Русская идея в политических концепциях славянофилов А

Работа добавлена на сайт samzan.net:

§ 1. «Русская идея» в политических концепциях славянофилов (А. Кошелев, И. Аксаков, К. Аксаков, А. Хомяков, И. Киреевский, Ю. Самарин)

Еще Иларион наиболее определенно сформулировал логический путь развития идеи от «закона до благодати», а ее политические аспекты легче всего проследить в творчестве славянофилов.

Это странное и не отвечающее своему содержанию наименование получило умственное течение, интеллектуа-листское и эзотерическое, которое образовалось к середине XIX в. Может показаться неожиданным факт, что в основу течения были положены вовсе не те принципиальные постулаты и идеи, которые приписывались ему его оппонентами: уже А. Герцен заметил трудность, с которой неизбежно сталкиваются исследователи, когда пытаются привести теории и идеи славянофилов к единой форме или составить из них последовательную политическую программу.

Славянофилов часто пытались представить в качестве ультранационалистов и шовинистов, смешивая их политические концепции с более поздними устремлениями панславизма. Называя их консерваторами и реакционерами, прежде всего имели в виду их эмоциональные заявления по реставрации средневековых политических институтов и своеобразную интерпретацию самодержавного режима. Более тщательный анализ этой идеологии указывает на многосложность ее строения, эволюцию и существенную трансформацию с течением времени некоторых ее постулатов, на условность разграничения с оппозиционным ей течением западников.

Один из активных деятелей славянофильского движения А. Кошелев пояснил, что своим названием это направление мысли обязано не столько своим программным идеям, сколько оценка^, сформулированным его противниками — западниками. «Мы вовсе не желали воскресить Древнюю Русь, вовсе не хотели, обожествляя крестьянина и его общину, всех превратить в него. Мы делали попытку найти в нем, этом крестьянине, истинно русские черты, свойственные нашему народу в целом» — такова трактовка славянофила^ Найти русский путь

1  Кошелев А.И. Записки. - Берлин., 1884.-С. 25.

233

и открыть русский мир, сопоставив их с западными культурными и политическими образцами, но супоставить так, чтобы подчеркнуть особенность, а может быть, и избранность. Открыть свое, чтобы не идти за чужим. Предложить другим свое, пусть и не лучшее, но истинное. Такова была неизбежная логика поиска, за которым часто следовали утверждение и оправдание существующего или желаемого.

Культурным контекстом политического славянофильства несомненно были романтизм, эстетическая доктрина, мировосприятие, не претендущее на четкие и формальные границы и доктринальность, допускающие размытость, таинственность и мистику форм и трактовок. В сфере социально-политического мышления этот метод порождал утопии, правда, по содержанию существенно отличающиеся от современных им (Фурье, Сен-Симон) и позднейших социалистических утопий. Амбиции славянофилов не были беспочвенными. Им удалось сформулировать некоторые идеи, которые оказывали и оказывают заметное влияние на развитие отечественной политической мысли. Так обстоит дело и с «русской идеей»». Открыв ее в глубинах религиозного православного сознания, славянофилы затем наиболее определенно выразили ее в своей доктрине о социальном идеале. На основе их изысканий и открытой ими традиции позднейшая политическая мысль должна была неизбежно обратиться к этой проблеме («Русская идея» — назовут свои работы В. Соловьев и Н. Бердяев); идея будет неоднократно интерпретироваться в программах консервативных и националистических течений, а также и в публицистике. Дух идеи будет питать весь процесс становления российской государственности, особенно ярко проявлюсь на его отдельных поворотных этапах. Как показал исторический опыт, вычленение «русской идеи» из культурного процесса оказывалось возможным только в ее противопоставлении: оппонентом стала идея «западническая», неотступно сопровождавшая «русскую идею» на всем пути ее становления. Политические концепции славянофилов нельзя понять и определить без рассмотрения их в контексте противостояния: Восток — Запад. Какое место в этой коллизии занимает Россия? Это интересовало славянофилов более всего.

Для славянофилов середины XIX в. Запад — это прежде всего Европа, но в качестве противника принималась только Европа современная: средневековье с ее многоцветной культурой, религиозностью, рыцарской этикой и традицией определенно идеализировалось славянофилами. Но даже и в

Аксаков И. Соч.Т.У.-М., 1886-1887.-С. 156.

современной Европе существовало одно исключение, одна страна, политические и правовые институты которой не были столь деградировавшими, как во всей континентальной Европе, — это Англия. Симпатию у славянофилов вызывали прежде всего традиционализм и консерватизм островной державы.

Россия не может быть идентифицирована как вполне европейское государство по целому ряду причин. Она занимает особое евразийское географическое местоположение. Ее история связывает страну с Востоком не менее тесно, чем с Западом. Существенным отличием являются также «Особый дух русского народа» и особенный тип мировосприятия, которые проявляются в политической и правовой сферах. Активное стремление Европы повлиять на процессы государственно-политического развития России наталкивается как на сопротивление ее оригинальных политических институтов, так и на необычную политическую психологию ее народа. Но, предупреждали славянофилы, в самой России существует сила, способствующая проникновению западного, как правило, вредного влияния. Это — правящий класс самой России, резко противостоящий ее народу.

Столь странная ситуация, при которой правящий класс сознательно или бессознательно принимает вредные для соб-твенной страны идеи и начинания, сложилась относительно недавно — в эпоху петровских реформ. В ходе преобразований сформировался новый управленческий аппарат, органически не связанный с народом и обществом. Его политическая слаженность и кажущаяся эффективность объясняются прежде всего отрывом от жизненной реальности. Народившийся тогда же тип чиновника и бюрократа — явно приносной, заимствован из германской и французской государственности. Аппарат этот функционирует в пространстве созданной им среды — иерархической соподминенности — и на основе написанных им же регламентов, инструкций и приказов. Он оторван как от русской политической традиции, так фактический от принципов исконного самодержавия.

Славянофилы понимают самодержавие как «олицетворенную волю народа». Это — сила служебная: в задачу самодержавия входит прежде всего угадывание «воли народа», Такая функция верховной власти обусловлена причинами ее возникновения. Константин Аксаков ссылался на два факта из русской истории, в которых особенно ясно проявился способ возникновения верховной власти на Руси: в 862 г. русские призвали варягов на княжение, в 1613г. всенародно избрали царем Михаила. В трактовке славянофилов эти факты свидетельствуют о добровольном установлении верховной власти,

тогда как в Европе власть всегда возникала на основе насилия. Русский царь, восходя на престол, совершает подвиг самопожертвования, он рассматривает власть как бремя, а не как привилегию. Верховная власть — это подвиг власти.

Взаимное доверие между царем и народом не нуждается в формальных гарантиях. Вся сила власти построена на идеале и нравственном убеждении. Иван Аксаков заявил, что «не на контракте, не на договоре зиждутся в России отношения народа и царя, а на страхе Божьем, на вере в святыни человеческой совести и души». Западный количественный принцип большинства и сопровождающая его реализацию охота за голосами в России неприемлемы. Самодержавие нельзя отождествлять ни с абсолютизмом, ни с азиатской деспотией. Абсолютизм разрывает органическую связь, существующую между царем и народом, его принцип автократия — власть ради власти. Возникает полицейский тип государства: «Власть обставляется такими мерами политической предосторожности, как будто русский монарх есть завоеватель или узурпатор»^ Петр 1 трансформировал русское самодержание в абсолютизм. Государь превратился в «некую неведомую силу», земного Бога, регламентирующего и предписывающего правила жизни для всех и вся. Государство стало вторгаться во внутреннюю жизнь народа, чего не позволяло себе самодержавие. Рождается идолопоклонничество со всеми проистекающими отсюда последствиями. Правительство отчуждает и ведет себя как оккупационный режим на захваченной территории.

Как предотвратить подобную метаморфозу власти? Путем ее ограничения? Отнюдь нет. Это путь западных конституционных монархий, но не русский путь. Более того, чтобы обеспечить большую свободу для народа, самодержавная власть должна оставаться максимально сильной. Парадокс объясняется тем, что власть не может быть делимой, это означало бы ее ущербность. Если власть передана одному субъекту — государству (царь, правительство), то другой субъект — народ вовсе не должен участвовать в ее осуществлении. У последнего есть свои более важные задачи духовного и религиозного порядка. К. Аксаков сформулировал эту идею следующим образом: «Внешняя правда — государству, внутренняя правда — Земле; неограниченная власть — Царю, свобода мнения и слова — народу».

Только при истинном самодержавии народ истинно свободен. Политическими институтами народа становятся тогда самоуправление и общественное мнение. То и другое

1  Аксаков И. Соч. Т. V.-С. 104, 156

предполагает наличие некой органичной общности, из которой они и вырастают. Образец такого единства славянофилы ищут в национальной истории. В оборот вводятся два понятия, на которых строится вся их политическая концепция: «Земля» и «Государство». Под «Землей» славянофилы понимали «общественно-человеческое начало», «неопределенное и мирное состояние народа», «душу народа». Государство — власть внешняя, сила, охраняющая Землю, «дело государево»'. Идеальное отношение между государством и народом — состояние взаимного невмешательства.

Из исторической национальной традиции славянофилы извлекают еще один важный для концептуального построения социальный институт — славянскую общину: «союз людей, основанный на нравственном начале, управляемый внутренним законом... обычаем общественным». Только внешняя угроза заставляет общину использовать для самозащиты внешние для нее закон и силу. Это обстоятельство не меняет, однако, отношения народа к власти: он по-прежнему продолжает свое общинное существование, развивая его до общенародного уровня, на котором вечевые собрания заменяются Земским собором.

Характерно, что народ, в оценке славянофилов, не стремится к государственной власти. Русский народ по натуре не властолюбивый, он не настаивает на предоставлении себе политических прав. «Не желая править, народ наш желает жить... Не ища свободы политической, он ищет свободы нравственной, свободы духа, свободы общественной... Он помнит слова Христа: «Царство Мое несть от мира сего», и потому, предоставив государству царство от мира сего, он, как народ христианский, избирает для себя другой путь — путь к внутренней свободе и духу, к царству Христову: царство Божее внутрь вас есть»2.-

Осуществление земной власти — задача, которая возлагается на государство, оценивается народом как низшая функция в системе его нравственных ценностей. Но на земле без государственной власти существование невозможно, поэтому меч, закон и полиция стали неизбежными инструментами порядка. Но для оценки реально существующих форм власти важнее другое — как относится народ к своему государству: как к средству или как к цели. Истинно христианскому народу, каковым является народ русский, негоже самому непосредствен-

Аксаков И. Соч. Т. 1.-С. 19.

Аксаков К. Записки о внутреннем состоянии России // Теория государства у славянофилов. - СПб., 1898. - С 24-27.

но включаться в процесс государственного управления. Это отвлекает его от собственного внутреннего нравственного пути. Когда государственность и политические свободы становятся целью народа, исчезает его высшая цель — внутренняя правда и свобода.

Подобная метаморфоза произошла на Западе, где народы, верные римской имперской традиции, пошли по пути отвлеченной государственности. Правда внутренняя там была затенена идеями политического строительства и внешней правды, закона. Русского народа, считают славянофилы, пока не коснулась подобная драма «огосударствления», его идеалом по-прежнему остается идеал социального христианства^

Главным устремлением этики славянофильства стало искание Царства Божия и его правды. Все остальное должно выводиться из этой главной посылки. А. Хомяков писал: «Понятие об обязанности находится в прямой зависимости от общего понятия человека о человеческой и всемирной нравственной нс-тине и, следовательно, не может быть предметом, отдельным для самобытной науки... Наука о нравственных обязанностях, возводящих силу человека в право, не только находится в прямой зависимости от понятия о всемирной истине... но составляет только часть из его общей системы философской или религиозной». Для того чтобы «сила сделалась правом», необходимо, чтобы она получила границы, устанавливаемые законом. Но не законом внешним, который также является просто силой (например, завоевание), но законом внутренним, признаваемым добровольно самим человеком. В связи с таким пониманием право как самостоятельное явление, самодовлеющий принцип отвергается славянофилами; по их мнению, сущность права заключена в этике, нравственности.

В исторической перспективе принцип права воплощается не в предписаниях законодателя (позитивном праве), не в законе (всегда формальном, отвлеченно-рациональном и безличном), а в неписаном, живом и плодотворном обычае. Славянофилам обычай казался более органичным, более внедренным в народную жизнь, чем закон. По их мнению, «цель всякого закона, его окончательное стремление — обратиться в обычаи, перейти в кровь и плоть народа и не нуждаться уже в письменных документах»^-

В отличие от Запада, «идея правды» в России всегда проистекала из правды христианства, а право всегда стремилось

независимо от реальных результатов слиться с нравственностью. На Западе, где человеческое «я» заменило собой Бога, самовластие этого «я» оказалось возведенным «в степень политического и социального права» и в силу этого стремится овладеть обществом. В России народ, по крайней мере в стремлении, хочет жить не по правилам правового общежития, а по требованию религиозно-нравственного закона. Здесь воспринимается не буквальный смысл правовой формы, а непосредственная очевидность существующей справедливости. «Даже само слово «право», — утверждал Киреевский, — было у нас неизвестно в западном его смысле, но означало только справедливость, правду»'.

Формальный, «внешний» закон требует нравственности поступка, не заботясь о субъекте поступка — человеке. Его задача заключается в установлении совершенного порядка вещей. Внешняя правда требует внешней нравственности и употребляет внешние средства»^ Закон же нравственный, «внутренний» требует, чтобы нравственным был сам человек, а его поступок проистекал из этого как свободное следствие нравственного достоинства человека.

Отказ придавать главенствующее значение форме права (как и форме государственности) делал славянофилов, по замечанию Н. Бердяева, своеобразными анархистами. По их мнению, христианство, указав человечеству высшее призвание вне сферы государства, ограничив государственность сферой «внешнего» (средства и формы, но не цели общественного бытия), низвело государственность на низшее место в иерархии ценностей. Принуждение определялось христианством как греховное дело: лишь ради слабости и греховности людской необходим закон внешний, необходимо государство — власть от мира сего: но призванием человека остается все то же нравственное и внутреннее движение души.

В позитивном законе государство «определяет свою нравственную высоту, ниже которой стоят многие его члены и выше которой всегда стоят некоторые». Поэтому государство — всегда условная, относительная форма земного общения, чуждая по своей природе высшей правды. Но каждый христианин одновременно является гражданином двух обществ — совершенного небесного и несовершенного земного, государства. Поэтому увлечение народа государственной властью отвлекает его от внутреннего нравственного пути и подменяет свободой политической и внешней свободу духа и внутреннюю.

1  Аксаков И. Соч. Т. IV. -С. 551. "• Хомяков А. Поли. собр. соч.^Т.

, 1911.-С. 15, 164.

Киреевский И. Поли. собр. соч. Т. 1.-М., 1911.-С. 115. Аксаков К. Соч. Т. 1.-М. ,1889. -С. 56.

239

Русское государственное начало, так как оно выявилось в ходе истории, есть не что иное, как конкретное выражение общественного идеала, осуществление правды на землей-

Христианский религиозный идеал — основа славянофильской политической доктрины. Это позволяет ей достаточно критически относиться к любой конкретной государственной форме, будь это даже абсолютная монархия. Принцип относительности внешних государственных и правовых форм пронизывает всю доктрину. К. Аксаков писал: «Поняв с принятием христианской веры, что свобода только в духе, Россия постоянно стояла за свою душу, за свою веру. С другой стороны, зная, что совершенство на земле невозможно, она не искала земного совершенства, и поэтому, выбрав лучшую (меньшую из зол) из правительственных форм, она держалась ее постоянно, не считая ее совершенною. Признавая свободно власть, она не восставала против нее и не унижалась перед нею»2.- -Стремясь отыскать политический идеал в исторической перспективе, славянофилы обращались к Московской государственности (особенно эпохи первых Романовых), находя в ней желаемое: союз государственности и общинности, возникший еще при Рюрике.

Земские институты этого периода — явление не случайное, но основополагающее. Их деятельность непрерывна и постоянна, она направлена на охранение самодержавной власти (здесь в значении суверенной и независимой), но отнюдь не на ее ущемление и ограничение.

Самодержавие не есть деспотия^. Деспотическим оно может стать лишь тогда, когда будет вмешиваться в общественную, общинную и духовную жизнь народа. Со своей стороны и общество, если оно «хочет быть плодотворным... ни в коем случае не должно вмешиваться в политику... правительство может и должно защищать, но только общество созидает»-*. Поэтому изменения в общественном организме должны отражать потребности внутренней жизни народа и не осуществляться слишком резко и революционно.

Своеобразная аполитичность русского народа проявлялась даже в таких экстраординарных акциях, как бунты и мятежи. К. Аксаков полагал, что все народные мятежи никогда

Аксаков К. Записки о внутреннем состоянии России. - С. 29. Аксаков К. Соч. Т. 1.-С. 18.           / Как отмечалось выше, термин «самодержавие» практически до второй половины XVIII в. не использовался даже и для обозначения абсолютной монархии. Хомяков А.С. Соч. Т. VIII . - С. 391.

не ставили своей целью завоевание политических прав или изменение формы правления, они были направлены лишь на замену личности правителя. Народ требовал от правительства одного — защиты своего мирного благосостояния и духовной свободы. По мнению славянофилов, это — ситуация, полностью противоположная тому, что происходило и происходит на Западе.

Европейский парламентаризм содержит две главные опасности: либерализм и следующая за ним революция. «Декларация прав человека» 1793 г. разрушила европейскую и аристократическую традицию. Цель социальных устремлений была перенесена с религиозных и духовных идеалов на позитивный закон и политическое строительство. При этом государство вовсе не самоустранялось из сферы управления, напротив, после Французской революции феодальный абсолютизм уступил место новому, еще более страшному абсолютизму.

Десакрализованные государства Европы выдвинули в качестве высшего критерия добра и зла случайную волю «народных представителей», занявших места в парламенте, превращенном в орган новой тирании, «тирании большинства». Личная совесть (отдельного индивида и самодержавного монарха) заменялась слепой машиной, созданной законом и амбициями политиков. Согласно А. Хомякову, диктатура парламентов оказалась более страшной, чем политические извращения монархических режимов. Ведь «собрание политических представителей не может иметь какую-то личную совесть», а законодательство, принятое по большинству голосов, независимо от лежащих в его основе мотивов всегда остается только грубым обманом.

Новое парламентарное государство используют в целях маскировки идеи национального суверенитета и реформ. Под этими лозунгами парламентарии издают неимоверное количество разного рода законов и декретов. Это, в свою очередь, привозит к полному разрыву между внутренним чувством справедливости и номинальным правосудием, нормативными предписаниями. Нагромождение новых законов не может решить проблему преступности: последняя усугублялась в силу неразрешенного и всеуглубляющегося конфликта между правительствами и подданными, воспринявшими ложные обещания Французской революции.

Приятное исключение в этой череде европейских политических превращений составила, по мнению Хомякова, Англия. В ней еще сохранилось заметное влияние обычая и здравого смысла, не вытесненных окончательно администрированием

и законодательством романо-германского типа. Сила Англии, как считали славянофилы, в ее верности старине и традиции, которые непонятным, но приятным образом соччтаются с ее тягой к нововведениям. Англичане поняли, что прогрессивным может быть только то, что не отрекается от прошлого. Хомяков считал, что всякий англичанин «тори в душе». Из этого допущения исходит в Англии государственное строительство: государство остается сильным, не зависящим от переменчивого мнения толпы, но вместе с тем неразумно ограничивающим свою деятельность, не вторгаясь в сферу общества. Все это проистекает из одного интересного английского качества: «в английском характере есть глубокое и весьма справедливое неверие в человеческий ум. Этим англичанин напоминает русского». Здесь же лежит причина культурного и политического «загнивания» Запада, слишком преувеличена вера в разум, рациональность, в человеческую способность все просчитать и все предвидеть. Хомяков считал, что кризис западной цивилизации обусловлен слепой верой в торжество накопленных ею рациональных знаний. Сначала они убили личную совесть, но вскоре сами столкнулись с рядом вечных проблем, которые без этого критерия (совести) разрешить невозможно. Эти знания продемонстрировали собственную несостоятельность, а разочарование в возможностях научного и логического методов привело к нервозному их отрицанию как методов познания вообще. Особенно тяжелые последствия этот интеллектуальный поворот вызвал в сфере знаний о человеке и обществе.

Хомяков особенно выделял проблему общественного воспитания. «Нет сомнения, что государства, признающие себя за простое или, лучше сказать, торговое скопление лиц и их естественных интересов, как, например, Северо-Амери-канские Штаты, не имеют почти никакого права вмешиваться в дело воспитания». Зато для России дело воспитания — прямая обязанность, поскольку это государство «признает в себе внутреннюю задачу проявления человеческого общества, основанного на законах высшей нравственности и христианской правды»^-

На духовный и интеллектуальный кризис Запада неоднократно указывал «отец» славянофильского движения — Иван Киреевскии, предупреждая об опасности и недопустимости для  России  каких-либо  существенных  заимствовании у Запада. Подобные заимствования начались при Петре, но И. Киреевскии, в отличие от большинства славянофилов,

принимал петровские политические преобразования. Европейской и американской рациональности он противопоставлял русский тип рациональности, выраженный в вере: «Вера не слепое понятие, которое потому только и состояние веры, что не развито естественным разумом, и которое разум должен возвысить на степень знания... она также не один внешний авторитет, перед которым сразу должен слепнуть, но авторитет вместе внешний и внутренний, высшая разумность, живительная для ума»1. Именно отличный от западного тип мышления, в том числе политического, не позволяет России осуществлять на Западе прямые заимствования.

Быстрый и пышный расцвет точных наук на Западе, развитие техники и широкое удовлетворение материальных потребностей сопровождаются там утратой внутреннего смысла жизни. Оказались утерянными вечные ценности, социальные и религиозные идеалы, чувства братства, любви, сочувствия. Холодный логический анализ разложил основы европейской цивилизации. Исчезают общие интересы и убеждения, везде господствуют духовная апатия и эгоизм. И. Киреевскии прослеживает стадии этого процесса разложения: с Аристотеля начинается схоластическая философия, включенная внутрь христианской веры. Затем происходит реформация веры, и философия оказывается внутри веры. Идеи Аристотеля логически развились до идей Гегеля, когда вместе с религией окончательно умирает и воображение, а вместо них воцаряются промышленность и наука.

В политической сфере западная схоластика порождает негативные последствия. «Просвещение, приводящее только к самому зловещему затемнению умов, тирания под видом свободы, равенство, обращающееся в нарушение самых святых прав человеческой личности и превращающее правосудие в вопиющее нарушение правосудия, знание в невежество, ум в тупейшую глупость» — так оценивал ситуацию Иван Аксаков. По его мнению, деспотизм теории над жизнью есть самый худший из всех деспотизмов. Когда же такой теорией становится «теория свободы», вооруженная государственным мечом и увенчанная вместо короны якобинским^ колпаком, ситуация становится трагической. И. Аксаков приводит пример Франции. Какую бы политическую форму ни принимала она после революции (республика, империя или конституционная монархия), она всегда оставалась воплощением государственного централизованного деспотизма. Союз ложной теории с бюрократической властью, манипулирующей словами

Хомяков А. Соч. Т. 1. - С. 348.

КчреевскийИ. Соч. Т. 11.-М., 1861.-С. 310-311.

242

243

«свобода» и «народ», породил новую форму деспотических режимов, которые вырастали на почве господства абстрактного разума, мало интересующегося жизнью и человеком, но вооруженного силой государственной власти.

Возникает царство анархии, где партии борются за власть и только за власть, провозглашая при этом самые либеральные и демократические лозунги, оглушая ими морально подавленных людей.

Российские западники пытаются приложить европейские демократические образцы к русскому обществу. Первую серьезную ошибку в этом отношении сделал Петр 1: он обратил внимание на внешние политические формы, которые пытался заимствовать, не вникая в содержание жизни общества (И. Аксаков определяет общество как специфическую среду, «в которой совершается сознательная умственная деятельность известного народа, которая создается всеми духовными силами народными»)'. Общество является той силой, которая препятствует установлению государственного всевластия, государственного деспотизма. Общество не имеет какой-либо внешней политической организации, оно не совпадает ни с сословием, ни с цехом, ни с корпорацией, вообще ни с каким-либо условным объединением людей. И. Аксаков видит консолидирующий общество фактор в уровне образования: чем он выше, тем сильнее само общество. С социальной точки зрения последнее является посредствующей структурой между народом и правительством.

Сословия, составляющие общество, могут изменяться и исчезать, но само общество сохраняется постоянно (славянофилы в большинстве своем выступали за ослабление и уничтожение сословной дифференциации русского общества). Оно является как бы симфонической, соборной личностью, единым организмом.

Когда общество пытается вторгнуться в сферу государственности, к чему постоянно подстрекают публицисты, и по-литизируется, тогда подкрадывается беда. Общество начинает применять несвойственные ему в принципе методы внешнего принуждения, внешней организации, внешней условной правды. Этого следует избегать, считает И. Аксаков: «Государство и государственное начало должны быть отвлечены от жизни народа и общества на поверхность и оставаться в тех скромных пределах, какие налагает им духовная и нравственная деятельность самого общества».

Наличие общества — непременная предпосылка любых политических преобразований, начинать их без наличия жизнеспособного общества бесперспективно. Петровбкие реформы не учли этого: они стали осуществляться сами по себе, без учета реальных общественных потребностей и чаяний. Позже российские интеллигенты были очарованы яркими лозунгами: «свобода», «равенство», «братство» — и заговорили о необходимости демократии в России. Но что такое демократия? И. Аксаков утверждает, что это понятие может быть воспринято лишь как противовес аристократии. Однако подобного противопоставления в реальной русской жизни никогда не наблюдалось. На Западе этот лозунг означал требование передать власть в руки низших общественных классов. Однако на практике произошла лишь замена «аристократов» «демократами». Более того, там была сделана довольно успешная попытка внедрить этот принцип как единственно справедливый и абсолютный в сознание простых людей.

«Демократизм на Западе имеет законное историческое значение как выражение вражды и борьбы между угнетенным завоеванным народом и аристократами-завоевателями». Но равенство, которое хотят установить при этом, — чисто внешнее равенство, не исключающее внутренних существенных противоречий. И. Аксаков одним из первых использовал термин, который позже будет широко применяться в политических дискуссиях, — «казарменное равенство»; именно о такой форме равенства мечтают западные социалисты, придающие столь большое значение государственному контролю за установлением равных прав. Западная демократия в своей основе — примитивное почитание принципа правительственного управления, осуществляемого «представительными органами».

Вопреки мнениям отечественных либералов^ опыт политического заимствования не подходит для России. Демократическое равенство (равноправие), о котором мечтают западные утописты, недостаточно для русского народа.

У него есть более высокое достижение: «братство — то начало духовного христианского равенства, при котором могут законно и свободно существовать различия в звании, положении и состоянии^. Называть же русского мужика «демократом» странно, поскольку он, считали славянофилы, стремится всячески избегать политической власти, стараясь сохранить от вторжения государственности свободу своего земского быта. Если весь народ превратится в правительство, народа как такового уже не будет1

1  Аксаков И. Соч. Т. II.-С. 32-33, 716. 244

1  Аксаков И. Соч. Т. II. -С. 47; 87-88.

245

Заимствования, которые западники предполагают сделать у европейских политиков, устарели сами по себе. «Говорить теперь о парламенте как о каком-то идеале или «венце здания» для России — это именно и значит быть ретроградом». Ведь в самой Англии, родине парламентарной формы, эта последняя считается устаревшей. Ею пользуются как своим орудием политические партии для установления своей тирании над народом. И в Америке конгресс уже давно превратился в источник наживы для политических дельцов. Оказывается, что вся политическая жизнь страны построена на зыбкой почве непрочного представительства. Неустойчивость власти приводит к пассивности и бездеятельности административной иерархии, государство оказывается в зависимости от парламентских интриг. Какую же ответственность может нести перед страной состоящий из случайных людей, механическим большинством голосов решающих важнейшие вопросы жизни, парламент? «А личная верховная власть несет ответственность, и ответственность тяжкую... перед Богом, перед совестью, перед историей, перед страной».

Запад не воспринимает и никогда не воспринимал Россию как равного себе партнера. «Он может либо бороться, либо презирать ее, все время тщетно пытаясь преодолеть российские невежество и непонятливость»^ С Запада в Россию вслед за либерализмом проникают социализм и революции. Дух враждебности, отрицания и разрушения, проникающий из Европы, не смогут нейтрализовать ни администрация западного образца, ни воспринятая оттуда же правовая система. Вместе с тем культивируемые в России беспочвенность и отвлеченность (от национальных традиций и корней) системы воспитания и образования дают почву для прорастания этих ростков зла. Вот где корни всех этих появляющихся, как грибы после дождя, группировок социалистов-революционеров, федералистов, анархистов. Все они прикрывают свою подрывную деятельность лозунгами справедливости, равноправия, справедливого распределения благ.

Но что нового внесла в мир революция? На вопрос отвечал великий поэт — славянофил Ф. Тютчев: «Нам известно идолопоклонство людей Запада перед всем, что есть форма, формула и политический механизм. Идолопоклонство это сделалось как бы последней религией Запада»^ Это качество умело используют революционеры, сделав его своим орудием. Человеческое было противопоставлено ими христианскому.

«Что такое верховная власть народа, как не верховенство человеческого я, помноженного на огромное число, т. е. опирающегося на силу? Вот, собственно говоря, такая великая новость, которую революция внесла в мир... В первый раз политическое общество отдавалось под власть государства, совершенно чуждого всякого высшего освящения, государства, объявлявшего, что у него нет души».

И. Аксаков заметил, что даже в условиях разложения парламентарных институтов на Западе идущие вслед за либералами политические революционеры не способны в силу отсутствия у них созидательного начала заменить своих предшественников. Они лишь углубляют разрушения, начатые первыми, но отнюдь не создают более свободных и эффективных политических институтов.

По выражению Ю. Самарина, «зло и абсурдность коммунистических идей», проникающих с Запада, становились угрожающими для России в силу «абсолютной пустоты в умах и сердцах многих людей, что позволяет этим идеям находить в них свое место». Эти люди, атеисты и материалисты, потерявшие чувство ответственности за свою родину, ослеплены блеском Запада. Попеременно они становятся настоящими французами, потом немцами... Проникающее через них западное влияние «поставило себе целью уничтожить наше государственное начало — самодержавие; оно хотело нас уверить, что мы изнываем под гнетом тирании и произвола, оно пыталось влить в нас свою ненависть против деспотизма, законную и разумную в других странах, а у нас не имеющую смысла»^ Целое поколение «декабристов» прельстилось этими идеями, возлюбив Запад и забыв свое Отечество. Затем пришел период подражания, порождавший «бледный космополитизм», который пришлось пережить, чтобы осознать собственную народность. Самарин считает, что настала пора перейти от оборонительной перед Западом позиции к активному духовному воздействию на него.

Что же дает основания русской церкви считать свою национальную идею мессианской и нести эту истину в мир? Прежде всего-то, что эта идея не просто национальная. Русская идея есть идея наднациональная, христианская, православная. По-другому Россия не может, как говорил Хомяков: «России надобно быть или самым нравственным, т. е. самым христианским, из всех человеческих обществ, или ничем, но ей легче вовсе не быть, чем быть ничем»^.-

1  Аксаков И. Соч. Т. II. -С. 695; 704-705; 363-364. "•  Тютчев Ф. Полн. собр. соч.-СПб., 1913.-С. 483.

1 Самарин Ю. Соч. Т. Хомяков А. Соч. Т. 1

XII. -U.. 1911.-С. 340. II.-С. 336-337.

Преимущество России перед Западом, считали славянофилы, заключается в ее молодости как державы. Молодой монархии нет причины завидовать все усложняющейся и непрочной политической системе Запада. Она морально защищена против вульгарной экономической экспансии и одна только способна на духовное завоевание Европы, так как может еще создать из хаоса накопленных там знаний нечто органическое и целостное. Духовный предтеча и сподвижник славянофилов кн. В. Одоевский точно так же, как и первый русский западник П. Чаадаев, видел превосходство России в ее огромном нерастраченном потенциале: она стоит у начала своего исторического пути, она имеет возможность выбора и изучения европейского опыт», наконец, она вооружена истинной православной идеей.

Славянофилы сформулировали идею особого русского пути, развиваясь по которому Россия сможет донести православную истину до впавших в ересь и атеизм европейских народов. Находящаяся в духовной апатии Европа готова воспринять свет истины. Воздействие русской православной идеи будет осуществляться исключительно мирным и ненасильственным путем. А. Хомяков заметил: «Христианство по сущности своей чуждо насилию, оно не составляет государства. Искусственно могли его срастить с идеей государства...

Война, явление мира политического, прикрывала себя предлогом религиозным, что низводит религию до уровня государства... Христианство завоевательное должно быть отвратительным»*. Тем самым теократическая модель государственности отвергалась славянофилами: церковь должна быть отделенной от государства. Христианство способно совершенствовать политическое поведение, лишь внося в него этические начала, но превращаться в политическую силу оно не должно — тогда оно перестанет быть религией.

Две сферы — религиозная и государственная — должны четко разграничиваться. Одухотворение государства вовсе не означает политического слияния этих сфер, сферы абсолютного и сферы относительного. В своих непреложных и вечных аспектах мир вступает в сферу церкви; она принадлежит обществу только в эпохи перемен, движения и борьбы. Государственные законы должны поэтому исходить из условий и изменений в условиях. Франция попыталась сделать братскую любовь непреложным законом и запуталась в эксперименте, ставшем посмешищем, замечал А. Кошелев.

Хомяков А. Соч. Т. VIII. - С. 316-317.

Иными представляли себе взаимоотношения церкви и государства другие лидеры славянофильства — А. Хомяков и И. Киреевский. Политическая форма — вещь относительная, и главное требование к ней заключено в максимальном соответствии христианскому содержанию государственности и христианским принципам. В перспективе христианские общество и государство должны превратиться в церковь.

Славянофилами формулировалась своеобразная теория «анархического монархизма» — аполитичность общества, полное непредрешенчество в выборе политической формы, приоритет политических идеалов перед политическими фактами. Если можно говорить о славянофильском демократизме, то это был демократизм не формально-политический, не государственно-правовой, а мистический^ Христианство рассматривается славянофилами как бесконечно более высокая ступень бытия, чем конкретные исторические формы бытия, оно индифферентно, запредельно всем вопросам политики. Поэтому никто не вправе предписывать человечеству ту или иную конкретную форму политического устройства в качестве идеальной и абсолютной. Однако сами славянофилы все же попытались найти наиболее оптимальную политическую форму, преодолевающую пороки западной дряхлеющей демократии с ее корыстным расчетом и «арифметическим народоправством».

Такой формой, было выбрано самодержавие (не реальное, но идеальное),^ котором принцип власти коренится в недрах веры и авторитета, т. е. органического сочетания воль властвующих и подвластных. Очевидной была утопичность и этой модели, чего не скрывали сами славянофилы. И. Аксаков писал:   «Мы  исповедуем...  такие  начала,   которые, по-видимому, тождественны с началами, признаваемыми официальной властью, покровительствуемыми государством, защищаемыми всей ее тяжеловесной мощью и потому исповедуемыми целой массой людей лицемерно, из корысти, из страха. Но, во-первых, признавая эти начала истинными в их отвлеченности, мы отвергаем... всякую солидарность с их проявлением в русской современной деятельности, с их русской практикой; во-вторых, самое наше понимание этих начал и выводы, из них делаемые, нередко совершенно отличны от официального их толкования и от тех выводов, которые извлекают из них официальные ведомства»^ Здесь славянофилы отмежевывались от того официального «славянофильства»,

Устряпов Н. Политическая доктрина славянофильства (идея самодержавия в славянофильской постановке). - С. 66. Аксаков И. Соч. Т. VII.-С. 507.

248

249

которое было сформулировано властями и причины которого вылились в афористическую триаду: «православие, самодержавие, народность».

Славянофилы настаивали на том, чтобы государство отказалось от претензий на нравственный авторитет, на установление своей, государственной религии, этой политической утопии, за которой угрожающе прячется революция (Ф. Тютчев). «В Европе существуют только две действительные силы — революция и Россия... Между ними никакие переговоры, никакие трактаты невозможны; существование одной из них равносильно смерти другой! От исхода борьбы, возникшей между ними... зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества... Россия прежде всего христианская империя; русский народ — христианин не только в силу православности своих убеждений, но еще благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он — христианин в силу той способности к самоотверженности и самопожертвованию, которая как бы составляет основу его нравственной природы. Революция — прежде всего враг христианства»».

Идея противостояния Востока и Запада обсуждалась славянофилами. Западной «революционной заразе» мог стать противостоянием, по мнению славянофилов, Славянский Союз, образованный православными народами Южной, Восточной Европы и России. Их объединяет византийская христианская традиция, сумевшая сохранить учение в чистоте. В 1859 г. группа славянофильских идеологов подписалась под «Посланием сербам», ставшим манифестом течения. Еще ранее, в середине 40-х гг., Ф. Тютчев формулирует ряд идей, положенных затем в основу панславистского движения. Борьбу России с Германией он определял как важнейший этап на пути к всемирному объединению народов на почве православия. «Есть только одна светская сила, опирающаяся на Вселенскую церковь и способная преобразовать папство, не нанося ущерба религии... Сила эта будет в великой греко-русской православной империи, в которую должна разрастись Россия... Если Российской империи не распространиться вширь, она взорвется»^ Эта новая Восточная Европа, действительная империя Востока, должна превзойти империю византийских кесарей и расширить свои пределы естественным или силовым путем. Война, в которую может вылиться раздел Европы между романской, германской и славянской

1  Тютчев Ф. Поли. собр. соч.-СПб., 1913.-С. 476, 478.

2 Тютчев Ф. Там же. -С. 412.

расами, должна будет решить вопрос об исторической миссии России: потеряет она свою историческую автономию или превратится в нечто большее, чем просто «огромное тело с одолженной душой».

Союзником усиления России может стать гражданская война на Западе (мотив, который особенно ярко будет использован в идеологии коммунизма), во всяком случае Россия должна постоянно демонстрировать Западу свою духовную мощь. «Если бы Запад был один, мы бы, кажется, погибли. Но их два: Красный и тот, кого Красный должен поглотить. Сорок лет мы отбивали у Красного эту добычу, но вот мы на краю бездны, и теперь-то именно Красный и спасет нас в свою очередь»^ Ожидание славянофилами революции на Западе, соединенное с позднейшей панславистской внешней политикой России, давало основание их противникам предположить, что противопоставленные западным революционным лозунгам «свобода, равенство, братство» лозунги официального славянофильства «православие, самодержавие, народность» представляют собой «восточную русскую формулу революционной идеи XIX в.»2.

1. Методические рекомендации для организаторов мероприятий
2. искусство ведения хозяйства деятельность людей по производству распространению обмену и потреблению
3. Финансовый университет при правительстве российской федерации Финансовый университет Учебнонаучн.
4. реферату- Народи Месопотамії або ДворіччяРозділ- Історія Всесвітня Народи Месопотамії або Дворіччя Істор
5. Проблемы налогообложения прибыли предприятий и организаций в современных условиях
6. Модуль 4 Классическая и постклассическая европейская философия XIX ~ XX вв.
7. Пристань дополнительные затраты не производились
8. острое воспаление брюшины сопровождающееся тяжелыми общими симптомами с нарушением функции жизненно важн
9. УТВЕРЖДАЮ УТВЕРЖДАЮ Первый зам
10. ГБОУ СПО Технологический колледж 14
11. общий объем ярмарочной торговли в 1818 г
12. Детский мир Обожаю даже не покупать игрушки а рассматривать их
13. академическим Такой рисунок изучает натуру а также приемы и способы передачи этой натуры
14. Реферат- Корпоративная социальная ответственность
15. Человек Индивид
16. 105 группы Типы и формы государства
17. Вводная часть.
18. Отец был просто свидетелем всего представления
19. на тему- Стерилизация молока Содержа
20. Терминология специальности и области исследования

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе