Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Слава Богу!
Приветствую Вас, Леонид Петрович, любовью и милостью нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа! Мир и благодать у Вас и Ваших близких пусть умножаются! Пишет Вам брат во Христе Евгений Болендер.
Я уже писал Вам, в мае месяце, хотя и не получил ответа из-за того, что, думаю, Вы достаточно занятой человек, несёте ответственное служение (и насколько мне извесно, с Божьей помощью несёте весьма достойно). Но, к моему сожалению, проблема, которую я Вам изложил в своём предидущем письме не только не разрешилась, но и имеет продолжение. Я всё же надеюсь на её разумное и справедливое разрешение.
Я постараюсь максимально полно и правдиво изложить Вам как всё происходило на самом деле, все события по-порядку. Понимаю Вашу занятость, но мне нужна Ваша помощь, поскольку всё зашло весьма далеко. Вникнуть в это, непредвзято подойти к ситуации, вынести нелицеприятное решение (несмотря на мой временный статус зека) очень сложно. И я пойму, если Вы передадите решение вопроса кому-то из других служителей. Но если ответ я получу лично от Вас, буду уверен, что в сложившейся ситуации это самое правильное решение, хотя и не думаю, что, найдя вину “своих” (служителей), церковь это признает. А на то, что зеки в собрании колонии услышат от них слова извинения – вообще не надеюсь. Для того, чтобы признавать свои ошибки и недостатки, а также ошибки подопечных и исправлять их, нужно быть действительно незаинтерисованным лицом, отважным и решительным человеком и довести дело до конца.
С Татьяной Заморняк мы начали общение в июле прошлого года. Немного позже она сообщила, что “не все одобряют наше общение”. Затем я получил письмо от сестры и матери Тани, в котором они настаивали на прекращении нашего общения. Я вежливо отказался, сказав, что такие решения зависят от самой Тани и от меня, а я, в свою очередь, имея регулярное общение с 15-ю людьми на протяжении уже нескольких лет, общаюсь со всеми, кого мне для этого послал Господь. Сестра Таня пожаловалась в разговоре на то, что её сестра, Анна Иванченко, в очень грубой форме общается с ней из-за её общения со мной. Я позвонил Анне для того, чтобы узнать почему так. Она ответила: “Таня – моя сестра, я имею право”. Я обратился к Сергею Головяну с просьбой поговорить с Аней, чтобы предотвратить подобное в дальнейшем. Поговорив с ней, Сергей Г. сказал, что “с ней невозможно разговаривать, она ненормальный, невменяемый человек”, и рекомендовал Тане, если она хочет продолжать общение – лучше всего переехать, чтобы избежать наглых вмешательств родных во все сферы её жизни.
Чуть позже я стал невольным слушателем общения мамы с Таней, когда она услышала о том, что её дочь общается со мной по телефону. Секунд сорок, пока Таня не отключила телефон, я слышал в адресс Тани только нецензурную лексику. Узнав номера телефонов пастырей, я позвонил домой Владимиру Михайловичу, но трубку взял его сын, пастора не было дома. Я объяснил всю ситуацию сыну, оставил координаты и попросил вмешаться.
К тому времени Таня разпрощалась с человеком, который считался её кандидатом в женихи. Поскольку я видел, что реально встретил человека, “подобного себе”, свою половинку, 11-го февраля я сделал Тане предложение. Её сестра Анна работает с ней в одну смену на “Главпочтампе”, т.е. на работе они постоянно рядом. Анна Иванченко, Танина сестра, вскрыла моё письмо, адресованое её сестре, сделала с него ксерокопию, читала на работе вслух, естественно добавляя свои коментарии и вставки, можете себе представить только какие! У меня лежит копия Таниного письма (оригинал я выслал Мазуру И.Б.), в котором она собственноручно описывает, как Аня полезла к ней в сумочку, и что “таких выражений, таких слов в адресс незнакомого Ане человека я не могла даже представить, что такое можно сказать”, какой скандал они устроили ей дома.
На моё предложение Таня решила подумать, я же обратился к пастору тюремного служения Александру Шевченко с просьбой пообщатся с сестрой Таней, чтобы служители церкви помогли принять ей правильное решение в этом важном вопросе. Месяц у брата Александра Ш. не было времени на встречу с Таней и за это время сестра ответила, что “даже возможность такая может быть рассмотрена только после моего освобождения из места заключения”. Разумно, тогда наше общение в основном вернулось в обычное русло. Лично для меня, общение с сестрой Таней было самым благословенным за весь срок отсиженного. И она отзывалась про общение со мной точно также.
Не все были рады нашему общению, особенно сестра и мать Татьяны. Мать пожаловалась в церкви на общение дочери со мной и Мазур И.Б., Анатолий Михайлович и Владимир Михайлович вызвали сестру Таню на беседу, которая состоялась 10-го марта. Я общался с Таней перед собранием в воскресенье вечером и после собрания, перед беседой. Она говорила, что чувствует тревогу, прсила молиться за неё. Всё, дальше связи с ней по номеру мобильного: 067-49-22-834 уже не было. Я позвонил брату Александру Ш., который был там же на служении. Он ответил, что сестра Таня решила прекратить со мной общение, что это её решение и я должен с этим смириться. Никаких предпосылок для такого решения не было, сестра сама бы мне об этом сказала. Поэтому я ответил, что что-то здесь не так. Шевченко А. говорил: “Да, вот такие они, душевные существа. Редко среди них есть духовные... Ты ведь отбил её у жениха, запудрил ей мозги разговорами, мобильной связью. И общение у вас какое-то прерывистое”. Это была неправда и очень похоже на то, что брат Александр Ш. повторил слова Таниной матери. Я сказал, что хочу поговорить с Таней в последний раз. Но Шевченко А. ответил: “Нет, говори мне, а я уже решу, говорить это ей или нет. Так решила церковь, и я – твой пастор, приказываю тебе не общаться с ней”.
Я сразу понял, что он лжёт, сказал ему об этом, а также о том, что “церковь может только рекомендовать. Греха за нами нет, причину я узнаю”. Как выяснилось позже, Александр Ш. звонил Татьяне и у них состоялся следующий разговор:
Александр Ш.: Мне нужно тебе кое-что сказать, скажу при встрече...
Татьяна: Говорите сейчас, у меня нет времени на встречи.
Александр Ш.: Женя сейчас не в себе; он вовсе не такой, каким кажеться тебе в разговорах (не имея при этом никакого представления).
Т.е. я – не такой, каким себя ей выдаю; не такой, каким претворяюсь в письмах и разговорах; что мне, как и всем зекам вообще, верить нельзя, поскольку мы во всём ищем выгоду и лжём ради этого. Также брат Александр Ш. сказал, что если мы ещё будем продолжать общение, то чтобы Татьяна всё, о чём мы будем говорить, докладывала ему. Разговор, по словам сестры Тани, длился более 15-ти минут, и ей удалось большую его часть записать на диктофон мобильного телефона (потому и записала, что сразу было понятно, что человек целенаправленно настраивал других людей против меня). Поскольку считать так у него не было повода, через некоторое время я дал Александру Ш. возможность извиниться, и когда он ответил: “Я сам выбираю перед кем мне извиняться”, я поставил в известность о его словах собрание колонии.
В то же время я написал Мазуру И.Б. заявление о том, чтобы пересмотрели решение о запрете нашего с сестрой Татьяной общения. В нём я указал, что греха в нашем общении нет и что для меня оно являеться благословением, к тому же сестра также хочет со мной общаться. Ей 30 лет, она уже давно взрослая. Да, не всем это нравиться – сестра и мать Тани категорически против, потому что статус зека нагоняет на них страх. Так, Анна Иванченко, работая с Татьяной на “Главпочтампе”, перехватила моё письмо, читала его вслух и т.д. Мама Татьяны оскорбила меня при первом же телефонном разговоре. К тому же нас с сестрой Таней никто даже не спросил – так поступают в секте, но мы ведь церковь! Копию вышеуказанного заявления я отправил Татьяне, чтобы она могла внести свои возражения или дополнения.Их не последовало, значит, она подтвердила и то, что её сестра нарушила закон, вскрыв моё письмо, и тот факт, что её мама оскорбляла меня. В дальнейшем и сестра, и мать Татьяны неоднократно вторгались в наши отношения, обзывали и меня, и Таню. По словам же Тани, “в закрытом кабинете три авторитетных взрослых мужчины разве не уговорят девушку? Я думала, что я сильная, сопротивлялась, отговаривалась, но меня сломали – я расплакалась. У меня забрали мой стартовый от телефона и дали взамен другой. С меня взяли обещание больше с тобой не общаться. Когда вышла, меня встретил брат Александр Ш. и сказал, что ты знал о таком решении и согласился с ним.” Я её спрашиваю: “И ты поверила?”. “Я была в таком состоянии, что поверила всему на свете.”
Письменного ответа на своё заявление Мазуру я не получил, но в конце марта я позвонил сначала Владимиру Михайловичу (он ответил, что занимаеться административными вопросами), затем Анатолию Михайловичу. С ним у меня был такой разговор:
Анатолий Михайлович: Мы не против вашего с Таней общения, она давно совершеннолетняя и сама выбирает, с кем ей общатся.
Я спросил наугад (и угадал): Мама Татьяны на меня выллила очень много грязи и клеветы и Вам тоже?
Анатолий Михайлович: Мы вынуждены были принять такое решение из-за её обращения к нам. Ну, прости её, пожалуйста.
Т.е. решения прекратить наше с Таней общение было вызвано обращением её мамы, которая наговорила на меня (со слов брата Шевченка А.), что я отбил её у жениха, “запудрил” мозги, постоянно ей угрожаю и т.д.
Всё это время сестра Таня, по её словам, упрашивала пастырей изменить решение о нашем с ней общении. В один момент она пожаловалась, что её обозвали “ненормальной” из-за желания общаться со мной (кто-то из служителей).
Кстати, мой разговор с Анатолием Михайловичем был самым нормальным разговором со служителем церкви в этом году. Этот человек непредвзято отнёсся, не занимая какую-то сторону, задавал мне вопросы в ходе беседы, которые тревожили и меня. Т.е. я явно видел небезразличного служителя, который хорошо разобрался в этой ситуации. К тому же, он тогда снял запрет на наше общение с сестрой Татьяной, поэтому она ни перед кем в церкви не виновата в непослушании, как её обвиняет брат Шевченко А.
Когда Татьяна попросила своего знакомого служителя из другой церкви поговорить с Мазуром И.П. о нас, прозвучала информация о том, что я исключён из церкви. Поэтому я у Анатолия Михайловича спрашивал, что ему об этом известно. И он мне ответил: “Ничего, при мне этот вопрос не затрагивался”. Удивительно: в 2008 году Мазур И.П. писал мне в колонию два письма, в которых не осуждал меня за совершённое, называл “братом”, а на вопрос учёбы в Библейском колледже объяснял, что дистанционной формы обучения в колледже нет, но после моего освобождения я свободно смогу поступить на стационар (сижу с апреля 2006 года). Также и Шевченко А., в том же году, убеждал меня, что я не исключён из церкви, так как в этом нет необходимости – я ведь покаялся, обратился к Господу. И вот, запрещая общение – об этом ни слова. Татьяна просит за общение, я пишу заявление, в котором указываю, что являюсь членом церкви с 2004 года – ни слова об исключении. А когда приходит посторонний человек, то ему говорят о моём исключении. Не мне и не Тане. И выдают, как последний аргумент. Что бы Вы подумали на моём месте?
Через несколько дней после того, как Шевченко А. пытался клеветой настроить против меня сестру Татьяну, я позвонил Сергею Головяну. Но с первых же секунд Головян С. Сказал, что теперь он будет принимать звонки только с таксофона – никаких больше мобильных. “Теперь всё будет по закону”. Этими словами он сам подтвердил, что полтора года до этого он закон нарушал, а также я понял, что Шевченко А. успел позвонить и настроить против меня и этого человека. Я не стал спорить, что-то доказывать. Лишь когда впервые услышал, что исключён, позвонил Головяну С., чтобы уточнить, так ли это. Он сказал, что узнает, и позже наш разговор продлился:
Головян С.: Да, ты исключён из церкви.
Я: Когда?
Головян С.: Когда совершил преступление и попал в Стрижавскую колонию.
Я: А почему я узнаю об этом только через семь лет?
Головян С.: А ты что, хотел, чтобы тебя извещали?
Я: Хотя бы не врали мне.
Головян С.: Что ты хочешь?
Я: Как восстановиться?
Головян С.: Выйдешь – восстановишься.
Я очень сильно сомневаюсь, что служители колонии за все семь лет не знали, в каком я положении по отношению к церкви. Но не проявили даже малейшего понимания, хотя бы – “Извини, так вышло”. Абсолютное безразличие, грубое “Что ты хочешь?”.
Я вспомнил, что есть ещё один служитель, брат Александр Трачук, благословенный брат, который учиться в Библейском колледже. Полгода назад я слышал, что у него возникли какие-то вопросы и он перестал к нам приходить. Я спросил у собрания колонии, как они смотрят на то, чтобы попросить его снова приходить к нам? Все согласились, и я написал заявление (спросив сперва согласия у самого Трачука А.) Павлу Владимировичу Почанскому. Поскольку все знали о поступке Шевченка А., т.е. о его звонке сестре Татьяне, чтобы не возникало ни у кого мысли, что я кого-то подстрекал из-за любопрения, я оставил заявление в субботу вечером в молитвенной комнате. А уже в воскресенье к обеду мне его отдали. Это значит, что я не присутствовал тогда, когда собрание решало этот вопрос. Заявление подписало ещё пятнадцать человек, среди них подписались все члены баптистской церкви.
Я хорошо помню ситуацию, когда полтора года назад Шевченко А. пообещал бывшему замполиту колонии купить синтезатор в клуб. Спустя месяц-два обещание так и оставалось не выполненым. Замполит каждую неделю спрашивал: “Ну что, верующие, где синтезатор? Вы же обещали!..” Шевченко А. мне тогда говорил: “Мало ли что обещали, это дорого, у нас нет таких денег”. А брат Александр Трачук появился и просто купил его, хотя не он обещал, но сказал при этом: “Неудобно, мы ведь обещали”. К тому же брат Трачук А. никогда не использовал кафедру в личных целях, не говорил о том, чего хотел бы внушить другим, а просто делился Словом Божьим. Другими словами, он не утверждал через кафедру свою власть и авторитет, как пытались это делать другие.
Всё это время, почти месяц, Татьяне приходилось скрывать от своей сестры и матери своё общение со мной. С самого начала нашего общения её семья вторгалась в моё с Таней общение, оскорбляла меня при всякой возможности, а утверждала, что я им угрожаю, клеветала на меня. я не однократно просил сестру Таню, чтобы она не позволяла им влезать в разговоры, не рассказывала о нашем общении, но они только обзывали её. Сколько раз они доводили её до слёз только из-за общения со мной! Я их предупреждал, что буду принимать меры, вплоть до обращения в прокуратуру и суд, и что за их ложь придёться отвечать. Они же только утверждали, что я им снова угрожаю. Я обратился к Мазуру И.П., выслал ему несколькоТатьяниных писем, в которых она описывает, что ей говорили обо мне её родные, а также о том, как Анна сняла ксерокопию с моего письма, как читала его привселюдно и коментировала. Я пожаловался на то, что Таня покрывает их дела вместо того, чтобы сказать: “Я вас очень люблю, но потакать не буду. Если нарушаете закон, то нужно отвечать”. Уверен, что это изменило бы их поведение. Представте, что Таня, работая официально до 20.00, оставалась одна на “Главпочтампе” до 21.00 “доделать работу”, чтобы пообщаться со мной. Два вечера она работала и мы общались, а потом два выходных дня были в ожидании следующих двух рабочих дней, чтобы не увидела сестра или не узнала мама и не было дома скандала и новых оскорблений. Давление в церкви, и особенно дома, создавало очень большое напряжение нервов, просветов не намечалось. Сестра Таня предложила на некоторое время прекратить наше общение, но я возражал – почему надо терять благословенное общение, радость которую оно с собой приносит, только потому, что это кому-то не нравиться? Если бы наше общение не было благословенным, а чувства взаимными, мы бы давно прекратили общение, ещё на начальном этапе.
Когда я убедился в том, что проблемы в церкви были вызваны очередной клеветой Таниной мамы, я позвонил ей и сказал: “Из-за тебя твою дочь оскорбляют, называя ненормальной, из-за тебя куча прблем и неприятностей у меня и у Тани, а ведь ты полностью от неё зависишь. Постоянно обзываешь её из-за общения со мной, а теперь ещё и пастырям наклеветала на нас. Больше так продолжаться не может! Или ты извинишься перед Таней и пастырями, или вынужден буду написать заявление в прокуратуру на тебя и твою дочь Аню. Либо извиняешься, либо придёться пожинать плоды своих дел, но дальше так не будет.” Танина мама мне ответила: “А почему это ты на “ты” меня называешь?”. Этими словами она подтвердила, что, несмотря на её оскорбления, я всегда обращался к ней на “Вы”, а также тот факт, что ей абсолютно безразличны мои действия – лишь бы она достигла своей цели. Сестра Таня слышала этот разговор. Её очень обидели мои слова и она сказала, что больше не будет со мной общаться, чтобы я ей больше не звонил. Утром, на следующий дент, она встретилась с моей мамой Светланой Петровной и вернула все мои подарки, а также подарок моей матери. Эти мои слова послужили поводом для того, чтобы прекратить со мной общение.
Я считал свои действия правильными, потому что с ложью и клеветой нужно боротся и пресекать, а не закрывать на это глаза. Тем более, что Татьяна упорно утверждала, что не знает причину решения прекратить наше общение, вынесенное служителями церкви. Хотя она отлично знала, что это всё из-за клеветы её матери. Я написал ей и прямо, чётко называя всё своими именами, сказал обо всём, что благодаря её действиям и поступкам произошло со мной и в моей душе. Закончилось всё тем, что мы долго не разговаривали. На Пасху, 6-го или 7-го мая, мы последний раз пообщались, попросили друг у друга извинения. Всё, остановились. При таких обстоятельствах, при таком давлении от домашних и церкви, а также при непонимании Татьяной моей реакции на клевету и оскорбления со стороны её матери – продолжать наше общение было невозможно. Я думал – теперь всё. Так бы и было.
Но не прошло и недели, как в воскресенье, 12 мая, в колонию на собрание пришёл Сергей Головян и всё служение посвятил мне. С того момента, как сестре запретили общаться со мной, и с ней пообщался Шевченко А., я не посещаю собраний бабтистов, т.е. к тому моменту уже два месяца. Поэтому описываю всё со слов моих братьев по вере. Головян С. принёс заявление, которое подписали 16 человек о приходе в колонию Александра Трачука. Он хлопнул его на стол и сказал, что отныне всё будет решаться только через него, а Павел Владимирович Почанский не имеет к тюремному служению вообще никакого отношения. Далее он обвинил меня в том, что это именно я плету таким образом интригу. Один брат из собрания колонии предложил сходить позвать меня, если речь зашла обо мне, но Головян С. отказался, ответив: “Он всё равно не придёт”. Звучали обвинения в том, что я интригами хотел стать дневальным в молитвенной комнате; что Татьяна, не желая со мной общаться, обратилась за помощью к служителям, а это, в свою очередь, говорит о том, что и Таня и Анатолий Михайлович, и Владимир Михайлович лгали. Особенно Головян С. увлёкся рассуждениями о том, почему я сделал предложение Татьяне: он говорил, что это исключительно от игры гормонов...
Этот человек нагло вторгся в личные отношения, свои фантазии и догадки выплеснул с кафедры на тех, кто пришёл слушать Божье Слово. Головян С. сказал также и о том, что я хочу добиться увольнения с работы Таниной сестры Анны, просто потому что она против наших с Таней отношений. Но он вовсе и не вспомнил о том, что она вскрывает, читает и комментирует чужие письма, что мне надоели её оскорбления и Танины слёзы. Он ведь не рассудить пришёл, не разобраться, а конкретно полить человека грязью, настроить против меня всех братьев-зеков. Ведь когда у него спросили, что им делать и как правильно поступить, он ответил: “Не общайтесь с ним, удаляйтесь от него”. Головян С. неоднократно судимый в прошлом, семь лет назад освободился из Стрижавской колонии, и прекрасно знает, что это такое. Он сам говорил: “Теперь будем по закону”, и всего лишь за час несколько раз его нарушил.
Через несколько дней после этого в администрацию колонии позвонили из техотдела “Укрпочты” и сказали, что заключённый Болендер Евгений пользуеться мобильным за номером: 097... Хорошо зная, что из сотрудников “Укрпочты” я имел несчатье общаться только с сёстрами Татьяной и Анной, я вынужден был обратиться с письмами к Вам, Мазуру И.П., канцелярию ЕХБ и В. Мураль-Сикорскому, описав сложившуюся ситуацию и попросив вмешаться. Написал также в дирекцию “Укрпочты” и поставил в известность о том, как Анна неоднократно вскрывала и читала мои письма, адрессованые её сестре, пользуясь служебным положением, а одно письмо, в котором я делал Татьяне предложение, читала вслух и коментировала. При этом я дабавил соответствующие справки из колонии об отправлении этих писем. Написал сестре Тане письмо, в котором описал эти события и что я об этом думаю. Реакция была интересной: пришёл тюремный служитель церкви “Назарян”, раннее судимый, Александр Любчак. Он сказал, что Таня отдала им все письма, которые я её писал; рассказала обо всём, о чём мы говорили; что я угрожал Тане и её родным; что он видел письма, которые я писал на Шевченка Александра (а он являеться духовным наставником Любчака А. и ему не нравиться то, что я написал на Шевченка); чтобы я больше не смел угрожать Таниным близким. У Любчака А. есть друг – прокурор какого-то района, если он ему позвонит, то мне будет очень плохо (это его слова). Потом спросил меня: “Есть ли тебе что сказать в оправдание?” Когда же я встал и начал объяснять, он встал рядом и начал перебивать меня, сбивать с мысли, не давая возможности сказать даже предложения.
Но я благодарю моего Господа, что Он дал мне понимания необходимости вернуть Тане всё с избытком, вс ё, что она мне присылала или дарила, тогда, когда стала говорить, что не может со мной больше общаться из-за давления со всех сторон. Иначе меня бы обязательно обвинили и в вымогательстве, и в мошенничестве. А так, помимо возврата подарков, моя мама на работе отдала Тане ещё и 200 гривен, чтобы точно не быть должными. Славлю Бога за то, что я звонил ей на домашний номер только с таксофона, и никогда не пользовался другими – просто потому, что так было выгоднее. А таксофоны у нас находятся в закрытом на ключ помещении, звонки проводяться только в присутствии прапорщика, у которого есть динамик. Т.е. он слышит весь разговор, а потому угрожать я никак не мог.
Хвала Богу и за то, что у меня осталась ксерокопия Таниного письма, в котором она описывает поступок своей сестры. Поскольку перед этим Таня просила меня писать ей письма на фамилию бабушки Петровской Т.П., значит, это уже было не впервые. Оригинал я отправил Мазуру И.Б., надеясь, что он разберёться, но по словам Тани, он только посоветовал со мной не общаться. Как Вы думаете, что писала Таня, когда ей запретили со мной общаться? Свои эмоции, это письма, написанные её слезами. А всё, что говорилось служителями, слышало каждый раз по двадцать человек. Поэтому 95% изложеной здесь информации можно реально проверить и подтвердить. Меня обвиняли в том, что я угрожал в письмах, но все письма я отправляю легально, они прошли цензуру и в них не может быть угроз (кроме предупреждений о возможном моём обращении в вышестоящие инстанции для вмешательства). Благодаря своим приятелям мне удалось пообщаться с некоторыми компетентными в этих вопросах людьми, в том числе из других церквей, и православной в том числе.
После этого Любчак А. и Головян С. утверждали, что еле уговорили Танину маму не ехать в прокуратуру жаловаться на меня. Но я знаю, что если это письмо попадёт в прокуратуру, то будут проблемы у них. В своём последнем письме я написал о том, что меня никто и никогда не оскорблял столько, сколько эти “святые” за последние 10 месяцев, за Таню и из-за неё. Даже за свои отсиженные 11 лет я не встречал такого, и знаю, что Господь воздаст по Своей справедливости за все мои оскорбления и унижения, которые очень плохо сказались на моём психологическом и моральном здоровье, что меня просто загнали в угол, и у меня нет иного выхода из него, как только напролом... Также я описал многое другое из происходящего. Ответ “истинно христианский” от Любчака А.: “Это всё ерунда!”. Я не надеюсь на то, что Вы реально что-то сможете решить в этом деле, но суд многое расставит на свои места. Хотя думаю, что не решит всего.
Любчак А. говорил: “У вас есть пасторы, которых вы должны слушаться. Александр Шевченко – твой пастор, и ты должен был его слушаться”. Я ответил ему, что Шевченко – точно не мой пастор (так как он меня исключил). Он продолжил: “Ну хорошо, не твой. Но у Тани есть пастора, которых она должна слушаться, а теперь из-за её непослушания все эти проблемы...” Т.е. эти люди обнаглели из-за безнаказанности до такой меры, что только лгут, клевещут, оскорбляют человеческое достоинство; стравливают зеков друг с другом, создавая конфликтные ситуации; не только нарушают тайну переписки, вскрывая чужие пистма, но добиваються, чтобы им рассказывали о личном; не только подвергают людей давлению и дискриминации, но и не бояться подтверждать свои беззакония в присутствии 20 человек, да ещё и обвиняют других в том, что в созданых ими же проблемах виновато непослушание тех, кому они пытались навязать свою волю.
С какой целью Шевченко А. так стремился знать чужие разговоры, читать чужие письма? С какой целью Головян С. неоднократно подчёркивал, что я сижу за убийство и изнасилование несовершеннолетнего ребёнка, прекрасно зная, что обвинили меня только в убийстве? Почему Любчак А. назвал интриганский звонок Шевченко А. Татьяне “пасторской рекомендацией”? Ведь кроме Тани в то же время он звонил и Головяну С., и Любчаку А. с подобными рекомендациями на счёт меня – они сами это подтвердили.
Жаль, что девушка, за месяц писавшая по 10 писем, которая дважды обещала по собственной инициативе дождаться моего освобождения, говорит, что общалась со мной “о погоде”, как озвучил Любчак А. Как поступать – это её дело. Но клеветать, оскорблять и стравливать людей я больше не позволю ни ей, ни её родным, ни “служителям”. Ради своих амбиций они растоптали всё, что было так дорого мне – любимого человека, доверие к церкви, моё имя, спокойную жизнь. Поверьте – пока дышу, этого не смогу забыть никогда. В память о часах разговоров с Таней каждый день, она была искренней тогда. Я не стану рассказывать о личных разговорах, как сделала это она. Но если её показания будут расходится с тем, что мне она говорила раньше, я не буду разбирать, когда она говорит неправду, просто выложу историю о Мише Б. и телефоне, и её рассказ, который она привела в пример, когда отказалась дать мне диск с записью звонка Шевченка А... После того, как она отдала служителям все мои письма и пересказала все наши разговоры, мысли, планы – я буду прав, если поступлю также.
Надеюсь на Ваше понимание и поддержку. Будьте благословенны!