Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Глава 17. Захват власти корпорациями
После второй мировой войны для американского бизнеса начался период удачи, период оживления и, казалось бы, нескончаемого процветания. Когда страна вступила в войну, ее сотрясал, подобно непрекращающейся лихорадке, глубокий кризис. Вызванные военными действиями гигантские издержки породили отложенный спрос и неиспользованную покупательную способность, которые после 1945 г взорвались с такой силой, что все осторожные предсказания экономистов оказались совершенно несостоятельными. В начале 1940-х гг. численность населения возросла до 137 млн. человек, а двадцать лет спустя она составляла уже 180 млн. За тот же период валовой национальный продукт в реальных долларах повысился с $230 млрд. до $500 млрд. В результате произошел заметный рост реального дохода на душу населения. За два десятилетия выплавка стали подскочила более чем на одну треть, выплавка алюминия увеличилась в девять раз, добыча нефти удвоилась, количество автомобилей на дорогах страны также увеличилось почти в два раза, а расходы на жилищное строительство возросли на 60%. Соединенные Штаты стали чудом нашего мира, вечно процветающей нацией.
И все же два недуга неизменно подтачивали ее организм: распределение доходов продолжало оставаться неравномерным и, следовательно, отнюдь не все получили доступ во вновь обретенный рай, а экономика на острие ножа балансировала между стабильностью и спадом. Хотя та форма нищеты, какая была столь широко распространена в 1930-х гг., теперь явно уменьшилась, Америка все еще, казалось, не в состоянии справиться с этой глубоко укоренившейся болезнью, поражавшей сельскую бедноту, негров и другие этнические меньшинства, престарелых и низкооплачиваемых рабочих. Черта, отделявшая в шкале доходов нижние 20%, стояла в 1950 г на $2400 в год, тогда как, по данным министерства труда, для содержания семьи из четырех человек на «скромном, но достаточном бюджете» доход такой семьи должен был составлять $3700 в год. В 1935 г. на долю нижней пятой части населения приходилось 4,1% всех доходов, в 1950 г. доля этой группы в доходах составила 4,8%, а в 1967 г. она осталась, по существу, на том же уровне. В те же годы доля богатейшей пятой части населения колебалась между 44% и 45%. В структуре распределения доходов не произошло сколько-нибудь существенных изменений. Те улучшения, какие имели место, явились следствием повышения уровня доходов во всей шкале. Между тем нищета грозила превратиться в хроническую болезнь.
Подтверждением этому служит тот факт, что даже в годы послевоенных бумов полная занятость продолжала оставаться недосягаемой целью. Произошло три спада — в 1948—1949, 1953 — 1954 и 1957—1958 гг., каждый из них оставлял после себя наследие в виде еще одного слоя безработных, в результате чего к середине 1961 г уровень безработицы достиг 7% рабочей силы — поразительное явление для процветающей экономики. К тому же безработица теперь охватывала низшие ряды рабочей силы, недостаточная квалификация и недостаточное образование которых служили причиной увеличения продолжительности их вынужденной бездеятельности. Утверждали, что изменения в технике производства предъявляют к образовательному уровню рабочих новые требования, которым безработные не удовлетворяют. Затем, в 1960-х гг., влияние изменений в технике переплелось с безотлагательными потребностями войны, на сей раз в Юго-Восточной Азии. Совокупный спрос, стимулируемый военными расходами, резко сократил долю безработных. В то же время огромные потребности в строительстве дорог, госпиталей, школ и в осуществлении мер по охране окружающей среды оставались неудовлетворенными, несмотря на тревожные сигналы со стороны заинтересованных лиц. Для тревоги имелись все основания, так как озеро Мичиган уже начало гибнуть от загрязнения, а в городах люди стали задыхаться по мере того, как смог вытеснял чистый воздух. Однако, когда правительство попыталось ввести правила охраны среды или настаивать на оснащении автомобилей защитными приспособлениями, некоторые представители бизнеса пришли в ужас и стали громко протестовать.
Между тем сам бизнес начал обнаруживать симптомы слоновой болезни. Компании, располагавшей в 1949 г. активами в $250 млн., десять лет спустя требовалось уже $375 млн., чтобы сохранить свое прежнее место в ряду других фирм. В 1960-х гг. объем продаж в $1 млрд. уже не представлял собой исключительное явление. В 1968 г существовало более ста промышленных фирм, чей объем продаж превышал $1 млрд.; почти пятьдесят банков располагали вкладами на сумму свыше $1 млрд., имелось почти тридцать страховых компаний с активами более $1 млрд., выручка двадцати торговых фирм была выше этой суммы; к числу компаний с активами более $1 млрд. принадлежали и тридцать с лишним предприятий общественного пользования. Более того, объем продаж одной только корпорации, а именно «Дженерал моторс», равнялся почти 3% валового национального продукта.
Господствующее положение корпораций в экономике приобрело такие масштабы, что благосостояние всей страны в значительной степени оказалось в зависимости от их преуспеяния. Кое-кто стал ссылаться на арифметику: в Соединенных Штатах, мол, насчитывается по меньшей мере 5 млн. предприятий и, следовательно, доля гигантов в них ничтожна. Но такие аргументы игнорировали тот очевидный факт, что подавляющее большинство этих предприятий было слишком мало, чтобы оказывать какое-либо влияние на общее положение дел. Примерно 2 млн. предприятий относилось к розничной торговле, последнему прибежищу единоличного предпринимателя, которого опять-таки вытесняли гигантские универмаги и магазины самообслуживания. В 1969 г. совокупный объем продаж 500 крупнейших промышленных фирм равнялся почти половине валового национального продукта и был на 8% выше, чем в 1962 г. Из всех действующих в Соединенных Штатах предприятий лишь около 2500 можно считать экономически значительными, причем их контролировало не более 0,1% зарегистрированных держателей акций. Все большая и большая доля основной экономической деятельности страны сосредоточивалась в руках крупных корпораций.
К тому же среди миллиардеров стали появляться новые лица. Фердинанд Ландберг заметил, что на вершине послевоенной Америки еще оставалось свободное место. Дж. Пол Гетти, один из новейших нефтяных магнатов, считался в 1969 г. самым богатым человеком мира. Свой первый миллион долларов он сделал в 1916 г. в возрасте двадцати трех лет, спекулируя нефтяными участками, но основу его богатства составило наследство в $15 млн., с годами умноженное до $700 млн. В 1930-х гг., когда цены были низкими, он начал скупать активы «Пасифнк уэстерн ойл компани» и «Тайдуотер ассошнэйтед ойл». Последовательно приобретая один пакет акций за другим, он за несколько лет установил контроль над компанией «Тайдуотер» вопреки сопротивлению агентов «Стандард ойл», которых ему удалось перехитрить, проявив изрядную ловкость. В 1937 г. он обеспечил себе контроль над еще одной довольно крупной фирмой — «Мишп довелопмент компапи» Теперь в руках Геттп почти 80% активов «Геттп ойл», которая в свою очередь контролирует фирму «Мишн»; последняя владеет большинством акций «Тайдуотер» и «Скелли ойл». Совокупная стоимость активов «Гетти», «Скелли» и «Тайдуотер» значительно превышает $3500 млн. Хотя принадлежащее Гетти компания не в такой степени интегрированы, как другие крупные нефтяные фирмы: ему удается безраздельно контролировать их операции, тихо управляя своей империей из особняка близ Лондона. Действуя в духе старомодного» предпринимателя, он избегает гласности и политики.
Другие иефтяные магнаты не отличаются такой сдержанностью в политической жизни. Хант Г.Л., чье состояние оценивается примерно в $500 млн., организует многочисленные политические мероприятия правого толка, зачастую носящие бредовый характер. Хант подражает приемам Генри Форда и субсидирует радиопрограммы, распространяющие идеи из грязного арсенала провинциальной демагогии ку-клукс-клана. Дочерние фирмы Ханта финансируются целым рядом различных фондов, чьи подлинные цели еще не подвергались проверке Налогового управления. Хант весьма скуп на непосредственные взносы в фонды политических организаций, даже когда дело идет о республиканской партии, которая, по его представлениям, занимает недостаточно правые позиции. Однако, когда возникает хотя бы малейшая угроза действующим правилам о скидке на истощение недр, щедрость Ханта по отношению к противникам каких-либо перемен в этой области принимает значительные размеры. Философия Ханта выглядит как вариант «ничегонезнайства» XIX в., причем, согласно современной ее версии, все президенты после Кулиджа — это отчаянные радикалы.
К политическому мировоззрению Ханта весьма близки были и политические представления Клинта Мэрчисона и Сида Ричардсона, также миллионеров-нефтяников из Техаса. Правда, их взгляды не отличались такими крайностями, но все же занимали правую сторону политического спектра. Мэрчисон и Ричардсон начали со скупки и продажи арендных прав на нефтеносные участки и к 1930-м гг. создали «Сазерн юнион гэс компани» в «Америкэн либерти ойл компани», которые они впоследствии продали, получив при этом изрядную прибыль. Коммерческие интересы Мэрчисона отличались большим разнообразием и распространялись на страхование, транспорт и банковское дело. Когда в 1950-х гг. Роберт Янг добивался поддержки его операции, ставившей целью отторгнуть от империи Вандербильта железную дорогу «Нью-Йорк сентрал», Мэрчисон и Ричардсон незамедлительно пришли ему на помощь. В 1962 г $70-миллионный фонд Ричардсона израсходовал ничтожную сумму — $14500. Тем не менее Фонд позволил ему вытребовать скидку в 14% по ставкам максимального налогообложения. К этому сорту богачей принадлежал и Хью Рой Каллен, оставивший после своей смерти в 1957 г наследство в 2$00 млн. Он вошел в нефтяное дело в 1917 г., но оставался бизнесменом XIX в., выступая против «нового курса», профсоюзов, взаимных пошлин. Разумеется, скидка на истощение недр оказалась для него вполне приемлемой.
Противоположностью хантам и калленам может служить Эверетт Ли де Гольер, человек, который внес вклад в науку и заслужил титул «отца американской геофизики». Опытный геолог и инженер, де Гольер революционизировал технологию разведки нефти, применил научные методы определения параметров нефтяного купола. Хотя де Гольер и принадлежал к числу нефтяных магнатов, на его счету внушительный перечень публикаций, он читал лекции в различных университетах и одно время занимал штатное место профессора геологии в Техасском университете. Если бы он не затрачивал столько времени на научные занятия, то он мог бы быть даже еще более богатым человеком.
Однако к 1960-м гг. личные достижения уже не служили лейтмотивом американского бизнеса. Так, в сфере экономики теперь задавала тон безличная корпоративная организация. Корпорации предначертано было увеличивать свои размеры на пути приобретательства. Подобно анаконде, заглатывала она другие корпорации. Классическим американским методом построения индустриальной империи стало слияние. В Европе, где обычно применялась форма картеля, делались некоторые уступки в пользу сохранения самостоятельности отдельной корпорации. Но в США бизнесмены предпочитали скупать собственность своих соперников, забирая в свои руки заводы и их активы, и сливая затем разнородные предприятия в новый причудливый комплекс. Метод слияния, приобретший характер некоего императива американского бизнеса, в значительной мере оказался возможным вследствие неэффективности антитрестовских законов. Эти законы достаточно действенные, когда дело касалось контроля над такими рыхлыми образованиями, как торговые ассоциации, вплоть до 1950 г не в состоянии были ставить какие-либо преграды процессу слияний. Но в 1950 г. поправка к Акту Клейтона объявила не отвечающими закону те слияния, которые ведут к «существенному уменьшению конкуренции». Разумеется, юристу трудно точно определить, когда при образовании промышленного объединения не сокращается конкуренция, что было продемонстрировано решением федерального судьи У.Дж. Лабая, который отверг предъявленные компаниям «Дюпон», «Дженерал моторс» и «Юнайтед Стейтс раббер» обвинения в нарушении антитрестовских законов. Этот выдающийся юрист среди прочих вынес и такое суждение, согласно которому не существовало доказательств того, что фирма «Дюпон» контролировала «Дженерал моторс», несмотря на то что время от времени она на собраниях акционеров располагала 51% голосов.
Первая большая волна слияний имела место в период 1898— 1904 гг. К числу факторов, вызвавших эту волну, относится стремительно расширявшийся рынок товаров массового производства, который обрекал на окончательное уничтожение вековое господство ограниченных локальными рамками монополий и рынков. Когда монополии и рынки стали обретать национальные масштабы, торговец или промышленник меньшего калибра уже пе мог рассчитывать сохранить ведущие позиции в своем округе по той простой причине, что он опирался лишь па преимущества локального характера. Этими новыми обстоятельствами он был обязан фантастическому удешевлению транспортных средств. Кроме того, технический прогресс неуклонно повышал соотношение между постоянным и переменным капиталом. Бизнесмен внезапно столкнулся с проблемой недогрузки производственных мощностей и чрезмерных издержек. Первым выходом из положения казалось объявление войны цен, рассчитанной на уничтожение конкурентов, однако такая война создавала лишь ситуацию, при которой развертывающаяся ожесточенная схватка грозила стереть с лица земли всех и каждого. В результате пришли к мысли, что идеальным правилом должен служить принцип «живи и давай жить другим». Некоторые считали, что еще лучше принцип «действовать воедино», ибо это полностью устранило бы страх перед тем, что какие-либо случайности вынудят снижать цены.
Яркой иллюстрацией характера тех сил, которые объединились в условиях первой волны слияний, служит «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн». После 1904 г американская публика, давая выход своей традиционной враждебности к увеличению размеров корпораций, начала громко требовать раздробления трестов. Сами бизнесмены призывали временно приостановить формирование империи, причем не только для того, чтобы переварить уже проглоченное, но и для того, чтобы собраться с силами перед ожидавшейся экономической бурей, которая действительно разразилась в 1907 г. Затем вспыхнула первая мировая война.
Послевоенная атмосфера оптимизма создала благоприятный климат для подъема второй волны слияний. Профессиональные биржевики, обнаружив наличие на рынке свободного капитала, приготовились к легкой наживе. В 1919—1921 гг. произошло множество слияний — либо при помощи холдинговых компаний, либо в форме прямых объединений, — явно преследовавших цель воспользоваться выгодами повышательной тенденции курса ценных бумаг. Образование новых компаний означало выпуск новых акций, а в обстановке повышающегося курса легко можно было рассчитывать на щедрую прибыль. Что касается собственно промышленности, то здесь главными мотивами слияний служили либо желание создавать вертикальные комбинаты, которые гарантировали бы регулярные поставки сырья, либо потребность в рационализации сбытовых и рыночных операций.
К 1929 г., когда возникла третья волна слияний, состояния экономической зрелости достиг ряд новых отраслей — кинопромышленность, предприятия общественного пользования, радиопромышленность, автомобилестроение. Однако мир бизнеса без колебаний стал подвергать их реорганизации, комбинированию, слияниям. Не приостановил он этот процесс и с наступлением кризиса. По данным, приведенным в докладе Федеральной торговой комиссии, в период 1932—1938 гг. имели место многочисленные объединения, главной отличительной чертой которых было поглощение мелких фирм крупными. Так, в эти годы в сталелитейной промышленности компания с активами в $3 млрд. поглотила фирму размером в $217 млн., в производстве автомобильных деталей фирма с активами в $377 млн. присоединила к себе компанию, владевшую $28 млн., в нефтяной промышленности — $832 млн. поглотили $42 млн.
Самая большая волна слияний поднялась в 1960-х гг., но, как это ни странно, общество изобилия не обратило на нее почти никакого внимания. Федеральная торговая комиссия установила, что после второй мировой войны число слияний в год составляло от 700 до 800. В период между 1940 и 1947 гг. исчезло свыше 2500 фирм с общей стоимостью активов более $5 млрд., что равно 5,5% всех активов обрабатывающей промышленности в 1943 г. Тем не менее, все это служило лишь прелюдией к волне слияний, которая достигла своего гребня в самые последние годы. Крупные корпорации буквально охотились за предприятиями, которые можно было бы присоединить к себе. В 1967 г. произошло почти три тысячи слияний — на 25% больше, чем в предыдущем году. Имеются оценки, согласно которым на слияния в 1967 г. было израсходовано $14 млрд. Такие фирмы, как «Литтон индастриз» и «ИТТ», с легкостью проглатывали самые разнородные компании. Казалось, что стремлению к гигантизму нет преград.
Процесс слияний облегчался тем, что выкуп предлагался в форме конвертируемых ценных бумаг, а не наличными; последнее повлекло бы необходимость уплаты налога на прибыль от биржевых операций. К тому же высокий уровень дивидендов препятствовал конверсии и защищал остаток обыкновенных акций от разводнения. Именно таким образом военно-авиастроительная фирма «Макдоннелл компани» приобрела «Дуглас эйркрафт», а «Линг-Темко-Воут» — мясоконсервную фирму «Уилсон энд компани». Еще один урожай можно было собрать, разделив приобретенное предприятие на несколько частей и предлагая публике акции каждой из вновь образованных частей. «Линг-Темко-Воут» не только расчленила фирму «Уилсон», но и осуществила ряд манипуляций с принадлежавшей ей собственностью. Вся эта процедура была названа «перераспределением активов».
Бизнесмены, несомненно, горячо одобряли практику слияний, особенно это относится к непосредственно руководившим деятельностью компаний менеджерам, которые постоянно стремились к расширению масштабов своих операций. Интерес менеджеров сосредоточивался не столько на извлечении прибыли, сколько на максимизации размеров предприятий, что обеспечивало контроль над рынком. Несмотря на истовое выражение веры в «невидимую руку» А. Смита, ожесточенная конкуренция цен продолжала постоянно отравлять их существование. И все же стремление к монополии не служило единственным побудительным мотивом слияний. Зачастую прибыльная фирма скупала компании, не приносящие прибыль, с целью получить экономию на налогах и компенсировать таким образом выплату высоких налогов, связанных с увеличением прибыли. Возможность выгадать на налогах служила важнейшим аргументом в пользу слияния по крайней мере в 10% случаев объединения мелких фирм и по меньшей мере в 25% случаев слияния крупных. Некоторые старые компании скупали более молодые, чтобы воспользоваться новыми изобретениями и идеями. Иногда в качестве предлога для слияния выдвигалась необходимость диверсификации или потребность в производстве более полного ассортимента изделий. Но каков бы ни был непосредственный мотив, в основе приобретательского императива лежало стремление достигнуть господствующего положения в своей отрасли. Процесс слияний, по существу, представлял собой борьбу за все более мощные позиции на рынке, причем далеко не последнюю роль здесь играли и личные амбиции. Естественным следствием этого явилось создание монополистических индустриальных комплексов.
Мелкие фирмы часто сами проявляли готовность попасться на крючок, так как наживка была уж очень привлекательна. Такие фирмы, выпуская продукцию высокого спроса, иногда не располагали достаточным капиталом. Так обстояло дело при слиянии «Дженерал миллз» с небольшой компанией «О-Сэл-О», производившей губки. Годовой объем ее продаж составлял $3500 тыс. против $480 млн. у «Дженерал миллз». Основали «О-Сэл-О» три молодых человека, служивших прежде инженерами в фирме «Дюпон». Им удалось в течение нескольких лет построить весьма респектабельный бизнес. Когда они в конце концов позволили себя проглотить, они получили 30 тыс. акций «Дженерал миллз» Это составило 1,4% всех акций фирмы, т.е. изрядный кус в компании, в которой самый крупный пакет акций достигал лишь 4%. Прибыль от этой сделки выразилась в $1700 на каждые первоначально инвестированные $100, и облагалась она по ставкам налогообложения приращения рыночной стоимости капитала, которые значительно ниже, нежели ставки обычного подоходного налога.
Представляется очевидным, что концентрация промышленности усиливается за счет таких слияний. Весьма консервативный экономист Джордж Стиглер однажды заметил, что ни одна сталелитейная компания не в состоянии была увеличить производственную мощность хотя бы на 4% путем привлечения новых покупателей ее продукции; отсюда следовало, что рост концентрации происходил главным образом в результате слиянии, консолидации и скупки активов.
И все же, несмотря на тот факт, что в 1960-х гг. некоторые слияния были совершенно несуразными, правительство не обнаруживало желания воспрепятствовать этому процессу Например, «Рэдио корпорейшн оф Америка» («РКА»), занимающая ведущее место в производстве оборудования средств связи и управляющая «Нэшнл бродкастинг компани», национальной радио-телевизионной компанией, приобрела контроль над агентством Гертца по прокату автомобилей, образовав таким образом необычайно странную комбинацию. Пользуясь бездеятельностью антитрестовского отдела министерства юстиции, бизнесмены к концу 1960-х гг. решили осуществлять слияния, пока это им сходит с рук. В свою очередь министерство юстиции пришло к заключению, что в судебных преследованиях нет необходимости, поскольку, мол, достаточно Немезиде нахмуриться, и тотчас же планы нежелательных слияний будут отменены. Иллюстрацией этому служит задержка предполагавшегося слияния «ИТТ» с «Америкэн бродкастинг компани»1, вынудившая в результате «ИТТ» отступиться от сделки. В основном же дело выглядит так, будто цель антитрестовских мер заключается не в том, чтобы гарантировать «свободную конкуренцию», а в том, чтобы усиливать рост корпораций, направляя нападки на mix в чисто формальные каналы. Отдельные слабые наскоки правительства лишь подчеркивают мощь громадных корпораций. Так антитрестовские законы превратились для американского бизнеса в пустой миф.
На деле антитрестовское законодательство никогда не препятствовало процессу укрупнения корпораций. Нет никаких доказательств того, что меры правительства когда-либо сколько-нибудь серьезно ограничивали концентрацию; напротив, несмотря на «озабоченность» правительства, монополия в самом широком смысле неизменно возрастала. Единственное, что можно сказать,— это то, что возбуждение судебного преследования или угроза возбудить такое преследование влияли лишь на форму, которую принимали слияния (покупка физической собственности, а не акций или прямое слияние предприятий, а не их интеграция). На уровень цен, объем производства или политику найма рабочей силы оказывалось очень мало влияния. Существовала несомненная тенденция к установлению контроля из одного центра независимо от форм такого контроля. Во многом это объяснялось юридической концепцией, лежавшей в основе антитрестовского законодательства, как правило, для обоснования вмешательства юстиции требовалось доказать наличие тайного сговора или близких к нему действий. На деле контроль над ценами и ограничение производства можно осуществлять и без фактического тайного сговора. Управление ценами, «увещевание», достижение взаимопонимания между соперничающими гигантами — все это представляло собой признанные общественные формы установления монополистического контроля, причем в подобных случаях буквально невозможно было выявить, сговор в том определении, которое дает ему закон.
Антитрестовское законодательство фактически оказалось несостоятельным. Закон Шермана был выхолощен его юридической интерпретацией, и к 1920 г он стал вовсе бесполезным. Не лучшая судьба постигла и закон Клейтона. В актив антитрестовского законодательства можно отнести лишь то, что оно преграждало путь откровенной монополии, так как титаны бизнеса почитали за высшую доблесть сохранить жизнь нескольким конкурентам.
В течение 1960-х годов наиболее драматической особенностью процесса слияний оказался рост конгломератов (диверсифицированных холдингов) — комбинаций фирм, действующих в самых различных отраслях. Термин этот заимствован в геологии, где им обозначается масса, состоящая из разнородных материалов. Некоторые критики сочли, что «те, кто управляют этой новой разновидностью корпораций, не ведают, что творят». Но по мере усиления выявившейся тенденции менеджеры стали говорить о «возникающих» конгломератах и «зрелых» конгломератах, как если бы медленный процесс геологических изменений вдруг резко ускорился. В действительности ничего нового в этой форме корпорации нет, ибо Эндрю Меллон применил ее задолго до того, как на Уолл-стрите стали говорить о конгломератах «Литтон индастриз» и «Линг-Темко-Воут».
Но конгломераты становились все крупнее, а слияния еще более многочисленными. Сталелитейные компании покупали телевизионные станции, кредитные фирмы поглощали предприятия, производящие компьютеры, железнодорожные компании приобретали фабрики готового платья, нефтехимические концерны покупали авиалинии, гостиничные объединения присоединяли к себе вертолетные заводы. Слияния во все большей степени стали охватывать компании, не имевшие между собой ни экономической, ни какой-либо иной логической связи. По оценке Федеральной торговой комиссии, четыре пятых всех слияний в 1967 г относилось к конгломератам. Комиссию встревожило то, что этот процесс может на деле привести к усилению концентрации; во всяком случае, создавалось впечатление, что образование конгломератов увеличивает экономическую мощь корпораций. Сомнительно, чтобы рост подобного рода компаний отражал тенденцию к совершенствованию продукции, в нем, скорее, нашла воплощение тяга к строительству экономических империй. Жажда приобретательства влекла за собой залезание в долги или выпуск новых ценных бумаг с целью получить возможность скупать другие корпорации. Естественно, что такого рода операции делали конгломераты любимчиками Уолл-стрита.
Одним из самых красочных стал конгломерат, который сконструировал так и не окончивший среднюю школу Джеймс Дж. Линг, начавший с небольшой электротехнической компании и построивший империю — «Линг-Темко-Воут» — стоимостью свыше $2 млрд. Его фирма «Линг электронике», появившаяся на свет с помощью одного далласского банкира, в 1960 г приобрела «Темко электронике энд миссайлз», «Алтек» и несколько других фирм. В следующем году Линг взял ссуду в $10 млн. и прибавил к своим владениям «Чанс воут» — авиа- и ракетостроительную компанию с активами в $195 млн.
В 1967 г к этому объединению был присоединен другой конгломерат. «Грейт Америка», контролировавший ряд страховых компаний, авиалинию и банк. В общем, после приобретения «Чанс воут» Линг осуществил свыше тридцати слияний. Технически операция производилась всякий раз одним и тем же методом. На заимствованные наличные покупался контрольный пакет акций, затем следовал обмен выпущенных в обращение акций фирмы-жертвы на ценные бумаги «Линг-Темко-Воут». После этого большая часть долга зачислялась на счет новой дочерней компании. Линг ведет такой же широкий образ жизни, как и любой техасский нефтепромышленник, дом его похож на придорожный мотель, и стоимость его оценивается в $1,5 млн.
Техника проглатывания фирмы часто напоминает старомодную игру в поддавки или организованную корпорацией облаву. Конгломерат выступает с заманчивым предложением купить у намеченной жертвы пакет ее акций. Затем на сцене появляются брокеры, которые скупают возможно больше этих акций на открытом рынке и перепродают их жадному конгломерату. Намеченному захвату фирмы можно оказать сопротивление, предлагая отступные, жалуясь правительству, распространяя пресс-релизы, обращаясь с письмом к акционерам с просьбой не сдаваться. Разумеется, результатом всего этого часто является такое повышение курса акций, которого достаточно, чтобы конгломерат отступился от своего намерения. Фирмы, считающие себя вероятными объектами захватнических действий конгломератов, чутко следят за слухами и за выходящими из рамок обычного операциями с их ценными бумагами. Они пристально наблюдают за публикациями в «Уолл-стрит джорнэл» и на финансовых полосах «Нью-Йорк таймс», не появятся ли там объявления с предложением купить контрольный пакет акций, как того требует комиссия по операциям с ценными бумагами в интересах обеспечения полной гласности. Тем не менее большинство компаний, на которых пал похотливый взор других фирм, не в состоянии было оказать сопротивление изнасилованию, причем единственный для них способ защиты заключался в том, чтобы пойти на объединение с наиболее дружелюбным ухажером, руководствуясь теорией, что обольщение — меньшее из зол. Например, «Синклер ойл» долго сопротивлялась ухаживаниям «Галф» и «Уэстерн индастриз» и в конце концов склонилась перед «Атлантик ричфилд» Сила была явно на стороне нападающих.
Значительная деля этого роста корпораций представляла собой экспансию на бумаге. Существуют сомнения насчет того, что слияния действительно приводили к увеличению доходов. Лидеры корпораций утверждали, что сам процесс конгломерирования оказывал синергический эффект на доходы и что, мол, целое больше суммы частей, его составляющих. Но в большинстве этих объединений подчиненные предприятия были предоставлены самим себе с теми же средствами, какими они располагали до поглощения, обычная арифметика сохраняла свою силу — дважды два равнялось четырем, а не пяти. Стало совершенно очевидно, что новая форма корпораций попросту стала средством повышения рыночного курса акций ведущей компании. В 1960-х гг. манипуляции с соотношением курса ценных бумаг и доходами путем генерирования «роста» и «распределения» риска между все большим числом дочерних фирм обрекали на заклание все новые жертвы. Уолл-стритовский волк приобрел теперь более изысканную внешность, но зубы его продолжают сверкать белизной и столь же остры, как и прежде.
Некоторые утверждали, что новые конгломераты представляют собой обман, так как для подстегивания постоянного роста дохода основной компании необходимо осуществлять все новые и новые приобретения. Слияния сопровождались сложными финансовыми операциями, рождавшими бумажные пирамиды, связанные с выпуском новых, легко реализуемых ценных бумаг. Образования «пула интересов» было достаточно, чтобы придать повышению курса акций скорость космической ракеты, тогда как управление, производство и сбыт не претерпевали никаких изменений. До тех пор пока соотношение между курсом акций и доходами оставалось низким, основная компания могла создавать иллюзию своего быстрого роста. Реорганизации и выпуск новых ценных бумаг усиливали атмосферу ажиотажа вокруг слияний. Новым приобретениям «наклеивали» причудливые названия: покупка компании, выпускавшей проволоку, привела к появлению «базы, поставляющей синергически обработанную сталь», сеть мотелей превратилась в «отдел досуга», причем основная компания объявила, что она намерена «стать лидером грядущей революции в области путешествий». Словоблудие свойственно отнюдь не только правительственным бюрократам.
Проделки с финансовыми извещениями стали излюбленным сродством околпачивания на денежном рынке. Комиссия по операциям с ценными бумагами и Нью-Йоркская фондовая биржа, так же как и самые серьезные эксперты по ценным бумагам, начали брать под сомнение правильность бухгалтерских методов, применяемых конгломератами. Некоторые специалисты обнаруживали в финансовых отчетах конгломератов не картину их доходов, а массу недостоверностей. Целая новая галактика ценных бумаг оказывала странное воздействие на содержание отчетов корпораций об их прибылях и убытках. Конгломераты не хотели показывать степень разводненности поступлений, проистекающей от выпуска свободно реализуемых ценных бумаг — обычной формы бумаг, используемых при покупке других фирм. Некоторые компании, конечно, публиковали честные отчеты, тогда как отчеты многих других «содержали искусные ухищрения, драматические графики и пышные словеса, но очень мало информации». Одна из хитроумных уловок заключалась в том, чтобы публиковать измененные данные о результатах производственной деятельности компаний, полученные путем сравнения отчетов до и после слияний, таким образом создавая видимость увеличения доходов.
Лежащая в основе такой бухгалтерии концепция была названа «пудингом», «образованием пула», поскольку, мол, слияние подобно соединению двух рек. Один профессор бухгалтерского учета с более чем тридцатилетним опытом признавался, что существует много отчетов конгломератов, которые он не в состоянии расшифровать. Есть ли необходимость в том, чтобы после слияния смешивать активы воедино, как в пуле? А может быть, новые активы следует рассматривать просто как приобретение, при котором в отдельных случаях возникают убытки? Но поправка на подобные убытки может оказаться весьма чувствительной, так как размер доходов может снизиться, а списания обычно не влекут за собой скидку налогов. Тем не менее, руководители корпораций настаивают на том, чтобы их компании рассматривать как единое целое или, по выражению одного бухгалтера, «как китайское рагу». Такое извращение фактов некий циник охарактеризовал как «разницу между юной леди, у которой могло быть случайное увлечение, и нимфоманкой».
Одного профессора бухгалтерского учета встревожила перспектива того, что создаваемый конгломератами ажиотаж вокруг «роста» может, в конечном счете, ввести более разумные старомодные компании в соблазн пуститься в «манипулирование бухгалтерскими балансами, чтобы угодить держателям акций». Компании, которые придерживаются традиционных методов бухгалтерского учета, стали опасаться, что их акции подвергнутся атакам со стороны взаимных фондов и других подобных институтов, соблазненных возможным увеличением доходов, несмотря даже на то, что такое увеличение организуется посредством завышения амортизационных отчислений и сомнительной методики учета активов. Во всяком случае, попытка конгломератов формировать повышение курсов их акций повлекла за собой сложное финансовое маневрирование. Прочитав проспект «Линг-Темко-Воут», специалист из Гарвардской школы бизнеса прокомментировал его следующим образом: «Я прочитал проспект дважды и все же не понял его. Конечно, я всего лишь обладаю докторской степенью и преподаю в Гарварде. С другой стороны, я убежден, что многие вдовы и сироты понимают его содержание».
Компании, не желавшие склониться перед насилием конгломератов, отстаивали свою честь, изобретая другие бухгалтерские трюки. Изменяя методы учета, они рассчитывали продемонстрировать лучшие показатели доходов, чем те, какие можно было достигнуть при старых методах. Они надеялись убедить таким образом вкладчиков сохранять свои акции, а не обменивать их на свободно реализуемые ценные бумаги конгломератов. Главный прием заключался в том, чтобы растянуть период амортизационных отчислений: вместо ускоренного списания амортизации в первые годы жизни оборудования обороняющиеся компании действовали не спеша и производили последовательные отчисления в течение полного периода эксплуатации машинного парка и сооружений. При этом методе текущие амортизационные издержки сокращались, а показатели прибыли повышались. Именно таким способом одной сталелитейной компании, не пожелавшей подчиниться посягательствам некоего алчного конгломерата, удалось поднять курс своих акций с $50 до $55. Но ускоренную амортизацию, разумеется, продолжали применять по налоговым соображениям, поскольку она вела к сокращению налоговых платежей. Новейшие методы использовались лишь в отчетах перед держателями акций.
В тупик были поставлены не только бухгалтеры и исследователи. Экономисты также не ведали, как эти объединения повлияют на экономику и какой эффект они окажут на конкуренцию. Некоторые из них утверждали, что соединение разнородных фирм не ограничит конкуренцию, другие говорили, что сама по себе концентрация экономической мощи способна свести на нет функционирование рынка. Прежде всего конгломерат может приостановить возрастание числа конкурирующих на рынке компаний. Он в состоянии также «перетратить и перерисковать» своего конкурента по одному и тому же товару; он гораздо легче перенесет неудачу одного из своих изделий; он в силах использовать свою огромную покупательную способность, чтобы принудить поставщиков приобретать продукцию какой-либо из его дочерних фирм. Другие экономисты не испытывали тревоги, для них рыночное могущество и громадные размеры корпораций были схожи с тучностью или беременностью; состояние пациента было совершенно разное и требовало различного лечения. Нельзя, однако, отрицать, что конгломерат гораздо меньше подвержен влияниям рынка, чем компания, производящая одни продукт. Не отличались четкостью и ориентиры антитрестовского законодательства. В 1964 г Верховный суд разъяснил, что слияния, ведущие к возрастанию рыночного могущества, он санкционировать не будет. Суд воздерживался давать свое благословение в тех случаях, когда компания, вместо того чтобы вступить в открытую конкуренцию с соперничающей фирмой, попросту приобретала ее. Федеральная торговая комиссия обещала предпринять тщательное изучение сложившейся ситуации. Тем не менее вопреки всякой логике процесс слияний продолжался беспрепятственно. Стало усиливаться подозрение, что этот процесс достигает масштабов бумажного увеличения корпораций 1920-х гг.
Интересно отметить, что администрация Никсона, кажется, проявляла готовность вступить в единоборство с конгломератами. В марте 1969 г. министерство юстиции решило возбудить дело против «Линг-Темко-Воут» с целью отделить от нее «Джонс энд Лафлин стил корпорейшн», шестую по размерам сталелитейную компанию США, которую загреб своими щупальцами спрут «Линг-Темко-Воут». Конгломерат приобрел не менее 53% акций этой сталелитейной компании как путем обмена их на облигации, другие акции и гарантийные свидетельства, так и прямой скупкой их на бирже. Но к концу 1969 г. дело еще в суд не поступило, а министерство юстиции согласилось позволить «Линг-Темко-Воут» продолжать приобретать акции «Джонс энд Лафлин» в пределах, не превышающих 81% их общего количества. Это ограничение, однако, представляет собой фактическую победу «Линг-Темко-Воут», поскольку достаточно 80% контроля, чтобы осуществить консолидацию налоговых деклараций — бухгалтерского приема, который сбережет основной компании $25 млн. в год на налогах. Кроме того, «Линг-Темко-Воут» сможет при этом перевести свои долговые обязательства на счет «Джонс энд Лафлин», т е. применить тактику, которую конгломерат охарактеризовал как «перераспределение».
Складывается впечатление, что внезапно вспыхнувшее антитрестовское рвение министерства юстиции было смягчено сочувственной заботой о финансовом благополучии «Линг-Темко-Воут». С другой стороны, конгломераты стали распространять туманные намеки, будто министерство юстиции пытается взять под защиту старомодное республиканское руководство в основных отраслях промышленности, которое новые силы угрожают отстранить. Все дело в том, что антитрестовское законодательство не пускалось в ход против конгломератов, пока по возникла угроза для «Джонс энд Лафлин», «Б.Ф. Гудрич», нью-йоркского «Кемикл бэнк», «Грейт Америкэн иншуренс» и «Панамерикэн уорлд эйруэйз». Фактически противниками в этих сражениях являются старые богачи и нувориши.
Во всяком случае, конгломераты явно не так уж и встревожились возобновившимися антитрестовскими мерами. Более того, у них появились защитники, которые утверждают, что пользу принесли уже сами поиски «инвестиционных ценностей», что такие поиски взбадривают слишком самоуспокоенных менеджеров. Один поборник конгломератов выразил надежду, что федеральное правительство не переусердствует в «ненужном отстаивании» корпоративного статус-кво.
Правда, были случаи, когда некоторые конгломераты получали весьма болезненные щелчки по носу. Например, в 1969 г. «Нортуэст индастриз» капитулировала после длившейся семь месяцев борьбы за поглощение компании «Б.Ф Гудрич», несколько приободрив тем самым корпорации старого типа. Впервые с 1965 г., т.е. с тех пор, как конгломераты начали обнаруживать свой ненасытный аппетит, один из них встретил такой отпор. До этого случая они казались непобедимыми.
«Гудрич» представлялась вполне подходящей жертвой. За последние годы основанная сотню лет назад резиновая компания не отличалась высокой прибыльностью. С 1958 г. ее прибыли возрастали лишь на 2% в год, тогда как конкуренты — «Гудийр» и «Файэрстоун» — добивались около 8% в год. Управление «Гудрич» отличалось консервативностью и осторожностью, как и надлежит быть руководству фирмы, возглавляемой благоразумным экономистом. Разрыв между задолженностью и активами был небольшим и отражал нежелание рисковать на рынке капиталов. Финансовая структура компании делала ее в глазах конгломерата достаточно привлекательным объектом для поглощения. Она выплачивала слишком высокие дивиденды; ее инвестиции в оборудование были весьма низкими по сравнению с издержками па рабочую силу; к тому же она теряла в пользу фирмы «Гудийр» значительную часть рынка.
«Нортуэст индастриз», возглавляемая Беном Хейнемэном, в 1956 г. захватила железную дорогу «Чикаго энд нортуэстерн» и не только обеспечила движение поездов строго по графику, но и сумела превратить угасающую магистраль в предприятие, фактически приносящее прибыль. В 1967 г «Чикаго энд нортуэстерн» стала холдинговой компанией, затем она слилась с небольшим конгломератом «Филадельфия энд Рединг корпорейшн». Однажды в 1968 г Хейнемэн уже пытался захватить фирму «Гудрич», но его постигла неудача. Затем, в январе 1969 г., завязалось решающее сражение. 20 января Хейнемэн выступил с предложением купить все до единой выпущенные акции компании «Гудрич». Последняя публично охарактеризовала это предложение как «безрассудное», но в то же время негласно сменила свое руководство. «Нортуэст» располагала 5% акций фирмы «Гудрич», а связанная с «Нортуэст» компания «Лев тиатерз»2 — еще 2,5%.
В ответ на атаку «Нортуэст» «Гудрич» мобилизовала себе в помощь три юридические фирмы, двух экспертов по обработке общественного мнения, два инвестиционных банка и одного специалиста-бухгалтера, которые подготовили материалы, в самом радужном свете рисующие перспективы компании; затем эти материалы направили держателям акций «Гудрич». С фирмой «Галф ойл» была заключена сделка о приобретении части ее предприятии с оплатой акциями «Гудрич», в результате чего 5% этих акций оказалось в сейфе «Галф ойл». В марте «Гудрич» купила «Мотор фрайт корпорейшн», уплатив за нее 55 тыс. своих акций, что также сократило объем пакета акций, которым располагала «Нортуэст» Кроме того. «Гудрич», ссылаясь на то, что маршруты «Мотор франт» пролегали параллельно железной дороге «Чикаго энд нортуэстерн», пригрозила, что любое насильственное слияние потребует утверждения комиссии по междуштатной торговле. В качестве последней оборонительной меры были объявлены внезапные выборы совета директоров с тем, чтобы, даже и случае, если фирме «Нортуэст» удастся приобрести большинство акций «Гудрич», она все равно не могла бы захватить контроль над ней до 1971 г. Затем последовал обстрел компании «Нортуэст» министерством юстиции, и, хотя конгломерат сумел отразить антитрестовские атаки, курс его акций начал скользить вниз. Курс акций «Гудрич» также стал падать, но «Нортуэст» уже растеряла свой заряд. Более того, она не могла сбыть акции «Гудрич», не понеся при этом значительные убытки, так как январское предложение базировалось на конъюнктуре 1960-х гг., тогда как теперь уже курс акций оказался на уровне 1930-х гг. Старого пошиба менеджеры во всей стране могли спать более спокойно.
У «Линг-Темко-Воут» также были свои трудные проблемы. Доходы в 1969 г. оказались ниже ожидавшихся. Вину за это компания приписала стачке на предприятиях «Джонс энд Лафлин», которая завершилась тем, что арбитр предписал ввести более высокую, чем предполагали, шкалу поощрительных доплат. Другие филиалы испытывали трудности с сырьем, у компании «Брэниф эйруэйз» был излишний персонал, проценты по краткосрочной задолженности оказались непомерно высокими, а антитрестовские иски понижали курс долговых обязательств «Джонс энд Лафлин». Для «Лингг-Темко-Воут» все это означало необходимость перераспределения средств или реорганизации с целью произвести перестановку управленческого персонала своих филиалов, а также изыскать способы сэкономить на налогах. Во всяком случае, «Линг-Темко-Воут» еще предстояло предстать перед судом по иску за нарушение антитрестовских законов, и нельзя было исключить возможность вынесения судебного определения, признающего конгломерат угрозой для свободной конкуренции.
Еще более неприятным было то обстоятельство, что акции конгломератов получали чувствительные щелчки на фондовой бирже. К середине 1970 гг. их очарование померкло и конгломераты уже не казались «высшей формой созидательного капитализма». Обнаружилось, что они не более эффективны, чем другие корпорации, что доходы на одну акцию не столь высоки, как ожидалось, и что рост их не беспределен. В самом деле, налицо был лишь тот факт, что конгломераты поглощали все новые и новые фирмы и становились все крупнее. Но обещанные прибыли не материализовались, исключение в этом смысле составили лишь несколько компаний, которыми действительно хорошо управляли. Хотя брокеры Уолл-стрита настойчиво навязывали акции конгломератов легковерному рынку, внезапное открытие, что конгломераты производят больше шума, чем прибыли, вызвало несколько весьма болезненных резких падений курсов акций. Особенно приводила в замешательство параллель с 1920-ми годами.
Корпорации приобрели также транснациональный характер. Американские фирмы построили за пределами своей страны предприятия обрабатывающей промышленности и начали играть значительную роль в экономической жизни соответствующих стран.
При этом не только возникла необходимость в установлении определенных связей с другими правительствами, но и правительству Соединенных Штатов в его внутренней политике стало труднее сказывать влияние на подобные корпорации. К ним относятся «Интернэшнл бизнес маншнз» («ИБМ»), выпускающая три четверти всех компьютеров в мире, «Стандард ойл оф Нью-Джерси», «Дженерал моторс», «Форд» и «Алюминиум компани оф Америка» («АЛКОА»). Один авторитетный специалист пришел к заключению, что к концу ХХ в. в мировом хозяйстве установится господство двухсот крупных корпораций, на долю которых придется преобладающая часть мирового промышленного производства. Совокупный объем инвестиций всех транснациональных компаний (ТНК), базирующихся как в США, так и за их пределами, возрос с $15 млрд. в 1940 г до $100 млрд. четверть века спустя.
Для некоторых компаний заграничные инвестиции приобрели даже более важное значение, чем деятельность внутри страны. Например, в 1962 г 52% всех продаж «Зингер сьюинг машин компани» приходилось на зарубежные рынки, а 65% ее собственности размещалось в других странах. На долю заграничных филиалов компании «Колгейт-Палмолив» приходилось 54% всего ее сбыта, а для «Стандард ойл» Европа стала более важным рынком, чем США. Возникли опасения, что этот процесс может нарушить платежный баланс, несмотря на приток в страну дивидендов, и что огромный объем сделок, совершаемых внутри ТНК, окажется вне контроля, который правительство пожелало бы осуществлять посредством валютной или бюджетной политики. Когда «Дженерал моторс» решила прекратить поставки производимых ею в Австралии автомобилей на японский рынок и заменить их ввозом в Японию продукции своих заводов в Калифорнии, Австралия столкнулась с ситуацией, при которой она лишилась возможности погашать импорт товаров из Японии экспортом туда автомобилей. Точно так же, если «Форд» и «Дженерал моторс» примут в Детройте решение сократить ввоз в США автомашин либо из ФРГ, либо из Англии, это вполне может вызвать возмущение этих стран. Более того, многие государства обнаруживают, что огромная мощь и гибкость ТНК способны нарушить экономические планы тех стран, на территории которых она действуют В целях самозащиты иностранные государства вынуждены устанавливать контроль (с помощью таких инструментов, как «Общий рынок») над инвестиционными планами и передвижением капиталов международных корпораций. Некоторые фирмы, центры которых находятся в США, полагают, что укомплектование заграничных филиалов местным персоналом ослабит враждебное к ним отношение. Но это отнюдь не приводит к уменьшению влияния филиалов на экономику той страны, где они действуют.
Внутри Соединенных Штатов власть корпорации зачастую осуществлялась путем контроля над ценами, Большинство крупных отраслей промышленности уже давно превратилось в олигополистические, т.е. в такие, где господствует лишь несколько компаний. Жесткая структура цен, введенная олигополиями, несла с собой ущерб интересам потребителя. Примером может служить фармацевтическая промышленность, которую подверг тщательному изучению покойный сенатор Зстес Кефовер. Реклама лекарств строилась на том принципе, чтобы привлекать внимание не к ценам на них, а главным образом к броским фабричным наименованиям, хотя издавна известно, что патентованные препараты значительно дешевле, если их продают под родовыми или химическими названиями. Сенатское расследование вскрыло, что производные кортизоны, применяемые при лечении артрита, в десять раз дороже, если их продают под фабричной маркой, а не под родовыми наименованиями. Таблетка, себестоимость которой 1,5 цента, продавалась пациентам за 30 центов — скачок в двадцать раз. Фармацевтические компании в свое оправдание указывали на то, что цена эта все же меньше, чем стоимость молочного коктейля. Кроме того, по их словам, они несут весьма обременительные расходы на внедрение новых препаратов и рекламу; в одной фирме эти издержки составляли 32,5% от объема продаж. В тех же случаях, когда лекарство охраняется патентом, его цена для потребителя резко подскакивает. Фармацевтические компании подстрекали врачей выписывать больным рецепты лишь на препараты с фабричным названием, распространяемые через «уполномоченных», — такую кличку теперь в этой отрасли присвоили коммивояжерам. Хотя цена какого-либо лекарства может не превышать стоимости леденца, для стариков, живущих на скудную пенсию, три таблетки в день равняются уже стоимости дорогого лакомства. Себестоимость производства антидиабетического препарата составляла $13,11 за тысячу таблеток, аптекарь платил за них $83,40 центов, пациенту же они обходились уже в $139. Отпускная цена потребителю, таким образом, более чем в 10 раз превысила себестоимость. Поскольку это патентованный препарат, пациенту ничего другого не оставалось делать, как раскошелиться. Сенатор Кефовер установил, что иностранные лекарства стоят значительно дешевле. При такой структуре цен в США норма прибыли (доходность инвестиций) достигала астрономических размеров. Из опубликованного журналом «Форчун» перечня пятисот крупнейших промышленных компаний видно, что норма прибыли на инвестированный капитал составляет для фармацевтических фирм 38% при средней для всех приведенных в перечне пятисот компании в 9,5%.
В то же время фирмы других отраслей промышленности добивались от правительства субсидий, тем самым показывая, что бизнесмены отнюдь не гнушаются выпрашивать правительственную помощь. Ярким тому примером служило торговое судостроение и судоходство — отрасль, которая строит, эксплуатирует и комплектует персоналом корабли, плавающие под американским флагом. В послевоенный период правительственные субсидии этой отрасли составляли в среднем $400 млн. в год. С тех пор как в 1936 г был принят действующий ныне закон о субсидиях, общая сумма предоставленной торговому флоту помощи достигла $4 млрд. Один писатель образно заметил, что стране достался лишь корабль с течью, так как фактически американские суда оказались не в состоянии конкурировать с кораблями других стран. Доля иностранных грузов, перевозимых в трюмах американских судов, резко сократилась — с 68% в 1945 г. до 7% в 1963 г. Еще в 1930-х годах расследователи из конгресса доказали, что Система субсидий попросту способствует сохранению неэффективности и насаждаемой корпорациями коррупции. Когда возникла необходимость обеспечить перевозки в связи с войной во Вьетнаме, правительству пришлось, несмотря на огромные суммы субсидий, предоставленных торговому флоту, снова вводить в строй старые суда, давно поставленные на консервацию. Почему же мирились с таким положением? Объяснением этому служит большое политическое влияние и энергичная деятельность лоббистов этой отрасли, часто выступавших вместе с профсоюзами.
С течением времени становилось все очевиднее, что корпорация превратилась в систему частного правительства, иерархическая структура которого сильно напоминает структуру тоталитарного государства. Не имея конституционных основ, многие корпорации оказались на грани беззакония. Их экономическая власть и могущество, как и мощь страны, сосредоточились в руках нескольких тысяч лиц, возглавлявших бюрократический аппарат корпораций. В самом деле, если сопоставить размеры доходов крупнейших корпораций Соединенных Штатов с поступлениями федерального правительства и властей штатов, то примерно восемь частных корпораций следуют непосредственно за федеральным правительством и опережают любой из пятидесяти штатов.
В последние годы сравнительно малочисленная олигархия из людей одного и того же круга, имеющих дело исключительно друг с другом и не связанных между собой никакими отношениями собственности, стала играть в корпорации роль подлинного центра власти. Отсюда ясно, сколь тщетна выраженная некоторыми защитниками корпораций надежда на то, что корпорацию можно «конституционализировать» с тем, чтобы она была послушной желаниям своих «участников», держателей акций. В действительности же теперь даже технически трудно надлежащим образом реализовывать право голоса акционеров корпораций. «Нэшнл сити бэнк» однажды перечислил пятьдесят шесть крупных корпораций с числом акционеров свыше 50 тыс. в каждой и двадцать семь с числом акционеров более 100 тыс. Применение в подобных условиях демократии в общепринятом значении этого слова попросту привело бы к хаосу. Такое рассеяние акций среди множества лиц само по себе исключает возможность управления в обычном его смысле. Даже те 5% или 6% акционеров, которые держат в своих руках основную массу выпущенных в обращение акций, представляют собой слишком многочисленную группу, чтобы эффективно управлять корпорациями, ибо она все же насчитывает свыше 1 млн. человек. Следовательно, несмотря на некоторую концентрацию собственности на акции, масштабы ее рассеяния все еще таковы, что порождают пассивные настроения. Так, большинство владельцев акций настолько озабочены движением курсов акций па бирже, что уже не в состоянии проявлять подлинный интерес к управлению корпорацией.
Пассивная роль держателей акций привела к тому, что контроль оказался в руках корпуса менеджеров. Имели место случаи создания механизма для осуществления более непосредственного контроля со стороны акционеров, как, например, пенсионный план «Сирз, Роубак энд компани». Аналогичные меры по предоставлению права голоса будущим пенсионерам в компаниях «Стандард ойл», «Юнион карбайд» или «Селаниз корпорейшн» также не ослабили постоянный контроль менеджеров этих корпораций, так как, для того, чтобы здесь произошли настоящие перемены, потребовалось бы достижение некоего единства цели и образование какого-то блока голосующих. Вероятность такого хода событий очень мала.
Видный экономист Роберт А. Гордон однажды доказал, что в крупнейших нефинансовых предприятиях владение большей частью собственности является наименее часто встречающейся формой контроля. У более половины обследованных им компаний самым типичным был контроль, основанный на владении малой долей собственности, а в 34% случаев рассеяние собственности на акции было столь велико, что менеджерский аппарат корпораций мог свободно действовать, как ему заблагорассудится.
Могло ли приобретение все большего количества обыкновенных акций финансовыми посредниками — банками, страховыми компаниями, инвестиционными трестами, взаимными фондами, пенсионными фондами — привести к образованию новой разновидности финансового капитализма? В действительности этого ожидать не следовало. Правда, большая часть из примерно $30 млрд. акционерного капитала этих учреждений была сосредоточена к нескольких сотнях пакетов акций. Подобного рода инвестиции преследовали цель обеспечить надежность вложения капитала и высокий доход с него. Почти во всех случаях те, кто возглавлял эти учреждения, без колебаний передали своп прерогативы ответственным менеджерам. Если им не нравилось то, как менеджеры вели дела фирмы, они попросту продавали свои акции на бирже. Это в гораздо большей степени страшило совет директоров, нежели угроза столкновения из-за прерогатив управления фирмой.
Разумеется, менеджеры часто являются также владельцами акций их собственных корпораций, однако данные Гордона показывают, что все члены обследованных им советов директоров плюс все ответственные чины корпораций владели лишь 2% имеющих право голоса акций своих фирм. Лишь в 20% обследованных компаний управленческий персонал располагал более чем 10% голосующих акций. Отсюда не следует, что этот персонал не был материально заинтересован в деятельности своих корпораций, поскольку 1% выпущенных в обращение акций на сумму $200 млн. составляет $2 млн., а если они приносят дивиденд в 5%, то в год это составляет чистыми $100 тыс. Менеджер действительно лично заинтересован в финансовых успехах своей организации, хотя он и не принадлежит к числу ее «владельцев». Поэтому у него есть все основания одобрять контроль, установленный корпорацией; когда же другие держатели акций пытаются протестовать против такого контроля, он склонен рассматривать их действия как подлежащий подавлению крестьянский мятеж.
Такой оказалась подлинная сущность корпораций: иллюзорная собственность, операции по доверенности и централизация власти. Теперь у нас управляемая экономика, при которой коренной вопрос заключается в следующем: во имя кого осуществляется это управление? Совершенно очевидно, что не во имя тех, кто подвластен верховному правителю. Его правление привело лишь к возникновению системы приказов и внутрифирменных санкций, породившей свод тщательно разработанных правил оперативной деятельности корпораций. В результате олигархи сумели лишить массу держателей акций реальных прав и обрели возможность, если им не противодействует равновеликая сила в лице профсоюза или правительственного ведомства, наносить ущерб интересам рабочих, поставщиков и покупателей. А такое противодействие им оказывается далеко не всегда, часто оно наблюдается, как это произошло в случае со сговором электротехнических компаний, лишь после того, как вред уже причинен.
Губительная власть корпорации наиболее четко проявилась в ее отношениях с потребителем и его семьей. Здесь способность к противодействию полностью отсутствует Здесь производитель и потребитель явно оказались в положении неравных антагонистов. Один обладает неограниченными экономическими возможностями, другой практически бессилен что-либо предпринять в свою защиту, его существование полностью зависит от продажи его рабочей силы, oн подвержен болезням и несчастным случаям. Один производит товары сомнительного качества, другому приходится покупать то, что есть в продаже. Одни — образец эффективности, другой владеет лишь отсталой техникой расходования денег. Один имеет в своем распоряжении громадные финансовые средства, другой, несмотря на существование системы продажи в рассрочку, страдает от глубокого экономического бессилия. Один вкладывает капитал в новейшую материальную технику, другой часто не в состоянии обеспечить себе элементарное человеческое существование, сохранить свое человеческое достоинство. Один имеет возможность строить новые заводы в пригородах, другому ничего не остается, как пользоваться теми услугами, какие ему может предложить город, а они обычно неудовлетворительны. Несмотря на это, считается, что все плоды деятельности корпораций достаются именно потребителю. В реальной действительности потребитель уже давно лишился своего суверенитета и приписываемой ему способности сказывать влияние на социальный и экономический строй. Развитие техники отстранило потребителя от сферы производства, и он уже давно утратил представление о значении собственности, а сама собственность до такой степени дематериализовалась, что этот термин потерял всякое содержание.
Крупные корпорации установили контроль над значительной частью экономики и общества. Фактически, по мере того как возрастала зависимость общества от корпорации, соответственно возрастала независимость последней. Директивы и решения корпораций обрели силу закона, коль скоро следование этому закону стало квинтэссенцией приспособляемости. Появились самозваные, ни перед кем не несущие ответственности поборники корпоративной организации. Какие бы действия ни предпринимали они в качестве менеджеров корпораций, их активность становилась средством утверждения их власти. И это как раз то, что требовалось менеджерам корпораций.
1 «ИТТ» — «Интернэшнл телефон энд телеграф», крупнейшая монополия средств связи.
«Америкэн бродкастинг компани» — одна из трех самых больших радио- телевизионных корпораций.
2 Владеет сетью кинотеатров.
PAGE 1