Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
|
Заглавие статьи |
Интеллигенция и национализм |
|
Автор(ы) |
ЮРИЙ ГРАНИН |
|
Источник |
Свободная мысль, № 8, Август 2009, C. 77-90 |
|
Рубрика |
|
|
Место издания |
Москва, Россия |
|
Объем |
41.8 Kbytes |
|
Количество слов |
4916 |
|
Постоянный адрес статьи |
http://www.ebiblioteka.ru/browse/doc/20813084 |
Интеллигенция и национализм
Автор: ЮРИЙ ГРАНИН
Может ли подлинный интеллигент быть националистом? Разумеется, возможные ответы на этот вопрос, шокирующий многих, зависят от предпосланных ему исходных определений. Но очевидно и другое: невзирая на многолетние дискуссии до сего дня какой-либо одной, общепринятой трактовки терминов "интеллигенция" и "национализм" не существует. В пределах современного теоретического дискурса "национализм", к примеру, интерпретируется то как "политический принцип образования национальных государств", то как особое состояние "массового" или "национального" сознания, а иногда и как "идеология", выражающая интересы больших и малых народов в их борьбе за "национальное самоопределение". И поскольку общее понимание того, что собой представляют "национальное государство", "национальное сознание" или же "национальное самоопределение", в современной литературе отсутствует, число заявленных интерпретаций "национализма" исчисляется десятками.
С "интеллигенцией" дело обстоит еще хуже. Одни, обращая взор в глубины истории, связывают формирование интеллигенции с "отделением умственного труда от физического"; другие трактуют ее как особое "сословие", "класс" или "страту", статус и роль которых в обществе перманентно меняются вместе с движением человечества по ступеням социально-экономического и научно-технического прогресса; третьи усматривают особость "интеллигенции" и "интеллигентов" в их приверженности "к глобальной критике общества и его институтов"; четвертые видят в интеллигенции "внеклассовую группу", сводя ее функции к задачам нравственного, гуманистического преобразования общества... Разброс мнений так широк, а публикации столь ангажированы политическими и теоретическими пристрастиями их авторов, что в обозримом будущем ожидать появления какой-либо одной нормативной концепции "интеллигенции" или "национализма" не приходится. Но можно, по-видимому, сблизить позиции, прояснив некоторые методологические аспекты разногласий, заложив тем самым основу для последующих концептуальных обобщений.
ГРАНИН Юрий Дмитриевич - старший научный сотрудник Института философии РАН, кандидат исторических наук.
стр. 77
НЕ ВДАВАЯСЬ В ДЕТАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ многочисленных авторских трактовок, что есть "интеллигенция", отмечу, что все они тяготеют к двум основным подходам в понимании сути этого сложного исторического феномена: собственно социологическому и аксиологическому (в его этическом и шире - собственно ценностном вариантах). Вне зависимости от существующих в социологии многочисленных школ и направлений в пределах социологического подхода интеллигенция рассматривается как тот или иной необходимый элемент социальной структуры общества ("класс", "страта", "социальная группа", "социальная прослойка" и т. д.), без которого эффективное функционирование и эволюция этой структуры были бы невозможны.
Иными словами, в качестве таксономической "единицы" социологии "интеллигенция" рассматривается в одном ряду с другими такими же социальными "единицами" - "классами", "стратами", "группами": то есть выделяется по тем же (социально-экономическим, структурным, функциональным, феноменологическим и иным) основаниям, что и другие "теоретические объекты" той или иной социологической "онтологии". А что в итоге? Возникает обычный в таких случаях парадокс: будучи методологически последовательным (то есть не меняя оснований анализа), выделить "интеллигенцию* в особую социальную группу ("класс" или "страту") в одном ряду с другими почти невозможно - она "растворяется" в других "единицах" социологического исследования*, теряя свою специфику в качестве особого социально-исторического феномена, впервые возникшего в России во второй половине XIX столетия.
Последнее обстоятельство многие исследователи считают принципиальным, связывая появление и конституирование "классической интеллигенции" с определенным временем и местом: с Россией и Польшей второй половины XIX века1. Характерной особенностью этого социального слоя была, по их мнению, его особая аксиологическая (социально-этическая) позиция, на основании которой интеллигенция позиционировала себя в качестве группы, видевшей свое основное предназначение в борьбе за фундаментальные социальные и политические изменения и помощь в освобождении низших классов, молодых наций от их экономической, культурной эксплуатации и социально-политического угнетения. Поэтому, например, Р. Арон, П. Баран, А. Гелла, Э. Моренн и многие другие зарубежные исследователи, размышляя о прошлом, настоящем и будущем интеллигенции, предпочитают видеть в ней особую, внеклассовую, группу, сводя ее функции прежде всего к задачам нравствен-
* Ведь как ни крути, но если мы, обращая внимание на очевидное, сведем "интеллигенцию" лишь к сообществу людей умственного труда ("интеллектуалам") и попытаемся, например, в соответствии с марксистской традицией выявить их место в исторически конкретной системе общественного производства, их отношение к средствам производства и т. д., то сразу же убедимся, что, во-первых, по всем этим "основаниям", объединяющим людей в "классы", "интеллигенты" между собой различаются, а во-вторых, и это главное, интуитивно ясно, что "интеллектуалы" и "интеллигенты" - понятия разные.
1 См.: Sh. Kadushla The American intellectual Elite. Chicago, 1974. P. 5; A. Gella. The Intelligentsia and Intellectuals. N. Y., 1976. P. 11.
стр. 78
ного, гуманистического преобразования общества на основах идеалов добра и социальной справедливости.
В связи с этим любопытно отметить даже не противоположность в пределах современного теоретического дискурса концептуальных подходов к тому, что следует понимать под "интеллигенцией", а то, что эта противоположность в российском обществознании была осознана более столетия назад. Так, еще Н. К. Михайловский, а вслед за ним П. Л. Лавров, А. А. Николаев и многие другие представители "народнической социологии" и "этического социализма" рассматривали интеллигенцию как преимущественно социально-этическую группу, ядро которой составляют "критически мыслящие личности"2.
При этом в противовес ортодоксальным российским социал-демократам, подчеркивавшим классовый характер интеллигенции, многие философы и публицисты тех лет указывали на теоретическую несовместимость собственно социологических и аксиологических трактовок этой дефиниции. Отвергнув социально-экономическое содержание понятия "интеллигенция", Р. В. Иванов-Разумник, например, писал: "Интеллигенция есть этически - антимещанская, социологически - внесословная, внеклассовая преемственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности"3.
С определенными уточнениями, подчеркивавшими "мессианизм", "морализм", "народопоклонничество", "особое отношение к государству в его идее и реальном воплощении", такое, аксиологическое, толкование интеллигенции разделяли Н. Бердяев, С. Франк, П. Струве и другие не менее знаменитые авторы сборника "Вехи". По сути, той же трактовки придерживаются современные исследователи, объясняющие значение интеллигенции для нынешнего, постиндустриального, мира ее гуманистической миссией. Как надклассовой "интернациональной страте" интеллигенции, по их мнению, предназначено "взорвать и переделать наши обычные нормы, идеалы, ценности, способы досуга, стиль жизни и мир работы точно так же, как классические революции вытесняли старые династии новыми, как Ренессанс переменил западный мир"4.
Так что же конституирует интеллигенцию в особую группу людей? Экономические, политические, профессиональные и иные объективные "характеристики" и "функции" или же соответствующие им субъективные "ценности" и "идеЗалы"? Думается, убедительный ответ на эти непростые вопросы может быть получен лишь в пределах более общего, социально-философского анализа "интеллигенции", изначально предполагающего, что "со-знание" интеллектуалами своей "интеллигентской" (нравственной,
2 А. А. Николаев. Интеллигенция и народ. М., 1906. С. 12.
3 Р. В. Иванов-Разумник. Что такое "махаевщина"? СПб., 1908. С. 46 - 147.
4 A. Gella. The intelligentsia and intellectualis. P. 154.
стр. 79
социально-политической и др.) миссии инкорпорировано в их "социальное бытие". В том смысле, что всякий раз удостоверяет такое "бытие" для интеллектуала именно в этом - интеллигентском - качестве.
Пожалуй, впервые эта диалектика "бытия" и "сознания" применительно к личности была выражена Декартом в его знаменитом "cogito ergo sum". Но она до сих пор почему-то не учитывается многими специалистами, профессионально изучающими не только феномен "интеллигенции", но и такие, не менее сложные социокультурные явления, каковыми являются "этносы" и "нации". Бытие последних, как и бытие интеллигенции, чтобы остаться целостным, должно также постоянно "поддерживаться" их "сознанием": психологическими (субъективно-символическими) процедурами самоидентификации, основу которых составляет в том числе и вполне рациональное отнесение условий собственного (но не только) бытия к тем или иным системам ценностей. Вопрос только в одном: что это за ценности и какова их иерархия?
В случае с "интеллигенцией" рациональная самоидентификация и оценка внешнего мира, по мысли некоторых исследователей, базируются на так называемых общечеловеческих ценностях, представляющих, думаю, политические, экономические, национальные и иные "рационализированные идеалы" социального бытия. Последнее всегда оценивается и анализируется не только с точки зрения "сущего", но и с позиций "должного". И поскольку разрыв между сущим и должным всегда явен и неустраним, перманентным состоянием "интеллигентского сознания" являются критика существующего и выработка политических, экономических, национальных и других программ и проектов общественного переустройства. Можно сказать, что в эпохи позднего феодализма и индустриального развития интеллигенция (люди "свободных профессий") персонифицирует собой критико-рефлексивный потенциал общества, его функциональную и критическую рациональность, во многом обусловливающую и предопределяющую пути социально-политического и экономического прогресса.
Причем на уровне самосознания интеллигентов XVII-XVIII веков эта рационально-критическая функция образованных людей "свободных профессий" интерпретировалась как имманентная только и исключительно им. Философы, ученые и мыслители Англии, Франции и Германии, например, искренне полагали, что именно им принадлежит право "думать" за все остальные сословия, что только они в силу своего особого, внесословного, положения и образованности "знают", как преобразовать мир на началах истины, добра и красоты. Монархи и другие власть предержащие, которым посвящали свои книги и давали советы знаменитые "просветители умов", иногда эти книги запрещали, а самих просветителей отправляли в ссылку, но приоритет интеллигенции на рационализацию общественной жизни не оспаривали.
Как справедливо отметил еще К Манхейм, "в ходе истории представители этого относительно свободного слоя находятся почти во всех лагерях.
стр. 80
Они постоянно поставляют теоретиков для консервативных групп, которые вследствие своей оседлости с большим трудом могут внести в свое движение рефлексивно-теоретическое направление. Они поставляют также теоретиков для пролетариата, который вследствие своего социального положения не имеет необходимого образования как предварительного условия новейшей политической борьбы"5.
По тем же причинам, добавлю, интеллигенты находились у истоков и во главе многих национально-освободительных движений, принимали самое живое участие в создании национальных государств в Европе и Латинской Америке XIX - начала XX веков, в Азии и Африке после распада мировой колониальной системы, в Восточной Европе и на постсоветском пространстве в 1980 - 1990-е годы. Казалось бы, национализм и интеллигенция несовместимы уже в силу отмеченной приверженности последней общечеловеческим (а значит, и наднациональным) ценностям. Между тем именно интеллигенция, невзирая на свой потенциальный космополитизм (который, кстати, некоторые исследователи считают ее отличительным признаком), как никто предрасположена к политическому и культурному национализму, сыгравшим в XVII-XX столетиях ключевую роль в формировании основных европейских наций, распаде империй и становлении национальных государств*.
В силу присущих интеллигенции критического рационализма и социальной "маргинальности" исторически ее роль в деле национального обустройства народов и стран неоднозначна. С одной стороны, в качестве "образованного слоя" общества интеллигенция была одним из субъектов трансформации полиэтнических европейских монархий в национальные государства. А с другой - будучи субъектом этнического национализма, она активно участвовала в разрушении полиэтнических империй (Османской, Австро-Венгерской, Российской и др.), способствуя появлению на их обломках новых "национальных государств".
Эта деструктивная и конструктивная в отношении государства роль интеллигентов определялась уже отмеченной социальной мобильностью, критическим потенциалом и свободомыслием, позволяющим им служить либо своему государству, либо своему народу. Но и в том и в другом случае интеллигент выступает как националист: строитель "нации" и "национального государства". В первом случае как "государственный националист"**, находясь на службе у государства, участвующий в формировании нации как лингвистически и культурно однородной гражданской общности посредством
* Далее под "национализмом" будут пониматься идеология и практика формирования "наций" как воображаемых и реально существующих, политически и социокультурно организованных сообществ людей, сплоченных общими чувствами идентичности и солидарности. Источником национализма является воображаемое или объективное неравенство этносов в полиэтническом государстве, а способом существования - борьба за создание нации и национального государства или за "национальное самоопределение" в составе либо вне данного государства.
** Подробнее о типах и типологиях национализма см.: Э. Д. Смит. Национализм и модернизм. Критический обзор современных теорий наций и национализма. М., 2004.
5 Цит. по: К. Г. Барбакова, В. А. Мансуров. Интеллигенция и власть. М., 1991. С. 101.
стр. 81
ассимиляции (в том числе и насильственной) лингвистически и культурно разных этносов в некое новое социокультурное целое: "нацию-государство". Во втором - как "этнический националист", вырабатывающий и распространяющий сначала "идею нации", идеологию культурной эмансипации своего народа, а затем - программы политической борьбы за национальную независимость от этого государства и обретения собственного. История Европы и России подтвердила эту двойственность интеллигенции вполне убедительно.
СЛЕДУЕТ ИМЕТЬ В ВИДУ, что западноевропейские национальные государства (Голландия, Англия, Франция и др.) исторически "выросли" из средневековых монархических государств. Их населяли народности и племена, языки и обычаи которых так сильно различались, а внешние связи были так фрагментарны, что они сохраняли самобытность существования невзирая на постоянные междоусобные войны королей и феодалов и подчас не знали, в каком королевстве они живут. Однако начавшийся переход к индустриальному обществу (в другой терминологии - от феодализма к капитализму) с сопутствующими ему концентрацией экономической жизни в отдельных регионах, ростом городов, ремесел, развитием торговли, миграции, социальной мобильности населения и, конечно, усилением централизованного государства постепенно изменил ситуацию.
Как показали исследования, подъем в конце XV века центральных районов ряда сильных государств, контролировавших основные потоки экономического обмена в пределах их территорий, а также с периферийными и полупериферийными областями, означал более высокую степень экономической интеграции во всей Западной Европе, особенно в узловых государствах. Это в свою очередь укрепило органы государства, получавшего доход в виде налогов, монополий, таможенных сборов и в результате контроля над такими ключевыми ресурсами, как добыча полезных ископаемых и регулирование торговли. Так, постепенно, в пределах государства формировались основы внутренних товарных рынков, экономическое разделение труда (профессионализация) и наметилась эрозия устоявшегося регионального деления. С тех пор, хотя бы теоретически, купцы и ремесленники могли заниматься своим делом в пределах всего королевского домена при сходных экономических условиях*.
Одновременно и параллельно с этим в Западной и Центральной Европе шел процесс демократизации государственной власти. В отличие от правителей современных им азиатских империй, власть европейских монархов никогда не была тотальной и абсолютной. Еще в Средние века права монархов
* Подробнее об этом см: K.W. Deutsch. Tides among Nations. N. Y., 1979. P. 17 - 23. Хотя на практике регулярные коммуникации и целенаправленная политика государства создали одинаковые условия и единую легально признанную профессиональную систему с потенциально мобильной рабочей силой в масштабах всей страны только в XIX веке.
стр. 82
и сюзеренов были ограничены таковыми сословий и корпораций, представители которых заседали в парламентах (Нидерландов, Англии, Франции) и городских магистратах. Уже в XVI веке в Западной Европе не существовало крепостного права, но почти повсеместно возникли основы "гражданского общества" и элементы демократии, которые после первых буржуазных революций воплотились в республиканские и конституционно-монархические демократические государства с характерным для них разделением ветвей власти на законодательную, исполнительную и судебную.
Появление после Вестфальского мира (1648) системы международного права, закрепившей употребление понятия "внутреннего" и "внешнего" политического суверенитета, постепенная замена "суверенитета государя" понятием "народный суверенитет", с одной стороны, и отделение государства от "гражданского общества" (то есть функциональное обособление государственного аппарата), с другой, по мнению Ю. Хабермаса, и составило правовую основу появления в Европе национальных государств и сопутствующих им "наций". Как замечает он в разделе "Европейское национальное государство. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства", "вне зависимости от того, была ли сама государственная власть уже приручена в государственно-правовом смысле и стала ли корона "подзаконной", государство не может пользоваться правовой средой, не организуя сообщение в отличной от него сфере гражданского общества таким образом, чтобы частные лица пользовались субъективными свободами (распределенными сначала не поровну). С отделением частного права от публичного отдельный гражданин в роли "подданного" достигает, как выражался еще Кант, самой сути частной автономии"6.
Экономическая и политическая интеграция разноязычного полиэтнического населения в составе государства - важные составные моменты национальной интеграции. Но не менее важен рациональный характер организации и осуществления государственной власти, принципиально отличавший государства Западной Европы от современных им империй. Для политической и социальной практики того времени это открывало возможность "инженерного отношения" к действительности, которым не преминуло воспользоваться государство в своих попытках рационализации собственного устройства, а затем и обустройства жизни населения своих стран на вполне рациональных началах культурной и языковой стандартизации.
Впоследствии рационализированная машина отправления государственной власти в лице рекрутированных из интеллигенции "либеральных бюрократов" сыграла решающую роль в культурной стандартизации и секуляризации жизни населения большинства западноевропейских стран, реально превратив их в общность равноправных граждан. Монархи всегда стремились к религиозному конформизму, контролируя Церковь и клир и освобождая государственную политику от церковных и традиционных
6 Ю. Хабермас. Вовлечение другого. Очерки неполитической теории. СПб., 2001 С. 271.
стр. 83
ограничений. С этой целью они поощряли рост интеллигенции с классическим и светским образованием, но лояльной в первую очередь династии и государству и получавшей награды в виде бюрократических должностей. "Через смуту социальных революций, - пишет Э. Д. Смит, - идентификация этого нового слоя с государством и контролируемым им территориальным доменом способствовала совмещению государства, территории и культурной общности. Ибо в процессе идентификации бюрократы постепенно сплачивали вместе различные классы и регионы Франции, Англии (позже Великобритании), Испании (с некоторыми исключениями), Швеции, Голландии, Венгрии и России, хотя в последних двух случаях этническая гетерогенность оказалась слишком сложным препятствием"7. Однако на Западе территориальная централизация и консолидация шли одновременно с возраставшей культурной стандартизацией. Как живо показал Б. Андерсон, важную роль в обретении обществом культурной гомогенности сыграли появление средств массовой информации (газеты и книги), а также широкое использование административных языков, усиливших системы коммуникаций за счет их стандартизации8. Этот процесс продолжался не одно столетие, сделав психологически представимым и приемлемым для массового сознания такой феномен, как "нация". Но по-настоящему государство взяло на себя "роль воспитателя нации" лишь в XIX столетии, когда массовое начальное образование стало нормой в большинстве стран Западной Европы.
А ЧТО ЖЕ РОССИЯ? Почему к началу XX столетия и позже она так и не стала "национальным государством" европейского типа? В общем виде ответ звучит так: потому что Россия исторически формировалась по типу деспотических "внутренних империй", в которых так и не сложилось (не могло сложиться) достаточное число социально-экономических и политических предпосылок для формирования "нации" и "национального государства". Зато вырастила на периферии множество националистически настроенных интеллектуалов - "интеллигентов", разваливших империю. Начиная с петровских реформ и по сегодняшний день Россия пребывает в состоянии перманентной модернизации, из века в век реализуя "догоняющий" тип развития и постоянно проваливаясь в "черные дыры" унизительного и опасного отлучения от Европы. Как показал А. Янов9, регулярные срывы социально-экономической и политической модернизации (в цикле "реформа-стагнация-контрреформа") и сопутствующая им утрата страной европейской идентичности (1230-е - 1462-й, 1560-й - конец XVII века, 1825 - 1862,
7 A.D. Smith. The Ethnic Origins of Nations. Oxford, N. Y., 1986. P. 138.
8 См. Б. Андерсон. Воображаемые сообщества. М., 2001. С. 19 - 267.
9 См.: А. Янов. Россия: У истоков трагедии, 1462 - 1584. М., 2001; он же. Загадка николаевской России. М., 2003; он же. Патриотизм и национализм в России, 1825 - 1921. М., 2005 и др.
стр. 84
1883 - 1906, 1917 - 1991 годы) были предопределены сначала включением Киево-Новгородской Руси в состав евразийской империи чингизидов, затем провалом церковной Реформации (XV-XVII) на территории Московского царства и появлением идеологии "Москва - Третий Рим", на столетия закрепившими в России деспотизм и крепостничество.
В то время как Западная Европа и США уже в XVIII веке вступили в эпоху промышленной революции и индустриализма, Россия еще целое столетие жила в условиях крепостничества и "азиатского" способа производства, от которых она начала избавляться только во второй трети XIX века. Во времена Петра Россия формально заимствовала у Европы лишь одно политическое "изобретение" - европейскую "государственную машину". Но она не смогла позаимствовать у Европы ее "рационализм", "демократию" и "гражданское общество". Поэтому Российское государство оставалось псевдоевропейским (неправовым) и иррациональным: в нем было много "чиновников", но не существовало политических свобод и "либеральных бюрократов", под определяющим влиянием и усилиями которых осуществлялось становление многих европейских наций.
Строго говоря, в царской России не было не только попыток создания европейского национального государства, но и движения навстречу европейскому государственному национализму - государственной идеологии, предполагавшей интеграцию конфессионально, лингвистически и культурно разного населения империи в "нацию". В том числе и за счет политической мобилизации, позволяющей, по мнению Ю. Хабермаса, "связать более абстрактную форму общественной интеграции с изменившимися (демократическими. - Ю. Г.) структурами принятия политических решений"10. Взамен в николаевской России была провозглашена доктрина "официальной народности", признававшая деспотию и рабство атрибутами православной России. "Да, - признавался Николай I, - деспотизм еще существует в России, ибо он составляет сущность моего правления, но он согласен с гением нации". Ему вторил министр образования граф Уваров, считавший лозунг "Православие. Самодержавие. Народность" "политической религией России": "У политической религии, как и у веры в Бога, есть свои догматы. Для нас один из них - крепостное право. Оно установлено твердо и нерушимо. Отменить его невозможно, да и ни к чему"11.
Стремясь сохранить полиэтническую империю, власть не только не создала собственного "национального проекта", но и проморгала момент, когда в 1840 - 1860 годах на ее западных границах под определяющим влиянием польской интеллигенции стали реализовываться украинский, белорусский, литовский и другие периферийные "нацпроекты", заложившие основы будущих "наций". По мнению А. И. Миллера, именно из "соперничества русского национального проекта и польского национального
10 Ю. Хабермас. Вовлечение другого. С. 267.
11 Цит по: М. Лемке. Николаевские жандармы и литература, 1826 - 1855. Пг., 1918. С. 42.
стр. 85
проекта постепенно появляются украинский и, насколько он сформировался, белорусский проекты, а также литовский"12. Но дело в том, что это "соперничество" существовало главным образом на страницах газет и журналов: "русский национальный проект" так и не был возведен в ранг государственной национальной политики. Наоборот. Вплоть до февраля 1917-го династия Романовых упорно и упрямо сопротивлялась "национализации" - формированию (на базе великорусского этноса и общей культуры) в России нации как политической общности, то есть как согражданства. Ибо в ней, как позже и в СССР, не существовало главных основ общенациональной интеграции - политической демократии и развитого гражданского общества. Но дело не только в этом.
Цепляясь за имперский принцип госстроительства и будучи по существу даже не классической империей (с характерным для нее космополитизмом: cives Romanus - гражданин всего культурного мира), а деспотией, Россия так и не смогла стать европейским унитарным государством, способным организовать общее политическое и культурное пространство для равноправной жизни своих народов.
Разделяя своих "подданных" на "великороссов" и "инородцев", не отделив православие от государства, она так и не создала светской системы обязательного начального образования на русском языке на всей территории империи. Наоборот. Первоначально создав сеть так называемых русско-"инородческих> школ, в основу которых легла педагогическая система Н. И. Ильминского (1828 - 1891), царское правительство, не пожелав повышения образованности формирующейся в анклавах "национальной интеллигенции" за счет русской культуры, затем спешно "отыграло назад"*. И стало бороться с введением светских предметов в программы конфессиональных школ.
Мало того. Основы наук, русский язык, культура и история в качестве обязательных предметов изучения так и не были введены на всем пространстве империи, в котором даже почти поголовно неграмотное население русскоязычных территорий продолжало делить себя на "пскопских", "калужских" и "тутошних". В этих условиях о формировании российской нации как согражданства и речи быть не могло**. Поэтому "вместо реального национализма возник миф о нации"13. Точнее - миф о "русской
* "Рекомендуемое и даже навязываемое нами татарам русское образование весьма ловко обращается ими против наших... патриотических упований", - писал в 1886 году Н. И. Ильминский министру просвещения. Опасения по поводу развития культуры и пробуждения национального самосознания татарского народа он емко выразил в одной фразе: "фанатик без русского образования и языка сравнительно лучше, чем по-русски цивилизованный татарин, а еще хуже аристократ, а еще хуже человек университетского образования" (см. Р. Р. Сафиуллина. Инструмент полицейско-охранительной политики? - "Звезда Поволжья". 2004. N 43. С. 4).
** Подробнее об этом см.; Ю. Гранин. Роль образования в формировании российской нации. - "Высшее образование в России". 2006. N 10.
12 А. Миллер. Национализм и империя. M., 2005. С. 24.
13 В. Кантор. Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. М., 2005. С. 502.
стр. 86
нации", в числе активных делателей и пропагандистов которого помимо откровенных черносотенцев были выдающиеся умы российской интеллигенции: А. Белый, В. Брюсов, Н. Бердяев, В. Розанов, А. Изгоев, Н. Устрялов, М. Меньшиков и многие другие менее известные писатели и мыслители, обосновывавшие, каждый по-своему, идею "православной империи русской нации"*. И это ежечасно и повсеместно рождало культурный и политический этнонационализм.
К началу Первой мировой войны царская Россия не была интегрирована ни экономически, ни культурно, ни конфессионально. Ее многочисленные народы, включая русских, не охваченные общей системой образования, продолжали "жить на особицу". А интеллигенция составила политическую оппозицию монархии и, вырабатывая, а также распространяя идеологию этнокультурного национализма, возглавила борьбу за культурное и политическое "самоопределение" народов империи. Накануне революции в России существовало шесть откровенно националистических партий (Казахская партия "Алаш", Грузинская национально-демократическая партия, Литовская демократическая партия и др.), а все остальные, в том числе кадеты, так или иначе поддерживали лозунг "самоопределения наций"**. В итоге Российская империя, так и не ставшая "национальным государством", распалась.
ТАКАЯ ЖЕ СУДЬБА ПОСТИГЛА и Советский Союз, в котором крайне непоследовательная идеология и практика госнационализма (слияние "наций" в новую гражданскую общность "советский народ") разбились о сопротивление этнобюрократии союзных республик Стремительный распад СССР обладал такой силой инерции, что сначала РСФСР, а затем и РФ оказались на грани развала из-за мощного всплеска этнонационализма и "регионализма" в бывших республиканских автономиях, краях и областях. В условиях острейшего социально-экономического кризиса первой половины 1990-х годов Б. Ельцин фактически занимался покупкой лояльности региональных политических элит федеральному Центру ("Берите суверенитета столько, сколько сможете"), которые тут же превратили эту самую лояльность в ликвидный политический товар: получение льгот и преференций в обмен на демонстрацию поддержки.
Юридически формула "преференции в обмен на лояльность" была закреплена в Федеративном договоре 1992 года, росчерком пера превратив-
* Как писал В. В. Розанов, "русская империя есть живое царствование русского племени, постоянное одоление нерусских элементов, постоянное и непрерывное подчинение себе национальностей, враждебных нам" (см. "Империя и нация в русской мысли начала XX века". М., 2004. С. 67).
** Подробнее об этом см.: Ю. Д. Гранин. Нации, национализм и федерализм. Опыт философско-методологического исследования. М., 2002. С. 132 - 143.
стр. 87
шем РФ из централизованной в "договорную" асимметричную федерацию, где Центр и субъекты поменялись ролями. Теперь уже бывшие автономии стали стремиться - и небезуспешно - ограничить компетенцию центральной власти. Особенно ярко эта тенденция воплотилась в законах "О языках народов РСФСР", "О языках народов РФ" (1991/1998), "Об образовании в Российской Федерации" (1992/1996/2002) и соответствующих подзаконных актах, которые фактически дезинтегрировали единое образовательное и культурное пространство страны. Интеллигенты из числа так называемых титульных этносов приняли в этом самое живое участие.
Воспользовавшись несовершенством законов, они установили собственные "государственные" стандарты для национальной школы, и, снизив ее связи с русским языком и русской культурой, выстроили содержание образования на собственной культурной основе. В итоге к настоящему времени в учебный процесс оказались включенными 75 языков народов России, из них 30 функционируют (в разном объеме) в качестве языка обучения. Школы с обучением на родном (нерусском) языке и с родным языком как учебным предметом в 2002/2003 учебном году составили 25,6 процента всей школьной сети Российской Федерации. В совокупности через них прошли 13,5 процента учащихся14. Показательна и динамика роста построения собственной системы национального (этнического) образования, свидетельствующая о настойчивости и последовательности республик. В общей сети образовательных учреждений Республики Саха (Якутия) школы с родным языком обучения составляют более 40 процентов, Республики Башкортостан - 45, Республики Татарстан - 60, а Республики Тыва - 80 процентов. Мало того. Вслед за провозглашением политического суверенитета почти всеми "национальными" республиками в составе Российской Федерации были приняты законы о языках, которые (вместе с декларациями о суверенитете) в 1990-е годы стали юридической основой для проведения дискриминационной этнической политики на территории национально-государственных субъектов РФ и спровоцировали процессы, ведущие к разрушению единого коммуникативного пространства России.
В этих, по сей день не отмененных законах "государственными" на территории субъекта Федерации провозглашаются, как правило, два язык: "коренной нации" и русский. А иногда "огосударствляются" три языка, как, например, в Кабардино-Балкарии. Это означает, что документооборот в этих республиках ведется не на одном, а на нескольких "административных языках". В большинстве случаев республиканские законы о языке включают статьи, легитимирующие льготы и преференции по этноязыковому принципу для представителей так называемых титульных этносов.
14 См. М. Н. Кузьмин. Научное обоснование Концепции государственной этнонациональной образовательной политики Российской Федерации. М., 2004. С. 9.
стр. 88
Благодаря усилиям этнонационалистов оформились и укрепились тенденции регионализации и партикуляризации высшего образования, повлекшие за собой серьезные изменения в образовательных программах и курсах гуманитарных наук (история, политология, социология, философия) многих республик России. Эти изменения касаются прежде всего так называемого регионального компонента образования, под видом которого зачастую проводится псевдонаучное обоснование верховенства того или иного "титульного" ("коренного") этноса. Этнонационализм, источником и распространителем которого была и остается прежде всего интеллигенция, препятствует строительству в России национального государства. Что же в такой ситуации делать?
ПРЕЖДЕ ВСЕГО надо взглянуть правде в глаза и перестать использовать двойные стандарты. Мы можем сколько угодно возмущаться национальной политикой правительств Украины, Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии, других государств, ущемляющих права так называемого русскоязычного населения. Но при этом должны понимать, что иначе (без "переписывания истории", создания национальных мифов, аккультурации иноязычного населения, создания единого коммуникационного пространства и т. п.) "нацию" построить нельзя. Должны помнить, что в той же Франции, например, силою заставившей миллионы своих граждан в XIX веке говорить на французском, преподавание на этнических диалектах было выборочно разрешено только в 1961 году. А у нас?
У нас с 1991 года в национальных республиках РФ выросло целое поколение ученых и педагогов, сделавших карьеру на обосновании тезиса об исторической, политической, этнической исключительности "своего" народа и противопоставлении местной истории, местных традиций и обычаев Российскому государству, русскому и другим народам. Активизировался и набирает силу процесс переписывания истории народов России, создания новых этнонациональных "историографий", выстраивающих национальные нарративы под определенный национальный проект.
Озабоченность республиканских культурных элит понять можно. Памятуя о столетиях насильственной русификации и реагируя на всплески русского национализма последних лет*, они и теперь боятся потерять свои языки и культуру. И либо не понимают, либо не хотят понимать, что в демократически устроенных федеративных "национальных государствах"
* В числе наиболее известных русских националистов, обремененных учеными степенями, - авторы, группирующиеся вокруг Ассоциации по комплексному изучению русской нации, возглавляемой Е. С. Троицким, а также "неоевразиец" А. И. Дугин, ревнители "расовой чистоты" и имперской миссии русского народа В. Б. Авдеев, А. Н. Кольев, А. Н. Севастьянов и др. Взгляды последних столь одиозны, что зарубежные исследователи, изучающие российский феномен "консервативной революции", окрестили их "русскими фашистами" и "ультранационалистами" (см., например: А. Умланд. Концептуальные и контекстуальные проблемы интерпретации современного русского ультранационализма. - "Вопросы философии". 2006. N 12. С. 64 - 81).
стр. 89
помимо "нации сограждан", связанной общими системами культурных и политических ценностей, могут сосуществовать и развиваться нации иного, неполитического типа - так называемые этнонации, суверенитет которых определяется их лингвистической и культурной автономией.
Именно этот суверенитет следует всячески укреплять и поддерживать, не забывая о формировании "российской идентичности", связанной прежде всего с политическими ценностями и политическими стандартами совместной жизни народов России. Разумеется, высокая степень культурной стандартизации также необходима. Должны быть общий государственный язык (остальные языки должны получить статус региональных) и единая национальная символика, общая (надэтническая) культура, общие традиции и главное - общее положительное отношение к надэтническому институту сограждан - государству. "Мы - граждане Российского государства", и этот уровень политико-культурной идентификации людей разной этнической принадлежности в одно "воображаемое сообщество"-"нацию" должен стать доминирующим.
Стратегия достижения этой цели связана с развитием в России политической демократии, институтов гражданского общества, рыночной экономики и, конечно, общенациональной системы образования. Сохраняя в своем составе "национальные школы", эта система должна быть содержательно единой и выстраиваться на основе "образовательных округов", территориальные границы которых не должны совпадать с таковыми субъектов Федерации. Образовательное пространство России следует унифицировать.
Прежде всего, необходимо создать общероссийские программы гражданского образования и воспитания для взрослых, детей и молодежи. Во-вторых, ввести эти программы в систему федеральных государственных стандартов образования (которые, кстати, до сих пор не сформированы). И наконец, осуществив этнически независимую экспертизу, привести в соответствие с федеральными образовательными стандартами учебные пособия и программы образования национальных республик России, где на протяжении последних лет явно доминируют националистические тенденции и сюжеты.
Эти меры являются вынужденными, но абсолютно необходимыми. В противном случае нам не удастся воспитать истинных патриотов России.
стр. 90
постоянный адрес статьи: http://www.ebiblioteka.ru/browse/doc/20813084