Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Галина Владимировна Романова
Программа защиты любовниц
Галина Романова
Программа защиты любовниц
Глава 1
Где-то капала вода. Медленно, вяло. Капля за каплей, капля за каплей, с одинаково затянутым промежутком. Это жутко действовало на нервы. Может, подтекал кран, может, с крыши капало о подоконник, накануне вечером шел дождь. Она точно помнила, что он был. Зачем же еще надо было брать с собой зонтик и надевать прозрачный дождевик с яркими перламутровыми пуговицами? Был дождь, это точно!
Дождевик ей привез из Финляндии один хороший знакомый. Подарил и тут же потребовал, чтобы она надела, а после принялся причмокивать языком и хвалить ее на все лады.
– Такую хорошенькую пташечку ни один мужской взгляд не пропустит! – завершил он свое восхищение.
Как приговорил!
Мужской взгляд урода, который привез ее в этот дом, ее и не пропустил.
– Какая же ты пригожая, девочка моя… – шептал он ей, пока они тихо-мирно ехали в машине. – Какие у тебя коленочки! Какие ручки! Кто-нибудь тебе говорил, что Господь в твоем лице создал совершенство???
Она что-то тихо мурлыкала ему в ответ, улыбалась, и ни один нерв в ее теле не дрогнул сомнением или предчувствием опасности. Ей было хорошо, спокойно и уютно в теплой утробе огромного внедорожника, где сладко пахло кофе с ванилью, кожей сидений и дорогим парфюмом мужчины, вызвавшегося ее подвезти.
Он подобрал ее возле кинотеатра, когда она опоздала на последний сеанс.
Господи, как глупо! Как нелепо все сложилось! Сидела и сидела бы себе дома, пила кофе, слушала шум ветра за окном, наблюдала бы за тучами, заволакивающими небосвод. Нет, вдруг захотелось на улицу, на волю, под грохот грома и сполохи молний, под проливной дождь и сильный ветер, вырывающий у прохожих зонты.
Собралась в две минуты. Надела самую маленькую, самую тесную, из всех имеющихся у нее, юбку, босоножки на высокой платформе и крохотную маечку в блестках на тонких лямках. Сверху накинула прозрачный дождевик, взяла в руки зонтик, маленькую сумочку размером чуть больше кошелька и вышла под дождь.
Походить по улицам не получилось. Ветер выворачивал зонт, рвал на ней полы тонкого дождевика, ерошил под капюшоном волосы, швырял в лицо пригоршнями дождь. Поплутав минут десять и вымокнув почти до нитки, она решительно направилась в кинотеатр. Но там в связи с непогодой сеансы сократили, а на тот, что оказался последним, она уже опоздала.
– Придется вам возвращаться домой, – сонно моргала билетерша, подметая крохотный пятачок кафетерия.
Она решила вернуться домой. Вот выйдет на улицу, вызовет такси и поедет домой. А на улице вдруг все стихло, ветер угомонился, дождя почти нет. Редкие капли еле теребили лужи рябью. Воздух сделался легким, теплым, свежим. Она замерла у бордюрного камня, не решаясь махнуть рукой, чтобы остановить такси. Снова захотелось пройтись по улицам, подышать, подумать о чем-нибудь приятном.
К примеру, о том самом приятеле, нарядившем ее в этот прозрачный дождевик, в котором теперь она похожа на яркий блестящий леденец.
«Приятель был хорошим парнем, основательным, серьезным», – тут же принялась она размышлять, и намерения у него к ней будто бы намечались серьезные, а с виду он был очень симпатичным. Высокий, широкоплечий, шагал по жизни и по земле твердым широким шагом. Но…
Но он ей не нравился! Она с ним все время скучала! Когда обычно он что-то рассказывал, она принималась зевать, когда говорил о чем-то важном, постоянно отвлекалась. А когда однажды полез к ней целоваться, она почему-то рассмеялась. Он обиделся и попыток больше не возобновлял.
– Я подожду… – сказал он в тот день. – Я терпеливый!
Этот терпеливый парень постоянно куда-то ездил и всегда возвращался. Странная у него была работа. Но, кажется, за нее неплохо платили. Во всяком случае, он был всем доволен. Может, взять и позвонить ему сейчас? Не слишком ли поздно, подумала она, ведь время двигалось к полуночи.
Девушка достала телефон и позвонила, а он не ответил. Просто не взял трубку, и все. Она вдруг расстроилась и решила, что все же не пойдет пешком, раз ей не о ком особо думать, и возьмет такси.
Тут подъехала эта машина, большая, черная, сверкающая после дождя, в неоновом свете вывесок, походящая на огромного дельфина: сказочного и доброго. Девушка улыбнулась, когда стекло со стороны пассажира медленно поехало вниз.
– Привет, – мягким голосом проговорил приятного вида мужчина. – Скучаешь?
– Хотела вызывать такси. – Она пожала плечами, зачем-то одернула дождевик, ладони тут же сделались мокрыми, и вдруг зачем-то соврала: – Но никто не хочет сажать в машину промокшую девушку, представляете?
– Я помогу вам, милая девочка. Помогу…
Она села в машину, сдернув с себя дождевик, с него в самом деле капало. Вывернула его изнанкой наверх, скомкала в комочек и сунула в кармашек двери.
– Не холодно? – спросил заботливый водитель и тут же, не дожидаясь ее ответа, включил печку. – Так лучше?
– Да, пожалуй. – Она зажала голыми коленками ладони. И снова спросила совершенно неуместно и неправильно: – Куда едем?
Как куда?! Ты же собиралась домой! Собиралась вызвать такси и ехать домой! Или нет?
Кажется, все это мгновенно проскочило в ее голове, отразилось в его глазах. И его ответ был однозначным.
– Куда пожелаете, – ответил мужчина.
– Я пожелаю… – Она подняла к груди сцепленные замком пальчики, закатила глаза, вытянув губы трубочкой, вздохнула раз, другой. – На край света, пожалуй! В тридевятое царство, в невероятно сказочное государство, где все прекрасно, удивительно и невероятно непредсказуемо! Сможете доставить?
Она просто не узнавала саму себя, не понимала, с чего вдруг превратилась в такую жеманницу, глупую, беззаботную и неосторожную.
Он кивнул ей в ответ, легонько рассмеявшись, и повез ее куда-то. Сначала они довольно долго колесили по городу. Он много говорил о том, какая она прекрасная, как чудесны ее ноги, губы, руки. Она слушала, хихикая время от времени.
– Какие у тебя пяточки, девочка моя… Какие славные, крохотные у тебя пяточки…
Этими словами оборвался так внезапно начавшийся праздник, так ведь?
Она заворочалась, пытаясь чуть ослабить давление веревок на руках и ногах, вышло плохо, просто отвратительно. Веревки еще сильнее врезались в кожу, и сделалось очень больно.
Этот урод знал свое дело. Вязать руки и ноги, какими бы прекрасными они ему ни казалась, он умел отлично! При этом старался причинить связываемому максимальные неудобства, граничащие со страданием.
Зачем он с ней так? Почему?! Она не сопротивлялась, не ругалась матом, вообще не грубила ему. Напротив, улыбалась и делала все, что он ни попросит. Села в кресле так, как он просил: голова на одном подлокотнике, ноги свесила через второй подлокотник. Потом мотала в воздухе ногами минут двадцать, стараясь, чтобы это выглядело забавно и беззаботно. Поначалу так и выходило. Она хохотала, запрокидывая голову так, что ее длинные волосы касались пола. Это ему тоже очень нравилось. Молотила пятками воздух, как он просил. Потом устала и попросила пить.
– Какие у тебя пяточки, девочка моя… Какие славные, крохотные у тебя пяточки… – проговорил он, поднося ей стакан с водой.
Она выпила воду, поставила стакан рядом с креслом на пол, попыталась сесть ровно, но вдруг он выхватил из-за спины моток веревки и принялся ее вязать, без конца бубня что-то про пятки.
– Не надо! Пожалуйста! – сначала слабо, а потом все яростнее и яростнее принялась она вырываться. – Зачем?! Что я вам сделала???
Ее уже никто не слушал, он говорил и говорил. Нес полную ахинею про какую-то любимую девочку, которая любила засыпать, перекинув через него ножку, когда он брал ее пяточку в свою руку и засыпал, чувствуя при этом себя самым сильным, счастливым, самым заботливым человеком на земле. А потом она от него ушла, она оставила его! Здесь он трижды ударил ее по заду, сдернув трусы. Она не захотела с ним больше жить! И тогда он поклялся…
Что же он пообещал этой самой девочке?! Кажется, то, что непременно вернет ее! Несмотря ни на что, пусть даже на это уйдет вся его жизнь!
– И у меня все получилось… – зашептал мужчина, наваливаясь на нее сзади, с остервенением терзая ее тело грубо и первобытно. – Все! Она теперь моя! Ты теперь моя!!! Вы все теперь мои, *censored*…
У него мало что выходило, он пыхтел, сопел, злился, лупил ее ладонью по заду, ногам, груди, кусал ее за спину. Потом взял большой нож, нацелился на ее левую пятку со словами:
– А теперь переходим к основной части нашей процедуры.
Девушка пронзительно завизжала, в одно мгновение осознав, что жить ей осталось всего ничего. Принявшись брыкаться, она задела его руку, сжимающую нож, ударила по колену, перевалившись со спины на живот, поползла, как огромная гусеница, к выходу из богатой красивой комнаты.
И он вдруг оставил ее в покое. Просто стоял, потирал ушибленное колено и смотрел с открытым ртом, как она, голая и спутанная, ползет по его паркету к двери.
– Такого танца я еще не видел! – выпалил он вдруг и засмеялся. – Надо будет повторить. До завтра…
Заклеив ей рот пластырем, он уехал, оставил ее в покое.
До завтра…
Глава 2
– Мельников!!! Мельников, какого черта???
Визг Володина так явственно и так оглушительно зазвенел у него в ушах, что Валера, перевалившись со спины на бок, проснулся. Обвел ошалелыми глазами комнату, отчаянно заморгал, пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд.
Ну? Ну и чего? Вроде бы его комната. С зашторенным громадным окном и подоконником шириной почти в метр. Они на нем, как за столом, всегда располагаются. Его телик в полстены, его постеры, светильники, кресла с диваном, акустика. Все его. И никакого Володина тут нет. Чего он тогда орал ему на ухо?! Случилось, может, чего? Позвонить?
Валера свесил руку, пошарил по полу, нашел мобильник, тут же, не глядя, ткнул в кнопку последнего вызова. Последним был Володин, он знал точно, как и предпоследним, и еще третьим в списке. Больше ему никто пока не звонил.
Мельников скосил взгляд на комод, где все еще стояла ее фотография. Высокая стройная девушка в открытом купальнике, с короткой стрижкой и невероятно яркими синими глазами, счастливо смеялась прямо на камеру. Это был его любимый снимок. Они тогда вместе отдыхали в крохотном курортном поселке, насчитывающем чуть больше полусотни дворов. Море было теплым, чистым, народу было мало, времени свободного много. Они спали, ели, купались, занимались любовью. В тот вечер, когда было сделано фото, они вышли погулять по берегу. Дурачились, мечтали, строили какие-то невероятные планы, а после он начал ее снимать. Сначала как она снимает сарафан, потом как входит в воду, как плывет, после как выходит из воды с намокшими ресницами.
Эта фотография показалась ему самой лучшей. Он увеличил ее и вставил в рамку, там она теперь и стояла до сих пор.
Оля… Оленька… Олечка…
Господи, он потерял ее! Потерял насовсем! Вот только что понял, идиот, что Ольку ему не вернуть ни за что. Она… Она выходит замуж через пару недель за красивого, удачливого, предприимчивого, за такого, каким он не сумел для нее стать.
– Че, Володь? – прохрипел Мельников в трубку, стоило тому ответить.
На самом деле Володин был Александром, и почти все, кроме Мельникова, звали его именно так. Тому нравилось называть друга Володей, Вовой, Вованом. Володин терпел, не огрызался. Нравилось ему или нет, оставалось загадкой. Скорее всего, нет. Потому что никому, кроме Мельникова, он не позволял себя так называть.
– Че? – так же хрипло отозвался друг.
– Ты че орал-то? – вспомнил Валера свое пробуждение.
– Я?! Когда?!
– Я спал, а потом ты как заорешь, Мельников, какого черта?!
– А-аа, вон оно что! – Друг зло выругался. – Спишь, стало быть!
– Ну да, мне на дежурство с восьми вечера.
– А вчера? Вчера ты где был?!
– Вчера? – Валера наморщил лоб, вспоминая, и ему сделалось больно. – Вчера я пил, Вован.
– Пил?
– Пил. Много пил! Очень много пил, потому что…
Валера вдохнул, выдохнул, прислушался к организму, как тот прореагирует на движение диафрагмы, заныло сердце. Мельников наконец вспомнил причину своего запойного вечера.
Оля! Из-за нее он надрался, как извозчик!
– Потому что, что? – отчетливо и с выражением спросил Володин.
– Потому что Олька через две недели выходит замуж, – выдохнул Мельников, тут же поймал задрожавшую нижнюю губу и придавил ее зубами.
– Замуж? Олька?
Его бывшую девушку Володин знал отлично. Они поладили с первого знакомства, что еще больше наполняло Мельникова счастьем. Он часто наведывался к ним в гости, ходил с ними в кино и, как ни странно, не мешал им совершенно. Мельников даже где-то в глубине души немного ревновал свою девушку к другу. Это когда сам забывал купить ей цветы, а Володин являлся с букетом. Или когда его подарок к ее дню рождения оказывался более удачным. Или…
А, да и что теперь об этом?! Олька выходит замуж! И все!
– Замуж, Олька, – покорно повторил Мельников и зажмурился, чтобы не видеть ее пронзительно счастливого взгляда с фотографии.
– За кого?
– За какого-то упыря с машинами, квартирами, деньгами, положением не только тута, но и тама! – Мельников, будто друг его мог теперь видеть, помахал рукой в сторону окна, подразумевая заграницу. – Короче, мне хана, Вова! Мне кранты!!! Мне никто, кроме нее, не нужен! Я ее люблю! Только ее!!! Люблю ее смех, походку, даже как она похрапывает во сне, обожаю!
– Олька храпит?! – не поверил Володин.
– А то!
– Брешешь, скот! – отрезал тот и вдруг после паузы с печалью проговорил: – Брат, а ты ведь в жопе полной!
– Понимаю… – Мельников смиренно пристроил свободную от телефона руку на сердце, которое вытворяло черт-те что.
– Нет, брат, ты не понимаешь! Я ведь не Олино замужество имею в виду.
– А что?
– А то, что ты, скот, вчера обожрался в слюни и позвонил ей. Так?
– Будто бы…
Мельников снова запустил по лбу морщины, которые сквозь лобную кость терзали его мозг болью.
Он звонил Оле? Быстро глянул на экран мобильника, полистал вызовы. Ну да, вот звонок ей, в половине девятого вечера. Господи, не помнит! Ничего не помнит! Что он говорил ей?! Что?! Только бы не оскорбил, только бы не обидел! Она же не виновата в том, что он скот!
– Что ты сказал ей, сволочь?! – поинтересовался Володин, и в голосе ясно послышался скрежет его вставных шестерок, одна сверху, другая снизу.
– Что сказал, что сказал… Не помню я, – признался Мельников. – Но плохо мне было. Очень плохо, брат. Мог и наговорить чего-нибудь.
– Ага! А после того как наговорил, явился к ней. Это помнишь?!
– Я??? К ней??? – Валера резко сел на диване и съежился, как от удара. Внутри все пошло волнами. – Когда???
– Очевидцы утверждают, что в десять вечера. И утверждают, что дебоширил и угрожал!
– Я??? – просипел Мельников и схватился за горло, оно начало саднить. – Володя… Я… Я не мог! Не мог угрожать!!!
– Мог, не мог, разберется следствие, – казенно ответил друг. – Давай, умывай рожу и сюда. Пулей!
– А… А зачем?
Мельников поймал свое отражение в огромном экране телевизора. Показалось, что она – рожа – раздулась в полэкрана. Пил он вчера безобразно. Пил все подряд. Старался залить горе, а вышло, что натворил новое.
– Затем, что поедем с тобой на место преступления. – проговорил Володин со вздохом.
– К Ольке?! Не поеду!!!
– Хм-мм… Ольку еще найти надо, скотина! Ты ведь… Ты ведь… – Володин снова скрипнул шестерками, выматерился с азартом. – Ты ведь после того, как угрожал ей, смылся куда-то.
– Домой, – перебил его Валера.
– Пусть так, а Олька расплакалась на груди у соседки. Позвонила своему жениху. Все ему рассказала. И… пропала!
– Куда пропала?! Как пропала?!
– А вот это, скотина, ты и должен будешь выяснить, – заорал Володин не своим голосом. – Потому что я все утро за тебя тут общаюсь с ее нареченным. Он все утро пытается мне сунуть заявление о пропаже человека. Я ему, твою мать, про трое суток, которые еще не прошли! А он мне бумагу в рожу тычет! Говорю, заявление принимается через трое суток, а он мне… Короче, отфутболить-то я его отфутболил, но эта падла ясно дала понять, если что с Оленькой, то виноват в этом будешь только ты! Десять человек видели и слышали твои вчерашние художества. Вот так, Валера… Ты все понял?
Мельников отключил телефон, кое-как добрел до ванной и сунул голову под ледяную струю воды. Ощущение было таким, что череп изнутри разрывает. Но он простоял так минут пять. Потом так же долго стоял под ледяным душем. Покрылся гусиной кожей, дрожал так, что нижняя челюсть подпрыгивала, но выстоял. Долго растирался полотенцем, брился, в три приема чистил зубы, полоскал специальным эликсиром. Потом варил кофе, пил и все время пытался вспомнить, как он вчера в десять часов вечера*censored*ганил под окнами у Ольги. Как звонил ей, еще удалось вспомнить. Какие-то слова он ей хорошие говорил, это сто процентов. Что любит, говорил, что жить не может, что смысла нет и все такое, но чтобы дебоширил у нее под окнами, потом в подъезде…
Нет, хоть убей, не помнит!
Надо потрясти этих соседей. Сколько там Олькин хлюст насчитал? Десять человек? Ничего, ему доводилось за час и больше народу опрашивать. К тому же поедут они вместе с Володиным, так что…
Но оказалось, что Володин и не собирается ехать по Олиному адресу, и место преступления им подразумевалось совершенно другое, и поймал его Мельников уже на выходе.
– Нет, брат, туда ты сам поедешь, – утешил его друг, поймав за карман легкой летней рубашки. – Я там светиться за тебя не намерен. Сам выясняй, что такого ты наговорил своей бывшей возлюбленной и что такого сделал, почему она вдруг исчезла в никуда, не взяв с собой ничего из вещей. Ничего! Даже зубной щетки!
– А паспорт? – зачем-то спросил Мельников, прекрасно понимая, что хватается за воздух.
– Не знаю я ничего про паспорт. – Володин недовольно сморщился. – Зато я знаю, что у нас еще один труп девушки в парковой зоне.
– Что??? Ты хочешь сказать???
Он засипел так, что снова засаднило горло, к тому же его принялось так колотить, что Володину пришлось ему помогать садиться в машину.
– Нет, это не Оля, – вздохнул друг, протягивая ему бутылку минералки. – Слава богу, это не она… Найденная девушка длинноволосая, маленького роста.
– Снова он?
Володин молча кивнул. Мельников припал к горлышку бутылки, громко булькая, потом отдышался, вытер капли пролитой воды с шеи, покачал головой.
– Знаешь, Саш, – вдруг назвал он друга по имени, и тот тут же удивленно выгнул брови. – Если с ней что-нибудь… Я ведь жить не смогу.
– Знаю, – кивнул друг, дотянулся с переднего сиденья к нему на заднее протянутой рукой. – Я верю, Валер, что ты не сделал ей ничего дурного, и жених мне ее очень не понравился, но…
– Но через три дня, если она не появится, ты примешь его заявление и начнешь работать на полную катушку, – закончил за него Валера и кивнул, пожимая протянутую другом руку. – Я тоже.
– Что тоже?
– Тоже начну ее искать, если она не появится.
– Это я и без тебя знаю. Искать тебе ее придется не через три дня, а уже сейчас. Потому что…
– Потому что ее жених назвал меня единственным подозреваемым в ее исчезновении, – снова закончил за друга Валера. – Но не из-за этого ее стану искать, Саня. А потому что… Я не могу без нее!
Какое-то время они молчали, бездумно наблюдая за городским пейзажем, проскакивающим мимо автомобильного окна.
Начало лета выдалось жарким, сухим, пожароопасным. Город без конца заволакивало дымом, и многие не выходили из дома без марлевых повязок. Различить под кепкой с длинным козырьком и такой вот повязкой, кто именно идет, было невозможно. Прибавить сюда джинсы, бесформенную футболку, и вообще не понять: парень это или девушка.
Как искать Олю? Где искать? Почему она после вчерашней его дикой выходки вдруг пропала? Он точно не мог сотворить с ней ничего. Он и с собой-то сотворить ничего был не в состоянии. Только что дотащить свое хилое тело до дома, и то не факт, что это сделал он.
Как подумал, так и оказалось. Одна из соседок, из десяти любопытных, заявила, что после дикой сцены и ее плача на груди соседки он удалился со двора под руку с Оленькой.
– Как такое могло быть?! – вытаращил на пожилую женщину мутные с похмелья глаза Мельников.
– А как же еще?! Вы же буквально не стояли на ногах! – брезгливо поморщилась дама. – Она вас почти несла до остановки.
– До остановки? До какой остановки?! Во сколько это было?!
– Вы что же, молодой человек, совершенно ничего не помните?! – ахнула Олина соседка с первого этажа.
– Смутно, – вяло отреагировал Мельников.
– Разве можно так пить?!
– Нельзя, – кивнул он согласно и тут же попросил воды.
Соседка вошла в квартиру, он остался на лестнице, огляделся, напряг память. Ничего! Полный провал! Видимо, после телефонного звонка Ольге, обрывки которого еще как-то сохранились в голове, он принял еще.
Дверь распахнулась, женщина протянула ему высокий отпотевший стакан с ледяной водой. Мельников, дважды поблагодарив, жадно выпил, а потом извинился:
– Я, наверное, скот в ваших глазах? Простите.
Она, поджав губы, какое-то время его внимательно рассматривала. Видимо, пыталась понять, искренни ли его раскаяния. Потом кивнула, принимая все за правду, и проговорила:
– Мне, конечно, вас искренне жаль, молодой человек.
– Меня? Жаль? Почему?
– Вы вчера так убивались, так просили Олю отменить свадьбу.
– Правда?!
– Да… Я как раз на скамеечке сидела у подъезда, когда она вас на улицу выволакивала в буквальном смысле слова. А вы… Вы плакали…
– Я???
Мельников смутился и покраснел. На его памяти, последний раз он плакал в классе третьем от содранных в кровь коленок. Потом все! Ни единой слезы! Даже когда ногу вывихнул и правили ее потом без уколов минут пять. Да что там, когда мать хоронил, не плакал. Хотя душу выворачивало от боли и тоски. А вчера он плакал?!
– Не может быть, – покачал он головой. – Не может быть!!!
– Как вы можете утверждать, если ничего не помните! – возмутилась дама и отобрала у него пустой стакан. – Не может быть! Она вас тащит, а вы ревете, как дитя. И умоляете ее отменить свадьбу. Оленьке было жутко неудобно передо мной. Она поздоровалась, извинилась, вас все уговаривала успокоиться.
– А как? Как она это делала?! – спросил Мельников севшим голосом. – Как называла меня?
Господи, он бы сейчас все отдал, лишь бы снова услышать ее голос. Он так соскучился. Надо же было так нализаться, что не помнить ничего?! Хотя…
Если бы он не напился, он бы ей не позвонил, потом не притащился бы сюда скандалить. Не стал бы просить ее ни о чем, гордый потому что. А вчера вот под воздействием алкоголя его самолюбие атрофировалось, получается.
– Она? Она называла вас то Мельниковым, то Валерочкой, – вспоминала женщина, наморщив лоб. – Все говорила, Валерочка, я прошу тебя, не надо! Пожалуйста, не надо! А когда уж вы начали заваливаться на колени, прощения там просить или просто сил у вас стоять не было, тогда уж она на вас прикрикнула и назвала по фамилии. Так-то, господин Мельников.
– И она повела меня к остановке?
– Повела! – фыркнула женщина. – Это вы неверно выразились. Она вас потащила почти на себе! Подошел автобус, я из-за угла наблюдала, думала, если уж нужно, я ей помогать стану. Но Оленька справилась, она вас в автобус втащила.
– А сама?
– И сама следом. Она поехала с вами, – кивнула женщина и шагнула к своей двери. – Вот, собственно, и все. Потом ближе к полуночи объявился ее нареченный, начал носиться по этажам, звонить во все двери, спрашивать про Олю. И вид у него был весьма… я бы сказала, потрепанный, огорошенный. И под левым глазом у него я заметила свежую царапину. Вы с ним нигде, случайно, не пересекались?
Мельников вместо ответа лишь хмыкнул с печалью. Женщина все правильно поняла, кивнула.
– В какой автобус мы сели? Номер не помните? Да, и время желательно. – Мельников мысленно помолился на удачу.
– Времени было минут десять одиннадцатого, это точно, потому что двадцать минут одиннадцатого у меня начинается сериал, и я тогда еще подумала, что у меня есть десять минут… – чтобы понаблюдать, закончил за нее Мельников, не разжимая рта. – А автобус… Кажется, сто тридцатый, но мог быть и сто восемьдесят восьмой, и сто восьмидесятый, и сто девяностый. Я без очков в сумерках не очень хорошо вижу, да и стояла достаточно далеко. Однако узнать, думаю, вам не составит особого труда. Маршруты в автопарке расписаны…
Автобус оказался сто тридцатым. Его водитель и кондуктор сегодня отдыхали. Адресов их никто ему не захотел давать, а вот номерами телефонов снабдили. Первым он позвонил водителю. Тот отозвался заспанным злым голосом. Долго не мог понять, чего от него хотят. Когда понял, ответил нервно и отрицательно.
– Знаешь, командир, сколько упырей и алкашей в мой бас за смену садится?! Я должен всех запоминать?! Я за дорогой слежу…
Мельников позвонил кондуктору. Та не отвечала часа два. Он за это время успел трижды набрать Олин телефон, он был отключен, столько же раз созвонился с Володиным. Сначала изложил ему свои новости, потом выслушал неутешительные его.
– Короче, снова задушена. Снова пятки искромсаны так, что кости торчат. Жертву пока никто не хватился, и она не опознана. Документов и личных вещей при ней нет.
– Снова голая?
– Совершенно! Ни единой ниточки, ни клочка бумаги на теле, только трава, в которой ее обнаружили.
– Сколько она там пролежала? – спросил Мельников.
– Трудно сказать. Эксперты трудятся, но убивали ее постепенно.
– Как во всех остальных случаях… – кивнул Валера своему отражению в витрине кафе, он собирался зайти перекусить. – Гребаный урод! Головы начнут скручивать скоро.
– А толку?! – возмутился Володин и выругался. – Другие головы лучше, что ли? Мы с тобой этого упыря уже второй год пасем, а результат?!
Толку не было никакого, убийца не оставлял ни единого следа. Сколько они ни бились, сколько ни отслеживали маршруты жертв накануне исчезновения, ничего! Ни СМИ, ни обещанная награда за информацию, ничего не помогло. Полгода назад таскались за одним подозреваемым, на которого указали очевидцы. Будто бы видели, как одна из жертв садилась к нему в машину. Дяде попортили нервы основательно, оказалось, он ни при чем. Девушку тот дядя в самом деле подвозил, но высадил по пути к ее дому. Чему, оказалось, тоже очевидцы имелись. И все! С той поры ни единого следа, ни единой ниточки.
– Ладно, – вздохнул Володин протяжно. – Ты там давай через часок подъезжай в отдел, подумаем, посидим. Жениха этого пробить бы не мешало.
– Ну!
– И это, пожрать чего-нибудь захвати. Кишки сводит просто…
Мельников съел две порции огненной домашней лапши. Набрал с собой в пакет беляшей и пончиков с рисом и яйцом. И снова, как вышел из кафе, набрал кондукторшу.
– Да! – отозвалась та почти сразу.
– Добрый день. Из полиции вас беспокоят.
– На предмет?! – переполошилась сразу женщина. – Я ничего такого… За мной ничего…
– Я по поводу вашей вчерашней смены, а вернее, почти самого ее финала. – Валера быстро описал внешность Оли и свою, добавив, что парень был изрядно пьян, где и во сколько они сели в их автобус, и спросил: – Вы их не помните?
– Помню, конечно! – успокоилась сразу женщина. – Парень хоть и пьяный был, но нормальный.
– В смысле? – У него потеплело на душе. Хоть один позитивный отзыв в его адрес.
– Ну… Не бычился, не*censored*ган. Просто все время норовил перед девушкой на колени встать.
– Зачем? Прощения просил?
– Нет, замуж он ее звал, ну и прощения просил тоже.
– А девушка что же?
Он снова обругал себя на все лады. Не помнить Олю после того, как полгода только и мечтал о ней, только о ней и думал, это преступление!
– Девушка? – кондукторша задумалась. – Мне показалось, что ей это…
– Не нравится?
– Я бы сказала, что это было ей в тягость. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Да, кажется, – пробормотал Мельников с упавшим сердцем.
– Она все время морщилась, как будто у нее голова болела или зуб. А потом они вышли и все. Я больше их не видела.
– А случайно не запомнили, где они выходили?
– Как же не запомнила! – фыркнула кондукторша. – После этого в салоне сразу тихо стало. На Заводской они и вышли. Знаете, где это?
– Да, спасибо. – Валера отключился.
Как ему было не знать, если это была его остановка?! Оля привезла его домой, проводила, возможно, до квартиры, а потом…
Что было потом, он тоже не знал, не помнил. И куда подевалась Ольга из его квартиры, если она его туда привела, было неизвестно. Следов борьбы или физического насилия он поутру у себя в доме не обнаружил, так что, предположительно, Оля проводила его до двери.
– До подъезда, Валерочка, тебя девушка довела. До подъезда, дорогой. – Соседка со второго этажа баба Валя осуждающе качнула головой. – Ты же хороший мальчик, зачем же так пить?!
– Баб Валь, это я… Извините меня, пожалуйста! Вы мне лучше скажите, как мы с ней расстались?
– С девушкой?! – Из глубоких складок морщин на Мельникова выкатались два глазных яблока. – Я разве знаю, как и почему ты с ней расстался?!
– Да нет же, господи. – Он принужденно рассмеялся. – Вчера… Она меня довела до подъезда, а потом?
– А что потом? Тебя посадила на лавку, ты сразу прилег. Мы потом с Михалычем… – Это был ее муж, старый, занудный, беззубый мужик. – Наверх и отвели, но ты уже немного оклемался. Дверь открывал сам, и в хату входил сам. И даже спасибо нам сказал. Неужели ничего не помнишь?! – Он со вздохом помотал головой. – Стыдно тебе должно быть, Валерочка.
– Не представляете, как! – хлопнул он себя кулаком по груди. – И Оля… Что она теперь обо мне подумает?!
– А чего ей думать-то о тебе, тю-юю! – Баба Валя присвистнула, сложив сморщенные губы трубочкой. – Она в машину села, да и тю-тю, укатила сразу.
– В машину?! – Валера насторожился. – В какую машину?!
– Это я не знаю, не разбираюсь я. Темная, длинная, вишневая, кажется. Но больше ничего не знаю, не спрашивай! Ты вон лучше у Пашки Домового спроси. Он как раз чуть в морду этой вишневой машинке не въехал. Орал еще, ну да он все время орет, ты же знаешь…
Пашку Домового за его склочный, неуживчивый характер и луженое горло знал весь микрорайон, кажется. Он и прозвище Домовой получил из-за того, что постоянно дома чем-то гремел, стучал, орал, соседи с ума сходили просто. А так-то фамилия его была милой и безобидной – Зайчиков.
Домового дома не было.
– А я знаю, где его черти носят??? – тоже очень громко спросила жена Пашки Таня. – Ты, Валера, как спросишь тоже!!! Этой падле никакого покоя нету, и от него никому покоя! А про тачку он мне вчера рассказывал, сказал, что чуть на бабки не попал из-за этого фраера.
– Что за тачка, не говорил?
– А мне оно надо!!! – выкатила глазищи Таня. – Мне своих проблем жопой не сожрать, а я еще буду заморачиваться за тачку какую-то!!! Ты чего, Валера???
– Ладно. – Он поморщился, голова еще побаливала, а тут такой ор. – Скажи, чтобы позвонил мне, как появится.
– Скажу, – буркнула она и саданула дверью так, что Мельникову в глаза полетела пыль с притолоки.
Она, конечно же, ничего мужу не сказала, забыла. И Пашкиного звонка он напрасно прождал до самого вечера. Ушел на дежурство, а когда утром вернулся домой, то, минуя свой подъезд, сразу пошел к тому, где проживал Домовой с горластой супругой.
– Он спит! – огромной глазастой змеищей зашипела на Мельникова Танька. – Только пришел и спит!
– Слушай, если ты мне его сейчас не разбудишь… – Валера скрипнул зубами и выразительно помотал головой. – Я ему… И тебе заодно…
– О, о, только и знаете, что угрожать, – вякнула она и пошла будить Домового.
Тот выполз из прихожей минут через пять в мятых шортах по колено, с голым дряблым пузом, заспанной похмельной рожей и сбитыми в комок на макушке волосищами.
– О, начальник, здорова, – невесело осклабился Домовой, и глазенки у него забегали, заметались. – Какими судьбами?
– Сигнал на тебя поступил, Паша, – соврал Мельников.
– Какой сигнал, начальник?! Какой на хрен сигнал?! Танька, что ли, жаловалась?! Я ей быстро жопу отшибу! Танька!!! Иди сюда, корова хренова!!! – Та, будто из его кармана, появилась мгновенно. – Ты, что ли, Валерке стучала на меня?! Удавлю!
– Ладно бакланить-то, придурок. – Она двинула его мощным плечом так, что Домовой отлетел к стене, ударившись лохматой головой. – Ему про тачку у тебя надо спросить. Второй раз, между прочим, приходит.
– Про какую тачку?! – Пашка потер ушибленное плечо, замахнулся для порядка на жену и задвинул ее тут же себе за спину. – Про какую тачку, начальник?!
– Позавчера вечером во дворе ты чуть не въехал в темно-вишневый седан, – начал осторожно Валера.
– Так ведь не въехал же, начальник!!! – тут же заорал, как ненормальный, Пашка. – Он что же, настучал на меня, падла! Сам по двору под восемьдесят шел, а на меня настучал!!! Нет, надо было мне подставить свой таз под его холеную вишневую ряху! Вот западло бы ему было мне платить, да?! Ведь я же, начальник, я был в преимуществе, понимаешь! Он гнал! И на встречку вышел!
– Разберемся, Паша, – серьезными глазами глянул на него Мельников. – Вот как найдем этого умника, так и разберемся. Поможешь?
– Чего? Разобраться? – Паша тут же сжал громадные ладони в кулаки и потряс ими. – Это я готов!
– Найти для начала, Паша. Найти помоги! Марка, точный цвет, номера, если запомнил. Ну?
Паша оторопело моргал минуты две, а потом вдруг задумался. Да серьезно так, да надолго. Потом тяжело вздохнул:
– Номеров не помню, Валер, хоть лопни! Помню, что транзитники, регион будто наш. Но точно… Нет, не скажу. А тачка «Ситроен», седан, темно-вишневый. Точно какой, не скажу, но представительского класса, дорогущий. И будто новый даже, сиял так… Разве на таких машинах так надо зажигать?! Их беречь надо! Хотя, может, перед девицей ломался.
– Он с девушкой был?
– Да, сидела на переднем сиденье. Кажется, плакала. Может, испугалась, когда мы чуть не столкнулись? Все, начальник, больше ничем.
– А за рулем, за рулем-то кто был?
– Мужик.
– Описать сможешь?
– Описать? – Паша затосковал, оглянулся на дверной проем, где маячила Танька, но помощи от нее не дождался. – Описать не смогу. Да он даже из окна не выглянул, когда я на него орать начал. Просто съехал, уступил мне дорогу и укатил опять.
– Ну, хоть молодой, старый? Лысый, лохматый? В очках, в костюме или в рубашке? Хоть что-то ты рассмотрел?!
Валера чуть не плакал. Оля из-за него расстроилась настолько, что села в первую попавшуюся ей на пути машину с транзитными номерами и расплакалась сразу. И машина эта ее увезла в неизвестном направлении. И никто, никто не знает теперь, где она!!! Да что же это такое-то!!! Блин, блин, блин!!!
– Так это, Валер, в костюме он был, и в очочках таких тоненьких, не лысый, нет. Короткая стрижка… Все! Извини, начальник…
И Пашка, гад, удрал, напоследок громко хлопнув дверью. Таньке, правда, в этом искусстве он уступал, пыль в лицо Мельникову на сей раз не полетела.
Итак…
– Итак, у тебя есть алиби, скотина, – проворчал тем же вечером Володин, притащившись к нему в дом с пивом и килькой пряного посола. – Люди видели, как Оля оставила тебя на скамейке… Стыдобища-то какая, господи… Потом она поймала тачку и уехала. Хоть от этого легче, а то завтра прилетит это сокол и снова станет намекать на твою причастность к ее исчезновению. Теперь мне хоть есть чем его по мордасам отхлестать. Но вот Оля… Куда же она подевалась-то, Мельников?! Где ее искать-то?!
Валера не ответил, он грустил, страшно на себя злился и еще немного злился на Олю. Он ведь ей всегда запрещал ловить случайные тачки, а подавно ездить с незнакомцами. Могла бы, если что, и в квартиру к нему подняться, и остаться до утра, а потом устроила бы ему головомойку, обругала бы, а потом…
Потом простила бы все на свете его прегрешения и осталась с ним навсегда, не стала бы выходить замуж за удачливого дрыча.
– Слушай, Володь, а как он выглядит?
– Кто?
Володин старательно чистил кильку, отрывая ей головы и выпруживая кишки на плотный сверток из газет.
– Ну, этот Олькин будущий? Он как из себя?
– Да обычный бизнесмен, Валер. – Володин с пониманием хмыкнул. – Как они все выглядят? Накачанный торс, сильные руки, серые щеки, глубокие залысины, усталые блеклые глаза. Ничего особенного, поверь. Ты… Ты у нас кто?
– Кто?
– Ты у нас мачо! Настоящий мужик. А он всего лишь бизнесмен. С какими-то гребаными миллионами и протеиновыми мышцами. Не дрейфь, бродяга, мы ее найдем, и найдем раньше его.
Он не успел до конца еще выговорить, как им одновременно сделалось страшно. И понимали оба, что Володин имел в виду Олиного жениха, а не…
А не того извращенного урода, раньше которого они должны будут найти Олю, но прозвучало так двусмысленно, так жутко, что какое-то время Володин даже прекратил отрывать голову килькам. Просто завис с растопыренными грязными пальцами, пряно пахнущими рассолом, с остановившимся взглядом и открытым, как от немого крика, ртом.
А Валера и вовсе зажмурился, упершись лбом в оконное стекло. Он не мог видеть теперь никого и ничего вокруг, Володин вмиг куда-то исчез, весь мир за окном, залитый солнцем и теплом, померк мгновенно.
– Если с ней что-нибудь… – выдавил он через силу, спустя долгие минуты тишины. – Я не знаю, Володь, как с этим потом жить… Надо ее искать, Володь!
– Уже начали ведь, Валер, ну чего ты? – обиженно засопел Володин. – Давай селедочницу и лук, хватит сопли пузырем пускать. Завтра у нас с тобой будет информация по всем темно-вишневым «Ситроенам» с транзитными номерами. И будем рыть. Мы же умеем это делать, Мельников! Если не мы, то кто же!..
Глава 3
Она засмотрелась на огромные напольные часы, которые всегда ее завораживали, с первой минуты, как она оказалась в этой комнате.
В его кабинете.
Часы были огромными, почти под два метра высотой, с прекрасным сверкающим циферблатом с римскими цифрами, острыми блестящими стрелками и большущим маятником. Маятник был большим, размером с маленькую сковороду, на которой она всегда готовила себе завтрак. Он не был таким блестящим, как циферблат и стрелки, но все равно казался ей самым значимым элементом этих прекрасных часов. Тусклое свечение медной вязи, что шла по всему периметру, на непонятном арабском языке, наверное, означало что-то. Она что-то гласила, предсказывала, а может, предостерегала, может быть, даже ее! И спроси она хозяина кабинета, непременно прочел бы ей эту надпись, он был очень умным и образованным. Она, возможно, поразилась бы всеобъемлющей глубине этих фраз, прочесть которые сама была не в силах.
Но она не спросила. Скорее всего, подобная просьба для прислуги показалась бы странной обитателям этого громадного дома. И маятник, плавно раскачивающийся слева направо, справа налево, продолжал хранить тайну, как, впрочем, и весь этот странный дом с загадочными обитателями.
И зачем она здесь?! Почему не уволится?! Сколько она уже здесь? Полгода? Да, через пару дней будет ровно шесть месяцев, как она нанялась горничной в этот дом. Она хотела…
Ой, да ладно об этом! Она многого желала, как оказалось. Однако вышло все иначе. Ничего не узнав, ничего не проанализировав, ни за кем не понаблюдав, просто увязла в своих обязанностях, как муха в варенье. С утра до ночи моет, стирает, развешивает, снимает, гладит, натирает паркет. Господи, пускаясь в эту сомнительную авантюру, она не думала, что будет так физически тяжело. У нее на ладонях появились мозоли! За всю жизнь не помнит, чтобы они у нее были. Даже в летнем лагере, где их заставляли тяпать помидорные грядки, не было ничего подобного.
– Эльза! Эльза, ты где? – заорал что есть мочи муж молодой хозяйки.
Девушка вздрогнула, крепче схватила метелку для сметания пыли и тут же принялась энергично махать ею по мебели.
Вообще-то ее звали Лизой, а точнее, Елизаветой Степановной Сориной, коей она являлась по паспорту, двадцати пяти лет от роду. Достаточно симпатичной, кареглазой блондинкой среднего роста, с приятными округлостями там, где им надлежало быть, с высшим образованием, достаточно высоким рейтингом и такими же амбициями. Все это было еще полгода назад, до тех пор, пока она не взвалила на себя непосильную ношу. Когда-то она хотела пойти в аспирантуру, обдумывала темы будущих научных трудов. Теперь…
Нынче она сметает пыль с чужой мебели, гладит, убирает, стирает и откликается сразу на несколько имен, по большей степени собачьих.
Молодой хозяин – Стас по фамилии Игнатенко, – сорокалетний противный мужик, называл ее Эльзой, с какой стати, непонятно.
Его жена Аллочка Жукова, оставившая в замужестве фамилию отца, цыпочка модельной внешности, называла ее Элизабет.
Ее отец, он тоже жил в этом доме, кстати, в его кабинете она теперь зависла, звал ее Лизонька. Причем после «з» ей всегда слышалось «а», выходило Лизанька, и ударение падало у него туда же.
А пришлый господин Казначеев Игорь Васильевич – ее мучитель и самое главное испытание, звал ее запросто Лизкой. И получалось у него всякий раз по-разному. То мило и тепло, то противно и оскорбительно.
Больше ни с кем в этом доме она не контактировала. Еду не готовила. Гостям не прислуживала. Для этого имелись еще люди в штате домашней прислуги. За детьми не ухаживала, их попросту не было. В саду и у бассейна работал молодой загорелый парень, неулыбчивый и угрюмый.
– Эльза, какого черта! – возмущенно зашипел Стас, нарисовавшись в дверном проеме кабинета старого хозяина. – Я че тебе ору, ору, а ты будто сдохла!
– Я жива. – Лиза пожала плечами, стараясь не смотреть на его вытянувшееся неприятное лицо. – Просто работаю.
– Понятно…
Она угадала, что ноздри у молодого хозяина шевелятся и раздуваются.
– Понятно… – снова повторил он. Оттолкнулся от притолоки, шагнул к ней, поймал за хвост метелки, потянул на себя. – Теперь пойдем, поработаешь у меня. Там жутко много пыли. Ну! Давай, давай, шевели своими толстыми коленками!
Коленки у нее были супер! Они были у нее классными – гладкими, нежными и ей нравились, но эта тля в образе молодого хозяина всегда считала своим долгом уязвить ее, ущипнуть, унизить. Он всегда находил ей работу.
Пыли у него в кабинете не было и быть не могло, ведь час назад там убирала. Этому безликому чудищу просто было скучно. Ему хотелось развлечься, а не с кем было. Жены не было дома, тестя тоже. Вечный гость и товарищ Казначеев Игорь находился в отъезде. С другой прислугой Стас обращался чопорно и надменно.
Кто оставался? Правильно, она.
Он втолкнул ее достаточно грубо в свой кабинет, размерами уступающий кабинету старого хозяина. Запер дверь, привалился к ней спиной, скрестил руки перед грудью и проговорил:
– Ну! Чего рот раззявила, убирайся!
– Тут чисто, – спокойно ответила Лиза.
Не возложи она на себя миссии, давно бы отметелила этой самой метелкой этого надменного урода. И уволилась потом. Но было нельзя давать волю чувствам. Необходимо было терпеть, молчать и чуть-чуть провоцировать.
– Где чисто? Где? Ты под стол заглядывала? Или твои си…ки не позволяют тебе низко нагибаться?
Взгляд его глубоко посаженных серых глаз сделался до того плотоядным, что ее затошнило, в голову сразу полезло: а вдруг все же это он? Что, если она не ошиблась в первом своем предположении?!
– Ну, чего замерла, Эльза? – чуть тише и утробнее молвил Стас и широко шагнул к ней от двери. – Помочь нагнуться, а?
Она чуть-чуть совсем приподняла подбородок, глянула на него с вызовом, нервно прошлась языком по губам. И подумала: «Ну, помоги, сволочь, помоги. Так, как ты моей подруге, возможно, помог. Помоги! Чего замер?! Боишься?! А когда душил и насиловал бедную Сонечку, не боялся?! И когда ее пяточки резал ей в клочки, не боялся?!»
Ее взгляда он не понял. Обошел ее трижды по кругу. Встал за спиной и задышал шумно в затылок.
– Эльзочка… – хрипло произнес Стас через пару минут. – Ты очень… Очень сочная и приятная… А ну подними краешек платьица. Быстро, я сказал!
Платьице было непозволительно коротким, обязательное требование к ее униформе. Оно было тонким, темно-синим, коротким, без рукавов, с белым кружевным фартучком. Еще она обязана была носить, невзирая на погодные условия, чулки с подтяжками, это очередное требование. И кружевную наколку в волосах.
Лизу в ее рабочем наряде не смущало ничего, если честно. Платье сидело на ней великолепно. Чулки носить она любила. Наколка позволяла не особенно заморачиваться с прической, она просто зачесывала гладко волосы, скрепляла их заколкой и цепляла сверху кружевную нахлобучку.
Все было супер, кроме теперешнего требования молодого хозяина.
Если она чуть приподнимет платье, то обнажится ее зад, перепоясанный тонкими резинками от кружевного пояса, с ажурным треугольником ее крохотных трусиков.
Как это чудище отреагирует, интересно? Станет ломать ее прямо тут или подождет до вечера и затащит в свой джип, как Сонечку?!
Нет, тут он ничего такого делать не станет. Слишком много народу в их доме; кроме нее кухарка, садовник. Их будто бы и не видно в доме, но они-то все видят, они вездесущи.
Он подождет до вечера, однозначно. И надо сделать так, чтобы до вечера этот урод не передумал. И потащил ее в свою убогую нору, где он совершает страшные оргии с бедными девушками, а там-то она ему покажет! Там она сумеет с ним справиться.
– Подними платье, Эльза… – заикающимся шепотом потребовал Стас, и его потная рука поползла по ее предплечью. – Задери подол, толстуха…
Лиза спокойно взялась за подол двумя руками и медленно потащила платье кверху. Стас за ее спиной ахнул, охнул, вдруг упал на колени и зашептал судорожно и нервно:
– Господи, господи, какая попка!!! Господи, какая у тебя попка, Эльзочка. Я потрогаю, ладно?!
Не дожидаясь разрешения, он принялся дергающимися пальцами гладить ее зад. Сползал пальцами по ее ногам к коленкам, к пяткам, снова забирался вверх. Она терпеливо стояла, все время прокручивая в голове сцену опознания своей мертвой подруги.
Ради нее она тут! Ради того, чтобы вычислить, чтобы поймать с поличным, чтобы отомстить! Она все вытерпит!!! И даже слюнявые поцелуи этой мрази. И даже то, чем он теперь собрался заниматься, стоя на коленях сзади нее. Пусть развлечется сам с собой, если это его утешит, она утешится потом. Когда будет делать с ним то же самое, что он сделал с Сонечкой. С ее бедной милой подружкой, доверчивой и чистой, как первый снег.
Все закончилось очень быстро. Она не чувствовала, угадывала скорее по шорохам за своей спиной, что он все закончил, обо что-то вытер руки, застегнул штаны, прополз на коленках до стола. Долго гремел ящиками, шуршал, чертыхался. Потом встал в полный рост, шмякнулся на кожаный диван. Потянулся и произнес с зевком:
– Опусти платье, корова. И можешь идти. И это… Никому ни слова, иначе я тебя…
– Что? Убьете?
Лиза не должна была дерзить, она дала себе слово, что ради дела будет послушной, покорной, потерпит унижения, но не сдержалась. Последнее слово она выговорила с особым нажимом, надеясь произвести на него должное впечатление. Напугать, давая понять, что она знает о нем нечто.
– Ой, да нужна ты мне, – хихикнул Стас, сонно моргая; он не напугался и не проникся. – Убьете! Вот ляпнула! Я за свою жизнь кошки с воробьем не убил. Ты чего, Эльза? Кстати… Ты ведь станешь молчать, так?
Она кивнула, с силой стискивая зубы. Ее мозг снова запротестовал сомнениями. В который раз за последние полгода.
А вдруг это не он?! Вдруг это не тот дядечка, который посадил ее Сонечку в черный джип тем роковым вечером?! А кто тогда, кто??? Кто еще из обитателей этого загадочного страшного места может быть причастен??? Все остальные вполне нормальные, адекватные люди. Только этот позволяет себе подобные мерзкие шалости в ее присутствии. Никто больше ни разу не коснулся ее пальцем. Никто! Только этот урод. Но…
Он таким безвольным кажется, таким мягкотелым. Представить его со стиснутыми пальцами на безвольной девичьей шее практически невозможно, и с ножом, кромсающим нежную плоть, тоже.
Тогда кто вместо него?! Кто??? Это он был за рулем машины, которая подвозила Сонечку в тот вечер. Очевидцы свидетельствовали, называли номер машины, описывали приметы, но Стас отбрыкался, спрятавшись за частоколом из спин адвокатов.
– Я высадил ее за два квартала от того места, где подобрал! – верещал он на допросах. – Она могла еще к кому-то пересесть! У меня есть алиби!!!
Алиби, в самом деле, потом сыскалось. От Стаса отстали. И все, больше ни одного подозреваемого. Ни единого. А девушки продолжали пропадать темными вечерами. А потом продолжали находиться мертвыми, истерзанными.
– Мы делаем все, что можем, – отводил от нее растерянный взгляд один из оперов, кажется, Мельников была его фамилия. – Но ни единого следа, ни единого!
– Зачем вы отпустили этого урода?! – плакала, скорчившись на стуле перед ним, Лиза. – Я уверена, это он! Я уверена!!!
– Гражданка Сорина, успокойтесь, прошу вас. – Он неуклюже совал ей в руки бумажный носовой платок. – Успокойтесь… У нас нет доказательств его причастности. Он просто подвез вашу подругу и все. Потом его видели десятки людей в окружении его семьи. Он ужинал тем вечером потом в ресторане, понимаете?
– Он мог ее спрятать, а потом… Надругаться и убить! – спорила она до хрипоты.
– Мог, но я… Я не могу этого доказать. Не могу! – Его руки раз за разом безвольно падали на стол.
– Понятно! Мне все понятно! Если бы это была ваша родственница или девушка, вы бы тогда все сделали, все! Вы бы из этого урода всю правду вытрясли! Вы бы есть, пить, спать перестали, лишь бы поймать этого урода. Но я вам докажу! Докажу, что это он!!!
После этих слов она больше ни разу не видела этого парня. Она уволилась с престижной должности в процветающей компании, немного упростила свою внешность и гардероб и постучалась в двери дома, где жил этот монстр. Постучалась и попросилась на работу. Сначала ей ответили, что персонал им больше не нужен. Но она согласилась работать за еду и крышу над головой первое время, и ее взяли.
Прошло полгода…
Почти сто восемьдесят дней, а она ни на шаг не приблизилась к разгадке. Иногда казалось, как вот теперь, что он сорвется и проявит себя, что его мерзкая преступная похоть вырвется из-под контроля, и он потащит ее в свою нору. Но через минуту урод становился ленивым, сонным и практически безвольным. В такие минуты его самого можно было тащить куда угодно.
– Эльзочка, ты ведь будешь молчать, так? – Стас сделался жалким, просящим, трусливым. – Ты ведь даже не намекнешь никому, чем мы с тобой тут занимались, нет?!
Мы с тобой??? Она чуть не плюнула ему в его мерзкую харю, но вместо этого просто качнула отрицательно головой и шагнула к двери.
– Спасибо, Эльзочка, спасибо, малышка, – шепнул он ей в спину. – Боже, какая же ты сочная, какая аппетитная. Какая же у тебя попка, а пяточки…
Глава 4
Что он натворил??? Что наделал??? Сломал свою жизнь! Прикончил ее собственными руками! Он…
Идиот, господи, какой же идиот! Разве стоило ради прекрасных глаз обычной шл…хи так все коверкать?! Зачем надо было ставить на кон свою удачу, все положение ради ее одобрения?! Да она же…
– Она шл…ха! Просто шл…ха! Таких много, их сотни, тысячи!
Он глянул в зеркало, висевшее над камином. В нем отразилось его измученное небритое лицо, взлохмаченные волосы, больные глаза.
– Как ты мог?! – спросил он сам у себя. – Как ты мог так поступить с собой???
Тут же взгляд пополз по дорогой, модной комнате, обставленной с аукционов, как и все остальные в его доме, кроме одной.
Он со стоном выдохнул и схватился руками за голову. Нужно было принимать решение. Единственно верное, от которого зависит вся его дальнейшая жизнь и карьера в том числе. Он всегда был мастером принимать решения, потому и взлетел так высоко и так быстро. Но теперь…
– Владимир Сергеевич, – в дверь осторожно стукнули, и та чуть приоткрылась. – Владимир Сергеевич, она кричит!
– Ванька, сгинь! – рявкнул Владимир и снова с тоской заглянул в зеркало.
Дверь тихо прикрылась, но Ванька остался за ней. Остался ждать, когда схлынет гнев хозяина.
Ванька был его правой, левой рукой, легкими, желудком, организмом всем, помощником, денщиком и еще бог знает кем. Подобрал он его в сильно помятом состоянии после одного из боев без правил. Парня, поиспользовав, вышвырнули вон в буквальном смысле. В заказном бою Ваня играл роль подставного, вот и выкинули его за городом на свалке, как кусок мяса. Его хозяева сильно надеялись, что парень не выживет. А он выполз на дорогу, где его и подобрал Черных Владимир Сергеевич. Подобрал, довез до больнички. Наутро наведался туда и выслушал неутешительный прогноз.
– У парня отбиты почки, легкие, разрыв селезенки, вытек глаз и поломаны ноги в трех местах. Жить будет, но инвалидность обеспечена, – поцокал языком оперирующий хирург.
Потом принял из рук Владимира приличную сумму и проговорил с улыбкой:
– Но сделаем все, что в наших силах.
Внутренности и конечности Ивану подлатали. Глаз протезировали. Но вот с душой у того сделалось что-то неправильное. Он вдруг решил, что всю свою оставшуюся калечную жизнь должен посвятить служению своему спасителю и благодетелю.
– Меня больше нет, – изрек он мрачно, стоя перед Володей на коленях. – Я ваш раб, Владимир Сергеевич. Вы можете делать с моей жизнью все, что угодно.
– Ванька, дурак ты. – Черных с жалостью смотрел в искореженное травмами лицо. – Что мне с твоей жизнью делать-то прикажешь?
– Распоряжаться. Моей жизни больше нет, она в прошлом, – просто ответил тот. – Но для начала в той прошлой жизни мне нужно завершить кое-что.
Ванька пропал и отсутствовал неделю. Потом молча явился, поселился у него в цокольном этаже в крохотной комнатке рядом с котельной. И стал служить ему верой и правдой. Лишь спустя пару лет Черных узнал, что Ванька без лишнего шума и преследований похоронил всех своих обидчиков. Сделал это так грамотно и не наследив, что его даже ни разу не дернули на допрос в качестве возможного подозреваемого.
– Владимир Сергеевич, – снова глухим голосом позвал из-за двери Иван. – Надо что-то решать, завтра придет Зоя.
Зоя была кухаркой и горничной. Ее не было неделю, отпросилась к детям. За это время все и случилось. Завтра Зоя должна вернуться, и тогда…
– Владимир Сергеевич…
– Ванька, ну что ты заладил?! Что?! – взревел Черных, подскочил к двери и шарахнул по ней кулаком.
Иван стоял, не шелохнувшись, но носок ботинка своевременно под дверь подставил, чтобы не получить по носу. На хозяина он смотрел, как собака. Преданно и нежно заглядывал в глаза, готовый к любой команде. А какую команду он ему даст? Какую?! Он и сам не знал.
– Она кричит, – повторился Иван. И снова заглянул Черных прямо в душу. – И плачет без конца. Что станем делать?!
– Угрожает? – вспомнил он утреннюю истерику своей пленницы.
– Уже нет.
– А что говорит, когда кричит?
– Ну… Чтобы отпустили, что это ничего не изменит, что она все равно… Все равно вас не любит, – закончил Иван почти шепотом.
– А кого же она любит?! Кого??? – озверел он сразу же и схватился за Ванькину рубашку в области воротника. – Этого чмыря?!
– Она не уточняет.
Он не стал выдергивать свой воротник, не сделал попытки увернуться от хозяйских пальцев. Просто стоял и ждал, когда гнев хозяина поутихнет и можно будет решить хоть что-то.
Так дело оставлять было нельзя, было очень опасно.
Девица, словно заведенная дьяволом, орала и орала. При этом голос ее отливал металлом и даже не хрипел. И оттого, что силы ее не иссякали, а только крепли, питаясь злостью, Ивану было особенно не по себе. Одно дело решать вопрос с ослабевшей вялой бабой. Другое – с полной сил и решимости львицей.
Та, что бесновалась теперь в кладовой, была львицей. Без боя она не сдастся. Станет выть, орать, царапаться, лягаться, драться, привлечет внимание, поднимет шум. Нет, можно было бы, конечно, и пристрелить ее, просто распахнуть дверь и пальнуть прямо в центр ее великолепного лба. Но огнестрел в данном случае не подойдет. Это очень опасно, может разоблачить, вывести на его хозяина, а за него он всего себя отдаст по кусочку.
Что же с ней делать?! Жрать она не жрет, пить тоже отказывается. Так что снотворным ее не накачать. Что делать?!
– Ваня… – Черных отпустил его воротник, уткнулся лбом в спину своего раба. – Ваня, что делать?! Я не представляю!!! Я не знаю, что мне с ней делать?! Она же… Она же не простит мне этого. Нет?
– Нет, Владимир Сергеевич, – осторожно, чтобы не задеть хозяйского лба, мотнул головой Иван.
– И настучит?
– Да.
– И нам с тобой не оправдаться?!
– Вряд ли.
– Тогда что? Что?!
– Я все решу, Владимир Сергеевич, вы только прикажите, – взмолился Иван.
Он, если честно, уже пару дней назад предлагал ему это. Сразу, как все пошло не так, не по задумке, предлагал. Черных отказался. Он таращил глаза, шипел на него страшно, обвинял в кровожадности и еще бог знает в чем, отказывался.
Иван знал, что сделать это ему с ней все равно придется, выхода потому что не было. И хрен с ней, что повозиться придется, и все равно, что баба может шум поднять, он с ней справится, он уже все продумал. Тогда они останутся вне подозрений, но вот команды все не поступало и не поступало.
– Решит он! – Черных от него отшатнулся, как от прокаженного. – Что ты решишь? Что?!
– Все. – Иван медленно повернулся, глянул на хозяина. – Вам надо будет просто уехать из дома ненадолго. Дня на два-три, скажем. И быть на людях все время. А я… Я все решу.
– А Зоя?!
– Зое я скажу, чтобы еще отдохнула. Чего ей тут, раз вы уезжаете?
Иван говорил тихо, методично, почти без эмоций, и от этого-то Владимиру было особенно страшно. Он не представлял, мог только догадываться, что тот станет делать с бедной девушкой.
Ого! Она уже и бедная! А минут пять назад была шлюхой. И ненавидел он ее в ту минуту. А теперь что же, жалеет? Нет, расслабляться нельзя. Нельзя! Пусть Ванька все решает, он сможет, не наследит.
– Ты правда все решишь? – спросил он через паузу измученным задушенным голосом.
– Да, – бесцветно, тихо, ровно.
– И ты… Ты сможешь отвести от нас подозрения?
– Сто процентов, – кивнул Иван и невольно закусил губу.
Он не был уверен, вот в чем проблема, не был уверен в том, что на вопросы не придется отвечать.
Нет, он сделает все бесшумно, так, что подозрений не будет, но вопросы задавать им все равно станут. Это по умолчанию.
– Ладно, Ваня. Ладно. – Черных хлопнул его по плечу, сгорбился и, тяжело волоча ноги, зашагал к своей комнате. – Делай, что считаешь нужным.
– Хорошо, – кивнул он. – Хорошо. Вы… Вы не станете с ней больше говорить, Владимир Сергеевич?
– Последнее слово? – Черных с ужасом передернулся. – Нет! Я иду собирать вещи. Утром я заеду в одно место, сам знаешь куда, потом сразу в аэропорт. Зое мне звонить, или ты сам?
– Сам, – безошибочно угадал настроение хозяина Иван. – Я позвоню ей сам. Отдыхайте…
Хозяин укатил из дома на следующий день в начале девятого утра. Гладко выбритый, сильно надушенный, в тонкой сорочке из дорогого батиста, тонких льняных брюках, замшевых мокасинах на босу ногу. Он нес в руках дорожную кожаную сумку и кейс, когда столкнулся с Иваном на выходе.
– Вы без завтрака?
– В городе, все в городе, – на ходу откликнулся Черных, выскакивая из собственного дома, как из преисподней. – Все, я позвоню…
– Когда? – крикнул ему в спину Иван.
Но ответа не последовало. Хозяин прыгнул в машину и укатил, оставив его один на один с сумасшедшей проблемой, чего-то затихшей в кладовой. Уже пару часов как молчит.
Иван еще раз набрал Зою, поболтал с ней, все больше для того, чтобы удостовериться, что она невзначай не нагрянет с глупой бабьей башки. Зоя даже не выезжала еще от детей, обрадовавшись вчерашнему предложению продлить свой отпуск.
– Как вы там без меня, Ванюша? Не разнесли еще дом в пух и прах? – рассмеялась она, готовясь проститься.
– Все нормально, Зоя. Все чисто, – соврал он.
На самом деле он ни разу не взял в руки пылесоса и тряпки с тех пор, как в кладовой поместили пленницу, некогда было. Все время приходилось прислушиваться и наблюдать за воротами. Не дай бог, нагрянет кто-нибудь, а у них тут такое!
Небеса были на их стороне, за эти дни ни одна сволочь не навестила их дома. Никто не ткнулся пальцем в звонок на воротах, не прогундосил в домофон и не напросился в гости. Вот и запустил за наблюдениями дом. Ничего, Зойке делать нечего, наотдыхалась, слава богу.
Он прошел все этажи комнату за комнатой, отметив про себя, где особенно пыльно. Зашел на кухню и без аппетита съел приготовленный на двоих завтрак. Каша получилась пересоленной, правильно хозяин сделал, что не остался. Кофе остыл, тосты высохли и скорчились, напоминая вкусом и видом картон.
Иван вымыл посуду под раковиной, считая барством загружать посудомоечную машину двумя тарелками. Тщательно вытер столешницу, обеденный стол сначала влажной тряпкой, потом сухим полотенцем, затем пошел в мастерскую.
Он долго стоял перед верстаком, рассеянно рассматривая предметы, развешанные по стенам. Прикидывал, рассчитывал, думал. Решил, что ничего не годится. Перешел в дальний угол к металлическому шкафу, долго рылся в ящиках, пока наконец не нашел то, что ему было нужно. Тонкая металлическая проволока, прочная и гибкая, как леска. Он откусил кусачками кусок длиной полметра, тщательно закрепил концы на деревянных ручках, дергал, натягивал, получилось вроде прочно. Ладно, что не выйдет с проволокой, он доделает руками. Но стрелять девку он точно не станет, хотя и было из чего, это даже с глушителем опасно. Мало ли кто мог услышать странный хлопок. Вдруг догадаются? Маловероятно, конечно, но вдруг?
Теперь бы хозяин не пожалел о своем решении, он же любил ее, любил. Вдруг опомнится, когда схлынет злоба, и пожалеет?
Приготовив орудие решения проблемы последних напряженных дней, Иван сел у телефона и замер. Вернее, телефонов было сразу три. Один домашний и два мобильных. Они лежали рядом. Иван искренне надеялся, что по одному из трех телефонов его хозяин непременно позвонит. Он дал ему час времени.
Черных позвонил через сорок минут.
– Ванька? – осторожно спросил тот, позвонив на домашний.
– Я.
– Как там у тебя?
– Все тихо.
– Как это тихо?! – заволновался тот сразу. – Она что, перестала орать?
– Да.
Иван тут же снова прислушался, в кладовке было тихо.
– Ты смотрел ее?
– Нет.
– А чего так?
– Завтракал, – безмятежным голосом ответил работник.
– Ну ты… Ну и нервы у тебя! – невольно восхитился Черных, помолчал минуту. – Заявление я оставил.
– Приняли?
– Да. Хотя и с большой неохотой.
– Вопросы были? – насторожился Иван.
– Нет. Спросили про машину. Я сказал, что в моем гараже такой нет.
– Про машину?! – Иван вдруг переполошился. – А как они?.. Кто-то видел? Запомнил?
– Они туману напускают, но, думаю, соседи видели.
– Ладно… – промычал Иван.
А про себя тут же подумал, что дело дрянь. По тачке выйти на него раз плюнуть. Черных – нет, тот не пострадает. Он вообще видел эту колымагу и сидел в ней единожды. Сквозь темные стекла его никто не рассмотрел, а вот на него выйдут запросто.
Черт, черт, черт!!!
Иван так сильно сдавил телефонную трубку, что последние безмятежные слова его хозяина прошли словно сквозь вату, только потом он о них вспомнил, когда уже отключился, и замер возле телефонов, стройным рядом лежащих перед ним, один домашний и два мобильных.
Что сказал Владимир Сергеевич? Что вылет у него через час? Что он уже прошел регистрацию? Да, кажется, так. И что прилетит непременно загоревшим и отдохнувшим. И что ему – отдохнувшему, конечно же, не хочется разгребать проблемы по возвращении. Ему даже вспоминать обо всем этом не захочется.
А он что ответил ему?
– Я все решу, – коротко обронил он.
И теперь он должен это сделать.
Иван погладил стальной корпус своего мобильного. Ему нравилась эта игрушка – подарок хозяина. Он не особенно бывал щедр и не часто, но вот эту игрушку, очень дорогую, ему подарил к Рождеству. Иван подарком дорожил.
Не так уж много было у него в жизни подарков. Главным подарком оказалось его умение держать удар и быть первым в боях без правил. Он всегда выходил победителем, всегда! Но один раз уступил просьбе своего прежнего хозяина и согласился проиграть. Он не знал, соглашаясь, что его просто решили убрать с ринга. Такого вот непобедимого, несгибаемого, не чувствующего боли и редко идущего на компромисс.
Его убивали тем вечером, просто убивали, с удовлетворенной улыбкой, смакуя. Толпа улюлюкала и тыкала перевернутыми большими пальцами в пол. Потом выбросили за городом издыхать, а он взял и выжил. Убрал потом всех своих обидчиков, тихо, без лишнего шума и суеты, и главное, чисто! А после исчез с глаз долой, немного подретушировал внешность, начал одеваться иначе. Совсем перестал походить на себя, не узнавал его никто при редких встречах. Хотя, он знал, его не искали.
Не нашли бы, начни искать! Ни за что не нашли.
И тут этот прокол с тачкой! Угораздило его купить ее, а! Зачем она была ему нужна, если у Черных полный гараж разномастных тазов!
– Зачем тебе она?! – вытаращился, когда увидел, Владимир Сергеевич. – Моих, что ли, мало?!
Иван промолчал.
– Ладно, пусть стоит, – позволил тот великодушно. – Может, пригодится когда. Надеюсь, ты не на себя ее оформил? Ума-то хватило?
Ума не хватило. Именно на себя он ее и оформил, но он не признался.
Теперь что будет? Теперь по этой тачке на них могут выйти? Но разве же знал он тогда, что все так обернется?!
Он вдруг почувствовал, как у него задрожали колени, прямо как в тот раз, когда он вышел на ринг проигрывать. Так же вот сделалось смрадно и страшно, а коленки подогнулись. Иван провел подрагивающей рукой по коротко остриженным волосам, голове было прохладно, значит, где-то сквозняк. После того страшного избиения он малейшее дуновение своей башкой чувствовал. А лопатками опасность.
Он насторожился и прислушался.
Нет, в доме тихо. Слышно даже с того места, где он стоял – в центре холла у входной двери, – как тихо урчат в кухне морозильники и тикают часы в столовой. В доме никого нет, кроме заполошной девицы, вдруг подозрительно затихшей. А сквозняк, потревоживший его затылок, мог произойти и оттого, что дуло в замочную скважину, такое уже бывало.
Иван нащупал в кармане удавку, что смастерил собственными руками. Еще раз обошел весь дом, на всякий случай присматриваясь к окнам и форточкам. Одна, на площадке между первым и вторым этажом, и впрямь моталась на ветру распахнутой, он ее прикрыл и пошел в кладовку.
Кладовка вполне могла быть жилой комнатой, как-никак двадцать квадратов, там было и тепло, и сухо. Мог бы и он туда перебраться, в его конуре рядом с котельной ему сделалось вдруг тесновато от нажитых у Черных вещей и книг, которые он взялся читать с упоением, но в кладовке отсутствовали окна, и хозяин запретил.
– Мало ли что, Ванька! Вдруг пожар!
– И что?
– Как что?! Окон нет. Так и сгоришь заживо! Заживо себя похоронишь!
Он мог бы добавить, что заживо его уже хоронили, но промолчал. Принял решение Владимира Сергеевича, как единственно верное, и теперешнее его вынужденное решение он принял, хотя…
Хотя в глубине души, на самом, самом, не покрытом шрамами дне, теплилось какое-то странное чувство к этой бешеной девице. Это была не жалость, он давно уже никого не жалел. Это было любопытство, наверное. Недоумение, может быть. Непонимание.
Разве можно было так поступать с Владимиром Сергеевичем?! А раз поступила некрасиво, а он не понял, смирись! Сделай так, как тебе велят!
Она не сделала, бунтовала, орала, царапалась, швыряла в стену и дверь подносы с едой, и тарелки. Иван перестал ей их туда носить. Что проку? Все равно все превратит с мусор, а ему потом убирать. Все же ему убирать-то! И следы ее бешенства, и следы ее присутствия. И уборку он наметил на сегодняшний вечер и ночь. Сейчас, вот сейчас он успокоит бесноватую, а потом…
Дверь он запирал! Он точно помнит, что запирал! Надежный врезной замок с хитрым поворотом длинного ключа: два поворота влево, три назад. Он все это проделал! Чего тогда?! Чего дверь приоткрыта?! Свет пробивается тонким лучом. Его взгляд, как заколдованный, замер на острой светящейся полосе на дубовом паркете. Это говорило о чем? О том, что дверь не заперта! О том, что девицы в комнате нет! Потому и тихо, потому и…
Как такое возможно?! Как такое могло произойти?! Когда он ослабил внимание?! Когда она сумела выбраться отсюда?! Чем отперла дверь?!
– Эй, малышка, – неприятным, не своим голосом позвал Иван и потянул на себя дверь кладовки. – Эй, малышка, ты чего?
За дверью было тихо, но он мог поклясться, что комната обитаема. Там кто-то притаился, замер. Дыхание было осторожным и пугающим. Иван напружинил ноги, крепче сжал в ладонях ручки удавки и снова позвал:
– Эй, малышка… Ты чего там, а? Я пришел выпустить тебя… Давай, не дури!
Дыхание, что чувствовал Иван каждым нервом, сделалось плотным, грубым, оно наполнилось ледяным холодом, оно обожгло его легкие удушьем, застило его взгляд кровавым маревом.
Дыхание смерти, мелькнуло у него в мозгу за мгновение до того, как дверь кладовки с силой отлетела в сторону и, с хрустом вспарывая хрящи, в его кадык вонзился острый кусок осколка кафельной плитки…
Глава 5
– Я нашел машину, Валера!!!
Перед Мельниковым, тяжело дыша, стоял потный Володин и мотал перед его носом компьютерной распечаткой.
– Я нашел ее, нашел!!! Ух-ух-ух!!!
Володин молодым бабуином прошелся по кабинету. Поколотил себя в грудь растопыренными ладонями, плотно зажимая листок между большим и указательным пальцами правой руки.
– Я ее нашел!
Мельников сдержанно кивнул, настороженно наблюдая за перемещениями друга по комнате. У него дернулось левое веко и больно кольнуло в груди, когда он услышал новость, но приказал себе не пугаться раньше времени. Раз Володин ликует, стало быть, не все так ужасно.
Он потер вспотевшие ладони о штаны, протянул руку:
– Ну!
Володин спрятал бумагу за спину. Лукаво улыбнулся.
– А сплясать?
– Щас как заряжу в лоб, будет тебе танго! – прохрипел Мельников. – Чья тачка? Засвеченная?
– Да вроде нет, нормальный чел. В базе нет его. Иван Голубев, тридцати лет. Машину приобрел три с половиной недели назад. Транзиты еще не поменял.
– Что так?
– А я знаю? Может, блатные номера ждал. Короче, адресок там внизу. Поехали?
– Поехали, – кивнул Мельников и полез из-за стола.
Палящее солнце июня вспышкой ударило по глазам, стоило выйти из здания управления. Горячий асфальт жег пятки сквозь подошвы ботинок. Обильно приправленный выхлопами городской воздух кисельно колыхался над мостовой. Рубашка тут же прилипла к спине, по вискам и шее поползли капли пота.
Мельников поймал себя на мысли, что он боится не сдержаться, встретившись один на один с тем самым нормальным «челом», что увез его Олю на своем «Ситроене» с транзитными номерами. А что, если она до сих пор у него, решила оставить своего нареченного ради этого лихого водителя? Он же не просто так оказался возле дома Мельникова, приехал туда по Олиному звонку. Это же точно! О ее перемещениях не могли знать, если только не следили.
А могли?!
– Слышь, Валер, расслабился бы ты, а? – попросил его друг Володин, забираясь в огненное нутро машины. – А то, чего доброго, дел натворишь при встрече с этим Голубевым Иваном.
Встречи не получилось. Квартира, где значился зарегистрированным Голубев, была на замке, на звонки никто не открыл.
– Что будем делать?
Мельников подбоченился, тяжело задышал. В голове тут же сложилась повесть неожиданного романа Ольги с Голубевым, ее стремительное бегство от алтаря.
– Будем тревожить соседей, – смахнул он с себя душевную маету, – как в любимом кино: ты на первом, я на третьем…
Повезло, как ни странно, снова Володину. Тот наткнулся на словоохотливую молодую мамашу, нянчившую сонного полугодовалого ребенка.
– Щас, я его в кроватку положу, – сказала она Володину и пригласила кивком зайти.
Вернулась в прихожую через минуту, обмахнулась чистой пеленкой, вытерла пот с лица, улыбнулась.
– Вы уж извините мой внешний вид, умотал малыш, умыться некогда. Да и жара. Так что вы хотели узнать про Ваню?
Женщина не пригласила его в комнату, оставила стоять у двери. Видимо, забывая умываться, она забывала и про уборку комнат.
– Меня интересует, где он? Кто он? И с кем он? – приветливо улыбнулся Володин, он мог быть милым, когда захочет.
– О-оо… – Женщина надула щеки, сделала круглые глаза, потом с шумом выдохнула. – Вы опоздали, уважаемый, на год почти опоздали.
– То есть? – не понял Володин.
– Вы спросили, где он? Отвечу – скорее всего, на кладбище. Потом вы спросили: кто он? Боец! Хороший боец. – Она сделалась печальной. – Бои без правил, знаю на сто процентов. Потому что мой муж на ставках, уж извините, но что было, то было, неплохие деньги на нем поднимал, пока Ивана не убили. Ну а с кем он, догадаться не трудно. С теми, кто рядом с ним лежит.
– Оп-па!!! – Володин оторопело замотал головой. – Но как же так?! Кто подтвердит факт его смерти, если документально… Н-да, конечно, понимаю. Вопрос не к вам.
– Да вы спрашивайте, спрашивайте, не стесняйтесь, – улыбнулась женщина. – Я за день тут в одиночестве с малюткой сатанею просто. Могу и поговорить.
Но в комнату все равно не пригласила.
– Ладно, идет. – Володин поворочал мозгами, с чего начинать вопросы, даже не знал. Начал с первого, что пришел на ум. – Как он умер?
– Ваня? Ага… – кивнула она, заправила растрепанные волосы за уши, одернула широкую замызганную футболку. – Его убили на ринге.
– Муж видел?
– Нет, ему рассказали! Он был в ужасе.
– Хоронили отсюда? Родители, наверное, от горя…
– Ой, да о чем вы?! – перебила она его зловещим шепотом. – Какие похороны??? Какие родители??? Они до сих пор ничего не знают!
– Как это?! Год же прошел, с ваших слов.
– Правильно, год. Но они до сих пор думают, что Ваня жив. Мама его наведывается, квартиру проверяет. Улыбается мне, все малыша моего тискает. Все мечтает о внуках. И вещи такие странные говорит…
– Какие же?
– Что, мол, Ваня жениться, наверное, никогда так и не соберется! Представляете?
Володин представил себе все очень живенько, и хоронить Голубева тоже поостерегся. Но делиться сомнениями с молодой мамашей не стал.
– Наверное, свихнулась от горя или просто верит, что он жив.
– Она что же, не видела тело сына?
– Нет, конечно! Его никто не видел, тела этого! Выволокли с ринга, швырнули в «газель» и вывезли на свалку.
– Муж рассказал?
– Ему рассказали, он мне рассказал. – Она настороженно покосилась на Володина. – Не верите, что ли?
– Стоял бы я тут! – фыркнул Александр.
– Вот и я говорю… – Она успокоилась. – Выволокли, как кусок мяса, и отвезли за город и выбросили где-то, а может, и зарыли, кто знает-то! Только никто его больше не видел. Никто! Сгинул, пропал…
– А мать ждет, – с печалью добавил Володин.
– А мать ждет, – подтвердила молодая мамаша.
– А что же он так-то, Иван-то?
Володин прислушался к шуму в подъезде, не натворил бы бед дружище Мельников, станет таскать неразговорчивых соседей за шиворот.
– В смысле?
– Чего проиграл тот страшный бой? Сами говорите, боец был отличный.
– Так договорной бой был. Какой-то крутой притащил своего парня, договорился с Ванькиным хозяином, его уговорили, деньги-то все любят… Думаю, что он просто не ожидал, что его так отделают. Либо время пришло от него избавляться, и его просто убили так вот…
– А муж как думает?
– Ой, муж! – Она с раздражением махнула рукой. – Что муж? Он на том бою не был, только все со слов и знает. Болтовни было много, если честно. Много болтали потом, что Ванька выжил, что его кто-то спас, что он мстить начал. Потом болтали, что в городе его видели, но все болтовня!
– Да… – философски изрек Володин.
И тут же подумал, что кто-то по паспорту Голубева почти месяц назад приобрел неплохую машину, и потом кто-то на этой машине увез от дома Мельникова Олю.
Кто?!
– Вани больше нет. Если бы был, то…
Она так неожиданно прикусила нижнюю губу и с такой болью оглянулась на комнату, в которой спал малыш, что Володин не хотел, да заподозрил ее в адюльтере. Могла она иметь роман с Иваном? А чего нет? Кто мешал? Мог быть сын его? Тоже не исключается.
Но…
Но это уже совсем другая история, его не касающаяся. С этим пускай ее муж разбирается, а ему же теперь нужно вот что.
– Адрес его родителей не подскажете?
– Адрес? Да легко!
Она тяжело развернулась, обдав Володина неприятным запахом кислого молока и немытых волос, скрылась ненадолго в комнате. Вернулась с листком из блокнота, где аккуратно был выписан адрес родителей Голубева вместе с номером телефона.
Можно просто позвонить, решил для себя Володин. В такую жару мотаться по улицам, а родители Ивана жили на другом конце, все равно что кипятком умываться, а у него с кондиционером в машине нелады. Сюда ехали с открытыми окнами, а толку?
– Давай, звони, – проворчал Мельников, сердито покосившись на друга.
Ему повезло меньше. Рассказали двое, что Голубев молотил кулаками, тем и на жизнь себе зарабатывал, но все без подробностей, сухо и без эмоций.
Они остановились в тени старого клена, заглушили мотор, и Володин начал набирать номер.
Ответила мать Ивана почти сразу, будто ждала звонка.
– Ой, простите… – замешкалась она после того, как Володин представился. – А я думала, Ваня звонит.
– Должен был позвонить?
Он сделал Мельникову скорбную мину, мол, совсем свихнулась старушка от горя.
– Конечно, должен был! – выпалила она возмущенно. – Он всегда в это время звонит. Каждый день почти.
– Да ну! – присвистнул Володин. И чтобы развеять окончательные сомнения, уточнил: – А заезжает?
– Ой, знаете, редко очень.
– Раз в год?
– Да что вы! – снова возмутилась старая женщина. – Нет, конечно же! На прошлой неделе был. Перед этим, правда, месяц не появлялся. Но заезжает, заезжает. Деньги привозит, продукты. Ванечка очень хороший мальчик, но вот жениться все никак не хочет.
– Простите, – перебил ее Володин. – А чего он по месту прописки не живет?
– Ой, там, знаете, соседка одна… – Женщина едва слышно шепнула короткую молитву. – Она ему просто прохода не давала! И все сына своего пыталась на Ваню повесить, он клялся мне, что это не его ребенок, так бы я, конечно, внука признала, но Ваня сказал, нет. Я ему верю.
– Во-он в чем проблема-то! – рассмеялся невольно Володин. – А она-то мне, соседка его бывшая, таких ужасов наговорила про вашего сына.
– Вот! Вот я так и знала, что от этой змеи добра не жди! – повысила голос гражданка Голубева. – И чего же она наговорила про Ванечку?!
– И что убили-то его в нечестном бою, и что…
– Ой, дура! Ой, дура! – Она с облегчением рассмеялась. – Говорю же вам, ненормальная!
– И боя не было?
– Да нет, бой был. В самом деле, ужасно все потом сложилось для его здоровья. Он долго лечился, глаза лишился тогда и решил покончить с прошлой жизнью, как бы умереть для всех. Нет меня для них, мать, вот как он говорит. – Она вдруг всхлипнула. – Он утратил интерес к жизни. Просто утратил! Они его из него выбили! Сволочи…
– А чем он сейчас занимается? Работает или… И живет, живет где? – спохватился Володин, получив кулаком в бок от Мельникова.
– Ой, да где работает, там и живет, – с явным неудовольствием отреагировала мамаша. – Заделался охранником, или что-то в этом роде. В хорошем месте, у хорошего человека. Я сейчас вам адрес продиктую…
Она продиктовала, Володин отключил телефон и еще какое-то время ошарашенно таращился в разогретое полуднем автомобильное стекло.
– Ну! – прикрикнул Мельников.
– Знаешь, где наш покойник работает охранником? – спросил Саша, разворачиваясь к другу и глядя на того со смесью жалости и тревоги.
– Нет, не знаю! – вспылил тот и шутливо замахнулся на друга.
– У нашего нареченного, брат! У господина Черных Владимира Сергеевича.
– Оп-па! – ошарашенно прошептал Валера.
Пошарил в кармашке за своим сиденьем, выдернул теплую бутылку воды, нервно открутил крышечку и с жадностью припал к горлышку, затем отдышался, глянул на Володина.
– Это что же получается?.. Получается, что эта сволочь увезла от моего дома Олю, сама там или охранника попросила… А потом? – Его лицо побелело, на лбу высыпали крупные капли пота. – А потом пришла в отдел, начала истерить, написала заявление о пропаже человека… Я же его… Вова, я же его… убью!
Убьет, понял Володин, уловив в голосе Мельникова те самые страшные интонации, что свидетельствовали о полной отключке самоконтроля.
– Успокойся, – попросил он, положил руку ему на плечо.
– К черту!!! К черту успокойся!!! – заорал не своим голосом Валера, безумными глазами обводя салон автомобиля. – Он… Он что-то сделал с ней, Саня!!! Это неспроста!!! Сам говорил, что рожа у него расцарапана! Господи, я его… Я его лично… Своими руками… Поехали!
– Куда? – спросил Володин, прекрасно зная, куда, но все же надеясь, что ошибается.
Не ошибся, друг приказал ехать ему к Черных, и все его блеянье насчет того, что адрес не знает и все такое, не прошло.
– Он тебе заяву приносил? Приносил! Там все прописано! Не финти, поехали!
К шикарному дому Владимира Сергеевича, что располагался в элитном районе пригорода, утопающего в зелени, они смогли добраться лишь через полтора часа. Город прочно замер в огромной пробке, гигантским спрутом обвившим все дороги, включая съезды во дворы. Его щупальца судорожно дергались время от времени, издавали истошные звуки, выбрасывали в воздух зловонные выхлопы.
– Я сейчас умру, – пожаловался Мельников, обмахиваясь газетой, найденной на заднем сиденье машины. – И вода закончилась.
– Может, бросим тачку, а? – предложил Володин, ему было невмоготу в промокшей от пота рубашке, черных носках, черных туфлях и темных плотных брюках. – Черт с ней, вытащит эвакуатор.
– Пойдем пешком? А люди, которых мы подставим? Проклянут!
– Проклянут, – кивнул тот согласно и с надеждой глянул в небо. – Ну, хоть бы облачко, хоть бы капля сверху.
Облака не появились, дождя не пролилось, зато машины вдруг поехали, и через сорок минут они сворачивали с ухабистого большака на прекрасную, гладкую, как зеркало, дорогу, ведущую к элитному поселку.
Охрана пропустила, чего ей не пропустить-то, дом нашли, а вот открывать им не пожелали. И в домофон звонили, и по воротам молотили, Володин кулаком, Мельников ногами.
– Бесполезно. Нет его, – сдался через пятнадцать минут Володин.
– Я не уеду! – отрезал Мельников и полез тут же через забор.
Он слышал нудное шипение в спину о частной территории, о неприкосновенности жилища, об уголовной ответственности и все такое, но не обращал внимания и карабкался вверх по шершавой стене. Перебрался, осмотрелся и отпер калитку Володину.
– Ой, посадят! – продолжил ныть Володин, семеня следом за другом к огромному дому за частоколом высоких деревьев. – Ой, накажут… И уволить могут!
– Заткнись, – отозвался у входной двери Мельников. – Если что, скажем, что был анонимный звонок о стрельбе в этом доме. Понял?
– Не дурак, – проворчал он и, опережая друга, дернул за ручку входной двери.
А она возьми – дверь-то – и отворись. Бесшумно, плавно скользнула, как нежная шелковая портьера. Они одновременно шагнули внутрь и дверь за собой прикрыли.
– Погоди, не шуми, – вдруг попросил Володин, прикрывая другу рот ладонью. Тот как раз собирался дать о себе знать. – Что-то не нравится мне эта зловещая тишина. Ворота заперты, а дом нараспах. Прислуга где?
– Может, за домом?
– Может… – скептически скривился Володин. – Как мы в ворота ломились, мертвого разбудить можно. Не-еет, брат, что-то тут не так, идем тихонько, осмотримся. Сильно не шуми, идет?
Они поделили этажи, как давеча по адресу Голубева. Осторожно, стараясь не особо следить и не лапать дверные ручки пальцами, обошли почти весь дом, на первом этаже, правда, не все посмотрели.
– Никого! – пожал плечами Мельников, останавливаясь у винтовой лестницы, ведущей вниз, в цокольный этаж.
– Никого, – кивнул согласно Володин, и вдруг достал табельное оружие из наплечной кобуры. – Ой, не нравится мне тут что-то, брат.
Внизу была котельная. Одна комната с окошком почти под потолком. Везде было пусто. Они вернулись на первый этаж, двинулись к другой лестнице. Там была еще одна комната в самом дальнем углу. Дверь в той комнате была приоткрыта, горел свет.
– Видишь? – шепнул другу Мельников.
– Вижу, – кивнул Володин.
– Как думаешь, что там?
– Одно из двух, – выдохнул тот судорожно, ловчее перехватывая рукоятку пистолета. – Либо никого, либо жмур!
Они осторожно, страхуя друг друга, двинулись к тонкому лучу света, разрезавшему темный коридор на две трапеции. Первым дошел Володин, осторожно перемахнул светящуюся полосу, замер в углу. Потом вытянул ногу, сильно пнул ею край двери. Дверь отлетела прямо Мельникову в руки. Тот успел поймать. В дверном проеме они возникли одновременно. И одновременно со стоном выругались:
– Твою мать, а!!!
На кафельном полу в луже крови на спине лежал мужчина, вернее труп. Принадлежность его к живым не стал бы оспаривать никто: из горла у мужчины торчал острый огрызок кафельной плитки. Один глаз был закрыт, второй таращился на потолок забрызганным кровью глазным протезом.
– Голубев… – прошептал Мельников, пятясь от двери.
– Видимо… На Черных Владимира Сергеевича этот мало похож, ту холеную рожу я несколько часов назад лично видел и заверяю…
– Заткнись! – прервал его нервно Валера. – Что делать будем?! Оля где?!
– Оля? – Володин дернул плечами, убрал пистолет обратно в кобуру, снова толкнул дверь ногой, закрывая. Взял друга за плечи и повел в гостиную. – Оля, видимо, с хозяином этого дома или где-то еще. Раз нет ее здесь, значит, она где-то еще.
– Ага… А этого кто ужмурил?! – Мельников вытащил мобильник, поиграл им. – Че, звонить нашим-то?
– А как объясним свое здесь присутствие?
– Версию про анонимный звонок еще никто не отменял, раз. Во-вторых, мы могли приехать, побеседовать с хозяином на предмет его заявления о пропаже его невесты. Ворота открыты. – Мельников подергал плечами, провел растопыренной ладонью по взмокшим волосам. – Ворота ведь были открыты?
– Конечно! А как же еще мы сюда вошли?..
– …А как же еще мы бы сюда вошли?! – таращился часом позже Мельников на старшего опергруппы.
– Получается, что вы хотели поговорить с господином Черных на предмет его заявления?
– Ага, – кивнули одновременно Володин и Мельников.
– Потому что был получен анонимный звонок, что пропавшая девушка удерживается им силой в доме?
– Так точно!
Мельников судорожно выдохнул, их версия понравилась и прокатывала на «ура».
– Ворота оказались не запертыми. Дом тоже открыт. И вместо девушки вы обнаружили гражданина Голубева.
– Совершенно точно. – Володин поскреб пятерней затылок. – Теперь вопросов очень много к господину Черных, а он как в воду канул.
– Найдем… – кивнул старший опергруппы, сосредоточив свой взгляд на носилках, на которых выносили тело Голубева. – Непременно найдем. Думаю, далеко он не убежит.
Господин Черных отыскался через неделю на Лазурном берегу. Он там великолепно проводил время в обществе темноволосой девицы, которая все норовила попасть в поле зрения, связь Володин с ним осуществлял посредством Интернета.
Сколько Владимир Сергеевич ее ни отпихивал, бесполезно. Она все чего-то мурлыкала, все о чем-то спрашивала и суетливо мелькала туда-сюда. В мониторе появлялась то ее симпатичная мордашка, то загорелые ноги, то попка, едва прикрытая узкими плавками.
– Боюсь, вам придется вернуться, Владимир Сергеевич. – Володин помахал рукой симпатичной брюнетке, та хихикнула и исчезла.
– Оля нашлась?! – вскинулся Черных и резко заводил шеей в тесном воротнике футболки.
Даже при отсутствии резкости изображения Володин рассмотрел, как тот вспотел. Волнуется? Волнуется!
– Олю не нашли, Владимир Сергеевич, нашли вашего водителя.
– Ваньку?! – взвизгнул изумленно тот. Нервно провел ладонью по лбу, челка его тут же намокла, прилипла к коже. – А чего его искать? Он не терялся!
– Он не терялся, Владимир Сергеевич. Он убит. Убит в той самой комнате, где наши эксперты обнаружили следы пребывания некой женщины…
Тут вот Володин приврал, никаких следов не было. Пустая комната, облицованная кафелем. Ни лоскута, ни миски, ни волоска. В дальнем углу, возле самого пола нижняя плитка вывернута, расколота на две неровные части. Одна часть нашлась в горле Голубева. Вторая валялась на полу. Отпечатков пальцев на обломках не нашлось. Странно, правда?
– Господи!!! – ахнул Владимир Сергеевич, прижимая кончики пальцев ко рту. – Что же делать?!
– Для начала вам надо срочно вылететь обратно.
– Да, да, непременно. Меня уже предупредили. Со мной связывались. Я уже заказал билет. Вылетаю вечером. Но как же так… Как же так… Как он? Как он умер? Надеюсь, вы меня не подозреваете??? Я говорил с ним из аэропорта после регистрации, он был жив и здоров! Я сразу после вас поехал в аэропорт, вы можете отследить мои передвижения по записям видеокамер, их на моем пути следования уйма! Господи… Как же так?!
– Поговорим с вами, когда вернетесь, – туманно изрек Володин, еще раз уточнил у Черных время его прилета, пообещал встретить и простился.
Как, однако, он обставил свой отъезд, а! Как тщательно распланировал каждую минуту! И везде-то он на виду. Идеальное алиби, просто идеальное! И не успев потерять невесту, он уже утешается в объятиях загорелой дивы.
Володин ничего не сказал Мельникову, сам поехал в аэропорт встречать Владимира Сергеевича и еле сдерживал себя потом, чтобы не плюнуть в его скорбную загорелую рожу.
– Как же так?! Господи, как же так?! – заламывал в отчаянии руки Черных всю дорогу, благо что не были они заняты рулем, ехали на машине Володина. – Ванька… Верный, надежный Ванька… Что могло произойти?! Как???
– Это нам тоже интересно знать, Владимир Сергеевич, но начнем все же с пропавшей девушки.
– Оли?!
– А что, еще кто-то пропал? – скорчил язвительную физиономию Володин, усаживаясь уже в своем кабинете на свое место за столом. Он порылся в сейфе, достал тоненькую папку, полистал. – Вот ваше заявление, датируемое…
– Ой, да прекратите! – разозлился Черных, сплел длинные пальцы рук в замок, пристроил на колене. – Что я, не помню, как и когда заявление вам оставил?!
– Помните? Отлично. И у меня к вам тут же вопрос, Владимир Сергеевич?
– Да, да?
– Что же это вы, написав заявление, не присоединились к поискам, а умчались отдыхать? Как-то нелогично. Разумнее было бы остаться дома, сидеть на телефоне, выйти на волонтеров, хлопотать как-то. А вы… Не понимаю ваших действий, Владимир Сергеевич, убейте, не понимаю!
В кабинете стало тихо. В углу на подставке надрывался вентилятор, шальная муха билась в паутине, повисшей на форточке, а господин Черных, казалось, перестал дышать. После короткой паузы выдохнул, наконец, расправил спину, опустил ладони на колени, глянул на Володина свысока, взгляд его сделался надменным, холодным.
– Вам и не нужно меня понимать, Александр Иванович, не надрывайтесь.
– И не думал, просто пытаюсь понять.
Володин с силой стиснул зубы и тут же подумал, что хорошо, что тут нет Мельникова. Тот бы сейчас непременно начал вытрясать душу из этого пижона.
– Вы заявляете о пропаже вашей невесты, тут же садитесь в самолет, улетаете, забавляетесь там с посторонней девчонкой, а в это время…
– А что в это время? – Спина осталась прямой и твердой, а взгляд вдруг поплыл, затуманился, и пальцы на коленках судорожно дернулись.
– А в это время в вашем доме происходит убийство! Убит, зверски убит ваш водитель! Вы хоть как-то можете это объяснить?
Он думал недолго. Видимо, и тут заранее подстраховался и продумал все возможные варианты ответов.
– Могу. – кивнул он, отвернул голову к окну и начал говорить длинно и монотонно, будто вычитывал текст, вывешенный за стеклом. – У Ивана было прошлое. Очень… Ну, не знаю, как сказать, опасное прошлое. Я ведь подобрал его на дороге, бездыханного, в крови. Это был не человек даже, а кусок мяса. Бои без правил! Как в кино! Даже не думал, что такое возможно в нашем городе! Он проиграл бой, и его вышвырнули подыхать, а он выполз на дорогу. Я его подобрал, отвез в больницу, оплатил лечение. Он потом служил мне верой и правдой.
– Это все? – Володин скептически сморщился. – Как же это, по-вашему, объясняет его страшную кончину?!
– Я… Я не знаю! Может, отголоски прошлого? – предположил, вывернув губу, Черных, его холеное лицо блестело от жира и пота. Под мышками взмокла тонкая батистовая рубашка. – Он ведь мстил.
– Что?!
– Он мстил, насколько мне известно.
– Кому?
– Тем, кто сделал с ним все это.
– То есть… То есть, вы хотите сказать, что Голубев, оправившись, отомстил тем, кто его списал таким вот чудовищным образом?! – Володин недоверчиво покрутил головой. – Это уж прямо вообще какой-то Голливуд получается!
– Уж не знаю, что там с вашей точки зрения выходит, но он вернулся после недельного отсутствия вполне удовлетворенным.
– И его не искали?
– Кто? Ваши?
– Ну почему же наши? Его!
– Может, и искали, а толку? Его ведь похоронили как будто. Он нигде не показывался. Не поддерживал прошлых знакомств. Общался, и то очень редко, лишь с родителями. Его не было, понимаете! Кто станет его искать? Кто станет связывать какие-то происшествия с покойником?! И в покойниках ему удалось, как видите, прожить вполне сносно. Однако, видимо, все же кто-то нашел его!
– Каким образом? Поймите меня правильно, Владимир Сергеевич! Мне интересно же! Никто ни сном ни духом не слыхивал про человека, давно уже схоронил его. И тут вдруг находят. Мало того, убивают! Как?
– Я не знаю! – вспылил Черных. – Откуда мне знать, чем он занимался, пока я отсутствовал?! Может, мать его проболталась?!
Мать могла, но мало кто ее слова воспринимал всерьез. Даже бывшая соседка Голубева считала ее слова чистым бредом выжившей из ума старухи. С другой стороны, их она быстро направила по нужному адресу.
Получается что? Получается, что Ивана могли найти на щелчок пальцев. Если бы… Если бы хотели! В его поисках не было нужды. Он никому не был нужен ни живой, ни мертвый, вот что!
Кто тогда убил его?!
– Кого вы держали в той комнате, Владимир Сергеевич? – после паузы спросил Володин, нервно поигрывая карандашом, зажатым между пальцев.
– С чего вы взяли?! – красная шея Черных стремительно полезла из батистового воротника. – Это просто кладовая!
– Кладовая? Так там же было пусто!
– И что? Там просто ничего не хранили!
– Если там ничего не хранили, зачем он туда пошел?
– Об этом уместнее спросить бы у него, да… – Черных с ложной обескураженностью развел руками. – Я улетел отдохнуть, встряхнуться, отвлечься! Ивана оставил в доме, горничной тоже дал выходные.
– Как кстати! – ехидно ввернул Володин.
– Она часто отдыхает, – беспечно отмахнулся Черных. – У меня нет семьи, нет детей. В ее постоянном присутствии нет особой нужды.
– Понятно… – Володин прищурился на кончик карандаша. Потом со злостью швырнул его на стол. – Стало быть, подведем итоги… Вы вашу невесту так и не нашли, оставили заявление, улетели утешаться, а пока вас утешали, вашего водителя убили. Вы написали заявление?
– Какое??? – подпрыгнул Черных. – Какое заявление???
– Ну, как же, уважаемый? В ваш дом кто-то проник, возможно, грабитель. Возможно, ваш водитель его заметил, и это стоило ему жизни. Ничего не пропало, не проверяли?
– Каким образом? – Черных завозился на стуле, как на жаровне. – Вы же меня прямо с аэропорта и сюда!
– Ах, да! Простите, запамятовал. Но проверить вам все же стоит, вдруг ограбление?
– Проверю, – покивал Черных.
– Заодно и автопарк проверьте, все ли автомобили целы. У вас ведь шикарный автопарк, не так ли. Особенно хотелось бы отметить тот самый вишневый «Ситроен», на котором вы забирали свою невесту от дома ее бывшего жениха, и что характерно, в тот самый вечер, когда она пропала! Совпадение? Думаю, нет! Что скажете?
Володин торжествовал. Его последний козырь, который он держал в рукаве, покрыл все! Черных обмяк, побелел, руки затряслись, взгляд истошно заметался.<
> – Владимир Сергеевич, вы ведь отвезли Ольгу к себе, так? – Володин выбрался из-за стола и заходил по кабинету, проложив маршрут таким образом, чтобы все время находиться у Черных за спиной.
– Что?!
– Вы забрали Ольгу от дома ее бывшего жениха, потому что она позвонила вам. Так?
– Да, да, она позвонила. – Он судорожно глотнул, замотал головой, проговорил со всхлипом. – Она позвонила, плакала, попросила ее забрать. Я… Мои машины… Иван уехал на ТО, в гараже стоял лишь его «Ситроен», я взял его. И поехал за ней.
– И вы привезли ее к себе, – тихо проговорил Володин прямо ему в самое ухо.
– Да… – Черных уронил голову на грудь. – Да, я привез ее к себе, запер в кладовке.
– Почему?
– Она кричала, нервничала, она так кричала…
– Она отказалась выходить за вас замуж? Она сказала вам, что все еще любит Мельникова?
– Что?!
Черных дернулся, отпрянул, едва не соскочив со стула. Лицо его дернулось брезгливой судорогой. Губы его беззвучно шевельнулись. Потом он вдруг вскочил, сжал кулаки и заорал на Володина не своим голосом.
– Хватит! Я не стану с вами больше говорить! Без адвоката… Все, хватит…
С Мельниковым Володин встретился уже ближе к ночи, он не просто устал, он был измучен, выпотрошен, у него не было сил даже закурить сигарету. Взгляд его был устремлен на друга, который только что подкатил на своей машине к заброшенной стоянке дальнобойщиков. Они всегда тут встречались, когда надо было тайно, когда надо было покричать, побуйствовать, если что, или что-то спрятать, тут место было для всего.
Он смотрел на Мельникова, как тот глушит машину, как выбирается из нее, потягивается сильным гибким телом, потом шумно выдыхает и медленно идет к нему, поддергивая ремень на джинсах. Он знал, что его взгляд не понравится другу.
Володин оказался прав, Мельников, увидев его, сразу насторожился, остановился метрах в трех, подбоченился.
– Ну! Что еще?!
– Здарова, брат!
Володин выкинул растопыренную левую пятерню, ухватился за руку Мельникова и, напружинившись, выбрался из своей машины и вдруг полез к другу обниматься.
– Ты чего, Санек?! – Мельников опешил, а потом перепугался. – Что?! Что-то с Олей???
– Я не знаю, – честно признался тот. – Но точно знаю, что эта падла держала ее в своем доме взаперти, все то время, что он тут ножками *censored*л и невесту разыскивал, он ее держал взаперти! Пытался образумить. Кстати, заявление о ее пропаже он забрал.
– Что-оо??? Что-оо??? – заорал не своим голосом Мельников и попятился, сбрасывая с себя Володина. – Что ты сказал??? Эта… Убью!!! Где эта мразь??? Убью!!!
Он не мог ничего поделать, оставалось стоять и смотреть, как Валера беснуется. Как молотит воздух кулаками, подпрыгивая, как орет и матерится. Остановить он его решился, когда тот начал пинать переднее левое колесо его автомобиля. Там и так латка, хорош!
– Ну! Все? – Володин крепко держал Мельникова за плечи. – Остыл? Давай, поговорим.
– Давай. – Тот тяжело дышал, поводя по сторонам налитыми кровью глазами. – Где Олька? Говори!
– Я не знаю, наверное, удрала.
– Удрала?! Каким образом?
– Убила охранника и удрала, – чуть не плача проговорил Володин.
Он выговорил, наконец, то, что переворачивало ему душу.
Когда он догадался, ему сделалось невозможно дышать, чтобы это представить, он даже думать об этом не желал, а пришлось вот высказать вслух.
– Олька?! Это она этого Голубева?! – глухим, как из-под земли, голосом спросил Мельников. – Это кто? Этот упырь сказал, да?!
– Нет, это я тебе говорю. Мне он только проговорился, что в тот вечер, когда ты напился, он привез Олю к себе и запер в кладовой, думаю, что она все это время там и была.
– Господи… Сашка, господи! Погоди, дай…
Он оттолкнул его и побрел вдоль стоянки, загаженной мусором и бродячими животными. Какое-то время стоял к Володину спиной, плечи его вздрагивали. Почему? Оставалось только догадываться. Через несколько минут он вернулся. Глянул мимо Володина покрасневшими сумасшедшими глазами и проговорил:
– Это не она! Я не верю! Она не могла!
Володин не ответил. Глянул в почерневшее ночное небо, вздохнул.
– Если это не она, Валера, значит… Значит, она в еще большей беде, чем была.
– То есть?!
– То есть ее, как свидетеля, либо забрали, либо… либо убрали, уж прости!..
Глава 6
Лиза собралась в город. Она давно хотела, да все не выходило, то работы много навалилось, то понаблюдать хотелось, обострения случались то у одного, то у другого обитателя этого странного дома. Под обострениями она подразумевала неадекватное поведение, излишнее раздражение, крики, ругань, слезы, беспричинный гнев.
Минувшая неделя выдалась бурной, смело можно было отправлять по палатам в психдиспансер каждого, кто жил здесь, а также их дорогого и единственного друга – Казначеева.
Они орали, матерились, швыряли стулья, били фужеры о стены и двери, а Казначеев однажды попался на том, что тесно сжимал в руках нежную шейку Аллочки и что-то гневно шептал ей на ухо.
Вот так-то! И что о ком думать прикажете?! На кого грешить?! Кого подозревать?!
Она, в конце концов, так устала от наблюдений и от подозрений, что запросила выходной, ей позволили его взять, но не сразу. Пришлось изрядно попотеть, выгребая пыль и мусор из дома, прежде чем Аллочка, хозяйка, соблаговолила дать разрешение.
– Но только один день и одна ночь, Элизабет, – надменно драла она брови вверх, рассматривая поочередно свои длинные худые ноги и сравнивая их с сочными коленками служанки. – Утром понедельника ты должна будешь уже мести двор.
– Почему двор? – тихо удивилась Лиза. – Я же убираю в доме.
– Это я так, образно, дорогая. Все, ступай, ступай, я жду гостей.
Гость был только один, и он теперь с самым мрачным видом расположился в гостиной. Широко расставив коленки, он развалился на диване перед огромным плазменным телевизором размером с бильярдный стол. Одна рука его возлежала на диванной спинке, вторая сжимала бокал со скотчем. Взгляд его, устремленный на экран, был мрачным и сосредоточенным.
С чего-то Лизе захотелось его потравить.
– День добрый, Игорь Васильевич, – она чуть согнула колени, приседая. – Кого-то ждете?
Казначеев дернулся, резво обернулся на нее, криво ухмыльнулся.
– Ты, Лизка? Вечно ты… – Он укоризненно покачал головой.
– Что я?
Она присела на подлокотник дивана, по которому похлопала его растопыренная пятерня. Ноги поставила подальше, чтобы он не достал.
– Подкрадываешься, как рысь. Все тихо, украдкой… Все вынюхиваешь чего-то, высматриваешь, наблюдаешь, ты ведь хитрющая на самом деле, так, Лизка?
Его голос, звучавший тихо, без надменности, как-то по-особому завораживал. Захотелось даже в какой-то момент признаться в том, что она на себя взвалила, попросить совета, пожаловаться. Конечно, слабость эта быстро испарилась, но в душе остался осадок. И в голову тут же заползло: вот он какой! Он может так же легко заворожить любую, если даже она что-то такое почувствовала.
– Так что, Лизка? Хитрая ты, спрашиваю?
– Не знаю, Игорь Васильевич, хитрая я, нет? Не простушка, конечно, но хитрая… Вряд ли.
– Да? А о чем же ты постоянно шепчешься со Стасом? – На скулах гостя заиграли желваки. – Вечно я вас застаю в укромных углах. Может, у вас роман?
Он погано хихикнул.
– Что вы?! Он просто расспрашивает меня всегда о состоянии дел в доме. О жене своей, о том, какое у нее настроение, – соврала Лиза.
Стас никогда этого не делал. Он делал кое-что другое за ее спиной, возле ее обнаженной задницы, но об этом, тс-сс, никто не должен знать. Никто! Это часть ее сложной игры, из которой она должна выйти победителем, иначе к чему все жертвы?!
– Стасик расспрашивает об Алле??? – ахнул Казначеев, выплеснул в себя остатки спиртного, швырнул толстый стакан в угол дивана и развернулся к ней с раздутыми гневно ноздрями. – Какого черта спрашивать о женщине, которая не интересует, а?!
– Как это?
– Если он спит с ней в разных спальнях, зачем ею интересоваться?! – негодовал Казначеев, с любопытством осматривая ее ноги от пяток до коленок. – А у тебя славные ножки, Лизка!
– Кто спит в разных спальнях? – изобразила она недоумение.
О том, что Алла врет Казначееву про Стаса, а Стасу про Казначеева, она давно знала. Подслушивала, наблюдала, сопоставляла, и кое-что поняла.
Аллочка Жукова изменяла обоим, красавица наша. Кроме этого, она весьма странно вела себя со своим отцом. Могла завалиться к нему на коленки в ночном пеньюаре, сквозь который угадывалось ее голое тело. Могла вцепиться губами отцу в шею, не замечая, как он при этом смущается и морщится.
– Как кто?! – нервно вытянул шею Казначеев. – Стас и Алла! Они же спят в разных спальнях?!
– Не-еет, – покачала головой Лиза, устремив задумчивый взгляд на Казначеева. – Насколько я знаю, они засыпают и просыпаются в одной постели.
– Ты что, Лизка, охренела совершенно! – взвыл трагическим шепотом Игорь Васильевич и вскочил с дивана мощной пружиной. – Я же тебя за клевету…
И вот тут он больно схватил ее за шею, повалил на диван так, что ее тело перевалилось через подлокотник, затем задрал на ней платье и больно ударил кулаком по заду.
– Знай свое место, сучка! Знай… – шипел он, с силой прижимая ее лицо к дивану. – Стас не может спать с Аллой! Не может! Он – гей, поняла, дура?! Он не может…
– Что здесь происходит???
Откуда взялся Виктор Иванович – отец Аллы, если он уехал из дома полчаса назад и сказал, что до вечера?! Какие силы вернули его? Кто надоумил открыть дверь своим ключом и запечатлеть безобразную сцену в гостиной?!
Кто бы это ни был, Лиза ему была крайне признательна.
Во-первых, ей было достаточно больно, во-вторых, дико понравилось то, что Казначеев проявил себя так мерзко, а в-третьих, до боли в животе хотелось понаблюдать, как себя при этом проявит Жуков?
– Что здесь происходит, Игорь???
Голос Жукова звенел яростью и отвращением. Он смотрел на Казначеева, поставившего Лизу на ноги и отряхнувшего ей платье, с такой ненавистью, что Лизе стало даже немного неловко. Она же спровоцировала ситуацию, она теперь в этом доме кукловод. Но тут же вспомнилась истерзанная Соня, и всю неловкость будто ветром сдуло.
– Лиза! Идите к себе! – скомандовал Жуков, старательно обходя ее взглядом. – Игорь, к тебе пара вопросов!
Ох, как он на него орал! Ей казалось, что звенит посуда в изящной горке красного дерева, так надрывался в ее защиту Жуков. И беспомощная-то она, и наивная, и никто не смеет использовать ее покорность таким вот омерзительным методом.
– Она здесь работает! – перешел Жуков на истошный визг. – Не девушкой по вызову! Она убирает дом! Она содержит его в порядке! И она за это получает деньги!!! Она, в конце концов, чистый, порядочный человек! Как ты смел???
Казначеев что-то лопотал в ответ, но его лепет тонул в истошном реве хозяина дома.
– Все! Тебе пора, Игорь! – закончил чуть тише Жуков.
– Но я условился встретиться с Аллой, – возразил тот с отчаянием.
Лиза лишь подслушивала, подсматривать возможности не было, ее бы заметили, и ситуация тогда сложилась бы не в ее пользу, но услышанным она осталась вполне довольна.
Жуков окончательно перестал быть для нее подозреваемым. Он хороший человек, решила она. Хороший, порядочный, не сумевший как следует воспитать свою дочь. И не сумевший выбрать ей достойного человека в мужья.
– Встречи с Аллой в этом доме для тебя закончились, Игорь, – прошипел Жуков.
Что-то громыхнуло, потом звякнуло, возможно, Жуков поднял брошенный Казначеевым толстостенный стакан. Ох, жаль, подсмотреть она не могла!
– В этом доме, навсегда, Игорь, закончились для тебя встречи с Аллой.
– В каком смысле? – прозвучал чуть нагловатый вопрос Игоря.
– В том самом, который тобой подразумевается, – жестко отрезал хозяин.
– Вот как?! – еще более нагло воскликнул гость и тоже чем-то загремел.
Лизе показалось, что тот выдвинул из-под стола стул и уселся, это был вызов, если что…
– Вот так… – каким-то рассеянным ей вдруг показался голос Жукова.
Она сильнее вжалась в стену, напрягла слух, и вот тут-то Казначеев и сказал те самые слова, после которых все снова смешалось в ее душе и мозгах. Все снова перевернулось с ног на голову.
– Вы считаете мой порок более смрадным, нежели свой, так, Виктор Иванович? – проговорил Игорь едва слышно, но Лиза все равно услышала. – Я порочен, соблазняя чужую жену. А вы?
– Что я?..
Боже! Она не узнала в этом сухом трескучем звуке голос Жукова.
– Вы более порочны и более грешны, потому что вы…
Все остальное Казначеев прошептал на ухо Жукову, в этом она была убеждена. После мужчины удалились, вполне мирно, почти рука об руку. Она видела в окно, как они тихо говорят о чем-то друг с другом, потом рассаживаются по машинам и уезжают.
Что думать, в каком направлении дальше двигаться?!
Лиза схватилась за виски, в голове больно стучало.
Не получалось! Ничего у нее не получалось! За полгода ее крепостничества и вынужденных унижений она не продвинулась к разгадке ни на шаг.
Она вернулась в свою комнату, переоделась в джинсы, клетчатую рубашку, босоножки на низком каблуке, взяла в руки сумку с теплыми вещами, которые собиралась оставить дома, и вышла из комнаты.
Место Казначеева в гостиной заняла Алла. Она так же вальяжно развалилась на диване, поигрывая бокалом на высокой ножке, в котором плескалось что-то пурпурное.
– Элизабет! – строго окликнула она Лизу, старавшуюся проскользнуть незаметно к выходу. – Стоять!
Лиза покорно встала почти у самой двери. Исподлобья посмотрела на хозяйку. Если та сейчас отменит ей выходной, она точно уволится, ни черта у нее не вышло, и терпение на исходе. Пусть простит ее покойная подруга, но…
– Ты не знаешь, куда подевался Игорь? – спросила Алла, устало прикрывая глаза.
– Я не знаю. Они вышли вместе с Виктором Ивановичем. Кажется, уехали.
– Ага… Понятно… – Алла вытянула руку, пристроила бокал на столике рядом с диваном. – А что за шум тут был? Кто-то сильно кричал… кажется?
– Я не знаю. – Лиза сделала пробный шажок к выходу. – Так я пойду?
– Да, ступай, у тебя выходной, – выдохнула та и прикрыла глазки.
Дома Лиза едва не расплакалась. Ее умилили собственные стены аскетичных бледных тонов, минимум удобной современной мебели, много света, шум воды в собственной ванной, шапка крепко сбитой под струей воды пены. Любимый халат, сиротливо ждущий ее на дверном крючке, ссохшийся кусок мыла в пластиковой мыльнице, одиноко выгнувшаяся в стаканчике запасная зубная щетка.
Хорошо-то как, господи! Как хорошо, как чисто, как спокойно! Хочется просто закрыть глаза и ни о чем, ни о чем не думать. Не ворошить горы грязи, не пытаться понять чужое извращенное сознание.
На автоответчике обнаружилась куча сообщений. Она прослушала все, все. От некоторых хмурилась, некоторым радовалась. Но перезвонила лишь по одному номеру.
– Привет, Лиза! – закричала ей прямо в ухо девушка Лида, страстно набивавшаяся им с Соней в подруги. – Ты куда пропала?! Кто болтал, что за бугор махнула, деньгу сшибать, кто говорил, что ты не вынесла смерти подруги и лечишься в какой-то знаменитой клинике. Разное болтали, представляешь? Как ты, вообще?
– Привет, привет, – без особой радости отозвалась Лиза, кутая коленки в халат и забираясь с ногами в мягкое кресло. – Бог с ними, что хотят, болтают.
– А на самом-то деле, где была? – Голос Лиды был пронизан жгучим любопытством. Она звучно сглотнула слюни. – Замуж, что ли, сходила?!
– Может, и так, – рассмеялась принужденно Лиза. – Так что у тебя для меня было такого важного, что просто не терпело, а?
– Ой, скажу, не поверишь.
– А ты попробуй.
Лиза закатила глаза. Наверняка у Лиды было что-то, было. Но выкладывать по телефону новость той явной не хотелось. Сейчас станет напрашиваться в гости, а видеть Лизе никого не хотелось, это точно. Она не для того выбиралась из странного дома, населенного странными особями, чтобы принимать гостей. Ей хотелось одиночества, звенящей тишины, пустоты комнат.
– Ты вообще чем сейчас занимаешься? – попыталась начать издалека Лида.
– Болею, – сразу отсекла все попытки напроситься к себе Лиза. – Вирус какой-то, голова жутко болит, насморк.
– Правда?! – Она была и разочарована, и встревожена одновременно. – Ладно… Тогда придется по телефону говорить…
– Так говори уже, я приняла лекарство, сейчас усну, – пригрозила ей Лиза, скрипнув зубами.
Вот, вот почему она ее и не принимала к себе, ну, невозможный человек!
– Помнишь того парня из полиции, что вызывал тебя, потом разговоры долгие вел?
– Это когда? – Лиза напряглась, скинула ноги с кресла, села прямо.
– Когда Соня погибла. Разве забыла?
– Я ничего не забываю! – У Лизы задергалось левое веко. – Но там было много парней, и все со мной разговаривали, кто-то пытался допросить, кто утешить…
– Да нет, он один там такой был!
– Какой?
– Ну… Симпатичный, черненький, накачанный такой, кажется, его звали Валера. Он был очень предупредителен с тобой, вежлив. Неужели не помнишь?! – Она даже обиделась.
– Ты говоришь про Мельникова?! – изумилась Лиза.
– Точно! Мельников! Вспомнила? – немедленно обрадовалась Лида. – Говорю, его трудно забыть.
– Да уж… – горестно поджала губы Лиза.
Она его точно не забудет. Именно он выпустил на свободу Стаса Игнатенко, хотя он был на тот момент единственным подозреваемым в деле о пропаже девушек. Он выпустил его на свободу, не пустил в разработку, как это у них говорят. Он поверил в его невиновность.
А она нет! Она верит, что если не Стас, то кто-то из этого дома причастен! Это же… Это же скопище извращенцев!
– Так вот, новости такие про него мне сообщили! – понизила голос почти до шепота Лида, будто Мельников теперь сидел у Лизы на диване и мог услышать.
– Какие новости? – Она притворно зевнула, намекая на то, что лекарства начинают действовать.
– Я тут по воле случая оказалась в их отделе, – начала издалека Лида. – У моей знакомой там парень служит, был на дежурстве, мы поздним вечером и завалились туда, не в сам отдел, конечно, под окнами его ждали. Он вышел, покурили, поболтали.
– Лида! – прикрикнула на нее Лиза. – Короче!
– Так вот, пока мы курили, как раз Мельников этот выходил из отдела со своим напарником. Володин, кажется, все озабоченные такие, важные. В нашу сторону даже не глянули, а ведь Мельников и со мной тогда говорил, мог бы и поздороваться! – выдала сокровенную обиду Лида. И вздохнула. – Не поздоровался! Ну, я начала ворчать. А приятель моей подруги говорит, мол, Валерке теперь ни до чего, девушка у него пропала.
– Что???
Вот теперь она была готова принять и эту бестолочь у себя дома, дабы вытрясти все подробности, чтобы снова и снова та все повторила слово в слово.
Но бестолочь – она бестолочь и есть; оказалось, что никаких подробностей ей не известно. Разговор на эту тему под окнами отдела быстро закончился. Они начали шутить, смеяться, курить и планировать развлечения на свободный вечер приятеля ее подруги.
– И как пропала, откуда пропала, с кем пропала, ничего не знаю! – растерялась та, когда Лиза на нее накричала. – А это так важно, да?
– Может быть, – сбавила та обороты.
– Ну, если это так важно, могу уточнить детали, – пообещала миролюбивым тоном девушка Лида. – Завтра вечером встретимся и…
– К утру сможешь? – вспомнила Лиза про свой короткий выходной.
– К утру?! – ахнула та. – Предлагаешь мне не спать?
– Когда ты спала ночью-то в последний раз, малышка? – прожурчала Лиза со значением.
– Ой, и не говори! – рассмеялась та. – Ладно, постараюсь. Если будут новости, позвоню.
Она не позвонила ни вечером, ни ночью, ни ранним утром. Напрасно Лиза терзала телефон, названивая бестолковой девушке Лиде. Телефон ее был вне зоны, или просто она его отключила, чтобы ей не мешали, или чтобы помучить Лизу, дабы та не была такой противной и принимала у себя в гостях время от времени людей, желающих с ней встретиться.
Лиза приготовила себе рисовую кашу на ужин, сварила кофе, поужинала без аппетита, не включая света и телевизора. Потом разобрала постель, завалилась в халате под одеяло, и, пристроив телефоны в изголовье, забылась нервным сном.
Во сне она куда-то бежала, карабкалась вверх по склону, кого-то догоняла, слышала чьи-то мучительные стоны, и ей было жутко страшно. Перед тем как окончательно проснуться, она вдруг почувствовала странное прикосновение к своему лицу. Так бывает, когда на лицо падает легкое перышко, или тонкий волосок, или травинка скользнет по разгоряченной от солнца коже. Лиза дернула рукой, пытаясь смахнуть это что-то с лица, но снова то же самое. Она заворочалась, перевернулась со спины на живот, зарываясь лицом в подушку. И вдруг над самым ухом голос, тихий, бестелесный, но точно Сонин:
«Помоги… Милая моя, помоги…»
Как она дернется, как вскочит! Шальными глазами обвела комнату. Разобранный диван, на котором она спала. Телевизор на подставке у балкона. Стол, стул, два кресла. И солнце, вольготно запустившее проснувшиеся лучи в ее комнату. Она не зашторивала окон.
И все. Пусто. Конечно же, пусто. Кому тут быть, если она своими собственными руками, этими вот, трясущимися сейчас так, что локтям больно, запирала вчера квартиру. Заперла ее на два замка и на щеколдочку, которую поставила на дверь после смерти подруги. В доме никого не было. Кто же тогда говорил с ней, кто ее трогал???
– Жуть какая… – пожаловалась она своему зеркалу в ванной, когда помчалась туда умыться ледяной водой. – Просто жуть! Пора сваливать из этого сумасшедшего дома! Так и до психушки недалеко.
Она пошла в кухню, включила газ, достала из холодильника пару яиц, пачку масла и ломоть колбасы. Все купила вчера на скорую руку в ближайшем к дому магазинчике. Решила холодильник особо не загружать, выходной-то крохотный. Но теперь…
После этого жуткого пробуждения вдруг пожалела, что не запаслась продуктами на неделю или на две. Была бы причина остаться дома. Продукты же пропадут, так? Просто не явиться на работу в этот дурдом, пусть сами разбираются со своими демонами. Ей никогда не разгадать их тайн, никогда!
А чего? Кто мешает ей уволиться?!
И вдруг снова вспомнился странный мучительный шепот, пробравший ее до костей. Кому она должна помочь? Соне? Так она мертва! Давно мертва. Тогда кому?!
Вообще-то она прежде никогда не верила ни в вещие сны, ни в предчувствия, ни в предсказания, и уж в гадания тем более. Гороскопы так вообще высмеивала. И над Соней всегда подтрунивала, та постоянно что-то рассчитывала, чертила, записывалась на прием к маститым экстрасенсам. Покупала сонники, с утра принималась листать их, если что-то снилось ей и она запоминала.
– Не трать деньги, милая, – посмеивалась над ней Лиза. – Потрать их лучше на отдых. Отдыхать надо чаще и лучше, чтобы кошмары не мучили!
Но потом все изменилось. Сон приснился, как ни странно, Лизе, а не Соне. Страшный, наполненный зловещим смыслом.
За пару дней до исчезновения подруги Лизе приснилось, что в ее окно летит белый голубь, прямо на стекло, она вскочила, чтобы открыть окно и впустить его, но он увернулся, полетел в другую сторону и принялся биться в окно. Маленькая белоснежная головка с крохотным клювиком покрылась кровью в ее сне, голубь через мгновение распахнул крылья и упал на землю, а падая, вдруг начал превращаться в Соню.
Она тогда так перепугалась, проснулась с криком и зареванным лицом. Тут же позвонила подруге, та ответила, и они поговорили о пустяках. Сон свой Лиза ей не рассказала, влезла в Интернете в сонник. Значения были противоречивыми, она немного успокоилась, потом про сон забыла, а потом с Соней случилась беда…
Долгое, долгое время она почти не спала, потом начала принимать снотворное, потом приняла решение, приступила к его выполнению. Сны ей теперь не снились.
И вдруг сегодня снова!
– Как я могу помочь, Сонечка?! – шепнула Лиза, стоя у окна в кухне с чашкой кофе. – Что я могу? Как я смогу?
Ей страшно захотелось зареветь, если бы не телефонный звонок.
Очнулась, наконец, Лида.
– Привет. Не спишь? – зевнула она протяжно.
– Уже нет. Скоро полдень, между прочим. Мне скоро… – Она чуть не сказала, что на работу, вовремя прикусила язык. – Я кушаю.
– Понятно. Короче, слушай, что мне удалось узнать про девушку этого Мельникова, там все так закручено.
Слушала ее Лиза минут двадцать, без конца перебивая вопросами. Под конец ошалело выдохнула:
– Вот это да-аа!
– И я говорю о том же. История темная.
– Темнее не бывает, – кивнула Лиза, допивая кофе. – И что же теперь? Искать-то ее будут?
– Все шито-крыто! Теперь ищут убийцу водителя этого самого бизнесмена. А кто может быть убийцей, можно только догадываться, никто ее кандидатуру не рассматривает на роль подозреваемой, но шепчутся в коридорах, шепчутся. – Лида снова зевнула. – Это мне друг моей подруги рассказал тоже почти шепотом. Мельников, говорит, чернее тучи ходит, а дружок его Володин под стать, вот так…
– А что же бизнесмен?
– А что бизнесмен? Нанял хорошего адвоката! Ему же никто ничего не может предъявить. Ну, удерживал он девушку у себя дома, так без пяти минут жена! И опять же от нее никакого заявления на этот счет не поступило, так? Может, она там добровольно от того же Мельникова пряталась, и такое говорят, представь себе, и что этот бизнесмен по ее просьбе написал в полицию заявление о ее пропаже. Кстати, заявление он уже забрал, мол, чтобы Мельников оставил ее в покое.
– Бред! – фыркнула Лиза.
– Бред-то бред, но адвокат стоит на этом, и Мельников только зубами скрипит. Отлились ему наши слезки, правда, Лиз? – заискивающе хихикнула Лида.
Лизу покоробило. Она что же, передав сплетни, к ее горю прибиться за компанию хочет?! Решила, что если пару раз сопроводила ее в отделение полиции, то теперь уже и в сочувствующих?!
Нет, может, Соню ей и было жалко, пару раз она даже разревелась с Лизой за компанию. Однако той пустоты, обжигающей холодом и болью, в ее душе точно не было, как и решимости не было найти эту мразь любым способом! Жертвовать собой она уж точно бы не стала, как это делает день за днем Лиза.
– Нельзя так говорить, – ответила она ей поэтому. – У человека горе не потому, что он не помог, а потому, что оно имеет несчастье случаться, и вообще, он сделал все возможное.
– Ой, да брось! Запела она как! – Лида вдруг обозлилась, фыркнув. – Он же держал, пардон, за яйца этого урода и отпустил!
– Доказательств не было потому что.
Про нее тоже можно было бы сказать так же. У нее что ни день, то рождаются все новые и новые подозрения. А потом просто рассыпаются, превращаются в пыль, и все! Извращенное сознание еще не повод подозревать в совершении злодеяния. Как там любит говорить наша доблестная полиция? Нету тела, нету дела? А вот тела-то, или каких бы то ни было следов, Лизе не удалось за это время обнаружить ни разу.
Она стирала их одежду, убирала комнаты, подвал, лазила без особой нужды на чердак. Ничего! Ни пятнышка крови, ни волоска, ни соринки, ни пуговки чужой или ленточки, ничего!
По правде говоря, рассчитывать на это и не приходилось особо. Никто из этих извращенцев не повезет свою жертву в дом, населенный родственниками.
Тогда куда, куда он их возит?! Если возит, конечно же, главное, кто из них?!
– Ой, скажите, пожалуйста, – ядовито пропела Лида. – Ты что, защищаешь его?
– Нет, просто сочувствую.
– А-аа, понятно, тогда вам надо клуб организовать. Клуб сочувствующих, блин!
– Дура, – коротко отрезала Лиза, болезненно сморщившись, и положила трубку.
Вот и скажите, как можно с ней дружить?
Она приняла душ, покидала в сумку футболки, джинсы, сарафан, длинную тонкую юбку, пару комплектов обуви, нижнее белье и, похоронив окончательно свои мечты не возвращаться больше никогда в тот ужасный дом, где добровольно отбывала ссылку, вышла из квартиры.
Глава 7
Черных Владимир Сергеевич не мог понять спросонья, что от него хочет домработница. Деликатностью покойного Ивана она совсем не обладала и влетела в его спальню, как ненормальная, громко хлопнув дверью о притолоку, подскочила к кровати и принялась тормошить его.
– Владимир Сергеевич, Владимир Сергеевич, проснитесь! – вопила Зоя, потряхивая перманентными кудряшками, слипшимися на затылке от пота.
– Господи, что?! Что опять случилось?!
В его жизни в последнее время что-то непременно да случалось, он уже на подсознательном уровне был готов к неприятностям, поэтому не особо и перепугался. Просто недоспал и все. К тому же в глубине души он понимал, что особенно бояться-то ему нечего. Он никого не убивал, ничего такого предосудительного не совершал. Ну, посадил свою взбунтовавшуюся невесту под замок, и что с того? Ну, написал заявление в полицию, эко преступление! Она сама и попросила написать, чтобы от своего назойливого бывшего жениха избавиться.
Ай адвокат, ай молодец! Очень быстро восстановил события того мерзкого вечера, с которого все в жизни у Черных пошло наперекосяк. Очень быстро нашел кучу свидетелей, которые видели, как Оля плакала. Как волокла эту ментовскую пьяную рожу сначала до остановки, потом от нее, как мерзко тот вел себя в автобусе.
Одним словом, нашел кучу объяснительных моментов, в связи с которыми Оля будто бы захотела считаться без вести пропавшей.
– У вас не может быть никаких претензий к моему клиенту, – монотонным тихим голосом вещал тот толстяку по фамилии Володин. – Он выполнял волю своей невесты, только и всего.
– А что же случилось потом?! – наливался толстяк злобой, сверкая в их сторону покрасневшими белками бешеных глаз. – Куда же потом подевалась эта невеста, пожелавшая считаться пропавшей без вести?! Почему вместо нее в доме был обнаружен труп?!
– Кто, простите, обнаружил труп? – вкрадчиво так поинтересовался тогда адвокат, невзрачный такой мужичонка, метр пятьдесят с небольшим росточка, с совершенно лысым черепом и крохотными, как у подростка, ручками. – Уж не тот ли самый бывший жених, от которого спешила укрыться в доме моего подзащитного Ольга Ильина?
Толстяк захлебнулся заготовленными заранее словами, побагровел всем телом, аж до самых ногтей, и промолчал.
– Кто может доказать, что, обнаружив в этом доме свою бывшую девушку, ваш сотрудник не пришел в ярость и не напал на охранника, за спину которого пряталась бедная Ольга?! Кто?
– Я! Я был с ним! – взревел тогда толстяк под фамилией Володин.
– Вы?
Адвокат осторожно потрогал кончиками пальцев обширную лысину. Он, к слову, ее постоянно трогал, будто надеялся, что там вот-вот пробьется свежая волосяная поросль, но не нашел. Удрученно вздохнув и проговорив едва слышно:
– Но ведь вы лицо заинтересованное, так? Вы являетесь другом господина Мельникова. – Подытожил: – К тому же… К тому же очень сложно объяснить ваше там появление.
– Был анонимный звонок.
– Его никто нигде не зафиксировал. Так же ни вы лично, ни ваш друг не смогли предоставить документальное подтверждение. То есть детализации ваших телефонных счетов с фиксацией того самого звонка нет!
– Почему нет? – вяло опротестовал Володин.
– Не знаю, почему! – Адвокат весело развел маленькими ручками. – И самое главное… Как вы попали в дом, уважаемый?
– Ворота и дом были открыты, – совсем уж севшим голосом ответил Володин.
– Это не есть правда. То есть это часть правды, уважаемый.
Тут адвокат ловко выудил из своего миниатюрного кожаного портфельчика компьютерный диск. Двинул его по столу в сторону Володина и попросил нежным, как взбитые сливки, голосом:
– Советую посмотреть на досуге. Лучше, если без свидетелей…
– Что там? – спросил у него Черных, выходя с адвокатом на улицу.
– Там-то? Там копия видеозаписи с видеокамеры соседнего дома.
– А на ней?
– А на ней один из этих молодчиков сначала молотит в ваши ворота. А потом ловко через них перемахивает.
– Ух, ты! Отлично сработано!
– Я же сказал, что вы не пожалеете о вложенных в мое имя деньгах, – скромно потупился маленький человек.
Черных не пожалел и даже добавил премиальных. Его не только оставили в покое, перед ним извинились за причиненные неудобства! Теперь он продолжил жить в доме, где еще несколько недель назад держал под замком беснующуюся и сыпавшую угрозами в его адрес Ольгу. Где потом был убит его водитель, телохранитель, его верный пес – Иван. И где…
Ему самому теперь мерещились призраки в каждых углах. Первое время пытался засыпать со снотворным. Маетно спал, просыпался измученным, разбитым. Старался быстрее уехать в офис, позже возвращаться. Накануне он так устал, что впервые уснул без снотворного и сносно провел ночь в своей постели. Однако именно сегодня Зоя решила устроить ему раннее пробуждение!
– Что еще? Что случилось, Зоя? Что ты, как ненормальная?!
– Ой, простите, Владимир Сергеевич, но тут такое… Идемте, покажу!
Пришлось вылезать из койки, натягивать домашние штаны и топать следом за домработницей. Привела она его на лестничную площадку между первым и вторым этажами, поставила у окна и спросила зловещим шепотом:
– Что вы видите?!
– Зоя-аа! – простонал Черных сквозь стиснутые зубы. – Тебе делать нечего, да?!
– Владимир Сергеевич, я не стала бы вас беспокоить по пустякам, – проговорила она тихо, но с той твердостью в голосе, после которой перестаешь сомневаться в серьезности намерений говорившего. – Вглядитесь, пожалуйста. Что вы видите?
– Ну, хорошо.
Он потер глаза пальцами, поморгал, фокусируя зрение, напрягся, таращась на окно и за него. И ничего!
– Ну, окно, – развел он руками. – Обычное окно, подоконник, улица, клумба под окном, что я должен увидеть-то, не пойму?
– Смотрите!
Она осторожно потянула на себя створку рамы, отодвинула ее подальше и ткнула пальцем в уличную оцинковку подоконника.
– Видите?
– Что? Царапины?
– Именно!
– И что?
– А то! Возможно, эти царапины оставил здесь тот, кто убил Ивана! – Ее широко распахнутые глаза наводнились слезой, взгляд сделался отсутствующим. – Как-то он в дом попал!
– А через дверь не мог? – недовольно сморщился Черных.
– Нет. Ваня мне звонил в то утро, был как всегда спокойным, уверенным. Когда он спокоен, он все делает… делал на автомате, выключал свет, запирал двери. У него даже привычка была: запрет дверь и подергает ее еще за ручку, проверяет, хорошо или нет заперто. Разве вы не помните?
– Вообще-то… Вообще-то, ты права, наверное.
Черных наморщил лоб, пытаясь вспомнить, слышал он или нет звук поворачиваемого ключа в замке за своей спиной? Не помнил! Ворота заперлись автоматически, стоило его машине выехать. А вот входную дверь…
Нет, он не помнил.
– Так, допустим, Иван запер дом. Допустим, тот, кто убил его, влез через это окно…
– Да что тут допускать-то, Владимир Сергеевич! – возмущенным шепотом отозвалась Зоя. – Смотрите на улицу! Это окно как раз над козырьком над входной дверью. Шаг на колонну, шасть на козырек, прыг в окно! Не было, говорю вам, не было царапины! И что-то в ней виднеется, в царапине этой. Что-то синее!
– Что? В самом деле?
Он потянулся пальцами к свежей царапине с едва заметными следами синей краски, но был тут же остановлен сильной рукой своей домработницы.
– Не смейте, вы чего?! Вдруг это след?!
– След?
– Да! След ноги того, кто проник в этот дом и убил Ивана! – Глаза Зои сделались безумными, губы побелели. – Нам надо вызвать криминалистов!
– Зачем?! – Черных замахал на нее руками. – С ума сошла?! Они и так мне весь дом перевернули с ног на голову, торчали тут во-оон сколько!
– И что? Вас-то все равно не было. Мне потом досталось с уборкой, а вас-то не было. – Она уставилась на него пытливо и настырно. – Я и сейчас потерплю, уберу потом за ними все, но делать-то что-то нужно! Нельзя это так оставлять! Вчера Ивана, завтра нас с вами замочит этот убийца!
Не отступит, понял Черных. Будет нудить, ныть, чего доброго, пожалуется какой-нибудь подруге на него, и пойдет комом собираться сплетня. Не надо этого допускать! К тому же доля правды в ее истеричных заявлениях имеется, он ведь…
Он тоже не верил, что Оля была способна так страшно расправиться со своим тюремщиком. Кто-то проник в дом, убил Ваньку, куда-то Ольку дел! Если это не ее бывший воздыхатель, психопат Мельников, тогда кто же?!
Но как бы ни хотелось этого признать, Мельников вряд ли совершит подобное. В морду Ваньке бы дал, арестовал бы, но убивать первым, что попалось под руку, не стал бы.
Или все же Ольга?!
– Позвоните? – Зоя прижимала к груди скомканный передник, на виске у нее бешено пульсировала жилка.
– Позвоню, позвоню, – смирился Черных с тяжелым вздохом. – Но сначала позвоню адвокату. А ты уж… Ты уж стереги свою царапину. А то криминалисты прибудут, а тут ничего. Вдруг дождь пойдет?
Зоя энергично затрясла головой. Тут же, пока Черных ходил в спальню за телефоном, приволокла кусок целлофана и принялась упаковывать оцинкованный подоконник.
Черных набрал номер адвоката.
Маленький человечек с крохотными ладошками выслушал его молча. И потом минуты три-четыре молчал, едва слышно пыхтя какую-то незатейливую мелодийку.
– Что скажете? – обеспокоился Черных его молчанием.
– Знаете, вреда не будет. Позвоните, пусть приедут, посмотрят. Зачтется, как содействие следствию, а еще лучше, навестите их сами. Причем, рекомендую, настоятельно рекомендую навестить кого-то из этой сладкой парочки, либо Мельникова, либо Володина.
Черных попал к Мельникову. Так не хотелось, но попал. Володин был на допросе и освободиться должен был не скоро.
– Что-то еще?! – вспылил без предисловий Мельников, стоило Черных войти в его кабинет. – Что еще ты успел натворить, кроме того, что держал взаперти бедных женщин?!
– Эта женщина была моей невестой! – отозвался возмущенно Черных. – Мы собирались пожениться, пока вы не влезли.
Мельников пнул стул, вскакивая, подлетел к Черных, больно схватил его за плечо и развернул на себя.
– Слушай, ты, умник! Если Оля не найдется, я тебя…
– А я тебя! – нагло заявил Черных, покосившись с ненавистью на ненавистные пальцы, тискающие его плечо. – Меня не было в доме, когда ты туда влез! Откуда мне знать, кто убил Ивана? Куда потом подевалась Оля? Может, это ты…
Мельников не выдержал и замахнулся. К чести гостя, тот не согнулся, не зажмурился, как сидел с прямой спиной, так сидеть и остался. Просто угрожающая ухмылка ядовитой змеей скользнула по его губам и все.
Валера вернулся на место, стиснул пальцы замком, чтобы подавить желание сомкнуть их на ненавистной шее.
– Чего надо? – спросил он, немного выровняв дыхание. – Если за новостями, новостей нет.
– Я с новостями скорее. – Черных расправил плечи, возвращая на место плечевой шов от легкого льняного пиджака, который Мельников смял и сдвинул. – Моя домработница сегодня обнаружила на оцинковке подоконника между вторым и первым этажами, аккурат над входной дверью, странную царапину.
– Странную? – Мельников не понял. – Ваш дом осмотрели с чердака по подвал, что же в ней странного, в какой-то там царапине?
– Моя домработница находит ее странной. Пристала, позвони криминалистам да позвони, вдруг, говорит, убийца карабкался таким вот образом и… Короче, утверждает, что не было этой царапины до ее отъезда на отдых. И следы краски там как будто просматриваются. Чем черт не шутит! Может… Может, что-то там есть?
Мельников смотрел на холеного мужика, которого ему остро хотелось задушить, и верил и не верил ему.
Вдруг он сам нарочно нацарапал что-то на оцинковке, путает следы? Может, царапине этой год, а то и больше? С чего такая забота о ходе следствия? Чувствует себя виноватым? Совесть замучила?
– Проверим, – кивнул он и потянулся к телефону. – Сейчас отправлю к вам криминалистов. Может, зацепка либо пустышка… Кстати, Ивану никто не угрожал?
– Нет! Господи, нет! – перепугался ни с чего Черных. – Кому он был нужен? Инвалид! Я поначалу думал, что это след из прошлого, но теперь думаю иначе.
То же самое думал и Володин, если бы хотели найти, давно нашли бы. Мать Ивана тайны из исцеления сына не делала.
– Кто?! Кто мог это сделать?! Вы же не думаете, что это…
Он смерил Черных ненавидящим взглядом, опустил голову. Черных понял, что он имел в виду, и слегка кивнул, давая понять, что понял.
– Нет, – проговорил он вдруг, хотя Мельников и не ждал его ответа. – Оля не могла! Она бы… Не те силы у такой хрупкой женщины.
Знал бы франт этот, что сказали эксперты!
«Женщина? Да запросто! Такой острый край, удар в такое уязвимое место. Запросто! Только это должна быть сильная и очень хладнокровная женщина».
Вот так сказали ему эксперты после длительных совещаний и заключений. Хотя поначалу и утверждали обратное, добили Мельникова утверждением, что в состоянии гнева или опасности физически сильная женщина способна и не на такое.
– Она не могла! – выпалил он, сжимая кулаки.
– Не могла, – эхом отозвался Черных и вдруг спросил: – А вы с соседями моими говорили? Может, они что-то видели? Вас-то вот сняли, может…
– Нет, никто и ничего. – Мельников стрельнул в него бешеным взглядом, но совладал с собой. Закончил вполне миролюбиво: – Народ у нас не очень активно сотрудничает, сами знаете.
– Да уж!
Черных тоже же не хотел, да подумал, что сотрудничать с этими ребятами себе дороже. Все, чем поможешь им, тут же могут обратить против тебя в суде. Каждое словечко, каждое утверждение, верить им, себя не уважать. Так заявил его адвокат, принимая пухлый конверт с гонораром.
И сам бы он ни за что и никогда не притащился сейчас с предложением помощи, если бы…
Два человека пострадали по его вине, Оля и Иван. Он еще не знал, в чем и почему, но чувствовал, что виноват. Может, даже его глодало чувство вины за то, что он смалодушничал и позволил Ивану разобраться с ситуацией, а сам удрал за границу, но об этом необязательно знать Мельникову и его пузатому другу – Володину. Главное, знает он об этом. И, возможно, плохо спит потому. Сегодняшний визит в отдел полиции – крохотный скорбный шаг. Сможет, шагнет пошире.
Владимир Сергеевич вышел на улицу и какое-то время молча наблюдал за тем, как подъезжают и отъезжают патрульные машины.
Господи, но ведь тот, кто убил Ивана, наверняка не пришел пешком к его дому. Наверняка была какая-то машина! Оля! Оля куда-то исчезла! Ее тоже могли увезти на машине. Если, конечно же, она не ушла оттуда на своих ногах после того, как зверски расправилась с его водителем.
Тьфу-тьфу-тьфу! Ну не могла она! Даже если бы и смогла, первое, что сделала бы, это вызвала полицию, она была очень законопослушной гражданкой.
Черт, была?! Почему была?! Она есть! Она жива! Просто попала в беду… наверное. И тут в груди у него похолодело; а что, если ее и правда убрали как свидетеля убийства?! Что, если ее увезли с собой, чтобы потом убить?! Да, такой вариант возможен, поэтому просто необходимо отыскать ту машину, которая останавливалась неподалеку от его дома в день убийства Ивана.
С чего начинать?!
Он быстро доехал до своего офиса. Приказал секретарше ни с кем его не соединять и, открыв в компьютере план микрорайона, где он построил себе дом, погрузился в раздумья.
Вот дорога, по которой он всегда ездит. Она аппендиксом идет от главной трассы через лесополосу, потом небольшой открытый участок, и тут же первый дом, который построился почти с десяток лет назад. К нему потом начали пристраиваться и остальные жители. Улицы множились, дома росли, появилось три магазина, уйма торговых павильонов, работающих до полуночи. Дорога, та самая, по которой он всегда ездил, широкой лентой шла через весь поселок, уходила за него и обрывалась Т-образным перекрестком. Одно ответвление заканчивалось пустырем. Второе огибало поселок по кругу и вливалось в основную дорогу у первого дома.
То есть, что получается? Получается, что въехать и выехать из поселка можно только одним путем. Больше никак! Пешком, да, пешком удрать можно по-разному, и через поле за крайними домами. Там метров через триста снова начинается лесополоса. И просто пешим ходом по дороге, можно сесть в рейсовый автобус, они ходят каждые полчаса.
– Что выходит? – задумчиво пробормотал Черных, елозя острием карандаша вдоль пунктирных линий на плане. – Выходит, что на машине путь один! И на этом пути дома Ветровых, Самохиных и Уваровых, на их воротах есть видеокамеры.
Дом Ветровых был напротив его. Именно там любезно предоставили его адвокату видеозапись, где господин Мельников лезет через его забор. Больше ничего заслуживающего внимания на этих записях не оказалось. Никто не подъезжал в его отсутствие и не приезжал к его дому.
Дом Самохиных располагался почти на въезде в поселок. Дом Уваровых находился позади его дома. Чуть левее, чуть в сторонке. Между их заборами вилась узкая тропинка, упирающаяся в его заднюю калитку и в их вход для обслуживающего персонала. Насколько помнил Черных, в том месте видеообзора у них не было, но все же поговорить с ними следовало.
Он тут же набрал их домашний номер, ответила горничная. Сказала, что хозяева отсутствуют, будут к вечеру.
– Мне доложить о том, что вы звонили?
– Да, и предупредите, что я зайду…
Но для начала он напросился все же к Ветровым. Имел долгую, нудную беседу со старой хозяйкой. Вышел от них без результата на руках и с сильной болью в голове и в области сердца.
Эмма Павловна давно, на его взгляд, выжила из ума, раз разгуливала по усадьбе в коротких обтягивающих шортах, обнажающих синие брюзлые ляжки, и в майке с глубоким вырезом. Под майкой не было нижнего белья, крупные соски упирались в майку в районе ее пупка. Черных, без конца натыкавшийся взглядом на это чудо природы, чувствовал тошноту и раздражение. Его в самом деле мутило от увядшего женского тела, выставленного напоказ. Раздражало многословие хозяйки, пустое и никчемное.
Когда он вырвался, наконец, из ее цепких бесполезных лап, то даже всерьез подумывал отменить свой визит к Уваровым. В конце концов, это дело полиции. Пусть ищут, пусть рыщут, пусть отрабатывают свой хлеб, на который, между прочим, идут и его деньги тоже как налогоплательщика. Но, усевшись обедать, он снова вспомнил про Олю. Вспомнилась ее милая кроткая улыбка, в которой ему вечно мерещилась тоска. Ее тонкие нежные пальцы, она всегда поправляла его непослушную прядь на макушке. И он млел от этого прикосновения, считал себя при этом, идиот, слабаком и рохлей. Женщина не должна так действовать на него! Он не имел и не имеет права быть слабым и безвольным, он мужчина. Потому всегда должен быть на корпус впереди, должен управлять не только своей, но и ее жизнью тоже.
Именно это вот идиотическое мировоззрение и заставило его посадить Олю под замок, когда она плачущим голосом заявила, что не может выйти за него замуж.
– Посиди, дорогая, и подумай, – орал он на нее сквозь дверь, за которой она бесновалась. – Что ты теряешь, уходя от меня. И что приобретаешь в лице этого алкоголика!
Ему было ее очень, очень жалко. Но и злости в его душе место нашлось. Как она могла так поступить с ним?! Он все, все, все для нее делал! Он потакал ее капризам. Он вывел ее в свет, назначил день свадьбы, пригласил именитых гостей, потратился, в конце концов! И все впустую?!
Оля плакала, умоляла выпустить ее, грозилась написать заявление на него. Он просто сходил с ума, не знал, что делать, помчался, подстегиваемый безрассудством, в полицию. Написал зачем-то заявление о ее исчезновении. О чем он думал, дурак?! Что навредит тем самым карьере Мельникова?! Что, начав ее искать, все непременно узнают о его недостойном скандальном поведении и уволят его из полиции? И тогда он станет вообще никем…
Оля отказывалась есть и пить, не хотела его видеть, говорить с ним.
– Я умру здесь, Володя, – уверяла она твердым голосом. – Умру, и моя смерть будет на твоей совести!
Он приказал себе быть жестоким, не поддаваться на женские слезы и уловки, выждать время, и результатом будет именно то, что и должно быть. Оля станет его женой, матерью его детей. Он приказал себе быть твердым, хотя, видит бог, ему очень хотелось ее выпустить.
– Она сдаст вас, Владимир Сергеевич, – ныл Ванька, видя его душевные мытарства. – К тому же вы заяву написали.
– Ее пока не приняли, – ныл он в ответ.
– Так примут.
– А может, я не стану ее писать?
– Еще подозрительнее. То заявили, что невеста пропала, а то вдруг на попятную? Неправильно…
А где взять тот необходимый пук соломы, который следует подложить, когда падать придется?!
И зачем он только позволил Ивану взять инициативу в свои руки?! Мучайся теперь чувством вины из-за них обоих.
Черных посмотрел в спину Зое.
– Никто из полиции не был? – спросил он. Это были его первые слова по возвращении домой.
– Был какой-то с чемоданчиком, – кивнула она. – Чего-то помазал, попшикал, что-то приклеил, потом отлепил. Потом скреб каким-то ножичком. Велел больше не укрывать. Когда я спросила, что это может быть, только плечами и пожал.
– Один был?
– Нет. Трое их было. Один с брюшком такой.
Володин, догадался сразу Черных.
– Все чего-то меж собой шушукались, слова какие-то непонятные говорили. Снова заходили в кладовку. А чего там-то? Я там все давно промыла! – Зоя вдруг всхлипнула. – Плохо мне тут что-то стало, Владимир Сергеевич, плохо. Уволюсь я, наверное.
– Как знаешь, – не стал он уговаривать. – Предупреди только заранее, чтобы я замену тебе нашел.
Он бы и сам удрал бы теперь куда глаза глядят, а толку?
Зазвонил домашний телефон. Зоя вышла из кухни, а он отодвинул от себя тарелку с овощным рагу. В горло ничего не лезло, а в голове одни мысли: куда подевалась Оля? Куда?!
– Это вас, Владимир Сергеевич. Соседи, – протянула ему Зоя телефонную трубку.
Звонил сам Уваров – здоровенный мужик с вечно красной рожей.
– Здарова, сосед! – гавкнул он в самое ухо Черных.
– Здорово, – сдержанно поприветствовал он его, но стараясь держаться на его волне, чтобы не создавать барьеров в общении.
– Чего хотел-то?
– Да потрещать надо кое о чем. Время есть?
– Давай, жду! Тут у меня как раз мясо поджарилось да потненькая литровочка водки. Ой, да под малосольные огурчики! Давай, жду!
Пить с соседом Черных жутко не хотелось, но не выпить было нельзя. Тот уважал разговор под пол-литра, жил по понятиям, и Зоя шепталась как-то с Ванькой, будто тот сидел по малолетке неоднократно за какие-то гнусные разбои. Черных сплетням не верил, но держался всегда с соседом с настороженной предупредительностью.
Он влез в джинсовые шорты, на улице разогрело так, что Зоя половину имеющихся в доме кондиционеров запустила. Надел тонкую белоснежную футболку, кожаные шлепанцы, сунул в пакет бутылку виски и копченого лосося в вакуумной упаковке и двинулся к задней калитке.
Басистый голос Уварова он услыхал еще со своей территории. Тот попеременно ржал и орал на кого-то, способного испоганить любой кусок мяса. Черных запер за собой заднюю калитку и через пару минут постучал согнутым пальцем в калитку заднего хода соседей.
– Володька? – заорал Уваров с участка. – Заходи, не заперто!
Черных потянул на себя глухую калитку, с сожалением отметив, что камер видеонаблюдения в этом месте у соседей не имеется. Те располагались чуть ближе к главным воротам. Вошел на соседский участок. Там было зелено и пышно от тропической растительности, расставленной по всему участку в кадках. Трепетали на легком ветру широкие пальмовые листья, благоухали невиданные цветы, в центре участка по поверхности прудика скользили утки в ярком оперении.
Сосед сидел на широкой дубовой скамейке под полосатым красно-белым матерчатым навесом. На нем была незастегнутая рубашка, широкие шорты. Растрепанную голову венчала соломенная шляпа. Уваров был босым. Перед ним на дубовом столе стояла литровая початая бутылка водки. На широком блюде горой громоздились большущие куски мяса. Черных не обнаружил ни единого подгорелого кусочка. В другом блюде лежала кучкой зелень и помидоры.
– Присаживайся, сосед, – громадная лапища Уварова шлепнула по дубовой скамье. – Выпьешь?
– А чего нет? – пожал Черных плечами и полез в пакет за бутылкой и рыбой. – Так сказать, от нашего стола вашему.
– О! Это дело! Это по-нашему! А то все здрассте да до свидания! Разве так соседствуют-то? Ну, выпьем?
Они выпили. Причем Уваров зорко следил за тем, чтобы сосед полностью опорожнил рюмку. Закусили. Потом на Черных уставились помутневшие от жары и алкоголя соседские глазищи, и тихим, непривычно вкрадчивым голосом Уваров поинтересовался:
– Так что за беда у тебя, Володя? Слышал, водителя твоего мочканули?
– Да. – Черных опустил голову, в которой зашумело, загудело от водки. – Ваньку моего того, убили. Прямо в доме!
– Кто, не знаешь? – Уваров захрустел стеблем лука.
– Знал бы, не пришел! – промямлил Черных, и тут же понял, что сморозил глупость, сосед обиженно крякнул. – В смысле, я не то хотел сказать, я завсегда за общение, но не по такому поводу, ты понял?
– Не дурак, – криво ухмыльнулся Уваров, глаза его оставались мутными и холодными. – Только что-то не припомню, чтобы ты раньше захаживал. Брезговал, поди, уголовником-то?
– В смысле уголовником? – Черных умело изобразил недоумение.
Он слышал, конечно, что прошлое Уварова не кристально чистое, Зоя с Ванькой шептались, но знания свои решил попридержать при себе.
– Ладно, проехали, – буркнул Уваров и, чесанув по волосатому пузу пятерней, тут же снова налил по стакану. – Давай, жахнем. Что-то диалога не получается.
Они снова выпили. Черных поспешил закусить водку мясом, в голове уже не только шумело, но и путалось все. Уже и не помнил, с чего хотел начать разговор. Уваров сам помог.
– Ты, если считаешь, что я ментам стану помогать, то зря так считаешь, Вова, – опустил он с силой пятерню на черновский хребет. – Мое дело сторона. Я сам по малолетке два срока отмотал. Мусоров ненавижу люто и помогать им искать убийцу твоего водилы не стану. Водила твой мутный был какой-то, слухи всякие ходили про него.
– Какие слухи?
Черных поднял голову на соседа и вдруг обнаружил, что у того почему-то две головы.
– Бр-рр! – Он зажмурился и замотал головой. – Кажется, мне дало!
– Это нормально, Вова, – заржал Уваров, кажется, он был доволен. – А слухи про водилу твоего ходили всякие!
– К примеру?
– Ну… К примеру, что он, когда выжил, обидчиков своих положил. Всех! При этом так умело, что на нем ни пятнышка, а пару пацанов загребли, так-то.
– Да ладно?! – Черных снова удалось изобразить недоумение, хотя он знал об этом, пускай и без подробностей.
– Вот тебе и ладно! Всегда думай, кого спасаешь, Вова, И всегда понимай, за кого подписываешься. – Уваров не стал ему наливать, выпил водку один, сожрав еще пару стрелок лука. – Ты вот пришел за него хлопотать как бы, так?
– Как будто, – мотнул тяжелой головой Черных.
– А он приличным людям насолил, люди хотели его крови, понимаешь, Вова? – вразумительным твердым голосом произнес Уваров, не переставая дермыжить волосатый пупок.
– С трудом, если честно. Чего тогда так долго ждали? Ванька-то давно у меня жил.
– Вопрос хороший… – вдруг озадачился Уваров, вперив тяжелый взгляд в пальмовый ствол. – И ты думаешь, что это не те люди?
– Которые?
– Которым он насолил?
– Я не знаю! – вдруг крикнул Черных, у него разламывалась голова от странного разговора, надсадного утиного кряканья и от водки, которую он крайне не любил употреблять. – Куда тогда Оля подевалась?!
Уваров остолбенел. Он вытаращился на соседа, кирпичного цвета кожа его физиономии поблекла, а толстые влажные губы будто кто посыпал пылью, которой были припорошены пальмовые корни в кадке.
– Какая такая Оля?! – выдавил он через паузу и пододвинулся по дубовой скамье вплотную к Черных. – Что за Оля, сосед?! Твою горничную Зойка зовут, или я что-то путаю?
– Зоя, правильно. Ее не было в доме, когда это все случилось.
– Ну! А Оля – это кто?
– Оля, моя невеста. Я ее… Короче, она тут накануне свадьбы взбрыкнуть решила, начала черт-те что творить, беситься. Я ее под замок и посадил одуматься. Понимаешь?
Черных боялся глаза поднять на толстого соседа, который, оказывается, не так уж мало знал обо всех его домашних делах, но тот неожиданно протянул ему растопыренную пятерню и тут же крепко пожал ему руку со словами:
– Еще как понимаю! Молоток мужик! Бабы, это такие твари… Они, кроме кнута, ничего не понимают! Стоит проявить слабину, как они тут же на шее! Даже глазом моргнуть не успеешь, как их ноги уже свисают у тебя с ушей, причем вместе с лапшой. Они на нее мастаки! Оля, говоришь… Под замком сидела… Гм-мм… Думаешь, она… Ты посиди, мне тут надо позвонить. Посиди, выпей пока, закуси…
Черных не стал ни пить, ни есть. Он встал и, сильно пошатываясь, добрел до пруда. Встал на коленки в зеленую высокую траву, опустил руку в прозрачную воду, зачерпнул горсть и плеснул себе в лицо, потом еще и еще. Утки испуганно стайкой сбились у противоположного берега и затихли, косясь в его сторону черными глазками-бусинками.
Он не стал долго испытывать их терпение, еще раз плеснул себе в лицо, протер мокрой ладонью шею и вернулся к столу. Через несколько минут вернулся и Уваров. Тяжело сел, тяжело глянул. Хмыкнул, выжрал еще один стаканище водки, схватил рукой кусок мяса с блюда и принялся жевать.
– Короче, брат, не знаю, что и сказать тебе, – проговорил он, проглотив мясо и вытерев руку прямо о распахнутую на брюхе рубаху. – Братва-то вроде не при делах.
– В смысле, Олю они не трогали?
– И Олю, и Ваню твоего, блин! Они его будто и не искали. Я-то сам, если честно, узнал пару месяцев назад, кто есть кто, ну и, чего греха таить, сказал кому надо. Думал, его братва мочканула. А там нет, полный отказ. Собирались предъяву ему кинуть, но грамотно, без мочилова. Платить он должен был, типа. Н-да… И чего у нас получается?!
Уваров вдруг с невероятной для его грузного тела легкостью поднялся и закружил меж кадками с тропической растительностью, все чего-то руками размахивал.
Потом вернулся к столу и спросил:
– Ты мне, Вова, только как на духу скажи, Ваньку твоего Оля могла замочить?
– Ты ее видел? – криво ухмыльнулся Черных.
– Нет.
– Там ручки-спички. Пальчики… – Он черканул по своему мизинцу ногтем ровно посередине. – В половину моего! Чтобы она схватила кусок кафельной плитки и вогнала ему его в горло!
– Ни хрена себе! – ахнул Уваров, снова плюхаясь на скамью.
– Вот, вот. И при этом не оставила ни единого отпечатка нигде. Кладовка стерильная, представляешь?! Сами менты в шоке!
– Они от всего в шоке, – сморщился Уваров. – А это… Про девушку твою они знали? Что она взаперти сидела у тебя?
– Там один… один ее бывший жених. Из-за него у нас с ней, собственно, и разлад вышел.
– Оп-па!!! – сочувственно качнул головой Уваров. – Да ты, брат, в полной жопе, как я посмотрю.
– Да нет, адвокат все разрулил, классный спец. На мне будто ни пятнышка, но Оля-то где??? – закончил он плаксиво. – У меня же с ней свадьба должна была быть, а она пропала! Вместо нее в кладовке Ванькин труп, что делать-то, сосед?!
– Да-аа, тут дело литром не решишь, – вдруг чмокнул губами Уваров, вылил остатки водки в свой граненый стаканище и начал скручивать крышку у бутылки виски. – Будем пить сейчас, Вова, будем думать и станем говорить.
– О чем?! – Черных с болью смотрел на янтарную жидкость, заполняющую его стакан.
– За жизнь станем говорить, Вова, и за то, сколько ты готов заплатить за то, чтобы людишки начали шустрить. Ну, будем, Вова…
Глава 8
Спагетти склеились несъедобным комком, Мельников с тоской наблюдал за тем, как на самом верху этой неаппетитной кучки тает кусок масла. Шлепнул сверху горсть мелко натертого сыра и взялся за вилку.
Ему надо просто было съесть хоть что-то, хотя и не хотелось совершенно. Но не есть третий день – это уже перебор. Володин станет ворчать, слушая урчание в желудке у друга.
– Ты должен быть сильным и энергичным, брат, – сетовал тот, наблюдая за тем, как тает на глазах его лучший друг. – Мы найдем ее, обязательно.
– Ага, – кивал в ответ Мельников, хотя уже не верил в это.
Олю убили, понял он вчера ближе к ночи, когда сидел на своем балконе и смотрел на холодные далекие звезды. Если бы ей удалось убежать, она давно бы нашла способ связаться с ним или со своим женихом, лощеным уродом, которому удалось выскользнуть из их рук, как угрю.
Она бы дала о себе знать своим друзьям, а от нее ни слуху ни духу. Ее убили просто как случайного свидетеля, просто устранили и все, вывезли из дома. За ним очень удобная тропа, там можно десяток трупов протащить, сунуть в машину и уехать, оставшись незамеченным. А Олю, худенькую, изящную, можно было вынести в большой сумке.
И что самое печальное, никто ничего не видел и не слышал! Он насчитал три дома, в обзор видеокамер которых могли попасть злоумышленники. Сначала просто попросили, потом официально, ни черта никто не помог! Никто ничего и никого не видел и не заснял, ни людей, ни посторонних машин. Он и сам таращился в эти записи – пусто. Причем часть записей велась неравномерно. Отсутствовали целые куски времени, по отсутствию этих кусков тоже никто ничего пояснять не захотел.
– Света, наверное, не было…
– Не знаю, может, сбой какой-то…
– Ой, да кто знает, чего эта камера так пишет!..
И что скажешь людям на такие вот ответы, если ты пришел к ним помощи просить? Ничего!
Валера медленно накручивал на вилку спагетти, тянул их из тарелки, равнодушно наблюдая, как тянется следом тонкая нитка расплавившегося сыра. Отправлял все в рот, жевал, вкуса не чувствовал.
Смириться…
Надо было смириться с тем, что он потерял Олю. Не надо было снова тормошить и ее и свои чувства тем роковым вечером. А он напился и растормошил. Она расплакалась, позвонила жениху, тот очень быстро примчался за ней, наверное, он очень любил ее, невозможно было не любить! Оля что-то наговорила ему по дороге, вполне возможно, решила отложить свадьбу. И эта холеная сволочная морда посадила ее в своем доме под замок.
Потом, видимо, перепугалась и заявила о ее пропаже.
А может, он и не врет, и это Оля попросила его заявить так. Потому что боялась, что Валера снова станет тянуть из нее нервы.
Оля находилась в доме своего жениха, когда туда явились убийцы. Им нужен был Иван. Они убили его, а заодно устранили и ее, как свидетеля преступления. Вот и все! Других версий у него не было. То, что Оля могла убить своего тюремщика – так думал временами Володин, – Валера считал бредом. Оля не могла! Она не справилась бы пускай и с переломанным, но все же мужиком, имеющим за плечами богатейший опыт в плане обороны и нападения.
Оли больше нет.
Теперь вопрос, как найти ее убийц?! Ни следа, ни зацепки. След на подоконнике, внимание к которому привлек холеный Черных, мало что сказал криминалистам.
– Да, царапина свежая, – пожимали они плечами.
– Что за синева в трещине? – дергал Мельников нервно кадыком, надеясь на чудо.
– Это крем для обуви синего цвета. Обычной марки, который выпускается – мы уточняли, – подчеркнули эксперты. – Фабрикой, имеющей по стране с десяток филиалов, рецептура везде одна.
– Что можно мазать таким синим кремом? – дергал он замотанных экспертов снова и снова.
– Этим кремом не мажут, Валера! – стенали они от его настойчивости. – Этим кремом чистят обувь. Преимущественно синего цвета.
– А какая обувь может быть синего цвета? – задавался он вопросом. И сам же себе отвечал: – Любая! Кроссовки, туфли, мокасины… Но скорее всего, для лазанья по подоконникам была использована спортивная обувь.
Найти по таким признакам преступника все равно что океан черпать чайной ложечкой.
Тупик…
Мельников кое-как впихнул в себя спагетти, швырнул тарелку с сырными сталактитами в раковину, распахнул окно и полез в ящик шкафа за сигаретами. Он тысячу раз бросал курить, Оле обещал, ее больше нет, наверное. Обещать больше некому, да и перед тем, как ей исчезнуть, она не особенно сильно морочилась его дурной привычкой, ей было все равно.
Почему же ему не все равно, а?! Почему так дерет душу?!
Потому что он все еще любит ее! Любит всем сердцем, любит всей душой, и так ему мерзко без нее, что…
Мельников часто заморгал, сам себе объясняя, что глаза заслезились от дыма. Ткнул окурок в пепельницу и пошел из кухни. Надо было позвонить Володину, спросить о новостях.
Он знал, что новостей нет, но позвонить хотел. Вдруг тот замотался и забыл оповестить его?
– Ты чего, Валер? – Володин шумно дышал в трубку.
– Просто… – Мельников притворно зевнул. – Мало ли, думаю, может, ты скучаешь без меня.
– Я без тебя бегаю, дружище.
– Бегаешь? Куда?
– Не куда, а для чего! – фыркнул Володин и задышал еще тяжелее.
– И для чего?
– Для того, чтобы стать стройным. Уф… Щас, погоди, остановлюсь, отдышусь. – Какое-то время в трубке было слышно лишь вдохи, выдохи, потом Володин смачно сплюнул и пояснил: – Врач сказал, что если десять килограмм не сброшу, то до инсульта мне рукой подать. И самое главное, пиво запретил, прикинь!
– Убийца, – грустно пошутил Мельников, покосившись на свой плоский живот.
С чем у него никогда не было проблем, так это с лишним весом. Он мог есть, мог не есть, вес оставался на одном уровне. Володин с Олей ему беззлобно завидовали.
– Все, отдышался, – проговорил Володин. – К подъезду подхожу. Сразу скажу, что к своему, к тебе не приеду, не проси. Сейчас водные процедуры, потом дыхательная гимнастика и здоровый сон.
– Ишь, ты! Жениться, что ли, собрался?
– Нет, пожить подольше.
У Володина запищал сигнал на подъездной двери, потом дверь с грохотом за ним закрылась, через несколько его шумных шагов загремела дверца почтового ящика.
– А почты-то, а почты, – пыхтел его друг, выгребая корреспонденцию из узкой щели почтового ящичка. – Вот ведь не нужен никому, а все что-то шлют мне, шлют… Ты вообще, чего звонишь-то, дружище?
– Да так.
– Может, я тебя наберу из квартиры? А то я тут половину конвертов по полу рассыпал.
– Валяй! – разрешил Мельников с грустным смешком.
Он не стал спрашивать его про Олю. Раз друг бегает трусцой и помалкивает, значит, ничего нового нет. Валера прошел в комнату, упал на диван, положил рядом с собой телефон, уставился отсутствующим взглядом за окно.
За стеклом висел ярко-голубой квадрат неба без намека на облака. Конец июня, конец дня, а жара полуденная и не спадает. Остро захотелось грозы и дождя. Чтобы молотили тяжелые капли по подоконнику, стучали распахнутые порывистым ветром форточки, чтобы воздух наполнился свежестью и прохладой.
Но он тут же вздрогнул, подтянув колени к животу.
Нельзя дождя! Нельзя грозы! Каждая новая жертва серийного убийцы, за которым они давно и безуспешно охотились, появлялась наутро после непогоды. Поначалу на это не обратили внимания, но после четвертой жертвы все наполнилось зловещим смыслом, и хотя они с Володиным пока не доложили никому о своих соображениях, для себя по умолчанию решили, что эта мразь отлавливает зазевавшихся девчонок в дождь.
Кажется, он задремал. Ему даже что-то приснилось: темное и тревожное. Он мучительно размышлял в этой неприятной дреме, был очень сосредоточен и серьезен и едва не пропустил звонок от Володина.
– Алло, – просипел Мельников в трубку. – Чего ты, брат?
Тут же взгляд его уперся в оконный проем. Небо нахлобучилось сизыми облаками, простреливаемое грозовыми сполохами. Дождь все-таки будет.
– Ты дома? – спросил, замешкавшись, Володин.
– Да, задремал чего-то. – Он протяжно зевнул, потер глаза. Тут же сказал со значением: – Видал? Гроза собирается.
– Поел? – вдруг спросил зачем-то Володин голосом сердобольной старшей сестрицы.
– Да, – и, слыша его недоверчивое хмыканье, проговорил убедительно: – Честно, поел! Пришлось, в животе такой гвалт поднялся, что телевизор заглушил.
– Понятно… Ты это, Валер, приехал бы ко мне, – каким-то странным опекающим тоном попросил вдруг Володин.
– Что случилось?! – Он сразу напрягся, покосился на окно, по стеклу поползли толстые струи дождя.
– Да ничего, господи! Чего сразу что-то должно случиться? – Он принужденно засмеялся. – Может, пивка захватишь?
– Тебе же нельзя. Лишний вес, давление и все такое.
Мельников выдохнул с облегчением. Кажется, друг просто перестарался на пробежке, теперь мается от ноющих мышц и суставов. Вот и зовет его к себе пригубить по паре стаканчиков «обезболивающего». В одиночку пить Володин ненавидел.
– Ладно, приезжай, – совсем тихо попросил Володин. – Только скорее…
Мельников жал кнопки его домофона уже через пятнадцать минут. Успел даже пива прихватить с рыбой на углу в торговом павильоне. Мало ли, вдруг у новоявленного спортсмена, кроме желания, ничего в холодильнике не имеется.
Володин с мокрой после душа головой и полотенцем через шею встретил его в одних спортивных трусах у порога. И зачем-то сразу полез обниматься.
– Чего это ты расчувствовался? – отпихнул его от себя Мельников, стащил мокасины, погремел пакетом. – Я все взял.
– У меня все есть. – Володин отвернулся и тяжело пошел в кухню.
На столе стояла трехлитровая банка пива. Два высоких стакана. Селедочница с крупными кусками малосольной форели. Тарелка с хлебом и рядом с ней лежал большой белый конверт без адреса и марок. Конверт, судя по объемно вздувшимся бокам, имел содержимое. И, видимо, из-за этого содержимого Володин его и вызвал.
– Что там? – ткнул пальцем в конверт Мельников, бросая пакет с пивом и рыбой на пол у двери. – Из-за этого весь кипиш?
Володин молча кивнул и полез в спасительную брешь между холодильником и столом. Он всегда там сидел, когда сильно волновался. На старом колченогом стуле, с выстеленным байковым одеялом сиденьем. Он был старым, скрипучим, растрескавшимся, давно и мучительно просившимся на свалку, но Володин его не выбрасывал.
– Люблю эту рухлядь, – признавался он другу с застенчивой улыбкой. – Она напоминает мне о бабкином бараке, где я провел раннее детство. Как же мне там было здорово! Полная воля, никакой ответственности. А любви, брат, сколько! Я купался в любви и заботе! Помню, бабка пошлет меня, шестилетнего, в ларек за сигаретами…
Историй про бабку у Володина было множество. Одна интереснее другой. В какие-то Мельников верил, в какие-то нет. Но точно верил, что бабку друг обожал. Погибла та в пожаре, когда какой-то умник поджег их деревянный барак, из которого кучка настырных стариков не пожелала выезжать. Володин тогда давно вырос и жил один. Все, что осталось от нее, это старый стул, который она успела выбросить в разлетевшееся от жара окно.
– Что там? Фотографии?! – Мельников сел напротив друга, боясь протянуть руку к конверту. Дождался, когда Володин кивнет. – Оля?
Снова кивает.
– Она… – В горле сделалось сухо и больно. – Она жива?!
Еще один кивок.
– А чего ты тогда?! Раз жива, значит…
Он схватил конверт за нижний край, тряхнул. На стол высыпалось пять больших цветных фотографий, на всех его бывшая девушка. Измученная, с синими кругами под глазами, но все равно милая и прекрасная. Четыре фотографии запечатлели Олю в разных местах первого этажа дома Черных. Оля в джинсовых шортах, футболке с рукавами до локтя, босая. Смотрит в объектив и хмурится, потом робко улыбается фотографу. На третьем фото она вдруг почему-то закрывает лицо ладонями, за ее спиной видна лестница на второй этаж. На четвертом снимке Оля там же, но…
Но уже вся в крови. Босые ноги, руки до локтя, футболка, все перепачкано кровью, а она смотрит в камеру пустыми, безжизненными глазами, хотя на губах блуждает улыбка. На пятом снимке Оля в машине, снято с улицы, прямо с капота. Ее лицо крупным планом рядом с водительским местом. На ней другая кофточка, в камеру таращатся все те же безумные глаза, и та же пустая странная улыбка. Дата одна и та же, день убийства водителя Черных, время на фотографиях следует строго друг за другом.
– Господи… – ахнул Мельников и впился пальцами в виски. – Я не знаю… Я не знаю, что это, Саня!!! Что это, Саня???
– Говори, буду слушать, – покорно склонил голову Володин. – Потом я скажу, что я по этому поводу думаю.
– Я не знаю! – Мельников скорчился на стуле так, будто у него разболелось все тело. – Я не знаю, что говорить!
– Попробуй! – прикрикнул на него Володин.
– Ну… Оля жива, это первое. Она сидит в машине уже после того, как… – дальше язык у него не поворачивался выговорить страшное слово «убийство». – Она переоделась. Из этого следует… Я не знаю!!!
Глазам стало так больно, что Мельников зажмурился. Он ни думать, ни дышать не мог. Олины руки в крови, одежда тоже. Ее испуганный взгляд.
Господи-ии!!!
Вдруг она убила?! Вдруг?!
– Даже не думай про это, дурак, – вдруг буркнул слабым голосом Володин. – Кто-то просто вымазал ее руки в крови, или она пыталась спасти бедного малого и перепачкалась, а потом ее увезли, и все.
– И все?! А зачем?!
– Для чего, не знаю пока. Но зачем фотографировать-то, объясни мне?! Зачем?!
– Чтобы нам с тобой показать.
– Во-оот! Первое разумное из твоих уст! Олю сфотографировали, возможно, до убийства, и после, выпачкав ее в чужой крови. Не сама же она ухрюкалась, прости господи!
Володин истерично хихикнул. Стащил с шеи полотенце, принялся аккуратно складывать его конвертиком на столе. Глаз на друга он не поднимал. Банка с пивом, продолжая истекать росой, стояла невостребованной, а он все говорил и говорил. Скорее для себя, чем для него.
– Кто-то проник в дом. Зачем? Не знаю, возможно, собираясь убить водителя нашего жениха, а может, по другой причине. Это вопрос для меня номер один: зачем кто-то проник в дом? Водителя убивают. Вопрос номер два: это было целью, или целью было что-то еще?
– Что?
– Не что, а кто! Ольга!
– Зачем?!
– Не знаю. Чего пристал?! – ощетинился Володин. – Я лишь предполагаю! Будешь слушать или нет?! Или ты такой умный, что сам что-то придумаешь?!
Он придумать не мог.
– Если целью был водитель, то Ольгу забрали как свидетеля, как страховку, понимаешь?
– Да, но с трудом. Гораздо проще было отделаться от нее прямо там. А не фотографировать ее с разных ракурсов, в разной одежде. В машине ее для чего сфоткали? Дать нам понять, что она жива? Что ее везут куда-то?
– Вот! Вот, брат Валера, в самую точку! Оля теперь заложница! Какая бы причина появления убийцы в доме ни была, конечный результат один: Оля заложница!
– Ух, ты! Молодец! – выдохнул Мельников.
Он сумел, наконец, распрямиться. Болезненная судорога понемногу отпускала, стало даже возможным дышать. Он обвел глазами крохотную кухоньку друга, нашел, что здесь хорошо и уютно, так ему и раньше казалось, а то пять минут назад думалось, что он сидит на краю черной пропасти и смотрит прямо туда, и ничего не видит, кроме гулкой черной пустоты.
Оля не убийца, и она жива. Это главное на теперешний момент, и это не он, это Володин сказал, аналитик ого-ого какой!
– Давай, пригубим, потом продолжим, а то меня сейчас от страха и волнения и впрямь инсульт лупанет.
Друзья налили по стакану, выпили. Мельников положил на ломоть хлеба жирный кусок форели, сверху два луковых кольца. Откусил, совершенно не чувствуя вкуса. Принялся жевать, рассеянно наблюдая за тем, как за окном сгущается непогода.
Черные облака рвало на клочья огненными сполохами молний. Гром гремел, не переставая почти. Время маньяка, вдруг подумалось ему, кто будет следующей его жертвой?
Тут же встряхнулся и мысленно поплевал через левое плечо.
Оказалось, что Володин думает о том же, хотя и в окно не смотрит.
– Завтра на работу страшно идти, – признался он, сморщившись. – Как представлю…
– Ладно, не отвлекайся. Давай подытожим.
– Давай.
Они быстро убрали со стола, разложили фотографии, стараясь не касаться пальцами снимков и конверта. Но все равно каждый из них понимал, что рассчитывать на отпечатки глупо. Тот, кто прислал это, прислал не для того, чтобы его засветили.
Этот конверт был практически требованием выкупа, хотя о цене не было сказано ни слова; был бомбой замедленного действия. Требования будут, они непременно последуют, но позже. А не то…
Тут тоже были варианты. К примеру, если они не сделают того-то и того-то, то фотографии попадут к третьим лицам. И тогда Оля автоматически из пропавших без вести становится подозреваемой номер один, скрывающейся от правосудия. Или, к примеру, если друзья не сделают того-то и того-то, то Олю просто-напросто убьют.
– Понимаешь, даже неважно уже, кто и за что убил этого бедного инвалида, – проговорил Володин, подбирая хлебом последний лук с тарелки. – Важно, что нас с тобой тем самым поимели.
– Может, и целью было как раз это?
– Запросто! Я не исключаю! – оживился Володин, молниеносно прокрутив в голове последние свои дела. – У меня никого нет. Следи за мной, не следи, ничего не выследишь, а вот ты… Кто-то следил за тобой, Валера. Тот вечер, он стал роковым. Олю наверняка увезли бы от твоего дома, не Черных, так этот урод. Увез Черных, тем самым усложнил немного комбинацию. Похитителю пришлось ее забирать уже из его дома, а там охрана, от которой нужно избавляться. Его устраняют, Олю забирают. Нам присылают фотографии.
– Кстати, почему тебе, а не мне?
– А? – Володин, с трудом прервав стройное течение мыслей, глянул оторопело на друга. – Что?
– Почему фотки прислали тебе, а не мне?
– Не знаю… – Он покумекал, нахмурившись, но тут же просветлел: – Но у тебя же ящики сняли в подъезде для ремонта, балда!
– Точно.
– А у меня висят. Конверт сунули именно в ящик. Почтовое отделение он не прошел. Значит… Значит, какая-то падла отиралась возле моего дома, потом вошла в подъезд, сунула конверт в щель. Что самое главное, камеры есть на магазине, что напротив твоего подъезда, а у меня камер нет нигде, вот и думай!
– Надо разговаривать народ. Только выйдет ли что из этого? – с сомнением покачал головой Мельников. – Какая-нибудь сволочь могла поймать за шиворот любого пацана и за сотню долларов послать в твой подъезд.
– Да, но этот пацан должен знать код на двери моего подъезда, – возразил Володин, барабаня пальцами по столу что-то бравурное.
– Мог спросить!
– У кого? – самодовольно хмыкнул Володин, видимо, что-то на ум ему пришло.
– У кого?
– У того, кто мне об этом скажет. – Володин юрко выбрался из своей щели между столом и холодильником, звонко хрустнув старым бабкиным стулом, крикнул на ходу другу: – Я одеваться, братишка. Ты со мной!
– Куда?
– Пойдем по соседям. В такую-то погоду они все по домам сидят, где же им еще быть? Вот и узнаем, кто впустил в наш подъезд чужака, пока еще память свежа. Впустили-то сегодня! Утром ящик был пустым, это сто процентов. Я быстро!
Прошло двадцать минут, прежде чем Володин вышел из комнаты одетым. Мельников зубами скрипел и матерился, слушая, как тщательно друг готовится к выходу в собственный подъезд для беседы с соседями, тот только посмеивался.
– Я кто для них? Я представитель власти! Поэтому должен олицетворять! А то что же это получается? Вваливается под вечер сосед, работающий в полиции, пивком потягивает, штанищи неопрятные, на майке пятно. Не-еет, брат, я не могу перед своими соседями, как ты.
– А как я? – огрызнулся Мельников. – У меня тоже с соседями нормальные отношения.
– Да, но никто меня со скамейки пьяным в жопу не тащил, – крикнул из комнаты Володин.
– Это было один раз.
– Достаточно, чтобы…
Тут Володин наконец-то прикусил язык, поняв, что своими словами снова вернет друга к неприятным воспоминаниям о том роковом вечере, когда с Олей случилось то, что случилось. И через минуту вышел из комнаты. Темные джинсы, темная рубашка, тщательно причесан, стойкий запах парфюма.
– Как на свидание, – скривился Мельников, подталкивая друга к ботинкам, стоящим в уголке пяточка к пяточке.
– Можно и так сказать. У меня в подъезде есть такие дамы, что не простят ни единой висящей на сопле пуговицы.
Дамам оказалось хорошо за шестьдесят, они показались Мельникову чрезвычайно надменными, чопорными, и, как оказалось, совершенно не владеющими информацией.
– Зря только пыжился, – поддел он друга локтем под ребра. – Зеро!
Тот не ответил, зло покосившись на друга.
Честно? Он только на этих старух и рассчитывал. Они просиживают старые задницы с утра до вечера во дворе. Видят все, чего и не было, могли запросто впустить кого-то в подъезд. Оказалось, что могли, но не впускали!
– И чего лицу постороннему в нашем подъезде делать? – изумилась одна из них. – Конверт я и сама бы в ваш ящик, Александр, опустила! Нет, не было никого!
Повезло на шестом этаже в квартире вечно всклокоченного режиссера из Дома культуры железнодорожников. Да так повезло, что Володин едва не расплакался.
Но все по порядку.
Дверь открыл сам режиссер. Он был все так же всклокочен, волосы дыбом, домашние штаны ширинкой почти на боку, майка с одного края из штанов выскочила, лямки оттянуты почти до пояса. На шее на грязной бельевой резинке повисли очки, недоразумение просто, а не человек.
– Здрассте, – поклонился Володин и вдруг почувствовал себя неудобно из-за своего внешнего вида. – Меня зовут…
– Знаю я, как вас зовут. – Режиссер сунул под мышки крупные кулаки, явно не вязавшиеся с его тщедушной внешностью. – Вы полицейский.
– Точно, а это мой напарник. – Володин кивком указал на Мельникова, маетно топчущегося за его спиной на лестничной клетке. – Мы к вам по делу.
– Ко мне???
На бледном морщинистом лице отразилась такая разноплановая гамма чувств, что Володин едва не повернул обратно. Мужик и растерялся, и изумился, и возмутился одновременно, но не испугался точно.
– Собственно, я сейчас всех наших жильцов опрашиваю, – пояснил Володин. – Мне нужна ваша помощь.
– А-аа, тогда входите. – Он жестом пригласил их пройти.
В единственной комнате было тихо, чисто, скудно с мебелью, но богато на всякого рода сувениры и поделки. Какие-то чучела на полках, грошовые статуэтки, шкатулки и китайские фонарики. Штор на окнах не было, хотя окна выходили как раз на соседний дом. У стены стоял узкий диван, у окна два стула, стол, заваленный журналами и газетами. В углу на старой тумбочке, подруге володинского стула с кухни, стоял черно-белый телевизор.
– Я презираю все бытовые излишества, – тут же поспешил объяснить режиссер гостям. – Присаживайтесь.
Мельников с Володиным расселись на стульях у стола, режиссер сел на диван.
– Чем могу? – вопросительно осмотрел он каждого.
– Тут такое дело…
Володин, не особо вдаваясь в детали, коротко поведал причину своего визита. Режиссер нахмурился, долго крутил головой, причмокивал, потом выдохнул:
– К сожалению…
И тут с кухни, в которую их никто не пригласил и из которой им не пообещали принести хотя бы по стакану воды, раздался звонкий девичий голосок:
– Пап, а я знаю, кто это!
– Стыдно подслушивать, Мари! – стараясь быть грозным, прикрикнул режиссер, но по лицу расплылась блаженная улыбка. Было понятно, что он счастлив слышать этот голосок. – Дочка… Иди сюда, Мари!
Девочка лет двенадцати выскочила из дверного проема, как попрыгунчик. Она была прехорошенькой: беленькой, голубоглазой, длинноногой, в синих коротких шортиках, белоснежной кофточке с вышивкой по горловине, полные губы ее расплылись в улыбке.
– Добрый вечер. – Она присела в шутливом реверансе. – Я – Маша. Папина дочь.
Мельников тут же с изумлением снова обвел взглядом единственную комнату, не хранившую ни единого следа ребенка.
– Она живет с матерью, – лаская взглядом дочь, произнес режиссер. – Мы в разводе, Мари навещает меня каждый день, носит мне еду. Считает, что я умру с голоду без нее, может, и умру!
– Но я же папина дочь! – Маша подскочила к дивану, с лету плюхнулась рядом с отцом, успев чмокнуть его в вялую небритую щеку. – И когда вырасту, перееду к нему, вот!
Ответом ей был обожающий взгляд отца. Он осторожно тронул дочь за локоток.
– Мари, – обратился он к ней, – господа полицейские спрашивают…
– Па, я все слышала, – перебила его девочка, глянула на гостей. – Я видела, как мальчишка шел по двору с белым конвертом, с большим таким, а потом он зашел в наш подъезд и сунул конверт в ящик с номером… – Она назвала номер ящика, принадлежащий квартире Володина. – Вот так!
– Ты уверена в том, что он именно в наш подъезд вошел? – оборвал ее строгим, но совсем неубедительным голосом отец. – Вдруг ты перепутала?
– Как я могла перепутать, если я сама его впускала сюда?! – изумилась Маша. – И до ящиков довела, подождала и посмотрела, куда он конверт совать станет. Я все видела, да, да, да, папочка!
Сейчас покажет язык, подумал вдруг Мельников, и едва не рассмеялся. Девочка была невероятно пригожей, невероятно проказливой и невероятно любимой. Наверное, ее родители когда-то очень сильно любили друг друга, раз у них вышла такая вот славная девочка. А потом всю свою любовь они обратили на нее, раз друг друга уже стали любить не в состоянии. Ребенок, купаясь в этом великолепном светлом чувстве, получился милым и непосредственным.
Любовь страшная сила!
– А зачем же ты его в подъезд впустила, милая? – укоризненно покачал головой отец, поправляя беленькую кудряшку, выбившуюся из высокого хвостика дочери. – Мы для чего дверь такую поставили? Для того, чтобы посторонние сюда не заходили.
– Это Вовка-то Баранов посторонний? Скажешь тоже, па! – фыркнула она и рассмеялась, будто кто горсть монет на стекло уронил, до того звонко и мелодично.
– Машенька… – Володин положил локти на коленки, чуть нагнулся в ее сторону. – Стало быть, ты знаешь этого парня?
– Парню двенадцать лет, – фыркнула она снова. – Он в параллельном классе учится и живет во-он в том доме.
Маша потыкала пальчиком в сторону окна, за которым высилась девятиэтажка.
Отец качнул головой, развел руками и виновато глянул на гостей.
– Такие они, дети современности, – посетовал он, совершенно не расстроившись. – Все всех знают.
– Расскажи, как было дело, – попросил Володин.
– Вовка слонялся по двору с конвертом минут десять, – начала она говорить. – Я сидела на качелях и видела.
– А откуда он с конвертом появился? Из дома? – встрял Мельников.
– Нет, хотя… Это я проглядела. Обнаружила его уже с конвертом. Он возле подъезда отирался, там Мария Федоровна сидела на скамейке, он к ней не подошел. Все караулил, чтобы кто-то вошел или вышел, как я потом догадалась. – Маша, видимо, только что догадалась, поскольку глазки ее затуманились воспоминанием. – Ему не везло и не везло, он ходил, ходил, потом ко мне подходит и говорит, как бы в подъезд попасть. Спрашиваю, зачем? Он говорит, конверт надо челу одному доставить, в ящик, мол, надо положить. Спрашиваю, что там? Он плечами жмет, мнется, потом признался, что сам не знает. Его попросили, денег дали, он и мается теперь в обязательствах. Говорю, выбрось ты конверт этот.
– Маша! Но как ты?.. – ахнул отец.
– Па, мне было интересно, и все. И делать особо было нечего. Я и развлекалась.
– И что дальше? – поторопил Володин.
Ему в принципе было уже все понятно, но дослушать до конца стоило. А заодно и адресом этого Вовы Баранова разжиться. Может, запомнил он того человека, что заплатил ему за доставку конверта по адресу?
– А дальше я предложила ему со мной поделиться, – вдруг призналась Маша и надулась в сторону посеревшего ликом отца. – А что, па?! Это честная сделка! Он бы до ночи не попал в подъезд, а я его проводила, у ящиков подстраховала, он мне дал полста баксов.
– Пятьдесят долларов??? – ахнул папаша-режиссер. – Это же почти полторы тысячи рублей!
– Мне дали тысячу четыреста двадцать, – кивком подтвердила Маша. – На них я и продукты тебе сегодня купила.
Заросшее лицо папаши зарделось стыдливым румянцем, он не мог признаться гостям, что сильно нуждается, что много из того ценного, что когда-то имелось в этой квартире, уже продано. Но, кажется, они обо всем и без его откровений догадывались.
– Господи-ии… – тихо, с надрывом простонал режиссер и закрыл лицо руками. – До чего вы докатились?!
То ли общество имелось им в виду, то ли себе говорил «вы», было непонятно.
– Маша, что Вова Баранов рассказал тебе о том человеке, что отдал ему конверт? – Володин встал со стула, поющего под ним похлеще бабкиного, и подошел к девочке, присел перед ней на корточках.
– Я у него про него не спрашивала, – поспешно, пожалуй слишком поспешно, ответила Маша и спрятала лучистый взгляд у отца за спиной.
– Ма-ааша! – чуть громче протянул Володин. – Не надо, Маша, пожалуйста.
– Что не надо? – Она с вызовом посмотрела на Володина, втянула носом воздух. – От вас приятно пахнет.
– Спасибо. Так что с тем челом, что передал Баранову конверт?
– Он уехал, – ответила она просто и с безмятежной улыбкой развела руками. – Машину не видела, у Вовки спросите.
Спросили. И толку? Как он вообще все деньги не отдал Маше за ее лучистую улыбку и за предложение проводить его? Парень был настолько наивен и туп, что у Володина уже через пять минут сводило руки от желания тряхнуть малого как следует.
– А мне че, жалко, что ли? – ныл он без конца. – Он попросил, денег дал, я и пошел. Мне че, жалко, что ли? Все равно делать нечего.
– Это понятно, но мужчину? Мужчину ты этого запомнил?
– А мне надо?! – таращил Баранов водянистого цвета глаза на полицейских и теребил длинный сальный хвостик на затылке. – Он попросил, денег дал, а мне че, жалко, что ли?
– Боже мой!!! – простонал едва слышно Володин и скрипнул зубами. – Мельник, давай ты! А то я его сейчас задушу…
У Валеры получилось чуть лучше. Но все равно, все, на что удалось разговорить парня, так это, что кроссы у мужика были классные, тачка супер, а молодой или нет, он не знает.
– Я паспорт у него не спрашивал, – кривил он тонкие губы в ухмылке.
– Ну, волосы седые, черные, белые? Стрижка, хвост, как у тебя?
– Хвоста не было, не белый точно, и не негр. Тачка классная.
– Цвет-то хоть помнишь тачки? – скрипел уже и Мельников зубами. – Белая, черная?
– Черная, – кивнул Вова Баранов, несказанно их порадовав. – Джип, это точно. И кроссы класс! У нас у Стэйка такие, больше ничего не знаю, – выдохнул с присвистом Баранов и глянул на мать, ища поддержки.
Мать стояла с ремнем в дверном проеме, выразительно потирая указательным о средний палец, требуя отдать сокрытые от семейного дохода средства.
– Что за Стэйк? – машинально спросил Володин.
– Сашка Стеклов, этажом ниже живет, – быстро ответила за сына мать и принялась теснить их к двери. – Дома он, можете зайти. Только папаша у него из крутых! Они весь этаж выкупили, все три квартиры. Вряд с вами говорить станет.
– Без адвоката? – уточнил Володин, переступая порог.
– Он сам адвокат, – хмуро изрекла мамаша Баранова и громко хлопнула дверью.
Семейство Стекловых было все в сборе.
Мать – моложавая крашеная блондинка со следами неоднократных вмешательств пластических хирургов на подбородке и скулах.
Отец – средних лет мужик с обширной лысиной и громадным, как бочка, пузом. И двое их детей – дочь-студентка и сын-школьник. Семейство пило чай со свежеиспеченными ватрушками. Гостей встретило враждебно и говорить поначалу отказалось.
– Какое вы имеете право?!
Кипятился папаша-адвокат. И все порывался потрясти у них перед носом своей адвокатской ксивой. Володину пришлось ужом ползать, чтобы задобрить, умаслить, разжалобить.
– У нас и вопрос-то пустяковый, – уверял он, клятвенно прижимая руки к темной рубашке на груди. – Просто надо посмотреть кроссовки вашего сына и все!
– Господи! Бред какой-то! – орала из кухни мамаша. – При чем тут наш сын?! При чем тут его кроссовки?!
Володин попытался было объяснить без особых подробностей, но только все еще больше запуталось. Пришлось запираться с ним в прихожей и рассказывать все начистоту.
– Вовка сказал, что на мужике были точно такие же кроссы? – Папаша-адвокат нежно погладил лысину. – Хм-мм… Вовка, он хоть и туповат, но врать не станет. Сашка!!!
Сашка вынырнул из кухни, где витал невероятно аппетитный аромат свежей сдобы и какого-то духовитого чая. Застыл возле отца, с неподдельным интересом рассматривая гостей.
– Кроссовки твои где?
– Которые? – Саша, полноватый белобрысый подросток, смотрел на Мельникова во все глаза. – А я вас знаю!
– Да ладно! – фыркнул Мельников.
– Да! Я видел вас по телевизору.
– Когда? – не мог вспомнить тот.
– Когда вы маньяка ловили. Это давно было, осенью еще, вы тогда чела на тачке поймали. И просили всех, кто что-то видел или знает про него, звонить по телефону.
– Было дело, – кивнул Валера. – Ты нам лучше кроссовки свои покажи, которые Вовке Баранову нравятся.
– А-аа, понял.
Саша метнулся к огромному, во всю стену зеркальному шкафу. Зеркало медленно отъехало влево, голова подростка нырнула внутрь.
– Вот они. – В руках Саша держал пару очень пыльных, стоптанных на внутреннюю сторону кроссовок ярко-синего цвета. – Классные кроссы, кожа натюрлих, только жарко в них сейчас.
– Почему они у тебя в грязи, Александр?! – обозлился тут же папа-адвокат. – Ты знаешь, какие деньги за них уплачены?! Я в евро за них платил! Их в наш город завезли всего пять пар!
– Уверены?! – тут же вцепился в эту новость Валера.
– Не уверен, – после паузы дернул шеей папа и отослал своего сына обратно к ватрушкам. Кроссовки папа швырнул обратно в шкаф. – Но не везде такие купишь, поверьте. Сеть итальянских магазинов у нас ими только торгует и все. Не те сраные бутики, что понтуются и цены гнут, а торгуют, пардон, дерьмом, а настоящие точки! С настоящей обувью!
– Карточка магазина есть?
– Где-то была…
Папа-адвокат ушел к маме и имел там с ней долгую беседу. Надо полагать, пересказывал ей беседу, мама зловеще шипела что-то, но карточку магазина все же отдала.
– Вот, – сунул Володину адвокат карточку спортивного бутика на Советской. – Мы там отовариваемся.
– Спасибо.
Друзья вышли на улицу. Гроза закончилась, дождь прекратился. Было темно, сыро и промозгло, потому что вдруг похолодало.
– До завтра? – Володин протянул руку Мельникову, остановившемуся у своей машины.
– До завтра. Я поднимусь, конверт заберу.
– Зачем?! – испуганно дернул шеей друг.
– Хочу рассмотреть получше. Кстати, наш славный малый не звонил?
– Это кто у нас?
– Жених!
– Нет, не звонил. Да я мало верю в то, что он станет суетиться.
– Думаешь? – Мельников топал за другом к подъезду.
– Уверен! Это он, чтобы мы отцепились от него, пообещал.
– Ладно тебе, Саня. Про царапину-то на подоконнике рассказал? Рассказал. И тот хрен, что фотки тебе прислал, оказывается, был в синих кроссовках. Зацепка!
– Да, согласен. Только если их в нашем городе было продано восемь сотен пар, да в соседнем столько же, да за границей если…
– Хватит! – с тоской прикрикнул на него друг. – И так тошно!
Он забрал у Володина фотографии, вернулся к машине, а потом вдруг решил поколесить по городу.
Та сволочь, что кромсает бедных девушек, точно так же вот катается темными дождливыми вечерами. Тихо катит на хорошей дорогой машине, высматривая жертву. Улыбается девчонкам, наверняка говорит комплименты, предлагает подвезти. Они, ничего не подозревающие, промокшие, замерзшие, садятся в машину и все! На этом история их жизненного пути обрывается!
– Убью гада! – скрипнул зубами Мельников. – Собственными руками убью! Только бы его найти…
Никаких следов! Никаких ниточек! Была одна, да и та оборвалась. Это когда у подозреваемого алиби стопроцентное вдруг обнаружилось.
Никто ни разу не увидел, как девушки садятся в машину. Никто! Опрос свидетелей ни разу ничего не дал. Песочили всех знакомых, пытались найти совпадения. Пусто!
Последняя жертва накануне своего исчезновения пошла в кино. В проливной дождь пошла вдруг в кино. Одна! Скажите, милые, зачем вам искать приключений на свое прекрасное место?! Кто гонит вас из дому в непогоду, в ночь?!
Исключением была только одна девушка. Как раз та, что села в машину к подозреваемому Игнатенко. Не было пурги, дождя, непогоды. Обычная погода, среднее время суток, куча народу. Девушка поймала попутку, поехала домой, но потом передумала, не доехала, как потом оказалось. Игнатенко с подозрений соскочил, а девушка мертва.
Как вот такое могло произойти?! Кто мог видеть, что она садится к нему в машину? Десятки человек! Вопрос другой: кто из этих нескольких десятков проследил за ними? То есть этот упырь должен тоже быть на машине? Несомненно! Допустим, он выбрал жертву, но его опередили. Он вне себя от ярости и решает сопровождать Игнатенко с девушкой на своей машине. Ведь решено уже, что он на машине, так? Так! Потом что?
Потом он дожидается, когда Игнатенко ее высаживает. Подъезжает и предлагает свои услуги в качестве таксиста. И она садится к нему в машину, но зачем, господи?! Зачем?! Она же уже приехала, куда надо! Зачем ей пересаживаться? Если только…
Если только тот человек, который ее потом подобрал после Игнатенко, не был ее знакомым. А кто был ее знакомым? Хрен его знает, что называется! Ее гневная подруга напрочь отмела все доводы о том, что у погибшей мог быть какой-то тайный роман.
– Она ни с кем не встречалась! – орала она на Мельникова, забывая вытирать слезы со щек. – Это чудовище силой затащило ее в машину!
Нет, дорогуша. Ни единого следа или намека, что девушек силой волокли с улиц в автомобиль. Ни ссадин, ни царапин, ни порванной одежды. Все, что находили потом эксперты на теле, было следами долгих пыток.
Почему же вы садитесь в машины-то, девчонки?! Кто он такой? Чем он вас берет?!
Заметив одинокую фигурку на обочине сбоку автобусной остановки, Мельников решительно взял вправо. Через пару минут он тормозил возле высокой длинноволосой девушки, кутающейся в короткий синий жакет и безуспешно пытающейся согреться.
– Привет, красавица! – Опустив стекло со стороны пассажира, он лучезарно улыбнулся. – Могу подвезти! Поехали?
Девушка фыркнула и отрицательно мотнула головой. Мокрые пряди волос облепили ее посиневшее от прохлады лицо, она поморщилась.
– Чего ты, а? Садись, согреешься.
Наверное, он что-то не так говорил или как-то не так подъехал, потому что девица тут же в непечатных выражениях рассказала ему, где он сам может согреться.
Мельников отъехал от остановки и через пару кварталов попытку повторил, потом еще и еще раз. Ни одна к нему не села, вот так-то вот! Он менял тактику, говорил другими словами, несколько иначе улыбался, бесполезно! Девушки к нему не садились.
– Слышь, Саня, может, со мной что-то не так, а? – спросил он друга, вернувшись домой и подняв того с постели телефонным звонком. – Ни одна не клюнула! Пять человек… Ни одна…
– Да нет, с тобой как раз слишком все то, – протяжно зевнул Володин в трубку. – На твоей морде большими буквами написано: хочу с тобой секса. Вот они и посылали тебя куда подальше. Опасность!
– Что опасность? – не понял Мельников.
– От тебя веет опасностью, брат. Ты же у нас мачо! Разве можно к таким ночью в машину садиться?
– А чего нет?
– Нет, можно, конечно, но если хочется того же, что и тебе.
– Чего?
– Секса! – Володин вдруг захныкал. – Слушай, давай до утра, а? Я только-только дремать начал. Вставать уже скоро. Давай завтра поговорим о твоих соображениях. Ты это, Мельник, давай завязывай там со следственными экспериментами, не ровен час, позвонит какая-нибудь в «112», будут на тебя наши же коллеги охотиться.
– Да я уже дома, – успокоил друга Валера.
– Вот и спокойной ночи тебе, – и Володин отключил телефон.
Спокойной ночи не получилось. Он послушно улегся, закрыл глаза, но тут же какая-то мысль вдруг пришла ему в голову, он снова вскочил и снова принялся рассматривать фотографии, которые прислала какая-то сволочь Володину. Сволочь в синих дорогих кроссовках.
Он был убежден, что эта самая сволочь проникла в дом Черных через окно лестничной клетки между первым и вторым этажами, оставив царапину на оцинковке подоконника со следами синего крема для обуви. Убийца проник в дом, убил водителя Черных, который охранял там Олю, захватил бедную растерянную девушку в заложники. А после ничего лучшего не придумал, как дал знать о том, что Оля у него.
Оля запятнана кровью, значит, запятнана подозрениями, беспомощна и полностью находится в его власти.
Молчи и жди! Вот что прочел для себя Мельников с этих снимков. Жди дальнейших указаний. Они будут, непременно будут. Как только представится случай.
Но вскочил Валера с кровати посреди ночи не за этим. Мысль, которая внезапно посетила его, показалась не такой абсурдной, и она нашла подтверждение как раз на пятом снимке.
Когда они с Володиным смотрели фотографии, то первое, на что обратили внимание, это на ее бледное, измученное лицо с синими полукружьями вокруг глаз. Теперь же он смотрел не на Олю, а на все остальное. Нет, в доме Черных убийца не отразился в зеркальной поверхности паркета. И зеркал за Олиной спиной в момент съемки не было, и застекленных дверей тоже. В доме зловещая фотосессия не оставила никаких зацепок, но вот когда хладнокровная сволочь фотографировала Олю с капота машины…
– Да, брат, ты облажался! – удовлетворенно проговорил Валера и произнес: – Теперь-то я тебя достану!
Чуть выше левого «дворника» на лобовом стекле едва заметно шли рядочком буквы и цифры VINa. Конечно, простым глазом он не смог бы разобрать их, как бы ни старался. И даже сквозь увеличительное стекло тоже не смог бы. Надежда была на криминалистов. Они сделают скан фотографии, разобьют ее на фрагменты, какими-то там своими чудодейственными методами отфильтруют, увеличат, глядишь, и получится.
– Теперь я тебя достану… – прошептал Мельников, проваливаясь в глубокий сон, как в черную яму.
Глава 9
Преступления не могут совершаться бесконечно. Печальный финал деятельности любого преступника – разоблачение. Бывают, конечно, исключения из правил. Это когда преступление и не преступление вовсе, а игра, наслаждение, удовольствие. Когда преступление превращается в хорошо подготовленный и отрепетированный спектакль. И когда падает занавес, вместо бурных аплодисментов ты слышишь нежный голос твоей души. Он ласкает твой слух удовлетворением, наслаждением, покоем. Тогда – да, тогда есть все шансы на успех.
Игра для него давно закончилась! Последний спектакль сыгран. Всплеска оваций не получилось, трепет в душе не проснулся. Вдруг появились боль и усталость. Хотелось упасть на землю, впиться зубами в сочные стебли травы и грызть их, и выть, и плакать.
Он устал, он больше не может, не хочет ничего! Ни дождя этого холодного, острыми иглами прострачивающего ночь, ни теплого, юного тела, трепетно прижимающегося к нему, ни доверчивых глаз, которые ловят его одобрение.
Тогда зачем он здесь?! Зачем?! Ждет, чтобы его остановили?! Чтобы поймали за руку?! Ждет возмездия? Страшного, болезненного, неизбежного…
Он захлопнул багажник машины, отошел на метр, огляделся.
Пустынная ночная городская улица, ни души вокруг. Жизнь угадывается лишь по светящимся прямоугольникам окон. Ему тоже надлежало быть за одним из них, сидеть в мягком удобном кресле с газетой в руке и стаканом бренди в другом, слушать тихую музыку, шелест дождя за окном. Ему надлежало быть там – за одним из этих окон.
Там жизнь – за этими окнами, и очень разная. Вялая, холодная, страстная, обжигающая, уничтожающая своей безжалостностью, но она есть. Он мог все это сгладить, между прочим, мог избавить от горя, тоски, слез, ненависти, мог подарить покой, что, собственно, и делал все эти годы. Почему же так тоскливо? Почему такая усталость?
– Простите, – раздался за спиной голос, несомненно принадлежащий молодой женщине.
Лет двадцать, двадцать пять, решил он, не спеша поворачиваться.
– Простите, – более настойчиво окликнули его, и тонкие нежные пальцы тронули его за голый локоть.
Он за*censored*л рукава рубашки, чтобы не запачкать манжеты, то, что он собирался сделать, могло их запачкать, и вот девушка его коснулась.
– Вы не могли бы мне помочь?
Он обернулся, коротко кивнув, осмотрел ее всю.
Да, очень молода, очень хороша собой, но очень напугана. Морально истерзана, сказал бы он, темные волосы до плеч растрепаны, глаза заплаканы. На бледной нежной щеке синяк, совсем свежий. Девушка, видимо, только-только получила пощечину, и одета…
Она была одета в короткий домашний халатик из тонкого шелка цвета грозовой ночи и домашние шлепанцы с большущими помпонами. Помпоны намокли от дождя, сделались грязными, да и вся она намокла. Халатик облепил ее нагое тело. Он точно видел, что под халатиком нет белья. Девушку колотило.
– Помогите! – прошептала она, с опаской озираясь по сторонам.
– Чем я могу вам помочь?
Он принялся энергично отворачивать рукава рубашки обратно, то, что он задумал, теперь не получится. Улица оказалась не такой уж безлюдной, хотя и являлась окраинной. Девушка вот выскочила на свет его стоп-сигналов почти в чем мать родила, и какое-то еще движение угадывается в кустах. Может, за ними наблюдает маньяк?!
Он едва не расхохотался в полный голос, еле удержал себя. Неприлично радоваться, когда такому вот милому человечку рядом с тобой так плохо.
Снова фарс? Он едва заметно дернул уголками губ, с силой сдерживая улыбку.
– Чем я могу вам помочь, девушка? – Он демонстративно оглядел ее. – Вам не кажется, что вы одеты несколько не по погоде?
– Вот именно! А эта сволочь… – Она вдруг всхлипнула, грациозно прижимая кончики пальцев ко лбу. – Он ударил меня! И выставил из квартиры, хотя квартира моя! И теперь… Помогите мне, пожалуйста!
– О, нет-нет. – Он выставил щитом обе ладони. – Что угодно, но только не это! Я ни за что не стану просить вашего мужа пустить вас обратно, я не сторонник того, чтобы влезать в семейные конфликты.
– Да нет, что вы! Никого просить не надо, да это и бесполезно, он заперся и теперь уснул, наверное. Я звонила, стучала, он не открыл, спит, гад! – Она сжала кулачки и погрозила темным кустам за своей спиной, за которыми угадывалась многоэтажка. – Отвезите меня к маме, пожалуйста.
Ее глаза смотрели умоляюще. Ее формы от холода колыхались под тонким шелком, и это было очень соблазнительно, это почти напоминало страх. Многие девушки так же тряслись, когда боялись, правда, в шелк он их не наряжал. Они были голыми.
– Вы звонили ей? – спросил он, потому что должен был спросить.
– Нет. – Она обняла себя двумя руками, пытаясь согреться.
– Так позвоните, вдруг ее нет дома!
Он жестом пригласил ее в машину, помог усесться на пассажирское сиденье позади себя. Халатик развевался, и все, что он хотел увидеть, увидел. Девица под халатиком была абсолютно голой. Он захлопнул ее дверцу, сел на свое место и снова потребовал:
– Звоните матери, милая.
– Так у меня нет телефона, – пожаловалась она.
Ее лицо в полумраке салона едва угадывалось в зеркале заднего вида, оно казалось белым пятном.
– Звоните с моего, – сделал он последнюю попытку уберечь себя от греха, а ее от смерти, и протянул ей свой мобильник.
– Я не помню ее номера, – пожаловалась девушка слабым голосом.
– Звоните на домашний! – Его скулы свело от желания разразиться грубой бранью.
– У мамы нет домашнего телефона, я могу сказать адрес.
– Говорите, – кивнул он, заводя машину.
Адрес он прослушал, он был ему не нужен.
Она настолько глупа и распущенна, что заслуживает наказания, очень жестокого!
Скажите, разве можно садиться глубокой ночью в машину к незнакомцу, не имея при себе даже мобильника?! С телефоном нельзя, без него тем более, на что она надеялась, идиотка?! На чудо, на человеческую доброту, на отзывчивость?!
Дура, идиотка, мелкая дрянь!!! Она заслуживает наказания!
– Куда мы едем?
Переполошилась она, лишь когда до нужного ему места оставалась пара километров. Все это время она, видите ли, дремала! Согрелась в теплой утробе машины и дремала!
– Нужно заехать в одно место, потом я отвезу вас. Не беспокойтесь, это недолго.
И снова она ничего не почувствовала, очень быстро успокоившись, прикрыла глаза. Он мог бы ее отключить. Баллончик с нужным составом уже лежал на пассажирском сиденье рядом с ним, но пока решил, что не стоит. В салоне потом повиснет своеобразный запах. У того, кто его почувствует, могут возникнуть вопросы. Он применит его потом, когда заставит девицу выйти на улицу, пока она дремлет.
Но тут случилось неожиданное. Ожило вдруг то создание, которое он собирался сегодня ночью зарыть в яму, вырытую за него рабочими возле той самой многоэтажки, из которой выгнали эту девицу. Очнулось и принялось биться в его багажнике, и еще подвывать.
Девушка на заднем сиденье сразу отошла от дремы, дернулась всем телом, отрывая спину от спинки сиденья, и, с опаской обернувшись на звук, спросила:
– Что это???
– Это? Ничего, – беспечно пожал он плечами. Машина уже въехала в ворота, и они теперь медленно опускались.
– Как ничего?! Как ничего?! У вас там кто-то есть!!! – Она съехала голым задом по сиденью на самый краешек и вдруг стукнула кулаком по спинке. – Эй, кто там?!
В ответ протяжный глухой вой.
– Там у вас кто-то есть, мужчина! – гневно воскликнула девица.
И потом, когда машина наконец остановилась и ворота за ней окончательно опустились, она соизволила наконец выглянуть за окно.
– Куда??? Куда вы меня привезли, черт побери??? Выпустите меня немедленно!!!
Крик был слишком пронзительным, слишком отвратительным, чтобы он позволил ему продолжиться. Быстро схватив баллончик с газом, он пшикнул из него прямо в лицо девице, и тут же выскочил на улицу, оставив дверь машины распахнутой. Ну, хоть немного проветрится до утра.
Голос девицы захлебнулся криком и тут же стих. Она обмякла на сиденье, упав спиной на заднюю дверцу. Когда он открыл ее, голова девушки упала прямо к нему в руки. Глаза были широко открыты, но не видели ничего, руки висели плетьми, ноги разъехались. Тяжело будет ему ее нести, а что делать?
Ушло почти двадцать минут на то, чтобы оттащить ее в подвал, крепко привязать к креслу, залепить рот и глаза лентой. Потом он позаботился и о своей внешности. Вернувшись к машине, он открыл багажник. Создание смотрело на него широко распахнутыми гневными глазами.
– Вот маленькая сволочь, а! – невольно восхитился он. – Только случай сберег тебя, понимаешь?
Создание замотало головой, обдирая щеку о шершавый коврик багажника.
– Только по воле случая ты еще дышишь свежим воздухом, дрянь! Та девка, что приехала сюда, отвлекла меня, а то бы по тебе уже ползали черви и жрали твою плоть, обсасывали ее, обгладывали. Прекрати метаться! – Он схватил все тот же баллончик и направил его жертве в лицо. – Если не прекратишь, то снова будешь захлебываться своей блевотиной! Лежи смирно, я недолго!
Создание тут же затихло, закрыло глаза и обмякло внутри багажника, кажется, сознание снова покинуло его. В два последних дня оно постоянно теряло сознание. И пребывало в коме по три-четыре часа. Может, с голода? Может, от боли?
А, ему это совершенно неинтересно. Часы, даже нет – минуты этого злобного существа сочтены. Сейчас он займется глупой девкой, а потом вывезет их уже обеих, только не поедет так далеко. В городе ему делать нечего, есть лес, там земли много!
Он заглянул в салон автомобиля. Газ и не думал выветриваться. Характерный сладковато-горький запах повис плотной пеленой.
«Надо проветривать», – вдруг запаниковал он и принялся распахивать все двери.
Над распахнутым багажником он задержался. Закрывать или оставить открытым для лучшей циркуляции воздуха? Нет, закрывать не стоило. Вонь не выветрится. Слишком влажно на улице, и ветра почти нет. В конце концов, куда денется связанное по рукам и ногам существо, напрочь лишенное сил и воли. Оно голодное, без сознания, руки за спиной стянуты пластырем, рот тоже заклеен. Оно, даже очнувшись, ничего не сможет, только что дышать и выть, может быть. Ну и пускай себе воет! Вокруг никого! Соседи слева и справа приезжают сюда два раза за год, предпочитая обитать во Флориде. Больше никого вокруг!
– Подыши пока, – улыбнулся он кротко, зависая над распахнутым багажником. – Хотя, говорят, перед смертью не надышишься…
Глава 10
Ее разбудило солнце. Острый, как игла, луч пробился сквозь плотную крону кустарника, где она лежала, скорчившись, и вонзился в ее левый висок. Было так больно, что она дернулась и едва слышно застонала. И тут же испуганно распахнула опухшие веки.
Господи! Господи, сделай так, чтобы ее никто не услышал!!! Нельзя, чтобы ее слышали! Нельзя, чтобы ее видели! Ей… Ей удалось убежать!!! Ей удалось вырваться из лап монстра!!! Она до сих пор не понимает, как это у нее вышло?! Какие силы помогли ей сорвать пластырь со щиколоток? Какие силы помогли перекинуть через край багажника сначала одну ногу, потом вторую?!
Она не понимала. Кажется, само небо, заметив ее страдания, смилостивилось и ниспослало ей спасение!
Она пролежала на мокрой тротуарной плитке, которой была выложена площадь перед огромным домом, минут десять. Может меньше, время давно перестало вести себя верно, то растягиваясь, то, наоборот, сжимаясь пружиной. Потом села, опираясь ноющей спиной о колесо машины, огляделась.
Окна дома оставались темными. Свет пробивался сквозь вентиляционные решетки цокольного этажа. Чудовище там! Оно там с новой девушкой! Он подобрал ее где-то в городе. Она слышала весь разговор, хотела закричать, предупредить, хотела крикнуть, чтобы бедная бежала куда глаза глядят, лишь бы подальше, но ничего не выходило. Ее рот был заклеен той же липкой лентой, которой были стянуты ее щиколотки и запястья. Ноги ей удалось распутать, пока она корчилась в багажнике от боли и страха. Она согнула ноги в коленях так, что суставы захрустели. Подтянула выше ступни и вцепилась свободными пальцами в пластырь.
Главное было не торопиться! Главное, надо было нащупать оторванный край без суеты и лихорадочных движений. У нее еще остались целыми несколько ногтей, она сможет!
Смогла!!! Господи, она отколупнула краешек, потом еще, и еще, и еще. Как только смогла ухватиться, то тут же потянула, начав разматывать. И ей удалось! Ей удалось освободить ноги! С руками было хуже. У нее ничего не получилось! И не валялось под боком ничего острого, ни отвертки, ни куска стекла или железки. Она не смогла. И побежала от машины со связанными за спиной руками и залепленным ртом. Бежала не быстро, все время спотыкалась, дважды упала, больно ударившись лицом о тротуарную плитку. Снова поднималась и бежала вдоль длинного, бесконечно длинного забора. Где-то же должен он закончиться?! Где-то должна быть какая-то лазейка?!
Лазейки не нашлось, зато нашлись строительные леса в самом дальнем от дома углу. С земли на самый верх вели хлипкие ступеньки. По ним она и начала карабкаться, стараясь не смотреть вниз и плотно прижимаясь животом к перекладинам. Она могла сорваться и сломать себе шею, могла переломать руки, ноги, но она все равно карабкалась, продолжая плотно прижиматься плечами и животом к металлическому основанию лесов.
Когда влезла достаточно высоко, на уровень верхней кромки забора, она, не задумываясь, прыгнула. Приземление было неудачным, в левом боку что-то хрустнуло, и по всему телу разлилась жуткая боль. Она зажмурилась, крепко стиснула зубы и принялась дышать.
Вдох, выдох… Вдох, выдох…
Так, она дышит? Значит, жива! Встала и пошла!
И она встала и пошла. Сначала медленно, едва перебирая ногами и все время ощущая боль в левом боку. Потом быстрее, быстрее, и наконец снова побежала, путаясь ногами в сухих стеблях прошлогодней травы. В кустарник, обрамляющий этот дачный поселок плотным непроходимым кольцом, она ворвалась, когда небо на востоке уже начало бледнеть. Тут же расцарапала себе лицо о колючие ветви, упала на коленки, нашла прореху у основания и поползла на животе, помогая себе ногами, отталкиваясь плечами.
Кусты закончились. Но до дороги, откуда нет-нет да доносился шум проезжающих машин, было еще очень далеко. Надо было преодолеть лесополосу. Это хоть и не было живой изгородью, но росли деревья и кусты достаточно густо. Она поняла, что не сможет, что может потерять сознание, и тогда снова может стать жертвой монстра, если он ее найдет. А он ведь будет стараться!
Она осмотрелась. В молочных сумерках деревья и кустарники проступали плотной непроходимой чащобой. Она выбрала ту часть, что темнее, и рухнула в самую середину ее без сил, почти тут же отключившись. А разбудил ее назойливый острый луч, высверливающий дырку в ее виске.
Она возилась достаточно долго, пытаясь освободить руки. Терла запястья о торчащие из земли корни, о самый толстый ствол кустарника. Пластырь с великим трудом, но поддавался. Он махрился по краям, трещал, упирался, но поддавался. Она окончательно выбилась из сил, но освободилась. Потом вывернула руки, положила ноющие, почти ничего не чувствующие распухшие ладони себе на колени, задышала часто-часто.
Она снова справилась! У нее получилось!!!
Как только пальцы начали слушаться, она сорвала ленту со рта и принялась широко открытым ртом глотать чистый лесной воздух. На глаза вдруг навернулись слезы. Господи! Она спаслась! Она сумела! А та, другая…
Ее передернуло, стоило вспомнить показательные выступления, которые чудовище ей демонстрировало неделю назад. Ей было жутко, мерзко, пару раз ее сильно тошнило. Ей бы отвернуться, но эта особь рода человеческого сказала, что если она не станет смотреть, он сделает то же самое с ней.
– У меня еще ни разу не было зрителей! Кроме этих стен, никто ничего не видел, – объяснил он ей, поглаживая по голове и улыбаясь механической странной улыбкой, застывшей на резиновой маске. – Теперь вот ты! Умная, красивая, но все же не такая, что мне нужна. У тебя, признаюсь, очень некрасивые стопы, милая! О-оочень! К тому же ты мне нужна живая. Пока нужна… Вот когда он придет за тобой, тогда и поговорим. Посажу вас напротив друг друга и начну отрезать по кусочку, то от тебя, то от него, то от тебя, то от него!
Мечтательное выражение его глаз, проглядывающих сквозь резиновые прорези, пугало еще сильнее, и она молчала, потому что чудовище выходило из себя стремительно.
Теперь она вырвалась, но это еще только начало спасения. Ей надо добраться до города. Выйти на дорогу, остановить машину и добраться до первого отделения полиции.
Но остановится ли кто? К тому же надо соблюдать осторожность. Мерзкое животное тоже может ехать по этой дороге, и не просто ехать, а курсировать, высматривая беглянку.
С трудом продираясь сквозь кустарник, без конца спотыкаясь о кочки и сухие корни, она вышла к дороге. Судя по солнцу, время от времени выныривающему в прорехи облаков, перевалило за полдень. Было душно, в небе громоздились облака, постепенно становясь сизыми. Будет гроза, решила она, высовывая голову из высокой травы. Она залегла в трех метрах от обочины, внимательно рассматривая проезжающие машины.
Дорогущие иномарки она пропускала взглядом. Никто не посадит в шикарный салон перепачканную с ног до головы девушку. Грязь, спекшаяся кровь на запястьях и пальцах, сбитые в кровь ноги. Растрепанные грязные волосы, синяки, перепачканное опухшее лицо со следами слез и следами от пластыря в области рта.
Нет, ее не пустят в иномарку, сочтут за побирушку.
Автобус тормозить тоже смысла не было. У нее не было ни копейки денег. Грязная, без денег…
Она увидела тяжело груженную сеном машину еще издалека. Отечественная «шестерка» еле пыхтела. На багажнике на крыше громадный пук сена, сзади в прицепе еще больше. Сухая трава от движения и тряски летела клочьями во все стороны. В салоне было двое, водитель и пассажир рядом с ним, вернее, пассажирка. Круглощекая дородная женщина средних лет. Она без конца выглядывала из открытого окна наружу, сокрушенно качала головой. То ли потерянных клоков сена было жаль, то ли автодороги, на которой они насорили.
Пора, решила она, встала на колени, потом выпрямилась и насколько хватало сил, трусцой побежала к дороге.
Они чуть было не проехали мимо. Посмотрели в ее сторону и продолжили движение. Тогда она, пользуясь тем, что машина еле тащится, шагнула почти перед ней и, упершись левой ладонью в капот, потрусила рядом.
– Помогите! Прошу вас, помогите!!!
Каждое слово давалось ей с трудом. Она едва не разучилась разговаривать, крепко сжимая зубы в плену у монстра.
– Отойди, сволочь!!! – побагровела пухлощекая дама. – Отойди, *censored*тка!!!
– Нет! Нет, я… – Она заплакала, ускоряя ход, потому что мужик чуть надавил на газ. – Я не гулящая! Меня похитили! Прошу вас, помогите!!! Меня ищут!!!
– Вот и пускай ищут! – заорала баба, выхватила откуда-то зонт тросточкой и принялась отмахиваться им от нее. – Ищут, значит, найдут! Отойди, *censored*!!! Отойди, зашибу!!!
– Прошу вас!!! Мой парень, он… – Она судорожно хватала распухшим ртом воздух, ее спасители ехали непозволительно быстро, она сбивалась, она могла сейчас упасть. – Мой жених, он очень богатый! Он наградит вас! Отвезите меня в полицию! Помогите же, люди-иии!!!
Она все же не выдержала ускоряющегося бега, упала на кромку обочины прямо на живот, тут же заныли растревоженные ушибы и ссадины. Накатила дурнота, в глазах сделалось темно то ли от ускользающего сознания, то ли от туч, нависших над дорогой.
– Помогите… Прошу вас, помогите… – шептала она, глотая слезы, елозя в пыли обочины безвольными разбитыми руками. – Помогите…
Ей то ли показалось, то ли в самом деле машина остановилась? Нет, не показалось! Послышался стук сначала одной, потом второй автомобильной дверцы. Тяжелые шаги двух пар ног, через несколько мгновений над ней нависло полное женское лицо.
– Эй, ты! – Она все еще была с зонтиком и теперь тыкала его острием ей прямо в больной бок. – Жива ты, нет?!
– Больно, – прошептала она, сморщившись. – Ребро.
– Тише ты, кобыла! – прикрикнул на спутницу водитель. – Может, у нее ребра поломаны, а ты ей в бок своим зонтом тычешь! Давай, подхватывай ее под руки, потащили!..
Глава 11
– Все просто охренели в этом доме! Какие же козлы!
Алла Жукова бесилась второй час, разбрасывая вещи по комнате. Она их пинала, ходила по ним прямо в туфлях, нанизывая тончайшее нижнее белье на высокие каблуки. Белье путало ее шаги, Алла бесилась еще сильнее, с треском срывала белье с туфель и забрасывала от себя подальше.
Лиза, с каменным лицом стоя у двери комнаты хозяйки, машинально подсчитывала убытки и время, которое ей понадобится на то, чтобы привести потом комнату в порядок.
Зачем она ее позвала к себе? Нужны были зрители? Позвала бы кухарку, той как раз делать нечего, зубоскалит с садовником в кухне, обжирая хозяев. Кухарка, невзирая на запрет, повадилась готовить для господ чуть больше положенного, и это лишнее потом сжирать.
Лиза в этом участвовать отказалась, опасаясь подстав.
– Я не голодаю, – возражала она. – К тому же на диете.
Диетой она себя не морила, но и устриц под сложным соусом кушать не могла. Не приведи бог, застанет ее Алла за этим, что тогда? Выгонит? Запросто! Даже объяснений не потребовав, выгонит, а ей пока нельзя, рано. Что-то зрело в этом доме, разрасталось. Вот и сегодняшнее утро началось не так, как обычно. Выяснилось, что куда-то вдруг подевался Казначеев. Вот был, был, сновал без конца по дому, заигрывал с молодой хозяйкой, щипал Лизу за зад, отпуская при этом премерзкие остроты, и вдруг пропал. Перестал с ними ужинать, редко появлялся к обеду и почти не звонил.
Алла занервничала.
Потом ее муж вдруг начал мрачнеть день ото дня. Редко ужинал, почти не появлялся к обеду, и за завтраком вел себя странно, то смотрит на жену пристально, не мигая, то вовсе обходит ее взглядом.
Алла занервничала еще сильнее.
А потом и единственно адекватный, на взгляд Лизы, обитатель этого дома – Виктор Иванович Жуков вдруг поскучнел. Он не пропускал обеды, всегда ужинал дома, завтракал тоже, но почти не разговаривал ни с кем.
Алла была вне себя.
Сегодня утром она вдруг обнаружила, что ни муж, ни отец не ночевали дома. Казначеев не отвечал ей на звонки третий час, и тогда она принялась в бешенстве громить свой гардероб, призвав в свидетели Лизу.
– Нет, ты что-нибудь понимаешь, Элизабет?! – поворачивала она время от времени к ней полыхающее гневом пунцовое лицо. – Что-нибудь хотя бы понимаешь?
– Что именно? – вежливо интересовалась Лиза, молчать было неприлично.
– Что, черт побери, происходит в этом доме???
Лиза недоуменно качнула головой, пожала плечами, воздерживаясь от комментариев. Они Жуковой были не особо нужны.
– И я не понимаю! – орала она, размахивая в воздухе широко растопыренными пальцами. – Каждый считает, что может скитаться где ему заблагорассудится! При этом не считают нужным поставить меня в известность, не отвечают на звонки! И… И вдруг объявляются и задают мне чертовы вопросы! Знаешь, какие вопросы эти *censored*и задают мне?!
– Какие?
Лизе сделалось интересно. И еще интереснее было знать, отца она тоже причисляет к этой категории или нет?
– Где я бываю, с кем провожу свободное от этих *censored*ов время! Как тебе?!
Лизе было никак, она снова промолчала, ее вообще-то больше интересовало, где и с кем проводят время как раз те самые *censored*и, что задают вопросы ее хозяйке. Их поведение в самом деле наталкивало на размышления.
– Вот и мне никак! Уроды, блин!!! – Она без сил опустилась на край широченной кровати, оперлась локтями в колени, спрятала лицо в ладонях, простонала едва слышно. – Господи, что-то будет! Что-то будет…
Лиза затихла, боясь пропустить хоть слово, но хозяйка больше ничего не сказала. Просидев минут десять в такой позе, она вдруг встрепенулась, глянула на Лизу надменно-холодно и тут же приказала:
– Короче, прибери тут все. Часа хватит?
– Вполне, – кивнула Лиза, мысленно послав хозяйку куда подальше с ее психами.
– Давай, побыстрее управляйся, да нужно будет съездить в одно место.
– Далеко? – все же уточнила она, принявшись уже подбирать с пола растерзанные вещи хозяйки.
– Да, за город, есть там одна берлога у моего благоверного. Он все утверждает, что там не достроено, что там нет электричества, но… Думаю, что брешет! Где-то же он ночи проводит, так? – Алла двинулась мимо нее к двери. – Вот я и нагряну с обыском.
Обыск недостроенного загородного дома ничего не дал, ни единой улики, ни единой зацепки для Лизы. Что по поводу пустых бутылок и грязной посуды думала Алла, ей было плевать.
Конечно, Стас бывал здесь, и не раз, и не один. В каждом углу мусорные пакеты, ощетинившиеся бутылочными горлышками. Пепельницы, полные окурков, многие из которых были раскрашены губной помадой. В одном углу валялся даже женский лифчик, дешевенький такой, совсем простенький.
– Мразь!!! – орала Алла, бегая по недостроенным этажам. – Убью паскуду!!! Так, а это что?! Это же… Это же… Ах, дрянь! Ах, быдло!!! Я ему эти кроссовки за евро покупала в бутике, а не где-нибудь на распродаже! А эта падла!!!
Синие фирменные кроссовки, принадлежащие Стасу, Алла нашла за мешками с цементом. Все перепачканные засохшей грязью, цементной пылью, с прилипшими к подошве сухими травинками.
– Я этими кроссовками ему всю морду обобью! – орала Алла, с брезгливой гримасой швыряя кроссовки Лизе под ноги. – Упакуй, дорогая! Упакуй это премерзкое доказательство!!!
– Доказательство чего? – невольно вырвалось у нее, когда она совала грязную обувь в пакет для мусора, и тут же смутилась. – Извините меня.
– А, ладно, чего извиняешься? Ты у нас теперь почти член семьи. – Алла вдруг пристально уставилась на нее потемневшими от бешенства глазами. – Ты у нас все про всех знаешь, докладываешь наверняка, а? Докладываешь? – Она вдруг подскочила к Лизе и больно вцепилась ей в шею. – Ну, говори!
– Что говорить?
Лиза сморщилась, будто от боли, на самом деле ей не было больно, ей было мерзко ощущать себя в цепких лапках этой красотки. Как дать бы ей в лоб, чтобы она отлетела к тем самым мешкам с цементом, чтобы растянулась на них, перепачкалась и разревелась.
– Говори, что ты обо мне говорила Игорю, а?! Отец сказал мне, что застал вас за нелицеприятным разговором. Ну?
– Ничего личного. – Лиза сделала каменное лицо и твердой рукой убрала со своей шеи ее пальцы. – Не надо позволять себе лишнего, Алла Викторовна. Я всего лишь горничная.
– Горничная?! – скривилась та в ухмылке. Обошла ее по кругу дважды, сложила руки на груди и зашипела, зашипела: – Горничная, у которой поперек лба написано: высшее образование и аспирантура еще, быть может! Что?! Что ты делаешь в моем доме, а???
Лиза похолодела. Кто? Кто сдал ее?! Кто-то наводил о ней справки? Зачем? Она очень умело шифровалась. Рекомендации и все такое. Как так вышло?!
– Я работаю, Алла Викторовна, – прошептала она, уставившись на хозяйку сумасшедшими от потрясения глазищами. – Просто работаю.
– Да?! А может, ты ввалилась в мой дом, чтобы мужа у меня увести, а?! Может, это ты тут проводишь с ним ночи? Может, это твой лифчик я нашла, а?!
Уф-фф, хвала небесам, это был всего лишь пробудившийся всплеск ревности, и ничего более.
– Нет, не мой. – Лиза двинулась к не обрамленному дверью проходу. – Я подожду вас в машине, Алла Викторовна.
– Погоди, овца! – взвизгнула та и схватила Лизу за воротник блузки. – В подвал со мной пойдешь! Я боюсь туда идти одна!
– А что там может быть?
Лиза остановилась и выразительно покосилась на хозяйскую руку, та быстро выпустила ее воротник из пальцев.
– Там? Да что угодно! Я уже ничему не удивлюсь! Отец не зря мне сказал, что тут может твориться невесть что! – заорала та как ненормальная. И тут же очень тихо добавила, скорее для себя: – Неспроста же его менты дергали полгода назад…
Внутри у Лизы тут же сделалось холодно и больно. Снова скрутилась и напомнила о себе та жесткая боль, что вгрызлась в ее организм со смертью Сони.
О, она многое могла бы рассказать по этому поводу своей хозяйке, и про ментов, конкретно пофамильно, и про то, как они вяло раскручивали версию, подброшенную им ее величеством – счастливым случаем, и про то, как ерзал на стуле перед ними Стасик Игнатенко, потея, блея и оправдываясь, и про то, как они его отпустили, разведя безвольными руками.
Она порылась в строительном инвентаре, наваленном на голых бетонных подоконниках, отыскала большущий фонарь. Пощелкала выключателем, работал отменно. Шагнула к лестнице в цокольное, подвальное помещение.
– Идемте.
Алла как по команде пристроилась к ней сзади, ее сдержанное дыхание грело затылок. Они спустились вниз, ступенек было восемь. Взгляд уперся в запертую на щеколду фанерную дверь. В щеколду был вставлен огромный болт, служащий замком. Лиза схватилась за головку болта, вытянула его, откинула щеколду, потянула дверь на себя. Та со скрипом открылась, в нос шибануло плесневой сыростью. Помещение подвала тонуло в кромешной темноте. Где-то подкапывала вода, тихо, едва слышно. Раздавались какие-то неясные шорохи, будто шепот, будто ходил кто на цыпочках.
Может, это духи умерших там людей? Духи замученных до смерти девушек?!
Сделалось вдруг так жутко, что Лиза попятилась. На хозяйку не наступила, оказалось, что та отступила еще раньше. И стояла, сотрясаясь всем телом и прижимая к груди сжатые кулачки.
– Может, не пойдем, а? – вдруг промямлила та, облизала посеревшие от страха губы и глянула на Лизу жалобно. – Страшно как-то!
– Это ваш дом, Алла Викторовна? – задала строгим голосом вопрос Лиза, отступать было нельзя, второго случая могло не представиться.
– Наш.
– Так чего бояться-то? Нет там никого, кроме крыс!
– Я крыс тоже боюсь, – пропищала хозяйка, но все же пошла по следу яркого фонарного луча, выхватывающего из темноты голые, шероховатые от раствора стены и груды мусора. – Господи, какой бардак! Он никогда не достроит этот дом…
Крыс в подвале не было, носились, как сумасшедшие, из угла в угол только мыши, шурша старыми газетами, пакетами из-под цемента и упаковками от кафеля. Больше никого вообще не было, ни пленниц, привязанных к столбам, ни растерзанных тел, не было и орудий пыток.
Лиза разочарованно вздохнула.
– Надо уходить, – проговорила она и снова прошлась широким лучом от фонаря по полу и стенам.
– Пошли, ага, – обрадованно подхватила Алла. – Противно тут.
– Противно, – согласилась Лиза и тут вдруг увидела нечто.
Она быстро увела свет в другую сторону и незаметно от Аллы вытолкала из кармана штанов мобильник, он с глухим стуком упал в подвальную пыль.
– Ой, что это?! – тут же перепугалась хозяйка и вцепилась в ее руку. – Тут кто-то есть?!
– Нет, идемте, все в порядке, – успокоила ее Лиза и повела наружу.
При солнечном свете из окон все подвальные страхи показались нелепыми и смешными.
– Господи! Я ему такой нагоняй устрою, – лепетала хозяйка, обмахивая обувь каким-то лоскутом. – Устроил бардак, понимаешь! Дома не ночует, говорит, что ремонтом занимается, а тут ни с места. Год назад, помнится, все было точно так же. Только, пожалуй, бутылок было меньше, и когда он так много начал пить, а? Ничего не знаю о собственном муже! Зато он знает обо мне все, все, все.
Как только она замолчала, Лиза принялась хлопать себя по карманам и озадаченно оглядываться.
– Вы мой мобильник не видели, Алла Викторовна? – спросила она, обнаружив пустые карманы.
– Нет. – Хозяйка равнодушно оглядела подоконник и грубый стол в центре огромной комнаты. – Не вижу.
– Позвоните мне, а? – попросила Лиза. – Где-то я его выронила.
– Может, оставила дома? – Алла полезла в сумочку за своим телефоном, губы ее недовольно поджались.
– Нет, точно брала, – замотала головой Лиза и развела руками: – Уж извините!
Алла набрала ее номер, они прислушались.
– Слышишь?! – вдруг почему-то шепотом спросила она.
– Слышу. – Лиза глянула себе под ноги. – Кажется, звук идет из подвала?
– Точно! Ты там его выронила! – Алла испуганно округлила глаза. – Ты чего такая неловкая?! Как теперь?
– Схожу и подниму, вы только звонить не переставайте, чтобы я по звуку его нашла, хорошо?
Хозяйка кивнула и положила свой телефон на стол. Сама отошла к окну, прижала к себе сумочку, ей было не по себе, это точно. Зато Лиза ничего не боялась, она точно знала, что ей нужно. В три прыжка преодолев все восемь ступенек, она выдернула болт из щеколды, распахнула пошире дверь, включила фонарь и шагнула в отвратительно воняющее подвальное нутро.
Слабый отсвет ее телефона обнаружился у дальней левой стены. Именно там она его «обронила», потому что именно там кое-что увидела. Это кое-что было тут инородным, оно не было оберточной бумагой, не было упаковкой от кафеля, которую насквозь прогрызли голодные мыши. Это был…
Поясок от женского шелкового халатика. Темный шелковый поясок в темных пятнах, которые засохли и затвердели.
Кровь! Она сразу поняла, что это кровь, не краска. Трясущимися руками она поднесла поясок к лицу, глубоко втянула воздух.
Господи! Даже запах не успел еще выветриться! Отвратительный запах подсохшей крови, подсохшей совсем недавно.
Чья это кровь, боже?! Чей это поясок?! Кто был в халатике, перепоясанном этим поясом?!
У Лизы вспотела спина, руки тряслись, когда она комкала этот пояс и прятала в карман джинсов. Потом быстро подняла мобильник, отклонила входящий вызов от хозяйки и громко крикнула на выход:
– Нашла! Иду!
Домой они ехали, не разговаривая, Алла все время курила и хмурилась. Лиза думала. Мысли были огромными, тяжелыми, как мячи от боулинга, они метались в ее голове, с гулким стуком ударяясь о препятствия.
Вот возьмет она этот поясок и пойдет в милицию, и что? Что скажет?! Что она нашла его в подвале строящегося дома своих хозяев?
– Девушка, вы с ума сошли, что ли? – вытаращится на нее любой, а уж тем более Володин или этот красавчик Мельников. – Вы на какой свалке это подобрали?!
– В подвале, – ответит она.
– И что?! Как он туда попал, вы знаете? Как вы туда вообще попали?
– Поехала с хозяйкой на поиски ее загулявшего супруга.
– И нашли?
– Нет.
– А что нашли?
– Следы пышных пиршеств.
– Вот! – победно вскинут тогда персты сотрудники. – Стало быть, девушек туда возил ваш хозяин?
– Возможно.
– И девушки эти… Поведением примерным не отличались?
– Возможно.
– Так какие вопросы? Дом не достроен, удобств пока нет. Подвал этот, возможно, использовался ими в качестве туалета, а в туалете вы можете еще и не то найти, уважаемая гражданка Сорина.
Их голоса становились все тверже, ее доводы все слабее, и, в конце концов, подъезжая уже к воротам нынешнего дома Жуковых, Лиза решила, что в полицию с этим поясом не пойдет. Там ведь помимо всех предыдущих вопросов может возникнуть самый главный!
Что она – умница, красавица, образованная девица двадцати пяти лет от роду, имеющая великолепную работу прежде, вдруг делает в доме господ Жуковых?! Что она там забыла?! Горничной работает? Ужас! Нет, что, и правда горничной?! Нет, ну это уже вообще ни в какие ворота! Вы с какой целью устроились туда? С целью вести наблюдение? А кто дал вам такое право?! Как вы посмели подвергать уважаемых людей подобному вмешательству в их личную жизнь?! Они вообще вправе на вас в суд подать!
Мельников тогда точно посоветует ей обратиться к психиатрам. И даже возможно телефончиками снабдит, у них ведь сто процентов есть контакты, сотрудничают.
В полицию она с этим поясом не пойдет, точно. Она позвонит одному своему хорошему знакомому. Он возглавляет какой-то отдел в санэпиднадзоре. Может, помочь сможет? Мужик, конечно, противный, скользкий и сальный в обращении, вечно норовящий положить ей свою пухлую ладонь либо на талию, либо на колено. Все зависело от того, сидели они или стояли, но выбора, похоже, у нее не было.
Позвонить ей удалось лишь поздним вечером. Все это время ей пришлось носиться по дому за полоумной хозяйкой, которая не ограничилась разгромом своей комнаты и перенесла свою буйную энергию на весь дом. Не тронула только комнату отца. Затихла лишь ближе к девяти. И то лишь потому, что мужчины вдруг как-то все разом собрались в их доме. Они все, включая бешеную Аллу, чинно расселись за большим обеденным столом в большой гостиной и приступили к ужину.
Поначалу разговор не клеился, слышались короткие вопросы, односложные ответы, потом за дело взялся Казначеев, и дело тронулось. Через полчаса из-за закрытых дверей уже слышался оглушительный смех, нескончаемая болтовня и визгливый лепет Аллочки.
Все были, как всегда, ненормальные! Лиза проскользнула в свою комнату. Она плотно закрыла за собой дверь, заперлась на задвижку, достала мобильник и набрала своего знакомого.
Ну да, конечно, пришлось для начала выслушать много сальных вольностей. Потом отвечать на вопросы так, чтобы не обидеть, не пообещать и не отказать одновременно, потом уже она перешла к главной теме.
– Слушай, мне ведь твоя помощь нужна, – проговорила Лиза противным заискивающим голосом.
– Догадался, – хмыкнул тот самодовольно. – Необходимо сделать анализ? Что хочешь, кабак какой-нибудь на бабки развести?
– То есть?
– О, это сейчас модно стало.
И он попытался рассказать ей, как ушлый люд находит в борщах и котлетах тараканов, мух, и прочую живность, и в какую сумму обходится пунктам питания такое вот несанкционированное проникновение насекомых.
– Нет, другое.
Лиза не знала, с какого края начинать, и вдруг решила рассказать правду, почти всю. Ну, есть же в нем понимание, остатки-то хотя бы сохранились.
– Помнишь мою подругу Соню?
– Соню? Соню, Соню, Соню… Это которая погибла от рук…
– Да. – Лиза не дослушала. – Полиция отмахнулась, никого не нашла. Был один подозреваемый, но он соскочил. Я все это время веду свое собственное расследование и, кажется, что-то обнаружила.
– Господи! – ахнул потрясенно ее знакомый, надо же, все же не чуждо ему, не чуждо что-то. – Я всегда, конечно, знал, что ты чокнутая, но не предполагал, что настолько! Ты что?.. Ты что, напала на след того самого маньяка, который убивает девушек?!
– Кажется…
– Идиотка! – ахнул тот шепотом. – Дуй оттуда и побыстрее!!!
– Откуда?
– Оттуда, где ты его нашла, Лиза!
Его голос вдруг проникся таким волнением, что Лиза устыдилась еще сильнее; ну вот, не такой уж он и богомерзкий, каким кажется, и сопереживать способен.
– Я не там, не волнуйся, – проговорила она и тут же поймала за хвост сомнение: а вдруг как раз там. – Но у меня кое-что есть на руках, необходимо сделать анализ. Вдруг… Вдруг это улика?!
– Уликами занимается полиция, – каменным голосом отрезал умник. – Ты не знала?
– Знаю, потому туда и не пошла. Вдруг пустышка?
Продолжительную паузу заполнило его взволнованное дыхание.
– Представляешь, как я туда приду? Что скажу? И что скажут мне они?! – повысила она голос, но тут же осеклась, не у себя дома, орать не следовало. И громким шепотом переспросила: – Ты представляешь?!
– Тьфу-тьфу-тьфу! – поплевал он суеверно. – Бог пока миловал!
– Поможешь?
– Что это за улика?
– Я нашла пояс от шелкового халата, женский, в засохшей крови, по крайней мере, мне так кажется. Экспертиза-то скажет точнее!
– Ну, пояс, ну в крови, и что? – Он едва слышно чертыхнулся. – Мало ли чей это пояс! Где ты его нашла?
– Там, где ему быть не положено. – Лиза зажмурилась. Если сейчас этот остолоп ей откажет, она просто не знает, к кому обращаться за помощью. Вдруг она неожиданно проговорилась: – И этот человек, в чьем подвале я это нашла, был одним из подозреваемых по делу гибели Сони, единственным подозреваемым!
– Он, я слышал, соскочил?
– Да, у него вдруг обнаружилось алиби.
Ее снова заколотило, как в тот день, когда Мельников, пряча глаза, принялся мямлить, что, к сожалению, Игнатенко пришлось отпустить за недостаточностью улик и потому, что у него алиби на момент убийства ее подруги.
– А-аа, Лизок, а как ты очутилась в его подвале-то?! Ты что же… Ты что, взломала его замки?! – Он обеспокоенно запыхтел.
Лиза просто видела, как он катает по столу карандаш пухлой ладошкой и лихорадочно размышляет, во что она его втягивает. Какими неприятностями ему это может грозить? И как ей отказать, чтобы и не обидеть, и себя не замарать.
– Нет, я не взламывала его замков, я на него работаю, – призналась она нехотя.
– Работаешь?! Кем?! Юристом?! – Он знал о ее высшем образовании. – Консультируешь, как уйти от ответственности за особо тяжкие?!
– Нет, я работаю у него горничной.
Лиза подошла к двери и приложила ухо к замочной скважине. Веселье внизу в столовой грозило закончиться фейерверком. Там было очень шумно, но шумно по-веселому, ни криков, ни ругани.
– Лиза!!! – ахнул ее собеседник потрясенно. – Ты! С высшим образованием! Начальник отдела, как мне помнится! Без пяти минут генеральный и работаешь горничной??? Не понимаю…
– И не надо. Поможешь?
Он помолчал, потом пробормотал со вздохом:
– Хотя ты, может, и права. Никому, кроме тебя, нет дела до Соньки! Убили и убили. Всего лишь крохотная цифра в статистическом отчете. Н-да… Ладно, малыш, помогу тебе. Завтра сможешь в «Ювенту» подъехать часикам к шести вечера?
– Нет, к шести не могу. Давай чуть позже, к девяти, допустим, а? Я же работаю круглые сутки, понимаешь?
– С трудом, но стараюсь. К девяти, значит, к девяти, только не опаздывай, а то у меня потом планы на ночь. Хотелось бы, конечно, чтобы ты была частью этих планов, но не судьба… Ладно, в девять.
Лиза прождала его до половины десятого, слопав три пирожных и выпив три чашки кофе и с наслаждением придумывая необязательному остолопу всякие разные прозвища. Он подъехал к кафе ровно в половине десятого, заходить отказался, сославшись на занятость, говорил с ней из машины. Скупо поздоровался, принял от нее бумажный конверт с поясом и второй, с вознаграждением.
– Ой, да не стоило! – мяукнул он, алчно заблестев глазищами. – Хотя давай. Не сам же я стану этим заниматься, придется просить ребят, им к столу подспорье. Как только у меня что-то будет для тебя, позвоню.
Он нарочно сделал ударение на последних словах, чтобы она не беспокоилась и не звонила попусту. Раз уж ему с ней ничего не светит, то и место она свое должна знать.
– Хорошо, буду ждать звонка, – покорно кивнула Лиза и простилась с ним.
Легко сказать, очень трудно сделать. Неделя! Ровно семь дней прошло с тех пор, как она ему отдала оба конверта, ни слуху ни духу! Она уже исхитрялась, как могла, и в свободное время старалась проехать мимо его работы, предсказуемо выбирая обеденное время. Вдруг он выскочит из дверей, и она его поймает, как будто бы случайно. Дважды вечером, когда хозяев не было дома, караулила его у его подъезда. Адрес знала давно, как-то с Соней заезжали к нему на вечеринку. Воспоминания остались самые неприятные от того вечера. Хозяин квартиры лез ко всем девушкам поочередно, стараясь коснуться пухлыми влажными ладошками всяких разных выпуклых мест девушек, и скользкими толстыми губами то и дело норовил поймать их то за щеку, то за плечо.
Б-р-рр! Отвратный тип! Очень жаль, что к нему пришлось обратиться!
Дома он не появлялся, может, и возвращался туда, но много позже. Она уже не могла ждать. И так за минувшие семь дней у нее случился перебор по отлучкам. Хозяева-то не знали, а вот кухарка косилась недобро, могла и сдать.
Он все же позвонил, на восьмой день. Лиза как раз прибирала кабинет Виктора Ивановича, когда в кармане форменного платья завозился ее мобильный телефон.
– Да! – громко, очень громко крикнула она в трубку.
– Не ори, – капризно попросил ее остолоп. – Говорить можешь?
– Да, да, конечно. Я сейчас…
Лиза виновато улыбнулась Виктору Ивановичу, он как раз вошел в кабинет с распахнутой книгой и направился к книжным полкам.
– Позволите мне на минутку отлучиться, Виктор Иванович? – проговорила она тихо и нежно в хозяйскую спину, обтянутую атласной стеганой курточкой для дома.
– Да, да, конечно, Лизонька, – отозвался тот рассеянно, водя пальцем по корешкам книг.
Он даже не повернулся на звук ее голоса, так был занят, ей на руку.
Она выбежала в коридор, прижалась к стене.
– Говори! – шепнула она в трубку. – Я на связи! Есть что-нибудь?
– Есть, есть, – проговорил он с тяжелым вздохом. – Прогнали твой поясок ребятки через аппаратуру и химикаты разные.
– И?! – Ей вдруг стало душно и жарко, по спине поползли крупные капли пота.
– И что? В самом деле, это кровь, кровь женская. Группа первая, резус положительный. Следам, судя по свертываемости, приблизительно неделя, может, чуть больше. Вот так…
И он умолк. Причем умолк как-то нехорошо, как-то недосказанно. Будто самое плохое и противное оставил напоследок. В этом он был весь, он просто ждал ее слова.
И она спросила:
– И это все?
– Нет, дорогая, не все! – начал он повышать вдруг голос. А потом и вовсе заорал: – Это ни хрена не все!!! Ты куда меня втравила, дура малахольная??? Ты где взяла этот пояс?! С трупа сняла?!
– С какого трупа? – опешила Лиза и тут же прикусила язык.
В кабинете хозяина сделалось невозможно тихо, хотя минуту назад она слышала звук открываемой дверцы книжного шкафа и отчетливый шелест переворачиваемых страниц, вдруг он подслушивает?
– С такого! – орал, не унимаясь, ее знакомый. – Ребятки делают анализ, а тут бац по телевизору репортаж!
– Какой репортаж?!
– Про пропавшую девушку! Вернее, про то уже, как ее нашли! В парковой зоне нашли! Труп ее нашли! Обезображенный труп! Изуродованный! И на ней, представляешь, шелковый халатик, но только без пояса! А пояс где?! А пояс, оказывается, у моих знакомых пацанов в лаборатории!
Он орал так, что Лизе приходилось прикрывать трубку рукой, чтобы его, не дай бог, кто не услышал, да не кто-то, а Виктор Иванович. Он выглянул вдруг из кабинета, уставился недоуменно на ее побелевшее лицо и даже спросил одними губами:
– Все в порядке, Лизонька?
Ей пришлось вымученно улыбаться и кивать, что все, мол, просто отлично. Если не считать того, что в подвале недостроенного дома его зятя нашли пояс от халатика убитой кем-то девушки, и пояс этот в крови.
– И что ты? – спросила она в трубку, как можно спокойнее, хотя ее всю колотило.
– А что я??? Что я??? Мне задают вопросы! На меня смотрят косо! И меня, представляешь… Меня сдали ментам!!! Я сегодня был в полиции, Лиза!!! Я! Впервые! За свою жизнь! Был в полиции!!! – орал он, чередуя трагическими паузами каждое слово.
– И что там?
Теперь ей вдруг стало холодно, казалось, что крупные капли пота, которыми была покрыта ее спина, замерзли, покрыли ее позвоночник ледяным панцирем. Она почти была уверена в его ответе.
И он ее не разочаровал.
– А что, ты думаешь, там?! Я отвечал на вопросы!
– И?
– И я, конечно же, сдал тебя! Без подробностей, просто сказал, кто мне дал этот поясок на экспертизу. – И закончил он с победным клекотом в голосе: – Так что жди! Скоро за тобой придут…
Глава 12
Владимир Сергеевич рассеянно слушал горластого соседа, который заперся к нему в дом без приглашения, раскрутил на пышный ужин с выпивкой. И все для чего? Все для того, чтобы еще раз заверить его, что за убийством его водителя Ивана и похищением его невесты не стоят никакие авторитетные люди.
– Это кто-то левый, брат, сто пудов, гопники какие-нибудь. Ничего хоть не пропало?!
Уваров прошелся алчным взглядом по стенам гостиной, увешанной дорогими картинами. Особо заинтересовался коллекционным фарфором в дубовой горке.
– Ишь, ты! Красиво! – пощелкал он ногтем по тончайшей кофейной чашечке, распахнув стеклянную дверцу. – Кучу денег, небось, стоит?
– Недешево, – кисло улыбнулся Черных.
Ему было неуютно в обществе соседа. Информации ноль, а шуму-то, шуму. Он ведь, не успокоившись его заверениями, прошелся по соседям сам, по тем самым, у кого имелись видеокамеры. Ничего! Никто ничего не видел. Камеры не зафиксировали никакого движения чужих транспортных средств.
Все! Пустышка! Никто не помог! И полиция бездействует. Олю так и не нашли до сих пор.
При воспоминании о бывшей невесте, так безрассудно поступившей с ним накануне свадьбы и едва не сделавшей в итоге из него преступника, Черных снова почувствовал болезненный укол в сердце.
Где она?! Куда подевалась?! Ни живой, ни мертвой ее обнаружить не могут! На днях в парковой зоне нашли труп еще одной молодой девушки, замученной до смерти, он тогда сильно перепугался. Сердце в груди бухало так, что он оглох от этого грохота, мгновенно разболелась голова и сильно тряслись руки, когда он набирал телефон Мельникова.
– Это не она! – отрезал тот очень грубо, стоило Черных начать говорить. – Нет никаких новостей?
– Нет, – качнул головой Черных. – Но я веду работу…
Мельников сразу же положил трубку, даже слушать не стал, тварь! Ну и черт с ним! Главное он узнал – погибшая девушка не Ольга. Остальное не имело значения, и плевать он хотел на всякую расположенность со стороны этого хама. Правильно Оля сделала, что ушла от него.
«Она и от тебя ушла! – кольнуло тут же в сердце. – И никакие замки ее не удержали бы! Выпусти ее ты тогда, она точно побежала бы сразу к этому менту!»
– Что-то ты совсем скис, Вован! – Уваров саданул громадной лапищей Черных между лопаток. – Не ссы ты так! Найдется твоя баба!
– Может, и найдется.
Он лениво тронул стакан с виски, поднял его, посмотрел сквозь него на свет, янтарная жидкость делала мир мягче, теплее, красивее, но только на то время, пока смотришь на этот чертов мир сквозь стакан. Потом все меняется, возвращается грубость красок и линий реальной жизни, накатывает такая тоска, что…
– Может, и найдется, да только не для меня, – закончил он, повторив вступление.
– Че, думаешь, что она снова к своему бывшему метнется? – Уваров был немного в курсе их сложных взаимоотношений. – Вряд ли… Если бы ей метнуться, она бы давно так сделала. Что-то в нем было не так! Почему-то она тебя на него поменяла, не из-за денег же, нет?
И Уваров снова обвел жадными глазами богатую гостиную.
– Нет, Оля не такая, ей плевать на деньги. Ей любви надо и нежности много, много… Я вроде и давал ей это все. Любил, нежил, холил и лелеял, а она… Стоило ей увидеть его пьяную рожу, как она тут же разревелась и начала лопотать что-то про заблуждения, про то, что мы поторопились. Каково мне тогда было, как думаешь, а?!
– Ясен перец, что хреново, – поддакнул Уваров и налил себе еще. – Слышь, Вован, а ее это… Не могли того… Убить?!
– Прекрати! – закричал Черных на него, вздрогнув так, что виски расплескалось из стакана. – Она жива! Жива, понял?! Я это чувствую!!!
– Любишь, что ли? – не обиделся на его ор сосед.
– Люблю, – кивнул Владимир Сергеевич и жадными глотками опорожнил стакан. Сморщился, он никогда так не пил, подхватил с тарелки горсть виноградин, зажевал, отдышался и повторил: – Очень люблю!
– А чего тогда сбежал за бугор, а ее тут с Ванькой оставил? – выкатил нижнюю губу Уваров. – Уговаривал бы!
– Зол я был на нее, зол и напуган. С дури заявил о ее исчезновении, а потом уже… Короче, наляпал всякого дерьма. И…
– И удрал, короче, думал, что вернешься, все само разрулится, – кивал в такт своим словам Уваров, он-то не знал, что все было много страшнее. – Олька твоя присмиреет, мент отступится, Ванька за всем проследит, а оно вишь как! Слышь, я вообще-то че зашел-то… Надо бы братву подогреть за хлопоты.
– А?
Черных даже не сразу понял, чего от него хотят. Когда понял, чуть не озверел. Ничего же не узнали! Никого же не нашли! Нет, он не жлоб, он готов платить, но за результат, какого черта?!
– Надо заплатить, Вова, – с мягкой угрозой в голосе произнес Уваров, безошибочно угадав все мысли соседа. – Ребята суетились, соизволили говорить. Люди очень серьезные, понимаешь? С ними так нельзя.
– Сколько? – махнул на все рукой Черных.
Сосед выдавил на бумажной салфетке ножом пятизначную цифру.
– Долларов?! – ужаснулся Черных.
– Да ладно тебе, не крохоборы же, в рублях давай.
– Завтра, дома денег не держу. Все в банке, – соврал Черных.
Дома были заначки, и не одна. Но не обнажать же все при соседе, он и так без конца облизывается на его стены и коллекционный фарфор. Запросто может тех же гопников на его дом навести.
Уваров вскоре засобирался, но на ход ноги выжрал еще три стакана и подобрал с широкого блюда все куски мяса, что оставались.
– Завтра зайду? – жал он потной лапищей вялую руку Черных.
– Да, да, ближе к обеду, идет? – Он прикинул, сколько бы ему понадобилось времени, чтобы съездить в банк и обналичить деньги. Получалось, что укладывался, и уточнил: – К полудню ближе, идет?
– Отлично!
Уваров не удержался и от радости ткнул еще его кулаком в плечо. Видимо, процент-то с вознаграждения имел, и немалый, если вообще все себе не решил загрести.
«А и черт с ним! – вяло подумал Черных, запирая за ним калитку и возвращаясь в дом. – Что мне с тех денег? На кого тратить?» Все люди, которыми он очень дорожил, его оставили. Оля… Иван…
– Вы прилягте, Владимир Сергеевич. – Зоя наблюдала за его вихлястой походкой со смесью жалости и осуждения. – Я все приберу, потом ванну вам сделаю, как вы любите, с морской солью и мятой. Отдохните пока, беспокоить вас не буду и никому не позволю…
Соврала! Соврала, зараза!
Ворвалась в его спальню, где он прямо в одежде валялся поперек своей широченной кровати, уже через десять минут, глаза вытаращены, рот открыт, будто орать собиралась, да передумала, с телефонной трубкой. Ее Зоя держала двумя руками, будто боялась выронить, и тянула ему, беззвучно открывая и закрывая рот.
– Ну что там, Зоя?! Что?! Я дремал так хорошо. – Снова соврал, он что-то сегодня все время врет.
– Там!!! – Она швырнула трубку ему на живот, как ядовитую змею. – Там…
Его проняло, он резко сел, успев подхватить телефон, чтобы он на пол не свалился, приложил к уху и резко спросил:
– Кто это?!
– Володя? Володя, ты чего кричишь?
Слабый, слабый, как с того света, Олин голос!!!
– Оля??? – не закричал, взвизгнул он, вскакивая на ноги. – Оля, ты???
– Я…
– Где ты??? Господи, с тобой все в порядке??? Ты… Где ты, милая???
Перед глазами замелькали калейдоскопы картинок: Оля плачет в машине Ивана, просит простить ее и отпустить, Оля мечется в кладовой, несчастная и гневная, Оля проклинает его, угрожает ему, а потом фото всплыло в памяти, на котором из Ванькиного горла торчит кусок кафельной плитки и кровь. Боже, сколько крови на нем! Странно, что вокруг на стенах и полу крови не было.
– Я не трогала Ивана, – слабым голосом тут же сказала Оля, будто подслушала его мысли, будто видела, как он сжал теперь свободный кулак и зажмурился. – Это чудовище… Оно…
Она всхлипнула и неожиданно замолчала.
– Оля! Оля, не исчезай!!! – заорал тут же Черных, перепугавшись, что она сейчас положит трубку и все закончится, и происходящее покажется ему наутро нелепым сновидением. – Оля… Милая, родная, я так тебя люблю! Пожалуйста, скажи, где ты? Я приеду, я заберу тебя! Я сделаю все, что ты захочешь!
– Ты приедешь за мной, правда? – Она плакала, начав задыхаться от сдерживаемых рыданий. – Володя, правда? Ты веришь мне, да?
– Да, милая, родная, верю! Конечно, верю! Где ты? Где?!
Где бы она ни была, поехать за ней самостоятельно он не сможет. Мысли, как сумасшедшие блохи, жалили, жалили, жалили. Кого посадить за руль?! Кого призвать на помощь?! Сядет сам, его могут остановить гаишники, задержат, отберут удостоверение. Он засветится! Нельзя, нельзя! Мельников по сводкам может проследить его маршрут. Вдруг его остановят у того места, где Оля прячется?! Он вообще не хотел ему ничего говорить, вообще! Олин выбор говорить с ним или нет, его вот она выбрала в тяжелый момент. Значит, простила! Значит, любит!
– Володя, забери меня отсюда, – шепнула она и так же тихо продиктовала название какой-то занюханной деревни в восьмидесяти километрах от города. – Возьми денег, надо отблагодарить людей, они спасли мне жизнь.
– Непременно! Обязательно!!!
Он прикусил губу, чтобы не завыть. Кого же сажать за руль?! Уварова?! Ни хрена нельзя! Тот узнает все, и про вознаграждение для милых честных людей тоже, скажет, им нашел, а ему нет? Что?! Кого?! Ах, Ваня, Ваня! Как же ты подвел!
– Володя… – проговорила вдруг Оля, хотя они собирались вот-вот положить трубки.
– Да, родная?
– Не говори никому, хорошо? – попросила она и уточнила: – Не говори ему, ладно?
Они оба знали, кому ЕМУ, и если ей эти слова дались с трудом, то израненной душе Черных это было лекарством.
– Ни за что! – крикнул он так, что Зоя, подслушивающая под дверью, слабо охнула. – Все, я еду!
Он нажал кнопку отбоя на трубке и тут же нежно погладил то место, к которому прикасалось его ухо мгновение назад, там был Олин голос. Только что там был Олин голос, она жива, с ней все в порядке, ее спасли. Все подробности потом, потом. Сейчас надо…
– Зоя! – гаркнул он во все горло. – Быстро иди сюда!
Все, что ей было нужно, это перешагнуть порог. Она не ушла, она подслушивала.
– Ты машину водишь? – спросил он у домработницы, хотя ни разу не видел ее за рулем.
– Я?! – вытаращилась та, будто он просил ее запустить двигатель звездолета. – Я… нет, то есть да… Но…
– Короче: да или нет?! Права есть?
– Да, есть. – Она покорно сложила руки на животе. – А толку-то? Я дальше полигона ни разу не ездила.
– Сегодня поедешь. Собирайся! – приказал ей Черных.
Он метнулся к шкафу, принявшись лихорадочно перебирать сорочки. Он не мог появиться перед любимой абы в чем, он должен быть… Должен снова ей понравиться. Остановил выбор на плотной рубашке сочного синего цвета и светлых джинсах, стащил несвежую футболку и лишь тогда услыхал за спиной сопение.
Зоя! Она все еще была здесь!
– Ты чего, чудо?! – заорал на нее Черных. – Я тебе что сказал?!
– Но я не могу! – Плечи ее тряслись.
– Сможешь! – У него вздулись вены на висках, так он был взбешен поведением этой капусты.
– Но я никогда… – Она задвигала носом, намереваясь зареветь. – Я боюсь! Я не знаю, куда вы собираетесь меня отправить, я…
– Слушай, Зоя. – Черных взял ее руки в свои, заглянул в глаза, изо всех сил стараясь, чтобы взгляд проник в самую ее душу. – Мы сейчас поедем с тобой спасать Олю! Я и ты! Больше… Слушай внимательно! Больше мне довериться некому! Только ты, Зоя!
– Я боюсь, что не смогу, – пискнула она, но уже увереннее.
– Ты сможешь!
– Да? Вы думаете? – Она слабо улыбнулась, расправила плечи. – Оля… Она… С ней правда все в порядке?
– Она жива, и это главное, Зоя. Все, ступай! Через десять минут выезжаем…
Глава 13
Мельников мчался вверх по лестнице в лабораторию, не чувствуя ступенек под ногами. Ему позвонили пять минут назад и сказали, что могут порадовать результатом.
– Я сейчас, – крикнул он на ходу Володину, который, в свою очередь, шел к нему с каким-то известием.
Известие было на тысячу долларов, соображал Мельников на ходу. Слишком уж ошарашенный вид был у его друга, что-то нес он ему в тонкой бумажной папочке.
Но это потом, потом. Сейчас ему назовут заветные цифры, он озадачит ребят с МРЭО, вычислит машину, в которой сидела бедная Оля и…
Дальше он не знал, что будет. Да, он, несомненно, найдет хозяина автомобиля. Он спросит с него! Он припрет его к стенке неопровержимыми доказательствами, но Оля-то, Оля жива?! Где она? Что с ней? И какое отношение она имеет к смерти водителя своего жениха? Имеет все же или нет?!
От этих вопросов у него каждый день к вечеру опухал мозг. Он почти не ел, плохо спал, мало разговаривал, пытался хоть что-то узнать про возможного хозяина синих кроссовок, но тут же опустил руки. Таких людей было сотни. Напрасно кичился папа-адвокат, подобную обувь носили многие.
Володин, который пытался вечерами как-то растормошить его, вытащить к себе, прийти к нему, оказался бессилен.
– Я просто не знаю, что с тобой делать, Валера!!! – всплеснул он вчера вечером руками и тут же обиженно проговорил: – Прыгаю тут перед тобой, прыгаю, как клоун! А ты даже поговорить со мной не можешь! Даже пива со мной не попьешь, блин!
Мельников лишь глянул на него с тоской, качнул головой и ушел на свой диван. Володин за ним не пошел и минут через пять громко хлопнул входной дверью. Надо было, конечно, догнать его и извиниться, но сил не было ни на извинения, ни даже на то, чтобы слезать с дивана.
Сегодняшнее утро вот началось с позитива. Сначала оказалось, что воду горячую пустили, ее три дня не было, он замучился таскать в ванную кастрюли и мыться абы как. Потом на улице ему ребенок улыбнулся и назвал хорошим дядей, и это лишь за то, что он успел поймать его мячик ногой и легонько отфутболить обратно. Не успел прийти на работу, звонок из лаборатории:
– Валера, у нас для тебя кое-что есть. Так что сам понимаешь…
– Что понимаю?! – Он уже шагал к двери.
– С тебя причитается!
– Не вопрос! – крикнул он. – Но это не сейчас!
– Подождем…
Выскочил из кабинета, тут Володин с круглыми, как плошки, глазами и с папкой в руках, тоже что-то в клювике принес, однозначно.
– Привет! – ворвался он в кабинет лаборантов. – Всем доброго утра!
– К этому бы тортик не помешал, – съежила кислую улыбку лаборант-химик Оля и кивнула в согбенную спину своего начальника: – Шеф второй день с твоим снимком корячится, всю базу перелопатил! А ты, Валерочка, вдруг с пустыми руками, фи, как некрасиво!
– Ольгуша, солнце! – Мельников шутливо приложился к ее ручке, затянутой тонкой резиновой перчаткой. – Сказал же, что с меня магарыч, вопросов нет! Но не теперь же, идет?
– Ладно, поверю. – Она так же шутливо потрепала его по щеке пальчиками, затянутыми в резину.
– Он не соврет, – пробубнила согбенная спина ее начальника. – Он слово держит. Так ведь, Мельник?
– А то! – Валера встал за его спиной, вытянул шею, пытаясь заглянуть в монитор компьютера. – Ну? Чего там?!
– А там все нормально. Только вот чего не пойму…
Спина начальника криминалистической лаборатории разогнулась, на Мельникова глянули небесно-голубые глаза Паши Острякова, и почему-то с укоризной глянули.
– Чего не поймешь?
– Чего ты нам тут голову морочишь с этой тачкой?! – Голос Паши сделался сухим и неприятным, так он гневаться изволил.
– Почему морочу? Мне просто очень важно знать, что это за тачка?
– А то ты не знаешь! – фыркнул Паша и потряс в руках бумагами, которые сгреб со стола из-под клавиатуры.
– Не знаю.
– Да ладно! Она же была у тебя в разработке, тачка эта.
Паша протянул ему бумаги, но из руки не выпустил, когда Мельников за них вцепился.
– Когда?
– Полгода назад, может, чуть больше. Тачка эта проходила у тебя по делу о маньяке. Помнишь?!
– Да ладно! – ахнул Мельников и впился взглядом в мелкие строчки распечатанного отчета. – Ни хрена себе! Зарегистрирована на гражданина Игнатенко? Я ничего не путаю? На того самого Игнатенко???
– Ничего не путаешь, мы его машину тогда лизали, лизали, и, разумеется, все данные заносили в базу и VIN в том числе. Я, как только срисовал все цифры, запустил их в компьютер, он мне результат-то и вынес. Кстати, откуда у тебя эта фотка? Что за девушка там? Очередная жертва или как?
– Еще не знаю, – похолодел Валера от вопроса. – Но ты мне здорово помог, Паша! С меня, Ольгуня, не тортик! С меня три… Нет, четыре тортика! Спасибо, братцы!
Он схватил бумаги и побежал к себе, также не чувствуя под ногами ступенек.
Володин сидел на его месте и раскладывал компьютерный пасьянс. Картонная папка лежала у него под локтем, и когда Мельников, ни слова не говоря, попытался ее оттуда выдернуть, Володин нажим усилил.
– Че там у тебя, Сашок? – примирительно улыбнулся Мельников.
Он все еще чувствовал вину перед другом за свое вчерашнее свинство.
– А у тебя че? – отозвался тот и водрузил крестового короля на крестовую даму. На друга он даже не глянул.
– А че у меня? – Мельников сразу швырнул бумаги на соседний стол.
Чего-то не хотелось сразу все рассказывать. Он, во-первых, скрыл от друга, что рассмотрел на фотографии, во-вторых, договоренность с лабораторией от него скрыл тоже. Не из каких-то нехороших соображений, просто боялся сглазить, сколько можно уже пустышек таскать. Вот когда все срастется, тогда уж…
– Где был? – спросил Володин, с наслаждением наблюдая за выигрышным салютом на мониторе. – Чуть с ног меня не сбил, выбегая из кабинета. Наверх подался, к лаборантам, что ли?
– Ну… – Валера задрал голову вверх, но на потолке ответы не писались. – Я это…
– Не смей мне брехать, скотина! – покосился на него друг с обидой. – Я что, идиот, по-твоему? Не знаю, какой формы печатаются отчеты от них?! Ну! Говори! Или я тебе тоже ни хрена не скажу!
Мельникову пришлось все рассказать.
– Короче, это та самая машина, хозяин которой у нас с тобой тогда соскочил, Сашок!
– Игнатенко??? – ахнул Володин и прикрыл рот кончиками пальцев. – Этот урод все же???
– Думаю, он! – кивнул Мельников. – Кто еще?! Не жена ведь его скакала по окнам, убивала водителя Черных, а потом увозила Олю?!
– Вот сволота-аа… – выдохнул с присвистом Володин и даже за сердце схватился. – Чего делать-то станем, дружище?! Оля-то у него! Если мы с тобой хоть ворохнемся, то…
– Не дурак, знаю! – перебил его Мельников, слушать до конца было выше его сил. – Поэтому будем очень осторожны, и докладывать пока не надо. Мало ли, что там!
– Вот именно! Про это докладывать не станем. Фотки пришли мне на домашний адрес. Кто про них что знает? Лаборантам, надеюсь, самое безобидное фото показал?
Мельников кивнул.
– Так что докладывать об этом пока не обязаны! Шум поднимется, суета, сволота эта снова на дно уйдет!
– А про что обязаны? Про что обязаны доложить? – Валера ткнул пальцем в сторону локтя, прижимающего папку к столу. – Что там у тебя?
Володин, гад такой, очень медленно вышел из игры. Развернулся к другу, вытащил папку, раскрыл ее, хитро сощурился.
– А тут у меня, дружище, копия протокола допроса одного чела…
– Что за чел? Допрос по поводу?
– Чел этот весьма уважаемый. Крупная шишка в санэпиднадзоре нашего региона.
– Начинается… – зло выдохнул Валера и нервно задергал ногой, задевая коленом о стол, но даже не чувствовал. – На хрен нам весь этот коррупционный люд?! Пусть кто надо этим занимается!
– Погоди, не торопись. – Володин вяло перебирал листочки. – Коррупционные схемы тут ни при чем, дружище!
– А что при чем?
– А то при чем, что дядя этот попросил одного своего знакомого, он, кстати, в криминалистической лаборатории краевой служит, сделать кое-какой анализ. И притащил ему в бумажном конвертике поясок от женского халатика. Поясок, изгвазданный бог весть в чем.
– Зачем это ему??? – вытаращился Мельников, заинтересовавшись. – Хотел супругу свою на измене поймать?
– Погоди ты, не части! Дядя не женат пока! – сморщился недовольно Володин и погрозил другу пальцем. – Станешь перебивать, замолчу! Ам, и все!
Он ухватил в щепоть свой рот и придавил, будто закупоривая.
– Ладно, ладно, больше не буду, – пообещал Мельников и полез за соседний стол, изнервничался так, что колено заныло, только сейчас заметил, что молотил им по столу.
– Так вот, друг нашего дяди, криминалист который, отдал этот поясок от женского шелкового халатика своим подчиненным, те анализ сделали и через несколько дней пришли к своему начальнику с изумленными лицами и возмущенными речами.
– По поводу? – не выдержал все же Мельников, вставил слово.
– По поводу того, что поясочек тот оказался вымазанным кровью и странным образом подходил по описанию к одному женскому халатику.
Володин сделал паузу, внимательно вчитываясь в строчки протокола допроса.
– К которому?! Сашка! Сейчас в лоб получишь! Не томи!!! – взвыл Валера и потянулся через стол в сторону друга растопыренными руками. – Задушу сейчас!!!
– Это статья, брат мой, – захихикал Володин и подмигнул. – Это тебе моя мелкая мстя за вчерашний обосранный вечер, так-то вот, дружище!
– Ну, извини! Ну, не прав!
– Принимается, – радостно кивнул Володин и захлопнул папку. – Халатик тот был на трупе молодой женщины, которую…
– Которую нашли не так давно в парковой зоне?! – ахнул Мельников, роняя руки вдоль тела. – Твою мать!!! Это правда?! Это пояс от ее халата?!
– Да! Лаборанты читают – не все, некоторые, – так вот они читают сводки, ориентировки, смотрят телевизор, и про убитую молодую женщину, предположительно ставшую жертвой маньяка, тоже слышали, и про халат без пояса, что был на ней. Сличили поясок в крови, что отдали им на экспертизу, и халат…
– Попадание?! – У Мельникова пересохло во рту от волнения. – Дядю из санэпиднадзора взяли под арест?!
– Нет, с ним побеседовали наши коллеги. Он чистосердечно во всем сознался, и его отпустили.
– Как это?!
– А так… Дядя тот ни при чем оказался, поясочек ему для экспертизы дала одна его хорошая знакомая.
– Знакомая?! А как он у нее оказался?! Что за знакомая?! – сыпал вопросами Валера, ерзая на стуле, как на горячей сковороде.
Ему дай волю, он бы тут же сорвался с места и помчался за грудки трясти сначала дядю из санэпиднадзора, потом его хорошую знакомую, что принесла ему поясок от халата мертвой женщины.
– Не торопись, Валера. – произнес со вздохом Володин и потер виски большими пальцами. – Блин, голова-то так и болит, чертова работа! Чертова жизнь! Никакого распорядка дня, никакой диеты.
– Ты же бегать начинал, – напомнил Мельников.
Самочувствие друга его заботило даже больше, чем ход расследования. Что-то Володин в последнее время совсем сдал. Одышка, отеки под глазами, живот рос просто на глазах, вот разболеется и уйдет из отдела, как он без него?! Не в том смысле, что не справится, а в том, что ему просто без его присутствия плохо.
– Бегать начинал да закончил, – покаялся Володин с виноватой улыбкой. – Жизнь надо менять, Валера, саму жизнь. Может, бросим с тобой все это к чертовой матери, а? Вот поймаем эту сволочь и…
– Думаешь, эта сволочь последняя? – хмыкнул Мельников и нетерпеливо пощелкал пальцами. – Так что там с этой знакомой?
– Со знакомой-то… – Володин перестал теребить виски, глаза его сделались хитрющими-прехитрющими. – Дело в том, что она всем нам знакома!
– Как это?! Ты хочешь сказать, что это… – Валера привстал с разведенными в стороны руками, нависая над столом, как коршун с растопыренными крыльями. – Хочешь сказать, что это Оля???
Володин чертыхнулся и отрицательно качнул головой. Он, конечно, понимал, что другу очень хочется, чтобы Оля вдруг явилась всем в новой ипостаси, не в роли подозреваемой, или исчезнувшей, или похищенной, а в роли ищущей злодея и жаждущей справедливости. Хорошо бы, конечно, но это было не так.
Володин скрывал от друга, что ему уже несколько раз сверху напоминали о том, что возможная подозреваемая с места преступления исчезла. Что это значит, задавали Володину вопрос. Это значит что-то одно из двух: либо ее захватили как нежелательного свидетеля, либо она причастна. Но если первое, то где ее труп, в таком случае?!
Мельникова щадили, ему таких вопросов и таких умозаключений не выдавали, прекрасно зная, что Оля его бывшая девушка, а Володину доставалось. Потому, может, и голова раскалывалась, и давление зашкаливало, и лишний вес не причина, и переедание на ночь.
– Это не Оля, Валер. Это гражданка Сорина.
– Что за Сорина? – тут же похоронив надежду, уже безо всякого интереса спросил Мельников.
– Сорина Елизавета Степановна, двадцати пяти лет от роду. Проходила свидетельницей по делу одной из жертв, настойчивая такая, злая!
Оба, как по команде, тут же вскинули головы, речь шла про подругу одной из истерзанных девушек. Среднего роста пышненькая белокожая блондиночка, она была очень привлекательной, и даже зареванное лицо и постоянный гнев ее не портили.
– Она все жаждала справедливости, – продолжил напоминать Володин. – Все нас с тобой обвиняла, что мы отступились, что мы отпустили того упыря, помнишь? Выходит, права была?
– Не знаю… Я уже ничего не знаю! – Мельников водрузил локти на стол, уронил лицо в ладони. – По идее так: машина Игнатенко снова всплыла, Олю на ней увезли, но она не сопротивлялась, не кричала, просто сидела в той машине и смотрела в объектив. Я уже ничего не знаю, Саша!
Последние слова вырвались у него с такой болью, что Володин еле удержался, чтобы не побежать к другу и не погладить того по голове. Ну, нельзя же так убиваться! Сдержался, потому как не было у них это принято, всякие телячьи нежности были не для них, иной раз крепкое словцо больше помогало.
– Ладно, Сашок, поехали к этой Сориной, вспомнил я ее. – Мельников встал, шагнул к двери. – Чего сидишь?
– Так нету ее нигде, брат. Телефон отключен, никто не знает, где она. С работы рассчиталась. Дома не появляется. Нету ее нигде. И знакомый ее, что поясок принес на экспертизу, клянется, что не знает, где ее искать. Думаю, врет, но попробуй доказать обратное!
– Знакомый не знает, зато я знаю, – недобро ухмыльнулся Мельников.
– И где?
– Где-то неподалеку от этого урода Игнатенко. Там она где-то, рядом с ним. Либо в любовницы к нему записалась, либо в секретарши. У него ведь бизнес, так? Точно работает у него либо спит с ним, чтобы разоблачить. Иначе как к ней попал этот поясок? Она не отступилась и оказалась права. И теперь… Теперь ей угрожает такая опасность, что ей и не снилось. Идем, Сашок, будем выручать дуреху.
Они вышли из кабинета, заперли дверь и пошли в дежурную часть, чтобы поставить в известность дежурного, куда и зачем направляются. У дежурки толпился народ, и пришлось немного подождать. Когда дошла до них очередь, вдруг позвали наверх к начальству, причем очень срочно, обоих!
– Какое счастье, что я вас перехватил! – ядовито ухмыльнулся заместитель начальника отдела, друзей он недолюбливал. – Вы ведь у нас в отделе редкие гости, так ведь, господа?
– Никак нет! – вытянулся в струну Володин, насколько ему позволяло пузцо. – Мы в дежурке были, товарищ подполковник.
– А чего там делали-то? Отмечаться, небось, зашли, чтобы свинтить снова?
Друзья промолчали, зам попал в точку.
– Короче, по подозреваемой Ильиной была разослана ориентировка, это вы знаете, так?
Мельников не знал, Володину было известно, поэтому у первого просто зубы заныли от бешенства. Как они посмели?! Как могли?! И что в той ориентировке?! Что?! Как там упоминается его Оля, как подозреваемая или как пропавшая без вести?!
На его мучительный вопрос зам ответил так, что он еле устоял на месте, еле не дал ему в морду, и не потому, что именно тот ответил, а потому, как он это сделал.
– Вы ведь знаете, что все аэропорты, вокзалы, гостиницы нашего города были снабжены ее фотографиями. Ниже прилагался текст, что эта девушка может быть причастна к совершению тяжкого преступления, – не без удовольствия изложил подполковник, наблюдая за выражением лица Мельникова со сладостным предвкушением.
Он так хотел, чтобы тот сорвался, так ждал этого и так долго. Друзья давно нарывались, частенько игнорируя его указания, докладывали напрямую наверх, обходя его своим вниманием. Спецы, мать их! Посмотрим, как теперь завоет этот умник перекачанный!
– Так вот сегодня, полчаса назад на пульт пришло сообщение. – Он тщательно скрадывал довольную улыбку, но она все же просочилась. – Девушка задержана в одном из аэропортов города, задержана при попытке вылететь за границу.
У Валеры потемнело в глазах, довольная рожа подпола превратилась в темное пятно, сливаясь по цвету с темными шторами, темными стенами и темным квадратом окна.
– Валера! Валера!
Голос друга звучал как сквозь сон, как сквозь толстый слой ваты. Потом в лицо ему плеснули ледяной водой, и он вздрогнул. Это Володин прыснул ему в лицо водой, набрав в рот из стакана.
Зрение вернулось, силы нет. Он почти висел на руке у Сашки, тот побледнел, бормоча укоризненное что-то в адрес зама.
А тот и не думал униматься.
– Группа захвата уже отправлена, так что можете не суетиться, – капал тот ядом по капле. – Кстати, Ильина была не одна.
– А с кем?! – в один голос выкрикнули друзья.
– С кем. С кем! С женихом, конечно же, с этим чертовым бизнесменом, который нам тут всю голову заморочил! То его невеста пропала, то потом дома у него оказалась, то потом из дома у него исчезла, подложив ему труп водителя. Тут нате вам, снова они вместе. И где? В аэропорту! Проходят, голубки, регистрацию на самолет, вылетающий не в Норильск, представьте себе, а за границу! В теплую, теплую страну. Так что, ребятки, этим делом можете больше не заморачиваться, оно теперь на контроле у меня!..
Глава 14
Кошмар, начавшийся почти месяц назад у подъезда Валерки Мельникова, и не думал заканчиваться. Оля с недоумением таращилась на железные браслеты, которые ей защелкнули на запястьях, еще не заживших окончательно, между прочим! И задавалась только одним сложным вопросом: ну когда же это все уже закончится?! Когда иссиня-черная полоса ее жизни начнет светлеть? Когда она снова обретет почву под ногами, тоже, к слову, изрядно израненными?
Что она такого совершила, почему ее хватают в зале регистрации, как страшного преступника?! Почему ее заковывают в наручники?! Зачем толкают в машину с решетками на окнах?! Для чего везут куда-то, ничего не объяснив, не дав перемолвиться словом с Володей?! Что это?! Месть Мельникова?! За что?! За то, что она разлюбила его?!
Оля сжала пальцы в кулаки, потом разжала, брезгливо сморщившись, осмотрела тесную кабинку. Пол заплеван, в углу на полу странная засохшая корка темного цвета. Может, кровь? Она поежилась. Ее бить не станут, она была в этом уверена. Эти люди, хоть и грубы были с ней, все же не монстры. Они служители закона, и когда они доедут, ей все, все, все объяснят. И она им объяснит, почему решила улететь из страны. Поверят или нет, неважно. Важно, что отпустят потом.
Она была в этом уверена.
Но на деле все оказалось не так. Ее привезли куда-то, грубо вытащили из машины, провели, толкая в спину, по узкому тоннелю между шершавыми стенами двух трехэтажных строений, завели внутрь того, что было слева, и после недолгих процедур втолкнули в тесную вонючую камеру. Хорошо, что в камере никого не оказалось. У входа в старом унитазе журчала вода, на оконной решетке в паутине билась муха. Голые двухэтажные панцирные сетки, ей не дали ни матраса, ни белья, что обнадеживало.
Оля уселась на краешек голой панцирной сетки, привалилась боком к железным прутьям боковинки и зажмурилась. Не от отчаянья, нет, от усталости. Она очень устала, очень! Ее измотанная душа, истерзанный организм требовали покоя и тишины, требовали комфорта!
– Милая, милая моя! Бедная… – шептал Володя, исступленно целуя ее израненные запястья, прижимая ее всклокоченную голову к своей груди. – Мы уедем далеко, далеко с тобой, я завтра оплачу бронь через Интернет. Я забронирую для нас с тобой шикарный домик, милая. Там мы будем совсем, совсем одни наслаждаться комфортом, тишиной. Я стану кормить тебя, любить тебя… Господи, что же с тобой приключилось!
Он не знал, она отказалась отвечать на его вопросы.
– Потом, Володя, все потом, – умоляюще смотрела она в любящие глаза. – У меня нет сил все это пережить заново.
– Как? О чем ты? – Он дул на ее пальчики со сломанными ногтями, трогал их губами.
– Если я стану рассказывать вот прямо сейчас, то мое сердце… Оно, наверное, просто разорвется от боли и ужаса. Не могу! Все потом!
Домработница Зоя, которая осторожно вела машину хозяина к его дому, время от времени всхлипывала. Поймает в зеркале заднего вида Олино измученное лицо, вздохнет тяжело и тут же всхлипнет.
Потом они приехали к Володе в дом, Оля долго мылась, все-то ей казалось, что вонь того ужасного места, где ее держали, пропитала ее кожу, волосы, все ее поры. Закутавшись в махровый белоснежный халат, спустилась в гостиную, Володя ждал ее за накрытым столом. Прежде Зоя всю ее перемазала каким-то чудодейственным пахучим средством, все ее синяки, ссадины и царапины. Потом кормила так вкусно, так сытно, что Оля начала клевать носом прямо за столом, проспала почти сутки. Володя ее разбудил, нежно целуя ее голое плечо, выскользнувшее из-под одеяла.
– Я купил билеты, милая, завтра утром мы улетаем, – сообщил он ей шепотом и полез к ней под одеяло.
Она думала, что никогда уже не оттает, что никогда уже не сможет быть прежней. Тот ужас, который ей пришлось увидеть, выжег много в ее душе. Оказалось, что не все!
– Я залечу все твои раны, любимая… – шептал Володя, осыпая ее поцелуями. – Я сделаю все, чтобы ты стала счастливой! Я помогу тебе исцелиться!..
Они всю ночь занимались любовью, страстно, бешено, со стонами и криками. Потом она ему все рассказала, и он еле удержался, чтобы не начать всхлипывать, как давеча Зоя.
– Что же делать?! – воскликнул он, когда она закончила. – Надо же что-то делать! Это чудовище… Оно и дальше станет продолжать!
– Да, он не остановится. Он болен, мне кажется. Но что мы можем сделать, скажи?! Позвонить в полицию?!
– Может быть, – неуверенно сказал Володя, нежно прижимая ее к себе. – Этот Мельников…
– Замолчи! – резко оборвала она его и отстранилась. – Я не хочу о нем ничего слышать! Ничего!
– Почему? – не без тайной радости поинтересовался Володя.
Он, если честно, все еще опасался соперничества со стороны этого юркого полицейского с крутым нравом и крутыми мышцами.
– Потому что все пошло не так именно из-за него! Он все сломал, заронил странное смятение мне в душу, я обидела тебя. Ты посадил меня под замок, потом явилось это чудовище и…
Она так стремительно сжалась в комочек, что у него тут же заныло сердце. Ее чудовищный рассказ мало походил на правду, скорее напоминал фильм ужасов, тот самый фильм, смотреть который люди по большей части себя заставляют. Отвлекаются то и дело, ставят на паузу просмотр, чтобы не нагнетать страха в душе, дабы он не пустил там корни, чтобы каждый не прокрутил сюжет на себя.
Олина история не была фильмом, она была реальностью. Страшной, уродливой, невыносимой к просмотру, но она была правдой, и ей до сих пор было страшно.
– Никакого Мельникова, – коротко отрезала она, через какое-то время приходя в себя. – И вообще никакой полиции… Во всяком случае, пока. Я не могу! Не могу, понимаешь, повторять это снова и снова для каждого дознавателя, для каждого следователя. Каждый раз, как я это повторяю, я все это вижу! Я все это слышу! Жужжание сверла, дикие крики… Не могу!!! К тому же… К тому же я не знаю, кто он!
– И ты его не узнала бы? – усомнился Володя.
– Нет! Он все время был в странной маске. Такой, знаешь, напоминающей человеческое лицо? Тонкая резиновая, с дырочками для глаз и ноздрей, и рта. Он всегда был в ней, когда мои глаза не были завязаны! Всегда! И когда пришел в этот дом. И когда…
– А по голосу? По голосу ты могла бы его узнать?
– Думаю, да. Но не уверена, он почти все время говорил шепотом. Хотя… Хотя, когда он был в твоем доме, он пел! И отдавал мне приказания… Господи, я как умалишенная тогда была! И плохо помню его голос и интонации, как пел, помню хорошо. И еще в последний раз, когда он вез меня куда-то, думаю, что хоронить… – Оля не выдержала и заплакала, вспомнив себя – скрюченную в багажнике. – Он уже остановился и открыл багажник, когда его окликнула та девушка, вот тогда он говорил в полный голос. Он не мог шептать тогда, это вызвало бы подозрения. А когда снова подъехали к его дому, то он опять понизил голос, но не до шепота, точно. Да, голос я могла бы узнать. И еще руки! Это… Это не забудется никогда!
– А дом? Дом узнала бы?
– Конечно! Я же сбегала оттуда своими ногами. И видела дом, забор, строительные леса, но вот место можно найти или нет, не знаю. Если спросить у тех людей, в каком именно районе они меня подобрали… А вдруг я далеко ушла? Вдруг блудила? Можно подставить под неприятности приличных людей! Не сейчас, Володя! Не сейчас! Я не могу! И еще… Вдруг окажется, что это какой-нибудь уважаемый всеми человек?! Респектабельный, обеспеченный, облеченный властью?! Что тогда будет со мной?! Следственная машина камня на камне не оставит от моих показаний, у них уже был один подозреваемый, был! И что же?.. Нет, не могу!..
Она уснула на его груди успокоенной. Проснулась с предвкушением, что все наконец скоро закончится, скоро начнется новый отсчет. Только шасси самолета оторвутся от земли, так сразу все плохое закончится, а все хорошее и начнется.
Она оделась в красивый дорожный костюм из тонкого льна, приготовленный ей Зоей. Удобные широкие брюки, короткий жакет с короткими рукавчиками фонариком. Обулась в туфли на удобном низком каблуке. Красиво причесалась, немного подкрасилась, затеняя синяки на лице.
Они с Володей позавтракали, взяли в руки сумки, приехали на такси в аэропорт, прошли регистрацию и…
И ужас, чудовищный кошмар всех предыдущих дней, вернулся.
– Я хочу понять, почему вы решили покинуть страну в столь тяжкое для нас всех время? – задался ироничным вопросом подполковник, к которому ее привели на допрос.
Подполковник ей жутко не понравился: тонкие губы, узкие глаза, да и сам он весь был каким-то узким, острым, как бритва, и каждое его слово оказалось таким же.
– Почему я не могла ее покинуть? – ответила Оля вопросом на вопрос. – Я не совершала ничего предосудительного. Все налоги и штрафы мною оплачены были своевременно, не вижу никаких препятствий для того, чтобы уехать путешествовать.
Она еще не знала, может она с ним быть откровенной или нет? Если честно, то, невзирая на все свои обиды на Мельникова, она ждала, что именно он ею займется. Конвоир, сопровождающий ее до допросной, назвал адрес отдела, куда ее привезли. Это был тот отдел, где работал Валера.
– А вот насчет того, что вы не совершали ничего предосудительного, немного вас поправлю. – Подполковник порылся на столе в ворохе бумаг, достал одну, начал зачитывать или по памяти говорил, лист мог быть и чистым: – Вы, гражданка Ильина, проходите у нас по делу убийства гражданина Голубева подозреваемой номер один!
– Я никого не убивала, – спокойно ответила она. – И, думаю, ваши эксперты это уже доказали.
– Что именно доказали? – попытался он вытаращить узкие глаза, но не вышло.
– Что женщина не смогла бы совершить подобное убийство.
– Подобное? Так вы присутствовали, раз можете это утверждать? И убийцу видели?
– Да. – Она опустила голову. – Я видела его до того, как он это совершил. Видела после, но то, как он убивал, я не видела.
– Можно подробнее?
Подполковник нервно заерзал в высоком кожаном кресле. Девицу запугать с первых минут допроса у него не получилось, а хотелось же! Жутко хотелось! Чтобы умыть Мельникова для начала. Слишком умный, слишком шустрый, все-то у него раскрывается, все-то выходит. И очень хотелось подполковнику его обскакать. И девку нагнуть, и Мельникову по глазам стегануть.
А не выходило!
Девица тертая, уверенно держится. Знает, что за ней влиятельный жених с деньгами и сворой адвокатов, небось уже зубами клацают перед дежуркой. Сейчас вцепятся, отобьют у него девку, и торжества силы и справедливости хрена вам!
– Я сидела в комнате…
Оля замялась, ей не хотелось подставлять Володю и подробно рассказывать о том, почему она оказалась под замком в доме своего жениха, но как еще объяснить, почему она вложила свою руку в руку незнакомца, вызволившего ее из-под замка?
– Я сидела в комнате под замком, – решилась она с тяжелым сердцем.
– Почему под замком? Кто вас пленил, дорогая? – оживился сразу подполковник.
– Мы повздорили с Володей, и он…
– Он посадил вас под замок?! – будто бы ужаснулся подполковник и, цокнув языком, качнул осуждающе головой. – Как бесчеловечно! За что же он вас так?
– Это… Это, извините, наше с ним личное. Мы просто повздорили накануне свадьбы и… Так вышло, короче, невесты часто нервничают. Он, в принципе, правильно сделал, – торопилась она оправдать своего жениха. – Я все обдумала и поняла, что люблю его.
– О как! – ядовито скривился тот. – Везет же некоторым! Ладно… Вы просидели под замком день, два, три, четыре, а потом? Что было потом?
– Однажды утром… В это время Иван приносил мне еду часов в одиннадцать утра… А тут дверь открылась неожиданно раньше, тихо так, и на пороге мужчина, незнакомый. Улыбнулся, приложил указательный палец ко рту, чтобы я молчала, и рукой поманил. Я вышла из комнаты, он велел мне пройти под лестницу, там ниша небольшая, темная, там можно укрыться. Я зашла туда, затихла, а он занял мое место и тоже затих. Нет, он что-то там делал, какой-то странный звук был, потом я поняла, что это он плитку от стены оторвал, и отколол от нее кусок. В том месте плитка отошла немного от стены…
– Почему?
– Что почему?
– Почему вы беспрекословно подчинились требованию незнакомца? А вдруг это был вор, который намеревался обокрасть вашего жениха? Вдруг убийца? Хотя, о чем это я! Как раз убийцей он и был! Если, конечно, вы не сочинили эту историю. – Подполковник продолжал едко скалиться. – Согласитесь, неразумно слушаться незнакомого человека в доме своего жениха!
– Не стану спорить, – моргнула Оля растерянно.
Она много думала, почему она так поступила? Почему пошла на зов странного незнакомца? Почему спряталась под лестницей вместо того, чтобы бежать прочь из дома?
Ответ нашелся!
Потому что она думала, что этого человека прислал Мельников! Она подумала тогда, еще до момента убийства, что этот человек его друг, помощник, коллега, соратник и он просто хочет вызволить ее из-под замка.
К тому же мысли ее так путались в те дни, таким гневом и обидой полыхала душа на всех сразу, и на Мельникова, возникшего так неожиданно на ее пути к алтарю, и на Володю, который решил бороться с ее норовом таким вот неожиданно примитивным способом. В голове была полная мешанина, да и не ела она почти в те дни, демонстрируя протест. Ослабла духом и телом. Помани ее в тот момент Кощей Бессмертный, она бы и за ним шагнула, не раздумывая.
Но подполковнику об этом знать совсем не обязательно. Вернее, большую часть из этого.
– Но… Но мне очень хотелось удрать. К тому же я подумала, что это розыгрыш.
– Что?! Розыгрыш?! – недоверчиво фыркнул подполковник. – Что вы мелете, уважаемая?! С чего это вы так решили?!
– Но он же был в маске.
– Кто??? – Вот теперь узкоглазое лицо подполковника с острым, выдающимся вперед подбородком сделалось круглым, как сковорода. Он даже осип от волнения. – Кто был в маске???
– Тот человек.
– Тот, кто вызволил вас из темницы?! Был в маске?! Не Деда Мороза, нет?!
Он побагровел и совсем уже было собрался на нее завизжать, когда она замотала головой.
– Нет, это странная такая маска была, тонкая резиновая пленка, скрывающая черты лица. Знаете, как если бы на лице был капроновый чулок с прорезями для глаз и ноздрей, но тонкая, резиновая, улыбающаяся.
– То есть?!
Девица что, морочила ему голову?! Издевалась над ним или говорила правду?!
Он сердито сопел и думал, нервно дергая ногами, поставленными на крестовину кресла.
Нет, похоже, она не врет, наверное, упырь тот и правда был в маске. Оставил бы он ее тогда в живых, как же, если бы она видела его рожу!
– Рот у маски был растянут в улыбку. Получалось добродушно так. Поэтому я и подумала, что это розыгрыш.
– А когда вы поняли всю серьезность ситуации, дорогая?
– Когда Иван не вышел из комнаты. А вышел этот… урод, простите, он был весь в крови! И пел…
– Пел?!
– Да, что-то пел такое бравурное. Метнулся потом в Зоину подсобку, взял там у нее ведра, швабру, всякие средства моющие и принялся мыть. Сначала в той комнате что-то мыл, ведрами гремел, потом свой костюм отмыл.
– Костюм?!
– Ну да, у него был такой костюм… Шуршащий. Темно-синий. Как спецодежда. Он его отмыл, снял, упаковал и начал меня фотографировать.
– Фотографировать?! Зачем?!
– Не знаю. Заставил выйти из-под лестницы. Сфотографировал, потом… Потом завел меня в комнату, а там… А там Ваня…
Оля зажмурилась, горло перехватило, и снова, как в тот день, стало невозможно дышать. Все всплыло в памяти остро, ярко, как будто это случилось час назад, весь этот ужас, который просто не принимало сознание.
– И что же было дальше?
– Он подвел меня к нему, заставил вымазать руки в крови и вытереть их о себя. Снова сфотографировал. И протер все следы шваброй. Вывел меня на улицу через заднюю дверь, заставил переодеться в чистую одежду, он взял ее из шкафа у Володи. Мы же какое-то время уже жили вместе, мои вещи у него были. Ведра и швабру он покидал в большой мешок для мусора и повел меня к машине. Там посадил на сиденье пассажира и еще раз сфотографировал, стоя перед машиной. И… – Оля закрыла лицо руками, замотала головой. – Все! Не могу больше, простите, не могу!!!
Подполковник с тихим бешенством наблюдал, как вздрагивают худенькие плечи под тонким льном. Видел выпирающий шейный позвонок на нежной хрупкой шее. Конечно, девушка не могла бы воткнуть в шею спортсмену, хотя и бывшему, кусок кафельной плитки, сила нужна недюжинная. У этой пигалицы ее не было, силы этой, но…
Но все мутно как-то! Нереально мутно! За каким хреном она следовала за ним? Молча вышла из дома, молча переоделась, влезла в машину. Дура, что ли?!
– Нет, не дура, – опротестовала она, когда он поделился с ней своими язвительными соображениями. – Он просто все время, пока не пел, говорил. Монотонно так, как будто молитву читал, и говорил обо мне.
– Что именно?
– Как я буду сидеть в камере за убийство водителя своего жениха, что и как со мной станут делать. В общем… Мне кажется, у этого монстра есть способность к гипнозу.
– Ух, ты! – воскликнул недоверчиво подполковник.
Угловатые формы его лица вернулись на место, он больше не удивлялся, он теперь пребывал в бешенстве, Оля это понимала. И любой другой на его месте вел бы себя так же, поверить в ее рассказ было невероятно сложно! Ее поведение было необъяснимо нелепым! Поэтому она и отправилась сегодня утром в аэропорт вместо того, чтобы бежать напрямую в полицию.
Никто бы ей не поверил, никто, разве что Мельников. Но он с ней говорить не пожелал, очевидно. Как еще объяснить то, что она сидит сейчас перед этим неприятным человеком? Отвечает на его вопросы, и чем больше она на них отвечает, тем больше презирает себя. За слабость, безволие, тупоумие какое-то странное, сковавшее ее по рукам и ногам в те страшные для нее дни.
– Понимаете… – Оля подняла на него диковатый взгляд. – Это сложно понять, конечно, но… Но я не знаю, почему не побежала тогда, почему не орала, не звала на помощь. Я не знаю! Может, мне было страшно! Может… Да, конечно, мне было очень страшно! Сначала думала, что это глупый розыгрыш, а потом…
– Ладно, проехали. Что было дальше? Вы покорно… – тут подполковника снова скривило. – Вы покорно сели в его машину. Тихо сидели, пока он вас фотографировал. Потом-то? Потом почему ни разу не привлекли внимание любого постового?! Вы же не лесом ехали, по городу! Почему не сделали ни единой попытки заорать?! И… И как же он ехал по городу в маске, черт побери?! Вы что, врете мне?! Внаглую врете?!
– Он уколол меня чем-то вот сюда. Как только сделал фото, открыл мою дверь и сразу уколол. Вот сюда. – Оля ткнула пальцем в левое предплечье. – И я отключилась. Все! Я ничего не помню. Как мы ехали, куда ехали. Очнулась в каком-то подвале связанной, с залепленным ртом. – Оля нервно передернулась. Снова крепко зажмурилась. – Он… Он истязал какую-то женщину и заставлял меня смотреть!!!
На последних словах голос ее задрожал, и она расплакалась. На какое-то мгновение, очень крохотное, едва уловимое, такое, что оно даже не успело пустить корешков в его циничной душе, ему сделалось ее жалко.
В самом деле натерпелась! Сначала на ее глазах совершается жестокое убийство. Потом ее принуждают к бегству, бросают связанной в подвале и на ее глазах, заставляя ее сделаться свидетелем, истязают очередную жертву.
Ужас!!!
Но это если верить ей. А если нет? В противном случае она не жертва, а соучастница. Хитрая, изворотливая, ловкая.
– Как вам удалось убежать? – прервал он жестким голосом ее плач.
Сделал одолжение, налил воды из графина и протянул ей стакан. Оля благодарно кивнула, выпила почти все до капли. Вытерла мокрые губы трясущейся ладошкой.
– Как вам удалось убежать?! – повторил он.
– Он повез меня хоронить, это было ночью. Я не знаю микрорайона, я лежала в багажнике, руки за спиной и ноги замотаны скотчем, рот тоже залеплен. Он ехал, ехал, сначала было тихо на дороге, потом все более шумно. Я поняла, что мы в городе. Потом он остановился, вылез из машины и стоял какое-то время, а потом… эта девушка. Она вышла к машине и попросила его отвезти ее к матери.
– Она называла свое имя?
– Нет, просто сказала, что поругалась с мужем, кажется. Мне не очень хорошо было слышно. Но он…
– Что?
– Он просил девушку позвонить предварительно матери, чтобы предупредить ее о приезде. Я еще подумала тогда, что, может, ему надоело убивать?!
Она подняла на него глаза, в которых плескалось такое вселенское горе и такой дикий страх, что его снова проняло, на этот раз серьезнее. Он вдруг решил для себя, что дело с убийством водителя Черных не так банально, как кажется на первый взгляд, и что девица и впрямь могла ни сном ни духом не знать о преступных замыслах урода в маске.
Что же все-таки им двигало?! Что за мотив был у этого чудовища?! Зачем ему было нужно влезать в дом Черных, убивать его водителя, похищать его девушку и везти ее к себе?! В ком конкретно дело: в водителе, в Черных, в этой глазастой девчонке, ставшей свидетелем таких ужасов?!
– Это вряд ли, – ответил он рассеянно на ее вопрос. – Думаю, ему нужно было удостовериться, что девушка в дороге не позвонит никому и не позовет на помощь. Он страховался… А теперь, Ольга, у меня к вам самый главный вопрос.
– Да?
Она подалась вперед, глядя с надеждой в холодные узкие глаза: он поверил ей, или это ей только кажется?
– Вы сможете составить фоторобот?
– Фоторобот?! Но… – Она замотала головой, сначала тихо, потом все отчаяннее. – Но он все время был в маске! Когда я видела его, когда мои глаза не были заклеены, он все время был в маске! Понимаете вы или нет???
– Чушь собачья! – вдруг заорал подполковник, запуская в нее авторучку. – Не верю! Не верю, что ты не сможешь опознать его! Он на морду маску надел, но на жопу-то маски не одевал!
– Это вы к чему?! – Оля оскорбленно выпрямилась.
– Это я к тому, что ты слышала его голос. Слышала?
– Но он все время почти говорил шепотом!
– Видела, как он ходит, как наклоняется, как сопли сморкает, черт тебя дери!!! – снова зашелся криком подполковник. – Ты не могла этого не видеть, не сможешь этого не узнать!
– Смогу и узнаю. Фигуру, голос, хотя он часто говорил шепотом. Но как составить подобный фоторобот?!
– Как надо, так и составим, рост, примерный вес, телосложение, размер ботинка! И главное, дорогая моя, машина! Машина, которая тебя везла от дома твоего жениха! Ее-то ты запомнила?
– Да. И даже номера запомнила. – Оля продиктовала, он быстро записал.
– Надо же! – понизил чуть голос подполковник, шлепнув ладонью по записям. – Извини, что на «ты» перешел, но сил моих больше нет! Ты единственная выжившая свидетельница, а сообщать ничего не желаешь! И даже сбежать собиралась! Это как?!
– Это безнравственно, я согласна, – прошептала Оля, и глаза ее снова наполнились слезами. – Но мне просто очень страшно, и я очень боялась, что мне никто не поверит, вы вот…
– Что я? – Подполковник сделал грудь колесом.
– Вы же не верите.
Он тут же согнулся, будто воздух из него выпустили, не знал, что ответить, да и отвечать не хотел. Обязан, что ли?
– Мое дело не доверять, а проверять, – насупил он тонкие брови. И тут же снова сделался до невозможного официальным и пафосным. – И ваши показания будут подвергнуты тщательной проверке, конечно, нам придется допросить тех людей, которые, по вашим словам, подобрали вас на дороге. А пока… Пока я имею полное право задержать вас на семьдесят два часа. Вас снова допросят уже под протокол, все тщательно запишут и проверят каждое сказанное вами слово. Все…
Он вызвал дежурного, велел доставить Ольгу в следственный изолятор и тут же отдал распоряжение на созыв экстренного совещания.
В его руках находился материал, который, возможно, станет для него таким трамплином, что на кресло начальника отдела зариться не придется. Он может скакнуть выше! Много выше! Ведь у него в руках номер и марка автомобиля, на котором приехал убийца в дом Черных.
Является ли ее владелец тем самым серийным убийцей, что держит в страхе весь город, еще не ясно. Это еще предстоит проверить. Эта испуганная девушка Оля могла быть просто испуганной и все. У страха, как известно, глаза велики. Могла напутать, могла не понять. Но то, что этот гражданин ответственен за убийство Голубева Ивана, кажется бесспорным теперь даже ему…
Глава 15
– И где она?!
Мельников настырно не поднимал на друга глаза от своего рабочего стола, заваленного бумагами. Он сосредоточился на старой огрубевшей мозоли у основания безымянного пальца на правой руке. Колупал его канцелярским ножом, наверное, было больно, он не чувствовал.
– Ее подпол допрашивает, но не под протокол. Станет он себя напрягать, как же! Он потом это на кого-нибудь спихнет, не пристало руки марать, – затараторил Володин, не зная, куда себя девать. – Сам его знаешь! Сейчас сливок наснимает, распоряжений надает и станет ждать повышения по службе…
После того как Валерка узнал про Олю, из него будто душу вытащили. Вот только что стоял рядом с ним живой человек, беспокоился, переживал, спешил куда-то. И сразу – хрясь, нет человека. Есть тело, голова, с оболочкой-то все в порядке будто бы, а внутри все выжжено. Глаза пустые, сердце окаменело, и Володин так остро это чувствовал, так переживал за друга, что у него голову разрывало от дикой боли.
– Не тарахти, – хмыкнул с пониманием Валера. – И не переживай ты так, не сдохну, отряхнусь. Ты лучше таблетку выпей, морда свеклу напоминает, давление, небось, зашкаливает.
– Кажется, да, – выдохнул с облегчением Володин и полез в карман за таблетками.
Хотел встать за водой, но Мельников его остановил. Не поленился, встал и, налив полный стакан воды, подал другу. Дождался, пока тот проглотит таблетку, качнул головой, проговорил с жалостью:
– Так тебя, дружище, надолго не хватит, в отпуск тебе надо, в какой-нибудь санаторий, отдышаться, отлежаться.
– Отлежишься тут с вами! – проговорил с одышкой Володин и болезненно сморщился. – То одно, то другое! Как же это, Валера?! Как же так?! Мы ее… Мы с тобой ночей не спим, ищем ее, переживаем…
– Переживаем! – фыркнул злобно Мельников, и в глазах его впервые хоть что-то отразилось, кроме черной пустоты. – Мы не переживали с тобой, брат, мы не жили просто!!! А, и ладно! Что теперь-то делать станем?
– Что станем делать? Надо эту, как ее… Лизу искать, где она может быть, откуда поясок у нее взялся, пусть расскажет.
– Где искать? Телефон, помнишь, у нее отключен?
– Помню, как же!
– У нас ведь с тобой еще есть автомобиль с фотографии, – напомнил Мельников.
– Есть. Но в свете последних событий актуально ли это? Как ни крути, а придется эти фотки обнародовать.
– Если она сама уже обо всем не рассказала! – скрипнул зубами Мельников и в бешенстве пнул стул, стоящий между их столами. – Черт! Я даже не знаю, в каком мне теперь направлении двигаться, Сашок! Я не знаю, я запутался! Есть человек, к которому попал поясок от халата жертвы, но нет человека. Телефон отключен, в штате этого урода Игнатенко она не числится. Нигде она не работает секретарем, бухгалтером, уборщицей…
– Стоп!!! – Володин поднял к стоящему перед его столом Мельникову потное красное лицо. – А что, если… А что, если она у него в доме работает?!
– В доме? В каком доме? – не сразу понял Мельников.
Все его мысли вольно или невольно возвращались к Ольге. И Володина он слушал немного рассеянно.
– В доме Игнатенко, дружище! – Володин поднял руку вверх и пощелкал пальцами на уровне его лица. – На кой черт ей устраиваться к нему в офис? Там общение ограничивается временем рабочего дня, минус выходные. А вот если она дома у него станет прислуживать, то станет видеть его день и ночь! Все видеть и слышать, дружище!
– Может быть, ты и прав. – Мельников встряхнулся. – Тогда более или менее объяснимо, как поясок от халата к ней попал. Но как нам на нее выйти, если ее телефон не отвечает? Мы же не можем завалиться к Игнатенко в дом и попросить о встрече с его работниками, вдруг среди них и наша Лиза отыщется? Глупо! Он нас с тобой пошлет за ордером, а то и куда подальше. И фотки, показывай мы ему их, нет, не произведут должного впечатления, скажет, что это фотомонтаж! И снова соскочит!
– У нас есть еще синие кроссовки, – еле ворочая языком, проговорил Володин. – Помнишь?
– Не забыл. Но это так мизерно. – Мельников показал кончик мизинца. – Слова какого-то пацана, что дядя отдал ему конверт с просьбой уложить его в твой почтовый ящик… Любой адвокатишка средней руки разнесет его слова в пух и прах. Запутает мальчишку так, что родители его нам с тобой кадыки перегрызут, и все его уверения, что на дяде были такие же кроссовки, как у его дружбана… Лажа это все, Сашок.
– Нет, дружище, это улики. Второстепенные, мелковатые, но все же улики, – почти шепотом проговорил Володин и вдруг начал заваливаться набок. – Что-то мне нехорошо, дружище…
Господи, как же он перепугался!!! Так же точно, как за Ольгу он боялся все это время, наверное. Семенил следом за носилками, на которых уносили его друга в машину «Скорой помощи», не чувствуя ног. Володин лежал на носилках, как мертвый. Лицо бледно-сизого цвета, серые губы, глаза зажмурены, дыхания не слышно. Мельников попытался сжать ему руку, но доктор остановил укоризненным покачиванием головы.
– Я поеду с ним! – поставил Валера ногу на ступеньку распахнутой машины.
– Вы ему там не очень-то теперь нужны, – остановил его все тот же доктор и сунул ему картонный квадратик. – Это адрес больницы, телефоны, звоните.
– А навестить когда можно?!
– Как только все прояснится, – туманно ответил доктор, захлопнул перед его носом дверь машины, и они укатили.
У Валеры колотилось все внутри, и все болело от осознания нежданной беды. Почему этот гребаный эскулап так ему ответил?! Почему не внес ясность?! Неужели все так плохо??? Он не может потерять еще и друга, черт возьми!!! Сначала Оля, теперь Володин! Самый верный, самый надежный, самый проверенный, на все случаи жизни, его дружище!!! Что вот ему делать теперь?! Что?! Бросаться на поимку урода, в чьей машине сидела Ольга в утро убийства Ивана? Искать Лизу Сорину, возложившую на себя обязанности частного детектива? Или пойти на совещание к подполковнику? Только что его поймали у дежурки и передали: срочно всех на совещание. Пойти или проигнорировать?
Решил пойти, не потому, что испугался начальствующего гнева, а потому, что любопытно стало, как этот умник станет руководить в отсутствие руководителя – тот был в отпуске. И Володину надо будет что-то рассказать. В больничке любым новостям всегда рады.
Он вернулся с улицы в кабинет, с суеверным страхом посматривая в сторону стола своего друга.
Господи! Хоть бы с ним все было хорошо! Хоть бы он выздоровел поскорее, и они закатились бы куда-нибудь на рыбалку в деревенскую преглухую глушь. Уселись бы на вечерней зорьке с удочками на каком-нибудь берегу. Слушали бы, как трещат дрова в костре, как пыхтит, закипая, чайник, выплескивая из-под крышки воду в огонь.
Красота!!! Даже говорить в таком месте ни о чем не надо, да им с Володиным и говорить-то нужды особой не было, они друг друга без слов понимают преотлично.
Лишь бы он выздоровел! Лишь бы с ним все было хорошо!
– Итак… – начал замначальника совещание, разложив по-царски с вальяжным размахом руки на столе. – Вкратце изложу, что у нас имеется… Нами задержана гражданка, которая подозревается в убийстве гражданина Голубева, но она всячески свою причастность отрицает.
У Мельникова от напряжения вздулись вены на висках, а в глазах потемнело. Признать Олю подозреваемой в убийстве – все равно что признать убийцей самого себя.
Ладно, мать твою, что дальше!
– Она утверждает, что в дом ее жениха проник неизвестный в тонкой резиновой маске! Он выпустил ее из-под замка, приказав спрятаться под лестницей. Пока она там пряталась, он убил, с ее слов, водителя ее жениха, потом втащил ее в комнату, перепачкал кровью жертвы и… – Тут лицо подполковника недоверчиво сморщилось. – И сфотографировал! Потом он тщательно вымыл место преступления, сложил в большой мешок для мусора все ведра, тряпки, швабру и перепачканную одежду подозреваемой, велев ей переодеться в чистое. Посадил в машину и снова сфотографировал.
По кабинету прошелся робкий гул недоверия, народ начал переглядываться и откровенно скалиться, все, кроме Мельникова.
– Вот и я о том же, коллеги! – подхватил подполковник. – Это походит на бред сивой кобылы! И хотя девушка красавица просто, на сивую кобылу не тянет, бред несет ого-ого какой! Но это еще не все!.. – Он, поддерживаемый аудиторией, приосанился и продолжил: – Затем, с ее слов, убийца сделал ей какой-то укол и вывез в неизвестном направлении, где держал связанной в каком-то подвале, где заставлял смотреть на то, как самолично мучает и убивает женщин.
Робкий гул в кабинете окреп, разросся, начал давить на Мельникова, но он терпел и в общем ропоте не участвовал. Просто сидел на своем обычном месте в углу на стуле, сунув руки под мышки, и сверлил взглядом противоположный угол. На замначальника он не смотрел вовсе, хотя предполагал, что тот в ее левом виске дырку высверлил своими едкими мелкими глазенками.
– Это в самом деле мало похоже на правду, товарищ подполковник, – выступил начальник отдела дознания. – Разрешите?
– Говори!
– Я допрашивал гражданку Ильину под протокол, она все то же самое говорит. Говорит складно, грамотно, но… Но нереально все как-то! По-киношному! С ее слов получается, что тот самый маньяк, которого мы, сбившись с ног, все ищем, зачем-то пришел за ней!!! Зачем???
– И я о том же! – обрадовался поддержке грамотного коллеги подполковник. – Что-то не вяжется как-то! Я поначалу даже поверил ей, а потом… Серийный убийца женщин вдруг убивает мужика?! Не вяжется!
– Мне кажется, она врет, – продолжил начальник дознания. – Или говорит не всю правду. Что-то в этой истории не вяжется.
– Допросили людей, которые ее якобы подобрали на дороге?
– Нет, их еще не доставили, но их уже везут в отдел.
– Отлично!
– По машине информацию проверили?
– Так точно! Эта та самая машина, которая уже находилась у нас в разработке по делу о маньяке, она принадлежит гражданину Игнатенко.
– Вот-вот, и я о том же! – мелко захихикал подполковник. – Сначала-то я, а потом… Девица-то не промах! Она точно все рассчитала!
Сказал и замолчал.
Все уставились на него с распахнутыми ртами, ожидая продолжения. Все, кроме Мельникова. У того просто душа разрывалась на части, он понимал, куда подпол клонит. Сейчас скажет, что Оля прочла об этом человеке несколько месяцев назад в газете. Тогда только ленивый не писал об этом, поэтому и приплела эту тачку. Стало быть, она что? Врет!
Этот узкоглазый умник не мог знать, что у Мельникова с Володиным имеются фотографии этой самой чертовой машины, где Оля в самом деле сидела в день убийства Голубева Ивана. Не приобщали они эти фотографии к делу по понятным причинам, а теперь что делать?! Теперь приобщать? А как объяснить, что столько времени молчали?
Нельзя, за это не только погон можно лишиться, но и работы. К тому же самим собой ради Ольги он бы рискнул, но не бедным Володиным, который лежит теперь на больничной койке весь утыканный иглами капельниц.
Он смолчал.
– Поэтому я думаю, что убила водителя своего жениха она. Утверждения экспертов, что для подобного убийства нужна ловкость и сила, могут быть ошибочными. Еще я думаю, что никак не могут быть связаны эти преступления: убийство Голубева и убийства невинных женщин! Не вяжется ни почерк, ни характер убийцы. У нас же с вами есть психологический портрет маньяка, орудующего в городе?
Все дружно закивали, кроме Мельникова. Он не раз сталкивался с убийцами, которые оказывались прямой противоположностью тех психологических портретов, которые придумали криминалисты-психологи.
– В общем, так… – Подполковник встал, опершись растопыренными ладонями в стол. – Дело с убийством считаю практически закрытым, ей можно предъявлять обвинение! Совещание закончено, все свободны.
Загремели отодвигаемые стулья, народ уважительно зашумел, потянувшись к выходу. Мельников шагнул следом.
– Валера, задержись, – вдруг приказал подполковник и уточнил для верности: – Мельников!
Он встал у двери, дождался, пока они останутся вдвоем, закрыл плотно дверь.
– Ты-то что молчал все время? – с напускным сочувствием спросил его подполковник.
И панибратским жестом махнул ему на диванчик подле своего кресла. Мол, присаживайся, не стесняйся. Мельников остался стоять.
– Не имею ничего сказать, товарищ подполковник, – ответил он, сцепив зубы, чтобы не заорать, не дай бог.
– Как это?! – ощетинился тот сразу. – Искал ее, искал, теперь сказать тебе нечего?! Хотя понимаю! Ты ее искал, а она… Буквально ведь с трапа самолета сняли девицу! Н-да… Как думаешь, врет она?
– Вам в самом деле важно знать мое мнение, товарищ подполковник? – Мельников нагнул голову, чтобы не смотреть в ненавистное лицо.
– А как же, Валера! Очень важно!
– Я считаю, что она говорит правду.
– А почему ты так считаешь? Нет ни единого доказательства, опять-таки странные разговоры, что убийца в маске ее фотографировал. Чушь какая-то!
Вот тут-то бы и ввернуть ему про снимки, что положили в почтовый ящик Володина, и выложить их веером перед подполом, и про мужика в синих кроссовках рассказать, что пацана попросил доставить конверт адресату, и про синюю краску для обуви напомнить, обнаруженную в царапине оцинковки подоконника.
А нельзя! Сокрыл от следствия улики, молчи теперь уж до конца!
Хоть бы еще эксперты не проболтались, но вряд ли. Им заботы больше нету, только помни обо всех его просьбах. Надо бы им тортик поскорее купить, подумал он тут же, чтобы он должником у них не числился. Тогда точно обо всем забудут.
– Я не могу ничего сказать, пока не поговорю с ней, – произнес Мельников.
– С ней? Говорить? Зачем?! Протокол допроса подписан. Все и так ясно. Зачем тебе?! А-ааа-ааа, понятно! – Мерзкая физиономия расплылась в довольной ухмылке. – Не терпится ей сцену ревности устроить? Или как?
– Или как, товарищ подполковник. У меня есть кое-какие догадки, хотелось бы найти подтверждение.
– Поделишься? – насторожился он.
Мельников промолчал, настырно рассматривая носы своих ботинок.
И подполковник сразу засомневался в правильности принятого решения.
Вдруг эта сволочь Мельников и впрямь что-то знает такое, что девку эту очистит добела?! Он любит, сволота, в рукаве козыри держать, у них давно это с дружком его практикуется.
– Почему Володин не был на совещании? Игнорирует, умный очень?
– Володина отвезли на «Скорой». Он сознание потерял, – выдавил через силу Мельников, и душа снова заныла по другу.
– Что такое?!
Вот не хватало еще ему! Он на время отпуска исполняет обязанности, и тут такое. Вдруг крякнется Володин, что тогда? Спросят-то с него, скажут, почему допустил до работы сотрудника в болезненном состоянии.
Да ни хрена ему не будет! Он не обязан у них давление перед работой мерить, а переаттестацию Володин не при нем проходил.
– Не знаю, товарищ подполковник. Врачи пока молчат. – Слова давались ему с трудом, вдруг даже завыть захотелось, так дрожало внутри от страха за Володина. – Так можно мне допросить подозреваемую, товарищ подполковник?
– Валяй, – вдруг согласился тот, сам себе удивляясь. – Можешь допросить ее, но особенно не рассчитывай, что мое мнение на ее счет изменится…
Глава 16
Лиза снова, как завороженная, смотрела на медленно раскачивающийся маятник больших напольных часов. Надпись, взявшая в круг тусклую медь маятника, казалась ей написанной кровью. Что там написано? Есть ли ответы на ее вопросы? Их было очень много, этих вопросов, тревожных, суетливых, снующих туда-сюда, как муравьи.
Откуда взялся окровавленный поясок в подвале недостроенного дома молодых хозяев? Как он туда попал? Мог ли попасть случайно? Если нет, то почему там остался? Раз избавлялись от тела девушки, почему оставили такую важную улику?
Главное, кто?
Она нашла исчерпывающую ее любопытство информацию о погибшей в Интернете, слава богу, ее мобильник это позволял. Она пользовалась теперь телефоном крайне редко, только лишь для того, чтобы выйти в Интернет. Все остальное время ее телефон был отключен.
Она боялась, что ее вызовут на допрос. Рано, еще не время, она еще ничего не доказала. У нее нет еще конкретного подозреваемого, она подозревает всех. Еще нельзя покидать стен этого дома, разгадка-то близка…
В Интернете писали, что девушка поскандалила с мужем или подралась, точно не сказано. Он выгнал ее из дома в одном домашнем халатике, или она сама ушла. Муж видел с балкона, как она садится в чью-то машину, но ни марку, ни номерных знаков не назвал. Его арестовали сразу же, как единственного подозреваемого в убийстве жены, но потом, снова вещал Интернет через пару дней, его выпустили, так как в деле появились новые факты. Теперь полиция разыскивает другого человека, возможно, связанного с покойной.
Это ее ищут, сразу сообразила она. Ее хороший знакомый, которому она отдала на экспертизу шелковый поясок от халатика, сдал ее властям. Правда, где точно искать, он не сказал, и никто не знает, а она не станет высовываться, еще не время.
– Вот ты где! – Ей на лопатки легли две горячие ладони, ухо обдало жарким дыханием. – А я тебя везде ищу, ищу!
Она стояла, боясь шевельнуться, не оттого, что боялась хозяйского гнева. Оттого, что ее тут же замутило при мысли о том, что эти самые руки могут оказаться преступными. Они могут быть обагрены кровью ее подруги и еще десятка безвинных жертв. Как, впрочем, и руки остальных обитателей дома, она уже не исключала ничего. И чем больше жила здесь, тем больше все здесь казалось ей странным, преступным, если можно так выразиться.
Хозяева и их любимый гость Казначеев то хохотали до упаду, устраивая вечеринки за полночь. То громко, не стесняясь никого, ссорились, то вдруг принимали молчаливую созерцательную позицию, напряженно наблюдая друг за другом поверх газет или дамских журналов.
Печалило, что в последнее время и старый хозяин – Виктор Иванович – к ним примкнул и, поддавшись всеобщему настроению, тоже то хохотал, то участвовал в скандалах, то наблюдал.
Лиза просто с ума сходила от затянувшегося ожидания, что кто-то из них да проколется. Она нервничала, прислушивалась, наблюдала. Путалась в мыслях, вязла в них, тонула. Кажется, конца-краю не будет ее миссии. А девушки продолжали гибнуть…
Горячие ладони сползли с ее лопаток ниже, облапали ее зад, задрали платье. Ее затрясло. Потом за спиной послышался шорох одежды, стук опустившихся на пол коленей.
– Стой так, детка. Стой так! – командовал молодой хозяин, придерживая одной рукой задранный подол ее платья сзади. – Стой так, милая, не шевелись!
На пару минут стало тихо, а потом послышался визг расстегиваемой молнии. Он снова снимал с себя штаны.
Все! Пора!
Лиза широко шагнула вперед. Резко обернулась. И уставилась в потное, отвратительно напряженное лицо своего молодого хозяина. Штаны на ширинке у него вздыбились. Он еще не успел их снять, лишь расстегнул молнию. Волосы взмокли и облепили череп. Бесцветные глаза наводнил животный страх.
– Ч-что ты делаешь, сучка?! – ужаснулся он, громко шепча.
Обеими руками он прикрыл низ живота. Он все еще стоял на коленях и пребывал в дикой растерянности. Он не понимал! Он не понимал, чего это она вдруг?! Что на нее накатило?! Всегда покорная, игривая, и вдруг!
– Ты поганый извращенец!!! – так же громким шепотом воскликнула Лиза и брезгливо отряхнула платье. – Как тебя жена терпит, урод!!!
– Ч-что ты сказала??? – Лицо Стаса побагровело. – Ты что себе позволяешь?!
– А ты?!
Лиза подбоченилась и воинственно шагнула вперед. Она вдруг решила, что пришла пора действовать. Что время спокойного созерцания закончилось. Оно просто ни к чему не приведет. В это змеиное гнездовье требуется воткнуть толстую палку и основательно там пошерудить. Иначе она так ничего и не узнает. Ее Сонечка останется не отмщенной. И девушки продолжат умирать!
– Ты поганый извращенец! – проткнула она воздушное пространство перед собой указательным пальчиком, как если бы вонзала нож ему в сердце. – Ты хоть понимаешь, насколько ты испорчен?!
– Я?! – совершенно искренне изумился он.
Потом вдруг резко поднялся на ноги. Отвернулся от нее, застегнул штаны и ссутулился, поглядывая на нее через плечо.
– Как с тобой Алла Викторовна только живет, урод??? – И Лиза плюнула в его сторону.
– Алла? Со мной?
Его взгляд ушел в себя. Он думал какое-то время, молча рассматривая Лизу, стоявшую в паре метров от него. Потом вздохнул и произнес с жалкой улыбкой:
– А ей на меня наплевать, Эльза, просто на меня плевать. Ты умная девочка, разве ты ничего не видишь?
– Что я должна видеть?
– Я не нужен ей, сама знаешь, кто нужен! Игоречек, папочка, все, кроме меня! Я несчастен, понимаешь?
Он, воодушевленный ее молчанием, вдруг снова шагнул к ней и протянул руки к ее груди.
– Стой, где стоишь! – взвизгнула Лиза, отпрыгивая. – А то я Виктора Ивановича кликну!
– Да зови, мне-то что! – Он тут же сделался на редкость беззаботным и спокойным. – Нашла авторитет. Мне плевать.
– Но… Но как же? – пришла пора ей растеряться. – Разве ваш общий бизнес…
– Господи, дурочка! Какая же ты дурочка, Эльза! – Он рассмеялся противным беззвучным смехом. – Неужели ты думаешь, что я не подготовился?!
– К чему?
– К дальнейшей жизни без этого семейства! Все же идет к тому!
– Как это? Вы что, собрались… Вы собрались разводиться с Аллой?!
– Давно бы это сделал, да она цепляется, – небрежно повел он рукой перед собой. – Ей деньги нужны, а уйдет от меня она с голой жопой! У Игорька таких денег нет, и у папы теперь нет.
– Как это?! Почему?
– Потому что надо больше времени проводить на работе, дурочка. Почаще там бывать, не мотаясь туда-сюда по поручениям своей капризной доченьки! Многое ускользает, поверь мне! Очень многое уходит от взгляда, когда чрезмерно доверяешь своему презренному зятю и когда слишком потакаешь своей доченьке.
– И что же ускользнуло?
Ей сделалось невероятно интересно. Эту сторону дела она никогда не рассматривала, всегда почему-то считала хозяином бизнеса Жукова и думала, что Игнатенко у него в помощниках.
А как на самом деле? Было очень интересно! Ради его откровений она даже позволила ему покружить вокруг себя. Когда он снова запыхтел ей в ухо горячо и надсадно, не воспротивилась.
– На самом деле, Эльзочка, все не так!
– Как не так? – Она сморщилась, почувствовав его потные руки на своих бедрах, прикусила губу.
– Не так радужно у дочки с папой, как они думают! Я давно уже, очень давно внедрил новый проект в наши с ним общие разработки. Оформил на себя, поскольку ему некогда было этим заниматься. Он все отмахивался и считал это моим очередным чудачеством. И я кинул все силы и средства на это. И пока он книжонки свои поганые почитывал, я это направление сделал мощным и прибыльным. И потихоньку и его направление подмял под себя. Я его попросту разорил, Эльзочка! Он банкрот, наш уважаемый Виктор Иванович! Но тс-сс… Он пока об этом не подозревает! Ты ведь ему не скажешь о моих шалостях, нет?
Его мерзкие руки оттянули резинку ее трусиков, палец скользнул внутрь.
– А о других твоих шалостях они тоже не знают? – еле выдавила она из себя, настолько дурно ей сделалось.
– О каких других? – Он часто дышал, исследуя ее тело.
– О женщинах! – Она чуть отстранилась. – У тебя же есть другие женщины! Как Алла и ее отец на это смотрят?
– Им плевать! – хихикнул он ей в ухо. – Им всегда было на меня плевать! Иногда мне вообще кажется, что они любовники!
– Что-ооо???
Лиза отшвырнула его руки, сделавшиеся совершенно наглыми, и отбежала к окну.
– Эльзочка, ну чего ты опять? – захныкал он слабым голосом. – Ну чего ты?!
– Как можно так говорить о своей жене и ее отце, Станислав?! Если сам испорчен, зачем порочить других?!
Она прерывисто дышала, старательно обводя взглядом его оттопыренную ширинку. У нее было такое чувство, что она стоит на краю пропасти. И из этой бездны на нее дышало смрадом, смертью и ужасом.
– Я никого не порочу, – огрызнулся он, сунул кулаки в карманы штанов, ссутулился. – Они оба ненормальные. И Алла, и ее папаша.
– А ты нормальный?! – ахнула Лиза и повела вокруг себя рукой. – Что ты только что вытворял?!
– Я?! – искренне изумился Стас. – А что такого?!
– Рассказать, или сам вспомнишь? – со злостью фыркнула Лиза.
– Господи! Не строй из себя ханжу! – возмутился он громким шепотом. – Ничего в этом такого нет!
– Да ну!
– Вот тебе и да ну! – огрызнулся он беззлобно и еще раз прошипел: – Ханжа!
– Подобные извращения ты считаешь нормой? – заинтересованно отозвалась Лиза, совсем не обидевшись на «ханжу».
Ей во что бы то ни стало следовало его раздразнить. Немного получилось, но он сейчас замкнется и замолчит, а следовало двигаться дальше. Она за эти несколько минут узнала больше, чем за все эти бесплодные месяцы.
– Что ты называешь извращением, дура? – снова зашипел он со злостью. – То, что я с тобой шалю подобным образом, по-твоему, извращение?!
– А что?
– Это… – Стас громко пощелкал пальцами, вытянув руку между ними. – Это скорее изощренность любовных утех, Эльза.
– Да ладно! – ахнула она.
– Ты просто дура, если думаешь иначе. – Он надменным взглядом смерил ее с головы до ног. – Ты аппетитная, очень интересная девочка. Я бы мог подарить тебе такое наслаждение…
И Лизе тут же вспомнилось истерзанное тело ее подруги. Синяки по всему телу, разодранный рот, изрезанные ноги, на груди синяки.
Ее хотели пощадить, когда пригласили на опознание, ей не хотели показывать всего, она сама попросила. Ей надо было знать, в каких муках умирала Соня, ощутить ненависть к убийце в полную силу, чтобы потом сделаться опасной и беспощадной.
И тогда она сказала, вспомнив о собственной клятве:
– Какое наслаждение ты мне можешь подарить, к примеру?
– О-оо, детка… – зашептал Стас, безошибочно уловив в ее голосе интерес. – Об этом не говорить надо, это надо ощущать!
– Да… Наверное… – Она сделалась будто бы донельзя растерянной и задумчивой. – Но… Но как? Где?
– Это не твои проблемы, малышка, я все, все устрою, никто ни о чем не догадается, поверь. Ты будешь в восторге, вот увидишь!
Его снова начало трясти от возбуждения, он шажок за шажком двинулся к ней. Заходил снова кругами вокруг, жадно осматривая каждый изгиб ее тела. Но руки странно все так же держал в карманах.
Это он смакует предвкушение, вдруг опалило ее мозг! Он – мерзкий, страшный извращенец, теперь рисует в своих порочных мечтах все, что ему так нравится.
– Я подумаю, – выдавила она через силу. – Но… Но ты тогда расскажешь мне про Аллу и ее отца, идет?
– А что я должен рассказать? – наморщил он лоб, то ли забыл, то ли искусно притворялся.
– Что натолкнуло тебя на мысль, что их отношения отца и дочери носят странный характер, – выдала она с азартным придыханием. – Мне же любопытно! Расскажешь?
– Ну-уу… – Он снова встал у нее за спиной и задышал противно с надрывом. – Это все будет зависеть только от твоей покладистости, малышка.
– То есть? – Лиза с силой стиснула зубы, чтобы не заорать, мерзкая тварь снова запустил руки ей под платье.
– Чем покладистее ты будешь, тем откровеннее буду я!
Стас, наконец, отскочил от нее, через мгновение она поняла, в чем дело. Хлопнула соседняя дверь, в коридоре послышался звук шагов. Так ходил только старый хозяин дома, осторожно, легко.
– Сегодня ночью я приду за тобой, как все угомонятся, я приду, – проговорил он негромко от двери, взявшись за ручку. – Жди меня!
– За мной?! – изумленно распахнула она глаза. – Мы что же, поедем куда-то?
– А ты что же, хотела шалить прямо здесь? – оскалил он зубы и погрозил ей пальцем. – А ты не такая уж ханжа, моя малышка! Жди… После двух часов, это мое любимое время!
Остаток дня пролетел у нее как в тумане. Она стирала, развешивала хозяйское белье на заднем дворе, что высыхало, тут же гладила. Потом убрала пару комнат, опрыскала цветы на огромной лоджии, но даже не помнила, как все проделывала.
Она волновалась, понимала, что приблизилась к разгадке почти вплотную, и очень сильно переживала.
Боялась ли она? Вряд ли. Может быть, немного, но как-то походя, будто издали. Казалось, не с ней сегодня должны были совершаться все те зверства, из-за которых погибла ее подруга.
Она же предупреждена, думала Лиза, встряхивая над гладильной доской хозяйскую ночную сорочку, значит, вооружена. Она сумеет противостоять монстру, справится с ним и утрет нос этому красивому недоверчивому полицейскому, что отпустил Стаса на все четыре стороны, хотя он был подозреваемым, единственным за столько-то времени!
– Лиза, идем ужинать, – позвала ее кухарка. – Я голубцов нам настряпала. Вкусные, сметанка свеженькая, идем.
– Сейчас, – кивнула она машинально и тут же почувствовала тошноту.
Она не может сейчас, господи, не может сейчас сидеть в комнате для прислуги, ковырять вилкой капустные листья, говорить о чем-то. Кухарка очень любила говорить о хозяевах, об их аппетите, пристрастиях в еде. Обсуждать, в чем они спускались к завтраку, к обеду, ужину.
– Могла бы платье и получше надеть, – частенько фыркала она после обеда. – Что это? Марля и марля! В каких-то узелках, веревочках, не понимаю я такого вкуса.
Лизе приходилось объяснять несведущей женщине, в чем прелесть и ценность такого вот с виду неказистого хозяйского наряда. Та внимательно слушала, кивала, но снова не соглашалась, снова спорила. Так бывало почти всегда, стоило им оказаться за одним обеденным столом.
Разве она сможет сейчас поддерживать подобные разговоры? У нее нет сил, она рассеянна, будет говорить невпопад. Кухарка еще, чего доброго, в чем-нибудь ее заподозрит и надует в уши молодой хозяйке.
– Она всем про всех стучит, – заявил однажды авторитетный Казначеев, провожая взглядом толстый кухаркин зад. – Бойся ее, Лизка, коварная бабища!
Разделять теперь трапезу с коварной бабищей она не могла, непременно спалится, но отказать не получилось. Та вцепилась в нее мертвой хваткой, усадила за накрытый в их комнате стол, пододвинула тарелку с голубцами, соусник со сметаной.
– Ешь, говорю! – приказала она, села напротив, подперла пухлую щеку кулаком, уставилась на нее, как удав. – Не по тебе пища, что ли, Лизавета?
Лиза вскинула на нее недоуменный взгляд, стараясь, чтобы вышло очень убедительно.
– Да ладно тебе!
– А чего нос тогда воротишь? Весь день какая-то странная. – Круглые, как у совы, глаза кухарки сделались такими подозрительными, что Лиза запаниковала. – Тихая какая-то. Это тебя что, молодой хозяин обидел?
– Меня?! Обидел?! – Лиза отложила вилку, которой расковыряла один голубец в кашу, глянула на кухарку строго. – С чего ты взяла?! Чего выдумываешь?!
– Я же видела, как он за тобой в кабинет шмыгнул, – шепнула та, опасливо покосившись через толстое плечо на прикрытую дверь. – Чего хотел?
– Ничего, – пробурчала Лиза и опустила глаза в тарелку. – Чего хотят хозяева, как думаешь?
– О, милая моя! – пропела та с паскудной ухмылкой. – Кто что хочет! Кто поругать, кто пошлепать, как давеча Игорь Васильевич тебя шлепал, я видала! – Она шутливо погрозила Лизе пальцем, но тут же сделалась строгой. – А кто и…
Она вдруг умолкла. Лиза подняла глаза. Любопытная женщина смотрела невидящим взглядом куда-то в угол, толстые щеки ее провисли, обнажив пожилой возраст, губы сжались.
– А кто и что? – тихонько потолкала ее Лиза в локоток. – Чего замолчала?
Та вздрогнула и снова покосилась на дверь.
– Ты стерегись его, Лиза. Стерегись!
– Кого? – Она трепала теперь вилкой второй голубец.
– А то сама не знаешь! Он один тут такой. – Она поискала нужное слово, не нашла ничего другого и брякнула: – Находчивый!
– В смысле?!
– Вывернется, как уж! Однажды… – Она понизила голос до такого тихого шепота, что Лизе пришлось к ней наклониться, чтобы услышать. – Однажды, еще до тебя, когда горничной не было – старая ушла, новую не нашли, – он пригласил меня в свой дом прибраться. Говорит, не могу сам, рука болит, а рука-то и правда была забинтована. Приехали туда, я с ведрами, тряпками, порошками. Захожу в дом-то, а там…
– Что там?! – Лиза тоже принялась шептать.
– А там все в кровищи! Ужас! Я побелела вся, спрашиваю, чего это? А он хохочет, подрался, говорит, с другом. Только не верю я.
– Почему?
– Да потому что, когда я потом убирала его комнату, разбиралась в шкафах, то такие картинки нашла!!! – Ее толстое лицо сморщилось, будто в нос пахнуло падалью. – Чуть не вырвало! Я смолчала, а мне чего? Мне платят, меня не трогают, меня не хлещут и за зад не щиплют. А ты, Лизка, стерегись! Стерегись…
Ее зловещее предостережение потом часа два шуршало у Лизы в ушах. Что бы ни делала, все одно слышала: стерегись, стерегись.
А как она станет стеречься, если сегодня ночью у нее с ним свидание?!
Лиза закончила работу в восемь. Зашла в свою комнату, заперлась на ключ и устало опустилась на краешек кровати. Ее бил озноб – и от усталости, и от страха, и от ожидания.
Неужели сегодня все свершится?! Неужели все закончится?! Неужели сегодня она сумеет уничтожить мерзкое чудовище?
Лиза машинально сунула руку под матрас и нащупала тонкий узкий сверток. Орудие мщения на месте.
Оно долго пролежало здесь. Почти с первого дня, как Лиза появилась в этом доме. Еще до конца не осознав зачем, она купила этот нож – узкий, длинный, твердой стали, с удобной ручкой. А когда купила, сразу пообещала себе, что не отпустит эту мразь живой. Она не позволит предстать этому гаду перед судом, она сама будет вершить правосудие.
Сегодня! Сегодня ночью все и свершится, она будет готова к его нападению и убьет его. Но прежде чем он умрет, она скажет ему – почему и за что.
Проверив для верности дверь, Лиза пошла в душ. Крохотная кабинка располагалась за огромным бельевым шкафом в ее комнате. Это было очень удобно, не надо было выходить из комнаты. Не было нужды мозолить глаза хозяевам.
Она разделась и встала под горячую воду, постепенно разбавляя ее ледяной. Выбралась из душа она, когда губы уже начали синеть и тело сводило от холода. Долго растиралась полотенцем, содрогаясь всем телом от холода и нервозности. Потом долго и тщательно выбирала одежду. Это ведь должно быть что-то такое, что не стесняло бы ее движений. Что не стало бы ее ловушкой и не помогло бы монстру ее пленить, а также она должна была где-то спрятать нож.
Лиза остановила свой выбор на черной плотной водолазке, обтягивающей ее, как вторая кожа, черных эластичных штанах, тоже плотных, широких внизу. На ноги надела плотные гольфы и обула спортивные туфли без шнурков. Нож она сунула в гольф на правой ноге, освободив его от пакета и оставив в тонком кожаном чехле. Собрала волосы в высокий хвост, постояла несколько минут у зеркала, рассматривая свою экипировку. Потом погасила верхний свет, оставив ночник у кровати, и легла поверх покрывала прямо в одежде, отперев дверь.
Стасу неудобно будет стучаться и орать, вызывая ее, ему нужно быть тихим и осторожным, иначе он спалится.
Пока она возилась с приготовлениями, наступила ночь. Часы показывали четверть первого.
Она уставилась в потолок, пытаясь вызвать в памяти улыбчивое лицо Сони. Бесполезно! Ничего, кроме истерзанной плоти подруги, не вспомнилось, а сон дурацкий не выходил из ума. Кому она должна помочь? Может, у него в заточении кто-то содержится? СМИ писали, что между исчезновением и смертью женщин проходило несколько дней, всякий раз по-разному. Но одно точно: он не убивал их сразу, он наслаждался истязаниями.
Она снова вспомнила горячие потные ладони на своем теле и передернулась.
– Я убью тебя… – прошептала Лиза и тут же резко села на кровати.
Ей вдруг пришло в голову, что необходимо поставить в известность хоть кого-нибудь. Вдруг у нее не получится совершить возмездие?! Вдруг она промахнется, у нее не хватит сил, или вмешается его величество случай?! Вдруг не она его, а он ее убьет? Что будет тогда?
Ничего! Все останется как прежде. Он снова станет кромсать и убивать невинных девушек, а ее, может, даже и не найдут вовсе.
Надо кому-то позвонить, кому?! Умнику, что помог ей с экспертизой, не стоит даже пытаться. Он ясно дал ей понять, что после такой подставы он ее просто знать не желает.
Кому звонить?!
Она покусала ноготь большого пальца, обвела взглядом комнату, остановилась на своей сумке, сиротливо жавшейся к спинке стула. Кажется, в сумке у нее сохранилась визитная карточка того симпатичного полицейского, что обидел ее после смерти Сони.
Мельников! Да, он сунул ей неказистый картонный прямоугольник, когда она убегала от него в слезах.
– Зачем?! – воскликнула она тогда с отчаянием. – Считаете, что мне это нужно?
– Звоните, – просто ответил он, пряча виноватый взгляд.
– Звонить??? – ахнула она. – Вам звонить??? После вашего малодушия и трусости считаете, я стану вам звонить???
– Мало ли что… – промямлил он. – Мало ли что случится…
Теперь, кажется, мало ли что случилось или может случиться. Позвонить?
Лиза встала, подошла к стулу, нервно схватила сумочку. Порылась в ней, нашла в самом малопосещаемом кармашке визитку Мельникова и через минуту набирала его номер, включив телефон. Стоило бы удивиться, получив сразу несколько сообщений о пропущенных звонках, но Лиза не удивилась. Ее наверняка разыскивали правоохранительные органы по наводке ее хорошего знакомого.
Мельников вдруг оказался недоступен, черт побери! Она несколько раз набирала его номер, бесполезно. Какая незадача! Она вспомнила про его друга-коллегу, полноватого парня с добродушным лицом и сочувствующим взглядом, но, к сожалению, на картонном прямоугольнике не было его номера.
Лиза, снова усевшись на кровать, начала писать сообщение. Несколько раз она стирала текст, начинала заново, снова ей не нравилось то, что написано. В конце концов после двадцати минут неудачных попыток у нее вышло следующее: «Если со мной что-то случится, знайте, виновен тот самый человек, которого вы отпустили».
Все, больше ни слова ни о своих намерениях, ни о намерениях этого чудовища. Все описать в коротком телефонном сообщении невозможно. Лиза отправила сообщение. Как только Мельников включит телефон, он его получит. Отключила телефон и положила его под подушку, карточку Мельникова снова сунула на прежнее место. Улеглась на кровать прямо в обуви, выключила ночник и прикрыла глаза, она устала от долгого напряженного ожидания. Ей необходимо было собраться с мыслями и придумать какой-нибудь план действий. Когда, в какой именно момент ей следовало напасть? Как только они приедут в его дом, ставший пыточной для многих жертв? Или когда он на нее нападет?
По обстоятельствам, решила Лиза и задремала.
Очнулась она от легкого дверного скрипа.
Началось! Сердце сжалось в крохотный комочек, неспособный справляться с бешеными толчками крови, во рту пересохло. Она хотела открыть глаза и сесть на кровати, но вдруг решила, что станет дальше притворяться спящей. Что он станет делать, интересно? Будет будить ее или уйдет?
Он не ушел, подошел к кровати вплотную, осторожно и почти бесшумно ступая. Лиза чуть приоткрыла глаза. В комнате было очень темно, она сама погасила ночник. Силуэт Стаса угадывался огромным черным сгустком, который колыхался в метре от нее. Почему он молчит? Почему не пытается ее растолкать и увести за собой в машину?
Ответ на все ее вопросы обнаружился через мгновение. Стас чем-то зашуршал, по комнате пополз посторонний неприятный запах, и тут же к ее лицу он с силой прижал вонючую тряпку.
Все, потом была пустота…
Глава 17
Допрос с Ольгой он запланировал на поздний вечер. Начальство разбредется по домам, его не будут дергать, им никто не помешает. Да и ей будет легче скрадывать часы ожидания перед освобождением.
То, что ее освободят по истечении семидесяти двух часов, Мельников не сомневался. Если уж остро встанет вопрос, он готов продемонстрировать присланные Володину фотографии, пускай даже ему после этого придется расстаться с погонами и работой.
Плевать! Главное, Оля!
– Доставили подозреваемую Ильину в допросную? – спросил Мельников в дежурной части, стараясь выглядеть спокойным и непредвзятым.
– Да, она там, – ответил сержант, не поднимая глаз от регистрационного журнала.
Правда, журнал был открыт на чистой странице, и сержанту уже все было известно: и что подозреваемая, доставленная в отдел из аэропорта, бывшая девушка Мельникова, и что зам желает на нее повесить убийство водителя ее жениха и всячески отвергает какую бы то ни было связь этого убийства с убийствами женщин в их городе. Отдел гудел как улей, потому что подполковник не делал секрета из этого дела. Не хотел он оберегать покой и душевное равновесие сотрудника Мельникова, хотя другие его жалели. Потому и прятал теперь глаза дежурный сержант Володя.
– Меня не беспокоить. Телефон я отключу, – предупредил он. – Но если вдруг станут звонить из больницы по поводу Володина, сообщи.
– Хорошо. Как он там, кстати?
– Пока ничего хорошего, – стиснул зубы Мельников и пошел, сгорбившись, в сторону допросной.
Он звонил в больницу каждый час. Ситуация не менялась, Сашка по-прежнему был в коме, врачи не давали никаких прогнозов. Мельников переживал за него, бесился от бессилия, ругал себя на чем свет стоит.
Это он в конечном итоге во всем виноват! С его пьяной выходки все началось. Он прицепился к своей бывшей невесте, которая собралась замуж за другого. Тому, другому, пришлось посадить ее под замок, и пошло-поехало! А Сашка…
Сашка всегда очень трепетно относился к Оле, и он очень переживал за нее, да и за него тоже. Вот и случилось то, что случилось.
Никогда он себя не простит, если вдруг что! Никогда!!!
Валера прошел в конец коридора, остановился у железной двери с глазком, но, вопреки обыкновению, не стал в него смотреть. Дернул дверь на себя, кивнув конвойному, и вошел, как в омут прыгнул.
Господи, сколько бы он отдал, чтобы подойти к ней, упасть перед ней на колени, обнять, зацеловать всю, утешить, оградить!!! Он бы кровь по капле отдал, лишь бы иметь такую возможность, чтобы она снова была его, а не чужая невеста, чтобы снова смотрела на него влюбленным светлым взглядом, а не прятала глаза в пол, расчерчивая кончиком туфли странные фигуры под столом.
Валера остановился по другую сторону стола. Швырнул папку на стол, глянул в склоненную макушку. Дыхания ни черта не хватало! Даже на приветствие, мать его!..
– Здравствуй, – все же вымолвил через силу, и через паузу: – Здравствуй, Оля.
– Ага… – качнула она головой, не поднимая взгляда. – Привет.
– Как ты? – спросил он потом, прекрасно зная, как она.
Мерзко, отвратительно! Страшно и безнадежно! Как еще она могла себя чувствовать – совершенно безвинная жертва обстоятельств?!
– Как видишь, – дернула она плечом, обтянутым измявшимся льняным жакетиком. – Позитива – ноль.
– Все будет нормально, не переживай, разберемся…
Слова были холодными и казенными, как стены допросной, но ничего другого он не мог теперь говорить, все застревало в горле. Начни он ее сразу расспрашивать, жалеть, утешать так, как ему бы того хотелось, он бы сорвался. Он бы не сумел справиться с собой и точно упал бы перед ней на колени, начав целовать ее пальцы, ладошки, запястья.
Мельников почувствовал, что у него трясутся колени, и потянул из-под стола стул за спинку, сел напротив Оли, уставился жадно. Она по-прежнему не поднимала головы.
– Оля… – позвал он ее сдавленным голосом. – Оля, посмотри на меня.
– Зачем? – Ее голова опустилась еще ниже.
Ему было важно видеть ее глаза, важно было знать, что она к нему чувствует. В глазах у нее всегда отражалось все: нежность, любовь, усталость, раздражение.
– Пожалуйста, – попросил он тихо.
Оля медленно подняла голову и глянула на него, и ему тут же захотелось завыть. Лучше бы она этого не делала! Лучше бы не смотрела на него, не сидела сейчас напротив!
В ее взгляде было сколько усталости, столько и неприязни, направленной на него, именно на него, в этом не приходилось сомневаться. Он, как никто, мог читать по ее глазам.
– Прости, – еле вымолвил он и задышал тяжело и часто. – Прости меня… Все из-за меня, из-за того вечера, когда…
– Не стану спорить, – перебила его Оля холодно. – Все именно тогда и началось, весь этот кошмар! Весь этот затянувшийся кошмар!!! Мельников, о чем ты думал тогда?! О чем мечтал, врезаясь в мою жизнь, как ледокол?! Ты считал, что, отменив свадьбу, я снова вернусь к тебе?!
Он промолчал, и она продолжила:
– Даже если бы это и произошло, то продлилось бы недолго, я бы снова ушла от тебя к Володе, – забила она последний гвоздь в его полыхающую болью голову. – Ты же знаешь, почему мы расстались!
– Нет, не знаю, – еле разлепил он спекшиеся губы. – До сих пор не знаю.
– Из-за тебя, Мельников!!! Мы расстались из-за тебя!
– Почему?
– Потому что ты такой, какой есть, и другим не станешь! Все же из-за этого произошло, Мельников!!! – повысила голос Оля до неприятных истеричных интонаций. – Из-за твоего нежелания меняться! Из-за твоего нежелания что-либо менять в своей жизни! Из-за твоего нежелания идти дальше, как-то развиваться!.. Господи, о чем я?! Зачем это все теперь?!
Она поникла, повесив голову, напоминая ему увядший цветок, и ему снова сделалось ее дико жаль, ну и себя немного.
– Ладно, проехали, – буркнул он, тщательно сглатывая тугой комок, застрявший в горле. – Давай по делу…
Она съежилась так, будто ее начали пытать током, лицо, еще минуту назад полыхавшее праведным гневом, мгновенно осунулось и побелело.
– Что произошло в доме твоего жениха… – Он чуть не подавился собственными словами. – Мне известно, он прислал мне фотографии.
– Кто??? Володя??? – ахнула она, хватаясь за сердце.
– Нет, убийца, он прислал мне все фотографии. Вернее, не мне, а Сашке. В общем и целом картина ясна. Расскажи, что было дальше, – не попросил, потребовал он, потому что версия подполковника его не устраивала никак.
Оля начала говорить тихо, монотонно, чужим, безжизненным голосом. Такого голоса Мельников еще никогда не слышал, и снова все сжалось внутри от жалости и желания защитить.
– Это все, – закончила она через пятнадцать минут. – Потом я позвонила Володе, он приехал за мной с домработницей Зоей и забрал меня домой.
И опять болезненный укол в сердце: Володе позвонила, не ему, хотя номер телефона когда-то знала наизусть.
– Можете спросить тех людей, что меня подобрали, они подтвердят.
– Спросили, подтвердили, – кивнул он и полез в папку, достал карту той местности, расстелил ее на столе, ткнул пальцем в крохотную точку на дороге. – Вот тут, по их словам, они тебя подобрали, вот тут находится элитный дачный поселок. Считаешь, что ты пришла оттуда?
– Не пришла, Мельников, а сбежала! – уточнила она с болезненным надрывом. – Я сбежала в тот день, когда он привез в дом очередную девушку.
– Как это вышло? Это важно.
– Он прыснул ей в лицо из баллончика, по машине пополз запах, он оставил ее открытой, чтобы проветрилось. И багажник открыл, чтобы вентилировалось лучше, я и воспользовалась случаем. Размотала пластырь на ногах, вылезла из багажника, побежала вдоль забора. Там строительные леса с лестницей, я взобралась, прыгнула через забор, ударилась сильно, конечно, но… Но после того, что я видела, что мне пришлось видеть в его подвале, это почти не ощущалось, там мне было больно.
– Он пытал тебя??? – сморщился Мельников, будто все это пришлось пережить не ей, а ему.
– Нет, я все видела. Это тоже больно, поверь.
– Верю!
– И потом я пошла, потом побежала. Продиралась через кусты, снова бежала, потом упала и отключилась, проснулась утром… Не могу больше, прости. – Оля всхлипнула.
Его трясло, он не знал, что делать и как себя вести с ней. Все его желания она подавила одним своим взглядом, выражающим только одно – он ей не нужен. Он судорожно сглатывал и пытался отвлечься, пытался думать о деле, но не получалось. Перед глазами прыгали чудовищные картинки, Оля привязана к стулу, а напротив монстр в человечьем обличье кромсает женскую плоть ножом, ножницами, дрелью. Он ходит вокруг нее, напевает что-то, пытается шутить и говорит…
– Что он говорил тебе?
– Что? – Она вздрогнула и посмотрела на него загнанным зверьком.
– Что он обычно говорил тебе? Когда мучил девушек, он ведь говорил с тобой?
– Да. Он все время либо говорил, либо напевал фальшивым полушепотом. – Ее лицо болезненно скривилось. – Это было жутко! Странная безликая маска, бешеные глаза и этот шепот, он сводил меня с ума, это невозможно передать, Мельников!
Он мог бы сказать, что он понимает, что сочувствует, что хотел бы, чтобы этого никогда не случилось с ней, но не сказал. Его слова ничего не значат для нее, ничего! Поэтому он только кивнул и едва слышно проговорил:
– Я достану эту мразь, Оля.
– Ты знаешь… – продолжила, рассеянно глядя перед собой. – Он все говорил о ком-то, кого хотел бы посадить напротив меня. Я не понимала, о чем он! А он все говорил и говорил, что, когда кто-то придет за мной, он посадит нас напротив друг друга и заставит смотреть на мучения. Станет отрезать по кусочку то от меня, то от кого-то, я не знала, кого он имеет в виду. Подумала, что Володю, не просто же так он проник в его дом и убил Ивана, но теперь мне кажется, что его целью был не Володя.
– А кто?
– Ты, Мельников! – произнесла Оля странным дребезжащим голосом. – Он охотился не за Володей, не за мной, он охотился за тобой!!! Тебе он прислал мои фотографии, потому что знал, что ты придешь за мной, ты не пришел! Почему???
Она заплакала, уткнув лицо в ладони.
– Оля… – выдавил он хрипло и потянулся рукой к ее голове, но Оля тут же, почувствовав движение с его стороны, отпрянула. – Оля, не плачь, пожалуйста.
– Почему, Мельников??? Почему ты не пришел за мной??? Ведь это все из-за тебя!!! Ты был его целью, а я лишь приманка! Почему???
– Потому что я не знал, куда идти! Не знал.
Он пытался кричать, но из горла сочился лишь сдавленный шепот. Валера был так потрясен, что ничего не мог понять, вообще ничего!!!
– Ты узнаешь его? – спросил он через паузу.
– Нет, вряд ли. Он все время был в маске.
– Голос? Рост?
– Да, он не всегда шептал. Рост тоже знаю. – Она назвала в сантиметрах приблизительный рост своего мучителя.
– Волосы?
– Нет.
– Руки?
– Что? – Она вздрогнула, уставившись на него непонимающе.
– Руки! Он ведь не всегда был в перчатках, так?
– Д-да. – Ее взгляд спрятался, Оля вспоминала. – Да, руки помню.
– Как думаешь… – Мельников прокашлялся, жутко саднило горло. – Как думаешь, сколько лет этому человеку? Тридцать, сорок?
Стасу Игнатенко, которого теперь он подозревал безо всяких «но», было ровно сорок лет. И его руки, ухоженные, с длинными пальцами с аккуратными ногтями, он помнил до сих пор. Потому что пялился на них, когда допрашивал. Пялился и все гадал: как можно этими женоподобными руками творить такие чудовищные вещи?
Такие руки забыть сложно, и возраст по ним определить можно.
– Тридцать?! Сорок?! – изумленно отозвалась Оля. – Я бы не сказала!
– То есть?! – Мельников напрягся.
– Этому чудовищу сколько угодно, но только не сорок. Его руки… Это руки пожилого человека!
– Пожилого???
– Ну, может, и не пожилого, но волоски вот здесь и вот здесь. – Оля тронула свою кисть на пальцах и у ребра. – Они седые. Если могут быть седые волоски на руках сорокалетнего мужчины, то тогда да – сорок лет.
– Не могут.
– Что?
– Нет, нет, ничего.
Мельников ссутулился, уставился на Олю исподлобья.
У Игнатенко не было волосков на руках! Не было! Его кисти были женоподобными, мягкими и безволосыми. Что же получается?! Что Олин мучитель не он?! Тогда…
Тогда как, черт побери, она оказалась в его машине?! Нет, здесь какая-то лажа.
– А по голосу? По голосу ты могла бы определить его возраст? – продолжил он настаивать.
– Голос? Нет, вряд ли. Но он у него такой вкрадчивый, без резкости, мягкий. Услышь его где-то, я бы ни за что не заподозрила этого человека в таких зверствах. – Она ненадолго задумалась, потом все же кивнула самой себе. – Да, голос нормальный, но говорю же, он почти все время шептал, лишь однажды…
Мельников встал и зашагал размашисто по допросной, он думал, думал, думал.
Ему ничего это не нравилось! Все как-то перемешалось и спуталось!
Он получает фотографии, на которых пусть не отчетливо, но все же можно рассмотреть номера VINа. По ним вычислить машину – раз плюнуть. Этот урод, когда фотографировал, разве не знал этого? Тем более что его машина уже попадалась, он умышленно захватил цифры или облажался? Тогда почему он не совершил ни прежде, ни потом ни единого прокола?
Что выходит? Выходит, цифры были захвачены объективом намеренно!
Машина принадлежит Игнатенко. Милому мужчине среднего возраста с ухоженными руками и аккуратными ногтями. Чьи же руки видела Оля?! Кто кромсал женщин?
Выходит, не Игнатенко? Не его руки видела она? Тогда чьи?!
И этот творящий зло человек очень хотел заполучить в свое адово место его – Мельникова?! Зачем?! Месть? Но за что он мог мстить Мельникову?! Скорее этого мог желать Игнатенко! Ему Валера помотал нервы и заставил потратиться на свору адвокатов.
Ой, что-то брезжит, что-то прорисовывается! Только все никак не удается ухватить!
Он остановился как вкопанный. Мысль, прежде беспорядочно снующая и не желающая облачаться в правильную форму, вдруг сформировалась.
Игнатенко подставляют! Грамотно, искусно, виртуозно! Или…
Или у него есть сообщник! Сообщник, который выполняет всю грязную работу.
– Оля, – окликнул он свою бывшую возлюбленную, сидевшую с поникшей головой. – Стало быть, ты утверждаешь, что убийца в маске в возрасте?
– Мне так кажется, – кивнула она.
– Руки, голос, рост – это у нас есть! Вот если бы тебе по этим приметам пришлось опознавать, ты…
– Опознала бы! – воскликнула она. – И не думаю, что ошиблась бы! Мне этот шепот во сне теперь снится. Эти руки с кровавой каемкой под ногтями… Бр-рр, это ужасно, Мельников!
– Ладно, мне пора. Тебе придется вернуться в камеру, – отрывисто произнес он, потому что очень тяжело было говорить ей это. – Думаю, завтра утром уже все разрешится.
Он вышел из отдела в начале одиннадцатого ночи и сразу поехал в больницу.
– Вы что, обнаглели совершенно? – вытаращилась на него дежурная медсестра, чуть приоткрыв дверь отделения. – Вы смотрели на часы?!
– Да, смотрел, – смиренно кивнул Мельников. – Но у меня обстоятельства.
– Все так говорят! Уходите, я полицию сейчас вызову! – закричала медсестра и потянула дверь на себя.
– Я сам полиция. – Мельников нехотя сунул ей под нос удостоверение. – Мне очень нужно навестить нашего сотрудника.
– Гм-мм… Так бы сразу и сказали, – надула она губы от обиды. – Чего ломиться-то? Из полиции, значит, из полиции, входите.
Мельников прошмыгнул мимо нее в полутемное фойе. Дошел следом за сердитой девушкой до ее рабочего места. Уточнил по журналу, в какой палате находится Володин. Взял из ее рук белый халат и бахилы и уже через пять минут осторожно заглядывал внутрь володинской палаты.
Весь опутанный проводами с иголками в венах, Володин лежал на высокой кровати, стоящей посреди палаты. Мирно пищали приборы, монитор рисовал четкие, правильные кривые, отражая ровный стук володинского сердца.
– Привет, Саня, – поздоровался Мельников шепотом, усаживаясь на стул. – Ты спи, спи, я посижу тут. Доктора твои лопочут что-то про кому, а я не верю, прикинь! Думаю, что тебе просто выспаться за все годы захотелось, ты и косишь! А мне просто поговорить надо, а кроме тебя, мне не с кем. Слышишь ты меня, нет, неважно, я просто буду говорить…
В горле снова вздулся громадный комок, с которым он провозился минут пять, пытаясь сглотнуть. Так давило, что слезы навернулись.
– Вот так-то, брат, – вымолвил наконец Валера, справившись с удушьем, положил свою ладонь на руку друга. – Скачем, скачем, пыжимся, тужимся, а оно вон, хрясь, и все! Только не подумай, что это я о тебе! Это я про Ольку! Она, Саня, даже глаз на меня не подняла, когда я вошел в допросную! А когда посмотрела, то лучше бы и не смотрела вовсе… Она ненавидит меня, Саня!!! Дико ненавидит! Считает, что из-за меня вся ее беда! А я теперь уже и сам не знаю…
Он вздрогнул, ему вдруг показалось, что у Володина дернулась правая кисть, та, что он накрыл своей ладонью. Всмотрелся и решил, что показалось, хотя монитор вдруг начал пищать чаще и пронзительнее.
– Ты не волнуйся, Сашок. Все в порядке, просто Олька такие вещи рассказала… Будто этот тип все мечтал посадить нас напротив друг друга, Ольку и меня, отрезать от нас по кусочку и любоваться всеобщей агонией. Она, говорит, сначала подумала, что это он про Черных. К нему же в дом полез, его водителя угрел, но когда я сказал, что те жуткие фотографии нам с тобой были присланы, она решила, что это меня должны были резать на куски. А с какой стати, Саня?! Месть! Правильно, месть! А за что мне можно мстить этому упырю? А за то, что я ему тогда нервы на кулак наматывал, когда взял под стражу, это я про Игнатенко, ты понял, да?
И снова ему показалось, что Володин слабо шевельнул пальцами.
– Я же его тогда, пока адвокаты не прибыли, чуть мордой в стол не впечатал. А чего стоила огласка?! А такие уроды обид не прощают. Вот он, может, Ольку-то и забрал, чтобы мне отомстить? Может, он вообще все это время за мной следил, а? Помнишь, я тебе рассказывал, что как-то после дежурства мне показалось, что кто-то идет за мной от стоянки до подъезда? Тихо так, крадучись? Помнишь? Конечно, помнишь! Что я, твою память, что ли, не знаю! Ты помнишь, в каких носках я на первое свидание к Ольке помчался!
– Нет, – вдруг проговорил Володин и открыл глаза. – Не помню я твоих носков, брат.
Голос был слабым, речь невнятная, но это была его речь – володинская. И это был его голос – родной и живой! И его глаза, затуманенные болью и лекарствами, смотрели теперь на Валеру.
– Сашка!!! – подскочил Мельников и наклонился над ним. – Как ты, старина?! Перепугал ты меня, брат!!! Сестру позвать?!
– Нет у меня сестер, один ты, бродяга, – прошептал Володин и сделал попытку улыбнуться.
– Как ты?!
– Болит все тело, Валера, – протолкнул сквозь трубку, вдетую ему в рот, Володин. – Будто я вагоны разгружал. Твою мать, как не вовремя… Пить хочу!
Поить его самостоятельно Мельников поостерегся. Позвал и сестру и дежурного врача. Те засуетились, принялись сверять показания приборов, что-то записывать, что-то добавлять в капельницы. Мельникова оттеснили в угол и какое-то время вовсе не обращали на него внимания. Когда суета стихла, врач все же оглянулся в угол, где притих Валера.
– Вашему другу повезло, – кивнул он с усталой улыбкой. – Все показания в норме. Микроинсульт, но без тяжких последствий. Теперь, сами понимаете, покой, покой и еще раз покой, и уход, разумеется. За ним дома есть кому ухаживать?
– Да, – кивнул Валера, тут же подумав о себе.
Возьмет отпуск, в конце концов, имеет полное право. Их у него накопилось на полгода.
– Это хорошо. Ладно, я пошел. – Врач двинулся к двери. – Но у вас не более пяти минут. Не усугубляйте.
– Так точно!
Врач ушел, оставив дверь приоткрытой. Мельников исправил оплошность. Снова сел перед кроватью.
– Все хорошо, Сашок! – сжал он осторожно руку друга. – Все хорошо! Слышал, что доктор сказал?
– Слышал, – ворчливо отозвался тот. – Ты, что ли, станешь мне родной матерью?
– А кто еще?
– Ты должен эту мразь поймать, раз знаешь, кто это.
– Ага…
Мельников закусил нижнюю губу, размышляя, что мог слышать из того, что он рассказывал, а чего нет, его дружище? Повторять или нет?
– Я все слышал, – успокоил его Володин. – Возьми его, Валера.
– Взять-то можно, только проблемка одна, Сашок, нарисовалась.
– Какая?
Глаза Володина посоловели. Видимо, начали действовать лекарства, которые добавила медсестра ко всем имеющимся в перевернутых пузырьках.
– Олька говорит, что тот урод был в годах.
– В каких годах? – не понял Володин и чуть прикрыл глаза, его сморило.
– Она говорит, что он все время был в маске, тонкая такая резиновая, как у Фантомаса, руки он не прикрывал. Олька говорит, что, судя по рукам, этому типу не сорок лет, как Игнатенко, и ростом он гораздо ниже. Как думаешь, это сообщник?
Володин сделал попытку приоткрыть глаза, но не получилось. Он вздохнул, поворочался едва заметно и проговорил:
– Тесть!
– Что?! Что ты сказал?!
– Это его тесть, брат, – еле прошелестел Володин и добавил, прежде чем уснуть: – Спасай Лизу…
Глава 18
У Мельникова не было никакого разрешения от заместителя начальника отдела на посещение дома Жуковых – Игнатенко. Он получил такую взбучку, что пытаться заговаривать еще и об ордере смысла не было.
– Самый умный, да? – орал на него зам, поводя вокруг себя бешеными глазами.
Вчера на радостях он перебрал и теперь маялся от похмелья. У него все плыло перед глазами, стучало в голове, сохло во рту. А тут еще этот Мельников, ну кто принял его в ряды полиции, кто?! Зачем такие люди там нужны? Все же ясно, без дураков! Девка, чтобы сбежать, убила водителя своего жениха. Удрала, заблудилась, проплутала несколько дней, потом вышла к дороге и упала под колеса первой машины, что проезжала мимо. Ничего лучшего не смогла придумать, как опорочить человека, уже однажды попавшего под подозрение.
Все же ясно, чего ему надо-то?!
– Тебе, я гляжу, заняться нечем, да?! – надрывался подполковник, наливаясь кровью. – Дел нет??? В архив иди, бумаги перебирай!!! Что надо еще???
Зам тяжело упал в кресло, схватился за сердце, помотал головой.
– Уйди с глаз моих, Мельников!
– Товарищ подполковник, у меня есть доказательства того, что Ильина не врет.
– Доказательства-ааа!!! – зашипел страшным змеем подпол. – Я тебе, мать твою, дам такие доказательства!!! Я тебя…
Он вдруг смолк и съежился в кресле так стремительно, что Мельников перепугался. Еще помрет на рабочем месте, не приведи бог. Доказывай потом, что не ты явился причиной его скоропостижной кончины.
Подполковник вяло махнул в сторону графина с водой на тумбочке.
– Дай воды, – прохрипел он и полез в стол за таблетками.
Выпил пару, минут пять дышал прерывисто и часто, потом нормальный цвет лица начал возвращаться. Спина зама начала выпрямляться, глаза глянули зорко и строго.
– Доказательства, – вытянул он руку в сторону Мельникова и требовательно шевельнул пальцами. – Давай, коли имеются.
Валера вложил в его распахнутую ладонь конверт со снимками и пояснил:
– Получил вчера по почте.
– Ага… – пожевал тот бесцветными губами, повертел конверт, не торопясь заглядывать внутрь. – А конверт без штемпеля! Как прислали-то? Голубями?!
– Я обнаружил его вчера поздно вечером, когда вернулся, в своем почтовом ящике, – соврал Мельников. Слава богу, пару дней назад ящики после ремонта повесили на место. И тут же, чтобы не возникло вопросов, сказал: – Записи с камер магазина напротив подъезда ничего не дали, я пробовал отследить.
– Угу… – промычал подполковник и полез внутрь конверта.
Он рассматривал подолгу каждый снимок, мрачнел, щелкал пальцами, запускал задумчивый взгляд за окно. Потом сгреб снимки в кучу, засунул кое-как в конверт, швырнул Мельникову через стол.
– И че? – спросил он вдогонку.
– Экспертам удалось рассмотреть на фото с машиной VIN, машина оказалась в базе, та самая… Принадлежит Станиславу Игнатенко.
– И они готовы мне представить официальный отчет?
– Пока нет, – замялся Мельников. – Но думаю, представят, если возникнет необходимость.
– Н-да… А как думаешь, зачем он тебе вот эту хрень прислал, а? Зачем? Чтобы спалиться? Он же не идиот совершенный! Мы его сколько ловим, ловим, и все попусту! Тут что-то не так, Мельников, – пробубнил подпол и выхлестал остатки воды из стакана. Поставил его с грохотом на стол, вытер мокрые губы рукавом, глянул на Валеру с болью. – Что-то как-то не вяжется. Не находишь?!
– Нахожу.
– И?
– Возможно, это не Игнатенко, а кто-то, желающий его подставить. Когда возникли подозрения на его счет несколько месяцев назад, он глаза таращил и утверждал, что был на вечеринке в тот момент, когда девушка пропала. А машина его стояла на стоянке, стало быть…
– Его машиной кто-то воспользовался тогда, воспользовался и теперь?
– Не знаю, что и сказать, девушку-то он подвозил тогда, но утверждает, что высадил и поехал дальше. А кто-то, возможно, ее подобрал и…
– Чушь собачья! – воскликнул подполковник и с силой сдавил виски. – Я совсем запутался! Витиевато как-то, не находишь?
– Нахожу, – не стал спорить Мельников, он рад был без памяти, что полковник понемногу терял убежденность в Олиной виновности.
– Кому требуется так накручивать? Что за виртуозность такая! – продолжал тот рассуждать, массируя виски, лоб, затылок и морщась, морщась при этом. – Кто может так вытворять?
– Человек не совсем психически здоровый, который люто ненавидит Игнатенко. Если, если, конечно, это не его сообщник действует.
– Ага, сообщник! – фыркнул недоверчиво подполковник. – А подстава с машиной? Не-еет, тут что-то иное, Валера.
Он впервые назвал его по имени. Либо проняла его настойчивость, либо головная боль давала о себе знать, размягчала неприязнь.
– Товарищ подполковник, так можно мне или нет наведаться в дом Игнатенко?
– Да погоди ты! – раздраженно махнул в его сторону зам. – Не торопись! Че, придешь, скажешь-то? Фотографию покажешь? Адвокат станет утверждать – монтаж. Начнется экспертиза, все затянется. С обыском мы тоже не можем нагрянуть. Сюда его вызвать? Пожалуй, можно. Для беседы и за разъяснениями. Все, Мельников, иди, иди. Вызывай, но не повесткой, звонком телефонным, подстрахуемся все же. Сам понимаешь, я врио, не хозяин. Иди уже!..
Мельников вышел от него раздраженным. Стоило, конечно, наверное, стоило посвятить его в детали той истории с поясом от халата одной из жертв, но боялся навредить Лизе. Он-то, как никто, был уверен, что она ни при чем, а попробуй подполковнику это доказать. Олю схватили, посадили в следственный изолятор, Лизу еще, чего доброго, схватят.
И что его особенно покоробило: подполковник так и не спросил про Володина. Мог бы и поинтересоваться здоровьем сотрудника, а то только своим и заботился. Пить надо меньше!
Он зашел в лабораторию, успев сбегать через дорогу в магазин и купить тортик к чаю. Швырнул фотографии на стол и проговорил:
– Зеленая улица, ребята, нужен официальный отчет. Фотки приобщаются к делу.
– Отлично! – проговорил начальник лаборатории, срезая толстые бечевки с упаковки торта. – К вечеру будет готово. Валер, как там Саня? Слышал, дела его плохи?
– Все в порядке. Он ночью пришел в себя, утром уже соком его поил. В сознании, в памяти, в разуме. Отдых, ребята, нужен всем! Ну, пока, вечером забегу, заберу отчет.
Он вернулся в кабинет и какое-то время сидел, бездумно рассматривая стену в том месте, где раньше торчала Сашкина голова. Потом резко качнулся на стуле, сунул руку в ящик стола и достал старенький мобильный телефон. Там у него была вставлена служебная сим-карта, номер телефона значился у него на скромной визитке, которую он несколько месяцев назад отдал Лизе.
Визитки давно закончились, новых никто не заказал, он тоже не стал заморачиваться, закрутился, замотался. Телефон был отключен. Однажды получил нагоняй за нецелевое использование и перерасход и отключил настырно. Сашка укоризненно покачивал головой, сидя напротив, а Валера психанул и отключил.
Теперь же, сидя в одиночестве в своем рабочем кабинете, он вдруг подумал, что Лиза ведь могла ему звонить. Они хоть и расстались не очень любезно, она плакала и обвиняла его в преступной халатности, но все же в самый плохой момент могла ему звонить. Откуда-то она взяла поясок от халата жертвы, значит, находится в непосредственной близости от очага опасности. Опасность могла ее и подвигнуть на звонок.
Пропущенных звонков от Лизы не было. Он выучил тогда ее номер почти наизусть, а для верности еще и записал на фанерной боковой стенке ящика стола.
Вдруг обнаружилось сообщение. Текст был следующим: «Если со мной что-то случится, знайте, виновен тот самый человек, которого вы отпустили». Номер был не тот, что он записал, другой, но никто, кроме Лизы, не мог прислать ему это сообщение. Это она!
У него отчаянно заколотилось сердце. Он сверил время. Сообщение пришло вчера ближе к полуночи, значит, она боится, значит, подошла слишком близко.
«Спасай Лизу», – попросил его слабым от боли голосом Сашка Володин – самый любимый, самый надежный его дружище.
Он пообещал ему, но чтобы ее спасти, ее еще надо было найти, но где, никто не знал. И тут это сообщение!
Человек, которого он отпустил, – это Игнатенко! Если она опасается за свою жизнь и безопасность и обвиняет его, значит, она и впрямь находится в непосредственной близости. Володин был прав, она точно работает у него в доме, или не работает, а гостит под каким-нибудь предлогом.
Не станет он ждать, пока Игнатенко явится в его кабинет, и звонить ему не станет. Он поедет сейчас в его дом и…
И спросит Лизу! А что?! Почему нет?! Она прислала ему сообщение, он имеет право знать, что это значит? Имеет! Поэтому он поедет в дом к Игнатенко и попросит позвать ему Лизу Сорину, по важному делу, скажет. Мол, ее разыскивают.
И не соврет, между прочим. Ее и правда разыскивают, ей давно уже пора ответить на вопрос следствия: где же она взяла окровавленный поясок от шелкового халатика одной из жертв?..
Глава 19
– Алусик, не стоит так нервничать, от этого появляются мимические морщинки.
Указательный палец Игоря Казначеева прошелся по ее щеке, скользнул к уху, опустился на шею и закончил свой путь в выемке ее груди.
– Игорь! – Она капризно шевельнула плечами, грудь призывно колыхнулась, палец Казначеева утонул глубже. – Игорь, не надо, могут войти.
– Кто? Кто может войти, малышка?
Казначеев, который сидел за завтраком слева от Аллы, громко двинул стулом по полу, пододвигаясь. Возбужденно задышал ей на ухо, обхватил ладонью ее левую грудь, второй рукой полез под тонкую ткань подола домашнего платья.
– Сама же говоришь, никого! – шептал он сдавленно, нащупав резинку ее ажурного белья. – Отец не выходил из спальни, Стасик твой, урод, тоже дрыхнет. Прислуга и та куда-то запропастилась.
– И-иигаарь… – простонала Аллочка, с силой стискивая коленки. – Прекрати! Могут войти…
– Кто? Кто?!
Он задел локтем тарелку с завтраком. Приборы соскользнули с края тарелки, зазвенели, в тишине столовой; этот звук показался оглушительным. Они оба вздрогнули, отпрянули, но продолжали осматривать друг друга жадными горящими глазами.
– Я люблю тебя, – произнес он одними губами.
– Я тоже очень люблю тебя, – ответила она тоже беззвучно.
– Когда?! – выгнул он вопросительно брови.
– Сам знаешь, что это невозможно. – Ее бровки болезненно надломились. – Стас… Папа… Они не простят!
– Плевать! – скрипнул Казначеев зубами и прошептал едва слышно: – Сколько можно?! Ты уже взрослая девочка! Сколько можно скакать под папину дуду?! Сколько можно жить с нелюбимым извращенцем?!
– Милый… – шепнула Аллочка с нежностью и, сунув руку под длинную скатерть, погладила его колено. – Милый, надо подождать… Я уверена, что нам с тобой поможет его величество случай, к примеру, или что-то еще.
– Что???
– Я не могу уйти от Стаса, ты же знаешь условия контракта.
– Он может кобелировать, а ты уйти не можешь?!
– В контракте статья неверности касается только меня, – вздохнула Аллочка, и глаза ее наполнились слезами. – Надо было внимательнее читать. Если я прошляпила, чего отец не рассмотрел, не пойму?!
– Потому что он был оглушен твоим желанием выйти замуж за этого урода! – напомнил ей Игорь, выхватил ее пальчики из-под стола, поднес к губам. – Я помню его болезненную мимику. Помню, как ему пришлось.
– Да, он был в шоке, – кивнула Алла и отвернулась.
То, что происходило в те дни с отцом, было лучше не вспоминать. Ей тогда казалось, что он на грани безумства, он такое говорил! Она его еле простила потом.
– Потому что он ненавидел этого урода! – завершил Казначеев, взял со скатерти вилку с ножом и склонился над тарелкой. – И слишком любил тебя! Когда все это закончится уже… Давай покушаем, малыш.
Они быстро скушали омлет с холодной телятиной, выпили по громадной чашке чая с булочками. Выбрались из-за стола и тут же наткнулись на кухарку.
– Тебе чего?! – строго воскликнула Алла.
Если честно, вид ссутулившейся у входа женщины ее немного напугал. Тут же подумала, что та подслушивала и подсматривала, и от этого ее даже затошнило. Если Стас узнает! Он оставит ее в чем мать родила, он пустит ее по миру. Пусть у Игоря есть средства, но это ведь его средства, а она хочет еще и свои. И чего ради она тогда мучилась все эти годы?!
– Тебе чего? – переспросила Алла, немного успокаиваясь.
Кажется, глупая тетка ничего не видела и не слышала, она что-то вся в себе и зареванная будто бы.
– Мне это… Я хотела спросить… – залопотала женщина, комкая в руках край белоснежного передника. – Лизу кто-нибудь видел?
– Лизу? – Алла непонимающе уставилась на нее, не понимая, о ком речь, потом сообразила: – Ах, ты про Элизабет!
– Да, да, про нее. – Комок передника сделался пышнее, но руки бедной женщины продолжали комкать ткань, ничего не замечая. – Ее не видно с утра. А она должна была убирать гостиную!
– Беда какая, – фыркнул за спиной Аллы Казначеев. – Не убрала с утра, уберет к обеду.
– Не уберет, – всхлипнула вдруг кухарка.
– Почему это? – удивилась Алла.
Ей сложно было сосредоточиться на всхлипываниях кухарки, руки Игоря гладили ее спину, поясницу, ласково массировали шею.
– Потому что ее нигде нет!
– Что значит нигде нет?
Алла машинально вспомнила, что горничная у нее не отпрашивалась ни вчера, ни позавчера, ни третьего дня. Значит, должна быть на месте.
– В доме нигде нет, в комнате тоже нет, я заходила. Вещи все на месте, форма тоже, а ее нет, и телефон тоже в комнате.
– И где он? Телефон этот? – вынырнула из-за плеча любимой голова Казначеева.
– Под подушкой я нашла, просто поправить ее хотела. Она как-то криво лежала, а там телефон. Лиза никогда без телефона не ходила. Даже отключенным его в кармашке платья держала! Что-то плохое, видать… – Женщина вдруг заплакала совершенно по-настоящему. – И хозяина нет нигде.
– Какого хозяина? – Аллу вдруг проняло, она отстранилась от Игоря, подошла к кухарке вплотную, выдернула у нее из рук комок передника, отряхнула. – Какого хозяина нигде нет?
– Молодого…
– Стаса нет дома?! – в один голос воскликнули Алла и Игорь.
– Да и не ночевал он.
– Откуда знаешь?! – Алла вцепилась женщине в плечо.
– Я должна была его разбудить в час ночи, он просил, боялся не услышать будильник.
– Зачем??? – снова одновременно вырвалось у них.
– Не знаю. Просил к часу ночи разбудить. Я вошла, его нет, кровать не разобрана. Через пару часов снова вошла. Переживаю же, вдруг вернулся и проверяет меня, а я просьбу не выполнила. Его нет! И утром в шесть утра не было, и теперь. И Лизы нет, и его!
– А отец где?
Алла переглянулась с Игорем. Каждый подумал об одном и том же.
У Лизы роман с молодым хозяином, они куда-то сорвались вместе, проспали пробуждение и не вернулись вовремя.
– Виктор Иванович рано позавтракал и поехал на службу. Сказал, что он в офисе. – Кухарка поджала губы, опустив глаза в пол. – Только я звонила ему, не появлялся он там.
– А зачем ты ему звонила? – удивилась Алла.
– Хотела у него спросить про Лизу и молодого хозяина. Чую, беда!
Женщина задрала передник, спрятала в нем лицо, плечи ее начали вздрагивать.
– Ладно, не пыхти! – Казначеев обошел разомлевшую от его ласк Аллочку, тронул кухарку за плечо. – Где Лизкин телефон?
– У нее в комнате, я его снова под подушку сунула. Утром уже сунула, – ревела та, размазывая слезы по лицу. – Все думала, что позвонит она или ей кто позвонит.
– Так телефон не был включен или был, я не понял?
– Он был отключен. Я его включила и положила на тумбочку у кровати, а утром выключила и вернула под подушку Лизы.
– Неси сюда ее телефон, – приказал Казначеев.
Он сел на диван, развалив руки на спинке. Приглашающе шевельнул бровями Аллочке, чтобы она усаживалась рядом. Та лукаво улыбнулась и прошмыгнула мимо его коленок в сторону самого дальнего кресла.
– Чего ты, малышка? – сделал вид, что обиделся, Казначеев. – Тебе не кажется, что мы имеем полное право?
– Пока не время, – осадила его Аллочка.
И уселась в кресло с такой поразительно сексуальной грацией, что Казначеев застонал и тут же схватился за ширинку.
– Ты меня с ума сведешь, малышка, – жалобно произнес он. – Им можно, а нам нет?
– Вот сначала убедимся в том, что им можно, тогда уже…
Кухарка принесла телефон Лизы. Казначеев включил его, полазил по звонкам, набирать не решился, открыл сообщения и побледнел.
– Оп-пачки! – проговорил он и спросил: – Хочешь узнать, каким было ее последнее сообщение?
– Каким? Когда?
Алла шевельнула испуганно бровями в сторону кухарки, но Казначеев лишь отмахнулся. Телефон в теткиных руках пробыл полночи, она могла все прочесть. Может, потому и ревет белугой.
– «Если со мной что-то случится, знайте, виновен тот самый человек, которого вы отпустили», – зачитал с выражением Казначеев. – Это как понимать?
– Не знаю! – переполошилась Аллочка. – Кому это она так написала? И главное, о ком?! И что с ней может случиться?! Господи, Игорь, что происходит? Кто этот человек, которому она послала эту хрень?!
– Не знаю, – вполне беспечно пожал он плечами.
Честно? Его совсем не волновала судьба их горничной. Он всегда считал ее странной девкой, все-то ему казалось, что она здесь что-то вынюхивает, высматривает, и взгляд у нее был такой…
Очень умный взгляд у нее был, вот! Не таким взглядом должна обладать простая горничная, ползающая с тряпкой в хозяйском сортире, с какой-то миссией она здесь поселилась, не просто так.
– А как узнать, Игорь?! – заполошно воскликнула Алла, пытаясь дозвониться до всех по очереди. – Отец вне зоны, Стас тоже! Лизкин телефон дома! Что за ерунда?! Что с ней-то могло случиться?! – И она тут же процитировала: – Если со мной что-то случится… Что с ней могло случиться?! И что это за человек, который будет виновен в случившемся с ней? Кто его отпустил?
– Ну, отпустил-то как раз мы знаем, кто! Это тот самый человек, которому она послала сообщение! – улыбнулся Казначеев. – И мы могли бы узнать, кто это, позвонив ему, но пока не станем, еще не время.
Его ситуация нисколько не пугала, напротив, забавляла. Наконец-то в этой благородной тихой заводи произошло хоть что-то, пошли круги по черной глади темного глубокого омута, наводненного тайнами и запретами.
Он любил эту малышку, загнанную в угол обстоятельствами, очень любил, давно бы забрал из этого дома, но было слишком много этих самых «но».
Стас, мерзавец, составил такой брачный контракт, что если она решилась бы покинуть стены этого дома под руку с Казначеевым, то покинула бы их в чем мать родила, и не только она. Ее отцу, Жукову Виктору Ивановичу, тоже грозила нищенская старость.
Казначеев узнавал тут по своим каналам, даже лазутчика в их фирму запускал и узнал, что Жуков вел дела кое-как. То ли ленился, то ли ни черта не смыслил в бизнесе, и его зять, который был когда-то его правой рукой, а не наоборот, давно уже все обыграл под себя. Он, будучи соучредителем их общей фирмы, тихонько разорял ее все эти годы, попутно создав свою собственную, оформленную на подставных лиц, и очень удачно обогатился. Казначеев был неприятно удивлен, обнаружив, что финансовые дела соперника куда круче его.
Виктору Ивановичу, реши он встать на сторону дочери при разводе, досталась бы лишь часть фирмы, которая уже ничего не стоила. Ему, конечно же, достались бы его долги, как без них?
Стас – мерзавец! Очень хитрый мерзавец! Умеющий выходить сухим из воды, умеющий подставить, умеющий выживать. Как он ловко выкрутился, когда его трепала ментовка по поводу пропавшей девушки…
– Стоп! – заорал вдруг Казначеев. – Кажется, я понял!
– Что понял? – Алла рассеянно слушала оператора, сообщающего, что аппарат ее отца либо отключен, либо находится вне зоны действия сети.
– Я понял, кто такая Лиза!
И Казначеев прищурился, начиная вспоминать, какие особенно моменты в поведении этой девушки казались ему странными.
Во-первых, она отлично владела английским. Он однажды нечаянно подслушал, как она напевала какую-то шутливую песенку на английском, задался вопросом, а она отшутилась. Сказала, что заучила по детской поучительной передачке.
Во-вторых, его порой смущали ее манеры. Как она говорила, как ходила, как кушала, на простолюдинку совершенно не похоже. С какой стати девушке с хорошим образованием и с такими хорошими манерами чистить ковры и стирать трусы молодой барыне?!
Снова врала!
Врала, что необразованна, врала, что долго сидела без работы.
– Алла, вспомни, когда она появилась в этом доме? – Казначеев закусил указательный палец.
– Элизабет? Гм-мм… – Она наморщила лоб. – Честно? Не помню! Мне это особенно и не нужно было, чтобы помнить, давно уже она у нас, несколько месяцев.
– А мне вот кажется, что она появилась в вашем доме несколько недель спустя после того, как Стаса трепали в полиции, помнишь?
– Ну да, это был такой ужас! Честного человека заподозрили в убийстве, в маниакальном убийстве причем. Ужас!
Она смущенно умолкла, поняв, что, сравнив Стаса с честным человеком, невольно обидела Игоря, но, кажется, он не обратил на это внимания.
– Так вот, она появилась в этом доме почти сразу, как затих скандал, – ткнул указательным пальцем Казначеев в сторону кухарки. – Я прав?
– Да, кажется, – кивнула она, слушая гостя вполуха.
Она-то думала совсем о другом теперь, и это другое ей непременно хотелось проверить. А для того чтобы проверить, ей надо было уехать из дома. А кто же отпустит? Лизки нет, и она уедет, а убирать кто станет? Тут и обед не за горами, а у нее еще и мясо не поставлено на огонь.
– Она здесь не просто так, малыш, – изрек Казначеев и властно шевельнул пальцами. – А ну-ка принеси мне свой компьютер.
Алла беспрекословно подчинилась. Игорь просто так гонять ее не станет, если запросил комп, значит, что-то созрело в его талантливой голове.
Игорь долго сидел в Интернете. Выходил на сайты городских газет, листал страницу за страницей, в основном останавливаясь на криминальных сводках семимесячной давности. Полчаса листал, пока, наконец, не провозгласил со счастливой улыбкой:
– Вот оно! Господи, это она!!!
– Что там?
Аллочке пришлось усесться рядом с ним на диване, пришлось наплевать на видимость приличий и прижаться к его сильному горячему боку.
– Узнаешь? – щелкнул пальцами в сантиметре от монитора Игорь.
– Лиза?! – ахнула Алла. – Это она?!
– Она, она, а кому же еще это быть!
Казначеева просто распирало от собственной значимости. Он умный и сообразительный, он вычислил эту девку, он сразу догадался, прочитав ее сообщение.
– Ваша Лиза Сорина никогда и нигде не работала горничной! У этой девки на лбу крупными буквами написано шикарное образование и недюжинный ум, – пробормотал Казначеев, бегая глазами по строчкам интервью с подругой погибшей девушки. – Она влезла в ваш дом с целью разоблачения убийцы-маньяка, который убил ее подругу и которого потом взяли под стражу, но отпустили за недостаточностью улик. Вот так-то, девки. Ух!
Он захлопнул ноутбук, вскочил с места, звонко шлепнул в ладоши и глянул на кухарку требовательно.
– А я бы выпил чего-нибудь под хорошую закусочку-то, а? Идем, малышка, у нас есть что отпраздновать. – Он требовательно шевельнул пальцами, подхватил поднявшуюся Аллочку под руку и потащил в кухню.
Ему пришлось даже прикрикнуть на кухарку несколько раз, так она мешкала, наконец поставила перед ним потный графинчик с водкой, тарелку с копченым лососем и тонко нарезанный полукольцами лимончик.
– Ну! Аллусик, за нас! – провозгласил он, оттопыривая локоток в сторону и поднося ко рту рюмку с водкой.
Выпил, крякнул, закусил, сморщился и снова налил.
– Не рано празднуете? – осмелилась кухарка на вопрос. Она неохотно накрывала ему на стол, неодобрительно теперь посматривала. – Ничего еще не ясно.
– Да? А по мне так все ясно! – хохотнул довольно Казначеев и жестом велел Аллочке сесть на соседний стул. – Лиза ваша после смерти подруги жаждала отмщения, а подозреваемого некий господин Мельников возьми и отпусти. А подозреваемый у нас кто? Правильно! Это Станислав Игнатенко! И как, по-вашему, должен поступить человек, объятый жаждой мести? Правильно! Он возьмется за дело сам, но, чтобы не совершить самосуда по ложному навету, нужно сначала во всем разобраться основательно, а чтобы основательно разобраться, нужно что?
– Что?
Аллочка слушала его с широко распахнутыми глазенками. Странное чувство овладело ею теперь. Это и восхищение проницательностью любимого, и страх перед возможностью его правоты, и неимоверное счастье оттого, что ее адовы муки, наконец, закончатся и она станет свободной и богатой.
– Нужно взять и позвонить! – произнес Казначеев и с нежностью глянул на любимую. – Понятно?
– Кому позвонить?
– Тому, кому отправила тайное послание твоя горничная. И если учесть, что делом твоего супруга занимался господин Мельников, он же его и отпускал, то, скорее всего, сообщение она послала ему.
– Звони! – выдохнула с восторгом Алла, но тут же усомнилась. – Но что ты ему скажешь? Лиза пропала? Так она предупредила его, что…
– Что пропадет? – Казначеев расхохотался. – Мне плевать, малышка, плевать, пропала она или нет, исчезла одна или на пару с твоим благоверным. Дело закрутилось, понимаешь? Звоню?
– Да!
Казначеев взял в руки телефон Лизы и набрал номер, по которому та отправила ночью сообщение. Ответил мужской голос, ответил почти сразу, и не ответил, а просто закричал:
– Да! Лиза?!
– Нет, это не Лиза.
– А кто это? – разочарованно поутих Мельников.
– А это кто?
– Так… Вы звоните мне, чтобы задавать нелепые вопросы? Причем звоните с телефона моей хорошей знакомой! – снова повысил Валера голос. – Где она? Дайте ей трубку!
– Господин Мельников, – вкрадчиво начал Казначеев, – это ведь вы, я не ошибся?
– Допустим.
– Так вот, господин Мельников, я звоню вам из дома, в который ваша знакомая пробралась шпионкой. Она жила здесь несколько месяцев, работала, втиралась в доверие к людям, которые платили ей зарплату, а теперь она пропала!
– Куда пропала?! – ахнул Мельников.
– Не знаем! Кухарка утверждает, что вчера вечером Лиза ушла к себе, чтобы лечь спать, а утром ее в комнате не обнаружилось. Хотя телефон лежал под подушкой. Мы прочли сообщение, которое она вам отправила. – Казначеев сделал паузу в надежде, что Мельников как-то прояснит ситуацию. Тот ничего не сказал, и тогда он закончил: – К слову, вашего подозреваемого тоже нигде нет, он пропал вместе с Лизой.
– Я догадался, – скрипнул зубами Валера. – Ладно, открывайте ворота, я уже перед ними. Будем разбираться…
Глава 20
Где-то капала вода. Медленно, вяло, капля за каплей, с одинаковыми промежутками. Лизе показалось, что эти тяжелые капли очень горячие и они капают ей на лоб, пробивают кость, проникают в мозг и делают очень, очень больно.
Она осторожно шевельнула головой, боль усилилась, она застонала. Тут же попыталась подняться, но ничего не вышло. Она еще раз попробовала, снова не получилось. Она напрягла мышцы рук и ног, с силой дернулась, и лишь тогда поняла, что связана. Спелената! Крепко! Намертво! И стоило ей это осознать, как все тут же вспомнилось.
Она собиралась заманить в сети убийцу своей подруги! Она хотела отомстить ему, хотела убить! Она даже нож купила и спрятала в высоких гольфах. Она же все продумала, все рассчитала, почему же так все?!
Нож!!! Господи, может, он не обыскал ее, тогда нож по-прежнему при ней. Если она изловчится, подтянет ноги и отвернет край гольф, то достанет нож, разрежет путы и спасется.
Лиза заметалась, пытаясь ослабить путы. Дергала ногами, стараясь заставить онемевшие колени согнуться, но все бесполезно. Она была снизу доверху замотана чем-то крепким, хрустящим, неподдающимся.
– Очнулась, маленькая моя! – раздался совсем рядом, почти над ухом, радостный возглас.
Голос Лиза не узнала, человек говорил очень тихо, почти шепотом.
– Вот и славненько, вот и хорошо! Пить хочешь?
Хотела она пить? Она не знала, чего она хотела. Хотела на волю, хотела не быть связанной по рукам и ногам, хотела снова очутиться в комнате, где засыпала вчера.
Потом утром спуститься в гостиную и объявить всем, испортив им завтрак, кто она и зачем оказалась в их доме, накричать на них, вскрыть их поганые нарывы, призвать к ответу.
Зачем она решилась бороться с монстром в одиночку?! Как могла посметь подумать, что окажется сильнее его?!
– Так ты будешь пить или нет? – шепот мужчины стал строже.
Лиза постаралась кивнуть, но шею тут же сдавило. Она была замотана по самый подбородок, оказывается. Даже шея, шея была перевязана!
– Вот и хорошо…
Сильные руки схватили ее за плечи, дернули, причиняя ей мучительное неудобство, подняли с пола и потащили волоком куда-то на освещенный участок. Лиза шире распахнула глаза, пытаясь рассмотреть, где она.
Это точно было какое-то подвальное помещение, здесь сомнений не было. Но это был не тот подвал, где она нашла шелковый поясок в крови, здесь стены были облицованы темной плиткой под камень, в углу стоял большой стол из нержавеющей стали, большой такой, как в столовой.
Зачем ему такой стол?! Лизу внезапно затошнило, вспомнилось истерзанное, изрезанное в клочья тело подруги Сони. Не на этом ли столе он ее разделывал?!
Чуть дальше была раковина с единственным старомодным краном, он-то, зараза, и подкапывал. Щелкало о поверхность раковины медленно, методично. Левее стояло кресло. Лизе удалось рассмотреть подлокотник, выглядывающий из-под темного балдахина, которым было накрыто что-то или кто-то.
– Там для тебя сюрприз, дорогая, – заметил направление ее взгляда шептун. – С этим чуть позже. Сейчас я тебя усажу…
Он подтащил ее ко второму креслу, стоящему напротив «сюрприза». Расстояние между ними было в пару метров.
– Так, умница, присаживайся, – ласково шептал мужчина, пристраивая ее негнущееся от пут тело в кресло. – Так, так, осторожнее. Мне просто необходимо, чтобы ты была в порядке до поры до времени.
Почувствовав под спиной спинку кресла, Лиза заерзала, пытаясь ослабить путы. Она рассмотрела, это был обычный малярный скотч. Он трещал, натягивался, но поддавался, дышать стало свободнее, и ей даже удалось чуть подвигать локтями.
Мужчина, одетый в широкую шуршащую робу, затянутую на запястьях и на щиколотках, отошел к раковине, открыл кран и наполнил сосуд, напоминающий колбу из кабинета химички в ее школе. Обернулся к ней, и Лизе тут же захотелось зажмуриться.
На нем была маска, тонкая резиновая маска, плотно обхватывающая его лицо, оставляя открытыми глаза, ноздри и краешек рта.
– Пей, – приказал он невнятно и поднес к ее губам тонкое горлышко.
Лиза с жадностью выпила почти всю воду. О планах чудовища ей было ничего не известно, возможно, ей понадобится очень много сил, поэтому стоило попить воды. Она даже готова была покушать, если бы он предложил, в желудке жутко урчало.
– Умница, – снова похвалил ее мужчина. – Ты очень хорошо себя ведешь. Возможно, наградой тебе будет смерть не такая мучительная, как у твоей подруги.
Лиза тут же опустила глаза в бетонный пол.
Это он. Она не ошиблась, это Стас! Он заманил ее в ловушку, заранее просчитав все ее действия, он догадался! Он узнал, кто она и зачем она в их доме! Все это время, лапая ее, извращаясь за ее спиной, он просто забавлялся. Он оттягивал момент истинного наслаждения.
Но почему он тогда шепчет?! Почему напялил маску?! И…
И руки, господи, это не его руки. Может, эти редкие волоски тоже часть костюмированного кровавого карнавала, может быть, он сшил себе перчатки из человеческой кожи?! Она видела в кино такие ужасы.
Но следующий вопрос: зачем ему этот карнавал?!
Это часть игры?! Не сделай он так, не получит наслаждения?!
– Я ведь сразу догадался, что ты не просто так появилась в нашем доме, милая. – Жесткая рука прошлась по ее голове, ероша спутанные волосы. – Ты была слишком настойчива в своем желании получить это место. Кажется, я единственный из нашей семьи, кто задался этим вопросом и, разумеется, начал за тобой следить. Ты не поверишь, но я даже знаю, по каким дням месяца у тебя критические дни. А уж про твою реву-подругу и вообще говорить не приходится! Я сразу вычислил, кто ты на самом деле, побывал у тебя на прежнем месте работы и все узнал о тебе.
– Вам рассказали? – усомнилась Лиза.
Вообще-то никаких справок о сотрудниках там не давали, не принято было.
– Мне рассказали, конечно, только то, что ты переживаешь жуткую депрессию в связи с трагической смертью близкой подруги и уволилась. Самая говорливая пташка прочирикала мне твой адрес, и я побывал в твоей квартире.
– О боже! – ахнула Лиза и передернулась.
Случись ей выжить, она бы не смогла туда вернуться, зная, что руки монстра касались ее вещей и дверных ручек.
Но она не выживет, это ясно как божий день! Он убьет ее, слишком давно и тщательно он готовился.
– Ты очень скромно живешь, дорогая. – Тыльная сторона его ладони погладила ее щеку. – Твоя хозяйка могла бы у тебя поучиться тратить деньги, она же мотовка, ты же знаешь.
– Да, она много тратит, – слабым голосом подтвердила Лиза, пытаясь наладить контакт.
Главное в переговорах наладить контакт. Войти в доверие, пробудить к себе симпатию, заставить сочувствовать, заставить тебе помогать.
Всем этим правилам она учила новичков.
– Почему ты не научила ее?! – Шепот стал жестче, и ладонь припечатал ее по щеке, больно и хлестко, потом еще и еще раз. – Почему, дрянь, ты не воспитала эту шл…ху, почему? Потому что сама такая же.
– Нет, нет, нет! – кричала Лиза.
Ей было больно и страшно, к чему он мог перейти после пощечин, оставалось только догадываться.
– Это ты должен был воспитать ее! – вдруг взвизгнула она, почувствовав кровь во рту. – Ты!!!
И чудовище отступило, попятилось, наткнулось на кресло с «сюрпризом», вздрогнуло всем телом и мелкими шажками отошло в угол.
– Ты считаешь, что муж способен воспитать жену?! – спросил он через несколько тоскливых минут, заполненных лишь щелканьем водяных капель о днище раковины.
– Да, ты мог бы воспитать ее, если бы захотел, не тискать горничную, не дрочить у нее за спиной, задрав ей платье, а просто взять и воспитать свою жену под себя, чтобы тебя все в ней устраивало!
Она выдохлась и замолчала. Щеки горели, губы вспухли и кровоточили, и она бы с радостью еще попила.
– Ай, ай, ай… – захихикал он вдруг и подскочил к креслу напротив Лизы, погладил самую верхушку чего-то, накрытого темным балдахином. – А я и не знал, какие вы затейники…
С этими словами он потянул за край плотной материи, стягивая ее на пол. И через секунду Лиза тут же пронзительно завизжала.
Она готова была увидеть все, что угодно, но только не то, что увидела.
В кресле напротив, сильно выпучив глаза от боли, сидел… Стас Игнатенко!
Да, да, собственной персоной! Он так же, как и Лиза, был связан малярным скотчем, только скотч тот весь был выпачкан кровью, потому что Стаса сильно порезали. На руках, ногах и плечах кровоточили глубокие раны. И рот его был залеплен скотчем, поэтому-то он и не кричал, вырываться не мог, видимо, каждое движение давалось ему с трудом.
– Ну что, дружок, поговорим? – Мужская рука с силой рванула за край прямоугольника, залепившего Стасу рот. – Ответишь на мои вопросы?
Безжалостная рука начала тыкать в кровоточившие раны, Стас задергался, заорал. Своды подвала ужесточили его крик, закрутили многоголосым эхо, у Лизы закружилась голова от жажды и ужаса.
– Больно тебе, Стасик? Конечно, больно! – удовлетворенно проговорил мужчина, в котором теперь без особого труда Лиза узнала старого хозяина. Он больше не шептал. – И мне было больно, когда ты явился в мой дом и забрал мою девочку. Я ее лелеял, так любил! Я целовал ее пяточки, облизывал ее пальчики. А ты спал с нею, ублюдок, извращенец!
Виктор Иванович сдернул с головы маску, забросил ее за Лизино кресло, обернулся к ней со злобным прищуром.
– А ты! Ты, сучка, чего в мой дом пришла? За возмездием?! Думала ему отомстить за подругу? Неужели ты думала, что этот поганый трусливый онанист способен на такое виртуозное действо?! Неужели и впрямь решила, что у него хватит духу вгрызаться в человеческую плоть грубой сталью и кромсать ее, кромсать, кромсать! Слушать громкие крики и не трусить, наслаждаться! Неужели ты, глупая курица, думала, что это он?!
Лиза начала судорожно сглатывать, пытаясь заговорить, с этим монстром надо было говорить! Его надо было отвлекать.
– Д-да, я думала на него, – хрипло выдавила Лиза. – Вы выглядели так… Так замечательно, я уважала вас, Виктор Иванович. Я бы никогда не подумала, что вы способны сделать больно моей Сонечке.
– Я не хотел! – огрызнулся он, и ей показалось, что он в чем-то засомневался, может, в правильности своих действий. – Твоя подруга пострадала вот из-за него!
Его палец снова ткнул в одну из ран на плече Стаса, тот глухо зарычал, выпученные глаза наполнились слезами.
– Не надо… Прошу-уу… – выдавил он с трудом. – Я ни в чем не виноват…
– Я наблюдал за ним, Лизанька, в тот день, видел, как он вызвался подвезти твою подругу, видел, как он высадил ее на тихой улочке, и тут же предложил ей свои услуги.
– Но зачем?! – вырвался у нее вопрос, пронизанный болью.
– Разве непонятно? – совершенно искренне изумился Виктор Иванович. – Я хотел подставить этого человека, хотел, чтобы его посадили на долгие, долгие годы, навсегда, а я бы со своей девочкой…
– Казначеев, – прохрипел Стас, роняя голову на грудь. – Он твоя проблема.
– О-оо, милай, – с шутливой миной отозвался Жуков, выдвинул из-под кресла Стаса крохотную скамеечку и уселся у него в ногах, – Игорек мне не соперник, его я устраню на щелчок, а ты, сволочь такая, оставил меня без средств!
Стас не ответил, лишь слабо качнул головой.
– Поэтому я и решил избавляться от тебя таким вот витиеватым способом. Я же не мог тебя просто взять и убить, это подозрительно. Да и Аллочка бы жалела тебя и мучилась, бедная, что муж ее погиб от рук неизвестного убийцы. Другое дело, подставить тебя, сделать из тебя монстра! Чтобы не только люди, но и моя девочка плевала на твою могилу… Ах, как я все замечательно продумал, а эта ментовская сволота взяла и отпустила тебя, он просто не захотел работать, решил, что ты не виновен, идиот! Я так старался, а все мои старания пошли прахом. И вон ее подруга пострадала ни за что, мне она даже не нравилась! Но умная девочка Лиза Сорина решила обыграть мента! Она взяла и явилась в наш дом, чтобы разоблачить тебя, урод, и я ей снова помог. Да еще как помог! Я вызволил из заточения девушку этого Мельникова, – фамилию Жуков не выговорил, он ее выплюнул, забрызгав слюной спеленатые колени своего зятя. – Я поехал туда в твоих кроссовках, сынок, на твоей машине! Я спас ее и сфотографировал так, чтобы этот ушлый малый теперь не промахнулся, чтобы увидал стекло машины с отличительными данными, но он снова в кусты! Я его все ждал, ждал, а он все не шел и не шел за своей девкой, а потом она вдруг пропала. А ее мент не шевелится!
– Может, он ее спас? – спросила Лиза, история ее сильно заинтересовала.
Если все, что говорит этот психопат, правда, может, за Жуковым давно ведется наблюдение и у них со Стасом есть шанс спастись?
– Нет, он ее не спасал, она просто удрала, – вяло огрызнулся Жуков и тут же снова встрепенулся. – Но ты молодец, опять! Ты такую хорошую эсэмэсочку ему послала. Я как прочел, чуть не заплакал от счастья! Теперь-то он точно придет. Если за своей девкой не пришел, то за тобой придет точно! А телефончик-то я твой дома оставил. А то еще аппаратурку-то включат и вычислят мой подвальчик раньше времени, и спецназ пришлют, а мне он один нужен!
– Как же он тогда придет за мной, если не знает, где я? – резонно заметила Лиза. – И зачем, зачем он вам?!
– Он мне?! Хм-мм… – Он прокашлялся, взгляд его заметался, руки, цеплявшиеся за колени Стаса, задрожали. – Он помешал мне воплотить в жизнь такой шикарный пла-аан, сломал его. Он навредил мне, доставил мне боль и разочарование, я ему отплачу тем же. Тебя он найдет. Наша кухарка, с которой ты вчера шепталась за ужином, не Стаса ведь имела в виду, рассказывая про кровь, которую ей пришлось вымыть, она рассказывала ведь обо мне, Лизанька…
Глава 21
Мельников усадил их рядышком на диване, как в кинотеатре. Казначеев, потом Алла и кухарка Тоня, сам встал в метре от дивана. Ему пока было некогда говорить с ними, он все время звонил. Сначала подполковнику, которому битых двадцать минут объяснял, зачем ему, Мельникову, группа захвата, куда ей надобно за ним подъехать и куда они потом проследуют.
– Настырный ты все же, Валера, – скрипнул подполковник напоследок зубами и едва слышно добавил. – Козлина…
Мельников услышал, но не обиделся, не до того было.
Потом он позвонил в больницу лечащему врачу Володина и подробно расспросил его о здоровье друга. Тот порадовал и даже разрешил другу позвонить. Как не воспользоваться!
– Привет, Сашок!
– Привет, – все еще слабым, но чуть повеселевшим голосом поздоровался Володин. – Поймал зверя?
– Иду по следу, иду… Кстати, ты был прав! Это тесть нашего подозреваемого!
– Я всегда прав. Так ты взял его?
– Нет, пока нет, он забрал Лизу и своего зятя, прячет их… Кажется, мы знаем, где именно. Вот жду группу захвата, сейчас станем выдвигаться.
– А как узнал-то?
– Так милая женщина Антонина нам всем помогла. – Мельников подмигнул зардевшейся кухарке. – Она, оказывается, давно держала под пристальным вниманием своего старого хозяина. После того, как тот однажды попросил ее прибрать в его загородном доме.
– А откуда он у него? – заволновался Володин. – Это тот самый, что мы досматривали? Недостроенный?
– Как бы не так, еще один имеется. Оформлен не на него, а на какого-то друга, который будто бы уехал на ПМЖ в Америку, но что-то подсказывает мне, что гниет тело друга где-нибудь в окрестных лесах.
– Думаю, ты прав. Вот почему… Надо же! А что же наш подозреваемый? Он не знал про этот дом? Свой для осмотра нам предоставил, а домик тестя?
– Он не знал, думаю. Дочь и та имеет весьма смутные представления, где это.
– Она сейчас там?
– Да.
– Думаю, потрясена?
– Не то слово!
Мельников глянул в бледное до синевы лицо молодой хозяйки. Вспомнил, как страшно она закричала, услышав слова Антонины про своего отца.
– Ты врешь!!! Ты все врешь, сволочь!!! – едва не бросилась она на нее с кулаками. – Отец не мог! Какая кровь?!
– Что видела, что отмывала, о том и рассказ веду, – скорбно поджала губы Антонина и добавила с обидой: – Спасибо сказали бы за то, что молчала столько времени.
– Мне тебя благодарить не за что, – прошипела Алла и, упав на грудь Казначеева, разрыдалась. – Игорек, Игорек, как же это, снова все остается по-старому…
Мельников лишь потом прозрел, что эти двое сильно надеялись на виновность Игнатенко. Он им был не нужен, он им мешал. Такой вот преуспевающий, предусмотрительный, сумевший обезопасить себя от всего, кроме тестя.
К слову, если бы не слова Антонины, Мельников так и считал бы, что Лизу вывез из дома под покровом ночи именно Игнатенко. Все факты против него: фото с Ольгой, сообщение от Лизы.
Но когда Тоня, извинившись перед хозяйкой, вдруг встала и начала рассказывать, все просто обомлели, все, включая Мельникова.
– Но зачем ему это??? – ахнул он, дослушав.
– Деньги, – запросто ответил Казначеев, развел руками. – Все они, проклятые. Стасик наш умный мальчик, он контракт брачный такой заключил, что при инициированном Аллой разводе она не получает ничего. Самого все устраивало, он жил как хотел. А ей – возжелай она уйти – нищенствовать!
– Ладно, она дома сидела, не работала, господин-то Жуков чего?! Он же в бизнесе был все эти годы, насколько я понимаю!
– Он был везде и нигде, – сморщился Казначеев. – Вообще, теперь вот складывая все, я вдруг понимаю, что…
– Что?! – поторопил его Мельников.
– Что многое в его поведении мне казалось странным.
– Что именно?
– Странная патологическая любовь к дочери. Он просто с ума сходил, когда они со Стасом уходили вечером в спальню, и старался тут же уехать.
– Простите, Алла Викторовна, но мне необходимо задать вам один вопрос. Его все равно зададут эксперты-психологи. – Мельников недолго мялся. – Он… Он всегда вел себя с вами как отец, не было намеков на инцест?
– Идите к черту, – обессилев, прошептала Алла и заплакала. – Отец никогда не приставал ко мне, не спал со мной, если вы это имеете в виду. Спал только, когда я была маленькой, и все! Все любил щекотать мне пяточки, целовал их. Я не верю!!! Черт побери, я не верю!!! Это все ложь! Я скорее Стаса могу заподозрить в этом. Он такой поганый, извращенец, бр-рр…
Ее передернуло, и она внезапно умолкла. Мельникову ничего не оставалось делать, как ждать машину спецназа. Он то на улицу выйдет, то снова в дом зайдет, оглядит сидящих на диване. Каждый раз расстояние между ними становилось все больше и больше. В конце концов, когда до приезда группы оставались считаные минуты, Алла осталась в центре дивана одна. Казначеев и Тоня подпирали диванные подлокотники.
Пропала девочка, вдруг с жалостью подумал Мельников. Казначеев откачнулся, испугавшись дурной наследственности. Стас теперь, если выживет, непременно от нее отделается, она же дочь его палача. Лиза возьмет расчет, если…
Так, стоп, никаких «если», он спасет ее! Вон какие орлы ему в подмогу прибыли!
Один из ребят неожиданно попал в ловушку в загородном доме Жукова. Стоило ему шагнуть за порог, как сверху выстрелило сеткой, и обмотало его с головы до ног.
– Это он мне готовил, – сцепил зубы Мельников. – Все мечтал меня на куски порезать, псих недоделанный.
Точно такие же сетки обнаружились на подступах к верхнему этажу и подвалу. Мастерски замаскированные, они непременно заполучили бы в свои объятия кипящего яростью Мельникова, рвани он сюда один. Он-то и собирался поначалу, решив, что уж пожилого мужика он одолеет голыми руками.
Спасибо Антонине, отговорила.
– Вы его просто не знаете, – проговорила она очень тихо, чтобы ее хозяйка не слышала. – Я после того случая за ним понаблюдала… О-оо, он очень страшный человек, не вполне нормальный, но очень предусмотрительный. Все время смотрит так… Как зверь! А окликнешь его, он сразу ласковый такой, тихий, не надо вам одному.
Умница, Антонина! Висеть бы под потолком Мельникову, не послушай он ее, и если бы волей случая избежал одной ловушки, попал бы во вторую либо в третью.
– Нам вниз, – одними губами шепнул он старшему группы, – кажется, там кто-то кричит…
Кричал Стас. Его тело Жуковым было перенесено на огромный прозекторский стол и привязано за руки и ноги. Жуков раздел его догола и игрался теперь со страшными инструментами, предлагая Лизе выбрать, с которых начать пытку.
Когда вооруженные люди в масках ворвались в подвал, Лиза завизжала, а Жуков от неожиданности опешил, не испугался, не запаниковал, просто опешил. Потом выронил пыточный инвентарь, поднял руки вверх и заулыбался.
– Надо же… Вы все же меня поймали…
Это единственные слова, которые он произнес тогда. Потом в течение трех недель он не проронил ни слова. Не помогало ничего, ни угрозы, ни уговоры, ни мольбы дочери.
И лишь Мельникова он удостоил скупым заявлением.
– Ты оказался не таким умником, как я думал. Ты меня разочаровал… – промямлил он нехотя на одном из допросов.
– Конечно, я же должен был идти за поводырем, коим ты себя возомнил, так? Должен был посадить твоего зятя, так?
– Да. Я сделал все для этого! Первая попытка не задалась, я преподнес тебе вторую. Я забрал твою девку, подсунул тебе фотографии с машиной этого засранца, потом в его строящемся доме Лизка нашла поясок одной из жертв. Там же, в доме, были и кроссовки, в которых я лазил в дом Черных, а потом отдавал фотографии пацану. Я столько улик тебе предоставил, а ты все медлил и медлил, все медлил и медлил! Я даже план-карту зятю в ночную тумбочку положил, где отмечал крестиком места захоронений. Я же не всех девок бросал просто так, некоторых я закапывал, некоторых сложно было опознать… А ты все никак… Как же мне хотелось тебя убить! – вдруг выпалил Жуков с ненавистью, и глаза его, дотоле пустые и безжизненные, зажглись страшным светом. – Я бы делал это очень медленно, поверь… Очень медленно, на глазах твоей девки… Я ведь следил за тобой, с того дня, как ты выпустил Стаса, следил. И девку твою забрал, чтобы ты побеспокоился, но ты… К слову, как беспечны бывают люди, окружив себя высоким забором! Забраться в дом к ее жениху оказалось парой пустяков, и спортсмена этого укокошить оказалось легко. Удовольствия, правда, никакого, но зато каков испуг у твоей малышки! Как она дрожала, как смотрела, я даже возбудился!
– Но она удрала! Она сделала тебя! – через силу улыбнулся Мельников, ему не улыбаться, выть хотелось.
Этого поймали, слава богу! А сколько еще таких упырей по земле ходит??? Без души, сердца, с атрофированным чувством сострадания к чужой боли, ужас!!!
– Ужас!!! – воскликнула Лиза как-то вечером месяц спустя, когда Мельников помогал ей распаковывать вещи на новой квартире, в старую она не захотела возвращаться ни под каким видом. – Как вспомню все…
– А ты не вспоминай, не надо. – Мельников поцеловал ее в висок, прижал к себе. – Этого поймали и других поймаем, будем лечить общество от уродов!
– Сколько еще?!
– На сколько хватит сил. – Мельников взлохматил ее аккуратную прическу. – Ты бы подстриглась, что ли, так ведь и буду тебя за косички дергать.
– Подстричься? Чтобы на твою бывшую девушку походить? – Лиза надула губы, ревность к Ольге ее терзала постоянно; сколько ни пыталась она себя приструнить, выходило плохо.
– Моя бывшая девушка, между прочим, теперь отпускает волосы, – заметил Мельников, швырнув лохматую декоративную подушку в угол новенького диванчика. – И она, смею заметить, теперь замужем за другим, живет уже как несколько дней за границей и возвращаться, по сведениям, не собирается.
– Ух, ты! – недовольно скривилась Лиза. – Откуда же сразу столько информации?
– Муженек ее считает своим долгом ставить меня в известность. После того как накосячил с заявлением о пропаже, он только что хвостом пыль не метет. Идиот! А ты это, Лизок, кончай ревновать, не нужно.
– Понимаю, – буркнула она и двинулась в кухню, где гремел посудой выздоравливающий Володин. – Только сложно мне.
– Что сложно? – поймал ее за ремень джинсов Валера, прижался к ее спине.
– Любить тебя сложно, бояться за тебя все время, бояться потерять тебя… И зачем ты только мне достался?! – Она позволила ему поцеловать себя в щеку.
– Затем, чтобы мне досталась ты, Лиза! Только за этим и ни за чем другим…