Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Н.Е. Покровский
ТРАНЗИТ РОССИЙСКИХ ЦЕННОСТЕЙ: НЕРЕАЛИЗОВАННАЯ
АЛЬТЕРНАТИВА, АНОМИЯ, ГЛОБАЛИЗАЦИЯ
Современное состояние России с удивительной парадоксальностью заключает в себе, казалось бы, несовместимые характеристики: кризис и стабилизацию.
Кризис
Вялотекущий, а порой и обостряющийся российский кризис с предельной нагрузкой испытывает на прочность все без исключения звенья социальной структуры общества. Россия не только живет в эпоху драматичных перемен, что самоочевидно для каждого, но она по всем внешним признакам все ближе подходит к экзистенциальным рубежам, отделяющим жизнь и смерть нации как единого исторического образования. Эпоха иллюзий и мифов все чаще и чаще уступает место отрезвляющему моменту истины, призванному максимально мобилизовать весь пока еще сохранившийся потенциал общества на всех его уровнях: от общегосударственного до индивидуального, то есть каждого отдельно человека.
Общество то здесь, то там, то в лице одних своих представителей, то других словно "просыпается" и выносит на общественное обозрение катастрофические факты, способные повергнуть в отчаяние даже самых стойких оптимистов. Эпидемия СПИД и туберкулеза, угроза массовых отключений энергии в зимних условиях, распад армии, нескончаемая война на Кавказе, массовое обнищание низших слоев населения, запредельная коррупция "наверху", полное технологическое само исчерпание и выход из строя всего основного оборудования к 2004 году, наконец, угрожающая депопуляция и т.д., и т.п. Эти шокирующие факты, несмотря на присутствие вялого позитива, скажем, роста промышленного производства, все глубже осознаются трезвомыслящими людьми, представляющими самые различные слои общества.(Впрочем, и мифологическое сознание по-прежнему не сдает свои позиции, выдвигая все новые и новые мифологемы, рисующие фантастические картины, с одной стороны, скорого, даже наискорейшего процветания России и, с другой стороны, угрожающей концентрации по границам России "черных сил" истории, грозящих нашей стране неминуемым уничтожением.)
Новейшая российская власть пытается предложить обществу жесткую программу мобилизации всех его ресурсов и сосредоточения на себе самом в формате "государственности". Между тем, далеко не все в этой связи определяется выдвижением и проведением одной лишь экономической политики и "диктатуры закона" (то есть правового сознания). В не меньшей, а, быть может, и в наибольшей степени переход к нормализованному развитию зависят от социально-психологического, а также нравственного климата в обществе. С точки зрения научной социологии, нравственные ценности (а они вовсе не обязательно совпадают с идеологизированной мифологемой "русской идеи") обладают силой колоссального воздействия на поведение людей, а недооценка и, тем более, игнорирование этого факта могут свидетельствовать лишь о незрелости тех политических сил, которым это свойственно.
Стабилизация
В наши дни, месяцы Россия, переживает интуитивно очевидное, но формально социологически еще не определенное, вступление системы в новый фазис свой эволюции. С одной стороны, это есть ощущение большой новизны социального климата вообще (именно: вообще, ане в частностях, ибо в частностях всегда есть доля новизны). К тому же, это есть ощущение стремительного ухода старой, прежней социальной реальности и наступления новой эпохи, если угодно. С другой стороны, современная эпоха поражает своей устойчивостью, "покоем", стабильностью.
В каком-то смысле эта интуитивно определяемая новизна стабильности, воспринимается даже более остро, чем новизна конца 80-х и начала 90-х годов. Тогда это было поступательное движение в неизведанное, но по заранее определившимся маршрутам трансформации (перестройки),либерализма, свободных рынков и т.д.—всего того, что давно уже зарекомендовал себя к тому времени в системе модерна. Теперь же речь идет о чем-то совершенно новом и не подпадающем под известные образцы, о качественно иной композиции общества, о превращенной системе координат.
Восприятие фундаментальной новизны ситуации можно конкретизировать в нескольких тезисах:
· Период российского транзита, то есть перехода куда-либо, в общем и целомзавершен. Даже само ощущение социального изменения (social change) фактически исчезло. Возникает устойчивое впечатление завершенности новых социальных институтов, а их комбинация обладает чертами известной взаимодополнительности.
· В России укрепилась новая социальная структура, в значительной степениблокирующая ныне, а также и в обозримой перспективе какие-либо значительныесоциальные изменения.
Общество вошло в состояние равновеснойи долговременной стабильности с необозначенными параметрами этой стабилизации.
· Это состояние представляет собой балансы неопределенностей и фрагментаций, которые никогда и не будут определены, дефрагментированы и достроены до единого целого. Напротив, эта фрагментированность и есть залог стабильности.
· Данное состояние не есть российская проблема только лишь. Это общая глобальная тенденция, лишь нашедшая в России свое, быть может, самое разительное проявление в силу резкого снижения инерциальной сопротивляемости российского общества.
· В России, однако, происходит своеобразный симбиоз активных глобалистических тенденций с традиционалистскими, отчасти полуфеодальными напластованиями. Это и создает причудливый, подчас даже экзотический профиль российской ситуации.
Стабильность кризиса
Не есть ли сочетание не сочетаемого—кризиса и стабильности—некое новое состояние общества рубежа тысячелетий? Десятилетие развитие России (называемое ныне "переходным периодом", "транзитом", "трансформацией") привело не только к весьма характерному перерождению общества на всех его структурных этажах, но и к необратимому видоизменению внутренних феноменологических конструкций массового сознания. Порой возникает достаточно устойчивое впечатление, что выработанные десятилетиями, если не столетиями линейные характеристики общественного развития не вполне применимы, если применимы вообще, к анализу современной российской ситуации. Привычные шкалы и эталоны более не действуют в России.
Если опираться на традицию в социологии, то вполне можно придти к выводу, что российское общество находится в состоянии активного и целенаправленного саморазрушения, по большому счету не столь уж и спровоцированному внешними факторами. (Речь идет именно о саморазрушении, ибо иначе прости трудно истолковать ярко выраженные тенденции деструкции, наблюдаемые во всех институтах российского общества и, что удивительно, поддерживаемые коллективным поведением носителей действия.)
Теневая (по сути криминальная и полу криминальная, деликатно называемая "неформальной") экономика укрепилась в качестве ведущего хозяйственного уклада. Казалось бы, это должно было бы привести к полному вырождению экономической жизни общества и крушению его экономических структур. Но российское общество, в общем и целом, выживает как на индивидуальном уровне, так и на уровне экономических макроструктур. Апокалипсиса не происходит. Новый экономический уклад, между тем, совмещает в себе самые различные и, казалось бы, несовместимые "фрагменты": технологически передовой пост индустриализм и квази рынки, возродившуюся архаику и натуральный обмен, криминальную экономику, подневольный труд, индустриализацию, постиндустриализацию и деиндустриализацию. Причем, это не переходная многоукладность, а именно стабильный новый уклад.
Российская политика являет собой, согласно традиционной шкале оценок, замешанную на экономическом интересе и крови. Игровой момент, лицедейство превалируют над остальными характеристиками. (В этом смысле политологию можно, в принципе, рассматривать как театральную критику, особенно имея в виду роль PR и СМИ в политическом процессе.) Сама демократия, во имя которой в России последних лет было поднято столько здравиц, превратилась, еще не оформившись, в нечто совершенно нетрадиционное—манипулятивную демократию, то есть использование внешней формы демократического процесса для сокрытия глубоко недемократической и даже антидемократической сути этого процесса. Причем активной стороной этого феномена стал и сам электорат, с готовностью принявший правила игры и даже нашедший свое игровое отдохновение в ней.
Культура также подчинена строго манипулятивным процедурам, с одной стороны, оправдываемым так называемым и требованиями рынка (при отсутствии свободно рынка как такового), с другой стороны, осуществляемым на фоне ухода с исторической сцены характерной для России социальной группы—интеллигенции—и превращении ее в квазигруппу интеллектуалов.
Со всей очевидностью возникают макросоциологические вопросы, ответы на которые с большим трудом просматриваются в рамках современной российской социологии.
Последнее десятилетие до неузнаваемости изменило привычные картины жизни и в сфере массового сознания и коллективного поведения. Носителем и того и другого, как известно, считается "народ". Собственно говоря, в классической социологии такого понятия нет, зато есть понятия население, электорат, общество (впрочем, это нечто другое), коллективный носитель действия, массы, наконец, народные массы. Как бы то ни было, но российская социологическая традиция, восходящая к народничеству 19 века, открыто или имплицитно опирается на это квазипонятие. Народ—это субстанция истории и государства. Несмотря на приливные волны современной западной социологии, за последние десятилетие существенно размывшие традиционно российскую социологическую традицию, "народ" все еще, почти подсознательно существует в системе наших социологических ориентиров. Причем это присутствие носит не столько социологический характер, сколько метафизический, а болееточно, онтологический. Некая бытийственность российской социологии опирается на признание наличия этого усредненного и обобщенного до обезличенности субъекта социального и исторического действия.
Пусть так. Вопрос в данном случае заключается не в том, есть или нет "народа" как такового в системе координат социологии, а в том, что происходит с субъектом массового сознания и коллективного поведения. И надо признать, что видоизменяется этот субъект до неузнаваемости. Годы транзита, как представляется, подвели решительную черту под тем идеалом, который рисовали классики прошлой и настоящей российской литературы (полтора столетия выступавшей в России в качестве инобытия социологии)—Л.Толстой, А.Твардовский, В.Распутин. Глубины народной жизни и народного сознания на пороге 20 века таковыми перестали быть. Субъект коллективного поведения продемонстрировал новые качественные характеристики.
Сотни политологов безрезультатно спорят по поводу электорального поведения жителей России, пытаясь найти рациональное объяснение тем нередко многочисленным абсурдным предпочтениям, которые материализуются в ходе многоуровневых политических выборов, включая высшие. Не меньшее удивление вызывает пассивная реакция населения на военный конфликт на Кавказе, на падение жизненного уровня, на положение этнических русских в странах ближнего зарубежья, на повсеместную криминализацию общества и пр. Каждая из перечисленных точек напряжения социальной структуры теоретически могли бы взорвать всякое иное общество, но в России этого взрыва не происходит. Социальный протест, даже возникая по тем или иным поводам, тут же затухает, не имея внутренней центробежной энергии.
Интерпретации подобного состояния общества многочисленны: от рассуждений о снижении "пассионарности" нации и до известной фразы публициста Ю. Корякина: "Россия, ты одурела". Вхождение российского общества в пост социалистическое состояние привело к качественному изменению, в том числе и самого населения. Только либеральные критики советского режима могли полагать в свое время, что демократизация и последующий транзит изменят в "нужном" направлении одни свойства системы, но другие оставят такими, какими они были. Изменилось все, притом довольно часто в неожиданном направлении. Система отреагировала на нарушение баланса, следуя своей внутренней логике.
Современное глобализированное население России, как видится, безвозвратно ушло от "народных картин", рисовавшимися интеллигенции далекого и близкого прошлого. Это—качественно новая общность, которую можно попытаться смоделировать следующим образом:
· Ориентированность на материальное потребление, пусть даже самого низкого уровня.
· Постоянное сужение поля социального интереса вплоть до полной одномерности, одно функциональности; превращение людей в "плоскостные фигуры", лишенные глубинных измерений.
· Необычайная пластичность, способность адаптироваться к любым социальным изменениям. Население практически может выдержать все. Оно, в принципе, готово спускаться все глубже вниз по лестнице архаизации и примитивизации, но выживать в любом варианте. (Причем технологическая продвинутость в одной области, скажем, Интернет и домашняя электроника, прекрасно сочетаются с рабским и крайне непроизводительным трудом на приусадебных участках и хищническими заготовками "даров природы" в лесах в духе доисторического человека.)
· Виртуализация, то есть чаще всего неосознанное вхождение в мир всякого рода "симулякров", искусственных мифологем, не имеющих прямых связей с реальностью объективной; как внешнее проявление этого—подчиненность средствам массовой информации.
· Снятие любых нравственных вопросов, вообще отсутствие регулирующих функций нравственного сознания; анемия.
Преклонение перед любой властью, даже в ситуациях относительной свободы выбора альтернатив.
· Культурная нетребовательность и готовность потребить любой культурный эрзац.
Многие авторы уже не раз обращали внимание на некую "инаковость", беспрецедентность состояния нравственности населения современной России. Так, например, публицист В. Белоцерковскийв ряде статей последнего времени прямо указывает на смещение спектра общественной нравственности, граничащего с явной коллективной девиацией и даже эпидемией."…Звериный эгоизм, жестокость, безразличие к человеческой жизни широко разлились в обществе, в народе, как никогда раньше, как в блатных лагерях…Столь же широко проросли, разрослись безответственность, лживость гомерическая, цинизм, эпидемия идиотизма". Причем В.Белоцерковский упорно разрабатывает тему массового помрачения сознания. Профессор В.В. Коссовнесколько более сдержанно обращает внимание на то, что коллективный эгоцентризм превратился в своеобразный уклад, формирующий не только индивидуальную нравственность, но также и экономику и политику всей страны. Эгоцентризм отнюдь не совпадает с индивидуализмом, на котором, собственно говоря, и базируется демократическое общество. Эгоцентристская парадигма исходит из исключительности и абсолютности интересов данного индивида. Индивидуалистическая парадигма признает равенство интересов всех вовлеченных агентов действия. Именно эгоцентрическая парадигма, по мысли В.В. Коссова, наиболее полно объясняет нынешнее состояние России как социокультурной системы. Поэтому в значительной степени кризис России есть не что иное, как тупик эволюции ее нравственности.
Современное состояние нравственногосознания в России
Подобно экономическим и политическим институтам нравственные ценности находятся ныне в состоянии углубляющегося кризиса. Фактически в нашем обществе разрушено единое поле нравственных ориентиров. Представления о том, что такое хорошо и плохо, что желательно и нежелательно, нравственно и безнравственно, справедливо и несправедливо—все эти и многие другие важнейшие представления предельно фрагментированы и чаще всего отражают сугубо групповые интересы. В итоге солидарность, консолидация, единство целей, взаимное доверие, открытый диалог находятся в глубоком упадке. Повсеместно и на всех уровнях господствует принцип "каждый выживает в одиночку". В социологии подобное состояние социальной системы обозначается понятием "аномия" (введено Э.Дюркгеймом и развито Р.Мертоном).
Аномия—это дезинтеграция нравственных ценностей, смешение ценностных ориентацией, наступление ценностного вакуума по принципу "все дозволено". Аномия–опаснейшая болезнь, несовместимая с поступательным движением общества, болезнь, способная незаметно, но действенно разрушить изнутри любую конструктивную программу социально-экономических преобразований.
На поверхности общественной жизни аномия проявляется в виде резкого скачка ненормативного поведения—неуважения к закону, обвального распространения преступности и жестокости, роста числа самоубийств, господства группового эгоизма и равнодушия, разрушения преемственности между поколениями.
Великая нереализованная альтернатива
Современное социально-психологическое состояние российского общества, в оценках которого среди обществоведов расхождения практически нет, между тем, не обладало чертами фатальной без альтернативности.
Радикальным экономическим мерам 90-х годов по выведению России из кризиса (или, наоборот, введению ее воздоровительный шоковый кризис) должна была соответствовать и совершенно иная по сравнению с господствовавшей тогда система нравственных ценностей, способная нейтрализовать аномию и консолидировать общество. Основой этой системы реально могли стать следующие базовые нравственные принципы, ставшие во многих странах основой модернизации общества:
· Уважение к личности. Любой человек обладает абсолютной ценностью для общества вне зависимости от положения этого человека на лестнице степеней материального достатка или иного показателя. Понятие элитарности и имеет сугубо подчиненное значение. Нет людей более или менее значимых. Мы все равны в своем качестве быть человеком.
· Уважение к труду. Только общественно продуктивный труд, направленный на укрепление материального и духовного благосостояния всего общества, может стать основой возвышения человека и завоевания им общественного признания.
· Целенаправленное трудолюбие признается абсолютной и самодостаточной нравственной нормой.
· Уважение к профессии и знаниям. Через последовательное овладение своей профессией и приобретение знаний человек способен завоевать достойное положение в обществе. Иных путей общество не признает.
· Уважение к нравственности и духовным ценностям. "Не хлебом единым"–этот принцип подчеркивает универсальную значимость культуры и нравственности, вне которых не может существовать ни одна социальная программа, какой бы области она ни касалась. Экономическая и политическая целесообразность не могут нарушать границы нравственной дозволенности.
· Ограничение потребностей (разумный минимализм). В условиях экономического кризиса сокращение нормы потребления должно стать не вынужденной "обвальной" мерой, порождающей депрессию, а осознанной нравственной позицией, способствующей аккумуляции социальной энергии и преодолению кризиса, как на общественном, так и индивидуальном уровне. Пропаганда роскоши и сверх потребления рассматриваются как не соответствующие целям общества.
· Справедливость. Воздаяние по делам составляет сквозное нравственное измерение любой общественной системы (социальный контроль). Это и уважение к закону, и неукоснительность наказания, и строгая соразмерность распределения благ и иных наград. Попустительство и безнаказанность исключаются в качестве допустимых и оправдываемых якобы особыми заслугами перед обществом того или иного лица или организации.
Нравственные ценности не могли и не должны были вводиться правительственным декретом. Однако полагать, что они могли возникнуть исключительно сами собой в ткани общества—в семье, школе, церкви, в средствах массовой информации, культуре, общественном мнении и т.д.—также ошибочно. Должно было иметь место встречное движение власти и общества, а этого не произошло даже в зародышевых формах. Нравственная сторона российских реформ была целеустремленно проигнорирована как властями, так и лидерами общественных движений. (В данном случае уместно вновь обратить внимание на то, что российская интеллигенция, всегда рассматривавшаяся в качестве проводника нравственного сознания, полностью не выполнила своей исторической роли. Это лишний раз подтверждает тезис о само исчерпании российской интеллигенции как значимой социальной группы.)
"Русский вопрос" и его современноесоциологическое звучание
Так что же происходит в России конца ХХ века? Грядет ли испепеляющий кризис, сметающий на своем пути социальные структуры, либо перед нами раскрывается перспектива "тихого" погружения на дно современной цивилизации, сохраняющее при этом некую внутреннюю умиротворенность?
Как ни странно, но сегодняшнее состояние российского общества более или менее сбалансировано ("стабильность кризиса") и парадоксальным образом поддерживается широкими структурами мировой глобализации, казалось бы, столь далекими от нас. Говоря проще, весь мир развивается по схожим схемам, но со своими вариациями. В этом смысле Россия не исключение, а лишь инвариант общего состояния мирового сообщества.
В России наблюдаются не замедленные процессы адаптации к общемировым изменениям, но, напротив, в силу своей значительной ослабленности российское общество, активно воплощает в себя большинство глобалистических тенденций в их яркой "гибридной" форме. В этом смысле Россия в большей степени, чем достаточно стабильные западные общества, подвержена влиянию этих тенденций и выступает в качестве своеобразного "испытательного полигона", на котором апробируют себя те тенденции, которые лишь в будущем полностью проявят себя в глобальном формате. Причем многие явно традиционно "нехорошие" и ненормативные процессы получают совершенно иную окраску в системе новых глобалистических координат.
"Идеальный тип" современный глобализации, разрабатываемый современными социологами-теоретиками (Арчер, Элброу, Гидденсом,Тирикьяном, Робертсоном и многими другими) обобщенно может включать следующие принципиальные компоненты:
· Всеохватность и комплексность изменений при переходе к глобальной стадии (меняются все параметры социальных структур и сама изменчивость, "пластичность" становится главной позитивной ценностью). Все глобальные ценности и ориентиры получают априорное доминирование по отношению к местным(локальным) ценностям, включая и этнический фактор, который элиминируется.
· Гибридизация культуры, то есть процесс быстрого составления (часто искусственного) культурных феноменов из прежде несовместимых составных частей, особенно в сфере поп культуры.
· Акцентирование "глубинных", примордиальных феноменов (до культурных, до цивилизационных, архаичных), которые получают раскрепощение.
· Решительное изменение ориентации рациональности от "модерна" к "постмодерну" с его акцентом на мозаичности и внутренней не связанности восприятия и конструирования социальной реальности.
· Признание гражданского общества единственной формой социальной упорядоченности глобального социума.
Американизация, по сути, представляет собой конкретизацию глобализации с включенными элементами американской национальной культуры. Причем особенности американизации в области культуры состоят в иррационализации рациональных матриц (доведение до абсурда рациональных элементов культуры), приоритет количественных характеристик (коммерциализация), готовность к употреблению (оперантность), полностью гарантированное качество на определенном уровне, упакованность в яркие символические формы, виртуализация культурных образов (создание виртуальной реальности, в которой разворачивается культурный феномен). Джордж Ритцер формулирует рационалистическую модель американизации в лапидарной схеме:
Efficiency—эффективность, прежде всего экономическая.
Calculability—просчитываемостьв рамках простых или сложных количественных моделей.
Predictability—предсказуемость, "ожидаемость".
Control through Nonhuman Technologies—контроль за поведением со стороны дегуманизированных технологий и технологических процессов.
Условно назовем это "принципом ECPC" подобно парсонсовскому принципу AGIL. Данная модель разработана Ритцеромс опорой на методические принципы М.Вебера и К.Маннгейма. При этом происходит создание как бы новой рациональной системы, которая выступает в виде антипода старой системы рациональности, связанной с традиционной культурой. Наверное, нет смысла уподоблять принципы "макдональдизации", предложенные Ритцером, классической веберовской модели протестантской этики. И тем не менее, аналогии неизбежно возникают.
Вебер фактически "открыл" (наряду с Марксом) капитализм, то есть показал смысл и логику всего происходившего в обществе. Нечто подобное осуществляет и современный американский социолог, расколдовывая загадочную сложность американизированной цивилизации, осуществляющей свою поступательную экспансию. Оказывается, вся эта сложность в большей или меньшей степени укладывается в четыре принципа. (Кстати сказать, у Вебера их было не больше.) Можно спорить по поводу того, насколько принципы Ритцера универсальны и описывают ли они все современные общества. Но кажется достаточно убедительным тот факт, что в значительной мере разгадка "посткапитализма" близка.
Мир XXI века рисовался многим социологами, журналистам таинственным и неизведанным, дарующим перспективы, которых был лишен век уходящий. По сути, новое столетие, эпоха "посткапитализма" предстает обыденной и даже вульгарной, но внутренне целостной, что и показывает Ритцер. И в этой исторической целостности заключается ее неизбежность. Постмодернистский хаос фрагментарных осколков смыслов и логических схем обретает несколько примитивную упорядоченность, навязывающую себя всем современным сообществам под именем глобализации. Попытаться избежать ее также бессмысленно, как в свое время было бессмысленно избегать капитализма (даже если его и называли социализмом).
Каковы же общие свойства большинства представленных выше глобалистских моделей с точки зрения содержащихся в них социальных матриц?
а) Всеохватность и комплексность изменений. Прежде всего, теория глобализации подчеркивает: что главный акцент должен быть сделан не на рассмотрении отдельных "траекторий" социальных изменений в тех или иных сферах, а на взаимодействие этих изменений друг с другом, их переплетение и взаимополагание. Это подразумевает развитие доминирующего внимания социологов к пространственно-географическим параметрам социальных изменений, их глобальной всеохватности.
б) Противопоставление глобальногои локального. Другой аспект глобализации основывается на рассмотрении тесной связи макро- и микро уровней происходящих изменений. Важной особенностью глобализации становится то, что она проникает в самые глубины социальных структур, превращая их в носителей новых смыслов. Это касается таких "локальных" ценностей как традиции, обычаи, привычки, местные сообщества и др. Короче, новые глобальные реалии радикально видоизменяют даже наиболее консервативные и устойчивые структуры социального сознания и поведения. При этом процесс "отказа" от "старого" идет быстро, решительно, зримо. Причем, всякое "новое" обладает, по мнению сторонников этой теории, заведомым преимуществом, поскольку оно "глобальное". Из этого в принципе следует, что это "глобальное" приобретает статус высшей нормативной ценности. Социальным институтам локального уровня отныне уже нет необходимости проходить всю вертикальную иерархию, дабы выйти на общемировой уровень. Семья, малые группы, местные организации, локальные движения и институты глобализируются прямым и непосредственным образом именно на своем уровне, демонстрируя новые формы участия в глобальных феноменах.
в) Множественность культурных гибридов в области культуры. Теория глобализации радикально изменяет наше представление о культуре, которая прежде рассматривалась по преимуществу как нечто либо наследуемое, либо спускаемое "сверху" и "распространяемое". В новых условиях культура становится результирующей бурного процесса "конфликтности" (politicized contestation). Это приводит к возникновению разнообразных глобальных и локальных "социокультурных гибридов", с присущим им весьма коротким периодом полураспада, нестабильностью, несоответствием традиционному контексту.
г) Упразднение национально-государственного фактора. Теория глобализации последовательно выступает против социетализма, с одной стороны, и национализма, с другой. Что касается последнего, то в понятие "национализм" отныне включаются такие феномены, как национальные государства-страны, национальные социокультурные традиции, национальные типы сознания и т.д.
д) Примордиальные феномены и гражданское общество. Своеобразный поворот получает и тема "гражданское общество" в связи с приложением к ней теории глобализации. Процесс интернализации ценностей и ценностных ориентацией приводит к тому, что регулятивно-нормативная функция общества существенно видоизменяется, а прежде подавлявшиеся гражданским обществом и не социализировавшиеся "примордиальные" (primordial) феномены, близкие по своему характеру к фрейдовскому Id и мидовскому I и проявляющее себя в контексте этнического начала, расы, пола занимают все боле важное положение в глобализируемых процессах и институтах. Мозаичный набор социальных" типов" и моделей, отсутствие единых принципов рационализации, свобода обращения с примордиальными феноменами - все это создает глобалистско-постмодернистскую картину социального мира.
е) Новая концепция рациональности. Новые глобальные процессы заставляют изменять и прежнюю концепцию рациональности, сформировавшуюся в рамках "современного общества" по контрасту с "постсовременным обществом", порождаемым глобализацией. Поскольку глобализация представляет собой нормативно-теоретическую парадигму, то она и вырабатывает моделиновой рациональности. При этом рациональность в глобальном смысле понимается прежде всего как свобода самовыражения многообразия, что и находит свое частное проявление в "теории мультикультуризма "(multi-culturalism), то есть в признании доминирования принципа полной мозаичности культурной "карты" той или иной региональной или профессиональной группы.
Case Study I: Высшее образование
Особый смысл новые культурные ценности приобретают в системе высшего образования, которая служит, как известно, одним из главных агентов социализации, то есть воспроизводства ценностных структур обществ.
Высшее образование в новом раскладе ценностных ориентацией уже не служит источником распространения фундаментальных научных ценностей. Потребители высшего образования, в том числе и в России, прежде всего ценят его (а) доступность или "удобность", то есть максимальное сокращение физических усилий для получения искомого результата, (б) экономическая усредненность и эффективность ("платить меньше—получить больше"), (в) упакованность учебных программ в яркие функциональные упаковки, облегчающие потребление "товара", в качестве которого выступают знания и умения, (г) последующая максимальная коммерческая реализуемость полученных знаний.
В этом смысле университеты, а равно и школы, уже не рассматриваются в качестве святилищ разума, а профессура и учителя в качестве священнослужителей. И те, и другие скорее эволюционируют в направлении обслуживающего персонала, готовящего эффективные продукты, готовые к употреблению. Причем профессура изготавливает продукт на внутреннем рынке образования, а студенты (в будущем выпускники и молодые специалисты)распространяют его (то есть себя) на внешнем
Case Study II: Туризм
Одной из разновидностей современной российской городской культуры стал и туризм. И хотя социологически он охватывает лишь то, что можно с большой натяжкой назвать "средним классом" (не считая социологически немногочисленного высшего класса), в принципе туризм уже превратился в культурную матрицу, своеобразную "икону" всей современной российской культуры в целом. В качестве ценностной ориентации выступает прежде всего зарубежный туризм.
Как ценность, относящаяся к популярной культуре, туризм несет в себе следующие черты: (а) высокая степень предсказуемости и управляемости проведения рекреации, (б) высокая эффективность и концентрированность удовольствий, (в) легко планируемые и "просматриваемые" вперед расходы, (г) "упакованность" и высокая степень контролируемости программы. В традиционной российской культуре путешествия символизировали ожидание необычного и эмоционально насыщенного культурного опыта, прежде всего связанного с переживанием исторической и природно-эстетической реальности.
Ныне туризм в России, как и в остальном мире, превращается в индустрию "квантированных" удовольствий, которые подразумевают не столько культурные, сколько чисто физиологические аспекты потребления. Если прежде туризм ассоциировался с ценностью рискованного, но культурно насыщенного путешествия, то ныне он превращается в высоко систему фокусированного получения физиологических удовольствий (так называемое, "обслуживание", которое занимает первую позицию значимости в туристической программе).
Основным мотивационным фактором развития туризма в феноменологическом плане следует считать не стремление приблизиться и, как сверхзадача, постичь мир иной культуры и иной социокультурной и экологической реальности, а обретение адекватности той культурной гипер-реальности, которая создается телевизионной рекламой и статьями в популярных журналах в ярких обложках. Именно эта гипер-реальность и становится реальностью современных путешествий. Иными словами, критерием эффективности туристической программы становится ее соответствие рекламе. Закольцованная функциональная корреляция замыкается: реклама существует для туризма, туризм—сориентирован на рекламу. В этом смысле развитие интерактивных форм гипер-реальности, как представляется, в будущем будут стимулировать "туризм без путешествия"—использование возможностей, скажем, Интернета и других технических систем (новых типов кинотеатров) для создания "реальности" путешествия без физического перемещения в социокультурном пространстве.
Все в большей и большей степени туристские объекты во всем мире принимают характер имитаций и, соответственно, ухода от подлинной историко-культурной аутентичности, например, декорационно-имитационные реставрации и восстановления исторических объектов, сувенирная индустрия, этнографические имитации и пр. Притом имитации как более "яркие" и доходчивые замещают аутентичность. Характерно и то, что для многих профессий туризм становится формой, непосредственно связанной с работой в том смысле, что работа подразумевает путешествия, имеющие немалый компонент туризма.
Case Study III: Труд
Сходные тенденции эволюции социокультурных ценностей можно наблюдать и в развитии современных форм труда. Труд в условиях постиндустриального города превращается из процесса реализации фундаментального профессионального предназначения человека (Beruf, по Веберу) в своего рода организованную систему получения квантированных удовольствий. Легкая и постоянная смена мест работы и специализаций в труде, большое значение, придающееся внешним аксессуарам престижности и соответствующим формам престижного потребления (так называемое conspicuous consumption, по Мертону)—все это создает новую ценностную реальность трудовой деятельности.
Новые ценностные ориентиры, реализующие себя в современных формах культуры, порождают целый ряд феноменов, которые следует считать не культурной девиацией, но, напротив, образцами новых гибридных форм жизнедеятельности культуры в обществе.
К числу подобных гибридных культурных форм, помимо образования, туризма, труда, можно отнести достаточно одиозные, но фактически превращающиеся в нормативные шоу-бизнес, рекламу, масс-медиа, псевдодемократический политический хэппенинг (лицедействие и театрализация).
Весьма примечательно, что эти явления, получившие в России конца 90-х годов небывалое распространение, в значительной мере представляют общемировую, глобализирующую себя реальность. Однако в отличие от стабильных западных обществ, где указанные феномены пока еще ограничиваются и регулируются рационально-традиционными социальными институтами, в условиях российской нестабильности они сполна проявляют себя. Есть немало оснований предполагать, что заявляющая о себе новая, а пока еще отчасти девиантная гибридизированная культура вскоре превратится в базовую. В этих условиях традиционные фундаментальные ценности культуры окончательно уйдут на маргиналии российского общества. Там они, возможно, не исчезнут окончательно, а станут основой различных реминисцентных субкультур. Соответственно этим субкультурам будут существовать и замкнутые сообщества (группы), поддерживающие их (по аналогии с "монастырской парадигмой" Т. Роззака).
В условиях весьма динамичной культурной эволюции, разворачивающейся в России, возникает необходимость консервации традиционных культурных ценностей и архивирования культурного наследия как носителя систем ценностных ориентации, но не только в виде создания разного рода депозитариев памятников и документов культуры (хотя и их тоже),но прежде всего в качестве "хранилищ" живых ценностей, в том числе и в их деятельностных вариантах. Этому могут служить различные микро-общественные организации, группы, движения и т.д., которые создают социальную сетку взаимного общения, хотя и находящуюся на маргиналиях новой российской системы, но, тем не менее, в силу своего сетевого и деинституциализированного характера, способную выдерживать существенное давление внешней среды.
Наличие определенного числа опубликованных прежде научных работ по ценностным структурам современной западной и российской культуры не приводило к выдвижению тезиса об особом "испытательном" и экспериментальном характере современной российской культуры, что и делается в данном исследовании; признание правомерности этого положения позволит по-иному оценить процессы в области культуры, происходящие в России, в том числе и с точки зрения Запада; Россия предстает не как отсталая и почти "варварская" периферия высококультурного Запада, а как область, предвосхищающая развитие глобальных тенденций, сколь бы настораживающими они ни были.