эта некрасивость уступившая впоследствии силе выражения почти исчезнувшая когда гениальность преобразил

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Личность Лермонтова и его художественные принципы. 15

Сохранились самые противоречивые отзывы современников о Лермонтове, даже о его внешности, например, цвете и величине глаз или высоте лба. Все называли его некрасивым, но Е.П.Ростопчина, не видевшая Лермонтова юным, писала, что «эта некрасивость, уступившая впоследствии силе выражения, почти исчезнувшая, когда гениальность преобразила простые черты его лица, была поразительна в его самые юные годы» (с. 280). Лермонтов был болезнен, низкоросл, кривоног, долго оставался неловким, неуклюжим, но был широк в плечах и в груди, силен физически (в юнкерской школе завязывал узлом железные шомпола), вынослив в походах, развил в себе ловкость, гибкость, не пьянел от вина, отлично джигитовал, хорошо и ловко танцевал (С.128-130, 134, 174, 289, 305, 322, 381, 396, 397), правда, как писал А.В.Дружинин (явно с чужих слов), «и выезжая в свет, имея на всем Кавказе славу льва-писателя, не мог отделаться от застенчивости, которую только прикрывал то холодностью, то насмешливой сумрачностью приемов» (с. 383). Множество свидетельств о тяжелом характере Лермонтова, его злом нраве. Они не беспочвенны, но не одна Е.А.Хвостова (Сушкова), его жертва, признавала в нем доброе сердце. Добрым от природы Лермонтова называл даже Н.С.Мартынов, правда, Добавляя, что «свет его окончательно испортил» (с. 398—399). Другой товарищ поэта по школе, А.М.Меринский, уверенно утверждал: «В обществе Лермонтов был очень злоречив, но душу имел добрую...» (с. 135). А.В.Дружинин ссылался на «отзывы людей, гордившихся

" Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1954. Т. 5. С. 455.

дружбой Лермонтова и выше всех других связей ценивших эту дружбу. По словам их, стоило только раз пробить ледяную оболочку, только раз проникнуть под личину суровости, родившейся в Лермонтове отчасти вследствие огорчений, отчасти просто через прихоть молодости, — для того чтоб разгадать сокровища любви, таившиеся в этой богатой натуре» (с. 375). С простыми людьми поэт был прост и естествен. Когда он погиб, его вольнонаемный слуга, молодой грузин, горько плакал, хотя знал хозяина совсем недолго. Так что обобщение славянофила Ю.Ф.Самарина: «...Лермонтова признавали не все, поняли немногие, почти никто не любил его» (с. 296) — нельзя принять безоговорочно.

При бесспорной трагичности мироощущения Лермонтов далеко не всегда бывал мрачен, часто веселился от души. Аким Шан-Гирей, по детским возрастным меркам далеко отстоявший от троюродного брата и, безусловно, обо многом судивший с чисто внешней стороны, полагал, что тот «был характера скорее веселого, любил общество, особенно женское, в котором почти вырос и которому нравился живостью своего остроумия и склонностью к эпиграмме... В домашней жизни своей Лермонтов был почти всегда весел, ровного характера, занимался часто музыкой, а больше рисованием, преимущественно в батальном жанре, также играли мы часто в шахматы и в военную игру...» (с. 35—36). Скептицизм, мрачность и безнадежность стихов Лермонтова 1829—1833 годов Шан-Гирей считал драпировкой и маской. Но странно было бы, если бы взрослеющий подросток держал себя с ребенком иначе, чем держал себя Мишель с Акимом. Тем не менее некая и с -кренняя маска Лермонтову была отнюдь не чужда, хотя, кр-нечно, в Грушницком он не себя в юности изображал (масштаб личности совсем иной). И.С.Тургенев, сам прошедший через увлечение романтизмом и отвергший его вместе с другими писателями, сделавшими реализм доминирующим художественным принципом в литературе, писал в своих воспоминаниях о Лермонтове, которого видел два раза: «Не было сомнения, что он, следуя тогдашней моде, напустил на себя известного рода байроновский жанр, с примесью других, еще худших капризов и чудачеств. И дорого же он поплатился за них!» Но тут же Тургенев добавлял: «Внутренне Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба» (с. 229)^.

^ Современное литературоведение также не отрицает, что «маска равнодушия и светской суетности, которую Лермонтов упорно носил, которую он

Судьба его «втолкнула» в свет, против чего он ничуть не возражал. Это все-таки была элита общества. Сколь ни презрительно отзывался Лермонтов о свете, ему нужна была интеллектуально развитая среда. Какого-нибудь Максима Максимы-ча интересно было раз-другой послушать, но долго оставаться среди «простых людей» Лермонтову было так же тяжело, как Пушкину один на один с Ариной Родионовной в Михайловском при всей его любви к песням и сказкам. Успех в свете был Лермонтову далеко не безразличен, тем более что к высшим светским кругам он не принадлежал. «В Царском Селе и в Петербурге у Лермонтова-офицера было целое хозяйство: квартира, повар, два кучера, камердинер, несколько лошадей и экипажи»". В Пятигорске он держал четырех слуг и открытый стол для товарищей. По словам И.И.Панаева, «Лермонтов хотел слыть во что бы то ни стало и прежде всего за светского человека и оскорблялся точно так же, как Пушкин, если кто-нибудь рассматривал его как литератора» (с. 232). Здесь мы видим восприятие соратника Некрасова. Но статус светского человека вне всякого сомнения рассматривался тогда как гораздо более высокий, чем статус любого литератора. «По роду службы и родству,—писал о Лермонтове Дружинин, — он имел доступ всюду, но ни состояние, ни привычки детских лет не позволяли ему вполне стать человеком большого света» (с. 385). Истинный светский человек граф В.А.Соллогуб придал черты Лермонтова неудачливому и небогатому «маленькому корнету» Мишелю Леонину — персонажу своей повести «Большой свет» (1839), а в позднейших воспоминаниях, не отрицая «громадное его дарование», писал, что он «почитал себя не чем иным, как любителем, так сказать, шалил литературой» (с. 268).

«Шалун», проживший на десять с лишком лет меньше Пушкина, лишь примерно на одну пятую отстает от него в количестве сохранившихся стихотворных строк: 33463 против 41938 пушкинских (ЛЭ, с. 547—548). Но сохранилось далеко не все. Лермонтов мог писать на чем угодно и когда угодно, если его заставало вдохновение, и совершенно не заботился о своих автографах и списках с них, будучи и в быту достаточно небрежен. «"Последнего сына вольности" подарил он товарищу-юнкеру, у родственников которого поэма пролежала неизданной восемьде-

на мгновение снял перед Белинским во время знаменитого свидания в ордо-нанс-гаузе, эта маска — один из атрибутов его юношеской демонической концепции человека» {Гинзбург Л. О лирике, 2-е изд., доп. Л., 1974. С. 160).

" Дурылин С. Как работал Лермонтов. М., 1934. С. 15. Пушкин в те же 30-е годы держал карету, но своих лошадей не имел, для выездов пользовался наемными.

сят лет...»^, «Тамбовскую казначейшу» напечатал с цензурными изъятиями (даже в заглавии было снято первое слово, чтобы не обижать Тамбов), а рукопись с пропущенными стихами пропала. 10 октября 1839 года А.А.Краевский писал И.И.Панаеву: «Лермонтов отдал бабам читать своего «Демона», из которого я хотел напечатать отрывки... и бабы черт знает куда дели его, а у него уж, разумеется, нет чернового; таков мальчик уродился!»" Одни и те же стихи и даже большие блоки стихов Лермонтов переносил из одного произведения в другое, и не всегда отдаленное во времени. Так, строки о том, «Что легче плакать, чем страдать / Без всяких признаков страданья», в проникновенную автобиографическую «Эпитафию» (1832) перенесены из экзотической поэмы «Ангел смерти» (1831). Только еще учась писать стихи, Лермонтов делал также заимствования у других поэтов и не совсем избавился от этой привычки даже в творчестве последних лет. «Обаяние пушкинского «Пленника» было так велико, а освоение его материала так полно, что Лермонтов не исключил пушкинского стиха: «И лучших дней воспоминанье» даже из последнего очерка много раз перерабатывавшегося «Демона»: так кровно он его усыновил»^. Многочисленны и явные, и скрытые цитаты и реминисценции^. Видимо, отношение Лермонтова к ним было сродни отношению древнерусского книжника к цитатам из писания: отсылки к литературным авторитетам «повышали» тему. При этом основной принцип 'Лермонтова в раннем творчестве — «превращение лирики в патетическую исповедь, заострение и напряжение личностного элемента, создание особого «я», которое на весь мир смотрит с точки зрения своей судьбы и судьбу свою делает мировой проблемой:

Я рожден, чтоб целый мир был зритель Торжества иль гибели моей»^.

Процитированное стихотворение «К *» («Мы случайно сведены судьбою...», 1832), обращенное к Варваре Лопухиной, декла-

^ Дурылин С. Как работал Лермонтов. С. 59. "" Панаев И.И. Литературные воспоминания. <Л.>, 1950. С. 190. ^ Дурылин С. Как работал Лермонтов. С. 57.

^ См.: Эйхенбаум Б. Лермонтов. Опыт историко-литературной ои.енкч//Эйхенбаум Б. О литературе. Работы разных лет. М., 1987. С. 181—190; Герштейн Э.Г. Скрытая цитата в «Думе»// Лермонтовский сборник. Л., 1985. С. 255-259. ^ Эйхенбаум Б. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки. С. 190—191.

рирует вместе с тем безразличие к мнению этого мира: «Но с тобой, мой луч путеводитель, / Что хвала иль гордый смех людей!»

К лирике Лермонтова гораздо больше, чем к пушкинской и вообще предшествующей поэзии, применимо понятие «лирический герой». Герой разных стихотворений Лермонтова обладает некими, хотя и абстрактными, биографическими чертами, подлежит единой характеристике и придает всей лермонтовской поэзии определенную целостность". Ему присуща уверенность в своей избранности, в своей великой миссии и в то же время в собственной обреченности. «Нет, я не Байрон, я другой, / Еще неведомый избранник...» — заявляет восемнадцатилетний начинающий поэт, полагая, что своей «русскою душой» может составить самому знаменитому европейскому поэту весомую альтернативу". Свою душу он сравнивает с океаном (символ величия и свободы). И более высокое сравнение исключается:

Кто может, океан угрюмый, Твои изведать тайны? Кто Толпе мои расскажет думы? Я — или бог — или никто!

Парадоксально, что буквальное состязание с Байроном не предусмотрено: «Я раньше начал, кончу ране, / Мой ум немного совершит...» Душа все равно остается величественным океаном, непостижимым для «толпы». Отсюда, возможно, и невнимание к судьбе написанных стихов, и позднее вступление в литературу: Пушкин-лицеист стал известен в пятнадцать лет, Лермонтов отдал свои стихи в печать в двадцать три и систематически стал публиковаться двадцатипятилетним. Безусловно, он был взыскателен к своим многочисленным ранним опытам. Аким Шан-Гирей жалел о том, что не нашлось случая все их уничтожить. Об «очень слабом драматическом произведении с немецким заглавием "Menschen und Leidenschaften"» он писал: «Не понимаю, каким образом оно оказалось налицо; я был уверен, что мы сожгли эту трагедию вместе с другими плохими стихами, которых была целая куча» (с. 38). Он очень сожалел о

"' См.: Гинзбург Л. О лирике. С. 155—164.

" Лермонтов «не был подражателем Байрона, а его младшим братом...» (Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 385). Вообще в отношении к предшественникам Лермонтову свойственны притяжение — отталкивание, сопереживание и самоопределение (см.: История романтизма в русской литературе. Романтизм в русской литературе 20— 30-х годов XIX в. (1825-1840). М„ 1979. С. 261).

публикации ранних произведений Лермонтова, полагал, что это может лишь повредить мнению о поэте. Произведения конца 20-х — начала 30-х годов в основном действительно не 'идут ни в какое сравнение с ранними пушкинскими, но дают представление о масштабе личности Лермонтова, о его идеях, о его становлении как поэта, а по качеству не уступают многим образцам тогдашней массовой поэзии, в некоторых же случаях принципиально превосходят ее. Можно предположить, что «лирический дневник» юного Лермонтова отражает его мечтанья о каком-то другом, не поэтическом подвиге, осуждаемом законом. «Послушай! вспомни обо мне, / Когда законом осужденный / В чужой я буду стороне — / Изгнанник мрачный и презренный», — писал он, например, в стихотворении, помеченном перед текстом «23-го марта 1831 года». «Тебя раскаянье кольнет, / Когда с насмешкой проклянет / Ничтожный мир мое названье! —» — пророчит Лермонтов («КН.И.......», 1831). В первом из его стихотворений, озаглавленных «Молитва» (1829), начинающемся словами «Не обвиняй меня, всесильный, / И не карай меня, молю, / За то, что мрак земли могильный / С ее страстями я люблю...», содержится даже просьба угасить «сей чудный пламень, / Всесожигающий костер» поэзии, сделать сердце камнем, то есть лишить силы чувств, заставляющих обращаться к поэзии, к звуку «грешных песен»:

От страшной жажды песнопенья Пускай, творец, освобожусь, Тогда на тесный путь спасенья К тебе я снова обращусь.

Но Лермонтов не мог освободиться от этой «страшной жажды». В стихотворении «К ***» («Я не унижусь пред тобою...») обманувшая его надежды девушка обвиняется не только в этом, но и в том, что поэт «пожертвовал... годы» ее «улыбке и глазам», потеряв, возможно, и гораздо большее:

Как знать, быть может, те мгновенья, Что я провел у ног твоих, Я отнимал у вдохновенья! А чем ты заменила их? Быть может, мыслию небесной И силой духа убежден, Я дал бы миру дар чудесный, А мне за то бессмертье он? —

Здесь потенциальные отношения с «миром» рисуются совершенно иными, чем во многих других поэтических строках

Лермонтова. Противоречивые настроения и мысли заставляли его делать подчас противоположные заявления. Так, стихотворение 1831 года «Ужасная судьба отца и сына...» завершается словами: «...небо не сравняю / Я с этою землей, где жизнь влачу мою; / Пускай на ней блаженства я не знаю, / По крайней мере я люблю! —», а другое, одновременное, начинается антитезисом: «Пусть я кого-нибудь люблю: / Любовь не красит жизнь мою».

Преследующий лирического героя «мир» — это даже больше, чем население планеты, «речь идет не только о гнете общества и государства, но и о самых основах миропорядка»". Лермонтов не сомневается в том, что краткая земная жизнь несовершенна, тяжела, мучительна по сравнению с вечной жизнью души на небе, противопоставляет, опираясь на философию Ф.Шеллинга, именно небо и землю, а не небо и ад". «Мое земное, краткое изгнанье», — говорится о жизни в третьем стихотворении с названием «Смерть» («Ласкаемый цветущими мечтами... », 1830—1831). А во втором таком стихотворении (тот же период): «Оборвана цепь жизни молодой, / Окончен путь, бил час, пора домой...» Жизнь — изгнанье, небо — дом для души, вспомним «Ангела». Ад даже может оказаться лучше земли. Обращаясь к богу, Лермонтов во втором стихотворении пишет: «Пускай меня обхватит целый ад, / Пусть буду мучиться, я рад, я рад, / Хотя бы вдвое против прошлых дней, / Но только дальше, дальше от людей». Однако сама смерть у Лермонтова безобразна, антиэстетична. Его в этом отношении отличает необычный для спиритуалистической русской литературы романтический «натурализм». Ни у кого из русских поэтов и прозаиков нет такого обилия описаний мертвых тел, в том числе разлагающихся и разложившихся, как в лирике и поэмах юного Лермонтова.

Вместе с тем Лермонтов боится обезличивания души за гробом. В первой «Смерти» («Закат горит огнистой полосою...», 1830) поэт спокойнее говорит: «И сожаленью чуждыми руками / В сырую землю буду я зарыт. —», чем: «Мой дух утонет в бездне бесконечной!..» Во второй «Смерти» оказывается, что в вечности именно вечности и не будет — «ни прошлого, ни вечности, ни лет». 2 сентября 1832 года поэт писал М.А.Лопухиной: «...жизнь моя — я сам, я, говорящий теперь с вами и могущий в миг обратиться в ничто, в одно имя, т.е. опять-таки в ничто. Бог знает,

" Гинзбург Л. О лирике. С. 139—140.

^ См.: Эйхенбаум Б. Художественная проблематика Лермонтова/'/Эйхенба-ум Б. О поэзии. Л., 1969. С. 190.

будет ли существовать это я после жизни! Страшно подумать, что настанет день, когда я не смогу сказать: я! При этой мысли весь мир есть не что иное, как ком грязи». Отсюда и покаяние перед «всесильным» за любовь к «мраку земли могильному» в первой «Молитве», и предпочтение земли небу в стихотворении «Земля и небо» (1830—1831): «Как землю нам больше небес не любить? / Нам небесное счастье темно; / Хоть счастье земное и меньше в сто раз, / Но мы знаем, какое оно». И наряду с этим — готовность пожертвовать вечностью за «крылья забвенья» после утомивших поцелуев и слез: «Как я сердце унесть бы им дал! / Как бы вечность им бросил мою!»" При таком состоянии мира и лирического героя в мире закономерно богоборчество (подлинно серьезное, невозможное и излишнее для атеиста), варьируемое в тех или иных формах вплоть до дерзко-иронической «Благодарности» 1840 года:

За всё, за всё тебя благодарю я: За тайные мучения страстей, За горечь слез, отраву поцелуя, За месть врагов и клевету друзей, За жар души, растраченный в пустыне, За всё, чем я обманут в жизни был... Устрой лишь так, чтобы тебя отныне Недолго я еще благодарил.

«Благодарность» удалось напечатать, лишь заменив написание «Тебя» на «тебя» — со строчной буквы. Стихотворение приобрело вид обращения к кому-то, может быть, к женщине, хотя маскировка была весьма относительной, слишком многое в тексте ей противоречит. «Уже во многих ранних своих произведениях Лермонтов говорит о Высшей воле с какою-то личною обидою. Он как будто считает ее виноватою против него, глубоко его оскорбившею»^, — констатировал Вл. Соловьев.

С этим связан и демонизм Лермонтова, который он поначалу считал непреодолимым. «И гордый демон не отстанет, / Пока живу я, от меня...» — утверждал он во втором варианте стихотворения «Мой демон» (1831). Опять-таки благодаря Шеллингу и отчасти Шиллеру Лермонтов развивал идею

^ «Так же просто, как другие люди говорят: моя жизнь,— Лермонтов говорит: моя вечность» (Мережковский Д.С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. М., 1991. С. 389).

^ Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. С. 395. Бог для Лермонтова — всегда творец мира, часто суровый, — «во всей его поэзии ... нет вовсе имени Христа», воплощения доброты и самопожертвования (Мережковский Д.С. В тихом омуте. С. 412).

3-2315

оправдания высокого, страдающего зла" (чего еще не было в ранних драмах и первой редакции поэмы «Демон»). Противостояние невинных героев и злодеев, как, например, в трагедии «Испанцы» (1830), сменилось борьбой противоположных начал в одной душе — человек как родовое существо стал похож на лермонтовского Демона: «Лишь в человеке встретиться могло / Священное с порочным. Все его / Мученья происходят оттого» («1831-го июня II дня»).

Но идеал земного совершенства не отвергнут. «Когда б в покорности незнанья / Нас жить создатель осудил, / Неисполнимые желанья / Он в нашу душу б не вложил, — писал Лермонтов в том же 1831 году. — Он не позволил бы стремиться / К тому, что не должно свершиться, / Он не позволил бы искать / В себе и в мире совершенства, / Когда б нам полного блаженства / Не должно вечно было знать. —». Однако и демон в какой-то мере к этому может быть причастен: «Покажет образ совершенства / И вдруг отнимет навсегда / И, дав почувствовать блаженства, / Не даст мне счастья никогда» («Мой демон», 1831).

Лирический герой внутренне стремится к совершенству, и только побочным результатом этого оказывается слава: «К чему ищу так славы я? / Известно, в славе нет блаженства, / Но хочет все душа моя / Во всем дойти до совершенства» («Слава», 1831). Здесь поэзия уже не «грешные песни», как в «Молитве» 1829 года, а «вдохновенный труд», поэт хотел бы надеяться (хотя историей, «веками» убеждается в обратном), «что станут верить и внимать / Повествованью горькой муки / И не осмелятся равнять / С земным небес живые звуки». Поэзия становится отголоском звуков небес и, стало быть, делается причастной к вечности. Это гарантирует и земное бессмертие. «Боюсь не смерти я. О нет! / Боюсь исчезнуть совершенно. / Хочу, чтоб труд мой вдохновенный / Когда-нибудь увидел свет...» (1830. Мая. 16 числа»). А в вечный покой герой не верит: «...покоя нет, / И там, и там его не будет» — в могиле. Спустя одиннадцать лет Лермонтов напишет лирическую балладу «Любовь мертвеца», в котором мертвец, повидав «прелесть бестелесных» (то есть ангелов), не узнал «в чертах небесных» образа возлюбленной, не забытой и после смерти. Вскоре после этого появится «Выхожу один я на дорогу...», где герой Лермонтова пожелает себе «деятельного» смертного сна, в котором он гармонически сольется с окружающим реальным земным миром.

" См.: Эйхенбаум Б. Художественная проблематика Лермонтова. С. 187—199. 34

Деятельная жизнь — вот гарантия продолжения жизни и после смерти. «Идея, мысль представляет в глазах Лермонтова ценность не сама по себе, но как форма и основание изменяющего человека и жизнь действия. Положение это — краеугольное для Лермонтова»". Правда, по его убеждению, человек и вся жизнь подвластны року, могущественной судьбе. В «Валерике» поэт писал: «Быть может, небеса Востока / Меня с ученьем их пророка / Невольно сблизили». Во всяком случае, «фатализм несомненно нарастал в нем с годами», однако он у Лермонтова «не только не исключает активности, борьбы, риска, подвига, но к ним взывает и влечется... Он освобождает от страха перед неотвратимостью того, что должно сбыться, и вместе с тем вселяет отвагу риска, жгучее стремление к испытанию всей меры, всего напряжения сил...»". Лермонтовский художественный мир несет на себе отчетливую печать героического отношения к жизни.

Такова философская основа творчества Лермонтова. Это именно художественная философия, выраженная в поэтических мыслях и образах, не являющаяся иллюстрацией к заранее выработанной понятийной системе взглядов, чем Лермонтов отличается от поэтов-любомудров и близок Баратынскому и Тютчеву^. Кроме собственно философских тем, в его ранних стихах разработаны любовная и гражданская темы — последняя в таких вещах, как «Жалобы турка» (1829), «Предсказание» («Настанет год, России черный год...», 1830), «30 июля. — (Париж) 1830 года», «Новгород» (1830), «Опять, народные витии...» (около 1835 года), и других, произведениях «наполеоновского» цикла, набросках поэмы «Олег», «Последнем сыне вольности». При любых тематических различиях художественный мир Лермонтова един, все его произведения, во всяком случае ранние, имеют общую идейную основу.

Не исчезает она и в зрелом творчестве, но существенно трансформируется. Это уже не только романтическое творчество. Реализм и романтизм у Лермонтова сложно переплетаются, даже в «Герое нашего времени» сохраняются черты романтизма, не говоря уже о том, что характер Печорина как личности—по преимуществу романтический, но показанный главным образом

"" Асмус В.Ф. Круг идей Лермотова//Асмус В.Ф. Избранные философские труды. М.,1969. Т. 1. С. 8. ^ Там же. С. 19, 22, 23.

См.: История романтизма в русской литературе. Романтизм в русской литературе 20-30-х годов XIX в. (1825—1840). С. 264.

3- 35

реалистическими средствами (герой в основном романтик, а описывающий его автор в основном реалист, хотя многое роднит героя и автора). «В лирике Лермонтова можно выделить стихотворения, где преобладает реалистическое начало, которые в совокупности образуют единый цикл. Это «Валерик» («Я к вам пишу...»), «Завещание», «Свидание» и «Родина»"'.

Здесь же поэмы «Сашка», «Тамбовская казначейша» и «Сказка для детей», хотя в поэмах реалистическое начало отнюдь не вытеснило романтическое — работа над «Демоном» была закончена в 1839 году, несмотря на то, что от «оправдания зла» Лермонтов как будто отказался еще около 1835 года в «Сашке»: «К тому же я совсем не моралист, — / Ни блага в зле, ни зла в добре не вижу...» (строфа LXXXI). Как будто — потому что свойство Лермонтова в разных произведениях утверждать разное в зрелом творчестве еще усилилось. В стихах гораздо больше стало гармоничных, умиротворяющих нот, но прежняя дисгармония преобладала, и Лермонтов переходил от одного к другому независимо от хронологии: «И скучно и грустно» написано в 1840 году, «Когда волнуется желтеющая нива...» — в 1837. «Ветка Палестины» пишется почти одновременно с «Узником», «Не верь себе» стоит рядом с «Молитвой» («В минуту жизни трудную... »)»^. «Благо в зле» и «зло в добре» переплетаются в характере Печорина, героя, но не вообще, а определенного исторического времени, времени безгеройного.

Лирика 1836—1841 годов чрезвычайно разнообразна, несводима к трем тематическим группам. В ней появляется ирония^. Меньше стало любовной лирики, меньше авторского «я», «авторский образ все более обобщается, смыкается с образом поколения»^, хотя, разумеется, не исчезает. Появляется «повествовательная» иносказательная лирика, внешний мир в его кон-кретике уверенно входит в поэзию Лермонтова. Персонажи его ранних поэм труднопредставимы, словесная изобразительность там весьма относительна. Теперь «пластика» пришла не только в поэмы, включчя бесспорно романтические «Демон» и «Мцыри», но и в лирику. Появилась установка на «устное высказы-

^ Там же. С. 326. Нужно добавить еще по крайней мере запись в альбоме С. Н.Карамзиной (1841) «Любил и я в былые годы...», последнюю поэтическую декларацию Лермонтова.

^ Баевский B.C. История русской поэзии. 1730—1980. Компендиум, 2-е изд., испр. и доп. Смоленск, 1994. С. 145.

^ См.: Эйхенбаум Б. Художественная проблематика Лермонтова. С. 203—204. ^ Гинзбург Л. О лирике. С. 158.

вание», на обращенность к широкой аудитории и как бы на отклик, неважно, враждебный или сочувственный"^. И, конечно, художественный уровень произведений последних лет намного выше уровня ранних произведений. Лермонтов это отлично понимал. «Отроческо-юношеская лирика составляет 3/4 всего написанного Лермонтовым, но из нее поэт напечатал в зрелые годы лишь одно стихотворение (0,2% всей «продукции»)... Наоборот, из лирики зрелых лет (1835—41), дающей меньше четверти всего написанного потом, он напеччтал около половины (40,4%, 36 стихотворений)»^, последние стихотворения напечатать просто не успел, а драму «Маскарад», «Смерть поэта», поэму «Демон» — не смог. Но даже поэму «Беглец», бесспорно высокого достоинства, публиковать не стал.

В целом Лермонтов на фоне Пушкина дисгармоничен — и содержательно, и стилистически^. Пушкин был последователем и преемником «школы гармонической точности»^, он добивался незаменимости каждого слова, его полного соответствия предмету, настроению, стилю всего произведения. Лермонтовский эмоциональный напор как в произведениях напевного стиля, так особенно и в ораторско-декламационных стихах нередко подавлял частности^, делал незаметной ту или иную погрешность или небрежность, хотя мимо внимательного взгляда Белинского это не прошло. «Говоря вообще о поэзии Лермонтова, — писал он в статье, содержащей разбор сборника его стихов, — мы должны заметить в ней один недостаток: это иногда неясность образов и неточность в выражении». По поводу строки «Покрытый ржавчиной презренья?» (о кинжале в стихотворении «Поэт», которое критик называет преврсход-

^ См.: История романтизма в русской литературе. Романтизм в русской литературе 20—30-х годов XIX в. (1825—1840). С. 296—297. ^ Дурылин С. Как работал Лермонтов. С. 22.

^ См.: Ломинадзе С. В. На фоне гармонии (Лермонтов)// Теория литературных стилей. Типология стилевого развития нового времени. М., 1976. С. 343-385.

•" См.: Гинзбург Л. О лирике. С. 19—50.

^ «Лермонтов оперирует целыми сплавами слов, наделяя одно из них эмоциональным ударением и не заботясь об остальных» {Эйхенбаум Б. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки. С. 235). Правда, Л.В.Пумпянский различал у Лермонтова «стиль неточных слов» и «стиль точности», но тоже не пушкинского происхождения — «это другая точность, явление типично лермонтовское». В доказательство цитировался «Спор» (1841): «Дальше, вечно чуждый тени, / Моет желтый Нил / Раскаленные ступени / Царственных могил» {Пумпянский Л. Стиховая речь Лермонтова//Литературное наследство. М„ 1941. Т. 43-44. М.ЮЛермонтов. 1. С. 390).

ным) он высказывается так: «Ржавчина презренья — выражение неточное и слишком сбивающееся на аллегорию. Каждое слово в поэтическом произведении должно до того исчерпывать все значение требуемого мыслию целого произведения, чтоб видно было, что нет в языке другого слова, которое тут могло бы заменить его. Пушкин и в этом отношении величайший образец: во всех томах его произведений едва ли можно найти хоть одно сколько-нибудь неточное или изысканное выражение, даже слово...»^.

Можно признать пример критика не очень убедительным (иносказание Лермонтова исключительно смелое, непривычное для XIX века вообще), но нетрудно найти множество других. Ранний Лермонтов часто нарушает грамматические нормы, нормы сочетания слов и форм, особенно в поэмах: «И знаком ей благодарил» («Кавказский пленник», 1828), «Обеих вдруг сразила их» (там же — о мужчине и девушке), «я не зрел ни раз», «Чернее тьмы, ярчее света» («Корсар», 1828), «Достигнет или не достигнет цель!..» («Джюлио», 1830) и т.п. Но и в зрелых стихах промахов достаточно. Известно, что А.А.Краевский не уговорил Лермонтова исправить строчку «Из пламя и света» («Есть речи — значенье...», 1840) так, чтобы было «из пламени»: « — Нет, ничего нейдет в голову. Печатай так, как есть. Сойдет с рук...» (с. 235). В «Смерти поэта» лишь пробел разделяет строки «На что он руку поднимал!..» и «И он убит — и взят могилой», буквально получается, что «он», то есть Дантес, убит и взят могилой. В «Бородине»: «Уж мы пойдем ломить стеною, / Уж постоим мы головою...» «Ломить стеною» затруднительно, логичнее было бы стеною постоять, а головою подумать. Притчей во языцех для филологов стал «знакомый труп» в гениальном трагическом «Сне»: ясно, что труп знакомого и «знакомый труп» не одно и то же. Мцыри «вслушиваться (а не прислушиваться. — С.К.) стал / К волшебным странным голосам». В последних редакциях «Демона» Терек прыгает, «как львица / С косматой гривой на хребте» — несуществующая порода животного. Но этих и подобных «ляпов» большинство читателей просто не замечает, завороженные мощью и энергией лермонтовского стиха.

Зрелый Лермонтов наряду с напевным и ораторско-декламационным стиховыми стилями вырабатывает повествовательно-говорной, почти разговорный (в «Мцыри» —

^ Белинский B.I'. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1954. Т. 4. С. 544, 545. 38

«повествовательно-патетический^), пользуется современным языком без какой-либо намеренной архаизации. В этом отношении резкий контраст представляют «Пророк» Пушкина и «Пророк» Лермонтова. Еще в юности Лермонтов научился создавать высокий стиль без традиционных, к XVIII веку восходяяих лексических средств, церковнославянизмов. Единство лирического героя привело к крушению границ между жанрами, решительному завершению процесса, начатого Державиным и Пушкиным. Раньше поэт мог быть абсолютно не похож на самого себя в разных жанрах. Пушкин во многом преодолел жанровое мышление, но Лермонтов в этом отношении сделал гораздо больше, по сути, похоронил этот вид поэтического мышления, хотя те или иные особенности прежних жанров в его стихотворениях оставались и подчас совершенно по-новому группировались". Стили получили свободу от жанрового диктата и стали зависеть прежде всего от индивидуально-авторской манеры. Благодаря Пушкину и его современникам «Лермонтов получил выработанный литературный язык, равно пригодный для решения задач и романтизма, и реализма, народной исторической поэмы («Песня про царя Ивана Васильевича...»), ультраромантической поэмы «Демон» и бытовой сатирической поэмы «Тамбовская казначейша», для любовной лирики и молитвы»". Несмотря на погрешности в стиховой речи, стиль Лермонтова во многом остается образцовым и для XX века. «Вырабатывался стиль классический — лучший в,русской литературе. В сравнении с ним — Пушкин архаичен, Тургенев прозаичен, Толстой и Достоевский — тяжелы. Гоголь — неправилен»^.

Лермонтов много сделал в области стихосложения. Он использовал 41 вид различных размеров (или их сочетаний) силлабо-тонического стиха (Пушкин — 33, Жуковский — 31, Ба-

^ Максимов Д. Поэзия Лермонтова. С. 257.

^ У Лермонтова «одно и то же стихотворение является одновременно и песней, и романсом, и балладой, и элегией, и часто сатирой, и антологической пьеской, и посланием» (Фишер В.М. Поэтика Лермонтова. С. 222). Нечто подобное наблюдается в лермонтовской прозе, а именно в «Герое нашего времени» — уникальном романе в повестях с тремя повествователями, вдобавок построенном (прежде всего это касается «Княжны Мери») во многом по законам драматического произведения (там же. С. 234—235; Тодд III У.М. Литература и общество в эпоху Пушкина. СПб., 1996. С. 168—170, 180—189; Недзвецкий В. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова: загадка жанра и смысла//Литература. Еженедельное приложение к газете «Первое сентября». 1997. Январь. № 1. С. 7-10). " Баевский B.C. История русской поэзии. С. 152. ^ Фишер В.М. Поэтика Лермонтова. С. 214.

ратынский — 19), внес большой вклад в освоение неклассических стиховых форм, для 297 произведений строфической структуры использовал 158 различных по числу строк, размерам и чередованию рифм (окончаний) моделей строф, тогда как Жуковский — 113 моделей, Пушкин — 91, Языков — 59, Баратынский — 32 (ЛЭ, с. 542—544); обновлены были и все прочие параметры стиха.

Лермонтов — второй и последний русский писатель, создавший классические произведения во всех литературных родах: в лирике, лиро-эпике, малом стихотворном эпосе («Бородино»), повествовательной прозе, только в драматургии Лермонтов преуспел гораздо меньше, но среди русских стихотворных пьес «Маскарад» — все же одна из лучших. Такой универсальностью из последующих русских классиков не отличался никто". Однако лирическая струя в таланте Лермонтова была самой сильной, она во многом определяла и достоинства его поэм. В прозе у Лермонтова лишь одно законченное значительное произведение, но значительное настолько, что можно утверждать: в лице второго русского поэта погиб величайший прозаик России.

^ См.: Максимов Д. Поэзия Лермонтова. С. 27.

1. исского региона Зауралья
2. Опасные и вредные производственные факторы и меры защиты от них
3. 20г
4. Контрольная работа- Рекреационные ресурсы страны Италия
5. Средства массовой информации США
6. Контрольная работа по курсу Правоведение Вариант 1 Подготовила- студентка 2 курса Кулик
7. Международного бизнеса и делового администрирования УТВЕРЖДЕНО
8. Тема- Биоритмология Специальность ~ 051301 Общая медицина Дисциплина- Физиология 1 Курс- 2 Состави
9. В развитии рака пищевода большую роль играет хроническое воспаление слизистой оболочки на почве механичес
10. ООШ ’ 2 ІІІІ ступеней г.html
11. Вы можете также отложить принятие этого решения и вовсе отказаться от эпического предназначения
12. Об утверждении Положения по бухгалтерскому учету
13. 123 Обладнання для перемішування рідких напівфабрикатів.
14. тематика 2 Математика 3 Письмо 3
15. Самый главный из гостей
16. римская античность
17. Вступление Выражение признательности Часть I
18. Контрольная работа 1 Вариант 1 I
19. реферату- Об~єднання суб~єктів підприємництваРозділ- Підприємництво Об~єднання суб~єктів підприємництва
20. ощущение есть действительная непосредственная связь сознания с внешним миром есть превращение энергии вн

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе