Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Шмелев, Дмитрий Николаевич
Русский язык в его функциональных разновидностях
В книге анализируются основные функциональные разновидности современного русского литературного языка, рассматриваются наиболее сложные и спорные вопросы данной проблемы.
ОТСКАНИРОВАНЫ: С. 1-79
ОГЛАВЛЕНИЕ
(В оглавлении и в тексте указываются страницы печатного издания)
ОТ АВТОРА 3
ВВЕДЕНИЕ 5
О ФУНКЦИОНАЛЬНО-СТИЛИСТИЧЕСКОЙ
ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ ЯЗЫКА 17
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ РАЗНОВИДНОСТИ ЯЗЫКА 42
СТИЛИСТИЧЕСКАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ
ЯЗЫКОВЫХ СРЕДСТВ 80
СИНТАКСИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ТЕКСТА 136
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 159
Ответственный редактор доктор филологических наук
А. И. ГОРШКОВ
© Издательство «Наука», 1977 г.
ОТ АВТОРА
В предлагаемой работе не могла быть поставлена цель дать не только полный, но хоть сколько-нибудь представительный обзор хотя бы важнейших мнений, высказанных по поводу стилистической дифференциации современного русского литературного языка. Количество высказываний о функциональных стилях языка, появившихся за последние годы, настолько велико, что даже упоминание о наиболее интересных из них намного увеличило бы объем настоящей работы.
В работе не затронуты и многие существенные вопросы стилистического расслоения современного русского литературного языка. Ее главная цель состояла в том, чтобы рассмотреть те аспекты основной проблемы функциональной дифференциации языка, которые оказываются наиболее спорными в настоящее время. Многие интересные наблюдения в этой области остались вне поля зрения автора никак не потому, что он недооценивает их значение, но опять-таки лишь вследствие ограниченного объема работы и ее ограниченных задач.
Автор избегал введения новых терминов. Отказ от устойчиво закрепившейся в нашей лингвистической литературе терминологии - часто действительно непоследовательной и очень по-разному используемой в работах различных исследователей - по ряду причин не представлялся оправданным. Одной из главных причин было то, что основные положения настоящей работы во многом опираются либо прямо и непосредственно, либо в плане «полемического отталкивания» на те концепции и мысли, которые были уже сформулированы исследователями, касавшимися соответствующей тематики. Нужно отметить, что некоторые обозначения, иногда трактуемые как терминологические, в данной работе не имеют собственно терминологического значения. Так, словосочетание «типы
3
речи» употребляется в самом широком значении - для обозначения всех тех вариантов использования общелитературного языка, которые достаточно определенно связаны с различной направленностью коммуникации, т. е. с различными сферами общественной деятельности говорящих, или, как принято говорить, с различными «сферами общения». За последним обозначением сохраняется тот смысл, который придается ему при упоминании о достаточно разнообразных случаях применения языка в типовых ситуациях, последовательное и исчерпывающее перечисление которых, как правило, признается трудно осуществимым, но которые воспринимаются тем не менее отграниченными друг от друга вследствие различной роли выступающих в них участников общения.
Автор далек от мысли, что намечаемые им решения рассмотренных в работе вопросов дадут возможность окончательно преодолеть препятствия на пути адекватного описания функционально-стилистической дифференциации современного русского языка. Думается, однако, что преодоление этих препятствий будет возможно только при учете собственно функциональной стороны существования языка, подойти к анализу которой и пытался автор.
4
ВВЕДЕНИЕ
В настоящей работе не ставится задача дать сколько-нибудь полную характеристику отдельных функционально-стилистических разновидностей современного русского литературного языка. Цель работы - наметить те основные проблемы, с решением которых связано определение различных типов речи и выяснение их лингвистического статуса в системе общелитературного языка. Неустойчивость и противоречивость терминологии, употребляемой различными авторами, выступающими по вопросам функциональной стилистики, приводит к тому, что одни и те же термины употребляются для обозначения различных явлений, в то время как те же самые явления нередко получают разные наименования. Трудность выбора необходимых терминов обусловлена и отсутствием одинаковой интерпретации таких фундаментальных и для лингвистики в целом и для функциональной стилистики в частности понятий, как язык и речь. «Несмотря на то, что дихотомия «язык - речь» рассматривается многими лингвистами как одно из крупнейших достижений современного языкознания, в этом вопросе еще очень много неясного и недоработанного».1 В связи с этим наблюдается как отождествление в некоторых исследованиях по стилистике понятий «стиль языка» и «стиль речи», «функционально-речевой стиль» и «функциональный стиль языка» и т. п. (или недифференцированное «синонимическое» употребление соответствующих терминов), так и стремление разграничить соответствующие поня тия в работах других авторов (но такое разграничение проводится по-разному) 2, что, разумеется, не приводит
1 «Общее языкознание». М., 1970, стр. 89 (раздел «Язык и речь» написан Б. А. Серебренниковым).
2 См.: А. К. Панфилов. Стили языка и стили речи (из материалов по стилистике современного русского языка). «Сб. научных тру-
5
к созданию более или менее устойчивой и непротиворечивой стилистической терминологии.
Иногда противопоставление стилистики речи и стилистики языка понимается следующим образом: первая отвечает на вопрос, «как принято говорить или писать в тех или иных ситуациях общения», вторая исследует «возможности, которые тот или иной язык предоставляет его носителям для выражения одного и того же денотативного содержания» 3. При таком понимании содержания стилистики говорить о каких-либо функциональных разновидностях языка, естественно, невозможно, поскольку «выражение одного и того же денотативного содержания» - при всей неопределенности того, что следует считать «тем же денотативным содержанием», - может быть связано, очевидно, не со стилевыми, но либо с синонимическими заменами, либо с экспрессивно-стилистическими вариациями, которые в общем-то не соответствуют прямо и непосредственно функциональным разграничениям.
Например, значение «невозможности действия» может быть передано в русском языке аналитически: Понять его нельзя - и при помощи экспрессивных конструкций: Его не понять; Попробуй пойми его!; Пойми-ка его! Все эти конструкции не выводят нас за пределы разговорной речи, точно так же, как, например, различные способы выражения волеизъявления не распределены в соответствии с выделяемыми типами речи.
Но главное заключается в том, что для выражения «одного и того же денотативного содержания» - даже если понимать «тождество» здесь очень широко - язык далеко не всегда предоставляет различные в стилистическом отношении средства. Так, научные положения, как правило, не поддаются переводу в иной стилистический план, а содержание литературно-художественного произведения обычно неразрывно связано со всеми особенностями его языковой формы и не допускает стилистических преобразований.
дов МГПИИЯ им. Мориса Тореза», 1973, вып. 73, стр. 218 и сл.; см. также: К. А. Долинин. О некоторых понятиях лингвистиче ской стилистики (функциональные стили, стилистика речи и стилистика языка).- Там же, стр. 35 и сл.
3 См.: К. А. Долинин. Указ. соч., стр. 38.
6
Многочисленные примеры пародий, построенных на не соответствии «содержания» «форме выражения», красно речиво свидетельствуют о том, что для передачи опре деленного содержания во многих случаях устойчиво за креплены соответствующие языковые средства, так что нередко возможности передачи одного и того же содер жания «различными средствами» оказываются крайне ог раниченными. И в основном это касается именно сти листических возможностей.
Несомненно, что форма речи - письменная или устная - во многом предопределяет выбор языковых средств: многие слова и синтаксические конструкции недвусмысленно несут на себе отпечаток соответствующего их применения. Вместе с тем достаточно очевидно, что различное содержание речи не в одинаковой мере связано с устной или письменной передачей. Так, например, трудно сомневаться в том, что научная тематика ориентирует на письменную форму выражения, в то время как бытовые темы - сфера преимущественно устного общения. Но ес тественно, что научное обсуждение бывает и устным, а бытовые темы могут быть изложены в письменной форме. Интересно отметить, что, в то время как переход от пись менной формы к устной в таких случаях не влечет за собой сознательной перестройки речи (некоторые особенности, присущие именно устной речи, воспринима ются при этом как «отклонения» от нормы, вызванные невозможностью заранее подготовить высказывание), пе реход к письменной форме обычно связан с сознатель ной переориентацией на иные нормы выражения, чем это было бы при устном общении.
Это вполне понятно, так как представление о нормах литературного языка связано главным образом с пись менной формой его существования, свойства же разго ворной речи — особенно такие, которые не отражены в произведениях художественной литературы, т. е. не по лучили опять-таки письменной фиксации, - обычно по просту не замечаются говорящими; говорящие, владея практически «разговорной речью», в письменной речи, т. е. когда появляется необходимость сознательного выбора речевых средств, ориентируются преимущественно на языковые нормы, получившие письменное закрепление - даже в тех случаях, когда содержание связано именно с «обиходно-разговорной речью».
7
Но существенно при этом также и следующее. Раз говорная речь предполагает непосредственное присутствие и отправителя сообщения, и адресата, а в соответствии с этим - речевой контакт, и ситуация общения одина кова для того и для другого. Письменные произведения, относящиеся к научной или художественной литературе, имеют своим адресатом неопределенное и, естественно, неизвестное заранее множество читателей. Соотношение между лицами (а также способы их собственно языкового выражения) при этом существенно меняется. По это соотношение определенным образом изменяется и в раз ных типах письменной речи; например, оно различно в художественных и научных произведениях. Так, художе ственное произведение всегда в известном смысле вклю чает адресата в само повествование. Дело, разумеется, не в возможных (но вовсе не обязательных) обращени ях к читателю, но в самом развертывании повествова ния: читатель сразу или не сразу узнает о тех или иных поступках персонажей, он как бы включается в отгадывание мотивов некоторых действий, самый способ назы вания персонажей (по имени, по фамилии, по должности и т. д.) ставит его в определенные отношения к изоб ражаемым людям; художественное произведение предпо лагает эмоциональное восприятие описываемого, т. е. определенное «сопереживание» читателя, его сочувствие или его антипатию к различным персонажам. Научные тексты или официально-деловые документы основаны, понятно, на совершенно ином взаимоотношении между лицами. Соотношение между участниками языкового общения (реальными или «конструируемыми»), включая и «третью сторону», т. е. то, «о чем говорится», предопределяет и выбор средств выражения, - понятно, например, что специальная тематика (научная, производственно-техническая) требует специальных обозначений, официально-деловые отношения регулируются при помощи устойчивых формул и т. д., - «возможность выбора» здесь явно огра ничена.
Является ли «функциональная стилистика» стилистикой языка или речи? По существу любой ответ на этот вопрос будет малосодержательным, пока нет однозначного понимания самой указанной дихотомии «язык - речь». Если считать, что речь - это конкретная реализация языка как системы, что «основой для разграничения
8
языка и речи послужило объективно существующее в языке общее и конкретные случаи использования этого общего в речевых актах»4, то следует, по-видимому, признать, что основная стилевая дифференциация присуща именно языку. В различных текстах (т. е. конкретных проявлениях языка) по-разному, с разной степенью полноты проявляются те черты, которые связываются в сознании говорящих с тем или иным типом речи. Однако достаточно отчетливое представление о нормах отдельных функциональных разновидностей языка, несомненно, присутствует в сознании владеющих литературным языком. Запальчивые признания некоторых пишущих о культуре языка в «неумении» составить деловой документ свидетельствуют не только о субъективном неприятии ими «канцелярского языка», но и о том, что представление о его нормах отнюдь не чуждо им.
Понятие функционально-стилистических разновидностей языка отражает реальный факт социально обусловленного функционирования языка в разных сферах человеческого общения.
Различное применение термина «функции языка» не может само по себе вести к представлению о разном понимании данного термина как такового, поскольку естественно видеть не неодинаковое понимание того сложного комплекса явлений, которое обозначается этим термином, а лишь то, что за термином сохраняется своеобразная многозначность, обусловленная реальной многоплановостью функциональных характеристик этого основного средства человеческого общения, а соответственно - обусловившая необходимость их всестороннего и разнонаправленного освещения.
Следует отличать поэтому «функции языка», когда они определяются как имманентное свойство языка, «проявление сущности языка, реализация его назначения в системе общественных явлений, специфическое действие языка, обусловленное самой его природой, то, без чего язык не может существовать, как не существует материя без движения»5, от исторически детерминированных «функций языка» в различных условиях речевого общения, в различных сферах его конкретного примене-
4 «Общее языкознание», стр. 89.
5 В. А. Аврорин. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л., 1975, стр. 34.
9
ния в том или ином обществе. В соответствии с этим некоторым исследователям представляется необходимым разграничивать «функции языка» и «функции речи», поскольку первые проявляются в любом акте речи, в связи с чем за ними не закреплены какие-либо соответствующие им языковые элементы, в то время как вторые проявляются неодинаково в разнообразных условиях общения (речевых ситуациях), в связи с чем характеризуются специфическими языковыми элементами 6.
Вопрос об имманентных функциях языка («языка как такового») освещается различными исследователями по-разному. Почти никто, однако, не сомневается в том, что основной функцией языка является коммуникативная функция, т. е. функция общения, вне которой язык как таковой не существует.
Однако поскольку язык используется при этом для выражения мысли, многим представляется необходимым выделить также наряду с коммуникативной экспрессивную (в широком понимании) функцию, причем некоторым эта функция и представляется первичной. Так, согласно В. П. Абаеву, «язык, возникая как непосредственное выражение общественного сознания, со временем приобретает черты системообразной сигнально-коммуникативной техники, не утрачивая, однако, и своей исходной функции - выражения общественного сознания. Теория языка приобретает существенно разный характер в зависимости от того, какой из этих аспектов находится в поле зрения. На подлинную научность и универсальное значение может претендовать только такая теория языка, в основе которой лежит синтез обоих аспектов» 7.
Предлагая отграничивать функции языка от функций речи, А.А. Леонтьев в указанной выше работе перечисляет следующие «функции языка»: 1) коммуникативная функция; 2) функция орудия мышления; 3) функция овладения общественно-историческим опытом человечества; 4) национально-культурная функция; 5) функция орудия познания. По мнению В.А. Аврорина, наряду с первыми двумя из выделенных в таком перечне функ-
6 См.: А. А. Леонтьев. Общественные функции языка и его функциональные элементы. «Язык и общество». М., 1968, стр. 101 и сл.
7 В. И. Абаев. Лингвистический модернизм как дегуманизация пауки о языке.— ВЯ, 1965, №. 3, стр. 39,
10
ций, необходимо отметить еще две функции. Это - функция формирования мышления (которую «для краткости можно назвать конструктивной») и функция «аккумуляции общественного опыта, которую можно назвать аккумулятивной». «Таким образом,— пишет В.А. Аврорин,— к функциям языка, как мне представляется, следует отнести следующие: 1) коммуникативную функцию (средство, орудие общения); 2) экспрессивную функцию (выражение мыслей); 3) конструктивную функцию (формирование мыслей); 4) аккумулятивную функцию (накопление общественного опыта и знаний)» 8. «Функции языка,— отмечает далее автор, — образуют систему, все звенья которой связаны между собой взаимодействием и взаимной обусловленностью. Связь между звеньями (функциями) настолько жесткая, что всю систему мож но представить себе как единую функцию, имеющую четыре неразрывные стороны. В этом смысле сторонники монофункциональности языка не так далеки от истины» э. Названные функции языка присущи «языку вообще» (вне зависимости от его конкретных проявлений, от его развития), «по количеству компонентов систему функций языка можно считать неизменной», допускается лишь ее развитие в качественном отношении. «Ни одна из функций современного языка, пусть даже наименее развитого, несоизмерима с соответствующей функцией языков первобытного общества» 10.
Вслед за А.А. Леонтьевым В.А. Аврорин считает нужным отграничить от функций языка «функции речи». Среди последних им названы такие: 1) номинативная, 2) эмотивно-волюнтативная, 3) сигнальная, 4) поэтическая, 5) магическая, 6) этническая. Различие между этими видами функций исследователь видит в следующем:
«Функции языка все вместе свойственны любому языку, тогда как не все функции речи свойственны всем языкам; некоторые из них присущи только части языков и вызываются особенностями общественно-исторического развития их носителей. Функции языка действуют постоянно, при любом практическом использовании аппарата языка... тогда как функции речи проявляются окказионально, факультативно, в зависимости от конкрет-
8 В. А. Аврорин. Указ. соч., стр. 44.
9 Там же, стр. 48.
10 Там же.
11
ной цели высказывания... Функции языка действуют совокупно… тогда как функции речи, сопровождая функции языка, действуют, как правило, в одиночку, реже — в тех или иных комбинациях друг с другом, но никогда не действуют все вместе» 11.
Если исходить из того определения соотношения между языком и речью, о котором говорилось выше («общее и конкретные случаи использования этого общего»), то противопоставление функций языка и функций речи вообще не представляется оправданным и целесообразным. Разумеется, в отдельных речевых актах может появиться то, чего нет в языке, но нет никаких оснований считать, что и функции речи как таковой проявляются как-то независимо от возможностей самого языка. По существу намеченное у названных авторов противопоставление функций языка и функций речи связано с противопоставлением «языка вообще» и конкретных языков в различные периоды их исторического развития, с противопоставлением «языка вообще» и реальных возможностей использования конкретного языка в различных сферах человеческой деятельности.
Совершенно ясно, что, когда говорится о функции (или функциях) языка как такового, определяется его имманентная сущность, когда же речь идет о функциях конкретного языка в определенных исторических условиях, определяются различные сферы применения языка, обусловливающие различную направленность в отборе языковых средств и различный характер осуществле ния самой коммуникации. Такая неоднозначность термина «функция», возможно, нежелательна, однако вряд ли есть основание говорить в связи с этим о различном понимании самих функций языка или о «подстановке понятий». Общепринятое обозначение «литературный язык» содержит в себе слово «язык», выступающее также не совсем в том значении, какое оно имеет, когда говорят о «языке вообще». Это не приводит обычно к какой-либо подстановке понятий.
Критикуя другие представления о функциях языка (точнее — иное употребление обозначения «функции языка»), В. А. Аврорин считает, что у авторов проявляется «понимание слова «функция» не как научного термина,
11В. А. Аврорин. Указ. соч., стр. 44—45.
12
а как обыденного слова. Отсюда и вытекают утверждения о расширении и сужении, об увеличении и сокращении числа функций, об их рождении и отмирании, о распределении и перераспределении их между взаимодействующими языками и т. д. Все они основаны на недоразумении, на подстановке одних понятий на место других» 12.
Несмотря на явную догматичность подобных рассуждений (ведь трудно понять, почему то или иное обозначение — в данном случае «функция» - только в предлагаемом автором осмыслении будет представлять собой «научный термин», а всякое иное его употребление приведет к «подстановке понятий»), заслуживает внимания попытка разграничить и уточнить такие понятия, как «функции языка», «формы существования языка», «сферы использования языка» и т. д. Однако остается неясным, почему «стилистическая дифференциация языковых средств», рассматриваемая автором в связи со «сферами использования языка», отнесена целиком к «структурной стороне языка», хотя при этом и признается ее обусловленность именно «функциональным развитием языка». Кратко коснувшись вопроса о «стилях языка» (и отметив, в частности, что «количество возможных стилей велико»), В. А. Аврорин пишет: «Уточнение понятия «стиль языка» в свою задачу я не включаю, поскольку конкретное содержание каждого стиля умещается в рамках структуры языка. Мне представлялось нужным отметить лишь то, что стили - продукты функционального развития языка, вызываемого расширением круга сфер общественной деятельности людей...» 13. Трудно согласиться с тем, что «функциональное развитие языка» приводит к таким результатам, которые сказываются лишь на «структуре языка», а само это развитие продолжается независимо от них. Естественнее думать, что «продукты» развития не могут не влиять и на развитие, поскольку же речь идет о функциональном развитии языка, они сказываются и на его функционировании в обществе, а соответственно и на «функциональной стороне», которую В. А. Аврорин стремится отграничить от «структурной стороны».
12 Там же, стр. 50.
13 Там же, стр. 83.
13
Если мы признаем коммуникативную функцию основной функцией языка (а к этому по существу близок и В. А. Аврорин, поскольку он признает, что выделенные им четыре функции «можно представить себе как единую функцию, имеющую четыре неразрывные стороны») 14, мы вправе исходить при определении основных функционально обусловленных разновидностей языка из тех особенностей коммуникации, которые осуществляются в различных сферах языка. На этом нам придется подробнее остановиться в ходе дальнейшего изложения. Пока же необходимо отметить следующее.
Предлагаемое разграничение «функций языка» и «функций речи» кажется далеко не бесспорным, так как не вполне ясно, как может «проявиться» в речи то, что не присуще самому языку, если оставить в стороне заведомо бессмысленные сочетания звуков, обмолвки и т. п.— все то, что является случайным и в речи как таковой, при условии, что мы будем считать речь конкретной формой не только проявления, но и существования языка. С другой стороны, очевидно, что в отдельных речевых актах проявляется не все, что присуще языку. Едва ли можно утверждать, что, скажем, в обмене приветствиями (как и многих других явлениях «речевого этикета») обнаруживаются все те четыре функции, которым В. А. Аврорин приписывает статус «функций языка».
Представляется более перспективным для изучения функциональной стороны языка такое утверждение: «Каждая функциональная речевая деятельность имеет свою условную систему — язык в собственном смысле; ошибочно, следовательно, отождествлять одну функциональную речевую деятельность с языком, а другую — с «речью» (по терминологии Соссюра), например, интеллектуализованную речевую деятельность — с языком, а эмоциональную — с речью» 15.
В «Тезисах Пражского лингвистического кружка» была намечена совершенно правильная, на наш взгляд, концепция функциональной дифференциации языка. Мож-
14 Следовательно, вопрос сводится в таком случае к выбору наименования для этой «единой функции» — обозначение ее как «коммуникативной» оправдано именно ее первостепенной ролью среди других «неразрывно» с ней связанных.
15 «Пражский лингвистический кружок». М., 1967, стр. 25.
14
но не соглашаться с терминологией авторов «Тезисов», но нельзя отрицать того факта, что именно ими впервые было со всей четкостью сформулировано положение о связи функций языка и «форм их реализации». В «Тезисах» говорится: «Изучение языка требует в каждом отдельном случае строгого учета разнообразия лингвистических функций и форм их реализации. В противном случае характеристика любого языка, будь то синхроническая или диахроническая, неизбежно окажется искаженной и до известной степени фиктивной» 16. И дальше: «В своей социальной роли речевая деятельность различается в зависимости от связи с внелингвистической реальностью. При этом она имеет либо функцию общения, т. е. направлена к означаемому, либо поэтическую функцию, т. е. направлена к самому знаку.
В функции речевой деятельности как средства общения следует различать два центра тяготения: один, при котором язык является «ситуативным языком» (практический язык), т. е. использует дополнительный внелингвистический контекст, и другой, при котором язык стремится образовать наиболее замкнутое целое с тенденцией стать точным и полным, используя слова-термины и фразы-суждения (теоретический язык или язык формулировок) 17.
Возражения против признания эстетической функции языка основаны, в частности, на том, что эта функция обнаруживается не во всех речевых ситуациях. Так, возражая против выдвинутого в «Тезисах Пражского лингвистического кружка» понятия «поэтической функции» языка, В. А. Аврорин пишет, что, «поскольку поэтическая функция проявляется далеко не в каждом акте речи, поскольку за ней закреплены известные стилевые элементы структуры языка и поскольку она может выступать вне связи с установленными выше четырьмя функциями языка, например, в «заумной» поэзии, ее все же следует считать именно функцией речи, а не языка» 18. Однако вряд ли автор мог бы утверждать, что и четыре установленные им «функции языка» в одинаковой степени «проявляются» в каждом акте речи. Представля-
16 Там же, стр. 24.
17 Там же, стр. 25.
18В. А. Аврорин. Указ. соч., стр. 46.
15
ется несомненным, что соотношение этих функций языка не останется неизменным в различных речевых ситуациях.
Поскольку стилистическая дифференциация языковых средств действительно обусловлена функциональным развитием языка, исторически изменяющимися условиями применения языка в самых различных сферах деятельности человека, приходится заранее ожидать, что стилистическое распределение языковых средств не окажется прямолинейным и однозначным. Поэтому, безусловно, правы те исследователи, которые указывают на невозможность последовательного разграничения стилистически отмеченных элементов языка в соответствии с выделяемыми на основании тех или иных признаков «стилями» языка, а также и на отсутствие четких границ между последними.
В то же время совершенно ясно, что и само выделение различных стилей может быть проведено на основе различных критериев. Нет оснований думать, что, принимая тот или иной критерий, мы уже в силу этого вступаем в противоречие со всеми иными концепциями стилей, с другими принципами группировки функциональных разновидностей языка. По-видимому, лишь по-разному осветив различные аспекты этой объективно многоаспектной проблемы, мы сможем правильно оценить удельный вес различных критериев.
16
О ФУНКЦИОНАЛЬНО-СТИЛИСТИЧЕСКОЙ
ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ ЯЗЫКА
В последние годы в лингвистике заметно оживился интерес к проблемам реального функционирования языка, к разнообразным формам его проявления в речи. Подвергается исследованию социальная обусловленность наблюдаемых в языке расхождений, параллельных и синонимических средств выражения. С этой точки зрения исследуются вариативные типы произношения, дублетные и синонимические морфологические формы, синтаксические конструкции. Одновременно исследуются функционально обусловленные разновидности языка.
Во многих лингвистических работах ставится целью выяснить, насколько тема и внешние условия общения влияют на выбор говорящими определенных языковых средств, таких, которые не всегда возможны именно из-за своей стилистической прикрепленности в иной речевой ситуации. В этом плане подвергнуты анализу некоторые особенности и тех разновидностей языка, за которыми закрепилось наименование «функционально-речевые стили», и тех разновидностей, отнесение которых к функциональным стилям представляется спорным.
Вопрос об определении функционально-речевых стилей, а в соответствии с этим — о стилистическом «статусе» отдельных разновидностей языка не решен пока сколько-нибудь однозначно. Вызывает споры определение самих критериев, которые должны быть положены в основу выделения функционально-речевых разновидностей. Еще предстоит выяснить, в чем разногласия касаются главным образом терминологической стороны дела, а в чем существа проблемы. Хотя изучению «языка художественных произведений» посвящено огромное количество работ, в том числе и очень значительных и интересных, методы и способы лингвистического анализа художественных текстов, а отчасти даже и его задачи не определены еще достаточно однозначно.
17
Не совсем ясно также, когда можно говорить о «тех же самых» языковых средствах, если эти средства в разных контекстах употребления как-то изменяют свое значение. Какая степень изменения делает их «другими»?
Запутанный вопрос о функциональных стилях языка и стилях речи, по-видимому, может и должен решаться в первую очередь на основе выяснения самых общих функций языка, его функционирования как средства общения. Ни стремление замкнуть стилистику внутри отдельных языковых явлений, ни провозглашение стиля «за пределами» языковой системы1, по-видимому, не отражают действительного статуса стилей, если иметь в виду именно функциональные стили языка.
Каждый говорящий, владеющий литературным языком, варьирует свою речь в зависимости от того, где, с кем и о чем он говорит. Эта хорошо известная истина предполагает исследование языка не только как единой системы, но и в различных его разновидностях, обусловленных сферами речевой деятельности.
Эти разновидности языка, обычно обозначаемые как функционально-речевые стили, уже издавна привлекают к себе внимание лингвистов, склонных к стилистической интерпретации языковых фактов, однако они никогда еще не были последовательно сопоставлены друг с другом. Более того, само их выделение не получило вполне однозначного обоснования и до сих пор наталкивается на ряд трудностей.
Не говоря уже о многообразии тех функций, которые выполняет язык в различных сферах общественной жизни, мы не можем забывать об их сложном переплетении.
Постоянное взаимодействие различных по своей природе языковых средств изменяет стилистическую окраску и социальную обусловленность многих из этих средств. Разнообразие речевых ситуаций также в ряде случаев делает стилистическую окраску некоторых единиц языка не вполне определенной. Самые сферы человеческой деятельности настолько многообразны, что установление более или менее однозначного соответствия им в формах рече-
1 Б. В. Горнунг. Несколько соображений о понятии стиля и задачах стилистики. «Проблемы современной филологии». М., 1965, стр. 92. — Ср. прямо противоположное мнение В. А. Аврорина: В. А. Аврорин. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л., 1975.
18
вого выражения представляется невозможным. Вместе с тем каждый владеющий литературным языком, действительно, не только варьирует свою речь в зависимости от ситуации, но и легко распознает по отдельным речевым фактам как характер ситуации, так и некоторые особенности говорящих: помимо содержания речи для нас всегда существенны также и способы речевого выражения, недаром при исследовании языка художественных произведений много внимания уделяется так называемой речевой характеристике персонажей. Совершенно ясно, что в художественной литературе только целенаправленно отражается то, что наблюдается в «речевом поведении» самих говорящих.
При оценке говорящего по его речи мы исходим не из одних лишь критериев литературности или нелитературности тех или иных способов выражения. Помимо таких качеств речи, как точность, образность, богатство и т. п., нами оценивается ее соответствие ситуации. Разумеется, эта оценка проводится самими говорящими чаще всего почти бессознательно, но неадекватность средств выражения условиям общения всегда так или иначе обращает на себя внимание. Соответствие или несоответствие «речевого поведения» индивидуума ситуации иногда не менее существенный критерий его оценки, чем его же способность «правильно» выражать свои мысли.
В крайних случаях неадекватность формы выражения содержанию может привести к прямому непониманию. В одном фельетоне рассказывалось о том, как написавший в газету письмо в стихах получил из редакции ответ, в котором давалась оценка именно стихам. Он повторно обратился в газету и, поблагодарив редакцию за разбор стихов, посетовал на то, что она не обратила внимания на содержание письма: в письме содержалась (выраженная в стихотворной форме) просьба повлиять на жилищно-эксплуатационную контору с тем, чтобы она ускорила ремонт крыши над его квартирой.
При всей как будто бы очевидности разграничения отдельных форм языкового выражения их последовательное научное разграничение наталкивается на ряд трудностей, обусловленных сложностью и многообразием самой речевой деятельности носителей языка. При любом разграничении, основанном на одних признаках, мы неминуемо — из-за этой сложности — вступаем в противо-
19
речие с другими признаками, и, таким образом, последовательное и «безостаточное» выделение отдельных типов речи оказывается почти иллюзорным.
Самое общее и самое бесспорное деление «типов речи» в соответствии с устной и письменной формой их прояв ления может быть положено в основу дальнейшего раз граничения, но и оно в речевой практике носителей раз витых литературных языков осложнено целым рядом пе рекрещивающихся линий, делающих уже далеко не бесспорными дальнейшие шаги разграничения.
Действительно, на всех этапах развития литературного языка, даже при преодолении так или иначе проявляв шейся отчужденности языка письменности, при потускнении ореола просто грамотности и владения особым книж ным языком, у говорящих в общем никогда не исчеза ет ощущение различия между тем, «как можно сказать» и «как следует написать».
Всем хорошо известны часто вспоминаемые слова Пушкина о том, что «писать единственно языком разговор ным — значит не знать языка» 2. По свидетельству мно гих пишущих, им иногда не сразу было легко оформить письменно то, о чем уже говорилось устно. Вандриес от мечал: «У французов язык письменный и язык устный так далеки друг от друга, что можно сказать: по-фран цузски никогда не говорят так, как пишут, и редко пи шут так, как говорят. Эти два языка отличаются, кроме различия в подборе слов, также различным расположени ем слов. Логический порядок слов, свойственный письмен ной фразе, всегда более или менее нарушен в фразе устной» 3. Если снять в этом высказывании категориче-
2 «Может ли письменный язык быть совершенно подобным раз говорному? Нет, так же как разговорный язык никогда не мо жет быть совершенно подобным письменному. Не одни место имения сей и оный, но и причастия вообще и множество слов необходимых обыкновенно избегаются в разговоре. Мы не гово рим: карета, скачущая по мосту, слуга, метущий комнату; мы говорим: которая скачет, который метет и пр., заменяя вырази тельную краткость причастия вялым оборотом. Из того еще не следует, что в русском языке причастие должно быть уничто жено. Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поми нутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков» (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. (в 10-ти томах), т. VII. М., 1958, стр. 479)
3 Ж. Вандриес. Язык. М., 1937, стр. 141.
20
ское «никогда», то все это можно отнести и к русскому языку.
И. Андроников в своих выступлениях неоднократно говорил о том, что «устный рассказ» — это совсем не то же, что написанный рассказ. Некоторые из его рас сказов все же печатаются время от времени. Один из них, названный «История этого рассказа», начинается так: «Это первая попытка перевести в буквы рассказ, который долгие годы существовал только в устной моей передаче и входит в число самых для меня важных «устных рас сказов». Но...
Бумага способна закрепить текст. И бессильна передать самый «спектакль», игру, тембр голоса, манеру произно шения, «поведение лица», жесты, «мизансцены», а главное, интонации. И тем самым весь интонационный подтекст» 4.
Подкрепленное различием в самой материальной форме выражения, в самих условиях существования и восприятия, разграничение устной и письменной речи, не сомненно, лежит в основе функциональной дифференциа ции языковых средств. Но абсолютизация и этого существеннейшего признака оказывается невозможной. Объединенные формой выражения (устной или письмен ной), различные тексты и высказывания во многих слу чаях настолько далеко отстоят друг от друга всем набо ром своих лексических и грамматических особенностей и, наоборот, смыкаются с отдельными текстами и выска зываниями, стоящими по другую сторону разграничиваю щей линии, что некоторым исследователям указанный принцип разграничения вообще представлялся ненадеж ным или неглавным при выделении стилистических раз новидностей языка. В противоположность этому, другим исследователям кажется возможной абсолютизация именно данного разграничения. Настойчиво в пользу этого вы сказывалась в последнее время О. А. Лаптева.
Рассматривая соотношение функциональных стилей и «устно-разговорной разновидности» языка, О. А. Лаптева отмечает: «По признаку функциональной нап равленности речи устно-разговорная разновидность и стиль сближаются между собой, однако функции уст но-разговорной разновидности более многогранны - это и семейные, и вообще обиходно-бытовые, и служебные, и
4 «Юность», 1974, № 12, стр. 47.
21
«магазинные» и «уличные» разговоры, и непринужденная беседа двух и более участников в форме диалога и полилога, и пространные повествования и выступления в форме монолога, и др.» 5
В концепции О. А. Лаптевой представляется правиль ным определение общего соотношения между стилями и «устно-разговорной разновидностью» языка, но определе ние границ последней вызывает серьезные сомнения. О. А. Лаптева стремится доказать, что по признаку пу бличности-непубличности существенных различий «в функ ционировании устно-разговорной разновидности не су ществует», а «значение признаков непосредственности, непринужденности, неподготовленности, неофициально сти - опосредствованности, обдуманности, подготовлен ности, официальности речи не следует преувеличивать» 6. Было бы неоправданно возражать против выбора объек та исследования, им может быть, конечно, и устная речь во всех ее проявлениях. Те области речи, которые обычно определяются как «устная», «разговорная» или «устно-разговорная речь», не изучены еще настолько, что бы можно было бы со всей определенностью утверждать, что то или иное выделение изучаемого объекта является во всех отношениях наиболее целесообразным. Не является бесспорным и то, каким именно признакам может быть при писана при этом решающая роль (публичность - непуб личность, неофициальность - официальность, тематика речи и т. д.). Не кажется только оправданной полемика, которая направлена против иного определения устно-раз говорной речи, даваемого другими авторами. Кстати, если уж говорить о терминах, то вряд ли расширительное по нимание «устно-разговорной речи» является наибо лее удачным, поскольку с обозначением «разговорная речь» обычно связывается представление о речи именно неофициальной, непубличной, неподготовленной.
И по существу вряд ли официальное или подготовлен ное публичное выступление целесообразно рассматривать в отрыве от тех «книжных стилей» литературного языка (таких, как научный, деловой, публицистический), от ко торых О. А. Лаптева отграничивает объект своего иссле-
5 О. А. Лаптева. Синтаксис типизированных предикативных кон струкций устно-разговорной разновидности современного рус ского литературного языка. Автореф. докт. дисс. М., 1974, стр. 1.
6 Там же, стр. 8—9.
22
дования, но которые, несомненно, в большей степени определяют характер языковых средств, используемых в данном выступлении, чем его устная форма.
В ряде работ было убедительно показано, что поня тия «разговорная речь» и «устная речь» целесообразно дифференцировать. Как писала Н. Ю. Шведова, «далеко не все написанное относится к речи письменной, так же как и далеко не все устное, произносимое (и даже воп лощающееся в разговоре) относится к речи разговор ной» 7.
В книге «Русская разговорная речь» отмечается: «В современной лингвистической литературе термину «разговорная речь» приписывают разное содержание. Ос новные объекты, которые называют этим термином, мож но кратко охарактеризовать так: 1) любая речь, прояв ляющаяся в устной форме (научный доклад, лекция, выступление по радио, телевидению, бытовая речь, го родское просторечие, территориальные диалекты), 2) лю бая устная речь городского населения, 3) бытовая речь городского и сельского населения, 4) непринужденная речь носителей литературного языка.
Уже из этого краткого перечисления видно, сколь раз нообразны названные выше объекты и сколь необходимо оценить их лингвистическое содержание и разграничить их терминологически. Мы предлагаем принять для перво го объекта термин устная речь, для второго - городская (устная) речь, для третьего - быто вая речь, для четвертого - литературная раз говорная речь (или: разговорная речь)»8.
Такое терминологическое разграничение представляет ся и необходимым, и оправданным. Естественно, оно не предопределяет ни лингвистической характеристики вы деленных разновидностей общенационального языка, ни возможностей того или иного их объединения в качестве объекта исследования. Но оно необходимо потому, что позволяет терминологически дифференцировать то, что уже само по себе разграничено экстралингвистически. Оно представляется оправданным потому, что и лингвистиче ские данные, которые получены к настоящему времени,
7 Н. Ю. Шведова. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960, стр. 3.
8 «Русская разговорная речь». М., 1973, стр. 5.
23
свидетельствуют о существенных языковых отличиях названных видов речи. Не исключена возможность, что дальнейшее изучение языка во всех его разновидностях внесет и в указанное разграничение какие-либо коррективы.
Таким образом, в составе литературного языка может быть выделена такая отграниченная от других разновидность, как разговорная речь.
В цитированном исследовании отмечено, что «три осо бенности внеязыковой ситуации с необходимостью влекут за собой» ее использование. Это:
«неподготовленность речевого акта;
непринужденность речевого акта;
непосредственное участие говорящих в речевом акте» 9.
Очерченной таким образом разговорной речи противо стоят определенные виды как письменной, так и устной речи. Их выделение и характеристика являются по сей день также во многом спорными.
О. А. Лаптева правильно отмечает, что «тема обязы вает к употреблению определенного речевого набора», она приводит интересные примеры в подтверждение этого по ложения: «Вот фраза из самой неофициальной обстанов ки, но на серьезную тему: — Ну, ты будешь высказы ваться по поставленным мною вопросам? Двое приятелей, разговаривая о науке в троллейбусе, употребляют выра жения вроде связано с познанием. Отец, объясняя ма ленькой дочери устройство человеческого тела, говорит: Кровь поступает в организм. Ср. еще из речи обиходно-деловой: Сейчас ведутся исследования сверления ультра звуком; Процесс прохождения номера через типогра фию 10. Далее отмечается, что, «если двое приятелей, разговаривающих на научную тему в неофициальной об становке, проявляют серьезное отношение к трактуемому ими сюжету, их речь во многом приблизится к письмен ной, отдавая дань лишь некоторым требованиям устной формы» 11.
О. А. Лаптева приводит эти наблюдения, стремясь доказать, что признак «неофициальности» не может служить характеристикой «устно-разговорной
9 «Русская разговорная речь», стр. 9.
10 О. А. Лаптева. Устно-разговорная разновидность современного русского литературного языка и другие его компоненты (статья вторая). «Вопросы стилистики», вып. 8. Изд-во Саратовского ун-та, 1974, стр. 102.
11 Там же.
24
речи», и возражает таким образом против определения «разговорной речи», данного в «Проспекте» Е. А. Зем ской. Однако возражения такого рода не представляются оправданными. Ведь приводимые О. А. Лаптевой фразы и словосочетания явно восходят к тем типам речи, кото рые не только «приближаются», но и получили свое раз витие и закрепление именно в письменной форме. Было бы странно думать, что устная речь непроницаема для таких построений. Однако, по-видимому, нет никаких оснований считать, что, коль скоро они были зафиксирова ны в устной (причем «неофициальной») речи, их отграни чение от других проявлений устной речи невозможно или ненужно. В речи людей, владеющих литературным язы ком, мы неизбежно встретим (и можем в неограниченном количестве зафиксировать) фразы, образцом для которых служат письменные тексты, как и более или менее пря мую «цитацию» из этих текстов, когда дело касается научных истин, усвоенных еще со школы или относя щихся к кругу интересов говорящих. Точно так же под давлением рекламы, бытовых инструкций, официальных документов и т. п. в устную речь постоянно проникают фразы, оформленные в соответствии с требованиями «делового стиля». Вряд ли необходимо считать их принад лежностью «разговорной речи», если последняя — соглас но определению — отграничивается от делового стиля, так же как и от научного.
О. А. Лаптева справедливо замечает, что «вряд ли можно ожидать от выступающего с кафедры с научным докладом употребления бессоюзной конструкции типа — Он спал ты пришел?» «Но ведь и ее общелитературный эквивалент,— продолжает автор,— в этих условиях также не будет употреблен, ибо ситуация и тема не дают к этому повода» 12. Оценка конструкции, как нетрудно за метить, подменяется здесь оценкой конкретной фразы с конкретным лексическим составом: ведь если речь идет именно о конструкции, нам следует решить, типичны ли для «выступающего с кафедры с научным докладом» и такого рода фразы — Глагольную форму в придаточном предложении находится необходимо рассматривать … .и т. п.
12 Там же, стр. 101—102.
25
Соображения О. А. Лаптевой важны в том отношении, что заостряют внимание на роли тематики речи в выборе тех или иных средств ее оформления. Разумеется, не может быть убедительных доводов против того, чтобы изучать устную речь во всем ее объеме, прослеживая при этом, как тематика и ситуация речевого общения влияют на выбор речевых средств. Но факт соотнесенности от дельных «тем» с определенными письменно-закреплен ными типами речи все равно не может игнорироваться в таком случае, а в связи с этим остается необходимость выделения тех форм «устно-разговорной литературной речи», которые не связаны более или менее непосредствен но с определенными «функционально-речевыми стилями», такими, как научный, официально-деловой, публицисти ческий.
В свое время на страницах журнала «Вопросы язы кознания» развернулась оживленная дискуссия о «стилях языка» 13. Обсуждался вопрос: можно ли считать, что действительно существуют обособленные, отграниченные друг от друга разновидности языка, которые соответст вуют выдвигаемому понятию «стиль языка»? Поводом для дискуссии послужил доклад Ю. С. Сорокина «Об основ ных понятиях стилистики» 14, в котором отвергалось то понимание «стиля», которое соответствовало определению, данному В.В.Виноградовым: «Стиль языка—это се мантически замкнутая, экспрессивно ограниченная и целесообразно организованная система средств выражения, соответствующая тому или иному жанру литературы или письменности (например, стиль официально-деловой, стиль канцелярский, стиль телеграфный и т. п.), той или иной социальной ситуации (например, стиль торжествен ный, стиль подчеркнуто вежливый и т. п.), тому или иному характеру языковых отношений между разными членами или слоями общества» 15. Нетрудно заметить, что в та ком применении термин «стиль» объединяет очень раз нородные явления. Можно, естественно, усомниться в его целесообразности, особенно если соответствующим явле-
13 ВЯ, 1954, № 1—6; 1955, № 1.
14 Доклад в переработанном виде и под заглавием «К вопросу об основных понятиях стилистики» был опубликован в журнале «Вопросы языкознания» (1954, № 2).
15 В. В. Виноградов. О задачах истории русского литературного языка преимущественно XVII—XIX вв.— Изд. АН СССР, ОЛЯ, 1946, вып. 3, стр. 225.
26
ниям приписаны такие качества, как «системность» и «семантическая замкнутость».
В ходе дискуссии и дальнейших исследований было убедительно показано, что выбор тех или иных средств выражения, несомненно, зависит от условий и цели речевого общения, он зависит также от формы и содержания общения. Носители развитого литературного языка используют различные языковые средства в зави симости от того, о чем они говорят и пишут. Это каса ется не только лексико-семантических различий, которые легко объясняются предметной направленностью речи, но и внутренней ее организации, закономерностей выбора тех или иных синонимических средств выражения. Было показано, что такие явления, как «стиль семейной ссоры» или «телеграфный стиль», не соотносительны с типами речи, обозначаемыми как «официально-деловой стиль», «научный стиль». Последние никак не соотносительны с понятиями «торжественный стиль», «преувеличенно веж ливый стиль» и т. д. Термин «речевой стиль» закрепился за функциональными разновидностями речи, из которых наиболее четко вырисовались научная речь, официально-деловая речь, публицистическая речь. За ними в основ ном и закрепилось обозначение «функционально-речевой стиль».
Вместе с тем по-прежнему остается дискуссионным вопрос о соотношении этих типов речи с такими, как «язык художественной литературы» и «разговорная речь».
По-прежнему подвергается обсуждению вопрос о том, входит ли в ряд функциональных стилей «язык художе ственной литературы» и «разговорная речь». Ни у кого в общем не может вызвать сомнения, что язык художе ственной литературы существенно отличается от языка научных работ, следовательно, предметом обсуждения здесь является не возможность или необходимость отгра ничения соответствующих типов речи, а просто, в конеч ном счете, вопрос о том, являются ли оба названных типа речи в равной степени «функционально-речевыми стилями». Точно так же ни у кого не может вызвать сомнения тот факт, что разговорная речь (даже в самом широком и неопределенном ее понимании) в языковом отношении существенно отличается от того, что называ ют «канцелярским стилем». Следовательно, обсуждение здесь опять-таки касается, в конечном счете, терминологии.
27
Все эти обсуждения никак нельзя назвать бесплодны ми, потому что они помогли вскрыть ряд важных и ин тересных фактов, позволили ряду исследователей сделать существенные выводы из проведенных наблюдений. Мно гие стимулированные полемикой исследования, в которых рассматривались особенности функционально-речевых сти лей, представляют собой несомненный вклад в стилисти ческое изучение русской речи. Однако если говорить о самом предмете спора, его нельзя назвать иначе как до вольно «отвлеченным». В конце концов, это схоластиче ский вопрос - какую разновидность речи можно считать «речевым стилем», а какую таковым считать нельзя, по скольку совершенно ясно, что соответствующий «статус» речевой разновидности будет зависеть от того определе ния, какое дается понятию с т и л ь.
То, что различные языковые средства по-разному используются в разных сферах языкового общения, в раз ных сферах речевой деятельности человека, - это несом ненный факт, он подтвержден многочисленными наб людениями над функционированием самого языка в обществе. Вследствие этого выделение и определение функциональных разновидностей языка обусловлено объ ективной действительностью существования языка и не может зависеть от произвола исследователя. Но в самой языковой действительности не дано непосредственно критериев того, что мы можем определить как «функ циональный стиль». Иными словами, факты языка, есте ственно, должны быть описаны так, чтобы описание адек ватно их отражало (если мы приписываем той или иной синтаксической конструкции не то значение, которое она реально имеет в языке, мы попросту допускаем ошибку), но та или иная группировка фактов во многом опреде ляется характером и задачами исследования. Наблюдае мые в самой действительности различия в применении языковых средств, которыми определяются функцио нальные разновидности языка, наблюдаются в пределах одного и того же языка и в сфере деятельности в общем одного и того же языкового коллектива, поэтому нельзя ожидать, чтобы соответствующие разновидности речи не перекрещивались друг с другом, чтобы границы между ними, устанавливаемые по одним признакам, не перемещались бы, когда на первый план выдвигаются другие признаки.
28
Значительная часть даже относительно простых еди ниц языка характеризуется целым комплексом разнород ных признаков, поэтому возможны (и реально существу ют в лингвистических описаниях) различные их класси фикации. Когда дело касается таких сложных явлений, как «функциональная разновидность речи», «тип речи», в формировании которых важнейшую роль играют не только языковые, но и экстралингвистические факторы, их однозначное определение на основе «однородных» при знаков вообще сомнительно. Выделяя даже такие функ ционально-речевые стили, как научный и официально-деловой, правомерность выделения которых обычно не подвергается сомнению со стороны исследователей сти лей, мы не можем не заметить, что они не вполне соотносительны друг с другом по отдельным признакам. Ста вя в тот же ряд «функционально-речевых стилей» другие разновидности речи, мы, естественно, выделяем из целой совокупности признаков, которые сами по себе могут быть весьма важными для характеристики данных разновидностей, только такие, которые делают возможным со поставление последних друг с другом, а также предпо лагают достаточно определенную характеристику того целого, что получает наименование «функциональные сти ли речи».
Распространенность (в лингвистической литературе) обозначения «функционально-речевой стиль» вызывает иногда представление о какой-то непосредственной язы ковой данности, которая требует только адекватного науч ного определения. Между тем это все-таки не непосред ственная данность, а научная абстракция, для достижения которой требуется отбор и оценка очень разнообразных языковых фактов и учет целого ряда внеязыковых фак торов. Это не значит, что функционально-речевые стили выделяются произвольно, но, конечно, их выделение ус ловно. Оно условно в том смысле, что предполагает определение, на основании которого и могут быть выделены соответствующие единицы. Другое дело, что всегда сохраняется требование оправданности языковой реальностью самого определения, его соответствия тому, что наблюдается в речевой практике, его соответствия, наконец, задачам исследования. Это, однако, достаточно общее требование, обосновывать которое, конечно, нет необходимости.
29
В соответствии с тем, как в многочисленных иссле дованиях по стилистике современного русского литератур ного языка определены особенности различных типов речи, основное разграничение представляется следующим.
Если принять во внимание такую экстралингвистиче скую реальность, как тема сообщения, и учесть при этом, насколько тематика влияет на оформление речи, ее ор ганизацию, отбор и сочетание языковых средств, наиболее весомым может быть признано то различие, которое оп ределяет разграничение устной разговорной речи и таких относительно отграниченных в самой своей целенаправ ленности видов письменной речи, как речь научная, офи циально-деловая, публицистическая. Ничто, по-видимому, не препятствует тому, чтобы сохранить за последними наименование «функционально-речевые стили». Сближаю щей их чертой является то, что они сформировались и активно развиваются в недрах письменной речи. Они противопоставлены той разновидности, которая определе на как разговорная речь. Это не значит, что элементы разговорной речи не могут проникать в названные типы речи, но существенней то, что многие происходящие в разговорной речи процессы (происходящие в ней постоян но) вообще не затрагивают их и даже почти не отража ются в них.
Между типичными средствами письменной и устной речи, конечно, нет непреодолимых границ. Те качества, которые в целом отличают устную речь от письменной (неподготовленность, спонтанность, непосредственность общения), могут разнообразно трансформироваться и пе рекрещиваться в отдельных типах устной и письменной речи, что приводит к взаимодействию и контаминации их различных форм.
Для носителей развитых литературных языков, обла дающих богатой литературно-художественной письмен ностью, представление о единстве литературного языка и его норм выступает как непреложный фактор, регули рующий их речевую деятельность. Осознание нелитера турности отдельных речевых фактов в произведениях художественной литературы, признанных образцовыми (например, в речи персонажей), разумеется, не колеблет, а скорее утверждает ореол общей «языковой нормы», поскольку дает конкретно почувствовать ее
30
границы и возможности отхода от нее – в рамках несомненной «литературности» всего речевого строя произведения.
Маскировка письменной речи под устную (не говоря уже об устном исполнении подготовленного письменно сообщения) в самых различных инсценировках непосред ственных выступлений, так же как намеренное или бес сознательное следование в неподготовленном устном вы ступлении моделям письменного изложения, во многом видоизменила представление о первичных особенностях той и другой формы языка.
Тексты произведений драматургии в основных своих чертах представляют собой намеренную имитацию непо средственной устной речи, вместе с тем, будучи зафик сированными письменно, они как бы вводят в «письмен ный оборот» часть разговорной лексики, фразеологии, некодифицированных синтаксических конструкций. Ста новясь озвученными на сцене, эти тексты вновь как будто вливаются в поток ежедневной устной речи, в ка кой-то степени влияя на нее и способствуя распростра нению отдельных слов, выражений и словообразователь ных образцов.
Можно думать, что по крайней мере некоторая часть «литературных реминисценций» возникает не непосред ственно на литературной почве, а проходит более слож ный путь вторичной фиксации.
В каждом развитом литературном языке с его тради циями ораторской речи и многочисленными образцами воспроизведения непосредственной устной речи в худо жественных произведениях создается общий «стандарт литературности», вырабатывается литературная норма, являющаяся общей (или в какой-то части представляю щаяся общей) для обеих форм (устной и письменной) языкового общения. Подавляющее большинство носителей современных развитых литературных языков постоянно имеют дело с обеими формами речи.
Невольно создается иллюзия, что обе эти сферы если не равноправны, то по крайней мере тождественны во всех сферах речевого общения.
Между тем ни единство общеязыковой основы этих форм, ни их постоянное взаимодействие в самых разно образных ситуациях речевого общения не могут скрыть того в общем очевидного факта, что в разных сферах
31
речевой деятельности человека то той, то другой форме принадлежит, так сказать, первообразующая роль.
Каждый из функционально-речевых стилей (если иметь в виду ту их совокупность, которая наиболее бес спорно выделяется в исследованиях по стилистике), бе зусловно, тяготеет к письменной форме. Это никак не может преуменьшить значения соответствующих выска зываний в устной форме. Но действительно научное из ложение, сколь бы ни были важны устные диспуты на научные темы, непосредственное обсуждение тех или иных аспектов или результатов работы, в основном все же ориентировано на письменную речь, о чем явно свиде тельствует необходимость во многих случаях хотя бы частичного перехода к элементам письменного изложения (к написанию формул, демонстрации таблиц, диаграмм и.т.д.
Помимо этого внешнего проявления «письменной закрепленности» жанра в целом очевидна общая ориентированность изложения на нормы литературно-письменной речи, т. е. те нормы, которые сформировались и получи ли свое отчетливое выражение в письменных текстах ана логичного содержания.
Жанр научно-популярной литературы с его заметными отступлениями от канона «чисто научного» изложения, особенность которых в речевом плане проявляется в оп ределенном приспособлении к более общим способам выра жения, т. е. в замене специальных языковых средств общелитературными, воспринимается как особый жанр научной прозы именно благодаря его речевой характери стике. Возможность вкрапления в «чисто научный» текст оборотов разговорной речи или элементов речи художест венной (примеры чему приводились во многих исследова ниях по стилистике) свидетельствует не о неопределенности или неочерченности речевых границ стиля, а только об их очевидной условности. Уже тот факт, что такие «вкрапления» легко выделяются, указывает на стилисти ческую «инородность» соответствующих отрезков текста.
Как вкрапления иноязычной речи в русский роман не делают этот роман нерусским, так и введение в тексты определенного функционального стиля иностилевых эле ментов не может изменить их общей стилистической зна чимости. Яркие примеры пародирования, смысл которого заключается в изложении в определенной стилистической
32
форме не соответствующего данной форме содержания, подтверждают тем, как они воспринимаются, и устойчи вую закрепленность самой данной формы в сознании но сителей языка как вполне определенной речевой формы, и ее непосредственную предназначенность для определен ного содержания.
Несомненной представляется внутренне обусловленная приверженность официально-деловой речи к письменной фиксации. Характер общественно, юридически значимых документов требует от соответствующих текстов и неиз менности формулировок, и возможности повторного обра щения к ним, что связано именно с письменной формой их существования. Первые же шаги развития письменно сти у различных народов так или иначе связаны с пот ребностями письменной фиксации юридических отноше ний, существующих в обществе и возникающих между отдельными его членами.
Речевые особенности соответствующих жанров нераз рывно связаны с формулами, выработанными и закрепив шимися в письменной форме. Самая необходимость сохра нения документа, точного соотнесения с ним новых доку ментов обусловливает неизменный, «застывший» характер лексического состава и синтаксического оформления де ловых текстов. Этой же необходимостью, понятно, обус ловлена не только шаблонность присущих текстам язы ковых средств, но и несомненная архаичность многих из последних, которая постоянно отмечается в стилистиче ских исследованиях.
Может быть, было бы не совсем неоправданным и пред положение о некоторой психологической обусловленности речевого строя указанных текстов. Заключенная в них «сила действия» ставит их в особое положение, которое неизбежно ассоциируется с их особой оформленностью, для создания которой речевые средства играют немало важную роль.
Существование основной части национальной художе ственной литературы в письменно-закрепленной форме заставляет соотнести ее с письменными типами речи. В то же время основной особенностью современной художест венной литературы является то, что в ней используются все средства национального языка и намеренно воспро изводятся специфические черты разговорной речи. Уже это заставляет усомниться в целесообразности рассмотре-
33
ния художественной речи в ряду других функционально - речевых стилей. В то время как научная, официально-де ловая и публицистическая речь регулируются нормами общелитературного языка, составной частью которого они и являются, язык художественной литературы включает в себя такие средства и способы выражения, оценка ко торых с точки зрения норм литературного языка недо статочна. Явно недостаточна и оценка языковых особен ностей художественных текстов с точки зрения основной, коммуникативной функции языка, которая всегда высту пает там в сложном взаимодействии с так называемой «поэтической», или «эстетической, функцией» 16.
Многие отрезки художественного текста по существу несут не «буквальную», заключенную в них непосредст венно информацию, а ту информацию, которая сущест венна в общем художественном контексте и служит для создания художественного образа.
Таким образом, коммуникативная функция языка вы ступает здесь в явно трансформированном виде. Это на глядно видно в тех случаях, когда в текст художествен ного произведения вводятся высказывания, внешне совпа дающие с высказываниями, например, научного характе ра, вводятся элементы официально-деловой речи и т. д.
Например, мы находим в художественном произведе нии такую информацию: «Во рту человека обитает мно жество микробов. Они находят там все необходимые усло вия для существования. Если не чистить зубов, не поло скать рта, количество мельчайших организмов во много раз увеличивается. В плохих, разрушенных зубах живут миллионы микробов...». Вряд ли кто-нибудь всерьез станет утверждать, что для читателя существенна именно эта информация как таковая. Она дана в рассказе, где опи сывается, как заведующий Верхнепечорским райздравом объезжает на моторной лодке просторы Верхнепечорского района. «В эту очередную поездку Федор Петрович взял с собой Леночку Рогову - зубного врача, окончившую
16 Признание того, что языку кроме его основной, коммуникатив ной, функции присуща также «эстетическая функция», никак не колеблет решающего значения первой, но отражает тот реальный факт, что во многих случаях чисто информативная направленность речи осложнена тем, что языковая форма ис пользуется «сама по себе», становясь элементом общего содер жания речи. Ср. рифмы в стихотворной речи и т. п.
34
только что стоматологический… Леночка в свои двадцать три года выглядела совершеннейшим ребенком... Это был первый рейс Леночки Роговой. Первый рейс — по осенней большой воде». И вот в далеком селе Мамылях, где «никто и никогда не упустит случая поглядеть на приезжих людей», в просторной избе, куда набился народ (и те, у кого болели, и те, у кого не болели зубы), Ле ночка Рогова с зеркалом приступила к первой пациент ке — тетке Дарье:
Однако, завидев в руке Леночки Роговой сверкающее никелем ротовое зеркало, тетка Дарья ахнула, надломила пальцы, заголо сила, будто по себе самой — покойнице.
— Перестаньте,— приказала Леночка,— Ничего страшного. Тетка Дарья голосить продолжала. До тех пор, пока Леночка не сунула ей в рот стержень с зеркальцем на конце: тут уж тетке Дарье голосить стало невозможно, и она только вращала выкачен ными глазами, побелевшими от страха.
— Во рту человека обитает множество микробов,- рассказыва ла между тем Леночка Рогова всем присутствующим, разглядывая в зеркальце горемычные Дарьины зубы.— Они находят там все не обходимые условия для существования... Пожалуйста, не вертитесь. Если не чистить зубов, не полоскать рта, количество мельчайших организмов во много раз увеличивается. В плохих, разрушенных зубах живут миллионы микробов...
Все присутствующие согласно кивали Леночкиным словам, друг на друга поглядывали: вот, дескать, чего только не придума ют ученые люди (Рекемчук, Без боли).
«Информация» о том, сколько микробов обитает во рту человека, неотделима от данного контекста. Здесь важна обстановка и реакция слушателей: «вот, дескать, чего только не придумают ученые люди». На этом столк новении двух «речевых стихий» — «ученой» лекции Ле ночки Роговой и добродушно-почтительного отношения к ней собравшихся — и строится художественное изображе ние ситуации. Язык выступает здесь не только в комму никативной, но и в своей особой функции, которая обозна чается обычно как поэтическая, или эстетическая.
Эта функция языка проявляется не только в художе ственных произведениях. Всякий раз, когда наше внима ние обращено на форму высказывания, на то, как выра жена мысль, мы вступаем в сферу действия именно этой функции.
35
Не подсчитано, сколько в среднем взрослый человек ежедневно произносит слов и сколько их слышит от не посредственных собеседников. Не установлено также, как распределяется его словесный баланс между различными типами речевого общения. Поэтому трудно настаивать на ведущем положении какого-либо жанра устной речи. Од нако предположительно можно, по-видимому, утверждать, что доля тех жанров, где проявляется не только практи ческая функция речи, но в какой-то мере и ее эстети ческая функция, не так уже незначительна, как это при нято считать.
Эстетическая функция языка в начальном своем виде проявляется, как только говорящий начинает обращать внимание на внешнюю форму своей речи, как-то оцени вать возможности словесного выражения. Уже намерен ное «коверканье слов», направленное на то, чтобы выз вать те или иные речевые ассоциации, сознательное вве дение в речь элементов «чужого стиля», всевозможное обыгрывание такого рода «цитатного» материала, встреча ющиеся на каждом шагу, показывают небезразличие говорящих к словесной форме высказывания. Существует множество мелких жанров бытовой речи, когда важным становится не только то, о чем говорится, но и как об этом говорится.
Анекдоты зачастую построены на семантических сдви гах, на смысловых недоразумениях. Каламбуры, игра слов, сколь бы они ни были различны по своей художе ственной и содержательной ценности, в сущности отража ют внимание говорящих именно к внешней стороне сло весного знака, внимание, которое и является основой проявления эстетической функции языка.
Другой круг фактов не менее показателен в этом от ношении.
В обычных рассказах о ежедневных событиях, проис шедших дома, на улице, на работе, во всем том, что мож но назвать «бытовым повествованием», пусть даже в са мом незамысловатом, всегда хотя бы в минимальной сте пени проявляется стремление к выразительности и изоб разительности. Часто «бытовое повествование» лишено собственно практического интереса, не имеет никакого прагматического смысла, вызвано просто потребностью го ворящего сообщить о том, что его заинтересовало, пере дать то, что он видел, слышал, заметил; при этом пове-
36
ствующий сознательно воспроизводит чужую интонацию, чужие обороты речи. Не столь уж редко такое повество вание не лишено зачатков непосредственной художествен ности: обрисовки характеров при помощи специально выбираемых речевых средств, стилистической организации текста, элементов своеобразного сказа. Из синонимиче ских (в широком смысле) средств говорящий отбирает те, которые дают возможность - в той мере, в какой это ему доступно, - придать своей речи «красочность», изобрази тельность, сделать собеседника соучастником события.
«Отчуждение» фольклора в его старых, классических формах породило разнообразные виды нового устного словесного творчества. Некоторые образцы этого нового словесного творчества (частушки, «бывалыцины» и т. д.), записанные фольклористами и изданные, включенные та ким образом выборочно в фольклор нового времени, в языковом плане представляют собой лишь конденсиро ванные образцы всего массового — в самом полном смысле слова — словесного творчества, возникающего в обычной речи самых различных групп языкового коллектива.
Целенаправленное использование многозначности сло ва, сознательное отталкивание от устойчивого словесного оборота, применение необычных сравнений, эпитетов — само по себе все это так же свойственно повседневной речи, как и речи художественной. В этом смысле язык художественных произведений никак не отгорожен от общенациональной языковой практики.
Н. Н. Асеев писал: «В чем же неожиданность и но визна поэзии? В открытии новых соотношений смысловых реальных понятий. Соотношения эти воспринимаются в первый момент как неоправданные, непривычные в своей контрастности и необжитости. Приведу примеры таких неожиданных соотношений смысла, сначала кажущегося не укладываемым в обычные мерки восприятия.
Рабочий на суде, описывая в качестве свидетеля про исходившую пьяную драку, ответил судье на вопрос, как происходило дело: «Да ведь, когда я прибежал туда, они уже табуретки листают!»
Вот это неожиданное, непривычное соединение слов — «табуретки» и «листают» — сразу без многословия созда ло картину полной потери представления о действитель ности у дравшихся. Действительно, если они тяжелые табуретки листали, как рука страницы или как ветер
37
взметает листья, то ясно стало и судье и публике, что драка была вызвана только опьянением, а не злым умы слом ее участников. Эта неожиданность выразительности слов, заменяющая собой всякий длинный способ описа ния событий, и есть поэзия. Выразительность, бытующая в языке простых людей, и не подозревающих, что они выражаются поэтически. Но не всякий наделен этой спо собностью. Не всякий пишущий стихи — поэт.» 17
Все это, что сближает художественную речь с разго ворной, вместе с тем отличает ее от речи научной и офи циально-деловой.
Проникновение в художественную речь элементов про сторечия, диалектизмов, устаревших единиц языка, воз можность мотивированного введения в художественное произведение контекстных (предназначенных только для данного случая) неологизмов делают эту разновидность языка настолько отличной в речевом отношении от более строго организованных в этом плане научных и офици ально-деловых текстов, что признание за ней «статуса» функционально-речевого стиля не кажется терминологи чески оправданным.
Ведь терминологическое объединение каких-либо яв лений предполагает их соотнесение по определенным при знакам. По всем своим основным признакам художествен ная речь скорее противопоставлена всем функционально-речевым стилям вместе (если исключать ее из этого ряда), чем каждому из них в отдельности. В то же вре мя «особые взаимоотношения» с устно-разговорной речью опять-таки ставят ее в особое положение по сравнению с этими стилями.
Таким образом, при разграничении основных функци ональных типов литературного языка представляется це лесообразным выделить прежде всего: устно-разговорную речь; художественную речь; совокупность закрепленных в письменной форме функционально-речевых стилей.
Было бы, очевидно, не совсем правильно представить соответствующие разновидности как какие-либо концен трические круги или как секторы одного круга (символи зирующего «общелитературный язык»), центральную часть которого занимают «нейтральные» языковые сред ства, общие для всех типов речи, периферия же кото-
17 Н. Асеев. Зачем и кому нужна поэзия. М., 1961, стр. 45—46.
38
рого разделена между секторами. Такое представление, помимо всего прочего, противоречило бы представлению о единстве литературного языка, несомненно присутст вующему в сознании говорящих. Языковые средства, ко нечно, неравномерно распределены между различными типами речи. Однако специфические для каждого из них единицы не образуют в основной своей массе каких-либо синонимических рядов, которые можно было бы сопоста вить друг с другом.
Литературный язык, по-видимому, с большим основа нием мог бы быть представлен как такой круг, который в зависимости от функциональной направленности речи смещается в разные плоскости, при разных смещениях отдельные его части выступают на первый план, некото рые другие — отходят в тень. Функциональные разновид ности тогда - это разные проекции единого круга в трех мерном пространстве.
Схематичность и подобного представления о функцио нальных разновидностях языка очевидна. Важно под черкнуть также, что и намеченное деление не должно быть интерпретировано как такое, при котором между разграниченными разновидностями языка не существует переходных, промежуточных зон, которые при ином под ходе не могли бы быть выделены наравне с отмеченными. Однако любое расчленение непрерывного речевого конти нуума неизбежно окажется в известном смысле схема тичным. Основанием же для данной схемы могут служить не только эмпирические наблюдения, но и некоторые со ображения более общего порядка.
Типы речи, функциональные разновидности языка — это историческая категория. Поэтому, естественно, на раз личных этапах развития языка меняется их состав и их взаимодействие и соотношение друг с другом. Меняется и их роль в литературном языке, и удельный вес в оп ределении литературной нормы. Это подтверждается на блюдениями целого ряда исследователей. Вместе с тем необходимо отметить следующее. Можно думать, что на современном этапе развития русского литературного язы ка его основное функциональное членение, если исходить из предложенной выше схемы, в наибольшей степени со ответствует основной функциональной модели уст ройства языка вообще.
Функционирование языка предлагает три основные
39
стороны, трех «внеязыковых участников» речи: то, о чем сообщается; того, кто сообщает; того, кому сообщают. По нятно, что предметом сообщения может быть и что-либо, о самом говорящем или что-либо о принимающем сооб щение, или говорящий может обращаться к самому себе, но в таком случае стороны треугольника только сдвига ются, но никак не исчезают.
Такое общее представление об устройстве языка в це лом достаточно очевидно.
Как известно, на учете именно этих основных сторон языка в свое время была построена общая модель языка К. Бюлера, который так определял семантические функции сложного языкового знака. «Это символ - в силу своей ориентации на предметы и материальное со держание, симптом (указание) - в силу своей зависимости от посылающего (говорящего), внутреннюю сущность которого он выражает, и сигнал - в силу своего обращения к слушающему, внешнее и внутреннее поведение которого направляется им, как и другими, комму никативными знаками» 18. В соответствии с этим были выделены три «функции» языка: выражение (Ausdruck), обращение (Ареll) и сообщение (Darstellung). Модель языка К. Бюлера подвергалась в дальнейшем уточнениям и детализации. Но важно отметить, что наиболее общая «модель устройства языка» не только дает возможность схематически определить основные «функции» языкового знака, но также требует определить характер отношения, которое устанавливается между названными сторонами.
Следует обратить внимание на то, что их соотношение в различных типах речи неодинаково. Самый характер проявления этих сторон меняется в зависимости от того, в каких условиях используется язык как средство обще ния. И в устно-разговорной, и в художественной речи, и в отдельных «функциональных стилях» первое, второе и «третье» лицо (третья сторона) представлены по-разному. Если на учете их меняющегося соотношения построить общую, абстрактную схему функциональных типов, то мы получим представление о возможном (наиболее об щем) функциональном членении языка. Соотнесение та кой абстрактной схемы с реально существующими в оп-
18 Цит. по: В. А. Звегинцев. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях, ч. II. М., 1965, стр. 26.
40
ределенный период разновидностями речи делает их определение более обоснованным.
В условиях, когда язык применяется во всех сферах человеческой жизни, когда участники общения (1-е и 2-е лицо) могут всячески меняться, когда темой речи может быть все, что угодно, сведение реального многообразия к каким-то относительно устойчивым соотношениям пред ставляется необходимой основой исследования всех раз нообразных функциональных видоизменений языка, установления их внутренней природы. Понятно, что применение общей схемы к реальной языковой действительности потребует учета и других факторов, если мы будем стремиться к адекватному отражению стилевой диффе ренциации языка.
Можно не сомневаться в том, что «общественные функции языка не являются лишь чем-то внешним к его структуре, системным связям, закономерностям его развития» 19. Подтверждением этому является хотя бы тот факт, что в различных социальных условиях использования языка по-разному преломляются все его связи и соотношения; общая грамматическая и лексическая система языка как бы трансформируется во всех своих основных категориях при выражении различных, именно социально обусловленных значений. «Вся сложная стилистическая система современного русского языка, - пишет Ф. П. Филин, - использование разнообразных рече вых средств (этнографизмов, историзмов, диалектизмов и т. п.) для характеристики героев писателями, различия между письменной и разговорной речью... и иные виды проявления литературного языка социально обус ловлены в своем происхождении и функционировании». 20
Действительно, в самых древних дошедших до нас письменных свидетельствах русского языка мы находим явное отражение в собственно языковом материале того, для чего был предназначен, к кому был обращен данный текст, от кого он исходил и какой тематикой он был вызван. Эти данные извлекаются не только из непосредственной обозначенности лиц и раскрытия темы, это становится ясным уже при ознакомлении со средствами выражения, которые могут быть подвергнуты анализу.
19 Ф. П. Филин. К проблеме социальной обусловленности языка, «Язык и общество». М., 1968, стр. 14.
20 Там же, стр. 17—18.
41
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ РАЗНОВИДНОСТИ ЯЗЫКА
Многие исследователи — и те, которые сомневались в существовании особых функциональных стилей языка, и те, которые стремились определить эти стили,— отмеча ли, что ни одна разновидность языка не обладает такими средствами, которые не могли бы быть использованы в другой. Для первых это обстоятельство служило доказа тельством того, что «языковых стилей» в действительно сти не существует, для вторых случаи использования эле ментов «разных стилей» в определенных текстах были материалом для наблюдений над особой ролью тех же са мых элементов при различном их стилистическом приме нении.
Так, приведя отрывок из сочинения И. М. Сеченова «Рефлексы головного мозга», в котором явно слышатся интонации разговорной речи, Ю. С. Сорокин обосновывал тезис о том, что не существует особого «научного стиля языка». Только в конце отрывка «как будто бы являют ся отдельные признаки того, что обычно характеризуется как особый научный стиль языка: применение специаль ных терминов и слов книжного характера, характерные логизированные построения обобщающих предложений. Но ведь выходит, что признаки этого особого «стиля» вы ступают эпизодически, их нужно выискивать в общем кон тексте, нарушая его индивидуальность, целостность, т. е. именно то, что и создает понятие стиля» 1.
Возражая Ю. С. Сорокину и приведя другой отрывок из того же сочинения Сеченова, Р. А. Будагов писал: «Нельзя действительно не обратить внимания на широ кое использование в этом отрывке элементов разных язы ковых стилей: стиля художественного повествования, на-
1 Ю. С. Сорокин. К вопросу об основных понятиях стилистики.— ВЯ, 1954, № 2, стр. 75-76.
42
учного исследования, особые интонации разговорной речи и т. д. Стоит только проанализировать примеры, взя тые как бы из самой жизни («живет человек в комнате»), вопросно-ответный характер построения многих рассуж дений, эмоциональные восклицания («конечно, нет») и многое другое. Однако нельзя не заметить и другого (и это главное): все эти, казалось бы, разнородные элемен ты стиля направлены к единой цели, все они под чинены, как низшее высшему, стилю научного изложения, который по замыслу ав тора должен и отразить ошибочные умозаключения, и убедить читателя в справедливости авторского заключе ния. Отсюда и замечание Сеченова о том, что все срав нения и наблюдения он хочет выразить «физиологическим языком», т. е. стилем научного изложения. Отсюда и строго логичная последовательность изложения, и нали чие в самом изложении некоторых терминов. Этим же оп ределяется стройность конечного вывода («характер ощу щения видоизменяется с переменой физиологического со стояния нервного центра»).
Разумеется, все эти особенности научного стиля Сече нова тесно связаны с особенностями самой науки, кото рая требует логически последовательного и стройного из ложения. Но в этом стиле научного изложения есть и свои, чисто языковые особенности: развернутая система сочинительных и подчинительных союзов, своеобразие вводных слов (во-первых, во-вторых), наличие определен ных терминов (физиологическое состояние, нервный центр, рефлекс) и т. д.» 2.
Отметив, что такие же средства могут встретиться и в других стилях, Р. А. Будагов сформулировал положе ние об особой функции языковых средств в различных типах речи следующим образом: «Дело не в том, насколь ко те или иные стилистические средства языка «неповторимы». Таких «неповторимых» стилистических ресурсов в языке нет или почти нет. Проблема, однако, заключа ется в том, каковы функции выразительных средств язы ка в том или ином языковом стиле.
Подобно тому, как точность в языке художественной литературы может преследовать совсем другую цель, чем точность в стиле научного изложения, подобно этому и
2 Р. А. Будагов. О языковых стилях.— ВЯ, 1954, № 3, стр. 61.
43
«художественность» («образность») в разных стилях языка преследует разные цели. Сеченову образность стиля нужна как бы для предварительной подготовки его ос новного научного тезиса (в приведенном отрывке: «ха рактер ощущения видоизменяется с переменой физиоло гического состояния нервного центра»), Пушкину образ ность выражения «мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед» нужна уже для другой цели: для осо бого «видения» окружающего, для передачи шума и га ма весело катающихся на льду мальчуганов» 3.
К важному вопросу о повторимости и неповторимо сти языковых признаков различных стилей нам придет ся еще вернуться, пока же нужно обратить внимание на следующее.
В этом споре обсуждается вопрос о стилях языка, между тем исследователи обращаются к стилю опреде ленного текста. Совершенно ясно, что язык проявляет ся в текстах, что об особенностях языка мы и узнаем из текстов, из речи. Но почему в процессе спора как бы ставится знак равенства между понятиями «научный стиль языка» и «научный стиль произведения»? Ведь конструируя, например, понятие «синоним», мы не ста нем опровергать существование синонимов только на том основании, что в том или ином тексте слова, причисляе мые к синонимам, могут быть употреблены в противо поставлении (ср. известный пример: «У нее не глаза, а очи»). Если можно говорить о «стиле реализма», о «стиле романтизма», так же как о «стиле такого-то писателя-реалиста», о «стиле такого-то писателя-романтика», хотя осо бенности стиля этих писателей не полностью соответст вуют нашему представлению о реализме или романтизме, то это, по-видимому, потому, что понятия «реализм», «ро мантизм» являются абстракцией, основанной на реальных текстах, демонстрируемой этими текстами, но, конечно, не сводимой к какому-либо из них.
Для того чтобы доказать, что какое-либо понятие пред ставляет собой не абстракцию, а фикцию, разумеется, не достаточно рассмотреть какие-то отдельные примеры.
Показательно, что, определяя языковые признаки то го или иного стиля, исследователи чаще всего определя ют признаки «идеального» образца этого стиля, стиля как
3 Р. А. Будагов. Указ. соч.
44
совокупности известных норм, которые на самом деле далеко не полностью реализуются в конкретных текстах.
Вот, например, как И. Р. Гальперин характеризует «стиль научной прозы». «Ведущим признаком этого стиля, — пишет он, — нужно признать терминологичность сло варного состава. Во всяком4 специальном тексте ведущим признаком системы выступают не только термины и терминологические сочетания, но и так называемый общий специальный словарь. Это обычно слова и словосо четания, лишенные какой-либо эмоциональной окраски, на которые контекст влияет лишь в одном направлении, а именно в направлении реализации только одного значения слова, если оно многознач но, и притом основного, предметно-логического значения этого слова. Специальный и терминологический словарь стиля научной прозы всегда представляет собой величину известную. Предсказуемость его велика. Заметим, что случаи появления нового, неожи данного термина в тексте чрезвычайно редки; их появление всегда настолько подготовлено предшествующим кон текстом, что рождение нового термина воспринимается как закономерность. Такое рождение нового термина обычно появляется в той части сообщения, которое на зывается выводами» 5.
Нетрудно заметить, что в приведенном высказывании отмечены действительно основные черты стиля научной прозы. Однако это не черты конкретных проявлений этого стиля в отдельных текстах, имеющих научный ха рактер, а определенные нормы стиля. Ведь до статочно обратиться к лингвистическим текстам, что бы заметить, что в значительной их части термины никак не предсказуемы, а специальный словарь далеко не «всегда представляет собой величину известную». Кстати, в самом цитированном отрывке дважды употреблено выражение «рождение нового термина», где значение слова рождение, очевидно, не совсем соответствует реализации основного, предметно-логического значения слова. Согласно современным толковым словарям основным значением этого слова признается «появление на свет в
4 Здесь и дальше разрядка (передано курсивом – ред.) моя.— Д. Ш.
5 И. Р. Гальперин. К проблеме дифференциации стилей речи. «Проблемы современной филологии». М., 1965, стр. 69.
45
результате родов», а то, которое здесь реализовано («возникновение, появление») квалифицируется как «переносное». Совершенно ясно, что анализ других научных текстов позволил бы обнаружить немало примеров подобного словоупотребления, среди них и такие, где метафорич ность значения гораздо ощутимей6. Эти примеры могли бы отчасти характеризовать индивидуальный научный стиль отдельных авторов; они, разумеется, никак не могли бы отразиться на общей характеристике научного стиля, существенные признаки которого отмечены в цитирован ном отрывке.
Все это свидетельствует о том, что наше представле ние о стиле существует как представление об определен ной системе норм, от которых, как от всяких норм (язы ковых), владея ими, можно в известных случаях отсту пать.
Наше знание языка с его нормами и наше владение им определяется, конечно, речью, которую мы слышим, и текстами, с которыми нам приходится знакомиться. Обычно мы с детства слышим самую различную, в том числе соответствующую и не соответствующую литера турным нормам, речь, так же как и тексты, с которыми мы сталкиваемся, различны в этом плане. Если у носителя языка вырабатывается более или менее отчетливое (осознанное или неосознанное) представление об определенных языковых нормах, то, конечно, не потому, что он встречается только с речью, соответствующей этой норме. В условиях современного общества, современной литературы такая ситуация невозможна.
6 И. Р. Гальперин указывает дальше на «образность речи» как на «факультативный признак» стиля научной прозы, «система» которой «не покоится на фундаменте образности», однако образность «может в ней появляться в каких-то ограниченных пределах». «Образные выражения в стиле научной прозы не несут в себе гносеологических функций. Они выступают лишь как синонимические варианты логических языковых единиц, придающих высказыванию более живой, эмоциональный характер» (Указ. соч., стр. 70—71). Таким образом, «образность» и даже «эмоциональность» все же входят, по мнению автора, в «стиль» научной прозы, правда на правах «факультативных призна ков». Думается, что такого рода «признаки» — это уже не признаки стиля как такового, а признаки конкретных текстов. В отстраненности от таких признаков и заключается коренное отличие функционального «стиля» от его проявлений в отдельных произведениях.
46
Разумеется, нельзя недооценивать и роль школы, а также средств массовой информации в выработке не только представления о нормах общелитературного язы ка в целом, но и представления об известной дифференцированности этих норм, зависящей от условий и целей применения языка.
На связь понятий «стиль языка» и «литературная норма» неоднократно указывал В. В. Виноградов. Он пи сал в одной из своих статей: «Функциональное многооб разие применения литературного языка ведет к функцио нально ограниченным или стилистически обоснован ным — возможным или допустимым — вариациям литературно-языковой нормы. Таким образом, проблема раз вития и нормализации литературного языка неразрывно связывается с вопросом о его «стилях» или функционально-речевых разновидностях, закрепленных за теми или иными общественными сферами его употребления»7.
Подчеркивая, что «процесс становления общенацио нальных норм не сводится к выработке правил произно шения, употребления слов и их форм, построения пред ложений», А. И. Горшков правильно, на наш взгляд, отметил, что «решающую роль играет установление опре деленных отношений и взаимосвязей между всеми разно видностями этнического языка, прежде всего между на иболее общими и сложными разновидностями - литера турной (называемой обычно литературным языком) и «нелитературной»... В целях удобства описания нормы, разумеется, могут быть «разнесены» по отдельным уров ням. Но реально, в тексте, нормы существуют только во взаимосвязи и взаимообусловленности. Характер текста зависит от тех отношений, которые существуют в данную эпоху между разновидностями языка как системы систем и которые так же нормированы, как нормированы отно шения между языковыми единицами в тексте и как нор мированы сами языковые единицы. Отсюда вытекает, что нормы охватывают не только отдельные языковые еди ницы, но и закономерности организации этих единиц в пределах текста, а также закономерности организации
7 В. В. Виноградов. О понятии «стиля языка» (применительно к истории русского литературного языка).- Изд. АН СССР, ОЛЯ, 1955, вып. 4, стр. 306.
47
разновидностей языка в пределах языка как системы систем»8
«Вариации» литературно-языковой нормы, о которых писал В. В. Виноградов, закрепляются, естественно, в речи, в текстах. Это не значит, что все тексты прямо и непосредственно отражают нормы того или иного «стиля», той или иной функционально определяемой разновидно сти языка. Однако «абстрактность» понятия «стиль язы ка» вряд ли было бы оправданно интерпретировать как не зависимость этого понятия от конкретной речевой дейст вительности. Между тем такая точка зрения высказыва лась при обсуждении вопроса о стилях языка. Так, исходя из того, что «стиль — это идеальный гипотетический конструкт лингвистики», Ю. М. Скребнев стремится доказать, что выделение стилей не может быть основано на наблюдениях над реальным функционированием языка.
Считая, что «конструктивным объектом (собственным предметом лингвистики) является язык-схема, язык как научная абстракция», «наряду» с которым «существует язык - естественный объект: совокупность некоторых психических величин (говоря упрощенно — ассоциаций знаков и вещей), имеющая социальную значимость.»9 Ю. М. Скребнев отрицает зависимость стилей от «языковой действительности». Он пишет так: «История станов ления стилистики характеризуется непрекращающейся борьбой мнений по вопросу об оптимальной номенклатуре стилей. Участники дискуссий явно руководствуются пониманием стиля как обобщения, однозначно диктуемого исследователю самой языковой действительностью. Одна ко, являясь теоретически непроницаемыми, стили не обладают в то же время свойствами естественной дискретности, непосредственной данности. Они условно, т. е. относительно произвольно, вычленяются из континуума функциональных различий на основе экстралингвисти-ческих данных (социальных, психологических и т. п. характеристик речевых типов, использующих соответствующие
8 А. И. Горшков. Литературный язык и норма (на материале истории русского литературного языка). «Проблемы нормы в славянских литературных языках в синхронном и диахронном аспектах». М., 1976, стр. 198-199.
9 Ю. М. Скребнев. Некоторые понятия стилистики в свете дихотомии «язык — речь». «Сб. научных трудов МГПИИЯ им. Мориса Тореза», 1973, вып. 73, стр. 84—85, 86.
48
подъязыки), в связи с чем их гипостазирование не может считаться чисто лингвистической процедурой. Язык поддается членению на подъязыки любого масштаба; постулирование той или иной системы подъязыков и стилей определяется и оправдывается задачами исследования.» 10
Нетрудно согласиться с тем, что лингвистическое описание языка неизбежно является схематичным. Иногда подобное представление отпугивает некоторых лингвистов, и раздаются голоса, что предлагаемая схематизация тех или иных участков языка якобы «обедняет язык». Разумеется, любая схема может оказаться плохой или хорошей, правдивой или ложной, но в принципе никакая схема не может «обеднять язык», хотя она, конечно, «беднее» языка, как, например, всякая географическая карта беднее отображенной на ней местности. Никому, однако, не приходит в голову сетовать на то, что она «обед няет» природные ландшафты, и никто не сомневается в пользе карт самых различных типов.
Вместе с тем, наверно, несколько странно звучало бы утверждение, что географическая карта страны «сущест вует наряду» с самой этой страной. Точно так же пред ставляется странной мысль о существовании естественно го языка наряду с «языком-схемой», «языком-абстракцией», «конструктивным объектом». Очевидно, правиль ней считать, что наблюдения над «текстами», корректируемые собственной интуицией исследователя, дают возмож ность иметь дело с самим «естественным языком», а язык-схема, язык-конструкт — это уже результат научного познания первого, его отображения в лингвистическом описании.
Всякое описание (в общем чего бы то ни было) является в известном смысле абстракцией, так как предпола гает отвлечение от некоторых свойств описываемого предмета или явления с целью выделения наиболее сущест венных признаков. Но вряд ли уместно считать, что науки исследуют описания своих объектов, а не самые объекты. Было бы печально, если бы лингвистике принадлежала совершенно особая в этом отношении роль.
Устанавливая стили современного литературного языка, мы должны, очевидно, исходить из особенностей его реального функционирования в различных ситуациях ре-
10 Там же, стр. 87.
49
чевого общения, из различий в той коммуникативной направленности, которые при этом обнаруживаются. Понят но, всякое деление речевого континуума условно, тем на стоятельнее необходимость попытаться найти в структу ре самого речевого акта, по-разному в разных условиях отражающей основные коммуникативные свойства языка, основания для такого деления.
Владеющие литературным языком всегда стремятся перейти от одного типа речи к другому в зависимости от меняющихся условий речевого общения, точно так же, как носители диалекта нередко при разговоре с «посто ронними» переходят на литературную речь. Другое дело, насколько это удается им. Предположение о том, что об разованный носитель литературного языка активно ис пользует в нужных случаях различные речевые стили, оказывается иллюзорным. Как показывают наблюдения (и специальная проверка), только немногим говорящим удается построить свою речь в полном соответствии со всеми требованиями каждого стиля. Однако представле ние об этих требованиях и несоответствии им каких-то отрезков речи присутствует у большинства. Вопросы го ворящих, обращенные к компетентным, по их мнению ли цам, вроде таких, «Как это нужно сказать?», «Как напи сать об этом?» (например, в заявлении) или сетования «Не могу выразить это по-научному» и под. показывают, что норма того или иного типа речи существует неза висимо от полноты ее проявления в каком-то конкретном случае.
Выделение основных функциональных разновидностей языка нецелесообразно связывать, таким образом, с тре бованием полного соответствия им всех конкретных тек стов, по предположению представляющих данную разно видность. Как далеко не все конкретные тексты во всем соответствуют нормам литературного языка, что не де лает понятие нормы или даже самого литературного язы ка фикцией, так, по-видимому, далеко не во всех текстах, например, на научные темы реализуются все особенно сти, которые можно приписать «научному стилю».
Если можно говорить о разновидностях языка, то конкретные тексты или высказывания, по-видимому, дол жны рассматриваться как их (частичная) реализация, а не первооснова.
Такое понимание было до некоторой степени намечено
50
в учении В.В. Виноградова о стилях языка и стилях речи, только из-за сложности и известной противоречи вости формулировок оно не получило однозначной интер претации.
Так, в обширной статье «Итоги обсуждения вопросов стилистики» 11 В. В. Виноградов подчеркивал необходи мость различения понятий «стиль языка» и «стиль речи», отметив, что «понятие «стиля языка» и понятие «стиля речи» остались в результате дискуссии не вполне уточ ненными и совсем не разграниченными», что «вопрос о разграничении понятий «языковой стиль» и «стиль речи», по-видимому, представлялся второстепенным и даже из лишним многим участникам дискуссии» 12. Вместе с тем, формулируя свое новое (по сравнению с данным им прежде и использованным многими участниками дискус сии) определение «стиля», В. В. Виноградов как будто иг норирует свое же повторяемое в этой статье требование («...самый термин «стиль языка» требует уточнения. Его нельзя смешивать с термином «стиль речи», если призна вать необходимость разграничения понятий языка и ре чи»13). В статье дано определение просто «стиля», безо всякого указания, речевой или языковой «стиль» имеется при этом в виду: «Стиль, - это общественно осознанная и функционально обусловленная, внутренне объединенная совокупность приемов употребления, отбора и сочетания средств речевого общения в сфере того или иного обще народного, общенационального языка, соотносительная с другими такими же способами выражения, которые слу жат для иных целей, выполняют иные функции в рече вой общественной практике данного народа. Стили, нахо дясь в тесном взаимодействии, могут частично смешива ться и проникать один в другой. В индивидуальном упо треблении границы стилей могут еще более резко сме щаться, один стиль может для достижения той или иной цели употребляться в функции другого» 14.
Непосредственно вслед за этим говорится о «стилях речи»: «Справедливо отмечалось, что степень индивиду ального своеобразия стилей речи неодинакова. В таких разновидностях письменно-книжного речевого общения,
11 ВЯ, 1955, № 1, стр. 60—87.
12 Там же, стр. 75.
13 Там же, стр. 71.
14 Там же, стр. 73.
51
как деловая бумага, техническая или служебно-административная инструкция, информационное сообщение в га зете, даже передовая, индивидуально-стилистическое от ступает перед стандартом, типической нормой или основ ной тенденцией привычной, установившейся формы сло весного изложения» .15
Позднее В. В. Виноградов писал так: «Если исходить из понимания общей структуры языка как «системы си стем» (что вызывает отдельные возражения, не всегда достаточно обоснованные), то стиль языка - это одна из частных систем (или «подсистем»), входящих в общую систему. Понятие «стиля языка» в основном определяет ся теорией функций языка и их реальным разграничени ем. В этом аспекте стиль языка - это структурный облик функции языка в ее многообразных проявлениях». 16
Дальше упоминаются «социальные стили речи», ко торые определяются как «способы употребления языка и его стилей в разных видах монологической и диалогиче ской речи и в разных вызванных или кодифицированных общественным бытом композиционно-речевых системах (официальный доклад, лекция, приветственное слово, заявление и т. п.)...».17
О стилях современного русского языка говорится следующее: «Эти стили обычно называются функциональными, например, разговорный, противопоставленный книжному вообще и отграниченный от других стилей языка коммуникативно-бытовой функцией, поэтому в этой сфере иногда выделяются обиходно-бытовой и обиходно-деловой стили; научно-деловой, специальный, определяющийся своеобразными свойствами и принадлежностями научно-коммуникативной функции; газетно- или журнально-публицистический, выделяющийся по характерным качествам и приметам агитационно-коммуникативной функции; официально-канцелярский или официально-документальный и нек. др. (например, парадно-риторический, художественно-изобразительный». Тут же В. В. Виноградов указывает на возможность установления иного соотношения стилей: «Можно — в связи с различиями понимания основных функций языка — представить и иное соотно-
15 ВЯ, 1955, № 1, стр. 73.
16 В. В. Виноградов. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэти ка. М.,1963, стр. 201.
17 Там же, стр. 202.
52
шение стилей. При выделении таких важнейших общественных функций языка, как общение, сообщение и воз действие, могли бы быть в общем плане структуры язы ка разграничены такие стили: обиходно-бытовой стиль (функция общения); обиходно-деловой, официально-документальный и научный (функция сообщения); публицистический и художественно-беллетристический (функция воздействия)» 18
В книге сказано о необходимости «установить и описать главные структурные типы стилей, активно взаимодействующих в системе русского литературного языка современной и предшествующих эпох», однако принципы и приемы такого описания никак не намечены, поэтому трудно судить о том, каким представлялось В. В. Виноградову исследование названных им разновидностей языка. Но сформулированное в книге определение, несомненно, заслуживает внимания. Определение стиля как частной системы языка, категории, определяемой функциями языка, представляется наиболее близким к его адекватному пониманию.
Мысли В. В. Виноградова о стилях языка и стилях речи были развиты в работах А. К. Панфилова19. По мнению А. К. Панфилова, концепция В. В. Виноградова может быть положена в основу дальнейших разысканий в области стилистики. Следуя за В. В. Виноградовым, А. К. Панфилов определяет языковой стиль как подсистему языка, имеющую ограниченное и обусловленное специальными задачами употребление, обладающую специфическими языковыми средствами. Речевые стили развиваются на базе языковых стилей, причем многие из них используют не один, а несколько языковых стилей, а также и те средства, которые остаются за пределами собственно литературного языка. Однако непременным условием существования языкового стиля является существование такого речевого стиля, в котором он представлен в более или менее «чистом» виде. В «чистом» виде публицистический языковой стиль, отмечает автор, представлен в речевых стилях лозунга, передовой газетной
18 Там же, стр. 6 - 7.
19 Обобщением этих положений явилась докторская диссертация А. К. Панфилова «История становления публицистического стиля современного русского литературного языка» (М., 1974, машинопись).
53
статьи, пропагандистской статьи и т.д., в то время как речевые стили фельетона, репортажа и т. п. опираются не на один, а на несколько языковых стилей.
Определяя функциональный стиль языка как особую языковую подсистему, А. К. Панфилов выделяет в современном русском литературном языке следующие стили: официально-деловой, научный, производственно-технический, публицистический и разговорный. Состав языковых стилей не остается неизменным. Так, А. К. Панфилов отмечает, что в эпоху классицизма и сентиментализма в языке художественной литературы использовались специфические слова, формы слов, конструкции, что дает возможность говорить о соответствующем стиле; в состав стилей русского литературного языка XIX в. и начала XX в. входил «парадно-риторический стиль», обладающий своими специфическими средствами (лексическими, фразеологическими, морфологическими, синтаксическими и орфоэпическими). А. К. Панфилов подробно останавливается на характеристике публицистического стиля языка, считая, что в отличие от других книжных стилей языка (официально-делового, научного и производственно-технического) его «языковые средства рассчитаны не только на сообщение, но и на эмоциональное воздействие». Этим качеством он сближается с «разговорным стилем», из которого постоянно заимствует некоторые лексико-фразеологические и синтаксические средства. Значительное количество слов, специфических для публицистического стиля, имеет экспрессивно-оценочный характер. Автор проводит решительное разграничение между языком публицистики и публицистическим стилем языка. В публицистике обнаруживаются различные стили речи, только некоторые из них опираются на «публицистический функциональный стиль языка», другие же «не связаны какими-то ограничениями в смысле использования всех богатств общенародного языка» (стр. 103). «Собственно публицистические слова и выражения употребляются здесь нечасто» (Там же).
Одним из главных вопросов, на который в работе нет ответа, представляется вопрос о критериях выде ления «стилей языка» и «стилей речи». Если публицистический стиль представляет собой «подсистему языка» (подобно другим функциональным стилям языка), как утверждает автор, а многие речевые стили в области пуб-
54
лицистики используют также другие (или даже в с е стили языка), то остается не совсем понятным, что же объединяет (и объединяет ли что-нибудь) соответствующие произведения в языковом плане. Неопределенным остается и понятие «подсистемы языка» в данном контексте. Не совсем понятно также, как именно на основе пуб лицистического стиля языка формируются публицистиче ские стили речи, если принять во внимание такие ут верждения автора: с одной стороны, «на базе языковых стилей возникают и развиваются многочисленные стили речи», с другой — «при отсутствии речевых стилей, кото рые тот или иной языковой стиль представляет в его «чистом» или «почти чистом» виде, само существование этого языкового стиля становится невозможным».
Таким образом, попытка развить учение о стилях языка и стилях речи не привела к окончательным результатам. Рассмотренное исследование показывает, что без подлинного выяснения внутренне присущих языку функций, т. е. функций, обусловленных самим устройством язы ка как средства общения, понятие «стиль языка» оста нется такой же эмпирически конструируемой катего рией, как и «стили речи», причем, вопреки утверждению автора, целиком выводимой из обобщенного представления последних, т. е. на основе некоторой перегруппировки субъективно по существу выделенных их признаков.
Такое представление о стилях языка оставляет, в конечном счете, неразрешимым вопрос о реальном существовании того или иного стиля.
Так, например, А. К. Панфилов утверждает, что «о существовании публицистического языкового стиля как единой и целостной языковой подсистемы» применительно к дооктябрьскому периоду говорить нельзя, поскольку «в обществе с антагонистическими классами не было и не могло сформироваться системы средств публицистического выражения, общей для всех носителей языка» (стр. 296).
Выдвинутый довод можно признать или не признать убедительным, но ясно, что он никак не вытекает из того понимания «стиля языка», на котором основывается автор исследования. Ведь существованию научного стиля не препятствует то обстоятельство, что многие термины науки (взять хотя бы стилистику) осмысляются разны-
55
ми исследователями по-разному, что каждая наука обладает своей терминологией, различные направления в науке (например, в науке о языке) часто пользуются различными (и различно толкуемыми) терминами и т. д.
Для решения вопроса о функциональных разновидно стях языка, несомненно, имеет значение не только уста новление стилистической приуроченности различных язы ковых средств, но и обнаружение в основных категориях языка возможности (или даже необходимости) его раз личного проявления в зависимости от различных условий речевого общения, т. е. различных условий его функционирования. Функционирование языка, как уже отмечалось выше, определяется тем, что всякое высказывание от кого-то исходит, к кому-то направлено и является вы сказыванием о чем-то, что локализовано во времени и пространстве 20.
Как говорилось об этом выше, то обстоятельство, что в каждое высказывание вовлечены три стороны, дает воз можность говорящему разнообразно варьировать их соот ношение при помощи собственно языковых средств. Это варьирование осуществляется в любом типе высказыва ния, будучи отражением его смысла или избираемой го ворящим формы выражения. Но в известных случаях указанное соотношение приобретает уже обязательный, стандартизованный характер, в силу того что само содержание и направленность высказывания, так же как структура речевого акта, предопределяют данное соотношение.
Если это так, то, следовательно, соответствующие типы высказываний реализуют те общие возможности применения языка, которые обусловлены его внутренним устройством, заключающемся, в частности, во взаимозави симости трех включаемых в его систему при ее реали зации сторон.
Абстрактная схема соотношения этих сторон довольно естественно ложится на реальные соотношения, существующие в современном языке. Видимо, известным под тверждением мысли о том, что язык на современном эта-
20 Понятно, что возможность высказывания, например, с неопределенным или обобщенным временным значением не противоречит этому, поскольку эти значения также определяют отношение ко времени.
56
пе его развития действительно реализует те возможности, которые заложены в самом его устройстве, можно считать сравнительно одинаковую стилистическую дифференциа цию всех современных развитых литературных языков. Причина этого, конечно, кроется в экстралингвистических факторах, но, как известно, те же самые внешние факто ры не непременно приводят к одинаковым результатам в разных языках, если в них самих, в самой их структуре нет предпосылок для одинаковой реакции на внешние импульсы.
Напротив, когда различные языки обнаруживают что-то общее в своем устройстве, их реакция на внешние импульсы бывает во многом одинаковой.
Поскольку выше речь шла о самых общих особенно стях языка, особенностях, присущих любому языку, слу жащему средством общения (а языков, лишенных этой функции, нет), естественно предположить, что в более или менее сходных исторических условиях они должны быть представлены теми же самыми разновидностями. Это отметил еще В. В. Виноградов: «При всем различии кон кретно-исторических условий развития стилей в том или ином языке и при глубоких своеобразиях систем стилей в разных языках, по-видимому, есть нечто общее в про цессах стилистической дифференциации литературных язы ков в периоды национального их развития» 21.
Каждый тип речи характеризуется определенной тема тикой, но каждому из них присуще и особое соотношение между первыми двумя лицами, т. е. отправителем сооб щения и адресатом. Понятно, что не может быть речи без автора, но проявление «авторства» в различных случаях различно. Разговорная речь предполагает непосредствен ное участие обоих первых лиц, и говорящий и адресат здесь конкретны и индивидуальны, причем — что существенно — соотношение между ними устанавливается в самом акте речи. При определенности этих лиц «3-е лицо» (тема разговора) никак не предопределено, т. е. «3-е лицо» (третья сторона) предельно неопределенно. Опре деленность 1-го и 2-го лица заключается не только в их непосредственном присутствии, но и в их непосредствен-
21 В. В. Виноградов. Итоги обсуждения вопросов стилистики. -ВЯ, 1955, № 1, стр. 83.
57
ной «индивидуальности». Если выступает даже (в соответствии с глагольным выражением лица) так называемое обобщенно-личное 2-е лицо — это лицо, не осложненное никакими другими зависимостями. Что касается экспрессивно-стилистической транспозиции личных форм глагола, то она, как известно, свойственна именно разговорной речи прежде всего (А он еще возражает! Кому говорят! и т. п.).
По-иному обстоит дело в тех типах высказываний, ко торые мы встретим в различных типах письменной речи, т. е. в тех типах речи, которые были отнесены выше к собственно функционально-речевым стилям, а также в ху дожественной литературе.
Художественное повествование обычно организовано так, что там по ходу событий устанавливаются самые разнообразные отношения между действующими лицами, отраженными в глагольных формах лица. Но в любом тексте есть еще и другие первые два лица — 1-е лицо повествователя и 2-е лицо того, к кому так или иначе обращен этот текст. 1-е лицо художественного произведения получило в исследованиях наших лингвистов истол кование как образ автора.
Образ автора связан со всей композиционной органи зацией произведения, с распределением «света и тени», с приданием повествованию характера объективности (вроде репортажа с места событий) или же характера взволнованного рассказа небеспристрастного очевидца событий.
Формы авторского вмешательства в повествование чрезвычайно разнообразны. Вот несколько примеров из повести С. Антонова «Дело было в Пенькове».
1. Еще в ту пору, когда он учился в педтехникуме... впрочем, пожалуй, достаточно уделять внимания этому городскому персонажу - колхозных писателей и так упрекают, что они отвлекаются на посторонние темы, описывают городских людей и даже сочиняют про них рассказы. Обратимся лучше к Матвею.
2. Что это значило — не понять непосвященному человеку, но мы в свое время познакомимся с Уткиным, потому что ему суждено сыграть некоторую роль в нашей повести и даже посодействовать, чтобы она пришла к благополучному концу.
3. Это был примерный и безотказный колхозник, а на работу он не вышел потому, что обиделся на бригадира Тятюшкина. Од-
58
нако в нашей повести он больше не появится, и мы не станем описывать его жилище, а пойдем дальше за своими героями.
4. Матвей нащупал скамейку и сел. Ему было скучно. «Уезжать надо, — подумал он. — Подаваться на производство».
Может быть, он и уедет.
Но когда-нибудь через много лет неожиданно, ни с того ни с сего, вспыхнет в его памяти эта темная ночь... И тогда он впервые поймет...
5. Однако мы уверены, что работа в Пенькове наладится, хотя бы потому, что Иван Саввич начал улыбаться Тоне.
Независимо от того, обнаруживает ли себя автор в такой намеренно демонстративной форме, его образ раскрывается всем повествованием. Он проявляется в том, как организуется время повествования, в том, становятся ли известными читателю намерения героев, комменти руются ли их действия, как соотносятся в повествова нии действия персонажей и их мысли и переживания, в том, наконец, с точки зрения одного или нескольких уча стников событий дается оценка этим событиям, чередуют ся ли эти точки зрения или читатель все время ставится на точку зрения только одного персонажа и т. д.
Гораздо менее изучена — и в лингвистическом и в литературоведческом плане — роль в художественном пове ствовании 2-го лица, т. е. читателя. То, как он представлен в повествовании (ср. прямые обращения к нему или такой тон повествования, как будто о читателе не может быть и речи, как будто повествование ведется как-то само по себе), тоже накладывает свой отпечаток на стиль про изведения. Но не на стиль языка, если следовать соответствующему терминоупотреблению. Во всем многообразии проявлений первого и второго лица и состоит специфика того «стиля языка», реализацией (или манифестацией) которого служат тексты художественных произ ведений.
И 1-е, и 2-е лицо представлены в них как бы услов но, могут отступать на задний план перед «3-м лицом» (изображаемым, темой повествования), их роль в органи зации текста опосредствована художественным замыслом, интонацией произведения, вообще проявляется через «третью сторону», в конечном счете ее раскрытию и под чинена.
59
Официально-деловая речь характеризуется обязательным присутствием 1-го и 2-го лица, но их выражение и проявление предельно стандартизовано, как стандартизо вана и сама форма речи. Любой деловой документ должен содержать ясное и прямое обозначение 1-го лица, но это «юридическое лицо», точно так же как и 2-е лицо22. Собственно «личные» отношения в официально-деловой речи всегда так или иначе отстранены: и автор и адресат здесь получают опосредствованное выражение — это «должностное лицо», «учреждение», «клиент» и т. д., сфера их общения соответственно ограниченна.
Официально-деловой речи с ее соотношением «сторон» в этом смысле противостоит научная речь, где форма изложения как бы отстраняет представление и о 1-м и о 2-м лице.
Дело, конечно, не в том, что автор научного произведения менее себя обнаруживает, чем автор произведения литературно-художественного — в каком-то плане он обнаруживает себя даже в большей степени, ср. так называемое авторское 1-е лицо множественного числа, которое проявляется именно в научном жанре, причем варьирование единственного и множественного числа (ср. я считаю и мы считаем) может остаться здесь почти незамеченным, в то время как любая форма прямого обнаружения автора в художественном произведении неизменно обращает на себя внимание и становится значимым элементом текста. Дело, конечно, и не в том, что в научных текстах не могут встретиться обращения к читателю. Такие обращения вполне возможны в научных текстах. В целом ряде научных исследований проявляется
22 Само их обозначение должно соответствовать установленным формам. В сатирической повести так отражено должностное соотношение сторон:
Если, скажем, пишем тому же Соколову — ему надо просто печатать «т. Соколову». Одно «т» и точка. Начальнику дорожного отдела надо добавить — «тов. Крючкину». Директору элеватора надо печатать полностью - «товарищу Родионову И. Г.». Инициалы после фамилии. Мы с ним равновелики. Завивалову надо уже полностью.
— А если выше? — спросил Стряпков.— Очень просто. В область имя и отчество надо перед фамилией печатать: «Товарищу Ивану Константинычу Разумову». А там, допустим, понадобится брату послать, то надо будет добавить: «Уважаемому товарищу Петру Михайловичу Каблукову»... (Арк. Васильев, Понедельник — день тяжелый).
60
и индивидуальный стиль автора, индивидуальная манера изложения. Таким образом, речь идет не о какой-либо «обезличенности» научных текстов как их непременной примете или их стилистическом идеале. Отстраненность первых лиц заключается в том, что научное изложение представляет собой сообщение о фактах, существующих объективно, вне зависимости от воли автора и вне его текста.
Авторский стиль изложения может облегчать или затруднять восприятие содержания, он может нравиться или раздражать, но в научной работе нас в общем-то интересует только ее содержание, и, по-видимому, никто не читает специальных исследований ради их стиля.
Характерно, что многие сведения, которые не касаются непосредственно нашей специальности, мы черпаем из научной или научно-популярной литературы, подчас даже не обращая внимания на фамилию автора или забывая ее вскоре по прочтении книги, в которой нас интересовало что-то, что объективно существует независимо и отдельно от этой книги. В этом и состоит особенность научного стиля как разновидности языка, которая так или иначе проявляется в самых разнообразных научных текстах. Когда сообщается, что:
В кристаллах типичных металлов характер связи между частицами определяется в первую очередь тем, что металлами являются те элементы, в атомах которых имеются слабо связанные электроны. Именно этим определяется металличность. Все свойства, характерные для металлов, вызываются наличием таких электронов. В кристалле слабо связанные электроны более или менее легко переходят от одного атома к другому23, —
или что:
К западному делению северного фасада примыкает высокая двухэтажная пристройка из двух квадратных в плане частей, из которых правая целиком выступает за линию главного (западного) фасада собора. Стена башнеобразной пристройки ограничена по углам и членится по длинной стороне высокими лопатками, на которые опираются килевидные арки; левая часть перекрыта односкатной кровлей, над правой — надложена колокольня со шпи-
23 В. А. Киреев. Краткий курс физической химии. М.» 1959, стр. 113.
61
лем, заменившая в 1807 г. старую шатровую, изображенную на рисунке 1801 г.24 и т.п. —
то сообщение дается в форме объективной констатации фактов, независимой от субъекта речи и ее адресата. Именно логика самих фактов в идеале определяет логический ход изложения. На долю автора приходится как бы только их «аранжировка» и объяснение. Понятно, что объяснение зависит от исследователя. Само получение фактов во многих случаях зависит от результатов эксперимента, придуманного и осуществленного эксперимента тором, от разнообразных разысканий, ход и направление которых опять-таки определяются тем, кто их осуществляет. Но важно то, что все, о чем сообщается в научном сообщении, представлено как существующее независимо и от воли автора и от самого сообщения об этих фак тах в данном конкретном тексте с возможным его ин дивидуально-стилистическим своеобразием.
Источник такой информации, конечно, далеко не всегда безразличен. Определение источника важно для определения достоверности научной информации, надежности политической информации и т. д. Однако важно, что во многих случаях такая информация дается в форме объективно-внеавторского сообщения, в котором 1-е лицо как бы устранено, а 2-е лицо предполагается вне каких-либо ограничений, которые обусловлены в таком случае лишь тематикой сообщения.
Так, в лингвистическом утверждении:
«Предикативность не всегда выражается в предикативной связи между частями или членами предложения. Предикативность может быть присуща предложению в целом и не вызывать его расчленения (например: Молчать! Жа ра. Светает.)» — сообщение дано в форме объективной констатации фактов, и адресовано оно неопределенно широкому кругу лиц, интересующихся проблемой предикативности. Суждение же об обоснованности этого утверждения связано, конечно, с представлением об авторитетности его автора, с представлением, которое опять-таки может меняться в зависимости от того, кем конкретно представлено 2-е лицо.
24 Я. Я. Воронин. Зодчество северо-восточной Руси XII—XV веков, т. I. М., 1961, стр. 414.
62
В этом состоит принципиальное отличие научных текстов, если их рассматривать как определенное отражение, определенную конкретную модификацию именно стиля языка, от текстов художественных произведений и от официально-деловых текстов.
События литературно-художественного произведения существуют в данном тексте, они конструируются текстом, особенностями «отбора и расстановки» слов. От особенностей словесной организации художественного произ ведения зависит характер описываемого, изображаемого. Вне самих строк стихотворения «Я помню чудное мгно венье...» этого события нет.
То, что описывается в научном произведении, предполагается существующим (существовавшим и т. д.) независимо от данного текста, так же как от 1-го и 2-го лица. Устанавливаемая автором закономерность, выдви гаемая гипотеза имеют свою силу вне зависимости от стилистической организации соответствующего текста, от проявления в нем авторского я, вообще — личности автора, а лишь постольку, поскольку отражают объективную реальность.
Понятно, что научная значимость выдвигаемой гипотезы может в значительной степени определяться лич ностью автора, но это опять-таки конкретная личность, а не конструируемая в самом тексте, как «образ автора» художественного произведения.
Отношения, которые отображаются в официально-деловом документе, именно в этом документе получают свое юридическое значение, т. е. именно в тексте устанавливается их особое качество. В соответствии с этим организуется и язык документа; он должен быть основан на общественно-закрепленных формулах, выражающих юридические отношения. В официальном документе формулы, выражающие юридические отношения, одновременно являются средством установления этих отношений для конкретного лица или лиц (коллектива, общества в целом и т. д.) или средством соотнесения конкретного факта, события с системой официальных норм, средством его юридической квалификации и фиксации.
Особое место среди функционально-речевых стилей принадлежит публицистическому стилю. Присущая пуб лицистическим произведениям направленность на воздей ствие и убеждение устанавливает особые взаимоотноше-
63
ния между сторонами общения – обращающимися с речью и адресатом речи. Это не констатирующая, а императив ная речь, она призвана не только сообщить о чем-то и не только выразить отношение к сообщаемому, но и вну шить это отношение адресату, т. е. в конечном счете это речь, призванная воздействовать на убеждения или поведение читателя, на его оценку тех или иных факторов.
Соответствием публицистического стиля в устной речи является так называемая ораторская речь, близкая ему по функции, а соответственно и по своему строению.
Направленность на убеждение делает принадлежностью публицистического стиля известную систему доказательств, что сближает публицистические тексты в некоторых их частях с научными, которые в свою очередь в ряде случаев не лишены элементов публицистичности, так же как выступления на научные темы иногда могут приближаться к ораторской речи.
Заданная самим характером и назначением речи экспрессивность сближает публицистический стиль с разговорной речью и в отдельных моментах с речью художественной. Дело не столько в использовании отдельных элементов образности, в том числе и основанной на собственно языковых возможностях (многозначность, звуковые сближения и т. д.), сколько в некоторых общих чертах самой композиционно-синтаксической организации текста, а также в принципиальной открытости темы. Введение «посторонних» для основной темы эпизодов вполне возможно, разумеется, и в научном сообщении, но там это все-таки «инкрустация», в то время как в публицистической и ораторской речи переход от одной темы к другой всегда диктуется более общей темой, общей идеей высказывания. Публицистическая речь не связана тематически, единственное (но весьма существенное само по себе) ограничение, которое накладывается на ее содержание, исходит от общественной значимости привлекаемых к обсуждению явлений. Публицистическая (как и ораторская) речь предполагает вовлечение в обсуждение 2-го лица, предполагает его реакцию на сообщаемое.
В этом состоят основные, стилеобразующие свойства и особенности публицистической речи.
Поэтому не представляется решающим для определения «статуса» публицистической речи разрешение спора
64
о том, присуща ли публицистическому стилю «своя особая лексика». По мнению исследователя современного публицистического стиля А. К. Панфилова, «как и другие функциональные стили языка, публицистический стиль прежде всего характеризуется своей особой лексикой и фразеологией». Он возражает Е. Ф. Петрищевой, которая утверждает: «По нашим (пока еще предварительным) наблюдениям, в русском языке есть лексика, имеющая окраску научно-делового и официально-канцелярского стилей, слов же, которые имели бы газетно-публицистическую окраску, нет или очень мало» 25.
А. К. Панфилов относит к публицистической лексике слова агитбригада, агитационно-массовый, агрессия, администрирование, активизация, активизировать, активист, актуальный, аллилуйщик, аполитизм, аполитичный, боевитость, безыдейный, застрельщик, новатор и др.26
Отнесение некоторых из этих слов, особенно обозначающих реалии общественной жизни (агитбригада, агита ционно-массовый, активист) или такие явления, как агрессия, к специально публицистической лексике не представляется бесспорным.
Но и само существование особых публицистически окрашенных слоев лексики не является непременным условием существования стиля. Более существенно в этом смысле особое употребление слов, которое отмечает дальше А. К. Панфилов, указывая на ряд слов, которые только в переносных значениях имеют «публицистическую окрашенность» (вахта, сигнал и др.). «То же самое можно сказать и о публицистически окрашенных фразеоло гизмах типа „,пиратские действия“, „цепной пес“, которые, впрочем, в прямом значении и не являются фразеологизмами» 2Т.
Еще более существенным для публицистического сти ля представляется то, на что обращает внимание А. К. Пан филов, говоря об употреблении слов оценочного характе ра. «Характерным признаком публицистически окрашен ных слов и выражений, — пишет он, — является их эмо ционально-экспрессивный, оценочный характер. Иначе
?5 Е. Ф. Петрищева. Употребление стилистически окрашенных слов.— РЯШ, 1967, № 5, стр. 39.
?6 А. К. Панфилов. Лекции по стилистике русского языка. М., 1972, стр. 82.
?7 Там же, стр. 83.
65
говоря, у них почти у всех или во всяком случае у подавляющего их большинства имеется двуплановая стилистическая окрашенность. С одной стороны, здесь есть слова и выражения положительно-оценочные: «застрельщик», «труженик», «ударник» и т. п. С другой — слова и выражения, имеющие отрицательно-оценочную окрашенность: «вояж», «обывательский», «наводнить», «насаждать», «пособник», «примиренческий» и т. п.» 28
При установлении функциональных разновидностей современного литературного языка неизбежно возникает вопрос о месте «языка газеты».
В силу различных причин в газетном языке быстрое, чем где бы то ни было, получают письменное отражение те изменения, которые происходят в разговорной речи. Это обстоятельство побуждает исследователей, стремя щихся изучить процессы, характерные для современного языка, обращаться к материалу газет. Отдельные языко вые явления в области современного словоупотребле ния, фразеологии, синтаксиса, представленные газетным материалом, изучены в настоящее время достаточно хорошо 29. Однако на вопрос о том, какое место принад лежит газетному языку среди других функциональных разновидностей языка, трудно дать вполне бесспорный ответ.
Здесь возможны различные точки зрения. В исследовании, специально посвященном языку газе ты, В. Г. Костомаров стремится доказать, что язык массо вой коммуникации представляет собой особый вид «функ ционально-стилевых единств»30.
Для такого понимания статуса газетного языка есть известные основания. С точки зрения той концепции функционально-стилевой дифференциации, которая была изложена выше, язык газеты, безусловно, представляет собой особый вид применения общелитературного языка. В газете реализуется особое, при этом вполне определен ное отношение «сторон» речевого общения — отправите-
28 А. К. Панфилов. Указ. соч., стр. 83.
28 См. книгу Н. Ю. Шведовой «Активные процессы в современном русском синтаксисе» (М., 1966), а также статьи Ю. А. Бельчикова, В. П. Вомперского, В. П. Фелипыной, Л. И. Рахмановой и Н. И. Формановской и др.
30 См.: В. Г. Костомаров. Русский язык на газетной полосе. Изд-во Московского ун-та, 1971.
66
лем здесь выступает «коллективный автор», адресатом является так называемый массовый читатель, тематика обусловлена актуальностью сообщаемых сведений именно для данного момента. Однако все это относится главным образом к определенной части газетного материала — к сообщениям о событиях. Несомненно, в настоящее время можно говорить о существовании в ряду других письмен ных стилей особого функционального стиля — газетно-информационного. В какой мере с лингвистической точки зрения он связан с языком других газетных жанров, ос тается спорным.
В. Г. Костомаров считает, что «сегментация знакового продукта массовой коммуникации на усредненные стан дарты и их повторяющееся использование не оптималь ны для надежного кодирования и передачи информации. Природа помех диктует тут разбиение этого продукта на контрастирующие сегменты, т. е. выделение, кроме стан дартизованных, эмоционально-вербующих... С точки зре ния знакового продукта («слов, которыми говорится»), газетную коммуникацию при всем ее фактическом рече вом многообразии следует рассматривать как набор проти вопоставляемых экспрессивных и стандартизованных сег ментов. При этом их маркированность и нейтральность может существенно отходить от аналогичного общеязыко вого противопоставления; она конструктивна и, соответ ственно прямолинейна. Газетный текст в этом смысле синкретичен, пользуется без ограничений «всем языком», но с обязательным осуществлением «созидающего взры ва» 31.
Отстаивая мысль о «единстве газетного языка», В. Г. Костомаров пишет: «Квалифицируя газетный язык, следует прежде всего заметить, что — при всей последова тельности и даже прямолинейности воплощения единой конструктивной идеи — он отличается подчеркнутой материальной неоднородностью, заданной гетерогенностью. Если угодно, его природным стилевым признаком высту пает стилистическая антигомогенность. «Языковая сторо на» тут значительно слабее, чем в традиционных стилях, а складывающиеся соотношения структурно не кристал лизуются: нет, например, словарно закрепляемых «газетизмов» (более того, они неизбежно гиперхарактеристич-
31 Там же, стр. 82—83.
67
ны и ликвидируются в имманентных процессах обновления газетной фразеологии), хотя много профессионализмов, канцеляризмов, поэтизмов, жанровое расслоение тут производит впечатление «необъединимости» и предстает именно поляризацией жанров». 32
По мнению автора, «язык массовой коммуникации, по-видимому, следует терминировать как оформляющийся новый тип функционально-стилевых единств, в которых идет процесс опробования возможных путей реализации общего конструктивного принципа, более активный и ме нее структурно и традиционно обоснованный, чем в сло жившихся исторических стилях, и широко вовлекающий в сферу своего влияния внеязыковые технические возмож ности. В современном русском языке тогда следует вы делить, наряду с типом книжных и типом разговорных стилей, особый уровень функционально-стилевой диффе ренциации — тип массово-коммуникативных стилей. На глядным их отличием от разговорных и книжных стилей можно считать прежде всего принципиально новое отно шение к устной и письменной формам существования языка» .33
Как видно из приведенной цитаты, исследователь счи тает «язык массовой коммуникации» оформляющимся (а не оформившимся) «типом функционально-стилевых единств». То, что автор называет «подчеркнутой мате риальной неоднородностью, заданной гетерогенностью» языка газеты, соотносимо в своих частях с теми типа ми речи, которые достаточно определенны в материаль ном, языковом отношении. Так, именно в газете получает свою реализацию публицистический стиль; литературно-художественные произведения, печатающиеся в газетах, безусловно, принадлежат художественной речи, а статьи на научные темы в целом не выходят за рамки научного стиля.
В исследовании, посвященном процессам, происходя щим в современном русском синтаксисе, Н. Ю. Шведова отмечает: «Обозначение „газетный язык“ употребляется здесь не как термин и, конечно, не в смысле самостоя тельной системы, противопоставленной системам „,языка“ художественной литературы, разговорному языку и т. п.
32 В. Г. Костомаров. Указ. соч., стр. 256-257.
33 Там же, стр. 258—259.
68
Под «газетным языком» здесь понимаются все те материалы — разнообразные по стилистической направленно сти и даже по своему отношению к норме, которые объ единяются газетной полосой как документом, направля ющим к массовому читателю сообщения...».34
Особое место в газете занимает тот вид сообщений, с которым может быть связано представление об отдель ном газетно-информационном стиле, выделяемом наряду с другими письменными функциональными стилями (научным, официально-деловым, публицистическим). Соб ственно, с этой частью газетного материала обычно и связывается представление о «газетном языке», именно здесь в наибольшей мере воспроизводятся те языковые «штампы», которые нередко привлекают внимание пишущих о культуре речи. «Материальная», т. е. языковая, сторона газетной информации представляет собой достаточно определенную и сложившуюся величину. Га зетная фразеология более или менее устойчива35, син таксис, отвечая требованиям точности и однозначности, максимально отделен от особенностей, присущих разго ворной речи (ср. отсутствие присоединительных конст рукций, изолированного именительного со значением оценки и т. д.).
По существу и В. Г. Костомаров, настаивая на един стве газетного языка, понимает его как «весь язык», но «только» «специфически прикрепленный, деформирован ный и видоизмененный особым принципом функциональ но-стилевой конструкции».36 Таким образом, речь может идти в основном о конструктивной и композиционной зна чимости тех стилевых пластов, которые организуют «язык газеты» как нечто целое,— ведь в газете научный, офи циально-деловой и публицистический стили не имити руются (как нередко имитируются черты этих стилей в литературно-художественных стилях), а именно воспро-
34 Н. Ю. Шведова. Указ. соч., стр. 10.
35 Ср. перифрастические обозначения вроде белое золото, голубая целина, люди в белых халатах и т. п., воспроизводимые не только в очерках и т. п., но и включаемые в собственно инфор мационные сообщения. «Сухие» сообщения о политических со бытиях часто предваряются оценочными заголовками, напри мер: Вояж министра; Сборище реваншистов; Судилище над патриотами; Домогаются военных баз; Ястребы не унимаются и т. п.
36 В. Г. Костомаров. Указ. соч., стр. 246.
69
изводятся в соответствии с содержанием помещаемого на газетных страницах материала (причем если информа ция о событиях обычно дается безо всякого включения в нее «автора» сообщения, то указанные тексты отнюдь не безличны в этом смысле).
Специальная тематика и при устном общении требует от говорящих воспроизведения определенных черт соответствующего функционального стиля, оформления своей речи в соответствии с диктуемыми этим стилем особен ностями. Понятно, однако, что непосредственность обще ния, реальное присутствие собеседника или собеседни ков, характер обстановки, в которой протекает общение, не могут не накладывать своего отпечатка и на строе ние самой речи. Вряд ли было бы оправданным, однако, на основании того, что в диалог на специальную тему могут врываться элементы разговорно-обиходной речи, считать такой диалог уже чисто «разговорным». Сама возможность отграничения этих элементов свидетельст вует лишь о неполном проявлении стиля, об известной контаминации речевых средств, вызванной формой обще ния, а не об окончательном переключении речи в иную стилистическую сферу. Такая контаминация тем более не может свидетельствовать об отсутствии самой нормы языкового стиля.
Совершенно ясно, что и при устном общении на дело вые темы степень официальности речи определяется взаимоотношениями реально общающихся лиц, но черты официально-делового стиля во всех таких случаях не могут быть представлены полностью, так как этому пре пятствует сама форма речи, исключающая строго стан дартизованное сопоставление сторон. Отступление от нор мы и темы официального разговора, ее нарушения бывают вызваны самыми разнообразными причинами. Ср. эпизод из повести Куприна «Молох»:
При виде инженеров он с усилием приподнялся. — Здравствуйте, господа, — сказал он сиплым басом, протягивая им поочередно для почтительных прикосновений свою огромную пухлую руку. — Ну-с, как у вас на заводе?
Шелковников начал докладывать языком служебной бумаги. На заводе все благополучно. Ждут только приезда Василия Терентьевича, чтобы в его присутствии пустить доменную печь и сде-
70
лать закладку новых зданий…Рабочие и мастера наняты по хорошим ценам. Наплыв заказов так велик, что побуждает как можно скорее приступить к работам.
Квашнин слушал, отворотясь лицом к окну, и рассе янно разглядывал собравшуюся у служебного вагона толпу.
Вдруг он прервал директора неожиданным вопросом:
— Э... па... послушайте... Кто эта девочка?
Понятно, что письменная форма делового общения, как правило, не располагает к таким отступлениям.
В современном обществе людям приходится и говорить, и писать на самые разнообразные темы и в самых различных ситуациях. Естественно, что форма речи — устная или письменная — не может не влиять на струк туру высказываний. Однако вряд ли имеет смысл игно рировать то обстоятельство, что черты, которые харак теризуют «разговорную речь»,— это черты устной речи, лишь частично воспроизводимые в письменных текстах (главным образом — в художественной литературе), в то время как все основные особенности функционально-речевых стилей восходят к письменной форме. Устное общение на деловые или научные темы, естественно, допускает самый широкий диапазон варьирования речевых средств — в зависимости от ситуации и взаимоотношения уже реально представленных лиц. Было бы бессмысленно спорить о том, следует ли относить соответствующие высказывания к разговорной речи или же нужно рассматривать их как трансформированное проявление того или иного функционально-речевого стиля. Если в устной речи в достаточной степени воспроизводится то соотношение между сторонами общения, которое характерно для письменно закрепленного стиля, то естественно рас сматривать соответствующие высказывания как устное отражение данного стиля. Но в связи с присутствием реальных 1-го и 2-го лица как непосредственных участников общения здесь, конечно, всегда возможны пере ходы речи из одной стилистической тональности в другую; возможно вторжение разговорных элементов, кото рое разрушает стилистическое единство речи, но не создает, по-видимому, никакого нового единства. Если мы услышим (и зафиксируем) что-нибудь вроде Только дурак может считать, что подлежащно-сказуемостная схема может быть наложена на все синтаксические кон-
71
струкции — мы будем иметь дело с контаминированной в стилистическом отношении фразой, которая, возможно, как-то характеризует говорящего, но вряд ли дает что-либо для собственно стилистических наблюдений. Нет оснований смешивать «разговор на научную тему» с разговором по поводу научной работы. Ср.: А ты пробовал объяснить это ион-радикальным процессом окисления? — А то нет! или пример, приведенный в статье О. А. Лаптевой, — Ему для защиты, да? Три месяца надо. А. П. С. ему говорит: у вас как минимум работы остается на 3 года37. В первом примере от научного стиля — только составной термин (что само по себе недостаточно, чтобы видеть в соответствующем разговоре какое-либо отражение этого стиля), второй — вообще не выходит за рамки разговорной речи, как она была определена выше.
Попытке разграничить функциональные разновидно сти языка не должно препятствовать и несомненное существование смешанных речевых жанров, как и таких ситуаций, где смешение стилистически разнородных элементов почти неизбежно. Например, речь различных участников судебного разбирательства вряд ли способна представить какое-либо стилистическое единство, но также вряд ли было бы правомерно отнести соответствую щие фразы целиком к разговорной или целиком официально-деловой речи. Жанр критической статьи предполагает совмещение научного и публицистического стиля и т. д.
Но и смешение, и совмещение разнородных стилистических элементов возможно, естественно, только потому, что сами по себе они разграничены в языке. Представ ление об этом разграничении явно присутствует в созна нии говорящих, всегда так или иначе меняющих «манеру речи» в зависимости от ситуации и темы. В условиях двуязычия ситуация и тема разговора могут вызывать переход от одного языка к другому. «Характер языково го взаимодействия, — писал В. А. Аврорин, — при прочих условиях может меняться в зависимости от перемены темы коммуникативного акта. Нетрудно представить себе двух эвенков, разговаривающих друг с другом на эвен-
37 О. А. Лаптева. Устно-разговорная разновидность современного русского литературного языка и другие его компоненты (статья вторая). «Вопросы стилистики», вып. 2. Изд-во Саратовского ун-та, 1974, стр. 102.
72
кийском языке, пока их беседа вращается вокруг вопросов охоты или оленеводства. На каком-нибудь другом языке, даже хорошо известном, им в этом случае, навер ное, было бы затруднительно вести разговор. Но переход на новую тему, скажем, на тему о работе двигателя вездехода или о выборе депутатов в Советы, почти автоматически вызывает смену языка беседы. Они скорее всего перейдут при этом на русский язык, а в отдельных случаях — на якутский или бурятский языки» 38.
В статье «Язык и народность», коснувшись вопроса о двуязычии, А. А. Потебня писал: «Тютчев представ ляет поучительный пример не только того, что различ ные языки в одном и том же человеке связаны с раз личными областями и приемами мысли, но и того, что эти различные сферы и приемы в одном и том же чело веке разграничены и вещественно» 39.
Когда смешение разнородных в функционально-сти листическом плане элементов языка не оправдано темой сообщения, оно приводит к комическому эффекту, что часто демонстрировалось и писателями, и лингвистами. Прием «стилистического сдвига» постоянно используют фельетонисты. Вот один из многочисленных примеров. Газетный фельетон начинается так:
«Дорогая Любаня! Вот уже и весна скоро, и в скверике, где мы с тобой познакомились, зазеленеют листочки. А я люблю тебя по-прежнему, даже больше. Когда же, наконец, наша свадьба, когда мы будем вместе? Напиши, жду с нетерпением. Твой Вася».
«Уважаемый Василий! Действительно, территория сквера, где мы познакомились, в ближайшее время зазеленеет. После этого можно приступить к решению вопроса о бракосочетании, так как время года — весна — является порой любви. Л. Буравкина».
Бедный Вася! Можно только себе представить, что бы с ним случилось, если бы почта принесла такой ответ от любимой девушки. Другое дело официальные ответы официальных лиц.
Многие исследователи, которые касаются вопроса о «стилях языка», отмечают их связь с определенными «сферами общения», что, несомненно, правильно отражает зависимость функционально-стилистической диф-
38 В. А. Аврорин. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л., 1975, стр. 76.
39 А. А. Потебня. Эстетика и поэтика. М., 1976, стр. 263.
73
ференциации литературного языка от цели и характера языковой коммуникации. Однако почти не делалось попыток сколько-нибудь последовательно очертить эти сферы. Более или менее подробно на этом вопросе остановился в своей последней книге В. А. Аврорин.
Перечисляя «важнейшие сферы использования языка», В. А. Аврорин выделил следующие:
1) сфера хозяйственной деятельности; 2) сфера общественно-политической деятельности; 3) сфера быта; 4) сфера организованного обучения; 5) сфера художественной литературы; 6) сфера массовой информации; 7) сфера эстетического воздействия; 8) сфера устного народного творчества; 9) сфера науки; 10) сфера всех видов делопроизводства; 11) сфера личной переписки; 12) сфера религиозного культа40.
В. А. Аврорина интересовало главным образом употребление в соответствии с названными сферами родного или неродного языка, «литературной формы» или «диалектной формы» родного языка, причем в условиях двуязычия. Независимо от этого, как нетрудно заметить, выделенные таким образом «сферы» явно несоотносительны и перекрещиваются друг с другом. Так, выделив «сферу художественной литературы», автор выделяет затем «сферу эстетического воздействия», к которой «наряду с художественной литературой... относятся художественные кинофильмы, спектакли, концерты, художественная самодеятельность речевых жанров, причем не только, так сказать, в непосредственной натуре, но и в трансляции по радио, телевидению, а также в воспроизведении записей на пластинки и магнитную ленту». 41 Сферы «хозяйственной деятельности» и «делопроизводства» разграничиваются, как видно из их характеристики, на основе того, в устной или письменной форме происходит общение, но «сфера общественно-политической деятельности» предстает неразграниченной в этом плане и т. д.
По-видимому, следует согласиться с В. А. Аврориным, когда он пишет: «Сфер общественной деятельности — бесконечное множество. Но лингвисту нет надобности все их подвергать особому рассмотрению. Целесообразно ограничиться лишь теми, которые выделяются особыми
40 В. А. Аврорин. Указ. соч., стр. 75—83.
41 Там же, стр. 79.
74
типами языкового взаимодействия» 42. Когда речь идет не о межъязыковом взаимодействии, а о взаимодействии функционально обусловленных разновидностей определенного литературного языка, можно думать, что целесообразно прежде всего выделить такие «сферы использования языка», которые уже сами по себе предполагают различный характер языкового общения.
Это, во-первых, непосредственное непринужденное общение, не связанное со специальной тематикой; во-вторых, использование языка в строго очерченных тематически рамках; в-третьих, эстетически обусловленное применение языка. В первом случае — это «разговорный язык», во втором — «специальный язык», в третьем — «язык художественной литературы». Поскольку обозначение «язык» не является здесь терминологически безупречным (хотя мы постоянно встречаемся с такими словосочетаниями, как «язык науки», «язык художественного произведения» и т. д., и вряд ли есть смысл обсуждать их допустимость), представляется возможным обозначить эти функционально обусловленные разновидности литературного языка как «разговорная речь», «специальная речь» и «художественная речь». По-видимому, именно данные разновидности наиболее соответствовали бы понятию «стиль языка», как оно намечалось в работах В. В. Виноградова. Однако если стремиться к терминологическому разграничению тех явлений, которые обычно разграничиваются (во всяком случае — многими исследователями), думается, обозначение «стиль» — и без того чрезмерно перегруженное — можно было бы сохранить (в его лингвистическом осмыслении) за теми типами речи, которые в наибольшей степени характеризуются однородной стилистической организацией, т. е. выделить, как это было сделано выше, в составе «специальной речи» такие «функционально-речевые стили», как научный, официально-деловой и публицистический, от которого, возможно, следует отграничить газетно-информационный.
Совершенно ясно, что был бы беспредметным спор о том, является ли разговорная речь также «стилем» или нет, является ли художественная речь «стилем» или
42 Там же, стр. 75.
75
нет. Если назвать наряду с научным, официально-деловым и публицистическим «функциональными стилями» также художественную речь и разговорную речь, т. е. включить в этот же ряд «стиль художественной литературы» и «разговорный стиль», обозначение «стиль» только получит иное осмысление. Р. А. Будагов, выступивший в «защиту» понятия «стиль художественной литературы»43, обосновывает это понятие, в частности, такой схемой:
|
Стиль художественной литературы |
||||||||||
|
стиль классицизма |
стиль романтизма |
стиль критического реализма |
стиль социа-листического реализма |
|||||||
|
Стиль отдельных писателей |
||||||||||
«Никто не сомневается, — пишет Р. А. Будагов, — в реальности нижнего ряда приведенной схемы — в стилях отдельных писателей. Но у некоторых исследователей обнаруживаются, как мы видели, известные колебания в правомерности выделения второго ряда — стилей литературных направлений. Другие соглашаются с признанием стиля классицизма или стиля романтизма, но берут под сомнение стиль реализма, ссылаясь при этом
43 Ср.: Р. А. Будагов. В защиту понятия «стиль художественной литературы».— В сб.: «Человек и его язык». Изд-во Московского ун-та, 1976, стр. 204—211.
Очень странно звучит такое утверждение: «Интенсивное современное изучение функциональных стилей сопровождается тенденцией к выведению некоторых из них (разговорная речь, художественная литература) за рамки системы стилей. Эту тенденцию можно понять — она объясняется углублением в специфику стилей, но ее вряд ли можно признать плодотворной. При всех многообразных разветвлениях, «подъязыках», вариантах и т. д. литературный язык сохраняет свое единство» (Г. Я. Солганик. Системный анализ газетной лексики и источники ее формирования. Автореф. докт. дисс. М., 1976). Трудно понять, почему, только объединив все функциональные разновидности литературного языка названием «стиль», мы сохраним представление о его единстве.
76
на многообразие индивидуальных реалистических стилей... Подобная аргументация, однако, логически и исторически несостоятельна. Индивидуальное многообразие стилей писателей-реалистов действительно очень велико. Но при этом не снимаются и известные черты общности, которые отличают стиль всех писателей-реалистов от стиля всех писателей-романтиков или стиля всех писателей-классицистов... Следует, таким образом, считаться и с реальностью второго ряда... Но если стиль литературного направления есть уже известного рода абстракция (разумная и необходимая), то еще большей абстракцией является понятие стиля художественного произведения (верхний ряд нашей схемы)» 44.
По мнению Р. А. Будагова, верхний ряд схемы «постулируется наличием среднего и нижнего рядов» 45. Р. А. Будагов допускает при этом, что «стиль художественного произведения прямо несоотносителен с такими языковыми стилями, как разговорный или письменный» 46. Вот именно эта несоотносительность и являлась основанием для отграничения художественной речи от «функциональных стилей». Но никто при этом не сомневался в том, что художественная речь отличается от других типов речи, что именно в художественных произведениях проявляется «эстетическая функция языка», в то время как в других типах речи «подобная функция не обязательна либо имеет совсем другое назначение» .47
Что касается постулирования верхнего ряда схемы «наличием среднего и нижнего рядов», то здесь уместны два вопроса.
Никто, например, также не сомневается в реальности «стиля» отдельных архитекторов (например, Бухвостова, Зарудного, Растрелли, Баженова, Захарова). Выделяются также стили различных направлений (например, «нарышкинский стиль», «стиль Петровской эпохи», «стиль классицизма», «стиль позднего классицизма, или ампира»). Постулируется ли этим «стиль архитектуры» вообще, хотя и различаются понятия архитектуры и строительства? Второй вопрос заключается в следующем. Если
44 Р. А. Будагов. В защиту понятия «стиль художественной литературы», стр. 207-208.
45 Там же, стр. 210.
46 Там же.
47 Там же, стр. 208—209.
77
верхний ряд приведенной схемы «постулируется» наличием среднего и нижнего рядов, то можно ли считать, что наличие «верхних рядов» также постулирует нижние ряды? Если «стиль художественной литературы» сопоставляется терминологически с научным стилем и «разговорным стилем», то предполагают ли последние наличие каких-либо «нижних» по отношению к ним «стилей»? Или — «постулируются» ли они также какими-либо «стилями»?
Думается, что ответ на эти вопросы не может быть положительным. По-видимому, при определении функциональных разновидностей я з ы к а нет надобности (и оснований) обращаться к литературоведческим категориям, как и учитывать все возможные типы применения языка (например, «телеграфный стиль» и т. п.) и индивидуальные особенности речи пишущих и говорящих. В плане исследования функционально-стилистической дифференциации языка существеннее определить те компоненты, которые составляют основные функциональные разновидности языка. Так, художественная речь включает в себя такие различные (в плане именно языковой организации) виды, как проза, поэзия и драма (языковые особенности которой так хорошо показал Р. А. Будагов в другой своей статье48). О компонентах специальной речи уже говорилось выше как о функционально-речевых стилях. Совершенно ясно, что иной характер имеют различные проявления того, что называют разговорной речью. Как отмечалось уже в ряде исследо-
48 Р. А. Будагов. О сценической речи. «Человек и его язык» стр. 215 и cл.
Отграничение области стихотворной речи как особой области стилистики намечалось уже в XVIII в.
«Первой попыткой внести ясность в понятие литературной нормы и возможных от нее отклонений была теория поэтических («стихотворческих») «вольностей», выдвинутая Тредиаковским. По существу это была попытка специально очертить и обособить область поэтической (стихотворной) речи как особый предмет стилистики. Здесь в особых целях допускалось обращение к тем формам и словам, которые не были нормативными для непоэтической речи, для живого общего употребления (последнее вместе с тем выдвигалось Тредиаковским как основной, регулирующий принцип для литературного языка в целом)», см.: Ю. С. Сорокин. К вопросу о сложении литературной нормы в русском языке XVIII века. «Проблемы нормы в славянских литературных языках...», стр. 187.
78
ваний, посвященных разговорной речи, особенности различных проявлений разговорной речи ситуативно обусловлены, в связи с чем выделяются «типичные ситуации» функционирования разговорной речи. Как пишет Е. А. Земская во «Введении» к коллективной монографии «Русская разговорная речь», в разговорной речи «ситуация является полноправной составной частью акта коммуникации, она вплавляется в речь. Многие элементы коммуникации не имеют вербального выражения, так как они даны в ситуации» (стр. 19).
Существенно отметить также, что именно к разговорной речи применимы те специальные категории, которые устанавливаются в социолингвистических исследованиях. Так, например, определение «статуса» участников коммуникативного акта и их «ролевых отношений»49, естественно, имеет значение прежде всего в разговорной речи, так как в других функциональных разновидностях языка и статус и ролевые отношения участников коммуникации выступают только в опосредствованном виде или же устанавливаются, так сказать, условно (произвольно), как это происходит в художественных произведениях.
49 См.: А. Д. Швейцер. К разработке понятийного аппарата социолингвистики. «Социально-лингвистические исследования». М, 1976, стр. 38-39.