Будь умным!


У вас вопросы?
У нас ответы:) SamZan.net

BRUHL JLE SURNTUREL ET L NTURE DNS LMENTL1TE PRIMITIVE l MYTHOLOGIE PRIMITIVE MCMXXXVIl Л

Работа добавлена на сайт samzan.net: 2015-07-10

Поможем написать учебную работу

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Предоплата всего

от 25%

Подписываем

договор

Выберите тип работы:

Скидка 25% при заказе до 20.5.2024

L.LEVY-BRUHL

JLE SURNATUREL ET LA NATURE

DANS LAMENTAL1TE

PRIMITIVE

la MYTHOLOGIE PRIMITIVE

MCMXXXVIl


Л.ЛЕВИ-БРЮЛЬ

сверхъестественное

в первобытном

мышлении

Перевод с французского Б.Шаревской с предисловием   В.Никольского

ОГИЗ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ АНТИРЕЛИГИОЗНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

Москва 1937


15 Л 36 доб. 2

Книга представляет перевод двух последних работ выдающегося французского ученого Леви-Брю-ля о первобытном мышлении. Она содержит интересно подобранный материал, касающийся примитивных представлений о сверхъестественном и роли мифологии в первобытном сознании.


ЛЮСЬЕН ЛЕВИ-БРЮЛЬ


ПРЕДИСЛОВИЕ

Люсьен Леви-Брюль, которому скоро исполнится восемьдесят лет, завоевал мировое имя своими работами по изучению первобытного мышления Начиная с 1910 г., когда вышла его книга «Les fonctions mentales dans les societes infe- rieures» («Мыслительные функции в низших обществах»)1, Леви-Брюль опубликовал целый ряд исследований, охватывающих огромный этнографический материал и посвященных изучению специфических особенностей первобытного сознания. Важнейшие из них следующие: «La mentalite primitive» (1922 г.); «L'ame primitive» (1926 г); «Le surnaturel et la naturel dans la mentalite primitive» (1931 г.); «La mythologie primitive» (1935 г.). В 1930 г. иа русский язык под общим заголовком «Первобытное мышление» были переведены в основном две первые из названных работ Леви-Брюля. Настоящее издание объединяет под общим заголовком две последние работы Леви-Брюля, представляющие особенный интерес для понимания первобытных верований и обычаев.

1 Вышедшие до того времени работы Леви-Брюля посвящены преимущественно вопросам социологии и истории философии: «Германия со времен Лейбница, опыт о формировании национального сознания»; «История новейшей философии во Франции», «Фиюсофия Якоби»; «Мораль и натоса о нравах» и т. д.

V


Как известно, Леви-Брюлъ разработал оригинальную концепцию первобытного мышления, которую он с 1910 г. неизменно применяет, развивает и обосновывает во всех своих трудак. Концепция эта лежит в основе также и тех работ, которые здесь предлагаются вниманию советского читателя.

Леви-Брюль трактует термин «первобытность» несколько иначе, чем это обычно делается в научной литературе. Подлинно (примитивными он считает лишь исчезнувшие уже первобытные общества, известные нам по археологическим данным. В применении к современным отсталым обществам термин «примитивность» фигурирует у Леви-Брюля не как стадия развития, а как тип развития, отличный от нашей европейской современности, но параллельный или современный ей. Особенно отчетливо выразит он эту свою мысль в ответе на анкету, проведенную в 1935 г. французской газетой «Литературные новости»: «Я, со своей стороны, задавался вопросом, что представлял собой первоначально миф. Речь идет, разумеется, не о первых человеческих обществах, о которых мы ничего или почти ничего не знаем, а о тех обществах, которые мы называем «примитивными», называем не очень удачно, ибо, хотя установления и верования этих обществ отличны от наших, люди, в них живущие, не более примитивны, чем мы» \

В чем же видит Леви-Брюль основное различие между двумя обнаруженными им контрастными типами мышления? Оч видит его в той роли, какую играют в сознании и поведении первобытного Ч'е товека «коллективные представления». Если другие буржуазные ученые, в особенности представители английской антропологической школы, обычно в качестве отправной точки своего исследования берут индивидуального человека, законы индивидуальной психологии, то Леви-Брюль исходит из того, что сознание первобытного человека целиком во власти коллективных идей или коллективных представлений. Одну из специфических особенностей коллективных представлений Леви-Брюль видит в том, что они вырабатываются не отдельной личность , а обществом, и отдельная личность получает их в готовом

1 «Nouvelles htteraires» № 692, 1935.

VI


уже виде. Коллективные представления отличаются, по утверждению Леви-Брюля, чрезвычайной императивностью, они обладают почти принудительной силой, они воспринимаются почти автоматически отдельной личностью, так как они навязываются ей с самого раннего детства и, почти 'не поддаваясь действию критики, в неизменном виде передаются из поколения в поколение. Коллективные представления получают свое выражение в верованиях, обычаях и языке. Они целиком господствуют, по словам Леви-Брюля, над сознанием первобытного человека. Вот почему именно в сфере мышления, миросознания и лежит коренное отличие от нас первобытного человека, который по строению мозга, по проявления™ чувственно-моторной сферы вполне походит на нас. Подобно нам первобытный человек испытывает чувства страха, радости, удовлетворения и т. п., подобно нам он ищет защиты от холода и дождя, заботится о добывании пищи и т. д ; но мыслит он, по утверждению Леви-Брюля, иначе, чем мы, так как мышление его целиком во власти коллективных представлений.

Коллективные представления первобытных людей, по Леви-Брюлю, принципиально отличны от того, что под представлениями разумеем мы. У нас представления — это, как утверждает Леви-Брюль, по преимуществу явления интеллектуального, или познавательного, порядка. Наши представления настолько диференцированы, что позволяют «ам совершать сложнейшие операции отвлечения, обобщения и логической классификации. Наше мышление — это мышление концептуальное, строящееся на понятиях, предполагающих развитую способность отвлечения и обобщения.

Иначе обстоит дело с мышлением первобытного человека, с его коллективными представлениями. В коллективном представлении познавательный, интеллектуальный элемент неразрывно слит с элементами эмоционально-моторными. У нас образ объекта, вызываемые им чувства и поведение — это более или менее дифференцированные, более или менее различимые моменты. Мы никогда не смешиваем представления об объекте с вызванными им переживаниями, как бы они ни были сбивчивы и спутаны, с порожденными им двигательными реакциями, как бы молниеносны, императивны, непреодолимы они ни были. В коллективном представлении первобытного человека все эти три элемен-

VII


та, т. е. образ объекта, вызываемая им эмоция и отвечающая на него моторная реакция, неразрывно слиты. По словам Леви-Брюля, мы уже не в состоянии воспроизвести во всей их живости коллективные представления первобытного человека. В известной мере их напоминает лишь состояние, переживаемое толпой в зрительном зале при крике: «пожар!» или заблудившимся в песках караваном при появлении на горизонте оазиса.

[Вторую специфическую особенность коллективных представлений первобытного человека Леви-Брюль усматривает в их «мистическом» характере. Всякий реальный объект окружающего мира наделен, по представлению первюбыт-ного человека, тайными свойствами, связывающими его с миром сверхъестественным, с миро™ скрытых, невидимых реальностей, причем явные и тайные, или, как мы бы оказали, естественные и сверхъестественные, свойства неразрывно связаны между собой. В силу такой мистической ориентированности своего мышления первобытный человек в любой вещи, повседневной или необычайной, ищет, наряду с ее реальными, явными свойствами, те или иные тайные, мистические свойства, в которых юн готов усматривать, вопреки реальной действительности, истинную причину или подлинный источник того или иного явления. Леви-Брюль не устает предостерегать от смешения первобытной «мистики» с мистикой «высших» обществ. «Для членов нашего общества,— говорит он,— даже наименее культурных, рассказы о привидениях, духах и т. д. являются чем-то относящимся к области сверхъестественного: между всякими волшебными проявлениями, с одной стороны, и фактами, познаваемыми в результате обычного восприятия и повседневного опыта, с другой стороны, существует четкая разграничительная линия Для первобытного же человека, напротив, этой линии не существует. Суеверный, а часто также и ретмгиозный человек нашего общества верит в две системы, в два мира реальностей, одних — видимых, осязаемых, подчиненных неизбежным законам движения, и других — невидимых, неосязаемых, «духовных» Для первобытного же мышления не существует двух таких миров. Для первобытного мышления существует только один мир > *.

1   Леви-Брюль — Первобытное   мышление    1930,   стр    42

МП


По утверждению Леви-Брюля, мир представляется первобытному мышлению, как некое сплошное целое, в котором естественное и сверхъестественное, мистическое и обыденное неразрывно связаны, вернее, слиты между собой. А так; как всякая реальность для первобытного человека мистична, то мистично и всякое его восприятие.

Третья специфическая особенность коллективных представлений первобытного человека заключается, согласно Леви-Брюлю, в том, что они связываются между собой в примитивном сознании по закону, который Леви-Брючь называет законом партиципации (шпричастия) и который игнорирует обязательный для нашего мышления закон противоречия. Во всякой вещи, во всяком явлении" мистически ориентированное первобытное сознание прежде всего и главным образом интересуется, согласно Леви-Брюлю, не объективными признаками и свойствами, а «мистическими» (мы бы предпочли сказать «сверхъестественными»), по отношению к которым та или иная вещь служит лишь проводником, а то или иное явление выступает как знамение или сигнализация Одни и те же мистические сипы или свойства приписываются примитивными чюзьми, по Леви-Брюлю, целому ряду вещей, притом иногда весьма различных по своим объективным свойствам. Как утверждает Леви-Брюль, первобытное сознание в сочетании и та ассоциировании представлений руководствуется не реальными свойствами вещей, а «мистическими» силами, которые в них якобы действуют и которые для этого сознания являются единственными подлинно реальными причинами в мире вещей и явлений.

Европейские наблюдатели не раз наталкивались на такие странности в поведении «примитивных», которые совершенно озадачивали их, не поддаваясь никакому удовлетворительному объяснению Самым популярным примером является случай, приводимый немецким путешественникам Штейненом. Он натолкнулся на то обстоятельство, что южноамериканские бороро всерьез отождествляли себя с красными попугаями арара, хотя от них не могло ускользнуть объективное различие между людьми и попугаями.

Леви-Брючь приводит в своих работах множество примеров подобного рода. Исс чедователи отсталых племеч.и народов в разных частях света единодушно свидетельству-

IX


ют о том, что первобытные люди считают изображения, независимо от того, написаны ли они красками, нарисованы карандашом или выгравированы или, наконец, изваяны, тождественными их оригиналам. Еще Кэтлин рассказывает,

что североамериканские мандоны верили, будто сделанные им зарисовки тождественны изображенным «а них людям и животным. «Я знаю,— говорил один туземец про альбом Кэтлита,— что этот человек уложил в свою книгу много наших бизонов, и теперь у нас не будет больше бизонов для питания». Точно такое же отождествление совершается и б отношении человека, с одной стороны, и его имени или тени, с другой. У туземцев Фиджи считается смертельной обидой наступить на чью-либо тень, а в Западной Африке злоумышленник, изобличенный в пронзании тени человека гвоздем или ножом, подвергается казни, ибо, пронзая тень человека, он посягает на жизнь самого человека.

Не менее загадочны?,! оставались для исследователей самые неожиданные ассоциации причинно-следственного характера, устанавливаемые первобытными людьми, между раеличными вещами и явлениями. В качестве образца бесчисленных сообщений этого рода достаточно привести следующий рассказ путешественника Пэхуэль-Леше о туземцах Лоанго: «После высадки католических миссионеров прекратились дожди, и насаждения туземцев начали стра- • дать от засухи. Население вбило себе в голову, что в засухе повинны миссионеры и особенно их длинные рясы (сутаны). В другом месте выгрузка на берег белой лошади приостановила всякие торговые сделки и вызвала продолжительные переговоры. Блестящий резиновый плащ, странная шляпа, кресло-качалка способны вызвать самые худшие подозрения. Один торговец имел много неприятностей за то, что он для флага заменил кривой шест из местного дерева мачтой из привозного дерева» 1.

Особенно много хлопот доставила буржуазным исследователям первобытной культуры магия с ее бесчисленными обрядами. Никакие хитроумные теории и догадки не в состоянии были объяснить того факта, что люди с неповрежденным рассудком, как бы ни были они невежественны и от-

1 Р е с h u ё 1 L о.е s с h е — Die Loango Expedition 1879—.1907. В. I, S. 176.

X


сталы, .могут быть всерьез убеждены в действенности своих магических манипуляций над изображениями животных или врагов. Столь разнообразные и подчас весьма причудливые обряды и приемы подражательной или контагиозной магии казались исследователям загадочной аберрацией человеческого сознания. Вое эти странности Леви-Брюль пытается 'объяснить «.мистичностью» первобытного [мышления и лежащим в его основе законом шртицитации. Попугаи арара являются одним из тотемов бороро; поэтому мистическая сила, пребывающая в арара, пребывает в труппе людей соответствующего тотема и в личностях, из которых она состоит. Вот почему мистически ориентированное мышление бороро отождествляет людей и попугаев. Всякая редкая вещь, всякое необычайное явление служат для первобытного восприятия проводниками или знамениями сверхъестественных сил, то благотворных, то вредоносных. Вот почему туземцы Лоанго установили прямую связь между никогда не виданными длинными рясами миссионеров и засухой. Так как изображение кенгуру представляется «мистическому» мыш--лению тождественным самому животному, то австралийцы, проделывая те или иные манипуляции над изображениями кенгуру, убеждены, что действие этих манипуляций скажется и на самих животных. И так далее и так далее.

Партиципация, сопричастие, т. е. общность мистических свойств, может устанавливаться между предметами и явлениями путем переноса, прикосновения, передачи на расстоянии и целого ряда других приемов и операций. Мистически ориентированное первобытное мышление совершенно 'равнодушно к требованиям логики. Оно не видит нелепости te том, чтобы отождествлять два объективно разнородных (предмета или часть с целым, если оно усматривает в иих "общность мистических сил и свойств.

Таким образом, мышление первобытного человека, нахо^ дящееся в плену, согласно Леви-Брюлю, коллективных представлений, мистических по своему характеру и подчиненных закону партиципации, оказывается не только мистическим, «о и прелогическим, или дологическим. Оно мистично по содержанию своих представлений, оно прелогичио по характеру их сочетаний и сплетений. Оно игнорирует свидетельства повседневного1 опыта, оно интересуется и руководится лишь мистической сопричастностью между ве-

XI


щами и явлениями, оно без затруднения допускает многосущие, мнюгоипюстаоность любого объекта, оно не видит ничего невозможного там, где приходит в действие «аффективная категория сверхъестественного», т. е. сильная, заполняющая вое сознание эмоциональная волна, порождаемая всем, что имеет отношение к 'сверхъестественному миру, к миру тайных сил и 'свойств, превосходящих человеческую мощь, не укладывающихся в рамки обыденности.

Во всех 'Своих работах Леви-Брюль неизменно подчеркивает .невозможность дать средствами наших «цивилизованных» языков адэкватную характеристику первобытного мышления. «Когда наблюдатели описывали и регистрировали институты и верования, обнаруженные ими у низших племен, они пользовались (да и как могло быть иначе?) понятиями, которые казались им соответствующими подлежавшей описанию реальности. Однако именно потому, что это были понятия, окруженные логической атмосферой, свойственной европейскому мышлению, -манера выражения европейских наблюдателей деформировала и искажала то, что она пыталась выразить. Перевод являлся здесь равносильным измене» 1. Первобытное мышление в понимании ЛевинБрюля имеет свою «иррациональную» логику, почти непроницаемую для наших логических категорий.

Вот к чему сводится в основном концепция Леви-Брюля. Ее необходимо иметь в виду, приступая к чтению последних работ его, представляющих, несомненно, огромный научный интерес.

Считая эти положения и установки не только известными читателю, но и обязательными для понимания рассматриваемых явлений дикарского и варварского быта, Ле-ви^Брюяь в последних работах воздерживается от всякой полемики, от выпячивания своей принципиальной позиции, от теоретических рассуждений. Уверенный в правильности предложенной им «рабочей гипотезы» для объяснения первобытного мышления, Леви-Брюль дает в этих работах многочисленные остроумные и интересные образцы применения на практике своей «рабочей гипотезы». С замечательным мастерством Леви-Брюль, словно ланцетом искус -

1  Леви-Брюль — Первобытное   мышление.   1930,   стр.  291.

XII


того хирурга, поднимает пласт за пластом в подобранном им этнографическом и фольклорном материале, и там, где на первый взгляд нет ничего, кроме причудливого 'нагромождения 'пестрых верований и обрядов, порожденных капризом «авежественной и необузданной фантазии, выступает наружу своеобразный «порядок», своеобразная «система», по-своему оправданное и осмысленное сцепление отдельных элементов. Обе работы («Сверхъестественное и природа в первобытном мышлении» и «Первобытная мифология»), по существу, посвящены одной и той же теме и являются продолжением одна другой. Вот почему мы, несмотря на то, что по-французски они вышли раздельно, сочли возможным м целесообразным объединить их под общим заглавием.

Первая работа посвящена, так сказать, религиозной практике, культу в узком смысле слова у примитивных племен разных частей света. Магические процедуры, пляски и церемонии!, очистительные и искупительные обряды, культ предков:, обращение с покойниками,— таков тот материал, который подвергнут анализу в первой работе. Мы даем ее почти -целиком, опустив лишь те разделы (гл. VII, X и XII), где Леви-Брюль не дает в теоретическом отношении ничего нового по сравнению с другими исследователитии или где фактический материал, на который не скупится автор в этой работе, не представляет интереса в смысле сре-жеети и новизны (таков раздел, посвященный обрядам, связанным с кровью, с родами, с трауром, о которых имеется богатый материал у Тэйлора, Фрэзера и др.). Что же касается второй работы, то она состоит из двух частей: одна дает анализ мифологии австралийцев и папуасов, другая посвящена фольклору этих же пламен. Мы даем здесь только первую часть, посвященную, так оказать, религиозной теории -или догматике этих стоящих на крайне низком культурном уровне племен. Особенности1 мифического мира, общие черты в облике мифических героев, сакральный смысл примитивной мифологии, место мифов в повседневном дикарском быту,—все это рассмотрено и описано у Леви-Брюля так стройно, последовательно, убедительно и оригинально, что читатель испытывает настоящее умственное наслаждение, следя за изложением автора. Часть работы, посвященную фольклору, мы опустили, как выходящую за 'Пределы

XIII


первобытной религии Так как, однако, выводы, к которым приходит Леви-Брюль в результате рассмотрения австралийских и папуасских сказок, ярко иллюстрируют общую концепцию этого ученого, то мы считаем нелишним привести здесь короткое резюме этой части, данное самим Леви-Брголем в его статье, помещенной в журш'ле «La nouvelle revue francaise».

«Наши деды,— говорит Леви-Брюль,— относили мифологию к области сказок. Да и мы сами, когда читаем мифы, будь то хотя бы мифы примитивных, не в состоянии удержаться от отнесения их к категории легенд и сказок. Подобное сближение или ассимилирование можно счесть вполне обоснованным, если только правильно, т. е. иначе, чем это принято, понимать и мифы и сказки. Бесспорное родство мифов и сказок объясняется тем, что и те и другие порождены одним и тем же «примитивным» мышлением. Сказки — это «дезаффектирсванные» мифы. В наших цивилизациях религия, с одной стороны, философия и наука, с другой, мало-по-малу вытеснили за пределы реального мифический мир, занимающий столько места в жизни примитивных Однако он не исчез. Он удивительным образом сохранился в фольклоре. «Сверхприрода» с присущими ей особенностями, со всем, что населяет ее в мифах, живет еще в народных сказках самых различных обществ всего мира, включая и наше. Эта устойчивость и универсальность заставляют задуматься. Чем объясняется то обстоятельство,. что везде так упиваются сказками, которым столь мало) заботы относительно чудес, о которых они рассказывают, относительно психологического правдоподобия персонажей, которые в «их фигурируют. Это объясняется, может быть, тем, что мифы и сказки являются близнецами, будучи рождены одним и тем же примитивным мышлением Последнее и ныне еще господствует в том представлении о природе, какое существует у многих обществ. У небольшого количества обществ длительное влияние благоприятных обстоятельств создало условия для развития философии и знания, а также и критического разума. Образованные классы усвоили здесь умственные навыки, которые не мирятся с тем, что мифический или фольклорный мир с его «текучестью» и чудесными превращениями может составлять часть реальной действительности. Однако такое исключение

XIV


мифического мира, хотя оно и основано на разуме vim, вернее, потому, что оно основано на разуме, требует от нас принуждения в отношении себя или, согласно модному выражению, вытеснения стремлений, которые, будучи предоставлены сами себе, ориентировали бы сознание совсем в ином направлении. Вот откуда очарование и пленительность того языка, на котором с нами говорят сказки фольклора. Слушая их, мы с наслаждением покидаем рационалистическую позицию, мы выходим из повиновения требо>-ваниям разума, мы чувствуем себя снова уподобившимися людям, которые некогда (как и нынешние обитатели многих стран) считали мистическую часть своего опыта такой же реальной, как и положительную, или даже еще более реальной, чем она. Это не простая забава, это даже не передышка, это — временное расторможение»1.

Каково научное значение всей концепции Леви-Брюля и его последних двух работ для изучения первобытной идеологии'

Труды Леви-Брюля получили большой резонанс в самых разнообразных кругах. Не говоря уже об этнологах, философах, психологах, даже в художественной литературе встречаются ссылки на Леви-Брюля Апологеты расизма также пытаются использовать некоторые выводы Леви-Брюля в интересах своего человеконенавистнического учения о «высших» и «низших» расах, о психической непошоценно-сти целых народов и классов.

Ленц, Иенш, Бенн, Хиллебранд и прочие «ученые» лакеи фашистской диктатуры непрочь испочьзовать некоторые выводы Леви-Брюля (несмотря на то, что он «не ариец»), с одной стороны, для борьбы с «марксистским интеллектуализмом», с другой, — для обоснозания гнусной теории о расовом превосходстве «арийцев», для оправдания Колониального грабежа.

Разумеется, Леви-Брюль субъективно ни в малой мере не повинен в таком использовании его теории, как неповинна научная генетика в том, как извращают и искажают ее фашисты. Леви-Брюль как-раз принадпежит к тем предста-

Levy-BruhlSur la  mythologie  primitive   «La  nouvelle levue frantaise» № 250,  1934,  сто   72—73

\\


вителям радикальной западноевропейской интеллигенции, которые ие замыкаются в сфере чисто академических интересов. Когда недавно в Париже среди писателей и ученых происходила дискуссия о том тесте, которое должны занять «клерки» (люди творческого умственного труда) в современной классовой борьбе, Леви-Брюль в ответ защитникам «нейтральности» и «аполитичности» заявил: «В новое время не было «клерка», который был бы большим «клерком», чем Спиноза. Но этот мудрец горел воодушевлением и страстно жетал торжества справедливости. Как ми был он слаб телом, пришлось однажды силой помешать ему выйти на улицу, куда он устремился, не взирая «а сильнейшую опасность, грозившую его жизни» 1. Леви-Брюль, в свое время находившийся в бчиаких отношениях с Жоресом, всегда живо откликался на эов «улицы», на общественные вопросы современности. В последние годы ело имя неизменно фигурирует во всех публичных выступлениях радикальной интеллигенции против войны и фашизма. Леаи^Брюль неоднократно протестовал против использования национал-фашистами его трудов о первобытном мышлении2. Еще в 1930 г., в предисловии к русскому изданию «Первобытного мышления» он пишет: «Уместно будет предостеречь читателей против недоразумений, появлению которых до сего времени не смогли помешать мои оговорки и которые, несмотря на мои разъяснения, часто возникают вновь. Выражение «прелогическое» переводят термином «алогическое», как бы для того, чтобы показать, что первобытное мышление является нелогическим, т е что оно чуждо самым элементарным законам всякой мысли, что оно неспособно осознавать, судить и рассуждать, подобно тому, как это делаем мы. Очень легко доказать обратное. Действительно, первобытные люди весьма часто дают доказательства своей поразительной ловкости и искусности в организации своих охотничьих и рыболовных предприятий, они очень часто обнаруживают дар изобретательности и поразительного мастерства в своих произведениях искусства, они говорят на языках подчас очень сложных, имеющих иногда синтаксис столь же тонкий, как и в наших языках,

1 «Les Nouvelles htteraires», JV° 692,  1935

2 См, напр , журнал «Regards > № 45,  1934 г, стр   4

XVI


а в миссионерских школах индейские дети учатся так жй хорошо и так же быстро, как и дети белых. Кто может закрывать глаза на столь очевидные факты?»1. Лени-Брюль, таким образом, отмежевывается от всяких попыток использовать его труды в реакционном и откровенно-расистском духе. Но тот факт, что, «несмотря на разъяснения», ело теория не перестает порождать «недоразумения», объясняется органическим пороком позитивистской методологии Леви-Брюля. ЛевичБрюль не может правильно объяснить исследуемые явления; это дает возможность использовать его материал в таком направлении, которого автор отнюдь не имел в виду.

Крупнейшей заслугой Леви-Брюля является выявление эмоционального характера «коллективных представлений» первобытного человека о сверхъестественном; именно этому «аффективному» характеру они обязаны своей малой уязвимостью дли законов формальной логики. Леви-Брюль собрал и великолепно систематизировал огромный материал, иллюстрирующий то, что он называет «аффективной категорией сверхъестественного». Он показал, что самые разнообразные представления примитивных людей о сверхъестественном, при всей своей отрывочности и нечеткости, и все обряды первобытных людей, при всей своей пестроте и причудливости, имеют нечто общее, объединяющее их. Преобладающее место r этих представлениях и обрядах занимает обычно тревожное ожидание, совокупность эмоциональных элементов, которая самими первобытными людьми чаще всего характеризуется словом «страх». Классическая формула: «Первых богов в мире породил страх», наполняется у Леви-Брюля конкретным этнографическим содержанием. В свете этнографических фактов совершенно обоснованным является вывод Леви-Лэрюля: «Первобытные люда чувствуют себя окруженными множеством невидимых и сверхъестественных сил, которые в любое мгновение вмешиваются в обычный порядок вещей и от которых, (следовательно, зависит успех или неудача предприятий, счастье или несчастье, жизнь или смерть. Какое-нибудь незаурядное, виезапное событие, непривычгая походка какогонни-

1   Леви-Брюль—Первобытное   мышление.   1930,   стр    4 (курсив мой. — В. Н.).

XYII


будь животного, ненормальный рост какого-нибудь расте-нля, причудливая форма какой-нибудь юкальг, словом, все необычайное служит откровением присутствия и действия какой-нибудь из этих сил, все это приобретает вещий смысл, подобно снам и предсказаниям. Вот чем объясняется тот факт, что одни и те же термины обозначают и сверхъестественную сущность того, что представляется странным и 'необычайным, и тех предков или культурных героев, которыми заполнены мифы дикарей».

Ярко и неопровержимо вскрывает материал, сгруппированный Леви-Брюлем, несостоятельность попыток культурно-исторической школы, возглавляемой патером Шмидтом, обнаружить у дикарей счеды какого бы то ни было прамо-нотеизма.

Проделанный Леви-Брюлем анализ материала об австралийцах и папуасах, о неграх и индейцах, которым оперирует и Шмидт, обнаруживает всю фиктивность построений ученого патера о божественном «праоткровении» у дикарей и варваров. Католические и просто поповствующие ре-липиоведы недарам в штыки встречают каждую новую работу Лев'и-Брюля. В качестве примера достаточно привести тот факт, что в 1927 г. Оливье Леруа, опираясь на содействие Пимар-де-ля-Булле, Копперса, Трилля и других столпов католического «религаоведения», опубликовал своего рода «Анти-Леви-Брюля»1.^,

Если от поповской теории прамонотеиэма этнографический материал, сгруппированный Леви-Брюлем, не оставляет камня на камне, то и целый ряд других теорий, относящихся к проблеме происхождения религии и ее первоначального развития, получает совершенно новое освещение в результате анализа верований и обрядов, данного в двух последних работах Леви-Брюля. Прежде всего, Леви-Брюль с достаточной убедительностью показывает, что интенсивность веры в сверхъестественный мир тем больше и сфера ее проявления тем шире, чем глубже мы уходим назад, к истокам религии. Если эволюционисты склонны были изображать процесс возникновения и развития религии, как процесс нарастания и усложнения религиозных (настроений

1 01. Leroy — La raison primitive. Essai de refutation de la theone du prelogisme.

XVIII


<и представлений, берущих свое начало от какого-то «минимума религии», порожденного явлениями смерти, сновидения и т. д., то Леви-Брюль своими работами заставляет по-иному представлять весь этот процесс. Верно, что религиозные представления становятся все сложнее и утонченнее, приобретают все более резко выраженную классовую реакционную роль, «о фактом является и то, что сфера действия религиозных идей в сознании людей, сфера действия «аффективной категории сверхъестественного» на протяжении человеческой истории, хоть и подвергалась значительным колебаниям, но в общем не расширяется, а суживается.

Даже в самые мрачные времена средневековья, даже в годы ведовских процессов соотношение «аффективной категории сверхъестественного» и рациональных элементов было в человеческой практике далеким от того «максимума религии», от того, если можно так выразиться, засылия «сверхъестественного», которые констатируются исследованием в первобытности. «Для дикаря и варвара все возможно, когда дело идет о сверхъестественном мире, готовом и способном в любой момент вмешаться в обыденную жизнь человеческую»,— могли бы мы сказать на основании необозримого материала о верованиях первобытных обществ. Чем дальше от первобытности, тем это «все возможно» играет все меньшую роль как регулятор человеческой (практики; но религия приобретает новый, эксплуататорский 'характер, которого она не имеет в первобытности. В буржуазном «религиоведении», да и в нашей советской литературе выдвигалось немало различных теорий, сводящих первобытную религию то к страху смерти, то к вере в живых покойников, то к страху перед трупом или даже перед дикими животными, то ik магии без духов, то « культу предков и т. д. и т. д. Материал, 'собранный Леви-Брюлем, выявляет несостоятельность, схематизм, однобокость, упрощенство, надуманность всех подобных схем и теорий. Этот материал позволяет с полной отчетливостью видеть, что уже в первоначальных своих формах религия представляла собой, как и на воем протяжении своей истории, сложный комплекс, включающий и магию и мифологию, целую совокупность представлений, эмоций и действий, основанных на вере в фантастический сверхъестественный мир. Этот сверхъестественный мир, включающий в свою сферу и по-

XIX


койников, и сновидения, и болезнь, и эхо, и старинные обычаи, словом, — все, что внушало дикарю страх и благоговение, представлял собой грандиозную и пеструю коллекцию '«невидимых сил». Любая чувственная вещь, любое явление реальности могло приобрести в сознании дикаря значение «шерхчувствеино-чувственной вещи», т. е. чего-то связанного со сверхъестественным миром.

Особенный интерес представляет для советского читателя анализ скальной живописи австралийцев и папуасов, даваемый ЛевинБрюлем в связи с рассмотрением мифов и церемоний этих туземцев. Как критика теорий Рейнака, Картальяка, Брейля и др. исследователей палеолитической живописи, так и собственные, чрезвычайно оригинальные и остроумные 'Соображения Леви-Брюля 'относительно палеолитического искусства и скальной живописи живых «людей каменного века» составляют одну из самых блестящих глав в последнем труде Леви-Брюля. Вывод его вряд ли может быть оспорен. «...Мистическая сила изображений имеет ту же природу, что и мистическая сила церемоний. Она обеспечивает размножение, рост, сохранение животных и растительных пород благодаря присутствию и содействию их мифических «творцов» (стр. 419). Надо ли р'аюпростра-ияться о научном значении этого вывода? Ведь если прав Лени-Брюль, что палеолитическое искусство, подобно искусству австралийцев и папуасов, было тесно связано с мифами и церемониями, если палеолитическая живопись является пластическим воспроизведением персонажей из сакральных мифов и церемоний, как это доказывает Леш-Брюль, то мы вправе приписывать нашим палеолитическим предкам ту же веру во множество всегда и всюду присутствующих сверхъестественных сил, тот же опыт «сверхприроды», те же мифические представления (стр. 424). Одним словом, верования, церемонии, искусство австралийцев и папуасов оказываются ключом к духовному миру палеолитического человечества.

Одним из существенных недочетов .нашей научной литературы по вопросу о первоначальных ступенях религии является до сих пор «работа на холостом ходу». Мы очень много теоретизируем и очень мало внимания уделяем проработке очень пестрого, сырого и порой искалеченного, но крайне необходимого 'для нас этнографического материала.

XX


В этом отношении последние труды Леви-Брюля, где он сравнительно .мало теоретизирует, занимаясь преимущественно систематизацией и описанием фактов, послужат хорошим подспорьем для советского читателя и исследователя, интересующегося вопросами первобытной идеологии, ибо в смьгсле эрудиции, мастерства описания и тщательности систематизации Леви-Брюль должен быть причислен к категории первоклассных западноевропейских ученых,

Однако, отличаясь соблазнительной стройностью, целым рядом положительных элементов, концепция Леви-Брюля в целом, равно как и последние его труды, нуждаются в самом критическом отношении. Советский читатель, осваивая превосходный материал Леви-Брюля, не может не обнаружить ряд существеннейших изъянов и прорех в том объяснении, которое Леви-Брюль дает этому материалу.

Леви-Брюль — позитивист; он далек от материалистического объяснения явлений примитивного сознания. Поэтому его выводы и обобщения, при всей их камоущейся убедительности, оказываются оторванными от материальной основы и висящими в воздухе. Он оперирует огромным количеством искусно подобранных фактов, умело и (интересно описывает их, но не может их правильно осмыслить. Леви-Брюль собрал и систематизировал материал, очень ценный для изучения истории процесса мышления *, но он не учитывает, что «сознание с самого начата есть общественный продукт и остается им, пока вообще существуют люди»2. Поэтому он конструирует особый тип «примитивного мышления», совершенно не зависящий от производственных отношений в первобытном обществе. Отсюда, из этой неправильной, идеалистической по существу методологии вытекает ряд ошибок в концепции Леви-Брюля.

Во-первых, Леви-Брюль неизменно подчеркивает безличный характер сверхъестественного в представлении дикаря. Он заявляет, что весь мир заполнен для дикаря одной и той же по сущности .своей реальностью, зараз единой и множественной, материальной и духовной. Эта реальность

Это значение работ Леви-Брюля подчеркивает акад. Н. Я. Mapp в предисловии к «Первобытному (Мышлению». .„„    Маркс   и   Э н г ел ь с —Немецкая    идеология.   Партиздат, 1934. Стр. 21.

XXI


якобы наделена некоей мистической текучестью (fluidite), способностью переходить ,из предмета в предмет. Однако такая интерпретация представления дикаря о сверхъестественном оказывается при столкновении с фактами оплошной натяжкой. Тот материал, который приводится у самого Ле-ш-Брюля, показывает, что представление о мана, дама, унгуд и т. д., хотя и имеет первоначально недиференциро-вадаый, смутный и сбивчивый характер, нигде не бывает безличным; оно неотрывно от конкретных явлений и предметов. Из множества иллюстраций, данных на этот счет этнографией, достаточно привести хотя бы следующий пример, на который ссылается и Леви-Брюль. '«Баконго,—пишет исследователь африканских негров, миссионер Ван-Винт, — различают в человеке два существа: одно — внешнее, телесное, которое видимо; другое — внутреннее, духовное, которое невидимо. Именно внутреннее существо прояв-лятся в действии. Духовное существо само-по-оебе является двойственным. В нем существует таинственное начало, которое отличается своей подвижностью. Когда оно налицо в человеке, последний сознает себя самого, когда оно улетучивается, человек это сознание теряет. Через посредство этого начала (мфуму кугу) человек в состоянии вступить в общение с другим миром, жить^и действовать в иной сфере, преобразиться в другое существо. Этот иной мир есть мир духов, эта иная сфера есть сфера мапим. В силу этого человек может изменить свое обличье таким образом, что в обычной .сфере он по внешнему виду остается человеком, тогда как по внутреннему своему существу он становится человеком-животным» (стр. 24).

Да и Леви-Брюль, когда он анализирует конкретные факты, всюду неизменно говорит не о единой силе, а о силах, о духах, о душах и т. д. Дифференциация, персонификация этих духов есть длительный процесс, но ничто не позволяет нам говорить о безличном характере сверхъестественного, нигде мы не находим следов того своеобразного дикарского пантеизма, который декларируется Леви-Брюлем.

•Верно, что между миром сверхъестественным и миром реальным дикарь не проводит четкой демаркационной линии. Тот же Ван-Винг отмечает, что «для баконго не существует резкой разграничительной линии между возможным и невозможным, между реальным и нереальным, между сфе-

XXII


•рой видимого и естественного и сферой сверхчувственного, духовного и магического. Даже сновидения не являются, на их взгляд, чистой иллюзией. Человек через посредство своего мфуму кугу 'находится в соприкосновении с этим иным миром. Когда человек умирает, он целиком переходит в этот иной мир, и покойники как-раз являются живыми в полном смысле слова, живыми pair exellenice» (стр. 24). Но 'именно это отсутствие четкой демаркационной линии 'между сверхъестественным миром и миром реальным^ опровергает утверждение ЛевинБрюля о безличности сверхъестественного1 сверхъестественный мир, являющийся фантастическим отражением реального мира, не знает у дикаря безличности, как 'и этот последний. Этот мир мало диференцирован, очень туманен, но не безличен. Этот мир .вовсе не диффузен, не дематериализован: в нем неизменно действуют «сверхчувственно-чувственные вещи», будь то покойники, чуринги, маски, живые .люди и т. д. Этот мир, далее, все же иной, чем повседневный мир. Леви-Брюль оказывается в разладе с приводимыми им самим фактами, когда он утверждает, что для первобытного мышления существует лишь один мир, в котором природа и сверхприрода, естественное и сверхъестественное, обыденное и мистическое неразрывно слмты. Какой бы стороны дикарского быта мы ни коснулись, мы неизменно наталкиваемся на представление о двух мирах, естественном и сверхъестественном, очень тесно общающихся между собой, но все же различных. Сам же Леви-Брюль то и дело упирается в представление об .«инобытии» у австралийцев и папуасов. Мифическое время и мифическое пространство у них иные, чет повседневное время и обыденное пространство 1. Церемонии посвящения, совершаемые в отношении юношей или колдунов, вводят человека в иной мир, Отличный от повседневного. «Многие факты,—говорит Леви-Брюль в одной из своих последних статей, — устанавливают, что приемы посвящения колдуна (знахаря, шамана, членов некоторых тайных обществ и т. д.) воспроизводят

1 Те .страницы, которые у Леви-Брюля посвящены 'описанию .мифических пространства и времени, ^принадлежат к числу самых интересных в его последнем труде. Его соображения на этот счет (получили оче.нь высокую оценку у одного из лучших современных этнографов, Элькина (см. Scientia, 1935, т. 57, стр. 139—149).

XXIII


в общем, а иногда и в малейших подробностях, обряды посвящения юношей. Сущность этих церемоний и в том и в другом случае сворится к тому, что посвящаемые возвращаются с этих церемоний преображенными. Для того, чтобы вступить в общение с существами невидимого мира, им надлежало пройти как бы через смерть и воскресение» \

Во-вторых, каким бы туманным, нечетким ни было у первобытного человека различение между сверхъестественным миром и миром реальным, фактический материал ни в коем случае не дает оснований для того, чтобы распространить мистицизм, прелюгизм, а также действие закона сопричастности (партиципации), который, по существу, является модификацией фрзэеровских ассоциаций по сходству и по смежности, на все мышление и поведение дикаря. Мышление дикаря, как и мышление современного верующего, мистично, «прелогичмо» лишь там, где дело идет о сверхъестественном; в своей технике, в своей трудовой практике дикарь не может не подчиняться законам логики Это, впрочем, вынужден отметить и Леви-Брюль. Так же, как биллиардный игрок подчинен законам механики, иногда не подозревая об их существовании, дикарь в своей практике вынужден мыслить по законам логики, не имея о них ни малейшего представлениям/Коллективные представления, действительно, занимают очень большое место в сознании дикаря, но совершенно неверно, что они сплошь носят мистический характер.

Разумеется, сфера сверхчувственного, «прелогичного» у дикаря бесконечно шире, чем у культурного человека, но различие здесь не принципиальное. При всем усердии и остроумии, при всей эрудиции, проявляемой Леви-Брюлем в его стремлении доказать полную непроницаемость дикарского и варварского мышления для нашего в силу принципиального, структурною различия между ними, он терпит неудачу, ибо упрямые факты реальной жизни против него. Упрямые факты неизменно подтверждают, что при всей своей глубине разчичие между нашим мышлением и мышлением первобытного четовека имеет не структурный харак-

1 Levy-Bruhl — Remarque sur I'mitiation des medicine-men Die kulturelle Bedeutung- der Komplexenpsychologie, В 1933, стр 214—219 (курсив мойВ. Н.).

XXIV


<t«p. ЛевинБрюль отмечает, что охота является для мисти-чески ориентированного человека магической по существу деятельностью, в которой все зависит не от ловкости или силы охотника, а от мистического искусства, отдающего животное в руки охотника, что «при всяких способах лечения, применяемых к больному, будь то паровая баня, кровопускание или даже трепанации в определенных случаях, все действие этих приемов относится за счет мистических сил». Однако, если бы это было действительно так, все примитивные охотники начисто вымерли бы, а первобытная медицина не получила бы никакого развития. Этнография не знает таких людей, которые имели бы насквозь и целиком мистическое мышление, которые все в своей практике, все явления в окружающей действительности сводили бы исключительно к действию сверхъестественного мира, которые ни одного шага не делали бы в своей жизни без обращения к колдовству, к сверхъестественному миру. Леви-Брюль прав, когда он критикует Тэйлора и других представителей анимистической школы за то, что они объясняют религиозно-магический уклон дикг!рского мышления слабостью умственных способностей дикаря, его неумением правильно и глубоко философствовать, неверностью направления, в котором дикарь ищет ответа на вопросы о причинах вещей и явлений; «о он расходится с фактами, установленными научным исследованием, он впадает в антинаучное 'преувеличение, когда утверждает, что первобытное мышление принципиально по самому существу своему отлично or мышления цивилизованного человека, что оно не поддается анализу и адекватному выражению средствами нашего мышления.

Сам же он в своей последней работе приводит чрезвычайно интересный пример, который, подобно множеству других этнографических фактов, бьет все выводы Леви-Брюля о существовании особого типа прелогического и (насквозь мистического мышления. «Специальное исследование в этой области (области мыслительных операций) было «едавно проделано у чироки. Автор его отметил у детей этого большого племени юго-восточной части Севещюй Америки чрезвычайную живость ума, а у его знахарей, т. е у тех, кого можно было бы назвать его интеллигенцией, широкие и богатые знания. Однако, — приводит

XXV


дальше Леви-Брюль слова производившего это исследование Лингардта,—«все эти знания далеки от какой-либо систематичности. Я часто пытался обнаружить, до какой степени 'это знание является систематизированным или, как мы бы сказали, рационально организованным. Эти изыскания всегда приводили к очень неблагоприятным, хотя и интересным результатам... Несмотря иа значительные размеры своей «эрудиции, а в некоторых отношениях и умственное превосходство, эти почтенные старцы не обнаруживают больше методичности, чем остальные соплеменники...» (стр. 260). 'Но дальше ЛеаинБрюль приводит слава того же исследователя, что «чироки обладают словами для выражения таких понятий, как «травы вообще», или понятий, относящихся к некоторым определенным семействам растений». О чем это свидетельствует? Отнюдь не о том, что мышление широки является целиком и начисто «прелопичным», что мыслят очи не понятиями, а как-то иначе; отнюдь не о том, что они никак не систематизируют и не классифицируют и т. д. Различие—количественное и качественное — между первобытным мьшпением и мышлением цивилизованного человека существует, но это различие, неизбежное вследствие различия в общественном бытии, в трудовой практике и во всем опыте людей, преодолевается в процессе развития общества; непроходимой пропасти, как это представляется Леви-Брю-лю, здесь «ет.

В-третьих, советского читателя,/нс может не поразить то и дело проводимое ЛевинБрюлем отделение первобытной религии от религии цивилизованных обществ. Он даже придумал особый термин («дорелигмя») для верований австралийцев и папуасов А между тем и здесь факты бьют (маститого исследователя, находящегося в плену у своей теории о прелогичности и мистичности первобытного совнания' w здесь фактический (материал исключает принципиальное различие. В связи с этим совершенно неприемлема и та оценка, которую Леви-Брюль дает социальной роли первобытной религии.

У него великолепно выявлена роль страха перед сверхъестественным в повседневной жизни дикаря и варвара. Однако и здесь Леви-Брюль иной раз преувеличивает значение религии, идеализирует ее. Отмечая необычайную живучесть традиции, Леви-Брюль пишет: «Миссионеры убедились в этом

хт


ма опыте, особенно в Африке. Перед лицом столь упорного сопротивления некоторые миссионеры задавались вопросом, не разумнее ли было бы вместо того, чтобы упрямо доби-Ьаться уничтожения этих обрядов, предоставить им существовать, приспособив их к основным требованиям христианской морали. Это дало бы возможность избежать риска нанести смертельный удар самой жизни общественной группы» (стр. 486).

ЛевмиБрюль не видит, что и в первобытном обществе религия играет реакционную роль, что она не только закрепляет бессилие дикарей в борьбе с природой, но и облегчает грабительскую политику империалистов в колониях.

Религия ни на одной ступени своего развития не играла и we могла играть прогрессивной роли в общественной жизни людей. Уже у дикарей легко прощупывается принципиальная непримиримость религии с реальным знанием Тов. Сталин подчеркнул, что «всякая религия есть нечто противоположное науке» 1. Это целиком относится и к первобытной культуре с ее зародышевыми эмпирическими знаниями. Материал, используемый самим Леви-Брюлем, убеди тельно показывает, что как ни жалка техника дикаря, как «и убог его умственный кругозор, как он ни порабощен природой, ему даже в самые «дремуче-древние времена» не могло быть чуждым хотя бы зачаточное представление о естественной закономерности, о причинно-следственной зависимости, об известной правильности в ходе вещей. Сам Леви^Брюль неоднократно подчеркивает, что и у дикаря должны были существовать некоторые, очень отрывочные, смутные, искаженные, но все же эмпирические знания. Но в таком случае подмена естественной закономерности хаосом, произволом фантастического сверхъестественного мира делает религию уже на первоначальных стадиях в истории культуры реакционной силой и тормозом в борьбе человечества за овладение природой.

Отметим здесь, наконец, четвертый и, пожалуй, самый существенный порок во всей концепции Леви-Брюля и в его последних работах. Леви-Брюль, давший так много для выявления историчности человеческого мышления, для вскрытия механизма «аффективной категории сверхъестествен-

1 Сталин — Вопросы  ленинизма   Изд   X,  1935, стр   192.

XXVII


«ого», обнаруживает поразительное игнорирование историчности в разработке своего материала. Правда, Леви-Брюль, в отличие от других буржуазных ученых, признает общественную сущность коллективных представлений, >и торвобыт-1ная религия во всех ее проявлениях выступает у него как общественный продукт. Но само первобытное общество воспринимается им в свете социологии Дюркгейма; ему поэтому не видна! ни трудовая основа этого общества, ни движущие силы его развития. Леви-Брюль нигде не пытается даже поставить сами собой напрашивающиеся вопросы: как же возникают «коллективные представления» первобытного человека? Где корни «аффективной категории сверхъестественного»? Когда, у каких обществ и под влиянием чего «прелогическое» и мистическое мышление уступает место мышлению рациональному и логическому?

В этом, впрочем, нет ничего удивительного. Для Левм-Брюля человеческое сознание в силу своих имманентный; особенностей представляет собой искони и во веки-веков арену борьбы «прелогического» начала и логического. В цивилизованном 'обществе логическое начало оттесняет на задний план «прелогическое», но эта победа не является, по мнению Леш-Брюля, как мы видели выше, полной и окончательной. «Прелогическое» начало, загнанное в самые отдаленные углы нашего сознания, то и дело прорывается сквозь 'проволочные заграждения и 'барьеры логики, получая таким образом хотя бы временный реванш.

В действительности же достаточно критически отнестись к тому материалу, который с таким искусством развертывает перед читателем Леви-Брюль, чтобы убедиться в фиктивности того своеобразного дикарского антиинтеллектуализма и панмистицизма, которые приписываются Леви-Брюлем дикарю. «Коллективные представлении» и дикарская «мистика» вовсе не имеют универсального характера. Они не с неба свалились, а выросли из земли, они — продукт сознания отдельных живык личностей. «Человеческое мышление, — говорит Энгельс, — существует только как индивидуальное мышление м-юпич миллиардов прошедших, настоящих и будущих людей» 1. Советский читатель отлично зна-

1 Ф. Энгельс — Анти-Дюринг. Партиздат, 1936, стр. 60. XXVIII


ет, что и на первобытную идеологию распространяется азбучная истина, согласно которой общественное бытие опре,-деляет сознание. Ооветсмий читатель не (может не тюста-вшъ в упрек Леви-Брголо почти полное игнорирование той социальной среды, которая порождала и питала дикарскую (мистику. «Всякая общественная жизнь по существу практична. Все мистерии, которые заводят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики» 1. Но именно общественную практику дикаря Леви-Брюль оставляет в стооо-не, что и приводит его ,к неверному объяснению и к неверной оценке дикарской идеологии2.

Мозг дикаря и варвара устроен так же, как и у цивилизованного человека, дикарь и варвар так же, как и цивилизованный человек, не только испытывают страк или нерешительность перед неизвестным, но и определенным образом объясняют его. Все дело, однако, в том, что общественное бытие у дикаря и варвара иное, чем у цивилизованного человека. 'Пробираясь вместе с Левм-Брюлем по дасуиг-'лям первобытной религиозной фантастики, советский читатель должен крепко помнить методологическое указание Энгельса!: «В основе... различных неправильных представлений to природе, о строении самого человека, о духах, волшебных силах и т. д. лежит по большей части лишь отрицательно-экономическое (nur negativ Oekonomiaches): низкое экономическое развитие доисторического периода имело в качестве своего дополнения, а порой даже в качестве условия и даже в качестве причины, ложные представления о при-

1 К. Маркс — О Фейербахе. Собр. соч. Маркса и Энгельса, т. IV, стр. 591.

2 Этим же объясняется полный отказ Леви-Брюля от стади-ирования рассматриваемых им обществ и верований. Нельзя не согласиться с Леви-Брюлам, что ей одно из существующих ныне на земле отсталых племен не мажет быть (признано примитивным в полном смысле этого слова. Даже за самыми дикими из австралийских туземцев лежат целые века и тысячелетия культурного развития. Однако не подлежит никакому сомнению, что и у австралийцев и у папуасов, в силу специфических условий общественного бытия, больше, чем где 'бы то ни было, сохранились следы и пережитки первобытности. Недаром скальная живопись аастралийцев позволяет ЛешиБрюлю воскрешать духовный мир доисторического человечества.

XXIX


роде» *. «Отрицательно-экономическое» или, говоря словами Ленина, «бессилие дикаря в борьбе с природой» — вот где ключ к пониманию тех явлений, которые столь мастерски описаны у ЛевммБрюля.

Вера в сверхъестественное играет столь большую роль У первобытного человека потому, что (вследствие своего бессилия в борьбе с природой он очень мало знает и очень мало может: известное первобытному человеку представляет собой у него крохотный островов среда необозримого океана неизвестного. Не только смерть, эхо, сновидения, болезнь, несчастный случай, необычайное событие, но и бесчисленное множество других явлений, где дикарь не в состоянии уловить непосредственную чувственную связь, питает его веру в сверхъестественное. Надо ли напоминать советскому читателю классическое определение религии, данное Энгельсом в «Анти-Дюринге», которое при всем своем лаконизме 'гениально вскрывает корни «аффективной категории сверхъестественного»?

Помещаемый ниже указатель литературы поможет читателю ближе познакомиться с критикой воззрения Леви-Брюля с разных точек зрения. Однако как ни существенны отделыньге ошибки и прорехи в концепции и выводах Левм-Брюля, не (может быть сомнения в том, что его работы, являющиеся богатейшим резервуаром конкретного материала, будящие мысль и дающие оригинальное А/оовещение ряда сложнейших проблем, будут встречены советским читателем с живейшим интересом и окажут советскому исследователю немалую помощь в преодолении схематизма и социологизма, особенно упорно гнездящихся в отраслях знания, связанных с изучением первобытной идеологам.

Проф. В. К. НИКОЛЬСКИЙ

1 К. Маркс  и  Ф   Энгельс — Письма.    Соцэкгиз,    1931. стр. 383.

XXX


ЛИТЕРАТУРА   О   ЛВВИ-БРЮЛЕ   И  ЕГО   ТЕОРИИ ЛРЕЛОГИ-ЧЕСКОйГО   МЫШЛЕНИЯ

БОАС,  Ф. — Ум первобытного человека. Перев. с английского ГИЗ. 1926. 150 стр. (VII и VIII главы).

БОГДАНОВ,  А. — Учение о рефлексах и загадки первобытного мышления. «Вестник Коммунистической академии», 1925, № 10. Стр. 67—97.

'ВЫГОДСКИЙ, Л. С.—Мышление и речь. Психологические исследования. Под ред. и со вступит, статьей 'В. Колобовского. Соцэкгиз. 1934. 323 стр. (Гл. 2-я).

ВЫ-ГОДСКИЙ,  Л. С. и ЛУРИЯ, А. Р.— Этюды по истории поведения. 1929.

ВЫДРА, Р. — «Загадки» первобытного мышления и их разгадка. «Под знаменем марксизма», 1925, Т., стр. 152—163.

ВЫДРА,   Р. — Объективный момент в парциальном мышлении «Под знаменем марксизма», 1924, № 12, стр. 85—98.

КОЛБИН,   А. — Критика" идеалистической сущности концепции ЛезинБрюля о первобытном 'мышлении. «Антирелигиозник», 1932, № 15—16, стр. 21—60.

КОСВЕН,   М. О. — Рецензия на «La mythologie primitive» Ле-ви-Брюля. «Историк-марксист», 1936, № 5.

КОФФКА,   К.—Основы психического развития. Соцэкгиз. 1934, 260 стр. (6-я глава).

КУШНЕР,  П. (Кнышев) — Очерк развития общественных форм. 2-е изд. М 1926 580 стр. (7-я .гл. 1-го отдела).

МАМЛЕЕВ,   В. — Проблема первобытной примитивной психики. «Антирелигиозмик», 1930, JY» 5, стр. 30—44.

МАМЛЕЕВ,   В. — Рецензия   на   «Первобытное   мышление»   Леви-

Брюля. «Антире шгиозник»,  1930, № 4.

• МАРР, Н. Я. — Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической тео,оии. «Избранные работы», т. III, 1934, стр. 61—77.

МАРР,   Н. Я. — К вопросу о первобытном мышлении в связи с язьшшм в освещении А. Богданова. «Вестник Коммунистической академии», 1926, № 16, стр. 133—139.

XXXI


МАРР, Н. Я. — Предисловие к «Пчрвобыгному мышлению» Ле-ви-Брюля. М. 1930.

МАРР,  Н. Я. — Язык и мышление. «(Избранные работы» т. Ш, 1934, стр. 90—1122.

МЕГРЕЛИДЗЕ, К. Р. — О ходячих суевериях и «прелогичеоком» способе мышления (реплика Лев«-Брюля). Сборник «Академия наук COOP академику )Н. Я. Марру». 1935. Стр. 461— 496.

МЕСИН,   Ф.—Леви-Брюль и его теория прелогизма. «Научное слово», 1929, № 9, стр. 80—102.

МЕСИН,   Ф.— Рецензия на «Первобытное мышление» Леви-Брюля. «Научное слово», 1931, № 1.

МЕЩАНИНОВ,   И. И.—Новое учение о языке. Соцэмгиз. 1936 10стр. 32—39).

МИЛЛЕР,   А. Д.—Проблемы первобытного мышления. «Психология», 1929, том II, выи. I, стр. 140—147.

НИКОЛЬСКИЙ,   В. К. — Очерк первобытной культуры. Изд. '«Пролетарий». Харьков. 1928. 366 стр. (4ля глава).

НИКОЛЬСКИЙ,   В. К. — «Рабочая гипотеза» Леви-Ерюля. См. Леви-Брюль — Первобытное мышление. 1930. Стр. XVIXXVIII.

ПИАЖЕ,   Ж. — Речь и мышление ребенка. Госиздат. 1932. 268 стр.

ПОГОДИН, А. А. — На грани животного и человеческого. «Новые идеи в социологии». 1914, Об. № 4, стр. 1—32.

РЕЙ ОНЕР, М. А. — Проблемы социальной психологии. Изд. «Буревестник». Ростов-на-Дону. 1936.

ЦЕЙТЛИН, 3. А. — Философия и логика спиритуалистического мышления. «Воинствующий атеизм», 1931, №№ 5 и 0Г

ШТЕРНБЕРГ,   Л. Я.—Первобытная религия в свете этнографии. (Изд. Института народов Севера. Л. 1936. 571 стр (Предисловие и 6-я лекция в «Лекциях по эволюции рели-гизонык верований»Х

ЮШКЕВИЧ, П. — Леви-Брюль и его теория мистического типа мысли. «Северные записки», 1916, № 10, стр. 213—235.


ж


LE SURNATUREL

ET LA NATURE

DANS LAMENTALITE

PRIMITIVE


СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ И" ПРИТОДА

В  ПЕРВОБЫТНОМ МЫШЛЕНИИ


ВВЕДЕНИЕ

АФФЕКТИВНАЯ КАТЕГОРИЯ СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО

бщее исследование, которым мы попытаемся заняться, по необходимости отвлекается от различий, которые в тех или иных деталях наблюдаются между первобытными обществами, даже если они живут в самом близком соседстве друг с другом и связаны между собой самым тесным родством. В том или ином ограниченном районе, даже на каком-нибудь маленьком острове, верования, обычаи и обряды более или менее различны для различных племен так же, как диалекты. Даже если взять отдельную группу, то как бы она ни была малочисленна, отдельные лица в ней часто проявляют разницу в темпераменте и характере, если только им можно это делать без особого риска. Здесь могут время от времени встретиться так же, как и у нас, натуры, более других склонные к критике, менее других послушные общественному мнению, менее почтительные к традиции, доходящие даже в некоторых случаях до скептицизма и неверия *.

Это — факт неоспоримый. Однако он без труда уживается с другим, не менее твердо установленным факточ,

1 «У самых примитивных эскимосов мы встречаем таких людей, которые совершенно игнорируют веру без критики и являются прирожденными скептиками». 184, 59.

5


а именно с существованием в этих обществах таких обычаев и верований, которые являются общепринятыми. И те "л другие с одинаковым правом могут вполне законно служить объектам научного исследования. Отнюдь не игнорируя почти бесконечного разнообразия представлений и обычаев, относящихся к невидимым силам, мы попытаемся отыскать их общие черты и показать, как последние вытекают из структуры и навыков, свойственных первобытному мышлению. Поскольку это нам удастся, мы добьемся двойного результата. Мы таким образом осветли если не во всех деталях, то по крайней мере в основных чертах ^многие мз этих представлений, а вместе с тем наш анализ первобытного мышления получит новое подтверждение.

/.   ВО   ВЛАСТИ   НЕВИДИМЫХ   СИЛ

Мы не должны никогда забывать следующего соображения: в той области, которую мы здесь исследуем, как и во многих других, первобытное мышление ориентируется совершенно в ином направлении, чем ваше. С известной точки зрения, например, первобытные люди являются метафизиками. Они даже являются таковыми с большей непринужденностью и большим постоянством, чем большинство людей нашего общества. Однако это отнюдь не означает, что они являются метафизиками в таком же смысле, как мы.

Сталкиваясь с различными физически ми силами, которые на нас действуют и от которых ,мы чувствуем свою зависимость, мы всегда полагаемся (прежде всего на возможно более широкое и возможно более точное знание законов природы. «Знать, чтобы предвидеть; предвидеть, чтобы мочь», мы все руководимся этой формулой, вовсе о ней не ругиая, — настолько мы нашим воспитанием приучены доверять науке и уверенно использовать те выгоды, которые нам доставляет ее практическое применение.

Совершенно иной характер имеют привычки, а следовательно и направленность (мышления у первобытных людей. Ничто не наводит их на мысль о выгоде, которую могла бы им принести попытка узнать законы естественных яеле-1ИЙ, у них отсутствует даже самое представление об этих законах Что прежде всего захватывает их внимание, что г.чт!' цетпкоч занимает его с того момента, ко!дд оно бы-

<-.


ло чем-нибудь пробуждено, что целиком заполняет и удерживает его, — это присутствие и действие невидимых сил, более или менее определенных влияний, действие которых они чувствуют на себе и вокруг себя.

Для самоохранения и защиты они имеют в своем распоряжении традиции, унаследованные от предков. Их вера в эги традиции кажется непоколебимой. Они дальше и не заглядывают, не столько из-за умственной лености, сколько из-за религиозного благоговения и боязни худшего В таких делах, больше чем в какой бы то ни было другой области, всякое новшество могло бы на их взгляд оказаться опасным. Они ы€ посмели бы рискнуть на иего. Им и в голову не приходит, что более полное и точное знание условий, в которых совершается действие невидимых сил, обогатило бы их более действенными методами самозащиты.

Отсюда та неопределенность в большинстве этик представлений, которая при первом знакомстве приводит нас в замешательство. Очень часто сознание первобытного человека прямо-таки одержимо этими представлениями. В течение дня сии лишь на самое короткое вретя могут покинуть его сознание, для того чтобы скоро вернуться и снова овладеть им целиком. Ночью они иногда буквально терроризируют его. Первобытный человек боится выйти из своей хижины после того, как стемнеет. Каждый раз, когда он собирается что-либо предпринять, например путешествие, охоту, военный поход, посадку растений, женитьбу и т. д., мысль его в первую очередь направляется к этим силам, к влияниям, от которых зависят успех и неудача его предприятия. Но когда мы пытаемся установить, насколько точно он себе эти силы представляет, какими чертами к атрибутами он их в своем представлении наделяет, это нам обычно не удается. Эти представления, в том их виде по крайней 'мере, в каком мы их улавливаем, остаются смутными и текучими. Первобытный человек как-будто и не испытывает потребности выработать из них представления, более четко очерченные.

Нам уже приходилось в «Первобытной душе» делать подобное замечание по поводу представлений о покойниках Первобытный человек может их бояться или надеяться на какие-нибудь благодеяния с их стороны. Сообщения о верованиях, обрядах, церемониях, жертвоприношениях, моле-

7


пиях и т. д., связанных с культом мертвых, изобилуют точными и многочисленными подробностями. Но что касается самих покойников, их существования вне их сношений с живыми, то сведения об этом остаются скудными, сбивчивыми и часто противоречивыми. Эти представления остаются смутными, лишенными четких контуров. Первобытный человек, невидимому, не так уж живо этим интересуется.

Среди невидимых сил по вполне понятным причинам наиболее определенными чертами рисуются воображению первобытного человека покойники. Облик остальных невидимых сил остается, за редкими исключениями, еще бочее расплывчатым. Не один наблюдатель отмечал это обстоятельство. «Всякий, — говорит например Шадэ, — кто жил (некоторое время среди даяков в западной части Борнео и пытался дать себе отчет относительно их религиозных чувств, получает впечатление, что даяк живет в непрерывном страхе перед тем, что мы должны назвать судьбой. Чаще всего он не думает об определенных, добрнх или злых, влияниях. По крайней мере, он этого не высказывает. Он ограничивается разговорам о дурных влияниях вообще, не указывая их источника. Он считает себя постоянно подверженным губительным влияниям. Большинство его обрядов — это усилия, направленные к нейтрализации этих влияний» *.

Превосходный этнолог Д. Хэттон, автор замечательных работ о племенах нага в северо-восточной Индии, со своей стороны сообщает: «Опасность, которой следует избежать при описании каких-нибудь представлений ангами, касающихся сверхъестественного, заключается прежде всего в попытках уточнить то, что является смутным, придать форму тому, что лишено всяких очертаний, определить то, что не является определенным» 2. И в другом месте: «Туземец ан-га)ми имеет очень четкое представление о действиях, из которых должно состоять его служение богам. Он знает, что всякий, кто не будет служить таким именно образом, должен умереть если не физически, то, по крайней мере, социально Так обстоит здесь дело, несмотря на то, что подавляющая часть культа не обращается ни к какому отдельному богу, ни к каким определенным личным существам, а направлена просто к сверхъестественным силам,

1 209,  321. =  73,  183.

S


способным повлиять на его судьбу или на его повседневную жизнь. Однако если ангами и не умеет группировать и размещать по категориям, подобно цивилизованному человеку, свои представления о сверхъестественных существах, то он тем не менее способен проводить различие между душами покойников (а может быть, и живых), с одной стороны, и божествами, «терхом», имеющими бочее ичи менее определенную природу, с другой стороны Эта группа включает невидимые силы разного значения, начиная с божеств, имеющих определенные функции и свои собственные имена, и кончая неопределенными духами джичпей, камней и ручьев» \

2.  «МЫ  НЕ ВЕРИМ,  МЫ  БОИМСЯ»

Нечеткость этих представлений не тотько не ослабляет, а напротив, скорее усиливает эмоции, которые ими вызываются или, вернее, составляют их часть. Первобытный человек никогда не в состоянии хладнокровно помыслить об этих невидимых силах, об этих неуловимых влияниях, постоянное присутствие и действие которых он замечает или подозревает. При одной мысли, что какая-нибудь из этих сил ему угрожает, он лишается самообладания от страха, если не уверен в своей способности отразить удар.

Один эскимосский шаман Ауа сделал интересное сообщение о своей жизни Кнуду Расмуссену. Столь же искренно, сколь и умно откликнулся этот шаман на усилия знаменитого исследователя проникнуть до самык глубин эскимосского мышления. Он для выражения преобладания эмоциональных этементов в представлениях о невидимых сила4-нашел пленительную формулу. «Мы не вер^м, мы боимся» Формулу эту он развит следующим образом: «Все наши обычаи исходят от жизни и направлены к ней («ни отвечают потребностям практики). Мы не объясняем ничего, мы не верим ни во что (нет представлений, вытекающих из потребности знать или понимать) . Мы страшимся духа земли, который вызывает непогоду и заставляет нас с боем вырывать нашу пищу у моря и земли Мы боимся Сила (бога луны) Мы боимся нужды и голода в холодных жилищах

1  73,   177- 178

9


из снега .. Мы боимся Таканагапсалук, великой женщины, пребывающей на дне моря и повелевающей морскими животными. Мы боимся болезни, которую мы постоянно встречаем вокруг себя. Не смерти боимся мы, а страдания. Мы боимся коварных духов жизни, воздуха, моря, земли, которые могут помочь злым шаманам причинить вред людям. Мы боимся духов 'мертвых, как и духов животных, которых мы убили. Вот почему и для чего унаследовали ты от отцов наших все древние правила жизни, основанные на опыте и мудрости поколений. Мы не знаем, как что происходит, мы не можем сказать, почему это происходит, но мы соблюдаем эти правила, чтобы уберечь себя от несчастья. И мы пребываем в таком неведении, несмотря на шаманов наших, что все необычное вызывает у нас страх. Мы боимся всего, что видим вокруг себя. Мы 'боимся всех невидимых ;вещей, которые тоже нас окружают. Мы боимся всего, о чем говорится в преданиях и мифах наших предков. Вот почем} vbi имеем наши обычаи, которые совсем не те, что у белых Белые живут в другой стране, им надлежит иметь другие правила жизни» \

Для получения столь откровенных и точных объяснений необходимо было то доверие, которое внушил шаману Ауа Кнуд Раомуссен, который сам был полуэскимосом по рождению, не хуже эскимосов говорил на их языке и с детства сроднился с их мыслительными навыками. Документ этот является, возможно, уникальным. Я больше не знаю случая, чтобы где-нибудь и когда-нибудь «первобытный» человек с такой ясностью и прозорливостью отдавал себе отчет о наиболее «интимной пружине своей умственной жизни и деятельности. Все то, о чем мы вообще вынуждены предполагать и умозаключать путем истолкования действий и слов первобытных людей, т. е. путем рискованных операций, чреватых таким количеством ошибок, что всех их избежать почти невозможно, все это эскимосским шаманом изложено без всяких обиняков. Все это с полной ясностью раскрыто им перед нами. В его изложении, столь же ясном, сколь и простом, нет никакой двусмысленности, никакого тумана.

Для этих эскимосов мир видимый и мир невидимый тая г

1 183, 56

/'


в себе одинаковые 'ужасы. Всюду их окружают угрозы страданий, голода, болезни и смерти. Где 'же искать помощи от них, опоры, прибежища и спасения? — Во всяком случае не у высшего божества, чья попечительная отеческая благость простирается на людей: Ауа, невидимому, ни (малейшею представления не имеет о к^ко'м-то небесном провидении. V него нет также точного знания зъл и их причин, которое позволило бы, по крайней мере в некоторых случаях, предупредить их и бороться с ними. «Мы не имеем еерошний, мы не объясняем ничего». У этих эскимосов оказывается единственная возможность спасения, а именно благочестиво сообразовать свое поведение с спасительными преданиями, унаследованными от минувших поколений. Вопреки всем опасностям, которые окружали их со всех сторон, предки оказались в состоянии жить и передать жизнь потомкам. Последние вместе с жизнью получили от них целую коллекцию заповедей и запретов. Если их точно соблюсти, то удастся, подобно предкам, не пасть в борьбе и обеспечить сохранение племени. Тогда удастся найти животных, которые позволят себя убить: значит, не придется умереть от голода и холода. Тогда и буря не потопит каяка, и охотник не погибнет в морской пучине И так дадее и так далее. Каждой опасности, угрожающей со стороны невидимых сил, священное якобы предание противопоставляет свое средство защиты.

Здесь проявляется мыслительная установка, характерная для первобытных людей На, наш взгляд, для существования какого-нибудь человеческого общества необходимо прежде всего, чтобы порядок в природе носил устойчивый, регулярный характер. Это условие столь для нас ясно, так сказать, заранее, что его нет нужды формулировать, оно всегда подразумевается. Эскимос же не осознает этого порядка, хотя на деле он и считается с нии в различных технических мероприятиях, которые он научился выполнять. Дтя эскимоса этот порядок завуалирован не поддающимся учету действием множества невидимых сит капризных влияний. В глазах эскимоса возможность жить, т е. добывать пищу, избегать подстерегающих человека тысячи возможностей попасть в беду и умереть, основана прежде всего на строгом соблюдении целой коллекции правил, показавших свою спасительность во времена предков. Как бы в ситу своего рода

77


молчаливого соглашения невидимые силы в случае, если че-товек точно соблюдает эти предписания, как положительные, так и отрицательные, сохраняют все в таком состоянии, которое благоприятно для человека. Таким образом получается, что порядок вещей в природе — порядок неустойчивый и не имеющий, на взгляд эскимоса, собственной основы и покоится в действительности на соблюдении правил, которые мы назвали бы моральными и социальными. В случае их нарушения этот порядок расстраивается, в природе начинается смута и человеческая жизнь становится невозможной.

Таким образом, упрямая, почти непреодолимая приверженность к традиционным предписаниям и табу, которою констатируют не только у эскимосов, но и у стольких других обществ того же порядка, проистекает не из одного только желания угодить предкам и не прогневить их. Она рождается из другого чувства, близкого первому, из этого страха или, вернее, из этого нагромождения страков, дтя которого Ауа нашел столь сильные выражения. Тот, кто, вольно или невольно, нарушает эти правила, ломает соглашение с невидимыми силами и, следовательно, подвергает опасности самое существование всей общественной группы, ибо именно эти невидимые силы могут в любой момент обречь людей на смерть от голода, болезни, холода или чего-нибудь другого. До тех пор, пока сознание человеческое таким образом одержимо и заполнено этим страхам, оно в состоянии сделать лишь незначительные успехи в познании природы. Ибо человек не видит никакого другого исхода, как цепляться за эти традиционные правила, которые до сих пор оказывались, по его мнению, в состоянии обеспечить человеку вместе с известным порядком в природе возможность существования.

Множество свидетельств подтверждает свидетельство эскимосского шамана, подчеркивая то место, которое принадлежит страху в тога, что можно было бы называть религией первобытных людей, если понимать этот термин в достаточно широком смысле. Вот несколько таких свидетельств, взятых из сообщений как наиболее ранних, так и наиболее поздних. Когда-то на Таити «ни одному, самому ревностному служителю какого-нибудь божества и в голову никогда не приходило, что объект его поклонения и покорности мо-

72


жет относиться к нему тюбонко и благосклонно, да и сам он со всем его рвением и благочестием был чужд всякому чувству, которое приближалось бы к любви. Страх был тайной причиной всего могущества богов. Страх бывал главным и часто единственным мотивом, определявшим поступки наиботее упорных и ревностных служителей этих богов. Если к страху иногда и присоединялось какое-нибудь другое чувство, то это был эгоизм» 1.

На; Новой Зеландии «весь маорийский ритуал находился под влиянием не любви к богам, а страха перед ними., даже в отношении Ио, благодетельного божества, (маори питал не любовь, а благоговейный страх» 2 Так же обстоит дело и с нага в северо-восточной Индии. «Туземцу из племени дота его религия представляется как серия церемоний и обрядов, закрепленных обычаем. Пренебрежение хотя бы одним из этих обрядов сопряжено с опасностью» 3. У ао-нага, соседей лота, религия является системой церемоний. Человек не будет преуспевать, если он не принесет всех жертв, подобающих божествам, которые его окружают, и в случае, если они не удовлетворены, готовы в любой момент погубить его посевы, нагнать болезнь на него самого и на его близких . Это вовсе не означает, однако, что ао-нага представляет собой несчастного, живущего в вечном страхе... Ничуть не бывало.. Присутствие вокруг него духов, способных причинить зло, так же не подавляет его духа, как представление о прядущем гневе божием не погружает среднего христианина в безысходное, мрачное отчаяние. Он весело выполняет все обязательные жертвоприношения и надеется, что все пойдет по-хорошему» 4.

Это последнее замечание приложите ко всем первобытным племенам. Чувство страха, которым почти всегда запечатлено у первобытного человека его представление о вездесущих невидимых силах, отнюдь не покрывает, как это можно было бы подумать, флером печали и тоски всю его повседневную жизнь. Напротив, жизнь среди постоянных опасностей, которую он ведет, не исключает у него ни беспечности, ни хорошего настроения. Когда австралиец уверен, что у него пища есть, —говорят Спенсер и Гиллен, —

1 133, 58. 3 132, 121.
» 8, 262—263.                                        
4 131,  215

13


нет человека более веселого, более приятно расположенного, чем он. Штрелов отмечает крайнюю подвижность чувств у арунта Когда последний вообразит, что он околдовав, ужас его бывает так велик, что он от него может умереть. Но если удастся убедить его, что колдовства в действительности не было или что оно «нейтрализовано», как он уже снова, словно по мановению волшебной палочки, полон жизни и веселья. Первобытный человек знает, что в любое мгновение на( него может обрушиться непредвиденное несчастье. Но именно потому, что опасность угрожает из стольких различных направлений и в такой разнообразной форме, именно поэтому стоит ли о ней думать, раз угроза еще не воплотилась в реальность, поскольку беда еще не свалилась на голову? Беспокойство, если он его и испытывает, гнездится у него в области подсознания. Оно не мешает ему наслаждаться жизнью. Больше того, предвидение совершенно чуждо ему. Настоящее захватывает его цешком. О том, что должно случиться позже, о том, что ждет его впереди, первобытный человек заботится очень мало.

В Южной Африке «обряды фетишизма, подобные обрядам приношения жертв язычески™ богам или духам мертвых, являются более простыми и грубыми усилиями, направленными к тому, чтобы умиротворить невидимые силы, угодить им, предохранить почитателя от зла или достарить ему благо . Серьезность, с которой выполняются церемонии, удовлетворение, выражаемое в тех случаях, когда все до конца совершается по правилам, свидетельствуют о прочности и сите того авторитета, которым пользуется все, что дошло от далекой древности» \ Это рассуждение Мэкензи воспроизводит для Южной Африки то, что нам говорит Ауа, эскимосский шаман: совокупность обрядов и церемоний, завещанных предками, составляет единственную действенную гарантию против всякого рода дурных влияний, внушающих опасения и страх. Точно так же и в Габоне «фетишизм, — говорит Альберт Швейцер, — родился у первобытного человека ив чувства страха. Первобытный человек хочет обладать талисманом против зчых духов природы или покойников, против зло!вредной силы себе подобных. Он приписывает эту защитную, предохранительную силу некоторым предме-

1  121, 487 —488

14


там,   которые  он   носит   на   себе или с собой. Он ,не со вершает культа в собственном   смысле   слова   по  отношению к фетищу, но он хочет использовать сверхъестественные благодатные свойства этого предмета, принадлежащие ему» 1.

На верхнем Конго «религия ботоки (бангата) покоится на том страхе, который внушают им (многочисленные невидимые духи, окружающие их со всех сторон и постоянно старающиеся навлечь на них болезнь, несчастье и смерть. Единственная цель религиозных обрядов ботоки заключается в том, чтобы обольстить, утихомирить, обмануть или даже припугнуть и убить этих духов, беспокоящих человека. Boi откуда берутся их нгаша (колдуны ити знахари), их обоя-ды, церемонии и талисманы» "'. Относитетьно багунде, &ккву-ших в соседнем районе, Виэн говорит «Эти бедные чернокожие живут во власти закона страха: страха болезни, страха несчастья, страха смерти, страха всех тех зот, которые причиняются либо преступными людьми (балози ити колдуна!ми), либо духами (базиму)» я. Наконец, относительно бергдама Южной Африки нам сообщают «Ести >мы спросим, в чем заключается жизненный нерв их туземной религии, мы получим стедующий простой ответ' страх, ничего, кроме страха1 Гамаб (бог), который не внушает страха, не потьзуется почитанием. Но вот предки, пребывающие в жилище Гамаба и преждевременно обрывающие нить жизни, — их следует бояться. Следует бояться священного огня, так как он может помешать успеху охоты Следует также бояться «духов» (покойников), так как их появление приносит смерть. Вся жизнь язычника бергдама, от детства до старости, запечатлена страхом смерти» 4.

Этих нескольких свидетельств, количество которых легко было бы умножить, несомненно, достаточно для подтверждения того, что выше было сказано: в том представлении, носящем всегда эмоциональный характер, которое первобытные люди вырабатывают себе о невидимых силах, ведущую роль играют не черты, которыми эти силы определяются, а страх, внушаемый ими, и потребность е защите против них.

1 212, 70—71. з 247, 281.

2 254, 377. '  245,   1Г6.

15


3 РАЗРОЗНЕННОСТЬ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О НЕВИДИМЫХ СИЛАХ

Одна особенность этих представлений стоит того, чтобы на ней несколько остановиться. Тесно связанная с направленностью и навыками первобытного мышления, она позволяет на|м несколько лучше понять его установку по отношению к невидимым силам. Последние представляются уму первобытного человека (если только он не подвергся, прямо или косвенно, более или менее отдаленному влиянию организованных религиозных верований) лишь в изолированием и, так сказать, разрозненном воде. Они не образуют здесь одну или несколько групп, в которых одни из этих сил подчинены другим, более высоким, которые в свою очередь представляются зависимыми от «высшего существа» Здесь нет никакой системы, никакой иерархии, которая позволила бы группировать или объединять эти представления. Подобно тому, как эти первобытные люди не имеют представления о таком порядке вещей в природе, который можно было бы понять, они не испытывают никакой потребности в том, чтобы представить себе кг|кую-то систему сверхъестественных существ, объединить их в некоторое понятное целое. Мы сталкиваемся здесь с тем, что выражено в Формуле эскимосского шамана: «Мы не имеем верований, мы боимся». Это означает: «Наши представления о невидимых силах несравнимы с религиозными верованиями белых Эмоциональная в существе своем природа наших представлений исключает всякое общее понятие об отношениях этих сил между собой, всякую догму об их сущности. Здесь нам не над чем размышлять. Мы умеем только бояться. При каждом знамении, возвещающем беду, нас обуревает страх, и мы стараемся умиротворить божество, которое мы предполагаем разгневанным. Мы думаем только об обрядах и церемониях, от которых мы ждем спасения в этих случаях».

То же сг|мое, г. е. разрозненность представлений о невидимых силах, Ландтман наблюдал на другом конце мира, на Новой 'Гвинее, у папуасов:

«Здесь нет систематизированных идей относительно сверхъестественного мира, которые разделялись бы всеми Здесь нет жрецов. Нет здесь ни публичного культа, ни молитв, ни жертвоприношений, в которых участвовала бы бо-

16


лее или менее значительная часть населения. У разных племен и даже у разных лиц понятия о духовном мире несколько различны; обряды и обычаи вариируют еще в большей степени. Есть мифические существа, которые являются лишь определенным лицам. Здесь каждый сам себе жрец, сам себе колдун, руководящийся в значительной мере указаниями, полученными от духов, которые являлись к нему во сне. Здесь нет никакой религиозной иерархии, кроме стариков, которые возглавляют большие церемонии и р?1зные другие обрядовые действия. В религиозных и колдовских способностях отдельных лиц здесь часто обнаруживается довольно отчетливая специализации: один туземец способен вызвать ветер, но ие в состоянии его унять, другой считается спо-, собным вызвать дождь, ио бессильным его остановить...

Что касается религиозных представлений высшего порядка,  то  туземцы  Кивай  не  имеют  никакого представления о высшем божестве. Как-раз то этому пункту я попытался собрать все сведения, какие только можно было... То, что высшие религии разумеют под сотворением мира, папуасы Киваи представляют себе, как ряд несвязанных между собой событий. Существуют у них сказки о происхождении каждого из возделываемых ими растений, но нигде в них не фигурирует высший творец или создатель  мира... Здесь как-будто сказывается характерная особенность манеры мышления этих туземцев, обнаруживающаяся также и в других областях: представление о целокупности вещей и явлений у них отсутствует Природа, по их представлению,—это конгломерат отдельных единиц, одна от другой независимых» *. Одной из идей,   которые   миссионерам   труднее    всего внедрить  в  сознание  своей  туземной  аудитории,  является идея о том, что бог—общий отец всех людей. Туземцы так и остаются неспособными отвлечься от цвета кожи, чтобы подняться до общего представления о человеке. Они не от-кайываются признать, что у белых и черных имеются общие признаки, но они энергично отвергают представление, которое объединило бы и белых и черных общей конечной судьбой и которое всех их одинаково подчинило бы одному божественному судье. На все увещевания миссионера они, оставаясь непоколебимыми, отвечают: «Но посмотри же hi

1   105,  298—299

17


свою кож> и посмотри на нашу!» Эю отвращение первобытного мышления к усвоению такой общей идеи, с которой мы столь сроднились и которая кажется нам столь простой, проистекает, как известно, из общей направленности этого мышления, из его навыков, в которых проявляется несклонность к образованию общих понятий. И когда! Ландтман говорит о том, что мир сверхъестественных существ имеет в представлении папуасов острова Кивай фрагментарный и неупорядоченный характер, то он только знакомит нас с новым проявлением все той же основной причины.

А вот наблюдение, сделанное капитаном Рэттрэй у ашан-ти, которые стоят значительно выше папуасов и которые обладают настоящей религией. И здесь, как мы уводим, проявляется эта характерная особенность представлений о невидимых силах. «Я никома не забуду,—говорит Рэттрэй,— ответа старого жреца, которого я, главным образо-м для того, чтобы вызвать ei о на разговор, упрекнул в том, что он не полагается целиком на великого бога. Это, скайал я ему, избавило бы его от необходимости обращать внимание на всякие силы низшего катибра, помощь которых ему была бы без всякого труда обеспечена косвенным образом верой в высшего бога. Он ответил мне: «Мы, ашанти, не смеем почитать одного только бога — небо или одну только богиню — зе'млю, или одного только другого духа. Нам приходится защищаться о г духов всех вещей на небе и на земле и пользоваться их услугами, когда мы в состоянии это сделать. Ты идешь по лесу, видлшь дикого зверя, стреляешь в него и обнаруживаешь, что ты убил человека. Ты прогнал сьоего слугу, а потам окажется, что он тебе нужен. Ты возьмешь нож, чтобы отрезать, как тебе кажется, ветку, а на сагаом деле ты будешь резать собственную руку. Есть люди, которые способны превращаться в леопардов, люри из «grass land» умеют оборотиться в гиен. Есть деревья, которые падают на людей и убивают их. Есть реки, которые их топят. Когда я вижу троих или четверых европейцев, я не буду соблюдать осторожность только по отношению к одному из них и пренебрегать остальными: я боюсь, что эти последние тоже обладают могуществом, и не хочу, чтобы они меня нечазидепп \

1 189, 150

IS


Эгог жрец ашанти озабочен гем же, что эскимосский шаман и папуасы Кивай. Он чувствует себя окруженным бесчисленными невидимыми сила)ми. Наряду с великими богами существуют духи деревьев, рек, потоков, животных, колдунов, всех существ и предметов природы, могущие причинить человеку зло. Каждый из эт их духов действует самостоятельно, великие духи отнюдь не управляют малы'ми и не господствуют еад ними. Для ашанти, значит, важно не выяснение сущности каждого из духов, не расположение их на какой-то иерархической лестнице. Для наго важно, прежде всего, защититься от них, когда он подозревает, что они собираются причинить е^му вред. А защититься от них можно, либо «нейтрализуя» их, либо расположив их к себе. Жрец ашанти не понимает, что у капитана] Рэттрэй на уме и куда он клонит. У него нет представления о подчиненности второстепенных божеств и духов высшему богу. Он убежден, что если бы он ограничился почитанием лишь одной из невидимых сил, будь то хотя бы самая высокая и могущественная, и пренебрег остальными, то он совершил бы самую тяжелую оплошность. Он, несомненно, не ставит на одну доску все невидимые силы. Некоторые из них внушают ему больший страх, чем другие. Однако он не посмел бы оскорбить хотя бы одну из них. Защита самой мощной и высокой из этих сил не охранила бы его от гнева самой ничтожной из них.

4.   ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ   ОСНОВА ПРЕДСТАВЛЕНИИ  О   СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОМ

В этих представлениях интенсивность эмоции преобладает обычно за счет отчетливости объекта. Австралиец арун-та, например, под влиянием ритма пения и пляски, под влиянием усталости и коллективного возбуждения во время церемонии теряет отчетливое сознание своей личности и чувствует себя мистически связанным с мифическим предком, который был одновременно и человеком и животным. Можно ли говорить, что он «представляет» или мыслит себе принципиальную однородность человека и животного? Раву-меется, нет, но он глубоко и непосредственно чувствует это. Точно так же страх, внушаемый ему невидимой силой, могущей причинить ему беду или даже смерть, заставляет его чувствовать ее присутствие с необычайной живостью, хотя оч не имеет о ней опет-лишго представ тения.

19


Кроме того, невидимые силы и зловредные влияния, которыми поглощено сознание первобытного человека и угрозу которых он чисто чувствует вокруг себя, вовсе не являются всегда индивидуализированными в его представлении.

Битва на   мурравирри   (больших бумерангах)   у   племени вонконгуру (Центр. Австралия).

Совсем даже напротив. Шадэ недавно говорил о «влияниях», которых даяки страшатся, «не зная, откуда они исходят», а Хэттсн говорил о «неопределенных духах джунглей, скалы и реки» у ангами-нага. «Все они,— добавляет он, — окутаны в его сознании своего рода туманом, их объединяющим, сохраняя все же достаточно индивидуальности, чтобы быть в состоянии служить—все вместе или раздельно — объектами умилостивительных обрядов». Здесь, одним словам, дело идет не о поддающемся исчислению, хотя бы и не исчисленном, множестве, а о текучей множественности с очень слабо определенными элементами

Это как нельзя лучше соответствует мыслительным навыкам первобытных людей. Они не привыкли считать в арифметическом смысле слова. Память их сохраняет образ привычных им чисел-совокупностей, и они умеют не путаггь их. Но когда дело доходит до чисел в собственном смысле слова, они сейчас же. отступают перед тем усилием абстра-

20


шрующей мысчи, которое здесь было бы необходимо. Они предпочитают в этих случаях говорить: «много, множество, масса» или употреблять конкретные образы: «как волосы на голове», «как звезды на небе», «как песчинки на берегу моря» и т. д. Именно такой аспект, несомненно, приобретает для них и «множество невидимых сил и влияний, которые их окружают. Отсюда следует, что численность этих сил и влияний, которая дта нас представлялась бы весьма значительной, не подавляет их созншия. Так как это множество остается неопределенным, то и индивидуальность единиц, его составляющих, точно так же остается неотчетливой или скрытой. В некоторых случаях, однако, невидимые силы, внушающие особенный страх, приобретают личный характер. На Малайском архипелаге, например, болезни, в особенности оспа, представляются часто в образе духов, личностей и своего рода божеств.

Но если таковы именно основные черты невидимых сил в представлении первобытных людей, то существует ли нечто общее .в этих представлениях, и если сно существует, то в состоянии ли мы его определить? Возможно, что мы и в состоянии это сделать, но при условии, если мы не вздумаем найти этот элемент там, где его нет, и если мы будем искать его там, где он есть.

Наши языки, наши грамматики, наши традиционные системы философии, психологии и логики приучили нас усматривать общность лишь в идеях. Общность обнаруживается в операциях, образующих понятия, классифицирующих эти понятия и устанавливающих те или иные отношения между ними. С этой точки зрения установление общности и ее определение относятся к интеллекту и только к нему одному. Но для мышления, ориентированного иначе, чем наше, для мышления, которое не руководилось бы как наше ари-стотелическим, т. е. концептуальным, идеалом, и в котором представления часто имели бы эмоциональную в основе своей природу, общность покоилась бы, может быть, не в идеях, а в чем-то другом. Она бы тогда, собственно, не «познавалась», а скорее «чувствовалась». Элемент общности заключался бы тогда не в каком-то неизменном или повторяющемся признаке, являющемся объектом интеллектуальной перцепции (восприятия), а скорее в окраске или, если угодно, в тональности, общей определенным представлениям

2/


и воспринимающейся субъектом как нечто присущее всем этим представлениям.

Для того чтобы обозначать одновременно и эмоциональную природу и общность этого элемента, которые, впрочем, нераздельны в этих представлениях, можно было бы сказать, что они принадлежат к одной и той же аффективной категории «Категория» была бы нами применена в этом случае не в аристотелевском и не в кантовском смысле, а просто в смысле принципа единства в сознании представлений, которые, будучи различны между собой по всему своему содержанию или по его части, впечатляют однако сознание одним и тем же образом. Другими словами, какова бы ни была невидимая сила, каково бы ни было сверхъестественное влияние, присутствие или действие которых первобытный человек замечает или подозревает, едва только он обратил на них внимание, эмоциональная вотаа, более или менее сильная, заполняет все его сознание. Все представления подобного рода пронизаны у первобытного человека подобной эмоциональной струей. Каждое из этих представлений приобретает, таким образом, тональность, которая мгновенно погружает первобытного человека в аффективное состояние, испытанное им уже много раз. У него, таким образом, нет нужды в интеллектуальном акте для того, чтобы распознавать это состояние. Здесь начинает действовать аффективная категория сверхъестественного.

Таков, думается, глубокий смыст столь многочисленных свидетельств, где первобытные люди на разные лады говорят нам: «Основой наших идей о невидимых силах является страх, который они нам внушают», «Мы не верим, мы боимся». Этим они хотят охарактеризовать элемент, являющийся основным и общим в их представлениях, относящихся к существам сверхъестественного мира. Этого элемента первобытный человек вовсе не представляет себе в собственном смысле слова, он его чувствует и мгновенно узнает.

Было бы, несомненно, уместно выяснить, свойственна ли эта аффективная категория исключительно первобытному мышлению или она, скорее, соответствует всегдашней позиции человека перед лицом сверх ьестественкого. Если ее легче различить у первобытных людей в силу той значительной роли, которую эти эмоциональные представтения играют в их жизни, то она обнаруживается, хотя и менее явствен-

22


но, также и в других обществах. Там, где развилось и утвердилось мышление понятиями, интеллектуальные элементы стали занимать со временем все более важное место в представлениях, относящихся к сверхъестественному миру. Там появились целые цветники верований, дававшие часто плоды в виде допм. Однако аффективная категория сверхъестественного продолжает сохраняться и здесь. Эмоциональная основа этих представлений никогда не оказывается элиминированной целиком. Прикрытая, завуалированная, преображенная, она все же всегда различима. Нет ни одной религии, в которой бы ее не было. Initium sapientiae timor domini: «начало премудрости — страх господень».

5.  ДИФФУЗНОСТЬ   ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О   МИРЕ  ПРИРОДЫ И МИРЕ  СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОМ

Постоянное наличие и преобладание аффективных элементов в представлении о невидимых силах крайне затрудняет определение средствами наших языков отношений между природой и сверхъестественным миром в первобытном мышлении. Просто утверждать, что оно их не различает, бы то бы неточно. Напротив, первобытный человек отлично переставляет себе вмешательство невидимых сил в течение явлений природы. Однако он верит, что это вмешательство является очень частым или, так сказать, непрерывным. Он постоянно пытается, смотря по надобности, вызвать это вмешательство или бороться с ним. Мы бы сказали, что первобытный человек живет среди чудес, если бы в определение чуда не входило представление о чем-то исключительном. Для первобытного же человека чудеса больше, чем повседневная вещь. Его medicine-man делает их столько, сколько ему заблагорассудится.

Именно здесь нам трудно следовать за изгибами мысли первобытного человека. Вследствие непрерывного вмешательства невидимых сил различение между природой и сверхъестественным расплывается и как-будто совершенно стирается. В огромном количестве случаев мысль и действие первобытного человека переходят из одного мира в другой совершенно безотчетно. Именно в этом смысле можно сказать, что если в принципе первобытный человек и не смешивает природы со сверхъестественным миром, то часто все

23


происходит у него так, как если бы он не проводил между ними никакого различия.

Для иллюстрации этого я приведу лишь один пример, который мной заимствуется из превосходного труда Ван-Винга. «Бакоиго различают в человеке два существа: одно— внешнее, телесное, которое видимо; другое — внутреннее, духовное, которое невидимо. Именно внутреннее существо проявляется в действии. Духовное существо само-по-себе является двойственным. В нем существует таинственное начало, которое отличается своей подвижностью. Когда оно налицо в человеке, последний сознает себя самого, когда оно улетучивается, человек это сознание теряет Через посредство этого начала (мфуму-куту) человек в состоянии вступить в общение с другим миром, жить и действовать в иной сфере, преобразиться в другое существо. Этот иной мир есть мир духов, эта иная сфера есть сфера магии. В силу этого человек может изменить свое обличье таким образом, что в обычной сфере он по внешнему виду остается человеком, тогда как по внутреннему своему существу он становится человеком-животным» *. И дальше автор добавляет: «Для баконго не существует резкой разграничительной линии между возможным и невозможным, между реальным и нереальным, между сферой видимого и естественною и сферой сверхчувственного, духовного и магического. Даже сновидения не являются, на их взгляд, чистой иллюзией Человек через пооредспво своего мфуму-куту находится в соприкосновении с этим иным миром Когда человек умирает, он целиком переходит в этот иной мир, и покойники как-раз являются живыми в полном смысте стова, живыми par exellence».

Вряд ли можно лучше, чем это делает здесь патер Ван-Винг, охарактеризовать склонность первобытного мыш тения переходить из одной сферы в другую. Мы, какое бы уситие над собой ни дела in, не в состоянии представить себе природу иначе, как подчиненную какому-то порядку, мы не в состоянии представить себе возможным нарушение этого порядка, разве только по велению высшей мудрости ради еще 6oiee сложного и совершенного порядка, как об этом учил Мальбранш. Для тех же умов, о которых мы говорим,

» 260, 35

24


|щчто не представляется нелепым, несовместимым с природой На их взгляд, случиться может все, что угодно, раз только невидимым силам угодно стало вмешаться. Но, как мы видели, опыт первобытного человека научил его тому, что дейтвие этих невидимых сил чувствуется постоянно, вот почему первобытный человек сроднился со сверхчувственной реальностью не меньше, чем мы с миром природы

В этом кроется одна из причин, которые столь затрудняют для нас попытку проследить мысль первобытного человека. Например, в вопросе о двойственности человека, о которой толыко-что говорил Ван^Винг, мы бы очень легко могли быть введены в заблуждение. Баконго, вступив в «сферу магического», меняет внешность. Это означает, как могли бы подумать, что, сохраняя свое духовное тождество, он принимает обличие какого-нибудь животного, в которое он входит, т. е. что дело происходит приблизительно так, как это себе представляют в наших деревнях относительно оборотней. А между тем, по представлению баконго, происходит как-раз обратное. Баконго сохраняет свое человеческое обличье, т. е. внешнее существо его остается неизменным. Человеком-животным становится как-раз его внутреннее существо (от присутствия которого зависит у человека сознание о самом себе). Это намек на столь частые случаи, примеры которых я приводил в других местах, когда колдун спокойно спит на своей цыновке в то время, как в облике леопарда, крокодила или другого животного он набрасывается на свою жертву Это животное^человек является, значит, его «внутренним существом». Термины, >потребляемые Ван-Винтом, сначала поражают нас Но они достаточно точны, насколько это позволяют различия в языке и мышлении.

Следовательно, приступая к изучению представлений о сверхъестественном мире и сношений с ним у первобытных людей, необходимо не упускать никогда из вида, что сверхъестественный мир представляет для первобытных людей предмет их постоянного опыта, «икогда не отделимого от обычного опыта в повседневной жизни, единственного, который существует для нас. Они чувствуют себя в непрерывном контакте со сверхъестественными силами, пред которыми они испытывают такой страх. Эти силы невидимы и чаще всего неосязаемы, но сни не глухи и не немы К ним нель-

25


зя прикоснуться, но с ними можно говорить, их можно услышать. Культ покойников, например, влечет за собой почти всюду настоящие сношения с ними. Согласно некоторым легендам, собранным на Новой Гвинее, было когда-то время, когда покойники и живые не были разделены, когда и те и другие запросто жили вместе.

Первобытные люди обычно представляют себе небо чем-то вроде колпака, который своими краями, на горизонте, покоится на земле, но который даже в зените не очень высоко отстоит от земли. Многие мифы расскайывают о том, что первоначально небо повсюду касалось земли и что однажды оно было отделено и приподнято на некоторую высоту. Потолок «религиозных» представлений первобытного человека так же низок, как и его небо. Мир духов, сверхъестественных и невидимых существ помещается совсем близко от мира людей.

Тем не менее, как мы видели выше, преобладающее место в (представлениях о невидимых силах занимает обычно тревожное ожидание, совокупность эмоциональных элементов, которые сами первобытные люди чаще всего характеризуют словом «страх». Мы пришли к выводу, что в них можно различить общий для них специфический элемент, позволяющий отнести их к «аффективной категории сверхъестественного^. Пытаться определить их более точно, извлечь из них отчетливое понятие — значило бы вступить на ложную дорогу, взяться за безнадежное дело. Лишь изучая чувства, объектом которых являются невидимые силы, устанавливая, как они действуют на судьбы людей, исследуя те столь разнообразные, а иногда и нелепые приемы, при помощи которых первобытные люда стремятся защитить себя от них иии, когда им это представляется возможным, снискать их расположение и помощь, нам удастся получить наиболее верную картину и наименее несовершенное объяснение элементов «аффективной категории сверхъестественного».


ГЛАВА   I

УДАЧА  И НЕСЧАСТЬЕ /   АМУЛЕТЫ  И КОЛДОВСКИЕ  СРЕДСТВА

«определенное множество влияний и невидимых сил, от которых первобытный человек чувствует себя в постоянной зависимости, смутный характер большинства этих сил и влияний делают тщетной всякую попытку перечислить их, тем более — их классифицировать. Мы поэтому рассмотрим их сначала огулом, выделив те силы и влияния, которых он почему-либо боится. Относительно остальных, которые он считает для себя благоприятными, ему ведь не приходится беспокоиться, ему остается только предоставить им свободу действий.

'Среди тех невидимых сил и влияний, которые, по убеж-дению первобыгното человека, угрожают ему или причиняют ему зло, можно различать, с одной стороны, такие, которых он страшится, не имея средства получить предостережение о моменте их 'нападения на него и, с другой стороны, такие, относительно которых тот или иной зна!к предупреждает его о том, что они вступили в действие против него.

27


Каким же образом он пытается защитить себя против первых' Какими средствами можно предохранить себя от бедствий, которые обрушиваются внезапно, неизвестно откуда и которые не дают, следовательно, возможности заранее подготовить специальное предохранитепьное мероприятие против той или иной из этих сил? Из этого затруднительного положения, с которым первобытный человек сталкивался повсюду, он повсюду нашел один и тот же выход, впрочем несовершенный. Он прибегает к помощи амулетов. Мало таких обществ, где не были бы известны амулеты Вера в зги амулеты у разных лиц разнится по своей силе, различным бывает и количество амулетов. Как правило, первобытный человек, чувствуя угрозу со стороны множества злокозненных влияний или зловредных духов, никогда не в состоянии удовлетвориться количеством имеющихся в его распоряжении амулетов. Разве может он считать тот подбор амулетов, которым он располагает, достаточным, против всга опасностей, которые угрожают его здоровью, его жизни и здоровью его близких, его благополучию, успеху его предприятий и т. д.? Разве может он набрать такое количество амулетов дта себя, дта своих детей, для своего скота, чтобы действительно уберечь их от любой опасности? Одна из поговорок племени сафва гласит: «Самых зловредных камень убивает!» Это означает, по объяснению Коотц-Кречмер, следующее: «Колдун или другой человек, навешавший на себя множество амулетов, почитает себя в полной безопасности, так как он думает: «Ни один дикий зверь не может на меня напасть, никакой недуг не может причинить •мне зла, я в безопасности» И вот вдруг его поражает болезнь, и он скоро умирает, как все; тогда люди говорят: «Самых зловредных камень убивает» * (в данном случае имеется в виду непредвиденная боаезнь).

Таким образом, кроме специальных амулетов, защищающих от опреде ченной опасности, например, от потопления во время рыбной ловли в море или от нападения в пути, первобытный человек носит на себе и другие, которые служат как бы общим предохранительным средством от всяких бед. Но он знает, что полной гарантии у него нет и что в любой момент эта гарантия может оказаться недостаточной

2 91 а, 27

28


Может показаться, что для ясности изложения было бы полезно отделить амулеты в собственном смысле слова, т. е. амулеты, предназначенные защищать от беды и предотвращать дурное влияние, от колдовских средств, призванных обеспечить либо какую-нибудь определенную выгоду, либо вообще успех и счастье. На деле, однако, такое различие трудно провести. Наблюдатели, сочинения которых являются единственным источником нашего осведомления, либо вовсе не думали о таком различении, либо не проводили его достаточно строго. Большинство из них придает слову «аму лет» очень эластичный смысл, то более узкий, разумея под ним исключительно оберег, то более широкий, равумея под ним как оберег, так и положительное средство для достижения определенной цели или вообще счастья, удачи в широком смысле. Больше тою, мы почти никогда не в состоянии разобрать, в какой степени термины «амулет» и «колдовское средство» соответствуют выражениям, употребляемым туземцами.

Указанное различие, впрочем, подходило бы лишь для амулетов и колдовских средств специального назначения, и в этик случаях оно довольно часто собиюдается. Можчо говорить об амулете от дурного глаза или о колдовском средстве, полезном при откорме свиней. Но уж о таком средстве, которое делает воина неуязвимым, пришлось бы говорить и как об амулете и как о колдовском средстве. В тек случаях, когда предмет достижения не является строго определенным, первобытный человек склонен не провощить различия между «счастьем» и «отсутствием несчастья». Ускользнуть от всех дурных влияний, которые могут действовать или, быть может, уже действуют против него, значит, на взгляд дикаря, быть счастливым. Избежать несчастья— это означает уже наслаждаться положительным благополучием. Не следует, таким образом, с точки зрения первобытного мышления, брать слово «амулет» в слишком узком смысле и притом в смысле исключительно оборонительном.

Договорившись на этот счет, мы обнаруживаем у очень большого числа обществ амулеты или «снадобья», предназначенные устранять несчастье вообще. У даяков, например, «пангантохо называют, — по словам Харделанда, — колдовские предметы, талисманы, при помощи которых люда пред-

29


отвращают от себя несчастья Дтя этой цепи употребчяют-ся человеческие черепа, кости рыб ичи животных, найденных где-нибудь дохлыми, уродливые кар таковые деревья, камни, деревянные куклы в количестве трех ичи семи и т д Эти татасманы освящаются произнесением магических за-кчиканий и затем помещаются в специальное хранилище перед жилищем ичи внутри него Для пангантохо ставятся сосуды с рисом, с со чью, с сири Во время каждой церемонии, спрс,вчяемой в жилище, приношения эти обновляются Кроме того, каждый год пангантохо полагается приносить в жертву красного петуха Туземцы верят, что пачгантохо предотвращают бочезни, что они защищают от всякого па-лахам, т е от всякого кочдовсчва, от всяких обрядов в тайной магии, могущих причинить врец» 1 «Характерной особенностью туземцев Борнео, — говорится в одно?1 недавнем сообщении,—является их особое почтение к амулетам У кайанов в галлерее каждого дома висит пачка аму четов, которые являются общей собственностью племени чечовеческие вотосы, зуб крокодила, несколько ритуальных ножей, кусочки крисгалча ичи камешки причудчивой формы, кабаньи кчыки, перья пгицы и т д Никто не смеет при коснуться к этой пачке Кроме того, каждый из членов (темени владеет коччекцией таких священных амулетов одни он хранит дома, другие он носит на мече, с которым отправляется на охоту за черепами» " Точно так же на острове Ниасе «туземцы имеют против 6erxv (духов), причиняющих бочезни, амулеты, которые они носят вокруг шеи Они обычно сделаны из метачча, золота, серебра, меди или свинца , иногда это дощечки с мачайскими надписями или просто клочки бумаги с такими же надписями Существуе! еще бочьшое чисчо аму четов против болезней, например камешки странной формы, раковины, зубы животных, окаменелые плоды, ископаемые и т д » *

Не приходится подчеркивать все чрезвычайное разнообразие предметов, которым приписывается способность пред отвращать   несчастье  и  в  сичу  этого приносить  счастье Почти все украшения, кочорыми почьзуется как мужское, так и женское кокетство, стачи таковыми лишь после того

1 64, 410

8 147, 282—283 J 87, 51

30


как они сначала служили амулетами Даже тогда, когда они сделались уже украшениями, их первоначальная функция может еще сохраняться Так, у ао-нага «первой одеждой, которую надевает на себя девочка, является, по словам Миллса, простой шнурок вокруг талии» К этому Миллс в примечании добавляет «Шнурок этот, сплетенный вперемешку из темношних и красных нитей, должен предотвращать дурные влияния Молодая девушка часто продолжает носить его на талии под юбкой в течение нескольких лет» *

(В Южной Африке у кафров «общим именем интелези называются все колдовские средства и снадобья, целью ко-лорых является нейтрализация дурных влияний путем обезвреживающего воздействия на их причины (когда знахарь, например, при помощи снадобья старается помешать вредному действию яда какого нибудь колдуна или молнии) Эти колдовские средства применяются обычно в форме распыления и не носятся на теле» 2

Брайан проливает здесь свет на идею, которая породила почти всюду амулеты специально защитного назначения С течением времени эта идея отступает на задний план, а иногда и совершенно забывается Люди продолжают носить амулеты, сохраняется даже некоторая вера в них Если человек вдруг лишается того или иного амулета, он испытывает беспокойство или даже страх Однако здесь уже действует машинальная привычка Люди в самых общих чертах еще знают, зачем они носят эти агиулеты и против чего они предохраняют, но они уже не в состоянии объяснить, откуда амулеты черпаюл свои благодатные свойства

Это объяснение дается нага в цитированном отрывке из сообщения Брайана. Угрожаемый злыми кознями и нападениями невидимых сил и влияний, которые относятся к сверхъестественному миру, первобытный человек не видел иного пути самозащиты, кроме апеллирования к этому же сверхъестественному миру Против мистических сил можно вести действенную борьбу лишь при помощи таких же мистических сил Вот почему мистической силе яда, колдовства и т д, употребленных колдуном, знахарь противопоставляет столь же мистическую силу своего знахарства Он отнимает у мистической силы яда, колдовства и т д ее мощь, он анну-

1 131, 40 - •>•>, 620

31


лирует ее действие. Одолеть такую силу может лишь сила подобного же рода, равная ей или ее превосходящая.

2.   МИСТИЧЕСКАЯ   СИЛА   АМУЛЕТОВ

Таким образом амулеты, по крайней мере первоначально, оказываются проводниками мистических сил, исходящих от сверхъестественного мира. Пангантохо даяков, например, их деревянные куклы и другие предметы, который время от 'времени приносят пищу и жертвы, защищают жилище и его обитателей. Их мистическая благодать позволяет им победоносно бороться с дурными влияниями всякого рода. Их сверхъестественная сила действует подобно силе того «снадобья», которым зулусский знахарь окропляет своих клиентов.

Кнуд Раомуссен вполне резонно подчеркивал этот мистический характер амулетов. «Ни один эскимос не может обходиться целиком без амулетов. Это явствует особенно из того факта, что человек может иногда стать неспособным для всего того, что требуется от охотника и главы семьи, и сделаться предметом презрения для своих соплеменников. Объясняется это тем, что его амулеты (слово это взято здесь скорее в смысле колдовского средства) «е имеют никакой цены, так как они даны ему лицом, не имевшим силы вступать в общение со сверхъестественным. Как показывает это объяснение, недостаточно еще, чтобы амулет сам-по-себе имел магическую силу; необходимо, кроме того, чтобы тот, кто его дает, тот, кто из обыкновенного предмета делает амулет, сам обладал такой силой. Однако амулеты, потерявшие свою силу, могут быть воскрешены ищи оживлены, т. е. вновь обрести овою магическую силу, и тогда с их владельцем происходит полная перемена. Он перестает быть самым ничтожным среди неловких охотников, он может даже проявить себя как лучший из лучших» \ Когда дело идет об амулете, взятом из животного мира, то «действенная сила его имеет своим источникам не самый амулет, а душу животного, от которого этот амулет взят... Амулет действует магически, следовательно его действие

1 183, 153.

32


вовсе не распространяется только на лицо, владеющее им; амулет может быть передан другому лицу. Но магическая сила егоч может быть перенесена на другого владельца лишь при условии, что последний чтоннибудъ дает взамен... Вполне возможно, таким образом, потерять амулет и все же сохранить его благодать» 1.

Тальбитцер, со своей стороны, отметил у эскимосов восточного 'берега Грешандаи этот магический характер амулетов. «Амулеты освящаются при помощи формул и заклинаний... они становятся живыми. Специализированную форму этой идеи мы находим в веровании, что амулет, в виде ножа или другого орудия, внезапно, в момент опасности, начинает расти в своих размерах и самостоятельно выполняет акт убийства» 2.

У банту тоже обнаружены более или менее специализированные амулеты, равно как и подобное представление об их мистических свойствах. Так, у бамангвато (бечуанского племени) имеется липеку, или талисман, для всего селения, который заменяется каждый год и который, по общему поверью, охраняет селение и приносит ему счастье.

«Различные ингредиенты, из которых состоит снадобье, комбинируются сообща целой группой со знахарем во главе... /Когда талисман изготовлен, часть содержимого священных сосудов, в которых его готовили, разливают в маленькие тыквенные бутылки. iB торжественных случаях, особенно во время войны, главный колдун вешает на себя целую дюжину этих бутылок. Во время нашествия матабеле Сэкхомэ всегда носил на плечах и на поясе целый набор этих бутылок, придававших ему фантастический облик. По общему поверью, они давали ему силу защищать своих соплеменников и (наносить вред врагам. Другая часть этого липеку уносилась жрецами за город и размещалась по всем тропам, ведшим к селению. iHa поверхности почвы видны бывали только рога антилопы кудду или другой породы. Ни за что в мире туземец к мим не прикоснулся бы» 3.

Такие же амулеты общественного и частного характера, такая же вера в их мистическую силу обнаружены у ба-суто. «Мы сейчас же замечаем у дверных порогов и во дво-

1 Ш,  150. * 1,21, 383—384.
г 241, 631.

33


pax крутые черные блестящие камешки, еле торчащие из земли, мы видам палочки, воткнутые (между хижинами, колья, поднимающиеся выше кровли, веревочки, болтающиеся на ветру, или шест... на котором вверху качаются бесформенные, засаленные предметы. Все это... имеет лишь одну цель: защитить селение, жилище, семью и отдельную личность от козней колдунов и злого умысла врагов. Все это не что иное, как материальные и мистические средства, призванные обеспечить людям мир, безопасность, процветание, иммунитет и позволить им, как они говорят, спать настоящим оном» 1.

Тот же миссионер дает описание магического градоот-вода, являющегося одновременно материальной и мистической, по его выражению, защитой. «В землю воткнут бамбук длиной приблизительно метра в три. На конце его прикреплена бечевка. На бечевке висит кусок тыквы эллипсовидной формы, покрытый пятнами красного цвета. К этому куску тыквы... привязано было рыжеватое старое, истрепанное, порядком ощипанное перо, имевшее однако чрезвычайное значение. Это, говорил старый Фелези, автор этой комбинации, перо птицы, представляющей молнию... У подножья бамбука нагромождены были камни, образуя нечто вроде очага, на котором днем и ночью курился огонь, тщательно поддерживаемый старым колдуном и его семьей. «Это для того, — оказал он мне, — чтобы земля была теплой, чтобы все было в порядке как в отношении града, так и вообще. Этот огонь-хранитель поддерживался до окончания лета и наступления жатвы» 2.

На языке негров баила «скиеда» или «хиада» означает амулет. Корень этого слова — «инда» в форме глагола («книнда») означает: действовать на..., применять колдовское средство к... «Диинда» — это возвратный глагол, означающий: применять колдовское средство к самому себе или добывать его для личного употребления. Лицо, которое еще не обзавелось таким 'средством защиты, обозначается выражением «мунту будио»: всего только существо человеческое, т. е. 'Существо обездоленное»3. Без амулета, являющегося проводником сверхъестественной силы, человек, предостав-

1  ДО, 287. з 217, 251.
141, 24—25.

34


ленный (Собственным шлам, беззащитен против любого сверхъестественного влияния.

(Вот еще описание амулетов, данное Брущером, миссионером у акамба (в Восточной Африке): «Мой осведомитель, который, несомненно, принадлежал к (просвещенному слою, носил на шее на бронзовой цепи талисман, окруженный металлической проволокой. Талисман этот предназначался для защиты от колдовства вообще. На запяетьи у «его был браслет, в который тоже был вделан талисман. Последний должен был давать ему возможность обнаружить яд в браге, которую ему могли поднести. Если рука при поднятии чаши ко рту задрожит, то это верный признак того, что она отравлена. К браслету были еще привешены на короткой веревочке два небольших кусочка дерева. Они должны были предохранять от змеиных укусов. Под материей, прикрывавшей бедра, у него висел талисман, завернутый в куски ткани и прочно привязанный бечевкой. Этот талисман дот-жен был доставить ему богатство» *.

В соседнем районе, у сафва, один туземец рассказывал следующее: «Когда мы еще жили в Уаига, мои родители вспомнили о ребенке, который умер у них в Кситимба. Пойдем, сказали они друг другу, разыщем знахаря: пусть он принесет в нашу хижину спинга (магический рог), чтобы остальные наши дети не умерши подобно тому, которого мы потеряли в Кситимба». Родители вызвали Мвембе и изложили ему свою просьбу. Они сказали ему: «Мвембе, здесь, в нашей хижине, (присутствует смерть. Необходимо, чтобы ты прогнал ее при помощи твоего магического рога». Мвембе согласился. Он взял рог, налил туда черного снадобья и смешал его с клещевинным маслом. Затем он отдал этот рог моим родителям, которые повесили его на стене хижины» 2.

Эти же сафва имеют амулеты для защиты от гнева белых. «Киви сказал своему начальнику: «Мвариего, я хочу сделать тебе амулеты из черного дерева против слов белых. Когда белые рассердятся на тебя, амулеты отвратят их гнев от тебя и твоих людей... Начальник выслушал слова знахаря и дал ему свое разрешение... Последний изготовил ма-

1 21, 12. Цит. по 117, 288.

2 91а, 301.

35


гаческий рог для начальника и сказал ему: «Господин, возьми этот рог в свою хижину начальника; надо, чтобы он в «ей и находился. Когда ты услышишь что-нибудь от бе-льгх, возьми немного снадобья и намажь себе лоб. И люди твои тоже пусть все мажут себе лоб этим снадобьем, как только белые начнут сердиться. Этот магический рог отвратит гнев белых, если они вздумают причинить зло вашему селению» 1.

Чем живее страх пред зловредными невидимыми силами и влияниями, тем повелительнее становится потребность в самозащите при помощи амулетов. В некоторых обществах количество их разрастается до того, что они превращаются в тяжелую ношу для тех, кто сам стремится иметь их побольше или иа кого возложена обязанность носить их. Голова, шея, четыре конечности, запястья, лодыжки, поясница — все это покрыто и увешано амулетами. Всякого рода опасности со стороны зловредных духов, завистников, дурного глаза и т. д. больше всего угрожают младенцам. Поэтому Для того, чтобы обеспечить их безопасность, их часто выдерживают в хижине в течение первых недель или первых месяцев их жизни: этот срок тем больше удлиняется, чем выше их происхождение и чем ценнее считается их сущесгеование. Когда же, наконец, отваживаются выносить их наружу, они появляются обязательно нагруженные амулетами, которые призваны «нейтрализовать» дурные влияния, готовые обрушиться на них.

Этот способ самозащиты в Африке распространен как-будто в большей степени, чем у первобытных обитателей обеих Америк и Океании. Это вовсе не означает того, что последние менее озабочены своей самозащитой против невидимых сил и зловредных влияний. Дело в том, что они обнаруживают большую склонность к другим способам и приемам, которые, однако, имеют такую же мистическую природу. На этот счет отдельные лица различаются между собой во вкусак и склонностях, как и общества. В одном и том же племени один человек может ограничиваться лишь одним или двумя амулетами, тогда как его сосед, сгибаясь

1 91 а, 229.

36


под тяжестью своих амулетов, только о том и помышляет, чтобы обзавестись еще новыми.

3. ЗНАМЕНИЯ  И ПРЕДСКАЗАНИЯ

Постоянная забота первобытного человека, иногда завуалированная, но всегда имеющаяся налицо, состоит в том, чтобы ускользнуть от зловредных влияний и не навлечь немилости какой-либо невидимой силы, от которой может зависеть его счастье или несчастье. Наблюдатели не раз отмечали это обстоятельство. Савилль, например, долго живший среди папуасов Британской Новой Гвинеи, говорит об этом так: «Вся жизнь туземца, от начала до конца, проходит под знаком страха несчастья, личного и общественного. Это Маретт, мне думается, отмечает, что в низших обществах страх перед несчастьем 'может превратиться в панику... Ничто не может лучше выразить, с психологической точки зрения, нынешнее состояние общества в Майлю. Вся умственная жизнь напоена здесь чувством, которое находит свое выражение в предписании: «Хватайся за дерево!» *

При таком состоянии сознания первобытный человек,, чувствуя себя постоянно под угрозой опасности, ни характера, ни источника которой он не знает, совершенно естественно, находится всегда начеку, внимательно и тревожно ища хотя бы малейшего знака, который позволил бы ему предусмотреть и, быть может, предупредить дурное влияние, которого он боится, не зная его. Он, следовательно, живейшим образом заинтересован в том, чтобы получить предупреждение о нем возможно раньше и возможно полнее. Его приверженность к гаданию, имеющему столь разнообразные формы, в огромной доле вытекает именно из этой повелительной потребности.

Больше того, любое событие, даже мало замечательное, истолковывается, как знамение. Особенно все странное, из ряда вон выходящее сейчас же вызывает подозрение. Так, нехорошо быть всегда удачливым. «Когда собака всегда удачлива на охоте, — пишет А. Крейт, — то это «меаза» (знамение несчастья). Слишком большая удача на охоте вызывает беспокойство у туземцев тораджа. Магическая сила,

1 208, 275.

37


благодаря которой животное получает способность ловить дичь, неизбежно окажется роковой для его хозяина: либо он сам умрет, либо у него погибнет урожай риса, либо, вернее всего, повальная болезнь обрушится на его свиней и буйволов. Это поверье является общераспространенным во всем центральном Целебесе. Один туземец из Ба-Мари дал мне следующее характерное объяснение: «Собака,—сказал он мне, — предчувствует смерть своего хозяина и поэтому она изо всех сил старается наловить возможно больше дичи, дабы оказалось достаточное количество продовольствия для посетителей, которые явятся отдать долг покойнику» 1.

Однако не меньше 'беспокойства вызывает и постоянная неудача собаки на охоте. «И в том, и в другом случае эту собаку либо 'оставляют дома, либо отдают другому охотнику. Если у другого охотника собака становится менее удачливой или, наоборот, совершенно неудачливая собака начинает время от времени настигать дичь, то прежний хозяин берет ее обратно. Если же у собаки продолжается сплошная удача или неудача, ее обычно убивают, особенно если какой-нибудь смертный случай приписан ее влиянию» 2. Никто не сомневается в том, что это животное — колдун. Если бы его оставили в живых, несчастье за несчастьем обрушилось бы и на его 'хозяина и на все селение.

Такой же страх испытывают джапга в Восточной Африке, когда при великолепных видак на урожай маиса обнаруживаются колосья, особенно поражающие своей тучностью. «Растение, которое приобрело необычайные размеры... считается «начальником поля». Туземец, который во время периода дождей заметит его на своем участке раньше, чем другие успели об этом узнать, немедленно выдернет его. Он побоится распространения слуха о том, что «начальник поля» обретается на его участке. Еще больше он испугается того, как бы этот стебель не послужил причиной его смерти: шутка ли, «начальник поля» объявился на поле у него, у бедного, простого человека. Если дело обернется так, что растение успело уже развиться до того, как его обнаружили, то главной заботой является умилостивление «го, чтобы оно не причинило зла, не убило хозяина поля и его детей... (Ему приносят жертву, затем «еобрезанная еще

1 96, 66. 2 96, 67.

38


девочка идет на поле и орошает стебель, произнеся соответствующую формулу). Лишь после этого обряда осмеливаются срезать колос, но есть его еще не решаются. Его испытывают сначала на других лицах, которым его дают попробовать, не предупредив их, чтобы убедиться, не убивает ли колос благодаря царственной силе, в нем заключенной... В других местах из царственного колоса варят брату, которую относят начальнику: лишь он один может без-ьаказанно пить ее» 1.

Общеизвестно, какое значение имеют предсказания в глазах туземцев Борнео и многих других пунктов Индонезии. Идет ли дело о посеве, о жатве, о путешествии, о свадьбе или о каком-либо ином предприятии, — никогда ничего не делается до того, как получены необходимые предсказания. «Недостаточно, чтобы эти прорицания подбодрили, уполномочили, так сказать, начать дело. Для продолжения предприятия необходимы новые благоприятные предсказания. В противном случае делается перерыв до их получения. И так до самого конца!»*

Эти предсказания являются не только возвещением желанного успеха, но и необходимой его предпосылкой. Они гарантируют, они создают этот успех. Этот момент хорошо освещен Лерхэмом. «Ежегодное возделывание риса требует множества церемоний, равно как и большого труда. Посадка риса может быть начата лишь при содействии соответствующих предсказаний и знамений. Гадателем является человек, которому повезло на его 'участке. Он берется получить предсказания для определенной площади, которую другие собираются обработать одновременно с ним... Услышав голос «нендак», он отламывает ветку от дерева, растущего поблизости, уносит ее к себе и кладет в надежное место... Затем он вернется к себе в поле и постарается услышать «катуповг» и других'вещих птиц, чьи голоса могут раздаться в эту пору. Иногда целый месяц бывает нужен для получения всех вещих предсказаний, способных дать дая-кам уверенность в 'результатах их работы. Наконец, ведун набрал столько веток, сколько он услышал вещих птиц. Он относит их на участок, который намечен для разработки, и кладет на землю. Обратившись с маленькой речью к птицам

1 60, 498. » 166, 231.

39


и Пуланг-Га«а, он своим паранг нарезает немного травы или кустарника и уходит. Магическая сила птиц теперь перенесена на почву» *.

Судя по последним словам, вещие птицы играют для сознания даяка роль, подобную как-будто роли амулетов и колдовских средств у многих других примитивных племен. Даяки (надеются, что эти птицы предохранят их от несчастья и неудачи, наделят их мистической силой, способной победоносно противостоять враждебным силам и обеспечить обильный урожай. Это благодатное влияние благоприятных знамений не ограничивается моментом, в который они являются. Влияние это является длительным. Значит, необходимо сохранять предметы, служащие его проводниками. Таковыми являются у даяков ветки, которые 'Приносятся гадателям и затем кладутся на землю в поле наподобие многих талисманов или предметов, приносящих счастье. «В центральном Целебесе, — говорит тот же Крейт, — таким же образом хранятся перья цыплят, служивших для гадания при начале пахоты или закладке нового селения» 2. Перед отправлением в военный поход устраивается гадание при помощи собачьего сердца. «Это сердце, после того как оно возвестило победу, уносили и закапывали у подножья холма близ селения, где надеялись рринести жертву» s. Наконец, у другого племени, живущего по соседству с предыдущим, в том случае, когда гадательные обряды имели место до отправления в поход, начальник отряда вешал на шею когти собаки, давшей благоприятные предсказания, чтобы таким образом на себе вести залог успеха битвы» 4. Может ли быть более ярко выражено уподобление предсказания амулету или колдовскому средству?

И дурное влияние может подобным же образом «прилипнуть», «пристать» к человеку или предмету: «Согласно общераспространенному в центральном Целебесе поверью, жители дома, в котором работали во время дождя, должны всегда защищать себя от болезни. Дурное влияние дождя прилипает к дому. На том же основании охотник, услышав пение птицы, приносящей счастье, восклицает: «Пристань (он обращается к приносящему счастье талисману, каковым

1 166, 229—230. я 96, 64.
' 96, 30.                                                   * 96, 66.

40


является толос птицы), пристань к поджилкам моих собак, к моему копью!» (чтобы собаки были быстроногими, чтобы копье метко попадало в цель). Бели он слышит голос зловещей птицы, он восклицает: «Пристань к поджилкам собак такого-то и к его копью!» При этом он называет имя другого охотника, который таким образом лишится на охоте всякой удачи» а.

У этих же индонезийцев, да и почти всюду у первобытных людей, не довольствуются благоприятными предзнаменованиями: необходимо, чтобы и месяц, и день, и час, в которые начинают предприятие, были счастливыми. Известно, что первобытное мышление не «чувствует» следующие друг за другом отрезки времени как однородные. Некоторые периоды дня и ночи, лунного месяца, года и т. д. имеют свойство оказывать благодетельное или гибельное влияние. Для того, чтобы избежать несчастья, необходимо считаться с ни-М'и так же, как с предсказаниями и предзнаменованиями, Харделамд зарегистрировал верования даяков да этот счет. «Каждый день имеет пять «времен»', которые имеют фиксированные границы лишь для первого дня (воскресенья). В отношении остальных дней приходится для определения этих .границ прибегать к гаданию. «Времена» воскресенья таковы:

1. Восход солнца., благоприятный для начала какого-нибудь дела. Дети, родившиеся в этот час, считаются счастливыми. Однако не следует в этот момент отправляться на охоту, «а рыбную ловлю или в путешествие. Уда)чи все равно не будет.

2. Время около девяти утра считается несчастливым. Все, что начинается в такой момент, обречено на 'провал. Если, однако, в это 'Время отправляться в путь-дорогу, т» можно не бояться разбойников.

3. Полдень: «время» очень счастливое.

4. Три часа пополудни: момент, в сражении счастливый для врагов, благоприятный для разбойников', охотников, рыболовов, несчастливый для путешественников.

5. Время перед закатам: счастливый «часок» 2. 'Почти всюду проводится такое же различие между днями. Одни из них считаются счастливыми, другие несчаст-

1 95, 55. " 64, 71.

41


•ными. Предприятия, начатые в несчастливый день, осуждены та провал и приносят несчастье. Родившиеся в такие дни мети вызывают подозрение к себе. Случается так, что их уничтожают из страха перед бедствиями, которые они могут причинить. «Хова когда-то считали август бедственным месяцем. Даже и теперь они придерживаются такого поверья. В каждой неделе они два дня считают несчастными: вторник и пятницу (для многих вторым несчастным днем является четверг). Рождение, выпавшее на такой день, вызывает неудовольствие. Ребенка в этих случаях предоставляют его печальной участи» '.

У зулусов были дни, которые туземцами по суеверным

•соображениям считались «мрачными, темными»: в эти дни они не выходили из жилищ, воздерживались от работы, хождения в гости и т. д. Следующий день, который возвращал им свободу действий, они называли «белым». Смерть начальника, выпадение града, удар молнии в дерево (знаки гнева «изулу»), «смерть» луны (новолуние)—все это Питало и подкрепляло этот обычай» 2.

Необычайная   распространенность  верований  подобного

•рода позволяет думать, что они связаны с глубоко заложенными тенденциями первобытного мышления и коренятся все в той же аффективной категории сверхъестественного. Именно это и разумеют, ловидимому, последние слова толь-ко-что цитированного отрывка из сообщений Брайана: периоды времени, дни и часы, в которые случаются несчастья, сопричастны этим несчастьям. Они включены в сферу самого представления о несчастьи и под действием аффективной категории они становятся таким же объектом страха, как и сами невидимые силы.

Таким образом, есть моменты, когда враждебные невидимые силы, когда зловредные влияния особенно предпочитают проявить себя. В эти моменты они наиболее непосредственно вмешиваются в жизнь людей, в эти моменты они наиболее активны и опасны. Благоразумие, значит, требует, чтобы в эти моменты человек был начеку, воздерживаясь от всяких дел, чтобы, одним словом, в это злосчастное время человек не привлекал к себе внимания враждебных сил, готовых обрушиться на неосторожную жертву. Вот откуда

1 142, 188. г 22, 389—390.

42


берутся те столь хорошо известные табу, которые в определенные моменты запрещают то или иное действие или вообще какую бы то ни было деятельность.

Вместе с тем первобытный человек знает, что в другие дни и часы приходится меньше бояться дурных влияний. Orf заинтересован в выборе этих счастливых моментов для начинания своих дел. Он надеется таким образом избежать всякого риска. Это для «его — почти то же, что благоприятное предзнаменование или предсказание. Поэтому ему крайне важно знать, какие дни являются счастливыми, какие несчастными. Когда эскимосы узнали от первых 'миссионеров, что в день господень надлежит воздерживаться от всякой работы, они были поражены: «Как,—восклицали они, — есть в неделе день, который является табу, и мы об этом не знаем1» У них, по мх мнению, открылись глаза на причину многих бед, которые до тех пор оставались для них необъяснимыми. С тех пор, — говорит Стефансон, — они стали проявлять в соблюдении «покоя субботнего» еще большую строгость, еще больший педантизм, чем сами духовные пастыри их.

4. ПРЕДМЕТЫ, ПРИНОСЯЩИЕ СЧАСТЬЕ И НЕСЧАСТЬЕ

Подобно дням и часам, все существа природы, даже все предметы, с которыми первобытный человек может вступить в соприкосновение, могут оказаться счастливыми для него или несчастными, принести ему счастье или беду. Малейший знак, предостерегающий его на этот счет, привлекает его внимание.

Туземцы вонконгуру (в центральной Австралии) думают, что некоторые предметы приносят несчастье тем, кто ими пользуется. «Однажды, — рассказывает Хорн, — я нашел это «мурравирри» (большой бумеранг) в кроличьей норе. Находка мне (показалась любопытной, и я взял ее с собой. Go мной был туземец. Он советовал мне оставить ее на прежнем месте, так как это был, по его словам, «очень опасный яд». Он раззадорил этим мое любопытство, но больше он ничего не хотел мне сообщить. Вернувшись домой, я показал бумеранг пожилым чернокожим, которые сейчас же

43


узнали его. Оружие это было очень старинным, оно в течение долгих лет находилось в Копперамамне... Всякий пользовавшийся им человек подвергал себя беде: его всегда ранили в борьбе. Если человек этот «е знал об этом свойстве бумеранга, то он отделывался легким ранением; если же он пользовался бумерангом, зная уже о его магической особенности, то такое бравирование стоило ему жизни. Уничтожать этот бумеранг не следовало, но его можно было «потерять». Его «теряли» уже множество раз, но он все снова появлялся. Его находил и приносил какой-нибудь туземец, не знавший его свойства. Старики были очень довольны, когда увидели этот бумеранг в моих руках: теперь они считали себя в полной безопасности от его дурного влияния» \

Для этих же вонконгуру «любой камень необычайной формы имеет мистическое значение. Когда они натыкаются на такой камень, они его подбирают и приносят на стоянку, где старики осматривают его и решают, что с ним сделать» 2. «Попадающиеся здесь мелкие желтые камешки в форме рога называются «зубами духов». Ими не пользуются б церемониях, но их берегут, как талисманы, приносящие счастье» 3.

Если при помощи какой-нибудь сети удалось наловить особенно много рыбы, если какая-нибудь стрела несколько раз подряд попала в цель, если при работе каким-нибудь орудием удалось особенно удачно изготовить какой-нибудь предмет, то эта сеть, эта стрела, это орудие считаются «счастливыми». Им оказывается особенное внимание, уход за ними особенно тщателен. Их заботливо сохраняют для следующего употребления, их владелец надеется, что они не перестанут быть счастливыми и что ему это их свойство принесет еще много пользы в будущем. Это явление так хорошо известно, что, несомненно, можно ограничиться лишь несколькими иллюстрациями. На Самоа «естественным предметам 'всегда приписывалось свойство приносить счастье или несчастье. Рыболовные крючки, например, бывали либо счастливыми, либо несчастливыми. Некоторые челноки, не-

1 70, 77. " 70, 135.
3 70, 132.

44


которые лодки рассматривались, как более счастливые, чем другие, в смысле привлечения акул и других рыб. Туземцы верили, что некоторые предметы вооружения были храбрыми, а другие — трусливыми» *. В Южной Африке «бушмены, по словам одного старого исследователя, не хотят больше пользоваться стрелой, которая хотя бы раз не попала в цель; та стрела, которая попала в цель, напротив, приобретает в их глазах двойную цену. Несмотря на большие затраты времени и труда, они предпочитают изготовлять себе совсем новые стрелы, чем собирать старые стрелы, потраченные эря и пригодные для нового употребления» 2. Другие бушмены «питали суеверный страх,—по словам Ствдме-на,—перед некоторыми местами на реке, которую нам приходилось переходить. Они ни за' что не хотели перейти реку в этих местах. Они говорили, что здесь «дурная вода», в которой часто тонули люди. Они настаивали на" том, чтобы мы поднялись выше по реке, где вода, по их утверждению, была «хорошей» и куда их женщины с противоположного берега спускались, распевая и хлопая в ладоши, как бы для того, чтобы утихомирить бурный поток»3.

Наконец, относительно Экваториальной Африки .мисс Кингсли говорит: «Я вспоминаю, как в районе Камеруна туземцы на моих глазах разносили в щепы очень хорошую лодку. Я спросила, почему они это делают. Мне ответили, что лодка эта имела обыкновение отвязываться ночью и плыть вниз по реке, где >ее кто-нибудь останавливал, чтобы привести обратно. За это ему приходилось платить (козу Или три клубня ямса). Иногда с этой лодкой случалось, что ее относило в сторону, и она срывала сети, закинутые каким-нибудь другим человеком. Тогда, естественно, приходилось платить за возможную потерю улова, не считая награды за труд по ее приводу. Вот почему владелец этой лодки, чувствуя, что она его разорит, решил рассчитаться с нею одним махом» 4.

От этих предметов, приносящих счастье в силу того, что они сами являются «счастливыми», переход к амулетам, колдовским снадобьям и талисманам, долженствующим выпол-

1 18, 249. 3 229, 22—23.
2.116, 442.                                            t 85, 400-401.

45


«ять ту же роль, совершенно нечувствителен. Когда дело идет о каком-нибудь оружии или орудии, то им стараются пользоваться возможно чаще, а когда этот предмет изнашивается и больше не пригоден к употреблению, то владелец его старается перенести его мистическую благодать в другой подобный предмет. Если «счастливый» предмет не имеет никакого определенного употребления, то его почитают и сохраняют просто из-за удачи, которую он может принести. Он входит в необозримую группу предметов, приносящих счастье.

Один иезуит сохранил нам описание предметов, принад-жащих к последней группе, у гуронов в Новой Франции. Это описание позволяет различить в них два аспекта — материальный и мистический. Самый предмет почитается в качестве проводника сверхъестественной силы. «Большинство предметов, которые кажутся нашим гуронам чем-то чудесным, легко делаются в их представлении «оки», т. е. вещами, имеющими как бы сверхъестественные свойства. Поэтому они почитают за счастье натолкнуться на эти предметы и тщательно их сохраняют (камни причудливой формы, змеи и т. д.).

Они говорят, что эти «ааскуанди» иногда меняют свою форму и облик и что человек, подержав в руках этот камень или эту змею, назавтра столкнется с сюрпризом: на их месте он обнаружит дикого зверька или хлебное зерно, иногда вороний клюв или орлиные когти. Получается так, что эти «ааскуанди», или демоны, меняют свое обличье и находят удовольствие в том, чтобы сбивать с толку людей этими своими превращениями.

Они верят, что эти «ааскуанди» приносят счастье на охоте, на'рыбной ловле, в игре и меновых сделках, они говорят, что одни из них обладают этим свойством для всех дел, тогда как другие приносят удачу лишь в одном определенном деле, не будучи пригодными для других, и для того, чтобы определить их свойство, т. е. узнать, в чем именно они приносят счастье, необходимо получить указание во сне» \

В северо-восточной Индии, у лота-нага, «определенные камни, носящие название «оха», приносят счастье. Это —

1 193, 108 — 110.

46


гладкие на-ощупь, отполированные водой камни, величина которых колеблется от размеров человеческой .головы до величины ореха. Их хранят либо под «мингетунг», либо у подножья резного столба морунга. Некоторые из них, имеющие особенное значение, сохраняются в жилищах или на гумне. Те камни, которые хранятся под «мингетунг», — обычно крупных размеров, и от них зависит благополучие всего селения. Те, которые помещаются в самом морунге,. связаны с преуспеянием той части селения, к которой они относятся... Когда туземец находит такой камень, он уносит его к себе. Он следит за тем, что делается в его доме, размножается ли его семья, хороши ли урожаи, удачны лиг его другие дела, и в зависимости от результата этих наблюдений он старается обнаружить специальные свойства принесенного им камня. Известны также и дурные «оха». Есть среди них такие, которые называются «камнями кашля», причиняющими болезнь их владельцу. Выбросить их тем не менее озиачашо бы верную смерть» \

Такие же верования существуют и у ао-нага, соседей лота. «Камни эти довольно распространены и в наше время. Они — небольших размеров, довольно круглые, черного цвета с гладкой поверхностью... Их хранят в хлебном амбаре, в маленькой корзине... Скоро вместо одного камня оказывается два. Они размножаются и могут образовать многочисленную семью. Если к ним отнестись с пренебрежением, они исчезнут» 2. Ао-нага знают также камни, приносящие несчастье. «'Особенно опасные камни называются «кирунг-лунг», т. е. камни — сжигатели домов. Их находят в земле, где-нибудь в селении, которое благодаря этим камням становится жертвой огня. Лишь колдун умеет обнаруживать камни подобного рода и выкапывать их. При выкапывании этих камней приходится торопиться, потому что камень такого рода может зарываться в землю быстрее, чем человек ее копает. Когда удается найти такой камень, его поливают водой и затем бросают в поток» 3. Эти камни обладают свойством приносить несчастье и околдовывать, поэтому с ними обращаются, как с колдунами.

л... ... ...   ...   .

1  132,  167. г  131, 289—290.

3  131, 290.

47


5.  ЛЮДИ, ПРИНОСЯЩИЕ   СЧАСТЬЕ  И  НЕСЧАСТЬЕ

Первобытный человек обычно отказывается расставаться с тем, что ему приносит счастье, — с амулетами, талисма-лами, колдовскими снадобьями, камнями причудливой формы, «счастливыми» орудиями и оружием и т. п. То же чувство побуждает его искать общества тех лиц, которых сопровождает удача, и избегать тех, которых постигает неудача или несчастье. Так, у лота-нага «каждое селение имеет своего рода религиозного начальника, носящего название «путхи» и выполняющего функции руководителя во всех церемониях... Через пять дней после смерти такого «путхи» старейшины села собираются и обсуждают кандидатуры его преемника. Кандидат должен отвечать целому раду требований. Надо... чтобы он никогда не был ранен, ни врагом, ни диким зверем, ни при падении с дерева или со скалы, 4,To6bi у него не было ожогов и т. д.... Другими словами, человек, который подвергался риску «дурной смерти;» («апотиа»), не может быть избран. Необходимо также, чтобы у наго не было никакого уродства или увечья» 1. Дело в том, что, как отмечает Миллс, существует сопричастие между селением и его «путхи»: несчастливый «путхи» принес бы несчастье всему селению.

У морских даяков, изучавшихся Перхэмом, «всякие ле-

•чебные средства даются больным людьми, которые имеют репутацию счастливых или удачливых» 2.

Точно так же в Южной Африке у баила «существует поверье, что у некоторых лиц легкая рука для посева. Во

•время сева все наперебой обращаются ск их услугам» 3. В Судане, в районе Голубого Нила, «хороший урожай приписывается «счастью» человека, который сажал, или мальчика, который сеял. На следующий год все стремятся заполучить именно их, и им дают самую высокую плату, лишь бы они согласились сажать и сеять.

Если в селении поселяется новый человек и после этого в году выпадает мало дождей, то ответственность возлагается на новопоселенца... Губернатор провинции или инспектор района признается счастливым или несчастливым

1  132,  121—122. * 167, 87.
8 217,  139.

48


(т. е. приносящим счастье или несчастье) в зависимости от количества выпадающего дождя и размеров половодья на Ниле в ближайшем году после его вступления в должность. -Если вое складывается благополучно, то говорят, что у него «мокрые ноги». Точно так же и человек, построивший новый дом, считается ответственным за всякую беду, которая случается с его соседом» \ Разве «е он, только-что поселившийся здесь, причинил несчастье своим соседям? Он, следовательно, человек, приносящий беду.

Почти во всех низших обществах люди обычно как бы инстинктивно становятся на сторону того, кому везет, и стараются держаться поближе к нему. Таким образом люди рассчитывают стать сопричастными его счастью: благодетельные влияния, сказывающееся на нем, распространяют свое действие и на его спутников. Повидимому, уже самый факт «пребывания с таким человеком» обусловливает такое сопричастие. Ниже (в VI главе) мы встретимся с многочисленными примерами такого поверья. Если человек считается «счастливым», то люди ищут его общества. iB противном случае, наоборот, делается все, чтобы его избежать, от него стараются уйти возможно скорее и дальше.

Миссионер Мэкензи сообщает, что однажды, во время его путешествия на север Африки, ружье его, разорвавшись, поранило ему руку. Что же сделал Мэкензи? «Я запрятал в телегу испорченное ружье и не сказал своим людям, почему у ,меш повязка на руке. Эти люди верят, что есть «удачливые хозяева» и «неудачливые». Я не хотел дать им повода подугаать, что они находятся в услужении у человека, которого наверняка ждет беда» 2. Если бы чернокожие узнали о случае, приключившемся с Мэкензи, они, наверное, покинули бы его из боязни быть втянутыми в беду, ему угрожавшую. Ибо случай имеет смысл откровения. Случай с Мэкензи показал бы им, что их хозяин находится под действием дурного влияния и что, следовательно, он принесет несчастье всем, кто имел бы неосторожность остаться рядом с ним. Факты подобного рода не являются редкостью. В одной протестантской станции в Камеруне, например, одна десятилетняя девочка получила тяжкие ожоги на всем теле. «Она никогда «е отзывалась дурно о других девочках,

1 76, 6 —7 " 121, 177

49


которые все спаслись... (на их месте, несомненно, она сделала бы то же самое, т. е. спаслась бы бегством)... Девочки эти отказались вернуться в спальню или кухню из боязни, чтобы злой дух не поразил и их.

Мы долго убеждали их, но они и слышать не хотели о возвращении, и во время вечернего богослужения все, за исключением двух, ушли. Потом две вернулись: у меня осталось только четыре девочки. Ушедн-не мешают вернуться другим» *.

Мэкензи поступил мудро. Если бы его туземные слуги узнали, что собственное ружье поранило его, они поступили бы подобно камерунским девочкам. Никакие выговоры и убеждения не могли бы их удержать. Даже если предположить, что они были к нему очень привязаны, чувство, побуждавшее их уйти, оказалось бы сильнее, чем их привязанность. Несчастье, очевидцами которого приходится быть первобытным людям, особенно если это несчастье является непредвиденным и впечатляющим, оказывает на них непреодолимое действие. Оно внушает им непреодолимый страх, являющийся обостренной формой той постоянной и смутной боязни, в атмосфере которой они живут, не будучи в состоянии ее формулировать и чувствуя себя постоянно в окружении и под угрозой невидимых сил и зловредных влияний.

То, что »мы называем случаем, означает, таким образом, для них нечто гораздо большее, чем для нас. Случай внезапно и неопровержимо открывает первобытному человеку, что тот, с кем он приключился, находится под действием одного или нескольких дурных влияний. Еще до случая этот человек был намеченной жертвой этих влияний. За этим случаем должны обязательно последовать и другие беды, ибо дурное влияние (если допустить, что оно является единственным) не ограничивается этим первым проявлением своей зловредности. Всякий, кто не устранится возможно скорее от «несчастного», разделит его несчастье.

Таким образом, дело здесь не в отсутствии симпатии, в безразличии, в бесчувственности по отношению к хозяину или к спутнику, не в этих свойствах, которые примитивным людям от природы, несомненно, присущи не в большей сте-

1 146, 250.

50


пени, чем нам. Первобытные люди просто повинуются эмоциональным представлениям, которые имеют такую власть над ними. Зрелище несчастного сличая, самое сообщение о том, что он имел место, вызывает у них своего рода рефлекс. Они не производят никаких расчетов, они не размышляют. Они вовсе не юворят себе, что в случае, если они останутся около того чеюнака, которого настигло дурное вл'ляние, oki нлзлглут эю вльчние на самих себя без всякой пользы для жертвы. Они не рассуждают. Их бегство является автогатичесчим, и обычно ничто не в состоянии их вернуть.

Это столь характерчое поведение имеет свое глубокое основание в том факте, что для них сверхъестественный мир интимно связан с природой и что, следовательно, невидимые си 1Ы вмешиваются в любое мгновение в то, что мы называем течением вещей. Поэтому всякая беда или просто из ряда вон выходящее событие никогда не восприми чаются только как факт: они сейчас же истолковываются как проявление этих сил. Несчастный случай, беда, необычайное и смущающее явление не может быть для них ничем иным, как откровением, предостережением, внезапным светом, проливаемым нз таинственный мир, который является пред-Miero'Vi их постоянных, хоть и <не всегда осоланных, за^от.

Таким образом, <во всех эгпх столь частых случаях первобытное мышление уделяет сачим фактам гораздо меньше внимания, чем сверхчувственным реальностям, наличие и действие которых эт и факты возвещают. В этом отношении первобытное мышлек ,е обнаруживает постоячную тенденцию к символизму. Оно не задерживается на самих событиях, его поражающих. Оно сейчас же ищет за этими событиями, что они означают. Тог или иной факт является для этого мышления не чем иным, как проявлением потустороннего мира. Однако этот стихийный символизм является вместе с тем и очень реалистическим. Символы не являются, собственно говоря, творением их ума. Он символы эти находит готовыми, илл, вернее, он самым непосредственным образом истолковывает в качестве символов события, которые привели в деист вне аффективную категорию сверхъестественного.

Отсюда вытекает еще и такое следствие. Для умов, настроенных таким образом, не существует слепого случая.

5/


Разумеется, им ведомо то, что мы называем случайностью. Но так как подлинный несчастный случай, любая беда, большая или маленькая, не является для них никогда «лишенной значения», так как это для них всегда служит откровением, символом, то всякого рода неожиданный случай неизбежно обретает, на их взгляд, свое основание в проявившейся здесь невидимой силе. Отнюдь не будучи слепой случайностью, события подобного рода сами обнаруживают свою причину.

Это различие между нашей манерой мыслить позитивно и мистическим мышлением первобытного человека очень ярко сказывается в следующей сцене. Один туземный начальник во Французской Экваториальной Африке прибег, вопреки запрету администрации, к испытанию при помощ.ч яда для обнаружения колдунов. 'Обнаружив их таким образом, он казнил их. Его привлекли к суду. Я обязан администратору Пруто сообщением о допросе обвиняемого.

Начальник Нидуа заявляет: «Несколько дней тому назад я приказал приготовить участок для посева проса. Так как разразилась гроза, то я приказал работникам вернуться в хижины. Несколько позднее молния ударила в одну из хижин и убила четверых работников. Это не было естественно. Я позвал колдуна Гуэзимо и попросил его указать виновников этого несчастного случая.

— Мне кажется, что виновницей была просто молния.

— Она зря не ударила бы в хижину. Гуэзимо расследовал и благодаря испытанию ядом установил виновных, которые были казнены по моему указанию.

— Знали ли вы, однако, что эти действия запрещены?

— Да, я знал, но я не мог стерпеть поступков этих лиц, которые наверняка довели бы меня до смерти».

На взгляд французского администратора факт удара молнии в хижичу, приведшего к смерти четырех лиц, находившихся в ней в этот момент, является несчастным случаем. Причиной их смерти является молния. Никаких других виновников искать больше не приходится. Однако первобытное мышление «е знает простого несчастного случая. Когда туземный начальник говорит: «Это не было естественно», он этим хочет дать понять, что четверная смерть открывает действие тайной силы, воспользовавшейся молнией, чтобы убить. Это несчастье является, следовательно, зна-

5.'


ком, предтечей других несчастий, которые обязательно приключатся, если не принять соответствующих мер. Какая же сверхъестественная сила действовала в данном случае? Начальник сразу же подумал о колдовстве. Он нарушил поэтому запрет французских властей, он принялся разыскивать колдуна или колдунов, т. е. он прибег к традиционному приему ордалии при помощи яда. Колдун-гадатель при помощи ордал".л отгрыл виновных, и начальник не поколебался предать их смерти. Если бы он не выполнил этого своего долга, они продолжали бы сеять беду в селении. Тем хуже, если администратор не понимает столь очевидной необходимости. Он сильнее. Начальник, конечно, покорится наказанию, но он не мог действовать иначе. Его язык, как и его действия, выражают единодушное чувство всех туземцев.

6.  НЕСЧАСТНЫЕ   СЛУЧАИ КАК  ЗНАМЕНИЯ

При такой постоянной склонности первобытного мышления видеть в несчастном случае, кроме самого факта, откровение об опасности, грозящей в будущем, совершенно естественно, что оно истолковывает несчастный случай как предзнаменование. Несчастный случай — это знамение. Он, как и дурное предзнаменование, рассматривается, как проявление зловредного влияния, которое начало действовать еще до того, как об этом стало известно. Он открывает собой целую серию других несчастных случаев и бед. Отсюда и то глубокое впечатление, которое он производит на первобытных людей, впечатление, иногда совершенно несоразмерное его значению, бот как следует, значит, понимать то отчаянье, то унынье, в которые погружают часто первобытного человека малейшая неудача, малейший неуспех в начале какого-нибудь предприятия. Он прекрасно знает, что беда легко поправима. Но его пришибает складывающееся моментально в его сознании убеждение, что какая-то сила сверхъестественного мира действенно выступила против него и что она будет продолжать это свое действие. У него может сложиться убеждение, что, например, чары врага более сильны, чем его. Вот почему, если, например, предпринятое им нападение не удастся сразу, он не

S3


станет его продолжать. Он побоится упорствовать, доводить дело до конца. Он боится завязнуть еще сильнее, т. е. подвергнуть себя еще более сильному действию враждебного влияния, которое в этот момент действует против него. Вот почему также австралиец, как указывают Спенсер и Гишен, как только он почувствовал себя больным, теряет присутствие духа и ютовится умереть. Это происходит не потому, что он не способен переносить страдание или бороться за свою жизнь. Дело в том, что болезнь он рассматривает как признак своей околдованное™. За этим своим состоянием он усматривает мистическую силу, причинившую это состояние. Колдун хочет ею смерти Если сейчас не вмешаться з дело самым энергичным образом, то колдун будет продолжать свое злое дело и убьет его.

В силу этой лее своей склонности первобытное мышление без всякого колебания придает тревожное значение фактам, занимающим, так сказать, среднее, пограничное место между предзнаменованием и несчастным случаем. Случилось что-то из рада вс<н выходящее: человек почувствовал внезапный шок. И вот у нею сейчас же появляется \беждение, что произошла какая-то беда, и события подтверждают эту уверенность. «Reports» Кэмбриджской экспедиции в Торресов пролив содержат много примеров подобного рода. «В то время, как мать копала землю своей землекопалкой, палка сломалась. Сейчас же женщина подумала, что произошло какое-то несчастье. «Я оставила своего маленького мальчика совсем одного, подумала она. Надо пойти посмотреть, может быгь, его кто-нибудь чнес»1. — Дальше мы читаем: «А>кун не везло в этот день. Она не нашла рыбы. Землекопалка ее сломалась. Аук>н тогда воскликнула: «Этот день несчастливый для меня. Что-то должно было случиться с моим сыном». Она бежит домой (и ребенок ее действительно оказался убитым) J. — * Мужчины не поймали ни одной черепахи, и эта неудача заставила их бояться, не случилась ли какая беда с мальчиками» (действительно, они сказались мертвыми) й. А>зтсг> далее вполне резонно замечает: «Несчастный случай, неудачи рассматриваются как предостережение или знамения,

1 196, 46 ' igig, 95
-' 196,  58

54


сообщающие о том, что какая-нибудь беда либо уже случилась, либо сксро случится где-мибудь» \

Недалеко отсюда, в Британской Новой Гвинее, на острове Кивай, Ландтман собрал в туземном фольклоре ряд фактов, .подобных предыдущим. «Абере, жившая в Вабоде, имела мальчика по имени Гадива. Ребенок приобрел привычку играть совсем близко у реки, и Абере предостерегала его: «Не надо подходить так близко к воде, когда-нибудь тебя схватит аллигатор». Однажды, когда Абере находилась в кустарнике со своими дочками, Гадива был схвачен крокодилом, утащившим его с собой. В этот самый момент Абере, которая толкла саго, поранила себе пестом ногу так сильно, что полилась кровь. «О, воскликнула она, что это значит? Никогда этого со мной не случалось. Какая-то беда случилась там внизу. Может быть, аллигатор схватил Гадиву? Она бросилась туда» 2. В другом рассказе сообщается'' «IB это время Мадара охотился в кустарнике, но не поймал ни одного кабана вследствие несчастья, которое случилось с его женой» .

Этот внезапный страх, вызываемый каким-нибудь необыкновенным случаем, сграх как-будто бы необъяснимый, свойственен не только туземцам -Новой Гвинеи. Ньювенгейс, например, сообщает, что во время его путешествия по Центральному Борнео один туземец поранил себе ногу собственным топорам. «По мнению кайанда, случай подобного рода имеет огромное значение, ибо он означает для них недовольство духов, а значит, и возможность всяких неприятностей в пути» *. В сво'ега столь удивительно тачном словаре Харделанд разъясняет, что даяки имеют одно слово для обозначения предзнаменования, vorzeichen, знака, возвещающего какое-нибудь грядущее событие (по-даякски «дахианг»), и другое слово «таджало» — знак, указывающий, что происходит какое-то событие. К примеру: «Ужасна буря; она, может быть, знаменье того, что кого-то в этот момент убивают. — Вон внизу маленькая радуга, знаменье того, что происходит война, что происходит сражение и т. д.» "'.

Даяки, таким образом, тоже имеют обыкновение истол-

1 196, 361. ""'М0б, 229.
- 105,  127                                                    ' Ю8,  2fiU

"  64,  ">Ьт

55


ковывать некоторые странные или пугающие явления, как предостережения о том, что как-раз в это время происходит какая-то беда. Харделанд дает также и другой пример, гдг возвещаемое явление не заключает в себе ничего страшного. В этом случае нас специально интересует связь между явлением и тем, что происходит одновременно с ним. Было бы тщетно, может быть, пытаться разъяснить эту связь. Знак в этих обстоятельствах как-будто вовсе не означает причины в собственном смысле слова: убийство, например, могло бы рассматриваться и как причина бури, разразившейся в этот момент. Дело идет, несомненно, о со-причастии, не поддающемся нашему анализу. Каким-то образом, для объяснения которого мы не находим средств и который для первобытного мышления не нуждается ни в каком объяснении, два одновременных факта, совершающихся в разных местах, оказываются тесно спаянными между собой, быть может, даже больше, чем спаянными. Быть может, это сцин и тот же факт, совершающийся сразу в двух различных формах, в двух различных пунктах, удаленных друг от друга. Для мышления, свыкшегося с идеей * двойного присутствия», в этом нет ничего непостижимого, ничего даже ошарашивающего.

В любопытном древнем фольклоре бушменов, который собрали Блик и Ллойд, встречаются верования подобного рода. Так, в одной сказке говорится о том, что «однажды, когда мать занята была добыванием пищи, небо покрылось тучами. И мать заговорила, мать сказала' «Что-то неладно у нас, ибо вихрь уносит (предметы) к источнику Ибо что-то неладно у нас. Вот почему вихрь уносит (предметы) к источнику». Так как дочка ее убила детей воды, то и вихрь уносил предметы в воду. Что-то неладно было у нее, так как дочка ее убила детей воды. Вот почему вихрь уносил (предметы) к источнику» \ В повторениях, которые являются неизменной особенностью рассказов, записанных из уст бушменов, связь идей проступает вполне отчетливо. Необычайный факт предостерегает мать о драме, случившейся у нее дома, и она сейчас же понимает, что это знамение означает.

Точно так же и в Южной Америке у некоторых племен

1 9, 201—203.

56


Британской Гвианы, 'по словам Вальтера Рота, все, что случается из ряда вон выходящего, рассматривается как знамение грядущего несчастья. Он приводит некоторые прю-меры, взятые из легенд и сказок. Вот образцы: «Он принес обеим женщинам черепаху, которую они положили на горячие угли, не убив ее. Она сейчас же убежала. ОЦи снова положили ее на угли и с тем же результатом. Это было знамение, возвещавшее им смерть» 1. (Они думали, что они убили черепаху, а в действительности этого не еде тали ..).

Несколько дальше говорится, что «одна женщина умерла через несколько дней, и тогда вспомнили об имевшем ранее место знамении: несколько дней тому назад она пренебрегла омовением после еды» 2.

«Гость ел сырых лягушек, это было знамением того, что случилось нечто неладное. У молодой девушки возникли подозрения...» 3.

«Скоро он снова положил свои ноги в огонь, и этот факт (если принять во внимание, что он не был пьян) навел его брата на мысль, что это знамение беды, которая должна случиться» 4.

Доктор Рот по поводу этих фактов замечает- «Знаком или предзнаменованием может быть своего рода не поддающееся описанию чувство. Человек чувствует себя, например, «не по себе», это вызывает испуг, как если бы что-то должно было случиться» 5. В большом количестве сказок действующие лица испытывают эти внезапные, необъяснимые предчувствия. Они сейчас же начинают ждать несчастья, которое действительно происходит.

Расмуссен также сообщает аналогичный рассказ эскимосского шамана (здесь рассказ ведет сам шаман Такор-нак). Из этого рассказа ясно видно, до какой степени случаи, открывающие грядущее или происходящее в этот момент, близки к тому, что мы называем ясновидением, вторым зрением или же телепатией.

«Умага и я направлялись из Иглулика в Тунунек, когда в одну прекрасную ночь ему приснилось, что один из его друзей был съеден одним его близким родственником. Умага

1 208, 121 4 ?ofi, w

J 206,  140 s   206,   272 — 273
3 206,  191

47


имеет дар второго зрения: когда что-нибудь необыкновенное должно случиться, он всегда это знает. Назавтра мы отправились в дальнейший путь, но уже с самого отъезда наше путешествие представляло что-то странное. Несколько раз наши сани не отрывались от снега, и, когда мы пытались выяснить, что им мешает, мы ничего не нашли. Это продолжалось весь день, а вечером мы сделали остановку в Аунерит. На следующее утро ptarmigan прошел над нашей палаткой. Я запустил в него клыком моржа и не попал. Тогда я бросил в него топор и снова не попал. Казалось, что это новый знак того, что в этот день должны произойти какие-то необыкновенные события. Мы отправились дальше, и снег был так глубок, что нам пришлось сами л помогать тащить сани. Затем мы услышали шум. Мы не могли понять, что это такое: это был нето крик боли умирающего животного, нето звук отдаленных человеческих голосов. Приблизившись, мы расслышали человеческие слова, но мы не могли сначала уловить их смысла, ибо голос казался очень далеким: слова не звучали, как настоящие слова, голос был надорванным и слабым... После многих усилий нам удалось, наконец, понять... Голос задыхался между отдельными словами, и вот что он пытался сказать: «Я— некто, не способный дольше жить среди себе подобных: я съел самых близких моих родственников». Путешественники этим путем обнаружили, что какая-то женщина, умирая от голода, съела мужа и детей, умерших от голода до нее» \

Таким образом, эскимосы Иглулика, подобно туземцам Торресова пролива и Новой Гвинеи, подобно бушменам и индейцам Гвианы, усматривают в некоторых необычайных случаях предостережение, предзнаменование или знак более важных событий, которые должны произойти в будущем или которые уже совершаются в данный момент в другом месте. Мы находим у них даже точно такую же реакцию на толь-ко-что указанные факты. Например, в рассказе женщины Оруло о своей жизни она описывает следующий эпизод: *Несколько времени спустя произошло странное событие. Моя мать велела изжарить моржовый бок, и вот, когда она принялась есть жаркое, кость, которую она держала в ру-

1  183,  29-30

5S


ке, издала звук. Она так испугалась, что сейчас же перестала есть и бросила кость на землю. Я вспоминаю, как лицо ее стало совершенно белым. Она воскликнула: «Что-то случилось с моим сыном. И это было верно» х. Несколько позже она узнала, что сын ее умер.

Таким образом, живущие в самых отдаленных друг ог друга районах первобытные люди имеют склонность становиться в тупик перед событиями, которые совершенно неважны сами-по-себе, но которые имеют пугающий их странный аспект: звук, раздающийся без видимой причины, необъяснимая неловкость у человека, который никогда не промахивался, внезапное ранение, полученное от орудия, с которым человек привык обращаться в повседневной жизни, и т. д. — все это безобманные знамения беды, катастрофы, которая уже случилась или должна случиться, все это знаки, предостерегающие человека, находящегося далеко от места несчастья.

Все эти факты, странно похожие на многие из тех, которые собраны в Society for psychical research или которые сообщаются в Phantasms of the Living, не являются для первобытного мышления такими таинственными, какими они являются для нашего мышления. Разумеется, лицо, получившее предостережение в виде знамения, испытывает сильнейший страх и спешит удостовериться в своем несчастьи. Однако в том, что это именно так, оно не сомневается. Вмешательство невидимой силы в обычный ход вещей не является для первобытного человека непостижимым или не совместимым с его повседневным опытом. На взгляд первобытного человека, напротив, сверхъестественное постоянно вмешивается в то, что мы называем правильным течением явлений в природе. Когда знамение подобного рода является первобытному человеку, он испытывает ужас отчаянья, но это не порождает в нем никакого умственного смущения, не вышибает его из колеи, как это может случиться с нами перед лицом фактов, которые не вяжутся с нашим обычным опытом. Ему представляется совершенно естественным, что одна и та же мистическая сила может в одно и то же время действовать сразу в нескольких .местах. «Многосущие» не имеет в себе ничего, что озадачивало бы первобытного че-

1 183, 50

5'J


ловека. Колдун, например, посылает крокодила схватить ребенка у края реки: может быть, он сам является этим крокодилом: он же в это же мгновение делает так, чтобы мать жертвы, работающая на своем огороде, внезапно ра-HHjia себя своей мотыгой.

С точки зрения первобытного мышления, факты подобного рода не нуждаются, следовательно, ни в каком специальном объяснении. Они не являются для него более поразительными, чем превращение, чем чудеса. Оно чувствует в них сопричастия, в которых сказывается действие невидимых сил. Вместе с тем характерная эмоция, которая охватывает первобытного человека в представлениях подобного рода, свидетельствует о том, что эти представления исходят из той же аффективной категории сверхъестественного.

^

60


Г ,7 .4 В Д    // «(РАСПОЛОЖЕНИЕ» СУЩЕСТВ И  ПРЕДМЕТОВ

реди невидимых сил, которыми всегда озабочен 'первобытный человек, он отнюдь не забывает того, что я называю «расположением» окружающих его существ и предметов. Что бы он ни предпринимал, чго бы он ни испытывал, он крайне редко представляет себе окружающие его оредме-ты как безразличные. В зависимости от того, считает ли он их благорасположенными к себе или нет, все то, что он воображает на этот счет, оказывает глубокое влияние на его эмоции и образует очень важный элемент его определений и его действий.

Первобытный человек, разумеется, пытается обыкновенно узнать, каково расположение существ и предметов, его окружающих. Сны, выходящие из ряда вон события, гадания доставляют ему на этот счет сведения, которыми он боится пренебречь. Однако он этим не удовлетворяется. Ведь-для него дело не только в том, чтобы быть осведомленным, но главным образом в том, чтобы найти себе защиту, а если потребуется, и помощь. Он стремится изменить это расположение в наиболее выгодном для себя направлении. Именно этой цели служат, как мы видели в предыду-

61


щей главе, амулеты, талисманы, колдовские средства и т. д, именно с этой целью первобытный человек старается всегда искать общества того, кто считается счастливь™, и бежать от неудачника. Однако этих обычных мероприятий оказывается недостаточно. В каждом отдельном случае необходимо обнаружить, а в случае нужды и угадать расположение того или иного существа, того или иного предмета, чтобы сообразно с этим построить свое поведение. Необходимо знать, что может настроить их на враждебный лад и какими средствами, если такие существуют, можно попытаться это их настроение изменить. Таким образом, здесь открывается бесконечное поле для беспокойства и надежд, бесконечный простор для бесчисленных форм умилостивле-ния, упрашивания, молитвы, магического принуждения и т. д., бцз которых первобытные люди нигде не MOiyT обойтись.

Мы рассмотрим последовательно, какие процедуры совершаются первобытными людьми в отношении расюю „е-ния членов собственного темени, затем окружающих живых или мертвых предметов и, наконец, покойников, предков и духсз.

Общее представление о н::х, хотя и в сжатом виде, даст Нам для начала следующий рассказ туземца островов Фиджи. Задумали туземцы пустить первый раз в дето новую сеть для ловли черепах. Перед тем, как пустить эту сеть в воду, необходимо совершить следующие операции. «Глава семьи настойчиво просит всех ее членов благожелательно относиться друг к другу и не создавать никаких распрей в племени; он просит их дать свое согласие на ют или иной день, выбранный для погружения новой сети в воду. Он делает это потому, что, если в племени будут какие нибуди . распри, рыбная ловля не может быть удачной. Вот почему все должны присутствовать на этом собрании. После того, как удалось договориться относительно дня, члены семьи подготовляют празднество, в конце которого все, мужчины и женщины, отправтяются полоть могилы предков и родственников. Очистив их как следует, они украшают их гирляндами и «тапа,> Этим путем хотят добиться, чтобы покойники были благорасположены и, таким образом, обеспечили удачливость новой сети...

Туземцы утверждают, что если бы они небрежно отнес-

С2


лись к полке могил, ловля оказалась бы неудачной... После окончания полки приступают к гаданию... После этого все члены племени отправляются на место празднества, чтобы принять участие в совместном пире. Затем они отправляются на ловлю, и, как только им удается поймать одну или несколько черепах, они сейчас же отправляются на 6epei, пекут их и едят.. » 1.

1.   ДУРНОЕ   ВЛИЯНИЕ   ССОРЫ,   НЕДОВОЛЬСТВА   И   ГНЕВА

Поверье, будто раздоры и споры приводят к неудаче предприятий и вообще наносят ущерб общественной группе, является достаточно распространенным. Оно содействует поддержанию порядка и сохранению по крайней мере видимого согласия между членами семьи и племени. В этом можно видеть одну из причин того, что многие первобытные общества не знают ни общественной власти, ни полиции •'. У ниЬс нет нужды в этом. Правосудие является у них почти во всех случаях частным делом. С другой стороны, кто затевает свару с соседом, знает, что это вызывает тревогу у всех и что ipso facto он становится своего рода общественно-опасным: все, следовательно, окажутся против него. Этого общественного давления, несомненно, недостаточно для изменения человеческой природы, и здесь, как и везд^, случается, что люди опорят между собой, оскорбляют др\г друга и дерутся. Фактом, однако, является то, что в этих обществах каждый избегает возможности создать себе репутацию сварливого человека под страхом прослыть необщественным элементом, опасным человеком, несущим ответственность за любую неудачу, за любое несчастье, которые могут постигнуть общественную группу.

Туземцам арунта предстояло отомстить за нескольких убитых сосещнеьму шгемени илиаура. Последнее не стали дожидаться нападения арунта и доставили им удовлетворение в следующей форме: «В нашей стоянке есть трое нехороших людей, которых мы не любим. Надо, чтобы их убили. Двое из них — «итурка» (т. е. они вступили в брак с жен-

1 29,  1S7—(189. 2 357, 315

L j


щинами, с которыми им запрещено это было делать), третий очень сварлив и силен в колдовстве... Убейте этих трех

людей... Так и было сделано» 1. Сварливый человек является, значит, почти всегда столь же ненавистным и опасным для своей общественной труппы, как и кровосмеситель, и все одинаково хотят от него избавиться. Он считается приносящим несчастье, подобно колдуну.

На Самоа «одного того факта, что начальник или главарь был в гневе или что жена кого-нибудь из рыболовов ругалась или спорила в отсутствии мужа, бывало вполне достаточно, чтобы объяснить, почему рыбная ловля оказалась неудачной» ". Такое же поверье те раз было констатировано в Индонезии.

Харделанд в статье «Сампилен» говорит: «Тот, ради которого оправляется церемония .или приносится жертва, становится слабым и жалким, если во время празднества кто-нибудь затает свару» 3. У даяков Лайдака и Тайана «родители новорожденного во избежание дурных влияний, способных ему повредить, должны воздерживаться от ссор. Необходимо, — говорит Шадэ,—предпринять особые предосторожности для того, чтобы ребенок не впал в 'Состояние <"шэль»', т. е. неизбежности несчастья». Человек, а вместе с ним и его близкие, дюже г впасть в такое состояние, когда ему причинили значительный ущерб, когда его оскорбили, когда ему нанесли убыток и в особенности когда на наго обрушили проклятье. Во избежание этого члены семьи новорожденного должны тщательно остерегаться того, чтобы не дать другим повод бранить их, оскорблять, обижать и проклинать.

«По этим соображениям жрица торжественно обращается к 'родителям новорожденного и убеждает отца и мать добросовестно соблюдать следующие заповеди:

«Вы, муж и жена, не ссорьтесь «и между собой, ни с другими!

Не клянитесь!

Не совершайте прелюбодеяния!

Не берите плодов, на которых есть знак чьей-нибудь собственности!

1 5|22,  491. s 64, 500.
" 18,  249.

64


Не крадите, не деритесь, не проклинайте животных вашего ближнего!

Не будьте ни ревнивы, ни завистливы!

Не сажайте ваш рте на участке, принадлежащем другому» 1.

Здесь виден один из главных мотивов, .побуждающих избегать ссор. Они грозят несчастьем всякому, кто своим поведением порождает их. Если, например, человек раздражил другого, последний мстит ему, причиняя ему какой-нибудь ущерб или проклиная его, т. е. тем самым ставит его в состояние «сиэль». И вот с этих пор его ждет несчастье, а с 'ним и всех его близких. Очень маленькие дети особенно чувствительны ik вредоносным влияниям, обрушивающимся на них особенно часто. Если в житаще имеется новорожденный и если он вовлечен в состояние «сиэль», следует бояться всего. Жизнь его в большой опасности. С другой стороны, тот, кто вовлек другого в это состояние, несет ответственность за все несчастья м беды, которые обрушатся на этого человека, и будет вынужден компенсировать его: это новый мотив для воздержания от ссор.

IB Лебаке собирание пальмового сока сопровождается многочисленными церемониями. Чтобы обеспечить успех операции, тоже необходимо избегать ссор. Человек не должен вступать в спор, и, если его оскорбляют, следует делать вид, будто он не слышит. Ибо .«если состояние духа у него будет смущено, то это отразится на пальмовом соке: он испортится или перестанет течь» 2.

А. Крейт обнаружил факты подобного рода на Целебесе. «Когда собираются искать глину для изготовления горшков, не следует вступать в споры по этому вопросу (например если кто-'нибудь не хочет итти, а его хотят заставить). Дело в том, что дурное расположение, в которое приводит спор, оказывает вредное действие на глину. Кроме того, в опоре люди разговаривают громко и раздраженно: магическое влияние голоса оказывает парализующее действие на магическую силу глины, которая становится неспособной приобрести твердость, 'необходимую для горшка» 3. — Точно

1 209, 620. •  94,  244.

2 174, 610.

65


так же, «1коща члены семьи не могут оритти к согласию относительно брака кого-нибудь из своих молодых людей, когда они много и сердито спорят по этому вопросу и когда между ними возникает ссора, туземцы Поссо говорят, что брак, если он будет заключен, не будет счастливым» 1. Наконец, в соседней местности «говорят, что рождение близнецов (рассматриваемое как явление неприятное) вызвано тем обстоятельством, что родители их ссорились между собой и что они имели супружеские сношения, не нейтрализовав предварительно принятым способом дурное магическое влияние, проистекающее из ссоры» ".

На островах Ментавеи ссоры внушают не меньше страха, чем болезнь. «Вот пища для вас, о духи, вот яйца. Благословите наших детей, пекитесь о нас. Изгоните ссоры, изгоните лихорадку из нашего селения» 3. Рыболовы подчинены многочисленным табу. Им запрещено, в частности, сердиться; это раздражило бы «диарик» (большую сеть), и она сказала бы: «я устала, я не хочу больше ловить рыбу» 4. Во время церемонии посвящения посвящаемые отводились на берег реки. Когда они подходили к воде, жрец брал петуха и курицу больших размеров. Он мочил водой лапы этих птиц и затем клал их на головы посвящаемых, говоря: «Я намочил лапы петуха и курицы, чтобы вы, дети, никогда не сердились». «Дети, не обижайтесь никогда друг на друга. Если кто-нибудь из вас будет вести себя заносчиво, пусть товарищи ему уступают! (В противном случае он пустит в ход свой кинжал или меч, в обществе появится убийца, источник беды для веек нас)» б.

«Родителям запрещено впадать в состояние гнева в своем доме. Бели они нарушат этот запрет, духи разгневаются в свою очередь и нашлют болезни на детей» 6.

«Когда мужчины находятся далеко, женщины из их семьи не должны предаваться гневу, а то их укусит змея или уколет «лалатек» '(ядовитое растение с шипами)» 7.

У ао-<нага «ссора со старшим кровным родственником (отцом, матерью, дядей, теткой, братом, сестрой и т. д.) яв-

1 95, 41. »  119, 209, 216—217.

2 96, 19. « J19, 236.
8 119, 193. ' 119, 241.
* 119, 201.

66


ляется важным проступком. Она фатально влечет за собой болезнь, плохой урожай и другие беды. В таком случае необходимым является примирение (приносится жертва: более молодой доставляет для этого свинью). Если старший родственник умер до того, как произошло примирение, следует обратиться к 1»ему и в другой мир. С этой целью совершается особая церемония, носящая названье «посылки мяса покойникам». В этом случае прибегают к помощи колдуна, который во сне встретит покойника и, доставив ему подобающие подарки, добьется от «его, чтобы ссора была закончена. Но и в посюстороннем мире тоже кладут -немного пищи, пряжи и т. д. на площадку, где покоится труп» 1. Ссора действует, значит, как колдовство, и даже смерть не в состоянии предотвратить ее зловещие результаты, если формальное примирение не положило ей конец. У ао-нага, как и у малайцев Индонезии, отсутствия согласия одного из родственников достаточно, чтобы сделать брак несчастливым. «Супруги, не имеющие ребенка, непременно обратятся к колдуну; они принесут дар либо своему «тийа» на небе, либо тем еще живым родственникам одного из супругов, чье неодобрение сделало брак несчастливым и бесплодным» 2.

В Южной Африке тоже встречаются подобные поверья. У бер'Пдама благополучие племени зависит от благосклонности священного огня, который легко восстановить против себя. Например, «ворчание требовательного человека причиняет огню неприятность, и он мстит за это. Неизбежно случается так, что' при дележе мяса один получает больший кусок, чем другой, тем более что завистливые глаза редко способны правильно видеть. Разумеется, люди остерегаются жаловаться громко. Однако, если даже человек затаил зависть и гнев в себе, огонь это замечает, и тогда легко отучается так, что он лишает всю общественную группу своей благосклонности, обеспечивавшей этой группе мясо» 3.

«Человек, которому повезло на охоте, приносит домой козленка, найденного им в капкане. Его жарят или варят. Однако 'беда, если кто-нибудь из детей, найдя свою часть слишком маленькой, начнет ворчать или плакать! Впредь столь тщательно приготовленная западня или ловушка не поймает ничего. Придется ее устроить в другом месте» *.

1 131,  175—176. з 245, 30.

2 131, 263. • 245, 120.

67


'«Встает, например1, вопрос о браке. Всегда находится какая-нибудь старая тетка или старый дядя, который не дает своего согласия. Это обстоятельство оказывается часто роковым для продолжительности брака. Бели возникает какая-нибудь размолвка, обиженный родственник пользуется ею, всячески углубляет расхождение между супругами, предоставляет той стороне, которая принадлежит к его роду, место в своей хижине и часто достигает этим полного развода» \

Баила ^называют «инсефу» 'наросты вроде шишек на голове или зоба. Они верят, будто если при дележе мяса антилопы кто-нибудь остается недоволен своей порцией, хоть и не обнаружил этого, нарост подобного рода появляется не «а недовольном, а на его ребенке или на ком-нибудь из его родственников» 2. В Восточной Африке у ваниатуру «когда двое поссорятся между собой, никто из семьи одного из них не может зайти в семью другого под страхом 'заболеть и умереть. Если обе стороны обнаружили склонность к примирению, старики собираются, чтобы изготовить для этого снадобье1. Приносят в жертву овцу, и все заинтересованные в деле окропляются содержимым ее желудка. Все должны затем принять снадобье, вызывающее у них рвоту. Таким образом, гнев или злоба изгоняются, и примирение считается состоявшимся. Даже чужой человек, не имеющий ничего общего с этой ссорой, должен пить вместе с другими, если он при этом присутствует: в противном случае он обязательно заболеет» 3.

Линдблом сообщает следующий случай: «Один человек ссудил другому, как это случается часто, участок земли, которым он в то время не пользовался. Впоследствии, когда он потребовал обратно свой участок, жена того отказалась возвратить его. Тем не менее он послал свою жену привести участок в порядок, но ей та же женщина помешала это сделать. Ее убеждали уступить, но напрасно. По представлению женщин, ссора должна была принести несчастье всем окружающим полям, так как она .могла помешать выитаде-(нию дождя. Вот почему они решили вмешаться и возможно скорее эту ссору уладить» *. Несмотря на сопротивление сторон, им это удалось.

1  245,   180. 3 215, 47.
*   217,   241.                                             «  1Д7, 180—181.

6S


Этот последний факт подтверждает, уточняет и уясняет, предыдущие. По представлению банту, о которых толыко-что шла речь, как и по представлению берщама, нага и других, из недовольства какого-нибудь лица, из его зависти, из его гнева, из следующей за этим ссоры проистекает вредоносное влияние. Оно приносит несчастье либо тому или иному лицу, либо всей группе в целом. Результатом будет либо болезнь, либо разрыв или бесплодность какого-нибудь брака, либо раковая засуха на полях и т. п., короче говоря, всякие беды, и виновник их, т. е. тот, кто 'находится в гневе или вызвал ссору, навлекает на себя страшное подозрение в колдовстве.

Гнев, быть может, больше всего смущает и беспокоит первобытных людей. Это 'происходит не из-за насилий, которые он может за собой повлечь, как мы могли бы думать, а из страха перед тем дурным влиянием, которое он обрушивает на все общество или, говоря точнее, перед тем вредным началом, присутствие которого обнаруживает себя в ярости человека, находящегося в гневе. На Андаманских островах «человек, подверженный приступам сильного гне-* ва, служит предметом страха для других, и, если не обладает качествами, уравновешивающими этот недостаток, он не имеет никаких шансов на приобретение популярности. Внешне с ним обращаются осторожно, так как каждый боится его задеть, но он никогда не добьется уважения других. На Северном острове существует .специальное слово «та-. ренджек» для обозначения человека подобного роща» 1. В Восточной Африке у кикуйу «старик никогда не должен итти к священному дереву (для принесения жертвы), если он находится в состоянии гнева: не следует проявлять гнева против жены, против ребенка или даже против чужестранца накануне отправления к этому дереву» 2. «'Когда приближается сильная гроза, азаеде никогда не преминет взять в рот глоток вода и выплюнуть его на землю, говоря: «Если я согрешил в чем-нибудь, если я говорил сердитые речи, вот теперь все кончено, я выбрызгиваю воду во свидетельство моих добрых намерений» 3.

В Камеруне у бакото '«вспыльчивый человек разъярялся иногда до того, что открыто ударял врага оружием, раня

1   178, 49. з  юо,  138—1139.

2   68,   41.

69


и даже убивая его. Такое событие сейчас же вывьгвало у его близких, особенно если дело шло о свободном человеке, разговоры о том, что есчи их брат потерял самооблан дание, то это произошчо, несомненно, потому, что он был околдован колдуном, заставившим его ударить, или потому, что он, сам об этом не зная, носил в себе вредоносное начало, которое надо было изгнать.

...Убийца, если он бьп свободным человеком, чаще всего получал прощение: он оттдечывался проглатыванием снадобья, которому приписывалась способность разрушить находившееся в нем вредоносное начало. Убийство использовалось также, как повод для обнаружения и присуждения к смерти предполагаемого злодея, который заставил убийцу действовать против своей воти. Семья виновного давала, однако, большое вознаграждение семье жертвы» 1

Было бы, несомненно, уместно поближе рассмотреть это сообщение, ограничимся, однако, тем, что интересует нас в настоящий момент. Убийство, совершенное в приступе гнева, приписывается колдовству. Либо убийца был околдован (что и является причиной его припадка), либо он носит в себе вредное начало, т. е он является колдуном (это и обнаруживается его гневом) «Снадобье», которое он принимает, служит, повидимому, испытательным ядом Его заставляют подвергнуться обычной ордалии.

В Верхнем Уэлле, в Бельгийском Конго «я,—говорит патер Баэиль Танхэ,— 26 марта был в селении Нганба. Утром здесь умер ребенок. Все мужчины собрались под предводительством вождя. Разумеется, все обнаружилось! Оказывается, мать ребенка прокляла своего мужа, и дурной гнев овладел сердцем мужчины. Ребенок заболел и не замедлит утереть. После погребения, в момент засыпания могилы, на шею матери набросили веревку, и она, вся в слезах, покорно отправилась в заточение». Таким образом, в результате одного только припадка гнева у отца ребенок последнего оказался околдованным. Влияние, исходившее от разгневанного человека, вызвало смерть его сына» ~.

То же самое пишет о Южной Америке Ив д'Эвре, один из первых белых, видевших туземцев: «Каждый разгневанный человек становился предметом страха дчя других, и его

1 156, 180-Ш. г 237, 53

70


торопились успокоить. Это действие имело даже специальное название: оно называлось «могере коаб» — успокаивать того, кто рассержен. Подравшиеся между собой люди по окончании драки поджигали свою хижину; никто не имел права препятствовать этому, все селение должно было выгореть» \

Один современный наблюдатель отметил такой же страх, внушаемый гневом, у пуэбло Северной Америки. Он приводит объяснение, подобное только-что указанному и дающее представление о распространенности этого факта «Околдо-ванность является сплошь да рядом последствием обиды, ибо колдун, почувствовавший себя задетым, постарается отомстить. Так как, однако, никогда нельзя с полной достоверностью узнать, кто является и кто не является колдуном, проходится всегда остерегаться чужого гнева, разве только ты сам являешься котдуном. Поведение, которое не считается с другими, манера человека без колебаний говорить все, что угодно, указывает как-будто на наличие в нем свойств колдуна. Я не могу удержаться от проведения связи между столь поразительными явлениями страха у пуэбло и их представлениями, относящимися к коддовству У патера Дю-маре то же впечатление. «Почему,— говорит он,— индейцы пуэбло столь миролюбивы? Почему в драках они даже не пытаются защищаться^ Потому что с раннего детства старшие учили их, что никто не может знать сердца человеческого Колдуны существуют везде» *

В конце XVIII в. Эдэр наблюдал то же самое у индейцев нижнего Миссисипи «Каждый хорошо знает характер другого, поэтому они тщательно следят за тем, чтобы не вызвать гнева друг у друга, в уверенности, что гнев впоследствии будет иметь фатальные для них результаты. Они никогда не переругиваются — по крайней мере, если они не пьяны. Они всегда скрывают свое недружелюбие, как бы сильно оно ни было. Они разговаривают всегда в вежливых и любезных выражениях, с самым учтивым и непринужденным видом, даже когда их сердце пожираемо завистью» ч Мы имеем здесь лицемерие в обязательном порядке Проявлять подлинное чувство было бы слишком опасно

1 48,  101   Цит  по 130а,  177 3 1, 429

2   164,   107

7/


2.  ДУРНОЕ  ВЛИЯНИЕ   ОТКАЗА,  ПРОТИВОРЕЧИЯ И  НЕИСПОЛНЕННОГО  ЖЕЛАНИЯ

Но раз очень важно не делать и не говорить ничего такого, что способно вызвать гнев, то приходится, значит, воздерживаться и от того, что может просто раздражать другого или привести его в дурное настроение: ибо как узнать наперед силу его раздражения, как узнать, на что способен человек, с которым имеешь дело? Отсюда и весьма распространенные продиктованные осторожностью обычаи. Так, у даяков «считается «пантанг» (запрещенным) отказ от предложенного питья или еды. Лицо, от которого вы отказываетесь принять пищу или питье, тем самым ставится в опасное положение; это называется «кемпенан» у малайцев, «семпенан» у даяков из Менйоеке. Достаточно просто попробовать то, что вам поднесли, или даже только прикоснуться к поданному рукой, чтобы устранить опасность. Внимательный наблюдатель заметит, например, у ма-лайцеч так же, как и у даякое, как часто гость, которому подносят коробку с бетелем, прикасается к ней рукой, произнося благодарность» \ — В центральном Целебесе называют «солора» дурное влияние, которое может проявиться, когда человек, приглашенный к трапезе, отказывается или когда кто-нибудь отрицает то, что ему говорит другой... Когда вам дают что-нибудь, даже не годное к употреблению, вы не должны преминуть прикоснуться, «бои казопора», чтобы (для дающего) не получилось никакого ущерба» 2.

В словаре Харделанда мы читаем: «Пахуни» — взять на себя ответственность за то, что войдя к кому-нибудь, когда он ест, ты не попробовал от его кушаний или, по крайней мере, к ним не прикоснулся (это обязательно надо сделать, так как в противном случае «гана», дух пищи, разгневается, и в результате получится какое-нибудь несчастье). (Пример: у 1ме«я раздулась нога, это произошло потому, что я провинился против риса, который они ели... Я забыл прикоснуться к их лепешкам: я быстро возвращаюсь к ним (чтобы это сделать), дабы не совершить греха и не вызвать несчастья» s.

1 209, 324—325 ' 64, 397.
г 95, 119.

72


По тем же соображениям первобытные люди никогда открыто не противоречат собеседнику. Вот где источник, по крайней мере в известной части, той крайней вежливости первобытных людей, которая так часто служит предметом прославления. Большинство наблюдателей отмечало, не без некоторого удивления, готовность первобытных людей соглашаться с тем, что им говорят. «Именно боязни дурного влияния («казолора»), говорит далее Крейт в только*-что цитированном отрывке, следует приписывать странную форму этих ответов, в которых туземцы начинают с принятия того, что они в действительности отвергают. В силу этого соглашательства, которое они считают необходимым, они говорят как-раз обратное тому, что у них на уме».

iHe противоречить — это обычно соблюдаемое правило. Миссионерам часто приходилось в этом убеждаться. «Очень большой редкостью бывает, чтобы дикари противоречили тому, что им говорят, когда их просвещают, они со всем соглашаются. Это доставляет миссионерам много хлопот, когда они желают установить, кто из них искренне уверовал»1.— «Причиной, по которой индеец лжет, — говорит Грубб, миссионер у ленгуа,—является его врожденное желание доставлять другим удовольствие. Он колеблется говорить правду, потому что он боится не угодить, зная, что правда не будет приятной» 2. Не останавливаясь больше на этой хорошо известной особенности первобытных людей, закончим следующим искренним признанием, услышанным у басуто. «Один вождь из округи сказал we однажды наивно: «Ты можешь являться с проповедью в мое селение как угодно часто; мы никогда не будем смеяться над твоими словами в твоем присутствии, но мы сможем это когда-нибудь сделать, когда ты уйдешь. — И очень птохо, — ответил ему я *—Мне надоело слышать ваши вечиыг- «Ты прав, все, что ты сказал нам, правда, и т. д.», когда я отлично знаю, что с вашей стороны это лишь выражение вежливости» 3. Я бы скорее сказал: предосторожность. Всякое противоречие есть начало, знак, причина конфликта, значит—раздраженных чувств, значит — опасности. «Если европеец с ними спорит, они сейчас же начинают думать, что он сердится» 4.

1 78, 80 з 137, 9—10

2  57,  20В—207. « 54, 109

73


А гнев по основаниям, которые нам уже известны, является отцом несчастий.

Если непринятие того, что дается, является опасным, то не менее опасным является отказ в том, о чем просят. Я уже отмечал в другом месте1 это поверье в сообщениях Штеллера и иезуитов из Новой Франции. Но я подчеркивал там особенно то обстоятельство, что первобытные люди считают необходимым выполнить все, что они видели во сне. Связывая эти факты с предыдущими, мы теперь лучше улавливаем их смысл. Первобытным людям мешает ответить отказом на какую-нибудь просьбу прежде всего боязнь открыть поле действия для дурного влияния, т. е. навлечь беду на себя и на всю свою общественную группу. Отказ вызывает гнев у просящего. Этим вызываются дурные намерения, враждебная настроенность (близкая к зависти), которая, будучи раз пробуждена, обладает уже собственной силой и порождает зло. Но этого-то следует абсолютно избегать.

На просьбу, даже если она нескромна, даже назойлива, никогда не отвечают отказом — с тем, разумеется, чтобы впоследствии потребовать полной компенсации или даже, если представится случай, жестоко отомстить. Факты подобного рода имеются в огромном количестве: я приведу только несколько. На Бойне (Соломоновы острова), «когда

--какой-нибудь вождь имеет хороший барабан, а другой, прослышав про этот барабан, приходит и говорит: «у тебя хороший барабан», полагается, чтобы хозяин дал гостю «мамо-

•ко»,  буквально «возмездие», «выкуп» (за вызванную зависть); в противном случае гость обидится и разрушит барабан» 2. (В любом подобном случае первобытный человек никогда не колеблется. Почти всегда желанный предмет переходит из рук владельца в руки пожелавшего.

6 Камеруне у бакоко «щедрость, столь характерная для взаимоотношений между туземцами, имеет своим источникам отнюдь не отголосок длительной привычки к существовавшей у них когда-то коллективной собственности. Мне кажется, что мотивом ее является прежде всего тщеславие дарящего, которому льстит иметь обязанных ему людей, но в особенности, — боязнь вызвать неудовольствие у род-

1   114,   116. - 243, 37.

74


ственника, соседа, который мог бы отомстить, околдовав его.

В действительности именно эта неотвязная мысль о возможном зле является определяющим мотивом во всех этих актах альтруизма». А несколько дальше мы читаем: «Кто-нибудь хочет иметь козленка. Он отправляется к кому-нибудь из соседей, у которого есть порядочное стадо, и просит у него дать ему одного из своих животных. Человек, у которого просят, почти всегда соглашается: разве не приходится избегать появления неудовольствия у человека, который, из зависти или злости, мог бы впоследствии околдовать?» * — У кафров ксоза «часто простое выражение желания, как, например, заявление: «лошадь, на которой ты сидишь, очень мне нравится», или «как бы эта корова пригодилась для моих детей», оказывается достаточным для того, чтобы желанный предмет перешел в руки желающего» 2. Это не легко для хозяина, который не без сожаления расстается со своей собственностью и который хочет, конечно, получить компенсацию. Однако если бы владелец сохранил свою вещь, но вызвал бы враждебное настроение у просящего', он всегда боялся бы в дальнейшем потерпеть еще больший ущерб.

Иохельсон говорит об этом совершенно точно: «(Коряки никогда не осмеливаются отказать кому-нибудь в его желании, каково бы оно ни было. Ибо этот отказ может вызвать неудовольствие или гнев, а дурные настроения человека, является ли он шаманом или нет, могут навлечь несчастье. Посетитель, со своей стороны, старается не хватить через край в своих требованиях, ибо если хозяин согласится на них лишь скрепя сердце и затаит в душе враждебное чувство к гостю, полученный предмет не принесет счастья его новому владельцу» 3.

После этих примеров, взятых из Африки и Азии, я приведу несколько подобных из Америки. «Полю (племя в Калифорнии) имеют нелепые обычаи гостеприимства, напоминающие обычаи бедуинов. Любой человек, которого даже совсем не знают, может без всякого страха войти в какой-

1 156, 144, 158. з 7», 764.

2 93, 94.

75


нибудь вигвам и предложить хозяину нитку бус в обмен на любой предмет, ему понравившийся, просто указав на этот предмет пальцем и не произнеся ни слова: хозяин жилища считает делом своей чести пойти на этот обмен, независимо от того, является ли он равноценным или нет. Назавтра он может пронзить чужака своим копьем или пробить ему череп камнем, пущенным из пращи: свидетели этого факта увидят в этом лишь выправление несправедливой сделки»1. Патер Дюмаре отлично уповиы подлинный мотив этой угодливости индейцев: он заключается в страхе перед колдунами. «У зуньи вам сейчас же дадут все, чего бы вы ни попросили. Может быть, вы колдун, и если вам отказать, то вы можете «сделать гадость». «Основание, из-за которого мы всегда предлагаем пищу нашим гостям, сказали мне, заключается в том, что притти может и колдун, который обидится, если мы его не пригласим» 2 — Такова была сила этого обычая у помо, что бывали случаи, когда человек требовал дочери своего хозяина или другой женщины из жилища, назначая свою цену в бусах. Есть рассказ о том, как один чужестранец потребовал жены своего хозяина. Муж должен был согласиться принять бусы, которые ему были предложены. Женщина, однако, отказалась следовать за чужеземцем. Муж отдал бусы, и инцидент, насколько известно, не получил последствий. «Мой осведомитель с побережья меня заверил, что поведение в отношении чужеземцев целиком определялось боязнью яда (т. е. колдовства)» 3.

Здесь следовало, быть может, провести различение между самим фактом, весьма распространенным и как-будто прочно установленным, и интерпретацией, которую дают ему, часто в неясной форме, многие наблюдатели Первобытный человек никогда не отказывает в том, чего у него просят. Таков факт. Когда автор добавляет: «потому что он боится, как бы таг, кому он может отказать, не оказался колдуном и не отомстил отравлением», то он этим самым дает психологическое объяснение, которое несомненно является правдоподобным, но которое вместе с тем не совсем точно. Верно, что определенные оттенки чувства не

1 175, 153. 3 118, 195—196.
3 87,  162.

76


ускользают от первобытных людей так же, как и от нас. Это часто — опытные физиономисты, умеющие читать на лицах самые тайные намерения. Однако в этом случае, как л в столь многих других, их внимание не задерживается на замечаемом ими факте. Оно устремляется сейчас же дальше, по ту сторону того, что им дано в опыте. О|ни знают, подобно нам, что отказ может вызвать гнев, раздражение, дурные намерения, враждебные чувства, им ведомы симптомы и последствия этих душевных состояний. Но не это является источником укоренившегося у них обычая никогда не отвечать на просьбу формальным отказом. Они боятся больше всего не мести со стороны того, кому они отказали; во всяком случае, основная причина их страха — иная. Они верят, они чувствуют, что враждебное расположение в силу одного только факта своего существования порождает вредоносное влияние. Последнее навлекает несчастье на человека, который встретил отказ. За это несчастье, за все его последствия ответственным остается виновник отказа. Он делает себя объектом не только дурного настроения или мести другого: это было бы риском, который поддается учету и на который он мог бы пойти, особенно если он сильнее. Дело здесь в чем-то совсем ином. Дело в том, что, отказывая кому-нибудь в просьбе, мешая удовлетворению выраженного желания, пробуждая дурные намерения, он открывает поле действия для вредоносной силы, проявление которой будет поставлено ему^в вину. Никому не известны пределы этих проявлений.

Вообще, неудовлетворенное желание, каково бы оно ни было, порождает опасность. Эванс собрал характерные примеры такого поверья на Борнео и Малайском полуострове. «Любопытное поверье, встречающееся у язычников и малайцев полуострова, существует также у дузунов (на севере Борнео): отправление в джунгли или в путешествие с неудовлетворенным желанием, какого бы свойства оно ни было, сопряжено с (несчастьем. Так, человек ранил себе ногу, заболел, его укусил скорпион или с ним произошло другое несчастье; вспомнив, что перед уходом у него было желание пожевать бетеля, выкурить сигарету, трубку или поесть рису, желание, не приведенное в исполнение, он обязательно припишет свою неудачу неисполнению желания. Я видел, как мои носильщики дузуны, в количестве по крайней мере пят-

77


надцати человек, делили между собой убитую мышь таким образом, чтобы каждый мог немного съесть и не подвергнуть себя опасности какогсънибудь несчастья во время предстоящего путешествия. Несчастье постигло бы того, кто хотел бы попробовать мышиного мяса, но не получил бы своей доли» Ч «В Джерам-Каване, на реке Сунгкаи, я был свидетелем случая, когда туземцы были убеждены, что один человек сделался жертвой несчастного случая из-за того, что не выполнил своего намерения пожевать бетеля, которое появилось у него перед выходом. Второпях он забыл удовлетворить это свое желание. Человек, о котором идет речь, Йок Далам, свалился с дерева, на котором обломилась ветвь. Он получил сотрясение и сильные ушибы, но я полагаю, что дело кончилось у него выздоровлением» г.

Эти последние факты, если сопоставить их с предыдущими, проливают свет одновременно как на то, что представляет собою расположение духа, так и на производимое им действие. Гнев, раздражение, злоба, злое намерение, неудовлетворенное желание — все это в некотором роде автономные силы. 'В силу одного факта их зарождения и проявления одно или несколько лиц оказываются пред неминуемым несчастьем, независимо от психологических процессов, развивающихся у заинтересованных лиц. Несомненно, человек, оскорбленный отказом, может попытаться отомстить. Но человек, у которого появилось желание выкурить сигарету и который забыл это сделать перед выходом, не может упрекнуть никого в неудовлетворении своего желания. Он не может упрекать в этом даже самого себя. Он даже не думает об этом, пока с ним не случится какое-нибудь несчастье. Именно этого несчастья и боятся первобытные люди как в случае чьего-нибудь гнева, так и в случае чьей-нибудь забывчивости.

Отметим в заключение по этому пункту, что для нас расположение духа есть сложное состояние сознания, интересующее нас на практике со стороны хотений и действий, которым оно содействует. В глазах первобытных людей человеческие настроения на деле тоже являются, конечно, фактами сознания, которые каждый знает и называет в со-

1  46, 39. ^  46,  237—238.

78


ответствии со своим личным опытом: раздражением, гневом, завистью, желанием и т. д. Но одновременно с этим они усматривают в этих состояниях духа и делают 'Объектами своего внимания дурное влияние, которое вызывается такими настроениями и таким расположением духа в силу одного факта своего проявления. Они поэтому не помещают их, подобно нам, главным образом в плане психологическом. Они относят их к числу тех невидимых сил и влияний, которые, принадлежа целикам к сверхъестественному миру, непрерывно вмешиваются в ход событий нашего мира.

3.  ТАИТЯНСКИЙ   ОТШЕЛЬНИК

Из этого «мистического» представления о расположении
духа и настроениях следует, что их действие осуществляет
ся независимо от причинных связей, в зависимость от кото
рых обыкновенно ставим его мы. Первобытные люди в силу
этого приходят к таким утверждениям, которые для них
являются чем-то само собою разумеющимся, но которые нас
ставят втупик. Для того, чтобы с очевидностью выявить этот
контраст, мне кажется наиболее подходящим следующий
пример. Я имею в виду недавно появившееся сообщение, от
носящееся к острову Таити. Оно несколько длинновато, но
сократить его нельзя без риска нанести ущерб всей его
убедительности. '

Один белый проводит ночь в пещере старого туземца, живущего отшельником на горе. Ему становится холодно. Хозяин дает ему в качестве покрывала плащ, подаренный хозяину другим туземцем после нескольких лет носки. Несколько времени спустя хозяин называет имя того, кто подарил ему этот плащ. «Я мгновенно выскочил на воздух, далеко отшвырнул от себя плащ и изо всех сил завопил: «Да разве ты не знаешь, что молодой Нандау болен проказой, да еще в самой тяжелой форме? Он буквально разваливается. Как. же ты решился носить этот плащ на голом теле без всякой другой одежды? Как ты решился просто притрагиваться к нему?» Я схватил бутылку с ромом и к великому отчаянию Афайау вылил добрую долю его на свои руки и ноги, чтобы их обеззаразить.

Старик окинул меня взглядом, полным снисходительного^

79


сожаления, и сказал мне: «Почему ты так волнуешься и так беспокоишься? Когда я передал тебе этот плащ, я ведь хотел только оказать тебе услугу, но вовсе не передать тебе болезнь его прежнего владельца...» Афайау затем сообщил, что он поддерживает самые дружественные отношения с этим прокаженным, который живет один. Он выполняет его поручения и иногда навещает его. «В то время, когда прокаженный пользовался еще своими ногами, которых теперь уже не существует, он имел обыкновение появляться здесь время от времени и проводить со мной несколько дней, после чего он возвращался в свою хижину с убеждением, что моя пещера является единственным местом в ми-pev где он — желанный гость, и что его общество не внушает мне отвращения. 'Намедни, когда он дал мне этот плащ, он предложил мне прокипятить его перед тем, как надеть, чтобы убить зародыши проказы. Но я вовсе не боюсь подхватить проказу и, зная, что этот молодой человек питает ко мне лишь добрые и дружественные чувства, я просто принял этот плащ в том виде, в каком мне его 'дали. Впрочем, в чем бы стал я его кипятить? У меня для этого нет достаточно большой посуды.

Вот вы, белые, думаете, что проказу так уж легко подцепить, вы прямо достойными жалости становитесь в своих попытках от нее уберечься. Если уж вам суждено ее иметь, вы ее получите, и ничто этому не помешает. С другой стороны, если прокаженный добровольно и из дружеского чувства даст тебе одну из своих личных вещей, то ты можешь ею •пользоваться, без всякого риска заразиться.

Я часто носил одежду, которую бедный парень оставлял здесь для меня, и со мной ничего не случалось. Вот если бы я был жесток или даже мало любезен по отношению к нему, если бы я у него что-нибудь украл, он, наверное, окавался бы в состоянии передать мне проказу и, вероятно, захотел бы это сделать. Одним словом, он мне подарил плащ, а болезнь сохранил для себя. Тебе, несомненно, трудно этому поверить, но я уверяю тебя, что единственный путь, которым болезни подобного рода распространяются, это намерение больного, который имеет зло против тех, кто с ним дурно обращался.

Все ваши предосторожности по части дезинфекции, — продолжал старик, — являются для меня просто до-

80


казательством того, что вы не понимаете самых основ заражения. Вот, например, Фаатираха, -который болен проказой. У него была жена, которая подарила ему хороших детей, мальчиков и девочек, красивых и здоровых- Двадцать пять лет оставался он со своей женой, и, когда он умер, никто у него не заболел, ни у iKoro из его близких не обнаружилось ни малейших признаков заражения. Так случилось потому, что Фаатираха пользовался любовью и попечением жены и семьи, так что у него не могло быть никаких оснований и поводов для злого чувства против них. А вот теперь посмотри напротив семью Тафаи. Все в ней больны' проказой. Это случилось потому, что, когда у Тафаи обнаружились первые признаки болезни, все его близкие бросили его. Так боялись они заболеть проказой. Несчастный оказался покинутым до самой смерти. Он, совершенно естественно, был разозлен и, несмотря на то, что его родные редко бывали в поле его зрения, постарался передать им свою болезнь. Молодой Нандау был здесь в этой пещере десятки раз и лежал на том самом месте, на котором лежишь ты. Я не подцепил проказы, не подхватишь ее и ты» \

К несчастью, мы не можем быть уверены в точности выражений, вложенных здесь в уста таитянского отшельника. Однако основная идея его рассуждений стоит как-будто вне всякого сомнения. Мы отчетливо видим, как он представляет себе настроения людей, действия, которые могут быть ими произведены, .мы ясно различаем и его представления о болезни, о которой идет речь. Он не задерживается на физических предпосылках проказы, да он, несомненно, и не имеет о них никакого представления. Хотя он и слышал разговоры о физических предпосылках заражения, он, однако, не придает им никакого значения. Белые говорят, что от болезни можно уберечься, избегая общения с прокаженным, и что заразиться можнб через вещи, которые носили прокаженные. Он этому не верит, и его опыт убедил его в обратном. Он столько раз соприкасался с больным и тем не менее остался невредим. Другие же, которые избегали прокаженных, как-раз заболели. Следовательно, надо искать причину в чем-то другом. \На его

1 149, 34 — 36.

81


взгляд, причина заключается в настроениях и расположении прокаженного. Если последние носят благожелательный характер по отношению к кому-нибудь, то этот человек может соприкасаться с прокаженным как угодно часто без риска заразиться. Если они носят враждебный характер, то прокаженный передаст свою болезнь этому человеку, быть может, даже на далеком расстоянии.

«Намеренье», о котором говорит отшельник, не есть намеренье, приводящее к зрело обдуманному решению и переходящее в действие лишь после обсуждения. Это непосредственный результат настроения или расположения: оно осуществляется без участия размышления и часто незаметно для самого сознания. Прокаженный чувствителен к выражению сострадания, которое он внушает, он признателен за заботы своего друга, за оказываемое ему внимание, он благодарен за то, что тот не бежит от него, навещает его и принимает его у себя. Благодаря этим доброжелательным чувствам прокаженного его друг может надевать без всякого риска одежду, которую он дарит ему. Он не подвергается опасности заразиться. Напротив, в случае с Тафаи, которого семья покинула и оставила умирать без всякого ухода, бесчувственность, эгоистический страх близких не могут не (вызвать у больного тоски, раздражения, злобы, одним словом, злых чувств. Доходит ли он до того, чтобы подумать: «для того чтобы отомстить жене и детям за их поведение в отношении меня, я передал им свою болезнь?»— этого мы не знаем, и было бы бесполезно ломать голову над нашим текстом, чтобы в этом удостовериться. Да в этом вовсе и нет необходимости. Если даже Тафаи и не «хочет» определенно заразить своих, достаточно, чтобы у него существовали в отношении их злые чувства. Тогда он при малейшем соприкосновении или даже без всякого соприкосновения передает им болезнь. Согласно рассказу отшельника, так оно и случилось.

Таким образом, настроения, чувства, расположение оказывают действие, которое нам хотелось бы назвать магическим, так как оно производится независимо от объективных 'условий явления. В только-что приведенном примере при равных условиях заражение совершится или не совершится в зависимости от тех чувств, которые будет питать прокаженный к человеку, о котором идет речь. Таким

82


образом, 'они принадлежат к тому миру сверхъестественных сил, постоянное вмешательство которого чувствует в своем опыте первобытное мышление. Понятно в таком случае, почему первобытные люди придают им такое значение и почему они часто боятся их не меньше, чем колдовства. Человек, в котором пребывает злое чувство, является существом, носящим несчастье, как и тот, в котором пребывает вредоносное начало. Прокаженные, о которых говорит отшельник, не ^являются колдунами. Однако если их чувства по отношению к определенным лицам приобретают враждебный характер, все происходит так, как если бы они были колдунами. Они делают этих лиц больными, что равносильно их окшдовашю. Объекты их злого чувства оказываются пораженными. Тому, кого они любят, бояться нечего. Этот род избирательного действия чувств и настроений, которые в некоторых случаях, так сказать, выбирают свою жертву, напоминает действие колдовских снадобий и ядов, которые, повинуясь велениям колдуна, причиняют зло лишь тому лицу, которое им .намечено. Это — поверье, имеющее огром-ное распространение. Например, «в Патико (англоегипетский Судан) меня заверяли, что люди иногда умирали от прикосновения к «логага» (отравленный капкан, помещенный у входа в селение). Здесь допускают, что лишь то> лицо, против здоровья или жизни которого существует зчой умысел, должно бояться силы яда. В случае с большим начальником по имени Ауин, который умер таинственным образам по соседству с нами, в Патико, туземцы верили, что роковая доза яда была ему дана через посредство съеденной им птицы. Другие ели эту птицу одновременно с этим начальникам. .Не было как-будто никакого сомнения, что птица была прислана каким-то врагом Ауина. Однако «ам не удалось разъяснить тайну этого отравления» *. Для первобытного мышления здесь и «ет никакой тайны. У врага начальника не было никакого основания вызвать смерть остальных -участников трапезы. Он «хотел», чтобы яд, которым была начинена птица, подействовал на Ауина и только на него одного. Яд ему и повиновался. Для первобытного человека нет ничего проще этой способности выбирать, для нас совершенно необъяснимой.

1 86, 242—243.

83


Точно так же на северо-запад от озера Ньясса «снадобье помещается на близком расстоянии от жертвы или закапывается на тропинке, по которой она должна пройти: оно оказывает элективное действие и настигает только намеченную жертву. Последняя умрет вскоре после того, как она пройдет по этой тропинке» \ Монсиньор Лагэ описывает этот же обряд более подробно. «Коедук.. рассей-вает снадобье, истертое в порошок, например на пороге двери. Он обращается к снадобью с речью, говоря, что когда такой-то (имя рек) переступит через него, оно должно его поразить. Жертва, не зная об опасности, выходит утром из хижины, проходит над снадобьем, не зная о его существовании, и внезапно чувствует себя пораженной. Как говорят азанде, жертва в случае, если с достаточной скоростью не притти к ней на помощь с противоядием, через короткое время умрет.

Странная вещь, но другой, который не был намечен убийцей, может совершенно безопасно переступить через снадобье. Поражен им будет лишь тот, чье имя было произнесено при заговаривании снадобья Иногда снадобье помещается также на дороге в надежде, что намеченное лицо не замедлит пройти здесь. Остальные прохожие останутся невредимыми» "*.

Иногда снадобье применяется путем тайного подмешивания его в пищу. По общему мнению, важно прикосновение к нему каким-нибудь способом, поглощение же вовсе не необходимо. По общему предположению, людям, которые не имелись в виду при заговаривании снадобья, бояться нечего. Снадобье действует не в силу сво^х физических свойств. Действие его является чисто магическим, поражая лишь того, против кого оно направлено»3. Несколько дальше автор прибавляет: «Характерно для этих снадобий, что они убивают лиц, намеченных заранее, не причиняя никакого ущерба другим лицам, которые не имелись в виду. Применяющий эти снадобья обращается к ним с речью, объясняет им, чего он от них ожидает Он убежден, что снадобье не ошибется и не промахнется Существует, следовательно, некое телепатическое общение между челове-

1 228, 302. 3 100, 115
г 100, 114

84


ком и снадобье м   Они понимают друг друга и действуют согласно» 1.

Я не знаю, не страдает ли эта интерпретация, превосходная в своей основе, некоторой чрезмерной конкретизацией, и можно ли говорить, что человек и снадобье общаются между собой мыслями Монсиньор Лагэ был более близок, возможно, к истине, когда он писал в неопределенных выражениях, что дело идет о действии «чисто магическом». Первобытное мышление не дает себе отчетливого объяснения этого действия, да оно и не чувствует в этом никакой потребности. Для него действие подобного рода не представляет собой ничего экстраординарного. Его видишь каждый день. Когда «доктор» заставляет человека, заподозренного в колдовстве, проглотить испытательный яд, он убеждает напиток пробежать по всему телу сверху донизу, до самого края всех его членов, чтобы обнаружить вредоносное начало, овладеть им и убить человека, если он колдун Точно так же, когда колдун поручает крокодилу схватить жертву, которую он «приговорил», он сообщает крокодилу, кто эта жертва, и уже затем животное не ошибется: оно нападает лишь на намеченное лицо. Другим бояться его нечего. Одним словом, выбор жертвы не является делом ни снадобья, ни крокодила, которые играют лишь роль покорных орудий. Выбор этот производится тем, кто пускает их в дело Реальная причинная связь устанавливается между «хотением» знахаря или колдуна и результатом. Она не отличается в этом смысле от той связи, которую мы только-что констатировали между настроениями и расположением прокаженного и передачей болезни.

4   ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ НА «РАСПОЛОЖЕНИЕ» ЛЮДЕЙ   И  ПРЕДМЕТОВ

Так как настроения представляются, таким образом, своего рода автономными силами, которые можно рассматривать отдельно от субъектов, которые их испытывают, первобытные люди пришли к тому, что пытались воздей-

1 100, 142

S5


ствовать «©посредственно на эти силы при помощи колдовских средств. На ум тотчас же приходит у нас один пример. Он имеет повсеместное распространение. Мы не знаем ни одного более или менее примитивного общества, в котором не применялись бы любовные снадобья и напитки. Эти снадобья оказывают вблизи или издали магическое действие на лицо, которому хотят 'внушить любовь к себе, причем чаще всего это действие оказывается через посредство какой-либо из его вещей. Эти снадобья преображают расположение намеченного лица. Презрение или безразличие сменяются склонностью и благорасположением. Лицо, к которому применено любовное снадобье, не в состоянии больше сопротивляться. Было бы излишним перечислять факты подобного рода. Тем не менее, вот один пример, где обнаруживается элективное действие колдовского снадобья, о котором только-что шла речь. У арунта, говорит Болдуин Спенсер, «женщина околдовывается мужчиной, который тайно уходит в кустарник и вращает там маленькую трещотку, носящую название «наматЕинна»... Звук этой трещотки магически доносится до ее ушей, притом только до ее именно ушей. Она становится, как это здесь говорят, «окунджепунна», т. е. проникнутой безумным вожделением к этому человеку. Рано или поздно, она с ним сходится» 1.

Когда на Новой Зеландии ревнующая женщина хочет разлюбить своего мужа или своего возлюбленного, «она отправляется к 'Специалисту, чтобы ее любовь к неверному была «-отделена» от нее. Колдун отводит ее на берег, окропляет ее водой и этим отнимает у нее «ахуа», т. е. образ или личность ее любви. Он достигает этого путем простого прикосновения пальцами к телу клиентки, делая такой жест, будто ов с нее что-то снимает. Он отделяет от нее, так сказать, вместе с водой этот образ («ахуа»); этим путем любовь ее стирается или отделяется от нее» 2. На островах Тробрианд, когда судно, направляющееся с торговыми целями, приближается к месту назначения, «на «сем судне отводятся определенные места на носу, на корме л у бортов всем людям, испытанным в искусстве прогонять дурные мысли из сознания людей и внушать им благожела-

1 225, 303. г 8,  475.

86


тельные настроения: эти люди не перестают производить свои колдовские манипуляции вплоть до самой высадки» 1.

У банту Южной Африки тоже встречается в разных формах вера в возможность физически действовать на настроения и чувства людей. Например, у кафров ксоза существуют знахари, которые умеют «запирать», «затыкать», которые «закрывают сердце человека, обвиненного в неоднократном колдовстве, дабы он больше не дума.! о таких вещах. Они дают ему «снадобье» и моют его»2. Если этот человек заподозрен в колдовстве, то это значит, как здесь думают, что у него в отношении определенных лиц настроение, приносящее 'несчастье (это и означают слова: вещи, о которых он думает). Снадобье и омовение должны изменить это настроение. Он ие будет после этого опасным ни для кого, и, если произойдет какое-либо несчастье, его больше не будут подозревать. Зулусы имеют слово для обозначения «лекарств» или снадобий, которым приписывается способность отнимать у вещей их остроту, приглушать их, смягчать, лишать их силы: им приписывается, например, способность оказывать такого рода действие на злоумышленные (манипуляции колдуна, на ловкость врага, мечущего свой сагай, на великодушное чувство какого-нибудь благодетеля.

Таким средством является, например, обыкновенная кафрская иголка. Человек, отправляющийся та войну, носит ее на себе, чтобы сделаться неуязвимым. Однако, если во время голода он вздумает отправиться к приятелю по-просить пищи, он постарается оставить эту иголку дома из боязни, чтобы она не подействовала на доброжелательство этого приятеля» 3.

По представлению зулусов, талисман действует на расположение благодетеля таким же образом, как другие колдовские средства парализуют .манипуляции колдуна.-В обоих случаях это — магическое действие, физически представляемое более или менее отчетливо. Вот еще один характерный пример, заимствованный из того же превосходного словаря. «Юноша, который имел несчастье упустить свою скотину и позволить ей забрести в поле соседа, при воз-

* 4, 72. х з ^   202
" 93, 193.

87


вращении домой жует определенную траву, чтобы вызвать запамятование у отца — именно такое действие, как здесь думают, оказывается этой травой; таким путем он избегает наказания, которое его ожидает» \

Не так ли обстоит дело и с воздействием миссионеров на своих новообращенных? Банту, за некоторыми исключениями, не представляют себе его как-нибудь иначе, как в физической форме. Если миссионер добился чьего-нибудь обращения, то предполагается, что он непременно воспользовался колдовским средством, которое изменило настроение туземца. Для того, чтобы расстроить его дело', для того, чтобы «разобратить», если можно позволить себе такое слово, нового христианина, друзья его пустят, следовательно, в ход все средства того же рода, какой был применен, по их предположению, миссионером. Шлекман сообщает много характерных фактов подобного рода. «iB сентябре 1873 г. один молодой туземец потребовал крещения. Пять раз его братья и сестры являлись для того, чтобы его увести, но он неизменно оказывал им сопротивление. На шестой раз им удалось хитростью и силой этого добиться. Когда он пришел в крааль, его заставили принять рвотное снадобье, которое должно было заставить его изрыгнуть веру» 2. После того, когда произошло чье-нибудь обращение, туземцы начинают бояться и перестают приходить в церковь: «Все были охвачены боязнью быть превращенными в верующих (путем магического действия)» 3. Очи не решались даже приходить на работу к миссионеру. «Работать полдня в саду — это еще куда ни шло, но они никак не соглашались работать в доме, разве только дело шло о паре дней. Они боялись, как бы Вебер (миссионер) не околдовал их талисманами, которые он употребляет во время молитв, своими книгами или за столом» ". «Он (дьявол) породил слух среди туземцев, что миссионер имеет талисманы, которыми он может обратить людей к вере и которые он носит во рту. Всякий, кто к нему приблизится, будет окроплен ими, и ему ничего тогда не останется делать: он непременно сделается верующим. Результатом этого было то, что в дальнейшем

1 22, 6. 3 219, 461.

2 219,  491—492.  Ср.  501. 4 219,   490.

88


молодежь перестала посещать богослужения и вообще избегала соприкосновения с Манером. Только сильные люди, которые чувствовали себя достаточно крепкими, чтобы противостоять влиянию миссионера, продолжали приходить в церковь» 1. В другом случае «семья новообращенного прибегла к бесчисленным выдумкам, чтобы отговорить его от крещения. Между прочим, родственники первых крестников миссионера попытались убедить их, что их заставляют пить молоко мадам Энгельбрехт (хотя она его не имела),, которое, мол, подмешивалось в их пищу незаметно для них. По этой, мол, причине, они и привязались к супругам Энгельбрехт до такой степени, чтобы согласиться на крещение» 2.

Доктор Вангеман сообщает факты, .подобные предыдущим. Например, в 1856 г. у зулусов один молодой человек был уже готов креститься. Его близкие, боясь его потерять, увлекли его к себе хитростью и попытались его заставить отказаться от своего намерения... Его связали и спрятали; его заставили принять «лекарство», чтобы изгнать из его тела ужасную болезнь веры. Поджаривали на огне его одежду и рубашку, чтобы извлечь из них все, в чем мог таиться яд веры3. (В кафро-даглийском словаре Кропфа мы читаем: «и-гкобока,—пронзенный, т. е. обращенный (насмешливая кличка, данная язычниками новообращенным христианам). У них существует представление, будто божественное слово или проповедь просверливает отверстие в сердце: они приписывают имеющее место изменение (в расположении духа) физическим причинам»4. У бечуано'В «несколько дней тому назад один цивилизованный и развитой язычник, пытаясь объяснить обращение Морумо, говорил: «Ему дали лекарство намедни -вечером. Миссионеры имеют снадобье, которое так изменяет сердца, что перестаешь любить и отца, и мать, и родных, и пляску, и обычаи» 5.

Один южноафриканский царек, Сепопо, хочет вернуть в свою столицу людей, которые скрылись, чтобы избежать его жестокостей. Колдовское средство, которое он приме-

1 8>Ю, 520.                                               « 92, 125.

2  2,19, 540.                                                 5 ,24, 237.

3 252, 197.

89


«яет, заключается в следующем: он берет жир из сердца домашних животных, прикрепляет его к крестообразно соединенным палкам и ночью .втыкает их перед хижиной беглецов: «Талисман этот должен таким образом подействовать на состояние духа беглецов, что они потеряют сознание- и, как пьяные, возвратятся к своему жилищу» 1. У баила верят, что «если в твоем распоряжении имеется талисман, который заставляет сердце почернеть, то у всякого, кто вздумает причинить тебе зло, сердце его почернеет, т. е. он откажется от своего намерения. Другой талисман приводит к тому, что враг, как только он появится в присутствии его владельца, проникается симпатией к нему и 'настроения его меняются. Третье средство приводит к тому, что враг, как только он соберется вас поразить, вспомнит, что и он тоже является грешником, и пощадит вас. С другой стороны, так как может случиться, что и вы захотите причинить зло кому-нибудь, то вы для того, чтобы избежать опасности позволить себя смягчить или растрогать, постарайтесь обзавестись таким колдовским средством, которое позволит вам сохранить зло против этого человека, когда у вас появится искушение взглянуть на «его более благосклонно» 3. В Камеруне туземцы

•база  знают  снадобье,  которое способно заставить  кредиторов быть терпеливыми3.   Вот  почему  «кредитор никогда не примет  никакой  еды  от  своего  должника из  боязни, как бы не изменилось его собственное расположение» 4. «Они   (басуто)   верят,  что    можно   передать   человеку

•"е или иные свойства, сделать ему добро, например в случае болезни вводя в некоторые вещества доброжелательство, милосердие, исцеление, которыми хотят того или иного облагодетельствовать. Когда одна женщина отнесла нашего первого ребенка к старой христианке, которая называлась Мофомотри («та, которая дает покой»), эта «бабушка» взяла .младенца и потерла его голову о свою, всю убеленную сединами, дабы ему передать способность жить столько же, сколько живет она; это была передача живучести через посредство шевелюры, которая была у

•старухи материальным и видимым знаком этого свойства.

1 69, 404. 3 211, 106.

2 217,  259. '  211,   193.

90


Когда я давал больному пакетик с йодистым калием, приказав ему дома высыпать его в бутылку с водой, то случалось, что он мне говорил: «Мы хотим твоей руки»: это означало, что он хотел, чтобы я сам сделал смесь, так как моя рука присоединяла к лекарству силу, исходящую от силы моей благосклонности» *.

-К этим нескольким фактам, собранным у банту, легко было бы присоединить много других, относящихся к самым разнообразным районам. Вот один только последний пример, относящийся к араукана. «Один кацик из Коллимал-лина, немножко севернее Темуко, захватил кожу мальчика со стороны сердца, оттянул ее к себе и затем сделал на ней небольшой надрез ланцетом. Кровь была подо-Орана на деревянное блюдо. Одна из женщин быстро вынесла блюдо и бросила в реку. Автор спросил у одного знахаря, Что означает эта операция. Тот ответил, что так как юноша был буйным и нечестным, то у него извлекли зло из его сердца и вышвырнули это зло в реку, чтобы она его унесла» 2.

Из всех этих фактов вытекает, что, по представлениям первобытных людей, возможно вызывать, подавлять, изменять, преображать расположение человека, действуя на него непосредственно физически, минуя сознание субъекта, по отношению к которому они как-будто не стоят ни в какой обязательной зависимости.

5. НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ  АНИМИСТИЧЕСКОЙ  СХЕМЫ

«Первобытные» люди, как известно, не 'классифицируют •подобно нам предметов природы по отчетливо раздельным царствам и не придают того же значения, что и мы, различению между живыми существами и остальными предметами. Они верят без размышлений в однородность окружающих их существ и даже неодушевленных предметов по их сущности.

Это вовсе не означает, что основные различительные признаки, 'которыми оперируют наши классификации,

1 31, 27 — 28. 2 57а,   163.

91


ускользают от «их Обыкновенно они довольно хорошо знают их Часто даже они отлично различают многочисленные разновидности растений, в знании которых они заинтересованы.

Но они придерживаются этого знания лишь в силу той нужды, которою они в нем имеют, и лишь для той пользы, которую они из него извлекают. Их внимание ориентировано в ином направлении. Их внимание сосредоточивается и задерживается на невидимых силах и сверхъестественных влияниях, которые, как они убеждены, они замечают и чувствуют каждое мгновение в природе и от которых зависит их благополучие или несчастье, их успех или неудача в любо'м предприятии.

В соответствии с этой постоянной установкой первобытные люди, наблюдая, иногда с поразительной прозорливостью и остротой, повадки, например, животных', которыми они питаются и которых, значит, надо уметь выследить и поймать, особенно озабочены настроениями и рас-потожением этих животных, способами достижения их благосклонности Так же обстоит дело и по отношению к растительным видам, а также вообще по отношению ко всем существам и предметам природы, расположение которых может оказать влияние на их судьбу.

Очень велико искушение выразить эти тенденции и привычки первобытных людей в анимистических терминах. Терминология эта гак удобна' Они сами так охотно прибегают к ней, как только они вошли в соприкосновение с религиями, в которых объектами культа являются духи, демоны, божества, более или менее отчетливо индивидуализированные Они находят здесь совершенно готовые рамки, в которые без всякого затруднения укладываются их представления, обычно текучие и неопределенные Однако, отливаясь таким образом в четко определенную форму, им чуждую, эти представления подвергаются риску искажения. Эта деформация представлений первобытных людей обнаруживается в большинстве свидетельств, которыми мы располагаем Один исследователь Борнео, например, недавно, писал: «Туземцы Борнео в общем имеют одни и те же основные представления, несмотря на все разделяющие их племенные и расовые различия. Согласно этим представлениям вся природа, люди, животные, растения, сухие листья

92


на земле, воздух, огонь и вода — все это одушевлено, все может испытывать удовольствие и страдание.

Туземец Борнео с величайшей тщательностью, с чувством деликатности остерегается раздражать души вещей. Если гопод вынуждает его налагать руку на окружающие его существа, он старается умиротворить их путем жертвоприношения . Так как гром, молния, дождь, буря являются для него загадками, то он истолковывает их как проявление духов (aiHTax), которые более могущественны, чем человек, но мыслят и чувствуют так же, как и он. От колыбели до могилы его не покидает страх перед демонами этого таинственного духовного мира. Все, что он делает, все чего он не делает, является непрерывным усилием проскользнуть без катастрофы по этому ненадежному морю между Харибдой и Сциллой» 1.

В этом отрывке, аначогию которому можно найти у многих других наблюдателей так называемых примитивных обществ, можно без особого труда отделить самый факт, который передан точно, от анимистической схемы, в которую его включает автор. Последний констатировал у всех племен, которые попали в поле его зрения, заботу о приобретении благосклонности существ и предметов,  с которыми людям приходится иметь дело, даже таких предметов, которые мы называем  неодушевленными. Всюду   люди   испытывают   потребность чувствовать их «бчагорасположенными». В противном случае люди сочли бы себя поставленными пред неизбежным несчастьем.  Автор  впотае  резонно  отмечает,  что эти основные представ пения общи всем племенам, начиная с низшей ступени развития и кончая теми, которые более или менее глубоко подверглись влиянию малайцев или китайцев Однако, когда он приписывает всем представление, будто «демоны и духи мыслят и чувствуют, как человеческие существа», то  эта анимистская интерпретация их представлений, оправданная в некоторых случаях терминологией самих туземцев (если допустить, что они не выражаются из любезности заимствованными терминами), не подходит для других случаев, где настроения существ и предметов не фигурируют у первобытных людей  в  этом  исключительно  психическом аспекте.

1 147,  221 — 222.

93


Может показаться слишком смелым оспаривание интерпретации, которая как-будто непосредственно вытекает из природы фактов. В самом деле, кто может (питать в отношении людей благосклонные или враждебные чувства и настроения, кроме «духа» или чего-нибудь в этом же роде? Да и как первобытные люди могли бы иметь об этом представление, которое не было бы более или менее антропоморфическим? Все это верно, если мы будем судить об их мыслительных навыках по нашим. Однако, если мы примем во внимание тот факт, что в этом пункте они отличаются от нас и что им неведомы наши идеи о материи, духе и сознании, мы поколеблемся сразу же приписать им анимистические представления.

Один наблюдатель, столь же точный, сколь и проницательный, Эдвин Смит, не ошибался на этот счет. «Баила, — говорит он совершенно определенно, — веря во влияния, исходящие' от существ и предметов, их окружающих, вовсе не имеют, однако, представления, будто источником их являются духи или существа, имманентные этим существам или предметам». По вопросу о талисманах, например, он пишет: «Не предполагается (за отдельными исключениями), что эти предметы имеют души. Когда влюбленный, торговец, воин, гадатель обращается с речью к «музамо» (колдовскому средству), он обычно не имеет сознания, будто в нем находится дух или покойник (ghost). Он обращается именно к -самому колдовскому средству» 1.

В самом деле, первобытные люди вовсе не считают себя обязанными думать, что настроения и чувства существ и предметов либо являются, либо не являются чем-то психическим. Они эту дилемму, которая нас в применении к ним затрудняет, вовсе не ставят перед собой. Никогда не задумываясь о природе «психического» или «непоихического», они и не видят перед собой необходимости склоняться к одному из решений больше, чем к другому. Даже, когда дело идет о человеческих чувствах и настроениях, они себе представляют их, как мы видели выше, в качестве невидимых сил, подобных тем, которые проявляются вокруг них в каждое мгновение. Они не отделяют их четко от субъекта, но они и не ставят их в формальную зависимость от него.

1 217а,   84—85.

94


Короче 'Говоря, настроения сознательных субъектов не отличаются от настроений существ и предметов, которым мы никогда не вздумали бы приписывать сознание. Как о тех, так и о других они имеют смутное и плохо оформленное представление, которого для них вполне достаточно. Так как эти представления приводят в действие аффективную категорию, то в них преобладают эмоциональные элементы. Первобытные люда совершенно не заботятся о том, чтобы толком выяснить, какова природа этих настроений. Они целиком во власти надежды или страха, связанных с тем, что эти настроения им сулят.

Наше мышление является концептуальным, оно распределяет существа и предметы по родам и классам и объявляет сознание отличительны-м признаком некоторых из этих классов. Мы поэтому испытываем крайнее затруднение при попытке встать здесь на точку зрения первобытного мышления. Если путем упорного усилия нашему мышлению на мгновение удается встать на нее, то оно не в состоянии на ней удержаться. Оно нечувствительно соскальзывает с этой затрудняющей его позиции. Мало-по^малу оно возвращается к своей обычной установке. Оно, значит, начинает искажать эти 'Представления первобытных людей, навязывая им собственные рамки, или доискиваясь в этих 'представлениях ответа на вопросы, самый характер которых для примитивных людей лишен смысла.

6.   МАГИЧЕСКИЕ  ПРОЦЕДУРЫ

К числу настроений, имеющих для (первобытных людей первостепенный интерес, относятся прежде всего настроения-съедобных животных и растений, благодаря которым они не умирают с голоду. Известно — Б. Гутман в своих работах о джагга хорошо осветил этот момент, — что первобытные люди рассматривают их не как низшие существа, предназначенные служить пищей, но как существа, равные человеку, если не превосходящие его. Эти животные, эти растения являются, или, по крайней мере, могут сделаться, для всей группы в целом или для отдельных ее членов покровителями и благодетелями. Тотемизм, как бы его ни интерпретировали, включает в себя почитание животного или растения, имя

95


которого носит клан. Но это чувство' существует даже' независимо от тотемических обычаев. «Когда мы стараемся засвидетельствовать наше почтение добыче, — говорили старые бушмены, — мы действуем таким образом... потому что мы хотим, чтобы животные в состоянии были умереть (позволили себя убить). Ибо они не умирали бы, если бы мы не засвидетельствовали им нашего почтения» \

Эти знаки почитания заключаются обычно в умилостивительных обрядах, которые трудно, а иногда и невозможно отличить от магических операций. Здесь как-раз сказывается манера первобытных людей представлять себе настроения. Они отнюдь не стараются прежде всего растрогать, склонить, убедить тех животных и те растения, к которым адресованы эти обряды, хотя это намеренье не отсутствует в них. Они хотят прежде всего, чтобы расположение этих животных и растений осталось или сделалось таким, какое им желательно. И вот, чтобы этого добиться, применяются приблизительно те же самые процедуры, которые, как мы видели, употребляются, когда дело идет о человеческих существах. И здесь полагаются на колдовские средства, действующие физически и магически.

При убийстве или поимке животного следует немедленно позаботиться О' том, чтобы гений его вида «е рассердился. Необходимо, чтобы он простил охотникам убийство, которое они вынуждены были совершить, дабы в будущем он продолжал быть к ним благосклонным. Так, у кафров ксоза, «когда убиваюу антилопу-самца, на нее набрасывают лиану, которую сжигают перед тем, как отправиться еще раз в лес на охоту: полагают, что этот колдовской прием привлечет к охотникам других животных, которые отдадут себя в их руки» 2. У баила почести оказываются убитому слону. «Мотив, внушающий эти обряды, заключается в том, чтобы помешать убитому слону отомстить охотникам и побудить его помочь им довести других слонов до такого же конца. Едва только животное испустило дух, как охотник обращается в бегство, а его товарищи преследуют err/, инсценируя ярость... После совершения обрядов охотники возвращаются в селение, где устраивается большое празднество. Оно начинается с принесения жертвы Леза (высшему существу), ду-

1 9, 271. 2 92,87.

96


хам предков (мшхимо) и духу (ghost) убитого слона, последовавшему за охотниками в 'селение. Ему говорят: «О дух, нет ли у тебя братьев и отцов, которые позволят себя убить? Пойди и приведи их сюда». Дух слона отправляется тогда к своему стаду и становится там гением-хранителем слона, ^который «съел его имя» (т. е. сделался -его наследником). Заметьте, что баглла думают, будто слоны живут так же, как и люди. Когда один из них умирает, другой наследует его положение, «съедает его имя» по их выражению» '.— В Западной Африке «туземцы, обитающие на берегах озера Айзинго, говорят, что если убить первых рыб, появляющихся в озере во время сухой части года, остальная часть стаи повернет обратно. Поэтому, когда появляется рыбий авангард, с ним обращаются весьма почтительно, к нему обращаются со льстивыми речами, ему приносят подарки» 2.

Факты подобного рода сплошь да рядом встречаются и в Африке и в других местах. Следует вспомнить также п о тех не менее многочисленных фактах, которые относятся к обращению с домашними животными и в особенности, как это имеет место .у большинства банту, с рогатым окотом. Известно, .какое сильное чувство зги чернокожие питают к своему скоту, известны те заботы, то внимание, тот, можно сказать, культ, то поклонение, которыми эти туземцы окружают свой домашний скот. Их коровы и быки составляют высший интерес их жизни. Один европеец однажды заметил им, что та чрезвычайно утомительная работа, которая выпадает на долю их женщин, легко могла бы выполняться быками. Это вызвало сильнейшее негодование. Туземцы «е сочли даже достойной обсуждения столь смешную мысль.

Первобытным людям представляется, что необходимо щадить чувства этих животных и в особенности остерегаться таких действий, которые могли бы их задеть. Отсюда и те сложные 'комбинации обрядов, правил и табу., которые мы у них находим. Для туземца, который свыкается с ними с детства, весь этот ритуал есть нечто само собою разумеющееся. Он уверен, что все знают его так же, как и он. Однако белые не знают этих предписаний и запретов. Чаще всего белые даже не стараются их узнать. Если случайно

1 217,   167 — 168. - 85, 103.

97


белому и доведется узнать некоторые обрывки этого ритуала, то он понимает его совершенно превратно, и последствия его невежества или его ошибок порою могут вызвать у него изумление. Например, чернокожие, у которых молоко имеется в изобилии, отказываются дать или продать ему мо тока. Белый человек может подумать о недобром чувстве или даже о враждебном отношении к нему. Но он ошибается. Дело в том, что туземцы боятся его манеры потреблять молоко без всяких предосторожностей, ведь он может поставить молоко на огонь, а это плохо отразится на дающей мочоко корозе, и она больше не будет его давать. Так, у багима «существуют удивительные представления о прозорливости коров насчет того, как обращаются с их мото-ком. Сплошь да рядом здесь можно услышать, как хозяин коровы сообщит вам, что она не хочет доиться, потому что вы кипятили ее молоко» 1. Гутман подробно описал те предосторожности, которые предпринимаются туземцами, когда они хотят умертвить корову. «Это можно сделать лишь на территории рода (Sippe). С большой торжественностью и многими церемониями благодарят корову за все, чем ей обязаны. Ее хозяин заверяет ее, чго он не может ее убить, но что он позволит ей найти приют в хижине, так как она принесла ему десять телят. Поэтому, если с ней случится беда, она должна знать, что не он тому виной .. Смертельный удар должен быть нанесен корове чужим, принадлежащим соседнему роду; хозяин и его братья дочжны до этого спрятаться. Женщины остаются здесь, они начинают стонать и жаловаться по поводу того, что корова эта была такой хорошей скотиной, а между тем ее уводят на-смерть: они заверяют ее, что в смерти ее они неповинны.

Лишь после того, как убитая корова освежевана, к ней подходят хозяин с братьями. Он разражается восклицаниями по поводу столь горестного неожиданного события и, инсценируя сильнейшую ярость, начинает допытываться, кто ее убил. Нанесший корове удар выходит вперед и говорит ему: «Мы ее украчи у тебя, пока тебя не было». Начинается препиратечьство, во время которого хозяин перечисляет все достоинства своей скотины Однако последнее слово остается за убийцей. «Она была стара, она должна была уступить место другим. Такова также и ваша участь» Хозяин разра-

1 86, 122

98


жается новыми жалобами и рыданиями, словно он оплакивает свою 'мать. Оч «е ест мчга этой коровы» 1. Эта инсценировка очень близко напоминает ту, которую этот же миссионер описат в^своей небочьшой работе «Пчеловодство у джагга» в связи с рубкой дерева, предназначенного для изготовления улья. Здесь мы видим то же почтительное отношение к дереву, то же отчаяние хозяина перед лицом совершавшегося факта. Туземцы рассчитывают, что эти стереотипные умичостивительные обряды окажут без промаха магическое действие «а чувства и настроения жертв и им подобных.

На Цечебесе у тораджа «охотник вешает в своей хижин.? челюсти диких кабанов и оченей на тростниковой веревке, протянутой почти всегда близ очага, чтобы до них доходил дым. По этому поводу говорят: «Животные, которым принадлежат эти челюсти, громкими криками призывают своих товарищей, чтобы их дедушки и бабушки, чтобы их дети и внуки не уходичи». Вешая таким образам эти челюсти, туземцы хотят помешать уходу других оленей и диких свп-ней. По этой именно причине вешают также близ очагл перья пойманных птиц, по этой причине вешают также на бзлке хижины хвосты пойманных угрей»2. Известно, что кости, в особенности кости черепа, в наиболее сильной степени «представчяютл тех животных, которым они принадлежат, т е они суть сами животные Таким образом, ест.» можно так выразиться, именно с самими животными пытаются установить хорошие отношения, когда их кости помещаются над дымом домашнего очага. Этим достигают того, что другие животные их вида или породы позволят себя поп-мать или убить. На островах Ментавеи «верят, что когда-то олени сами отдаватись в руки людей; их оставалось только хватать и убивать» '.

Значительное число умилостивительных обрядов, призванных поддерживать хорошее расположение духа у животных, наблюдается также у эскимосов. Так, на мысе Барроу «при умерщвлении полярного медведя ему приносят в подарок утварь, которая ему нравится, или, если это самка, женские ножи, итожи и т. д... Есть некоторые обычаи и привычки людей, которые не нравятся почярным медведям. Поэтому эскимосы тщательно следят за тем, чтобы воздер-

1 61, 139. » 99, 360              э 63,   189

99


жаться от них, пока душа убитого медведя находится в доме охотника. Другими словами, с медведем обращаются, как с почетным гостем. Если с духом медведя обращались как следует во время его пребывания у людей и ее ил ему поз-негли утварь хорошего качества, он даст это почувствовав пр \ своем возвращении з страну полярных медведей, и другие медведи поспешат позволить себя уСмть человеку, которому можно довериться. Если же женщины каких-нибуаь охотников пренебрегут своей обязанностью обращаться подобающим образом с душами убитых медведей во время их пребыван-чя в доме, медведи Сьдут этим оскорблены, как если бы так поступил с ним'и сам убивший их человек. В результате может получиться, чго даже отменный охотник не поймает больше ни одного полярного медведя Есть женщины, которые в своей общественной группе ослав^ны за такую грубую ошибку, и когда такая женщина овдовеет, ее дурная слава может по'мешать ей выйтл снова замуж.

Животные, говорят также эти эскимосы, у инее людей Они знают все, включая человеческие мысли Есть некоторые вещи, в которых они нуждаются и которые они могут получить только от людей Тюлени и киты, наприviep, жизу г в соленой воде, поэтому они всегда испытывают жажду. У них нет никакой иной возможности получить пресную воду, кроме как у людей. Поэтому тюлень позволит себя убить тому охотнику, который в благодарность даст ему питьевой волы. Вот почему, когда тюленя вытаскивают на берег, ему всегда вливают в пасть глоток пресной воды. Если охотник пренебрежет зтач обрядом, все остальные тюлени об элом узнают, и ни один тюлень больше не позволит убить себя этому охотнику.. Они предпочтут отдать себя в руки другого охотника, про которого они знают, что на него мо'Л'НО рассчитывать в отношении получения пресной воды для питья. Некоторые люди столь внимательны ко всем желаниям тюленей, что тюлени даже в драку вступают между собой, торопясь отдаться в руки этим людям» \

Боас отметил такие же верования к обряды на западном берегу Гудзонова залива 2. У зекитсов с Медной реки приносят пресную воду тюленям, масло диким гусям и т. д. Они считают необходимым умилостивить свирепых или опас-

1 231, 57 — 53 - 10,  500—5'!!

/СО


ных зверей, которых им удалось убить, т. с. белых или бурых медведей или волков г. О таких же обрядах сообщает и Расмуссен. «Повсюду душе медведя (т. е. мертвому медведю) приносят орудия и оружие (пуки и стрелы в миниатюре), а если эю самка, — иголки и т. д.; это делается, как сказал один эскимос автору, «потому, что медведи часто 'принимают человеческий образ» J. Неудивительно поэтому, что им приписывают много ума и мудрости. Они знают все, как говорят туземцы мыса Барроу, они с шшат все, что говорят люди. В своей недавней работе «Интеллектуальная культура эскимосов Иглучикал Расмуссен несколько раз останавливается на табу, которые должны соблюдаться охотниками 'при определенных обстоятельствах и которые имеют целью предотвратить дурное настроение животных. Например, «когда удается поймать тюленя, то эскимосы Тазинь-яка, близ Иглулика, считают необходимым принести ту же жертву, которая приносится, когда человек теряет брата.. Охотник, о котором идет речь, не должен работать при помощи охотничьих снастей, он не должен изготовлять их и т. д. Он должен также в течение целого года варить свою пищу в отдельном горшке. Если охотник убил белого канадского оленя, ему следует соблюдать табу, обязательные для человека, потерявшего сестру. Если человек, потерявший жену, в первый раз после этого отправился на охоту и поп-мал тюленя, ему надлежит соблюдать определенные табу, так как он рассматривается как существо нечистое по отношению к животным (они могут, следовательно, быть обижены тем, что, будучи в таком состоянии, он убил одно из них). Для него обязательны многочисленные ограничения, относящиеся к мясу, внутренностям, шкуре животного и т. д. Такие же предписания существуют и по отношению к, первому тюленю и первым трем оленям эскимосского охотника. Для моржа не существует специального табу» 3.

Петито собрал аналогичные факты у денэ, соседей эскимосов. «В течение долгого времени наш охотник «Черный» являлся в миссию лишь для того, чтобы повздыхать и пожаловаться по тому поводу, что животные смеются над нид с того времени, как он крестился. «Лоси есть, i оворил он,

1 77.  181. J 183, 185,  194,  201.

2 187, 11 — 12.

/07


я их вижу, я следую за ними, но они не хотят позволить себя убить, они смеются надо мной».

«Трудно переломить настроение переживающего упадок я/ха индейца при существующем у этих индейцев убеждении, что животные умнее и проницательнее людей, что это бывшие люди, отказавшиеся от человеческого образа и превратившиеся в четвероногих, и что они снисходят к нуждам охотника, позволяя себя убивать, когда они его любят, или, напротив, издеваются над ним и делаются неуязвимыми, когда они его презирают» 1. Охотник, о котором гсзорит Петито, верит, что его обращение настроите против него лосей, он убежден, что больше он не в состсчн'-м будет их убить.

Богораз обнаружил у чукчей обряды, похожие на обряды эскимосов Мы возьмем у него только следующую регаль: «После удачной охоты на какого-нибудь крупного зверя-волка, черного или белого медведя, дикого оленя, моржа или гюленя—всегда соблюдаются различные ос'ряды, когда зверь попадает в до4,!. Ему всегда приготовляют постель, ему дают пить. Это символизируется следующлм образом: наружу выносится из дому небольшое количеслво воды, которое выливается на голову зверя, положенного на снег у входа. Сзади кладут небольшую ветку, которая должна изображать постель» 2. Индейцы Новой Франции совершали такие же обряды то отношению к зверям, убитым па охоте. «Они считают рыб разумными существами, так же как и оленей Поэтому они не бросают собакам чостей этих животных, когда они находятся на охоте или на рыбной ловле: в противное случае звери и рыбы, по их мнению, не позволили бы себя ловить»3. Еще пример: «Некоторые дикари, видя, как он бросал собакам кости пойманного бобра, обвиняли его в безумии, говоря, что он больше ничего не поймает. Одно из их старинных суеверий заключается в том, чтобы бросать в реку или в огонь кости некоторых животных, чтобы имель удачную охоту»4. — «Когда сг-и поймают несколько бобров силками... они считают необходимым следить за тем, чтобы варево не попало в огонь, они тщательно сохраняюл кости; несоблюдение этого правила является предзнаменованием беды мал какого-нибудь несчастья для всего общества.

1 169,  32 — 33 3 192,  114—115.
1 U, 378, 407                                                 * 1S4,  ЬО

102


Они не сжигают 'никогда костей молодого оленя, костяка куниц, они остерегаются давать кости собакам, так как о<ни уверены, что им не удалось бы больше поймать на охоте ни одного из эт1х животных, если бы духи куниц и молодых оленей сообщили своим соплеменникам о дурном обращении, которое они встретили у дикарей» 1.

Наконец, чтобы привести хотя бы один пример, относящийся к Южной Америке, приведем обычай катио из Колумбии «сохранять между соломой и балками хижины кости рыб, черепа зверей и животных, убитых на охоте, клювы и наиболее красивые перья птиц, двойные колосья маиса, яичную скорлупу и т. д.: можно было бы сказать, что у каждого из них собран настоящий археологический музей Этот обычай объясняется существующим у них поверьем сохраняя эти остатки, они рассчитывают сделать более обильными улов, добычу на охоте и урожай». И немного дальше: «Следует сжигать кости рыб, так как, если бросать «х куда попало, нельзя будет больше ловить рыбу. Поэтому есть индейцы, которые воздерживаются от продажи своего улова белым. Если при варке рыбы вода выливается через край кот ia, ловить больше нельзя будет. В том котелке, оде варится рыба, нельзя варить ничего другого под страхом затруднить рыбную ловлю. Вода, которой моют котелок, должна быть по тем же соображениям вылита в реку. Нечьзя бросать на землю внутренностей рыб: надо их съедать или бросать в реку. Вот почему индейцы перед продажей своего улова белым очищают рыбу от внутренностей» 2.

7.  МАГИЧЕСКИЕ ПОСРЕДНИКИ

Достаточно перечислить церемонии, существующие у племен, ведущих более или менее бродячий образ жизни и живущих частично собиранием плодов, клубней и корней, достаточно указать на обилие и разнообразие аграрных обрядов везде, где человек получает от обработанной земли хотя бы часть своего пропитания, чтобы показать, что первобытный человек заботится об установлении хороших отношений с растениями, от которых зависит его жизнь, не

1 107, 398 — 399 э 214, 129.

103


меньше, чем с животными. Б. Гутман, например, останав м-вался не раз на чувствах признательности и почтения, питаемых джагга по отношению к банановому дереву, которое, так сказать, породите их цивилизацию, которое их кормит и от которого они на тысячу ладов получают помощь и защиту.

В египетском Судане у ашота «охота начинается обычно с жертвоприношения... Джок-Тим (дух кустарника, обычно представляемый в образе змеи) должен быть умилостивлен приношениями молока и «мериссы», которые кладутся в кустарник, чтобы он мог их пить. В награду он соберет добычу в место, благоприятное для охотника» \ Точно так же у ланго «перед первой охотой, которой начинается сезон, длящийся с сентября до декабря, происходит церемония, во время которой заручаются добрым расположением кустарника и действие которой остается в силе для всякой охоты в течение всего сезона» J. Таким образом, для того, чтобы охота была удачной, недостаточно благорасположения тех или иных нужных животных. Столь же необход i-мым является, чтобы деревья и другие растения леса бычм хорошо расположены к охотникам. Последние отлично знают, что им надлежит делать. Они относят в лес, т. е. его «духу», подобающие дары и жертвы. В ответ на эти приношения и благодаря им «лес» оказывает им свою помощь.

Особенно ярко сказывается забота первобытных людей о завоевании благораспотожения растений и деревьев, когда они имеют дело непосредственно с ними. Не останавливаясь здесь на педантичных предосторожностях, которые предпринимаются многими туземцами Индонезии для того, чтобы не оскорбить «матери риса», а также на аграрных обрядах, столь хорошо изученных Маингардтом, я ограничусь сообщением нескольких знаменательных фактов.

Вот, например, как действуют дровосеки одного племени каттури в Индии. «Перед тем, как начать операцию... они совершают некоторые умилостивительные обряды, поклоняясь одному дереву, которое они называют «кире». Они запасаются кокосовым орехом, красной краской и небольшим количеством ароматической смолы; затем они выбирают надлежащее дерево, натирают его ствол около корня своей

1 56,   165 2 35,  ИЗ.

iC4


краской, сжигают перед ним смолу и затем открывают орех. После этого они складывают руки в молитвенной позе. Онч обращаются к дереву с просьбой благословить их предприятие и позволить им приготовить -хкатеху» в изобилии. Таким образом, они этой своей церемонией делают из этого дерева второстепенное божество.. Они разделяют орех между лицами, окружающими дерево. На следующий день кат-гури идут в джунгли и осматривают деревья «кире». . Этл люди суеверно боятся, что их предприятия потерпят крушение, если кто-нибудь из них заговорит в тот момент, когда срубаемое дерево начинает падать: вот почему они при этих обстоятельствах хранят большей частью гробовое мотание» 1.

Таким образом дерево, которое хотят срубить, требует, как и животное, которое хотят убить, осторожного к себе отношения. Для того, чтобы оно позвони то себя сруби 1ь и чтобы при этом не произошло никакого несчастного случая, необходимо его согласие. Необходимо также умилостивить и другие деревья этой же породы. Очи могли бы оказаться раздраженными тем, что проделали над одним из них, и не позволить больше, чтобы операция удалась в будущем. Отсюда и те церемонии, которые, согласно выражению майора Мэкинтоша, составляют своего рода культ.

Мьеберг недавно сообщил факты подобного рода, переведенные им на анимистический язык. «Души растений особенно восприимчивы, и следует их умиротворять, когда кто-нибудь занес руку на какое-нибудь из этих земных существ. Если, например, для постройки жилища пришлось срубить некоторое количество деревьев, то соблюдаются покаянные обряды в течение целого года. Если для изготовления венцов нового дома пришлось срубить железное дерево, то следует воздерживаться от некоторых лакомств в течение целых трех лет.

Особый почет полагается душам камфарного дерева и дерева упас, которое доставляет знаменитый яд для стрел. Тот, кто к ним прикасается, сейчас же платит штраф. Здесь не смеют называть дерево его настоящим именем.

Как можно с полным правом думать, судя по поведению туземцев, растение вроде риса обладает на их взгляд могущественной душой. Перед посевом, во время роста и жатвы

1 124, 333

10:


туземец Борнео старается всеми силами расположить рис в свою пользу, дабы жатва была обильной» 1.

Туземцы острова Трек (Микронезия) считают абсолютно необходимым для избежания голода обеспечить себе благорасположение хлебного дерева. «Плоды этого дерева, по их верованиям, приходят из небесной страны, называющейся Эаур. Очи спускаются из этой страны, слетают на землю и размещаются на хлебных деревьях. Суатолшйи (человек, умножающий плоды хлебного дерева) имеет своей задачей добиться того, чтобы возможно большее количество этик плодов расположилось на деревьях.

Как только суатомайи начинает свою работу, все племя, вернее говоря, весо остров, вступает в священный период Объявляются определенные запреты, обязательные для каждого (это, в особенности, пищевые запреты, причем запрещается есть под хлебным деревом). Кроме этого, запрещено совершать туалет под этими деревьями, рубить деревья, строить жичиида или подки, разводить огонь, шуметь близ хлебных деревьев и т д. Эти предписания выражают стремление туземцев избежать всего, что могло бы оскорбить эти деревья и напугать молодые плоды, которые слетают, чтобы на них расположиться.

На некоторых островах дело заходит еще дальше. Когда начинается период атомайи, т. е. роста плодов хлебного дерева, туземцы забираются на кокосовые деревья, сбивают с них орехи и бросают их в море .. Обычным местом деятельности суатомайи является хижина из хлебного дерева. В середине хижины нагромождены приношения, дары 'племени благосклонным божествам страны Эаур и душам покойных суатомайи... Утром и вечером суатомайи выходит va дома, прогуливается под хлебными деревьями, по берегу моря и по горе. То тут, то там он поднимается на хлебное дерево, чтобы посмотреть окрест, и дует в свою раковину Когда суатомайи совершает такую свою прогулку, никто не должен его беспокоить.

Чаше всего суатомайи является одновременно и суа-том-нк, т. е. умножателем рыб. Его должность заключается в том, чтобы при помощи своих колдовских средств заставить подойти к берегу достаточное количество сардин ..

1 147,  230 — 231

106


Когда умирает какой-нибудь суатомайи, у него отрезают часть его волос и ногтей. Туземцы боятся, чтобы уходящая душа (покойник) не унесла с собой всего урожая плодов хлебного дерева. Для того, чтобы этому воспрепятствовать, сохраняется какая-нибудь частица трупа. Душа умершего суатомайи отправляется прямо в страну Эаур к ушедшим до него собратьям» 1.

Эта же потребность в обеспечении благорасположения растений или животных, считающегося абсолютно необходимым, вн} шила в других местах целый ряд церемоний и обрядов, подобных обрядам туземцев островов Трек. Правда, эти обряды относятся не к сбору плодов, а к рыбной ловле и охоте. В английской Новой Гвинее, например, у устья реки Ванигела, когда начинается сезон охоты на дюгоня, первая экспедиция отправляется лишь после того, как племя подверглось некоторому количеству табу. Один из туземцев, который делается священной особой, живет вдали от племени, соблюдает почти полный пост и оказывает магическое действие на дюгоней, дабы убедить их и несомненно также заставить их явиться. Все племя, исполненное напряженного ожидания, следит с пубоким благоговением за усилиями того, кто является в этот момент как бы воплощением племени и кто призван сделать дюгоней покорными и готовыми дать себя убить2. Ландтман дат подробное описание такого же церемониала на острове Кивай3. На той же Новой Гвинее, в Майлю, перед отправлением экспедиции, собирающейся в морской поход за свиньями для церемонии Гови, специально назначенный человек сосредоточивает на своей особе все необходимые мистические приготовления. «В течение всего своего поста он является священным для всех других. Он остается в Майлю, запершись в жилище, в которое вход всем другим лицам воспреще!:. Лишь мальчики или друзья мужского пола могут приносить ему пищу. Малейшее движение с его стороны может вызвать неудовольствие духов, а следовательно, вызвать неудачу экспедиции... У туземцев, живущих близ бухты Оранжереи, этот человек оказывается после тоста таким слабым и тощим, что в течение некоторого времени он едва способен стоять и ходить» 4.

1 14, 69 — 71 ' М5, 130

1 58, 218 * 208, 257 — 258

707


Во всех этих и других подобных случаях, — а их моачо было бы прибавить много,—повелительная потребность в получении достаточного количества необходимых плодов или животных породила, наряду с более или менее развитой техникой земледелия, охоты или рыбной ловли, то, что мо,к-но было бы назвать мистической, если не религиозной, техникой. Церемонил и табу составляют своего рода рит>лт Человек, который «сосредоточивает на своей особе» мисы-ческие процедуры и который подвергает себя в течение эго-го периода самому жестокому умерщвлению пчоти, челове> являющийся предметом всеобщего почилания и благоговения, человек, которого никто не смеет беспокоить, является подлинно «священной особой», устанавливающей интимное со-причастие между племенем, которое целиком живет в не\> в этот момент, и сущностью, «гением» дюгоней, диких свиней, хлебных деревьев и т. д. В начинающейся охотничьей, рыболовной и иной кампании племя впредь может рассчитывать на их благорасположение. Этот священный человек является, значит, обязательным и привилегированным посредником между племенем и невидимыми силами, благорасположением которых племя должно заручиться. В этом смысле он соответствует тому, чем в других местах является священник или жрец, в той мере, в какой позволительна употреблять это выражение по отношению к ритуалу, где квази-жреческая и священнослужительская функция заключается не в обращении к божеству, а в оказании магического действия на мистическую сущность определенных животных пли растительных видов.

5.  ВОЗДЕЙСТВИЕ  НА  «РАСПОЛОЖЕНИЕ» НЕОДУШЕВЛЕННЫХ ПРЕДМЕТОВ

Неодушевленные существа—реки, скалы, горы, произведения рук человеческих, жилища, орудия, предметы вооружения и т. д.—могут, как и живые существа, оказывать хорошее или дурное влияние на судьбу или успех тех, кто с ними соприкасается или ими пользуется. Поскольку первобытный человек допускает, как нечто само собою разумеющееся, однородность всех существ, он не видит в своей зависимости от своего копья или челнока ничего более странного, чем в зависимости от вещих птиц или от своих сопле-

108


менников. К тому же никакая метаморфоза не представляется ему, как известно, невозможной. Для первобытного мышления все значение заключается не в форме существ, которая в любое мгновение может самым коренным образом измениться, не в их физико-химических или физиологических функциях, о которых оно и не догадывается, а во (влияниях, которые от них исходят, следовательно в их «рас-no тожении».

Вот почему первобытный человек не рискнет перебраться вплавь через опасную реку, не попытавшись завоевать ее благорасположение. В зависимости от успеха или неудачи в этом отношении он либо доберется здрав и невредим до другого берега, либо утонет, либо будет схвачен крокодилом. Чаще всего, как свидетельствуют источники, он перед тем, как броситься в воду, обращается с молитвой к «д\ху» или «богу» реки и приносит ему жертву. Однако трудно разобрать, выражает ли этот анимистский язык достаточно точно то, что на уме у туземца, или этот язык является переводом, передачей содержания примитивного сознания в выражениях, которые наблюдатель применяет не задумываясь, так как они ему привычны. Совершенно верно, что туземец домогается благорасположения и покровительства и что он приносит жертву, чтобы их добиться, однако во множестве случаев он обращается на к «духу» и не к «богу», а к самой реке. Греческая и латинская мифология приучила нас с детства населять природу, даже неодушевленную, второстепенными демонами и божествами Но мы совершили бы ошибку, если бы мы усматривали в этом универсальную форму, обязательную для определенных мистических представлений во всех обществах Когда первобытный человек заботится о расположении существа гл-м даже неодушевленного предмета, когда он пытается установить с ним хорошие отношения, то ему для этого вовсе не обязательно предполагать, что в этом существе или предмете обитает дух. С него достаточно знать, что в сношениях с этими существами и предметами никакие меры осторожности не бывают лишни.

Нескольких примеров, взятых in тысячи, будет, несомненно, достаточно для того, чтобы это показать. «Молния хочет, чтобы ее боялись, — пишет один миссионер в Лес-суто, — град требует, чтобы совершались определенные

109


обряды, предписанные туземным знахарем; каждая болезнь имеет свои требования, которым следует подчиняться1. Во многих местах, где засухи боятся, как худшего бедствия, дождь является объектом величайших предосторожностей. Здесь остерегаются самым тщательным образом всего, чго могло бы отпугнуть или отдалить дождь: здесь изощряются в выдумках, чтобы вызвать дождь и продлить его. В словаре языка сото (Южная Африка) мы читаем: рока — хвалить, восторгаться, петь дифирамбы кому-нибудь; ксо рока пула — призывать дождь магически, восхваляя его» 2. Об одном бечуанском темени сообщается: «Это был момент, когда делали дождь, и вождь, возглавлявший церемонию, отдал приказ: если дождь не пойдет с достаточной силой, чтобы как следует пропитать землю, пусть никто не отправляется на птантации для работы, пусть никто не делает никаких приготовлений для этой работы. Дождь пошел, но не сильно и с перерывами, и, несмотря на запрещение начальника, несколько женщин взяли свои мотыги и отправились работать. Когда это стало известно вождю, он пришел в большую ярость» 3. И, действительно, эти женщины, которым дождь мешал в их работе, должны были невольно желать, чтобы он перестал, а это желание могло отпугнуть

ДОЖДЬ.

В другом месте у кафров один делатель дождя возложит на миссионера ответственность за свой неуспех. «У меня никогда не было затруднений с деланием дождя, — сказал он, обращаясь к народу, — до того момента, как он явился сюда (рлиссионер Шоу). Однако теперь не успеваю я собрать тучи и довести дождь до того, чтобы он обильными струями пал на сухую и жаждущую землю, как начинается «динг-динг-динг» (намек на колокол в часовне), которое разгоняет тучи и мешает дождю пролиться на вашу зегалго» 4. Относительно соседнего района сообщается: «Каких только жалоб не приходилось вьюушивать миссионеру. Жаловались не только на то, что он держит у себя вредоносного кафра, околдовавшего небо, но ю на то, что и сам колдовал подобным образом. Он будто бы не хотел дождя, потому что не закончил своей постройки. Крест на церкви, труба на кухне, вода, проведенная миссионером на свой участок, все

1 144,   176 3 19,   145.

3 44,  441. 4 229, 44.

110


это были злодеяния, которые, по мнению зулусов, могли помешать дождю»1. Такие обвинения часто раздаются по адресу миссионеров. Последние видят в такого рода обвинениях новое доказательство коварства и лживости делателей дождя, злоупотребляющих суеверностью своих соплеменников, чтобы свалить на миссионера ответственность и недовольство за свои неудачи. В этом миссиолеры, за редкими исключениями, ошибаются. Делатель дождя обычно вполне добросовестен. Он сам верит в действенность своих операций. Он вместе со всем племенем убежден, что если во время этих операций происходит что-нибудь из ряда вон выходящее, небо оказывается околдованным, и напуганные тучи проносятся дальше. Вот почему дождь перестает падать, когда белые звонят в свои колокола, «заставляя плакать железо», согласно живописному выражению другого негра банту.

На Новой Померании, когда идет слишком много дождей, сулка, чтобы прекратить дождь, «кладут в огонь камни, произнося определенные слова. Когда камни нагреваются, их выносят наружу, произнося определенные формулы. Капли дождя, падая на эти камни, обжигаются, и тогда дождь прекращается» 2.

1 219, 458 2 182, 225

777


ГЛАВА III

ЦЕРЕМОНИИ И ПЛЯСКИ

шшинстзе так называемых перво-бьпных обществ в определенное время года у/ке не только то ичл иное лицо, та или иная семья, а вся общественная группа, клин ичи темя стараются обеспечить себе б таге склонность и помощь невидимых си т, от которых зависит их процветание и даже самое существование

Это коллективное усилие находит свое выражение в том, что носит название церемоний Последние занимают часто чрезвычайно важное место в общественной мизни не только по продолжительности затрачиваемого на них времени, но и по количеству труда, требующегося на их подготовку Мы располагаем большим чисюм хороших описаний церемоний этого рода, например для арунта и лориджа Централь-нон Австралии у Спенсера и [иллена и у Штрелоза, для маринд-аним Голшндской Новой Гвинеи у Паулл Вирца, для папуасов острова Кива i в Британской Новой Гвинее \ Г Ландтмана, для пап^асоз лельты Пурари у Ф Влльямса, для бергдама Южной Афрлки у Г. Феддера и т д Нашей целью здесь является не из\«сние этих церемоний, а лишь попытка вскрыть те цели, которые более или менее смутно ставят себе туземцы, справляя их, выявить те отношения,

772


которые устанавливаются между участниками церемоний и невидимыми силами, которые, как предполагают, присутствуют на этих церемониях.

1.   МАГИЧЕСКОЕ   УМИЛОСТИВЛЕНИЕ

Мы привыкли, по крайней мере на Западе, сталкиваться с тем, что религиозному чувству зависимости, потребности в защите и в общении сопутствует представление об одном или нескольких высших существах. У него или у них просят помощи или поддержки, на него или на них возлагается надежда на спасение. Мы даже не мыслим себе культа без более или менее четко очерченных и персонифицированных божеств. А между тем у большого числа первобытных племен мы не находим ничего подобного. «Выполнение церемоний, — пишут Спенсер и Гиллен, — не ассоциируется в сознании туземцев с мыслью о призыве ik какому-нибудь высшему сверхъестественному существу»1. Конечно, Спенсер и Гиллен вовсе не думают оспаривать, что через посредство своих церемоний арунта стремятся обеспечить себе помощь и поддержку мистических сил. Напротив, в этом как-раз заключается, согласно Спенсеру и Гиллену, их главный смысл. Однако никогда Спенсеру и Гиллену ни в одной из этих церемоний не приходилось наблюдать, чтобы туземцы имели в виду какое-нибудь индивидуальное существо вроде божества, демона или духа.

Нам, несомненно, трудно понять весьма сложные обряды умилостивительного характера, действие которых должно совершиться магически или, так сказать, автоматически, без обращения к существу, способному слышать, позволить убедить себя, умиротворить, склонить и т. д. А между тем, именно такой характер имеют обряды многих первобытных людей, а предыдущие главы дают нам возможность понять, почему это именно так. Первобытные люди рассман тривают расположение любых существ не как склонности, или состояния, психические по сущности, а как полуфизические реальности, на которые можно воздействовать прямо магическим путем. Первобытные люди, следовательно, не имеют никакой нужды в том, чтобы воображать себе неви-

1 222, 170

из


димые силы, расположение которых они стараются завоевать, в форме индивидуальных существ, и еще меньше — в качестве личностей, хотя это и случается им делать.

Что касается элементов, свойственных именно этим церемониям и не встречающихся или еле разчичимых в культах других обществ, то их выявит общий анализ фактов. В этом анализе мы вместе с тем попытаемся опредечить, насколько это возможно, что означают наиболее существенные черты этих церемоний.

2. «ИНТИЧИУМА» АВСТРАЛИЙЦЕВ

Прежде всего, отметим, что эти церемонии в Австралии, Новой Гвинее и других местах почти всегда представ тают собою драматические представления Намечаются определенные действующие лица (в соответствии с кланами, специально заинтересованными в каждом эпизоде церемоний), из которых каждому поручена определенная роль. Эта роль тщательно заучивается и репетируется Ритм плясок отмечается женщинами, хлопающими в ладоши или мерно ударяющими себя по бедрам, часто также и барабанами Пубчика же, напряженно следящая за сценами, все перипетии которых наперед известны каждому из присутствующих, состоит из остальной части племени и из чченов соседних племен, если их пригласили на празднество.

Не раз описывались, 'например Кетлином и Максимипианом Нейвидом, пляски, какие устраивали равнинные индейцы Северной Америки перед охотой на бизонов В этих плясках индейцы представлячи, «разыгрывали» отдельные эпизоды этой охоты. Один из участников, покрытый бизоньей шкурой, подражал движениям пасущегося животного; другие, изображавшие охотников, приближались к нему с бесчис пенными предосторожностями, внезапно на него нападали и т д. Однако не следует задерживаться на этой пантомиме Это— лишь внешняя, зрительно воспринимаемая сторона церемонии. Последняя имеет также и глубокий симвопический смысл Она в действитечьносги представляет собой не игру, а нечто совсем иное. По убеждению индейцев, эта церемония мистически действует на расположение, а следовательно, и на поведение бизонов- действие этой церемонии таково, что они после нее позвонят себя обнаружить, приблизиться

114


к себе и убить себя. Точно так же, наблюдая некоторые эпизоды церемонии посвящения у арунта, «можно в первый момент подумать, что действующие лица хотят изобразить лишь повадки определенных животных. Однако в действительности дело идет о чем-то более глубоком. Дело в том, что каждый актер представчяет предка (явчявшегося одновременно и тотемическим животным), который жил в мифические времена алчеринга» 1.

Здесь не место анализировать и интерпретировать во всех подробностях церемонии, которые описаны Спенсером и Гилленом и из которых некоторые дчятся по нескольку месяцев Напомним точько, что все в этих церемониях имеет мистическое значение, начиная с первого момента, когда «заклинают площадку» (singing the ground), на которой должна разыграться церемония, и когда юноши пускают себе из вены на руке кровь, орошающую других действующих лиц, и втоть до конца церемонии, когда уничтожают те предметы, которые были употреблены для празднества.

Чаще всего церемонии преследуют не одну цель, а несколько. Подражая тому, что делали в определенных обстоя-течьствах мифические предки, воспроизводя их жесты и действия, участники церемоний приобщаются к ним и реально сопричаствуют их сущности Одновременно с этим новичков, т. е. молодое поколение, которому предстоит вкчючиться в покочение старших, вводят в тайны священных обрядов, от которых периодически зависят благосостояние и бпаго-получие общественной группы. А заодно со всем этим участникам церемоний удается, кроме того, благодаря силе этих церемоний вызвать умножение, усиленный и быстрый рост растений и животных, являющихся тотемами разных кланов племени. Поэтому, в церемонии, связанной с определенным тотемом, действующими лицами являются ччены этого тотема 2. «Церемонии, — добавляет Штречов, — справляются в местах, которые каким-нибудь образом связаны с легендой о том тотемическом предке, который фигурирует в церемонии Туземцы верят, что в этих местах присутствуют соответствующие тотемчческие животные, скрытые в скалах игл под земпей, откуда они выходят, когда во время совершения церемонии старики орошают своей кровью скачы Здесь, где в начале времен почил ичи превратила

1 222,  228 •< 234,   1

7/5


в чурингу, например, предок кенгуру, притаились в скалах кенгуру, которых магическая операция заставляет выйти» \ Спенсер и Гиллен по существу говорят то же самое.

Штрелов отмечает, что эта операция имеет целью умножение тотемических животных или растений, наделение их энергией и силой. Когда дело идет о съедобных растениях или животных, то церемония, естественно, служит интересам тех, кому никакое табу не мешает их есть, а не членам тех групп, для которых эти животные или растения являются тотемами и которым запрещено есть эти растения или мясо этих животных К тому же, думает Штрелов, не ради пищевых выгод туземцы справляют эти церемонии В качестве доказательства он, кроме ссылки на слабый альтруизм туземцев, приводит тот факт, что они устраивают подобные церемонии и для таких тотемов, которые не приносят никакой поаьзы ити бывают даже вредны Это делается потому, что «так установлено предками». Штрелов воспроизводит список тотемов, которые не являются ни животными, ни растениями и культ которых не может иметь никакого другого мотива, кроме повиновения этому велению предков «Дта некоторых тотемов, однако, указываются специальные мотивы» 3.

Ботдуин Спенсер, напротив, настаивает на бааюдеяниях, которые арунта надеются извлечь из своих церемоний «Глава каждой тотемистической группы обязан раз в году совершать особую церемонию для обеспечения роста своего растительного или животного тотема. Туземцы твердо верят, что они при помощи своего колдовства в состоянии заставить животных и растения расти и размножаться. Церемония всегда имеет место незадолго до того времени, когда начинается размножение этих животных. Если количество животных увеличивается, то причиной этого признается магия того или иного человека, когда происходит обратное, то неудача относится за счет более сильной враждебной магии какого-нибудь злонамеренного врага. Когда животные прибавились в числе, люди, не принадлежащие к данному тотему, приносят на стоянку некоторое количество пищи данного рода и передают ее главе (этого тотема). Он отведывает немного этой пищи и передает остальное другим,

1 234, 2. • 234, 8.

116


говоря им, что он ее сделал для них, и что теперь они могут ее есть» \

Позже Спенсер имел случай 'присутствовать на церемониях посвящения у какаду, племени в северной Австралии, живущего на большом расстоянии от арунта. Последняя и наиболее важиая часть церемонии «мурайян» кончается у них следующим образом: «Когда были принесены все жезлы и все камни, многие из которых были замечательно разукра-

Мужчины  племени  арунта (Центр.   Австралия)   перед   началом церемонии «интичиума».

шены, их расположили в круг, после чего состоялась заключительная пляска; мужчины очень быстро бегали вокруг, время от времени нагибаясь с вытянутыми руками и крича: «Брау! брау!», т. е. «Дайте1 дайте!» Как мне объяснили впоследствии туземцы, они обращались к различным животным и растениям, представ ценным жезлами и камнями, с просьбой или, вернее, с требованием, чтобы они обеспечили их этими самыми животными и растениями, которыми они питаются.

1 225, 372 — 373

117


Эта церемония в высшей степени заинтересовала меня, потому что в основном она была, очевидно, равнозначна церемониям «мбамбиума» или «интичиума», которые Гиллш и я видели и описали впервые у арунта...

Движения людей, когда они танцовачи вокруг церемониальных предметов или катались по земле, сжимая их все время в руках, как-будто отчетливо указывачи, что, делая это, участники церемонии устанавливали тесную связь между собой и тотемическими растениями и животными, которые быта представлены этими священными жезлами и камнями» \ В этой «священной связи» мы узнаем то, что мы называем «сопричастием». Олмвочизм какаду менее сложен, чем символизм церемоний, подробно описанный в «Туземных пчеменах Центральной Австралии», но, согласно за-мечанмо Опенсера, природа его в основном одинакова. У арунта и лориджа символы (ванинга и т. д.) являются менее простыми, чем жезлы и камеи какаду. Однако как те, так и другие призваны обеспечить сопричастие между племенем, с одной стороны, и животными или растениями, в которых оно нуждается дчя существования, с другой. Сопричастие это, в свою очередь, благоприятствует воспроизведению и росту этих животных и растений.

Перед нами здесь, согласно Спенсеру, «магические» операции. Мы скажем то же самое, добавив, что они по существу не отличаются от тех, которые были нами анализированы в предыдущей главе. И здесь также для этих австралийцев дето идет о том. чтобы обеспечить себе благо-распочожение тотемического предка и животных или растений, которые ему сопричастны. «Дайте, дайте», молят они. Церемония под конец сосредоточивается в просьбе или в формальном требовании: это — своего рода молитва, имеющая магическую силу и принудительный характер заклинания.

3.  ЦЕРЕМОНИЯ  «ХОРИОМУ»  У ПАПУАСОВ

Ландтман дал нам подробное описание церемонии «хо-риому» у папуасов острова Кивай. Это — одна из их главных тайных церемоний. Она представляет собою ряд плясок и обрядов, имеющих характер пантомимы... «Одной из ос-

1 225,   834—835

118


новных целей церемонии является оказание помощи охотникам, отправляющимся бить гарпунами дюгоней (морских коров) .. Церемония эта связана с культом мертвых, и, как обычно, действующими лицами в ней являются мужчины. В ней принимают участие все мужчины племени Они замаскированы и переряжены так, чтобы представлять духов «исчезнувших», т. е. покойников Они представляют, таким образом, огромное число различных сверхъестественных личностей, причем каждое лицо или каждая группа лиц носит на себе свои особые индивидуальные знаки. Женщины в сопровождении своих старших детей составляют публику. При помощи некоторых «трюков» их заставляют верить, что они действительно видят своих покойников и других духов; поэтому в некоторые мо'менты представления раздаются вопли и стенания Каждый день женщины приносят сюда пищу в дар покойникам. Здесь существует даже спе-циапьно подготовленная сцена, и действительно, площадка «хориому» в основных своих чертах напоминает театр. Здесь имеется занавес и внутреннее помещение для духов (покойников), где они скрываются от взоров публики. Покойники появляются перед публикой и пляшут порознь на открытой части площадки, удапяясь после каждого «номера» в свое священное убежище. На одной стороне площадки, отведенной для пляски, помещается оркестр . который иногда во время игры поет: плясуны не поют никогда, чтобы не выдать себя своими голосами. Зрители держатся поближе к берегу» 1.

Церемония «хориому», подобно некоторым церемониям арунта, длится несколько недель. Она занимает обычно несколько часов ежедневно перед закатом солнца, с перерывом на день или два, т. е. на время, необходимое для охотничьей вылазки на дюгоней. Церемонии предшествуют две недели различных игр (туземцы прыгают через веревки, играют в своего рода хоккей и т. д), которым приписывается некая магическая сита, бтагоприятная для охоты. Затем появтаются духи (покойники), и этим начинается самая церемония

Не может быть и речи о том, чтобы здесь подвергнуть анализу или хотя бы перечислить те многочисленные эпизоды, которые, следуя один за другим, трогают, волнуют,

1 105, 327

779


пугают, а иногда и смешат зрителей. Для того, чтобы дать некоторое представление об этом, я укажу только на роль персонажа, носящего название «муру» и имеющего прямое отношение к охоте на дюгоня и на черепаху.

«Муру» появляется один... Он несет на плечах наконечники гарпунов и веревки, которыми связывают колья площадок, откуда бросают гарпуны. Самые колья в настоящий момент находятся в святилище вместе с древками гарпунов. Кроме этого, много веревок намотано у «муру» вокруг бедер, а икры его ног окутаны банановыми листьями. «Муру» не пляшет. Он ходит вокруг арены, наклонившись вперед, согнув ноги, едва не падая то направо, то налево. Он безостановочно дует в свой рог из раковины... После этого обряда наконечники гарпунов и веревки разбираются владельцами... Этот обряд и предметы, для него употребляющиеся, приносят, как предполагается, счастье при охоте на дюгоней» 1.

«К концу церемонии мужчины утром спускают сво>я челноки в море и готовятся выехать на бой дюгоней... Они берут предметы, лежавшие во время церемонии в святилище, и в определенном порядке, приплясывая, бегут почти галопом к своим лодкам» 2. Начинается охота, причем совершается еще много обрядов, в особенности когда первый дюгонь приносится на землю и съедается... Наконец, наступает последний день «хориому». Духи возвращаются в обитель мертвых. Последний выход из святилища принадлежит «муру», который появляется в пышном наряде со всеми своими аксессуарами. За ним тащится веревка, привязанная к его поясу. Вдруг мужчина, стоящий у входа в святилище и держащий другой конец веревки, с силой тянет его к себе и валит его на землю. Наиболее видные гарпунщики относят его в святилище готовой вперед. «iMypy» не должен дрыгать ногами и шевелиться в их руках, так как он призван «учить» дюгоней спокойно отдавать себя в руки охотников, после того, как в них попал гарпун...

На следующую ночь, когда мужчины отправляются на скалы, «муру» должен остаться один в святилище. Отсюда он в состоянии следить за ходом охоты, так как духи гарпунщиков, которым повезчо, являются к нему, дают ему знать о своем присутствии следующим образом: в тот мо-

1 105,  341. ' 105, 345 — 346.

720


мент, когда гарпун поражает дюгоня, растительное украшение, привязанное к гарпунщику и его орудиям, отвязывается, и в этот же миг «муру» чувствует судорогу в соответствующей части своего тела». «Это не сон, это реальное чувство». «Муру» освобождается от своего плена лишь утром. Это он, говорят туземцы, приносит удачу во время охоты на дюгоня» 1.

После совершения последних обрядов охотничья экспедиция заканчивает церемонию, которая как-раз затем и устраивается, чтобы эту экспедицию сделать удачной. Благодаря этой церемонии охотникам удастся избежать бед, которые могли бы навлечь на них дурные влияния. Мужчины теперь уж не потонут, например запутавшись в веревке, которая1 распускается в тот момент, когда охотники бросаются в воду, метнув свой гарпун. Дюгони не будут упорно ускользать от охотников, напротив, они приблизятся к площадкам, так что охотники смогут их увидеть и не промахнуться. Пораженные гарпуном, дюгони позволят себя взять без всякого сопротивления, а другие дюгони вслед за нимаг явятся, чтобы отдаться в руки охотников. Всем этим охотники, как в этом убеждены туземцы, обязаны той силе, которую имеют представления, обряды, пляски, песни, пантомимы, из которых состоит церемония «хориому». Именно» эта церемония учит дюгоней отдаваться в руки охотников, наконечники гарпунов поглубже проникать в тело добычи, веревку не душить охотника и не мешать его движениям, подобно тому, как другие церемонии учат таро давать побеги и расти, кокосовые пальмы приносить орехи и т. д, Это слово «учить» часто фигурирует в том pidjin-english, на котором туземцы разговаривают с Ландтманом. Оно метафорически выражает то магическо-умилостивительное действие, которое стремятся оказать также и австралийцы через посредство своих церемоний, отличных по форме от церемоний папуасов Кивай, но рожденных теми же потребностями и развивающих те же темы. Дело в том, что и те и другие одинаково имеют своей целью осуществить мистическое сопричастие между общественной группой и животными или растительными видами, необходимыми для ее существования. И здесь и там это сопричастие обеспечивается-присутствием предков; у арунта — присутствием тотемиче-

1 105, 347—348.

121


ских предков, у папуасов Кивай — присутствием недавних покойников, память о «которых не окончательно еще стерлась.

4.   МАГИЧЕСКИ-УМИЛОСТИВИТЕЛЬНЫЕ   ПЛЯСКИ

Не останавливаясь больше на этих церемониях, подобие которых мы находим во многих других районах Австралии и Новой Гвинеи, отметим, что нечто подобное мы встречаем и в Южной Африке, хотя бы у бергдама (чтобы ограничиться одним только примером для сравнения). Они и здесь покоятся на представлениях подобного же рода. «Совершенно неправильно, — пишет Феддер, — рассматривать пляски исключительно как забаву. Напротив, подлинные пляски, именующиеся «геис», представляют собою своего рода культ. Правда, они служат образцами для будничных плясок. Но последние являются подражанием настоящим пляскам и сво-еро рада игрой: это легко узнать хота бы по тому, что в подражательных плясках нет барабанов и участники не наряжены...

Одному из мужчин поручается зажечь большой костер на танцевальной площадке, которая находится на краю селения. Очень важно, чтобы это был мужчина с безупречным характером, чтобы его нельзя было, например, упрекнуть в недостатке рвения к охоте. Лишь в том случае, если хорошим будет зажигатель огня, хорош будет и сам огонь. И лишь в том случае, если хорош будет огонь, будет удачна и пляска. И лишь в том случае, если удачной будет пляска, она окажется благодетельной, т. е. собирательство и охота дадут обильные плоды. Если туземцы заметили, что после какой-нибудь пляски охотники оказались особенно удачливыми, они вспоминают о том, кто в этот вечер зажег огонь, и в будущем уже всегда поручают зажигание огня этому человеку. Если селение не имеет человека, у которого, так сказать, легкая рука, каждый занимается огнем попеременно» 1.

Этот выбор проливает свет на цель или, по крайней мере, на одну из главных целей пляски. Она должна «бла-горасположить» животных, преследуемых на охоте мужчи-

1 245, 92-43

722


нами, плоды и корни, разыскиваемые и собираемые женщинами. Если зажженному определенным лицом священному огню и последовавшей затем пляске удалось обеспечить благорасположение требуемых животных и растений, бергдама и впредь будут, значит, доверять этому же лицу эту важную операцию, точно так же как бушмены предпочитают употреблять и дальше старую стрелу, раз попавшую в цель, или как рыболовы Лоанго без конца пользуются одними и теми же сетями, изношенными и заплатанными, если им показалось, что рыба охотнее дает себя ловить этими сетями, чем другими, более новыми.

Зажигатель огня приносит, следовательно, счастье сам-по-себе: пляска тоже оказывает магически-умилостивительное действие. Феддер говорит об этом совершенно определенно: «Глубокое значение тясок заключается в следующем: они призваны путем своего рода волшебства заставить дичь отдаваться в руки охотника. Я отметил в своих записях двадцать два различных вида плясок, которые все носят имена каких-либо животных, например шакала, гиены, леопарда, льва, тигра, гепарда, горлицы, тукана, ястреба, орта, слона и т. д. Искусство плясунов заключается в том, чтобы, наклонив вперед верхнюю часть тела (чаще всего туземцы стремятся представить четвероногих), ловко подражать характерным движениям животного, так чтобы все его узнали... Шеренга плясунов не принимает участия в пении. Однако, когда этого требует ситуация, они воспроизводят крики животных, которым они подражают.

Кроме так называемых звериных плясок, существуют другие, которые относятся к дождю, грозе, скопляющимся тучам Плясками празднуют также память предков и героев. Мужчинам приходится тогда представлять их подвиги. В то время как плясуньи не могут менять свое место, мужчины описывают круг вокруг огня или движутся кривой линией за шеренгой плясуний. Группу ведет руководитель птасюи. Оч обязан одновременно с этим воспевать те явления природы, которые не поддаются пантомимическому воспроизведению. Он импровизирует короткую фразу в форме стиха. Женщины отвечают непонятными песнопениями, и мужчины пляшут с теми же движениями, что и женщины, с той только разницей, что они передвигаются вслед за руководителем тяски.

123


Фиксированных дат для этих плясок не существует. Их организуют, когда складывается общее мнение, что охота и собирательство дают меньше, чем они могли бы давать. Пляски дождя устраиваются в начале дождливого периода» \

Эти пляски, подражающие движениям определенных животных, встречаются почти везде — в Северной Америке, в Центральной и Южной Австралии и т. д. Ландтман описывает их и для острова Кивай. «Почти есе пляски под открытым небом могут быть названы «миметическими» или пантомимами, поскольку они воспроизводят движения, копирующие движения реальных животных. Они принадлежат к числу наиболее красивых: есть среди них очень живописные пляски, в которых обнаруживается много таланта. Дело в том, что плясуны не механически воспроизводят различные движения животного: их жесты, упрощенные и стилизованные, подражают характерным чертам каждого действия. Не всегда можно без предварительного разъяснения понять, что представляют эти пляски, но, раз вы уловили их смысл, вы следите за игрой плясунов с искренним восхищением» 2.

Тоба в Гран-чако «с нетерпением ждут поры «алгароба», растения, которым они питаются (конец ноября — конец января). При помощи различных магических операций они стараются ускорить ее наступление. В то время как матако, например, бьют в барабан каждую ночь приблизительно за месяц до начала поры алгароба, чтобы подействовать на духа растения и прогнать злых демонов, которые пытаются помешать созреванию плода, тоба с той же целью устраивают церемониальную пляску, носящую название номи. Они верят, будто пляска приводит к тому, что алгароба «спешит», и урожай бывает обильным. В течение самого сезона пляска продолжается каждый день, и туземцы полагают, что она не перестает действовать 'на плоды» 3.

5.   МИСТИЧЕСКОЕ   ЗНАЧЕНИЕ   МАСОК   И   ИНСЦЕНИРОВОК В   ТАЙНЫХ   ЦЕРЕМОНИЯХ

Возможно ли проникнуть несколько глубже в смысл этих магически-умилостивительных церемоний и плясок? Как

1 245,  94 — 95. ' 84, 70.

2 105, 418.

124


можно было заметить выше, туземцы не только рассчитывают на магическую силу, свойственную обрядам, пляскам, песням и т. д. Они возлагают также свои надежды на помощь предков ити недавних покойников, присутствие которых обеспечивается церемониями. Наблюдатели, показания которых являются достаточно подробными, почти всегда определенно об этом упоминают. Но если бы даже они и не говорили о предках и покойниках, мы вправе были бы так именно истолковать их сообщения, так как они ведь указывают, что в церемониях и плясках, о которых идет речь, употребляются не только звериные маски. Ведь не подлежит как-^будто сомнению, что почти во всех плясках участники, 'носящие эти маски, представляют «духов», т. е., за отдельными исключениями, покойников или предков.

Но слово «представлять» должно пониматься здесь в самом буквальном смысле, в каком только первобытные люди понимали бы это слово, если бы они его употребляли: представлять, т. е. снова ставить перед нами, вызывать снова появление того, что исчезло. В течение того времени, пока действующие лица и плясуны носят на себе маски, в силу одного того факта, что маски на них надеты, они не только представляют покойников и предков, изображаемых этими масками, они эффективно становятся на время этими покойниками и предками, они реально суть эти покойники и эти предки. На взгляд примитивных людей, одновременное присутствие в двух разных местах, как известно, не есть нечто непостижимое или даже просто поразительное: обитатели иного мира в состоянии, значит, не покидая его, появляться в этом мире, если только уметь их вызывать. Но как-раз для этой цели и служит сила церемоний.

Ношение маски в этой церемонии является, значит, не игрой, а чем-то совершенно иным. Это — наиболее серьезная и важная в мире вещь: это прямое и непосредственное общение и даже интимное сопричастие с существами невидимого мира, от которых ждут необходимой благосклонности. Индивидуальность актера в церемонии временно уступает место индивидуальности духа, которого он представляет, или, вернее, та и другая временно сливаются воедино.

Эти верования и обряды покажутся, несомненно, менее странными, если, освободившись на время от наших соб-

/25


ственных мыслительных привычек, мы попытаемся встать на точку зрения первобытных людей. Прежде всего, как мы уже видели, общая ориентированность их мышления заставляет их жить в постоянной близости ik сверхъестественному миру, т. е. к обитающим в нем силам, «гениям» животных или растительных видов и «иным членам» клана, по замечательному выражению Фьюкса, т. е. к тем, которые покинули наш мир для мира иного. С другой стороны, надеть маску это вовсе не означает, как для нас, просто облачиться в другой наряд, под которым личность остается тем же, чем она была. Надеть маску — это значит 'подвергнуться реальному превращению. Маска для головы,—это то же, что шкура для остального тела. Человек, надевающий на голову маску, изображающую птицу, превращается, по крайней мере частично, в эту птицу, подобно тому, как облачающийся в шкуру медведя или волка в силу того самого становится медведем или волком. Достаточно вспомнить людей-пантер и людей-леопардов Западной Африки. Надев шкуру животного в определенной, необходимой для этого магической обстановке, они чувствуют себя реально превратившимися в пантер и леопардов: они обладают силой и свирепостью этих зверей. Если они промахнулись и их жертва, защищаясь, сорвет с них эту шкуру, они мгновенно становятся снова только людьми, притом весьма испуганными, и с ними легко справиться.

В Черной Африке приходится часто сталкиваться с представлением, что шкура или кожа и тело — одно и то же. «Кпвото» — тело, шкура. Как во многих языках Конго, одно и то же слово обозначает здесь как шкуру или кожу, так и тело 1. Смит и Дэль, со своей стороны, говорят: «Другое 'Колдовское средство, называемое «вакадифундула» (меняющее шкуру), дает человеку способность превратиться в льза или другого зверя» 2. 'И обратно, животное может магическим путем снять с себя шкуру и приобрести видимость и тело человека. В одной сказке племени кпелле, сообщаемой Вестерманом, рассказывается о крокодиле, который похитил женщину и стал жить с ней в своей реке. Однажды муж отправился в путь, чтобы разыскать труп жены. Как-раз в этот момент крокодил вышел из воды. Он снял

1 101, 87. ! 217, 264.

726


с себя шкуру, спрятал ее у берега и отправился в селение. Муж заметил это, забрал шкуру и повесил ее у себя на кухне.

...Затем он отправился играть со своими приятелями в кости. С ними играл и крокодил (в образе человеческом), который стал издеваться над мужем. Муж взял кости и бросил их со словами: «Оставайся неподвижной, крокодилья шкура, которую видели снятой».

Вечером крокодил ушел. Дойдя до берега реки, он стал разыскивать свою шкуру и не нашел ее... Для того, чтобы ее заполучить, он возвратил жену ее мужу» 1.

Если бы крокодилу не была возвращена его шкура, он остался бы человеком, как это имело место в другой сказке, которую мне пришлось цитировать з другом месте. Завладев же своей шкурой, он скоро облачается в нее и опять становится крокодилом. Одним словом, как. указывает кон-голанский словарь, «шкура» равнозначна «телу». Нечто подобное происходит и в сказке, записанной у племени сафваг которое тоже относится к банту. .«'Питон проскользнул в-хижину и заснул там. В это время в хижину вошла девушка и сказала: «Я хочу быть женой питона». Змея забрала девушку, которая стала женой питона. Однажды ночью жена питона проснулась и увидела, как питон, освободившись от своей шкуры, сделался человеком. Она быстро схватила шкуру и бросила ее в огонь, где она и сгорела. На завтрашнее утро, когда питон проснулся, он стал искать свою шкуру, но не нашел ее и с этого времени навсегда остался человеком» 2.

Такое же верование находим мы чг в Северной Америке у пуэбло. «Обычная процедура превращения (у колдунов) заключается в надевании шкуры того' животного, в которое они хотят превратиться. Подобным же образом в сказках пуэбло все звери, сняв с себя шкуру, становятся похожими на людей. Точно так же в ритуале масок люди, надев на себя маски «кашина», становятся духами «кашина» 3.

Последняя деталь указывает, что только-что приведенные сказки намекают на существование общераспространенного верования подобного рода: лучше и отчетливее

1 256, 521. 8 164, 106—107.
3 91 а,  97 — 98.

127


нельзя выразить представления, будто шкура и маска имеют одни и те же свойства, одну и ту же магическую силу и будто человек есть то существо, маску или шкуру которого он носит на себе. Следовательно, когда во время церемоний и ритуальных плясок актеры надевают свои маски — а часто они облекаются также в костюм и украшения, завершающие превращение,— они тем самым становятся теми существами, которых на наш взгляд только символизируют и представляют эти маски.

В этом пункте, как и в стольких других, символизм первобытного мышления «е имеет, следовательно, того же смысла, что наш. На наш взгляд, символ просто изображает или, строго говоря, замещает то, что он представляет. Первобытное мышление не привычно к представлению «как если бы». Обычно оно его даже не понимает. Все аллегории и притчи из священного писания, рассказываемые им миссионерами, они воспринимают буквально, для них это — все реальные события. То, что мы называем сходством, есть для первобытного человека единосущие. Точно так же и символ, в силу сопричастия, реально есть то существо «ли тот предмет, которые он представляет.

Если это так, то церемонии и пляски, во время которых действующие лица облачены в костюмы или маски, имеют смысл и значение гораздо более глубокие, чем это часто им приписывается. Несомненно, действующие лица и . зрители имеют более или менее отчетливое сознание утилитарной цели, которая преследуется в этих церемониях и плясках, хотя следует учесть цитированное только-что замечание Штрелова и иметь в виду, что справляются и такие церемонии, от которых не ждут никакой видимой выгоды алиментарного или другого характера. Однако не в этой утилитарной цели заключается главный их интерес. Польза, как бы ни важна, как бы ни жизненна была она для общественной группы, учитывается лишь в качестве одного из следствий.

Главный смысл, наиболее существенное значение церемонии и пляски, как для тех, кто ее выполняет, так и для тех, кто на ней присутствует, заключается в общении, в мистическом слиянии, сводящемся к отождествлению с мифическим или тотемическим предком, человеком-животным или человеком-растением, или с «гениями» животных и ра-

128


стительных видов, или с откликнувшимися на призыв предками и -покойниками племени. Зачем стали бы они стараться умилостивить эти невидимые Силы, раз они имеют возможность сливаться с «ими воедино? Достигнув этого состояния мистического экстаза, первобытный человек не чувствует себя больше беззащитным перед не поддающимися .предвидению угрозами сверхъестественного мира. Он обрел в этом мире нечто даже большее и лучшее, чем помощь, чем защиту, чем союзников. Сопричастие, реализованное церемониями, — вот в чем его спасение.

Следовательно, цель, которую эти церемонии преследуют, действие, которое они оказывают, не являются ни чисто магическими, ни даже непосредственно умилостивительными. Их колеблются называть «религиозными», поскольку они не содержат никакого чувства поклонения и любви, 'Никакого предания себя божеству. И тем не менее церемонии эти являются религиозными, хотя бы только потому, что живые члены общественной группы вступают в общение либо с исчезнувшими членами этой группы, либо с невидимыми силами и в силу интенсивности священного чувства, которое эти церемонии вызывают.

'Несколько раз, и особенно в приводимом ниже отрывке, Кох-Грюнберг подчеркивает мистическое действие церемониальных плясок и осуществляемое ими сопричастие. «В основе всех этих мимических представлений лежит идея магического действия. Они должны принести благословение и плодородие селению и его обитателям, растительности и всей /окружающей природе. iB силу того, что плясун в своих движениях и жестах возможно точнее подражает существу, которое он старается представить, он отождествляется с ним. Таинственная сила, пребывающая в маске, переходит в плясуна, . делает из него могущественного «демона» и наделяет его способностью прогонять . демонов или располагать их .к себе. iB особенности через посредство этой пантомимы удается магическим путем подчинить власти человека «демонов» растительности, животных видов, играющих роль в церемонии, а также демонов охоты и рыбной ловли1.

Верят ли эти   актеры, когда  они,  замаскированные   и

1 90,  196. Ср. кн.  I,   139.

129


переряженные, представляют «духов и покойников», верят ли они в реальное присутствие их в себе? Существует ли у них сознание полного Превращения своей личности, или они продолжают еще сознавать, что они играют роль, исполняют инсценировку? Нам часто указывают, что они хотят создать иллюзию для женщин и детей, чтобы напугать их, а сами они вовсе не обманываются насчет своей игры. На острове Кивай «женщины и дети твердо верили, что актеры, представляющие духов покойников, действительно являются самими духами их покойных друзей и родственников. Мужчины, однако, этой веры не разделяли. Они знали, что все это было лишь обманом, но они делали все, что могли, чтобы укрепить веру женщин и детей. Тем не менее эти же мужчины были убеждены, что духи их предков присутствуют на всех их плясках, как и на их работе в поле, как и на рыбной ловле, и что эти духи получают удовольствие от того, что их память чествуют плясками и приношениями пищи» 1. Ландтман тоже говорит- «Даже для мужчин «хориому» не является простой игрой. Они твердо верят, что подлинные покойники невидимо участвуют в их обрядах. Все их поведение во время церемонии свидетельствует о благоговейном страхе. Покойники хотят, чтобы их почтили в церемониях «хориому», и поэтому туземцы озабочены тем, чтобы каждый из их недавно умерших родственников был кем-нибудь представлен в сонме покойников, фигурирующих в церемониях. Они упрашивают друг друга выполнить эту роль и в качестве награды предлагают плясунам продовольственные подарки Всякий мужчина, играющий роль покойника в церемонии «хориому», получит впоследствии поддержку самого этого покойника во время охоты на дюгоней» 2.

Если в силу мистических свойств маски, как говорит Кох-Грюнберг, покойники отождествляются с теми, кто их «представляет», и сливаются с ними воедино, то они могут быть видимыми лишь в образе плясунов, в котором они во время церемонии присутствуют. Несомненно, актеры часто прибегают к «трюкам», чтобы заставить неискушенных зрителей верить, будто мистические существа,

1 198, 300 — 301. s 105, 335.

130


пляску которых они видят, это — сами духи, а не какие-нибудь их живые соседа. Не следует, однако, думать на этом основании, что здесь имеют место обман и мошенничество. Актеры могут быть до известной степени искренни, они могут сами разделять в известной степени создаваемую ими иллюзию. Это — непосредственный эффект осуществляющегося в них сопричастия. Точно так же знахари и шаманы во многих обществах нимало не колеблются употреблять фокуснические приемы. Тем не менее они почти всегда убеждены в действенности своих манипуляций, они столь же легковерны, как и их клиенты. Эскимосский шаман, за редкими исключениями, не сомневается в реальности своих подземных или небесных путешествий. Да и почему могли бы казаться невероятными эти путешествия сознанию, которое двусущие, т. е. одновременное присутствие в двух разных местах, принимает как нечто вполне естественное? То обстоятельство, что шаман остался лежать на своем коврике, не мешает томуг чтобы он перенесся на луну или на дно океана.

Ф. Шпейзер различает для Новых Гебрид маски, употребляемые в церемониях тайных обществ, и прочие маски. «К числу масок тайных обществ я отношу все те, которые в соединении с костюмом из листьев, спускающимся до самых ног, настолько скрывают носящих эти маски, что они мечут изображать из себя покойников. Именно эта концепция лежала, должно быть, первоначачьно в основе зсеч масок. Она выветрилась в обрядах с масками, которые за-|фывают только лицо и позволяют таким образом узнать тех, на кого они надеты . Устрашающие маски употребляются всегда таким образам, что тело того, кто надел такую маску, целиком скрыто/> \ Употребление масок в таких церемониях, где носящие Э1и маски представляют духов или покойников, почти везде предполагало, по крайней мере первоначально, веру в реальное присутствие этих духов или покойников и их отождествление с плясунами. Одного африканского примера окажется, несомненно, достаточно. «Труд но выяснить, в какой степени туземцы ибо верят, будто эти «мав» являются воплощенными покойниками Несомненно,

1 220, 377 — 378.

131


они думают, что это не люди и что церемония каким-то образом преобразила человека и наделила его какими-то необычайными сверхъестественными способностями. Женщины и дети верят этому полностью, и представление это так вкоренилось в «их, что даже пред лицом фактов, доказывающих обратное, они неспособны с ним расстаться» \

1 5, 723—728

132


ГЛАВА   IV КУЛЬТ  ПРЕДКОВ И   ПОКОЙНИКОВ

/.   МИР  nOhOMHHKOB   И   МИР  ЖИВЫХ

реди невидимых сил, относительно которых первобытный человек знает, что следует избегать их гнева и добиться, если возможно, их расположения и поддержки, преобладающее место занимают духи, предки и недавно умершие покойники. В на стоящей главе мы займемся только предками и покойниками. С нашей привычной точки зрения сношения первобытных людей с предками и покойниками представляются более определенными, более точно установленными, чем их сношения с духами. С другой стороны, умилостивительные обряды, направленные по адресу духов — духов горы, реки, земли, животных ити растительных видов, болезней и т. д., — не отличаются существенно от тех, которые применяются по отношению к предкам и покойникам.

Перед тем, как приступить к анализу фактов, небесполезно будет отметить недоразумения и ошибки, которые могут быть вызваны часто употребляемыми выражениями

733


вроде «религия предков», «культ мертвых» и т. д., если не соблюдать необходимых оговорок. Ни покойники, ни предки никогда почти не наделяются в представлении первобытных людей традиционными атрибутами божеств, хотя бы второстепенных, или полубогов, без чего покойники и предки не могут быть объектом религии или культа. Жюно, например, в своей «Жизни одного племени Южной Африки» хорошо показал, как тонга, несмотря на могущество, приписываемое ими предкам и покойникам, не «обожествляют» их в полном смысле слова. Природа предков и покойников ни в малой мере не преображается, и в ином мире она продолжает оставаться человеческой. Предки и покойники, значит, не делаются объектом религиозного почитания в собственном смысле слова. С другой стороны, живые абсолютно заинтересованы в том, чтобы покойники были к ним хорошо расположены. Чтобы обеспечить себе их благоволение, они прибегают к умилостивительным обрядам, установленным традицией, пользующейся неизменным уважением, в частности они пускают в ход приношение жертв и даров. Если угодно, можно в этом видеть культ, но необходимо оговорить, что слово это берется в широком смысле и что оно не окутано здесь атмосферой религиозности в собственном смысле слова.

Поэтому вместо того, чтобы прибегать здесь к удобной аналогии, которая, однако, скоро оказалась бы обманчивой, мы постараемся, по крайней мере временно, избегать слов религия и культ. Мы попытаемся только выяснить, какую позицию первобытные люди занимают по отношению к своим предкам и покойникам, исходя при этом из их собственных представлений о своих сношениях с ними. Вторая часть моей «(Первобытной души» посвящена этим представлениям, и я позволю себе отослать читателя к ней. Он увидит там, что покойники являются в действительности для первобытного человека живыми, только перешедшими из 'настоящего мира в 'мир иной. Они сделались там невидимыми, неосязаемыми и неуязвимыми, по крайней мере в обычной обстановке и для обыкновенных людей.

Не считая этого1, условия, в которых они живут, существенно ничем не отличаются от тех условий, в которых они жили в этом мире. Они имеют те .же потребности. Неспособные удовлетворить их самостоятельно, они в силу

134


этого зависят от живых, подобно тому, как живые, в свою очередь, зависят от них. Они, следовательно, вынуждены рассчитывать на своих потомков, и в зависимости от того, оправдались ли их ожидания или нет, меняется и их расположение по отношению к потомкам. Их неудовольствие может иметь самые страшные последствия. Человек, который это неудовольствие на себя навлек, обречен жить в постоянной тревоге. Он спешит, если можно, получить прощение.

Мир покойников поддерживает таким образом постоянные сношения с миром живых. В этом смысле он составляет часть того, что мы называем природой. Недавно умершие покойники являются в полном смысле, согласно выше-цитировагтому выражению, «иными членами клана». Почти во .веек первобытных обществах к ним относятся так же, как к соседям, с которыми ни за что не хочется испортить отношения. Необходимо, чтобы отношения с «ими всегда были хорошими. 'Первобытные люди стараются только, чтобы это было достигнуто с наименьшими, по возможности, издержками.

Мы не будем возвращаться здесь к тому короткому периоду, который следует непосредственно за смертью и в течение которого новопреставившийся, согласно общераспространенному поверью, еще далеко не ушел. В той сложной гамме чувств, которые волнуют живых в течение этих критических дней, преобладающим чувством является страх. Оставшиеся в живых торопятся узнать, окончательно ли покойник, осознав свое новое. положение и подчинившись своей новой участи, покинул этот мир.

Предположим, что похороны совершены по установленному обряду. Покойник теперь устроился в том мире, где ему придется жить впредь. Какие же отношения устанавливаются между «им и «его» живыми?

Наиболее отчетливо выступающей и вместе с тем наиболее устойчивой чертой этих отношений продолжает оставаться внушаемый покойниками страх. Миссионеры очень часто подчеркивали это обстоятельство. Так, у папуасов Британской Новой Гвинеи «в этом вопросе, как и во всех других, по крайней .мере во всем, что касается тайн .жизни и смерти, во всем, относящемся к тому, что можно было бы назвать религией, ум туземца не имеет никакого пред-

135


ставления о доброте, помощи и любви. Все его представления вращаются вокруг зла и страха. Так как они, по-видамому, не имеют никакого понятия о добрых духах, которые приносят помощь и утешение и к которым можно было бы обратиться за поддержкой, то они в силу этого не в состоянии приписать покойникам ничего, кроме зависти и злости. Необходимо выполнить все полагающиеся приготовления к погребальному празднеству, иначе покойник рассердится, свиньи подохнут, страшные язвы покроют тело туземцев, оставшиеся в живых зачахнут, умрут, и урожаи их погибнут» 1.

Если случается какое-нибудь такое несчастье, туземцу сейчас же приходит мысль о гневе или даже о простом неудовольствии покойника. Это не единственная возможная причина, однако это — одна из наиболее вероятных. Поэтому также в случае тяжелой болезни, когда, по крайней мере, нет уже оснований подозревать колдуна, именно эта мысль первая приходит в голову. «Когда туземец с острова Ниаса, — говорит Клейвег де Цваан, — пренебрежительно относится к своей обязанности оказать подобающие почести резному изображению умершего родственника, покойник наказывает его болезнью или каким-нибудь другим несчастьем» 2. Дальше ои говорит: «Способность причинить болезни 'приписывается не только духам умерших людей. Многие туземцы верят, что «бегху» (духи) умерших животных тоже обладают этой способностью. Так, когда разразилась эпидемия в местности, где жил миссионер Томас, туземцы сообщили ему, что эпидемия была вызвана духом его издохшей лошади» 3.

Кафры ксоза имеют специальное слово, с которым они обращаются к человеку, пораженному тяжелой болезнью. Предполагается, что эта болезнь наслана на человека его предками, в отношении которых он согрешил делом или упущением. Этот последний случай является наиболее частым. Люди, входящие в хижину больного, восклицают: «камагу!», т. е.: «Пусть расположение (предков) будет благоприятным! Пусть твои покойные родственники и твои начальники бдят над тобой!»4, «Другое слово, «у-тару», означает доброту, нежность, симпатию, жалость... Перво-

1 155, 229. 3 87, 23.

2 87,  18 — 19. ' 92, 53.

736


начально знахарь (или жрец), входя в хижину больного, говорил: «Таруни!» Это счово направлялось к духам предков, чтобы умолить их пожалеть больного, расположиться ч «ему на хороший лад и освободить его от дурного влияния, которое они навлек™ на него»1. Таким образом, придя к больному, знахарь прежде всего призывает милосердие покойников. Он сразу же допускает, что зло, вероятно, было причинено ими и что, если их умилостивить, оно исчезнет.

Такое же поведение, часто менее -почтительное, мы наблюдаем у зулусов, соседей ксоза. Серьезно заболел ребенок. iHa помощь призвали гадателя. Последний сообщил, что болезнь вызвана гневом предков. «Почему же, восклицает отец, они не предупредили меня во сне, что они в чем-нибудь нуждаются, вместо того, чтобы дать об этом знать путем убийства этого ребенка? Что помешало им сообщить мне во сне, на что они жалуются, вместо того, чтобы, не говоря ни слова, явиться губить это дитя? Эти покойники— идиоты. Почему они проявили себя таким образом, ничего /мне не говоря? Ступайте, приведите козу2 (для жертвоприношения, которое должно умиротворить покойников)». Негодование отца вполне понятно. Покойники нарушили обычно соблюдаемое молчаливое соглашение между ними и живыми. Когда они хотят чего-нибудь, чего им по упущению не дали, то вполне естественно, чтобы перед тем как прямо наказывать, они предупредили виновных и во сне дали знать заинтересованному лицу о своих претензиях. -Имеются даже специальные ведуны (исануси), вдохновленные предками (амахлози) для истолкования посылаемых ими снов.

Кропф в своем словаре объяснил различные значения слова «и-дини» или, вернее, различные обстоятельства, при которых следует приносить умилостивительную жертву («дани»): «это надо делать, когда недовольные предки сделали предупреждение или когда они уже поразили виновника.

1. Если кто-нибудь видел сон о своих покойных предках, то это истолковывается, как знамение того, что эти предки сердятся по какому-нибудь поводу и требуют «и-дини», т. е. умилостивительной жертвы.

1 92, 384. •                             2 25,  371.

/37


2. Если в случае болезни человека или животного знахарь, которого призывают, говорит: «Я вижу, что это такое- твои предки недовольны, потому что ты им не дал того, что им полагается», то это означает, что предки требуют жертвы.

3. Если нет дождя, туземцы обращаются к вождю и тодарят ему «Почему ты позволяешь это' Почему ты не призываешь своих предков?» И вождь тогда приносит жертву»1.

И другие беды, частные или общественные, могут слу-ччться по этой же причине. Так у сафва (Восточная Африка) «во время царствования Мвенипмана сильный голод обрушился на страну люди вынуждены были питаться листьями и корнями. По словам одного туземца, голод этот <5ыл наслан вазиту, духами покойных вождей: они, мол, были разгневаны тем, что Мвенипиана сделался вождем»

Таким образом, на взгляд этих банту чрезвычайно важно никогда не давать покойникам настоящих поводов д-тя жалобы. /Пренебречь обязанностью приносить покой-н 1«ам в установленные сроки то, на что они имеют право, это значит итти навстречу беде, ибо они вдогут без предупреждения очень жестоким образом проявить свой гнев Каждый, начиная с вождя и кончая самым простым человеком, обязан в соответствии со своим положением точно соблюдать лежащие на нем обязательства по отношению к покойникам и предкам. Его близкие, а порой и вся общественная группа вместе с ними, заинтересованы в этом не меньше, чем он сам.

2    ИЕРАРХИЯ   ПОКОЙНИКОВ

Предки не все равны между собой. Часто среди них устанавливается своего рода иерархия: общественные отношения иного мира отражают общественные отношения нашего. У басуто, например, «каждая семья считается находящейся под прямым влиянием и защитой своих предков, однако племя, взятое в целом, признает за своих национальных богов предков управ тающего им повелителя

1 92, 76 2 91а,  187

/38


Здесь проводят различие между богами старыми и новыми. Последние рассматриваются как более слабь^-, но более доступные. Отсюда и часто употребляемая здесь формула: <'Новые боги, просите о нас старых богов!» * Речь идет о недавних покойниках и покойниках более старых, или предках. Ни те ни другие, как мы только-что видели, не являются божествами в собственном смысле слова. Однако миссионеры, которые походя говорят о «культе» и «религии» мертвых, вынуждены также употреблять и слово ,<боги». Желая объяснить противодействие, на которое наталкивается принесенная ими новая религия, они полагают, что туземцы упорно привязаны к своим традиционным верованиям, и в этом они не ошибаются. Однако отсюда вовсе не следует, что эти верования составляют «религию» в том же смысле, что и христианство, отсюда не следует, что предки являются «богами», а оказываемое им внимание представляет собою «культ». Жюно, хотя и называет предков богами, не оставляет у нас никакого сомнения относительно представления баронга об этом предмете.

«Каждый человек, пройдя через смерть, становится '<хикуэмбо» Однако, подобно тому, как люди различаются между собой на земле, существуют и разные категории богов. Есть среди них старые и молодые... Встречаются среди них и такие, которые ползают по земле, подобно мачым детям.. Умирающий сохраняет возраст, облик, привычки, которые он имел в этой жизни...

В их среде существует также различие и в смысле ранга. Великие боги или боги страны — это предки правящего вождя. К ним адресуются молитвы и жертвоприношения всякий раз, когда дело идет об интересах племени в целом: во время народных бедствий, во время голода, засухи, в начале полевых работ, когда надо получить от богов обильный урожай. Из их имен и составляется генеалогическое древо царской фамилии...

Каждая семья, однако, тоже имеет слой ряд «хикуэмбо», более или менее длинный, более или менее тщательно запоминаемый... Эти боги являются родовыми духами, манаоти в собственном смысле слова. Они очень напоминают ларов и пенатов древних римлян

1 27, 262

139


По отношению к «хикуэмбо> питают больше страха, чем любви * Точно гак же у баила «покойники, поскольку они являются объектами культа, носят название «м>з-химо» Строго говоря, не все покойники являются «ми^ химо», а только те, которые более или менее способны оказать помощь человеку, и отнюдь не те, которые по каким нибудь причинам ему враждебны Однако, копя к ним подходят без особого разбора, слово это употребляется для всех покойников

«Музхимо» — это не собственное имя, а имя нейтраль-ное и коллективное, его множественное число, как почти всегда в языках банту, «мизхимо», а не «базхимо» Можно, значит, сказать, что покойники потеряли свою индивидуальность и превратились в простые потенции

«Мизхимо» можно разделить на три категории   1) лич ные божества, 2) семейные, 3) общественные»

«Гений (гений-хранитель)—это личное божество чечо века Каждая семья имеет своего гения, а божества вождя являются в некотором смысче покровителями селения Над всеми ими находятся великие «мизхимо», функция которых заключается в том, что они пекутся об общих интересах тех общин, к которым они принадлежат Они отличаются от всех других своим более долгим существованиим Внутри семьи духи отдаленных предков перестают почитаться, почитание же божеств общины сохраняется на в.е время существования самой общины Другое различие .заключается в том, что эти божества никогда не перевоплощаются они не покидают больше мира духов Баила всех мх называют одним и тем же именем — «мизхимо» Мы, однако, можем для обозначения их иерархического положения дать этим трем категориям имена гениев, божеств и полубогов» 3 Пос шдняя фраза свидетельствует о том, что мысль Эдвина Смита по этому вопросу вполне ясна Давая двум категориям предков названия богов и полубогов, он отчетливо указывает, что для баила все они — «мизхимо, т е умершие люди

< Се>мейные боги человека, — говорит он далее, — это — духи его дедов, бабушек, его отца и матери, его дядьев и теток, его братьев и сестер В ином мире они продолжают

1 82, 381 — 382 3 217а, 180
' 217а,  1Ь4

140


интересоваться делами этого мира и в особенности благополучием своих оставшихся еще в живых близких   Теоре тически число их неопределенно   все умершие члены семьи человека являются его   «мизхимо»    Однако   на   практике думают только о гех, которые умарли недавно» 1

Муж и жена имеют порознь своих «мизхимо» Человек имеет дело точько с божествами своей собственной семьи М>ж и его жена, происходя из различных семей, имеют, следовательно, и разных божеств Если бы муж обратился к божествам своей жены или она к его божествам, они были бы повинны в оплошности Еще более курьезным явтяется здесь слово «бутитасхи» (своего рода очень тяжкий грех), применяемое к самим божествам в том случае, если они имели нескромность выйти за пределы своей сферы и действовать, хорошо или дурно, на членов семьи, которая к ним не относится '

По поводу почестей и даров, которые человек обязан воздавать своему гению, я писал в «Первобытной душе», к которой я позволю себе отослать читателя Что касается полубогов, т е предков царской семьи, гнев которых проявчяется в общественных бедствиях, в эпидемиях, зе илетрясениях, засухе, голоде и т д, то лишь вождь полномочен обращаться к ним, умиротворять их, когда они разгневаны, просить их благоволения и действенной помощи, например в случае войны, и особенно молиться им о получении от них дождя Эта последняя функция явтяется, так сказать, специфической для ролл вождя В неизданной эпопее о Чаке, кафрском Наполеоне, говорится о том, как после смерти отца Чаки Мфоказана был стариками провозглашен вождем Толпа в ответ на это провозглашение ответила «Думай о нашей скотине, вождь' Пекись о нас мы твои люди' Пусть будет дождь'» Немного времени спустя Мфоказана был убит, и сюзерен Дингизвайо назначил его преемником Чаку Все собрание приветствует Чаку и кричит «Дай нам дождь' Мы — твои люди, вождь, защити нас1» 3

Дождь или засуха — это вопрос жизни и смерти для кафров, которые не могли бы существовать без своего скота Но вопрос, будет дождь или нет по наступлении

1 217а, 165 » 28, гл   XIV.
г 217а,   165—166

141


времени дождей, решается умершими вождями. А предстательствовать перед ними в случае нужды в состоянии лишь их потомок, который пришел им на смену. Вот где одна из причин необычайного мистического престижа, которым пользуется вождь у этих банту. Когда он исчезает, племя ощущает себя покинутым и потерянным, как улей без матки. Никто не в силах больше обратиться к покойным вождям и умолить их положить конец засухе, несущей гибель скоту и людям.

Мадам Коотц^Кречмер сообщает по этому поводу характерные факты. Один завоеватель, Мерере, завладел страной сафва и утвердился там в качестве высшего властителя. Он проявляет свою власть подобно тому, как это делал законный вождь. Однако этот захватчик не в состоянии, подобно законному вождю, заставить предков слушать себя. Они его не знают и поэтому остались бы глухи ко все™ его мольбам. Однажды он сказал людям сафва, пришедшим к нему: «Идите молиться за меня на могилы предков вашего вождя Мварието, чтобы потучить дождь».

Они ответили: «Да, Мерере. Вот Мудженда, который всегда молился на могилах предков Мвариего». И Мерере оказал: «Впредь предки Мвариего должны склониться к тому, чтобы полюбить меня. Мудженда и вы, ' старики, должны отныне молиться на их могилах».

Так как дождя все же не было, то Мерере схватил этих жрецов, связал их веревками, выставил ий на солнце, дал им мяса и соленых плодов и сказал им: «Ешьте!» Когда их после еды начала мучить жажда, он не дал им воды для ее утоления и сказал: «Вы не просили как следует предков вашего вождя. Если бы вы это сделали, в стране пошел бы дождь». Они ему ответили: «Мерере, это ведь бог делает дождь, и нет человека, которому это было бы по силам» (здесь обнаруживается влияние миссионеров). Мерере ударил их и сказал: «Сейчас же молитесь. Надо, чтобы сейчас же пошел дождь!». Тогда жрецы начали под видом молитвы произносить слова, какие попало...» \

1 91 а,  237 — 238.

142


Этот рассказ туземца, записанный под его диктовку„ позволяет видеть, до какой степени живучи, несмотря на влияние миссий, верования, относящиеся к могуществу предков вождя. Если долго нет дождя, то это происходит от того, что они недовольны. Лишь у законного вождя,, их потомка, или у его полномочных представителей имеется некоторая возможность воздействовать на их расположение. Чужеземный захватчик, всемогущий в делах этого-мира, самолично не пытается даже склонить их. Он знает, что уши их для него закрыты. Вот почему, как только появляется возможность избавиться от него, племя не колеблется это сделать.

3.   СФЕРА   ДЕЙСТВИЯ   ПОКОЙНИКОВ

Когда предки и недавно умершие покойники получают от живых все, на что они имеют право, когда поведение потомков удовлетворяет их, они не проявляют ни безразличия, ни неблагодарности. Будучи благорасположены к живым, они готовы оказать им помощь и покровительство всегда, когда это потребуется. По словам Жюно (другие наблюдатели тоже это отмечают), туземец банту в своих сношениях с мертвьими так же, как и с живыми, руководится заповедью: do ut des. Доставляя им потребные им пищу и питье, он рассчитывает на получение от них эквивалента в той или иной форме. Принося <им периодически дары и обычные жертвы, он ждет в качестве награды их покровительства и защиты во всяких обстоятельствах и надеется выйти здравым и невредимым из всех опасных положений.

Перед тем, как покинуть местность, где погребен его отец, негр сафва отправляется на его могилу с бутылкой, полной браги, и с петухом, чтобы проститься с ним. «Я начал молиться и сказал: «Отец мой, я, твой сын, пришел проститься с тобой». И дальше я сказал: «Оставайся здесь, чувствуй себя хорошо, ибо я покидаю эту страну w оставляю тебя одного. Мы возвращаемся с вождем Мвари-его в Асафва, нашу родину... И вот, теперь, отец мой, я прошу тебя: молись за меня, когда я буду в пути, не сердись на меня. И в стране, куда мы идем, сопровождай

143


меня, будь поближе ко мне. Сговорись с твоими родственниками, находящимися под землей вместе с тобой (в стране мертвых), дабы в пути все обошлось со мной хорошо...»1.

Подобным же образом и у джагга туземец в пути со знает себя под охраной своих покойников. В коротких молитвах он отдает себя на их попечение, и они образуют надежную стражу вокруг него. Один из них выступает впереди для защиты его от открытого нападения, другой следует за ним, чтобы уберечь его от засады, а двое других шествуют по сторонам. Предки -проявляют живейший интерес к его карьере на этой земле. В особенности дух-хранитель каждого дома, т. е. первый человек, построивший свое жилище в данной местности, любит всех ее обитателей, подобно отцу, питающему нежность к детям. Он старается в меру всех своих сил об их благополучии. Именно к нему преимущественно и обращаются во время какого-нибудь бедствия 2. У нас мет оснований усомниться здесь ии в проницательности Гутмана, который является отличным наблюдателем, ни в точности его выражений. Приходится просто отметить, что сообщаемый им факт является как-будто исключением. Обычно предкам совсем не приписывают столь живой и бескорыстной привязанности к их потомкам.

Подобно Эдвину Смиту, Б. Гутман различает три категории предков. Однако он классифицирует их по другому признаку: не по объему той сферы, в которой проявляется их действие, а по большей или меньшей отдаленности момента их смерти. Категории эти следующие: 1) совсем недавно умершие, сохранившиеся в памяти покойники. Это — наиболее молодые предки, которых еще помнят и знают живые. И сейчас еще известно их имя или, по крайней мере, их положение в обществе. Им приносят жертвы во дворе дома и на их могилах. К ним обращаются туземцы с молитвой утро,м и вечером, когда они находятся в пути, когда собираются в бой и вообще в случае нужды; 2) поколения покойников, умерших гораздо раньше и испарившихся из памяти живых... носят название еариму ванги индука... Эти покойники стараются сохранить свои сношения с живыми, однако их, слабых и одряхлевших,

1 91 а, 227 '-' 62, 127.

144


оттесняют далеко от жертвоприношений другие духи, которые не дают показываться на нашей земле. Они поэтому появляются на «ей лишь тайком, не показываясь больше людям, однако они нападают на людей с тылу, насылают на них болезнь, вымогая у них жертвоприношения; 3) наконец, существует еще один вид духов (покойников), называющихся валенге, т. е. «искромсанные», «разрезанные на мелкие кусочки». Они не имеют уже абсолютно никаких сношений с людьми и с нашим миром. «Они совершенно исчезли, говорят люди... Их жизнь кончена». Ибо, раз они «е в состоянии больше получать жертвы, жизнь их в силу этого самого обрывается1.

Чарльз Дендас также отмечает эти же три категории покойников у джагга: «Ряд предков, служащих 'Объектом культа, не простирается одинаково далеко на все степени родства. Например, по линии матери почитание оказывается от дяди до дяди прадеда; ряд отца тянется до деда прадеда. Дальше этого духи (покойники) носят название «забытых». Духи еще более древние носят название «ва-лекте» (искромсанные)»2.

Патер Фридолин Бош в статье о культе предков у ба-ниангвези, появившейся в 1925 году в журнале «Антро-пос», указывает, что вся религиозная жизнь этих банту сосредоточена вокруг культа предков.

«Несмотря на точные сведения и убеждение, имеющиеся у него относительно существования бога, называемого им «ликубе», т. е. тот, который есть, туземец муниангвези поклоняется богу в самой слабой степени... Культ предков не 'представляет собою формального обожания; это ни в коем случае и не поклонение; это — культ благоговения, это — просительный, умилостивительный и благодарственный культ. Туземец ни в коем случае не обращается к манам, как к богам, как к существам, имеющим иную природу, чем его собственная... Культ предков является по существу семейным и племенным культом...

От ученых и даже от миссионеров часто приходится слышать разговоры о зловредных духах, духах лесов, гор, источников, озер, скал и т. д. как о существах, отличных от духов предков. Несмотря на самые тщательные изыска-

1 62,  144—145 ^ зв, 126.

/45


ния в течение многих лет, мне не удалось найти ни одного туземца, который знал бы что-нибудь о существах подобного рода. Для наших туземцев эти существа не являются ни демиургами, ни неопределенными духами: это — предки, которые когда-то были связаны с теми или иными местами и которых затем почитали в этих местах...» 1.

Как ни отнестись к этому последнему замечанию, которое требует углубленного исследования, предки и здесь, как и в Южной Африке, различаются по тому, какой характер имеет сфера их действия — частный или публичный. «Цари, знахари или провидцы пользуются и после смерти, как и в течение своей жизни, большей славой, чем другие покойники. Они больше, чем другие покойники, интересуются событиями этого мира и делами своих близких, оставшихся в живых. Обычные «мизамбва» интересуются лишь членами своих семейств, либо помогая им, либо причиняя им неприятности, если те провинились перед ними; на том же основании маны покойных царей занимаются делами всей страны в целом. В силу этого огромного влияния, распространяющегося на всю страну, культ царских манов приобретает более значительный размах. К ним взывают все члены племени, в особенности знать, об общем процветании страны, об общем благе; у них просят дождя; к ним обращаются с мольбами о прекращении' эпидемий и других общественных бедствий» 2. Это означает, что туземцы думают так: так как царские предки являются причинами общественных бед и несчастий, то к их милосердию и взывают и их умоляют положить этим бедствиям конец и пощадить своих потомков. Лишь те, кто в гневе своем наслал болезнь, засуху и т. д., лишь те одни в состоянии положить им конец. Ниже мы еще столкнемся с этой постоянной чертой первобытного 'мышления: лишь тот, кто причинил болезнь, может ее исцелить, и, наоборот, способность какого-нибудь человека исцелить болезнь рождает подозрение в том, что он является ее виновником. Царские предки являются подателями дождя. Дождь не идет, следовательно именно они его задерживают, они отказывают живым в дожде. Племя истребляется эпидемией.

1 16,  200 — 201. '-' 16, 202.

746


Необходимо обратиться с мольбой -к царским предкам. Так как они в силах эпидемию прекратить, значит это они и напустили ее.

Случается, что предки, частные или общественные, оказываются требовательными и их трудно бывает удовлетворить. Так, покойники «акамба» рассчитывают на постоянное внимание со стороны живых родственников в форме жертвоприношений. Жертва является даром, в котором нуждаются айму... Малейшая небрежность в этом вопросе карается всякого рода несчастьями, обрушивающимися на виновного, заболеванием людей и животных и даже смертью. Вот почему, когда случаются несчастья, туземцы боятся, не послано ли оно айму...

Туземцы никогда не знают, достаточно ли принесли они жертв. Они живут таким образом в состоянии постоянного беспокойства *.

У базабеи «человек, варя брагу, выливал всегда немного жидкости для духов своего отца и деда, ибо, если бы он этого не сделал, они рассердились бы и наслали бы болезнь на семью. Предкам приносили в дар также и коров, которых сохраняли живыми. Несколько времени тому назад один туземец, вынужденный к этому голодо'м, продал сначала одну, а потом и другую из двух коров, которых он принес в дар своему покойному отцу. Дух явился к нему и, сжав ему горло почти до полного удушения, начал допытываться, почему он продал этих коров без разрешения. Туземец пообещал покойнику доставить ему других, и лишь после этого тот отпустил его» г.

У бако'нго «благодетельное влияние предков сказывается лишь на их территории, на территории клана. На чужой земле мукоиго не приходится рассчитывать «а своих бакушу (предков), здесь ему приходится бояться враждебных духов. На территории клана эти многочисленные и страшные духи встречают отпор со стороны дружественных бакулу. Все опасения и надежды, порождаемые этим представлением о мире духов, укрепляют у отуконго привязанность к клану и к его земле. Нам трудно составить себе точное

1 И?, 214. * 200, 59.

14?


представление о том, насколько чувствительным и активным представляется туземцу этот мир духов. Однако нам легко понять, до какой степени муконго чувствует себя умаленным и потерявшим почву под ногами, когда его без всякого перехода переносят в чужую среду. Нетрудно угадать также преобладающую роль коронованного вождя, признанного жреца бакулу»1. И, действительно, лишь он один может с надеждой на успех обратиться к предкам, умиротворить их, когда они разгневаны, и добиться от них для племени необходимых ему благ.

4    ЗНАЧЕНИЕ   БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЯ   ПОКОЙНИКОВ

Было бы легко, хотя это, может быть, не так уж необходимо, показать, что почти везде у австралийцев, например у папуасов Новой Гвинеи,, предки и покойники так же, как у бергдама и банту, занимают первое положение среди сил, благорасположение которых люди хотят себе обеспечить. Достаточно будет, несомненно, привести небольшое количество примеров этого рода.

«В сознании всех туземцев Кивай жило крепкое убеждение, что если они не засвидетельствуют почтения и признательности духам покойников продовольственными дарами, эти покойники почувствуют неудовольствие и рыбная ловля окажется неудачной. Один старик сказал мне: «Если какому-нибудь покойнику не доставить пищи и не устроить пляски в его честь, то этот (покойник, который побывал здесь и видел, как чествуют других, возвратился бы в Адири (страну мертвых) обманутым и разгневанным. Он сказал бы: «Дитя мое ничего не сделало для меня; отлично, и я ничего не сделаю для него». Ход мыслей у туземцев, повидимому, таков: чем больше количество пищи, приносимой покойнику, чем больше труда затрачивается на приготовление к пляске, тем больше удовлетворение покойника, тем значительнее блага, посылаемые им дарителям и актерам» 2.

Ландтман относительно темени мавата с того же острова Кивай сообщает следующее: «Одна из их боль-

1 261, 152 2 198, 302

148


ших церемоний связана с ловлей черепах Во время этой церемонии они тщательно очищают место, где погребены их предки, кладут на могилу продовольственные дары и выливают на них содержимое двух кокосовых орехов, обращаясь при этом к покойникам с просьбой помочь убить гарпунами побольше черепах. Однажды оказалась забытой во время этой церемонии одна только могила, где был погребен туземец по имени Биджа. Ночью его «дух» явился к туземцам и говорил с ними: они слышали голос, но не в состоянии были разобрать, откуда он раздается, из лодки или из-лод воды Голос говорил' «О, мой друг, то не моя вина! Вы не позаботились о моей могиле, вы не найдете черепах. Вы вернетесь на землю, ничего не поймав. На будущий раз не отнеситесь небрежно к моей могиле, и тогда вы увидите». Туземцы вернулись в селение и поступили так, как им было оказано. При первом же выходе на охоту посте этого они поймали много черепах. С тех пор они остерегались проявлять невнимание к могилам своих покойных родственников» 1. Чистка могилы является также магически-умилостивительным обрядом, автоматически действующим на расположение покойника. Когда могилу очищают, расположение это оказывается благоприятным, и туземцам удается наловить много черепах. При небрежном отношении «расположение» покойника оказывается дурным, и черепахи ускользнут от охотников, даже если покойник не рассердился и не собирался мешать черепахам появиться. «Я не хотел этого», говорит он. Точно так же и прокаженный с Таити, брошенный женой и детьми, передал им болезнь, даже, может быть, не желая этого определенно. Он не в состоянии был помешать тому, чтобы его настроение и расположение не реагировали на поведение семьи по отношению к нему.

Так же обстоит дето и у папуасов из бухты Гиль-швинк (Голландская Новая Гвинея): «Здесь господствует представление, что покойники всегда находятся в сношении с нашим миром и с живыми пюдьми, что они обладают сверхчеловеческой силой, что они оказывают большое влияние на земные дела и что они в состоянии защитить от опасности, помочь на войне, предохранить от несчастий на

1 106, 305

149


море и принести удачу на охоте и рыбной ловле. Эти столь веские соображения побуждают папуасов делать все, что в их силах, чтобы обеспечить доброе чувство со стороны своих покойников. Во время отправления в путешествие они не должны никогда забывать о прикреплении амулетов <к телу в убеждении, что при наличии этих амулетов покойники не преминут оказать им поддержку. Точно так же, когда в море их застает буря, они просят у своих покойников дать им хорошую погоду, или, когда дует противный ветер, они просят у них попутного ветра» 1. Это свидетельство подтверждает предыдущие, относящиеся к обрядам, совершаемым первобытными людьми для обеспечения благорасположения покойников. Чтобы завоевать благоволение своих покойников, папуасы прибегают к амулетам и одновременно с этим к дарам и молитвам. И тем и другим они приписывают одинаковою действенную силу.

На Суматре у батаков «бегху» (покойники) могут быть дта своих потомков, но только для них одних, источником благословения и счастья Необходимо, однако, чтобы им предварительно были оказаны подобающие почести. Тогда они посылают здоровье, многочисленное потомство, хорошие урожаи и победу на войне. Они охраняют также своих потомков от других «бегху»... Во всех обстоятельствах жизни необходимо, значит, считаться с предками и обращаться к ним, ибо от их благоволения зависит преуспеяние живых. Кто невнимателен к ним, становится жертвой их мстительности» 2. Вот почему, добавляет 'Вар-нек, «отказаться участвовать в почестях, воздаваемых предкам, значит обречь себя на двойную кару, со стороны разгневанных предкэв, а также со стороны друшх членов общины, которым придется страдать от этого гнева». Нарушитель навлекает беду на своих соплеменников. Поэтому его либо вынудят силой принять участие в этих церемониях, либо о« будет отлучен, исключен из племени. У батаков он не может больше владеть своим участком земли. Другие ччены племени захватывают поле, которое он возделывал, завладевают его плодовыми деревьями, забирают

1 52, 77

' 253, 99 (согласно батакскому тексту)

750


даже орудия, имеющиеся в его хижине. Именно так поступали с первыми новообращенными христианами в Скли-дунге» *. Да иначе и не могло быть. После всего установленного выше причины такого поведения нам совершенно ясны.

1 253, 104.

75/


ГЛАВА V КОЛДОВСТВО

/.   ВМЕШАТЕЛЬСТВО   НЕВИДИМЫХ   СИЛ В МИР ПРИРОДЫ

есмотря на все предосторожности, принимаемые первобытным человеком для того, чтобы не разгневать невидимые силы, несмотря на все его усилия обеспечить их хорошее расположение и завоевать их благоволение и поддержку, жестокий опыт часто показывает ему, что это ему не удалось. Дичь и рыба попадаются все реже и не даются ему. Урожаи становятся хуже. Дождя либо нет, либо слишком много. Болезнь и смерть поражают людей, находящихся в полном расцвете сил, детей умирает слишком много и т. д. Как же объясняет он эти несчастья, которые иногда как-будто сговариваются раздавить его? Какими средствами пытается он отразить их, когда это возможно, или, по крайней мере, ослабить их действие и предотвратить их повторение?

Первобытный человек, действительно, ставит этот вопрос, но не так, как мы бы это сделали на его месте. И ответить на него он пытается тоже по-иному, чем мы. Когда «а нас обрушивается какое-нибудь несчастье, мы, за

152


редкими исключениями, обнаруживаем его причины, исходя из всей совокупности обстоятельств, в которых несчастный случай имел место. Если урожая не было после непрерывных дождей, мы усматриваем здесь причинно-следственную связь, которою наш разум вполне удовлетворяется. Если мы захотим вдаться поглубже и узнать, откуда взялось это чрезмерное обилие дождей, мы станем искать объяснения во всей совокупности метеорологических условий... Такова же будет установка, таковы же будут акты нашего мышления, когда дело идет о болезни или о неудаче какого-нибудь предприятия. Мы всегда будем пытаться выявить причины путем анализа связи явлений, не выходя из рамок поддающихся контролю фактов. Мы не станем апеллировать к сверхъестественному. Даже умы, которые верят в провидение, допускают вместе с Маль-браншем, что оно не действует каждый раз произвольно и что, если исключить чудеса, которые тоже предопределены, оно никогда не прерывает правильного хода явлений в природе.

Совершеено иначе оперирует мышление первобытного человека. Это не означает, что ему совершенно неизвестна положительная взаимосвязь явлений. Напротив,, бывает так, что он успешно делает внимательные наблюдения. Он умеет отлично использовать их в своих «технических» операциях (в охоте, рыбной ловле, земледелии, ремеслах, искусстве и т. д.). Однако эти знания имеют исключительно практический характер. Он использует их выгоды, но он не делает из «их объекта для размышления. Он не знает, что при дальнейшем углублении они содействовали бы (пониманию вещей и событий и дали бы ему больше власти над ними. Его разум ориентирован в ином направлении. Он сейчас же переносится по ту сторону того, что мы зовем природой. В поразившем его событии он сейчас же обнаруживает вмешательство сверхъестественных сил, его породивших. Поэтому, когда его постигает неудача или несчастье, то даже если он видит, подобно нам, его причины в нашем понимании этого слова, он на них не задерживается. Он станет задаваться вопросом, какое дурное влияние оказало на него свое действие и почему. Причина, которой он особенно интересуется, лежит вне цепи явлений.

153


Именно здесь как-раз коренится для нас трудность понимания всех изгибов этого мышления. При его манере представления связи между невидимыми силами и обычным ходом вещей в природе получается, что сверхъестественная причина вмешивается в этот ход вещей, «о не вмещается в его рамки. Она господствует над ним и изменяет его, но не занимает в нем определенного места. Следовательно, неизвестно, когда действие ее начинается и когда кончается. Так как она является «сверхъестественной», то она вместе с тем является в некотором смысле внепростран-ственной и вневременной. Для нас явления уже в силу того, что они с необходимостью взаимно обусловлены, оказываются определенными как сами в себе, так и в своих последствиях. Всякое явление должно поддаваться объяснению путем одного только рассмотрения предшествующих явлений. Событие является для нас на разные лады включенным в сеть явлений, и если за ним следует другое, то оно включается в эту сеть, подобно ему.

Для первобытного мышления, напротив, при каком-нибудь несчастии важнее всего не самое несчастье, каким бы оно ни было тяжелым. Важнее всего то, что оно является откровением; оно показывает наличие дурного влияния, которое только-что обрушилось на жертву и, несомненно, вскоре опять даст о себе знать; оно грозит жертве новыми бедствиями. Кто может знать, какие еще беды ее ждут? Здесь самым непосредственным и квази-рефлективным образом начинает действовать аффективная категория сверхъестественного. Вот почему всякий несчастный случай, всякая неудача, провал, потеря, незадача и т. д. воспринимаются и интерпретируются, как предзнаменование других несчастий и других бед, которые не преминут обрушиться на человека, если дурное влияние, являющееся их причиной, не будет нейтрализовано, парализовано или переключено в более благоприятное расположение. Немедленно после удара первобытный ум обращается к миру сверхъестественных сил. Он вопрошает его, чтобы узнать, ждет ли его новый удар. Эта постоянная установка объясняет в значительной мере некоторые манеры действия первобытного человека, кажущиеся нам странными. Она в особенности проливает свет на то необычайное место, которое столь часто занимает в заботах первобытного человека. колдовство.

154


2.   СМЕРТЬ,   БОЛЕЗНЬ,   НЕСЧАСТЬЕ КАК  ПРОЯВЛЕНИЕ  КОЛДОВСТВА

В очень многих первобытных обществах в случае тяжелой болезни или смерти дурное влияние, мысль о котором сейчас же приходит на ум первобытному "человеку, представляется если «е гневом предка, то уж наверное действием колдуна. На взгляд австралийцев, например, смерть никогда не бывает «естественной». Не более «естественной» представлялась и тяжелая болезнь. Да и как могло быть иначе? Для него необходимо, чтобы они имели пусть более или менее рудиментарное, по вое же хоть какое-нибудь понятие как о функциях организма, так и о том, что их нарушает и расстраивает. Но ведь никакого понятия об этом они не имели. Значит, болезнь, как и смерть, могла быть только следствием «сверхъестественной» причины, т. е. колдовства. «Басуто употребляют одно и то же слово для обозначения болезни и смерти. Для того, чтобы сказать, например, что у них болит голова, они говорят, что у них «отъедается голова» («кто-то грызет в голове»). Так же обозначают они и другие боли: человека «ест или грызет в зубе, во внутренностях, ушах»; все это характерные выражения, подразумевающие, что боль в теле создает такое впечатление, будто человека грызет что-то вредоносное, от чего спешат избавиться»1.

И в наших деревнях случается еще, что крестьяне верят в колдовское напущение на человека или на животное, которые заболели и умерли. Однако эти крестьяне на свой лад знают, что такое болезнь. Они без труда допускают, что в подавляющем большинстве случаев колдовство не при чем. Даже там, где они подозревают наличие колдовства, роль колдуна, на их взгляд, заключается только в том, что он напустил болезнь, вызвал ее у жертвы. После этого болезнь развивается в теле жертвы так же, как и в теле других лиц, шражемных той же болезнью. Все дело только в том, что патологический процесс у околдованного человека и у людей, которые заболели сами, имеет разное происхождение. Именно этому патологическому процессу, какое бы смутное понятие ни имели о нем крестьяне, послед-

1 31, 14.

/55


ние приписывают расстройство, угасание и, наконец, смерть Колдун же несет ответственность эа то, что он вызвал этот процесс и противодействовал исцелению больного

Но для первобытного мышления, которое совершенно не осведомлено об этот процессе, быть тяжело больным (не быть больше в состоянии ходить, прямо держаться, есть и т д) как-раз и означает быть околдованным. Болезнь не только вызвана колдуном, она и есть самое колдовство

ВанчВинг, перечисляя известные туземцам причины смерти, кончает околюванием

«Эта последняя причина является наиболее обычной, по представлению наших баконго Она не что иное, как то, что мы зовем болезнью»1. Следовательно, будучи немедленно расколдован, человек уже бочыле не болен

В результате испытания, которому пришлось ему поц-вергнуться, он может оставаться в течение более или менее долгого времени слабым, однако самая болезнь исчезла у него мгновенно Лишенный нашего представления о болезни, первобытный человек не имеет также и представления о выздоровлении

Таким образом, тяжелая бочезнь, как и смерть, очень часто представляется как само действие невидимой силы Это действие, правда, может быть и не колдовством Для того, чтобы в этом убедиться, часто прибегают к гаданиям У зулусов, например, как пишет один уже старый наблюдатель, «причина болезней может быть троякой Либо знахарь объявляет, что она вызвана амахлози (покойниками), которым в этом случае надлежит принести жертву либо болезнь есть дело рук колдуна . Третья возможность заключается в том, что лекарь объявляет болезнь обычной (мы бы сказали, естественной)»2. Эти зулусы были достаточно развитыми для того, чтобы допускать, по крайней мере в некоторых случаях, наличие причинно-следственной связи между определенным патологическим состоянием и предшествующими фактами Подобным же образом, по представ-тению акамба, «болезни посылаются духами (покойниками), когда они по какой-нибудь причине сердятся на живых Причиною болезни может быть также черная магия (колдовство), исходящая от какого-нибудь враждебно настроенного лица Наконец, это могут быть настоящие болезни,

1 260, 27 3 219,  157

/56


приобретенные естественным путем Эта последняя причина, однако, считается как-будто наиболее редкой» \ Жюно говорит приблизительно то же самое: «Существует три главных причины болезни духи богов (т. е. покойников), колдуны и макхумо, осквернение, исходящее от мертвеца или нечистых людей Четвертой, более редкой причиной является небо» 2.

Став жертвой несчастного случая или попав в беду, первобытный человек чаще всего займет ту же позицию, что

Магические   процедуры   кафрского   колдуна   над больным.

и перед лицом болезни Иногда он удовлетворится «естественным» объяснением Однако в большинстве случаев, особенно если событие поразило его воображение и очень его взволновало, начинает действовать аффективная категория сверхъестественного, и у него не будет никакого сомнения в том, что на него обрушилось какое-то дурное влияние. Для того чтобы определить его, он прибегнет к гаданию, если сразу же подозрение его не падет на какого-нибудь колдуна Так, кафры пондо верят, что «если у кого-нибудь скот мрет от эпизоотии, то это происходит потому, что

1 117, 269 ' 81а, 433

157


какая-нибудь враждебно настроенная личность обложила крааль колдовскими средствами, для того, чтобы погубить скот. Если у кого-нибудь плохой урожай, то это происходит потому, что кто-нибудь из соседей ему завидует и портит его поле каким-нибудь могущественным снадобьем. Если в хижину туземца ударила молния, то это означает, что какой-нибудь враг хочет от него 'избавиться... Если перед домом сел рой пчел (это считается предзнаменованием и причиной несчастья), то он был приведен сюда махинациями соседа... Когда человек проигрывает процесс или состязание, если он терпит неудачу в достижении какой-нибудь цели, то это происходит потому, что его противник или соперник применил колдовское средство более могущественное, чем то, которое было в распоряжении неудачника»1. При таком умонастроении этих кафров нет ничего удивительного в таком сообщении. «Во всех случаях болезни или смерти прежде всего начинают думать о колдуне»2. < Кафры,—пишет полковник Маклин,—твердо верят в колдовство. Они думают, что все болезни и другие жизненные несчастья причиняются колдовством. Без зловредного влияния колдунов человек умирает только от старости. Эта общераспространенная вера в колдовство привела к почти полному пренебрежению искусством лечения» 3.

В низших обществах имеется, таким образом, устойчивая тенденция приписывать колдунам ответственность за большинство несчастных случаев и бед. Вот несколько свидетельств, относящихся к одним только банту. «Злодеяния колдунов, говорят, таковы: они мешают дождю падать на определенный участок, они препятствуют полю доставлять пищу, они лишают стада и женщин плодородия, они делают больными людей и животных, они часто вызывают даже смерть» 4. Они могут также убить человека или животное через посредство дикого зверя. «Туземцы верят, что колдун в состоянии заставить животное довести человека до гибели. Вот поссорились двое мужчин. Один из них подождет, пока другой отправится на охоту. Тогда он отправится к колдуну и заплатит ему за то, что тот погубит его врага. Поэтому, когда доходит известие о том, что кто-нибудь убит на охоте, какой-нибудь из родственников убитого обя-

1 20, 34. 3 122,  88.
- 250, 80.                                                     4 242,  292

758


зательно заметит:  «Это дело его врагов,  он  был «выдан» дикому зверю» \

Так же обстоит дело и у басуто. «Для них несчастье никогда не является естественной (вещью. Смерть родственника, град, засуха, эпизоотия, болезнь — все это происходит в результате злонамеренности одного или нескольких людей. И так как белые первые забили тревогу по поводу чумы рогатого скота, так как именно они пытались с ней бороться, то на них и пали подозрения этих неисправимых язычников» 2. И действительно, как мы видели выше, тот, кто умеет излечить болезнь, представляется способным это сделать только потому, что он в силах ее наслать. Расколдовать в силах только тот, кто обладает способностью околдовать. В данном случае это рассуждение было применено к белым, которые приняли меры к прекращению чумы рогатого скота. У этих же басуто в миссии разражается эпидемия инфлуэнцы: «Ученики думают, что их околдовали и что сделала это школьная повариха» 3. В Анголе «их главным или единственным верованием является вера в колдовство. Все, что случается (в смысле несчастья), является следствием колдовства, все случаи засухи, болезни, смерти, потери урожая, вообще какого-нибудь несчастья, вплоть до самых обыкновенных явлений, приписываются зловредному влиянию колдовства или фетиша» *. Когда Бентли первым из европейцев совершал свое путешествие по реке Конго, он констатировал, что «туземец рассматривает болезнь и смерть как нечто совершенно ненормальное. Их ни в коем случае не приписывают естественным причинам, ответственность за них всегда возлагается на колдовство. Даже если кто-нибудь утонул или умер на войне, или свалился с дерева, или погиб от дикого зверя или молнии,— во всех этих случаях причина самым упорным и неразумным образом усматривается в черной магии. Кто-то околдовал жертву» в. Наконец, о туземцах Габона Швейцер говорит то же самое: «Моим пациентам и в голову не приходит мысль, что их болезнь имеет естественную причину. Они убеждены, что болезнями своими они бывают обязаны злым духам, зло-

1 121, 390 — 391. " 152, 61.

2 139, 17—18. (Dieterlen) 6 7, 263.

3 143,  101  (Н. Martin).

159


вредной магии людей и «червю», «червь» является для них воплощением страдания и боли»1.

Это убеждение, вкоренившееся в сознание черных, находит подтверждение в своего рода доказательстве от противного. Действительно, когда путем жестокого наказания удается избавиться от колдунов, несчастные случаи и беды уменьшаются в числе и даже временно совершенно исчезают. Так, в Южной Нигерии когда-то происходили массовые ордалии. По словам Тальбота, «в таких случаях погибает от 30% до 40% населения: количество умирающих зависит от размеров колдовства в стране. Все колдуны и колдуньи умирают или покидают город, где они чувствуют себя в опасности. Больше не слышно бывает криков совы, и на три или четыре года колдовство оставляет страну в покое. Женщины начинают беременеть каждый день, а урожаи становятся замечательно обильными»2.

В экзекуции подобного рода как-будто трудно поверить. Однако мы имеем и другие свидетельства подобного рода, например следующие: «Один «царек» в районе базель-ской 1миссии в Ндаба заставил всех своих подданных выпить испытательного яда, чтобы обнаружить, кто из них занимается черной магией. Даже девятнадцать новообращенных должны были подвергнуться этой ордалии. Знахарь, который здесь орудовал в данном случае, после выполнения своего дела бежал. Запрошенный миссионером Лохманом, царек разразился жалобами. «Ничто больше не удается у нас. Когда кто-нибудь из моих подданных что-нибудь заработал, то получается так, как если бы он положил свой заработок в дырявый мешок. Вопреки всем затрачиваемым на них трудам и усилиям какаовые деревья не хотят приносить больше плодов. Когда у нас родится ребенок, он через несколько дней умирает. Смерть истребляет нас. Мой долг, значит, выяснить причин/ этого проклятия» 3. На его языке это означает заставить своих людей подвергнуться испытанию ядом, чтобы обнаружить колдунов. Насчет того, что именно последние ответственны за все беды, обрушившиеся на страну, у него нет никаких колебаний и сомнений.

1 212, 51 ' 45, 133.

2 236, 219

760


Относительно этих обществ можно, следовательно, повторить то, что Фрич пишет о кафрах • «Вера в колдовство необычайно распространена соеци них»1. Не меньше она была распространена и у «многих других «низших» обществ,— австралийских, папуасских, южно- и североамериканских и т. д Подбор свидететьств на этот счет был бы скучным делом. Вот одно только свидетельство почтенного возраста, относящееся к джибаро на экваторе и странно похожее на те, которые то!ько-<что были приведены «Допустим, что разразилась буря Джибаро присматриваются, с какой стороны несется вихрь, и сейчас же делают заключение, что дикари, живущие в этом направлении, охвачены враждебным чувством и замышляют какие-то козни против них Когда заболевают и та умирают собаки, куры, свиньи и та другие животные, здесь уверены, что тот или иной джибаро их околдовал Допустим, что в семье кто-нибудь заболевает или умирает Пусть это даже случится в результате какого-либо несчастья или старости, туземцы на это не смотрят четовек умер от колдовства, даже есчи дерево задавило его при падении, или змея укуси та его, или он утонул в реке, итч, наконец, груз годов привел его к могиле»2.

Эта своего рода одержимость колдовством нигде не является такой навязчивой, нигде она не носит такого тиранического характера, как у старых кафров, старых джибаро и некоторых туземных племен Новой Гвинеи, где боязнь «пури-пури» накладывает отпечаток на всю жизнь туземцев Но даже и там, где уже научились в более или менее значительном числе случаев приписывать смерть, болезнь, несчастье и беды естественным причинам, продолжает сохраняться вера в злокозненные действия колдунов. (Внушаемый колдунами страх мог нескочыко поубавиться, однако внезапно он снова может принять всеобщий и напряженный характер Происходит это потому, что боязнь колдовства связана со всеми интимными фибрами первобытного мышления. Эта боязнь рождается, так сказать, спонтанно из его обычной ориентации, которая заставляет это мышление искать причины всего того, что его впечатляет, в мире сверхъестественных сил Эта боязнь, значит, должна была

1 Я1, 99—100 ' 60, 280-281

161


иметь всеобщее распространение так же, как и другие верования и обряды, зависящие от аффективной категории сверхъестественного.

3.   ГЛАВНЫЕ  АСПЕКТЫ  КОЛДОВСТВА

Было бы бесполезно искать такого определения или хотя бы точного описания колдовства, которое было бы вполне приложимо ко всем его формам. Первобытное мышление не имеет нужды, подобно нашему, в выработке понятий. Больше того, здесь дело идет не столько о представлении в собственном смысле слова, сколько о постоянной тенденции каждый раз, когда случаются те или иные события, сейчас же относить их за счет вмешательства мира сверхъестественных сил. Лучше будет, несомненно, вместо того, чтобы попытаться выразить эту тенденцию со всеми ее элементами интеллектуального и эмоционального порядка в отвлеченной формуле, показать на примерах, когда и как она действует.

«Когда все идет хорошо (у арунта), туземец чувствует такую душевную легкость, какую только можно себе представить. У него нет ни .малейшей тревоги, ни малейших забот относительно того, что может принести ему завтрашний день, он живет исключительно настоящим... Однако и у этих племен, как и у других дикарей, где-то в подсознательной области таится струя беспокойства, которая временно, может быть, конечно, забыта и не проявляет себя, но которая тем не менее всеуда налицо: это — боязнь колдовства или боязнь того, что какой-нибудь знахарь из чужой группы может указать на тебя как на повинного в убийстве человека при помощи колдовства»1. Никто никогда не бывает в подлинной безопасности. Ничего не подозревающий человек может внезапно оказаться жертвой чьего-нибудь колдовства или обвинения в колдовстве. Разлитое во всей социальной атмосфере подозрение в колдовстве может в любой момент сосредоточиться на ком угодно.

Папуас с острова Кивай, придя на свои посадки, видит,

1 222, 53.

762


что крысы или дикие свиньи привели их в жалкое состояние: ему сейчас же приходит в голову мысль, что кто-нибудь из его соседей, позавидовав ожидавшемуся у «его хорошему урожаю, испортил посадки при помощи этих животных. Другой туземец проводит «несколько дней в своем челноке на рыбной ловле, 'ничего не поймав: это, 'несомненно, какой-нибудь завистник колдовским путем похитил у него удачу и перенес ее на себя. В Южной Африке у кафров случается, что какой-нибудь делатель дождя -не смог одолеть засуху. Выдвинув целый ряд самых фантастических объяснений своей неудачи, он кончает заявлением, что наверняка один или несколько ожесточенных колдунов парализуют его усилия и препятствуют выпадению дождя. Немедленно их начинают искать, их находят и казнят1. Чаще всего бывает так, что, когда зарождается подозрение в колдовстве, обращаются за советом к гадателю, а последний чаще всего это подозрение подтверждает.

«Колдовством, — говорит • полковник Маклин, — называют устремленное ко злу влияние, которым обладает Какой-нибудь человек в отношении одного или нескольких других лиц. Говорят, что для проявления этого влияния он прибегает услугам вредоносных духов, чар, естественных или сверхъестественных животных, павианов, волков и сов. Предполагается, что при их посредстве проявляется влияние, способное вызывать преходящие, хронические или смертельные болезни, падеж или болезнь скота, гибель урожая и засуху»2. Колдовство имеет еще много других способов действия, например, (магическое действие на предметы, св'язанные с жертвой, хотя бы на кусок ее одежды, на ее слюну, на остатки ее пищи, на след ее шагов, на ее изображение и т. д. Колдовство может действовать при помощи чар, взглядов, формул, заклинаний или жестов, наконец, без всякого внешнего действия, при помощи одного простого -акта хотения, при помощи одного только намерения, быть может, даже бессознательного. Неважно, каким средством или орудием пользуется «влияние, устремленное ко злу».

Для того, чтобы избежать,   насколько   это   возможно, всякой путаницы, следовало   бы   провести    разграничение

1 1212, 104—105. 2 122, 122.

163


между раз точными главными аспектами, которые принимает колдовство в представлениях первобытных людей Вот один из них, наиболее известный, очень четко охарактеризованный Жюно

«Это одно из величайших преступлений, которое может совершить человек Это колдовство равносиаьно убийству. Оно даже хуже убийства, ибо к простому обвинению в убийстве здесь примешивается смутная идея антропофагии. Колдун убивает людей, чтобы есть их мясо. Это преступление совершается в величайшей тайне, ночью, и часто колдун этого не сознает»1 Эта форма колдовства была рассмотрена в «Первобытном мышлении»2 и «Первобытной д\ше»3. Я позволяю себе отослать читателя к этим книгам.

Наряду с этими как бы абсолютными колдунами, колдунами от рождения, колдунами по всему своему существу, колдунами, которые часто получают свою колдовскую природу по насчедству ичи путем воспитания, или благодаря специальным жертвоприношениям, или, наконец, ценою жизни своих близких, почти во всех первобытных обществах встречаются люди, которые не внушают такого ужаса и такой ненависти и которые не вызывают подобных взрывов мстительной ярости Они, однако, тоже практикуют «черную магию», но в формах менее страшных и менее возмутительных. Они тоже замышляют зло против своих соседей и причиняют это зло, но не доходят до убийства и каннибализма. Можно изобличить их в колдовстве, можно заставить их вознаградить свою жертву, но их не уничтожают и обычно даже не изгоняют из общественной группы. Это не отъявленные колдуны, о которых только-что говорил Жюно, это не общественные враги, которые в состоянии погубить все племя, если не избавиться от них немедленно после их обнаружения Это «случайные колдуны». Их наделяют тем же именем кочдунов, и, поскольку они оказывают на других дурное влияние, они действительно ведут себя, как колдуны

«Что такое колдун, — опрашивал Бентли у туземцев Конго,— и (как совершает он свое преступление' Мы часто ставили этот вопрос И всегда нам сейчас же отвечали

1 81, 416—417

2 114,  277—282 * Стр. 204—210.

164


«Откуда ч знаю' .Я не колдун Надо быть колдуном, чтобы это знать»1 Значение этого слова было ботее чем ясно дта них, употребляющих это стово каждый день. Но они не в состоянии были выразить его в формуле, которая слепа ia бы его понятным белому Возможно, что они и не ста-ратись это сделать, это бьпо бы слишком опасно

Один случай, сообщаемый Жючо, прольет, может быть, немного света на то, что думают туземцы, когда они говорят о колдовстве, не имея в виду специально колдунов «по существу». «Туземцы тоига,—говорит он,—крайне чувствительны к подозрению в том, что они могут быть «балойи > (колдунами). Я предложил однажды моим ученикам из школы в Шивулане отправиться на время дождей в санаторий, который мы построили на горе для того, чтобы избежать опасности заболеть лихорадкой в низине Они противились этому предложению, предпочитая остаться в комфортабельном общежитии, которым они пользовались на станции. «Но ведь если м-ль Н, ваша преданная учительница, поймает лихорадку из-за жары и сырости в этой малярийной местности, разве не будете вы ответственны за то, что может случиться'» Это замечание привело учеников в величайшее волнение. «Как, сказали они, да разве- мы балойи' Разве мы в состоянии убивать людей при помощи колдовства'»2

Эти молодые чернокожие были сбиты с толку рассуждением, очень простым внешне, но привлекшим их внимание к той опасности, которая грозила их учительнице, если бы она осталась на плохое время года в жаркой и сырой те^т-ности. Они отлично знают малярию, они даже научились избегать ее в целом ряде случаев Однако болезнь всегда является для них околдованием Следовательно, когда Жюно дал им понять, чго если учительница, оставшись в низине в результате их отказа, заболеет малярией, то они будут за это ответственны, туземцы сейчас же поняли его так, что он обвиняет их в намерении околдовать учительницу. Они были очень взволнованы этим. Малейший намек этого рода воспринимается чрезвычайно тяжело Разумеется, их не причислили бы к тем чудовищам, которые убивают и пожирают тайком себе подобных. Но ведь Жюно заявил, что они рискуют причинить несчастье учительнице, что,

1 7, 274 > 81 а,  II,  507

765


значит, они могли оказать на нее дурное влияние, которое могло бы привести ее к смерти. Это, если угодно,— смягченное колдовство, но осе же колдовство со всем одиумом, который связан с этим словом.

Таким образом, подозрительными по части колдовства являются все те, которые наподобие того, что собирались сделать ученики Жюно, приносят беду другим, хотя бы даже бессознательно, не преднамеренно. Это обозначение является для нас смутным и неопределенным, так как существует тысяча способов приносить несчастье и так как часто после какого-нибудь несчастья трудно установить, на кого должна пасть ответственность за него. Однако первобытных людей обозначение это вполне удовлетворяет, так как оно указывает выход их постоянной тревоге и дает им то, чего они ожидают. Случилось какое-нибудь несчастье,—и вот к их услугам вполне удовлетворяющее их объяснение. Они обнаруживают, что именно такой-то человек принес несчастье. Откуда же это несчастье исходит? Оно исходит от дурного -влияния, которое оказывает это лицо, от вредоносного начала, которое оно, быть может, даже не зная этого, носит в себе, одним словом, от того, что оно является колдуном.

Надо ли приводить другие доказательства этой постоянной тенденции первобытного мышления? Белые миссионеры впервые вздумали устроиться в Танна (Новые Гебриды). Сейчас же после их прибытия «началась засуха, которая, продолжаясь несколько недель, приостановила рост ямса и бананов. Туземцы сейчас же отнесли засуху на 'наш счет и на счет нашего бога. Отовсюду были собраны обитатели района для того, чтобы на общественном собрании обсудить это дело... (От миссионеров потребовали, чтобы они либо убрались, либо [вызвали дождь)... На следующее воскресенье, как-раз, когда мы собрались на богослужение, полил сильный дождь. Все туземцы думали, повиди-люму, что он послан ради нашего спасения, в ответ на 'наши молитвы... Они решили разрешить нам остаться в Тан-•на. Увы, скоро начались болезни и лихорадка. Сильный ветер, превратившийся в бурю, опустошил их плодовые деревья. Это было новым случаем для того, чтобы взвалить ответственность за все «а миссионеров. Лодку унесло в iMOpe... И это несчастье туземцы отнесли на наш счет,

166


как   и   все,   что   случалось   необычайного   и   неприятного в Тайна» 1-

Никто не знает здесь, откуда пришли белые и та что они способны: совершенно естественно, значит, что их заподозрили в колдовстве. После их прибытия несчастья последовали одно за другим. И вот уже не осталось больше сомнения, что белые приносят несчастье. Вредоносное начало им сопутствует, в них пребывает и губительно действует на других. Одним словом, это колдуны.

Обычно, когда на человека начинают падать подозрения, все оборачивается так, чтобы эти подозрения укрепить и усилить. «Каждый раз, когда что-нибудь случалось е селении, говорил свидетель по одному делу, разбиравшемуся в трибунале Карно (Французская экваториальная Африка), люди обвиняли моего брата Дагори. Бели ребенок по недосмотру поджигал хижину, люди говорили: это Дагори. Если кто-нибудь умирал, обвиняли Дагори. Наконец, однажды Добеле (начальник) заставил его выпить банда (ис-пытателыный яд)... Он очень скоро умер»2-

Одно или два несчастья, а в особенности целая вереница бед, обрушившаяся на какую-нибудь общественную группу, заставляют ее доискиваться, кто е этом виноват. Когда колдуна обнаруживают, от него избавляются возможно! скорее. Желательно, конечно, разоблачить колдуна до того, как он совершил свои злодеяния, и воспрепятствовать проявлению его дурного влияния. Однако это удается редко. Обычно, когда колдуна обнаруживают, он успел уже совершить много зла. Случается, однако, так, что он выдает себя. Есть признаки, которые «е обманывают. Если, например, кого-нибудь встретили одного ночью бли^ жилья, то это верный признак чего-то недоброго. Человек, не имеющий дурных намерений, не окажется ночью один вне своей хижины.. Если, однако, кому-нибудь необходимо ночью выйти, то его сопровождают другие с факелами в руках. В противном случае подумают, что он пытается проскользнуть в какую-нибудь хижину, чтобы убить ее обитатечей, и ни что он собирается превратиться в тигра, леопарда, волка и т. д., чтобы их растерзать, когда они выйдут из хижины.

1 165, 87—88. 2 74.

167


Подозрктечшым становится равным образом и тот, кто отказывается участвовать в церемониях и жертвоприношениях.   Его поведение вызовет неудовольствие у невидимых сич, в особенности у предков, оно рассердит их, и таким обратом навлечет беду на всю обществен! ую группу.  Он, значит, действует, как колдун.  «Его друзья  и соседи станут избегать  его, как подозритечыное лицо,  доверившееся обрядам  и силам колдовства.  Если бы этого не было,  он не   провинился бы в столь   отвратительном   преступлении (в  отказе  от участия   вместе   с   другими  в  церемониях). И если в случае какого-нибудь несчастья, обрушившегося на крааль, прибегнуть к помощи жреца дчя совершения церемоний  «умхтало»   (разоблачение колдуна  посредством  нюха), это подозрительное лицо будет  указано жрецом  как причина беды и подвергнуто каре,   которая  налагается  на колдунов» \  Другой важный   признак  заключается  в  том, что человек (Необычайно счастлив,  накапливает много добра, становится очень богатым и встречает удачу во всех своих предприятиях.  То обстоятельство,  что человеку никогда не изменяет счастье,  может   быть   объяснено лишь тем, что он дал какой-то залог невидимым силам. Заложниками являются  почти всегда брат,  мать,  ребенок,  преданные этим злым силам. Эти вот колдуны считаются самыми худшими и внушают сильнейший страх.

4.   ВРЕДОНОСНОЕ  НАЧАЛО   И ЕГО  ПРОВОДНИКИ

Часто наличие вредоносного начала, де чающего человека колдуном, обнаруживается через посредство «дурного паза». Уже в прямом взгляде подозревают нечто, приносящее беду. Если кто-нибудь пристально смотрит на другого, то предполагают, что смотрящий задумал нанести какой-нибудь вред или, может быть, даже уже нанес его 2. Хобли подробно описал верования банту насчет дурного глаза. «Люди мало-по-мапу начинают отдавать себе отчет в том, что такой-то или такая-то обладают этой способностью, так как после того, как это лицо вслух восторгалось скотиной, принадлежащей соседу, скотина скоро за-

1 122,  106. 2 217, 224

168


болевала. Если это случается несколько раз, владельцы заболевших животных обмениваются обоими впечатлениями, и скоро становится общеизвестным, что такой-то или такая-то явтяются киттаменго» (имеют дурьой глаз).

Хобли прибавляет следующее характерное замечание-«Можно думать, что эта идея основана не на дурно™ взгляде, а на завистливом помышлении» 1. Губительное влияние, приносящее несчастье, не может исходить из самого глаза. Глаз является только орудием, проводников. Гибельное втияние исходит от расположения человека, имеющего дурной глаз, от зависти к владельцу того, что этому глазу понравилось. У шиллуков «эта способность (вредить) проявляется, когда взор устремлен на особу, которая обречена быть в данном случае жертвой. Тот, кто оказывает дурное действие, обычно находится в гневе в момент, когда действие осуществляется. Околдованное лицо говорит: «Его глаз проник в меня», а если человек, который ори-чинил зто, говорит об этом, то он обычно указывает, что его «глаз проник в жертву» 2. Глаз ввел в человека гибельное влияние, но само-то оно исходит от расположения и настроения того, кто околдовывает. Последний находится в этот момент в гневе, а мы уже виде™, что разгневанный человек особенно опасен.

Таким образам, «дурной паз» и «колдовство» часто являются синонимами. Обладатель дурного глаза — колдун, столь же верно и обратное потожение. Жюно говорит об этом совершенно определенно 3.

Так же обстоит дело и у азавде. «Занде считает ко> дунюм того, кто имеет дурной глаз, «боро-мавгу», человека, который благодаря присущей ему силе оказывает дурное влияние, причиняет беды, вызывает болезни и смерть. «Аборо-мангу» образуют, так сказать, особую касту. «Мангу», дурной глаз, передается от поколения к поколению по половой линии (от мужчине к мужчине, от женщины к женщине). Можно не сознавать этой тайной силы, однако тот «боронмангу», который сознает силу, какой он располагает, обычно узнает всех тех, которые располагают этой же силой. Ни один человек, во всяком слу-

1 68, 177 •> 81а, 505.

2 162, 124

169


-ча& с легкой душой, не сознается в том, что он колдуй..., так как эта категория лиц, реальная или воображаемая,

осуждена на полное истребление» 1. Для этого наблюдателя выражение «дурной глаз» сделалось как^будто метафорическим выражением, обозначающим «колдовство»- Он употребляет ело даже тогда, когда дурное влияние, исходящее от колдуна, не имеет своим проводником взгляд. «Если мы назовем колдунами,— говорит он,— тех, кто предается агрессивной магии, тех, кто по самой природе своей напускает злое колдовство, то среди азанде мы найдем лишь одну категорию лиц, которых можно считать заслужившими это имя: это люди с дурным глазом, «аира-гоанга». . А [несколько дальше мы читаем: «Дурной глаз — это присущая некоторым лицам сила, позволяющая им оказывать дурное влияние, причинить беды, вызывать болезни и давке смерть (это как-раз те же выражения, которые мы толыко-что читали выше). Эта сила является чисто магической, ибо я не говорю здесь об отравлении путем поглощения подлинных ядов, действующих в силу их физических свойств»2.

Дальше следует описание хорошо известных злодеяний колдуна-убийцы и людоеда. Монсиньор Лаге всюду называет его «человеком с дурным глазом». Он доходит до следующего заявления: «Дурной глаз может покинуть тело человека или, по крайней мере, растянуться на достаточно

•большое расстояние. Хотя он и является материальной вещью, поскольку он осязаем в самом теле индивида, он все же наделен некоторыми свойствами,. кот-серые позволяют ему оказаться вне тела или испускать вовне некий флюид, видимый в форме света и способный оказывать известное действие на тело другого лица»1. Короче говоря, дурной глаз есть синоним «манго», а манго — это вредоносное начало, пребывающее в колдуне, нематериальное начало в материальной форме, или материальное начало, одаренное нематериальными свойствами. Именно это вытекает из самой сбивчивости объяснений моноиньора Лаге. Первобытное мышление не испытывает никаких неудобств среди этих двусмысленных представлений, в которых отражается пюсто-

1 ТОО, 97 3   1ДО,   109

-  100,   106—107.

770


янное перекрещивание и переплетение мира сверхъестественных сил с миром природы.

^ Так, у этих азанде вредоносное начало, «тайная сила», делающая человека колдуном, является в некотором аспекте отростком тела, наличие которого можно обнаружить путем вскрытия. В другом аспекте это — состояние духа человека, оказывающее дурное околдовывающее влияние: зависть, ревность, вожделение, дурное измерение, гнев, злоба, раздражение и т. д. Мы теперь лучше понимаем, почему первобытные люди так боятся вызвать у окружающих гнев или враждебное настроение, например отказом. Они боятся создать этим состояние околдовашости. И точно так же, как настроения и расположение духа представляются не как субъективные состояния, не как нечто психическое в собственном смысле слова, а как нечто полупсихм-чеокое, что может быть изменено независимо от субъекта, на которого возлагается за них ответственность, точно так же вредоносное начало, пребывающее в колдуне и являющееся силой того же порядка, что и эти 'настроения, не представляется ни как нечто материальное, ни как нечто нематериальное. Оно сопричастно и тому и другому.

Этот взгляд получает своеобразное подтверждение в следующем наблюдении, которым мы обязаны аббату Валыкеру, обращенному туземцу из Габона: «Этот обряд вскрытия,— пишет он,— вышедший из употребления в Либр-еилле и у народностей побережья, соблюдается у пагуинов лишь в некоторых особых случаях. Однако... почти у всех других племен из области Нгуине он был в полной силе, когда я здесь жил; он соблюдается и теперь и, как я думаю, сохранится еще долго. Не будучи в состоянии утверждать это с абсолютной уверенностью, я думаю, что таков же этот обряд у всех народностей Верхнего Огоуэ.

Какова же причина столь общераспространенного обряда? Я должен вам оказать, что вскрытие производится (за редкими исключениями) отнюдь не для того, чтобы выяснить характер болезни, от которой скончался покойник, а для того, чтобы узнать, кто «съел его душу», или камне другие души «съел» он сам. Другими словами, это делается для того, чтобы узнать, от чьего сэнджанга» он умер, от своего или от соседского.

В чем же заключается это «энджанга»? Что касается

171


меня, то я склонен думать, что идея энджакга, «игнемба» или «эвус» основана по существу на зависти и злогжела-лельстве, которые приписываются некоторым людям с дурной репутацией. И действительно, редко можно встретить такой случай, чтобы в «игнемба» обвинили человека приветливого и благожелательного в своих сношениях с людьми, тогда как человека высокомерного или имеющего мало располагающие манеры, напротив, в этом легко заподозри-вают.

Одни говорят, что это — маленький зверек, вооруженный клещами, чго-то вроде паука, который, будучи извлечен из тела и выставлен на открытое место, ловит мух, мошек, москитов и комаров.

Другие думают, что это нечто вроде вампира, высасывающего кровь у живых.

Некоторые утверждают, что это — сердечный нерв или утробный нарост, в котором живет дух, способный напускать колдовство и выполнять противоестественные действия Наконец, некоторые утверждают, что это — сача душа, которая ночью выходит наружу в виде огнен! ого шара, чтобы вредить соседям.» \

Автор здесь ясно подтверждает столь трудно доступную нашему пониманию тождественность этого маленького животного, паука или вампира и социально-вредного расположения духа, как зависть, ревность и недоброжелательство. Можп-ю было бы подумать, что маленькое животное является проводником, материализацией, символом этого расположения духа. Для туземцев же,— аббат Валькер говорит нам это ясно,—энджанга, игнемба или эвус, т. е. вредное начало, состоящее из зависти и недоброжелательства, есть также и маленькое животное, выходящее из тела колдуна для совершения преступления.

Отсюда с тем большей убедительностью явствует наличие принципиального различия между нашими символами и символами первобытного мышления. Отношение между символом и тем, что он выражает, представляется этому мышлению не как связь, не как соответствие или сходство, а как реальное сопричастие, как тождество по существу, как консубстанциальность .

1 249, 136—137.

172


5.  КОЛДОВСТВО  КАК  ВМЕШАТЕЛЬСТВО  НЕВИДИМЫХ  СИЛ

Вредоносное начало, которое оказывает дурное влияние и сеет беду, пребывает не только в людях с враждебным и

недоброжелательным расположением духа, не только у тех, кто имеет дурной глаз, наконец, не только в кодиу-тах, как бы ни понимать это слова. Оно может пребывать также в животных, растениях и даже минералах. «Не одни люди обладают способностью околдовывать. Животные, растения, даже камни в состоянии причинять зло. Среди первых наибо те известен ламантин и лисица. Когда тэт какого-нибудь опороченного лица, на которого можно было бы взвалить беду, то именно на них указывает в своем беэумьи «муэрайя» (знахарь)» 1.

Точно так же у племен центрального Целебеса существует   молва   о   приносящих  несчастье   тыквах,   кокосовых пальмах и т. д. Вообще, в качестве приносящих несчастье рассматриваются все существа и предметы, облик и поведение которых имеет в себе что-либо необычайное, странное,  анормальное, словом, предметы и существа, которые у римлян носили название monstra et portenta и тоже рассматривались  как   зловещие предзнаменования.   Например, «когда  плод  бананового  дерева  (выходит   не из  вершины ствола,   а  из   его  середины,   то   это — «меаза»   (предмет, приносящий   несчастье).   В   случае  подобного  рода  дерево сейчас же срубается и забрасывается подальше.  В центре Целебеса это верование  имеет всеобщее  распространение. Обычно говорят, что следствием этого является смерть хозяина дерева!..2. Когда на одном тыквенном столбе одновременно вырастает два плода  (случай, тождественный рождению   близнецов),   то   это  —  «меаза».    Это    вызовет смерть одного из членов семьи владельца поля, где растет это растенье. Следует вырвать растенье, дающее подобные приносящие несчастье плоды. Никто не должен их есть»*. «Когда кокосовое дерево приносит плоды раньше времени, то это — «меаза».  Это  верование   относится   не   только к кокосовой пальме, но и ко всякому плодовому дереву, на котором  плоды   созревают  раньше  обычного   срока...  Эти деревья срубаются»*.

1 «7, 316 •>  9-6,   107

г 96, 105. » 96,  108

173


Во всех этих случаях и в бесконечном множестве других подобных — для одного только центрального Целебеса Крейт приводит длинный список их—'Обстоятельством внушающим первобытному человеку страх, является, как известно, факт аномалии. Как только он замечает странный, ненормальный факт, он не испытывает никакой нужды в отыскании его причин. Он видит, он чувствует в этом факте действие невидимой и зловредной силы, которая таким путем обнаруживает свое присутствие. Это действие приносит несчастье и околдовывает. Поэтому эти странные и ненормальные существа и предметы рассматриваются, как колдуны

Нигде это верование не проявляется более ясно, чем у банту. В словаре языка сото мы читаем: «Мо-фефа»—аномалия, которая, согласно языческому суеверию, приносит несчастье стране и людям»1. («Мо-фефе» — тот, кто напускает на кого-нибудь болезнь, т. е. тот, кто околдовывает»). В словаре языка ксоза мы читаем: «Изи-манга» — чудо, событие, вызывающее удивлен-ие, противоречащее обычному порядку вещей; редкое явление, предзнаменование (дурное). «Изи-хелегу» — одновременно и чудесное и зловещее событие»2. Наконец, в словаре Брайана мы находим: «Ум-хлша» — всякий предмет или событие, которые своей странностью и необычайностью производят сильное впечатление и вызывают крайнее удивление, например затмение луны, поезд железной дороги; предмет ити событие подобного рода рассматриваются как знамение бедствия, как зловещее предзнаменование' например, если тукан сел на хижину»3. «Если такая птица располагается на хижине, то в этом видят столь зловещее предзнаменование, что хозяин хижины сейчас же отправляется посоветоваться со специалистом»4. Он немедленно хочет узнать, откуда исходит это предзнаменование, или, точнее, кто его околдовывает- недовольный ли это предок, желающий отомстить, или сосед, имеющий дурной глаз и желающий принести несчастье владельцу хижины.

Шпекман уже писал в потном согласии с тем, что мы топько-что видели: «Амахлози» (предки)... являются люби-

1 44, 74. 3 22, 253

а  92, 218,  142. 4 22, 654

174


гелями мяса и браги; они требуют, чтобы их почитали-Вот почему они время от времени посылают знамения беды («имхлола»): например, голубь или собака садятся" на какую-нибудь хижину. В таких случаях этим предкам необходимо принести жертву»1. Как говорит Эдвин Смит, «странные, необычные вещи, непривычные зрелища, диковинные обряды, неизвестные кушанья, новые технические приемы — все это рассматривается как проявление оккультных сил... Когда в Казенга впервые появились бананы, мы принесли их Маигало. Он отвернулся с выражением глубо-

Батакская   хижина (о   Суматра).

кого ужаса: «Нет, нет. Я никогда не видел подобного плода! Это «тощэ» (т. е. этот необыкновенный плод окажет на меня дурное действие, принесет мне несчастье, околдует меня)2.

При наличии такого умонастроения у первобытных людей нет ничего удивительного в следующем сообщении Лин-дблома: «Даже в самом простом случае, какой с ним мо-

1 219,  168. 2 217а,  88—89

175


жет приключиться, туземец способен заподозрить влияние врага и та соперника, который пытается причинить ему зло посредством «воз». Это слово можно достаточно правильно перевести, как колдовство, -магию (в хорошем и дурном смысле, магия белая и черная). Когда внезапно умирают молодые люди, то это обычно приписывается «воз» какого-нибудь врага. Даже в таком малозначительном случае, как то, что 1козы забрели на пастбище, туземцы могут направиться к знахарю, чтобы выяснить, простая ли это случайность и-ти это дело рук врага. Если кто-нибудь, укрепляя >лыи, падает с дерева и ранит себя, то это уж наверное результат «воз» какого-нибудь врага. Такое же объяснение дается случаю, когда на кого-нибудь падает помет пролетающего сокола или ворона. Автор слышал рассказ об одном человеке, с которым произошел подобный случай и который уничтожил все, что на нем было, чтобы таким образом очиститься» 1.

Так же обстоит и с человеческими действиями. Действия, которые представляются странными, непривычными, необъяснимыми, производят тот же эффект, что и необычайные существа, предметы и события. Они внушают страх и подозрение, что за ними кроется колдовство. Мэкензи хорошо познакомился с этим верованием у конде.

«У них есть слово «кузикура», которое иногда означает «оскорбить, обидеть», но обычно значит — «возвещать грядущую беду». Действия подобного рода почти всегда рассматриваются как неестественные. Многие из «их являются дурными саминпо-себе Когда они совершаются, в них видят зловещее предзнаменование. Таковыми действиями являются:

1. Необычный гнев. Гнев ребенка — это явление, внушающее ужас. Если такой гнев у ребенка, притом у ребенка чужого, вызван взрослым, то это предзнаменование того, что смерть последнего близка. ]Как это происходит^ Ясного ответа на этот вопрос не имеется. Некоторые туземцы говорят, что этот гнав является знаком, которому нельзя дать объяснения. Другие говорят, что ребенок имеет в себе болезнь, которою он сам не страдает, но которую он передает человеку, вызвавшему ело гнев». Этот факт

1 И 7,  273—279

176


покажется, быть может, менее таинственным, если поставить его в связь с фактами, рассмотренными выше. Мы видели, что гнев вообще внушает первобытным людям страх.' Вызывая гнев у другого, человек рискует оказаться околдованным: это означает, что гнев распространяет во круг себя несчастье. Подобно зависти, ревности, алчности, гнев является проявлением вредного начала, вступившего в действие. Тем больше оснований бояться гнева ребенка, являющегося вещью необычной.

«В Каруга существует верование, что если два старика тузят друг друга кулаками и разрывают друг на друге одежду, то это верное предзнаменование смерти у кого-нибудь из их близких. Скоро у кого-нибудь из них умрет дорогой ему человек...»

2. Необычные действия. Предложение старику вскарабкаться на дерево может нам показаться не столько фатальным, сколько смешным, однако для конде это ужасная смесь оскорбления и предсказания: это — предсказание (беды), потому что подобная вещь является столь большим оскорблением, что в нем самом заключено зловещее предзнаменование. Вещей и явлений, входящих в эту категорию, миллион; вообще требовать от старого человека сделать то, что неестественно для его возраста, есть «кузи-кура»...

3. «К этой категории относится обвинение по адресу "какого-нибудь почтенного человека. Допустим, что в данной местности совершено было что-нибудь дурное и виновник ие был обнаружен. Вот кто-нибудь, чтобы позабавиться, а может быть, и из личной антипатии, оказал, что это сделано таким-то. Последний видит в этом знамение того, что ему суждено недолго жить на этой земле. «Разве я когда-либо делал что-либо подобное? — негодует он,— почему же на меня возводят такое обвинение?» Это не может быть и-эдчем иным, как случаем «кузикура» (т. е. комбинацией оскорбления и зловещего предсказания). Тот, на кого взвалили столь необоснованное обвинение, ждет своей смерти в течение одного или во всяком случае не больше двух лет» 1.

1 120, 246—248.

/77


У банту, как и у даяков, ложное обвинение приносит несчастье тому, кто является объектом этого обвинения 1, не в силу тех последствий, которые оно, казалось бы, может повлечь для обвиняемого, а в силу того, что оно обнаруживает пребывание обвиняемого под действием дурного влияния и свидетельствует о неизбежности ожидающего его несчастья. «Нет ничего,— пишет Эдвин Смит,— что могло бы вызвать у туземца мвила более сильное, более красноречивое негодование, чем ложное обвинение. Боязнь своего рода возмездия заставляет человека придерживать язык, если он, по крайней мере, не уверен в том, что он утверждает, так как, еслц он не сможет доказать своего обвинения, он сейчас же вынужден будет заплатить штраф, каким бы незначительным ни было это обвинение 2. Другими словами, ложное обвинение равносильно принесению несчастья — околдованию. Если же, как в случае, приведенном Мэкензи, обвинение направлено против стоящего вне подозрения человека, который никак не мог совершить инкриминируемое действие, то необычайный характер факта делает его важным вдвойне: это — «неестественное» действие, и в близком будущем следует ожидать смерти ложно обвиненного человека.

Таким образом, если мы чувствительны главным образом к возмутительности ложного обвинения против честного человека, то первобытных людей больше всего ужасает беда, которую приносит и предзнаменованием которой является ложное обвинение. Это—событие не -менее зловещее и не менее важное, чем появление совы на хижине. Этот «проступок» означает, что человек околдован. Смерть его близка, по крайней .мере, если не будет найдено средство для его «очищения», т. е. для нейтрализации дурного влияния, -которое на «его действует.

В конце этого длинного исследования мы не в большей степени, чем в начале его, в состоянии определить, что такое колдовство для первобытных людей. Но мы, по крайней мере, теперь знаем, что нам и не надо это делать, мы те-

1 Харделанд говорит то же 'самое: «Патана»—несчастье, навлеченное на нас кем-нибудь другим; ложное обвинение. «Матз-на»—принести несчастье кому-нибудь, ложно его ойвинить. 64, 427-428.

2 217, 371.

778


перь понимаем, почему мы не должны ставить вопроса, как первобытный человек разрешает проблему, которая даже не встает перед ним.

Это мы пытаемся путем анализа его существенных признаков определить, что такое колдовство. Первобытный человек не чувствует никакой потребности в подобном разграничении этого понятия. Общее в его представлениях, относящихся к колдовству, заключается лишь в аффективной категории, к которой все эти представления восходят. Идет ли дело о преступлениях, совершенных «профессиональным» колдуном, идет ли речь о дурном влиянии, оказываемом лицами, имеющими дурной глаз, или лицами, в силу своего враждебного или завистливого расположения приносящими несчастье своему окружению, даже против собственной волиг имеется ли в виду вредное действие, приписываемое странным, необычайным, -ненормальным существаеи и предметам, всяким monstra et portenta, или осквернению .какого бы то ни было рода,— во всех этих случаях, на наш взгляд столь различных, первобытный человек,— я не скажу: сознает или воспринимает, — но непосредственно «чувствует» действие невидимых и зловредных сил. Специальное свойство, особый характер испытываемой им в этот момент эмоции не позволяют ему ни ошибиться, ни колебаться на этот счет. Не нуждаясь ни в размышлении, ни в сравнении, ни в суждении, одним словом, ни в какой интеллектуальной в собственном смысле слова операции, он сейчас же узнает, с чем имеет дело.

Как бы ни были различны проявления этих зловредных сил и влияний, число которых беспредельно, появляющееся у первобытного человека чувство их близости и их действия впечатляет его всегда одинаковым образом: он сейчас же чувствует себя перед лицом околдования. Таким образом, в то время как наши логические навыки заставляют нас искать определения того, что такое колдун и в чем заключается колдовство, первобытный человек сразу же обладает аффективным по своему существу знанием (если только позволительно такое сочетание этих слов) на этот счет, притом знанием, если можно так сказать, более чем ясным, хотя и не поддающимся выражению в концептуальной форме. Вот что так затрудняет для нас его восприятие и его понимание. 'Отсутствие этой формы нас сбивает

179


с толку. С другой стороны, существенные элементы в содержании этих представлений от нас ускользают, потому что мы их не «чувствуем».

Один папуас с Новой Гвинеи сказал однажды английскому администратору, что последний ничего не понимает в «пури-пури» (колдовстве) и что только туземцы знают, что это такое. Он весьма затруднился бы объяснить свою мысль. Быть может, однако, позволительно хотя бы приблизительно передать то, что он хотел сказать, следующим образом: как может белый человек смотреть на видимый мир и мир сверхъестественный теми же глазами, что и папуас?

Дело идет здесь не более и не менее, как о мистическом в основе своей характере мышления этих первобытных. «Пури-пури», т. е. колдовство, которое они, самым нелепым, на взгляд белых, образом, видят повсюду, есть в действительности не что иное, как один из аспектов постоянного вмешательства невидимых сил и влияний в то, что мы называем течением явлений. Поэтому то исключительно огромное порой место, которое колдовство занимает в жизни этих первобытных обществ, не нуждается более в специальных объяснениях. Вместе с тем становится ясной тщетность наших попыток дать ему определение...


ГЛАВА VI ОСКВЕРНЕНИЕ И ОЧИЩЕНИЕ

/.   ОПАСНОСТЬ   ОСКВЕРНЕНИЯ

нцеет, как известно,— говорит  вам Оссен-бругген,— равнозначен величайшему осквернению, какое только можно вообразить»1. С другой стороны, производимый им эффект не  отличается   от   действия   околдования: тот, кто совершает инцест, говорят тонга, ведет себя, как колдун. В известном аспекте, по крайней мере, околдование и осквернение не являются, значит, вещами, отличными одна от другой. Рассмотрение фактов   покажет   нам, до чего первобытные люди доводят это отождествление.

В одной своей работе о религии гереро миссионер Ирле указывает, что слово «хухура» обозначает одновременно «очищать, расколдовывать и исцелять». Однажды в 1862 г. вождь Магереро был в гостях у одного миссионера. «Последний, не зная еще законов страны, угостил его мясом безрогого барана (который для вождя являлся табу). Магереро съел кусочек и вдруг подпрыгнул на месте. Затем он бро-

1 161, 114.

/87 '


сился бежать с криком: «Я умираю!» Он побежал к лекарю, заставил себя расколдовать («хухура»), и жизнь его, таким образом, была спасена. Впоследствии он обвинил миссионера в том, что тот замыслил убить его, подсунув ему это мясо. Через пятнадцать лет он не мог простить ему этого, и еще в 1888 г. он обвинял его в причинении смерти людям» *.

Поев мяса животного, которое ему было запрещено, вождь гереро подвергся смертельному осквернению. Он сейчас же заставил лекаря очистить себя. Гереро обозначают эту операцию словом «хухура». Ирле переводит его словоат entzaubern, т. е, «расколдовать, снять колдовство». Мы сказали, что Магереро 'подвергся осквернению. Мы с таким же правом могли бы сказать, что он смертельно заболел, ведь мы знаем, что на взгляд этих туземцев смертельная болезнь является результатом околдования. Короче говоря, по убеждению Магереро миссионер, угостив его мясом безрогого барана, покрыл его тягчайшей скверной, заразил его смертельной болезнью, околдовал его. Его представление, в высшей степени эмоциональное, является смесью, комбинацией этих трех идей, четко различных для нас, но не для него. Мы не можем сказать, что он их смешивает, мы, однако, вправе сказать, что они не существуют в его сознании в отчетливо раздельном состоянии. Доказательством этого является то обстоятельство, что спасительная операция, которой подвергся Магереро, выражается словом («хухура»), означающим одновременно «очищать, исцелять и расколдовывать». Мы имеем здесь не три смежных значения, образовавшиеся одно из другого: это одно и то же значение, которое одновременно охватывает все три. «Вот почему основная функция знахаря (являющегося одновременно и лекарем и магом, лекарем в такой же мере, как и магом) заключается в том, чтобы обнаруживать болезни, имеющие своей причиной околдование («хуха->),или проклятие, и прекращать его дурное действие при помощи противочар (хухура)... Вот почему и в наше время белым врачам, а часто и миссионеру да-вали имя оптанта»2. Им приписывалась та же способность, что и туземному «доктору». У туземцев не было никакого понятия о функции врача в привычном для нас смысле.

1 75, 356. 2 75, 359.

182


Ирле указывает также в том же отрывке, что нарушители пищевых табу навлекали на себя несчастье совершенно определенного рода. «Туземцы говорили о запретных видах мяса — овио мави эля овихухуа: они приносят несчастье т. е. околдовывают («хуха» — околдовывать)». Здесь ясно выражено, что нарушение табу, делающее человека «нечистым», равнозначно околдованию или, вернее, само является подлинным околдованием, так как производит то же действие.

«Во всем жертвенном культе, — добавляет Ирле,— дело идет о чистых и нечистых животных, о кусках мяса, дозволенных и запрещенных либо мужчинам, либо женщинам, либо детям. Если какой-нибудь больной сидел когда-нибудь, хотя бы задолго до болезни, у огня или хотя бы у погасшего очага, на котором когда-нибудь жарилась или варилась запрещенная для него пища, то его болезнь наверняка являлась следствием этой оплошности». Этот единственный факт осквернил его, сделал больным, околдовал. «Когда вождь являлся к нам с визитом, мы его угощали кофе. Однажды он отказался его пить под предлогом, что в него было положено недостаточно сахару. Оказывается, наша служанка сообщила ему, что мы варили на том же очаге запрещенное для него мясо. Этого было достаточно для того, чтобы сделать для него подозрительным кофе, стоявшее близко .к этому горшку»1.

Наконец, Ирле делает следующее заключение: «вообще гереро верят, что некоторые болезни являются результатом околдовывающих проклятий, произносимых злонамеренными людьми. Знахарь-колдун приносит в жертву козу, разглядывает ее внутренности и обнаруживает таким образом причину болезни своего клиента. В зависимости от источника болезни, происходит ли она от злости человека или от нарушения пищевого табу, он выбирает соответствующие про-тивочары»2. («Хухура»: он снимает колдовство, исцеляет, очищает). Как видно из приведенной цитаты, болезнь, независимо от того, происходит ли она от действия колдуна или от нарушения (все равно намеренного или непреднаме- . ренного) пищевого табу, всегда является осквернением, околдованием. Эффект в обоих случаях одинаков, однако весь-

1 75, 354-355. ""     "*" 75,' 360-36L

183


ма существенно выяснить его причину, с тем чтобы ее нейтрализовать. Ирле приводит подробности всей процедуры, которые было бы слишком долго воспроизводить здесь. Он кончает описание следующими словами: «Они называли все эти вещи хухура (entzaubern — снимать колдовство)».

Жюно пишет об этом в таком же духе: «Туземец рассматривает болезнь не только как физическое расстройство, но как результат своего рода проклятия, имеющего более или менее духовную природу, вот почему следует не только ухаживать за пациентом в зависимости от того или иного симптома, но и постараться снять с него общее осквернение, которому он подвергся. Выполняя эту вторую лечебную функцию, лекарь становится тем, что в просторечии называется колдуном. Отсюда его усилия казаться сверхъестественным персонажем... (наряд, аксессуары, пляски и т. д.). Он размахивает иногда хвостом гиппопотама, и весь этот реквизит внушает одновременно страх и доверие его клиентам»1. Но сам Жюно приводит шс к мысли, что второе лечение не отличается реально от первого и что «естественное» и «сверхъестественное» не разделяются здесь в сознании туземцев.

Еще один факт, цитируемый Ирле, дает решительное доказательство того, что осквернение и околдование всегда фигурируют вместе в представлении первобытных людей. «В некоторых обстоятельствах... гереро приносили в жертву быка, называвшегося «оджомазе», «жировой». Жир этого быка хранился вождем в особом ящике. Он употреблялся для очищения и для снимания колдовства, когда, например, люди возвращались из опасного путешествия, или когда они подверглись осквернению при погребении покойника и т. д. Тогда вождь мазал этим жиром грудь и руки человека, нуждавшегося в очищении» 2.

Таким образом, одна и та же операция «очищает» и «расколдовывает». И в том и в другом случае она имеет целью и результатом предохранить подвергающегося операции человека от несчастья, которое может навлечь на него осквер-.нение или околдование. Это лучше всего показывает нам, что означает «скверна, нечистота» для первобытных людей, по крайней мере в огромном количестве случаев, в тех слу-

1 82, 375. г 75> 359.

184


чаях, которые представляются им наиболее важными. Стать нечистым подвергнуться осквернению, значит подвергнуться действию влияния, которое ставит человека в состояние «неизбежности несчастья». Быть очищенным, омытым от этой скверны, значит избежать этого влияния, значит выйти из опасного положения, в которое человек был поставлен.

Теперь мы видим, почему не приходится в смысле эффекта различать между «осквернением» и «околдованием». Действие, производимое колдуном на жертву, заключается как-раз в том, чтобы принести ей несчастье. А в чем и заключается действие осквернения, как не в принесения несчастья? Совершенно естественно, значит, что у гереро,. у многих других банту, а также у многих других обществ, одна и та же операция служит либо для очищения, либо для снятия колдовства. В обоих случаях цель одна и та же — отразить угрожающее несчастье.

У зулусов, например, «...это лекарство в сочетании с магическими обрядами употребляется не только в случае заболевания людей и животных (болезнь почти всегда представляется, как околдование), но также и для очищения в случае смерти. Если кто-нибудь умер, люди из этого крааля не могут итти к другим, не приняв лекарства, изготовленного на предмет их очищения.

Зловещее предзнаменование тоже иногда изгоняется при помощи лекарства, сопутствуемого магическими формулами.

Если в крааль ударила молния, он должен быть весь очищен знахарем и избавлен от несчастья при помощи магического лекарства. Этим лекарством не только поят и окропляют людей, но знахарь кропит им весь крааль и все, что его окружает» 1. Независимо от того, были ли жертвы от удара молнии или их «е было, достаточно ей было ударить в крааль, чтобы сделать его нечистым. Знахарь очищает его: этой операцией он, по меткому выражению Шпек-мана, «освобождает его от несчастья». Осквернение означает угрозу несчастья. Очищать — значит устранять эту угрозу, которая уже сама-по-себе является несчастьем.

1 219, 158.

185


2.   МИСТИЧЕСКИЙ   ХАРАКТЕР   ОСКВЕРНЕНИЯ И ОЧИЩЕНИЯ

Считая себя подверженным множеству дурных, известных или неведомых, влияний, способных в любое мгновение со всех сторон обрушиться на него, первобытный человек, следовательно, всегда боится быть настигнутым бедой, другими словами, быть околдованным или стать нечистым, что для него почти одно и то же. Выше мы уже видели, какой помощи он ищет, к чьей защите он обращается, какие предосторожности он считает необходимым предпринимать против действия этих невидимых сил. Мы теперь лучше понимаем, почему его страшит всякое общение с неизвестными ему существами или предметами: кто знает, какие влияния от них исходят, кто знает, не приведет ли это общение к осквернению, т. е. к околдованию? Вот почему в случае, если такое общение имело место, для первобытного человека возникает необходимость очищения.

Обычай подобного рода имеет почти повсеместное распространение. «Когда чернокожие отправляются с визитом,— говорит г-жа Л. Паркер, — то в момент отбытия они зажигают огонь и окуривают себя его дымом, чтобы не занести к себе болезни»1. Это — мистическая дезинфекция; очищая себя дымом, черные избавляют себя от дурных влияний, которые могли бы их околдовать, т. е. сделать больными, и представление о которых является одновременно материальным и нематериальным. У дузунов Борнео «не только люди, поселившиеся в новом месте, должны принести жертвы, чтобы завоевать благорасположение духоз почвы, но и обитатели селения, возвратившись к себе после пребывания в другой местности, нуждаются в своего рода религиозной дезинфекции, чтобы рассеять дурные влияния, которые они могли принести с собой»2. «Кайаны имеют специальную церемонию («блака аджо») для удаления зловредных духов... Ее совершают по возвращении из длительного похода: участники его должны пройти четырехдневную изоляцию перед входов в жилище»3. Изолирование от обычного жилища является, как мы сейчас увидим, постоян-

1 102, 41. з ,57( 165_

2  47, ,155.

186


иым обычаем в случае нечистоты. Точно так' же в центральном Целебесе «лица, пришедшие из зараженного болезнью селения, проводятся жрицей над корзиной, содержащей рис и бананы, чтобы отделаться от приставшей к ним скверны» 1. Как и у эуахлайи и на Борнео, пред нами здесь мистическая дезинфекция, мистическое очищение.

Ту же боязнь дурных влияний, исходящих от опасного общения, те же приемы защиты от «их ,.мы видим и в Южной Африке. Так, спутники Меренского, попав с ним в местность, где свирепствовала эпидемия оспы, сказали ему: «Если хотя бы один из нас заразится этой болезнью, Никто из нас не сможет вернуться домой: из боязни, что мы принесем с собой болезнь, нам запретят ступить на нашу землю»2. Они рассуждают, казалось бы, так же, как и мы, насчет заразы. В действительности, однако, то, чего они боятся, принимает в их глазах аспект осквернения или околдования. Жюно подчеркивает двусмысленный характер заражения у этих банту. «Они отлично знакомы с физическим заражением при сыпных болезнях, особенно при черной оспе... Однако особенно они боятся заражения при чахотке и проказе... Здесь их представление о заразе теряет ясность. Иногда кажется, что дело идет о физическом заражении. Так, больной грудью должен здесь всегда есть из общего котла яосле других, и если после него что-нибудь остается, то эти остатки выбрасываются. Однако большинство табу, относящихся к этим внушающим очень сильный страх болезням, обнаруживают как-будто иное понятие о заражении. Осквернение от чахотки походит на осквернение от смерти, от родов и ставится в связь с ними. Так, могильщикам запрещается есть пальцами до тех пор, пока они не закончили полагающихся им обрядов очищения. Они должны пользоваться специальными ложками, в противном случае они заболеют грудью... Точно так же и роженица... должна иметь ложку из особого дерева... Если она притронется к пище, то это сделает ее чахоточной. Это церемониальное понимание заражения, получающегося не от физического общения, а от нарушения табу, объясняет, вероятно, курьезное правило, согласно которому заражения

1 96> "4. з   ,зо,   173.

787


приходится бояться лишь для членов семьи больного, но не для других обитателей страны» \

Жюно прав, говоря, что для баронга заражение чахоткой не является, как это могло бы показаться, результатом простого физического заражения. Как он правильно отмечает, дело идет о «скверне», поддающейся сравнению с той, которая исходит от смерти или от крови, теряемой женщинами при родах. Табу являются предохранительными мерами против дурных влияний, исходящих от трупа, от крови роженицы, от чахоточных, прокаженных и т. д. Если табу не соблюдается, то предохранительное действие прекращается, и вступает в силу дурное влияние. Подвергнувшийся действию этого дурного влияния становится нечистым и заболевает. Однако болезнь не является ни санкцией, ни наказанием. Она не постигает человека потешу, что он нарушил запрет. Здесь имеет место автоматическое действие. В силу того факта, что табу было нарушено, человек оказывается беззащитным против дурного влияния, угрожающего ему в случае общения.

Те же верования мы находим у банту Восточной Африки. «Здесь всегда налицо боязнь «тхаху» (состояния нечистоты, приносящего несчастье): человек может впасть в это состояние, не зная его причин. Когда кто-нибудь отправляется в путешествие, он не может знать, не заразился ли он этой скверной в жилищах и селениях чужеземцев. Вот почему при возвращении перед тем, как войти в селение, он должен убить козу, чтобы очиститься. Однажды я видел, как это проделали несколько стариков, сопровождавших меня в путешествии»2. У сафва один туземец излагает понятие о заражении, носящее по внешности чисто позитивный характер. Он рассказывает, что его жена в течение долгого времени была больна (framboesia). Он пригласил для ухода за ней другую женщину, которая заболела в свою очередь. Последняя провела полтора года в хижине, служившей для изоляции, выздоровела и возвратилась в селение. «iB качестве компенсации я дал ей козу. Однако эта женщина и ее дочь сказали мне: «Дай нам корову и человека, который будет работать вместо матери (у нее остались

1 83, 153. 81а, 433—434. * 68,   142—143.

/88


следы болезни на руках и слабость, несколько уменьшавшая ее трудоспособность)». Рассказчик предложил двух коз. Женщины отказывались, и спор их тянулся долго1. Рассказчик был озабочен своей ответственностью и вознаграждением, которое он обязан был уплатить женщине, заразившейся от его жены. Однако в силу всего того, что нам уже известно о том представлении, какое существует у саф-ва относительно болезни, заражение не является для них чисто «физическим», по выражению Жюно. Дурное влияние, своего рода околдованность, действовавшая на жену туземца, распространилась на другую женщину, которая явилась для ухода за ней. Следовательно, человек, пригласивший ее, является ответственным точно так же, как если бы какое-нибудь несчастье приключилось с кем-нибудь, кого человек пригласил для сопровождения себя в путешествии, на охоте и т. д. Ведь в этом случае он был бы ответственен за это несчастье, как если бы он околдовал своих спутников. Ведь это он принес им несчастье. Таков же ход мыслей и в случае с заболевшей женщиной. Физические факты — лишь выражение того, что происходит в плане невидимых влияний и сверхъестественных сил.

В заключение приведем еще один факт. На Конго во время путешествия Бентли туземцы, которые никогда не видели белых, очень их боялись и не смели к ним приблизиться. Что это за необычайные люди? Да и настоящие ли это люди? Нет, это вернее всего не люди, а какие-то аномалии, как и все чудесное и неслыханное. Следовательно, они наверняка должны околдовывать и приносить несчастье. Их необходимо избегать, насколько это возможно, и в особенности необходимо сократить их пребывание. Вот одна только деталь: «Мы послали во второй раз кого-то известить вождя (Нказы) о нашем прибытии и попросить жилья, где мы могли бы провести ночь. Мы ждали долго. Наконец, явилось двое мужчин, представившихся в качестве начальников. Мы дали каждому по кольцу и браслету: это было нашим обычным засвидетельствованием дружбы. Боясь какого-нибудь колдовства с нашей стороны, они не осмелились их взять. Они указали нам старую хижину, которая

1 91а. 186.

189


почти уже развалилась. Мы протестовали, однако они ничего не хотели для нас сделать» 1.

Колдовство, которого здесь боятся эти чернокожие и которое не позволяет им даже прикоснуться к предложенным им подаркам, заключается, очевидно, не в обрядах черной магии. «Скверны», «нечисти», дурного влияния, которое могут оказать на них Бентли и его спутники, — во г чего они боятся. Так как это существа, которых никогда раньше не видели, то они могут принести несчастье. Если бы эти нежеланные гости и согласились провести ночь в хижине, которую им, скрепя сердце, предложили, то после их отъезда ее наверное подвергли бы очищению для устранения всякой возможной беды. Возможно даже, что ее бросили бы или просто разрушили бы. Совершенно намеренно также была, очевидно, выбрана такая хижина, которая уж ничего не стоила.

3.  МНОГООБРАЗИЕ  «ЧИСТОТЫ»  И «СКВЕРНЫ»

Слова «чистый», «нечистый», «оскверненный» имеют для первобытного мышления несколько значений: тут и фигуральные значения, и производное значение (моральное), и яр. 'Первоначально слово «нечистый», согласно всему, что было сказано )выше, означало: «Находящийся под действием дурного влияния, под ударом или под угрозой беды». «Очищенный» означает — «поставленный вне досягаемости такого влияния, защищенный от такой угрозы». Из этого самым непосредственным образам вытекает, что «нечистый» и «оскверненный» одинаково означают: «Тот, чье соседство или 'соприкосновение опасно». Выше мы уже познакомились со стихийной и постоянной тенденцией первобытных людей отдаляться от всего, что считается несчастливым, и связываться с тем, что признается счастливым. Близость и тем более соприкосновение являются причинами сопричастия.

Идеи «скверны, нечистоты, чистоты, очищения» и другие им подобные тесно связаны, следовательно, у первобытных людей с идеями враждебности или благосклонности невидимых сил и добрых или злых влияний, с началом и окончанием их действия, а следовательно, и с идеями счастья

1 7, 317.

190


и несчастья. У Эдвина Смита хорошо освещен этот момент. «Инзамбве» у баила — это талисман, обладающий силой обеспечить владельца «холве», т. е. удачей, процветанием, счастьем, наделяя его, очевидно, особыми силами или качествами, которыми обладает он сам. Это слово родственна глаголу «кузамба» — мыть, купать и согласно своей этимологии означает, повидимому: «То, в чем некто омыт». Счастье всегда ассоциируется с чистотой, с белизной. Самая белая вещь, какая только им известна, «импемба», служит талисманом охотникам, мажущим ею лоб. Отсюда выражения: «Лоб его чист», т. е. он счастлив; «Рука его чиста», т. е. он богат. Наоборот, о несчастливом человеке говорят: «Лоб его черен» 1.

Различные значения слов «чистый, нечистый», указываемые в • нескольких словарях банту, подтверждают этот взгляд. Это подтверждается и очистительными обрядами, основная цель которых вообще заключается в удалении несчастья или угрозы несчастья путем умиротворения невидимых сил, путем устранения того, что их сердит и оскорбляет, путем завоевания их благосклонности.

По-зулусски «укуланза» означает: «очищать омовением, снимать грязь, очищать, смывать обвинение в преступлении или другую нечисть». Пример: «он заплатил мне деньги, чтобы смыть с меня обвинение (т. е. обвинитель, не будучи в состоянии доказать обвинение, заплатил деньгами лицу, которое он обвинил)»2. Полковник Меклин сообщает то же самое: «Когда лицо, обвиненное в колдовстве, выполнило все, чего требует закон, и его выпустили на свободу, оно имеет право обратиться к жрецу, который приносит от его имени жертву и выполняет некоторые другие обряды: после этого лицо это объявляется чистым и снова становится таким же почтенным членом общества, как если бы оно никогда не подвергалось наказанию за колдовство»3. Всякому, кто ложно или правильно был обвинен в каком-нибудь преступлении, полагается, как и находящемуся в трауре, очистительная церемония. До этой церемонии он так же, как и находящийся в трауре, пребывает «нечистым», «оскверненным», т. е. ожидающим беды, опасным для других, а следо-

1 217, 251-252. « 122,  Э1, 92.

2 32, 128.

797


вательно, и подлежащим удалению. В языке ксоза существует специальное слово для обозначения этого отлучения: «и-нк-амби» — все, что является церемониально нечистьт (в смысле библейской книги Левит), презренным, все, что вызывает отвращение; нечистое, т. е. не идущее в пищу, животное, вроде лошади; всякое животное, всякий человек, отделенные от других в силу своей нечистоты»1.

4.  НЕЧИСТОТА  КАК   СОСТОЯНИЕ   БЕЗЗАЩИТНОСТИ

Не приходится и думать о классификации или хотя бы о перечислении тех обстоятельств, при которых человек может впасть в состояние нечистоты. Случаев этих столько же, сколько и дурных влияний, способных действовать на человека: число их бесконечно. Первобытный человек, несомненно, никогда не помышлял о том, чтобы охватить их во всей совокупности и сосредоточить их, таким образом, в поле своего зрения. Он живет в вечной боязни подвергнуться нападению того или иного из этих влияний, лучшую свою защиту он видит в своих чарах, амулетах, талисманах и т. д. Однако он знает, что «всего не удумаешь» л что нечисть и несчастье могут в любое мгновение обрушиться на него с самой неожиданной стороны.

Примиряясь с неизбежной неполнотой, я ограничусь рассмотрением тех наиболее частых и существенных форм нечистоты, преодоление и устранение которых сами первобытные люди в большинстве обществ считают наиболее необходимым. Вот, например, перечень, составленный Лихтенштейном, одним из первых наблюдателей, живших среди кафров. «Нечистыми считаются дети до времени включения их в число взрослых (что для мальчиков совершается путем выполнения многочисленных обрядов, сопровождающих обрезанье); все роженицы в течение первого месяца после родов; все женщины во время регул; все вдовцы в течение пятнадцати дней после смерти жены; все вдовы в течение месяца после смерти мужа; мать, потерявшая маленького ребенка, в течение двух дней со дня его смерти; все лица, присутствовавшие при чьей-нибудь смерти; мужчины

1 92, 266.

192


по возвращении с битвы и т. д.... Когда какое-нибудь лицо является нечистым, никто не должен иметь сношения с ним др тех пор, пока оно не подвергнется омовению, пока тело его не будет заново намазано краской и пока оно не пополощет рта молоком: все это указанному лицу разрешается проделать лишь по истечении известного срока, для каждого случая, намечаемого с общего согласия; до тех пор, пока назначенный срок не истек, лицо это не должно мыться, красить тело и пить молоко» 1.

Этот интересный перечень умалчивает, однако, о ряде важных случаев осквернения. Он не упоминает, например, вольных или невольных нарушений табу, которые являются постоянной причиной нечистоты. С другой стороны, может показаться удивительным, что в нем фигурируют в качестве «нечистых» дети, живые символы невинности в наших глазах. Однако это расхождение объясняется различием тех значений, которые вкладываются первобытными и цивилизованными людьми в слова «чистый» и «нечистый». Когда кафры говорят, что дети нечисты, они вовсе не думают о моральной квалификации. Нечистота, которую они здесь имеют в виду, аналогична -нечистоте людей, находящихся в трауре, воина, убившего врага, и роженицы. Нечистота заключается здесь в каком-то состоянии слабости или опасности, из которого их выводит инициация. Нечистота освобождает их от пищевых табу, которым подчинены взрослые. «Согласно древнему обычаю кафров обрезанным мужчинам не разрешается есть некоторых мышц и сухожилия задней ноги принесенного в жертву животного. Эта часть тела отделяется и оставляется необрезанным, которых считают еще нечистыми»2. Это — замечательный аргумент, добавляет автор, в пользу мнения, что кафры родственны евреям. Однако что же сказал бы он о бахау Центрального Борнео, где зарегистрирован такой же обычай? «Вплоть до зрелости, — пишет Ньювенгейс,— дети пользуются привилегией свободы от предписаний, запрещающих взрослым есть оленей, серых обезьян, змей и туканов; в религиозных празднествах они не подчинены правилам, обязательным для взрослых» . Точно так же у ао-нага «очень старые люди, малъ-

1 115, 417—418. з 157. 66   148
г
251> 199>                                                    *о'. оо,  we.

793


чики до своего вступления в «морунг» (мужской дом), девочки до первой татуировки вправе есть все, что им угодно: они не рассматриваются, как полноценные члены общества. Однако любое другое лицо, которое попробовало бы запретной пищи, обязательно заболело бы»1. Дети не подчинены этим табу, так как, будучи нечистыми, они ничем не рискуют, не соблюдая их. Однако в чем же заключается их нечистота?

Для того, чтобы уяснить себе это, необходимо прежде всего освободить это слово от всякого оттенка уничижения в моральном смысле и учесть все то, что сказано в «Первобытной душе» (гл. VII) по поводу непосвященных. Поскольку обязательные церемонии не сделали их полностью сопричастными жизненному началу племени, они являются еще лишь несовершенными членами, они не обладают еще, подобно взрослым, единосущием, консубстанциональноетью, с предками. Следовательно, они менее, чем взрослые, защищены, они более подвержены всякого рода опасностям, они, значит, являются более легкой добычей для дурных влияний, вечно рыщущих вокруг общественной группы в поисках жертв: это означает, что они «нечисты» в том смысле, в каком понимают это слово кафры.

Первобытные люди как-будто никогда не поражаются ужасной детской смертностью, которая столь обычна среди них. Пятьдесят из сотни детей умирает обычно в раннем возрасте, а часто процент смертности поднимается еще выше. Если бы первобытные люди задались вопросом о причинах (этого факта, к их услугам был бы совершенно готовый ответ.

(Как маленьким детям не умирать 'массами, когда столько дурных влияний обрушивается на них со всех сторон, причем у них нет необходимой силы, чтобы им противостоять? Отсюда и те тщательные предосторожности, которые предпринимаются во многих обществах для защиты и спасения малюток, особенно знатного или царского происхождения. Для отражения их «нечистоты», т. е. угрозы со стороны дурных влияний, которую навлекает на них слабость имеющейся у них естественной защиты, не только прибегают к помощи всех амулетов, всех чар, всех талис-

1 131, 145—146.

194


манов какие только можно вообразить, но и принимают всевозможные меры, чтобы помешать этим дурным влияниям проникнуть к ним. Этих детей совершенно невозможно изолировать целиком, как это делается с некоторыми больными, ведь их приходится оставлять около матери и ее служанок, однако их запирают, их прячут от людей, чтобы укрыть от взглядов (дурного глаза) и зловредных влияний.

У баротсе, например, «никто,— пишет Койяр,— кроме ближайших родственников и приставленных к нему рабов (речь идет о двухлетнем «принце»), не видел его лица. Полагают, что никто не знает его имени и что никому неведомо, мальчик это или девочка. Никто, кроме услужающих, в течение двух лет не входил во двор, где он воспитывается, а если ему приходится выходить, то его так укутывают мехами, что он едва не задыхается. Если ему приходится совершить путешествие на лодке, его выносят закутанным, затем его укладывают в беседку из цыновок и закрывают ее. Это судьба всех детей царской крови... Вам это понятно, ведь тут боятся «дурного глаза», даже когда бедный маленький пленник весь покрыт амулетами»1. Адольф Жалла в том же выпуске говорит: «Вы знаете, что все дети царской семьи тщательно укрываются от взоров публики до трех или четырех лет»2. Через двадцать лет при том же дворе наблюдались такие же факты. «Со времени рождения шоего малютки о«а (принцесса царской крови) заперлась с ним в своей комнате; она сможет показаться на людях лишь по истечении трех месяцев... Однажды Мбие-мба мне сказала: дай мне лекарство, чтобы поправить моего ребенка, укрепить его кости и подбавить ему немного жира». Я сейчас же ей ответил: «Дай твоему малютке побольше свежего воздуха и хороших купаний, и он поправится». «Нет, — сказала она, — этого мы сделать не можем, необходимо, чтобы мы оставались взаперти три месяца»3. Для принцессы из Замбези недостаток воздуха мало значил по сравнению с опасностями, которым подверглось бы ее дитя, если бы извлечь его из заключения.

Когда, наконец, решаются показать ребенка людям, то какие только предосторожности при этом не предприни-

• 138   475 ~~154' 3 145' 1И (М"'1е Dogimont>-

795


маются. Койяр только-что указал некоторые из них. В других местах такие же верования порождают аналогичные обычаи. Вот пример, относящийся к Центральному Целебесу. «В Онда, когда ребенка выпускают в первый раз из хижины, мать кладет на ступеньки лестницы среди прочих вещей золу и траву аланг-аланг. 'Пепел нейтрализует скверну, которая могла быть занесена на лестницу многочисленными посетителями, поднимавшимися или спускавшимися по ней. Трава задерживает зло, вцепляясь в него. Этими двумя способами хотят помешать магической силе, которая может здесь находиться, повредить ребенку»1.

Когда дети немного подрастут, им обычно предоставляют возможность играть, как им угодно, резвиться и весело проводить время с товарищами, пока не наступает время использовать их и дать им более серьезное занятие. Однако по указанным выше соображениям они, поскольку положение их не изменилось, т. е. поскольку они еще не посвящены, остаются «нечистыми», пребывают в состоянии «неполноценности», а следовательно и слабости. Белый миссионер посоветовал замбезийской матери соблюдать элементарные правила гигиены, чтобы ее ребенок окреп. Она, однако, лучше знала, от чего зависит здоровье, ее -малютки. Ему, оказывается, требовались чары, лекарства, вроде тех' могущественных средств, которыми обладают европейцы и которые могли бы, «очищая» ребенка, одновременно и защитить и укрепить его.

5.   СМЫСЛ   АСКЕТИЧЕСКИХ   ОБРЯДОВ

г.

Действительно, выражение «сделать чистым» часто в мышлении первобытных людей равнозначно выражению «сделать сильным, крепким». Всякое осквернение делает человека неполноценным. Тот, кто по какой-нибудь причине (если он был околдован, или присутствовал на похоронах, или был обвинен в преступлении и т. д.) сделался нечистым, в силу того самого оказывается под действием дурного влияния. Приключившееся с ним несчастье возвещает об этом и грозит причинить ему и другие беды. Он не только под-

1 95, 128.

196


вержен теперь несчастью больше, чем раньше, но он и менее способен ему противодействовать. До тех пор, пока он остается нечистым, положение его будет шатким, так как нечистый человек слаб. Очистить его — значит вывести его из этого опасного состояния. Это означает нейтрализовать, согласно часто употребляемому туземцами выражению, дурные влияния, ослабляющие человека. Это, одним словом, означает сделать его более сильным.

Так, в одном рассказе ксоза говорится: «Гремело так сильно, что люди пытались защититься своими щитами. Когда войско, наконец, возвратилось, немедленно позвали знахаря, чтобы его очистить и укрепить» \ То же читаем мы и в неизданной эпопее о Чаке, кафрском Наполеоне: «Когда все отбыли, Малунга (знахарь) начал свои операции, призванные очистить и укрепить селение, хижину, в которой спал Чака, краали скота и все, что знахари считают необходимым защитить».

(В этом отождествлении чистого и сильного следует, быть может, видеть один из источников аскетических обрядов, постов, приемов умерщвления плоти и воздержания всякого рода, которые столь часто наблюдались в первобытных обществах. Почти всегда перед тем, как приступить к важной церемонии, обратиться к невидимым силам, предъявить им какое-нибудь требование, предпринять поход (охотничий, военный и т. д.), от которого может зависеть благополучие всей общественной группы, первобытные люди считают необходимым в течение более или менее длительного времени соблюдать аскетические обряды для того, чтобы себя очистить, т. е. укрепить. Иногда один какой-нибудь человек, приобретающий в данном случае священный характер, олицетворяет всю группу, постится за нее и служит посредником между нею и невидимыми силами, благорасположение которых они хотят завоевать. Выше мы уже видели примеры, относящиеся к Новой Гвинее, к острову Кивай, к реке Ванигела и островам Трек в Микронезии.

Обряды подобного рода чрезвычайно распространены, и не всегда, может быть, удавалось установить, почему они считаются необходимыми. Нам кажется, что эти испытания, эти приемы воздержания и умерщвления плоти лишь ослаб-

1 93, 34.

W


ляют тех, которые себя им подвергают. Однако первобытные люди смотрят на них иными глазами, чем мы. Их относят к мистической сфере. Мы видим просто людей, которых лишение пищи и сна чудовищно истощает и обессиливает иногда до такой степени, что они не в состоянии больше держаться на ногах. Первобытные же люди убеждены, что все это их укрепляет, ибо, воздерживаясь от пищи, от движения, от половых сношений и т. д., одним словом, умерщвляя свою плоть, они себя очищают, т. е делают себя менее досягаемыми для влияния враждебных невидимых сил и более приятными для тех, благосклонности которых они ищут. Чем более чистыми делают их эти испытания, это воздержание, эти аскетические обряды, тем более сильными мистически становятся они. Их физическое, временное впрочем, ослабление не идет ни в какое сравнение с этой выгодой, и так как дело идет об успехе важного предприятия, то никакие самые жестокие испытания не заставят их отступить. Их выносливость в этом отношении доходит здесь до крайнего предела. Не в физической силе нуждаются они главным образом для того, чтобы добиться удачи. Им, прежде всего, необходимо заручиться благоволением определенных невидимых сил и нейтрализовать злые влияния, угрожающие им несчастьем, одним словом, им необходимо быть «чистыми».

6.   ОЧИЩЕНИЕ   КАК   СРЕДСТВО   УВЕЛИЧИТЬ ЭФФЕКТИВНОСТЬ   НЕВИДИМЫХ   СИЛ

«Нечистота» или «скверна» подвергают опасности того, кто, быть может, сам того не зная, ею заразился, а вместе с ним почти всегда и других. Ведь в этих обществах, как известно, индивид не является реально отделенным от других членов своей группы: он соединен с ними своего рода органической связью, почти такой связью, какой соединены между собою органы, ткани и соки живого тела. То, что поражает человека, поражает тем же ударом его окружающих и наоборот. Если он осквернен, то нечистота часто, если не всегда, распространится и на других, которые ведь составляют с ним одно существо.

То, что мы называем заражением, в скрытом виде заключается в этой всеобщей солидарности. С точки зрения

198


первобытного человека, заражение является непосредственным но не всегда необходимым последствием этой солидарности. Вспомним объяснения таитянского отшельника. Вместе с тем мы имеем здесь дело с одним из тех свойственных первобытному мышлению материальных представлений о нематериальных качествах или нематериальных представлений о материальных вещах, которые нам не удается как следует усвоить и которые нам еще труднее выразить. В одном каком-то аспекте «нечистота» — это своего рода мистическое по существу своему свойство, приводящее к тому, что какое-нибудь существо обретается под действием дурного влияния в ожидании несчастья.

В другом аспекте это материальная скверна, пятно, физически прилипающее к нечистому существу или предмету, способное переноситься и передаваться через соприкосновение, устраняться путем омовения и т. д. Первобытное мышление не делает выбора между этими двумя представлениями, оно и не делает одно из них символом другого. Оно никогда не разделяло этих представлений, значит, нельзя сказать, что оно их смешивает.

Во многих обществах молния делает «нечистым» все, к чему она прикасается. На острове Кивай люди избегают дерева, которое было поражено молнией, и не смеют пользоваться им для костра, так как, если оно будет зажжено, оно наверняка навлечет грозу. Опасно также приносить такое дерево домой, ибо запах или «дым» молнии вызывает болезни. Никто не захочет использовать саговую пальму, которую повредила гроза, или есть плоды с дерева, в которое когда-нибудь ударила молния \ Папуасы эти боятся угрозы несчастья, которая кроется в скверне, пристающей одновременно и мистически и физически ко всему, к чему хоть раз прикоснулась молния. Так же обстоит дело и у лота-нага. «Даже если обошлось без смертного случая, хижина, пораженная молнией, покидается со всем ее содержимым. Дерево, в которое ударила молния, не может быть срублено для сожжения или для какого-либо другого употребления. Если молния ударила в поле, то место, куда она ударила, оставляется неубранным. Остальную часть поля

1 105, 62—63.

799


убирают   и собранный с него урожай   съедают, однако семян с этого участка не оставляют»1.

iB Южной Африке тоже встречаются верования и обряды подобного рода, например у банту. «Кафр, даже если он сильно нуждается в дереве, никогда не посмеет использовать дерево от хижины покойника или от жилища, поврежденного молнией: дерево это должно сгнить на .месте»2. «Если молния ударит в крааль, — пишет Лихтенштейн, — он должен быть сейчас же оставлен всеми обитателями, или, по крайней мере, хижина, пораженная молнией, должна быть разрушена, а площадь ее должна быть очищена путем принесения в жертву определенного числа быков. Пока это не сделано, никто не может войти в этот крааль и иметь сношения с его обитателями»3. Уже здесь ясно просвечивает боязнь того, чтобы скверна, а вместе с ней и несчастье не передались другим, но вот в следующем отрывке эта боязнь становится совершенно очевидной: «Когда молния убивает человека или животное, сейчас же посылают за жрецом, который начинает с того, что привязывает некоторое количество талисманов и амулетов к шее каждого обитателя крааля, чтобы жители крааля могли копать могилу (без опасности для себя). Дело в том, что в подобных случаях животные погребаются так же, как и люди, и их мясо никогда не едят. После этого приносят в жертву животное. Затем раскладывают огонь, на котором определенные деревянные талисманы, определенные корни сжигаются до состояния обугливания, после чего угли растираются в порошок. Жрец делает надрезы на различных частях тела каждого обитателя крааля и вводит в эти надрезы немного угольного порошка. Остальной порошок растворяется в кислом молоке, которое опять-таки должен пить каждый из обитателей крааля. С того момента, как молния ударила в крааль, до окончания церемонии обитатели крааля обязаны совершенно воздерживаться от молока. Затем им бреют голову. Если молния ударила в хижину, ее следует покинуть со всем, что в ней содержится. До совершения этих обрядов никому не разрешается покинуть крааль или иметь сношения с другими. Но вот, когда все церемонии закон-

1 132, 163. = ИЗ, 420.
1 201, 166.

20Q


чатся, обитатели крааля объявляются «чистыми» и могут снова общаться со своими соседями. Тем не менее в течение нескольких месяцев сохраняются некоторые ограниче-•ния: например, никакое животное, а также никакой предмет из этого крааля не могут перейти в другие руки в качестве ли объекта продажи или военной добычи» 1.

У кафров ксоза «существует умилостивительное жертвоприношение, которое одновременно является и очистительным. Оно совершается:

1) ради семьи, в которой был покойник и которая поэтому рассматривается как нечистая;

2) ради рожениц;

3) ради обрезанных;

4) ради всех лиц, обвиненных в колдовстве, когда они не могут доказать свою невинность (я думаю, что здесь опечатка, и что надо читать: когда они могут доказать свою невинность); если они не могут это сделать, то от них избавляются обычно умерщвлением их; если они могут это сделать, то они, значит, подверглись .несчастью ложного обвинения; они, следовательно, являются «нечистыми», и необходимо жертвоприношение, чтобы их очистить;

5) ради владельцев участка, куда уиаша молния»2. Во всех этих случаях, сведение которых в один перечень весьма поучительно, жертвоприношение имеет целью «примирить», т. е. умиротворить, невидимые силы или, что сводится к тому же, устранить осквернение, которое является не чем иным, как дурным влиянием, угрозой несчастья, исходящими от этих сил,— одним словом, «очистить». Этим путем одновременно препятствуют р'атростраманию скверны и несчастья на других. Это свидетельство Кропфа подтверждает все предыдущие. Он добавляет, что когда чья-нибудь хижина сожжена молнией, то ее обитатели, «полные страха и тоски, должны после жертвоприношения или пляски омыться в реке и натереться жиром».

У сафва в Восточной Африке мы находим представление, встречающееся и в других местах, о том, что когда молния убивает человека, она карает его за какое-нибудь прегрешение. Это представление отчетливо выражено одним туземцем. «Когда во что-нибудь ударяет молния, то все думают

» 122, 85—86. г 93, 190-ч191.

20/


о колдовстве. Ибо если она смертельно поразила человека, то остальные думают про себя и говорят: «Этот человек был к<унлози», колдун, он околдовывал других и пожирал (силой своего колдовства) плоды с чужих насаждений. А теперь этот колдун вздумал еще бороться с силой грозы, но дождь его победил и убил». Если же гроза убила несколько человек сразу, то говорят:«Один из этих людей был колдуном, он заразил других и сделал их своими соучастниками против дождя, против грозы». Затем, когда «унлози» стал бороться с силой дождя, последний разгневался, и все, кто были с «унлози», были наказаны. *Так же 'думают и в том случае, когда молния ударила в дерево или сожгла поле: здесь всегда замешаны зловредные духи» 1.

Таким образом, <иа взгляд сафва жертвой молнии является человек, осужденный невидимыми силами, злодей, колдун. Этого никто не знал раньше, но подобная смерть не оставляет места для сомнений на его счет. Все находившиеся с ним в этот момент и разделявшие его участь заслужили, значит, этого не меньше его. Все они «нечисты». Соприкосновение с ними было бы крайне опасным.

Все эти представления и все эти страхи, весьма распространенные, подтверждают то, что было сказано в «Первобытном мышлении» по поводу «дурной смерти» 1(гл. ViII). Во внушаемом ею ужасе, в диктуемых ею предосторожностях, в очистительных церемониях, считающихся необходимыми в связи с нею, в обращении с трупами господствует вместе с верой в заслуженноеть смерти, являющейся карой невидимых сил, боязнь того, чтобы осквернение и несчастье не распространились «а живых.

Крейт хорошо показал это для индонезийцев. Целебесские тораджа, например, «в том случае, когда в селение приносят череп убитого врага, обращаются к нему с такого рода • примерно речами: «Мы тебя умертвили, но ты не гневайся. Ты пал, потому что ты совершил какой-нибудь проступок, а него мы не смогли бы тебя убить» 2. Несколько дальше Крейт говорит: «У народов Индонезийского архипелага, с которыми мне довелось познакомиться, в случае, если кто-нибудь умер насильственной смертью, говорят: он был вино-

1 91, 161—162. г 97, 256.

202


ват» *. Я не останавливаюсь здесь ни на этом хорошо известном веровании, ни на злодействах таких покойников, которых очень боятся. Однако следует обратить внимание в данном случае на то, что осквернение от этой смерти рассматривается как очень тяжкое для всей группы и что туземцы не жалеют усилий, чтобы от него очиститься.

iB Центральном Целебесе, «когда женщина умирает от родов, все, кто по возрасту еще могут иметь детей, отправляются сначала омыться в реке... По окончании (церемонии) каждая женщина возвращается к себе через окно и, проникнув в дом, ест рисовую кашу, изготовленную в перерыве между церемониями, бее это средства, которые должны служить для устранения скверны и для магического укрепления (стать снова чистым значит стать снова сильным). TaiK же поступают обитатели селения, где кто-нибудь погиб от насильственной смерти. В этом случае труп внушает особенно сильный страх, так как от него исходит более сильное влияние, чем от трупа человека, умершего от болезни или от старости» 2.

Нигде, может быть, не проявляются яснее последствия «дурной смерти» и энергичные мероприятия, вызываемые ею, чем у нага северо-восточной Индии. Описание всех обрядов, связанных с этим, заняло бы слишком много места. Я ограничусь лишь наиболее характерными чертами.

У ао-нага «человек, умерший «апотиа» (дурной смертью), навлекает позор и упадок на всю свою семью. Как бы он ни был богат, никогда его имя не может быть упомянуто наряду с именами могущественных покойников, и все его добро должно быть покинуто... Если человек был убит в джунглях, спутники завертывают тело в ткань, погребают или кладут его на площадку, наспех сооруженную на месте убийства... Они бросают все оружие и всю одежду, которые были с ними, а перед возвращением в селение проходят через огонь, зажженный Ж|рецом... Перед входом /в дом они должны омыться.

Бели смерть «апотиа» случилась в селении, с трупом обращаются, как с падалью. Семья, живущая в хижине покойника, едва только узнав роковую новость, убивает всю свою домашнюю птицу, всех свиней, всю скотину... Шесть

1 97, 366. 2 96, 70.

203


дней она остается безвыходно в хижине, стараясь съесть возможно больше мяса убитой птицы и умерщвленного скота. Под конец шестого дня члены семьи ломают все свои украшения, разбивают всю утварь, рвут всю одежду и бросают все свои деньги. Назавтра перед зарей жрец клана бросает в дом камень; семья выходит из него и покидает его навсегда со всем содержимым...

Все мужчины и женщины входят в «морунг» (мужской дом) со стороны фасада, выходят из другого конца и сейчас же покидают селение: это единственный случай, насколько мне известно, когда женщина может войти в «морунг». Они находят в джунглях, совсем близко от селения, маленькую хижину из листьев, сооруженную жрецом клана и содержащую старую одежду, которую члены клана дали из милости. Они надевают эти одежды и шесть раз- проходят через хижину, которая имеет по двери с каждой стороны. Затем они отправляются в маленькую хижину в джунглях, построенную для них кланом, и живут в ней шесть дней. Каждый день члены клана передают им пищу через жреца, оставляющего эту пищу у двери и уходящего, не говоря ни слова. Наконец, они отправляются в другую маленькую хижину поближе к селению. Теперь опасность заражения считается не столь большой, и они могут выходить из дома и вообще передвигаться. Они принимаются строить себе хижину в самом селении, и, как только она готова, они в ней поселяются. Отныне они считаются свободными от скверны, но они доведены до крайней бедности: им приходится жить милостыней клана и друзей, в которой никогда не бывает недостатка. Все, чем владел покойный, бросается целиком и начисто: никто к этому не притронется. Нельзя даже требовать ничего у его должников, ничего не платят и его кредиторам и т. д. После смерти «апотиа» в течение некоторого времени ни одна женщина не может прясть, ни один мужчина—стричь волосы. Даже после, когда уже можно это делать, первыми должны начать старуха и старик» 1.

Таким образом, чрезвычайно тяжелое осквернение, исходящее от человека, погибшего насильственной смертью, распространяется прежде всего на все без исключения при-

> 131, 283—286.

?04


Надлежащие ему вещи, начинай с одежды и оружия вплоть до его жилища, домашнего скота и т. д. Скверна пристает ка всем его вещам, и было бы весьма опасно хотя бы прикоснуться к ним. Все, таким образом, оставляется на произвол судьбы. Однако осквернение, в силу солидарности членов общественной группы, падает на всех, входящих в группу убитого. Сделавшись в крайней степени «нечистыми», они вместе с тем и сами находятся под дурным влиянием и опасны для своих соседей. Однако их нельзя бросить начисто и целиком, как вещи, принадлежащие покойнику. Их поэтому очищают, т. е. укрепляют, делают способными противостоять дурному влиянию, «нейтрализовать» его и избежать угрожающего им несчастья. Очищение начинается с их изолирования, дабы они не заразили других. Их заставляют жить вне селения, чтобы никто их не видел, не прикоснулся к ним, не говорил с ними. Им приносят еду, но не входят в их временное жилище. Лишь по истечении некоторого времени и после выполнения необходимых обрядов они возвращаются в,селение. Им самим больше уже не угрожает опасность, они больше не опасны и для своего окружения. Осквернение исчезло, они уже больше не являются нечистыми.


ГЛАВА  VII КРОВЬ, ЕЕ МИСТИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА

/.  МАГИЧЕСКОЕ ПРИМЕНЕНИЕ КРОВИ И КРАСНОЙ  ОХРЫ

дао <из внушающих наибольший страх осквернений связано с пролитием крови (или соприкосновением с пролитой кротью (кровью, пролитой на войне, кровью из раны, менструальным 'Кровотечением и т. д.). |В других случаях, напротив, именно о г крови, от крови человека или принесенных в жертву животных, ждут прилива силы и крепости. Для того, чтобы 'выявить представления, скрывающиеся в этих различных верованиях и в относящихся к ним обычаях, небесполезно будет предварительно уточнить, насколько это возможно, представление, которое вырабатывают себе обычно первобытные люди о самой крови.

При чтении описания церемоний, справляемых арунта и лориджа, поражает то важное место, которое они отводят крови в своих приготовлениях. Перед началом церемонии посвящения «тела (действующих лиц) были прежде всего натерты красной охрой; затем двое юношей вскрыли себе вены, сначала на одной руке, затем на другой, таким обра-

206


Эом, чтобы их кровь струилась на голые тела тех, которым предстояло принять участие в церемонии... Каждый из мужчин имел на голове, а также и в зубах немного деревянных стружек, напитанных кровью»1. «Кровь, свертываясь, превращалась в отличное клейкое вещество» 2.

Несколько дальше операция описывается более точно. «Один из этих мужчин, из группы кумара, окровавил себя, вскрыв для этой цели вену на своей руке. Крови предоставили струиться до тех пор, пока ее хватило, чтобы пять

Изготовление   пасты   из   крови   и   охры

для приклеивания перьев и пуха у вон-

конгуру   (Центр.   Австралия).

раз наполнить углубление щита. Это составило не меньше пяти с половиной пинт. Но и этого было мало; он еще под конец стал медленно ходить вдоль и поперек около столба, источая из себя кровь в виде тонкой струи. Он, казалось, совершенно не чувствовал ничего от такой поразительной потери крови, а туземцы как-будто совершенно не беспокоились по этому поводу. Никто ничуть не колебался открыть себе вену на руке или, как это часто бывало, пустить себе кровь из подрезанной уретры: именно из этих Двух мест обыкновенно брали кровь»8.

1 222, 234—235. 3  222, 370.
3 222, 284, 290.

207


Мотив этих обильных кровопусканий не вызывает ни малейших сомнений. Кровь молодых людей или людей, находящихся в полном расцвете сил, призвана придать больше силы пожилым людям, играющим важную роль в церемонии. Авторы говорят об этом совершенно отчетливо: «Замечательная деталь церемоний, сопутствующих приношениям пищи, заключалась в окроплении стариков кровью более молодых мужчин (взятой из их рук), но не обязательно кровью юноши, совершавшего приношение. Утром того дня, в который совершалась церемония, один из юношей спозаранку открывал себе вену на руке и пускал тонкую струю крови на тела находившихся здесь четырех стариков... Немного этой крови должно было попасть им в рот: это должно было укрепить стариков за счет молодых. Отсюда кровь текла тоненькими струйками на тело, где она засыхала»1. Немного дальше мы читаем: «Когда туземцы отправляются в поход с целью мести, каждый из мужчин пьет немного крови: немного этой крови брызжут на его тело, чтобы сделать его ловким и проворным»2.

В одной легенде племени какаду рассказывается о знахаре, подготовляющем своего сына на смену себе. «Джоэ-мин (знахарь) за несколько времени яо того разрезает надвое мифическую змею и собирает ее кровь в раковину. Он показывает эту раковину сыну и говорит ему: «Смотри на кровь, смотри на нее внимательно». Затем он берет лист, мочит его кровью и натирает им голову, руки и плечи сына, приговаривая: «Будь сильной, спина! Будьте сильными, руки! Будьте сильными, мышцы! Будьте зоркими, глаза! Будьте пронзительными, глаза!» Затем, взяв еще немного крови, он приказывает сыну пошире открыть рот и дает ему вкусить этой крови, говоря: «Проглоти кровь так, чтобы язык твой ее не отведал»3.

Кровь является, таким образом, необходимым ингредиентом во всех этих церемониях, однако не в том смысле, в каком мы могли бы это понять сначала. Она действует своей мистической силой. Точно так же, как почечный жир является для этих австралийцев не только мягким и беловатым веществом, но также и прежде всего жизненным на-

1 222,  382. 3 224, 297.

3 222, 461.

208


чалом, «душой», точно так же кровь является не только красной и быстро свертывающейся жидкостью, служащей для прикрепления к коже украшений из перьев и пуха, но одновременно и главным образом также началом жизни и силы. Поэтому она передает пожилым .мужчинам силу молодых, пускающих на них эту кровь из своих вен.

Кровь имеет еще и другие свойства. «Кровопускание является важной деталью определенных священных церемоний, 'например обряда интмчиума в том его виде, в каком мужчины кенгуру справляют его в Ундиара, крупном центре их тотема. Здесь юноши вскрывают себе вены на руках и дают крови струиться на край священного церемониального камня, представляющего место, где знаменитый Кенгуру из алчеринга (мифической эпохи) погрузился в землю, тогда как его «дух» остался в камне, появившемся здесь, чтобы отметить место...

Священный шест, называющийся «какауа» и воздвигаемый под конец церемонии энпвура, сверху донизу окрашен кровью»1.

Спенсер и Гиллен объясняют мистический смысл этих эпизодов. Кровь, которой орошают священный камень, где пребывает «дух» мифического кенгуру, приведет к тому, что в этой местности появится много кенгуру, а шест «ка-науа», который намазан кровью, «является наиболее священным церемониальным объектом племени: происхождение его является, несомненно, весьма древним... Возможно, что он представляет великого мифического предка, которому все тотемы сопричастны»2.

Иметь одну и ту же кровь — это значит иметь одно и то же жизненное начало. Все, имеющие одну и ту же кровь, образуют, значит, в известном смысле единое живое существо. Как-раз в этом и заключается клановое родство, наиболее тесное и наиболее ясное, превращающее половые сношения между лицами одного клана, происходящими от одного предка, в самоосквернение, в инцест. Арунта используют это свойство крови в разных случаях. «Совместное питье крови делает измену невозможной». Иногда члена какой-нибудь группы, на которую хотят напасть, заставляют силой выпить крови: после этого не приходится опасаться

1 222,   462—463. -' 222, 629 -630.

209


никакого враждебного выпада с его стороны. Кровь пьют также во время некоторых собраний примирения, на которых встречаются две группы, находившиеся в плохих отношениях, но не доходившие до столкновения... Для начала каждый из двух групп пьет кровь своих сочленов, зате'л устраивается более или менее полная инсценировка сражения с бумерангами, но без большого ущерба для кого бы то ни было.

Кроме этих специальных случаев, кровь довольно часто употребляется для утоления жажды и голода; и действительно, когда чернокожий в обычной обстановке жестоко страдает от недостатка воды, он открывает на руке жилу и пьет свою кровь»1.

Красная охра, которой эти туземцы постоянно натирают себе тело во время церемоний, не служит им просто для украшения. Она является прежде всего символом крови, и так как их символизм является реалистическим, то охра служит для них реальным эквивалентом крови, она есть кровь. Этим и объясняется то обстоятельство, что они часто ею пользуются. «Каждый раз, когда мужчина или женщина чувствуют себя больными, то первое, что с ними делают, это натирают им тело красной охрой. Возможно, что ее рассматривают как заменитель или суррогат крови, так же как в тех случаях, когда церемониальный предмет натирают красной охрой вместо крови»2.

Эта замена кажется туземцам тем более естественной, что они не представляют себе крови так, как мы, даже с точки зрения просто материальной. Для нас это — жидкость, циркулирующая в артериях и венах благодаря толчку, который ей дается сердцем. Мы, разумеется, знаем, что она свертывается, что она превращается в сгустки, выйдя из тела, однако эта особенность не играет' центральной роли в том общепринятом представлении, которое у нас о ней существует; обычно эта особенность даже не входит в это представление. Для первобытных же людей, которые не знают ни функций сердца, ни кровообращения, основная особенность крови заключается в ее способности сверты-

1 222, 461—462. Именно на этих представлениях основан столь распространенный обычай кровного побратимства (blood-brotherhood).

2 222, 464—465.

210


ваться, сейчас же засыхать и образовывать сгустки. Именно в этом состоянии она, по их смутному представлению, и пребывает внутри тела. Как-раз жидкое состояние крови является для них временным и вторичным1.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что они принимают красную охру за крозь. «Залежи красной охры, встречающиеся в разных местах, порождают представление о женских кровях. Близ Стюартхолла имеется шахта красной охры, разрабатывавшаяся, невидимому, с давних пор. Поедание рассказывает, что «во времена алчеринга две женщины кенгуру пришли из Ильпилла и в этом месте пролили много крови из матки. Так и образовались залежи красной охры»2. Спенсер и Гиллее собрали еще другие легенды подобного рода.

Таким образом, когда туземцы, собирающиеся принять участие в церемонии, натирают тело красной охрой, то это для них не переодевание для исполнения какой-то роли. В действительности они думают, что они натираются кровью. И точно так же как больные, натираясь красной охрой, верят, что они вбирают в свое тело жизнь, действующие лица церемонии знают, что охра сообщает им то же мистическое свойство, которое они обрели бы, если бы покрыли себя кровью. Это употребление красной охры часто встречается и в других местах, кроме Австралии, и, вероятно, оно имело тот же смысл, по крайней мере вначале, даже если теперь прибегающие к ней и не знают этого.

Относительно Австралии и другие наблюдатели сообщают те же факты, что и Спенсер и Гиллен. В. Рот, например, пишет: «Человеческой кровью пользуются для натирания или смазывания всего тела, туловища, членов, лица, при различных непонятных недугах и при тех или иных внутренних болях. Эту кровь берут у другого лица, здорового на вид, но ни в коем случае не у женщины... Ее берут из вены на руке... Кроме этого наружного употребления лекарства,

1 Малиновский как-будто натолкнулся на это же представление на островах Тробриалд. «Когда женщина почувствует первые боли, ее заставляют присесть на корточки на своей постели, •которую немного приподнимают над небольшим огнем, зажжен-иым под постелью. Эго делается д ш того, чтобы «.сделать жидкой кровь», чтобы заставить кровь течь». 127а, 191—195.

2 222, 464—465.

211


больной может выпить немного этой крови или даже всю: в последнем случае ждут другой возможности натереть его кровью. Этот способ ухода за больными в ходу на всем северо-западе Центрального Квинсленда. Больше того, каль-кадун применяют способ, заключающийся в покрывании всего тела красной охрой без натирания» 1. Кровь служит также туземцам этой части Квинсленда для приклеивания к коже перьев и пуха, которыми они украшают себя для церемоний, а во многих случаях они употребляют красную охру. Не будет смелостью предположить, что их представление о крови и красной охре соответствует представлениям арунта и лориджа.

На реке Дарлинг во время церемонии инициации «в течение первых двух дней,— говорит более старый наблюдатель,— молодой человек пьет только кровь, взятую из вен на руках своих друзей, охотно предоставляющих требуемое от них питье... Кровь набирается в деревянный сосуд. Молодой человек, лежащий на ложе из листьев, нагибается вперед с руками, заложенными за спину, и языком, как собака, локает кровь из сосуда, поставленного перед его лицом»2. «Очень больного или очень старого человека поят кровью, доставляемой его друзьями мужского рода»3. «Кровь жертвуют даже покойникам. Бывают погребения, во время которых несколько мужчин, стоя на краю могилы, наносят друг другу бумерангами раны в голову. Затем они наклоняют головы над могилой таким образом, чтобы кровь кз ран попадала на труп, лежащий на дне. После этого на него бросают немного земли, а если покойник пользовался особым почтением, то происходит второе кровопускание»4. Повидимому, и эти туземцы из Нового Южного Уэльса имели насчет крови те же верования, что и туземцы Центральной Австралии, а также туземцы Квинсленда, изученные В. Ротом.

Позднее у племен, соседних с теми, которые описаны Спенсером и Гилленом, а также Штреловым, пришлось наблюдать одновременное употребление крови и красной охры. «Украшения окрашивают красной и желтой охрой, делая поперечную полосу из красной охры и крови. Кровь

1 205, 162. 3  15,  132.
'  15,  128.                                                    * 15,  134.

212


получается путем вскрытия вены «а руке, откуда кровь стекает в «пирра» (деревянную чашу), содержащую немного красной охры. Охру и кровь смешивают в своего рода пасту, которой красят щит при помощи пучка перьев»1. Несколько дальше мы читаем: «Когда они получили достаточно крови, чтобы изготовить толстый слой клея, они намазани им плечи и шею двух главных действующих лиц. Затем они к этой крови прикрепили белые перья»2.

Те же авторы собрали у вонконгуру легенды, из которых явствует, что для этих туземцев красная охра есть свернувшаяся кровь- В одной легенде рассказывается о мифической собаке, сцепившейся с ящерицей, которая вонзила ей в горло свои зубы. «Кровь собаки Маринди окрасила скалы на берегах ручья и сюда-то и теперь еще приходят очень часто издалека искать охры». В другом варианте легенды речь идет о мифическом эму, подвергшемся нападению собаки. «Собака настигает эму. Собака убивает эму Кровь эму струится потоком. Образуется охра, много превосходной охры»3.

Кровь, полученная из детородного члена, имеет огромную магическую сипу. «Если чернокожий хочет отравить бумеранг, чтобы убить врага, он открывает вену на дето-родно'м члене и собирает кровь в «пирра». Эту кровь он смешивает с красной охрой и этой смесью рисует полосы на своем бумеранге. Стоит только этому оружию прикоснуться к врагу, как он обречен на смерть. С другой стороны, если этой кровью нарисовать на щите две перекрещивающиеся полосы, то это дает верную защиту. Мужчина, держащий подобный щит, неуязвим»4.

2.   КРОВЬ   КАК   ОЧИСТИТЕЛЬНОЕ   СРЕДСТВО

Многие, весьма распространенные среди первобытных людей обряды, более или менее различающиеся в деталях, имеют целью использовать мистические свойства крови, добиваясь сопричастия им определенных предметов и определенных существ. Так, ib Британской Новой Гвинее

1 70а, 81, 111 3 70а, 129—130.

2 70а, 115, 173. 4 70а, 161.

213


«затруднения с людьми племени убуа начались в январе последнего года, когда девять человек этих туземцев поднялись по реке Сириби, чтобы построить себе лодку. Когда последняя была готова, туземцы принялись искать жертву, кровью которой они должны быта крестить лодку согласно своему обычаю. Они встретили одного несчастного туземца с реки Олриби, которого и >били. Окрасив свою лодку кровью этой жертвы, они погрузили на нее тело и с торжеством вернулись в свое селение»1. Факты подобного рода бесчисленны, и относительно цепей подобного рода обрядов не мо/кет быть никаких сомнений. Кровь есть жизнь: помазать новын предмет кровью значит одарить ею жизнью и силой.

Помазанье кровью описано Харделандом у даяков2. Малличкродт описывает тот же обычай у даяков Келака-пеас 3. Шадэ наблюдал этот обряд у даяко>в Ландака и Тай-ана. Он говорит: «Мы надеемся позднее иметь возможность показать, что, намазывая тело кровью, туземцы рассчитывают увеличить жизненное начало и укрепить слишком летучую душу» *. Совсем еще недавно Мьеберг присутствовал на одной из этих церемоний на Борнео у калабитанов. «Были извлечены длинные ножи, погруженные в струю крови, и у всех присутств) ющих, включая женщин, руки были измазаны кровью... Кро'зь жертвы (свиньи) удаляет злых духов, которые вечно рыщут по соседству» 5.

В случаях подобного рода, независимо от того, употребляют ли наблюдатели анимистические выражения или нет, окропление кровью (<манджаки», по словарю Хардетанда) имеет целью очищать, т. е., как это было уже показано, укреплять- кровь предохраняет от дурных влияний, которые она нейтрализует или уничтожает. Когда родители да-яки каждый месяц окропляют кровью своих детей, то они совершают «очищение» чаще всего превентивного характера с целью сделать детей более сильными. Это — мероприятие, относящееся к области мистической гигиены. На мысль приходят наши родители, заставлявшие нас каждое утро принимать ложку рыбьего жира, вспоминается нам и при-

1 3,  80 4 209, 341.
г 64, 491                                                       5 147, 80
» 128, 541—542.


вивка против дифтерии и других з?разных болезней. И здесь и там мы имеем профилактику: она сообразуется с тем представлением, которое вырабатывается относительно болезни.

У первобытных людей, как мы уже видели, болезнь рассматривается как околдование. Приписывать крови исцеляющую силу — это значит признавать за ней способность снимать колдовство. Такова именно мысль австрапийцев, когда Д1я борьбы с болезнью они дают пациенту пить кровь или мажут его те по кровью и красной охрой. Они его очищают и укрепляют, что равносильно снятию с него колдовства. Патер Гумилла натолкнулся на это же верование у индейцев гуама. «Как только у них заболеет ребенок, грудной или уже постарше, то. в ослеплении своем не видя иного лекарства для его исцеления, родитель берет костяной нож с очень острыми краями и надрезает себе язык: какая это должна быть боль! Кровь бьет ключом. Она струится на дорогого малютку, эту кровь размазывают руками по всему телу от головы до ног. Это кровопускание совершается каждое утро, пока ребенок не выздоровеет или не умрет» *.

3. ВРЕДОНОСНОСТЬ ПРОЛИТОЙ КРОВИ

Во всех этих операциях, вызывавших возмущение патера Гумиллы, самое главное, вопреки видимости, разыгрывается в мистическом плане. Кровь — это не только жидкость или несколько красноватых сгустков, это одновременно и жизненное начало, невидимая сила. Это жизненное начало борется с другой силой, такой же невидимой, с другим зловредным началом, с дурным влиянием, каковым является болезнь. Кровь имеет силу колдовского средства, лекарства, одерживающего победу над околдованием.

В том случае, однако, когда кровь выходит из тела непреднамеренно, т. е. без такого нарочитого кровопускания, какое мы видели у австралийцев, индейцев гуама и т. д., все дело принимает совершенно иной аспект. Не-произвочьное кровотечение вызывает у первобытного чело-

1 59,  185.

2/5


века сильнейшее волнение и та тревогу. Он чувствует себя в опасности. Ведь это уходит сама жизнь. При этом ему все-равно, какое количество крови уходит, идет ли дело о целом потоке крови или о нескольких каплях: потеря крови есть знамение весьма дурного влияния, оказывающего на него свое действие. Егэ ждет беда, он околдован. Если не прибегнуть сейчас же к энергичным мерам, то он погиб, его ждет смерть.

Здесь Kaii;-6\ дл о есть от чего стать в тупик. Мужчина делает себе надрез на р\ке или на языке, дает значительное количество своей крови для того, чтобы намазать ею тело больного и та старика. Он с полнейшим безразличием относится к такому кровотечению. Но вот когда тог же туземец в результате царапины теряет несколько капель своей крови, то оч приходит в состояние величайшего беспокойства, сильнейшей пришибленности и растерянности. Его воображение подавлено: он чувствует себя уже мертвым. Как объяснить это различие в отношении к одному и тому же явлению'

Дело в том, что для него совершенно не имеет значения количество крови, вытекающей из ею тела. Эгот момент, столь важный на наш взгляд, для него играет чрезвычайно малую роль. Он не имеет никакого понятия о физиологической функции крови. Однако у него существует весьма живое, а иногда весьма его пугающее представление о мистической силе крови. Добровольно делясь этой находящейся в нем силой с кем-нибудь из своих, он меньше всего думает о тот, что это его ослабляет. Разумеется, он не обескровит себя начисто. Он не вскроет себе артерии, кровь он берет из какой-нибудь поверхностной вены. Однако он не обращает внимания на количество этой жизненной жидкости, вытекающей из него. Спенсер и Гиллен определенно говорят, что арунта, судя по виду, ни в малой мере не раздражается и не беспокоится при самом сильном кровопускании. Однако когда кровь уходит, хотя бы в самом ничтожном количестве, из тела первобытного человека без его желания, то это уходит из него сама жизнь. Он и не подумает никогда сравнить этот сл\ чай с предыдущим. Сближение, которое делаем мы и которое кажется 1 тм столь простым, не возникгег в его сознании, когда он царап 1че в которой показалось хоть немного крови, при-

2/6


писывает фатальное значение, мысль о котором нам даже не приходит в голову.

Малейшее пролитие человеческой крови является серьезной вещью. У кафров ксоза всякий вольно или невольно вызвавший потерю крови у др>гого подвергается тяжелой ответственности. Крспф отметит также, что «для кафра всякая катя крови, из коса или из раны, является предметом ужаса; если она упала на почву, то он всегда прикрывает ее землей из боязни оскверниться, ступив на нее ногой» *•

Независимо от опасности, которую составляет всякое непроизвольное пролитие человеческой кровч для того, кто эту кровь теряет, оно является, значит, зловешим и для того, кто к крови этой прикоснется: это прикосновение навлекает на него дурное влияние. Хобти говорит то же самое: «Во время обрезания неофит ктадется на постель из листьев дтя произведения операции, и очень плохо, если кровь его упадет на землю. Если кто-нибудь прикоснется к ней, то это дурной знак. Необходимо, чтобы прикоснувшийся совершит половой акт с женой, а мать ребенка с .мужем: это дает возможность заклясть несчастье»2.

В своей работе о дидинга (англо-египетский Судан) Драйоерг объяснил природу этих страхов и опасений. «Человеческая кровь, пролитая во время гнева, неизбежно навлекает зловредных и опасных духов. Следовательно, наличие этой крови представляет собой весьма серьезную опасность, подвергающую людей действию влияний, способных умертвить их сейчас же или впоследствии. Вот почему всякая небрежность в случае, когда имеют дело с человеческой кровью, является преступлением, и в случае, если следствием его явилась смерть, хотя бы через несколько лет, она должна быть искуплена как убийство. Следует иметь в виду, что если даже непосредственной причиной смерти оказывается оспа или чахотка или другое естественное заболевание, то все же считается несомненным, что покойник не заразился бы этой болезнью, если бы он не навлек з ложе лат ельства какого-нибудь духа, налетавшего его этой ботезнью».

Драйберг   чтлюстрирует  это  воззрение   поучительным^

1 93,  191 = 68, 82

217


примерами, «Если человек, имеющий на себе кровь, пролитую насильственным путем, хочет войти в селение, свое или чужое, то необходимо, чтобы он предварительно принес в жертву козу и измазал себя содержимым внутренностей животного. Просто умыться для удаления крови было бы недостаточно. Если он беспечно входит в селение, не принеся жертвы, он должен сейчас же после того, как это будет обнаружено, принести жертву, чтобы попытаться отвратить возможные несчастья; однако если в первые годы, которые последуют за этим случаем, кто-нибудь уч-рет, го его будут считать ответственным, и он вынужден будет уплатить компенсацию, полагающуюся за убийство». Крозь, которая на человеке, делает его нечистым. Входя в селение, не очистившись, он его заражает. Его скверна сообщается жителям селения, которые в силу этого оказываются в преддверии несчастья. Если, значит, кто-нибудь умрет, то это будет его виной.

«Если человек этот, не очистившись, отправляется в мужской дом вне селения и ест с мужчинами, то его жестоко бьют и заставляют принести жертву. Однако и в этом случае, если кто-нибудь из присутствующих мужчин умрет в ближайшие годы, человек этот должен уплатить полную компенсацию (за убийство). Если в таком же состоянии человек этот придет на чье-нибудь насаждение и уронит кровь на насаждение или около него, необходимо, чтобы он принес в жертву овцу или козу и разбросал содержимое ее внутренностей по насаждениям: в противном случае они погибнут.

Если человек, оскверненный кровью, доит корову, то она потеряет молоко или падет,— по крайней мере, если он не принесет в жертву козы. Вот почему, если корова падет, он должен вместо нее дать другую.

Вероятно, по этой же причине, т. е. из-за крови, женщину после родов запирают на три дня после рождения мальчика и на четыре после рождения девочки. Всякий, нарушивший этот запрет и вошедший во двор этой женщины, должен сейчас же принести в жертву козу, а если кто-нибудь умрет, то он должен уплатить полную компенсацию, как за убийство»1- Таким образом, достаточно,

1 36, 166—167

278


чтобы человек проник во двор роженицы, даже не приближаясь к ней и не видя ее, чтобы кровь, которую она теряет, осквернила его. Сделавшись нечистым, он в свою очередь заражает других и оказывается ответственным за могущие произойти несчастья.

Чернокожие Нижнего Конго не меньше дидинга боятся осквернения, вызываемого прикосновением к человеческой крови, пролитой насильственным путем. Это отметил еще Бентли. «Люди здесь так злы, что игры в туземных селениях возможны лишь самые невинные. Каждый готов придраться к какому-нибудь поводу для вымогания денег. На наших станциях (.миссионерских) хоккей в большом почете. Однако в этих селениях стоит только одному из молодых людей, участвующих в игре, получить какую-нибудь ссадину, как устраивается целый процесс и семья раненого требует огромного штрафа. Если по чистой случайности была пролита хоть капля крови, то ее бережно хранят на листе, как улику. Перелому не придается никакого значения, но хотя бы единственная капля крови самым непостижимым образом заставляет их терять голову» 1.

Ван-Винг пишет то же самое: «Удары с пролитием крови расцениваются выше, чем простые удары, ибо в крови пребывает душа, начало бессмертной жизни и личности в самом интимном смысле слова. Ее-то глубоко поражает всякое истечение крови»2. Наконец, А. Швейцер говорит: «Обычно туземец не прикасается ни к чему, оскверненнО'Му кровью или гноем, так как это, если применить здесь религиозный термин, делает его нечистым»3.

Было бы легко привести много других подобных свидетельств, собранных в других местах, далеко от Индонезии и Африки. Я приведу только три. У ленгуа «я видел,— говорит Грубб,—индейца, сильно потрясенного незначительной раной потому только, что она обильно кровоточила и имела неприятный вид»4. На Маркпзовых островах «во время татуировки... каждая капля крови быстро вытирается куском тапа, ибо ни одна не должна коснуться земли»5. В «Первобытном мышлении» приводится анало-

1  7,   163. * 57, 201.

2 261,  168—169. 5199, 122.

3 212, 89.

2/9


гичный факт, наблюдавшийся на Кароличах. Один туземец порезал себе палец ножом. «Рана была незначительной. Однако все окружающие выразили крайний ужас. Раненый пришел в такой упадок духа, что остался сидеть без движения с закрытыми глазами, как человек, ожидающий с минуты на минуту смерти». Мы теперь в состоянии лучше понять у лас этого человека и его спутников. Предыдущие факты д?юг нам эту возможность. Малейшая потеря крови является большой опасностью одновременно и для того, кто видит, как таким образом улетучивается мистическое начало его жизни, и для тех, кто в силу соприкосновения с этой кровью подвергает себя страшному осквернению и риску распространить это осквернение на других.

4. ОЧИЩЕНИЕ ВОИНОВ И ОХОТНИКОВ

На взгляд большинства первобытных людей, нет существенной разницы между охотой и войной. Человек, не принадлежащий к племени, является такой же добычей, как и другие крупные животные, которых едят или не едят. Для того, чтобы одержать верх над ним, прибегают к тем же магическим операциям, а когда его убивают, то следует принять те же очистительные предосторожности. «Для гереро,— говорит Бринкер,— как и для других народов, в том, что касается крови, человек и лев стоят друг друга» 1. Человека ли убили, льва ни сразили, после этого необходимо соблюсти одни и те же обряды. Нага выражают такие же чувства по отношению к человеку и тигру.

В случае подобного рода со «звереубийцей», если можно так выразиться, необходимо поступать точно так же, как и с убийцей человека. Убивающий льва, слона, тигра, крокодила и т. д. заражается той же скверной, что и человек, лишивший жизни человека. Он подвергает себя тем же опасностям, и для того, чтобы не передать своей скверны другому, он должен подвергнуться тем же запретам и тем же очистительным обрядам. Он должен «соблюдать траур» по умерщвленном им животном. Можно привести множество примеров подобною рода, относящихся к об-

1 17, S3

220


ществам раз тинных частей света. Впрочем, одно, по крайней мере, различие гтежду охотником и убийцей существует. Охотник, озабоченный успехом своих будущих охотничьих предприятий, старается умиротворить породу или вид убитого им животного. Он старается обходиться с жертвой так, чтобы ее родичи имели желание разделить ее участь и сами подставляли себя под его удары в желании воспользоваться выгодами, предоставляемылш им. Воин же обычно старается воздействовать лишь на личность убитого врага.

В заключение отметим, что как охотник, так и воин считаются разгневавшими невидимые силы. Убитый зверь или человек продолжает жить в мире мертвых, более страшный в своем новом поло/кечии неуловимого и неосязаемого духа, чем в прежнем положении живого существа. А так как индивид, будь то человек или животное, не отделен реально от других членов своей группы или своего вида, то другие невидимые силы интересуются участью жертвы. Убийца должен бояться гнева не только родственников мертвого, но и членов его группы, которых уже нет; охотник не будет больше иметь удачи, если он не умиротворит гения тою вида, представитель которого был им убит. С другой стороны, факт пролития крови делает нечистым и воина и охотника. Дурные влияния, которые мы назвали бы сверхъестественными, приходят в действие и угрожают несчастьями ему и его группе. Для того, чтобы ускользнуть от этих влияний, чтобы их нейтрализовать, необходимо прибегнуть к другим, тоже сверхъестественным, силам, спо-собньим составить противовес первым. Отсюда жертвоприношения, табу, церемонии и обряды, сходство которых с обрядами траура не должно вызывать у нас никакого удивления.


ГЛАВА VIII НЕКОТОРЫЕ МЕТОДЫ ОЧИЩЕНИЯ

1.   СТАДИИ   И   СРЕДСТВА   ОЧИЩЕНИЯ

еловек может покрывать себя амулетами, обладать самыми могущественными формулами, принимать самые тщательные предосторожности, скрупулезно соблюдать при всех обстоятельствах обязательные предписания и запреты, но он никогда не может быть уверен в том, что остается чистым, т. е. не находится под действием дурного влияния. Оплошность или неосторожность кого-нибудь из близких, прикосновение к какому-нибудь нечистому предмету могут привести к осквернению, порой незаметно для него самого. В хижине его мог оказаться покойник, в нее могла ударить молния и т. д., и вот он уже сам осквернен. Как ему сбрести снова свою чистоту, т. е. избавиться от угрозы несчастья?

Для того, чтобы поиягь смысл и действия очистительных приемов, выработанных первобытными людьми и передаваемых и vin из поколения в поколение, следовало бы обладать способностью представлять себе совсем, как они,

222


то, от чего они стараются избавиться и освободиться. Это — нечто духовное, дурное влияние, приносящая несчастье невидимая сила, но это одновременно и нечто материальное, ибо скверна пристает к нечистому человеку, «прилипает» к его особе. Она должна быть «очищена» в буквальном смысле слова. Мы не обладаем выражениями, которые точно соответствовали бы выражениям туземцев, «обозначающим одновременно материальные представления о нематериальных свойствах и нематериальные представления о материальных предметах».

Так, в словаре Харделанда мы читаем: «/Талас бали — веник, который служит для устранения всякой нечистоты и всякого несчастья (нечистота и несчастье являются в действительности двумя аспектами одной и той же реальности, одновременно духовной и материальной). Он сделан из листьев некоторых растений, которые связываются вместе и которые погружаются в кровь и рисовую воду. Этим веником машут над человеком, который является «пали» (нечистым), или им проводят по всему дому, находящемуся в таком состоянии. Это называется: выметать нечисть»1.

То, что для нас является символом чистоты, на их взгляд, составляет часть самой чистоты. Их мышление, являющееся одновременно напряженно мистическим и реалистическим, следует здесь своей' обычной ориентации: символ есть, в буквальном смысле слова, то, что о« символизирует.

На острове Борнео при убийстве на охоте тигровой кошки полагается совершить церемонию. Это «звереубий-стео» ставит охотников и их окружение под действие дурного влияния. Необходимо их очистить, т. е. извлечь их из-под этого влияния. «Охотники восемь раз проходят по телу зверя сзади наперед и спереди назад, произнося определенные формулы. Необходимо далее, чтобы в течение восьми дней они мазали свое тело кровью цытенка и омывались днем и ночью для очищения себя»2.

'В Центральном Целебесе' «называют «мопаэра» (заставить удалиться) церемонию, которая имеет место во всех случаях, когда необходимо уничтожить .магические влияния (другими словами — очистить). Начинают с принесе-

1 64, 419. -  147,  230.

223


ьия в жертву белой к\рицы. Ее кровью мажут лоб всем значительным лииам, присутствующем на церемонии... После того, как целых три дня посвящено было ряду обрядов, приносят в жертву беллю курицу и буйвола такого же цвета... Жрица, говорят, пьет немного крови этих животных; этой кровью маж^т лоб другим присутствующим лицам, чюбы дать им жизнь»1 (кровь укрепляет их и тем самым очищает). Кровь оказьшает то же благодетельное действие на предметы, что и на людей. «В Верхнем Мори (Центральный Целебес) человек, несколько раз подряд промахнувшийся при бросании колья или дротика, возвращается к себе, срезает ножом гребешок у петуха и мажет наконечники свое! о оружия кровью из раны. Магическое влияние, которое лишало меткости его оружие, нейтрализуется этой кровью, и оружие таким образом становится более сильным» 2.

В Южной Африке у бергтдма так же, как и в Индонезии, верят в очиа(ающую силу крови. «Тот, кто вольно ити невольно нарушил традиционные правила и в силу этого считает себя находящимся в преддверии несчастья (нарушение табу сделало его нечистым), тот, кого преследует неудача (доказательство того, что он находится под действием дурного влияния), должен совершить церемонию очищения при посредстве Крози из сердца животного, которое обычно указывается ему ведуно<м или знахарем. Животное приносится в жертву и чаще всею съедается стариками около священного огня. Тот, кто хочет совершить над собой обряд очищения, не получает своей доли мяса. Он обязан энергично натирать верхнюю часть тела и руки кровью, оставшейся от сердца, проделывая это до тех пор, пока все корки грязи, наросшие на его теле и не счищавшиеся, быть может, в течение многих лет, не отстанут от кожи и не смешаются с этой кровью. Из полученной смеси он делает амулет, который и носит на шее. Во время очищения он время от времени призывает духов, испуская стенания:

О, отцы, заставьте воду прочиться на нас, Чтоо  мы  cia.ia  спмза  счастливыми!

1 96,  101 — 102. 2 96,  29

224


Дайте нам   еще что-1^иб\дь! П\сть мы  получим  чего поесть' Пусть  смерть  останется вдали от нас!

Очистившийся таким образом человек должен еще на два или три дня остаться в своей хижине и не прикасаться к кушаниям, сваренным и та изжаренным на священном огне. Он должен равным образом воздерживаться от потовых сношений Даже его жена и дети не должны входить в его хижину: в противном случае очищение потеряет свое действие, и несчастье распространится на семью. Человеку этому не полагается поститься. Однако его пища и питье могут быть принесены ему только мужчинами»1.

Из этого описания вытекает, что действие этих очистительных обрядов не является непосредственным. Требуется некоторое время для того, чтобы действие это сказалось. В этот промежуток времени тот, кто подвергся очистительным обрядам, не свободен еще от действия дурных влияний, угрожающих ему, т. е. скверна еще не исчезла. Туземцу берпдама приходится поэтому в течение этого периода подчиняться определенным табу. Он еще опасен для себя самого и для других. Он остается изолированным, он избегает общения с женщинами, другие еще боятся его.

В словаре языка ксоза, составленном Кропфом, мы читаем: «Хламба» означает действие омовения... чистить, мыть одежду .. очищать самого себя, например изрыгать, извергать» •*. Вызывание рвоты является довольно частой операцией очищения как в древнем, так и в новом мире. Рвота выталкивает скверну, которая проникла внутрь тела. Накануне важного, трудного, опасного предприятия часто совершается такая операция для удостоверения в том, что затеявший это предприятие человек ие носит в себе никакой нечистоты, т. е. причины неудачи или несчастья. Вызывание у себя рвоты направлено, следовательно, к той же цели, что и купанье в проточной воде или в море. Как то, так и другое одинаково имеет целью устранить скверну, заодно мате-риальтю и мистическую, приставшую либо снаружи, либо изнутри к телу, услранить эту скверну, заставить ее исчезнуть. Следовательно, не без основания одно и то же слово в языке ксоза обозначает обе операции.

1 245, 123 2 92,   149

225


В других местах прибегают к дыму или к воде. Почти везде практикуется «омовение» от нечистоты, например после присутствия на похоронах, преимущественно в проточной воде или в море. Предполагается, что вода отделяет от тела нечистоту и уносит ее, обладая одновременно способностью нейтрализовать дурное влияние. Вернее говоря, оба этих действия в представлении первобытных людей не разделяются. Точно так же, добившись от колдуна, чтобы он открыл место, где он спрятал какие-нибудь принадлежности жертвы, над которыми он производил колдовские операции для причинения ей страданий hih смерти, немедленно разыскивают их и, обнаружив, сейчас же погружают в проточную воду. Непосредственным результатом этой операции является прекращение действия колдовских козней. Если время еще не упущено, жертва оказывается спасенной. Очистительное действие воды вместе с отречением колдуна имеет своим эффектом снятие колдовства.

Брайан отметил замечательное различие между очистительными лекарствами, которые зулусы называют «белыми», и теми, которые носят название «черных». «Черные лекарства»—это собирательное название для всех средств, имеющих суеверную природу, т. е. для тех, которые применяются с намерением вызвать исчезновение зла (дурного влияния), нащример после убийства человека, после удара молнии и т. д. Этим средствам всегда сопутствуют определенные правила воздержания или табу: запрещение покидать крааль, есть то или иное кушание, видеть то или иное лицо и т. д. ...Освобождение от этих табу совершается посредством операции «укупотула» (очищение) и путем применения белых лекарств. Это последнее название обозначает, следовательно, те средства, которые имеют целью освободить человека, снимая с него обязательства, проистекающие от черных лекарств» *. В статье «потула» мы читаем: «Слово это означает очищаться от скверных черных лекарств, натирая, намазывая или омывая свое тело водой или жиром в комбинации с определенными колдовскими средствами, после чего принимается обычно полная доза белых лекарств, освобождающих личность от всех ограничений, наложенных на нее черными лекарствами»2.

1 22, ЫЬ 2  2,2, 511.

226


Для этих зулусов существует, следовательно, два сорта агентов очищения, которые полагается употреблять одно за другим. Средства первого рода, «черные», борются, так сказать, со скверной, от которой хотят освободить лицо, ставшее нечистым (например, в результате убийства, соприкосновения с трупом и т. д.). Однако для достижения желанного результата их одних недостаточно. Необходимо одновременно с этим, чтобы нечистый человек подверг себя определенному количеству ограничений, смысл которых заключается, впрочем, не только в этом. Ведь изоляция, табу, половые и иные запреты, которые нечистый человек должен соблюдать, имеют целью также и избежание распространения скверны, а с ней и несчастья, на его окружение: это — предохранительные меры, натравленные одновременно и >в его пользу для защиты от него.

Лишь после того, как черные лекарства оказали свое действие, и ограничения и табу были соблюдены, как подобает, лишь после того, как все это было проделано в тече-' ние всего полагающегося времени, начинается роль белых лекарств. Совершается переход во вторую стадию очищения. Она кладет конец всем ограничениям, всем табу или, по выражению Брайана, нечистоте первой стадии, когда действовали черные лекарства. Последние, целью которых является прекращение дурных влияний, навлеченных скверной, обретаются в том же плане, что и скверна: для того, чтобы действенно с ней бороться, они должны быть той же природы, что и она. Необходимо, следовательно, чтобы после того, как эти черные средства оказали свое действие, совершено было новое очищение, которое сметает все это и окончательно восстанавливает состояние чистоты. Становится понятно, таким образом, во-первых, почему очищение требует иногда довольно длительного времени для того, чтобы эти черные лекарства, являющиеся подлинной «противосквер-ной», оказали свое действие на скверну нечистого человека, во-вторых, что для своей эффективности эти средства нуждаются в наложении на нечистого человека ограничений и табу, сотрудничающих, так сказать, с этими средствами; и, наконец, в-третьих, что необходимы еще белые средства для того, чтобы завершить операцию и покончить как со скверной, так и с гаротивоскверной.

Жюно наблюдал нечто подобное v тонга, хотя здесь про-

227


Для этих зулусов существует, следовательно, два сорта агентов очищения, которые полагается употреблять одно за другим. Средства первого рода, «черные», борются, так сказать, со скверной, от которой хотят освободить лицо, ставшее нечистым (например, в результате убийства, соприкосновения с трупом и т. д.). Однако для достижения желанного результата их одних недостаточно. Необходимо одновременно с этим, чтобы нечистый человек подверг себя определенному количеству ограничений, смысл которых заключается, впрочем, не только в этом. Ведь изоляция, табу, половые и иные запреты, которые нечистый человек должен соблюдать, имеют целью также и избежание распространения скверны, а с ней и несчастья, на его окружение: это — предохранительные меры, направленные одновременно и в его пользу для защиты от него.

Лишь после того, как черные лекарства оказали свое действие, и ограничения и табу были соблюдены, как подобает, лишь после того, как все это было проделано в тече-" ние всего полагающегося времени, начинается роль белых лекарств. Совершается переход во вторую стадию очищения. Она кладет конец всем ограничениям, всем табу или, по выражению Брайана, нечистоте первой стадии, когда действовали черные лекарства. Последние, целью которых является прекращение дурных влияний, навлеченных скверной, обретаются в том же тане, что и скверна: для того, чтобы действенно с ней бороться, они должны быть той же природы, что и она. Необходимо, следовательно, чтобы после того, как эти черные средства оказали свое действие, совершено было новое очищение, которое сметает все это и окончательно восстанавливает состояние чистоты. Становится понятно, таким образом, во-первых, почему очищение требует иногда довольно длительного времени для того, чтобы эти черные лекарства, являющиеся подлинной «противосквер-ной», оказали свое действие на скверну нечистого человека, во-вторых, что для своей эффективности эти средства нуждаются в наложении на нечистого человека ограничений и табу, сотрудничающих, так сказать, с этими средствами; и, наконец, в-третьих, что необходимы еще белые средства для того, чтобы завершить операцию и покончить как со скверной, так и с противоскверной.

Жюно наблюдал нечто г одобчое \ гонга, хотя здесь про-

227


тивопоставление между белыми и черными лекарствами является менее четким. «Почти во всех случаях, когда опасаются ритуального осквернения или колда думают, что скверна подобного рода является причиной болезни, применяется своего рода турецкая баня («фунгула»). Некое как бы отравление, вызываемое нечистотой, исходящей от покойника, . от менструальной крови, от родов и т. д, проявляется в распухании сочленений на руках и ногах, в боли в костях и т. д.. Эта паровая баня применяется также в отношении людей, которым не удается иметь детей» ' Несколько дальше он сообщает' «Кроме этого, требуется еще церемония очищения («хондлола»), которая совершается после того, как лечение имело место, для того, чтобы добиться исчезновения скверны («нсила»), заболевания. «Таким путем,— говорит Манкелу, излюбтенный информатор Жюно, — мы рассеиваем крови, сделавшие человека больным, и они не .могут больше 'причинить ему зла». Эта церемония является обязательной после ьсех тяжелых заболеваний, а также после отнятия м таденца от груди» 2. Подобно Брайану, Жюно отмечает, следовательно, специальную церемонию, которая должна состояться по завершении исцелительных и очистительных операций для того, чтобы их, так сказать, ликвидировать.

Как с ко вдовством можно бороться лишь при помощи противоколдозства, с ядом (как его понимают первобытные люди) лишь при помощи другого яда и т. д., точно так же средства, применяемые против разного рода скверны, необходимо должны иметь такую же природу, как и она. Необходимо, следовательно, после того, как очищение приходит к концу, очиститься еще и от того, что оно само имеет в себе нечистого. Другими словами, в мистическом мире, явтя-ющемся сферой этих операций, чистота окончательно восстанавливается лишь при выходе из плана, в котором велась борьба со скверной и одержана победа над ней Вот чему служат белые лекарства зулусов и «хондлола/> у гонга.

Хобли наблюдал эти же представления у  кикуйу  (Восточная Африка) в несколько иной форме, в которой они,

1 81 а, 426 ' 81 а,  427-428

22$


однако, еще различимы. «Общая идея церемонии очищения имеет двойственный характер. Ее первой целью является устранение заражения дурным влиянием (в этом как-раз и заключается действие черных лекарств), а когда это достигнуто, то церемония должна восстановить нормальные сношения между верующим и его божеством» *. Эта финальная и религиозная фаза очищения соответствует действию белых лекарств.

Подробное перечисление очистительных обрядов могло бы быть бесконечным. Наряду с теми, которые освобождают человека, сделавшегося нечистым, от дурного в таяния, навлеченного на него его скверной, имеются такие, которые явпя-ются превентивными. Воинов очищают три отбытии в поход и перед сражением, мужчин, участвующих в рыбной ловле или охоте,—перед их отправлением, посвящаемых — под конец инициации, когда они допускаются в ряды взрослых, молодых девушек — в момент их брака и т. д. Существуют еще и другие обряды, к которым опешат прибегнуть, когда несчастье уже натацо, в надежде его приостановить. Приведем лишь один пример: «Если нет дождя, то это объясняется, по общему мнению, каким-нибудь упущением в ведении дел селения. Так, полагают, что все вдовы и вдовцы нечисты, поскольку они не отделились от своих семей, чтобы отправиться жить некоторое время где-нибудь вне города в шалашах, устроенных специально для этой цели .. Иногда смягчают суровость этого предписания. Однако если дождь слишком долго заставляет себя ждать, то вне селения можно увидеть целый ряд шалашей: «лингака» (знахари) решили, что нельзя рассчитывать на дождь до тех пор, пока не будут соблюдены старые традиции»2. В этом случае засуха имеет причиной нечистоту людей, которые, находясь в трауре, не изолировались, как им надлежало сделать. В /других местах другие общественные или личные бедствия могут быть приписаны тому обстоятельству, что какие-нибудь другие виды скверны, настоящей или прошлой, не бы та устранены путем необходимого очищения, и люди тогда стараются как можно лучше исправить это дорого стоящее упущение.

1 68, 137 2   121,  386

229


2   ИСПОВЕДЬ  КАК  НЕОБХОДИМОЕ  УСЛОВИЕ ОЧИЩЕНИЯ

Неожиданное и необъяснимое несчастье сразу открывает, что какое-то дурное влияние действует на тех, кого оно поразило, и ш, другими словами, что они нечисты. Как же они сделались нечистыми? Может быть, в силу их собственной оплошности, неведомо для самих себя. А может быть, в силу оплошности одного из них, чей поступок осквернил всю общественную группу, навлекши несчастье на всех ее членов В подобном случае для прекращения этого состояния, угрожающего роковым исходом, для восстановления чистоты общественной группы, необходимо одно предварительное условие. Необходимо, чтобы виновный, т. е. тот, кто заразился скверной, признал свою вину. Необходима исповедь. До тех пор пагубные последствия скверны продолжают следовать одно за другим. Несколько фактов, выбранных из тысячи, покажут необходимость ишаведи в таких случаях.

«Жена одного миссионера-туземца возвращалась в свою семью на Фиджи Она села на куттер в Саве со своим мальчиком. Через несколько времени после отплытия разразилась буря, и волны начали перекатываться через судно. Один шквал, более сильный, чем предыдущие, настиг ребенка и смыл его в море. Капитан, проявляя огромное мужество, бросился в бушующую стихию, чтобы спасти его. Ему удалось схватить ребенка, однако, к несчастью, сильный ветер мешал матросам подвести судно близко к капитану. Поелед-ний некоторое время держал свою ношу, пока огромная акула не вырвала ребенка из его рук. Поверженный в ужас, он сам каждую минуту ждач, что его схватят акулы, и продолжал барахтаться среди волн. Три часа понадобилось для того, чтобы судно мопо подобраться к нему и спасти его. Едва ступив на борт, он, озирая глазом судьи всех матросов и пассажиров, спросит: «Кто этому причиной?» В тот же миг мать ребенка упала ниц и призналась в проступке, который она совершила в Новой Гвинее перед отъездом. Все на судне почувствовали облегчение, считая, что случившееся получило вполне достаточное объяснение и что несчастья нельзя было избегнуть, принимая во внимание все данные обстоятельства»1.

1 29, 144- 145

230


Некоторые детали этой истории, носящие фольклорный отпечаток, не могут не внушить очень сильных подозрений. Гроза, разражающаяся вскоре после отправления, шквал, уносящий ребенка, гигантская акула, возвращение капитана на борт — все это не может не представиться несколько искусственно аранжированным в целях усиления эффектного финала. Однако, независимо от своей правдивости, рассказ отлично знакомит нас с представлениями и чувствами тех. от кого он исходит Женщина, севшая на куттер, нечиста в силу совершенного ею проступка, по всей вероятности в силу нарушения сексуального табу перед оставлением Новой Гвинеи Ее осквернение передается судну и всем на нем находящимся. Женщина эта приносит всем окружающим несчастье. Ребенок ее погибает. Капитан, потерпевший не-} дачу в попытке ei о спасти, разделил бы его участь, если бы его не спасло чудо. Едва ступивши на борт, капитан требует признания от того человека, который ответственен за несчастье, поставившее всех перед угрозой гибели. Женщина исповедуется з своем проступке Сейчас же все успокаиваются, на будущее опасность устранена и трагические происшествия, имевшие место до этого, рассматриваются как вполне естественные. Нечистота женщины, хранимая втайне, причинила несчастье, но, раз признание сделано, дурное влияние перестало оказывать свое действие.

Тот же ход мыслей заставляет первобытных людей перед отправлением в поход требовать от каждого воина полного признания при всем честном народе своих прегрешений. Этот обычай очень распространен не только у первобытных; обществ, но даже и у более развитых. Он засвидетельствован для Индонезии, Полинезии, Мексики, Перу времен инкоз, для африканских банту, для эскимосов и т. д. Всюду здесь исповеди придают большое значение по разным соображениям, подробное рассмотрение которых дано Р. Петтацони 1. Возможно, что главным источником этого обычая является потребность нейтрализовать дурное влияние осквернения и положить конец бедствиям, которые оно неизбежно влечет за собой, пока оно остается втайне.

Так, на Самоа когда-то «воинов перед их отправлением в бой жрец окроплял жидкостью из кокосового ореха. Ка-

* 170,

231


ждый признавался во всех проступках, которые могли бы быть поставлены ему в вину, и после окропления произносил обычно молитву, чтобы получить покровительство и удачу»1. Эти же самоанцы «придавали огромное значение признанию проступков во время опасности. Однако, насколько мне известно, никто в этих случаях не выражал раскаяния или желания исправиться, никто не молил о прощении. В случае опасности на море рулевой ставил судно против ветра, и все люди на судне иоповедывались во всех своих прегрешениях. Один говорил: «Я вот похитил домашнюю птицу в таком-то селении». Другой признавался в согрешении с замужней женщиной в другом селении и т. д. После того, как все мужчины по очереди иапозедывались таким образом, судно ставилось по ветру в полной уверенности, что экипаж выйдет здрав и невредим из опасного положения»2.

На Самоа же «в случае болезни главный жрец селения предлагал иногда друзьям пациента собрать его семью и устроить исповедь». В этой церемонии каждый член семьи признавался во всех своих преступлениях, во всех проклятиях, которые он в припадке гнева посылал по адресу семьи, в особенности, по адресу того, кто сейчас болен. В доказательство того, что он отрекается от всего этого, каждый брал в рот немного воды и брызгал ею в сторону больного»3. Этот последний факт проливает свет на смысл исповеди в представлении этих самоанцев и вообще всех первобытных людей, которые считают ее необходимой в подобных случаях. Сохранять чувство гнева по отношению к кому-нибудь и в особенности выражать этот гнев крепкими сто-вами равносильно околдованию. Осквернение себя путем совершения хранимого втайне проступка, навлекающего беду на общественную группу или на одного из ее членов, есть тоже своего рода околдование. Признаться в этом проступке — это то же самое, значит, что расстроить, разрушить сделанное раньше, т. е. снять колдовство, расколдовать. Однако мы уже знаем, что расколдовывание и снятие колдовства по существу не отличается от очищения. Исповедь, следовательно, является в принципе своем очиститетьной опе-

1 18, 175. з 244,  124.
3 18, 229,

232


рацией, необходимой для удаления несчастья либо только угрожающего, либо уже случившегося в силу осквернения, в которое впал кто-нибудь из членов общественной группы и которое осталось втайне. И вот, точно так же, как от колдуна требуют, чтобы он снял колдовство, так и от совершивших проступки, оставшиеся втайне, требуют признания в них. Их осквернение потеряет, таким образом, свое гибельное действие.

У дажов, «когда вождь ... племени решает отправить ся на охоту за черепами, все мужчины и женщины собираются и исповедуются в своих проступках» г. На острове Ниас «в случаях непрерывного мелкого дождя и та продолжительной засухи жрец обычно усматривает в этих бедствиях доказательство того, что какая-нибудь молодая девушка забеременела. Он сейчас же принимается разыскивать виновную, и когда он думает, что обнаружил ее, он заставляет ее признаться, коля ей икры острыми бамбуковыми палками»2. Казалось бы, что достаточно узнать проступок, послуживший причиной беды, чтобы можно было приступить к обрядам очищения. В действительности дело обстоит совсем иначе. Для того, чтобы скверна исчезла, для того, чтобы прекратилось ее пагубное действие, т. е. для того, чтобы дождь перестал или, наоборот, пошет, необходимо, чтобы предварительно виновная исповедалась в своем проступке.

Такая же роль исповеди приписывается и у банту. У племени тонга е случаях нарушения весьма строгих половых табу, связанных с трауром, исповедь считается совершенно необходимой 3. Некоторые бечуаны считают ее необходимой для укрощения гнева рассерженных предков «Одно жертвоприношение считается недостаточным. Необходимо, чтобы ему сопутствовала исповедь, и обычно, если не всегда, она ему предшествует (в случаях заболевания и т. д.). Однако, если дело идет о длительной засухе, о чуме рогатого скота или об эпидемии, уносящей много жертв, необходимой считается ^публичная исповедь всего племени» 4. В Восточной Африке сафва устраивают исповедь перед отправлением в бой. «Когда мужчины выступают в поход против врага или

1 12, 218 » 81, 153

2 87, 2Ш. * 19, IV

233


собираются напасть на львов и леопардов, то в случае гибели нескольких воинов остальные задаются вопросом: почему только мы умираем, почему не умирают и враги? Должно быть, в нашем селении что-то неладно по части прелюбодеяния и'распутства». Тот, кто чувствует себя виновным, должен наперед признаться в этом.

Вот почему перец отправлением главарь собирает воинов и говорит им: «Пусть все, имевшие недозволенные сношения, возвратятся назад». Виновные вынуждены остаться в селении» \

3.  ВРЕДОНОСНОСТЬ   ТАЙНЫ

Наиболее четко смысл и важность исповедания проступков выступают, быть может, у эскимосов, изучавшихся Рас-муссеном и Стефанссном. Расмуссен сообщает историю одной женщины по имени Увуктак, которая, впав вечером в обморочное состояние, проявила, придя в себя, способности шамана. «Ничто не оставалось скрытым для нее, и она начала открывать все проступки, совершенные обитателями дома. Таким образом она очистила их всех» 2. «Увувнак в состоянии вдохновения принимается петь (каждый шаман имеет свою собственную песнь, получаемую им из мира духов). Она опьяняется собственным пением, одержимая припадком веселья: другие заражены ее опьянением и без всякой просьбы начинают рассказывать обо всех дурных делах, своих и чужих. Те, кто, обличенные таким образом, признавали свою виновность, освобождались от своих грехов, поднимая руки и делая такие движения ими, как-будто они отшвыривают все зло подальше от себя; все лживое и злое отбрасывалось, все это уноситесь, как сдуваемая с руки пылинка».

Эта восторженная исповедь, совершающаяся под влиянием шамана и полная своего рода лирического волнения, приобретает аспект очищения, носящего одновременно символический и реальный характер. Она очищает в буквальном и фигуральном смысле веек, совершенно открыто признающих свои прегрешения Как это часто бывает у первобытных людей, символ теснейшим образом сопричаствует тому,

1 91, 229, - 183, 122.

234


что он символизирует. Он есть то, что он изображает... Исповедь приводит к исчезновению скверны, подобно тому, как кркки женщин, 'подражающих водяным птицам, вызывают дождь.

У Расмуссена мы находим и другой случай. Эскимосам угрожает голод. Тюлени и другие морские животные не попадаются на глаза. Охотники в отчаяньи. Что будет? Неужели придется умереть от колода и голода? Шаман опускается на дно морское к Матери животных. Он узнает, что она разгневалась на людей за то, что кто-то скрыл выкидыш и что нечистые пары, исходящие от виновной женщины, собираются над морем. Понемногу шаман ее умиротворяет, и в конце-концов она позволяет животным снова показаться на глаза людям. Охота может начаться сызнова. Птемя спасено. Шаман возвращается «а землю и возвещает своему селению эту -благую весть.

Однако же не все еще кончено. Шаман требует теперь всеобщей и полной исповеди. Он не удовлетворяется до тех пор, пока каждая из женщин, скрывших выкидыш, в этом не признается. «Я ничего не сказала, — говорит одна из них,—потому, что я боялась, и потому, что это произошло в доме, где было много народа». Действительно, как только у женщины случился выкидыш в каком-нибудь жилище, все обитатели, мужчины и женщины, должны бросить всю «-мягкую рухлядь», какая есть в этой хижине, т. е. все шкуры на -постелях, всю одежду, одаим словом все отделанные шкуры, включая и покрышку из тюленьей кожи, которая служит у эскимосов иглулик-миут для обивки внутренности снежного жилища. Это —настолько серьезная вещь для обитателей снежной хижины, что иногда женщины, с которыми случилась такая беда, не осмеливались об этом сказать '*. Ведь в течение долгого времени ни у кого не будет ни одежды, ни покрышек. Все обитатели этой хижины будут зависеть от милостей соседей. А когда кто-нибудь и обзаведется достаточным количеством новых шкур, то сколько труда понадобится для их обработки. Это настоящее бедствие. Однако, если женщина промолчит о таком случае, то последствия будут еще худшие. Она возбудит гнев Магери живот-нык, которая задержит ик на дне океана. Селение будет об-

1 Ш, 98, 128   129.

235


речено на жалкую гибель. Необходимо, следовательно, чтобы виновная признавалась. Если она из страха хранила молчание, а шаману удалось вырвать от нее признание, то все так счастливы по поводу устранения катастрофы, что никто не думает не только ее наказать, но и даже потребовать у «ее отчета по поводу содеянного ею. «Они уверены теперь, что назавтра они найдут дичь в изобитии. И в конце-коч-цов у них может зародиться почти признательность к виновной».

Несколько дальше Расмуссен в сжатом виде воспроизводит нескончаемый сеанс шамана у одра больной. В нем вместе с ней принимают участие все жители селения, шаман, играющий главную роль, и его родственные духи. В ответ на веление шамана больная перечисляет одно за другим все нарушения табу, легкие и тяжелые, совершенные ею. Когда складывается уверенность, что ни одно нарушение не забыто, все присутствующие расходятся в убеждении, что признание ошибок и грехов «извлекло острие болезни», так что пациентка скоро выздоровеет'. Болезнь является действием осквернения, навлеченного на женщину ее проступками и действующего подобно околдованию Признание парализует это действие, снимает колдовство, т е. очищает. Дурное влияние, нейтрализованное влиянием противодействующим, т. е влиянием исповеди, прекращает свое действие, женщина исцеляется.

Возможно, что для более глубокого проникновения в представления этих эскимосов следует различать между простым обнаружением скрытого проступка и признанием, которое делается виновным. Пока осквернение остается втайне, оно ширится, оно растет. Опустошительное действие эта усиливается и множится, приобретает большой охват, надо бояться всего худшего. Следовательно, возникает жизненная необходимость в том, чтобы оно стало известно. Впрочем тайна сама-по-себе является всегда опасностью. «Не подобает, говорит шаман Инугпасугьюк, чтобы люди имели секреты. Все дурные действия, которые человек попытался скрыть, вырастают в своем значении и превращаются в живое страшное зло. Если человек лишил другого жизни, то не должно случиться так, чтобы сн скрыл

1  183,  132—141.

,'36


это от соседей, даже если есть уверенность в том, что семья убитого человека пожелает крови убийцы. Если последний по каким-нибудь соображениям попытается скрыть сделанное им, то он рискует подвергнуть себя опасности еще большей, чем кронная месть. Преступные деяния всегда могут обрушиться ударом на головы виновников (например в случае тайного убийства сам покойник может явиться для отмщения)» 1.

Даже если дело не идет о дурном действии или преступлении, тайна может быть опасной. Так, если у кого-нибудь было видение и он об этом не сказал, то создается опасное положение. Оруло рассказывает, что однажды в детстве она видела духов гор. «Совершенно об этом не думая, я не сделала секрета из того, что видела. Однако мой маленький братец не сказал ничего, и вот почему немного времени спустя он умер. Когда видишь духов, никогда не следует хранить это втайне» 2. Но тем вреднее секрет, если он скрывает какое-нибудь действие, которое делает нечистым, т. е. навлекает дурное влияние на виновника и на всех живущих близ него.

Необходимо, следовательно, чтобы действия подобного рода не оставались неизвестными. Лишь при этом условии можно приостановить их последствия. Однако этого не всегда достаточно. Часто бывает, кроме того, необходимо, чтобы виновник сам признался. В (истории, рассказанной выше, шаман, добравшись до дна океана, чтобы ублаготворить Мать животных, не совсем еще выиграл дело: он требует общей исповеди. Он нуждается в полном и ясном признании женщины, скрывшей выкидыш. Точно так же больная, которая подверглась настоящему допросу, исцелится не только потому, что были открыты ее проступки, но и потому, что ее исповедь обезвредила их на будущее.

Если бы для устранения всяких страхов достаточно было только того, чтобы проступок перестал быть тайной, то после его обнаружения не стали бы придавать никакого значения его виновнику или его заставили бы за него заплатить. Но ведь, как мы видели, дело происходит совсем наоборот: даже в случае обнаружения проступка от виновника требуют признания, и, если он соглашается его сде-

1 183, 102. 2 183, 49.

237


вивка против дифтерии и других заразных болезней. И здесь и там мы имеем профилактику: она сообразуется с тем представлением, которое вырабатывается относительно болезни.

У первобытных людей, как мы уже видели, болезнь рассматривается как околдование. Приписывать крови исцеляющую силу — это значит признавать за ней способность снимать колдовство. Такова именно мысль австралийцев, когда для борьбы с болезнью они дают пациенту пить кровь или мажут его тело кровью и красной охрой. Они его очищают и укрепляют, что равносильно снятию с него колдовства. Патер Гумилла натолкнулся на это же верование у индейцев гуама. «Как только у них заболеет ребенок, грудной или уже постарше, то, в ослеплении своем не видя иного лекарства для его исцеления, родитель берет костяной нож с очень острыми краями и надрезает себе язык: какая это должна быть боль! Кровь бьет ключом. Она струится на дорогого малютку, эту кровь размазывают .руками по всему телу от головы до ног. Это кровопускание совершается каждое утро, пока ребенок не выздоровеет или не умрет» 1.

3. ВРЕДОНОСНОСТЬ ПРОЛИТОЙ КРОВИ

Во всех этих операциях, вызывавших возмущение патера Гумиллы, самое главное, вопреки видимости, разыгрывается в мистическом плане. Кровь — это не только жидкость или несколько красноватых сгустков, это одновременно и жизненное начало, невидимая сила. Это жизненное начало борется с другой силой, такой же невидимой, с другим зловредным началом, с дурным влиянием, каковым является болезнь. Кровь имеет силу колдовского средства, лекарства, одерживающего победу над околдованием.

В том случае, однако, когда кровь выходит из тела непреднамеренно, т. е. без такого нарочитого кровопускания, какое мы видели у австралийцев, индейцев гуама и т. д., все дело принимает совершенно иной аспект. Непроизвольное кровотечение вызывает у первобытного чело-

1 59, 185.

2/5


века сильнейшее волнение или тревогу. Он чувствует себя в опасности. Ведь это уходит сама жизнь. При этом ему все-равно, какое количество крови уходит, идет ли делю о целом потоке кроеи ити о нескольких каплях: потеря крови есть знамение весьма дурного влияния, оказывающего на него свое действие. Его ждет беда, он околдован. Если не прибегнуть сейчас же к энергичным мерам, то он погиб, его ждет смерть.

Здесь как-будт о есть от чего стать в тупик. Мужчина делает себе надрез на руке или на языке, дает значительное количество своей крови для того, чтобы намазать ею тело больного или старика. Он с полнейшим безразличием относится к такому кровотечению. Но вот когда тот же туземец в результате царапины теряет несколько капель своей крови, то он приходит в состояние величайшего беспокойства, сильнейшей пришибленности и растерянности. Его воображение подавлено: он чувствует себя уже мертвым. Как объяснить это различие в отношении к одному и тому же явлению?

Дето в том, что для него совершенно не имеет значения количество крови, вытекающей из ею тела Этот момент, столь важный на наш взгляд, для него играет чрезвычайно малую роль. Он не имеет никакого понятия о физиологической функции крови. Однако у него существует весьма живое, а иногда весьма его пугающее представление о мистической силе крови. Добровольно делясь этой находящейся в нем силой с кем-нибудь из своих, он меньше всего думает о том, что это его ослабляет. Разумеется, он не обескровит себя начисто. Он не вскроет себе артерии, кровь он берет из какой-нибудь поверхностной вены. Однако он не обращает внимания на количество этой жизненной жидкости, вытекающей из него. Спенсер и Гиллен определенно говорят, что арунта, судя по виду, ни в малой мере не раздражается и не беспокоится при самом сильном кровопускании. Однако когда кровь уходит, хотя бы в самом ничтожном количестве, из тела первобытного человека без его желания, то это уходит из него сама жизнь Он и не подумает никогда сравнить этот случай с предыдущим. Сближение, которое делаем мы и которое кажется мм столь простым, не возникает в его сознании, когда он парапмче, в которой показалось хоть немного крови, при-

216


писывает фатальное значение, мысль о котором нам даже не приходит в голову.

Малейшее пролитие человеческой крови является серьезной вещью. У кафров ксоза всякий вольно или невольно вызвавший потерю крови у другого подвергается тяжелой ответственности. Кропф отметит также, что «для кафра всякая катя крови, из носа ити из раны, явтается предметом ужаса; если она упата на почву, то он всегда прикрывает ее землей из боязни оскверниться, ступив на нее ногой» *•

Независимо от опасности, которую составляет всякое непроизвольное пролитие человеческой крови для того, кто эту кровь теряет, оно является, значит, зловешим и дтд того, кто к крови этой прикоснется: это прикосновение развлекает на него дурное влияние. Хобли говорит то же самое: «Во время обрезания неофит кладется на постель из листьев для произведения операции, и очень плохо, если [кровь его упадет «а землю. Если кто-нибудь прикоснется к ней, то это дурной знак. Необходимо, чтобы прикоснувшийся совершил потовой акт с женой, а мать ребенка с мужем: это дает возможность заклясть несчастье»2.

В своей работе о дидинга (англо-египетский Судан) Драйберг объяснит природу этих страхов и опасений. «Человеческая кровь, пролитая во время гнева, неизбежно навлекает зловредных и опасных духов. Следовательно, наличие этой крови представляет собой весьма серьезную опасность, подвергающую людей действию влияний, способных умертвить их сейчас же ити впоследствии. Вот почему всякая небрежность в случае, когда имеют дело с человеческой кровью, является преступлением, и в случае, если следствием его явилась смерть, хотя бы через несколько лет, она должна быть искуплена как убийство. Следует иметь в виду, что если даже непосредственной причиной смерти оказывается оспа или чахотка или другое естественное заболевание, то все же считается несомненным, что покойник не заразился бы этой болезнью, если бы он не навлек зложелательства какого-нибудь духа, наделившего его этой болезнью».

Драйберг   иллюстрирует  это  воззрение   поучитетьнымл

1 93,  191. 2 68, 82

2/7


примерами. «Если человек, имеющий на себе кровь, пролитую насильственным путем, хочет войти в селение, свое или чужое, то необходимо, чтобы он предварительно принес в жертву козу и измазал себя содержимым внутренностей животного. Просто умыться для удаления крови было бы недостаточно. Если он беспечно входит в селение, не принеся жертвы, он должен сейчас же после того, как это будет обнаружено, принести жертву, чтобы попытаться отвратить возможные несчастья; однако если в первые годы, которые последуют за этим случаем, кто-нибудь умрет, го его будут считать ответственным, и он вынужден будет уплатить компенсацию, полагающуюся за убийство». Кровь, которая на человеке, делает его нечистым. Входя в селение, не очистившись, он его заражает. Его скверна сообщается жителям селения, которые в силу этого оказываются в преддверии несчастья. Если, значит, кто-нибудь умрет, то это будет его виной.

«Если человек этот, не очистившись, отправляется в мужской дом вне селения и ест с мужчинами, то его жестоко бьют и заставляют принести жертву. Однако и в этом случае, если кто-нибудь из присутствующих мужчин умрет в ближайшие годы, человек этот должен уплатить полную компенсацию (за убийство). Если в таком же состоянии человек этот придет на чье-нибудь насаждение и уранит кровь на насаждение или около него, необходимо, чтобы он принес в жертву овцу или козу и разбросал содержимое ее внутренностей по насаждениям: в противном случае они погибнут.

Если человек, оскверненный кровью, доит корову, то она потеряет молоко ити падет,— по крайней .мере, если он не принесет в жертву козы. Вот почему, если корова падет, он должен вместо нее дать другую.

Вероятно, по этой же причине, т. е. из-за крови, женщину после родов запирают на три дня после рождения мальчика и на четыре после рождения девочки. Всякий, нарушивший этот запрет и вошедший во двор этой женщины, должен сейчас же принести ib жертву козу, а если кто-нибудь умрет, то он должен уплатить полную компенсацию, как за убийство»г Таким образом, достаточно,

1 36, 166—167.

2/8


чтобы человек проник во двор роженицы, даже не приближаясь к ней и не видя ее, чтобы кровь, которую она теряет, осквернила его. Сделавшись нечистым, он в свою очередь заражает других и оказывается ответственным за могущие произойти несчастья.

Чернокожие Нижнего Конго не меньше дидинга боятся осквернения, вызываемого прикосновением к человеческой крови, пролитой насильственным путем. Это отметил еще Бентли. «Люди здесь так злы, что игры в туземных селениях возможны лишь самые невинные. Каждый готов придраться к какому-нибудь поводу для вымогания денег. На наших станциях (миссионерских) хоккей в большом почете. Однако в этих селениях стоит только одному из молодых людей, участвующих в игре, получить какую-нибудь ссадину, как устраивается целый процесс и семья раненого требует огромного штрафа. Если по чистой случайности была пролита хоть капля крови, то ее бережно хранят на листе, как улику. Перелому не придается никакого значения, но хотя бы единственная катя крови самым непостижимым образом заставляет их терять готову»1.

Ван-Винг пишет то же самое: «Удары с пролитием крови расцениваются выше, чем простые удары, ибо в крови пребывает душа, начало бессмертной жизни и личности в самом интимном смысле слова. Ее-то глубоко поражает всякое истечение крови»2. Наконец, А. Швейцер говорит: «Обычно туземец не прикасается ни к чему, оскверненному кровью или гноем, так как это, если применить здесь религиозный термин, делает его нечистым»3.

Было бы легко привести много других подобных свидетельств, собранных в других местах, далеко от Индонезии и Африки. Я приведу только три. У ленгуа «я видел,— говорит Грубб,—индейца, сильно потрясенного незначительной раной потому только, что она обильно кровоточила и имела неприятный вид»4. На Маркизовых островах «во время татуировки... каждая каптя крови быстро вытирается куском тапа, ибо ни одна не должна коснуться земли»5. В «Первобытном мышлении» приводится анало-

1  7, 163. 4 57, 201.
•> 261, 168—169
5199, 122.
' 212,
89.

219


гичный факт, наблюдавшийся на Каролинах. Один туземец порезал себе палец ножом. «Рана была незначительной. Однако все окружающие выразили крайний ужас. Раненый пришел ib такой упадок духа, что остался сидеть без движения с закрытыми глазами, как человек, ожидающий с минуты на минуту смерти». Мы теперь в состоянии лучше понять ужас этого человека и его спутников. Предыдущие факты дают нам эту возможность. Малейшая потеря крови является большой опасностью одновременно и дли того, кто видит, как таким образом улетучивается мистическое начато его жизни, и для тех, кто в силу соприкосновения с этой кровью подвергает себя страшному осквернению и риску распространить это осквернение на других.

4. ОЧИЩЕНИЕ ВОИНОВ И ОХОТНИКОВ

На взгляд большинства первобытных людей, нет существенной разницы между охотой и войной. Человек, не принадлежащий к племени, является такой же добычей, как и другие крупные животные, которых едят или не едят. Для того, чтобы одержать верх над ним, прибегают к тем же магическим операциям, а когда его убивают, то следует принять те же очистительные предосторожности. «Для гереро,— говорит Бринкер,— как и для других народов, в том, что касается крови, человек и лев стоят друг друга» 1. Человека ли убили, льва геи сразили, после этого необходимо соблюсти одни и те же обряды. Нага выражают такие же чувства по отношению к человеку и тигру.

В случае подобного рода со «звереубийцей», если можно так выразиться, необходимо поступать точно так же, как и с убийцей человека. Убивающий льва, слона, тигра, крокодила и т. д. заражается той же скверной, что и человек, лишивший жизни человека. Он подвергает себя тем же опасностям, и для того, чтобы не передать своей скверны другому, он должен подвергнуться тем же запретам и тем же очистительным обрядам. Он должен «соблюдать траур» по умерщвленном им животном. Можно привести множество примеров подобного рода, относящихся к об-

1 17, 83

220


ществзм раз тачных частей света. Впрочем, одно, по крайней мере, разтмчие между охотником и убийцей существует. Охотник, озабоченный успехом своих будущих охотничьих предприятий, старается умиротворить породу или вид убитого fim животного. Он старается обходиться с жертвой так, чтобы ее родичи имели желание разделить ее участь и сами подставляли себя под его удары в желании воспользоваться выгодами, предоставляемыми им. Воин же обычно старается воздействовать лишь на личность убитого врага.

В заключение отметим, что как охотник, так и воин считаются разгневавшими невидимые силы. Убитый зверь или человек продолжает жить в мире мертвых, более страшный в своем нющом положении неуловимого и неосязаемого духа, чем в прежнем положении живого существа. А так как индивид, будь то человек или животное, не отделен реально от других членов своей группы или своего вида, то другие невидимые силы интересуются участью жертвы. Убийца должен бояться гнева не только родственников мертвого, но и членов его группы, которых уже нет; охотник ее будет больше иметь удачи, если он не умиротворит гения того вида, представитель которого был им убит. С другой стороны, факт пролития крови делает нечистым и воина и охотника. Дурные в таяния, которые мы назвали бы сверхъестественными, приходят в действие и угрожают несчастьями ему и его группе. Для того, чтобы ускользнуть от этих влияний, чтобы их нейтрализовать, необходимо прибегнуть к другим, тоже сверхъестественным, силам, способным составить противовес первым. Отсюда жертвоприношения, табу, церемонии и обряды, сходство которых с обрядами траура не должно вызывать у нас никакого удивления.


ГЛАВА Vlll НЕКОТОРЫЕ МЕТОДЫ ОЧИЩЕНИЯ

7.   СТАДИИ   И   СРЕДСТВА   ОЧИЩЕНИЯ

елавек может покрывать себя амулетами, обладать самыми могущественными формулами, принимать самые тщательные предосторожности, скрупулезно соблюдать при всех обстоятельствах обязательные предписания и запреты, но он никогда не может быть уверен в том, что остается чистым, т. е. не находится под действием дурного вчияния. Оплошность или неосторожность кого-нибудь из близких, прикосновение к какому-нибудь нечистому предмету могут привести к осквернению, порой незаметно для него самого. В хижине его мог оказаться покойник, в нее могла ударить молния и т. д., и вот он уже сам осквернен. Как ему обрести снова свою чистоту, т. е. избавиться от угрозы несчастья?

Для того, чтобы понять смысл и действия очистительных приемов, выработанных первобытными людьми и передаваемых ими из поколения в поколение, следовало бы обладать способностью представлять себе совсем, как они,

222


то, от чего они стараются избавиться и освободиться. Это — нечто духовное, дурное влияние, приносящая несчастье невидимая сила, но это одновременно и нечто материальное, ибо скверна пристает к нечистому человеку, «прилипает» к его особе. Она должна быть «очищена» в буквальном смысле слова. Мы не обладаем выражениями, которые точно соответствовали бы выражениям туземцев, «обозначающим одновременно материальные представления о нематериальных свойствах и нематериальные представления о материальных предметах».

Так, в словаре Харделанда мы читаем: «/Талас бали — веник, который служит для устранения всякой нечистоты и всякого несчастья (нечистота и несчастье являются в действительности двумя аспектами одной и той же реальности, одновременно духовной и материальной). Он сделан из листьев некоторых растений, которые связываются вместе и которые погружаются в кровь и рисовую воду. Этим веником машут над человеком, который является «пали» (нечистым), или им проводят по всему дому, находящемуся в таком состоянии. Это называется: выметать нечисть»1.

То, что для нас является символом чистоты, на их взгляд, составляет часть самой чистоты. Их мышление, являющееся одновременно напряженно мистическим и реалистическим, следует здесь своей' обычной ориентации: символ есть, в буквальном смысле слова, то, что он символизирует.

На острове Борнео при убийстве на охоте тигровой кошки полагается совершить церемонию. Это «звереубий-ство» ставит охотников и их окружение под действие дур-кого влияния. Необходимо их очистить, т. е. извлечь их из-под этого влияния. «Охотники восемь раз проходят по телу зверя сзади наперед и спереди назад, произнося определенные формулы. Необходимо далее, чтобы в течение восьми дней они мазали свое тело кровью цытенка и омывались днем и ночью для очищения себя»2.

В Центральном Целебесе' «называют «мопаэра» (заставить удалиться) церемонию, которая имеет место во всех случаях, когда необходимо уничтожить магические влияния (другими словами — очистить). Начинают с принесе-

1 64, 419. 2  147,  230.

223


имя в жертву белой курицы. Ее кровью мажут лоб всем значительным лицам, присутствующим на церемонии... После того, как целых три дня посвящено было ряду обрядоз, приносят в жертву белую курицу и буйвола такого же цвета... Жрица, говорят, пьет немного крови этих животных; этой кровью мажут лоб другим присутствующим лицам, чтобы дать им жизнь»1 (кровь укрепляет их и тем самым очищает). Кровь оказывает то же благодетельное действие на предметы, что и на людей. «В Верхнем Мори (Центральный Целебес) человек, несколько раз подряд промахнувшийся при бросании копья или дротика, возвращается к себе, срезает ножом гребешок у петуха и мажет наконечники своего оружия кровью из раны. Магическое влияние, которое лишало меткости его оружие, нейтрализуется этой кровью, и оружие таким образом становится более сильным» 2.

В Южной Африке у бергдама так же, как и в Индонезии, верят в очищающую силу крови. «Тот, кто вольно или невольно нарушил традиционные правила и в силу этого считает себя находящимся в преддверии несчастья (нарушение табу сделало его нечистым), тот, кого преследует неудача (доказательство того, что> он находится под действием дурного влияния), должен совершить церемонию очищения при посредстве к"роеи из сердца животного, которое обычно указывается ему ведуном или знахарем. Животное приносится в жертву и чаще всего съедается стариками около священного огня. Тот, кто хочет совершить над собой обряд очищения, не получает своей доли мяса. Он обязан энергично натирать верхнюю часть тела и руки кровью, оставшейся от сердца, проделывая это до тех пор, пока все корки грязи, наросшие на его теле и не счищавшиеся, быть может, в течение многих лет, не отстанут от кожи и не смешаются с этой кровью. Из полученной смеси он делает амулет, который и носит на шее. Во время очищения он время от времени призывает духов, испуская стенания:

О, отцы, заставьте воду пролиться на нас, Чтоб мы  стали снова счастливыми!

1 96, 101—102. а 96,  29.

224


Дайте  нам   еще  что-нжпдь1 пусть мы получим чего поесть' Пусть смерть останется вдали от нас!

Очистившийся таким образом человек должен еще на два ичи три дня остаться в своей хижине и не прикасаться к кушаниям, сваренным ичи изжаренным на священном огне. Он должен равным образом воздерживаться от потавых сношений. Даже его жена и дети не должны входить в его хижину: в противном случае очищение потеряет свое действие, и несчастье распространится на семью. Человеку этому не полагается поститься. Однако его пища и питье могут быть принесены ему тотько мужчинами» 1.

Из этого описания вытекает, что действие этих очистительных обрядов не является непосредственным Требуется некоторое время дта того, чтобы действие это сказалось. В этот промежуток времени тот, кто подвергся очистительным обрядам, не свободен еще от действия дурных влияний, угрожающих ему, т. е. скверна еще не исчезла. Туземцу бергдама приходится поэтому в течение этого периода подчиняться определенным табу. Он еще опасен для себя самого и для других Он остается изотарованным, он избегает общения с женщинами, другие еще боятся его.

В словаре языка ксоза, составленном Кропфом, мы читает: «Хламба» означает действие омовения... чистить, мыть одежду .. очищать самого себя, например изрыгать, извергать» 2. Вызывание рвоты является довольно частой операцией очищения как в древнем, так и в новом мире. Рвота выталкивает скверну, которая проникла внутрь тела. Накануне важного, трудного, опасного предприятия часто совершается такая операция для удостоверения в том, что затеявший это предприятие человек не носит в себе никакой нечистоты, т. е. причины неудачи или несчастья. Вызывание у себя рвоты направлено, следовательно, к той же цели, что и купанье в проточной воде или в море Как то, так и другое одинаково имеет целью устранить скверну, заодно мате-риачьную и мистическую, приставшую либо снаружи, либо изнутри к телу, устранить эту скверну, заставить ее исчезнуть. Следовательно, не без основания одно и то же слово в языке ксоза обозначает обе операции

! 245, 123 2 92,  149

225


В других местах прибегают к дыму или к воде. Почти везде практикуется «омозение» от нечистоты, например после присутствия на похоронах, преимущественно в проточной воде или в море. Предполагается, что вода отделяет от тела нечистоту и уносит ее, обладая одновременно способностью нейтрализовать дурное влияние. Вернее говоря, оба этих действия в представлении первобытных людей не разделяются. Точно так же, добившись от колдуна, чтобы он открыл место, где он спрятал какие-нибудь принадлежности жертвы, над которыми он производил колдовские операции для причинения ей страданий или смерти, немедленно разыскивают их и, обнаружив, сейчас же погружают в проточную воду. Непосредственным результатом этой операции является прекращение действия колдовских козней. Если время еще не упущено, жертва оказывается спасенной. Очистительное действие воды вместе с отречением колдуна имеет своим эффектом снятие колдовства.

Брайан отметил замечательное различие между очистительными лекарствами, которые зулусы называют «белыми», и теми, которые носят название «черных». «Черные лекарства»—это собирательное название для всех средств, имеющих суеверную природу, т. е. для тех, которые применяются с намерением вызвать исчезновение зла (дурного влияния), например после убийства человека, после удара молнии и т. д Этим средствам всегда сопутствуют определенные правила воздержания или табу: запрещение покидать крааль, есть то или иное кушание, видеть то или иное чицо и т. д. ...Освобождение от этих табу совершается посредством операции «укупотула» (очищение) и путем применения белых лекарств. Это последнее название обозначает, следовательно, те средства, которые имеют целью освободить человека, снимая с него обязательства, проистекающие от черных лекарств» 1. В статье «потула» мы читаем: «Слово это означает очищаться от скверных черных лекарств, натирая, намазывая или омывая свое тело водой или жиром в комбинации с определенными колдовскими средствами, после чего принимается обычно полная доза белых лекарств, освобождающих личность от всех ограничений, наложенных на нее черными лекарствами»2.

1 22, ыб i 2,2, 511.

226


Для этих зулусов существует, следовательно, два сорта агентов очищения, которые полагается употреблять одно за другим. Средства первого рода, «черные», борются, так сказать, со скверной, от которой хотят освободить лицо, ставшее нечистым (например, в результате убийства, соприкосновения с трупом и т. д.). Однако для достижения желанного результата их одних недостаточно. Необходимо одновременно с этим, чтобы нечистый человек подверг себя определенному количеству ограничений, смысл которых заключается, впрочем, не только в этом. Ведь изоляция, табу, половые <и иные запреты, которые нечистый человек должен соблюдать, имеют целью также и избежание распространения скверны, а с ней и несчастья, на его окружение: это — предохранительные меры, направленные одновременно и в его пользу для защиты от него.

Лишь после того, как черные лекарства оказали свое действие, и ограничения и табу были соблюдены, как подобает, лишь после того, как все это было проделано в тече-' ние всего полагающегося времени, начинается роль белых лекарств. Совершается переход во вторую стадию очищения. Она кладет конец всем ограничениям, всем табу или, по выражению Брайана, нечистоте первой стадии, когда действовали черные лекарства. Последние, целью которых является прекращение дурных влияний, навлеченных скверной, обретаются в том же плане, что и скверна: для того, чтобы действенно с ней бороться, они должны быть той же природы, что и она. Необходимо, следовательно, чтобы после того, как эти черные средства оказали свое действие, совершено было новое очищение, которое сметает все это и окончательно восстанавливает состояние чистоты. Становится понятно, таким образом, во-первых, почему очищение требует иногда довольно длительного времени для того, чтобы эти черные лекарства, являющиеся подлинной «противосквер-ной», оказали свое действие на скверну нечистого человека; во-вторых, что для своей эффективности эти средства нуждаются в наложении на нечистого человека ограничений и табу, сотрудничающих, так сказать, с этими средствами; и, наконец, в-третьих, что необходимы еще белые средства для того, чтобы завершить операцию и покончить как со скверной, так и с противоскверной.

Жюно наблюдал нечто подобное у тонга, хотя здесь про-

227


тивопоставление между белыми и черными лекарствами является менее четким. «Почти во всех случаях, когда опасаются ритуального осквернения или колда думают, что скверна подобного рода является причиной болезни, применяется своего рода турецкая баня («фунтула»). Некое как бы отравление, вызываемое нечистотой, исходящей от покойника, . от менструальной крови, от родов и т. д, проявляется в распухании сочленений на руках и ногах, в боли в костях и т д.. Эта паровая баня применяется также в отношении людей, которым не удается иметь детей» ' Несколько дальше он сообщает «Кроме этого, требуется еще церемония очищения («хондлопа»), которая совершается после того, как лечение имело место, для того, чтобы добиться исчезновения скверны («нсила»), заболевания. «Таким путем,— говорит Манкелу, излюбленный информатор Жюно, — мы рассеиваем крови, сделавшие человека больным, и они не .могут больше причинить ему зла». Эта церемония является обязательной после всех тяжелых заболеваний, а также после отнятия мтаденца от груди»2. Подобно Брайану, Жюно отмечает, следовательно, специальную церемонию, которая должна состояться по завершении исцелительных и очистительных операций для того, чтобы их, так сказать, ликвидировать.

Как с ко вдовством можно бороться лишь при помощи противоколдозства, с ядом (как его понимают первобытные люди) лишь при помощи другого яда и т. д, точно так же средства, применяемые против разного рода скверны, необходимо должны иметь такую же природу, как и она. Необходимо, следовательно, посте того, как очищение приходит к концу, очиститься еще и от того, что оно само имеет в себе нечистого. Другими словами, в (мистическом мире, являющемся сферой этих операций, чистота окончательно восстанавливается лишь при выходе из плана, в котором велась борьба со скверной и одержана победа над ней Вот чему служат белые лекарства зулусов и «хондлола» у тонга.

Хобли наблюдал  эти  же представления у  кикуйу  (Восточная Африка) в несколько иной форме, в которой они,

1 81 а, 426 > 81 а,  427-428

22S


однако, еще различимы. «Общая идея церемонии очищения имеет двойственный характер. Ее первой целью является устранение заражения дурным влиянием (в этом как-раз и заключается действие черных лекарств), а когда это достигнуто, то церемония должна восстановить нормальные сношения между верующим и его божеством» \ Эта финальная и религиозная фаза очищения соответствует действию белых лекарств.

Подробное перечисление очистительных обрядов могло бы быть бесконечньш. Наряду с теми, которые освобождают человека, сделавшегося нечистым, от дурного влияния, навлеченного на него его скверной, имеются такие, которые являются превентивными. Воинов очищают три отбытии в 'поход и перед сражением, мужчин, участвующих в рыбной ловле или охоте,—перед их отправлением, посвящаемых — под конец инициации, когда они допускаются в рады взрослых, молодых девушек — в момент их брака и т. д. Существуют еще и другие обряды, к которым спешат прибегнуть, когда несчастье уже налицо, в надежде его приостановить. Приведем лишь один пример: «Если нет дождя, то это объясняется, по общему мнению, каким-нибудь упущением в ведении дел селения. Так, полагают, что все вдовы и вдовцы нечисты, поскольку они не отделились от своих семей, чтобы отправиться жить некоторое время где-нибудь вне города в шалашах, устроенных специально для этой цели... Иногда смягчают суровость этого предписания. Однако если дождь слишком долго заставляет себя ждать, то вне селения можно увидеть целый ряд шалашей: «ливгака» (знахари) решили, что нельзя рассчитывать на дождь до тех пор, пока не будут соблюдены старые традиции»2. В этом случае засуха имеет причиной нечистоту людей, которые, находясь в трауре, не изолировались, как им надлежало сделать. В других местах другие общественные или личные бедствия могут быть приписаны тому обстоятельству, что какие-нибудь другие виды скверны, настоящей или прошлой, не были устранены путем необходимого очищения, и люди тогда стараются как можно лучше исправить это дорого стоящее упущение.

1 68,  137. 2   121,   386.

229


2.   ИСПОВЕДЬ   КАК  НЕОБХОДИМОЕ  УСЛОВИЕ ОЧИЩЕНИЯ

Неожиданное и необъяснимое несчастье сразу открывает, что какое-то дурное влияние действует на тех, кого оно поразило, и™, другими словами, что они нечисты. Как же они сделались нечистыми? Может быть, в силу их собственной оплошности, неведомо для самих себя. А может быть, в силу оплошности одного из них, чей поступок осквернил всю общественную группу, навлекши несчастье на всех ее членов. В подобном случае для прекращения этого состояния, угрожающего роковым исходом, для восстановления чистоты общественной группы, необходимо одно предварительное условие. Необходимо, чтобы виновный, т. е. тот, кто заразился скверной, признал свою вину. Необходима исповедь. До тех пор пагубные последствия скверны продолжают следовать одно за другим. Несколько фактов, выбранных ив тысячи, покажут необходимость исповеди в таких случаях.

«Жена одного .миссионера-туземца возвращалась в свою семью на Фиджи. Она села на куттер в Саве со своим мальчиком. Через несколько времени посче отплытия разразилась буря, и волны начали перекатываться через судно. Один шквал, более сильный, чем предыдущие, настиг ребенка и смыл его в море. Капитан, проявляя огромное мужество, бросился в бушующую стихию, чтобы спасти его. Ему удалось схватить ребенка, однако, к несчастью, сильный (ветер мешал матросам подвести судно близко к капитану. Последний некоторое время держал свою ношу, пока огромная акула не вырвана ребенка из его рук. Поверженный в ужас, он сам каждую минуту ждал, что его схватят акулы, и продолжал барахтаться среди волн. Три часа понадобилось для того, чтобы судно могло подобраться к нему и спасти его. Едва ступив на борт, он, озирая глазом судьи всех матросов и пассажиров, спросил: «Кто этому причиной?» В тот же миг мать ребенка упала ниц и призналась в проступке, который она совершила в Новой Гвинее перед отъездом. Все на судне почувствовали облегчение, считая, что случившееся получи то вполне достаточное объяснение и что несчастья нельзя было избегнуть, принимая во внимание все данные обстоятельства» *.

1 29, 144—145.

230


Некоторые детали этой истории, носящие фолькторный отпечаток, не могут не внушить очень сильных подозрений. Гроза, разражающаяся вскоре после отправления, шквал, уносящий ребенка, гигантская акула, возвращение капитана на борт — все э го не может не представиться несколько искусственно аранжированным в целях усиления эффектного финала. Однако, независимо от своей правдивости, рассказ отлично знакомит нас с представлениями и чувствами тех. от кого он исходит. Женщина, севшая на куттер, нечиста в силу совершенного ею проступка, по всей вероятности в силу нарушения сексуального табу перед оставлением Новой Гвинеи Ее осквернение передается судну и всем на нем находящимся. Женщина эта приносит всем окружающим несчастье. Ребенок ее погибает. Капитан, потерпевший неудачу в попытке ею спасти, разделил бы его участь, если бы его не спасло чудо. Едва ступивши на борт, капитан требует признания от того человека, который ответственен за несчастье, поставившее всех перед угрозой гибели. Женщина исповедуется в своем проступке Сейчас же все успокаиваются, на будущее опасность устранена и трагические происшествия, имевшие место до этого, рассматриваются как вполне естественные. Нечистота женщины, хранимая втайне, причинила несчастье, но, раз признание сделано, дурное влияние перестало оказывать свое действие.

Тот же ход мыслей заставляет первобытных людей перед отправлением в поход требовать от каждого воина полного признания при всем честном народе своих прегрешений. Этот обычай очень распространен не только у первобытных обществ, но даже и у более развитых. Он засвидетельствован для Индонезии, Полинезии, Мексики, Перу времен инкоз, для африканских банту, для эскимосов и т. д. Всюду здесь исповеди придают большое значение по разным соображениям, подробное рассмотрение которых дано Р. Петтацрш *. Возможно, что главным источником этого обычая является потребность нейтрализовать дурное влияние осквернения и положить конец бедствиям, которые оно неизбежно влече! за собой, пока оно остается втайне.

Так, на Самоа когда-то «воинов перед их отправлением в бой жрец окроплял жидкостью из кокосового ореха. Ка-

1 170.

23?


ждый признавался во всех проступках, которые могли бы быть поставлены ему в вину, и после окропления произносил обычно молитву, чтобы получить покровительство и удачу»1. Эти же самоанцы «придавали огромное значение признанию проступков во время опасности. Однако, насколько мне известно, никто в этих случаях не выражал раскаяния или желания исправиться, никто не мочил о прощении. В случае опасности на море рулевой ставил судно против ветра, и все люди на судне исповедывались во всех своих прегрешениях. Один говорит: «Я вот похитил домашнюю птицу в таком-то селении». Другой признавался в согрешении с замужней женщиной в другом селении и т. д. После того, как все мужчины по очереди исповедывались таким образом, судно ставилось по ветру в полной уверенности, что экипаж выйдет здрав и невредим из опасного положения»2.

На Самоа же «в случае болезни главный жрец селения предлагал иногда друзьям пациента собрать его семью и устроить исповедь». В этой церемонии каждый член семьи признавался во всех своих преступлениях, во всех проклятиях, которые он в припадке гнева посылал по адресу семьи, в особенности, по адресу того, кто сейчас болен. В доказательство того, что он отрекается от всего этого, каждый брал в рот немного воды и брызгал ею в сторону больного»3. Этот последний факт проливает свет на смысл исповеди в представлении этих самоанцев и вообще всех первобытных людей, которые считают ее необходимой в подобных случаях. Сохранять чувство гнева по отношению к кому-нибудь и в особенности выражать этот гнев крепкими словами равносильно околдованию. Осквернение себя путем совершения хранимого втайне проступка, навлекающего беду на общественную группу или на одного из ее членов, есть тоже своего рода околдование. Признаться в этом проступке — это то же самое, значит, что расстроить, разрушить сделанное раньше, т. е. снять колдовство, расколдовать. Однако мы уже знаем, что расколдовывание и снятие колдовства по существу не отличается от очищения. Исповедь, следовательно, является в принципе своем очистительной опе-

1 18, 175. з 244, 124.
3 18, 229,

232


рацией, необходимой для удаления несчастья либо только угрожающего, либо уже случившегося в силу осквернения, в которое впал кто-нибудь из членов общественной группы и которое осталось втайне. И вот, точно так же, как от колдуна требуют, чтобы он снял колдовство, так и от совершивших проступки, оставшиеся втайне, требуют признания в них. Их осквернение потеряет, таким образом, свое гибельное действие.

У даяков, «когда вождь ... племени решает отправить ся на охоту за черепами, все мужчины и женщины собираются и исповедуются в своих проступках» 1. На острове Ниас «в случаях непрерывного меткого дождя или продолжительной засухи жрец обычно усматривает в этих бедствиях доказательство того, что какая-нибудь молодая девушка забеременела. Он сейчас же принимается разыскивать виновную, и когда он думает, что обнаружил ее, он заставляет ее признаться, коля ей икры острыми бамбуковыми палкагаи»2. Казалось бы, что достаточно узнать проступок, послуживший причиной беды, чтобы можно было приступить к обрядам очищения В действительности дело обстоит совсем иначе. Для того, чтобы скверна исчезла, для того, чтобы прекратилось ее пагубное действие, т. е. для того, чтобы дождь перестал или, наоборот, пошел, необходимо, чтобы предварительно виновная исповедалась в своем проступке.

Такая же роль исповеди приписывается и у банту. У племени гонга в случаях нарушения весьма строгих половых табу, связанных с трауром, исповедь считается совершенно необходимой 3. Некоторые (Зечуаны считают ее необходимой для укрощения гнева рассерженных предков «Одно жертвоприношение считается недостаточным. Необходимо, чтобы ему сопутствовала исповедь, и обычно, если не всегда, она ему предшествует (в случаях заболевания и т. д.). Однако, если дело идет о длительной засухе, о чуме рогатого скота или об эпидемии, уносящей много жертв, необходимой считается публичная исповедь всего племени» 4. В Восточной Африке сафва устраивают исповедь перед отправлением в бой. «Когда мужчины выступают в поход против врага или

1 12, 218 з 8it 15з

2 87, 21Й. « 19, W

233


собираются напасть на львов и леопардов, то в случае гибели нескольких воинов остальные задаются вопросом: почему только мы умираем, почему не умирают и враги? Должно быть, в нашем селении что-то неладно по части прелюбодеяния и'распутства». Тот, кто чувствует себя виновным, должен наперед признаться в этом.

Вот почему перед отправлением главарь собирает воинов и говорит им: «Пусть все, имевшие недозволенные сношения, возвратятся назад». Виновные вынуждены остаться в селении» 1.

3   ВРЕДОНОСНОСТЬ   ТАЙНЫ

Наиболее четко смысл и важность исповедания проступков выступают, быть может, у эскимосов, изучавшихся Рас-муссеном и Стефанссном. Расмуссен сообщает историю одной женщины по имени Увуичак, которая, впав вечером в обморочное состояние, прожила, придя в себя, способности шамана. <'Ничто не оставалось скрытым для нее, и она начала открывать все проступки, совершенные обитателями дома. Таким образом она очистила их всех» 2. «Увувнак в состоянии вдохновения принимается петь (каждый шаман имеет свою собствентю песнь, получаемую им из мира духов). Она опьяняется собственным пением, одержимая припадком веселья: другие заражены ее опьянением и без всякой просьбы начинают рассказывать обо всех дур-ных делах, своих и чужих. Те, кто, обличенные таким образом, признавали свою винсшость, освобождались от своих грехов, поднимая руки и делая такие движения ими, как-будто они отшвыривают все зло подальше от себя; все лживое и зное отбрасывалось, все это уноситесь, как сдуваемая с руки пылинка».

Эта восторженная исповедь, совершающаяся под влиянием шамана и полная своего рода лирического волнения, приобретает аспект очищения, носящего одновременно символический и реальный характер. Она очищает в буквальном и фигуральном смысле веек, совершенно открыто признающих свои прегрешения Как это часто бывает у первобытных людей, симво i те нейшим образом сопричаствует том\,

1 91, 229. = 183, 122.

234


что он символизирует. Он естл то, что он изображает... Исповедь приводит к исчезновению скверны, подобно тому, как крики женщин, подражающих водяным птицам, вызывают дождь.

У Расмуссена мы находим и другой случай. Эскимосам угрожает голод. Тюлени и другие морские животные не попадаются на глаза. Охотники в отчаянья. Что будет? Неужели придется умереть от холода и голода? Шаман опускается на дно морское к Матери животных. Он узнает, что она разгневалась на людей за то, что кто-то скрыл выкидыш и что нечистые пары, исходящие от виновной женщины, собираются над морем. Понемногу шаман ее умиротворяет, и в конце-концов она позволяет животным снова показаться на глаза людям. Охота может начаться сызнова. Птемя спасено. Шаман возвращается на землю и возвещает своему селению эту благую весть.

Однако же не все еще кончено. Шаман требует теперь всеобщей и полной исповеди. Он не удовлетворяется до тех пор, пока каждая из женщин, скрывших выкидыш, в этом не признается. «Я ничего не сказала, — говорит одна из них,—потому, что я боялась, и потому, что это произошло в доме, где было много народа» Действитепьно, как только у женщины случился выкидыш в каком-нибудь жилище, все обитатели, мужчины и женщины, должны бросить всю «мягкую рухлядь», какая есть в этой хижине, т. е. все шкуры на постелях, всю одежду, одним словом все отделанные шкуры, включая и покрышку из тюленьей кожи, которая служит у эскимосов иглулик-миут для обивки внутренности снежного жилища. Это —настолько серьезная вещь для обитателей шеж.ной хижины, что иногда женщины, с которыми случилась такая беда, не осмеливались об этом сказать '*. Ведь в течение долгого времени ни у кого не будет ни одежды, ни покрышек. Все обитатели этой хижины будут зависеть от милостей соседей. А когда кто-нибудь и обзаведется достаточным количеством новых шкур, то сколько труда понадобится для их обработки. Это настоящее бедствие. Однако, если женщина промолчит о таком случае, то последствия будут еще худшие. Она возбуди! гнев Матери животных, которая задержит их на дне океана. Селение будет об-

1 183, 48, 128    129.

235


речено на жалкую гибель. Необходимо, следовательно, чтобы виновная признавалась. Если она из страха хранила молчание, а шаману удалось вырвать от нее признание, то все так счастливы по поводу устранения катастрофы, что никто не думает не только ее наказать, но и даже потребовать у «ее отчета по поводу содеянного ею. «Они уверены теперь, что назавтра они найдут дичь в изобилии. И в конце-коч-цов у них может зародиться почти признательность к виновной».

Несколько дальше Расмуссен в сжатом виде воспроизводит нескончаемый сеанс шамана у одра больной. В нем вместе с ней принимают участие все жители селения, шаман, играющий главную роль, и его родственные духи. В ответ на веление шамана больная перечисляет одно за другим все нарушения табу, легкие и тяжелые, совершенные ею. Когда складывается уверенность, что ни одно нарушение не забыто, все присутствующие расходятся в убеждении, что признание ошибок и грехов «извлекло острие болезни», так чи) пациентка скоро выздоровеет1. Болезнь является действием осквернения, навлеченного на женщину ее проступками и действующего подобно околдованию Признание парализует это действие, снимает колдовство, т. е. очищает. Дурное влияние, нейтрализованное влиянием противодействующим, т. е. влиянием исповеди, прекращает свое действие, женщина исцеляется.

Возможно, что для более глубокого проникновения в представления этих эскимосов следует различать между простым обнаружением скрытого проступка и признанием, которое делается виновным. Пока осквернение остается втайне, оно ширится, оно растет. Опустошительное действие зта усиливается и множится, приобретает большой охват, надо бояться всего худшего. Следовательно, возникает жизненная необходимость в том, чтобы оно стало известно. Впрочем тайна сама-ото-себе является всегда опасностью. «Не подобает, говорит шаман Инугпасугьюк, чтобы люди имели секреты. Все дурные действия, которые человек попытался скрыть, вырастают в своем значении и превращаются в живое страшное зло. Если человек лишил другого жизни, то не должно случиться так, чтобы сн скрыт

1 183, 132—141.

^ 36


это от соседей, даже если есть уверенность в том, что семья убитого человека пожелает крови убийцы. Если последний по каким-нибудь соображениям попытается скрыть сделанное им, то он рискует подвергнуть себя опасности еще большей, чем кровная месть. Преступные деяния всегда могут обрушиться ударом на головы виновников (например в случае тайного убийства сам покойник может явиться для отомще-ния)» \

Даже если дело не идет о дурном действии или преступлении, тайна может быть опасной. Так, если у кого-нибудь было видение и он об этом не сказал, то создается опасное положение. Оруло рассказывает, что однажды в детстве она видела духов гор. «Совершенно об этом не думая, я не сделала секрета из того, что видела. Однако мой маленький бра-тец не сказал ничего, и вот почему немного времени спустя он у.мер. Когда видишь духов, никогда не следует хранить это втайне» 2. Но тем вреднее секрет, если он скрывает какое-нибудь действие, которое делает нечистым, т. е. навлекает дурное влияние на виновника и на всех живущих близ него.

Необходимо, следовательно, чтобы действия подобного рода не оставались неизвестными. Лишь при этом условии можно приостановить их последствия. Однако этого не всегда достаточно. Часто бывает, кроме того, необходимо, чтобы виновник сам признался. В истории, рассказанной выше, шаман, добравшись до дна океана, чтобы ублаготворить Мать животных, не совсем еще выиграл дело: он требует общей исповеди. Он нуждается в полном и ясном признании женщины, скрывшей выкидыш. Точно так же больная, которая подверглась настоящему допросу, исцелится не только потому, что были открыты ее проступки, но и потому, что ее исповедь обезвредила их на будущее.

Если бы для устранения всяких страхов достаточно было только того, чтобы проступок перестал быть тайной, то после его обнаружения не стали бы придавать никакого значения его виновнику или его заставили бы за него заплатить. Но ведь, как мы видели, дело происходит совсем наоборот: даже в случае обнаружения проступка от виновника требуют признания, и, если он соглашается его сде-

1 183, 102. 2 183, 49.

237


лать, его почти благодарят. Это, значит, происходит потому, что признание виновника имеет свою особую силу, необходимую для нейтрализации дурного влияния, навлеченного нечистотой. На судне, которое направлялось к островам Фиджи, все чувствуют себя облегченными и успокоенными, как только жена миссионера-туземца призналась в своем проступке. Буря унимается. В тех обществах, где имеют место колдовские «процессы», стараются любой ценой вырвать признание у несчастных обвиняемых и обычно ич пытают до тех пор, пока о«и не признаются или не умрут. Нуждаются ли в этих признаниях для получения уверенности в том, что не произошло никакой ошибки? Конечно, нет. Здесь такой щепетильности нет и в помине. Чудовищность обвинения освобождает от необходимости искать доказательств. Впрочем ордалия действует без промаха. Никто и не помыслит требовать подтверждения ее результатов.

Откуда же берется это упорное стремление вырвать признание, без которого очень легко можно было бы обойтись, если бы дело шло только о том, чтобы установить виновного? Но суть в том, что здесь действует мотив совершенно другого порядка. Здесь существует убеждение, что признание в совершенном проступке, чего домогаются во что бы то ии стало, действует определенны™ образом. Между совершившим проступок, навлекающий осквернение, и самым действием представляют, чувствуют мистическую связь, сопричастие, подобное тому, которое связывает живое существо с принадлежащими ему предметами. Поскольку совершающий действие сохраняет его втайне, последнее является мак бы существом, вышедшим из него, живущим собственной жизнью и порождающим, в свою очередь, гибельные последствия, за них ответственен совершивший проступок. Он является молчаливым соучастником распространяющегося таким образом зла. Если он, напротив, говорит об этом проступке, если он публично признает себя совершившим это действие, то он лишает его той жизни, которой он его наделил. Он отнимает у этого действия его вредоносную силу. Согласно выражению эскимосского шамана, он «из него извлекает его острие». Всем его последствиям сразу кладется конец. Это есть то, что индонезийцы называют «нейтрализацией» ДурНОГО В'ШЯНИЯ.

23S


Теперь понятно, почему надлежит во что бы то ни стало добиться признания колдуна. Оно равносильно снятию колдовства. Если жертва еще жива, она будет спасена. Ясно также, почему эскимосский шаман требует признания. До тех пор, пока виновный, хоть и обнаруженный, не признается, последствия его нечистоты могут продолжать развиваться и множиться. Как только он признался, их бояться больше нечего.

Эта точка зрения подтверждается весьма распространенным обычаем, который иначе понять было бы очень трудно. Во многих обществах, когда роды оказываются трудными, когда дело принимает плохой оборот и выход ребенка замедляется, причину приписывают прелюбодеянию, совершенному женщиной либо во время беременности, либо еще раньше и сохраненному втайне. Ее просят признаться: искреннее и полное признание является единственной для нее оставшейся надеждой на спасение. Тогда ребенок может родиться. Как в приведенных выше случаях, и здесь лишь исповедь в силах нейтрализовать дурное влияние, навлеченное проступком, и немедленно приостановить последствия.

Обычаи подобного рода зарегистрированы на Новой Гвинее, в Африке, в Северной Америке и в других районах, удаленных друг от друга. Все эти обычаи сходны между собой в интересующих нас пунктах. Трудные роды свидетельствуют о том, что женщина имела недозволенные сношения, вероятно во время своей беременности или еще раньше. Достаточно ли для предотвращения гибельных последствий простого разоблачения недозволенных сношений? Ни одно свидетельство не дает на это утвердительного ответа. Впрочем довольно часто эти сношения являются секретом полишинеля. В деревнях первобытных людей, как и вообще в деревне, люди обычно прекрасно осведомлены о том, что происходит у соседей. Случается, что один муж не знает того, что все вокруг него знают, иногда он и сам даже осведомлен об этом. Как бы там ни было, наблюдатели совершенно недвусмысленно оысказываются на этот счет. Для того, чтобы трудные роды благополучно кончились и чтобы ребенок пожелал или смог родиться, необходимо, чтобы тать формально призналась ib своих прегрешениях и чтобы она открыла имя своего возлюбленного или имена возлюбленных, если их было несколько Пока она отказывается это сде-

239


лать, опасность продолжает существовать, и она делается еще более серьезной. Как только она призналась, ребенок рождается. Полное признание матери имеет силу, достаточную для того, чтобы нейтрализовать дурное влияние и помешать, таким образом, несчастному исходу. Это означает, что признание, говоря иначе, очищает, и мы видели, что именно это выражение употребляется и Расмуссеном то поводу исповеди.

Таким образом, случай с совершившей прелюбодеяние женщиной, переживающей поэтому трудные роды, сравним со случаем эскимосского племени, находящегося под угрозой голода вследствие сокрытия женщиной выкидыша. И в том и в другом случае крайняя опасность порождается оставшейся втайне нечистотой. Опасность устраняется раскрытием или, вернее, признанием проступка. Лишь признание нейтрализует дурное влияние, порожщаемое тайной.

Много других нарушений табу является, таким образом, скверной, навлекающей несчастье не только на виновника, но и на его окружение. Если эти нарушения останутся втайне, то целая вереница, целый поток бедствий обрушится на общественную группу. Осквернение равносильно, значит, око-даванию. Чтобы снять колдовство с общественной группы, или, если угодно, чтобы ее очистить, необходимо признание виновного. Вот откуда берутся те более чем энергичные способы, которые применяются в случае нужды для получения признания, вот откуда берется почти повсеместный обычай исповеди.

4. НОВОЕ И НЕИЗВЕСТНОЕ ТРЕБУЕТ  ОЧИЩЕНИЯ

Все неизвестное порождает сомнения и подозрения. Если дело идет о животном или о плоде, то возникает опасение, что прикосновение к нему или употребление его в пищу, когда предмет кажется съедобным, может сделать человека нечистым. Но, с другой стороны, может оказаться, что пища окажется доброкачественной и полезной. (Как в этом удостовериться, не подвергая себя риску? Первобытный человек сам не осмеливается попробовать. Он заставляет кого-нибудь сделать это вместо себя. iB целом ряде легенд новую пищу, какой-нибудь неизвестный плод или неведомую рыбу перед вкушением дают отведать животному.

240


Когда первобытным людям приходится вступать в сношения или соприкосновение с новыми для них людьми или вещами, они обычно становятся на ту же позицию подозрения и сомнения, что и в отношении неизвестных видов пищи. Они опасаются, что от этих новых людей или предметов исходит дурное влияние, приносящее несчастье. Подобно герою одной легенды туземцев Торресова пролива, который перед тем, как отведать кокосовый орех, дал его попробовать собакам и м>равьям, первобытные люди всегда боятся первого опыта.

Когда первобытные люди в первый раз видят какую-нибудь новую страну, они испытывают такую же боязнь. «Очень распространен как-будто обычай (у индейцев Гвианы), по словам В. Рота, засыпать себе глаз, например табаком или перцем, когда дикарь впервые видит какую-нибудь очень бросающеюся в глаза деталь пейзажа, в особенности в горах, him когда он просто попадает в иеи~честную местность. Эта предосторожность имеет, возможно, целью, с одной стороны, умиротворить духа этой местности и таким образом отвести бочезнь или всякое другое зло, которое зпхотел бы наслать этот дух. Во всяком случае это — предохранительная или защитительная операция, призванная преградить путь дурному влиянию, помешать его действию». В. Рот приводит ряд примеров 1.

Псеадимому, желание отвратить дурное влияние зчуша-ет и те предосторожности, которыми первобытные поди часто окружают всякое начало Корда юноша впервые участвует в охотничьем или рыболовном или военном походе, когда он впервые срубает дерево, вешает улей, убивает дичь или вообще предпринимает какую-нибудь работу, он подвергает себя опасности. Для предотвращения последней необходимо, следовательно, самым строжайшим образом соблюсти целый ряд традиционных предписаний и запретов.

Имеющие почти повсеместное распространение обычаи, относящиеся к первчнам, тоже порождены, по крайней мере в большой своей части, стремлением избежать опасности, связанной со всем новым. Есть без предосторожности в первый раз тоды нового урожая значит подставить себя под

1 206, 298—300.

241


действие дурных влияний, навлечь на себя несчастье. Множество примеров совершенно отчетливо иллюстрируют представления подобного рода. Несмотря на различие в отдельных деталях, у нас не может остаться никаких сомнений относительно главной цели церемоний, относящихся к перви-гам. Они предназначены, по крайней мере в ботьшой своей части, к лишению первых плодов возможности творить зло, по выраженз™ Жюно. Первыми должны отведать покойники, царь и вождь. Только сни, благодаря своей мистической силе, способны есть первичы безнаказанно. Вкусив первые плоды, они нейтрализуют дурные влияния, которые могут быть связаны с новым урожаем. Они извлекают из нового урожая яцов-лтое жало, которое в нем может быть зактю-чено. Они его очищают. После того как шжойчики, царь или вождь скосили первины нового урожая, последний становится безвредным для всех.

Состояние супружества тоже является прежде всего чем-то новым для cvnpyios. Это, несомненно, не всегда относится к полевым сношениям. В первобытных обществах и муж и жена чаще всею по этой части давно уже все знают до вступления в брак. Ведь обычно до брака мужчины и женщины пользуются большой свободой, и надо думать, что оба супруга до вступления в брак достаточно использовали эту свободу. Часто бывает так, что новобрачные и раньше не одну ночь проводили вместе и что брак только окончат ель-но и публично оформляет их союз. Однако, будучи взято в ином аспекте, вступление в брак является для супругов новым периодом жизни, глубоким изменением всех условий их существования. В одних обществах муж отправляется жить к родителям жены, в других обществах, наоборот, жена отправляется в дом мужа. Есть места, где молодожены сразу же поселяются в отдельном жилище, а есть и такие общества, где новобрачным отводится помещение в общем доме об щественной группы. Муж больше не спит в мужском доме и впредь ест пищу, приготовляемую ему женой. Часто бывает даже так, что сна не только готовит пищу, но и добывает ее в большей ее части, если она, например, возделывает землю, а мужчина лишь время от времени ходит на охот> или на рыбную ловлю.

Но если все «овсе несет с собой опасность, если на все новое надо итти с предосторожностями,  предусмотренными

242


и закрепленными обычаями, то, разумеется, и супружеская жизнь не может составлять исключения. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что и с браком, как и с первыми плодами, связаны определенные ограничения и табу. Действительно, у очень большого числа обществ обычай запрещает супругам жить супружеской жизнью сейчас же после заключения брака. Считается необходимой отсрочка, которая может продолжаться от нескольких дней до нескольких месяцев. Если оторочка эта не будет соблюден.!, супруги, в особенности муж, который обычно сдан только и упоминается в сообщениях, подпадут под действие дурного влияния и окажутся обреченными на несчастье.

гВ первобытных обществах часто бывает так, что раз все деловые вопросы «между двумя семьями урегулированы, то брак тем самым без всяких прочих формальностей считается совершившимся. Часто, однако, бывает и так, что совершается целый ряд более или менее сложных церемоний м обрядностей. Последние главной своей целью имеют привлечение к супругам благорасположения высших сил, в особенности предков. Мы вправе думать, что это благорасположение включает также и защиту против смутных, но внушающих сильный страх опасностей, с которыми сопряжено для супругов начгло новой жизни. Церемониальное освящение брака не только обеспечивает необходимое соизволение и благорасположение сверхъестественных сит. Оно вместе с тем, раз почти всюду отсрочка является правилом, противодействует дурным влияниям, которых приходится опасаться, когда имеешь дело с чем-нибудь новым. Церемонии нейтрализуют эти дурные влияния: на нашем языке они освящают брак, на языке первобытных людей они его очищают.

5.   КОЗЕЛ   ОТПУЩЕНИЯ

Существуют еще и другие способы для избежания или устранения дурных влияний, которые только еще вступили б действие или уже имели тяжелые последствия. Одним и.-наиболее употребительных является перенесение дурно; •, влияния (которое представляется одновременно и как духовное и как материальное) на существо или предмет, ко •

243


торые уносят его подальше. В результате этого люди чувствуют себя очищенными. Сюда относится хорошо известный прием с козлом отпущения, которого изгоняют в пустыню, нагрузив его грехами Израиля. Я приведу лишь несколько примеров этого обряда.

В Центральном Целебесе, «когда кто-нибудь возвращается из долгого путешествия, обитатели дома не должны вступать с ним в соприкосновение сейчас же по его приходе Путешественник (который в других местах должен, как ты видели выше, подвергнуться предварительной дезинфекции, очищению) кладет сначала руку на собаку. Лишь после этого члены семьи и друзья могут приблизиться к нему. Если он случайно принес с собой болезнь, то она перейдет на собаку»1. Точно так же, «koi да тораджа при переходе реки вспоминает, что он солгал, он отрезает себе кусочек ногтя и бросает его в воду или проделывает то же самое с вырванным из головы волосом. Эта операция не имеет значения жертвы, она имеет целью удалить вместе с какой-нибудь частицей человека произнесенные им лживые слова, чтобы они больше не могли навлечь на него дурное влияние (В противном случае судно, на которое сел туземец, .может потерпеть аварию или его мо-кет схватить крокодил»2. Частица лже ца — обрезок ногтя или волоса — это он сам. Она уносит дурное влияние, которое еисит над ним, подобно тому, как собака, на которую возвратившийся путешесшен^ик положил р\ку, освобождает его от болезни, если он подхватит с собой таковую.

На Новой Зеландии «иногда уполтреблялся своего рада растительный козел отпущения в таких случаях, с-ппрчмер, когда селение страдало от эпидемической болезни Жрец привязывал, но не туго, стебель папоротника к телу како го-нибудь человека. Затем оч произносил заклинание, npvi званное перенести на этот стебель все дурные влияния, действующие на людей. После этого указанный человек входи i в воду, нырял и, отделив от себя стебель, пускал его плыть по течению. Лредполз1алось, что стебель уносит с собой все дурные влияния»3. Стебель папоротника играет здесь в действительности роль козла отпущения, причем туземцы о ь

5 96, 73 — 74 s 8, 267.
= 95, 95

244


повременно с этим используют очистительную силу текучей воды.

Ао-нага поступают несколько иначе. «Если кто-нибудь видел дурные сны и знахарь сказал, что они предвозвещают смерть «апотиа», то в жилище этого человека для предотвращения этого бедствия надлежит совершить церемонию. У каждого обитателя дома берут волос или нитку из его одежды. Из этого делается пучок, который знахарем привязывается к шее 'Козы. Приносящий жертву трет козу пальцем, смоченным слюной, плюет ей в рот и объявляет, чго отныне она замещает его самого... Знахарь рассекает голову козе и повелевает ей унести все зло с собой. Затем жертвоприноситель и знахарь возвращаются прямо в «ме-рунг» (мужской дом), не разговаривая ни с кем по дороге. Они совершают омовение, затем человек, для которого совершалось жертвоприношение, должен снова вернуться в «морунг» и окурить себя дымом специально для этого зажженного огня. Лишь после этого он может вернуться к себе»1. Здесь тоже используют очистительную силу воды и дыма. ^Перенесение дурного влияния на козу выступает здесь совершенно отчетливо, и близкие человека, видевшего дур-ьые сны, вместе с ним пользуются благами очищения. Взятые у них волоски или нитки' от одежды, привязанные к шее козы, служат проводниками.

Аналогичные обряды часто «наблюдались в Африке. Я ограничусь одним примером, относящимся к ланго (англо-египетский Судан): когда посев начинает пускать ростки, выходящие из земли, берется стебель тростника или травы ироде бамбука, который сажается в почву на поле для борьбы с дурным глазом. Это своего рода козел отпущения- он примет на себя все зловредные влияния, которые в случае его отсутствия погубили бы урожай»2.

Наконец, еще один прием избавления от дурного влияния путем удаления его заключается в том, чтоб самому, собственными руками, осуществить более или менее полно 1X3 несчастье, которого человек ожидает. Если, например, человек видел себя во сне потерпевшим какую-нибудь неудачу, то он, едва только проснулся, «исполняет» сон возможно скорее и возможно лучше. Этим путем угрожающая беда «подменяется» ее эквивалентом. Ее осуществляют авансом и

1   131,  287--388. 2  35,  97.

245


таким образом с нею разделываются. Ведь беда уже осуществилась, и больше она уже не повторится. Мне уже при-ходичось приводить характерные факты подобного рода, например из быта индейцев Новой Франции Одному туземцу приснилось, что он взят в плен врагами, которые, согласно обычаю, пытали его. Назавтра он попросил своих друзей, чтобы они привязали его к столбу и нанесли ему жестокие раны. Другой туземец, который видел во сне свою хижину в пламени, сам назавтра поджег ее, но так, чтобы не дать ей сгореть дотла, и т. д. «Оригинален прием, которым некоторые народности Индонезии обыкновенно обезвреживают сны, возвещающие несчастье: они инсценируют то, что IBM-дели во сне Вот пример: один батак видел во сне, что его били Назавтра он попросил друга нанести ему несколько ударов, чтобы избежать реальных кототушек.

То же представление встречается и у альфуров Минага-сы Здесь этим приемом стараются обезвредить не только сны, но и другие дурные предзнаменования Если кто-нибудь видит во сне пожар или другим каким-нибудь способом по ряду примет убеждается в том, что грозит пожар, то соор>-/ьается маленькая хижина, которая предается огню. Таким образом парализуются зтовещие сновидения ичи предзнаменования. Такой же обычай существует и у других народов, между прочим у даяков и хова на Мадагаскаре» *.

Курьезный факт, наблюдавшийся у куравер (одно из темен в Индии), довершает рассмотрение того, как «замена» или «подстановка» служат для предохранения от несчастья. «Однажды в мое бунгало, — сообщает автор, — пришла телеграмма: «Балу умер. Сохраняйте спокойствие». Этот мотодой Балу вырос в моем селении, но в это время он находится в сотне миль от нас. Вот что произошло. На гочову его сел ворон. Это было ужасным предзнаменованием. Оно возвещало верную смерть. Чтобы помешать иопопнению зчовещего пророчества, дядя Бату придумал послать эту телеграмму. Разумеется, пока в бунгало не стало известно о случившемся, обитатели его погоревали, но затем много потешались по этому поводу. Но что значили преходящая скорбь и небочьшой расход по сравнению с несчастьем, которое было устранено посылкой этой телеграммы?»2. Труд-

1 259, 584—585 -  66,  97

246


но найти факт, более поучительный, чем этот. Ворон, сев на голову ребенка, осудил его на неминуемую смерть. Единственным средством противодействия беде, какое только оставалось, являлась «инсценировка» несчастья, осуществление его авансом собственными руками. Что было делать? Для того, чтобы симулировать смерть Балу, о ней телеграфировали, как если бы Балу действительно умер. Отправленная таким путем весть, несмотря на свою лживость, была достаточно реалистической для того, чтобы больше не было нужды в посылке ее во второй раз. Ребенок умер in effigie подобно тому, как индеец Новой Франции подверг себя ин-сценированньгм пыткам, заставив друга привязать себя к столбу и бить, или подобно тому, как индонезиец сжигает in effigie свою хижину, предавая пламени специально построенный для этого маленький шалаш. Здесь самым четким образом улавливается реалистический символизм этого мышления. Символ, образ, замена, субститут есть то, что представляет. Осуществляя .собственными руками in effigie, т. е. в симвочичеекой форме, несчастье, которое считают близким и неизбежным, первобытные люди осуществляют его реально. Теперь, следовательно, больше уже нечего бояться дурного влияния. Его действие исчерпано этой антиципацией.

В свете сказанного выше надлежит интерпретирорать, несомненно, и следующий факт, сообщаемый Брайаном. «Когда в стране (у зулусов) разражается эпидемия, собираются матери со всей местности, причем каждая несет на спине ребенка. Они с пением отправляются к такому месту на берегу реки, где имеется большая песчаная отмель. Здесь они вырывают большие ямы и в каждую сажают по ребенку, засыпая его затем песком по самую шею. После этого они разражаются стенаниями и причитаниями, обычными для погребения. Предполагается, что этим совершается умилостивление кого-то или чего-то, о чем туземцы теперь уже ничего не знают, и таким образом надеются положить конец эпидемии» 1.

Я не думаю, чтобы здесь перед нами был умилостивительный обряд: это скорее «замена». Матери инсценируют погребение своик детей, чтобы спасти их от угрожающей смерти, чтобы им не пришлось погребать их реально. По-

1 22, 344.

247


добным же образом и депеша, извещающая о смерти мальчика, нейтрализует дурное влияние, которое должно было вызвать его смерть.

Небезынтересно, быть может, отметить в заключение, что рассмотренные в этой главе представления относятся к тому, что мы назвали аффективной категорией сверхъестественного, поскольку, по крайней мере, общие для всех этих представлений элементы имеют и эмоциональную природу. Отсюда их взаимное сходство, отсюда их сходство с .нарушениями, со зловещими предзнаменованиями, с околдованием и т. д. Отсюда и сходство операций, при помощи которых первобытные люди во всех этих родственных между собой случаях стараются защититься против дурных влияний, угрожающих иvi или обрушившихся на них, одним словом, «очиститься». Как только представление подобного рода начинает занимать внимание первобытного человека и волновать его, немедленно появляется защитная реакция в той форме (предписаний, табу, очистительных обрядов, ограничений, жертвоприношений, замен и т. д.), в какой она унаследована от предков и в какой она сохранена и продиктована священной традицией.


ЛИТЕРАТУРА,  ИСПОЛЬЗОВАННАЯ  ЛЕВИ-БРЮЛЕМ

(В  сносках  в   тексте   черным   шрифтом    указан    номер   книги,, светлым — страница)

1. ADAIR, J. — History of the American Indians., 1775.

2.   ADAM, Leo-nhard. — Stammesorganisation und Hauptlingstuni-der Wakashstamme. «Zeitschnft fiir verglekhende Rechtswis-senschaft». 1918, XXXV.

3. «Annual Report Papua»,  1913.

4. «Annual  Report Papua»,   1905.

5. BASDEN, G. Т. —Among the Ibos of Nigeria.  1921.

6. Beliefs and customs of the Xam Bushmen, from material collected by W. H. il. BLEEK and Miss Z. C. LLOYD between 1870 and 1880, edited by D. F. BLEEK. «Bantu Studies». 1933. VII.

7. BENTLEY, W. H. —Pioneering on the Congo. London.   1900.  I.

8. BEST, Elsdon —The Maori. Wellington <N. Zeeland). 1924. V. L

9. BLEEK .and LLOYD — Specimens of Bushman folk-lore. London, 1911.

10. BOAS, Fr. — Eskimo of Baffinland and Hudson Bay. «Bulletin. of the American Museum of Natural History». 1907. XV.

11. BOAS, Fr. — Tsimshdan mythology. «Bureau of American Ethnology». Report XXXI, 1916.

12. BOCK, C. — The head-hunters of Borneo. Munster, 1927.

13. BOGORAZ, Wl. —The Chukchee. London.  1904-н09.

14. BOLLIG, P. L. — Die Bewohner der Truk-Inseln. 16. BONNEY, F.—On some customs of the  aborigines of the  river Darling (New South Wales). J. A. I.  1883—4. XIII, 2.

16.  BOSCH, Fridolin, R. iP. — Le iculte des ancetres chez les Ba-nyangwesi. «Anthropos». 1925. XX.

17. BRiINCKER, P. H. —Charakter und Sitten der Bantu S. W. Af-rikas. «Mitteilungen des Seminars fiir orientalische Sprachen». 1900, III,  3. BROUGH Smyth ом. SMYTH, Brough.

18. BROWN, J. — Melanesians and Polynesians.  London.  1910.

489


19. BROWN, J  Т. —Among the Bantu nomads. London, 1926.

•20. BROWNL1E, W. T. — Witchcraft among the natives of South-

Afrioa   «Journal of the African" Society». XXV. 1926. 21. BRUTZER —Der Geisterglaube bei den Kamba. 1905.

•22. BRYANT, А. Т. —A Zulu-English Dictionary. Natal. 1905.

23.   Bulletin de la Saciete frangaise de philosophic, 23-e annee, 1923.

24. Bulletin de la mission romaine. 1874. 11.

25. CALLAWAY, C. H. — The religious System of the Amazulu, Natal. -1868 — 1870.

26. CARTAlLHAiC, Em. et BREU1L, H., afobe. —La caverne d'Alta-mira a Santillane, pres Santander. Monaco. 1906.

27. CASALIS, E. — Les Bassoutos ou 23 annees de sejour et d'observations au sud de 1'Afrique. (P. 1859.

Cambridge Expedition — cm.  Report  of  the  Cambridge Expedition.

•28. CHAKA.

29. DEANE, W. —Fijan Society. L. 1921.

30. De quelques figures hybrides t(mi-hum<aines et mi-anirtrales) de la caverne des ^Trois-Freres (Ariege). «Revue Anthopologi-que». 1934. XLV1.

31. DIETERLEN, H. —La medicine et les medecins au Lessouto. 1930.

32. DOEHNE, J. L. —A Zulu-English Dictionary. 1857.

33. DONNER, K,—Bei den Samojeden in Sibirien. 1926.

34. DORSEY, A. — Traditions <of the Skidi Pawnee. «Bureau of American Ethnology». Bulletin VIII.

35. DRIBERG, J. H. —The Lang-o. L. 1923.

36   DRIBERG, J. H.— Didinga customary law. Sudan notes and records. VIII. 1927.

37. DUMAREST, F. P.—Notes on Cochiti. New Mexico. Memoirs of the American Anthropological Association, 1922. '

38. DUNDAS, Ch. — Kilimanjaro  and its people. London. 1924.

39. ELK1N, A. P. — Rock-paintings of N. W. Australia. «Oceania». 1930. I.

40. ELK1N, A. P. — The secret life of the Australian aborigines. «Oceania». 1932. III.

41. ELK1N, A. P. — Totemism in N. W. Australia, «Oceania». 1933. III.

42. ELKIN, A. P. — Studies on Australian totemism. «Oceania» 1933. IV.

43. EHRENREIOH, P.—Die My then und Legenden der Sud-Ameri-kanischen Urvolker und ihre Beziehungen zu denen Norda-merikas und der alten Welt (Zeitschrift fur Ethnologic. 1905. Bd. 37. Supplement).

44.  ENDEMANN, K. —Worterbuch der Sotho-Sprache. Hamburg 1911.

45. Evangelisehes Missions-Magazin. 1913.

46. EVANS, J. H: W. — Studies in religion, folk-lore and custom in British North Borneo and the Malay Peninsula. Cambridge 1923.

490


47. EVANS, J. H. W. — Among primitive peoples on Borneo.

48. EVREUX, d', Yves — Voyage dans le nord du Bresil.

49. FIRTH, R. — Anthropology   in   Australia   1926--32   and   after. -     «Oceania».  1932. Oil.

50. FORTUNE, R. F, — Sorcerers of Dobu. L.,  Ш2.

51. FRITSCH, G. — Die Eingeborenen Sud-Afrikas. Breslau.  1872

52. GOUDSWAARD, A. -De Papoewa's van de Geelsvincks baai. 1863.

53. GRAEBNER —Das Weltbild des Primitiven. Munchen. 1924.

54. GRANV1LLE and F. ROTH. —Notes on the Sekris, Sobos and Ijoe of the Warri district of the Niger Coast Protectorate. 1889. J. A. I. XXVIII.

55. GREY, G. — Journal of two expeditions of discovery in North West and Western Australia during the years 1837, 1838 and 1839. London. 1841. I.

56. GROVE, capt. — Customs of the Acholi. Sudan Notes and Records. 1919. II, 3.

57. GRUBB, W. B. — An unknjown p<eople in an unknown land. L.

191.1. 57a. GUEVARA, T. — La mentalidad arauoana.

58. GUISE, R. E. — On the tribes inhabiting the mouth of the Wa-nigela river, New-Guinea. J. A. I. 1898—99. XXVIII.

59. GUMILLA,  P. — El  Orinoco ilustrado.  I.

60.   GUTMANN, Bruno — Feldbausitten und Waichstumsgebrauche der Wadschagga. «Zeitschnft fur Ethnologie». 1913. XLV.

61.  GUTMANN, Bruno — «Archiv fiir die gesaimmte Psychologic». XLVIII.

62. GUTMANN, Bruno—Denken und Dkhten der Dschagga-Negern.

63. HANSEN, J. K. K. — De group N. en Z. Pageh van de iMenta-wei eilanden. T. L. V. 1914.

64.  HARDELAND, A. —Dajakisch-Deutsches  Worterbuch.  1859.

65. «ARLINGTON, J. P. — Tobacco among the Karuk Indians of California. «Bureau of American Ethnology». Bulletin. 1932. Nr. 94.

66. HATCH, W. J. — The land pirats of India. [1929.

67.  Historia de las missiones franciscanas I. (Apuntas historicos sobre los ladios Cunibos).

68.  HOBLEY, C. W.—Bantu beliefs  and magic.   1922.

69. HOLUB, E. —Sieben Jahre in S. Afrika. II. Wien. 1881.

70. HORNE, G.  aind AISTON,   G. —Savage   life   in   Australia    L.

1924.

70a. (HORNE G. and AISTON G.—Savage life in Central Australia. 1919.

71. HOWITT, A. W. — The native tribes of South-Australia. L. 1904.

72. HUBERT et MAUSS — Etude sommadre de la representation du temps dans la religion et la magic. «Melanges d'histoire des religions». P. 1909.

73. HUTTON, J. H. —The Angami Nagias. L. 1921.

74. Interrogato.ire inedit icoimmunique par M. 1'administrateur Prou-teaux.

491


75.  IRLE, J. — Die Religion der Herero. «Archiv fur Anthropologies. N. F. 1915. XV.

76. JACKSON, H. C. — Seed-time and harvest, Sudan notes and records, 1919, 11, I.

77   JENNESS, D. — The life of the Copper Eskimo. «The Canadian Arctic Expedition». 1913—1918. XII.

78. «The Jesuit Relations (Nouvelle France). 1672—1673. LVIII. Ed. Thwaiites.

79.  JOCHELSON,  W. — The Koryak.  1905—1908.

80.  JOSE   VIDAL,   Fr.,   P.— Mission   de   Zamora.   Historia   de   las

missiones framcisoanas. XI. 81 . JUNOD, H. A. — The life of a South-African tribe. London —

Neuchatel.  1912. I. 81 a. JUNOD, H. A.—The life of a South-African tribe. London —

Neuchatel. 1912. II.

82.   JUNOD, H. A. — Les ha-Ronga. (Bulletin de la Societe Neu-chateloise de Geographic). Neuchatel. 1898. Nr. 1.

83.  JUNOD, H. A.—Conceptions physio'Iogiques des Bantou Sud-Afrkadns. «Revue d'Ethnographie et de Sociologie». 1910.

84. KARSTEN R. — The Toba Indians of the Bolivian Gran Chaco Acta Academiae Aboensis humaniorai IV. 1915.

85. KINGSLEY, Mary — West-African Studies. 2-d ed. London. 1899.

86. KITCHING, A. L., Rev. — On the backwaters of the Nile. 1912.

87. KLEIWEG de ZWAAN —Die Heilkunde der Niasse. 1913.

88. KOOH-GRUENBERG, Th. — Von Roroima zum Orinoko.4I. 3. 1917.

89. KQCH-GRUENBERG, Th. —Vion Roroima zum Orinoko. III. B. 1023.

90. KOCH-GRUENBERG, Th. — Zwei Jahne unter den Indianern. II. B. 1908.

91. KOOTZ-KRETSCHMER, E. —Die Safwa. I. B. 1929. 91 a. KOOTZ-KRETSCHMER, E. — Die Safwa, II.

92. KROPF, A. — Kaffir-English Dictionary. Lwedale. 1899.

93. KROPF, A.—Das Volk der Хоет-Kaffern   B.  1889.

94. KRUYT, A. C.—Measa. I. T. L. V.  1918. LXXIV.

95. KRUYT, A. C.— Measa!. II. T. L. V. -1919. LXXV.

96. KRUYT, A. C. —Measa. III. T. L. V. 1920. LXXVI.

97. KRUYT, A. C. — Het animisme in den indischen Archipel. Gra-

venhage, 1906.

98. KRUYT, A. C. —De Timoreezen. T. L. V. 1923. LXXIX.

99. KRUYT, A. C. —Die Bare sprekende Torarija's. II.

100. LAGAE, C.  R., O. P.—Les  Azande  ou Niam-Niam.

101. LAGAE, C.  R.  et  PLAS,   H.   V,   van   den —La   1-angue   des

Azande.  1929. III.

102   LANGLOH PARKER —The Euahlayi tribe. L. 1905. 103.   LANDTMANN,   G. — Ethnographical  collection   from   the   Ki-

wai district of British Neu-Guinea.

492


104. LANDTMANN, G. — The origins of sacrifice as illustrated by a primitive people; in Essays presented to C. G. Seligman. 1934.

105.  LANDTMANN, G. — The Kiwai Papuans of British New-Guinea. L. 1927.

105a. LANDTMANN, G.—Folktales of the Kiwai Papuans. Acta soci-etatis scientiarum fennicae, v. 47. Helsingi. 1917.

106.   LANDTMANN, G. and BEAVER, W. N.— Unexplored New-Guinea. L. 1920.

107. LE CLERQ, P. recollect. — Nouvelle relation de la gaspesie. 1919. Ed. Gamong.

108. LEENHARDT, M. — Notes d'ethnologie neo-caledonienne. Tra-vaux et memoires de 1'Institut d'Ethnologie. VIII.

109.   LEENHARDT, M. — Documents neo-caledoniens. Travauix et memoires de 1'Institut d'Ethnologie. IX.

110. LEICHiHARDT — Journal of an overland expedition in Australia. London. 1847.

111. LEON'HARDI, von —Vorrede zu C. Strehlow «Die Aranda. und Loritja-Stamme in Zentral Australien». 1910. III.

112. Letters  from  Victorian  pioneers.

113.  LEVY-BRUHL, L. — Les fonctious mentales dans les societes inferieures. P. 1910.

114. LEVY-BRUHL, L. —La rnentalite primitive. P. 1922.

115. LICHTENSTEIN, H.—Reise im  Sud-Afrika. B.  1811.  I.

116. LICHTENSTEIN, H. —Reise im Sud-Afrika. II.

117. LINDBLOM, G. —The Akamba. 1920'.

118.  LOEB, M. — Pomo folkways. University of California. «Publications in American Archaeology and Ethnology». XIX.

119. LOEL, Ed.—Mentawei religious cult. University of California Publications. XXV.

120. MACKENZIE, D. R. — The  spirit-ridden Konde.   i9/o.

121. MACKENSIE, J. —Ten years north of the Orange River. Edinburgh. 1871.

122. MACLEAN, idol. — A Compendium of Kaffir laws and customs.

123.  MAC CONNEL, Urs. — The Wik-Munkan tribe. «Oceania». 1930. I.

124. MACKINTOSH, A., major —A short account of the Kattouri-es residing in the Koncan and Attavessy. «Transactions of the Bombay Geographical Society». 1836.

125.   MALINOWSKY, Br. — Argonaut of the Western Pacific. L. 1922.

126. MALINOWSKY, Br. —Fishing in the Trobriand islands. «Man». 1918. Nr. 91—92.

127. MALINOWSKY, Br. —Myth in primitive  psychology.  1926. 127a. MALINOWSKY, Br. — The sexual life of savages in northwestern Melanesia. L., 1931.

128.  MALLINCKRODT, J. — Ethnographische medeelingen over de Dajaks van Landak en Tajan. T. L. V. LV.

129. MEIER, Jos., P., M. S. C. —Mythen und Erzahlungen der Kustenbewohner der Gazelle-Halbinsel. Miinster. 1909.

493


130.   MERENSKY,   A. — Erinnerungen   aus  dem    Missionsleben    in

S. O. Afrika. 1688. 130a. METRAUX A. — La religion des tupinambo. Paris. 1928.

131. MILLS,  J. P. —The Ao Nagas. L.  1922.

132. MILLS, J. P.—The Lhota Nagas. London. 1922.

133.  «Missionary  records.  Tahiti  and  Society  islands».  1799.

134.  «Missions  evangeliques». 1868.  XLIII. .135. «Missions evangeliques».  1870. XLV.

136. «Missions evangeliques».  1871.  XLVI.

137. «Missions evangeliques». 1872. XLVU (Ed.  Germond).

138. «Missions evangeliques».   1896. LXX.

139.  «Missions evangeliques». 1897.  LXXH  (Dieterlen).

140. «Missions evangeliques». 1899. LXXIV, 1.

141. «Missions evangeliques».  1906. LXXXI, 2.

142. «Missions evangeliques». U9M. LXXXIV, ,1.

143.  «Missions evangeliques».  1912. LXXXVII. <H.  Martin).

144.  «Missions evangeliques».  1916. Ed. 2 (P. Ramsayer).

145. «Missions evangeliques». 1917. XOI, 1. (M-elle Dogiraont).

146. «Missions evangeliques». 1925. Ed. 2 (Lina Franz).

147. MJOBERG, E. — Dunch die Insel der Kopfjager. 1929.

148. Missionary labours  and- scenes in Southern Afrika.  1842.

149.  MONSORD REKLAW —Afaiau the hermit. «Bulletin de Iz. Societe des Etudes oceaniennes». 1924. Nr. 9.

150.  MOONEY, James — Myths of tbe Cherokee. «Bureau of American Ethnology». 1900. Repoit XIX.

161. MOONEY and OLBRECHTS — The swimmer manuscript. «Bureau of American Ethnology». Bulletin. Nr. 99.

152. MONTEIRO— Angola and the river Congo. I.

153. NELSON, E. W. —The Eskimo about Bering Strait. «Bureau of American Ethnology». Report. XL1H.

154. NEUHAUSS, R. — Deutsch Neu-Guinea. Berlin. 1911. B. ,111.

155. NEWTON, H. —In far New Guinea.

156. NICOL, Yves — La tribu des Bakoko. 1930.

157. NIEUWENHUIS, A. W. —In Central Borneo. 1900. I.

158. NIEUWENHUIS, A. W. —In Central Borneo. 1900. II.

159. NORDENSKIOLD, Er. — Faiseurs de miracles et voyants ichez les Indiens Cuna. «Revista del Institute de Etnologia Tucu-man». i!932. II.

160. NORDENSKIOLD, Er. — La conception de 1'ame chez les Indiens Cuna. «Journal des Americanistes», N. S. 1932. XXIV.

161.   OSSENBRUGGEN, van, F. D. E. —Het primitieve denken Zooals dit zich uit voornamelijk iin pokkengebruiken op Jova en elders. T. L. V. 1916. LXXI.

162. OYLER, D. S. Rev. —The Shilluk's belief in the evil qye. Sudan notes and records. '1919. II. 2.

163. PACKARD, R. L. —Notes on the mythological religion of thi Nez-Perces. Journal of American Folklore.  1891. IV. PARKER LANGLUH, cu*. № 102.

164. RARSpNS, E. C. — Witchcraft among the Pueblos: Indian or Spanish? «Man». 1927, Juin.

494


165. PATON, J. G.—Missionary to the New-Hebrides. An autobiography. 1898, P. il.

166.  PERHAM, J. — SeauDajak Religion. «Journal iof the Straits Branch of the Roiyal Asiatic Society. 1883. X.

167. PERHAM, J. — Manangism in Borneo. «Journal of the Straits. Branch of the Royal Asiatic Sooielt'y». /1887. XIX.

168. PEEKEL, G., P. M. S. C—Religion und Zauberei auf dem mil-tleren Neu-Meekknburg. Munchen. 1910.

169. PETITOT. Eug., P. —Autour du grand lac des Esclaves. P, 1891.

170. PETTAZONI, R. —La confessione degli peooaiti. 1929.

171.  P1DDINGTON, M. and R.—Report on the field-work in N. Western Australia, «Oceania». 1932. II.

172. PIDDINGTiON, M. —The totemic system of the Kajiadjeri Tribe. «Oceania». 1932. И.

173. PINK, Olive — Spirit ancestors in a northern Aranda horde, «Oceania». 1933. IV.

174. PLEYTE, C. M. — Toekainy Salap. Eene bijdrage tot het leer,

stuk dat planten bezielde wezens zijn. T. L. V. 1906. LIX. 176. POWERS —Tribes of California. 1877.

176. PREUSS, K. Th. — Religion und Mythologie der Uitoto. Gottin-gen. 192,1 — 1923.

177. PREUSS, K. Th. —Der religiose GehaJt der Mythen. 1933.

178. RADCLIFF-BROWN, A. R. —The Andaman islanders. Cambridge. /1922.

179.  RADCLIFF-BROWN, A. R. —Three Tribes of Western Australia. Journal of the Roiyial Anthropological Institute. 1913, XLIII.

180. RADCLIFF-BROWN, A. R. —The social organisation of Australian tribes. «Oceania». 1930'. I.

181.   RADCLIFF-BROWN, A. R.— Рецензия иа Notes on tote-mism in Eastern Australia. «Oceania». 1930. II.

182. RASCiHER, P., M. S. C. — Die Sulkai Ein Beitrag zur Ethno-graiphie von Neu-Pommern. «Archiv fiir Anthropologie». N. F Lpz. 1904.

183.  RASMUSSEN, Kn. — Intellectual culture of the Iglulik Eskimos. Report of the 6-th Thule Expedition. 1921—24. 1929, VII, 1.

184. RASMUSSEN, Kn. — Intellectual culture of the Caribou Eskimos. Report of the 5-th Thule Expedition. VII, 2—3.

185. RASMUSSEN, Kn. —Iglulik and Caribou Eskimo texts. Report of the 5-th Thule Expedition. VII, 3.

186. RASMUSSEN, Kn. — Thulefahrt. 1926.

187. RASMUSSEN, Kn. —The people of the Polar North. 1908.

188. RASMUSSEN,   Kn. —The   Netsilik    Eskimo.

189. RATTRAY, R. S., Capt.— Ashanti. Oxford. 1923.

190. RATTRAY, R. S. —Ashanti proverbs. Oxford. 1916

191. RATTRAY, R. S. —Religion and art in Ashanti. Oxford. 1927,

192. «Relations de la Nouvelle France 1636». Paris. 1637 (Hurons).

193. «Relations de la Nouvelle France des annees 1647   et   1648»,

495


194.  «Relations de la Niouvelle France 1640 et 1641». Paris. 1642. Relations of the Jesuit. cm. Jesuit Relations.

195. «Reports of the Cambridge Anthropological Expedition to the Torres Straits». Cambridge. 1901—08. IV.

196. «Reports of the Cambridge Expedition to the Torres Straits* 1908. V.

197. «Reports of the Cambridge Expedition to the Torres Straits». 1908. VI.

198. RILEY, E. B. — Among Papuan tread-hunters. L. 1926.

199. ROLLIN, L. — Les lies Marquises.

200. ROSCOE, J.—The Bagesu and other tribes of the Uganda Protectorate. Cambridge. 1924.

201. ROTH, W. E. —North Queensland Ethnography Bulletin. Brisbane. 1903. Nr. 2.

202.   ROTH, W. E. — Superstition, magic and medicin. North Queensland Ethnography Bulletin. Brisbane. 1903. Nr. 5.

203.  ROTH, W. E. — Superstition, magic and medicin. North Queensland Ethnography Bulletin. Brisbane. 1903. Nr. 8.

204. ROTH, W. E. —North Queensland Ethnography Bulletin. Brisbane. 1903. Nr. 18.

205. ROTH, W. E.—Ethnological Studies among the N. W. Central Queensland aborigines. London. 1897.

206. ROTH, W. E. — An inquiry into the animism and folklore of the Guiana Indians. «Reports of the Bureau of American Ethnology». 19(15. XXX.

207.  SAINT-PERIER, de, R. — Gravures anthropomorphiques de la grotte d'lsturitz. «Anthropologie». 1934. XLIV.

•208.  SAVILLE, W. I. V. —In unknown New-Guinea. Philadelphia. 1926.

209.  SCHADEE, M. C. — Bijdrage tot de kennis van den giodsdi-enst der Dajaks van Landak en Tajan. T. L. V. 1903. •

210.  SGHAPERA, I. —The Kboisan peoples lof South Africa. London. 1930.

211. SCHUERLE,  G. — Die  Sprache der   Basa in  Kamerun.

212. SCHWEITZER, Albert. —A 1'oree de la foret vierge. 1929.

213. SELIGMAN, C. G. and B. Z. — The pagan tribes of the nilo-tic Sudan. L. 1932.

214.  SEVERING de SANTA TERESA, Fr. — Creencias, rites, usos у coetumbres de los Indios Catios de la Prefectura aposto-lica de Uraba,

215. SICK, von, Eberhard. — Die Waniaturu. «Bassler-Archiv». 1915. V. 1—2.

216. SMYTH, Robert Brough.—The Aborigines of Victoria. Mel-bourn. 1878. I.

217.  SMITH  and  DALE — The  ila-speaking peoples    of    northern

Rhodesia. 1920. I. 217a.  SMITH  AND DALE —The  ila-speaking peoples  of northern

Rhodesia. 1920. II.

218. SPECK, F. G.—Pen-obsaot Shamanism. Memoirs of the American Anthropological Association. 1919. VI.

496


219.  SPECKMANN, F.— Ore Hermans —burger Mission in Afrika. 1876.

220.   SPEISER, F. — Ethnologische Materialien au§ den Neuen Hebriden und den Banks-Inseln. 1923.

221.  SPENCER and  GILLEN —The Arunta.  1927.

222.  SPENCER and GILLEN —The native tribes of Central Australia. London. 1899.

223. SPENCER, Bald. — Totemism in Australia. Report of the 16-th meeting of the Australian Association for the 'advancement of science. 1904.

224.   SPENCER, Bald.—The native tribes of the northern Territory <of Australia. London. 1904.

225.   SPENCER, Bald. — Wanderings in wild Australia. London. 1928.

226. SPINDEN, J — Nez-Perces tales. Folktales of Salishan and Sahaptin tribes «Memoirs of the American Folklore Society». XI.

227.  STANNER, W. E. H. — The Daly River Tribes. «Oceania». 1932. II.

228. STANNUS, H. S. — Notes on some tribes of British E. Africa. J. A. I. 1910. XL.

229.  STEEDMAN, A.—Wanderings and adventures in the interi: or of S. Africa. 1.

230.   STEINEN, von den, Karl — Unter den Naturvolkern Zentral-Braisiliens. Berlin. 1894.

231. STEFANSON, W. —My life with the Eskimos.   1913.

232.  STREHLOW, C. — Die Aranda- und Loritja-Stamme in Zent-ral-Australien. Frankfurt a/M. 1907. I.

233.  STREHLOW, C. —Die Aranda- und Loritja-Stamme in Zent-ral-Australien. II. 1909.

234.  STREHLOW, C. —Die Aranda- und Loritja-Stamme in Zent-ral-Australien. Dritter Teil. — Die totemistischen Kulte. 1910.

235   STREHLOW, T. G. H. — Ankotarinja an Aranda myth. «Oceania». 1933. IV.

236. TALBOT, P. A. —The peoples of South Nigeria. 1926. II.

237. TANGHE, BASIEL, P.-De Ngbandi naar het leven geschetst. 1930.

238. TAPLIN, G., Rev., WOODS, J. D. — Native tribes of South-Australia. 1879.

239. TEIT, I. A. —- Traditions of the Thompson river Indians. «Memoirs of the Amerkan Folklore Society». 1898. VI.

240. TEIT, I. A. Okanagon tales. Folktales x>f Salishan and Sahaptin. «Memoirs of the American Folklore Society». 1910. XI.

241.  THALBITZER, W. Ethnographical collections from East Greenland. «Meddeleser om Greenland». 1922. XXXIX.

242.  THOMAS, Th. M. — Eleven years in Central South Africa. 1872.

243. THURNWALD, R. — Forschungen auf den Solomon Inseln und dem Bismark-Archipel. Berlin. 1913. III.

244. TURNER, G. —Nineteen  years in Polynesia.  1861.

245. VEDDER, H. — Die Bergdama.  1923. I.

497


246. VERTENTEN, P. — Zeichen- und Malkunst der Marindenesen. «Internationales Archiv fflr Ethnographic». 1916. XXII.

247. VIAENE,   L.,   witte   Pater —Uit   het   leven   der   Bahunde. «Congo»,  II, 2. V1DAL, Jose, cm. Nr. 80.

248.  WAKEFIELD — Adventure   in   New-Zealand.   1839 — 1844.   II.

249. WALKER, A., abbe —Un enterrement chez les Ishogos. Bulletin de la Soiciete de Recherche iGongolaise. 1928.

250.  WANGEMANN — Die .evangelische Missionsarbeit in  S. Afri-ka. Berlin. 1872 — 74. Bd. I—IV.

251. WANGEMANN — Ein Reisejahr in Sud-Afrika. 1868.

252. WANGEMANN — Die Berliner Mission im Zululande. 1872—74.

253. WARNECK, J. —Die Religion der Bataik. 1909.

254. WEEKS, J. H.— Anthropological notes .on the Bangala of the Upper Congo River. J. A. I. 1909—1!910. XV.

255. WERNER, Alice —Myths and legends of the Bantu. 1933.

256. WESTERMANN,  D. —Die Mpelle.  Gottingen —Leipzig.  1921.

257. WILLIAMS, E. P. — Orokaiva Society. L. 1930.

258. WILLIAMS, F. E. —Trading voyages from the Gulf of Papua. «Oceania». 1932. III.

259. WILKEN, G. A. —Handleiding voor de vergelijkende ¥olken-kunde van Nederlandsch-Indie.

260. WING, van, J., S. J.—De geheime sekte van't Kimpasi.

261. WING, van, J., R. P., S. J. —Etudes Bakongo. 192,1.

262. WIRZ, P. — Beitrage zur Ethnologic der Sentanier (hollandi-sches Nieu-Guinea). «Nova Guinea». XVI.

263. WIRZ. P.—Anthropoloigische und ethnologische Ergebnisse der Central Neu-Guinea Expedition 1921—22. «Nova Guinea». XVI.

264. WIRZ, P. — Die Marind-anim von hollandisch Sud-Neu-Guinea. Hamburg. 1922—25. II.

265. WIRZ, P. — Die Marind-anim van hollandisch Siid-Neu-'Guinea. Hamburg. 1922—25. III.

266. WIRZ, P. — Die M'arind-anim von hollandisch Sud-Neu-Guinea. IV.

ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ:

Т. L. V, = Bijdragen tot de taa>K land- en volkenkunde van Neder-

landsch-Indie. J. A. I. = Journal of the Royal Anthropological Institut rof Great

Britain.

49t


ПРЕДМЕТНО-ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ J Составлен Б. Шаревской

А

Ааскуанди — 46.

Абу, мифический лерюонаж— 447, 448.

Австралийцы—.13, 19, 64, 114, 118, 148, 165, 161, 208, 215, 262, 270, 278, 287, 289, 292, 295, 299, 300, 316, 329 — 331, 333, 336, 339, 341, 353, 358, 359, 373-^376, 387, 390, 399, 403, 410, 417, 418, 428, 443, 451, 453, 456, 460, 464, 470, 474, 477, 479 — 483.

Австралийцы  грунта — 14, 19, 63, 86, 112, ИЗ, 115—119, 121, 162, 206, 209, 212, 216, 266, 267, 269, 278, 296, 299, 300, 309, 313—316, 317, 330, 338, 339, Э5(У, 354, 355, 360— 362, 364—366, 368, 391, 392, 395, 410, 412, 413, 426, 452, 4бЗ.

варара — 314. вик-мункан —386. вонконгуру — 43,     44,     207, 213.

диери — 313. илиаура— 63. йарра —337. какаду —117, 208.

 калькадун —212. караджери — 266,   269,  284, 285,  388,  400,  401, 404, 405, 412, 413, 418, 419. курнаи —299,   364,   365. лораджа—112,     118,     206, 212,  267, 269,  299,  315,  319, 354, 355, 360, 362, 364-^366, 395, 410, 426. малланпар — 343 наррииьери — 340. нгапа—350.

унгариниин — 269,  281,   313, 314, 316.

Австралия—114, 122, 211, 253—1256, 262, 264, 265, 270, 281, 284, 292, 299, 300, 302, 304, 313, 314, 328, 329, 344, 354, 359, 366, 391, 402, 403, 407, 411—413, 427, 431, 435, 441, 449, 455, 457, 465, 466, 468, 469, 473, 478, 480, 485.

Австралия Северная —117.

Австралия Северю-Заиаднан — 400, 404, 405, 410, 412, 418, 468.

Австралия   Центральная — 43, 112, 118, 212, 309, 328, 360, 364, 410, 452, 468, 481.

Австралия     Центральная и Южная—124.

1 Предметы в указателе выделены черным  шрифтом.

499


Австралия  Южная—334,  337.

Адам, Леонгард — 470.

Адансе,     миф. персонаж — 447.

Азанде. племя — 69, 84, 169— 171.

Азия —75, 360, 476.

Азия  Северная—337.

Айзииго,   озер'о — 97.

А"йны, племя — 337.

А к амб а — ом.   Б анту.

Алджира,   или Алчера — 269, 271, 278, 284, 291, 293, 310, 313, 325, 349, 350, 360, 363, 424, 450, 457.

Алис-Опривгс,     территория — 265.

Алориджа — ом.  Лориджа.

Алтеп-Хан,   миф. персонаж — 478.

Алчеринга,   миф. времена — 116, 209, 211, 310, 365, 366, 453.

Альтамира, пещера— 421, 422, 424. ч

Альфуры, племя — 246.

Амарам)б,    миф. существо — 438, 439.

Амахлози,   стуши предков — 137, 156, 174.

Америка — 36, 75, 360, 422, 435.

Америка  Северная — 71, 114, 124, 127, 239, 259, 337, 354, 356, 422, 440, 441, 483".

Америка   Северная и Южная — 417.

Америка      Южная — 56, 70, 103, 354 — 356.

Америка Южная и Центральная — 474.

севере-    и    южноамериканские  общества—161.

Амулеты—14, 15, 27—36, 40, 43—48, 62, 150, 194, 195.

Лигами—юм.  Нага.

Ангола, террит. —159.

Аигуло, ие — 286.

Андаманские        острова — 69, 257, 311, 319, 442, 467.

 Андаманцы — 257, 443, 467, 468.

Анимизм,   неудовлетворительность анимистической интерпретации — 91 — 95, 109, 286—290, 459, 460.

Аикота,   террит. — 265, 266, 299.

Античная    мифология — см. Мифология античная.

Антропоморфизм — 348,     349

ао-нага —Юм.   Нага.

Аори,   миф. персонаж — 433. 434.

Апотиа,   дурная смерть—48, 202—205, 245.

Араукана— ом.  Индейцы.

Аркадия — 483.

Арунта — см.   Австралийцы.

Асафва,   террит. — 143.

Атлантического океана побережье — 472.

Ауа,    эским. шаман — 9, 12, 14, 16, 258, 476.

Аунарит,  террит.—58.

Афайау, отшельник .в рассказе—79, 80.

Африка —36, 75, 97, 219, 239, 249, 360, 422, 476, 478, 486.

Африка    Восточная — 35, 38, 68, 69, 138, 188, 201, 228, 233.

Африка    Западная — 97, 126, 386, 449.

Африка Северная — 49.

Африка Северная и Ю/жная— 415.

Африка Черная — 126, 329.

Африка  Экваториальная — 45,

Африка Экваториальная
Французская — 52, 167.

Африка     юго-западная — 275, 341.

Африка  Южная — 14, 16,31, 45, 48, 67, 87, ПО, 112, 122, 134, 146, 163, Ш7, 200, 224, 338, 455.

Африканцы — 339.

Аффективная категория
сверхъестественного—5, 22,
23, 26, 42, 51, 60', 95, 154,

500


157,  162,   179, 248,  276, 283,

284,  288,  292, 301,  357, 450,

454.

Ахямави—ом. Индейцы. Ахуа,   изображение   объекта

колдовства — 86. ашзнт.и, !шшми —18,   19,  343,

447, 448. Ашоли, племя —104.

Б

Б аг им а — ом.  Б ан ну. Багунде — см. Банту. Бава, племя — 90. Базабеи,   племя —147. Баша — ш. Банту. Бакаиря—см.   Индейцы. Бакоко — см.   Банту. Баюонго — ом.  Банту. Бакого — см.  Банту. Бамангвато — см.  Банту. Ба-Мари, террмт. — 38. Бангу,  террит. — 380. Баниаегвези — см.  Банту. Банту —33, 69, 87, 88, 91, 127,

.138,   140,   142,   143,  145,   148,

168,   168,   174,   178,   185,   1Я?

188,   191,  200,  231,  233,  298,

300, 342, 379, 479. Банту   акэмба— 35,   156.

бэгима — 98.

балунде — 15.

баила —34,   48,   68,   90,   94,

96, 97,  140,  191, 479.

бакоко — 74.

баконго —24,   25,   147,   166.

5акото — 69.

бамаигвато — 33.

бавиангвези — 145.

баромга — 139,   188.

баротсе —195.

баоутю — 33, 73, 80, ПО', 138,

155, 159, 174, 427.

бечуаны —33, 89,   110,   233.

гереро — 182—185,   220,   279,

341.

джапга —38,    95,    99,    104,

144,  145, 386.

кафры—31,   75,    110,     141,

 157, i!58,   161,   163,   192,  193,

194, 197, 200.

кафры  зулусы — 32,  42,  87,

89,   137,  156,  185,  Ш, 226 —

228, 247.

кафры   ксоза — 75,   87,   96,

136,   137,  174,   192,   197,  201,

217, 225.

кафры   матабеле—33.

кафры поидо —157.

!киконго — 342.

кикуйу — 69,  228.

монде —176,   177.

лингала — 342.

mb ила —178.

сото — см.   Басуто.

тонга —134,   165,   227,   228,

233, 298.

Баровга—см. Банту. Баротсе — ом.  Банту. Барроу, мыс — 99, 101. Басуто — ом. Банту. Батаки,  щлемя — 160,   246. Бахау, племя —193. Бегху, духи —30, U36, 150. Бедуины — 75. Бедфорд,   мыс — 340. Белые  в  представлении  первобытных     людей     (магия

для   защиты   от   них)—35,

36, 343 — 345. Бентли —159,   164,    189,     190,

219. Бергдама, пламя — 15, 67,  69,

112,   122,   148, 224,  225. Бердекян,  террит. — 340. Берингов пролив — 423. Бечуаны — см.   Банту. Биан,  террит. — 408. Бирдинап, мыс—400. Блик — 56, 376. Блумфильд — 339. Боан —367 —370, 379, 380. Боас,   Франц—100,   469,   470,

472.

Богораз-Тан, Вл. —102. Боги — 138—142,   275. Божество      высшее—11—'13,

15,  17—19, ИЗ,  145. Бонн, террит. — 74. Болезнь как проявление кол-

507


довства —166—.166,        183. 184, 217, 236.

Болезнь  как проявление недовольства покойников —

136, 1137. Болюяси    (бангала),    племя —

16. Борнео —8,  30,    39,    77,   92,

106. 486   187, 214, 223. Борнео        Центральное — 55,

193.

Бороро—ом. Индейцы. Баш, Фрвдол>ин—145. Брайан — 31,   42,    174,   226 —

228, 247.

Брак,   связанная  »с   иим   магии — 242 — 243. Брейль, аббат—418, 421, 424. Бриикер — 220. Брум, террит.— 401. Брутцер — 35. Брюс—316,  317. Бугари—269,  271,   284,    285,

291, 388, 401, 424. Букауа,  племя—389, 428. Булия, террит. — 302. Бушмены— 45, 56, 58, 96, 123,

296,  376,  417, 418,  421, 422,

478, 479.

В

Вабюда,   террит. — 55

Вакаш — ам. Индейцы.

Валыкер —171 —173.

Ван-Винг —24, 25, 156, 219, 341.

Вангеман — 89.

Ваниатуру, пламя — 68.

Ваиигела, река — 107, 197.

Варара—ом.  Австралийцы.

Варнек —150.

Ввбер,  миссионер — 88.

Вейерсберг,  Мария — 404.

Верхнее Огоуэ —171.

Вестерман —106.

Воз, колдовство —176.

Вик-мункан—юм. Австралийцы.

Вирц,  Пауль —1.12, 264, 267, 272, 273, 275 — 281, 285-—

 289, 292, 297, 307, 316, 317, 323, 332, 354, 355, 367, 370, 377 — 382, 386, 390, 392 — 394, 398, 400, 408—411, 425, 431, 432, 434, 450, 454, 469, 487.

Виэи —16.

Воины, связанная с ними магия—220, 221, Й29, 231 — 234.

Вонджина — 281 284, 291, 313, 314, 404—407, 413, 414, 415.

Вонюончпуру — см. Австралийцы.

Время мифическое — 296, 297.

Вскрытие «ак способ обнаружения колдовского начала—171, 172.

Г

Габон, террит. —14, 159,   171.

Гадание —37, 40, 41, 63.

Газели  полуостров—439.

Га1маб, божество —15.

Ган, Гуго — 341.

Гари,     магический убор — -403 — 413, 414.

Гвиана —58, 241, 455.

Гвиана   Британская — 57.

Геддои — 411.

Георгина, река — 457.

Герер'о — см. Банту.

Германская    мифология — ом. Мифология германская.

Геррингтон — 270.

Гете —290.

Гиллен—13, 54, 112, 113, 115, 116, 118, 209, 211, 212, 271, 292, 293, 303, 314, 323, 328, 339, 349, 355, 360, 362-^364, 366, 370, 392, 397-^400, 412, 426. 434, 453. 481.

Гильшвинк,   бухта — 149.

Глаз дурной—168—170,  195.

Гленельг,     река — 281, 404, 410.

Гнев, его магическая роль — 66—71, 176—177, 232, 233.

502


Год дар—435. Гоейе,   Д. —290. Гсхумтт — 29$, 364—366. Градоотвод    магический — 34. Гранвилль — 348. Грш-Чако —124. Грей —281, 403, 404, 409, 410. Греческая      мифология — см.

Мифология  античная. Гренландия — 33. Грефтон, мыс — 342. Греция—483. Грубб—73, 219. Гуама — ом.   Индейцы. Гуарайо — см.  Индейцы. Гудэонов  залив —100. Гумбольдта  бухта — 279. Гумилла, патер—215. Пупаеы — см. Индейцы. Гуроны — см.  Индейцы. Гутман,   Бруно — 96,   98,   104,

144. Гуэзимо,  колдун — 52.

Д

Дальний Восток — 482, 483.

Дарлинг, река — 212

Дахианг — 55.

Даяки —8, 20, 29, 32, 39, 40, 41, 48, 55, 64, 72, 178, 214, 233, 246.

' Двусущие, двойное присутствие—56,  125,  131.

Декарт —286.

Дама —264, 265, 272 — 275, 279, 281, 284, 288, 289, 291, 306, 307, 313, Э14, 317, 318— 3(21, 324, 339, 351, 352, 355, 368 — 374, 377, 380 — 386, 432, 437, 438, 446, 450, 453.

Дендас, Чарльз —145.

Денэ, племя —101.

Джапга — ом. Банту.

Джерам-Каван — 78.

Джнбаро,   'племя —161.

Джиффорд, Э. —270

Джак-Гим,  дух —104.

Джоэмин,   знахарь — 208.

Дзугур —269, 271, 297, 400.

 Дидинга, племя —217, 219. Диери — юм.   Австралийцы. Дингизвайо, вождь —141. Диффузность    представлении

первобытного     человека —

16, 23 — 26.

Дни счастливые и несчастливые—41, 42. Добу,   острое —257,  267,  295,

322,  344, 376, 402,  403,  451,

459.

Добуанцы — ом. Папуасы. Дождь     (делание    дождя) —

109—111,   141,  143, 229,  377,

405, 459 — 462. Дорелигия в ее соотношении

к религии—481, 482. Драйберг — 217. Дуаущы,  племя — 77,   186, Духи —10,   13,     15,    17—19,

24 — 26,  30,    145,   146,   221,

400.

Дэль —126. Дюмаре — 71, 76. Дюркгейм — 360, 481, 482.

Е

Евреи —193. Египет — 483.

Ж

Жалла, Адольф —195. Желание   неудовлетворенное,

его магическое  значение — 74 — 78.

Жертвоприношение   — 137, 201, 224, 245.

Животные   в представлении первобытных людей — 319, 331 — 342.

Жир почечный, его мистическая роль —208, 209.

Жюио —134, 139, (143, 157, 164 — 166, 169, 184, 187 — 189, 227, 228, 242, 298.

503


3

Замбези—195.

Заражение   болезнью —    81,

83, 188, 189, 198, 199. Знамения — 37 — 43. Знахари—см.   Колдуны. Зооморфизм,     его     корни —

483 — 486.

Зулусы — см.    Банту   кафры. Зуньи — ом. Индейцы.

И

Иано,   миф.   персонаж — 351. Ибо, племя —131. Ививи,  миф.  персонаж — 433. ч Иглулик— см.   Эскимосы. Иглулик, террит.—57, 58,  101. Иерархия     религиозная —16,

18, 19.

Израиль — 244. Илиаура — ovr.   Австралийцы Илор, террит. — 350. Илыпилла,  террит. — 211. Им-Турн —375. Индийского океана острова—

469. Индейцы —58, 71, 73, 76, 102,

103,   114, 219,  241,  247,  286,

290, 330, 356, 418.  421,  422,

435,  441,  462,  463,  467,  469,

470, 473, 474. Индейцы   араукана— 91.

ахимави — 286.

'бакаири — 354, 356, 449, 474,

476, 484.

тикуна— 356 уаупе — 356.

бороро —361.

вакаш — 470.

пуаада — 215.

гуарайо — 354.

гуиасы — 435.

(гурюны — 46

зуньи —76, 300.

йюма — 270, 276.

караибы — 290.

карук — 435, 436.

катио —103.

 квакиутль — 469.

кобеуа — 476.

крики — 473.

куна —326,   349,   390,    391,

465.

ленгуа —73, 219.

матако —124.

мохавы — 270.

пенобокот — 472.

помо — 75,   76.

Пронзенные  Носы — 442,

471, 472.

пуэбло —71,   127.

сачгап — 470.

салиш — 470

таулипанг —462.

тоба — 124.

томсан —469.

уитото — 474.

чимшиэн — 469.

чину к — 469.

чироки — 259,     261,     472 —

474.

шаста — 440. Иьдейцы   равнинные   и   севе-

ро-заиадные — 329. Индейцы     Северной    Америки—329,, 477, 483. Индейцы    южиоамериканокие

— 329.

Индия —104, 246, 459, 483. Индия       Северо-Восточная —

8, 13, 46, 203 Индонезийский   архипелаг  —

202.

Индонезийцы — 41,  202. Индонезия—39,  64,  67,     104,

219, 224, 231, 246. Инициация — см. Посвящение. Инки —231.

Инсулинда, террит. —104. Интелези — 31. Интичиу ма — 114 — 118,      209,

394 — 403 Инушасугьюк,      эскимосский

шаман — 236.

Инцест,   его  'магическое  значение—181,  209. Ио,  божество—13. Иохельсон,  В   И. — 75. Иповатак,  таррит. — 350

504


Ирле, И.—181 —184.

Испания — 415.

Исповедь,      ее      магическая

роль —230 —340. Истон, У. —406, 407. Истюриц — 420. Йарра — см. Австралийцы. Йюма — ом. Индейцы.

К

Казенга — 175.

Казолора,    боязнь     иурного влияния — 73.

Каи, пламя — 267, 428.

Кайаны,   'племя — 30,   55,   186.

Какаду — ом.   Австралийцы.

Калабитаны, илеми — 214.

Кальби,  террит.— 319.

Калькадун — ом.     Австралийцы.

Калифорния — 75,    270,     286, 435.

Камерун — 45, 49, 69, 74, 90.

Канаки, племя—269, 311, 459.

Капландоя — 478.

Караджери — см.    Австралийцы.

Караибы —£м. Индейцы.

Кар но — 167.

Каролины   острова — 220'.

Картальяк — 418, 421, 424.

Каруга, террит.—177.

Карук — см.  Индейцы.

Каруаиари, дух — 302.

Катио—ом. Индейцы.

Каттури,  племя —1!04,   105.

Кафры—см. Банту.

Квакиутль—см. Индейцы.

Квинсленд — Й12,     342,      343, 457,  459,  460.

Квинсленд   Северный—339.

Квинсленд       Центральный — 212, 302.

Кейссер — 267.

Келапакеас,   террит.—214.

Кельтская     мифология — 483.

Кет, река—478.

Кет лин —114.

Кивавиа,    миф.    персонаж — 435.

 Кивай,    остров —17, 18, 19, 55, 107, 112, 118, 121, 122, 124, 130, 148, 162, 197, 199, 256, 266, 308, 319, 335, 339, 371, 386, 409, 410, 428, 432, 469, 487.

Киконго — ом.  Банту.

Кимуйу— см. Банпу.

Кимберлей — 406.

Киигслм — 45.

Кинози,  туземец—346.-

Клейвег де Цваан — 136.

Кл'бйншмвдт — 341.

Кобеуа — ом.   Индейцы.

Козел   отпущения — 244—248,

Койяр—195,  196.

Колдовские    средства — 29 — 32, 83 — 89.

Колдовство      в понимании первобытных людей^14, 31, 53, 69 — 71, 83 — 85, 155 — 180, 226, 325.

Колдовство,   его главные аспекты — 162 — 168.

Колдуны—.15,   52—64, 60,  67,

208, 325, 476;    их    роль   и

значение — 451—457;       их

фокусничество —130,     131;

истребление их—160.

Коллималлина,   террит. — 91.

Коло, предок — 467.

Колумбия —103.

Колумбия   Британская — 329,

Комбарель, пещера — 421.

Конвей, гора — 266.

Конго,   река —159.

Конго,  область — 164, 189,

Конго Бельгийское — 70.

Конго  Верхнее —15.

Конго  Нижнее — 219.

Конде — ом.  Банту.

Консубстанциональность   клана и тотема—379, 380.

Конт   Огюст — 324.

Коотц-Кречмер—28,   142.

Коплераманна,   террит. — 44.

Коряки — 75.

Кох-Грюнберг —129, 130, 462, 463, 475. 476.

Клелле,  племя — 126.

505


Крейт, А. —37, 40, 65, 73, 174,

202. Крещение — ом.   Помазание.

Крики — см. Индейцы.

Крит— 483.

Кровотечение как знамение—

215 — 220.

Кровь,   ее (мистические свойства и магическое применение — 206 — 221.

Крошр-— 89, 137, 2Ш, 217, 225.

Крэбер — 270.

Кситимба, племя — 35.

Ксоза— см. Банту кафры.

Купи — 275, 277, 278, 281, 284, 285, 288, 291, 293, 316.

Кузикура,    зловещее знамение—176, 177.

Культ   у первобытных людей—134, 139.

Куша — см. Индейцы.

Куравер, племя—246.

"Курная— см.   Австралийцы.

Кээдбриджская    экспедиция — 54.

ЗСари, миф. персонаж—476.

Л

Лабар а, террит. — 350-.

Лавау,   остров — 433.

Лагранж,   бухта — 400 — 402.

Лагэ, монсиньер — 84, 85, 170'.

Лалау —269, 271.

Ланпо,   племя—(104,   245.

Ландак,   террит.—64, 214.

Ландтман —16, 18, 55, 107, 112, 118, 121, 124, 130, 148, 256, 266, 267, 292, 323, 335, 354, 371, 409, 428, 434, 487.

Ландшафт,   его мистическое значение см. Территория.

Лары —139.

Лебак,   террит. — 65.

Легенды—Юм.   Сказки.

Леза, высшее  существо — 96.

Лейоыардт — 340.

Лекарства магические — 226— 228.

 Леигуа — см. Индейцы. Леонгарди,   фон — 387. Лессуто, террит. —109. Либрвилль —171. Лингала— ом. Банту. Л'ингардт — 259,  311. Линдблом —68,  175 Липеку, талисман — 33. Лихтенштейн —192,  200. Ллойд —56, 376. Лоаиго, террит. —123. Лориджа — см.   Австралийцы. Лов,  миссионер—314. Лота—хм.  Нага,   Лота-нага, Локман,   'миссионер —160. Лэнг,  Энщрыю—254. Люди, приносящие счастье и несчастье — 48—51.

М

Мабуйаг,   остров — 371.

Мавата, племя —148.

Mairepepo,   вождь — 181,   182.

Магия,   общие замечания — 27—36, 61, 62, 83 — 91, 92— 111, 113—132, 155—180, 325, 326.

Магия аграрная —103.

Магия  симпатическая — 428— 430, 457 — 465.

Магия    элективная — 83 — 85

Магия охотничья — 99 — 103, ,107, 1,18—124, 220, 221, 334— 336.

Магия   скотоводческая — 97, 98.

Магия,  связанная с растениями—103—108, 124.

Магия     очистительная —184, 185, 190, 196 — 205, 213 — 215, 218 — 221, 222, 252.

Мадагаскар — 246.

Мадлен,   пещера — 420, 421, 423.

Майер, миссионер — 89.

Майо, культ— 393, 394, 408, 409, 431, 432.

Майлю, таррит.—37, 107.

Макдонель, горы — 349.

506


Мак-Коинель — 363,  366.

Мшргин —158,  163,  191.

Малайский  архипелаг — 21.

М ал айокий   т олуо стр ов — 77.

Малайцы -«-67, 72.

Малая Азия — 483.

Малиновский —211, 262, 268, 293-395, 297, 309, 335, 354.

Малланпар — ом. Австралийцы.

Маллинкродт — 214.

Малунга,   знахарь —197.

Майьбранш— 24, 153.

Мана —273,  278.

Малы — 139,   145 — 146.

Маигардт—104.

Маори —13.

Марай,   имя  луны — 434,   435.

Маретт — 37.

Марищд-аним — см.    Папуасы.

Маринди, миф.  собака — 213.

Маркизовы острова — 219.

Мае д'Аэиль — 421.

Маски, .их магическое значение—124—132,   422 — 425. Матабеле—см.   Цангу  кафры. Матако — ам. Индейцы. Мак, миф. существо — 437. Мвенипиана,      миф.     пероо-

Мвила — ом1.  Банту.

Меаза, знамение несчастья —

37, 173.

Мезав— 453 — 455. Медицина     магическая — 211,

212, 214, 215, 326, 390, 463—

465.

Медная река —100. Мей ер —439. Мексика — 231. Меийоеке, террит. — 72. Ментавеи, острова — 66, 99. Мерауке,   террит. — 379,    380,

407.

Меренекий —187. Мерере, вождь —142. Мертвых культ — 8, 119,   134. Метафизика — 5,  288. М изхимо — см.  Музхимо. Микронезия—106, 197.

 Миллс — 31,  48

Минагаса,  террит.—246.

Миссисипи — 71.

Миф первобытный: Общие     замечания—256 — 276.

Его сущность и   основа — 281 — 290, 364 — 358 Его  жизненное  значение — 367 — 370,  387—402. Его магическая  функция — 269 — 275,    425 — 430,     433, 436.

Его  сакральный характер — 450, 482.

Его роль как основы тюте-мическик церемоний—397— 403.

Его роль как источника обрядов — 431 — 436. Значение   его   рецитации — 389, 390,  463 — 466. Его специфические особенности iy австралийцев и лапу асов — 479 — 487.

Миф   этиологический — 422 —

450.

Мифология     античная —109, 254, 255.

германская — 483. кельтская — 483. скандинавская — 483. славянская — 483. средиземноморская — 483.

Младенцы,  связанная с ними магия —36, 64, 65, 192, 193, 196.

Многосущие — 59.

Морумо, туземец — 89.

Морунг,   мужской дом—47, 194, 204, 245.

Мосс — 480.

Мохавы—см.   Индейцы.

Музкимо, духи покойников — "140, 141.

Мукуру — 275.

Мульбанка, миф. существо — 330.

Муней — 472.

Мура-мура —313, 366.

507


Муру,  руководитель  церемонии,—120, 121. Мфуму-куту,  душа—24. Мышление    первобытное — 6,

10, И, 16, 21, 22, 24 — 26, 51, 52, 85, 108, 109, 128, 163, 154, 179, 180, 198, 258 — 262, 283, 284, 286 — 290, 324 — 327, 333, 343, 353, 357

Мэкензи —14, 49, 50, 176, 178.

Макинтош —105.

Мэн, штат — 472.

Мьеберг—105,   214.

Н

Нага —8,   13,   20,  69,  220.

Нага аягами — 8, 9, 20.

ао-иага—13,   31,  47,   66,  67,

193, 203, 245.

лота-нага—13,   46—48,   199.

Нарринь&ри— ом. Австралийцы.

Натуралистическая теория, ее критика — 356 — 358.

Нганба,   селение — 70.

Нганга — см. Колдуны.

Нгаша—ом.   Австралийцы.

Нлуиме,   террит. —171.

Ндаба, террит. —160.

Невидимые    силы, представления о ник первобытного человека — 7, 9 — 26, 42, 43, 51, 59, 60, 162, 154, 173—180, 221, 289.

Негры — 34.

Нейвмд,    Максимилиан —114.

Неизвестное     как источник опасности —186 — 190 (см. также Новое).

Необычное — 289; как знамение и откровение—64—59, 271 — 272; как знамение и проводник молдовс tib a — 173—178.

Несчастье как откровение — 51, 53, 55, 154; как проявление колдовства — 52, 53, 157—159, 166—167.

 Нетсилмк  теес — ом.  Эскимосы. Неудача   как   знамение — 38,

53, 54.

Нечистота    в представлении первобытных людей —188,

190 — 196, 223, 229.

Ниаос,  остров —30,   136,  233.

Нигерия южная —160.

Нидуа, втоидь — 52.

Нил — 49.

Нил Голубой—48.

Новая  Англия—472.

Нсюая   Гвинея —16, 26, 55, 58, 107, 114, 122, 135, 148, 161, 180, 197, 230, 231, 239, 253 — 256, 262, 266, 275, 278, 292, 306, 314, 316, 329, 351, 354, 391, 402, 410 — 413, 431, 432, 435, 441, 449, 455, 456, 465, 466, 468, 469, 473, 474, 480, 485.

Новая   Гвинея Британская — 37, 55, 112, 213, 257, 411.

Новая Гвинея бынш. Германская— 389, 428, 461.

Новая  Гвинеи Голландская — 112, 149, 257, 264, 272, 277, 278, 281, 285, 286, 355, 411, 414.

Новая Зеландия —13, 86, 244, 340.

Новая   Каледония — 459,   311.

Новая  Померания —111.

Новая  Франция — 46, 74, 102, 246, 247.

Новое — 240 — 243 (см. также Неизвестное).

Новые   Гебриды —131,   166.

Новый  Мекленбург—461.

Новый   Южмый   Уэльс — 2.12.

Норденшельд —326, 349, ЗЭО, 465.

Ньювангейс — 55,   193.

Ньясса, озеро — 84.

О

Обвинение   ложное как знамение несчастья —177, 178.

508


Оберег — 29.

Оборотни — см. Превращение магическое.

Обрезание —193, 217.

Обряды аскетические —196 — 198.

Огонь   священный—67, 123, 224.

Океанийцы — ЗР6.

Океанля— 36,   355,   360.

Оки — 46.

Ольбрехт —261.

Омовение     как магическая операция — 226.

Онда,   террит. —196.

Оранжереи  бухта —107.

Ордалии —52, 53, 160, 238.

Ориноко   Верхнее—462,   475.

Орнамент,    его мистическое значение — 377, 378.

Орудия   и оружие, приносящие счастье и несчастье — 43 — 45.

Оруло,     жееа шамана — 58, 237, 258.

Осквернение — см. Нечистота.

Осквернение       магическое — 181 — 196.

Оосенбругген, ван—181.

Отказ,   его магическое значение — 72 — 79.

Оха —46,  47.

Охра красная и ее магическое применение—206—213.

П

Пагуины,  племя—171.

Палеолитические     рисунки — см. Рисунки палеолитические.

Панамский      перешеек — 326, 349, 390.

Пангантохо — 29, 30',  32.

П any а,   з ал ив — 432.

Папуасы —16, 17, 18, 37, 112, 118, 121, 122, 135, 148, 149, 150, 161, 162, 180, 254, 256, 262, 264, 267, 275, 281, 286,

 287, 389, 292, 295, 296, 299, 328, 329, 330, 335, 339, 341, 343, 345, 361, 358, 371, 376, 376, 390, 409, 410, 4,17, 428, 429, 443, 451, 456, 459, 460, 461, 468, 469, 470, 474, 477, 479, 481, 483, 487. дюбуанцы — 257, 322, 323, 343 — 345, 374. маринд-аним—'Ы2, 257, 264, 265, 272 — 276, 277 — 279, 281, 285, 289, 300, 306 — 308, 314, 317, 324, 328, 329, 332, 354, 355, 364, 365, 367 — 370. 373, 377 — 385, 389, 390, 393. 394, 398, 403, 407—410, 412— 414, 426, 431, 432, 436 — 438, 446, 449 — 451, 453, 464, 460.

Пастуасы       элема— 432 — 434, 436.

Паркер, Л.— 186,  336.

Партиципация — ом.  Соприча-стие.

Патико,   террит.—83.

Пейзаж, его мистическое значение — см.  Территория.

Пенаты —139.

Пенк,  Оливия—309.

Пеиобскот — ом. Индейцы.

Первины,   связанная   с   ниши магия — 241, 242.

Перевоплощение — см.      Превращение.

Период        мифический — 284,> 294 — 297,   316.

Перу —231.

Пархэм — 39,  48.

Петато,  Р.— 101,   102.

Петтацони — 231.

Пиакор,  туземка   из   рассказа—319,  320,  339.

Пиддингтон  М.    и    Р.—269, 284, 285, 402, 410.

Площадка      священная — 115, 120.

Пляски      магические — 114 — 124.

Побратимство — 210.

Погребение — 212.

Погребальные    обряды—136.

509


Подражание,   его магическое значение — 436 — 442.

Покойники   в представлении первобытного человека —

7, 8, 15, 26, 119, 122, 125, 130, 151; покойники <жи-вые» —134.

Полинезия — 231.

Помазание   кровью — 214.

Поа*о — ом. Индейцы.

Пондо — ом. Банту кафры.

Порт-Линкольн — 334.

Порт-Меклин —340.

Порядок  в природе —11, 12, 16, 59.

Посвящение      (церемонии) — 206 — 208, 212, 394 — 403.

Посредник магический—103— 108.

Поссо,   таррит. — 66.

Превращения — 319—322, 325, 352 — 354, 400, 483 — 486.

Превращение      магическое — 126—133.

Предки   в представлении и культе первобытных людей—7, 10, 12, 118 — 122, 125, 133—161, 174, 273, 284, 289, 296 — 301, 306, 308 — 318, 328, 329, 349 — 356, 365 — 367, 394 — 397; предки вождей и царей—i!41, 142, 146.

Предметы  счастливые и несчастливые— 43 — 47. •

Предсказания — 37 — 43.

Предчувствия — 57.

Прейс, К. —293, 1297, 3,14, 474.

Причинность в представлении первобытных людей —153, 154, 289, 307, 308.

Проказа —79 —82.

Промаенные   Носы—см. Индейцы.

Противоречие,     его магическое значение — 73, 79.

Пруто,      администратор во Франц. Африке—52.

Птицы вещие — 39, 40.

Пулавг-.гана — 40'.

Пурари, река —112.

 Пури-пури,  колдовство—161,

180. Путхи, руководитель церемо-

«ии — 48. Пуэбло — см. Индейцы.

Р

Радклифф-Броун — 257, 303, 304, 354, 359, 360, 363, 442, 443, 445.

Размножения или умножения церемонии—см. Интичлума.

Расмуссен,  Кнуд — 9, ,10, 32, 57, 101, 234, 236, 258, 330, 344, 476.

Расположение — 385,  386.

Расположение  духа, его магическое значение — 77 — 85.

«Расположение»    существ и предметов — 61 —112.

Растения     в представлении первобытных людей—341— 348.

Растения, их духи и души — 103—108.

Рвота как магическое очищение—225.

Рейнак,   Соломон— 417,   421.

Религия —12, 13, 26, 134, 139.

Ренувье — 458.

Римяине—139.

Рисунки     палеолитические — 415 — 425.

Рисунки  скальные у туземцев Австралии и Новой Гвинеи—281, 283, 376, 403— 407, 410 — 415.

Родезия Северная—479.

Роды, связанная с ними магия —187, 218, 219, 239, 240.

Родство клановое, его мистический характер — 209, 210, 289, 301—303, 370 — 386.

Роксбург-Даун — 457.

Рот, Вальтер—57, 211, 212, 241, 339, 342, 459.

Русские — 476.

510


Рэттрэй—18, 19, 343, 447, 448, 450,

С

Сава, террит. — 230.

Савилль— 37.

Сагал — ом. Индейцы.

Салиш — ом. Ивдейцы.

Самоеды — 478.

Самоа —44, 64, 231, 232.

Сапи,   миф. существо — 352, 378.

Сафва, пламя — 28, 35, 127, 138, 142, 143, 188, 189, 201, 202, 233.

Сверхприрода — 319 — 327, 354 — 358.

Северный   остров (Андаманские острова) — 69.

Сенегал — 404.

СеннПерье, де — 420, 421, 424.

Сентани,    озеро — 278, 279, 281.

Сибирь —214, 478.

Сил, божество луны — 9.

Силидуиг,   террит. —151.

Символизм    в первобытном мышлении — 51, 118, 128, 172, 246, 247, 371—378.

СиЗль, неизбежность несяа* стья —64 —66.

Скандинавская   мифология — см. Мифология.

Сказки, их отношение к мифам—268, 269, 469 — 487.

Скепсис у первобытных лю
дей— & ,

Славянская    мифология — ом. Мифология.

Случай в представлении первобытных людей — 50 — 52.

Случай  несчастный как знамение—49, 50, 53 — 60.

Смерть как проявление колдовства —155 — 162.

Смерть дурная — см. Апотиа.

Смит,   Эдвин — 94, 140', 144, 175, 178, 191.

 Смит (и Дэль) — 126. Сновидения —24, 61, 289.

Сновидения как откровение—

269 — 274.

Соимя —280, 281.

Соломоновы острова — 74.

Сопричастие — 49, 66, 118, 121, 128, 129, 131, 296, 301— 306, 308, 311, 343 — 345, 362 — 365, 367, 418, 419, 431 — 465.

Сотворение  мира — 314 — 316»

Сото—ом. Банту.

Олек — 474.

Спенсер, Болдуин—13, 54, 86, 112, ИЗ, 115—118, 209, 211, 212, 271, 292, 293, 303, 314, 323, 328, 339, 349, 355, 360— 364, 366, 370, 392, 397 — 400, 412, 426, 434, 453, 481.

Спенсер    и Лвдвлея — 13, 54, 112, ИЗ, 116—iliie, 209, 211, 212, 216, 269, 271, 292, 293, 303, 314, 323, 328, 339, 349, 354, 355, 360, 362—364, 366, 370, 392, 397—400, 412, 426, 434, 453, 481.

Спенсера залив — 364.

Средиземноморская   мифология — см. Мифология.

Старики   как хранители мифов—262—264, 388.

Стефансоя— 43,  234.

Стадиен — 45.

Страх  в первобытной религии—7, 9—15, 37, 290.

Смерти страх —16.

Стюартхолл — 211.

Ссора,  ее магическая родь— 63 — 71.

Суатомайи,   уашожатель деревьев—106, 107.

Суматра —150.

Судан —48.

Судан     (англо-египетский) — 83, 104, 217, 246.

Сунгкаи, река — 78.

Сэкхомэ, вождь у матабеле— 33.

57/


т

Табу —12, 43, 66, 101, 108, 181 — 183, 187, 193, 224 — 227, 231, 233, 240, 243, 248, 334 — 336.

Таджало — 55.

Тайна,  ее магическая роль — 234 — 240.

Тайные   общества — 131.

Таити — 12,   149.

Таитяне — 79.

Тайгн,   террит. — 64,   214.

Таканагатсалук, свервсъ-
естеств. существо —10.

Такорнак, шаадая — 67.

Талисман — см.  Амулеты.

Таль'битцер — 33.

Талыбот —160.

Тами,   племя — 428.

Таэиньяк,   террит. — 101.

Танна—166,   167.

Танхэ,   Базиль — 70.

Тасманимцы —417.

Таулипанг—см.  Индейцы.

Тейя,    лаяеолит. стоянка — 421.

Текучесть   мифического мира—321, 322, 325, 349—353.

Телепатия —17 —20, 57, 84.

Темуко,   террит.—91.

Территория,    ее мистическое значение — 301 — 312.

Терхом,  божества — 9.

Тиентики,   селение — 391.

Тикуна — ом. Индейцы' бака-ири.

Тимор,  остров — 391.    -

Тихого   океана североамериканское побережье — 469, 470.

Тихого  океана острова — 344.

Тихоэ,  террит. — 340.

Тоба — ом.  Индейцы.

То-Кабинана,   туземец в рассказе—439, 440, 463.

То-Карвуву,   туземец в рассказе— 439, 440, 463.

Томас, Н. У. —136, 301.

Томот —343 —347.

Томе он, река—470.

 Томсон — см. Индейцы. Тоига—см1. Банту. Тораджа —37, 99, 202, 244. Торресов      пролив — 54,     58,

241, 316, 371, 411, 412. Тотемизм — 95,   96,   115—118.

209, 284, 299, 303 — 305, 307,

315,    359 — 386,     397 — 403,

424 — 430.

Трех   Братьев   пещера — 420 Традиции, их роль в   жизни

первобытного человека — 7,

11 — 13, 14, 252. Траур —220, 221. Тробрианд —86, 211, 262, 268,

269, 309, 335, 346. Трек,   остров —106,   107,   197. Тунунек,   террит.—57. Тюлли, река —342,  343. Тэйлор — 286,  287,    288,   357,

444;  критика  ело теории —

286 — 290.

У

Уамби,   террит.—352.

Уанга, террит.—35.

Уаропо —278,   279,  284,    291,

355. Уаупе — ом.    Индейцы    бака-

ири.

Убуа,  племя — 214. Убийство  как   осквернение —

217 — 221, 223. Удача как знамение — 37. Удачливость   как   проявление

колдовства —168. Уестерн-Порт —337. Уитото — см.   Индейцы. Уильяме,   Ф. — 112,   432 — 434. Украшения    как    амулеты —

30, 31. Умилостивление  магическое—

ИЗ, 114.

Унгариниин — см.   Австралийцы Унгуд —271,    282 — 284,    291,

293,  313,  316, 325, 404,  424,

457.

Уолюот-Инленд — 406. Уэлл  Верхний,   террит. — 70

572


ф

Файсон — 299.

Феддер, Г.—«112, 122, 123, 295.

Фертентен—407, 408.

Фетишизм—14.

Фиджи,      острова,— 62,     230,

238.

Фирт,   Р.—363. Фонтенель — 254. Форчюн —257, 295,   322,   343,

345—347, 354, 403,  442,  447,

449.

Франция —415, 416, 420. Фрич —161. Фробениус — 404. Фьюкс —126.

X

Хабе,   остров — 352. Харделаяд—29, 41, 55, 56, 64,

72,  178, 214, 223. Хикуэмбо — 139,  140. Хобли—168,  169,  217, 228. Хова,  племя — 42, 246. Хомбури,   горы — 404. Хориому,    церемония — 118 —

122,  130, 335, 432. Хоря — 43.

Хуайлу,   террит.— 312. Хухура,    очищение—181—>184 Хэттон, Д.—8, 20. Хэманикикэ, миф. существо—

476.

Ц

Целебес — 65,   99.

Целебес      Центральный — 38, 40, 72, 173, 174, 187, 196, 203, 223, 224, 244.

Церемонии—,13, 15, 108, ИЗ— 132, 206—209, 212, 218 — 221, 223 — 248, 303 — 305, 391 — 403; как воспроизведение мифов — 391 — 403.

 Ч

Чака,   вождь — 141,   197. Человек      в      представлении

первобытных   людей—$43—

345.

Чимшиан — см.   Индейцы. Чинук—см. Индейцы. Чираки — см. Индейцы. Чукчи — 102. Чуринги — 116,   266,  368.

Ш

Шадэ —8,  20,  64, 214. Шаманы —9,   10,   16,   57,   131

234 — 238,   258,   344. Шаста — см. Индейцы. Швейцер,   Альберт —14,   J59

219.

Шивулан,   террит.—165. Шиллуки, племя —169. Шоу,  миссионер—ПО. Шпейзер,   Ф.—131. Шпекман —88,   174,   185. Штейнен,   фон-ден—366, 361

449, 474, 476, 484. Штеллер — 74. Штрелов—< 14,   112,   115,   ЦК

128,  212,  265,  267,  296,-з 14

315, 323,  328,  330, 350, 354'

360 — 362,     370,    394-398'

426,  434,  481.

Щ

Щедрость   первобытных -дей, ее магическое объяснение — 74 — 76.

Э

Эваяс — 77.

Эварапу,    миф.    персонаж _

433.

Эдер —71. Эвре, Ив,  д' —70. Эволюция,   представление   0

5/5


ней в первобытном мышлении— 294—297.

Эйр, озеро —364, 366.

Экзогамия,    ее мистическое понимание — 209.

Экстаз  мистический — 129.

Элема — см. Папуасы.

Элькин —264, 265, 267, 269, 270, 281 — 283, 297, 299, 304, 305, 313, 316, 354, 363, 370. 399, 400, 403, 405, 407, 409, 410, 412, 413, 418.

Эмоциональные   элементы в представлениях о сверхъестественном— 9, 16, 19 — 23, 2& 51, 59, €0, 95, 179, 252, 283, 357.

Энгвура церемония — 209.

 Энгельбрехт, жена миссионера—89.

Эренрейх —329,  354 — 357.

Эрйтжаишата,   террит.— 319.

Эскимосы —5, 9, >12, 14, 16, 19, 32, 33, 43, 57, 99—102, 131, 231, 234, 238, 240, 258, 330, 344, 418, 421—423, 426, 477.

Берингова пролива—477, 478.

игулик — 58, 235, 258, 344.

нетсилиК теес — 476.

олень»—477.

Эуахлайи, племя —187.

Я

Ясноведение — см.  Телепатия.


ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие. Проф. В. К. Никольский .... V
Литература о Леви-Брюле и его теории пре-

лопйческого мышления ........    XXXI

Сверхъестественное и природа в первобытном

мышлении Введение.   Аффективная   категория   даерхъес-

тественноло   .   .        ......... 5

1. Во власти невидимых сил ........ 6

2.  «Мы яе верим,  мы   боимся»  ......        .   . 9

3  Разрозненность представлений о невидимых силах 16

4. Эмоциональная  основа  представлений   о   сверхъ
естественном ..............            19

5. Диффузиость  представлений о   мире  природы  и

мире    сверхъестественном    .......        .   . 23

Глава I. Удача и несчастье

1. Амулеты и колдовские средства ...        .   .        . 27

2. Мистическая сила амулетов .......... 32

3. Знамения   и   предсказания  ........... 37

4. Предметы, приносящие «счастье и несчастье ... 43

5. Люди,   приносящие  счастье и несчастье   ... 48

6. Несчастные   случаи как  знамения  ....... 53

Глава П. «Palcnсложение» существ и предметов         61

1. Дурное влияние ссоры, недовольства и гнева .   . 63

2. Дурное   влияние    отказа,    противоречия   и   не
исполненного    желания   .........        . 72

3.   Таитянский    отшельник  ........... 79

4. Физическое      воздействие     на      «зрасположение»

людей    и    предметов   ............ 85

5. Несостоятельность   анимистической   схемы   ... Ш

6. Магические  процедуры      ........... 95

5/5


7. Магические     посредники     .......... 103

8. Воздействие   на   «расположение»   неодушевленных

предметов               ..........        ... 108

Глава III. Церемонии и пляски ....... 112

1. Магическое   умилостивление    ......... 113

2. «Интичиума»   австралийцев   .......... 114

3. Церемония «хориому» у папуасов ....... 118

4.   Магически-умилостивительные   пляски   ..... 122
б. Мистическое   значение   масок   и   инсценировок  в

тайных церемониях  .............. 124

Глава IV. Культ предков и  покойников  ... 133

1. Мир покойников и мир живых ........ 133

2. Иерархия  покойников   ............ 138

3.  Сфера  действия покойников   ......... 143

4.  Значение   благорасположения   покойников   .   .   . 148

Глава V. Колдоюство    .......... 152

il. Вмешательство невидимых сил в мир природы     . 162

2. Смерть,     болезнь,     несчастье     как     проявление

колдовства         ............... 155

3. Главные  аспекты колдовства   ......... 162

4. Вредоносное начало и его проводники ..... 168

б. Колдовство   как  вмешательство   невидимых  сил   . 173

Глава VI. Осквернение и очищение ..... 181

1. Опасность   осквернения   .....        ..... 181

2. Мистический характер осквернения и очищения   . 186

3. Многообразие   «чистоты»  я   «скверны»  .... 190

4. Нечистота  как  состояние  беззащитности  .... 192

5 Смысл  аскетических  обрядов   ......... 196

• 6. Очищение'   как    средство    увеличить    эффектив
ность невидимых  сил  ............ 198

Гла1в>а VII. Кровь, ее мистические свойства •    . 206

1. Магическое применение крови и красной охры   . 206

2. Кровь как очистительное средство      ...... 213

3. Вредоносность  пролитой  крови  ........ 215

4. Очищение воинов и  охотников  ........ 220

Глава VIII. Некоторые методы очищения .   .   . 222

1. Стадии и средства очищения ......... 222

2. Исповедь как необходимое условие очищения  .   . 230

576


3. Вредоносность   тайны   ........... 234

4. Новое  и   неизвестное  требует   очищения   .... 240

5. Козел      отпущения  ............. 243

Литература, использованная Леви-Брюлем  .   .        489 Предметно-именной указатель .......       499


Редакторы: В. К. Никольский и А. Б. Ранович. Техн. ред. О. М. Матвеев. Сдано в наб 22/Х—1936 г. Подписано к печати 28/V—1937. Тир. 6200 Ф. Сум 82/110V8S. Инд. Б—2. Печ. лис. 34,6. Авт. лис. 27,8 В печатном листе 36.464 зн Заказ изд 31. Зак. тип. 1938. Уполн. Главлита № В—8010. Цена 6 р. 30 к. + пер. 1 р. 35 к Типография газеты «Правда»,

им.  Сталина, Москва,    ул.    сПравдьи,    24.




1. тема бюрократизация III тайное отделение денежная реформа Е
2. затратывыпуск и межотраслевые балансы
3. 3 Школа психологии человеческих отношений Одним из недостатков школы научного управления и классической.
4. Терпение в благочестии к родителям Вся Хвала Аллаху Господу миров Мир и благословение Аллаха нашему
5. Жизнеописание Блаженного Феофилакта, архиепископа Болгарского
6. Палладий
7. Вероятностные расчеты в ДНК-дактилоскопии
8. Управление развитием региона
9. Ресторан на 50 мест
10. Пищеварительный тракт.html
11. Система образов комедии Проблема прототипов АС Грибоедов Горе от ума
12. Атрибуция и экспертиза музейных предметов 1
13. Военная проза МШолохова и ее современные критики
14. Лекция 10 Становление регулируемого капитализма Первая мировая война и последовавшие за ней революционн
15. Варианты-
16. Формирование связной речи детей дошкольного возраста
17. ТЕМА- Процесс горения и виды горения Горением называется быстропротекающий химический процесс окисления
18. Русский язык
19. Я стоял на Великой китайской стене которая проходила по высокому холму рядом с монгольской границей
20. Теорія літератури для студентів факультету романогерманської філології V курс Феномен мислен