Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Барон шел по деревне, заглядывая в маленькие дворики, в которых работали люди. Было странно, что солдаты учили людей из деревни везти хозяйство: в отряде не было ни одного человека, не касавшегося этого дома в Королевстве, а деревенские люди не знали ничего, кроме собирательства ягод. «Здесь пуста не столь земля, сколь люди», - думал Глен, обходя свои владения. Солдаты медленно обживали пустые дома. Зайдя внутрь одного из таких, Глен удивился теплу, исходящему от стен, которые казались слабой защитой от ветра и взглядов снаружи. На быстро сооруженную, по заказу барона, телегу накидывали многочисленные камни из садов вокруг. Их бы хватило на еще одну башню, сгруженных с десяти телег в огромную груду по правую сторону от башни. По левую же лежали оставшиеся бревна. Проходя по поляне у башни в который раз, Глен ощущал на коже, на заживающих шрамах этот дух… гулявший в ноздрях, морозящий мочки ушей дух возрождения, смешанный с северным прохладным ветром.
Барон походил мимо домов и рассматривал своих людей: Бобби, уже очистивший место вокруг своего дома, рыхлил глинистую почву толстой заостренной веткой, Неом складывал камни у стен дома, склеивая их глиной друг с другом в подобие небольшой печи, Лани Ландо, который оставался серой тенью до сих пор, таскал с двумя мальчишками бревна, складывая из них каркас будущего дома… Жизнь кипела, как вода в котелке. Но в голове Глена она все время прерывалась картиной казни, кровавых мясных шрамов на спине Вайонмира, его обессилившие руки, трясущиеся от напряжения после каждого удара, и то, как он сам, барон, снимал его с дерева, обрубая веревки мечем и унося старика в башню. Картины, нарисованные художниками в храмах Светлого Бога – вот на что это было похоже. Взгляд на жизнь Безымянного, образа безрукого борца за справедливость, становящегося на пытки вместо ошибочно обвиненных, вот что напоминала ему эта казнь. Монахи говорили о нем как об одном из святых образов, в который вливались после смерти жертвенные люди, чтобы совершать все то же – защищать справедливость без возможности казнить виновного или обличить ошибку.
Борроу опустился на большой валун, положив голову на ладони. Шрамы на лице были до сих пор чем-то чужим, как будто это грязные наросты, которые можно скрести пальцами. Хлопок от хлыста, стон старика… Глен тихо и злобно рыкнул и быстрым шагом направился в башню.
По пути туда он увидел кучку детей, которая что-то кричала, собравшись вокруг небольшого стола, оставшегося еще от лагеря королевской армии. Присмотревшись получше, он понял, что привлекло детвору. Два гиганта, Дрю и Яль, боролись на руках, уперевшись в края дубового стола, который шатался от их упорной схватки. Лица обоих были такими красными, что казалось, будто они сейчас лопнут, и из глаз, рта и ушей потечет кровь. Барон вошел в башню, думая о поступке севала. Он обратил болезнь случайностью и бесчестие мученичеством. Но правитель был виноват перед своим лекарем.
Борроу поднялся в комнату к Вайонмиру и опустился перед его койкой. Рикона сидел у изголовья старика на деревянном стуле-треножнике и следил за спокойным морщинистым лицом. Когда вошел барон, он лишь на секунду поднял взгляд, а потом нова принялся рассматривать севала.
Ты сделал все, что я сказал? – спросил Глен, осматривая склянка с порошками и мазями.
Да. Почему так сильно, Глен?
Ты, верно, не помнишь, Мэтью, что такое удар кнутом. Я бил так сильно, как требуется, чтобы было видно старание палача, но следов почти не было. Наказание предназначалось не ему. Но он спас нас всех, советник, а сам поплатился парой дней в койке. И моим уважением, которое стало еще больше.
Возможно я не помню, что такое удар кнутом, но я знаю, что ты, барон, обязан старику больше всего. Ты мог проиграть в битве с Бычарой, даже я мог бы проиграть ему. А меня учили держать меч с детства.
Рикона достал из-за пазухи фляжку с именным гербом его дома, который пропал с десяток лет назад: черный конь, стоящий на утесе. Дом Рикона, небольшой и не очень богатый, но имевший большую славу своими лошадьми. Титул лорда Зеленого Берега первым получил Герстан Рикона, когда Валий Таран Щедрый дошел до Юго-западного моря в своем единственном завоевательном походе. Тогда семья Рикона, которой принадлежал огромный табун великолепных черных лошадей, пожертвовала две сотни скакунов армии Королевства. И конница решила исход битвы в Оримийи, городе на Зеленых Берегах. За это семья Герстана стала править теми землями, потому как их все знали и уважали, даже несмотря на то, что королевская конница скакала на их конях. Этот род обладал политическим чутьем лишь первое столетие. А потом родился отец Мэтью – Сарбо, и он потерял доверие своих вассалов полностью.
Мэтью сделал глоток из фляги и закрыл ее, опустив глаза на спину старика.
Возможно, - помедлил Глен, вставая и расправляя плечи, - Но мы сами разберемся с Вайонмиром, Мэтью.
Помни о чести, Барон, - бросил Рикона, сжимая губы на своем сухом лице.
Я помню, как какими бесчестными политиками были твои предки, Рикона, - ответил Борроу с сожалением.
Каждый из нас был просто честен в меру, Барон.
Борроу хотел хмыкнуть, но как только воздух наполнил легкие для практически автоматического действия, что-то внутри остановило его. Бывший монах удивился своей реакции, но это удивление ускользнуло, как ускользает тонкий запах из-под носа старой собаки.
Борроу молча вышел из комнаты, спустившись в зал и сев на трон. Мысли кружились в голове, но никак не могли сцепиться друг с другом. Барон пытался выдержать это, но не смог. Мысли о долге перед стариком вились роем, и Борроу, будто отгоняя их, быстрым шагом направился к выходу, обратно, к запаху возрождающегося севера. Он вышел из башни и пошел по широкой дороге в лес, которую, видимо, прорубили солдаты Короля.
Чем больше Глен углублялся в лес, тем меньше он походил на земли Королевства, в которых ему удавалось бывать в молодости. Черные ветви сплетались неаккуратной корявой сетью над головой, листья лежали в ней как изумрудная тина, просвечиваемая слабым светом солнца. На земле лежала затоптанная трава, какие-то мелкие вещичка, оброненные солдатами во время передвижения: королевская гвардия не может нарушить строй. Лес был тих как всегда, лишь деревья поскрипывали от влажного несильного ветра. Лесные дебри были темны как впереди, по дороге, так и по бокам от нее. Листья заслоняли все доступные источники света, как жадно глотающие капли вина пьяницы. Внезапно Борроу различил тонкий мелодичный звук где-то впереди. С каждым шагом он становился все четче, это было насвистывание, которое раздавалось другого конца дороги. Борроу положил ладонь на рукоять меча, как будто тот сможет его защитить от возможной опасности. Слабая мгла из тумана и тени рассеивалась перед идущим бароном. Внезапно он остановился, сместившись к деревьям: впереди показалось несколько лошадей. Четыре, если быть точным. Глен рассмотрел двух гнедых и двух черных, медленно шедших по стоптанной дороге. На них были красные попоны с черно-белыми полосами наискосок – флаг королевской гвардии. Наездники были облачены в серые походные плащи, сбруя позвякивала и поблескивала в их руках, и лица двух людей на гнедых лошадях были скрыты тьмой капюшона. Ехавший впереди гвардеец, осматривающий кроны деревьев и насвистывающий свою мелодию, гордо сидел на седле с застывшей ухмылкой на губах и двухдневной щетиной на лице.
Второй же гвардеец, лицо которого было открыто, ласкал шею своей лошади руками, что-то приговаривая себе под нос. Таинственные наездники гнедых лошадей еле покачивались в седле, как тени, не произнося ни слова и больше никак не шевелясь. Первый наездник крикнул, обернувшись назад:
Хэй, Пит, хватит облюбовывать лошадь, в деревне тебя ждут сладкие девки! – гвардеец громко заржал и тряхнул сбруей своей лошади, слегка пришпорив ее. Она рванулась вперед на момент, а потом вернулась в прежний темп, опустив голову почти к самой земле. Второй солдат презрительно усмехнулся и спросил:
Тебе чего надо?
Ничего, что ты мне предложить можешь, ахах, - все с такой же издевкой ответил гвардеец и запел грубым усмехающимся голосом:
Мы не сеем и не жнем
Мы не пашем и печем
Не куем мечи и стали
От вина мы не устали
Раз-раз!
Честность – это не про нас
Раз-два!
С плеч слетела голова
Он засмеялся и снова задрал голову вверх к обвитому ветвями небу. Гвардейцы без капюшонов совсем не замечали стоящего в листве Борроу. А один из людей в капюшонах оторвал руку от сбруи и потянулся к месту, где стоял Глен. Тот, понимая, что оставаться в тени смысла больше нет, вышел на дорогу, размяв плечи и выставив руку вперед.
Куда собрались? – спросил барон.
А ты-то кто? – дерзко вопросил гвардеец, плюя на землю.
Люди в капюшонах тут же спешились, и один из них сказал тихим, но четким голосом, который было слышно всем присутствующим:
Важнее, что ты забывчивый придурок, Томен.
Они откинули капюшоны, показав свои совершенно лысые головы миру, и преклонили колени.
Мой барон… - сказали они разом.
Гвардейцы сделали то же самое, после чего тот самый Томен, сменив насмешливый голос на покорный, отрапортовал:
Два монаха из Бирюзового Храма в сопровождении королевских гвардейцев становятся Вашими подданными по приказу Короля. Во славу Светлого Бога. Да здравствует король!
Борроу подошел к лошади Томена и вскочил на нее.
Оседлывайте лошадей, нам предстоит много работы в этих землях безбожников. И эта лошадь, отныне, моя.
Томен безмолвно опешил.
Вы с Питом поедите на одной лошади, - ответил на его не произнесенный вопрос и пришпорил своего скакуна.
Дорога была не длинной, но монахи успели немного рассказать о причине их прихода, а Глен – о событиях, произошедших до их прихода. И барон, и монахи говорили довольно кратко. Король галопом пробежал по столице, давая указания о новом куске завоеванной земли: писари записывали, ткачи ткали герб, а монахи собирались в путь для проведения обрядов. В пожизненную ссылку во имя Светлого Бога. В эту ссылку отправились одни из лучший монахов: Бореас и Гайне, старшие братья Бирюзового Храма. Оба были хорошо сложены, с черными прямыми волосами до плеч, похожими как братья по крови, а не по храму, овальными лицами и густыми тонкими бровями. Бореас больше говорил, а Гайне писал в дневник и делал зарисовки. Такие пары писали летописи века назад и просвещали диких людей, пока те находились в неведении.
Лошади проехали через лес к башне, а оттуда, после отказа монахов оставить вещи в комнатах, в деревню, где пыл «ренессанса» немного поостыл. Большой костер посреди улицы горел, вздымая языки пламени высоко в небо. Вокруг него грели руки дети и подростки, сидя вокруг старика, который рассказывал тогда байки о хлюпающих монстрах. Монахи, барон и гвардейцы спешились и, привязав лошадей к ограде, приблизились к костру. Дети подвинулись, освободив место на бревне, и барон опустился на поваленный ствол со своими новыми подданными. Они представились по очереди, начиная с Бореаса и заканчивая Питом, распределяясь как будто по рангу. Старик глядел на прибывших и тихо посмеивался, мусоля угольки в руках. Он был в рваных перчатках, и жар нисколько не вредил его коже.
Тебе не горячо? – спросил Глен, наклоняясь к морщинистому лицу. Тот посмеялся и покачал головой, обдавая барона жутковатой ухмылкой.
Нет, милорд, что нам какие-то угольки с Вами, когда мы прошли через мясорубку у деревни Бабочек, сражаясь в первых рядах?
В этом сморщенном человечке, похожем на речного черта, оставалось то, что могло испугать людей, хоть немного видевших жизнь и не лишенных рассудка. Барон и его люди хотели бы убраться с этих земель, подальше от старика и его россказней, но каменные хаты в несколько метров шириной, бескрайние леса и холодный океан, плещущий впереди за утесами, делали это место природной тюрьмой, готовой стать сумасшедшим домом. Худые дети с синеватой кожей забавлялись у костра, обтянутые легкими рубахами и штанами из зеленоватой ткани цвета хвои, и при взгляде на них промозглый холод северных морских ветров пробирал до костей. А при взгляде на старика пробирал ужас.
Бореас заговорил о Светлом Боге перед детьми, стараясь заворожить их мягким голосом и плавными жестами рук:
Мир сложен для понимания, дети, но некоторые вещи мы можем знать, видя результат наших действий. Это правда, данная нам богами, и она может быть иной в глазах других существ. Но мы знаем, что Светлый Бог питает светом солнце и луну, которые греют нашу землю и дают взрастать семенам: деревья, ягоды, травы, все живет благодаря ему. Кроме грибов, семена которых выпадают из сумки Клогка, духа-странника, проводника душ во множество королевств загробного мира, путь из которых мы не знаем. В небесах этого мира идет война богов, в чьи королевства мы попадем позже, и эта война против Светлого Бога, который дает нам свободную жизнь здесь. – вслед за словами Бореаса, Гайне открывал свой дневник с рисунками нашего мира, храмов Истинного и картин битвы светящихся воинов против разномастных орд: страшные черти красных, черных, зеленых, коричневых и сиреневых оттенков держали костяные пики и мечи, перевязанные кишками в местах, где лапы чертей хватали оружие. – Мы не можем убить чертей своими руками, не можем защитить свой дом, который рухнет, если они победят. Но молясь, мы даем силы армии света, дети, которая позволяет нам спать спокойно. И черти не рушат наш мир.
Старик усмехнулся, затачивая ножичком сук в своих руках и поджигая острый конец.
Я чувствую, что скоро все изменится, монах, - проскрипел старик довольно громко.
О чем ты? – спросил тот, устремляя сосредоточенный взгляд на старика.
О том, что ваш бог вряд ли может вот так…
Старик вздернул руки к небу, и языки пламени поползли за его пальцами. На их кончиках была кровь, вытекшая из открывшейся раны на предплечье. Острая палка тоже была кончиком в крови. Старик зашелся диковатым скачущим смехом, и все отпрянули от него.
Еретик! – вырвалось изо рта Гайне. Он вскочил на ноги и схватил старика за руку. Лицо монаха было окрашено эмоциями как яркими красками: возмущение и удивление играли на лице.
Взять его! – крикнул Бореас, и гвардейцы заломили руки старика, никак не реагирующего на происходящее. – Барон… - начал Бореас, и Глен повел гвардейцев, тащащих по земле смеющегося старика. Был день, пасмурное небо, темная грязь на земле, до заката оставались часы, и от этого поведения старика казалось еще более сумасшедшим.
Борроу вскочил на лошадь, гвардейцы связали руки старику и привязали его к лошади, вскочили на коней, и тройка поскакала к башне. Старое изувеченное тело тащилось по земле, старик сжался, он перестал хохотать и начал кричать от боли. Лошади трясли всадников в седлах, барон иногда оборачивался на старика, и видел, что за ним остается кровавый след. Но жизнь не покидала старика, она горела в слабом теле еретика, как разожженный им костер. Борроу видел, как жители деревни смотрели им вслед, как брат Бореас пытался что-то им сказать… Барон повернул голову вперед, и больше не отворачивался. «Правильно, еретики должны страдать», - прошептал голос в его голове, и Глен заставил лошадь бежать еще быстрее.
Вскоре они достигли ворот башни. Наездники спешились, Томен поднял старика и насмешливо сказал:
Да у этой поганки только задница стерлась! И ноги поцарапало, - он засмеялся, указывая на искалеченную ногу, из которой текла кровь. Старик был бледен, но оставался в здравом рассудке, насколько он может быть здравым у сумасшедшего человека.
Борроу промолчал, презрительно взглянув на гвардейца.
В карцер его. – сказал барон после короткой паузы. – Он на нижних этажах башни.
Глен молча привязал лошадь к стойлу рядом с башней и вошел внутрь. Севал сидел за столом около трона, расписывая какие-то алхимические формулы и осматривая толстые книги с переплетами из телячьих шкур.
Ох, милорд, - он поднял голову. Тут Томен и Пит внесли кривляющегося от боли старика и понесли вниз по лестнице. – Что-то случилось, мой барон?
Его Величество отправил нам подмогу, Вайонмир. Двух монахов из Бирюзового Храма и двух гвардейцев, которые размахивают мечем и вот, - Глен мотнул головой в сторону лестницы, - служат полицией. Правда, не тайной, они слишком глупы для этого. Ты быстро поправился, Вайон.
Старый севал усмехнулся:
Вы заставили старые кости ныть, барон, но что заставит старый организм вернуться в прежнюю форму с помощью отличных мазей и покоя? Я лежал достаточно. А на счет глупости гвардейцев вам не стоит волноваться. У нас есть теперь монахи из Бирюзового Храма, а они заменят полк гвардейцев. Вы помните, чем славен их храм, мой барон?
Глен помнил кое-что, что говорили старшие братья в монастыре. Редкие монахи могли достичь уровня Белой Робы, говорящей о высшем умении общения со своим ангелом. Такие монахи могли вырвать свет из своей груди, и тот становился всеразящим воином-ангелом, которого почти ничто не могло остановить. Но люди говорили, что все монахи Бирюзового Храма, который стоит на горе рядом со столицей, могут призвать своего ангела. И чем старше монах, чем больше его ценят, тем сильнее его ангел.
Нет, - ответил барон.
Своих ангелов призывает каждый из них, милорд, а ум и страх, внушаемый силой Бирюзовых Братьев, получат вам любую информацию. Это Храм столицы, милорд, а там, где власть, там всегда интриги, даже в храмах.
И зачем нам такая дикая сила, Вайон? – спросил Глен хрипловатым голосом, надавив на слово «дикая».
Диким местам – дикая сила, милорд. – Смех севала перерос в кашель. Когда старый монах отдышался, он закончил, - Нам пригодится каждый из них, милорд. Но я осмелюсь спросить, почему они тащат Бера в казармы окровавленным?
Нет, в карцер. Этого старика так зовут?
Бера, да, это его имя, мой барон. Могу ли я узнать, почему его тащат в карцер, милорд?
Глен оперся руками о столешницу и посмотрел на Вайонмира исподлобья. Тень и свет факелов играли на его лице, делая шрамы более выразительными, от чего барон становился страшен.
Когда ты лечил его, севал, ты знал, что он еретик?
Еретик? Мой барон, я хоть и бывший вор, но я монах. И вы меня не упрекнете в неверности своему богу, – удивленно и вместе с тем спокойно ответил севал. – Какому демону он поклоняется?
Видимо, тому, о котором рассказывал страшные сказки, - усмехнулся Борроу и встал. Его лицо теперь не было столь пугающим.
Почему вы не убили его, мой барон?
Глен только сжал губы и прищурил глаза, словно это было горькой тайной. Он молча направился к себе в комнату. Сел за стол, открыл свой дневник и записал события дня, оставив пометку: «Да, земля не так пуста, как головы людей. Но что их сейчас заполнит, после всего происходящего – страшная загадка».
Прошло время. Монахи вернулись из деревни, сгрузили поклажу со своих лошадей и ушли в казармы обустраивать свой новый дом. Барон наблюдал за этим, сидя на троне в холодном бездействии. Рикона привел к башне несколько рабочих, где Глен приказал им построить конюшню на восемь стойл. Работа закипела как вода в горах: быстро и без особых усилий. Молодые руки только-только подросших детей, под руководством бывшего монаха, выкапывали ямы, забивали в землю толстые деревянные балки и сколачивали их сверху, собирая крышу. Сам барон помогал им с суровым спокойным видом, стараясь не проронить ни слова: ему был важен результат. Аристократизм здесь был не к месту. Король скачет в авангарде, а барон – ставит краеугольный камень. «Будьте примером, а не сумасшедшей опухолью в голове», - Фридрих Первый в своем послание, мудрый король, чьи мысли пережили века. А Борроу немного повезло: в монастыре он успел прочитать три главных книги и научиться плотничать… в старом монастыре часто что-то обваливалось.
Конюшня была закончена к закату. Монахи объявили какое-то торжество, суть которого брат Бореас утаил и от барона, и от Рея, который снова побежал по домам. Местные приносили ягоды в корзинах и разные грязные овощи и расставляли их на столы, принесенные солдатами с улицы и из подвалов башни. На четырех столах набралось не очень много, и после короткого и скудного пира под успокаивающий перебор Гайне на гитаре. Бореас затушил факелы через один, от чего серые стены тронного зала погрузились в таинственный полумрак, и монах-музыкант запел на древнем языке, который не знал даже Борроу. Гортань певца воспроизводила странные звуки, которые переливались в высокий голос и обратно. Он замолк, и зал наполнила тишина. Гайне откашлялся и сказал:
Это была песня о служителе веры, который стал королем. Ведь наш первый король был первым из нового поколения, кто признал Истинного. Эта песня была очень кстати, - монах поглядел на Глена. Лицо того было немного жестоким из-за крепко сжимавшихся губ и шрамов, лежащих как восковой грим на лице.
А сейчас, - продолжил речь брата Бореас, - мы представим вам дар короля барону этих земель.
Монах подошел к самому темному углу зала, находящемуся за троном, и чиркнул спичкой. По стенам побежало пламя, вверх по камню, сходясь горячими языками сверху и снизу. Оно горело пару секунд, а потом сверху, оттуда, где сходилось пламя, упал огромный флаг во всю стену: зеленый, как изумруд на солнце, фон, и золотая нить, которой вышиты контуры распятого человека и земли под его прибитыми к кресту ногами.
Это – символ власти вашего барона, - сказал Бореас, поцеловав край флага. – Присягните ему, как это сделал я, и вас защитит наш король и наш бог.
За братом Бореасом повторили солдаты, оставшиеся после боя у деревни Бабочек, гвардейцы и брат Гайне. Жители деревни не метались с решением, они просто стояли и наблюдали. Когда Рикона последним поцеловал край флага и отошел в сторону, они все еще стояли в стороне. Их нежелание делать что-либо без прямого приказа поражало. Они не были против, нет, протеста не было даже в складках лиц. Они просто ждали чего-то. Ждали, когда выбор сделают за них. Единственный, кто подошел к флагу из этой безвольно стоящей толпы, был Рей, робко подошедший к ткани, прикоснувшийся губами и быстро отошедший назад в строй. Решение было принято.
По одному из толпы потянулись люди, подходя к флагу по примеру Рея. Один, два, три… Они спокойно шли к полотну, без трепета, без презрения, лишь из идеи, что это необходимо, потому что так хочет барон.
Борроу погружался сознанием в сонную тьму залы, засыпая от монотонного движения крестьян и выпитого эля. Он почти заснул, когда крик побился через стены башни в тронный зал. Люди обернулись ко входу в башню. Глухой стук в двери. Еще один крик. Барон направился к двери. Параллельно с ним пошли монахи и Рикона, обнаживший свой меч.
Томен, Пит, Дрю, караульте окна, - приказал Борроу, вынимая из ножен и свой клинок. – Неом, Рэтчет, Ландо – возьмите луки и прикрывайте нас со спины.
Вместо Неома лучше возьми Тони. Он лучше справится. – сказал Рикона, подбираясь к двери.
Хорошо, Тони, возьми лук. Остальные – соберите народ в кучу и охраняйте. Не отходите ни на шаг. – Барон повернулся к дверям, и махнул рукой, указывая открыть деревянные створки. Брат Бореас приблизился к ним и рванул их на себя. В этот момент, когда створки только раскрывались, утаивая происходящее за ними, голова барона наполнилась шепотом, переходящим в крик: «Встань прямо… встань прямо… прямо… Встань прямо!». Плечи расправились, подбородок поднялся… Барон встал как подобает властителю.
Дубовые створки с грохотом столкнулись с колоннами, и из сумеречной тьмы в зал взглянули глаза волка, жрущего плоть Сильвана, который оставался караулить вход. Волк зарычал, и кинулся вперед. Рикона был ближе всего к зверю, его клинок вонзился в брюхо хищника и распорол его. На землю выпали кишки, хлынула кровь, рык стих, и Мэтью вытащил лезвие с противным чавканьем. Волк скулил как собачонка, отданная на попечительство злобному хозяину. Он больше не двигался.
Вот и все, - спокойно произнес Рикона, стирая кровь с меча о ножны.
Гайне и Бореас стояли, будто принюхиваясь к вечернему воздуху. Брат Гайне сжимал кулаки, поднимая нос и закрывая глаза. Ничего не происходило. Барон все еще стоял, готовый встретить любое нечто, способное выйти из тьмы. Жители деревни зароптали сзади, а тетива луков ослабилась с еле слышным дребезжанием. Прошло около минуты. Мечи начали заправляться в ножны…
Еще не все! – взмахнул рукой Гайне, говоря тревожным голосом. Длинные черные волосы бликовали на свету факелов, спадали на приятное лицо монаха, который был еще мальчишкой по меркам монастыря.
Из темноты была слышна тишина. Именно слышна, как звук, как тихое завывание ветра и скрежет ветвей. Хлюп. Почти никто не расслышал это, но монахи и Рикона насторожились. Барон не двигался, стоял как статуя, встречающая объятья ночи. Хлюп. Уже четче, солдаты расслышали это. Их мускулы напряглись, это было видно по сжатым пальцам и губам. Хлюп. И последний раз уже слышали все. Жители деревни сбились в кучу за спинами солдат, Боров и Шмель встали плечом к плечу сразу за лучниками. Хлюп…
Сначала появился силуэт, потом какой-то отблеск на нем, и наконец, нечто, подобное мягкой скульптуре из глины в руках гончара, выплыло из облака тени.
Что это? – в ужасе спросил Рикона, не осмеливаясь вынуть меч.
Можно предположить, что те самые Хлюпающие Монстр, Мэтью, - с холодной четкостью сказал барон. Он лишь сжал меч крепче.
Хлюпающий Монстр издал звук, похожий на громовое урчание, и ступил на пол тронного зала. Солдаты шагнули назад. Монахи приготовились, встав в одинаковые стойки, и их грудь задрожала. Пальцы впились в ребра, по ним потек свет, и кисти рванулись вперед, посылаемые резко разогнувшимся локтем, как катапультой. Ладонь будто выплюнула светящегося воина, разгоняющегося как выпущенная стрела, и врезающегося в Хлюпающего Монстра. Они прошли насквозь это существо, развернулись, и снова понеслись на ходячую кучу грязи. Ангел брата Гайне вошел первым. Хлюпающая жижа поглотила его, как болото, засасывающее глупых путников.
Нет! – отчаянно крикнул Бореас, отбрасывая свою руку в сторону. Ангел метнулся вслед за его рукой, врезавшись в каменную стену. Существо чавкало, поглощая куски света. Гайне закричал от боли и кинулся на монстра, на его глазах появились кровавые слезы. Он налетел на существо, яростно толкнув его за пределы башни. Из ушей брызнула кровь, он дико безысходно закричал от боли. Глина начала обвивать его руки, его тело…
Бореас упал на колени, скребя ногтями пол и рыдая. Его самообладание рухнуло как стена из карт. Борроу молниеносно захлопнул двери в башню.
Засов! – крикнул он, припирая дубовые створки спиной.
Солдаты начали обыскивать залу в поисках заградительной балки, а Рикона, поймавший на себе разозленный взгляд барона, поспешил помочь тому сдерживать Хлюпающего Монстра. Ноги скользили по полу, дверь медленно поддавалась болотному чудовищу.
Тут! – крикнул Шмель, подбегая с балкой к дверям. Он быстро просунул ее между двух колец, и после сильного толчка та встала, заблокировав проход.
Следите за ними! – кинул Борроу, быстро идя к лестнице, - Пит, Томен, за мной!
Они спустились в казармы, а оттуда в коридор, по бокам которого стояли крацеры. Борроу яростно осматривал каждый из них, но не видел признаков жизни:
Куда вы его засунули!? – крикнул он на гвардейцев.
Те, в каком-то замешательстве, начали искать глазами камеру, и, найдя ее, быстро отворили ключами. В ее темном лоне лежал неподвижно старик, под которым была небольшая лужа крови. Борроу рванулся к нему и поднял за глотку над землей. Старик усмехнулся:
Что пожаловали, барон?
Твой демон нам пригодится, еретик. Сможешь убить монстра – и твоему богу будут принесены жертвы, а твоя жизнь сохранится.
Думаешь, мне это надо? – усмехнулся он так злобно, что барону померещились клыки в его рту.
Надо, еретик, - жестко ответил барон, потащив старика за собой. Выйдя из камеры, он бросил его на руки гвардейцев. – Несите его за мной. Быстро!
Крутые ступени, коридор, снова ступени, зала, дверь… Старик упал на пол перед входом в башню. Он усмехнулся, поднялся на руках, сел, и протянул руку. Барон, повинуясь какому-то инстинкту, вставил в его пальцы факел, прикоснувшись к которому, старик дико улыбнулся и уцепился крепче.
Убить монстров, барон. Не монстра. Откройте двери…
Засов сорвался, и в зал башни ввалилась куча грязи и глины, хлюпающая и урчащая громко, как осенний шторм.
Старик что-то зашептал, зашипел и скорчился. Факел в его руках загорался все сильнее и сильнее, монстр подошел совсем близко, и тут Бера полоснул чудовище факелом. Оно загорелось, начало твердеть, его глотка заскрежетала и начала трещать, но самое странное было то, что огонь все горел и горел, на обожженной статуе, и стух только после того, как факел снова прикоснулся к глине.
Старик стоял. Да, его ноги больше не были окровавлены, он стоял и глядел вдаль, усмехаясь. Бера двинулся во тьму, разгоняя ее бушующим пламенем факела, и вдруг остановился. Глен встал к нему за спину и посмотрел, куда направлен взгляд старика: на земле была дорожка из крови. Она уходила в сторону деревни, то расширяясь, то сужаясь. Старик снова шептал. Потом он закончил и посмотрел на Борроу:
Посмотрите на этот мир, барон.
Факел поджег кровь, и пламя побежало точно по красной засохшей дорожке, к деревне. Свет от него там и тут выхватывал из тьмы непонятные силуэты, все пространство до деревни было усеяно ими…
Ну как, все еще страшные сказки? – смеясь, спросил старик.
Посмотрим…