н. ядерных держав государств осуществивших разработку производство и испытания ядерного оружия

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Ядерный клуб — политологическое клише, условное обозначение группы т. н. ядерных держав — государств, осуществивших разработку, производство и испытания ядерного оружия.

В 1963 году, когда только четыре государства имели ядерные арсеналы, правительство Соединенных Штатов делало прогноз, что в течение предстоящего десятилетия появится от 15 до 25 государств, обладающих ядерным оружием; другие же государства предсказывали, что это число может даже возрасти до 50. По состоянию на 2004 год известно, что только у восьми государств есть ядерные арсеналы. Сильный режим нераспространения — его олицетворяют МАГАТЭ и Договор — помог резко замедлить предполагавшиеся темпы распространения.

Из доклада ООН, 2005 год[1]

Состав клуба[править | править исходный текст]

По имеющимся официальным данным ядерным оружием в настоящее время обладают следующие страны (по году первого ядерного испытания): США (c 1945), Россия(изначально Советский Союз, 1949), Великобритания (1952), Франция (1960), Китай (1964),Индия (1974), Пакистан (1998) и КНДР (2006). Также имеющим ядерное оружие считаетсяИзраиль.

Кроме того, на территории нескольких государств, которые являются членами НАТО(Германия, Италия, Турция, Бельгия, Нидерланды, Канада) и другими союзниками (предположительно, несмотря на официальные отрицания, Япония, Южная Корея), находится ядерное оружие США. Некоторые эксперты считают, что в определенных обстоятельствах эти страны могут им воспользоваться[2].

К 1994 году Казахстан, а к 1996 году Украина и Белоруссия, на территории которых находилась часть ядерного вооружения СССР после распада Советского Союза, передали его в Российскую Федерацию согласно подписанному в 1992 годуЛиссабонскому протоколу. ЮАР имела собственное ядерное оружие, но также добровольно от него отказалась в начале 1990-х гг ввиду демонтажа режимаапартеида.

Статус «старых» ядерных держав (США, Россия, Великобритания, Франция и Китай), в качестве единственных «легитимных» членов Ядерного клуба, на международно-правовом уровне следует из положений Договора о нераспространении ядерного оружия 1968 г. — в пункте 3 статьи IX этого документа указано: «Для целей настоящего Договора государством, обладающим ядерным оружием, является государство, которое произвело и взорвало ядерное оружие или другое ядерное взрывное устройство до 1 января 1967 года» . В связи с этим ООН и указанные пять «старых» ядерных держав (они же — великие державы как постоянные члены Совета Безопасности ООН) считают появление последних четырёх «молодых» (и всех возможных будущих) членов Ядерного клуба международно незаконным.

.

США осуществили первый в истории ядерный взрыв мощностью 20 килотонн 16 июля1945 года. 6 и 9 августа 1945 ядерные бомбы были сброшены, соответственно, на японские города Хиросима и Нагасаки. Первое термоядерное испытание (первое в истории) было проведено 1 ноября 1952 года на атолле Эниветок.

Взрыв первого советского ядерного устройства на Семипалатинском полигоне 29 августа 1949 г.

СССР испытал своё первое ядерное устройство мощностью 22 килотонны 29 августа1949 года на Семипалатинском полигоне. Первое термоядерное испытание — там же 12 августа 1953 года. Россия стала единственным международно признанным наследником ядерного арсенала Советского Союза.

Великобритания произвела первый надводный ядерный взрыв мощностью около 25 килотонн 3 октября 1952 года в районе островов Монте-Белло (северо-западнее Австралии). Термоядерное испытание — 15 мая 1957 года на острове Рождества вПолинезии.

Франция провела наземные испытания ядерного заряда мощностью 20 килотонн 13 февраля 1960 года в оазисе Регган в Алжире. Термоядерное испытание — 24 августа 1968 года на атолле Муруроа.

Китай взорвал ядерную бомбу мощностью 20 килотонн 16 октября 1964 года в районе озера Лобнор. Там же была испытана термоядерная бомба 17 июня 1967 года.

Индия произвела первое испытание ядерного заряда мощностью 20 килотонн 18 мая1974 года на полигоне Покхаран в штате Раджастхан, но официально не признала себя обладателем ядерного оружия. Это было сделано лишь после подземных испытаний пяти ядерных взрывных устройств, включая 32-килотонную термоядерную бомбу, которые прошли на полигоне Покхаран 11—13 мая 1998 года.

Пакистан провёл подземные испытания шести ядерных зарядов 28 и 30 мая 1998 года на полигоне Чагай-Хиллз в провинции Белуджистан в качестве симметричного ответа на индийские ядерные испытания 1998 года.

КНДР заявила о создании ядерного оружия в середине 2005 года и провела первое подземное испытание ядерной бомбы предположительной мощностью около 1 килотонны 9 октября 2006 года (по-видимому, взрыв с неполным энерговыделением) и второе мощностью примерно 12 килотонн 25 мая 2009 года. В мае 2012 официально провозгласила себя ядерной державой, внеся соответствующие поправки вКонституцию.

Израиль не комментирует информацию о наличии у него ядерного оружия, однако, по мнению экспертов, владеет ядерными боезарядами собственной разработки с конца 1960-х — начала 1970-х гг. Свидетелями израильской ядерной программы и экспертами его ядерный арсенал оценивается в 200 зарядов, хотя существуют и другие оценки — от 150 до 400 (по данным бывшего президента США Джимми Картера[3]).Существуют предположения, что ядерный арсенал Израиля перерабатывается в топливо для АЭС в связи с нехваткой урана (его производство обеспечивает лишь 28 % объёма его потребления, а остальное извлекается из старых ядерных боеголовок), а его испытания проводились совместно с ЮАР ввиду ограниченности и населённости собственной территории[источник не указан 350 дней]. Бывший директор МАГАТЭ Мохаммед Эль-Барадеи рассматривал Израиль как государство, обладающее ядерным оружием[4].

ЮАР обладала небольшим ядерным арсеналом (созданным, как и его носители — боевые баллистические ракеты, предположительно при израильской помощи), но все шесть ядерных зарядов были добровольно уничтожены (и прекращена ракетная программа) при демонтаже режима апартеида в начале 1990-х гг. ЮАР — единственная страна, которая самостоятельно разработала ядерное оружие и при этом добровольно от него отказалась.

Украина на момент распада Советского Союза обладала 3-им (после России и США) ядерным арсеналом, однако добровольно отказалась от него под международные гарантии безопасности.

Казахстан был 4-м по количеству ядерных боеголовок и занимает 2-е место в мире по запасам урана и 1-е место в мире по его производству[источник не указан 596 дней], но в результате соглашения, подписанного между Биллом Клинтоном (США) и Нурсултаном Назарбаевым (Казахстан), добровольно отказался от ядерного вооружения.

Правительствами Израиля, США, Великобритании и некоторых других стран выдвигались обвинения Ираку в тайной разработке и владении ядерным оружием. В 1981 году Израиль нанёс авиационно-ракетный удар по ядерному центру Ирака для препятствования его ядерной программе. Эти обвинения также послужили поводом для военных действий против Ирака в 2003 г., но как выяснилось и официально было подтверждено, они оказались дезинформацией.

Иран обвиняют в том, что это государство под видом создания независимой ядерной энергетики стремится и близко подошло к обладанию ядерным оружием. Иран многократно заявлял, что способен создать ядерное оружие, но не создаёт его и ограничивается только обогащением урана для мирных целей, полный цикл которого им самостоятельно освоен к началу 2010-х гг.

В настоящее время в работах по созданию технологии производства ядерного оружия также подозревается[источник не указан 223 дня] Мьянма (см.en), несмотря на подписанный 15 декабря 1995 года и вступивший в силу 28 марта 1997 Бангкокский договор.

Потенциальную возможность стать членами Ядерного клуба после принятия политического решения и финансирования имеют вышеперечисленные и ещё несколько государств, имеющих исследовательские ядерные реакторы и соответствующие другие научно-производственные объекты. Данная возможность сдерживается, вплоть до санкций и угроз санкций со стороны ООН ивеликих держав, международными режимами нераспространения ядерного оружия и запрещения ядерных испытаний.

Различными по методам и глубине технологиями обогащения урана, необходимой для производства как ядерного оружия, так иядерного топлива для мирной ядерной энергетики, обладают все ядерные державы, а также Австралия, Аргентина, Бельгия,Бразилия, Германия, Испания, Италия, Нидерланды, Япония (и Ливия в прошлом).

Все ядерные державы, кроме Израиля и ЮАР, проводили серии испытаний созданного ими оружия и объявляли об этом. Однако существуют неподтверждённые сведения о том, что ЮАР провела несколько испытаний своего или совместного с израильским ядерного оружия в конце 1970-х — начале 1980-х гг. в районе острова Буве.

Договор о нераспространении ядерного оружия 1968 г. не подписали только именно «молодые» ядерные державы Израиль, Индия, Пакистан. КНДР своё подписание дезавуировала до официального объявления о создании ядерного оружия. Ираном, Сирией и Мьянмой данный Договор подписан.

Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний 1996 г. не подписали «молодые» ядерные державы Индия, Пакистан, КНДР и подписали, но не ратифицировали другие ядерные державы США, КНР, а также подозревающийся Иран иЕгипет, Индонезия, Колумбия. Сирия и Мьянма данный Договор подписали и ратифицировали.

Исторически потенциальную возможность стать второй или даже первой ядерной державой имела нацистская Германия. Однако Урановый проект до разгрома Третьего Рейха завершён не был ввиду недостаточного финансирования, организационных просчётов, ряда ошибок учёных в начале работ, бегства из страны ряда ключевых учёных и выбора пути, неоптимального с точки зрения быстроты достижения технологии цепных ядерных реакций, необходимой для создания ядерного оружия. В то же время есть некоторые свидетельства, что прототип атомной бомбы был изготовлен и испытан с немецкой помощью Японской империей.

Ядерные державы на карте мира[править | править исходный текст]

Статусы стран по размещению ядерного оружия

     «Старые» ядерные державы, основателиДоговора о нераспространении ядерного оружия(США, Россия, Великобритания, Франция, КНР)     «Молодые» ядерные державы, не подписавшие Договор о нераспространении (Индия, Пакистан, КНДР)      Неофициальные ядерные державы (Израиль)     Страны, имевшие в прошлом ядерное оружие и добровольно отказавшиеся от него (ЮАР, Украина, Белоруссия, Казахстан)     Страны, предоставляющие свою территорию для размещения ядерного оружия других ядерных держав — членов НАТО (Германия, Италия, Турция, Бельгия, Нидерланды)

Статусы стран по возможностям создания ядерного оружия

     «Старые» ядерные державы (США, Россия, Великобритания, Франция, КНР)     «Молодые» ядерные державы (Израиль, Индия, Пакистан, КНДР)     Страны, имевшие в прошлом ядерное оружие и добровольно отказавшиеся от него (ЮАР, Украина, Белоруссия, Казахстан)     Страны, подозревающиеся в создании ядерного оружия (Иран, Мьянма)     Страны, свернувшие свои ядерные программы(Австралия, Алжир, Аргентина, Бразилия, Нацистская Германия (ныне ФРГ), Египет, Ирак, Ливия, Мексика, Румыния, Тайвань, Швеция, Швейцария, Югославия (ныне Сербия), Южная Корея)

Статусы безъядерных зон. По состоянию на май 2007 года

     Государства, обладающие ядерным оружием     Другие известные ядерные державы     Государства, состоящие в альянсах с государствами, обладающими ядерным оружием (по сути, находящиеся под ядерным зонтиком)     Государства-члены соглашения о безъядерных зонах.     Государства, которые подписали, но не ратифицировали соглашение о безъядерных зонах, которое остаётся не вступившим в силу в этих государствах

Отчёт SIPRI[править | править исходный текст]

1.  3 июня 2013 года. Стокгольмский институт исследования проблем мира (швед. Stockholms internationella fredsforskningsinstitut, англ. StockholmInternationalPeaceResearchInstitute) опубликовал доклад в котором утверждается, что 8 стран, обладающих атомным оружием – США, Российская Федерация, Китай, Великобритания, Франция, Индия, Пакистан и Израиль – держат на боевом дежурстве 4 400 единиц военной техники, способных нести ядерные заряды. 2000 из них находятся в постоянной повышенной боевой готовности. А всего эти страны имеют 17 270 единиц ядерного оружия. В отчёте также указывается, что в руках Израиля находится 80 единиц такого оружия: 50 боеголовок для ракет средней дальности «Иерихон-3» и 30 бомб, готовых к сбросу с самолетов. Шведский институт выпускает подобные отчеты каждый год, следя за динамикой развития в сфере оружия массового поражения вообще и ядерного оружия в частности[11].

Безъядерная зона — зона, регион (район), на территории которого в договорном порядке запрещено размещение ядерного оружия, средств его доставки к целям, проведение испытаний и производства ядерных боеприпасов. При этом ядерные государства принимают на себя определённые международно-правовые гарантии как в отношении других государств, так и собственных территорий, входящих в безъядерные зоны.

Они обязуются не применять ядерное оружие против государств-участниц безъядерной зоны, не вводить в эти страны корабли и части, оснащённые ядерными боеприпасами и ядерными энергетическими установками, не передавать участникам зоны ядерное оружие, не помогать им в создании своего ядерного потенциала.

На 2009 год безъядерными зонами были объявлены:

1.  Район Антарктики (Договор 1959 года);
2.  Латинская Америка (Договор Тлателолько 1967 года);
3.  Южная часть Тихого океана (Договор Раротонга 1985 года);
4.  Юго-Восточная Азия (Бангкокский договор 1995 года);
5.  Африка (Договор Пелиндаба 1996 года);
6.  Средняя Азия (Семипалатинский договор 2007 года);

Статус безъядерного государства имеют Монголия и Беларусь.

Создание безъядерных зон способствует укреплению доверия между государствами, обеспечению безопасности, соблюдению режима нераспространения ядерного оружия.

A perennial subject of contention at review conferences of the nuclear Nonproliferation Treaty (NPT), held every five years, has been the desire of the non-nuclear-weapon states-parties to the treaty to obtain “legally binding negative security assurances” from the five nuclear-weapon states-parties: China, France, Russia, the United Kingdom, and the United States.

In the context of NPT diplomacy, negative security assurances are guarantees by the five NPT nuclear-weapon states not to use or threaten to use nuclear weapons against states that have formally renounced them. The non-nuclear-weapon states have traditionally pressed for such assurances in the form of a free-standing treaty.

Negative security assurances will surely be a controversial subject at the May 2005 NPT Review Conference in New York. Before the rhetoric obscures the reality, however, it is worth revisiting one approach for addressing this issue: the extension of binding negative security assurances by means of protocols to treaties establishing nuclear-weapon-free zones (NWFZs). To be sure, this strategy falls short of a universal approach. Yet, for the states it would cover, extending negative security assurances by means of NWFZs promotes the core value associated with a universal non-use treaty: the fundamental principle that nations that have renounced nuclear weapons should be protected from being the targets of such arms.

The NWFZ approach is also far more likely to win favor from NPT nuclear-weapon states. Currently, only China has indicated its unreserved support for broader guarantees based on a new treaty.[1] Russia supports an international agreement on the subject but “with reservations concerning cases in which nuclear weapons may be used.”[2] The other NPT nuclear-weapon states have resisted such binding, universal undertakings. The United Kingdom argues, for example, that “the way forward is to make further progress with nuclear-weapon-free zones, which will provide, on a credible, regional basis, the internationally binding legal instruments on [negative security assurances] that many are looking for.”[3]

Underlying the reluctance of these NPT nuclear-weapon states is concern that a binding, universal negative security assurances treaty might unduly constrain military options and weaken the perceived strength of commitments to defend allies in conflict-prone regions. The region-by-region extension of binding negative security assurances via NWFZs permits the NPT nuclear-weapon states to accept added restrictions more selectively, as circumstances warrant. It also provides non-nuclear-weapon states with a practical path by which they can move forward with the realization of such guarantees.

Moreover, in practice, many of the nuclear-weapon states have hedged on the scope of these guarantees. For example, the United States has said that it would not rule out using nuclear weapons against countries that attack it or its allies with biological or chemical weapons. In addition, all of these states, aside from China, reserve the right in their assurances to use nuclear weapons to respond to attacks by non-nuclear-weapon states undertaken in alliance or in association with an NPT nuclear-weapon state.[6]

In recent years, the demand for legally binding negative security assurances has been pressed most forcefully by the members of the Nonaligned Movement. Like the Western Group, the Nonaligned Movement normally advances its diplomatic agenda through bloc voting at NPT review conferences and in related fora. To be sure, a number of other non-nuclear-weapon states, such as Norway, Sweden and Ukraine, have also encouraged the extension of legally binding negative security assurances. The issue is also a tenet of the grouping of Brazil, Egypt, Ireland, New Zealand, Mexico, South Africa, and Sweden, known as the New Agenda Coalition. Yet, the Nonaligned Movement is their foremost champion.

Ядерна зброя України — ядерна зброя, яка знаходилась на території України протягом 1991–2000 років.

Після розпаду СРСР Україна успадкувала третій у світі після США і Росії ядерний арсенал.[1] Він налічував 176 боєголовок МБР.

Історія втрати[ред. • ред. код]

Після проголошення Україною незалежності постало питання про подальшу долю потужного ядерного арсеналу, який знаходився на її території. Це питання було одним з ключових для подальшого розвитку молодої української держави, оскільки великі гравці на міжнародній арені (США та Росія) однозначно бажали бачити Україну без'ядерною державою, а відмова від такого сценарію самою Україною могла б загрожувати міжнародною ізоляцією та навіть збройним конфліктом.

Зважаючи на всі вище перераховані чинники, українське державне керівництво відразу пішло шляхом найменшого спротиву і почало активно декларувати наміри про відмову від ядерної зброї та позбавлення України ядерного статусу.

Так фундаментальні принципи без'ядерності («не приймати, не виробляти і не набувати ядерної зброї») було закладено вДекларації про державний суверенітет України, яка була прийнята Верховною Радою УРСР 16 липня 1990 року.[2]

Отже фактично від самого початку творення української державності почався процес становлення її як без'ядерної держави.

З 1992 року в Україну почали направлятися делегації з Вашингтону і Москви. Американці пропонували знищити весь ядерний арсенал, а росіяни просили передати всю ядерну зброю Росії.

Всі тактичні ядерні заряди були оперативно переміщені на російські заводи для знищення ще в першій половині 1992 року.

7 травня 1992 року тодішній президент України Леонід Кравчук відіслав у США листа, в якому значилось: «Україна забезпечить знищення всієї ядерної зброї, включаючи стратегічну наступальну зброю, розміщену на її території».

Водночас прем'єр-міністр України Леонід Кучма у промові, виголошеній у Верховній Раді 1993 року, відстоював збереження в Україні найефективнішої і найпотужнішої складової українського ядерного потенціалу — 46 твердопаливних МБР СС-24 (460 ядерних боєголовок), які могли зберігатися дуже довго.

США, зрозуміло, піклувалися про свою безпеку, бо саме частина українських МБР була націлена на об'єкти в Америці.

1992 року з ініціативи Вашингтону в Києві була проведена серія тристоронніх дослідницьких зустрічей: Україна, Росія і США. В ході обговорень американці запропонували розглянути можливість оплати процесу ядерного роззброєння України, а також певну компенсацію для Росії.

16 листопада 1994 року Україна приєдналася до Договору про нерозповсюдження ядерної зброї від 1 липня 1968 року. Цими діями було затверджено, що Україна є власником всієї ядерної зброї, яку отримала у спадок від СРСР та має наміри повністю її позбутися, використовуючи надалі атомну енергію виключно у мирних цілях. В обмін на це найбільші ядерні держави повинні були гарантувати Україні безпеку та виключення будь-яких форм агресії чи тиску.[3]

Зважаючи на приєднання до Договору про нерозповсюдження ядерної зброї та зобов'язання України ліквідувати всю ядерну зброю на її території, 5 грудня 1994 року між Україною, Російською Федерацією, Великобританією та Сполученими Штатами Америки було підписано так званий Будапештський меморандум, за яким раніше перераховані держави-учасниці мали поважати незалежність, суверенітет та існуючі кордони України, утримуватися від будь-яких проявів агресії щодо України, в тому числі і від економічного тиску.[4]

2 червня 1996 Україна офіційно втратила ядерний статус.

В 1999 році 8 літаків Ту-160 та 3 літаки Ту-95МС Україна обміняла за борг Росії за газ. Потім було знищено ще 9 літаків «Ту-160»та 21 літак Ту-95МС, ще по одному зразку літаків зазначеного типу залишилось у місті Полтава у музеї.

Такі складні й коштовні операції були, по суті, проведені в Україні до 2000 року з усіма 176 ШПУ і МБР. За загальними оцінками, видатки на це для США становили близько одного мільярда доларів. Однак дії України не наслідували інші держави. Більше того, у світі з'явилися нові ядерні держави.

Прагнення відновити ядерний арсенал[ред. • ред. код]

Втрата Україною ядерного статусу від самого початку не була однозначно сприйнята у вищих політичних колах країни. Сьогодні є підстави стверджувати, що на початку 1990-х деякі українські керманичі не бажали віддавати всю ядерну зброю, про що може свідчити хоча б той факт, що 12 березня 1992 року тодішній президент України Леонід Кравчук призупинив вивезення з території України тактичної ядерної зброї, а прем'єр-міністр України Леонід Кучма закликав зберегти ядерну зброю у складіЗбройних Сил України.

Активна дискусія про можливість поновлення ядерного статусу розпочалася після українсько-російського конфлікту щодо острова Тузла у 2003 році. Зважаючи на те, що Росія є однією з країн-учасниць Будапештського меморандуму, який мав би гарантувати суверенітет та безпеку України, виникли сумніви про реальну дієвість цієї угоди та виконання її умов деяким державами-учасницями.

Відтоді минуло чимало часу, але розмови, підкріплені новими порушеннями Росією умов Будапештського меморандуму, а саме численними «газовими війнами» проти України[5][6][7], про відновлення ядерного статусу ведуться і по сьогодні. Аналітики зазначають, що наша держава має всі необхідні технічні можливості для виготовлення та зберігання ядерної зброї, але для цього потрібна політична воля та наявність великих фінансових вкладень.[8] Також варто зазначити, що такі дії однозначно викликали б величезний міжнародний резонанс та могли б призвести до безпосередньої міжнародної ізоляції України.

В свою чергу до порівняно недавніх заяв політиків про відновлення Україною ядерного статусу можна віднести зверненняТернопільської обласної ради до Віктора Ющенка, від 27 серпня 2008 року, де депутати вимагали від тодішнього президента розірвати Будапештський договір та проголосити про відновлення ядерного статусу.[9]

Цікаві факти[ред. • ред. код]

1.  Вся зброя була розроблена на території сучасної України.
2.  Існує ймовірність, що якась незначна частина ядерного арсеналу (скоріш за все — тактична зброя) могла лишитися в Україні.[10]

The Nuclear Posture Review is a process “to determine what the role of nuclear weapons in U.S. security strategy should be.”[1]

The first NPR of 2002 was the second of these quadrennial reviews of United States nuclear forces undertaken by the United States Department of Defense. The first took place in 1994. The final report is National Security Classified and submitted to the Congress of the United States.[2]

The 2002 Nuclear Posture Review also included components requiring the "Pentagon to draft contingency plans for the use of nuclear weapons against at least seven countries, naming not only Russia and the "axis of evil"--Iraq, Iran, and North Korea--but also China, Libya and Syria."[3]

President Barack Obama's 2010 Nuclear Posture Review was preceded by high expectations because of his 2009 speech in Prague,Czech Republic where he prominently outlined a vision of a world without nuclear weapons. His NPR was hoped by observers to make concrete moves toward this goal.[4] The finished 2010 policy[5][6][7] renounces development of any new nuclear weapons such as thebunker-busters proposed by the Bush administration, and for the first time rules out a nuclear attack against non-nuclear-weapon states who are in compliance with the Nuclear Non-Proliferation Treaty. This rule pointedly excludes Iran and North Korea.[8][9][10]

As part of the implementation of the 2010 Nuclear Posture Review, the U.S. Government is reviewing its nuclear deterrence requirements and nuclear plans to ensure that they are aligned to address today's threats. Rose Gottemoeller, U.S. Acting Undersecretary of State for Arms Control and International Security, said in early June 2012 that the United States was considering what forces the United States needed to maintain for strategic stability and deterrence, including extended deterrence and assurance to U.S. Allies and partners. Based on this analysis the United States would develop proposals for potential further reductions in its nuclear stockpile.[11]

The term nuclear umbrella refers to the guarantee of military protection that nuclear weapons armed states are seen to extend, if need be with nuclear weapons, to their non-nuclear weapons armed allies. Nuclear umbrellas are usually, but not always, explicitly declared. Either way, being under a nuclear umbrella presumably implies that a non-nuclear weapons armed state enhances its own protection from being an ally of a nuclear weapons armed state. There are, essentially, two nuclear umbrellas, the US’s and Russia’s.

he Doctrine for Joint Nuclear Operations was a U.S. Department of Defense document publicly discovered in 2005 on the circumstances under which commanders of U.S. forces could request the use of nuclear weapons. The document was a draft being revised to be consistent with the Bush doctrine of preemptive attack.[1]

Contents

  [hide] 

1.  1 Doctrine
2.  2 Overview
3.  3 See also
4.  4 References
5.  5 External links

Doctrine[edit]

The doctrine cites 8 reasons under which field commanders can ask for permission to use nuclear weapons:

1.  An enemy using or threatening to use WMD against US, multinational, or alliance forces or civilian populations.
2.  To prevent an imminent biological attack.
3.  To attack enemy WMD or its deep hardened bunkers containing WMD that could be used to target US or its allies.
4.  To stop potentially overwhelming conventional enemy forces.
5.  To rapidly end a war on favorable US terms.
6.  To make sure US and international operations are successful.
7.  To show US intent and capability to use nuclear weapons to deter enemy from using WMDs.
8.  To react to enemy-supplied WMD use by proxies against US and international forces or civilians.

Nuclear strategy and deterrence stability in Asia

Posted on December 17, 2012 | Leave a comment

Two new papers on South Asian nuclear weapons, both part of a Stimson series.

***

Michael Krepon’s Pakistan’s Nuclear Strategy and Deterrence Stability is a stock-take of Pakistan’s nuclear forces:

The pacing and output of these programs suggest that it will be increasingly difficult for Pakistani (and Indian) spokespersons to assert that they will not engage in an arms race. The Pakistan-India dynamic is certainly the most pronounced nuclear competition since the Cold War ended, made even more complicated because New Delhi must factor in China’s nuclear weapon-related capabilities. Since Beijing’s nuclear posture can be affected by US ballistic missile defense programs, the interactive nature of the nuclear competition in southern Asia is even more complex and difficult to dampen than during the Cold War (p.15) [...] If reports are true that Pakistan is leading India in warhead numbers and operationally-ready missiles, and if the stewards of Pakistan’s nuclear arsenal continue along current programming trajectories, New Delhi is likely to accelerate stockpile growth and hasten the transfer of missile programs from the Defense Research and Development Organization (DRDO) to the military services (p.5)

On Pakistan’s red-lines:

[T]he most likely threshold for first use relates to significant losses of Pakistani combat aircraft in the event of hostilities. There are several reasons for this conjecture. The disparity in purchasing power between the Indian and Pakistani Air Forces is particularly evident, and the timelines for growing disparity in this sector are shorter than with respect to ground forces. Moreover, Indian leaders may be more inclined to use airpower than ground forces if faced with another highly provocative mass-casualty attack by members of a group with a history of connectivity to Pakistan’s intelligence services (p.12)

On Pakistani tactical nuclear weapons:

[H]owever one calculates the lay-down of tactical nuclear weapons against tanks in the field, requirements appear to be expansive, as well as a poor allocation of plutonium, even for Pakistan’s expanded production capacity. Moreover, Pakistan lacks the real-time surveillance capabilities to destroy armored columns, except where they are funneling into bridge crossings of water barriers (p.20)

On Pakistan’s higher nuclear management:

Pakistan’s nuclear requirements are set by very few military officers and one retired officer, Gen. Kidwai, with very little civilian oversight or ability to question military requirements. This absence of checks and balances is reminiscent of the Pentagon’s nuclear planning until the arrival of Secretary of Defense Robert McNamara, Deputy Assistant Secretary of Defense Alain Enthoven, and the “whiz kids” in 1961. The civilian whiz kids have yet to arrive in Pakistan. (p.25)

On crisis management:

The probability of Indian military ripostes and Pakistan’s first use of nuclear weapons would be reduced considerably if Pakistan’s military and intelligence services undertook greater efforts to prevent triggering events. (p.12) [...] While Pakistani leaders no longer trust the United States as an intermediary with India, no substitute to Washington is in clear view. Crisis management could therefore become even more challenging in the event of more spectacular attacks on Indian targets by individuals based and trained in Pakistan. (p. 30)

***

The second paper, The Non-Unitary Model and Deterrence Stability in South Asia by George Perkovich, historian of India’s nuclear weapons, picks up on the question of nuclear crises induced by terrorist attacks:

If in fact Pakistani authorities do exert influence or control over organizations that have conducted terrorist operations in India (and elsewhere) and are merely denying it for tactical reasons, Pakistani authorities can fairly be treated as the authors of the signals that are sent by these actors. India can then seek to manage pre-conflict and intra-conflict deterrence according to the traditional model, while still facing severe challenges of escalation control [...] The graver problem arises if and when Pakistani leaders are not in control of the perpetrators of violence emanating from Pakistani territory. In that case, when faced with an attack, India would conclude that deterrence had failed or was inapplicable, but that if India did not retaliate, it would encourage further attacks and do nothing to compel Pakistani leaders to assert control over violent actors. But if India did retaliate, Pakistani leaders, feeling that they had not authorized aggression against India, would feel that India was initiating war. It is widely recognized that victims of aggression – defenders – are more highly motivated to retaliate because they have suffered an injustice. Knowing this, Pakistani defenders would feel that their threats to escalate in response to an Indian attack would be more credible than if they had been the initiators of the conflict. Indians, of course, would feel that this logic rewards Pakistani authorities for not exercising a monopoly on the legitimate use of force emanating from their territory, precisely the situation they want Pakistan to correct. (pp.13-14) [...] “because leaders of adversarial states must put any immediate conflict in the context of longer-term relations, they must think how their action or inaction today could raise or lower the risk of inviting more violence from the adversary in the future. Thus, forbearing counter-attack in one crisis, can be seen to weaken deterrence of future violence” (p.8)

On state unity and rationality:

The rationality requirement in deterrence is obviously challenged if and when terrorists, nihilists, or ecstatically violent actors are the opponent. A core assumption of rationality in nuclear deterrence is that actors seek self-preservation. Terrorists do not generally fit this model. Nor do state leaders who are unwilling or unable to control terrorists or who are willing to “bring down their own house” if in the process they can destroy their enemies (pp.6-7)

The most important part of Perkovich’s paper is the question of how Pakistan could limit what Krepon called “triggering events”, and how Pakistani steps might in the future be verified:

Moreover, if they decided to do so [crack down on jihadists] without careful preparations and public education, they would prompt attacks against the security establishment itself, as happened after the operation against the Red Mosque in Islamabad in 2007. Fortunately, Indian (and American) officials recognize the latter problem. What they most want is for Pakistani leaders to demonstrate not only in words but also in constant deeds a determination to delegitimize violence against India and arrest and prosecute actors who violate the law. Perfection in accomplishing this objective would not be expected, but clear and uncompromising effort would be. (p.15)

On verification:

Even if Pakistan were prepared to commit itself genuinely to make all feasible efforts to curtail the actions of groups that seek to export violence, what are reasonable ways to verify this commitment? This is extremely important insofar as it is possible that even in the midst of concerted state efforts to “disarm” militant actors some may persist and carry out attacks. To maintain stability, the recipient of such attacks (and the international community) would need some basis for judging that the attacks did not reflect the intention of the state whence the attackers originated (p.22)

And, finally, on the scale of the threat:

The challenge is enormous, obviously, but it is not impossible due to the vital fact that India does not harbor offensive intentions toward Pakistan. India does not covet territory that Pakistan controls. India does not wish for Pakistan to be dismembered. Indian leaders recognize that it is in their country’s interest for Pakistan to develop economically, to democratize politically, and to live in peace. India does not want Pakistan’s problems to spill over into its territory or restive Muslim populations. The two countries diverge in their visions for an ideal political outcome in Afghanistan, but could settle for an Afghan state that does not allow itself to be a base for hostile actions against Pakistan and India. The fundamental point is that India will not be a military or security threat to Pakistan if Pakistan will cease pursuing offensive strategies (albeit of a low-intensity nature) against it. (p.19)

All in all, a thoughtful paper. But I cant help but feel that one of the clauses – “if in fact Pakistani authorities do exert influence or control over organizations that have conducted terrorist operations in India” – is a little redundant, and that the underlying premise of “non-unitariness” is therefore a dubious one.

I can’t imagine any serious scholar or analyst who would suggest that Pakistani authorities do not, at the least, “exert influence” over the relevant groups. The more interesting discussion pertains to, first, the cost of changing that relationship (I can’t think of an academic paper on this subject) and, second, the scale of policy shift that would be necessary to persuade the US and India that a “de-coupling” had in fact taken place (i.e., that this really was a non-unitary state). As of now, we’re a long way off.

RAWALPINDI, Pakistan -- Defense officials here say they are confident that if conflict once again breaks out with India, Pakistan’s longtime rival to the east, the two nuclear-armed powers could prevent a catastrophic acceleration in violence.

To effectively control a wartime escalation, a nation must believe that its adversary is willing to use nuclear weapons, a senior official with the Pakistani army Strategic Plans Division, which oversees the atomic arsenal, told U.S. reporters last month.

Pakistan's strategy for its estimated 100-warhead stockpile is based on "credible minimum deterrence," said the official, who requested anonymity in addressing sensitive military topics. Realists, the senior figure noted, see Pakistan’s weapons as intended for staving off aggression, not for actual warfighting.mj

India has a nuclear arsenal similarly believed to number roughly 100 warheads.

Does United Kingdom really own an “independent” nuclear force all along? In the context that the European and international security landscapes have experienced a transitional change, how could the UK stick to its pursuance of a nuclear strategy of “deterrence at the lowest possible levels of conflict”? In the face of the continuous development of such technologies as those for space reconnaissance and exploration, antisubmarine, and anti-missile, what should the UK do to ensure the dependability of its nuclear strike capability? And how is the UK going to play “a leading role” in the sector of international nuclear disarmament in today’s world? These are the questions that the article will try to probe into.

The British nuclear strategy stands out quite uniquely. Treading on the heels of the U.S. and the former Soviet Union, Britain conducted its own nuclear tests, becoming the third power in the world to possess nuclear bomb and hydrogen bomb. However, unlike the other nuclear powers, Britain dropped its program of developing independently its own nuclear weapons before long. Moreover, Britain forged a nuclear force with powerful striking capability long ago, yet it has been sticking to a nuclear strategy of “deterrence at the lowest possible levels of conflict” all along when the European and the international security situations underwent a transitional change. Among the five nuclear powers, the British nuclear arsenal ranks last in scale, making it the only nuclear power that has compacted its nuclear capability into a single nuclear weapon system at present, nevertheless it has been making every attempt to play a leading role in the domain of international nuclear disarmament.

Interesting enough, the white paper on “The Future of the UK’s Strategic Nuclear Deterrent” issued by the British government in 2006 stated specially that Britain’s nuclear deterrence capability is completely independent of the U.S. in operation; the British Prime Minister alone has the mandate to authorize the usage of Britain’s nuclear deterrence capability when the need comes; and “the nuclear submarine only uses the British code and equipment”, which in fact is a total denial of the allegation that the control of the “launch key” of the British nuclear weapons is shared by the U.S. and Britain. The British government emphasized that the relation with the American nuclear capability had not eroded Britain’s independence in operating its own nuclear deterrence capability, thereby it is sensible to continue the acquisition of components of the nuclear weapon system from the U.S.

The above-stated position of the British government on the issue of an independent nuclear capability reflects the long-standing special strategic relationship between Britain and the U.S. as well as Britain’s unique status in NATO’s nuclear strategy. As matters stand, Britain has set up two nuclear umbrellas for itself, thanks to its move of forming an alliance with both the U.S. and NATO: a). The all-round nuclear deterrence offered by the U.S. and NATO is in the position to respond to the possible massive attack staged by the enemy’s nuclear or conventional forces; b). the “nuclear deterrence at the lowest possible levels of conflict” in the hands of Britain will serve as an alternative in case the former failed. The two umbrellas are mutually complementary strategically with their roles overlapping each other, and yet, each functions in its own different way. Taken together, they can basically answer Britain’s needs of ensuring national security.

In the white paper on “the Future of the UK’s Strategic Nuclear Deterrent”, Britain stated specifically that Britain’s retaining the nuclear capability is not motivated by the urge to preserve its international status. However, the British authoritative research institutions and political figures pointed out explicitly that in retaining the nuclear deterrence lies Britain’s vital leverage for bolstering its position as a major power and retaining its sway in international affairs, hence an unappreciated necessity.4

The Samson Option is the name that some military analysts have given to Israel's hypothetical deterrence strategy of massive retaliation with nuclear weapons as a "last resort" against nations whose military attacks threaten its existence.[1][2]

Commentators also have employed the term to refer to situations where non-nuclear, non-Israeli actors, have threatened conventional weapons retaliation. Two examples have been given: Yassir Arafat[3] and Hezbollah.[4]

The name is a reference to biblical character Samson who pushed apart the pillars of a Philistine temple, bringing down the roof and killing himself and thousands of Philistines who had captured him,[5] crying out "God 'Let me die with the Philistines!'" (Judges 16:30).[6]

Israel refuses to confirm or deny it has nuclear weapons or to describe how it would use them, an official policy of nuclear ambiguity, also known as "nuclear opacity." This has made it difficult for anyone outside the Israeli government to describe the country's true nuclear policy definitively, while still allowing Israel to influence the perceptions, strategies and actions of other governments.[7][8] However, over the years, some Israeli leaders have publically acknowledged their country's nuclear capability: Ephraim Katzir in 1974, Moshe Dayan in 1981, Shimon Peres in 1998, and Ehud Olmert in 2006.[9]

During his 2006 confirmation hearings before the United States Senate regarding his appointment as George W. Bush's Secretary of Defense, Robert Gates admitted that Israel had nuclear weapons.[9] In his 2008 book The Culture of War, Martin van Creveld, a professor of military history at Israel’s Hebrew University, wrote that since former United States Secretary of Defense Robert Gates admitted that Israel had nuclear weapons, any talk of Israel's nuclear weapons in Israel can lead to "arrest, trial, and imprisonment." Thus Israeli commentators talk about "doomsday weapons" and the "Samson Option."[10]

Nevertheless, as early as 1976, the CIA believed that Israel possessed 10 to 20 nuclear weapons.[11] By 2002 it was estimated that the number had increased to between 75 and 200 thermonuclear weapons, each in the multiple-megaton range.[12] Kenneth S. Brower has estimated as many as 400 nuclear weapons.[13] These can be launched from land, sea and air.[14] This gives Israel a second strike option even if much of the country is destroyed.[15]

Deterrence doctrine[edit]

Although nuclear weapons were viewed as the ultimate guarantor of Israeli security, as early as the 1960s the country avoided building its military around them, instead pursuing absolute conventional superiority so as to forestall a last resort nuclear engagement.[16] The original conception of the Samson Option was only as deterrence. According to United States journalist Seymour Hersh and Israeli historian Avner Cohen, Israeli leaders like David Ben-Gurion, Shimon Peres, Levi Eshkol and Moshe Dayan coined the phrase in the mid-1960s. They named it after the biblical figure Samson, who pushed apart the pillars of a Philistine temple, bringing down the roof and killing himself and thousands of Philistines who had captured him, mutilated him, and gathered to see him further humiliated in chains. They contrasted it with ancient siege of Masada where 936 Jewish Sicarii committed mass suicide rather than be defeated and enslaved by the Romans.[17][18]

In the 1973 Yom Kippur War, Arab forces were overwhelming Israeli forces and Prime Minister Golda Meir authorized a nuclear alert and ordered 13 atomic bombs be readied for use by missiles and aircraft. The Israeli Ambassador warned President Nixon of “very serious conclusions" if the United States did not airlift supplies. Nixon complied. This is seen by some commentators on the subject as the first threat of the use of the Samson Option.[19][20][21][22][23]

Seymour Hersh writes that the "surprising victory of Menachem Begin's Likud Party in the May 1977 national elections... brought to power a government that was even more committed than Labor to the Samson Option and the necessity of an Israeli nuclear arsenal."[24]

Louis René Beres, a professor of Political Science at Purdue University, chaired Project Daniel, a group advising Prime Minister Ariel Sharon. He argues in the Final Report of Project Daniel and elsewhere that the effective deterrence of the Samson Option would be increased by ending the policy of nuclear ambiguity.[25] In a 2004 article he recommends Israel use the Samson Option threat to “support conventional preemptions” against enemy nuclear and non-nuclear assets because “without such weapons, Israel, having to rely entirely upon non-nuclear forces, might not be able to deter enemy retaliations for the Israeli preemptive strike.”[26]

nApril 16, the Chinese Ministry of Defense released the eighth edition of China’s bi-annual white paper on defense since 1998. However, unlike the previous editions, this one does not reiterate China’s long-standing doctrine of no-first-use nuclear weapons. The obvious omission has sparked a debate over whether China is changing its nuclear doctrine. If China abandons its no-first-use nuclear pledge, which has guided China’s nuclear strategy since  its first nuclear test in 1964, it would severely undermine the global disarmament process, potentially preventing the U.S. and Russian from further reducing their nuclear arsenals and even encouraging the U.S. to expand its nuclear forces. Is China really changing its nuclear policy?

Colonel Yang Yujun, a spokesman for China’s Ministry of Defense, answered this question unambiguously during a briefing on April 25 when he stated:  “China repeatedly reaffirms that China has always pursued no-first-use nuclear weapons policy, upholds its nuclear strategy of self-defense, and never takes part in any form of nuclear arms race with any country. The policy has never been changed. The concern about changes of China’s nuclear policy is unnecessary.”

Colonel Yang also explained that all former White Papers (with the same general title “China’s National Defense”) were comprehensive (zonghe xing), and elaborated on China’s nuclear policy in detail in sections on “national defense policy” and “arms control.” But this latest edition for the first time adopts a “thematic” model (zhuanti xing) and focuses specifically on the employment of China’s armed forces; it does not address nuclear policy in detail.  

While the new white paper does not explore generally its no-first-use policy, it emphasizes that the PLA Second Artillery Force (PLASAF) is “primarily responsible for deterring other countries from using nuclear weapons against China, and carrying out nuclear counterattack.” It also explains clearly how the PLASAF employs its nuclear force during peace and war time:

“[China] keeps an appropriate level of readiness in peacetime… If China comes under a nuclear attack, the nuclear missile force of the PLASAF will use nuclear missiles to launch a resolute counterattack either independently or together with the nuclear forces of other services.”

It should be noted that the term “nuclear counterattack” in the context of China’s nuclear strategy generally means “nuclear retaliation to a first nuclear strike” or “second nuclear strike.”

Many experts and scholars are suspicious of China’s no-first-use pledge, with the Pentagon’s 2013 annual report on the Chinese military calling it ambiguous.  But China’s nuclear force posture has all the features of a meaningful no-first-use policy. It has a much smaller and simpler arsenal with a much lower alert status than required for a first-use option.  

Some security analysts challenge whether China can maintain its no-first-use pledge for some extreme scenarios, such as if an enemy uses conventional weapons to attack China’s nuclear arsenal. These analysts suggest China might consider a conventional attack the equivalent of a first nuclear strike and consequently initiate a retaliatory nuclear strike. However, in practice, since 1980, when it initiated China's nuclear modernization, the PLASAF has focused on increasing the  survivability of its nuclear force by deploying mobile missiles and moving missiles underground, to ensure that the country's limited number of land-based strategic missiles can survive a first strike— nuclear or not.

Since 1985 China has built the tunnels of the underground great wall to protect its smaller nuclear arsenal and assure a reliable second-strike capability. The tunnels are reportedly hundreds of meters underground, deep in mountain areas, and difficult to detect from space. They are designed to withstand nuclear and conventional attacks. If Beijing believes its nuclear arsenal can survive a first nuclear strike, why not a conventional strike?

In fact, the PLASAF has also developed and deployed advanced conventional missiles including DF-21s that can attack aircraft carriers and penetrate regional missile defense systems. These new conventional forces should make Chinese leaders more confident and less reliant on nuclear weapons to deal with conventional attacks.

In fact, there is no evidence that China will change its long-standing no-first-use nuclear doctrine. Since its first nuclear explosion in 1964, China has consistently adhered to a nuclear policy that features a minimum deterrent and a no-first-use pledge, both aimed at avoiding a costly nuclear arms race. This policy has been based on Chinese leaders’ perception of the nature and role of nuclear weapons and has been continuously embraced by top Chinese leaders, from Mao Zedong until today. As Mao stated a few months after China’s first nuclear test: “We don’t wish to have too many atomic bombs ourselves. What would we do with so many? To have a few is just fine.”

China's nuclear policy has proven to be effective and smart, providing savings that can be used on economic development. As its conventional capabilities grow, Beijing should have more confidence to pursue firmly and unshakably its nuclear policy rather than follow the road of U.S. and Russia’s nuclear development. It is unthinkable that China would change its policy to pursue extremely expensive weapons parity with the superpowers.

1. движение ссудного капитала в сфере международных экономических отношений связанное с предоставлением вал
2. Задание Даны квадратичные формы fx gx Необходимо- привести к канонически нормальному виду и выпис
3. на тему- Освидетельствование технического состояния конструкций здания
4. Это упражнение не только часть программы силового троеборья
5. Уральский экономический округ
6. Эволюция Нашей Вселенной
7. х годов Его главным назначением было повысить точность литья при значительном уменьшении затрат на оборудо
8. Российская правовая академия Министерства Юстиции Российской Федерации Утверждаю Проректор по уч
9. Невинный убийца послужат пропуском в мир полный невероятных приключений и страшных тайн ~ мир книг Джейм
10. Билеты по предмету Методика преподавания иностранного языка за весенний семестр 2001 года
11.  Физические координаты экранные или координаты графического массива изображения координаты для растров
12. На тему- Монтаж промышленных зданий из сборных железобетонных конструкций Студент
13. КРАТКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СИЛ И СРЕДСТВ МЕДИЦИНСКОЙ СЛУЖБЫ ОБЪЕДИНЕНИЙ
14.  ВЛАСТЬ ЭТО а способность оказывать влияние на отдельные личности и группы б возможность влиять на п
15. Мальчики ~ за дверью девочки у доски
16. привабливими галузі економіки в Україні- харчова промисловість та переробка сг продуктів ~ 157 від загальн
17. Модульно-редуктивное обучение истории и обществоведению
18. Ж.АСФЕНДИЯРОВ АТЫНДА'Ы 'АЗА' 'ЛТТЫ' МЕДИЦИНА УНИВЕРСИТЕТІ КАЗАХСКИЙ НАЦИОНАЛЬН
19. МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОИТЕЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Кафедра водоотведения и водной экологии
20. Западного Кавказа

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе