Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Автор: Александр Варго
ISBN: 978-5-699-63731-7
Его неотступно преследуют детские воспоминания и кошмары, и сейчас, во взрослой жизни, он постоянно сталкивается с их отражением. Его сознание причудливо смешивает воспоминания и реальность, и уже трудно понять, где сегодняшний день, а где – прошедший, где правда, а где игры воспаленного разума. Это приводит к убийству близкого человека и невообразимому калейдоскопу странных и опасных событий, ведущих к страшному выбору – что же теперь делать дальше? Впрочем, он находит силы, которые, возможно, способны помочь ему вырваться из этого кошмара и обрести шанс вернуться в реальность.
Я сидел на широкой, излишне мягкой кровати в нашей маленькой квартире-студии и бесконечно долго смотрел на кухонный тесак, лежащий чуть поодаль. Простой и вечный предмет, который не выбирает, а лишь исполняет волю человека. Кровь на его лезвии уже свернулась, но это вовсе не означало, что вскоре там не окажется новой – животного, моей или нас обоих. Именно об этом я размышлял – со мной все понятно и так, а вот копошащийся вокруг мертвой невесты котенок – большой вопрос. Хотя именно он был виновником произошедшей трагедии, пусть и невольным.
А началось все в палаточном лагере, раскинувшемся на несколько дней в роще рядом с Бородинским полем. Меня и еще одного мальчика послали сюда от школы, чтобы стать свидетелями грандиозного спектакля, разыгрывающегося в честь произошедших здесь в 1812 году драматических событий. Это было вполне заслуженно и справедливо – история всегда привлекала меня своей масштабностью и неоднозначностью, однако с новым учителем-предметником отношения у нас не заладились с первого знакомства. Между нами ничего не произошло – просто возникла необъяснимая взаимная антипатия, сразу же отразившаяся на моих оценках. Уверен, нечто подобное бывало у всех, но от этого не становилось легче.
И кто бы мог предположить, что ровно две недели назад именно он предложил мою кандидатуру как самую лучшую для почетного права поехать сюда? А чудо произошло во время репетиции во Дворце пионеров и школьников постановки на тему войны 1812 года. После исполнения популярного стихотворения «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» учитель задал вопрос – все ли и всем ясно. Это было сделано в характерной снисходительной манере, подразумевая несколько иное – неужели даже у таких глупцов, как вы, остались еще какие-то вопросы? Понятно, что ничего отвечать здесь не требовалось, но в этот момент меня что-то дернуло выступить вперед и сказать:
– Мне кое-что непонятно.
На этом я замолчал, нерешительно замер и не знал – зачем вообще все это затеял и о чем буду говорить дальше.
На лице историка отразилось изумление, а губы тронула ехидная улыбка:
– Так, так – и в чем же дело? Мы вас внимательно слушаем.
Упор, конечно, был сделан именно на «вас».
Все притихли и смотрели на меня – многие восхищенно, другие – откровенно презрительно. Что же дальше? И тут мне в голову пришел неожиданно простой ответ.
– Столицей России тогда был Санкт-Петербург. Зачем же Наполеон пошел на Москву? – произнес я, однако не был полностью уверен в справедливости сказанного. Точно ли Санкт-Петербург был тогда столицей? И еще в голове мелькало, что вроде как изначально французы планировали захватить и его, только в 1814 году.
– И как ты только умудрялся на протяжении стольких лет быть отличником по моему предмету? Или начал неуклонно деградировать в переходном возрасте? Видимо, рамки школьных учебников здесь слишком для тебя узки, но я помогу их расширить, не волнуйся. И первым шагом станет…
На следующий день я узнал от классного руководителя, что мне от школы, по настоятельному ходатайству нового учителя истории, предоставлена почетная возможность вместе с другим мальчиком посетить такое интересное событие. А когда стало известно, что сам нелюбимый педагог остается по каким-то делам в Москве, я с удовольствием согласился, и по большому счету это было очень даже интересно. Пожалуй, единственным, кроме, разумеется, кошачьей лапки, что омрачило эту поездку, была мама, которая почему-то пристально сосредоточилась на моем инструктаже относительно места сна в палатке. Она днями буквально изводила меня напоминанием о необходимости спать там только посередине, но ни в коем случае не с краю. Это превратилось для нее прямо в какую-то навязчивую идею, что в итоге сыграло со мной злую шутку, заставляя чувствовать себя дискомфортно, но несколько по другому поводу.
Когда в назначенное время мы подъехали к нашей школе, откуда должны были стартовать все участники похода, мама сказала, что решила дать мне с собой целых десять рублей «на текущие расходы, которые надо делать разумно». По тем временам это было эквивалентно двум сотням поездок на метро или пятистам звонкам из уличного телефона-автомата. Не такая уж огромная, но все-таки приличная сумма.
Она произнесла это таким тоном, словно делала мне настоящий королевский подарок, но тут же оговорилась, чтобы я был экономным и «все не тратил». Хорошенькое пожелание!
– Может, я обойдусь как-нибудь так? – неуверенно переспросил я, впрочем, заранее зная ответ.
– Конечно, нет. Мало ли что случится! К тому же ты просто обязан купить сувениры – память на всю жизнь. И нам с папой будет интересно.
Мы прибыли на место и разбили палатки прямо на краю Бородинского поля. Это было нечто незабываемое: еда на костре, прогулки по лесу и, конечно же, само представление. Хотя я прекрасно знал, что все происходит понарошку и никаких всамделишных французов рядом нет, запах настоящего пороха и живое действо прямо-таки захватывали воображение, заставляя поверить во все, что угодно.
Вопреки моим опасениям, вопрос с местом ночевки поднимать не пришлось. Старшие ребята самостоятельно размещали наши рюкзаки в палатки, и подразумевалось, что именно на этом месте мы должны спать. У меня мелькнула мысль, что в случае чего можно списать маме вину за «угловое место» на них, но мне досталась именно середина, чему я был несказанно рад – как иногда мало нужно для хорошего настроения и довольства жизнью. Только выспаться мне толком не удалось – первая же ночь принесла очень неприятный сюрприз.
Измотавшись за день на свежем воздухе, вечером мы ввалились гурьбой в палатку, скинули с себя часть одежды, сунули под головы рюкзаки, мгновенно успокоились и уснули. Это было просто замечательно – я очень боялся подтруниваний ребят над плотной розовой кофтой, которую мне дала с собой мама, чтобы «не заболел». Однако в ней мне стало на самом деле тепло и очень уютно.
– А давайте рассказывать страшные истории, – начал было один из мальчиков, но все были настолько уставшие и полные впечатлений, что захрапели при первой же его попытке рассказать что-то про чертей и оживающих мертвецов. Что касается меня, то последняя фраза, которую я помнил, была:
– И путники сделали привал в деревенском доме, находившемся возле старого заброшенного кладбища.
Потом я стремительно нырнул в черноту и, кажется, проснулся буквально через мгновение, хотя, на самом деле, уже таинственно мерцал рассвет. Сначала меня охватила дикая паника – никак не удавалось узнать то место, в котором я оказался. И первое, о чем подумалось, – почему-то рассказы Эдгара По, творчество которого я тогда очень любил, связанные с погребением заживо. Но потом на меня хлынул поток воспоминаний, и все стало простым, понятным и совсем не страшным. Только сердце продолжало бешено колотиться в груди и, казалось, не собиралось успокаиваться.
Некоторое время полежав с закрытыми глазами, я понял, что сон ушел от меня вместе с ужасом пробуждения, и, возможно, мне предстоит несколько долгих часов просто блуждать в своих мыслях, терпеливо дожидаясь наступления дня. Так было со мной только однажды, когда я впервые поехал летом в детский сад «Зоренька», расположенный рядом с пионерским лагерем «Заря», и всю вторую половину дня провел с мамой в лесу. Вообще-то мне никогда особенно не нравилось собирать грибы, но в тот раз их оказалось столько, что я с удовольствием набрал полную корзину подосиновиков, от шляп которых трава на полянах казалась растущей на подсыхающей вулканической лаве. Один из грибов попался с поврежденной ножкой и необычно выгнутой шляпкой – мама сразу же окрестила его «инвалидом», и это почему-то настолько меня рассмешило, что я не мог успокоиться до самого вечера. А когда в большой деревянной комнате, уставленной железными раскладушками, все уснули, мне неожиданно стало очень грустно и неудобно за свое такое странное и неоправданно жестокое поведение. Этот несчастный подосиновик был достоин исключительно жалости, и надо было, наверное, оставить его спокойно расти в лесу дальше, а не рвать и обрекать на смерть в супе. И так ему в жизни пришлось очень нелегко, и даже гриб вполне заслуживает немного покоя и участия.
От подобных размышлений у меня буквально наворачивались на глаза слезы, а сон вместе с забвением никак не шел. Вот так я и лежал, мучимый неприятными мыслями, бесконечно ворочаясь, но бодрствуя. Не знаю, возможно, я и забывался короткими периодами сна, но днем был уверен, что так и не сомкнул глаз, из-за чего чувствовал себя с утра изможденным и разбитым. Мама подумала, что я простудился в лесу, и даже отвела в медпункт, но врачи ничего опасного у меня не выявили, а послеобеденный сон был сладостным избавлением не только от хандры, но и успокоил мою совесть.
Мне не хотелось испытывать что-то подобное в поездке на Бородинское поле, но именно так и случилось. Что еще хуже – место детского раскаянья прочно занял юношеский всепоглощающий страх. И это еще очень слабо сказано – скорее, даже леденящий душу ужас, который с тех пор не просто не покидал меня, а планомерно подпитывался, о чем речь впереди. А в тот момент я просто лежал, прислушиваясь к зловещему вою ветра и видя чернеющие колыхающиеся контуры стен и треугольного потолка палатки. Поразительно – такая кажущаяся весьма ненадежной конструкция, а как хорошо укрывает от непогоды.
От мыслей меня отвлек далекий пронзительный звук. Похоже на вой собаки, но вполне может быть и голосом человека. Интересно, кто в такое время бродит по полю и зачем? Это навело на неприятные мысли о том, что мне делать, если незнакомец заглянет в палатку с недобрыми намерениями: притвориться спящим или будить всех воплями? Хотя был еще один вариант – в рюкзаке у меня имелась с собой добротная немецкая финка, которую папа привез в прошлом году из поездки в ГДР. На верхушке ее деревянной лакированной рукоятки размещалось небольшое окошечко с компасом, и финка казалась просто полезным сувениром, если бы не длинное острое лезвие, скрывающееся в обтянутых темной кожей ножнах с широкими петельками для ремня. Конечно, это не было таким грозным оружием, как привезенная каким-то дальним маминым родственником с Севера финка, сделанная, по его уверениям, в одной из тюрем. Папа отвез ее на дачу, где она периодически использовалась по хозяйству, хотя мама сразу наотрез отказалась даже брать ее в руки. Однако вместе с элементом неожиданности я имел, пожалуй, весьма неплохие шансы если не убить, то серьезно травмировать потенциального агрессора. Только к чему все эти мысли? Смогу ли я воткнуть в человека нож? Если верить папе, то да. Он как-то внимательно посмотрел мне в глаза и произнес фразу, которую я запомнил на всю жизнь:
– Ты действительно можешь убить человека.
Я уже не помнил – почему у нас возник такой странный разговор, но сейчас это, несомненно, придавало уверенности. Однако мои руки не полезли торопливо в рюкзак, и я не затаился в готовности броситься на незваного гостя. Почему? Просто все это казалось глупым и нереальным. Да, в кино и мультфильмах часто были злодеи, с которыми расправлялись «правильные ребята», но в жизни мне встречаться ни с чем подобным не приходилось. Конечно, кое-кто из старшеклассников носил с собой ножи и даже вынимал их в школе из кармана пиджака, чтобы похвастаться, но этим все и ограничивалось. Максимум, на что были способны эти люди, – пошарить по карманам висящих в школьной раздевалке курток и украсть горсть мелочи или проездные талончики. Да и то очень скоро эта «проблемная» территория на первом этаже была обнесена металлической решеткой, и древняя бабушка-вахтерша бдительно следила за тем, чтобы никто подозрительный там не ошивался.
Звук, так меня обеспокоивший, больше не повторялся, но я продолжал тревожно прислушиваться, стараясь осторожно размять затекшие руки. Кто-то у противоположной стены палатки протяжно похрапывал, и от этого многие беспокойно ворочались, но не просыпались. Эх, счастливцы – сейчас бы и я с удовольствием спокойно спал и видел какие-нибудь приятные и беззаботные картинки, причудливо смешанные из фрагментов памяти, эмоций и чего-то такого, что человек не в силах осознать. А получается, прямо как у героев детского рассказа «Тук-тук-тук» – со страху в темноте чего только не померещится. Впрочем, я никогда особенно не боялся ночи, за редким исключением, когда читал перед сном что-нибудь из того же Эдгара По или смотрел по телевизору «Вий».
Когда в комнате гас свет, я переворачивался на живот и старался лежать как можно тише, ожидая в любой момент, что ко мне прикоснется зловещая ледяная рука. Даже желтеющая под дверью полоска света, говорящая о том, что родители еще сидят на кухне, успокаивала мало. Вот сейчас они уйдут к себе в комнату, погасят везде свет, и ничем не сдерживаемый ужас вырвется на свободу, чтобы растерзать нас всех. Когда становилось особенно страшно, я, пересиливая себя, медленно вставал и делал два шага к письменному столу. Да, риск оказаться прямо в объятиях какого-нибудь монстра был очень велик, но, если все проходило благополучно, я включал настольную лампу и сразу же пристально оглядывал комнату, убеждаясь, что все осталось неизменным. Потом подходил к книжному шкафу, зажимая пальцами и немного приподнимая, тихо открывал полку с любимыми произведениями Александра Дюма. Звук, при всех моих усилиях, все же был – неприятный и скребущий, но родители так ни разу и не поднялись, чтобы меня побеспокоить, хотя, возможно, что-то и слышали. Сжав в руках толстый том и ощущая прохладу, я аккуратно усаживался в крутящееся кресло, подоткнув под себя боком ноги, и погружался в чтение. Если не обращать внимания на зловещие тени, главной и самой страшной из которых была, разумеется, моя собственная – живая и огромная, я быстро успокаивался и начинал терять суть повествования. В общем-то, никакой проблемы здесь не было – все любимые книжки я перечел бессчетное количество раз и просто открывал их наугад, а вот вникать во что-то новое не любил. Хотя, чаще всего, это оказывались не менее интересные вещи.
Ограничиваясь, как правило, парой глав, возвращал том на место, выключал свет и опять оказывался в уютной постели. Было бы обманом утверждать, что после этого так сразу все кошмары растворялись в темноте, но становились как бы гораздо менее осязаемыми – словно герои книг, которые могут существовать только на шуршащих страницах и в клокочущей буйной фантазией голове. Именно так я воспринимал и происходящее вне стен палатки этой ночью, потому финка спокойно лежала в своих ножнах где-то в глубине рюкзака.
В какой-то момент рядом раздался шелестящий звук, словно кто-то пересыпал крупу. Пожалуй, нет, это не пересыпается что-то, а больше похоже на стремительные шаги по траве. Неужели некто идет прямо к нашей палатке? Меня пробила дрожь. Что меня ждет в этом странном рассвете? Кто пришел со стороны Бородинского поля? Чем все это закончится? Эти вопросы набатом звучали в голове, смешивались и, кажется, сгущаясь, образовывали высокую ограду, все явственнее отделявшую меня от реального мира и ведущую напрямую в собственный ужас. И это, как ни странно, заставляло желать, чтобы поскорее наступила та или другая развязка. Только не томительная неизвестность!
А теперь все снова тихо – только ветер, кажется, крепчает, и что-то периодически задевает палатку – наверное, раскачивающиеся ветки стоящих рядом деревьев. Вот и все, что вышло из моих страхов, только теперь, проникнув в сознание, они начали все больше материализоваться и рисовать ужасающие образы. Как же – послышалось. Глупости – такая наивная ложь не может успокоить даже маленького ребенка. На самом деле, разумеется, опасность совсем рядом – просто затаилась и ждет, пока я о ней забуду, чтобы нанести единственный, но смертельный удар. Пусть идет время и ничего не происходит – просто этот кошмар прекрасно знает, что нет ничего ужаснее, чем ожидание неизвестности, которая неумолимо принимает зловещий образ приближающейся смерти.
Я сидел, слушая быстрый стук сердца и ощущая легкий шум в голове. Нет, это просто невыносимо, и, чтобы развеять все страхи, мне просто необходимо как-то узнать – что же происходит рядом с палаткой? Собственно, требовалась та же самая решимость, как пойти и зажечь ночью дома лампу на столе, только здесь я чувствовал себя гораздо менее защищенным и очень уязвимым. Да и электричества в палатке не было – чтобы забраться внутрь и улечься, ничего подобного и не требовалось, а большой металлический фонарь, который я хотел захватить с собой из дома, родители мне категорически запретили брать. Аргумент – обязательно разобью стекло. Весомо, не так ли? Да и чем бы он сейчас помог? Я представил, как аккуратно отвожу в сторону полы входа в палатку и щелкаю по тугой белой кнопке только для того, чтобы увидеть ужасного монстра, стремительно летящего на меня из тьмы, через мгновение отрывающего голову или вырывающего с моего лица глаза. Жутко! Но даже если там все гораздо банальнее, то, увидев луч света, незнакомец может попросту отступить в сторону и, оставаясь в тени, дождаться, пока я не скроюсь в палатке. А потом он зловеще ухмыльнется и придет за мной – теперь-то злодей будет точно знать, что кто-то не спит и, в случае чего, может поднять тревогу, разрушив все его коварные замыслы. Ну, хорошо, раз все так, то какой же вариант будет самым безопасным и разумным?
– Ну, конечно, окно, – прошептал я и почувствовал, что мои губы пересохли, покрывшись неприятным налетом.
В самом деле, от прорези в стене палатки, закрытой куском материала на бренчащей застежке, меня отделял всего один спящий рядом человек. Ничего не стоило аккуратно протянуть руку, открыть позвякивающую бляшку и взглянуть. Но ведь там, скорее всего, непроницаемая темнота? Может, и так, но даже в ней можно многое различить или, по крайней мере, лучше услышать то, что может издавать звуки. Пожалуй, это самое лучшее решение, которое я тут же без всяких затруднений осуществил, с удивлением увидев, что практически рассвело.
Мягкий таинственный свет застилал все вокруг, делая привычные вещи какими-то объемными, а неплотный туман бережно окутывал все таинственностью и ощущением чуда. Как же было красиво! Но ничего настораживающего я не видел. А ведь часто именно так и бывает: напридумываешь себе невесть чего, а как доходит до дела, все становится гораздо проще, и остается только удивляться и смеяться над собственными страхами. Помню, что-то натворив, я потом всегда долго мучился, ожидая неминуемой расплаты или ответа, заранее прокручивая в голове все возможные варианты развития событий и тщательно взвешивая линию своего поведения в каждом из них. Но потом почему-то частенько оказывалось так, что все происходило совсем по-другому и, на удивление, с минимальными проблемами.
Я все дальше заглядывал в окно палатки и постепенно начал успокаиваться, очарованный окружающей первозданной красотой. Всем этим можно было только восхищаться, но никак не бояться. Мне неудержимо захотелось встать, выйти наружу и побродить по окрестностям, наслаждаясь чудом и пытаясь пропитаться его неземным очарованием.
Я слегка отклонился в глубь палатки, облегченно вздохнул, и тут что-то небольшое, странно вытянутое мелькнуло и исчезло справа. Сначала у меня появилась мысль о стремительно пролетевшей птице, но потом по спине поползли мурашки, и я непроизвольно вскрикнул. Сознание услужливо нарисовало один из самых ужасных кошмаров, который мне иногда снился в детстве, хотя впоследствии, когда об этом изредка вспоминал, я не мог объяснить себе – что же такого ужасного в этом было. А суть его – в червяках: длинных, черных и копошащихся в неимоверном количестве по какой-то безумной белой спирали. Как только этот образ являлся во сне, я испытывал настолько сильный страх и тошноту, что просыпался в холодном поту и ощущал эти самые мурашки, еще долго бегавшие по моей неестественно выгнутой спине.
Но что же такого ужасного в увиденном было сейчас? Нет, дело здесь явно не в червях и спиралях.
В палатке понемногу становилось светлее, а я все еще сидел на коленях, застыв, словно чего-то ожидая. Где-то запела птица – возможно, та самая, которую я мельком увидел, но это почему-то не успокоило, а наоборот – заставило остро ощутить реальность стремительно приближающейся опасности. И тут с другой стороны палатки что-то заскреблось – мягко и даже как-то грустно. Что же это может быть? Тоже какое-то животное или ветки?
– Ах! – как показалось, очень громко вскрикнул я и почувствовал, что глаза наполняются неконтролируемыми слезами.
Жуткая черная тень появилась в правом нижнем углу палатки и начала медленно двигаться в сторону окна. Очень хотелось принять ее за ветку, но, хоть и искаженно, я видел на ней вздыбленные волосы, а потом появился этот запах – свежевырытой могилы. Я осторожно вдыхал его, боясь пропитаться зловонием целиком и умереть, как было в последний раз на кладбище.
В тот день бабушка взяла меня с собой на Пасху, и набитый людьми бело-синий автобус долго вез нас по каким-то ухабам в неизвестные и таинственные Островцы. Для меня это слово ассоциировалось с водной гладью и множеством маленьких отмелей, по которым придется идти, чтобы попасть к нужным могилам. И кому только пришло в голову делать кладбище в таком неудобном и потенциально опасном месте? Хорошо еще, что я был в сапогах и любил прыгать, а вот за бабушку испытывал большие опасения – как бы ее не засосало в какое-нибудь болото и мне не пришлось непонятно как возвращаться назад в одиночестве. Что еще хуже – потом меня, конечно, спросили бы – где же она? И я не представлял – как буду оправдываться и уверять, что непричастен к смерти бабушки, а так получилось случайно как раз из-за людей, которые почему-то распределили могилы по островкам.
Что удивительно, в автобусе все вели себя очень доброжелательно и даже весело переговаривались – такое казалось уж слишком не соответствующим посещению кладбища настроем. Потом мы вышли на остановке, пересекли дорогу и оказались в искусственном изобилии цветов. Мне было позволено вынуть пару ярко-красных бутонов на проволочных и почему-то перекрученных поролоном ножках, и, миновав высокие арочные ворота, мы оказались перед невообразимым пересечением асфальтовых и вытоптанных в земле дорожек. Между ними неровными рядами стояли плиты, которые показались мне уродливыми и заведомо холодными, словно берущими свое начало где-то глубоко под землей – в царстве вечного мрака и ужаса. Но больше всего не понравились свежие грязно-желтые холмики – как пояснила бабушка, здесь совсем недавно кого-то похоронили, поэтому сверху лежит так много венков и цветов, а вместо плиты торчит небольшая металлическая табличка. Последняя явно была не лишней, иначе трудно было бы вообще найти нужную могилу, что пугало и в то же время заставляло почувствовать себя взрослым и все понимающим.
– А где же вода и островки? – удивленно спросил я бабушку и получил весьма характерный для взрослых, которые мнят себя всезнайками, малопонятный ответ:
– Чего ты там напридумывал? Это просто такое название места, и все тут.
Чем пришлось и довольствоваться – впрочем, я особенно об этом и не думал, убедившись, что ничего страшного и опасного здесь на самом деле нет. Однако буквально через несколько шагов меня захватило кое-что другое – стало казаться, что за этими железными воротами я оставил все свои заботы, казавшиеся очень важными. Наверное, если пробыть в таком месте долго, то никуда потом не захочется и идти. Гораздо проще и правильнее будет попытаться забиться под какой-нибудь свежий холмик и дружелюбно произнести лежащему там человеку:
– Эй, друг, подвинься немного, а то здесь тесновато.
Вдыхая могильный запах, я неожиданно представил, как мелкие темные частицы начинают оседать внутри, копиться и постепенно превращаться в грязно-желтые горки, а потом начнут сыпаться изо рта, ушей и глаз. Не успеешь оглянуться, и окажется, что вокруг царит тишина, никого нет, а земля не только внутри, но и окружает повсюду. Хочется вырваться и убежать к привычной жизни? Да, но надо себя сдерживать – ведь ты умер, все уже попрощались и даже соорудили для тебя такой замечательный холмик. А в мастерской, расположенной чуть в стороне и чем-то похожей на рынок стройматериалов, какой-то серьезный человек уже начал высекать на камне твое имя.
Это было по-настоящему страшно, и я старался не дышать, но, казалось, эта вонь уже пропитала всю мою одежду, кожу и так просто не отступит. Вот и теперь – я был в ужасе и удивлен, как это ребята рядом могут продолжать спокойно спать, когда здесь так смердит, и ветерок доносит не запах травы и цветов, а безвкусный могильный холод. Да, никакой ошибки здесь быть не может – неужели он плыл ко мне все это время из Островцов и, наконец, настиг? Или мы встанем, выйдем из палатки и увидим, что она стоит в центре гигантского кладбища, сплошь состоящего из свежих холмиков, засыпанных искусственными цветами, но бурлящих, удерживающих из последних сил тех тварей, что оказались внутри, но очень хотят выбраться наружу. Зачем? Конечно, чтобы отомстить, отыграться на тех, кто обрек их на ужасное существование в вечной темноте и забвении, а возможно, и попытаться вернуть себя к привычной жизни, поменявшись с кем-то местами.
Сначала, из-за толщины тени, я подумал, что это точно зловещая рука существа, вырвавшегося из могилы. И испытал даже чувство некоторого облегчения от того, что ни разу еще никого не хоронил и, следовательно, не могу быть обвиненным к причастности к такому преступлению. Но тень постепенно становилась меньше и вместо пальцев оканчивалась небольшим разлапистым бугорком. Это почему-то начало пугать меня еще больше – может, рука обрублена?
Но нет – пожалуй, я знал страшный ответ с самого начала, просто не мог и не хотел в это верить. Теперь же завороженно глядел, как в окошке палатки возникает маленькая волосатая лапка, и мне показалось, что волосы становятся дыбом, а мою голову пронзает такая боль, словно она лезет уже через нее, выдавливая мозг и кроша кости черепа. Потом все замерло, словно наслаждалось произведенным эффектом, потом лапка изменила траекторию, поддев узкое пересечение материала, делящее окно на небольшие квадратики, и проникла внутрь.
Она двигалась медленно, но как-то неестественно дергаясь, словно ее обладатель испытывал серьезные трудности. Когда вонь стала совершенно невыносимой и, чуть двинув головой вперед, я мог бы уже коснуться свалявшихся грязных волосков, лапка остановилась и разжалась, выпуская острые когти. В этот момент у меня почему-то мелькнула мысль – не поседели ли у меня волосы, как было в большинстве кинолент, где герой испытывал нечто подобное? А потом весь скопившийся и разъедающий меня изнутри ужас вырвался наружу, и я завопил:
– Кошачья лапка!
…Это леденящее душу воспоминание заставило меня вернуться к действительности, в которой было еще менее уютно, а что самое главное, требовало от меня каких-то действий. Удивительно, но вокруг невесты было столько крови, словно я не один раз пырнул ее ножом, а как минимум устроил жестокую резню. Забавно, а мне всегда казалось, что такое показывают специально только в фильмах ужасов – для пущего эффекта, хотя, скорее, это выглядело там просто комично и нереально.
Помню, мне как-то пришла в голову мысль разыграть одного из одноклассников, пришедших ко мне в гости. Перед началом учебного года мы побывали с мамой в «Детском мире» и купили новую школьную форму, а сильно поношенная старая была предоставлена в полное мое распоряжение. Сначала я хотел прикрепить к ней погоны и пару медалей, оставшихся после умершего несколько лет назад дедушки, сделав этакий китель, в котором хорошо было бы играть в войну на улице, но я прекрасно понимал, что смогу покрасоваться в нем только дома. Потом это показалось вовсе не интересным, а даже и каким-то неприличным, поэтому пиджак с брюками, которые налезали на меня с большим трудом и трещали по швам, просто висел в шкафу. А однажды мне в голову пришла интересная идея, и вот ее час настал – я сделал в подкладке разрез и закрепил там большой кусок толстого пластилина, смешанного из двух коробок. Получилась эдакая масса неопределенного цвета с преобладанием оранжевого, практически незаметная со спины. Потом попросил друга разыграть перед гостем маленькую сценку: пока тот раздевается в коридоре, сделать заговорщицкое лицо, продемонстрировать финку и всадить мне ее в спину. Я падаю, и становится видно, что лезвие действительно меня пронзило и на нем есть следы крови – для этого предполагалось сразу перед действом окунуть финку в блюдце с кетчупом. Затем следовало выдержать паузу и жизнерадостно посмеяться над напуганным гостем. Оставалось решить – на ком бы это опробовать? И, после недолгих колебаний, я остановился на одном тихом мальчике из параллельнго класса, с которым мы неплохо ладили.
Я сделал мелом пометку – куда именно ударять меня ножом, и сценка была благополучно разыграна за одним исключением: когда я почувствовал входящее в пластилин лезвие, мне почему-то расхотелось падать на пол, и затея показалась совсем не забавной. Странно, конечно, после всех хлопот с подготовкой, но пересилить себя я не мог. Поэтому, с воткнутой в спину финкой, мне пришлось проводить одноклассника в большую комнату, а самому спиной скрыться у себя, вытащить лезвие и снять пиджак. Как я понял, уже одно то, что мне взбрело в голову ходить дома в школьной форме, сильно озадачило гостя, а странные манипуляции друга и мой стремительный уход только подлили масла в огонь. Он воздержался от вопросов и комментариев, но бросал на нас весьма красноречивые взгляды, которые раздражали и в то же время заставляли чувствовать себя какими-то пристыженными, словно пойманными за чем-то нехорошим «за руку».
А вот теперь – все очень даже по-настоящему, и ничего переиграть нельзя. В первый момент я подумал, что любимую еще можно спасти – ведь я всего лишь один раз ударил ее ножом в грудь. Однако уже по тому, как она рухнула в мои объятья, путаясь в недавно купленной занавеске, перегораживающей часть комнаты, я понял, что все необратимо и серьезно, насколько это вообще возможно. Тем не менее я поскорее бережно уложил ее на кровать, с которой встал за несколько минут до этого в прекрасном расположении духа и, можно сказать, счастливым. Пульс у девушки не прощупывался, а выставленное перед лицом зеркальце, позаимствованное из ее сумочки, так и не запотело от дыхания, даже совсем немного. Все было трагично, но предельно ясно и просто. Точно так же, как тот котенок из далекого детства, протянувший сейчас лапку к самому дорогому, что было в моей жизни. Единственное утешение – это произошло, видимо, в последний раз.
Мы всей семьей отправились на Птичий рынок покупать котенка. Понятно, идея принадлежала маме: папа был не против домашнего животного, но этой темой не интересовался, а я – двумя руками «за», но только, как и все мальчики, хотел иметь собаку. Когда мама только начала говорить о котенке, я попытался, в меру сил, сориентировать общее мнение в желаемом для себя направлении, но, предсказуемо, не особенно в этом преуспел. Регулярно вечерами я вынимал с книжных полок «Атлас пород собак» и усаживался на самом видном месте в большой комнате недалеко от смотрящих телевизор родителей. Они делали вид, что не обращают внимания, но на самом деле иногда бросали на меня быстрые взгляды. Чтобы усилить эффект, я иногда разворачивал книгу к ним и, показывая на фотографию, например, немецкой овчарки, спрашивал:
– Какая красивая собака. Правда?
Мама никогда не отвечала, а папа рассеянно кивал или говорил:
– Да, хорошая. А ты все уроки сделал?
И вскоре я понял, что таким образом вряд ли добьюсь чего-то вразумительного. Тем более что мама никогда не вынимала «Атлас пород кошек» и не пыталась «провернуть» ничего подобного, что само по себе говорило о многом. Несколько дней я раздумывал – что бы такое еще предпринять, а на желаемую идею меня натолкнул детективный фильм про мужчину, окончившего жизнь самоубийством, но оставившего на столе дневник, которым сразу же занялось следствие. Мысль показалась мне очень хорошей, и, зная чрезвычайное любопытство мамы, трудно было вообразить, что она пройдет мимо тетрадки, озаглавленной «Мой дневник». Так я и поступил: придумал текст по дням за неделю от текущей даты, чтобы не создалось впечатление, что записи начаты именно сегодня, а потом начал оставлять эту тетрадь на самых видных местах комнаты, внося незначительные дополнения. Мама, разумеется, все замечала, но никак не комментировала, хотя и тему относительно котенка стала озвучивать гораздо реже. Это заронило в меня хрупкую надежду, но в то субботнее утро ей не было суждено сбыться.
– Давайте проедемся на Птичий рынок, – сказала мама, и по ее мечтательным глазам я сразу понял, что все мои старания и желания оставлены без внимания.
– Да, я так хочу посмотреть щеночков. Там же их много? – попытался как-то еще раз вслух обозначить я свою позицию, но получил в ответ рассеянные улыбки и ответ папы:
– Там чего только нет, и на многое действительно стоит взглянуть.
На этом мне пришлось капитулировать, и скоро гремящий трамвай под сорок третьим номером вез нас от метро «Пролетарская» в сторону Птичьего рынка. До этого мне ни разу не приходилось там бывать, но ребята рассказывали, что я попаду в самый настоящий зоопарк, только без клеток. Одному из одноклассников купили там как-то хомяка, который однажды укусил его за палец, и родителям мальчика пришлось потратить много времени и нервов на исследование зверя по поводу выявления возможного бешенства и делать какие-то уколы. Такой опыт мне повторять никак не хотелось, поэтому я сразу решил для себя, что смотреть буду во все глаза, но ничего не трогать. Разве что щеночков, да и то, если продавец разрешит и родители отвлекутся на что-то другое.
– Папа, а почему рынок называется «птичий»? Там что, больше всего кур и уток продают?
В животе у меня бурлило нездоровое возбуждение, и я просто не мог усидеть молча.
– Насколько я знаю, лет сто с лишним назад так оно и было, а сейчас там просто продается разная живность, – рассеянно ответил папа.
Покинув трамвай, мы вскоре оказались в буйстве зелени, окунулись в характерный животный запах и услышали гармонику необычных для города звуков. Однако уже через несколько минут пребывания на рынке он мне почему-то поднадоел и утомил – особенно толпы народа, снующие туда-сюда. Кроме того, я ожидал увидеть нечто величественное – как минимум напоминающее высокий свод колхозного рынка, расположенного минутах в двадцати ходьбы от нашего дома, а оказался на обыкновенном участке под открытым небом, выглядящем как-то самодеятельно и несерьезно. Немного смягчили впечатление, пожалуй, только щенки самых разных пород, которые все казались мне очень милыми и желанными.
– Вот там кошки. Идемте правее, – раздался голос мамы, и папа резко потянул меня в сторону, приговаривая:
– Не торопись так, а то здесь недолго и потеряться.
И вот вокруг нас замелькали самые невообразимые раскраски шерсти, в нос ударил резкий запах мочи, а пространство наполнилось мяуканьем и урчанием. Каких только кошек здесь не было: начиная с кучек спящих или играющих котят, пристроившихся в картонных коробках или прямо на руках, и заканчивая огромными степенными животными, гордо сидящими в пластмассовых клетках и презрительно посматривающими на проходящих мимо людей.
– Вот здесь есть породистые, давайте посмотрим.
Мама нырнула в толпу, а мы с папой остановились, глядя на самодельные плакаты, указывающие принадлежность котов к определенным клубам. Как же их много, да еще у каждого свой логотип – в виде улыбающихся морд животных, следов лап, выгнувшей спину тени и даже витиеватых усов солнышком. Не разобраться самим – насколько я знал, от этой темы родители всегда были очень далеки. Оставалось положиться на удачу или уехать отсюда ни с чем. Хотя где-то в глубине души у меня теплилась крохотная надежда, что в случае, если почему-то не сладится дело с котенком, есть шанс все-таки оказаться дома со своей собакой.
– Идите сюда! Что вы там стоите? – раздался раздраженный голос мамы, и в толпе мелькнуло ее раскрасневшееся лицо.
Через мгновение мы оказались в бурлящем сплетении тел, и я с большим трудом вслушивался в какой-то плывущий голос толстой женщины средних лет, унизанной множеством шелестящих браслетов и бус. Она что-то рассказывала о породах и клубах, потом сама себя перебивала и начинала горячо убеждать, что ее мнение – просто независимый объективный взгляд, и мы можем с ней не согласиться, но все-таки стоит прислушаться к «доброму совету». В общем-то, именно это в итоге было и сделано, а мама остановила свой выбор на двух персидских котятах, принадлежащих разным клубам. И здесь, как часто бывало, она обратилась ко мне:
– Ну, нравятся? Какой клуб, думаешь, лучше? Просто скажи.
Откуда мне было знать? Однако для родителей это не имело никакого значения – просто надо было на кого-то свалить ответственность, если что-то пошло бы не так. Кто выбирал? Конечно же, я. Вот «стрелочник» и найден, а они, разумеется, остались ни при чем. Хотя никаких вариантов отвертеться у меня не было. Взглянув на два похожих названия и логотипы в виде кошачьей пасти с длинными клыками и каким-то абстрактным символом, я остановил свой выбор на одном из них.
Так у нас в доме появился всеобщий любимец, который даже был приучен к лотку. Сначала я относился к нему излишне грубо или подчеркнуто равнодушно, считая пусть и невольным, но виновником того, что мне не купили собаку. А потом искренне полюбил и, что не менее важно, был единственным из класса обладателем кота. Это меня невольно выделило, не говоря уже о том, что домашние животные были мало у кого из известных мне ребят. Мама назвала его Лилеен – какое-то немного глупое имя, ассоциирующееся у меня с чем-то французским. В общем-то, по родословной назвать котенка нужно было только с определенной буквы, но, наверное, и здесь можно было выбрать что-то, по крайней мере, более легко произносимое.
Родители накупили множество баночек кормов, которые стали называть «мокрыми», когда попробовали ввести в рацион Лилеена сухие кубики из больших бумажных пакетов. Широкое ложе, похожее, по выражению папы, на «лохань», разместили в моей комнате между шкафом и тумбой для белья, но котенок лежал там лишь изредка, предпочитая мягкие кресла и диваны. При этом он был весьма компанейский и не мог терпеть, когда не видит всех домочадцев в одном месте – тогда он начинал курсировать между комнатами, стараясь не пропустить ничего важного. Когда же кто-то был дома один, Лилеен удачно перевоплощался в его тень и отслеживал буквально каждый шаг. Это вовсе не напрягало, но иногда я думал о том, как хорошо, что коты не могут говорить – иначе сколько всего бы он мог понарассказать обо мне маме.
Котенок постепенно стал настолько привычным членом семьи, что казалось невозможным представить – как это мы жили до этого без него. Правда, мама уделяла ему все меньше времени – у нее оказалась аллергия на шерсть, чего, как она уверяла, «отродясь не было». Папа после поездки на Птичий рынок, похоже, считал свое участие на этом исчерпанным и не проявлял к домашнему любимцу никакого особенного интереса. Хотя иногда и благосклонно позволял полежать рядом на диване или взобраться до коленок по вытянутым тренировочным штанам. Это вызывало жалость, и я все больше привязывался к Лилеену.
– Может, мы поторопились с покупкой котенка? – однажды воскресным утром эти слова сорвались впервые с маминых губ, и с тех пор я потерял покой.
– Если ты так хочешь, можем попытаться его пристроить в какое-нибудь хорошее место, – задумчиво протянул папа, на мгновение появившись из-за газеты, которую любил читать за завтраком. – Может, и сын с кем-нибудь из одноклассников договорится? – Папа откашлялся и мельком посмотрел на меня.
Ах, вот как, мало того, что разговор идет о такой ужасной вещи, как вероломное предательство нового члена семьи, так моего мнения даже никто и не спрашивает – просто записывают в исполнители!
Этот вопль, разумеется, прозвучал только в душе, но происходящее меня настолько покоробило, что я не находил от возмущения слов. И с этого дня я стал подчеркнуто много времени проводить с котенком, при этом не упуская случая озвучить, как здорово, что он у нас есть.
Время шло, подобные разговоры начинали происходить все чаще, но, насколько я понял, пристроить куда-нибудь Лилеена не удавалось, поэтому мы все еще были вместе.
– Ты не спросишь, наконец, в классе – не нужен ли кому этот котенок? – однажды, как бы между прочим, поинтересовалась у меня мама. – Если «да», скажи, что я обязательно созвонюсь с их родителями, и мы обсудим этот вопрос.
Разумеется, мне даже в голову не пришло кому-нибудь говорить о подобном, но родителям я сказал, что желающих не нашлось. Конечно, мне было понятно, что бесконечно так продолжаться не может, и Лилеен вполне может однажды просто быть выброшен на улицу, однако все проблемы разом неожиданно разрешила одна трагичная случайность.
В тот выходной день папа взялся за обустройство балкона – мама давно говорила ему о том, что раз уж поставили стекла, то надо сделать хороший настил из досок и удобные полки по стенам. Тогда я не видел в этом особого смысла, а был даже раздосадован – вместо того чтобы пойти прогуляться, вынужден был мало того, что сидеть дома, так еще и выслушивать оскорбления, вынужденно пребывая в постоянном напряжении. Дело было в том, что папа, как и многие люди, превращался прямо-таки в неузнаваемого и непереносимого человека, когда дело касалось помощи в чем-либо. Начиналось все и всегда очень даже хорошо и понятно: просьбой быть неподалеку и при необходимости «немного помочь». Что можно ответить на такое? Конечно, только «да». Однако очень быстро все становилось иначе: ты оказывался виноват в том, что не знаешь – куда папа очередной раз положил отвертку, молоток или шуруп, потом обвиняешься в том, что не ладится дело, и, наконец, выпроваживаешься с громогласным: «Раз не хочешь помогать, а только все портишь, уйди отсюда вообще». Но лично для меня самыми обидными бывали моменты, когда папа сделал что-то не так, а потом неожиданно набрасывался на меня с воплями о том, почему я не подсказал или не поддержал что-то, хотя «все наверняка видел». Ну, да, смотрел, но это вовсе не значит понимания задумки родителей с нахождением вовремя там, где необходимо.
Несколько раз я пытался как-то помягче озвучить подобные мысли, но понимания, разумеется, не нашел. Как говорится, когда надо найти виноватого, это всегда можно сделать. При этом буквально минут через десять после завершения дел папа становился прежним и даже подтрунивал над возникшими проблемами и неудачами, прося меня «не брать в голову». Конечно, легко так вот просто сказать и забыть, а я потом еще долго переживал, вспоминая резкие оскорбительные слова в свой адрес.
Папа завалил часть кухни разнообразными досками и наказал мне быть очень осторожным, так как из многих торчали длинные острые гвозди. Конечно, я все прекрасно понимал, поэтому старался держаться ближе к дверному проему, рядом с которым стояли два лотка-туалета для котенка. Интересно, что, сделав свои «делишки» однажды, он никогда не повторялся и, по возможности, терпеливо ждал, пока кто-нибудь не выливал содержимое лотка и несколько раз споласкивал его под краном. Потом котенок проводил придирчивую «инспекцию» – обнюхивал туалет со всех сторон и, если все было в порядке, делал свои «делишки» или удовлетворенно уходил. В противном случае мы слышали, как он нарочно громко отгребает лоток лапами так, что он звучно ударяется о стену, и понимали, что работу надо переделать. Именно на этот случай и была «запаска». Конечно, и она не гарантировала порядка – уже не менее десятка раз, приходя домой из школы, я находил оба туалета полными, да еще и пару желтых луж на линолеуме, мокрые следы от которых неизменно вели в комнаты и обратно. Но это были понятные житейские пустяки, в которых никто не был виноват.
– Если хочешь мне помочь, то сходи и принеси долото, – сказал папа и махнул рукой в сторону стенного шкафа, где в самом низу был настоящий склад разнообразного инструмента.
Я никогда не мог запомнить всех этих специфических терминов, и даже слово «киянка» долгое время ассоциировалось у меня со сленговым название девушки-каратистки. Только в школе я узнал, что речь идет всего лишь о деревянном молотке. А папа, словно нарочно, говорил именно на таком профессиональном языке. Переспросишь – в ответ придется выслушать целую тираду о моей тупости, неграмотности и нежелании учиться тому, что «обязательно пригодится в жизни». Как правило, папа не только постепенно повышал голос, но и становился ярко-красным от возмущения, заканчивая речь одной из своих самых любимых присказок: «Учись, пока я жив». Поэтому проще было сходить в коридор, найти какой-нибудь инструмент, принести и ждать – что из этого выйдет. Часто – ничего хорошего, но иногда номер проходил, и папа снисходительно говорил, что, видимо, я не так его расслышал, а та же стамеска висит на гвоздиках справа над запасным аккумулятором. Невнимательность – все-таки гораздо меньшее «преступление», чем незнание.
Но на этот раз, к счастью, после короткого размышления он остановил меня и, сославшись на то, что ему много чего надо будет принести, оставил на кухне в одиночестве.
– Отложи пока те широкие доски с гвоздями к свободной стене у двери. Смотри, будь аккуратнее и прислоняй к кафелю только ровной поверхностью, – раздался приглушенный папин голос, и я принялся исполнять это понятное и четкое поручение, наблюдая в замутненное дверное стекло электрический свет и движение теней.
У нас в доме существовал определенный порядок: проветриваемое помещение должно быть непременно сразу закрыто, а двери в ванную и туалет – быть в таком состоянии всегда. Стоило выйти откуда-нибудь даже ненадолго, как родители поднимали истошные крики:
– Ты почему не закрыл дверь?
И бесполезно было объяснять, что я собирался вернуться в ту же ванную через несколько секунд, поэтому и не стал ничего такого делать.
Поскольку балконная дверь была распахнута и даже прижата тяжелым вытянутым ящиком-табуреткой, в котором хранились картошка и лук, то, разумеется, кухня должна быть закрыта. В подобные моменты я почему-то чувствовал себя странно оторванным от родителей, как будто провинился и меня оставили одного подумать над своим недостойным поведением. В какой-то мере я был именно заперт, так как не мог сейчас взять и просто так выйти. Сразу начались бы фразы – «почему не остался там, где попросили» или «не мешайся под ногами, а жди». Вот я смиренно и стоял, глядя на развевающиеся балконные занавески.
– Посторонись.
Папа тяжело открыл плечом дверь в комнату, неся в руках инструменты, и я еле успел отскочить в сторону, чтобы избежать удара по лицу, который был бы, несомненно, не только сильным, но и весьма болезненным.
– Пригляди, чтобы он сюда не лез.
Вслед за папой на кухню пробежал котенок и устремился к туалетам, забавно приподнимая голову и принюхиваясь к новым непривычным запахам.
– Иди сюда и помоги мне! – раздался из комнаты пронзительный мамин голос, и я даже немного подскочил от неожиданности, поддерживая по просьбе папы металлический «уголок», который он свинчивал с другим в замысловатую конструкцию у стены. Разумеется, это обращались ко мне, подразумевая, что я ничем не занят, а просто так – «тупо» стою и смотрю.
– Ну, давай, иди! – Папа выдернул из моих рук «уголок» и махнул им в сторону. – Я, как закончу, подойду.
Мне понравилась идея пробыть в комнате как можно дольше, чтобы к тому времени балкон был закончен, но я прекрасно понимал, что такое вряд ли возможно. Родители что-то упоминали о «минимум паре дней», но возможность даже короткой передышки вызывала радость.
– Уже иду! – крикнул я, стремительно пересек кухню и открыл дверь. – Что-нибудь захватить с собой?
Этот вопрос я начал задавать с того дня, как вызвал дважды неудовольствие мамы своим стремительным приходом.
– Куда ты так торопишься? На пожар, что ли? Я хотела попросить тебя по дороге захватить тряпку и тот пакет в ванной. Сходи за ними и в следующий раз будь внимательнее.
И что я мог на это ответить? Разумеется, ничего, кроме признания своей несомненной виновности. Однако именно тогда потраченная на вопрос секунда или две, наверное, и стоили жизни Лилеену.
Когда я услышал, что ничего не надо, то, не глядя, ухватился за ручку и резко захлопнул за собой дверь, почувствовав в следующий момент какое-то слабое сопротивление, хруст, рык и бьющиеся движения. Непроизвольно отступив, я с поднимающимся внутри ужасом смотрел на маленькую мохнатую лапку, торчащую снизу двери, которая конвульсивно дергалась и постепенно опадала. В следующее мгновение меня прошиб холодный пот и в сознание ворвался вопрос – почему я ничего не делаю, ведь если у котенка повреждена ножка, то его нужно срочно везти к доктору? Хотя позднее мне стало очевидно, что в тот момент какая-то часть меня прекрасно понимала, что произошло нечто неотвратимое и ужасное, чему не поможет ветеринар.
Сильно вздрогнув, я сделал маленький шаг вперед, слегка толкнул кухонную дверь, а потом закричал – наверное, так же отчаянно и громко, как это произошло в палатке у Бородинского поля. Только тогда разбуженным ребятам и вскоре ворвавшимся в палатку взрослым я объяснил все обыкновенным ночным кошмаром, здесь же что-то придумывать и врать необходимости не было – родители все увидели сами.
Видимо, Лилеен сходил в лоток и попытался выскользнуть из кухни следом, когда моя поспешность защемила его лапку и швырнула на длинные острые гвозди поставленных у кафельной стены балконных досок. Правый глаз котенка был пронзен насквозь, а левый раскрыт очень широко, задумчиво и удивленно глядя куда-то вниз. На белых тонких усиках застыли капли крови, и, кажется, Лилеен стал гораздо меньше и тоньше. Я понимал, что в его боку, скрытые шерстью, торчат еще несколько гвоздей, и все это не оставляет не единого шанса выжить. Но, наверное, котенок умер еще не совсем? Несмотря на мрачность и однозначность картины, кажется, его бока порывисто и чуть заметно вздымались от дыхания, или это был всего лишь ветер из открытой балконной двери.
Родители, придя в первую минуту в легкое замешательство, судя по выражению их лиц, испытали тут же большое облегчение. В самом деле – как опять все славно для них получилось: и котенка в доме не стало, и совесть не мучает – во всем оказался снова виноват их «нерадивый сын». А сколько разговоров на эту тему предстоит с многочисленными знакомыми – мама точно не упустит такой замечательный повод поохать и рассказать всем о том, как она любила «этого чудесного, самого лучшего в мире котенка»!
Чуть позже папа обернет тело Лилеена в полиэтиленовый пакет и отвезет куда-то похоронить, а я, выплакавшись и немного придя в себя, спрошу у мамы, сидящей рядом со мной на диване в большой комнате:
– А можно мне повесить на стену фотографию котенка?
Пара симпатичных снимков Лилеена была сделана на большой фотоаппарат «Зенит», хранящийся у папы в полке «стенки».
– Нет. Ты просто должен понять – у нас был друг, а теперь его нет. Постарайся оставить память о нем в сердце, но твоя жизнь продолжается. Не омрачай ее.
Вот и все. А я-то хотел сделать у себя в комнате нечто вроде уголка памяти – разместить в центре фотографию котенка, а рядом – его клубный паспорт, мои нелепые рисунки Лилеена, мисочки, лотки, ошейник от блох, который мы купили, но так ни разу ему и не надевали. Но раз нельзя, то я ограничился тем, что всегда имел с собой в кармане маленькую фотографию домашнего любимца, засунутую в пластиковую упаковку от проездных документов. Что-то очень трогательное было в возможности незаметно достать ее на уроке, про себя поделиться с Лилееном насущными делами, в который раз сказать, как мне его не хватает, и выразить уверенность, что, где бы котенок сейчас ни находился – ему там обязательно хорошо. По прошествии же пары недель мне неожиданно стало это поднадоедать – образ домашнего любимца становился все размытее, и, наконец, наступил тот предсказуемый более зрелыми людьми день, когда я выложил его снимок в ящик стола и дал себе слово сохранить память о Лилеене в сердце, чрезвычайно редко об этом вспоминая.
Странно, но продолжавший копошиться рядом с мертвой невестой котенок был очень даже похож на того – не породой или шерстью, а выражением морды. Скорее, даже больше глаз – может быть, по иронии судьбы, это и есть дух Лилеена, переселившийся в другое животное? Вряд ли, конечно, но все возможно, и тогда в каком-то роде он отыгрался или отомстил.
Я убил его, конечно, не нарочно, и он теперь стал виновником гибели моей невесты исключительно по стечению обстоятельств. Или именно Лилеен тянул все эти годы из безымянной могилы свою обличающую и напоминающую о неоплатном долге лапку, а когда настало время, явился собственной персоной, чтобы понаблюдать за мной в момент приведения приговора в жизнь? Может быть, уже тогда его пустой левый глаз не смотрел на меня потому, что видел перед собой происходящее между нами сейчас.
Я сосредоточенно всматривался в мертвую невесту и думал о том, что она выглядит совсем как живая. Наверное, некоторое время после смерти именно так и должно быть, хотя необратимые процессы в теле уже начались. Может, стоит ее вымыть, переодеть, сменить постельное белье, и тогда я опять увижу любимую просто и привычно спящей? Конечно, мне будет известно, что она мертва, но появится возможность созерцать хотя бы замечательную тень того счастья, что так неожиданно и бесповоротно ушло.
Глаза девушки закрыты, а ведь только в их глубинах можно увидеть пустоту и всю неотвратимость произошедшего. Верят люди или нет в существование души, но несомненно одно – нечто уходит из нас в тот момент, когда в свои права неотвратимо вступает смерть. Это похоже на машину, водителя которой хоть и смутно, но можно разглядеть через ветровое стекло, но когда он выходит, мы сразу видим зияющую пустоту и знаем, что дальнейшей поездки уже не будет. А тело – не автомобиль, и в него нельзя потом опять просто сесть и продолжить движение. Покинутая оболочка – удел огня, земли с копошащимися в ней вечными червями или злобных духов, которые могут захватить плоть на то время, пока она не сгниет.
Да, веки невесты прикрыты, и, наверное, самым ужасным было бы сделать мне это самому. Почему?
С детства фильмами и книгами меня приучили, что ладонью закрывают глаза только умершим людям. Я думаю, живые боятся, что через них в наш мир может заглянуть кое-что поужаснее зияющей пустоты. Для смерти вполне сойдет даже маленький глазок, чтобы наметить очередные жертвы, а у покойных появится лишний повод красочно напомнить себе о потерянном. Это разбередит то страшное, с чем кто-то начал смиряться, и заставит с новой силой желать вернуться, не считаясь ни с какими жертвами. Пугающие мысли и перспективы, но они так и оставались для меня чем-то посторонним, пока я не познакомился с девушкой, которой суждено было связать со мной два последних года своей жизни.
Именно она заставила меня не только поменять мнение о многих вещах, но и превратила закрытие глаз ладонями в понятную только нам интимную игру. Когда девушка сделала такое впервые, я был искренне неприятно удивлен и чуть было опрометчиво не высказал свои мысли вслух. Но уже при следующей встрече с удовольствием ощутил на своем лице ее теплые подрагивающие пальчики и легко подчинился, ожидая приятного продолжения. Так она говорила мне о том, что хочет сделать минет, но почему-то убеждала, что действительно «расчувствовать нечто» можно исключительно с закрытыми глазами. Так это или нет, сказать наверняка было трудно, но все-таки я иногда не удерживался и подглядывал за ее плавными движениями, немного раскрасневшимися щеками и переброшенными на одно плечо длинными волосами. Почему-то любимая всегда это сразу подмечала и тут же протягивала руку, чтобы снова опустить мои веки, сопровождая игривым:
– Давай только не будем подглядывать.
Я был не против, а во время полового акта вообще склонялся к тому, чтобы девушка лежала исключительно с закрытыми глазами. Казалось, что со своими инстинктивными и примитивными движениями я могу быть просто смешон. Кроме того, мне частенько попадались журнальные статьи про то, что только плохо возбужденная и не готовая к полноценной любовной игре женщина не смыкает глаз. Невеста же всегда закрывала, точнее – позволяла мне осторожно и нежно прикрыть ей пальцами веки.
А познакомились мы в Московском зоопарке. Я сидел у низкой металлической ограды и кормил кусками белого хлеба уток и лебедей. В тот день я сдал на «отлично» последний вступительный экзамен в расположенном неподалеку институте, и уверенность в провале, которая разъедала меня еще с утра, быстро сменилась лихорадочной возбужденной надеждой. С четверкой рассчитывать хоть на что-то было попросту глупо, а вот с пятеркой – может быть. Ведь даже седой доброжелательный экзаменатор, покачав головой, сказал мне около часа назад:
– Я, конечно, поставлю вам пятерку, но, судя по другим оценкам, шансов поступить к нам получается немного. Разве что очень повезет, но бывает и такое.
Именно последнюю фразу я уже, кажется, бесчисленное число раз прокручивал в голове, и надежда представлялась все более осязаемой и вполне реальной. Однако в таком расположении духа идти домой я не мог – мама обязательно «подлила бы масла в огонь», и от этого можно было серьезно сорваться. Самым правильным и разумным представлялось немного погулять и успокоиться, а зоопарк оказался вполне удачным и удобным решением.
По дороге я почувствовал голод и, зайдя в первый же магазин, купил пару батонов белого хлеба и большую пластиковую бутылку кока-колы. Вообще-то я любил булочки с изюмом и баночную пепси, вкус которой казался ярче и насыщеннее, но в тот день самым уместным мне почему-то показался именно такой набор.
Когда я дошел до водоема с птицами, то успел съесть один батон и выпить больше половины шипучей жидкости, отчего как-то болезненно начало отдавать в плечо. Подобное я замечал за собой и раньше, что означало простое и понятное «хватит». И тут мне попался на глаза мальчик лет семи в забавной кособокой шляпе, который кинул что-то в воду, а птицы жадно бросились к этому месту. Потом он побежал к поджидавшей его маме и вскоре скрылся в нагромождении клеток, а я присел на лавочку и аккуратно поставил в урну пластиковую бутылку. Потом вспомнил, что где-то видел предупреждающий плакат о запрещении кормить животных в зоопарке, но подумал, что к обитателям озера это точно не относится.
Я извлек из пакета проминающийся батон, отщипнул «горбушку» и бросил, сразу отметив с легкой досадой, что утки гораздо расторопнее лебедей. Но покормить мне особенно хотелось именно последних, поэтому я начал делать броски поприцельнее, что почему-то мало отразилось на точности. А в какой-то момент я заметил присевшую на другой конец лавочки симпатичную девушку, явно чем-то расстроенную и задумчивую. Ну, чем не повод познакомиться?
Я некоторое время скрытно наблюдал за незнакомкой, а потом встал и, сохраняя спокойствие, медленно подошел, неся перед собой остатки батона.
– Девушка, не хотите мне помочь?
В ответ на мои слова та подняла голову и некоторое время просто смотрела, наконец, помотав головой, словно не понимая.
– Никак не могу накормить лебедей – утки все время оказываются проворнее. Может быть, у вас получится лучше? – улыбнулся я и протянул ей хлеб.
– Ну, давайте попробуем. – Девушка нерешительно подняла руку и усмехнулась.
Вскоре остатки батона были отданы птицам, а мы сидели рядом на лавочке и увлеченно разговаривали. Оказывается, она подъезжала навестить заболевшую пожилую тетю, которую очень любила, и, чтобы немного успокоиться, забрела сюда. А вскоре я узнал, что новая знакомая обожает классическую музыку, поездки на природу, коньки, игру в «снежки», хочет стать экономистом, а друзья называют ее Ди, как принцессу Диану, которой она искренне восхищалась.
Мы славно проводили время с новой знакомой, но в какой-то момент она извинилась, сказав, что ей уже пора идти.
– Тогда удачи – рад был познакомиться, – начал я, прикидывая, как удачнее поинтересоваться перспективами новой встречи и взять номер телефона. Что-то банальное после столь романтичного знакомства говорить не хотелось, но ничего другого в голову не приходило.
– Меня зовут Ди, – видимо, неправильно истолковав затянувшуюся паузу, улыбнулась девушка и с некоторым удивлением в голосе добавила: – А ты милый.
– Ты тоже очень даже ничего, – немного смущенно рассмеялся я. – Не хочешь еще как-нибудь встретиться и покормить лебедей?
Ди излишне серьезно посмотрела на меня и неожиданно немного покраснела:
– А ты хочешь?
– Конечно.
– Тогда, думаю, это вполне можно устроить.
Ее глаза блеснули, расширились, и, кажется, где-то в их глубине я увидел белого лебедя, плавающего в мутной, но не пугающей своей глубиной воде. Наверное, именно в этот момент я и влюбился. Сейчас сказать наверняка уже сложно, но тогда мне показалось, что Ди – просто идеальная женщина. И впервые в подобной ситуации меня покинули сексуальные мысли, а осталось только безграничное восхищение, преклонение и единственное желание, чтобы мне было дозволено просто находиться рядом с Ди, наслаждаться ее улыбкой, грациозными движениями и длинными развевающимися волосами. Любоваться и преклоняться перед ее естеством показалось тем счастьем, к которому все стремятся, но удостаиваются лишь немногие избранные. Неужели теперь к их числу принадлежу и я?
– А телефон я тебе не дам.
Девушка, словно извиняясь, развела в стороны руки и расхохоталась, видимо, увидев, как изменилось мое лицо, вернувшееся из романтических грез к прозаической действительности.
– Просто у меня его пока нет.
Я вздохнул свободнее и выразил готовность оставить Ди свой номер.
Понятно, что в нужный момент у нас под рукой не оказалось ручки, поэтому мне пришлось импровизировать, что, наверное, вполне достойно завершило наше удачное знакомство. Встав, я с трудом оторвал с ближайшего дерева кусок плотной коры и, не обращая внимания на сочащуюся из указательного пальца кровь, выскоблил на ней камнем свой номер.
– Ты поранился? – В голосе девушки звучало неподдельное беспокойство.
– Пустяки, до нашей свадьбы заживет, – отмахнулся я и предложил пройтись вместе до метро, но услышал в ответ:
– Только не надо все портить. Оставайся здесь, а я просто обернусь и увижу, что ты смотришь мне вслед.
Ди быстро сжала своими тонкими белыми пальцами мою руку и стремительно пошла в сторону центральных ворот. А я, глядя ей вслед, подумал о том, что, пожалуй, не испытывал еще ничего подобного ни к одной девушке. И это были не пустые «дежурные» слова, а правда, которую, несомненно, почувствовали в какой-то момент мы оба.
Как, наверное, и у многих ребят моего возраста, мой опыт отношений с противоположным полом исчерпывался несколькими подружками, множеством поцелуев и парой случайных половых актов. Я не считал, что это много или мало, а думал – достаточно. Конечно, ничем даже более-менее серьезным там и не пахло, однако именно в институте я планировал попытаться построить какие-то перспективные отношения. А почему бы и нет? Я был строен, любил пробежаться с утра несколько километров по району, не слыл нюней или каким-нибудь «ботаническим очкариком», имел россыпь светло-русых волос и даже, как уверяла мама, зеленые глаза. Хотя, не знаю – возможно, это было всего лишь плодом ее воображения или воспоминанием из далекого детства. Сам я не видел ничего подобного в зеркале, только мужественное лицо с недавно решительно сбритой рыжеватой растительностью под носом. Конечно, не идеал, но я был о себе весьма неплохого мнения.
– Не забудь, когда позвоню. Ди – это я.
Как и обещала, девушка обернулась, когда я думал, что она уже этого не сделает, и кротко мне улыбалась.
– Не забуду! – крикнул я в ответ и медленно помахал поднятой над головой рукой.
Вот так все и случилось. Она позвонила через два дня, и наши отношения начали бурно развиваться. И хотя я всегда верил в справедливость утверждения, что спешка в подобных делах ведет к скорому разрыву, поделать с собой ничего не мог. Ведь мы были, кажется, разъединенные когда-то в незапамятные времена и, словно по волшебству, снова нашедшие друг друга половинки. Возможно, именно это восприятие значительно ускорило ход событий и в вопросе совместного проживания с родителями. Еще класса с седьмого они начали все чаще заводить песню про то, что молодой человек моего возраста уже давно должен зарабатывать, помогать семье и «быть самодостаточным». Как? А вот здесь право выбора предоставлялось исключительно мне, и никто не спешил поделиться эффективными рецептами.
– В твои годы мой отец уже у станка на заводе стоял, норму перевыполнял.
Об этом в последнее время все чаще любил поговорить папа.
Было очень обидно, что, оказывается, родители воспринимают меня исключительно как лентяя и нахлебника, поэтому я взялся за дело с большим рвением. Перепробовав несколько вариантов распространения ширпотреба и биологически активных добавок, я понял, что это явно не мое. Завязывать контакты с людьми мне удавалось неизменно хорошо, но в смысле продаж, да еще и с «накрутками», душа не лежала совсем. А вот распространять рекламные проспекты – оказалось очень даже выгодно, не вызывало душевного протеста и занимало разумное время. Понятно, что все деньги я «нес в семью», но опять ловил на себе недовольные и пренебрежительные взгляды.
– Правду говорят, что коли не можешь головой, то работать приходится руками. Так и пробегаешь всю жизнь, как мальчик… – стала частенько приговаривать мама и так на меня смотрела, словно я был уже совершенно безнадежен.
Я старался не унывать, но безуспешно пытался найти выход из создавшегося положения. Параллельно с раздачей проспектов я иногда мыл машины на ближайшей стоянке, помогал разгружать вагоны на находящейся недалеко от дома платформе и даже не брезговал мытьем полов в общественном туалете местного кафетерия. Но казалось, что родители никогда не будут довольны, и если бы даже меня взяли куда-нибудь директором с окладом в разы больше их совокупного, то все равно они ворчали бы. Ведь всегда найдется к чему стремиться и поводы для невыгодного сравнения.
– У тебя есть все, чтобы стать настоящей личностью. Отдельная квартира – это очень важно, и мы создали все условия для твоего развития, чтобы ты не хлебнул коммуналки, – однажды сказала мама, и в следующее мгновение я вдруг осознал – это именно то, что нужно.
Понятно, что даже снять жилплощадь я не мог, но тут весьма кстати оказалось случайное знакомство с дядей Ди на ее дне рождения. Сложно было поверить, но веселый остроумный толстяк, доводивший гостей до истерического хохота своими пассажами, оказался кем-то вроде директора кладбища. По фильмам и в своих фантазиях я всегда представлял себе подобных людей исключительно мрачными, с нездоровым цветом лица, впалыми темными глазами, обязательно в почтенном возрасте и с затаенными недобрыми мыслями. А тут – такой разительный контраст.
– Эх, сбросить бы мне несколько десятков годков, и такая красавица, как ты, точно не смогла бы устоять при встрече со мной! – восторженно вопил он, обнимая племянницу и нарочито комично пытаясь пригладить волосы на практически облысевшей голове. – Пусть на многое я сейчас уже могу быть и не способен, но на танец с такой милой девушкой сил хватит точно!
Чуть позже Ди нас познакомила, и разговор как-то очень естественно перешел к моим насущным проблемам. Хотя я всегда старался делиться с окружающими лишь необходимым минимумом, на этот раз почему-то не смог удержаться и озвучил свою главную заботу – переехать от родителей хотя бы на время. В ответ, честно говоря, ожидая просто вполне уместную участливую фразу, что-то вроде:
– Ну, надеюсь, что с этим у тебя скоро сладится.
А услышал нечто совершенно неожиданное:
– А место на кладбище устроит?
Сначала я подумал, что это опять какой-то розыгрыш и даже обиделся – всей душой к человеку, а он из этого устраивает какой-то дешевый балаган. Но потом оказалось, что ничего такого в этом нет – наоборот, лишь искреннее участие и вполне конкретное предложение, связанное удивительным образом со знакомыми и памятными мне местами.
– Давай так. Моя епархия – Островцы. Это такое кладбище в ближнем Подмосковье. Добираться не очень удобно, но тебе это все равно – и жить, и работать будешь там. На неврастеника или чистоплюя ты не похож, думаю, работы не чураешься, поэтому отлично сговоримся. С деньгами не обижу, что и как подробнее по делам – поговорим на месте. И живи себе на здоровье – отдельный номер со всеми удобствами, разве что туалет и ванна в коридоре. А вообще – романтика.
Он озорно подмигнул и сразу же попросил звать его, как все – Исаныч. Я так и не понял – это такое своеобразное сокращение имени и отчества или же что-то совсем другое, но выяснять посчитал неуместным. Почему бы не звать человека так, как он просит? И хотя вначале я испытывал в связи с этим некоторые затруднения, главным образом из-за разности в возрасте, но быстро освоился. А вообще, конечно, если это была бы какая-нибудь кличка типа «могильщик» или «гробовщик», то я точно попросил бы разрешения обращаться к дяде любимой хотя бы по имени. Было в этом что-то слишком уж фамильярное и неестественное.
– Ой, я бы умерла со страха. Вы это серьезно? – Ди прижала ладошки ко рту и смотрела на дядю широко раскрытыми глазами.
– Поэтому я и приглашаю его, а не тебя, трусиха. Не дрейфь – ничего с твоим ненаглядным там не станется. Я вон сколько лет живу и горя не знаю. Но торжественно обещаю приглядывать и, в случае чего, отгонять от него всякую нечисть.
Исаныч хохотнул и серьезно добавил:
– Парню надо разобраться в себе и почувствовать – на что он реально способен. И то, что я предлагаю, поверь, поможет ему в этом гораздо лучше, чем многое другое.
Так, в общем-то, и получилось. Выдержав несколько дней предсказуемых истерик со стороны мамы и полного игнорирования от папы, одним ранним субботним утром я решительно собрал вещи и доехал на пригородной электричке до платформы Удельная, откуда ходил автобус в сторону Островцов. Как странно – посещая это место с бабушкой, я никогда не мог себе представить, что мне может однажды даже просто прийти в голову фантазия поселиться в таком месте, будучи живым. Но сейчас подобное решение казалось не только нормальным, но и очень уместным в складывающихся обстоятельствах.
Когда я вошел, сгибаясь под тяжестью большой спортивной сумки, в знакомые с детства ворота, то сразу увидел Исаныча, громко и выразительно разговаривающего с неестественно длинным и худым мужчиной, похожим чем-то на вампира. Хотя какие могут быть вампиры на кладбище? Мертвую кровь, насколько я знал, пить им нельзя. Или монстры просто здесь живут, так сказать, арендуя некоторые могилы, не имея возможности поехать в Трансильванию? Какие-то глупости – и не отполированный удобный гроб, а вишневая «девятка», куда уселся незнакомец, послужила этому самым замечательным материальным подтверждением.
Исаныч приветствовал меня с искренней теплотой и, заведя в обшарпанное кирпичное двухэтажное строение, усадил за покачивающийся стол.
– Ну, рассказывай – что ты вообще знаешь про кладбища?
Я начал говорить что-то общее и невнятное, пока он не остановил меня, протестующе вытянув вперед руку и забавно расставив толстые пальцы, унизанные массивными перстнями.
– В общем, ничего толком не знаешь. Не переживай – другого я и не ожидал. Ладно, немного расскажу о том, где тебе предстоит жить и что делать. Обещаю – будет коротко и нескучно, тем более что ты интересуешься историей – здесь ее хоть отбавляй.
Я кивнул, и, пока приятная, очень молодая девушка расставляла перед нами стаканы с чаем, успевая в то же время открывать принесенную мной коробку шоколадных конфет, Исаныч, развалившись на затертом продавленном диване, начал:
– Вообще кладбище – это не только и не столько место погребения умерших, сколько сосредоточение памяти о них. Запомни – все здесь подчинено именно этому. Кроме того, кладбища – неотъемлемая часть культуры городов и сел. Все эти памятники, надгробия, эпитафии, могилы – самая настоящая история. Если угодно – своего рода музей под открытым небом, созданный тысячами разных людей. У каждого из них собственное представление – как должно быть – и разные материальные возможности, но в этом и уникальность окружающего.
– Я как-то об этом не задумывался.
– Поэтому тебе непременно должен кто-то рассказать – посвятить, – улыбнулся Исаныч и сложил пальцы на животе, сильно выпирающем из-под темной замятой футболки с мультипликационным изображением пышногрудой красавицы. – По могилам судят о религиозном и индивидуальном отношении людей к смерти в разные времена, и любое старое кладбище может рассказать гораздо больше, чем целые тома об истории этого периода. А вообще, это самый настоящий ухоженный парк, где человек может ненавязчиво окунуться в природу и использовать его просто как место отдыха или встреч. Кстати, именно так многие и поступают – пусть это покажется странным или смешным.
– Что-то мне никогда не приходило в голову погулять по кладбищу и подышать свежим воздухом, – неуверенно улыбнулся я, но почувствовал, что такой своеобразный взгляд на вещи действительно невольно меня заинтересовывает и придает оптимизма.
– Люди разные, они, как могилы, – каждая чем-то не похожа на другую, но это вовсе не значит, что так неправильно. Однако именно кладбище создает такое уникальное явление, как зримая связь живых и мертвых. Хотя сейчас все чаще люди практикуют анонимное погребение.
– Разве такое возможно? А документы, уход?
– Я говорю о кремации: вынесли человеку урну с прахом, и он хоронит ее в земле на специально отведенном для этого участке. Обычно там нет растительности, а сверху просто выкладывается дерн с травой. Но и это не придает месту такой привлекательности, как обычные могилы – скорее, смотрится неприятно и нарочито пустынно. Почему так поступают люди? У каждого – свои причины, но многие клиенты еще до кончины опасаются, что родственники не будут приходить на могилу и оставят ее в неприличном запустении. Не правда ли, смешно думать о том, что и кто из знакомых подумает на этот счет после смерти человека? Мне, например, будет вообще все равно, но для некоторых это почему-то становится очень важным. Точно так же, как стоимость гроба или вид могильного памятника. Кое-кто готов потратить много своего времени и денег при жизни, чтобы купить себе на кладбище участок и обустроить его именно так, как хочется ему. Каких только чудиков не бывает, но на этом и живем.
Исаныч озорно мне подмигнул и громко втянул смешно сложенными губами горячий чай.
– А вообще-то, здесь тишина, и все всегда нормально. Сколько лет работаю, ни разу не видел каких-нибудь призраков или вылезающих из могил мертвецов, которых так колоритно любят изображать в фильмах ужасов. Честно – было бы интересно столкнуться с чем-то подобным, но, боюсь, не судьба уже. Однако я тебе позже дам такую книженцию с правилами внутреннего распорядка. Там все про приемлемое здесь поведение живых посетителей, график, порядок получения разрешений на проведение работ по могильным участкам и прочая общая дребедень. Но по-настоящему рекомендую почитать другое – «Правила захоронения» и «Положение о правах пользователей кладбища». Вот это вещь! Там все про разрешенные типы гробов, обряды погребения, порядок траурной церемонии, типы и размеры могил.
– Обязательно прочитаю.
– Да, а то многим кажется, что получил участок и твори там все, что только заблагорассудится. Нет, дорогие мои, – свободно самовыражайтесь, но не забывайте и про уважение к этому месту и другим посетителям. Помню, однажды приехал к нам такой весь «распальцованный» и стал тыкать пачкой денег, чтобы ему, дескать, непременно вырезали на могильном камне слова «смерть жидам». Насилу его выдворили. Кстати, забавно, что по паспорту этого «нового русского» звали Адольф Аллоизович – бывают же такие совпадения. А еще один экземплярчик хотел сделать памятник в виде нацистского креста со свастикой, и это прямо напротив могил воинов-героев. Ну, что за люди? Думают, денег без счета, так хозяева жизни. Но здесь-то территория смерти.
Исаныч громко звякнул чашкой о блюдце и развел руками.
– Или вот некоторые совсем отказываются понимать, что любые постройки на могиле надо согласовать с нами, а не городить все подряд, как на своем садовом участке. И даже просто переместить каменную ограду, бордюр или надгробную плиту – нужна бумажка. Это касается и размеров памятника, в зависимости от типа могилы, закладки фундамента под него и сноса. А сколько воплей можно услышать, когда родственники плохо ухаживают за могилой и мы выписываем штраф. Уму непостижимо. Хотя, что там говорить, некоторые даже представить себе не могут, что за аренду могильного участка взимается плата.
– Честно говоря, тоже не знал всех этих деталей, – виновато промямлил я, чувствуя, что, возможно, не так уж все здесь и просто.
– Ничего, ты парень с головой – научишься. Еще на выставку памятников вместе поедем – есть там на что посмотреть, перенять опыт, повосхищаться. Искусство, понимаешь! А вообще, работа у тебя не пыльная: в чем просят – помоги да приглядывай за порядком. В праздники народа всегда много, в будни – день на день не приходится. Шугай разных подозрительных и праздношатающихся типов, алкоголиков сам не буди – просто скажи мне. И не пугайся – они часто пьют водку, которую так любят оставлять посетители в пластмассовых стаканчиках, и лежат на могиле в таком виде, словно действительно выбрались из-под земли. Кстати, наш настоящий бич – шелуха от яиц на Пасху, на них очень падки бомжи. Приметишь кого-то, выдергивающего цветы с могил, не мешай – иногда удается перепродать их даже десятку посетителей. А вот если какие личности будут что-то копать, ломать, разрисовывать или еще чего подобное, сразу беги ко мне – это могут быть вандалы, бандиты, да кто угодно. На этих типов – другие люди у меня есть.
– Сложно все запомнить так сразу, но я буду стараться.
После этого короткого разговора мы «ударили по рукам», и все оказалось действительно несложно – это даже вначале немного разочаровало. Помню, будучи школьником, я с какого-то момента начал относиться к взрослым с большим уважением только из-за того, что они работают. В самом деле, учеба, секция и разного рода общественные мероприятия казались больше затянувшейся игрой, какими-то обременительными пустяками, никак несравнимыми с настоящей работой. Однако, благодаря усилиям родителей, мне в старших классах не составило труда понять, что на самом деле все гораздо банальнее.
Первая ночь на кладбище далась мне тяжело. Старый незнакомый дом был просто переполнен необычными звуками, которые становились все таинственнее с наступлением темноты. Я старался не напоминать себе, в каком месте поселился, и, хотя всегда со смехом относился к разного рода «байкам из склепа», особой бравады не испытывал. Ведь именно здесь и сейчас казалось вполне возможным, даже естественным, появление зомби или летающие между крестами призраки. Поэтому я более-менее задремал только к рассвету, а потом выбросил из головы все эти глупости и спал спокойно до одного случая.
– Ты видел когда-нибудь некрофила? – спросил однажды Исаныч и как-то нехорошо ухмыльнулся.
– Нет. Это тот, который любит трупы? – робко поинтересовался я и замер.
– Да, один из таких грязных извращенцев. Я понимаю еще все эти плетки и наручники с бабами, но такое… Представляешь, спросил у него – презервативом-то он хоть воспользуется? И что же? Вежливо так улыбается, глазки бегают, и мямлит – зачем, мол, это ей, она и так не забеременеет. Ну, мертвая девка. Каково?
– Ужасно, – поспешно кивнул я и, попытавшись представить себе нечто подобное, испытал легкую тошноту и головокружение.
– Но от нее, конечно, покойницы, ничего не убудет, а денежки платятся очень хорошие. Вот так вот. Поэтому ты сейчас глянь на него, запомни и не поднимай шума, да и сам не дрейфь, когда ночью заприметишь этого извращенца.
– А он с кем будет этим заниматься?
– С трупом – натурально. Есть тут у нас пара относительно свежих могил, так он выбрал недельной давности – представляешь? Я ему советовал ту, что, помнишь, вчера закапывали, а он говорит, что, дескать, ничего в этом человек непосвященный не поймет. Умник. Видите ли, запах там эдакий, еще что-то не так. Каких только уродов земля не уродит.
– Так он будет раскапывать, и прям там…
Фантазия начала подсовывать мне весьма неприятные образы, и я почувствовал, что больше не хочу продолжать этот разговор.
– Конечно. Сам раскопает, сделает свои делишки, и все на место положит. Я в его грязных игрищах участвовать не намерен и никому из своих не позволю. Что случись – видом его не видывал, и пусть выпутывается сам.
Я кивнул и задумался о том, что, раскопав могилу и вскрыв гроб, нужно прямо-таки железное здоровье, чтобы еще чего-то хотеть с живыми или мертвыми, да еще и с перспективой очень скоро вернуть все назад.
– Знакомьтесь! – Исаныч распахнул дверь и пригласил войти хорошо одетого мужчину.
От гостя приятно пахло, и, судя по манерам и словам, это был утонченный и интеллигентный человек. Никогда бы ничего подобного про такого даже близко не подумал. Скорее, тип напоминал стареющего учителя. Воображение же рисовало мне совсем другой образ: эдакого человека-зверя с горящими безумием глазами, огромными цепкими руками и первобытной силой. В реальности все оказалось намного лучше, но одновременно и ужаснее. Почему? Я вдруг подумал – какую же отвратительную грязь скрывает множество самых благовидных образов. Вполне возможно, с еще худшими типами я не только соприкасаюсь на улице, но и живу в одном доме.
– Очень приятно, молодой человек. – Некрофил протянул руку, и я, после некоторого колебания, осторожно ее пожал.
Ладонь гостя была исключительно сухой, а возможно, даже и припудренной, но мне почудилось, что от нее веет могильным холодом и в поры непременно набилась земля, которая не смывается. Даже в благородной седине некрофила я подсознательно выискивал жирных шевелящихся могильных червей, которые незаметно заползли в волосы, запутались и отчаянно барахтаются, чтобы освободиться и проползти столько, сколько потребуется, лишь бы опять добраться до могил. Не знаю, испытывал Исаныч подобные ощущения или просто не принимал такого человека, но они друг другу рук не пожали.
А той же ночью я настороженно выглядывал в окно и видел рассеянный свет рядом со свежей могилой. Кажется, иногда до меня доносились животные рыки и какие-то чавкающие звуки, но, скорее всего, это мне просто чудилось. И на это, конечно, были очень веские причины! Утром я специально сходил прогуляться в ту сторону, но не заметил абсолютно ничего подозрительного. Если бы Исаныч не познакомил меня накануне с этим некрофилом, то, вполне возможно, я вообще ничего такого и не узнал бы. С другой стороны, необычный постоянный свет ночью на кладбище непременно заставил бы меня выяснить – в чем там дело, а стать свидетелем сцены извращенного полового акта с трупом мне не хотелось точно.
Позже к нам наведывались еще какие-то маниакальные личности – один даже с небольшим хирургическим скальпелем и желанием непременно медленно отрезать пальцы на ногах женских трупов, предварительно коротко состригая с них неровно подросшие в гробу ногти. Но они произвели на меня гораздо менее тягостное впечатление, чем этот первый встреченный мной «разоблаченный» некрофил. А может быть, я просто стал привыкать к кладбищу.
Удивительно, но когда смерть совсем рядом, она вовсе и не кажется страшной. Наоборот, создается ощущение если и не приятельских отношений, то, по крайней мере, взаимной пользы и удобства сосуществования. И вовсе это не зловещая старуха с косой, а скорее, группка молоденьких веселых девчонок, которые водят хороводы и неслышно поют. Они невидимы, но иногда, вглядываясь в даль кладбища, кажется, я мог заметить их полупрозрачные руки, красочные венки на головах и уловить движение в ветвях качающихся деревьев. Что же здесь ужасного? Это молодость и жизнерадостность просто порхает веселой стайкой вокруг человека, постепенно затягивая его в свой хоровод нежными, но настойчивыми прикосновениями, и он кружится, а душа, не в силах совладать с собой, вырывается из тела и улетает все дальше. Наверное, это и есть ритм вечности, который только на мгновение прерывается, когда, празднуя появление новой жизни, девушки отпускают туда истомившуюся без физической оболочки душу.
Вскоре я совсем освоился на новом месте и очень полюбил утренние прогулки по кладбищу. Было в этом что-то очень умиротворяющее и заставляющее остро чувствовать бренность всего сущего. А вот к обеду становилось совсем некомфортно, словно посетители растревожили души умерших и те начинали собираться над кладбищем грозной тучей, стараясь дать понять, что все видят и слышат, но постепенно приходят в бешенство от невозможности в мире живых произвести даже тихий звук. Надписи на надгробьях, так интересовавшие меня в первые дни, теперь оставляли совершенно равнодушным. Разве что показалось необычным – насколько много здесь похоронено молодых людей, хотя я всегда считал, что кладбище – больше удел стариков.
Пересечение дорожек, казавшееся вначале хаотичным, начало приобретать для меня определенный и глубокий смысл, все больше напоминая таинственный лабиринт. Казалось, что если по нему пойти правильно, то могут открыться такие тайны, о которых еще не помышлял никто из живущих. Но я так этого ни разу и не сделал – возможность подобной осведомленности пугала и казалась даже где-то неприличной, словно я без спроса войду в чужой дом и увижу то, чего не следует. В моем воображении, те же милые кружащиеся в танце девушки вполне могут превратиться по такому случаю в разъяренных монстров, наброситься и растерзать непрошеного гостя. Возможно ли такое? Наверное, здесь – да. Именно поэтому я старательно избегал даже приближаться к похоронным процессиям. Казалось, что кто-то из посетителей или даже сам покойник могут в момент величайшего отчаяния и горя немного приоткрыть непроницаемую завесу тайны, и расплачиваться за это придется всем, находящимся рядом. В их числе мне никак быть не хотелось, но Исаныч старательно привлекал меня к таким делам, оставаясь глух к робким попыткам объяснить свои непростые мысли и ощущения. Иногда мне казалось, что нечто подобное чувствует и даже знает он сам, но мы никогда не развивали подобных тем, да и вообще, без особой необходимости не затрагивали в разговорах ничего, связанного со смертью или нашим местонахождением.
Хотя, как ни удивительно, на кладбище было много своих интересных затей и «приколов». Например, существовал внутренний рекорд времени раскапывания и закапывания могилы, сотрудники спорили – на какой минуте похоронной церемонии упадет в обморок жена покойного, четное или нечетное количество людей собралось на прощание с усопшим, и все в таком духе. Сначала я воспринимал это как явные отклонения в психике, но потом понял, что иначе не может и быть. Здоровый «черный юмор» – самое подходящее для кладбища место.
Здесь же я без всяких трудностей неожиданно избавился от своего давнего детского кошмара – туалетного монстра. Когда я был совсем маленький, то однажды, сидя на унитазе, почувствовал, как холодные брызги воды попали на мою попу. Сейчас такое показалось бы неприятным, но абсолютно объяснимым и даже естественным, но тогда я был уверен, что это чья-то ужасная рука высунулась из глубины грязных труб и попыталась меня схватить, чтобы навсегда утащить в мрачные бездонные глубины. Со временем страх прошел, а осталась только необходимость периодически заглядывать в унитаз, когда я на нем сидел. Это происходило непроизвольно, но всегда. А после просмотра американо-итальянского фильма «Левиафан» моя фантазия именно в образе представленного там монстра воплотила то, что может угрожать в туалете, и это принесло неожиданное облегчение. Ведь приближение такой огромной штуковины будет трудно не услышать и даже не почувствовать.
Все это было настолько естественно и срослось с моим сознанием, что лишь через неделю своей жизни на кладбище я обратил внимание – нужда заглядывать в унитаз отпала и больше никак не появлялась в мыслях. Чудо? Возможно – все-таки не просто нечто чувствовалось в таком месте, оно здесь действительно было. Причем не угрожающее мне, а безопасное! Ведь котенка, как я все-таки смог выяснить у родителей после случая на Бородинском поле, папа похоронил не на кладбище, а в парке. Но это уже была другая территория – враждебная и чуждая лежащим здесь покойникам, которые просто не позволили бы чему-то подобному проникнуть сюда и причинить вред. Не знаю почему, но я в это верил – как оказалось, совершенно правильно.
Прогулки я любил заканчивать возле невысокой каменной пристройки, очень напоминающей гараж на заднем дворе моей школы. Там хранились гробы, и я с удовольствием проводил какое-то время в тактичной тишине, скрытый от внимательных взглядов. А однажды мы с одним веселым малым разыскивали здесь одну старую модель и выставили несколько гробов под накрапывающий дождь. Глядя на их крышки, я невольно залюбовался игрой солнечного света в небрежно рассыпанных каплях влаги. Мне пришло в голову, что какой-нибудь богатый человек вполне мог позволить себе найти последний покой в таком шикарном обрамлении бриллиантами. Ведь есть же такие люди, кто завещает непременно похоронить себя в какой-нибудь очень дорогой машине. Потом мои мысли перекинулись на то, что неприкосновенность такой могилы от вандалов будет обеспечить очень сложно или придется скрывать ото всех подобную вызывающую роскошь. Но возможно ли такое? Наверное, нет – подобный блеск может действовать только завораживающе, хотя далеко и не всегда приводит к плохим поступкам. И тут мне вспомнился кинотеатр, в котором я сидел в окружении одноклассников, где во второй раз отыскала меня кошачья лапка.
Вокруг меня в тот день было необычайно много народа, а девочки так и норовили прижаться поплотнее, вызывая в душе приятный и томящий отклик. Но привлекало их вовсе не то, что льстило бы моему самолюбию, а лежащая на подлокотнике черная прямоугольная коробочка с переливающимся внутри куском стекла каплевидной формы. Папа соорудил такую штуку по моей огромной просьбе, как ни удивительно, не только проявив большой энтузиазм, но даже толком не спросив – зачем мне вообще это нужно. Само по себе, это уже было самое настоящее чудо!
Около часа усилий, коробочка из неприятной оранжево-серой пластмассы, кусок черной бархатной ткани, «висюлька» от недавно упавшей и разбившейся у маминой сестры «хрустальной» люстры, клей – вот и получилось нечто, очень похожее на милофон. Именно от него были в полном восторге четыре девчонки и двое ребят, которые не просто поверили в невозможное, но во многом сами стали его инициаторами. Догадывались они об истинной сущности «уникального прибора» или действительно были такими доверчивыми? Я не знаю до сих пор, но тот месяц остался навсегда в моей памяти, и не только из-за кошачьей лапки.
Когда я впервые прочитал в телепрограмме название детского фильма «Гостья из будущего», то подумал об очередном развитии столь популярной тогда темы, как путешествия во времени. Она была не менее заезженной, чем «братья по разуму» из далекого космоса или истории заселения людьми других планет, поэтому не вызвала особенного энтузиазма. Но, посмотрев две первые серии картины, я настолько влюбился в героев, что воспринял конец фильма, где «девочка из будущего» прощалась с одноклассниками, как самую настоящую трагедию. А на следующий день поехал кататься на «Школьнике» во двор и зачем-то порезал опасным лезвием, найденным на люке с выдавленными буквами «ГК», большой палец правой руки. Потом я сел на велосипед и поехал по району, предвкушая встречу с кем-нибудь из знакомых ребят. Чего я хотел добиться и почему подвергал себя риску заражения крови? Пожалуй, ни тогда, ни сейчас я объяснить себе этого не могу – просто захотелось поверить в сказку и сделать ее реальностью. Не для того, чтобы покрасоваться перед кем-то или обмануть, а для чего-то несоизмеримо более чистого, детского и вечного. Интересно, что потом я часто вспоминал эту историю с чувством стыда, а ребята, которых я в нее вовлек, повзрослев, никогда при мне не поднимали эту тему. Казалось, это стало нашей тайной, которую мы бережно хранили в одном из тех потаенных уголков души, где навсегда остался восхитительный след детства.
Когда я уже практически потерял надежду встретить кого-нибудь из знакомых ребят и хотел направить велосипед в сторону дома, мне навстречу из-за школы вышли сразу четверо одноклассников. Я лихо подрулил к ним, притормозив прямо перед девочкой с раскосыми глазами, и начал ничего не значащий разговор:
– Привет. Гуляете? А я уже весь район объездил.
При этом, неестественно изогнувшись над рулем, я постарался выставить вперед палец, на котором явственно проступала засохшая кровь, ожидая вопросов. И они не замедлили последовать:
– Ты знаешь, что поранился?
– Да, еле унес ноги. Вы даже представить себе не можете…
И я рассказал им сказку, подробности которой придумывал по ходу и, судя по реакции одноклассников, весьма в этом преуспел. Впрочем, наверное, так бывает всегда, когда людям самим хочется во что-то верить. Перед заинтересованным воображением ребят, несомненно, очень живо промелькнуло, как я остановился передохнуть рядом с высоким панельным домом за школой и скрипучая дверь в подвал неожиданно приоткрылась. Там мне удалось рассмотреть двух типов – толстого и худого, которые явно не хотели быть обнаруженными. Потом они заметили меня, и из полумрака вырвался необычный белый луч, полоснув мне по пальцу. Не отклонись я вовремя, потерял бы руку, а то и вообще оказался мертвым. А так отделался небольшой раной и поспешил уехать.
– А ты не рассмотрел этих людей? Может, стреляли из лазерного пистолета? Очень на это по описанию похоже. – Тут же посыпались на меня вопросы, и я понял, что одноклассники не только вовлеклись в игру, но и сами начинают направлять ее ход в нужном для меня направлении.
– Неужели у нас здесь оказались космические пираты? А машина времени – может быть, она и стоит в подвале этого дома? А Алису ты не видел?
И в течение следующей четверти часа мы все были уверены, что нечто похожее на сюжет «Гостьи из будущего» происходит прямо у нас здесь и сейчас. Я, пожалуй, поверил в это даже больше всех, но, чтобы закрепить эффект, нарочно начал выискивать заведомо слабенькие аргументы «против». И вскоре уже сами ребята воодушевленно убеждали меня в реальности истории и возбужденно удивлялись моей непонятливости.
– Давайте сходим и аккуратно проследим за этим подвалом, – робко предложила девочка со смешно торчащими параллельно земле косичками. В старших классах она сбежит из дома с каким-то парнем, а потом, по слухам, ее найдут повесившейся в убогой комнате какого-то далекого городка. Самоубийство и убийство – она была на седьмом месяце беременности.
Идея увидеть своими глазами космических пиратов всем понравилась, но почему-то никому не пришло в голову обратиться за помощью к взрослым. И дело здесь было вовсе не в сомнениях или в чем-то подобном, а каждый где-то в глубине души понимал, что поступи он так, и желанная фантастичность ситуации мгновенно разрушится. Все может оказаться так или иначе, но нас точно лишат этой сказки, и волшебство пропадет безвозвратно. А разве можно желать чего-то подобного в детстве?
– Только давайте купим в гастрономе побольше кефира. Помните, они очень его любят. Толстяк – точно.
Все одобрительно загалдели, но впоследствии я частенько удивлялся – как же мы собирались использовать этот молочный продукт и зачем он вообще понадобился. Понятно, ответа у нас не было, да тогда он был и не нужен. Просто надо взяться и всем вместе это сделать.
Через четверть часа мы уже сидели в жиденьких зарослях куста, похожего на акацию, возбужденно галдели и наблюдали за подвалом, поставив на землю четыре пакета кефира.
– А теперь дверь закрыта. Кажется, на замок, – громко шептал одноклассник и наставительно продолжал: – Но нас не обманешь. И ребенку понятно – дужка просто аккуратно перепилена, чтобы не вызывать подозрений. А может, пираты куда-то ушли – например, тебя разыскивать.
Я проследил за его порывистым жестом в мою сторону и, как ни странно, испытал страх, в основном от прозвучавшего в голосе предвкушения возможной расправы. Наверное, если меня связать, подвесить вверх ногами и оставить на теле ужасные отметины, происходящее станет еще интереснее. Хотя те мучения, что показывали в фильме, выглядели как-то несерьезно и совсем уж наигранно – видимо, это и создавало у зрителей какое-то несерьезное впечатление о сущности пыток. Как бы там ни было, игра – игрой, но в преследовании двумя космическими пиратами радости очень немного.
– Не бойся, мы тебя не выдадим. Может, и в школе тебе пока не появляться? – Вторая девочка, до этого глубокомысленно молчавшая, ободряюще потрепала меня по плечу и слегка покраснела.
Интересно, где была ее благоразумность, когда по окончании школы она с подружкой выбросилась из окна «высотки»? Из предсмертной записки можно было понять только то, что после трагической гибели их кумира – какого-то певца или музыканта девочки не мыслят дальнейшей жизни. И еще я иногда вспоминаю постаревшее лицо и большие красные глаза ее мамы, бесконечно шепчущей:
– Моя доченька теперь с ангелами. Хоть бы увидеть одно их крылышко.
Но тогда упоминание о столь привычной и реальной вещи, как школа, заставило меня почувствовать несказанное облегчение и вспомнить, что происходящее – всего лишь очень интересная игра. И правды в ней, как бы ни хотелось верить в обратное, ровно столько, сколько нафантазировал я сам. А реакцию моих родителей на пропуски школы, о которых непременно станет известно, трудно было себе представить. Даже когда утром я себя плохо чувствовал, а термометр показывал тридцать семь, мама неизменно говорила:
– Сходи в школу, но играй на переменах в спокойные игры. А в обед придешь – поешь и ложись до нас в постель. Может, немного поспишь.
В тот день мы еще долго сидели недалеко от запертого подвала, а когда начали расходиться по домам, я впервые почувствовал, как здорово иметь много друзей. Неожиданно очень важным показалось то, что кто-то за тебя переживает и будет искренне рад видеть на следующий день. Наверное, я все-таки допустил непростительную ошибку, когда, найдя одного друга, практически отвернулся от перспектив построить подобное с кем-то еще, словно влюбленный, не представляющий себе каких-то отношений с другими женщинами на фоне предмета своего вожделения. Скорее всего, эти рассуждения были верными, но дальше головы дело не пошло – после окончания истории с милофоном все стало по-прежнему. Хотел ли я другого позднее? Не помню. С другой стороны, можно ли считать групповую увлеченность каким-то делом предпосылкой к настоящей дружбе? Сложно сказать.
На следующий день оказалось, что круг людей, посвященных в события накануне, весьма внушительно расширился и кое-кто относится к произошедшему очень даже скептически. Это не то чтобы заставило меня как-то волноваться, но дало понять, что развитие игры возможно только, если свои слова подкрепить чем-то более вещественным. Отсюда и родилась идея сделать себе «персональный» милофон. Понятно, что воспроизвести даже близко то, что показывали в фильме, я не мог, но чувствовал – в этом нет абсолютно никакой необходимости. Ведь любая непривычная вещь обладает для детей прямо-таки магнетической силой.
Папа молча выслушал мои слова о том, что я хочу иметь небольшую черную закрывающуюся коробочку с чем-нибудь вроде блестящего камня внутри, просто кивнул головой, а уже через день пригласил меня помогать ему на кухне. В тот вечер я оказался намного расторопнее, чем обычно, выискивая то, что он куда-то положил и забыл, несомненной заслуженной наградой за что были рассуждения папы о чем угодно, кроме того – что и зачем мы так тщательно делаем.
– На, держи. Будут еще какие идеи – обращайся, – сказал он в конце, пододвигая ко мне остро пахнущую клеем черную коробочку, которую уже на следующее утро оценивали восхищенные одноклассники.
– Вот это да! Он еще красивее, чем по телевизору! А ты умеешь им пользоваться? – Слышал я прерывающиеся от волнения голоса окружающих и чувствовал себя, как никогда, значимым.
Как-то вполне естественно и просто я сочинил, что ночью побывал в этом самом подвале и с риском для жизни украл прибор у космических пиратов, опрометчиво оставивших его висеть без присмотра на одном из вентилей. И теперь злодеи уж точно разозлились и рыскают где-то вокруг в поисках меня. Однако это пустяки – я готов с ними сразиться в любой момент, чтобы победить, и, уж конечно, не стану из-за этого где-то прятаться, словно последний трус. И, разумеется, не успел милофон попасть в мои руки, я сразу разобрался, как им пользоваться, – почувствовал или что-то вроде этого.
Кое-кто, несмотря на общее одобрение и принятие происходящего, начал просить доказать работоспособность прибора и сказать, о чем они сейчас думают. Что же – нет проблем. Я взял милофон в сложенные ладони, всмотрелся в глубины «капли» и начал выдавать первые пришедшие в голову ответы. Как оказалось, даже что-то правильно угадал, но по большому счету, разумеется, ошибся. Это сразу вызвало волну споров – работает прибор или нет, а если да, то могу ли я на самом деле им эффективно пользоваться или просто набиваю себе цену.
Как ни странно, разрешил все вопросы один маленький кудрявый мальчик, ставший через много лет первоклассным поваром, с которым почему-то мало кто тогда общался, а я иногда был не против подойти и перекинуться парой слов. Наверное, секрет его неуспеха у окружающих был в несколько надменной и раздражительной манере себя держать, а также в слишком уж взрослых рассуждениях и интересах. Например, он мог бесконечно говорить о технических аспектах эксплуатации какой-нибудь машины или утверждать, что шулерство пластиковыми картами выходит гораздо удачнее, чем бумажными.
– Скажи, что я думаю о женщинах и деньгах, – ненавязчиво склонившись к моему уху, прошептал он и тут же выпрямился, победоносно посмотрев на окружающих.
– Да, вот и давай проверим! – раздалось несколько возбужденных голосов, и я понял, что сейчас одноклассники в его взрослых манерах видят какой-то окончательный вердикт человека умного, объективного и даже в чем-то многоопытного.
Я навел на него милофон и сказал именно то, что услышал минутой раньше.
– Прямо в точку! Не ожидал! – после томительной паузы высказался мальчик, и окружающие казались полностью этим удовлетворенными. Ведь, пожалуй, они вовсе и не хотели стать свидетелями моего «громкого разоблачения», а всего лишь нуждались в лишнем подтверждении того, что подобное чудо возможно на самом деле. Даже мой лучший друг и тот верил всему происходящему с удивительной беззаветностью. Будучи у меня дома, он просил взять коробочку в руки, подойти к окну и сказать – о чем думает тот рассеянно бредущий к помойному контейнеру человек или парочка старшеклассников, гуляющая, держась за руки. Что было делать? Я сочинял по ходу и ловил неизменно восхищенные и полные веры взгляды.
Наверное, окружающие вообще считали меня странноватым и никогда с большой долей уверенности не могли утверждать – говорю я о чем-то правду или опять хочу вовлечь всех в захватывающую игру. В этом они наверняка были совсем недалеки от истины, но, кажется, все эти инициативы исходили не столько от меня, сколько направлялись чьей-то невидимой, но твердой рукой откуда-то извне. Может быть, даже уместнее говорить о явно прямом вмешательстве свыше?
В какой-то момент у двух моих подружек-одноклассниц возникла странная идея – раз милофон гостит пока в нашем времени, то неплохо бы дать ему всю возможную полезную информацию, которая, несомненно, будет очень интересна людям из будущего. То есть изначальное предназначение для чтения мыслей было дополнено детской фантазией уже до уровня некоего современного компьютера с базой данных. Почему-то тогда это показалось абсолютно логичным, и я охотно рассказывал о том, как смотрю вместе с милофоном телевизор, кладу прибор на толстые энциклопедии или стопки газет, а он, несомненно, скрупулезно записывает все, что только можно. Именно на «волне» подобных идей в тот день в кинотеатре по школьному абонементу я оказался с коробочкой в руках, заботливо повернутой к экрану.
В темноте зала, бросая взгляды на причудливое отражение света от витиеватой поверхности стекла, даже я охотно верил – милофон все видит и заинтересованно воспринимает. Что уж там говорить про одноклассников!
– Можно я немного подержу его сама?
Голос девочки буквально громыхнул в тишине зала, и на нас со всех сторон зашикали. А вот этого я с самого начала истории старательно избегал. Какой бы сильной ни была вера окружающих в всамделешность прибора, они могли его случайно уронить, поцарапать или сделать что-то другое, позволяющее увидеть истинное содержимое черной коробочки, которую я непременно вспоминал позднее во времена выноса «черного ящика» в передаче «Что? Где? Когда?». Тот же пластмассовый корпус с пропечатанной ценой в 23 копейки было бы объяснить весьма сложно – ведь по фильму в то время уже наступил коммунизм, следовательно, в СССР не могло быть и денег. Конечно, что-нибудь выдумать можно всегда, но подобные «проколы» не были нужны ни мне, ни окружающим ребятам.
– Нет, из-за этого он будет отвлекаться на твои мысли и толком ничего не посмотрит, – степенно ответил я, и все оказались этим удовлетворены. Возможно, из-за того, что каждому мальчику и девочке хотелось подержать милофон в руках, но если нельзя, то пусть не будет никаких исключений. Тогда все кажется правильным и вполне справедливым.
Фильм мне не нравился – очередной «правильный» мальчик попал в сказку, где стал бесстрашным воином и сражался с драконом, пока похожий на него «как две капли воды» принц симулировал в нашем времени сильную простуду и с нетерпением ждал героя назад, чтобы поменяться местами. Наверное, сюда примешивалось еще и чувство легкой досады – казалось, каждый день после демонстрации последней серии «Гостьи из будущего» делает игру все менее интересной, и ее место занимают другие, более актуальные образы и темы. Наверное, именно по этой причине вскоре ребята стали проявлять все меньше внимания ко мне и милофону. Ведь чудо, которое постоянно рядом, неизменно однажды начинает восприниматься как банальность.
Начавшая затягиваться игра стала вскоре в тягость и мне самому, поэтому однажды я объявил одноклассникам, что встретился на улице с Алисой, мы поговорили, и я передал прибор ей. Конечно, она очень хотела встретиться со всеми ребятами, которые мне так помогли, но «девочке из будущего» надо было срочно возвращаться в свое время, хотя она и обещала, как и Карлсон, «обязательно вернуться». Этот поворот сюжета еще какое-то время служил темой для пристальных расспросов и обсуждений, всколыхнув не волну, а лишь легкий интерес, а потом как-то естественно наступил день, когда про милофон не было сказано ни слова. И вскоре о лежащей где-то на полке с игрушками черной коробочке я практически позабыл.
А пока мы сидели в кинотеатре и радовались чуду, которое сделало нас обладателями общей тайны. Кажется, качество картины ухудшилось. Конечно, я прекрасно знал, что большое полотнище экрана во многих местах заклеено и протерто, а демонстрируемая пленка – очень заезженная, но не до такой же степени. Все блекло буквально на глазах, звук начал ужасно «плыть», а то, что я сначала принял за неудачно подсвеченный дефект полотнища, стало медленно увеличиваться в размерах и превращаться из тонкой гнутой вертикальной линии во что-то огромное и ужасающее. Это нечто казалось удивительно знакомым, и страх побежал по телу, словно струйки ледяного душа.
В основном же гнетущую зловещесть происходящему придавала реакция окружающих, а точнее, ее отсутствие. Кажется, все это видел только я, а одноклассники сливались с темнотой и начинали представляться не людьми, а неким мрачным фоном происходящего. Неприятное ощущение – оказаться выдранным из реальности и постепенно удаляться в каком-то неизвестном направлении, где будущее страшит, а положиться можно исключительно на себя.
– Вы меня слышите? – хрипло произнес я и не получил подтверждения, что так оно и есть. Но еще жутче стало не от этого – мои слова прозвучали, словно в каменной арке, отдаваясь гулким эхом, которого точно не могло быть в кинозале. Значит, я уже в какой-то другой реальности или даже умер.
В то время как раз становились все популярнее разнообразные темы о душе, призраках, перевоплощениях, и про подобные ощущения я читал недавно в каком-то научно-популярном журнале. Неужели все случилось так быстро, просто и неожиданно?
Вертикальная линия между тем становилась все толще и, кажется, объемнее, неуклонно выходя за рамки экрана. В какой-то момент я подумал о кране, въехавшем в кинотеатр и проткнувшем полотнище, словно реквизит для фокуса с полетами над сценой. Но тут вспомнил про Бородинское поле и, увидев раскрывающиеся и тянущиеся ко мне, распушая волосы, огромные острые когти, завопил:
– Кошачья лапка!
В тот же момент я почувствовал, что снова вернулся к действительности, и увидел серьезные и настороженные глаза одноклассников, внимательно смотрящие на меня. Но где-то впереди продолжала возвышаться и пытаться добраться до меня она, хотя позднее я думал, что, скорее всего, это просто кто-то из взрослых встал с переднего ряда посмотреть – что там у нас происходит.
Объятый ужасом, я ринулся к выходу, больно ударившись о подлокотник и ободрав о спинку кресла лоб. Кажется, мои шаги раздавались раскатами по всему залу, но это было неважно. Главное – поскорее вырваться к свету, чистому небу и оставить навязчивый кошмар в этом темном душном зале.
Мне пришлось пережить еще несколько неприятных мгновений, когда я запутался в складках плотной и очень пыльной портьеры, над которой горел зеленый прямоугольник со словом «Выход». В какой-то момент мне показалось, что кошачья лапка уже здесь и нарочно крутит, запутывает меня, лишая возможности дышать и двигаться, но это оказалось всего лишь разыгравшейся фантазией. Правду говорят, что у страха глаза велики. Да еще как!
Больно ударившись плечом о дверь, я потными и скользкими пальцами рванул на себя ручку, но она не поддалась. Тогда, разбежавшись, я прыгнул вперед, почувствовал, что сейчас отпружиню, но тут препятствие неожиданно исчезло, и в следующее мгновение я приземлился на теплый асфальт. На какое-то время меня оглушил привычный городской шум и ослепил яркий солнечный свет, но потом все стало простым, понятным и даже раздражающе-обыденным.
– Что с тобой? Что там случилось? – Раздались голоса рядом, и я оказался в плотном кольце одноклассников.
– Бежим, потом все расскажу! – воскликнул я и почувствовал себя гораздо лучше, только когда нелепо-громоздкое здание кинотеатра скрылось позади.
Ноги несли меня вперед с необычайной легкостью. Казалось, только устремляясь куда-то, я смогу сбросить с себя все остатки приключившегося кошмара и, что гораздо важнее, исключить кошачью лапку из будущего. В то же время меня снова окружала реальность, а в голове постепенно и непроизвольно созревал захватывающий рассказ, который бы все очень правдоподобно и не без пользы для меня объяснил. Конечно, для одноклассников, но ни в коем случае не для пожилой вахтерши, которая вполне за подобное могла задержать меня и вызвать родителей. Насколько большой переполох я произвел в зале? Казалось, произошло нечто очень масштабное и ужасное, но, на самом деле, конечно, все было не так.
Вскоре я упал без сил на скамейку возле детской площадки, а одноклассники, тяжело дыша, замерли вокруг, возбужденно гомоня о том, что я чуть было не сломал дверь, но, к счастью, вторая створка была не закреплена шпингалетом, и они просто разошлись, высвободив «язык» замка.
– Что с тобой? Смотри, лоб расшиб – кровь течет. Ты заметил кого-то из них?
Вот оно – они сами подвели меня к тому, что было самым простым, понятным и хорошим объяснением. Конечно, и про кошачью лапку история могла выйти еще та, даже больше того, но почему-то что-то подобное мне никак не хотелось ни с кем обсуждать. Начиная с того, что тогда бы я выглядел самым настоящим убийцей, а кем тебя считают окружающие – вовсе не маловажно.
– Это космические пираты меня выследили – я заметил их у экрана, и, кажется, был выстрел. Наверное, кровь из-за него.
Все замолчали и теперь смотрели на меня так, словно я совершил какой-то героический поступок или выжил после невероятной битвы с армией инопланетных мутантов.
– Вот видишь, как это опасно. Тебе не больно? Может, сходим в больницу? – раздались заботливо-сочувственные голоса, и я снова почувствовал себя хорошо.
Конечно, никуда мы не пошли, а рана на голове оказалась просто царапиной – родителям я сказал, что упал с перекладины во дворе, пытаясь сделать переворот после отжиманий. Но, несомненно, на моем лице появилось настолько стоическое выражение, что одноклассники, судя по взглядам, буквально были готовы на меня молиться и не могли поверить счастью, что судьба свела их со мной. Точно такие же глаза я видел позже неоднократно в церквях, но там уже не было ничего из чистого и всепоглощающего восторга – только вера, мрак, замутненное запутавшееся сознание и понимание недостойности самих себя.
Теперь же, вот ирония, я вижу целых четыре вполне реальные кошачьи лапы, и они даже не пытаются преследовать или убивать меня. А ведь очень глупо упускать такой замечательный шанс! Правда, шерсть вымазана в крови любимого человека, и ее пока не удалось полностью вылизать. Но это не успокаивает, а придает лишь больше отчаяния – ведь именно из-за одной из этих лап я стал пусть и невольным, но убийцей.
– Мя-оу!
Котенок выгнул спину и распахнул пасть – зевая или угрожая.
Да, наверное, именно это он и сказал, если такое уместно говорить о животном, но мне неожиданно послышалось в этом явственное:
– Мы квиты.
Пока котенок сидел и тщательно, с какой-то умилительной обреченностью, вылизывал себя, раздался телефонный звонок. Наверное, я ждал его, как нечто, призванное вызволить меня из томительного плена воспоминаний и позволяющее начать действовать. А вот и он – полифонический и слишком радостный для такого случая.
Оказалось, пока я сидел на кровати, правая нога онемела и перестала меня слушаться. Она неуклюже уперлась в пол и неожиданно подвернулась. Я с усилием удержался и подумал о том, что сейчас предстоит пережить несколько неприятных минут: чувствительность будет возвращаться, переходя в миллион ноющих покалываний. Кажется, эти иглы начинают все быстрее елозить по коже или где-то внутри, вызывая желание начать что-то интенсивно делать. Примерно то же самое, что галоперидол, вколотый без другого лекарства, что я испытал на собственной шкуре, пролежав почти месяц в «дурке» по милости папы Ди.
Началось все с того, что я получил повестку из военкомата. Родители позвонили мне в слезах, и сначала я никак не мог понять – что же случилось. Оказывается, через несколько дней мне нужно было посетить медицинскую комиссию, после которой, по уверениям мамы, я вынужден буду подписать какие-то бумаги и точно пойду в армию.
Я, конечно, поделился этой новостью с Ди, а уже на следующий день мы были у ее отца. Крепкий низенький мужчина, абсолютно лысый, но с шикарными усами, напоминающими образ легендарного Семена Буденного, вначале показался мне смешным, и я с трудом сдерживал улыбку. Однако с первых же фраз от моей веселости не осталось и следа – его холодный бесстрастный голос и простые логичные вопросы настраивали исключительно на деловой лад. В какой-то момент мне даже захотелось вскочить из удобного кожаного кресла, вытянуть руки по швам и замереть в ожидании приказа.
Папа Ди был учредителем какой-то строительной фирмы, а в прошлом – успешный кооператор, авторитетный бандит или милиционер. По манерам он напоминал нечто среднее, что, впрочем, не имело особого значения с его подкупающе-располагающей внешностью.
– Значит, так: положим тебя в больничку, все оформим, как положено, и не успеешь оглянуться, как проблем не будет.
– А что за больница? – немного с вызовом спросил я, задетый тем, что посторонний человек так вольготно мной распоряжается.
– «Дурка»! Ну и что такого? Отоспишься, витаминчики разные там поколют, и опять к нам.
– Вообще-то я хотел попытаться что-то сделать по медицинским показателям, но другим. Это для каких-нибудь детей «звезд» эстрады или миллионеров не имеет значения, как «косить», а мне потом с таким диагнозом надо будет как-то умудриться на работу устроиться и просто жить среди людей.
– Об этом не переживай, все устроим в лучшем виде, а сейчас главное – побыстрее закрыть этот вопрос. Или ты не согласен?
– Да, но…
А уже через четыре дня я сидел на широком подоконнике в казенном туалете и курил, глядя на выщербленные каменные стены через потемневшие решетки. Оказалось, и в «психушке» жить можно – даже маникюрные ножницы, которые вроде как хранить запрещалось, никто так и не обнаружил лежащими под обычным пустым листом бумаги в моей тумбочке. Пожалуй, единственной проблемой здесь было как-то скрасить досуг, если, конечно, не быть фанатом карточных игр или чтения. Хотя вскоре и эта проблема благополучно разрешилась – я старался как можно больше спать, что помогало времени течь быстрее, хотя бы по ощущениям. Коллектив палат был спокойный, и большинство «узников» никак не отличались от обыкновенных людей за этими стенами, ну, разве что, несколько бурно реагировали на некоторые вещи. Например, один парень хватался за голову, садился в угол и долго плакал, если кто-то говорил хорошо или плохо о его внешности, а другой мог наброситься с кулаками только за то, что к нему случайно прикоснулись. Та же «гадость», что нам ежедневно кололи, никак не влияла на сознание, а вот половую функцию подавляла явно – впрочем, никого это там особенно и не беспокоило. Потом мне понадобилось месяца полтора, чтобы полностью вернуться в форму, но до сих пор я не ем картофельное пюре и жареную рыбу, которые ассоциировались у меня исключительно с тамошним меню, не отличавшимся особенным разнообразием. Да и ложками, без крайней необходимости, я старался не пользоваться – только ножом или вилкой, которых не давали душевно неуравновешенным людям.
Так пролетели полтора месяца, и проблема с военкоматом была благополучно улажена. Мне даже не пришлось никуда идти – отец Ди решил за меня, как и обещал, все вопросы, а новенький, неприятно пахнущий краской военный билет благополучно перекочевал в банковскую ячейку, которую мы вскоре арендовали по настоянию любимой. Там лежала еще какая-то пухлая папка и пара конвертов из плотной темной бумаги, но Ди сказала, что не знает, что там – это папины дела. Впрочем, это было совершенно неважно. Главное – дело сделано, и даже родители, что было редким случаем, меня искренне похвалили и сказали, что я впервые без их участия решил действительно серьезный вопрос.
Конечно, так оно тогда и было, но нынешнюю ситуацию мне придется как-то «вытаскивать» исключительно одному, и, полагаю, все произошедшее гораздо серьезнее даже того случая с военкоматом и «дуркой». Впрочем, наверняка никогда и не скажешь.
Я медленно подошел и аккуратно поднял трубку, испытав волну отвращения от липкого соприкосновения кожи с теплой пластмассой.
– Да? – мой голос дрогнул.
– Дорогой зятек! Как ты? – раздался в трубке жизнерадостный голос отца Ди.
Вот только его мне и не хватало. Забавно, но окружающие словно чувствуют, как у тебя что-то идет не так, и именно в этот момент готовы «оборвать трубку» без всякого видимого повода. Возможно, это какая-то древняя интуиция, которая дремлет в неизведанной глубине каждого из нас и иногда дает о себе знать. Как-то один знакомый мне рассказывал, что проснулся с ощущением необходимости позвонить двоюродному брату, с которым оборвал все контакты несколько лет назад после крупной ссоры. Желание сделать это было настолько велико, что он поменял свои утренние планы, чтобы дозвониться до родителей, выяснить телефон брата, услышать, что «абонент не отвечает или временно недоступен», опять перезвонить матери, уточнить телефон его девушки и попытаться связаться с ней. К обеду выяснилось, что каким-то мистическим образом он узнал о беде, которая оставалась неведомой окружающим брата и самым близким людям. А когда ему перезвонил отец, бесцветным голосом сообщивший, что тот повесился в кухне съемной квартиры, он испытал странное облегчение и понимание.
– Спасибо, все хорошо, – хрипло ответил я и, сглотнув, закашлялся.
– Не простыл? Смотри, не кашляй, а то уложишь в постель мою девочку не только для самого приятного, – хохотнула трубка, и я вздрогнул, не понимая, как этот человек может быть таким жизнерадостным, когда Ди мертва. Ведь он наверняка что-то чувствует, а может, даже знает наверняка. Тогда к чему эти прелюдии? Он просто изощренно издевается надо мной? Или это такой своеобразный способ отгородиться от отчаяния и боли потери?
– Со мной все в порядке, – ответил я, чувствуя, как в голосе начинают проступать явственные нотки раздражения. В самом деле – мне надо обдумать и решить, что делать с трупом его дочери, а заодно с котенком и собой, а в такой ответственный момент у меня интересуются состоянием здоровья. Конечно, все в порядке, ну, разве что есть совсем небольшие проблемки.
– Вот и хорошо. Тебе надо передохнуть. – В голосе чувствую усталость. – Ладно, не буду тебе надоедать. Позови мою дорогую доченьку – у меня есть новости, которые ее точно обрадуют.
Вот и этот самый момент. Что ответить? Я почему-то подумал, что от моих слов сейчас будет зависеть очень многое. Главным образом – свобода моих действий и запас времени на то, чтобы все продумать и сделать так, как надо.
– Сожалею. Она около часа назад уехала. По-моему, встречается с какой-то подругой, – медленно произнес я и затаил дыхание, выжидая.
– Ах, так? Покинула, значит, тебя? Ну, это на нее похоже. Сейчас мы посмотрим! – пророкотала трубка, в которой что-то зашелестело, и послышались помехи, прерываемые мягкими тональными пиками.
И тут я вздрогнул так сильно, что сдвинул со скрежетом разлапистую телефонную базу, на которой горел большой зеленый ноль, подсказывая, что новых сообщений не было. Что это? Всего лишь звонок сотового телефона Ди со знакомой дурацкой мелодией. Хрипастый парень, или, может быть, девушка, пел под нее что-то кажущееся многим смешным про медведей с заштопанными ушами и зайцев с третьей ногой.
– Ого-го! Что я слышу?
В трубке раздался кашель, и голос посерьезнел:
– Чем это вы там таким занимаетесь, что она не может даже оторваться, чтобы ответить папочке? А? Любовью?
– Ничего такого нет. Наверное, просто забыла телефон, – ответил я и чуть было сам не ударил себя по губам.
Ди могла оставить дома все, что угодно, кроме своей узкой крокодиловой сумочки и сотового телефона. Не знаю почему, но любимая обожала с порога начинать кому-нибудь звонить и спускалась по лестнице или в лифте, болтая без умолку. А вот на улице, даже при важном звонке, она предпочитала быстро закончить разговор и идти в молчании, тесно прижавшись ко мне.
– Нет, я так не думаю. Ты что-то недоговариваешь.
Мне хотелось крикнуть ему в ответ, что так оно и есть. Более того, о том, что случилось, нам двоим отлично известно, и, может быть, стоит заканчивать с этой затянувшейся дешевой комедией. Но, сглотнув, я услышал от себя нечто другое:
– Как только Ди вернется, я попрошу ее сразу же вам перезвонить!
– Ну, да. Конечно. Если вернется и прочее дерьмо. Ты сам-то себе веришь?
В трубке раздался глухой стук.
– Представляешь, чуть бокал из пальцев не выскользнул. И кому только приходит в голову делать их такой неудобной формы?
– Не знаю. Думаю, вы сможете поговорить с Ди в самое ближайшее время, – неуклюже попытался я завершить разговор, но услышал:
– Не будь таким уверенным. Нет, я бы точно на это не поставил!
– О чем вы говорите?
Я присел, чтобы опереться о тумбу – иначе трубка просто могла выскочить из сильно дрожащей руки, от которой, кажется, отлилась вся кровь, и я не чувствовал даже болезненных покалываний в пальцах.
– Мы ведь сейчас только вдвоем? Не так ли? – спросил отец Ди и что-то звучно хлебнул. – Не обращай внимания, сынок, у меня от этого в голове не мутится. Да и пью так рано я в редких случаях. Так что, некому нас подслушать?
– Я в квартире один.
Мой ответ прозвучал неискренне, но, похоже, это не имело значения.
– Это хорошо – верю. Ты стоишь?
– Нет.
– Очень предусмотрительно. А что ты скажешь на то, что я драл ее впервые на том самом кресле, в котором сейчас сижу?
Вопрос меня ошарашил, но потом я понял, что наверняка что-то не так расслышал или имелось в виду нечто совсем другое. Поэтому я тихо уточнил:
– Простите, повторите, пожалуйста. Здесь какие-то помехи.
– Все ты прекрасно расслышал, а помехи если какие и есть, то из-за этих электрических говнюков, которые постоянно прослушивают мой телефон. Эй, вы там! Меня хорошо слышно? Идите пока и перекурите – мне надо переговорить с этим парнем по одному важному делу.
Возникла пауза, которую я робко прервал:
– Пожалуйста, повторите. Я действительно не расслышал.
– Ну, хорошо, может, и так. Тогда будь очень внимателен и не заставляй меня повторять дважды. Усек?
– Да, говорите.
– Она занималась этим за деньги с пятнадцати лет.
– Чем «этим»?
Я, конечно, догадался, к чему он ведет, но поверить в такое не мог. А особенно в то, что отец невесты говорит подобное жениху прямо накануне свадьбы. Или этот лис, искусно скрывая неприязнь ко мне все это время, решил сделать «коронный ход» именно таким образом?
– Не строй из себя идиота – ты на него, поверь, очень мало похож. Ди была проституткой с пятнадцати лет, нравится тебе это или нет.
Я не нашелся, что ответить, и выжидал.
– Молчишь? Удивлен? Лучше так, чем обожествление людей. Слышишь, как скрипит кожа на моем кресле? Именно так было, когда она упиралась в него спиной, а я делал с ней все, что хотел. Как тебе это?
– Не верю ни одному слову. Вы мне сейчас говорите о том, что ваша дочь была проституткой и ее собственный отец имел ее в кожаном кресле?
– А ты поверь, будь уж так любезен. Да и не отец я ей.
Тут я невольно отвлекся и подумал, что, при всей непонятности, ситуация выглядит довольно забавно. В самом деле, пьяный папа невесты звонит жениху, только что убившему его дочь, и пытается облить ее грязью. Будь Ди сейчас жива, что произошло бы дальше?
– Ты слушаешь, зятек? Она такая же моя дочь, как и твоя мать.
– Вы немного не в себе. Давайте закончим на этом разговор и обсудим все позднее, – сказал я, уже решив, что больше не хочу слушать ничего подобного.
– Это ты, парень, немного не в себе, да еще и слеп. Ты что, не хочешь меня слушать? Ди была проституткой, с которой меня свел случай, – ласковой, как кошечка, и непосредственной, словно дитя. И знаешь, что мне нравилось больше всего? В ней не было ни следа этой потасканности и этого блядского взгляда! Только поэтому, наверное, я и стал ее «папой», который, попользовавшись девочкой, решил не выбросить ее, как надоевшую игрушку, а принять участие и помочь.
Я хотел было просто положить трубку, но что-то в его голосе заставило меня медлить. Он был трезв и говорил не просто с горечью, но и с сочувствием. Вот оно! Это не пьяный бред и на подстроенный розыгрыш походило очень мало – видимо, это было правдой. Хотя оставался еще вариант, что у отца Ди неожиданно «поехала крыша», но я в такое не верил.
– Даже если все действительно так, то зачем вы мне это говорите? – спросил я прямо.
– А… Ищешь причинно-следственные связи? От вруна и грязного извращенца постепенно переходим к пьянице и сумасшедшему? Если тебе будет от этого спокойнее, то можешь думать именно так. Но я тебе отвечу – ты ее первый «пробный шар» без моего участия. Так сказать, дочка выросла! Было у меня несколько вариантов с людьми из нужных кругов, но не срослось. Неважно. Тебе надо знать лишь одно – она сбегала от них именно таким образом, бросив мобильник. Наверное, это такой фирменный стиль Ди. А через какое-то время опять возвращалась ко мне.
– Вы хотите сказать…
– Да, именно так. Она тебя бросила! И говорю все это я по единственной причине – чтобы ты не сходил с ума от горя, а знал, что познакомился всего лишь с подзаборной тварью, которая, возможно, не стоит и части тебя. И то, что Ди тебя бросила, – возможно, очень даже хорошо, а я, старый дурак, чувствую теперь себя перед тобой виноватым, и мне, поверь, это не нравится. Вот так вот, сынок, – все очень даже просто.
Я медленно прислонил трубку ко лбу и подумал, что все, возможно, именно так. Как говорится, о покойных – хорошо или ничего, но то, что я узнал, несомненно, позволяло избавиться хотя бы от части бремени вины за убийство. Пожалуй, даже вообще от беспредметных раздумий – как бы все хорошо у нас могло сложиться дальше. Однако тогда возникал закономерный вопрос: действительно ли мне мстил котенок или именно сейчас спасал? Если второе, то для чего? Может быть, в планы Лилеена входило нечто гораздо худшее, чем могла сделать с моей жизнью Ди? С другой стороны, все это может быть никак не взаимосвязано, и я ищу след кошачьей лапки даже там, где его нет.
– Ты ведь был искренен с Ди? Ответь мне сразу и без раздумий! – опять загрохотал в трубке голос, который я уже начинал ненавидеть, но ответил просто и кратко:
– Да.
– И я так считаю. Поэтому буду чувствовать себя в порядке, если ты не откажешься принять от меня в подарок квартиру-студию, в которой сейчас находишься. Это никакая не компенсация или что-то подобное – просто от меня и от чистого сердца!
– Нет, я…
– Да, давай так и порешим. На днях к тебе заедет от меня человечек, и вы решите все вопросы с документами. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать.
Не слабо – наверное, это был один из самых необычных разговоров во всей моей жизни. Узнать за несколько минут о том, что любимая девушка была проституткой, и стать в честь этого знаменательного откровения обладателем собственной квартиры в Москве. Если приплюсовать еще и совершенное убийство, то, наверное, мало у кого в жизни выдавался такой денек.
– Я должен все обдумать и осознать – поймите меня правильно, – промямлили мои губы, и трубка с шумом выскользнула из окончательно потерявшей чувствительность руки.
Пока она, кажется, необычайно медленно летела к полу, до меня донеслось:
– Я все понимаю. У нас еще будет время поговорить. До связи!
Потом пластик коснулся ковролина и неожиданно взорвался облаком мелких пластмассовых осколков. Из них на мгновение показалась кошачья лапка и тут же пропала, словно именно она откуда-то, из неведомого, нанесла этот удар и опять напомнила о себе.
– Пожалуйста, больше не надо, – прошептал я и отступил.
И тут зазвонил мой сотовый телефон, хотя вначале мне показалось, что кто-то хочет услышать Ди. Забавно, как можно было перепутать такое с музыкой Морриконе?
Я медленно подошел к стулу и некоторое время просто смотрел на ярко горящий дисплей, где озорно бултыхалось мультипликационное изображение трубки и расходящиеся от нее полукруглые мазки. Моргнул, потом еще раз, но картинка осталась прежней – сверху было написано «Ди». Обернувшись, я искоса взглянул на телефон невесты – как бы мне хотелось, чтобы у нее была вторая СИМ-карта и звонил кто-то, кому она ее отдала. Но номер у Ди был один, и, что еще хуже, ее сотовый телефон ярко светился мягкой голубизной, словно именно с него сейчас делали вызов.
Мой палец неуверенно нажал на широкую кнопку с изображением зеленой трубки.
– Дорогой. Узнал? – раздался далекий голос Ди.
Я молча стоял, глядя на ее труп, вокруг которого продолжал возиться неугомонный котенок, затеяв веселую игру с красиво рассыпавшимися волосами. Неужели животные не чувствуют, что человек мертв? Или это не имеет для них значения?
– Это я – твоя Ди.
Меня передернуло, хотя голос прозвучал еще тише. Большой палец непроизвольно надавил на длинную клавишу сбоку аппарата, и в трубке прозвучал характерный пиликающий сигнал – звук стоял на максимуме.
– Ты мертва, – прошептал я, и рука, сжимающая трубку, безвольно опустилась.
– Главное, что мы вместе. – Голос Ди звучал так же приглушенно, и неожиданно я осознал, что он идет от трупа невесты, а не из телефонной трубки.
Я стоял, чувствуя озноб и подкатившую к горлу тошноту, глядя на ту, кто обращалась ко мне откуда-то с той стороны. Такие вещи не могут и не должны происходить! Наконец, я в них просто не верил, и это показалось самым главным аргументом «против». Наверное, со мной что-то случилось, и произошедшее повлияло так на сознание. Убийство, а тут еще разговор с этим «папиком». Но все это, конечно, временно. Мне нужно просто немного отдохнуть и прийти в себя.
– Ты уже купил корма для котенка?
Ди всегда была против того, чтобы держать дома животных, вспомнил я.
– Нет. Он играет сейчас с твоими волосами, – произнес я и почувствовал, как по моей щеке побежала горячая и кажущаяся вязкой слеза.
– Он такой забавный, правда?
Раздался звонкий и знакомый смех. Только теперь в нем слышалось не счастье и веселье, а что-то зловещее и предостерегающее.
– Я тебя убил… случайно.
Мой голос сорвался и перешел на едва слышимый шепот, но я был уверен, что Ди меня отлично слышит. Пожалуй, у меня вообще не было необходимости что-то говорить – если она действительно видела меня оттуда, то уж точно знала все мои мысли.
– Поторопись, а то все магазины закроются, и наш котенок останется голодным. Ты разве хочешь расстроить своих близких?
Я оторвал взгляд от Ди и подошел к светящейся трубке ее телефона. Надпись на экране подтверждала, что вызывает он именно меня. Но как и зачем?
Мои растопыренные пальцы медленно приблизились к аппарату и аккуратно прикоснулись к его прохладной поверхности. Корпус металлический – напомнил я себе и, крепко сжав телефон, размахнулся, и бросил его о стену.
– Замолчи! – хрипло прикрикнул я и закашлялся.
– Как думаешь, это не спонтанные всплески гнева? – тут же спросил вкрадчивый голос Ди, и мне на мгновение показалось, что ее тело шевельнулось. Мое сердце замерло, но потом облегченно забилось, когда я понял, что это просто слезы, от которых все вокруг начало плыть и искажаться. Невеста мертва, и передвигать труп могу только я сам или этот никчемный котенок.
– Ничего этого нет. Я просто устал и впервые в жизни убил человека, – твердо сказал я и почувствовал себя немного лучше.
Я подошел к окну и увидел, как группка вызывающе одетых подростков каталась на скейтбордах. Они пили пиво, хохотали и пытались, перевернув доску и подпрыгнув, плавно приземлиться, чтобы не упасть. Неожиданно сзади раздался какой-то шум, и, чуть не разбив оконное стекло непроизвольно выброшенной вперед рукой, я обернулся. Первым делом посмотрел на Ди и котенка – с ними все было так же, а вот из разрисованного пластикового ведерка, сжимаемого арлекином, на пол сыпались шоколадные конфеты. Сначала я даже подумал, что это откуда-то взявшаяся вода, но потом сообразил, что вижу всего лишь отблески солнца на серебристо-золотистых фантиках.
А вот сама игрушка вызывала вопросы. Ее однажды принесла Ди и спросила меня – как я ее нахожу.
– Оригинально, – после недолгих размышлений ответил я, но арлекин мне не понравился.
Однако Ди почему-то пришла от игрушки в полный восторг и настояла, чтобы он обязательно стоял у нас на тумбочке, а ведерко было заполнено сладостями. Я не возражал, думая, что очень скоро он перекочует куда-нибудь в закрытые полки, но арлекин пробыл на этом месте гораздо дольше. Тогда он был наигранно-веселый, сидящий с вытянутыми вперед ногами, обутыми в комично-длинные туфли, и обхвативший руками металлическое ведерко. Сейчас же его пластмассовое лицо выражало печаль, ноги были согнуты в коленях, а пальчики держали ручку ведра, наклонившегося почти параллельно полу. Какое-то безумие. Наверное, исключительно мое. Надо срочно выспаться, и все обязательно встанет на свои места!
Я долго стоял и смотрел на арлекина, но он не шевелился. Конфеты лежали вокруг, и впервые, при всей своей любви к порядку, я не почувствовал желания аккуратно их собрать и поставить все, как было.
– Ты так и будешь стоять или вытащишь его у меня изо рта? – раздался голос Ди и какие-то хлюпающие звуки.
Я перевел взгляд на кровать и увидел, что котенок, упершись растопыренными задними лапами, пытается залезть трупу в горло или, наоборот, отчаянно сопротивляется чему-то засасывающему изнутри.
– Как думаешь: что случится, если он укажет на тебя своей задней лапкой? – произнесла Ди, и следом раздался леденящий душу смех.
Не раздумывая, я бросился к кровати и, схватив подушку, опустил ее на голову трупа и трепыхающееся тело котенка. Потом сильно сжал и начал душить, мотая из стороны в сторону головой и хрипло шепча:
– Прекратите. Заткнитесь вы оба! Оставьте меня в покое!
Постепенно меня захватывал ритм, и росло ощущение, что это вовсе и не вспышка безумия, а осознанная необходимость убить их обоих, если Ди все еще жива. Вскоре мое тело стало болезненно-слабым, а голова, медленно сделав небольшой полукруг, остановилась. Разжав раскрасневшиеся дрожащие пальцы, я отпустил подушку и, пошатываясь, поднялся над кроватью. Ну, вот и все – осталось заглянуть в пасть того, что я только что сделал, и убедиться, что никого, кроме меня, живого в квартире не осталось. Потом отдохнуть и обязательно выбросить этого ужасного арлекина.
Отбросив кулаком подушку, я некоторое время созерцал труп своей невесты с неестественно вывороченным ртом и торчащим в нем обмякшим тельцем котенка, успевшего пометить глубокими следами когтей лицо и шею любимой. Его лапы просто висели на щеках Ди, никуда не указывая. Наверное, потому, что он не мог меня видеть из-за подушки, и еще одному проклятью было не суждено сегодня пасть на мою голову. Спонтанно или нет, но я точно защитился от чего-то очень нехорошего – жаль, что подобное не произошло когда-то с Лилееном.
Неожиданно раздался громкий стук в дверь, и меня сильно передернуло. Первая мысль, появившаяся в голове: почему они не воспользовались звонком? Вторая – кто это может быть? И только потом я невольно подумал о том, что объяснить произошедшее просто несчастным случаем, которым он вначале и был, теперь вряд ли возможно. В самом деле: убитая ножом девушка с запиханным ей в рот котенком, рассыпанные по полу конфеты и осколки телефонов однозначно говорили о каком-то совершенно другом сценарии развития событий. А если я начну что-то рассказывать про общение с мертвецами и об арлекине, рассыпавшем сладости из ведра, то на безумие это не тянуло бы точно – только на жалкую, нелепую попытку создать его иллюзию и попытаться хоть как-то оправдаться.
Стук повторился более требовательно, и из-за двери донеслось неясное пошаркивание. Что же делать? Если не открывать и затаиться, то это точно не сыграет мне на руку – привлечет лишнее внимание, которое вполне может дойти и до вызова полиции. Хотя оснований для таких предположений вроде не было, однако неизвестно – что могли слышать соседи. А возможно, все мои страхи снова надуманы, как частенько бывало еще в детстве, и просто кто-то так неудачно ошибся квартирой.
Опять этот стук, к которому теперь добавилась и резкая трель звонка.
– Сейчас иду, подождите! – крикнул я и удивился ровности своего голоса.
Быстро подойдя к комоду, я извлек из нижней полки большой цветастый плед – целый шатер, и набросил на кровать, скрыв труп невесты и котенка от посторонних глаз. Казалось, что просто неаккуратные хозяева оставили скомканное белье, а сами поспешили по своим делам. Немного подумав, я расстегнул лямки на занавеске и сунул туда же. Смотрелось вполне нормально, остальное же не должно было вызвать каких-то лишних вопросов.
– Уже иду! – снова крикнул я и, приблизившись к двери, аккуратно заглянул в глазок.
Не знаю, кого мне хотелось увидеть на площадке и что нарисовало мое возбужденное воображение, но там стоял всего лишь незнакомый приземистый пожилой мужчина. Его белый в клетку костюм, старомодная шляпа, тросточка и козлиная бородка невольно ассоциировались с каким-нибудь профессором или ценителем искусств. В любом случае, точно не показались зловещими или опасными.
Я щелкнул замком и приоткрыл дверь.
– Вы к кому?
– Я могу ошибаться и заранее прошу прощения, но девушка, представившаяся Ди, попросила меня зайти сегодня, чтобы показать замечательную скульптуру, которую она мастерски сфотографировала.
– Какую скульптуру?
Моя растерянность была искренней, так как Ди всегда почему-то относилась к подобному творчеству с неизменным сарказмом и даже нелюбовью.
– «Мох на окне». Прошу вас.
И тут я стал что-то понимать. Вообще-то я не разделял такого странного и предвзятого мнения любимой о творческих самовыражениях, но никогда ничего не лепил или рисовал, кроме предписанного рамками школьной программы. Если, конечно, не говорить о пионерском лагере и глине. А однажды, когда проезжал мимо «дома Булгакова», мне захотелось взять и начать творить, причем не просто что-то, а вполне конкретный образ – старая покосившаяся оконная рама, отколотый подоконник, сгусток мха и тянущиеся от него во все стороны зловещие «щупальца». Я практически видел перед глазами то, что задумал, и, конечно же, не на холсте, а в скульптурном воплощении. Пришлось делать крюк, купить специальную глину, и «шедевр» появился буквально за два дня. Мне он показался чем-то созвучным творчеству Сальвадора Дали и весьма неплохим, особенно для «первого блина», а Ди подняла композицию на смех и посоветовала мне «держать такие странные фантазии при себе». И даже во время совместного просмотра через пару дней третьей части фильма «Восставший из Ада» на фрагменте про скупку галереей творчества «клиентов» психиатрических клиник она нажала «паузу» на пульте плеера, выразительно повернулась к скульптуре и глубокомысленно произнесла:
– Да, самое настоящее сумасшедшее творчество.
И мы громко расхохотались. Я – от чистого сердца, поскольку вечером следующего дня мое творение показалось настолько же жалким, как накануне – гениальным. И я с удовольствием разделил мнение Ди, хотя никто из нас не настаивал на том, чтобы куда-нибудь убрать скульптуру с полки недалеко от двери. А теперь оказывается, что любимая зачем-то ее фотографировала, где-то показывала, да еще и пригласила «утонченного ценителя» домой. Очень странно – особенно по той причине, что Ди любила «тусоваться» где угодно, но только не дома, неустанно повторяя, что чужие люди очень даже запросто могут разрушить все то невидимое, но очень важное, что нам удалось создать в своем «гнездышке».
– Так я могу взглянуть на нее?
– Да, конечно. Только, если это не займет много времени, – неуверенно промямлил я и немного отступил, оглядываясь.
– Разумеется, я все понимаю. Вы и есть автор? Конечно, не посмею отрывать вас от работы ни на одну лишнюю минуту. Только взгляну и, надо полагать, сразу приобрету.
Я в это время смотрел на пустую полку, где еще вчера точно стояла скульптура, но тут поперхнулся и переспросил:
– Приобретете? Вы хотите ее купить?
– Конечно. Зачем иначе я проделал такой длинный путь? Мы с Ди говорили о ста тысячах, но, полагаю, она оставила нас наедине, надеясь, что скульптура стоит больше. Возможно, это окажется именно так.
Гость снял шляпу и с величественным видом шагнул в комнату.
– Так где она?
Действительно, очень хороший вопрос. Возможно, Ди в преддверии визита покупателя решила ее куда-то переставить или даже убрать, чтобы как-то обыграть презентацию. В этом случае, разумеется, я не буду рыться перед гостем по всем полкам в поисках скульптуры, рискуя, что он тем временем увидит нечто другое. Да и не до денег мне сейчас, хотя оценка моего творения в такую сумму, честно говоря, обижала, пусть наверняка и была объективной. Что же делать?
– Если вы хотите немного заинтриговать меня, то это уже удалось, – благосклонно улыбнулся гость и принял позу вежливого ожидания.
– Понимаете, не хочу вас огорчить, но Ди здесь нет – она куда-то уехала, пока меня не было, и захватила с собой скульптуру. При всем моем уважении, вам придется зайти в другой раз, предварительно созвонившись с ней.
– Так давайте сделаем это прямо сейчас.
Гость полез в карман и достал маленький сотовый телефон, который через несколько секунд сообщил, что «вызываемый абонент недоступен», а потом из трубки раздался приглушенный язвительный смех.
– Вы слышали? – прошептал я, узнав голос Ди и чувствуя слабость во всем теле.
– Что? О чем вы говорите? С вами все в порядке?
Я пошатнулся и прислонился спиной к стене.
– Садитесь, садитесь, я вам сейчас принесу воды. Надо больше бывать на свежем воздухе. Вот она, нынешняя-то молодежь, – запричитал гость, и тут моя рука схватила его за рукав пиджака.
– Со мной все в порядке. Просто устал. Извините, но я действительно должен остаться один, и все вопросы со скульптурой решает исключительно Ди.
– Да, да, я понял. Сожалею, что так получилось – мне она показалась очень обязательной девушкой. Что же, тогда передавайте приветы и, пожалуйста, как только ее увидите, попросите со мной связаться, если нам не удастся сделать этого раньше.
Я кивнул и протянул подрагивающую ладонь к руке гостя.
– Как, вы уже уходите? – раздался голос Ди, и прозвучал он не в моей голове.
– Простите, я могу ошибаться, но этот голос мне знаком. – Гость смотрел теперь на меня с подозрительностью и легкой обидой.
– Вы тоже слышали? – прошептал я, испытывая вместе с разливающимся ужасом несказанное облегчение: значит, что-то здесь на самом деле происходит, и я не сумасшедший.
– Да, конечно. Никак не пойму затеянной вами игры. Пожалуйста, объяснитесь.
Палочка гостя обличающее качнулась в мою сторону, а я стоял и не знал – что же делать дальше.
– Никаких объяснений не будет. Уходите! – наконец, решительно выдохнув, произнес я и указал рукой на дверь.
– Ну, знаете ли, говорить со мной в таком тоне… – начал было гость, и тут его зрачки стали расширяться, глядя на что-то за моей спиной.
Я медленно обернулся, ожидая увидеть, как плед поднимается и отбрасывается мертвой Ди, которая, словно зомби, протянет к нам свои скрюченные пальцы и начнет приближаться неотвратимой шаркающей походкой, чтобы убить. Но обнаружил всего лишь упавшего с тумбочки арлекина, который зацепился ведром и ручонками за плед и начинал медленно съезжать вместе с ним, обнажая белую простыню и засохшие на ней пятна крови. Кажется, это длилось бесконечно, и, пока никто из нас не двинулся с места, все еще можно поправить. Но появилась голова Ди, потом застрявший у нее во рту котенок, и тут я заметил, как гость начал, приседая, пятиться к двери, пытаясь закричать или что-то сказать. Ни того, ни другого у него не получилось – из горла вырывались тихие хриплые нечленораздельные звуки. А что будет, если он позовет на помощь?
Я сделал шаг и протянул к нему руку, пытаясь удержать и, если возможно, что-то объяснить. Гость медленно перевел на меня остекленевший взгляд, и неожиданно что-то в его глубине погасло. Он развернулся, сделал пару неверных шагов к двери и, схватившись руками за сердце, повалился на пол. Потом громко звякнула отскочившая от паркета трость, и гость замер, согнувшись в «позе эмбриона».
– Что с вами? Эй! Вы меня слышите?
Сглотнув, я вышел из оцепенения и стремительно нагнулся, судорожно ощупывая старика.
Ничего! Ни пульса, ни дыхания. Он просто взял и умер, оставив меня с двумя трупами на руках, если, конечно, не брать в расчет котенка. А кто виноват? Эта глупая игрушка, которая почему-то упала в самый неподходящий момент, я или голос Ди, который он слышал так же четко, как до этого я?
Мое внимание только теперь привлекла полураскрытая дверь, и я поспешил ее захлопнуть. Интересно, один он приехал или с кем-то? Скульптура была не то чтобы тяжелая, а неудобная для переноски – наверняка кто-то ждал его внизу, в машине, а то и стоял на площадке. Скорее всего, молодой и сильный мужчина, который точно не рухнет в обморок при виде трупов, а задержит и позовет на помощь. Но этого допустить нельзя – суд и тюрьма в мои планы не входили точно. Тогда что же делать? По идее, вряд ли кто-то будет сюда рваться, не перезвонив гостю по телефону, поэтому, пока никто о нем не беспокоится, я в безопасности. Однако, конечно, ситуация может измениться в любой момент. Как же поступить? Думать надо быстрее.
Я рассеянно пересек комнату и осторожно выглянул в окно. Машины, прохожие – это ничего не дает. Какой из этого выход? Внезапно я почувствовал себя буквально физически зажатым неблагоприятно складывающимися обстоятельствами, словно в кошмарных снах, где я пребывал в нескончаемых подземных лабиринтах.
Там всегда было душно, по стенам сочилась вода, а эхо разносило малейший звук на огромные расстояния. Я начинал отчаиваться в поисках выхода и мечтал увидеть хотя бы краешек неба. Это заставляло не думать, а полагаться на интуицию или везение, целеустремленно продвигаясь вперед – бездействие казалось неминуемой смертью. Постепенно проход становился уже, и я полз, стараясь выдыхать поглубже, втягивая в себя живот и преодолевая все более труднодоступные места. Почему-то именно это казалось верным признаком правильности избранного пути, и за тяжелый труд я ожидал единственного достойного вознаграждения – свободы. Сколько времени я тут провел и откуда появился? Этого я никогда не видел, хотя, наверное, мог бы придумать, но такого желания не было. Странно – проход казался ярко подсвеченным, хотя фонарик отсутствовал. От этого все, что было впереди, представлялось темной зловещей бездной, которая обязательно таит в себе нечто похуже нестерпимо узких стен. Чуть позже, чтобы продолжать движение, мне приходилось жертвовать кусками кожи и мяса со спины, ног и рук, которые нещадно сдирались острыми камнями. Но самым важным казалось сохранить именно глаза, а остальным всегда можно было пожертвовать. А в какой-то момент я обязательно застревал, только тогда ясно осознавая, что мне так и суждено умереть в одиночестве глубоко под землей. От этого, собрав последние силы, я начинал отчаянно кричать и неизменно просыпался в холодном поту, сразу включая ночник и убеждая себя, что это был всего лишь дурной сон.
Если Ди просыпалась от моих метаний, то некоторое время старательно убаюкивала и тихим голосом рассказывала, что красивого и яркого приснилось ей самой. Это неизменно успокаивало, и я искренне завидовал любимой, которая могла тихо и спокойно проспать всю ночь, вставая в неизменно замечательном настроении. Конечно, свет дня быстро развеивал все мои кошмары, но я прекрасно знал, насколько быстро пролетит это время, а потом снова наступит мрак во всей его пугающей и вечно не изведанной красоте.
От телефонного звонка я вздрогнул и тут же понял, что это снова меня. Медленно приблизив к глазам дисплей, я ожидал увидеть имя «Ди», но оказалось, что опять беспокоит ее отец, или как там теперь правильно будет его назвать – покровитель, что ли.
– Да?
Я не стал прислонять трубку к уху, а включил громкую связь.
– Слушай, я решил, что тебе сегодня просто необходимо немного развеяться, и есть одна замечательная идея.
– Извините, но мне хочется спать, и я планировал уже ложиться.
– Это точно? Не перерезать себе вены в ванной или что-нибудь в этом духе? Хотя, нет, думаю, ты бы мог предпочесть наглотаться таблеток.
– Уверяю вас, что я в порядке. Просто устал.
– Ну, ладно. Но давай я сейчас пришлю к тебе человечка, который посмотрит на тебя и потом мне отзвонится. А то я что-то серьезно беспокоюсь. Не могу объяснить и нет ничего определенного, но что-то не то сегодня с твоим голосом – я это чувствую.
– Это точно будет лишним. Я взрослый человек и не хочу обидеть, но вы здесь немного переходите границы.
Я вздохнул и хотел отключить связь, когда в трубке раздался голос Ди:
– Папочка! Как ты?
– О, девочка моя, так вы уже вместе?
Громыхнул смешок, а я начал медленно отходить, понимая, что теперь за меня с ним разговаривает мертвая невеста.
– Да, папа, все в порядке. Давай лучше приезжай поскорее к нам – мы приготовили тебе одну замечательную новость.
– И что же это будет, прелестница? Твоя беременность или в моей голове появится еще несколько седых волосков?
– Приезжай и все обязательно узнаешь!
Ди радостно вскрикнула, и раздался громкий звук поцелуя.
– Ну, хорошо. Убедила старика – сейчас закончу с одним делом и буду у вас. Дай-ка еще ненадолго трубку своему благоверному.
На некоторое время повисла тишина, которую мне вдруг показалось очень важным поскорее нарушить:
– Да.
– Парень, я там много тебе всего наговорил – возможно, совсем лишнего. Так ты, пожалуйста, не огорчай мою девочку, а мы, как будем вдвоем, обязательно серьезно поговорим. С квартирой все, разумеется, в силе. Договорились?
– Конечно. Только, пожалуйста, не приезжайте сегодня, – попросил я, впрочем, понимая, что узел начинает затягиваться на моей шее все сильнее.
– Ну, уж нет – пригласили так пригласили. Да и заинтриговали по самое некуда. Хочу побыстрее оказаться в курсе ваших потрясающих новостей!
– Нет, вы не поняли. Нам с Ди надо сегодня побыть только вдвоем. Давайте договоримся на завтра, иначе вы можете все испортить.
Я выдумывал по ходу и уже не просил, а умолял.
– Так у нас дела не делаются. Ждите – скоро буду.
И не успел в трубке раздаться щелчок «отбоя», как опять зазвучал голос Ди:
– Любим тебя, папочка.
Последнее слово переросло в вопль и неожиданно оборвалось, а я почувствовал себя так, словно меня обдал порыв нестерпимо ледяного ветра.
– Что ты наделала? – яростно закричал я и отшвырнул ногой телефон. – Это какое-то безумие, но сегодня здесь может произойти еще и смерть твоего дорогого опекуна! Он же не врал мне, и ты на самом деле проститутка?
Мне ответила тишина, перешедшая в слабый хрип. Что-то зашевелилось, и я с ужасом увидел, что пожилой гость начал слабо перебирать ногами. Значит, он не умер? Что еще страшнее: раз я не смог этого точно определить, то, вполне возможно, ошибся и с диагнозом Ди. Впрочем, как я сразу себе напомнил, мне пришлось душить любимую еще и подушкой, заодно с котенком, поэтому она точно мертва.
– Как вы? – задал я, в общем-то, абсолютно глупый вопрос и торопливо подошел к гостю.
– Нагнитесь, – послышался чуть слышный шепот, и я поспешил склониться.
И тут гость с неожиданной прытью двинулся вперед и, обхватив мою голову прохладными руками, начал целовать в губы. Я чувствовал что-то пористо-мягкое во рту и понял, что если не оторву его от себя, то задохнусь в жиже тошноты, неукротимо подступающей к горлу.
Кажется, мы боролись нескончаемо долго, потом хватка гостя начала слабеть, и, когда мне удалось оттащить его от себя на расстояние вытянутой руки, его губы произнесли нежным голосом Ди:
– А ты, оказывается, и с мужиками неплохо целуешься.
Потом тело старика обмякло, и я, увлекаемый его весом, обессиленно упал рядом.
Тошнота постепенно проходила, но мне не хотелось думать о произошедшем. Очевидно, я опять ошибся – гость, конечно, был мертв, но Ди каким-то образом смогла вдохнуть в него подобие жизни. Возможно, это и есть проявление того самого зловещего обряда, когда злой дух пытается обладать пусть и умершим, но все-таки телом? В таком случае, мне еще повезло, что удалось отделаться хоть и отвратительным, но поцелуем, а не разорванным горлом или выцарапанными глазами. Да, сегодня явно стоит мыслить исключительно позитивными категориями, чтобы умудриться как-то удержать себя в руках.
Что-то мягко загудело, и я беспокойно обернулся к кровати. Там все было по-прежнему, и свесившийся изо рта Ди котенок теперь напоминал просто раздувшийся до неимоверных размеров и почерневший язык. Я невольно подумал, что если посадить в волосы девушки арлекина, то такая скульптурная композиция будет иметь успех, несравнимый со мхом на окне. С последним, кстати, еще предстояло разобраться и понять – зачем Ди все это затеяла и каким образом нашла такого покупателя. Не говоря уже про спонтанную покупку котенка человеком, который всегда был против этого. Но это все потом, сейчас важно что-то сделать с трупами и этим новым звуком.
Приподнявшись, я начал взволнованно прислушиваться и вскоре понял, что гул идет из внутреннего кармана пиджака гостя. Скорее всего, мои подозрения о присутствии рядом кого-то второго оказались вполне обоснованными, и вот сейчас он хотел убедиться, что все в порядке. Моя протянутая вперед рука застыла на полпути, и я подумал, что на самом деле это может быть всего лишь очередным трюком, чтобы заманить меня в новые объятия трупа и сотворить нечто похуже старческих поцелуев.
Да, но что я сделаю, если это действительно окажется звонок от спутника покупателя? Поздороваюсь, представлюсь и, между делом, скажу, что человек вот так просто взял и умер?
Гул прекратился, и это заставило не расслабиться, а почувствовать себя удручающе неготовым к новому стремительному витку событий, который, конечно же, неуклонно приближался. Движимый этими предчувствиями, я торопливо встал, подошел к кровати и задернул ее пледом, почему-то подумав, что в тепле трупный запах появится быстрее. Впрочем, пока дело дойдет до этого, наверное, для меня подобные нюансы уже не будут иметь никакого значения. Тем не менее я взял в руки арлекина и посмотрел в его черные матовые глаза. Пусть это всего лишь глупая кукла, но передо мной был виновник нового убийства, и просто поставить его на полку было бы, наверное, неразумным признанием правильности его действий.
Вдруг я подумал о том, что, когда полиция, наконец, доберется сюда и покончит с этой затянувшейся трагедией, игрушка вполне может быть передана в детский дом, какой-нибудь маленькой девочке, которая будет с ним засыпать. А в полночь маленькие пластмассовые пальчики арлекина таинственным образом оживут и сожмут горло ребенка. Утром же все будут уверены, что имел место обыкновенный несчастный случай, и игрушка продолжит свой кровавый путь. Ведь, поспособствовав чему-то такому однажды, остановиться бывает очень тяжело. И я сегодня – самый яркий этому пример.
Раздался один короткий звонок в дверь, а потом, после небольшой паузы, длинный и настойчивый. Кто это еще? Тот, кто звонил гостю по телефону или уже прибыл так называемый папа Ди?
– Отец! Ты там? Все в порядке? – послышался приглушенный незнакомый голос, словно ответивший мне.
Торопливо засунув арлекина в ближайший шкаф, я быстро подошел к двери и, щелкая замком, уже знал, что скажу.
– Извините, что беспокою. Мой отец должен быть у вас, – начал говорить возникший в проеме огромный детина с выпученными глазами и красными прыщами, переливающимися на толстых складках подбородка.
– Как хорошо, что вы здесь. Я как раз собирался звонить в «Скорую». Видимо, у вашего папы случился сердечный приступ, – быстро сказал я, отходя от двери и склоняясь над лежащим рядом мужчиной.
– Что? Как это?
Глаза детинушки еще больше выкатились вперед и, казалось, сейчас лопнут от напряжения или повиснут на мышцах, доставая до прыщей на шее, словно два мячика на веревочках для отработки ударов в большом теннисе.
– Мы начали говорить о скульптуре, а он схватился за сердце и упал.
В этот момент новый гость с необычайной для его габаритов скоростью отпихнул меня в сторону и упал на колени перед лежащим на полу мужчиной. Потом схватил меня за руку и, внимательно глядя в глаза, начал торопливо копаться внутри пиджака отца. Сначала я подумал, что он хочет нащупать сердце и убедиться, что оно не бьется, но в следующий момент под его пальцами что-то зашелестело, и появился плотный конверт. Детинушка оттопырил его край большим пальцем с круглым, загибающимся внутрь ногтем и уставился на лежащие там купюры. Потом его хватка ослабла, и, словно отвечая самому себе на беспокоящий вопрос, он неожиданно звонким голосом сказал:
– Извини, думал, что его могли ограбить и убить. Люди-то разные. Я вот был проездом в Краснодаре и…
Его лицо исказилось, и он с протяжным всхлипом зарыдал.
– Давайте звонить в «Скорую», – решительно произнес я, хотя присутствие новых посторонних людей в квартире было, разумеется, опасным и катастрофически уменьшало запас свободного времени, которого и так было в обрез.
Но это все-таки какой-то шаг к участию и тому, что, как мне казалось, было бы сделать абсолютно нормально и естественно.
– Пока они соберутся, доедут. Не надо – здесь совсем рядом. Помогите мне!
Детинушка трубно высморкался и подхватил отца на руки.
Вряд ли я со своей скромной комплекцией и восемью десятками килограммов веса мог чем-то помочь, но устремился следом за гостем на площадку, старательно придерживая ноги покойного. В какой-то момент я понял, что оставил дверь квартиры открытой, и стремительно вернулся, чтобы взять ключи и захлопнуть замок. Однако, кажется, детинушка даже не заметил моего короткого отсутствия, и, когда я нагнал его на площадке второго этажа, он прерывающимся голосом попросил:
– Придержи подъездную дверь. Моя машина правее – серая «БМВ».
Я помог пропихнуть ноги покойного в узкий проем и устремился к пыльному автомобилю с помятым боком, фары которого уже мигали, а характерный звук говорил о том, что «центральный замок» сработал.
Приоткрыв дверцу, я смотрел, как детинушка аккуратно разместил отца вдоль заднего сиденья и, окинув меня последним невидящим взглядом, крикнул:
– В больницу! Ему плохо!
– Обязательно позвоните мне потом – как будут дела, – зачем-то попросил я, заведомо зная, что скоро этот человек узнает, что лишился отца, да и моего номера телефона у него нет.
– Конечно. Большое спасибо за помощь, – кивнул тот, бессмысленно глядя вперед через лобовое стекло.
Громко хлопнула дверца, заработал двигатель, и «БМВ» сорвалась с места, издав пронзительный писклявый звук. Когда задние фары машины исчезли за поворотом, я еще некоторое время стоял и смотрел на угол дома, понимая, что, узнав диагноз, детинушка вполне может весьма скоро вернуться и, независимо от степени моей вины, выместить все свое скопившееся отчаяние и злобу. Да и отец Ди, возможно, где-то на подходе, а это значит – нужно что-то срочно предпринимать, только составить подробный план почему-то казалось возможным именно здесь, но никак не преследуемым потусторонним голосом мертвой невесты или какими-нибудь новыми мистическими проявлениями в квартире.
В принципе основной вопрос, который предстояло решить, – стоит ли мне жить дальше. Прислушавшись к себе, я понял, что теперь вовсе не хочу умирать. Напротив, пришло четкое осознание того, что поправить и пережить можно все, кроме смерти, и, несмотря на всю сложность и запутанность ситуации, это вполне может оказаться по силам. Так, наверное, даже интереснее. Только надо принять правильное решение и положиться на удачу. Если же вспомнить, сколько всего плохого уже произошло со мной сегодня, то, наверное, свою долю невезения я уже вычерпал, даже с перебором. Да, главное сейчас – как избавиться от трупа Ди? Это же не тельце котенка, которое можно просто запихать в непрозрачный полиэтиленовый пакет и выбросить на помойку. Хотя уверенности в том, что животное удастся вытащить изо рта трупа, у меня не было. Впрочем, это и неважно – если придумать, что сделать с телом невесты, то это одновременно решит вопрос и с котенком.
Но, допустим, с трупом я разобрался. Что дальше? Поменять белье и тщательно уничтожить все возможные следы преступления, особенно стереть кровь. К счастью, как именно это сделать, я хорошо знал, а в холодильнике как раз стояла большая и еще не открытая бутылка кока-колы. Около года назад один знакомый рассказал мне, что случайно сбил человека, но останавливаться не стал, поэтому, приехав в гараж, постарался скрыть все следы преступления. Под рукой, к несчастью, не оказалось воды, а была только теплая бутылка газировки, которой он и попробовал смыть с бампера кровь. Результат превзошел все ожидания, и, как он узнал позднее, с водой бы такой номер не прошел.
Остается только вопрос с голосом Ди в телефонной трубке. Да, ее «папик» будет уверен, что это была она, однако мне ничего не стоит сказать, что Ди неожиданно зашла, взяла какие-то вещи и стремительно убежала, а я не смог ее удержать. Хорошо звучит? Нет, как-то непонятно и натянуто. Хотя, если начать развивать тему «послышалось», это уж точно приведет к провалу. Только бы этот детинушка с так некстати зашедшим ко мне отцом не вернулся. Тогда дело представляется уже не таким и сложным. Но на главный вопрос я так и не нашел пока ответ – куда девать тело?
Я оглянулся на молчаливые окна дома, в которых красиво отражалось солнце, и вдруг вспомнил о том, как мы впервые здесь оказались. В тот день отец Ди встретился с нами в ресторане «Спрут» на ВДНХ, который, несмотря на громкое название, ассоциирующееся с популярным итальянским сериалом про мафию, представлял собой средних размеров палатку со скромным интерьером. Мы приехали на метро и решили прокатиться на забавном стилизованном паровозике до ракеты «Восток-1» или ее аналога – не знаю, как там обстояло дело точно. Ди была приятно оживленной и все зачем-то засовывала свою руку под ремень моих новых джинсов, что вскоре стало раздражать и вызывать болезненные ощущения. Тем не менее встреча в «Спруте» оказалась очень теплой, и отец Ди торжественно объявил, что приготовил нам сюрприз. Погрузившись в его джип, который неприятно удивил чрезвычайной стесненностью внутри, в сопровождении неприметной «Шкоды» с охраной, мы через полчаса оказались именно здесь. Указав пальцем с массивным перстнем на дом, отец Ди сказал:
– Ну, что, молодожены? Хватит вам ютиться в гостинице. Семью надо начинать со своей квартиры. Идемте, сейчас все увидите, а жениху вручаю ключи.
В самом деле, почти три месяца мы жили в гостинице, что было точно гораздо лучше, чем у меня дома. Думаю, если мы поставили бы такой эксперимент и поселились с моими родителями, то мама выжила бы Ди уже на следующий день. А так все расходы любезно взял на себя отец невесты, и нам оставалось лишь ждать дальнейшего благоприятного развития событий. Пожалуй, самым неприятным здесь было только то, что бытовые условия в номере были весьма скромные, а что-то докупать или переоборудовать по понятным соображениям не имело смысла. Наверное, разумнее было просто снять квартиру, но любимая была почему-то категорически против. Она утверждала, что «гостиница-то – не подарок, а уж чужая жилплощадь – вообще дно». Не знаю. В тех же Островцах я чувствовал себя весьма комфортно, хотя, наверное, это тоже можно рассматривать как своеобразный аналог гостиницы – служебное жилье.
Сжав в кулаке прохладную связку ключей с каким-то глупым брелком в виде комичного резинового домика, я смотрел в том же самом направлении, что и сейчас. Тогда я увидел темнеющие стекла и попытался осознать важность момента – у нас появилось собственное отдельное жилье. А сейчас я разглядывал знакомые шторы и видел стоящую за стеклом на подоконнике фигуру Ди.
Какое-то время я был не в силах это осознать, а потом подумал, что вот сейчас она шагнет сквозь стекло и полетит вниз. И даже в какой-то мере захотел, чтобы именно так и произошло – мое алиби было несомненным, а смерть девушки, пусть даже с котенком во рту, весьма походила бы на суицид. Или просто несчастный случай. Ведь Ди вполне могла играть с животным у окна и, например, в шутку, пихнуть его голову себе в рот, а котенок запаниковал, начал вырываться и ринулся глубже.
Я точно слышал о подобных несчастных случаях со змеями и хомяками. Конечно, даже звучит как-то «попахивающе», но какой-никакой, а это выход из положения. Однако надеяться на такое вряд ли стоит – скорее, ближе к истине будет то, что Ди соскучилась без моего общества и просто высматривала в окошко – чем это занимается ее ненаглядный? Или это вовсе уже и не она, несмотря на голос? Может, вселившийся в нее злой демон просто играет и развлекается со мной, и это будет продолжаться до тех пор, пока что-то не случится с телом? Похороны. Прямо, как по сюжету старого популярного фильма ужасов «Зловещие мертвецы», где герой, успокаивая себя перед зеркалом, говорит о том, что «все в порядке», а его ожившее отражение подтверждает это с небольшой оговоркой: «только мы порезали на части твою мертвую подружку».
С другой стороны, демон там или еще какая напасть, но если Ди будет так стоять и дальше, ее обязательно кто-нибудь заметит и, наверное, сразу вызовет милицию. Обнаженная девушка в крови и с заткнутым ртом – явно не повод для праздного интереса или мимолетного внимания. А если случится именно так, то беды не миновать. Какой же выход? Единственный – надо возвращаться и посмотреть, что к чему, а потом действовать.
Я вошел в подъезд и, поколебавшись, нажал квадратную кнопку лифта. Потом передумал и стал подниматься по лестнице. В самом деле, несмотря на то что дом новый, перспектива в такой ответственный момент банально застрять где-то между этажами вовсе не радовала. К тому же у «папика» Ди точно были ключи от квартиры, следовательно, мое отсутствие никак не помешает ему зайти и увидеть все, что там произошло. А это означает, думаю, конец даже раньше, чем в дело успеет вмешаться милиция. Хотя, если выбирать из двух зол, скорая смерть все-таки кажется гораздо предпочтительнее длительного тюремного заключения. Или за подобное могут дать и пожизненно?
Моя нога задела за ступеньку, и, поскользнувшись, я с шумом растянулся на лестнице. Вспышка боли в правом колене показалась невыносимой, но в следующий момент меня отпустило, и, тяжело поднявшись, я захромал дальше. Досадно, но ничего особенного не случилось – я спокойно доковылял до квартиры и, щелкнув ключом в замке, медленно толкнул дверь.
Войти сразу я не решался. Мне почему-то показалось, что подоконник – очень удобный плацдарм для яростного нападения. Скорее всего, Ди увидела мое возвращение, поэтому исключать какие-то неприятные сюрпризы было попросту глупо.
– Я тебя жду. Чего же ты медлишь? – раздался вкрадчивый голос любимой, кажется, идущий не из квартиры, а неторопливо плавающий в коридоре.
– Тебе меня не запугать, – прошептал я и переступил порог.
Подоконник оказался пуст, и на нем не было ни малейших следов пребывания Ди. Хорошо это или плохо? Не знаю. Мой взгляд скользнул к кровати, но я увидел только плед и нечто бесформенное под ним. Кажется, ничего не изменилось, но сейчас же проверить это показалось очень важным.
Я медленно подошел, взялся за дальний угол накидки и резко дернул. Да, так и есть – никаких изменений. Только волосы Ди всколыхнулись, словно потревоженные в пруду водоросли, и мягко опустились вокруг трупа, немного прикрыв котенка.
– Она даже не вставала.
Мое бормотание все больше походило на отчаяние, когда в голову пришла внезапная мысль, сформировавшаяся в простой и вполне осуществимый план.
Возможно, то, что я увидел в окне, было не просто галлюцинацией, а услужливой подсказкой подсознания, которой вполне уместно было если и не слепо воспользоваться, то, по крайней мере, не пренебрегать. Сейчас надо перенести труп Ди вместе со всем бельем в ванну, положить и залить водой. Наверное, стоит сверху присыпать и стиральным порошком. В итоге должно получиться нечто вроде замоченного белья, что не должно вызвать у «папика» Ди никаких вопросов и сомнений – просто быт. Потом следует застелить кровать, убрать все осколки и стереть пятна крови. Как только с этим будет покончено, можно спокойно ждать гостей и пребывать до вечера в бездействии.
Хотя, пожалуй, правильнее будет попытаться, если удастся, все-таки заснуть, чтобы немного успокоиться, прийти в себя и подкопить сил для ночного бдения. Если «папик» Ди, как обещал, заедет, то я расскажу ему сказку о том, как невеста внезапно вернулась, сказала, что бросает меня, и стремительно ушла. Сработает? Почему бы и нет? Потом останется убедить его, что со мной все в полном порядке, и поскорее выпроводить. Это почему-то представлялось несколько более трудной задачей. Но, если все так и будет, останется надеяться, что тот парень вместе со своим внезапно умершим папашей не надумает меня снова навестить. Тогда, с наступлением темноты, я улучу момент и выброшу труп Ди из окна кухни.
Там, внизу, ждут шесть уютных мусорных баков и один большой контейнер. Это должно ослабить шум от удара и исключить, что куда-то в сторону отлетит нога, рука или голова. Потом я возьму ту большую сумку на колесах, в которой мы перевезли сюда практически все вещи разом, спущусь вниз, найду Ди и помещу туда. Конечно, безопаснее было бы выбросить тело в ней сразу, но колеса наверняка отлетят или даже сломается вся конструкция, и дальнейшее осуществление моего плана станет невозможным.
Если все пройдет благополучно, я доеду на метро до «Выхино», пересяду в 478-й или 424-й автобус и выйду у поворота к кладбищу. Там придется попотеть, но, думаю, часа за два я доберусь до Островцов. Почему именно туда, а не бросить или закопать сумку где-то поближе? Это было понятно – именно там я точно знал, как можно избежать обнаружения, где именно незаметно сделать захоронение и быть уверенным, что никто на него случайно не наткнется. С инструментами дело обстояло еще проще – никакой необходимости взламывать сарай, где хранилось это добро, не было, и пара заступов с четырьмя лопатами могли оказаться в моем полном распоряжении в любой момент. Пусть немного гнутые и ржавые, но важно, что они есть.
Сколько уйдет времени на раскопку могилы нужных размеров при таких условиях? Конечно, немало, но задача, хотя и не была легкой, казалась вполне решаемой. Затем я помещаю Ди с котенком в яму, засыпаю землей, привожу все в порядок и незаметно ухожу. Рисковать с «автостопом» не стоит – может возникнуть много лишних вопросов, поэтому придется дойти до платформы пригородных электричек и на них добираться до Москвы. Ах да, надо прихватить с собой зеркало, воду и полотенце, чтобы где-нибудь в лесу пристально осмотреть себя и привести в порядок, насколько это возможно при свете фонаря. Если повезет, уже завтра утром я вернусь сюда, и дело будет сделано. Жизнь продолжится, и никто так ничего и не узнает.
Что же – весьма неплохо, но надо все тщательно обдумать и попытаться представить: что может пойти не так? Собственно, начиная с приезда «папика» Ди. Да, тело будет под водой и, чтобы оно случайно не всплыло, надо бы положить на него какой-нибудь груз. Что подойдет? Ах, да – ящик с инструментами. Но остается вопрос – может ли невеста разговаривать так, чтобы ее слышал не только я? Допустим, что «папик» Ди вообще не зайдет в ванную, но в какой-то момент услышит оттуда голос дочери и, конечно, захочет посмотреть – в чем здесь дело. Что делать тогда? А в этом случае вся моя хитрость быстро обнаружится, и останется только одно – признаться. Или трупы бывают такими разговорчивыми, только находясь на свежем воздухе? Придется надеяться лишь на это. Хотя нет – можно уповать еще и на то, что Ди не захочет поболтать с пассажирами в метро или автобусе, что, впрочем, трудноосуществимо из-за шума. Однако, если это придется на остановку, видимо, меня сразу задержат окружающие.
А может, несмотря на всю отвратительность процедуры, стоит отрезать Ди голову? Но какие гарантии, что это помешает ей заговорить? Никаких.
А сколько еще всего я пока не учел? Наверняка – очень многое. Опыта-то никакого. Но какие у меня варианты? Только положиться на удачу и смекалку. Хотя кульминация событий, когда голос из-под земли призовет людей и заставит их раскопать труп Ди, конечно, была бы самым неудачным итогом всего сценария.
Интересно, вообще кого-нибудь хоронили таким образом – в сумке? Или чаще всего от трупов избавлялись, сбрасывая в воду с грузом на ногах? Пожалуй, над чем-то подобным можно было бы поразмыслить и сейчас, но слишком уж велик риск быть обнаруженным или, что еще хуже, именно на выбранном мной участке могла оказаться незначительная глубина. И что бы я делал, если бы голова Ди торчала посреди Москва-реки, словно кукольный буек? Была еще та бы головоломка, начиная с того, что я не умею плавать. Нет уж, пусть мой план и сомнителен, но лучше это, чем вообще ничего или заведомо абстрактные фантазии. А раз так, то самое время не тянуть, а приступать к его осуществлению.
– Что, думаешь избавиться от моего тела? Может, на прощание чем-нибудь займемся?
Раздался злорадный смех, но я понял, что Ди начинает беспокоиться, и почувствовал удовлетворение. Это показалось залогом того, что даже со стороны план выглядит вполне осуществимым.
– Да, так оно и есть! – выдохнул я и остановился, глядя на какой-то незнакомый предмет, лежащий у плинтуса рядом с дверью. Что это может быть? И свет как-то странно от него отражается. Еще один сюрприз от Ди или просто я что-то забыл?
Медленно приблизившись, я нагнулся и взял в руки трость гостя, о которой в той кутерьме, мы, конечно, позабыли. Это совсем некстати – лишний повод наведаться ко мне этому детинушке. Пожалуй, лучше всего будет оставить ее там, где она лежала – в случае чего, скажу, что тоже совершенно об этом позабыл. Тем более, сынок въедливый – отец при смерти, а он первым делом лезет ему в карман, убедиться, что все деньги на месте. От такого можно всего ожидать – вдруг эта трость еще какая-нибудь оригинальная и обладает немалой стоимостью?
Впрочем, ничего в ней такого и нет – дерево, видимо, хорошее, но затертое и, судя по смазанной гравировке, даже отечественного производства. И такой человек мог стать первым покупателем моей скульптуры – удивительно. Наверное, кто-то действительно видит нечто в том, что на самом деле ничего собой не представляет.
Аккуратно положив трость к плинтусу, я двинулся в сторону кровати.
Я подошел к кровати и отбросил в сторону плед, испытав легкое головокружение и тошноту. Казалось, что после мягких коричневатых оттенков покрывала зияющая белизна постельного белья, которое неизменно выбирала Ди, с уродливо запекшимися каплями крови, открывала совершенно новую и еще более пугающую страницу моей жизни. Склонившись над кроватью, я начал аккуратно подсовывать руки под любимую, испытывая неожиданное омерзение. Почему-то мне казалось, что ее спина могла уже совсем сгнить и кишеть толстыми белыми слепыми червями. Конечно, это было глупо, но после голосов, видений и все той же кошачьей лапки вовсе не показалось невозможным.
Тело Ди оказалось просто прохладным, хотя каким-то излишне мягким и податливым.
Я напряг мышцы и сделал рывок, который, к моему большому удивлению, оказался неудачным. Конечно, мне приходилось много раз читать о том, что человек или животное после смерти прибавляют в весе, но верилось в это с трудом. И вот – получил шанс убедиться на собственном опыте, что в этом что-то действительно есть. Или так сказывается простое утомление и нервное перенапряжение?
Тогда сдернув и расстелив на полу плед, начал перекатывать тело Ди к краю кровати. Это не вызвало никаких затруднений, только я старался держаться подальше от лица любимой и ни в коем случае не допустить, чтобы котенок дотронулся до меня своими безжизненными и, казалось, все больше распухающими лапками. Кто знает, что может произойти в следующий момент? Ведь иметь хоть какой-то запас пространства, чтобы правильно и быстро отреагировать в случае чего, представлялось не просто важным, но и жизненно необходимым.
Вскоре труп с тяжелым глухим звуком упал на плед. Схватившись за край пледа, я поволок тело в сторону ванной и только здесь подумал, что в свое время очень правильно был отрицательно настроен к джакузи. Собственно, каких-то внятных аргументов «против» у меня не было, но это то немногое в совместной жизни с Ди, что я сделал по-своему. Возможно, уже тогда я что-то такое чувствовал, не осознавая? Или знал наверняка, так как в какой-то момент мне приоткрылось нечто из предначертанного, но настолько быстро, что облечь это в какую-то другую форму было невозможно?
Как бы там ни было, ванную мы поставили хорошую, но классическую. Интересно, как бы все теперь выглядело, размести я каким-то образом в неглубокой джакузи труп невесты и создай видимость замоченного белья? Думаю, по меньшей мере, это смотрелось бы весьма подозрительно. А для «папика» Ди – точно стало бы поводом разобраться. Как я заметил, он обладал прямо-таки болезным вниманием к деталям, и любимая частенько называла его «Шерлок Холмс наших дней». Да, это все усложняет, и остается по большому счету уповать только на то, что «родственник» не переступит дверь ванной, если все-таки приедет, или, по крайней мере, будет озабочен в этот момент какими-нибудь другими делами.
Мы благополучно миновали дверной проем, и теперь предстоял самый ответственный момент – как-то перекинуть труп в ванну. Учитывая недавний опыт, сначала это показалось мне очень нетривиальной задачей, хотя и все-таки выполнимой. Если я не смог даже приподнять тело с возвышения, то что же делать в случае с полом? И здесь мне вспомнился рассказ знакомого следователя, который утверждал, что один человек умудрился повеситься на крюке, набросив петлю на шею, а руками подняв себя, дергая за другой конец. Подобное я рассматривал как весьма маловероятное, но сейчас это не имело никакого значения – главное, что можно было попытаться воспользоваться именно таким подходом к перемещению тела Ди. Да, наверное, самое разумное решение, во всяком случае, ничего другого в голову не приходило.
Я сходил в прихожую и извлек с полки моток толстой сплющенной веревки. Мы вместе купили ее как-то в магазине бытовой химии, но сейчас у меня не получилось вспомнить – зачем. Но важно, что она есть, и я точно знал, где надо искать.
Неторопливо разматывая веревку, я вернулся в ванную и задумался – как и за что лучше всего привязать тело. Учитывая предстоящее погребение под водой, стоило беспокоиться только об одном – крепости узлов, хотя полной уверенности, что та же рука или нога не всплывут, разумеется, не было. Я где-то слышал, что покойник сначала камнем идет на дно, а только потом, когда в нем образуются газы, всплывает. Но насколько это верно?
Прикинув, что веревку можно перекинуть через трубы торчащего из стены крана, я связал шею, живот и ноги Ди. Веревка вытянулась, заскрипела о трубы, но труп лишь слегка шевельнулся. Однако когда я уселся в дверном косяке, уперся в него ногами и потянул, дело пошло намного быстрее и лучше. Да, было тяжеловато, но Ди приподняло, перевернуло, как-то неестественно выгнуло и после отчаянного рывка бросило внутрь ванны.
– Вот ты и на месте, любимая, – нежно прошептал я, глубоко дыша, и отпустил веревку, мельком взглянув на свои руки, «украшенные» теперь широкими красными пятнами.
Подойдя к ванне, я заглянул внутрь и убедился, что мертвая девушка почему-то занимает гораздо больше места, чем живая. Неужели меняется не только вес, но и объем? Странно: когда мы несколько раз лежали здесь вместе, казалось, что даже остается немного свободного места. Поэтому я невольно забеспокоился – удастся ли, как планировалось, прикрыть чем-нибудь труп в воде так, что он будет незаметен на поверхности.
– Давай я тебя искупаю, и посмотрим.
Разумеется, заранее заткнуть сток я забыл, поэтому пришлось шарить руками под головой трупа, чтобы поставить на место затычку. При этом, конечно, я старался двигаться с той стороны, где изо рта не торчал трупик котенка. Кстати, интересно – ни разу не видел плавающих кошек.
Повернув вентили, я на мгновение задумался – какой должна быть вода, а потом решительно оставил холодную. Не зря же трупы держат в морозильниках, да и запах, если он уже начал появляться, это, несомненно, должно немного умерить.
Сделав про себя заметку, что потом необходимо все тщательно проветрить, я присел на высокую корзину для белья, напоминающую чем-то барные стулья, и смотрел, как ванна наполняется водой, распространяющей едкий аромат хлорки. Волосы Ди пришли в движение и начали развиваться, словно водоросли, а тушка котенка и грудь девушки, наверное, вскоре поплывут, совсем как живые. Конечно, надо бы параллельно начать убираться в комнате, но мне казалось важным оставаться здесь – словно не вода, а земля на кладбище понемногу закрывает любимую, и это тот минимум почтения или внимания, который я могу ей сейчас оказать. Кроме того, не хотелось, чтобы вода перелилась через край – это лишняя возня с уборкой, да и труп вполне может выплыть, а повторно укладывать Ди в ванну у меня не было никакого желания и сил. Ничего, подожду немного, зато наверняка.
На наполнение ванной ушло меньше времени, чем я думал, и главной причиной этого почему-то виделся трупик котенка, который, кажется, как и Ди, занимал гораздо больше места, чем можно было вообразить. В неверных бликах воды он даже начинал казаться маленьким ребенком, который не умер, а просто плавает в утробе матери, а развевающиеся веревки наверняка весьма точно имитировали пуповину. Но это плохие и неправильные мысли, которые я тут же выгнал из головы, и решительно закрыл кран.
В принципе получилось все не очень хорошо – голова и ноги Ди слишком явственно торчали над поверхностью, и, конечно же, с этим надо было что-то делать. Вздохнув, я принес из комнаты тяжелый ящик с инструментами и, немного поменяв положение трупа, прижал тело ко дну. В первый момент я чуть было не выдернул руки с криком ужаса, но в следующее мгновение понял, что их касаются не ожившие пальцы любимой, а развевающиеся веревки. В самом деле, было бы обидно и глупо быть утопленным в ванне, которую сам же и наполнял.
Теперь все выглядело нормально. Я достал из-под ванны большой полупустой пакет со стиральным порошком. Приоткрыв отрезанный и схваченный прищепкой уголок, я вдохнул раздражающий химический запах и некоторое время смотрел на россыпи зеленых бусинок в белоснежном песке. Потом засыпал все в ванну и, открыв корзину, начал торопливо складывать поверх трупа белье. Его потребовалось совсем немного, и только когда ванна стала выглядеть, как когда-то в далеком детстве у бабушки, я почувствовал – насколько все это время на меня давило созерцание трупов. Оставалось удивляться, что меня не вырвало, хотя, наверное, за это я должен быть благодарен своей работе в Островцах.
Я смотрел на скрывшееся под водой лицо Ди, на которое наплывали выкрученные тряпки. Они были преимущественно светлыми, и, если бы не торчащий изо рта труп котенка, наверное, я не удержался бы прислонить одну из них к лицу невесты. Вспомнить прошлое – медленно разгладить, может быть, даже немного приподняв ее голову над поверхностью воды и видя, как ткань принимает знакомые черты. Но нет – надо думать о том, что времени у меня остается в обрез, а еще так много надо успеть.
Я торопливо равномерно распределил намокшие тряпки и, не оглядываясь, вышел из ванной, начал убираться в комнате. Это занятие неожиданно привело меня в умиротворенное расположение духа, и, если не сосредотачиваться на том, что еще сегодня предстоит, в какие-то моменты я даже забывал о произошедшем. Удивительно, но факт.
Сколько прошло времени? Я потерял счет, но в какой-то момент, очередной раз осмотревшись, убедился, что уже все сделал. Когда мне удавалось в последний раз так тщательно прибираться? Наверное, и не вспомнить.
Я с облегчением откинулся на чистое постельное белье – теперь все в порядке, и, может быть, даже успею поспать, пока произойдет что-то еще. Но не успели еще мои веки толком сомкнуться, как громко щелкнул замок, и, широко распахнув дверь, в квартиру вошел «папик» Ди.
– Ну, вот и я!
– Здравствуйте. Я же говорил, что никакой необходимости в вашем приезде сегодня нет – у меня все в порядке.
– Согласись, никогда не помешает убедиться в этом лично. Но видок у тебя какой-то болезненный и растерянный, поэтому мне думается, что я заехал все-таки не зря. И что это за странный запах?
– Просто неважно себя чувствую, – ответил я, настороженно наблюдая, как «папик» Ди внимательно и слишком медленно осматривает комнату, а потом бухается в мягкое кресло у стены.
– И как ты объяснишь все это?
– Что именно?
Я невольно вздрогнул и старался, чтобы мой голос звучал спокойно.
– Наш телефонный разговор. Где Ди?
– Не знаю. Она неожиданно заскочила и так же быстро ушла: мы так и не поговорили.
– Как-то все это странно, ты не находишь? – Гость хмыкнул и потеребил пальцами по креслу. – А еще мне сдается, что ты мне многое недоговариваешь.
– Мне больше нечего добавить.
– Вот как! А хочешь – я сейчас «запалю» весь твой замечательный рассказ?
Я невольно отвел глаза и подумал, что, похоже, до этого момента все шло слишком уж хорошо, чтобы так продолжалось и дальше.
– Сделать это, парень, проще простого. Что это такое?
«Папик» Ди резко вытянул вперед руку и указал на лежащую в нижней открытой секции «стенки» сумочку невесты.
– Ну, давай, выдумывай объяснение. А я, между тем, знаю одно – без нее она никогда не вышла бы из дома.
Я сглотнул и почувствовал, как низ живота заполняет болезненный страх.
– Понимаете, все получилось не так…
И остановился, не зная – что должно прозвучать дальше, но главным образом из-за скептического и зловещего выражения лица гостя.
– Так я тебя внимательно слушаю. Не хитри со мной, парень, а то костей не соберешь. Знаешь, мое расположение к тебе и так начинает таять, как прошлогодний снег весной. Не усугубляй свое положение.
Я открыл рот, потом закрыл и почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Только не теперь – мне пришлось сегодня пройти через многое, и какая-то паршивая женская сумочка просто не может разом все перечеркнуть.
– Кто-то меня искал? – неожиданно раздался в становящейся все опаснее тишине беззаботный голос любимой.
«Папик» Ди подпрыгнул и расплылся в широкой улыбке.
– Ах, вот оно как – решили поиграть со стариком? Да, признаюсь, заставили поволноваться, несмотря на всю неубедительность истории. Ты где, Ди?
Я замер и с ужасом слышал явственный плеск воды, доносящийся из-за закрытой двери ванной. Перед глазами тут же встала до жути реалистичная картина, как любимая легко разрывает веревки, поднимается над поверхностью, медленно снимает с себя веревки, расшвыривает белье и, переступив через край, встает босыми ногами на кафель. Котенок мотается у нее во рту и вдруг начинает шевелить лапками, упираясь в лицо, а потом с неприятным хлюпающим звуком падает на бельевую корзину и начинает служить мертвой хозяйке. Теперь они притаились и ждут, пока кто-то из нас опрометчиво откроет дверь и окажется лицом к лицу с ужасом, который, казалось, был возможен только в самых безумных ночных кошмарах.
– Я здесь, в ванной, – глухо засмеялась Ди.
– Почему там не горит свет? – Голос гостя опять стал настороженным и деловым. – Предупреждаю, парень, я не люблю каких-то розыгрышей, и отвечать потом, в случае чего, придется именно тебе. Лучше объясни сразу – что это вы такое затеяли?
– Не знаю, – все, что мне удалось выдавить из себя.
– А я вот, пожалуй, догадываюсь. Ты пошел на поводу болезненных фантазий Ди и собираешься выставить меня идиотом – начиная с сегодняшнего телефонного разговора. Полагаешь, это смешно или нравится мне? Может быть, вы так задумали мне оба отомстить за то, что сегодня я сказал правду? Так вот, говорю прямо – ты ошибаешься.
«Папик» Ди сжал кулаки, встал и строго позвал:
– Иди к нам, девочка моя!
Вместо ответа из ванной раздалось несколько энергичных всплесков, и что-то сильно стукнулось в дверь.
– Мне это совсем не нравится, но я все-таки подойду, – пробормотал гость и медленно приблизился к двери ванной.
Его рука приподнялась и на мгновение замерла возле ручки, а потом быстро проследовала выше, и раздался щелчок выключателя. В то же мгновение под дверью появилась полоска мягкого света, которая, казалось, придала происходящему что-то совсем жуткое. Теперь-то уж точно мы сможем увидеть весь таящийся рядом ужас, и мне захотелось поскорее бежать отсюда. Наверное, в других обстоятельствах я именно так и сделал бы, но идти-то мне было некуда. Вот в этом, возможно, с самого начала и была вся проблема.
– Папа, так ты идешь? – Голос Ди стал громче, и в нем появились вкрадчивые нотки.
Я, не отрываясь, смотрел на темную тень под дверью, которая двигалась, заслоняя свет. Она казалась мне самой обыкновенной и в то же время совершенно невероятной. Мне очень хотелось найти простые и понятные объяснения возможности ее появления, но ничего рационального в голову не приходило.
– Да.
«Папик» Ди рывком распахнул дверь, но я не мог видеть – что же там было, зато очень хорошо различал лицо гостя. Оно мгновенно преобразилось, вытянувшись и став каким-то болезненно-худым. Кажется, кожа превратилась в пергаментную бумагу, он сделал два неуверенных шага вперед, пошатнулся, и дверь за ним с шумом захлопнулась.
Я непроизвольно вздрогнул и завороженно смотрел, как в полосе света движутся теперь уже две неразборчивые тени. Вроде бы из ванной раздался хриплый возглас, но, возможно, это было только мое напряженное воображение. Потом послышался невнятный шум, заставивший меня поежиться, всплеск воды, и все затихло.
– У вас все в порядке? – хрипло спросил я, когда нависшая тишина, казалось, стала способна раздавить меня.
Конечно, ответа ожидать не приходилось – в ванной произошло что-то ужасное, но попытаться вернуться к привычным и реальным вещам показалось мне прямо-таки необходимым. Пусть вопрос банальный и глупый, но он все-таки гораздо лучше, чем ничего.
Я сглотнул и начал аккуратно двигаться в сторону ванной. Сочащийся из-под двери свет ничего больше не загораживало, поэтому можно было с некоторой долей уверенности предполагать, что Ди снова улеглась в воду или сидит там и ждет меня. Наверное, жуткое зрелище, но я и не собираюсь входить – просто посмотрю через щелку и сразу назад. Мне стало казаться, что для принятия какого-то решения в этой новой ситуации мне просто необходимо увидеть происходящее сейчас в ванной. Может быть, там вообще ничего нет, и оживший труп переправил гостя в другое измерение или уложил его под воду вместо себя?
Что-то заскрипело под ногой. Я замер, а потом аккуратно взялся за ручку, качнул дверь на себя и осторожно заглянул.
Поверхность воды в ванне была спокойной, и Ди нигде не было видно, а вот «папик» лежал лицом вниз, скрючившись вокруг бельевой корзины.
– Эй! Вам плохо? – неуверенно позвал я, впрочем, не сомневаясь, что он мертв, и теперь, с двумя трупами на руках, плюс котенок да еще тот ценитель искусства, мои шансы как-то более-менее безболезненно выпутаться из этой истории тают на глазах.
Что же делать? Разрабатывать новый план по транспортировке в Островцы уже двух трупов? Еще более сомнительная затея, чем было бы только с Ди. Да и второй такой большой сумки у меня не было, так же как и уверенности в том, что я смогу физически доволочь оба тела даже до метро.
Мой взгляд замер на шевельнувшейся поле пиджака «папика» Ди с красиво переливающейся подкладкой в виде красно-зеленых драконов. Неужели он все-таки жив или труп сейчас воскреснет и снова будет со мной говорить?
Мои ноги непроизвольно сделали шаг назад, но тут я понял, в чем дело, – это просто его сотовый телефон. Видимо, охрана по каким-то причинам забеспокоилась и решила уточнить – все ли в порядке. Прямо-таки собачье чутье! Или просто один из его партнеров звонит по поводу какого-нибудь коммерческого вопроса.
Как бы там ни было, мне все больше становилось очевидным, что долго удержать в тайне смерть такого человека не удастся. Очень скоро более чем серьезные люди начнут беспокоиться и затеют поиски, которые очень быстро приведут ко мне и двум мертвецам в квартире. Как объяснить тело невесты, замоченное в ванне с грязным бельем, и труп ее «папика» рядом? Не представляю. Конечно, на его горле могут найтись отпечатки, по которым будет идентифицировано, что к этому приложила руку только его «любимая дочка». Но я-то где находился все это время? А потом Ди покончила жизнь самоубийством, засунув в рот котенка и утопившись в ванне с грязным бельем? Звучит совершенно неправдоподобно.
Раздался звонок в дверь, прозвучавший в моих ушах тяжелым набатом, как церковный колокол после длинного утомительного дня. Я дернулся, чуть не упал и растерянно замер на месте. Кого еще принесло? Этого сынка ценителя искусства, охрану «папика» Ди или сейчас появится какой-нибудь новый гость? Может, позвонят немного и уйдут?
– Откройте дверь! – раздался грубый мужской голос, и мое гулко стучащее сердце, екнув, кажется, опустилось куда-то в желудок.
И тут краем глаза я заметил какое-то движение сзади и громкий всплеск. Отпрянув, я споткнулся о порог и, завертевшись по комнате, рухнул на кровать, с ужасом глядя на стоящую посередине ванной Ди. Вода стекала с нее тонкими струйками, звонко падающими на пол, котенок по-прежнему торчал изо рта, а глаза трупа были закрыты. Это создавало еще большее напряжение и томительное ожидание того, как они откроются и, увидев меня, покойница двинется к цели. Распахнутая дверь, казалось, четко отделяла границу невозможного от реальности, и мне нестерпимо захотелось ее захлопнуть. Может ли быть, чтобы весь этот кошмар теперь сосредоточился исключительно в ванной и не смел оттуда выходить? Впрочем, создавалось ощущение, что он уже вовсю просачивается не только по комнате, но и проникает куда-то в меня, мешая рационально мыслить и все больше заставляя положиться на случай.
– Если вы немедленно не откроете дверь, я ее сломаю! – снова послышался раскатистый голос и тяжелые гулкие удары.
Ди вытянула вперед скрюченные руки, и, когда их взмах достиг груди, сзади раздался характерный щелчок – дверь отперта. В следующее мгновение я увидел вваливающегося в комнату здоровенного телохранителя «папика» Ди, который замер, глядя на меня выпученными глазами, а потом начал подозрительно оглядываться. Несмотря на очень низкий лоб, он все-таки на удивление быстро соображал и проревел:
– Кто открыл дверь?
В первый момент я не нашелся, что ответить, думая, что, видя происходящее в ванной, он должен был если и сказать, то нечто совсем другое. А повернув голову, обнаружил, что дверь туда теперь закрыта и, судя по свободно проникающему снизу свету, Ди снова скрылась под водой. Тогда все становилось понятным: в самом деле, любого могло озадачить – кто же открыл ему дверь.
– Где шеф?
Видимо, охранник все-таки умел расставлять приоритеты и в следующий момент уже схватил меня за плечи, пахнув приторным запахом новой кожаной куртки.
– Там, – прохрипел я, махнув рукой в сторону ванной, не представляя, что будет дальше.
Но, может быть, мои волнения напрасны? Сейчас снова вступит в игру Ди, и квартира пополнится еще одним трупом. Правда, неизвестно – что хуже. В голове все настолько смешалось, что мне уже казалось долгожданным избавлением, если кто-то, наконец, возьмется обдумывать и решать в создавшемся положении без моего участия. Флаг ему в руки!
Охранник отпустил меня, рывком открыл дверь ванной и на мгновение замер на пороге. Потом быстро вошел и, судя по кряхтению и характерному хрусту, опустился на колени. Я услышал плеск воды и подумал, что Ди снова выходит на сцену, но потом понял, что звук уж очень напоминает включенный в раковине кран.
– Ты чего же не смотришь, что происходит?
Выбежавший в следующее мгновение из ванной охранник опять схватил меня за плечи.
– Он снова упал, и теперь это конец. Или ты был не в курсе его проблем со здоровьем?
– Нет, – протянул я, не понимая, о чем он говорит.
Потом одна из рук охранника резко отклонилась, и я подумал, что он хочет ударить меня в лицо. Но «шкаф» всего лишь достал из кармана сотовый телефон, и от его легкого толчка в плечо я рухнул на кровать.
– Срочно подъезжайте сюда… Опять приступ, но на этот раз он умер. Все должно быть так, как он хотел… Меньше шума, – громко выговаривал кому-то охранник, а я все больше изумлялся происходящему. Выходит, никто меня ни в чем и не обвиняет, а наоборот – произошедшее воспринимается как нечто вполне ожидаемое?
– Так ты, надеюсь, не звонил в «Скорую» или куда еще?
Зажав телефон в руке, «шкаф» опять угрожающе придвинулся ко мне.
– Хотя что я говорю? Такой растяпа, как ты, даже не знал, что происходит в собственной ванной, пока я не пришел.
Я медленно кивнул головой и понял, что по какой-то причине вмешивать в произошедшее посторонних никто не собирается.
– Сейчас приедут люди и заберут его. Знаю, старик очень тепло к тебе относился, поэтому, будь любезен, приберись потом как следует. Не думаю, что кто-то у тебя здесь появится, но подстраховаться никогда не помешает. В любом случае помни – ты никого не видел, ничего не слышал, а просто был дома и, скажем, читал или смотрел телевизор. Ясно? И не дрейфь – квартира остается за тобой. Все будет так, как он решил.
Охранник тяжело присел рядом и хлопнул себя ручищами по коленям.
– Вот ведь надо же, что это случилось именно сегодня. Я ли ему не говорил? Знаешь, сколько мы вместе прошли?
Я молчал и чувствовал, как по телу разливается истома облегчения. Вот так все легко и просто получается с этим трупом. Вот бы еще попросить их заодно захватить из ванной Ди – и вообще жизнь была бы прекрасной и удивительной. Но тут уж точно ко мне появятся неприятные и серьезные вопросы. Кстати, вовсе не факт, что мою невесту случайно не обнаружат эти вновь прибывшие. Но что я могу здесь сделать?
– Ведь старик специально просил, когда такое приключится, чтобы его обнаружили обязательно в офисном кресле и с бумагами из сейфа на столе. Думаю, многим не понравится, что в них находится – так сказать, посмертный привет. Он ведь…
От удара входная дверь неожиданно распахнулась, и в комнату ворвался сын ценителя искусства. С красным лицом и глазами навыкате, он бросился к нам, вопя:
– Он умер, умер! Что ты тут делал? Думал, прихватить себе трость? Вор!
Если бы не охранник, который отбросил детинушку в сторону, ударив наотмашь кулаком, мне бы точно не поздоровилось. Пожалуй, и утруждать себя объяснениями не пришлось – мгновенная смерть или длительный нокаут были бы обеспечены. Как хорошо и вовремя я оказался в компании такого сильного защитника.
– Это кто? – спросил он меня, показывая на шевелящуюся в углу тушу.
– Он сын одного ценителя искусства, которого приглашала Ди, чтобы посмотреть и купить мою скульптуру, – промямлил я и сглотнул.
Ну, вот – озвучил и имя любимой. Сейчас «клубок» вполне может начать разворачиваться в самом неудачном для меня направлении.
– И чего он от тебя хочет?
– Его отец приходил ко мне утром, и у него случился сердечный приступ. Как я понял, в больнице он умер, и, видимо, у сына от горя немного помутилось в голове, – уже более уверенно сказал я то, что, наверное, должно быть правдой.
– Понятно. Что-то у тебя, парень, сегодня многовато покойников. Не находишь?
Охранник пристально на меня посмотрел, а потом нервно расхохотался:
– Бывает, что как все не заладится, так и не знаешь – куда от этого бежать. Ничего, сейчас уберем от тебя нашего старика, с этим нервным я потолкую, потом приберешься, выспишься, и завтра, гарантирую, все будет в полном порядке. Конечно, если не станешь ни о чем из произошедшего здесь болтать языком.
– В этом вы можете быть уверены.
Я невольно усмехнулся и увидел, что детинушка выпрямился, облокотился о стену и, тяжело дыша, смотрит на меня.
– Что ты с ним сделал?
Охранник поднялся и приблизился к гостю.
– Послушай меня хорошенько. Я понимаю – у тебя случилась ужасная вещь, но парень ни в чем не виноват. Ясно? Если не хочешь крупных неприятностей, иди домой и больше здесь никогда не появляйся.
– Ты… Кто ты такой, чтобы мне указывать? С моим отцом все было в порядке, пока он не загорелся идеей увидеть эту чертову скульптуру. И вот он – результат. Где она? Пусть он покажет, а я посмотрю – что в ней было такого.
Детинушка вновь хотел броситься в мою сторону, но кулак охранника заставил его согнуться пополам и снова привалиться к стене.
– Я же с тобой по-хорошему говорю. Ведь так? Чем интересовался или нет твой отец – уже неважно. Он умер – вот о чем следует думать. Сейчас ты выпрямишься и спокойно уйдешь отсюда. Второй раз я повторять не буду.
– Он украл папину трость!
После этих слов они оба повернулись и выжидающе уставились на меня.
– Это ложь. Пока мы несли вашего отца к машине, я о ней совсем забыл, и она по-прежнему лежит у двери. Берите ее и уходите.
Мой голос окреп, и я начал чувствовать раздражение.
– Слышал? Бери ее и иди отсюда подобру-поздорову.
Охранник подхватил гостя за плечо, подвел к двери, нагнулся, протянул ему трость и выжидающе остановился.
– Папа никуда без нее не выходил… Я… Да, наверное, веду себя неправильно. Извините.
Детинушка бросил еще один яростный взгляд в мою сторону и скрылся за дверью.
– Ну, вот. С этой проблемой мы разобрались. Надеюсь, это пугало не настолько сильно кричало, чтобы привлечь любопытных соседей. Так это или нет, но ты все-таки имей про запас какую-нибудь славную историю, если спросят.
Охранник болезненно хлопнул меня по плечу и, услышав звук сирен приближающихся машин, подошел к окну.
– Так, это они. Твои мучения подходят к концу, а вот у нас сегодня, чувствую, будет очень долгий денек. Но не бери в голову.
Я тяжело вздохнул и подумал о том, что, кажется, это безумие уже никогда не кончится. Интересно, если Ди оживет, когда они будут забирать своего «старика», и набросится на этих крепких ребят – смогут ли они дать ей достойный отпор? По всему должно выходить, что «да», но полной уверенности, конечно, не было. Или мне надо было, пока охранник еще не зашел, придумать какую-нибудь сказочку про то, как «папик» Ди неожиданно убил «дочку», бросил тело в ванну, а потом ему самому стало плохо? Тогда бы сейчас вообще все вопросы были закрыты разом. Но, пожалуй, все-таки нет – уж слишком все это подозрительно и непонятно. К тому же, если считать этого престарелого любителя искусства, окажется, что в моем присутствии за короткий промежуток времени умерло целых три человека. Могут быть такие совпадения? Возможно, но слишком уж зыбко для уверенности. Что же, пусть все идет своим чередом так, как уж получилось по всем обстоятельствам.
Я продолжал сидеть и думать о том, что сейчас в любой момент может опять ожить Ди и, как бы все ни обернулось, создать мне массу неприятностей. В результате со мной незнамо что сделают эти люди, или, если она всех поубивает, я окажусь в квартире, буквально нашпигованной трупами. Это сколько же я буду их выносить и рассовывать по Островцам? Забавно, но, на самом деле, абсолютно ничего веселого здесь не было.
Охранник распахнул дверь, и в комнате стало тесно от ввалившейся пестрой толпы. При этом никакой суеты, чего вполне можно было ожидать, не наблюдалось – каждый четко знал свою роль, и создавалось странное ощущение хорошо отрепетированного спектакля. Эту иллюзию подкреплял большой черный ящик на колесиках, который поставили посередине комнаты, очень напоминающий реквизит фокусников, демонстрирующих исчезновение в нем себя. Один мой хороший знакомый серьезно увлекался иллюзионным искусством, и я несколько раз бывал на его репетициях – там точно было нечто подобное, и от этого все происходящее как-то успокаивало.
– А это для чего? – заинтригованно спросил я усевшегося рядом охранника.
– А сам-то не докумекал? В чем же его из дома вывозить? Конечно, можно было переодеть ребят в белое и пригнать машину с красным крестом, но это будут лишние разговоры – что, кого, почему. Опять же вынос накрытого простыней тела надолго запоминается. Ни к чему вся эта шумиха. А вот если какие-то люди выносят вещи, пусть и даже такой огромный ящик – что же такого, дело житейское.
– Что-то подобное я и подумал.
– Да ты не суетись с этими вопросами – здесь все у ребят схвачено и продумано. Профессионалы, одним словом. Сиди спокойненько, а я скоро вернусь.
Мне оставалось только последовать его совету.
Возвратился охранник, остановился рядом со мной, опять хлопнул по плечу, вернув к реальности, и с усмешкой сказал:
– Ну, давай, пока. Кстати, на лестнице подежурит наш человек – во всяком случае, на сегодня. Мало ли как все может обернуться, тем более что замочек в двери неисправен – уж не серчай. Поэтому если что – сразу обращайся к нему.
Я проводил его взглядом, с удивлением осознавая, что мы снова остались вдвоем, потом медленно прикрыл покосившуюся дверь и, привалившись к стене, тягостно задумался. Что же теперь делать? Несмотря на множество произошедших сегодня событий с момента смерти невесты, я так и не продвинулся в том, чтобы избавиться от ее трупа. Наоборот, ситуация стала гораздо сложнее – фактически я теперь оказался под домашним арестом. Конечно, это просто пустяки по сравнению с тем, что могло бы случиться, не пройди смерть «папика» Ди настолько гладко, но поводов расслабляться пока не было. В самом деле, даже если мой план с выбросом тела невесты из окна увенчается успехом, на поездку в Островцы и обратно может уйти слишком много времени. А ведь тот человек на площадке в любой момент способен возжелать убедиться, что у меня все в порядке, банально захотеть в туалет или попросить стакан воды. И что случится, если он обнаружит, что я куда-то сбежал? Может быть, ничего трагичного не произойдет, но, конечно, вызовет множество вопросов и абсолютно ненужные мне подозрения. Нет, это не выход. Конечно, можно пока оставить все так, как есть, и дождаться, пока охрана будет снята, только вот пребывать в квартире с трупом и угрозой быть разоблаченным в любой момент улыбалось мне мало. Да и покойник, как я имел возможность убедиться, покойнику рознь. С таким разговорчивым и активным трупом, как Ди, можно было ожидать чего угодно. «Папик» любимый – яркий пример последствий таких проявлений, а оказаться в списке мертвецов следующим мне никак не хотелось.
– Любимый, подойди ко мне, пожалуйста, – послышался нежный голос невесты, словно она знала, что сейчас я думаю о ней.
– Зачем? – дрогнувшим голосом тихо спросил я, уверенный, что Ди меня точно услышит, а вот, возможно, подслушивающему под дверью охраннику ничего такого знать не надо.
– Ты не устал прятаться и вести себя как-то странно?
– На это у меня, как ты знаешь, есть весомые причины.
– Разве? Может быть, ты наивно думаешь, что у тебя в ванной лежит труп? – Голос любимой выражал искреннее изумление. – Не стоит ли выбросить все эти глупости из головы?
– Ты мне, к сожалению, не даешь этого сделать, – ответил я и поежился, стараясь различить – не слышится ли у входной двери каких-нибудь подозрительных звуков. И тут вдруг подумал, что если охранник сейчас зайдет, то, как и «папик» Ди, может умереть, снова оставив меня с двумя трупами на руках и исчерпанным, скажем так, лимитом доверия даже для самого благосклонного взгляда.
Вздохнув, я мотнул головой:
– Раз ты такая умная, то лучше посоветуй – что теперь делать?
– Я же сказала – иди в ванную.
– И что там произойдет?
– Твое желанное «ничего».
Скрипнула и медленно отворилась дверь, отчего на меня сразу пахнуло влагой. Больше из ванной не доносилось никаких звуков, и, насколько я мог видеть, чуть наклонившись вперед, Ди продолжала лежать под водой. Впрочем, нет – что-то изменилось, и я какое-то время не мог понять – в чем же дело. Только нерешительно приподнявшись и сделав пару неуверенных шагов к двери, я обнаружил, что в ванне осталось слишком мало воды. Явно недостаточно, чтобы прикрыть труп невесты, но ничего, похожего на ее тело, не было. Просто раскисшее тряпье, под которым вполне могла скрываться обвивавшая невесту веревка и ящик с инструментами.
– Ты где? – неуверенно спросил я и громко сглотнул. – Опять затеваешь свои странные игры?
Мне никто не ответил и, сместившись левее, я без труда убедился, что никто не притаился и за дверью. Куда же делась Ди? Или вместе с «папиком» эти люди прихватили и ее? Но почему тогда мне ничего не сказали?
Я помедлил, ожидая какого-то подвоха, потом неуверенно вошел в ванную и еще раз внимательно огляделся. Ничего! Никаких окон или других дверей здесь не было, и тело приткнуть больше совершенно некуда. Потянув за цепочку, я, стараясь не касаться воды, даже вытянул из ванны пробку и смотрел, как сливаются ее остатки до тех пор, пока на дне не остался только ворох белья и приоткрывшийся ящик с инструментами. Тогда я осторожно наклонился и, с опаской поглядывая на сливное отверстие, из которого вполне могла «выпорхнуть» тонкая рука Ди, тщательно ощупал мокрый материал и даже все отделения ящика, вздрагивая всякий раз, когда там что-то звенело. Ничего!
– Эй, вы где?
От грубого окрика и какого-то шума в комнате я дернулся и, поскользнувшись на кафеле, болезненно приложился плечом к раковине, пробормотав:
– Кого там еще принесло?
– А, вот оно что.
Крепкий молодой человек, затянутый в кожаную куртку, внимательно огляделся и удивленно присвистнул:
– Ну и ну. У вас, наверное, крепкие нервы. Такое произошло, а вы стирку затеяли.
– Белье уже было замочено, и вот… – начал я, а потом замолчал, видя, что гость меня не слушает, поэтому просто спросил: – Чем могу помочь?
– Меня это – приглядывать тут оставили. Там к вам посетительница рвется. Глянули бы – кто такая. Уж очень энергичная дама.
– Хорошо, сейчас буду, – кивнул я и замер, выжидающе глядя на охранника, который, пожевав губами, вскоре расплылся в неприятной улыбке и кивнул:
– Хорошо. Давайте, подходите.
Когда куртка молодого человека скрылась в дверях ванной, я открыл кран и торопливо ополоснул лицо. Что же происходит и куда могла подеваться Ди? Ладно, пусть она может как-то вселяться в трупы и воздействовать на игрушки, но где ее тело-то? Возможно, она снова приподнялась из ванны, но куда и как отсюда можно было уйти?
Ответов у меня не было, и, выдохнув, я решил сначала избавиться от неожиданной посетительницы, а потом попытаться спокойно разобраться. Какой все-таки суетный день! Если бы не сложность и мрачность ситуации, которая, конечно, совсем упрощалась после исчезновения Ди, я бы точно сказал, что такого примечательного и полного событий дня в моей жизни еще не было. Может быть, он и дается такой всегда один? С другой стороны, тело невесты как неожиданно пропало из ванны, так может туда в любой момент и вернуться. Наверное, все-таки правильно, что я слил воду, а потом еще нужно обязательно убрать белье и ящик с инструментами. Может быть, если не будет того места, откуда она исчезла, то Ди не сможет при всем желании и вернуться, где бы ни находилась сейчас?
– Молодой человек. Ау, где вы? – послышался энергичный женский голос, и я, торопливо вытерев лицо, шагнул в комнату.
– Здравствуйте. Извините, что беспокою, – встрепенулась гостья, увидев меня и чему-то насмешливо улыбаясь.
– Кто вы?
– Мой муж хотел купить у вас какую-то скульптуру.
– Ах да. Очень сожалею, что все так получилось. Как он?
– Умер.
– Очень жаль. Примите мои соболезнования, – сказал я, внимательно глядя на посетительницу и недоумевая – что привело ее ко мне и именно сегодня? Будь я на ее месте, наверное, меня бы меньше всего в такой день интересовало – какие покупки хотел сделать любимый человек, или что-то подобное. Однако и особой скорби в гостье я не видел. А значит, какой-то весомый повод для встречи явно есть.
– Да, хорошо. С моим сыном вы, думаю, уже познакомились?
– Он был очень расстроен. Это можно понять, – кивнул я, осторожно приближаясь к гостье и с все возрастающим беспокойством глядя на воротник ее куртки. Возможно ли такое?
– Тогда давайте присядем.
Женщина махнула рукой, и тут я увидел, что на журнальном столике стоит глиняная бутылка вина и пара стаканов. Это разволновало меня еще больше – именно они стояли у нас в баре. Неужели, пока я был в ванной, гостья успела полазить по шкафам? Что же она могла такое здесь искать? И зачем это так явно демонстрировать? Может быть, хочет запугать?
– У вас все в порядке? – Скрежетнула входная дверь, и появилось лицо охранника. – Никаких проблем?
– Пока нет, – медленно ответил я, сделав неопределенный жест рукой, что, как я надеялся, даст понять, чтобы он был недалеко.
– Хорошо. Если что – я здесь.
– Так мы можем присесть? – Гостья нетерпеливо качнула головой, и воротник ее куртки, блеснувший в свете ламп, снова болезненно напомнил мне шкурку котенка. Того самого.
– Хорошо, но всего на несколько минут. У меня, знаете ли, сегодня много дел.
– Пусть будет так, – кивнула женщина и, ухватив бутылку и забавно выгнув пальцы, плеснула вино в бокал. – Вам побольше?
– Нет, спасибо, – хрипло ответил я и почувствовал, как сердце начинает выпрыгивать из груди. Что же со мной снова происходит? Этот жест был мне слишком хорошо знаком и ассоциировался только с Ди. Возможно ли такое совпадение, особенно учитывая все остальное? Нет, вряд ли.
– Я знаю, где ваш мох в раме, – сказала гостья и мило улыбнулась. – Не удивляйтесь, пожалуйста, моей осведомленности в делах супруга.
– И где же?
– Знаете, что такое Островцы?
Я вздрогнул и медленно опустился на кровать.
– Да. При чем здесь кладбище?
– А вы не догадываетесь?
– Не надо говорить загадками.
– Хорошо. Тогда перейдем прямо к делу. Когда мы туда едем?
Женщина высоко подняла тонкие брови, и тут я увидел движение ее пальцев по ободку бокала. Мои последние сомнения отпали – передо мной был, конечно, совершенно незнакомый человек, но при этом, разумеется, речь шла о Ди. Может быть, она каким-то образом вселилась в посетительницу и сейчас в этом теле обитают две души? Но как это объясняет пропажу трупа невесты? Не впихнулась же она туда целиком?
– Я вас не понимаю.
– Похороны. Что здесь понимать?
– Вы о своем муже?
– Нет. Мох и рама. Забыли, что ли?
– Боюсь, вы меня совсем запутали. Извините, сегодня такой суетливый день. Так чем же я могу вам помочь?
– Я хочу успокоиться, и именно там. Все правильно.
Мой взгляд скользнул по лапке, явственно проступающей на воротнике куртки гостьи, и, кажется, в голове забрезжило понимание. Словами это было сложно выразить, но, видимо, я оказался прав во всех своих предположениях – передо мной, так или иначе, сидела Ди.
И что это значит? Она таким своеобразным образом хочет мне помочь упокоить свой дух или – наоборот – заманить в уединенное место? С другой стороны, я сам туда собирался, а сейчас, получается, моя цель значительно упрощается – никаких вылетающих из окна сумок и беспокойств по дороге. Только если нет тела, кого же мне хоронить? Эту тетку, что ли? Или она волшебным образом станет в Островцах снова Ди?
– Так как?
– Хорошо. Но есть одна небольшая проблема, – сказал я, глядя на появившиеся белые клычки у котенка на воротнике и чувствуя, как лоб покрывается неприятно-липкими бусинками пота. – Охранник. Вряд ли он нас отпустит вдвоем.
– Да? Тогда, может быть, позовем его сюда и спросим?
Я замер, внезапно осознав весь ужас происходящего – ко мне пришла в чужом обличье мертвая невеста с моим самым большим кошмаром не шее и предлагает ехать вместе на кладбище, заодно убив охранника. А не он ли моя последняя надежда не остаться наедине со всем этим безумием? С другой стороны, наверное, было бы просто идеально похоронить разом всех вместе. Не это ли чудесным образом решит все мои проблемы?
– А если он откажется?
– Я попытаюсь его уговорить, – хищно усмехнулась гостья и отставила бокал. – Или я просто уйду, но в ванной снова может многое измениться.
Вот оно! Значит, все-таки речь идет не о моем безумии, а о вполне понятных альтернативах. Только при чем тут скульптура? Может быть, из-за двух душ в одном теле сознания путаются и соединяют в одно совершенно разные вещи? Непонятно, но, как бы там ни было, заманчиво.
– Нет. Мы едем, – решительно сказал я, почувствовав, как в животе образуется плотный ком. – Эй, можно вас на минуточку?
Последнюю фразу я выкрикнул, и мы тут же увидели ввалившегося охранника, который выглядел зловеще, но как-то забавно с расставленными руками и настороженным лицом.
– Милейший, мы хотим ненадолго отъехать. Что вы на это скажете? – спросила гостья, приятно улыбаясь. – Очень неразумно оставлять просто так квартиру с выбитой дверью, поэтому хочу вас попросить посторожить до приезда хозяина, чтобы ничего не пропало.
– Да. Я через несколько часов вернусь. – Мой голос немного дрожал, но в целом был достаточно твердым.
– Меня попросили быть рядом с вами, – после паузы, нахмурившись, ответил охранник. – Думаю, какие бы там у вас дела ни были, сегодня вам лучше остаться дома.
– А что нам сделать, чтобы получилось иначе? – вкрадчиво поинтересовалась гостья.
– Ничего. Вы можете быть свободны, но не он, – пожал плечами парень и кашлянул. – Пусть все уляжется, тогда мы сразу скажем друг другу «прощай», и поезжайте на все четыре стороны.
– Нет, так не пойдет. – Женщина решительно поднялась. – Давайте сходим в ванную, и я вам там кое-что покажу.
Я издал непроизвольный возглас, и они оба уставились на меня. Что же это выходит – менять шило на мыло? Конечно, труп охранника в ванной – это далеко не то же самое, что Ди. Вполне можно попытаться убийство даже на сына этого ценителя искусства свалить, если все откроется. Но я предпочитал закрыть этот вопрос раз и навсегда, по возможности избегая лишних жертв. Во всяком случае, не в моей квартире. Неужели это непонятно?
– Нет, давайте так. Ты поедешь с нами, идет? – продолжил я.
– Хорошо, можно немного и размяться, – немного подумав, благодушно кивнул охранник, хотя я ожидал услышать решительное «нет», что было бы вполне логичным. – Так даже лучше – скучно ведь на площадке стоять.
– Вот и славно. А вы как?
– Ну, пусть будет так. – Пожала плечами гостья. – А как же квартира?
– Думаю, ничего с ней не случится, – выдохнул я, неожиданно осознав, что так и есть. Что здесь могут взять случайные грабители? Телевизор, плеер, компьютер, кровать? Все эти вещи в любом случае ассоциировались с Ди, а следовательно, нуждались в скорейшей замене, как и остальные предметы в моей жизни, связанные с какими-то негативными событиями. Помню, когда я переселился в Островцы, то с первых же зарплат попытался одеться целиком во все новое. Это не значит, что вещи, купленные родителями, были плохие или мне не нравилось. Скорее, я подобных тогда позволить себе не мог. Поэтому речь шла просто о банальном ощущении полноценности и независимости, чего, пожалуй, мне очень не хватало и в сегодняшней ситуации. А она, кажется, нарочно плотно опутала меня целым клубком быстро меняющихся событий, чтобы не позволить разобраться и принять какое-то самостоятельное решение. Ну, это мы еще посмотрим, и, разумеется, я готов был играть по таким правилам исключительно до момента, пока не смогу изменить ситуацию.
– Тогда поехали. – Гостья протянула в мою сторону руку, но я отрицательно покачал головой:
– После вас, конечно.
– Я на машине. Поэтому, если что… – сказал охранник.
– Вот и хорошо. Поехали, молодой человек.
– Я готов. Куда едем? – спросил охранник, когда его джип завелся, а я с сомнением посматривал на разместившуюся за водительским сиденьем женщину, желая еще раз попытаться прокрутить все в голове. Ведь пока еще не поздно дать «задний ход».
– В Островцы, – помолчав, спокойно ответил я.
– А что это такое? Кабак?
– Нет, кладбище.
– Не слышал. Зачем нам туда?
– Вот у нее, – я ткнул пальцем в попутчицу, – умер муж. И мы едем на его могилу.
– Тогда все понятно. Извините.
Охранник, как мне показалось, закатил глаза, а в следующий момент вывернул руль, и мы стремительно обогнули дом, смешавшись с потоком машин.
– Вы не будете так любезны передать мне воды, – манерно попросила женщина, а я невольно подумал – стали бы мы продолжать разыгрывать все эти «вы», не будь рядом постороннего? Возможно, до какого-то момента, пока Ди или мне не надоела бы эта игра. Но так, пожалуй, все-таки было спокойнее.
– Да, конечно, – кивнул я, взяв из пластиковой ниши в двери маленькую бутылочку и передав назад.
– Спасибо. Вы не хотите?
– Нет. Может быть, позже, – рассеянно ответил я и неожиданно почувствовал раздражение. В самом деле, это все походило на какой-то фарс, а время в пути, наверное, стоило бы потратить с большей пользой. Например, расспросить Ди о наших дальнейших планах и понять – что именно нам необходимо сделать в Островцах. Если речь идет о погребении, то, пожалуй, никаких технических сложностей здесь не будет. Надо только как-то попытаться договориться, чтобы охранник остался в машине. Правда, судя по его некоторой навязчивости, номер может и не пройти. Что тогда? Закопать их всех вместе в «братской могиле»? Может быть, но это вызовет новые вопросы со стороны друзей «папика» Ди. А что, интересно, на этот счет думает сама покойница?
– Эй, что это вы там делаете? – изумленно спросил водитель, пристально глядя в длинное узкое зеркало. – Совсем, что ли, с ума посходили?
Я оглянулся и увидел, как попутчица, отлив воду в крышку, подсовывает ее к мордочке котенка. Не знаю, что смог увидеть охранник, но я явственно различил быстро мелькающий ярко-красный язычок и характерные хлюпающие звуки. В первый раз я их услышал, когда мы приехали с Птичьего рынка. Мама сразу вымыла все купленные плошечки, налив в одну «отстоянной» для полива цветов воды и поставив ее на кухне у свободной стены. Котенок некоторое время пугливо осваивался, но вскоре неуверенно приблизился к миске и начал жадно лакать воду. Сначала это казалось весьма забавным, потом звук начал немного раздражать, и, самое неприятное, по линолеуму вокруг заблестело множество брызг.
– Если я здесь навернусь, сразу все это добро повыкидываю! – воскликнул тогда папа, и, предсказуемо, мне вменили в обязанность послеживать за этим и «в случае необходимости» вытирать пол. Мама даже выделила мне очень симпатичную тряпку, которая, провисев пару недель на батарее без дела, была благополучно убрана назад в шкаф. То ли котенок быстро приноровился к новым условиям, то ли, быть может, не испытывал больше такой жажды, но пол никогда больше забрызган не был.
– У меня необычный воротник, – пропела попутчица и усмехнулась. – А вы, молодой человек, не отвлекайтесь от дороги. Так и до беды недалеко.
– Что это такое?
Охранник требовательно смотрел на меня, и я понял, что машина может сейчас остановиться с непредсказуемым развитием событий. Как объяснить оживший воротник спутницы просто и достоверно? Мой взгляд скользнул по наклейке на приборной панели с изображением цилиндра и зайца, и я тут же ответил, сочиняя на ходу:
– Просто фокусы. Она цирковая артистка.
– Да ну? – протянул водитель и некоторое время, судя по замутненному взгляду, пытался переварить эту информацию. Потом он улыбнулся и громко выдохнул: – Вот как? Ну, извините. А я-то не пойми что уж подумал.
– Бывает, молодой человек, – кивнула женщина и неожиданно приятно рассмеялась: – Но, согласитесь, если предупреждать – ничего путного не выйдет.
– Может быть. Но я все-таки веду машину.
А я смотрел на подрагивающие лапы котенка, который начал выгибаться и, кажется, в любой момент мог переползти на руки хозяйки. Может ли он быть тем самым домашним любимцем, который был у меня много лет назад? Или это все-таки лишь тот самый котенок, который стал случайной причиной смерти Ди? Пока непонятно – ведь, разумеется, пытаться рассуждать как-то рационально в складывающихся обстоятельствах попросту бессмысленно. А вот то, что он может быть опасен, – очевидный факт.
Я вдруг вспомнил, как однажды ко мне в гости пришла одноклассница – милая девочка, которая, думаю, была в меня немного влюблена, но мы никогда почему-то об этом не говорили. Так получилось, что она однажды пригласила меня зайти после школы, «донести тяжелый портфель, а то лифт второй день не работает», а потом напросилась на ответный визит ко мне, и мы периодически, но всегда спонтанно, виделись вне школы. Узнав, что у меня «появилась киска», девочка не отставала, пока я не согласился их познакомить. Она говорила, что, как ни упрашивала родителей, они ни на что такое не соглашались, а вот мои «классные старики» молодцы. Может быть, в чем-то девочка была и права, однако, познакомившись с котенком, больше не горела желанием бывать у меня в гостях. Я и оставил-то их всего на несколько минут, чтобы налить на кухне по стакану апельсинового сока, а когда вернулся в комнату, обнаружил, что несчастная гостья стоит, замерев, в углу, а рядом, изогнувшись, угрожающе двигается котенок и неприятно утробно урчит. Позднее девочка мне рассказала, что стоило мне уйти, как «странное животное» подпрыгнуло и попыталось царапнуть ее когтями по ноге. Потом еще раз, наконец, вынудив встать и зажаться в угол. И это все сопровождалось громким шипением, которое, насколько я понял, больше всего напугало одноклассницу, даже предположившую, что котенок страдает бешенством.
– Между прочим, куда вы нас везете? – спросила женщина и постучала пальцем по стеклу. – Вроде бы про Островцы вы услышали впервые?
Наступила тишина, и я инстинктивно откинулся к дверце, подальше от водителя.
– Так что скажете, молодой человек?
– Мы уже приехали, – напряженно ответил охранник, выкрутив руль и резко притормозив. – Озарения на вас, конечно, находят, но слишком поздно.
Я оглянулся и увидел ряды каких-то старых гаражей и пару неприметных «девяток», рядом с которыми толклись человек шесть угрожающего вида ребят.
– Что это значит? – спросил я и почувствовал, как сердце учащенно забилось в груди.
– Непонятно, что ли? Ты практически покойник, – усмехнулась попутчица, впрочем, не проявляя никакого беспокойства. – Но знаете, молодой человек. На этот раз гораздо менее внимательным и доверчивым оказываетесь все-таки именно вы.
– Хватит разговоров. Выходите.
Охранник распахнул дверцу и крикнул заспешившим в нашу сторону подельникам:
– Их двое. И чтобы тихо.
– Чем же я вам не угодил? – хрипло спросил я, облизывая пересохшие губы, но никакого ответа не получил. Вместо этого водитель странно дернулся и начал медленно поворачиваться в мою сторону. Выражение его лица стало странно задумчивым и отдаленным, а из уголка рта засочилась яркая струйка крови. Мой взгляд скользнул ниже, и из груди вырвался невольный крик ужаса. Это была снова она – торчащая под углом кошачья лапка, вылезающая из груди охранника и, кажется, становящаяся все длиннее. Слипшиеся в крови волоски и широко расставленные белесые когти, как и когда-то на Бородинском поле, заставили меня попытаться распахнуть дверцу, чтобы в ужасе бежать, но ничего не выходило. Видимо, водитель закрыл центральный замок, и единственный путь к свободе лежал только через кошачью лапку. Это заставило меня сильно стиснуть зубы, прикрыть глаза и, собравшись с силами, попытаться сделать последний рывок, но тут явственно прозвучал странно спокойный и даже отстраненный голос Ди:
– Не дергайся. Ничего с тобой не случится.
– Хорошо, любимая, – прошептал я, осторожно открыв глаза и видя, как водитель, словно нелепая кукла, вываливается из джипа, больше не поддерживаемый куда-то исчезнувшей кошачьей лапкой. Его тело грузно рухнуло у широкой рифленой подножки, а подошедшие молодые люди замерли полукругом на расстоянии пары шагов от машины. Они переводили удивленные взгляды со своего подельника на меня, а потом один из них – лысый, с серебряной серьгой в ухе, выступив вперед, крикнул:
– Эй, ты! Брось оружие и подними руки!
Оглянувшись, я обнаружил, что попутчица бесследно исчезла – на заднем сиденье лежала только закрытая бутылка воды.
– Без глупостей!
Я прерывисто вздохнул и ответил:
– У меня нет оружия. Не стреляйте.
– Подними руки, чтобы мы видели. Где второй?
Какой прок во всей этой «тянучке»? Если они хотят убить меня, почему не действуют? Есть здесь со мной кто-то еще или нет – какая разница? Взрывайте машину, да и дело с концом.
– Здесь больше никого нет, – сказал я и неторопливо переместился на сиденье водителя, чувствуя, как под руками неприятно скользит липкая кровь. Ключ в зажигании соблазнительно находился на своем месте, но я не хотел рисковать. Машину я не водил, и из моей попытки уехать от преследователей вряд ли вышло бы что-то толковое. Это и хорошо – раз нет альтернатив, то сойдет и единственное возможное решение, что порой и оказывается самым верным.
Я уцепился за край дверцы и спрыгнул на землю. Почему-то я был уверен, что эти люди тут же на меня набросятся – чтобы выполнить то, что должны, и, разумеется, отомстить за своего мертвого товарища. Однако ничего не происходило – они просто стояли и смотрели куда-то сквозь меня, а по лицам разливалось недопонимание и удивление, граничащее с тупостью.
– Э-гей, налетай! Спрашивай и отвечай! – раздался сзади пронзительный женский голос, и, резко обернувшись, я увидел человек десять, одетых в русские народные костюмы, весело смеющихся и сжимающих в руках музыкальные инструменты. Кажется, они полностью игнорировали лежащее у моих ног залитое кровью тело, как и группку бандитов, у двоих из которых в руках было оружие.
– Много прожил – хорошо, рано хоронить еще! – снова задорно затянула идущая впереди женщина в развевающемся сарафане и с деревянными ложками, причудливо зажатыми в длинных тонких пальцах. Ее шея была укутана в просторный шарф, в котором я без труда и даже не удивившись узнал свернутого котенка. Да, он в разы раздулся и пока не выпрямил лапы, но никаких сомнений у меня не было. Значит, это снова Ди, которая, пожалуй, все так же похожа на мою гостью?
И тут я вдруг подумал: правда ли речь идет о жене того любителя искусства или это тоже какая-то игра, что мне предстоит выяснить позже? Может быть, и так, однако сейчас я был очень благодарен за поддержку, пусть пока кажущуюся какой-то весьма своеобразной, и почувствовал себя гораздо увереннее. Возможно, если бы не это, то лежал бы уже мертвым.
– Не вздумай убежать! – угрожающе сказал мне лысый парень, беспокойно оглядываясь.
– Даже и не думаю, – ответил я, невольно вымученно улыбаясь. – А вот для вас, наверное, пришло самое время.
– Это ты о чем?
Толпа музыкантов, приплясывая, прошла сквозь меня, перешагнула через труп и полностью скрыла молодых людей. Я ожидал предсказуемых криков, борьбы или чего-то такого, но ряженые просто шли дальше, не меняя темпа, и вскоре скрылись за распахнутыми металлическими воротами, оставив меня в одиночестве. Если, конечно, не принимать во внимание труп водителя, который по-прежнему лежал рядом, и две «девятки» с распахнутыми дверьми. Угрожающих молодых людей больше не было.
Я неуверенно оглянулся и тяжело опустился на подножку джипа. Вот как получается. Соратники «папика» Ди уверены, что меня уже нет в живых, однако, разумеется, пропажа их коллег не может остаться незамеченной, тем более в таком количестве. И что из этого следует? Пожалуй, только то, что меня будут искать, и весьма навязчиво. Даже если по поводу всего остального ко мне не возникнет никаких вопросов, то уж только в связи с новыми событиями интерес будет предостаточный. Самое смешное, что мне и сказать-то нечего. Не буду же я, в самом деле, говорить о кошачьей лапке или об этой пестрой толпе. Люди, разумеется, подумают, что я, как принято говорить в их среде, «кошу на психа». Тогда что остается? Теперь даже похоронить эту женщину с вселившимся духом Ди и котенка я не могу – они пропали.
– Эй, ты так и будешь сидеть? – послышался сзади детский голос. – Давай лучше покатаемся.
Я с удивлением отметил, что не вздрогнул, и невольно отнес это на счет уже появившейся привычки к постоянным непонятным происшествиям. Помедлив, я повернулся и увидел девочку лет семи, которая болтала ногами, забавно улыбалась, демонстрируя отсутствие верхних передних зубов, и теребила в руках пакет с изображением больших ярких бутонов маков.
– Ты кто?
– Просто девочка. – Брови ребенка удивленно поднялись, словно я задал какой-то глупый вопрос. – Так мы едем?
– Нет. Есть одна небольшая проблема. Я не вожу машину.
– Совсем-совсем не умеешь?
Девочка выглядела расстроенной и заглянула в пакет, хихикнув:
– Ты слышал? Такой взрослый и чего-то не может.
– Кто там у тебя? Кукла? – поинтересовался я без особого интереса, выпрямился и обнаружил, что на водительском сиденье нет крови, а тело охранника бесследно исчезло. Впрочем, это почему-то показалось мне не только правильным, но и вполне ожидаемым. Все-таки человек способен привыкнуть абсолютно ко всему!
– Нет, гораздо лучше. – Глаза девочки засветились и расширились. – Что я, маленькая?
– Нет, конечно, – заверил я с вынужденной легкой улыбкой. – Покажи-ка.
– Только будь аккуратнее, он может убежать.
Девочка немного наклонила и пододвинула ко мне пакет, разведя высокие ручки.
Я заглянул внутрь и тут же отпрянул, пожалуй, где-то в глубине души уже зная, что там увижу. Это был снова котенок, каким я запомнил его в момент смерти. А лапка конвульсивно дергалась и словно хотела пожать мою руку, слегка топорща залитые кровью коготки. Но теперь вокруг витал специфический сладковатый запах, и, казалось, слух улавливает жужжание мух. Они непременно должны быть толстые и белесые, напоминающие слепых могильных червей, которых я никогда не видел, но в воображении неизменно явственно различал их неторопливое копошение. Неужели этот кошмар никогда не закончится?
На глаза внезапно навернулись слезы, а к горлу подкатила тошнота. Я развернулся и, выгнувшись, почувствовал, как содержимое желудка проливается из меня, неся облегчение и, как ни странно, успокаивая душу. Даже вероятность нападения на меня котенка сзади, как произошло с водителем, почему-то стала казаться больше фантастичной и неприменимой ко мне.
Я зажмурился и, закашлявшись, вытер тыльной стороной руки рот и глаза. Что же это такое? Уже припадки начинаются, а ситуация, пожалуй, стала запутаннее, чем когда умерла Ди. Столько трупов, и ко всем имею отношение именно я. Пожалуй, каким бы странным это ни могло показаться, я с удовольствием вернул бы время назад и снова оказался просто с мертвой невестой. С другой стороны, если досконально не воспроизвести все, что следует за этим, события опять примут непредсказуемый характер. А еще неизвестно – является ли худшим именно то положение, в котором я оказался сейчас. Ведь, в конце концов, я жив, свободен, более-менее здоров и даже обрел довольно странных помощников, которые, несомненно, очень здорово меня выручили. Конечно, если бы не своеобразное поведение трупа Ди, то ее «папик» и тот ценитель искусства были бы живы и сейчас. Или дело все-таки в судьбе, а не в исполнителях?
– Как ты себя чувствуешь? – послышался заботливый голос сзади, но теперь он принадлежал Ди.
– Более-менее, – пробормотал я и почувствовал, как на плечо мне легла легкая рука.
– Не беспокойся. Сейчас все пройдет.
Я кивнул, а потом медленно обернулся. Рядом сидела действительно Ди – такая, как я ее помнил или, может быть, хотел видеть при жизни. И это сбивало с толку.
– Ты извини, что все так получилось.
– А, чего там.
Любимая беззаботно махнула рукой, а потом доверительно нагнулась и показала пальцем куда-то вниз.
– Он тебя больше не побеспокоит. Спрятался там.
Я заметил кончик подрагивающего хвоста под сиденьем и нервно усмехнулся:
– Что он там делает?
– Принюхайся.
Я потянул носом и действительно почувствовал какой-то новый запах. Он смутно ассоциировался с медицинской комиссией во время получения приписного свидетельства в военкомате, а потом память услужливо подсунула мне пару кошачьих туалетов. Да, именно то.
– Он боится, – доверительно прошептала Ди.
– Смерти?
– Нет, теперь жизни.
Любимая помедлила и кивнула:
– Так же, как и я.
– Но ты же не совсем настоящая?
– Как сказать. Главное, что ты в это веришь.
– Да, мне хочется, чтобы было именно так, – ответил я и твердо добавил: – Это было ошибкой. Ты не должна была умереть.
– Знаешь, когда я была маленькой – той самой девочкой, которую ты недавно здесь видел, у меня тоже был домашний любимец. Не поверишь – ахатин.
– Что это?
– Такая большая улитка. – Ди грустно улыбнулась: – Она жила в аквариуме на кухне и очень любила купаться. Я брала ее на руки, опускала под струю воды, и она ползала. Представляешь?
– Да, могу вообразить.
– Я ухаживала за ней и думала, что все будет хорошо, а однажды она умерла.
– По-моему, улитки вообще долго не живут, – сказал я, откидываясь на спинку сиденья и теребя волосы. – И что же?
– Родители предлагали ее просто завернуть в салфетку и выбросить. Ну, или, в крайнем случае, где-нибудь закопать. А я, конечно, не могла этого сделать и некоторое время носила ее с собой в кармане дома и на улице. Подружки спрашивали о ней, и я уверяла всех, что все в полном порядке – улитка жива и здорова. Мне казалось, что, если произнести слово «смерть» вслух вне дома, то лишь тогда это обретет настоящую реальность. А так вроде бы оставался шанс, что она вдруг снова оживет.
Ди сглотнула, и по ее странно ровной щеке потекла слеза.
– Я часто вынимала ее из кармана и прикладывала к уху, прислушиваясь. Иногда мне казалось, что внутри раковины слышится дыхание и даже какие-то неразборчивые слова, адресованные мне. А потом, в какой-то момент, я сильно поссорилась со своей лучшей подругой и, роясь в карманах, достала улитку на ладонь. Это почему-то заставило на какое-то время отойти всему остальному на задний план, а потом я швырнула ее со всей силы за гаражи и громко закричала от ужаса. Почему-то именно в тот момент я осознала, что ходила и пыталась разговаривать все последние дни с трупом, и это показалось отвратительным. Потом я некоторое время считала себя чуть ли не «психованной», пыталась забыть улитку, но, словно подсознательно, неизменно выбирала путь через те самые гаражи, несомненно надеясь, что однажды увижу ее снова. Этого так и не произошло, но не знаю – как бы я поступила, исполнись мое желание, и к чему бы это привело.
– Ты мне никогда ничего такого не рассказывала.
– Просто не было повода. – Любимая пожала плечами. – Ты мне тоже о кошачьей лапке ничего не говорил. Так что – квиты. Но это не вся история – продолжение будет для тебя, думаю, намного интереснее.
– Хорошо, я слушаю.
– Когда мне показалось, что эта ахатиновая история осталась в далеком прошлом, улитка стала являться мне во снах. Сначала лишь в каких-то эпизодах, связанных с природой, а потом постепенно вытесняя остальное и заполняя все собой. В какой-то момент я уже переместилась внутрь раковины и брела извилистыми полутемными лабиринтами к чему-то очень страшному, находящемуся в самом центре. А потом сны перескочили и в реальность.
– Это как?
Я поежился и вспомнил, как тоже видел иногда во сне кошачью лапку, но она неизменно была засунута в мой карман или сумку, никогда не напоминая о себе. Просто став неотъемлемой частью ощущения себя, а ужас я испытывал только после пробуждения, когда обрывки снов еще слишком явственно кружились в голове и мешали целиком раствориться в настоящем.
– Однажды мы сидели с друзьями в кафе и ели мягкое мороженое из металлических стаканчиков. В какой-то момент мне показалось, что у меня по ложке, только что оказавшейся во рту, ползет улитка. Я повернулась и сплюнула, но там было только мороженое. А потом, уже при выходе из кафе, подруга сломала руку. С тех пор мне иногда казалось, что я в разных местах вижу или просто ощущаю ахатина, что почти всегда являлось предвестником чего-нибудь плохого. И я не избавилась от этой иллюзии до самой смерти.
Я невесело улыбнулся:
– Ты, случаем, сейчас ничего такого не видишь?
– Нет. Но это, наверное, ничего не значит. Ты не забыл, что я мертва?
– И, на самом деле, продолжаешь лежать у нас дома?
– Нет, там никого больше нет, – твердо произнесла Ди, и ее губы вытянулись в узкую линию. – Так же, как и жены этого ценителя искусства.
– А где она тогда? – неуверенно спросил я, почему-то побаиваясь ответа.
– Умерла вместе с сыном. Они оба разбились на машине по пути из морга, – прохладно ответила любимая. – Ты же был с ним знаком? Детинушка, не так ли?
– Да, все верно. Мне жаль это слышать, – тяжело вздохнул я.
– Но из этого следует…
– Ничего, что бы ты мог признать логичным и рациональным, – с легким раздражением прервала меня Ди. – И вообще – мы что, так и будем торчать в этих гаражах? Ты собираешься меня в конце концов похоронить по-человечески или нет?
– Я не могу ехать на машине, ты же знаешь.
– Зато я отлично могу. Так что пора в Островцы.
– Зачем мы едем на кладбище? – помолчав, спросил я и громко сглотнул. – И откуда взялся этот котенок?
– Я не знаю. Это твоя жизнь, – просто сказала Ди, но мне показалось, что в этом содержались все объяснения. Хотя было еще кое-что, и, вздохнув, я поинтересовался:
– Куда ты дела мох и раму?
– О, они уже лежат на могиле и ждут. А теперь мы можем двигаться в путь?
– Да, только я пересяду назад, – поколебавшись, ответил я. – Не хочу ехать над котенком.
– Что, боишься?
– Да, наверное. Но сейчас, когда он рядом и не надо напряженно ждать появления лапки, почему-то гораздо меньше.
Я пересел за водительское сиденье, а Ди переместилась за руль. Машина качнулась и плавно выехала через ворота. Мне казалось, что вот сейчас у нас непременно возникнет оживленная беседа, но практически весь путь мы молчали. Мне не хотелось следить за дорогой, даже допуская вероятность того, что Ди везет меня вовсе не в Островцы, а в какое-то другое место, как мертвый охранник. Время растянулось и превратилось во что-то приятное и, наверное, впервые в жизни не имеющее значения. Даже неожиданное осознание того, что покойница везет меня на кладбище, показалось мне достаточно банальным и недостойным особого внимания. Пусть все идет своим чередом и закончится обязательно хорошо, даже если я пока не вижу к этому никаких путей. Но это вовсе не значит, что их нет, правда?
– Начинаются твои родные места, – пропела Ди, на мгновение обернувшись. – Ты там не уснул?
– Нет. Это хорошо, – ответил я, глядя на указатель, информирующий, что до Островцов осталось всего четыре километра, и понимая, что развязка истории с мертвой невестой близка. Как там все сложится – неизвестно, но, несомненно, я достиг кладбища гораздо более безопасно и комфортно, чем планировал сначала с телом Ди в сумке. Так выходит, что не я ее, а она меня везет туда, где все, так или иначе, может закончиться. Это, как ни странно, казалось самым лучшим предзнаменованием того, что все идет правильно и кончится обязательно хорошо. И в каком-то смысле вышло именно так.
Остановившись возле старого сарая, правее от арчатого входа на кладбище, я неуверенно смотрел, как меня нагоняет Ди, и задавался вопросом – видят ли ее продавцы цветов. Пока я шел по длинной пыльной дороге, мне раз десять предлагали «купить замечательный товар», а вот на приближение любимой они никак не реагировали. Не происходит ли все это исключительно в моей голове? Подобные мысли, конечно, никак не хотелось развивать, однако нельзя и совсем сбрасывать со счетов.
Здесь же я невольно подумал о том, что, возможно, зря остановил свой выбор именно на Островцах. Конечно, ни одно другое кладбище я не знал так хорошо, как это, но и меня тут слишком хорошо помнили. Не позвонили ли уже сюда из окружения «папика» Ди, проинструктировав соответствующим образом? Вполне возможно. И не буду ли я сейчас копать могилу не для мертвой невесты, а для самого себя? И почему мне не пришло это в голову по дороге? Хотя, наверное, еще не поздно отсюда уехать. Только куда?
– Здравствуй. Какими судьбами?
Я почувствовал, как мою руку кто-то трясет, и, обернувшись, увидел одного из знакомых «художников». Так здесь почему-то называли тех, кто делал на надгробьях надписи и замысловатые рисунки.
– Дела. Что же еще? – как можно бодрее откликнулся я, размышляя – стоит ли приплетать сюда Ди. Как же неудачно получается, а я об этом тоже совсем не подумал. Ведь если ее все-таки могут видеть, то как объяснить, что я приехал с ней в Островцы, а после этого невеста бесследно пропадала?
– А это кто? – «Художник» вопросительно посмотрел на подошедшую ко мне женщину.
– Одна знакомая, – ответил я, с облегчением отмечая, что Ди снова перевоплотилась в жену ценителя искусства, но при этом на ее шее опять появился зловещий котенок. И, хотя он замер в неестественно вытянутой позе, чуть приоткрыв рот и обнажив белые зубки, я не сомневался, что в любой момент котенок может ожить, зловеще взметнуть ноготки и яростно наброситься.
– Ну, хорошо. Не буду задерживать.
«Художник» окинул нас странным взглядом, кажется, оценивая – стоит ли доводить эту информацию до кого-то еще. Потом он кивнул, повернулся и начал удаляться в сторону длинного одноэтажного строения, за которым, как я знал, расположился целый склад наваленных кучей гранитных плит и «готовых работ».
– Нам прямо, через ту аллею с летчиками, – сказала Ди своим голосом, и, моргнув, я снова увидел любимую.
– Да, хорошо.
– Мрачноватое и одинокое место. Как ты только здесь работал?
– Вот так, благодаря твоим родственникам, – чуть усмехнулся я и, поколебавшись, спросил: – Так это правда по поводу твоего «папика»?
– Скорее «да», чем «нет». Ты бы серьезно расстроился, узнай это, пока я была жива?
– Наверное. Хотя сейчас сказать сложно.
– Видишь, и у смерти есть свои плюсы, – покачала головой Ди.
– Видимо, как и во всем. Однако в нашей ситуации, пожалуй, это мне даже позволило себя почувствовать менее виноватым, – ответил я и, замедлив шаг, нагнулся к любимой. – Так что же с тобой сейчас на самом деле?
– То есть?
– Ну, трупы же себя обычно так не ведут.
– А ты терял уже кого-нибудь?
Брови Ди поднялись вверх, а во взгляде появилось искреннее удивление.
Сейчас, когда она спросила, я подумал, что действительно пока удачно избегал встреч и с этой стороной жизни. Хотя, разумеется, это было не нарочно. А если учитывать опыт с котенком, то на самом деле он показался мне странным и не завершенным до сих пор. Может быть, люди, потерявшие близких, испытывают то же самое, просто никогда об этом не говорят, чтобы не нести в реальность совершенно лишнее безумие? Или у каждого это происходит как-то особенно? А быть может, срабатывает, только если речь идет действительно об огромной любви?
– Вот видишь. Здесь, думаю, все неоднозначно, – подытожила любимая, видимо, подмечая мысли, отразившиеся у меня на лице, как ей частенько удавалось раньше, и добавила: – Хочешь поносить немного котенка?
– Издеваешься?
– Нет, отчего же? Ведь скоро ты его похоронишь, как и меня.
– А получится? – Я понурил голову и воровато оглянулся. – Мне кажется, что этот кошмар никогда не закончится, и, наверное, как бы это странно ни звучало, он стал неотъемлемой частью моей жизни.
– Все имеет свой конец. – Ди дернула кошачью лапку и промокнула ею лицо. – Нам здесь правее и вот туда, – показала она рукой.
И я послушно переступил несколько ограждений, приближаясь к хорошо знакомой и неизменно малолюдной части кладбища, где располагался ряд деревянных сараев с инструментами и гробами. Не знаю почему, но здесь всегда отвратительно пахло болотом и стояли грязные лужи – даже по очень хорошей погоде. Могилы здесь были в основном очень старые, а на некоторых покосившихся памятниках с трудом читались надписи. Я как-то поинтересовался у одного «копателя» – почему тут все выглядит так заброшенно, тогда как остальная часть Островцов неизменно «вылизана». И его ответ меня вполне устроил.
– На любом кладбище должно быть такое старое место. А как еще ты его себе видишь?
В самом деле – все именно так, как бесчисленное число раз было обыграно в фильмах ужасов, да и просто рисовало воображение. И, хотя здесь было довольно мило, я все-таки неизменно предпочитал более «обжитые» участки. Хотя применительно к нашей сегодняшней поездке стоило признать, что место действительно выбрано идеально. Здесь поле еще и переходило в низину, поэтому я мог оставаться практически незаметным, прилагая к этому минимум усилий. Конечно, ночью все было бы несколько сложнее, а сейчас даже не стоило беспокоиться об инструменте – ключ-то от «амбарного» замка был у меня на связке в кармане.
– Ну, как тебе? – с любопытством спросила Ди.
– Что именно?
– Ну, такое место для последнего покоя невесты и котенка?
– Вполне подходяще.
– Хорошо, тогда ищи могилу с мхом и рамой. Ты их, разумеется, узнаешь.
Я кивнул, но сначала посмотрел в небо, где кружили птицы, кажущиеся сегодня какими-то замедленными. Или я просто устал? Все может быть, но со стороны кладбища взгляд на остальной мир неизменно меняется. Здесь нет бесконечной суеты городов, вечной нервозности и невнимательности к тому, что происходит вокруг. Наоборот, кладбище навязчиво возвращает к духовному и позволяет сосредоточиться на чем-то самом важном в жизни. Как такое происходит? Может быть, мертвецы или их души действительно создают здесь какую-то особую ауру? Или это снова всего лишь настрой, ассоциации и глупые стереотипы?
– Ты видишь здесь кого-нибудь еще?
– Нет. Мы одни, – несколько удивленно ответила Ди.
– В смысле других умерших.
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто интересно. У кого же еще, как не у тебя, мне интересоваться?
– Боюсь разочаровать, но ничего такого, – немного нахмурилась любимая. – Ощущения – да, необычные, но не более того. Думаю, мало что поменялось.
– А мне всегда казалось, что весь мир должен перевернуться, – задумчиво протянул я, осторожно идя по разрушенной кромке могилы. – Не знаю, может быть, хорошо, что это не так. Но, наверное, немного скучно.
– То есть?
– Ну, если разница лишь в том, что ты можешь стать невидимой или пугающей. Какой в этом смысл? Что ты тогда будешь делать, лежа в могиле?
– Не знаю. Наверное, я и жду этого момента, чтобы попытаться продолжить, а не бессмысленно торчать здесь. Может быть, в моем случае просто что-то пошло неправильно, и я стараюсь обратиться к известному стереотипу, надеясь, что это поможет, – пожала плечами Ди.
– Только не надейся, что я буду разыскивать священника.
– Нет, это совсем лишнее. Да и вообще – мне всегда казалось, что он нужен на кладбище исключительно для собравшихся там людей, но никак не для покойного.
– Может быть, так и есть. – Я помедлил и усмехнулся: – Ага. Вижу.
Обогнув высокое старое дерево, мягко захрустевшее сухими ветвями, я остановился и некоторое время смотрел на гранитный камень. Как красиво его обрамляла рама и мох. Несомненно, мое творение – весьма сомнительной художественной ценности в квартире – на кладбище казалось действительно чем-то выдающимся. Ди права – вот где надо это показывать покупателям. Жаль только, что это уже не имеет никакого значения. Не поеду же я назад с этой скульптурой? Да и есть проблемы гораздо более важные, а возможно, и неразрешимые.
– Ну, как тебе? – Ди беспокойно потеребила руками, а потом умилительно сложила их на груди.
– Это прекрасно. Ты выбрала самое лучшее место, – от всегда сердца ответил я.
– Спасибо. Неплохое надгробье для конца всего?
– Пожалуй. Хотя, знаешь, я лучше обошелся бы без этого, но чтобы ты оказалась снова жива. Однако это ведь невозможно?
– Наверное, нет. А котенок-то совсем издох. Ты только посмотри.
– Учитывая, сколько лет назад это произошло, ничего удивительного, – ответил я, с отвращением видя, как между спутанными волосами блестит слизь. – Значит, действительно пришло время все закончить.
– Тогда давай не будем тянуть с прощаниями. Берись за инструмент, – усмехнулась Ди, кивнув в сторону деревянного сарая. – И очень даже хорошо, что это не я тебя хороню. Тяжеловатая, наверное, работа для слабой и уставшей девушки.
– Так и есть. Ты не поможешь?
– Нет, нет. – Любимая замотала головой и вздохнула: – Я же мертва, ты не забыл?
– Нет. Но это не помешало тебе убить.
– Это совсем другое. Только не спрашивай о «папике» и остальном. Вряд ли у меня есть внятный ответ.
– И не собирался. Ну, так или иначе… – Я полез в карман и начал неторопливо перебирать ключи. – Что будет со мной?
– Не знаю, но обещаю, что скрещу под землей пальцы «на удачу», – отозвалась Ди и, опустившись на ближайшее надгробье, провела по нему пальцами. – Наверное, надо просто верить. Но ты знай, что как минимум один человек, пусть и мертвый, хочет, чтобы у тебя все обязательно получилось.
– Спасибо. Поверь, это для меня многое значит. – Я помялся и неуверенно спросил: – Ты простила меня?
– За смерть? Скорее, нет. Но это только лишь потому, что и не обижалась.
– Ты не хотела жить?
– Знаешь, как бывает. Если поставить этот вопрос перед живым, то, конечно, простить такое невозможно. А после случившегося, пожалуй, мне кажется, что так и должно было случиться независимо от тебя или котенка.
– Мне так намного легче, – медленно кивнул я. – А откуда он вообще взялся у нас дома?
– Я его купила по дороге.
– То есть?
– Знаешь, в переходах стоят бабки, к которым я обычно отношусь не очень хорошо. Тем более, один друг «папика» как раз делал неплохой, каким это удивительным ни покажется, бизнес на подобных «точках». Но там речь шла, конечно, о нищенствующих. – Ди сглотнула и помотала головой: – Да и мыслей у меня подобных вообще не было. И вдруг я увидела его – в обыкновенной мятой коробке. И, представляешь, не смогла пройти мимо. Он был таким умилительным и в то же время глубоко несчастным и одиноким. Кажется, он тоже обратил на меня внимание и смотрел во все глазенки. Ну, и что мне было делать?
– Согласен. Но какое-то странное совпадение. Ведь фактически этот твой порыв и привел ко всему, что мы имеем сейчас.
– Пытаешься оправдаться?
– Нет, просто рассуждаю, – ответил я и нахмурился. – Знаешь, он удивительно похож на того котенка, из моего детства.
– Может быть. Только не начинай говорить о перерождениях и прочей дребедени, на которой была помешана моя тетка. Я в свое время много чего такого наслушалась.
– Нет, я о совпадениях.
– Думаю, если хорошенько поискать и захотеть, их можно найти где угодно, – мудрым голосом сказала Ди. – И ты собираешься, наконец, раскапывать могилу?
– Да, конечно. Думаю, лучше с гробом.
– Нет, давай обойдемся без этих церемоний.
– Почему? Как думаешь, мне будет легче бросать комья земли на твое лицо или безликую деревянную крышку? – воскликнул я и сильно сжал кулаки.
– А ты обо мне подумал? Хорошенькое дело – ему, видите ли, будет неприятно.
Глаза невесты возмущенно расширились.
– И сколько, по-твоему, мы там будем еще лежать, пока эта штука сгниет? Нет уж – пусть все будет проще и, надеюсь, быстрее.
– Ну, тогда надо было сразу рассматривать вариант с кремацией, – невесело усмехнулся я. – Но в твоем случае не знаю – сработало бы это?
– Если я не ошибаюсь, ты работаешь в Островцах? Вот и делай то, что знаешь.
– Ладно, не будем спорить. Тем более, рядом с могилой.
– Ты прав. Может быть, просто попрощаемся?
Лицо Ди странно вытянулось и стало неожиданно напоминать грустного клоуна.
– Конечно. Но я хотел задать еще один вопрос. Где твое тело? То самое, что пропало из ванной в нашей квартире?
Возникла пауза, и я почувствовал, что, наверное, зря спрашивал – это, казалось, нарушило что-то, уже возникшее между нами в новых взаимоотношениях. Поэтому, немного подождав, я кивнул и пошел к сараю. Громко бряцая замком, распахнул скрипучую дверь и увидел то, что там и должно быть – сваленные в кучи старые инструменты.
– Я люблю тебя! – донесся сзади голос невесты, как будто подхваченный ветром и таящий вдали.
Обернувшись, я увидел, что она лежит на холме, упершись руками в мою скульптуру.
– И я тебя, Ди. – Мой ответ прозвучал как-то жалобно и неуверенно. – Ты слышишь меня?
Девушка не шелохнулась и выглядела, даже отсюда, какой-то старой и странной. Я отпустил дверь сарая, которая начала медленно, с неприятным скрежетом закрываться, и приблизился к могиле. Но лежащая там Ди была именно той, что я положил, кажется, много дней назад в ванну, а не моей недавней спутницей. Может быть, именно так и должно быть, чтобы все сработало? Только где же теперь котенок?
– Кис, кис… – непроизвольно пробормотал я, чувствуя, как ноги дрожат, и я обессиленно опускаюсь на теплый камень рядом. Где же он может быть? Никаких следов. Только смрад, кладбище и моя мертвая невеста. Разве так и должно быть? Не обещала ли Ди, что я смогу разом упокоить их обоих? Или нельзя доверять словам мертвых, а уж тем более собственным фантазиям? Может быть, я что-то недопонял, надумал или не учел? Вроде нет.
Я пошел к сараю и, захватив лопату с заступом, весьма споро начал копать, поглядывая на сидящую напротив невесту, которую я осторожно прислонил к памятнику со скульптурой и, таким образом, имел возможность видеть из ямы. А она, наверное, меня.
– Эй, чего это ты тут? – вдруг раздался сзади резкий удивленный голос, и я замер, не в силах пошевелиться. Неужели меня все-таки обнаружили, и я теперь ничего не успею сделать? Да, несомненно, но почему я медлю и рискую, что незваный гость сейчас завопит на все кладбище и привлечет внимание к происходящему? Через секунду у меня был готов ответ – голос звучал громко, но так, как будто тоже не хотел лишнего шума. Что это – последствия удивления, страха, или, может быть, не один я занимаюсь в Островцах чем-то, не нуждающимся в афишировании?
– По моим стопам, что ли, пошел? Помочь?
Я медленно повернулся и с облегчением увидел приближающегося знакомого некрофила. Значит, вот в чем дело – в отличие от остальных, он пока истолковывает увиденное лишь как мое желание овладеть мертвой девушкой. Как там принято говорить – в меру своей испорченности? Какая гадость! Однако лишний шум он явно поднимать не будет, а значит, пока играет мне только на руку.
– Нет, спасибо. Вы меня напугали.
– Да и я, признаться, не ожидал встретить здесь конкурента. Тем более в твоем лице, – криво усмехнулся гость, и его голос зазвучал оценивающе. – А она весьма ничего. Что, и здесь начали закапывать свежачок?
– Как видишь.
– Эй, а чего могила такая мелкая?
– Здесь близко к поверхности грунтовые воды, – ответил я и почувствовал, как внутри загорается огонек ненависти. Когда дела некрофила касались трупов других людей, это, конечно, было отвратительно, но не особенно меня касалось, поэтому на этой неприятной теме не хотелось и сосредотачиваться. Сейчас же, судя по его окаменелому лицу и непроизвольно приоткрытому рту, он очень хотел мою мертвую невесту, а это было уже совсем другое дело.
– Ясно. Ты ее уже оприходовал?
– Нет.
– Тогда мне занять очередь или вместе? Может, хочешь глянуть на нас со стороны? – Некрофил подмигнул и начал расстегивать ремень на брюках. – У меня был один такой любитель. Даже фотографии делал. Давай, выбирай. А потом вместе все закопаем, как будто ничего и не было.
Я хотел что-то ответить, но все внутри меня клокотало. Пожалуй, это даже хуже, чем «клеить» девушку на глазах ее парня. Понятно, что этот некрофил давным-давно достоин адекватной кары, да только вот с его деньгами, видимо, она настигнет его не скоро или минует вообще. Как и во всех остальных грязных историях, где были замешаны разного рода состоятельные и известные люди, неизменно быстро переводимые в разряд «свидетелей», а потом и вообще оказывалось, что они не имеют никакого отношения к делу. Тем не менее с трупом на руках, конечно, надо было рассуждать рациональнее, что, с большим трудом пересилив себя, я и сделал. Удивительно, но во мне даже нашлись силы, чтобы улыбнуться и сказать достаточно приветливым голосом:
– Разберемся. Только подсоби мне немного.
– С чем?
– Давай выкопаем яму побольше.
– А зачем? Ты откуда вообще ее притащил-то?
– О, это очень интересная история. Я с удовольствием ее тебе расскажу, но только, когда мы закончим все дела в Островцах. Идет?
Некрофил заколебался и неуверенно оглядел свой шикарный наряд. Конечно, он мало годился для такой «черной работы». Ну, а как же он тогда обделывает обычно свои делишки? Или заранее переодевается?
– Ну, ладно. Только как-то это все странно.
– Поверь, не для тебя одного, – ответил я, выбираясь из ямы и протягивая ему лопату. – Держи. Сейчас только за второй схожу.
Как, оказывается, все просто иногда получается в жизни, если не лезть первому с какими-то невнятными объяснениями, а сначала предоставить возможность высказаться другому. В самом деле – порой мнение в таком деле постороннего человека оказывается гораздо лучше самой изощренной выдумки. Мне несколько раз в жизни приходилось сталкиваться с подобным, и, к счастью, даже в такой критической ситуации получилось именно так.
Мы трудились рядом, постепенно опускаясь все ниже, и я перестал следить за временем – только подмечал, что постепенно становилось темнее и, наверное, несмотря на усталость и тупую боль, нам стоит поторопиться. Ведь завтра все будет еще хуже, а мне надо оставаться в форме. Однако больше всего меня тяготила все-таки неопределенность. Даже если сейчас все благополучно завершится, то куда мне идти? В кошельке и на карточке от силы наберется тысяч сто рублей. И что? Если не принимать в расчет то, что меня хотят убить какие-то бандиты, то по большому счету вполне можно радоваться жизни. Пусть даже я, разумеется, лишился работы в Островцах. Однако похороненная Ди, получается, вовсе не решала проблему с кошачьей лапкой. Котенок опять куда-то пропал, и от этого почему-то казалось, что он, напротив, стал намного ближе, реальнее и уже скрытно замахнулся, чтобы нанести очередной удар. Да, положение не из приятных.
– Тихо. Кто-то идет, – прошептал некрофил, и в следующее мгновение его рука нагнула меня в могилу.
– Достаточно далеко. Не бойся, – прислушавшись, ответил я и осторожно выглянул из-за края могилы, увидев на расстоянии пары сотен метров высокий мужской силуэт, несущий с видимым усилием что-то большое и непонятное. Неужели еще один страдалец с трупом? Нет, по контурам вроде бы непохоже. Да и в том направлении всего лишь большое поле. Что может там понадобиться в такое время?
– Ах да. Старый знакомый, – с облегчением выдохнул некрофил, и по его лицу расплылась неприятная улыбка.
– Он тоже интересуется трупами?
– Нет. Звездами там разными, планетами.
– В каком смысле?
– Ну, астроном или что-то вроде того. Я несколько раз видел его на том поле со всеми прибамбасами и даже как-то немного поболтал под настроение. Он утверждает, что здесь, вдали от «засветки» города, идеальная видимость и условия не только для наблюдения за небом, но и астрофотографии.
– Тогда, наверное, он нам не очень помешает, – кивнул я. – Хорошо, давай продолжим.
– Не глубока ли могила для такой девочки? – пожал плечами некрофил, с хрустом расправляя плечи. – Здесь уже, наверное, можно таких штук шесть засунуть.
– Думаешь?
– Ты сам посмотри. Предлагаю немного передохнуть и поразвлечься. А то непонятно, что из всей этой нашей затеи получается.
Я неторопливо выбрался из могилы и огляделся. Действительно, вышла весьма внушительная яма, и, несомненно, стоило передохнуть. Только, разумеется, мне одному, а не в такой отвратительной компании.
– Подай мне руку – земля осыпается, – попросил некрофил со странным придыханием в голосе.
– Одну секунду, – ответил я, вспоминая слова тренера, который всегда просил нас перед поединком улыбаться. Не знаю почему, но он утверждал, что даже убивать человека надо с улыбкой, и тогда для всех это событие пройдет легко. Может быть, он окажется прав. В любом случае мне неожиданно остро захотелось последовать именно сейчас всему тому, чему я доверял, и тем самым, возможно, максимально дистанцироваться от того, что должно случиться.
– Эй, куда ты?
Это были последние слова, произнесенные моим кладбищенским знакомым, а в следующее мгновение, замахнувшись, я обрушил на его голову кирку. Удивительно, но это не потребовало никаких усилий, разве что поддерживать на лице улыбку. Ведь я был прав и карал от лица людей, а не просто применительно к нашей частной ситуации. Во всяком случае, мне это казалось бесспорным и абсолютно справедливым.
В первую неделю моей работы в Островцах я стал свидетелем вскрытия гроба какого-то криминального авторитета, проводившегося по инициативе группы людей в форме. Они пригласили одного из «копателей», который сначала очень осторожно попробовал справиться с крышкой лопатой и ломом, но из этого ничего не вышло. Когда же его окрикнули, попросив поторопиться и «разнести поскорее это все в щепки», он схватил кирку и в считаные секунды отбросил разбитую крышку. Насколько я понял, кроме пистолета, вложенного кем-то в руки усопшего авторитета, ничего примечательного в гробу найдено не было, однако этот эпизод запал в душу и показал мне – насколько опасным оружием была кирка. Наверное, поэтому сейчас я не испытывал ни малейших сомнений, что некрофил мертв и ожидает на дне ямы, пока к нему присоединится Ди, чтобы вместе быть погребенными под толщей земли.
В какой-то момент я усомнился – не оскорбит ли память о невесте подобный тандем в могиле? А потом нервно рассмеялся собственной сентиментальности, ведь для этих людей ничего в материальном мире уже не имело значения.
– Какая ерунда только не лезет в голову, – прошептал я, с удовольствием валясь спиной на мягкую землю и глядя в чистое небо, где уже можно было различить диск луны. Наверное, для астронома сегодня был хороший день, и не только для него. В самом деле – теперь, кажется, оставалось совсем немного, и можно было, сбросив самый опасный груз, планировать что-то дальше. А пока, наверное, стоило действительно передохнуть и немного собраться с силами, что я и хотел сделать, когда услышал из могилы хриплый стон.
Неужели некрофил оказался настолько живучим? Или я не рассчитал силы удара? Все может быть. Ведь человеческий череп – вообще штука весьма твердая. Тем более когда речь шла об опасности для жизни. В любом случае это значило только одно – время передохнуть, к сожалению, еще не наступило, а вот закапывать могилу – пришло точно.
– Сейчас, не стони, – выдохнул я и двинулся к телу Ди. Мне хотелось поцеловать девушку и сказать какие-то значимые напутственные слова, несмотря на то что прощание невольно получается каким-то скомканным. Однако в итоге я не нашел в себе сил даже, чтобы поднять невесту и сбросить в могилу – пришлось катить ее тело, и, судя по неясному хрипу, оно угодило прямо на томящегося на дне некрофила. Мне не хотелось заглядывать вниз и, может быть, уловить какое-то движение, потом я схватил лопату и стал отчаянно бросать вниз землю, почему-то постоянно перемещаясь по периметру ямы и занимая самые причудливые положения. Но, кажется, на этот раз дело не двигалось вообще, несмотря на то что прошло уже достаточно времени, и я окончательно выдохся. В какой-то момент я в отчаянии отбросил в сторону лопату и с ревом бросился загребать землю руками и расталкивать ногами. Все вокруг поплыло, а тело, кажется, начало терять чувствительность. Я глубоко вдохнул, споткнулся и покатился в сторону, не сопротивляясь, а отдавшись блаженному чувству расслабления.
Пожалуй, все. Во всяком случае, я чувствовал, что все дела на кладбище закончены, и мне даже не хотелось убеждаться, что могила выглядит хотя бы более-менее нормально. Хватит с меня на сегодня Островцов и всего прочего! Возможно, на какое-то время я потерял сознание, что позволило мне немного восстановить силы и почувствовать, как что-то неприятно упирается в бок. Странно, что раньше я этого не ощущал. С трудом повернувшись, я вытащил приятный на ощупь небольшой предмет и, приблизив его к глазам, понял, что это борсетка. Откуда она могла взяться здесь и почему я ее не замечал раньше? Хотя ответ был очевиден, и, легко отщелкнув замок, я обнаружил внутри паспорт и водительские права некрофила. Несмотря на то что на фотографиях он был намного моложе, разумеется, мне не составило труда его узнать. Тонкую пачку пятитысячных купюр, оказавшуюся в среднем отделении на «молнии», я, не раздумывая, сунул в карман, а вот ключи с брелком сигнализации очень долго вертел в руках, вслушиваясь в их тихий звон и думая, как жалко, что я не вожу машину. Как было бы все просто – сесть в, несомненно, комфортный автомобиль и укатить отсюда поскорее куда глаза глядят. Но нет – надо искать какой-то другой выход.
Кажется, из-под земли чувствовались невнятные толчки и словно бормотание. Неужели некрофил оказался таким живучим? Или, может быть, я все-таки действительно лишь легко его ранил? Может ли человек в его состоянии самостоятельно выбраться из могилы? Я не знал ответов и вовсе не был сейчас склонен рассуждать на этот счет. Однако неопределенность томила.
Я некоторое время собирался с силами, а потом, перевернувшись на живот, медленно пополз в сторону могилы. Миновав какой-то слишком болезненный и широкий холм, я начал скользить и медленно сполз на отвратительно подающуюся вниз и остро пахнущую землю. Наверное, подобные ощущения испытывает человек, попавший в трясину или зыбучие пески. Здесь подземные удары, кажется, ощущались гораздо чувствительнее, и от этого все казалось слишком ненадежным, а возможность неожиданно провалиться и барахтаться где-то на дне среди двух тел, наверное, означала бы конец. В самом деле, скорее всего, даже при самом лучшем раскладе, я не смогу самостоятельно выбраться из этой зловещей ловушки.
В земле рядом что-то мелькнуло, и в первое мгновение мне показалось, что это кошачья лапка, неизвестно каким образом оказавшаяся в этой могиле. Но потом ледяные сильные пальцы стиснули мое горло, и рядом появилась часть грязной и угадываемой больше по контурам головы, явно принадлежавшей некрофилу. Он что-то быстро и неразборчиво бормотал, отплевываясь и вскрикивая. А потом вторая рука, несомненно, принадлежавшая Ди, вынырнула рядом, ухватила его за глаза и с такой силой дернула вниз, что хватка некрофила мгновенно пропала, и о том, что произошло действительно нечто страшное, напоминали разве что несколько рваных дыр, из которых доносился неясный рокот, и сильные подземные сотрясения. А потом все неожиданно замерло.
Я на некоторое время застыл на месте, а затем, вскочив, побежал, кажется, делая это мучительно-медленно и чувствуя, как дышать становится все сложнее. Наконец я остановился и, раскачиваясь, с ужасом почувствовал, как что-то сжимает мой палец на руке. Неужели меня все-таки догнали? Кто же из них? Сил для борьбы не оставалось, и я обреченно посмотрел вниз, сначала ничего не увидев. А потом, подняв руку практически к самым глазам, понял, что у меня в ладони по-прежнему зажаты ключи из борсетки.
Я закрыл глаза и ждал, пока дыхание немного выровняется, а тяжесть в голове отступит тупой болью в затылок. И боль начала стремительно отступать, и вскоре я смог облегченно, с некоторым опасением выдохнуть и осторожно оглядеться. Вокруг стало еще темнее и свежее – за далеким лесом облака резали глаза своей яркостью и, видимо, так красочно провожали солнце. На фоне этого особенно контрастно выделялась одинокая мужская фигура на поле, приникшая к телескопу и как будто приглашающая случайного путника присоединиться к нему. А почему бы и нет? Немного отвлечься от мрачной реальности и «глотнуть» чего-нибудь завораживающего и вечного показалось самым желанным и действительно необходимым после событий на кладбище.
Поэтому, как только я нашел в себе силы двинуться вперед, я взял курс на астронома, с удовольствием ощущая, как силы медленно, но прибывают. Может, это было связано с тем, что я подходил к ограде Островцов и вскоре должен был оказаться снова в гораздо более материальном мире, чем кладбище. Ведь что бы там ни говорили, но могилы, несомненно, что-то высасывают из нас, и не только духовно.
Как бы там ни было, за оградой, которую я без труда преодолел в месте зловещего, ощетинившегося острыми углами пролома старого бетонного забора, спускающегося к грязному ручью, мне стало совсем легко, и путь до неизвестного мужчины, который сначала показался слишком длинным, теперь воспринимался просто как необременительная, разумная и даже необходимая прогулка. В самом деле – когда я в последний раз в такое время выбирался из дома за городом? Уж и не вспомнить. А в тех же Островцах короткие ночные вылазки по кладбищу, конечно, были не в счет. И пусть сегодня в этом слишком явно ощущалась какая-то безысходность и мрачность, тем не менее это была свобода, простор и, пожалуй, полная душевная гармония. Или нечто подобное чувствуется каждый раз, когда нам хочется убежать от опостылевшей или сложной реальности, но до мыслей о самоубийстве еще очень далеко? Да, может быть.
По мере приближения к астроному казалось, что одинокая фигура не становилась больше, а словно как-то более привычно встраивалась в знакомый ландшафт и приобретала пропорциональность. Наверное, так частенько происходит, когда в чем-то давно известном появляется новизна. Однако меня все больше стало смущать то, что телескоп был повернут явно не к небу, а в сторону леса. Впрочем, тут же нашлось и вполне удовлетворительное объяснение – приглядевшись, я понял, что среди деревьев периодически мелькают отсветы нескольких фонарей или, может быть, факелов. Интересно, кому и что могло там понадобиться в такое время? Может быть, астронома привлекло именно это, и телескоп, раз уж может позволить разглядеть планеты, точно отлично приблизит происходящее рядом в лесу?
Астроном, похоже, был целиком поглощен своими наблюдениями – во всяком случае, никак не реагировал на мое неторопливое приближение. Мне это не понравилось – не хотелось пугать человека или, может быть, застать за чем-то не совсем корректным. Кто знает, что там происходит в лесу? А ведь первая реакция практически любого на неожиданное вмешательство в подобных обстоятельствах – негатив и уверенность, что непрошеный гость «все знает». А портить отношения именно с ним мне сейчас никак не хотелось. Наоборот, я очень рассчитывал на душевность и понимание астронома, позволение заглянуть в телескоп и, может быть, услышать что-то интересное о Вселенной. На худой конец, сошел бы и просто общий разговор.
Когда нас уже разделяло всего несколько шагов, события приняли неожиданный и стремительный оборот. Точнее, на фоне прогулочной «паузы» после Островцов они показались мне прямо-таки молниеносными, и, пожалуй, только в машине некрофила получасом позже я более-менее разобрался в деталях произошедшего. Астроном неожиданно резко развернулся вместе с телескопом в мою сторону, и раздался громкий раскатистый хлопок, за мгновение до которого что-то большое и зловещее вынырнуло из-под земли, и в разные стороны полетели комья. Кошачья лапка, а это, разумеется, была именно она, судорожно заметалась и бросилась вперед, сбив астронома и телескоп, а потом пропав. Я упал на колени и некоторое время непонимающе смотрел перед собой, а потом пополз в сторону распростертого на земле тела. В нем не было ничего примечательного – разве что судорожно дергающаяся рука и большая дыра в груди, через которую, несомненно, ускользнула кошачья лапка. Рядом валялись тренога и телескоп, к которому снизу было прикручено изолентой ружье. Так вот в чем дело – оптический прицел. Получается, что это киллер, и, возможно, я сорвал намеченное убийство, которое, разумеется, имело отношение к тем огонькам в лесу.
Мне казалось, что выстрел прозвучал оглушительно и должен был переполошить всю округу, однако, оглянувшись, я убедился, что все спокойно и даже едва различимые огоньки среди деревьев, кажется, движутся в прежнем ритме. Что же – меня это вполне устраивало. Мне вдруг нестерпимо захотелось поднять телескоп и попытаться разглядеть тех, кто мог стать потенциальной жертвой киллера, но потом я решил, что это совсем лишнее. Как говорится, меньше знаешь – лучше спишь. Понятно, что мне теперь надо было как можно быстрее отсюда уходить, так как еще один труп явно не облегчал моего и без того непростого положения. Оставался только вопрос с оружием – бросить все, как есть, или прихватить ружье с собой? Воображение услужливо подсунуло мне картинку из какого-то «боевика», как ко мне подбегают вооруженные люди, связанные с «папиком» Ди и никак не ожидают, что у меня может быть с собой ружье. Я стремительно достаю его, перезаряжаю и расстреливаю преследователей, а потом, разумеется, все будет обязательно хорошо. Однако на практике было далеко не все так просто – начиная с того, что я не владел оружием, и заканчивая тем, что уж слишком подозрительно я буду выглядеть с такой штуковиной в руках. А ведь мне еще как-то выбираться из Островцов. Как объяснить кому-то, почему я бреду ночью с ружьем в руках? Нет, так не пойдет. Поэтому оставалось бросить все, как есть, заодно исключив случайное оставление отпечатков пальцев, и поскорее уходить.
Куда? Сначала, наверное, немного прийти в себя и, по крайней мере, убедиться, что с моим внешним видом все в порядке. А это можно было сделать только в салоне машины. Я знал, где некрофил предпочитал останавливаться при своих довольно частых визитах в Островцы. Конечно, снова пришлось пожалеть о том, что я не умею водить, однако приходилось исходить из того, что есть, и сделать себе заметку на будущее. Если, конечно, оно есть, учитывая, что даже совершенно незнакомые люди так и норовят меня прикончить.
Вот так я и оказался в салоне «Паджеро», принадлежавшего некрофилу. Мне пришлось сделать большой «крюк» по ограде кладбища, и, убедившись, что все спокойно, я, наконец, смог немного расслабиться и даже был избавлен от необходимости включать в салоне свет. Стоящий напротив фонарь позволял все без труда видеть и в то же время оставаться в тени. Что же, хоть одна удача, если, конечно, не считать кошачьей лапки, которая, получается, буквально спасла мне жизнь. Так, может быть, все мои страхи, связанные с этой темой, ничего под собой и не имели? Или были всего лишь предупреждениями или предзнаменованиями чего-то, а я не разглядел это за своими фантазиями и воспоминаниями? Но откуда она здесь снова появилась и насколько серьезно ранена? Да и можно ли вообще нанести какой-то урон тому, что давным-давно должно быть мертвым?
Даже мимолетного взгляда в зеркало заднего вида хватило, чтобы понять – насколько я подозрительно и грязно выгляжу, особенно учитывая местонахождение. Несомненно, попадись мне кто по дороге, и без всякого ружья в руке я вызвал бы повышенный интерес. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – копание могилы, попытка некрофила меня придушить, да и этот астроном, конечно, далеко не способствовали опрятному внешнему виду. И тем не менее с помощью «подручных средств» с этим, конечно, надо было что-то делать.
– По крайней мере я все еще жив и на свободе, – неуверенно пробормотал я, с трудом нагибаясь и распахивая бардачок, невольно ловя себя на том, что практически засыпаю. Нет, сейчас не время – вполне можно немного передохнуть, но только тогда, когда я буду уверен, что могу в любой момент двинуться в путь и выглядеть хотя бы более-менее нормально.
Я без труда нашел в бардачке толстую упаковку салфеток, но, что оказалось несколько неожиданным, они предназначались для малышей. Впрочем, мне было все равно, разве что запах был какой-то приторно-сладкий. Здесь же отыскался целый рулон многоразовых салфеток и «планшет», выскользнувший на сиденье и ярко загоревшийся. Я хотел его быстро перевернуть, боясь случайно привлечь чье-то внимание, но потом удивленно замер, прошептав:
– Этого не может быть.
На дисплее была открыта интернет-страница, сверху которой большие буквы гласили: «Бывший пионерский лагерь «Заря». Ниже стояла цена «сто миллионов рублей», статус «законсервирован», телефон риелтора, и шли фотографии, датированные сегодняшним числом. Из краткой аннотации следовало, что лагерь давным-давно пришел в упадок, и снимки, идущие ниже, действительно позволяли оценить это в полной мере.
Какое же грустное зрелище! Я чувствовал себя так, словно часть чего-то очень важного и, можно сказать, святого во мне кто-то грубо оплевал и исказил. Конечно, проще всего было убедить себя в том, что эти фотографии – обыкновенная подделка, но вряд ли это имело смысл и, уж тем более, соответствовало интересам риелтора. Может быть, их вообще не стоило смотреть? Но нечто нетерпеливое и удовлетворенно-мрачное тянуло меня опустить подрагивающий палец на экран «планшета» и аккуратно двинуть его вверх.
Первый стенд, наполовину обсыпавшийся и когда-то изображавший двух пионеров с «символом мира» посередине, вызвал у меня легкое недоумение – такого я не помнил. Нечто похожее, сложенное из мелких цветных фрагментов, но изображавшее голову Ленина на фоне поля и каких-то построек, я помнил отлично. Но не это. Может быть, что-то напутал или по какой-то невообразимой причине, несмотря на то что ездил в «Зарю» много лет подряд, не обращал внимания? Да, все возможно. Однако уже следующая фотография, где был заснят полуразрушенный двухэтажный корпус, не вызывала никаких сомнений – это именно то. Сколько раз мы, будучи в старших отрядах, вылезали ночью из его окон и аккуратно перемещались по карнизу в сторону спален девочек. При этом неизменно приходилось пригибаться, минуя окна, выходящие в холл, где любили засиживаться допоздна за телевизором пионервожатые. Сейчас мне казалось, что не услышать звук наших шагов и громкие вскрики было просто невозможно и, наверное, старшие просто «закрывали глаза» на некоторые наши шалости. Однако как было на самом деле – разумеется, уже не выяснить. Ведь сейчас лица пионервожатых, вроде бы знакомые и вполне различимые, сливались в какой-то один неопределенный образ, стоило попытаться сосредоточиться на деталях. Даже из фамилий в памяти осталась лишь «Мокрий», да и то она была кем-то вроде завхоза, и объявления о том, что ей нужно срочно куда-то подойти, звучали ежедневно и многократно на протяжении всех смен, что я провел в «Заре».
А вот и снимок палат внутри. Судя по виду в коридор через выломанный косяк двери, именно здесь спали девочки. Да, приглядевшись, я мог теперь сказать это уверенно, несмотря на то что бывали мы там не так уж часто. В первый раз я оказался в гостях у девочек с тремя другими ребятами, но шли мы по темному коридору и сжимали в подрагивающих руках тюбики с зубной пастой. Не знаю, почему, но несколько смен подряд это было весьма популярным лагерным развлечением, к которому, кстати, весьма снисходительно относились и вожатые. Но тогда это была моя первая подобная вылазка, тогда как другие ребята почему-то считались здесь «многоопытными». Может быть, именно так и было, однако никакого особого «профессионализма» я в них не замечал.
Я дернул пальцем выше и увидел захламленную какими-то ржавыми выгнутыми металлическими конструкциями поляну с частью покосившегося забора. Но мне не составило труда узнать место, где у нас неизменно организовывались «пионерские костры» – традиционное мероприятие, проходившее трижды за смену: вскоре после приезда, перед «родительским днем» и накануне отъезда. Какие приятные воспоминания – словно все случилось только вчера. Вот завтра в обед мы в последний раз увидим ворота лагеря, и большой, всегда душный автобус повезет нас на платформу пригородных электричек. Но сегодня – в нашем распоряжении была еще целая необыкновенная ночь, и никто не допускал даже мысли, чтобы провести пусть и малую ее часть во сне. Скорее, общий настрой был на яркие события, которые потом можно нежно хранить всю дождливую осень, снежную зиму и обнадеживающую весну.
Я вздохнул и почувствовал, как что-то покалывает в сердце и в груди слева становится горячо. Такое происходило со мной исключительно, когда я по поводу чего-то сильно переживал, и сейчас, видимо, был именно такой момент. Как было бы замечательно, если бы все волнения, пусть и связанные с болью, отдавали такой радостью и оставались исключительно в прошлом. Мне же предстояло жить в настоящем, и на экране «планшета» оставалось еще четыре картинки. На первой я без труда узнал библиотеку, где одно время пропадал буквально сутками. Теперь это помещение больше походило на место взрыва с невероятной горой «раздербаненных» книг, и даже в одной из капитальных стен зияла неровная сквозная дыра. Следующая фотография демонстрировала разгромленную столовую, в центре которой почему-то стоял огромный станок, напоминающий те, что были у нас на уроках труда в старшей школе. Как такая махина могла там оказаться, для чего и почему я никогда, несмотря на неоднократные дежурства в столовой в старших отрядах, его там не видел? Непонятно. На третьем снимке я с трудом узнал замечательный кинозал, в центре которого сейчас красовалась гора переломанных кресел, и даже добротная сцена была кем-то варварски сокрушена, не говоря уже о порванном узкими лоскутами полотнище экрана. Как я сейчас вспомнил, оно неизменно подклеивалось, и, когда в зале горел свет, а кинофильм еще не начался, мы всегда обращали внимание на ужасный фон, на котором, казалось, вообще невозможно было ничего разобрать. Однако когда включали «Неуловимые мстители», «Короткое замыкание» или «Их звали костоломы», это мгновенно забывалось, и все выглядело, в общем, вполне приемлемо.
На последний снимок я смотрел, кажется, бесконечно долго – сначала с нарастающим ужасом, а потом облегчением и пониманием. Там были запечатлены покосившиеся главные ворота, почему-то закрытые на массивный замок, а рядом – полуразрушенные кирпичные столбы. Где-то ниже за кадром оставался маленький ручеек, который даже вожатые называли «переплюйка», а вверх поднималась и сворачивала влево широкая ровная дорога, ведущая через многочисленные будочки, где располагались кружки, прямо к деревянному зданию старой столовой. Однако все это я отметил лишь мельком, сосредоточившись на главном – кошачьей лапке, застрявшей между створками ворот и зияющей широкой рваной раной. Несомненно, это след от недавнего выстрела этого «астронома». Но как такое возможно? Ведь фотографии были сделаны, несомненно, раньше. Во всяком случае, некрофил никак не мог открыть страницу после того, как был похоронен заживо вместе с Ди. Впрочем, она о нем наверняка позаботилась, чтобы человек слишком не страдал. При этом кошачья лапка на снимке выглядела как будто наложенной на более старый снимок, и я даже поковырял в этом месте пальцем, впрочем, ничего не добившись. Что же тогда получается? Пусть раненый, но мой детский кошмар теперь ждет у въезда в старый пионерский лагерь? Где здесь логика и что вообще может означать такой неожиданный поворот событий?
Я задумчиво тер подбородок и все больше убеждал себя в том, что мне кто-то оставил ясные знаки – куда двигаться дальше. К чему это приведет? Очень хотелось надеяться, что к долгожданному избавлению. Не зря же кошачья лапка недавно спасла меня, при том что, как ни удивительно для иллюзии, сама оказалась раненой? Или это какая-то коварная западня? В подобное слабо верилось, и, вглядываясь в фотографию, я бесконечно долго перебирал возможные варианты, предсказуемо остановившись на самом очевидном решении – попытаться закрыть вопрос с кошачьей лапкой, доверившись указанию, а потом уже смотреть – что и как. И от этого на душе сразу стало легче, словно наконец-то я опять почувствовал себя не одиноким, а ощутил чье-то дружеское участие и внимание. Да, так оно и есть – хватит выдумывать и бояться чего-то, давно прошедшего. Надо жить и уверенно смотреть в будущее, которое у меня, несмотря на все обстоятельства, есть и должно быть обязательно радужным.
«Интересно, почему вообще «Заря» заинтересовала этого некрофила?»
Попытавшись отвлечься, я перешел в папку «Документы», но обнаружил там только какие-то копии счетов и договора. А вот в категории «Изображения», помимо красивых панорамных видов, сделанных явно не в России, я, наконец, натолкнулся на фотографию, дающую какой-то более конкретный ответ. Снимок был размытый и черно-белый – явно отсканированный со старой фотографии. Но я сразу же узнал это место – разумеется, пионерская «линейка» и один из младших отрядов. Именно где-то под его ногами мы однажды закладывали «капсулу времени», которая, возможно, находится все еще там. Но на фотографии были только незнакомые ребята, и, как я ни силился, опознать в ком-то из них некрофила в детстве мне так и не удалось. Скорее всего, снимок был сделан кем-то из фотокружка – может быть, даже самим некрофилом, поэтому его здесь и нет. Неужели у этого человека были такие деньги, чтобы действительно выкупить территорию лагеря из-за этих добрых старых воспоминаний? Или же он хотел сделать на этом какой-то бизнес? Хотя все могло оказаться и намного банальнее – он просто случайно наткнулся в Интернете на знакомое название и решил полюбопытствовать. Но могло ли все это быть на самом деле, не имея никакой взаимосвязи с моим появлением? Слабо верилось.
Я еще некоторое время задумчиво перелистывал фотографии, пока не вернулся на начало страницы и, кажется, понял – что и как теперь надо делать. Только сначала очень хотелось привести себя хотя бы в относительный порядок, и я начал тщательно растираться салфетками, постоянно поглядывая в зеркало. К моему удивлению, они оказались гораздо более эффективным средством, чем я предполагал вначале, только уж слишком липкими и приторно-пахучими. Вскоре стало казаться, что даже пальцы рук я могу разлепить с большим трудом, а выступивший на щеках яркий румянец – не что иное, как аллергическая реакция. Впрочем, лучше быть таким, но чистым.
Когда в пачке еще осталось немного салфеток, после тщательного осмотра я остался удовлетворен полученным результатом. Да, конечно, одежда отчищалась ими не очень, но зато вид стал вполне «человеческий». Да и запах казался приятным и ассоциировался с чем-то добрым, теплым и уютным. Как раз тем самым, чего мне, пожалуй, как никогда раньше, не хватало сейчас. Интересно, что впервые я задумался сейчас о том, что мне все-таки есть что терять впереди в случае смерти. Это, разумеется, был ребенок. Пусть за свою достаточно короткую, но насыщенную жизнь я увидел многое, однако это не идет ни в какое сравнение с ролью родителя. Конечно, мне хотелось, чтобы мамой была непременно Ди, но раз это теперь никак невозможно, то со временем я вполне могу встретить достойную девушку, может быть, даже чем-то похожую на мертвую невесту. И, надеюсь, больше между нами не встанет котенок, а в моих руках случайно не окажется нож, чтобы подобный кошмар когда-нибудь еще повторился.
Что мной двигало, когда я хотел искромсать котенка, но в итоге убил Ди? Вроде я это уже внутренне решил, пока размышлял над телом – желание защитить любимую и случайная трагедия. Однако сейчас мне уже казалось, что все несколько иначе. Да, разумеется, мне казалось, что снова вернувшаяся кошачья лапка хочет убить Ди, а возможно, заодно и меня. Но почему тогда ненависть распространялась на них обоих? А ведь это было именно так, пусть я и не решался признать это вслух. Странно, но теперь это казалось вполне объяснимым и явно имело под собой какие-то очень серьезные аргументы, которые вроде бы были совсем рядом, но я никак не мог их ухватить. Обидно, но, с другой стороны, это очень успокаивало совесть и предвещало впереди что-то ясное. Ведь когда я испытывал подобное состояние раньше, как правило, неожиданно понимал все. Почему бы этому не случиться и сейчас? А самым действенным в такой ситуации, разумеется, будет отвлечься и сделать последнее, что необходимо для того, чтобы завтра у меня появилась надежда на избавление и выход.
Вздохнув, я достал из кармана «Моторолу», ничуть не сомневаясь, что, несмотря на все сегодняшние приключения, с телефоном ничего не случилось, и, отметив на дисплее три черточки сигнала, набрал номер риелтора. Он поднял трубку сразу после первого гудка, что приятно удивило, и, представившись, я попросил его о встрече на завтрашнее утро.
– Хочу купить этот лагерь, но вначале устройте мне, пожалуйста, экскурсию – все-таки деньги не маленькие. Подъезжайте часам к девяти к повороту на Островцы. Это кладбище недалеко от Быкова по Казанскому направлению.
Я мельком посмотрел на мерцающие на панели электрические часы и увидел, как цифры, мигнув, превратились в нули.
– Думаю, найдете. Там будет автобусная остановка и старые корпуса фермы. Остановитесь и ждите – я сам к вам подойду, и мы сразу едем.
– Боюсь, что на завтра не получится. У меня… – начал неуверенно риелтор, но я, достав из кармана пачку денег, которую извлек из борсетки некрофила, торопливо пересчитал бумажки и прервал его:
– Плачу сразу шестьдесят тысяч наличными только за экскурсию. Если все в порядке, договариваемся на вашу цену плюс миллион сверху за срочность.
Возникла пауза, потом риелтор, не скрывая приятного удивления, ответил:
– Если так, то мы договорились. Завтра в девять буду.
– Хорошо. Тогда – до встречи, – удовлетворенно выдохнул я и, опустив трубку, подумал, что вполне заслужил немного отдыха, если, конечно, получится заснуть, несмотря на усталость, – мне просто необходимо восстановить силы и попытаться утром разрешить не только все то, что произошло в последние часы, но и годы.
Почему я так уверен, что это действительно поможет? Наверное, по единственной причине – отсутствия, на мой взгляд, каких-либо других вариантов. А разве это не самый весомый повод? Впрочем, конечно, в ходе дня все может снова перемениться, и не раз. Однако я был намерен твердо следовать тому, что никак не могло быть случайностью. Кроме того, пожалуй, только сейчас я почувствовал, насколько соскучился по старому пионерскому лагерю, и, если уж мне суждено вскоре умереть, пусть это произойдет именно там. Хотя справедливости ради стоило отметить и мое вполне предсказуемое желание оказаться подальше от всех произошедших событий и там, где вряд ли кому-то придет в голову меня искать.
– Теперь надо еще дожить до утра, – прошептал я и, пожелав себе спокойной ночи, выставил на «Мотороле» будильник на шесть утра. По моим расчетам, трех часов должно было вполне хватить, чтобы добраться пешком до автобусной остановки, где должен поджидать риелтор, при этом никуда не торопясь и не привлекая к себе лишнего внимания.
– Пусть завтрашний день будет, – уверенно сказал я, закрыв глаза, и, настроившись подумать еще немного о кошачьей лапке, тут же провалился в бездну сна.
Я затаился возле стены старого ангара, который когда-то был птицефермой, а сейчас, судя по большим рекламным щитам, здесь сдавались в аренду помещения. Видимо, дело шло не очень хорошо – во всяком случае, от всего вокруг веяло запустением, и было непохоже, чтобы кто-то решил организовать в подобном месте офис. Между тем, возможно, расположение корпусов было весьма и неплохим, учитывая находящийся рядом перекресток и достаточно плотный поток машин. Впрочем, меня это интересовало постольку, поскольку надо было немного отвлечься от реальности, с тем чтобы максимально эффективно вернуться к ней, когда на темно-синем «Фольксвагене» подъедет риелтор и повезет меня туда, где я надеялся не только разрешить все свои проблемы, но, наверное, и получить какие-то ответы. Впрочем, и первой части, разумеется, будет более чем достаточно. Я был уверен, что при благоприятном исходе захочу поскорее забыть об этом времени, а лишние ответы этому явно способствовать не будут.
Утром я проснулся с первыми же «пиликаниями» телефона и в первый момент не мог понять – где нахожусь. Мне почему-то показалось, что я лежу связанным в каком-то гараже, и сейчас придут для расправы мои преследователи, которые за ночь успели прочесать Островцы и все-таки меня обнаружили. Однако я по-прежнему был свободен и находился в машине некрофила. Это показалось уже замечательным предзнаменованием, что день должен пройти обязательно удачно. Тем не менее я еще раз оглядел себя со всех сторон и максимально осторожно покинул уютный салон, сразу же окунувшись в приятную свежесть летнего утра. Идти даже близко от виляющей среди поля дороги я не решился, поэтому, сделав «крюк», двигался перебежками между старыми строениями и лесом параллельно метрах в трехстах. Это позволяло не заблудиться, так как местность вокруг я знал весьма посредственно, и в то же время не маячить ни у кого на глазах. Впрочем, пока я приблизился к автобусной остановке, по дороге проехало от силы пара десятков машин, и ни одна из них не походила на то, чтобы сидящие в ней люди кого-то разыскивали. Это казалось странным, даже настораживающим, и невольно рисовало в моем воображении какие-то «коварные замыслы» преследователей, которые таким образом решили усыпить мою бдительность. Однако, возможно, все было намного банальнее, и по какой-то причине они пока не добрались до Островцов. Это, несомненно, играло мне на руку, и я был рад, что не трачу это время на беспредметные переживания или поиски решений, а уже действую и вскоре буду весьма далеко отсюда, совмещая, так сказать, приятное с полезным.
Потертый темно-синий «Фольксваген», заскрипев тормозами, развернулся и остановился недалеко от автобусной остановки. Учитывая цену объекта, которую назвал риелтор, я рассчитывал, конечно, на более солидное транспортное средство, однако здесь, наверное, мы были взаимно не в том формате – мой облик уж точно не подходил миллионеру. Или именно от этого он, наоборот, становится более реалистичным, без лишней показухи?
Я не торопился – терпеливо подождал еще некоторое время и, только убедившись, что рядом не появилось ничего подозрительного, покинул свое убежище.
На лавочке автобусной остановки, развалившись в самой невообразимой позе, спал бомж, который не обратил на меня ни малейшего внимания, поэтому я безо всяких проблем достиг машины и убедился, что там сидят два человека. Невольно замедлив шаг, я забеспокоился – уж не хотят ли они меня за эти мнимые миллионы куда-нибудь вывезти и прикончить? Но в следующий момент расслабился и даже улыбнулся – понятно, что я не таскаю с собой чемодан денег, а учитывая формат нашей встречи, возможно, на месте риелтора я на всякий случай захватил бы с собой какого-нибудь знакомого.
– Добрый день. Едем? – сказал я, склоняясь к открытому стеклу и улыбаясь кудрявому парню лет двадцати пяти, который очень походил на фотографию, оставленную им на интернет-странице рядом с координатами. Он, похоже, явно не ожидал, что звонивший ему выглядит так скромно, и не сумел скрыть пробежавшее по лицу разочарование, переросшее в легкую усмешку.
– Да. Садитесь с той стороны.
Я быстро обогнул машину и, неприятно-громко хлопнув скрипучей дверью, оказался в узком салоне, пахнувшем сигаретами и фруктовым освежителем воздуха.
– Это мой ассистент, – махнул рукой назад водитель. – Мало ли что бывает в пути. Надеюсь, никаких возражений?
– Конечно, нет. Все в порядке.
Я кивнул и в устремленных на меня взглядах почувствовал ожидание. Чего? Ну, разумеется, денег.
– Все, как мы договаривались.
Моя рука извлекла мятую пачку денег, и, протягивая ее риелтору, я увидел, что купюры перемазаны землей, так же как и мои ногти. И как это я ни вчера, ни сегодня толком не обратил на это внимания? А ведь выглядит это явно нехорошо.
– Все верно, шестьдесят.
Водитель расслабился, кивнул своему товарищу, что «порядок», машина, чем-то пронзительно скрипнув, развернулась, устремляясь прочь от кладбища.
– Признаюсь, судя по вашему виду, уж было подумал, что попал на какой-то развод.
– Я тоже, честно говоря, ожидал более солидной «тачки», – усмехнулся я, потирая руки и чувствуя острые вспышки боли в мышцах. – Просто все так спонтанно получилось – отдыхали здесь неподалеку с друзьями, и на «планшетнике» случайно увидел объявление и фотографии. А у меня как раз отец невесты загорелся идеей сделать нечто вроде загородного клуба и попросил помочь с выбором. Как тут откажешься? А уж за «Зарю» я точно могу ответить.
Эта незамысловатая ложь, казалось, произвела благоприятное впечатление, и риелтор кивнул:
– То-то я думаю, что человек так спокойно назначает цену на миллион выше. Чужие денежки, и нет смысла экономить, не так ли?
– Наверное. Главное – результат. В любом случае шестьдесят тысяч твои.
– Это верно. Но лучше все-таки купите лагерь.
– Сначала давай посмотрим – во что он сейчас превратился. Судя по фотографиям, печальное зрелище. А я ведь ездил туда еще ребенком, – сказал я, с облегчением глядя, как Островцы стремительно скрываются правее и, наконец, полностью исчезают за лесом.
– Сочувствую. Да, во что превратилась масса замечательных мест. И «Заря», поверьте, еще далеко не самый худший случай.
Я и не сомневался. Однако развивать эту тему, да и просто болтать по дороге я был не в настроении. Поэтому, невыразительно и однозначно ответив на несколько вопросов риелтора, на которых благополучно и исчерпалась его словоохотливость, я закрыл глаза.
– Эй, просыпайтесь. Вы так крепко заснули, – сказал риелтор, тыча пальцем в приземистое деревянное строение. – Мы скоро будем на месте, и, думаю, вам не помешает взглянуть на подъездную дорогу.
Водитель указал пальцем, а я еще некоторое время собирался с мыслями, потом кивнул и потянулся. Как хорошо! В голове немного шумело, но зато боль в мышцах неожиданно милостиво отступила, и я чувствовал себя готовым если и не снова рыть могилу, то, по крайней мере, проделать достаточно длительное путешествие пешком. В его необходимости сомнения отпадали все больше, когда мы повернули с более-менее ухабистого шоссе на совсем разбитую «бетонку», плиты которой разошлись прямо-таки на невероятное расстояние. Этот путь я смутно помнил – ведь именно по нему мы приезжали и отбывали на автобусах из лагеря.
– Здесь, конечно, не вип-дорога, но вполне сносная для техники. Ведь там все придется отстраивать фактически заново, а сначала вывезти горы мусора, – развел руками риелтор. – Ну, вы все сами видели на фотографиях. Хотя, думаю, на снимках все получилось гораздо мрачнее, чем есть на самом деле.
– Здесь же когда-то был и дом отдыха? – неуверенно спросил я.
– Да. Точнее, попытка преобразовать в него лагерь в период перестройки. Два или три года это убыточно, но более-менее работало, а потом НИИ окончательно приказал «долго жить», и началось то, результат чего мы сейчас увидим.
– Территория как-то охраняется?
– Нет, все давно брошено. Одно время там кучковались бомжи, и даже справляла ритуалы какая-то секта, но теперь уже давно все спокойно. Пожалуй, иногда можно столкнуться только с фотографом, охотящимся за такой «экзотикой», да бродячими псами, – усмехнулся риелтор и резко выкрутил руль, избегая столкновения с высокой выгнутой арматурой, торчащей практически посередине дороги.
– А что за фотографы?
– Да есть такие энтузиасты, кто делает вылазки в разные заброшенные места, а потом выкладывает снимки в Интернете – дескать, любуйтесь те, кто когда-то здесь бывал. Не знаю, в чем тут «прикол», но несколько фотографий из тех, что вы видели, взяты со страницы какого-то подобного энтузиаста. Остальные – мои.
– А электричество, вода присутствуют?
– Боюсь, что нет. Буквально все надо отстраивать и подводить заново. Однако место само по себе замечательное и удобное: лес, огромная территория, есть пожарный пруд. В общем, ведомственные лагеря строили с умом и размахом.
– Да, только за всем нужен уход, – согласился я, поежившись и внутренне собираясь, чтобы увидеть то, с чем у меня было связано столько замечательных детских воспоминаний.
– Направо был еще один лагерь, но он, поверьте, не достоин особого интереса.
Риелтор показал рукой на едва приметное в листве ответвление от дороги:
– А нам дальше, и уже практически приехали.
Мы миновали еще несколько поворотов и покатились с горы, которую я узнал безо всякого труда – именно здесь слева неизменно любили разжигать костры на «родительские дни», а в остальное время частенько организованно выгуливались младшие отряды. Маленькая речушка справа была совершенно неразличима в зарослях, а вот центральный вход практически не изменился, и, приближаясь к створкам ворот, я с трепетом вглядывался в зажатый между ними, как на фотографии, маленький предмет. Да, это была она.
– Мы вот здесь, наверное, остановимся и начнем экскурсию, – сказал риелтор, притормаживая у каменной колонны. – У меня с собой на всякий случай есть фотоаппарат. Вы говорите, если что-то надо снять – сегодня же все вышлю на почту.
– Хорошо, спасибо, – хрипло ответил я и выбрался из машины, чувствуя нереальность происходящего. Кажется, где-то вдали прозвучал пионерский горн, созывающий всех на обед. Но это, разумеется, были только мои фантазии и причудливо гудящий ветер, несущий запах сырости и, наверное, брошенности, смешанный с неуловимым ароматом надежды.
– Так мы идем?
Риелтор неуверенно посмотрел на остановившегося за моей спиной товарища:
– Замок открывать слишком долго и не нужно. Давайте пройдем вот здесь.
Он указал на узкую заросшую тропинку, идущую правее.
– Да, еще минуту, – кивнул я и медленно приблизился к воротам, разглядывая понурую кошачью лапку с рваной дырой посередине, вымазанную, несомненно, в земле поля рядом с Островцами. Мы вновь увиделись, теперь, наверное, на ее территории. Или все-таки нашей? Что же, я готов последовать дальше и ждать избавления, если оно, конечно, здесь запланировано.
– Это, наверное, опять какие-нибудь сектанты, – неуверенно сказал риелтор, подходя ближе и наклоняясь. – Странно, вроде давненько не появлялись. То пентаграммы рисовали и диким собакам кишки выпускали, а теперь, гляди-ка, и до отрубленных конечностей дошли. Надо выбросить поскорее этот мусор…
– Нет, оставь, – резко сказал я, когда рука сопровождающего потянулась к воротам. – Показывай территорию.
– Как скажете. Пусть тогда пока висит, – пожал плечами риелтор, но как-то странно на меня посмотрел. – Сейчас предстоит небольшой подъем, а справа можно увидеть несколько совсем обветшавших деревянных строений – там когда-то был, так сказать, филиал лагеря для совсем малышей. «Зоренька».
Я кивнул и медленно побрел рядом, чувствуя, как сердце бьется все учащеннее, а нарастающее ощущение покоя и законченности, кажется, опьяняет и заставляет чувствовать себя как-то странно и легко. Может быть, это даже перекликается с тем, что все мы чувствовали в детстве, но, как бы невероятно ни звучало, забыли. Так же, как и безо всяких проблем могли перенести любую игру в реальную жизнь и искренне в это верить. Почему-то я был уверен, что мои спутники не чувствуют ничего подобного, что показалось вполне справедливым. Ведь, разделив такое, пожалуй, я получу намного меньше, и это будет явно незаслуженно.
– Здесь когда-то были кружки, но, как видите, домики практически сровнялись с землей, – показал направо риелтор, когда мы взобрались на холм, откуда открывался удручающий вид на окрестности.
– А бассейн? – спросил я, с надеждой посмотрев на высокие деревья, за которыми когда-то была летняя сцена и, чуть в стороне, японский «внешний» бассейн, в котором мне приходилось купаться несколько смен подряд.
– Не знаю. Вроде тут ничего подобного не было, – ответил сопровождающий, разводя руки. – Но вам, возможно, виднее.
– Да, конечно. Продолжай.
Мы вышли на развилку, ведущую к водонапорной башне, от которой сейчас остался только странно выгнутый металлический остов, и старой деревянной столовой, напоминавшей большой бревенчатый дом. Во время моего последнего посещения «Зари» я попал в специально сформированный всего на одну смену «спортивный отряд», куда включили всех, уже не соответствующих лагерному возрасту, но весьма к этому близких. В том числе нашими силами мы превратили это помещение в неплохой спортзал, тогда как столовая переместилась в новый огромный кирпичный комплекс, включавший кинотеатр, актовый зал, кухню и библиотеку. Интересно, осталось ли хоть что-то от этого?
В конце дорожки мелькнуло небольшое металлическое строение, которое, видимо, заменило уже без меня комфортный деревянный домик – резиденцию начальника лагеря. Мы частенько бывали рядом с ним, так как именно там располагался большой контейнер для писем, которые ежедневно увозил в Москву симпатичный зеленый «рафик». Поскольку лагерь был ведомственный и попасть сюда человеку со стороны не представлялось возможным, все письма сразу везли в НИИ, где работала моя мама, а там каким-то образом они распределялись по назначению. Насколько я помню, не было случая, чтобы какое-то послание не дошло, а учитывая строго озвученное желание родителей получать весточки почаще, мне приходилось напрягать всю свою фантазию, чтобы каждые два-три дня насочинять чего-нибудь интересного, «растянув» хотя бы на тетрадный лист. Большинство других ребят предпочитали заниматься письмами в «тихий час», я же любил выбрать время перед ужином, усевшись на качели и положив на колени книжку. Почему-то письмо мне казалось неизменно удачным, если его окончание совпадало с приглашением дежурного отряда в столовую. Хотя, пожалуй, какой-то статистики по взаимосвязи я здесь никогда не проводил.
– Вот это здание внешне сохранилось неплохо, но на самом деле внутри все сгнило, – комментировал риелтор, указывая на столовую. – С другой стороны есть еще каменная пристройка, но и она в довольно жалком состоянии.
– То есть остались одни оболочки, – задумчиво пробормотал я. – И они до сих пор создают иллюзию правильности, уместности и целостности.
– Я не очень понимаю, о чем вы говорите.
– Все в порядке. Просто мысли вслух.
– Хорошо. Но, как это ни покажется странным, большинство стекол в окнах сохранились весьма прилично, – вдохновенно продолжал риелтор. – И, как видите, практически нигде на стенах нет каких-нибудь дурацких надписей или рисунков. С этой стороны все действительно имеет сравнительно цивильный вид.
– Как ты это объяснишь?
– Даже не знаю. Я слышал разные рассказы, в том числе обсуждаемые на форумах этих фотографов, охочих до брошенных объектов. Кто-то утверждал, что чувствовал себя здесь плохо, другим слышались голоса или даже преследовали галлюцинации. Их почему-то все называют «духами умерших пионеров и школьников». Возможно, именно это, с одной стороны, привлекало сюда любителей мистики – тех же сектантов, а с другой – невольно отпугивало вандалов. Ведь на самом деле поживиться здесь вряд ли чем-то можно.
– Наверное, и «капсула времени» на месте? – спросил я дрогнувшим голосом.
– Не знаю. Вам виднее.
– А ты сам что-нибудь необычное здесь видел? – осторожно спросил я, вспоминая торчащую в створках ворот кошачью лапку и теперь, пожалуй, видя в этом, помимо перспектив избавления, и некую символичность – словно она могла отпирать ворота во все самое необычное и загадочное.
– Нет, ни разу. Даже обидно, – риелтор хохотнул, но как-то неуверенно. – Хотя, когда я в первый раз здесь побывал, не скрою, почувствовал себя как-то нехорошо. Впрочем, это было сразу после весьма бурного возлияния, поэтому даже и не знаю – можно ли это как-то связать именно с пионерским лагерем.
Я промолчал и, обогнув угол столовой, остановился, глядя на выглядящую довольно целой деревянную сцену, где, может быть, даже остались чьи-то глиняные поделки, пролежавшие здесь не одно десятилетие. Отклонившись левее, я с сожалением увидел, что место, где когда-то буквально за несколько дней смонтировали японский бассейн, заросло густой травой, и ни малейшего следа конструкции не наблюдается. Возможно, это было самое дорогое оборудование из всего лагеря, которое вывезли отсюда в первую очередь.
– Вообще, я предпочел бы экскурсию по этому месту зимой, – сказал риелтор, осторожно беря меня за руку и показывая направление в сторону корпусов, где неизменно проезжал грузовик с нашими чемоданами. Потом они сваливались огромной небрежной кучей, и иногда приходилось потратить очень много времени, чтобы отыскать свои вещи. Впрочем, я никогда не слышал, чтобы у кого-то что-нибудь пропало. Не знаю, как сейчас, а тогда дети были настолько порядочными, что брали на себя труд даже случайно найденную на территории панамку или носовой платок донести до здания новой столовой и повесить на специальный щит с изображением застывшей в нелепой позе девочки и размашистой надписью: «Маша-растеряша». Там было множество крючков, на которых неизменно что-то висело, и ребята реагировали веселым улюлюканьем, когда кто-то из построившихся перед входом в столовую неожиданно срывался с места и снимал оттуда свою отыскавшуюся вещь.
– Почему?
– Вы не видели в Интернете фотографии «Зари» под снегом? Есть и такие снимки. Знаете, думаю, что в былые времена лагерь выглядел весьма похоже. Прямо заселяйся и живи.
– Наверное, так и есть. А фонтанчики целы?
– Да, конечно. Только от них остались одни раскрошившиеся постаменты.
Риелтор махнул рукой на ближайший перекресток неровных дорожек:
– Вот там и дальше. Заметили?
Я посмотрел в указанном направлении и сначала скорее почувствовал, чем увидел, как дальше, перед двухэтажными корпусами, что-то движется. А потом появилась и странная группа из трех загоревших молодых людей, что-то радостно обсуждавших и не обращавших на нас никакого внимания. Они практически скрылись из вида, затем вдруг остановились и обернулись, словно кого-то поджидая.
– Быстрее к нам в отряд! – раздался пронзительный крик, и к молодым людям, запыхавшись, подбежала стройная симпатичная девушка в шортах и светлой рубашке. Между ними состоялся короткий разговор, и группка вскоре скрылась за стоящим поперек корпусом.
– Это еще кто такие?
Риелтор недоуменно вытянулся вперед, а его товарищ начал порывисто и внимательно оглядываться, что, впрочем, оказалось бессмысленным – кроме шума ветра, до нас больше не доносилось ни одного звука.
– Совсем обнаглели – уже средь бела дня разгуливают, как у себя дома.
– Вы думаете, это сектанты или фотографы? – спросил я, с сомнением покачивая головой. – Скорее, это походит на что-то другое.
– Тише вы оба, – хрипло сказал кто-то, и я немного растерялся, а потом понял, что это голос нашего сопровождающего, который прозвучал впервые за нашу встречу. – Стойте на месте.
Он рывком вытащил из-за пояса пистолет и приложил его к плечу, напоминая героя какого-то старого боевика. Впрочем, в такой позе он смотрелся скорее комично, учитывая свои габариты и оружие, выглядящее прямо-таки игрушкой в его здоровенных лапах. Как бы там ни было, в подобном окружении я чувствовал себя защищенным, впрочем, сильно сомневаясь, что в «Заре» мне есть о чем беспокоиться.
– Они прячутся, – прошипел сопровождающий, делая нам успокаивающий жест рукой.
– Где? Что ты видишь? – разволновался риелтор, а я, кажется, увидел мелькнувшую в зарослях у дороги голову девушки. Впрочем, уверенности, что это именно та, которую мы недавно наблюдали с молодыми людьми, не было. Наоборот, во мне росло ощущение, что вокруг народа гораздо больше, и эта конкретная девушка, кажется, была мне знакома. Не ее ли мы искали в один из «тихих часов» во время игры в «украденного вожатого»? Очень даже вероятно. Тем не менее, разумеется, в жизни встречается столько похожих людей, что утверждать наверняка невозможно. И даже совпадение по месту, кажущееся чем-то гораздо большим, может совершенно ни о чем не говорить. Поэтому я тихо поинтересовался:
– Те, кто сюда забредает, так обычно себя и ведут?
– Нет, конечно. Но вы не беспокойтесь. – Голос риелтора дрогнул, и он вскрикнул: – Смотри, и там кто-то прячется!
Сопровождающий кивнул и начал медленно двигаться вперед, бросив:
– Оставайтесь на месте. Сейчас во всем разберемся.
Мы молча смотрели, как он удаляется и становится словно все менее реальным, необъяснимо сливаясь с окружающим. В какой-то момент у меня возникло ощущение, что мы его больше не увидим. Или это невозможно и в том или другом формате мы все равно обречены на встречу?
– У нас такое, честно говоря, впервые, – протянул риелтор, видимо, не желая терять контроль над ситуацией. – Обычно все эти гости очень осторожны или – наоборот – вызывающи. В любом случае мой коллега знает, как с этим разобраться. Он бывал и в худших переделках.
Человек с пистолетом достиг развилки, потом быстро пригнулся, вытянув руки с оружием перед собой, и опасливо двинулся вправо, где вскоре скрылся за пышным кустарником.
– Еще немного, и все разрешится, – судя по голосу, риелтор больше успокаивал себя. – Потом сделаем несколько фотографий, и, думаю, это маленькое недоразумение ни в коей мере не испортит общей картины. А какие-то странные личности – неизменные спутники подобных мест, пока они брошены.
– Да, конечно. Это все понятно, – кивнул я, размышляя про себя о том, что, видимо, втянул этих людей в весьма неприятную и опасную историю.
– С сектантами, поверьте, все было не так спокойно. Когда мы в первый раз…
Где-то впереди раздался выстрел, а потом еще один, неожиданно оборвавшийся и, возможно, именно поэтому прозвучавший очень зловеще. Я спокойно смотрел на риелтора, который резко дернулся и словно уменьшился в росте, размышляя – долго ли мы еще пробудем вместе. Конечно, оставаться совсем одному не очень-то хотелось, но я уже хорошо понимал, что именно так должно и случиться. Впрочем, кто говорит об одиночестве?
– Эй! Как ты там? – крикнул мой спутник, нервно водя языком по губам. – Все в порядке?!
– Не думаю, – отозвался я, глядя в сторону корпусов и тут почувствовав, как пространство вокруг словно на мгновение сместилось, а потом вернулось уже более четким. Сначала я не мог понять – что же изменилось, но потом отметил, что дома стали выглядеть не такими ветхими и откуда-то появился приглушенный звук льющейся воды. Он был хорошо знаком, но я никак не мог провести аналогии, хотя ощущения были, несомненно, приятные.
– Вы это слышите? – Риелтор схватил меня за плечо и кивнул в сторону ушедшего коллеги. – Как думаете, нам стоит посмотреть, не нужна ли помощь?
– Именно так. Идем, – отозвался я и, подавая пример, решительно двинулся вперед. – Не станем же мы стоять тут вечно.
– Может быть, стоит позвонить в местное отделение милиции? – неуверенно сказал риелтор, пыхтя у меня за спиной. – Так, просто на всякий случай. Мало ли что может быть?
– Наверное, все-таки пока не стоит. Посмотрим.
Мой ответ прозвучал как-то глухо и в то же время весомо.
Если попутчику и было что еще сказать, он от этого воздержался, и мы в тишине дошли до развилки, где я остановился, почувствовав сильный тычок в спину.
– Ну, что там? – прошептал риелтор и опасливо выглянул сбоку.
– Всего лишь фонтанчик, – пояснил я, завороженно глядя, как из воткнутого в центр мятой металлической плошки стебля одуванчика пролегает широкая дуга воды, с брызгами разбивающаяся о плитку дорожки. Сколько раз мы делали так в детстве? И не сосчитать. А по популярности с одуванчиком могло соперничать разве что затыкание дырки пальцем, чтобы воды накопилось побольше и струя, может быть, даже достала до соседнего корпуса. Сейчас же была просто арка, под которой так здорово и весело бегать в знойный день, а по дорожке рядом струились разноцветные полоски радуги.
– Что значит «всего лишь»? – возмущенно воскликнул риелтор. – Коммуникации ведь не работают!
– Я это уже слышал. И тем не менее фонтанчик действует.
– А там что? – Попутчик сделал пару шагов в сторону и указал дрожащей рукой на край дома. – Кровь!
– Все может быть, – неопределенно ответил я, не отрывая взгляда от фонтанчика.
– И где мой помощник?!
Голос риелтора набрал оглушительную силу, а потом он сник и выглядел каким-то потерянным и жалким.
– Они не могли его убить. Может быть, он преследует…
Наступила тишина, и я некоторое время слышал только плеск воды, перемешивающийся с громким дыханием и, возможно, всхлипами риелтора. Впрочем, он и его товарищ интересовали меня сейчас мало. Гораздо важнее было другое – сопровождающий оставался теперь единственным лишним здесь элементом, и только после его исчезновения можно, наверное, ожидать возможность получить то, зачем я сюда приехал.
Что-то стукнулось о плитку дорожки и отскочило мне на штаны, потом еще раз. Оглянувшись, я увидел небольшие куски кирпича и недоумевающе посмотрел на риелтора, от затылка которого только что отскочило что-то подобное. Он завертелся по сторонам и вскрикнул от возмущения или испуга:
– А это еще кто такие?
Я посмотрел в направлении его вытянутой, подрагивающей руки и увидел группку маленьких девочек, выстроившихся у широкого окна холла второго этажа. Стекло там было разбито, но зловещие осколки торчали по периметру рамы, несомненно представляя серьезную опасность для детей. Они были все в одинаковых белых рубашках, напоминающих пионерские, а косички с пышными яркими бантами невольно ассоциировались с праздником – может быть, даже с первым сентября. Только при чем тут школа?
– Противного дядьку не боимся мы! – нестройным хором запели дети. – Прокололи шины у его машины!
– Что?!
Риелтор растерянно заморгал глазами, и по его щекам начали разливаться неприятные красные пятна, а потом с удивившей меня решительностью, больше похожей на какую-то странную обреченность и усталость, он направился к полуразрушенному входу, громко хрустя битым камнем.
– Вот вы у меня сейчас дождетесь!
А я стоял и просто смотрел, как привезший меня в старый пионерский лагерь человек в последний раз мелькает внутри корпуса, вроде бы начав подниматься по покосившейся лестнице на второй этаж. Девочки некоторое время молча разглядывали что-то поверх параллельного корпуса, а потом одновременно повернулись ко мне спиной, видимо, услышав разъяренный вопль риелтора:
– Как вы сюда пробрались и что с моей машиной?!
Потом раздался душераздирающий вопль на втором этаже корпуса, где я провел когда-то целых две смены, слышался гулкий шум, а рубашки на спинах детей странно колыхались, словно под напором ураганного ветра. Потом все стихло, и девочки медленно развернулись ко мне, заставив ахнуть и невольно отступить назад. Их симпатичные добрые личики, как и белоснежные рубашки, теперь были вымазаны зловещими пятнами крови, кажущимися неестественно-темными и размазанными отпечатками детских ладошек. Жутковатое зрелище, к которому, наверное, нельзя быть готовым. Ведь, в конце концов, подобные вещи применительно к взрослым воспринимаются совершенно иначе. Хотя, собственно, в чем разница?
Может быть, дело просто в неких стереотипах из того же кинематографа или общего понимания детства? Да, наверное, это так. Однако, пожалуй, что было еще хуже – теперь я узнал всех этих детей. Вот та пухленькая справа очень похожа на мою одноклассницу, с которой вышел неприятный инцидент во время уборки класса, а эта гораздо больше, чем Ди, напоминает мою первую любовь. Да и остальные дети, несомненно, легко связывались с зарябившими воспоминаниями о школе и пионерском лагере.
Что же все это значит? Я по-прежнему чувствовал, что ответ витает где-то рядом, но остается по-прежнему неуловимым. Однако, наверное, теперь можно было с уверенностью сказать, что ни о каких совпадениях в «Заре» речи больше быть не может.
– Избавляйся от лишнего, и оно не придет! – громко пропели девочки, глядя на меня, а потом возникла томящая пауза.
– Всем пройти на поле для общей встречи! – раздался резкий, но смутно знакомый голос из громкоговорителя, и дети, кажется, потеряли ко мне всякий интерес. Они начали приглушенно хихикать, поворачиваться, разглядывать друг друга и старательно поправлять складки на рубашках.
Я медленно повернулся и долго смотрел на приземистое деревянное строение с провалившейся крышей, где некогда располагались теннисные столы и висела большая «груша», которую каждый пришедший «погонять шарик» неизменно увлеченно пинал ногами. Сейчас оттуда не слышался привычный цокот теннисных шариков и гулкие удары, свидетельствующие о том, что кто-то стучит ракеткой по столу. Дальше располагалась пионерская «линейка» и то самое поле, на которое, видимо, приглашали именно меня. Ведь, в конце концов, иначе какой смысл было разыгрывать весь этот спектакль?
Я не боялся, но не двигался, а ждал неизменного для подобных объявлений продолжения, и двинулся в путь, только услышав:
– Повторяю. Всем пройти на поле для общей встречи!
Направо была дорога в томительную неизвестность, тайну и совсем другой мир, позволяющий отвлечься от реальности и погрузиться в нечто желаемое, как избавление. И, разумеется, я ехал сюда только по этой причине. Зачем же еще? Тогда какую роль играли во всем риелтор и его «накачанный» помощник? Наверное, просто водителя и сопровождающего лица, которые позволили мне максимально безопасно добраться до пионерского лагеря. В этом была своя логика и надежда, что все это было сделано отнюдь не зря. С другой стороны, странное томительное ощущение понимания усиливалось, и, кажется, им веяло именно с того самого поля, которое я чуть было не назвал Бородинским, куда меня кто-то призывал.
Убедившись, что девочки в окне все так же заняты собой, я медленно направился в сторону поля, невольно отметив, что начатое при моем последнем посещении пионерского лагеря строительство новых корпусов так и не было закончено. Даже ржавый перекошенный трактор, кажется, был тем же самым и стоял, как я его запомнил. Только раньше на территории стройки, которую отгородили высокой сеткой-рабицей, ощущалась жизнь и перспективы, а теперь веяло безысходностью и законченностью, словно на кладбище. И действительно, если не брать во внимание все остальное, то видимая часть брошенной стройки вполне походила на то место Островцов, где вырубались надписи на гранитных плитах. Неприятная аналогия, и не хотелось бы переносить ее на пионерский лагерь, однако, похоже, в этом месте теперь многое смешалось, и я смотрю на вещи, выделяя именно этот приоритет.
Детская площадка, на которой мы так любили крутиться на каруселях, встречала меня только кособоко торчащими из песка срезанными трубами, а выломанные и разбухшие куски теннисных столов теперь лежали на полу. Они нелепо прикрывали огромные дыры, из которых резко пахло болотом и слабо скулил ветер. Мои шаги здесь звучали пугающе и гулко, заставляя поторопиться и буквально выбежать сквозь разросшиеся кусты шиповника прямиком на «линейку». Теперь она, правда, скорее, напоминала черную воду во время небольшого шторма, и даже поваленный сбоку флагшток был смят и невероятно выкручен в нескольких местах. Как странно было видеть в таком состоянии место наших ежедневных общелагерных сборов. Ведь на месте зияющего котлована была стойка, где неизменно стояла директор лагеря и барабанщики в нарядных светлых шортах, белых рубашках и с развевающимися пионерскими галстуками. Вот ведь штука – и представить-то их сейчас здесь затруднительно. И, разумеется, если «капсула времени» и была здесь вообще заложена, воспоминания о чем сейчас почему-то казались достаточно смутными и общими, ее давным-давно обнаружили и забрали. Впрочем, могли и выбросить. Кому сейчас интересно послание, пусть даже из прошлого не существующей ныне страны, рассказывающее о тамошней жизни? Наверное, только единицам, к которым можно смело отнести и меня.
Когда в пионерском лагере поднялся вопрос с «капсулой времени», насколько я помнил, ставший весьма популярным благодаря обыгранности в паре детских фильмов, мне было что сказать на эту тему. Однако, несмотря на призыв директора «подойти максимально творчески» и готовность «приветствовать самые необычные и интересные идеи», в результате все свелось к банальности. Разве что письмо, отпечатанное на пишущей машинке, единственной на всю «Зарю», сопровождалось пионерским галстуком и значком. Однако сейчас бы я вовсе не отказался подержать в руках все эти вещи и почувствовать, что прошлое как будто заново оживает, приобретя вполне конкретное физическое выражение. Впрочем, наверное, так всегда происходит – какие-то пустяки для других могут быть очень важными и дорогими вещами для нас, особенно если они связаны с действительно позитивными, а тем более давними воспоминаниями.
Посмотрев под ноги, я вспомнил кое-что еще, связанное с этим местом и пионерским лагерем. Сейчас я этого еще не знал, но это были мои последние воспоминания как о «Заре», так и о школе, родителях и кошачьей лапке. Обо всем том, что неотступно преследовало меня долгие годы, очень похожие на реальную жизнь, но, на самом деле, больше связанные с навязчивыми иллюзиями.
Перепрыгивая через рвы, я прошел по едва видимым кускам асфальта, когда-то расположенным в центре «линейки», по которым выносили Красное знамя и «сдавали рапорт» председатели отрядов. Здесь же 22 июня всегда выкладывали большую звезду из кирпичей и поджигали факелами несколько банок с тряпками внутри. Ах, как красиво это смотрелось, а клубы черного едкого дыма, кажется, неслись к нам через десятилетия прямо с мест героических сражений, о которых в тот день было уже сказано столько восхищенных слов.
Миновав заросли шиповника, я вышел на поросшее высокой травой поле, и первое, на что обратил внимание – отсутствие привычных вышек-качелей, на которых мы обожали играть перед отбоем. Ребята прыгали с них на дальность, висели вниз головой и с упоением долбились в «ограничители», трясясь, словно на электрическом стуле. Однако я предпочитал спокойное раскачивание и созерцание всего, что происходит вокруг. Благо из-за высоты качелей, которой я не встречал больше нигде, открывался неплохой и неизменно интересный вид. Особенно мне нравилось смотреть на футбольное поле, где несколько раз за смену проходили «товарищеские» матчи, в основном с детьми из соседней «Дружбы», а в остальное время бегали несколько ребят с потрепанным мячом и воинственными криками, таящимися где-то за оградой у «переплюйки».
Пройдя чуть вперед, я увидел в стороне нечто, напоминающее вывороченный ржавый треугольный остов, уходящий в густые заросли и, наверное, являющийся частью тех самых качелей. И кто это умудрился выкорчевать такие махины, да и зачем? Впрочем, учитывая общее состояние пионерского лагеря, это уже, конечно, не имело никакого значения. Но, наверное, сейчас будет все-таки лучше замечать такие вещи поменьше.
Раздался приглушенный звук пионерского горна, и, вздрогнув, я обернулся в сторону только что оставленной «линейки». Как давно мне не приходилось его слышать, а ведь раньше это было не только неотъемлемым атрибутом каждого дня в лагере, но и частенько происходило в школе.
Пока я размышлял – стоит ли вернуться и посмотреть, что происходит на «линейке», мое внимание привлек новый звук. Он доносился с поля и, несомненно, означал, что там кто-то играет. Отсюда сложно было сказать наверняка – возвышение и заросли не позволяли мне заглянуть дальше, поэтому, поколебавшись, я решил, что горн подождет, и решительно начал прокладывать себе дорогу к футбольному полю. Что я там рассчитывал увидеть? Об этом как-то не хотелось задумываться, однако когда я оказался на холме и встал на какой-то железный выступ, то с изумлением увидел своего дядю, который несколько раз приезжал ко мне на «родительский день». Он много лет увлекался футболом и предпринимал в то время множество попыток привить любовь к этому спорту и мне, однако это так ни к чему и не привело. Не знаю, может быть, дядя выбирал не те подходы, или у меня просто душа не лежала к этому делу. А сейчас, как ни удивительно, в воротах, выглядящих достаточно новыми, стоял я. Только мне было лет десять, и, судя по чумазому улыбающемуся лицу и зеленым пятнам на футболке, я успел уже несколько раз упасть, но находил такое времяпрепровождение замечательным. Сейчас я вроде бы смутно припоминал именно этот момент, но полной уверенности не было – уж слишком много лет прошло с тех пор, а «Заря» неизменно пестрела множеством событий, смешивающихся и наслаивающихся друг на друга.
Глядя на перелетающий через ворота мяч, я все острее чувствовал, как неуклонно грядет именно то, зачем я приехал сегодня в пионерский лагерь. Исчезновение людей, объявления по громкоговорителю, те странные девочки, звуки горна и, наконец, картинка из прошлого, казалось, предваряют нечто самое главное. Может быть, щадя мое восприятие или желая предварительно что-то сказать, продолжая удерживаться на грани привычной реальности. Наконец, создавая иллюзию выбора и возможности в любой момент отсюда убежать, что, разумеется, было бы не только ошибкой и дорогой в никуда, но, скорее всего, и не представлялось возможным. Однако такая «демократичность» радовала и предвещала, наверное, все-таки не самую плохую развязку.
– Эх, опять не поймал. Держи руки выше! – с придыханием закричал дядя, и его непривычно-молодое лицо казалось сейчас необыкновенно красивым. А потом оно дернулось, и, кажется, все футбольное поле пришло в хаотическое движение. Мой детский образ испуганно схватился за трясущиеся ворота, а потом медленно сполз на землю, напоминающую теперь закипающую серо-черную густую кашу. Дядя, как подкошенный, рухнул вниз и словно плыл на волнах странного и ужасающего моря. А я чувствовал, как железный выступ подо мной уходит куда-то вниз, а густая трава начинает мелко дрожать, подхватывая ритм футбольного поля и засыхая на глазах.
Я начал медленно пятиться, оглядываясь и отчаянно желая, чтобы, несмотря на все грозные признаки, все прошло как-то более буднично. В какой-то момент сильный толчок повалил меня с ног, но я упал не в траву, а погрузился в месиво, напоминающее болото – клокочущее и сковывающее движения. У меня мелькнуло опасение, что сейчас я начну погружаться в мрачную пучину, но, судя по всему, ничего такого не предусматривалось. Во всяком случае, я смог достаточно легко приподняться и на полусогнутых ногах, с нелепо расставленными руками, пытался удержать равновесие и не падать от все учащающихся толчков, даже сделав несколько неверных шагов в сторону. Но в какой-то момент я снова запнулся и упал лицом прямо в неприятно-теплую и зловонную жижу. Впрочем, отвратительный запах очень быстро сменился каким-то приятным и даже знакомым, но вдруг заставил задыхаться и судорожным движением перекатиться на спину. А потом меня начало поднимать вверх нечто, вырастающее из жижи. Я отчаянно задергался, начал куда-то соскальзывать, но продолжал двигаться вверх – к ясному глубокому куполу неба. Только сейчас на горизонте появилось исполинское облако, которое стремительно приближалось, зловеще раскручиваясь и постепенно приобретая так хорошо знакомый образ кошачьей лапки. Но он больше не пугал, а, скорее, таил и концентрировал в себе что-то желанное, но пока непонятное. Может быть, прольется очищающий дождь, или она опустится и как следует прихлопнет меня, в знак прощения и дозволения уйти «с миром»?
Потом я почувствовал, как меня начали обвивать ледяные руки, снова напомнив произошедшее на могиле Ди, но каким-то странным и блеклым эхом. Вскрикнув, начал отчаянно дергаться, только сейчас осознав, что все вокруг вдруг превратилось в огромное грязное пространство. Но это вовсе не болото, а множество людей, вылезающих из зловонной жижи и тянущих ко мне руки, напоминая зомби. Самое ужасное было в том, что, несмотря на грязь и залепленные глаза, многие образы мне казались хорошо знакомыми, и эти люди явно не были мертвыми в том, реальном мире, оставшемся, кажется, безумно далеко отсюда. Тогда в чем же дело и что они все от меня хотят?
В какой-то момент я неловко соскользнул вниз, но попал всего лишь на головы других людей, вылезающих из жижи. Это волнующееся море уходило за горизонт и фактически делило все пространство вокруг только с небом, от голубизны которого практически ничего не осталось. Исполинский образ кошачьей лапки стал волнующе-четким, и выпущенные длинные когти, кажется, устремились в мою сторону, готовя в гигантском замахе чудовищный бросок. Все это я вобрал в себя одним коротким взглядом и почувствовал, как в голове начал кружиться странный водоворот мыслей и образов. Он пугающе преломлялся на происходящее вокруг, словно накладывая картинки прошлого на тех мрачных монстров, которые теснили меня и протягивали свои скрюченные руки с капающими сгустками серой жижи. Впрочем, теперь и она поменяла цвет и стала больше напоминать яркие лоскуты, где что-то двигалось, и как будто снова угадывалось знакомое и близкое. А когда я увидел мелькнувший яркой лентой школьный коридор с входом в бомбоубежище, все сомнения развеялись, и мне с ужасающей ясностью стало понятно, что все это не порождения неведомого мира, а всего лишь плоды моего собственного сознания.
В голове нарастал неприятный гул, и болезненно чувствовалась пульсация сердца или, быть может, ритмичное дыхание всех окружающих меня людей. Они словно перетекали на лоскуты воспоминаний, становясь там другими, но выбранными именно по признаку схожести и аналогий с событиями, имевшими место раньше. И, похоже, практически все в моей жизни оказалось подчиненным именно этому. Возможно ли такое?
Да, пожалуй, те образы, которые приобрели сейчас физическое воплощение, все время были у меня в голове и перед глазами, просто я этого по какой-то причине не замечал. А аналогии и постоянное возвращение к воспоминаниям казались мне чем-то совершенно естественным, как бывает у всех. Однако только сейчас я вдруг понял – насколько зациклился на них, и фактически все мои поступки были продиктованы, к сожалению, не необходимостью и ясным пониманием момента, а исключительно переносом в настоящее прошлого. Причем искаженного, вывернутого или, в лучшем случае, слегка надуманного, но от этого кажущегося немногим лучше. Словно какой-то невероятный купол все это время скрывал от меня настоящую жизнь и, похоже, не вызывал во мне никаких сомнений и противоречий, походя лишь на иллюзию реальности. Именно сквозь его искажающую поверхность, накладывая воспоминания или то, что ими казалось, я мог как-то воспринимать все, фактически продолжая бродить по замкнутому кругу и даже не зная, что нужно искать выход. Впрочем, был ли я здесь властен над собой? Наверное, нет, и сознание неизменно пребывало в вялой полудреме, усыпляемое прошлым, но непроницаемое для настоящего.
Как же такое могло получиться и с чего все началось? Может быть, как раз с кошачьей лапки? Не зря она изготовилась к броску прямо над моей головой, чтобы, возможно, милосердно прервать все происходящее и подарить мне покой вместе с выходом. Да, пожалуй, смерть действительно станет решением всех проблем. И очень даже хорошо, что пусть перед самым концом, но я вдруг осознал – насколько странно и надуманно жил, фактически существуя лишь в крошечном мирке того огромного, что мне было дано, но не поддавалось восприятию. В самом деле, стоит ли это продолжения?
Вокруг стремительно стало темнеть, и я, задрав голову, с ужасом и восторгом смотрел, как кошачья лапка падает прямо на нас, закрывая собой все вокруг и не оставляя шансов избежать столкновения. А потом у меня в голове что-то дернулось, все поплыло перед глазами, и я рухнул вниз, больше не ощущая движения рук вокруг, но слыша нарастающий плеск воды. Приоткрыв глаза, я увидел, что кошачья лапка прихлопнула окружающее, оставив густые темные разводы, похожие на пыль, но как-то прошла сквозь меня. Грязь, смешавшись с вылезавшими из нее людьми и обрывками эпизодов моей жизни, теперь превратилась в мутный немыслимый поток, который подхватил и закружил меня, неся куда-то в сторону центрального входа в лагерь. Или здесь теперь нет больше вообще ничего из привычного мира?
Несмотря на то что я неплохо плавал, в этой необыкновенно тяжелой мешанине было очень сложно двигаться, и в какой-то момент я понял, что могу просто утонуть в смеси своих воспоминаний и, что самое страшное, не умереть, а только снова ими нахлебаться. А этого никак не хотелось – ведь, несмотря на потрясение и ужас от происходящего, я только сейчас понял, что мне стало намного легче, словно все это поле, излившись из меня, позволило остаться внутри только чему-то настоящему, реальному и очень хорошему. Может быть, самой человеческой сущности. Вернуть же все назад значило, пожалуй, продолжать обманываться и лишь жалко, бессмысленно существовать. Но к чему такое подобие жизни?
– Помогите мне. Я хочу избавиться от всего! – закричал я, давясь и не понимая, к кому именно обращаюсь. – Хочу просто жить!
И здесь меня сильно ударило о прутья ворот, где, разумеется, уже невозможно было различить кошачью лапку, даже если она продолжала там торчать. Я попытался уцепиться руками за неровные камни столбов, но меня нещадно перевернуло и швырнуло в сторону, закружив в безумном водовороте, но, кажется, отрывая неведомой силой прочь от этого потока. Мельком я увидел, как жижа круто изменила направление и стала таять, постепенно светлея и словно отходя на задний план, но явно уже не дотягиваясь до меня. А я летел куда-то вдаль, к неожиданно снова ставшему ярко-синим и глубоким небу, потом почувствовал болезненные хлесткие удары, треск и с грохотом приземлился на что-то тягучее, подняв вокруг фонтан брызг и, кажется, потеряв на некоторое время сознание.
А потом все снова вернулось, но было совсем другим. Я закашлялся и выплюнул зловонную воду, убирая рукой с лица тину и чувствуя, как мои плечи непроизвольно передергиваются. Все вокруг было спокойно – просто лес с пением птиц и своими необыкновенными звуками. Вода в «переплюйке» была холодной, но казалась почему-то необыкновенно настоящей и желанной, как и зажатая в правой руке мертвая кошачья лапка, кажется, излучающая тлеющее тепло. Я некоторое время смотрел на нее, но не чувствовал больше страха, беспокойства или надежды. Вообще ничего, кроме невероятного облегчения и уверенности в том, что, пожалуй, нам наконец-то необходимо расстаться и сделать это самым подобающим образом. Каким? Наверное, ответ был очевиден.
С трудом приподнявшись, я неуверенно вскарабкался по склону, цепляясь за траву и ветки деревьев, а потом увидел рядом приветливо мерцающий просвет и пошел в ту сторону. В теле ощущалась удивительная легкость, а в душе росла уверенность, что теперь все будет обязательно хорошо. И как я только мог заподозрить другое буквально вчера? Сейчас, даже несмотря на бережно зажатую в растопыренных пальцах кошачью лапку, все произошедшее казалось каким-то фантастическим и произошедшим если и на самом деле со мной, то очень давно. Может быть, так оно и есть?
Через несколько минут я вышел на развороченную бетонную дорогу и убедился, что оказался прямо рядом с центральным входом в пионерский лагерь. Створки ворот были по-прежнему закрыты, и замок висел на прежнем месте, только не было кошачьей лапки. Конечно – ведь она по-прежнему зажата у меня в руке. «Фольксваген» риелтора пропал, и я был этому почему-то рад, впрочем, наверное, как и вообще всему сейчас, когда так хотелось жить, полноценно чувствовать и быть счастливым, отбросив старое, и открытым для нового и реального.
Перейдя «бетонку», я начал подниматься на холм для «пикников» во время «родительских дней». Именно это место мне казалось подходящим для того, чтобы сделать импровизированную могилу и достойно расстаться с кошачьей лапкой. Остановившись напротив высокого раскидистого дерева, я почувствовал, как в душе шевельнулись какие-то воспоминания, связанные с ним, но не захотел развивать эту тему. Хватит с меня всего такого – ведь именно прошлое, чтобы оно не мешало настоящему и будущему, я собираюсь сейчас хоронить, а не кошачью лапку, явившуюся, скорее, символом этого, который я умудрялся игнорировать столько лет.
– Здесь тебе будет удобно, и не обижайся, если не стану навещать, – бормотал я, копая неудобной гнущейся и потрескивающей палкой мягкую землю. – Покойся с миром, и большое тебе за все спасибо.
Когда углубление показалось мне достаточным, я бережно положил туда остывшую лапку, а потом, спохватившись, покопался в карманах и аккуратно завернул ее в измазанный в земле платок. Так гораздо лучше. Гроб в этом случае, пожалуй, будет совершенно неуместен.
– Оставайся там, где ты сделала для меня так много.
Я аккуратно начал засыпать руками землю, старательно сделав небольшой холмик. Потом, оглянувшись, спустился к воротам и осторожно извлек один из выщербленных шатающихся камней, вернулся к могиле и поставил его как надгробие. Конечно, можно было бы нацарапать какую-нибудь проникновенную надпись, но это было уже явно лишним.
Некоторое время просто постояв над импровизированной могилой, я решительно повернулся спиной и, бросив последний взгляд на старый пионерский лагерь, оказался на «бетонке», намереваясь дойти до платформы. Когда-то это удавалось без проблем – посмотрим, получится ли теперь. И ноги сами понесли меня вперед. Сначала я сдерживался, а потом перешел на бег, желая поскорее насладиться реальностью, кажущейся прекрасной без надуманной шелухи и комьев навязчивых воспоминаний. Конечно, они были моим прошлым, а кто-то скажет еще и о необходимом опыте, но без этого все казалось намного проще, лучше и, самое главное, было настоящим. Только надо оставить как можно дальше за собой старый лагерь и все, что с ним связано, и сделать это навсегда.
Я почувствовал приятную вибрацию и знакомый писк – на телефон пришло сообщение. Достав из кармана «Моторолу», я, не снижая темпа, шепотом прочитал короткий текст, отправленный с «неизвестного номера»:
«К тебе нет никаких вопросов. Можешь возвращаться».
Пожалуй, я догадывался об авторе сообщения, и это показалось мне самым лучшим подтверждением того, что этот длинный мрачный и выдуманный этап моей жизни наконец-то закончился и начался новый – удивительный, прекрасный, перспективный и реальный. Я бежал к нему все быстрее и, кажется, несмотря на бесконечно тянущийся по обочинам однообразный лес, видел его впереди все отчетливее и ярче.
-