»] 328
Ф. Трашер. Социальные стандарты и бандитизм 333
3.4. Религия 345
Б. Малиновский. Магия и религия 345
М. Вебер. Община [религиозная] 349
С.Н. Булгаков. Православие и хозяйственная жизнь 353
3.5. Этнос 358
К. Леви-Строс. Существуют ли дуальные организации? 358
Л.М. Дробижева. Что такое народ, этнос? 363
Раздел 4. Большие общества. Социетально-функциональные структуры
4.1. Культура, ценности 368
Дж. Мэрдок. Фундаментальные характеристики культуры 368
Н.А. Бердяев. Об иерархии ценностей. Цели и средства 373
М. Вебер. «Дух» капитализма [и традиционализм] 376
4.2. Труд, экономика 381
Э. Дюркгейм. Функция разделения труда 381
К. Поланьи. Общества и экономические системы 385
Ф. Найт. Экономическая организация 393
4.3. Социальная стратификация и мобильность 402
П. Сорокин. Социальная и культурная мобильность 402
Е. Гобло. Класс и профессия 414 *
Р. Коллинз. Стратификация сквозь
призму теории конфликта 426
4.4. Управление, политика 443
A. Маршалл. Управление бизнесом 443
Дж.С. Милль. Функция правительства как такового 458
B. Парето. Циркуляция элит 465
Р.Арон. [Ототалитаризме] 473
Э. Хьюз. Хорошие люди и грязная работа 475
Часть IV ДИНАМИКА ОБЩЕСТВА
Раздел 5. Антропосоциетальные трансформации в западных странах
5.7. Западноевропейская традиционализация 491
Ф. Бродель. Европа: механизмы на нижнем
пределе обменов 491
М. Вебер. Экономические формы производства торговли 498
Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии 507
Т. Парсонс. Средневековое общество 517
5.2. Ранняя либерализация 523
К. Маркс. Так называемое первоначальное накопление 523
К. Поланьи. Рождение либерального символа веры 530
М. Вебер. Религиозная основа мирского аскетизма 534
Т. Парсонс. Появление первых компонентов
современной системы 542
780
781
5.3. Зрелая либерализация 547
Д. Белл. Технологические перемены 547
Р. Инглехарт. Культурный сдвиг в зрелом
индустриальном обществе 554
М. Кастельс. Новое общество 560»
5.4. Напряжения в либеральном обществе 568
Э. Шилз.[Центр и периферия] 568
Н. Элиас. Догосударственные общности
в больших обществах 578
А.Г. Здравомыслов. Релятивистская теория наций 582 '
М. Кастельс. Становление общества сетевых структур 589/
5.5. Порядок и кризис в либеральном обществе 593
М. Вебер. Понятие легитимного порядка 593
Типы легитимного порядка: условность и право 595
А. Турен. Действие, порядок, кризис, изменение 597
3. Бауман. Локальный порядок на фоне глобального хаоса 601*
Раздел 6. Социетальные трансформации российского общества
6.1. Российская традиционализация 608
В.О. Ключевский. [Историческая социология] 608
СМ. Соловьев. Предисловие [Ход русской истории] 610
Внутреннее состояние русского общества
в первый период его существования 616
В.О. Ключевский. [О сельской общине] 621
[О прикреплении крестьян] 624
Н.А. Добролюбов. Что такое обломовщина? 626
Н.В. Калачев. Артели древней и нынешней России 629
В.О. Ключевский. [Периоды русской истории] 633
6.2. Человек в трансформирующемся обществе 638
Н.Н. Козлова. Горизонты повседневности советской эпохи 638
В.Н. Шубкин. Человек биологический,
социальный, духовный 647
Н.Ф. Наумова. Рецидивирующая модернизация как
форма развития социальных систем 652
782
Ю.А. Левада. Координаты человека. К итогам изучения
«человека советского» 661
Н.И. Лапин. Расхождения и возможные
синтезы в динамике терминальных и
инструментальных ценностей россиян 670
Л.А. Гордон, Э.В. Клопов. Основные типы
противоречивых перемен 680
6.3. Векторы и механизм социетальной трансформации 688
Б.А. Грушин. Смена цивилизаций? 688
А.Г. Здравомыслов. Теория кризиса в российской
социологической литературе 696
О.И. Шкаратан. Этакратизм и российская
социетальная система 705
Т.И. Заславская. О социальном механизме
посткоммунистических преобразований
в России 716
6.4. Роль социологического знания
в российской трансформации 733
В.А. Ядов. Некоторые социологические основания для
предвидения будущего российского общества 733 *
Г.В. Осипов. Российская социология в XXI веке 744
Вместо заключения
753 т
П. Штомпка. Альтернативы великого перехода
Учебное издание
Общая социология Хрестоматия
Составители А.Г. Здравомыслов и Н.И. Лапин
Редактор О.В. Киръязев Внешнее оформление В.Н. Хомяков
Корректор О. И. Шебашова Компьютерная верстка Л. С. Гуридов
Лицензия ИД № 06236 от 09.11.01.
Изд. № РИФ-285. Подп. в печать 21.08.06.
Формат 60x88'/16. Бум. офсетная. Гарнитура «Ньютон». Печать офсетная. Объем 48,02 усл. печ. л., 49,52 усл. кр.-отт. Тираж2000 экз. Зак. № 3033.
ФГУП «Издательство «Высшая школа», 127994, Москва, ГСП-4, Неглинная ул., 29/14.
Тел.: (495) 200-04-56
http://www.vshkola.ra
E-mail: info_vshkola@mail.ru
Отдел реализации: (495) 200-07-69,200-31-47, факс: (495) 200-34-86. E-mail: sales_vshkola@mail.ru
Отпечатано в ОАО «Ивановская областная типография».
153008, г. Иваново, ул. Типографская, 6.
E-mail: 091-018@adminet.ivanovo.ru
/ГЗЗ'Я^
2. сравнительная характеристика натяжных потолков сравнение натяжных потолков с другими видами
3. Учебник нового века От автора
4. в соответствующую государственную инспекцию труда государственную инспекцию труда в субъекте Российской Ф
5. История экспедиции Челюскинцев
6. Готическая культура Франци
7. Канашская основная общеобразовательная школа Выступление агит
8. XIV від 16 липня 1999 року N 997XIV від 11 січня 2000 року N 1366XIVвід 22 червня 2000 року N 1841III від 21 грудня 2000 року N 2182III
9. Поляки приняв в свою землю Киев и малороссийские страны в 1340 году спустя некоторое время всех живущих в ней
10. 1930х гг Исторические наброски Чураков Д
11. Антидемократические режимы и пути их преодоления1
12. ТЕМА 2. Режимы обработки данных
13. реферат дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата технічних наук Дніпропетровськ.html
14. Етапи розвитку валюти
15. Эргономические основы безопасности жизнедеятельности
16. Чингиз Айтматов Роман Плаха
17. 122005 Числовое представление информации Графическое представление информации Текстовое предста
18. Topic 8. Current ssets of Enterprise Оборотные средства current ssets circulting sset
19. 2 Инфляцияны~ т~рлері мен факторлары8 1
20. SSE ~олдау аны~тамасы