Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Глава 6. Политические системы (структуры) в современном мире
6.1. Взаимосвязь уровня экономического развития и характера политических институтов
6.2. Основные подходы к изучению политических систем
6.3. Элементы политических систем
6.4. Типы политических систем
6.5. Вестфальская система мира
6.6. Крушение Вестфальской системы и новый миропорядок
6.7. Формирование новой политической структуры мира
С. Липсет в 1959 году обратил внимание на связь между экономическим развитием, измеряемым уровнем душевого ВВП, и характером политических институтов. В последующие десятилетия это было предметом дискуссии политологов и экономистов. Результаты исследований показывают, что, как это случается со взаимосвязями долгосрочных тенденций социально-экономического и политического развития, они менее жесткие, чем представлялось первооткрывателям. В странах западноевропейской традиции устойчивые демократии, как правило, формируются при уровнях душевого ВВП более низких, чем в странах догоняющего развития. В богатых ресурсами странах, где основную часть доходов государства составляют различные виды рентных платежей, при высоких уровнях душевого ВВП сохраняются традиционные монархии или авторитарные режимы. Существуют очевидные исключения. Индия — пример функционирующей демократии с низкими для такого политического устройства параметрами экономического развития. Сингапур — одно из наиболее развитых государств мира, сохраняющее авторитарный режим. Но в целом выявленные С. Липсетом закономерности — резкое повышение вероятности существования стабильных демократий при выходе на высокие уровни экономического развития и связанные с ними характеристики социальной структуры (уровень образования, урбанизации) — подтвердились.
В статичном аграрном обществе неизменность установлений, верность традициям — залог стабильности. Здесь нет нужды в регулярных инновациях. В условиях современного экономического роста, который сам является процессом масштабных социально-экономи ческих перемен, высок спрос на способность общества и элит регулярно проводить реформы сложившихся, закрепленных традициями социально-экономических структур. На данной стадии развития это условие успешной адаптации страны к новым вызовам, способности сохранить место в группе лидеров.
Ранние этапы современного экономического роста, связанные с ними радикальные изменения социально-экономической структуры создают серьезные риски для стабильности политических институтов. Традиционные аграрные общества, как правило, стабильные монархии, хотя и переживают потрясения под влиянием «династического цикла», механизм которого описан в гл. 4. Высокоиндустриальные и постиндустриальные общества в подавляющем большинстве случаев — стабильные демократии. Но между этими двумя уровнями — период политической нестабильности молодых, неустойчивых демократий, социальных революций, тоталитаристских экспериментов, неустойчивых авторитарных режимов.
Процесс эволюции политических институтов во многих крупных странах догоняющего развития шел иначе, чем в странах-лидерах. Здесь не было традиции демократии налогоплательщиков, укоренившихся представлений о правах и свободах. Демократические установления не вырастали органически из структур, сложившихся в рамках аграрного общества. Характерным политическим режимом была традиционная монархия. Подъем Запада, рост экономического, военного и политического могущества стран Западной Европы поставил эти государства перед выбором. Опиумная война в Китае, Крымская война в России, прибытие эскадры коммодора Перри к берегам Японии продемонстрировали военную слабость, уязвимость традиционных режимов перед лицом растущей мощи государств, вовлеченных в процесс современного экономического роста; показали, что придется либо приспособиться к изменившимся условиям, отказаться от многовековых традиций, снимать препятствия на пути структурных сдвигов, научиться осваивать и внедрять новые знания и технологии, либо утратить политическую независимость, превратиться в колонию или полуколонию.
С конца XVIII — начала XIX в. наиболее развитые, мощные в финансовом и военном оснащении страны — это те, в которых есть демократические институты. Представление о демократии как о
естественной форме правления, ее связи с экономическими и военными успехами укореняется и в сознании элит стран догоняющего развития. Именно элиты становятся источником дестабилизации традиционных режимов. Российская история XIX в. от декабристов до народников — яркое свидетельство роли образованной части общества в подрыве устоев традиционной монархии.
Некоторым из монархий удалось успешно решить эти задачи, сохранив преемственность и традиции. Яркий тому пример — Япония. Однако в большинстве случаев попытки создания предпосылок современного экономического роста, а также связанные с его ранними стадиями социально-экономические изменения приводят к кризису и крушению монархий. Сама логика индустриализации, быстрые изменения условий жизни и занятости, способов производства подрывают основу легитимности наследственной монархии — традицию. Для рационального мышления современного общества идея, что старший сын монарха — наилучший правитель, экзотична, а преимущества, обеспечиваемые наследственной монархией (отсутствие или редкость кризисов, связанных с преемственностью власти, ограничение традициями произвола правителя и т.д.), теряют свою привлекательность. Опыт развития республик и конституционных монархий с значительной ролью парламента в управлении государством начинает восприниматься национальными элитами как объект для подражания.
На стадии подготовки современного экономического роста, а также на его начальном этапе обостряется конфликт вокруг прав на землю. Замена смешанных, крестьянских, феодальных и государственных прав, характерных для аграрного общества, полноценной, четко определенной частной собственностью — предпосылка современного экономического роста. Но она же и база конфликта между крестьянами, убежденными в том, что земля должна принадлежать тем, кто на ней работает, и благородным сословием, верящим в исконность своих прав на землю. Эти противоречия накладываются на социальную дезорганизацию — рост численности городского населения, трудность адаптации к городской жизни, демонтаж традиционных механизмов социальной поддержки.
Бедные страны нестабильны не потому, что они бедны, а потому, что они стараются стать богатыми. Наибольший уровень насилия (смертность от причин, связанных с насилием) не в самых бедных странах (с доходами меньше 100 долл. на человека в год — данные за 1950—1960 годы), а в следующей группе — с доходами от 100 до 200 долл. на человека в год. В ряде случаев наложение кризисов, конфликтов и противоречий приводит к социальным потрясениям, революциям, открывает дорогу периодам политической нестабильности. Иногда национальной политической элите удается урегулировать эти конфликты, ограничившись верхушечными переворотами, слабо затрагивающими большинство населения. Нередко на смену традиционной монархии приходит не устойчивая демократия, а череда нестабильных демократий, перемежающихся с авторитарными режимами. Созданию предпосылок стабильности демократических институтов препятствует отсутствие стоящей за ними традиции, обеспечивающей историческую легитимацию. Препятствует этому и острота социальных конфликтов раннеиндустриальной эпохи
.
6.2. Основные подходы к изучению политической системы
В современных общественных науках нет универсального определения политической системы, что объясняется различными толкованиями понятий власть и политика, с которыми тесно связана категория политическая система. Можно выделить следующие подходы по данному вопросу:
Марксистский подход: Характеризует политическую систему как особый феномен в условиях классового общества, как такое образование, которое возникает на определенном этапе развития человеческого общества и существует до известного периода него эволюции. Возникновение и формирование политической системы всегда связано с государственной властью. Становление целостной политической системы представляет собой исторический процесс. Первым институтом политической системы было государство, образовавшееся в связи с расколом общества на антагонистические классы. Значительное усложнение политической системы в обществе связано с социальной его дифференциацией вследствие процесса разделения труда. Для того, чтобы различные социальные интересы могли получить свое объективное выражение, для борьбы за свои цели (трудящиеся в борьбе против эксплуататорского строя) общественные классы и социальные слои населения создают свои организации, прежде всего политические партии. Возникают социально-экономические организации социальных слоев общества: профсоюзы, предпринимательские союзы, женские, молодежные объединения.
Структурный функционализм: Политическая система представляет собою политический процесс, политические поведение в рамках тех или иных общностей, к которым относятся: государство, профсоюзы, клубы, города. Политическая система стремится к сохранению равновесия, урегулированию конфликтов между людьми, и именно в этих целях происходят различные перемещения частей системы, которые приспосабливаются друг к другу, достигают устойчивости. В этих же целях устанавливаются прямые и обратные связи системы с социальным окружением. Такие связи позволяют системе совершенствоваться, не допускают революционного взрыва. Представитель – Алмонд.
Личностный подход: политическая система возникает из факта существования различных групп людей внутри одного общества, она позволяет одной группе получать что-то за счет другой, служит для урегулирования конфликтов. Т.Парсонс рассматривает политическую систему как совокупность лиц, выступающих в различных ролях.
Часть исследователей сводит политическую систему к государству, другая рассматривает ее как совокупность индивидов и институтов, действующих совместно, чтобы найти решение проблем. Р.Кларк считает, что политическая система – это арена бизнеса, политики, место, где развертывается политический процесс. Политическая система включает личности, лидеров и их последователей, влияющих на политику, структуры и институты, которые служат окружением для этих лиц, формируя их поведение и фон, на котором развертывается политический процесс.
По мнению американского политолога К.Дейча, политическая система может быть понята с точки зрения кибернетического подхода. Поступление информации, прямая и обратная связь, «выход» решений системы и т.д.
Анализ данных концепций показывает, что политическая система отражает системный характер политической жизни общества. Представляет собою определенную структуру, элементы которой взаимосвязаны и образуют устойчивое единство.
Целью функционирования политической системы является обеспечение власти в обществе. Наиболее распространенное определение власти, характеризующее ее как социальное явление, как реальную способность определенного субъекта осуществлять свою волю в социальной жизни, оказывать влияние на деятельность, поведение людей с помощью определенных средств – авторитета, права, насилия.
6.3. Элементы политической системы
Элементы политический системы:
1) власть – основополагающий элемент,
2) политические институты (организации и учреждения), особое место среди которых занимают партии, которые имеют высокую степень организации и стремятся к реализации своих целей путем борьбы за власть,
3) политические отношения (разновидность общественных отношений и складываются в процессе осуществления политической власти, либо по поводу нее. Выделяются отношения а) между классами, нациями и государствами, б) воздействие органов руководства и управления на социально-экономические, культурные и политические отношения – вертикальные отношения, отношения между политическими организациями и учреждениями – от ношения субординации, координации, централизма),
4) политические принципы и нормы ( различаются нормы, созданные органами государства – правовые нормы и общественными организациями – корпоративные нормы, нормы, которые формируются под влиянием политических, экономических и социальных институтов общества – мораль обычаи, традиции),
5) политическое сознание и политическая культура.
В соответствии с теорией Парсонса любая политическая система общества решает следующие фундаментальные задачи:
- Устойчивость и самосохраняемость, что предполагает механизм удовлетворения текущих потребностей большинства населения, контроль и смягчение напряжений, возникающих в обществе.
- Приспособляемость предполагает наличие способности и возможности системы для поиска устойчивости.
- достижение целей предполагает способность системы мобилизировать граждан и материальные ресурсы для решения конкретных задач.
- интеграция – способность системы координировать отношения между составными элементами системы.
В современной политологии наиболее полно, детально и последовательно анализировал функции политической системы Г.Алмонд. Он утверждает, что все системы выполняют два базовых набора функций:
функции «ввода»:
и функции «вывода»:
6.4. Типы политических систем
Всякое классовое общество политически оформлено, имеет механизм власти, обеспечивающий его нормальное функционирование в качестве единого социального организма. Этот механизм именуется политической системой.
Политическую систему составляют многие подсистемы, структуры и процессы, она взаимодействует с другими подсистемами: социальной, экономической, идеологической, культурной, правовой. Пределы политической системы определяются границами, в рамках которых политические решения данной системы обязательны и реально исполняются.
Глубокое обоснование и широкое распространение понятие «политическая система» получило лишь в середине XX в., что порождено логикой развития политической науки, приведшей к необходимости описания политической жизни с системных позиций.
Классификация политических систем отличается большим многообразием, основана на значительном числе различных критериев. Рассмотрим основные черты общепризнанных политических систем.
Г.Алмонд выделяет четыре типа политических систем, существующих в современном мире. Это англо-американская, континентально-европейская, доиндустриальная и частично индустриальная, тоталитарная система. Данная типология опирается на различные политические культуры.
1. Англо-американская система характеризуется гомогенной политической культурой. Она гомогенная в том смысле, что политические цели и средства их достижения разделяют практически все. Для данной политической культуры свойственна специализация политических отношений (партий, групп интересов и др.) на выполнении особых функций. Власть и влияние внутри политической системы разделены, структура ролей в этой группе политических систем глубоко дифференцирована, четко выражена, организована и бюрократизирована.
2. Континенталъно-европейские системы отличаются фрагментарностью политической культуры, имеющей в целом общие корни и общее наследие. Для них характерно сосуществование старых и новых культур. Политические системы такого типа существуют прежде всего во Франции, Германии, Италии. Страны Скандинавии и Бенилюкса занимают промежуточные позиции между континентально-европейской и англо-американской системами.
3. Доиндустриальные и частично индустриальные политические системы имеют смешанную политическую культуру. Трудности коммуникации и координации, резко расходящиеся политические ориентации, слабая степень диверсификации ролей всех звеньев системы порождают необходимость в применении насилия.
4. Политические системы тоталитарного типа. Тоталитарная политическая культура создает принудительный тип политической активности. В ней отсутствуют добровольные объединения, а политическая коммуникация контролируется монолитной партией.
Ж.Блондель делит политические системы мира на пять категорий:
1) либеральные демократии с опорой на либерализм в принятии решений;
2) коммунистические системы с приоритетом равенства социальных благ и пренебрежением к либеральным средствам его достижения;
3) традиционное государство, обычно управляемое олигархией и консервативное по своему характеру, поскольку распределение социальных и экономических благ, как правило, весьма неравномерно;
4) популистские системы, сложившиеся в развивающихся странах в послевоенные годы и стремящиеся к большему равенству в области экономических и социальных благ. Они в известной степени авторитарны, так как для достижения большего равенства порой требуются авторитарные средства;
5) авторитарно-консервативная система, характерной чертой которой является проведение активной политики по сохранению сложившегося неравенства, противостоящая углублению равенства и политического участия.
Достаточно распространено деление систем на тоталитарные, автократические и демократические. Критерием их разграничения служит политический режим как совокупность средств и методов осуществления политической власти на основе характера и способа взаимоотношений власти, общества (народа) и личности (граждан).
6.5. Вестфальская система мира
(государственно-центристкая модель)
Первой, хотя и весьма несовершенной моделью системы международных отношений, считается Вестфальская, оформление которой связано с завершением Тридцатилетней войны и заключением в 1648 г. Вестфальского мира. Ее итогом стало формирование в Западной Европе ряда крупных, национальных государств. Вокруг них группировались более слабые государства, и таким образом в Европе возникли первые сравнительно устойчивые центры силы, противоборство между которыми определяло общую динамику международной жизни. Вестфальский мир 1648 года подвел следующие итоги Тридцатилетней войны:
• две основные силы того времени – папство и Империя – были сокрушены;
• был создан Швейцарский союз;
• Испания утратила доминирующие позиции в Европе, уступив их Франции, которая превратилась на полтора столетия в региональную сверхдержаву;
• другие страны, такие как Швеция, Португалия, Чехия, Дания, Италия и Нидерланды, сложились в национальные государства.
Этой системе присуща идея баланса сил. Признание в качестве одного из ключевых «принципа национального государственного суверенитета», когда каждое государство обладает всей полнотой власти на своей территории. Характерна деидеологизация, то есть устранение конфессионального фактора как одного из основных факторов политики.
Межгосударственные союзы в новых условиях становились более гибкими и ситуативными. Смена партнера по коалиции стала не таким уж редким явлением. Суть её сводилась к тому, чтобы политическим или дипломатическим маневром не позволить какому-либо одному европейскому государству или коалиции государств аккумулировать силы, значительно превосходящие мощь их вероятных соперников.
Основные принципы Вестфальской системы международных отношений:
Историю этой модели отличает исключительная длительность фазы консолидации, растянувшейся вплоть до Утрехтского мира (1713 г.), и протекавшей на фоне практически не прекращавшихся войн. Важной чертой этой модели была географическая ограниченность сферы ее действия. Она носила отчетливо выраженный европоцентристский характер, а на ранней стадии ее влияние ограничивалось лишь Западной и Центральной Европой.
Утрехтский мир (за испан.наследство) расширил и адаптировал условия Вестфальского мира на расширяющееся европейское сообщество. Система международных отношений вступает в сферу стабильного развития. Была ликвидирована асинхронность в развитии основных компонентов системы. Происходит дальнейшее расширение сферы действия системности.
Вестфальскую эпоху (или систему) международных отношений разбивают на несколько подсистем:
- систему преимущественно англо-французского соперничества в Европе и борьбы за колонии в XVII - XVIII вв.;
- систему «европейского концерта наций» или Венского конгресса в XIX в.;
- более глобальную по географии Версальско-Вашингтонскую систему между двумя мировыми войнами;
- наконец, систему холодной войны, или, по определению некоторых ученых, Ялтинско-Потсдамскую.
Принципы Вестфальского мира, которые базировались на суверенитете государств и рассматривали нарушение международных границ международными структурами как агрессию, - уходят в прошлое
6.6. Крушение Вестфальской системы
и новый миропорядок
Вестфальская система представляет собой не только набор принципов, не только совокупность международных договоров, к ним еще надо добавить совокупность государств, режимов, институтов и т.д. Вестфальская система усложнялась и развивалась на протяжении более трех с половиной лет.
Вестфаль начался в Европе. В этом смысле это европоцентристская модель. С самого начала он не был не только глобальной, но даже общеевропейской системой его можно было лишь условно назвать.
Существовали ли, кроме Вестфальской системы, попытки создания иных политических систем? Конечно, как реальные, так и идеальные. Это и древняя Греция с ее городами-полисами, и Римская империя, и мусульманский халифат, и т.д.
Но только Вестфальская модель дожила до наших дней и охватила весь мир. Т.Е. Вестфальский проект стал глобальным. Своеобразная толерантность Вестфальской системы к внутренней организации своих структурных элементов и позволила на равных объединить такие разные современные образования, как государства ЕС, и например, Судан; США и Иран и т.д.
Но сегодня становится сложно соблюдать правила и принципы, а порой бесмыссленно.
Говоря о кризисе Вестфальской системы, следует учитывать неоспоримый факт: кроме США, которые в современном мире являются носителем полного национального суверенитета, на нем для себя настаивают лишь четыре страны: Россия, Китай, Индия и Иран. Значит ли это, что в мире и впрямь складывается нео-Вестфальская система? Или мир, пройдя через Вестфальскую эпоху национальных государств, вернется к эпохе империй, только на новом уровне?
Мировая история до утверждения Вестфальской системы, т.е. международной системы национальных государств, — это история господства и противоборства различных империй. Тем не менее, Вестфальская система закрепила в мировом порядке определенные правила игры, которые, с известными поправками и модификациями, работают до сих пор:
Именно поэтому ни в XVII, ни в XVIII, ни в XIX вв. никто не считал себя вправе вмешиваться во внутренние дела европейских тираний, в которых откровенно и в массовом порядке нарушались права человека и гражданина. И даже в первой половине ХХ столетия западные демократии не вмешивались во внутренние дела нацистской Германии и коммунистического Советского Союза. Мировое сообщество молчало, глядя на развертывающийся в Германии геноцид евреев или массовые репрессии в сталинском СССР. Да оно и не имело никаких рычагов воздействия на такие режимы.
Положение несколько изменилось лишь в последней трети прошлого столетия и то лишь потому, что Запад стал использовать права человека как инструмент борьбы с СССР. Но именно тогда и начался закат Вестфальской системы международных отношений.
Биполярный мир рухнул в 1991 году, сразу же после распада СССР. Именно с этого времени становится особенно заметен упадок Вестфальской системы, размываемой процессами глобализации. Эти процессы наносят все более сокрушительные удары по основе основ Вестфальской системы — национальному государственному суверенитету.
В результате в мировой политике с 1991 года начала складываться своеобразная иерархия, руководящим звеном которой де-факто стали США. К ним достаточно жестко были привязаны семь ключевых партнеров, входящих в Большую восьмерку: пять союзников США по НАТО — Великобритания, Франция, Германия, Канада, Италия; находящаяся с США в военном союзе по Договору 1960 г. Япония и, наконец, Россия, находящаяся с США в отношениях стратегического партнерства. Из всей «семерки» партнеров США лишь Россия даже в 90-е годы прошлого века оспаривала главенствующую роль США и выступала в роли партнера США избирательно. По ряду вопросов она поддерживала Вашингтон, а по некоторым другим — югославский кризис, расширение НАТО — дистанцировалась от него и даже подвергала его действия жесткой критике. Однако слабость экономики России, болезненные последствия плохо продуманных реформ 90-х годов не позволяли считать ее в полной мере суверенным государством. Россия полностью зависит от мировой экономики, которую контролируют США. Ее национальная валюта намертво «завязана» на американский доллар. Другие государства «семерки» целиком и полностью зависят от США в вопросах безопасности.
Однако и внутри группы этих стран отношения с глобальным лидером имели и имеют свои нюансы. Отношения США с Великобританией и Японией гораздо теснее, чем с Францией и Германией. Т.е. степень ограниченности суверенитетов здесь всегда была и является сегодня разной.
К мировой иерархии при лидерстве США не были подключены с 1991 года Китай и Индия. Они оказывали и оказывают влияние на мировой порядок благодаря наличию у них динамично растущего экономического потенциала, статуса мощных военных держав регионального уровня, а также колоссальных ресурсов народонаселения, способных в перспективе обеспечить Китаю и Индии решающее воздействие на глобальные демографические и миграционные процессы, а в более далекой перспективе — и на мировую торговлю. Однако спектр политического сотрудничества КНР и Индии с Большой восьмеркой всегда был ограничен. Эти страны также полностью зависят от мировой экономики, в которой пока безраздельно командуют США. Очевидно, что ни Индия, ни Китай — не соперники США в глобальной политике.
Рост экономических потенциалов КНР, Индии, России, ЮАР, ЕС, Бразилии, Мексики и других стран в конце ХХ — начале ХХI вв. не создавал предпосылок для формирования многополярного мира, поскольку экономическим, политическим и военным лидером оставались США. Они доминировали в четырех важнейших сферах: экономике, политике, военной сфере и даже в известной степени культуре (через СМИ, Голливуд, Интернет и т.д.).
Складывающуюся в 1991-2001 гг. систему мироустройства можно было бы назвать полицентрической однополярностью. Суть этого миропорядка состояла в реализации исторического проекта на базе экономической, военно-политической и этико-правовой общности стран Запада и распространения этих стандартов на весь мир. Естественно, это вызвало достаточно ожесточенное сопротивление во всем мире, в том числе и активизацию «асимметричного ответа» в форме транснационального терроризма. Другой особенностью данного проекта было то, что новый миропорядок был основан на процессах глобализации. Это была попытка создать глобальный мир по единым стандартам. Наконец, данный проект не имел договорной базы вообще. В его основе лежала цепь прецедентов, а по существу следующих односторонних решений и концепций США:
- доктрина «расширения демократии» (1993);
- концепция расширения НАТО (1996);
- новая стратегическая концепция НАТО, в соответствии с которой зона ответственности НАТО распространялась за пределы Северной Атлантики;
- доктрина превентивных ударов;
- доктрина демократизации Большого Ближнего Востока.
Однополярный мир просуществовал всего 10 лет — с 1991 по 2001 гг. Началом его крушения стали террористические акты в США 11 сентября 2001 года. С 2001 года по настоящее время мы наблюдаем его крушение. И это очередной водораздел в мировой политике.
Очевидно, что классическая Вестфальская система приходит в начале ХХI века в окончательный упадок. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить определение суверенитета, данное Ж. Боденом - абсолютная и постоянная власть государства над подданными и гражданами. В современном же мире мы наблюдаем следующее:
- объем суверенитета ограничен внутренними и внешними факторами;
- США проводят политику ограниченного суверенитета;
- действует примат института прав человека над институтом суверенитета;
- за последние два десятилетия сложилось международное гуманитарное право, которое существенно ограничивает власть государства над его гражданами;
- на наших глазах идет становление сетевого сверхгосударства — Евросоюза, которое последовательно и целенаправленно преодолевает синдром национального государства; в этом суть нового европейского проекта;
- один из основных принципов современного международного права — принцип самоопределения народов и наций — на практике нередко вступает в противоречие с двумя другими основными принципами — принципом суверенного равенства государств и принципом территориальной целостности государств;
- растет количество несостоявшихся государств, которые, как это теперь совершенно ясно всем, никогда и ни при каких обстоятельствах не станут полноценными суверенными государствами;
- процессы глобализации размывают метафизическую основу национального суверенитета — национальную идентичность всех без исключения стран мира;
- миграционные потоки (второе «великое переселение народов») в свою очередь стремительно разрушают идентичность сложившихся национальных государств Европы и Америки.
Одновременно мы видим, что в мире ХХI века подавляющее большинство государств не борется за свой суверенитет, а напротив, сознательно передает его либо США (таковы страны ЦВЕ, Балтии, Грузия и др.), либо наднациональным структурам (Германия, Франция, Бенилюкс, Португалия, Испания и др.).
Таким образом, возникает необходимость в выработке новых подходов к международной политике, которые можно было назвать подготовкой к созданию нео-Вестфальской системы. Она должна учитывать как позитивный, так и негативный опыт Вестфальской системы. Сохранив принцип государственного суверенитета, необходимо предусмотреть эффективные механизмы недопущения проявлений геноцида и этнических чисток. Механизмы, позволяющие успешно бороться с такими глобальными проблемами, как терроризм, наркопреступность, торговля людьми. Однако они должны действовать в рамках легитимных структур, обладающих достаточным моральным авторитетом для того, чтобы их решения носили общепризнанный характер, а не вызывали обвинения в произволе и двойных стандартах. Одной из таких структур могла бы стать ООН, потенциал которой явно не исчерпан.
Существует множество концепций и подходов с попытками осмысления значимых характеристик политической структуры мира, тенденций его преобразования на рубеже веков. В одних концепциях мир представляется все более гомогенным, главным образом вследствие развития процессов глобализации, которые охватывают новые территории и сферы (экономические, социальные, культурные, политические и т.п.). В них глобализация обычно рассматривается как распространение западных моделей, ценностей, институтов и т.п. Классическими в этом плане являются работы Ф.Фукуямы .
В других теоретических схемах мир выглядит разделенным или расколотым. Причем основаниями для раскола выступают различные критерии: цивилизации у С.Хантингтона (западная, латиноамериканская, африканская, исламская, конфуцианская, хинди, православная, буддистская, японская). Также цивилизации, но иного рода — сельскохозяйственная, индустриальная и постиндустриальная — у О. Тоффлера; уровень профессионализма — у В.Л. Иноземцева; уровень социально-экономического развития стран (высокий, средний и низкий, на основании чего, соответственно, выделяется центр, полупериферия, периферия) — у И. Валлерстайна; шесть экономико-географических зон — у А.И. Неклессы. Эти и другие аналогичные подходы, подчеркивающие дифференциацию мира, особо указывают на реальные или потенциальные конфликты.
Наконец, есть концепции, в которых делаются попытки совместить обе тенденции: глобализацию и универсализацию мира, с одной стороны, и его фрагментацию, обособление отдельных частей и областей — с другой. Одним из первых, кто попытался сделать это, был Б. Барбер. За ним последовали и другие. Так, директор СИПРИ (Стокгольмский институт исследования проблем мира) А.Ротфельд пишет, что отношения в современном мире определяются как центробежными процессами (глобализацией или интеграцией), так и центростремительными (фрагментацией, эрозией государств), а Дж. Розенау предложил даже специальный термин, отражающий оба процесса, — «фрагмегра тивность».
Независимо от того, какой именно точки зрения придерживаются исследователи, большинство из них подчеркивают, что в конце ХХ столетия мир переживает некий критический период, который определяется как «точка бифуркации», "переходный возраст" (Лебедева и Мельвиль), эпоха неопределенности, "переломности" и т.п. Речь идет о периоде, когда происходят качественные изменения, трансформирующие саму суть политической системы мира. Замечу, что подобные взгляды присущи не только сторонникам неолиберальной традиции в международных исследованиях, которые особо подчеркивают это, но и тем, кто разделяет скорее неореалистические взгляды. Г.Киссинджер пишет, что мировой порядок и его составные части никогда еще не изменялись так быстро, глобально и глубоко.
Разумеется, наряду с названными, существуют и другие представления, согласно которым развитие мира идет неким эволюционным путем, не предполагающим резких скачков и поворотов. В данном плане не составляет исключения и современный период, поэтому нет оснований говорить о каких-то принципиальных политических переменах.
Действительно, насколько значимы перемены в мире, произошедшие во второй половине ХХ в.? На мой взгляд, новые явления и тенденции, которые отмечаются почти всеми авторами, обладают именно качественным, а не количественным характером и по этой причине радикально меняют ставшую за несколько столетий привычной политическую структуру мира. Одним из признаков кардинальных перемен, связанных с выстраиванием новой политической структуры мира, является, по-видимому, интеграция, которая в той или иной степени охватила весь мир и которая протекает одновременно с процессами раскола, причем раскола сразу в нескольких областях (отсюда и выделение различных оснований при описании дифференциации современного мира). В этом плане К.Холсти проводит интересную параллель между серединой XVII в., когда сформировалась Вестфальская модель мира, и концом ХХ в. В первом случае Европа, будучи единой по своим культурным, цивилизационным параметрам (после разрешения конфликта между протестантами и католиками), оказалась политически разделенной. Во втором случае при крайнем усилении экономической интеграции в политическом отношении мир представлен более чем 180 отдельными.
Чем же обусловлены и в чем выражаются эти перемены, заставляющие говорить о формирующейся новой политической структуре мира? Здесь также существуют различные точки зрения. Среди тенденций, которые воздействуют на политическую структуру мира, называются такие, как демократизация; усиление взаимозависимости; изменение характера угроз миру; демилитаризация планеты, образование некоего глобального экономического организма; интеграционные процессы и т.п. И, тем не менее, среди всего многообразия тенденций можно выделить две, на мой взгляд, наиболее существенных: 1) развитие процессов глобализации, проявляющихся прежде всего в размывании межгосударственных границ; 2) увеличение количества различных акторов на мировой сцене и изменение их характера.
Обе тенденции взаимосвязаны и взаимообусловлены, но, все же, имеют собственную природу и действуют относительно самостоятельно. Остальные тенденции во многом следует рассматривать либо как производные от этих двух (например, усиление взаимозависимости напрямую связано с развитием процессов глобализации), либо как требующие дополнительного анализа, либо как одновременно то и другое. Так, демократизация во внутренней политике и в международной сфере находится под воздействием процессов глобализации, в результате которых все более широкие массы оказываются вовлеченными в политическую жизнь (об этом, кстати, упоминает П.А.Цыганков. С другой стороны, сама демократизация как очень сложный, неоднозначный феномен вызывает множество дискуссий относительно того, насколько она может рассматриваться действительно как глобальная тенденция, ибо в ряде стран возникают так наз. нелиберальные демократии, квази-демократии и т.п.
Глобализация, наверное, наиболее обсуждаемая и в то же время наименее понятная тенденция современного мира. Существуют разные подходы в определении того, что понимать под глобализацией, какие аспекты и сферы она охватывает, насколько глобализация является универсальной и всеобъемлющей тенденцией мирового политического развития и т.п. Так, Б.Бади отмечает наличие трех измерений глобализации: 1) как постоянно идущего исторического процесса; 2) как гомогенизации и универсализации мира; 3) как разрушения национальных границ.
Если взять первое из названных измерений, то действительно можно заметить, что в истории наблюдается тенденция ко все большему "расширению" того пространства, на котором происходит интенсивное взаимодействие — от отдельных деревень, городов, княжеств к государствам, регионам и, наконец, через эпоху великих географических открытий к миру в целом.
Впрочем, процесс глобализации сложен и неоднозначен. В ходе исторического развития он шел нелинейно и вовсе не предполагал простого присоединения новых периферийных территорий к неизменному центру. Дж.Мо дельски на примере развития городов древнего мира показывает "пуль сирующий" характер этого процесса. Он выделяет две фазы: централизации, когда формируются центральные зоны мировой системы, и децентрализации, когда периферия становится главенствующей. В результате происходит постоянная смена мест в системе центр-периферия. Интересно, что с этой идеей перекликаются и представления П.Кеннеди, который говорит о расцвете и закате великих держав.
Значительно более спорным является второе измерение процесса глобализации, выделяемое Бади, — универсализация и гомогенизация мира. Скорее такое понимание глобализации относится к прошлому, хотя и не столь отдаленному, когда строились различные прогнозы относительно "глобальной деревни", создания "всемирного правительства" и наступления "конца истории". Как оказалось, несмотря на перенос тех или иных образцов поведения западной цивилизации на другие регионы мира (особенно в сфере потребления), эти образцы, будучи включенными в отличающийся культурный контекст, могут иметь совсем другой смысл, порой даже противоположный исходному. Данный факт хорошо показан в работах, освещающих специфику политических процессов в различных культурах.
Наконец, последний аспект (или измерение) глобализации из названных Бади (размывание государственных границ), пожалуй, в наибольшей степени отражает суть современного этапа глобализации. Сначала границы национальных государств оказались прозрачными в экономическом отношении. Затем этот процесс охватил социальные, военные, политические, культурные и прочие отношения. Заметнее всего это явление в Западной Европе, где на основе ЕОУС (1951 г.), призванного координировать и стимулировать экономическое развитие шести европейский стран после второй мировой войны, к концу ХХ в. создан ЕС — мощнейшая наднациональная структура, занимающаяся, в числе прочего, и согласованием внешней политики входящих в него стран.
Сегодня как следствие принципиально иного информационного и технологического уровня развития мира [см. RAMSES 1999] (этот фактор явно приобретает политикообразующий характер) межгосударственные границы становятся все более прозрачными. Конечно, вопросы о том, насколько они прозрачны, какие страны сильнее других вовлечены в процесс размывания границ, какие последствия он имеет и т.п., остаются дискуссионными. Тем не менее ряд исследователей (в частности П.Каценстайн, Р.Кеохейн и С.Краснер) видит в процессе усиливающейся транспарентности границ суть самой глобализации. Эту точку зрения разделяют и многие другие авторы.
Прозрачность межгосударственных границ сделала мир более взаимозависимым (именно по этой причине некоторые авторы связывают глобализацию с взаимозависимостью [см. Гаджиев). Кроме того, транспарентность межгосударственных границ "перевернула" прежние представления о безопасности, о конфликтах и об их урегулировании [см. Лебедева], о соотношении внешней и внутренней политики, о дипломатии и о других базовых проблемах классических исследований по международным отношениям, но главное — она стерла существовавшие ранее жесткие барьеры между внешней и внутренней политикой, а также той политологией, которая изучала отдельное государство, и традиционными международными исследованиями, занимавшимися анализом взаимодействия государств на мировой сцене.
"Открытие" межгосударственных границ сопровождается активизацией надгосударственных и негосударственных акторов в мировой политике — межправительственных и различного рода неправительственных организаций, ТНК и пр.
Одновременно самостоятельно начинают действовать внутригосударственные регионы. Они стали значимым фактором европейского строительства, что привело даже к появлению такого понятия, как "Европа регионов" [см. Иванов]. Парадоксально, но если ранее данные регионы стремились влиять лишь на внутриполитические процессы своей страны, а международные организации — на те вопросы, которые ограничивались внешнеполитической сферой, то теперь это не так. Регионы все чаще пытаются выйти на международный уровень (так, Шотландия заявляет о своем стремлении войти в структуры ЕС на правах полноправного члена, а международные организации активно участвуют в урегулировании внутренних конфликтов). В результате все менее актуальной становится прежняя жесткая дихотомия внешней и внутренней политики.
Замечу, что надгосударственные и негосударственные акторы были на международной сцене и ранее, что не отрицают даже неореалисты. Проблема заключается в том, насколько кардинально деятельность этих акторов в конце ХХ столетия меняет структуру мира.
На рубеже веков государства вынуждены все более считаться, с одной стороны, с международными правительственными и неправительственными организациями и институтами, с другой — с собственными регионами. Происходит "размывание" государственного суверенитета, отход от тех принципов, которые были зафиксированы в середине XVII в. В то же время нужно подчеркнуть, что деятельность негосударственных и надгосударственных акторов обусловлена не только процессом глобализации. После окончания второй мировой войны получили широкое развитие межгосударственные организации (т.е. надгосударственные акторы). Сначала предполагалось, что они явятся своеобразными "проводниками" политики государств в той или иной сфере, например, в торговле (ГАТТ) либо в регионе (НАТО). Однако постепенно становилось очевидным, что эти организации все больше играют вполне самостоятельную роль и уже сами оказывают значительное влияние как на международные отношения в целом, так и на своих создателей. Тем самым был начат сложный процесс взаимодействия и взаимовлияния государственных структур и международных организаций.
В свою очередь, многие негосударственные акторы, прежде всего связанные со средствами коммуникации, с движениями информационных потоков и экономических ресурсов, сами оказались заинтересованными в дальнейшем и скорейшем развитии процессов глобализации, в еще большей прозрачности границ. Это явилось толчком к новому витку глобализации с ее проблемами и противоречиями.
Влияние названных факторов все определеннее позволило говорить о размывании национального суверенитета, а также о кризисе Вестфальской модели мира [см. Космополис 1999] — модели, согласно которой во внутренней политике именно государство обладало властными полномочиями (отсюда и классические определения понятия государства), в системе же международных отношений государства являлись фактически единственными структурными "единицами" взаимодействия. Более того, по Моргентау, внешняя политика государств, как вообще любая политика, является борьбой за власть. И какими бы ни были цели международной политики, стремление к власти всегда в них присутствует в качестве основного мотива.
Эта государственно-центристская модель стала разрушаться к концу ХХ в. Впрочем, существуют возражения и по этому тезису: данная модель мира сохраняется, ибо сохраняются границы; количество государств не уменьшается, а возрастает; увеличиваются их возможности воздействия на своих граждан; государства сами активно создают международные институты и режимы; наконец, нет такого актора, которому могут быть переданы все властные полномочия государства и т.п. И все же, если под суверенитетом понимать явление, называемое Краснером "вестфальским суверенитетом", т.е. политическую организацию, основанную на том, что внешние акторы фактически не могут воздействовать на внутреннюю политику или могут, но очень ограничено, – такой суверенитет и правда стал размываться.
Конец ХХ в. привел еще к одному кризису — кризису Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений. Сама эта система была вариантом межгосударственного взаимодействия и в данном смысле являлась частью Вестфальской модели. В истории были и другие модели межгосударственного взаимодействия (например, после окончания первой мировой войны сложилась Версальско-Вашингтонская система международных отношений). Все эти образования исходили фактически из представлений о международных отношениях как об интеракциях отдельных государств, которые сталкиваются между собой, по метафоре А.Уолферса, подобно бильярдным шарам и действуют согласно трем "гоббсовским" мотивам: 1) достижение и обеспечение безопасности государства; 2) удовлетворение экономических требований политически значимых слоев населения; 3) повышение престижа государства на международной сцене.
Ялтинско-Потсдамская система международных отношений, возникшая после окончания второй мировой войны, была ориентирована на биполярную структуру мира. Если в качестве основного свойства этой системы рассматривать биполярность, то с завершением холодной войны она действительно исчезла. В данном контексте реально говорить об исчезновении и самой Ялтинско-Потсдамской системы еще в конце 1980-х — начале 1990-х годов. В то же время остались многие ее элементы, в частности и те, которые закреплены международными договорами, что является неким стабилизирующим элементом современных международных отношений. В этом смысле Ялтинско-Потсдамская система шире чисто биполярного миропорядка.
Процесс ломки Вестфальской модели мира и Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений в неодинаковой степени и по-разному охватывает страны и регионы. В результате, как замечает Розенау, в настоящее время наряду с системами, в которых активно действуют негосударственные и надгосударственные акторы, образующие "многоцентричный мир", существует и "государственно-центричный мир".
Размывание суверенитета болезненно воспринимается любым государством. Однако государство, которое сегодня, как отмечалось выше, остается главным актором на мировой сцене, может в современных условиях действовать по-разному. Один путь — использовать экономические, правовые рычаги и совместно с другими акторами (надгосударственными и негосударственными) "выстраивать" новую модель мира. Проблем на этом пути немало. Во-первых, возникает сложность построения взаимоотношений государственных и негосударственных организаций. И здесь не все зависит только от государств. Новые акторы нередко ведут себя довольно агрессивно и вовсе необязательно ориентированы на отношения сотрудничества. Во-вторых, возникает вопрос, с какими именно неправительственными организациями сотрудничать государственным структурам. В последнее время все чаще обращают внимание на опасность, которая исходит от возможного использования наркобизнесом и другими видами нелегального бизнеса государственных структур (в т.ч. и дипломатических каналов) для построения иного миропорядка с законами и правилами поведения по принципу "диких джунглей".
Второй путь поведения государства в новых меняющихся условиях — попытаться сохранить властные полномочия в прежнем объеме и действовать старыми методами – ограничивать активность негосударственных акторов как на своей территории, так и за ее пределами.
В целом же адаптация государств к меняющейся действительности идет сложно. При этом государство никогда не выбирает только один путь — обычно, действуя разными методами, оно сотрудничает с нетрадиционными акторами и одновременно стремится к ограничению их властных устремлений. Вопрос в том, какой путь используется как преимущественный.
Россия в современной структуре мира
Наша страна особенно болезненно переживает эрозию Вестфальской модели мира и Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений. Для этого существует целый ряд причин, которые связаны как с последним периодом развития России, так и с ее историей.
Прежде всего замечу, что Вестфальская система мира предполагает сильную государственную власть с довольно строгими правилами соподчинения внутри государства (отсюда и иное название данной модели — государственно-центристская). Однако в международной политике таких иерархий не существует. Там действует принцип баланса сил, причем каждое государство стремится к могуществу, прежде всего в военной области. Все это хорошо описывается реалистической школой в теории международных отношений.