Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
1.Лежание на диване, сон после обеда, леность, вечная дремота, неисполнение задуманного, бесполезные грезы. Все это можно отнести к понятию «Обломовщина». Что делать, когда тебе уже за тридцать, а ты потерял вкус жизни? Живешь только своими мечтами и теплыми воспоминаниями. Кажется, что если бы не такой возраст, если бы здоровье могло позволить, если бы не потерянные зря годы, то можно бы было все исправить. Однако слишком много этих «бы», которые зачастую мешают встать на ноги, которые и помешали Обломову, главному герою романа Гончарова, по которому Михалков снял фильм в 1979 году. Обломов попал в зависимость своего окружения: дивана, одеяла, домашних туфель и, конечно, халата. Все дошло до того, что ему даже в свет выйти дурно, настолько привык он к окружающим вещам. В его случае остается только иногда задумываться, какой он несчастный, что все могло быть иначе, даже в прошлое заглядывать страшно. Приходится «лежать, ворочаться с боку на бок, спрашивать себя: «Отчего же я такой?»».
Таким был Илья Ильич Обломов. Так он лежал и думал, насколько все плохо и как жалка его судьба, но в то же время ему не нравилась светская или канцелярская жизнь. Как же тогда быть? Обломов решил ничего не делать и медленно плыть по течению.
Однако не все так просто. У Обломова есть старый верный друг — Штольц. Полная противоположность Ильи Ильича. Но в фильме прозвучала замечательная фраза, показывающая одну из причин их крепкой дружбы: «противоположные крайности не препятствуют поводом для симпатии». Штольц решил взбудоражить главного героя, потревожить обломовщину в нем. А обломовщина эта засела глубоко и выходить совсем не хочет.
А что же Штольц? Родился в благополучной семье. Мать его — русская — добрая робкая женщина, отец — немец — строгий и принципиальный человек. Он дал своему ребенку хорошее воспитание и образование, а когда сыну стукнуло семнадцать, отправил его из отчего дома. В сцене прощания можно посочувствовать Штольцу-младшему, ведь он даже не мог, прощаясь, обнять и поцеловать отца, сказать, что благодарен ему за все. И что остается делать в таком случае? Пожать руку, сесть на лошадь и навсегда уехать.
Таким был Андрей Штольц. Целенаправленным, полным жизни, пробивным. В общем, совершенно не таким, какой был мягкий Обломов.
Двигаясь далее по роману, мы встречаем Ольгу. Красивую молодую девушку, которая сильно повлияет на судьбу Обломова, придаст красок в его серую жизнь. Между ними разыграется бурный роман, впоследствии оказавшийся ошибкой. Обломов искренне влюбляется в Ольгу, в это дитя, в этот цветок жизни, и она думает, что чувствует к нему то же самое. Полюбил Илья Ильич прекрасную Ольгу после того, как она спела на балу. Песня эта зародила в Обломове нечто новое, ранее неизвестное, передернуло его девственную душу. Ему предстояло целое лето любви, счастья. Это было самое лучшее время во всей его жизни. Любил ли Ольгу Обломов? Да, любил. И любовь эта была настоящая и чистая; она никогда не уйдет из его сердца. Любила ли Ольга Обломова? Она думала и убеждала его, что да, но это было не так. Это была необходимость или желание (если вам угодно) любить, но не любовь.
Илья Ильич Обломов — человек “лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности. Цвет лица у него не был ни румяный, ни смуглый, ни бледный, а безразличный… может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам… Вообще же его тело, судя по матовому, чересчур белому цвету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины”. На главном герое был надет халат из персидской материи, весьма поместительный, так что Обломов мог завернуться в него дважды. “Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного человека или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием”.
Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Но приглядевшись получше, можно было понять, что вся эта обстановка — всего лишь желание соблюсти видимость неизбежных приличий.
Во всех комнатах царил жуткий беспорядок. На стенах, с картин узорами свисала паутина. На зеркалах был такой слой пыли, что на них можно было писать. Редкое утро на столе не стояла не убранная со вчерашнего ужина тарелка, а на столе не валялись хлебные крошки.
Движение его,когда он был даже встревожен,сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью.Если на лицо набегала из души туча заботы,взгляд туманился,на лбу являлись складки,начиналась игра сомнений,печали,испуга,но редко тревога эта застывала в форме определённой идеи,ещё реже превращалась в намерение.Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
Теперь я бы хотела поговорить о человеческих качествах главного героя. Обломов образован, не глуп, но ему лень что-либо сделать для решения той или иной проблемы. Целыми днями он только лежит и думает. Иногда он как будто бы решается что-то предпринять, но редко доводит свои порывы до конца. Для него нет ничего лучше, чем спокойно лежать и ничего не делать. Даже его деревней управляет доверенное лицо. Для него препятствием к делу становится обычное одевание, потому что он не хочет расставаться с любимым халатом. Обломов пытается разобраться в себе, понять, отчего он такой, и вспоминает свое детство, материнскую ласку, заботу. Маленькому Илюше не разрешалось быть самостоятельным: самому одеваться, умываться. Для этого существовало огромное количество нянек и слуг. Привыкший к подобному опекунству, Обломов, повзрослев, не может обойтись без помощи слуги.
Известно, что слово "обломовщина" произносит в романе и сам Обломов. В конце одиннадцатой главы третьей части происходит следующий диалог Ильи с Ольгой, решившей оставить его:"- Отчего погибло всё, - вдруг, подняв голову, спросила она. - Кто проклял тебя, Илья? Что ты сделал? Ты добр, умён, нежен, благороден ... и ... гибнешь! Что сгубило тебя? Нет имени этому злу...- Есть, - сказал он чуть слышно.Она вопросительно, полными слёз глазами взглянула на него.- Обломовщина! - прошептал он, потом взял её руку, хотел поцеловать, но не мог, только прижал крепко к губам, и горячие слёзы закапали ей на пальцы. Не поднимая головы, не показывая ей лица, он обернулся и вышел". Автор романа намеренно заставляет своего героя произнести это всё объясняющее слово. Обломов вполне сознаёт происходящее с ним - в этом и заключён глубокий трагизм созданного Гончаровым образа. "Да ты оглянись, где и с кем ты?" - говорит ему Штольц в сцене последней их встречи. "Знаю, чувствую... - отвечает ему Илья. - Ах, Андрей, всё я чувствую, всё понимаю, мне давно совестно жить на свете!". Совершается постоянная борьба между ленивою природою и сознанием человеческого долга.
2.Негровы — московские помещики, живущие в деревне -Алексей Абрамович и Глафира Львовна. У них есть дети -Мита и Лиза. Кроме своих детей, они воспитывают внебрачную дочь Негрова от Дуни (горничная). Положение девушки (Любы) не из лучших. Она выходит замуж по любви за учителя Дмитрия Яковлевича Круциферского. За ней дают маленькое приданое. Молодые живут счастливо. У них рождается сын Яша.
Их друг Крупов — холостяк.. В город приезжает Владимир Бельтов. Молодой ищущий человек. Мать — бывшая дворовая-белошвейка, отец у него умер. Он богат, воспитанник месье Жозефа — женевца. Всю жизнь проскитался по миру, но так и не нашел себя. Приехал в город N на выборы. Доктор Крупов свел Круциферских с Бельтовым. Люба и Владимир полюбили друг друга. Люба долго болела после признания Владимира Бельтова. Через некоторое время уже весь город говорил о них в самых пошлых выражениях.
Владимир вынужден уехать странствовать. Спокойствие и счастье так и не вернулось в дом к Круциферским.
Владимир Бельтов — жертва уродливых социальных отношений, В Бельтове отразился сложный процесс исканий дворянской интеллигенции после разгрома восстания декабристов. Его сила была раскрыта Герценом в столкновении с чиновничье-помещичьей средой. Бельтов был "протестом, каким-то обличением их жизни, каким-то выражением на весь порядок ее".
Любонька ближе к народной жизни, чем кто-либо другой из героев романа. Сознание духовного превосходства этой женщины не только над мужем, но и над Бельтовым не оставляет читателя. Однако, силы Круциферской не находят применения в условиях того бесправия женщин, на которое обрекает ее весь строй жизни крепостнической России.
Герцен называл историю “лестницей восхождения”. Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. Так, в его романе “Кто виноват?” только там и тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от своей среды; иначе ее поглощает пустота рабства и деспотизма.
И вот на первую ступень “лестницы восхождения” вступает Круциферский, мечтатель и романтик, уверенный в том, что в жизни нет ничего случайного. Он подает руку Любе, дочери Негрова, помогает ей подняться. И она поднимается вслед за ним, но ступенькой выше. Теперь она видит больше, чем он; она понимает, что Круциферский, робкий и смятенный человек, не сможет больше сделать ни шагу вперед и выше. А когда она поднимает голову, то взор ее падает на Бельтова, который был на той же лестнице гораздо выше, чем она. И Люба сама протягивает ему руку...
“Красота и вообще сила, но она действует по какому-то избирательному сродству”,— пишет Герцен. По избирательному сродство действует и ум. Вот почему Любовь Круциферская и Владимир Бельтов не могли не узнать друг друга: в них было это сродство. Все то, что было известно ей лишь как острая догадка, ему открывалось как цельное знание. Это была натура “чрезвычайно деятельная внутри, раскрытая всем современным вопросам, энциклопедическая, одаренная смелым и резким мышлением”. Но в том-то и дело, что эта встреча, случайная и вместе с тем и неотразимая, ничего не изменила в их жизни, а лишь увеличила тяжесть действительности, внешних препятствий, обострила чувство одиночества и отчужденности. Жизнь, которую они хотели изменить своим восхождением, была неподвижна и неизменна. Она похожа на ровную степь, в которой ничто не колышется. Первой это почувствовала Люба, когда ей показалось, что она вместе с Кру-циферским потерялась среди безмолвных просторов: “Они были одни, они были в степи”. Герцен разворачивает метафору и применительно к Бельтову, выводя ее из народной пословицы “Один в поле не воин”: “Я точно герой народных сказок... ходил по всем распутьям и кричал: „Есть ли в поле жив человек?" Но жив человек не откликался... Мое несчастье!.. А один в поле не ратник... Я и ушел с поля...” “Лестница восхождения” оказалась “горбатым мостиком”, который и поднял на высоту, и отпустил на все четыре стороны.
3.Если спросить, кто такая «тургеневская девушка», большинство наших соотечественников ответят, подняв глаза к небу, «Ну, это такая девушка… поэтичная, нежная, легкая, влюбленная, изящная…» и т. п. Между тем, женский образ, созданный И. С. Тургеневым, отличает совсем другое. Тургеневская девушка – это прежде всего сильная натура, целеустремленна, не просто готовая, но жаждущая служить и жертвовать собой ради какой-либо высокой идеи. Такие девушки в произведениях Тургенева ищут мужчину, который бы беззаветно служил высокой идее, чтобы полюбить его, пойти за ним без оглядки и всю жизнь помогать ему в служении этой идее. …И тургеневские девушки не находят таких мужчин. Вернее, сначала думают, что находят, а потом жестоко разочаровываются (см., например, замечательный прощальный диалог типичной тургеневской девушки Наташи с велеречивым Рудиным, проповедником всяческих красивых идей). Все мужские Тургеневские образы нравственно, идейно гораздо слабее женских образов. Казалось бы, героем, достойным тургеневской девушки Елены Николаевны Стаховой (роман «Накануне»), является Инсаров, спешащий сражаться за независимость и свободу своей родины. Но, во-первых, он – болгарин, а во-вторых, умирает от болезни, так и не совершив ничего великого или даже значительного, мало того – он даже не доехал до своей родины.
Среди “тургеневских девушек” Лиза Калитина("Дворянское гнездо") занимает особое положение. Она также обладает целостностью характера и сильной волей, но стремится не к общественно-практической деятельности, а к совершенствованию собственной личности. Она живет в ладу с миром людей и природы, а когда теряет эту связь, то уходит служить Богу, не хочет идти ни на какие сделки с совестью, это противоречит ее нравственным принципам, а через них она никогда не переступит. И это очень роднит Лизу Калитину с Татьяной Лариной. Внутренняя красота Лизы заключена в полном и безусловном самопожертвовании, в остром ощущении невозможности основать свое счастье на несчастье другого. Поэтому путь этой «тургеневской девушки» приводит ее в монастырь.(отличие от других героинь этого типа — в особенной религиозности. Потерпев неудачу в любви, уходит в монастырь).
«Вся проникнутая чувством долга, боязнью оскорбить кого бы то ни было, с сердцем добрым и кротким, она любила всех и никого в особенности; она любила одного Бога восторженно, робко, нежно. Лаврецкий первый нарушил ее тихую внутреннюю жизнь» (…) «Славная девушка, что-то из нее выйдет? Она и собой хороша. Бледное, свежее лицо, глаза и губы такие серьезные, и взгляд честный и невинный. Жаль, кажется, она восторженна немножко»
Ася из повести «Ася» (самая неуравновешенная из героинь этого типа).
"Девушка, которую он назвал своей сестрой, с первого взгляда показалась мне очень миловидной. Было что-то свое, особенное, в складе ее смугловатого, круглого лица, с небольшим тонким носом, почти детскими щечками и черными, светлыми глазами. Она была грациозно сложена, но как будто не вполне еще развита. (...) Ася сняла шляпу; ее черные волосы, остриженные и причесанные, как у мальчика, падали крупными завитками на шею и уши. Сначала она дичилась меня. (...) Я не видел существа более подвижного. Ни одно мгновение она не сидела смирно; вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Ее большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щурились, и тогда взор ее внезапно становился глубок и нежен."
4.Что такое знаменитейшие типы современной нашей литературы - Обломов и Базаров - как не понятия, сделавшиеся людьми под руками двух истинных художников. Эти понятия-типы нисколько не стыдятся и не могут стыдиться своего происхождения от мышления. Напротив, они беспрестанно и открыто намекают сами об источнике своего существования. Кто, кроме типов-понятий, может быть так беспощадно последователен, кто, кроме их, способен действовать с такой однообразной, скажем, почти отчаянной верностью своему направлению во всякую минуту жизни? От них уже нечего ожидать чего-либо похожего на добродушную измену своему началу или на ветреную попытку освободиться от требования своей природы хоть на мгновение, что так часто случается с типами, взятыми из толпы, и сообщает им прелесть, которая вызывает наше участие и отворяет сердце для потворства всем их заблуждениям. Самые увлечения Обломова и Базарова кажутся не более, как припадками умопомешательства, за которые они отвечать не должны, да никогда и не увлекаются они всем существом своим: мысль автора служит им балластом и придерживает к месту, откуда они поднялись. Происхождению своему от понятий знаменитые типы эти обязаны и своим поразительным сходством: ведь известно, что между самыми противоположными, исключительными понятиями существует родственная связь. На этом основании и разнородные типы, вышедшие из понятий, могут представлять, несмотря на противоположность свою, одно и то же лицо, только взятое в две различные минуты своего развития. Это именно мы видим на Обломове и Базарове. Понятно, что, проводя такую мысль, мы подразумеваем одну только нравственную их сущность, а не физическую, которая сближениям не подлежит, будучи формой, обусловливающей их личную, типическую особенность. Обломов, переродившийся в Базарова, должен был, конечно, измениться во внешнем виде, в образе жизни и в привычках, но зерно, из которого у одного растет непробудная душевная апатия, а у другого судорожная деятельность, не имеющая никакой нравственной опоры, заложено одно и то же в обеих натурах. Оно знакомо нам, как нельзя более, как плод, данный свойствами нашего образования, особенностями нашего развития. Лишь только Обломов пробудился и раскрыл свои тяжелые глаза - он должен был действовать не иначе, как Базаров; мягкая, податливая натура его, покуда он находился в летаргическом состоянии, должна была преобразиться в грубую, животную природу Базарова: на этом условии Обломов только и мог подняться на ноги. Так точно и Базаров, на знающий на свете ничего святее запросов своей не вполне просветленной личности, есть только Обломов, которого расшевелили и который стечением непредвиденных обстоятельств принужден думать и делать что-нибудь. У них одинаковый скептицизм по отношению к жизни: как Обломову все казалось невозможностью, так Базарову все кажется несостоятельным. Где же и было нажить Обломову, в пору его невозмутимой спячки, что-либо похожее на политическую веру, на нравственное правило или научное убеждение? Он умер без всякого содержания; вот почему, когда он воскрес, при иных условиях жизни, в Базарове, ему оставалось только сомневаться в достоинстве и значении всего существующего, да высоко ценить свою крепкую, живучую натуру. Цель его стремлений при этом не изменилась. Новым скептицизмом своим он достигал точно такого же душевного спокойствия, такой же невозмутимой чистоты совести и твердости в правилах, какими наслаждался и тогда, когда сидел в комнатке своего домика на Петербургской стороне, между женой, диким лакеем и кулебяками. Постарайтесь сквозь внешнюю, обманчивую деятельность Базарова пробиться до души его: вы увидите, что он спокоен совершенно по-обломовски; житейские страдания и духовная нужда окружающего мира ему нипочем. Он только презирает их, вместо того чтоб тихо соболезновать о них, как делал его великий предшественник. Прогресс времени! Оба они, однако же, выше бедствий, стремлений, падений и насущных требований человечества, и выше именно по причине морального своего ничтожества; они изобрели себе, каждый по-своему, умственное утешение, которое и ограждает их от всякого излишне скорбного чувства к ближним. Разница между ними состоит в том, что Базаров наслаждается сознанием своего превосходства над людьми с примесью злости и порывистых страстей, объясняемых преимущественно физиологическими причинами, а Обломов наслаждается этим сознанием кротко, успев подчинить свои плотские и тоже весьма живые инстинкты заведенному семейному порядку. Собственно говоря, отцы и дети изображены в литературе нашей не одним романом, что было бы не под силу и такому таланту, как г. Тургенев, а двумя замечательными романами, принадлежащими двум разным художникам, ошибавшимся и касательно выводов, которые могут быть сделаны из основной идеи их произведений. Г. Гончаров думал, что на смену Обломовых идет поколение практических Штольцов, между тем как настоящая смена явилась в образе Базарова; г. Тургенев думал противопоставить Базаровым великого и малого рода их менее развитых отцов и забыл, что истинный родоначальник всех Базаровых есть Обломов, уже давно показанный нашему обществу. Отцы г. Тургенева поэтому кажутся и будут казаться подставными отцами, не имеющими ни малейшей связи с своим племенем, кроме акта рождения, очень достаточного для признания духовного родства между членами ее. По крайней мере для нас слова - "обломовщина" и "базаровщина" - выражают одно и то же представление, одну и ту же идею, представленную талантливыми авторами с двух противоположных сторон. Это художественные антиномии. И так велико значение творческих типов, хотя бы и обязанных своим происхождением понятию, что одно призвание их открывает мгновенно длинную цепь идей и выясняет отвлеченную мысль до последних ее подробностей. Это лучезарное действие художественных образов свойственно и нашим замечательным близнецам - Обломову и Базарову. Просим извинения у читателя за длинное отступление и возвращаемся к нашему автору.
5.«Сон смешного человека» — это рассказ о человеке, его духовных мытарствах в напряженных поисках истины. А строго фантастический элемент в этом произведении является его сюжетной конструкции.
Кто же он, «смешной человек», от лица которого ведется повествование? Рассказ состоит из пяти небольших глав. Первые две из них — главы экспозиционные. Герой говорит в них о себе как о человеке конченном, душа его настолько опустошена, что ему в жизни «стало все равно», а это значит, что все, что происходит вокруг и в мире ему безразлично.
Герой рассказа — личность сложная. В.А.Тунимов пишет: «Герой Достоевского мене всего безумный утопист, беспомощный мечтатель, все время сбивающийся с дороги. Он — пророк, возвещающий „в чине“ безумца высшую истину миру».
Подобную оценку нельзя принимать в ее исчерпывающем значении. Ведь образ этот дан в сложном, противоречивом развитии и прежде, чем стать «пророком», «смешной человек» претерпел много катастрофически страшного в своей горемычной жизни. Вкусил он в полной мере и яд «подполья», что станет ясно из дальнейшего изложения. И все этот человек с изломанной психикой сумел выбраться из бездны духовного упадка.
Но это дается ему не сразу, а только миновав острый духовный кризис. Оценивая свое крайнее неприглядное нравственное состояние «смешной человек» принимает решение о самоубийстве и подготавливается к нему вполне конкретно. Куплен и заряжен револьвер, определено время рокового выстрела. Но за несколько часов до намеченной расправы над самим собой с ним происходит событие, которое все решительно меняет. «Смешному человеку» поздно вечером, в осенней, дождливой петербургской мгле довелось встретить девочку, требующей неотложной помощи.
Драматической ситуации вполне соответствует пейзаж, вызывающий не только физический, но и душевный озноб. «Это было в мрачный, самый мрачный вечер, какой только может быть. Дождь лил весь день, и это был самый холодный и мрачный дождь, какой-то даже грозный дождь, с явной враждебностью к людям... Небо было ужасно темное, но явно можно было различить разорванные облака, а между ними бездонные черные пятна». В этом пейзаже подчеркивается негатив состояния природы. Этому способствуют повторы /«самый, самый»/ эпитеты, также повторяющиеся: «мрачный, мрачный, грозный, холодный» нагнетание темных красок. Все это придает пейзажу фантастический колорит.
Девочка было вся вымокшая под дождем, она плакала, выкрикивала какие-то слова, все ее поведение выражало крайнюю степень отчаяния. Она бежала за рассказчиком, как видно, находясь в состоянии ужаса, дрожала в ознобе и кричала отчаянно: «Мамочка! Мамочка!» «Смешной человек» старался от нее как-нибудь отделаться: «Я топнул на нее и крикнул...». Отделался, как от назойливой мухи.
Дома, глядя на заряженный пистолет и ожидая назначенного им самим часа рокового выстрела, герой рассказа вдруг стал испытывать угрызения совести от того, что не помог несчастному ребенку. Это состояние родило обжигающую мысль: оказывается, ему не все равно, что он еще не конченый человек. А это значит, ему нельзя отказываться от жизни. «Одним словом, — заключает герой, — эта девочка спасла меня, потому, что я вопросами отдалил выстрел». Утомленный переживаниями «смешной человек» засыпает, сидя за столом, и видит сон, составляющий главное содержание этого произведения.
Следующие три главы посвящены сну, следствиям, вытекающим из увиденного и пережитого. Это был сон о золотом веке, о его смысле и о том, какое влияние он оказал на заблудший ум «смешного человека».
Что же видит в своем сне «смешной человек»? Здесь впервые в своем творчестве Достоевский рисует картину гармонического общества с достаточными подробностями. Преобладают в этих описаниях идиллические тона и краски. Они и в изображении природы, и существ этого изумительного мира, их образа жизни, нравов и обычаев.
Природа здесь явно контрастирует с доминирующими петербургскими пейзажами писателя, чаще всего «бедственными» для жителей. А здесь, на этом фантастическом острове — «Ласковое изумрудное море тихо плескало о берега и лобызало их с любовью, явной, видимой, почти сознательной. Высокие, прекрасные деревья стояли во всей роскоши своего цвета, а бесчисленные листочки их приветствовали меня тихим, ласковым своим шумом...Птички стадами перелетали воздухе и, не боясь меня, садились мне на плечи и на руки, и радостно били меня своими милыми, трепетными крылышками».
Но главное, конечно, — люди / автор так и называет / счастливой земли. Они, в изображении автора прекрасны, счастливы и добры. «Дети солнца, дети своего солнца, о, как они были прекрасны!» «Смешной человек» был встречен ими с необыкновенной радостью. Они осыпали пришельца ласками и поцелуями. «Эти люди, радостно смеясь, теснились ко мне и ласкали меня к себе, и всякому из них хотелось успокоить меня».
Каков же образ жизни этих счастливцев, приснившихся герою рассказа? Об этом во «Сне» говорится коротко, но вместе с тем с исчерпывающей полнотой: «Они были резвы и веселы как дети. Они блуждали по своим прекрасным рощам и лесам, они пели свои прекрасные песни, они питались свое. Легкою пищей, плодами своих деревьев, медом лесов своих и молоком их любивших животных. Для пищи и для одежды своей они трудились лишь немного и слегка. У них была любовь и рождались дети, но никогда я не замечал в них порывов того жестокого сладострастия, которое постигает почти всех на нашей земле».
«Смешной человек» останавливается и на характеристике умственного состояния обитателей этого чудесного мира. Оказалось, что они «не имеют науки», «они не стремились к познанию жизни, так как жизнь их была восполнена...но знание их было глубже, чем у нашей науки». Повествователь догадывается, что эти существа, которых он называет людьми, имеют возможность какими-то таинственными путями общаться со всем живым, а главное — с космосом.
Фантастика Достоевского в «Сне» во многом питается христианским библейскими истоками. Люди на этой фантастической земле живут, словно в раю.
Но в «Сне» рисуется и картина разрушения этой созданной воображением писателя гармонии. Виновником катастрофы стал «смешной человек»: «...кончилось тем, что я развратил их всех!..Как скверная трихина, как атом чумы, заражающий целые государства, так и я разорил всю эту счастливую, безгрешную до меня землю. Они научились лгать и полюбили ложь...затем быстро родилось сладострастие, сладострастие породило ревность, ревность — жестокость...скоро, очень скоро брызнула первая кровь».
В содержании сна «смешного человека» необходимо отметить два аспекта. Первый — это не только возможность, но и неотвратимость утверждения гармонии в человеческих отношениях. Второй — опасность разрушения этого прекрасного мира тем злым началам, которое не истреблено в душах людей.
Автор показывает, как ощущение трагизма содеянного стало поворотным моментом в мироощущении героя рассказа. Итог пережитого во сне — обретение им истины: «...Я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей». Теперь герой готов проповедовать обретенную истину, служить ей. И первым реальным шагом на этом пути является то, что «ту маленькую девочку» герой рассказа отыскал.
6.Невозможно назвать одну причину преступления Раскольникова. Это целый комплекс причин:
1. его теория зародилась намного ранее его преступления, так как он опубликовал эту теорию в журнале.
2. теория была о том, что люди подразделяются на "право имеющих" и "тварей дрожащих". Раскольников хотел проверить, к какому типу людей он принадлежал на самом деле. ( в конце произведения читатель понимает, что Раскольников на самом деле тварь дрожащая).
3. он покинул обучение в университете из-за недостачи денежных средств.
4. к нему в город приезжают его сестра и мать, сестра готова выйти замуж по расчету, дабы спасти от безденежья свою мать, себя и Раскольникова. На Раскольникова это морально давит. Он не хочет, чтобы его сестра жертвовала ради него собой.
5. в пивнушке он слышит разговор двух молодых людей, которые говорят о том, что в этот вечер процентщица будет дома одна.
6. Раскольников решает, что ради благого дела, то есть для благосостояния его семьи, он имеет право убить человека
.По мнению многих исследователей, доминирует все-таки концепция двойственности мотивов. Первый представляет собой теорию “права сильного”, которая отражала дух времени и была порождением общественной теории нигилизма: “Я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил”. Второй — полная противоположность первому: желание добра людям, стремление спасти сестру от гибели, а себе дать возможность добрыми делами всей последующей жизни загладить преступление. Некоторые исследователи находят три, четыре и даже больше мотивов, но все они тяготеют к двум вышеперечисленным полюсам.
В общем, Раскольниковым управляло желание проверить: кто он "тварь дрожащая" или "право имеющий"?
Родион Романович Раскольников занимает центральное место в романе. Человек недюжинных способностей, талантливый, гордый, он буквально «задавлен бедностью». Его каморка похожа на «шкаф», «гроб», «сундук», а одежда — на лохмотья, «в которых иной посовестился бы выходить на улицу». Раскольников прилежно учился в университете, усердно занимался, но из-за отсутствия средств не имеет возможности закончить свое образование. Вокруг себя он видит страшный мир петербургских трущоб, где царят крайняя бедность, вонь, грязь, где на каждом шагу распивочные зазывают бедняков залить свое горе, где нищета толкает человека на путь растления, порока, преступления.
Раскольников — отзывчивый, добрый по натуре человек, остро чувствующий чужую боль и готовый всегда принять участие в судьбе другого. Рискуя жизнью, он спасает из пламени детей, отдает последние деньги более нуждающимся, всеми силами старается помочь семье Мармеладовых. Молодой человек понимает несправедливость социального устройства, грязь тех общественных отношений, которые определяются властью денег, обрекая тысячи людей на страдание и гибель. Жалость в душе главного героя постоянно рождает горячее желание помочь, всем униженным и оскорбленным. Его занимает простая арифметика: «За одну жизнь тысячи спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен!» Раскольникова беспокоят неразрешимые вопросы: «Почему одни, умные, добрые, благородные, должны влачить жалкое существование, в то время как другие, ничтожные, подлые, глупые, живут в роскоши и довольстве? Почему страдают безвинные дети?» Под влиянием этих мыслей перед молодым человеком встает высокая, гуманная идея — желание помочь обитателям петербургских углов, его заботит не собственная нужда, а общечеловеческое страдание. Во имя избавления от нужды сотен голодных, нищих он готов пойти на преступление: убить злобную старушонку, заедающую людей процентщицу Алену Ивановну, жизнь которой, по его мнению, «не более как жизнь вши».
Однако его мучает и другой вопрос, «ужасный, дикий и фантастический». Под низким потолком нищенской конуры в уме молодого человека рождается чудовищная теория. Упорно думая о причинах социальной несправедливости, Раскольников приходит к мысли, что все люди делятся на два разряда: низших, служащих лишь материалом для воспроизведения себе подобных, и высших, то есть собственно людей, которые во имя достижения цели могут позволить себе все, даже «кровь по совести». «Глубокий ум и широкое сознание» героя требуют ответа на вопрос о том, к какому разряду принадлежит он, Родион Раскольников. «Тварь ли я дрожащая или право имею?» — постоянно спрашивает он себя.
Таким образам, первоначальная идея, высокая, гуманная, направленная на служение людям, подменяется эгоистическим желанием отнести себя к разряду высших людей. «Наполеоном захотел сделаться, оттого и убил», — скажет главный герой впоследствии. Его протест, возмущение социальной несправедливостью сочетаются с теорией сильной личности. Преступление должно было доказать самому Раскольникову, что он не «тварь дрожащая», а «настоящий властелин, которому все разрешается». Да и сама жизнь толкает его совершить убийство. В грязном трактире он слышит разговор студента и офицера, в котором обнаруживает те же мысли, что занимают и его сознание, своими глазами видит медленную гибель от нищеты семьи Мармеладовых; судьба собственной сестры, вынужденной выйти замуж за подлого и низкого господина Лужина, вызывает в его душе мучительную боль.
Тщательно подготовившись, Раскольников убивает старуху, но, убив ее, он вынужден убить безвинную Лизавету, случайно оказавшуюся рядом. Воссозданная автором картина выражает мысль о том, что одно преступление влечет за собой другое, проявление бесчеловечности в частном случае перерастает в античеловечность глобальную.
С великим мастерством Достоевский раскрывает душевный мир своего героя. Он показывает муки совести, леденящий душу страх, который преследует его, осознание им своей нравственной гибели, бессмысленности совершенного злодеяния. Все это невыносимым гнетом ложится на душу Раскольникова, будто пропасть разверзлась между ним и людьми. Писатель-психолог до мелочей прослеживает все оттенки, все стадии страшной внутренней драмы героя, передавая все его мысли, движения души.
Раскольников убил принцип, но не живший в нем нравственный закон. «Убить-то убил, а переступить-то не сумел, на этой стороне остался», — признается себе Раскольников. Переступить закон жизни — значит выключить себя из ее течения, уподобиться тем свидригайловым и лужиным, которые, задушив в себе нравственный закон, стали хозяевами жизни. А ведь еще до преступления Раскольникову приснился сон, где он, будучи маленьким мальчиком, становится свидетелем убийства: пьяный Миколка в порыве тупой злобы насмерть забивает бедную клячонку, которая не может сдвинуть переполненную телегу и гибнет от кнута хозяина. Его сон — это протест против насилия, убийства, бессмысленной жестокости.
Убийство старухи стало для Раскольникова испытанием права на власть, которое закончилось катастрофой, признанием ошибочности своей теории, раскаянием в совершенном нравственном преступлении. «Если б я зарезал из того, что голоден был… я бы теперь счастлив был!» — признается Раскольников Сонечке Мармеладовой. Соня продала себя, растоптала свою нравственную чистоту, но сумела переступить и вынести свое преступление. Продавая свое тело, она сумела сохранить внутренний мир, мир душевной красоты. Раскольников открыл в ней этот мир и, открыв его, поклонился в ее образе «всему человеческому страданию». Соня помогла понять Раскольникову мысль о необходимости жить настоящей, а не выдуманной жизнью, утверждать себя не через человеконенавистнические идеи, а через любовь, доброту, служение людям.
Всякое преступление — это прежде всего гибель души, распад личности, отчуждение от живого мира, и только «страдание — великая вещь», по выражению Порфирия Петровича, очищает человека. Чтобы герой искупил преступление, Достоевский отправляет его на каторгу, но гораздо страшнее для Раскольникова муки совести, душевные страдания, душевный раскол, которые овладели главным героем после убийства.
Трагедия Раскольникова в том, что он совершил преступление, убил свой принцип, но не смог переступить через живший в нем нравственный закон. Идея, ложная в своей основе (убийство человека), развенчивается изнутри — через страдания самого Раскольниковa, героя, заблудившегося, но искавшего выход, осознавшего, что, убив человека, нельзя разрешить социальных противоречий.
Силой своего гения Достоевский сумел проникнуть в глубинные пласты психологии человека, вовлечь читателя в поток мыслей и чувств своего героя, как бы заставляя жить вместе с ним интенсивной духовной жизнью, решать «проклятые вопросы» бытия. Своим романом великий писатель сумел сказать о «самых трудных, самых непосильных задачах», которые волнуют нас и по сей день.
7.Соня Мармеладова для Достоевского – это то же самое, что для Пушкина Татьяна Ларина. Любовь автора к своей героине мы видим повсюду. Мы видим, как он восхищается ею, боготоворит и где-то даже ограждает от несчастий, как ни странно это звучит. Соня – это символ, божественный идеал, жертва во имя спасения человечества. Она как путеводная нить, как нравственный образец, несмотря на ее занятие. Соня Мармеладова – антагонист Раскольникова. И если разделять героев на положительных и отрицательных, то Раскольников будет где-то посередине, а Соня в самом центре чаши весов праведных дел. В своей записной книжке Достоевский как-то отметил: "Две великие идеи - бунта и смирения, обе требуют подвига". Бунт или смирение (символически - топор или крест) - основная мировоззренческая проблема писателя и его героев.
В романе "Преступление и наказание" бунт выбрал Раскольников, смирение - Соня Мармеладова. Но каково содержание и бунта, и смирения - тема многочисленных споров, продолжающихся и по настоящее время.
Смирение Сони Мармеладовой – это смирение в чистом виде, как искусство ради искусства. Это смирение не ищет причин и следствий, не задается глобальными вопросами, оно просто есть, это смирение, существует как аксиома, как непреложная истина, как всеобщий мировой закон. Предлагая Раскольникову поцеловать землю, она не только приобщает его к этому смирению, но и показывает, что именно это путь к очищению.
Не стоит думать, что Соня Мармеладова слаба душой, ибо не смогла сопротивляться внешним обстоятельствам. Она очень сильная личность, и может быть, именно потому, что она так сильна, она смогла «пойти по желтому билету», пожертвовать собой ради других, а не броситься с моста в реку, как предлагает Раскольников: «Да скажи же мне наконец, - проговорил он, почти в исступлении, - как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются? Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить!» Смирение не педполагает самоубийства. И это лишний раз показывает нам всю силу характера Сони Мармеладовой. И хоть они и на разных чашах весов с Раскольниковым, все же эти чаши уравновешены, так как по силе характера они равны.
Интересно проследить и причины выбора автором фамилии и имени Сони Мармеладовой. Вообще, София, Софья – это одно из любимейших имен Достоевского. Имя это означает “мудрость”, “разумность”, “наука”. И, действительно, в душе Сони Мармеладовой заключена такая неизбывная мудрость, такое величие, как и в Библии, в древнейшей книге, известной человечеству. И кажется, что образ Сони Мармеладовой – это патриархальный образ всех женщин, матерей, сестер, монахинь, воительниц. Фамилия Мармеладова тоже может нам о много рассказать. Это и ирония, связанная со «сладкой» жизнью семьи Мармеладовых, и сон в котором как бы все время пребывает Соня, оставаясь чистой духовно и запятнанной в обществе. Софья – это еще и библейское имя матери трех мучениц Веры, Наежды и Любви. И именно Соня Мармеладова аккумулирует в себе веру, надежду и любовь. Посмотрим, как развивается это в романе.
Вера – это основная составляющая жизни Сони. Без веры она слаба и беспомощна, вместе с нею – она сильна и мужественна. Именно из уст Сони мы слышим притчу о Лазаре, именно вера Сони Мармеладовой спасает Раскольникова. Ибо в Сонечке так много этой веры, что она распространяется на всех: «- А тебе бог что за это делает? - спросил он, выпытывая дальше. Соня долго молчала, как бы не могла отвечать. Слабенькая грудь ее вся колыхалась от волнения. - Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.. - вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него». Соня не может защитить себя, а вот свою веру она готова защищать до последнего вздоха, и если надо пойдет за нее на костер. Наверное такими как Соня Мармеладова были первые христианские мученики, умиравшие за веру. И Соня тоже мученица, ибо она приносит себя в жертву на алтарь своей семьи и других людей, но жертва эта не оценена никем из них. Слова Мармеладова, вымаливание прощения на коленях Катериной Ивановной – это внешние проявления принятия этой жертвы. Но всю боль и прелесть ее могли осознать только Раскольников и господин Свидригайлов, который с Раскольниковым «одного поля ягоды». Эту жертву могут оценить люди, которые также переступили через себя, пережили внутренний слом. Соня знает, как это тяжело, поэтому первые ее слова, после признания Раскольникова в убийстве, это: «Что вы, что вы это над собой сделали!» Именно над собой, потому что Раскольников совершил прежде всего духовное самоубийство, а это, по мнению Сони, самый худший из грехов.
Но там где живет вера, там живет и надежда, неразлучная сестра ее. Надежда эта тоже всепоглощающа и величественна, ибо это надежда на грани веры. Соня верит, что Раскольников раскается, Соня верит, что Екатерина Ивановна хорошая, верит, что Полечка не пойдет по тому же самому пути, что и она. И еще Соня надеется и знает, что за муки и страдания на этом свете, обязательно воздаться в следующей жизни, хотя может быть этой будущей жизни вовсе нет, но где-то в глубине души Соня надеется, что и она вместе с Лизаветой «Бога узрит». И ее надежда оправдывается в конце, когда она понимает, что Раскольников любит ее: «Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же, наконец, эта минута...»
Про любовь разговор особый. Соня Мармеладова – это, вообще, синоним любви. Когда мы просто слышим упоминание ее имени, сразу же на ум приходит одно слово – любовь. Автор дает нам пример всеобъемлющей, всепрощающей любви, которую испытывает Соня Мармеладова. Любовь эта не завистлива, не требует ничего взамен, она даже какая-то невысказанная, ведь Соня никогда не говорит о ней. Она переполняет все ее существо, но никогда не выходит наружу в виде слов, только в виде поступков. Это безмолвная любовь и от этого она еще прекрасней. Даже отчаявшийся горемыка Мармеладов преклоняется перед нею, даже сумасшедшая Катерина Ивановна падает перед ней ниц, даже вечный развратник Свидригайлов уважает Соню за это. Не говоря уже о Раскольникове, которого эта любовь спасла и исцелила. Соня Мармеладова видится нам как высшее существо, сочетающее в себе только эту любовь вкупе с верой и надеждой. Она как праматерь всего человечества, когда люди еще были чистыми и светлыми и были равны Богу. Поэтому святых и называют равноапостольными. И мы все, читатели, испытываем чувство трепета, читая страницы романа, посвященные Соне Мармеладовой, точно также как она испытывала трепет, читая о Лазаре: «Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: "не мог ли сей, отверзший очи слепому..." - она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют... "И он, он - тоже ослепленный и неверующий, - он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же", - мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания.» Вот так и мы дрожали от радостного ожидания, когда, наконец, на Соню снизошло величайшее чудо, которое только может случится на этом свете – ее полюбили, и она возродилась к жизни как Лазарь.
Соня Мармеладова – великая грешница и святая
Как пишут авторы книги "Творчество Ф.М. Достоевского: Искусство синтеза", не спасением человечества, а себя самого Раскольников на протяжении романа до самого финала. Духовный путь Раскольникова пролегает через самоосуждение, но в самоосуждении героя (как это выплеснулось из подсознания в его бредовых видениях) парадоксально соединяются смирение и гордыня, главные грех и добродетель. Отсюда, Раскольников не готов признать себя "просто" грешником, но непременно – "великим, великим грешником", о чем свидетельствует, как уже отмечалось, переживание им своей вины как вины "всемирно-исторической". И тут оказывается крайне важным, что в финале рядом с ним находится Соня Мармеладова. Говоря условно, с окончанием романа миссия героини в судьбе Раскольникова еще не исчерпана. Любовь Раскольникова к Соне – путь к его воскрешению, к цельности его самосознания, к преодолению дисгармонии в жизни, к снятию личной трагедии в выходе из себя к целому мира, к жизни вдвойне.
Соня – дочь бывшего чиновника, титулярного советника Семена Мармеладова, от первого брака. Отец ее вновь женился – "из жалости" – на нуждающейся вдове Катерине Ивановне. И от этого брака есть дети. Муж начал пить, совершенно опустился, и роман начинается с того, что блуждающий по городу Раскольников попадает в распивочную, встречает там Мармеладова и узнает от него историю его бедствий: как на долю семьи выпала не только бедность, но и полнейшая нищета; как однажды измученная чахоткой Катерина Ивановна стала осыпать приемную дочь упреками, почему та не помогает семье, почему не делает того, что делают многие другие, – после чего она пошла на улицу и продала себя. Злые соседки доносят на нее – Соня вынуждена получить желтый билет проститутки, и теперь она содержит всю семью своим бесчестием.
Соня Мармеладова – это тоже трагическая героиня; она тоже вынуждена принимать решения в ситуации, когда "вопросы неразрешимы". "Ненасытимое сострадание" – то самоотречение, которое полностью обезоруживает ее, благодаря которому она приемлет каждую судьбу без суждения о ней, без осуждения ее, – приемлет полностью и искренне. Это самоотречение порождает в ней и ту гениальность сердца, при которой чужая судьба сопереживается как собственная – без какой-либо примеси собственных интересов, самоутверждения или ранимости. Соне присущ дар чистого, бескорыстного соучастия.
Однако, вера в исконный, изначальный, глубинный смысл жизни спасает Соню и возвышает ее над низостью бытия, печальной необходимостью продавать свое тело и пятнать свою душу. Соня верит в ежечасную возможность чуда, исходящего от Бога. "Весь этот позор, очевидно, коснулся ее только механически; настоящий разврат еще не проник ни одной каплей в ее сердце: он это видел; она стояла перед ним наяву... Однако пусть не говорят и не пишут, – настаивает В. Кирпотин, – что нравственность Сони – это нравственность христианская". Именно вера позволяет ей жить своей жизнью. Евангелие для нее книга о жизни, о назначении человека на земле, книга, помогающая ей быть непреклонной в служении добру, жертвовать собой. Соня отстаивает религиозный способ жизни и верит, что все в "мире выражает волю творения". Соня Мармеладова живет, несмотря на всю окружающую ее грязь, жизнью истинной христианки: "Что ж бы я без Бога-то была?". Она ощущает Его живое присутствие.
Соня – "падшая", "блудница", "великая грешница", "юродивая", "дитя", "святая", "вечная Сонечка". В образе ее можно увидеть и черты Марии Магдалины, и черты Марии, матери Христа. Подобно первой она блудница, подобно второй она готова заступиться за всех. Готовя отдельное издание романа, Достоевский переработал эпизод, в котором герой говорит Соне, что он своей сестре "сделал сегодня честь", посадив Дунечку рядом с нею. Первоначально, в журнальной редакции, ответная реакция Сони выглядела так: "...сидеть со мной! Честь! Да ведь я недостойная!, я ведь бесчестная, я великая, великая грешница!" В правке писатель вычеркнул слова: "я великая, великая грешница!" Изменение это имеет не стилистический, а глубоко принципиальный характер: для истинно христианского смирения Сони Мармеладовой исключительность, выделенность даже в грехе невозможна.
В момент второго свидания с Соней Раскольников с "невыразимым ужасом" признается ей в преступлении. Соня отвечает на это признание состраданием. Она готова сострадать всем, всех оправдывать, так или иначе, всех наставлять "на путь истинный"… С этим образом Соню роднит и чисто внешнее сходство, о котором пишет Т.А. Касаткина. Одежда Сони. "На ней был ее бедный, старый бурнус и зеленый платок". Бурнус – это "накидка и верхняя одежда разного вида, мужская и женская, будто по образцу арабскому" (Толковый словарь Вл. Даля). Для того, чтобы изобразить традиционную одежду Марии – мафорий (одежду замужних палестинских женщин), более всего, конечно подходит бурнус. Зеленый цвет как цвет земной жизни вообще напрямую связан с образом Богородицы, Молельщицы и Предстательницы перед Господом за человека и землю, за всякую земную тварь. "Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку". Побледневшее, похудевшее и осунувшееся лицо в результате чего всегда увеличиваются, как бы проступают – на лице глаза, выражение лица: привет, радость – в сочетании с робко протянутой рукой удивительно точно передает довольно трудно описываемое впечатление от икон с такого типа жестом – жестом моления, ласки и привета.
Здесь же – некая беззащитность. Но эта беззащитность неравнозначна слабости. Когда нужно, это "хрупкое существо" проявляет необыкновенную силу. Несмотря на всю свою любовь к Раскольникову, Соня без колебаний повинуется голосу собственной совести и противостоит Раскольникову при его попытках оправдать себя философией сверхчеловека. Она требует от него внутренней правды и готовности к искуплению вины, однако при этом глубоко сострадает ему: "Что вы, что вы это над собой сделали! – отчаянно проговорила она и, вскочив с колен, бросилась ему на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками. <…> Странная какая ты, Соня, – обнимаешь и целуешь, когда я тебе сказал про это…". Принесенные ею жертвы, можно сказать, естественны для нее. Когда она едет в Сибирь, атмосфера каторги помогает раскрыться лучшим сторонам се натуры. С тою же естественностью она берет на себя заботу о каторжниках, так что вскоре "матушка Софья Семеновна" становится известной и уважаемой личностью...
Свидригайлов рассказывает Раскольникову о своей невесте-ребенке: "А знаете, у ней личико вроде Рафаэлевой Мадонны. Ведь у Сикстинской мадонны лицо скорбной юродивой, вам это не бросилось в глаза?". Раскольникову бросается в глаза другое – у Сонечки "лицо юродивой", но сам он не соотносит ее с Мадонной. Это соотнесение возникает у читателей исподволь.
Соня воплощает путь спасение Раскольникова. Нельзя не вспомнить о том, что Соня снимает квартиру у Капернаумов – фамилия, созвучная с местом Капернаум, которое неоднократно посещал Христос. И не случайно именно здесь Соня пытается воскресить Раскольникова, читая ему о том, как Христос воскресил Лазаря. В сущности, прежде чем увидеть, Раскольникову дано было – услышать.
Подготовление к тому, чтобы образ Богородицы был увиден героем и читателем, начинается постепенно, но откровенно и явно – с того момента, где описывается взгляд каторжников на Соню. Для Раскольникова их отношение к ней непонятно и обескураживающе: "Неразрешим был для него еще один вопрос: почему все они так полюбили Соню? Она у них не заискивала; встречали они ее редко, иногда только на работах, когда она приходила на одну минутку, чтобы повидать его. А между тем все уже знали ее, знали и то, что она за ним последовала, знали, как она живет, где живет. <…> Но мало-помалу между ними и Соней завязались некоторые более близкие отношения. <…> И когда она являлась на работах, приходя к Раскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих на работы, – все снимали шапки, все кланялись: "Матушка Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!..". Прочитав этот отрывок, невозможно не заметить, что каторжники воспринимают Соню как образ Богородицы. Они сразу ее увидел.– и динамика описания свидетельствует лишь о том, что Соня становится покровительницей и помощницей, утешительницей и заступницей всего острога, принявшего ее в таковом качестве еще до всяких внешних его проявлений. Называют они ее "матушкой", "матерью", любят, когда она им улыбается – род благословения. Ну и – конец венчает дело – явленный образ Богоматери оказывается чудотворным: "К ней даже ходили лечиться".
Отношение каторжников к Соне совершенно непостижимо для Раскольникова. Он – неверующий – не видит явленного всем вокруг него. Нелюбовь каторжников к Раскольникову, их благоговейная любовь к Соне (и то, и другое – без видимых причин), и непонимание Раскольниковым их любви – все это лишь стороны одного вопроса: именно, вопроса о вере.
А отметки Достоевского в Евангелие неоднократно подчеркивают его страстное убеждение, что вера и жизнь, "живая жизнь" и жизнь вечная, органически, неотъемлемо связаны. И жизнь, истинная жизнь невозможна без веры. "…Я сложил для себя символ веры, в котором для меня все ясно и свято. Этот символ <…>: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, <…> и быть не может. <…> Если бы мне кто доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной", – писал Достоевский.
Уже то, что Соню принимают как свою заступницу каторжники, заставляет предположить, что лучшего названия для явленной ее посредством иконы, нежели чем "Споручница грешных", не придумать. Но и само чудо, совершенное ее любовью над Раскольниковым, – чудо над грешником, отвернувшимся от Бога (т.е. – самым безнадежным, в каком-то смысле), во спасение. Явление Сони перед героем, подобное, по мнению Т.А.Касаткиной, чудесному обнаружению, "творению" иконы. Интересно, что сразу за "творением" иконы, следует поклонение ей Раскольникова. "Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье…".
9. ИВАН ИЛЬИЧ — герой повести Л.Н.Толстого «Смерть Ивана Ильича» (1881-1882; 1884-1886). По первоначальному замыслу повесть носила название «Смерть судьи», побудительной причиной ее написания стала известная Толстому история жизни и предсмертной болезни бывшего прокурора тульского суда Ивана Ильича Мечникова, а «описание простой смерти простого человека» предполагалось дать в форме записок главного героя. И.И.Головин был средним сыном чиновника, сделавшего обычную карьеру, человеком средним во всех отношениях: в характере, поведении, уме. Веселый и общительный, И.И. отличался подчеркнуто честным, щепетильным отношением к своим служебным обязанностям, умением достойно держаться в свете, где он интуитивно тянулся к обществу людей, находящихся на более высокой ступени социальной лестницы. После окончания училища правоведения И.И. начинает служить в провинции, заботясь о том, чтобы его жизнь сразу , приобрела приятный и приличный, одобряемый светом характер. Через несколько лет службы герой становится судебным следователем уже в другой губернии. За это время формируются и моральные устои жизни И.И., не отличающиеся сколько-нибудь от общепринятых в свете. Постепенно он начинает находить удовольствие в ощущении власти над другими людьми. Примерно в то же время происходит встреча с будущей женой, девушкой из хорошего дворянского рода, невестой с небольшим приданым. И.И. женится не столько по любви, сколько потому, что так принято. Со временем семейная жизнь начинает доставлять неприятности: ревность и придирки жены, ссоры, непонимание между супругами. Эти взаимоотношения становятся постоянными и побуждают героя искать успокоения и личной независимости в служебной деятельности, в которой И.И. достиг высочайшего мастерства. Около полутора десятков лет жизнь И.И. текла по накатанной колее, «приятно и прилично». Но однажды, будучи обойденным по службе, И.И. почувствовал несправедливость по отношению к себе и решился предпринять активные действия, неожиданно для себя получив в результате завидное назначение. Это обстоятельство на короткое время возобновило взаимопонимание между супругами, пробудив надежды и планы на будущее. С жаром принявшись за отделку квартиры на новом месте, И.И. случайно падает, ушибив при этом бок, что становится причиной его предсмертной болезни, приведшей героя к переосмыслению прошедшего и новому взгляду на жизнь. Лишенный сколько-нибудь существенных интересов, искренних привязанностей и настоящей цели в жизни, И.И. с ужасом осознает пустоту своего прежнего существования, лживость жизни окружающих его людей. Идеал «приятности и приличия» рассыпается под воздействием мучительной болезни и непонимания близких. Заурядный по своей внутренней сути герой понимает, что вся его жизнь, за исключением детства, была «не то», что существует главный вопрос жизни и смерти, в момент которой человек освобождается от страха и видит свет.
Нарушение хронологии в повести позволяет слушателям аудиокниги сначала узнать, какое впечатление произвела смерть Ивана Ильича на его семью, друзей, сослуживцев. Пожалуй, никто из близких покойника, пришедших проститься с ним, не испытывал жалости, сожаления, искренних чувств, которые должна вызывать смерть. Сослуживцы, которые считались при жизни друзьями, ломают голову над тем, как освободившееся место повлияет на должностные изменения. Некоторые строят конкретные планы о получении личной выгоды. Жена старается получить больше денег от государства, как вдова чиновника.
Такое вступление готовит нас к тому, чтобы познакомиться с жизнью Ивана Ильича. Его нельзя назвать плохим человеком. В него Лев Николаевич не вложил никаких явно отрицательных черт, как жестокость, равнодушие. Но при этом его главный недостаток в том, что он не обладает и положительными чертами, такими как благородство, честность, открытость, сострадание и прочими. Весь смысл жизни Ивана Ильича сводился к тому, чтобы жить легко и приятно. Он добивался материального благополучия, карьерного роста, соответствовал своему окружению и всегда тянулся к вышестоящим.
В молодости он женился, но не по любви, а именно по приятности. Избранница его – Прасковья Федоровна, была хороша собой, из приличной семьи, образована. Но не было между ними того согласия и понимая любящих и близких людей, которые могут подарить человеку настоящее счастье. И именно поэтому со временем между супругами начались ссоры, недомолвки, скандалы. Убегая от реальности семейной жизни Иван Ильич посвятил себя работе. В итоге верхом его человеческого счастья стало назначение на высокую должность и съём хорошей квартиры для семьи.
Именно на вершине обывательского счастья, когда вся жизнь его внешняя была очень прилична, а внутренняя погрязла во лжи, он знакомится со смертью. Знакомство это происходит не сразу. Сначала Иван Ильич начинает плохо себя чувствовать, но еще надеется на выздоровление. Но постепенно реальность смерти становится просто очевидной. От нее уже невозможно загородиться ширмой благополучия. И вот здесь прокурор начинает задавать себе вопросы о смысле своей жизни. И впервые он не боится давать себе честные ответы. Ложь, лицемерие, пустота вызывают в нем ненависть, отвращение.
Как переход к новому осознанию жизни Иван Ильич замечает Герасима – садовника. Его простая помощь, жалость к хозяину, отсутствие лжи и вражды во взгляде чувствуются. К Герасиму прокурор проникается настоящей и искренней человеческой любовью. Только с ним хорошо и просто, только этот свежий и простой садовник понимает, как плохо человеку на пороге смерти. И понимает это не от большой образованности, а сердцем.
Но еще не готов Иван Ильич к самому главному – изменить свою жизнь. Кажется, что времени на это уже нет. Но вопрос покаяния и прощения зреет в сердце главного героя повести. Перед самой смертью он причащается и ему становится легче. Не физически, а нравственно он ощущает облегчение. Уже нет в его сердце ненависти к жене и здоровым людям. Он прощает жену и только сейчас замечает, что его сын Вася искренне жалеет отца и переживает его болезнь. Впервые в сердце прокурора возникает жалость и он заботится не только о своем благополучии, приятности и публичном приличии.
Только после того, как Иван Ильич открыл свое сердце, пересмотрел свои ценности, переосмыслил жизнь, смерть от него отступила. Ее больше нет, есть только свет. И хотя окружающие еще несколько часов слышали страшные стоны, хрипы, сам Иван Ильич уже не чувствовал отчаяния, боли, безысходности.
Иван Ильич Головин — крупный губернский чиновник, прокурор, член Судебной палаты, — заболел 45 лет от роду и умер через три месяца после появления первых признаков заболевания.
Для этого не было никаких видимых причин: Иван Ильич всегда был здоровым и благополучным человеком, незадолго до заболевания он получил новое назначение с повышением жалованья и въехал с семьей в новую квартиру. Но болезнь приняла молниеносный характер.
Пусковым моментом как будто стало падение c небольшой высоты, когда он, обустраивая новую гостиную, перевешивал гардины.
Раз он влез на лесенку, чтобы показать непонимающему обойщику, как он хочет драпировать, оступился и упал, но, как сильный и ловкий человек, удержался, только боком стукнулся об ручку рамы. Ушиб поболел, но скоро прошел. Иван Ильич чувствовал себя все это время особенно веселым и здоровым. (Л.Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича, III)
Через некоторое время появилось ощущение какого-то душевного неудобства, сопровождаемого смутным переживанием скуки. Но это отнюдь не было еще нездоровьем.
Нельзя было назвать нездоровьем то, что Иван Ильич говорил иногда, что у него странный вкус во рту и что неловко в левой стороне живота.
Но случилось, что неловкость эта стала увеличиваться и переходить не в боль еще, но в сознание тяжести постоянной в боку и в дурное расположение духа. (Смерть Ивана Ильича, IV)
В характере Ивана Ильича стала проявляться раздражительность, возникло отвращение к пище. Все это заставило обратиться его к врачам, которые, впрочем, не нашли ничего серьезного. Назначенные лекарства, однако, облегчения не принесли. Более того, скоро появились боли, все нараставшие.
Боль в боку все томила, все как будто усиливалась, становилась постоянной, вкус во рту становился все страннее, ему казалось, что пахло чем-то отвратительным у него изо рта, и аппетит и силы все слабели (Л.Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича, IV).
Резко изменился внешний вид, сократился сон. Иван Ильич перестал справляться со служебными обязанностями. Через два месяца боли усилились настолько, что уже
ему давали опиум и начали прыскать морфином. Но это не облегчало его. Тупая тоска, которую он испытывал в полуусыпленном состоянии, сначала только облегчала его как что-то новое, но потом она стала так же или еще более мучительна, чем откровенная боль.
Ему готовили особенные кушанья по предписанию врачей; но кушанья эти всё были для него безвкуснее и безвкуснее, отвратительнее и отвратительнее. (Смерть Ивана Ильича, V)
Проявился резкий упадок сил, похудание, и в начале третьего месяца Иван Ильич совсем перестал вставать с постели.
За три дня до смерти наступил финал смертельной болезни: боли перестали сниматься наркотиками и больной «трое суток сряду, не переводя голосу, кричал». За два часа до конца ненадолго пришел период просветления, Иван Ильич пришел в себя, попрощался с близкими, затем – агония и смерть.
Известно, что прототипом главного героя повести Толстого был Иван Ильич Мечников, прокурор Тульского окружного суда и брат Ильи Ильича Мечникова, выдающегося русского биолога, получившего Нобелевскую премию за открытие фагоцитоза. В своей книге «Этюда оптимизма» Илья Ильич упоминает, что его брат умер от какого-то «гнойного заражения» (Мечников И.И. Этюды оптимизма. М., Наука.,1987. С. 264.), не уточняя его причину. У Толстого явно фигурирует онкологическое заболевание. Несмотря на то, что в повести болезнь так и не названа, говорится только про тройное «взвешиванье вероятностей – блуждающей почки, хронического катара и болезни слепой кишки» (причем, это – мнения врачей, которые так и не смогли установить диагноз), есть основания утверждать, что заболевание, которым страдал и от которого умер Иван Ильич – это рак желудка.
В пользу этого диагноза свидетельствует вся совокупность приводимых в повести симптомов: как общих – прогрессирующая слабость, быстрая утомляемость, усиленная раздражительность, снижение аппетита, неприятный вкус во рту и отрыжка с тухлым запахом, ощущение тяжести в желудке (все в целом — так называемый «синдром малых признаков», характерный для рака желудка), так и «патогномоничных», более определенно указывающих именно на это заболевание – нарастающие боли в подложечной области, полная потеря аппетита, прогрессирующее похудание с резким изменением облика. Рак желудка на далеко зашедших стадиях сопровождается запорами, которые требуют процедуры «пальцевого удаления кала» из прямой кишки. Это, очевидно, и подразумевает Толстой, когда пишет по поводу Ивана Ильича, что
Для испражнений его тоже были сделаны особые приспособления, и всякий раз это было мученье. Мученье от нечистоты, неприличия и запаха, от сознания того, что в этом должен участвовать другой человек (Смерть Ивана Ильича, VII).
Внутрипсихологическая картина заболевания, мастерски изображенная Толстым (которая более подробно рассматривается ниже), также указывает именно на этот вид онкологической патологии.
В общем, медицинское описание смертельной болезни Ивана Ильича сделано на таком высоком профессиональном уровне и с такой исчерпывающей полнотой, что оставляет далеко за собой соответствующие описания в учебниках и медицинских справочниках. Возможно, в этом сказалось близкое знакомство писателя с выдающимся клиницистом, самым крупным русским терапевтом XIX в. Г.А. Захарьиным, но безупречную точность, с какой указаны все психологические и соматические проявления болезни, следует объяснять скорее гениальной художественной интуицией Толстого, нежели общением с профессионалами и знанием, подчерпнутым из медицинских книг.
Самое удивительное и значимое при этом – та проницательность, с которой Толстой устанавливает и выявляет связь, существующую между сознанием и физиологией человеческого организма, между разумной деятельностью (во всяком случае, той деятельностью, которую сам человек принимает за таковую) и развитием патологических процессов. Толстой – один из первых мыслителей (а из числа писателей – уж точно первый), кто конкретно раскрывает психосоматический механизм разлада здоровья человека, показывая (и доказывая), каким образом неправильная жизнь запускает болезнь и включает процесс умирания. Причем, раскрывает этот механизм изнутри, через сознание самого героя повести: стадии осознания Иваном Ильичем Головиным своего заболевания обозначают стадии прогрессирования смертельной болезни и одновременно указывают на её механизм – механизм смерти.
10.В статье “Несколько слов по поводу книги “Война и мир” Л. Н. Толстой пишет о роли личности в истории, о том, что такие эпохальные события, в которых миллионы людей убивают друг друга, не могли зависеть или иметь причиной волю одного человека, подобно тому как один человек не сможет подкопать гору. Автор не придает значения деятельности тех людей, “которым казалось, что они управляют событиями”, а на самом деле менее других вносили в них “свободную человеческую деятельность”. Их деятельность интересна писателю-философу лишь как “иллюстрация того закона предопределения”, который, по его мнению, управляет историей, и того психологического закона, который заставляет человека, исполняющего самый несвободный поступок, подделывать в своем воображении целый ряд ретроспективных умозаключений, “имеющих целью доказать ему самому его свободу”.
Именно в этом законе, по моему мнению, и заключается смысл исторической концепции Толстого, ярко и красочно отраженной в романе-эпопее “Война и мир”.
В романе-эпопее «Война и мир» Льва Николаевича Толстого особенно занимал вопрос о движущих силах истории. Писатель считал, что даже выдающимся личностям не дано решающим образом влиять на ход и исход исторических событий. Он утверждал: «Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, — то уничтожится возможность жизни». По Толстому, ход истории управляется высшим сверхразумным основанием — Божьим промыслом. В финале романа исторические законы сравниваются с коперниковской системой в астрономии: «Как для астрономии трудность признания движения земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства движения планет, так и для истории трудность признания подчиненности личности законам пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности. Но как в астрономии новое воззрение говорило: «правда, мы не чувствуем движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», так и в истории новое воззрение говорит: «правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам».
В первом случае, надо было отказаться от сознания неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в настоящем случае точно так же необходимо отказаться от сознаваемой свободы и признать неощущаемую нами зависимость».
Свобода человека, по Толстому, состоит только в том, чтобы осознать такую зависимость и постараться угадать предначертанное, чтобы в максимальной мере следовать ему. Для писателя был очевиден примат чувств над разумом, законов жизни над планами и расчетами отдельных людей, даже гениальных, реального хода сражения над предшествующей ему диспозицией, роли народных масс над ролью великих полководцев и правителей. Толстой был убежден, что «ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное», поскольку «великие люди суть ярлыки, дающие наименование событию, которые так же, как ярлыки, менее всего имеют связи с самим событием». И войны происходят не от действий людей, а по воле провидения.
По мысли Толстого, роль так называемых «великих людей» сводится к следованию высшему велению, если им дано его угадать. Это хорошо видно на примере образа русского полководца М.И. Кутузова. Писатель старается убедить нас, что Михаил Илларионович «презирал и знание и ум и знал что-то другое, что должно было решить дело». В романе Кутузов противопоставлен как Наполеону, так и генералам-немцам на русской службе, которых роднит друг с другом стремление выиграть сражение, только благодаря заранее разработанному подробнейшему плану, где тщетно пытаются учесть все неожиданности живой жизни и будущего действительного хода битвы. Русский полководец, в отличие от них, обладает способностью «спокойного созерцания событий» и потому «ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит» благодаря сверхъестественной интуиции. Кутузов влияет лишь на моральный дух своего войска, так как «долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся со смертью нельзя одному человеку-, и знал, что решают участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этою силой и руководил ею, насколько это было в его власти». Этим и объясняется и гневная кутузовская отповедь генералу Вольцогену, который от имени другого генерала с иностранной фамилией, М.Б. Барклая де Толли, сообщает об отступлении русских войск и о захвате всех основных позиций на Бородинском поле французами. Кутузов кричит на принесшего дурные вести генерала: «Как вы... как вы смеете!.. Как смеете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения несправедливы и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему... Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге... Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля... Отбиты везде, за что я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской». Здесь фельдмаршал кривит душой, ибо подлинный неблагоприятный для русской армии исход Бородинского сражения, следствием чего и стало оставление Москвы, известен ему не хуже, чем Вольцогену и Барклаю. Однако Кутузов предпочитает нарисовать такую картину хода битвы, которая сможет сохранить моральный дух подчиненных ему войск, сохранить то глубокое патриотическое чувство, которое «лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека».
Резкой критике подвергает Толстой императора Наполеона. Как полководца, вторгающегося со своими войсками на территорию других государств, писатель считает Бонапарта косвенным убийцей множества людей. В данном случае Толстой даже вступает в некоторое противоречие со своей фаталистической теорией, согласно которой возникновение войн не зависит от людского произвола. Он полагает, что Наполеон был окончательно посрамлен на полях России, и в результате «вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров». Толстой верит, что «нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Французский император после занятия союзными войсками Парижа «не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки...». И даже когда Наполеон опять захватывает власть во время ста дней, он, по мнению автора «Войны и мира», лишь нужен истории «для оправдания последнего совокупного действия». Когда же это действие совершилось, оказалось, что «последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек в одиночестве на своем острове играет сам перед собою жалкую комедию, интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
— Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого».
И Наполеон, и другие персонажи исторического процесса у Толстого — не более чем актеры, исполняющие роли в театральной постановке, срежиссированной неведомой им силой. Эта последняя в лице столь ничтожных «великих людей» являет себя человечеству, всегда оставаясь в тени.
Писатель отрицал, что ход истории может определяться «бесчисленными так называемыми случайностями». Он отстаивал полную предопределенность исторических событий. Но, если в своей критике Наполеона и прочих полководцев-завоевателей Толстой следовал христианскому учению, в частности, заповеди «не убий», то своим фатализмом он на самом деле ограничивал способность Бога наделить человека свободной волей. Автор «Войны и мира» оставлял за людьми лишь функцию слепого следования предначертанному свыше. Однако позитивное значение философии истории Льва Толстого заключается в том, что он отказался, в отличие от подавляющего большинства современных ему историков, сводить историю к деяниям героев, призванных увлекать за собой инертную и бездумную толпу. Писатель указал на первенствующую роль народных масс, совокупности миллионов и миллионов индивидуальных воль. Насчет же того, что именно определяет их равнодействующую, историки и философы спорят по сей день, сто с лишним лет спустя после публикации «Войны и мира».
11.Сопоставление имени великого художника с революцией, которой он явно не понял, от которой он явно отстранился, может показаться на первый взгляд странным и искусственным. Не называть же зеркалом того, что̀ очевидно не отражает явления правильно? Но наша революция — явление чрезвычайно сложное; среди массы ее непосредственных совершителей и участников есть много социальных элементов, которые тоже явно не понимали происходящего, тоже отстранялись от настоящих исторических задач, поставленных перед ними ходом событий. И если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях.Легальная русская пресса, переполненная статьями, письмами и заметками по поводу юбилея 80-летия Толстого, всего меньше интересуется анализом его произведений с точки зрения характера русской революции и движущих сил ее. Вся эта пресса до тошноты переполнена лицемерием, лицемерием двоякого рода: казенным и либеральным. Первое есть грубое лицемерие продажных писак, которым вчера было велено травить Л. Толстого, а сегодня — отыскивать в нем патриотизм и постараться соблюсти приличия перед Европой. Что писакам этого рода заплачено за их писания, это всем известно, и никого обмануть они не в состоянии. Гораздо более утонченно и потому гораздо более вредно и опасно лицемерие либеральное. Послушать кадетских балалайкиных из «Речи»2 — сочувствие их Толстому самое полное и самое горячее. На деле, рассчитанная декламация и напыщенные фразы о «великом богоискателе»3 — одна сплошная фальшь, ибо русский либерал ни в толстовского бога не верит, ни толстовской критике существующего строя не сочувствует. Он примазывается к популярному имени, чтобы приумножить свой политический капиталец, чтобы разыграть роль вождя общенациональной оппозиции, он старается громом и треском фраз заглушить потребность прямого и ясного ответа на вопрос: чем вызываются кричащие противоречия «толстовщины», какие недостатки и слабости нашей революции они выражают?
Противоречия в произведениях, взглядах, учениях, в школе Толстого — действительно кричащие. С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны — помещик, юродствующий во Христе. С одной стороны — замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши, — с другой стороны, «толстовец», т. е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: «я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками». С одной стороны, беспощадная критика капиталистической эксплуатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны, — юродивая проповедь «непротивления злу» насилием. С одной стороны, самый трезвый реализм, срыванье всех и всяческих масок; — с другой стороны, проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии, стремление поставить на место попов по казенной должности попов по нравственному убеждению, т. е. культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины. Поистине:
Ты и убогая, ты и обильная,
Ты и могучая, ты и бессильная
— Матушка Русь!4
Что при таких противоречиях Толстой не мог абсолютно понять ни рабочего движения и его роли в борьбе за социализм, ни русской революции, это само собою очевидно. Но противоречия во взглядах и учениях Толстого не случайность, а выражение тех противоречивых условий, в которые поставлена была русская жизнь последней трети XIX века. Патриархальная деревня, вчера только освободившаяся от крепостного права, отдана была буквально на поток и разграбление капиталу и фиску. Старые устои крестьянского хозяйства и крестьянской жизни, устои, действительно державшиеся в течение веков, пошли на слом с необыкновенной быстротой. И противоречия во взглядах Толстого надо оценивать не с точки зрения современного рабочего движения и современного социализма (такая оценка, разумеется, необходима, но она недостаточна), а с точки зрения того протеста против надвигающегося капитализма, разорения и обезземеления масс, который должен был быть порожден патриархальной русской деревней. Толстой смешон, как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, — и поэтому совсем мизерны заграничные и русские «толстовцы», пожелавшие превратить в догму как раз самую слабую сторону его учения. Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России. Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, взятых5 как целое, выражает как раз особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции. Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, — действительное зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая деятельность крестьянства в нашей революции. С одной стороны, века крепостного гнета и десятилетия форсированного
пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости. Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, — это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции, и несомненно, что идейное содержание писаний Толстого гораздо больше соответствует этому крестьянскому стремлению, чем отвлеченному «христианскому анархизму», как оценивают иногда «систему» его взглядов.
С другой стороны, крестьянство, стремясь к новым формам общежития, относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе, как относится к интересам крестьянской революции буржуазия и буржуазная интеллигенция, почему необходимо насильственное свержение царской власти для уничтожения помещичьего землевладения. Вся прошлая жизнь крестьянства научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы. В нашей революции меньшая часть крестьянства действительно боролась, хоть сколько-нибудь организуясь для этой цели, и совсем небольшая часть поднималась с оружием в руках на истребление своих врагов, на уничтожение царских слуг и помещичьих защитников. Бо́льшая часть крестьянства плакала и молилась, резонерствовала и мечтала, писала прошения и посылала «ходателей», — совсем в духе Льва Николаича Толстого! И, как всегда бывает в таких случаях, толстовское воздержание от политики, толстовское отречение от политики, отсутствие интереса к ней и понимания ее, делали то, что за сознательным и революционным пролетариатом шло меньшинство, большинство же было добычей тех беспринципных, холуйских, буржуазных интеллигентов, которые под названием кадетов6 бегали с собрания трудовиков7 в переднюю Столыпина8, клянчили, торговались, примиряли, обещали примирить, — пока их не выгнали пинком солдатского сапога. Толстовские идеи, это — зеркало слабости, недостатков нашего крестьянского восстания, отражение мягкотелости патриархальной деревни и заскорузлой трусливости «хозяйственного мужичка»9.
Возьмите солдатские восстания 1905—1906 годов. Социальный состав этих борцов нашей революции — промежуточный между крестьянством и пролетариатом. Последний в меньшинстве; поэтому движение в войсках не показывает даже приблизительно такой всероссийской сплоченности, такой партийной сознательности, которые обнаружены пролетариатом, точно по мановению руки ставшим социал-демократическим. С другой стороны, нет ничего ошибочнее мнения, будто причиной неудачи солдатских восстаний было отсутствие руководителей из офицерства. Напротив, гигантский прогресс революции со времен Народной воли10 сказался именно в том, что за ружье взялась против начальства «серая скотинка», самостоятельность которой так напугала либеральных помещиков и либеральное офицерство. Солдат был полон сочувствия крестьянскому делу; его глаза загорались при одном упоминании о земле. Не раз власть переходила в войсках в руки солдатской массы, — но решительного использования этой власти почти не было; солдаты колебались; через пару дней, иногда через несколько часов, убив какого-нибудь ненавистного начальника, они освобождали из-под ареста остальных, вступали в переговоры с властью и затем становились под расстрел, ложились под розги, впрягались снова в ярмо — совсем в духе Льва Николаича Толстого!
Толстой отразил накипевшую ненависть, созревшее стремление к лучшему, желание избавиться от прошлого, — и незрелость мечтательности, политической невоспитанности, революционной мягкотелости. Историко-экономические условия объясняют и необходимость возникновения революционной борьбы масс и неподготовленность их к борьбе, толстовское непротивление злу, бывшее серьезнейшей причиной поражения первой революционной кампании.
Говорят, что разбитые армии хорошо учатся. Конечно, сравнение революционных классов с армиями верно только в очень ограниченном смысле. Развитие капитализма с каждым часом видоизменяет и обостряет те условия, которые толкали крестьянские миллионы, сплоченные вместе ненавистью к помещикам-крепостникам и к их правительству, на революционно-демократическую борьбу. В самом крестьянстве рост обмена, господства рынка и власти денег все более вытесняет патриархальную старину и патриархальную толстовскую11 идеологию. Но одно приобретение первых лет революции и первых поражений в массовой революционной борьбе несомненно: это — смертельный удар, нанесенный прежней рыхлости и дряблости масс. Разграничительные линии стали резче. Классы и партии размежевались. Под молотом столыпинских уроков, при неуклонной, выдержанной агитации революционных социал-демократов, не только социалистический пролетариат, но и демократические массы крестьянства будут неизбежно выдвигать все более закаленных борцов, все менее способных впадать в наш исторический грех толстовщины!
12. В произведениях Чехова огромное число оттенков комедийного и драматического. Чем больше всматривался писатель в простейшие жизненные ситуации, тем к более неожиданным выводам приходил. Юмористические обстоятельства вдруг оборачивались драмой, а печальные события превращались в фарс. Все это выражено в произведениях Чехова, где, как в жизни, переплетаются смешное и грустное.
Писателю хочется, чтобы люди были людьми и жили как люди. Наверное, поэтому в рассказах Антона Павловича все же больше грустного, чем смешного. Драматизм содержания скрывается за комическими ситуациями, поступками героев, веселыми шутками. Но постепенно радостные интонации уступают место разочарованию.
Рассказ "Смерть чиновника" сначала кажется смешным. Чиновник Червяков чихнул на лысину генерала и замучил "значительное лицо" извинениями. Дождавшись генеральского гнева, "придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и ... помер". История эта трагична, так как рисует картину страшного измельчания человека. Ведь Червяков боялся не гнева генерала, а отсутствия какой-либо реакции. Чиновник так привык подчиняться, что не мог понять, почему "сиятельное лицо" "не распекает" его. Также двусмыслен и рассказ "Хамелеон". Поведение Очумелоза вызывает и смех и слезы. Ведь он потому и "хамелеон", что воплощает в себе двуличие мира, в котором каждый должен быть бессловесным холопом и одновременно надменным повелителем. Чехов показывает жизнь, которая строится по законам господства и подчинения. По-другому воспринимать мир люди разучились. Подтверждение этому мы находим и в рассказе "Толстый и тонкий". Встреча двух гимназических товарищей омрачается тем, что у одного из них более высокий чин. При этом "толстый" вовсе не собирался унижать своего бывшего приятеля. Напротив, он добродушен и искренне рад встрече. Но "тонкий", услышав о тайном советнике и двух звездах, "съежился, сгорбился, сузился". На его лице появились необходимые в таких случаях "сладость и почтительная кислота", он отвратительно захихикал и стал прибавлять ко всем словам частицу "с". От такого добровольного холопства "тайного советника стошнило". Так комическая ситуация оборачивается драмой, ведь речь идет об уничтожении человеческого в человеке. Горькие раздумья сменяют улыбку, когда читаешь рассказ "Маска". Перед нами лучшие люди города, съехавшиеся на бал-маскарад. Некто устраивает в читальне клуба дебош, до глубины души возмутивший интеллигенцию. Однако как только хулиган превращается в миллионера, все пытаются загладить свою вину и не знают, чем угодить "почетному гражданину".
На первый взгляд, смешной рассказ "Злоумышленник". Главный герой — безграмотный мужичонка. Его судят за то, что он отвинтил гайку, "коей рельсы прикрепляются к шпалам", чтобы из нее сделать грузила. Весь рассказ — это диалог между "судебным следователем" и "злоумышленником", построенный по законам абсурда. Чехов заставляет нас смеяться над бестолковым, непонятливым мужиком. Но за ним встает вся Россия, забитая и нищая, поэтому хочется уже не смеяться, а плакать.
Больше всего на свете Чехов ненавидел добровольное рабство. К людям-холопам он был беспощаден. Разоблачая их, Чехов пытался спасти человеческие души от измельчания.