ЛИПИНЬСКИЙ ИСТОЧНИКИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СТАБИЛЬНОСТИ И НЕСТАБИЛЬНОСТИ В ПОЛЬШЕ РИЧАРД Анджей ~ професс
Работа добавлена на сайт samzan.net:
28
А. РИЧАРД, Э. ВНУК-ЛИПИНЬСКИЙ
ИСТОЧНИКИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СТАБИЛЬНОСТИ И НЕСТАБИЛЬНОСТИ В ПОЛЬШЕ
РИЧАРД Анджей – профессор, руководитель отдела социальных институтов Института философии и социологии ПАН, зав. кафедрой социологии Центрально-европейского университета в Варшаве. ВНУК-ЛИПИНЬСКИЙ Эдмунд - профессор социологии, зав. кафедрой Института политических исследований ПАН
За пределами легитимности и подчинения
Для полного понимания источников подчинения правящим элитам после 1989 г. нужны не только анализ перемен в этой сфере за последние десять лет и реконструкция их хода в 1980-е гг. Целесообразна проверка гипотезы, что переход от недемократичного режима изменил не только диапазон подчинения властям, не только источники этого подчинения, но и уровень легитимации режима, возникший в рамках логики новой системы и ее основных принципов. Переход мог также изменить диапазон веры в легитимность режима и его основополагающих принципов. Можно предположить, что и в 1980-е годы, и после 1989 г. важным фактором подчинения режиму были прагматические соображения: «надо подчиняться властям, - это оправдывает себя», или, осторожнее, «надо воздерживаться от неповиновения, - это может быть рискованно». В целях анализа следует сформулировать и конкурирующую гипотезу, не отличающуюся от первой учетом значения прагматических соображений, но ставящую их характер в определенную перспективу, делая их зависимыми от типа системы (демократичная - недемократичная) и правил игры в общественной жизни. Эта конкурирующая гипотеза позволит предположить, что если в 1980-е годы подчинение предрешали прагматические соображения, в 1990-е именно они стали решающими при подчинении властям. В первом случае это была стратегия избежания проблем ради участия в распределении благ, во втором - стратегия поиска привилегированной позиции в распределении благ через неповиновение.
режиму не равноценно его легитимации. Можно подчиняться правящим элитам, если веришь в легитимность власти и необходимость, поэтому, выполнять ее приказы. Но подчинение режиму может быть результатом боязни санкций или прагматических соображений (подчинись режиму и воздерживайся от конфликта, тогда твои интересы могут быть лучше удовлетворены). В таком случае подчинение может относиться к режиму сомнительной легитимации, или даже к режиму, по общему мнению, вообще не легитимному.
И подчинение правящим элитам, и их социальная легитимация варьируют по времени в двух разных смыслах. Во-первых, сила этих феноменов может различаться. Легитимность может быть выше или ниже, а подчинение может сопровождаться неподчинением, к тому же обычно в обществе распределенному неравномерно. Во-вторых, источники подчинения/неподчинения режиму могут варьировать в зависимости от ситуационного контекста. Причины, почему кто-то верит в легитимность данного режима, тоже могут различаться. Эта сложная картина станет еще сложней, если учитывать феномены особого периода, перехода от недемократичного к демократическому режиму в контексте, к тому же, процесса консолидации демократии. В это конкретное время проблема заключалась не только в подчинении режиму и в его социетальной легитимности, но также в принятии принципов новой системы, или, иными словами, в вере, что базовые принципы демократической системы справедливы и действия согласно им правильны и не требуют дополнительного оправдания.
Подчинение – это исполнение указаний правящих элит и поведение по правилам, установленными этими элитами, в сфере, контролируемой властями (то есть в общественной жизни). Это имеет место независимо от того, верят ли в законность отдаваемых властями приказов, или правила игры, диктуемые ими, просто принимаются. Фактически, основные формы подчинения могут здесь быть поведенческими, конкретными действиями. Поведенческим подчинение может быть при одновременном отказе признать моральную легитимацию режима.
Но сведение факторов стабильности политической системы к вопросам легитимности или поведения – редукционизм. Фактически действует широкий спектр установок, обеспечивающих гарантии подчинения. С одной стороны, здесь полная легитимация, с другой, поведенческое подчинение через принуждение или боязнь его. Многие исследователи реальных коммунистических и посткоммунистических стран отмечают промежуточные факторы, анализируют роль прагматического приспособления [11], или так называемых негативных форм легитимации [7]. Следует отметить, что факторы стабилизации, выходящие за пределы легитимации, действуют не только в коммунистических системах. М. Maнн [6] указывал в этой связи на институты западных обществ, а Р.Майнц [8] подчеркивала множественность факторов поддержки режима. Последнее утверждение особо значимо для нас, позволяя заключить, что источники стабильности, выходящие за пределы легитимации, универсальны. Поэтому предварительная гипотеза формулируется нами в следующем виде. После 10 лет трансформации роль этих источников будет отражаться в общественном мнении поляков. Во-первых, потому что период «романтического медового месяца» окончен, во-вторых, как уже отмечено, потому что прагматические факторы универсальны по характеру. Отсюда эмпирический анализ мы сосредоточим на широком спектре того, что лежит «между» классической легитимацией и вынужденным поведенческим подчинением.
В последующем анализе мы предлагаем динамический подход: референтной точкой результатов исследования будут аналитически разделенные фазы перехода от недемократической системы к либеральной демократии. В идеале нам нужны данные о подчинении и легитимации режима в точках, покрывающих фазы динамики системных перемен. Однако такое идеальное решение за пределами наших возможностей. Обзоры серии «Поляки» дают эмпирические данные по годам 1984, 1990, 2000. Поэтому эмпирические данные соотнесены с фазами перехода к демократии с определенными приближениями. Чтобы снизить степень неточности суждений, в анализ включены вторичные данные по интересующим нас аспектам общественного сознания.
Фазы перехода к демократии
Разделение фаз перехода от недемократической к демократической системе основано на посылке, что переход закончен, когда а) новая система консолидирована, б) когда она характеризуется прочной легитимацией, стабильной во времени. Это, очевидно, не значит, что система, консолидировавшись, не может де-консолидироваться, точнее, что легитимация новой системы вечна и не может быть «отозвана». ХХ век дает много исторических примеров замены демократии недемократичными режимами. Нет разумных причин считать, что грядущее столетие будет свободно от откатов в глобальной воле демократизации. Однако такие откаты, если и произойдут, будут не элементом описанного нами перехода, а аналитически особым феноменом.
Несколько упрощая вопрос, можно различать следующую очередность фаз переход от прежней системы к новой [см.: 14]: 1. Начальная фаза, когда запущены социальные процессы «трансформативной силы», процессы, способные преобразовать старый режим в новую общественную систему. 2. Межсистемная фаза, когда старая система уже не функционирует, а новая лишь начинает возникать. 3. Продвинутая фаза, когда критическая масса перемен достигнута, а старая система определенно уходит в историю. 4. Постреволюционная фаза, характеризуемая исчезновением революционной эйфории и вступлением в новую систему повседневного опыта для общества. 5. Фаза консолидации, в которой система стабилизировалась и практически становится в общественной жизни единственно доступным полем игры по поводу интересов и ценностей.
В отдельных фазах легитимизация новой системы строится на меняющихся посылках, а консолидация – результат успеха трансформации старой системы в предыдущей фазе. Возможна гипотеза, что как только общество вступило в начальную фазу смены системы, скорость перехода от одной фазы к другой приобретает решающее значение. Например, растянутость– по любым причинам – начальной фазы, но особенно фазы межсистемной, может означать действие процессов, типичных для последующих фаз: угасание революционной эйфории, защита групповых интересов, которые до тех пор в основном формировались еще старой системой на первых двух фазах, и, наконец, доминирование в общественном сознании необходимости стабилизации – после стремления к переменам. В этом случае мы имеем дело с феноменом, который можно определить как «досрочная консолидация» некоего гибрида систем, не отвечающего критериям демократического строя по Роберту Далю, но и не вполне идентичного прежней системе.
Перейдем к характеристике отдельных фаз перехода. Начальная фаза в жизни общества недемократичного, старого режима не всегда видна, точнее, не видна, как правило, так как сфера публичной жизни относительно плотно контролируется тоталитарным (авторитарным) правительством. Поэтому рушащийся режим обычно не способен предвидеть свой уход. В этой фазе массы все чаще начинают думать в терминах альтернативы старой системе. Это альтернатива не уточняется. Напротив, она неясна и открыта всем способам удаления старой системы. «Всем, кроме наличествующего»: эта формула, кажется, адекватно схватывает интуицию масс. И если старая система непоследовательна в избавлении от первых анти-системных действий на их ранних стадиях и, кроме того, если международный контекст допускает реалистические ожидания далеко идущих перемен, тогда необходимые условия для инициации первой фазы перехода выполнены.
Кульминацией начальной фазы стали выборы 4 июня 1989 г. и формирование правительства Тадеушем Мазовецким. Результаты договорных выборов 1989 г. – решающее эмпирическое доказательство массовой антисистемной мобилизации. Именно в этот период исследования общественного мнения показывали самый высокий уровень поддержки демократии за весь период трансформации – до 70% [см.: 16]. В это время отличие демократии как абстракции от демократии как повседневной реальности было размытым. Столь же размыто было различие между правительством или политическим классом, и правилами системы, даже самой системой.
Примерно в начале 1990 г., когда правительство Мазовецкого провело серию радикальных рыночных реформ, началась межсистемная фаза. В это время мифологизированные надежды еще преобладали в массах. По данным опросов половина респондентов верили, что ситуация развивается в правильном направлении. Лишь немногим больше 20% считали, что она идет в неверном направлении, почти 30% затруднялись ответить [16, s. 42]. Эта фаза завершилась роспуском ПОРП и расколом «Солидарности» во время первой кампании по выборам президента.
Межсистемную фазу кратко можно охарактеризовать следующими качествами. 1. Не определены правила игры. Прежние правила еще действуют благодаря силе инерции (без исполнительной власти), а новые правила игры еще не определены ясно. Они не усвоены массами. Исполнительная система слаба. 2. Альтернатива старой системе, прежде объединявшая, негативная и общая, дифференцируется, и все больше определяется в отношении форм позитивных системных решений. Иными словами, вопрос «как не должно быть», характерный для начальной фазы, уступает место межсистемной фазе с вопросом «как должно быть». Ответы на этот вопрос различны, что дифференцирует контр элиты и, в итоге, раскалывает массы и частично их демобилизует. 3. В победившей контр элите начинается борьба за власть над новым, еще не определившимся строем, что лишь углубляет раскол элит и, как следствие, масс. 4. Элементы утопического мышления еще присутствуют в массах, хотя и начинают идти на спад в ответ на позитивные системные решения, вводимые в общественную жизнь победившей частью контр элиты. 5. Мысли о том, чтó справедливо, распространенные в начальной фазе, заменяются мыслями о том, что выгоднее. Наступает дезинтеграция массового движения протеста и одновременно реинтеграция не вокруг общих объединяющих ценностей, а вокруг конкретных, дифференцирующих интересов. 6. Чувство разочарования все шире распространяется в массах, тем шире, чем больше мобилизация в начальной фазе строилась на утопических иллюзиях. Это, в свою очередь, ведет к далеко идущему отходу от начальной условной поддержки контр элиты. 7. Так как утопическое мышление масс не исчезло полностью, отказ от поддержки контр элиты со стороны значительной части масс ведет к поиску альтернативы, которая бы поддержала утопические цели и, в то же время, не была бы связана и с прежней системой (это еще слишком рано), и с контр элитой. Этим можно объяснить успех Тыминьского на первых президентских выборах. 8. Новая система пока не имеет проблем с легитимностью, потому что лишь появляется. Но у части контр элиты, исполнительной власти в межсистемной фазе, такие проблемы есть. 9. Одновременно в ситуации, когда правила игры не определены и реинтеграция сосредоточена вокруг партикулярных интересов, межсистемная фаза характеризуется известной переходной спецификой, а именно – возникновением групп интересов, укорененных в фазе меняющихся правил, слабости исполнительной власти и невыраженности общей ориентации по поводу разрешенного и запретного, надежд получить большую и быструю материальную выгоду. Это хорошо иллюстрируют известные случаи мошенничества – «импорт алкоголя», «Арт-Б». И в меньших масштабах – схемы финансовых пирамид, дело Гробельного.
Продвинутая фаза, во времени ограниченная крахом ПОРП, с одной стороны, и распадом контр элиты, с другой, характеризуется рядом качественно иных черт – в отличие от первых фаз. Прежде всего, в этой фазе процесс перехода к демократической системе достиг точки, от которой практически нельзя вернуться к старой системе. Возможность реставрации исчезает. Это не значит, что новая демократическая система практически готова и стабильна. Точка, от которой нет возврата, лишь означает, что старая система в известной ее форме практически исчезла. В этом случае ключевым моментом были два события 1993 г., относящиеся к элитам и массам. Что касается элит, исполнительную власть получили посткоммунистические политические элиты. В массах же реинтеграция вокруг партикулярных интересов, начавшись в прежней фазе, в основном касалась интересов, сформированных при старой системе и определенных логикой функционирования старого режима. Как известно, посткоммунистические политические элиты не сошли с пути прежнего правительствам элит «Солидарности», а массы, в значительной части интегрированные вокруг «старых» интересов, не были достаточно мобилизованы, чтобы сделать возврат к прежнему привлекательным для посткоммунистического правительства. Точка, от которой нет возврата, также эквивалент победы одной позитивной альтернативы старой системе и пути дальнейшего перехода.
В продвинутой фазе утопическое мышление масс исчезает или подавляется ходом событий. Если смотреть эволюцию оценок текущей ситуации в этот конкретный период, регулярные опросы показывают следующие тенденции.
1. Быстро падает вера в правильность направления развития ситуации в стране. Параллельно растет число верящих, что она развивается в неверном направлении. Кульминация этих тенденций – 1993 г., когда почти 75% респондентов считали ситуацию в стране развивающейся в неверном направлении. Лишь 10% хранили оптимизм по поводу развития событий, а около 15% затруднялись ответить.
2. Оцена политической ситуации в Польше, самая оптимистичная в начале 1990 г. (почти 65% оптимистов и 10% пессимистов), также быстро менялась. В 1992 и первой половине 1993 г. пессимистов было 60%, оптимистов менее 10.
Оценка экономической ситуации в стране показывает несколько иные тенденции. В начале 1990 г. ситуацию считали плохой примерно 90% респондентов. Но с момента начала радикальной экономической реформы, известной как «План Бальцеровича», индикаторы немного улучшились: в первой половине 1991 г. примерно 20% полагали, что экономическая ситуация хорошая, хотя все еще более половины считали ее плохой. До 1994 г. шел постоянный рост негативных оценок, после чего они стали падать [см.: 16].
Радикально повернула мнения, в сравнении с начальной фазой, цена, заплаченная контр элитой за внутреннюю борьбу за власть и за внутренние расколы, повергнувшие массы в состояние неуверенности в будущем страны. Сказалась также накопленная реакция на пакет радикальных реформ начала 1990 г.
В продвинутой фазе процесс кристаллизации групповых интересов продолжается. Групповые интересы можно приблизительно определить тремя разными способами: 1. По логике новой системы (начавшаяся снизу лавинообразная приватизация розничной торговли служит хорошей иллюстрацией этого явления); 2. Как результат опыта межсистемной фазы. Здесь примеры - рост серой экономики и быстрый подъем преступности, включая организованную экономическую преступность; 3. Как результат переноса определения «групповой интерес», унаследованного от старой системы, на новую. Судьба Гданьской верфи, парадоксально, может быть, хороший пример, хотя далеко не единственный. Появляются механизмы приспособления к новой системе, включающие процесс кристаллизации интересов и ценностей на уровне ниже нормативных оснований либерально-демократической системы. Общая демобилизация масс углубляется. На ее месте появляется институционализация процессов артикуляции дифференцированных интересов и ценностей (политические партии, группы давления, профсоюзы, неправительственные организации, группы нанимателей, группы наемных работников и т.д.). Новые правила игры уже в продвинутой стадии кристаллизации. Они приняты теми, кто от них выиграл. Те же, кто проиграл, недостаточно мобилизованы, чтобы остановить или обратить вспять процесс кристаллизации и стабилизации новых правил.
В этой фазе общая поддержка системной альтернативы прежнему режиму начинает преобразовываться в более предметное продолжение поддержки или в отказ от нее, диктуемые интересами и ценностями более низкого уровня. Это не значит, что общая поддержка иисчезает. Напротив, она остается на самом общем уровне принципов новой системы, но это уже не единственный тип поддержки. Она сопровождается поддержкой (ее отсутствием) конкретных системных решений, производных от макро уровня. Таким образом, легитимация системы становится стратифицированной. Общая поддержка демократии может идти рука об руку с отказом поддерживать «реальную демократию», перефразируя термин из иной эпохи. Источники подчинения новым властям также стратифицируются. Исполнение новых правил игры государственными властями становится все эффективнее. И рядом с подчинением, вытекающим из веры в законность новой системы (и новой властвующей элиты, возникающей по этой логике), появляется подчинение, мотивированное опять же прагматическими соображениями, – среди которых боязнь санкций. Однако в демократической системе, в отличие от старой, прагматические факторы характеризуются некой амбивалентностью результатов. С одной стороны, они могут вести к поведению, совпадающему с ожиданиями властей (подчинение). Но, с другой стороны, в результате новых правил игры (власть закона, гарантирующего гражданские права) они могут вести к неподчинению, как самому эффективному средству получения определенной социальной группой привилегий при распределении благ. Ведут ли к подчинению/неподчинению прагматические соображения, зависит, видимо, от оценки силы государства и его исполнительной власти. Если государство определять по некоторым социальным показателям как слабое, шансов больше, что прагматические соображения приведут к неподчинению. Но если восприятие государства как решительной силы преобладает, вероятность прагматического подчинения растет.
Постреволюционная фаза началась, примерно, когда исполнительная власть перешла к посткоммунистическим силам. Массы слабее демонстрировали поддержку перемен, а стремление к стабилизации росло. В начале 1991 г. примерно 35% респондентов верили, что перемены после 1989 г. принесли больше приобретений, чем потерь (20% думали, что потери перевешивали приобретения). В конце 1994 г. число респондентов, убежденных, что перемены принесли больше выгод, чем потерь, упало до 15%, а число выражавших обратное мнение поднялось до 40%. Эта конфигурация оценок выигрышей и потерь была наименее благоприятной для новой системы за все десять лет. Представляется, что с тех пор возобладали процессы приспособления к новой системе, точнее, к текущей фазе формирования системы. Относительная депривация преобладает в самооценках места индивидов в обществе практически во всех социальных группах.
Основные правила игры в обществе установлены, хотя исполняют их еще не последовательно. Поэтому источники прагматического подчинения режиму в этой фазе обнаруживают особую амбивалентность. В общественном сознании легитимация системы больше не равноценна легитимации конкретной политической группы, осуществляющей власть. Разделение этих двух типов легитимации, начавшись в продвинутой фазе, сейчас достигает кульминации. Система абстрактно пользуется прочной поддержкой большинства, хотя его реальные проявления во многом ставятся под вопрос, особенно при обнаружении реализации групповых интересов. Политические взгляды и предпочтения дифференцируются и кристаллизуются, как и их институциональное выражение, – партийная система и вся сфера неправительственных организаций. Легитимация властей, отдельно от легитимации системы, поднимается и допускается, но отказ в таком типе легитимации обычно имеет внутрисистемный характер, то есть она не снижает уровня легитимации абстрактной системы. Отказ снижает легитимацию того, что я раньше назвал «реальной демократией». Можно предположить, что о «реальной демократии» судят, прежде всего, оценивая текущее управление: низкий рейтинг правительства снижает оценку «реальной демократии», которая, в глазах общества, создана правительством и его политической базой, но не всем политическим классом.
Значительная часть прежней мобилизации масс направлена в разные виды деятельности гражданского общества, автономно от государства, в защиту интересов и групповых ценностей. Остатки мобилизации идут на спад.
Как уже отмечалось, начало консолидации новой системы в условиях Польши можно исторически локализовать примерно в 1993 г., когда оппозиция взяла власть и силы, правившие до тех пор, стали оппозицией. Это был первый сигнал, что основные политические силы приняли правила игры новой системы, независимо от того, выгоден им такой исход или нет. Солидарность передала власть посткоммунистическим силам, признав результаты выборов. Вторым ключевым моментом в консолидации был 1997 год, когда посткоммунистические силы передали власть Электоральной акции «Солидарность» (ЭАС) и Союзу Свободы, также признав результаты выборов. В это время не было сколько-нибудь заметной политической силы, которая бы оспорила программно демократическую процедуру легитимации режима. Такая сила не появилась потому, что для ее создания не было социальной базы. На этом основании можно сделать вывод, что – примерно к 1997 г. – демократическая процедура стала единственно стабильным и значимым путем легитимации режима или, используя термин Ди Пальмы, популяризированный Линцем и Степаном [1, 5], демократические правила стали «единственной игрой в городе». Но заключать, что процесс консолидации нового режима закончен, было бы преждевременно. Если считать, по Шумпетеру, ядром демократической системы состязательные выборы, где соперники представляют соревнующиеся политические партии, надо внимательно изучить состояние партийной системы. Нестабильность или отсутствие консолидированной системы партий может вызвать серьезный политический кризис и тем самым подвергнуть опасности стабильность всей политической системы. Неоспоримые правила игры, естественно, необходимое условие консолидации демократии. Но условие недостаточное. Нужны более солидные критерии признания данной демократической системы консолидированной. К примеру, признается, что необходимым условием консолидации является неоспариваемое господство демократических процедур легитимации режима, предложенных Линцем и Степаном [5]: конституционно-правовые, поведенческие и социетальные установки. Однако прочная консолидация демократического режима возможна, только когда выполнено еще одно – в дополнение к трем названным - условие: консолидированная партийная система. Простейшим, хотя и не единственным практическим показателем консолидации системы партий является ситуация, когда на двух выборах, проведенных в установленные конституцией сроки, за места в парламенте соперничали аналогичные группы крупных политических партий. Если принять этот аргумент, можно утверждать, что в слабом смысле консолидация демократической системы в Польше произошла в 1997 г., а в сильном смысле она еще не достигла кульминации. Если тенденции, обозначенные в опросах общественного мнения, не изменятся внезапно (что маловероятно), сомнительно, что ЭАС выживет до следующих парламентских выборов. В то же время в результате президентских выборов могут произойти новые перестановки в правых политических группах, – включая появление новых партий или электоральных коалиций. Если это случится, даже ближайшие парламентские выборы не завершат процесса консолидации новой системы, отвечающей строгим критериям, предложенным нами.
Тем не менее, польская демократическая система находится в достаточно продвинутой фазе консолидации, характеризуемой следующими чертами:
1. Выполнение правил игры действует в такой степени, что в восприятии масс их невыгодно нарушать. 2. Власть переходила от правительства к оппозиции и обратно. 3. Система артикуляции интересов и ценностей относительно стабильна, за исключением системы политических партий, которая еще должна пройти проверку выборами сначала президентскими, затем парламентскими. 4. Правила игры не оспариваются сколько-нибудь значимыми политическими, социальными силами. Этот тип оспаривания практически отсутствует в стабильной системе артикуляции интересов и ценностей. 5. Массы демобилизованы, а группы интересов и этоса относительно мобилизованы. 6. Система социально легитимирована, по меньшей мере, в том смысле, что системные альтернативы лишены сил для мобилизации масс.
Динамика восприятия источников повиновения
Начнем наш эмпирический анализ с очевидного, в общем, утверждения, что восприятие источников стабильности и подчинения властям отражает и универсальные факторы и те, что характеризуют трансформацию системы. Характер их связей и проявления, однако, не столь очевидны. Поэтому, если наша гипотеза о сохраняющейся роли прагматических факторов верна, причины их устойчивости можно обнаружить, как мы уже писали, и в том, что они всегда играют некую роль, и в особенностях динамики трансформации, где общая «романтическая» фаза уступает место более прагматической фазе.
Однако специфика трансформации имеет и другие последствия. В ходе исследования мы спрашивали респондентов о воспринимаемом уровне подчинения и его источниках. Следует понимать, что культурное значение таких вопросов различается в коммунистический и посткоммунистический периоды. Прежде всего, сам вопрос, склонны ли поляки к подчинению властям, имеет разные смысловые оттенки в эти периоды. В полностью централизованной системе или, по меньшей мере, в системе, стремящейся к этому, было ясно, чтó значит подчиняться или нет. Сейчас значение слова «подчинение» изменилось. Нет единого комплекта «властей», которым люди подчиняются или нет. Система стала плюралистичной. Разные институты и организации вызывают у граждан разные ожидания. Они контролируют разные сферы их жизни и в некотором смысле имеют кусочки «власти» над нашей жизнью, но это полностью отличается от того, что было при коммунистах. Сейчас вопрос понимается скорее как относящийся к общему конформизму в целостной, дифференцированной системе (охватывающей место работы, банки, страховые фонды, суды, сбор налогов, а не просто центры политической власти). Это уже скорее не вопрос отношений между гражданами и централизованной политической властью, что, вероятно, было доминирующим значением при коммунистической системе.
Можно ожидать в ответах на вопросы относительно более низкий уровень восприятия подчинения по причине разницы типа санкций за любое неподчинение, если оно имеет место. Сегодня имеет место неподчинение разным организационным ожиданиям, а не репрессивной деспотической политической системе. Такое подчинение стóит, несомненно, меньше, во всяком случае, цена его иная. Это связано с плюрализацией угроз и страхов польского общества после падения коммунизма [10]. При коммунистах это был один главный страх. Фактически все другие угрозы и санкции сводились к одному: отношению к политической власти. Сейчас, при плюрализованной системе институтов, у граждан разные ожидания, и система грозит разными санкциями за нарушение правил: место работы, банки, налоговые органы, страховые фонды все ждут чего-то своего. Ожидания и санкции политической власти, как уже говорилось, в целом, наименее важны. Они также весьма плюрализованы, даже непоследовательны. Нынешняя система ожидания и организованных санкций имеет, таким образом, две главные черты. 1. Она намного более плюрализована и не сводится к политике. В бывшей системе было можно политическими средствами использовать или объединить санкции других, политически менее важных или неполитических институтов (место работы, банки). Сейчас такой «передачи» и возможности объединения санкций нет. 2. Нынешние организационные ожидания и санкции по своей природе менее политические, а сама политика менее последовательна в результате неизбежных дифференциации и конфликта на политической сцене.
Выше мы обозначили контекст, в котором следует локализовать ответы. Этот контекст – новый культурный смысл проблемы подчинения, диапазона и источников его восприятия более чем через 10 лет после краха коммунизма. Нам кажется, что описание этого контекста полезно при формулировке гипотез, объясняющих результаты.
Начнем представлять эти гипотезы с данными о восприятии диапазона подчинения граждан властям. Результаты показаны в таблице 1
Чтобы лучше показать наблюдаемые тренды в изученный период, мы приведем ниже индикаторы нетто согласия с утверждением, что граждане подчиняются властям (полученные путем вычитания процента несогласных с этой точкой зрения с процентом согласных с ней): 1984 - 10; 1990 - 12.9; 2000 - 1.4
Мы видим, что в 1984 и в 1990 годах сохранялось 10-процентное численное преобладание считавших, что большинство народа подчиняется властям, по сравнению с теми, кто так не считал. Очевидно, это были разные типы подчинения. В 1984 г. это были прагматические соображения. Данные за 1990 г. показывают начало демократической легитимации – как говорят представленные ниже цифры.
Сходство ценностей затемняет различия в значениях. В 2000 г. впервые было небольшое численное превышение веривших, что большинство поляков не подчиняются властям. Есть ряд гипотез объяснения этой разницы. Можно сослаться на гипотезу, сформулированную во введении, что неподчинение имеет прагматические причины. Оно стало эффективным средством удовлетворения требований и нужд в посткоммунистической системе, так же как прагматическое подчинение было средством удовлетворения этих нужд при коммунистической системе. Возможны другие гипотезы, не обязательно соперничающие, скорее взаимодополняющие. Первая связана с вышеупомянутой сменой значения концепции подчинения/неподчинения при посткоммунизме – в противоположность коммунистической системе. Сегодня мы имеем неподчинение плюралистическим ожиданиям многих организаций и институтов, которые не грозят санкциями столь сильными и направляемыми из центра, как при коммунистическом режиме. Цена неподчинения иная по характеру, более распыленная и в целом меньшая. Заметим, что в этой гипотезе мы говорим о снижении цены неподчинения, что, по-видимому, менее радикальное предположение о выигрыше от неподчинения. Кажется, обе гипотезы, может быть, описывают установки разных сегментов населения по отношению к разным институтам и организациям.
Система институтов Польши вполне успешно разрядила недовольство. И повседневные наблюдения показывают, что уровень социального протеста оказывался удивительно низким. Система нашла эффективные пути поведения в отношении конфликтов в промышленности, угроз из этой сферы стало меньше, что не означает исчезновения протеста. Все это было, но значение конфликтов и протеста стало радикально меньше, чем при коммунистах, когда одна стачка могла вызвать перемены в правительстве. После краха коммунизма еще один фактор ослаблял неподчинение граждан и рабочих: профсоюз Солидарность через свое участие во власти, с одной стороны, придал переходу то, что стали звать «зонтиком», с другой, содействовал демобилизации наемных работников. Кроме того, система институтов государства стала эффективнее разрешать экономические конфликты, и гораздо более серьезным вызовом мог стать гражданский протест, не связанный непосредственно с экономическими вопросами. В целом протесты были, но они не грозили основам государства. Это хорошо показала К. Пельчински-Налэнч [1998], утверждающая, что они стали средством политического участия, дополнившими другие формы, например, голосование, а не соперничавшими с ними. К тому же они утратили антисистемный характер. Процессы в социальной структуре также повышали конвенционализм протестов: рост плюрализации на время делал вспышку массового протеста все менее вероятной. Конец массовой поддержки некоммунистческого правительства совпал с концом массовых протестов [12]. Объяснять такую гипотезу можно изменением стратегий индивидов в результате рационального выбора, сделанного индивидом, а эволюцией системы институтов и социальной структуры. Кроме того, это подтверждает предыдущую гипотезу, так как институциональные и макро-социальные перемены создали подходящие рамки для индивидуальных стратегий, в результате чего неповиновение как стратегия стала менее дорогой, даже выгодной.
Мы задавали вопросы респондентам, согласным с мнением, что большинство поляков подчиняются властям, относительно источников этого подчинения. Среди вариантов ответов давались три типа легитимации (демократические выборные процедуры, доверие лидеру, преодоление кризиса), и следующие варианты согласия с тем, какой из факторов легитимации слабее: прагматическое приспособление (решение личных жизненных проблем в случае подчинения), общее подчинение властям и избежание возможности наказания.
В таблице 2 приведены данные за 1984 и 1990 гг. о поляках, которые оценивали причины поддержки властей населением. Заметим, что поскольку вопросы задавались лишь респондентам, верившим, что большинство поляков подчиняются властям, представленные мнения репрезентативны лишь для подвыборки размером примерно в 39 %.
Интересно сравнить эти три иерархии результатов по трем точкам времени. Правда, речь здесь может идти только о гипотезе, так как перечни факторов по годам не идентичны. Обнаружены три модели восприятия источников подчинения.
Год 1984 был временем непосредственно после пережитого военного положения. Коммунизм не оставил иллюзий по поводу своей истинной природы. Негативно-прагматичная модель тогда весьма заметна в ответах. Факторы извне пределов легитимации в то время доминируют, хотя законность также упоминается сравнительно часто.
Следующий год исследования, 1990, был началом трансформации и периодом больших надежд, связанных с первым некоммунистическим правительством, столкнувшимся с глубоким экономическим кризисом. Этот период явно сказался на наших результатах. Мы считаем, что в нем доминирует легитимно-популистская модель. Она характеризуется частым выбором проблем «демократической процедуры отбора», «доверия правительству» и «ожидания преодоления кризиса». Следует отметить, что ситуация была не совсем демократичной, поскольку наше исследование велось во время так называемого «договорного Сейма», в котором, согласно решению круглого стола, определенная доля мест отводилась коммунистам и их союзникам. Но эти выборы, хотя не полностью демократические, были столь радикальной системной переменой, что это сказалось на результатах. Отметим сильное присутствие факторов доверия и ожиданий, что власти могут вывести страну из кризиса. Это добавляет качество популизма к модели, но лишь в смысле правления с поддержкой народа, а не особой популистской политики. Поддержка народа, доверие и ожидание улучшений тогда доминировали.
Наконец, смотрим данные за 2000 г, которые для нас наиболее важны. Выдающимися чертами здесь являются демократический выбор, способность наказывать и всеобщее предпочтение законности. Это интересное сочетание факторов. На наш взгляд, оно позволяет выдвинуть гипотезу о легитимно-легальной модели, или проще – о демократии без иллюзий. На первый взгляд, кажется, что большая значимость способности наказывать – индикатор негативно-прагматичных элементов. Но следует заметить, что демократический отбор отмечается гораздо чаще, что отличает эту модель от модели 1984 г. Более того, анализ корреляций показал, что выбор демократического отбора не исключает выбора убеждения в наказании: и между этими переменными нет связи, в то время как следует ожидать негативной корреляции. Контекст «наказания» здесь иной: это разрешение санкций, налагаемых законными властями, а не убеждение, что боязнь санкций чуть ли не главный фактор стабильности. И это легитимация без всяких иллюзий. Она основана больше на вере в демократию и законность, чем на вере, что власти преодолеют кризис. Она вообще не основана на доверии правительству. Задаешься вопросом, не вызваны ли нечастые ссылки на преодоление кризиса верой в неэффективность правительства или в то, что кризис уже преодолен? Что еще интереснее, вера в демократическое происхождение власти подчеркивается намного чаще, чем доверие правительству. Конечно, они взаимосвязаны (коэффициент Пирсона r=0.333), но разница в поддержке этих двух точек зрения ясно видна. Можно спросить себя, не иллюстрирует этот тезис начало консолидации демократического строя, так как считается, что отделение критики групп властвующей элиты от легитимности власти – элемент процесса демократической консолидации. Клингеманн [4] даже пишет о «разочарованных демократах» – тех, кто, критикуя достижения демократии, одобряют идею демократии, - скорее как о некой возможности, нежели угрозе демократическому строю.
В конце отметим, что все эти годы присутствует сильная «прагматичная аккомодация», выраженная верой, что подчинение облегчает жизнь. Ее пик в 1984 г., но она не исчезает и позднее. В целом, эти результаты могут дополнить дискуссию об универсальных и специфических для трансформации факторах стабилизации политического строя. Кроме меняющихся, зависимых от времени значений фактора легитимации, негативно-прагматические факторы также присутствуют на всех стадиях исследования, что может указывать на их известный универсализм. В то же время, они присутствуют в радикально иных институциональных контекстах. Популярность наказания как воспринимаемый источник подчинения властям значит одно в контексте недемократичной системы 1984 г., и нечто иное, как элемент консолидации демократического строя в 2000 г. Наказание непопулярно в 1990 г., что, видимо, вполне объяснимо надеждами и амбициями периода революционных перемен.
Завершим анализ восприятием источников неподчинения. Открытый вопрос задавался респондентам, верившим, что большинство поляков не подчиняются властям (около 40%). Вот иерархия основных ответов [Таблица 3].
Возглавили список ответы, указывающие на плохое качество управления. Тем самым подчеркнута важность этой проблемы для вопроса легитимации и де-легитимации демократического строя. Можно выдвинуть гипотезу, что, хотя в 2000 г. легитимация зависела не от выполнения обещаний, а больше от демократических и правовых факторов, де-легитимация, по мнению респондентов, ассоциировалась с низким качеством исполнения власти, включая нарушение предвыборных обещаний. Тогда, может быть, что-то одно является решающим для легитимации и подчинения и что-то иное – для его отсутствия и неподчинения. Интересно, что здесь нет простой симметрии результатов. Лица, верящие, что большинство поляков не подчиняются властям, не видят источников неподчинения в отсутствии или отрицании факторов, названных как источники подчинения властям респондентами, которые верят, что оно имеет место. По нашему мнению, у этого результата, или скорее гипотезы, есть определенные последствия. Он может означать, что демократические процедуры и законность важны для легитимации и стабильности. Но для восприятия источников нестабильности и неподчинения низкое качество управления важнее, чем легальные недостатки демократии. Говоря коротко: мы следуем диктату властей потому, что они демократичны. Но если мы ему не следуем, то не потому, что считаем власти недемократичными, а потому, что они плохо управляют. Еще раз наши результаты, видимо, показывают разные установки на демократию как исполнение власти и на ее проявления. Иными словами: эффективность и выполнение обещаний недостаточны для легитимации. Это и есть демократия, когда отсутствие эффективности может быть источником недовольства и неповиновения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
- Di Palma G. To Craft Democracies. Berkeley - Los Angeles - Oxford. University of California Press. 1990.
- Grabowska M., Pankowski K. (eds). Społeczne konsekwencje transformacji ustrojowej. Warsaw. ISP PAN. 1994.
- Huntington S. Political Order in Changing Societies. New Haven. Yale University Press. 1968.
- Klingeman H. D. Mapping Political Support in the 1990s: A Global Analysis. B. WZB. 1998.
- Linz J. J., Stepan A. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Southern Europe, South America, and Post-Communist Europe. Baltimore - L. The Johns Hopkins University Press. 1996.
- Mann M. (1975) The Ideology of Intelectuals and Other People in the Development of Capitalism / L. N.Lindberg et al. (eds.). Stress and Contradiction in Modern Capitalism. Wash. DC. Heath. 1975.
- Markus M. Overt and Covert Modes of Legitimation in East European Societies / T. H. Rigby, F. Feher (eds.): Political Legitimation in Communist Societies. L. Macmillan. 1982.
- Mayntz R. Legitimacy and the Directive Capacity of the Political System / L. N.Lindberg et.al. (eds.). Stress and Contradiction in Modern Capitalism. Wash. DC. Heath. 1975.
- Pełczyñska-Nałêcz K. Postawy i zachownia polityczne - tendencje zmian w latach 1988-1995 / W.Adamski (ed.): Polacy 95.Aktorzy i klienci transformacji. Warsaw. IfiS. 1998.
- Rychard A. Beyond gains and losses: In search of 'winning losers"// Social Research. 1996.Vol.63, No.2.
- Rychard A. Władza i interesy w gospodarce polskiej u progu lat osiemdziesiątych. Warsaw, Oficyna Naukowa. 1995.
- Rychard A. Nowy ład: poparcie czy odrzucenie / P.Lukasiewicz, W.Zaborowski (eds.): Szanse i zagroženia polskich przemian. Warsaw. 1992.
- Wesołowski W. Weberowska koncepcja legitymizacji: ograniczenia i kontynuacje / Legitymizacja. Klasyczne teorie i polskie doœwiadczenia. Eds. A. Rychard, A. Sułek. Warsaw. Uniwersytet Warszawski. 1988.
- Wnuk-Lipiñski E. Zmiana systemowa / Pierwsza dekada niepodległoœci - próba socjologicznej analizy. Eds. E. Wnuk-Lipiński, M Ziółkowski. Warsaw. 2001.
- Zagórski K. Support for Government, Evaluation of Current Situation and Legitimacy of Democratic Transformation. Warsaw. CBOS. 2000. (manuscript).
- Zagórski K., Strzeszewski M. (eds.). Nowa rzeczywistość. Oceny i opinie 1989-1999. Warsaw. Dialog. 2000.
- Ziółkowski M. (ed.). Polacy wobec ładu postmonocentrycznego. Warsaw. ISP. 1993.
Taблица 1
Верите ли Вы, что большинство граждан Польши подчиняются властям? (в %)
годы полн скорее скорее полн. не нет N
согл согл. не согл. не согл. знаю данных
1984 10.9 33.8 22.9 11.8 20.4 0.3 1911
1990 7.7 39.4 27.6 6.6 18.6 0.2 1862
2000 5.2 33.9 33.3 7.2 20.5 0 1746
Taблица 2
Поляки о причинах подчинения граждан властям (в % от ответивших, по годам) - N 1984: 862-869, N 1990: 887-890, N 2000: 680-681.
Причины 2000 1990 1984
они сами выбрали эти власти 51.5 75.7 9.9
власти могут наказать
неповинующихся 31.3 -21.2 63.8
вера, что всякой власти нужно
повиноваться 18.2 -4.3 35.6
так жить легче - занимайся своим
делом 17.1 12.4 65.9
благодаря этим властям страна начинает
выходить из кризиса -3.8 45.8 26.5
они доверяют правительству -19.6 45.6 -1.6
(1984: мы доверяем нашему лидеру)
1984: они верят, что власть
законна н/о н/о 54.6
1984: власть сильно
поддерживают союзники н/о н/о 27.8
Примечание: данные за 1984 и 1990 гг. приведены по: A.Rychard, J.Szymanderski. Kryzys w perspektywie legitymizacji / W.Adamski, K.Jasiewicz, A.Rychard (eds.): Polacy 84. Dynamika konfliktu i konsensusu. Warsaw. UW. 1986; A.Rychard. Stare i nowe instytucje zycia publicznego / W.Adamski, A.Rychard, E.Wnuk-Lipiñski (eds.). Polacy 90. Konflikt i zmiana. Warsaw. IFiS PAN- ISP PAN. 1991.
Тaблица 3
Восприятие причин неповиновения (в %)
Плохое качество управления 31.6
Власти недостаточно заботятся о народе 19.1
Власти лгут 17.3
Непокорность – национальная черта поляков 12.6
Власть коррумпирована, нет власти закона 7.5
Общее недовольство властями 7.1
PAGE 29
2. реферат дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата хімічних наук К
3. Тема любви в поэзии А
4. заочные и очные В последнее время в нашей стране заочные соревнования приобретают все большее значение и
5. Туризм в Восточной Азии
6. тема в якій складовими частинами є чіткі сполучення галузей у межах територій певного масштабу
7. Сияние Практический курс Менеджер активных продаж 03 февраля 2014 года Основой успешного бизнеса
8. Реферат на тему- Римское право Составил студент 103 группы юр
9. И Т
10. Мореход Я уже рассказывал тебе о своем кругосветном путешествии во время которого попал я в конце концов
11. Государственное социальное страхование
12. Note de 9 ~i 10. Colegii de tunci ~~i mintesc c~ scri poezii ~i scenete ~i ~i pl~ce s~ pr~ ~n public c recittor
13. Тема дипломной работы определяется студентом совместно с его научным руководителем и представляется на ка.html
14. Тема- Недействительные сделки и их виды.
15. Тепловое излучение
16. Прогноз социально экономического развития Краснодарского края
17. Методические рекомендации и задания по выполнению курсовых работ для курсантов и слушателей юридического фа.
18. Бактерии- Пневмококк Стрептококк Стафилококк и другие
19. реферату Культура КамбоджіРозділ Географія Культура Камбоджі План Історичний нарис Освіта Преса
20. тематика белорусский МРБ